Ты только держись (ЛП) [NorthernSparrow] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Ладно, но теперь надо найти Каса ==========

— Она появилась всего на пару минут, не больше, — говорит Дин по мобильному. — Едва успела хоть что-то сказать.

Сэм молчит на другом конце линии. Кас тоже ничего не говорит. Дин полагает, что Кас стоит рядом с Сэмом и слушает разговор — потому что Дин попросил его присматривать за Сэмом, а значит конечно Кас будет за ним присматривать. Но пока Кас не сказал ни слова. А теперь и Сэм замолчал.

Дин идет по пустынной тропинке в каком-то парке, где его бросили Чак и Амара. Он понятия не имеет, в каком направлении идти — найдя тропинку, он выбрал направление наугад. По крайней мере, ему наконец удалось поймать сотовый сигнал, и это большое облегчение, так как означает, что он все еще на Земле. Здесь довольно мило: тропа ведет его мимо ухоженных розовых клумб, кустов сирени, живых изгородей и аккуратных дорожек из гравия, разбегающихся в стороны тут и там. Похоже на какой-то ботанический сад. Но где он, черт возьми?

И что, черт возьми, только что произошло?

Чак с Амарой исчезли всего полчаса назад — после тысячелетий вражды, брат и сестра дымом сплелись друг с другом, словно какой-то невиданный гибридный монстр (и Дину думается, что в таких родственных отношениях явно что-то не то, но… кто их поймет). Солнце — тускнеющее Солнце! — моментально вернулось в норму. И потом за всем этим безумием последовало невероятное, обжигающее душу открытие, что каким-то образом воскресла мама. Или ее призрак, или что это было… Она бродила по тому же самому парку. Дин продирался сквозь какие-то заросли, пытаясь найти сотовый сигнал, когда услышал, как она зовет на помощь.

Поначалу она выглядела растерянной, даже напуганной. Но как только Дин позвал: «Мам?» — она пришла в себя. Она смотрела на него несколько долгих мгновений, а затем к ней, казалось, вернулась память. Ее лицо озарилось, будто она вспомнила, кто она такая. И кто он такой. «ДИН!» — позвала она, бросившись к нему, и обняла его так крепко, что он едва мог вздохнуть.

Дин видел ее несколько раз уже во взрослом возрасте. В некотором смысле. Если можно так выразиться. Видел ее призрак, объятый пламенем, в их старом доме в Канзасе. Видел ее воображаемый образ в причудливом мире фантазий, созданном джинном. Видел ее, когда путешествовал во времени, и пару раз при других необычных обстоятельствах. Но во всех тех ситуациях мама была другая — не такая, какую он помнил из детства. На этот раз встреча ощущалась совсем иначе. На этот раз, оказавшись в ее объятиях, Дин узнал ту маму, которую помнил. Настоящую маму, во плоти. Маму с воспоминаниями и душой.

Она даже пахла так же. Дин и не подозревал, что помнил ее запах, но как только он уткнулся носом в ее плечо, почувствовав щекой ее длинные волосы, он узнал это давно знакомое сочетание… чего? Какого-то ее шампуня 80-х годов? Ее духов, крема для рук — чего-то подобного? Это был мягкий, слегка цитрусовый запах, и едва Дин уловил этот аромат, на него волной нахлынули воспоминания. Воспоминания о том, как мама обнимала его; как он забирался к ней на колени воскресными вечерами, когда они смотрели телевизор; как она качала его на руках, когда он был совсем маленьким.

Это на самом деле была она. Самая что ни на есть настоящая, и объятие ее было настоящим. И Дин обнял ее в ответ по-настоящему, и то, как у него перехватило дыхание и защипало глаза от слез… — все по-настоящему. Реальнее некуда.

Но потом…

— Она сказала только несколько слов и потом куда-то испарилась, — рассказывает он Сэму. Дину приходится закрыть глаза, пока он это произносит. Он даже прижимает к глазам свободную руку, пытаясь заслонить пустую тропу пред собой и сосредоточиться на ярком образе мамы, его мамы, прямо здесь, в этом парке всего несколько минут назад. Как если бы он мог призвать ее назад, заставить воплотиться снова одной лишь силой мысли.

Сэм медленно переспрашивает:

— Она… испарилась?

По его тону слышно, что он не понимает. Минуту назад он был вне себя от радости, услышав голос Дина. (Сэм на самом деле едва сдерживал эмоции: слезы перемежались в его голосе с ликованием, и он все повторял, снова и снова: «Я знал! Я знал, знал, что ты как-нибудь выживешь!») Но теперь он, похоже, просто шокирован.

Дину знакомо это чувство.

— И… что она сказала? — спрашивает Сэм.

Дин не сразу может ответить. Хотя он на самом деле прекрасно помнит, что сказала мама. Каждое ее слово до сих пор звучит у него в голове, будто навеки выгравированное в мозгу. Но когда он вспоминает об этом, у него снова перехватывает дыхание и говорить становится на удивление тяжело.

***

«У меня есть лишь несколько минут, — произнесла мама. — Я только хочу сказать: я так люблю тебя, Дин».

Она выпустила его из объятий и отступила на полшага, чтобы лучше видеть его, все еще держа руки на его плечах. «Я так люблю тебя, — повторила она. — И тебя, и твоего брата. Я так вас обоих люблю! Я ведь знаю, через что вы прошли. Не уверена, где именно я находилась — какое-то время я была дома, а потом… где-то еще, не знаю. Но откуда-то я знала обо всем, что произошло. Я плакала Дин, плакала о тебе — я знала, что ты был в Аду, и плакала. И о Сэме плакала столько раз… И когда ты принял Метку. Когда ты изменился. Когда ты умер, я думала, мое сердце разорвется. Я плакала о тебе так долго. Но теперь… — она глубоко вздохнула. — Я так благодарна судьбе за то, что вы оба наконец можете вернуться к нормальной жизни. Теперь вы можете просто жить».

Она убрала руки с плеч Дина и обняла ладонями его лицо. Дин стоял, затаив дыхание, завороженный.

«Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой, Дин. Очень горжусь, — подчеркнула она каждое слово. — Ты так заботился о своем брате все это время… Мне было больно видеть, как тебе приходилось все делать самому. Но ты вырос таким замечательным человеком! Как и твой брат. И вы двое спасли мир».

Она помолчала, глядя в его глаза и по-прежнему обрамляя его лицо руками. «Можно я попрошу тебя об одной вещи?»

«О чем угодно», — прошептал Дин, едва в силах говорить от потрясения.

Мама улыбнулась и сказала, не отпуская его лица: «Позволь себе быть счастливым теперь. — Дин моргнул. Она продолжила: — Позволь себе быть счастливым. Сэм тоже должен, конечно, но ты особенно этому противишься. Не противься больше! Дай себе право на счастье! Поверь, что ты этого заслуживаешь, ведь это правда. Теперь наконец позволь себе быть счастливым! Ради меня».

Она поднялась на носочки, чтобы поцеловать его в щеку, еще раз улыбнулась ему, а потом просто растворилась в облако бело-голубых искр. Они поднялись вверх, постепенно тускнея, и вскоре наверху не осталось ничего, кроме вечернего неба.

Дин еще несколько минут смотрел ей вслед. Солнце село, на небе появились звезды, четкие и ясные на фоне бархатного небосклона.

Ее больше не было.

***

Дин теперь пытается резюмировать все это для Сэма:

— Она сказала, что любит нас. Что гордится нами и хочет, чтобы мы были счастливы.

Это не совсем полное описание, но это лучшее, на что он способен в данный момент, и его голос грубеет. Сэм снова молчит.

Дин возобновляет шаг по тропе, машинально пытаясь определить, где находится. По большей части, потому что делать больше нечего.

— Это правда длилось всего две минуты? — спрашивает Сэм.

— Да. Она предупредила меня сразу, что у нее мало времени. Я даже ответить толком не успел, — говорит Дин. Только теперь ему приходит в голову мысль, что если бы мама задержалась еще на несколько минут, Сэм бы тоже мог с ней поговорить! Сэм-то ее вообще не увидел, а Дин увидел, и это кажется ужасно несправедливым. Дин знает, что Сэму, должно быть, обидно.

И действительно, почему ее визит был таким коротким? Почему им не выпало чуть больше времени? Дин снова смотрит в небо. Восходит луна. Звезды видно четко и ясно.

Но мамы нет.

— Она не сказала, почему вернулась? — спрашивает Сэм.

Дин отвечает:

— Кажется, это был какой-то подарок от Амары. В самом конце Амара сказала что-то такое — будто хочет дать мне то, что мне больше всего нужно.

— Тебе больше всего нужны две минуты с призраком мамы? — недоуменно спрашивает Сэм.

То, как Сэм это резюмирует, вызывает у Дина смешок. И действительно, что-то в этом не то. Во-первых, две минуты это до смешного мало — едва ли такое свидание принесет удовлетворение. Но кроме того… правда в том, что мама умерла, когда Дину было четыре. Конечно, он очень скучал по ней в последовавшие годы, но теперь Дин взрослый человек. Он прожил без матери практически всю свою жизнь. Он давно с этим смирился, он приспособился. Он самостоятельно стоит на ногах уже очень, очень давно.

У него даже образовалась его собственная маленькая семья. Он, и Сэм, и в последнее время еще Кас. Они втроем присматривают друг за другом уже многие годы, и… этого хватает.

Так даже хорошо.

Дин знает, что будет хранить память об этом свидании с мамой до конца своих дней, но он бы не сказал, что это было «нужно ему больше всего».

— Да, я тоже не понимаю, — отвечает он Сэму. — То есть я скучаю по маме, конечно, — всегда скучал. Мне жаль, что я не вырос в ее присутствии, но… — Дин умолкает. — В общем, что-то в этом не то, — наконец подытоживает он.

Сэм говорит:

— Ну, у Амары всегда слегка извращенные подарки. Немного темные.

— Темные, именно.

И внезапно они оба смеются. Слышать, как Сэм смеется, невероятно чудесно. Кажется, Дин не слышал этого уже очень давно.

В этот момент Дин вспоминает, что до сих пор не услышал низкий голос Каса и было бы здорово услышать и этот голос тоже, поэтому он просит:

— Эй, не дашь Касу трубку?

— Ах, да! Кас куда-то исчез! — говорит Сэм. — Я совсем забыл тебе рассказать! За новостью о том, что ты жив… В бункер ворвалась какая-то англичанка, зашвырнула Каса неведомо куда и стреляла в меня.

Дин только что свернул на новую извилистую дорожку, все еще надеясь найти выход из этого чертова парка, но при этой новости он замирает посреди дороги, тупо глядя на тропу перед собой. Наконец он произносит:

— Нам хоть на часок можно передохнуть?

— По-видимому, нет, — отвечает Сэм с грустной усмешкой.

— Что произошло? — спрашивает Дин. Он снова отправляется в путь, теперь ускорив шаг. Внезапно необходимость выяснить, где он, и вернуться в строй становится куда более срочной. — Где Кас? Он в порядке?

— Я пытаюсь до него дозвониться, но он не берет трубку с тех пор, как исчез. Это было пару часов назад — с тех пор его не слышно. Я думаю, может, он оказался вне зоны сигнала, как ты сначала. Надеюсь, он скоро перезвонит.

Первая мысль Дина — «я должен найти Каса немедленно», вторая — «Кас, должно быть, еще думает, что я мертв», и третьим к нему приходит воспоминание об объятии Каса.

***

Это определенно был вечер телячьих нежностей. Их была как минимум чертова дюжина, и возглавляли список целых три объятия — каждое по-своему пронзительное. Одно из них было от мамы, еще одно — конечно, от Сэма, но самым первым было то неожиданное объятие от Кастиэля на кладбище. По правде говоря, оно застало Дина врасплох, потому что Кас никогда раньше не обнимал его вот так искренне.

Во время этого объятия к Дину в несколько этапов пришло понимание. Сначала Дин думал, что это будет эдакое супер-краткое формальное мужское объятие — не настоящее объятие. Потом он понял, что оно длится чуть дольше положенного, и тогда ему показалось, что, может быть, это один из тех моментов, когда Кас пытается неуклюже сымитировать взаимодействие между людьми, не вполне чувствуя его нюансы. Но потом Дин ощутил, как Кас сжал его крепче, и понял, что Кас, на самом деле, прекрасно осознавал все нюансы данного людского взаимодействия и вложил смысл в это объятие. И каждая его секунда была не случайна. Еще мгновением позже Дин понял, что Кас по-настоящему скорбит…

Дин знал, что, умирая, он покидает Сэма. Но ему не приходило в голову — во всяком случае, до того момента, — что он покидает еще и Кастиэля. Что Касу он, наверное, тоже нужен.

В тот момент Дину захотелось сказать Кастиэлю столько всего…

Захотелось рассказать обо всех бессонных ночах, о бесконечных часах отчаяния, когда он пытался найти хоть какой-то способ изгнать Люцифера. Описать, как он скучал по голосу Каса, сменившемуся жутковатой и неприятной протяжной манерой Люцифера… Как ужасно было видеть родное лицо искаженным этими отвратительными ужимками (как вообще возможно, чтобы одна и та же оболочка выглядела и звучала так по-разному?).

Дину захотелось как-то дать понять Касу, насколько сильно он скучал по нему.

Ранее, во время поездки в магазин за спиртным, Дин отчасти попытался сказать Касу об этом. Ему удалось артикулировать какие-то вещи — во всяком случае, «ты наш брат», — прежде чем позвонил Сэм и им пришлось мчаться назад. «Ты наш брат» — это, конечно, была правда, и это было важно. Очень важно. Но это было не все.

И во время объятия, чувствуя, как Кас вцепился в него и не хочет отпускать, Дин пожалел, что не может остановить время, чтобы усадить Каса и сказать ему все. Все то, о чем Дин никогда ему не говорил.

Но в конечном итоге Дин смог произнести только абсолютно бессвязное: «Ладно… Ладно… Ну-ну…»

«Я бы мог пойти с тобой», — сказал Кас после этого.

Это на самом деле было предложение умереть бок о бок с Дином — и Кас высказал его так буднично… Словно это была какая-то мелочь.

***

— …и после этого я легко справился с ней, — говорит Сэм, и Дину приходится напрячься, чтобы переключить внимание на разговор. Сэм говорит об англичанке. — Может, она просто стрелять не умеет, а может, не ожидала, что я так поднырну, — продолжает Сэм. — Но уж в меня не первый раз стреляют! Я нырнул к ее коленям, она промахнулась, мы поборолись, и я победил. После этого мы побеседовали. — Дин знает: это означает, Сэм привязал ее к стулу. Может быть, наставил на нее ее собственный пистолет. Беседа по-винчестеровски, как обычно. Сэм продолжает: — По-моему, я убедил ее, что мы по одну сторону баррикад. Отметил, что Солнце пришло в норму и Тьма изгнана, как и Люцифер, — она-то не знала, что все проблемы уже решены. И после этого я ее отпустил, что, по-моему, ее крайне удивило. Короче говоря, теперь она думает, что мы просто «сбились с пути», но «не совсем безнадежны», выражаясь ее же словами. — Сэм усмехается. — Потом я показал ей нашу библиотеку и мы еще поговорили, и теперь она считает, что мне требуется «надлежащее обучение». — При этих словах Сэм имитирует ее британский акцент. — Она сказала, что я упустил свое призвание! Ха… Я ответил, что подумаю об этом. И она отчалила обратно в Лондон объясняться с тамошними Хранителями Знаний — или Хранительницами — и убеждать их вычеркнуть нас из расстрельного списка. В общем, кризис предотвращен.

— Ладно, — говорит Дин туманно, не обратив внимание ни на что из сказанного, кроме «кризис предотвращен». — Но теперь надо найти Каса.

— Угу, согласен, — отвечает Сэм. — Я позвоню сотовому оператору и попробую узнать местонахождение его телефона. И приеду за тобой. Ты где вообще? Где прошло эпохальное воссоединение Чака и Амары?

— В каком-то саду, — говорит Дин. — Похоже на парк. Не уверен, где это. Я тут плутаю по тропинкам… — В этот момент тропа, по которой он идет, наконец выходит на вершину холма, и перед Дином открывается вид. Дин стоит на заросшем деревьями склоне, глядя вниз на средних размеров город у реки. Внизу видно много мостов и неоновый знак со скачущим оленем. И луна, похоже, поднимается над… вулканом — над одиноким вулканом на восточном горизонте, озаряя его снежные склоны серебристым светом. Ни одной другой горы вокруг не видно.

Что ж, это сужает круг.

— Портленд, — говорит Дин Сэму. — Я в этом знаменитом розовом саду в Портленде, Орегон.

***

Пока Дин ловит машину до пригорода Портленда и ищет там какую-нибудь старую тачку, которую не стыдно угнать, Сэм уже в дороге. К полудню следующего дня Дин ползет на старом Додже Кольт через Скалистые горы Айдахо, уговаривая машину протянуть еще чуть-чуть, в то время как Сэм подъезжает на Импале к Солт-Лейк-Сити. К ночи они наконец встречаются в круглосуточной закусочной для дальнобойщиков в Тремонтоне, штат Юта, где Дин бросает крошечный Додж.

Всю дорогу до встречи они провели на связи по телефону, так что не сказать чтоб они давно не общались, и все равно встреча получается очень эмоциональной. Следует еще одно объятие, и оно выходит прочувствованным и в тысячу раз более счастливым, чем прошлой ночью. Дин не может даже постучать брата по спине (чтобы как бы сказать: «ладно, мы вроде обнимаемся, но на самом деле это я просто чтобы тебя отмутузить»). Вместо этого он вцепляется одной рукой Сэму в затылок и держится другой за его спину. И Сэм делает что-то похожее.

— Тебе повезло, что я не против телячьих нежностей, — ворчит Дин, когда они наконец отпускают друг друга. Сэм издает сдавленный смешок — он вытирает глаза, совершенно не в силах скрыть снова выступившие слезы. Как и Дин, конечно.

— Мы ревем, как девчонки, — замечает Дин, пока они оба стараются взять себя в руки.

— Да, — признает Сэм, которому даже приходится вытереть нос рукавом. — И это притом, что я уже знал, что ты жив.

— Кас ведь не знает, да? — спрашивает Дин. — Что я жив? Я ведь позвонил уже после того, как он исчез?

У Сэма расширяются глаза.

— Черт. Блин. Ты прав. — Со вздохом он добавляет: — Знаешь, он шел за мной по пятам назад в бункер, как щенок. Буквально в двух шагах позади меня и не переставая засыпал меня словами поддержки. Думаю, он хотел как лучше, но я тогда даже говорить был не в состоянии. Хотя позднее, когда ты позвонил и я немного успокоился, я сообразил, что он, наверное, не отходил от меня потому, что сам был расстроен.

— И еще я попросил его присматривать за тобой, — сознается Дин. — Попросил убедиться, что ты не наделаешь глупостей.

— О… — произносит Сэм, и, когда смысл слов «не наделаешь глупостей» доходит до него, повторяет: — О… ясно. Черт… — Он умолкает. Дин наблюдает за ним и в тот же момент понимает по уклончивому взгляду Сэма, что тот наверняка наделал бы «глупостей», если бы чуть дольше пробыл в одиночестве.

— Что ж, он определенно старался за мной следить, — говорит Сэм. — До тех пор, пока не исчез неведомо куда.

Они оба на секунду умолкают.

— Пойдем найдем его, — говорит Дин. Сэм кивает, берет лэптоп, и они направляются внутрь закусочной.

***

— Сотовый оператор до сих пор не может его отследить, — говорит Сэм, склонившись над лэптопом, пока Дин уплетает поздний ужин из оладий с беконом. — И я пытался дозвониться до него периодически, во время каждой остановки на заправке. Все время попадаю на голосовую почту. Надеюсь, у него просто разрядился телефон.

— Или он оказался где-то в глуши, — предполагает Дин. — Где-нибудь в горах Монтаны. Где нет сигнала.

— Или в Антарктиде, — говорит Сэм. — Или где-то за границей, где не работает его телефон.

— Или на Марсе. Или в Чистилище. Или еще хуже.

Теперь они оба поникли духом. Дин пытается добавить оптимизма:

— Ладно, ему может потребоваться несколько дней на то, чтобы выйти на связь. Помнишь тот случай, когда он исчез, нарисовав знак у себя на груди?

Сэм морщится:

— Такое разве забудешь…

— Ну, и после он неделями не выходил на связь, помнишь? Мы уж думали, он мертв, но он оказался в полном порядке.

Сэм кивает.

— В итоге он попал на рыбацкое судно, да? Где-то в океане? А потом в больницу?

— Он был в коме! — вспоминает подробности Дин, и его лицо проясняется. Тогда Кас и правда тоже долго не появлялся. — Помнишь, он сказал, доктора сочли его клинически мертвым? И ему потребовалось время, чтобы вернуться к жизни — перезагрузиться, или как он там это делает — и очнуться. Но он же очнулся в итоге.

— Мне всегда было интересно, приложил ли к этому руку Бог… то есть Чак, — говорит Сэм. Он выглядит грустным, и через мгновение до Дина доходит почему. Неуютно осознавать, что мистическая неуязвимость Каса все эти годы, вероятно, объяснялась тем, что его раз за разом воскрешал Чак. Неуютно — потому что теперь Чака больше нет.

— Не думаю, что мы можем рассчитывать на дальнейшие чудесные воскрешения, — произносит Сэм медленно.

Дин только что пришел к тому же выводу. Но он не готов допустить мысль о том, что Кас может быть мертв. Это… просто неприемлемо. Он выбрасывает эту мысль из головы, кладет вилку, чтобы сосредоточиться, и рассуждает:

— Но помни, то был знак, нарисованный у него на груди — то есть он мог вышибить Каса из его оболочки. Это был особый случай. А вчера имело место просто рядовое изгнание ангела, так? Знак же был на стене? — Сэм кивает, и Дин продолжает: — Знак на стене обычно забрасывает его куда-то, откуда можно вернуться за пару дней, так? — Он пытается припомнить, когда еще этот знак использовали против Каса. — Давай вспомним: один раз Каса вышвырнула Анна из того амбара, один раз это сделал я в убежище у Бобби… — Дин все еще чувствует уколы вины за тот случай. — И потом еще пару раз было. Например, когда нам угрожала Эсфирь, помнишь? Кас тогда очутился на собачьих бегах в Австралии. Он всегда объявляется не сразу.

— Да, и когда у него недостаточно мощи, ему обычно требуется больше времени, — соглашается Сэм. — В тот раз, когда он впал в кому, у него было мало сил. А после этого вообще не осталось. У него сейчас-то было его ангельское могущество?

— Не знаю, — отвечает Дин, понимая, что забыл спросить об этом у Каса. Вчера, во время депрессии по поводу конца света, казалось гораздо более важным добраться до винного магазина. После изгнания Люцифера Кас выглядел более или менее нормально (хотя и притих немного), но, если подумать, это изгнание Люцифера во время битвы с Амарой выглядело весьма немилосердным. Кас и до того, как впустил Люцифера-то, был не при полной силе — мог ли он сейчас быть вообще без сил? Еще перед тем, как был изгнан из бункера?

— Он сказал, что Рай снова заперт, — замечает Сэм. — Раньше, когда это случалось, Кас всегда терял могущество, помнишь? По причине отсутствия каких-то там энергетических потоков, отсутствия доступа.

— Так, — говорит Дин с расстановкой. — Ладно, значит, может быть, у него мало сил. Или даже вообще нет сил. Но это же не значит, что он мертв. — Такое Дин просто не способен допустить. — Может быть, его вырубило, как было в случае со знаком на груди. И он мог опять оказаться где-то в больнице. Давай… Вот что, давай-ка проверим списки неизвестных, поступивших без сознания в больницы за последние сутки. Существует ведь национальная сеть неопознанных пациентов, да?

Сэм кивает и уже начинает печатать, глядя в лэптоп.

***

Сэм заходит в реестр неопознанных пациентов, но вскоре понимает, что на просмотр всех списков уйдет значительное время, поэтому они снимают номер на ночь в мотеле в Тремонтоне. Это дыра с протертыми простынями и прохладной водой в кране, но сойдет и она. Братья проводят вечер, прорабатывая по первому разу весь реестр, который оказывается на удивление длинным. Но в нем нет никого, похожего на Каса.

— Может, он не в Америке? — предполагает Дин.

— Или его еще не нашли, — отвечает Сэм. — Или его описание еще не ввели в базу. Похоже, иногда у госпиталей уходит один-два дня на то, чтобы заключить, что пациента действительно некому опознать. Надо снова проверить завтра.

Сэм еще раз пытается пробить телефон Каса. Дин тем временем начинает обзванивать длинный список всех знакомых им охотников. Но никто ничего не слышал.

Полчаса спустя Дин в таком отчаянии, что решает позвонить Кроули, но тот тоже не слышал ничего через свои демонические связи.

— По крайней мере мы знаем, что он не в Аду, — говорит Сэм, когда Дин сообщает ему эту новость. — И полагаю, не в Раю тоже, раз Рай снова заперт.

— Есть еще Чистилище, — замечает Дин мрачно, бросая телефон на кровать. Кроули был его последним вариантом. Он глядит на мини-холодильник в номере — одну из маленьких бутылочек Джека Дэниелса оттуда он уже осушил, и теперь, кажется, самое время поискать винный магазин. «Вчера так и не доехал до него», — думает Дин, вспоминая разговор с Касом.

Сэм отслеживает его взгляд и сообщает:

— Я обо всем подумал заранее. — Он запускает руку в бумажный пакет, спрятанный под маленьким столиком в номере, и извлекает оттуда упаковку пива. — Купил, пока ты нас заселял. Подумал, что тебе может пригодиться, и ты лучше работаешь на пиве, чем на крепком спиртном. — Сэм вытаскивает из упаковки одну банку и бросает ее Дину, который благодарно хватает и вскрывает ее.

Сэм продолжает:

— Ты сам сказал: он обычно пропадает на несколько дней, когда его изгоняют. Запасемся терпением. Вот, я принес твой лэптоп — начни-ка поиск по американским новостям, а я просмотрю международные, и завтра снова проверим реестр неизвестных.

Дин кивает, отхлебывает пива и садится за работу.

***

К следующему утру они по-прежнему ничего не нашли и неохотно отправляются в дорогу по направлению к бункеру. Сэм продолжает просматривать новости на телефоне, ища хоть что-нибудь о таинственно появившихся людях или неизвестных, обнаруженных в коме. И то и дело проверяет реестр на предмет новых пациентов. Дин — за рулем, делает звонки по мере возможности, расширяя круг телефонных контактов и связываясь теперь даже с ведьмами и ясновидящими.

И все равно ничего.

К моменту прибытия в бункер они оба молчат.

— Знаешь, если бы мы только нашли Каса, все бы наконец закончилось, — говорит наконец Дин, когда они устраиваются в библиотеке для дальнейших поисков. Сэм поднимает на него вопросительный взгляд.

— Только подумай, — объясняет Дин. — Бог, Тьма, Амара. Метка Каина. Метатрон. Люцифер. Все закончилось. Это ведь продолжалось годами, Сэм — одна чертова проблема за другой, годами, без перерыва, но теперь… все… Даже не верится…

Дин не может подобрать слов, но Сэм понимает. Сэм кивает и говорит:

— В кои-то веки все в порядке.

— Да, — подтверждает Дин. — Только Кас пропал.

— Мы его найдем, — уверяет Сэм. Потом добавляет с задумчивым выражением лица: — Эй… так… теперь, когда с Амарой покончено, можно я спрошу: ты, гм… ты все еще чувствуешь это… притяжение к ней? Это… влечение, или что это было?

Сэм запинается в словах, но Дин прекрасно знает, что он имеет в виду.

— Нет. НЕТ. Все прошло, — отвечает Дин.

И лучше всего то, что, говоря это, он понимает: это правда! Странное притяжение, которое он чувствовал к Амаре, это полувлечение-полунаваждение, сводившее его с ума месяцами, просто ушло. Стерто, будто его никогда и не было.

Осознав это, Дин даже чувствует головокружение. Он медленно садится на один из стульев (Сэм наблюдает за ним). Очень осторожно Дин заставляет себя подумать об Амаре. Пытается понять, сможет ли вызвать в себе это странное насильственное влечение, которое всегда ощущал при мысли о ней. Заставляет себя представить ее лицо, воображает ее в неизменном облегающем платье с глубоким вырезом. Представляет, как она смотрела на него — этот ее странный взгляд в упор, зрительный контакт, который он был не в силах разорвать. Представляет ее спадающие на плечи темные волосы, красивые глаза… И ничего не чувствует.

Абсолютно ничего.

Это вызывает у него ликование, и, глубоко вздохнув, он докладывает Сэму:

— Все прошло! Я представляю ее и вообще ни черта не чувствую! Клянусь богом — Чаком — клянусь, все прошло. Меня это изводило весь год! С того самого момента, как я избавился от Метки. — Раньше ему не хотелось даже говорить об этом, но теперь, когда все кончилось, внезапно говорить об этом стало гораздо легче. Глядя на Сэма, Дин добавляет: — Это было так чертовски странно, Сэм. Она прямо завладела моим разумом. Как похмелье от Метки, которое никак не проходило.

— Как… чары? — подсказывает Сэм неуверенно.

Дин обдумывает это сравнение. Может, Сэм и прав.

— Вроде того, — соглашается Дин. — Не обычная магия, но это определенно было наваждение и случилось не по моей воле. Было ощущение неестественности. Как будто это исходит не от меня. Похоже было, будто она меня перенастроила, переделала по своему желанию, заставила чувствовать то, что хотелось ей. Но теперь я наконец снова чувствую себя нормально. Теперь я чувствую то, что я хочу. Впервые за два года, на самом деле.

Сэм улыбается.

— Рад это слышать.

Почему-то это снова напоминает Дину о Касе. Может, из-за пристальных взглядов Амары. Это ведь Кас был королем долгих взглядов, еще за годы до того, как появилась Амара. Но в случае с Касом эти взгляды были искренними, они что-то значили. За ними стояла реальная дружба, некое взаимное уважение.

Амара же хотела лишь впитать в себя Дина, поглотить его заживо. В отличие от Каса, который предложил Дину умереть бок о бок.

«Почувствуйте разницу», — думает Дин.

Он достает телефон, чтобы возобновить обзвон.

— Вернемся к работе.

***

Следующим утром Дин впервые за день смотрит в реестр неопознанных пациентов (теперь он проверяет его трижды в день), и, как обычно, в нем есть несколько новых записей.

— Сегодня поступило четверо новых, — говорит Дин Сэму, который сидит за столом напротив, просматривая утренние новости.

— Что в описании? — спрашивает Сэм. Он даже не поднимает глаз от экрана — новые пациенты появляются все время, но пока не было никого и близко похожего на Каса.

Дин делает глоток кофе и начинает кликать по описаниям пациентов, поступивших в больницы в разных регионах страны.

— Мужчина, на вид двадцати с чем-то лет, в Мобиле, Алабама… — нет, чернокожий. Один в Чикаго — нет, женщина… Один в Сиэтле — нет, подросток. И еще мужчина во Флагстаффе… о, стоп. Стоп! — Сэм наконец поднимает глаза, и Дин читает описание: — Белый мужчина, шесть футов, худощавый, темные волосы, голубые глаза, на вид около сорока лет. — Конечно, много людей подходит под это описание, но пока все сходится, и сердцебиение Дина учащается. Он читает дальше: — Татуировка! Татуировка на животе! У Каса ведь есть такая, да? Скрывает его от ангелов? — Он смотрит на Сэма, который смотрит на него в ответ, широко раскрыв глаза.

И в первый раз за долгое время Дин чувствует проблеск надежды.

— Все сходится. Правда ведь?

— Жив? — спрашивает Сэм тихо.

Дин кивает — по утрам он проверяет только списки живых неизвестных. (Списки мертвых он проверяет лишь раз в день, по вечерам. Просто для полноты поиска — больше одного раза в день их проверять нет смысла, так как Кас, конечно же, не может быть мертв.) Но на всякий случай Дин смотрит еще раз и рапортует:

— Жив и в стабильном состоянии! Но тут говорится, что он без сознания. Наверняка его вырубило, как мы и думали. Наверное, он еще перезагружается.

— Фотографии есть? — спрашивает Сэм. — Татуировки, или самого пациента? — Он уже вбивает что-то в свой лэптоп.

Дин качает головой.

— Никаких фотографий пока не загрузили. Похоже, его нашли пару дней назад, но в систему ввели только сейчас.

Сэм теперь сосредоточен на своем компьютере.

— Вот оно! Смотри-ка. Я только что проверил новости из Флагстаффа за последние три дня, и вот заметка о том, что нашли человека — ох, черт, Дин, его нашли в Гранд-Каньоне! Это пресс-релиз службы национальных парков. Мужчина найден без сознания на дне каньона. Черт, очень надеюсь, он не упал туда с самого верха…

— Может, он еще может немного летать? — предполагает Дин с надеждой. Кас никогда толком не объяснял ничего о состоянии своих крыльев; все, что знает Дин, — это что Кас «не может летать» и «скучает по крыльям». — Он всегда хотел посмотреть на Гранд-Каньон.

— Ну, вряд ли он много увидел, так как, похоже, все это время он был без сознания и его забрали на вертолете. Воздушная эвакуация, все дела. Парковая служба называет его «неподготовленным туристом». — Сэм начинает усмехаться. — Тут целый пассаж о том, как у него не было с собой даже воды. О, ТЫ ТОЛЬКО ПОСЛУШАЙ, Дин, они описывают, что на нем был плащ! Парковая служба этим недовольна. Цитирую: «Мы хотели бы напомнить туристам, что плащ, деловой костюм и туфли — совершенно неподходящая одежда и обувь для прогулок по Гранд-Каньону». — Сэм поднимает взгляд, и на его лице сияет улыбка.

— Точно наш ангел! — говорит Дин, триумфально хлопая руками по столу. Он закрывает лэптоп и вскакивает на ноги — Сэм тем временем уже засовывает свой компьютер в сумку. Остальные их вещи давно сложены в машину (они уже несколько дней живут в готовности сорваться с места по первому сигналу). Дин нащупывает ключи от Импалы в кармане — они на месте, и тяжесть ключей в руке дает ему неожиданно мощный прилив энергии.

Когда они садятся в Импалу и Дин заводит двигатель, он чувствует себя так, будто у него самого выросли крылья. Он ощущает такой подъем и такую свободу, будто избавился от якоря и парит ввысь. Машина выезжает на дорогу: Сэм сидит рядом, они едут за Касом, и будущее разворачивается перед ними широкой светлой полосой.

Дин совершенно ясно представляет себе, что случится дальше. Они заберут Каса, который к моменту их приезда наверняка уже очнется. С Касом будет все в порядке. Они повезут его назад сюда, в Канзас. Он будет ехать на заднем сиденье — а, может быть, иногда даже на переднем рядом с Дином. Может быть, Дин даже даст ему немного порулить! У Каса будет мало сил, поэтому ему надо будет хорошо питаться — и они будут останавливаться по дороге в закусочных и кормить его бургерами, и с ним все будет отлично. Так они приедут назад в бункер, и заживут вместе, и…

Они просто… заживут.

Будут есть пиццу и смотреть фильмы. Иногда будут выезжать на охоту.

И не будет больше ни Тьмы, ни Амары, ни Метки, ни Каина, ни Люцифера, ни Желтоглазого демона, ни Левиафанов, ни Рафаила, ни ангельских войн, ни апокалипсиса. Никто не будет никем одержим. Никто не потеряет душу, не сойдет с ума, не попадет под чары и заклятья — ничего этого больше не будет. Все закончится.

Они смогут просто жить.

Как мама сказала: «Теперь вы можете просто жить». Дин вспоминает мамину странную, трогательную просьбу: «Позволь себе быть счастливым». Потом вспоминает последние слова Амары и думает: «Ты немного ошиблась, Амара. Вот что мне нужно больше всего. Вот эта семья в целости и сохранности. Не та, из прошлого, а та, что у меня есть сейчас: я, Сэм и Кас».

Импала несется по шоссе на полной скорости, и мир вокруг сияет яркими красками. Дин улыбается Сэму, Сэм отвечает ему такой же улыбкой, включает радио, и начинается музыка. Играет старая песня Doobie Brothers “Listen To The Music”. Они едут за Касом. Все будет хорошо. Дин чувствует себя на вершине мира.

Тихий голосок на краю его сознания шепчет: «Так просто все никогда не бывает», но Дин не обращает на него внимания.

========== Глава 2. Я в порядке, я в порядке. Все в порядке ==========

Хорошее настроение сопровождает Дина всю дорогу через Колорадо и до середины штата Нью-Мексико, после чего, во второй половине дня, Дин понимает, что начинает нервничать. Сэм пытался дозвониться до Каса еще несколько раз и так и не смог. Дин мысленно посылает Касу несколько молитв, на случай если его телефон разряжен, но он слышит молитвы, — этот метод Дин опробует периодически уже несколько дней. Ответа он не получает. Это неудивительно и только лишний раз напоминает Дину, что их друг в коме.

Не пора ли Касу уже проснуться и позвонить? Идет четвертый день с тех пор, как он исчез из бункера.

Что если он в коме навсегда? Что если в Гранд-Каньоне он получил серьезные увечья? Мог ли он действительно упасть с высоты, мог ли переломать себе кости? Или, может, Люцифер как-то ему навредил? Может, у него не получается перезагрузиться?

Что если все плохо?

К тому времени, когда Импала взбирается к горной пустыне северной Аризоны, тихий голосок на краю сознания Дина начал убеждать его, что все не может быть в порядке. Все опять полетит к чертям так или иначе — Дин это прямо чует.

— Красиво здесь, — замечает Сэм. Они проезжают национальный парк Окаменелый лес. — Эти места зовутся регионом красного камня, ты знаешь? Вся эта часть страны. Горная пустыня, растянувшаяся на сотни миль.

Вокруг них — впечатляющее открытое пространство, необычно холодное для пустыни и полное причудливых каменных образований: полуразрушенных стен с яркими цветными полосами, холмов и остроконечных вершин. Сэм продолжает:

— Я приезжал сюда однажды — в Окаменелый лес, я имею в виду, — с друзьями, когда жил во Флагстаффе. Тут определенно стоит остановиться по пути назад. Наверняка Касу понравится.

— Ага, — отвечает Дин. — Конечно.

— И Гранд-Каньон к Флагу совсем близко, кстати, — говорит Сэм, используя сокращенное название города — вероятно, принятое в этих краях. — Помнишь, я же жил какое-то время во Флаге.

— Ага, — отвечает Дин. — Да.

Про себя Дин думает: «Как я могу забыть». Это на самом деле неприятное воспоминание. Сэм сбежал во Флагстафф на несколько недель, когда был подростком, оставив Дина в полном неведении. Дин был в ужасе, думая, что Сэм, может быть, вообще мертв, но нет — Сэм просто убежал. Взял и исчез — отправился на поиски себя, разбираться с каким-то своим кризисом подросткового возраста. И, как оказалось, Сэму понравилось жить одному — его воспоминания о неделях во «Флаге» даже попали в его версию Рая (от мысли об этом Дину до сих пор неуютно). Для Сэма «Флаг» означает свободу. Для Дина Флагстафф означает… потерю семьи.

И это совсем не то, о чем Дину сейчас хочется вспоминать. На самом деле, он активно пытается об этом не думать.

— Национальный парк Брайс тоже недалеко, — говорит Сэм.

— Ага, — отвечает Дин снова.

— И Зайон, и Арчес — все парки Юты. Каньонлендс просто шикарен, про него обычно забывают. И Пейнтед-Дезерт совсем рядом. Тут вообще куда ни плюнь, попадешь в национальный парк. Может, Кас захочет посмотреть на какие-то из них?

— Ага, — отвечает Дин. — Конечно.

Сэм умолкает. Несколько секунд спустя Дин бросает на Сэма взгляд и видит, что тот пристально изучает его, наморщив лоб, как шарпей. Это выражение лица, конечно, означает «Сэм обеспокоен», а значит сейчас он попытается заставить Дина «открыться» и «поделиться тем, что внутри».

— Заткнись, — говорит Дин на автомате, еще до того, как Сэм открывает рот. — Знаешь, когда-нибудь у тебя лицо застынет в таком виде.

Поздно: Сэма уже не остановить.

— С Касом все будет в порядке, Дин, — начинает он.

— Конечно, с ним все будет в порядке, — отзывается Дин, переводя взгляд на пейзаж впереди и хмурясь на красоту горных пород. — Он наверняка уже в порядке. Наверняка уже очнулся. И даже из госпиталя ушел. С ним все хорошо.

— Если ты и правда так думаешь, то почему у тебя на лице написана тревога?

— Не написана. Я не тревожусь, — настаивает Дин, хотя его пальцы сжимаются на руле. — Все в порядке. Ты сам сказал: наконец-то все хорошо. Все закончилось.

Сэм берет краткий тайм-аут, и Дин уже знает, что сейчас начнется второй акт речи братской поддержки — акт под названием «Дин, нельзя держать все в себе». Дин готовится укрепить оборону.

Но что-то поменялось. Может быть, виноваты события этой недели; может — то, что Дин услышал в голосе Сэма по телефону, когда тот только узнал, что его брат жив…

— Послушай, Дин… — начинает Сэм, но Дин уже перебивает его, восклицая:

— Просто что-то всегда не так! Всегда. Всегда, Сэм! Всегда что-нибудь идет не так. — Тихий голосок на краю сознания теперь всецело завладел ему разумом. — Так легко ничего не заканчивается. Особенно с Касом!

Какое-то время Сэм думает над его словами.

— Ну, не знаю, — говорит он задумчиво. — То есть, я понимаю, о чем ты, — раньше что-то всегда было не в порядке. Но знаешь… Я скорее чувствую, как будто… как будто с уходом Чака и Амары весь мир перевернул страницу. Как будто и нам можно начать с чистого листа. Может, даже Кас в этот раз легко отделается. — Сэм усмехается: — Я даже думал час назад, когда мы въехали в Аризону, о том, каково это будет, иметь проблемы нормальных людей.

— Проблемы нормальных людей? — переспрашивает Дин.

— Ну да, проблемы типа заправить машину, заплатить за квартиру, купить медицинскую страховку, сходить к дантисту. Пломбы, развод, термиты — не знаю… Больше не монстры. Я к тому, что проблемы, конечно, будут, но в кои-то веки это уже не конец света, понимаешь?

Дин смотрит на него.

— Хочешь сказать, ты предпочитаешь термитов концу света?

— Конечно, — говорит Сэм, пожимая плечами. — Безупречно все не бывает. Но с тем, что грядет, мы можем справиться. Я за термитов.

— Ты еще пожалеешь о своих словах, когда они нагрянут, — отвечает Дин, и Сэм смеется.

***

class="book">Остаток пути пролегает через национальный заповедник, парки и индейскую территорию — сплошь редконаселенные места, и за последний час езды у Сэма вообще не получается поймать сигнал сотовой сети. Дин не может не усмотреть в этом плохой знак: что если они никогда не свяжутся с Касом?

К Флагстаффу они подъезжают по знаменитому шоссе 66. Уже ночь — солнце село несколько часов назад (переезд был очень долгим), но Дину удается немного рассмотреть город. Это маленький городок: старое шоссе 66, настоящая индейская резервация рядом и гигантская железная дорога, проходящая через центр, делают его похожим на городок из классического вестерна. В нем даже есть старинная деревянная железнодорожная станция и переезд, где надо ждать десять минут, пока проедет бесконечный товарный поезд. Местечко на самом деле выглядит весьма приятным: тут есть какой-то колледж, много указателей на Гранд-Каньон, повсюду велосипедные дорожки и куча кофеен и местечковых пивоварен. Кажется, в каждом третьем магазине продаются горные велосипеды. «Студенты-хипстеры…» — ворчит Дин себе под нос, когда они проезжают очередную пивную.

То, что Сэм теперь переживает ностальгию по денькам во Флагстаффе, совсем не поднимает настроение. Дин с трудом удерживается, чтобы не отметить, что Сэм провел здесь всего пару недель — его послушать, так можно подумать, будто он жил тут годами. Сэм обращает внимание на сувенирные магазины вдоль шоссе, на какие-то запомнившиеся ему велосипедные тропы, рассказывает о собаке, которую подобрал, о домишке в горах, где он жил. Пока Дин пытается сосредоточиться и найти госпиталь, Сэм болтает о том, захочет ли Кас завтра сходить «к Каньону» или посетить астрономическую обсерваторию где-то недалеко на холме.

Дин уже начинает раздражаться, но потом ему приходит в голову, что, может быть, Сэм на самом деле просто пытается сам не падать духом. Может быть, он пытается убедить и Дина, и себя в том, что с Касом все в порядке и завтра утром они отправятся гулять по городу — втроем.

И точно, через несколько минут Сэм погружается в тревожное молчание. Город теперь накрыло кратковременным ливнем, и лобовое стекло усеивают большие пятна толстых капель. Дин включает дворники; Сэм молча смотрит на них.

Чуть позже Сэм произносит:

— Надо было мне быть внимательнее.

— Что?

— С этой дамой. С англичанкой, — поясняет Сэм. — Мы с Касом вляпались прямо в западню. Мне нужно было быть настороже.

— У тебя голова была другим занята, — резонно замечает Дин. — И Кас тоже позволил застать себя врасплох.

— Я был впереди. Я шел первым. Я завел Каса прямо в ловушку…

— Не начинай, — командует Дин. — Это не твоя вина.

***

Дождь прекращается как раз тогда, когда они наконец находят госпиталь. К тому времени, как они паркуются и выходят из машины, все больничная стоянка окутана зловещим низким туманом, ленты которого поднимаются вверх, испаряясь в прохладный горный воздух. Это придает ночному пейзажу налет жутковатости, как будто госпиталь плавает в туманном озере. Такая картина кажется грозным предзнаменованием, и теперь Дин готовится к чему-то серьезному — хотя он и сам не знает к чему. К тому, что Кас все еще в коме, может быть? К тому, что он опять потерял память или разум? Или к тому, что Люцифер каким-то образом выжил и снова вселился в него? Или его нашел какой-нибудь еще ангел? (Ангелы все еще охотятся за Касом?) Или ненормальный жнец, или случайный Левиафан, или…

— Успокойся, — говорит Сэм. Дин ловит себя на том, что барабанит пальцами по крыше Импалы, глядя на вход в госпиталь, пока Сэм достает сумку с заднего сиденья. — С ним все будет в порядке, — уверяет Сэм, хлопая Дина по плечу. — Пошли.

Они направляются в здание.

— Ненавижу больницы… — ворчит Дин, когда они подходят к стойке регистратуры в фойе.

Сэм кивает. Слишком много воспоминаний. Как Бобби умер… Папа умер… Сэм был при смерти, Дин был при смерти…

Вечно кто-то страдает. Вечно кто-то умирает.

Администратор направляет их в отделение реанимации, предупредив, что сегодня там много народу. Как выясняется, госпиталь Флагстаффа — это «центральный региональный травма-центр», и действительно, он огромный и кишит людьми. В центре располагается большая стойка, от которой в разные стороны разбегаются четыре коридора, а по соседству находится отделение скорой помощи. Повсюду снуют люди: целые толпы ординаторов, медсестер и парамедиков суетятся вокруг недавно поступивших пациентов, катая туда-сюда каталки с людьми: некоторые — из скорой, некоторые — в операционные залы. Тут легко потеряться. Дина отталкивает бегущий по коридору практикант, и это внезапно воскрешает в его памяти тот день, когда умер Бобби (тогда Дина точно так же толкнули — в ту ночь, когда умирал Бобби). Это выбивает его из колеи сильнее, чем должно бы, и он все еще пытается взять себя в руки, когда они подходят к стойке отделения реанимации.

За стойкой никого нет — весь персонал куда-то пропал (очевидно, бегает по коридорам, расталкивает людей). Однако Сэму удается найти доску для записей, виднеющуюся из-за стола, и на ней написано, что «неизвестный» — в восьмой палате. Это единственный неизвестный в списке. Они идут в восьмую палату.

Они находят палату. Койка пуста.

Она пуста.

Кровать пуста. Каса нет. Кас должен быть в восьмой палате, он единственный «неизвестный» в этом госпитале, неизвестный — в восьмой палате, это восьмая палата, и Каса здесь нет. Дин на всякий случай спрашивает у практиканта, туда ли они пришли, но практикант лишь указывает им на гигантскую табличку «Палата 8» на двери, едва удержавшись, чтобы не закатить глаза. Они в нужной палате; она пуста.

И не похоже, чтобы Каса укатили на рентген или еще куда, потому что передвижная койка на месте. Сэм идет еще раз проверить надпись на доске, пока Дин стоит в палате, в растерянности глядя по сторонам.

С кровати снято постельное белье, и в углу прислонена швабра. Кто-то убирался здесь, и Дин знает, что это значит. Это значит, что госпиталь готовит палату для следующего пациента. То есть Кас в нее не вернется.

— Может, он наконец очнулся и ушел? — говорит Сэм, подходя к Дину. — Выписался?

Дин достает телефон и набирает номер Каса. Он прижимает телефон к уху; Сэм наблюдает.

Но Кас по-прежнему не берет трубку.

«Если бы он очнулся, он бы ответил, — думает Дин. — Если бы он очнулся, он бы уже зарядил телефон, потому что в больницах всегда есть, где зарядить. Особенно уж в “центральных региональных травма-центрах” пациенту найдется, где зарядить телефон. То есть он бы ответил. Если бы он очнулся, он бы ответил».

— Если бы он очнулся… — начинает Дин, но не может закончить фразу. Он засовывает телефон в карман.

— Может, его куда-то перевели. В другое отделение, — предполагает Сэм нарочито оптимистичным тоном.

— Может быть, — отвечает Дин.

Или, может быть, Каса никуда не перевели. Может быть, палата Каса в реанимации пуста, потому что…

Дин круто разворачивается и направляется назад к стойке, лавируя между снующими мимо ординаторами, практикантами и персоналом больницы. Наконец на стойке кто-то появился — какая-то задерганная медсестра, которая сгребает со стола медицинские карты и отвечает сразу на три телефонных звонка. Дин готовится прижать ее к стене, заставить повесить трубку и объяснить, где его друг Кастиэль (или «неизвестный», раз здесь его так называют). Дин уже нахмурил брови, нацелившись на сестру и готовясь к препирательствам, готовясь выбить из нее подтверждение, что с Касом все в порядке. Он даже заранее начинает злиться (почему — он и сам не знает). Он ускоряет шаг, чувствуя, как сжимаются его кулаки. Сэм торопится за ним и даже делает попытку схватить Дина за плечо, бормоча тихо: «Эй, Дин, постой, не торопись», но Дин не может остановиться.

И в этот момент, как раз когда рука Сэма ложится Дину на плечо, они оба слышат знакомый голос. Чудесный, до боли знакомый голос, низкий и хриплый. Голос произносит:

— Анализы не важны. Мне нужно уйти немедленно. Я не могу задержаться для анализов.

Дин останавливается как вкопанный — так резко, что Сэм врезается ему в спину. Теперь и Дин хватает Сэма за плечо в попытке привлечь его внимание. Секунду они держатся друг за друга, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, откуда доносится голос Каса — вокруг слишком много людей и шума, так что даже не сразу ясно, где он. Потом, как по волшебству, толпа расступается, и — вот он. Вот он Кас.

Живой.

На ногах, в полном сознании. И разговаривает.

Он в разгаре спора с врачом. Кас повернут спиной к Сэму и Дину и обращается к врачу, который стоит перед ним со скептическим выражением лица, скрестив руки на груди. Может быть, потому что Кас выглядит немного растрепанным. Даже не немного: похоже, Кас находится в процессе одевания прямо в коридоре и в данный момент пытается надеть плащ, что у него плохо получается (это Малый плащ, как мысленно называет его Дин; Большой плащ, который был у Каса изначально, давно потерян).

По крайней мере, на Касе надеты штаны и белая рубаха. Хотя рубаха расстегнута, ее полы свободно болтаются, манжеты тоже не застегнуты, и рукава неряшливо засучены до локтей. К тому же рубашка мятая и заляпана грязью (как и вся одежда Каса, если присмотреться). В одной руке у Каса зажат его полосатый синий галстук, в другой — туфли. На пиджак и ремень, он, похоже, вообще махнул рукой — они лежат кучей на полу возле его ног, облаченных в носки. Пока Дин и Сэм наблюдают за этой сценой, Касу удается просунуть одну руку в рукав плаща. Теперь он нащупывает второй рукав позади себя другой рукой. В этой руке у него туфли, и, конечно, так он ни за что не просунет ее в рукав. Кроме того, плащ скрутился у него за спиной, но Кас не оставляет попыток, стараясь подцепить его сзади и попасть в рукав носками туфель. Внимание Каса полностью сосредоточено на враче, которому он говорит:

— Вы не понимаете, вы должны меня отпустить, мне нужно вернуться в Канзас, я не могу дозвониться до друга… до… до своего брата. Не могу дозвониться до него…

Дин уже направился к нему, сокращая дистанцию длинными шагами. Сэм идет рядом. Кас по-прежнему стоит к ним спиной и не видит их.

— Но нужно сделать еще анализы… — говорит врач. Кас перебивает:

— Если с моим братом что-то случилось, то, честное слово, это незачем, нет никакого смысла меня обследовать…

В этот момент Дин и Сэм подходят к Касу сзади. Действуя согласованно, будто отрепетировали эту сцену заранее, они приходят Касу на помощь: Сэм вынимает у него из руки туфли, в то время как Дин нежно берет плащ за воротник и легонько встряхивает его, так что он расправляется и Касу наконец удается попасть рукой в рукав. Кас набрасывает плащ на плечи и произносит через плечо облегченное «спасибо», даже не глядя, кто там.

— Не за что, — отвечает Дин.

— Всегда пожалуйста, — отвечает Сэм.

Кас разворачивается так резко, что едва удерживается на ногах. Он роняет галстук на пол и смотрит во все глаза. Смотрит на Дина так долго, что Дин начинает беспокоиться, все ли с ним в порядке (Кас выглядит довольно неопрятно: на подбородке у него четырехдневная щетина, волосы торчат во все стороны, и он по-прежнему одет лишь наполовину). Кас бросает короткий взгляд на Сэма — потом еще один, в классическом проявлении замедленной реакции — после чего его взгляд возвращается к Дину.

— Я жив, — сообщает Дин излишне.

— Дин.

В том, как Кас произносит одно это слово, заключен целый мир.

И очевидно, настал момент для еще одного Искреннего объятия Кастиэля, потому что Кас быстрым движением сокращает дистанцию между ними и обхватывает Дина руками. На этот раз это очень крепкое объятие, как будто Кас пытается приклеить Дина к своей груди, не меньше. И в этот раз обе руки Каса оказываются поверх рук Дина, что не очень удобно, так как он ниже ростом, но он справляется, положив одну руку Дину на шею и крепко обняв другой его плечи.

Найти Каса живым и в сознании — это такое облегчение, что Дин снова совершенно забывает про традиционное похлопывание по спине. Он только обнимает Каса и позволяет ему обнять себя в ответ. Позволяет ему положить подбородок себе на плечо. Позволяет ему сжать себя крепко.

Ладно, может быть, Дин тоже крепко сжимает Каса. И может быть, Дин тоже уткнулся подбородком Касу в плечо. Может быть, Дин даже разрешает себе на секунду закрыть глаза, чтобы впитать это ощущение.

Кас делает пару прерывистых вздохов, словно он так ошеломлен, что забыл, как дышать.

— Я в порядке, я в порядке, — говорит ему Дин. — Все в порядке. — Одна рука Каса уже лежит на затылке Дина, и теперь он поднимает туда и другую руку. Одну он запускает Дину в волосы, а вторую держит ниже, на его шее. Кас даже слегка поглаживает Дина по волосам. Это определенно немного странно, но есть в этом и что-то трогательное — в том, как явно Кастиэля переполняют эмоции.

Кас делает еще один очень глубокий вдох, почти хватая ртом воздух, и наконец отпускает Дина. Почти. Он отступает на шаг назад, но теперь одна его рука соскользнула Дину на плечо, и он оставляет ее там. Этот жест — рука на плече — такой же, какой он раньше использовал, когда собирался перенести Дина куда-то или, иногда, сказать ему о чем-то.

Дин ждет, но Кас ничего не говорит. Он только снова продолжительно смотрит на Дина.

Пауза настолько затягивается, что на мгновение Дина посещает шальная мысль, уж не думает ли Кас его поцеловать.

— Можешь больше не держаться, — говорит Дин с усмешкой. — Можешь уже меня отпустить.

Взгляд Каса падает на его собственную руку.

— Прости… конечно, — бормочет он, наконец отпускает Дина и отступает еще дальше.

Секунду спустя он уже повернулся к Сэму и повис на нем, бормоча: «Сэм!»

Выходит еще одно пылкое объятие. И Дин, и Сэм теперь почти смеются, переглядываясь через плечо Каса (Сэм — стараясь не бить Каса по спине его туфлями, которые все еще держит в руках).

— Я тоже рад тебя видеть, — отвечает Сэм, осторожно постукивая Каса по спине каблуком. — Но это все-таки не у меня в груди была бомба из человеческих душ.

— Да, но я не знал, чем все кончилось с той женщиной! — восклицает Кас. Он отпускает Сэма (немного быстрее, чем отпустил Дина) и забирает у него свои туфли. — И еще я беспокоился, что ты мог сделать какую-нибудь глупость. — На лице Сэма видно замешательство, и Кас объясняет: — Ты не отвечал на звонки! Я думал, что ты… мог сделать глупость. Какую-нибудь большую глупость. — На этом он умолкает и снова неровно вздыхает, глядя в пол. Его плечи опадают, как будто он внезапно выбился из сил. Теперь он прижимает свои туфли к груди, словно они — последнее, что у него осталось в этом мире. Дин и Сэм мрачно переглядываются. «Какую-нибудь глупость». Это кодовая фраза, конечно, и, когда Дин произносил ее, он даже не был уверен, поймет ли Кас, что она подразумевает. Но очевидно, Кас сообразил.

— Ты что, не получил уведомлений о моих звонках? — спрашивает Сэм. — Я пытаюсь дозвониться тебе уже несколько дней. И Дин тоже. У тебя телефон разряжен?

Кас морщится, глядя на свои туфли.

— Он не работает. Меня обнаружили на берегу реки Колорадо — наполовину в воде. — Его взгляд становится немного рассеянным, и он добавляет, вспоминая: — Я, кажется, даже помню, как греб к берегу… Тем, что осталось от моих крыльев, видимо?.. Не уверен. Оказалось, изгоняющий символ может поставить в очень неудобное положение — в смысле, по отношению к поверхности Земли — если крылья не… В общем, меня нашли какие-то туристы, сплавлявшиеся по реке. Как мне сказали, я был насквозь вымокший, так что телефон перестал работать.

Теперь происхождение пятен грязи на его одежде становится понятным. Кас добавляет со всей искренностью, обращаясь к Сэму:

— Но, Сэм, мне разрешили воспользоваться больничным телефоном! Я очнулся несколько часов назад и звонил тебе по больничному телефону — шесть раз за прошедший час!

— Ох, черт, извини, — говорит Сэм. — Мы были вне зоны сигнала. — Он вытаскивает из кармана телефон и смотрит на экран. — Отлично. Теперь он сообщает мне, что было шесть звонков с неизвестного номера.

Дин объясняет:

— Мы ехали сюда, Кас. В Аризоне много пустых территорий, а значит покрытие сети не очень.

— А… — отвечает Кас, кивая. — Конечно. Я должен был догадаться. Я просто… — Он испускает вздох и проводит рукой по волосам. Это неожиданно человечный жест, и Дин вдруг поражен тем, насколько смертным выглядит сейчас Кас: его взъерошенные волосы, четырехдневная щетина, его одежда в грязных пятнах и расстегнутая рубаха — все это выглядит очень… человечным.

То, как он моргает и потирает глаза, тоже кажется совсем человечным.

— Я очень рад видеть вас обоих, — признается Кас. — Дин, должен сознаться, я обещал тебе, что буду присматривать за Сэмом, но… — он набирает воздуху, — я был так неосторожен, у меня в голове был туман, и… и… мне так жаль, я был недостаточно внимателен и позволил нам попасть прямо в ловушку, и был изгнан немедленно, и Сэм остался совсем один, с агрессивной женщиной…

Дин едва удерживается от смеха. Это точно то же, о чем переживал ранее Сэм.

— Думаю, мы виноваты оба, чувак, — говорит Сэм, хлопая его по плечу.

— Но я обещал Дину… — начинает Кас и умолкает. Он бросает на Дина взгляд, в котором читается огромное облегчение… но в то же время и вина. И тут Дин понимает: Кас, должно быть, очнулся с мыслью не только о том, что Сэм и Дин оба погибли, но и о том, что он не смог выполнить последнюю просьбу Дина («Присмотри за Сэмом, ладно?» — «Конечно»).

— Сэм жив, — говорит Дин мягко. Сэм кивает, и Дин добавляет: — И я жив. Мы оба живы.

— Я тоже жив, — сообщает им Кастиэль, как будто они еще не заметили этого. — Значит… мы все… живы? — Его плечи немного расслабляются, и он переводит взгляд с Сэма на Дина и обратно, свыкаясь с этой мыслью.

— Трудно поверить, да? — улыбается Сэм.

В этот момент кто-то окликает:

— Мистер Винчестер?

Сэм и Дин одновременно оборачиваются и видят, что врач, который дипломатично исчез на время счастливого воссоединения, теперь подкрался к ним и стоит рядом с Сэмом. Извиняющимся тоном врач говорит:

— Прошу прощения за то, что прерываю, мистер Винчестер, но нам нужно еще кое-что обсудить.

Дин немедленно напрягается, пытаясь сообразить, откуда врач узнал их фамилию. Он не сразу догадывается, что врач на самом деле обращается к Кастиэлю.

— Я… указал это имя, — объясняет Кас. Затем, показывая на своих собеседников, говорит врачу: — Позвольте представить вам Сэма и Дина. Они… — Кас колеблется. Он бросает быстрый взгляд на Дина, затем на Сэма. На его лицо закрадывается редкая полуулыбка: один уголок его рта ползет вверх — и Дин немедленно знает, что Кас сейчас скажет. Кас поворачивается к врачу, слегка расправив плечи, и поясняет: — Они моя семья.

========== Глава 3. Художественный беспорядок немаловажен ==========

То, что за пациентом приехала семья, кажется, убеждает доктора, и он обещает выписать Каса, как только тот «приведет себя в порядок». И Кас, похоже, только теперь замечает, что лишь наполовину одет и даже та одежда, которая на нем, выглядит неряшливо.

— Я весь грязный, — жалуется он, хмурясь на заляпанные грязью рубаху и плащ и ощупывая щетину на подбородке. — Я выгляжу неприлично.

Это напоминает Дину, как несколько лет назад изрядно потрепанный только что вернувшийся из Чистилища Кастиэль зашел в ванную в мотеле, выглядя как грязная развалина, и через пять секунд вышел безупречно чистый, в опрятной, отглаженной одежде. И даже гладко выбритый.

Теперь Кас лишь со вздохом соскребает с плаща пятна грязи.

— А как же волшебное умение стирать одежду силой мысли? — спрашивает Дин. — Сломалось?

Кас лишь бросает на него досадливый взгляд.

— Не хватает сил? — догадывается Сэм.

— Вообще нет сил, — отвечает Кас со вздохом, глядя вниз на грязную рубаху и осторожно себя ощупывая. — На самом деле все болит. И я испортил еще один комплект одежды.

— Это ерунда, — говорит Дин. — Давай, надевай ботинки. Сейчас мы приведем тебя в божеский вид.

***

Они заталкивают Каса в ближайший мужской туалет, чтобы по-быстрому причесать его и придать ему вид человека вменяемого и готового к выписке. Сэм стягивает с него плащ и начинает выбивать из плаща засохшую грязь и пыль об стену уборной, а Дин осматривает остальную одежду Каса. Брюки — темные и хорошо скрывают грязь. С рубашкой дело обстоит хуже, но Дин решает, что если застегнуть пиджак, то большую часть пятен удастся спрятать. Вскоре Дин уже суетится вокруг Кастиэля, как лакей, помогая ему надеть пиджак, подавая ремень и оборачивая вокруг его шеи полосатый синий галстук. Пока Кас заправляет рубашку, Дин обходит вокруг него, продевая ремень в петли на брюках, и потом, пока Кас поправляет ремень, Дин помогает ему завязать галстук. Тут происходит путаница: Дин пытается расположить галстук швом наружу — так, как Кас носил свой первый синий галстук много лет назад, — но Кас теперь, оказывается, хочет носить галстук правильно, швом внутрь, как его научила Клэр. Поначалу каждый не понимает, что пытается сделать другой: Кас переворачивает галстук одной стороной, Дин — другой; Кас переворачивает его снова, Дин переворачивает назад. Сэм закончил выбивать плащ и, перекинув его через руку, наблюдает за ними из угла уборной. Он с трудом сдерживает смех.

— А, так ты теперь хочешь стандартно, — говорит Дин, наконец вспоминая, что Кас теперь носит галстук традиционным способом.

— Я хочу как прилично, — поправляет его Кас, перекручивая галстук.

— Ты хочешь как скучно, — говорит Дин, снова заворачивая один конец швом вверх.

— Я хочу как положено, — возражает Кас, заворачивая его назад.

— Ладно, ладно. Как положено, — сдается Дин. Он затягивает галстук под шеей у Каса «как положено». Но прежде чем Дин успевает убрать руки, Кас ослабляет узел. Дин снова его затягивает. Кас его ослабляет.

— Ах, ты хочешь как не положено, — говорит Дин.

— Я хочу как удобно, — отвечает Кас, насупив брови.

— Вам бы в комедии играть, — комментирует Сэм. — Как Лорел и Харди.

— Скорее уж как «Странная парочка», — улыбается Дин.

— Или парочка из «В джазе только девушки», — вставляет Кас, пытаясь поучаствовать в разговоре.

Дин и Сэм смотрят на него недоуменно. «В джазе только девушки» — это классический фильм, где мужчина, переодетый в женщину, случайно оказывается обручен с другим мужчиной… который вообще не переживает, узнав, что его невеста — мужского пола.

— Это романтическая комедия 1959-го года, — объясняет Кас. — Там двое друзей притворяются женщинами, прячась от гангстера. И еще там играет актриса по имени Мэрилин Монро. Не знаю, слышали ли вы о такой?

— Знаешь что, Кас? — улыбается Дин.

— Что?

— Хорошо, что ты снова с нами.

Сэм тоже улыбается и, по счастью, не говорит ничего по поводу «В джазе только девушки». Он лишь передает Касу плащ, и тот надевает его, пока братья смотрят. Кас хмурится на себя в зеркало, поправляя плащ, и, когда замечает, что Сэм и Дин наблюдают за ним, поворачивается к ним вполоборота и немного выпрямляется, ожидая их вердикта.

— Побриться ему придется потом, — говорит Сэм Дину. — Пригладь ему волосы чуть-чуть, и готово.

Услышав это замечание, Кас неожиданно извлекает из внутреннего кармана пиджака расческу и начинает причесываться, внимательно глядя на себя в зеркало.

Дину требуется несколько секунд, чтобы свыкнуться с новостью, что Кастиэль — ангел, солдат Господа, небесный воин и каратель демонов — носит при себе пластмассовую расческу за 99 центов. Видимо, это привычка, оставшаяся у него с тех времен, когда он был человеком.

И тут Дин понимает, что представилась возможность исправить одну деталь, которая не дает ему покоя вот уже года два.

— Не приглаживай их так к голове, — просит он, протягивая руку, чтобы преградить путь расческе и немного взъерошить Касу волосы. — Лучше, когда немного пушисто. Вот… так… — Дин возится с волосами Каса, пока не добивается нужной степени художественного беспорядка.

— Что? Но так ведь неопрятно, — замечает Кас, насупившись в зеркало. Он пытается рассмотреть результат из-за руки Дина, держа расческу наготове. — Какой смысл их причесывать, если потом отчесываешь их обратно? Приличнее, когда причесано.

— Когда причесано, скучнее, — протестует Дин. — Расчесывать волосы нужно — расческа их упорядочивает и дает отправную точку, но потом нужно их немного растрепать.

Волосы Каса по-прежнему недостаточно растрепаны. Они не держат объем, так что Дин мочит руки под краном и серьезно принимается за работу, встав у Каса перед лицом и начиная укладывать его волосы обеими руками.

— Ты же завязал галстук по своему усмотрению, так дай мне уложить волосы по-моему, — говорит он. — Чтоб все честно?

Кас, похоже, сомневается. Однако он опускает расческу и неохотно подчиняется, вытянув шею, чтобы видеть зеркало за плечом Дина.

Дин слегка увлажняет его волосы и скучивает их, вытягивая вверх, так что пряди склеиваются и стоят торчком спереди.

— Но так было до того, как я узнал про расчески! — жалуется Кас.

— Именно, — отвечает Дин, вспоминая, как однажды вечером, давным-давно, Кастиэль вошел в амбар со взъерошенными волосами и спецэффектами из ветра и искр. — Поверь мне, девчонкам понравится.

— Девчонкам понравится? — неуверенно повторяет Кас, глядя в зеркало и крутя головой из стороны в сторону. На его лице написано сомнение.

— Девчонкам… однозначно… такое… нравится, — уверяет Дин, теперь укладывая отдельные пряди на лбу Каса. Он отступает на шаг и оценивает результат своей работы. — Главное, чтобы не выглядело так, будто ты слишком много времени уделяешь волосам. Тут тонкая грань.

— Дин хочет сказать, что всегда втайне мечтал стать парикмахером, — комментирует Сэм. — Сейчас он расскажет тебе о прелестях укладочных средств.

— Да пошел ты, — отзывается Дин — хотя на самом деле он время от времени наносит на волосы немного мусса, о чем Сэм, к сожалению, знает. (Но Сэм вообще пользуется девчачьим шампунем «для объема», а иногда одалживает у Дина и мусс, так что они квиты.) — Допустим, я хочу нормально выглядеть — это что, преступление? — Он поворачивается к Касу. — Я лишь говорю, что художественный беспорядок немаловажен. Для телок, — запоздало добавляет он.

— Художественный… беспорядок… — повторяет Кас, украдкой бросая взгляд на волосы Дина, затем Сэма.

— На Сэма не смотри, — советует Дин. — Он пижон.

— Эй! — восклицает Сэм обиженно. — Мы оба знаем, кто из нас провел полчаса перед зеркалом, пытаясь заставить волосы торчать под, — Сэм изображает воздушные кавычки, — «хулиганским углом».

— Ну ладно, мне было шестнадцать!

— Ты занимался этим на прошлой неделе, Дин, — говорит Сэм, фыркнув.

К несчастью, Сэм прав, поэтому Дин возводит глаза к потолку и оставляет эту тему. Вместо этого он собирается предложить всем идти искать врача. Но повернувшись к Касу, он обнаруживает, что Кас теперь ощупывает волосы руками, глядя в зеркало, после чего мочит руки под краном, очевидно, пытаясь подражать действиям Дина. Обильно намочив руки, он принимается перебирать пряди в случайном порядке. Но воды оказывается слишком много, и она начинает стекать каплями по его волосам и даже по лицу. Сэм снова едва сдерживает смех, и Дин прикусывает губу, но Кас не сдается. Его волосы промокают насквозь, и слипшиеся пряди теперь торчат во все стороны. (Удивительно, но он и так выглядит неплохо. Все лучше, чем с прической учителя математики, которая была у него до этого.) Кас ловит в зеркале взгляд Дина.

— Так? — уточняет он.

— Почти, — одобряет Дин.

Сэм говорит:

— Это уже-э… не художественный беспорядок, Кас. Это скорее прическа утопленника. В следующий раз не налегай на воду.

— Но ему идет, — отмечает Дин. — Так что остановимся на этом.

— Девчонкам понравится? — спрашивает Кас. Он снова смотрит на Дина в зеркало.

— Девчонкам определенно понравится, — уверяет Дин. И снова Сэм прячет улыбку.

***

Полчаса спустя они сидят в работающей допоздна закусочной. Их усадили за полукруглым столом на изогнутом сиденье с мягкой спинкой. Кас сидит посередине, а Дин и Сэм — по обеим сторонам от него. Дин заказал всем бургеры и картошку фри. Даже Сэм согласился (на сегодня — никакой полезной для здоровья гадости). Они все голодные, а Кас в особенности не может дождаться, когда принесут еду. Сэму даже приходится отговаривать его от затеи съесть ложку кетчупа из бутылки («Это не овощ, Кас, мне все равно, что говорит Клэр, его не едят без закуски. Кетчуп нужно класть на еду!»)

Дин разрешает себе немного расслабиться и праздно понаблюдать, как Сэм инструктирует Каса насчет кулинарных свойств кетчупа. На секунду Дин даже позволяет себе осторожно подумать: «Все действительно в порядке». Впервые тревожный голосок на краю его сознания замолкает. Это непривычное ощущение.

Оно длится всего несколько секунд. Когда официантка приносит еду и расставляет перед ними бургеры, картошку, пиво для всех троих и молочные коктейли (Кас захотел и то, и другое), Кас берется за бургер, а Сэм в качестве демонстрации выдавливает кетчуп на его порцию картошки, у Дина рождается новая тревога. Теперь он переживает о том, что очнется от этого сна. Потому что это ведь сон, правда?

Они нашли Каса, Кас в порядке, все в порядке, ужасы закончились, и все разворачивается ровно так, как Дин себе представлял. Вплоть до бургеров. И в качестве бонуса можно даже похихикать над панковской прической Каса. Теперь его волосы высохли и смешно торчат во все стороны.

«Только не просыпайся», — мысленно говорит себе Дин, когда они приступают к еде.

Сэм перешел к рассказу об англичанке (в машине они уже кратко сообщили Касу о том, что случилось, но подробностей он еще не слышал). Кас снова начинает сетовать на свою неосторожность, на то, что позволил застать себя врасплох, после чего Сэм и Кас полминуты препираются о том, чья это вина в большей степени. Дин наблюдает за всем этим со стороны и в конце концов вынужден вмешаться со словами:

— ВИНОВАТА БРИТАНСКАЯ БАБА. Никто из вас не виноват. Ешьте!

Однако у Каса не закончились вопросы. Теперь он поворачивается к Дину:

— Дин, а ты-то что? Как же ты выжил?

— Как и говорил в машине: Чак вынул у меня из груди бомбу.

— Да, но как именно это произошло? — настаивает Кас. — Что он сказал?

Дин рассказывает ему про дымовой исход Чака и Амары. (До рассказа про маму дело не доходит. Дин еще не до конца осмыслил происшедшее, чтобы об этом говорить.) Когда он описывает финальное выяснение отношений между Богом и его сестрой, Кас неторопливо кивает.

— Вообще, это довольно логично, — комментирует он. — Должен сказать, глядя на их родственные отношения, я начал понимать, почему Рай получился таким, какой есть. Почему ангелы так себя ведут. — Он устало вздыхает и добавляет задумчиво: — Мы ведь братья — мы, ангелы, — но мы постоянно конфликтуем друг с другом. Воюем, заточаем друг друга в тюрьмы, корректируем друг друга… — тут Кас делает паузу, и Дин успевает подумать: «Корректируем — это значит пытаем?» — Может быть, когда Чак создавал ангелов, он думал об Амаре, — продолжает Кас. — Может быть, эхо их противоречий как-то… передалось нам.

— Тебе хоть удалось поговорить с Чаком? — спрашивает Сэм.

Кас снова умолкает, глядя на картошку фри. Он медленно выбирает один ломтик. Потом поднимает глаза.

— Совсем чуть-чуть. Он был так болен, да и, честно говоря, я тоже не очень хорошо себя чувствовал после Люцифера. — Кас макает ломтик картошки в лужицу кетчупа, с сомнением смотрит на результат и добавляет: — Когда Люцифер покинул мою оболочку, я чувствовал сильное истощение — большее, чем хотел показывать.

— Из-за того, как его вырвали наружу? — уточняет Дин.

— Или из-за того, что он делал с тобой все это время? — спрашивает Сэм. Они с Касом на мгновение переглядываются.

— И то, и другое, наверное, — отвечает Кас, снова глядя на картошку. Он не добавляет подробностей, а лишь кладет в рот намазанный кетчупом ломтик.

Похоже, картошка оказывается для Каса откровением. Он сосредоточенно жует, закрыв глаза, и потом, как только открывает глаза, немедленно берет еще несколько ломтиков, макает их в кетчуп и ест по очереди, с явным удовольствием. На каждом ломтике он зажмуривается. Дин смотрит на это с улыбкой: есть что-то очаровательное в том, как ангел смакует картошку фри.

Сэм спрашивает, тоже улыбаясь:

— Что, вкус богаче, чем просто молекулы?

Кас перестает жевать и открывает глаза. Он кивает, глотая картошку:

— Давно еда не была так хороша на вкус! Я прямо получаю удовольствие. — Потом добавляет серьезно: — Хотя, боюсь, это означает, что у меня действительно совсем не осталось ангельской мощи.

— Ты полностью человек? — говорит Дин.

Кас снова кивает. Потом возвращается к недоеденному бургеру и откусывает большой кусок. И снова он явно смакует пищу. Однако, съев еще кусок, он смотрит на бургер в руках с выражением некоторого беспокойства.

— Полагаю, мне нужно решить, что делать дальше, — медленно произносит он.

— А знаешь что? — говорит Сэм. — По-моему, ты можешь делать, что хочешь.

— Что? — спрашивает Кас, непонимающе глядя на него. — В каком смысле?

Дин кладет недоеденный бургер на тарелку, разворачивается к Касу и даже опирается локтем о спинку сиденья, чтобы смотреть прямо на него. Завладев его вниманием, Дин говорит:

— Ну смотри. Тебе больше не надо следовать приказам Чака, так? Ты же не считаешь, что надо выполнять Божий план? Я знаю, ты уже давно от этого отрекся, но теперь это окончательно снято с повестки дня, верно?

Кас решительно кивает.

— Во-первых, Чака больше нет, — говорит он. — Полагаю, что и плана тоже нет. И кроме того… должен сказать, встреча с Чаком в каком-то смысле успокоила мою совесть. Он оказался таким… — Кас подбирает подходящее слово, жестикулируя бургером. — Несовершенным. Каким-то даже мелочным. Я больше не верю в то, чему нас, ангелов, когда-то учили: что Бог безгрешен, что каждое его деяние есть добро и у него есть совершенный план для всего. — Помолчав, Кас добавляет: — Мне вообще больше не кажется, что у него был хоть какой-то план. — Он снова откусывает бургер.

Дин кивает.

— Значит от этого ты свободен. И ты больше никем не одержим, так? Совсем-совсем?

— Что? Нет. Конечно, нет, — отвечает Кас, серьезно глядя на Дина. — Нет, Люцифера точно больше нет.

— И на тебе нет заклятья? — спрашивает Дин. Кас снова качает головой.

— И никто не управляет твоим сознанием? — продолжает Дин.

Кас начинает хмуриться.

— Нет.

— И у ангелов нет гражданской войны? — вставляет Сэм.

— Насколько мне известно, нет. Уж надеюсь, что нет. — Теперь Кас переводит настороженный взгляд с одного брата на другого и опускает бургер на тарелку. — К чему вы ведете?

— И память твоя при тебе? — спрашивает Дин. — Ты помнишь, кто ты такой?

— Без сомнения, — отвечает Кас. Тут его подбородок приподнимается и на лице появляется тень улыбки — кажется, он догадался, к чему все эти вопросы.

— Ну тогда, — говорит Дин, — что думаешь, Сэм?

— Думаю, перед нами абсолютно свободный ангел, — утверждает Сэм. Кас смотрит на него. Дин, кивая, добавляет:

— И мы тоже свободны, Кас. Ни войн, ни апокалипсиса, ни Левиафанов… — ничего этого больше нет. Все закончилось. Никто не умирает, никто не одержим. Мы свободны.

Теперь Кас смотрит на Дина так, будто пытается осознать сказанное. Дин широко улыбается и наклоняется вперед, чтобы подчеркнуть:

— Кас, теперь не о чем беспокоиться, понимаешь? Все в порядке. Мы вольны делать что хотим. Наконец-то.

От этих слов Кас впадает в глубокую задумчивость. Он снова глядит в свою тарелку, на картошку фри и лужицу кетчупа, рассматривая их, словно глубоко значимые религиозные артефакты.

Сэм рассказывает:

— Мы по пути сюда об этом думали, Кас. Мы наконец-то можем делать что хотим. Можем иметь проблемы, как у людей. Ипотеку взять.

— Термитов завести, — вторит ему Дин.

Сэм кивает.

— Думаю, это и к тебе относится.

— То есть у меня будут термиты? — спрашивает Кас, медленно поднимая взгляд на Сэма.

— То есть ты можешь делать что хочешь, — отвечает Дин со смехом. — Ты ведь всегда был таким фанатом свободы воли. Но при этом до сего момента ты никогда не был по-настоящему свободен. — Кас бросает на него быстрый взгляд. Дин продолжает: — Только подумай. У тебя никогда еще не было возможности жить так, как ты хочешь, без того чтобы тобой руководила очередная надвигающаяся катастрофа. Но теперь… — Дин разводит руками, обводя взглядом тихий зал ресторана. — Теперь все в порядке.

— Чего тебе на самом деле хочется? — спрашивает у Каса Сэм.

Кас смотрит на братьев по очереди с неожиданной торжественностью во взгляде. Потом устремляет взгляд вдаль, и его лицо приобретает созерцательное выражение.

— Мне надо подумать об этом, — произносит Кастиэль медленно.

— К этому не сразу привыкаешь, — говорит Сэм. — Это я по личному опыту знаю.

========== Глава 4. Ты не оставайся под дождем, ладно? ==========

Ужин вскоре заканчивается. В конце концов, уже поздно, Дин и Сэм только что проехали тысячу миль, а Кас так вообще очнулся от комы, и они все уставшие. Поэтому они отправляются в мотель, и Дин с удовольствием снимает два номера: один для них с Сэмом и один для Каса.

Чуть позже братья распаковывают сумки, и Дин начинает собирать узелок вещей, который намеревается отнести к Касу в соседний номер. Дин вытаскивает для Каса новую пару семейных трусов, свою запасную бритву и чистую футболку для сна.

— Вот, дай ему еще зубную щетку, — говорит Сэм, протягивая свежую щетку из своего мешочка туалетных принадлежностей. — Я собирался выбросить свою, но пусть возьмет новую, а я еще денек попользуюсь старой. И отдай ему зубную пасту тоже — вот. Я уже почистил зубы. — Дин принимает пожертвования Сэма и начинает упаковывать ночные принадлежности в сверток. Когда он уже завернул их в футболку, его вдруг посещает идея.

Дин бросает весь сверток в свою сумку, застегивает ее и вешает на плечо. Сэм вопросительно поднимает бровь. Дин говорит:

— Пожалуй, я сегодня переночую с Касом. Там две кровати — полно места. Ничего личного, просто ты храпишь, чувак.

— А откуда ты знаешь, что Кас не храпит? — спрашивает Сэм с приподнятой бровью.

— Ну вот и узнаем.

Сэм усмехается и снова принимается раскладывать вещи.

— Иди, — говорит он. — Серьезно… Бедняга только что из реанимации и от Люцифера избавился всего пять дней назад. Я и сам думал предложить переночевать с ним. Присмотри там за ним, ладно?

Дин кивает и отправляется по коридору в соседний номер.

Кас, похоже, искренне рад его видеть. Он делает широкий жест, приглашая Дина со словами: «Конечно ты можешь остаться, конечно, я очень рад принять тебя, мне очень приятно!» (Дин галантно не упоминает, что вообще-то это он платит за номер.)

Кас также благодарен ему за футболку и прочие принадлежности (хотя это явно момент, когда он осознает, что теперь снова придется задумываться о подобных житейских вещах). В остальном вечер проходит непримечательно. Понаблюдав, как Кас раскладывает на кровати одежду для сна и достает зубную щетку, Дин приходит к заключению, что Кас определенно выглядит уставшим. Конечно, для пациента, только что вышедшего из комы, он в отличной форме. Но он так утомлен, что даже спотыкается, и рассеян, как будто отвлечен мыслями о чем-то.

Однако времени поговорить у них толком нет. Кас почти сразу исчезает в ванной, где принимает немыслимо долгий душ. Такой долгий, что Дину становится любопытно, чем именно Кас там занимается, и Дин даже думает, ухмыляясь: «Интересно, во всех ли смыслах он сейчас человек?» Однако когда Кас появляется из ванной, облаченный в футболку Дина и новые семейные трусы, он выглядит лишь еще сильнее уставшим. Настолько, что Дин загоняет его прямо в постель. И Кас отключается, заснув так глубоко, что похоже, будто он опять впал в кому.

Дин и сам уже готов лечь, но вместо этого он сидит на своей кровати и смотрит, как Кас спит. Отчасти Дин наблюдает за ним, чтобы убедиться, что Кас таки не впадет снова в кому. Но отчасти…

Отчасти Дину просто хочется немного на него посмотреть.

Даже во сне Кас каким-то образом остается похож на себя (а совсем не на Люцифера). Хотя немного странно видеть его вот так свернувшимся вкровати — теперь, когда на нем футболка Дина, он выглядит совсем человеком. Его волосы еще влажные после душа; он лежит на боку, подтянув к себе колени и закутавшись в одеяло. В такой позе он кажется куда более уязвимым, чем в больнице, — настолько, что Дин даже чувствует беспокойство. Кас не выглядит расслабленным — даже во сне на его лице сохраняется привычное озабоченное выражение. Руками он вцепился в одну из подушек, обняв ее и прижав к груди.

Пока Дин смотрит, Кас шевелится во сне, что-то бормоча. Его пальцы сжимаются на подушке.

«Что тебе снится?» — гадает Дин.

Когда-то, много лет назад, Кастиэль задал ему этот же самый вопрос. Когда-то Кас мог даже навещать Дина во снах. Каким неуязвимым Кастиэль казался тогда, в те первые месяцы… каким загадочным и неземным, каким чуждым. Каким всесильным… Особенно по сравнению с тем, как он ослабел в последнее время. Сначала — когда взбунтовался и пал, и потом — когда лишился благодати и стал самым что ни на есть человеком.

Дину приходит на память, как Кас надеялся, что Сэм и Дин станут его «учителями» в искусстве быть человеком. Но… вместо этого Дин вынужден был выставить его за дверь. О тех событиях Дин вспоминает с содроганием. Обычно он старается не думать об этом — потому что при воспоминании о выражении лица Каса у него внутри все сжимается, даже сейчас.

«Я мог вести себя гораздо лучше, — думает теперь Дин, глядя, как Кас неспокойно шевелится во сне. — Я мог быть тебе лучшим другом».

Касу нужен был друг. А Дин его подвел. Конечно, были смягчающие вину обстоятельства, но в итоге все сводится именно к этому.

«На этот раз я все сделаю лучше, — обещает он Касу молча. — На этот раз тебе будет где жить. У тебя будет еда, одежда. Тебе не придется работать на долбаной заправке. Ты будешь жить в бункере, со мной, и если тебе что-то понадобится, я буду рядом».

— Клянусь, Кас, — произносит Дин вслух.

В конце концов он ложится под одеяло в свою кровать и впервые за долгое время мгновенно засыпает. И ему не снится кошмаров.

***

Утром Дин просыпается и обнаруживает обратную картину: теперь Кастиэль не спит, а сидит на своей кровати и наблюдает за Дином. Точно как Дин наблюдал за ним прошлой ночью. Точно как Кас, бывало, наблюдал за Дином много лет назад.

Судя по тусклому рассветному солнцу за окном, утро еще довольно раннее — может быть, часов шесть. Но Кас уже принял душ и побрился. Он также явно снова попытался создать на голове «художественный беспорядок», и беспорядок снова получился нехудожественным, но теперь уже ближе к цели — смотрится неплохо. В целом, как ни поразительно, Кас выглядит почти так же, как тогда, когда Дин впервые увидел его. И на мгновение Дин даже думает, уж не тот ли это Кастиэль семилетней давности навещает его из прошлого. Есть что-то от прошлого Кастиэля в том, как он сидит и наблюдает за Дином во время сна, и в его твердом, непоколебимом взгляде — как будто он при исполнении миссии или готовится к битве.

Хотя Кас по-прежнему выглядит усталым — как не выглядел никогда, будучи ангелом. На самом деле, похоже, что он не выспался. «Определенно снова человек», — думает Дин, и ему кажется важным сообщить Касу, что на сей раз этот опыт будет гораздо приятнее. Но Дин еще толком не проснулся, поэтому произносит следующее:

— Знаешь, если уж ты теперь человек, со мной можно заняться куда более приятными вещами, чем смотреть, как я сплю.

Кас моргает и отводит глаза.

— Я в курсе, — отвечает он сухо.

Дин немедленно краснеет — он совершенно не то хотел сказать. В панике он подыскивает какую-нибудь подходящую шутку, но в итоге поясняет только:

— Я имел в виду, можно сходить к Гранд-Каньону или еще куда…

На что Кас отвечает, глядя на Дина с хладнокровным спокойствием:

— Знаешь, я встречал ангела, который создал Гранд-Каньон. Несколько лет назад, когда только лишился благодати.

— Что? Серьезно? — не верит Дин.

— Это был мой самый первый день в качестве человека. Я пытался позвонить тебе… — Кас, теперь, похоже, погружается в воспоминания, мысленно переживая тот первый день. — Она узнала меня, — продолжает он, — но я, к сожалению, не знал, кто она. Она была так растеряна… сбита с толку… Она тогда только пала. — На мгновение он умолкает, и потом добавляет, совершенно прозаично: — Пять минут спустя она попыталась меня убить.

Дин моргает от неожиданности.

— Пришлось устроить автомобильную аварию, чтобы обезвредить ее, — вспоминает Кас. — Мне на самом деле повезло, что я выжил. И потом все равно пришлось убить ее…

Дин медленно садится в кровати, уставившись на Каса: он никогда не слышал этой истории. Кас теперь находится в задумчивости, затерявшись в воспоминаниях, и неспешно продолжает:

— Тогда я впервые понял, что мне придется убивать своих собратьев, чтобы просто выжить. И тогда же мой плащ был испорчен кровью. Ты, наверное, не помнишь мой первый плащ? Плащ Джимми? У меня не было денег, чтобы его почистить. У меня был только доллар и двадцать пять центов, и на эти деньги пришлось купить воды. Пить очень хотелось…

Кас молчит долгое время и смотрит вниз, на плащ, который на нем сейчас — Малый плащ, конечно. Дин внимательно слушает — он никогда не знал, что случилось с Большим плащом.

— Забавно, — произносит наконец Кас. — Я до сих пор скучаю по плащу Джимми. Как-то… странно привязываться к элементу одежды. — На его лице появляется едва заметная улыбка. Он приподнимает голову и спрашивает: — Разве не странно? — как будто человеческие эмоции для него все еще в новинку.

Дин неуверенно кивает.

— Мне даже трудно было с ним расстаться, — продолжает Кас. — Но моей оболочке очень нужна была вода. Я и не сразу распознал в этом ощущении жажду. Жажда, и голод… Усталость, боль… — говорит он задумчиво. — Все это было так… незнакомо.

Дин спускает ноги с постели и садится на краю кровати, глядя прямо на Каса.

— На это раз все будет не так.

Кас встречается с ним взглядом. В выражении его лица присутствует что-то, чего Дин не может до конца прочесть — эта твердость, которую Дин отметил ранее. Какая-то сдержанность.

— Я знаю, — говорит Кас.

— Честное слово, Кас, — уверяет Дин. Но Кас только отводит глаза.

Прежде чем Дин успевает сказать что-либо еще, раздается стук в дверь. Это Сэм — пришел проверить, встали ли они.

***

— Я тут подумал, Кас: тебе теперь понадобится кровать, — говорит Дин через дверь ванной несколько минут спустя. Он в спешке одевается в ванной, пока Сэм и Кас ждут снаружи. — Помнишь ту комнату в бункере, в конце коридора, рядом с комнатой Сэма? Она тебе подойдет, как думаешь? — Дин выходит из ванной и видит, что Кас стоит посреди комнаты, глядя на него с твердой решимостью, пока Сэм собирает одолженные Касу вчера вещи. Дин надевает ботинки, рассуждая: — Мы притащим туда одну из свободных кроватей. Поставим тебе телевизор и выдадим личный лэптоп, чтобы ты мог смотреть Нетфликс сколько влезет. То есть по сути у тебя будет своя комната. А во время охоты можем делать как сегодня — снимать два номера. Если жить в дешевых мотелях и не выпендриваться, вполне сможем себе это позволить. У нас с Сэмом нынче неплохо выходит зарабатывать на бильярде, так что второй номер — не проблема.

Кас до сих пор ничего не сказал — что немного странно, — поэтому Дин спрашивает:

— Что думаешь? Хорошая идея? И конечно, если хочешь просто отдохнуть в бункере какое-то время и пока не ездить на охоту, только скажи.

Кас по-прежнему загадочно молчит. Он отворачивается, делает несколько шагов к окну и смотрит в тишине на улицу, опустив руки вдоль туловища. Долгое время он изучает парковку за окном. Сэм, только что закончивший сборы, бросает на Дина вопросительный взгляд, но Дин может лишь пожать плечами.

— Вообще-то, — произносит Кас наконец, все еще глядя в окно, — я тут подумал… — Он смотрит вниз, на себя, словно оценивая состояние своей запачканной одежды. — Я хочу кое-что сделать.

— Валяй, — говорит Дин. — Что? Все-таки в Гранд-Каньон съездим? Или, может, в другой парк? Что ни пожелаешь — мы готовы.

— Это хорошая идея… но… — отвечает Кас. Он говорит неторопливо, и Дин понимает, что он тщательно выбирает слова. В конце концов Кас поворачивается к ним и объявляет: — То, что я хочу сделать, я лучше сделаю в одиночестве.

Дин с Сэмом смотрят непонимающе. Кас объясняет:

— Мне нужно закончить кое-какие дела. Вы вдвоем возвращайтесь в Канзас. Возвращайтесь к своей охоте. А я навещу вас попозже.

Навещу. Он сказал «навещу».

Как будто на самом деле не собирается жить с ними.

— Погоди-ка, что это ты намерен делать? — спрашивает Сэм. — Какие еще незаконченные дела?

Теперь у Каса появляется характерный уклончивый вид. Он смотрит в сторону, не глядя на Сэма и Дина, как будто его внезапно заинтересовал торшер в дальнем углу комнаты.

— Незаконченные дела, которые… не закончены, — отвечает он туманно. — И которые нужно закончить.

В голове у Дина мгновенно проносятся десятки тревожных сценариев.

— Так, а ну колись, — требует Дин, складывая руки на груди. — Что там на самом деле? Чак? Амара? Какое-то заклятье? Война у ангелов? Левиафаны?

— Ничего такого, — отвечает Кас почти мягко.

— Кроули? — гадает Дин. От мысли, что Кас мог опять попасться в лапы Кроули, у Дина начинает ныть в животе. — Только не говори, что заключил сделку с демоном!

— Не Кроули, — отвечает Кас, теперь глядя Дину прямо в глаза. — Никаких сделок. Ничего такого, честное слово.

— Это из-за Люцифера? — спрашивает Сэм тихо. — Тебе нужно время побыть одному?

Кас секунду молчит, потом кивает.

— Да, думаю, можно сказать, что из-за Люцифера. И из-за того, что Чак ушел. — Кас вздыхает. — Вчера ночью вы оба говорили о том, как мы теперь можем делать что хотим. Я подумал об этом сегодня утром и понял, что, пожалуй, вы правы. Может быть, это действительно моя первая возможность… сделать то, что я по-настоящему хочу. И я понял, что у меня на самом деле есть одно желание. Я… — Кас колеблется, — немного попутешествую один. Увижусь кое с кем.

— Это с кем, например? — допытывается Дин. — С какой целью?

Вид у Каса по-прежнему уклончивый, что вызывает у Дина нешуточную тревогу.

— Я прекрасно в состоянии путешествовать самостоятельно, — говорит Кас только. — Со мной все будет в порядке.

— Ла-а-адно… — произносит Дин медленно, совершенно не убежденный. — Но не стоит ли тебе немного отдохнуть сначала? Встать на ноги, так сказать? Тебе в последнее время нелегко пришлось. В бункере можно восстановить силы.

— Я знаю, — кивает Кас. — Я навещу вас чуть позже.

— А машина тебе не нужна? — спрашивает Сэм. — Твой Континентал? Он стоит у нас в бункере. Хочешь его забрать?

Кас качает головой.

— Я найду какой-нибудь другой транспорт. Вернусь за машиной позже.

Братья еще какое-то время пытаются добиться от него объяснений, но Кас теперь ведет себя загадочно и категорически отказывается выдавать подробности, лишь повторяя туманные комментарии о «незаконченных делах». Максимум, в чем он сознается, это что ему нужно «попутешествовать» и «кое с кем повидаться».

И потом, внезапно, Кас уже уходит. Дин — который нехотя начал смиряться с тем, что Кас уедет на несколько дней, — полагал, что они хотя бы довезут его до автобусной остановки, но нет. Кас только говорит тихо: «Ну тогда до встречи», секунду колеблется, словно в нерешительности, но потом открывает дверь и выходит. Даже не обняв их на прощание. Он покидает номер почти поспешно, будто торопится уйти, пока не передумал.

— Эй, эй, приятель, погоди, погоди-ка секунду! — кричит Дин ему вслед, выбегая за ним в коридор. — Послушай, хочешь кинуть нас — ради бога, но…

Кас разворачивается, искренне пораженный.

— Я не кидаю вас, — говорит он. — Вовсе нет! Совсем наоборот. Мне просто нужно кое-что сделать.

— Кое-что, из чего ты сделал вселенскую тайну, — замечает Дин.

Кас теперь заметно раздосадован.

— Дин, мне просто нужно закончить…

— …«незаконченные дела». Это я услышал в первые десять раз. Слушай, я понял, что ты не хочешь об этом говорить, но хотя бы пообещай мне, что это не какая-нибудь самоотверженная безрассудная глупость.

Кас моргает.

— Никакой самоотверженности. И это не опасно. — Он задумывается, потом добавляет: — Совсем даже наоборот. Это то, чего я хочу. Если уж мне придется снова быть человеком, то есть… кое-какие… вещи, которые я… хочу сделать.

— Ладно, ладно, — говорит Дин. Его все еще мучают подозрения (и он неожиданно расстроен таким поворотом событий), но уж во всяком случае он не намерен отпускать Каса в одном грязном плаще, вообще без вещей. Особенно не после того, как все вышло в прошлый раз. — Но подожди только две минуты, — просит Дин. — Позволь нам хотя бы помочь немного?

В конце концов он уговаривает Каса дойти с ними хотя бы до банкомата, где Дин и Сэм снимают по 300 долларов — максимум, что банк выдает на человека. Они заставляют Каса взять 600 долларов наличными, и Дин отводит его в ближайший магазин, где покупает ему пару рубашек, по пять пачек нижнего белья и носков и кое-какие туалетные принадлежности. И сумку, в которую все это положить. И новый телефон, в который Дин забивает несколько номеров и специально добавляет свой номер и номер Сэма в «избранное».

— Вот еще кредитная карта. И водительские права, — говорит Сэм. (Как выяснилось, Люцифер избавился от бумажника Джимми, но у Дина в багажнике уже давно лежит запас фальшивых удостоверений для Каса, вместе с такими же удостоверениями Сэма и его собственными.)

— Спасибо, Сэм, — произносит Кас со всей серьезностью, опуская права и кредитку во внутренний карман пиджака. Они стоят возле Импалы на тротуаре, у магазина во Флагстаффе, где Дин купил телефон. И когда Кас, глядя на них, вешает на плечо новую сумку, Дин понимает, что он сейчас на самом деле уйдет.

Уйдет, один, и это прощание.

Конечно, в этом нет ничего необычного. Кас делал так и раньше. Много раз. Вот только…

Вот только Дин внезапно чувствует комок в горле.

— Ты не оставайся под дождем, ладно? — только и может сказать он.

Кас даже улыбается.

— Это я уже давно выучил. Не волнуйся, я теперь неплохо справляюсь сам.

И это правда, понимает Дин со щемящим чувством. Дин выставил Каса за дверь несколько лет назад — и Кас научился обходиться сам. «Что посеешь, то и пожнешь», — думает Дин про себя. Он пытается обратить это в шутку:

— Наверное, ты прав. И на заправке тебя, наверное, с нетерпением ждут назад. — Он потирает переносицу, добавляя: — И если тебе этого хочется, Кас, — ради бога. Я серьезно. Но если тебе хоть что-нибудь понадобится… не забывай к нам дорогу.

— Это значит, заходи к нам, — уточняет Сэм. — Заходи и оставайся.

— Сколько захочешь, — поддерживает Дин. — В любое время.

Кас смотрит на них по очереди, поправляя сумку на плече.

— Спасибо, — говорит он серьезно. Это такое же тихое серьезное «спасибо», какое он сказал в ответ на «ты наш брат» несколько дней назад. С такой же паузой после — как будто он хочет сказать больше, но не знает как.

Наконец Кас делает шаг вперед и обнимает их по очереди. Сумка на плече слегка мешает ему, поэтому это получается быстрое объятие одной рукой — сначала с Сэмом, потом с Дином. Может быть, оно краткое и неполноценное, но оно крепкое. Обнимая Дина, Кас снова кладет руку ему на шею и легонько чешет его по волосам, взъерошивая их на затылке. Когда Кас отходит, в его глазах читается грусть, однако он улыбается.

— Я так рад, что с вами все в порядке, — говорит он. — Чрезвычайно рад. И спасибо, что приехали сюда за мной. Спасибо. Это… многое для меня значит. Очень многое. Скоро увидимся.

Он поворачивается и удаляется по тротуару. И снова в его движениях эта странная спешка, в походке — скованность, голова опущена. И снова у Дина создается впечатление, что Кас практически заставляет себя уйти.

Но Кас не оборачивается.

***

Братьям ничего не остается, кроме как вернуться к Импале и отправиться обратно в Канзас. И они уезжают.

По дороге назад Сэм и Дин оба притихли. Больше нет разговоров о том, чтобы посмотреть Гранд-Каньон или другие парки. Дин включает радио и какое-то время ведет машину молча. Он проезжает мимо въезда в Окаменелый лес не снижая скорости, и Сэм не произносит ни слова.

Дин решительно говорит себе, что вовсе не разочарован и не огорчен. Совсем даже нет. Но нельзя не признать, что странно возвращаться домой без Каса после всех переживаний о нем во время долгого пути до Флагстаффа. И все же… ничего плохого ведь не произошло. Кас в порядке. С Касом все нормально. Все по-прежнему нормально. Просто с тех пор, как они нашли Каса живым, Дин почему-то был уверен, что они торжественно повезут его на машине домой. Теперь, когда все проблемы наконец-то на самом деле решены, Дин, Сэм и Кас должны были остаться втроем. Вместе есть пиццу и смотреть кино. Жить в бункере. И уезжать без Каса — как-то совсем неправильно.

Но этого хочет Кас.

— Я чувствую себя так, будто меня бросили, — бормочет наконец Дин, когда они въезжают в Нью-Мексико.

Сэм усмехается.

— Да, я тебя понимаю. Я почему-то был уверен, что он вернется с нами. Но знаешь… — Сэм задумывается. — Может, ему нужно время, чтобы… знаешь… — он беспомощно жестикулирует, отчего-то не в состоянии подобрать слова.

— Пережить Люцифера, — помогает ему Дин.

— Да, пережить Люцифера, — подтверждает Сэм мрачно. — Кас все-таки был одержим несколько месяцев. Скажу по собственному опыту, после этого требуется время, чтобы прийти в себя.

Дин знает, что за этими словами скрывается глубина и как-нибудь еще нужно будет разговорить Сэма на эту тему. Но пока он пропускает этот комментарий и лишь замечает:

— Он мог пережить Люцифера вместе с нами. Мы могли бы ему в этом помочь. Уж особенно ты, правда ведь? — Сэм выразительно кивает — он явно думал об этом. Дин добавляет: — И что это он собирается делать? Кого он вообще знает, чтобы навещать?

Сэм пожимает плечами.

— Может, у него действительно есть дела. Может… Не знаю, может, Люцифер что-то натворил, что Кас хочет исправить? Он явно не хотел нам рассказывать.

Дин снова подозревает худшее, воображает себе, как Каса окружают ангелы, или снова начинается какая-то тайная ангельская война, в которую Кас непременно ввяжется.

— Не нравится мне это, — говорит он.

Сэм кивает.

— Понимаю. Но не забывай, что Кас всегда исчезал так, один. Даже когда не мог летать, помнишь? Всегда уезжал куда-то, пропадал, занимался своими делами.

— Но не когда был человеком, — возражает Дин. — Он сейчас человек, Сэм…

— И он научился справляться как человек, — спокойно отвечает Сэм. «Потому что ты его выгнал», мог бы добавить он, но дипломатично не добавляет. — На самом деле… может, он просто хочет испытать прелести человеческой жизни? Выйти в мир. Найти себя.

От этой фразы Дин морщится, думая: «Чертов Флагстафф. Всегда это во Флагстаффе». Сэм задумчиво продолжает:

— Может, дело и не в Люцифере вовсе, или не совсем в нем. Может, Кас хочет просто побыть человеком? Попробовать… не знаю, человеческие занятия?

— Человеческие занятия? — переспрашивает Дин скептически. — Это какие, например? — Хотя кое-какие варианты немедленно приходят ему на ум. Варианты, над которыми, наверное, можно было бы посмеяться — вещи которые так легко обратить в шутку… но почему-то мысль о них наводит только тоску.

— Ну, не знаю… — говорит Сэм слишком неопределенно.

Дин прибавляет громкость радио.

Так они едут — из Нью-Мексико в Колорадо, из Колорадо в Канзас. Всю дорогу Дин вспоминает тот момент, когда он услышал голос Каса в госпитале. И следующее мгновение — выражение лица Каса, когда тот обернулся. И как Кас назвал их «семьей».

«Но потом мы сами сказали ему делать то, что он хочет, — размышляет Дин. — И он захотел уйти. Позволь себе быть счастливым», — думает Дин, вспоминая мамин совет. И пока Импала мчится вперед, мимо проносящихся за окнами кукурузных полей Канзаса, Дин постепенно понимает, что прошлой ночью… он был счастлив. Он был по-настоящему счастлив. Воссоединение с Сэмом, конечно, сыграло ключевую роль, но еще и то, что они нашли Каса живым! Это объятие… то, как Кас обнял Дина за шею… Дин до сих пор отчетливо помнит его неровные вздохи облегчения. Дин, и Сэм, и Кас — втроем, вместе, в кои-то веки. Даже просто помочь Касу привести в порядок одежду было так… отрадно. Так правильно. И тот эпизод, когда Дин запустил руки Касу в волосы, пытаясь придать им форму… тот короткий эпизод, когда он возился с волосами Каса, а Кас озадаченно и недоверчиво смотрел на него, но все равно позволил Дину это сделать (и Сэм усмехался в углу)…

К изумлению Дина, от этого воспоминания у него почти щиплет в глазах. «Так счастлив я не был уже давно, — понимает Дин. — И что теперь, мам?»

***

Они прибывают в бункер на следующий день. После ужина Дин отправляет Касу сообщение — просто проверить, как он. Но Кас не отвечает до вечера следующего дня, и даже тогда посылает только краткое: «Я в порядке. Как вы с Сэмом?» Никаких подробностей он не добавляет, и Дин стесняется спросить.

Жизнь с унылой легкостью перетекает в рутину. Следующим утром Сэм уже ищет новые дела, пока Дин моет Импалу; потом они отправляются к границе штата Небраска, где Дин затаривается спиртным, пока Сэм закупает продукты. Вечером Сэм ставит какое-то кино; Дин гоняет на своем лэптопе бесконечное порно, пытаясь притвориться, что увлечен (и отвлечься от желания снова написать Касу). На следующий день — опять поиск новых дел, возня с машиной, еще одно кино… И день после этого проходит так же, и следующий день.

Однажды Сэм получает наводку о возможном призраке в Огайо, и они едут и разбираются с этим делом. Потом проявляются какие-то вампиры в Теннесси, и они разбираются с ними. День за днем мимо скользят недели.

И все в порядке на самом деле, все хорошо. Все даже отлично. Действительно. Череда катастроф, кажется, и впрямь закончилась. Больше нету ни апокалипсиса, ни Люцифера, ни Бога, ни Тьмы. Ни Левиафанов, ни Желтоглазых демонов, ни Метатрона, ни Метки, ни Каина. Ни Лилит, ни адских псов. Ни приближающегося конца света. Никто не безумен. Никто не одержим, не проклят, не потерял душу, не под заклятьем.

Все в порядке.

Все отлично.

Только вот Каса нет.

========== Глава 5. С возвращением, ковбой ==========

Дней десять спустя Дин и Сэм собираются провести ночь в старом серебряном руднике в горах под Альтой, штат Юта. Уже вечер, и они сидят у входа в рудник, готовясь к предстоящей ночи: заряжая ружья солевыми патронами и проверяя оборудование. Они еще не вошли в рудник и пока находятся в зоне сигнала сети, но Дин все равно вздрагивает от неожиданности, когда у него в кармане вибрирует телефон. Ему приходится подняться на ноги, чтобы вытащить телефон из джинсов.

Это оказывается сообщение от Каса.

Дин не получал от него вестей уже много дней. И вот, Кас прислал сообщение. Сам.

Оно гласит:

«Здравствуй, Дин».

— Ну уж, Кас, не переборщи с подробностями, — ворчит Дин.

Сэм, который сидит на земле, скрестив ноги, поднимает глаза от выложенных перед ним в ряд наполовину готовых солевых патронов. Дин объясняет:

— Он прислал целых два слова: «Здравствуй» и «Дин».

Сэм усмехается и возвращается к работе, а Дин начинает набирать ответ.

«Привет, потерявшийся ангел, как дела?»

Перед отправкой Дин медлит. Он перечитывает фразу: «потерявшийся ангел» — не слишком ли фамильярно? Не слишком ли по-свойски? Не слишком… неуместно?

Он стирает «потерявшегося ангела» и несколько секунд глядит на экран. Потом добавляет одно слово и отправляет:

«Привет, братан, как дела?»

Внизу экрана появляются три мерцающие точки — Кас что-то пишет. Дин ждет.

Ждать приходится долго, три серые точки мигают бесконечно. Проходит почти целая минута.

— Что он говорит? — спрашивает Сэм, тщательно упаковывая соль в очередной патрон.

— Он еще не дописал свой роман.

Три точки исчезают. Кас стер то, что собирался отправить.

Секунду спустя точки кратковременно появляются на экране опять, и приходит сообщение:

«Нормально».

Дин вздыхает, открывает приложение для звонков и набирает номер Каса.

Проходит ряд гудков. Кас не берет трубку. Телефон переключается на голосовую почту.

— Я знаю, что ты там, Кас, ответь на звонок, черт возьми! — наговаривает Дин на автоответчик и нажимает кнопку завершения связи.

Несколько секунд спустя приходит новое сообщение:

«Прости, не могу говорить. Просто хотел справиться, как дела. У вас с Сэмом все в порядке?»

«Нормально, — пишет Дин. В раздражении он с силой ударяет по каждой букве, и от этого выходит много опечаток. — Проволим ночь в Альте, Юта. Похрже, рудник с привтдением». Он отправляет сообщение, несколько секунд думает и добавляет, на этот раз внимательнее: «Рудник довольно большой. Много тоннелей. Помощь не помешает, если ты свободен. Можем подождать тебя и пойти завтра ночью?»

Следует еще одна долгая минута, пока мигают серые точки. Они появляются… долгое время мерцают на экране… и исчезают. Потом появляются опять. И снова исчезают.

Наконец Кас присылает:

«Боюсь, не могу. Вы справитесь?»

Дин подавляет вздох.

«Да, не вопрос. Просто пригласил. Не волнуйся», — отвечает он.

«Позвони, если будут проблемы», — пишет Кас.

Нет смысла упоминать, что Дин не сможет позвонить, «если будут проблемы», потому что в подземных рудниках телефон не ловит сигнал (это очевидно). Поэтому Дин отвечает лишь: «Мы справимся». Потом добавляет: «До скорого, приятель. PS Привет от Сэма».

— От тебя привет, — сообщает он Сэму, засовывая телефон в карман.

— Привет, Кас, — послушно отзывается Сэм. Теперь он заряжает ружье сделанными патронами и набивает запас в карман куртки. Оставшиеся патроны он отдает Дину, потом поднимается на ноги. — Он присоединится к нам, или что?

— Не, он занят.

Сэм выглядит разочарованным.

— А он бы пригодился. Чем он занят вообще?

Дин пожимает плечами.

— Где-то шляется, — говорит он, понимая, что это, наверное, несправедливо. И он не хотел говорить это таким резким тоном. Сэм от этого хмурится, так что Дин показывает ему СМС-беседу.

— Просто как-то странно, что он не захотел приехать, тебе не кажется?

Сэм читает беседу, но выглядит лишь задумчивым.

— Может, ему нужно еще время, — говорит он только.

Дин кивает: наверное, Сэм прав; наверняка в этом все дело. Касу просто нужно еще время. Для… чего бы там ни было.

***

Дело в руднике оказывается весьма непростым. Выясняется, что там не один призрак, а целая группа — привязанная к останкам дюжины несчастных рудокопов, которых давным-давно отставили умирать в руднике после обвала. К телам, заваленным в одном из боковых тоннелей, практически невозможно подобраться. В какой-то момент, преследуя призраков, Дин и Сэм едва не теряются в лабиринте старых тоннелей, протянувшихся под горами на несколько миль. Но в конце концов, после ночи блужданий в темноте и многократных стычек с призраками, Сэм наконец пробивает меж наваленных камней струей жидкости для розжига, и Дин поджигает ее, так что им удается сжечь тела, не разбирая завал. После чего братьям приходится спешно выбираться наружу, чтобы не задохнуться образовавшимся дымом.

К тому времени, как они добираются до выхода из рудника, шатаясь и кашляя, на улице уже светло. Они оба покрыты сажей, Сэм хромает, а у Дина синяки по всему телу и плечо ноет с тех пор, как он ударился о какие-то булыжники. Но они живы.

— И не нужно нам никакое вонючее подкрепление, — ворчит Дин, когда они выбираются наружу, моргая от яркого дневного света. В ответ ему раздается шквал жужжания и звуковых сигналов телефонов. Братья только что попали в зону приема, и очевидно кто-то пытался связаться с ними.

— Черт, у меня штук 12 сообщений от Каса, — говорит Сэм, щурясь в экран.

— Аналогично, — отзывается Дин, изучая собственный телефон. Туда пришла целая серия голосовых сообщений и СМС, по всей видимости, начавшихся где-то около полуночи. Дин просматривает сообщения.

«Здравствуй, Дин. Как дела с призраком в руднике?»

«Дин? Ты получил мое сообщение? Я интересовался, как дела с призраком в руднике».

«Дин, все в порядке? Пожалуйста, свяжись со мной».

«Дин, я начинаю нервничать. Пожалуйста, ответь, если получишь это сообщение. Надеюсь, проблема в сигнале, но, пожалуйста, свяжись со мной. Я попытаюсь связаться с Сэмом».

«Дин, ни один из вас не отвечает. Я попробую найти кого-то, кого можно к вам прислать».

«Дин, уже почти утро, и ни ты, ни Сэм, не отвечаете. Я очень волнуюсь. Пытаюсь найти кого-то, кто может к вам подъехать. Мне удалось отыскать двух ангелов, которые еще на Земле, но оба далеко от Юты и не доберутся за день, к тому же оба без могущества. Я попытаюсь приехать сам. Альта, Юта, верно?»

«Дин, я угнал машину и еду к вам».

Остальные сообщения Дин не читает — вместо этого он набирает номер Каса, и на этот раз Кас отвечает сразу же.

— Дин! — произносит он с явным облегчением в голосе. — Вы в порядке? Я пытаюсь дозвониться до вас всю ночь!

— Да, все в порядке, — говорит Дин. — Мы… — его речь прерывает приступ кашля; Дин до сих пор выхаркивает дым из легких, — …немного потрепаны, но в порядке. Твоя помощь пригодилась бы, на самом деле, но мы справились.

Кас с досадой вздыхает.

— Прости, что не смог приехать раньше, — говорит он. —Я часами пытаюсь связаться с вами. Знаю, я просил позвонить только если будут проблемы, но я все равно разволновался, а потом не мог до вас дозвониться. Я ждал всю ночь. И Сэм не отвечал! — Кас настолько похож на беспокойного родителя, что Дин невольно улыбается. Сэм, прислонившийся к дереву в нескольких шагах, должно быть, слышит разговор, потому что улыбается тоже.

— Прости, друг, в шахте нет сигнала, — объясняет Дин. — Но я ценю, что ты о нас думал. Эй, а ты сейчас где вообще?

— Уже проехал половину Юты, — отвечает Кас. Теперь в его голосе слышна усталость. — Уже почти у вас, — добавляет он.

— Тогда встретимся в Сэнди? — предлагает Дин. — Сэнди, Юта. Это на окраине Солт-Лейк-Сити, тут только с гор спуститься. Давай я угощу тебя завтраком за то, что заставил паниковать. И можешь переночевать с нами — у нас снят номер в мотеле в Сэнди.

— Эм… — говорит Кас. — Вообще-то, теперь, когда я убедился, что с вами все в порядке, я лучше… — он колеблется. Дин ждет. Следует невероятно длинная, безмолвная пауза — и Дин уже знает, что сейчас последует. Кас заканчивает: — Я лучше… просто… вернусь к тому, чем занимался. Я вообще-то был занят.

— Дружище, ты проехал сюда несколько часов. Ну почему хотя бы не поесть? — уговаривает Дин.

Еще одна долгая пауза.

— Нет, мне нужно возвращаться, — говорит Кас. — Но я рад, что с вами все в порядке. Пожалуйста, передай привет Сэму тоже. — Он снова умолкает, потом неубедительно добавляет: — Скоро увидимся.

На этом он вешает трубку, и Дин лишь недоуменно смотрит на свой телефон. Он пытается перезвонить, но теперь Кас не отвечает.

— Черт побери! — ворчит Дин, запихивая телефон в карман.

Сэм наклонился вперед, растирая больную ногу.

— Что, не приедет?

— НЕТ, и теперь еще и трубку не берет, — отвечает Дин, снова раздражившись по непонятной причине. — Что у него там такое важное происходит?!

Сэм выпрямляется и только неопределенно пожимает плечами.

— Ну, по крайней мере, он постарался приехать. Может, у него на самом деле есть какая-то жизнь без нас.

Это кажется слишком легкомысленным заявлением. Сэм, похоже, недостаточно обеспокоен странным поведением Каса, поэтому Дин пытается возразить:

— Но почему он не…

— Дин, он не наша собачка, — перебивает Сэм. — Ну занят он… Это позволительно. Пошли, позавтракаем.

***

Они не могут заниматься новыми делами, пока не заживет нога Сэма и плечо Дина, так что следующую неделю они снова проводят в бункере. Как только Кас узнает, что они благополучно добрались домой и поправляются, он снова пропадает. И так и не понятно, почему он ни с того ни с сего написал Дину тем вечером и почему с тех пор больше не появляется.

И неизвестно, где он.

Дину это не дает покоя. Хотя он знает, что так зацикливаться нелепо: ведь Кас всегда уходил подобным образом, один. Тут ничего нового. Это должно быть в порядке вещей. Сэм и Дин почти все дела расследовали без него.

Но… почему Кас ушел один сейчас? Почему сейчас, когда все закончилось? Он не возглавляет армию, в Раю нет гражданской войны, ему не нужно прятать скрижали… почему теперь?

Почему он не хочет жить в бункере? Почему не хочет охотиться с Винчестерами? «Он же назвал нас семьей», — все думает Дин.

Но, конечно, «семья» не подразумевает постоянное общение. Если подумать, для ангела семья вообще может не так уж много значить. В один прекрасный день Дин начинает думать, что, может быть, слова «ты наш брат» создали у Каса неверное впечатление. С точки зрения ангела, которого на протяжении тысячелетий неоднократно мучали, пытали и предавали его собственные собратья, быть частью семьи и иметь новых «братьев», возможно, не так уж и заманчиво?

И все же Кас казался так польщен этим во Флагстаффе. Так трогательно смутился, назвавшись фамилией Винчестер, и с такой радостью представил врачу Сэма и Дина как свою «семью».

Что-то не сходится. Это как зуд, от которого Дин не может избавиться.

***

А потом внезапно Кас возвращается. Появляется в бункере очередным заурядным вечером.

Сэм внимательно изучает потенциальное дело в Орегоне; Дин ему помогает. То есть, он помогает в теории: на практике он бесстыдно смотрит японское порно, одно видео за другим, как будто это его работа. Но сегодня порно интересует его мало. По правде говоря, внимание Дина постоянно отвлекается (он и порно-то смотрит в основном потому что должен, потому что всегда так делал). По крайней мере, регулярные порции виски помогают убить время.

И тут дверь бункера отворяется, и появляется Кас — спускается по лестнице, окликая их, так, словно никуда и не уходил.

— Ого, Кас! — восклицает Дин. Он сидел, откинувшись на стуле, задрав ноги на стол и поставив на них лэптоп, и теперь вскакивает так быстро, что едва не опрокидывает стул. — Мы в библиотеке, секунду… — кричит Дин, в спешке оставляя лэптоп на столе и торопясь в прихожую вперед Сэма. На пороге Дин останавливается, глядя, как Кас спускается по железной лестнице.

— Здравствуй, Дин, — говорит Кас. — Сэм, — добавляет он, кивая Сэму.

«Он наловчился укладывать волосы, — думает Дин. — Хорошо выглядит».

Спускаясь по лестнице, Кас встречается взглядом с Дином, и на его лице появляется улыбка. Это его обычная неловкая однобокая улыбка, и видеть ее чудесно. Дин чувствует, как и сам расплылся в бестолковой улыбке от радости, что Кас вернулся.

Кас доходит до низу лестницы, и Дин готовится к очередной серии объятий по поводу встречи. И хотя Дин вовсе не любитель обниматься, он предвкушает это объятие достаточно, чтобы сделать пару шагов вперед и даже слегка развести руки. Но Кас плавно ступает в бок, обходя стол с картой с противоположной стороны.

Маневр явно выполнен намеренно, чтобы между Касом и Дином оказался стол. Это сделано очень тонко: Кас проводит рукой по краю стола, огибая его с дальней стороны, и смотрит задумчиво на карту, как будто изучает российское побережье Арктики с превеликим интересом. Но все это неслучайно. В осанке Каса видна какая-то напряженность.

«Черт побери… — думает Дин, замирая на полпути. — Он избегает объятия».

Что ж.

Ну что ж.

Ничего страшного, конечно. Дин все равно не привык обниматься. Как и Кас. Ни тот, ни другой к этому не склонны. Так что неважно. Просто… интересно, вот и все.

— Ну, как идут дела? — спрашивает Сэм, который все еще стоит позади Дина — без сомнения наблюдая, как Дин неловко остановился посреди комнаты, а Кас украдкой обходит стол подальше от него. Однако тон у Сэма беспечный. — Где ты побывал? Нашел себя? — интересуется он.

Кас хмурится, поднимая глаза от карты.

— Я и не терял себя. Я прекрасно знал, где нахожусь.

— Закончил свои дела тогда? — уточняет Дин, засовывая руки в карманы и небрежно присаживаясь на стол, будто он на самом деле просто искал обо что опереться, а вовсе даже и не думал ни о каком объятии.

— Полагаю, да, — отвечает Кас, глядя на свой плащ, который теперь вычищен (хотя следы былых пятен на нем еще проступают). Кас проводит рукой по ткани плаща, добавляя: — На данный момент.

— Так… что собираешься теперь делать? — спрашивает Сэм. — Просто зашел поздороваться или останешься ненадолго?

И тут у Дина рождается блестящая идея.

— А знаешь что, Кас? — говорит он, по-прежнему небрежно опираясь на стол. — Сэм только что нашел для нас возможное дело. Несколько человек обнаружили с обморожением после ночи в лагере в Орегоне, хотя там сейчас рекордная жара. Хочешь поехать с нами? Мы собирались отправиться завтра…

— Вообще-то… — говорит Кас. Он снова изучает российское побережье Арктики, легонько постукивая пальцами по карте. — Я решил, что, пожалуй, найду работу. Вообще-то… я уже нашел ее. Я даже подал заявление.

Дин моргает от неожиданности.

— Работу?

— Какую работу? — не понимает Сэм.

Кас отрывается от побережья Арктики и бросает на Дина быстрый взгляд. В его глазах появляется осторожность. Снова опуская взгляд на карту, он говорит:

— Я заметил на шоссе 70 новый магазин — недалеко отсюда, и у них висело объявление о приеме на работу, и я подумал, что у меня как раз есть нужные навыки и… — Кас произносит все это быстро, как будто надеется, что Дин и Сэм не обратят внимания на подробности. — Это на заправке, та же компания, где я уже работал, им нужен работник только временно, — добавляет он в спешке. — Кажется, кто-то заболел, а у меня есть нужный опыт и я и рассчитывал лишь на несколько недель, и им это вроде подходит, это ненадолго…

— На заправке? — перебивает Дин. — Ты серьезно?

Кас умолкает посреди фразы и смотрит на Дина помрачневшим взглядом. В голове у Дина немедленно рождается череда скептических насмешек по поводу работы на заправке (начиная с «то есть ты предпочитаешь изображать из себя быдло в голубом жилете, вместо того чтобы спасать людям жизни?»). Дин уже открыл рот, готовясь пуститься в свою речь, но потом замечает на себе терпеливый и твердый взгляд Каса. Поза Каса снова напряжена, и, хотя на его лице спокойствие, одну руку он сжимает в кулак.

Он выглядит так, будто смирился с тем, что сейчас последует. Как будто он этого ожидал.

Следует пауза.

— Да, на заправке, — говорит Кас наконец.

Дин закрывает рот и кивает.

Сэм вступает с вежливым комментарием:

— Наверное, неплохой вариант, когда нужно немного наличных?

Кас чуть расслабляется.

— Именно так, — отвечает он. — Немного наличных.

— Мы можем дать тебе наличные! — возражает Дин. — Ты уже израсходовал кредит на карте? Мы выдадим тебе другую. У нас есть парочка запасных, которые, наверное, еще действуют.

— Я не хочу вас обременять, — отвечает Кас. — Я лучше заработаю сам. И это лишь ненадолго.

— Конечно, — говорит Дин, теперь понимая, что на самом деле Каса нужно поддержать. Хотя в данный момент ему тяжело вспомнить, как именно выражают поддержку. — Ясно. Да… Конечно, — сбивчиво бормочет он. — Это отлично. То есть, если, гм… работа на заправке — это… то, чего тебе хочется, то, надеюсь, ты ее получишь… наверное?

— Я бы с радостью присоединился к вашей охоте, конечно… — говорит Кас. — Только не сейчас.

— А когда? — не может удержаться Дин.

Сэм перемещается ближе. Кас колеблется.

— Как-нибудь… попозже?

— Как-нибудь попозже, — повторяет Дин. — Попозже, чем сейчас, да? Что ж, это очень конкретно.

Кас сосредоточенно изучает Гренландию, и теперь Сэм подошел достаточно близко, чтобы наступить Дину на ногу, и Дин мысленно одергивает себя.

— Нет, я понимаю, Кас, правда. Делай как тебе хочется, конечно. — Кас рискнул снова поднять глаза, и Дин пытаетсяободряюще улыбнуться ему. — Иди найди себя в работе на заправке, а мы… мы будем здесь, если захочешь пообщаться. Верно, Сэм?

— Безусловно, — поддерживает Сэм.

— Вообще-то я надеялся, может быть, мне можно остаться у вас на несколько дней? — говорит Кас. — Пока я работаю. Мне бы не помешало… эм… место для ночлега, и бункер недалеко от моей работы. Всего где-то час езды. Может, полтора. Совсем недалеко. Может быть, мне можно ночевать здесь?

Теперь в его голосе слышна такая неуверенность, что у Дина щемит горло.

— Уверен, комната в конце коридора еще свободна, — отвечает Дин, поднимаясь из своего неловкого полусидячего положения и делая несколько шагов вокруг стола по направлению к Касу. Дин поднимает руку, чтобы приветственным жестом постучать Каса по плечу. Кас уклоняется.

Это тонкое, едва уловимое движение: Кас просто переносит вес на ту ногу, которая дальше от Дина, и слегка разворачивает корпус, отстранившись от Дина всего на дюйм-два. Но это движение ни с чем не спутать. После неловкого секундного колебания Дин похлопывает его по плечу все равно (он на самом деле только это и собирался сделать) и отходит назад в некотором замешательстве.

— С возвращением, ковбой, — произносит Дин наконец. — Я пойду… найду постельное белье.

Сэм тоже выглядит слегка озадаченным, но говорит только:

— Эй, я как раз собирался разогреть пиццу. Мы планировали посмотреть сегодня какие-нибудь старые вестерны — Кас, присоединишься?

— С огромным удовольствием, — отвечает Кас, и внезапно он больше не выглядит напряженным.

Сэм уводит его в кухню — выбрать замороженную пиццу, Дин подбирает ему постельное белье… Двадцать минут спустя они втроем садятся смотреть кино («Дилижанс» и «Сокровища Сьерра-Мадре») и есть вместе пиццу. Кас сидит на деревянном стуле, а Сэм и Дин — вдвоем на диване.

Все почти так, как представлял себе Дин.

***

Кас действительно получает работу и почти сразу начинает уезжать спозаранку, в шесть утра, на своем золотистом Линкольне Континентал (он, кажется, очень тронут, узнав, что Дин поддерживал для него машину в хорошем состоянии). Он немедленно берет себе продленные часы работы и никогда не возвращается раньше восьми вечера.

В те редкие дни, когда он дома, Дин и Сэм несколько раз пытаются уговорить его поехать с ними на охоту. Не только потому, что рады его компании (это правда), но еще и потому, что им действительно не помешало бы подкрепление. Было бы хорошо иметь в команде третьего. Дин думает об этом с тех пор, как они повстречали ту пару охотников, Цезаря и Джесси. На самом деле, было бы очень неглупо иметь дополнительное подкрепление. У Цезаря и Джесси в итоге оказались другие планы (о чем Дин обычно избегает думать: ему становится немного завидно, когда он представляет Цезаря и Джесси на их собственном ранчо с лошадьми — и теперь уже, наверное, с десятками маленьких жеребят). Цезаря и Джесси нет. Но Кас подошел бы отлично.

— Я понимаю, что твоя жизнь теперь протекает на заправке… — говорит Дин однажды вечером, когда Кас пришел домой, вымотанный очередной четырнадцатичасовой сменой. Дин возится у телевизора, пытаясь найти нужный кабель для подключения лэптопа, пока Сэм ушел в кухню за попкорном. Дин бросает взгляд через плечо и видит, что Кас ссутулился на своем деревянном стуле, где ему очевидно неудобно. — Господи, Кас! Ну-ка, садись на диван — а то ты сейчас упадешь с этого стула!

Кас и в самом деле пересаживается, упав на диван со вздохом явного облегчения. Пытаясь (безуспешно) подключить HDMI-кабель, Дин говорит:

— Знаешь, ты мог бы иногда брать выходной. Съездить с нами на охоту, расслабиться. Мы тебя заставим работать всего по двенадцать часов в день вместо четырнадцати. А за хорошее поведение — даже одиннадцать.

Он оглядывается на Каса. Кас уже сполз на диване вниз и теперь лежит почти горизонтально. Голова его опирается на спинку дивана, подбородок — на груди, пальцы сплетены на животе, и похоже, что он вот-вот заснет. Одевается он нынче в причудливое сочетание рабочей униформы и Малого плаща, и сегодня под его расстегнутым плащом виден рабочий голубой жилет. Кас смотрит на Дина поверх мятого плаща.

— У меня теперь нет могущества, Дин.

— Ты все равно отличный боец, — вступает в разговор Сэм. Он только что прибыл в комнату с тремя мисками попкорна, которые едва удерживает в руках. Дин согласно кивает, забирая у него одну миску и передавая Касу.

— Ты же знаешь столько всего, Кас, с могуществом или без, — соглашается Дин с братом. Он уже видит, как на лице Каса зарождается сомнение, поэтому добавляет: — Сначала вообще можешь не напрягаться. Можешь просто ждать в мотеле. Ездить с нами на машине. Даже на переднем сиденье. — (Сэм кивает.) — Будешь просто пережидать в мотеле — не надо даже охотиться, поможешь нам с исследованиями. Или хотя бы просто на завтраки с нами будешь ходить!

— Это… хорошее предложение, — говорит Кас. — Но-э… пожалуй я лучше… просто поживу. Пока что. — Потом его, видимо, осеняет мысль: он садится так резко, что чуть не рассыпает попкорн, и поспешно добавляет: — Конечно, вы должны мне позвонить, если вам нужна помощь. Если вам нужна хоть какая-нибудь помощь, конечно, я приеду… — Кас умолкает, беспокойно переставляя ноги и сжимая миску попкорна, потом добавляет, немного неловко: — …если смогу.

— Если сможешь? — не верит своим ушам Дин. — Ты приедешь, если сможешь? Что, если хот-доги в магазине не нужно будет переворачивать? Если не нужно будет заменять лампочки? — Сэм опять бросает на Дина недовольный взгляд, но Дин ничего не может с собой поделать.

Кас уставился в попкорн. Какое-то время он молчит, потом произносит:

— Ты пойми, у меня расписание. — Он поднимает на Дина почти умоляющий взгляд. — Но, конечно, вы должны позвонить, если вам потребуется помощь.

— Конечно, — отвечает Дин. — Так и сделаю.

— Я серьезно, — говорит Кас, теперь выглядя обеспокоенным. — Если я понадоблюсь, позвони. Пожалуйста.

Сэм теперь подошел, забрал у Дина из рук HDMI-кабель и вставляет его конец в лэптоп, явно торопясь включить фильм. Но у него все равно уходит на это несколько секунд. И это дает Дину время, чтобы изучить Каса.

Кас ссутулился над миской попкорна, и, похоже, ему явно некомфортно. Он вертит в руке кусочек попкорна, но не ест, и вид у него по-прежнему встревоженный. На его лице написана почти досада… и даже, может быть, почти стыд. Есть в этом поведении что-то очень знакомое.

И через мгновение Дин вспоминает, где он это уже видел: именно так Кас выглядел в Айдахо, когда в прошлый раз был человеком.

Это наводит Дина на мысль, что, может быть, Кастиэль просто испуган. Как тогда, в деле с Рит Зиеном. И это понятно. Для того, кто всегда обладал волшебной целительной силой и способностями супергероя, должно быть чрезвычайно непросто внезапно оказаться вообще без какого-либо могущества. И… Рит Зиен ведь едва не убил Каса, разве нет? Когда Дин ворвался в дом, он нашел Каса на коленях, в крови, со сломанным запястьем, на волосок от смерти. Не говоря уже о том, что Рит Зиен почуял Каса за многие мили, потому что тот, как выяснилось, излучал какие-то почти суицидальные сигналы душевного страдания.

И внезапно раздражение Дина как рукой снимает. Ему даже хочется что-то сказать, но теперь начинается фильм (сегодня это «Ровно в полдень»), и все, что у Дина выходит, это:

— Кас, возьми соль.

Наверное, это не лучший способ поддержать ставшего смертным друга-ангела в его поиске пути в мире людей, но это все, на что способен Дин. Он даже специально идет через комнату к буфету, где стоит солонка, чтобы взять ее и лично передать Касу.

Кас берет соль с тихим «спасибо, Дин». Но потом слегка улыбается Дину (хотя тот ничего особенного не сделал), солит свой попкорн и принимается есть. И вроде бы все снова хорошо.

Хотя теперь Дин не может решить, где ему сесть. Кас сидит на диване, на его месте, Сэм сел рядом с Касом, и кажется, что если Дин сядет третьим, то им будет тесно. Поэтому сегодня Сэм и Кас сидят рядом на диване, положив ноги на журнальный стол, а Дин садится на деревянный стул.

И он не возражает. Похоже, Сэму и Касу удобно, и это главное.

========== Глава 6. Сдается мне, мы больше не в Канзасе ==========

В следующие несколько недель Дин и Сэм разгадывают тайну обморожения в Орегоне (оказывается, один шабаш ведьм в Корваллисе слегка вышел из-под контроля)… а Кас работает на заправке. После этого Дин и Сэм уничтожают логово перевертышей под Далласом… а Кас работает на заправке. Затем появляется дело с участием «жеребца-призрака» в Южной Дакоте. Очевидцы описывают настоящее приведение лошади с туманной серебристой гривой, развевающейся на ветру, и искрами из-под призрачных копыт. Призрак видят на старом ипподроме на базарной площади. Дин уверен, что уж это-то заинтересует Каса, — и действительно, случай привлекает его внимание. Он даже звонит Дину на следующий день с идеей приманить лошадь «призрачной морковкой». Но все равно Кас отправляется на работу на заправку.

Каждый божий день Кас уезжает на свою заправку. Он работает подолгу и практически без выходных. Так что Дин и Сэм снова отправляются на дело вдвоем.

— Он даже не объяснил толком, как сделать эту «призрачную морковку», — говорит Дин Сэму, когда они пересекают равнины Небраски, направляясь к Южной Дакоте. — То есть что предлагается сделать? Разозлить морковку и убить ее? Плохо с ней обращаться перед тем, как ее съесть?

— Не думаю, что Кас имел в виду призрак моркови, — отвечает Сэм. — То есть не злой дух моркови. Скорее он имел в виду какую-то нематериальную форму моркови. Он упомянул что-то об отправлении маленьких предметов на ту сторону Завесы. Можно перезвонить ему.

— Он на работе, — говорит Дин, который уже пытался позвонить Касу утром. Кас в тот момент обслуживал покупателей и не мог разговаривать. — У него перерыв только через несколько часов — он опять ушел в двойную смену. Позвоню попозже.

Сэм хмурится.

— Господи, он вообще всегда на работе? Каждый раз, как мы ни позвоним?

Дин кивает.

— С самого того дела в Корваллисе? — спрашивает Сэм. — Это уже, дай-ка подумать… — Он начинает считать на пальцах. — Это как минимум шестнадцать дней подряд. Знаешь, Дин, по-моему, у него вообще нет выходных.

Дин обдумывает эти слова. Он знает, что Кас много работает, но как-то не обращал внимание на полное отсутствие у него выходных.

— Это вообще законно? — спрашивает он.

Сэм фыркает.

— Я думаю, автозаправочная компания — не образец соблюдения трудового законодательства. Но может быть, ему платят сверхурочные. Может, Кас просто хочет накопить наличных денег.

— Да это ж сколько наличных! — удивляется Дин. — Я все еще не пойму, на что они ему вообще.

Сэм пожимает плечами.

— На картошку фри с кетчупом? На новый плащ? Да на что угодно может быть. Кто знает… — Он немного раздумывает, потом добавляет: — Может, Кас решил накопить на американскую мечту. На дом с палисадником… На нормальную жизнь.

Дин качает головой.

— Что-то не так.

Сэм смотрит на него.

— Я понимаю, о чем ты, но он вроде похож на себя. То есть… — Сэм колеблется, теперь глядя на поля, проносящиеся за окном. — Это точно не Люцифер, — говорит он наконец. — В этом я уверен. Уверен, Дин. Это Кас.

— Да, не в этом смысле «не так», — соглашается Дин. — Думаю, тут ты прав, он — это он. Но просто все, что он делает, как-то не так.

***

«Морковка-призрак» срабатывает отлично, хотя требуется еще один долгий разговор с Касом тем вечером, чтобы понять, как отправить морковку за Завесу.

И когда они возвращаются из Южной Дакоты, Дин продолжает следить за Касом краем глаза. Каждый вечер, когда Кас приходит после очередного длинного рабочего дня, Дин наблюдает за ним: изучает его поведение, осанку, голос, даже мелкие привычки и то, как он двигается. После всего, что случилось с Касом за годы, может быть, некоторая паранойя неизбежна. Дин пытается усмотреть признаки промывки мозгов, одержимости, проклятий — хоть чего-то. Но ничего явного не видно.

И все-таки что-то не так, и это не дает Дину покоя. Поэтому однажды он решает заехать на заправку, где работает Кас. Просто посмотреть.

Эта мысль посещает Дина посреди дня, уже после того, как Кас уехал из бункера. И как только план рождается у Дина в голове, он понимает, что никогда не спрашивал Каса, на какой именно заправке тот работает. Конечно, можно просто позвонить и узнать, но на самом деле Дину даже хочется застать Каса врасплох — может быть, проверить его место работы по-тихому, посмотреть, нет ли там чего подозрительного. Во всяком случае, Кас упоминал, что это «на запад по шоссе 70», так что Дин берет Импалу и выезжает на шоссе в западном направлении.

Дин проезжает городки среди степей, обширные сельскохозяйственные угодья и пологие холмы Канзаса. По дороге ему, конечно, попадается целая череда бензоколонок той компании, где работает Кас — они почти на каждом съезде. Дин начинает проверять их минут через сорок после начала пути (ведь Кас, кажется, сказал, что работает примерно в часе езды от бункера?). Но ни на одной из них нет Кастиэля. Дин едет дальше. После примерно часа пути Дин уверен, что найдет Каса на следующей же заправке. Но он объезжает их одну за другой, а Кастиэля все нет, как не видно и припаркованного золотистого Линкольна Континентал. Никто из персонала в магазинах не узнает имен «Стив» и «Джимми».

Через два часа Дин подъезжает к границе штата Канзас, и теперь он почти уверен, что пропустил Каса на одной из предыдущих заправок. Может, у Каса был перерыв? Может, он отъехал на машине пообедать? Но не понятно, что еще делать, кроме как проверять заправки дальше по шоссе, поэтому Дин едет вперед.

Он уже почти добрался до Колорадо, проверяя магазин за магазином, когда, свернув к очередной заправке на неприметном съезде с шоссе, замечает внутри магазина темноволосого мужчину, подметающего полы. Дин видит лишь фрагмент его спины, но что-то в очертании плеч и наклоне головы безошибочно выдает в нем Каса. От внезапного узнавания Дин испытывает восторг. Это должен быть Кас. Мужчина чуть поворачивается, и становится виден его профиль: да. Это он. Дин нашел его.

Оттого что он нашел Каса, тот действительно работает на заправке, и все, похоже, в порядке, Дин сразу чувствует себя гораздо спокойнее. Он еще какое-то время сидит в машине, молча наблюдая за Касом и осматривая окрестности. Но все выглядит совершенно заурядно. За углом виднеется багажник Континентала, парковка чистая и опрятная — это обыкновенный магазинчик при заправке в обыкновенном провинциальном городке в ясный день. И Кас выглядит как обычно. Его голубой жилет продавца уже не вызывает удивления — Дин видел этот жилет неоднократно, и Кас смотрится в нем даже мило. Все в порядке. Кас просто подметает пол. Может быть, в его движениях заметна усталость, и может быть, он двигается небыстро, но в целом он выглядит нормально.

Но почему Кас выбрал для работы этот магазин — на границе штата? Дин ехал сюда как минимум два часа. Они уже почти в Колорадо.

Дин выходит из Импалы, заходит в магазин и заявляет о своем присутствии фразой:

— Сдается мне, мы больше не в Канзасе.

Кас вздрагивает и резко оборачивается.

На его лице немедленно появляется эта его кривая улыбка, и Дин чувствует, как расплывается в улыбке в ответ. Он доволен, что нашел Каса, и, слава богу, Кас, похоже, тоже рад его видеть.

Дин останавливается в нескольких шагах от Каса. В последние недели Кас неизменно избегал любого физического контакта — даже перестал трогать Дина рукой за плечо, как делал раньше. Дин пытается принять эти новые правила, касающиеся дистанции, не слишком на них зацикливаясь, поэтому теперь просто мысленно напоминает себе: «Без объятий. И без хлопанья по плечу». На всякий случай, чтобы Кас не нервничал, он держит руки в карманах.

— Нет, мы еще в Канзасе, — сообщает ему Кас.

— Это шутка, Кас, — объясняет Дин. Тот смотрит на него безо всякого выражения. — Главная шутка про Канзас. Наверняка ты ее слышал? Из «Волшебника страны Оз»?

Кас хмурится, задумавшись. Дин почти видит, как он мысленно перебирает толстый файл из миллионов киносценариев, которые несколько лет назад загрузил в его голову Метатрон.

— А, — говорит Кас, и его лицо озаряется. — Да… Мы, должно быть, за радугой.

— Что?

— Это следующая фраза, — поясняет Кас. — И на самом деле, цитата: «Мне кажется, мы больше не в Канзасе», а не «Сдается мне, мы больше не в Канзасе». И говорить это надо маленькой собачке…

Дин фыркает.

— Я хотел сказать, что мы практически в Колорадо. Господи, Кас, далековато твоя работа, а?

— Не так уж страшно, — говорит Кас. — А ты что, проехал весь этот путь, только чтобы повидать меня? — Теперь у него недоуменный вид.

— Нет, я проверял кое-какие наводки в Денвере, — врет Дин ни с того ни с сего. — Мне было по пути. Просто остановился купить поесть. — Он и сам не понимает, отчего ему хочется скрыть тот факт, что он только что проехал два часа ради пятиминутной беседы с Касом. — Но серьезно, неужели ты ездишь так далеко туда и обратно, каждый день? Ты же ежедневно проводишь в машине по несколько часов! — Дин чуть было не добавляет: «Есть же миллион других мест для ночлега гораздо ближе, чем бункер», но вовремя прикусывает язык, понимая, что не стоит провоцировать Каса на новый отъезд.

Кас отставляет в сторону метлу, осторожно прислонив ее к стеллажу с продуктами, и медленно поворачивается к Дину. Он упирает руки в бедра, и на мгновение погружается в задумчивость, как будто готовится к тяжелому разговору.

— Дин, я знаю, что ты не понимаешь, зачем я это делаю, — начинает Кас очень серьезным тоном. — Но я просто хочу…

— Нет, я понимаю, — прерывает его Дин.

Кас, кажется, удивлен.

— Понимаешь?..

— Ты должен найти свое место в жизни как человек, — говорит Дин. — Это ясно. Слушай, мы с Сэмом обсудили это, и мы знаем, что для тебя сейчас непривычный переходный период. Конечно, ты уже бывал человеком и раньше, но… все равно это, наверное, странно. Так что делай, что тебе нужно. Все в порядке. Просто… может, хоть иногда бери выходной? — Дин медлит, наблюдая за Касом, но Кас только стоит у метлы и смотрит на него в ответ с напряженным вниманием. — То есть… не загоняй себя в землю? — добавляет Дин. — Не гробь здоровье.

Некоторое время Кас молчит.

— Я пытаюсь, — говорит он наконец.

Однако теперь Дин обращает внимание на отчетливые синяки под глазами у Каса и знакомое озабоченное выражение на его лице. На самом деле это озабоченное выражение не сходит с лица Каса в последние дни — он постоянно выглядит так, будто несет на себе какое-то бремя или находится под стрессом. «Все равно он выглядит хорошо, — думает Дин, оглядывая его с головы до ног. — Он неизменно выглядит хорошо. Одежда опрятная, он явно взялся за себя. И художественный беспорядок на голове теперь почти безупречный. Но у него такой утомленный вид…»

— Знаешь, не обязательно делать это в одиночку, — говорит Дин, думая о том, как Кас пытается скопить денег на какую-то таинственную цель в жизни, сам. — Мы могли бы помочь. То есть я понимаю, что ты, наверное, хочешь сделать все сам. Но это не обязательно.

Кас по-прежнему неотрывно смотрит на него, и теперь следует такая долгая пауза, что Дин немного озадачен напряженностью его взгляда.

В конце концов Кас разрывает зрительный контакт. Он со вздохом отворачивается к стенду с хот-догами и какое-то время наблюдает, как они вращаются на решетке в своей мини-печке. Наверное, ему просто нужно уронить на что-то взгляд, но Дин пытается пошутить, чтобы разрядить атмосферу:

— Только не говори мне, что влюбился в эти хот-доги.

При этом ему на ум приходит миллион еще более пошлых шуток про хот-доги, сосиски и любовь, и Дин стискивает зубы, чтобы не произносить их вслух (и не думать о них).

Кас едва слышно усмехается.

— Вообще-то меня уже от них тошнит, — говорит он. — Не могу их больше есть.

— Неудивительно, — отзывается Дин. — Мой тебе совет: ешь пироги — пирог нельзя испортить, а вот, что кладут в эти хот-доги, лучше даже не знать. Это же заправка — без обид, но тут пища не для гурманов.

Кас смотрит на него искоса.

— Но знаешь, это успокаивает, — говорит он.

— Успокаивает?

— Знание, что я хоть что-то могу контролировать. — Кас поворачивается и указывает на залитый светом магазин.

Дин подходит поближе, чтобы проследить его взгляд. Это всего лишь магазин при автозаправке, но, когда Дин пытается увидеть его глазами Каса, он выглядит даже впечатляюще — этот маленький магазинчик, полный провизии для путешествующих людей. В нем собрана всяческая странная еда и конфеты в ярких упаковках, свезенные из тысяч разных мест и аккуратно выставленные на полках для тысяч путешественников, направляющихся в тысячи городов. Все безупречно чисто и организованно. Пол только что подметен, в кофейниках — свежий кофе, который Кас, должно быть, только что приготовил. Полки заполнены товаром, и на прилавке нет ни крошки. Здесь ярко, светло и чисто. Все блестит.

— Всего я исправить не могу, — произносит Кас медленно. Дин не сразу понимает, что он больше не имеет в виду магазин. — Я теперь ничего исправить не могу. Надо принять этот факт. — По лицу Каса пробегает мрачная тень, но потом его лицо светлеет, и он добавляет, снова оглядывая торговый зал: — Но по крайней мере я могу поддерживать чистоту здесь. В одном этом маленьком уголочке мира. Восемьсот квадратных футов — их я могу подмести. И, кажется, это максимум, что в моих силах.

— Ты можешь сделать гораздо больше, — уверяет его Дин. Но, как ни странно, плечи Каса опадают, и он выглядит только еще сильнее уставшим.

— Не могу, — говорит он. — Правда, не могу. — Теперь в его голосе грусть, как будто он опечален какой-то потерей, которой не в состоянии объяснить. И которой Дину не понять.

«Что его беспокоит?» — гадает Дин. Это может быть что угодно. Потеря могущества? То, что его выгнали из Рая? Потеря его семьи ангелов, и Чака? Может, Кас скучает по своему старому гарнизону?

Дина озаряет внезапная мысль, и он спрашивает:

— Ты скучаешь по крыльям?

Он тут же жалеет, что раскрыл рот, потому что Кас неожиданно выглядит так, будто получил удар в живот. Его губы туго сжимаются, и он даже слегка съеживается, сгорбив плечи и уронив подбородок. Он скрещивает руки поверх своего голубого жилета, потирая плечо рукой, как будто ему вдруг стало холодно.

— Ох, — говорит Дин. — Прости, забудь. Я не…

— Я думал, что в конце концов привыкну, — перебивает Кас, глядя в пол и обхватив себя руками. — Я всегда думал, что приспособлюсь. Но я даже смотреть на птиц больше не могу.

***

К магазину прибывает сразу несколько машин покупателей, и Кас быстро стряхивает с себя тоску по поводу крыльев. На самом деле даже подозрительно, насколько хорошо он ее прячет: как моментально поднимает подбородок, расправляет плечи и вновь приобретает спокойствие стойкого оловянного солдатика.

— Мне надо работать, — говорит он Дину тихо, суя ему в руки персиковый пирог. — Увидимся вечером.

И Дин уходит восвояси, отправляясь в двухчасовую поездку обратно домой.

«Но не зря съездил, — думает он, сидя за рулем. Персиковый пирог лежит на пассажирском сиденье рядом. — И не только из-за пирога. Приятно видеть, что Кас похож на себя, даже на работе».

Голос у Каса был нормальный — его обычный низкий баритон; смотрел он на Дина как Кас смотрит обычно; и его кривая улыбка и то, что он говорил и как отреагировал на вопрос о крыльях (черт, зачем Дин вообще упомянул об этом?)… — все это было похоже на Каса.

Это действительно Кас, Дин уверен.

***

«Ну и что, что он не хочет охотиться? — думает Дин несколько дней спустя. — Не хочет, и ладно». Новый уклад на самом деле не так уж и плох. Они все равно проводят время вместе. Кас возвращается в бункер по вечерам, после немыслимо долгой дороги, и даже трогательно, что он ездит так далеко ради того, чтобы провести час-другой с Сэмом и Дином. Они часто вместе завтракают по утрам, а по вечерам смотрят фильмы, и иногда Кас помогает им с исследованиями. «Морковка-призрак» не становится исключением: у Каса множество полезных идей, и, когда назревает новое дело, он начинает вечерами помогать им с подготовкой. После, когда дело закончено и Сэм с Дином возвращаются домой из поездки, Кас всегда хочет услышать рассказ до мельчайших подробностей.

Он только не хочет ездить с ними, вот и все. И Дин, и Сэм продолжают предлагать —каждый раз. Но каждое приглашение встречает один и тот же набор отговорок. Кас «слишком занят»; ему «просто нужно еще немного наличных»; у него «график», которого он вынужден придерживаться; он «хотел бы поехать… но позже».

Всегда «позже». Никогда не сейчас.

Зато он, кажется, обживается в бункере. В спальне, которую обустроил для него Дин, начинают появляться его немногочисленные вещи: Кас теперь вешает свой плащ и пиджак в шкаф, а в комоде у него лежит стопка аккуратно сложенных рабочих жилетов и небольшой ассортимент белья, носков и рубашек. Это хороший знак. Поначалу Кас вообще занял эту комнату крайне неуверенно — что было немного странно, учитывая, как он годами до этого совершенно свободно проводил время в бункере. Но, видимо, решиться спать в кровати и иметь свою собственную комнату ему было труднее.

Как-то обдумывая это, Дин вспоминает, что у Каса ведь никогда не было здесь своей комнаты. На самом деле в тот единственный раз, когда Кас спал в кровати в бункере, Дин выгнал его на улицу несколько часов спустя.

***

Они смотрят много разных фильмов. Кас уже знает все сюжеты наизусть, однако оказывается, что ему все равно интересно смотреть кино в первый раз. Втроем Дин, Сэм и Кас заканчивают экскурсию по классическим вестернам («Я удивлен, что этот жанр не освещает тему коров», — комментирует Кас*). Неделей позже они просматривают эпопею про Индиану Джонса («Ковчег Завета не плавит людей таким образом! — настаивает Кас. — Ну разве только изредка»). Дальше следуют «Звездные войны» («По крайней мере, отец Люка поговорил с ним в самом конце. И поговорил по-хорошему», — замечает Кас и становится молчалив).

Рассадка перед телевизором претерпевает изменения. Деревянный стул оказывается адски неудобным, так что Дин уносит его обратно в библиотеку, находит в одной из переговорных комнат кресло с обивкой и притаскивает его к телевизору. На какое-то время это кресло становится местом Дина. Кас сидит посередине дивана (на старом месте Дина), а Сэм — на своем месте на краю дивана.

Кресло вполне нормальное, даже удобное. Но экран под таким углом видно хуже, и пиво поставить некуда, и от попкорна слишком далеко (обычно он стоит рядом с Касом). И однажды вечером Дин понимает, что хочет быть ближе к попкорну. Но он не хочет стеснять Каса, поэтому пытается присесть на подлокотник дивана. Это не очень удобно, и тогда Дин садится на пол перед диваном. Сэм бросает ему подушку, и Дин пересаживается на подушку, опершись о диван спиной. Кас кладет ноги на журнальный стол, потом усаживается немного ближе, и его бедро касается плеча Дина.

Дин ждет, что Кас отодвинется. Но Кас не отодвигается. Чем бы ни была вызвана его неприязнь к объятиям, очевидно, она не распространяется на контакт ноги с плечом. Кас остается там, где сидел, его бедро прижимается к плечу Дина, и он даже ставит миску с попкорном себе на колени, чтобы Дин мог дотянуться.

Сидеть на полу вообще-то не очень удобно, даже на подушке, но Дин смотрит фильмы на этом месте каждый вечер всю следующую неделю.

Однажды вечером он даже задремывает. Они только что вернулись с долгой охоты, после длинного переезда. Сэм урывками поспал в дороге, но у Дина еще остался недосып. Они начинают смотреть «Людей в черном», и Дин клюет носом почти сразу, еще когда Уилл Смит сдает вступительный экзамен. Просыпается Дин несколькими часами позднее, обнаружив, что уронил голову Касу на колено. Фильм давно закончился, в комнате темно, и Сэм ходит вокруг на цыпочках, собирая пивные бутылки и миску из-под попкорна.

— Черт, — бормочет Дин, поднимая голову и вытирая рот. В ужасе он понимает, что заляпал Касу джинсы слюной. — Боже, прости, Кас, — говорит он, но когда оглядывается на Каса, видит, что тот тоже глубоко спит, закрыв глаза и откинув голову на диванные подушки.

— Он не хотел вставать, — шепчет Сэм. — Когда понял, что ты заснул, не хотел будить тебя.

***

Но потом Кас уезжает снова.

— Кстати, какое-то время меня не будет по вечерам, — объявляет он однажды.

— Что? — спрашивает Дин. — Почему?

Кас пожимает плечами. Этот жест выглядит принудительным и неслучайным, как будто Кас пытается убедить сам себя (а, возможно, и Дина) в том, что это пустяковое дело.

— Мне предложили другое место для жилья, чуть ближе к работе. Отсюда все-таки далековато ездить.

— Какое место?

— А, да так просто… — Кас колеблется. — На границе с Колорадо есть мотель, где я могу ночевать. Он дешевый, и ехать от него гораздо ближе. Я подумал, буду оставаться там в будни. А на выходные могу приезжать домой.

Дин и Сэм переглядываются.

И неожиданно уклад меняется: Кас теперь вообще не появляется во время своей рабочей недели, с воскресенья по четверг.

По крайней мере, он возвращается на выходные.

***

Возвращается какое-то время, пока в один прекрасный день не говорит:

— Я могу задержаться в мотеле на подольше. На пару недель. Мне надо э… кое-что сделать за выходные. Но потом у меня неделя свободна — и тогда я приеду, увидимся.

И на этот раз он отсутствует целых две недели. А потом снова объявляется ни с того, ни с сего.

Потом опять уезжает на две недели и снова возвращается. Затем пропадает дольше — на три недели. И вновь возвращается.

Это не единственная перемена.

***

Начинает меняться одежда Каса. Его плащ и костюм в какой-то момент явно побывали в химчистке — они внезапно безупречно чистые, и следов пятен больше не видно. У Каса появляется новая белоснежная рубашка, и полосатый галстук он поменял на однородно-голубой — больше похожий на тот, что был у него когда-то. Он также перестал постоянно носить жилет (теперь он надевает его только на работе) и приобрел неожиданно стильную короткую куртку.

От мысли о том, что Кас покупает эту одежду где-то в торговом центре в Колорадо, Дину немного не по себе. Но еще более не по себе ему становится, когда Кас утверждает, будто не помнит, где ее взял.

— Друг помог мне выбрать ее, — сообщает он только. — Я забыл где.

— Друг? — переспрашивает Дин Сэма одними губами, когда Кас отворачивается. Сэм лишь пожимает плечами. Дин уже готов начать расспрашивать Каса о том, кто такой этот «друг» и можно ли этому «другу» доверять, но потом понимает, что это уже слишком: все-таки Кас — не подросток, а Дин — не его родитель.

— Ну, раз тебе уже миллион лет, полагаю, тебе позволительно завести одного-двух друзей, — нехотя признает Дин. Сэм прыскает со смеху, и даже Кас слабо улыбается.

Дальше, волосы. Кас явно все это время практиковался в укладке, потому что давно уже овладел мастерством создания «художественного беспорядка». Это приятно видеть, но теперь во время своих кратких визитов в бункер он проводит все больше времени в ванной. Однажды Дин распахивает дверь в ванную и застает там Каса, сосредоточенно смотрящегося в зеркало. Очевидно, Кас забыл запереть дверь. В ладони у него капля мусса, которым пользуется Дин, и шампунь «для объема», принадлежащий Сэму, стоит около раковины. Кас возится с прядями на лбу, вытягивая их то в одну, то в другую сторону. Он даже поворачивает голову, пытаясь разглядеть волосы по бокам.

— Ой, прости, ты тут прихорашиваешься? — говорит Дин. Кас вздрагивает от неожиданности и резко поворачивается. Он прячет из виду мусс, убирая руку за спину. — На двери есть замок, знаешь ли, — замечает Дин, — если уж хочешь провести время наедине со своей прической — я знаю, вам есть, о чем поговорить.

— Конечно, конечно… — бормочет Кас. — Я забыл про замок. — Он хватает дверь за ручку и захлопывает ее у Дина перед носом. Дин едва сдерживает смех: Кас явно смущен! Это немного мило, определенно смешно, но еще и слегка странно. С каких это пор Каса смущает физиология? «И если подумать, — размышляет Дин, еще усмехаясь, — с каких это пор Касу вообще небезразлично, как он выглядит?»

«С тех пор, как он стал пропадать один пару месяцев назад», — вспоминает Дин. Когда Дин впервые сказал ему, что «девчонкам понравятся» его взъерошенные волосы. В тот день — в тот самым момент — Кас и начал интересоваться своим внешним видом. Желание смеяться у Дина постепенно проходит.

После этого случая Кас прилежно запирает дверь, когда пользуется ванной. А вскоре он начинает чрезвычайно подолгу принимать душ (тут, по крайней мере, еще есть чему ухмыльнуться).

***

И это лишь первые шаги Каса в череде различных самосовершенствований. Сэм однажды застает его в тренажерном зале бункера, а Дин даже видит, как он в одних шортах и футболке взвешивается на старомодных весах Хранителей Знаний, осторожно передвигая грузики на балансире. И снова Кас вздрагивает от неожиданности, заметив Дина, и почти комично хватает и оборачивает вокруг себя полотенце (даже хотя на нем есть одежда).

— Да расслабься, я только спину твою увидел, — говорит Дин. — И с ней все в полном порядке.

Кас только бросает на него явно смущенный взгляд и молниеносно исчезает за углом, завернувшись в полотенце, как в плащ, и оставив Дина недоуменно посмеиваться.

Одежда Каса продолжает претерпевать изменения. В один прекрасный день Малый плащ исчезает совсем — по всей видимости, сосланный в глубины шкафа, — и Кас начинает носить куртку или новый вязаный темно-синий свитер, появившийся у него неведомо откуда. Затем он вдруг где-то пробрел еще серую шерстяную шапку ручной вязки. Она слегка бесформенная, но ему даже идет — и вот он уже надевает ее почти каждый день, когда уходит утром на работу в прохладную октябрьскую погоду и возвращается назад вечером. Вскоре он вообще почти перестает ее снимать и носит даже дома (по правде сказать, в бункере зимой довольно холодно). После этого у него появляется бежевый шарф и пара черных перчаток, а также симпатичная сумка на плечо.

На вопросы о новых вещах он отвечает уклончиво. Говорит только: «Это подарок от друга», или: «Должно быть, купил где-то», или, самое неубедительное: «Я не помню, откуда это».

Далее, еда.

— Я, пожалуй, не буду картошку, — говорит Кас однажды, когда Дин накладывает ему в тарелку гору аппетитной печеной картошки домашнего приготовления. — Сэм, у тебя есть еще салат?

После этого он полностью перестает есть еду Дина и почти фанатично копирует здоровую диету Сэма с ее протеиновыми коктейлями и прочей гадостью. Сэм, конечно, счастлив, и вскоре они с Касом начинают вести за ужином длинные беседы о пользе киноа и йогурта. Дин молча терпит. «Ну и ладно, мне больше картошки достанется», — думает он.

Потом Кас начинает приносить домой рецепты понравившихся ему блюд. Блюд, которые он ел где-то еще и которые хочет попробовать приготовить дома. Это все какая-то унылая здоровая пища: домашняя курица, органическая паста, подозрительного вида салаты…

Его регулярные отъезды продолжаются. В конце октября Дин наконец уступает любопытству и пару раз взламывает учетную запись, привязанную к номеру телефона Каса, чтобы отследить его местоположение. Оба раза Кас находится в Колорадо, между Денвером и границей с Канзасом — судя по всему, в мотеле «Холидей-Инн». Это местонахождение не вызывает подозрений; однако, когда Дин спрашивает об этом Каса, тот предательски отводит глаза. В конце концов он сознается:

— Да, я… ездил за покупками. В Денвер.

— За покупками, — повторяет Дин. — В Денвер.

— Да. За покупками.

— Работаешь на заправке… и ездишь за покупками, — подытоживает Сэм. — И носишь одежду, которая непонятно откуда появилась? Которую ты не помнишь, где взял?

Кас абсолютно невозмутимо кивает.

— Хотите посмотреть фильм? — предлагает он.

***

Улики повсеместны, но Дин почему-то все еще считает, что это какая-то комплексная инициатива Каса «по самосовершенствованию». Это самообман, конечно, и Дин смутно понимает, что упускает нечто очевидное, но только несколько недель спустя, в начале ноября, ему приходится задуматься об этом всерьез.

Однажды утром Кас уходит, отправляясь на работу, а после — на свое «временное место жительства», как он называет «Холидей-Инн» в Колорадо. На нем его серая шерстяная шапка и новенький чистый свитер; на плече — новая сумка. Сэм и Дин убирают посуду после завтрака, когда Кас исчезает за дверью, с улыбкой помахав им на прощанье и пообещав «быть на связи». Эта улыбка почти поражает Дина: Кас выглядит на удивление бодро, как будто с радостью предвкушает возвращение в Колорадо.

Братьям слышен рев двигателя его Континентала, когда Кас заводит машину и выезжает из гаража. Убедившись, что он уехал, Сэм с улыбкой поворачивается к Дину.

— Надеюсь, он нас с ней познакомит.

— Что? С кем? — искренне не понимает Дин.

Сэм бросает на него загадочный взгляд. Помедлив, он произносит, почти неохотно:

— Со своей девушкой.

***

— У Каса не может быть девушки, — следует немедленная реакция Дина.

Сэм только усмехается и принимается готовить новую порцию кофе.

Дин ставит стопку посуды на стол и смотрит на него.

— Ты о чем вообще?

Сэм тихо вздыхает. Поставив воду закипать, он поворачивается к Дину и нехотя говорит:

— Он неделями отсутствует, Дин. Неделями. По две-три недели за раз. Ты знаешь, что это значит. Ты знаешь, что это означало бы, если бы это делал я. Или если бы это делал ты.

— Ему просто удобно жить ближе к работе, — возражает Дин. — До нас ехать два часа!

— Он ближе к работе, безусловно, — отвечает Сэм. — Но… уверен, что не только к ней. Почему он вообще выбрал этот магазин, а? Ведь рядом с нами есть куча других. Он поменял дислокацию намеренно.

— Он бы сказал нам, если бы у него была девушка, — спорит Дин. — Он согласился на эту работу просто потому, что ему нужны деньги.

— Ну а на что тогда ему деньги?

Дин колеблется. Этого он пока так и не смог понять.

У Сэма на лице написана нерешительность, как будто он не хочет вынуждать Дина к этому разговору, но тем не менее он продолжает:

— Подумай, Дин. Зачем ему вообще работа?

— Чтобы… внести вклад в общество? — предполагает Дин. — Отвлечься немного? От войн и прочего? У него есть эта установка в голове — о том, чтобы делать хоть что-то, пусть даже поддерживать в чистоте восемьсот квадратных футов. И кроме того, ему, наверное, нужны деньги.

— Если он хотел подмести восемьсот квадратных футов, он мог сделать это здесь, — замечает Сэм. — И на что ему деньги? Та кредитная карта, что мы ему дали, еще даже близко не израсходована — я проверил.

Дин не может придумать ответ.

— Мы проверяем счет по карте, — продолжает Сэм. — И он об этом знает. Я просматриваю наши счета постоянно, чтобы убедиться, что никто не следит за нами, не украл номера или не запросил кредитную проверку. Ты сам знаешь — я проверяю их регулярно. И Кас это знает. Он видел, как я это делаю.

— И что из этого?

— Он знает, что мы следим за этим счетом, Дин! Если он воспользуется этой картой, мы узнаем, когда и где он что-то покупал. И он в курсе этого. Ты что, не видишь? Он не хочет, чтобы мы знали, на что он спускает деньги.

— И на что же, по-твоему? — Дин начинает понимать, к чему клонит Сэм, но упорно не хочет позволить себя убедить.

— Ну, я не знаю… На рестораны, может быть? На цветы. На билеты в кино и подобные вещи. Украшения, подарки. — Дин закатывает глаза, но Сэм не унимается. — Ну подумай, Дин! Он не тратит денег на себя — вообще. У него нет кредита, нет ипотеки. До недавнего времени ему вообще не надо было платить за жилье, и еду покупали мы. На что он тратит свой заработок? Очевидно, на кого-то еще.

— Ладно, может быть, — допускает Дин. — Но — девушка? Ты серьезно? Может, он… не знаю, спускает их в игровых автоматах, или копит на новую пару крыльев… — Дин и сам удивлен, что это вылетело у него изо рта, но Сэм только смеется. — Или на новый плащ — не знаю, у него могут быть и другие цели!

Сэм делает глубокий вдох.

— Конечно, Дин, но, боже ты мой, почему у него не может быть девушки? Ну почему не может-то? Он в хорошей форме уже несколько месяцев. Ты серьезно думаешь, что он станет проводить все свободное время здесь и никогда никого не встретит? Время-то идет.

Дин беспомощно смотрит на брата. Ему почему-тоникогда не приходило в голову, что для Каса может быть совершенно естественно найти себе девушку.

Какое-то время Сэм молчит, отмеряя порцию кофе, потом возобновляет речь:

— Послушай, я знаю, ты предпочитаешь, чтобы он был рядом. Мы оба не отказались бы, чтобы он жил здесь — очевидно. Но… признай, что, в конце концов, он тоже имеет право на свою жизнь. И главное — он теперь человек. Мне кажется, мы оба немножко забыли, что это означает. Мы видели, какой он, когда человек, — проходили это раньше, так ведь? — В этот момент Сэм явно испытывает неловкость — на его щеках даже появляется румянец. Но он настойчиво продолжает, кладя кофейный черпачок обратно в банку: — У него же должны быть человеческие… мысли, так? Человеческие… желания. Человеческие…

— Если ты сейчас скажешь «потребности», помоги мне господи… — говорит Дин. — Или еще «нужды». Я не хочу слышать ничего о «потребностях» Каса. Никогда.

— Но что если это так? — настаивает Сэм. — Дин, у него есть право на личную жизнь. Он может делать что хочет. Мы же сами ему сказали. Ты сказал ему именно это.

«Чего тебе на самом деле хочется, Кас?» — «Мне надо подумать об этом».

Дин вспоминает, как тем вечером во Флагстаффе Кас принял долгий, долгий душ… думая о том, «чего ему на самом деле хочется». Он ведь поразмыслил об этом той ночью, не так ли? Даже проснулся среди ночи и сидел все утро, глядя, как Дин спит, и думая над возможными вариантами.

А потом решил уехать.

«Может, я сам себе невесть чего напридумывал, — размышляет Дин. — И ничего подозрительного не происходило. Может, дело даже не в том, что он был напуган, или не совсем в этом. Может, он просто хочет иметь собственную жизнь».

Обычную жизнь, в кои-то веки. Жизнь, в которой есть девушка. У Дина был такой год. И у Сэма тоже. А Касу не выпадало такого шанса (во всяком случае, пока он был вменяем и помнил, кто он такой). Может быть, ему просто хочется иметь обычную жизнь… обычную работу…

Обычную девушку.

Мысль о том, что у Каса может быть девушка, не должна казаться такой неожиданной и чуждой, но почему-то она воспринимается именно так. Она не должна удивлять Дина, но почему-то удивляет.

И она не должна быть тягостной, но почему-то Дину от нее тоскливо. Настолько, что он пытается скрыть смятение, достав из холодильника три бутылки пива (совершенно забыв, что сейчас только завтрак и Сэм готовит кофе в эту самую секунду). Он сосредотачивается на том, чтобы снять с бутылок крышки. «У Каса не может быть девушки, — хочется сказать ему. — Кас живет здесь, в бункере. Он — член моей… нашей семьи, и живет здесь, со мной… с нами. Большую часть времени. Какую-то часть времени. Он может уезжать, конечно. Может даже спать с кем-то. Но у него никак не может быть девушки». Дин открывает одно пиво, потом второе для Сэма (Сэм берет его неуверенно, бросив взгляд в сторону кофеварки), и уже собирается открыть третье для Каса, но потом вспоминает, что сейчас только восемь утра, Сэм не хотел пива, а Каса вообще здесь нет.

Тем временем Сэм приводит все новые доказательства, как будто выстраивает дело в суде.

— Кас даже за своим видом начал следить! — отмечает он со смехом. — Ты заметил? Он так заинтересовался, когда ты сказал ему, что девчонкам нравится другая прическа! И с тех пор постоянно возится со своими волосами. И — как тебе это — мой шампунь начал перемещаться сам по себе, пока я не понял, что это Кас его заимствует! И твоим он пользовался, помнишь? — (Дину почему-то даже обидно, что Кас перестал пользоваться его шампунем.) Сэм добавляет: — С каких это пор он переживает по поводу придания прическе объема? Хоть когда-нибудь Каса это заботило? Он поменял всю одежду, он даже следит за весом, Дин, — перешел на здоровую диету ни с того ни с сего, ходит в тренажерный зал внизу — он пытается быть в форме! Все признаки ведь налицо?

— И еще гель для волос, — вспоминает Дин, делая большой глоток из бутылки.

— Что?

— Я застукал его, когда он пользовался моим гелем, — поясняет Дин, выдавливая усмешку. — Ну этим моим муссом для волос… Пытался типа… придать прическе форму. Смотрелся в зеркало и гм… Ха. Я его смутил. — Теперь эта странная сцена и особенно смущение Каса кажутся глубоко значительными. Дин вставляет еще одну вынужденную усмешку, но она выходит немного фальшивой и он пытается замаскировать это новым большим глотком, осушив почти полбутылки за раз.

К счастью, Сэм, кажется, не замечает его смущения и только говорит:

— Что и требовалось доказать. Не могу поверить, что я не сообразил раньше. Я должен был догадаться, как только он появился в этой шапке.

— В шапке? — Дин, конечно, заметил шапку, но не придавал ей большого значения.

— Эта его шерстяная шапка… Она же ручной вязки, Дин, ты не заметил? И шарф тоже. Наверняка их подарил «друг». Тот же «друг», от которого он приносит свои рецепты.

— Друг женского пола, ты хочешь сказать, — уточняет Дин.

Сэм пожимает плечами.

— А ты знаешь мужчин, которые вяжут друзьям шапки?

— Многие мужчины вяжут, — возражает Дин.

— Назови хоть одного.

— Да полно парней вяжет! — настаивает Дин, не в силах вспомнить ни одного примера. — Куча мужчин вяжет. Это нынче модно. Да может, Кас сам увлекся вязанием! — (Сэм явно сомневается и в этот момент даже отхлебывает пива, несмотря на ранний час.) — Или, может, он не сам ее связал, а нашел в магазине подержанных вещей… Не знаю. Шапка ничего не доказывает. — В этот момент Дин понимает, что его бутылка пуста, поэтому принимается за бутылку Каса.

— Ну, удивляться тут нечему, — произносит Сэм тихо. — Это уже не в первый раз.

— Что ты имеешь в виду? — голос Дина осип после еще одного внушительного глотка.

— Ну… — Сэм колеблется, глядя на Дина так, словно ищет способ смягчить плохую новость. — У Каса уже были женщины и раньше, — говорит он наконец. — Он же был женат однажды, помнишь? Когда я попал в больницу?

— Да, но у него была амнезия, — возражает Дин. — Это не считается. И жена у него была супер-религиозная, в каком-то прямо… благоговении перед ним. Это был не стандартный брак. — Он едва удерживается, чтобы не добавить: «Бьюсь об заклад, они не жили интимной жизнью».

— Но все равно. И у него вроде был какой-то взаимный интерес с Мег.

— Мег со всеми флиртовала, — спорит Дин. — А Кас просто… привязался к ней, потому что она заботилась о нем. Но она ему не нравилась — не в таком смысле.

Сэм не выглядит убежденным.

— Ну, уж он-то ей точно нравился в таком смысле. И еще была та тетка, жнец. Как ее звали… Эйприл?

— То была интрижка на одну ночь, — протестует Дин. — Это ничего не значит, ты же знаешь. Кроме того, она пыталась его убить. И у нее получилось.

— Но ему же она понравилась, разве нет? Он сказал, что она привлекательная?

— Ну, да… но… — Дин останавливается, понимая, что не может убедительно доказать Сэму, почему ни одна из этих женщин не считается. Это все были ненастоящие отношения. Кас просто примерял на себя роль; он оказался в мужском теле, поэтому пробовал роль, которую, как ему казалось, он должен был играть в человеческом обществе. Ни одну из этих женщин он по-настоящему не узнал, ни к одной не испытывал настоящих чувств. И ни одна из них по-настоящему не знала Каса. То есть не так… не так, как Дин знает Каса, вот например.

Сэм снова смотрит на Дина немного странно, и Дин пытается сделать вид, что все это пустяки. Ну, допустим, у Каса девушка. Ради бога. Конечно. Почему нет.

— Как бы там ни было… Коли так, я рад за него, — произносит Дин с усилием и отхлебывает из бутылки — главным образом, надеясь смыть пивом это странное чувство отчаяния, поселившееся у него в желудке. — Если дело в этом — ну и чудесно. На самом деле.

— Мы не могли рассчитывать, что он останется в бункере навсегда, — говорит Сэм. — И знаешь… — теперь в его голосе появляется нота грусти, — хорошо, если хоть у кого-то из нас троих будет какая-то нормальная жизнь.

— Конечно! — соглашается Дин, с чрезмерным энтузиазмом. — Еще бы. Да. Это прекрасно. Я рад, что он кого-то встретил. Надеюсь, хорошего человека. Я очень за него рад! Девушка в Колорадо — надо же… Пусть у него все будет хорошо. За Каса! — Теперь он неожиданно поднимает за Каса тост второй бутылкой пива — что уж явно чересчур, и Сэм снова удивленно на него смотрит. Но тем не менее присоединяется к тосту.

Комментарий к Глава 6. Сдается мне, мы больше не в Канзасе

*Ковбой — главный герой вестернов — дословно переводится как «пастух коров», отсюда и недоумение Каса по поводу отсутствия в вестернах самих коров.

========== Глава 7. Вот, отдаю самое ценное ==========

Девушка начинает принимать очертания в сознании Дина. Она любит командовать, думает Дин. Например, у него впечатление, что она критикует Каса за пристрастие к тяжелой пище. (Он вообще больше не ест картошку фри — ну серьезно? И хот-доги наверняка из-за нее разлюбил.) Но, по всей видимости, она готовит для Каса. И Касу нравится ее еда, раз он даже берет рецепты (ее блюд, без сомнения) и приносит домой.

Девушка явно повернута на здоровом образе жизни, потому что вскоре Кас уже опережает Сэма в разговорах о здоровом питании. Он рассуждает о полезных жирах, орехах, витамине B и пробиотиках — и конечно, Сэм от этого в полном восторге. Завтраки Каса тоже меняются: он переходит с любимых Дином оладий с беконом на овсяные каши с «полной антиоксидантов» (как утверждает Кас) черникой, йогуртом с «высоким содержанием протеина» и каплей органического меда «для поддержания иммунной системы».

Кас настаивает, что ему нравится эта безвкусная липкая смесь, и каждое утро пытается впихнуть немного в Дина. Ее можно есть, только если вылить сверху полфунта органического меда, но Дин улыбается, кивает, накладывая меду, и послушно ест.

И все же, наблюдая по утрам, как Кас готовит свои овсяно-чернично-йогуртовые завтраки, Дин вынужден признать, что Кас учится правильно есть. Он наконец отказывается от своих привычек к фастфуду. От привычек, наверняка почерпнутых у одного охотника, с которым ему довелось общаться…

Кажется, девушка — кто бы она ни была — положительно влияет на Каса.

Дина это бесит.

***

У девушки также определенно есть мнение об одежде. Для начала, Малый плащ больше не появляется. За это Дин девушке даже втайне признателен, так как заочно согласен с ней, что Малый плащ Касу никогда не подходил. В Большом плаще было куда больше шика. Больше… чего-то. Фактуры, динамики при ходьбе, он был больше похож на плащ супергероя или… даже на крылья. Больше похож на крылья. И на нем было больше пряжек и поясков. Поэтому Дин надеется, что девушка подыскивает Касу другой плащ, получше. Он даже начинает подумывать, уж не связаться ли с ней, чтобы дать дружеский совет по поводу фасона плаща для Каса. «Может, она не знает, что изначальный плащ смотрелся на нем лучше? — думает Дин. — Я мог бы ей подсказать, что ему идет».

Но ничего похожего на Большой плащ не возникает, и Дин слишком сомневается в гипотезе про девушку, чтобы выспрашивать у Каса имя или контактную информацию. (Может, это и не девушка вовсе? Может, это… Клэр, например? Или его коллеги из магазина? Во всяком случае, Дин не теряет надежды.)

Тем не менее, гардероб Каса продолжает меняться: в основном в нем появляются все более комфортные вещи. Никакой деловой одежды вроде плаща. Однажды у Каса внезапно обнаруживаются мягкие спортивные штаны на шнурке, а во время следующей поездки он приобретает немного чудной, но тоже мягкий и теплый флисовый жилет. Как только Кас возвращается с работы, он переодевается из стильной куртки в бесформенный свитер и теплый жилет. Еще через несколько недель Кас даже приносит новую пару мягких тапочек, которые раздобыл «где-то», и начинает носить их в бункере, шаркая по полу во время вечерних кинопросмотров, как старый дедушка.

— По-моему, он превращается в мистера Роджерса*, — шепчет Дин Сэму однажды, когда они наблюдают, как Кас переобувается из уличных ботинок в тапочки.

— Это не так уж плохо, — отвечает Сэм тоже шепотом, пока Кас снимает рабочий жилет и натягивает шерстяной синий свитер.

Дин согласно кивает. Даже мило, как Кас обживается тут, как комфортно теперь чувствует себя в бункере и какой уют создает вокруг себя. Конечно, его домашняя одежда несколько блеклая и немодная, но ему явно в ней удобно.

«Отстойный вкус у его девушки», — приходит к заключению Дин. Да, у Каса есть одна стильная куртка, но он носит ее, только когда выходит на улицу, а все остальное — какая-то бесформенная масса флиса и вязаной шерсти. Каждый раз, когда Дин окидывает его взглядом во время совместных вечеров перед телевизором, Кас уютно укутан в свой мешковатый синий свитер, серую вязаную шапку, бежевый шарф и мягкие тапочки. Часто на нем еще и теплый жилет, и одно-два одеяла сверху. Не образец мужской моды.

Но, во всяком случае, новая одежда выглядит теплой и комфортной. Кажется, девушке хочется, чтобы дома Касу было удобно.

На самом деле она, похоже, делает для этого больше, чем Дин делал когда-либо.

Дина это бесит.

***

Как-то вечером Кас и Сэм сидят перед телевизором, и Дин заходит в комнату, чтобы посмотреть, каким очередным сериалом они увлеклись. Это одна из тех ныне редких недель, когда Кас живет в бункере, и в последнее время они с Сэмом садятся к телевизору раньше Дина. Все потому, что ужинают они одинаковыми быстрыми в приготовлении салатами и заканчивают есть, пока Дин еще готовит что-нибудь для себя (что-нибудь вкусное; и вредное).

Сегодня Сэм и Кас уже поели свой пресный Цезарь, а Дин только что приготовил себе аппетитные бургеры: с жареным луком, домашними котлетками и булочками, подрумяненными в тостере — все как положено.

Дин приходит в гостиную, уплетая бургер (который, надо заметить, просто изумителен, хотя на его приготовление и понадобилось время). Еще два бургера он несет на тарелке — на случай, если соблазнятся Кас или Сэм.

— Бургер? — предлагает Дин, протягивая тарелку. — Клянусь, он вкуснее, чем та дрянь, которую вы едите.

Кас оживляется и даже говорит:

— О, Дин, спасибо, — однако потом качает головой: — Но я сыт. Благодарю за предложение.

Кас не может быть сыт, он и салат-то свой толком не съел. Дин вздыхает: должно быть, Кас все еще следит за весом. Дину хочется сказать: «Не давай бабе изменить тебя! Тебе должно быть комфортно оставаться собой. Если тебе нравятся бургеры, так ешь бургеры, черт возьми!» Но он прикусывает язык. Кас пока еще не рассказывал им никаких подробностей о таинственном «друге», с которым проводит время, и Дин с Сэмом решили не допытываться.

По крайней мере, один бургер берет себе Сэм. Дин ставит тарелку на журнальный стол и какое-то время смотрит на них обоих.

Сейчас середина ноября, и Хранители Знаний не особо позаботились об утеплении помещения, так что Кас сидит на диване, как обычно, закутавшись. Он сполз вниз, положив ноги на журнальный стол, и на нем нахлобучены все его вязаные шмотки, а ноги укрыты одеялом. На столе стоит его недоеденный салат, рядом с Касом на диване — миска с попкорном. Сэм теперь энергично жует бургер, и они оба уставились в какой-то новый сериал на Нетфликсе.

Это оказывается странный сериал под названием «Восьмое чувство». Насколько ясно Дину, он про паранормальные способности, чтение мыслей и гомосексуальные оргии. На экране целуются две лесбиянки, и Дин какое-то время смотрит (потому что ведь все без исключения признают, что лесбийские поцелуи — это сексуально). Но потом показывают двух целующихся парней, и Дину вдруг становится как-то не по себе — потому что, ну, это же геи, и, хоть в этом и нет ничего такого, это не для Дина. Это совсем не его. В этом нет абсолютно ничего предосудительного, просто Дина это не интересует. На самом деле, безопаснее всего вообще не смотреть, поэтому Дин отворачивается от экрана.

Однако Кас, похоже, заворожен сценой поцелуя: он уставился на экран с напряженной сосредоточенностью, как будто готовится к важному экзамену. Он укутан так основательно, что из большого кокона синей и бежевой шерсти видны, по сути, одни его глаза. Синий свитер практически поглотил его: Кас даже спрятал руки в противоположные рукава, так что теперь рукава образуют единое кольцо. Нижнюю часть его лица скрывает бежевый шарф, а голову — серая вязаная шапка.

— Ты вообще когда-нибудь снимаешь этот свитер? — спрашивает Дин, подходя и садясь на подлокотник дивана. — Он висит на тебе, как мешок.

Сэм перестает жевать и бросает на Дина неодобрительный взгляд.

Кас немного выпрямляется, появляясь из своей шерстяной юрты и вновь обретая человеческий облик. Он поднимает глаза на Дина.

— А мне нравится, как сидит свитер. — Кас смотрит вниз, достает одну руку из рукава и разглаживает ею шерсть свитера. — Он удобный. Можно легко засучивать рукава. — Он снова глядит на экран, но теперь сцена про геев закончилась, и новое действие не захватывает его до такой степени, потому что он то и дело бросает быстрые взгляды на Дина.

— Легко засучивать рукава? — повторяет Дин с сомнением. Больно уж и свитер, и шапка… бесформенные. — И поэтому он тебе нравится? Свитера что, ради этого покупают? И где ты взял его вообще — в секонд-хенде?

Под одеялом происходит шевеление: Кас двигает ногами.

— Это подарок, — отвечает он наконец. — Эрин говорит, я недостаточно тепло одеваюсь.

Эрин.

Первый раз Кас упомянул имя.

С этим нужно свыкнуться. Имя кажется значительным, весомым, и Дину требуется время, чтобы оценить, как оно звучит.

Эрин.

Эрин. Эрин. Эрин. Удивительно, сколько в нем значимости. Имя звенит у Дина в ушах почти как колокол, и теперь Дин вдруг осознает, что до этого самого момента еще питал тайные иллюзии, что никакой девушки на самом деле нет. Всегда имелись какие-то альтернативные объяснения — Кас мог копить деньги на что-то еще. Была версия про Клэр, и про приятелей с работы. Но нет, это не Клэр, это кто-то другой. Кто-то по имени Эрин.

Сэм тоже оживился: положил бургер на тарелку на журнальном столе и с интересом смотрит на Каса.

— Эрин? — спрашивает Сэм. — Это твой друг?

Кас колеблется. По его лицу пробегает тревога, как будто он только что понял, что проговорился.

— Да, — отвечает он осторожно. Он нервно меняет позу, спускает ноги на пол и садится прямее, больше не выглядя расслабленным. Потом берет из миски рядом с собой немного попкорна — всего пару зернышек, — и начинает вертеть их в руках, не кладя в рот.

— Эрин — это уж не друг ли, подаривший тебе шапку? — спрашивает Сэм безобидным тоном.

— Да… — отвечает Кас. Он явно насторожен и пристально изучает попкорн, однако Сэм не отступает. На лице Сэма тщательно нейтральное выражение, но Дин уверен, что он прячет улыбку.

— Это не тот ли самый «друг»… — говорит Сэм с ударением, изображая воздушные кавычки на слове «друг», — который для тебя готовит?

Кас теперь явно не знает, куда деваться.

— Вроде того, — бормочет он. После чего роняет несъеденный попкорн в миску, отставляет ее в сторону, достает откуда-то из складок мешковатой одежды телефон и притворяется, будто проверяет время. Затем он сбрасывает одеяло и встает. — На самом деле, мне пора, — объявляет он, затягивая бежевый шарф потуже, как будто готовится выйти в метель. — Уже позднее, чем я полагал, а мне далеко ехать. Мне нужно вернуться сегодня.

Дин недоуменно моргает, и Сэм смотрит на Каса, приподняв бровь. До этого Кас не упоминал, что сегодня ему нужно уезжать.

Но Сэм продолжает как ни в чем не бывало:

— Вернуться куда? Не в Денвер ли, случаем? — спрашивает он все так же невинно. — Опять уезжаешь за покупками на пару недель?

— И Эрин, небось, тебя ждет? — добавляет Дин, заставляя себя присоединиться к шараде.

Кас заканчивает завязывать шарф и со вздохом поворачивается к Дину.

— Да, Дин. Да, Эрин меня ждет. Что тут такого?

— И надолго ты в этот раз? — интересуется Сэм.

— Это ведь уже восьмой или девятый визит, да? — спрашивает Дин. — Что, все серьезно?

При этом у Каса на лице появляется странное выражение, и он некоторое время смотрит на Дина, о чем-то размышляя. Дину думается, что, может быть, Кас не понял смысл фразы «все серьезно». Это (уже не впервые) наводит Дина на мысль о том, был ли у Каса опыт настоящих отношений. Хоть какой-то?

Дин ждет, что Кас сейчас скажет что-нибудь вроде «да нет, мы только познакомились», и уже приготовил ответ о том, как Касу стоит пожить в свое удовольствие и позволить себе немного развлечься. Но Кас говорит, медленно, задумчиво кивая:

— Я не думал об этом в таком ракурсе. Но да, полагаю, все серьезно.

Внезапно у Дина начинает ныть в животе.

— Ты нас-то познакомишь с этой Эрин? — спрашивает Сэм. — Должны же мы ее одобрить!

Или что-то в этом духе. Дин больше не слышит подробностей. Потому что у него в ушах до сих пор звучит фраза «полагаю, все серьезно».

«Эрин меня ждет… Полагаю, все серьезно».

Дин заставляет себя изобразить заинтересованность тем, что сказал Сэм. Чего ему на самом деле хочется, так это уйти куда-нибудь в тихий уголок, где можно присесть и какое-то время подумать об имени «Эрин». Или, может быть, прилечь на кровать на часок-другой, чтобы свыкнуться с фактом, что у Кастиэля есть «Эрин». Но Дин знает, что надо поддержать Сэма в дружеском поддразнивании, поэтому говорит:

— Да, твою девушку мы определенно должны проверить. Она должна пройти испытание, — добавляет он, пытаясь обратить все в шутку. — Уж как минимум серебром и святой водой!

— Нужно убедиться, что она не демон, до того, как ты переедешь к ней насовсем, — вторит ему Сэм.

Эти комментарии, кажется, сбивают Каса с толку. Он вдруг выглядит смущенным. Сначала он ничего не говорит — только переводит взгляд с Сэма на Дина и обратно. Потом бормочет: «Мне надо идти», засовывает телефон в карман и поворачивается к дивану за сумкой. Он спотыкается об одеяло на полу; едва не упав, хватает сумку и торопится к двери, где стоит его обувь. За этой дверью находится библиотека, а за ней — лестница наружу, и, когда Кас говорит «увидимся позже», переобуваясь из тапочек в ботинки, внезапно становится ясно, что он действительно сейчас сбежит. И также ясно, что спугнули его Сэм и Дин своим дружелюбным поддразниванием.

Сэм, очевидно, тоже понял это, потому что немедленно оставляет шутки и вместо этого говорит:

— Эй, Кас, серьезно, хорошо тебе провести время! — он поворачивается, пытаясь поймать взгляд Каса до того, как тот скроется за дверью.

— Иди завоюй ее, тигр, — добавляет Дин, хотя «тигр» выходит у него немного механически. — И помни про безопасность.

Кас надел ботинки и теперь выпрямляется, медля перед дверью и глядя на Дина с отчетливым выражением нерешительности.

— «Помни про безопасность» означает «пользуйся презервативом», — уточняет Сэм. — Серьезно, приятель. Каждый раз. Не рискуй понапрасну.

В этот момент Дин вспоминает знаменитый комментарий, который Кас отпустил несколько лет назад, — о том, как он «предохранялся» с этой женщиной-жнецом, попытавшейся его убить, — предохранялся при помощи ангельского клинка. Эта цитата уже вошла в золотой фонд Кастиэля, и Сэм с Дином до сих пор вспоминают ее со смехом, но теперь Дин вдруг понимает, что Кас, возможно, до сих пор не осознает важности этих вещей. Так что, не уступая брату, Дин восклицает: «Погоди-погоди!» — лезет в бумажник и находит там презерватив (у него во внутреннем отделении почти всегда имеется запас на чрезвычайный случай). Презерватив немного потрепанный, но еще не просроченный и в целой обертке.

— Вот, — говорит Дин. — Отдаю самое ценное. И не говори, что я ничего для тебя не сделал. — Он бросает презерватив Касу, как летающую тарелку.

Каса это явно застигает врасплох, но он умудряется поймать презерватив и рассматривает его, держа на ладони, с видом полного непонимания, как будто никогда раньше ничего подобного не видел. А может, и правда не видел? Теперь он выглядит настолько растерянным, что Дин начинает беспокоиться. Похоже, Кас таки не пользовался презервативами. Если у него мало ангельского могущества, может ли он быть подвержен венерическим заболеваниям? Стоп, да знает ли он вообще о венерических заболеваниях? И… черт, а как насчет старой-доброй беременности? Конечно, базовых вещей Кас не может не знать, но… у них с этой девушкой хоть состоялся разговор? Или, может, она на противозачаточных?

Или… просто безрассудная?

Что за девушка эта Эрин?

В голове у Дина начинают разыгрываться различные сценарии, один другого хуже. Уж не пытается ли эта девушка забеременеть намеренно, чтобы Кас ее содержал? Это Дину, что ли, придется с ним поговорить?

Или Дин все неправильно понял? Может, Кас так смущен просто потому, что еще не спал с этой Эрин? А если нет… то почему, черт возьми, нет? Кас уже пару месяцев неделями пропадает в Денвере! Уж не водит ли его за нос эта Эрин?

Может, она его обманывает? Или она какая-то извращенка? А может, очень религиозная — из тех девушек, которым нужно время? Или…

Или… это какая-то игра с ее стороны?

Дин стоит и злится на воображаемую Эрин все сильнее, когда Кас наконец поднимает на него глаза. Теперь в его взгляде читается грусть. И… почти теплота. Теплота и беспокойство. Но отчего-то кажется, будто он беспокоится о Дине, а вовсе не о себе.

Что-то в выражении лица Каса заставляет Дина оставить подначки, и неожиданно он становится совершенно серьезен.

— Береги себя, — говорит он Касу так искренне и прочувствованно, будто им грозит новый конец света и это еще одно прощание.

Повисает пауза. И Сэм, и Кас теперь смотрят на Дина.

— Спасибо, — тихо произносит Кас, пряча презерватив в карман спортивных штанов.

Это точно такое же «спасибо», какое Кас сказал, когда Дин произнес речь «ты наш брат» перед решающим поединком с Амарой. Такое же «спасибо», как во Флагстаффе. Будто он не вполне знает, что сказать. Или сказать нужно так много, что он не может выговорить ничего, кроме одного этого слова.

Больше Кас ничего не говорит. Он просто поворачивается и уходит.

***

— Может, он с ней еще не спит? — предполагает Сэм, когда Кас ушел. — Хотя, видит бог, они провели вместе достаточно времени… — Он усаживается обратно на диван и в задумчивости смотрит на Дина. Следует неловкое молчание. Сэм пару раз набирает воздуха, бросая на Дина быстрые взгляды, как будто взвешивает — и отметает — несколько вариантов того, что хочет сказать. Наконец он произносит: — Знаешь, нам стоит за него порадоваться.

— Конечно, — отвечает Дин на автомате. — Да. Естественно я рад за него. — Он несколько раз проигрывает эту фразу в уме, стараясь превратить ее в правду: «Я рад за Каса. Правда рад. Я рад за него».

«Я правда очень за него рад».

Но почему-то ощущает Дин только… эту странную сосущую боль.

Это хреново, потому что боль означает, что Дин — мерзавец, ведь он должен быть рад за Каса. Он должен быть за него искренне рад. Особенно после всего, что выпало на долю Каса! После стольких лет мучений, сплошного ада, заклятий Ровены, ангельских сражений и одержимости Люцифером — видит бог, Кас заслужил счастье. Заслужил девушку, которая для него готовит и следит за тем, чтобы он носил шарф, и шапку, и свитер, когда на улице холодно. И она права: Кас действительно недостаточно тепло одевался, это очевидно — ведь уже поздняя осень, и на улице почти заморозки, а Кас лишен могущества, и плащ его совсем не по погоде, и как, черт возьми, Дин не заметил этого раньше? Конечно Касу нужна была другая одежда, конечно ему нужен был свитер, и жилет, и шарф, и шапка — ведь уже почти ЗИМА! Почему эта чертова «Эрин» заметила, что Касу холодно, а Дин не заметил?

Кас заслуживает кого-то, кто замечает, когда ему холодно.

Кого-то, кто его согреет.

Кас заслуживает кого-то, кто приглашает его в гости на выходные — и на целые недели. Кого-то, кто может подарить ему стабильную жизнь. Может быть, даже хорошую жизнь. Какое-то спокойствие наконец.

И может быть — может быть — немного любви. Дом с палисадником, и все такое.

Кас этого заслуживает. На самом деле. И Дин за него счастлив.

Во всяком случае, пытается быть.

***

Сэм теперь выключил звук на телевизоре и смотрит в потолок, словно все еще размышляя о чем-то.

— Похоже, что эта Эрин — ничего, а? — произносит он наконец. — Заботится о нем. Вон, шапку ему подарила.

— Эта шапка ужасна, — не может удержаться Дин. Сэм прыскает.

— Она, должно быть, сама ее связала, Дин! Ты так не думаешь? Шапка явно ручной вязки. — Сэм даже по-доброму улыбается. — Он обязан ее носить. И если подумать… — Он медлит, изучая Дина. — Это даже мило, что Кас почти не расстается с ней.

— Она ужасна, — настаивает Дин угрюмо. — И шарф тоже. И этот жуткий свитер. Он их не снимает, и они ужасны. Плащ был лучше. Особенно первоначальный.

Сэм заглатывает последнюю горсть попкорна и отвечает с полным ртом, усмехаясь:

— У тебя что, тот первый плащ оставил неизгладимый след в душе? Видать, слишком долго ты его с собой таскал…

Это должна была быть шутка, но Дин внезапно испытывает острую неловкость, и ноющее чувство в животе усиливается. Он встает, собирает оставленные с ужина тарелки, одинокий бургер, который не съел Кас, и полупустую миску попкорна, и уносит всю шаткую стопку посуды на кухню. Он надеется, что Сэм оставит тему и уйдет. Даже повторяет про себя: «Брось это, Сэм, брось». Но Сэм идет за ним по пятам, прислоняется к кафельной плитке на кухне, скрестив на груди руки, и наблюдает, как Дин выбрасывает несъеденный бургер в мусор.

— Знаешь, Касу позволительно от нас съехать, — говорит Сэм тихо. — Я понимаю, ты его искал. Понимаю, ты хотел, чтобы он жил с нами, уже… много лет, на самом деле. Но мы должны его отпустить.

— Ну само собой, — отвечает Дин, теперь чувствуя невероятное раздражение. — О чем речь вообще…

На противень из-под бургеров налипла какая-то дрянь, которую нужно отскоблить, так что Дин сосредотачивается на этом занятии. Он извлекает из-под столешницы старую металлическую мочалку из безграничного бункерского запаса кухонных принадлежностей, добавляет мыла и начинает отскребать противень так усердно, что поднявшаяся мыльная пена едва не переваливает через край раковины.

— Не ты ли сказал, когда мы встретили Цезаря и Джесси, что, если охотник доходит до финиша живым, это надо уважать? — говорит Сэм.

Дин думает о Цезаре и Джесси — о том, как они счастливы на своем ранчо, в окружении сотен маленьких жеребят (каждый раз, когда Дин представляет себе Цезаря и Джесси, жеребят в его мысленной картине становится все больше). И что-то сжимается у него внутри. Что-то болезненное. Он поворачивается к Сэму.

— Но что мы знаем об этой Эрин? — Дин взмахивает мочалкой для выразительности, и в воздух летят голубые мыльные пузыри. Один из них едва не врезается Сэму в лицо, но Дин не замечает. — Кто она? — вопрошает он. — Как они познакомились? Где? Это она предложила ему встречаться? Или он ей? Как именно это произошло? Она ему действительно подходит, Сэм? — Сэм молча за ним наблюдает. — Я имею в виду, она его заслуживает? — продолжает Дин. — Пусть только попробует не заслуживать! Ты же знаешь, какой он, как легко им воспользоваться… Мы ничего о ней не знаем! А что если она таки демон?

— Кас — взрослый, — замечает Сэм. — Даже больше того, ты знаешь. И он не идиот. Будь она демоном, он бы понял. И с чего ей быть демоном?

— Ну даже если не демон, — не унимается Дин, раздосадованный тем, как логично звучат доводы брата, — что если она ему не подходит? Что если она… не знаю, не уважает его, например? Она хоть знает, кто он, что он сделал?! Откуда ей знать, правда? То есть… она знает, какие жертвы он принес, как он важен?!

Сэм пожимает плечами.

— Мы должны дать ему право на собственный выбор…

— Блин, он ЛЮЦИФЕРА ВПУСТИЛ! — кричит Дин. — ЛЮЦИФЕРА! Он сказал «да» ЛЮЦИФЕРУ! ОН ЛЮЦИФЕРУ, БЛЯДЬ, ОТДАЛ УПРАВЛЕНИЕ!

Сэм моргает от неожиданности. Дин продолжает, почти срываясь на крик и отчаянно жестикулируя:

— И Кас был каким-то… не знаю, обдолбанным весь прошлый год! Ты не помнишь, как мы достучались до него один раз, пока с ним был Люцифер? Ты что, забыл? Он же просто ОТКЛЮЧИЛСЯ, Сэм, он СДАЛСЯ! Он месяцами был в не себе, ты же знаешь! — По кухне летает все больше голубых пузырей, но Дин их вообще не замечает. Набрав полную грудь воздуха, он добавляет: — Не говоря уже о том, что ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА, С КОТОРОЙ ОН ПЕРЕСПАЛ, ЗАКОЛОЛА ЕГО ДО СМЕРТИ! И в следующий раз, на том неудавшемся свидании в Айдахо, он чуть не погиб! Ему ПЛЕЧО СЛОМАЛИ!

— Запястье, — поправляет Сэм тихо.

— Я к ТОМУ, что послужной список у него не очень, Сэм!

Сэм хмурится.

— Ты что, правда думаешь, что каждая девушка, которой нравится Кас, втайне планирует его убить? Почему она не может оказаться просто… обычной девушкой? Может, он ей просто нравится?

В словах Сэма есть логика, но Дин ее игнорирует:

— Даже если она обычная, что если эта Эрин просто пользуется им? Он этого даже РАСПОЗНАТЬ не сможет! Да как ему УЗНАТЬ такое? И как МЫ узнаем? Даже если она обычная, она может… пытаться забеременеть от него! Или… манипулировать им! Например… например, даже не давать ему! — При этих словах Сэм хмурится, и Дин поспешно добавляет: — Я не к тому, что она должна, но я имею в виду, хорошо ли она к нему относится? Есть ли у нее к нему чувства? Мы не знаем! Или, может, она… забирает все его деньги, или еще что — вытирает об него ноги? Или что если она просто плохо с ним обращается? А он позволяет ей все что угодно, как позволял Люциферу? Он хоть знает, что есть альтернатива? Он вообще знает, что такое настоящие отношения?!

— Ты так говоришь, будто мы знаем лучше, — замечает Сэм мягко.

Дин смотрит на него.

— У нас тоже, знаешь ли, послужной список не образцовый, — говорит Сэм. — Как твой, так и мой.

Дин глядит на него долгое время, и Дин думает: «Амара». И Руби, конечно, — у Сэма. Были и другие ошибки… другие примеры неудачного выбора. На самом деле, наверное, в девяносто девяти процентах случаев выбор был неудачным.

И внезапно весь запал у Дина проходит. Он отворачивается к противню, со вздохом бросая мочалку в мыльную воду. Она падает с бодрым «хлюп» и опускается на дно.

— Дин, у нас нет причин думать, что Эрин — плохая, — урезонивает его Сэм. — У тебя паранойя на пустом месте. Все, что мы о ней знаем, это что она связала ему шапку и готовит ему еду. Это не плохо.

— Я просто волнуюсь за него, — говорит Дин противню из-под бургеров, не в состоянии смотреть на Сэма. «Я просто волнуюсь за него». Это не совсем правда — не совсем точно описывает происходящее, и Дин это понимает… Но это достаточно близко к правде. — Просто… мы ничего не знаем об этой Эрин.

Дин поднимает взгляд на брата и видит, что Сэм смотрит на него с удивлением, словно озаренный внезапной мыслью.

— Дин… ты что… ты… ревнуешь, что ли? — произносит Сэм очень медленно.

— Что? Нет, конечно нет! — отрезает Дин. Он отворачивается к противню, вылавливает из воды металлическую мочалку и снова принимается скрести. — Не говори ерунды. Я просто немного беспокоюсь, вот и все.

Но теперь, когда Сэм сказал это слово, «ревнуешь, ревнуешь, ревнуешь» начинает звенеть у Дина в голове. Сэм попал в точку: это именно ревность — это сосущее чувство под ложечкой. Это неспокойствие, ощущение утраты, которое он испытывает то и дело на протяжении уже нескольких недель. С тех самых пор, как Кас начал уезжать.

Как будто Дин потерял что-то, на что всегда мог рассчитывать. Вариант, который всегда был у него в запасе, но который он никогда не использовал. И даже не планировал использовать, но полагал, что этот вариант всегда у него будет, — а потом вдруг его отняли. Туз, который был припрятан в рукаве и… пропал.

Это странное чувство. Чувство потери того, чего никогда не имел. Упущенного шанса, которым не думал воспользоваться.

Дин закрывает глаза, и его пальцы сжимаются на краю раковины. «Ревную, — думает он. — Я ревную».

— Знаешь, может быть, и для тебя еще не все потеряно, — произносит Сэм — и Дин оглушен этим заявлением. Он смотрит вниз на мыльный противень, чувствуя, как пересохло у него во рту. «Что такое говорит Сэм?» Дин больше не может даже притворяться, что моет противень, — он не может даже пошевелить руками, ибо что такое говорит Сэм?

Сэм добавляет:

— Может, и для меня еще не все потеряно?

Дин медленно поворачивает голову и смотрит на него, совсем сбитый с толку. Но Сэм теперь опустил взгляд в пол и погрузился в себя. Он с грустью пожимает плечами.

— Может, кому-то из нас тоже повезет найти девушку? Какую-то партнершу… когда-нибудь? — Он поднимает глаза на Дина. — Я знаю, ты всегда списываешь этот вариант со счетов, но нет ничего невозможного.

— Конечно, — говорит Дин. Ему требуется огромное усилие, чтобы сохранить нейтральное выражение лица. Он отворачивается к раковине. — Нет ничего невозможного…

Девушку. Конечно! То, что он чувствует в связи с Касом, — просто ревность из-за того, что у Каса есть девушка. Конечно. У Каса есть девушка, и Дин просто тоже хочет девушку. Верно. Безусловно, именно это имел в виду Сэм; безусловно, именно в этом и дело.

Проходит несколько секунд. Дин снова начинает отскабливать противень, как маньяк, а Сэм теперь умолкает. Взглянув на брата краем глаза, Дин замечает, что тот внимательно наблюдает за ним. «Оставь эту тему, Сэм, оставь», — мысленно умоляет Дин.

— Он все равно член семьи, — говорит Сэм.

— Знаю, — отвечает Дин. «Хватит, Сэм, пожалуйста».

— И не важно, где он живет и с кем. Он всегда будет для нас членом семьи. И всегда придет, если будет тебе нужен.

— Знаю.

— Ты сейчас дырку протрешь в этом бедном противне. Что он тебе сделал? Давай, споласкивай его уже и бери свое пиво.

И на этом Сэм оставляет тему.

Комментарий к Глава 7. Вот, отдаю самое ценное

*Мистер Роджерс - ведущий популярной американской детской передачи, знаменитый тем, что в начале каждого выпуска надевал вязаный свитер и тапочки.

========== Глава 8. Я звоню тебе по пьяни ==========

Скоро в воображении Дина Эрин принимает форму гипотетической стройной смутно привлекательной брюнетки лет тридцати с лишним. Дин представляет, что у нее приятная улыбка… хотя, наверное, Эрин чаще серьезна. Должна быть серьезной, разве нет? Раз встречается с таким парнем, как Кас? Кас ведь серьезный. И еще Кас немного чудаковатый. В хорошем смысле, конечно, но определенно не как все. Для начала, он принадлежит к другому виду; к тому же ему миллион лет. Так что кажется, Эрин и сама должна быть немного чудной. Может, даже слегка занудной? Или застенчивой?

Кроме того, она наверняка консервативна. Похоже, не ищет себе стилягу, раз начала отношения с Касом несколько месяцев назад, когда он еще носил свой голубой рабочий жилет и скучный Малый плащ. По всей видимости, Эрин вообще не так важно, что носит мужчина. И она может найти счастье с парнем, который работает на заправке.

Это не обязательно плохо. Ну и что, если она немного серьезна, придерживается традиционных взглядов и не ищет партнера с амбициями? Это значит, ей важнее, каков человек внутри, чем что он носит или где работает.

Это хороший признак.

Эрин наверняка приятная женщина. Должна быть приятной.

Пусть только попробует не оказаться приятной!

***

Мысли об Эрин не оставляют Дина, и в эту неделю он плохо спит. Он пробует убить несколько вечеров за просмотром порно, но не может увлечься им, как раньше. Потом пытается посмотреть ночью кино на компьютере, но ничто не удерживает его внимания. Следующей ночью, когда Сэм уже ушел спать, Дин допоздна остается сидеть у телевизора, пытаясь ввести себя в ступор бесконечным телемарафоном «Звездного пути». По ТВ идет подборка из классических лучших серий, но мысли Дина продолжают блуждать.

А точнее, он все возвращается мыслями к тому, как идут дела у Каса и Эрин. В эмоциональном плане. И в физическом.

Как у них все идет прямо сейчас.

Дин ловит себя на мысли: «Может быть, они делают это прямо сейчас. Прямо в эту секунду».

Ему не по себе оттого, что его размышления текут в этом направлении — он чувствует, что неправильно об этом думать. Однако он не может себя контролировать: незваные мысли об интимной жизни Каса и Эрин (или об отсутствии таковой) стали возникать в его голове постоянно. И всегда приносят с собой навязчивое беспокойство. Дину даже слегка — ладно, не слегка — досаждает то, что он не знает, был ли уже у Каса и Эрин секс.

В конце концов Дин плюет на «Звездный путь» и идет спать. (Сэм лег уже давно. Выдалась тихая неделя — на горизонте никаких новых дел.) Но Дин по-прежнему не можетзаснуть, поэтому лежит в кровати и глядит в темноте в потолок.

Конечно, можно было бы просто спросить у Каса, спит ли он с Эрин. Но, учитывая, как он скрытничает по данному поводу, это кажется не лучшим подходом. Наверное, он не оценит, если Дин позвонит ему и спросит: «Эй, я только хотел узнать, планируете ли вы с Эрин сегодня переспать? Просто любопытно, вот и все! Проверяю, не надо ли провести с тобой разговор».

«Да наверняка они спят вместе, — думает Дин. — Для него нормально иметь девушку, нормально целоваться с ней и спать с ней. Это нормально. Это хорошо». Он нагоняет на себя эти мысли намеренно, заставляя себя посмотреть ситуации в лицо, попытаться привыкнуть к ней. Даже если они еще не переспали, они уж как минимум должны много целоваться, так? К этому времени иначе уже и быть не может.

Дин глядит в потолок, и в его воображении рисуется отчетливая картина, как Кастиэль целуется со смутно привлекательной брюнеткой Эрин. В этой воображаемой сцене руки Каса гладят Эрин по волосам. Он целует ее: сначала неуверенно, потом все более страстно. В конце концов Кастиэль обвивается вокруг нее, обняв ладонями ее лицо, впиваясь в ее губы жадно, как будто в один миг пытается восполнить миллион лет целибата. Может быть, Кас даже запустит руку ей под блузку… станет ощупывать ее… без оглядки теряясь в «гедонизме», как он однажды выразился…

Дин садится на кровати и включает лампу, чтобы прогнать эту сцену из головы.

Он смотрит на часы. Полночь. Глоток или два виски сейчас пришлись бы в самый раз, правда? Виски — лучшее лекарство от бессонницы, ведь так? Дин спускает ноги с постели и тихонько идет в библиотеку за бутылкой и стаканом. Ему приходится принять несколько порций виски, а также пару таблеток снотворного, чтобы наконец заснуть.

***

Следующим вечером, когда Сэм и Дин садятся на диван за просмотр старых комедий, Дин внезапно уверяется, что и Кас с Эрин прямо сейчас тоже сидят где-то на диване и смотрят что-то свое. Сэм включает фильм, но Дин уставился на экран невидящим взглядом и представлет в уме сцену с участием Каса и Эрин.

Должно быть, они только отужинали. Наверняка сидят на диване Эрин в ее квартире, которая, как теперь очевидно, где-то в Денвере («за покупками» он в Денвер ездит… конечно). Дин непроизвольно дорисовывает детали к мысленной сцене перед телевизором: наверное, у Эрин небольшая квартирка, обставленная недорого — может быть, мебелью из Икеи. Но уютная: в конце концов, в Икее неплохие диваны. Через окно в комнату падает зимний закатный свет. На подоконниках наверняка стоят ряды цветочных горшков (у женщин всегда цветы), на стенах — картины (у женщин всегда картины), а в кухне имеется один их таких красных миксеров (у женщин всегда есть такой красный миксер). Кас с Эрин сидят на ее диване и смотрят по Нетфликсу «Восьмое чувство» — возможно, одну из этих сцен с оргиями, и… Кас, наверное, уютно обнял Эрин за плечи рукой…

Или, может быть, он проводит рукой по ее волосам. Может быть, он больше не увлечен «Восьмым чувством». А наклоняется, чтобы поцеловать ее.

Дин сидит, уставившись в телевизор пустым взором, и пытается заставить себя привыкнуть к этой мысленной картине. В конце концов, ему придется к ней привыкнуть. Когда-нибудь он познакомится с Эрин, и Кас начнет целовать ее прямо перед Дином. И Дин должен будет нормально к этому относиться. Дин даже хочет нормально к этому относиться — ради Каса.

Или, может, это Эрин инициирует поцелуй? Потому что она смелее? Ведь Кас поначалу, наверное, будет вести себя нерешительно. Или… кто знает, может, он смелый. Может, он приступит прямо к делу и будет чувствовать себя как рыба в воде. Но у него поначалу будет получаться немного неуклюже. Наверняка — ведь он в этом деле новичок, и, хотя они встречаются уже пару месяцев, это все равно пока для него в новинку. Но Эрин, наверное, в этом отношении тактична. Она с ним ласкова, управляет его руками… помогает ему. Так что… наверняка у них все получается… более того, они уже, скорее всего, прошли стадию поцелуев. И теперь переходят к… другим вещам.

— Ты в порядке? — спрашивает Сэм.

Дин вздрагивает, только теперь осознавая, что вцепился в диванную подушку — так, что побелели костяшки пальцев. Он уже практически продавил в подушке дырки.

— Да, — отвечает он, заставив себя разжать пальцы. Он хочет отложить подушку в сторону, но тут, к собственному удивлению, понимает, что у него случилась легкая эрекция. Не в полную силу — ничего, что заметил бы Сэм. Но все же. «Какого черта…» — Просто… — Дин прочищает горло, — сцена в фильме на меня подействовала.

Сэм глядит на него, нахмурившись.

— Ты же в курсе, что мы смотрим «Монти Пайтон и Священный Грааль»?

Моргнув, Дин всматривается в экран. Действительно, Монти Пайтон.

— Да, но… знаешь… — бормочет он. — Вся эта сцена с кокосами и ласточками… вообще-то грустная, если подумать. Разве нет? — Сэм смотрит на него в полной растерянности, и Дин говорит: — Пойду приготовлю попкорн.

Как только Сэм отвлекается на экран, Дин выскакивает из комнаты. Полуэрекция к этому моменту уже практически прошла, увянув в захлестнувшей его волне смущения, но Дин все равно старается держаться к Сэму спиной.

***

Дин находит пакет попкорна, устанавливает таймер на микроволновой печи на три минуты, и все это время стоит и смотрит на крутящийся внутри печи пакет. Таймер беззвучно отчитывает время назад, пакет начинает надуваться, попкорн лопается, и Дин размышляет.

«Сэм был прав, — думает он про себя. — Я ревную. И еще возбужден, как выяснилось. Что тут на самом деле происходит?»

Эта навязчивая потребность представлять себе Каса с Эрин совсем вышла из-под контроля. И хотя Дин знает, что на многое в отношении себя может закрыть глаза, все же неподдельную эрекцию (пусть и не в полную силу) игнорировать как-то сложно. Хотя, конечно, случилась она, когда Дин воображал брюнетку Эрин обнаженной в постели.

Ладно… брюнетку Эрин и Кастиэля обнаженными в постели. И если уж быть с собой совсем честным, это случилось не в первый раз. Было и еще несколько эпизодов в прошлом. Несколько раз при разных необычных обстоятельствах, когда, взглянув на Каса, Дин вдруг чувствовал, что внутри проснулся странный возбужденный интерес. Когда Кас был в Чистилище, грязный и заросший; когда Кас передал ему кинжал в этой странной комнате в Раю, которую Захария назвал «гримеркой»; когда Дин увидел его взъерошенные волосы, тогда, в амбаре, где все началось; когда Кас пристально смотрел на Дина, прожигая его взглядом. И всего пару месяцев назад, когда Кас смотрел на него перед этим внезапным объятием. Когда сказал: «Я мог бы пойти с тобой».

Иногда он был едва уловим, этот неожиданный интерес, — как колокольчик, звенящий где-то вдали, — и все же…

И все же он присутствовал.

Тут ведь какое дело: Дин-то не дурак, и не совсем уж ничего не замечает («Только по большей части», — думает он). Несмотря на умение подавлять в себе различные неудобные чувства — мастерство, которое он оттачивал годами, — он не из тех, кто избегает мыслей о сексе. И теперь он вполне осознает одно объяснение происходящему: он каким-то образом зациклился на Касе?

«Я что, влюбился в Каса? — размышляет он. — Это что, я — гей, что ли?»

В первом вопросе, может быть, и есть что-то похожее на истину. Но второй вопрос — о том, не гей ли он, — как-то совсем не сообразуется с тем, что Дин о себе понимает. Ведь у него в жизни был всяческий опыт. Да, время от времени он позволял себе эксперименты. И в прошлом, возможно, было несколько эпизодов, которые теоретически можно было бы — не зная Дина — расценить как легкие, минимальные намеки на возможные гомосексуальные склонности: например, его увлечение доктором Секси, или… да, еще однажды была та оргия с мальчиками-близнецами и Кроули. И, может, еще парочка ситуаций. Так что малюсенький намек на возможность того, что Дин не на тысячу процентов натурал, отыскать, наверное, можно.

Тем не менее, Дин абсолютно уверен, что он не гей. Это убеждение имеет в его сознании непоколебимость, ясность, весомость правды, и он убежден, что не ошибается. То есть он действительно, на самом деле не гей — тут он себя не обманывает.

Правда в том, что влечение Дина к женщинам — неподдельное и сильное. Гораздо сильнее, чем слабые искры, пробегающие время от времени между ним и некоторыми парнями. То, что было у него с Лизой, определенно было по-настоящему; и до этого с Касси… (Касси… и как так совпало, что первую девушку, к которой у Дина были серьезные чувства, звали столь похоже на Каса?) С ней тоже все было по-настоящему. Эти отношения были реальными. И интрижки, которые у него порой случаются с цыпочками в барах, — тоже реальные… Да даже то, как женские формы всегда притягивают его взгляд! Если не считать оргию с близнецами и доктора Секси, тенденция налицо: половое влечение Дина действительно, на самом деле на девяносто девять процентов направлено на женщин. Парни Дина просто не привлекают. Во всяком случае большинство парней.

Но остается же этот один процент, да?

И Кас всегда был в другой категории, правда? Кас всегда был в совершенно отдельной категории. Во всех смыслах.

По крайней мере одно становится совершенно ясно: «Я хотел, чтобы он был только моим ангелом, — думает Дин. — Я не готов был ни с кем его делить». Но теперь это в любом случае не имеет значения. Так как, очевидно, Кас натурал.

Звучит сигнал микроволновой печи. Дин вздыхает и достает миску для попкорна.

***

Позднее, когда Сэм лег спать, Дин вступает в борьбу с собой по поводу того, стоит ли связаться с Касом — просто чтобы выяснить, с Эрин ли он сейчас. Может, написать ему сообщение? Или позвонить? Спросить типа: «Эй, ты там случайно не с Эрин?»

Это однозначно плохая идея, и Дин в итоге от нее отказывается. Чтобы закрепить это решение, ему требуется несколько стаканов виски.

Полчаса спустя его начинает клонить в сон, и Дин чувствует облегчение: сейчас он наконец-то уснет, не наделав глупостей, вроде того чтобы позвонить Касу насчет Эрин и совсем его спугнуть. Довольный таким результатом, Дин забирается под одеяло, но потом обнаруживает, что взял в руку телефон — только чтобы набрать Касу и по-быстрому объяснить, что Дин не собирается ему звонить. В сонном алкогольном тумане этот план кажется вполне разумным, поэтому Дин открывает «избранное» и тыкает в номер Каса.

Несмотря на поздний час (а уже за полночь), Кас отвечает на звонок.

— Дин! Здравствуй… — говорит он сонным голосом. — Здравствуй. Как дела? Как у тебя дела, Дин?

По голосу Каса похоже, что он еще не проснулся, но Дин переходит прямо к делу.

— Я только звоню сообщить, что я не собираюсь тебе звонить, — объявляет он. Ему приходиться сосредоточиться, чтобы выговаривать каждое слово, и он даже доволен тем, как хорошо выходят слова. Язык почти не заплетается.

— Ага… — отвечает Кас.

— Кстати, я не пьян, — сообщает Дин, и после паузы в порыве откровенности добавляет: — Не очень пьян.

— Значит, ты пьян, — подытоживает Кас.

— Да, — подтверждает Дин. — Я звоню тебе по пьяни.

— Хорошо, — соглашается Кас неожиданно невозмутимо.

— Я имею в виду насчет Эрин, — говорит Дин, которому становится тяжело удерживать нить разговора. Идея позвонить Касу казалась абсолютно разумной лишь несколько минут назад, но теперь беседа оказывается сложнее, чем Дин предполагал. Он начинает снова:

— Понимаешь… Я собирался позвонить и узнать подробности — про Эрин — на случай, если нужно провести с тобой разговор, но я… я… я не буду. Потому что я уважаю твою личную жизнь. Вот видишь?

— Разговор? — повторяет Кас. — Какой разговор? О чем разговор? Мне не нужен… разговор? — судя по тону, эта концепция его завораживает. В его речи есть что-то странное: он произносит фразы медленнее, чем обычно, монотонно растягивая их. — А что если… Дин, что если мне НУЖЕН разговор? Что если он все объясняет?!

— Ты хочешь разговор?

— Хочу. Я хочу… разговор, — говорит Кас, как будто Дин собирается поведать ему все тайны вселенной. — Я всегда хочу разговор.

— Ладно, — отвечает Дин, смутно понимая, что Кастиэль ведет себя как-то странно. Но Кас хочет разговор, поэтому Дин набирает воздуху и приступает. Выходит так:

— В общем, презерватив — это как твой ангельский клинок, его всегда нужно иметь при себе, но в кончике нужно оставлять место, и потом разворачиваешь его, как… как на банан, если бы твой член был бананом, то есть… когда он стоит — сначала надо, чтобы встал, потому что ты же не хочешь детишек, правда? Или… — (Какая там была вторая причина для презервативов?) — Хламидиоз, — заканчивает Дин.

Он не может придумать, что еще добавить.

— В общем, это главное.

— Круто, — говорит Кас.

— Супер, — соглашается Дин, кивая. (Стоп, это Кас только что сказал «круто?») — Так Эрин там… зависает с тобой? Вы там целуетесь или как? В смысле, прямо сейчас?

— Эрин работает, — отвечает Кас.

— Что, сейчас?

— Эрин иногда работает допоздна.

Дин очень рад, узнав, что Касу не на кого отвлекаться. Хотя, что еще сказать, он не знает. Наконец он спрашивает:

— Так… раз ты не целуешься, чем ты тогда занимаешься?

— Удерживаю время, — отвечает Кас.

— Что?..

— Удерживаю вместе секунды. Они то и дело норовят разбежаться. А мне нужно их поддерживать в ряду. Дин… а разговор все еще происходит? Это еще разговор? Или это память о разговоре? — Судя по тону Кастиэля, его посетило внезапное откровение. — А, погоди! — добавляет он. — Это все память о сне про разговор, да? Этого на самом деле не происходит, да? Или… нет? Это уже произошло?

— Э… — говорит Дин. — Не знаю. — Тут его осеняет. — Кас, и ты пьян?

— Нет, пьян ты, — отвечает Кас.

— А, ну да… — соглашается Дин, теперь совсем сбитый с толку. — Я только хотел убедиться, что ты понял про презервативы.

— Ты мне объяснил, — сообщает Кас. — Ты мне сказал, что мой пенис — это банан. Во сне. Только что. Когда мне снился сон.

— Тебе… снился сон? — повторяет Дин медленно. В том, как Кас разговаривает, есть что-то знакомое.

— Я сплю и смотрю на звезды, — отвечает Кас. — Они все расположены в ряд, и я тоже в ряду. Мы пьем и смотрим на звезды вместе. Часами, Дин. Жаль, тебя здесь нет.

И тут Дин вспоминает, откуда ему знакома эта манера. Такая же странновато-ленивая речь, перемежающаяся откровениями и вдохновленными отступлениями. Однажды раньше Дин уже слышал от Каса такое. Однажды, в будущем.

— Кас, ты что… траву курил? — спрашивает Дин.

В трубке слышен медленный хриплый смешок.

— Да.

— Кто тебе дал ее?!

— Эрин. Эрин мне столько всего показывает, Дин… Эрин… очень помогает. Чудесный человек.

Внезапно Дин снова ненавидит Эрин.

— Эрин имеет фамилию? — спрашивает он, уже втайне планируя ее погуглить.

— Клайн, — отвечает Кас услужливо. — Но не трудись проверять, Эрин — не демон. Я уже исследовал этот вопрос. Знаешь, это похоже на путешествия во времени, — добавляет он. — Эффект от травы, я имею в виду. Минуты все перепутываются. Помнишь, как я однажды потерялся во времени, пытаясь вернуться к тебе? Я тебе не рассказывал, но я случайно отправился раньше назад. Ты такой симпатичный в шесть лет! Конечно, ты и потом симпатичный. Но Дин, самое главное, ты счастлив? Это гораздо важнее всего остального. Теперь… я это понял. Я понял столько всего, Дин.

— Ты определенно обдолбан, — говорит Дин.

— А ты определенно пьян, — резонно замечает Кас.

— Да, но это законно!

— А это тоже законно…

— Ах, черт, ты же в Денвере, — вспоминает Дин, и все наконец встает на свои места. Денвер, в Колорадо… Колорадо — первый штат, где полностью легализована марихуана.

— Город в милю высотой… — говорит Кас с еще одной медленной гортанной усмешкой, и пока Дин думает: «Такую непристойную усмешку надо запретить», Кас добавляет: — Дин, мне пора. Эрин ждет моего звонка. Увидимся в декабре. Но… звони в любое время, Дин. В любое время, когда снова захочешь поговорить о моем пенисе, сразу звони.

***

На следующий день Дину так стыдно, что он не решается перезвонить Касу. Он даже не уверен, что помнит весь разговор, и изо всех сил надеется, что Кас не вспомнит его совсем. Сэму он сообщает только, что они с Касом «поговорили немного», Кас «в порядке» и у Эрин фамилия Клайн. Дин теперь слишком выбит из колеи, чтобы гуглить Эрин, как планировал, но Сэм вызывается навести о ней справки.

Тем временем представление Дина об Эрин и ее квартире начинает меняться. Теперь ее воображаемая квартира обставлена стильной подержанной мебелью, в ней много кальянов, и из чопорной консерваторши Эрин превращается в эдакую укуренную пофигистку. И Дин воспринимает ее еще более скептически. Ему совсем не нравится мысль о том, что Кас курит траву, якшается с какой-то денверской тусовкой хиппарей и скатывается в нигилистический гедонизм, как уже однажды случилось с ним в будущем. (Хотя Дин понимает, что его собственный пограничный алкоголизм ничем не лучше: кто он такой, чтобы судить?) Но по крайней мере, Эрин настаивает, чтобы Кас здорово питался. «Наверное, одна из этих хиппи, помешанных на всем натуральном, — заключает Дин. — Наверняка в своем красном миксере готовит кексы с ганджей. Надо предупредить Каса насчет употребления в пищу».

Сценки из жизни Каса и Эрин возникают в воображении Дина ежедневно — теперь они поставлены в живописных декорациях хипповской квартиры с гобеленами на стенах и подушками, вышитыми бисером. Дин даже начинает мысленно набрасывать распорядок недели Эрин. Когда он пробуждается в понедельник утром, Кас по-прежнему не дома, так что Дин думает: «Кас, должно быть, только что проснулся рядом с Эрин». Он, наверное, просыпается рядом с ней каждое утро. Наверное, они вместе завтракают, потом Эрин идет на работу (в качестве… кого-то, кто «иногда» работает допоздна. Официантки? Барменши? Может, днем она получает образование?) Тем временем Кас надевает голубой жилет и едет назад в Канзас на свою заправку.

В воскресенье Дин и Сэм едят блинчики в закусочной, и Дин размышляет: «У Каса и Эрин сейчас, наверное, поздний завтрак». Ведь поздний завтрак по выходным — это принято у пар? Эрин, наверное, что-нибудь приготовила. Может, полезные оладьи из цельнозерновой пшеницы? Намазанные этим ее йогуртом и органическим медом? (Раньше Кас любил оладьи Дина — до того как подвинулся на здоровом питании.) Дин гадает, умеет ли Эрин приготовить вкусный бургер. Кас обожал бургеры Дина.

Раньше.

***

К вечеру воскресенья Дин не находит себе места. Он не может выбросить из головы сцену, в которой Кас счастливо ест полезные для здоровья хипповские оладьи между сеансами утреннего секса. Поэтому Дин начинает шагать по бункеру в поисках чего бы поделать, чтобы отвлечься. Вскоре Импала вымыта и перебрана, все оружие почищено и смазано, и бункер сияет чистотой. У Дина кончились занятия, и он расхаживает туда-сюда, пытаясь придумать еще работу.

— Даже странно, да? — говорит Сэм, когда Дин снова заходит в библиотеку, обходя бункер по шестому кругу.

— Что?

— Мир не рушится. — Сэм отрывается от лэптопа и откидывается на спинку стула. — Работы нет. Все в порядке. Делать нечего, кроме как сидеть дома и валять дурака.

Дин тяжело вздыхает.

— Я скоро умом подвинусь.

— Ну съезди в Денвер, — предлагает Сэм.

Дин скептически смотрит на него.

— Я серьезно, — говорит Сэм. — Ты же хотел взглянуть на девушку. Прямо на стену лез… Так езжай, взгляни. Я по-прежнему считаю, что у тебя паранойя, но, по правде говоря… Я думал на днях над твоими словами, и вообще ты прав, Касу обычно не везет. Может, и стоит ее проверить хотя бы святой водой.

Дин фыркает.

— Что, столкнуться с ней и случайно пролить на нее пузырек святой воды? И насыпать ей соли в волосы? И пырнуть серебряным ножиком на всякий случай?

— Скажи ей, что ты неуклюжий, — смеется Сэм. Потом добавляет, уже серьезно: — Но правда, езжай проверь ее. — В его голосе слышно беспокойство, и Дин смотрит на брата. Сэм колеблется, но наконец говорит: — В общем, тут такое дело… Я не могу найти ее онлайн.

— Что ты имеешь в виду? — нахмуривается Дин.

— Я погуглил ее: Эрин Клайн из Денвера. Пару дней уже над этим работаю, на самом деле. — Сэм разворачивает лэптоп к Дину, и Дин наклоняется к экрану. — Видишь? В Денвере мне удалось найти только двух Эрин Клайн — одной четыре года, другой семьдесят восемь. Что-то я сомневаюсь, что Кас встречается с какой-то из них.

— Не все люди есть в интернете, — замечает Дин.

— О большинстве людей в интернете есть хоть что-то, — возражает Сэм. — Я пытался поискать разные написания фамилии «Клайн» и проверил окрестности Денвера тоже — на это у меня и ушло два дня. Я думал, может, стоит просто спросить у Каса, но… — Сэм колеблется, явно в нерешительности. — Может, заглянешь в его комнату? — предлагает он наконец неуверенно. — Посмотришь, нет ли где адреса этой Эрин или ее места работы? Хоть какой-то еще информации для зацепки. Наверняка с ней все чисто, но мне будет спокойнее, если я буду знать наверняка.

Дин по-деловому кивает, пытаясь скрыть переполох внезапно поднявшихся эмоций: тревогу и переживание за Каса, резкую подозрительность по отношению к Эрин и почти постыдное чувство надежды. То, как он воспрянул духом от мысли, что девушка Каса могла замыслить недоброе, обескураживает его самого.

Дин решает, что имеет смысл взять с собой в комнату Каса бутылку виски и стакан.

***

Минуту спустя Дин идет по коридору мимо спальни Сэма и осторожно приоткрывает дверь в комнату Каса. Он зажигает свет и останавливается в дверях, осматриваясь. Это простая комната, почти без убранства. Кровать, комод, стол, стул. Дверь шкафа приоткрыта, и в глубине виднеется Малый плащ, уже какое-то время не покидающий шкаф.

Дин чувствует себя виноватым, находясь здесь. Это должен был быть личный покой Каса — комната, которая навсегда его, как пообещал ему сам Дин, — а теперь Дин здесь что-то вынюхивает. Это как-то неправильно.

Но Эрин Клайн нет в интернете. Сэм не смог найти ее онлайн. Что-то не так.

Дин заходит и начинает осматривать комнату более внимательно. Его взгляд задерживается на кровати: Кас оставил ее опрятно заправленной. Дин вспоминает, как выглядел Кас, когда свернулся на кровати в мотеле во Флагстаффе — в каком беспорядке была постель и как он прижимал к себе подушку во сне. Теперь у него есть Эрин — обнимает ли он вместо подушки ее?

Обнимает ли он ее прямо сейчас?

Дин вздыхает и отворачивается — главным образом, чтобы не видеть кровать. Его взгляд падает на календарь, прикрепленный к стене над столом, и Дин видит, что Кас зачеркнул линиями недели, когда его не будет дома. Линии даже аккуратно надписаны словом «Денвер». Сейчас ноябрь, и линия проходит через весь остаток месяца. Ах да, Кас ведь даже сказал: «Увидимся в декабре». Значит, весь остаток ноября его не будет.

Приглядевшись, Дин вдруг понимает, что ближайшая неделя, через которую тоже проходит черта, — это неделя Дня благодарения. Сегодня воскресенье, и День благодарения уже в ближайший четверг. Дин как-то совершенно о нем забыл. Они с Сэмом никогда особо не отмечали семейные праздники, и только сейчас до Дина дошло, что Кас, по всей видимости, планирует провести День благодарения с Эрин. Вероятно, познакомиться с ее семьей.

Кас проведет День благодарения с другой семьей.

Дин усилием заставляет себя подумать: «Ну и хорошо. Хорошо. Я рад за него. Правда». Но сосущее чувство под ложечкой возвращается.

Стакан виски спустя неприятное чувство только усилилось. Теперь у Дина хватает сил лишь на то, чтобы сесть на стул, ссутулившись с бутылкой в одной руке и стаканом в другой, и глядеть на пустую кровать.

«Наверное, он сейчас с ней», — думает Дин, наполняя стакан. В его воображении сама собой возникает очередная живая сцена, на этот раз неприлично откровенная: обнаженный Кас растянулся над смутно привлекательной брюнеткой Эрин, обвивающей его ногами, и медленно двигается на ней, внутри нее… сначала медленно, потом все быстрее…

Дин поднимается со стула и отворачивается к комоду, осушив стакан одним длинным глотком.

В комоде на удивление мало одежды: видимо, Кас забрал любимые вещи к Эрин. Дин находит только несколько футболок (парочка из них оказывается футболками Дина — он потерял их и гадал, куда они подевались), пачку чистого нижнего белья и кучу теплых шерстяных носков (носки выглядят подозрительно новыми, и Дин уверен, что они от Эрин).

Дин усмехается, когда видит спрятанное за нижним бельем средство от выпадения волос Регейн, потом прыскает со смеху, обнаружив рядом Препарейшн Эйч (крем от геморроя? да ладно?), а также таблетки от метеоризма, и антациды от изжоги, и… Дин не пытается рыться в вещах Каса, вовсе нет, но… («… но Эрин нет онлайн… что если Кас в беде…») он только что вынул ящик из комода, и теперь рассматривает наваленную в нем груду лекарств. Среди них есть и таблетки от головной боли, и большой запас лосьона для рук, и глазные капли, и снотворное, и упаковки салфеток, и полный ассортимент витаминов — да тут практически вся аптека. Даже средство от язвы желудка. Дин осматривает все это и понимает, что Кас, должно быть, скупил все лекарства, какие можно приобрести без рецепта: тут всего понемногу и все вперемешку. Это, конечно, умора. Очевидно, Кас испытал (или боится испытать) на себе весь букет досадных человеческих напастей и не сознается в этом Дину и Сэму. Это даже трогательно — то, как Кастиэль осваивает особенности обладания человеческим телом.

Телом, которому уже сорок с лишним лет, вдруг понимает Дин. «Кас, что, стареет?» — думает он с удивлением. Он размышляет над этим, внезапно пораженный мыслью о том, что однажды Кастиэль может состариться и умереть. И, должно быть, переживает из-за этого. Судя по всему, пытается подготовиться. Потом Дин думает: «Ну так и я не молодею… Помрем вместе».

От этой мысли даже как-то легче.

***

Все еще усмехаясь по поводу мини-аптеки Каса, Дин переходит к нижнему ящику комода. Где совершенно неожиданно обнаруживает коробку угля и множество цветных карандашей всех оттенков радуги, засунутых сбоку ящика рядом с толстой пачкой эскизов.

Кас рисует.

Тут, должно быть, целая сотня рисунков. Дин никогда не видел его за этим занятием. Рисунки свалены в ящик кое-как, большой неровной кучей — вовсе не аккуратной стопкой, а, скорее, как будто, заканчивая очередной набросок, Кас небрежно сует его сверху. Дин пододвигает стул к ящику комода и начинает разбирать кучу с одной стороны в потрясении и растерянности от этой неожиданной находки. До него даже не сразу доходит, что рисунки — на самом деле собственность Каса, и, поглощенный просмотром, Дин совсем забывает, что они могут быть не для посторонних глаз.

Он берет в руки набор эскизов. Многие из них оказываются зарисовками пейзажей: ландшафт вокруг бункера, детальные этюды деревьев и диких цветов, растущих на окрестных полях. Есть рисунок оленя, который смотрит на Каса из тумана, подняв голову. Рисунок безупречно передает уши оленя и его большие глаза. Есть набросок прыгающей по земле голубой сойки. Есть крупным планом пчела на маргаритке.

Рисунки хороши.

Они чудесны.

Сам того не замечая, Дин улыбается.

— Черт, Кас, да у тебя талант… — бормочет он и думает: «Эрин хоть знает, что ему нравятся пчелы?»

Потом Дин доходит до наброска, изображающего его и Сэма. Они сидят за столом в библиотеке. Сэм склонился над книгой — волосы падают ему на глаза. Дин откинулся на стуле, глядя в потолок, вытянув ноги и положив их на стол, одну на другую. Рисунок выполнен грубыми штрихами, и свет библиотечной лампы заливает всю сцену оттенками золота.

Он выполнен прекрасно.

Есть и набросок Дина в Импале, сделанный с ракурса пассажирского сиденья. Неожиданно Дин узнает рубашку, которая на нем: это день финального поединка с Амарой. Эпизод, когда он взял Каса с собой в ту последнюю поездку, чтобы сказать ему «ты наш брат».

Дин уверен, что в той поездке Кас не делал фотографий, а значит, должно быть, он зарисовал эту сцену по памяти — и поразительно, насколько хорошо он ее передал. Окна и крыша Импалы изображены в почти импрессионистской манере — только контуры и светотень, и деревья за окном — лишь пятна, но лицо Дина прорисовано очень тщательно, каждая линия точна. На рисунке Дин выглядит измученным и уставшим, и его угрюмое выражение подчеркивает луч света, падающий ему на лицо диагонально сквозь лобовое стекло. Половина его лица в тени, половина на свету. Это мрачно, красиво и очень печально.

Дину теперь немного не по себе, и он намеревается сложить набор эскизов обратно в ящик, расположив их ровно так, как они лежали. Но следующий рисунок в ящике попадается ему на глаза: это он, сидящий у озера. Вероятно, из того сна, в котором Кас навещал его много лет назад.

Под ним лежит рисунок, изображающий Дина в Чистилище — грязного, немытого, идущего навстречу Касу с широкой улыбкой облегчения. Дин точно знает, какой момент здесь запечатлен.

Есть и несколько портретов Сэма, нарисованных так же старательно. Сэм, присевший на капот Импалы. Сэм, обегающий угол какого-то склада с пистолетом в руке. Сэм, сидящий у огня, глядящий на пламя.

Но больше портретов Дина.

Есть вид Импалы с воздуха. Почему-то Дин уверен, что этот ракурс Кас увидел во время полета. Когда еще мог летать.

Потом Дин натыкается на этюд крыла, изображенного с необычного ракурса — как взгляд через плечо птицы во время полета. Такую перспективу, наверное, нелегко было передать, но рисунок перьев, уходящих назад под углом от наблюдателя, выполнен безупречно. Дин внимательно изучает его и наконец понимает, что это, должно быть, крыло Каса. Под таким углом Кас наверняка видел его миллион раз, когда оглядывался в полете. Однако на рисунке крыло зловеще объято пламенем. Внешний край полыхает, и даже внутренние перья дымятся на концах. Одно перо оторвалось и парит отдельно, падая вниз. Вдалеке виднеется еще одно потерянное перо, поглощенное огнем и уносимое ветром.

Дин взволнованно сглатывает. Он переходит с следующему рисунку, ниже, и это оказывается детальный крупноплановый этюд черного пера. Здесь же, поверх рисунка, лежит и само перо — черное, маленькое, всего дюйма четыре в длину. Дин озадаченно поднимает его и несколько секунд рассматривает — только потом понимая, что он держит в руках. Это перо Каса. Дин в этом абсолютно уверен. Это перо Каса — одно единственное перо, которое он, должно быть, смог сохранить из своих уничтоженных крыльев.

Дин потрясен до глубины души. Он вдруг чувствует, что наткнулся на что-то чрезвычайно личное и то, что он здесь делает, непростительно. Рыться вот так в личных вещах Каса, в комнате, которая, как Дин сам поклялся, является спальней Каса и только его — это непростительно.

И еще он уверен, что, если продолжит просматривать рисунки, то найдет портреты Эрин, а Дин уже знает, что не вынесет этого.

Он кладет перо точно так, как оно лежало, осторожно ссыпает поверх него остальные наброски и закрывает ящик.

После этого он несколько минут сидит на краю кровати, пытаясь сообразить, что делать дальше. «Нужно просто позвонить ему и спросить про Эрин, — думает Дин. — Нужно просто поговорить с ним. Сказать, что Сэм не смог найти ее онлайн. Сказать ему, чтобы был осторожен».

«Сказать, что я правда желаю ему счастья».

Дин достает телефон. В его списке избранного только два номера: Сэма и Каса. (Кроули, как ни досадно, до сих пор отображается в списке недавних звонков, но Дин отказывается заносить его в «избранное».) Он нажимает на номер Каса.

Звонок сразу переключается на голосовую почту — у Каса выключен телефон. Дин вешает трубку, не оставив сообщения.

«Он с Эрин», — думает Дин и вздыхает, глядя на календарь на стене. И тут его посещает мысль.

Он медленно встает, идет к столу и снимает календарь с гвоздика. Потом, сев за стол, начинает просматривать другие месяцы.

Сначала он пролистывает календарь вперед, до декабря. Где узнает, что в следующем месяце у Каса запланирована еще одна поездка в Денвер. На полных три недели, с захватом Рождества. Три недели продолжаются до 28 декабря.

«Все серьезно», — бормочет Дин. Похоже, Кас уже практически готов переехать к Эрин.

На 31-м декабря стоит большой знак вопроса, обведенный в кружок, и Дин знает: это, должно быть, о том, встретит ли Кас Новый Год с Эрин. Что вроде как важное решение, правда? В конце концов, традиционный поцелуй в новогоднюю полночь — это способ загадать, с кем проведешь следующий год. Иногда, конечно, это случайный поцелуй, но порой в него вкладывают смысл.

Дин пролистывает страницы назад, к предыдущим месяцам. К тому моменту, когда Кас должен был познакомиться с Эрин. «Наверное, он встретил ее летом, где-то вскоре после Амары», — думает Дин, поэтому находит май месяц и начинает переворачивать страницы вперед.

На страницах за май и июнь стоят какие-то загадочные пометки, которые Дин не может разобрать — какие-то сокращения. Некоторые, кажется, относятся к разъездам Каса после Флагстаффа. Затем следует расписание его работы на заправке — сделаны записи о том, сколько часов в неделю он работает, и указаны какие-то телефонные номера с кодом Аризоны.

А потом — вот оно. 10 июля. Глаз выхватывает фамилию «Клайн», и Дин бормочет про себя: «Есть!» — еще не успев обратить внимание на имя:

«Эрон Клайн, 4601 Мэдисон, Денвер», — написано в календаре мелким аккуратным почерком.

«Эрон». Вовсе не Эрин.

Эрон.

Комментарий к Глава 8. Я звоню тебе по пьяни

В переводе это сложно передать, но в английском языке имена Erin (Эрин) и Aaron (Эрон) действительно почти неотличимы на слух (звук “i” в имени Erin произносится как нечто среденее между “ы” и “э”, и безударное “o” в имени Aaron звучит так же). Поэтому Дин с Сэмом, которые уже подозревали наличие девушки, совершили вполне вероятную ошибку.

========== Глава 9. Все что угодно, только не это ==========

Дин не рассказывает Сэму.

Он сидит за столом у Каса в комнате, уставившись в календарь и понимая, что надо отправиться прямиком в библиотеку и сказать Сэму, чтобы проверил еще одно написание имени. Объявить: «А знаешь, надо было проверить Э-Р-О-Н» — с подобающим безразличием в тоне, с подобающим намеком на улыбку.

Дин уже видит, как все пройдет: у Сэма расширятся глаза, по мере того как на него снизойдет понимание. Он скажет что-нибудь типа: «Да ладно? Серьезно?» Последуют заверения: «Абсолютно серьезно». — «Нет, правда?» — недоверие, улыбки, быть может, какие-то шутки, а потом… Наверное, Сэм отнесется к этому спокойно. Почти наверняка он отнесется к этому спокойно. Дин в этом уверен на девяносто девять процентов.

«Но остается же этот один процент», — думает Дин.

Действительно ли Сэм воспримет это спокойно? Тот факт, что Касу нравятся парни? Ведь есть отчетливая разница между тем, чтобы относиться к этому спокойно в принципе — скажем, когда это дальний знакомый или совершенно посторонние люди, как Джесси и Цезарь, — и на самом деле относиться к этому спокойно, когда это кто-то…

Кто-то в твоей семье.

Внезапно у Дина внутри зарождается тревога.

После еще некоторых размышлений о том, каково это будет — стоять и смотреть на реакцию Сэма, зародыш тревоги расцветает в почти благоговейный страх. Что если Сэм не готов это принять? А если он внезапно догадается, что происходит в последнее время в голове у Дина? Что если Сэм взглянет на Дина и поймет…

Ладно, может быть, разговор с Сэмом можно отложить на потом. Но что по меньшей мере Дин обязан сделать прямо сейчас, так это позвонить Касу и все прояснить. Сказать ему, что в этом нет ничего предосудительного. Объяснить, что нет необходимости скрывать наличие бойфренда. (Стоп, так это поэтому Кас ушел? Поэтому скрытничает?) Нужно немедленно позвонить ему и успокоить его — сказать, что Дин и Сэм ничего не имеют против («но что если Сэм имеет?..»). Что они желают ему счастья.

Дин вынимает телефон, кладет его на стол рядом с календарем и даже открывает список «избранного». Но набрать номер Каса вдруг слишком боязно. Потому как, что именно скажет ему Дин?

Ладно, может быть, звонок Касу тоже может подождать.

После этого Дину приходится подавить в себе импульс отправиться прямиком в гараж, прыгнуть в машину, поехать по этому адресу (Дин снова бросает взгляд на календарь, на этот значительный адрес: 4601 Мэдисон) и…

И что?

Постучать в дверь? Посмотреть, откроет ли Эрон? Услышать, как Кас спросит, сидя на диване в гостиной: «Кто там, Эрон?» И…

И что?

Дин ничего такого не делает. Вместо этого он аккуратно вешает календарь обратно на гвоздик, расправляет покрывало на кровати, ставит стул на место и выскальзывает из спальни Каса, тихо закрыв за собой дверь. После чего уединяется в своей комнате. Где опрокидывает еще несколько стаканов виски.

«Ох, я об этом пожалею», — думает Дин двадцать минут спустя, уже разглядывая пузырек таблеток от похмелья на прикроватной тумбе. В итоге он проглатывает четыре таблетки, запив их последним глотком виски, исходя из теории, что если принять лекарство от завтрашнего похмелья вместе с его причиной, то они каким-то образом взаимоуничтожатся и весь сегодняшний вечер вообще как будто и не существовал.

Дин выключает свет, сбрасывает ботинки, стаскивает с себя джинсы и начинает возиться с носками. Комната немного кружится. Он настолько пьян, что носки не поддаются, и к тому же он вспоминает, что не потрудился почистить зубы. На самом деле еще только девять вечера, но после пяти (или шести?) порций виски кровать кажется чертовски притягательной.

«Эрон, — думает Дин, наконец с усилием сдернув носок. — Не Эрин. Эрон».

Может ли Эрон оказаться просто другом? Скажем, товарищем с работы или соседом? Знакомым?

Но прошлой ночью, во время того безнадежно запутанного разговора, Кас собирался звонить Эрону за полночь. Дин не может придумать, какие еще причины могут быть у Каса, чтобы звонить кому-то так поздно. Не говоря уже том, чтобы делать это столь обыденно… звонить кому-то, с кем Кас курит траву… и вместе ест… и кого навещает… и кто дарит ему подарки…

Дин наконец ухитряется стащить и второй носок. Он сминает носки в комок и швыряет наугад куда-то в темноту, после чего падает на спину на покрывало.

«Эрон».

Конечно, Дин уже несколько дней обдумывает всякие гипотетические «что если». Вроде: «А что если бы Кас не был натуралом?» (оставляя в стороне вопрос о том, что вообще означает «натурал» в отношении ангела, который может занимать оболочки обоих полов).

«Что если бы Кас не был натуралом?»

«Что если бы ему нравились парни?»

«Что если бы мне и впрямь захотелось с ним что-то начать?» (В этом Дин на самом деле совсем не уверен. Некая дверь определенно приотворилась — дверь в его сознании, за которой, кажется, может что-то быть, но что именно — увидеть невозможно. Это как двигаться на ощупь в кромешной темноте в тоннеле, который неведомо куда ведет.)

«Что если бы я что-то сделал, как-то дал ему понять?»

«Что если бы у меня был шанс?»

До сего момента эти вопросы, как и многие другие, были надежно убраны в файл с пометкой «Невозможное». В файл с пометкой «То, чему никогда не бывать». Кас всегда был слишком критичен — слишком важный союзник, слишком нужный друг, — чтобы идти на подобные риски. Или даже думать о том, чтобы идти на подобные риски. Только в последние дни, когда стало ясно, что это все равно нереально (когда Кас отдалился, когда у него появилась Эрин), Дин вообще смог себе эти вопросы задать.

Но теперь невозможное вдруг снова стало возможным.

«А если бы у меня был шанс?»

Этот вопрос уже не гипотетический. Что делает его пугающим, конечно. Парализующе пугающим. И возникает вытекающий вопрос:

«Что если у меня был шанс, но я его упустил?» — думает Дин.

Потому что ситуация-то на самом деле следующая: Кас уже ушел. Он нашел себе кого-то еще. Кас бог знает сколько времени сидел на кровати в том мотеле во Флагстаффе, мрачно наблюдая, как Дин спит, и думая о том, «чего ему на самом деле хочется». Кас подумал об этом, и Кас ушел.

«А может, у меня никогда и не было туза в рукаве? Что если у меня не было даже шанса?»

Дин вжимает ладони в закрытые глаза.

— Хуже любой мелодрамы, — бормочет он себе под нос, зажав глаза руками. Потому что он знает сценарий, он видел это кино: сейчас настал момент для широкого романтического жеста. В этот момент нужно изображать Джона Кьюсака с бумбоксом. Дин должен ехать среди ночи прямо к Касу (или к Эрону, что сейчас уже, наверное, одно и то же), чтобы ворваться в дверь с голливудским монологом. Может, еще этим егопером помахать для эффекта, или драматично схватиться за сердце. Выезжать надо прямо сейчас, чтобы к рассвету устроится на газоне перед домом по указанному адресу, включив “In Your Eyes” на полную громкость через колонки Импалы.

Настал момент, когда надо изображать Джона Кьюсака с бумбоксом, но Дин использует этот момент, чтобы напиться и вырубиться в одиночестве.

«Мелодрама по-винчестеровски», — думает он, отключаясь.

***

Он просыпается, когда уже давно рассвело, с невыносимой головной болью и ощутимыми признаками тошноты. «Не так уж плохо, — думает он, осторожно поднимаясь с кровати. — Всего четыре по десятибалльной шкале похмелья». Похоже, принятые вчера таблетки таки немного помогли. К сожалению, это лишь означает, что придется выйти из спальни и пережить новый день. Дин направляется в ванную, скользя по полу максимально плавно, чтобы голова не пульсировала при каждом шаге.

Горячий душ немного помогает, но все равно Сэм смеется над ним, когда Дин выползает в кухню пятнадцать минут спустя в поисках кофе и апельсинового сока, чтобы запить новую порцию таблеток. Теперь он полностью одет, но продвигается все еще медленной осторожной походкой.

— Дай угадаю: пять стаканов виски? — спрашивает Сэм, ухмыляясь поверх экрана лэптопа. — Или шесть? Не похоже, что ты дошел до семи.

— Я уже слишком старый для этого, — жалуется Дин. — И определенно старый для твоих издевок.

Сэм, как ни досадно, только усмехается, но, правда, потом встает и подает Дину желанную кружку горячего кофе. И даже берет сковороду и по собственной инициативе начинает готовить ему проверенный опытом похмельный завтрак: бутерброд с яичницей на тосте.

Дин осторожно опускается на стул и, сжав в руках кружку, смотрит, как Сэм суетится у плиты. Он пытается по возможности не шевелить головой, а также ни о чем не думать.

Бутерброд с яичницей выходит у Сэма даже неплохо. Хотя рядом с тарелкой Сэм кладет еще пилюлю витаминов и ставит стакан какой-то подозрительно мутной жидкости.

— Это еще что? — Дин с сомнением глядит на стакан.

— Кокосовая вода, — отвечает Сэм. — Я купил позавчера. Эрин говорит Касу, что в ней много калия, и я посмотрел — она права, это полезно для…

— Ты можешь не разговаривать минутку, — просит Дин, закрыв глаза. Когда он снова открывает их, Сэм еще смотрит на него. — Прости. Голова болит сильно. — Он хлебает кокосовую воду, только чтобы Сэм замолчал. Дин ожидает, что она окажется отвратительной на вкус, но она не так уж плоха.

На несколько минут повисает благословенная тишина. Сэм теперь сел обратно за компьютер и оставил Дина в покое. Похоже, он проверяет утренние новости, ищет потенциальные дела. Дин молча наблюдает за ним какое-то время, потягивая кофе и медленно откусывая от бутерброда. Постепенно кофе и новая порция таблеток начинают действовать. Может быть, и кокосовая вода помогает — кто ее знает… Как бы там ни было, в голове у Дина начинает проясняться. Кофе вкусный и горячий. Дин обнимает руками теплую кружку и делает еще несколько глотков — тепло растекается у него внутри, и самочувствие Дина улучшается.

«Эрон заметил, что Касу было холодно, — думает он, отхлебывая кофе. — Эрон подарил ему шапку. Эрон заметил, что ему холодно, и Эрон его согрел. Я даже не заметил, что ему холодно».

Он ставит кружку на стол с глухим стуком. Сэм на мгновение поднимает глаза, но Дин не замечает его, потому что он только что понял одну вещь. А именно: это не он должен включать “In Your Eyes” на бумбоксе под окном Каса на рассвете. На самом деле, Дина вообще в этой сцене быть не должно.

Для начала, между Дином и Касом и отношений-то никаких нет, боже мой! О чем он вообще думал прошлой ночью? Да они даже за руки никогда не держались! Несколько случаев затянувшегося зрительного контакта за восемь лет — хлипкая основа для романтической сцены с бумбоксом.

Это для таких людей, как Цезарь и Джесси, все хорошо заканчивается. Не для Дина. Для таких людей, как Цезарь и Джесси, и, будем надеяться, для таких как Кас и Эрон. Это Кас и Эрон должны быть в главной романтической сцене фильма. Не Дин. Дин никогда не будет героем этих сцен — никогда им не был и знает, что это не для него. Дин уже давно понимает, что он второстепенный герой. Никчемный персонаж, сделавший плохой выбор; персонаж, чья сюжетная линия — другим в назидание; тот, кто вошел в картину на одну-две сцены и потом просто пропал. В лучшем случае его роль — это роль друга, предлагающего поддержку, в худшем — роль препятствия, которое надо преодолеть.

Так или иначе, сейчас его роль — это убраться с дороги и не мешать Касу.

«Если Кас нашел в жизни что-то хорошее, я не буду этого портить», — думает Дин, снова обняв кофейную кружку и задумчиво глядя в нее.

В этот момент он уже знает, что сделает дальше. Вовсе не широкий романтичный жест — ничего благородного или захватывающего. Этот жест будет скромным и ничего не изменит. Дин просто возьмет эту открытую дверь — дверь, которая постепенно приотворилась в его сознании за последние недели, — и захлопнет ее снова. И это будет правильно.

«Он все равно заслуживает лучшего, чем я», — думает Дин.

— Я отъеду, — говорит он, отодвигая стул и вставая. — Вернусь к вечеру, наверное. Тебе что-нибудь нужно?

Сэм моментально настораживается (в последние несколько минут он то и дело краем глаза посматривал на Дина).

— А ты куда? — спрашивает Сэм.

— В Денвер. — Дин снимает со спинки стула куртку и надевает ее, старательно не глядя на Сэма.

Но в следующем вопросе брата он слышит улыбку:

— Решил все же проверить девушку святой водой?

— Не совсем, — говорит Дин, сохраняя нейтральное выражение и по-прежнему избегая смотреть на Сэма, пока проверяет в карманах ключи и бумажник. — Это, я думаю, Кас уже сделал. Он говорит, что там все чисто, и я ему верю. — (Дин сознательно не использует фразы, выдающие пол партнера Каса.)

— Тогда… зачем едешь?

Дин пожимает плечами и поворачивается к двери, уже собравшись уйти без ответа, как вдруг вспоминает, что Сэм вообще-то любезно приготовил ему бутерброд и всего лишь хочет помочь. И кроме того, Сэм, наверное, беспокоится за Каса.

Со вздохом Дин медленно поворачивается назад. Он отваживается на мгновение встретить взгляд Сэма.

— Не смейся, но, на самом деле, я думал купить какой-нибудь… не знаю, я думал, может… — он колеблется, беспомощно глядя по сторонам, — …какой-нибудь подарок на новоселье для Каса? Раз у него теперь новое место жительства.

Эта идея пришла к Дину только что: заскочить в Денвер, просто чтобы проверить, что Кас в порядке и Эрон настоящий, и, может быть, выказать какой-то символический жест дружеской поддержки — что-нибудь, что поможет им обустроиться вместе.

— Куплю что-нибудь в универмаге, не знаю, — говорит Дин и смотрит на Сэма упреждающе сердито: — Я сказал, не смейся, — хотя Сэм только глядит на него, моргая, с совершенно спокойным выражением.

— Я не смеюсь, — отвечает Сэм. — Это хорошая идея. — Он закрывает крышку лэптопа и на мгновение задумывается, откинувшись на стуле и постукивая пальцами по кухонному столу. Потом спрашивает — с большей проницательностью, чем хотелось бы Дину: — Подарок для Каса или для них обоих? Думаешь, Кас к ней переедет? Пришло время для дома с палисадником? Подарок как бы говорит: «Удачи, мы за тебя рады, мы рядом, если понадобимся»?

Дин неопределенно пожимает плечами.

— Может быть. Не знаю. Просто захотелось сделать дружеский жест. Я сказал, не смейся.

— А я сказал, что не смеюсь, — отзывается Сэм, глядя на Дина уже слегка недоуменно. — А что подаришь? Какие-нибудь кухонные прихватки?

— Какие-нибудь кухонные прихватки, — соглашается Дин. — Да. Именно. Пока.

Он разворачивается и уходит, пока Сэм не сказал что-нибудь еще.

***

От этой затеи с подарком Дину как-то не по себе, и он переживает и сомневается по поводу нее всю дорогу до границы штата. Сэм шлет ему сообщения с комментариями и советами, вроде: «Только не смей дарить гигантский пакет чипсов и упаковку пива с заправки».

«А два пакета чипсов и ящик пива можно?» — пишет в ответ Дин, остановившись по дороге. (Как ни досадно, он действительно стоит перед магазином на заправке. На той заправке, где работает Кас. Хотя оказывается, что сегодня Каса здесь нет.)

«НЕТ», — отвечает Сэм.

«Даже чипсы со вкусом бекона нельзя? И острые начос?»

«НИЧЕГО С ЗАПРАВКИ НЕЛЬЗЯ», — присылает Сэм. — «И ничего из того, что в принципе продают на заправках».

«А что тогда?» — пишет Дин, начав уверяться, что это плохая идея. — «Ты это серьезно сказал насчет прихваток? Потому что я не знаю, где взять прихватки».

Сэм отвечает не сразу, и Дин все больше трусит, уже почти решив отказаться от этой затеи. Он стоит у Импалы, припаркованной рядом с магазином, облокотившись на крышу в ожидании ответа.

Сэм присылает: «Не трусь. Идея хорошая — прояви поддержку. Какие рядом с тобой магазины?»

Дин осматривается уже почти в отчаянии. Это одна их тех захолустных остановок, которую окружают сплошные пустыри и поля. Он поворачивается, щурясь на холодном ноябрьском ветру, и наконец замечает вдали, примерно на расстоянии мили, низкое протяженное здание магазина. На высоком столбе рядом виднеется оранжевый знак, призванный привлекать внимание водителей на шоссе.

«Только Твой Дом», — пишет Дин.

«Сойдет, — отвечает Сэм. — Попробуй там».

«Что, думаешь, ему нужен набор сверл? Или 50-фунтовый мешок удобрений?»

«У них есть и товары для интерьера тоже. Иди поищи».

Дин бродит по магазину Твой Дом почти сорок пять минут, беря с полок и кладя обратно совершенно непрактичные подарки. Может, Касу с Эроном пригодится моторное масло для машины? Набор кистей для покраски? Искусственная елка? (Рождественские приготовления уже в разгаре.) Дин отметает один вариант за другим и вскоре доходит до полного абсурда. Переносной морозильник? Потолочный вентилятор? Двадцатифутовая раскладная лестница? Он надолго задерживается в отделе грилей для барбекю — там даже имеются прихватки, только они промышленной прочности и скорее подходят для пожарных. Есть, конечно, и сами грили, и Дин теряется в мечтах о том, как он учил бы Каса готовить настоящее барбекю.

Потом он вспоминает, что Кас больше не любит его бургеры.

Дин уходит из отдела барбекю с растущим раздражением и отчаянием, бросив промышленные прихватки на полку с елочными украшениями в следующем ряду. Но тут ему на глаза попадается секция комнатных растений. И там, среди девчачьих орхидей, рядов рождественского молочая и каких-то странных пушистых висячих штуковин, стоит выставка горшочков с цветами, которые выглядят вполне неплохо.

Дин сворачивает к ним.

В центре он замечает миниатюрный цветок с лоснящимися темно-зелеными листьями и парой желтых бутончиков, пробивающихся посередине. Бутоны яркие и сочные — цветок выглядит жизнерадостно, но при этом не слишком легкомысленно или вычурно. Он напоминает Дину о квартире Эрин, как он ее себе представлял: с ее (вымышленными) подоконниками, уставленными (вымышленными) домашними растениями. И как ни странно, от этого такой подарок почему-то начинает казаться уместным. Но в большей степени внимание Дина привлекает то, что цветок посажен в горшке, на боку которого нарисованы две маленькие мультяшные пчелки.

Пчелки! Кас же любит пчел.

Может, Кас вспомнит, как однажды объявился в Импале голый и покрытый пчелами, и они оба посмеются.

Пчелы и цветы. Идеально. Прекрасный подарок на новоселье. Дин скажет что-нибудь нейтральное, типа: «Просто чтобы он создавал тебе уют, где бы ты ни жил», передаст цветок, и на этом все.

Он стоит всего $5.99. Дин берет его и становится в очередь к кассе.

К тому времени, когда он заплатил за покупку и выносит цветок из магазина, его уже терзают сомнения. Цветок внезапно кажется глупым подарком: его зеленые листочки — слишком женственными, дизайн горшка с пчелами — инфантильным, и вообще с ним все не так. Совсем неподходящий подарок от одного мужчины другому. Может быть, Кас — гей, или би, или что-то в этом роде (и может быть, Дин тоже, что-то в этом роде), но цветок в горшке с пчелами — это уж слишком по-гейски. Это уже как бы говорит: «Теперь, раз я знаю, что ты гей, я буду дарить тебе гейские подарки». С таким же успехом можно было купить Касу радужный флаг.

Потом Дин вспоминает эпизод с пчелами подробнее и едва сдерживает стон: Кас же тогда был не в себе! И не в себе он был из-за Люцифера. Который только что, во время бесконечных месяцев одержимости, чуть было снова не свел Каса с ума.

«Надо было взять прихватки для барбекю», — думает Дин. Но прихватки тоже не годились, да и вообще вся идея с подарком на новоселье начинает казаться крайне неудачной. Нужно было обратить все в шутку и забыть в ту же минуту, как эта идея пришла ему в голову.

Дин тут же решает выбросить цветок в мусор. «После чего развернусь и поеду назад на восток, — думает он, направляясь через парковку к урне магазина, виднеющейся впереди. — О чем я вообще думал?»

Он заносит руку, собираясь сунуть горшок в урну как мячик. Жизнерадостные зеленые листочки дрожат от порыва ноябрьского ветра. Дин замирает и смотрит на цветок — на желтые бутончики и веселых пчел на горшке.

Цветок-то ни в чем не виноват.

Он не заслужил погибнуть отвергнутым, в урне на парковке магазина Твой Дом, только потому что Дин не смог придумать, какой подарок купить своему другу-ангелу, который завел бойфренда.

Дин так и стоит с занесенной рукой, глядя на цветок. Теперь цветок кажется ему воплощением самой невинности, а урна — метафорой на всю несправедливость этого мира. Дину вдруг думается, что этот цветочек — почти как ботаническое олицетворение самого Кастиэля. Один-одинешенек, беспомощный, лишенный общества своих друзей-растений, он был изгнан из уютного дома (из рая цветочного отдела магазина Твой Дом), и теперь вот-вот окажется выброшен не по своей вине. Совсем не по своей вине.

«Кас бы его не выбросил, — думает Дин, опуская руку. — Кас бы его полил и поставил на солнце».

И Дин несет цветок к машине, бережно сжимая в руках.

Дойдя до машины, Дин чувствует, что к этому моменту цветок каким-то образом успел всецело завладеть его жизнью. Это слегка раздражает, так что Дин бесцеремонно сует его на пассажирское сиденье. Горшок падает и рассыпает на кресло Импалы немного земли. Дин останавливается и теперь уделяет цветочку внимание: снова ставит его вертикально, тщательно собирает землю и ссыпает ее обратно в горшок с пчелами, прижав горшок курткой с трех сторон для устойчивости. Он поворачивает цветок так, чтобы гладкие листочки не гнулись, и даже пристегивает его ремнем безопасности, чтобы он оставался на месте во время пути.

— Надеюсь, ты все еще любишь пчел, Кас, — ворчит Дин, наконец заводя двигатель. — И надеюсь, ты станешь эту фиговину поливать, потому что я точно не буду.

***

Весь остаток пути до Денвера Дин пытается смириться с мыслью, что сейчас подарит Касу (и, как следствие, Эрону) комнатное растение с желтыми цветочками и мультяшными пчелами на горшке. Он перестал отвечать на вопросы Сэма про подарок и подумывает бесстыдно солгать, что купил прихватки. Сидя за рулем, Дин то и дело поглядывает на цветок и морально готовится к моменту вручения. «Вот, Кас, я купил тебе цветок в новый дом», — скажет он. Кас прищурится на него и спросит: «С чего ты взял, что мне нужен цветок?» И что тогда ответить Дину? «Потому что на нем пчелы»?

К тому времени, когда Дин въезжает в Денвер и находит нужный район, он уже немного расслабился и настроился на более философский лад (или более фаталистичный). Никаких широких жестов не будет. Не будет даже никакого разговора. Дин заскочит только на минутку — передаст подарок и скроется. Если Эрон дома, Дин поздоровается, а если нет, ну так и нет — в любом случае это будет быстрое «здрасьте — до свидания». Дин уже подготовил историю о том, как ему все равно нужно было в Денвер по какому-то делу — это даже может быть то же самое вымышленное дело, что и в прошлый раз, когда он навещал Каса на заправке. «Просто проверяю еще одну наводку по делу, — скажет Дин. — Вот, купил тебе цветок в новый дом. Ладно, бывай». И на этом все.

Он находит улицу Мэдисон, которая проходит почти через весь город, и вскоре уже едет по ней, поглядывая на адреса и время от времени сверяясь с картой в телефоне. Машина приближается к красному флажку на карте. Дин проезжает 1000-е номера домов, потом 2000-е. 4601 по Мэдисон уже где-то рядом. Он кладет телефон и теперь просто смотрит на номера домов по бокам.

Пока Дин минует квартал за кварталом, им постепенно овладевает тихий фатализм. Бросив на цветок последний взгляд сожаления, Дин в итоге решает: «Не стоит дарить им цветок. Это будет странно выглядеть. Это просто будет странно».

Он проезжает несколько кварталов домов с номерами, начинающимися на 3000.

«И вообще… Я сначала взгляну на дом Эрона с улицы». Может, поначалу не стоит даже заходить. Лучше понаблюдать издалека — убедиться, что Кас в порядке, что он выглядит счастливым, а потом, когда ситуация будет ясна, Дин подумает, стоит ли стучать в дверь.

Дин принимает решение оставить цветок в машине. Он подарит его Касу как-нибудь потом.

Начинаются 4000-е номера домов.

К этому моменту Дин знает, что не станет даже выходить из машины. Он просто припаркуется в квартале от дома 4601 по Мэдисон, проследит за домом из Импалы, пока не появятся Кас или Эрон, и убедится, что Кас в порядке, после чего уедет. Касу даже не нужно знать, что Дин вообще приезжал.

«Оставлю цветок себе», — думает Дин. Пчелы будут даже милым напоминанием о Касе, когда он перестанет появляться в бункере. Когда совсем съедет.

Даже интересно, на самом деле, получится ли у Дина поддерживать цветок живым. «Это, наверное, предел моих возможностей в плане выстраивания отношений с живым существом, — думает Дин. — Может, даже за пределом. Но я попробую».

Дома 4601 по Мэдисон, однако, нигде не видно. Дин проезжает ряд домов с номерами в диапазоне 4500, затем следует большой кластер нежилых зданий, который занимает пару кварталов, — школа, больница, парковка, супермаркет и еще какие-то магазины — а у следующей группы жилых домов номера начинаются уже на 4800. Дин хмурится, неуклюже в два захода разворачивает Импалу посреди улицы и едет в обратном направлении. Он снова минует территорию с большими зданиями и парковку и оказывается у домов с номерами на 4500.

Теперь Дин всерьез озадачен. Где 4601? Где Кас живет-то? Этот Эрон — вообще тот, за кого себя выдает?

В конце концов Дин заезжает на парковку, намереваясь пройти по улице пешком.

— Так, ладно, — говорит он цветку. — Ладно, пошли. — И непонятно зачем — разве что для компании — берет цветок с собой.

Он шагает по тротуару с горшком в руке. Желтые цветочки подпрыгивают при каждом шаге, и Дин чувствует себя откровенно глупо, но идет все равно. Он проходит по одной стороне улицы мимо школы, больницы и магазинов и снова не находит 4601. Тогда он переходит на противоположную сторону. «Черт возьми, Кас, надеюсь, твой Эрон этого стоит», — думает он, и тут замечает огромный указатель на парковке — указатель, мимо которого он только что проехал. Он прямо-таки гигантских размеров. «ГОСПИТАЛЬ МЕРСИ ДЖЕНЕРАЛ», — написано на нем большими буквами, и стрелки рядом указывают на отделение скорой помощи и гостевую парковку. Ниже более мелким курсивом значится: «4601 ул. Мэдисон».

Дин замирает и смотрит на указатель.

Госпиталь Мерси Дженерал. 4601 ул. Мэдисон.

Это тот адрес, который он искал. Адрес, указанный в календаре Каса.

«Должно быть, Эрон работает в госпитале, — медленно думает Дин. — Наверное, врач. Или студент-медик, или ординатор. И это его рабочий адрес. Он здесь вовсе не живет. Наверное, в первый раз Кас встречался с ним на кофе во время перерыва в рабочий день.

Если бы Дин хоть чуть-чуть изучил вопрос, он бы это знал. Но он даже не потрудился погуглить адрес… Если бы он не прыгнул в Импалу и не сорвался с места сразу же, если бы у него не было такого похмелья…

«Может, получится найти домашний адрес Эрона в кадровых документах госпиталя? — думает Дин, медленно направляясь к большим входным дверям. — Хотя тут, наверное, миллион ординаторов, студентов и докторов… Интересно, где Кас познакомился со студентом-медиком?»

Дина не оставляет неуютное чувство по поводу Эрона и того, что 4601 Мэдисон — это госпиталь, и к тому моменту, как он заходит в здание, он еле переставляет ноги. Он проходит по тихому, почти пустому фойе мимо кафетерия и видит на стене огромную директорию со списком отделений и длинными столбиками имен врачей под каждым отделением. Дин начинает просматривать директорию в поисках «Эрона».

«Это глупо, — думает он. — Наверняка Эрона здесь нет. Он, наверное, работает лаборантом, или в скорой, или…»

ДЕРМАТОЛОГИЯ, ГАСТРОЭНТЕРОЛОГИЯ, ЛАБОРАТОРИЯ, — читает Дин, скользя глазами по десяткам имен под каждым заголовком. И дальше следует:

ОНКОЛОГИЯ — 6 этаж

Эрон Клайн

Сосущая боль в животе возвращается, но по совершенно новой причине. Дин дочитывает директорию до конца. Просматривает десятки имен врачей и даже идет спросить в регистратуре, но другого «Эрона Клайна» нигде не указано, и администратор подтверждает, что единственный Эрон Клайн в этом госпитале — не просто врач, а онколог, специалист по химиотерапии, который работает на шестом этаже.

Дин чувствует, что ему нужно присесть, поэтому находит стол в кафетерии, ставит цветок и какое-то время сидит, уставившись на него. Но все, что он видит перед собой, — это Каса в ванной бункера; Каса перед зеркалом, где он возится со своими волосами, пытаясь придать им форму.

Кастиэля, изучающего свои волосы. Вытягивающего пряди.

Шампунь Сэма «для объема». Регейн.

«Шапка, — думает Дин. — Шерстяная шапка. Кас ее вообще больше не снимает».

Есть и другие признаки, но мозг Дина работает очень медленно, и все, о чем он сейчас может думать, это о том, как Кастиэль никогда не снимает своей шерстяной шапки.

Минут через пять Дин находит в себе силы подняться на ноги. Очевидно нужно пойти на шестой этаж и найти доктора Клайна. Дин знает, что сейчас нужно переключиться в режим расследования: достать свой бедж ФБР или ЦКЗ и плавно войти в профессиональную роль — льстиво уболтать какую-нибудь медсестру на то, чтобы получить доступ к базе данных госпиталя, — но Дин не может вспомнить, как это делается. Вместо этого он медленно встает, берет цветок и движется к секции лифтов на автопилоте.

Всю поездку в лифте Дин прижимает цветок к груди, обхватив его руками и глядя вниз на глянцевые листочки и желтые бутончики. Но видит он только, как Кастиэль смотрится в зеркало и вытягивает пряди волос. И как Кас вздрогнул, когда понял, что Дин за ним наблюдает.

Как Кас следил за весом. Как он похудел.

Как Кас начал здорово питаться. Опробовал новые рецепты, стараясь есть больше белка, больше витаминов.

Как он не доедал салат. Как ковырялся в попкорне. Как перестал есть бургеры. И эти хот-доги на заправке… «Меня уже от них тошнит, — сказал Кас. — Не могу их больше есть».

Его новую диету из пресной, почти безвкусной еды. Как если бы ничего более насыщенного он вынести не мог.

Двери лифта открываются, и оказывается, что онкологическое отделение большое. Перед Дином просторная приемная со множеством стульев, где сидят и ждут люди, а также несколько коридоров, уходящих в разных направлениях. Обычно в таких ситуациях Дин притворяется, будто знает, что делает: он всегда готов рассказать убедительную байку и сверкнуть фальшивым удостоверением по первому требованию, всегда идет быстрым, целеустремленным шагом. Но сегодня он стоит в приемной и смотрит на указатель «Онкология» в такой растерянности, как будто никогда раньше не видел букв на стене.

— Вам помочь? — весьма любезно интересуется какая-то сестра, и Дин понимает, что встал посреди дороги с видом испуганного зверя.

— Я ищу друга. Он здесь… бывает… у Эрона Клайна? — говорит Дин. В его сознании еще теплится надежда, что Эрон окажется бойфрендом. Или хотя бы другом. Знакомым.

…который по совпадению онколог, отвечающий за химиотерапию, и которого Кастиэль навещает каждые четыре недели как по часам. Три недели через одну. В госпитале. У химиотерапии же какой-то повторяющийся график?

«У меня график, — сказал Кас. — Я бы хотел ездить на охоту, правда, но у меня график, которого нужно придерживаться».

Кас, курящий траву. Трава ведь помогает снимать тошноту и боль, да? Тут, в Колорадо, медицинскую марихуану используют уже очень давно. Здесь ее разрешили еще годы назад, задолго до того, как легализовали употребление в рекреационных целях.

Траву предложил Эрон. «Эрон очень помогает…»

— Вы на процедуры? — спрашивает сестра. Она бросает взгляд на цветок. — А, вы кого-то забираете?

— Что? — спрашивает Дин, едва в состоянии сосредоточиться на ее словах.

— Вы встречаете пациента? Забираете кого-то с лечения?

— Э… да, — отвечает Дин.

— Уверена, пациенту понравятся цветы. Имя?

— Что?

Сестра бросает не него нетерпеливый взгляд.

— Имя пациента?

— Э… Кастиэль…

— Фамилия?

Дин моргает, глядя на нее, совершенно не зная, что ответить.

Потом он вспоминает: «Ты наш брат». Вспоминает рисунки в ящике Каса — в частности тот, что изображает Дина в машине. Сглотнув, Дин отвечает тихо:

— Винчестер.

— А вас как зовут?

— Дин Винчестер. — Дин и сам немного удивлен, что дал свое настоящее имя.

— А, вы — член семьи? — говорит сестра, ища имя Каса в компьютере.

Дин отрывисто кивает и смотрит, как она пробегает глазами по списку в базе. Проходит несколько секунд, она все еще ищет, и за эти секунды Дин успевает убедить себя, что все неправильно понял. Что сестра сейчас поднимет глаза и скажет: «Здесь нет никого с таким именем». Что и адрес госпиталя, и доктор Клайн из отделения онкологии, и беспокойство Каса по поводу волос и веса — это все какое-то безумное совпадение.

Но теперь сестра кивает. Сестра кивает. Она нашла имя Каса. Она проверила список, нашла фамилию «Винчестер» и имя — которое несомненно уникально — и кивает.

— Я вижу, он указал вас как контактное лицо в чрезвычайной ситуации, — говорит сестра, отчего у Дина внутри все падает еще сильнее. (Кас продумал все достаточно далеко, чтобы спланировать, кому сообщить в чрезвычайной ситуации. Он указал контактную информацию Дина. Кас никогда не спрашивал, Кас ничего не сказал, но он думал об этом — должно быть, переживал, вынужден был планировать…)

— Я спросила, у вас есть с собой документы? — повышает тон сестра, и Дин моргает — он совсем потерялся в мыслях. Он находит единственное имеющееся у него удостоверение с настоящим именем и в оцепенении протягивает ей. Она кивает, делает пометку в компьютере и возвращает документ.

— Вы почти на полчаса раньше срока, — сообщает сестра.

— Что? — не понимает Дин. Голос выходит хрипом.

— Он еще на процедуре. Хотите пока выпить кофе? Эй… вы в порядке? — беспокоится сестра, нахмурившись.

Дину приходится вытереть глаза.

— Аллергия, — говорит он. Сестра подталкивает к нему коробку салфеток, он берет одну и высмаркивается.

— Аллергия в ноябре? — удивляется сестра.

Дин снова сморкается и прочищает горло.

— У меня аллергия на больницы, — удается выговорить ему.

Она сочувственно улыбается.

***

Сестра уходит проверить, где Кас, и вскоре возвращается со словами:

— Ему осталось еще пятнадцать минут на промывании физраствором. Вы же знаете протокол? Можете посидеть с ним, если только не хотите сходить за кофе. Пойдемте, я вас провожу. — Она манит Дина за угол и ведет его по одному из нескольких одинаковых на вид коридоров. — Вы знаете, — говорит сестра, — он не упомянул, что сегодня его забирает кто-то из семьи. Мы уже вызвали ему водителя, как обычно. Это мой недосмотр, нужно было спросить. Я просто предположила, что все как всегда — простите.

— Что? — опять спрашивает Дин, который, кажется, не понимает ничего из ее слов.

— Я уже вызвала его водителя. Водителя из службы помощи, который обычно отвозит его домой. Я позвоню и отменю. Так хорошо, что вы сегодня смогли приехать за ним… Он объяснял, что братья в разъездах и не могут встречать его, но мы, конечно, не могли не беспокоиться о том, есть ли у него на самом деле кто-то рядом.

Дин смотрит на нее непонимающе, и она чуть грустно улыбается ему на ходу.

— Некоторых пациентов некому забирать, — поясняет сестра. — Признаюсь, я волновалась, что ваш брат как раз в такой ситуации — что вызывает некоторую тревогу, так как… Видите ли, мы всегда переживаем за пациентов, которым приходится проходить через это в одиночку. Как он вам наверняка говорил, мы стараемся обеспечить его дополнительной поддержкой — помогаем одеждой, организовали для него доставку еды несколько раз в неделю, даем советы по питанию. Мы делаем, что в наших силах, но, честно говоря, финансирование на домашнюю помощь у нас скромное, и мы всегда переживаем, если у пациента такая ситуация. Поэтому нам особенно приятно, что вы здесь. Я сообщу доктору Клайну, он будет очень рад. Он даже дал Кастиэлю свой телефон, чтобы тот мог звонить, если что, в ночную смену после процедур — мы разрешаем это пациентам, которые едут домой одни. Но если с ним останетесь вы, то поводов для беспокойства меньше. Вы же с ним останетесь?

Дин решительно кивает.

— Что ж, хорошо. Ну вот мы и пришли. — Она отворяет дверь и отходит в сторону, жестом приглашая Дина внутрь. — Заходите, он в восьмом отсеке — проходите.

Она держит дверь открытой. Дин проходит.

***

Это протяженное помещение, одну стену которого целиком занимают панорамные окна, выходящие на город. У другой стены расположен целый ряд процедурных станций, отгороженных друг от друга шторками, висящими на металлических карнизах. Большинство шторок приоткрыты, так что, когда Дин смотрит на ряд пациентов, он видит по большей части ряд ног. Пациенты — не в кроватях: они сидят в удобных откидывающихся креслах, похожих на те, что используют на станциях переливания крови. Все пациенты — в обычной одежде, а не в больничных халатах. В удобной одежде, как отмечает Дин: он видит на людях спортивные штаны, пижамы.

Удобная одежда…

Он проходит мимо нескольких человек, но они почти не обращают на него внимания. Рядом с каждым пациентом кто-то сидит. Некоторые пациенты беседуют, некоторые спят, некоторые смотрят телевизор. У каждого стоит капельница, и похоже, им наказано пить, потому что у всех имеются бутылки, из которых пациенты потягивают воду.

«Они все расположены в ряд. И я тоже в ряду. Мы пьем и смотрим на звезды…»

Дин смотрит сквозь панорамные окна. Из них открывается неожиданно красивый вид на город. Сейчас ранний вечер: солнце уже село, и появляются звезды.

«Мы пьем и смотрим на звезды… Дин, жаль, тебя здесь нет».

Проходя мимо ряда пациентов, Дин чувствует себя словно в очень странном, сюрреалистичном сне. Шторки восьмого отсека частично задернуты и скрывают его внутренность из виду. Дин заглядывает за штору и видит Кастиэля.

Он один.

Он единственный из всех пациентов один.

Он лежит в кресле, откинутом до конца назад; его ноги приподняты. Голова слегка повернута на бок, глаза закрыты. Дин подвигается ближе и тихо зовет: «Кас?» — но потом понимает, что Кас спит.

На нем его мягкий синий свитер, ноги прикрыты одеялом. Его куртка и шарф висят на крючке на стене, вместе с сумкой. И на этот раз на нем нет шапки — она лежит на стуле у кресла.

Какое-то время Дин отвлечен тем, что рассматривает волосы Каса. Они определенно поредели. Растут как-то неравномерно. Но Кас не потерял их все — он по-прежнему похож на себя.

«Он носит шапку не потому что так уж плохо выглядит, — заключает Дин, — а просто чтобы скрыть эту неравномерность от нас. Чтобы скрыть от нас с Сэмом, что происходит».

У Каса, как и у всех пациентов, к руке идет капельница. Рукав его синего свитера засучен, чтобы дать доступ к вене.

«Мне нравится свитер, — сказал Кас. — Можно легко засучивать рукава».

Его рука покрыта синяками — некоторые из них свежие, некоторые застарелые и пожелтевшие. Выглядит это ужасно; должно быть, капельниц было много. Дин теперь вспоминает, что не видел Каса с оголенными руками уже несколько месяцев. Ему на память приходит тот случай, когда он застал Каса за взвешиванием в тренажерном зале бункера и Кас практически сбежал, завернувшись в полотенце. Внезапно Дин уверен, что Кас пытался спрятать руки. Он пытался скрыть синяки. И поэтому же, наверное, избегал объятий: ему просто было больно обниматься. Может, были и другие болезненные места, кто знает.

Дин тихонько подходит ближе, ставит цветок на маленький столик возле кресла Каса и поднимает со стула шапку. Он вертит ее в руках, рассматривая. На внутренней стороне обнаруживается нашивка: «С наилучшими пожеланиями от женского профсоюза медсестер».

— Ручной вязки, — бормочет Дин про себя.

«Мне подарил ее друг», — сказал Кас. Очевидно, друг из госпиталя.

Все новые воспоминания становятся на свои места. Врач во Флагстаффе, говорящий Касу: «Нужно сделать еще анализы». Отводящий Каса в сторонку, чтобы побеседовать с ним наедине.

Когда Кас узнал? Тем вечером во Флагстаффе или позже? Дин вспоминает ту ночь перед походом в рудник, когда Кас ни с того ни сего прислал сообщение. Дин тогда написал: «Привет, братан, как дела?» — и Кас целую вечность набирал ответ. Который потом стер, не отправив. «Нормально», — ответил Кас в конце концов. Дин тяжело вздыхает, думая теперь: «Я должен был сразу понять, что что-то не так. Когда Кас отвечает “нормально”, все никогда не нормально».

Все эти лекарства в ящике у Каса. От всех возможных проблем с животом. От всех возможных проблем с кожей. От всех возможных проблем с волосами. Всевозможные витамины…

Работа на заправке… Где Кас пытался набрать побольше часов. Наверное, чтобы натянуть на полную занятость? Для того чтобы получить медицинскую страховку или, может быть, покрытие нетрудоспособности? Он ведь работал целый месяц перед тем, как начал ездить в Денвер… Когда для новых сотрудников автозаправочной компании вступает в силу медицинская страховка? После тридцати дней полной занятости, или после определенного количества отработанных часов?

И конечно, ему наверняка нужны были деньги. На доплату за процедуры, на лекарства, на бензин до Денвера, на отель, где он ночует.

«Мне просто нужно еще немного наличных».

Дин садится на стул, держа шапку в руках.

Остается, конечно, еще много вопросов. Насколько все плохо. Какой тип, какая стадия. Распространился ли он. Появляются все новые вопросы, и каждый приносит с собой свежую волну тревоги и страха на фоне смутного осознания какого-то отдаленного нереального ужаса.

Дин думает: «Мы с Сэмом были не в своем уме, когда решили, что нам выпала передышка. Что все в кои-то веки “нормально”, что у нас всех троих все в порядке. Да мы спятили… Мы грезили».

Он смотрит на цветок, оставленный на столе, — на абсурдный подарок на новоселье в дом Эрона в Денвере. Но Эрон — это просто онколог Каса, а вовсе не любовник; а Эрин, конечно, никогда и близко не существовало. Ни Эрин, ни ее квартиры, ни ее воображаемых цветов на подоконнике, ни ее красного миксера, ни ее вязания — ничего этого никогда не было.

Все это исчезает.

Как исчезает и нелепая ревность Дина. И внезапно ему хочется — от всего сердца, отчаянно хочется — чтобы у Кастиэля была девушка по имени Эрин. Дин отдал бы что угодно, он отдал бы все на свете, чтобы у Каса была девушка Эрин. Или парень Эрон. Уже не важно, кто из них. Совсем не важно. Даже если женщина Эрин будет означать, что Дин потеряет Каса навсегда и никогда не получит ни малейшего шанса, Дин до боли хочет закрыть глаза и перенести Каса отсюда в вымышленную квартиру Эрин. Чтобы Кас просыпался рядом с Эрин каждое утро, сидел с ней вечерами, обняв ее за плечи, целовался с ней, занимался с ней сексом, по воскресеньям ел с ней полезные оладьи и был счастлив. Даже если Дин никогда больше его не увидит.

— Все что угодно, Кас, — шепчет Дин, сидя рядом и глядя на него в ожидании, когда он проснется. — Все что угодно, только не это.

Комментарий к Глава 9. Все что угодно, только не это

Прошу прощения за отсутствие предупреждения в шапке — таков был выбор автора. Жизнь не дает предупреждений о подобных поворотах судьбы, поэтому их не должно было быть и здесь. История показана глазами Дина, и читатели должны пережить с ним и первый шок, и страх, и все, что последует за этим. Как уже понятно, Дину сейчас придется психологически перестроиться, и история немного сменит тон. Надеюсь, вы готовы пройти этот путь вместе с ним.

========== Глава 10. Слышал, тебя нужно подвезти ==========

Дин все еще сидит в тишине, держа в руках шапку и стараясь не потревожить сон Каса, когда медсестра заходит проверить капельницу. Сестра улыбается Дину, но он не спускает глаз с Каса, словно боится, что тот исчезнет, как только Дин отведет взгляд. Он не может сказать медсестре даже «здравствуйте».

Она, кажется, не возражает: только молча проверяет пакет с физраствором и бережно ощупывает место инъекции на руке Каса.

— Уже почти все, — шепчет сестра Дину. — Еще пару минут.

Она снова удаляется почти на цыпочках. Но Кас, должно быть, почувствовал ее прикосновение, потому что его рука шевелится и пальцы сжимаются на краю одеяла, накинутого на ноги. Он открывает глаза.

Он лежит, отвернувшись от Дина, и теперь приподнимает голову, чтобы посмотреть на катетер в руке. Другой рукой он в качестве эксперимента касается одного из темных синяков. Синяк, должно быть, еще болезненный, потому что Кас морщится и втягивает воздух сквозь зубы. Потом он тихо вздыхает.

Что-то в этом вздохе — может, отчетливо слышимая усталость или нота смирения — говорит Дину: Кас полагает, что он один. «Всякий раз, когда он просыпался здесь, этот стул был пустым, — думает Дин. — Никто никогда здесь не сидел».

— Привет, Кас, — произносит он.

От неожиданности Кас вздрагивает всем телом. Его правая рука инстинктивно дергается, словно нащупывая ангельский клинок, которого нет; взгляд устремляется на Дина. Но, увидев, кто перед ним, Кас не расслабляется, а наоборот, замирает в напряжении.

Он обводит взглядом процедурную станцию, шторы, вид из окна — как будто проверяя, действительно ли он все еще находится там, где заснул. Потом бросает на Дина еще один молниеносный взгляд и смотрит на стойку капельницы, трубку, идущую к своей руке, и синяки.

Следует пауза, во время которой Кас не отрывает глаз от синяков.

Наконец он медленно поднимает глаза на Дина. На его лице читается смятение, и на этот раз его взгляд падает на шапку у Дина в руках.

Одна рука Каса взлетает к голове, за ней вторая.

Теперь он прикрывает голову руками, согнувшись; его плечи напряжены. Он останавливает взгляд на одеяле, больше не глядя на Дина.

— Можно мне мою шапку? — просит он очень тихо.

— Конечно, да… конечно, конечно… — бормочет Дин, чуть не смахнув со стола цветок в порыве поскорее отдать шапку Касу в руки. Кас берет ее правой рукой (левой он все еще прикрывает голову с той стороны, что ближе к Дину) и надевает, не поднимая глаз. Он поправляет шапку на голове, натягивая ее поплотнее, потом осторожно ощупывает несколько пучков темных волос, виднеющихся из-под шапки сзади.

После этого он складывает руки на коленях с тщательно контролируемым спокойствием, медленно поднимает голову и смотрит за панорамное окно. Дин изо всех сил старается не смотреть на Каса, поэтому отслеживает его взгляд и глядит за окно вместе с ним.

Вместе они смотрят на звезды.

Звучит еще один тихий вздох. Дин рискует бросить взгляд на Каса и видит, что тот снова взялся за шапку, но теперь он снимает ее. Он стягивает ее почти как в замедленной съемке и в задумчивости проводит рукой по голове. На этот раз Дин замечает обширную плешь с левой стороны его головы. Кас осторожно касается ее пальцами, потом ощупывает другие области, где еще остались волосы.

Несколько темных волосков остаются у него в руке. Кас смотрит на них с почти праздным интересом, после чего стряхивает их на пол.

Дин ломает голову, отчаянно пытаясь придумать уместный комментарий, и даже набирает воздуху в легкие. Он думает сказать что-нибудь вроде: «На самом деле не так уж плохо выглядит», или: «Мне все равно, если ты теряешь волосы. Это правда совсем неважно».

Или:«Некоторым девчонкам нравятся лысые парни. Многим девчонкам… Вообще забудь эту ерунду про “художественный беспорядок”. Забудь, что я говорил».

Или: «Мы с Сэмом побреем головы в знак солидарности».

Или… «Почему ты нам не сказал?»

Вопросов на самом деле множество: «Насколько все плохо?» «Какой прогноз?» «Когда ты узнал?» «Чем я могу помочь, что я могу сделать?» «Могут ли ангелы все исправить, могут ли демоны? Может, даже Кроули? Может, Ровена? Что ты уже пробовал?»

«Почему ты не позвонил мне?»

«Почему, черт возьми, ты мне не сказал?!»

Но Дин не может произнести вообще ничего. Он чувствует, что совершенно онемел.

Теперь они оба молчат, оба смотрят на шапку, которую держит в руках Кас. Он теребит ее, пристально изучая.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он наконец, по-прежнему не глядя на Дина.

Дин сглатывает и меняет позу на стуле, упершись руками в колени. «Я думал, ты сбежал с кем-то другим, — хочет сказать он. — Я думал, у тебя есть девушка, или парень. Я думал, ты собираешься переехать».

«Я думал, что потерял тебя, и приехал попрощаться».

— Слышал, тебя нужно подвезти, — отвечает Дин.

Кас молчит долгое время. Он снова поднимает глаза и смотрит на звезды.

— У меня есть водитель, — говорит он наконец. — Мне уже вызвали…

— Сестра позвонила и отменила, — перебивает Дин. Кас явно встревожен этой новостью и бросает на Дина неодобрительный взгляд. Дин добавляет с улыбкой, пытаясь обратить это в шутку: — Так что придется уж тебе ехать со мной.

Кас не смеется.

— Как ты меня нашел? — спрашивает он.

— Я… — начинает Дин и спотыкается, вдруг понимая: сейчас придется сознаться в том, что он рылся в вещах Каса. — Э… я увидел адрес в твоем… календаре.

Кас хмурится сильнее.

— В моем календаре… в моей комнате?

Дин переставляет ноги и сжимает пальцами колени.

— Да. Я, гм… прости, мы с Сэмом немного забеспокоились и решили… — Он останавливается. «Не сваливай это на Сэма», — приказывает он себе. — Я заходил в твою комнату. Я не должен был. Прости.

Но Кас только размеренно кивает.

— Значит… ты увидел адрес, — произносит он медленно, словно пытаясь восстановить цепь событий. — И… приехал сюда? Зачем?

— Я проверял наводку по тому делу в Денвере, — говорит Дин, автоматически переходя к истории, которую заготовил заранее.

Кас снова кивает, как будто это абсолютно логично.

— У тебя было дело… — тихо бормочет он.

Дин уже подумывает объяснить, что не было на самом деле никакого дела, но тут возвращается медсестра и раздвигает шторы. Для нее, должно быть, совершенно обычно прерывать вот так неловкие семейные разговоры — она бесцеремонно вторгается, подходит к Касу и сообщает ему с лучезарной улыбкой:

— На сегодня все. Ваш брат приехал, пока вы спали, — разве не чудесно? — Сестра начинает снимать пакет капельницы. — Должно быть приятно, когда вас встречает семья? Видите, хорошо, что мы перевели вас на понедельник. Я вам говорила, оно того стоит! — Дину сестра объясняет: — До этого он был на цикле по средам: со среды по пятницу в первую неделю, и потом по средам во вторую и третью неделю, после чего неделя перерыва. Но на этой неделе мы почти всех пациентов перевели на понедельник и вторник, чтобы к четвергу все себя уже хорошо чувствовали. — Дин недоуменно смотрит на нее. — Ко Дню благодарения, — добавляет сестра, явно удивленная тем, что требуется пояснение.

— А… ну да, — отвечает Дин. Он снова совсем забыл про День благодарения. — Так значит это… третья неделя? — спрашивает он, выдавив ответную улыбку.

— Это вторая, — поправляет сестра, нахмурившись. Она бросает взгляд на Каса (тот отводит глаза) и уточняет для Дина: — То есть его нужно привезти назад в понедельник. Но вы же знаете, верно?

— Верно… — говорит Дин. — Верно. Следующая неделя — третья. Я это и имел в виду. Я знаю, просто… перепутал.

Кас тем временем упорно молчит. Теперь он наблюдает за руками сестры, пока она производит манипуляции с мини-компьютером, закрепленным на стойке капельницы. Сестра нажимает на какие-то кнопки, и раздаются звуковые сигналы.

— Все готово, — говорит она ему.

Кас молча распрямляет руку в синяках и протягивает ее сестре ладонью вверх, чтобы она могла вынуть из вены катетер. Эти движения выглядят хорошо отрепетированными. Сестре требуется всего несколько секунд, чтобы извлечь катетер и заклеить рану пластырем. Она выбрасывает в мусор расходные материалы, убирает в сторону стойку капельницы и начинает по-деловому проверять жизненные показатели Каса.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она.

Кас колеблется прежде, чем ответить.

— Как обычно.

У Дина создается отчетливое впечатление, что он сказал бы больше, если бы был один.

— Значит… ваш брат привезет вас через неделю?

Следует немного неловкая пауза. Кас прочищает горло и тихо начинает:

— Вообще-то, не думаю, что…

Но Дин громко перебивает:

— Безусловно. Мы будем здесь в понедельник.

Кас бросает на него быстрый полный сомнений взгляд и снова умолкает, глядя вниз, на сложенные руки.

— Вы справитесь сегодня? — спрашивает сестра.

Кас кивает.

— Какие-нибудь вопросы есть? Нужны какие-нибудь советы?

Кас отрицательно качает головой.

— Ну тогда до понедельника, хорошо? — говорит сестра.

— Хорошо, — отвечает он почти шепотом. Сестра делает что-то с его креслом: звучит мотор, и кресло складывается, возвращая Каса в вертикальное положение. После этого она снимает одеяло с его ног, передает ему куртку и шарф и протягивает какую-то форму на подпись.

— До понедельника, — говорит сестра. Молчание Дина и Каса явно волнует ее — она обеспокоенно смотрит на них по очереди. Но в конце концов добавляет только: — Хорошо вам провести День благодарения.

Кас изображает слабую улыбку и благодарит ее, и сестра уходит, потрепав его по плечу.

Он начинает молча опускать рукав свитера, и Дин смотрит, как синяки исчезают под знакомой голубой шерстью. Потом Кас надевает шапку, плотно натягивая ее на голову обеими руками. И снова он легонько ощупывает оставшиеся пучки волос — жестом, который, как теперь вспоминает Дин, он видел уже неоднократно. После этого Кас оборачивает вокруг шеи шарф — и вот он уже опять укутан в свитер, шарф и шапку. Этот вид Дину хорошо знаком, но теперь Дин поражен тем, насколько очевидно, что Кас болен. Он худой — почти кожа да кости; выглядит бледным и усталым; его кожа — сухая, с проявившимися морщинами; губы потрескались сильнее обычного и под глазами темные круги. Когда Кас встает, чтобы надеть куртку, ясно видно, как осторожно он двигает руками, продевая их в рукава так, чтобы по возможности не задевать синяки. Теперь очевидно, что ему больно. Он, кажется, даже не может до конца поднять руки. Во всех его движениях сквозит усталость.

«Он уже какое-то время так двигается, — понимает Дин. — Я-то думал, он просто утомлен работой…»

Надев куртку, Кас медлит. Наконец, избегая смотреть на Дина, он бормочет: «Пора идти» — и просто направляется прочь от кресла. Дин вскакивает на ноги и бросается следом, и уже на ходу вспоминает про цветок, который остался стоять на столе. Он колеблется, оглядываясь на цветок, не уверенный, стоит ли беспокоить этим Каса.

Кас замечает его нерешительность и останавливается у шторы. Обернувшись, он прослеживает взгляд Дина к цветку.

— Что это?

Дин берет горшок и поворачивается к Касу.

— Это цветок.

— Это я вижу, — говорит Кас сухо. — Я имел в виду, откуда он взялся?

Дин невольно протягивает цветок вперед. Кас только смотрит на него в недоумении.

— Я тебе купил, — говорит Дин, делая нерешительный шаг ближе.

Кас медленно принимает протянутый цветок.

— Что, в сувенирном магазине при больнице? — спрашивает он, осматривая цветок со всех сторон.

— Нет, он из магазина Твой Дом, — отвечает Дин, указывая неясным жестом в сторону улицы. Он засовывает руки в карманы джинсов и, сгорбившись, ждет, когда Кас откажется от цветка. — Из того магазина в Канзасе, который рядом с твоей заправкой. Я купил его по пути сюда, — объясняет Дин. Потом добавляет: — Не обязательно его забирать.

Кас долгое время молчит и озадаченно рассматривает зеленые листики и желтые цветочки. Потом поднимает глаза на Дина, и на его лице появляется знакомый прищур.

— С чего ты взял, что я захочу цветок? — задает он неизбежный вопрос.

Дин пожимает плечами. С чего, действительно, он взял, что Кас захочет цветок?

— Потому что на нем пчелы? — отвечает Дин беспомощно.

Он оглядывается по сторонам в поисках подходящего места, где можно оставить цветок. Может быть, его заберет какой-нибудь другой пациент? Или сестры согласятся поставить его в приемной?

— Можешь просто оставить его здесь на столе, — предлагает Дин, указывая назад на столик у кресла. Но теперь Кас чуть наклонил горшок и поворачивает его в руках, пока в поле зрения не появляются мультяшные пчелы. Он смотрит на пчел.

Дин натянуто усмехается:

— Тебе, наверное, и пчелы больше не нравятся?

Кас поднимает голову и смотрит Дину прямо в глаза — на сей раз по-настоящему, удерживая зрительный контакт впервые за весь этот ужасный вечер.

Дин смотрит на него в ответ.

— Мне все еще нравятся пчелы, — отвечает Кас почти мягко. Он опускает взгляд на цветок и больше никак не комментирует подарок — но теперь он прижимает его к груди. Потом, сжимая горшок в руках, поднимает глаза на Дина: — Мне… надо скоро попасть домой. То есть в мой мотель. Я знаю, что ты на самом деле не планировал подвозить меня…

— Я тебя подвезу, — заверяет Дин.

— Мне нужно, чтобы кто-то меня подвез, — добавляет Кас. — Раз теперь моего водителя отменили…

— Я определенно тебя подвезу, — кивает Дин. — Куда скажешь.

— Это только до мотеля. Тут недалеко. Я мог бы взять такси.

— Никакого такси, — объявляет Дин. — Тебя везу я. Машина тут рядом, снаружи. Пошли.

Комментарий к Глава 10. Слышал, тебя нужно подвезти

По правилам американских больниц после серьезных процедур, которые могут повлиять на самочувствие или ясность сознания, пациента обязательно должен кто-то встречать. Пациенту не разрешат самому сесть за руль или поймать такси. Для одиноких людей, которым некого попросить о сопровождении, это может быть проблемой. Поэтому Касу обычно и вызывали водителя из соц. службы, и поэтому он встревожился, узнав, что его отменили.

========== Глава 11. Черт с ней, с дверью ==========

Кас не спускает глаз с цветка почти всю поездку в лифте до первого этажа — так же как Дин по пути наверх. В лифте полно людей, поэтому Дин не может задать никакие из вопросов, которые у него накопились. Вместо этого он стоит бок о бок с Касом в тишине, глядя, как тот легонько трогает листья цветка и его желтые бутончики и смотрит на пчел сбоку горшка. И пока Кас изучает цветок, Дин изучает Каса.

В голове Дина в последние полчаса растет список признаков, которые он должен был заметить за несколько месяцев, и Дин мысленно добавляет к списку все новые пункты. Морщинки в уголках глаз Каса кажутся заметнее обычного, да? И сутулится он сильнее обычного. И держится немного скованно — разве не так он двигался, когда только вернулся в бункер пару месяцев назад? В тот день, когда так медленно спустился по лестнице и потом обошел вокруг стола так напряженно? И похоже, будто он мерзнет прямо сейчас, даже в помещении, несмотря на шарф, шапку и куртку. На улице нынче совсем похолодало — нужно ли ему теплое пальто вдобавок к свитеру? (Дин подумывает, не предложить ли сбегать и купить зимнее пальто прямо сейчас.)

Потом, эта манера Каса каждые несколько минут вытягивать руку. Он периодически убирает правую руку с цветочного горошка и распрямляет ее, легонько разминая пальцы, словно рука все еще чувствует себя как-то не так после капельницы. И эта его привычка касаться живота — Кас ведь делал так и раньше? Проводил вот так же рукой по одежде спереди, иногда даже глядя на себя вниз. Этот жест появился у него уже несколько месяцев назад. Раньше Дин полагал, что жест как-то связан с плащом. Но может быть, все это время у Каса просто болел живот?

Список «признаков, которые нужно было заметить» становится все длиннее, и теперь Дин не может отвести глаз от Каса. Когда Кас наконец отрывает взгляд от цветка, Дин подробно прослеживает траекторию его взгляда. Вот в полутора шагах впереди стоит женщина, скрестив на груди руки и прислонившись к стене лифта. Видимо, сотрудница госпиталя. Взгляд Каса падает на нее и задерживается на мгновение, бегло скользя по ее телу. Кас смотрит на нее всего секунду (после чего переводит взгляд на кнопки лифта), и может быть, он смотрит на нее просто потому, что она стоит прямо перед ним, но Дин вдруг вспоминает с уколом: «Верно, он же не гей. Весь роман с Эроном — просто недоразумение. Ему не нравятся парни, ему нравятся девушки».

Дину некогда было даже подумать об этом до сего момента. Хотя теперь это, конечно, совсем не имеет значения.

И все же… имеет.

«Прекрати думать об этом, — бранит себя Дин. — Прекрати сейчас же. Прекрати! Теперь это неважно. Это больше не важно».

К тому моменту, когда они доезжают до первого этажа, Дин сосредоточенно разглядывает носки своих кожаных ботинок и вообще больше не смотрит на Каса. Ему требуется немалая концентрация, чтобы упаковать последние несколько недель мыслей о Касе (некоторые из которых, надо признать, были даже фантазиями) обратно в коробочку, из которой они разбежались. И закрыть эту коробочку. И убрать ее подальше, в тот уголок сознания, где она тихо стояла много лет до этого.

«Забудь об этом», — приказывает себе Дин. Он и сам в шоке от того, что вопрос, гей ли Кас, возникает в его мозгу в подобный момент хоть на долю секунды. — «Это не то, что ему сейчас нужно, — думает Дин, глядя на ботинки. — Это не то, чего он хочет. Просто забудь об этом. Забудь обо всем этом».

— Дин? — зовет Кас. Дин поднимает глаза и видит, что двери лифта отрыты, перед ними фойе, и Кас недоуменно смотрит на него, так как Дин не двигается с места.

Они выходят из лифта и пересекают широкое фойе. Дин идет чуть позади Каса. Он снова не может заставить себя задать ни один из вопросов, которые нужно задать, и они доходят до дверей в полной тишине.

У дверей Дин медлит: может быть, стоит предложить Касу посидеть тут, пока он подгонит машину к выходу? Но Кас самостоятельно замечает Импалу на парковке снаружи и выходит на улицу. Дину приходится обогнать его на холодном вечернем ветру, чтобы открыть перед ним дверь. Кас садится, не сказав ни слова, и захлопывает ее.

Когда Дин усаживается за руль, Кас говорит без предисловий:

— Мотель Пайнвью, 6506 Колфакс. — Он поставил цветок на колени и, придерживая его обеими руками, смотрит вперед за лобовое стекло. — И… было бы хорошо доехать туда побыстрее, — добавляет Кас. — Я бы хотел… устроиться на ночь.

В этой фразе слышится что-то не то, но Дин не допытывается, а только кивает:

— Понял.

Он забивает адрес в телефон, заводит машину, и они выезжают. Теперь нужно сосредоточиться на дороге, и это большое облегчение.

***

Телефон начинает диктовать направление, рассчитывая, что путь займет пятнадцать минут, но Дину тяжело сконцентрироваться, и он пропускает плохо обозначенный съезд с шоссе. Пока навигатор прокладывает новый маршрут, они попадают в поток в час пик. Кас начинает ерзать на сиденье.

— Обычно поездка занимает не так много времени. Разве нет маршрута короче?

— Еще чуть-чуть, — отвечает Дин. — Прости, тот съезд был плохо обозначен.

— Просто я хотел бы поскорее попасть в мотель, — говорит Кас. — Потому что… там… по телевизору скоро начинается кино. Которое я хотел посмотреть.

Дин бросает на него косой взгляд. Кас избегает встречаться с ним глазами и отворачивается к окну.

— Прости, — снова извиняется Дин. — Прости, я пропустил нужный съезд. Там по указателю было похоже, что это следующий съезд. Я не понял, я… Я сейчас тебя довезу. Через несколько минут будем на месте.

Кас молчит, но Дин практически слышит его мысли: «Мой обычный водитель никогда не пропускает этот съезд. Мой обычный водитель знает дорогу».

Дин ускоряется, перестраиваясь из ряда в ряд, урывая каждую возможность продвинуться вперед, чтобы наверстать упущенное время.

Кас снова заговаривает:

— Может быть, лучше высади меня, и я дальше доеду на автобусе. Или дойду пешком. Тут уже недалеко.

То, что Кас хочет прервать их совместную поездку в Импале, неожиданно задевает Дина. Особенно учитывая, что по виду Кас совсем не в форме для прогулок.

— Еще всего десять минут, — возражает Дин. — И, послушай, я не дам тебе никуда идти пешком! Там холодно. И ты только что… Ты же только с… Разве это не… Там, в госпитале, это же была…

Произнести это слово чрезвычайно тяжело.

— Химиотерапия, — выговаривает наконец Дин. — Да? Это же была… химиотерапия?

— Да, — отвечает Кас.

Повисает тяжелое молчание.

— Для лечения… — продолжает Дин. Выговорить следующее слово оказывается еще труднее. Но наконец ему удается произнести: — Это же для… для лечения рака?

— Химиотерапию обычно назначают для этого, — отвечает Кас ровным тоном. Он смотрит на дорогу впереди, крепко сплетя пальцы на цветочном горшке.

— Я имею в виду… это он и есть? То есть… это точно?

— Да, — говорит Кас. Он не уточняет.

Дин прекрасно знал, что это именно он и есть, но слышать подтверждение все равно ужасно. Из машины словно выкачали весь воздух. Несколько секунд Дин не может вздохнуть: он вынужден напомнить себе сделать медленный длинный вдох, держать руль и сосредоточиться на управлении автомобилем. «Мы справились с Меткой Каина, — думает он. — Мы справились с Тьмой. Мы справились с апокалипсисом. Мы справимся и с этим. Мы с этим справимся. Мы найдем выход».

Навигатор наконец выводит их на другую улицу, где меньше машин, и они начинают наверстывать время, проносясь мимо темных автосалонов и мастерских. Район выглядит совершенно пустынным, однако же Кас говорит:

— Знаешь, Дин, высади-ка меня на следующем углу. — Он указывает на разбитый плохо освещенный тротуар. — Я сяду на автобус.

Пальцы Дина сжимаются на руле.

— Так, давай-ка кое-что проясним, — говорит он неожиданно низким тоном. — Я не высажу тебя черт знает где, на морозе, чтобы ты садился на автобус после химиотерапии. Понятно?! Кроме того, мы в двух минутах от твоего мотеля. Подожди минуту, ладно? — Дин сворачивает на следующую улицу, почти не сбавляя скорость — надеясь выиграть драгоценные секунды в пути. — Мы вот-вот приедем. И я сегодня останусь с тобой. В мотеле.

— Дин, нет, — говорит Кас твердо. — Нет. Я буду тебя только отвлекать. Тебе нужно возвращаться к работе. И кроме того, у меня там… — он колеблется. — Мой номер одноместный. Там не хватит места для двоих.

Дину приходится упрятать поглубже воспоминание о том, как он делил с Касом номер в том мотеле во Флагстаффе несколько месяцев назад. Ему невольно вспоминается, как Кас тогда обрадовался, увидев Дина на пороге.

— Не будем ночевать в одном номере, — соглашается Дин. — Не надо делить со мной номер. Я не имел это в виду. Я сниму себе отдельный, не буду тебе мешать. Но я не высажу тебя просто так. Я сниму номер, и останусь, и помогу.

— Тебе будет нечего делать, — возражает Кас натянутым тоном. — Тебе будет скучно. Я ценю твое желание помочь, но мне не нужна помощь помимо этой поездки. — Он немного неровно вздыхает. — Со мной все в порядке.

— И еще одно, — говорит Дин, резко заходя в поворот. — Если все не в порядке, не надо говорить мне, что все в порядке! Потому что каждый раз, когда ты говорил мне, что у тебя все в порядке, все было как раз наоборот. Не замечаешь за собой такую привычку?

Дин знает, прямо произнося это, что «все в порядке» — это ответ, принятый у Винчестеров. Он даже ждет, что Кас отметит этот факт. Но Кас молчит.

Дин делает глубокий вдох. Теперь, когда ужасные слова «химиотерапия» и «рак» произнесены и они встали на этот темный путь, разговаривать немного легче.

— Кас, нужно было мне сказать, — начинает Дин. — Нужно было нам сказать. Мне и Сэму. Я серьезно. Мы могли помочь!

Кас не отвечает. Дин бросает на него взгляд и видит, что Кас неуклюже прислонился к пассажирской двери, крепко обхватив цветочный горшок. Его шапка слегка покосилась, но он не поправил ее. Он смотрит в окно, стиснув челюсть.

— Мы уж думали, что у тебя… девушка появилась, — признается Дин с грустной усмешкой. — И слушай, ты ведь дал нам в это поверить! Ты же знал, о чем мы подумали, правда? Ты знал, что мы все неправильно поняли. И ничего не сказал.

— Я понимаю это, — отвечает Кас слабым голосом.

— Почему ты нам не сказал? — допытывается Дин. — То есть… насколько все плохо? Какой у тебя диагноз? Что ты уже попробовал? Ты спрашивал у других ангелов? Разговаривал с Кроули? Потому что если…

— Дин, — прерывает Кас. — Я не могу сейчас об этом говорить.

— Очень жаль, потому что придется, — настаивает Дин. — Нам же нужно понять, что делать, — должно быть решение. Мы все исправим, обещаю. Клянусь тебе. Но ты должен со мной поговорить, Кас. Нельзя скрывать такие вещи! Мы должны искать решение вместе! Я знаю, мы что-нибудь придумаем, — я уверен…

— Ты не понял, я не могу говорить сейчас… в смысле не могу… — Кас умолкает, немного выпрямляется на сиденье и резко отталкивает цветок, прижимая горшок к бедру Дина. — Возьми! — требует он отрывисто.

Поначалу Дин озадачен. Он сбавляет скорость и смотрит на цветок. Потом он понимает, что Кас отвергает подарок.

Кас не хочет цветок.

— Ладно. Ладно, ради бога, не хочешь цветок — я просто… — начинает Дин.

— Нет, держи, держи его, — командует Кас. Теперь он практически сует горшок Дину на колени. Дин хватает его одной рукой, совсем сбитый с толку. И только взглянув на Каса, он замечает, что лицо Каса побледнело и покрылось испариной, несмотря на прохладный воздух. — Остановись, — просит Кас сдавленно и начинает возиться с дверной ручкой. — Остановись, остановись, мне будет плохо…

Дин умудряется свернуть на обочину как раз вовремя: Кас едва успевает приоткрыть дверь, прежде чем его тошнит на асфальт. Приступ настигает его совершенно неожиданно, и он сильный — спазмы сотрясают все его тело. Дин успевает заметить тонкую, водянистую струйку рвоты, льющуюся на землю у него изо рта. Это звучит ужасно, и выглядит ужасно, и настолько неожиданно для Дина, что он не может сообразить, что делать. В конце концов он вспоминает, что надо перевести коробку передач в режим парковки и включить аварийный сигнал. После этого Дин какое-то время сомневается, будет ли лучше просто остаться на своем месте, как ни в чем не бывало, будто ничего страшного не происходит, чтобы не смущать Каса… или же ему все-таки нужна какая-то физическая помощь. Секунду спустя Кас отвечает на этот вопрос, выпав из двери.

Дин отталкивает цветок в сторону, выскакивает из машины и огибает ее сзади. Кас стоит на четвереньках, склонившись над лужицей рвоты возле пассажирской двери. Его тело все еще сотрясают рвотные позывы, хотя наружу уже даже ничего не выходит. В порыве помочь Дин подбегает к нему и пытается поддержать его за плечи для устойчивости, но Кас выдыхает: «Нет…» — и отталкивает Дина одной рукой с неожиданной силой. Он умудряется отползти от лужицы самостоятельно, но держится на четвереньках так нетвердо, что едва не падает лицом в гравий, пробираясь к заднему колесу. Его все еще мучают спазмы, и Дин снова делает попытку поддержать его за плечо, но Кас опять пытается оттолкнуть Дина, шепча: «Нет, Дин…» Однако теперь у него не хватает сил, и вместо толчка он в итоге хватается за рубашку Дина, сжав в кулаке ее ткань. Дин опускается на корточки и двумя руками поддерживает Каса за плечо, стараясь дать ему дополнительную опору.

— Ничего страшного, ничего страшного… — бормочет Дин (хотя чувствует он ровно обратное). — Ты только дыши, дыши…

Наконец приступ начинает проходить, хотя Кас еще какое-то время не может полноценно вздохнуть. Едва отдышавшись, он начинает извиняться.

— Прости, — шепчет он, отпуская рубашку Дина. — Прости, Дин, прости, пожалуйста… — Теперь он пытается подняться на ноги.

— Посиди немного, — предлагает Дин, но Кас твердо намерен встать. Шатаясь, он поднимается с колен. У Дина получается обхватить его одной рукой и слегка развернуть, чтобы прислонить спиной к машине. Кас упирается руками в бедра, наклонившись вперед. (Дин на всякий случай подстраховывает его за поясницу и плечо.)

— Дин, прости меня… — говорит Кас снова. — Я попал… я попал на… — Ему все еще тяжело дышать, и речь прерывают периодические спазмы, так что сложно понимать, что он говорит. Наконец ему удается выговорить: — На твою… на твою машину, на дверь. — Он машет рукой в сторону пассажирской двери. — Я попал на твою машину, прости меня, Дин. Не трогай… — Он указывает на дверь. Дин смотрит на то место, куда показывает Кас: на открытой пассажирской двери в самом низу виднеется пятнышко рвоты.

В этот момент Дину становится едва ли не смешно: ему тотчас вспоминаются куда худшие вещи, произошедшие с Импалой за много лет. Даже эпизодов с наличием рвоты можно вспомнить много: и как семилетнего Сэмми несколько раз укачало в Импале, и Дина с гриппом в двенадцать лет, и очень пьяного пятнадцатилетнего Дина, и потом еще несколько случаев уже на третьем десятке…

Не говоря уж обо всей кровище и трупах. Дин менял коврики и чистил обивку так много раз, что давно сбился со счета. И сиденья целиком заменять приходилось, и дверные панели.

Кас делает глоток воздуха и произносит неожиданным потоком слов:

— Мне так жаль, Дин, прости меня, я надеялся добраться до мотеля раньше, я всю дорогу пытался сдерживать тошноту, она всегда начинается примерно в это время, у другого водителя есть пакет на всякий случай, он знает, что меня всегда тошнит, у него всегда пакет…

— Ничего-ничего, — успокаивает Дин, бессмысленно похлопывая его по плечу. Но Кас только продолжает извиняться. Дину приходит в голову, что «другой водитель», наверное, не плутает и не пропускает нужный съезд. Не стоит в пробках и не едет до мотеля целую вечность.

И другой водитель, наверное, не докучает Касу чередой неприятных вопросов о его диагнозе. Особенно когда Кас только что с химиотерапии и чувствует себя хуже некуда.

Другой водитель наверняка не лихачит на поворотах. «Касу уже было плохо, — думает Дин, — а я еще и разогнался».

— Я не хотел тебе говорить, — продолжает Кас, — но у тебя в машине нет пакета… Я не хотел запачкать твою машину, Дин, мне так жаль, я пытался сдержаться, правда пытался… — Кас дрожит — непонятно, от холода или отчего-то еще, но, придерживая его за спину, Дин чувствует, как приступы дрожи сотрясают его ребра. По его голосу похоже, будто он чуть не плачет.

И у Дина наступает момент истины. «Мое присутствие — это проблема», — понимает он.

«Проблема в том, что Кас этого не ожидал. Я полностью нарушил его привычный распорядок. И теперь ему приходится переживать за меня. Но важен-то не я. Важен совсем не я».

С этой мыслью приходит спокойствие.

— Ты можешь стоять сам? — спрашивает Дин. Кас кивает, и Дин рискует отпустить его на несколько секунд, чтобы накидать ногой гравия и земли на непотребную лужицу рвоты. Он засыпает ее достаточно, чтобы Кас смог безопасно пройти обратно к двери. Кас стоит, прислонившись к Импале, и смотрит за действиями Дина почти в трансе.

— Идти можешь? — спрашивает Дин, оборачиваясь к нему. Кас снова кивает. — Ну тогда поехали, отвезем тебя в мотель. — С этими словами Дин отводит его к пассажирской двери.

— Прости меня, Дин, — опять произносит Кас, опускаясь на сиденье.

— Кас, прекрати извиняться.

— Но на твою дверь же попало… — говорит Кас едва слышно, снова указывая на пятно зеленоватой желчи на нижнем краю двери. — Только не трогай, — добавляет он, — я отчищу. — Он с усилием извлекает из кармана куртки салфетку (при этом Дин вспоминает гору салфеток в ящике его комода) и делает слабую попытку вытереть дверь.

— Оставь, — говорит Дин. — Я потом почищу.

— Но это твоя дверь, дверь твоей машины…

— Черт с ней, с дверью.

— Это же дверь твоей машины, Дин…

— Черт с ней, с дверью, — повторяет Дин с таким ударением, что выходит почти рассержено. Кас моргает в ответ. Дин заставляет себя сделать вдох и смягчить голос: — Это ерунда. Правда. — Кас молча смотрит на него, и Дин теперь пытается продумать следующий шаг. — Тебя сейчас тошнит? — спрашивает он.

— Э… — отзывается Кас. Он явно пытается собраться: чуть выпрямляется и достает из куртки еще одну салфетку, чтобы вытереть рот. — Не прямо сейчас. Обычно это начинается постепенно. Накатывает волной.

— Хорошо, так, — говорит Дин. Он вспоминает, как когда-то давным-давно укачивало Сэмми, и думает: «Пакет. Ему нужен пакет. Пакет на случай рвоты и вода, чтобы прополоскать рот». Дин оглядывается на тротуар, как будто пакет волшебным образом образуется там из ниоткуда. Потом ему приходит в голову мысль посмотреть на заднем сиденье Импалы — там на полу частенько валяются пакеты из-под спиртного. И действительно, через окно Дин замечает в салоне забытый полиэтиленовый пакет, виднеющийся из-под кресла. Он открывает заднюю дверь и выуживает его рукой.

— Вот тебе пакет на всякий случай, — говорит Дин, оборачиваясь и протягивая пакет Касу. Кас берет его, устало кивнув. — Как только доедем до мотеля, сможешь прополоскать рот, хорошо?

Кас снова кивает: вид у него измученный, и лицо выглядит почти дряблым от усталости. Дин осторожно захлопывает пассажирскую дверь, повторяя про себя мысленный план: «Пакет. Сполоснуть рот. Потом уложить его в кровать».

***

Дин возвращается за руль и отъезжает от обочины, окинув Каса критическим взглядом. Кас пока держится, но силы у него явно на исходе. Он свернулся у двери как можно дальше от Дина и, кажется, не может даже самостоятельно держать голову. Смотреть на Дина он избегает.

Но, как выясняется, спорить он все еще может. Как только машина трогается, Кас говорит:

— Когда мы доберемся до мотеля, я хочу, чтобы ты высадил меня и уехал. Я серьезно. Оставь меня и езжай по своим делам. Со мной все будет в порядке, обещаю. Тебе все равно нужно вернуться к расследованию, — добавляет он.

— Нет никакого расследования, — говорит Дин. Больше нет ни малейшего смысла придерживаться изначальной истории.

— Как? — Кас смотрит на него непонимающе. — Ты же сказал, что приехал по делу.

— Нет никакого дела.

— А как же… — Кас медлит. — А в тот раз, когда ты заходил ко мне в магазин?

— И тогда не было никакого дела, — признается Дин. Они подъезжают к мотелю Пайнвью, и Дин поворачивает (теперь уже осторожно) на парковку. — Я приезжал просто тебя повидать, — объясняет он.

Кас разглядывает его в тишине озадаченно и устало. Когда Дин паркуется, Кас наконец говорит:

— Ну, как бы там ни было… в таком случае… В таком случае езжай назад в Канзас. — Он собирается с силами и добавляет настойчивее: — Возвращайся в Канзас. Ты пойми, так бывает всегда — такая тошнота и рвота. Каждый раз. Как оказалось, моя оболочка реагирует на терапию острее, чем большинство людей. Я уже привык. Это нормально.

— Угу, — кивает Дин, заглушая двигатель. — Я только сбегаю в офис, спрошу есть ли свободный номер рядом с твоим, хорошо? Сейчас вернусь. — Он открывает дверь и уже начинает выходить, но Кас останавливает его рукой за плечо.

— Ты не понимаешь! — говорит Кас. В его голосе слышна досада. — Первые двадцать четыре часа после лечения… непростые. Даже первые тридцать шесть часов. — Его рука сжимается на плече Дина. — Будет хуже, чем то, что ты сейчас наблюдал. Это не то, с чем тебе захочется иметь дело, уж поверь мне. И мне не нужна помощь. Я уже много раз справлялся сам.

— Да, и больше ты сам справляться не будешь, — отвечает Дин. Кас медленно отпускает его плечо с выражением такого отчаяния, что извиниться хочется уже Дину. — Прости, Кас, — говорит он. — Я понимаю, что ты выдумал себе какую-то безумную миссию сделать все самостоятельно, но теперь она закончилась. Я остаюсь. И это не обсуждается.

С усталым вздохом Кас оседает в кресле.

— Какой у тебя номер? — спрашивает Дин. — Я попрошу себе комнату рядом.

Кас не отвечает — только переводит взгляд на улицу за лобовым стеклом. Но Дин замечает, как его рука сжимается на колене, и догадывается, что Кас уже держит в руке ключ от комнаты. Ключ, на котором, без сомнения, указан номер.

— Я могу посмотреть на этом ключе, который у тебя в руке, — говорит Дин. — Или проследить за тобой до тех пор, пока ты не подойдешь к двери… — Подумав, он добавляет: — Или подсмотрю в списке гостей. Твой выбор.

Кас по-прежнему глядит за стекло. До этого момента на его лице были написаны в основном усталость и тревога, так что даже удивительно, когда уголок его рта изгибается и Кас едва слышно усмехается.

— Я должен был знать… — бормочет он.

— Извини, но со мной иначе никак, — говорит Дин.

— Да, — кивает Кас, — я беспокоился об этом. — Он переводит взгляд на цветок, который весь последний отрезок пути стоял между ними на сиденье. — Я, кстати, не возвращал цветок, — говорит он, забирая горшок обратно на колени. — Ранее — я его не возвращал.

— Это я понял, когда ты вывалился в дверь, — говорит Дин.

— Я просто не хотел ему повредить. Волновался, что уроню его, или… — Кас колеблется, потом сознается: — Или меня на него стошнит. Если честно, я очень боялся, что меня на него стошнит. Я не хочу причинить ему вред. Мне очень хочется… чтобы ему было хорошо. — Он умолкает, глядя на цветок. — Ему понадобятся свет и вода, — добавляет он после паузы, трогая листочки. — И, может быть, какое-то удобрение.

— Я могу о нем позаботиться, если хочешь, — предлагает Дин.

— Нет, у меня в комнате есть место, — отвечает Кас. Он придерживает цветок одной рукой, сжимая во второй ключ от номера. — У меня есть окно, можно поставить его туда. Думаю, там достаточно света. Мне хочется, чтобы он стоял там.

Они оба смотрят на цветочек.

— Помочь тебе отнести его внутрь? — спрашивает Дин.

Кас смотрит на него хмуро.

— Я пока еще способен пронести комнатное растение двадцать шагов, — отвечает он слегка оскорбленно — хотя, судя по его виду, он едва способен поднять травинку и двадцать шагов определенно под вопросом. Но Дин кивает, принимая это утверждение.

— Но… может быть, ты откроешь дверь? — предлагает Кас. — А я понесу цветок.

Он медленно разжимает руку и протягивает ключ. Дин берет его.

========== Глава 12. Ангелам пора спать ==========

На ручке двери Каса висит табличка «Не беспокоить». Дин отталкивает ее в сторону и отпирает дверь. Перед ним открывается простая и весьма скромно обставленная комната мотеля. Даже по стандартам Винчестеров место изрядно потрепанное. Дин заходит внутрь, окидывая взглядом изношенное синтетическое покрывало на кровати, тонкое одеяло, кучей сваленное на полу, вручную сшитые занавески, тусклую лампу и потертый комод с кривыми ящиками. Дешевый линолеум скрипит под ногами, и старый мини-холодильник, запрятанный под кухонную стойку, шумно пыхтит, словно на последнем издыхании. Не сказать, что здесь грязно, но это на ступень ниже минимальных стандартов Дина (а у него довольно низкие минимальные стандарты).

К тому же в номере некоторый бардак. Вдобавок к одеялу Кас скинул на пол и все подушки — по всей видимости, прошлой ночью. Стулья расставлены как попало посреди комнаты. По полу разбросаны кастрюли и противни, несколько полотенец и бутылки с водой. Дин хмурится, осматривая комнату: Касу обычно не свойственен беспорядок.

— Знаешь, — замечает Дин, оборачиваясь к нему, — если не вешать на дверь табличку «Не беспокоить», то придет человек под названием «уборщица» и приберет в номере.

— Я не хотел, чтобы меня беспокоили, — отвечает Кас. Он остановился в дверях и, сжимая в руках цветок, настороженно следит за Дином, пока тот оценивает обстановку.

Дин пытается ободряюще улыбнуться ему:

— Тут неплохо. Во всяком случае, чисто. — (Может, в комнате и не прибрано, но видимой грязи нигде нет.) — И, смотри-ка, ты и впрямь прошел двадцать шагов! Даже с цветком. Хочешь присесть?

Прямо пока Дин это произносит, голова Каса поникает и его взгляд расфокусируется, как будто он прислушивается к чему-то вдалеке. Он опирается рукой на дверной косяк для баланса и слегка наклоняется вперед. Его лицо вновь приобретает эту липкую бледность.

— Кас?! — окликает его Дин, делая шаг к нему. Кас молча протягивает цветок. На этот раз ему не нужно ничего говорить: Дин хватает горшок, и Кас быстро проходит в ванную, зажав рот рукой, и закрывает за собой дверь.

Слышен щелчок дверного запора, затем включенный душ. Шум воды почти — хотя и не совсем — заглушает звуки рвоты.

Дин стоит с цветком в руках посреди комнаты, в окружении расставленных стульев и разбросанных подушек, и может только смотреть на закрытую — запертую — дверь ванной. Смотреть и слушать.

«Душ, — думает Дин. — Эта его новая привычка подолгу принимать душ. Уже сколько недель…»

Бесцельно постояв так какое-то время, Дин наконец оставляет цветок на потертом столе в углу комнаты и пытается отвлечься тем, что немного приводит это место в порядок. Он составляет стулья вокруг стола и бросает подушки и одеяло обратно на кровать. Но ему по-прежнему слышны звуки, доносящиеся из-за шума воды, и, собирая с пола разбросанные кастрюли и бутылки, Дин замирает. Он снова смотрит на дверь ванной.

Конечно, всегда неприятно слышать, как кому-то плохо. Но чрезвычайно неприятно — просто невыносимо — знать, что это Кас. И знать, почему это с ним происходит. Дин медленно опускает охапку полотенец и кастрюль на кухонную столешницу и думает: «Ангел не должен через это проходить. Это неправильно».

Не то чтобы в отношении кого-то это «правильно», конечно. Но для ангела это должно быть особенно тяжело. Кастиэль однажды даже пытался объяснить, как необычайно интенсивны для ангела человеческие чувства — и тогда он говорил о самых обыкновенных человеческих ощущениях. О заурядных вещах вроде голода, сонливости, нарывающей царапины. Ничего и близко похожего на то, что происходит с ним сейчас.

«Он не вырос с этим», — думает Дин. Конечно, Кас бывал ранен, бывал слаб в прошлом; у него даже как-то случился этот приступ из-за украденной благодати и мимолетная реакция на встречу с Чумой. Но он никогда вот так обыденно не болел. Кас не сталкивался даже с обычной простудой: у него не бывало жара в детстве, не бывало гриппа, его не укачивало в машине, как Сэмми. И ему совсем незнакомы подобные хронические заболевания.

Он хоть понял, что с ним происходит, когда его впервые стошнило?

И Кас сейчас там один.

И запер дверь… от Дина. Что даже немного обидно. «Заставить его отдать мне ключ от номера — это была лишь половина дела, — думает Дин. — Десятая часть».

Звуки рвоты наконец стихают.

— Кас? — зовет Дин, подходя к двери. Ответа нет. Дин громко стучит в дверь костяшками пальцев, уже подумывая о том, чтобы вскрыть замок. Или просто выбить дверь. — Кас? Как дела?

— Все в порядке, — отвечает Кас.

Дин вынужден закатить глаза.

— Что я тебе только что говорил про «все в порядке»? Открой дверь сейчас же, а не то…

Слышен звук слива воды в туалете. Потом затихает душ.

Щелкает замок, дверь ванной приоткрывается, и появляется Кастиэль, бледный и нетвердо стоящий на ногах. Дин бегло осматривает его: Касу приходится опереться рукой о стену для устойчивости. Он тяжело дышит, как после пробежки, и вытирает рот салфеткой. Потом бросает салфетку в унитаз и устало смотрит на Дина.

— Уже все нормально, — уверяет он.

Дин игнорирует комментарий.

— Тебе надо попить воды, — говорит он, думая о том, сколько жидкости Кас, должно быть, потерял только за последний час. — Если сможешь удержать ее, конечно. Иначе будет обезвоживание. — Дин бросает взгляд на бутылки с водой, теперь выставленные на кухонной стойке, вдруг понимая, что они запасены именно для этого. И теперь он начинает догадываться, почему они были расставлены на полу.

— Иди сюда, сядь, — предлагает Дин и кладет руку Касу на плечо, намереваясь отвести его к столу, чтобы он присел и попробовал попить. Но Кас не подпускает Дина, резко отталкиваяего руку.

— Иди сними себе номер, — говорит Кас. — Иди. Ты сказал, что снимешь отдельный номер. Иди, Дин, — настаивает он сурово, тяжело опираясь на дверной косяк.

Это воскрешает в памяти Дина другой эпизод, случившийся годы назад, когда Кас так же оттолкнул его руку. Когда он так же велел Дину: «Иди». Тогда, когда Дину пришлось оставить его одного в Чистилище.

Конечно, от этого воспоминания решимость Дина остаться только укрепляется.

— Так, товарищ мазохист, давай-ка договоримся. Ты позволишь мне на одну секунду тебе помочь, а я взамен прослежу, чтобы ты не расквасил себе лицо. Потому что ты еле держишься на ногах, дружок.

Дин снова подносит руку к плечу Каса, Кас снова отталкивает ее и теперь пытается проскользнуть мимо Дина. Но, как и ожидалось, его самостоятельности хватает лишь на два нетвердых шага, после чего у него просто подкашиваются колени. Кас выглядит почти растерянным, оглядываясь вокруг, словно не понимает, почему вдруг падает.

— Эй-эй-эй! — восклицает Дин, второпях подхватывая его за пояс. Это неудобный захват, и почему-то Кас при этом вздрагивает. Он ахает, явно от боли, и поспешно вцепляется в руки Дина. Конечно, от этого Дин немедленно разжимает хватку, и Кас выскальзывает из его рук на пол. Его падение лишь слегка смягчается тем, что Дин в панике успевает схватить его за запястье, в то время как Касу чудом удается уцепиться другой рукой за джинсы Дина. Держась за карман его джинсов, Кас оседает на пол сбоку от Дина и приземляется на колени с глухим стуком.

— Как ты? — немедленно спрашивает Дин, склонившись над ним и взяв его руками за плечи. — Что это было?! Это я сделал тебе больно?!

— Нет… все в порядке… Но где… — говорит Кас хрипло. Он снова оглядывается по сторонам. — Где мои стулья?

— Ох, черт, — произносит Дин, глядя на стулья, которые теперь опрятно стоят у стола. — Я их убрал. Прости.

«Черт. Я убрал стулья. Я убрал стулья. Он ожидал, что здесь будет стул — стул, на который можно сесть, — понимает Дин. — Но я убрал стулья». Стулья были расставлены по комнате совсем не случайно. Они были расположены стратегически, правда же? Кас поставил их на эти места намеренно. Дин слегка выпрямляется, по-прежнему поглаживая Каса по плечам, но теперь еще и осматривая планировку комнаты и пытаясь вспомнить, где стояли стулья.

Два из них располагались на расстоянии пары шагов между кроватью и дверью в ванную. Они обозначали путь в ванную, не так ли? Третий стул стоял на полпути между кроватью и кухонной раковиной.

Островки отдыха. Через каждые два шага.

Теперь до Дина начинает доходить и назначение подушек на полу. Он смотрит на кухонную стойку, на сложенные там полотенца и кастрюли и составленные бутылки воды. И одеяло тоже было на полу. Все это лежало рядом с подушками. Не на стульях, иногда даже не рядом со стульями — на полу.

Стулья служили островками отдыха, когда Кас не мог далеко пройти. И, как это ни ужасно, он выложил себе еще и путь для передвижения ползком. Подушки, и одеяло, и бутылки с водой, расставленные на полу через каждые несколько ярдов — это была его тропа для передвижения ползком, когда идти нет сил. А кастрюли с противнями — наверное, на случай рвоты, когда он не может доползти до туалета.

Мысль о том, что Кас готовил все это заранее — расставлял стулья в нужные позиции, раскладывал по полу подушки… запасал воду впрок… Мысль о том, как он все это планировал, как готовился, просто ужасна. Когда он сделал все это? Прошлым вечером? Этим утром? Он, должно быть, корректировал свои приготовления из недели в неделю, идеально выверил всю схему за прошедшие месяцы…

«Я убрал стулья, я убрал подушки, — думает Дин. — Я все передвинул. Я все ему нарушил».

— Так, ладно, Кас… — произносит он хрипло. — Ангелам пора спать. Я расставлю стулья обратно, и все остальное тоже. Прости, я не знал.

Он опускается на корточки рядом с Касом, аккурано заносит его руку себе на плечо и обнимает его за спину. Теперь он изо всех сил старается не задеть синяки или какие-то еще болезненные места.

— Скажи мне, если больно, — просит Дин, но Кас только бормочет предсказуемое «все в порядке». При помощи Дина он медленно поднимается на ноги. И потом, пока Дин почти тащит его на себе к кровати, говорит настойчивым шепотом:

— Не надо… Не надо мне помогать. Ты не сможешь.

— Кас, прекрати это! — требует Дин. Он испытывает такое потрясение — и оттого, что минуту назад, похоже, сделал Касу больно, и от этой жуткой мысленной картины, в которой Кастиэль методично раскладывает на полу подушки, — что начинает почти злиться. Они добираются до кровати, и Дин максимально бережно сажает Каса на край матраса. Кас садится, сгорбившись, секунду молчит, собираясь с силами, потом поднимает глаза на Дина.

— Все в порядке.

На этот раз Дин уже усмехается.

— Идиотизм какой-то… — бормочет он. — Ну позволь мне помочь! И ты должен мне говорить, если я делаю что-то, что причиняет тебе боль!

— Дин, мне не нужно содействие, — настаивает Кас. — Если понадобится помощь, я тебе позвоню. — Он делает попытку немного выпрямиться, опершись на одну руку, но все равно выглядит откровенно жалко: сидит, полускрючившись, сжимая свободной рукой обернутый вокруг шеи шарф (словно ему холодно), и снова дрожит. — У меня есть телефон, — уверяет Кас. — Я позвоню. Я напишу. Иди.

— Кас, забудь, я остаюсь с тобой, — говорит Дин, расставляя стулья приблизительно в те места, где они стояли изначально.

— Тебе нельзя быть со мной рядом, — настаивает Кас упрямо, качая головой.

— Приятель, ты едва можешь стоять на ногах! — не выдерживает Дин. Он кидает на пол пару подушек — как ему кажется, примерно в исходные положения, после чего хватает бутылку воды и лоток с кухонной стойки и сует их Касу в руки.

Кас берет их молча и смотрит на Дина измученным взглядом.

— Послушай, я никуда не уйду, — заявляет Дин. — Тебе придется с этим смириться.

— Ты не понимаешь, — отвечает Кас, теперь глядя на него практически свирепо. — Мне будет плохо. Опять. Еще много раз сегодня. Пойми, ты можешь… ты можешь… — Кас колеблется, бросает взгляд на лицо Дина и, кажеся, принимает к сведению его упрямое выражение. Он издает раздраженный вздох. — Ты можешь испачкаться, Дин, — говорит он наконец.

— И что? — спрашивает Дин. Конечно, мысль об этом немного неприятна, но Дин ни за что не допустит, чтобы Кас убирался тут сам. — Если тебе будет плохо, я помогу тебе все убрать. Я имел дело и с куда худшими вещами, поверь мне.

— Но там же сплошные лекарства! — вырывается у Каса, и он поднимает на Дина взгляд, полный смятения. — Во мне сплошные лекарства! Как ты не понимаешь?!

Дин смотрит на него в недоумении.

— Там сплошные лекарства… — повторяет Кас, страдальчески глядя в сторону ванной комнаты, потом в сторону парковки, где стоит Импала… «И ее запачканная дверь», — вспоминает Дин. Касу явно не хочется произносить следующие слова, но в конце концов он выговаривает: — В моей… рвоте. В ней сплошные лекарства. Химия, она же токсична. Тебе нельзя ее трогать.

Эта мысль вообще не приходила Дину в голову, и он только ошарашенно смотрит на Каса. Кас тяжело вздыхает, кладет лоток и бутылку на кровать и выразительно указывает на себя:

— Я накачан лекарствами! Разве ты не понимаешь? Этой химией сейчас пропитана вся моя оболочка, Дин, мое, мое, мое тело… — (Странно слышать, как Кас говорит «мое тело». Раньше он всегда использовал только термин «оболочка».) Кас продолжает: — Все мое тело токсично. Я токсичен. Я сейчас пропитан ими, они у меня в крови! Если на тебя попадут какие-то мои телесные жидкости, Дин, — любые — если они попадут тебе на кожу, тебе тоже может стать плохо! Эрон меня предупреждал!

Дин только недоуменно моргает. Это что, реальная угроза здоровью? Он никогда о таком даже не слышал.

— Меня предупреждали, — повторяет Кас. Он снова дышит тяжело — ему явно непросто так много разговаривать. Теперь он вынужден опереться на руку всем весом, чтобы сидеть более или менее прямо, и другой рукой снова вцепился в шарф на шее, но тем не менее он заставляет себя поднять голову и посмотреть Дину в глаза. — В клинике. Доктор Клайн меня предупреждал: если кто-то за мной ухаживает, он должен носить медицинские перчатки. Я не могу рисковать твоим самочувствием, Дин, не могу, я не хочу чтобы ты когда-либо пережил подобное. Я этого не вынесу. Ты должен держать дистанцию! Пожалуйста… Иди, сними себе номер и оставайся там. Я позвоню, если нужна будет помощь.

«Он пытается уберечь меня… — понимает Дин. — Но он кое о чем забыл. Он забыл, что мы с Сэмом подкованы в мерах безопасности».

В конце концов, они всю свою жизнь имели дело с телами. И всевозможными «телесными жидкостями».

«И еще он забыл, что мною не так-то легко распоряжаться».

— Как долго? — спрашивает Дин.

— Ч-что? — Кас непонимающе моргает.

— Как долго ты токсичен? Лекарства же в тебе не навечно остаются?

Кас молча смотрит на него.

— Двадцать четыре часа, — отвечает он наконец. — Так мне сказали. Примерно двадцать четыре часа при моем типе химиотерапии.

— Всего-то? — говорит Дин облегченно. — Только первые двадцать четыре часа? И все?

Кас молча кивает, глядя на него снизу вверх. Сидя так, согнувшись и глядя на Дина широко раскрытыми глазами, он похож на маленького ребенка.

— Ладно, перчатки у меня есть, это не проблема, — говорит Дин. — Я надену перчатки на двадцать четыре часа.

Кас удивленно смотит на него.

— У тебя есть… медицинские перчатки?

— В багажнике. — На лице Каса отражается сомнение, и Дин напоминает: — Наша работа этого требует, Кас. Морги, осмотр тел, раскапывание могил. Мытье машины после отрубленных голов… У нас всегда в багажнике лежит несколько пачек перчаток — моего размера и Сэма. — И как только Дин произносит имя Сэма, он вспоминает: «Сэм же не знает».

«Сэм до сих пор не знает. И мне придется ему сказать. Надо позвонить ему сейчас же».

Мысли Дина на мгновение стопорятся, и ему приходится буквально встряхнуть себя, чтобы временно отложить эту проблему и вернуться к насущным делам.

— Ты только поэтому хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает он. — Поэтому без конца меня отталкиваешь? Если так — не проблема, у меня есть перчатки.

Но Кас теперь отводит взгляд, роняя его на пол. Дин поднимает подбородок и, сузив глаза, пристально наблюдает за его поведением. Кас смотрит в сторону, плотно сжав губы. «Нет, когда ему плохо, он выглядит не так, — решает Дин. — Так он выглядит, когда что-то скрывает».

— Что еще? — требует он.

Следует длинная пауза; Дин стоит и ждет. Он понимает, что силы у Каса действительно на пределе и ему нужно отдыхать, но с другой стороны, Дин все более уверен, что Кас чего-то не договаривает. Чего-то существенного, из-за чего он не подпускает Дина и не принимает его помощь. Поэтому Дин выжидает — и наконец Кас смотрит на него почти робко и говорит, словно признаваясь в чем-то постыдном:

— Еще я не хочу, чтобы ты… ассоциировался… с этим. Со всем этим.

— Ассоциировался? — медленно повторяет Дин, пытаясь понять, что это значит. Кас теперь смотрит в пол откровенно смущенно.

— Твой… твой… — начинает он и в конце концов вздыхает, взмахом руки указывая на Дина — на его куртку, потом на волосы. — Твой запах. Твой аромат — запах твоей куртки, машины, волос — всего вместе, — говорит он. Потом добавляет, очевидно думая, что это все прояснит: — Формируется обонятельный условный рефлекс.

— Обонятельный… что?

— Обонятельный условный рефлекс, — повторяет Кас. Видя озадаченность на лице Дина, он пытается объяснить: — На меня накатывает такая тошнота… Такая сильная, Дин… И это настолько… кошмарное ощущение — просто отвратительное. Я и не подозревал раньше, как ужасно это может быть. Это хуже, чем боль. И доктор Клайн предупреждал меня, что если в это время я ощущаю… характерный… запах или вкус, то позднее этот запах, гм… — Кас колеблется, глядя на лежащую рядом бутылку. (Простая вода, обращает внимание Дин. В номере нет никаких жидкостей, кроме простой воды. Ничего со вкусом.) — Понимаешь, проблема в том, что потом…

Теперь Дин начинает понимать.

— Потом эти запахи вызывают у тебя тошноту? Сами по себе?

Кас кивает.

— Так уже произошло с некоторыми продуктами. С хот-догами, например… Я даже боялся, что это произойдет с твоими гамбургерами. К счастью, этого не случилось, но я все равно на всякий случай перестал их есть. Я не хочу приобрести к ним отторжение! И, видишь ли… — Кастиэль умолкает, потом медленно поднимает взгляд на Дина. Он, кажется, переборол застенчивость, потому что теперь смотрит Дину прямо в глаза и очень просто говорит: — Твой запах мне нравится.

Дин молча смотрит на него в ответ.

— Твоя куртка, — объясняет Кас. — Твоя машина. Твой… твой… одеколон, наверное — не знаю, что это, но это ты. Твой запах. И я не хочу, чтобы он ассоциировался с этим.

— Ладно, — говорит Дин, осмысляя услышанное. — Ладно. Я, кажется, понял…

Кас кивает. Он явно считает, что донес мысль, так как теперь позволяет себе рухнуть на кровать.

— Вот видишь, поэтому тебе надо уйти, — бормочет он, заваливаясь на бок, не сняв ни куртку, ни шарф, ни шапку и даже не потрудившись поднять ноги. Он так и остается лежать на боку, со свисающими с кровати ногами, устало моргая на цветок на столе.

Дин хочет помочь ему снять ботинки, но теперь каждую секунду он отдает себе отчет в том, насколько близко к носу Каса находится. Сейчас их разделяет где-то четыре шага — этого достаточно? Мысль о том, что Каса в будущем может мутить от одного присутствия Дина, очень пугающая. В какую сторону движется воздух в комнате? На стене под окном установлен маленький комнатный обогреватель, который дует теплом, и внезапно становится крайне важно определить, стоит ли Дин по ветру от Каса или против ветра.

«Я должен ему помочь все равно, — понимает Дин. — Я просто не могу иначе».

По крайней мере, сейчас Каса, кажется, сильно не тошнит — теперь он просто смотрит на цветок почти спокойно и дышит ровнее, — так что Дин в конце концов пододвигается ближе, чтобы дотянуться до его ног, и снимает с него один ботинок, затем второй. Кас при этом тихо вздыхает, но ничего не говорит: его взгляд на секунду перемещается на Дина, потом возвращается обратно на цветок. Дин осторожно поднимает его ноги на кровать, все это время отслеживая дистанцию от своего места до его носа. Затем он осторожно расправляет поверх Каса одеяло.

Тем временем Дин думает об ангелах, об остроте их чувств и о том, какое хорошее обоняние всегда было у Каса. Даже когда Кас был почти смертным, у него всегда был чуткий слух… обостренная восприимчивость к запахам.

Еще Дин думает о том, как Кас то и дело отталкивает его и одновременно с этим (практически в ту же секунду) хватается за него.

И потом Дин вспоминает об оборотнях.

Оборотни выслеживают людей по запаху. Обоняние развито у них чрезвычайно хорошо. Даже лучше, чем у ангелов, — Дин уверен, что по нюху оборотни превосходят всех других существ. Но даже при этом был случай, когда Дин надел чужую куртку, чтобы скрыть свой запах, и это сработало: он ухитрился подкрасться к стае оборотней незамеченным.

Если фокус с курткой прошел с оборотнями, сработает ли он и с ангелом?

«Я сменю всю одежду, — думает Дин, глядя с безопасного расстояния на то, как у Каса закрываются глаза. — И душ приму. Никакого одеколона, и не буду пользоваться своим обычным шампунем и лосьоном после бритья. Оденусь в другую одежду… Куртку точно надо сменить… на что-нибудь с сильным запахом, но не моим. Раз он запоминает запахи, я уж сделаю все возможное, чтоб это был не мой запах. И еще будут перчатки. Если повезет, Кас просто возненавидит запах лабораторных перчаток».

«Но даже если он возненавидит мой запах, я все равно остаюсь». Уж это-то очевидно. Потому что важен сейчас вовсе не Дин. И не то, чего хочется ему.

Кас сжимает в руках край одеяла, подтягивая его к груди.

— Иди, Дин, — бормочет он.

— Я уйду, — соглашается Дин на этот раз. — Но я скоро вернусь. Ты потерпишь двадцать минут один?

— Я месяцами делаю это один, — шепчет Кас с закрытыми глазами. Он, похоже, почти спит, но его слова — конечно, правда. Выскальзывая из номера с ключом в руке и садясь в машину, чтобы смотаться в магазин за новой курткой, Дин знает: это так. Кас делал это месяцами совсем один.

========== Глава 13. На студенческие вечеринки тебе больше не ходить ==========

«Нужно позвонить Сэму», — думает Дин. Импала стоит на перекрестке на долгий красный сигнал светофора, и Дин тем временем спешно ищет в телефоне ближайшие магазины. Обнаружив неподалеку еще открытый универмаг, он намеревается по-быстрому набрать номер брата. Свет пока красный, пешеходный светофор еще даже не начал мигать, и на то, чтобы сделать вызов и включить громкую связь, нужна всего секунда. Поговорить можно уже во время езды. Но Дин медлит, держа палец над кнопкой звонка, и вот ему уже гудит машина сзади. Как-то незаметно секунды пролетели, и свет переключился на зеленый.

«Сейчас все равно нет времени объяснять», — думает Дин, бросая телефон на пассажирское сиденье и разгоняясь на перекрестке.

Остаток пути занимает у него всего пару минут, и вот Дин уже паркуется перед универмагом. И опять, выходя из машины и направляясь быстрым шагом к дверям магазина, он знает, что на звонок Сэму нужна всего минута. Телефон снова зажат у него в руке, и Дин легко мог бы позвонить сейчас. Но он не звонит. Все равно кажется, что времени мало. И главное, Кастиэлю плохо, он там один в унылом номере мотеля, и сегодня ему нужна помощь (даже если он этого не признает). А значит Дин должен сделать покупки максимально быстро и рационально. Так что звонить Сэму сейчас некогда.

«Позвоню позже», — решает Дин.

Но, засовывая телефон в карман, он понимает, что на самом деле избегает звонка из-за страха перед необходимостью сообщить Сэму новость. Дин даже начинает чувствовать угрызения совести. Но, тем не менее, телефон остается у него в кармане, и, вместо того чтобы сделать звонок, он берет одну из больших красных тележек у дверей универмага.

«Так, найти шмотки со странным запахом — и сразу назад в мотель», — размышляет Дин, шагая так быстро, что чуть не скашивает тележкой нескольких человек, попавшихся ему на пути. Он огибает их вместе с их телегами, полными еды, после чего чуть не врезается еще в одну телегу, тоже заполненную продуктами. Тут он замечает, что в магазине как-то необычно много народу — особенно в продуктовом отделе, который прямо-таки кишит людьми с тележками, перегруженными картошкой, овощами… индейкой и банками тыквенного пюре…

«Ах да, — вспоминает Дин. — День благодарения же…» Сегодня понедельник, и праздник уже в четверг. В гастрономах это самая оживленная неделя в году.

Дин медлит, глядя на шумные толпы людей вокруг. В основном люди отовариваются семьями: кто-то из взрослых катит переполненную телегу, а остальные члены семьи бегают туда-сюда в поисках нужных продуктов. Кругом снуют дети, которых родители посылают с мелкими поручениями вроде найти муку или масло, и в отделе кухонных принадлежностей толпится народ, разбирающий блюда для пирогов, формы для выпечки и запасные салфетки для гостей.

Дин теряет добрых пятнадцать секунд, разглядывая эту суету. Он чувствует, будто смотрит спектакль: праздник кажется не относящимся к реальной жизни. Эти радостные семьи, проплывающие туда-сюда со скалками, пакетами клюквы и упаковками смеси для фаршировки, кажется, существуют в какой-то другой вселенной.

Единственное, что на самом деле важно, — единственное, что реально, — это то, что Кастиэль сейчас в номере мотеля один.

Дин разворачивает телегу и направляется в другой конец магазина, подальше от еды и праздничной толпы.

В отделе товаров для ванной относительно тихо, а парфюмерная секция вообще оказывается заброшенной. Дин проходит мимо полок с пеной для ванны, шампунями, кондиционерами и десятками других парфюмерных товаров, которых он никогда раньше не замечал: гелями для душа, скрабами для лица, маслами для тела. Он даже не уверен, что все это такое (удивительно, сколько всего странного появилось в магазинах за последние лет десять, пока Дин был занят в Аду, Чистилище и разбирался с прочими проблемами…). Он берет в руки один флакон за другим, не зная, для чего они, и совершенно не представляя, что купить. Становится ясно, что миссия по приобретению «странно пахнущих» вещей потребует больше времени и усилий, чем он планировал.

«Забавно, что Кас вообще обратил внимание на мой запах», — думает Дин, беря с полки ванильно-кокосовое масло для тела и откручивая крышку, чтобы понюхать.

«Наверное, он заметил просто потому, что у ангелов развито обоняние, — рассуждает он, оценивая запах геля для душа с экстрактом грейпфрута и гардении. — Ну и еще потому, что ему случалось бывать со мной рядом в весьма вонючие времена». Дин всегда даже гордился умением выглядеть чисто и ухоженно, несмотря на утомительные разъезды по стране и ночевки в паршивых мотелях. При подобной кочевой жизни важно за собой следить: это поддерживает бодрость духа (не говоря уже о том, что профессионально чистый вид помогает продать себя в роли агента ФБР). Но, надо признать, бывали времена, когда вопросы личной гигиены отходили на второй план. Чистилище определенно приходит на память — Кас тогда, должно быть, нанюхался достаточно нечистот.

Однако, Дин надеется, нынче его запах — это лишь едва уловимое обыденное сочетание, которое носит на себе каждый человек: неизбежная смесь мыла и стирального порошка — может, еще с легкой примесью одеколона.

И с оттенком индивидуальности.

Кас сказал: «Твой запах мне нравится». Дин до сих пор мысленно слышит эти слова.

Касу нравится запах Дина. Похоже, достаточно, чтобы даже принять кое-какие меры предосторожности. Меры предосторожности к тому, чтобы этот запах нравился ему и дальше.

«Твой запах мне нравится», — снова вспоминает Дин, и ему даже неловко оттого, как хочется подольше подумать об этой фразе. Оттого, насколько приятна мысль о ней, как она согревает ему сердце, несмотря на все ужасы сегодняшнего дня. И как ему хотелось бы присесть и поразмышлять, что еще она может означать.

«Соберись, чувак», — приказывает себе Дин. Он наугад выбирает пену для ванной, и она оказывается с запахом клубники. Но жалко же будет, если Кас в результате приобретет отвращение к клубнике? Что если он еще собирается есть клубнику в будущем? Или кокосы, или грейпфруты? Дин ставит клубничную пену для ванной на место, наконец понимая, что ничего во всем этом ряду не подходит на роль запаха, который не жалко возненавидеть. Тут все пахнет цветами, пряностями или едой. Приятными вещами, вроде корицы, яблок, лаванды. Это все хорошие запахи, которыми Кас потом еще может пожелать насладиться.

Потом. Вообще во всей этой экспедиции за запахами есть определенный оптимизм: она предполагает, что будет некое «потом», о котором стоит переживать.

И если подумать, раз Кас избегает Дина главным образом (или хотя бы отчасти) чтобы избежать ассоциации с запахами, значит Кас и сам планирует, что будет некое «потом»? Это невероятно воодушевляющая мысль. Особенно учитывая, что Кас пока не дал никаких намеков на свой диагноз — и, что еще важнее, прогноз.

«Кас планирует на потом», — думает Дин, и в его походке появляется упругость. Он направляется в другие отделы в поисках нецветочных запахов.

Вскоре, завершив обход магазина, он уже наводит ревизию в тележке, которая теперь содержит причудливый ассортимент из всех «странно пахнущих» (или, во всяком случае, своеобразно пахнущих) вещей, какие Дину удалось найти. Набор включает пакетик кедровых щепок для хранения с одеждой, коробку нафталиновых шариков от моли, солнцезащитный крем, пузырек репеллента, свечу с ароматом цитронеллы, несколько палочек ладана, баночку обувного крема, пакет порошка карри, коллекцию экзотических чаев и еще с десяток подобных предметов.

«Но что если ему как-нибудь захочется почистить ботинки? — думает Дин, беря в руки обувной крем, а за ним кедровые щепки. — Что если как-нибудь он окажется в кедровом лесу?» И тут, пока Дин перебирает товары в тележке, ему в нос ударяет причудливая смесь чая с нафталином. Это специфический запах — что интересно, не похожий ни на то, ни на другое в отдельности. И это наводит Дина на мысль создать новый уникальный аромат, смешав вместе несколько ингредиентов. Может быть, если получится букет, который нигде в природе не встречается, то его компоненты по отдельности не создадут Касу проблем в будущем.

Дин покупает коллекцию странно пахнущих предметов, а также наспех выбранные мыло и шампунь (отличающиеся лишь тем, что это не обычные брэнды Дина) и новый комплект одежды. Вскоре он уже выходит из магазина с сумками в руках, а спустя еще десять минут возвращается в мотель.

Он так и не позвонил Сэму.

***

Первым делом Дин идет проверить, как дела у Каса. Он тихонько стучит в дверь, затем открывает ее ключом и заглядывает внутрь.

Оказывается, Кас снова поднялся: Дин застает его на одном из расставленных стульев — по всей видимости, на пути к кровати после очередного визита в ванную. Когда Дин только замечает его, Кас сидит, привалившись к спинке стула и повесив голову, и вяло теребит крышку на бутылке воды.

Есть что-то ужасно неправильное в том, как Кас скрючился на стуле, один, в этой унылой слабо освещенной комнате мотеля, уставившись на бутылку перед собой. Но, во всяком случае, на этот раз он выглядит бодрее: заслышав Дина у двери, он поднимает голову и даже проверяет рукой, на месте ли его шапка (куртка и шарф также по-прежнему на нем).

— Я вернулся, — объявляет Дин. — Эй, ты пытаешься снова лечь? Помочь тебе? — Дин делает шаг к нему, но Кас качает головой и вытягивает руку, жестом веля Дину остановиться.

— Я что тебе сказал? — недовольно ворчит он. — Не надо ко мне подходить.

— Да, насчет этого… — говорит Дин. — У меня есть план. — Он с улыбкой поднимает сумки из универмага.

Кас смотрит на них без выражения. Потом он принюхивается.

— Что это за… запах? — спрашивает Кас. Он немного выпрямляется на стуле, кладет бутылку с водой на колени и снова втягивает носом воздух. — Это… Что это?

Дин улыбается.

— Могу сказать одно: это точно не я.

— Да, это точно, — соглашается Кас. С озадаченным видом он нюхает воздух в третий раз. — Скорее похоже… на гигантского ленивца? Или что-то подобное. Но они же вымерли.

— Придержи мысль, — просит Дин. — Я только по-быстрому приму душ и переоденусь, хорошо? Потерпишь еще пятнадцать минут?

Кас устало кивает.

— Я никуда не собираюсь.

Потом он умудряется встать и даже пройти самостоятельно оставшихся два шага до кровати; хотя, сев на нее, немедленно снова падает на бок. Дин рискует приблизиться достаточно, чтобы опять помочь Касу поднять ноги на кровать. После чего берет сумки и выскальзывает за дверь, торопясь в офис мотеля, чтобы снять второй номер.

***

Девушка за стойкой сообщает, что номер по соседству с Касом действительно свободен, и Дин платит за него немедленно. Уже ясно, что скорее всего, большую часть ночи Дин проведет у Каса, но иметь второй номер все равно кажется полезным. Главным образом, потому что там есть вторая ванная, так что Дин сможет оставить ванную Каса в его эксклюзивное пользование (что ему, похоже, может понадобиться).

Интерьер второго номера оказывается почти таким же: дешевый линолеум на полу, синтетические покрывала и такой же шумный холодильник. Но Дин едва замечает детали обстановки — сейчас его волнует только душ. Он бросает сумки с покупками на одну из кроватей, переворачивает пакет, в котором сложены средства для мытья и большая часть новой одежды, и срывает с вещей ярлыки. После этого он раздевается и принимает душ, быстро, но тщательно моясь новым мылом и шампунем. Мыло и шампунь не имеют сильного запаха (запах Дин добавит позже, на одежду), но они отличаются от его обычных брэндов. После душа Дин завершает свое ароматическое преображение при помощи нового дезодоранта, зубной пасты и жидкости для полоскания рта. В заключение он брызгается спреем Axe (которым уж точно никогда в обычной жизни не пользуется), бормоча: «Извини, Кас, на студенческие вечеринки тебе больше не ходить».

Затем он достает новую одежду: белье, джинсы, носки и белую футболку. Вещи имеют лишь слабый химический запах, обычный для фабричной одежды (надо полагать, запах китайских фабрик или трансатлантических грузовых кораблей).

В последнюю очередь Дин вынимает свое главное приобретение: хлопковую кофту с капюшоном. Он купил ее вместо куртки, решив, что кофта быстрее впитает новый аромат и ее легче стирать, если она случайно запачкается ночью. Последние полчаса кофта пролежала в одном из пакетов, скомканная вместе с ароматической смесью, которую Дин создал прямо на парковке универмага: два нафталиновых шарика, несколько кедровых щепок, раскрошенные листья кинзы, выпотрошенная ментоловая сигарета, щепотка карри и горстка листьев чая лапсанг сушонг, — все это сбрызнутое репеллентом. Каждого аромата — лишь по чуть-чуть, чтобы создать не сильный, но уникальный запах.

Дин встряхивает кофту над противнем, найденным в кухне. Остатки пахучих ингредиентов высыпаются из нее, и когда Дин нюхает ткань, оказывается, что итоговый запах даже неплох. Как Дин и надеялся, он определенно необычен и, что лучше всего, похож не столько на свои компоненты, сколько на нечто новое. «На гигантского ленивца, как выяснилось, — думает Дин. — Ха! Кто ж знал? Может, гигантские ленивцы любили чай лапсанг сушонг».

Дин с удовлетворением отмечает, что после отряхивания кофты запах остался не очень резкий: она приобрела лишь слабый, хоть и отчетливый аромат. Можно надеяться, как раз такой интенсивности, чтобы заглушить запах Дина, при этом не сильно ударяя бедному Касу в нос.

— Ну что ж, приступим, — произносит Дин вслух и натягивает кофту через голову. — Туалетная вода «Гигантский ленивец».

После этого он берет со стола ключи и отправляется к машине, чтобы достать пачку нитриловых медицинских перчаток. Он как раз выходит за дверь, когда жужжит телефон, извещая о полученном сообщении. Это Сэм.

***

Сообщение Сэма гласит:

«Так что ты купил в подарок?»

Дин глядит на него долгое время, потом медленно пишет:

«Растение»

…и нажимает «отправить», хотя знает, что нужно набрать номер Сэма сейчас же.

«Какое растение?» — отвечает Сэм пару секунд спустя.

И снова Дин не делает звонок, который обязан сделать. Вместо этого от шлет ответ:

«В горшке. Не знаю, как называется»

«В Твоем Доме купил?» — спрашивает Сэм.

«Да», — отвечает Дин.

Потом он зачем-то пишет:

«С желтыми цветочками»

Он набирает слова очень медленно, буква за буквой. Оправляет это сообщение, потом сочиняет еще одно и отправляет его тоже:

«И с пчелами на горшке. В смысле, с нарисованными»

— Да позвони же ему, трус… — ворчит на себя Дин, посылая сообщение про пчел. Однако он не звонит, и несколько секунд спустя Сэм отвечает:

«Неплохо. Им понравилось? Какая она?»

Дин долгое время смотрит на эти вопросы.

Проходят секунды, и он отчетливо понимает, что каждая секунда, пока он не сказал Сэму, что именно происходит, — это еще одна секунда относительного спокойствия и счастья для Сэма. Ведь Сэм был почти счастлив в последние пару месяцев. Может быть, не так чтобы плясать от радости, и может быть, он даже скучал немного, но дни в бункере в последнее время протекали размеренно и тихо, и Сэм был расслаблен и спокоен. Даже отрадно было видеть его таким спокойным. Как только Дин скажет ему о Касе, спокойствию и счастью Сэма придет конец.

Потом Дин думает: «Наверняка именно так рассуждал Кас, когда решил нам не сообщать: “Не лишай их иллюзий”. Он не подумал, что мы хотели бы знать».

Дин находит номер Сэма и, закусив губу, нажимает на кнопку звонка.

Сэм берет трубку со словами:

— Я рад, что ты не купил ему порножурналы. Хотя, наверное, при Эрин ты бы не осмелился, а?

Услышав веселый, шутливый тон Сэма, Дин оказывается не в состоянии заговорить.

— Дин? Ты там?

— Да, — отвечает он, принимаясь шагать по кругу в пустой комнате.

— Ну так какая она? Ты с ней познакомился?

— Гм… Слушай, я… — Дин умолкает. Он перестает ходить, садится на кровать, набирает воздуху и наконец произносит: — У меня новости. Про Каса. — Дин понимает, прямо в этот момент, что его голос звучит не вполне нормально. Каждое слово выходит отрывистым, напряженным и низким.

На мгновение повисает мертвая тишина. Дин закрывает глаза, думая: «Вот. Вот прямо сейчас. Вот сейчас был момент крушения иллюзий».

— Какие новости? — говорит наконец Сэм. Как Дин и ожидал, от его шутливого тона не осталось и следа. Теперь голос Сэма звучит на пол октавы ниже обычного. Дин понимает, что Сэм предположил самое худшее.

— Нет, нет, не то, — произносит Дин поспешно. — Он жив. Он жив. — «Пока что», — добавляет зловещий голосок в его голове.

— Тогда что? — спрашивает Сэм. В его голосе слышно лишь слабое облегчение. — Люцифер? В чем дело?

— Нет, не Люцифер, — говорит Дин. Он пытается произнести «у Каса рак», но эти слова не выходят, и Сэм начинает заполнять тишину догадками:

— Ровена?

— Нет, не Ровена, — отвечает Дин.

— Кроули?

— Нет… это…

— Ангелы? Каса что, пырнули клинком?

— Нет… не клинком… Он не ранен… Он вообще тут, рядом… Но…

— Ну так что тогда? Опять потеря памяти? Кома? Что-то с его благодатью?

— Нет, ничего такого. Это… — отвечает Дин. Он по-прежнему не может произнести слова. Сэм теперь молчит, ожидая, и наконец Дин говорит: — Мы все неправильно поняли, Сэм. У Каса нет девушки. И парня нет.

— О… Так значит… — произносит Сэм. Он явно в замешательстве, и Дин запоздало вспоминает, что Сэм никогда и не думал, что у Каса был парень. Сэм даже не знал про «Эрона». — Ладно… тогда… Что ты хочешь сказать?

— У него, гм… «Эрин», которую упоминал Кас, на самом деле пишется «Э-Р-О-Н». Это «он», он врач, и он… он онколог Каса.

Повисает молчание.

— Он кто?! — переспрашивает Сэм.

— Его онколог, — говорит Дин. — Врач, который, знаешь… который лечит…

— Я знаю, кто такой онколог, — перебивает Сэм спешно и горячо, как будто пытается оборвать Дина до того, как тот произнесет роковое слово.

Но его нужно произнести.

— У него рак, — говорит Дин. Он набирает воздуху и повторяет это снова: — У Каса рак. В этом все дело. В связи с этим и были все его отъезды. Он на химиотерапии. Уже несколько месяцев. Три недели через одну. Я выследил его и нашел в этом… отделении химиотерапии в госпитале в Денвере. Поэтому он и шапку носит. Поэтому теряет вес, поэтому сменил диету и постоянно уезжает.

Следует мучительно долгая пауза. Дину слышно дыхание Сэма: серия натянутых, отрывистых вздохов, как будто Сэм пытается что-то сказать, но никак не может найти слова. Наконец Сэм произносит:

— И он нам не сказал? — Его голос звучит ниже обычного.

— Знаю, — говорит Дин.

— Он позволил нам думать, что это девушка?

— Да. Прямо подлянку кинул, скажи? Я сам узнал пару часов назад.

— Поверить не могу, — произносит Сэм. — Он ничего нам не говорил? Месяцами? Дин, я просто… Ты это серьезно? — Очевидно, Сэму даже не нужно слышать ответ, потому что он переходит прямо к серии неизбежных вопросов: — Какой у него диагноз? Какая стадия? Насколько плохо? Каков прогноз?

— Я не знаю.

— Что значит не знаешь? Ты его спросил?

— Его в данный момент выворачивает. Похоже, это для него самая тяжелая ночь — после химиотерапии. Время как-то было неподходящее, чтобы подвергать его допросу.

— Блядь… — произносит Сэм с чувством. Он нечасто использует крепкие ругательства, и слово выходит у него на выдохе, будто он вот-вот заплачет. — Поверить не могу! После всего…

— Я останусь с ним сегодня, — перебивает Дин.

— Да-да, конечно, — отвечает Сэм так, будто это очевидно и не требует слов. Он на секунду умолкает, и когда снова начинает говорить, уже лучше контролирует свой голос. Дин знает, что Сэм переключился в режим планирования. — Я сейчас тоже приеду, — говорит он. — Вы где?

— Мотель Пайнвью на Колфакс-авеню в Денвере, — сообщает Дин, сам удивляясь тому, какое облегчение чувствует, зная, что Сэм теперь в составе команды. Сэм начнет изучать вопрос, Сэм скоро приедет, Сэм разбирается в этой медицине, Сэм поможет… Но потом Дин вспоминает, как далеко они от дома. Дин добирался сюда целый день, а сейчас уже поздно. И он добавляет: — Не езжай сегодня. Выезжай завтра утром.

— Нет, Дин, я могу выехать сейчас же. Возьму одну из машин в гараже…

— И будешь ехать всю ночь до пяти утра? Не хватало еще, чтобы ты разбился, заснув за рулем. — Дин не шутит: повседневные смертельные угрозы вроде автомобильных аварий и раковых заболеваний, о которых он раньше даже не думал, внезапно кажутся куда более реальными и пугающими. — Выезжай утром, — говорит Дин. — И вот что, я сейчас подумал: возьми на прокат машину, которую можно оставить в Денвере. Иначе мы окажемся тут с тремя машинами. Но знаешь, что было бы здорово: можешь немного изучить вопрос перед тем, как ляжешь спать? Особенно на предмет побочных эффектов химиотерапии? Например, чем можно помочь пациенту? И сообщи, если найдешь что-то, что мне надо знать. Он меня уже предупредил, что нужны перчатки, я и понятия не имел, и… Сэм, ему гораздо хуже, чем я ожидал. Можешь посмотреть, типа… насколько сильная тошнота нормальна?

— Сделаю, — говорит Сэм. — Отправлю тебе, что найду. Ты с ним сейчас? Можно с ним поговорить?

— Он в соседнем номере. Но едва в состоянии разговаривать.

— Тогда не утомляй его. Но передай от меня привет, — просит Сэм. — Больше чем привет. Ну ты знаешь…

— Да, — отвечает Дин. — Передам.

— Ладно, иди к нему тогда, — говорит Сэм. Он добавляет еще одно прочувствованное «блядь…» и тяжело вздыхает. — Ну что ж, мы хотели проблемы нормальных людей, правда?

Дин грустно усмехается, вспоминая тот разговор в машине несколько месяцев назад. Тогда, когда они уехали из Аризоны без Каса… когда Кас решил остаться один во Флагстаффе. «Наверное, для тех дополнительных анализов», — понимает теперь Дин. Анализов, на которых настаивал врач.

— Да, хотели, — соглашается Дин. — И оказалось, что проблемы у нормальных людей — отстой.

Сэм вздыхает.

— Ты говорил, что я еще пожалею, когда нагрянут термиты. Надо было мне прислушаться.

========== Глава 14. Я держу тебя, держу ==========

Облачившись в кофту с ароматом гигантского ленивца, Дин выходит к Импале, чтобы забрать перчатки. Но, дойдя до машины, он медлит, положив руку на ее блестящую крышу, и какое-то время просто стоит. Он делает пару глубоких вдохов, поднимает на крышу и вторую руку и поглаживает гладкий кузов, как будто машина может дать ему точку опоры. Он понимает, что пытается успокоиться. Реакция Сэма более или менее соответствовала ожидаемой, но его прочувствованное «блядь», полное шока и отчаяния, до сих пор звучит у Дина в ушах.

Он глядит наверх, в ночное небо. Обычно в городе не видно звезд, но Денвер расположен достаточно высоко и атмосфера здесь чище, так что отдельные звезды проглядывают через тьму. Дин смотрит на них в тишине. Часто, разъезжая по стране, ночами он ищет на звездном небе Большую Медведицу. Это одно из немногих созвездий, что он знает, и одно из тех немногих, что всегда можно увидеть — в любом регионе Америки, в любое время года. Он ищет его и теперь. Через несколько мгновений Дин различает низко висящий на севере звездный ковш.

Безмятежное, неизменное, на расстоянии вечности — вот оно. Нетронутое хаосом на Земле, обходит свой неторопливый, величественный круг на северном небосклоне.

«Мы побывали в Аду и вышли живыми — все втроем, — напоминает себе Дин, глядя на Большую Медведицу. — Мы предотвратили апокалипсис, мы справились с Люцифером, мы имели дело с самим Богом. Мы справимся с этим».

В конце концов он открывает багажник, достает пачку медицинских перчаток и надевает одну пару, после чего отправляется в номер Каса.

***

Кас — по-прежнему на кровати, но в тот момент, когда заходит Дин, он как раз отталкивает в сторону одеяло и пытается сесть. Он смотрит на дверь ванной с выражением крайней сосредоточенности, как будто путь туда — это длинное, трудное путешествие за море, которое нужно тщательно спланировать.

— Эй, приятель, как дела? — окликает его Дин. Кас оборачивается. Он поднимаетруку к голове, проверяя, на месте ли шапка (кажется, привычка трогать шапку у него уже почти на уровне рефлекса). Потом его взгляд падает на руки Дина, обтянутые голубыми лабораторными перчатками. В одной руке Дин держит коробку запасных перчаток. Он бодро машет ею Касу: — Я же говорил! Смотри, у меня еще целая пачка.

При виде перчаток Кас заметно расслабляется: один пласт тревоги исчезает с его лица. Дин проходит к столу в углу, чтобы положить ключи, телефон и перчатки, и Кас снова принюхивается.

— Этот запах… действительно весьма … специфический.

— Стопроцентный гигантский ленивец, — подтверждает Дин, оттягивая кофту спереди, чтобы продемонстрировать, откуда исходит запах. — Мое второе я. Точнее гигантский ленивец на студенческой вечеринке. При содействии чайного отдела местного универмага.

— Я тебя вообще не чувствую, — говорит Кас, снова втягивая воздух. В его тоне слышно облегчение пополам с разочарованием.

— В этом и смысл, — отвечает Дин. — Ну теперь-то ты позволишь мне остаться? — Он говорит это с намеком на вызов, уже приготовившись к новым возражениям, однако Кас вместо этого улыбается, сидя на кровати. Это слабая улыбка: уголки его рта лишь немного подергиваются, но видеть ее — такое облегчение, что Дин широко улыбается в ответ.

— Ты однозначно у меня в долгу за Axe, приятель, — добавляет он. — И не надейся, что я забуду. Эта дрянь ужасна. — Он присаживается на стул, стоящий у стола (предусмотрительно не трогая те стулья, что расставлены по комнате). — Кстати, Сэм едет к нам. Будет здесь завтра.

Улыбка Каса исчезает совсем. Его плечи опадают, и он глядит в пол, слегка сжимая рукой край одеяла.

— Я надеялся… не беспокоить… никого из вас, — произносит он тихо. Он выглядит уставшим и говорит короткими фразами.

— Мы хотим, чтобы ты нас беспокоил, — уверяет Дин. Кас только смотрит на него очень печально. Он явно по-прежнему не понимает, и Дин добавляет: — Послушай, приятель, Сэм приедет помочь, потому что хочет. У тебя есть друзья, которые хотят тебе помочь, и мы будем помогать! Тебе придется смириться и привыкнуть к этому. Кстати, Сэм передает привет. Больше чем привет.

— Больше… чем привет? — переспрашивает Кас, нахмурившись. Это выражение явно ставит его в тупик.

— Думаю, это значит привет и крепкое объятие, — поясняет Дин. — Но он сам тебе скажет, когда приедет.

Кас обдумывает это и в конце концов кивает. Он по-прежнему не выказывает радости оттого, что Сэм и Дин в курсе, но по крайней мере, кажется, начинает смиряться с этим фактом. Он делает глубокий вдох, как будто собирается сказать что-то еще, но потом выдыхает, ничего не произнеся. Затем снова набирает воздуху, но выпускает и его тоже. Дин замечает: Касу и до этого было тяжело разговаривать, а теперь он вообще не может выговорить ни слова. Пристально наблюдая за ним, Дин обращает внимание на его дыхание. Оно учащается.

Учащается все больше. Это вызывает тревогу.

— Ты лучше приляг снова, а? — предлагает Дин. — А то ты не очень-то хорошо выглядишь.

— Вообще-то, — отвечает Кас с явным усилием, — я недолго… смогу… оставаться в кровати.

Этот комментарий озадачивает Дина: он-то представлял себе, что Кас проведет всю ночь — а может, и следующий день — в постели. Кас, похоже, замечает его недоумение, потому что поясняет, сумев выдать целый набор фраз с перерывами на учащающуюся отдышку:

— Скоро… мне придется… перейти в ванную. И… остаться там… на время. Я обычно… перемещаюсь туда… на большую часть ночи.

Дин хмурится, пытаясь представить, что Кас имеет в виду: он что, буквально всю ночь сидит на унитазе? Или на полу? Спит в ванне? Как это выглядит? Дин открывает рот, чтобы уточнить, но в этот момент Кас напрягается и начинает осматривать постель вокруг себя с видом явной безотлагательности. Он даже отталкивает в сторону одеяло. «Он ищет лоток», — понимает Дин, — глубокий металлический противень, который Дин дал ему ранее и который теперь лежит на другом краю кровати, за спиной у Каса. Дин вскакивает со стула, огибает кровать, хватает лоток и протягивает Касу.

Кас благодарно вцепляется в него и после сидит неподвижно, держа лоток на коленях и глубоко, тяжело дыша. На мгновение он замирает совсем, и Дин — который теперь стоит над ним и следит за происходящим, — уверен, что его снова стошнит прямо сейчас. Однако Кас вдруг поднимается на ноги и, шатаясь, направляется к ближайшему стулу на пути в ванную.

Дин хватает его за плечо и подводит к Первому стулу (как Дин теперь его окрестил). Кас падает на стул резко, словно ему отказали ноги. Лоток все еще у него в руках: Кас снова сжимает его на коленях и склоняется над ним с тяжелой отдышкой. Дин нависает сверху.

— Ты как? — спрашивает он. Кас поднимает глаза.

— Тебе стоит… включить телевизор, — говорит он, кивая в сторону маленького древнего телевизора на комоде.

Это настолько неожиданное предложение, что Дин прыскает со смеху. Кас только смотрит на него хмуро.

— Тебе будет… скучно.

— Ты что, серьезно полагаешь, что я сейчас лягу и стану смотреть повтор «Американского кумира»? — спрашивает Дин изумленно. — Расслаблюсь и возьму попкорн, пока ты тут ковыляешь по комнате как Франкенштейн?

Как ни поразительно, Кас кивает.

— Господи… — начинает Дин, но слова отказывают ему, и он сдается, качая головой. — Ну спасибо, приятель.

— Тебе будет… скучно, — настаивает Кас, хмуро глядя на Дина. Он по-прежнему говорит отрывисто и теперь, кажется, едва способен удерживать лоток, но тем не менее умудряется произнести: — Меня будет… тошнить еще… не раз. Многократно. И, Дин, не волнуйся, это нормально, если… — Он умолкает.

В один миг от лица Каса отливает кровь. Он бледнеет и внезапно покрывается потом; его глаза стекленеют — зрачки расширяются и теряют фокус. Он успевает пробормотать: «Мне надо лечь…» — после чего начинает крениться набок.

Дин хватает его под руку и начинает тащить назад к кровати. Но оказывается, Кас пытается пройти в противоположную сторону, к ванной. Он из последних сил тянет Дина против захвата, но никуда не продвигается, а только соскальзывает со стула на колени. Позабытый лоток с грохотом падает на пол. Кас нащупывает под собой пол и замирает на четвереньках, опустив голову, в шапке набекрень и с волочащимся по полу шарфом.

Дин опускается на корточки, поддерживая его за плечи.

— Кас, тише, тише…

— Не волнуйся… — бормочет Кас, не поднимая головы. Он начинает нетвердо ползти вперед, продвигаясь ко Второму стулу, но потом вдруг останавливается, ложится на бок на линолеум и закрывает глаза. Дин с ужасом замечает, что лицо Каса приобрело серый восковой оттенок, а губы почти синие. И отдышка достигла пугающих масштабов — его дыхание столь частое, что он почти задыхается, не в состоянии полноценно вдохнуть.

— Кас?! — зовет Дин, падая на колени рядом и хватая его за плечо. Дин был готов к тошноте и рвоте, но это нечто совсем иное — какой-то надвигающийся обморок, или, может быть, гипотонический криз, — и Дин совершенно не знает, что делать. Он хочет позвонить Сэму и бросает тоскливый взгляд в сторону телефона, лежащего на столе на другом конце комнаты. Но кризис у Каса прямо в эту секунду, и Дин не отваживается оставить его одного.

— Кас? Кас?! — зовет он, снова тряся его за плечо в надежде привести его в сознание. — Кас, что с тобой?! — Это глупый вопрос: Кас очевидно не в состоянии объяснить, что с ним, — и когда Дин не получает ответа, он начинает нащупывать пульс у него на шее, пытаясь успокоить себя: «Что бы это ни было, если его сердце бьется и он дышит, еще не все потеряно».

Дину удается нащупать пульс, но он кажется слишком быстрым, больше похожим на беспрерывные трепыхания, чем на нормальное сердцебиение. Дин в отчаянии ищет глазами часы, по которым можно замерить пульс. В соседнем номере на комоде стояли большие круглые механические часы, но здесь часов нигде не видно. После секундных поисков, Дин наконец их замечает: Кас зачем-то поставил часы на пол у изножья кровати. Это старомодный будильник с круглым циферблатом и длинной секундной стрелкой, медленно описывающей круг. Дин смотрит на нее неотрывно, считая пульс.

Четырнадцать ударов за шесть секунд. Это 140 ударов в минуту.

«Не может этого быть», — думает Дин, и пробует еще раз. На этот раз у него выходит 150. Сердце Каса бешено колотится, хотя он лежит на полу абсолютно неподвижно.

Дина охватывает паника, и он бросает еще один отчаянный взгляд на телефон на далеком столе. Но потом Кас шевелится. Его глаза приоткрываются и ноги сдвигаются на полу. Отдышка по-прежнему такая сильная, что он не может говорить, но он смотрит на Дина, и по его взгляду Дин понимает: Кас знает, где он; он увидел Дина и узнал его.

— Ничего, дружок. Я здесь, я здесь, — шепчет Дин, поглаживая его по плечу. — Ты только держись.

Кас по-прежнему не в состоянии ничего произнести — теперь у Дина впечатление, что его охватила какая-то чрезвычайная, всепоглощающая усталость, как иногда бывает при высокой температуре — усталость, при которой невозможно формулировать слова. Но у Каса получается переместить руку на несколько дюймов к ноге Дина и коснуться его колена.

Непонятно, то ли это попытка успокоить Дина, то ли слабая мольба о помощи (Дин надеется на первое).

После этого Кас собирается с силами: начинает дышать глубже, стискивает зубы и, кряхтя, со впечатляющим усилием переворачивается на живот и пробует снова подняться на четвереньки. Ему это удается, но маневр истощает его до предела, так что теперь он может только стоять в таком положении на дрожащих руках, опустив голову. Его шарф так и волочится по полу; шерстяная шапка на голове покосилась.

Дин уже собирается метнуться за телефоном, когда Кас бормочет:

— Лоток?..

«Чертов лоток, куда он подевался…» — думает Дин. Вот он, лежит в нескольких шагах. Дин ныряет за ним. Но как раз в тот момент, когда Дин подтягивает лоток ближе, Кас поворачивается к нему, и Дин каким-то образом попадает локтем Касу в висок. Шапка слетает у Каса с головы и приземляется на край лотка, ровно когда его начинает тошнить. Немного рвоты попадает на шапку.

«Черт возьми, — думает Дин. — Черт, черт, черт». Рукой в перчатке он осторожно убирает шапку в сторону, но слишком поздно: она уже запачкана. Она безнадежно испорчена. Химия токсична, вспоминает Дин с сожалением. По крайней мере, ему удается спасти шарф, ловко сдернув его у Каса с шеи и бросив на кровать. Чем еще ему помочь, Дин не знает.

На этот раз рвоты даже не так много (кажется, ровно столько, чтобы испортить шапку). У Каса в желудке ничего не осталось, и во время следующего приступа из него выходит лишь тонкая струйка жидкости. Но спазмы продолжаются все равно, и скоро у Каса начинают дрожать руки, так что становится понятно, что он вот-вот рухнет лицом в лоток. И Дину приходит в голову: «Я могу держать его. Вот что я могу сделать: я могу его держать!» Он подвигается ближе и подхватывает Каса одной рукой под грудь, помогая ему стоять и приговаривая: «Я держу тебя, держу». Другой рукой он поддерживает Каса за лоб.

Так, на расстоянии фута над лотком, Дин удерживает Каса, как ему кажется, очень долгое время, пока Каса мучают непрекращающиеся рвотные позывы. Из него не выходит ничего кроме редких струек воды, но приступ все не отпускает. Непонятно даже, в сознании ли он еще — кажется, что он всем весом повис на руке у Дина, и его голова лежит в ладони Дина безвольно и тяжело. Но Дин не перестает разговаривать с ним между спазмами, когда, ему кажется, Кас может услышать. Дин знает, что не говорит ничего полезного — только общие слова ободрения, — но он все равно продолжает шептать, уверенно и ласково: «Я держу тебя. Ничего, ничего. Я держу тебя. Все будет хорошо. Потерпи. Главное, дыши. Мы постираем шапку. Ничего страшного. Купим другую. Я держу тебя».

Приговаривая это, Дин даже удивлен, что его совсем не отвращает рвота. Но это так. Рвота воспринимается как нечто совершенно тривиальное. Как будто мир внезапно, без предупреждения сузился до одной единственной битвы — битвы, которую Дину и Касу нужно пережить вместе. Все остальное перестало существовать — ничто больше не имеет значения. Рвота не имеет значения, шарф не имеет значения, даже шапка, на самом деле, не важна: это лишь сопутствующая потеря, о которой надо забыть, если они хотят выиграть эту битву. Единственное, что сейчас важно, — это чтобы Кас вышел из этой битвы живым.

И задача Дина — его держать. Задача Дина — следить, чтобы у него билось сердце, чтобы он дышал и главное, чтобы не захлебнулся, а это значит — держать его.

Как выясняется, Кастиэль довольно тяжелый и с каждой секундой становится все тяжелее. То ли Дин устает, то ли Кас все сильнее повисает на его руках, то ли и то, и другое. Проходит целая минута или даже больше, и Кас все еще содрогается на руках у Дина от столь частых спазмов, что едва успевает дышать. Рука Дина у него под грудью скоро начинает ныть от усталости, но Дин твердо приказывает себе: «Держись. Ты можешь его удержать. Ты еще можешь». Краем сознания он начинает производить серию тактических выкладок на чрезвычайный случай, принимая ряд на удивление спокойных решений по таким вопросам, как: Через какое время нужно положить Каса на пол, чтобы сбегать за телефоном? Сможет ли Кас безопасно пролежать на боку несколько секунд, или есть риск, что он захлебнется рвотой? Сколько секунд уйдет на то, чтобы схватить телефон и сделать звонок? И кому звонить в первую очередь: Сэму, в клинику доктора Клайна, дежурной сестре в отделении химиотерапии, или, может быть, администратору мотеля? Или же сразу в скорую?

Дин принимает решения молниеносно, взвешивая и отвергая один вариант за другим, и примерно через шесть секунд у него готов следующий план: если в ближайшие полминуты у Каса не прекратится рвота, Дин положит его на бок, подперев его голову подушкой сзади, чтобы его рот был наклонен вниз и не было риска удушья. Потом Дин рванет за телефоном и позвонит сначала в скорую, а затем в клинику доктора Клайна.

Теперь взгляд Дина приклеен к часам на полу — к их секундной стрелке, отсчитывающей на циферблате тридцать секунд. Однако через пятнадцать секунд рвотные позывы начинают становиться реже. К двадцать пятой секунде они утихают до остаточных спазмов, между которыми Кас отчаянно ловит ртом воздух. Дин продолжает его держать. (Руки Дина к этому времени горят от усталости, но он ни за что их не опустит.)

Наконец наступает момент, когда Касу удается сглотнуть, и поразительно, насколько это обнадеживающий звук — какое облегчение слышать этот тихий глоток и знать, что Кас хоть немного снова контролирует свое тело.

Кас смачно сплевывает в лоток. Он пытается очистить рот. Потом поднимает одну руку к груди, легко мимоходом касаясь руки Дина. Когда он опускает руку обратно на пол, Дин чувствует частичное исчезновение его веса — теперь Кас в состоянии немного поддерживать себя сам. Дин помогает ему принять сидячее положение и рассматривает его лицо вблизи. Кас все еще мертвенно бледен, но теперь его глаза открыты и дыхание наконец немного замедлилось. Он встречается взглядом с Дином.

— Ты как? — спрашивает Дин дрожащим от облегчения голосом. — Ты со мной?

Кас едва заметно кивает.

— Воды, — шепчет он.

Ближайшая бутылка оказывается в нескольких шагах, возле стула (это та бутылка, с которой Кас ковырялся ранее, когда Дин вернулся из магазина). Дин передает ее Касу, и тот теребит ее в руках, но вскоре издает тихий звук досады. Ему не удается снять пластиковую обертку вокруг крышки. Тут до Дина доходит, что именно поэтому Кас и возился с крышкой ранее. Он немедленно укоряет себя за то, что не проверил, снята ли с бутылок обертка (без сомнения, Кас снял ее с тех бутылок, которые изначально стояли на полу, но во время перестановки Дин, должно быть, заменил их на другие). Дин выхватывает неладную бутылку у Каса из рук и в приступе ярости срывает с нее крышку. Бутылка едва не взрывается у него в руках: пластиковая обертка вместе с крышкой улетают через комнату, и вода струей выстреливает на пол. Но немного в бутылке еще остается, и Дин подносит ее Касу ко рту.

Кас делает лишь несколько коротких глотков (похоже, это все, что он может удержать) и вытирает рот очередной салфеткой. Салфетка краснеет, после чего Кас сплевывает еще красноту в лоток. Дин смотрит вниз и с ужасом понимает, что вся рвота в лотке окрашена кровью.

— Кас… — произносит он ошарашенно.

— Как я начал говорить… — шепчет Кас хрипло, — это нормально.

========== Глава 15. Я не найду другого Кастиэля ==========

«Как выяснилось, кровотечения возможны», — докладывает Сэм по СМС в ответ на серию панических сообщений от Дина. «Оральные кровотечения, особенно язвы во рту. Вообще весь пищеварительный тракт может кровоточить. Следи на предмет ректальных кровотечений тоже». (К этому моменту мысль о том, что на другом конце пищеварительного тракта также могут быть проблемы, Дина совершенно не смущает.) «Еще низкий уровень тромбоцитов, — продолжает Сэм. — И анемия — возможно, поэтому он потерял сознание. Убедись, что кровотечение прекратилось. И следи, чтобы он все время пил. Но сейчас он стабилен?»

«Да, но что если это произойдет опять?» — отвечает Дин.

«Звони врачу, — пишет Сэм. — Звони в скорую».

«Уже препираюсь с ним из-за этого», — сообщает Дин. На самом деле, последние несколько минут он провел в борьбе с Касом за телефон после безуспешной попытки позвонить в скорую. Как только Кас немного отдышался и смог выговаривать целые фразы, он начал настаивать, что в скорую звонить не нужно. Увидев, в какое беспокойство он из-за этого впадает, Дин решил подождать с вызовом. Большей частью потому, что раз Кас сумел дважды выбить телефон у Дина из рук, а затем отнять его совсем (отдав потом неохотно, под обещание, что Дин только напишет Сэму), то, может быть, ему действительно получше. Оказывается, даже в столь ослабленном состоянии Кас поразительно ловок в рукопашной борьбе, а также на удивление хитер. Все его ангельский боевой опыт, по-видимому.

Теперь Дин надеется, что потеря сознания случилась просто оттого, что Кас недостаточно пил из-за сложностей с бутылкой. В перерывах между сообщениями Сэму Дин снял пластиковые обертки со всех бутылок и расставил бутылки везде, где только можно. Рядом с Касом сейчас стоят три. И хотя Кас далеко не выглядит здоровым (он лежит на полу наполовину в ванной и наполовину в комнате), по крайней мере, он в сознании. И даже повернул голову, чтобы подозрительно посмотреть на Дина, сидящего на бортике ванны.

— Не надо скорую, — говорит Кас в десятый раз.

— Клянусь, я только Сэму пишу! — отвечает Дин. — Честное слово. Вот, смотри, — он поворачивает телефон к Касу, чтобы тот увидел СМС-беседу, — вспомнив слишком поздно, что последнее сообщение от Сэма было «звони в скорую».

— Не надо скорую, — настаивает Кас, сужая глаза. Он даже приподнимается на локте, чтобы констатировать с ударением: — Скажи Сэму… все это нормально, — после чего драматично падает обратно на подушку, которую положил для него Дин.

— Конечно… — ворчит Дин. — Все это нормально.

«Он говорит, это нормально», — послушно рапортует Дин Сэму, затем добавляет от себя: «Но я не уверен, что он имеет представление о норме. И еще, по-моему, он беспокоится, что не может позволить себе вызов врача».

Сэм отвечает: «Я займусь мед. страховкой, попробую решить вопрос. Пока что, если опять случится кризис, звони в скорую все равно. Но кстати, ему что, не дали антиэметики?»

«Анти-что?» — пишет Дин.

«Противорвотные таблетки, — отвечает Сэм. — Такой тошноты быть не должно. Ее можно контролировать, для этого есть лекарства. Входят в стандартную терапию».

Дин смотрит вниз на Каса. Кас лежит на кафельном полу ванной, головой к Дину, вытянув ноги за дверь в комнату. Кажется, сейчас редкий для него момент спокойствия: его глаза закрыты, и дышит он относительно ровно. Дину очень не хочется тревожить его, когда он наконец-то задремал, но…

«Антиэметики», — думает Дин и тихо опускается с бортика ванны на пол, ближе к подушке Каса.

— Эй, Кас… извини, что беспокою… — Рукой в перчатке он легонько касается головы Каса, чтобы немного разбудить его и задать вопрос.

Кас вздрагивает и поспешно поднимает руку к руке Дина — Дин догадывается, что случайно дотронулся пальцами до одной из плешин, где сквозь редеющие волосы Каса проглядывает широкий участок кожи.

Дин замирает в нерешительности: притвориться, что он не замечает потери волос, или убрать руку? «Потеря волос — это же не больно? — думает он. — Или там у него тоже чувствительное место?»

Ладонь Каса ложится поверх его руки в перчатке. Но Кас ничего не говорит и не пытается убрать руку Дина, так что Дин решает оставить ее на месте. Он даже начинает тихонько поглаживать Каса по голове — очень осторожно, едва двигая большим пальцем по участку обнаженной кожи.

От кожи Каса устойчиво исходит тепло. Дин чувствует его даже через перчатку. Температура?

Кас тихо вздыхает. Он убирает руку с руки Дина и опускает ее обратно на живот.

— Кас, есть такие таблетки — антиэметики, — говорит Дин. — Противорвотные средства. Они должны помогать. Тебе их не давали?

Он чувствует под рукой легкое движение: Кас кивает. Не трудясь даже открыть глаза, он указывает в комнату.

— Они есть, — говорит он хрипло. Дин смотрит в направлении его руки и видит ряд пузырьков, выставленных на прикроватной тумбе. — Но не действуют, — добавляет Кас, снова обнимая рукой живот.

— То есть как не действуют? Ты пробовал их принимать?

— И с чего бы это мне пробовать антиэметики? — отвечает Кас, найдя в себе силы, чтобы сформулировать целое предложение и даже вложить в него сарказм. Это утомляет его: после он делает несколько тихих вдохов, ничего не говоря. Дин продолжает поглаживать его голову пальцем, надеясь хоть немного остудить ее. — Пью их каждый раз, — наконец добавляет Кас. — Выпил, пока ты был… в магазине. На всякий случай. Но… они никогда не действуют.

Дин хмурится.

— А твой врач знает?

Он чувствует, как Кас качает головой под его ладонью.

— Врач ничего не сможет сделать. Я думаю, это… — он умолкает и напрягается, чуть свернувшись и плотнее обхватив руками живот.

К этому моменту Дин уже узнает признаки. Он убирает руку, чтобы подняться на колени и быть готовым к действию, как только понадобится. Но на этот раз тревога ложная. Кас медленно, напряженно выдыхает и говорит с закрытыми глазами, наполовину в подушку:

— Думаю, это потому что я ангел. — После паузы он добавляет: — Или был ангелом.

— Но у тебя же сейчас нет благодати, — возражает Дин.

— Остатки благодати… все равно есть, — отвечает Кас. (Дин теперь вспоминает про этот странный феномен, когда в оболочке остаются следы благодати после того, как ангел — основной носитель благодати — покинул тело.) Кас добавляет, с большим усилием: — И то как… я связан… с оболочкой. Это иначе. Иначе, чем… человек, родившийся в теле. Некоторые лекарства просто не действуют. — Тихо вздохнув, он прекращает говорить.

Дин размышляет об этом.

«Некоторые лекарства просто не действуют».

Дину приходит в голову, что химиотерапия — это тоже лекарство. Кас упомянул «лекарства химиотерапии» несколько раз. На самом деле, химиотерапия — это просто вид лекарства.

Он произносит медленно, страшась того, куда ведет этот ход мыслей:

— Кас… гм… если лекарства не действуют… то…

Кас открывает глаза и приподнимает голову. Но уже ясно, что он больше не слушает Дина. Внезапно у него снова появляется этот характерный вид: сосредоточенный, напряженный взгляд, в котором читается срочность пополам с беспомощностью — как будто его смыло какой-то дикой рекой, смело безжалостной силой, которой он не в состоянии противостоять. Дин вскарабкивается на колени, как раз когда Кас поднимается на четвереньки и делает неуклюжий рывок к унитазу. Унитаз всего в двух шагах, но даже при этом Кас едва успевает: Дину приходится схватить его двумя руками за воротник куртки и силой проволочь по скользкой плитке последний шаг. Как раз вовремя: в следующую секунду Каса уже тошнит.

Поддерживать его над унитазом оказывается проще, чем над лотком. Кас почти всем весом опирается на керамическую чашу, и Дину остается главным образом подстраховывать его, чтобы он не заваливался набок. И, конечно, Дин помогает ему держать голову. Он не может допустить, чтобы Кас опирался головой на край унитаза, поэтому прокладывает руку между ободком и лбом Каса, стараясь обеспечить ему максимальный комфорт. После некоторой суеты и смены поз Дин находит способ упереться локтями так, что может удерживать Каса на месте очень долгое время. Так долго, как необходимо.

Каса снова тошнит кровью. Теперь Дин к этому готов и уже не так шокирован. Но он все равно переживает, не слишком ли крови много, поэтому на этот раз наблюдает гораздо пристальнее. Он не спускает глаз со струйки рвоты и снова ловит себя на том, что совершенно не испытывает брезгливости — слишком много более важных вещей нужно держать в уме, слишком многое нужно отслеживать. На этот раз Дин пытается оценить, сколько столовых ложек жидкости теряет Кас, сколько электролитов, сколько железа, сколько эритроцитов. Все это нужно будет восполнить. В конце концов, оболочка Каса — это машина; как и любое тело — любое человеческое тело. Машина, как Импала. И как Импале, человеческой машине для работы нужно топливо и уход, и Дин пытается составить мысленный список всего того, что Касу потребуется для восполнения потерь. «Вода — определенно много воды, после каждого приступа», — думает Дин, удерживая Каса, содрогающегося от сухих спазмов. Дин безостановочно шепчет ему слова ободрения, а сам тем временем думает: «Нужно спросить Сэма про электролиты. Может, таблетки железа? Но главное — вода. Потом, позже, ему нужно будут топливо — сахар, углеводы, — как только он сможет переваривать пищу».

После Дин помогает Касу снова лечь на пол и подкладывает под его голову подушку. Кас опять дрожит, и его лоб стал горячее на ощупь — похоже, у него и правда жар? Это нормально? (Дин больше не трудится спрашивать Каса, так как не доверяет ему судить, что «нормально».) Он держит у рта Каса бутылку с водой и уговаривает его пить, внимательно наблюдая, пока не убеждается, что Кас мелкими глотками принял больше воды, чем потерял. Потом накидывает на его ноги одеяло и несколько долгих секунд пристально осматривает его, чтобы убедиться, что он хорошо дышит. Затем берет телефон и начинает писать Сэму вопросы про температуру и электролиты.

***

Три приступа рвоты спустя Дин сидит, прислонившись к дверному косяку ванной, положив одну руку Касу на голову и зажав в другой телефон. К этому времени он уже измотан непреходящей тревогой, но в последний час Касу вроде бы даже получше. Во всяком случае, у него больше не было кровотечений и пугающих признаков потери сознания.

Последнее сообщение от Сэма гласит: «В общем, так: после некоторых видов химиотерапии температура бывает, но убедись, что не выше 38. И да, ему нужны электролиты, так что поищи калий, или бананы, или Gatorade. И ты делал прививку от гриппа? Нам обоим срочно нужны прививки, у Каса сейчас иммунная система ни к черту, он подвержен инфекциям».

Дин перечитывает все это, пытаясь вспомнить, когда в последний раз делал прививку, и тут Кас подает голос.

— Часы, — произносит он невнятно.

— Что? — Дин поворачивается к нему. Он наклоняется ближе, чтобы Кас мог говорить шепотом, не повышая голос. — Тебе что-то нужно? Хочешь еще воды?

— Можно увидеть… часы? — просит Кас. Оглядываясь по сторонам, Дин понимает, что Касу не видно часов, которые стоят у изножья кровати. Обычно из такого положения он бы видел часы, глядя поверх колен в спальню. Но сейчас их загораживает Дин.

Дин смотрит на часы.

— Пол-одиннадцатого, — сообщает он, пытаясь не выдавать голосом разочарования оттого, что еще далеко даже до полуночи. Каса тошнит уже часами. (Сколько, он сказал, это будет продолжаться? Двадцать четыре часа? Это же целая вечность.)

— Нет, я… хочу их видеть, — шепчет Кас. Дин смотрит на него в некотором замешательстве, но послушно двигается: поднимается на ноги, осторожно перешагивает через Каса и садится на корточках возле ванны — на том же месте, где сидел три приступа рвоты назад. Кас чуть перемещается на полу, чтобы видеть циферблат часов через дверной проем.

— Так лучше? — спрашивает Дин, все еще не очень понимая, зачем Касу смотреть на часы.

— Мне нравится видеть… как движется стрелка. Секундная стрелка, — объясняет Кас. Он делает передышку. Дин недоуменно смотрит на него. — Видеть, что… время идет. И значит, это не Ад.

В этот момент у Дина в руке вибрирует телефон — пришло новое сообщение от Сэма, — но Дин даже не замечает его. С пересохшим ртом он смотрит на часы — на то, как обходит круг секундная стрелка. Внезапно все, о чем он может думать, — это о том, как ужасно, противоестественно эластично тянулось время в Аду; как оно замедлялось; как запиналось и останавливалось. И как одна жуткая секунда могла длиться бесконечно, превращаясь в вечность.

Кас прав. В Аду время просто не проходило.

Дин смотрит на часы поверх плеч Каса и с облегчением убеждается, что секундная стрелка медленно ползет, описывая круг. Совсем не быстро — даже наоборот, удручающе медленно. Но она движется.

— Ты не в Аду, — уверяет Дин, наклоняясь ближе, чтобы Кас наверняка услышал его. — Ты не в Аду. Честное слово. Время идет. — Он снова кладет руку Касу на голову и шепчет ему почти на ухо: — Это закончится. Обещаю.

Кас кивает под ладонью Дина и делает медленный вдох. Потом говорит:

— Иногда я думаю… я не выдержу час. Но я выдержу минуту. — Он вздыхает еще раз. — Но только если время на самом деле идет. Так что я смотрю на часы.

Дин тихонько гладит его по голове, и вместе они смотрят, как идет время.

***

Секундная стрелка медленно ползет вперед, описывая бесконечные круги. В какой-то момент Касу удается ненадолго задремать, и Дин использует эту возможность, чтобы тихо позвонить в клинику доктора Клайна. Там оказывается круглосуточная дежурная служба, и после детальных расспросов ночная сестра подтверждает, что состояние Каса «по большей части стабильное». Она сообщает Дину, в каких пределах должны оставаться его жизненные показатели и какие признаки сигнализируют изменения к худшему и требуют немедленной реакции. Дин записывает все это и обещает перезвонить и отвезти Каса в больницу, если какие-то из этих симптомов у него обнаружатся.

Благодаря потоку сообщений от Сэма и советам медсестры у Дина скоро накапливается целый список дел, которые занимают его время и отвлекают от неприятных мыслей. Он проверяет пульс и дыхание Каса каждые пятнадцать минут, кратковременно отлучается к автомату с водой, где добывает три бутылки напитка Gatorade (c электролитами!), и находит среди пузырьков Каса таблетки калия. Когда Кас просыпается, Дин уговаривает его пить и помогает ему держать бутылку. Раз в полчаса Дин меряет его температуру градусником, который нашел в ящике тумбы у кровати. Температура устойчиво держится на отметке 37.8, что, если верить и Сэму, и дежурной сестре, не идеально, но приемлемо.

Дремота Каса длится недолго. Скоро приступы тошноты возвращаются, и возвращаются с удручающей регулярностью. Дин помогает ему справиться с каждым из них.

Несколько раз Кас приходит в себя настолько, что вовсе выгоняет Дина из ванной, каждый раз закрывая за ним дверь и включая душ. Дин уверен, что это из-за диареи, и он хотел бы помочь и с этим, но Кас, кажется, провел в этом месте черту и вообще не пускает Дина в ванную. Это досадно, и Дин шагает по комнате, волнуясь все больше и готовясь вышибить дверь, если придется. Но каждый раз Кас справляется сам и минут через десять открывает дверь, хотя вид у него всегда слабый и бледный.

После каждого такого эпизода Дин моет туалет, хотя Кас не перестает слабо протестовать, что может сделать это сам. Однажды приходится помыть и пол (Кас настаивает, что, по крайней мере, сам он чист, но уж на то, чтобы оттирать пол, у него явно нет сил). Так что Дин перетаскивает Каса на кровать, несмотря на новые протесты, и устраивает его там, пока сам отмывает пол ванной и подготавливает для Каса новое гнездо — расстилает на полу запасную простыню на всякий случай, а сверху кладет чистую подушку и одеяло.

К тому моменту, как Дин заканчивает обустраивать гнездо, оказывается, что Кас начал самостоятельно ковылять по направлению к ванной. Когда Дин замечает его за этим занятием, Кас уже сидит на Втором стуле. Дина слегка раздражает, что Кас не дает о себе заботиться — в конце концов, он бы мог прекрасно лежать в кровати все это время, а Дин носил бы ему горшки и лотки. Но, очевидно, Кас твердо намерен попытаться сделать все сам и убежден, что расположиться необходимо именно в ванной. Этот разговор уже состоялся у них несколько раз, и спорить с Касом невозможно.

Помогая ему пройти остаток пути до ванной, Дин замечает, что Кас начал беспрестанно шептать: «Прости, прости меня, прости…»

— Прекрати извиняться, — требует Дин, помогая ему лечь на пол. Он подкладывает под голову Каса подушку. — Тебе точно не надо помочь помыться?

— Нет… — отвечает Кас, натягивая одеяло вокруг плеч. Его внезапно охватывает приступ дрожи, но он все равно пытается произнести: — Нет… н-нет. Ты не должен ничего… этого делать. Ты не должен… Прости меня, Дин. Прости…

Как Дин ни пытается, он больше не может успокоить Каса. От жара тот стал неугомонным и тревожным, и его «прости» не прекращаются. В конце концов поток извинений прерывается, только когда Каса снова начинает тошнить.

***

Ночь длится бесконечно. Дин теряет счет приступам рвоты где-то после пятнадцатого.

***

Наконец появляются периоды, когда Кас дышит относительно ровно, свернувшись в своем гнездышке из одеяла и подушки, и Дин может позволить себе опереться на бортик ванной и на минуту закрыть глаза.

В следующее мгновение он, вздрогнув, просыпается от крайне неприятного кошмара, в котором Кастиэль тонет в водостоке во время какого-то сезона дождей, кругом сверкают молнии, а Дин пытается вытащить его из водоворота. Открыв глаза, Дин обнаруживает, что привалился к бортику ванной, болезненно изогнув шею, и рядом на корточках сидит Кастиэль, одной рукой сжимая обернутое вокруг себя одеяло, а другой тряся Дина за плечо.

— Все в порядке, — извещает его Кас и садится на пол, устало прислоняясь к унитазу. — Ты просто заснул.

— Который час? — хрипит Дин, протирая глаза.

— Три часа утра, — отвечает Кастиэль. После этого он поворачивается к унитазу, и его снова тошнит.

***

Намного позже, после еще нескольких скверных приступов рвоты, самый тяжелый этап, кажется, наконец позади. Кас снова свернулся на полу, теперь беспокойно ворочаясь в припадках жара и озноба, которые находят на него время от времени. Дин решает попробовать сбить температуру способом, который посоветовала дежурная сестра. Он достает из мини-холодильника несколько кубиков льда и заворачивает их во влажную ткань, после чего садится за спиной у Каса и прикладывает лед к его шее сзади, придерживая голову Каса другой рукой.

Глаза Каса медленно открываются. Он не смотрит ни на что конкретно, а только уставляет пустой взгляд в фаянсовую ногу унитаза перед собой. Но потом он шепчет — так тихо, что Дин едва слышит:

— Хорошо…

— Это кубики льда, — поясняет Дин. — Сестра сказала, что может помочь.

— Славно… — шепчет Кас.

Неясно, имеет ли он в виду лед или руку Дину у себя на лбу (его лоб все еще горячий, и рука Дина, должно быть, кажется прохладной в сравнении). Больше Кас ничего не говорит, и уже понятно, что он устает от разговоров, поэтому Дин молча сидит рядом, прижимая лед к его шее и держа ладонь у него на голове.

Мерное тиканье часов и медленное, неровное дыхание Каса кажутся единственными звуками во всем мире. Проплывают минуты. Дин сидит позади Каса на корточках, неудобно согнувшись, и скоро у него начинают ныть колени. Он пересаживается, пробуя вытянуть одну ногу вдоль спины Каса, подогнув вторую под себя. Подогнутая нога затекает, но Дин остается сидеть, глядя, как секундная стрелка часов описывает полную минуту, затем еще одну, и еще. «Я не выдержу час, но я выдержу минуту, — думает он. Потом мысленно повторяет то, что уже говорил себе ранее: — Держись, ты можешь».

Еще минуту спустя Дин снова пересаживается. Он находит способ сделать это, не толкая Каса в спину. Когда все кубики льда растаяли, Дин со скрипом поднимается на ноги и идет за новыми. Потом садится обратно рядом с Касом, не обращая внимание на боль в коленях, и снова прикладывает лед к теплой коже на его шее.

«Не выдержу час, но выдержу минуту».

«Держись. Ты можешь».

«Не выдержу час, но выдержу минуту».

Каса не тошнит уже почти час — может быть, лед и правда помогает?

И эти кубики растаяли. Дин идет, набирает еще и повторяет все снова.

И снова.

***

От жужжания телефона Дин вздрагивает. Он по-прежнему сидит возле Каса, экспериментируя с мокрым полотенцем и кубиками льда в разных местах его шеи и головы. (Кажется, Каса успокаивает, когда Дин гладит его влажным полотенцем по шее сзади, поэтому Дин делает так уже какое-то время.) Сейчас Кас, похоже, наконец забылся в драгоценной дреме — когда на кафельном полу дребезжит телефон, он даже не шевелится. Дин поспешно хватает телефон, пока Кас не проснулся. Это сообщение от Сэма.

«Я выезжаю, — пишет Сэм. — Буду у вас до заката».

Дин устало оглядывается. Только теперь он замечает, что через пыльные окна спальни пробивается тусклый свет. Он щурится на часы и обнаруживает, что уже семь утра.

«Вы как там?» — спрашивает Сэм.

«Веселимся всю ночь», — пишет Дин.

«Черт, — отвечает Сэм. — Он в порядке?»

«Держится. Подробности потом, — пишет Дин. — Езжай осторожно». Потом ему приходит в голову мысль, и он добавляет: «Эй, можешь захватить для него шапку?»

Сэм отвечает: «Ладно, а как же его серая?»

«Она испортилась».

«Испортилась?» — переспрашивает Сэм.

«Стирать нужно, — отвечает Дин. — Попробуй найти новую. Он потерял часть волос. Кажется, стесняется этого».

«Понял», — присылает Сэм. И еще через пару секунд: «Никогда не видел Каса стесняющимся».

Дин пишет в ответ: «Да. Забавно, что ангела волнуют волосы». Потом добавляет: «То есть он же уже потерял перья, и ничего».

Пауза.

Сэм что-то пишет, стирает и снова пишет.

Наконец приходит сообщение:

«Мы не знаем, насколько он переживал из-за перьев».

Дин долгое время глядит на сообщение Сэма и теперь вспоминает, как в магазине Кас говорил о том, что скучает по крыльям. Он смотрит вниз на Каса. В ванную пробивается косой свет, и в бледных утренних лучах Кастиэль отчего-то выглядит особенно слабым. Свернувшийся на полу ванной под мятым одеялом, он похож на раненого зверька.

И ведь по сути так и есть: он и есть сейчас раненый зверек.

Дин вдумчиво разглядывает его, изучая ослабленную человеческую оболочку, в которой Кас оказался пойман. Эта оболочка — сейчас единственный дом Каса. Оболочка, которая стала его неотъемлемой частью, почти слилась с ним, превратилась в его собственную в результате причудливого стечения обстоятельств.

Дин протягивает руку и снова кладет ее Касу на голову — очень нежно, стараясь не разбудить его, но желая как-то прикрыть оголившийся участок кожи под его волосами. Несколько оставшихся пучков спутанных темных волос вяло лежат на его голове, и Дин легонько поглаживает по одной пряди большим пальцем. Кас шевелится, перекладывая руки на кафельном полу, и Дин убирает руку обратно ему на шею — прикосновение там обычно его успокаивает. Кас расслабляется с тихим вздохом и не просыпается. Дин продолжает гладить его по шее. Он смотрит на спину Каса и думает: «Крыльев нет».

Крыльев нет, перьев нет, а скоро и волос не будет.

Наконец он отвечает Сэму, набирая сообщение одной рукой: «Да, верно. В общем, привези шапку».

«Сделаю», — пишет Сэм.

***

— Как думаешь, ты теперь сможешь немного поспать? — предлагает Дин. — Я могу помочь тебе лечь в кровать. Я уже поменял простыни, кстати. Горничная оставила свежий комплект.

Уже далеко за полдень. За утро Кас постепенно очнулся от своей полукомы и ожил до такого состояния, что даже может сидеть, прислонясь спиной к ванне и подперев руки коленями. Рвота прекратилась уже несколько часов назад, с тех пор он попил еще воды и сейчас даже жует крекер. Хотя обкусывает края печенья он буквально по крошкам. Полевая мышь съела бы его в десять раз быстрее.

Кроме того, он притих — отвечает на вопросы Дина односложно и едва смотрит ему в глаза. Дина это тревожит, но он не вынуждает Каса к разговору — кажется,лучше дать ему прийти в себя в своем темпе.

— Постель свежая и прохладная, — добавляет Дин, пытаясь соблазнить Каса. Он улыбается оптимистичной улыбкой, но Кас не возвращает ее — он даже не смотрит на Дина. — Тебе понравится, — говорит Дин. — Гораздо удобнее, чем на полу в ванной, честное слово.

Кас медленно кивает, но отвечает:

— Мне надо помыться сначала. — Он отъедает от печенья еще молекулу, осторожно откусывая крошку с краешка, после чего приподнимается и откладывает крекер на край раковины так бережно, словно это драгоценный артефакт. — Мне нужно в душ, — говорит он и начинает вставать на ноги.

Дин подхватывает его под локоть, чтобы помочь. И снова Кас не поднимает глаз, избегая взгляда Дина.

— Может, позволишь помочь тебе помыться? — предлагает Дин, не будучи уверен, что Кас достаточно твердо стоит на ногах. — Или я могу поставить в ванну стул. Ты посидишь, а я тебя помою.

Кас искоса бросает взгляд на Дина, встречаясь с ним глазами лишь мимолетно.

— Я могу и сам, — настаивает он. — Я всегда так делаю в это время. Через двадцать четыре часа.

На самом деле после химиотерапии прошло только двадцать два часа, но Дин не поправляет его. После этого Кас предпринимает видимое усилие, чтобы выпрямиться и не опираться на Дина, и даже отталкивает Дина ладонью в грудь по направлению к двери.

— Ты и так уже очень много для меня сделал, — добавляет Кас таким формальным тоном, словно он дипломат, благодарящий иностранного посла. — Спасибо тебе большое за содействие. Я справлюсь. — С этими словами он захлопывает дверь ванной у Дина перед лицом.

Дин вздыхает. Понятно, что Касу нужна приватность хоть в каких-то вещах. Тем не менее, это беспокоит Дина, особенно учитывая логистику душа, которая — если подумать — крайне сложная и требует немало сил. Пол скользкий, мыло скользкое, и даже чтобы снять одежду, требуется наклоняться и балансировать на одной ноге. А еще нужно перешагнуть через бортик ванны. Ну как Кас со всем этим справится, когда он на ногах-то еле стоит? Что если он поскользнется? Что если упадет? Что если ударится головой?

Что если он потеряет сознание прямо в душе? Что если он захлебнется?

Дин еще несколько секунд шагает под дверью ванной.

Но Кас действительно делал это один уже долгое время. (Хотя через двадцать четыре часа, а не через двадцать два!)

Наконец Дин заставляет себя отвернуться. На несколько минут он занимает себя уборкой номера: моет оставшуюся посуду в кухонной раковине и открывает окно, чтобы немного проветрить комнату. Потом выбрасывает перчатки в мусор и споласкивает руки: теперь уже ясно, что Касу лучше, а значит он, наверное, больше не токсичен.

Когда Дин встряхивает свежее одеяло над чистыми простынями на кровати, в ванной раздается глухой стук.

— Кас? — окликает Дин, поспешно подходя к двери. Он резко стучит в дверь. — Кас, что это было? Ты в порядке?

Сначала ответа нет. Потом следует слабое, нетвердое: «Я просто уронил мыло…» — едва слышное из-за воды в душе.

Но дальше раздается еще один стук. На этот раз он громче и тяжелее, и за ним следуют звуки борьбы, резкий вздох и треск чего-то рвущегося.

— Кас, я захожу! — объявляет Дин и отступает на шаг, готовясь выбить дверь, но в последний момент его посещает мысль попробовать ручку. К его удивлению, дверь открывается. На этот раз Кас не запер ее.

Дин распахивает дверь и обнаруживает Каса на коленях в ванне, голого и мокрого. Сверху на него хлещет вода из душа. Нижнюю половину тела он частично прикрывает душевой занавеской, которую сжимает в руке. Край занавески сорван с нескольких колец.

Дину видны только оголенные бок и спина Каса. Но у Дина сжимается сердце, ему физически больно видеть, каким уязвимым выглядит Кас, каким беспомощным, каким бледным, худым и слабым, когда сидит так, на коленях, съежившись под струей из душа. Его голова опущена, и по слипшимся тонким прядям поредевших волос стекает вода. На боках отчетливо выделяются ребра, и в центре спины резким хребтом выступает позвоночник. На руках видны темные, устрашающие синяки; оказывается, что синяки есть и в других местах: по всему телу — на его спине, боках и ногах, — некоторые даже в виде странных линий, похожих на следы когтей, как будто его ранило дикое животное. Дин замечает и пару покрасневших воспаленных линий у Каса на животе — вероятно, какие-то полузажившие хирургические шрамы, которые Кас пытается прикрыть занавеской.

Все это ужасно. И все же, как бы ужасно это ни выглядело, каким-то невероятным образом Кас все равно прекрасен.

Прекрасен, и ужасен, и беззащитен, и искалечен одновременно.

Увидев Дина, он пытается встать, прикрываясь душевой занавеской, и Дин разрывается между желанием помочь и желанием не вторгаться в его личное пространство. Кас умудряется подняться, но едва удерживается на ногах, и занавеска с треском срывается с еще одного кольца. Дин торопится на помощь, однако Кас отшатывается так поспешно, что теряет равновесие и с силой врезается в стену. Он делает попытку обернуть оторванный край занавески вокруг бедер, явно стараясь прикрыться. Странно видеть его таким смущенным — раньше Каса никогда не волновали вопросы наготы. Но теперь что-то изменилось. Теперь изменилось все.

Дин хватает одно из полотенец с держателя над унитазом и передает ему. Полотенце немедленно вымокает насквозь, но это хоть какое-то прикрытие. Кас отпускает занавеску и вцепляется в полотенце, оборачивая его вокруг талии. Дин помогает ему завязать края узлом, деликатно не глядя вниз (очевидно, что Кас остро ощущает свою наготу, и Дин не хочет стеснять его еще больше).

— Ну вот, — говорит Дин, закрепив полотенце. — Видишь, ничего страшного. — Но, взглянув на Каса, он замечает, что тот в молчании уставился на водосток. Что-то в выражении лица Каса заставляет Дина взять его за плечи и попытаться поймать его взгляд. Кас отказывается на него смотреть.

— Эй, эй… Кас, ничего страшного. Ничего страшного, — уверяет Дин.

Кас качает головой и говорит, почти что философски:

— Знаешь, забавно. Я раньше думал — даже надеялся, наверное, — что, может быть… что когда-нибудь мы, может быть…

Он останавливается.

Повисает пауза.

— Что когда-нибудь мы что? — спрашивает Дин. Кас не отвечает. Вода бьет по кафельной плитке на стене и теперь стекает и по волосам Дина тоже, и по лицам их обоих.

Кас наконец поднимает глаза на Дина. Он произносит тихо:

— Я не хотел, чтобы ты видел меня в таком состоянии.

— Я знаю, — отвечает Дин, так как это было очевидно с самого начала. — Я знаю.

— Не в таком состоянии… — говорит Кас, снова опуская глаза. В этот момент он, кажется, впервые замечает, что Дина задевает струя из душа. — Ты промок, — обеспокоено хмурится он. — Твоя одежда испортится. — Одной рукой он легонько толкает Дина в грудь, пытаясь заставить его выйти из-под душа.

Дин отказывается двигаться.

— Плевать на одежду.

— Но она же мокнет, — возражает Кас, указывая на кофту Дина, которая, действительно, уже насквозь мокрая.

— Плевать на одежду, — настаивает Дин. — Я куплю еще одежды.

Кас лишь качает головой и снова пытается оттолкнуть Дина, и Дин восклицает, внезапно закипая от досады и едва сдерживаясь, чтобы не встряхнуть его:

— Ты что, не понимаешь?! Я куплю еще одежды, но я не найду другого Кастиэля! Ты — единственный Кас, что у меня есть. Ты что, не понимаешь? Ты — единственный, Кас, и ты должен позволить мне помочь! Пожалуйста… Я должен помочь! — Внезапно Дин чувствует настоящее отчаяние оттого, что Кас постоянно отстраняется, закрывает дверь, отталкивает Дина, извиняется, избегает его взгляда. Конечно, Дин помогал всю ночь, но кажется, Кас так и не смирился с его присутствием. И теперь Дин практически умоляет: — Я должен помочь, Кас, пожалуйста, позволь мне помочь! Я не могу по-другому!

Струя из душа бьет, не переставая, и уже начинает остывать: Дин чувствует, что горячая вода заканчивается, но Кас, похоже, не замечает. На этот раз что-то в голосе Дина, кажется, тронуло его. Он кивает и говорит — таким тихим шепотом, что Дин едва слышит: «Ладно. Ладно». И, когда Дин тянет его к себе, Кас не сопротивляется. Он наконец поворачивается к Дину и прячет лицо у него на шее, обняв его руками за пояс.

— Ладно, ладно, — повторяет Кас снова. Теперь он опирается на Дина и все продолжает кивать.

Вода становится прохладной, но Дин не хочет отпускать Каса ни на секунду — только не сейчас. Они стоят так долгое время, вцепившись друг в друга, пока Дин не чувствует, что Кас начал дрожать.

— Вода холодная, — говорит Дин, и Кас рассеянно отвечает: «Да, точно…» — пока Дин поспешно закрывает кран. После этого Дин укутывает Каса в несколько слоев белых полотенец — сперва помогая ему заменить полотенце вокруг бедер на сухое, затем обернув его еще несколькими сверху. Кас теперь почти в ступоре, дрожит и спотыкается от усталости, и Дин помогает ему перешагнуть через бортик ванны и почти относит его на себе в кровать.

Он устраивает Каса в постели и наматывает еще одно полотенце на его голову в качестве импровизированного головного убора. Пока Дин подтыкает вокруг него простыни и одеяло, Кас снова бормочет: «Ладно, Дин, ладно» — и поглаживает Дина по руке, после чего забывается во сне. Засыпая, он так и продолжает держать Дина за руку.

Одежда Дина действительно насквозь мокрая. Но это совершенно не важно.

========== Глава 16. Ты можешь держаться ==========

Кас настолько крепко спит, что не просыпается даже когда ему на руку начинает капать струйка холодной воды, скопившейся в рукаве кофты Дина. Дин отшатывается от кровати, оглядывая себя и понимая, что с краев его мокрой кофты теперь кругом капает на пол вода.

— Подожди здесь, Кас, — бормочет он и торопится в соседний номер, чтобы быстро переодеться.

У себя в номере Дин снимает мокрую кофту и осматривает ее, держа на вытянутых руках. Стоит ли попытаться по-быстрому высушить ее и снова воссоздать костюм гигантского ленивца? Или… обонятельной проблемы уже нет? Может быть, лучше, наоборот, не пахнуть как ленивец теперь, когда Касу получше? Пора ли уже вернуться к своим обычным туалетным принадлежностям?

Эти вопросы теперь кажутся крайне важными, и Дин размышляет на тему запаха еще какое-то время. Наконец он решает отложить кофту-ленивца до конца недели. «Уточню у Каса, когда он проснется, — думает он. — Но пока перейду к запаху второго дня. Что-нибудь нейтральное: не мой стандартный набор, но и не ленивец».

Он вешает кофту на держатель для полотенец, чтобы дать ей высохнуть, планируя позже положить ее обратно в пакет с чаем и прочими запахами на следующую неделю.

Следующая неделя…

Руки Дина невольно замирают, разглаживая кофту на держателе.

На следующей неделе все это повторится по новой.

Потом будет неделя перерыва, а после все начнется сначала, и предстоит еще целый месяц лечения, так ведь? Новый «цикл».

Это невероятно удручающая мысль, и, раздеваясь перед душем, Дин то и дело бросает взгляд на кофту. Залезая в душ, он думает: «Сколько же раундов, сколько же “циклов” еще будет? И сколько уже было?»

И неужели каждый раз это было так ужасно?

Кас каждый раз теряет сознание, как прошлой ночью? Его всегда тошнит всю ночь? Он всегда харкает кровью, корчится на полу, проводит ночь, свернувшись на холодном кафеле, едва в силах подняться над унитазом?

Дину снова вспоминаются повторяющиеся отъезды Каса. Все те разы, когда он исчезал за дверью бункера. Когда говорил: «Увидимся через три недели», набрасывал сумку на плечо и спокойно уходил. Сэм и Дин всегда легко прощались с ним и, когда за ним закрывалась дверь, ставили очередной фильм на Нетфликсе.

«Господи, мы смотрели кино…» — думает Дин, открывая кран до отказа. Вода холодная (видимо, у этого номера общий водонагреватель с номером Каса), но Дин шагает прямо под ледяную струю, стиснув зубы. «Кино. Мы смотрели кино».

Был период, когда они подсели на научную фантастику, вспоминает он теперь. «Звездный путь», первая пара сезонов «Звездного крейсера Галактика», какие-то дрянные фильмы про Трансформеров… От мысли о том, какие страдания, должно быть, переживал Кас, пока Дин с Сэмом валялись в бункере и смотрели «Звездный путь 3: В поисках Спока», Дину хочется пробить кулаком стену.

А на какой риск шел Кас! Теперь, когда кризис позади и у Дина есть минутка подумать об этом, у него внутри все переворачивается от осознания, насколько опасно это, должно быть, было каждый раз. Дину хорошо известны пределы возможностей человеческого тела. Он наблюдал у других и испытывал на себе всяческие увечья. Ему знакомы и тяжелые травмы, и болезни, и крайнее истощение; он не раз сидел у больничных коек и видел не одну смерть. И он знает — он абсолютно уверен, — что в этом убогом мотеле, один, Кас ходил по краю. Обмороки и кровотечения, учащенное сердцебиение и отдышка, непрерывная потеря жидкости и неспособность пить и есть — все это плохо, все это небезопасно. Особенно учитывая, что Кас явно замалчивает (или, во всяком случае, преуменьшает) важные детали в общении со своими врачами.

«И он говорит, это нормально», — вспоминает Дин, морщась от мысли о том, как Кас буквально сплевывал кровь при этих словах.

Дин с силой втирает в волосы шампунь, закрыв глаза и прочесывая пальцами кожу головы, словно пытаясь стереть эту пугающую картину из памяти. «Нормально, как же, — думает он. — Я НИКОГДА больше не позволю ему делать это в одиночку».

После душа становится немного легче: хорошо наконец смыть с себя грязь бессонной ночи (вместе с остатками запаха гигантского ленивца). Но ощущение изнеможения не исчезает, как не пропадает и мучительная тревога — едва Дин выходит из душа, они окутывают его снова, словно густой туман.

«Сосредоточься на том, что нужно сделать, — приказывает себе Дин, вытираясь и наскоро бреясь. — Делай следующий шаг. Какой следующий шаг?»

Следующий шаг, конечно, — это вернуться к Касу и дежурить у его постели, пока не будет уверенности, что тошнота прошла. По крайней мере, кажется, Кас наконец начал принимать помощь Дина.

Дальше предстоит борьба за то, чтобы он позволил и Сэму помогать.

***

Следуя своему плану, Дин создает себе «запах второго дня» — нейтральное сочетание новых шампуня и мыла и свежей одежды. На этот раз это его обычная одежда, но не та, в которой он проездил уже несколько дней, а чистый комплект из сумки: джинсы, майка и расстегнутая фланелевая рубаха. И никакого одеколона (смыть с себя Axe — большое облегчение; Дин убирает его подальше вместе с чаем лапсанг сушонг и прочими ингредиентами «ленивца»).

Одевшись, он смотрит на телефон: четыре часа дня. Сэм написал с вопросом, не возражает ли Дин, если он на часок задержится «по делам». «По делам?» — недоумевает Дин, слегка раздражаясь. Какие дела сейчас могут оправдывать задержку? Сэм, что, не понимает, что происходит?

Может быть, он не вполне осознает, насколько все плохо. «Когда он приедет, он поймет», — думает Дин. В данный момент час-другой уже не играют роли, поэтому он отвечает: «ОК».

По пути в номер Каса он ловит себя на том, что машинально похлопывает по бедру — там, где обычно висит кобура с пистолетом, — хотя и кобура, и пистолет сейчас лежат на кухонной стойке у Каса в комнате. Дин понимает, что возвращается в состояние боевой готовности, как будто комната Каса — это поле битвы, где в любую секунду придется отражать атаку неизвестных монстров. Но когда он приоткрывает дверь, все тихо: Кас по-прежнему в постели, по-прежнему дышит, по-прежнему спит.

Дин закрывает за собой дверь как можно бесшумнее, на цыпочках подходит к кровати и долгое время стоит и смотрит на Каса. Дыхание Каса — тяжелое и размеренное, как бывает в самой глубокой фазе сна, где, можно надеяться, нет даже сновидений, а лишь дарящая отдых черная пустота. Похоже, Кас почти не шевелился с тех пор, как Дин видел его в последний раз. Он лежит в той же позе, свернувшись на боку лицом к двери. Одна его рука вытянута и свисает с края кровати, как будто он все еще протягивает ее к Дину.

Но одеяло немного сползло вниз. Теперь оно сбилось у Каса на боку, и из-под него видны полотенца: одно наброшено на плечи Каса, как накидка, другое обернуто вокруг груди. Третье полотенце небрежно замотано у него на голове. Где-то там внизу должно быть и четвертое, обернутое вокруг его бедер, — Дин вспоминает, что так и не переодел Каса ни в одежду, ни в пижаму, и под этим одеялом на нем нет ничего кроме беспорядочно намотанных банных полотенец.

Дин невольно улыбается: ему приходит в голову, что это похоже на начало плохого гей-порно (а может, даже и хорошего гей-порно). Одна мысль о том, что под простынями Кастиэль обнажен и с него сползают эти полотенца…

Но мысль эта чисто гипотетическая. В ней есть определенный налет тоски, оттенок сожаления о потерянной возможности, но это все чувства из серии «если бы, да кабы». Подобные грезы все равно наверняка были из разряда фантастики. Просто мечты… неправдоподобные и глупые. Дин понимает, что надо спрятать их подальше. Что Касу нужно, так это забота и поддержка, а вовсе не абсурдные порно-фантазии Дина о спадающих полотенцах.

Он стоит у кровати, прилежно стараясь не думать о том, развязалось ли под одеялом нижнее полотенце, когда Кас меняет позу. Может, он услышал, как вошел Дин, а может, ему что-то снится — сложно сказать, но он щупает воздух вытянутой рукой, после чего подтягивает ее к себе. Потом обеими руками сжимает край одеяла и поднимает его к подбородку, нагнув голову, как будто пытается укрыться получше. Но получается у него только еще больше потревожить полотенца. Тюрбан на его голове начинает разваливаться, и полотенце, которым были прикрыты плечи, соскальзывает назад. Внезапно становится видна плешина в его волосах и один из зловещих синяков в форме следа от когтей на плече. Дин вспоминает и про шрамы на животе, и все его порнографические мысли в момент исчезают. Чувство, которое переполняет Дина теперь, в результате одного этого краткого мгновения, когда Кас пошевелился во сне, — это острая потребность защитить его. Касу слишком холодно, он слишком обнажен, его синяки на виду…

«Я никогда не привыкну к синякам», — думает Дин, наклоняясь и бережно вынимая край одеяла у него из рук. Дин укутывает плечи Каса, укрывая его до самого подбородка, чтобы спрятать синяки. Потом щупает его лоб, проверяя температуру, и осторожно поправляет полотенце на его голове. В этот момент он замечает на подушке рядом несколько отдельно лежащих темных волосков.

Дин замирает, глядя на волоски. Потом смотрит на лицо Каса и теперь обращает внимание на еще одну деталь, которой не видел раньше: отсутствие щетины. Дину только что пришлось побриться; Касу, похоже, этого делать больше не нужно. Привычной грубоватой тени на его подбородке и щеках больше нет. И брови кажутся реже. Эти изменения не очевидны, но теперь, когда Дин знает, на что смотреть, они заметны.

Слова «диагноз?» «прогноз?» всплывают у него в голове.

Диагноз и прогноз. Вот что сейчас важно. Что именно у Каса, и каковы перспективы.

Дин берет стул, ставит его к кровати и садится рядом с Касом. Делать больше особо нечего, и теперь, когда пришли мысли про диагноз и прогноз, оказывается, что их невозможно заткнуть. Они словно непрошенный гость, который настойчиво стучится в дверь; как будто в голове Дина включился какой-то режим «Теперь думаем только про рак и ни про что больше», и голосок в его сознании заладил: «Диагноз? Прогноз? Диагноз? Прогноз?»

«Какой тип? Какой орган? Какая стадия? Насколько плохо? Какое лечение? Как долго? Какие побочные эффекты?»

«Сколько лет, какова вероятность, каковы шансы?»

Ответов пока нет. И Дин уверен, что, даже когда Кас проснется, ответов он сразу не даст, так как уже понятно, что он неохотно сообщает подробности. Дин подозревает, что в какой-то момент придется у него их выпытывать. Вероятно, скоро. Ведь рак убивает…

Нет. Стоп. Рак может убить, но так бывает не всегда. Более того, в наше время это часто уже не так. Многие люди теперь с ним справляются.

«Он не убьет Каса, — думает Дин, меняя позу на деревянном стуле в попытке найти удобное положение на предстоящую долгую вечернюю смену. — Только не Каса. Он победил столько других напастей — он сильный. Это ни за что его не свалит».

«Кроме того, у нас есть кое-какие связи. Есть друзья наверху и, может быть, даже внизу».

Это если растянуть понятие «друг». Настолько, чтобы оно включало врагов.

***

Каких-то пятнадцать минут спустя Дина уже клонит в сон. И стул-то не сказать, что удобный, но все равно Дин начинает клевать носом. Мысли о диагнозе и прогнозе сливаются в неясную дремотную тревогу, вызывающую в его памяти живые картины: как Касу плохо, как Дин держит его над унитазом, как видит его лежащим на полу. Слух Дина выхватывает шум на парковке, и Дин резко приходит в себя, вздернув голову и едва не бросившись к Касу в уверенности, что того снова тошнит и ему нужна помощь.

Но Кас по-прежнему спит. Это все были сны в полудреме. Дин смотрит на время на телефоне: еще, наверное, около часа до приезда Сэма. Он начинает пролистывать приложения, планируя отвлечься какой-нибудь бессмысленной игрой, просто чтобы не заснуть. Но потом вдруг ловит себя на том, что почему-то открыл браузер и набирает ключевые слова «рак диагноз прогноз». В ответ высыпается целый список сайтов больниц и страниц с информацией для пациентов.

«Сэм уже, наверное, все это прочитал», — думает Дин, но все равно начинает просматривать ссылки. Он наугад открывает сайт какого-то госпиталя и вскоре уже щурится в экран телефона, пытаясь сориентироваться в огромном алфавитном указателе всевозможных типов рака и их лечения. «Рак желудка», «рак легких», «рак печени», «рак поджелудочной железы» — мелькают названия в прокручиваемом списке. Фразы кажутся прямолинейными и безжалостными; их десятки, и каждая — эта гиперссылка, ведущая в свой отдельный мирок страданий. Ссылок много.

Ссылок очень много, и Дин не знает, на какую кликнуть. Он просматривает несколько наугад, но в итоге узнает только, что некоторые виды рака особенно ужасны, с жуткими процентами выживаемости. Рак поджелудочной — один из наихудших, и печени — тоже ничего хорошего не обещает, и рак желудка — это плохо…

Скоро становится ясно, что ничего по-настоящему полезного найти не получится, пока Дин не узнает, что именно у Каса, — хотя теперь он со страхом ждет этого разговора. Наконец внизу страницы он обнаруживает еще один набор ссылок, ведущих на PDF-файлы с общей информацией и описанием основных способов лечения. Все это изложено удручающе сухо; безупречно оформленные брошюры отдают почти корпоративным глянцем. Дин прилежно просматривает заголовки, планируя, что скачать позже, когда он вернется к лэптопу. «Жизнь с раком», кажется, стоит посмотреть; «Чего ожидать от химиотерапии» — это точно; «Питание при раке» — и это может быть полезно. Потом Дин замечает брошюру, озаглавленную «Когда химиотерапия не помогает» и еще одну, с названием «Хоспис: выбор пациента».

В тот же миг он поворачивается к тумбе у кровати, чтобы положить телефон экраном вниз и взять пульт от телевизора. Все, поиск окончен. Пора посмотреть телек. Как Кас и советовал прошлой ночью.

Дин настолько напряжен и отвлечен тяжелыми мыслями и настолько устал, что совсем забывает про звук. Когда он включает телевизор, раздается оглушительный взрыв испанского — настолько громкий, что Дин вздрагивает. Несколько мучительных секунд уходит на то, чтобы найти кнопку отключения звука. Эти секунды кажутся годами, но в конце концов Дин замечает нужную кнопку и в панике жмет на нее, и в комнате вновь воцаряется тишина. Он бросает виноватый взгляд в сторону кровати, но, как ни удивительно, глаза Каса по-прежнему закрыты.

Перебор каналов показывает, что выбор телепрограмм в мотеле небольшой. Дин просматривает их все, не в силах сконцентрироваться, и в конце концов возвращается к тому же испаноязычному каналу, с которого начал. Там идет мыльная опера. Дин включает субтитры, надеясь, что, может быть, поймет немного по-испански (уж на сюжет мыльной оперы его ломаного испанского должно хватить).

Но при попытке читать субтитры он видит только слова «Когда химиотерапия не помогает» и «Хоспис: выбор пациента». Он отключает субтитры и смотрит на экран в тишине.

Оказывается, чтобы понять сюжет, испанский не нужен. По злой иронии в телесериале показывают сцену в больнице. Какая-то простодушного вида девица сидит в больничной койке с благородным и трагичным выражением лица (при этом с тщательно уложенными волосами и безупречным макияжем). Плачущие члены семьи столпились у постели и экзальтированно о чем-то спорят в слезах. Потом они замолкают: пациентка пускается в чрезвычайно долгую речь (с неправдоподобно длинными фразами, думает Дин: она едва делает паузы, чтобы вздохнуть, и не видно признаков ни крови, ни диареи, ни рвоты). Плачущие члены семьи начинают горевать еще более театрально, и становится ясно, что это последние слова героини. Это сцена у предсмертного одра.

Дину требуется вся сила воли, чтобы не зашвырнуть пультом в экран телевизора.

— Гребаные мыльные оперы, — ворчит он, с силой нажимая на кнопку выключения на пульте.

— Ты бы прилег, — произносит Кас.

Дин вздрагивает и оборачивается к нему. Кас не пошевелился, но теперь его глаза открыты, и он наблюдает за Дином. Без сомнения, это оглушительный взрыв испанского его разбудил. Дин на всякий случай еще раз убеждается, что телевизор выключен, внутренне морщась от мысли, что Кас мог увидеть предсмертную сцену в больнице. Он поворачивается обратно к Касу, изобразив улыбку.

— Прости, что потревожил твой послеобеденный сон. Как ты себя чувствуешь?

— Ты бы прилег, — повторяет Кас. Его речь невнятная от усталости и глаза полузакрыты — он выглядит очень сонным. Он так и не шевельнулся и даже не приподнял головы. Но при этом он критически изучает Дина и хмурится, глядя на его лицо. — Ты устал, — говорит Кас. — Тебе надо отдохнуть.

— Не, я в порядке, — отвечает Дин. — Не первое мое ночное родео. К тому же это ты у нас был гвоздем программы. Ползал по полу, как полуживой котенок, — вот уж умеешь надавить на жалость! Все внимание досталось тебе. — Дин замечает, что Кас теперь смотрит на его одежду, похоже, обратив внимание на новую рубашку.

— Я отправил гигантского ленивца в отставку, — объясняет Дин, глядя на свою футболку и пощипывая рубаху. — Подумал, что он, наверное, больше не нужен? Но я могу вернуться в режим ленивца, если ты считаешь, что стоит.

Кас качает головой.

— Первая ночь всегда хуже всего, — говорит он. — Запахи обычно не представляют проблемы… во вторую… — Его голос и так очень хриплый, а на середине фразы высыхает совсем. Кас пытается прочистить горло, но только закашливается.

— О… эй, тебе нужно воды, — восклицает Дин, хватая бутылку из запаса, выставленного на тумбе. — Вот. Попей. — Он откручивает крышку, подвигает стул поближе и подносит бутылку к лицу Каса. Кас делает попытку приподняться и взять бутылку, но его хватает только на то, чтобы на дюйм оторвать голову от подушки, после чего он сдается и падает обратно. — Давай я помогу, — говорит Дин, наклоняясь и подкладывая руку под его голову сзади.

И, о счастье, Кас позволяет Дину помочь. Он принимает помощь молча: только направляет рукой бутылку, но позволяет Дину держать ее и опирается на его ладонь всей тяжестью головы. К удовлетворению Дина, на этот раз Кас пьет долго — дольше, чем за всю прошедшую ночь, — и не по чуть-чуть, а серией больших здоровых глотков. Он даже на несколько секунд закрывает глаза, и его пальцы сжимаются поверх пальцев Дина, как будто он по-настоящему смакует воду.

Выпив две трети бутылки, Кас открывает глаза и отталкивает ее в сторону.

— На этот раз даже вкусно, — замечает он. Дин светится в ответ, как будто Кас только что совершил немыслимый подвиг. — Раньше это даже не было похоже на воду, — поясняет Кас. — Теперь похоже.

— Тебе определенно лучше, — заключает Дин, опуская бутылку. — Хочешь чего-нибудь поесть? Может, еще крекер?

Кас качает головой.

— Крошечку? — предлагает Дин. — Полкрошечки?

Снова отрицательный жест.

— Обычно на второй день я почти не ем, — говорит Кас. — Хотя… — Он прислушивается к себе и заключает: — Сейчас тошноты нет. Но я знаю, что она вернется, если я поем против желания. — (Несмотря на обескураживающую тему, чертовски приятно слышать от него такие длинные фразы. Его голос еще хриплый, но теперь Кас формулирует целые законченные мысли.) Он добавляет: — Завтра я уже, может быть, смогу поесть. Немного.

Дин ставит полупустую бутылку на колено, барабаня по ней пальцем и наблюдая, как Кас поправляет полотенце, обмотанное вокруг головы. И снова он думает о том, сколько недель это уже продолжается, и об информационных брошюрах про «Жизнь с раком» и «Чего ожидать от химиотерапии».

— Кас… это каждую неделю так? — спрашивает он.

— О, это еще легкая неделя, — отвечает Кас. Дин недоуменно моргает. — Первая неделя всегда хуже всего, — поясняет Кас. — Когда три дня химии.

— Три дня… в смысле… подряд? — уточняет Дин, пытаясь не выдавать голосом, насколько эта мысль его ужасает. Три дня?

Кас кивает и снова тянется к бутылке.

— Но это было на прошлой неделе. Сейчас вторая неделя. — Его пальцы смыкаются на пальцах Дина, и Дин опять помогает ему приподнять голову и попить.

Но теперь Дин думает: «Три дня химии подряд».

Это звучит скверно.

И… серьезно. Как тяжелая артиллерия. Серьезное лечение… для серьезного рака?

Дин вспоминает список особо опасных типов рака… поджелудочной, желудка, печени… и вдруг понимает, что все они — в брюшной полости. Это все виды рака органов брюшной полости. И в этот же момент он вспоминает шрамы на животе у Каса — эти воспаленные красные полосы, которые он заметил, когда Кас был в душе. Похоже, что Кас перенес какую-то операцию на брюшной полости.

У Дина холодеет кровь, и он прикусывает губу. Кас не замечает: он заканчивает пить, бормочет «спасибо» и снова переворачивается на бок. У него уже закрываются глаза — он явно вот-вот заснет, но в этот момент Дин выпаливает, все еще сжимая пустую бутылку:

— Какой это тип?

Кас напрягается, бросая на Дина быстрый взгляд. Внезапно он больше не выглядит сонным. Дин мысленно упрекает себя за то, что спросил. Конечно, он собирался задать этот вопрос когда-нибудь, но не сейчас же. Сейчас совсем неподходящее время: эта ночь — для восстановления сил, Касу нужно отдыхать. У него уже появился характерный уклончивый вид: его взгляд ускользает, и он меняет позу со странной смесью тревоги, печали и нерешительности на лице. Это выражение сложно истолковать, но очевидно, что Касу некомфортно.

— Можешь сказать мне позже, — говорит Дин как раз в тот момент, когда Кас просит:

— Можно я скажу тебе позже?

— Да, позже, позже, — соглашается Дин со смехом, но теперь его руки сами собой тянутся к Касу. Он на самом деле просто хочет как-то обнять Каса, но в итоге маскирует этот импульс тем, что суетится у его постели. Он поправляет полотенце у Каса на голове и оборачивает поплотнее то, что вокруг его плеч. Потом снова щупает его лоб на предмет температуры и разглаживает одеяло у него на груди. Выражение лица Каса сменилось опять: теперь он прищурился на Дина почти озадаченно.

— Прости. Это было преждевременно, — извиняется Дин, расправляя одеяло и подтыкая уголок полотенца, упавший Касу на шею. — Просто… любопытно, наверное. Забудь. Позже. Ты пока, главное, отдыхай, ладно? Ты пока… — бормочет Дин, возясь с краем одеяла. Кас протягивает руку и берет его за руку.

На мгновение повисает тишина. Кас слегка сжимает руку Дина и не отпускает ее. Это неожиданно ободряющее прикосновение — Дин сглатывает, не сводя глаз с Каса, и тот удерживает его взгляд.

— Тебе надо отдохнуть, — повторяет Кас снова. — Приляг. — Он кивает на противоположную сторону кровати. — Эта кровать на двоих. Тут полно места. Мне столько не нужно.

Это невероятно соблазнительное предложение, но Дин переживает, что Касу будет тесно. Кроме того, он боится, что если ляжет, то заснет, а он не хочет оставлять Каса без присмотра (во всяком случае, до тех пор, пока не приедет Сэм). Однако мысль о том, чтобы сесть рядом с ним, хотя бы чуть ближе — пусть даже просто чтобы лучше следить за ним, — чертовски привлекательна.

— Может быть, я могу посидеть на кровати, — решает Дин. — Немного, пока не приедет Сэм. Потому что вообще-то стул не очень удобный.

— Стул совсем не удобный, — соглашается Кас. — Я на нем сидел. Я абсолютно согласен.

***

Дин ставит к изголовью кровати несколько подушек, чтобы опереться о них спиной и не заснуть моментально. Он берет с собой телефон на случай, если позвонит Сэм, потом включает телевизор и находит бейсбольный матч (который его абсолютно не интересует, но, как он надеется, поможет ему не спать). К тому моменту, когда Дин сбрасывает ботинки, Кас уже снова задремал. Дин садится и осторожно поднимает на кровать ноги.

Он сидит поверх одеяла; Кас лежит в паре футов от него под одеялом. Бейсбольный матч идет, и Дин смотрит его рассеянно. Конечно, он вовсе не видит игру — он все вспоминает тревогу на лице Каса, когда Дин спросил его, какой это рак, и гадает, почему Кас не захотел сказать, какой.

И думает о тех шрамах на животе.

Матч идет, и еще какое-то время ничего не происходит. Потом Кас шевелится и поворачивается лицом к Дину. Дин всматривается в него, но Кас, похоже, в порядке — он по-прежнему дышит ровно, просто перевернулся во сне. Начинает казаться, что вечер пройдет совсем без тошноты, — и это большое облегчение.

Дин снова переводит взгляд на экран и наконец отдает себе отчет в том, что смотрит матч уже полчаса, но до сих пор понятия не имеет, какие команды играют. Он подумывает проверить, нет ли в мини-холодильнике виски. Эта мысль внезапно чрезвычайно заманчива, но, когда Дин начинает переносить вес, чтобы спустить ноги с кровати, он чувствует, как что-то тянет его за рубашку. Взглянув вниз, он обнаруживает, что Кас во сне взялся рукой за край его рубахи. И даже переплел между пальцев ее мягкую фланель.

— Ну раз так… — шепчет Дин. — Ладно, приятель. Я посижу еще минутку.

Он ждет еще несколько минут, думая, что Кас снова сменит положение и отпустит рубашку, но Кас не отпускает. Виски по-прежнему зовет. Дин уже начинает обдумывать план потихоньку высвободиться из рубашки, оставив ее на кровати, у Каса в пальцах, и по-быстрому сбегать к холодильнику. Но в этот момент он чувствует прикосновение к своей руке: Кас взял его за запястье.

Теперь, конечно, к холодильнику никак не попасть. Во всяком случае, пока Кас держится.

Дин сидит так долгое время, пока Кас держит его за руку. Сонливость почему-то прошла. В конце концов он выключает телевизор. Снаружи садится солнце. Свет в окне начинает тускнеть, и комната погружается в сумрак. «Можно включить свет», — думает Дин, но для этого нужно шевелиться, а это потревожит Каса, поэтому Дин не шевелится. В комнате становится все темнее. Он остается на месте, тихо сидя во мраке и чувствуя тепло ладони Кастиэля на своем запястье.

Дребезжит телефон. Дин умудряется проверить его одной рукой, не меняя положения: это Сэм, пишет, что дела закончены и он уже в получасе езды.

— О… — раздается хриплый голос рядом в темноте. Жужжание телефона, должно быть, разбудило Каса — тепло его руки исчезает. — Прости, — говорит он. — Я вторгся на твою сторону кровати, да? Прости. — Он отодвигается на несколько дюймов, и его рука не возвращается.

— Ты можешь держаться, — предлагает Дин.

Сперва Кас не двигается.

Теперь уже так темно, что почти ничего не видно, но наконец слышен тихий шорох одеяла и рука Каса вновь появляется у Дина на запястье. Это прикосновение неожиданно обнадеживающее: Дину сразу становится легче; он гладит Каса по руке и откидывается назад на подушки. Несколько секунд спустя появляется и вторая рука — теперь Кас двумя руками обхватил Дина за предплечье. Ритм его дыхания меняется: Дин знает, что он снова уснул.

Еще долгое время Дин молча сидит на кровати, стараясь не думать ни о чем, кроме ощущения от того, как Кастиэль держится за него в темноте, и звуков его медленного, ровного дыхания.

========== Глава 17. Ангел с помпоном ==========

Раздается стук в дверь. Кас лишь слегка шевелится, когда Дин осторожно вынимает руку из его пальцев и неохотно поднимается с кровати. Взяв пистолет с кухонной стойки (это стандартный протокол), Дин на волосок приоткрывает дверь.

Это Сэм.

— Боже. Ты выглядишь… — начинает Сэм слишком громко, и Дин шепчет «ш-ш-ш», прижав палец к губам и кивая в сторону комнаты. Он выскальзывает за дверь и прикрывает ее, чтобы поговорить, не тревожа Каса.

Этот мотель — из тех, где номера выходят прямо на парковку. Импала стоит всего в нескольких шагах, и ее блестящая полировка сияет в мягком свете ближайшего фонаря. Сэм отступает на шаг и присаживается на капот машины. На плече у него сумка, которую он поднимает на капот. Второй рукой он придерживает на коленях пару толстых пакетов из магазина. Сэм выглядит уставшим и немало встревоженным.

— Прости, — говорит он тише, когда Дин притворяет дверь. — Я хотел сказать, что ты выглядишь дерьмово.

— Ой, не надо комплиментов, ты меня в краску вгоняешь, — отзывается Дин. Сэм лишь слабо улыбается. — Нормально доехал? — спрашивает Дин. — Дела сделал?

— Да. Получилось небыстро. Доехал до города на автобусе, там взял машину напрокат. Потом остановился кое-что купить… — Сэм приподнимает целлофановые пакеты, — и уже сдал машину — тут, в Денвере, примерно в миле отсюда. Дошел сюда пешком. — Дин начинает понимать, почему Сэм выглядит таким уставшим. Но, как выясняется, он еще не наездился, потому что дальше предлагает: — Давай, может, я возьму Импалу и привезу вам что-нибудь на ужин? Вы хоть ели сегодня?

И только в этот момент Дин осознает, что умирает от голода.

— Почти нет, — отвечает он, с удивлением вспоминая, что единственная его еда за всю прошлую ночь и весь сегодняшний день — это горстка отвергнутых Касом крекеров, которые Дин не смог ему скормить. — Шесть крекеров, кажется?

Тревога во взгляде Сэма растет, и Дин добавляет, пытаясь обратить это в шутку:

— Ладно, может, восемь крекеров — я потерял счет. И какой-то дрянной кофе из офиса мотеля. И ты со своей одержимостью здоровым питанием серьезно сейчас скажешь мне, что это не сбалансированная диета?

Но Сэм не смеется. Он только кивает и говорит глубокомысленно:

— Я поеду привезу тебе что-нибудь. — Потом добавляет еще тише, вытягивая шею и глядя на дверь в номер: — А что насчет Каса? В смысле… он будет ужинать?

— Он уже съел свои полкрекера на сегодня, — отвечает Дин. — Хотя, по-моему, на завтра у него запланирован целый крекер.

Сэм молчит. Потом вешает сумку обратно на плечо, встает и делает полшага к двери Каса. Но дальше колеблется, остановившись, и нерешительно смотрит на Дина.

— Думаешь, мне можно поздороваться? В смысле он, э…

Тут Дин понимает, что Сэм, наверное, всю дорогу гадал, насколько все плохо: в каком состоянии он застанет Каса, способен ли тот будет разговаривать… или он буквально на пороге смерти. Дин уже собирается предложить отойти в соседний номер для конфиденциальных переговоров, но тут из-за двери раздается тихое, хриплое и сонное: «Дин?» Это Кас.

— Да, я здесь! — отзывается Дин. — Снаружи.

Сэм тоже откликается:

— Прости, Кас. Это я просто…

— Сэм? — перебивает Кас, и из его голоса пропадает сонливость. Слышится скрип матраса, как будто он садится на постели. — Сэм, это ты?

— Да, — отвечает Сэм. Он снова бросает взгляд на Дина и, шагнув к двери, неуверенно стучит. Только когда Кас говорит «входи», Сэм приоткрывает дверь — и то всего дюйма на четыре. Он нерешительно заглядывает внутрь, в темную комнату. — Эй, прости, не хотел беспокоить тебя. Ты спал?

— Ничего, — говорит Кас. — Заходи. Можешь включить свет.

Сэм распахивает дверь. Дин протягивает мимо него руку, щелкает выключателем, и становится виден Кас, жмурящийся от внезапного яркого света. Ему даже удается самостоятельно сесть. Однако, когда он садится, с него почти как в замедленной съемке начинают соскальзывать полотенца. Дин замечает тот момент, когда Кас вспоминает, что на нем нет одежды: одной рукой он второпях проверяет, что одеяло еще прикрывает его до пояса, другой тщетно пытается ухватить полотенце, спадающее с плеч. Но его уже не поймать — оно падает с кровати на пол, и когда Кас поворачивается за ним, полотенце с его головы тоже соскальзывает вниз.

Внезапно синяки на руках становятся ясно видны. Как и потеря волос. Глядя на него свежим взглядом, Дин даже неприятно поражен тем, насколько Кас стал похож на классического онкологическогопациента. Он выглядит как какой-то болезненный герой с трагической судьбой из документальной драмы.

Сэм остановился в дверях, преграждая Дину путь, и, похоже, застыл на месте от этой картины. Дин думает: «Мне повезло, что Кас спал, когда я только увидел его. Я хоть свой шок пережил не прямо у него на глазах».

Кастиэль медленно поднимает взгляд на Сэма. На этот раз он не прикрывает голову, не прикрывает синяки на руках. Только говорит тихо:

— Здравствуй, Сэм.

Дин чувствует почти болезненную необходимость укрыть Каса, поэтому протискивается мимо брата (кратко похлопав его по плечу на ходу) и обращается к Касу:

— Эй, приятель, мы совсем забыли выдать тебе одежду после душа! Вот, надень. — Еще не дойдя до кровати, Дин уже снимает с себя фланелевую рубашку. Он подходит к постели, накидывает рубашку Касу на плечи, помогает ему просунуть руки в рукава и даже застегивает за него пару пуговиц. Кас смотрит на него с кроткой улыбкой — как будто в том, что делает Дин, больше нет нужды, но он ценит это все равно.

Рубашка ему велика — особенно сейчас, когда он похудел, — но синяки успешно скрыты. Однако потеря волос по-прежнему очевидна. Дин теперь стоит у кровати, прямо над головой у Каса, и с такого ракурса снова видно, как поредели его волосы. Сегодня уже кажется хуже, чем вчера. Неужели он потерял столько волос за двадцать четыре часа?

— Привет, Кас, — говорит Сэм наконец, делая шаг в комнату и закрывая за собой дверь. Дин смотрит на него умоляюще, пытаясь телепатически сообщить: «Не показывай шока. Веди себя как ни в чем не бывало».

Но волнение Дина оказывается напрасным. Сэм только сбрасывает сумку с плеча, ставит на пол один из пакетов и спрашивает у Каса:

— Ты как?

Кас пожимает плечами.

— Уже лучше.

Сэм кивает.

— Слышал, ночь у тебя выдалась тяжелая. Но, если у тебя есть силы, я тебе кое-что привез. — Он поднимает в руках второй целлофановый пакет, подходит к кровати, пододвигает стул и садится рядом с Дином.

На первый взгляд, Сэм совершенно не взволнован. Но Дин узнает этот тон его голоса и манеру движения: Сэм переключился в свой обычный режим утешения жертвы. Он так же разговаривает с травмированными свидетелями и шокированными членами семей погибших. Конечно, это игра — по крайней мере, отчасти, — потому что нерешительность и тревога, написанные на его лице всего минуту назад на улице, теперь полностью скрыты. Но они еще должны быть где-то там, за фасадом.

— Дин упомянул, что ты теряешь волосы, — говорит Сэм, бегло взглянув на голову Каса — так, словно комментирует его новую стрижку. — Я купил тебе несколько шапок. Хочешь посмотреть? — Сэм поднимает пакет.

«Шапки, — думает Дин. — Вот что за дела у него были… Конечно».

Кас бросает озадаченный взгляд на Дина, но затем кивает Сэму. Сэм вытряхивает содержимое пакета прямо на кровать. На одеяло поверх ног Каса высыпается куча разноцветной ткани и шерсти — неожиданное разнообразие красок и фактур: глаз выхватывает и синий, и зеленый, и красный. И Кас, и Дин смотрят на все это в удивлении.

Действительно, шапки. И много.

— Э… ты сколько шапок купил-то? — спрашивает Дин.

— Штук десять, наверное? — отвечает Сэм, начиная их перебирать. — Может, двенадцать? Не уверен. В общем, Кас, я не знал, какие тебе понравятся. Кстати, в некоторых магазинах оказался серьезный дефицит шапок! И расцветок. Понимаешь, сначала я искал серую шапку, как твоя предыдущая, но в первой паре магазинов серых не было, и я понял, что не знаю, какие цвета тебе нравятся. Поэтому в итоге купил ассортимент. Подумал, что тебе все равно пригодится несколько шапок — на разную погоду? И разных расцветок. — Он поднимает глаза на Дина: — Я поэтому и опоздал. Извини.

— Так… сколько ж магазинов ты объехал? — спрашивает Дин.

— Пять или шесть? Не знаю. В конце концов я напал на хороший выбор в том торговом центре на границе штата. В общем так, Кас, во-первых, есть классические мужские шапки… — Сэм выбирает из кучи светлую шерстяную шапку простого покроя, призванную только прикрывать макушку. Он протягивает ее Касу. — Она похожа на твою серую, только другого цвета. Серой не было, как я и сказал, — я искал, но не нашел, но я подумал, что вот эта белая с серыми крапинками неплохая. И есть еще голубая. Потом еще, вот, классическая черная, похожая на военную, как носят в армии — думаю, тебе пойдет. И вот эта темно-синяя мне понравилась… — Говоря все это, Сэм вытаскивает шапки из кучи и по очереди подносит их к лицу Каса, как будто готовит его к какой-то предстоящей модельной съемке. Кас берет синюю шапку у Сэма из рук и надевает ее, поднимая глаза на Дина.

Удивительно, насколько лучше он выглядит в шапке. Вид ракового больного моментально исчезает. Кас по-прежнему бледен и худ, и шапка скрывает не все волосы, но он выглядит почти нормально. Хотя и… по-новому нормально. Странно видеть его в этой шапке другого цвета (синий особенно оттеняет его голубые глаза). И клетчатая рубашка смотрится на нем непривычно. Он выглядит…

Он выглядит даже хорошо.

— Эта неплохая, — говорит Дин. Кас щурится на него, потом снимает синюю шапку (теперь он, кажется, уже не комплексует по поводу поредевших волос), берет у Сэма из рук зеленую и натягивает ее. И снова смотрит на Дина.

— Тоже хорошо, — говорит Дин. Кас снова щурится на него и снимает зеленую.

— Есть и другие фасоны, — продолжает Сэм. — Есть с помпонами, как вот эта. — Сэм выбирает из кучи черную шапку. — Не знаю, уважаешь ли ты помпоны, но мне показалось, что выглядит она неплохо. И они обычно теплые, подходят для зимы — те, у которых помпон.

— Пом… пон? — повторяет Кас неуверенно, будто никогда раньше не слышал этого слова. Он медленно берет у Сэма из рук шапку — она из толстой зимней шерсти, с отворотом и помпоном.

— Вот этот шарик наверху называется «пом-пон», — объясняет Сэм.

— Пом-пон? Но он же здесь только один, — говорит Кас, трогая пальцем пушистый шерстяной шарик. — Здесь только «пом».

— Но зато большой! — замечает Дин. — Такой большой, что он и «пом», и «пон». — Сэм фыркает, но у Каса на лице отражается сомнение, и он смотрит на Дина с таким явным подозрением, что Дину становится смешно.

Смех — это хорошо. Хорошо видеть, что Кас снова похож на самого себя — даже те несколько часов сна, что ему удалось ухватить, явно пошли ему на пользу. Конечно, он еще далеко не в норме (и уже начал устало сутулиться на кровати, так что Дин даже подумывает подложить ему под спину подушек). Но какое же облегчение снова видеть эту знакомую сосредоточенность в его взгляде!

Сэм забирает шапку с помпоном у Каса из рук и надевает ее ему на голову. Пока Сэм бережно поправляет шапку, Кас поднимает руку к голове. Это снова тот знакомый жест — жест, которым он прикрывает голову, — но на этот раз Кас не касается волос, а только щупает «пом» наверху.

Дин стоит у кровати, уперев руки в бедра. И пока он наблюдает за этой сценой — за тем, как Сэм помогает Касу подвернуть край шапки, а Кас с любопытством трогает «пом», — Дин вдруг оказывается на грани слез, и сам не зная почему. «Черт, я, должно быть, устал», — думает он. Ему даже приходится отвернуться, и сделать длинный, медленный вдох, и провести рукой по лицу. После этого он занимает себя тем, что подкладывает под спину Каса еще две подушки.

Когда подушки уложены, он обходит стул Сэма сзади и садится на кровать у коленей Каса, где позволяет себе сделать еще один глубокий успокоительный вдох. Он уже почти вернулся в норму и уверен, что весь эпизод удалось скрыть. Но когда он поднимает глаза, оказывается, что Кас пристально наблюдает за ним.

И Сэм, не уступая ему, бросает на Дина быстрый взгляд.

Ни тот, ни другой ничего не говорят; они возвращаются к шапкам. Дальше Сэм предлагает Касу примерить бежевую (этот цвет не самый удачный); потом клетчатую, отороченную овечьим мехом, в которой Кас так похож на лесоруба, что Сэм и Дин едва не начинают хихикать. Но Кас докладывает, что она теплая, поэтому они решают приберечь ее на холодную погоду.

После этого Кас вытаскивает снизу кучи разноцветную шапку и с любопытством ее рассматривает.

— Эта не такая, как другие, — отмечает он.

— А, да… Эта немного чудная, я знаю, — говорит Сэм. — Но у меня отчего-то глаз за нее зацепился.

Кас поворачивает шапку в руках, и становится ясно, что она выполнена в виде головы животного. Точнее, в виде головы обезьяны. По расцветке она напоминает тряпичную куклу — как если бы к серому носку пришили обезьяньи глаза, уши и рот. Большой рот растянут спереди, надо лбом, и сверху рожица увенчана красным пушистым помпоном. По бокам имеются теплые наушники, оканчивающиеся длинными заплетенными косичкой тесемками.

— Она дурацкая, я знаю, но мне почему-то понравилась, — оправдывается Сэм. Кас, на котором все еще клетчатая шапка лесоруба, держит обезьянью шапку в руках, озадаченно разглядывая ее причудливый дизайн. — Она продавалась в торговом центре, — рассказывает тем временем Сэм. — Там был целый стенд шапок с животными. Со всякими разными — наверное, для подарков детям на Рождество … И панда была, и кошка — всяческие звери. Выглядит, конечно, немного диковато, но зато она прикрывает уши.

— Кечуа, — произносит Кас медленно, вертя шапку в руках. — Шапка кечуа. Только у нее еще «пом».

— Что? — переспрашивает Дин.

— Шапка индейцев кечуа, — повторяет Кас, глядя на него. — Вы, кажется, называете их инками. Это перуанский дизайн. — Он изучает наушники и длинные косички на концах. — Не обезьяна, конечно, а форма шапки, — поясняет он. — Такие плетеные шапки-ушанки с косичками — это перуанский стиль. Их носили в Андах. Традиционный фасон. — Он умолкает на секунду, потом добавляет: — Я бывал там несколько раз, давным-давно. — Кас разглаживает обезьянью морду и проводит рукой по косичке. — Мне случалось летать туда… и… В общем, они на этих шапках вышивали силуэты лам.

— Она очень мягкая внутри, — говорит Сэм, не задерживаясь на комментарии про полет. — У нее флисовая подкладка. Я подумал, что это удобно.

Дин уже готов сказать: «Да, но она же совершенно нелепая», но в этот момент Кас ее надевает. И немедленно становится ясно, что именно такой дизайн — с длинными наушниками — имеет уникальное преимущество: он полностью скрывает волосы Каса. Даже за ушами и низко на шее. Когда он в этой шапке, невозможно заметить, что он теряет волосы.

Конечно, рисунок на ней донельзя абсурдный — лицо обезьяны гигантское, причудливо растянутое по голове Каса. Вид у шапки нелепый… и даже смешной. Но Кас надел ее все равно и, как уже завелось, теперь смотрит на Дина в ожидании его реакции.

Серьезное бледное лицо Каса и его хмурый прищур настолько не сочетаются с кричащим обезьяньим дизайном и веселым красным помпоном, что Дин невольно улыбается.

Кас внимательно изучает его выражение лица и поворачивается к Сэму. Сэм улыбается тоже.

— Мне нравится эта, — сообщает Кас Сэму.

— Правда? — Сэм явно удивлен. И доволен. — Эту я взял просто заодно. Она правда тебе нравится?

— Правда, — говорит Кас, теребя косичку и бросая еще один взгляд на Дина. — Мне нравится дизайн инков. И уши. И «пом».

— Отлично! — восклицает Сэм. Теперь он улыбается во весь рот. — Просто отлично! Тогда она твоя. Они все твои, на самом деле. Забирай их все.

— Ангел с помпоном, — комментирует Дин, качая головой. — И с обезьяной в комплекте. Знаешь, она не так уж плоха.

Наступает момент, когда они все улыбаются — даже Кас приподнимает уголок рта, переводя взгляд с Дина на Сэма.

Но эта полуулыбка длится недолго.

— Сэм, — говорит Кас, снова приобретая серьезный вид. Он сгребает руками все неиспользованные шапки, прижимает их кучей к груди и долго смотрит на них. Потом поднимает взгляд на Сэма. — Спасибо тебе за шапки.

— Да не за что, — отвечает Сэм. — Это ерунда.

— Не ерунда! — возражает Кас твердо. — Совсем наоборот. Это не ерунда. И спасибо, что проделал такой путь сюда. Право же, не стоило. — Он смотрит и на Дина, добавляя: — Никому из вас не стоило.

— Стоило. Мы хотели, — утверждает Дин. Сэм кивает.

Кас смотрит на разноцветную охапку у себя на коленях и поглаживает косичку обезьяньей шапки.

— Я не хотел беспокоить вас, — говорит он тихо. — Никого из вас.

Повисает пауза.

Сэм бросает на Дина осторожный взгляд. В его глазах читается немой вопрос: «Сейчас подходящий момент, чтобы спросить о подробностях?» Дин едва заметно качает головой.

Кас не замечает. Он тихо вздыхает, глядя на шапки.

— Я понимаю, что, наверное, следовало вам сказать. Но… — Он умолкает и смотрит на братьев. Теперь он встречается с ними взглядом по очереди: сначала с Сэмом, потом с Дином. — На вашу долю и так столько выпало, — наконец заканчивает он. — Я хотел, чтобы вы отдохнули.

— Кас, — говорит Сэм, — это наше общее дело.

— И да, черт возьми, ты должен был нам сказать! — не может удержаться Дин.

— Но это не ваша работа, — возражает Кас, снова взглянув на шапки. — Это же не ваша работа! Это будет для вас такое бремя… Это уже бремя — Дин, я слышал, что ты говорил снаружи: ты даже не поел! — В голосе Каса появляется отчаяние. — Я должен был обратить внимание! Ты совсем не ел и едва ли спал. Ты должен поесть немедленно!

— Я поел в шесть раз больше, чем ты, — протестует Дин. — Это тебе нужно…

— Сэм, ты можешь убедиться, что он поест? — перебивает Кас, обращаясь к Сэму. — Отвези его куда-нибудь и покорми! И сам поешь тоже.

Сэм кивает, и Дин со вздохом сдается.

— Ты потерпишь час без нас? — спрашивает он.

— Со мной все будет в порядке, — отвечает Кас. Он устраивается в своем гнезде из подушек, сползая вниз в полулежачее положение. Сосредоточенность пропадает из его взгляда, и он начинает часто моргать, как будто ему тяжело держать глаза открытыми. — Я правда уже в порядке, Дин, — уверяет он. — Если все пойдет как всегда, я просто просплю следующие шестнадцать часов. Или даже двадцать. — Он еще ниже сползает в постели, укладываясь рядом с кучей шапок, натягивает обезьянью шапку поплотнее на голову и поднимает одеяло к подбородку. Дин и Сэм смотрят, не двигаясь с места. — Идите, оба, — говорит Кас. — Поешьте что-нибудь. Ой, Дин, подожди, тебе же нужна рубашка… — Он снова начинает садиться.

— Оставь себе, у меня есть куртка, — отвечает Дин. — Ну, раз ты настаиваешь… Тогда мы вернемся через час.

Кас кивает и ложится обратно. Дин хлопает его по колену поверх одеяла, Сэм хлопает его по плечу, и оба брата встают.

На полпути к двери Дин колеблется, оглядываясь на Каса. Уходить как-то неправильно.

— Идите… — бормочет Кас с кровати. Судя по голосу, он уже почти спит. — Обещаю, со мной ничего не случится.

— Да, но… — не может успокоиться Дин. — Ты уверен, что сам не хочешь поесть? Я могу открыть тебе новую пачку крекеров. Тебе нужна еще вода? Телефон у тебя заряжен, верно? — Тут его посещает мысль. — Эй, если захочешь включить телевизор, пульт на другой тумбе с той стороны кровати. И бутылки с водой стоят с обеих сторон. И еще…

— Сэм, — просит Кас, и Сэму приходится за локоть вывести Дина на улицу, закрыть за ним дверь и даже подтолкнуть его в сторону Импалы.

Комментарий к Глава 17. Ангел с помпоном

Обезьянья шапка, весьма знаменитая среди фэнов, позаимствована для этой истории у Миши Коллинза. Ознакомиться с ней можно, например, здесь: https://www.youtube.com/watch?v=flOl8aqtwfY

========== Глава 18. Ты говорил, у тебя есть место ==========

— Но нам нужно знать, какая стадия. Он не сказал, какая стадия?

— Нет.

— И какой тип. Какой орган, какой тип рака. Он хоть сказал, какой тип?

— Не-а, — отвечает Дин, проглатывая кусок бургера.

Они сидят в закусочной в паре кварталов от мотеля. Перед Сэмом — большой куриный салат, к которому он едва притронулся; он записывает что-то в маленьком блокнотике, который всегда носит с собой для заметок о делах. Дин сидит напротив и ест бургер.

Бургер казался вполне неплохим, пока Сэм не начал задавать вопросы о раке; теперь он стал безвкусным, и Дину приходится заставлять себя откусить следующий кусок.

— И надо узнать у него весь график химиотерапии, — говорит Сэм. Теперь он открыл приложение-календарь в телефоне и перелистывает туда-сюда месяцы. — Какое у него расписание? Ты уже понял? Я почитал про химию — ее обычно назначают циклами. Я пытался понять, когда он начал… — Сэм пролистывает календарь назад к лету и показывает Дину. — Может ли быть, что сразу после Флагстаффа? То есть сколько циклов уже было? Потому что… времени-то прошло много. Это уже много циклов. Значит ли это, что она скоро закончится?

— Не знаю. На следующей неделе еще будет — это я знаю. И, кажется, еще после этого, — отвечает Дин. Теперь он просто смотрит на бургер в руках. — И иногда она по три дня подряд. На прошлой неделе вроде так было.

— Три дня… Так… — глубокомысленно произносит Сэм и записывает в своем блокнотике: «3 д. на прошлой неделе» и «циклы еще идут». — Значит, недели разные… Ты знаешь, какой это вид химии? То есть на каком он лекарстве? Они же разные для разных типов рака. С разными побочными эффектами. Три дня — это много… Интересно, почему его просто не кладут в больницу в такие недели.

— Не знаю, — отвечает Дин. Бургер теперь кажется безвкусным и выглядит совершенно неаппетитным.

— У них у всех разная побочка. Надо все это выяснить. Эта потеря волос, блин… и синяки. Синяки же от капельницы, да? Но откуда те, что на плечах? Он выглядел как… — Сэм колеблется. — Плохо он выглядел. Удивительно, сколько скрывали шапка и мешковатый свитер. Как бы там ни было, надо выяснить, на каком он типе химии. Ты не обратил внимание, что написано на пакете с лекарством? Чтобы понять, какое ему дают лекарство.

— Не особо. — Дин чувствует укол вины за то, что не додумался поближе взглянуть на капельницу или медицинскую карту Каса вчера в госпитале, когда была возможность. Но в тот момент даже просто сидеть тихо у кресла Каса и ждать, когда он проснется, было почти невыносимо.

— Должна же была быть на пакете маркировка, — рассуждает Сэм. — И ты что, не посмотрел в карту? И с врачом не поговорил? Ты же сказал, что вроде звонил врачу вчера ночью? Потому что как только мы узнаем, какой это тип химиотерапии…

— Я не знаю, какой это тип химиотерапии, — говорит Дин чересчур громко. Несколько человек за соседними столами оборачиваются. Лица у них в основном сочувственные, но Дин оглядывается и рявкает: — Чего смотрите? Никогда раньше про химиотерапию не слышали?!

Все посетители отворачиваются к своей еде. В закусочной становится тихо. Даже официантка, проходившая рядом со стопкой посуды, замерла на полпути. Выдержав дипломатическую паузу, она неслышно исчезает в кухне.

Пытаться есть уже бессмысленно. Дин откладывает недоеденный бургер на тарелку и поднимает глаза на Сэма. Сэм съежился, откинувшись на спинку сиденья и обхватив себя руками поперек туловища.

— Прости, — говорит он тихо, прикусывая губу. — Прости. Я тебе допрос устроил, да?

— Ничего, — отвечает Дин со вздохом, сминая салфетку в комок и бросая ее на тарелку.

— Черт. Я пообещал Касу, что ты поешь. Прости.

— Ничего, — повторяет Дин. — Я поел немного.

Какое-то время они оба смотрят в свои тарелки: Дин — на недоеденный бургер, Сэм — на свой куриный салат. Наконец Сэм берет вилку и начинает ковыряться в салате — Дин замечает, что его брат тоже почти ничего не съел.

— Смешно, да? — говорит Дин, указывая на тарелки. Сэм поднимает на него недоуменный взгляд. — Вот мы можем есть и не блевать, но мы не едим! — объясняет Дин. — Ха… Смешно.

Сэм только смотрит на него молча.

— Или не смешно, — соглашается Дин, откидываясь назад со вздохом. — Слушай, Сэм, я пока не знаю никаких подробностей. То есть вообще никаких. Он, кажется, совсем не настроен мне рассказывать, и, если честно, он был в таком жутком состоянии… Я в основном был занят тем, чтобы не дать ему рухнуть лицом в унитаз. Это казалось приоритетным — весь вчерашний день.

— Я все забываю, что прошли только сутки, — говорит Сэм, бесцельно тыкая вилкой в салат. — А кажется, будто неделя.

Дин фыркает.

— Мне кажется, будто прошел месяц.

Сэм некоторое время молчит. Он кладет вилку и смотрит за окно, на ночной пейзаж снаружи. Тротуары почти безлюдны, и только редкие машины иногда проезжают мимо.

— Я всю ночь изучал вопрос, — говорит он, — а потом всю дорогу сюда пытался придумать, что делать. У меня родилось несколько идей. — Он поворачивается назад к Дину. — Но у вас же, наверное, было всего минут пять на то, чтобы нормально поговорить, да?

Дин пожимает плечами.

— И того меньше. Но теперь он хоть заговорил связными предложениями.

Сэм смотрит на него с таким скорбным щенячьим выражением в глазах, что Дин едва не смеется.

— Но ты прав, — соглашается Дин. — Все это нам надо у него узнать. — Он закрывает глаза и потирает рукой лицо. Сэм молчит, ожидая, и в конце концов Дин опускает руку и говорит: — У него на полу был выложен этот ряд подушек, Сэм. Подушки, в рядок… в линию от кровати до ванной, и возле них расставлена посуда и бутылки воды. Чтобы он мог… доползти сам, по несколько дюймов за раз, наверное?.. Там всего-то сколько — шесть ярдов до ванной? А у него все было спланировано и организовано так, будто это гребаный олимпийский марафон. Остановки с водой…

Дин умолкает, сам не понимая, зачем описывает эти подробности обстановки у Каса — они ведь совсем не важны. Сэм больше даже не делает пометок — только смотрит на Дина.

Наконец Дин говорит:

— Он был реально на грани, Сэм. Вчера ночью.

— Знаю, — отвечает Сэм тихо.

— Нельзя больше позволять ему делать это в одиночку.

— Знаю.

— Надо что-то придумать. Надо все исправить, — говорит Дин. Потом наконец произносит: — Надо найти лекарство.

Лекарство. Ну вот, он это и сказал.

Лекарство от рака.

Несбыточная мечта.

Сэм садится прямее и молча смотрит на сумку с лэптопом, лежащую рядом на скамье. Однако он не возражает — не говорит, что это невозможно. Дин долгое время медлит, ничего больше не произнося и размышляя обо всех других невозможных задачах, с которыми они справлялись: обо всех апокалиптических бедствиях, об ангелах, о демонах, о самом Боге.

В конце концов он отодвигает тарелку, облокачивается на стол и говорит Сэму тихо:

— Я тут подумал. Помнишь тот раз, когда этот подонок Захария сделал что-то странное с твоими легкими? Типа заставил их исчезнуть?

— Уж этого я никогда не забуду, — кивает Сэм, и тут его глаза расширяются. — А тебя он наградил раком желудка! О, точно.

Дин кивает.

— Раком четвертой стадии, так что я харкал кровью и стоять не мог. И больно было, сука, непередаваемо. — Он умолкает, вспоминая, что и Кас вчера харкал кровью, и снова думает о его шрамах на животе. О которых Сэм еще не знает. Рука Дина сжимается в кулак, но он заставляет себя продолжить мысль. — А потом… Захария его так же легко вылечил. Он вылечил нас обоих. Вот так запросто. — Дин щелкает пальцами. — Вылечил и рак, и твои легкие. В момент.

— Но только потому что его заставил Кас, — замечает Сэм, и, конечно, он прав. Воспоминание о том эпизоде разворачивается в памяти Дина поэтапно, и на протяжении нескольких мгновений Дин переживает его заново (и Сэм, судя по выражению его лица, тоже). Кастиэль в своем Большом плаще тогда стремительно ворвался в последнюю секунду, чтобы их спасти, и толкнул перед Захарией убедительную речь. Это был один из тех эпизодов, когда низкий голос Каса зазвучал еще ниже, как будто он извлек откуда-то из глубин свой самый устрашающий тон небесного карателя.

И ему таки удалось запугать Захарию достаточно, чтобы тот исцелил Сэма и Дина.

К тому моменту своей ангельской карьеры Кас, конечно, уже давно был на пути разрыва отношений со своей старой ангельской семьей ради новой семьи Винчестеров. То есть на пути падения. Или… эмансипации? В общем, на пути к своей судьбе (Дин так и не определился, как это правильно охарактеризовать). Но даже при этом конфронтация с Захарией явно стала для Каса поворотным моментом. Дин отчетливо помнит даже сейчас проблеск облегчения на его лице, когда Захария наконец сдался, исцелил Сэма и Дина и исчез. Это мимолетное выражение облегчения, даже удивления на лице Каса выдало секрет: он вовсе не был уверен в успехе. Он шел на большой риск. Он был готов сражаться.

Наверное, готов был даже умереть.

Сэм прерывает мысли Дина:

— Но Захария мертв. И у Каса теперь нет могущества, так что он не может…

— Да, да, конечно, Кас сам себя не вылечит, это ясно, — перебивает Дин, которому совсем не хочется думать об этом конкретном факте. — Иначе он бы уже это сделал. Я к тому, что некоторые ангелы, по всей видимости, могут лечить рак, так? Значит… — Он набирает воздуху и наклоняется ближе к Сэму, говоря еще тише, почти шепотом: — Я думал попросить помощи у ангелов. Послать еще одну широковещательную молитву, может быть?

Сэм хмурится, сжав губы. Идея ему определенно не по душе, поэтому Дин поспешно говорит:

— Я знаю, что это отчаянный ход. У нас наверху нынче мало связей. Гадриил, Ханна, даже Метатрон… — они, конечно, не наши любимцы, но с ними у нас были хоть какие-то отношения, и никого из них больше нет. Но, Сэм, другие ангелы ведь остались. И их много. Должен же там наверху быть кто-то, кто может его исцелить?

Но Сэм снова уставился в свой салат.

— Что? — спрашивает Дин.

Слегка поморщившись, Сэм сознается:

— Я вообще-то в дороге уже попробовал помолиться другим ангелам. Недолго… несколько минут… — Он поднимает глаза на Дина. — Может, около часа.

Дин бросает на него рассерженный взгляд, и Сэм добавляет, оправдываясь:

— Не смотри на меня так! Вчера ночью перед выездом я начитался всякого про рак — про его течение — и поверь, это весьма неприятное чтение, а потом ты еще начал слать панические сообщения о том, как Кас падает, и теряет сознание, и кашляет кровью, так что похоже было, что он уже при смерти, ладно?! Похоже было, что он умрет прямо вот-вот. И я запаниковал.

Дин обдумывает сказанное. Сэма можно понять.

— Короче, не суди меня, утром я просто попробовал, — продолжает Сэм. — Попробовал несколько молитв. И — ничего не вышло. И еще одно. По пути… в общем, я задержался не только из-за шапок. Я еще в одно место заехал. — Он набирает воздуху. — Я остановился на детской площадке.

— На… ангельской детской площадке? — хмурится Дин. — Где портал в Рай? На той самой площадке?

— Да.

— Сэм… — начинает Дин и не может даже закончить фразу. Сэм сделал все это один?! У Дина внутри все переворачивается. В конце концов, именно так и начался весь кошмар с Гадриилом. И так Кас однажды чуть не погиб — его пытали и едва не убили — как раз после подобной широковещательной молитвы. И хотя Дин готов взять такой риск на себя и готов спланировать этот шаг, совсем другое дело позволять Сэму делать это в одиночку. И без прикрытия! Это было рискованно. Необдуманно.

Но потом Дин снова вспоминает свои ночные сообщения и тот пугающий момент, когда Кас внезапно рухнул, выскользнув у него из рук, и, задыхаясь, скорчился на полу.

Дин откидывается на мягкую спинку сиденья, барабаня пальцами по столу, и вздыхает. Может быть, с лекцией можно повременить. Это все равно стандартная лекция — о том, что нельзя идти на риск в одиночку. Они читают ее друг другу как минимум по пять раз в год.

— Я опущу лекцию, — говорит он.

— Спасибо, я ее наизусть знаю, — отвечает Сэм.

— Так что было? Там, на площадке?

Сэм пожимает плечами.

— Ничего. Там никого нет. Я попробовал несколько молитв… Даже символ на песке нарисовал — и все без толку. — Он разводит руками. — Что самое странное, там даже охраны больше нет. Площадка заброшена. Просто… похожа на обычную детскую площадку теперь. Я беспокоюсь, что, может быть, когда Кас сказал, что ангелы заперли Рай, он имел это в виду буквально. Может, они там закрылись и больше нас вообще не слышат.

Какое-то время они оба молчат. Потом Дин берет с тарелки ломтик картошки фри — по большей части, чтобы чем-то занять руки. Съесть его он не может, поэтому просто смотрит на него, медленно вертя в пальцах.

Ему вспоминается, как Сэм учил Каса макать картошку фри в кетчуп. Касу так понравился вкус… Он до этого никогда не пробовал картошки с кетчупом. Это было во Флагстаффе…

Знал ли Кас уже тогда?

Это той ночью, проснувшись, Дин обнаружил, что Кас молча сидит на кровати и наблюдает за ним. И заметив, что Дин не спит, Кас начал рассказывать о том, как чувствовал себя, впервые став человеком. И ведь было что-то не то в этом разговоре — что-то странное в его сбивчивом рассказе. Как будто он заново осмыслял, что это означает: быть человеком. Как будто готовился к чему-то.

«Жажда и голод, усталость, боль… Все это было так незнакомо», — сказал тогда Кас о своих ощущениях в тот раз, когда впервые лишился благодати.

Дин теперь припоминает свой ответ: «На это раз все будет не так». Он морщится от этого воспоминания — от того, как сформулировал фразу. Теперь и жажда, и голод, и усталость, и боль знакомы Касу прекрасно, не так ли? Неудивительно, что Кас тогда так странно посмотрел на Дина.

«Я хочу кое-что сделать, — сказал Кас несколько минут спустя Дину и Сэму. — Закончить кое-какие дела. Я лучше сделаю это в одиночестве».

— Незаконченные дела… — бормочет Дин, качая головой и крутя ломтик картошки в пальцах.

— Что? — переспрашивает Сэм.

— По-моему, это у него такой термин для химиотерапии, — говорит Дин, в конце концов откладывая ломтик. — Ладно. Идею с ангелами сбрасывать со счетов не будем, но надо поискать и другие варианты. Я даже думал, может, Ровена, или Кроули?

Сэм уже качает головой и открывает рот, чтобы возразить, но Дин перебивает:

— Эй, по крайней мере моя идея про ангелов включала в себя этап планирования! Если тебе можно молиться психованным ангелам в одиночку и без прикрытия, даже не обсудив этого со мной, то мне тоже можно придумать хотя бы два безрассудных плана. У нас ведь такой уговор? Ты делаешь глупость — я делаю глупость? И уж коли мы обсуждаем безрассудные идеи: может быть, какие-то заклинания мы могли бы попробовать и сами. Черт с ней, с Ровеной, можно найти заклинания самим… — Он умолкает, потому что на лице Сэма снова появляется виноватое выражение. — Что еще? — спрашивает Дин.

— Я уже и об этом подумал, — признается Сэм немного робко и открывает сумку. Там, рядом с лэптопом, виднеется несколько книг. Сэм вытаскивает две и протягивает Дину.

Одна из них — в поблекшей мягкой обложке. Дин рассматривает ее: это книжка по самопомощи — на вид дешевая, массового тиража, изданная несколько десятилетий назад. На обложке изображена пара, по виду — из 50-х годов, резвящаяся на лугу маргариток. Над фотографией напечатан витиеватым шрифтом заголовок: «Как победить рак при помощи древнего искусства заклинаний».

Вторая книга гораздо старше — Сэм аккуратно обернул ее осыпающуюся обложку чистой мягкой футболкой. Дин разворачивает книгу: она называется «О старинных заклинаниях и черной магии для исцеления телесных напастей».

— Вчера уже обыскал всю библиотеку, — говорит Сэм. — Но там мало что есть. Вот эти две книги — лучшее, что я нашел, но… честно говоря, Дин, по-моему, они бесполезны. Эти люди в маргаритках, — он показывает на фотографию пары, резвящейся на лугу, — это сплошная чушь собачья, вся книга. А вторая приходит к заключению, что ничего не помогает. — Мрачно Сэм добавляет: — Люди ищут лекарство от рака тысячелетиями, Дин. Мы тут настолько не первые… мы десятимиллионные в очереди. Все уже прошли этот путь до нас — буквально все — и никто ничего не нашел. То есть, конечно, я только начал искать, но… это будет непросто.

Дин все равно принимается пролистывать книги, но ему достаточно даже беглого взгляда, чтобы понять: Сэм прав, книги не помогут. Та, что в мягкой обложке, полна расхожих символов, в которых Дин узнает лишь маломощные обереги.

— Это же просто обереги на удачу, да? — уточняет он.

— Более того, даже не подходящие к случаю, — кивает Сэм. Он указывает на иллюстрацию на одной странице. — Вот этот, например, — для того, чтобы на кустах ягод не росла плесень. А тот, на следующей странице, отгоняет постельных клопов. Не совсем то, что нужно Касу. Вся книга бесполезна. А вторая приходит к выводу, что использовать черную магию — зло.

Дин откладывает книги в сторону, рядом с тарелкой, и снова начинает вертеть в руках ломтик картошки. Он раскручивает его в пальцах — ломтик начинает колыхаться по мере того, как в нем образуется перелом. В конечном итоге он переламывается пополам, верхняя половина отлетает и падает между тарелками. Дин смотрит на оставшийся у него в руке кусок и медленно произносит:

— Знаешь, я однажды нашел парня, который реально мог вылечить что угодно. На самом деле. Лечил слепоту, болезни — вообще все. Единственный настоящий целитель, которого я когда-либо знал.

— Что-то я не помню, — хмурится Сэм. — Ты уверен? Когда это было? Я был с тобой?

— Ты тогда болел Люцифером, — напоминает ему Дин. — Я поэтому и отправился искать.

Сэм удивленно моргает (Дин никогда не рассказывал ему всех жутких подробностей того безысходного месяца).

— О… Так ты его разыскал? Как его звали?

— Кастиэль. Хотя тогда он называл себя Эммануэль.

Теперь они оба молчат, глядя на сломанный ломтик картошки.

— Кас хотел, чтобы ты поел, — говорит наконец Сэм, и Дин вздыхает.

— Это нечестный прием, — отвечает он, — но я поем, если ты поешь.

Сэм кивает.

Несколько минут проходит в тишине: Сэм без энтузиазма съедает немного салата, Дин послушно кладет в рот пару ломтиков картошки фри.

Потом Дин смотрит на часы: прошел почти час.

— Пора возвращаться, — говорит он и машет официантке, чтобы та принесла счет. Ему вдруг не сидится на месте: он встает, надевает куртку и даже берет со стола книги Сэма, торопясь поскорее вернуться в мотель. Поскорее завершить этот удручающий разговор о недействующих средствах, неуслышанных молитвах и бесполезных книгах и вернуться к Касу. Пока Сэм смотрит на чек и бросает на стол двадцатку и немного мелочи, Дин поднимает его сумку, чтобы убрать туда книги. И в сумке обнаруживается третья книга, которую Сэм не доставал.

— А эта о чем? — спрашивает Дин, кивая на книгу. — Бесполезная, как и те две?

Сэм смущенно усмехается.

— Эта не по делу, на самом деле. Не знаю, зачем я ее взял с собой — она вообще не о раке и не об исцелении. Но она об ангелах, так что я решил и ее захватить. — Он вынимает книгу и разворачивает к Дину. На черной кожаной обложке серебряными буквами выгравировано:

Физиология ангелов

С заметками о поведении

и дополнительными наблюдениями

Кнут Шмидт-Нильсен

— Не знаю, зачем я ее с собой притащил, — бормочет Сэм, засовывая книгу обратно в сумку вместе с другими двумя. — То есть Кас ведь застрял в человеческой оболочке и без могущества… так что в ней, наверное, нет ничего относящегося к делу.

— Наверное, нет, — соглашается Дин, и Сэм закрывает сумку.

***

По возвращении в мотель Дин, конечно, первым делом проверяет, как дела у Каса. Кас снова спит, тихо и спокойно. Его плохо видно: единственное освещение комнаты — это прямоугольник света, падающий через открытую дверь с парковки. В остальном в комнате кромешная тьма, и Кас кажется просто темным бугром на темной кровати. Дину приходится подойти к нему на цыпочках и присмотреться вблизи, чтобы убедиться, что он дышит.

Но Кас дышит. И Дин даже улыбается, заметив, что на нем все еще надета обезьянья шапка, даже во сне.

В дверном проеме появляется тень, загораживающая свет, — это подошел Сэм. Он тихо проходит в комнату, ко второй сумке с покупками, которую ранее оставил у кухонной стойки, вытаскивает оттуда что-то пластмассовое и передает Дину. Дин вертит предмет в руках, щурясь на него в тусклом свете. Похоже на какую-то маленькую бело-розовую рацию.

— Радио-няня, — шепчет Сэм, поднимая второе пластмассовое устройство. Он включает оба устройства — приемник у себя и передатчик у Дина, — затем выходит за дверь и возится с кнопками на приемнике.

— Хорошая идея, — тихо говорит Дин в передатчик. Он отдаленно слышит свой голос из приемника у Сэма, и Сэм поднимает вверх большие пальцы. Дин ставит передатчик на тумбу рядом с кроватью Каса, и братья отправляются в соседний номер.

***

— Когда ты позвонил сегодня утром, похоже было, что Кас в другом номере и тебе нужно к нему идти, — говорит Сэм, вытаскивая из сумки вещи на ночь. — Так что я подумал, радио-няня пригодится. Прихватил одну в торговом центре. Не обязательно ею пользоваться, но я решил, пусть будет.

— Отличная идея, — соглашается Дин. — И, Сэм… спасибо. За шапки тоже.

— Без проблем, — отвечает Сэм, даже не отрываясь от сортировки вещей. Но теперь Дин понимает, что по пути сюда Сэм остановился не по одному, а по четырем или пяти «делам», и все они были тщательно продуманы.

«Он волнуется так же, как и я, — думает Дин. — Он волновался весь день».

Сэм чистит зубы над кухонной раковиной, и Дин занимает ванную, чтобы переодеться. Переключиться в обычный походный режим отхода ко сну непросто: тяжело не думать о том, что Кас в соседней комнате один. Даже зная, что рядом стоит радио-няня, которая передаст любой зов на помощь, любой звук, если он споткнется, упадет или его начнет тошнить, все равно тревожно оттого, что Кас там в полном одиночестве. Стена, разделяющая их комнаты, словно обладает магическим притяжением: Дин все посматривает на нее, как будто, если напряжется достаточно, то сможет разглядеть сквозь стену, как Кас спит, увидеть, что с ним все в порядке.

Тем не менее Дин заставляет себя приготовиться ко сну. Он переодевается в свою обычную футболку и семейные трусы и забирается под одеяло в одну из кроватей. Свет пока горит (Сэм теперь принимает душ — отход ко сну еще не завершен). Дин садится на кровати, прислонившись к спинке у изголовья, и осматривает комнату.

Удивительно, насколько обыкновенным сейчас выглядит номер. Обычная ночь Винчестеров в обычном дешевом мотеле. Теперь, когда приехал Сэм со своими вещами, бедлам в комнате кажется совсем привычным: сумки, раскрытые возле кроватей, разложенная там и сям одежда, кроссовки Сэма у двери, две куртки, перекинутые через спинки стульев. Лэптоп Сэма оставлен на столе (рядом с «Физиологией ангелов»); пистолеты спрятаны под подушками, нож против демонов и ангельский клинок лежат наготове на тумбе между кроватями. Все обычные атрибуты рядовой ночевки в мотеле. Ингредиентов «гигантского ленивца» не видно — они скрыты от глаз в ванной. Единственная необычная вещь на виду — это маленькая радио-няня, стоящая между двух кинжалов и контрастирующая с остальной обстановкой своим веселым обтекаемым бело-розовым дизайном.

И, хотя планировка номеров абсолютно одинакова (только здесь две кровати вместо одной), все это совсем не похоже на соседний номер. Нет выложенных на полу подушек. Нет рядов бутылок с водой и Gatorade. Нет ни лотков, ни упаковок крекеров. Нет пузырьков с лекарствами, выставленных у кровати.

И нет Кастиэля.

Конечно, он в безопасности прямо по соседству. Он спит. С ним теперь все в порядке. Дин повторяет это себе снова и снова: «С Касом все в порядке. Он просто спит». И все же Дин то и дело посматривает на радио-няню и наконец даже берет ее с тумбочки. Он прибавляет громкость, пока не становится слышен тихий статический шум.

Может быть, если сделать погромче, то можно услышать дыхание Каса?

Но даже если выкрутить громкость до упора и прислушаться, из приемника звучит только статика.

Дин сидит в кровати, глядя на маленькую радио-няню в своих руках и слушая статику, и ему кажется, он все еще видит, как Кас задыхается на полу, сплевывая кровь… как он свернулся на боку, оцепенело глядя на часы… и как потом расслабился, когда Дин начал гладить его влажным полотенцем со льдом по шее сзади.

А издавал ли Кас вообще какие-нибудь звуки, когда потерял сознание? «Предположим, у него снова случится обморок, — думает Дин. — Мы вообще услышим хоть что-то?» Если Кас встанет с кровати и потом просто беззвучно рухнет на пол — без спазмов, без слов, — слышен ли будет хоть какой-то шум?

А если он потеряет сознание прямо в постели, вообще не двигаясь?

Обморок — даже опасный — может быть абсолютно бесшумным.

Сэм выходит из ванной в своей ночной одежде — свободной футболке и семейных трусах, как и у Дина. Некоторое время он сушит полотенцем волосы (с Сэмом это всегда целая процедура).Потом вытирает уши, вешает полотенце на стул и закрывает крышку лэптопа. Все это время он не спускает глаз с Дина. Дин по-прежнему смотрит на радио-няню у себя в руках.

— Работает? — спрашивает Сэм.

— Кажется, да, — отвечает Дин. Он снова регулирует громкость. Статический шум затихает, когда Дин крутит колесико в одну сторону, и усиливается, когда Дин крутит его в другую, но это все равно только статика. — Не знаю. Думаю, да. Просто… было бы спокойнее слышать, как он дышит хотя бы.

Сэм подходит к своей кровати и садится, глядя на Дина.

— Ну сходи туда, проверь, что она работает, — предлагает он. — Иди и скажи что-нибудь в передатчик, а я посижу здесь и послушаю.

Это отличная идея. Дин вылезает из постели, натягивает штаны и отправляется в соседний номер.

Зайдя в комнату, он проверяет, как дела у Каса (как и можно было ожидать, Кас по-прежнему спит). Потом наклоняется над передатчиком и шепчет:

— Хьюстон, прием.

Секунду спустя жужжит его телефон — приходит сообщение: «Четко и ясно. Я услышал даже, как ты отпер дверь».

Радио-няня работает.

Теперь, по логике, надо оставить Каса в покое. Дать ему отдохнуть, вместо того чтобы топать по комнате и шептать всякую ерунду в передатчик. Нужно на цыпочках выйти и отправиться в свою постель.

Но…

Дин долгое время стоит у кровати в кромешной темноте.

В конце концов он наклоняется к радио-няне и шепчет:

— Я только посижу с ним чуть-чуть, ладно? Вернусь через пару минут.

«Понял, — приходит ответ по СМС. — Эй, если хочешь присмотреть за ним, переночуй там. Я могу и один».

— Нет, я вернусь, — шепотом настаивает Дин в передатчик. — Кроме того, у тебя там мой бумажник.

Он слышит, как Сэм усмехается, даже через стену.

Ладно, раз радио-няня работает, да еще и стены тут тонкие, может быть, оставаться действительно нет нужды.

И все же Дин обходит кровать и осторожно садится на матрас, продвигаясь вглубь, пока не оказывается на своем прежнем месте. Он не ложится, а сидит поверх одеяла. Кас свернулся под одеялом в паре футов от Дина, лежа к нему спиной. Дин не позволяет себе устраиваться на кровати — ведь он присел всего на несколько минут.

***

Но несколько минут проходит, и Дин не уходит. Он все думает, что уйдет: Кас явно нормально спит, и радио-няня работает. С минуты на минуту будет подходящий момент, чтобы тихо соскользнуть с кровати, прокрасться к двери и отправиться спать, оставив Каса в покое.

Однако подходящий момент все не наступает. Дин остается еще и еще. Вскоре у него тяжелеет голова, и он позволяет себе опуститься пониже, так, что теперь полулежит, неловко прислонившись головой к спинке кровати. Потом, просто чтобы разогнуть шею, он сползает еще ниже и оказывается в горизонтальном положении. После этого он переворачивается на бок, потому что так немного удобнее, и теперь лежит лицом к темной фигуре на другой половине кровати. Он видит только спину Каса, но ему спокойнее уже от знания, что Кас рядом.

Становится прохладно. Дин начинает беспокоиться, что Кас тоже замерзнет, поэтому встает и тихо обследует комнату в темноте, пока не находит в маленьком встроенном гардеробе запасное одеяло. Он осторожно расправляет одеяло над кроватью.

Теперь уж определенно подходящее время, чтобы уйти. Дин уже на ногах и готов выйти.

Но он не уходит. Вместо этого он проскальзывает назад в постель, поверх одеяла, которым укрыт Кас, но под новое, второе одеяло, сразу в лежачее положение. На этот раз, когда Дин устраивается, Кас шевелится и переворачивается к нему лицом. Он не просыпается, но во сне вытягивает руку, и она оказывается поверх руки Дина. Сложно сказать, случайно или нет.

Теперь Дин не может пошевелиться.

Через какое-то время его телефон снова вибрирует. Он убран в карман штанов, и Дин вытаскивает его одной рукой.

«Я сейчас отрублюсь, — пишет Сэм. — Напишу утром, проведать, как он. Если что понадобится, зови».

Дин уже начинает набирать: «Я приду через пару минут», но потом понимает, что в действительности он будет спать здесь, рядом с Касом.

— Спокойной ночи, Сэм, — шепчет он радио-няне.

«Спокойной ночи, — приходит ответ по СМС. — Не подпускай термитов».

***

Проснувшись среди ночи, Дин обнаруживает, что Кас каким-то образом очутился к нему гораздо ближе. Когда Дин засыпал, они лежали на расстоянии вытянутой руки, а теперь Кас так близко, что даже прислонился головой к плечу Дина. И практически уткнулся носом Дину в руку. Но при этом еще как-то дышит.

Поначалу Дин думает, что это Кас придвинулся к нему во сне, но потом понимает, что они оба лежат между подушек — ни тот, ни другой больше не на своей подушке. Они оба переместились навстречу друг другу и встретились посередине.

Долгое время Дин лежит, не шевелясь, чувствуя тепло и тяжесть головы Каса у себя на плече и его руку поверх своей. Они ближе друг к другу, чем ранее вечером, когда Кас легонько держал Дина за руку. Это вообще самый близкий контакт, что между ними был… не считая прошлой ночи, когда Каса тошнило, конечно.

Дин мимолетно задумывается, к чему это может привести в будущем. Может ли быть, что… Возможно ли…

Потом приходит совершенно иная мысль, зловещая и мрачная: «А как много времени у нас вообще есть?»

Сколько недель Кас еще будет здесь? Насколько ограничено его время?

Сколько еще Кастиэль будет присутствовать в жизни Дина, хоть в каком-то статусе? Годы? Месяцы?

Недели?

Что происходит с ангелами, когда они умирают?

Человеческие души переживают смерть. Но ангелы, судя по всему, нет.

От мысли о том, что когда-то скоро этого теплого присутствия рядом, этого верного союзника, преданного друга может не стать, у Дина сжимается сердце и холодеет кровь. Он невольно поворачивается ближе к Касу. Совсем немного. Только чтобы дотянуться рукой до его плеч в беспомощной инстинктивной попытке как-то оградить его от ужасов этого мира. И уткнуться носом в мягкую ткань его обезьяньей шапки.

И теперь сон Дина как рукой сняло, потому что поза, в которой они лежат, ему хорошо знакома: в такой позе Дин не раз спал с девушками. Эта привычка поворачиваться на бок и обнимать второго человека рукой за плечо, подтягивая его ближе… Раньше Дин делал так только… с партнершами.

Кас просыпается.

Дин чувствует, как он проснулся, — по тому, как меняется ритм его дыхания, и едва заметному движению плеч. Слышится тихий вдох — неожиданности или, может быть, замешательства, — и Кас замирает. На мгновение он даже перестает дышать и немного приподнимает голову с плеча Дина (Дин ощущает, как ослабла тяжесть его головы, как если бы он пытался не опираться на руку Дина слишком сильно).

Кас выжидает в таком положении, абсолютно неподвижно, долгое время.

— Я собирался остаться только на минутку, — говорит Дин. — Случайно заснул. Прости. Ты говорил, у тебя есть место?

Вопрос выходит абсурдным: немного поздновато ненароком справляться, есть ли у Каса место, когда Дин не только уже на его кровати, но и спит на ней несколько часов, и даже зарылся носом в его шапку. Не говоря уже о том, что рукой Дин сейчас обнимает Каса за плечи. Это вопиюще очевидно. И вопиюще необычно.

Кас этого не комментирует.

Он медленно выдыхает. Потом постепенно опускает голову обратно, по чуть-чуть возвращая ее вес на руку Дина.

— Место есть, — отвечает Кас. Он ничего не говорит про руку у него на плече и вообще никак не упоминает их физическую близость, и Дин начинает нервничать. Может быть, ситуация для Каса слишком неловкая? Может, ему нужно больше пространства? В конце концов, эта ночь — для того чтобы он восстановил силы и отдохнул, а не для того чтобы Дин цеплялся за него как утопающий. Дин даже не уверен, что именно означает эта поза и почему он придвинулся к Касу во сне, и теперь он все настойчивее приказывает себе ничего не ждать. «Не притворяйся идиотом, — отчитывает он себя. — Не притворяйся, будто не знаешь, почему ты тут оказался. Кас болен, он устал… не говоря уже о том, что он натурал! Не злоупотребляй ситуацией, не дави. Просто дай ему выспаться».

Небрежным движением, как будто он просто укладывается поудобнее, Дин немного отворачивается от Каса и убирает руку с его плеча.

Кас тянется к Дину в темноте, нащупывает его плечо, прослеживает его руку вниз до запястья, бережно берет Дина за запястье и возвращает его руку ровно туда, где она была минуту назад. После этого он подвигается чуть ближе и кладет свою руку Дину на талию. И на этом расслабляется с легким вздохом.

В этой позиции есть что-то трогательно невинное, особенно учитывая, что их по-прежнему разделяет одеяло. Но из-за того, что они оба укрыты сверху, ощущение такое, будто они оказались в своем собственном коконе безопасности и тепла, и Дин в конце концов позволяет себе вновь уткнуться носом в шапку Каса. Он закрывает глаза, пытаясь заслониться от мыслей о будущем, от настойчивых вопросов о диагнозе и прогнозе… от тревожных догадок о том, что грядет в ближайшие недели. И о том, что случается с ангелами, когда они умирают. Он старается сосредоточиться на ощущении того, что Кастиэль рядом — Кастиэль, его ангел-хранитель, его соратник и друг, теплый и живой рядом с ним этой ночью.

Дыхание Каса замедляется — он снова заснул. В конце концов засыпает и Дин.

========== Глава 19. Я слышал, у вас отменные пироги ==========

Следующим утром Дин просыпается, обнаружив, что крепко обнимает подушку.

Просто подушку. Каса нет. Одеяло подоткнуто вокруг Дина — нижний край сложен у него под ступнями, верхний тщательно обернут вокруг плеч. Дину тепло и уютно, но Кас ушел.

По краям шторы из окна просачиваются тонкие яркие лучи солнца, но в комнате еще полумрак. Дин разлепляет глаза в тусклом свете, ощупывая рукой пустой матрас, где должен быть Кас. Потом обращает внимание на звук льющейся воды и замечает, что дверь в ванную закрыта.

Значит, Кас в ванной. Один.

Стоп, когда Кас в ванной один, это не всегда хорошо заканчивается, правда?

От прилива тревоги сон проходит. Дин отталкивает в сторону подушку и одеяло и садится на кровати, уже планируя, что делать, если окажется, что Касу опять плохо. «Звук похож на воду над раковиной, не в душе, — думает Дин, — так что, можно надеяться, Кас не потерял сознание в душе. Но что если его снова тошнит и он включил воду, чтобы заглушить звук? Или у него снова упало давление и он без сознания…»

В этот момент вода затихает. Пока Дин спешит к двери ванной, она распахивается и появляется Кас, уже полностью одетый.

— О, ты проснулся! — говорит он. — Доброе утро.

— О… привет, — бормочет Дин, от неожиданности делая несколько шагов назад и опускаясь обратно на кровать.

Он слегка изумлен тем, насколько нормально выглядит Кас — даже странно видеть его на ногах. Более того, он сменил одежду и теперь в новых чистых брюках и белой рубашке выглядит почти элегантно. Кажется, он только что принял душ: он вытирает голову маленьким полотенцем (явно пытаясь как можно деликатнее обращаться с волосами), и его лицо выглядит распаренным. Здоровым румянцем это не назвать, но все же гораздо лучше, чем его пепельная бледность в последние пару дней.

Облик ракового больного почти исчез. Это снова Кастиэль.

То есть Кастиэль, каким Дин помнит его с прошлой недели. Кастиэль, который стоит на ногах, ходит и разговаривает; который выглядит нормально и ведет себя нормально; и который, когда его спросишь, непременно скажет, что все нормально. «Просто заканчиваю кое-какие дела», — скажет он, пряча редеющие волосы под шапкой и пропадая в длительные необъяснимые поездки по неведомым «делам».

Это Кас, у которого могла быть девушка в Денвере (или даже парень). Кас, который, казалось, так таинственно отдалялся.

Хотя признаки, конечно, есть — теперь, когда Дин знает, на что смотреть. Рубашка слегка висит на нем, спадая с плеч на торс и руки более свободно, чем раньше. Ремень затянут до последней дырки, и брюки стали просторными, как будто даже мышцы его бедер истощились. Дин снова отмечает и худобу его лица: как выражены стали его скулы, как проявились морщинки в уголках глаз. И его слегка сутулую осанку.

Кас прекращает вытирать голову, сужая глаза, и даже осматривает себя — похоже, пристальное внимание Дина заставляет его думать, что что-то не так.

— Я прилично выгляжу? — спрашивает он, глядя на Дина с беспокойством.

«Прилично». Это слово напоминает Дину об эпизоде в мужском туалете госпиталя во Флагстаффе. Где их главной проблемой было отчистить плащ Каса и помочь ему причесаться.

— Ты выглядишь даже на удивление нормально, — отвечает Дин. Кас еще сильнее прищуривается, явно не доверяя его словам. — Нет, правда, — говорит Дин. «Ты выглядишь хорошо», — хочется сказать ему, но кажется, что это может прозвучать некорректно. (Уместно ли говорить больному раком, что он хорошо выглядит?) Поэтому Дин ограничивается нейтральным: — Определенно прилично.

— Надеюсь, ты прав, — отвечает Кас только. Он отворачивается к кухонной стойке и меняет полотенце на обезьянью шапку, откладывая полотенце и надевая шапку так стремительно, что его голова оказывается неприкрытой всего полсекунды. Затем он отходит к окну. Дин наблюдает за ним в тишине, сидя на кровати, все еще привыкая к тому, что Кастиэль снова в полном сознании и передвигается самостоятельно.

Кас приоткрывает штору. В комнату прорывается неожиданно яркий свет, и Дин щурится. На подоконнике виднеется маленький темный предмет, контрастно очерченный в солнечном свете: это цветок.

— Не хотел будить тебя светом, — говорит Кас. — Но я проснулся пару часов назад с мыслью о цветке. Я вспомнил, что он уже два дня без воды и, наверное, хочет пить. И два дня не видел солнца. Я забеспокоился и поставил его на окно, чтобы ему досталось утреннего света. Но за штору, чтобы ты мог поспать. — Он наклоняется и осматривает цветок. — Я немного полил его, но не знаю, сколько именно воды ему нужно… — Кас хмурится, глядя на цветок, и трогает пальцем землю в нескольких местах. — По-моему, с ним все в порядке… Надеюсь на это. Ты не знаешь, сильно ли ему повредят два дня без воды и солнца? Мне неизвестно, какие у него потребности. Как думаешь, добавить ему еще воды?

— Почему нет, — отвечает Дин, понятия не имея, сколько воды нужно цветку. — Если земля сухая, полей его еще чуть-чуть.

Кас берет ближайшую бутылку и начинает методично поливать цветок равномерной струйкой по периметру, вращая горшок рукой. Листья цветочка при этом подрагивают — их темные силуэты контрастно очерчены в золотистых лучах. Свет настолько яркий, что Кас с цветком похожи на фигуры в театре теней. Края гладких листьев цветка отливают золотом, и бутоны кажутся практически налитыми огнем оттого, как солнце пробивается сквозь лепестки. Профиль Каса обрисован так четко, словно высечен лазером. Его голова наклонена к цветку, и свисающие косички обезьяньей шапки придают силуэту загадочность, словно он какой-то призрачный древний инкийский бог.

«Как мозаика в витраже, — думает Дин. — Или средневековая картина: “Ангел, ухаживающий за цветком”». Солнечная аура вокруг Каса, конечно, до смешного напоминает сияние нимба — настолько, что Дину хочется пошутить на эту тему.

Но шутка не рождается. Вместо этого Дин вдруг осознает с абсолютной уверенностью, что он никогда не забудет этот образ Кастиэля с маленьким цветком, очерченный утренним солнцем.

«Он похож на ангела, — думает Дин. — Он всегда останется ангелом».

Что бы ни случилось. В каком бы обличье он ни был, сколько бы сил ни потерял, каким бы больным и слабеющим ни было его тело. Сколько бы времени ему ни оставалось. Кастиэль всегда будет ангелом.

У Дина щемит в горле и начинает щипать в глазах.

В этот момент Кас произносит:

— Повезло, что меня на него не вырвало, правда?

Дин едва не давится смешком.

— Вот уж умеешь испортить момент… — ворчит он себе под нос.

— Что? — переспрашивает Кас, глядя на него вопросительно.

— Ничего, ничего. Да, очень удачно, что тебя на него не вырвало, и давай это так и оставим. — Дин встает и обходит Каса, чтобы пошире раздвинуть шторы и впустить в комнату свет. — Ну что, новый день? — говорит он, пытаясь сосредоточиться на следующей задаче: что потребуется Касу сегодня? — Должен сказать, ты выглядишь гораздо лучше. Хорошо спал?

— Да, даже очень хорошо, — отвечает Кас, глядя на него с улыбкой. — А ты?

Дин собирается ответить «Я спал как младенец», но внезапно не может произнести ни слова, потому что только сейчас вспоминает, что прошлую ночь они провели практически в объятиях друг друга. Он поворачивается к веревке, раздвигающей шторы, и возится с ней так неуклюже, что случайно начинает закрывать шторы назад.

Подразумевает ли Кас то, как они обнимали друг друга? Это поэтому он слегка улыбается?

Дин ведь на самом деле обнял Каса.

И Кас притянул Дина ближе. И положил руку ему на пояс.

Конечно, между ними было одеяло. Критическое одеяло. Оно надежно их разделяло. Положение одеяла кажется крайне важным: Дин лежал поверх него, Кас — под ним, а значит они не «спали друг с другом» — не по-настоящему. Они спали просто рядом друг с другом.

То есть… совсем рядом друг с другом, если уж откровенно. Но ведь Дин остался у Каса просто на случай, если тому понадобится помощь. (Уж точно Дин именно так объяснит это Сэму.) Может быть, они и оказались в одной кровати, совсем близко, но все было абсолютно прилично. Ведь было одеяло! Одеяло все меняет. Одеяло важно.

Мысль «А, ну ладно, раз было одеяло, значит ничего гейского в этом нет» проплывает у Дина в голове, и ему самому становится смешно. «Что я, черт возьми, делаю? Чего я добиваюсь? Я действительно всего лишь… помогал Касу, оберегал его, как казалось в тот момент? Или в этом было что-то еще? Чего я хочу-то? И главное: чего хочет Кас? И что ему нужно?»

— Дин? — зовет Кас. На его лице появляется беспокойство. — Ты меня слышишь? Ты хорошо спал? Тебе нужно еще поспать?

— Нет, я хорошо спал, — отзывается Дин и вновь раздвигает шторы, пытаясь не обращать внимания на все сложные вопросы, возникшие в его голове. — А ты?

— Я тоже спал хорошо… — повторяет Кас. — Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Э… хорошо, — отвечает Дин, в конце концов оставив шторы в покое. — А ты?

— Хорошо, — вторит ему Кас. — А ты?

— Хорошо, — отвечает Дин автоматически.

Разговор каким-то образом зациклился на бесконечных «хорошо», поэтому Дин хлопает в ладоши и, потирая руки, объявляет:

— Ну ладно, я только сбегаю в соседний номер в душ! Сейчас вернусь. Ты пока расслабься.

Однако мысли «Чего я на самом деле хочу? Чего на самом деле хочет Кас?» преследуют Дина до самого его номера. Они плывут за ним по прохладному утреннему воздуху в темную комнату, где еще спит Сэм, и дальше, в душ, где их до конца не смывает даже струя горячей воды. И вскоре фоном к ним добавляется неизбежный гнетущий барабанный бой: «Диагноз? Прогноз?»

***

Сэм начинает жаловаться, что Дин «слишком громко бреется», но в конечном итоге просыпается, приподнимается на локте и спрашивает:

— Как там Кас? Живой?

— Да, выглядит гораздо лучше, — откликается Дин, глядя на себя в зеркало и обрабатывая бритвой последний участок под носом. — Даже встал и ходит сам.

— Что ж, это облегчение, — говорит Сэм. Он садится на кровати и потягивается. — Думаешь, он сможет позавтракать? И поужинать завтра, в День благодарения?

Дин смотрит на него с удивлением.

— Я опять совсем забыл про День благодарения, — признается он.

Сэм смеется.

— Ну, он уже завтра. Я подумал, надо бы что-то спланировать. Пусть даже бутерброды с индейкой. Но хоть какой-то семейный ужин. — Он обводит взглядом тесный номер мотеля. — Мы могли бы устроить ужин прямо здесь. Может быть, заказать доставку еды? Некоторые рестораны в этот день доставляют. Еще, наверное, можно найти где-нибудь три блюда. И, может, кино посмотрим? Касу, кажется, нравятся фильмы?

Дин отворачивается назад к зеркалу и невольно улыбается: День благодарения с Касом. Конечно. (Ему даже странно видеть в зеркале собственную улыбку. Почти так же странно, как видеть Кастиэля на ногах.)

— Отличная идея, Сэм, — отвечает Дин, вытирая остатки крема для бритья. — И давай начнем с того, что свозим его на завтрак прямо сейчас. Если он уже может есть. Твоя очередь в ванной — и давай побыстрее, чтобы наш дружок с раком не ждал!

При словах «дружок с раком» Сэма заметно передергивает, и Дин швыряет в него каплей пены для бритья.

— Да ладно, не морщись. Если часто произносить это слово, то мы к нему привыкнем и оно перестанет быть страшным. Так?

— Так… — соглашается Сэм послушно. Но вид у него неуверенный.

***

Сэм быстро принимает душ и одевается, но потом, натягивая кроссовки, замедляется. Дин уже надел куртку и готов идти в соседний номер, когда замечает, что Сэм сидит на стуле в одном ботинке, рассеянно глядя на второй у себя в руке.

— Сэм? — окликает его Дин, уже взявшись за ручку двери. — Подсказка: этот ботинок надо надеть на другую ногу. На ту, где нет ботинка.

— Да… — рассеянно отвечает Сэм. — Просто задумался.

— Поделишься с коллективом?

Сэм отвечает медленно:

— Да просто… ты не думаешь, что Чак бы заметил?

Чак. Дин, на самом деле, задумывался об этом. И пытался отогнать от себя эту мысль. Он нехотя отворачивается от двери.

— Что ты хочешь сказать?

— Ну… он же Бог, — говорит Сэм, глядя на брата. — Он бы знал, что у оболочки Каса… опухоль, ты так не думаешь? Я понимаю, что Чак и сам был болен под конец и, наверное, не очень обращал внимание на происходящее вокруг. Но такие вещи ведь не мгновенно появляются. Опухоль же должна была расти уже какое-то время, верно? — Сэм опускает взгляд на пол. — Он должен был знать, что оболочка Каса нездорова. Должен был. Он же должен знать все. И он мог вылечить Каса… моментально, одной мыслью. И не сделал этого. Он что, хотел, чтобы Касу пришлось через это пройти?

Дин опускается на стул, развернув его к Сэму.

— Это какая-то безумная теория. Он же столько раз спасал Каса…

— Но и жизнь ему не облегчил при этом, — замечает Сэм. — Может ли так быть, что он наградил Каса раком специально?

Дину не хочется даже думать о подобной вероятности, потому что тогда неизбежно возникает вопрос: «Это что, часть Божьего плана? Касу суждено умереть?»

Он решительно мотает головой, но понимает, что не может подобрать убедительного возражения.

— Слушай, мы этого никогда не узнаем, — говорит он наконец. — Если мы что и знаем о Чаке, так это то, что все наши теории в отношении него всегда оказывались далеки от правды. И знаешь… у меня такое ощущение, что он на самом деле не настолько уж всезнающий, как принято считать. Он же оказался каким-то… не знаю… вовсе не таким великим, как мы думали? И не таким уж благодетельным.

Сэм размышляет об этом.

— Да, эмпатии ему явно недоставало, — признает он наконец.

— И дальновидности, — добавляет Дин. — Ладно, чего уж там, чувак оказался на два порядка примитивнее и мелочнее, чем я себе представлял.

Сэм усмехается.

— Да уж, мы на нем и Люцифере опробовали психологические приемы, которых я набрался у Опры! И это сработало!

— Ну, Опра — не промах, это надо признать, — отвечает Дин.

Сэм улыбается слабой улыбкой, но длится она недолго.

— Есть ведь еще и другой вариант… откуда мог взяться рак. — Он смотрит на Дина, уже угрюмо. — От Люцифера.

Дин кивает. И эта мысль ему в голову приходила.

— Вот мало нам разбираться с раком, — говорит он, — теперь надо еще и беспокоиться, не божественная ли это опухоль или не сатанинская? — Сэм снова грустно усмехается, и Дин продолжает: — Но ты прав. Люцифер пользовался оболочкой Каса и мог что-то с ней сделать.

— Может быть даже, Чак наградил эту оболочку раком, чтобы наказать Люцифера, а вовсе не Каса, — добавляет Сэм. — Или, может, это Люцифер спровоцировал рак. Специально. Он запросто мог.

— Типа, такая подлянка Касу на прощанье?

Сэм кивает.

— Или даже ненамеренная порча. Знаешь, когда он в оболочке, ощущение… — Сэм колеблется. — Ощущение просто поганейшее, если честно. Ощущение такое, что он наносит ущерб каждую секунду. Не только душе или сознанию, но, может быть, и телу тоже. — Сэм умолкает, глядя вниз. Потом осматривает себя. — Мне всегда было удивительно, что я вернулся из Ада физически невредимым.

— Ну, тебя же вызволил ангел, — отвечает Дин. — И с тех пор еще излечивал несколько раз.

— Надо спросить у него прямо, есть ли способ вернуть ему могущество, — решает Сэм. — Надо с ним поговорить.

— Да, — соглашается Дин со вздохом. — И спросить, виноват ли в этом Люцифер, или Чак, или еще кто. Если он знает, конечно.

— И выяснить, какой именно у него диагноз, — добавляет Сэм.

— И прогноз. Не забудь про прогноз.

— И график лечения. Сколько еще циклов химии, какие лекарства, какие у него назначены визиты ко врачам, результаты обследований, операции — все детали. — Сэм наконец начинает надевать второй ботинок. — Думаешь, он захочет об этом разговаривать?

Дин закатывает глаза.

— Ты знаком с моим другом Кастиэлем? Его любимое занятие — это завести мучительную тайну и никому о ней не рассказывать.

— Что ж, в таком случае придется прижать его к стенке, — говорит Сэм решительно. Ботинок наконец надет, и он встает со стула. — Пошли. Накормим его завтраком.

— И устроим допрос с пристрастием?

— И устроим допрос с пристрастием.

Вместе они отправляются в соседний номер.

***

Однако, когда Дин, постучав, приоткрывает дверь и Сэм выглядывает из-за его плеча, они с удивлением обнаруживают, что Кастиэль бережно упаковывает цветочек в картонную обувную коробку, проложенную по краям рубашкой. Его сумка стоит на стуле собранная и застегнутая, а на столе выложены в рядок опрятно сложенные синий свитер, бежевый шарф и лоскут какой-то синей ткани. Остальной скудный гардероб Каса вместе с лекарствами и набором шапок упакован в видавший виды чемоданчик, раскрытый на кровати.

Все это выглядит на удивление организованно, и оглядываясь вокруг, Дин понимает, что Кас прибрал в комнате весь беспорядок, остававшийся после прошедших двух дней. Несколько нетронутых бутылок воды еще стоят на кухонной стойке, но пустые бутылки выброшены в мусор, и все противни и кастрюли помыты и убраны.

— Доброе утро, Сэм, — говорит Кас оживленно, и Сэм улыбается в ответ. — Номер нужно освободить до одиннадцати, — продолжает Кас, — так что я начал собирать вещи. Сейчас уже почти десять. Я знаю, что вы, наверное, захотите позавтракать, поэтому…

— Погоди, — говорит Дин. — Что значит «освободить номер»?

— Ты разве не живешь здесь всю неделю? — спрашивает Сэм.

Кас качает головой. Он берет со стола синий свитер, продевает руки в рукава и останавливается, чтобы стянуть шапку.

— Я обычно снимаю здесь номер на две ночи, — говорит он, надевая свитер через голову. В тот же момент, как его голова появляется в прорези ворота, он надевает шапку обратно и, расправляя свитер, добавляет: — По однодневным неделям, я имею в виду.

— По… каким неделям? — переспрашивает Дин.

— По однодневным, — повторяет Кас. Он берет со стола бежевый шарф и начинает обматывать его вокруг шеи. — То есть по тем, когда у меня один день химии. В эти недели я ночую здесь две ночи после процедуры. Например, на этой неделе она была в понедельник, и я остановился здесь на понедельник и вторник. Обычно только ночь понедельника проблематичная, реже — вторника. Но к третьему дню я уже ходячий. — Он говорит все это так по-деловому, как будто мученический ад, через который он прошел на глазах у Дина каких-то два дня назад, — это всего-навсего несущественная, слегка «проблематичная» деталь.

— И что, раз ты «ходячий», надо уезжать? — спрашивает Сэм. — Ты не хочешь еще отдохнуть?

— О, двух ночей достаточно, — отвечает Кас коротко.

Сэм с Дином переглядываются. «Деньги?» — спрашивает Сэм одними губами, и Дин кивает.

Уперев руки в бока, Дин говорит:

— Мы заплатим за номер, если дело в этом.

— Нам ничего не стоит за него заплатить, — поддерживает его Сэм.

Кас на секунду перестает поправлять шарф на шее и смотрит на них.

— Я ценю это, но со мной все в порядке, — говорит он наконец, подтыкая концы шарфа. После этого он принимается упаковывать оставшиеся вещи в чемодан на кровати. — До конца недели мне не понадобится помощь. Я признателен вам за заботу, но… полагаю, теперь вам пора отправляться назад в бункер? На праздник.

Праздник.

— Вообще-то мы планировали отметить День благодарения здесь, — говорит Дин. — Это когда мы еще думали, что наш друг-ангел останется и поужинает с нами. Но если у тебя другие планы… — И как только Дин это произносит, он понимает, что у Каса, возможно, и правда есть другие планы. Потому что теперь Кас смотрит на Сэма и Дина по очереди со странным выражением тоски пополам с сожалением. Потом отворачивается к столу, где остался лежать свернутый лоскут синей ткани.

— Если честно, я бы с большим удовольствием остался, — говорит он. — Но у меня, к сожалению, действительно есть обязательства. — Он поднимает со стола ткань и расправляет ее.

Это оказывается его рабочий жилет.

Кас надевает его поверх свитера и проверяет, надежно ли закреплен бедж.

— Мне пора на работу, — объявляет он, отходит к кровати и начинает закрывать чемодан.

— Стой! — восклицает Дин, хватая его за плечо. — Погоди, погоди-ка, одну минуточку, не так быстро! То есть как это на работу? И где ты собираешься ночевать?

Кас смотрит на него твердо.

— Так, на работу. В магазин, где я трудоустроен. Я работаю там четыре дня в неделю. А ночую в подсобке.

Дин медленно отпускает его руку, слишком потрясенный, чтобы что-то сказать. Сэм тоже, кажется, потерял дар речи, и долгое время они оба только смотрят на Каса в изумлении.

— Моя смена начинается через три часа, — сообщает Кас и застегивает чемодан.

Сказанное Касом настолько непостижимо, что Дин сначала даже не может придумать, что ответить, и наконец это Сэм восклицает:

— Кас, ты еще работаешь? Во время химиотерапии?!

Касу явно становится неуютно.

— Да. Я беру выходной на день химии и следующий день. Но на третий день я работаю половину смены. И потом три полных дня, если мне дают достаточно часов. Иногда в двойную смену… — По мере того, как он все это объясняет, его плечи опадают, как будто ему тяжело уже от одного описания. — И затем еще иногда полсмены в последний день… Потом я еду сюда, и все начинается заново. — Он поднимает взгляд на братьев. Теперь в его глазах нескрываемая усталость, но он заключает: — Это не так уж плохо.

— Погоди-ка, стоп, — произносит Дин, пытаясь осмыслить ужасающее расписание, которое только что обрисовал Кас. — Стоп. Ты что, сейчас туда собрался? Это сегодня у тебя полсмены? — Кас кивает. — Через сорок восемь часов после химии? — переспрашивает Дин. — Да еще и в канун Дня благодарения? И погоди, ты… погоди, ты спишь где?!

— В подсобке, — отвечает Кас. Он поднимает с кровати чемодан одной рукой и набрасывает сумку на другое плечо. В последнюю очередь свободной рукой он сгребает со стола коробку с цветком и смотрит на Дина. — Я так уже делал несколько лет назад, в Айдахо — помнишь, Дин? Кода ты приезжал навестить меня? Помнишь, я тогда тоже ночевал в подсобке?

Сэм бросает на Дина недоуменный взгляд. На мгновение Дин совершенно сбит с толку, так как он и понятия не имел — до этой самой секунды, — что Кас ночевал в подсобке в том магазине в Айдахо.

— Все просто, — продолжает Кас. — Нужен только спальный мешок и туалетные принадлежности. Зубная щетка, дезодорант, набор для бритья… хотя, наверное, последний мне скоро больше не понадобится. Как бы там ни было, все это хранится у меня в машине. В багажнике есть спальный мешок. И подушка. — Он заставляет себя расправить плечи и поднять подбородок. — Со мной все будет в порядке.

Дин шагает к нему и пытается вырвать чемодан у него из рук. Кас сопротивляется, вцепившись в чемодан со словами: «Дин…» — но Дин перебивает его со всей убедительностью, на которую способен:

— Кас, нельзя так жить! Нельзя тебе работать! Ты что, с ума сошел?! Ну не сейчас же… Не во время химии!

Подойдя с другой стороны, Сэм осторожно вынимает у Каса из руки цветок и снимает с его плеча сумку. Кас выхватывает цветок обратно, бережно сжимая коробку, но, кажется, понимает, что сумку и чемодан уже не удержать.

— Дин прав, — говорит Сэм мягко. — Тебе правда нужно отдыхать, Кас. Человеческие тела не могут работать так, на износ, когда больны. Уж поверь нам.

— Мы либо останемся здесь, в мотеле, либо отвезем тебя назад в бункер, — объявляет Дин, — но в любом случае ты будешь отдыхать. Я серьезно.

— Но Дин, — отвечает Кас, обеими руками сжимая коробку с цветком, — я должен работать!

— Нет, не должен, — возражает Дин.

— Нет, должен! — настаивает Кас уже раздраженно, как будто братья не понимают очевидных вещей. — Я должен работать тридцать часов в неделю для медицинской страховки. Вы что, не понимаете? Иначе я не смогу позволить себе лечение!

Сэм и Дин смотрят на него молча. Потом в отчаянии переглядываются.

Сэм со вздохом опускается на кровать, все еще с сумкой Каса в руках.

— Боже, храни Америку… — ворчит он, качая головой.

Дин садится рядом, поставив чемодан.

— Знаешь, по-моему, даже Чак не мог напортачить настолько, чтобы получилась американская система здравоохранения.

— Я почти уверен, что к ней приложил руку либо Люцифер, либо Кроули, — говорит Кас. — Может быть, и оба. — Он тихо вздыхает. — Могу поклясться, я почувствовал душок демонических сделок, и немаленьких, еще когда заполнял страховые документы.

— Тридцать часов в неделю… — бормочет Сэм. — Понятно. Это минимум для полной занятости, да? И при полной занятости работникам положена медицинская страховка. Но погоди… разве у них нет какого-то покрытия нетрудоспособности? Чтобы тебе не надо было работать?

Кас качает головой.

— Оно положено не раньше, чем через полгода после начала работы, — объясняет он. — Мне еще повезло получить страховку. — Помолчав, он сознается: — К тому же мне нужны деньги. — Он обводит взглядом комнату: беспокойство и напряженность теперь отчетливо читаются в его голосе и на лице. — Это сплошная… тревога. Расходов так много… Этот номер в мотеле даже на несколько дней в неделю обходится в сто восемьдесят долларов, и это самый дешевый, что я смог найти, где нет тараканов. — Кас медленно садится на стул и бережно ставит коробку с цветком на колени. — Потом, бензин для машины. Вода, крекеры, еда — хоть сейчас я и мало ем. Доплата за лечение, лекарства… — Он вздыхает. — Есть еще такая вещь, как страховая франшиза… Вторая операция съела все мои сбережения.

«Вторая операция?» — думает Дин, и они с Сэмом снова мрачно переглядываются. Кас не замечает — он ссутулился на стуле, как будто весь стресс и тревога настигли его в один момент.

— Разобраться во всем этом было так трудно, — признается он. — В какой-то момент… я даже думал, это выше моих сил, если честно. Столько терминологии… А количество бумаг просто невообразимое!

В комнате повисает тишина: Кас сидит на стуле, уставившись в пол; Сэм и Дин наблюдают за ним с кровати. Несколько секунд спустя он глубокомысленно добавляет:

— Знаете, я сейчас подумал: это действительно очень похоже на дело рук Кроули.

Сэм тихо спрашивает:

— Это поэтому ты работал так по многу часов?

Кас кивает.

— Поэтому ты вообще устроился на работу, — добавляет Дин, и Кас кивает снова.

«Вообще-то, я решил, что, пожалуй, найду работу», — сказал Кас в тот день, когда вернулся в бункер. Когда спустился по лестнице так напряженно, держался так осторожно… и так стремился избежать объятия Дина, что даже обошел стол с противоположной стороны. И то и дело прикасался рукой к животу. Эти шрамы у него на животе… Если подумать, ведь похоже, что Кас тогда пришел сразу после операции — наверное, едва встав на ноги. Швы, вероятно, еще не зажили.

И потом был период, когда Кас возвращался поздно, работал в двойную смену, ездил туда и обратно каждый день. Перехватывал несколько часов сна в бункере и с рассветом отправлялся назад.

От одной мысли об этом Дина разбирает злость. Злость на больницы, на бестолковую систему здравоохранения. На Люцифера, на Чака, на Судьбу.

Ему приходится сделать несколько глубоких вздохов, чтобы только успокоиться.

— Кас, — говорит Сэм, — базу данных страховой компании, в конце концов, можно взломать. Ты же сейчас в основном в Колорадо лечишься, да? И немного в Канзасе?

Кас кивает.

— Наша заправочная компания имеет филиалы по всей стране, поэтому покрывает лечение в любом штате. В этом смысле мне повезло: я могу работать в Канзасе, рядом с вами, но лечиться в Колорадо, где франшиза не такая большая. И еще мой первый врач — в Аризоне. Я до сих пор с ним иногда консультируюсь.

— Ладно, три штата. С этим можно справиться, — говорит Сэм. — Думаю, я смогу сделать тебе фальшивые документы в этих трех штатах. В смысле, документы, к которым привязан страховой полис.

— И мы определенно можем заплатить за мотель, — добавляет Дин. — И взять на себя доплату за лекарства и прочие расходы. Господи, Кас, ну нужно же было нам сказать! То есть… серьезно, нужно было, ты это понимаешь?

— Я не хотел вас тревожить, — говорит Кас тихо.

Сэм, похоже, еще размышляет над планом взлома базы данных, потому что говорит:

— Моментально это может не получиться. А полис тебе нужен уже на следующей неделе… Хм. — Он смотрит на Дина и поясняет: — Может быть, сразу у него уволиться и не получится. То есть… не прямо на этой неделе. Надо убедиться, что он сейчас не останется без страховки.

— Я все равно уже вызвался выйти на работу в праздники, — говорит Кас. — Мне было бы неудобно подводить коллег. — Он достает из кармана телефон и смотрит на время. — На самом деле, я волнуюсь, что уже опаздываю, а сегодня критическая смена. Никто не хотел работать в конце этой недели, так что я взял на себя смены с вечера среды до утра воскресенья, и меня предупредили, что среда — то есть сегодня — это самый оживленный день в году. Это ведь так? И суббота — второй по количеству посетителей день. — Дин и Сэм кивают, и Кас встает. — Ну, в таком случае я пошел.

— И мы идем! — восклицает Дин. — И будем помогать.

Кас растерянно моргает, но Сэм понимает все сразу. Он расплывается в улыбке:

— Я пойду соберу наши вещи. Вы идите сдавайте ключи.

Через секунду его уже нет в комнате. Кас недоуменно смотрит ему вслед.

— Я не понимаю… — говорит он Дину.

— У тебя теперь двое помощников, — объясняет Дин, берет чемодан и сумку Каса и направляется к двери. — Надеюсь, ты не возражаешь подучить стажеров? Пошли, а то опоздаем на нашу смену.

— Нет, вам нельзя! — протестует Кас, спеша вслед за ним с цветком. — Это же праздник, вы должны быть с семьей…

— Именно, — перебивает его Дин. — Мы должны быть с семьей, поэтому мы едем с тобой. К тому же мы никогда еще не справляли День благодарения в магазине. Я слышал, у вас отменные пироги!

========== Глава 20. Тебе дать еще одно одеяло или… ==========

В канун Дня благодарения Дин тащит два полных мешка мусора из туалета по проходу между товарными рядами магазина, пытаясь пробраться к задней двери, не помешав при этом покупателям. (Кас настаивает, что мусор нужно выносить регулярно.) Дин натыкается на целую семью, идущую по проходу ему на встречу, и вынужден остановиться. Вся семья в пять человек замирает у полки с пирогами и затевает длинную дискуссию о том, прилично ли принести к бабушке покупной пирог, когда печь пироги на День благодарения поручили «тете Джанет», а все знают, что у нее вечно пригорает тесто.

— Эти пироги вообще хорошие, — замечает Дин, обращаясь к семье. — Вполне сойдут за домашние. Скажите, что просто запутались, кто что готовит, и в итоге решили взять пирог с собой на случай, если соберется больше гостей.

Это порождает оживленный спор о том, какой пирог купить. При этом семья по-прежнему не двигается, так что Дину приходится отступить и уйти в другой проход. В соседнем проходе оказывается толпа мальчишек, обсуждающих, какие чипсы — сырные или с соусом барбекю — лучшескрасят длинную дорогу до Сент-Луиса.

— Сырные, — авторитетно сообщает Дин. — С соусом барбекю — это для девчонок. — (На самом деле он надеется, что чипсы с соусом барбекю попозже съедят они с Сэмом. Уже похоже, что к концу рабочего дня праздничная толпа опустошит весь магазин.)

Дину наконец удается вытащить мешки через третий, самый узкий проход. К счастью, тут никого нет — только Сэм наполняет напитками стеклянный холодильник.

Сэм ловит взгляд Дина и кивает в сторону Кастиэля, который в данный момент за кассой, обслуживает длинную очередь покупателей, поголовно набравших абсурдное количество еды в дорогу. На Касе все еще его обезьянья шапка — он не снял ее ни разу за весь день.

— Надо заставить его сделать перерыв, — шипит Сэм.

— Я пытался уже раз десять, — шепчет в ответ Дин. Солнце село, они работают уже восемь часов подряд, и все это время магазин наводнен людьми. «Самый оживленный день в году», — говорят все. Дин на собственном нелегком опыте узнает, что обслуживать магазин, содержать его в чистоте и вовремя пополнять ассортимент — это колоссальная работа. Особенно в канун Дня благодарения.

И если уж Дин с Сэмом выдохлись, то каково должно быть Касу?

— Он настаивает, что в порядке, — шепчет Дин. — И все беспокоится, что нам вообще нельзя здесь работать. Ты слышал, что он сказал: если появится босс…

— Да-да, бросай швабру и беги, — продолжает за него Сэм. — Или притворись, что покупаешь хот-дог, как все. Он мне раз пять это сказал. — Сэм заканчивает выставлять напитки на верхней полке и закрывает дверь холодильника. Потом поворачивается к Дину и шепчет: — Но так он продолжать не может, даже если тяжелую работу делаем мы. Он говорит, что нормально себя чувствует, но… взгляни на него.

Они оба какое-то время смотрят на Каса. Он в другом конце магазина, и перед ним в очереди стоит как минимум десять человек: большинство с едой, некоторые — чтобы заплатить за бензин (считыватель кредиток на одной из бензоколонок сломан). Один человек ждет помощи с машиной, еще один хочет купить лотерейные билеты, третий только что попросил пачку сигарет со стенда за спиной у Каса.

Кас сначала достает сигареты: ему приходится вынуть пачку с самой верхней полки. Даже через весь торговый зал видно, что это движение, когда нужно тянуться вверх, доставляет ему дискомфорт. Он морщится и кладет руку на живот. Потом, передав пачку покупателю, напряженно присаживается на табурет. Оформляет покупку он сидя, слегка согнувшись. (У него даже не было табурета, пока Дин не нашел его в подсобке пару часов назад и не вытащил к кассе, заставив Кастиэля им пользоваться.)

Сэм шепчет:

— Ну, по крайней мере, он наконец сидит. Может, тебе удастся убедить его сделать перерыв? Пусть приляжет в подсобке. Пусть возьмет свой спальный мешок. Может, он тебя послушает.

— Меня? С чего это? — Дин бросает на Сэма пристальный взгляд.

Сэм пожимает плечами.

— Не знаю. Кажется, нынче он тебя слушает чуть больше? Во всяком случае, в том, что касается здоровья. Иногда рассказывает тебе хоть что-то.

— Что, ты решил, мы уже женаты, раз он всю ночь блевал у меня на руках? — (Дин и сам не может понять, почему ему в голову тут же пришла шутка на тему женитьбы.)

— Не знаю, — говорит Сэм, пожимая плечами и переминаясь с ноги на ногу. — Я имел в виду…

Они оба вздрагивают, заметив, что Кас смотрит на них. Дин уверен, что он услышал. Но Кас только манит их к очереди, а именно — к пожилой даме, которая стоит перед кассой, взволнованно заламывая руки.

— Сэм, Дин, — обращается к ним Кас. — Вы не могли бы помочь этой милой даме с колесами ее машины? Она говорит, что одно из них — неправильной формы. — Даме он сообщает: — Это мои друзья… даже семья. Они славные люди и помогут вам.

***

Дин вызывается оказать помощь пожилой даме и выходит за ней на улицу к ее древнему Вольво, припаркованному возле воздушного насоса. Дин бросает взгляд на бензоколонки: у всех четырех стоят длинные очереди автомобилей, и еще несколько машин ждут своей очереди сбоку. Он вздыхает: кажется, что это уже очень длинный день, и им явно придется работать без передышки еще часами — вероятно, до самого закрытия магазина в одиннадцать вечера.

Пожилая дама замечает его вздох и сочувственно улыбается.

— Говорят, это самый оживленный день в году, — комментирует она, пока Дин проверяет колеса Вольво. — Надеюсь, хоть завтра-то у вас выходной? В День благодарения?

— К сожалению, нет, — отвечает Дин, осматривая колеса и хмурясь. Действительно, одно приспущено. Он берет воздушный шланг и опускается на корточки. — Мы работаем все выходные, — объясняет он. — До самого воскресенья.

Дама потрясена.

— Но так же нельзя! — восклицает она. — Что же у них, работников больше нет?

— Ну… вообще-то я сам вызвался, — объясняет Дин. — Я и мой брат. Мы просто помогаем другу — тому, который за кассой. — Дин кивает на Кастиэля в магазине. — Он собирался работать все выходные один, и в праздник тоже.

Дин становится на колени на асфальт и откручивает пластмассовый колпачок с ниппеля. Потом бережно ставит колпачок на землю рядом с колесом (для того, кто работает с машинами, умение не потерять колпачок — это предмет гордости). Дин надевает воздушный шланг на ниппель, после чего неожиданно для самого себя сообщает пожилой даме, совершенно ему незнакомой:

— У него рак. Он нам не сказал. Мы только что узнали.

— Ох, милый… — произносит она. Рискнув взглянуть вверх, Дин замечает, что она отвернулась и смотрит на Каса сквозь стеклянную витрину магазина. Дама изучает его долгое время, потом тихо говорит: — Теперь я вижу. Эта шапка симпатичная, но…

Она поворачивается к Дину и смиренно вздыхает, качая головой, — так, словно подобные истории она уже слышала и наблюдала не раз. Она смотрит на Дина внимательно, и он не может выдержать ее взгляд. Он опускает глаза к колесу, только слыша ее «Мне очень жаль».

— Не надо было вам говорить, — бормочет он, уставившись на колесо.

— Иногда оттого, что поделишься с незнакомцем, становится легче, — замечает дама, наклоняясь, чтобы потрепать Дина по плечу. — Вы молодец, что помогаете ему. Уверена, он это ценит — вероятно, больше, чем может выразить. Вы — хороший друг.

Дин сосредоточенно смотрит на колесо, проклиная себя за то, что поднял эту тему. Это секрет Каса — у Дина не было никакого права его рассказывать. А теперь он даже произнести ничего не может. Неловко пожав плечами, он молча держит шланг у колеса, пока шина наполняется воздухом.

Он проверяет давление, наполняет шину еще чуть-чуть, проверяет давление снова и понимает, что вовсе не обратил внимание на значение на счетчике и перекачал колесо. Приходится выпустить немного воздуха. Теперь давление слишком низкое, так что он подкачивает колесо опять. Дама, похоже, не спешит — Дин видит краем глаза ее ботинки: она по-прежнему терпеливо ждет рядом. Наверное, до сих пор наблюдает за ним, хотя Дин не может заставить себя взглянуть вверх и встретиться с ней глазами.

Сколько ей лет, интересно? 65? 70? У нее типичная обувь пожилой дамы: простые, удобные кроссовки практичного черного цвета с резиновыми подошвами и эластичными шнурками, которые не надо завязывать.

Дину приходит в голову, что пожилая дама, наверное, не всегда носила практичные черные кроссовки. Было время, когда она была молода: когда ей нравились женственные туфли — модные и элегантные, по каким сходят с ума девчонки. В свое время она, должно быть, носила высокие каблуки. Наверняка надевала босоножки на ремешках и яркие туфли для вечеринок. В свое время.

«Когда она их убрала? — думает Дин. — Наступает ли определенный день, когда ты вдруг понимаешь, что все закончилось и дальше ты до конца будешь один? День, когда ты убираешь личную жизнь насовсем?»

Давление в колесе наконец такое, как нужно: ровно 36 psi. Дин кладет воздушный шланг на землю и берет пластмассовый колпачок.

— Он поправится? — слышится вопрос дамы. На мгновение подняв глаза, Дин видит, что она в самом деле до сих пор наблюдает за ним, по-доброму глядя вниз. — Ваш друг? — спрашивает она. — Он поправится? Простите, если это слишком личное.

Дин снова пожимает плечами и пытается сосредоточиться на том, чтобы накрутить колпачок. Но рука замерзла: колпачок не хочет насаживаться на резьбу. Он выскакивает из пальцев на асфальт. Дин пытается поднять его, но случайно упускает, и колпачок откатывается в сторону. Приходится неловко догонять его. В конце концов Дин подцепляет его с земли.

— Я не знаю, — отвечает он, наконец накрутив чертов колпачок на колесо. — Не знаю. Он мне не рассказывает. Не хочет об этом говорить. Он скрывал это месяцами. И не говорит мне, насколько все плохо.

— Может быть, он просто не хочет вас тревожить, — предполагает дама, пока Дин встает и отряхивает руки о джинсы.

— Да, может быть, — бормочет он.

Она снова поворачивается к витрине, глядя на Каса сквозь стекло.

— Вам нужно уговорить его отдохнуть, — советует она.

— Знаю. Он не хочет даже перерыв сделать.

— Может быть, придется заставить его, — говорит дама твердо. Потом поворачивается к Дину. — И знаете, нужно ценить каждый момент. Но уверена, вы понимаете и сами.

— Да, понимаю, — отвечает он.

— Даже один день дорог, — продолжает она. — Даже один дополнительный день. — Она смотрит на свою машину, и только теперь Дин замечает, что дама путешествует одна. Именно поэтому ей понадобилась помощь с колесом — с ней никого нет. Какой бы муж, спутник или партнер ни присутствовал в ее жизни некогда, в этот День благодарения она едет куда-то в одиночестве.

— А вы… к семье едете? На праздник? — спрашивает Дин.

— Я еду к друзьям, — отвечает дама. Дин украдкой бросает взгляд на ее левую руку, пытаясь увидеть, есть ли на ней обручальное кольцо, но дама убирает руку в карман до того, как ему удается разглядеть.

Потом она протягивает ему что-то другой рукой, и, приглядевшись, Дин понимает, что это аккуратно сложенная пятидолларовая купюра.

— Возьмите на чай, — говорит дама. — Знаю, это не много. Но я совсем безнадежна с машинами.

— Нет, я не могу, — отмахивается Дин. — Это моя работа. Рад помочь.

— Ну купите кусочек пирога на День благодарения для вас и вашего друга, — говорит она. — И для вашего брата. Знаете… — она достает из сумочки еще одну пятерку, — купите целый пирог. — На этот раз Дин позволяет ей вложить две пятидолларовые купюры ему в руку.

— Спасибо, — говорит он шепотом.

— Нет, это вам спасибо. За помощь с колесом. Джо раньше всем этим занимался, но… вы же знаете, как в жизни бывает… — Она еще раз похлопывает Дина по плечу и садится в машину. Уже почти закрыв дверь, дама оборачивается и повторяет: — Каждый дополнительный день дорог.

Дин кивает и смотрит, как уезжает древний Вольво.

***

После некоторых препирательств и двадцатиминутного тренинга по продаже лотерейных билетов и работе с кассой (который Кас проводит на примере череды нетерпеливых покупателей), Дину наконец удается убедить его лечь в подсобке и отдохнуть.

Первое, что делает Дин, оставшись один на кассе, это выбивает себе самый аппетитный яблочный пирог и откладывает его на потом.

***

Кас моментально отключается в своем гнездышке из спальника на полу подсобки, и Дину с Сэмом приходится разбудить его в одиннадцать вечера, чтобы он показал им, как закрыть магазин. Они вынуждены отогнать нескольких последних покупателей, которым даже ночью непременно нужны чипсы и сушеная говядина, но в конце концов магазин закрывается. Потом братьям приходится наложить решительное вето на уверения Каса, что они все втроем могут комфортно расположиться на ночь в подсобке, если только разложат спальный мешок пошире и проложат его по бокам бумажными полотенцами. В конце концов им удается затащить Каса в ближайший мотель. Они оставляют Линкольн Континентал (на котором Сэм приехал из Денвера) на парковке возле магазина и едут в мотель все вместе в Импале, по дороге поедая пирог.

Кас, конечно, всю дорогу переживает о том, как заплатить за номер, хотя Дин сказал уже несколько раз, что за оба номера заплатит он. Но когда они добираются до мотеля, администратор на стойке регистрации радостно сообщает им:

— К сожалению, остался только один номер, друзья! Придется вам ночевать всем вместе. — С веселой усмешкой он добавляет: — Сегодня самый оживленный день в году!

— Да ну?! — говорит Дин. — Впервые слышу. — Он поворачивается к Сэму с деланым удивлением: — А ты знал, что в канун Дня благодарения все куда-то едут, Сэм? Потому что я, например, не знал. До этой секунды я и понятия не имел!

— Но я же тебе говорил несколько раз, Дин, — замечает Кас, хмурясь. — И покупатели об этом упоминали. Ты что, забыл? — (Сэму приходится ткнуть Дина локтем в бок, чтобы тот не хихикал.) Со вздохом Кас добавляет: — По крайней мере, тебе придется платить только за один номер. Хотя боюсь, я буду вас обоих стеснять.

***

В комнате оказывается две широких кровати. Сэм немедленно бросает свою сумку и сумку Дина на одну из них, потом вынимает сумку Каса у него из рук и ставит на другую кровать.

— Кас, тебе полагается отдельная кровать, — говорит Сэм. — Верно, Дин? Ему должно быть удобно. Хватит этого спанья на полу. Сегодня вытянешься с комфортом, Кас.

Кас и Дин смотрят друг на друга.

На Касе по-прежнему его обезьянья шапка, и, когда он поднимает глаза на Дина, ее косички покачиваются. «Она ему идет», — думает Дин. Он вспоминает, как славно было зарыться носом в эту шапку. Как приятно было подтянуть Каса к себе поближе.

— Верно, конечно, — отвечает Дин. — Да, Кас, займи эту кровать.

Кас говорит:

— Но… Сэм довольно большой. Вы уверены, что оба поместитесь?

— Ой, нам с Дином не впервой спать на одной кровати, — отвечает Сэм, похлопав его по плечу. — Не волнуйся об этом. И знаешь… — Сэм колеблется, но потом продолжает: — Не побоюсь сказать, смотри на это как на преимущество того, что у тебя рак! — Он неловко усмехается: — У него мало преимуществ, так пользуйся ими, когда можешь. Выбери себе любую кровать. И вообще, разыгрывай эту карту при каждом удобном случае. Ты это заслужил.

— Разыгрывать… карту? — произносит Кас неуверенно. — Хорошо, конечно.

Сэм уходит в ванную, чтобы принять душ (после целого дня работы в магазине душ перед сном обязателен). Как только дверь за ним закрывается, Кас и Дин снова переглядываются.

— Сэм прав, — говорит Дин нехотя. — Тебе стоит поспать в комфорте. Тебе нужна своя кровать.

— Это очень чутко с вашей стороны… — произносит Кас, хотя, судя по тону, он совсем не убежден. — Что ж… полагаю, нам всем нужно отдохнуть. Завтра нам рано вставать. Магазин должен быть открыт с восьми до полудня — я об этом упоминал?

— Всего раз десять, — отвечает Дин.

— Но я переживаю, что вам с Сэмом будет слишком тесно.

— Кас, — говорит Дин, — Сэм прав, тебе правда нужно пользоваться тем, что у тебя рак, почаще разыгрывать эту карту.

— Я не очень понял, что он имел в виду, — признается Кас, слегка прищуриваясь.

— Ну смотри, — говорит Дин и пускается в преувеличенно трагичную речь: — О, горе мне, бедный я, у меня рак, поэтому мне нужна отдельная кровать! У меня рак, поэтому последний кусок пирога должен достаться мне! Я должен получать все, что хочу! Я слишком слаб, чтобы мыть посуду и делать какую-то работу — и даже пульт от телевизора поднять не могу, сделай это за меня!

Вид у Каса становится только еще более недоуменный.

— Разве не понятно? — спрашивает Дин. — Это же козырь. Безотказный способ надавить на жалость. Никто не устоит.

— Ты имеешь в виду, надо разыгрывать эту карту как тактический ход? Чтобы получать то, чего хочется? — уточняет Кас. Дин кивает. — Например, говорить… — Кас на секунду задумывается, — у меня рак, и… моя постель слишком… холодная?

— Верно, — подтверждает Дин. — Именно. Эм… — он колеблется, — так… это был просто пример или тебе дать еще одно одеяло… или…

— Не знаю… — отвечает Кас, и они смотрят друг на друга.

В этот момент из ванной выходит Сэм и застает Дина и Каса за смущенным переглядыванием.

— В чем дело? — спрашивает Сэм.

— Моя постель слишком холодная, — объявляет Кас.

Сэм кивает.

— Я позвоню на ресепшн и попрошу дополнительные одеяла.

***

Теперь очередь Дина принимать душ. Намыливаясь, он напоминает себе, что это далеко не первый раз, когда им с Сэмом придется спать на одной кровати. Не самое удобное расположение, но, когда вы с братом выросли в номерах мотелей и делили постель с детства, это не проблема. Это совершенно заурядно.

И конечно, Касу нужна отдельная кровать.

Когда Дин выходит из ванной, Кас проходит мимо него в душ практически на цыпочках, шепча:

— Ш-ш, Сэм уже спит.

Он прав — Сэм уже храпит. Когда в дверь тихо стучит администратор со стопкой запасных одеял, расстелить их на кровати Каса приходится Дину.

После этого, стоя у кровати, Дин оценивает обстановку. Сэм — конечно, гигантский бегемот, в этом Кас абсолютно прав. Он раскинулся на постели как огромная морская звезда, и одна его длиннющая нога лежит диагонально на половине Дина. Кроме того, он уже перетянул на себя одеяло.

Конечно, Дин может просто отпихнуть Сэма, когда придет время выключать свет, но пока кажется, что удобнее посидеть на кровати Каса. Только несколько минут, пока Кас не вышел из душа. Еще через несколько мгновений Дин понимает, что ему холодно, поэтому забирается под два дополнительных одеяла, которые он расстелил поверх покрывала. Ведь зачем мерзнуть, если целых два запасных одеяла лежат прямо тут?

Уже очень поздно, и Кас прав: завтра им рано вставать. Но, когда они ночуют в мотелях, Дин любит несколько минут пощелкать каналами перед сном — это успокаивает. Он находит пульт и тихонько включает телевизор. И, выйдя из ванной, Кас тоже немедленно выражает желание немного посмотреть телевизор. (Он вовсе не выглядит сонным — наверное, уже выспался раньше в магазине.) Кас забирается под покрывало, Дин остается сидеть поверх покрывала. Он находит канал HBO, где показывают повтор сериала «Полет Конкордов».

Серия очень смешная — во всяком случае, для Дина, — хотя растолковать юмор Кастиэлю оказывается непросто («А что, деловые носки — это эротический элемент одежды?» — «Это шутка, Кас. Это шуточная песня». — «А… А то у меня есть как раз такие носки». — «О…»). Пересматривать серию забавно, но объяснить ее сложно, и к концу Дин уже зевает. Одиннадцать часов предпраздничного хаоса в магазине дают о себе знать.

— Пожалуй, пора спать, — говорит он наконец. — Время покинуть корабль — посмотрим, смогу ли я сдвинуть этого Гигантора на его половину кровати. Ты больше не будешь смотреть? — Дин указывает пультом на экран, собираясь нажать на кнопку выключения.

— У меня рак, — сообщает Кас тихо, — и я хочу смотреть с тобой телевизор.

Следует пауза.

— Черт, — говорит Дин, опуская пульт. — Я должен был знать, что ты быстро научишься.

Начинается еще одна серия «Полета Конкордов», и, хотя Дин почти уверен, что Кас не понимает большинство цитат, кажется, он все равно получает удовольствие. Дин теперь совсем без сил, но потом Кас слегка опускает голову ему на плечо, и, конечно, это немного взбадривает Дина. «Каждый день дорог», — думает он, и когда возникает импульс обнять Каса за плечи, он не сомневается и не пытается себя отговорить, а просто кладет руку Касу на плечи.

Голова Каса тяжелеет у него на плече. Несколько минут спустя Дин позволяет и себе опустить голову поверх его макушки и теперь совсем перестает следить за «Полетом Конкордов». Вместо этого он занят тем, что постепенно поворачивает голову к Кастиэлю все больше, прижимаясь к нему все сильнее, пока снова не утыкается носом в его шапку.

***

В следующее мгновение Сэм тихонько похлопывает его по плечу — уже светает, а Дин все еще в кровати Каса, теперь полностью лежит. И хотя они снова в «первой невинной позиции» (Кас — в постели под покрывалом, Дин — поверх покрывала, и вместе они укрыты дополнительными одеялами), все же каким-то образом они почти обнимаются. Дин лежит за спиной у Каса, лицом ему в затылок. Не совсем вплотную, конечно (совсем вплотную лежать при наличии покрывала и невозможно) — их разделяет несколько дюймов. Но рукой Дин без сомнения обнимает Каса за пояс. Более того, Кас даже обхватил руками его кисть. К счастью, положение их рук скрыто под одеялами, но Сэм все равно немедленно начинает поддразнивания.

— Только посмотрите на это — вы двое просто очаровательны! — шепчет он. — Союз, заключенный на Небесах — в прямом смысле! Посвятишь меня потом в то, как все проходит.

Сэм очевидно шутит — по его добродушно-насмешливому тону понятно: он на самом деле уверен, что все абсолютно невинно, и просто доволен, что случайно наткнулся на такую кладезь для потенциальных насмешек. Но Дин все равно чувствует, как горят щеки.

— Заткнись, — шипит он на Сэма, незаметно вынимая руку из пальцев Каса под одеялом. — Я случайно заснул. Не планировал тут оставаться.

— Судье расскажешь, — отвечает Сэм. — Давай, вставай, а то на работу опоздаем. А ты же знаешь, какой у нас начальник.

========== Глава 21. Ты должен попробовать каждый пирог ==========

В четверг, в сам День благодарения, им предстоит всего лишь четырехчасовая смена: магазин закрывается в полдень. И оказывается, что этот день — гораздо легче. Машин меньше, и даже те водители, что заезжают заправиться, редко заходят в магазин за покупками. Сегодня люди ездят на короткие расстояния — на семейные встречи неподалеку, — и большинство пытается не есть заранее, чтобы оставить место для сытного вечернего ужина. Поэтому по большей части движение происходит снаружи у бензоколонок, и лишь редкие посетители заходят купить кофе.

Кас в итоге проводит большую часть смены, свернувшись в подсобке, пока Дин с Сэмом работают в магазине.

— Сегодня, похоже, будет беспроблемный день, — говорит Дин в середине утренней смены. В магазине в этот момент никого нет, Сэм вытирает стойку с кофе-машиной влажным бумажным полотенцем, Дин — за кассой, а Кас спит в служебном помещении. Все полностью под контролем.

Дин отклоняется назад на табурете (на том самом, что он нашел вчера для Каса), разглаживает синий рабочий жилет (жилет Каса) и поправляет бедж (тоже Каса).

— Знаешь, по-моему, меня ждет многообещающая карьера на АЗС, — говорит он.

Сэм прекращает вытирать стойку и с усмешкой смотрит на брата. Дин улыбается, но потом признается:

— Если честно, я почти не шучу. — Он обводит взглядом чистый магазин. — Я понимаю, что имел в виду Кас, говоря о том, чтобы контролировать один маленький уголок мира. Я даже начинаю испытывать гордость за это место. — Он указывает на каплю кофе, которую не вытер Сэм. — К слову сказать, ты пропустил пятно.

Посмеиваясь, Сэм вытирает пятно и качает головой. Уборка наконец закончена: он сминает бумажное полотенце и бросает его в мусорную корзину в другом конце зала. Комок ударяется о край корзины и отскакивает на пол.

— Ты мусоришь в моем магазине, хулиган! — жалуется Дин.

— Это и мой магазин тоже! — возражает Сэм. — Эта кофе-машина сама не пополнится, знаешь ли. — Он поднимает с пола комок бумаги и выбрасывает его в мусор, потом поворачивается к Дину с задумчивым видом. — Но серьезно… у тебя точно тут все схвачено? Удержишь оборону один? Даже пока Кас спит?

Дин хмурится.

— Что, собираешься покинуть меня? Но, Сэм, — он обводит торговый зал широким жестом, — это королевство может быть твоим.

— Оно будет моим завтра, — отвечает Сэм, подходя к прилавку. — А на сегодня у меня есть идея. Что если я уеду на час пораньше и встречу вас в бункере? Я возьму машину Каса, а вы доедете на Импале, когда все тут закроете. Вы же, наверное, будете часам к трем-четырем? — Сэм смотрит на часы. — Передай мне куртку, а?

— Погоди, зачем? Ты куда собрался?

— Утром, пока вы уютно спали в обнимку, я узнал, что ближайший супермаркет открыт до полудня.

При словах «спали в обнимку», Дин замирает. Его мозг тут же оказывается занят серией неожиданно сложных вычислений — о том, что будет выглядеть наиболее естественно: продолжить тему уместной шуткой (может быть, сказать что-нибудь насчет мужественности Сэма? или самокритично пошутить про объятия — так, чтобы было ясно, что Дин нисколько не задет и не смущен, а даже сам готов посмеяться?) или пошутить на другую тему. Или же лучше и естественнее всего будет надменно проигнорировать комментарий.

Все эти гипотетические варианты проносятся в голове Дина за долю секунды. Однако он застревает на них, словно белка в колесе: в следующие несколько мгновений его мысли крутятся по кругу, и он понимает, что не может придумать вообще никакого ответа.

К счастью, Сэм этого даже не замечает. Он смотрит в пространство, думая о чем-то другом, и наконец говорит:

— Целую птицу сегодня уже вряд ли найдешь, но может быть, у них осталась хотя бы грудка индейки? Я, конечно, не лучший в мире повар, — улыбается он, — но уж птицу в духовке зажарить смогу. Если она маленькая, за несколько часов управлюсь. Может, даже картошку приготовлю.

— О… — произносит Дин. До него медленно доходит, о чем говорит Сэм. Сегодня День благодарения! Ранее они планировали устроить тихий ужин в мотеле — заказать доставку пиццы, как, бывало, делали на День благодарения в детстве. Но такое…

Дин чувствует, как расплывается в улыбке.

— Сэм, ты гений! Да. Давай! Только обязательно нужно, чтобы был пирог. И кстати… — он бросает обеспокоенный взгляд на магазинные полки, опустевшие после вчерашнего наплыва народу. — От того пирога, что я купил вчера, осталась только пара кусков. Так что езжай-ка немедленно. — Он вытаскивает куртку Сэма из-под прилавка и бросает ему. — Марш! Езжай! Чтобы последний пирог достался тебе!

— Ты точно справишься тут один?

— Не я ли образец того, каким должен быть управляющий магазина? — отвечает Дин, разводя руками и глядя с почти неподдельной гордостью на свой рабочий жилет. — Да это место у меня под контролем. Работает как швейцарские часы! Ну и то, что покупателей нет, тоже не мешает.

***

В полдень Дин закрывает магазин, загружает еще сонного Каса в машину, и они направляются домой в бункер.

Дорога занимает пару часов. В пути Дина не раз посещает мысль, что надо, наверное, воспользоваться моментом, чтобы выяснить у Каса про диагноз и прогноз. Но Кас так удобно устроился сзади и большую часть времени спит…

…и вообще, сегодня День благодарения. Можно отвлечься от рака хотя бы на день? (Еще и неделя не прошла, а Дин уже измучен мыслями о нем.) Может Кас позволить себе хотя бы один спокойный вечер? Один праздник? Один семейный ужин?

К тому же до следующего сеанса химии еще полно времени — к тому моменту они все у него узнают. У них еще три полных дня: пятница, суббота и воскресение. Более чем достаточно.

Кас наконец просыпается, только когда Импала сворачивает в разбитый, ухабистый проезд к бункеру.

— Эй, спящая красавица! — окликает его Дин через плечо. — Мы дома!

Кас садится, зевая и оглядываясь.

Дин заводит Импалу в гараж бункера, и вместе они идут в кухню, где их встречает настолько неожиданное зрелище, что они оба замирают на месте: Сэм — в фартуке (да еще и в таком, из 40-х годов, с цветочным орнаментом) и кухонных рукавицах, держит в руках противень с великолепно зажаренной грудкой индейки. Он как раз несет его к кухонному столу. До Дина с Касом доносится дразнящий аромат жареной птицы, картошки и бисквита. И пирогов.

— Черт побери, вы прямо вовремя! — улыбается Сэм, останавливаясь на полпути. — Все как раз готово. Добро пожаловать домой! С Днем благодарения! — Он ставит индейку на кухонный стол. — Ну как вам? Рискну предположить, что неплохо для всего нескольких часов у плиты.

Дин и Кас только смотрят на это зрелище в безмолвии. Весь кухонный стол заставлен едой. Сэм каким-то образом умудрился организовать практически полное традиционное меню: индейку, картошку, горячий бисквит только из духовки, зеленую фасоль, подливу, клюквенный соус — все как положено.

— Правда, у нас только грудка, а не целая индейка, — замечает Сэм.

— Ничего, — бормочет Дин.

— И бисквит из готового теста, — говорит Сэм извиняющимся тоном.

— Ничего, — повторяет Дин.

— И клюквенный соус — консервированный, уж извините, — добавляет Сэм. — И подлива из банки.

— Правда, ничего страшного, — говорит Дин. Он смотрит на Каса: тот стоит рядом, глядя на стол с открытым ртом. Дин думает: «Он хоть раз раньше видел, как отмечают День благодарения?»

— Но зато я приготовил индейку по-настоящему. Не в микроволновке, — заявляет Сэм, с гордостью указывая рукавицей на жареную грудку. — В духовке, как положено. Погуглил время приготовления, и все такое. И одно блюдо я сделал с нуля — это картофельное пюре. И посмотри, Дин… — Сэм указывает на кухонную стойку, и Дин видит, что там стоит не один, а целых четыре полноценных пирога. — Я даже подогрел их только что.

— О боже… — произносит Дин, подходя к пирогам, словно притянутый магнитом. Он наклоняется и нюхает каждый из них. — Яблочный… тыквенный… персиковый… и… а это какой?

— Шоколадный с пеканами, — отвечает Сэм.

— О боже, — повторяет Дин.

— Сомневаюсь, что Бог приложил к этому руку, — замечает Кас. — По-моему, это исключительно заслуга Сэма. — Теперь он не спускает глаз с Сэма, разглядывая его задумчиво, как будто Сэм оказался совсем иного рода существом, чем Кастиэль полагал.

— Они даже пахнут потрясающе, — сообщает Дин, не в силах оторваться от теплых пирогов и вдыхая их аромат. — Хотя… — тут его осеняет мысль, и он поворачивается к Касу, — Кас, это ничего для тебя? Все эти запахи? Ты как себя чувствуешь вообще?

Сэм обеспокоенно морщит лоб и говорит, снимая рукавицы и фартук:

— Я тоже волновался об этом. Кас, если это слишком — только скажи. Погоди, давай мне твою куртку, ты присядь… — Он помогает Касу снять куртку и подводит его к стулу. — Я знаю, что это более основательный ужин, чем ты ожидал, и ты не так много ешь в последнее время, так что если запахи для тебя слишком сильные или от еды тебя мутит, то не ешь. Ты не обязан — можешь просто прилечь и посмотреть кино, если хочешь.

— Нет-нет, это чудесно, — отвечает Кас. Он отдает Сэму куртку и устраивается на стуле, какое-то время осматривая еду на столе. Потом он поднимает глаза на Сэма. — Что касается твоего вопроса, не волнуйся. Я сегодня чувствую себя хорошо. К тому же до сих пор мне удавалось ассоциировать бункер только с… приятными переживаниями, если можно так выразиться. Каждый запах здесь… приятный. — При этих словах Кас бросает быстрый взгляд на Дина. — Но я, наверное, буду брать себе порции поменьше, если ты не против, Сэм, — они легче перевариваются. Хотя, на самом деле, столь аппетитная подача еды очень помогает. Когда блюда выглядят так привлекательно, есть гораздо легче.

Сэм широко улыбается.

— В таком случае, приступим! — говорит он. — Дин, вон там есть пиво для тебя. Гм… полагаю, молитву перед едой можно пропустить?

— Если бы ее было кому услышать, в ней был бы смысл, — замечает Кас. — Но никто больше к нам не присоединится, а я слышу вас и так.

— Ну что ж, этим все сказано, — отвечает Дин, пододвигая стул. — Давайте есть.

***

Для Дина вопрос о том, поест ли что-нибудь Кас, пока еще открыт. Кас поклевал немного вчера вечером и сегодня утром, но до сих пор полноценно не поел. Он не ел нормально, по всей видимости, с самого воскресенья. Поэтому Дин внимательно следит за тем, как Сэм накладывает еду Касу на тарелку.

Сэм явно уделяет внимание тому, чтобы расположить еду на тарелке максимально привлекательно — видимо, приняв близко к сердцу комментарий Каса о маленьких, но аппетитных порциях. Минуту спустя Сэм преподносит ему тарелку, на которой заботливо выложены два ровных кусочка индейки, капелька клюквенного соуса, немного подливы, маленькая порция фасоли и ложка картофельного пюре. Еда выглядит красиво, и порция умеренная. Кас приходит в восхищение, и впервые за несколько месяцев Сэм и Дин видят, как он принимается за еду с неподдельным аппетитом. «Спасибо», — показывает Дин Сэму одними губами, пока Кас не видит. Сэм только улыбается.

Вдохновившись успешным примером, час спустя, когда они садятся к телевизору, Дин уговаривает Каса съесть идеально ровный маленький кусочек тыквенного пирога с шариком взбитых сливок. И снова Кас ест его с аппетитом — и даже доедает до конца.

Еще через час, пока Кас сосредоточенно смотрит футбольный матч по телевизору (а Сэм отважно пытается объяснить ему разницу между фэр кэтчем и потерей мяча), Дин выскальзывает из комнаты, чтобы приготовить такой же идеальный кусочек яблочного пирога с аппетитным — но маленьким — шариком ванильного мороженого.

— Ты должен попробовать каждый пирог, — объясняет Дин по возвращении, передавая блюдечко Касу. — Это традиция.

Каса едва ли приходится уговаривать: он снова съедает кусочек целиком.

Пару часов спустя, когда игра заканчивается, Дин вкладывает все свое чувство прекрасного в то, чтобы привлекательно выложить на тарелке остатки еды с ужина, и уговаривает Каса поесть еще немного.

— Я нашел ключ! — говорит он Сэму, когда они сталкиваются в кухне несколько минут спустя. — Он реально ест! Ключ в том, чтобы подавать еду на блюдечках, по чуть-чуть и красиво выложенную. То есть сделать из нее произведение искусства. Маленькое. Много маленьких порций. Это главное.

— Ну да, либо это, либо мои кулинарные способности, — отвечает Сэм.

Дин задумывается.

— Ну да, то, что ты мастерски справился и еда получилась совсем не отвратительная, тоже могло сыграть роль, — признает он неохотно. — Я понял, мне надо работать над навыками готовки. Сэм… ты сегодня просто превзошел себя. Серьезно. Я не видел, чтобы он так основательно ел уже… не знаю… неделями. Может быть, каждая порция и маленькая, но вместе их достаточно.

Дин выглядывает из кухни — отсюда ему видно, как Кас сидит на диване. Кас выглядит нормально, но… Дин добавляет, переходя на шепот:

— Надо проследить, чтобы в ближайшие дни он хорошо ел. Потому что потом он опять, по сути, будет голодать весь понедельник, вторник и половину среды. — Он поворачивается обратно к Сэму, ворча: — Сложно набрать вес, когда три дня в неделю ничего не ешь.

— Эй, гм… — Сэм тоже бросает на Каса быстрый взгляд, после чего отводит Дина подальше, в угол кухни. — Как думаешь, может пора спросить у него… ну… подробности?

Диагноз. Прогноз.

— Нам надо знать, — резонно замечает Сэм. — И в идеале — до следующего сеанса химии.

Но Дин качает головой.

— Сегодня День благодарения, чувак, — шепчет он. — Я думал об этом в дороге, но сегодня же праздник. И это его первая ночь здесь… с семьей. У нас еще все выходные впереди, чтобы поговорить об этом. Пусть у него разок будет настоящий День благодарения. И вообще… — Дин смотрит на часы. — Пора смотреть кино.

— И подъедать остатки, — соглашается Сэм с улыбкой.

— Да, нам с Касом вдвоем. Кстати, Касу пора уже отведать персикового пирога, и я тоже попробую кусочек…

— Еще один пирог? Звучит заманчиво, — произносит Кас, заходя в кухню с тарелками в руках. — И я бы хотел помочь убрать со стола.

Сэм и Дин плавно расходятся, как будто вовсе и не шептались в углу. Кас поглядывает на них с беспокойством.

— Все в порядке?

— Просто обсуждаем, какой фильм посмотреть, — говорит Дин.

— Но… разве не нужно сначала все убрать? Я хотел помочь.

— После ужина принято смотреть кино, — отвечает Дин. — К тому же ты что, забыл, чему мы тебя учили? Пользуйся тем, что ты болен. Сейчас как раз идеальный момент, чтобы разыграть эту карту. Отлынивать от уборки в День благодарения — это давняя американская семейная традиция, а у тебя для этого — лучший в мире предлог!

— Дин прав, сейчас тот момент, когда надо этим воспользоваться, — соглашается Сэм. — Ты должен говорить нам, что слишком устал для уборки.

— Но я не очень устал, — возражает Кас. — Я же поспал, помните? Я определенно могу помочь с уб…

— Ты ужасно утомлен сегодняшней длинной поездкой, — настаивает Дин, перебивая его. — Уверен, у тебя остались силы ровно на то, чтобы провести остаток вечера перед телевизором за просмотром кино. Пошли, выберем фильм. — Он уводит Каса обратно к телевизору и усаживает на диван, инструктируя: — Так, ложись и отдыхай. Это приказ. Посуда все равно уже почти вымыта. — Дин щелкает по каналам и вскоре радостно восклицает: — О! «Самолетом, поездом, машиной» — это классика, которую всегда показывают в День благодарения! Садись и наслаждайся, ангел. — Он кричит в сторону кухни: — Эй, Сэм! Тут идет «Самолетом, поездом, машиной»! Замочи пока противень из-под индейки, потом помоем!

— Мне даже не нужно разыгрывать карту про болезнь, — комментирует Кас. — Вы вдвоем разыграли ее за меня.

***

«Самолетом, поездом, машиной» — это старая комедия, которую Дин помнит еще с детства: они с Сэмом не раз смотрели ее в День благодарения, обычно где-то в мотеле, ужиная пиццей. Фильм был близок им по духу — ведь он про двух мужчин, Нила и Дела, которые вместе отправляются в путешествие, пытаясь добраться домой к празднику. Он простоватый и слегка устаревший, но это один из немногих фильмов, где действие происходит на День благодарения. К тому же он смешной. И какой-то искренний. Дину всегда нравилась в нем тема постепенно крепнущей дружбы между двумя мужчинами (которых играют Стив Мартин и Джон Кэнди).

Дин не видел фильм уже несколько лет, но он все так же хорош. Братья получают искреннее удовольствие от каждой сцены и смеются как ненормальные над первой частью, где герой Стива Мартина попадает в метель не в тот аэропорт. Становится ясно, что ему придется повести ночь с весьма назойливым попутчиком. Юмор достаточно простой и универсальный, так что даже Кас, кажется, понимает все шутки, и Дин доволен тем, что выбор оказался удачным.

До той самой сцены, где героям приходится переночевать в одной постели.

В фильме есть эпизод, когда герои снимают последний оставшийся свободный номер в отеле и оказывается, что там только одна кровать. Как Дин с Касом, они спят на кровати вдвоем… и, как Дин с Касом, они случайно обнимаются посреди ночи.

Однако, в отличие от Дина с Касом, когда герои в этом старом фильме обнаруживают поутру, в каком положении оказались, они приходят в ужас. Чья-то рука очутилась не там, где нужно, и они оба выскакивают из постели и разлетаются по разным углам комнаты со скоростью света, и после еще несколько минут корчатся в отвращении. Ужас написан на их лицах, как будто от прикосновения друг к другу они заразились чем-то омерзительным. Наконец герой Стива Мартина говорит: «Так ты видел тот матч Медведей?» — и они заводят подчеркнуто мужественный разговор о футболе.

Дину вся сцена в мотеле запомнилась как довольно-таки забавная. Но за много лет, что он не видел фильм, эпизод с объятиями как-то вылетел у него из головы — до этого самого момента. Сэм, очевидно, до сих пор считает его смешным: он ухмыляется, видя гротескные реакции героев на случайное объятие, и смеется вслух над комментарием про Медведей. У Дина же пересыхает во рту.

— Черт, обожаю этот фильм, — комментирует Сэм. — Классика.

Дин рискует бросить взгляд на Каса: тот растянулся на диване и озадаченно прищурился на экран.

— Я не очень понял этот сюжетный поворот, — говорит Кас. Он приподнимается на локтях, чтобы изучить экран поближе. — Почему они вдруг говорят о медведях?

— Они имеют в виду Чикагских Медведей, — поясняет Сэм, еще усмехаясь.

— А… футбольную команду?

— Да. Они пытаются вести себя мужественно, понимаешь? — объясняет Сэм.

Кас умолкает и садится на диване, подогнув под себя ноги. Он по-прежнему хмурится и даже наклоняется вперед к экрану, словно хочет рассмотреть картинку поближе.

— Но зачем им вести себя мужественно? — спрашивает он. — Они же уже полноценные особи мужского пола. Полноценные и… здоровые. То есть уже мужественны. Почему они хотят быть еще мужественнее? Разве человек уже, по умолчанию, не достаточно мужественен, если он мужчина?

Сэм пытается объяснить:

— Ну, они проснулись в позе влюбленных, понимаешь?

— В позе влюбленных… — произносит Кас, и ясно, что сначала он не очень осознает, о чем речь. Дин видит тот момент, когда Каса озаряет понимание: его глаза чуть расширяются, и он бросает на Дина быстрый взгляд. — То есть когда один лежит сзади другого? — спрашивает онСэма и снова на долю секунды смотрит на Дина. — И они вплотную друг к другу?

— Да, — говорит Сэм. — Эй, это ж прямо как… — (Дин сидит, не шевелясь и затаив дыхание) — …прямо как вы с Дином сегодня утром! Ха, точно такая же ситуация, правда? Единственный оставшийся номер в мотеле, оказались в одной кровати и проснулись, обнимаясь! Ха-ха, один в один!

«Не считая рака, — думает Дин. — И того, что он ангел и ничего этого не понимает. И… того, что мне в общем-то понравилось».

— Хотя вы отреагировали вовсе не так… хе, — говорит Сэм и смотрит на Дина с неуверенной улыбкой, словно ожидая, что Дин тоже ответит ему улыбкой или пошутит на эту тему. Но Дин опять не может придумать в ответ шутку. И улыбку из себя выдавить не может, и даже гримасу ее подобия — он вообще не может смотреть Сэму в глаза. Все, что может Дин, — это не отрываясь смотреть в экран телевизора.

Улыбка Сэма исчезает, и он заканчивает, немного нескладно:

— И вы совсем не испугались…

— А с чего нам было пугаться? — спрашивает Кас. Он на мгновение задумывается. — Мы должны были испугаться?

— Ну, понимаешь, просто… — и тут Сэм умолкает.

Умолкает надолго.

Он осторожно переставляет ноги на полу с видом человека, только что заметившего, что шагает по минному полю.

— Да нет, не должны были, конечно… — отвечает Сэм. Когда Дин наконец бросает на него взгляд, он видит, что Сэм покраснел. — Конечно нет, — говорит Сэм, проводя рукой по волосам. Он прочищает горло: — Вы же… вы, ребята, друг друга знаете. Эти герои в фильме не знали друг друга. Они посторонние люди. Так что… понятно.

После этого Кас долгое время молчит.

И Дин тоже.

И Сэм.

Фильм продолжается, и параллели становятся уже болезненными: растущая дружба между двумя мужчинами, открытие, что у одного из них нет ни дома, ни семьи, и ему некуда пойти на праздник. И почти романтическая сцена, где один из них бежит вслед за другим, чтобы пригласить домой. (После чего следует совершенно излишний кадр, где показывают стереотипную жену с прической в стиле 80-х, чтобы как бы убедить зрителя, что в дружбе двух мужчин нет ну совсем ничегошеньки двусмысленного.) Неловкость, вызванная сценой с объятием, постепенно проходит, и Дин растроган сентиментальной концовкой фильма: на праздник все оказываются дома.

— Сэм, Дин, — говорит Кас, когда фильм заканчивается. Они оба смотрят на него, и Кас произносит церемонно: — Я хочу поблагодарить вас за то, что вы пригласили меня в ваш дом.

— Это и твой дом тоже, — отвечает Дин.

— Нет, — возражает Кас. — Он ваш. — Дин и Сэм уже готовы начать спорить, но Кас твердо заявляет: — Вы оба — потомки Хранителей Знаний, а я — нет. И вы пригласили меня к себе. Я просто хочу, чтобы вы знали: я это очень… очень ценю. У меня нет… — он на секунду умолкает. — Наверное, я как человек в этом фильме — у меня уже годы нет дома, нет семьи. Вы взяли меня к себе. Накормили меня ужином. Я только хочу, чтобы вы оба знали: я очень благодарен. Честное слово.

***

После этой короткой речи всех переполняет теплота и ощущение семейного уюта. Но Дин уже знает, что сегодня никаких совместных ночевок не будет. Прошлой ночью все случилось абсолютно незапланированно и только потому, что они все вместе оказались в одном тесном номере. Кас, скорее всего, вовсе ничего не имел в виду, взяв Дина за руку, — в тот момент он глубоко спал. Да и вообще он, наверное, даже не осознавал, что для двух взрослых мужчин спать в обнимку — это странно. Теперь-то он знает.

Кроме того, теперь они в бункере, где у каждого есть своя спальня. У Каса в комнате нет телевизора (Сэм — единственный, у кого в спальне стоит телевизор), так что даже «Полет Конкордов» ночью больше не посмотришь.

Кас не упоминает, что у него холодная постель. Дин все равно приносит ему стопку дополнительных одеял, на всякий случай, но Кас только принимает их, кивнув. Передавая одеяла, Дин чувствует некоторое разочарование, причина которого ему самому не вполне понятна. Он протягивает руку, чтобы потрепать Каса по макушке поверх шапки. Кас улыбается ему, и Дину почти больно видеть эту улыбку, знать, что Кас еще здесь, еще жив, еще улыбается ему. «Каждый день дорог», — думает Дин и позволяет руке соскользнуть вниз, ему на щеку.

— Я рад, что ты здесь, — говорит Дин, гладя Каса по щеке. — Рад, что тебе получше. Спи крепко, хорошо?

— Хорошо. Но, Дин, вы уверены, что хотите и завтра помогать мне с работой? Мне правда уже лучше.

— Это даже не обсуждается, мы поедем с тобой, — говорит Дин, опуская руку. — И завтра, и в субботу, и на половину смены в воскресенье. А потом, в воскресенье вечером после смены, отвезем тебя в Денвер.

— Вы не обязаны…

— Все уже решено, Кас. Просто прими это. — Дин снова протягивает руку, чтобы потрепать его — на этот раз по плечу.

Кас в ответ легонько сжимает его руку за запястье. Но говорит он только тихое: «Спасибо, Дин. Спокойной ночи».

Дин поворачивается к двери, надеясь, что Кас зачем-нибудь окликнет его. Но Кас не окликает, и Дин уходит.

Конечно, он мог бы найти какой-то благовидный предлог, чтобы вернуться в комнату Каса.

Если подумать еще пару минут, наверное, можно даже найти предлог, чтобы остаться там на всю ночь.

Каким-то краем разума Дин уже давно непрерывно прорабатывает подобные схемы — схемы, касающиеся Каса. Предлоги, чтобы побыть с ним рядом; поводы поговорить с ним, проверить, как он, или даже остаться в его комнате. Дин уже привык взвешивать обоснованность этих потенциальных схем — как будто постоянно мысленно оценивает, выдержат ли они независимую проверку, критику внешнего наблюдателя.

Временами Дин прямо чувствует, как эти шестеренки крутятся у него в мозгу… и в те краткие моменты, когда он позволяет себе подумать об этом, он знает, почему крутятся эти шестеренки.

Конечно, отчасти этому виной рак. Во многом Дину просто искренне хочется убедиться, что с Касом все в порядке, и провести с ним время.

Но есть и другая причина, не так ли?

«Каждый день дорог», — думает Дин, возвращаясь в свою комнату. Сегодня был хороший день: готовясь ко сну, Дин напоминает себе, какой замечательный ужин приготовил Сэм, с каким удовольствием Кас ел, какое это облегчение, что он снова начал есть, и какую трогательную речь он сказал в конце. Как приятно было видеть, что он улыбается. Дин пытается сосредоточиться на этих вещах и не думать обо всем остальном. Однако, забираясь в постель, он обнаруживает, что постель таки холодная, и шестеренки в его голове начинают неумолимо раскручиваться снова. Постель холодная, а все запасные одеяла — у Каса, и, следовательно, есть бесспорная, совершенно железная причина пойти к нему в комнату, чтобы обсудить ситуацию с одеялами. Уж конечно даже коллегия присяжных не усмотрит в этой причине ничего предосудительного.

Дин уже почти встает с кровати. Но потом вдруг у него в ушах звучит смех Сэма над сценой про совместную ночевку в фильме.

Дин опускается обратно в холодную постель, переворачивается на бок и утыкается лицом в подушку, стараясь вообще ни о чем не думать.

Засыпая, он ловит себя на мысли: «Может быть, завтра ночью».

========== Глава 22. Я не против ==========

Но следующей ночью, в пятницу, тоже ничего не получается. В пятницу утром им приходится перебраться ближе к магазину в преддверии трех рабочих выходных. А это означает, что ночуют они снова в ближайшем к магазину мотеле — в «приграничном люксе», как называет его Дин. И оказывается, что теперь в «приграничном люксе» имеется два свободных номера, а не один. Так что Дин бронирует два номера и на ночь пятницы, и на ночь субботы.

Сэм нерешительно спрашивает, разделят ли они комнаты «как обычно». То есть остановятся ли Сэм с Дином в одном номере, а Кас в другом.

— Касу же, наверное, нужен отдельный номер? — говорит Сэм. — Чтобы он мог… расслабиться?

Хотя тон у Сэма неуверенный, это очевидное предложение. Оно логично, и нет причины его оспаривать (во всяком случае, причины, которая бы выдержала независимую проверку). И Дин нехотя соглашается.

В следующие пару дней им некогда даже передохнуть. В пятницу наплыв покупателей снова увеличивается, а в субботу начинается вообще сумасшедший дом. Они работают без перерывов. Дин несколько раз пытается выбрать момент, чтобы побеседовать с Касом, но каждый раз оказывается, что нужно срочно предотвращать очередной кризис в магазине. В те редкие минуты, когда поток людей спадает, Кас ложится вздремнуть в подсобке, и Дин не хочет его беспокоить.

И как-то так, за мытьем полов, уборкой в туалете и готовкой хот-догов, проходят все выходные. Внезапно уже полдень воскресенья, и Кас несется по магазину, шипя: «Бросайте швабры! Притворитесь, что просто приехали за мной! Дин, отдай жилет!» К магазину сзади подъезжает машина — это менеджер прибыл, чтобы сменить Каса на вечернюю смену. Уикенд Дня благодарения наконец-то окончен.

На пути в Денвер они все уставшие. Кас взял с собой цветок — похоже, он хочет, чтобы цветок составил ему компанию в Денвере. Все выходные горшок простоял у окна магазина за кассой, где Кас постоянно возился с ним, то и дело двигая его с места на место, чтобы цветок все время был на солнце. Теперь, сидя рядом с Дином, Кас держит горшок на коленях. (Сэм — на заднем сиденье.) Однако Кас засыпает, едва они пересекают границу Колорадо. Дин вынимает цветок у него из рук и опускает обратно в гнездышко в обувной коробке, стоящей между ними.

Сэм и Дин некоторое время тихо беседуют, но в итоге задремывает и Сэм. Остаток пути Дин единственный не спит, и ему нечего делать, кроме как слушать, как его брат и ангел тихо посапывают рядом под кассету Creedence, еле слышно играющую в магнитоле.

Проходят часы. В воздухе висит почти ледяная изморозь, небо кажется бесконечным белым полотном, и пейзаж вокруг куда более зимний, чем на прошлой неделе. Тусклое солнце едва пробивается сквозь слой облаков — в небе от него виден один бледный серебристый диск, скорее напоминающий луну. Дин смотрит на него в задумчивости, пока машина минует бескрайние зимние поля и наконец въезжает в предгорье Скалистых гор.

Уже почти зима. Время летит.

Сколько времени у них осталось?

Дин замечает, что стиснул зубы — так надолго, что начала ныть челюсть. Он периодически ловит себя на этом в последние несколько дней.

Ему хочется погладить Каса по колену, но Дин боится его разбудить. Вместо этого он поглаживает гладкие листочки цветка в коробке.

***

Когда Импала съезжает с шоссе в город, солнце уже садится. К тому моменту, как Дин сворачивает на стоянку мотеля, на улице почти темно.

— Подъем, мальчики! — окликает он спутников. Сэм и Кас открывают глаза.

— Я пойду заселю нас, — вызывается Сэм, зевая и натягивая куртку. — Вы ждите здесь. Кас, ты обычно снимаешь тот же самый номер? — Слышится скрип задней двери: Сэм начинает выходить из машины. — Взять тебе тот же, что и в прошлый раз?

Кас отвечает не сразу. Он отвернулся к пассажирскому окну и смотрит на дверь своего старого номера. Дин тоже бросает на нее взгляд, и дурное предчувствие охватывает его моментально. Эта простая дверь с облезлой краской и кривовато приклеенным номерком воскрешает неожиданно яркое воспоминание о том, как Кас обрушился прямо в руках у Дина, бледный, мучимый отдышкой, и как лежал, задыхаясь, на полу.

Сэм еще сидит в машине, но уже вынес одну ногу в открытую дверь. В салон прорывается ледяной ветер. По телу Каса пробегает дрожь, и он отворачивается от окна.

— Да, конечно. Тот же номер, — отвечает он тихо, не глядя ни на Сэма, ни на Дина. Он слегка побледнел и теперь смотрит вниз, на колени, медленно обнимая себя руками за туловище. Его снова сотрясает дрожь, и по его неподвижному взгляду Дин вдруг понимает, что Кас тоже захвачен неприятными воспоминаниями.

— Сэм, закрой-ка дверь на секунду? — просит Дин. Сзади слышен скрип — Сэм заносит ногу обратно в салон и захлопывает дверь. Холодный ветер утихает, и Дин прибавляет мощность печки.

— Кас, ты в порядке?

— Гм, да, — прочищает горло Кас. — В порядке, просто… — он рискует бросить еще один взгляд на дверь мотеля, и снова поспешно опускает глаза, — с этим местом у меня связаны определенные ассоциации. Обычно они не беспокоят меня, пока я не захожу внутрь, — добавляет он с тихим вздохом. — Тут какое-то особое сочетание запахов. Стиральный порошок, который они используют, видимо? Или моющее средство… Не уверен, что именно, но в комнате очень отчетливый запах, и… — Еще один взгляд вбок, и Кас снова вздрагивает — на этот раз так ощутимо, что дрожь сотрясает его плечи, хотя в салоне уже теплее. Он сжимает губы и сглатывает. Потом добавляет: — Раньше у меня не было такой сильной реакции от одного вида двери и парковки. Но это ерунда, просто… мимолетный приступ тошноты. Уже все прошло.

— Сэм, посмотри-ка другие мотели поблизости, — просит Дин через плечо.

— Уже занимаюсь этим, — откликается Сэм — и, действительно, он уже набирает что-то в телефоне, откинувшись на спинку, пока Дин разворачивает Импалу и выезжает со стоянки.

— Погоди, куда мы? — спрашивает Кас.

— Куда-нибудь еще, — отвечает Дин. — В идеале — куда-нибудь, где тебя не стошнит от одного вида парковки.

— Но, Дин… — начинает Кас. Дин бросает на него взгляд, и на этот раз Кас встречается с ним глазами. Он выглядит уже лучше: немного выпрямился и убирает руки с живота. — Это, конечно, неплохая идея, но… — он качает головой, — боюсь, любое место, где бы я ни остановился, в итоге приобретет столь же неприятные ассоциации. Завтра мне будет плохо независимо ни от чего, и уж лучше пусть это случится в привычном месте, где я ориентируюсь. К тому же ко мне здесь хорошо относятся.

— Если хочешь остановиться в химическом мотеле, мы вернемся сюда завтра, — обещает Дин. — Пусть это будет твое место на ночь понедельника. Тошнотное место. А сегодня поднимем планку. — Видя недоумение Каса, он поясняет: — Вообще в мире существуют места для ночевки получше, чем обшарпанные мотели. Я подумал, что может быть, в последнюю ночь перед химией можно позволить себе настоящий качественный королевский матрас. Что думаешь, а, Сэм? — окликает он брата через плечо. — Мариотт? Хилтон?

— Но они же ужасно дорогие, разве нет? — говорит Кас. — Это интересная мысль, но у меня есть деньги только на…

— Сэм, ну что, сделаем выбор в пользу бренда? — спрашивает Дин, заглушая его слова. — Или тут найдется какое-нибудь уютное локальное местечко? Эй, а есть в Денвере что-нибудь с такой двухэтажной горкой в бассейне? Посмотри на Трипадвайзере, что ли?

— Не уверен, что я сейчас готов к двухэтажной горке… — произносит Кас с сомнением.

— Нашел, — отвечает Сэм. — Достойный ресторан, хорошие отзывы, всего в миле отсюда. И есть два свободных номера. Поверни направо на следующем перекрестке, дальше я покажу.

***

Весь остаток пути Кас переживает, причитая: «Но разве это не жутко дорого?» и «Вы вовсе не обязаны этого делать». Но в конце концов, когда Дин подъезжает к чистенькому отелю у аэропорта, Кас умолкает и начинает с любопытством смотреть по сторонам.

В фойе оказывается очень красиво, и при виде гладкой полированной стойки регистрации и развешенных вокруг рождественских украшений последние возражения Каса тают. Дин всех заселяет, и они идут осматривать свои номера.

Может быть, тут нет ретро-шарма, как в мотелях провинциальных городков, какие любит Дин, но номера просторные и чистые. Они безупречно меблированы и даже снабжены небольшой кухней. Кровати огромные, новые и удобные. Кас с видимым облегчением докладывает, что запахи здесь незнакомые. Дин и Сэм устраивают его в одноместном номере с королевской кроватью и гигантским плоским телевизором, а сами занимают соседний номер с выделенной зоной под обеденный стол и двумя отдельными кроватями. (Вполне предсказуемо, комнаты снова поделены «как обычно».)

Уже поздно, и они не хотят терять время в ресторане, так что Сэм заказывает пиццу, предварительно посоветовавшись с Касом насчет начинки. Они ужинают в номере у Сэма и Дина. Дин аккуратно разрезает огромные куски пиццы на маленькие и как можно более привлекательные кусочки для Каса, выкладывая их на бумажной тарелке вместе с ложечкой салата. К его удовлетворению, Кас ест — кажется, эта идея переночевать в «шикарном» отеле начинает ему нравиться.

План заключается в том, чтобы отдохнуть за пиццей и пивом и, может быть, посмотреть какой-нибудь фильм — иными словами, провести последний спокойный вечер перед химиотерапией с комфортом, прежде чем завтра это испытание начнется снова. Но, конечно, перед завтрашней процедурой нужно многое обсудить, и в итоге разговор за пиццей сводится исключительно к грядущему визиту в госпиталь и его последствиям.

Выясняется, что на самое неприятное время после процедуры Кас все-таки хочет вернуться в свой «химический» мотель, так что в этом роскошном месте они всего на одну ночь. Сэм вызывается сдать ключи завтра днем и поехать в мотель, чтобы всех их заселить. Он спрашивает, какой номер предпочитает Кас, и выясняет у него подробности о том, как именно подготовить комнату. Где Касу нужны подушки, и где ему нужна посуда. Обсуждать все в таких деталях тягостно, но, конечно, без этого никак. Поначалу подробности из Каса приходится вытаскивать клещами, но постепенно он преодолевает стеснительность и даже рисует для Сэма в гостиничном блокноте аккуратную схему, изображающую, как именно должен выглядеть путь до ванной. При виде того, как Кас стрелочками обозначает дистанцию, которую способен проползти, Сэм приходит в ужас, но к тому моменту, как Кас заканчивает рисунок и поднимает глаза, первая реакция Сэма уже надежно спрятана за его обычным деловым фасадом.

— Отлично, спасибо, я устрою все по этой схеме, — обещает Сэм, аккуратно складывая листок и убирая его в бумажник.

Далее приходится обсудить завтрашнее расписание: когда Касу нужно быть в госпитале (как выясняется, перед началом процедуры у него еще назначены визиты к врачам), как долго займет дорога, стоит ли Сэму их подвезти, или лучше взять такси. Дин объясняет Сэму проблему с запахами и говорит, что надо будет подготовить вторую кофту с ароматом гигантского ленивца (Дин привез свою — она лежит завернутая в три полиэтиленовых пакета в багажнике Импалы, но Сэму тоже понадобится такая кофта). Вскоре Сэм уже набрасывает длинный список покупок.

— Лапсанг сушонг, — бормочет Сэм, — другое мыло… не пользоваться лосьоном после бритья… Что-нибудь еще?

— О, поищи еще гнущиеся трубочки, — говорит Дин.

Кас, собиравшийся откусить пиццы, делает паузу.

— Гнущиеся трубочки?

— Такие, которые гнутся посередине. Чтобы ты мог пить из бутылки, пока… — Дин колеблется, глядя на Каса. Кас сейчас выглядит настолько нормальным и здоровым (относительно здоровым, во всяком случае), что даже странно планировать приготовления на случай подобной крайней слабости. Но на прошлой неделе он шестнадцать часов подряд почти не мог оторвать голову от пола. Каждый раз, когда он хотел пить, ему требовалась помощь, и Дин до сих пор переживает из-за того, что у него случилось обезвоживание. Так что трубочки не помешают. — Через гнущуюся трубочку легче пить лежа, — объясняет Дин так, словно это пустяки.

Сэм бросает на Каса быстрый взгляд.

— Гнущиеся трубочки, — повторяет он спокойно, добавляя их в список. — Понял. — Он просматривает список еще раз. — Ладно. Итого, получилось: кофта гигантского ленивца для меня — Дин наденет свою с прошлой недели; упаковка из двадцати четырех бутылок воды; Gatorade разных вкусов; коробка крекеров; белый хлеб для тостов; рис, который можно готовить в микроволновке; пара бананов; пара яблок на потом и… гнущиеся трубочки. Что-нибудь еще? — Сэм поднимает глаза.

— Может быть, влажные салфетки? — добавляет Дин, вспоминая эпизоды в ванной. Салфетками Касу проще будет вытереться, если что. Можно просто положить упаковку в ванной.

Кас откладывает кусок пиццы в сторону. Он почти ничего не съел.

Сэм добавляет в список влажные салфетки.

— Гнущиеся трубочки, влажные салфетки, — зачитывает он. — Это все? Тебе что-нибудь еще нужно, Кас?

Молчание.

— Нет, этого должно хватить, — отвечает Кастиэль наконец. Больше он не берет пиццу.

— Хорошо, значит так, — говорит Сэм. — Вы тогда поедете в десять утра на такси, а я сдам здесь ключи, возьму машину и отправлюсь за покупками, потом заселю нас в мотель, устрою там все для Каса и… буду ждать вашего сигнала, да? Дин, позвони мне, когда вы будете заканчивать. Так?

— Да, все верно, — говорит Дин.

— Хороший план, — соглашается Кас немного натянуто.

— Кас, после этого у тебя будет неделя перерыва, верно? — спрашивает Сэм. Это, по крайней мере, вызывает у Каса искреннюю улыбку, и он немного расслабляется.

— Целая неделя перерыва, — подтверждает он. — Раньше я на это время переезжал в бункер. — Кас смотрит на них по очереди. — Если у вас наклюнется какое-то дело, может быть, я могу помочь? Как делал раньше. Я мог бы помочь с исследованиями. Или советом?

Сэм и Дин переглядываются. Странно теперь осознавать, что периодические визиты Каса в бункер, во время которых он действительно нередко помогал с исследованиями, на самом деле были его недельными перерывами между циклами химиотерапии. Его единственная передышка в этом аду. И он тратил ее на то, чтобы заниматься работой.

Дин внимательно смотрит на Сэма, и Сэм едва заметно делает отрицательный жест головой.

— Мы вообще-то планировали отдохнуть от работы до конца декабря, Кас, — говорит Дин.

— О… — отвечает Кас немного расстроенно. — О… понятно.

Сэм спрашивает:

— А что будет после? После недельного перерыва? Еще один цикл?

Кас молчит. Когда пауза затягивается, он отодвигает стул, встает и выбрасывает свою бумажную тарелку с недоеденным куском пиццы в мусор, после чего начинает собирать со стола стаканы и разбросанные салфетки. В коробке еще осталось два куска пиццы, и Кастиэль аккуратно кладет один из них на тарелку Дину, второй — Сэму со словами:

— Поешьте еще. Вы же работали все выходные. Я правда ценю вашу помощь…

— Сколько еще циклов? — спрашивает Сэм.

Кас закрывает пустую коробку из-под пиццы и не отвечает. Сэм тихо настаивает:

— После этого цикла будет еще один? — Голос у Сэма спокойный, но он явно не собирается отступать, и Дин, сидящий молча рядом, чрезвычайно благодарен брату за то, что тот взял этот допрос на себя. Потому что, конечно, им надо знать. Сэм нажимает: — Захватит ли лечение Рождество?

Кас отворачивается и относит пустую коробку к мусорной корзине. Потом возвращается, берет чистую салфетку и начинает вытирать со стола крошки.

Дин кладет руку Касу на локоть, мягко останавливая его движения.

— Кас…

Кас медленно поднимает на него глаза. Наконец он отвечает, вновь принимаясь вытирать стол:

— Еще один цикл точно. После этого — зависит от… — он медлит, и его рука с салфеткой делает паузу, — от того, как пойдет, — продолжает он ровно. — У меня еще три сеанса лечения до Рождества. Потом, сразу после, обследование на предмет… того, как идут дела. Оно уже назначено на двадцать восьмое. Эрон, мой врач, говорит, что к Новому году я буду знать… — он снова медлит, — знать, помогает ли лечение, наверное.

Кас говорит нарочито безэмоциональным тоном, но, когда он упоминает даты, Дин вдруг вспоминает календарь в его спальне… где некоторые недели были зачеркнуты линиями. Это недели химиотерапии, как знает теперь Дин. Последняя черта заканчивалась на двадцать восьмом декабря. И через несколько дней, на тридцать первом декабря, стоял большой знак вопроса в кружочке.

Дин изначально полагал, что вопрос относился к какому-то решению по поводу встречи Нового года — может быть, к тому, будет ли Кас встречать его с «Эрин». Но вопрос ведь был вовсе не о новогодней вечеринке. Он был о раке. О результатах обследования.

О том, помогает ли химиотерапия.

«Они никогда не действуют», — сказал Кас на прошлой неделе… правда про антиэметики. Но химиотерапия — это же тоже вид лекарства? «Думаю, это потому что я ангел. Или был ангелом. Некоторые лекарства просто не действуют».

Дин стискивает зубы, думая: «Она должна помогать, должна, не может же быть, чтобы он проходил через этот ад впустую…» В этот момент Сэм спрашивает:

— Кас, насколько плохи дела?

Голос Сэма по-прежнему абсолютно спокойный, как был тогда, когда Сэм выяснял, сколько циклов осталось. Но Кас теперь прекращает вытирать стол совсем. Дин наблюдает за этой сценой затаив дыхание: Кас застыл, словно статуя, склонившись над столом и держа одну руку у края, чтобы собрать в нее крошки, а другой рукой прижав к столу мятую салфетку.

— Какой у тебя диагноз? — спрашивает Сэм. — Какая стадия? — Он перешел на ласковый голос, тихий и ободряющий, как будто Кастиэль — пугливый конь, которого Сэм пытается усмирить.

Снова пауза. И снова ее прерывает Сэм, подвигаясь вперед и уверяя бархатным тоном:

— Кас, ты можешь нам сказать.

Дин оказывается в состоянии только кивнуть в знак поддержки.

Кастиэль медленно возобновляет движение, сметая оставшиеся крошки со стола в руку одним длинным махом салфетки. По его лицу ничего невозможно прочесть. Он отворачивается к мусорной корзине, высыпает крошки из ладони, отряхивает руку и выбрасывает салфетку. Потом поворачивается обратно к ним, и Дин уже знает: он не ответит.

Выражение лица Каса теперь ясно говорит, что он готов сражаться — Дин видел это выражение у него много раз: подбородок поднят, зубы стиснуты, и смотрит он не прямо на Дина с Сэмом, а скорее поверх их голов на стену с таким отстраненным видом, что кажется почти неживым. Дин вспоминает о том, как однажды видел у Кастиэля кровавые слезы — что, как позже узнал Дин, является для ангела признаком истинного, глубочайшего страдания, — и в то же время его лицо вообще ничего не выражало.

— Подробнее поговорим потом, — отвечает Кас ровно. — Боюсь, завтра предстоит тяжелая ночь, так что нам всем сейчас стоит отдохнуть. Спасибо большое вам обоим за вашу помощь в эти выходные и за этот чудесный отель. Поспать разок в такой удобной постели будет чрезвычайно приятно. Дин, с тобой мы встретимся в фойе завтра без пятнадцати десять.

С этими словами он поворачивается и выходит из комнаты.

***

Дверь закрывается за ним со щелчком. В комнате повисает тишина.

Дин устало вздыхает и осушает оставшееся пиво одним большим глотком. Он смотрит на Сэма: тот тяжело откинулся на спинку стула и уставился невидящим взором на свой список покупок на столе.

— Пресек расспросы в момент, а? — заговаривает Дин.

— На корню, — отзывается Сэм мрачно. Он выглядит растревоженным — и печальным. — Черт. Прости. Я подумал, что, может быть, получится выяснить все вот так с наскока, прижать его к стенке. Но он и правда не настроен рассказывать, да?

Дин пытается ободряюще улыбнуться.

— Каса не так-то просто вынудить к чему-либо. К чему угодно. Но попробовать стоило. Хорошо, что ты попытался.

Сэм не выглядит особо обнадеженным.

— Я и в выходные пару раз пытался у него спросить. Но каждый раз он внезапно оказывался занят. Или хотел вздремнуть.

Это заставляет Дина задуматься. Как-то незаметно прошла целая неделя, а они так и не получили даже намеков на то, какой именно у Каса диагноз. И теперь, оглядываясь на прошедшие дни, Дин понимает, что и он несколько раз пытался поговорить с Касом. Но возможность почему-то так и не представилась. Как и сказал Сэм, каждый раз Кас был занят, внезапно хотел спать или уже спал. Становится ясно: дело не только в том, что Дину не хочется поднимать эту тему. Кас тоже сознательно избегает этого разговора.

— Я уже начинаю сомневаться, спал ли он хоть когда-нибудь, — ворчит Дин по большей части сам себе.

— Что?

— Ничего, просто… он всю неделю увиливает от разговора.

— Он явно не готов об этом разговаривать. И еще не привык к тому, что мы в курсе дела. Но он свыкнется, — говорит Сэм с надеждой, хоть и без большой уверенности. — В конце концов он нам расскажет. Прошла еще только неделя. Может быть, он… чувствует себя неуверенно? — Сэм умолкает, думая, потом добавляет: — Для ангела, должно быть, странно ощущать такую физическую уязвимость. Может, он просто стесняется этого? Того, что он болен, что ему нужна помощь… И всех неприятных телесных проявлений.

— Может быть, — соглашается Дин. «Или, может быть, он просто не хочет обрушивать на нас правду».

— Будешь еще пиццу? — спрашивает Сэм. Как Кас до этого, они оба теперь смотрят без энтузиазма на свои несъеденные куски.

Дин качает головой, замечая, что не только боль в животе вернулась, но и челюсть снова заныла.

— Не хочу, — отвечает он.

— Да, я тоже, — со вздохом говорит Сэм.

***

Полтора часа спустя Дин уже рад тому, что живот и челюсть ноют не переставая, потому что по крайней мере это отвлекает его от бессонницы. Он лежит в кровати, глядя в темноте в потолок, кажется, уже целую вечность, но сон все не приходит.

Так долго не засыпать странно. Дин давно выработал в себе солдатский навык спать при каждой возможности, сколь бы неудобно это ни было и под каким бы стрессом он ни находился. Поэтому кажется нелепым, что сейчас у него такая удобная кровать, а заснуть он не может. Он смотрит по сторонам, пытаясь различить детали обстановки, но кругом густая темнота, нарушаемая только мигающим светодиодом детектора дыма. Шторы на окнах, должно быть, очень плотные — городской свет снаружи не проникает в комнату совсем.

Даже непривычно находиться в таком хорошем отеле. Кровать прямо-таки роскошная, в комнате абсолютно темно и очень тихо. Они не на первом этаже, и звуков уличного транспорта не слышно — нет и шума поздно прибывших постояльцев, которые бы смеялись, разгружая машину на стоянке за окном. В окно не попадает свет фар, рядом не хлопают двери, как привык Дин.

Из коридора и соседних номеров не исходит вообще никаких звуков. Единственный слышный звук — это медленное дыхание Сэма. Стены в этом отеле, должно быть, со звукоизоляцией.

А это значит, если Кас позовет на помощь, Дин, наверное, не услышит.

Дин волнуется об этом несколько минут, жалея, что не сообразил дать Касу радио-няню. Или хотя бы проверить, что его телефон заряжен — что Кас сможет написать или позвонить, если ему что-то понадобится.

Но с другой стороны, сегодня с Касом все должно быть в порядке. Он в порядке уже несколько дней. На самом деле серьезные проблемы у него были только в одну ночь — ночь понедельника, уже почти неделю назад.

Почти неделю назад…

«Неделю назад я еще даже не знал, — думает Дин. — Неделю назад я только выяснил — или думал, что выяснил, — что у Каса есть парень, а не девушка». Сейчас ночь воскресенья — в прошлое воскресенье Дин заходил в спальню Каса в бункере. Он морщится, вспоминая теперь, как копался в вещах Каса (рассматривал рисунки, перо… лекарства). Но с другой стороны, только благодаря этому они с Сэмом узнали секрет Каса. Только потому что Дин заметил запись про Эрона в его календаре.

Теперь кажется, что это было уже годы назад. Странно даже вспоминать тот вихрь эмоций, который вызвало открытие про Эрона. Эти смешанные, противоречивые чувства сожаления об упущенной возможности… ревности…

…и надежды.

Дин заставляет себя закрыть глаза. Он переворачивается на бок, пробует дыхательные упражнения, чтобы заснуть, ворочается в поисках более удобного положения, потирает челюсть в попытке унять боль, но сон все не идет.

Тогда он думает: «Интересно, может, Кас сейчас тоже не может заснуть?»

Неожиданно для себя Дин отбрасывает одеяло в сторону и садится на кровати, спуская ноги на пол. Он нащупывает в темноте сумку, чтобы найти в ней пару носков. Чтобы потом надеть ботинки. И пойти в них в соседний номер. Просто проверить, как там Кас.

Когда Дин подтягивает сумку к себе, она шуршит по ковру, и ритм дыхания Сэма меняется. Дин знает этот звук: Сэм проснулся. В темноте еле слышен шорох, как если бы кто-то просунул руку под подушку. Дин знает и этот звук: Сэм потянулся за пистолетом. На всякий случай.

— Это я, — говорит Дин тихо. — Прости, не хотел тебя разбудить. Не могу заснуть.

Раздается щелчок — Сэм включает лампу у кровати. Он зевает и, щурясь, смотрит на Дина — который сидит на постели, запустив руку в сумку, как будто ему ни с того ни с сего пришла в голову мысль порыться в сумке среди ночи.

— Что-то не так? — спрашивает Сэм.

— Нет, просто… — Дин наклоняется и теребит в сумке первую попавшуюся под руку рубашку, пожимая плечами. — Просто не могу уснуть.

Сэм пристально смотрит на него.

— Волнуешься насчет завтрашнего дня?

Дин медлит, прежде чем ответить.

— С ним все будет нормально, — говорит он наконец. — Ничего приятного нас не ждет, но с ним все будет в порядке. Ты же купишь гнущиеся трубочки? Не забудь про трубочки.

— Я куплю трубочки, — заверяет его Сэм. — И Gatorade. И салфетки, и крекеры, и все остальное. — Он несколько мгновений изучает Дина и смотрит на его раскрытую сумку, потом предлагает: — Ты сходи проверь, как там Кас.

Дин притворяется, что взвешивает это предложение.

— Да, пожалуй, стоит, — говорит он и снова лениво лезет в сумку, извлекая оттуда пару носков — как будто ему только что пришла в голову идея их надеть. — Конечно, — добавляет он. — Хорошая мысль. Я только надену ботинки и сбегаю в соседний номер на секундочку. Хотя он, наверное, уже спит.

— Может, и не спит, — отвечает Сэм. — Иди проверь.

— Можно послать ему сообщение, — рассуждает Дин, глядя на телефон на тумбе у кровати.

— Нет, иди проверь, — настаивает Сэм. Дин смотрит на него нерешительно, но Сэм только жестом прогоняет его в сторону двери.

— Знаешь… — говорит Дин. — Если окажется, что он не спит, я, может быть, останусь с ним ненадолго. Просто для компании. То есть если… если он не возражает. Может, минут на пятнадцать, если он…

— Ну тогда увидимся завтра, — говорит Сэм. Он переворачивается на другой бок, натягивает одеяло на глаза и просит: — Выключи свет, когда будешь уходить, ладно?

***

Такое подначивание со стороны Сэма немного смущает Дина, но дает ему достаточный импульс, чтобы выйти за дверь. Хотя и без ботинок. В итоге он крадется по коридору отеля в пижаме и шерстяных носках, которые натянул в спешке. В одной руке он сжимает телефон и ключ-карточку, в другой — захваченный по привычке пистолет.

Кас не отвечает на первый стук, и Дин стучит повторно, тихо окликая его — без уверенности, что через дверь вообще хоть что-то слышно:

— Кас, ты не спишь? Это я.

Дверь приотворяется. Она закрыта на цепочку, и Кас смотрит в щель, держа наготове ангельский клинок. (Похоже он, как и Винчестеры, научился осторожничать с неизвестными, стучащими в дверь посреди ночи.) Но, завидев Дина, он улыбается, опускает клинок, снимает цепочку и широко распахивает дверь.

— Заходи, Дин, заходи, — говорит он, делая приглашающий жест кинжалом. Дин протискивается мимо кинжала, толком не зная, что именно собирается сказать.

Оглядываясь по сторонам, Дин понимает, что Кас еще не ложился. Он переоделся в свою ночную одежду (в футболку и штаны, которые Дин выдал ему в бункере), но его постель нетронута. Похоже, он сидел за маленьким круглым столом, возле которого отодвинут стул. На столе лежит массивная раскрытая книга и блокнот, а также разбросаны карандаши. В самом центре стоит цветок с пчелами на горшке.

Кас подходит к столу и кладет клинок рядом с книгой.

— Что я могу для тебя сделать? — спрашивает он. Его улыбка у двери казалась искренней, но теперь, увидев, как Дин рассматривает предметы на столе, Кас явно насторожился. В его голос вернулся формальный тон — такой же, каким он попрощался с братьями ранее, и в глазах снова появилось это холодное бесстрастное выражение.

— Ой, да ничего, я просто не мог заснуть, — отвечает Дин, подходя ближе к столу, чтобы положить пистолет и телефон. — Решил проверить, может, ты тоже не спишь… — И, сделав еще шаг вперед, он понимает три вещи по поводу лежащих на столе предметов.

Во-первых, массивная книга раскрыта на иллюстрации крыла. Огромного крыла, полностью расправленного. Конечно, это может быть крыло какой-то птицы — какого-нибудь орла или ястреба, — но Дину хватает даже беглого взгляда, чтобы увериться, что это крыло ангела. У него точно такие же пропорции, как у крыльев Каса (или, по крайней мере, у теней его крыльев, которые Дин видел всего несколько раз, но никогда не забудет).

Во-вторых, черное перо тоже здесь — лежит у основания цветочного горшка. Оно приподнято и одним краем прислонено к горшку — как раз под нарисованными пчелами. Перо — смоляного цвета, около четырех дюймов в длину и выглядит очень знакомо.

В-третьих, Кас работал над очередным рисунком. Блокнот вблизи оказывается художественным альбомом, и рядом стоит коробка с цветными карандашами. На столе разбросаны карандаши оттенков черного, желтого и зеленого, потому что работал Кас над натюрмортом цветка с черным перышком. Контуры рисунка уже готовы — и пчелы, и перо, и цветок аккуратно прорисованы, и половина рисунка заполнена тонкой штриховкой, передающей цвета и тени. Какое-то время Дин смотрит на рисунок, захваченный врасплох этим зрелищем, но потом его взгляд притягивает блестящее черное перо.

— Это то перо, которое было у тебя в комнате? — спрашивает Дин, запоздало вспомнив, что он еще не до конца сознался, насколько основательно порылся в вещах Каса. — Гм… прости, я… когда я был в твоей комнате… я не упоминал, но… я заглянул в твой комод.

— Я знаю, — говорит Кас.

— Знаешь? — Дин немало удивлен.

— Я почувствовал, как ты трогал мое перо.

Дин смотрит на него во все глаза.

— Это перо из моего крыла, — объясняет Кас. — Из левого. С последней линьки. — Он протягивает руку мимо Дина, чтобы поднять перо со стола, и кладет его поверх рисунка, после чего закрывает альбом. Рисунок и перо исчезают из виду.

«Перо Каса. Это перо Каса».

Конечно, это перо Каса.

Конечно.

«И Кас почувствовал, как я его трогал…» Это совершенно новая информация: ангелы что, как-то остаются связаны со своими перьями? Ангелы могут чувствовать, когда кто-то трогает их старые перья?

— Ты сохранил одно из своих перьев? — спрашивает Дин, и Кас только кивает. Ища, что бы еще спросить, Дин задает первый вопрос, который приходит в голову: — И ты, э… рисуешь его? С цветком?

— Это называется арт-терапия, — отвечает Кас коротко. Он собирает со стола карандаши и складывает их в пластмассовую коробку, аккуратно переворачивая несколько — так, чтобы все они смотрели заточенными концами в одном направлении. — В госпитале иногда устраивают совместные встречи для пациентов, которые ждут химиотерапии или приема врача, — объясняет Кас, прокладывая концы карандашей мятым бумажным полотенцем. Он закрывает коробку со щелчком. — Туда приносят парики, шапки и всякие бесплатные вещи, такие как мой свитер и шарф, и иногда проводят уроки. Раз в месяц приходит учитель рисования. Она посоветовала нам зарисовывать вещи, которые мы хотели бы запомнить. Моменты, на которых мы хотели бы сосредоточиться, которые хотели бы сохранить… и в каком-то смысле заново пережить, наверное. — Он берет со стола альбом со спрятанным внутри перышком и кладет его вместе с карандашами в свой потрепанный чемодан, раскрытый неподалеку. — Это занятие успокаивает, — добавляет Кас. — Я делаю примерно по рисунку в день.

Дин стоит, лишившись дара речи.

«Вещи, которые мы хотели бы запомнить. Моменты, которые мы хотели бы сохранить. Заново пережить».

Те рисунки в ящике у Каса… Некоторые из них были просто красивыми пейзажами — олень в тумане, птица, пчела на цветке.

Но было и много портретов Дина.

Дин в машине — в тот раз, когда он сказал Касу, что Кас — член семьи.

Дин в Чистилище, идущий навстречу Касу с облегченной улыбкой.

Дин и Сэм, отдыхающие за столом в библиотеке.

Импала, изображенная сверху…

Сэм, отдыхающий у огня, глядящий на пламя… Было и еще несколько портретов Сэма.

Дин, сидящий в шезлонге у озера.

Горящее крыло, показанное с ракурса через плечо. Это что, было воспоминание? С чего Касу захочется такое помнить? Не говоря уже о том, чтобы пережить заново?

Потом до Дина доходит, что за всю долгую жизнь Кастиэля основные моменты, которые он хочет «сохранить», — это моменты с участием Дина и Сэма.

Дин медленно поднимает глаза к глазам Каса и обнаруживает, что Кас осматривает его с головы до ног с испытующим прищуром.

— Ты почему не спишь?— спрашивает Кас.

— А ты почему не спишь? — парирует Дин. Во рту у него стало немного сухо, и ему приходится приложить усилие, чтобы заставить себя вернуться в русло разговора.

Кас усмехается.

— Да, я же вам не сказал… Я часто ложусь поздно в ночь перед процедурами. Ведь это моя последняя хорошая ночь на ближайшие дни… Трудно не смаковать каждый момент. Так что я почти всегда ложусь позднее, чем следует. — Он снова сужает глаза на Дина. — У тебя напряженный вид, — добавляет он. — Что-то не так?

«Что-то не так», — Дин едва не смеется. С чего начать-то вообще?

— Кас, по поводу того, о чем спрашивал Сэм… — начинает Дин. Он не планировал поднимать эту тему — Кас ясно дал понять, что не хочет об этом говорить. Но слова выходят сами. — Нам нужно знать, — говорит Дин.

Кас вешает голову.

— Знаю, — отвечает он. — Знаю, что нужно. И простите, что я избегаю ваших вопросов. — Его взгляд падает на стол, и Дин не сразу замечает, что теперь Кас смотрит на иллюстрацию крыла в большой книге. — Я надеюсь, что не слишком нагрубил Сэму, — добавляет Кас с сожалением, глядя на рисунок на странице. — Мне стало неудобно после. Я знаю, что вы оба хотите как лучше. И я ценю это. Надеюсь, вы это понимаете.

Больше он ничего не говорит. Но за время этой речи из его голоса постепенно исчезает формальный тон, а с лица — бесстрастное выражение, и теперь вид у него становится печальный. Кас даже протягивает руку к книге и гладит старую иллюстрацию, проводя пальцами по нарисованным рядам перьев. Потом еще раз — как будто пытается приласкать крыло или почувствовать его оперение.

Жуткая мысль приходит Дину в голову, и, не успев остановить себя, он ляпает:

— Погоди… это… это же не какой-нибудь рак крыла?

Это совершенно нелепое предположение — особенно учитывая неоднократные упоминания Каса о том, что он «лишился» крыльев, как если бы их больше вообще не было. Но почему-то теперь мысль о том, что это его крылья поражены болезнью, не оставляет Дина. И он чувствует большое облегчение, когда Кас только тихо усмехается в ответ.

— Нет, — отвечает Кас. — Нет, не думаю, что ангельские крылья вообще могут заболеть раком. Ничто в настоящем обличии ангела ему не подвержено. Рак — это… — он смотрит на свое тело, — смертный недуг. Изъян в мироздании. — Но потом он снова переводит взгляд на рисунок крыла и прикусывает губу, часто моргая, с выражением такой скорби в глазах, что на мгновение к Дину приходит ужасная уверенность: Кас сейчас заплачет.

Кас не плачет. Но его голос звучит более хрипло, чем обычно, когда он говорит:

— Я почти жалею, что это не болезнь крыльев. Потому что крылья мои все равно изувечены, так что уже не важно, что с ними случится. Их, наверное, даже можно было бы ампутировать, теоретически. Может, так было бы и лучше: отрезать их начисто, вместо того чтобы носить эти бесполезные лохмотья… — Он убирает руку с иллюстрации, и его пальцы сжимаются в кулак. Медленно он опускает руку вдоль туловища. — В старых легендах говорится, что ангел не может пережить потерю обоих крыльев, — добавляет он. — Но никогда не было ясно, правда ли это. Может быть, если бы рак можно было просто отрезать совсем, одним махом, шансы у меня были бы и получше. Не знаю.

У Дина холодеет внутри от того, что подразумевают эти слова.

— Значит, у тебя… все еще есть крылья? — спрашивает он неуверенно. — То есть они все еще… все еще при тебе? — Он понимает, что отклонился от темы, но теперь, когда Кас заговорил о раке, Дину внезапно хочется услышать больше о крыльях.

Кас подсовывает руку под край тяжелой книги и захлопывает ее. Элегантная иллюстрация крыла исчезает, и теперь они оба смотрят на черную кожаную обложку. «Физиология ангелов», — гласит название, выведенное серебристым тиснением, отливающем в тусклом электрическом свете. И только сейчас Дин понимает, что это та книга, которую Сэм привозил во время прошлого визита в Денвер. Зачем-то Кастиэль взял ее с собой снова.

— Мои крылья все еще при мне, да, — говорит Кас. Теперь его голос звучит неестественно натянуто. — Они в небесной плоскости, как обычно. Но они изувечены. Я больше никогда не смогу летать.

— Ты это знаешь наверняка? — спрашивает Дин.

Кас какое-то время молчит, глядя на «Физиологию ангелов».

— Наверное, нет, — отвечает он, и впервые в его голосе слышна неуверенность. — Среди ангелов, на самом деле, даже велись споры о том, могут ли крылья падшего ангела со временем зажить. Но с учетом текущих реалий… — он указывает на свое тело. — Учитывая мое текущее состояние, даже если бы крылья могли зажить, я не успею дождаться этого.

С этим он поворачивается к Дину. Они стоят всего в паре шагов друг от друга, и Дин чувствует, что смотреть в глаза Касу, находясь так близко, лицом к лицу, — почти превыше его сил. И почти превыше его сил видеть сожаление и скорбь, написанные у Каса на лице.

— У меня осталось мало времени, Дин. Я должен это принять, — говорит Кас.

— Нет, — возражает Дин, мотая головой. — У тебя будет время. У тебя полно времени! И крылья твои заживут. Когда-нибудь. Вот увидишь!

— Дин, не думаю, — отвечает Кас, медленно покачав головой. В его глазах теперь ласковое выражение, как будто его главная забота — это смягчить плохую новость. — Тебе тоже нужно это принять, — произносит он.

— Не говори так! — отрезает Дин. — Не смей. Не смей! Ничего я не должен принимать, если не хочу!

Кас по-прежнему смотрит на него твердым, спокойным взглядом. Его голубые глаза блестят в мягком свете лампы, отчего кажутся бескрайними озерами печали, в которые можно упасть, если не быть осторожным. Упасть и пропасть навсегда.

Теперь Дин боится, что заплачет сам, а он твердо намерен не плакать перед Касом — ведь у Каса столько других тревог. Поэтому он отворачивается, спрашивая невольно огрубевшим голосом:

— Обязательно говорить об этом сейчас? — Дин совершенно забыл о том, что это он, а не Кас, поднял данную тему.

— Нет, нет, конечно нет, — отвечает Кас поспешно и грустно вздыхает. — Ох, — он качает головой, — началось то, чего я боялся: я стал для тебя источником стресса, да? Источником стресса и беспокойства…

— Может быть, — признает Дин (отрицать это бессмысленно). — Может быть, да. Но это уж куда лучше, чем когда ты нес все это на себе один. Для этого и нужна семья, понимаешь? Мы для этого и нужны.

— Больше всего на свете я хотел уберечь тебя от этого, — говорит Кас.

— Ты этого стоишь, — отвечает Дин прямо.

— Я в этом совсем не уверен, — говорит Кас. — И из-за меня ты теперь не можешь спать. Черт… Нужно найти способ помочь тебе расслабиться. — С этими словами Кас начинает оглядываться по комнате, как будто надеясь отыскать в ней магическое средство для устранения стресса. Дин знает, что можно пошутить о кое-каких непристойных вариантах, но в последнее время он, похоже, начисто утратил способность шутить. Поэтому он только молчит, глядя, как Кас поворачивается на месте, изучая каждый предмет вокруг, от холодильника до кресла.

Потом взгляд Каса падает на телевизор.

— Как насчет телепередачи? — спрашивает он, просветлев, словно нашел беспроигрышное решение. — Ты же ранее хотел посмотреть фильм? Но дело до этого так и не дошло. Давай-ка найдем подходящую для тебя передачу! — Он неожиданно берет Дина за руку и тянет к кровати. — Должно же сейчас идти что-то, что тебе понравится. Уже поздно, конечно, но ты так напряжен, и я переживаю, что это я тебя встревожил… Может быть, передача позволит тебе отвлечься… — Кас подводит Дина к кровати, подцепляет другой рукой пульт с тумбочки и начинает перебирать каналы. Как выясняется, телеканалы даром времени не теряли и уже перешли на рождественскую тематику: почти немедленно Кас находит полуночный показ мультфильма «Рудольф, красноносый северный олень». Мультфильм только начался.

— Вот, отлично, — говорит Кас авторитетно. — Очень трогательный фильм. Я уже видел его раньше. Тебе стоит его посмотреть. — Он поворачивается к Дину и добавляет со всей серьезностью: — Это фильм о юном карибу с врожденным носовым дефектом.

— О северном олене, — поправляет его Дин, которому от растерянности даже не смешно.

Кас ничуть не смущен.

— Северный олень — это, конечно, одомашненная порода карибу.

— Да, но песня — о северном олене… — начинает Дин, но Кас нетерпеливо перебивает:

— Он о юном карибу, у которого врожденный носовой дефект и которого изгнали сородичи, и поэтому ему нужны друзья. Садись и смотри.

Дину даже не представляется возможности объяснить, что он уже видел «Рудольфа, красноносого северного оленя» раз или два (или двадцать два), так как теперь Кас поправляет подушки, выстраивая их в два ряда вдоль спинки кровати.

— Садись, — командует он и решительно толкает Дина на матрас. У Дина создается ощущение, будто его смывает какой-то беспощадной океанской волной. Волне невозможно сопротивляться — Дин усаживается в устроенное Касом гнездо из подушек.

Он сидит поверх покрывала, Кас забирается на свое обычное место под одеялом, и так, откинувшись на подушки, бок о бок, они смотрят телевизор.

Дин все еще не отошел от недавнего разговора про рак (во время которого, как он постепенно понимает, Кас снова умудрился не сообщить никаких подробностей). Но Кас прижимается к нему сбоку — он теплый и живой, он рядом, — и в конце концов Дин обнимает его за плечи. Понемногу Дин начинает расслабляться и даже слышит свой собственный неровный вздох.

— Тебе получше? — спрашивает Кас.

— На самом деле да, — признается Дин.

— Я знал, что тебе понравится эта передача! — говорит Кастиэль слегка самодовольно и кладет голову Дину на плечо.

Они смотрят в молчаливой компании, как развивается сюжет «Рудольфа, красноносого северного оленя» с его прелестной примитивной анимацией. Дин морщится, когда начинается сцена, где молодой олененок учится летать. Но Кас поворачивает голову и говорит тихо:

— Ничего. Я уже знаю сюжет — я знал, что это фильм о летающих созданиях. Но механика полета на самом деле не такова, и у него даже крыльев нет, так что все в порядке. — Опуская голову обратно на плечо Дина, он добавляет: — Вообще-то я хотел посмотреть фильм из-за дружбы карибу с эльфом. О дружбе между разными видами не так много фильмов. И знаешь… — он на мгновение умолкает. — Маленького карибу изгнали сородичи, потому что он отличался от них. Но в конечном итоге именно его непохожесть им и была нужна. Наверное, мне эта история чем-то близка. Хотя у меня не будет такой концовки…

Весь остаток фильма Дин жалеет о том, что он и Кас — и Сэм тоже — не могут просто сбежать все вместе на остров бракованных игрушек.

Когда фильм заканчивается, Дин нехотя говорит:

— Наверное, не стоит тебя больше задерживать.

— Да, пожалуй, пора спать, — соглашается Кас. — Я выключу свет. Ложись под одеяло.

Дин только смотрит на него.

— Может быть, я неясно выразился, — говорит Кас. Он держится уверенно и спокойно, хотя в его глазах мелькает нерешительность. Приподняв подбородок, он объявляет: — У меня рак, и я хочу, чтобы ты лег под одеяло. И остался здесь на ночь. — Помедлив, он добавляет: — То есть… если ты не против.

— Я не против, — отвечает Дин.

========== Глава 23. В ночь перед химией ==========

Весь окружающий мир перестает существовать.

Все сторонние мнения, о которых переживал Дин: коллегия присяжных, независимая проверка, навязчивая потребность находить логическое обоснование каждому визиту в комнату Каса — все эти соображения наконец исчезают. Даже пугающая вероятность какой-то неоптимальной реакции со стороны Сэма отходит на второй план — тревога по этому поводу не пропадает совсем, но на данный момент это не главное.

Все это тускнеет и затмевается одним простым фактом: Кастиэль хочет провести эту ночь с Дином.

А что Кастиэль хочет, Дин готов предоставить.

Конечно, не мешает и то, что Дин тоже этого хочет. Пока он сбрасывает шерстяные носки и подтягивает колени к подбородку, чтобы забраться ногами под край одеяла, он осознает собственное эгоистичное возбуждение, даже алчное предвкушение. До сих пор непонятно, чего именно Кастиэль может желать помимо обычной дружеской компании, но даже возможность просто провести с ним ночь — драгоценное удовольствие.

Дину приходится напомнить себе про химиотерапию. И про рак.

«Мы тут не для удовольствия и игр, — думает он. — Сегодня ночь перед химией. Не дави на него, просто составь ему компанию».

Левая нога застревает: пятка Дина каким-то образом попадает в складку пододеяльника с той стороны, что ближе к Касу. В конце концов Кас садится на кровати, берется за край одеяла обеими руками и нетерпеливо дергает его вверх. Одеяло высвобождается, взлетая над ними как парус. Дин проскальзывает под него и вытягивает ноги. Одеяло оседает сверху, теплое и мягкое, словно шелковистое облако, и Кас теперь — прямо рядом с Дином. Ощущения от всего этого ошеломляющие. Разница между барьером из одеяла и отсутствием такового оказывается такой же, как тихая, спокойная луна по сравнению с ослепительным полуденным солнцем. Матрас кажется бескрайним; кровать — целым королевством, раскинувшимся вокруг них, полным безграничных возможностей; а Кастиэль — палящим маяком. Он лежит, вытянувшись слева от Дина и неожиданно обретя массивность и энергетику какого-то огромного дикого зверя. Все органы чувств Дина обращены в его сторону, словно рядом лежит не человеческое тело, а дикая пантера или леопард, требующий неустанного пристального внимания. Кроме того, от Каса исходит тепло, как от печки. Дин уже начал замерзать, пока сидел на кровати, а Касу под одеялом, оказывается, все это время было уютно и тепло, и это тепло чрезвычайно приятно. Как ни парадоксально, от этого по телу Дина пробегает дрожь.

— Ты замерз, — говорит Кас. — Так-то лучше. — Он выключает свет у кровати.

Комната погружается во тьму. Кас копошится рядом, одеяло чуть натягивается, и Дин чувствует скорее, чем видит, что Кас повернулся к нему лицом. Дин лежит на спине, боясь даже пошевелиться, но Кас уютно сворачивается рядом, пока его подбородок не оказывается у Дина на левом плече. Помимо этого между ними нет контакта — они лежат на безопасном расстоянии в пару дюймов.

Но потом Кас протягивает руку и кладет ладонь на грудь Дина поверх футболки. Прямо ему на сердце.

«Уже-не-очень-невинная вторая позиция», — думает Дин. Но Кастиэль не придвигается ближе. Он вообще не двигается. Его рука тихо покоится у Дина на груди.

Может быть, для Каса это таки невинно?

«Он же ангел, — напоминает себе Дин. — Он не знает, что подобные вещи значат для людей». Конечно, Кас в курсе про секс, но, судя по всему, опыт у него весьма ограниченный. Вполне вероятно, он плохо понимает подтекст подобных на первый взгляд незначительных физических контактов. Таких жестов как, скажем… подбородок на плече, или рука на груди — жестов, которые могут превратить обычное дружеское времяпрепровождение в нечто… большее. «Может быть, он просто хочет помочь мне согреться, — думает Дин. — Только и всего. Просто согреться. В буквальном смысле».

«Расслабься, — командует он себе. — Просто составь ему компанию. Это последняя ночь, когда он может отдохнуть. Это ночь перед химией».

При мысли «ночь перед химией» в голове Дина всплывает старый рождественский стишок, но с одним изменением:

«В ночь перед химией,

Во всем доме тишь.

Ничто не шевелится,

Даже юркая мышь».

Ну, на самом деле, что-то шевелится. Совсем слегка, в неясном предвкушении — но что-то ниже пояса определенно шевелится. «И крупнее, чем мышь, — думает Дин. — Во всяком случае, мне хочется в это верить». Ему приходится подавить подступивший истерический смешок. Это совершенно неуместная реакция для ночи перед химией. Он ненадолго задерживает дыхание, потом осторожно выдыхает и еще раз приказывает себе расслабиться.

Рука Каса шевелится у него на груди.

— Ты напряжен, — говорит Кас.

— Э… просто… пока устраиваюсь, — отзывается Дин.

— Тебе все еще холодно?

— Нет. — На самом деле Дин чувствует, что вот-вот перегреется.

— Ну ладно, — говорит Кас. — Но если станет холодно, мы можем согреть друг друга теплом тела. Это должно помочь.

«Надо было сказать, что я замерзаю», — думает Дин.

— Тебе удобно? — спрашивает Кас. Странно слышать его с такого близкого расстояния — его низкий голос звучит Дину почти в самое ухо, и, из-за того что Кас упирается подбородком Дину в плечо, его речь вибрацией отдается у Дина в самых костях.

— Да, вполне, — отвечает Дин, боясь шелохнуться, чтобы Кас не дай бог не заметил никаких физических реакций, которых вовсе не ожидает. И которые совсем не к месту в ночь перед химией.

— Тебе… — Кас медлит, и его дыхание пару раз затихает, как будто он собирается что-то спросить, но не знает, как сформулировать. Наконец он говорит: — Ангелы иногда отдыхают подобным образом с товарищами в гнезде. Особенно в период линьки. Но для людей — учитывая то, как вы спите и ваши… другие склонности… Я не уверен, комфортно ли тебе…

— Нормально, — отвечает Дин. — Мне комфортно.

— Я имею в виду сексуальные склонности, — уточняет Кас прямо. — Я в курсе, конечно, что люди могут заниматься и тем, и другим — и спать, и вступать в половое сношение, — в подобном гнезде… — он останавливается и прочищает горло. — В кровати, я хотел сказать. В кровати, конечно. В общем, я не уверен, каков правильный протокол. Я не хотел бы переходить черту и создавать неловкость.

— Никакой неловкости, — врет Дин.

— Ничего, что моя рука здесь? — Кас легонько нажимает на грудь Дина.

— Да, не вопрос. Все в порядке, Кас.

— Ладно. Я не буду придвигаться ближе, — уверяет Кас (слышать это немного досадно). — Я просто хотел убедиться, что тебе тепло. — На этом он умолкает — как кажется, на очень долгое время.

Проходят минуты. Кровать обширная и теплая, и Дин убеждает себя: «Это все невинно, это все абсолютно невинно, ему просто нужно общество, товарищ, как принято у ангелов, вот и все, это просто ангельская потребность в товарище по гнезду… Надо почитать эту книгу про ангелов, посмотреть, нет ли там чего про гнездовых товарищей…»

И если это все, чего хочет Кастиэль, то именно это Дин и предоставит.

Дин пытается сосредоточиться на нейтральных ощущениях. Он мысленно отмечает кармашек прохладного воздуха в дальнем углу постели, у ног; практично оценивает мягкость матраса (это один из таких модных матрасов, которые принимают форму тела). Подушка хорошо взбита, простыни кажутся шелковыми на ощупь (наверное, дорогая ткань), и от всего веет чистотой и свежестью. «Надо почаще баловать себя такими отелями», — думает Дин. Но все это по-прежнему не отвлекает его от главного: он все так же остро ощущает присутствие Кастиэля, тяжесть его руки и его соблазнительную близость.

Некоторое время спустя Кас расправляет пальцы у Дина на сердце.

Дин закрывает глаза.

— Я чувствую, как бьется твое сердце, — говорит Кас. — Знаешь, я раньше всегда чувствовал твое сердцебиение, как сейчас, когда касался тебя крылом. Мне даже не нужно было касаться твоей груди. Я мог почувствовать твое сердце в любом месте вблизи. Когда у меня были крылья…

Он прекращает говорить, и несколько секунд проходит в тишине. Рука Каса слегка напряжена, и Дин чувствует через футболку точки нажима подушечек его пальцев.

— Погоди… — произносит Дин медленно. — Когда это ты «касался меня крылом»?

— О, много раз, — отвечает Кас. Его рука и одеяло слегка шевелятся, как если бы он пожал плечами. — Я прикрывал тебя крыльями всегда, когда мог, во время стычек и атак, если мы стояли достаточно близко друг к другу. И Сэма тоже, конечно. Ты не знал? — («Нет, этого я не знал», — думает Дин.) Кас продолжает: — Конечно, в этих ситуациях мои крылья находились в небесной плоскости — обычно мне не хватало энергии, чтобы перенести их сюда, или я просто не успевал это сделать. Но даже оттуда они обеспечивают некоторую защиту. И еще… порой я просто… — Он колеблется и когда продолжает, в его голосе слышна нерешительность, будто он немного смущен: — В общем, иногда я просто случайно задевал тебя крылом. Чаще всего, например, это происходило, когда я куда-то переносил тебя на крыльях. — Он снова медлит, потом повторяет, словно оправдываясь: — Это получалось случайно.

— Ничего страшного, — отвечает Дин.

— Почти всегда это было случайно, — говорит Кас. — Но, понимаешь, когда я касался тебя крылом, мне очень легко было прочесть твое физическое состояние. Почувствовать травмы — все, что нужно было излечить. Когда я исцелял тебя, я почти всегда касался тебя не только рукой, но и крылом — лишь мимолетно, из другой плоскости, я имею в виду. У ангелов перья всегда более чувствительны, чем руки оболочки. Это вообще наш главный осязательный орган.

— А как это ощущается? — спрашивает Дин, захваченный любопытством, несмотря на отвлекающие обстоятельства.

Кас медленно вздыхает и легонько проводит ладонью вверх-вниз по футболке Дина — как будто пытается привыкнуть к тому, чтобы пользоваться рукой, а не крыльями.

— Трудно объяснить, — отвечает он. — У людей нет такого чувства, а сейчас и у меня оно отсутствует.

Дин слегка поворачивает голову к нему.

— Ты разве сейчас не можешь коснуться меня крыльями?

Кас медлит.

— Могу, но… они изувечены. Не стоит этого делать. Я теперь держу их сложенными, всегда. Нехорошо касаться тебя изувеченным крылом…

Дин набирает воздуха, чтобы сказать, что он вообще-то совсем не против, но Кас добавляет:

— К тому же у меня больше нет перьев. Без них ощущения не те. Когда были перья, я, по сути, мог видеть сразу все твое тело. Практически насквозь.

— Это что, как… рентгеновское зрение? Рентгеновские крылья?

Кастиэль тихо усмехается.

— Можно и так сказать. Неплохая аналогия. Но восприятие не столь материальное, менее физическое. Скорее я видел, как в тебе текут потоки энергии. Картину оттенков энергии — и души. — При этих словах Кас перемещает руку с груди Дина на его дальнее, правое плечо, и проводит пальцами ровно по тому месту, где когда-то была Метка Каина.

Его прикосновение — нежное; пальцы на коже кажутся прохладными.

— Я мог видеть все раны, — шепчет Кас. — И как их излечить…

Прошедшее время в его словах тяжело висит в воздухе: «Я мог».

— Теперь все ощущается совсем иначе, — говорит Кас, возвращая руку Дину на грудь. — Но знаешь, у человеческих рук тоже есть свои преимущества. Некоторых ощущений я теперь лишен, некоторые приглушены, но появились и новые. Я тебе говорил, что первым человеческим чувством, которое я испытал, была боль? Когда я впервые лишился благодати — когда пал, — я немедленно поранился. Поранил руку. Вот эту, левую. — Он легко проводит рукой по футболке Дина из стороны в сторону. — Просто от неудачного падения в первые же минуты. Это была ерундовая царапина, но боль оказалась такой… яркой. Такой требовательной. Даже всепоглощающей. Человеческие ощущения могут быть невыносимыми. Но… к счастью, есть и приятные ощущения, правда?

Дин прикусывает губу, глядя в черный потолок. Невозможно сказать, намеренно ли Кас завел разговор в это русло.

— Да, есть и приятные ощущения, — осторожно соглашается Дин.

— Удивительно, на самом деле, насколько изысканные ощущения может дарить человеческая рука… — шепчет Кас и снова скользит ладонью из стороны в сторону по футболке на груди Дина. — Это не как крылья… но должен сказать… и в этом есть свои прелести…

Дину снова приходится приказать себе успокоиться. Что бы ни делал Кас, что бы он ни замыслил, это не может быть тем, чем кажется, — не может быть тем, о чем думает Дин. В голове у Дина проходит целый парад контраргументов: Кас — ангел, он вообще практически асексуален — либо асексуален, либо натурал, — или то, или другое, но уж точно не гей; и вообще он не человек, это даже не его тело, не говоря уже о том, что он болен, у него завтра, блин, химиотерапия, ему просто нужен друг, просто нужен товарищ, с которым можно побыть рядом. Несомненно, он просто исследует сенсорные возможности человеческих рук? Он просто скучает по крыльям — не может быть, чтобы…

— Твое дыхание участилось, — шепчет Кас.

— Э… да, так бывает, — бормочет Дин.

— Понятно. Значит ли это, что тебе приятно?

Уж про это Дин не станет врать ни за что.

— Да, — отвечает он тотчас же. — Да. Это… очень даже приятно.

— О, хорошо, — говорит Кас. — Потому что мне тоже нравится. Мне очень приятно, что ты здесь. Но твоя футболка, наверное, притупляет ощущения, да? — С этими словами он проскальзывает рукой Дину под футболку, слегка задирая ее нижний край, пока его рука опять не оказывается у Дина на груди. И вновь он кладет ладонь Дину прямо на сердце. Ровно туда, где она была до этого, — но без барьера из ткани прямой контакт кожи с кожей оказывается искрометным.

— Твое дыхание снова учащается, — замечает Кас, начиная скользить рукой по груди Дина. — И сердечный ритм тоже.

— Да, наверное, так будет и дальше, — шепчет Дин. — Не волнуйся об этом. Просто… продолжай… а… исследовать ощущения.

Кас занимается этим какое-то время.

Ни в какие чувствительные области его рука не путешествует — то есть он не опускается ниже пояса (к большому сожалению Дина). Но зато он исследует все остальные места. Он продвигается медленно, скользя ладонью мучительно лениво. Подушечки его пальцев перемещаются по всей груди Дина, вверх, и вниз, и слева направо, изучая каждый дюйм.

Посреди этого упражнения Дин садится на кровати, сдергивает с себя футболку и швыряет ее куда-то в темноту, после чего немедленно ложится назад. Он делает это без объявления и, поскольку не знает, что сказать, то не говорит ничего. Кас тоже никак это не комментирует, но область его движений расширяется. Он по-прежнему не выходит за пределы безопасной зоны, но теперь у него больше свободы, и он прослеживает пальцами ключицы Дина… его бицепс… снова спускается по его руке… поднимается назад… исследует каждое ребро.

Потом проводит рукой прямо по соскам. Дин не может сдержать дрожь. Становится крайне важно узнать — может быть, даже спросить, — собирается ли Кастиэль продолжить свои исследования ниже пояса.

Но дальше Кас начинает изучать лицо Дина.

Он легонько пробегает двумя пальцами по его щеке, спускается по линии носа, поднимается ко лбу, обводит глаза. Теперь он двигается крайне медленно. На секунду Кас останавливается на лбу Дина, и кончики его двух пальцев замирают на коже, как если бы он опробовал жест, которым раньше мог исцелять.

Ничего не происходит. Кас едва слышно вздыхает, и его рука возобновляет движение.

Далее он перемещается к волосам Дина — проводит рукой по его голове, по-прежнему чрезвычайно медленно. От нежности и ласки в этом прикосновении у Дина перехватывает дыхание и он с удивлением отмечает, что к глазам подступают слезы. Теперь уже даже кажется неважным, перейдет этот контакт во что-то сексуальное или нет — в любом случае Дин хочет, чтобы он продолжался.

И еще Дин очень хочет ответить взаимностью, но похоже, что Кас почти в трансе, и Дин боится разрушить чары. Однако после еще нескольких минут поглаживаний по голове прикоснуться к Касу руками становится совершенно необходимо, поэтому Дин меняет позу и просовывает руку ему под голову, чтобы обнять его за плечи. Кас сначала не понимает, что пытается сделать Дин, и не приподнимается, чтобы помочь, так что Дину приходится пропихнуть под него руку почти силой, продавив в матрасе колею. Но после некоторой возни все получается как нужно.

— А, я понял, — говорит Кас, укладываясь на плечо Дину.

— Да, это классическая позиция, — поясняет Дин, поворачивая голову к Касу, пока не прижимается щекой к его обезьяньей шапке. — Видишь, так у меня лучше доступ к тебе. И я могу ответить тем же. — Он проводит рукой по спине Каса вверх, к шее.

Кас замирает. Прикосновение к шее вызывает у него резкий вдох, и, когда Дин после гладит его по плечам, по телу Каса пробегает дрожь. Только тогда Дин вспоминает странные кровоподтеки на его плечах и спине, которые заметил в душе.

— Погоди, тебе больно? Здесь чувствительное место?

— Нет, там не больно, — шепчет Кас. Дин снова гладит его плечи, на этот раз осторожнее, и снова чувствует легкую дрожь под своей рукой.

Дину приходит в голову, что может быть, это как-то засчитывается за прикосновение к крыльям Каса. В каком-то неясном межпространственном смысле.

— Так ничего? — спрашивает Дин, и Кас энергично кивает у него на плече.

Какое-то время Кас молчит, и Дин продолжает гладить его плечи, время от времени захватывая шею. Ясно, что эти области что-то значат для Каса, или, во всяком случае, особенно чувствительны: он трепещет почти всякий раз, когда Дин проводит рукой по его плечам, а при прикосновении к шее расслабляется с тихим вздохом, и его голова тяжелеет у Дина на плече.

— Нравится? — спрашивает Дин. Кас кивает. Дин отваживается уточнить: — Это что… близко к твоим крыльям?

И снова Кас кивает, не говоря ни слова.

— И это ничего?

Еще один кивок. И Дин продолжает.

Через минуту или около того Кас прочищает горло.

— Наверное, я должен пояснить, что, гм… эти области, которых ты касаешься — они… В этих местах товарищи по гнезду чистят друг другу перья. Особенно перья на затылке. Их сложно почистить самостоятельно, поэтому мы помогаем друг другу. Это называется прининг. То есть я понимаю, что сейчас, в этом обличии, у меня там нет перьев, но жест все равно сохраняет свой смысл.

— А что, он что-то значит? — спрашивает Дин. Его осеняет провокационная мысль, и он добавляет с тайной надеждой: — Он же не какой-нибудь возбуждающий?

Кас качает головой.

— Не возбуждающий в том смысле, в каком ты подумал, — нет. У нас не такая физиология. Наша истинная форма не обладает способностью к половому возбуждению. Прининг — это скорее как… — он умолкает, задумавшись. — Это успокаивает, дарит комфорт, и… — Он колеблется, и Дин чувствует, что Кас слегка напрягся. Наконец он говорит: — Наверное, я должен тебе сказать, что среди ангелов уход за перьями товарища в этой области считается знаком, выражающим привязанность. Полагаю, тебе следует это знать. — Теперь он ощутимо напряжен, как будто ожидает, что Дин уберет руку.

Конечно, Дин не убирает руку; вместо этого он окончательно перемещается на затылок Каса, забираясь пальцами под край его вязаной шапки и неторопливо поглаживая кожу. В этом месте почти не осталось волос, кожа Каса очень нежная и Дин ласково гладит его там снова и снова.

— Ты не обязан этого делать, — шепчет Кас.

— А если я хочу? — шепчет в ответ Дин, и так они лежат какое-то время: Дин гладит Каса по шее, и Кас, кажется, почти тает в его объятии.

Все идет как нельзя лучше, поэтому еще через пару минут Дин набирается смелости и спрашивает как бы между прочим:

— Желаешь заняться чем-нибудь еще? Знаю, уже поздно, но если у тебя были еще идеи…

Кас уже кивает, и его левая рука снова ложится Дину на грудь. И начинает двигаться вниз. Дин замирает. Рука спускается все ниже и ниже, медленно скользя к поясу штанов. В этом месте Кас даже не колеблется: он пробирается под резинку и продвигается вниз, пока его ладонь не ложится прямо на член Дина. Который не сказать, что стоит — долгие медитативные минуты «прининга» ввели Дина в довольно-таки умиротворенное состояние, — но все равно, почувствовав прикосновение Каса, Дин не может сдержать тихий вздох. Мгновением позже, пока он еще пытается переварить тот факт, что Кас перешел прямо к члену без какого-либо смущения и нерешительности, Кас начинает щупать его за яйца.

Еще несколько секунд спустя Дин понимает, что Кас, похоже, исследует анатомию. Прослеживает формы. Головку члена, ствол, мошонку, бедра — он изучает все, каждую часть тела, каждый дюйм — и все с такой же нежностью в движениях, с какой до этого касался лица Дина. Как ни странно, до сих пор совершенно непонятно, есть ли в этом сексуальная составляющая, но какими бы ни были намерения Каса, стояк, конечно, возвращается. После еще нескольких секунд анатомического изучения, у Дина уже полноценная эрекция, и Кас плавно переходит к исследованию ствола члена вверх-вниз. Получается немного неудобно — твердеющий член Дина оказывается пойман в левой штанине, головкой вниз. Кас поворачивает его вверх, к резинке штанов.

Он забирает в одну руку член и мошонку Дина и легонько сжимает. Дин шипит, втягивая воздух.

Кас обнимает пальцами член, проводит подушечкой большого пальца по головке и начинает двигать рукой вверх и вниз по стволу.

Теперь его намерение кажется кристально ясным, но Дин все же чувствует, что надо уточнить.

— Так ты, ты, э… что, хочешь мне подрочить? — спрашивает он наконец.

Рука Каса не останавливается.

— Право же, Дин, — произносит он хрипло Дину в ухо, — я думал, к этому моменту ты уже догадаешься.

— Да… просто… просто проверяю, — отвечает Дин, которому становится трудно совладать с дыханием и ровно выговаривать слова. — Просто хотел убедиться… а! — (Кас опять провел большим пальцем по головке) — …что мы друг друга правильно поняли.

— Я хочу довести тебя до оргазма, — говорит Кастиэль.

— Ладно… ладно, это хорошо, это… — бормочет Дин. Его дыхание то и дело срывается. — …Это хороший план. Возражений нет.

Если Кастиэль этого хочет… что ж, Дин ему это предоставит. Но нужно избавиться от еще одного лишнего слоя. Одеяло и футболка устранены — теперь на очереди штаны. Выгнувшись, Дин стягивает штаны с бедер, сбрасывает их с себя под одеялом и оставляет скомканными в ногах. Кас ждет, пока Дин снова уляжется, после чего немедленно опять принимается за дело.

При всей его смелости ему все же не хватает навыка: скоро Дин чувствует, что хватка нужна крепче и движения — быстрее.

— Сильнее, — почти стонет он и обхватывает руку Каса, чтобы показать, как надо. Член начинает сочиться предсеменем; Дин добавляет слюны и начинает работать рукой Каса вверх-вниз. За пару минут он полностью забывается в ощущениях — они настолько острые, и потребность получить еще, еще, еще столь срочная, что Дин начинает обращаться с рукой Каса как с секс-игрушкой, стиснув его пальцы и яростно дергая его руку. В какой-то момент Кас вздрагивает, и Дин замечает, что сжал его плечи, вцепившись в них левой рукой изо всех сил — как раз поверх тех кровоподтеков! Или, может быть, поверх невидимых крыльев. — Прости, прости, — выдыхает Дин, заставляя себя расслабить руку.

— Все замечательно, — отвечает Кас. Теперь он усвоил ритм и берет инициативу на себя. Он плюет в ладонь, добавляя слюны, и растирает влагу по члену Дина. Это безумно возбуждает — член Дина теперь каменно твердый. Дин отдается возбуждению, полностью потерявшись в ощущениях, но потом вдруг осознает, насколько это эгоистично: Кас мастурбирует Дину, а не наоборот. Всю работу для удовольствия Дина делает Кас, и это совершенно неправильно.

— Погоди-погоди, я тоже хочу сделать тебе приятно… — начинает Дин, пытаясь повернуться на бок и дотянуться правой рукой до промежности Каса. Но Кас хватает его за кисть и пригвождает ее к груди Дина, продолжая другой рукой дрочить его член.

— Я так хочу, — говорит Кас Дину прямо в ухо таким гортанным, хриплым голосом, что у Дина по спине бегут мурашки. — Сегодня я хочу сделать это для тебя. Позволь мне, ладно?

— Ладно… — отвечает Дин. — Ладно… ах… — ладно… — Дальнейшие попытки разговаривать приходится оставить, так как Кас теперь перешел на случайный ритм, который Дин ему никогда не показывал: он делает серию движений в нужном темпе и неожиданно прерывает ее мучительной паузой в секунду или две, во время которой его рука замирает на члене Дина. В первый раз пауза совершенно невыносима: Дин стонет от досады и поднимает бедра с кровати, пытаясь всадить член в руку Каса, изнывая от потребности в движении. Но секунду спустя рука Каса возобновляет ритм, и ощущение оказывается вдвойне острым, вдвойне изумительным. У Дина вырывается стон. Кас продолжает делать короткие паузы, и каждый раз острота ощущений нарастает, подобно вагонетке на американских горках, взбирающейся к своему главному пику.

Член Дина становится твердым, как железо, горит от прилива крови и пульсирует почти болезненно. Кас снова плюет в руку и растирает слюну по головке, отчего Дин едва не вскрикивает.

— Я… совсем близко… — бормочет он. — Ты, может… возьми салфетку…

— Погоди, я слышал про другой вариант, — отвечает Кас. — Уверен, ты о нем знаешь, но я его еще не пробовал. Погоди, я попробую… — Он ныряет под одеяло, пробирается вниз и ложится поперек кровати. «Хорошо, что у нас королевская кровать…» — думает Дин, откидывая одеяло, чтобы дать Касу больше воздуха (кроме того, Дин и сам уже вот-вот перегреется). На смену позы уходит как раз достаточно времени, чтобы неминуемый оргазм немного отступил. И потом член Дина оказывается у Каса во рту.

Дину приходится отвернуться в подушку, чтобы заглушить стоны. Оказывается совершенно неважно, что у Каса в этом деле явно нет опыта. Он берет в рот только головку члена и совсем не захватывает ствол, и делает это очень осторожно — но все это не имеет значения, так как его рот — даже на головке — горячий и нежно влажный. И главное, это Кас: Дин только что узнал, что он никому раньше не отсасывал, и от мысли, что он у Каса первый, Дин едва не кончает тут же. Он заставляет себя начать мысленный обратный отсчет от десяти, чтобы выиграть немного времени.

— Так хорошо, хорошо, хорошо… — бормочет он. Кас делает несколько экспериментальных движений головой и с каждым кивком забирает в рот все больше ствола. Дин намертво вцепился в подушку правой рукой. Другая его рука — внизу, на голове у Каса, гладит его по вязаной шапке, и у Дина уходит весь имеющийся самоконтроль на то, чтобы не толкнуть голову Каса до конца вниз, не начать бешено всаживаться в его рот. «Пусть он задает ритм, пусть делает, как ему удобно», — сдерживает себя Дин. Еще один дюйм ствола исчезает у Каса во рту, потом еще один, и еще — и каждый раз ощущения невероятные. Дин стонет и хватает ртом воздух при каждом движении, его яйца начинают напрягаться — все в паху становится горячее и тверже с каждым движением головы Каса. — Я уже близко, близко, так близко… — бормочет Дин, изнемогая в предвкушении разрядки, почти изнывая от нужды, елозя ногами по простыни и стискивая подушку в пальцах.

Язык Каса обвивается вокруг головки — крепкий, горячий и бархатистый, и Дин едва не вскрикивает в подушку. Еще один виток языка — и член Дина сокращается в сухой предоргазменной конвульсии. Дин охает, инстинктивно дергая вверх бедрами и всаживаясь в рот Каса. Третий виток языка — и это финал: Дин теряет контроль, и, выгибаясь всем телом, кончает пульсирующей струей в горячий рот Каса.

Оргазм выжимает его, спазм за спазмом. Дин стонет, ерзая на простынях и бесконтрольно дергая вверх бедрами при каждом толчке спермы, которую высасывает Кас.

Кас остается на нем до конца. Он проглатывает все и после окончания медлит, не выпуская изо рта обмякающий член Дина ни во время остаточных конвульсий, ни после, на протяжении почти болезненной сверхчувствительной фазы (Кас, похоже, понимает, что это деликатный момент, поэтому совсем перестает шевелиться, и его язык замирает вдоль ствола члена — мягкий, бархатный и чрезвычайно теплый). Он не поднимает головы даже во время размеренных минут отходняка, пока Дин пытается восстановить дыхание.

Это новое для Дина ощущение — никто из партнеров никогда не уделял его члену столько внимания так долго после оргазма, — и это совершенное блаженство. Кроме того, приятно чувствовать, что Кастиэль этого хочет — что он не просто задался целью довести Дина до оргазма, но и явно получает удовольствие от процесса.

Проходят минуты. Дин гладит Каса по плечам — теперь уже обеими руками, — уделяя особое внимание его шее и затылку. «В ночь перед химией, во всем доме тишь… — думает Дин. — Что-то явно шевелится… Куда больше, чем мышь».

Потом он на самом деле вспоминает про химию.

И про тошноту. Тошноту, которая начнется завтра.

— О господи, пожалуйста, скажи, что у тебя теперь не разовьется отвращение к этому вкусу! — выпаливает Дин. — Пожалуйста. Пожалуйста!

Кас выныривает из-под простыней и включает свет у кровати. Вытерев рот рукой, он спрашивает:

— Значит ли это, что ты как-нибудь хотел бы все повторить?

— Безусловно да! — восклицает Дин. — Но, Кас, ты что, не понимаешь, ты же попробовал меня на вкус, а завтра тебе будет плохо. Что если случится эта фигня со вкусом? Тебя же не начнет тошнить от минетов, правда?

Мысль об этом ужасает.

— Я уже подумал об этом, — говоритКас. — Обычно ночь перед процедурой не представляет риска. Но на всякий случай я планировал пойти почистить зубы. Чтобы, когда я засну сегодня и проснусь завтра, основной вкус у меня во рту был от зубной пасты.

Дин садится, практически спихивая Каса с кровати.

— Иди чисти зубы немедленно! — командует он. — И почисти их тщательно. Обещай мне! И прополощи жидкостью для полоскания рта. И зубную нить не забудь. И язык тоже почисти. И съешь еще что-нибудь. Что-нибудь с другим вкусом.

— С другим, чем у спермы?

— Именно! — подтверждает Дин, снова толкая Каса в сторону ванной. — Ну пожалуйста! У меня есть жвачка… — Он оглядывается вокруг. — Ах, черт, она в соседнем номере. Я сбегаю принесу…

— Дин, да все в порядке. У меня есть жидкость для полоскания рта с выраженным мятным вкусом. Я уверен, что проблем не будет. Все, что я ем перед сном, обычно не создает проблем. Сон, похоже, является психологическим барьером: если я посплю до того, как начнется тошнота, все будет нормально.

— Хорошо, тогда мы сейчас же уложим тебя спать!

Кас улыбается самодовольной улыбкой и удаляется в ванную.

Дин падает обратно на кровать, натягивает на себя одеяло и глядит в потолок.

«Я и не понимал, как сильно этого хотел», — думает он. Конечно, в определенной мере он отдавал себе отчет в том, что у него была подобная фантазия. Но реальность оказалась в тысячу раз лучше. И, как выяснилось, зависимость сформировалась немедленно, потому что теперь все, чего хочет Дин, — это еще, всю ночь, каждую ночь, рядом с Касом. «И я очень, очень хочу ответить ему взаимностью», — понимает он.

Кас возвращается в постель, забирается под одеяло рядом с Дином и гасит свет.

— Я тоже хочу доставить тебе удовольствие, — говорит Дин, уже кладя руку Касу на живот и продвигаясь ниже. — Мы можем сделать все быстро, всего десять минут…

Но Кас снова ловит его руку на полпути.

— Я бы очень этого хотел, — шепчет Кастиэль, обнимая руку Дина ладонями и бережно возвращая ее ему на пояс. — Но… я… — он колеблется. — У меня есть определенные болезненные места. Хирургические шрамы и другие проблемы. Они еще не до конца зажили, мне нужно быть осторожным. И, как ты верно заметил, мне и правда следует выспаться. Ведь завтра мне поспать не удастся. Я только хотел сделать это для тебя, пока еще могу. Дольше я ждать не рискнул… Надеюсь, ты понимаешь.

Смысл его слов разом обрушивается на Дина: Кас намеренно выбрал потратить последние минуты своего последнего хорошего вечера, чтобы доставить удовольствие Дину. У Каса рак, завтра у него химиотерапия, Кас думает, что не проживет достаточно долго, чтобы зажили его крылья, он думает, что его время ограничено… и он хочет, чтобы Дину было хорошо.

Дин поворачивается к нему в темноте и обнимает его обеими руками, целуя в щеку, и в нос, и в лоб, и в макушку поверх шапки. (Конечно, Дин хочет поцеловать его и в рот, но потом чует аромат жидкости для полоскания рта и в последнюю секунду вспоминает про вкусовое отвращение. Лучше не рисковать.) Кастиэль не реагирует на поцелуи привычным образом — у него нет инстинкта целовать в ответ. Но его руки немедленно взлетают к шее Дина, и пальцы начинают гладить его по волосам.

«Знак привязанности», — вспоминает Дин. Он переносит одну руку на шею Каса, а другой проводит по его плечам (там, где, как подозревает Дин, сложены в своем невидимом измерении его крылья). У Каса вырывается трепетный вздох, и он прижимается к Дину всем телом, с головы до ног, пока Дин гладит его шею снова и снова.

Постепенно Кас расслабляется, его дыхание выравнивается и замедляется. Он засыпает, но даже после этого Дин продолжает поглаживать его по шее сзади, перебирая несуществующие перья и лаская его невидимые изувеченные крылья.

========== Глава 24. Не найдется ли у тебя времени в пятницу? ==========

Дин просыпается очень рано в блаженно расслабленном состоянии.

Сначала в утренней полудреме он осознает только ощущение окружающего его безмятежного тепла. Тепло даже исходит от трех или четырех разных источников: он чувствует стабильное успокаивающее тепло у себя за спиной, уютно-увесистую полосу теплого давления на ребрах и периодические легкие дуновения теплого воздуха на шее сзади.

И вместе со всем этим присутствует почти неуловимое ощущение какого-то всеобъемлющего тепла — словно слабое сияние, окутывающее туловище Дина как плащ.

Он открывает глаза; моргая, осматривается в полутьме и понимает, что он в номере отеля. Но второй кровати нет — где Сэм? Секундой позже приходит осознание: ах да, дорогой отель, второй номер — номер Каса. Тепло сзади — это Кастиэль, а уютный вес на боку Дина — это рука Каса: его кисть даже подвернута так, что покоится прямо у Дина на сердце. И слабое дуновение на шее сзади — это дыхание Каса. Его рот почти касается кожи Дина, как если бы он целовал Дина в шею и заснул в процессе.

Да, они опять обнялись во сне… Но на сей раз это Кас лежит сзади Дина. И между ними определенно нет одеяла — как они вообще оказались в таком положении?

В этот момент возвращается ослепительное воспоминание о прошлой ночи — настолько яркое и невероятное, что у Дина перехватывает дыхание. Поначалу ему даже кажется, что это должен был быть сон. Ведь, несомненно, этого не могло произойти на самом деле? Он накрывает ладонью руку Каса и пытается восстановить цепь событий: несомненно, все это какая-то фантазия, которая разыгралась во сне? Но Дин определенно лежит под одеялом, а не поверх него. Не только это, но он еще и совершенно голый, что намекает на реальность произошедшего (хотя Кас, напротив, похоже, одет в свою ночную одежду). Дин даже ощущает ногой толстый комок ткани под одеялом и почти уверен, что это его скомканные штаны. И он отчетливо помнит момент, когда он их с себя скинул.

Все это было. Все случились на самом деле.

И приятнее всего — знание, что все случилось благодаря Касу.

Это Кастиэль взял на себя инициативу на каждом этапе. Дин вообще был до смешного парализован во время всей начальной стадии: слишком переживая о том, как бы не испортить отношения с Касом, он боялся даже подумать о том, чтобы сделать первый шаг. (Вспоминая это, Дин невольно морщится: это определенно самое робкое и неуклюжее начало отношений в его жизни, даже учитывая, что в новых отношениях поначалу всегда присутствует некоторая неловкость.) Ставки казались ужасающе высоки, риски непомерны. «Слава богу, хоть один из нас не трус», — думает он. Все произошло благодаря Касу. Кас сознательно сделал первый шаг, а значит и Кас тоже этого хотел — не только Дин.

«Кас тоже этого хочет, Кас тоже этого хочет…» — думает Дин. Он испытывает почти эйфорию, лежа в темноте, прижимая руку Каса к груди и пытаясь свыкнуться с этой мыслью.

Чувство такое, будто окно, закрытое ставнями, вдруг широко распахнулось, и внутрь льется солнечный свет. И теперь что-то распускается — какая-то почка, давно мерзлая и скукожившаяся, но ожидавшая своего часа все эти годы. Дин практически ощущает, как новый побег крепнет и разрастается в нем, и его переполняет чувство облегчения и правильности происходящего.

Постепенно, пока он лежит рядом с Касом, к нему приходит понимание, что больше нет нужды сопротивляться себе.

Теперь ничего уже не скрыть. Ни от Каса, ни от себя. Теперь вообще не осталось сомнений. Зеленый свет дан, стартовый пистолет выстрелил, ограничений больше нет. И Дин осознает с абсолютной ясностью, как сильно он все это время жаждал прикосновения Кастиэля. Это настолько очевидно, что почти смешно вспоминать, как он изнывал от этого желания и как мучился, пытаясь его скрыть.

Конечно, придется еще сказать Сэму — и это по-прежнему откровенно страшно, — но с этим можно разобраться позже. Сейчас Дину гораздо интереснее подумать о возможностях, открывающихся впереди. Кажется, что первым пунктом в списке должен идти еще секс — гораздо больше секса, — и Дин почти облизывается, оценивая доступное меню. Для начала, конечно, еще минеты — масса минетов. То, что самый первый минет Каса оказался таким потрясающим, несмотря на отсутствие у него опыта, — очень многообещающе, а Дин еще столько всего хочет ему показать! Столько приемов и ухищрений, столько интересных техник и разновидностей ласк, секретов использования языка и рук, столько восхитительных нюансов темпа, выбора момента и ритма… И в следующий раз, конечно, удовольствие будет обоюдным. Дин вообще-то не сильно искушен в техниках минета (опыта на принимающей стороне у него во много раз больше), и его даже удивляет то, с каким нетерпением он этого ждет.

На самом деле, с этого нужно начать: первым делом Кас должен получить причитающийся ему минет. У него вообще хоть был подобный опыт? Он представляет, насколько потрясающе приятное это ощущение?

Не говоря уже о том, что есть еще и другое отверстие для исследования (Дин исследовал его с партнершами, даже не раз, но никогда еще — с партнерами). Эта мысль тоже чрезвычайно заманчива. «Так, нам немедленно понадобится смазка», — думает Дин. И потом вдруг с удивлением вспоминает, что они еще даже не целовались! Каким-то образом прошлой ночью они совершенно обошли стороной поцелуи. То есть это Кас обошел их стороной (Дин просто следовал его инициативе). Может ли быть, что Кас не понимает значения поцелуев у людей? Знать-то он о них, конечно, должен… но чувствует ли он их смысл на интуитивном уровне? Он же должен был, наверное, целоваться с этой Эйприл? Конечно, Эйприл потом пыталась его убить, и, может быть, это повлияло на эмоциональный окрас того вечера для Каса. Может быть, у Каса нет опыта по-настоящему приятных поцелуев?

Внезапно Дин сгорает от желания продемонстрировать Касу в деталях всю прелесть поцелуев. Каков его рот на вкус? Как ощущаются его губы, его язык; каково с ним целоваться? Дин еще не знает! Это надо исправить немедленно, и Дин осторожно переворачивается на другой бок, лицом к Касу. Кас еще спит, и первое, что бросается в глаза Дину при взгляде на него в полумраке — это широкий белый рот обезьяны на его шапке.

Кас так и не снял за всю ночь свою обезьянью шапку — ни разу. Во время всей вчерашней жаркой сцены, на протяжении всего изумительного минета он оставался в этой нелепой шапке.

На то была причина, конечно.

Как-то Дин совершенно о ней забыл.

Воспоминание о том, что сегодня вовсе не чудесное многообещающее утро новых отношений, обрушивается почти физическим ударом. Не будет ни утреннего секса, ни ленивого завтрака, ни немного неловкого перехода от ласк к домашним делам. Не будет и новой ночи наслаждений — во всяком случае, не сегодня. Кас не получит минет ни утром, ни вечером; как не получит и Дин.

И не будет никаких поцелуев. Потому что сегодня день химии.

***

На протяжении следующих двух минут Дин постепенно, дюйм за дюймом поднимает руки, чтобы обнять ими голову Каса. Дин пытается сделать это крайне медленно и осторожно, не разбудив его при этом. Будильник на телефоне еще не зазвонил, а значит, еще не время вставать, и каждая дополнительная минута сна для Кастиэля кажется чрезвычайно дорогой, как ценная валюта, которую нужно копить на грядущую ночь. Поэтому, хотя Дин по-прежнему очень хочет поцеловать Каса и не может отделаться от грез о запретных утренних минетах, он ограничивается тем, что обвивает Каса руками — с такой осторожностью, будто обезвреживает бомбу. План удается: Кас не просыпается, и следующие двадцать минут Дин лежит неподвижно, обнимая его, пока он спит.

Пока Дин меняет позу, он снова несколько раз испытывает это странное ощущение — словно какое-то слабое тепло перемещается вокруг его плеча и руки. Теперь оно едва уловимо — как будто свободный край простыни лежит у Дина на плече, или даже нависает тентом и чувствуется лишь за счет того, что слегка удерживает под собой тепло тела.

Но когда Дин смотрит на плечо, там ничего нет. Его плечо оголено: ничто его не касается и ничто над ним не нависает. Это немного необычно, но сейчас не важно. Сейчас все внимание Дин хочет отдать Касу.

Несколько минут спустя Дин отваживается тихонько погладить его по плечам. От этого по телу Каса пробегает легкая дрожь, как и прошлой ночью. И одновременно с его трепетом Дин чувствует легкое колебание воздуха вокруг своего плеча.

Он замирает, задумавшись.

В этот момент Кас шевелится, пряча лицо у Дина на груди. Его рука напрягается на поясе у Дина, и, тогда же, когда напрягается его рука, тепло вокруг плеча Дина тоже словно уплотняется.

«Иногда я случайно касался тебя крылом».

Дину отчетливо вспоминается нота смущения в голосе Каса. «Почти всегда это было случайно», — добавил Кас (и только сейчас Дин задумывается о том, почему Кас сказал «почти»).

«Мои крылья находились в небесной плоскости, но даже оттуда они обеспечивают некоторую защиту».

«Они изувечены. Я теперь держу их сложенными, всегда. Нехорошо касаться тебя изувеченным крылом».

Теперь Дину почти не хочется, чтобы Кас просыпался, так как внезапно Дин уверяется, что это едва ощутимое загадочное тепло, окутывающее его плечи, — на самом деле крыло. Или, по крайней мере, какая-то его аура.

И также он уверен, что Кас мог сделать такое только во сне.

«Мне плевать, если они изувечены, — думает Дин. — Я хочу чувствовать на себе твои крылья, каковы бы они ни были». Он закрывает глаза и сжимает Кастиэля в темноте, всеми фибрами сосредоточившись на этом легком едва уловимом ощущении тепла у себя на плечах.

***

Наконец Кас шевелится и зевает. Он просыпается сам по себе. Дин уже подумал о том, как лучше всего сказать «доброе утро». Поцелуй в день химии исключен, но теперь есть альтернативный вариант, который, с точки зрения Каса, может быть даже лучше. Дин опускает руку ему на шею, пробирается пальцами под край его шапки и нежно гладит кожу на затылке. Кас издает слабый звук, довольное тихое «м-м». Его глаза открываются, и взгляд фокусируется на Дине. «С добрым утром», — произносит Дин. На лице Каса появляется улыбка. Дин невольно улыбается в ответ, улыбка Каса становится шире, и Дин отвечает ему тем же. Какое-то время они скалятся друг на друга как идиоты.

Рука Каса у Дина на поясе чуть сжимается, и таинственная теплая аура крыла тоже уплотняется. Она едва заметна, но теперь, когда Дин знает, на что обращать внимание, он уверен.

В глазах Каса на долю секунды мелькает беспокойство — может быть, даже намек на смущение. Слышится быстрый вдох, и покров слабого тепла моментально исчезает с плеча Дина.

«Он только что сложил крылья, — понимает Дин. — Он только что заметил, где они оказались, и сложил их обратно за спину».

— Верни их туда, где они были, — говорит он Касу. — Мне нравилось, что они там. — Глаза Каса расширяются. И от этого его взгляда… Несмотря на знание, что сегодня не день для поцелуев, выработанные за жизнь сентиментальные рефлексы сложно побороть: внезапно Дин оказывается на волосок от того, чтобы поцеловать Каса, уже приблизившись к его лицу и даже наклонив голову, чтобы не задеть его нос. Сначала на лице Каса отражается недоумение, но потом к нему приходит понимание, и на мгновение у Дина перехватывает дыхание, потому что он уверен, что Кас ответит на поцелуй. Дин теперь так близко, что чувствует его дыхание — оно мятное (чистка зубов прошлой ночью явно себя оправдала). Дин упивается этим запахом, наклоняясь ближе. Их губы разделяет всего дюйм, когда звонит будильник на телефоне.

День химии.

Дин замирает. «Отвращение ко вкусам, — думает он. — Отвращение к запахам».

Кас напрягается всем телом. Он подтягивает подбородок к груди и отворачивается в плечо Дину, убирая рот из зоны досягаемости.

— Пора доставать гигантского ленивца? — спрашивает Дин.

— Боюсь, что так, — отвечает Кастиэль.

Дин ограничивается поцелуем в его макушку поверх шапки и отпускает его совсем. Заставить себя физически расстаться с Касом оказывается на удивление трудно — почти как оторвать от холодильника мощный магнит. Кас тоже, кажется, неохотно разрывает контакт: он отстраняется медленно, лениво скользя рукой по талии Дина. Но расстаться нужно. Пришло время заглушать свой запах, доставать новые мыло и шампунь. Время для госпиталя.

И время Дину возвращаться в свой номер. Может быть, он еще успеет проскользнуть в ванную и принять душ, пока не проснулся Сэм. Если повезет, Сэм вообще не узнает, что Дин провел у Каса всю ночь. (Не то чтобы Дин планировал скрывать это от Сэма — во всяком случае, не вечно, — но поскольку сегодня день химии, будет немного проще, если этот разговор удастся отложить.)

Дин встает и начинает собирать одежду. Он по-прежнему голый, конечно, и, подходя к столу, чтобы выключить звонящий будильник, замечает, что Кас наблюдает за ним. Кас даже садится на кровати и зажигает свет, чтобы было лучше видно. Его любопытство совершенно бесстыдное: он устраивается поудобнее, скрестив ноги, и внимательно смотрит, как Дин нагибается, чтобы собрать разбросанные по полу носки. Дин начинает крайне остро ощущать свою наготу. Такое смущение даже непривычно: обычно он не стесняется своего тела, и в те редкие дни, когда ему доводится проснуться рядом с девчонкой, встреченной предыдущим вечером в баре, утро обычно проходит легко и непринужденно.

Но Кас — не случайная девчонка из бара, правда?

Кас не случайный. Он важен.

И его мнение важно; и неизвестно, каковы могут быть вкусы у ангела, который не вполне человек и не вполне мужчина, — то есть какое тело он сочтет привлекательным. Поэтому Дин чувствует застенчивость, пока собирает носки, выуживает штаны из-под одеяла и ищет футболку (оказывается, что он зашвырнул ее через всю комнату — она лежит у подножья торшера в противоположном углу). Все это время Кас наблюдает за его движениями с теплым сосредоточенным вниманием, и постепенно Дин начинает расслабляться. Каковы бы ни были вкусы у этого ангела, зрелище явно его занимает.

— Нравится вид? — спрашивает Дин, поднимая с пола футболку.

— Определенно, — отвечает Кас.

Но потом Дин вспоминает химический мотель прошлым вечером и то, как Кас практически позеленел от одного вида двери. От одного только знакомого вида — правда, предмета, а не человека, но все же…

Дина захлестывает новая волна смущения, и он прикрывается футболкой, поворачиваясь к Касу.

— Эй, а… отвращения к увиденному у тебя же не разовьется, правда?

Кас моргает от неожиданности вопроса.

— Уж надеюсь, что нет, — отвечает он, с явным усилием отрывая глаза от Дина и опуская взгляд на руки. Потом прочищает горло и добавляет, как будто размышляя вслух: — Тебя я видел в самых разнообразных контекстах. С тобой в моем подсознании связано много других ассоциаций, так что, надеюсь, ты не будешь ассоциироваться с химиотерапией. Но… вообще, если подумать… — Он колеблется. — Без одежды я тебя почти и не видел. То есть с тех пор, как воссоздал твое тело.

Столь обыденное упоминание «воссоздания» его тела немного неожиданно для Дина.

— Пожалуй, лучше на тебя не смотреть, — добавляет Кас грустно, глядя на свои руки. — Хотя соблазн огромный. Может… оденься уже?

— Да… — соглашается Дин и поспешно натягивает штаны, затем футболку и носки. Когда он наконец одет, Кас рискует поднять на него осторожный взгляд.

— Я ненавижу рак, — сообщает он. — Не уверен, достаточно ли ясно я дал это понять.

— Да, этого и не требуется, — отвечает Дин, беря со стола пистолет, проверяя предохранитель и засовывая пистолет за пояс штанов. — В этом вопросе мы с тобой солидарны. В этом вопросе все солидарны. — Он забирает телефон и ключ от номера и добавляет: — Как ни неприятно, но надо сосредоточиться на делах. Пора ехать в госпиталь. Я пойду переоденусь в своего «ленивца». Встретимся в фойе, как договорились?

— Да, так, наверное, лучше всего, — отвечает Кас. Он снова смотрит на руки. Дин оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Пистолет, телефон, карточка… — вроде все; время поджимает, теперь и правда нужно уходить — поспешить в соседний номер, пока Сэм не проснулся, принять душ, потом разбудить Сэма и собрать вещи. Дин делает шаг к двери. Но Кас по-прежнему не поднимает глаз, и с его лица не сходит откровенно несчастное выражение. Он похож на маленького мальчика, у которого мороженое выпало из рожка, и Дин просто не может уйти. Только не так. Он делает два решительных шага назад к кровати и протягивает руку, чтобы погладить Каса по затылку под краем шапки.

Кас вздрагивает от неожиданности. Он бросает на Дина быстрый благодарный взгляд снизу вверх. Дин гладит его под шапкой некоторое время, и Кас закрывает глаза и даже кладет голову ему на предплечье. «Если бы он был котом, он бы точно замурлыкал», — думает Дин.

Наконец он убирает руку.

— Эй, так… — говорит он, делая шаг назад, — я знаю, что эта неделя у тебя забита, но не найдется ли у тебя времени в пятницу? Мы могли бы встретиться, чем-нибудь заняться…

Это до абсурда похоже на неловкую беседу в Тиндере или на приглашение девчонки из бара на второе свидание. И должно быть очевидно — совершенно очевидно, — что все продолжится, как только Касу станет получше. Но может быть, эти слова надо было произнести, потому что лицо Каса вдруг проясняется, излучая облегчение. Кас кивает, широко раскрыв глаза:

— Да, мне бы очень хотелось. Мне бы очень этого хотелось.

— Можем кино посмотреть.

— Кино — это замечательная идея. Или еще фелляция.

Дин моргает.

— Или и то, и другое? — предлагает Кас. — Я, э… я подумал, что хотел бы снова попробовать фелляцию. Если, конечно, прошлой ночью тебе понравилось.

Дин едва удерживается, чтобы не закатить глаза.

— Понравилось — это мягко сказано. И да, это определенно входит в план. Но в следующий раз и ты должен дать мне попробовать. — Дин снова теребит Каса по шее, после чего заставляет себя оторваться от него и выйти из комнаты.

***

«Неудивительно, что Каса тошнит от этих мест», — думает Дин, шагая туда-сюда по залу ожидания в госпитале, пока Кас находится на бесконечной череде анализов и консультаций перед химиотерапией. «Мне уже нехорошо, а я был тут всего однажды. И это даже не я здесь блевал!»

По крайней мере общий распорядок Дину теперь уже знаком. Он начинает немного лучше ориентироваться в госпитале, и расписание с еженедельными циклами приобретает смысл. И конечно, большое облегчение знать, что Сэм рядом и готовит все нужное на вечер. Но оттого, что самого ужасного еще и приходится ждать, Дин едва не сходит с ума. Шагая взад-вперед, он все жалеет, что нельзя просто перенести Кастиэля на двадцать четыре часа вперед — нажать на какую-нибудь волшебную кнопку и пропустить все неприятные события, поместив его прямо в завтрашний день, когда, если повезет, он будет по большей части просто спать.

Но ничего не остается, кроме как ждать.

Во второй половине дня они наконец заходят в палату для химиотерапии, и после еще нескольких досадных эпизодов, когда Дина выставляют в коридор (сестра выгоняет его во время почти каждой процедуры), ему наконец разрешают остаться рядом с Касом в процедурном отсеке. Они в том же помещении, что и в прошлый раз, — с тем же длинным рядом откидывающихся кресел напротив бесконечных панорамных окон. Кас сегодня в другом кресле, но все равно обстановка воскрешает в памяти тот ужасный момент на прошлой неделе, когда Дин зашел сюда и увидел Кастиэля, ангела Господа, небесного воина, на химиотерапии, таким слабым и больным.

Дин заставляет себя ободряюще улыбнуться Касу. Кас отвечает ему натянутой улыбкой — к его вене уже подсоединена капельница, но пока это только физраствор и нужно еще ждать. Оказывается, что до начала самой терапии еще как минимум полчаса в связи с задержкой аппаратов, дозирующих лекарство.

Судя по всему, у всех пациентов лечение откладывается на полчаса или дольше. Некоторые настолько больны, что им все равно; другие смирились с задержкой и проводят время за чтением, рисованием (арт-терапия, как теперь знает Дин) или же просто смотрят в окно. Иные гуляют по проходу и навещают пациентов в соседних отсеках. Кажется, многие друг с другом знакомы; там и сям завязываются разговоры. Кас просит Дина до конца отодвинуть штору его отсека, чтобы кресло было хорошо видно — как выясняется, это неформальный знак, что он открыт для посещений. После этого несколько пациентов останавливаются, чтобы поздороваться с ним. Кас знает их по именам, и они знают его. Оказывается, многие из них были на таком же еженедельном цикле и провели в этом отделении вместе много часов.

Между случайными визитами Кастиэль все посматривает на Дина — будто до сих пор удивлен, что Дин сидит здесь, рядом с ним. Дин, в свою очередь, чувствует себя неловко и не на месте: он не знает принятые здесь правила, поэтому остро ощущает свою бесполезность. Кроме того, подходящие пациенты недоуменно поглядывают на него, как если бы привыкли к тому, что Кастиэль всегда один.

Чем дольше они ждут, тем сильнее Дину хочется взять Каса за руку. Но ему трудно заставить себя не думать о потенциальной реакции окружающих. Это неприятное и обескураживающее чувство. Дин, конечно, давно представлял себе, что в однополой паре, должно быть, совсем не так легко проявлять свои чувства публично. Даже невинные знаки симпатии, такие как держание за руки или поцелуи в щеку, могут быть чрезвычайно рискованными. И даже в таком либеральном городе, как Денвер, могут быть предрассудки, косые взгляды, замечания и еще более негативные реакции.

В принципе Дин все это знал. Но чувствовать это на собственной шкуре, испытывать такой бессознательный укоренившийся страх перед тем, чтобы даже просто взять Каса за руку на людях, очень неприятно.

Дин ограничивается тем, что время от времени поглаживает его по плечу.

Несколько минут спустя, пока Дин поправляет одеяло вокруг ног Каса (раз уж он не может держать Каса за руку, подоткнуть одеяло вокруг его ног кажется наилучшей альтернативой), Дин замечает, что по направлению к ним мимо ряда пациентов медленно идет маленькая девочка в сопровождении женщины — должно быть, ее матери. Девочке на вид лет восемь, и кажется, она — пациент: она катит рядом с собой стойку капельницы. Как ни странно, одета девочка при этом в наряд диснеевской принцессы — голубое атласное платье (похоже, ручного пошива) с широким кружевным воротником и подолом. Когда она подходит ближе, становится видно, что воротник платья скрывает нечто вроде перманентного венозного порта, выступающего сквозь кружево на шее. Трубка капельницы ныряет через кружево под воротник. На руках у девочки надеты нелепые белые атласные перчатки выше локтей — видимо, призванные спрятать синяки, как догадывается Дин. На голове намотан голубой атласный тюрбан, украшенный сверху диадемой, как будто она наполовину принцесса, наполовину джинн из «Тысячи и одной ночи».

Она выглядит немного уставшей и продвигается не спеша. Мать нависает над ней, не отступая ни на шаг, явно готовая помочь при первой необходимости, но в целом девочка держится весьма уверенно, учитывая обстоятельства. Она медленно, но верно направляется прямо к креслу Каса.

Кас встречает ее с теплой улыбкой.

— Здравствуй, Эмили. Ты сегодня принцесса?

— Да, Кастиэль, — отвечает Эмили величественно. — Можете называть меня «Принцесса Эмили». — Она немного нетвердо, но очень серьезно приседает в реверансе.

— Здравствуй, Принцесса Эмили, — послушно говорит Кас, склонив голову. — Должен ли я подняться, чтобы поприветствовать тебя?

— Нет-нет, — отвечает она, снисходительно помахав рукой в перчатке. — Мои подданные не должны утомляться из-за меня. Приказываю вам отдыхать.

— Спасибо, Принцесса, — говорит Кастиэль. — Дин, это Принцесса Эмили. И ее мать Шэрон.

Дин встает, чтобы пожать руку Шэрон, и обращается к Эмили с глубоким официальным поклоном:

— Принцесса Эмили, познакомиться с вами — это большая честь.

Однако, подняв голову, он обнаруживает, что Принцесса Эмили пристально смотрит на него своими маленькими глазками.

— Кто вы такой? — вопрошает она. — С Кастиэлем никогда никого не бывает.

— Эмили! — шепотом одергивает ее Шэрон.

— А что, это правда! — возражает Эмили, бросая на мать лишенный раскаяния взгляд через плечо. Она поворачивается к Касу: — Мы же так и подружились — помните, Кастиэль? Я подошла поговорить, потому что с вами никого не было.

— Прекрасно помню, — отвечает Кас. — Я был тебе очень признателен. Но на самом деле у меня тоже есть семья.

Эмили явно не убеждена. Она оценивает Дина еще одним подозрительным взглядом и спрашивает у Каса:

— Он — один из братьев, про которых вы говорили?

— Именно так. Это Дин. Моего второго брата зовут Сэм.

На лице Эмили все еще написано сомнение.

— Почему вы раньше не приходили? — спрашивает она Дина. — Кастиэль здесь всегда один. Нам было его жалко, правда, мам?

— ЭМИЛИ! — снова шипит на нее Шэрон, бросая в сторону Дина извиняющийся взгляд.

— Но нам же было! — настаивает Эмили.

Дин начинает чувствовать себя откровенно неловко (он автоматически стоит навытяжку, сложив руки за спиной, как будто и правда в присутствии королевской особы). Потому что, конечно, Эмили права: Дин и Сэм уже давно должны были понять, что что-то не так. Да, Кас им не сообщил, но признаки-то были налицо. Они должны были все понять, и они должны были быть здесь.

В конце концов Дин говорит, обращаясь к Эмили:

— Теперь я всегда буду приезжать. И Сэм тоже помогает — он готовит комнату Каса к нашему возвращению. Он будет здесь позже.

— Но почему вы не приезжали раньше? — допытывается Эмили.

Дин не знает, как ответить. Он медлит, глядя на Каса.

Шэрон вмешивается со словами:

— Эмили, милая, у взрослых иногда очень сложный график, и они не всегда могут освободиться. Наверняка у мистера Дина были очень…

— Он не знал, — говорит Кас девочке. — Я ему не сказал.

Шэрон умолкает на полуслове. Они с Эмили смотрят на Каса, затем на Дина.

Дину теперь ужасно неловко, но он кивает.

— Я не знал до прошлой недели, — подтверждает он и добавляет угрюмо: — Иначе бы был здесь.

— А… — произносит Эмили. Она обдумывает слова Каса, потом, бросив взгляд на мать, подходит к нему. Она тянется к его уху, прикрыв рот рукой, и даже поднимается на носочки, чтобы быть поближе. Кас опускает голову, подставляя ухо, и Эмили шепчет ему хрипло и так громко, что всем все прекрасно слышно:

— Вы ему не сказали, потому что не хотели его тревожить?

— Именно, — отвечает ей Кас мягко.

Эмили кивает. Она еще раз оглядывается на мать (которая теперь смотрит в окно, притворяясь, что не слышит) и шипит Касу театральным шепотом:

— Я понимаю.

Выпрямившись, она обращается к Дину:

— Все будет хорошо. Кастиэль поправится.

— Я знаю, — отвечает Дин, ни с того ни с сего растроганный едва ли не до слез. — Конечно он поправится. И… ты тоже.

Эмили смотрит на него. Помедлив, она направляется к Дину. Он стоит по другую сторону кресла Каса, и ей приходится осторожно обогнуть кресло, везя за собой стойку с капельницей. Она подходит вплотную к Дину, и он с удивлением отмечает, какая она миниатюрная вблизи. Эмили снова поднимается на носочки, сложив возле рта руку в белой перчатке, и Дин понимает, что она собирается прошептать что-то и ему. Он нагибается к ней. Она такая маленькая, что ему приходится практически согнуться пополам.

Эмили прижимает руку к уху Дина.

— Вообще-то я могу… — начинает она своим театральным шепотом. Но на этот раз девочка, кажется, понимает, что шепчет слишком громко, — она останавливается посреди фразы и смотрит на мать (которая теперь наблюдает за ними с дрожащим лицом). Эмили начинает снова, гораздо тише — так тихо, что теперь Дину приходится напрячься, чтобы услышать ее: — Вообще-то я могу умереть. Только не говорите маме.

Она опускается вниз и отступает на шаг, выжидательно глядя на Дина.

Дин медленно выпрямляется.

— О… — произносит он в растерянности. — Э…

Эмили заговаривает снова, теперь уже обычным голосом:

— Но это ничего, потому что все, кто умирает от рака, сразу попадают в Рай. — Она проворачивается к Касу. — Помните Чарли, Кас? Помните, он был здесь две недели назад? Помните, у Чарли был рак легких четвертой стадии, и его друг приводил с собой его собаку Лобо, — помните, какие у Лобо были мягкие уши? Мы с мамой только что узнали, что Чарли умер два дня назад. Но это ничего, потому что Чарли теперь в Раю. И Лобо когда-нибудь будет с ним.

Следует тишина; все трое взрослых смотрят на Эмили.

— Вы же сами мне сказали, да, Кас? Все, кто умирает от рака, попадают в Рай.

— Да, это правда, — отвечает Кас. Дин бросает на него недоверчивый взгляд, полагая, что это какая-то сказка, которую он рассказал Эмили, чтобы успокоить ее (потому что ведь, без сомнения, кто-то из раковых пациентов оказывается в Аду?) Но вид у Каса совершенно серьезный, и Эмили, кажется, удовлетворена (хотя Шэрон теперь уставилась в пол, закусив губу). Слава богу, Эмили наконец меняет тему, обращаясь к Касу:

— Мне нравится ваша шапка. Вы потеряли все волосы?

— Большую их часть, — отвечает Кас. — Хочешь посмотреть шапку?

Она кивает, и он по-свойски поднимает ее на кресло, усадив на сиденье у своих бедер. Голубая атласная юбка распушается вокруг нее как большой гриб. Кас подвигается, чтобы дать ей место, потом снимает с головы обезьянью шапку и отдает ей. Дин удивлен тем, как легко Кас это делает: на этот раз он обнажает голову вообще без колебаний.

Помимо этого, Дин с удивлением обнаруживает, что теперь у Каса почти не осталось волос. Неужели он потерял их так много только за последнюю неделю? Отдельные пряди там и сям еще остались, но теперь он выглядит практически лысым.

Эмили оценивает эту картину совершенно невозмутимо, уверенно глядя на Каса и сжимая в руках его шапку.

— У вас волосы были дольше, чем у нас у всех, — говорит она.

— Да, некоторые лекарства действуют на меня немного иначе, — отвечает Кас.

Эмили кивает без всякого удивления, как будто уже знает, что Кас чем-то отличается от остальных.

— Как с вашими лекарствами от тошноты, которые не помогают? — спрашивает она. Кас кивает, и она интересуется: — А марихуана помогла? — Она поворачивается к Дину и прилежно объясняет: — Кастиэль пробовал медицинскую марихуану. Но он не был уверен, поможет ли она.

— Не особенно, — отвечает Кас. — Но она меня хотя бы отвлекла. От этого уже легче, на самом деле. Однако тошнота была все равно.

Эмили кивает, но теперь ее внимание занимает шапка, как будто обсуждение медицинской марихуаны и химиотерапии — это обычные и скучные темы для разговора. Секунду спустя она уже полностью поглощена шапкой: вертит ее в руках и рассматривает обезьянью гримасу.

— Можешь примерить ее, если хочешь, — предлагает Кас. Эмили немедленно снимает свой голубой атласный тюрбан и отдает матери. Оказывается, что девочка полностью лысая. Что, конечно, ожидаемо — все здешние пациенты, включая Каса, находятся на какой-то стадии потери волос. Но когда такой вид имеет восьмилетний ребенок, наряженный диснеевской принцессой, это все равно отчаянно неправильно — настолько, что у Дина создается впечатление, будто они попали в какую-то душераздирающую социальную рекламу.

Лысая Принцесса Эмили натягивает обезьянью шапку своими белыми атласными перчатками под наблюдением Дина, Каса и Шэрон. Шапка ей велика — наушники свисают сильно ниже ее ушей, почти до плеч, а передний край наползает ей на глаза. Но, кажется, девочка все равно довольна. Она приподнимает подбородок, выглядывая из-под края шапки, и улыбается всем присутствующим, ощупывая рукой косички по бокам.

— Я пойду посмотрюсь в зеркало, — объявляет она, спрыгивая с кресла. — Побудь с Кастиэлем, мам, я сейчас вернусь, — велит она матери и, волоча за собой стойку капельницы, направляется к уборной, расположенной в конце ряда терапевтических станций.

Шэрон по-прежнему стоит у окна, держа в руках тюрбан с диадемой и глядя, как Эмили в ее атласном платье, белых перчатках и обезьяньей шапке исчезает в уборной вместе со стойкой. Как только голубой атлас скрывается за дверью, Шэрон поворачивается к Дину и говорит, почти оправдываясь:

— Она справится сама. Ей не нравится, когда я повсюду за ней хожу, а здесь я точно знаю, что с ней все будет в порядке — здесь кругом медперсонал, и в уборных есть кнопка вызова помощи, которой Эмили умеет пользоваться. И ждать нам еще полчаса.

— Да, конечно, — отвечает Дин. — Конечно, с ней все будет в порядке. Безусловно.

— Она пытается дать вам передохнуть, — говорит Кас. — Волнуется за вас.

Шэрон кивает.

— Да, я и так стараюсь не показывать ей, как сильно… как сильно я… как сильно… — Внезапно ее голос дрожит и глаза наполняются слезами. Она стискивает зубы, отворачивается к окну и делает длинный ровный вдох. Рукой она разглаживает края нелепого атласного тюрбана и поправляет булавки, которые удерживают на месте пластмассовую диадему.

Дин внезапно ясно представляет себе, как Шэрон прикалывала диадему на место — так, чтобы она располагалась точно по центру. Как шила вручную голубое платье принцессы, его рукава-фонарики и воротник, в который можно продеть трубку капельницы.

— Эмили всегда приходит пообщаться со мной, — говорит Кас Дину в тишине.

Шэрон поворачивается к ним, кивая. Она уже взяла себя в руки и произносит вновь окрепшим голосом:

— Эмили всегда переживает, когда кто-то здесь один. И Кастиэля прямо взяла под опеку.

— Она милая девчушка, — отвечает Дин. — Как у нее дела?

В тот же момент повисает тишина. Шэрон пожимает плечами.

— Последние анализы мы еще не получили. До этого они были не очень. Кас, а где вы взяли эту шапку? По-моему, она ей понравилась.

— Мне купил ее Сэм, брат Дина, — отвечает Кас, охотно поддерживая новую тему разговора. — Он привез мне целый набор чудесных шапок. Эта моя любимая.

— Вы не знаете, где он ее купил? Думаете, у них есть детские размеры? Она ей явно понравилась. — Шэрон размышляет о чем-то. — Может быть, я сделаю следующий наряд на тему джунглей, — говорит она. — Эмили пропустила Хэллоуин в этом году и очень расстроилась, поэтому я пообещала ей, что у нас будет Хэллоуин каждую неделю. Конфеты она больше есть не может, но наряжаться обожает.

— Она почти каждую неделю в новом наряде, — замечает Кас.

Шэрон кивает.

— Они не всегда такие замысловатые, как этот, — на самом деле, она наденет что угодно, лишь бы не больничный халат. Всю эту одежду легко стирать. И она на липучках, так что быстро снимается в случае необходимости.

— Я спрошу у Сэма про шапку, — обещает Дин, теперь отчаянно стараясь быть полезным. Он все мысленно отчитывает себя за проступок: «Господи, Дин, не спрашивай мать восьмилетней раковой пациентки о том, как дела у ее ребенка. С таким же успехом можно было спросить: “Так что, ваш ребенок умрет, или как?”»

Он все еще терзается угрызениями совести, когда минутой позже из ванной появляется Принцесса Эмили. Она буквально светится от восторга по поводу обезьяньей шапки. Эмили возвращает шапку Касу. Дин обещает ей узнать, где такую купить, и даже прямо при ней отправляет сообщение Сэму. К счастью, Сэм отвечает сразу же: «Да, детские размеры были. Могу захватить на следующей неделе».

Затем Эмили вызывают по имени (сестра прямо так и объявляет: «Принцесса Эмили»), и они с матерью отправляются назад к ее отсеку в дальнем конце коридора.

Когда они отходят достаточно далеко, Дин не может удержаться от вопроса Касу:

— Так что это за история про гарантированный билет в Рай? Ты это для нее придумал?

Кас качает головой.

— Это правда. Рак — это изъян в мироздании. — Видя недоуменный взгляд Дина, он объясняет: — Это ошибка, присущая многоклеточной жизни. Любая форма жизни в конце концов заболеет раком, если проживет достаточно долго и не умрет от чего-то раньше; это неизбежно. Считается ошибкой Замысла. Во всяком случае, так это интерпретирует юридический отдел.

Дина едва не отвлекает открытие, что в Раю есть юридический отдел (хотя, на самом деле, если подумать, это совсем не удивительно), но он игнонирует эту новость и спрашивает:

— Так если это ошибка Замысла, это значит… Что это значит?

— Это значит, что смерть от рака — абсолютно невинная. И считается нарушением неявного договора между Богом и его Творением. Мелким нарушением, конечно, но все же нарушением.

— И… что, за это дают бесплатный пропуск наверх?

— По сути, да. Для любого человека. Такие правила.

Теперь Кас смотрит за панорамное окно, старательно не встречаясь глазами с Дином, и Дин думает: «Для любого человека. Это для людей. Это верно только для людей — вот чего он не произносит вслух».

class="book">У людей есть души. И это душа попадает в Рай.

А у ангелов душ нет.

Дин давно уверен, что у ангелов должен быть какой-то аналог души, какая-то духовная сущность, основа личности. Но что бы это ни было, уже ясно, что это не душа.

В его голове снова возникает животрепещущий вопрос: что происходит с ангелами, когда они умирают?

Какая-то их сущность переживает смерть? Хоть какая-то, в какой-то форме? Дин не знает. Ему отчаянно хочется спросить, отчаянно хочется знать ответ, и он его отчаянно боится. Но сейчас он не хочет тревожить этим Кастиэля. Особенно учитывая, что Кас может и не знать.

— Идут, — говорит Кас тихо. Дин поднимает глаза и замечает двух медсестер, движущихся к ним по проходу. Одна из них катит большой прибор для подключения к капельнице, который Дин помнит с пошлого раза — устройство для подачи лекарства, отмеряющее порции яда, вводимого в вену Каса. Это коробка безобидного вида, но теперь, когда Дин знает ее предназначение, она приобретает в его глазах зловещую ауру какого-то средневекового орудия пыток. Он смотрит на Каса — Кас наблюдает, как приближается устройство, собранно и спокойно. Но его челюсть напряжена и дыхание глубже обычного. И когда Дин наконец берет его за руку (в конечном итоге прямо на виду у всех окружающих), Кастиэль крепко сжимает его руку в ответ.

========== Глава 25. Она была лучшей ==========

«Все так же ужасно, как в прошлый раз», — думает Дин примерно в восемь вечера.

«Нет, — поправляет он себя несколько часов спустя. — Все хуже».

***

Поначалу кажется, что будет легче. Ранним вечером Сэм приезжает к госпиталю на Импале, чтобы забрать Каса и Дина, и в тот момент Кас еще в полном порядке. Сэм даже слегка удивлен, увидев, что он на ногах и самостоятельно ходит, и Дин начинает чувствовать осторожный оптимизм.

Но пока они вместе идут через парковку к машине, Дин вспоминает, что в прошлый раз Кас тоже поначалу выглядел нормально.

Пока внезапно ему не стало плохо.

Поэтому, просто на всякий случай, Дин настаивает на том, что машину поведет он. Он забирает у Сэма ключи, прогоняет его на заднее сиденье и велит Касу сесть рядом с собой впереди, где Дин может за ним присматривать. «Я знаю дорогу до мотеля», — говорит он, садясь за руль. Сэм театрально вздыхает. Конечно, в том, что Дин забирает у него ключи, нет ничего нового. Но сегодня Дин хочет быть за рулем потому, что на этот раз он твердо намерен не пропустить критический съезд. На этот раз он поведет машину как можно более аккуратно; на этот раз не будет никаких метаний из ряда в ряд, никаких отклонений от курса. На этот раз Дин не будет докучать Касу неудобными вопросами. Дин доставит Каса в мотель плавно и стремительно, так что никто и глазом моргнуть не успеет…

Чтобы бедному Касу не пришлось снова ползать по земле у обочины, как побитому псу.

Теперь, когда они все вместе едут в Импале в жуткий мотель, тот вечер снова оживает в памяти Дина. И больше всего Дину хочется, чтобы сегодня все прошло для Кастиэля как можно более гладко.

Дин действительно не пропускает съезд и действительно плавно проходит все повороты. Поездка идет как по маслу, и они почти успевают добраться до мотеля к тому моменту, когда Каса начинает тошнить.

К счастью, еще одно новшество сегодняшней поездки — в том, что теперь на переднем сиденье свалена целая куча полиэтиленовых пакетов. Каса их наличие явно успокаивает: он сжимает один из них в руках всю дорогу от самого госпиталя. Он принял и несколько других мер предосторожности: снял заранее свой шарф и обезьянью шапку. (Шапку он бережно отдал Сэму, сменив ее на простую синюю — еще одну из набора, купленного Сэмом. Синюю оказалось можно стирать, и у нее нет свисающих косичек, которые легко запачкать). Кас, кажется, больше не трудится скрывать симптомы от Сэма и Дина. Поэтому, когда тошнота настигает его, во всяком случае, он лучше к ней готов.

«По крайней мере, на этот раз у него в руках пакет», — думает Дин, паркуясь у обочины, чтобы поддержать Каса за плечи, пока его тошнит. (Сэм пытается помочь, чем может, с заднего сиденья: открывает бутылку с водой и расправляет еще пару пакетов на случай, если они понадобятся). «По крайней мере, у него есть пакет, — думает Дин. — По крайней мере, Сэм рядом. По крайней мере, Кас может остаться в машине, в тепле. И уже переодел шапку. По крайней мере, он не летит лицом в асфальт».

Но все равно это ужасно. Ужасно видеть Каса таким беспомощным, захваченным врасплох: первый приступ рвоты настолько сильный, что вызывает у него почти судороги, заставляя его сгибаться при каждом спазме, опуская голову к коленям, и хватать ртом воздух между приступами. Ужасно видеть, как он не может вздохнуть, как мучается. И особенно ужасно снова понимать, что, несмотря на все тщательные приготовления Сэма и Дина, Кастиэль все равно будет сегодня страдать.

Страдать сильно.

И еще как-то особенно, необъяснимо жутко оттого, что фоном всему этому служит память о прошлой ночи, не оставляющая Дина. Контраст более чем разительный; Дин пытается не думать об этом, но в его голове то и дело всплывают соблазнительные картины невероятных событий, случившихся всего лишь вечер назад. Всего каких-то несколько часов назад. Такое впечатление, что они дразнят его — эти воспоминания о том, как Кас улыбался ему с расстояния в пару дюймов… как волшебно рука Каса прокладывала себе путь по коже Дина. Тот обалденный момент, когда намерения Каса вдруг стали кристально ясны — как просто он об этом сказал и как уверенно взял то, что хотел. Удивление, шок и неверие, которые испытал Дин; облегчение, и наслаждение, и чистый, незамутненный восторг…

Возможно ли, чтобы в мире на самом деле существовало такое удовольствие? Всего лишь ночь назад, в этом мире, в том самом мире, где есть рак и химия?

Прошлой ночью Дин словно ступил в сокровенный волшебный сад, о существовании которого не смел даже мечтать… только чтобы несколько часов спустя увидеть, как налетел ураган и разметал его в клочья. Кажется, что от него совсем ничего не осталось в сравнении с мучениями, которые сейчас испытывает Кас.

Дин смотрит, как Кастиэля выворачивает, и не может помочь ничем, кроме как пытаться поддерживать его за плечи и бесполезно поглаживать по спине.

Наконец приступ достигает некоего затишья. Кас немного выпрямляется, поднимает голову, и его дыхание выравнивается. Дин забирает пакет у него из рук — осторожно, чтобы не пролить неприятное содержимое, — и начинает завязывать пакет узлом. Сэм говорит: «Отдай мне, я с этим разберусь», — и Дин чрезвычайно ему признателен. Сэм забирает пакет. Может быть, он упаковал его в три слоя, чтобы утилизировать потом, а может быть, просто выкинул за окно — Дин не видит. Он занят тем, что уговаривает Каса попить воды. Кас делает несколько глотков и безвольно прислоняется к двери. Он откидывает голову на спинку сиденья и закрывает глаза.

— Простите, — бормочет он с закрытыми глазами. — Теперь можно ехать.

— Смотри на вещи позитивно: по крайней мере, на этот раз мы почти добрались до мотеля, — замечает Дин, пытаясь добавить в ситуацию оптимизма. Он переключает передачу и плавно выводит Импалу обратно на дорогу. — И на этот раз обошлось без падений лицом в асфальт. Уже лучше, чем на прошлой неделе, а, Кас?

Кас не отвечает, но Сэм тихо бормочет с заднего сиденья:

— Это лучше?

Дин ловит его взгляд в зеркале заднего вида.

Как если бы всего остального было мало, ужасно еще и видеть выражение в глазах Сэма.

Дин молча качает головой, имея в виду: «Веди себя так, словно все это мелочи». Рот Сэма сжимается, но он кратко кивает и больше ничего не говорит.

***

— Ему уже так плохо, — шепчет Сэм Дину, — а прошло всего около часа. Как долго, ты сказал, это продолжается? То есть, сколько это продолжалось на прошлой неделе?

Они стоят рядом с номером Каса у открытого багажника Импалы и надевают свои кофты с запахом гигантского ленивца на холодном ночном ветру. Ботинки немного скользят на обледеневшем асфальте. Они оставили Каса всего минуту назад в относительно сносном состоянии — сидящим на кровати и уверяющим, что он в порядке («Серьезно, идите надевайте свои костюмы ленивца»). Казалось, что это подходящий момент, чтобы натянуть кофты и достать из машины еще нитриловых перчаток. И удачная возможность перекинуться парой слов так, чтобы Кас не слышал.

— В сущности, целые сутки, — шепчет в ответ Дин, надевая перчатки. — Ночь и следующий день. — Сэм выглядит задумчивым: доставая пару перчаток, он долго смотрит на упаковку, как будто вычисляет, сколько еще пар ему понадобится. Дин решает, что лучше обрисовать для него полную картину, и добавляет: — Рвота с кровью и всеми сопутствующими всю ночь и большую часть утра, примерно до полудня. Потом на остаток вторника он впал в почти коматозное состояние. Проспал весь вечер вторника и всю ночь напролет. Есть все еще не мог, но его уже особо не тошнило. Есть он начал, по сути, только в среду.

Сэм обдумывает это и берет большую горсть запасных перчаток, засовывая их в карман джинсов.

— При таком раскладе высока вероятность обезвоживания, — говорит он. — Думаю, стоит позвонить дежурной сестре…

Но Дин не успевает ответить, потому что в этот момент из комнаты Каса доносится громкий удар и треск. Сэм захлопывает багажник, и они оба бросаются назад в номер, где находят Кастиэля свернувшимся на полу на пути в ванную, рядом с перевернутым стулом. По крайней мере, приземлился он на одну из подушек, что разложил для него Сэм, но теперь он ищет ближайший лоток, и когда Дин подскакивает к нему, чтобы помочь, оказывается, что его лихорадит. Потом снова начинается рвота — теперь она с кровью, и Кас заметно бледнеет.

После этого Сэму с Дином долгое время не удается поговорить. Следует всплеск активности, пока они оба затаскивают Каса обратно на кровать, расставляют возле подушки емкости на случай рвоты и подтирают уже заляпанный пол. Наконец они разбираются со срочными делами достаточно, чтобы оторваться и наскоро обсудить, не слишком ли много крови теряет Кас: как и на прошлой неделе, у него изо рта капает кровь, медленно, но стабильно. За прошедшую неделю Сэм с Дином вычитали в интернете, что кровотечение из «эпителия полости рта» при химиотерапии нередко, однако «чрезмерное кровотечение» — это повод для беспокойства.

Вскоре между братьями завязывается возбужденный спор в углу комнаты о том, какое количество крови является «чрезмерным». Кас пользуется тем, что они отвлеклись, и снова пытается встать с кровати, чтобы самостоятельно добраться до ванной (похоже, он вернулся к своему исходному плану пролежать на полу ванной весь самый тяжелый период). На этот раз он падает прямо с кровати головой вперед — до того, как они успевают заметить, что происходит. Он приземляется неудачно, лицом в пол, так что из носа у него начинает хлестать кровь.

— Вот это уже чрезмерное кровотечение! — восклицает Сэм, бросаясь за кубиками льда и полотенцем, пока Дин хватает пригоршню салфеток и пытается помочь Касу остановить кровь. Кас согнулся на коленях, зажимая нос руками. Кровь течет сквозь его пальцы, и он бормочет: «Только не запачкайся, осторожно, не трогай кровь…»

— Мы знаем, Кас, не волнуйся, — отвечает Дин. — У нас миллион перчаток. И мы отмоем пол. — Ему удается приподнять голову Каса, чтобы осмотреть его лицо: крови на самом деле не так уж и много (по меркам увечий Винчестеров), но Дина все равно терзают досада, тревога и чувство вины. Он на секунду отвернулся, позволил себе отвлечься разговором с Сэмом — они оба отвлеклись, — и Кас упал, и теперь он, бедняга, истекает кровью. На скуле у Каса проявляется большой синяк, и похоже, что он еще и рассек губу.

В этот момент глаза Каса расширяются и его лицо еще сильнее бледнеет под размазанной кровью. Его снова вот-вот стошнит.

Дин не знает, как ему помочь, помимо того чтобы поддерживать его за плечи, пока его рвет — теперь еще и с каскадом крови, льющимся из носа поверх всего прочего. Настает момент, когда Кас вообще не может вздохнуть — ему стало трудно дышать через нос, и на несколько жутких секунд кажется, что он вот-вот задохнется. Дин с силой ударяет его по спине, и Кас отхаркивает сгусток крови, делая судорожный громкий глоток воздуха. Несколько секунд спустя ему наконец удается восстановить дыхание.

— Ничего, — говорит он. — Я в порядке.

— Ты остаешься в кровати, — приказывает ему Дин. Сэм нависает рядом с кубиками льда, и кровотечение из носа уже уменьшилось, но Дин настолько взвинчен случившимся, что начинает злиться. — Мы же уже говорили об этом! На этот раз ты остаешься в кровати! Ты что, забыл?! Мы будем приносить тебе кастрюли, чтобы тебе не пришлось проводить ночь на полу ванной! Это значит, что ты остаешься В КРОВАТИ. А не падаешь НА ПОЛ. Ясно?

— Я знаю, но… — начинает Кас. Они вдвоем затаскивают его на матрас, Дин — одной рукой зажимая его нос комком окровавленных салфеток. Кас продолжает, гнусавя через салфетки: — Я знаю, но… но… тошнота сегодня хуже, Дин, в некоторые недели она сильнее, и я испачкаю постель, я уже знаю, я ее испорчу, я не смогу это контролировать…

— Под постельным бельем есть прокладка, — говорит Сэм, пока они укладывают Каса в кровать. Кас все еще слабо сопротивляется, пытаясь сесть, хотя и без особого энтузиазма, и Дин в конце концов теряет терпение. Он вцепляется Касу в плечи и силой прижимает его к матрасу, пока Кас не унимается.

— Я проложил под простыню полиэтиленовый наматрасник, — объясняет Сэм, дипломатично игнорируя неуклюжую борьбу, происходящую рядом. Кас наконец успокаивается, и Дин проверяет салфетки, превратившиеся в мокрый красный комок. Он заменяет их на влажное полотенце, которое тоже моментально краснеет.

— Так что матрасу ничего не будет, — продолжает Сэм бодро. — А простыни я купил специально подержанные, это даже не отельные простыни. И потом, видишь эти полотенца сверху? — Сэм теперь подсовывает чистые полотенца под туловище Каса и вокруг него. — Я не успел тебе сказать, но сегодня я нашел целую кипу полотенец в местном секонд-хенде. Они продавались всего по двадцать пять центов за штуку, и я взял их с запасом. Так что ты можешь оставаться на кровати, Кас, правда. Ты главное отдыхай. Мы с Дином просто заменим полотенца, если нужно. Вот, приложи лед к носу. Заверни его сначала в полотенце…

— Суть в том, — резюмирует Дин, попытавшись успокоиться за время объяснений Сэма, — что теперь ты можешь комфортно блевать в постели. Считай, что это у тебя химия «люкс».

— Ладно… — бормочет Кас. Он явно теряет запал и в конце концов сворачивается на боку и закрывает глаза. Похоже, битва выиграна — хотя следующие десять минут Сэм и Дин заняты сменой окровавленных салфеток, полотенец и кубиков льда (и среди всего этого — попытками заставить Каса пить воду). Но, по крайней мере, Кас наконец лежит спокойно.

Конечно, его снова тошнит, еще не раз. И он постоянно сбивает простыни и полотенца — за следующий час он становится все тревожнее и в конечном итоге начинает непрерывно расталкивать подушки и одеяла, ерзая ногами по постели и бормоча: «Я все испачкаю… я их испорчу…» Его речь становится невнятной, и наконец Сэм додумывается померить ему температуру. Конечно, оказывается, что у Каса жар. Его лоб горячий, и скоро у него начинается почти лихорадочный бред. Все это перемежается с рвотой.

Но, работая в паре, Дин и Сэм справляются. У них вырабатывается безрадостное, но эффективное разделение труда: когда Каса тошнит, Дин устраивается позади него на кровати, встав на колени и обхватив его за плечи. Так он может удерживать Каса в вертикальном положении и направлять его голову, чтобы его тошнило точно в лоток, приготовленный у подушки. Сэм тем временем заменяет емкости и полотенца. Он делает это на удивление спокойно, не выказывая ни малейшего отвращения к виду и запаху: уверенно держит посуду, пока Каса тошнит, заменяет ее на чистую, уносит использованную и моет ее в раковине, бегает за новыми кубиками льда, меняет полотенца вокруг Каса и приносит ему воду и Gatorade.

Сэм также несколько раз звонит дежурной сестре, чтобы проверить, не надо ли отвезти Каса в больницу. Но, как ни удивительно, каждый раз, когда сестра расспрашивает Сэма о состоянии Каса, оказывается, что он достаточно стабилен и не страдает от сильного обезвоживания (вероятно, потому что Сэм и Дин заставляют его делать по глотку воды почти каждые две минуты). И хотя он изможден и температурит, на этот раз его пульс остается стабильным.

— Хочу… остаться тут, — бормочет он Дину в какой-то момент — очевидно, услышав тихий разговор Сэма с дежурной сестрой за окном номера. — Там будет… не лучше. В больнице… Их лекарства… все равно не помогают.

Что в общем-то справедливо, понимает Дин.

Поэтому они продолжают следить за состоянием Каса, и Сэм периодически звонит сестре с вопросами, но пока кажется, что им удастся переждать ночь здесь, в мотеле.

Даже в лихорадочном бреду Кас, похоже, осознает, какую работу проделывают Сэм и Дин. Во всяком случае, он не перестает извиняться. И Сэм, и Дин в конце концов привыкают к его непрестанному шепоту — в те краткие периоды, когда у него вообще есть силы говорить: «Прости, Сэм… Дин… простите…» Он извиняется поочередно перед Дином, Сэмом и перед ними обоими.

Однако с течением времени Кас перестает разговаривать совсем. В конечном итоге он обмякает в руках у Дина, пока тот прижимает лед к его ушибленному носу и скуле.

Около полуночи, когда Кас свернулся в ознобе, судорожно вцепившись Дину в руку, Сэм подходит с двумя чистыми влажными полотенцами.

— Кровь сухая, — шепчет он. — Кажется, кровотечение из носа наконец прекратилось.

Сэм вытирает Касу рот одним полотенцем, потом откладывает его в сторону и бережно протирает другим его лицо. Дин наблюдает, впечатленный нежностью в прикосновениях брата. Пока Сэм вытирает лицо Каса от пятнышек и разводов засохшей крови, Кас приоткрывает глаза.

— Ты сможешь попить? — спрашивает Сэм, закончив протирать его лицо. Кас слабо кивает, и Сэм подносит к его рту бутылку с трубочкой, аккуратно держа ее так, чтобы ему было удобно. Гнущиеся трубочки оказались настоящей находкой: Кас делает несколько глотков, даже не поднимая головы.

Когда он заканчивает пить, Сэм убирает бутылку и насухо вытирает ему лицо краем чистого полотенца.

— Ну вот, — мурлычет Сэм. Глаза Каса уже опять закрыты.

— Сэмми, — окликает Дин брата, когда тот отходит к кухонной стойке. Сэм оглядывается на него через плечо.

Дину сложно даже выразить, что он чувствует. Не только по поводу протирания лица — по поводу всего, что делает Сэм. Весь день, и всю ночь. Всю неделю.

— Спасибо… — произносит Дин наконец очень тихим шепотом.

Сэм смотрит на него недоуменно и слегка пожимает плечом. Как будто говоря: «Конечно, это же Кас, чего ты ожидал?»

***

Ночь ползет, переваливая за полночь в предрассветные часы. Приступы рвоты случаются все реже, и Кас постепенно впадает в почти оцепеневшее состояние. Временами он, кажется, вообще не осознает, что Сэм и Дин рядом.

Они уже выработали план дежурить возле него поочередно часовыми сменами: чтобы, пока один брат наблюдает за ним, другой мог немного поспать на одеялах на полу. Во всяком случае, такова была задумка, и Сэм уже даже принес кучу одеял из соседней комнаты и разложил их на линолеуме. Но как только приходит очередь Дина ложиться, он понимает, что не сможет сомкнуть глаз. И дело не в том, что здесь неудобно: просто Кас на кровати, а Дин на полу, и Дину отсюда его не видно. Кастиэль вне поля зрения и слишком далеко.

Полежав пять минут на полу, напряженно глядя в потолок, Дин отбрасывает в сторону одеяло и встает. Сэм, сидящий у изголовья постели Каса, недоуменно на него смотрит.

— Не могу заснуть, — шепчет Дин.

— Ты пытался всего пять минут, — замечает Сэм.

— Я не засну, — говорит Дин твердо. Он на цыпочках подходит посмотреть на Каса, который теперь выглядит почти спокойным — он все еще лежит, свернувшись клубком под одеялом, но дышит теперь ровно. Обеими руками он обнимает ком чистых полотенец, как будто ему нужно за что-то держаться. Дин добавляет: — Спасибо, что принес одеяла, но я просто не могу спать.

— Неудобно на полу? — спрашивает Сэм.

Проблема на самом деле не в этом, но Дин кивает.

— Может, ляг на кровати? — предлагает тогда Сэм. Дин смотрит на него, и Сэм указывает на дальний край кровати, за спиной Кастиэля. — Кровать широкая, — шепчет он. — Тут тебе будет удобнее. Можешь лечь поверх покрывала. Не думаю, что он вообще заметит, если ты устроишься с той стороны.

«Поверх покрывала».

И снова контраст этой и прошлой ночи кажется совершенно нереальным. Дин машинально смотрит на часы. Всего каких-то двадцать четыре часа назад…

Но, как это ни грустно, спать поверх покрывала рядом с коматозным Кастиэлем все равно лучше, чем спать на полу, слишком далеко от коматозного Кастиэля.

Минуту спустя Дин уже осторожно вытягивается на кровати на безопасном расстоянии пары футов от Каса, набросив на ноги для тепла одно из запасных одеял. Он едва дышит и пытается двигаться максимально медленно, чтобы не потревожить Каса. В конце концов он укладывается и начинает расслабляться, уверенный, что колебаний матраса удалось избежать. Однако Кас все равно замечает. Он шевелится, перекладывает голову на подушке, а потом медленно со скрипом переворачивается к Дину лицом. (Сэм поспешно поправляет вокруг него полотенца и переставляет ближайший лоток в более сподручное положение.)

— Дин? — бормочет Кас, приоткрывая глаза. Он протягивает руки, и его пальцы смыкаются на рукаве кофты Дина. Глаза Каса снова закрываются.

Через его плечо Дин встречается взглядом с Сэмом. Сэм только улыбается.

Секунду спустя Дин чувствует, как его плечо едва ощутимо окутывает слабый, вибрирующий жар. Как будто в воздухе над ним что-то содрогается. Что-то теплое. Скоро Дину приходится сбросить одеяло, чтобы не перегреться. Он замечает, что руки Каса дрожат. Дин щупает его лоб — лоб горячий: у Каса снова жар.

«Дрожат не только его руки, — понимает Дин. — Не только его человеческое тело». Ведь эта вибрирующая теплая аура вокруг Дина — должно быть, крылья Каса? Его крылья дрожат в лихорадке, как и он сам, и излучают тепло даже из своего невидимого измерения.

И Кас пытается обнять ими Дина все равно. Даже поверх кофты ленивца.

— У него опять жар? — шепчет Сэм, наклоняясь ближе. — Может, дать ему аспирин? Сестра сказала, что аспирином можно сбить температуру. Но парацетамол давать нельзя — слишком большая нагрузка на печень при химии.

Дин приподнимается на локтях, чтобы изучить Каса поближе. Теплое ощущение теперь приходит и уходит, перемещаясь вдоль головы и плеч Дина, как будто крылья Каса неугомонно шевелятся. И он по-прежнему бледен.

— Нет, — говорит Дин, — думаю, его только стошнит.

— Может, тогда еще лед приложить? Сестра советовала попробовать лед. Завернуть во влажную ткань и приложить к голове, как ты прикладывал к его носу. Она сказала, что это и от тошноты может помочь, и от температуры.

Дин кивает.

— Давай попробуем. Можешь принести еще кубиков — может, прямо в миске с холодной водой? И полотенце. Два полотенца.

— На лоб?

— И на шею сзади.

***

Следующие несколько часов отмечены отдельными приступами тошноты, еще несколькими спешными визитами в ванную и периодическими кровотечениями изо рта, так что Сэм делает еще пару звонков дежурной сестре. Дин массирует шею Каса влажным полотенцем со льдом. Это кажется, немного сбивает жар, но главным образом, Дин надеется, что это успокоит Каса.

И ему действительно постепенно становится лучше. Он унимается, его руки перестают беспрестанно теребить кофту Дина. И едва заметное ощущение вибрации тоже исчезает, словно крылья (где бы они ни находились) наконец затихли.

— Ты бы отдохнул, — шепчет Сэм. — Я могу подержать полотенце. Кажется, его это успокаивает?

— Да. Но не переживай, я не устал, — отвечает Дин. — Может, лучше сходи позвони сестре еще раз? Спроси, не порекомендует ли она еще чего?

Дин так и не спит этой ночью. Вместо этого он приглядывает за Касом, оставаясь рядом, на его кровати. В теории они с Сэмом должны были дежурить посменно; на практике Дин сидит с Касом всю ночь, поглаживая его шею влажным полотенцем. Сэму, по крайней мере, удается несколько раз вздремнуть на полу, но оба они слишком на взводе, чтобы полноценно спать, и Сэм проводит много времени снаружи, шагая под окнами мотеля на зябком ночном воздухе. Дину слышно через окно, как он тихо разговаривает с дежурной сестрой о температуре, «кровотечении из полости рта», потере крови и противорвотных лекарствах.

Сэм звонит сестре как минимум полдюжины раз, и, к тому моменту, когда снаружи начинает брезжить рассвет, они уже обращаются друг к другу по имени (оказывается, ее зовут Сара).

***

К началу вторника худшее позади. Дин все еще не отходит от Каса. После недовольного ворчания Сэма он наконец вспоминает, что ему и самому нужно что-то съесть, и проглатывает пару сэндвичей, купленных Сэмом в ближайшей закусочной.

Во второй половине дня Сэм переключается на проблему медицинской страховки. Он несколько часов сидит, склонившись над лэптопом за маленьким столом, пробуя взломать базы данных, пока Кас дремлет на кровати и Дин (немного виновато) иногда позволяет себе вздремнуть рядом с ним.

Поздним вечером Сэм наконец докладывает:

— Готово.

Кас теперь полноценно отдыхает: его жар прошел, и он дышит медленно и размеренно, как бывает в самой глубокой фазе сна. Дин сидит на кровати рядом, бездумно уставившись в повтор «Звездных врат» с субтитрами по маленькому телевизору. Он поднимает глаза. Сэм шепчет:

— Нашел лазейку. Вернее, дыру в безопасности, но не суть. Внес его в список сотрудников с покрытием нетрудоспособности на весь следующий цикл химиотерапии. — Сэм набирает на клавиатуре еще что-то. — Все. Сделано, — заключает он и триумфально вздыхает, откидываясь на спинку стула и закрывая лэптоп.

— То есть… — начинает Дин.

— То есть завтра ему не нужно работать, — отвечает Сэм. Они оба смотрят на Кастиэля. — Что крайне удачно, — добавляет Сэм, — так как, судя по его виду, подмести пол в магазине ему сейчас будет не легче, чем полететь на луну.

Это странная аналогия и, похоже, неожиданная для самого Сэма. Дин смотрит на плечи Каса, вспоминая слабое лихорадочное дрожание его горячих крыльев ночью.

Сэм говорит медленно:

— Интересно, правда ли он это мог? Когда-то? Полететь на луну?

— Я буду счастлив, если он хотя бы проснется и съест крекер, — отвечает Дин.

***

— Прости, Дин, — предсказуемо говорит Кас вечером в среду. Он уже на ногах, хоть и ходит еще немного нетвердо. Они наконец добрались в бункер, и Дин не спеша ведет его за локоть по коридору, пока Сэм забирает вещи из машины в гараже.

— Я же велел тебе перестать извиняться, — отвечает Дин. Он бедром открывает дверь в спальню Каса и проводит его внутрь. — И Сэм тебе то же самое говорил. Уже раз сто.

— Но я не только за тошноту, — поясняет Кас. — Я в другом смысле. Прости, что… — он умолкает. Дин провожает его до кровати и заставляет сесть, и Кас послушно опускается на матрас. Он выглядит задумчивым, будто не знает, как закончить мысль. Наконец он смотрит на Дина снизу вверх и говорит серьезно: — Прости, что не могу сделать для тебя больше. Мне сложно выразить, как я об этом жалею.

Сначала Дин даже не понимает, о чем он. Кас добавляет:

— У меня просто… нет сил. Я до сих пор… Я чувствую такую усталость, Дин, — просто невероятную апатию. Как будто я на дне океана. Как будто мои крылья покрыты — не знаю, дегтем, так что я даже сложить их не могу… — Он действительно сутулится: его плечи округлились и голова повисла, как если бы ему тяжело было даже просто сидеть прямо. Дорога из Денвера была долгой, и у Каса явно слипаются глаза.

— Я, кажется, только и могу что спать, — говорит Кас с грустью. — Я так хочу сделать тебе приятно… — («Ох…», — думает Дин.) — Но я только и могу, что спать. Только и могу… — он вздыхает, — …надеяться, что рвоты больше не будет и у меня получится хоть немного поесть… Только и могу думать о том, чтобы лечь. — Кас с усилием поднимает глаза на Дина и тихо произносит: — Ты заслуживаешь гораздо большего. Гораздо лучшего.

Дин на мгновение задумывается.

— Мне же больше не нужна кофта ленивца, верно? — спрашивает он.

Кас отрицательно качает головой. Дин садится с ним рядом, как можно ближе, и обхватывает его руками. Кас слегка дергается от удивления, но Дин только крепче сжимает объятие.

Кас начинает припадать к нему. Дин кладет руку ему на шею, пробирается под край его шапки (Кас снова в своей обезьяньей шапке) и гладит по затылку.

— Ты — гораздо больше, чем я заслуживаю, — говорит Дин. — Больной или здоровый, ты — гораздо, гораздо больше, чем я заслуживаю.

Кас качает головой.

— Любая из женщин, которых ты встречаешь в барах, может сделать для тебя куда больше. Хотя мне так хотелось все сделать правильно… — Его голос очень тихий, но уверенный, словно он уже думал об этом. — Я хотел сделать для тебя все наилучшим образом. Я знаю, что у меня нет опыта, но я хотел сделать все как можно лучше. Мне известно, что начало такого… контакта, какой был у нас, гм… — Он колеблется, уткнувшись лбом Дину в плечо. — Начало такого… взаимодействия, такого… развития событий… — (Похоже, Кас старается избежать слова «отношений», как будто не уверен, применимо ли оно.) — Начало важно. Я это знаю. И я очень хотел, чтобы тебе понравилось. В воскресенье мне показалось, что представилась возможность… но теперь я вижу, что это было ужасное начало.

— Ночь воскресенья была лучшей в моей жизни, — говорит Дин. Что, строго говоря, не совсем правда — местами несомненно присутствовали и неловкость, и волнение. В каком-то смысле это было неровное начало. Но даже при этом та ночь уже запечатлена в памяти Дина как удивительный вечер, несравненный опыт, драгоценный момент, которым он будет дорожить вечно.

Потому что, конечно, важна не только механика акта — важен партнер. Важно с кем это произошло. И что это значит — быть наконец со своим избранником.

— Та ночь была… — начинает Дин, но не может подобрать верного слова. Его привычное «офигенной» здесь не годится, правда же? И все остальное, что приходит в голову, («идеальной», «чудесной», «волшебной») кажется либо убогим, либо слишком пафосным.

— Она была лучшей, — повторяет он и крепче сжимает плечи Каса.

— Но с самого воскресенья я не мог…

— Это неважно, — говорит Дин.

— Но ты заслуживаешь…

— Я только хочу, чтобы ты поправлялся.

— Но я, вероятно, не сразу смогу…

— Я только хочу, чтобы ты поправлялся, — повторяет Дин. Может быть, на этот раз, смысл его слов доходит до Каса, потому что Кас умолкает. Дин говорит, слегка отстранившись и глядя ему в глаза: — Твоя единственная задача сейчас — это спать и поправляться. Это твоя единственная задача. И только это доставит мне радость. — Потом он добавляет (отчаянно надеясь, что это правда): — Кас, у нас будет время. У нас будет еще много времени. Отдыхай сейчас. Это все, чего я хочу.

Кас немного расслабляется, и, когда Дин снова подтягивает его к себе, опускает голову Дину на плечо. Дин целует его в шапку на макушке. Кажется, это место стало уже привычным для поцелуев, и, хотя Дину ужасно нравится шапка, он вспоминает, что другие варианты поцелуев еще до сих пор не испробованы. Не то чтобы это нужно делать сейчас, но, может быть, можно хотя бы поцеловать Каса в лоб? Дин пытается отстраниться, чтобы заглянуть ему в лицо, но тут понимает, что Кас навалился на него сильнее. Он не просто склонил голову на плечо Дину — его голова потяжелела фунтов на десять. Кас уснул.

Дин бережно опускает его на бок и накрывает одеялом. Кас просыпается лишь немного (достаточно чтобы сменить позу и взять Дина за руку — совершенно не вовремя, как раз когда Дин пытается снять с него ботинки). Дину удается его уложить, и, как только Кас оказывается укрыт до подбородка, он немедленно снова засыпает. Он по-прежнему держит Дина за руку, и, хотя Дин тоже измотан, он долгое время сидит на краю кровати, глядя на Кастиэля.

========== Глава 26. Я делаю ровно то, что хочу ==========

Дин наконец поднимается с кровати Каса и идет в кухню, думая взять перед сном пива — потому что сейчас ему просто необходимо глотнуть пива. Сэм уже в кухне, развалился на стуле и зевает. Конечно, от этого немедленно зевает и Дин.

— Ага, попался! — говорит Сэм, усмехаясь.

Дин сдерживает второй зевок.

— Черт, я с ног валюсь, — признается он и проверяет время на часах. К его удивлению, еще не так уж и поздно. Он отодвигает стул и садится напротив Сэма. — Боже, только без пятнадцати десять. А ощущение такое, будто три часа утра.

— Длинная пара дней, — замечает Сэм. — Как он? В машине вроде был ничего.

Дин кивает.

— Да, кажется, и сейчас в порядке. Хотя заснул сразу как убитый — но, по-моему, теперь это просто здоровый сон. — «Заснул, прямо пока я его обнимал», — чуть не добавляет он, но прикусывает язык и вместо этого делает глоток пива. Ни к чему сегодня излишне все усложнять.

— Дин… последняя пара дней… — начинает Сэм, потом говорит медленно и задумчиво: — Если честно, это была жесть. — Дин может только кивнуть, и Сэм продолжает, потирая лицо, словно старается проснуться: — Я совершенно без сил, а это даже не мне было плохо. До сих пор не могу поверить, что он справлялся с этим в одиночку. — Сэм опускает руки. — Но теперь у него хотя бы неделя перерыва, да?

Дин снова кивает.

— Полная неделя. Даже полторы — остаток этой недели и вся следующая.

— Надо, чтоб она не прошла даром, — говорит Сэм. В этом предложении слышится пугающая окончательность, как будто это может быть вообще последняя хорошая неделя Каса. Сэм теребит бутылку пива, вращая ее по кругу на столе. — Я имел в виду…

— Я знаю, что ты имел в виду.

— Я только хотел сказать, что надо устроить ему приятную неделю. Дать ему, что ли, каких-нибудь оборотней порезать…

Дин невольно усмехается. Сэм улыбается ему, потом добавляет серьезно:

— И еще надо вплотную взяться за проработку альтернативных вариантов. То есть подумать, какими связями можно воспользоваться, какие заклинания попробовать. Или найти кого-то, кто может как-то помочь.

— Если бы мы только нашли ангела при полном могуществе, не было бы проблем, — замечает Дин. — Они лечат что угодно. Не то чтобы им было дело до Каса, или вообще до кого-то, но, может, найдется хоть один, который захочет ему помочь?

Сэм кивает.

— Я думал о том же. Очень некстати, что Рай сейчас заперт… Но может, все-таки как-то можно выйти с ними на связь? И у Кроули тоже нужно спросить.

Дин хмурится, отхлебывая пива. Сэм прав, но вести дела с Кроули ему всегда неуютно. Особенно после… кхм… того эксперимента с Кроули и мальчиками-близнецами, который таки имел место быть. И даже не так давно.

Хотя, конечно, Дин тогда был пьян, да еще и демон. И по крайней мере, физического контакта с самим Кроули у него не было («И слава всем богам!» — думает теперь Дин). Но все же…

«Весь тот год… — размышляет он. — Я весь тот чертов год провел с Меткой Каина и шатаясь по барам с Кроули. А мог бы весь год быть с Касом, правда? Вместо этого я потратил целый гребаный год. И ради чего? Чтобы в конце концов избавиться от Метки и выпустить Амару, сделав все только хуже… А мог все это время быть с Касом…»

Он делает еще один затяжной глоток, пытаясь выбросить из головы все «если бы да кабы». Но теперь история с Амарой снова занимает его мысли, и внезапно на свое место встает одна вещь.

Кас сейчас лишен могущества и не может излечиться — не может избавиться от рака — именно потому, что Дин освободил Амару.

Ведь из-за одержимости Люцифером и из-за того, как Люцифера изгнали из оболочки Каса, он лишился сил, правда же? А все это — поход в Клетку к Люциферу, согласие Каса, его одержимость и та грандиозная финальная битва — случилось из-за Амары. Все это произошло в попытках победить Амару. И Кас до сих пор расплачивается, даже сейчас.

А на свободу Амара вышла по вине Дина.

Так значит, это Дин виноват в том, что Кас не может вылечиться?

Значит, все уходит корнями к тому моменту, когда Дин принял Метку?

Он ерзает на стуле, уставившись на пивную бутылку, и пытается усилием воли направить мысли в иное русло. Он давно уже знает, что в таких ситуациях бессмысленно пытаться искать виноватых и ответственных. Длинная причудливая цепь событий последнего года (да что там, всего чертова десятилетия) давно уже кажется каким-то неудержимым поездом, бесконтрольно несущимся под гору. И все мучительно непростые решения, которые Дину, Сэму и Касу пришлось принять за эти годы, обычно принимались вслепую — как лягут кости. Быть может, порой им удавалось перенаправить поезд с одного пути на другой, но он все равно всегда несся вниз по склону, что бы они ни делали. И распутать эту цепь событий теперь невозможно.

«Нужно двигаться вперед», — говорит себе Дин. Это такие же слова ободрения, какие он обычно предлагает другим: старое доброе «не вини себя, ты сделал все, что мог». Дин чувствует, что это пустой звук, но пытается все равно: «Нужно оставить это позади и двигаться дальше. Нужно разыгрывать имеющиеся на руках карты. И неважно, почему они таковы».

Он хмурится на пивную бутылку. Сэм, по всей видимости, неверно истолковал его сердитый взгляд, потому что говорит:

— Эй, не отказывайся от этой идеи. Может, Кроули и согласится помочь, никогда не знаешь. У него неслабая экспертиза, ты в курсе. Как и у Ровены. Может, они смогут что-то сделать или хотя бы знают что-то полезное. Стоит спросить.

— Нет, ты прав, — отвечает Дин. — Спросить надо. Я позвоню ему завтра. — Со вздохом он делает еще глоток пива.

***

Минут через пять, в молчании осушив бутылки, они отправляются спать. Пока они вместе идут по коридору, Сэм спрашивает:

— Как думаешь, может, одному из нас не ложиться и приглядеть за ним? — Он искоса смотрит на Дина, оценивая его с головы до ног. — Ты совсем выжат, но я мог бы с ним посидеть.

Но Сэм и сам, похоже, засыпает на ходу. Дин качает головой.

— Он сказал, что теперь в норме, просто устал. И я оставил у него эту радио-няню, что ты купил на прошлой неделе. Так что я услышу, если ему понадобится помощь.

Это только наполовину правда: Дин действительно услышит Каса, но не благодаря радио-няне (которая на самом деле все еще упакована в его сумке). Дин услышит Каса потому, что Дин планирует провести ночь рядом с ним.

Он и сам не знает, почему не может просто сказать об этом Сэму. В этом нет ничего такого: ясно, что Касу еще может понадобиться помощь, поэтому Сэм ничего не заподозрит. Однако же… «Коллегия присяжных», — думает Дин. Уже поздно, они оба устали, и проще всего пока эту тему не поднимать.

Он совсем не планирует вводить Сэма в заблуждение, и все же происходит именно так. Начинается абсурдный танец, пока Дин и Сэм оба готовятся ко сну и Дин все пытается вычислить, когда Сэм насовсем уйдет к себе — иными словами, когда будет безопасно пройти по коридору в спальню Каса. Дин шагает кругами по своей комнате, пытаясь оценить, свободен ли путь, но как только он наконец выходит за дверь, оказывается, что Сэму нужно в уборную. Так что Дин сворачивает в кухню за стаканом воды.

Потом в коридоре, кажется, снова становится тихо, но тут Сэм вдруг вспоминает, что нужно вынуть белье из стиральной машины (оказывается, он весь вечер стирает грязные после химии полотенца).

В итоге Дин сидит у себя в комнате почти час, ожидая, пока Сэм завершит все свои поздние дела. Дин убивает время тем, что налаживает радио-няню для полноты спектакля.

«Идиотизм какой-то», — думает он, устанавливая приемник на прикроватной тумбе и тестируя, работает ли передатчик. Тем не менее он проверяет заряд батареек и настраивает громкость. Закончив это дело, он садится на кровать и тихо ждет в темноте, пока наконец не слышит, как Сэм в последний раз идет по коридору к себе в спальню.

— Спокойной ночи, — говорит Сэм тихо, проходя мимо двери Дина.

— Спокойной ночи, — отвечает Дин через дверь.

Он выжидает еще десять минут для верности.

В бункере тихо. В коридоре пусто. Сэм ушел спать.

Дин приоткрывает дверь. На этот раз путь действительно свободен. Наконец-то! Он в одних носках проходит по коридору почти на цыпочках и, успешно миновав дверь Сэма, добирается до комнаты Каса. В одной руке он сжимает передатчик радио-няни, в другой — телефон. Радио-няня, конечно, совершенно не нужна, и телефон, на самом деле, нужен только затем, чтобы поставить будильник на раннее утро и удрать обратно в свою комнату до того, как встанет Сэм.

Проскальзывая в спальню Каса изакрывая за собой дверь, Дин понимает, что все это нелепо. И тем не менее он ставит радио-няню у кровати и заводит будильник на 6:20 утра. Сэм обычно встает в 6:40, чтобы в семь отправиться на утреннюю пробежку, даже зимой. Дину самому на себя смешно, но он выставляет будильник, убавляет громкость, чтобы не разбудить утром Каса, и кладет телефон на тумбу с дальней от Каса стороны кровати («С моей стороны», — как уже думает о ней Дин).

«Разберусь с этим позже, — решает он. — Скажу Сэму потом. Не все сразу».

И после этого наконец-то, впервые с прошлого воскресенья, он забирается в постель к Кастиэлю. Под одеяло.

Но ничего захватывающего не происходит. Дин — без сил, а Кас — практически в коме. Кас вообще едва шевелится, когда Дин ложится к нему — он просыпается только немного, шепчет: «О, ты вернулся», неуклюже переворачивается к Дину и сразу снова засыпает. В итоге он оказывается у Дина под боком, посапывая, неловко прислонившись к его плечу и небрежно положив руку ему на живот. Ничего не происходит, и ничего не произойдет. Но все нормально: Дин ничего и не ожидал. Ему достаточно просто быть здесь.

Достаточно просто быть рядом. Несмотря на бешеную усталость, чудесно снова почувствовать Каса так близко, и даже весь нелепый фарс с секретностью, радио-няней и телефоном того стоит. Дин ощущает тяжесть веса Каса у себя на боку: он такой изумительно теплый, настоящий и близкий, что Дин чувствует, как внутри проходит какая-то волна облегчения. Как будто он наконец вернулся домой, добрался из слепящей метели в тепло и уют. Он даже выпускает пару глубоких усталых вздохов.

Еще через несколько мгновений Дин осознает, что в воздухе вокруг появилось знакомое ощущение. Снова это слабое, легкое присутствие, едва уловимое тепло. Словно что-то длинное, обширное и мягкое — что-то невидимое, нематериальное, но в каком-то смысле существующее — только что протянулось у него на груди.

Он опускает голову на макушку Каса, закрывает глаза и проваливается в сон.

***

Кажется, стоило ему заснуть, как уже звонит будильник. Едва не застонав, Дин нащупывает телефон на тумбе, чтобы выключить сигнал, пока не проснулся Кас, и сонно моргает, глядя в экран: неужели и правда уже утро? Дин все еще чувствует невероятную усталость. И кровать Каса (не говоря уже о нем самом) такая теплая и притягательная, что мысль о необходимости вставать невыносима.

Но встать нужно, правда же?

Иначе Сэм узнает.

Дин вытаскивает себя из постели.

Лишившись его под боком, Кас сонно жалуется, и Дин наклоняется к нему, шепча:

— Ты поспи еще. Спи сколько хочешь.

— Хорошо, — бормочет Кас, обнимая подушку. Кажется, он уже снова заснул, и Дин на цыпочках пробирается в темноте к двери. Но, как только он берется за ручку, Кас неожиданно бодро говорит:

— Дин, подожди.

Щелкает выключатель: Кас сидит на кровати, потянув руку к лампе. Обезьянья шапка немного покосилась у него на голове, и он моргает на свету, явно только проснувшись. Но потом складывает руки на коленях и оценивает Дина с бдительностью, от которой становится неуютно. В его глазах появляется характерный прищур. Такой вид бывает у него иногда, когда он пытается понять, нормально ли Дин себя ведет. Не попал ли Дин в неприятности. И может ли Кас чем-то помочь.

— Ты идешь к себе? — проницательно догадывается он. Дин мнется, и Кас добавляет: — Дин, ты хочешь, чтобы я ничего не говорил Сэму?

От смущения Дин совершенно не знает, что сказать. Почему-то ему совсем не приходило в голову, что скрывать ситуацию от Сэма — это значит требовать, чтобы и Кас тоже ее скрывал. То есть, по сути, просить Каса лгать. Своему другу.

В комнате становится так тихо, что Дин слышит собственное сердцебиение.

Кас вздыхает и говорит в тишину:

— Я знаю, что существуют определенные… скажем так, социальные ограничения. Не скажу, что они мне понятны, но я правда не хочу создавать тебе проблем. Так что просто дай мне знать, какая договоренность для тебя предпочтительна. И еще, гм… — Он делает паузу, глядя на себя, пока Дин наблюдает за ним в молчании. Руки Каса сжимаются одна на другой, и, не поднимая взгляда с колен, он говорит: — Я понимаю, что эта оболочка не вызвала бы у тебя интереса при прочих равных. Она не того пола. Я это понимаю. — По его лицу проходит тень грусти, и он повторяет: — Я это прекрасно понимаю. К тому же теперь моя оболочка… в общем… можно сказать, в некондиции. Во всех смыслах. — Он медленно вздыхает и добавляет: — Ты уже уделил мне столько времени, Дин. Но ты не обязан все это продолжать. Если хочешь вернуться к тому, как все было, я не против. — Он поднимает на Дина серьезные потемневшие глаза. — Ты не обязан спать вместе со мной только потому, что я болен.

И в этот самый момент планы Дина на утро меняются. А также его планы на день, и на неделю — да, на самом деле, на жизнь.

Он набирает воздуху, молча выпускает его, потом делает еще один вдох и говорит Касу:

— Я вернусь максимум через час. Пойду только поговорю с Сэмом. Я все ему объясню. Тебе не нужно ничего скрывать.

— Но ты не обязан спать со мной, — повторяет Кас с ударением, как будто волнуется, что Дин не услышал его в первый раз. — Ты не обязан. Ты не обязан делать ничего против желания. Честное слово, я только хочу, чтобы ты был счастлив.

Это признание обезоруживает своей простотой: «Я только хочу, чтобы ты был счастлив».

Дину вспоминается похожая фраза, которую он слышал относительно недавно: «Позволь себе быть счастливым». Мамин совет в том странном розовом саду в Портленде. Этот необыкновенный эпизод теперь кажется таким далеким, что ее прощальные слова почти вылетели у Дина из головы, но теперь память о них возвращается: «Позволь себе быть счастливым», — сказала мама.

Могла ли она знать?

Могла ли как-то увидеть с Небес?

— Я делаю ровно то, что хочу, Кас, — отвечает Дин. И, отправляясь по коридору, чтобы рассказать Сэму все как есть, он знает, что это правда.

***

Дин проходит по темному коридору — но не в свою комнату, как планировал изначально. Вместо этого он идет в кухню, ставит вариться кофе, садится на стул и ждет.

Он уже на второй кружке кофе — нервно поворачивает ее в руках, — когда в кухню наконец заходит Сэм. Сэм одет в свой зимний костюм для бега (обтягивающие штаны на теплой подкладке, которые Дин никогда не упускает возможности высмеять, и легкую флисовую куртку). В одной руке у него кроссовки, другой он сонно протирает глаза.

— О, привет, — говорит Сэм. — Ты рано встал. Кас в порядке?

— Да, в порядке, — отвечает Дин. — Проспал всю ночь без происшествий.

— Ты к нему уже заглядывал? — спрашивает Сэм, бросая взгляд через плечо Дина в коридор. — Сегодня, я имею в виду? Или мне заглянуть?

Момент настал. Дин собирается с духом и говорит:

— Вообще-то, гм… я провел ночь с ним.

— А, да? — отвечает Сэм. — Что ж, это хорошо. — Он отворачивается налить себе кофе и делает несколько глотков, стоя к Дину спиной.

Как ни поразительно, он совершенно спокоен! Совсем ни чуточки не удивлен! Хотя… Сэм настолько спокоен и настолько обыденно зевает и потягивает кофе, что становится очевидно: он просто не понял, о чем речь.

Дин заставляет себя добавить:

— Да, и… в воскресенье я тоже ночевал с ним. И еще пару раз за последние дни.

Сэм воспринимает все это без особого интереса.

— Да, я заметил, что тебя не было в воскресенье. Но сейчас с ним все в порядке?

— Да. Слушай, я просто… — Дин набирает воздуху: — Я просто хотел сказать… я, может быть, и дальше буду ночевать у него. Может быть, даже не раз. Просто хотел, чтобы ты знал.

— Хорошо, — отвечает Сэм. Он нагибается подтянуть носки. У Дина падает сердце: Сэм не понимает. Его, похоже, гораздо больше интересуют носки, чем весь этот разговор, — носки, очевидно, сбились, так что, прежде чем надеть кроссовки, Сэм прилежно подтягивает один, затем второй. Посреди этого занятия он поднимает голову и, кажется, замечает напряженность Дина, потому что добавляет: — Главное, вы двое же не поженитесь, верно?

Он усмехается собственной шутке. Дин застывает на месте.

— Расслабься, я пошутил, — говорит Сэм. Он снова зевает и начинает завязывать кроссовки. — Я знаю, что все не так.

Закончив завязывать один ботинок, Сэм принимается за второй. Дин пытается придумать, что сказать, все еще не в силах пошевелиться.

Была ли шутка про женитьбу совершенно невинной? Или в ней все же имелась скрытая колкость?

Могло ли это быть умышленное предупреждение?..

Да нет, наверняка это была просто полусонная неудачная шутка, которую Сэм толком не продумал. Правда? Правда же?

Еще есть время что-то сказать, поправить Сэма, прежде чем он уйдет на пробежку. В комнате висит неопределенная тишина, и полно времени, чтобы все объяснить. Но теперь образовалась ужасающая вероятность, что Сэм на самом деле совсем не готов это принять. В голову Дину начинают лезть различные варианты развития событий, разыгрываясь в его воображении, как сценки из будущего: одна — где следует долгий неловкий период, пока Сэм привыкает к новому положению вещей… другая — где Сэм вообще оказывается не в состоянии привыкнуть и настолько нервничает, что Дину с Касом в итоге приходится куда-то переехать.

Наихудшие варианты красочным парадом проходят перед мысленным взором Дина, и несколько долгих секунд он не может сказать вообще ничего. Вместо этого он встает, наливает себе еще одну, третью, кружку кофе и прислоняется спиной к раковине. Он опрокидывает кружку залпом, осознавая, что сжимает ее двумя руками, потому что руки дрожат. И он уверен, что это не от кофеина.

Проходит целая минута: Дин наливает четвертую кружку и держит ее в руках, больше даже не удосуживаясь пить. Сэм закончил завязывать ботинки и теперь застегивает свою флисовую куртку. Дин смотрит, как он возится с молнией и проверяет перчатки в карманах. Потом Сэм направляется в прихожую. К лестнице, которая ведет ко входной двери.

Момент ускользает. Дин плетется в прихожую следом за братом, сжимая в руках кружку остывающего кофе.

— Ну я пошел, — говорит Сэм. Дин замедляет шаг и останавливается у стола с картой, глядя, как брат поднимается по лестнице.

Сэм уже на полпути наверх, звучно топает по железным ступеням, когда Дин наконец выпаливает:

— На самом деле все так.

Сэм останавливается и поворачивается к нему, держась рукой за железные перила. Он озадаченно смотрит на Дина, стоящего внизу с кружкой в руках.

— Что? — спрашивает Сэм, приподняв подбородок, как будто не понимает, что только что услышал.

Дин чувствует, как начинает гореть лицо.

— Все так, — повторяет он.

Сэм смотрит на него недоуменно.

Дин пытается пояснить:

— Ты только что сказал, что мы, гм… не поженимся… но… что если все так? То есть, не про женитьбу, конечно. Мы не поженимся. Во всяком случае, не думаю, хе. Кто знает… Поживем — увидим, верно? Но…

За этим несвязным утверждением следует откровенно пугающая тишина. Тишина пухнет и пухнет, пока не начинает давить на комнату, как невидимая гигантская глыба. В конце концов Дин вынужден нарушить жуткое молчание чем-то — хоть чем-нибудь, — поэтому, сделав дрожащий вздох, он добавляет:

— В общем, все как бы… так, мне кажется.

Сэм по-прежнему только недоуменно моргает.

— Тебе кажется? — говорит он наконец. — Ты не уверен?

— Ну, пока все было только однажды, — говорит Дин. — Хотя как бы… в одностороннем порядке…

— В одностороннем… порядке? — переспрашивает Сэм.

Он явно сбит с толку — настолько, что Дин едва удерживается от пояснения: «У меня пока не было возможности отсосать Касу». Он проглатывает эту неблагоразумную фразу, и его горло сжимается до такой степени, что он начинает переживать, не случится ли удушья, или, может быть, это какой-то специфический сердечный приступ. Но в конце концов, ему удается продолжить:

— Но суть в том, что, гм… в общем… что-то у нас вроде как началось. И я был бы не против, если бы… гм… если бы это продолжилось. То есть, я хочу сказать, что я был бы не против… я не знаю, чего он на самом деле хочет. Честно говоря, мне кажется, он сейчас просто живет сегодняшним днем, потому что… я даже не думаю, что я такой, вовсе нет, но он просто вроде как воспользовался моментом… и я… ну, в общем, я не жалуюсь, но все это произошло как-то очень быстро. Но, Сэм, он так болен… То есть, например… он даже думает, что не дождется, пока заживут его крылья! Он думает, что у него не хватит времени! И, черт, он до сих пор не говорит мне, что с ним! Какая стадия, и все такое…

Все тревоги внезапно выливаются наружу, вся неизвестность в связи с состоянием Каса.

— Он кажется таким больным на этот раз, Сэм, — продолжает Дин, — хуже, чем раньше, даже хуже, чем на прошлой неделе… И я не знаю, что будет. — В этот момент он понимает, что говорит уже не о сексе. Секс — не главное; он говорит о том, умрет ли Кас.

Сэм смотрит на него в тишине, пока Дин продолжает:

— Я просто не знаю, что будет дальше! Я думал, что стоит свозить его в какие-нибудь национальные парки — просто, знаешь, хорошо провести время? Или, может, я не знаю, в парк развлечений какой-то съездить? Но сейчас середина зимы… Может, хоть в кино сходить? Ему же нравятся фильмы, ты видел, как он ими увлекается, так что я думал, может, сводить его в настоящий кинотеатр — в один из новых, где мягкие кресла. Чтобы он просто расслабился в кресле. С попкорном. Может, посмотреть новые «Звездные войны», например. Мы же только что показали ему старые, верно? Он только что, только на прошлой неделе смотрел «Новую надежду»? И все сценарии, которые затолкал ему в голову Метатрон, были к старым фильмам, но не к будущим, и я сообразил: он же знает все старые «Звездные войны», но не знает новых! Я подумал: может быть, он захочет посмотреть те, что только вышли? Но что если на этой неделе — его единственный шанс? Что если это единственный шанс, Сэм? Потому что «Изгой-один» уже распродан на всю неделю! — Дин и сам немного в растерянности оттого, что внезапно зациклился на необходимости показать Касу «Изгой-один» в кинотеатре с мягкими креслами, но почему-то в этот момент он не может думать ни о чем другом. — Я уже проверил: в Хейстингсе один-единственный хороший кинотеатр, и на «Изгой-один» совсем нет билетов…

— Дин… — говорит Сэм.

— Что? — произносит Дин едва слышно, не в силах вдохнуть.

— Он поправится.

— Думаешь? — спрашивает Дин почти скулящим голосом от отчаянного желания в это верить. У него щиплет в глазах, и ему приходится поставить кружку на стол и вытереть их рукой.

— Да, он поправится, я правда так думаю, — подтверждает Сэм; хотя Дин, подняв глаза на брата, видит, что тот по-прежнему стоит посреди лестницы с видом человека, пойманного врасплох. — Так, погоди, — произносит Сэм медленно, — давай-ка вернемся немного назад и на секунду оставим в стороне проблему с билетами на «Изгой-один»… Я только хочу уточнить… Так ты имел в виду, что вы, м… с Касом… вроде как… спите… вместе?

— Гм… да, наверное.

— Наверное? То есть под «спите» ты имеешь в виду… не только спите?

Дин кивает, и ему удается добавить:

— Но только один раз, как я сказал. Пока что.

— Только один раз пока что, — повторяет Сэм механически, как будто до сих пор пытается это осознать. — И… это случится еще?

— Я не знаю… — отвечает Дин, чувствуя, что он снова на грани слез.

Теперь Сэм берет себя в руки.

— Я имел в виду, ты хочешь, чтобы это случилось еще? — спрашивает он уже гораздо увереннее.

В этом весь вопрос, не так ли? В этом и заключается главный вопрос, который был поводом для всего этого разговора, но теперь Дин вообще не может говорить. Поэтому он кивает. Он кивает несколько раз — кивает с десяток раз. Он хочет объяснить Сэму, как странно все это начиналось, как неожиданно это было и в то же время как правильно — как правильно и чудесно, и… как, на самом деле, потрясающе, но в то же время мучительно и очень страшно — из-за знания, что у Каса, возможно, осталось мало времени. Но теперь Дин может только кивать. Сэм с шумом сбегает по лестнице, быстрыми шагами подходит к столу и заключает брата в неожиданное и сокрушительное по силе объятие.

«Прекрати плакать, твою мать», — мысленно приказывает себе Дин, потому что теперь это уже не скупая мужская слеза, которую смахивают мужественным жестом — теперь он откровенно всхлипывает, так что ему, блин, нужен платок! Не говоря уже о том, что у него опять трясутся руки. То ли от облегчения по поводу признания Сэму, то ли от тревоги за Каса — сложно сказать, но что бы ни было тому причиной, Сэм, должно быть, это чувствует, потому что он стискивает Дина сильнее и прижимает его к себе на удивление долго, пока Дин не говорит:

— Ну ладно, ладно, отпусти уже, господи, хватит, ты что, гей, что ли?

Сэм разражается хохотом и отпускает Дина — и внезапно все снова приходит в норму.

— Ладно, признаюсь… я не вполне этого ожидал, — говорит Сэм.

— Но ты не против? — спрашивает Дин.

— Естественно не против, ты что? — отвечает Сэм почти с обидой. — Что за вопрос вообще? Ох… — на лице Сэма вдруг появляется испуг. — Ох, черт, обещай мне, что забудешь эту мою дурацкую шутку. Про женитьбу. Я просто дурака валял, честное слово. Это была просто шутка — глупая шутка — и я пошутил так только потому, что думал, дело не в этом — ну, знаешь?.. Но если дело в этом, то и отлично, я просто не знал, что все так… Ох, погоди, черт, я же и раньше шутил на эту тему, да? — Теперь у Сэма откровенно виноватый вид. — Тогда, когда мы смотрели… что это был за фильм… «Самолетом, поездом, машиной»? Да почему ж ты просто не врезал мне? Дин, блин, надо было просто врезать мне! Я же не знал. Я думал… я полагал… слушай, я же всегда думал, что тебе нравятся только девушки.

— В основном девушки, — поправляет Дин.

— В основном… — повторяет Сэм. Он вздыхает, проводя рукой по волосам, и бормочет: — В основном. Понял.

— Как выяснилось, не в ста процентах случаев.

— Да… понял… — говорит Сэм. Еще через мгновение он добавляет задумчиво: — Пожалуй, я должен был догадаться, когда ты чуть не упал в обморок при той встрече с Доктором Секси…

— Я не упал в обморок!

— Нет, только покраснел как школьница и лишился дара речи — только и всего. Слушай… я всего лишь сопоставляю факты. Дай мне секундочку привыкнуть, ладно?

— Да пожалуйста, не торопись, — отвечает Дин, вытирая нос рукавом. — Я сам еще не привык.

Сэм окидывает его долгим взглядом, потом роется в кармане, вытаскивает салфетку и протягивает брату. Дин сморкается и бормочет:

— Я что-то совсем в раздрае…

— Это позволительно. Дин, он поправится. Обещаю.

— Я уж, блядь, надеюсь, — говорит Дин, засовывая салфетку в задний карман штанов.

— У меня есть кое-какие идеи. Не забывай, у нас еще остались неопробованные средства. Кроули и прочее. — И с этими словами Сэм переключается на гораздо более неотложную тему: рак. Он кивает в направлении стола в библиотеке (где, как теперь замечает Дин, раскрыта знакомая книга в черной обложке). — И еще вот эта книга про ангелов, — говорит Сэм. — Думаю, ее стоит прочитать целиком. Я пока дошел только до пятой главы, но там явно есть информация, которой мы не знали. Может, ты возьмешь на себя некоторые главы? Чем больше мы узнаем об ангелах — о том, как функционируют их тела, как они населяют оболочку, — тем лучше.

— Займусь немедленно, — решительно кивает Дин. — Шестая глава, я понял. Прочту шестую главу, пока ты бегаешь.

— Хорошо, займись этим, а я подумаю над другими вариантами во время пробежки и, когда вернусь, обсудим. — Сэм поворачивается к лестнице, но потом останавливается и смотрит на Дина через плечо, сузив глаза. — Ты же на самом деле не думал, что я психану или как-то неадекватно отреагирую, правда?

— Что? Нет! — отвечает Дин. — Конечно нет. Вовсе нет.

— Потому что, если думал, то это оскорбительно, — замечает Сэм. — Ты же не думал: «О боже, что если Сэм психанет и нам придется съехать», или какую-нибудь подобную чепуху?

— Естественно нет, — заверяет его Дин. Потом, поколебавшись, добавляет: — Ну, только чуть-чуть.

— Придурок.

— Сцуко, — отвечает Дин на автомате. Сэм улыбается, и Дин не может сдержать улыбку в ответ. Сэм вдруг набрасывается на него с еще одним объятием, с силой хлопает его по спине, говоря: «Не съезжай!» — после чего отпускает Дина и взбегает по лестнице.

— Не забудь про шестую главу! — кричит он уже почти из-за двери.

— Уже начинаю! — отвечает Дин, и Сэм исчезает.

========== Глава 27. Я сейчас тебя поцелую, ладно? ==========

Когда дверь за Сэмом закрывается, Дин еще какое-то время стоит в прихожей, потирая рукой лоб и пытаясь успокоиться.

Мир перевернулся с ног на голову, определенно с ног на голову.

И все же, каким-то непостижимым образом, потом он снова вернулся в привычное положение.

— Более странного разговора между братьями и не придумаешь, — бормочет Дин про себя. У него снова течет из носа, и он вспоминает, что в кухне есть коробка салфеток, поэтому берет свой холодный кофе и отправляется туда, чтобы как следует высморкаться.

Потом он выбрасывает все использованные салфетки и набивает карманы новыми на всякий случай. Он ставит кружку в раковину и умывается холодной водой: это чертовски приятное ощущение, и Дин задерживается возле раковины, намочив полотенце и приложив его к закрытым глазам. Пока он вытирает лицо другим полотенцем, он с удивлением ловит себя на том, что, несмотря на абсурдные слезы, несмотря на растерянность, на беспрестанную тревогу и страх за Каса, он чувствует даже какую-то надежду.

Он чувствует себя прямо-таки хорошо. И не только оттого, что Сэм так спокойно воспринял ситуацию с Касом и это сумбурное признание Дина вперемешку с его переживаниями по поводу «Изгой-один»… Безусловно, поддержка Сэма значит много, очень много. Но кроме этого, оптимизм Дину придает уверенность Сэма в том, что Кас поправится.

Не то чтобы Сэм располагал какой-то эксклюзивной информацией о состоянии Каса. Но даже простое напоминание о том, что будущее не обязательно беспросветно, неожиданно обнадеживает.

Дин вытирает лицо и начинает мыть кофейную кружку. В процессе этого занятия он бросает взгляд в коридор и вдруг понимает: теперь можно пойти в комнату Каса в любой момент. Даже если Сэм рядом.

Эта мысль головокружительна. Дин даже замирает на секунду с кружкой в руках, пытаясь осознать этот факт.

«Можно пойти к Касу и оставаться у него часами, — думает он. — И Сэм не будет возражать. Сэм не подумает ничего дурного».

«Можно ночевать там! В комнате у Каса. В его постели. С ним». («Хотя, наверное, нужно вести себя потише», — думается Дину тут же.)

«Или он может приходить ко мне. Это тоже вариант».

«Я могу взять его покататься на машине, и Сэм поймет. Могу сводить его на “Изгой-один”, и Сэм поймет. Могу съездить с ним в Гранд-Каньон или еще куда-то, и Сэм поймет. И не нужно выдумывать алиби, не нужно сочинять дурацкие объяснения, не надо больше даже думать об этом. Можно просто взять и сделать».

«Мы даже можем сидеть вместе на диване, когда проводим время в бункере…»

Не то чтобы Дин хотел тыкать их отношениями Сэму в лицо, конечно. «Когда Сэм рядом, надо соблюдать приличия, — думает Дин. — Никаких страстных поцелуев, не вести себя как возбужденные подростки». Потому что, как бы позитивно ни отреагировал Сэм сегодня, ему все равно потребуется время, чтобы привыкнуть. Им всем надо к этому привыкнуть. (Не говоря уже о том, что быть третьим лишним не нравится никому, независимо от полов в паре. Даже когда другие двое — твои лучшие друзья.)

И еще большое облегчение — знать, что не придется просить Каса ни о чем лгать.

Дин почти напевает себе под нос, возвращаясь к мытью кружки. Он радостно споласкивает ее, ставит сушиться на решетку, берет с собой еще одно полотенце и отправляется в библиотеку. Где останавливается у широкого стола, тщательно вытирая руки, и смотрит на большую черную книгу:

Физиология ангелов

С заметками о поведении

и дополнительными наблюдениями

Кнут Шмидт-Нильсен

Дин прилежно вытирает каждый палец, прежде чем позволяет себе взяться за книгу — это явно старая книга и, скорее всего, редкая. Ее уже читали раньше: уголки толстой черной обложки истрепались, и корешок — в морщинах от изгибов переплета. «Должно быть, Хранители Знаний ее изучали», — думает Дин, набрасывая полотенце на плечо и поднимая книгу со стола.

Она устрашающе большая: длиной почти в фут, шириной дюймов восемь и почти полтора дюйма в толщину. Тяжело лежит в руках. Удерживая книгу левой рукой, Дин поглаживает пальцем ее потертую обложку, после чего открывает ее.

Тяжелая обложка распахивается, бесшумно ложась ему на предплечье. От толстых желтоватых страниц исходит слабый запах поношенной кожи, чернил, старой бумаги и пыльных библиотечных полок. Дину прямо видится, как Хранители Знаний сидели здесь в больших мягких креслах и читали эту книгу, потягивая мартини или виски, а фоном слышался шум протекающей в бункере жизни: звон посуды в кухне, тихая мелодия старого радио…

Он наклоняется и принюхивается к страницам. Кажется, что от них исходит и еще какой-то едва уловимый запах: не только библиотечной пыли, но и чего-то иного. Словно легчайший аромат вереска или, может быть, горного воздуха.

Дин выпрямляется, переворачивает титульную страницу и доходит до оглавления. Оно гласит:

Предисловие автора

1. Разновидности ангелов

2. Истинное обличье ангелов

3. Измерения, частоты и небесная плоскость

4. Оболочка и завладение ею

5. Благодать и могущество

6. Крылья, перья и полет

7. Органы чувств и средства коммуникации

8. Исцеление, путешествие во времени и прочие ангельские способности

9. Священный огонь и другие слабости

10. Вопросы продолжительности жизни и смерти

11. Поведение и проявление эмоций

12. Дополнительные наблюдения

Глоссарий (с заметкой от издателя)

Благодарности

Взгляд Дина зацепляется за десятую главу, «Вопросы продолжительности жизни и смерти» (слово «смерть» само бросается в глаза). Но Дин игнорирует ее и решительно переходит к шестой главе, балансируя книгу в левой руке и перелистывая страницы правой. На страницах мелькают какие-то рисунки, и, найдя шестую главу, Дин обнаруживает на левом развороте перед ее началом детальную иллюстрацию пера. Иллюстрация выполнена на более дорогой гладкой бумаге и защищена сверху полупрозрачным листом тонкой рисовой кальки. Дин отворачивает кальку и изучает рисунок. Это маленькое белоснежное перо, примерно четыре дюйма в длину, слегка изогнутое.

Каждая деталь пера передана точнейшим образом, каждое волокно тщательно прорисовано чернилами от руки. Части пера подписаны мелкими надписями — тут целый перьевой глоссарий, о существовании которого Дин даже не подозревал: Внешнее опахало. Внутреннее опахало. Стержень. Выемка. Очин. Бородки. Контурная часть. Пуховая часть.

— А я-то думал, что перо — это просто перо, — бормочет Дин. Пока он смотрит на иллюстрацию, ему начинает казаться, что пропорции и форма пера выглядят знакомо. Потом он вспоминает: перо на картинке очень похоже на черное перышко из ящика комода Каса — то, которое Кас зарисовывал несколько дней назад. Не считая различия в цвете (в книге он белый), это могло бы быть то же самое перо.

Под иллюстрацией аккуратно выведена легенда:

Рисунок 6.1. Свежевыросшее перо из левого придаточного крыла («крылышка») серафима в период занятия серафимом человеческой оболочки. Масштаб 1:1.

Дин пролистывает несколько страниц и находит еще одну иллюстрацию — на этот раз полностью раскрытого крыла. Крыло имеет впечатляющий размах: рядом для сопоставления размера нарисован человек, и крыло кажется поистине огромным в сравнении — гораздо крупнее, чем даже крыло орла. Оно, должно быть, восемь или девять футов в длину: блестящий веер из десятков безупречно ровных перьев, расположенных параллельными рядами в идеальном, почти архитектурном порядке. Группы перьев тоже надписаны элегантно выведенными названиями: первостепенные маховые перья — это самые длинные перья с внешней стороны крыла; второстепенные — те, что посередине. Плечевые перья расположены внутри. Слои более маленьких тонких перышек надписаны: большие кроющие перья, мелкие кроющие перья и главные кроющие перья (только у серафимов). Два маленьких отростка на суставе крыла обозначены как придаточные крылья («крылышки»). И приведено еще с десяток каких-то названий.

Подпись под рисунком гласит:

Рисунок 6.2. Раскрытое крыло взрослого серафима с обозначенными рядами перьев. Двойные придаточные крылья («крылышки») присущи только серафимам.

— «Взрослый серафим», — шепчет Дин, перечитывая легенду.

Взрослый серафим. Очень странно думать о Касе в таких сухих терминах. Это лишь напоминает о том, что он — представитель другого вида. Ангел… серафим…

Вовсе не человек, даже если выглядит похоже.

Всегда немного чудно вспоминать об этой базовой истине. Странно осознавать, что у Кастиэля, наверное, есть (или, во всяком случае, был) весь этот впечатляющий набор разных типов перьев — разных форм, с разными названиями. И что это неотъемлемая часть его настоящего тела. Кас, конечно, должно быть, знает все это досконально: терминологию, детали анатомии. Он обладал этими огромными крыльями всю свою долгую жизнь. Для него это, должно быть, совершенно естественно.

И явно важно. Иначе с чего бы он стал зарисовывать свое последнее оставшееся перо?

Это что-то, что важно для Каса, а Дин абсолютно ничего об этом не знает.

«Нужно прочитать всю книгу, — решает он, закрывая ее задумчиво. — Не только шестую главу, как просил Сэм, а всю книгу. Всю книгу».

Но нужно сделать и кое-что еще. Сперва нужно сделать другое дело, сдержать данное обещание. Ранее утром Дин сказал Кастиэлю, что вернется через час, и «взрослый серафим», должно быть, уже ждет. Дин смотрит на экран телефона: час прошел. Он надежно зажимает книгу под мышкой и отправляется по коридору.

«Я только поговорю с Касом, — думает он. — Введу его в курс дела, а потом сразу примусь за шестую главу. И за остальные главы».

***

Оказывается, Кас не спит. Когда Дин стучит в дверь и приоткрывает ее, он застает Каса за столом. Перед ним лежит альбом для рисования и запачканная открытая коробка угольных карандашей. Рядом разбросаны куски серого ластика, и на краю стола стоит бутылка воды. На столе горит лампа (цветок в горшке стоит прямо под ней). Кас поднимает глаза на Дина с довольной улыбкой и теплым: «Дин! Заходи».

Он по-прежнему одет в свою ночную одежду — футболку и спортивные штаны, — но теперь к ним добавилось одеяло, которое Кас обернул вокруг талии для тепла.

— Ты больше не спал? — спрашивает Дин. — Я думал, ты будешь без сил.

— Вообще-то так и есть, — признается Кас — и Дин замечает темные круги у него под глазами и его утомленный взгляд. — Но я не мог заснуть. — Он нарочито равнодушно отворачивается к альбому и добавляет к рисунку еще одну темную линию. Потом говорит, с напускным безразличием в голосе: — Так, гм… я услышал, что Сэм встал какое-то время назад. И… наверное, я думал…

— Он совершенно не против, — докладывает Дин с улыбкой.

Кас резко поднимает голову и пристально смотрит на Дина — от его безразличия не остается и следа.

— Ты с ним поговорил?! — спрашивает Кас.

— Я же сказал, что поговорю.

— Да, но я думал, ты струсишь, — отвечает Кас.

Дин невольно усмехается.

— Ну уж, приятель, верь в меня хоть чуть-чуть!

— Я верю в тебя гораздо больше, чем в Бога, — говорит Кас серьезно, — но все равно я думал, что ты струсишь.

— Ладно, если честно, я почти струсил, — сознается Дин. Он кладет книгу на стол (Кас бросает на нее мимолетный взгляд, приподняв бровь) и добавляет: — Но это, знаешь ли, важный вопрос. — Кас в ответ только моргает, глядя на Дина. Дин продолжает: — В общем, да, я с ним поговорил. Все ему рассказал.

Кас сужает глаза.

— Даже про фелляцию?

Дин снова смеется.

— Помяни мое слово, конкретные анатомические детали он знать не захочет. Но общий смысл он понял. И он не против, Кас, он прямо на удивление спокойно все воспринял. Полагаю, ему еще надо свыкнуться с этой мыслью, но, честное слово, все прошло как нельзя лучше. Думаю, теперь мы с тобой можем, типа… сидеть рядом и все такое. У телевизора, там, или за ужином. То есть, если захотим.

Кас, похоже, по-прежнему не убежден. Он на мгновение задумывается, глядя на Дина, потом спрашивает:

— А вы обнялись душевно, по-братски?

— Что?

— Обнялись ли вы душевно, по-братски. Я заметил, что вы двое иногда так делаете. И обычно это хороший признак.

— Э… Да, вообще-то. Да, обнялись.

— Правда?! — При этой новости лицо Каса светлеет, и он наконец откладывает кусок угля и откидывается на стуле. — Что ж, это… это… облегчение. Существенное облегчение, должен признать! Я уже начал слегка волноваться. Тебя так долго не было… Я слышал, что у вас происходит какой-то разговор — я выходил в ванную, но не хотел подслушивать, поэтому только принял душ и сразу же вернулся сюда… Уф, это большое облегчение, — повторяет он, испуская вздох и оседая на стуле, так что Дин начинает гадать, уж не провел ли Кас весь этот час в переживаниях о том, как все проходит.

— Все правда в порядке, приятель, — уверяет Дин, подходя ближе и сжимая его плечо. Хотя теперь и Дина охватывает некоторая неуверенность. Зеленый свет дан со всех сторон, но, как ни парадоксально, оттого что все препятствия устранены, Дин совершенно не может сообразить, что делать дальше. (Должны ли они теперь во всем вести себя как пара? Или можно насчет этого не заморачиваться? Каков правильный следующий шаг?) В итоге он ограничивается тем, что треплет Каса по шапке и спрашивает: — Так ты больше не ложился? Так и сидел здесь все это время?

— Да я просто кое-что зарисовывал, — отвечает Кас, внезапно вновь напрягшись. Он начинает собирать разбросанный уголь и ластики в картонную коробку и добавляет: — Ничего особенного, просто чтобы убить время. — Теперь он пытается незаметно скрыть рисунок от Дина, подаваясь вперед и заслоняя собой альбом. Дин отступает вбок, наклоняется поверх Каса и заглядывает в альбом, даже бесстыдно поправив угол лампы, чтобы получше осветить рисунок. Кас сдается без особого сопротивления: он снова откидывается на спинку, тихо вздохнув, и позволяет Дину взглянуть. — Плохо выходит, — жалуется он.

Сначала Дин даже не может понять, что там изображено. Рисунок кажется сплошным темным пятном: он выполнен в тонах черного и темно-серого с неясными линиями и контурами там и сям. Похоже на вид грозовой тучи вблизи. «Что тут достойно запоминания?» — гадает Дин, наклоняясь ближе, — и тут вдруг картина приобретает очертания. Это вид чьего-то плеча, вид сзади.

Ракурс рисунка необычен: как будто художник заглядывает через плечо спящего человека с очень близкого расстояния. Большую часть переднего плана занимает округлая выпуклость плеча; частично виден рельефный бицепс. За плечом слегка намечена кисть руки, подвернутая вокруг сбившейся простыни. От всего рисунка веет аурой спокойствия, и чем дольше Дин на него смотрит, тем больше проявляются едва уловимые детали. С одной стороны он замечает изгиб шеи спящего, сразу под ней — выгнутую складку воротника футболки; импрессионистские мазки сверху намечают голову в темноте. Даже короткие волоски на затылке заботливо прорисованы мелкой штриховкой. Ох…

— Это… я? — спрашивает Дин.

Кас слегка краснеет, сглотнув, но кивает.

— Надеюсь, ты не возражаешь. Просто… В общем, раз я все равно не мог уснуть, я решил, что запечатлею этот образ, пока он свеж в моей памяти. Это так, ничего особенного. — Он складывает руки на груди поверх обернутого вокруг талии одеяла, хмурясь на рисунок. — Просто вид в темноте. Я проснулся среди ночи, и мне представился вид с такого ракурса. Всего на несколько минут. Я не хотел тебя будить. — Кажется, его первичная застенчивость пропадает: теперь он занят тем, что оценивает рисунок, все больше морщась при этом. — Но выходит не так. Чего-то не хватает. Я не смог передать то, что хотел…

— По-моему, ты передал все прекрасно, — говорит Дин, постепенно начиная осознавать, что этот полуночный образ его спящего — просто его спящего, в темноте, когда ничего не происходит, — это момент, который Кастиэль хочет сохранить в памяти.

— Нет, я не смог передать, как это было, — говорит Кас. — Какое было чувство… — Он принимается складывать оставшиеся грифели в коробку. Некоторые из них выглядят как обычные карандаши, другие похожи на настоящие куски угля, от которых руки Каса заляпаны черными пятнами. Дин наблюдает, как он убирает уголь в коробку, перекладывая его снова и снова, отчего его пальцы чернеют еще сильнее, и вдруг понимает, что Кас, похоже, тоже не уверен, каков следующий шаг.

— Можно, гм… — начинает Кас. — Наверное, можно позавтракать. Или, знаешь, я бы вообще-то не отказался снова лечь…

— Давай тогда ляжем, — предлагает Дин.

— Да, — соглашается Кас, кивая с облегчением, хотя мгновение спустя его лицо грустнеет. — Только я на самом деле устал, вот в чем проблема. Я все же немного переживаю: ты не обязан переворачивать свою жизнь…

— Кас, — перебивает Дин, и Кас умолкает, глядя на него.

В комнате воцаряется почти мистическая тишина. Кас теперь смотрит на Дина, сосредоточенно сдвинув брови, и у Дина создается впечатление, что Кас пытается запомнить контуры его лица — может быть, для еще одного рисунка позднее. Полоса мягкого янтарного света от настольной лампы освещает лицо Каса с одной стороны, оставляя другую половину в тени, и косички обезьяньей шапки обрамляют его лицо с двух сторон. Завернутый в одеяло, словно в старинную тогу, на фоне темной комнаты, он снова похож на ангела со средневековой картины.

«Он прекрасен, — думает Дин. Много раз он ловил себя на том, что смотрит на Кастиэля, — много раз на протяжении многих лет. Но никогда еще Дин не позволял себе сформулировать это так: — Он прекрасен. Неважно, насколько худой, насколько уставший, насколько больной, — он прекрасен…»

Хотя, глядя на Каса, Дин с болью замечает, что вдобавок к худобе и общему утомленному виду у него еще остались ушибы с тех пор, как он упал вниз лицом в мотеле в Денвере три дня назад. На следующий день он уже утверждал, что все в порядке, но на его скуле до сих пор видна темная багровая тень, заходящая на переносицу. Разбитая губа частично зажила, но с одной стороны еще припухшая, и место кровотечения засохло темным пятнышком.

— Зря ты все-таки не позволил нам наложить шов на губу, — говорит Дин, указывая на рот Каса.

— Она и так неплохо заживает, — отвечает Кас, ощупывая место отека. — Надо только помнить не улыбаться много — это единственное болезненное движение. За губу я не беспокоюсь. — Он еще немного обследует губу, потом проводит пальцами по синяку на щеке к носу. — Все хорошо заживает, — сообщает он. Но, конечно, поскольку он только что держал в руке уголь, везде, где его пальцы прикасаются к коже, остаются широкие черно-серые разводы.

Дин невольно улыбается.

— Делаешь новый набросок прямо у себя на лице? — спрашивает он. — Что, синяки недостаточно темные?

— Ой, — говорит Кас. Он смотрит на свои измазанные пальцы. — Я забыл. — На блюдечке рядом лежит влажная тряпка; Кас подтягивает ее к себе и начинает вытирать пальцы. Потом он делает попытку протереть грязной тряпкой лицо, но Дин рукой останавливает его.

— Не уверен, что втирать художественный уголь в раны полезно с медицинской точки зрения, — замечает Дин. — Дай-ка я… — погоди, у меня вообще-то есть чистые салфетки. — (Не то чтобы Дин готов сознаться, что ревел навзрыд каких-то двадцать минут назад.) Он достает салфетку и мочит ее водой из бутылки.

— Не шевелись, — командует он, наклоняясь ближе, и бережно вытирает пятна со щеки Каса.

Свет падает неудобно, и на лице Каса образуется тень, так что Дин встает на колени рядом, дабы не загораживать собой свет. Он берет Каса за подбородок, чтобы немного развернуть его лицо к свету. Кас позволяет это Дину вполне охотно, но при этом пристально наблюдает за ним, изучая его лицо. Их лица — всего лишь на расстоянии фута, и свет отражается в глазах Каса. В этом изумительном голубом…

Внезапно атмосфера накаляется потенциалом, и Дин понимает, почему он предложил вытереть Касу лицо, когда тот мог прекрасно сделать это сам. В конце концов, он взрослый человек (вернее,«взрослый серафим»).

«Если бы он был девушкой, я бы уже целовал его», — думает Дин. Но Кас — не девушка, Кас — даже не человек, к тому же у него поранена губа, и вся ситуация достаточно непривычная, чтобы Дин замер на месте с рукой у него на подбородке. Кас тоже сидит неподвижно, словно ждет, что сделает Дин.

Потом Дин думает: «Если я не просто так предложил вытереть ему лицо, то и он не просто так мне это разрешил».

Неуверенность сменяется восхитительным предвкушением.

«Уголь. Сначала сотри уголь», — напоминает себе Дин. Он медленно, осторожно стирает темные пятна с носа Каса и, сменив салфетку на чистую, бережно, мазок за мазком вытирает его ушибы. Потом, стоя на коленях и придерживая голову Каса за подбородок, деликатными прикосновениями влажной салфетки отчищает уголь с его разбитой губы.

Все это время Кас не сводит с него глаз.

Наконец Дин опускает салфетку. Кас медленно протяжно выдыхает.

— Спасибо, — говорит он тихо.

Он накрывает своей рукой руку Дина у себя на подбородке и легонько сжимает ее. Их лица теперь — на расстоянии каких-то восьми дюймов. По-прежнему внимательно глядя на Дина, Кас произносит:

— Я ценю всю… всю помощь, Дин. Всю заботу. Больше, чем ты можешь себе представить. Но пойми, ты не обязан…

— Угу, я сейчас тебя поцелую, ладно? — говорит Дин.

Кас затыкается немедленно, часто и быстро кивая, и Дин наклоняется и целует его.

Сперва Дин целует его в здоровую щеку — не в рот (ему вспоминается, что Кас, кажется, не очень-то знаком с поцелуями в рот, так что Дин планирует перейти к этой области постепенно). Один поцелуй в щеку, потом еще один — Дин продвигается медленно, пробуя на вкус кожу, ощущая необычную мягкость редкой щетины. Он слегка поворачивает голову Каса за подбородок, позволяя губам скользить по его коже, и целует его снова — на этот раз в самый уголок рта. Дыхание Каса учащается. Дин закрывает глаза, вдыхая его запах.

Дин отмечал этот запах и раньше, во время их совместных вечеров, но теперь позволяет себе сосредоточиться на нем по-настоящему. Он упивается этим букетом: в нем узнается и ментоловая жидкость для полоскания рта, которую использует Кас, и мыло, которым он, должно быть, пользовался в душе, и зубная паста… и что-то еще. Что-то, напоминающее об открытых пространствах — словно аромат ветра и озона, запах дождя, или пустынной пыли, или вереска на лугу.

«Перья, — думает Дин. — Перья взрослого серафима». — Он вдыхает этот аромат снова, приблизившись щекой к щеке Каса и лаская его кожу своим теплым дыханием.

И это Кас тогда поворачивает голову и неожиданно целует Дина в рот.

Выходит даже немного неуклюже: резкое движение Каса застает Дина врасплох, и они сталкиваются зубами и носами. И находятся они под неудобным углом: Дину приходится тянуться вперед и вверх, а Касу — наклонять голову. Но все это совершенно неважно. Все идеально во всех смыслах, потому что в мире не осталось ничего кроме Каса. Дин видит только Каса, чувствует только его. Кас обнимает руками лицо Дина, и Дин уже успел взяться за косички его шапки (которые оказываются отличным способом притягивать Каса ближе: Дин немедленно понимает, что может управлять его головой, потягивая за косички как за поводья). Когда он подтягивает Каса в более удобное положение, наконец прижимаясь ртом к его рту, рот Каса оказывается горячим и влажным, с медным и ментоловым привкусом. Соблазнительный запах вереска витает в воздухе. Неожиданно появляется ощущение чего-то всеобъемлющего, окутывающего Дина со всех сторон. «Крылья, — думает он. — Его крылья на мне». Кас теперь всецело завладел ртом Дина, жадно покусывая его губы и исследуя их кончиком языка пытливо и нежно, словно пытается досконально изучить их на вкус. И этот запах, этот привкус… вереск, и ментол, и медь…

Медь? Стоп.

Дин отстраняется. Губа Каса кровоточит.

— Черт! — восклицает Дин, хватая еще одну салфетку и промокая рану. — Я собирался не трогать рану! Честное слово! Я забыл, прости…

— О, кровь пошла еще в самом начале, когда мы столкнулись зубами, — говорит Кас. — Но это не имеет значения. Если только это не препятствует дальнейшим поцелуям — в противном случае это трагедия. Хочешь вернуться в постель?

«Может быть, шестая глава подождет еще часок, — думает Дин. — Или два».

***

— Но я же знаю, что ты устал, — говорит Дин, пока Кас выпутывается из своего одеяла-тоги (которое он настолько тщательно вокруг себя обернул, что на развязывание требуется время). Вместе они расправляют одеяло на кровати, и Кас ныряет под него со своей стороны, пока Дин обходит кровать к другому краю. — То есть мы не обязаны ничего делать, как я тебе вчера уже сказал, — продолжает Дин. Кас смотрит на него, прищурившись. — Если тебе нужно еще поспать, тогда просто спи. Я даже книжку с собой взял на случай, если ты захочешь отключиться. Так что если устал, просто…

— Да, да, Дин, если я устану, я посплю, — отвечает Кас нетерпеливо, дотянувшись руками до Дина и дергая его к себе. — Но сейчас я не устал.

— Ты же говорил, что устал…

— Я уже проснулся. Можешь только сначала снять эту свою одежду?

Спустя две секунды Дин раздет донага. Прямо как в прошлое воскресенье. И, как в прошлое воскресенье, Кас снова остается в одежде. На нем только штаны и футболка — конечно, это никакое не препятствие, но заставляет Дина задуматься о том, что, может быть, Кас чувствует неуверенность в себе из-за того, как выглядит. Из-за того, какой он худой, из-за синяков и шрамов… из-за общего болезненного вида. Так что Дин напоминает себе не спешить и дать ему время. Но Кас не медлит: как только Дин сбрасывает одежду и укладывается в постель, Кас моментально подвигается ближе, прижимается к Дину и, как в прошлое воскресенье, сразу нащупывает его член.

Который, конечно, уже встает.

Кас переходит прямо к делу: облизывает ладонь и принимается работать рукой, так что скоро Дин теряется в ощущениях и, закрыв глаза, начинает всаживаться в его руку. Чертовки сложно устоять перед искушением позволить ему продолжать в том же духе, но, когда Кас начинает пробираться под одеяло, очевидно намереваясь опять отсосать Дину, Дин вспоминает, что Кас так и не дождался своей очереди.

— Не так быстро, — останавливает его Дин, хватая за плечи. — Не то чтобы мне этого не хотелось, но — твоя очередь, ангел. Иди-ка сюда назад. — Он подтягивает Каса наверх, игнорируя его предсказуемые протесты («Но, Дин, ты заслуживаешь…»), потом переворачивается на бок, к нему лицом, и проскальзывает коленом между его ног. Кас моментально умолкает, и настает умопомрачительный момент, когда Дин понимает, что у него тоже стоит. Дин чувствует бедром его эрекцию, и полусформировавшийся план о том, как снять с Каса одежду, приходится на время отложить, потому что внезапно становится абсолютно необходимо просто рывком подтянуть его к себе и прижаться к нему сильнее.

На мгновение со стороны Каса чувствуется странная неуверенность — он даже делает слабую попытку отстраниться, но секунду спустя меняет направление и с силой вжимается в Дина. О, да, у него в штанах определенно болт — теперь он упирается прямо в член Дина сбоку.

Дин просовывает одну руку под талию Каса (Кас помогает ему, приподнявшись), другой обнимает его сверху и кладет ладони ему на ягодицы. «Отличный рычаг… — думает Дин, — отличный, отличный…» — подтягивая Каса ближе и чувствуя, как этот болт все плотнее вжимается в его собственный живот. Он сдвигается на постели, пока их члены не оказываются бок о бок, и снова притягивает Каса к себе. Они оба задыхаются от остроты ощущений, и Кас обхватывает Дина за плечи. Дин начинает целовать его (совсем забыв про рассеченную губу, потом вспомнив, потом снова забыв). Кас теперь полноценно двигает бедрами, плавно раскачивая ими, похоже, на инстинктивном уровне. Соблазнительный стержень в его штанах нажимает снова, и снова, и снова, с силой вдавливаясь в пах Дина — и теперь он кажется еще теплее, еще тверже. Но чертовы штаны мешаются на пути, и чем плотнее Дин и Кас прижимаются друг к другу, тем сложнее становится их снять. Кас начинает покусывать Дина за ухо, пока Дин пытается стянуть вниз резинку штанов, но далеко он не продвигается, поскольку Кас не прекращает ритмичные толчки Дину в живот. Потом и Кас начинает рвать пояс вниз, и внезапно высвобождается головка — только головка, появившаяся над резинкой, — но это уже что-то, и у Дина сбивается дыхание от ощущения, как она трется, мягкая и горячая, о бок его собственного оголенного члена.

— Вот так, ангел, во-от, вот так… — бормочет Дин, опустив голову Касу на плечо. — О боже, еще, вот так. Продолжай вот так…

Кас обнимает Дина за плечи и, зарывшись ему в плечо, покусывает его шею (может, места для поцелуев Кас выбирает и нетрадиционные, но ощущения от этого замечательные). Он продолжает толчки бедрами — медленные и размашистые — и ствол его члена все больше оголяется, скользя вдоль члена Дина. Вперед-назад, вперед-назад. По животу Дина начинает размазываться влага — головка Каса сочится предсеменем.

— Охуеть… — бормочет Дин.

— Это… шутка? — выдыхает Кас.

Дин невольно усмехается.

— Вообще-то нет, но… — Кас снова делает толчок, и Дин забывает, что хотел сказать. — Ох, черт, ты такой охуенный, Кас…

— Мне нужно… быть осторожным… — бормочет Кас. — Но… это… ты… — Он делает еще один длинный толчок, на этот раз медленнее, как будто растягивает его, смакуя. — А… — вздыхает он, — а… Так приятно, так приятно… Но мне нужно быть осторожнее…

— Мы будем осторожны, — горячо обещает Дин, не понимая толком, что Кас имеет в виду, пока не вспоминает: шрамы.

Шрамы на животе. Недавние операции.

И Дин сейчас, вероятно, тычет ему прямо туда.

— Я буду осторожен, — шепчет Дин, приказывая себе: «Не трожь его живот». Он нехотя отстраняется. — Дай мне только… дай мне к тебе прикоснуться. Сними эту одежду…

— Осторожно… — снова говорит Кас, но теперь он, кажется, забыл, по поводу чего старался быть осторожен: пока Дин пытается снять с него штаны, Кас снова хватается за член Дина, начиная мягко его дергать. Штаны не поддаются, и в постели становится слишком жарко (одеяло оказалось совсем лишним). В конце концов Дин теряет терпение и рывком дергает резинку вниз, оттягивая ее и поддевая под мошонку Каса. Этот маневр Дин многократно опробовал на себе, со своими собственными штанами: резинка под яйца — проверенный способ получить доступ ко всему сразу без необходимости раздеваться (не говоря уже о том, что при правильном расположении резинка может служить почти что эрекционным полукольцом).

Когда Дин опускает резинку вниз, Кас колеблется. Не сказать, что он вздрагивает, — скорее, тревожно напрягается и прекращает толчки бедрами. «Он не уверен, какие будут ощущения», — думает Дин. Но у Каса по-прежнему эрекция, и Дин убежден, что маневр ему понравится. Думать о деталях становится немного тяжело, потому что теперь Дин наконец взялся рукой за член Каса.

От прямого контакта с кожей Дин испытывает почти электрический шок. Кас открыто стонет, и Дин едва сдерживает стон, ощущая в руке его член. Он толстый и горячий — немного иных пропорций, чем у Дина, одновременно знакомый и чуждый. Рука Каса при этом — на члене Дина, и на мгновение Дин чувствует сенсорную путаницу: два набора ощущений фантастически накладываются друг на друга. Кас уверенно ласкает его член, и Дин невольно копирует его движения. Несколько секунд (пока Дин от возбуждения не сбивает ритм) они дрочат друг другу практически синхронно. Сомнения Каса, кажется, остались позади: он снова начинает двигаться, его дыхание учащается, и шумные вздохи превращаются в стоны. Дин чувствует, как член Каса пульсирует в его руке, и ему кажется, что ничего более возбуждающего он еще не испытывал: он сжимает и дергает член, член пульсирует снова, и Кас беспомощно ноет, выгибаясь и подаваясь вперед всем телом. И Дин инстинктивно начинает делать с Касом то, что нравится ему самому примерно на этом этапе: он начинает дрочить Касу одной рукой быстро и жестко, одновременно с этим обхватив другой рукой его яйца, легонько сжимая их и оттягивая вниз поверх резинки штанов.

На секунду кажется, что Кас от этого без ума.

Но что-то не так…

Кас охает. Это не стон удовольствия: это резкий дрожащий вздох шока. Что-то определенно пошло не так, что-то неправильно, и Дин замирает. Но слишком поздно: Кас вскрикивает — без сомнения, от боли — и отползает назад, одной рукой отбиваясь от рук Дина, а другой хватаясь за резинку штанов. «Стой, стой…» — шипит он и ретируется так далеко, что слетает с кровати. Это не совсем падение — скорее отчаянное отступление. На полу слышится грохот и скрежет. Дин уже знает этот звук: это звук металлического противня, который всегда стоит наготове у кровати на случай рвоты. Кас хватает противень, подтягивая к себе, и его тошнит.

Дин бросается к нему через кровать, в панике пересекая матрас ползком, и обрушивается на пол в такой спешке, что неудачно приземляется на одну лодыжку. Она отзывается острой болью, но, по крайней мере, теперь Дин на полу рядом с Касом, посреди спутанных простыней и одеяла, которые сползли с кровати вслед за ними. Эрекция Дина увядает, совершенно позабытая, пока он хватает Каса за плечи и пытается поддержать его, восклицая: «Что с тобой? Что случилось?! Что я сделал, что я сделал?! Черт, прости меня, это я сделал тебе больно? Кас? Кас?!»

Кажется, Кас пока не в состоянии разговаривать. Рвота, к счастью, уже прекратилась — что бы ее ни спровоцировало, приступ был кратким (и так как Кас ничего кроме воды утром не потреблял, у него в желудке ничего нет). Но он по-прежнему задыхается на коленях, свернувшись почти в позу эмбриона. Дин даже не может толком его рассмотреть, поэтому делает рывок к тумбе, чтобы включить еще одну лампу, и тогда обнаруживает, что лицо Каса сильно побледнело. Кас согнулся пополам, опустив голову к коленям, обхватив рукой живот и вцепившись в резинку штанов (которая теперь на своем положенном месте). Другой рукой он сжимает собственное колено так сильно, что побелели костяшки пальцев. Через несколько мгновений он отпускает колено, хватает висящий рядом край одеяла и засовывает его в рот. Он с силой закусывает одеяло, зажмурившись. Дин знает эти симптомы: Кас пытается не закричать.

Дин боится прикоснуться к нему и только нависает над ним с колотящимся сердцем, повторяя:

— Кас? Кас?! Что это? Что с тобой?! Кас, ты можешь говорить?!

Проходят неимоверно долгие тридцать секунд. Наконец Кас выплевывает край одеяла.

— Прости, — выдыхает он. К огромному облегчению Дина он делает несколько более глубоких вдохов и немного разгибается — что бы с ним ни произошло, похоже, боль отпускает. — Мне так жаль… — говорит Кас между рваными вздохами. — Мне так жаль, Дин.

— Но что я сделал? Я сделал тебе больно?! Что случилось?!

Кас дает себе время отдышаться и начинает выпрямляться, пока не садится почти вертикально. Его дыхание теперь более свободное, но тяжелое и глубокое, как будто он бежал в гору. Кажется, что прикасаться к нему уже безопасно: Дин кладет руку ему на плечи, чтобы попытаться его успокоить, и обнаруживает, что Каса трясет.

— Что бы я ни сделал, Кас, боже мой, прости меня пожалуйста! — просит Дин. — Прости меня…

Кас поворачивается к нему лицом и произносит:

— Обещай мне, что это тебя не остановит. Обещай мне, что мы попробуем снова. Обещай! Пожалуйста!

Дин моргает.

— Э…

— Обещай, — шипит Кас почти свирепым рыком. — Обещай, что мы попробуем еще раз! Пожалуйста! Я не вынесу, если ты сдашься, если откажешься от меня, Дин, я не перенесу этого! Ощущения были такие изумительные, но я должен был предупредить тебя — это я виноват, это моя вина, — прости меня! Пожалуйста, обещай, что мы попытаемся снова!

— Хорошо, я обещаю, обещаю… — поспешно отвечает Дин. — Но не раньше, чем ты расскажешь мне в чем, черт возьми, дело, потому что Кас, блин, я не хочу делать тебе так больно!

Кас слегка поникает головой, но кивает. Дин протягивает ему бутылку воды. Кас берет ее, полощет рот, выплевывает воду в противень и делает несколько больших глотков из бутылки. Он, кажется, немного успокоился и наконец пересаживается, прислонившись спиной к кровати. Дин садится рядом, обернув вокруг них обоих одеяло.

Он никак не может оправиться от внезапности происшедшего. «Хуже просто и быть не могло…» — думает он, прислоняясь затылком к боковине кровати. По-прежнему неясно, что именно случилось, но Дин уже мысленно казнит себя за то, что вообще позволил себе сегодня что-то начать. «Блин, прошло всего каких-то три дня после химии! — упрекает он себя. — Ты знал, что он болен, знал про его шрамы, ты даже знал, что что-то не в порядке! Он замер, он даже сказал о том, что надо соблюдать осторожность, но ты настоял на своем все равно».

Следом за этим в его голове проплывает мысль о том, что вместо удовольствия он доставил Касу только мучения.

«А чего я ожидал: я — демон, он — ангел. Я — адский мучитель». (С одной стороны, это было давно, много лет назад. Но с другой стороны, это была вечность, с тех пор не оставившая Дина ни на день.) «Я — адский мучитель. Конечно, мое прикосновение причинит ему только боль». Дин понимает, что рассуждает немного иррационально, что слишком утрирует, но он настолько потрясен случившимся, что эта мысль укореняется, и в конце концов он сам съеживается, обняв руками колени и уже подумывая, не отойти ли от Каса подальше. Но потом Кас поворачивается к нему, подвигаясь ближе, пока не оказывается бок о бок с Дином. Он приваливается к Дину, опустив свои колени поверх его и положив подбородок ему на плечо.

Некоторое время они сидят так, прижавшись друг к другу.

— Ебаный в рот… — выдыхает наконец Дин.

— Боюсь, что нет, — отвечает Кас. — Во всяком случае, не сегодня. — Он начинает гладить Дина рукой по щеке. В воздухе вокруг них образуется тепло, и Дин думает: «Крылья. Крылья, обнимающие демона…»

— Прости меня, Дин, — говорит Кас. — Мне так ужасно жаль. Это моя вина. Я должен был тебе сказать: он тестикулярный.

— Что? — переспрашивает Дин. Он все еще пытается стряхнуть с себя мысли о том, что он демон, и почти пропускает слова Каса мимо ушей. Он смотрит на Каса: Кас теперь гладит его по голове, всматриваясь в него с тревожным вниманием, как будто это Дину больно, как будто это Дина надо успокоить. Он запускает пальцы Дину в волосы, медленно и нежно поглаживая его голову от виска к затылку.

— Одно пришлось удалить, — говорит Кас без предисловий, так что Дин не может понять, о чем он. — Шрам до сих пор не зажил. Оказывается, это такая чувствительная область… Гораздо более чувствительная, чем я мог представить. Я должен был тебя предупредить, но я не предполагал, что она до сих пор настолько болезненная. Видимо, резинка защемила шов… — Он умолкает, пока Дин растерянно смотрит на него. Взгляд Каса становится рассеянным — он по-прежнему гладит Дина по волосам, но теперь о чем-то задумался и, когда заговаривает снова, его тон звучит почти философски.

— Знаешь, это странно… — говорит Кастиэль. — Ведь я уже лишился крыльев. Лишился перьев. Это не должно иметь значения. Мне не должно быть важно, если я теряю еще и волосы или какие-то органы — ведь это просто оболочка, это не я. Но теперь это уже я. По крайней мере, так чувствуется. — Он на секунду умолкает, потом добавляет: — Наверное, я надеялся, что раз не могу больше быть ангелом, то научусь быть хотя бы мужчиной. Но теперь я просто… наверное, теперь я уже ничто, на самом деле. Полуангел, полумужчина… — Он гладит Дина по волосам с бесконечной нежностью, все медленнее и медленнее, и его голос становится тихим и грустным. — Я должен был сказать тебе давно, но мне было стыдно. Это я виноват, Дин.

— О чем ты говоришь? — не понимает Дин.

— Он тестикулярный, — отвечает Кас. — Тестикулярный рак. Стадия 3B.

========== Глава 28. Ты должен рассказать мне все ==========

«3B», — думает Дин.

Кас замолчал рядом, но впечатление такое, что его слова все еще отдаются эхом по комнате. «Тестикулярный рак, стадия 3В. Тестикулярный рак, стадия 3В».

«Тестикулярный — это же один из менее опасных, да? Он же излечим?» Дин, конечно, всю неделю читал про разные типы рака. Шрамы Каса вызывали у него нарастающую тревогу о том, что у Кастиэля может быть один из этих скверных раков брюшной полости: желудка или, может быть, поджелудочной — один из тех, что всегда находят слишком поздно, — но о тестикулярном он даже не задумывался. Теперь Дин пытается вспомнить о нем хоть что-то конкретное.

«Он же вроде рака груди, разве нет? — думает Дин. — Зачастую излечим? Знаменитости им болеют и, кажется, всегда выздоравливают… То есть вроде бы излечим? Но стадия 3В. 3В — насколько это плохо? Четвертая стадия — самая плохая, так? Четвертая — самая плохая, первая — самая хорошая, это я знаю. Значит, третья — еще не самая плохая. Но что значит В? Значит, есть и А? А — это хуже или лучше? Третья — лучше, чем четвертая… но третья — все равно довольно плохо…»

Потенциально плохая стадия вроде бы излечимого рака — чему это в итоге равняется?

Дин сидит, прислонившись к кровати, пока все эти мысли проносятся у него в голове. Его правое колено подтянуто к груди, левая нога теперь вытянута на полу, и одеяло небрежно накинуто на плечи. Кас по-прежнему прижимается к его боку, плечом к плечу, опустив колени Дину на ногу. Только что он гладил Дина по голове, но теперь опускает руку и, рассеянно похлопав Дина по бедру, обхватывает себя руками поперек туловища. С тихим вздохом он откидывает голову к кровати. Взглянув на него, Дин обнаруживает, что Кас смотрит в потолок, явно потерявшись в мыслях.

— В — это лучше, чем А? — в конце концов спрашивает Дин.

— В — хуже, чем А, — отвечает Кас.

Как по сигналу у Дина начинает ныть в животе.

Кас вздыхает, отстраняется, разгибает ноги и встает. Он выпрямляется осторожно и поэтапно, как будто не уверен, как отреагирует его пах. Но боль, похоже, совсем прошла — через секунду он расслабляется, делает еще один, более глубокий вздох и выпрямляется полностью. Он разглаживает на себе футболку, в последний раз поправляет резинку штанов и проводит рукой по животу, после чего протягивает руку Дину.

То, что после случившегося это Кастиэль предлагает помощь Дину, а не наоборот, как-то совсем неправильно. Но когда Дин берет его за руку, захват Каса оказывается крепким, и он подтягивает Дина вверх с силой, вселяющей уверенность.

Дин по-прежнему совсем обнажен. Поднимаясь на ноги, он тащит за собой одеяло. Следует неловкий момент, когда он и Кас смотрят друг на друга: Кас — полностью одетый, Дин — голый, неуверенно взявшийся за угол одеяла, которое как бы — но не совсем — прикрывает его наготу. Дин не может решить, что делать дальше. Пообниматься, пока он без одежды? Одеться и пообниматься в одежде? Или… вообще не обниматься? (Этот поезд уже ушел? Конечно, момент упущен, настроение испорчено, возбуждение прошло, но… совсем ли это конец? Дин до сих пор почти скорбит об этом.) Кас начинает осматриваться, потом наклоняется и поднимает с пола штаны Дина, которые, как оказывается, валяются кучей прямо у его ног.

Он протягивает штаны Дину с улыбкой. Но это кривая и тревожная улыбка: лишь один уголок его рта изгибается вверх, и вид у него от этого получается только грустный.

Молча Дин натягивает штаны, потом находит свою футболку и надевает ее тоже. Кас, тем временем, перебирает сбитые простыни и одеяло и начинает их расправлять. Он извлекает простыню из беспорядочной кучи на полу, несколько раз поворачивает ее в руках, чтобы понять, где какой край, и встряхивает над кроватью.

Одевшись, Дин в оцепенении отходит к другому краю кровати, чтобы помочь Касу ее застелить.

Вдвоем они растягивают простыню. «В — хуже, чем А», — думает Дин, расправляя уголки простыни. Кас поднимает одеяло на кровать, и Дин расправляет его тоже, взявшись за ближайший край и аккуратно выровняв его по краю простыни. «В — хуже, чем А».

«В — хуже, чем А. Значит, стадия 3В — это почти четвертая стадия».

Все знают, что четвертая стадия — это плохо. Все знают, что четвертая стадия — это когда рак распространился везде, когда «метастазы» уже по всему организму. Все знают, что первая стадия — самая хорошая, четвертая — самая плохая.

Тогда чем отличаются вторая и третья стадии? И что такое А и В?

«Почти четвертая стадия», — снова думает Дин. Он закрывает глаза, потирая переносицу, как будто сможет прогнать от себя эту мысль — прогнать весь мир, — если только отгородится от них силой воли.

— Дин, — зовет Кас. Дин открывает глаза. Кас ласково смотрит на него с противоположной стороны кровати. — Иди обратно в постель, — предлагает он и, словно в качестве демонстрации, забирается под одеяло со своей стороны.

«Пообниматься в одежде — ладно, хорошо, это я могу», — думает Дин. Внезапно он испытывает большое облегчение оттого, что они сделают хотя бы это, а не просто отправятся в кухню, сядут на отдельные стулья и примутся пить кофе, делая вид, будто ничего не произошло.

Дин ложится под одеяло со своей стороны. Но теперь он чувствует себя крайне неуверенно: его даже снова навещает эхо недавних мыслей о том, что его прикосновение всегда будет причинять Касу боль. Он молча отчитывает себя за склонность излишне драматизировать, но, на самом деле, в данный момент это буквально может быть правдой. У Каса явно остались незажившие раны, и очевидно, определенные прикосновения таки делают ему больно. Поэтому Дин осторожно откидывается на подушку, сжимая в пальцах край одеяла, не уверенный, стоит ли вообще трогать Каса. Но Кас немедленно подвигается ближе и секунду спустя оказывается у Дина под боком, большой и теплый. После чего начинает настойчиво пробираться правой рукой под край его подушки.

— Подними голову, — просит он — и голова Дина оказывается у него на плече.

Дин укладывается в это объятие нерешительно, опуская вес головы на плечо Каса постепенно и осторожно. Во всем этом столько нового, что он даже не может определиться, какую эмоцию испытывает: страх по поводу рака, удовольствие от такого контакта или смятение оттого, что только что произошло. В новинку и подобная близость с Кастиэлем, и эти нежные прикосновения — на самом деле, все это шокирующе странно. (Но приятно. Определенно приятно.) Непривычно и то, что можно положить голову Касу на плечо, и то, как Кас обнимает его за шею сзади; непривычно свернуться с ним рядом, ощущая его дыхание. Дин очень хочет насладиться всем этим, но теперь он никак не может расслабиться. Совсем. Для начала он слишком волнуется, как бы случайно не задеть Каса в паху. Или где-либо рядом с пахом. Или за живот. (Есть же еще те шрамы. А они от чего?) На всякий случай Дин старается оставить безопасное расстояние в несколько дюймов между бедрами Каса и своими, так что их тела соприкасаются только выше пояса. Это досадно и слегка удручает. Дину даже приходится удержаться от соблазна обнять Каса за пояс.

Наконец он отваживается — очень осторожно — положить одну руку Касу на грудь, в самый центр. Кас накрывает его руку своей.

— Я не сломаюсь, — говорит он.

— Я уж надеюсь… — ворчит Дин.

Он узнает сразу же, когда вокруг него смыкаются крылья. Теперь это так ясно — так очевидно, что это именно они. Кас поворачивается к нему, вокруг плеча Дина оседает восхитительное легкое тепло, и Кас в то же время чуть крепче сжимает его руку.

От крыльев сразу становится немного лучше. Кроме того, начинает казаться, что Кас действительно не сломается (по крайней мере, не прямо сейчас), и Дин наконец позволяет себе закрыть глаза. Следует долгая тишина, и, несмотря на весь стресс и тревогу, в комнате воцаряется атмосфера почти безмятежного спокойствия. Дин лежит с закрытыми глазами, сосредоточившись на окружающих его ощущениях: на твердости плеча и ключицы Каса под своей щекой, на том, как рука Каса надежно обнимает его за плечи. На слабом тепле крыльев. На биении сердца Каса под своей рукой.

«Он жив, — напоминает себе Дин. — Он жив. Он не умирает прямо сейчас. Его сердце бьется уверенно. Ему лучше. Он поправится. То, что сейчас случилось, — несерьезно, просто как-то неудачно защемило шов. Но теперь уже все, он уже отошел от этого. Теперь все в порядке».

«С ним все будет в порядке».

«Тестикулярный рак, стадия 3В…»

В этот момент Дин вдруг понимает, что именно поэтому Кас не снимает одежду.

«И сегодня, и в прошлое воскресенье, — вспоминает он. — Он не снял ничего. Раздел меня, но сам остался в одежде. И толком не дает мне доступа. Не дает на себя смотреть».

«И поэтому он пытался прикрыться в душе на прошлой неделе…» Еще один кусочек мозаики ложится на место: яркое воспоминание о том, как Кастиэль съежился в душе мотеля в Денвере, как поспешно обернул вокруг талии душевую занавеску, едва Дин зашел в ванную. Как отчаянно он старался прикрыться ниже пояса. «Раньше Каса вообще не заботила нагота. Я должен был догадаться, что он пытается скрыть что-то от моих глаз».

— Я честное слово не хотел сделать тебе больно, — говорит наконец Дин.

К его удивлению, Кас даже усмехается. От тихого смеха вибрирует его грудь.

— Тебе не нужно объяснять, — отвечает Кас. — Твои намерения были вполне ясны. Дин, я говорил серьезно: это моя вина. Я сам это на себя навлек.

— Послушай, ты должен рассказывать мне о таких вещах, — говорит Дин, чувствуя внезапно поднимающуюся волну досады (и даже гнева). — Ты должен рассказать мне все!

— Знаю, — отвечает Кас. В его голосе слышно смирение, даже раскаяние. — Теперь я это понимаю. Наверное, я надеялся, что момент, когда ты узнаешь, удастся оттянуть как можно дальше.

— Ну а что такого в том, что я узнал? — Дин поднимает голову, пытаясь заглянуть Касу в глаза, но оказывается, что Кас уставил взгляд в дальнюю стену за его плечом. — Кас, мне все равно сколько у тебя яичек, ты что, этого не понимаешь? То есть сколько яичек у твоей оболочки. Два, одно, ноль — какая к черту разница? Такие вещи не важны. Ты же должен это знать! Господи, после всего дерьма, что выпало на нашу долю, ты что, и правда думал, что вот это важно? Серьезно?

Кас отвечает не сразу, но его рука под головой Дина шевелится и Дин чувствует нежное прикосновение к своему виску — Кас начал легонько проводить пальцами по его волосам.

— Надо было тебе сказать, — шепчет он.

— Еще как надо было! — То, как Кас перебирает пальцами волосы Дина, напоминает ему еще об одном, и он добавляет: — И то, что ты теряешь волосы, тоже неважно! Или перья, раз уж на то пошло. Или возможность пользоваться крыльями, или еще что… Это все совсем неважно! Не крылья — мерило ангела. Черт, да у Люцифера здоровые крылья, но уж вот кто далек от совершенства, правда? Да ты в десять раз достойнее звания ангела, чем любой из этих трусливых говнюков в Раю. И в десять раз больше мужчина, чем большинство мужиков. Перья, волосы, яйца и прочая ерунда — ничто из этого ни черта не значит! Кас, ты должен это понимать… — У Дина уже готова пламенная речь, проникновенное наставление, но, когда он снова смотрит на Каса, оказывается, что тот рассеянно глядит поверх его головы в другой конец комнаты, словно потерявшись в воспоминаниях.

— Я узнал, когда очнулся, — произносит Кас.

От неожиданной смены темы Дин умолкает.

— Во Флагстаффе, — продолжает Кас. — Я узнал, когда очнулся во Флагстаффе. — Он встречает взгляд Дина и добавляет: — Ты велел все тебе рассказать. Ты прав. Я расскажу.

Дин молчит в ожидании.

И Кастиэль начинает говорить.

***

— Меня нашли на дне Гранд-Каньона, — начинает Кас. — Пока я был без сознания, меня обследовали, чтобы понять, почему я не прихожу в себя. Конечно, я не приходил в себя просто потому, что меня шарахнуло изгоняющим символом при почти полном отсутствии могущества, но они-то этого не знали. Они думали, что я упал, что у меня, возможно, травма головы или какие-то внутренние увечья. Поэтому мне сделали несколько рентгеновских снимков, потом, кажется, МРТ и одно из этих кошачьих сканирований.

— КТ? — подсказывает Дин тихо.

— Да, хотя кота я не видел, — говорит Кас. — Я был еще без сознания. И конечно, меня подвергли полному медицинскому осмотру — с головы до ног.

Он делает паузу и вздыхает.

— Естественно, они так и не поняли, почему я был без сознания. Но когда я пришел в себя, мне сказали, что во время осмотра в одном яичке у меня была обнаружена аномальная масса. «Аномальная масса» — так они это назвали. И, как выяснилось, кот обнаружил несколько пятен в моем животе — несколько мелких уплотненных областей, которые, как они думали, были увеличенными лимфоузлами. — Кас слегка пожимает плечом. — Я не обратил на это внимания, честно говоря. Это казалось неважным, так как проснулся я только с одной мыслью: Дин мертв…

В этом месте голос Каса запинается, и на несколько мгновений он умолкает. В воздухе чувствуется легкое давление, и Дин уверен: крылья сжимаются вокруг его плеч.

— Я проснулся с мыслью: Дин мертв, и Сэм, возможно, тоже, — продолжает Кас снова спокойным голосом. — Я подумал: Дин спас нас всех, но я его подвел, я не выполнил свою миссию. Я должен был присматривать за Сэмом и не сделал этого.

— Не твоя вина, что эта психованная англичанка…

— И если и Сэма больше нет, — продолжает Кас поверх слов Дина, как будто не слышит его, — тогда, подумал я, — если их обоих больше нет, — какой тогда смысл? Врач объяснил, что это может быть опухоль или несколько опухолей, и я знал, что такие вещи почти всегда фатальны для людей, если их не лечить. А значит, очевидно, фатальны и для моей оболочки. Если только я не смогу ее исцелить. Но я уже знал, что у меня почти не осталось могущества, особенно после такого удара. Минимум сил; скорее всего, никакой возможности к исцелению. Медперсонал начал объяснять, что понадобятся операции — операции для того, чтобы взять кусочки тканей на исследование…

— Биопсии, — шепчет Дин.

— Да, биопсии. Сначала они, потом, может быть, и другие операции, и циклы химиотерапии, и радиации. И хотя в тот момент врачи говорили только предположительно, стало ясно, что, если это действительно опухоль, лечение будет… в общем, весьма неприятным процессом. Без гарантии успеха. И я подумал: какой смысл? Если вас обоих больше нет, то какой в этом смысл? Я понял, что ни в каком лечении вообще нет необходимости.

Дин чувствует, как его собственная рука — та, что покоится у Каса на груди, — непроизвольно сжимается в кулак, стискивая футболку Каса между пальцами. Кас только тихонько поглаживает его по руке и продолжает говорить, пока Дин пытается заставить себя расслабиться.

— И я ответил врачу отказом, — говорит Кас. — Никакого лечения, никаких обследований. Я собирался выписаться из госпиталя и отправиться на поиски Сэма. Признаюсь, надежды у меня было мало. Но потом появились вы оба…

Кас делает длинный, медленный вздох, сжимая руку Дина, и впервые за долгое время он отрывает взгляд от стены и встречается с Дином глазами.

— Такое облегчение, — говорит он, глядя на Дина прямо. — Такое облегчение, Дин! Я даже передать не могу. Когда вы оба прибыли — такое облегчение. И так неожиданно! Настолько, что я вообще совершенно забыл об аномальной массе. На несколько часов, до ужина той ночью. — Его взгляд опять соскальзывает на стену. — Ты помнишь, как вы спросили меня за едой: «Чего тебе на самом деле хочется?» И в тот момент я вдруг вспомнил об аномальной массе. И я подумал… хочу я лечить эту болезнь, или нет? Той ночью, если помнишь, мы отправились в мотель, и в том маленьком номере я принял душ и обследовал свою оболочку… — Кас резко умолкает, закрывая глаза, и исправляется: — Себя. Я обследовал себя в душе.

Дин вспоминает ту ночь. Это ведь тогда он ночевал вместе с Касом, на соседней кровати? И Кас действительно принял необычно долгий душ тем вечером. Дин тогда даже усмехался про себя, гадая, чем это Кас там занимается. Может быть, чем-то, связанным с физиологией… Дин даже позволил себе представить, что Кас… что он там дрочит. Теперь Дину стыдно подумать об этом — о том, какая это была аппетитная тайная фантазия.

Да, Кас занимался там чем-то, связанным с физиологией, но совсем не тем, о чем фантазировал Дин: он обследовал свой рак. В одиночестве.

— Аномальная масса определенно присутствовала, — продолжает Кас, — в левом яичке моей… в моем левом яичке. Я не мог понять, как давно она появилась. Раньше я ее не замечал, но я особо и не проверял — во всяком случае, в последнее время, с тех пор как впустил Люцифера. Я не знаю, Люцифер ли… или, может быть, Чак… — Кас умолкает и качает головой, закрывая глаза, как будто пока не хочет об этом думать.

У Дина и у самого были мысли на этот счет — насчет возможного участия Люцифера или Чака, — но он молчит. Ведь Кас никогда раньше ни о чем так не рассказывал — слушая его, Дин постепенно понимает, что Для Кастиэля крайне необычно так много говорить о себе. Дин вообще не может припомнить больше ни разу, когда бы Кас добровольно и в таком объеме поделился историей какой-нибудь из своих проблем. (Но с другой стороны, Дин ведь никогда и не спрашивал, правда?)

И Дин боится, что если начнет часто прерывать, то разрушит чары. Поэтому он сохраняет молчание.

Через несколько долгих секунд Кас открывает глаза и продолжает:

— Как бы там ни было, я осмотрел себя в зеркало, пытаясь понять, есть ли еще какие-то проблемы с моей оболочкой. То есть помимо аномальной массы. Но внутрь я заглянуть не мог — не мог просканировать себя, как делал раньше, и не мог себя излечить. Я все равно попытался — сделал, наверное, с десяток попыток собрать в себе остатки могущества — и тогда на самом деле понял, как мало у меня осталось сил. Я пытался и пытался… В конце концов у меня получилось наскрести немного — я нашел каплю благодати, приставшую к корню пера в одном из моих придаточных крыльев. У меня ушла вся сила воли на то, чтобы соскоблить ее, высвободить и использовать. Но все, что у меня в итоге получилось, это заглянуть в свой живот, где я увидел…

Он медлит.

— У кота получилось лучше, чем у меня. Он нашел несколько пятен, но мне удалось взглянуть лишь на одно из них. По всей видимости, на один из лимфоузлов. От него исходило ощущение… какой-то ужасной неправильности. Я увидел, что это была больная ткань, не здоровая — что-то было с ней явно не так. Была в ней какая-то… не то чтобы сознательная враждебность, но какая-то склонность к разрушению. Естественная склонность к разрушению. И самодостаточность; она была просто… противна жизни. И я не мог исцелиться совсем. Все, что мне удалось, это выжать запас сил до предела. И на это ушла последняя капля моей благодати. В итоге, она пропала впустую: я потратил остатки сил на подтверждение того, что уже и так увидел кот.

Дин теперь вспоминает, как Кас тогда вышел из ванной, почти шатаясь от усталости. Как добрел до кровати и заснул почти мгновенно, совершенно вымотанный. И как даже во сне с его лица не сходила тревога, как он вцепился руками в подушку, так что Дин даже сидел и следил за ним какое-то время, обеспокоенный, не вызвано ли это утомление какими-то последствиями действия изгоняющего символа.

«Я должен был догадаться, что что-то не так…»

— Я проснулся среди ночи, — говорит Кас тихо. — До моего сознания постепенно начинало доходить: я стал смертным, я теперь совсем слился с этой смертной оболочкой, и она была… я был опасно болен. Больше я не мог заснуть, поэтому оделся, сел на кровати и стал обдумывать возможные варианты. У меня был мой изначальный вариант: никому не говорить, ничего не делать и позволить жизни подойти к естественному концу. Или другой вариант: я мог бороться. Мог попробовать выжить… попросить людей мне помочь. И в этом случае я мог либо сказать вам с Сэмом, либо сделать это один.

Кас умолкает на долгое время.

— Ты спал, — заговаривает он снова. — Пока я все это обдумывал, ты спал на соседней кровати. Я понимал, что вы с Сэмом проехали долгий путь в тот день — только ради меня. Я не хотел тебя тревожить, но, признаюсь, какое-то время я сидел и смотрел на тебя.

Он снова делает паузу. Дин чувствует, как Кас шевелится: он немного отстраняется, повернувшись лицом к Дину, как будто теперь хочет ясно видеть его. Они оказываются друг напротив друга, лежа рядом на одной подушке и глядя друг другу в лицо. Свет исходит от прикроватной лампы позади Каса, так что его лицо в тени, но Дину видны его глаза. Несколько мгновений Кас глядит на Дина крайне задумчиво.

— Я смотрел, как ты спишь, — говорит Кас, — и я подумал: я хочу жить, мне нужно больше времени. Я еще не все сделал здесь. Я подумал: я хочу больше времени с Дином.

От этого спокойного утверждения у Дина перехватывает дыхание. И в глазах Каса теперь появилось особое выражение: он изучает лицо Дина ласковым уверенным взглядом, так что Дину становится трудно вздохнуть. Спустя несколько секунд ему приходится порядочно поморгать, чтобы прояснилось зрение.

— В любой роли, — добавляет Кас, глядя на Дина, пока тот пытается взять себя в руки. — Даже просто в роли друга, хранителя, или какого-то союзника. Я хотел быть рядом с тобой дольше, хоть немного дольше — в любой роли. — Онколеблется и добавляет с выражением легкого смущения: — Хотя, наверное, стоит прояснить, что я не пытался… я не планировал… я не предполагал, что мы… я не планировал всего этого, пойми.

— Я знаю, — шепчет Дин.

— То есть у меня не было тайной стратегии фелляции, — поясняет Кас.

От этого комментария Дину смешно. Смех пробивает комок в горле, и Дин наконец снова может разговаривать более или менее нормально. Он отвечает, пытаясь пошутить:

— Но ты же такой опытный тактик!

— Мой опыт — в основном в четырехмерных воздушных боях, не в фелляции, — говорит Кас. — То есть не то чтобы эта мысль не приходила мне в голову… Я же не всегда занимал мужские оболочки. И я вижу воспоминания оболочки, если человек готов ими поделиться, — я видел мысли оболочек, которыми владел, и понимал, к чему тяготеют люди… Так что, признаюсь, я задумывался… Как бы там ни было, я всегда полагал, что тебе это неинтересно. Но суть в том, что, независимо от характера нашей дружбы, я хотел побыть здесь еще.

Кас делает глубокий вдох и продолжает историю.

— В общем, я подумал: когда Дин проснется, я скажу ему об аномальной массе. Но было еще рано — до рассвета оставался еще час, и за этот час я начал думать о том, как вы выглядели предыдущей ночью, за ужином. Вы оба с Сэмом, вы были так… спокойны, Дин. Вели себя так свободно, так расслаблено. Вы были так счастливы. У тебя ведь даже лицо меняется, знаешь… — Несколько секунд Кас молчит, изучая лицо Дина. Его рука лежит на подушке между их лицами, и он поднимает палец и касается им губ Дина. — У тебя совсем другая улыбка, когда ты по-настоящему расслаблен. Она преображает твое лицо, ты об этом знаешь? — Говоря это, он легонько проводит пальцем по губам Дина, словно вычерчивая улыбку. — И голос твой меняется, и то, что ты говоришь. Ты больше шутишь. И шутки твои добрее. И ты вот так улыбался за ужином и шутил со мной и Сэмом, и я подумал: «Я никогда не видел его таким счастливым. Я никогда не видел, чтобы он так улыбался». Сэм тоже, но ты в особенности. И вот… я представил себе момент, когда скажу тебе об аномальной массе, и ясно увидел, как исчезает эта улыбка. — Кас снова проводит пальцем по губам Дина. — Я увидел это так ясно, как будто это происходило на самом деле, — как пропадает твоя улыбка. Как меняется твое лицо. Как на твои плечи опять ложится тяжкое бремя. Дин… я просто не смог этого сделать.

— Черт, Кас… — шепчет Дин.

Пальцы Каса до сих пор на его губах. Дин берет руку Каса, поворачивает ее и целует ладонь.

У Каса вырывается тихий вздох, и он ласкает кончиками пальцев щеку Дина, пока Дин целует его в ладонь еще раз. После этого Дин делает паузу, но Кастиэль, похоже, достиг какого-то перерыва в своем рассказе: комната погружается в тишину. Все внимание Кас теперь уделяет поглаживанию Дина по щеке. Так что Дин наклоняется и целует его в губы.

На этот раз это нежный поцелуй — очень мягкий и медленный, почти как в замедленной съемке: каждый его момент растянут. Дин кладет руки Касу на щеки и постепенно продвигается ладонями к вискам, под шапку, обнимая его голову с обеих сторон.

Скользя ладонями по обнаженной коже. По тем областям, где нет волос.

Впервые с тех пор, как Дин узнал про рак, Кас сознательно позволяет ему вот так прикасаться к своей голове.

«Волосы не имеют значения, Кас, видишь, волосы не имеют значения», — думает Дин, и это правда: они совсем не имеют значения. Дин вообще вскоре забывает про волосы, потому что Кастиэль целует его в ответ.

Так же мягко, так же нежно, перенимая темп Дина. Кажется, он осваивает технику поцелуев с каждым разом все лучше.

В конце концов они разрывают поцелуй. Дин прислоняется лбом ко лбу Каса и делает медленный вдох.

— Прости, что я тебе не сказал, — говорит Кас. — Я просто не смог. Я не смог.

— Я понимаю, — отвечает Дин, кивая, — и он на самом деле понимает. Сколько раз он сам скрывал что-то от Сэма, чтобы Сэм не переживал? И от Каса тоже? Для начала Метка Каина приходит на ум. — Я понимаю, Кас, правда. Но теперь это наше общее дело.

Кас кивает.

Потом он слегка напрягается и поворачивает голову, словно прислушиваясь к чему-то. Дин тоже прислушивается и секунду спустя различает отдаленный скрип входной двери и шаги по лестнице. Они оба слушают в тишине, как Сэм проходит по коридору в ванную, чтобы принять душ после пробежки.

— Сэму, наверное, тоже нужно это услышать, — говорит Дин — немного неохотно, так как ему очень жаль заканчивать эту интимную часть беседы, когда можно перешептываться, уютно устроившись на одной подушке. Но Сэм тоже участвует, и ему определенно нужно знать подробности.

Кас снова кивает.

— Остальное я расскажу вам обоим.

========== Глава 29. Я и тебя приведу в порядок, клянусь ==========

Когда Дин и Кас заходят в кухню, Сэм поднимает глаза от кофейника. Как только он замечает мрачное выражение лица брата, его улыбка исчезает. Он переводит взгляд с Дина на Кастиэля, напрягшись, словно ожидает какого-то мелодраматического сюжетного поворота, — может быть, гадая, не поссорились ли уже Дин и Кас.

Но Кас говорит:

— Сэм, я рассказывал Дину про свой рак, и он решил, что тебе тоже нужно это услышать.

С лица Сэма пропадает неуверенность. Он по-прежнему выглядит так, словно готовится к чему-то серьезному, но теперь уже к совершенно иной новости.

Он кивает, снимает еще две кружки с полки над кофейником и молча наливает всем кофе. Кас безмолвно берет свою кружку, кивая и слабо улыбаясь в ответ. Без комментариев он ведет братьев в комнату с картами, где садится во главе стола, задумчиво глядя на карту Тихого океана. Дин и Сэм усаживаются по обе стороны от него. Сэм бросает на Дина несколько тревожных взглядов, будто надеется, что Дин как-то телепатически подскажет ему, в чем дело. Но Дин понимает, что это история Каса и рассказать ее должен он.

Они ждут, пока Кас медленно отхлебывает свой кофе. Наконец он начинает говорить.

***

— Когда я оставил вас во Флагстаффе, — начинает Кас, глядя на них, — я сначала прошел пару кварталов в другом направлении, чтобы запутать вас, а потом повернул и вернулся вверх по холму к тому же госпиталю. Сэм, я только что рассказал Дину, как врачи уже нашли у меня аномальную массу, когда осматривали меня после инцидента в Гранд-Каньоне. И их кот обнаружил уплотнения у меня в животе… — («КТ», — произносит Дин одними губами в ответ на недоуменный взгляд Сэма.) — И я решил… Если честно, я просто очень не хотел тревожить вас всем этим. Короче говоря, я вернулся в госпиталь в одиночестве, у меня взяли еще анализы, а два дня спустя сделали мне первую операцию — пока только мелкую, биопсию основной аномальной массы.

Кас делает еще один глоток из кружки. Ни Сэм, ни Дин не притронулись к своему кофе.

— Биопсия подтвердила, что это тестикулярный рак, — говорит Кас. При этих словах Сэм подвигается на стуле, тихо втянув воздух, и на этот раз в его взгляде Дин читает почти надежду. Он улыбается брату вымученной улыбкой, думая: «Да, Сэм, но он почти в четвертой стадии».

— Кроме того, мою кровь исследовали на маркеры, — продолжает Кас. — Что-то в крови может указывать на наличие такого типа рака, и они измерили этот показатель, и он был завышен. Так что… определенно тестикулярный рак. Потом несколько дней ничего не происходило… Я сходил в городскую библиотеку, чтобы узнать о нем побольше, а врачи тем временем совещались о том, как именно удалить основную аномальную массу. Как, гм… удалить яичко. Как я понял, есть нецелесообразные методы, которые могут вызвать рассеивание раковых клеток по организму, поэтому врачи взвешивали варианты и продумывали подход. Тем временем мне назначили вторую операцию, чтобы исследовать уплотнения в животе, которые обнаружил кот.

Сэм сидит абсолютно молча. Похоже, как и Дин ранее, он принял решение не прерывать рассказ Каса поправкой про «кота». Дальше Кас произносит на одном дыхании:

— Операция на животе была утром, я проснулся в середине дня, и доктор пришел навестить меня и сообщил, что рак распространился в лимфоузлы, и, хотя его несколько сложно классифицировать, они решили, что это тестикулярный рак стадии 3В, что означает, он прогрессировал довольно сильно. — Кас делает паузу и добавляет совершенно неубедительным тоном, глядя в кружку: — Хотя… все не так плохо, как могло бы быть… на самом деле, могло быть и хуже… учитывая обстоятельства.

— Э, — вмешивается Сэм, — можно я только, э, проясню насчет В? Я знаю, что первая стадия — это когда он пока еще в одном месте…

Кас кивает.

— Первая стадия — когда рак остается в изначально пораженном органе, — говорит он, сознательно переключаясь на формальную терминологию. Объясняя формальности, Кас заметно успокаивается. — Во второй стадии рак крупнее и распространился в ближайшие лимфоузлы, но только в самые ближайшие. На третьей стадии он распространяется в дальние лимфоузлы и иногда в легкие. Вы же знаете, что вся кровь проходит через легкие, прежде чем разливается по организму? (Сэм уверенно кивает; Дин неопределенно пожимает плечами, как бы говоря: «Естественно, это очевидно».) Кас продолжает: — Поэтому распространение именно в легкие критично: они как промежуточная станция на пути к остальным органам. И на четвертой стадии он распространяется за пределы легких обратно в организм, в большой круг кровообращения, поражая другие органы. Как мне сказали, детали классификации немного варьируются в зависимости от типа рака, но номер стадии, по сути, означает дальность поражения от исходного органа: только сам этот орган, орган и прилегающие области, более дальние участки и, наконец, везде.

— Тогда А и В… — начинает Сэм. Он бросает взгляд на лежащий перед ним на столе телефон, и его рука даже дергается, как будто ему не терпится открыть Гугл и прочитать все про тестикулярный рак стадии 3В немедленно.

— 3В — это хуже, чем 3А, но не так плохо, как 3С, — объясняет Кас спокойно. — И не так плохо, как 4. А, В и С — это подстадии, обозначающие, насколько близко он подошел к легким. 3В, по сути, значит, что поражено несколько лимфоузлов. В общем, тем вечером мне все это объяснили — сказали, что классифицировали мой случай как 3В и что это означает, мне понадобится химиотерапия и, возможно, радиация. И объяснили про прогноз. — В этом месте Кас колеблется, крепче обхватывая кружку. Он плотно сжимает губы и наклоняет голову, так что косички его обезьяньей шапки спадают с плеч. — Прогноз, на самом деле, вполне неплох. Пятилетняя выживаемость — примерно 70% при моей стадии и маркерах в крови. То есть шансы на выживание примерно два к одному.

«И один к двум — шансы умереть, — думает Дин. Кас говорит об этом почти спокойно, но у Дина все холодеет внутри от осознания этой мысли. — Ебать… Один к двум. Это пиздец какие высокие шансы».

— Так что на самом деле не так уж и плохо, — говорит Кас с нарочитой бодростью. — Но в тот момент я понял, что смерть — возможность вовсе не гипотетическая. И, как вы, конечно, знаете… — он снова колеблется, — у меня нет души, как у людей. Так что… короче говоря, если умрет моя оболочка… — Он тихо вздыхает, пока эти жуткие слова эхом отдаются в помещении. — Полагаю, меня просто не станет, — заключает он.

Следует тяжелая пауза.

— Не говори так, — отвечает наконец Сэм низким тоном.

Дин вообще не может разговаривать. Сглотнув, Сэм добавляет, уже немного увереннее:

— Этого не будет.

— Я не знаю, что будет, — отвечает Кас тихо. Он медленно отхлебывает кофе, и Дин с Сэмом молча переглядываются.

— Если бы мы знали с самого начала… — говорит в конце концов Сэм. — То есть… я понимаю, это дело пройденное, но мы бы с радостью помогли — вот все, что я хочу сказать. Ты мог нам рассказать, ты это понимаешь?

Кас слабо улыбается ему.

— Я вам почти рассказал, — признается он. — Я прислал тебе сообщение тем вечером, Дин, помнишь? — Он смотрит на Дина. — Сразу после первой операции на животе, когда мне сказали, что стадия 3В. Вы тогда были в том серебряном руднике в Юте.

Дин и Сэм снова переглядываются.

Серебряный рудник. В ту ночь, когда Кас ни с того ни с сего прислал сообщение Дину.

— Я написал длинное сообщение, в котором все объяснял, — говорит Кас. — Хотел… попросить совета, наверное? Или просто, не знаю… наверное, я просто хотел сказать вам об этом. Но потом я подумал, что стоит узнать, как у вас дела, и оказалось, что вам предстоит потенциально опасный вечер. Конечно, последнее, что вам было нужно, это отвлекаться, так что я решил, что не стоит беспокоить вас в такой момент. — Он умолкает на секунду, задумавшись. — Потом мне подумалось, что, может быть, мне вообще не стоит вас беспокоить. Потому что вы всегда готовитесь к чему-то потенциально опасному.

Дин вспоминает ту беседу. «Кас пишет свой роман», — пошутил он с Сэмом, глядя на мерцающие точки на экране телефона. Кас очень долго что-то набирал, но в итоге точки исчезли — он стер сообщение.

Потом Дин вспоминает, что произошло дальше.

— Погоди, — говорит он. — Разве это была не та ночь, когда ты угнал машину и доехал до самой Юты? Так, подожди секунду, ты что, ехал из Флагстаффа?

— Что, сразу после операции? — спрашивает Сэм.

— У тебя была операция прямо в тот день? — не может поверить Дин. — Ранее в тот же самый день?!

— Операция на брюшной полости? — добавляет Сэм к этому. Кому как не братьям знать, что травмы брюшной полости обычно выводят людей из строя на долгое время. Охотник рано узнает, что даже простое ранение в живот может быть смертельно. И даже после чисто выполненной операции требуется долгий восстановительный период. Операции на брюшной полости проводятся под общим наркозом и требуют разрезания ключевых мышц туловища: все это означает серьезный риск инфекции и неспособность нормально двигаться неделями после.

Но Кас лишь кивает.

Дин потрясен услышанным; Сэм, судя по его виду, тоже в ужасе.

— Но это же значит, ты проехал… часов восемь, чтобы увидеться с нами! — произносит Сэм. — Когда мы вышли из шахты, мы получили от тебя целую кучу сообщений. Ты же почти встретился с нами в закусочной тем утром, разве нет?

Кас снова кивает.

— Вы оба не отвечали мне, — говорит он, — так что я сбежал из послеоперационной палаты ночью. Ночью сестер меньше — это оказалось довольно легко. Потом я угнал машину с парковки при госпитале. — Он, кажется, неправильно истолковывает досаду во взглядах Сэма и Дина, так как добавляет: — Не волнуйтесь, я вернул машину на следующий день — по-моему, хозяин даже не догадался, что ее заимствовали. В общем, оказалось, что с вами все в порядке, и когда ты пригласил меня на завтрак, Дин, я понял, что вы непременно заметите мой больничный халат и свежие шрамы. У меня даже на руке еще оставался опознавательный браслет, а в вене был порт для капельницы. Я подумал о том, чтобы все это спрятать, но я еще с трудом ходил и знал, что вы обратите на это внимание. Поэтому я развернулся и поехал назад.

Дин и Сэм смотрят на него, онемев. Кас делает еще глоток кофе и говорит с тихим вздохом:

— Сестры прочитали мне целую лекцию, когда я вернулся. Наверное, они были правы, потому что у меня после этого случился небольшой рецидив… гм… даже небольшое заражение.

— Кас… — произносит Дин сквозь зубы.

— Но все прошло после нескольких дней в реанимации, — уверяет Кас спокойно. — В общем, к тому времени, когда я оправился, врачи наконец составили план, и мне сделали третью операцию — по удалению пораженных лимфоузлов и… гм… яичка. — Он говорит это, снова глядя вниз, на карту мира. — Мне удалили левое яичко, — добавляет он, разговаривая с картой. — Так что теперь у меня только одно. Меня предупредили, что эта область будет болезненной. Оказывается, пришлось перерезать нерв в мошонке. Что, как сейчас кажется, вполне очевидно, но тогда я не до конца осознавал, что это обернется дискомфортом в будущем. У некоторых людей нерв заживает быстро, у других же какое-то время остаются… гм… болевые приступы. Я знал, что это чувствительный нерв, но, признаюсь, не до конца понимал, насколько чувствительным он может быть.

Дин ловит себя на том, что слегка съеживается на стуле и даже сжимает колени в непроизвольной симпатической реакции. Агония Каса в спальне несколько часов назад становится понятна. «Должно быть, ощущение было такое, словно я врезал ему по яйцам, — думает Дин. — Кувалдой, не меньше. Вот черт…»

— Это после той операции я вернулся в бункер, — продолжает Кас. — У меня еще болели шрамы, но я уже мог ходить, так что я подумал, может быть, вы не заметите, если я буду внимателен в вашем присутствии. Конечно, мне нужно было соблюдать осторожность и избегать физического контакта — шрамы на животе еще не зажили… как и тот, другой шрам. — Кас умолкает на несколько секунд. Он бросает взгляд на входную дверь, потом обводит глазами стол с картой и украдкой с грустным выражением смотрит на Дина. Это ведь здесь, в этой самой комнате они встретились, когда Кас вернулся в тот день — когда неловко спустился по лестнице и осторожно бочком обошел стол, чтобы избежать приветственного объятия Дина.

«Мне нужно было соблюдать осторожность и избегать физического контакта…»

Кас говорит:

— Знаете, самое странное в лечении рака — это то, что доктора часто даже не уверены, нужно ли оно. После различных операций следует вторая, гораздо более длительная фаза лечения химиотерапией и радиацией — и часто она нужна просто на случай, если где-то в организме остались раковые клетки. Но врачи зачастую не могут сказать наверняка! В моем случае даже после всех операций они не были уверены, что удалили все мелкие опухоли. Врачи беспокоились, что где-то могли остаться совсем мелкие пятна, которые не смог обнаружить кот. Полагаю, это видно по маркерам крови — как я понял, они не понизились настолько, насколько должны были. Поэтому врачи сочли, что остаточные клетки опухоли еще могут скрываться где-то в другом лимфоузле или в легких. Месяц спустя я начал курс химиотерапии, и на следующей неделе они решат по поводу радиации.

— Погоди, почему месяц спустя? — спрашивает Сэм. — Почему ты не начал ее сразу?

Кас вздыхает.

— В тот момент мне понадобилась медицинская страховка. Первые операции можно было сделать без страховки — полагаю, их классифицировали как некую первую помощь, которую нужно оказать немедленно. В Аризоне, во всяком случае, их удалось сделать в рамках оказания неотложной помощи — по сути, в рамках спасения меня из Гранд-Каньона. Не то чтобы мне потом не выставили счет, но, как вы наверняка знаете, за неотложную помощь счет высылают уже после ее оказания. И… признаюсь, может быть, я указал не совсем верный почтовый адрес и выдумал один из этих «номеров социального страхования». Как бы там ни было, остальное лечение нужно было назначать заранее. Оно попадает под другую категорию, несрочного лечения, так что его даже назначить невозможно, если нет медицинской страховки. Поэтому мне пришлось найти работу. Конечно, я сразу подумал про работу в магазине на заправке, так как только для этого у меня был подходящий опыт. — Кас добавляет с легкой грустной улыбкой: — Боюсь, в вашем социуме не сильно востребованы инструктора по ближнему бою на кинжалах или воздушным стратегиям защиты…

Как раз когда Дин думает: «Стоп, он что, еще может летать?» — плечи Каса опадают, словно он только что вспомнил, что не может.

— Врачи во Флагстаффе порекомендовали онколога в Денвере, — продолжает Кас, разговаривая со своей кофейной кружкой. — Эрона Клайна. Так я с ним познакомился. Он занимается исследованием новейших видов химиотерапии для этой стадии тестикулярного рака. Потом я узнал, что автозаправочная компания покрывает лечение в Денвере даже для работников из соседних штатов, но их страховая программа вступает в силу только через тридцать дней полной занятости. Кроме того, к тому времени я уже знал, что мне предстоит трата под названием «страховая франшиза» — огромная сумма денег, которую нужно заплатить в самом начале. И ее нужно платить заново каждый год. Поэтому я копил на это всеми способами. В январе мне снова нужно будет платить франшизу… — Кас вздыхает. — Поэтому я брал сверхурочную работу при любой возможности. Копил на франшизу и ждал, когда пройдут тридцать дней моей занятости. И… — Кас наконец поднимает глаза от кружки, — … вот так мы тут и очутились. Вернее, я очутился. Мне остался еще один цикл химиотерапии — он займет большую часть декабря. После этого мне нужно снова сдать кровь на маркеры и, я так понимаю, кот снова все оценит — мне сказали, что я могу пройти обследование во Флагстаффе, если хочу воспользоваться тем же котом. И потом они заключат… — он колеблется, — заключат, помогает ли лечение.

— С чего бы ему не помогать? — спрашивает Сэм, и Дин едва не пинает его под столом.

Кас медлит всего секунду.

— Некоторые лекарства не действуют на меня так, как действуют на урожденных людей, — говорит он. — Таблетки от тошноты, например, не действуют.

— Но химиотерапия должна действовать, иначе тебе не становилось бы от нее плохо, верно? — спрашивает Сэм. — Значит она должна действовать. Ведь так?

Кастиэль только пожимает плечами.

— Не знаю, — говорит он. — Иногда лекарство может действовать в чем-то, но не во всем.

Сэм молчит долгое время. Потом говорит:

— Уверен, что такого сценария не будет, но, гм, просто из любопытства: каков прогноз, если химия не помогает? То есть… каков прогноз для среднего пациента, который вообще не получает химии?

Этот вопрос нужно было задать. Но у Дина внутри все сжимается, пока он ждет ответ.

— Ну… — произносит Кас задумчиво. — Они не совсем так вычисляют прогноз, но я спросил, что бывает, если рак не лечить вовсе. Примерно пять процентов, насколько я понял.

Следует короткая тишина. Дин прочищает горло.

— Пять процентов… чего?

— Пятипроцентный шанс выжить, — говорит Кастиэль.

***

Они еще какое-то время засыпают Каса вопросами, пытаясь выяснить, какие лекарства ему дают в рамках химиотерапии, каково было расписание лечения и что запланировано дальше. Сэм сосредоточился на перспективе радиации (и понятно почему: если химия не поможет, может быть, у радиации больше шансов? Или ангелы невосприимчивы и к радиации тоже?) У Сэма также миллион вопросов об условиях страхового плана, который предоставляет заправочная компания, и о том, где осталась медицинская карта Каса из Флагстаффа. Но Кас скоро начинает сутулиться на стуле, его голова поникает, и в глазах появляется знакомое усталое выражение.

Дин наконец прерывает брата посреди длинного вопроса про медицинскую страховку:

— По-моему, нашему ангелу не помешает отдых от испанской инквизиции. — Он смотрит на часы. — Девять утра. Где-то же сейчас сиеста, верно?

— О… — говорит Сэм, бросив на Каса пристальный взгляд. — Да. Верно. Конечно. Хочешь отдохнуть немного, Кас?

— Я бы не отказался, — признается Кас. Внезапно он выглядит совершенно измученным. — Может быть, я пойду прилягу на диване… посмотрю телевизор?

Дин и Сэм кивают, и Сэм встает, чтобы собрать кофейные кружки и отнести их на кухню.

— Дин, подбери ему какой-нибудь сериал, — предлагает он.

Этот ход очевидно рассчитан на то, чтобы дать Дину и Касу время наедине. Не то чтобы это было необходимо: как только Дин укладывает Каса на диван и включает телевизор, Кас немедленно засыпает — еще до того, как Дин успевает спросить у него, что бы он хотел посмотреть.

Дин вздыхает и выключает телевизор.

— Не очень-то вышло начало у твоих недельных каникул, а, дружок? — шепчет он, поднимая с кресла сложенный плед и осторожно набрасывая его на Каса. Кас даже не шевелится. Дин наблюдает за ним какое-то время, пока не убеждается, что он дышит ровно и ему комфортно.

***

Кас так и спит на диване часами.

— Ему это явно нужно, — замечает Сэм тихо около одиннадцати утра, когда Дин возвращается в библиотеку, навестив Кастиэля в очередной раз. (Оба брата провели большую часть утра за компьютерами, читая про тестикулярный рак стадии 3В и варианты лечения.) — Выглядит он совсем разбитым, — добавляет Сэм. — Думаешь, просто усталость?

— Ну, утро у него выдалось не очень, — комментирует Дин, усаживаясь обратно на стул. Сэм приподнимает бровь, и Дин поясняет: — Оказалось, что разрезанный нерв в мошонке вполне жив и дает о себе знать. И не в хорошем смысле.

— Ох, черт, — отвечает Сэм. Подумав, он добавляет: — Значит ли это… что вы… э… — Он снова умолкает, теребя свой лэптоп, и даже начинает немного краснеть. — Не хочу совать нос куда не следует, но…

— Я вроде как случайно заехал ему по яйцам, если ты об этом спрашиваешь, — говорит Дин. — Или, вернее, по яйцу. Но по тому, которого нет. — Вздохнув, он добавляет: — Скажем так, все пошло немного не по плану.

Сэм, судя по его виду, никак не может решить, хочется ли ему услышать подробности. Но воспринимает он все это на удивление спокойно — особенно учитывая, что вся сцена признания случилась всего пару часов назад. «Уж что-что, а в плане расстановки приоритетов рак творит чудеса», — думает Дин. В его собственном сознании рак несомненно смел в сторону все прочие соображения (включая и некоторые психологические барьеры, прочно стоявшие десятилетиями до этого). Может быть, и у Сэма наступила похожая ясность в восприятии.

— Как же жаль, что вам достался такой дерьмовый расклад, — говорит наконец Сэм.

— Да уж, реально хуево, — отвечает Дин, сам себя удивив тем, сколько эмоции вкладывает в эти слова. Но ведь это правда.

Сэм только кивает. Поразмыслив еще немного, он спрашивает:

— Мне показалось, или он выглядит… так, будто… почти стыдится этого? Я имею в виду диагноза? Того, что ему удалили яйцо? Я бы не подумал, что ему будет вообще хоть какое-то дело до того, каких органов он лишится. Это же все-таки не его настоящее тело.

— Мне кажется, теперь вроде как уже его, — отвечает Дин медленно. — Знаешь… он сказал что-то насчет… — Дин бросает взгляд в сторону комнаты, где спит Кас. Дверь туда закрыта, так что Кас наверняка не услышит, но на всякий случай Дин все же понижает голос: — Не думаю, что он будет против, если я тебе скажу: он упомянул что-то насчет того, что он «полумужчина, полуангел». И в его понимании это означает, что в результате он вроде как ничто.

— Так, ну вот это уже чушь собачья! — отвечает Сэм немедленно, горячим шепотом. — Это полная чушь…

— Мы с тобой это знаем, — шепчет в ответ Дин. — Но он только учился быть человеком, понимаешь? То есть я знаю, что он на самом деле не человек — черт, он даже, наверное, изначально не мужского пола, — но он в этой оболочке уже давно. И Чак как бы… несколько раз воскрешал его в то же тело, и, по-моему, он воспринял это как намек, что теперь это вроде как его тело? И при том что у него еще и крылья испорчены…

Сэм кивает.

— Да. Пожалуй, я понимаю, как это могло сбить его с толку. Но все равно это чушь собачья, — добавляет он твердо. — Уж точно мужчину оценивают не по яйцам. А ангела — не по крыльям. И что бы он ни говорил, он полноценный мужчина, коли хочет им быть. И уж точно полноценный ангел. Вне зависимости от ситуации с крыльями.

— О, это мне напоминает… — говорит Дин, вставая и закрывая крышку лэптопа. — Мне нужно еще прочитать главу.

***

Дин забирает «Физиологию ангелов» из комнаты Каса и приносит ее назад в гостиную. Он садится в кресло рядом с диваном, откуда может присматривать за Касом, пока тот спит, и, наладив себе свет — подвинув ближе одну из старых ламп и поправив абажур так, чтобы она не светила Касу в лицо, — наконец раскрывает книгу.

Черная обложка приятной тяжестью ложится ему на колени. На сегодня задана шестая глава, «Крылья, перья и полет», но Дин не спеша пролистывает предыдущие главы, выхватывая кое-какую информацию на пути к шестой главе.

Из первого же абзаца первой главы, «Разновидности ангелов», он узнает, что «серафим» — это не титул, а как раз разновидность ангела. Оказывается, это что-то вроде подвида или расы — генетическая порода ангелов, обладающая определенными физическими характеристиками и способностями, и даже некоторыми уникальными анатомическими свойствами крыльев. У Дина давно было смутное представление, что Кастиэля когда-то повысили до серафима из какого-то другого ранга, но оказывается, он всегда был серафимом. Карьерный рост не повлиял на его врожденную принадлежность к серафимам.

Глава явно содержит и другую потенциально полезную информацию, но Дин пролистывает книгу ко второй главе, «Истинное обличье ангелов». Она тоже оказывается гораздо интереснее, чем можно было ожидать. Похоже, что настоящее обличье Каса поистине потрясает свидетеля своим размером и величием. К тому же, как выясняется, его не так-то просто узреть: начинается глава собранием мифов и легенд со всего мира о громадных летающих существах, и, на первый взгляд, эти истории совершенно друг другу противоречат. Приведены и описания огромных хищных птиц с Ближнего востока, и азиатские легенды об огнедышащих драконах с туловищами в милю длиной, и предания о «глазах молнии», сияющих нимбах и «лапах, блестящих как хром», и рассказы о грифонах с головой орла и туловищем льва. Упомянуты и сфинксы, и гарпии — причудливые летающие существа, покрытые перьями, но имеющие человеческие лица. Приведены истории о явлениях головокружительного слепящего света и даже о многоголовых созданиях, имеющих сразу четыре лица: человека, быка, льва и орла.

«Физиология ангелов» в подробностях пересказывает каждую из легенд и резюмирует все это следующим:

Правда, конечно, заключается в том, что взрослому ангелу присущи черты, напоминающие каждое из этих существ. Как бесстрашные путешественники 17-го и 18-го веков некогда описывали слонов Африки путаницей метафор — уши как пальмовые листья, бивни как у гигантского борова, чудесный хобот как хвост обезьяны, — так что итоговая картина напоминала причудливую смесь разнородных вещей, так же и древние попытки описать ангелов состояли сплошь из метафор, приведших более поздних толкователей к заключению, что, обладая единым телом, ангелы, тем не менее, могут быть многолики и многоголовы. Описание Иезекииля, пожалуй, является наиболее известным примером подобного сочетания в одном теле черт быка, льва, орла и человека — часто называемых его «ликами».

Человеческий «лик» объяснить проще всего. Упоминания человеческих лиц у ангелов встречаются в легендах не только про Иезекииля, но и про сфинксов и гарпий, и конечно связаны с тем, что ангелы могут занимать человеческие оболочки, то есть порой они буквально имеют человеческие лица. Что же касается причудливой помеси быка, льва и орла, а также диковинок вроде «лап из хрома», то эти загадки легко разрешаются, стоит лишь внимательно взглянуть на настоящего ангела. Автору выпала честь увидеть вблизи ангела — одного любезного серафима, который великодушно (пусть и неохотно) согласился на миг явить автору свою истинную сущность. Осмотр подтвердил, что этот серафим, как, предположительно, и все серафимы, носит на шее пышную длинную гриву, весьма сходную с гривой льва, но состоящую из перьев, а не шерсти. Он также имеет длинный хвост, напоминающий львиный, но покрытый перьями. Как лев, серафим передвигается на четырех лапах, однако обладает и парой крыльев, как орел. Передняя пара его лап оснащена впечатляющим набором блестящих серебристых когтей; выше них имеются два прибылых пальца из той же напоминающей серебро материи — отсюда и «лапы, блестящие как хром». На самом деле, эти серебряные когти — один из двух природных видов оружия, что ангелы используют друг против друга (второе оружие — священный огонь). Более того, «ангельские клинки», которые ангелы носят, когда бывают в человеческом обличье, в действительности вырезаны из их собственных прибылых пальцев — традиционно из левой передней лапы.

Старейшие и самые крупные ангелы часто рогаты (то есть чем-то напоминают быков) — в этом случае они оснащены элегантными загнутыми двусторонними рогами, покрытыми такой же серебристой субстанцией, как и их когти. Отсюда рассказы о «молнии» над головой и, конечно, знаменитый нимб. В целом же по форме и образу голова ангела напоминает скорее голову орла: она имеет впечатляющий крупный хищный клюв и большие зоркие глаза, глядящие вперед, благодаря чему ангелам свойственен пронизывающий, почти орлиный взгляд (не говоря уже о великолепном бинокулярном зрении).

Таким образом, бык, лев, орел и человек суть части единого целого. По мнению автора, лучше всего образ ангела передают старинные легенды о грифонах — больших покрытых перьями существах с крыльями и четырьмя ногами, длинной шеей и хвостом, имеющих когти на передних лапах и подушечки на задних. Более того, в древних легендах грифоны зачастую зовутся «хранителями пророков» — очередное подтверждение того, что в основу этих легенд легли явления ангелов.

Еще одна достойная упоминания мифологическая ветвь — это сказания о драконах и близкие к ним мифы о василисках. Ангелы используют священный огонь в качестве оружия и в своем истинном обличье могут порождать его по собственной воле. Значит ли это, что и легенды о драконах на самом деле рассказывают об ангелах? Все такие легенды гласят, что у драконов огромный размер. Здесь стоит упомянуть, что ангелы могут расти безгранично: по мере взросления они продолжают увеличиваться в размерах, а не останавливаются при достижении определенного размера, как млекопитающие. Старейшие ангелы воистину огромны и этим действительно напоминают драконов.

И вот, можно представить себе одинокого пастуха давних времен, случайно узревшего ангела, пролетающего на горизонте. Вероятно, пастух отметил бы его гигантский размер, четыре лапы и огромные крылья, серебристое сияние на лапах, отсвет изогнутых рогов и гриву оперения. И наверняка пастух был бы почти ослеплен небесной энергией, если ангел материализовался относительно близко. Какое же имя выберет наш пастух для сего фантастического явления, когда прибежит в свою бедную деревню, чтобы рассказать о чудесном видении? Будь то слово «грифон», «дракон» или «ангел», ясно одно: эти огромные крылатые существа являлись людям во всех регионах, на всех континентах. И хотя сложенные о них легенды исказились по прошествии времени, в описаниях по сей день прослеживается сходство: два крыла, четыре ноги, серебро на лапах, огонь, сияние и крупный размер.

NB: Важное замечание для читателей, которые могут вдохновиться данным текстом и попытаться узреть ангела самостоятельно. Часто встречающиеся в легендах упоминания «молнии» и «сияния» могут относиться также к крайне опасному явлению, связанному с просачиванием в нашу смертную сферу небесной энергии, когда ангел являет свое истинное обличье. Важно отметить, что непосредственное воздействие этой энергии может привести к слепоте или даже смерти. Таким образом, наблюдать истинный образ ангела вблизи часто небезопасно — особенно если ангел только что переместился сюда из небесной плоскости и обладает большим запасом небесного могущества, которое в этом случае может просачиваться наружу через стержни маховых перьев с катастрофическими последствиями для находящихся рядом людей (для описания физики явления см. главы 3 и 5). Автор рискнул узреть истинный облик серафима, только приняв к сведению предостережения сего серафима, высказанные в недвусмысленных выражениях, и видел его лишь опосредованно, через защитное затемненное стекло, созданное по технологии, описанной учеником Галилея Бенедетто Кастелли в 1612 году для безопасного наблюдения солнечных затмений.

***

Только когда Сэм заглядывает в комнату, едва слышно спрашивая, не захочет ли Кас супа или тоста с сыром на обед, Дин замечает, что уже за полдень. Они оба смотрят на Каса: он лежит на боку свесив руку с дивана и тихо похрапывая.

— Может, дадим ему еще полчаса? — шепчет в ответ Дин. — Право же, сон ему не повредит.

Сэм кивает и отвечает шепотом:

— Я пока порежу сыр и все приготовлю. Тогда через полчаса.

Оценив Кастиэля еще одним долгим взглядом, Дин возвращается к «Физиологии ангелов». Уже ясно, что ему стоит прочесть всю книгу, но даже на чтение второй главы ушло столько времени, что он понимает: это проект как минимум на неделю. Следующие несколько глав тоже выглядят весьма насыщенными. Беглый просмотр третьей главы («Измерения, частоты и небесная плоскость») выявляет несколько страниц устрашающих уравнений, аккуратно пронумерованных от руки, и в пятой главе («Благодать и могущество») тоже оказывается много математики. Также там обнаруживается сложенная вклейка, на которой изображена диаграмма крыла с несметным количеством нанесенных на перья мелких стрелок, указывающих направления. «Рисунок 5.3. Потоки небесного могущества в полностью оперенном крыле», — гласит легенда под диаграммой.

Со вздохом Дин складывает диаграмму крыла, заправляя ее обратно в книгу. Пора переходить к шестой главе: «Крылья, перья и полет». За остальное можно взяться позже.

***

Первая часть шестой главы целиком посвящена разным типам перьев. Оказывается, что крылья состоят не просто из кучи пушистых перьев, натыканных как попало, — напротив, перья определенных типов расположены рядами и растут в определенном порядке. Есть ряд «маховых» перьев огромной длины, уходящих корнями прямо в кость крыла, (они дополнительно подразделяются на секции первостепенных, второстепенных и плечевых) и ряды аккуратных маленьких «кроющих» перьев, покрывающих основания маховых перьев. Как оказывается, все перья растут в строгой последовательности, настолько предсказуемой, что каждому перу можно было бы присвоить собственное имя и номер.

— А также адрес и индекс, — бормочет Дин себе под нос. Деталей безусловно много, но Дин находит, что ему интересны даже мельчайшие подробности. Отчасти, конечно, потому, что они имеют отношение к Кастиэлю. (Дин уже решил для себя, что непременно найдет способ вылечить его крылья.) Но кроме того, структура крыла на удивление похожа на инженерный объект. Сила и мощность, ускорение и маневренность — все это знакомые понятия, и у Дина начинает складываться причудливое впечатление, что крылья серафима — это некий райский эквивалент истребителя (или даже, может быть, Шевроле Импалы): замысловатые в устройстве и спроектированные для высоких скоростей.

«Импала в перьях», — думает Дин. Он смотрит на Кастиэля: тот шевелится во сне, запутываясь ногами в пледе, и в этот момент как-то совсем не похож на Импалу. Даже во сне он выглядит худым и усталым — взгляд Дина задерживается на нем, и вот рак уже снова занимает мысли Дина.

Но потом он вспоминает о том, что и Импала бывала разбита, почти уничтожена — и не раз. Раздавлена тягачом, искорежена в десятках аварий. И каждый раз Дин собирал ее заново, по кусочкам, пока она не начинала сиять и ездить как новая.

— Я и тебя приведу в порядок, — бормочет он, глядя на Каса. — Клянусь. — Он переворачивает страницу и продолжает читать.

Комментарий к Глава 29. Я и тебя приведу в порядок, клянусь

Прим. автора: У Галилея действительно был ученик Бенедетто Кастелли, который изобрел способ смотреть на яркие небесные тела. «Бенедетто» означает «святой», а по поводу Кастелли можете строить собственные догадки, но в этом фике Кастелли – это, конечно, Кастиэль, попытавшийся, не привлекая к себе внимания, научить великого Галилея безопасно наблюдать явление ангелов.

========== Глава 30. Я не мог не заметить, что у тебя есть это перо ==========

Глава 6.4 — Крылышки

Как уже было описано, по своей костной структуре крыло ангела — это фактически покрытая перьями рука (см. рис. 6.2). Большие маховые перья — первостепенные, второстепенные и плечевые — являются аналогами частей руки: кисти, предплечья и плеча соответственно. Но есть и еще один тип махового пера — он гораздо меньше, и его легко не заметить, но тем не менее он обладает особой важностью.

Когда ангел полностью расправляет крылья на виду у наблюдателя — что, надо отметить, само по себе захватывающее зрелище, ведь зачастую ангелы являют крылья намеренно, дабы продемонстрировать людям свое немалое могущество, — если наблюдатель сможет сохранить самообладание достаточно, чтобы рассмотреть мелкие детали, он заметит, что каждое ангельское крыло имеет на переднем краю, на самом сгибе сустава, небольшой, иногда едва заметный отросток (рис. 6.2). Некоторые рассказчики и средневековые художники принимали этот отросток за всего лишь взъерошенные перья, но это не так: на самом деле это стандартная анатомическая особенность — придаточное крыло, или «крылышко». Оно являет собой вовсе не случайный сгусток перьев, но полнофункциональное мини-крыло, имеющее собственные мелкие кости. В действительности крылышко — это оперенный аналог большого пальца (рис. 6.3). Но можно считать его и миниатюрным вторым крылом. Несмотря на мелкий размер, оно рабочее, имеет аэродинамические свойства полноценного крыла и может двигаться независимо, раскрываясь в полете в сторону от большого крыла для более уверенного управления в турбулентном воздухе.

Крылышко не уникально для ангелов. Ими обладают и птицы. Количество крылышек может варьироваться: болеемолодые расы ангелов — например, херувимы, — как и современные птицы, имеют одно крылышко на крыло. Однако у более древних рас, таких как серафимы, как и у всех древних окаменелых птиц, обнаруженных по сей день, по два крылышка на крыло (см., например, прекрасный образец археоптерикса, хранящийся в музее естественной истории в Берлине и, к счастью, в целости переживший недавнюю войну). Второе крылышко — это оперенный указательный палец, и он длиннее большого.

Серафимам двойные крылышки дают дополнительную способность удерживать предметы и даже манипулировать ими. Горе тому опрометчивому демону, который не знает, что, даже когда когтистые лапы серафима обездвижены, он почти всегда прячет под крылышками ангельский клинок и готов воспользоваться им в любой момент. Автор отметил, что серафимы сохраняют эту привычку, даже пребывая в человеческом облике: они неизменно предпочитают носить клинок в рукаве пальто, словно в перьях крыла, вместо того чтобы закрепить его в ножнах или спрятать во внутреннем кармане, что было бы более практично.

Таким образом, в определенном смысле ангелы, как и птицы, обладают не двумя, а четырьмя крыльями (или, в случае серафимов и археоптериксов, шестью) — просто дополнительные придаточные крылья очень маленькие. Но древние легенды о том, что у серафимов шесть крыльев, определенно происходят именно отсюда.

Наличие крылышек — еще одно подтверждение того, что крылья птиц и крылья ангелов созданы по сходному плану. Вероятно, наш Небесный Отец был столь доволен первым экземпляром оперенного крыла (первым, надо полагать, появилось крыло ангела), что переиспользовал ту же схему позднее при создании птиц — возможно даже сознательно направив их эволюцию в сторону приобретения оперения на крыльях. Наверняка также неслучайно Он придал крыльям обоих существ столь явную аэродинамическую форму: это говорит о том, что фундаментальные законы подъемной силы, тяги и сопротивления (см. предыдущие разделы) в райской сфере подобны законам земной атмосферы. Ангелы, как и птицы, созданы для полета.

Как можно ожидать, крылышки имеют собственные перья. Тут необходимо сделать отступление и обратить внимание читателя на исключительность перьев из крылышек ангелов и выдающееся количество относящегося к ним фольклора. Множество захватывающих сказаний сложено о высочайшей ценности «ангельских перьев». Зачастую сказания именуют их лишь подобным общим термином, но при внимательном прочтении становится ясно, что эти истории ссылаются именно на перья из крылышек. Это очевидно из описаний их размеров и формы.

Перья, описываемые в этих сказаниях, — это явно маховые перья, с центральным стержнем, но при этом они маленькие — такие, что их можно удержать в ладони или спрятать в карман. Первостепенное или второстепенное маховое перо ангела — размером со средневековый палаш, и даже плечевое перо часто длиной с садовую лопатку. Кроющие и пуховые перья, напротив, слишком мелкие и тонкие, чтобы подходить под описание в историях, и не имеют прочного центрального стержня. И только перо из крылышка соответствует описаниям: маховое перо, слегка ассиметричное относительно стержня и при этом мелкое — такое, что его можно зажать в ладони. С учетом изложенного надо заметить, что подобные сказания неизменно описывают перья крылышек как чрезвычайно ценные. За владение этими перьями велись войны, в результате которых падали города и империи. Так что же делает эти перья столь важными?

Перья из крылышек действительно обладают уникальными свойствами. Во-первых, у каждого класса и подвида ангелов они имеют свою форму и рисунок. Например, скругленные полосатые перья крылышек херувима легко отличимы от характерно удлиненных, слегка изогнутых четырехдюймовых перьев из длинного крылышка серафима (см. рис. 6.1).

Во-вторых, перья крылышек играют особую роль в процессе линьки: они всегда первыми опадают из крыла в начале линьки и вырастают первыми из свежего набора перьев. Более того, похоже, что перья крылышек первыми сигнализируют о состоянии ангела и в более общем смысле: они первыми тускнеют, если ангел недомогает, первыми наливаются блеском, когда ангел восполняет могущество, первыми меняют цвет при линьке, если личность ангела претерпела существенные изменения.

Почему это так? Почему из всех перьев именно эти так точно отражают сущность ангела и его состояние? Похоже, и сами ангелы не знают ответа. Но тут вспоминается старая пословица: «птица — не орнитолог»; иными словами, предмет изучения не всегда изучает себя сам. Автор (которому выпала честь учиться со многими выдающимися орнитологами и физиологами), берет на себя смелость предложить объяснение.

Как описано в пятой главе, благодать ангела разлита по полым сердцевинам костей его крыла (эта особенность костей аналогична системе воздушных мешочков у птиц). Маховые перья укоренены в костях крыльев так глубоко, что корнями соприкасаются с поверхностью благодати, и могущество ангела порой может проникать в благодать (или вытекать из нее) через стержни перьев. Поскольку благодать разливается по трубчатым костям сплошным потоком, получается, что она попадает из плечевой кости через локтевую кость в запястный сустав крыла. Запястный сустав расположен как раз на главном изгибе крыла, видном во время полета. В этом месте благодать не защищена большими костями и, как следует из анатомии этого узкого региона, должна протекать совсем близко к коже. И именно в этом месте к крылу присоединено крылышко. Поэтому вполне возможно, что корни перьев крылышка не просто поверхностно касаются благодати, как другие перья, но по сути укоренены в ней. Таким образом, перья крылышка находятся в непосредственном контакте с самой сущностью ангела и постоянно омываются потоком небесного могущества.

Одно мы знаем наверняка: опавшее во время линьки перо из крылышка часто сохраняет в своем стержне частичку благодати ангела вместе с могуществом, которое эта благодать в себе несет. Это единственный тип пера, который имеет свой собственный запас могущества.

***

Дин неуклонно продвигается по тексту, положив ноги на пуфик и подперев книгу коленом с одной стороны. Он уже уверен, что перо, которое лежит у Каса в ящике, — это перо из крылышка. Оно идеально подходит под описание в книге, не говоря уже о том, что выглядит точно как перо из крылышка серафима на рисунке 6.1: четыре дюйма в длину, тонкое и немного изогнутое. Дин даже чуть было не вскочил с кресла, чтобы сбегать в комнату Каса и на всякий случай сверить форму и размер пера.

Однако, дочитав до абзаца о том, что перья из крылышек запасают в себе могущество, Дин останавливается. Он опускает ноги на пол, садится прямее и, наклонив книгу ближе к лампе, перечитывает абзац снова.

Благодать.

Могущество.

Бросив взгляд на Каса (тот по-прежнему спит), Дин переворачивает страницу.

***

Запас могущества в перьях из крылышек имеется не всегда. Если в период линьки у ангела недостаточно могущества, перья крылышка могут вообще не иметь его запаса. И все же, как правило, опадающие при линьке перья из крылышка несут в себе немного могущества. И если это так, они могут приводить в исполнение заклинания существенной силы и сложности. Иногда с их помощью можно даже передавать жизненную силу от одного существа другому (хотя и с очень низкой эффективностью). Но, пожалуй, самое знаменитое их свойство — это способность излечивать от недугов. Именно поэтому об этих перьях сложены легенды. Поэтому короли, султаны и цари издревле охотились за этими бесценными перьями по всей земле: ведь даже частично заряженное перо из крылышка содержит в себе достаточно могущества, чтобы исцелить умирающего человека. Полностью заряженное перо может иметь достаточную силу, чтобы исцелить не только человека, но и недомогающего ангела.

…

Дин обнаруживает, что незаметно для себя поднялся на ноги. Теперь он сжимает книгу в руках, с учащенным дыханием перечитывая последнее предложение:

Полностью заряженное перо может иметь достаточную силу, чтобы исцелить не только человека, но и недомогающего ангела.

Он перечитывает предложение в третий раз, и в четвертый и ловит себя на том, что ходит туда-сюда с книгой в руках, не находя себе места. Он снова бросает взгляд на Каса, спящего на диване, и уже почти зовет Сэма, который теперь закончил готовить обед и исчез в прачечной.

Но потом Дину приходит в голову: Кас, должно быть, уже знает об этом.

Кас не может об этом не знать. Это просто невозможно. И раз Кас еще не воспользовался пером, значит на то была причина. И все же… Кас не всегда знает все об ангелах! «Птица — не орнитолог», — думает Дин; птица не знает всего о строении птиц, и, может быть, автор книги прав: может быть, и ангел не знает всего об ангелах. Например, Кас не все знал о Люцифере. И, уж если на то пошло, он много чего не знал о Чаке, и об Амаре, и о том, почему Чак всегда относился к ангелам именно так, почему ангелы созданы именно такими, почему Рай устроен так, как устроен. Кас даже упоминал, что Наоми вмешивалась в его память. Так что… может, он о чем-то позабыл или вовсе не знал?

Может быть, Кас не знает, что перья из крылышек обладают целительной силой.

Дин понимает, что это маловероятно, но теперь он не может избавиться от соблазнительной фантазии о том, как все разыграется. Дин разбудит Каса и расскажет ему новость о том, что перья из крылышек обладают способностью исцелять, и окажется, что Кас не знал. Может быть, он воспримет эту новость скептически, но в то же время и с надеждой. Он посмотрит на Дина широко раскрытыми глазами. Потом вскочит с дивана, и они вместе бросятся в комнату Каса, где он вынет перо из ящика комода и…

И что? Помашет им? Прижмет его к своим шрамам? Съест его? Как именно пользуются пером из крылышка?

Как бы там ним было… Кас сделает с ним что-то. Дин пропускает эту неизвестную деталь — уж без сомнения, Кас сообразит, что делать. Вспомнит какое-нибудь заклинание на ангельском языке или вроде того. Дин переходит сразу к следующему этапу: перо наверняка начнет светиться, и может быть, у Каса тоже случится один из этих впечатляющих эпизодов серебристого сияния. И когда сияние угаснет… он чудесным образом окажется здоров.

Шрамов уже не будет. Синяков не будет. И худобы тоже.

Рака больше не будет.

Через мгновение, когда сияние потускнеет, Кас медленно выпрямится. Медленно стянет с себя обезьянью шапку, и его голова опять будет покрыта волосами (в мысленной картине Дина — идеально взъерошенными). Он недоверчиво потрогает волосы, может быть даже осмотрит себя с выражением легкого шока, какое бывает у него иногда, когда его что-то сильно удивило. Но он быстро оправится (как бывает с ним всегда, что бы ни случилось): секунду спустя он уже посмотрит на Дина с этой своей милой полуулыбкой, приподняв уголок рта, и отпустит какой-нибудь сухой комментарий вроде: «Полагаю, мое левое яичко снова на месте — если вдруг ты пожелаешь им воспользоваться».

И Дин засмеется. Дин обязательно обнимет его, и…

И его крылья…

Кас склонит голову и закроет глаза, держа в руке уже ненужную шапку. Послышится раскат грома, и появятся они — восхитительные крылья, наконец видимые невооруженным глазом. Он раскроет их, такие шикарные и огромные… Сэм прибежит посмотреть, что произошло, и они оба будут глазеть на Каса, стоящего с поднятыми вверх громадными оперенными крыльями, излучающими свет и могущество…

«Прекрати», — приказывает себе Дин. Эта мечта уже становится хуже, чем фантазии про Каса и Эрин, которыми он себя мучил. От нее почему-то еще больнее. Дин даже закрывает глаза и поднимает лицо к потолку, только бы заставить себя не смотреть на книгу. «Прекрати это. Прекрати сейчас же», — думает он. Потому что, конечно, это просто фантазия. Этого не случится, и не случится по той причине, что, без сомнения, Кас все это знает. Птица, может, и не орнитолог, но Кас — не птица: он умный и умеет читать — он даже уже видел эту книгу! Она лежала у него в номере отеля всего лишь на прошлой неделе! Он давно уже живет на свете, он видел книгу, он много чего знает и, наверное, сменил при линьке уже тысячу этих перьев. Он просто не может всего этого не знать.

Но вдруг…

Дин поворачивается и кладет книгу на пуфик. Он все же собирается пойти в комнату Каса и заглянуть в ящик — теперь он не может удержаться: перо его прямо-таки зовет. Но сначала нужно снова заглянуть в книгу, еще раз посмотреть на рисунок 6.1 — на красивую иллюстрацию, прикрытую калькой, перед началом главы, — чтобы в точности запомнить, как именно выглядит перо из крылышка.

Страницы тихо шуршат, пока Дин пролистывает главу назад, и Кас шевелится.

Дин оборачивается, оставив книгу раскрытой в случайном месте: Кас глядит на него, лежа на животе и сонно моргая, и слегка улыбается ему. Он переворачивается и приподнимается на диване, одной рукой проверяя, на месте ли шапка. Потом его взгляд падает прямо на книгу, раскрытую на пуфике позади Дина.

Дин говорит:

— Эй, приятель, ты наконец проснулся! — поймав себя на том, что пытается невзначай заслонить собой книгу (почему-то он немного стесняется ее). Но Кас уже заметил ее и теперь до конца садится на диване, вытянув шею и пытаясь получше разглядеть книгу за коленями Дина.

— Ты что, читал Шмидт-Нильсена? — спрашивает он.

Дину требуется мгновение, чтобы сообразить, о чем он: Шмидт-Нильсен — это автор. «Кнут» Шмидт-Нильсен, вспоминает Дин — это отштамповано серебристыми буквами на обложке.

— Да, — отвечает он, небрежно махнув рукой в сторону книги. — Гм… шестую главу. Старина Кнут, а?

Кас медленно кивает. Он по-прежнему заглядывает за колени Дина, вытянув шею, и вглядывается в открытую иллюстрацию. Ему, должно быть, видна только ее часть, но он спрашивает:

— Рисунок 6.2?

— Эм… — Дин бросает краткий взгляд через плечо. Книга действительно осталась раскрыта на рисунке 6.2. — Да, наверное. Слушай, Кас, я знаю, что ты, вероятно, уже это знаешь, но… там в шестой главе есть раздел про перья из этой особой части крыла. Которая как большой палец. Называется «крылышко»?

Кас кивает.

— «Alula», если по-латыни, — говорит он. — «Alula» означает крылышко, маленькое «ala», что на латыни есть «крыло». — Он поднимает голову, изучая Дина. — Ты докуда дочитал?

Дин отвечает:

— Достаточно далеко, чтобы дойти до той части, где объясняется, что крылышки, гм… что они, оказывается, могут исцелять? Эм, Кас, так… разве это не перо из крылышка у тебя в ящике? Смотри, в книге написано… — Дин хватает книгу и поворачивается обратно к Касу, наскоро пролистывая страницы к нужному абзацу. Несмотря на данные себе предостережения, он снова чувствует отчаянную надежду, что, может быть, Кас все-таки всего этого не знает. Может быть, Кас не читал всю книгу (даже притом, что он, очевидно, узнал рисунок 6.2, увидев его лишь мельком издалека…) Может быть, перо поможет, может быть, Кас о нем не знает! Образ Кастиэля, расправляющего свои здоровые, полностью оперенные крылья, снова болезненно ярок перед мысленным взором Дина, и Дин говорит торопливо, от нетерпения едва не запинаясь в словах: — В этой книге, в книге написано, что они могут исцелять, Кас! Здесь написано, что перья из крылышек иногда могут исцелить ангела и точно могут исцелить человека. Так что уж наверняка они смогут исцелить лишенного могущества ангела в человеческой оболочке, ты так не думаешь? И, Кас, я не мог не заметить, что у тебя есть это перо дюйма четыре в длину, правда же, и это как раз такой размер…

— Перья из крылышек могут исцелять, только когда заряжены могуществом, — говорит Кастиэль мягко.

Дин колеблется всего секунду.

— Да, но суть в том, что они могут исцелять даже смертельные болезни и могут даже передавать жизненную силу, Кас, только послушай…

— Те, что у меня, лишены могущества, — говорит Кас.

Дин смотрит на него.

— У меня осталось два пера из крылышек с моей последней линьки, — говорит Кас. — Одно лежит в ящике комода, второе я ношу в кармане куртки. Но они оба абсолютно разряжены. Они не могут исцелять.

Дин делает медленный вздох и заставляет себя спокойно кивнуть головой, как будто не испытывает большого разочарования.

— Ясно, — говорит он, немного выпрямляясь. Он с усилием принимает невозмутимый тон. — Я так и подумал, что ты обо всем этом знаешь. Просто решил спросить.

— В этих двух перьях уже много лет как нет могущества, — объясняет Кас. — И я уже искал другие перья. Пытался связаться со всеми ангелами, кого мог вспомнить. — Он сидит на диване, теперь наклонившись вперед и упершись локтями в колени, так что кисти рук свободно свисают вниз. Его голова опущена. Наблюдая за ним, Дин постепенно понимает, что Кас, наверное, провел недели, если не месяцы, опробуя те два пера, что у него были, и пытаясь найти другие.

Дин закрывает «Физиологию ангелов», кладет ее обратно на пуфик и садится на диван рядом с ним.

Некоторое время они молчат, сидя бок о бок. Дин чувствует тепло бедра Каса своим бедром.

— Ты уже, небось, целую поисковую операцию провел, да? — говорит наконец Дин. — И все сам.

Кас кивает. Он снова выглядит уставшим. Его взгляд перемещается на черную кожаную обложку «Физиологии ангелов».

— Я начал с того, что попытался связаться с каждым ангелом, кого мог вспомнить, — говорит он. — Перебрал все имена, какие знал. У тех нескольких ангелов, которых я смог найти на Земле — всего троих, кстати, — не осталось перьев с запасом могущества. Когда они пали, их крылья сильно пострадали, и с тех пор никто не линял. Я все равно послал еще молитвы, на случай, если у кого-то во время падения были с собой старые перья, но ответа не получил. Я и у той песочницы бывал и молился там тоже, надеясь, что, может быть, удастся снова открыть дверь в Рай. Пытался обращаться к ангелам мысленно, хотя, на самом деле, «ангельское радио» не работает, когда нет могущества. Но я опробовал все способы, какие смог придумать. И… — он качает головой. — Ничего. И никого. Все это было абсолютно бесполезно. Я искал и другие реликвии — хоть что-то, что может нести в себе запас небесного могущества, — не только перья. Но ничего не осталось. Такое впечатление, что, когда Чак ушел, он просто… забрал с собой всю свою силу, — добавляет Кас, даже слегка озадаченно. — И те вещи, что раньше были святыми, больше таковыми не являются. Вся святость словно высосана из мира досуха, — говорит он тихо.

Теперь у него настолько обескураженный вид, что Дин обнимает его и сжимает его плечо, надеясь подбодрить.

— Да, но ты ведь наверняка искал не везде, — замечает Дин. — Ты был болен. И в больнице. А потом все время занят в магазине! Ты же наверняка не всю Северную Америку прочесал, так? Не говоря уж об остальном мире.

Кас нехотя едва заметно кивает.

— По большей части только Колорадо, Канзас и немного на юго-запад, — признается он, глядя на Дина. — Ты прав. Я не так уж далеко продвинулся.

— Ну вот видишь, мы еще много чего можем сделать, — говорит Дин уверенно, снова сжав его за плечи и похлопав по колену для пущей убедительности. — Мы с Сэмом начнем поиски. На самом деле, мы как раз сегодня утром серьезно взялись за работу, поскольку теперь знаем, с чем имеем дело. Мы что-нибудь найдем. Всегда ведь находим, правда?

Кас лишь слабо улыбается в ответ. Дин убирает руку, думая, что, может быть, сейчас подходящий момент, чтобы отвести Каса в библиотеку и показать ему, как проходит работа. Однако Дин не может удержаться от вопроса:

— Но… я просто хочу убедиться: ты точно уверен, что в твоих двух перьях совсем не осталось могущества?

Кас устало вздыхает и поднимается на ноги. Он оборачивается и изучает диван, на котором спал. Потом под взглядом Дина взбивает и расправляет подушки и поднимает смятый плед. Он медленно встряхивает плед и начинает аккуратно складывать его вчетверо. Наконец он говорит в тишину:

— У меня остались два самых длинных пера из левого и правого крылышек. Это единственные перья, которые мне удалось забрать из Чистилища. Там произошла моя последняя линька — в Чистилище. Все остальные перья мне тогда пришлось сжечь: только перья из крылышек были достаточно мелкими, чтобы взять с собой; остальные я не решился оставить там, где их могли найти местные твари.

Дин удивленно моргает, глядя на него. Чистилище? Кас пережил линьку в Чистилище?

Кас задумчиво смотрит на плед в своих руках. Он медленно складывает его еще раз, в аккуратный квадратик, и вешает на подлокотник дивана.

— Линька меня едва не добила, — продолжает он. — Мне же поэтому и пришлось оставить тебя одного на время. Понимаешь, проблема была в том… — Он не смотрит на Дина, вместо этого уставившись на диван. — Я потерял много сил, когда нас туда зашвырнуло, и, как ты, наверное, помнишь, это место вовсе не насыщено райской энергией. Поэтому, когда я полинял, перья были едва заряжены. То есть в тех двух перьях из крылышек могущества было совсем мало. Гораздо меньше нормы.

— Но какой-то заряд в них все же был? — не сдается Дин. — Хоть немного?

К его удивлению Кас кивает. Он наконец поднимает глаза на Дина.

— В тех двух был, поначалу. Только в тех двух. Поэтому я только их и потрудился забрать с собой: были и более мелкие перья, но они оказались абсолютно бесполезны. Поэтому я попытался спасти только два крупных. Однако их заряд уже истрачен.

— Погоди, как истрачен? Когда? — спрашивает Дин.

Кас отвечает не сразу — он молча смотрит на Дина, и Дин медленно поднимается на ноги.

— На что?

Кас по-прежнему только глядит на него. Он молчит.

Дин смотрит на него в ответ, нахмурившись. И тут Дину вспоминается фраза из Шмидт-Нильсена:

Даже частично заряженное перо из крылышка содержит в себе достаточно могущества, чтобы исцелить умирающего человека.

Умирающего человека.

В Чистилище было много стычек.

Очень много. Много злых монстров, некоторые из которых вполне сознательно искали возмездия. И Дин определенно пережил не одно ранение. Несколько раз раны были даже явно нехорошие… Вообще, если задуматься, пару раз Дин отключался напрочь.

Но каждый раз, очнувшись потом, обнаруживал, что его раны менее серьезны, чем он помнил. Как если бы…

Как если бы их частично залечили, понимает он теперь.

И оба раза, когда он приходил в себя, он видел склонившегося над ним Каса, бледного и сосредоточенного. И Бенни оба раза был необычно молчалив и после неохотно обсуждал происшедшее. Как будто случилось что-то, о чем Дин не знал. В то время Дин просто предполагал, что, может быть, имела место еще какая-то драка, или Кас и Бенни о чем-то поспорили. Но вспоминая теперь ту пару эпизодов…

«Пару» эпизодов. Ровно два эпизода, если быть точным.

— Не может быть… — произносит Дин, качая головой. — Нет… ты же не потратил их на… на меня, правда? Кас, скажи мне, что нет.

— Ты бы умер иначе, — говорит Кас. — Ты бы наверняка умер.

Дин стоит, молча уставившись на него.

У них было два волшебных целебных пера. Не одно, а два. Два пера, прямо из древних легенд. Два таких пера, за какие вели войны короли, султаны и цари, и их оба потратили на Дина.

Кас делает шаг к Дину и кладет руки ему на плечи. Он наклоняется ближе, внимательно глядя на Дина своими голубыми глазами.

— Я взял с Бенни обещание, что он тебе не скажет. Я знал, что ты будешь недоволен. Но, Дин, я счел за счастье, что хоть чем-то мог тебе помочь.

Дин снова качает головой, потрясенный. Кас встряхивает его за плечи.

— Дин! — говорит он решительно. — Это было лучшее применение перьям из всех возможных. И слава богу, что ты был настолько серьезно ранен всего дважды, — потому что у меня было только два пера.

Он изучает лицо Дина, и его взгляд смягчается. Одной рукой он проскальзывает Дину на шею и гладит его под затылком. Прикосновение успокаивает, и Дин делает глубокий неровный вздох. Кас говорит:

— Потерять тебя там было бы непередаваемо ужасно. И к тому же, Дин, если бы я не использовал перья там, я бы использовал их в каких-то последующих ситуациях. У вас с Сэмом, знаешь ли, есть очень нехорошая привычка оказываться при смерти едва не каждую неделю. Вы совсем не умеете соблюдать осторожность. — На это Дин вынужден сухо усмехнуться (тут Кас определенно прав), и Кас заключает: — Даже если бы я вернулся из Чистилища с двумя заряженными перьями, их могущество все равно ни за что не дожило бы до сегодняшнего дня.

Он отпускает Дина и странно поводит плечами, словно ему заклинило шею. Смотрит на одно плечо, потом на другое — как будто думает о крыльях, бессознательно пытаясь пошевелить ими и даже машинально ища их взглядом. Но крыльев, конечно, не видно, и, снова поднимая глаза на Дина, Кас говорит с гримасой сожаления:

— Признаюсь, я надеялся, что еще раз полиняю. Но мое последнее оперение — то, которое выросло в Чистилище, — так и было на мне, когда Метатрон сбросил меня сюда. Я пал не так скверно, как другие ангелы, но и этого хватило, чтобы опалить мои перья. И я даже не сразу понял, насколько сильно… — Теперь он сутулит плечи, как будто даже воспоминание об этом болезненно, и на мгновение умолкает, поджав губы. — С тех пор я не линял, — говорит он наконец. — Даже не знаю точно почему — должен был бы. Может, потому что запас могущества у меня был нерегулярный и я терял благодать… Но, Дин, главное, что я хочу сказать: даже если это последние перья, что я когда-либо отращу, я не жалею, что использовал их на тебя, не жалею ни капли и никогда не буду жалеть, что бы ни случилось. Я благодарен судьбе за то, что мои перья тебе помогли. — Он серьезно смотрит на Дина. — На самом деле, я ведь поэтому и храню их до сих пор. Они уже бесполезны, но они напоминают мне, что иногда, хотя бы временами, я бывал тебе хоть немного полезен.

— Хоть немного полезен? — переспрашивает Дин. Он вынужден усмехнуться. — Ты мне жизнь спасал сколько — раз десять как минимум? И Сэму тоже. И многим другим людям. И вообще спасал мир. Это у тебя называется «хоть немного полезен»?

— Ну… — произносит Кас с сомнением. — Мне всегда кажется, что я мог бы сделать больше.

— О господи, ты и правда не понимаешь, — говорит Дин, и теперь пришла его очередь подойти к Касу и взять его за плечи. — Ты и правда понятия не имеешь, чего ты стоишь, да?

Похоже, что у Каса эти слова вызывают лишь растерянность. Он набирает воздуху, чтобы что-то сказать, но потом останавливается, не начав, и Дин видит, как меняется выражение его лица. Сначала по его лицу пробегает тень сомнения, потом на нем зарождается надежда — как будто Кас начинает понимать, что на самом деле имел в виду Дин. И затем возвращается его озадаченный прищур.

— Какой же ты дурачок иногда… — говорит Дин, встряхнув его для выразительности. И вдруг кажется, что это еще один удачный момент для поцелуя.

Он начинается как одно лишь нежное касание губ. И развивается в нечто большее.

Секунд сорок спустя Кас прерывает поцелуй, чтобы сказать: «Мне только что пришло в голову, чем еще я могу быть полезен. И можно надеяться, не только немного», — и на его лице наконец появляется эта чудесная милая полуулыбка.

Пока что никаких грандиозных моментов, никаких сияющих крыльев. Но увидеть эту легкую улыбку уже кажется огромной победой, и Дин улыбается ему в ответ.

Наконец неуверенный стук в дверь привлекает их внимание.

— Я правда не хотел ничего прерывать, — говорит Сэм от двери. Покраснев как рак, он добавляет: — Но дверь была открыта настежь, ребята, и я услышал, что Кас встал, и только хотел сказать: суп готов.

========== Глава 31. У каждого есть фетиш, ангел ==========

Пока они идут в кухню вслед за Сэмом, Кас искоса бросает на Дина осторожный взгляд.

— А дальше ты эту главу читал? — спрашивает он. Тон у него непринужденный, но в глазах видна бдительность. — Что-нибудь еще про… перья из крылышек или… другие перья?

— Другие перья? — переспрашивает Дин, гадая, к чему Кас ведет. — Типа, первостепенные и так далее?

— О… нет, скорее… — Кас небрежно машет рукой, садясь за стол. Сэм ставит перед ним тарелку супа. Кас добавляет: — Про перья головы, может быть. Или шеи. Про другие перья.

— А что, есть и другие перья, которые могут исцелять? — спрашивает Дин.

Сэм, осторожно поднимающий вторую тарелку супа к микроволновой печи, услышав это, едва не роняет тарелку. Он со стуком ставит ее на столешницу и поворачивается к Дину с Касом. На его лице отражаются одновременно недоверие и надежда.

— Стоп, перья могут исцелять?! — восклицает он.

— Погоди радоваться, — предупреждает Дин, спеша уберечь Сэма от неминуемого разочарования. — Это только некоторые перья, и они должны быть, типа, заряжены. Как выяснилось, в случае большинства перьев это не так. В них должна быть благодать, верно, Кас?

Кас кивает, и Дин хмуро добавляет:

— У Каса есть парочка, но в них не осталось благодати. — (Он не может заставить себя объяснить почему.)

— А… — протягивает Сэм. Какое-то время он молчит, раздумывая. — Так значит… в ангельских перьях может быть благодать?

— В некоторых — да, — отвечает Дин. — В перьях из крылышек может храниться, типа, струйка благодати. — В ответ на озадаченный взгляд Сэма он поясняет: — Крылышки — это такие маленькие штуковины в изгибе крыла. Вроде пальцев.

Кас даже приподнимает левую руку, чтобы продемонстрировать: отводит ее в сторону, как крыло, и шевелит большим и указательным пальцами.

— Вот эти два пальца, — объясняет он Сэму. — Они покрыты перьями. На крыле, я имею в виду. У меня осталась пара этих перьев с последней линьки, но они уже давно утратили свой скудный запас благодати.

Под всеобщее молчание Кас опускает руку, берет ложку и начинает есть суп.

Сэм хмурится. Он набирает воздуху, как будто собирается что-то сказать, но потом, кажется, передумывает и долгое время рассеянно смотрит на микроволновку, о чем-то размышляя. Дин поворачивается обратно к Касу.

— Так все-таки почему ты спрашивал, о чем еще я прочитал? Другие перья тоже могут иметь запас могущества?

Но Кас качает головой.

— К сожалению, нет. Просто было любопытно, как далеко ты продвинулся в книге, вот и все.

— До середины шестой главы, — отвечает Дин. — Как раз до той части, о которой я тебя спросил. Остальное дочитаю позже.

По-прежнему немного непонятно, почему Каса интересует, до какой именно страницы Дин дочитал «Физиологию ангелов», и Дин гадает, нет ли в книге какой еще полезной информации об ангельских перьях — помимо описания их целительной силы. У него даже появляется искушение немедленно вернуться к чтению, но с другой стороны, теперь, когда Кас проснулся, Дину хочется сначала провести немного времени с ним. Уже за полдень, Кас проспал полдня, и Дин с болью вспоминает, что у них всего одна хорошая неделя — всего каких-то несколько дней, — прежде чем придется возвращаться в химический мотель, в новый круг ада. И все же, когда они втроем начинают есть, Дин невольно бросает взгляд в сторону комнаты, где на пуфике тихо осталась лежать «Физиология ангелов».

— Ты уже, наверное, прочитал всю эту книгу, да? — спрашивает он у Каса.

— Вроде того, — отвечает Кас неопределенно. Он явно избегает смотреть на братьев: склонился над супом и поглощает ложку за ложкой под пристальным взглядом Дина. Но видеть, как Кас с аппетитом ест, — такое облегчение, что Дин решает не отвлекать его больше вопросами о книге.

Во всяком случае, пока.

***

К концу обеда Сэм сияет от удовольствия: Кас съел аж целую тарелку супа и три четверти бутерброда с жареным сыром. Может быть, ему действительно лучше, а может, отчасти это благодаря тщательным приготовлениям Сэма (он снова расстарался: украсил суп листиками петрушки и выложил идеально подрумяненные треугольнички тоста с сыром на цветной тарелочке). Так или иначе, аппетит к Касу явно вернулся — так много он не ел уже несколько дней. Ему даже хватает энергии сообщить — пока Дин собирает пустые тарелки, — что он хочет пойти прогуляться.

Дин и Сэм скептически переглядываются. Может быть, Кас и хорошо поел, но все же после химиотерапии прошло всего несколько дней. Вчера он едва был в состоянии стоять на ногах без поддержки. Синяки на его лице после падения в мотеле еще не сошли, и рана на губе едва начала заживать.

Видя, как братья с сомнением смотрят друг на друга, Кас возводит глаза к потолку.

— Честное слово, со мной ничего не случится, — уверяет он. — Я просто пройдусь немного. Просто хочу увидеть солнце, почувствовать ветер… — Он колеблется. — Это всего на несколько минут.

— Хочешь, я пойду с тобой? — предлагает Дин.

— Нет, нет… — говорит Кас невозмутимо. — Нет, я схожу один.

На мгновение Дину даже становится обидно — пока он не замечает, что у Каса снова появился этот его уклончивый вид. И теперь уже, кажется, не по поводу книги — по какой-то иной причине. Поразмыслив над этим пару секунд, Дин догадывается, по какой.

Он составляет пустые тарелки в раковину и, повернувшись к Касу, спрашивает прямо:

— Будешь снова пробовать молиться, да?

Кас отводит взгляд.

Дин допытывается:

— Очередная широковещательная молитва всем ангелам в зоне приема? Даже, может быть, Кроули вызовешь? Что-то подобное? Возобновишь квест по поиску реликвий?

Кас бросает на него смущенный взгляд.

— Эм… может быть, — говорит он.

— Квест по поиску реликвий? — переспрашивает Сэм, глядя на них по очереди.

Дин объясняет:

— Оказывается, между сеансами химиотерапии и рабством на АЗС, в свое безграничное свободное время Кас пытался найти хоть что-нибудь, обладающее целительной силой. Другие перья из крылышек или просто какие-то святые реликвии. — Он поворачивается к Касу. — Если хочешь прогуляться, иди, но я однозначно пойду с тобой.

Кас уже открывает рот, чтобы возразить, и на его лице появляется знакомое упрямое выражение, но Дин продолжает:

— Я пойду с тобой, и нет, тебе не предоставляется права голоса, потому что ты месяцами скрывал от нас, что происходит, и ты три дня как после химии и не пойдешь вещать молитвы на все мироздание и призывать на нашу голову психованных ангелов и безумных демонов — по крайней мере, не сегодня — СЕГОДНЯ ты будешь ОТДЫХАТЬ и позволишь делать работу НАМ. — Дин прерывается, чтобы сделать вдох (Сэм безуспешно пытается спрятать улыбку). — Позволь нам с Сэмом тоже попробовать, хорошо? — добавляет Дин. — Позволь нам разобраться, чем мы можем помочь. Ты только сегодня нам рассказал, что вообще происходит. Дай и нам попробовать найти решение.

— И никакой работы, — вмешивается Сэм. — Никакого магазина.

Дин кивает, добавляя:

— И раз уж зашел разговор, никакого выписывания из реанимации раньше времени и путешествий за сотни миль на угнанных машинах.

Вид у Каса все еще упрямый, но он говорит:

— Так… что мне предлагается делать? Лечь на диван и сдаться?

— Лечь на диван и отдыхать, — приказывает Дин. — То есть если хочешь погулять, погуляй — немного. Но серьезно, смотри сколько сна тебе нужно было этим утром. И наверняка ты еще до конца не выспался. Поваляйся еще. Посмотри какие-нибудь «Звездные врата».

— Какие-нибудь «Звездные врата»… — ворчит Кас, качая головой.

— Эй, не отмахивайся, — настаивает Дин. — Начни с «SG-1». Это классика.

— Может быть, что-нибудь полегче? — предлагает Сэм. — «Девочки Гилмор»?

Дин фыркает при мысли, что Кас будет смотреть «Девочек Гилмор».

— «Полиция Гавайев», — предлагает он. — «Спасатели Малибу».

Кас снова закатывает глаза.

— Метатрон уже сообщил мне знания обо всех книгах, фильмах и телесериалах, которые были ему известны. Включая и все вами названные.

— Ну тогда что-нибудь новое, — не сдается Дин, складывая руки на груди. — Серьезно, приятель, тебе надо отдохнуть.

Упрямое выражение постепенно исчезает с лица Каса, и он откидывается на стуле, барабаня пальцем по столу. Наконец он говорит:

— Признаюсь, идея валяться овощем заманчива, но я хочу делать хоть что-то. Я не готов просто сдаться.

— Отдых после химиотерапии — это тоже часть борьбы с болезнью, — объясняет ему Сэм. — Отдыхая, ты поправляешься. Это не то же самое, что сдаться. И Дин прав: хоть раз дай нам взять исследование проблемы на себя. Хоть на пару дней. Кстати, Дин, к вопросу об исследовании… — Сэм колеблется. — Можешь показать мне эту главу? Ту часть, где про пальцы-перья?

Сэм спрашивает это вполне непринужденным тоном, но Дин слегка удивлен. Шестая глава была его заданием на сегодня, а Сэм собирался изучать вопрос про тестикулярный рак — теперь, когда они наконец знают, что у Каса.

— Разве не мне поручена шестая глава? — уточняет Дин, озадаченно глядя на брата.

— Просто любопытно, — отвечает Сэм, спокойно встречая его взгляд. — К тому же я уже закончил почти все свое чтение.

Кас не обращает на этот диалог большого внимания: его, кажется, отвлекло упоминание новых сериалов, и вскоре он уже встает, сообщая, что, и правда, пойдет глянет, что есть на Нетфликсе. Но Дин теперь смотрит на Сэма. Ему кажется, что в выражении лица Сэма что-то не то — оно уж слишком спокойное, нарочито равнодушное. Однако Сэм лишь отворачивается и отходит к раковине, мыть посуду.

— Я принесу тебе книгу, — говорит Дин только. Он решает не выпытывать подробности (не сейчас, когда Кас может услышать, а они как раз пытаются заставить его отдохнуть).

Но Дин уже уверен: у Сэма появилась идея.

***

Однако, когда несколько минут спустя Дин спрашивает его об этом в библиотеке, передавая ему «Физиологию ангелов», Сэм отвечает только:

— Мне кажется, стоит узнать подробно обо всем, что имеет целительную силу. Пусть даже просто чтобы понимать, какие объекты могут такой силой обладать.

Он отмахивается от остальных вопросов Дина и углубляется в шестую главу, делая пометки в своем лэптопе.

Дина все еще мучают подозрения, но он пытается не обнадеживаться раньше времени. Вместо этого он переключается на чтение про тестикулярный рак. Сэм уже все это прочитал, но Дин знает, что ему тоже нужно знать детали.

Поначалу информация вполне оптимистичная. Показатели выживаемости неплохие. Дин находит советы по уходу за больными после химиотерапии и радиации и по питанию при онкологии.

Но… стадия 3В, похоже, нехорошая. Совсем нехорошая. Прочитав откровенно депрессивную страницу со зловещим заголовком «Когда химиотерапия не помогает», Дин встает и идет к телевизору проверить, как там Кас, — по большей части, просто чтобы успокоиться и убедиться, что он на самом деле еще жив.

Кас не только жив, но и, кажется, полностью поглощен каким-то сиквелом к «Девочкам Гилмор», который только что появился на Нетфликсе.

— Тут новая серия! — бодро сообщает он Дину. — Ее сняли совсем недавно! Метатрон о ней не знал, потому что она только вышла, так что и я тоже не знал. — Он поднимает глаза на Дина со свойственной ему полуулыбкой. — Мне нравится герой Дин. Его зовут как тебя. И он немного похож на Сэма, тебе не кажется? — говорит Кас. Потом добавляет неуверенно: — Эм… не желаешь ли ты посмотреть серию со мной?

«На самом деле, надо бы вернуться к изучению вопроса, — думает Дин. — К тому, что делать, когда химиотерапия не помогает».

Но… уж от одной-то серии «Девочек Гилмор» хуже не будет?

— У меня все схвачено, — уверяет Сэм, когда Дин спрашивает, не возражает ли тот пока продолжить исследование в одиночку. — Посиди с ним. Ему, наверное, нужна компания.

— Ты уверен? — уточняет Дин.

— Он месяцами был один. Хоть ты и провел с ним все утро, но он по большей части дрых. Иди, побудь с ним, раз он теперь не спит. Я разберусь с исследованием, правда. Иди посмотри Нетфликс, расслабься.

— Ты серьезно советуешь мне валяться и тупить в Нетфликс вместе с Касом? — спрашивает Дин, поднимая бровь.

Сэм фыркает.

— Ты сам это предложил, не я. Только дверь закройте, ага?

***

К вечеру они отсмотрели весь сиквел «Девочек Гилмор» и какой-то донельзя сентиментальный сериал про девочку, выросшую на канадской лошадиной ферме (последние сезоны настолько свежие, что Метатрон про них не знал, и Каса неожиданно увлекает мыльная опера об отважной юной наезднице). Они даже опробовали первые серии «Очень странных дел» и «ОА», и теперь Кас делает явно непростой выбор между «В поисках Дори» и «Стражами Галактики», сосредоточенно переключаясь туда-сюда между обзорами их содержания.

Как выяснилось, Касу страшно нравится находить фильмы, выпущенные после того причудливого вторжения Метатрона в его сознание. У Дина складывается впечатление, что возможность посмотреть эти фильмы самостоятельно и увидеть в реальном времени, как разворачивается сюжет, помогает Касу почувствовать независимость от всех тех ужасов, которые Метатрон (и прочие ангелы) сотворили с ним за прошедшие годы.

class="book">К ужину они уже порядком продвинулись в «Стражах Галактики» («В поисках Дори» отложен на потом). Дин наслаждается каждой секундой — не в последнюю очередь потому, что за просмотром кино он смог уговорить Каса поесть еще, и не только обычный попкорн, но и целый ассортимент полезных закусок, которые Дин доставляет ему, как подношения: миски черники, нарезанные яблоки с кубиками сыра, свернутые ломтики индейки с горчицей. Передавая свое последнее подношение (кружку горячего куриного бульона), Дин замечает, что Кас пододвинул поближе пуфик и положил на него ноги. Дин садится рядом, тоже подняв ноги на пуфик.

— Целый вечер перед телеком, а, Кас? Видишь, немного отдохнуть не так уж и плохо.

— Признаюсь, ты был прав, — отвечает Кас, набрасывая плед на ноги им обоим. — Расслабиться денек и правда приятно.

«Кто знал, что валяться вдвоем перед телеком можно так невинно?» — думает Дин, пока Кас снимает с паузы «Стражей Галактики». На самом деле, ужасно приятно даже просто сидеть рядом с Касом, наблюдать за его реакциями на сериалы, видеть, как ему нравится гадать, куда повернет сюжет… прижиматься к нему поближе…

Они сидят, так или иначе прислонившись друг к другу, весь вечер. Кас в какой-то момент позволил себе наклонить голову к плечу Дина, и Дин вскоре после этого позволил себе опустить голову сверху. Поначалу все это еще немного поражало новизной, но со временем стало чрезвычайно уютно лежать вот так, прижавшись к Касу. Постепенно Дин осмелел достаточно, чтобы начать приваливаться к нему, используя его плечо как подушку. И Кас, в свою очередь, приобрел привычку класть руку Дину за шею, либо гладя его по волосам, либо упрятав пальцы под одеяло и держа Дина за руку.

Помимо этого ничего не произошло (во всяком случае, пока): ни тот, ни другой не предприняли никаких серьезных шагов.

В конце концов Сэм просовывает голову в дверь (это предваряется чрезмерным количеством откашливаний, громким скрипом по полу библиотечного стула, намеренно тяжелыми шагами и полудюжиной предусмотрительно громких стуков). Сэм взирает на то, как Дин прилег на плечо Каса, без видимого удивления и, когда Кас снова ставит кино на паузу, сообщает, что скорее всего пропустит ужин, так как собирается «отъехать по делам». За продуктами, и в аптеку, и «еще по мелочам».

Кас и Дин переглядываются, и Дин садится на диване прямее. Для затаривания продуктами уже поздновато, особенно учитывая, что ехать надо аж на границу с Небраской, в город Хейстингс. Обычно это поездка по меньшей мере на два часа. О чем Сэм намеренно им сообщает — хотя они оба знают, и Сэм знает, что они знают, как далеко находится магазин в Хейстингсе.

— Я вернусь часа через два минимум, — говорит Сэм предусмотрительно. — Это самое ранее. Скорее даже через три. Точно через три, ведь у меня и еще есть дела. Может, и через три с половиной.

— Значит, если я тебя правильно понял, — отвечает Дин, не в силах сдержать улыбку, — ты готов поклясться в суде, что тебя не будет по меньшей мере три часа?

— Три как минимум, — подтверждает Сэм и снова заливается краской.

— Сэм, ты в последнее время часто краснеешь, — замечает Кас. — Что-то вызывает у тебя чувство унижения или стыда?

Конечно, от этого Сэм краснеет еще сильнее, и Кас озабоченно хмурится.

— Или это какой-то периодически проявляющийся солнечный ожог? Или заболевание эпидермиса? Розацеа, может быть? Вероятно, тебе стоит сходить к врачу.

Дина пробирает на смех. Сэм бормочет:

— Я в порядке, Кас. Дин, ключи?

Дин выуживает из кармана ключи от Импалы и бросает их в направлении Сэма; Сэм ловит их на лету и быстро ретируется.

Когда он уходит, Кас обеспокоенно поворачивается к Дину.

— С Сэмом что-то не так?

— Он пытается дать нам время наедине, — объясняет Дин.

— Время… наедине? — повторяет Кас недоуменно. Похоже, эта идея для него нова. Он обдумывает ее какое-то время, потом его озаряет понимание: — А, для секса? Я понял. Наверное, на случай, если мы захотим воспользоваться другой комнатой вместо спальни или вести себя громче? Но почему это вызывает у него смущение? И почему он просто не скажет об этом?

Дин только пожимает плечами. Кас качает головой, ворча себе под нос: «Люди…» Потом поворачивается к Дину с нескрываемым энтузиазмом в глазах.

— Так значит, три часа.

— Три часа, — отвечает Дин.

— За три часа можно много чего успеть, — замечает Кас. — Если мы захотим.

— Да, — соглашается Дин, — если захотим.

— Можно поужинать, — предлагает Кас. — Если ты голоден.

— Вообще-то не очень голоден. Мы только что съели ведро черники.

— Или можно закончить фильм, — говорит Кас, указывая пультом на экран. И добавляет с характерной ухмылкой: — Насладиться кульминацией.

Дин разражается смешком.

— Должен сказать, ты поднаторел в двусмысленностях, приятель. Так вот в чем ты упражняешься в свободное время?

— Понятия не имею, о чем ты, — невозмутимо отвечает Кас. — Я уже много лет свободно говорю по-английски. — Он снова указывает пультом на телевизор. — Серьезно, ты хочешь… кончить… сегодня, Дин?

— О, да ты становишься прямо-таки опасен, — замечает Дин, сбрасывая с ног одеяло. — Выключай эту дрянь. Мы и так зомбоящик целый день смотрим. Пошли займемся… чем-нибудь еще.

Кас с улыбкой выключает телевизор. Они встают.

Но как только телевизор выключен, как только они оказываются на ногах, они оба медлят, и Дин чувствует, что в воздухе повисло неловкое напряжение. Кас следит за Дином почти с опаской. Дин полагает, что они отправятся в спальню Каса, но ни один из них не двигается.

В этот момент становится ясно, почему ни тот, ни другой не предприняли ничего серьезного за весь день: фиаско этого утра вовсе никуда не исчезло.

Каких-то двенадцать часов назад Дин воспользовался бы первым же шансом, чтобы уложить Каса в постель. Ранее этим вечером они даже целовались, и было хорошо (на самом деле, было просто отлично). Но теперь, когда представилась возможность для чего-то большего, когда «что-то большее» неотвратимо надвигается, все, о чем может думать Дин, это о том ужасном моменте утром, когда Кас вскрикнул от боли.

О том, как он спешно попятился, буквально свалившись на пол. Как ему стало плохо… и как он согнулся в настоящей агонии на несколько долгих, жутких секунд. Конечно, он быстро пришел в себя, но…

«Мое прикосновение всегда будет причинять ему боль», — думает Дин. Эта мысль настолько же иррациональна сейчас, насколько была утром, и Дин даже раздражается оттого, что она снова возникает в его голове. Но он не может до конца избавиться от нее и с удивлением понимает, что испытывает неуверенность.

Даже, наверное, лучше сказать скованность.

Тревогу, может быть.

Ладно… чего уж там, страх.

Кас внимательно наблюдает за ним и говорит ласково:

— Мы можем просто посмотреть кино, если ты предпочитаешь. Я и этим займусь с удовольствием. — Он явно осторожно выбирает слова, и Дин понимает, что надо сознаться.

— Ладно, дело в том, что… — начинает он, набирает воздуху и говорит: — Я очень не хочу снова сделать тебе больно.

Кас задумчиво кивает.

— Признаюсь, я вообще-то и сам не хочу испытывать боль. Я даже думал об этом сегодня… Но я сомневаюсь, что это повторится снова. Это случилось не по твоей вине, и к тому же теперь ты знаешь о моих ранах. — Потом он добавляет, просветлев: — Кроме того, я мог бы просто сделать тебе фелляцию. Это ведь совершенно безопасно, правда? И тебе нравится?.. Я надеюсь?

Мысль о том, что все удовольствие всегда будет доставаться Дину и никогда — Касу, совершенно неприемлема, и Дин твердо намеревается найти способ решить эту проблему. Так чтобы Касу не было больно и тоже было хорошо.

И все же иррациональная составляющая его переживаний — мысль «Я был демоном, прикосновение демона всегда причинит ангелу боль» — не уходит совсем.

— Как насчет… — начинает Дин, размышляя на ходу, — может быть, позволишь мне… увидеть?

— Увидеть что?

«Где швы», — почти говорит Дин. Но не только это: «Где синяки, — добавляет он мысленно. — И те шрамы на животе. И что это за следы царапин у тебя на спине».

«Насколько тебе больно. Везде».

«Как прикасаться к тебе, чтобы тебе не было больно».

— Все? — произносит он наконец.

Кас смотрит на него долгое время, но в конце концов медленно кивает.

— Так, гм… — говорит Дин, — к тебе пойдем или ко мне?

***

В итоге они оказываются в комнате Дина (Дин надеется, что перемена обстановки поможет им обоим отвлечься от воспоминаний об этом утре). Кровать здесь двуспальная — шире, чем та, что у Каса. Она всегда была больше, чем нужно Дину: еще в первые месяцы после переезда в бункер он заменил узкий односпальный матрас, который был здесь изначально, на большой новый. Тогда он еще думал, что наверняка временами новый матрас с ним будет делить та или иная девушка. Но здесь никогда не было девушки. Он всегда спал на этой кровати один.

До сего момента.

Но даже несмотря на смену обстановки, Кас заметно напряжен. Какое-то время он стоит у кровати, оглядываясь по сторонам немного растерянно, как будто не уверен, что дальше делать. Потом стягивает с себя свой синий свитер и начинает расстегивать рубашку под ним. Она оказывается с длинными рукавами, как будто он намеренно прикрыл руки дополнительными слоями одежды. На Дина он не смотрит — вместо этого он уставился в пол, напряженно сжав губы. Дин делает шаг ближе и накрывает ладонями его руки, останавливая его.

— Позволь мне, — просит Дин.

***

Он расстегивает рубашку пуговица за пуговицей и все это время не сводит глаз с лица Каса. Кас постепенно расслабляется, видимо, понимая, что Дин не собирается изучать и оценивать каждый обнажающийся дюйм его кожи. Края рубашки расходятся, но Дин по-прежнему не смотрит на грудь Каса — вместо этого он переключает внимание на манжеты, расстегивая их бережно — сначала левый, затем правый. Он двигается медленно, время от времени слегка улыбаясь Касу, надеясь сделать из этого процесса скорее прелюдию, чем медицинский осмотр.

Кас напряженно вздыхает.

— Это на удивление нервирует, — признается он в конце концов.

— Все в порядке, Кас, — говорит Дин. — Просто хочу знать, где безопасные зоны. — Он едва не добавляет: «Это не конкурс красоты», но вовремя соображает, что может создаться впечатление, будто он считает, Кас плохо выглядит.

Что совсем неправда.

Манжеты расстегнуты, рубаха распахнута. На этом Дин делает паузу, нежно проскальзывая руками под рубашку, на голые плечи Каса.

«Ему нравится сзади на шее», — вспоминает Дин и гладит Каса под затылком. Эффект от этого почти мгновенный: Кас заметно расслабляется, его голова чуть опускается и с губ срывается длинный вздох. Он даже на секунду закрывает глаза.

И похоже, прикосновение к шее придает ему уверенности, потому что после этого Кас быстрым движением сбрасывает с себя рубашку. Мгновение спустя он даже расстегивает штаны и снимает носки. Он двигается торопливо, как будто старается успеть, пока не прошла волна самоуверенности. Но, дойдя до боксеров, снова медлит.

— Погоди, я присоединюсь, — говорит Дин, сам раздеваясь до трусов.

И дальше.

Но теперь заряд уверенности у Каса, похоже, кончился, и его снова настигла застенчивость. Даже при том, что Дин полностью обнажен, Кас не может заставить себя посмотреть на него и не снимает боксеры.

Дин заходит ему за спину, думая, что Касу будет проще обнажить шрамы, если Дин не будет пялиться ему в пах. Он подумывает обнять Каса сзади, но, как только оказывается у него за спиной, странные темные линии на плечах и спине Каса попадаются Дину на глаза. Те самые следы в виде царапин, словно от когтей, которые он заметил в первое утро в химическом мотеле, когда Кас скорчился в душе. Дин не знает, безопасно ли их трогать: синяки ли это? Он осторожно кладет руку Касу на плечо, заведомо выше темных следов, пытаясь рассмотреть, что это такое.

— Прости, что я так плохо выгляжу, — говорит Кас ни с того, ни с сего. Он поднимает руку к голове и сдергивает свою обезьянью шапку — почти грубо, словно пытается продемонстрировать, насколько он непривлекателен (то есть, как ему кажется, непривлекателен). Теперь он почти полностью лысый.

— Что? — не понимает Дин, удивленный больше словами Каса и напряженностью в его тоне, чем отсутствием волос или странными когтистыми следами. — Нет, нет… Не в этом дело. Правда. Я просто не хочу сделать тебе больно там, где синяки.

— А, эти? Это не синяки, — говорит Кас, заглядывая через плечо. — Это блеомицин.

— Это что? — переспрашивает Дин.

— От химиотерапии, — поясняет Кас. Теперь он говорит немного свободнее, как будто сосредоточиться на одном изъяне легче, чем чувствовать себя обнаженным с ног до головы. Он даже поворачивается спиной к лампе у кровати, чтобы получше осветить странные следы. — Моя химиотерапия включает три лекарства, — говорит он. — Одно называется блеомицин, и один из его побочных эффектов — вот эти причудливые темные разводы на коже. Как мне сказали, это один из редких побочных эффектов, но у некоторых людей бывает.

— Правда? Похоже на следы от когтей, — говорит Дин. Это действительно так: теперь, когда они лучше освещены, видно, что разводы расположены рядом, группами по три-четыре параллельных линии длиной в несколько дюймов. Они багряного цвета с оттенком синевы, как застарелые синяки. Группы разводов разбросаны по плечам и пояснице Каса в нескольких местах. — А они болезненные? — спрашивает Дин.

Кас качает головой.

— К счастью, нет.

Дин отваживается провести пальцем по одной группе линий, но действительно, Кас даже не вздрагивает.

— Они пройдут? — спрашивает Дин.

— Не знаю, — отвечает Кас. Он небрежно пожимает плечами, но потом добавляет с явной озабоченностью в голосе: — Говорят, зачастую они навсегда. Я пытаюсь их скрывать… То есть, сам подумай: если кто-то увидит меня без рубашки… похоже ведь будто я побывал в схватке с оборотнем, да? — Он изгибает шею, пытаясь заглянуть через плечо на спину. — Не то чтобы в схватке с оборотнем было что-то предосудительное, но я бы все же предпочел выглядеть… нормально.

— Ну, если кто-нибудь спросит, скажи, что у тебя такой фетиш, — предлагает Дин с усмешкой. Кас поворачивает голову еще дальше — только чтобы бросить на Дина озадаченный прищуренный взгляд.

— Фетиш?

— У каждого есть фетиш, ангел, — отвечает Дин, улыбаясь. — Вопрос только в том, нашел ли ты его. — Кас прищуривается еще сильнее, но Дин добавляет: — В общем, главное, они не болезненные — это все, что я хотел понять. И знаешь, они выглядят даже круто.

— Что, правда? — спрашивает Кас недоверчиво.

— Правда, — уверяет Дин, и он не врет: следы выглядят почти как татуировки или даже внушительные боевые шрамы. Желая подчеркнуть свои слова, Дин наклоняется и целует самый верхний след на левом плече. Кас втягивает воздух. Дин приближается к его спине.

Вдруг появляется огромное искушение прижаться к Касу.

Прижаться с силой. Дин даже ловит себя на том, что борется с возрастающим желанием вжаться членом прямо между его ягодицами… начать тереться об него…

Но еще могут быть травмы, о которых он не знает. Как знать, может, бесцеремонное обращение с задницей Каса может даже потревожить швы спереди — например, если слишком резко натянуть кожу. Дин вздыхает, заставляя себя удержаться от полноценного объятия. Это досадно, но в конце концов он позволяет себе приблизиться достаточно, чтобы хотя бы поцеловать Каса в шею.

Прикосновения к шее творят с самоуверенностью Каса настоящие чудеса. Он снова закрывает глаза, со вздохом опускает голову и секунду спустя стягивает с себя боксеры. После этого он даже направляет лампу на кровать, обходит Дина, откидывает покрывало и ложится на простыни на спину, полностью обнаженный, как будто наконец готов к полному осмотру.

Он смотрит на Дина снизу вверх, и теперь в его глазах такое открытое и доверчивое выражение, что Дин почти теряется.

— Вот это — от операций по удалению лимфоузлов, — говорит Кас, указывая на два багровых хирургических шрама на животе. Дин опускается на край кровати рядом с ним, пока Кас показывает ему каждый шрам. — Знаю, выглядят они страшно, но на самом деле уже совсем не болят. Эти синяки у меня на руках — от капельниц. Другие синяки, на ногах… — (эти Дин еще даже не заметил, но Кас услужливо показывает штук шесть больших синяков, в основном на голенях) — эти просто оттого, что химиотерапия, как выяснилось, понижает общий уровень тромбоцитов. Так что синяки могут появляться где угодно. Каждый раз, когда я задеваю что-нибудь ногой, у меня появляется огромный синяк, видишь? — Кас показывает синяки один за другим.

Наступает момент, когда он снова медлит. Дин уже почти протягивает руку, чтобы опять погладить его по шее, но на этот раз Касу самому удается преодолеть нерешительность. Он вздыхает и наконец говорит, указывая на свой пах:

— И, гм… в общем, левое яичко удалили, как видишь. Шов на самом деле довольно высоко, вот здесь, в паху. — Он указывает на место, на которое Дин не обращал внимания, над мошонкой, почти у основания члена. — Даже интересно, — говорит Кас, — они проникают сверху и вынимают яичко из мошонки, прежде чем его отсечь. Хотя на самой мошонке тоже есть надрез — вот здесь, видишь? Он уже почти зажил, но помнишь, я рассказывал, как у меня случилось заражение и мне пришлось повторно лечь в реанимацию? Заражение было как раз здесь. Теперь оно уже прошло, но этот шов еще нужно снять…

Он продолжает несколько минут. Похоже, что ран и синяков десятки, и теперь, когда Кас достаточно осмелел, чтоб обо всех о них рассказать, он выдает столько информации, что Дин даже немного теряется. Ему приходится прятать растущую тревогу, только кивая и изредка задавая вопросы.

Но все это можно учесть, напоминает себе Дин. По крайней мере, должно быть можно. Кас все же не полностью покрыт ранами, не на сто процентов, и, как выясняется, некоторые из них не болезненные. Синяки на ногах — по большей части ниже колен, те, что на руках — в основном на предплечьях; «синяки» на спине, как выяснялось, нечувствительные. И шрамы на животе уже зажили. Кас даже говорит, что мошонка его больше почти не беспокоит и что шов скоро снимут. Но все равно все это начинает напоминать навигацию по минному полю, и хотя Дин пытается вести себя уверенно и оптимистично, мысль «Мое прикосновение всегда будет причинять ему боль» возвращается.

Но потом он вспоминает просьбу Каса этим утром. «Пообещай мне, что это тебя не остановит! — взмолился Кас. — Пообещай! Я не вынесу, если ты сдашься, если откажешься от меня».

И Дин пообещал.

Но как прикасаться к партнеру, который покрыт ранами?

Особенно когда не можешь избавиться от этой дурацкой мысли, что твое прикосновение всегда причинит ему боль?

«Может быть, мы слишком торопимся, — переживает Дин. — Может быть сегодняшний день надо было посвятить исследованиям… Может быть, нужно было сидеть и читать дальше о перьях».

Это напоминает ему, как Кас слишком уж непринужденно поинтересовался, насколько далеко Дин продвинулся в шестой главе. В главе про перья.

И у него рождается идея.

***

— Что ты делаешь? — спрашивает Кас, приподнимаясь на локтях. Дин роется в ящике комода. По тому, как Кас вытягивает шею, ясно, что ему не видно, что в ящике. И Дина это вполне устраивает — он не хочет раскрывать свой план, пока не найдет то, что ищет.

— Не у тебя одного секреты в комоде, знаешь ли, — говорит Дин. — Нижний ящик — это ящик удовольствий. — Он отодвигает в сторону отделанные мехом наручники и стопку старых «Пентхаусов» (когда-то найденных, что интересно, в шкафу в библиотеке Хранителей Знаний).

— Ящик удовольствий?

— Ну, там, презервативы… и подобное, — объясняет Дин, откладывая в сторону тюбик со смазкой (но отмечая мысленно, куда его положил). — Всякие там эрекционные кольца — ну, знаешь… все такое.

— Эрекционные… что?

— Кольца. Кольца на член. Так, что у нас тут еще… зажимы для сосков — ха, я и забыл про них! Шелковый бондаж. Анальные пробки…

— Анальные что?

— Сэм называет это «нездоровым» количеством секс-игрушек, но я считаю, что это как раз здоровая коллекция, — замечает Дин беспечно. — А, вот они! — Он улыбается сам себе, доставая из глубины ящика узкую длинную коробочку. — Давненько припасены у меня на всякий случай. Никогда ведь не знаешь, какие фантазии окажутся у девушки. Или у парня, хм…

На самом деле, Дина уже посещает неуверенность по поводу этой идеи, но кажется, что попробовать стоит. Он приоткрывает крышку и некоторое время раздумывает, какое из перьев опробовать на Касе.

Конечно, это всего лишь коробка птичьих перьев, не ангельских. Однажды Дину попалась девушка, которой такое очень нравилось, и позднее он включил перья в свою коллекцию секс-игрушек. И несколько раз, когда хотелось чего-нибудь новенького, они очень даже пригодились. Это вполне достойная коллекция разнообразных типов перьев: есть и пушистые страусовые, и длинные волнистые из хвоста фазана, и пара павлиньих, и несколько простых классических белых — наверное из какой-то домашней птицы. Дин даже не знает наверняка, из каких они птиц: когда-то он нашел их в костюмерном магазине и с тех пор иногда докупал одно-два в коллекцию.

— В общем, если ты против или еще что, просто скажи. — Дин выбирает наугад новое белое перо и поворачивается к Касу, вертя пером в воздухе.

Глаза Каса округляются.

— У меня их целый набор, — говорит Дин. — Они очень мягкие — я подумал, хорошо подойдут для начала. Как считаешь? Будет нежно. И так я могу исследовать, где к тебе безопасно прикасаться. Можно?

Кас молчит. Он лежит, приподнявшись на локтях и уставившись на перо.

Наконец он кивает, немного резко. Дин садится обратно на кровать и протягивает руку с пером, свесив кончик в воздухе над животом Каса.

Глаза Каса не отрываются от пера. Дина снова охватывает неуверенность: кажется, что Кас опять напрягся, и только теперь Дину в голову приходит мысль, что вид перьев может напоминать ему о его изувеченных крыльях. Но Кас кивает еще раз, так что Дин осторожно опускает кончик пера ему на грудь и проводит, очень нежно, по одному из шрамов на животе.

Кас слегка вздрагивает, как будто его ударило разрядом тока.

Дин немедленно останавливается и поднимает перо в воздух.

— Больно было?

— Больно не было, — говорит Кас поспешно. — Больно не было совсем. Вовсе нет. Все в порядке. Попробуй еще. — Он медленно опускается с локтей на матрас, но потом, что интересно, подкладывает под голову подушку — очевидно, желая видеть перо. Когда Дин снова проводит пером по его коже — на этот раз двигаясь обратно вверх по его животу к груди, — Кас не сводит с него глаз.

— У тебя есть перо, — произносит он. Его голос звучит глубже обычного.

— Да, правда всего лишь из костюмерного магазина, — отвечает Дин. — Я даже не знаю, из какой это птицы…

— Это пятое первостепенное перо из левого крыла взрослой домашней утки, — говорит Кас. Он сглатывает. — Но это, гм… это же твое перо теперь, правда? То есть… ты считаешь его своим?

В этот момент Дин замечает, что у Каса начинает вставать.

Дин был настолько сосредоточен на шрамах на животе, что даже не думал в этом направлении, и теперь он пару секунд глупо моргает, уставившись на член Каса, пока до него наконец не доходит: «О…»

— Да, это мое перо, — отвечает Дин непринужденно. — Определенно мое. Оно у меня уже давно.

— Вот как… — произносит Кас. Когда Дин снова проводит пером по его груди, Кас сглатывает и чуть раздвигает ноги.

Дин медленно рисует пером по его коже, отважившись даже провести кончиком по соску. Быстрая проверка состояния дел внизу показывает, что стояк прогрессирует прекрасно. Кас спрашивает с притворным безразличием:

— А ты когда-нибудь использовал это… это конкретное перо с… ах… с кем-то еще?

— Нет, — отвечает Дин, к этому моменту совсем не в силах сдержать улыбку. — Чистое новое перо. Берег его для правильного партнера. Ты первый.

— Понятно… — шепчет Кас. Его взгляд по-прежнему приклеен к перу. Он снова сглатывает.

— Почему ты спрашиваешь? — интересуется Дин.

— Да так… — говорит Кас. — Просто интересно. — Его голос стал хриплым (то есть хриплым даже для Кастиэля), и, взглянув чуть ниже, Дин убеждается, что эрекция прогрессирует очень хорошо. Она сейчас в той соблазнительной промежуточной фазе, когда член еще не стоит, но уже поднимается, словно по волшебству, как будто сила притяжения в комнате постепенно исчезает.

— Не возражаешь, если я продвинусь ниже? — спрашивает Дин.

— Вовсе нет, — отвечает Кас.

Дин, конечно, весь прошлый час — да даже весь прошедший день — думал о том, как можно подрочить Касу без того чтобы… в общем, без того чтобы хоть за что-то дергать. Без резких движений, другими словами. В его голове уже возник аморфный план, включающий сверхнежный минет — ограниченный строго членом, вообще без какой-либо активности в области мошонки. Но реакция Каса на перо внезапно открывает целый набор новых возможностей. Дин проводит кончиком пера по его груди вниз, к шрамам на животе (которые действительно, похоже, не представляют проблем), и дальше, по направлению к члену. Медленно — очень медленно — Дин подводит перо ближе, и ближе, и еще ближе к эрекции Каса.

И с каждым дюймом продвижения пера член Каса становится тверже. И его дыхание становится глубже. Любопытствуя, как он отреагирует, Дин наконец убирает перо с живота Каса и намеренно гладит кончиком прямо по головке его члена. У Каса вырывается стон.

— Нравится? — шепчет Дин.

— Да, — бормочет Кас, на секунду закрывая глаза.

— Ощущения хорошие? — спрашивает Дин. Кас кивает. Дин проводит кончиком пера по всей длине члена Каса вниз, затем вверх. Его член теперь стоит почти полностью, и Дин несколько раз повторяет движение, завороженный тем, как член твердеет все больше с каждым прикосновением пера.

— Когда-нибудь делаешь это со своими перьями? — спрашивает Дин. (Ему на самом деле любопытно узнать ответ. В конце концов, те два пера у Каса уже много лет, ведь так?)

Но Кас качает головой.

— Это не дозволено, — говорит он кратко.

— «Не дозволено»… — повторяет Дин, задумавшись. Теперь реакция Каса становится понятна. — Не дозволено — в смысле… табу?

— Не… совсем, — отвечает Кас, снова закрывая глаза. — Ну… вроде того.

— Позволь уточнить, — говорит Дин, медленно вращая кончиком пера по головке члена. Про себя он в этот момент думает с абсолютно бесстыдным ликованием: «Я нашел фетиш, я нашел фетиш!» Но вслух продолжает беспечным тоном: — Пока я глажу своим пером вдоль твоего члена… (Кас издает тихий вздох) — может быть, ты расскажешь мне, что именно не дозволено?

— Ну, это… это не то чтобы правило… — говорит Кас. — Скорее… традиция. Считается… непристойным… касаться… в общем… считается непристойным, когда… э… перья крыла контактируют с… эм… с…

— Членом? — подсказывает Дин. — Концом? Пенисом? — При каждом слове он щелкает кончиком пера по головке.

— Ах… — вздыхает Кас. — Эм, да… даже когда это твоя собственная оболочка, как в моем случае… даже когда это пустая оболочка… это просто… неподобающе…

— Неподобающе, — повторяет Дин. — Ясно. И было бы неправильно делать с твоими перьями что-то неподобающее, да?

— Перо происходит из Рая, — объясняет Кас упрямо. — Но, эм, дело в том, что пенис… это смертная плоть, и он… он олицетворяет…

Дин делает длинный ленивый мазок пером по стволу, от основания до кончика члена — на этот раз с силой, так что перо изгибается от напряжения. У Каса вырывается резкий вздох, когда кончик пера отскакивает от борозды под головкой — Дин не планировал этого специально, но перо почти со щелчком распрямляется и хлещет по головке члена. Кас издает возглас, и его член подрагивает, к восхищению Дина.

Кас тем не менее умудряется пробормотать:

— Пенис… олицетворяет… гедонизм.

— Ах, гедонизм, — говорит Дин, повторяя жест со щелчком пера несколько раз. Кас начинает ерзать на постели. — Да, я понял, — добавляет Дин. — Неподобающий гедонизм. Так скажи-ка мне, Кас, ты и правда никогда не касался своими крыльями собственного члена? Ни разу?

Кас не отвечает.

— Может быть, случайно? — не отступает Дин.

Наконец Кас бормочет:

— Случайно, да, в первый раз это было случайно…

— Ах, в первый раз? — переспрашивает Дин, не в силах спрятать улыбку. — Сколько же всего было раз?

— Всего только… два… — выдыхает Кас. — И только уже когда оболочка была полностью моей, пойми… Без другого хозяина. Но я никогда… никогда до конца… мне было просто любопытно…

— Ты просто экспериментировал, — подсказывает Дин.

— Именно, — соглашается Кас. — Просто экспериментировал — и я не… я не завершил… я остановился до того… — Теперь Кас тяжело дышит, и ему становится сложно выговаривать целые фразы. Дин снова щелкает пером по головке.

— Ты остановился до того, как кончил? — подсказывает он, и Кас кивает, ерзая сильнее и стискивая в пальцах простыни. Щелчки пера подействовали чудесным образом: его член теперь совершенно твердый. Он налился кровью, стал багряно красным, а затем потемнел еще. И каждый раз, когда Дин проводит по нему пером, он вздрагивает, и Кас громко вздыхает.

— Но ощущения тебе понравились? — спрашивает Дин.

— Д-да… — отвечает Кас сквозь зубы. — Но это было… противно моей миссии…

— Теперь ты не на миссии, — замечает Дин, протяжно проводя пером по стволу члена к головке, затем рисуя на ней кончиком маленькую окружность и поглаживая ее сверху. Кончик пера щекочет по отверстию, и Кас ахает. Весь его член реагирует, слегка подрагивая. Кас издает нетерпеливый стон.

— Хочешь кончить на этот раз? — шепчет Дин.

— Да, — выдыхает Кас. На конце его члена вступает круглая капля предсеменной жидкости. Дин проводит пером прямо по ней, вращая кончиком в капле вокруг отверстия, и Кас вскрикивает: — АХ! А… — и выгибается бедрами над кроватью.

Это настолько неожиданный вскрик, что Дин пугается, уж не задел ли он снова неладный болезненный шов.

— Все в порядке? — спрашивает он, немедленно оставляя дразнящий тон. — Это же было не больно?

— Не больно нет хорошо вообще не больно… — выдыхает Кас одним стремительным потоком слов. Он падает обратно на матрас, хватает руку Дина и силой возвращает ее на место, так чтобы перо снова оказалось на его члене. (Дин с восхищением отмечает, что Кас не просто схватил перо — вместо этого он схватил руку Дина. Как будто хочет, чтобы именно Дин, а не он сам, управлял пером.) — Не останавливайся, — шепчет Кас. — Так хорошо, хорошо, хорошо, я скажу, если будет больно, клянусь… сделай так еще…

К этому моменту Дин уже и сам немало заведен — но сегодня очередь Каса. (Хотя оказывается, даже открытие, что он может настолько завести Каса — и всего лишь пером! — чертовски возбуждает.) Дин повторяет движение снова: проводит пером по маленькому отверстию на конце члена. Как по сигналу, появляется еще одна капля предсемени, и Кас стонет. Видно, что он уже близко. Весь кончик пера мокрый от предсеменной жидкости — теперь он похож на кисть, и Дин начинает рисовать им блестящие влажные круги предсемени по головке, пока она вся не становится влажной. Затем Дин принимается красить предсеменем ствол члена. Когда перо снова хлестко бьет по чувствительному месту под головкой, Кас хрипло вскрикивает: «А-а!», — и каждое прикосновение после этого вызывает у него возглас, переходящий в стон. Дин стегает его член пером, все сильнее, так что влажное перо гнется с каждым шлепком. «А, а-а, а-а…» — стонет Кас. Его дыхание учащается и ноги елозят по простыням.

Дин не может удержаться от еще одного искушения. Он знает, насколько острыми бывают ощущения, если в правильный момент добавить что-то новое, поэтому низко наклоняется и добавляет язык. Он облизывает ствол члена Каса снизу вверх, одновременно вращая кончиком пера по головке. Кас стонет и изгибается так внезапно, что чуть не сбрасывает с себя Дина.

— О да, — выдыхает он. — Вот так вот так еще…

— Осторожно, а то ты кончишь на мое перо, — предупреждает Дин. При этих словах Кас выгибается всем телом, поднимаясь над кроватью. Рукой он вцепился в руку Дина. Дин уже и сам на грани, и его собственный член едва не сочится влагой. Но он намерен, абсолютно твердо намерен уделять внимание только Касу.

— Тебе когда-нибудь хотелось кончить на чьи-то чужие перья? — спрашивает Дин.

— Я же сказал… это… не приветствуется, — бормочет Кас.

— Я спросил, хотелось ли тебе?

— Да, — выдыхает Кас. — Его грудь тяжело вздымается, и голос истончается почти до натянутого хныканья. — Да, Дин, да… — Член Каса теперь ощутимо пульсирует: Дин снова протяжно проводит языком по стволу и теребит кончиком пера головку.

— На чьи? — спрашивает он. Его собственный голос стал гортанным.

— А-ах…

— На чьи перья? Скажи мне, Кас…

— На твои, — выдыхает Кас. — На твои, на твои перья, но у тебя их нет…

— О нет, есть, — отвечает Дин. — У меня есть перья… Одно из них прямо здесь… Мое перо прямо на твоем члене, Кас… — Кас почти скулит. Дин чувствует, как на него накатывает оргазм: он напрягается и почти замирает. — Ты хочешь кончить прямо на мое перо, Кас? — спрашивает Дин. — Хочешь обкончать все мое перо?

— А, а-а, да, Дин, да, а, ДА, ДА… — член Каса подергивается в последней конвульсии, его бедра выгибаются с силой, и брызгает первая струя липкого белого семени. Перо немедленно покрывается белым и Кас, глядя вниз и не спуская с него глаз, почти отчаянно стонет: — А-А-АХ, АХ, А-А… — на протяжении второго толчка, и третьего, и четвертого.

Остатки семени стекают по его члену, и Дин, неожиданно для самого себя, начинает слизывать их прямо со ствола. Сперма соленая — это необычный вкус: немного горьковатый, но вовсе не плохой. Кас пытается отдышаться и прийти в себя, все еще не сводя глаз с Дина. Вдохновленный, Дин поднимает в воздух покрытое спермой перо, изучает его пару секунд и подальше высовывает язык. И слизывает белое липкое семя прямо с пера.

Это зрелище провоцирует Каса по-новой: он стонет, его член сокращается, и каким-то образом он кончает опять, извергая еще одну неведомо откуда взявшуюся порцию семени.

Желание продлить его оргазм как можно дольше возбуждает Дина до дрожи. Он едва замечает, что его собственные бедра медленно и ритмично вжимаются в край матраса, — все его внимание нацелено на Каса. Дин снова опускает перо на его член и хрипло шепчет:

— Кончи на мое перо, ангел, обкончай все мое перо, еще, еще, мне так хочется… да, вот так, да, во-от, я знал, что ты можешь! — Кас почти хнычет, пока Дин уговаривает его на протяжении всего оргазма до последних капель.

Проходит, кажется, целая минута, пока оргазм Каса наконец не утихает. Кас сворачивается на боку, полуобняв Дина, по-прежнему вцепившись в его руку и заставляя держать перо прижатым к своему обмякающему члену.

Наконец Кас разжимает руку. Его аж сотрясает дрожь; дыхание выходит длинными тяжелыми вздохами, и он покрыт потом. В конце концов Дин садится на постели, берет салфетку с тумбы и тщательно вытирает перо. (На самом деле, в данный момент у него самого острый недотрах, но это может подождать.)

— Надо помыть его на следующий раз, — говорит Дин бодро, поворачивая перо в руках и вытирая его с обеих сторон. — Перья следует содержать в чистоте и порядке, правда же?

— Я не… понимаю… — бормочет Кас, все еще пытаясь оправиться, — как это могло… быть так потрясающе, Дин…

— Табу — это подарок от бога, друг мой, — отвечает Дин с улыбкой. — Или вернее от Чака. — И чем больше он об этом думает, тем больше он убежден, что это правда.

========== Глава 32. Ну что, пернатый, о таком ты слышал? ==========

Дин по-быстрому отлучается в ванную, чтобы как следует вымыть перо. На это уходит всего полминуты, но к его возвращению Кас уже начал задремывать. Он растянулся на кровати, и взгляд у него мутный.

— Иди сюда, Дин… твоя очередь… — бормочет он, подзывая Дина вялым жестом, но глаза его при этом закрываются.

— Знаешь что, — говорит Дин, забираясь в кровать рядом и выключая свет. — Второй акт может подождать до завтра.

Не то чтобы Дину не хотелось второго акта прямо сейчас, конечно. Но бывают вечера, когда позволить партнеру заснуть сразу после — это лучший подарок. И сейчас определенно один из таких моментов, учитывая весь ад, выпавший на долю Каса, и накопившуюся у него усталость. (Да и вне зависимости от рака: представлялась ли Касу возможность испытать это блаженное ощущение, когда проваливаешься в сон сразу после оргазма? Дину приходит в голову, что, может быть, это одна из многих человеческих прелестей, которые Касу еще незнакомы.)

— Ты отдыхай, — говорит ему Дин.

— Но сейчас твоя очередь, — бормочет Кас, найдя в себе силы повернуться к Дину и даже начать неуклюже нащупывать его промежность. Но он случайно просовывает руку между простыней и одеялом и в итоге только запутывается в складках простыни.

— На самом деле, твоя очередь еще не закончилась, — отвечает Дин. — Засыпать после секса — это тоже часть процесса, ты не знал?

Кас, кажется, едва слышит его.

— Твое перо… — говорит он, все еще возясь рукой под одеялом.

— Да, что мое перо?

— Мне нравится твое перо, — сообщает Кас (совершенно излишне).

— У меня есть еще, — отвечает Дин.

— Хорошо… — бормочет Кас. Он выпутывает руку из простыни и наконец нащупывает член Дина — как раз в тот момент, когда Дин проскальзывает рукой ему за плечи и начинает гладить его по шее. Дин почти смеется тому, какой блаженный вздох Кас издает в ответ и как его рука моментально расслабляется на члене Дина, как будто он не может найти в себе силы даже сжать пальцы.

— Мне тоже нравятся твои перья, — шепчет Дин, поглаживая его по шее.

— Так хочу обнять тебя крыльями… — бормочет Кас. — То есть… в этом… измерении… не только… потусторонними… тенями…

Три секунды спустя он уже спит.

Рука Каса по-прежнему накрывает член и мошонку Дина, и, несмотря на то что Кас почти в коме, у Дина присутствует легкая эрекция. Пальцы Каса насколько раз подергиваются во сне, и Дину самому смешно оттого, как это приятно и как ему хочется начать двигаться в руке Каса — даже когда сам Кас в полной отключке! Но Дин не шевелится. Он ощущает идеальный баланс между вожделением и релаксацией. Чувственные образы Кастиэля, теряющего над собой контроль от этого чумового фетиша с пером, никак не оставляют его мыслей — и в то же время безумно приятно просто тихо лежать вот так, в таком интимном, уютном контакте с рукой Каса. Его рука расслаблена, но при этом обнимает член и яички Дина почти собственнически. И отчего-то это ощущение кажется Дину давно привычным, даже родным. Как будто нет никакой спешки, как будто они прикасались так к друг другу каждую ночь многие годы.

Как будто они будут делать это каждую ночь еще многие годы.

Если повезет.

Дин знает, что тоже мог бы заснуть: его мысли замедляются, и он уже чувствует, как полуоформленные образы сновидений начинают закрадываться в уголки его сознания, готовые забрать его с собой. Но он не позволяет себе провалиться в сон. Он намеренно заставляет себя не спать долгое время, до глубокой ночи, только чтобы продолжать гладить Каса по шее. И чувствовать тяжесть его головы у себя на груди, и лелеять это приятное теплое ощущение его руки на своем члене.

***

Какое-то время спустя Дин просыпается в темноте. Кас — по-прежнему рядом, хотя они сменили положение: Кас теперь лежит позади Дина, и его рука тяжело покоится у Дина на талии.

Просыпаться в спальне бункера странно: никогда не знаешь, день сейчас или ночь. Дин так к этому до конца и не привык. После целой жизни в мотелях ему до сих пор кажется странным отсутствие окон: нет ни солнечных лучей, пробивающихся из-за штор, ни тусклого света луны, ни медленно скользящего по занавескам света автомобильных фар ночью. И никак не понять, как много времени прошло.

Он осторожно откладывает руку Каса в сторону и подвигается к краю кровати за телефоном.

Четыре часа утра. Дин кладет телефон обратно как можно тише и со вздохом роняет голову на подушку.

«Четыре утра, — думает он. — Можно еще поспать». Но он уже знает, что не заснет снова. Несмотря на уют ранее и на то, как поздно он уснул, сна ни в одном глазу. Ощущение такое, словно попозвоночнику протянут шнур напряжения, и сознанием завладела неусыпная бдительность.

«Бессонница, черт бы ее побрал», — диагностирует он. Это знакомое состояние. Периоды, когда тяжело спать, бывали у Дина в жизни и раньше. Наихудший вариант выливается вот в такие предрассветные часы бодрствования. Если остаться в кровати, то в итоге так и пролежишь несколько бесцельных часов, бесконечно обдумывая полуоформленные планы и непроверенные стратегии, мысленно взвешивая один неясный вариант за другим. Пытаясь решить проблему.

Потому что, когда приходит подобная бессонница, проблема есть всегда. Всегда надвигается какая-то неизбежная катастрофа: Сэм умирает, или проклят, или пропал, или их преследует какой-то всесильный враг, или мир опять рушится. Очевидно, когда грядет апокалипсис, что-то в спящем сознании Дина заставляет его пробуждаться исключительно ради того, чтобы провести несколько часов перед началом дня в непродуктивном беспокойстве.

И, очевидно, рак Каса приравнивается к апокалипсису.

Дин знает, что надо встать и пойти сварить кофе. Но он не хочет оставлять Каса одного, поэтому вместо этого лежит в кровати и думает.

«Химия, — думает он. — Радиация».

«Химия. Радиация. Как вообще понять, помогают ли лекарства? Хорошо бы следующий цикл ему делать вообще не пришлось… Кроули. Ровена. Демоны, ведьмы, ангелы, языческие боги… Пора ли уже ко всему этому перейти — начать их обзванивать, вызывать, торговаться? Пора? Не пора?»

Вчерашний выходной — один день валяния перед телевизором — был позволителен: Касу действительно нужен был день отдыха и нужен был кто-то рядом, не говоря уже о том, что он заслужил минутку удовольствия в постели (и даже несколько минут). Можно надеяться, Сэм за вчерашний день продвинулся в изучении вопроса, но Дин уже чувствует, что и ему пора вернуться к работе.

Потому что ведь каждый уходящий день может быть критичен.

И не только из-за того, чтобы избавить Каса от следующего цикла химии. Есть ведь и другая причина поторопиться.

Дин представляет себе клетки опухоли, живущие своей бездумной вредоносной жизнью в лимфоузлах в животе у Каса. Ведь одна из этих клеток может оторваться в любой момент. Одна маленькая клетка оторвется, попадет в кровоток — ведь этого достаточно? Одна малюсенькая клетка. Поплывет себе радостно в смертоносное путешествие по сосудам, по телу Каса, выбирая, в каком органе осесть, какой жизненно важный орган уничтожить…

А что если это уже началось?

— Прекрати волноваться, — шепчет Кас в темноте сзади — так тихо, что Дин сначала думает, будто Кас разговаривает во сне. Но нет, Кас не спит. Он снова обнимает Дина за пояс и приподнимает голову, чтобы строго скомандовать ему на ухо: — Прекрати думать об этом.

Дин оглядывается через плечо.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

— Тебя иногда насквозь видно, — говорит Кас. В его голосе слышна сдержанная усмешка, и Дин поворачивается к нему, перекатываясь на спину. В темноте выражения лица Каса не видно, но Дину все равно кажется, будто он чувствует на себе его взгляд.

— Просто пытаюсь составить план, — говорит Дин. — Продумываю кое-какие идеи на завтра.

— Я знаю, — отвечает Кас. — Но это подождет до утра. Поспи.

Дин качает головой.

— Не могу заснуть. Но это ерунда, ты спи, а я пойду сварю кофе… — Но рука Каса внезапно оказывается у Дина на животе и продвигается ниже, и на этот раз она не запутывается в простынях — на этот раз она безошибочно направляется туда, куда хочет Кас. В следующее мгновение его рука оказывается на члене Дина, теплая и уверенная, пальцы Каса начинают ласкать Дина нежно и решительно, и все предрассветные заботы испаряются.

Две минуты спустя Кас заползает под одеяло и обхватывает член Дина губами. Каким-то образом на этот раз его рот кажется еще более горячим, влажным, мягким; его движения — более смелыми и настойчивыми. Он делает несколько кивков головой, каждый раз забирая в рот все больше ствола, пока член не исчезает у него во рту полностью, и Кас удерживает его, вжимаясь носом и губами Дину в лобок. Дин едва не стонет от интенсивности ощущений и вынужден напомнить себе сохранять тишину (в конце концов, Сэм ведь наверняка у себя спальне совсем неподалеку).

Он замечает, что даже слегка тычется членом в небо Каса. И ощущения от этого замечательные — для Дина, во всяком случае, — но он находит в себе силы прошептать:

— Это точно ничего для тебя? Тошноты нет?

Кас выпускает изо рта член, чтобы прошептать в ответ:

— Мой аппетит, похоже, полностью вернулся, и даже усилился. Аппетит ко всему, — добавляет он и снова ныряет вниз.

Дин вспоминает свои переживания по поводу вкусового отвращения в прошлый раз. Но теперь наутро их не ждет химия. Перед ними еще целая замечательная неделя, семь чудесных длинных дней и ночей вообще без химии. И вдруг кажется отличной идеей не тратить совсем уж всю неделю на исследования, а выделять по несколько минут в день на подобные вещи. Уж наверняка минутку или две в день они могут себе позволить.

Кас снова заглатывает член Дина. «Да, минутку или две, — решает Дин. — Ну, может, десять». Он невольно начинает двигаться вверх, навстречу Касу, осторожными толчками. Едва начав, он уже не может остановиться и теперь раскачивает бедрами в медленном ритме, всаживаясь в рот Каса.

С каждым толчком блаженные ощущения волнами нарастают. Дин откидывает одеяло, протягивает руку к выключателю лампы и зажигает свет, чтобы лучше видеть Каса. На том по-прежнему нет шапки, и видеть его без волос (да еще с синяками и этими следами от блеомицина) немного непривычно, но не слишком — после вчерашнего вечера даже лысый Кастиэль с синяками уже похож на себя, на обычного Каса. И ощущения от того, что он делает, скоро захлестывают все остальные соображения. Дин смотрит на собственный член — на то, как с каждым толчком он исчезает у Каса во рту, как блестят от слюны Каса его бока, — и шипит сквозь зубы. Сам от себя не ожидая, он начинает шептать горячо:

— Когда-нибудь, Кас…

Кас бросает на него вопросительный взгляд исподлобья, но не выпускает изо рта член и не прекращает устойчивый ритм движений. То, как он встречается глазами с Дином, прямо пока член Дина скользит у него во рту, кажется Дину самым сексуальным зрелищем на свете. Это уже почти превыше его сил.

— Когда-нибудь… — хрипло шепчет Дин снова, не в силах удержаться и дергая бедрами вверх, в такт движениям Каса. — Когда-нибудь, когда тебе… станет получше… я оттрахаю… твою… задницу… точно… так же! — (Дин вообще-то не планировал произносить этого вслух, но сдерживаться становится трудно. Его едва хватает на то, чтобы контролировать громкость.)

Кас на секунду приостанавливает ритм, как будто осознает, что сказал Дин. Потом его глаза темнеют — зрачки расширяются, как у кошки, и он берется за член Дина с удвоенной энергией. Он забирает его в рот до основания одним плавным движением, затем ползком пробирается между ног Дина, раздвигая их, облизывает палец и проскальзывает им Дину в задницу. Может быть, он делает это чересчур быстро, и может быть, в следующий раз не помешает немного смазки, но это обалденно. Это потрясающе приятно. Это несравненное ощущение.

Кас делает что-то пальцем, отчего Дин едва не вскрикивает. Кас повторяет это снова, и в то же время весь его рот напрягается и губы сжимаются, предусмотрительно прикрывая зубы. Кажется, что его язык обнимает член Дина сразу со всех сторон. Дин думает: «Если его рот такой чумовой, то каковы же ощущения от его задницы?» — и кончает. Кас не отстраняется: он с жадностью обнимает ртом член Дина, вбирая в себя и проглатывая все.

Дину приходится в буквальном смысле прикусить губу, чтобы сдержать стоны.

— Ты сказал, когда-нибудь, когда мне станет получше, — замечает Кас минуту спустя, поднимаясь обратно на уровень подушки. — Просто чтоб ты знал, мне уже лучше.

Дин издает хриплый смешок.

— Ладно, только… только дай мне секунду отдышаться… я, гм… я ща еще смогу, дай мне минутку…

Кас сдержанно усмехается.

— Расслабься. Засыпать после — это часть процесса.

— Да, но эта, эм, эта идея с задницей — это же классная идея, правда? — говорит Дин.

— Без сомнения. Но и поспать тебе тоже нужно. Не только мне нужен отдых. И у нас еще вся неделя впереди.

Кастиэль подтягивает Дина ближе, одной рукой обнимая его за плечи, другой прижимая его голову вниз, пока она не оказывается на плече у Каса. Эта такая же позиция, в какой они лежали ранее вечером, но теперь они поменялись местами, и это Кас гладит Дина по шее. Это ощущение успокаивает, и вскоре в воздухе появляется еще и тепло, легкое давление, смыкающееся вокруг плеч Дина. «Его крылья, — думает Дин. — Его перья. Его крылья на мне…»

«Его крылья на мне…»

И весь остальной мир исчезает. На этот раз Дину удается снова заснуть.

***

Они оба просыпаются поздно. Дин с удивлением понимает, что проспал еще несколько часов. И Кас выглядит гораздо лучше — он бодро сидит на кровати и, похоже, полон энергии.

Очень соблазнительна идея праздно проваляться весь день в постели и, может быть, даже перейти к следующему запланированному блюду в секс-меню, но телефон Дина показывает 9:30 утра, и гнетущая мысль о том, что необходимо браться за исследование, возвращается. Шмидт-Нильсен зовет, надо обдумать все варианты с Кроули, Ровеной, демонами, ангелами и языческими богами, и Дин снова чувствует, что семь дней пролетят в мгновение ока.

«Лекарство от рака само себя не найдет», — говорит он себе, направляясь в душ. Пора приниматься за работу и решать, к кому обратиться за помощью в первую очередь. «И обращаться буду я, — думает Дин. — Не Сэм и не Кас. Я сам свяжусь с Кроули и Ровеной».

Он принимает душ и одевается. Кас тем временем уходит проверить, как поживает цветок, оставшийся в его комнате (потом он даже берет его с собой в душ, убежденный, что цветку тоже нужен утренний душ). Пока Кас занимается цветком, Дин направляется в кухню, планируя сварить кофе, но по пути чувствует по запаху, что кофе уже готовится. Сэм должен был встать пару часов назад: наверняка он услышал, как они принимают душ, и заварил свежую порцию.

И точно, зайдя в кухню, Дин застает брата у кофеварки. Сэм морщится, глядя на нее так, будто она в чем-то провинилась. К уху он прижимает телефон, в который категорично говорит:

— Нет, этого мы делать не будем, пока не испробуем все прочие варианты. Если ты хотя бы…

Когда заходит Дин, Сэм прерывает фразу на полуслове.

— Мне пора, — кратко говорит он в трубку. — Все, увидимся позже. Пока. — Он завершает звонок и кладет телефон возле кофейника, рядом с потрепанным коричневым блокнотом. — Доброе утро, — приветствует он Дина, оборачиваясь, как будто только что заметил его. — Ну вы, ребята, и горазды поспать. Ночь удалась?

Дин не клюет на удочку.

— Кто это был? — спрашивает он.

— О… э… — Сэм деловито берет пару кофейных кружек с полочки, где они сушатся. — Никто. То есть, э… Сара.

«Боже, иногда он вообще не может врать», — думает Дин, но только спрашивает невозмутимо:

— Сара? — Имя лишь смутно знакомое.

— Сара, ночная медсестра. Помнишь, я звонил ей несколько раз насчет Каса?

И ни с того ни с сего Сэм краснеет.

Дин едва удерживается от смеха.

— Так ты теперь звонишь ночной сестре в полдесятого утра? И споришь с ней о чем — о графике химиотерапии Каса? Напомни мне, когда ты закончил мединститут?

Сэм корчит гримасу и наливает кофе.

— Просто обсуждал кое-какие варианты, — говорит он. Он наполняет кружку и подвигает ее к Дину, который к ней даже не притрагивается (он слишком занят тем, что изучает выражение лица Сэма. Сэм и правда смущен… но кроме того, у него снова уклончивый вид, как будто он что-то скрывает. «С кем ты на самом деле говорил?» — гадает Дин).

— Сара — практикующая медсестра, — продолжает Сэм. — Ты знал, что бывает такая категория, как бы между медсестрой и врачом? Практикующие сестры могут принимать пациентов, ставить диагнозы и даже выписывать лечение. У них высшее образование, так что они почти не отличаются от врачей. Они направляют пациента ко врачу, только когда это какой-то сложный или непонятный случай, или что-то требующее узкой специализации. Она подрабатывает дежурной сестрой по ночам ради дополнительного заработка, чтобы…

Эта болтовня совершенно неубедительна, и Сэм делает критическую ошибку, отвернувшись от кофейника, чтобы взять со стола свою кружку. Дин в этот момент ныряет и хватает лежащий у кофейника телефон. Сэм замечает его маневр и бросается назад, расплескивая остатки кофе в отчаянной попытке спасти телефон. Но слишком поздно: телефон уже у Дина в руках.

— Он запаролен! — восклицает Сэм победно. — Все, отдавай сюда! Это личная вещь, чувак.

— Посмотрим, как насчет… один-один-три-восемь, — предполагает Дин, набирая цифры на экране. 1138 — это старая как мир ссылка на «Звездные войны», и она срабатывает. — Серьезно, Сэмми? Ты этот пароль используешь со средней школы, — пеняет ему Дин, немедленно переключаясь на список последних звонков.

— Дай сюда! — требует Сэм, делая неожиданный, впечатляюще быстрый выпад, но Дину удается улизнуть, обогнув кухонный стол. Посреди всего этого в кухню заходит Кастиэль и молча застывает у двери, подняв брови и наблюдая за братьями, пока Дин мечется вокруг стола, а Сэм безуспешно пытается дотянуться до телефона через стол. Наконец, едва сдерживая возглас ликования, Дин умудряется заглянуть в список недавних звонков.

Где, к его удивлению, действительно обнаруживается номер с именем «Сара». («Хм», — думает Дин. Значит, Сэм и правда ей звонит. Это объясняет его смущенный румянец.) Но звонок Саре — не последний в списке. Ее номер далеко внизу — шесть или семь звонков назад. Самый последний звонок, который Сэм прервал, когда Дин вошел в кухню, был…

— Ровене? — спрашивает Дин, рассержено глядя на Сэма. Кас подходит сзади и заглядывает в экран через плечо Дина, пока тот сверлит брата взглядом. (Сэм уже оставил погоню, уронив руки со вздохом поражения.) — Ты звонил Ровене, не сказав мне? — вопрошает Дин. — Сэм, мы же проходили это тысячу раз!

— Ладно, слушайте, — говорит Сэм, миротворчески разводя руками. — Я вчера нашел кое-какую информацию в книгах, кое-какие заклинания, которые могут быть полезны, и уже собрал почти все ингредиенты, но некоторых не хватает. Кое-что все-таки надо у нее попросить, никуда не денешься. Я не сообщил ей зачем. Сказал только, что кто-то болен, но не сказал кто…

Дин набирает воздуху, чтобы начать спорить, но Кас, все еще глядя в телефон, прерывает его:

— Ты звонил и Клэр тоже? — Он забирает телефон у Дина из рук, и Дин еще раз смотрит в список недавних звонков. Действительно, перед звонком Ровене был звонок Клэр. Даже несколько звонков. Два вчера вечером и третий, короткий, этим утром. А также звонок Кроули. Дину остается лишь закатить глаза: Сэм времени даром не терял.

Кас спрашивает:

— Ты звонил Клэр три раза? — Он с подозрением смотрит на Сэма. — Зачем?

Сэм вздыхает.

— Ладно. Сядьте, оба. Вчера у меня родилась идея, и думаю, нам стоит ее опробовать.

— Только не с участием Ровены, — говорит Дин.

— Только не с участием Клэр, — добавляет Кас. — И не с участием…

— …Кроули! — заканчивают они хором.

— Ну, придется — других вариантов нет, — заявляет Сэм упрямо. — Мы все прекрасно знаем, что рано или поздно пришлось бы к ним обратиться. Лекарства от рака на деревьях не растут, знаете ли.

— Но неплохо было бы нам об этом СКАЗАТЬ, — замечает Дин.

— Вы были заняты, ребята, — говорит Сэм без выражения. (Дин и Кас виновато переглядываются.) — Я собирался сказать вам позднее, после того как проясню кое-какие детали. И потом, я все равно вас все утро не видел.

— Но какое отношение ко всему этому имеет Клэр? — протестует Кас. — Зачем ее в это втягивать?

Сэм медлит, глядя на него.

— У меня идея насчет твоих перьев, Кас, — говорит он наконец.

Кас хмурится.

— Какая идея?

Сэм отодвигает стул и садится. Дин тоже опускается на стул. Кас после слегка недоуменной паузы приносит им кофе (предусмотрительно наполнив кружку Сэма), наливает третью кружку себе и садится за стол вместе с ними.

— Я много прочитал вчера, — говорит Сэм. — И пошарил по запасам бункера. И кое-что нашел. И потом, когда вы сказали, что перья из крылышек могут исцелять, у меня появилась идея…

— Только если в них есть могущество, Сэм, — говорит Кастиэль осторожно. — Я тебе говорил, что в моих двух перьях его нет.

— Его нет сейчас, — отвечает Сэм, — но, видишь ли, у Хранителей Знаний когда-то имелась тут целая коробка ангельских перьев. Они пытались извлечь из перьев благодать, чтобы выслеживать с ее помощью ангелов.

Кас кивает.

— Я что-то слышал об этом в то время, когда они собирали перья.

— Но мы так и не нашли эти перья с тех пор, — возражает Дин. — То есть сейчас их нет.

— Перьев не осталось, — кивает Сэм. — Я в конце концов разыскал коробку, в которой они хранились, но она пуста. Все, что осталось, — это блокнот с результатами экспериментов.

В этот момент Сэм указывает на книжечку, лежащую на кухонной стойке, и все трое оборачиваются к ней.

— На самом деле, большая часть заметок неинтересна, — говорит Сэм, вставая за блокнотом. — Целые страницы заняты измерениями количества благодати в каждом из перышек и того, с какой скоростью она из них вытекает.

Кас берет потрепанный блокнот и с любопытством пролистывает: кажется, в нем в основном таблицы, заполненные числами.

— Смотрите, они придумали, как измерить запас благодати и могущества в пере, — говорит Кас. — Интересно… А, но, видите, они выпустили благодать из пера в процессе изучения. И… — он перелистывает к последней записи в блокноте, — как я и думал: последняя заметка — о том, что перья украли. За ними была прислана группа ангелов — хотя, конечно, Хранители Знаний не подозревали, что перья забрали именно ангелы. — Он несколько секунд просматривает блокнот, затем закрывает его. — Интересно с исторической точки зрения, Сэм, но я не вижу в этом пользы.

— Пользы не много, — признает Сэм, — кроме одной заметки, где они описывают, как запустить благодать обратно в перо. — Кас смотрит на него с сомнением, и Сэм берет блокнот, раскрывает его на конкретной странице и подвигает через стол обратно к Касу, тыкая пальцем в определенную запись. Пока Кас вглядывается в блокнот, Сэм продолжает: — И они пишут, что это сработало. Им удалось снова наполнить перо благодатью. Посмотри на значения — они повысились. Хотя это не помогало им в задаче выслеживания ангелов, поэтому они оставили в стороне это побочное открытие. Но я его заметил и пошел перечитал Шмидт-Нильсена, и действительно, он пишет, что благодать можно запускать обратно в перо. Только это должна быть благодать того же самого ангела. Того же, чье перо. Так что… выходит, перья можно заряжать. Верно, Кас?

Следует короткая пауза. Кас все еще смотрит на ту страницу, куда указал Сэм.

— Ну что, Пернатый, о таком ты слышал? — осторожно спрашивает Дин.

— Вообще-то… — говорит Кас медленно, — я… гм… полагал, что по поводу этого конкретного факта Шмидт-Нильсен ошибался. Я сам никогда не видел, чтобы перо заново зарядили могуществом. — Он пристальнее вглядывается в еле разборчивые заметки в блокноте. — Значит, Кнут был прав… — шепчет он.

«Птица — не орнитолог», — думает Дин.

— Ты понимаешь? — спрашивает Сэм, загораясь. — Ты понимаешь, что это значит? — Едва сдерживая возбуждение, он наклоняется вперед. — Кас, мы можем перенести твою благодать в одно из оставшихся у тебя перьев! Снова зарядить его! — После паузы он добавляет: — Ну, по крайней мере, отчасти.

Но Кастиэль качает головой.

— Сэм, я благодарен тебе за проделанную работу, но проблема в том, что у меня не осталось благодати, чтобы перенести ее в перо. Кроме того, если бы она была, я мог бы ее просто вдохнуть, и перо не понадобилось бы.

— Шмидт-Нильсен пишет, что перо усиливает эффект благодати — если перо и благодать от одного и того же ангела, — возражает Сэм. — Так что ты получишь большую отдачу, если благодать будет в пере из крылышка, чем если вдохнешь ее напрямую.

— Это если старина Кнут и насчет этого прав, — вставляет Дин.

— Ну, тут с большой вероятностью можно предположить, что да, — говорит Кас. — Но, Сэм, моей благодати больше нет.

— Не совсем, — отвечает Сэм и смотрит на Каса многозначительным взглядом.

Кас хмурится.

— Моя благодать была вырвана из оболочки, — возражает он. — Во время той схватки с Амарой. Вырвана, когда ушел Люцифер. И это было… весьма болезненно. Ты что, полагаешь… погоди… ты полагаешь, что она осталась у Люцифера? Если он вообще жив…

Сэм пожимает плечами.

— Может быть, но я не об этом. Помнишь тот случай, когда ты извлек из меня остатки благодати Гадриила?

Кас мрачнеет. Он ничего не говорит, но в его позе появляется напряженность.

Дин даже не сразу понимает, о чем они. Он при этом конкретном событии не присутствовал, но слышал рассказ и от Сэма, и от Каса — о том, как ангелы иногда оставляют после себя благодать, покидая оболочку, и как Кастиэль однажды пытался достать остатки благодати Гадриила из Сэма каким-то гигантским шприцом. Но достаточное количество благодати тогда извлечь не получилось. В зависимости от того, кто рассказывает историю, — по той причине, что «Кас очканул в последний момент, хотя я был вполне готов» (версия Сэма), или «Сэм безрассудно рисковал жизнью, не понимая, насколько он важен, и я никогда не прощу себя за то, что вообще послушал его» (версия Каса).

Кас снова качает головой.

— Нет, Сэм, — говорит он тихо. — Я уже отказался от этого варианта много лет назад. Я не буду рисковать ею.

— Стойте, погодите, Клэр? — спрашивает Дин, наконец понимая, какова во всем этом роль Клэр. — Погодите — а, ну да, верно! Кас, ты же занимал ее тело однажды!

Теперь удивительно, как давно это было. Дин уже и забыл, что однажды, много лет назад, случился момент, когда Кас был не в теле Джимми. Он завладел Клэр. Она тогда была гораздо младше, совсем ребенок.

— Но это же было всего на какую-то минуту, — говорит Дин. — И много лет назад. Думаешь, у нее до сих пор осталась твоя благодать?

Сэм вопросительно смотрит на Кастиэля — очевидно, в этой детали он тоже сомневался. Но Кас неохотно кивает.

— Да, немного осталось, — признает он. — Сколько именно — не уверен, но я уже давно заметил, что она носит частичку моей благодати. Думаю, очень маленькую. — Его голос становится глубже: — Но я не буду рисковать ею, Сэм. Ты что, забыл, как я чуть не убил тебя, пытаясь извлечь благодать Гадриила? В конце концов я понял, что нельзя делать этого с тобой — даже пытаться было ошибкой! И я определенно не стану делать этого с Клэр.

— Но… — произносит Дин медленно. — Погоди, Сэм, так ты предлагаешь извлечь эти остатки благодати и впустить их в перо? И тогда… — Его голос запинается, когда он до конца понимает, к чему это ведет. — Тогда, вуаля — у нас снова есть заряженное перо? Исцеляющее перо? В этом заключается твой план?

Сэм кивает.

— В этом заключается мой план.

Дин слегка потрясен.

— Это… неплохой план, Сэм. — Он смотрит на Каса, пытаясь прочесть его реакцию. — Это может быть даже хороший план!

Кас ставит кружку с кофе на стол. Теперь на его лице написана уже не неохота, а откровенная ярость.

— Я сказал, я не буду ею рисковать, и на этом точка! — рычит он.

Дин чувствует сухость во рту, осознавая смысл этих слов. Если извлечение благодати может убить человека…

Нет. Они не могут рисковать Клэр. Не могут. Просто не могут.

— Но нам не придется ею рисковать! — восклицает Сэм. — Не нужно тыкать в нее иглой, Кас. Есть более безопасный способ. Вспомни, перья из крылышек обладают способностью передавать жизненную силу, как пишет Шмидт-Нильсен. Есть заклинание, которое может вроде как… вытравить благодать из Клэр щадяще, не причинив ей вреда, и запустить благодать в перо. И Клэр на это готова. Она уже едет сюда.

— Она… что? — переспрашивает Дин.

— Будет здесь завтра утром, — отвечает Сэм. — Она хочет помочь.

— Нет, Сэм, — говорит Кас мягко. — Я кое-что знаю о передаче благодати. Заклинание, безопасно удаляющее благодать из живой оболочки, давно утеряно. Это один из тех легендарных фокусов, о которых все наслышаны, но которые никому не удавалось осуществить в реальности. Никто не знает, как это сделать. Согласно преобладающей теории, заклинание было утеряно при падении Вавилона.

— У Ровены есть заклинание, — сообщает Сэм, и Дин с Касом в изумлении смотрят на него.

========== Глава 33. Это твоя благодать и твое перо ==========

Остаток дня проходит в исследованиях и приготовлениях к потенциальному эксперименту по переносу благодати в перо. Пока еще неясно, когда именно это произойдет, но чем скорее, тем лучше, и Дин хочет быть готов. Он посвящает почти всю вторую половину дня тому, чтобы перечитать информацию про заклинание по переносу благодати, которую нашел Сэм, в то время как Кас часами перелистывает экспериментальный журнал Хранителей Знаний и внимательно изучает таблицы с числами. Вскоре Кас начинает делать мелкие пометки на листочке бумаги — загадочные записи «пара» и «не пара», сопровождаемые какими-то процентами. В левой руке он держит перо из крылышка (он выбрал левое) и вертит его не спеша в процессе работы, как будто прикосновение к перу его успокаивает.

Перед самым ужином Кас вдруг объявляет:

— Этот этап тоже должен получиться.

Дин и Сэм смотрят на него через стол: Дин — устало потирая глаза; Сэм — прекратив бесконечное печатанье на компьютере. Кас захлопывает журнал (очевидно, он дошел до конца) и изучает свой листок бумаги, бессознательно вертя в пальцах перо. Он объясняет:

— Я имею в виду не извлечение благодати из Клэр — мы уже знаем, что у Ровены есть для этого заклинание. Я имею в виду перенос благодати в перо. Как вы знаете, в этом шаге я не был уверен. Последние два часа я потратил на то, что пытался определить владельцев каждого из перьев, которые Хранители Знаний использовали в своих экспериментах, — по расцветке и месту обнаружения пера. Сами они источников перьев не знали, но у меня есть кое-какая дополнительная информация о том, где какой ангел линял, где и кем перья были потеряны и так далее. И я пытался сопоставить эту информацию с источниками имевшейся у Хранителей благодати. — Он похлопывает по блокноту. — Кажется, мне удалось установить среди этих экспериментов несколько случаев, когда перо и благодать были от одного ангела. Хранители этого не знали. Но во всех четырех таких случаях благодать вошла в перо без труда — достаточно было положить перо рядом, и она затекала внутрь самостоятельно. Во всех четырех случаях записи отмечают, как легко это произошло: кажется, нужно лишь расположить перо так, чтобы благодать нашла его естественным путем, и она сама входит внутрь. — Кас умолкает, задумчиво глядя на перо. — Конечно, я никогда не пробовал перезаряжать перо таким образом. Тем более остатками благодати, которые так долго были в оболочке. Но если я прав…

— …если заклинание Ровены сможет извлечь благодать из Клэр, то благодать должна сама затечь в перо? — заканчивает за него Дин. — Просто раз — и готово?

Кас медленно кивает, но на его лице появляется сомнение. Дин говорит, напуская на себя уверенность, которой не чувствует:

— Все получится, Кас.

Тот поднимает глаза на Дина.

— Я очень на это надеюсь.

Все трое смотрят на перо, которое Кас вертит в руке.

— У меня хорошее предчувствие, — настаивает Дин.

— Попробовать определенно стоит, — соглашается Сэм. — Кстати, мне прислала сообщение Клэр. Она на полпути сюда — остановилась переночевать в мотеле и доедет завтра. Будет здесь около десяти утра. Тогда мы сможем объяснить ей все подробности и убедиться, что она по-прежнему согласна. То есть я ей уже все объяснял, но…

Кас кивает.

— Она сможет решить. Когда приедет. — Он ведет себя так, словно возможность того, что Клэр откажется, нимало его не волнует.

— Это твоя благодать, — замечает Дин. — И твое перо.

— Это ее жизнь, — отвечает Кас.

Дину остается только кивнуть.

Сэм говорит:

— Ну, будем исходить из предположения, что она согласится. Я позвоню Ровене завтра утром и попробую выпытать у нее детали заклинания.

— Нет, я ей позвоню, — заявляет Дин.

— Ой, да ладно, я могу и сам… — начинает Сэм, но Дин наказывает, почти грозя ему пальцем:

— Нет уж, Сэм, ты ей снова звонить не будешь. Она и так уже слишком много от тебя знает. Я не хочу, чтобы она догадалась, что это Кас болен. Нам нужны от нее только слова заклинания, а провести обряд мы можем и сами, и я сам все сделаю. — Сэму это предложение явно не по душе, но Дин настаивает: — Позволь мне это сделать. Пожалуйста. Последнее, что нам нужно, это чтобы Ровена или, еще хуже, Кроули совали свой нос в это дело больше, чем необходимо. Тут требуется осторожность.

— И ты думаешь, я не буду осторожен? — интересуется Сэм.

Дин примирительно кивает.

— Конечно будешь. Но сделай одолжение. Я бы все же предпочел сам держать палец на курке. Тогда, если все пойдет не по плану, винить будет больше некого.

Сэм переводит быстрый взгляд с Дина на Кастиэля, как будто понимает, почему Дин хочет участвовать. Слегка улыбнувшись, он кивает.

Дин добавляет, обводя взглядом бункер:

— И вообще, добавлю-ка я здесь защиты против ведьм. И заодно против демонов. — Он осматривает стены. Кто знает, в силе ли еще охранные меры, принятые Хранителями Знаний. Пора их освежить.

***

После ужина они начинают собирать ингредиенты, необходимые для заклинания — как оказалось, Ровена дала Сэму список. Он включает коллекцию трав и пару десятков восковых свечей, которые Сэм уже купил и которые по настоянию Кастиэля нужно очистить при помощи какого-то длинного и нудного набора ритуалов.

Пока они стоят перед кучкой ингредиентов, Кас объясняет:

— Если свечи очищены, это позволит благодати дольше задержаться на поверхности и с большей вероятностью найти перо. Иначе она имеет тенденцию ускользать в небо — это путь наименьшего сопротивления, когда ее окружают нечистые смертные существа. Кольцо из очищенных предметов успокоит ее и даст ей шанс отыскать перо. Во всех экспериментах Хранителей Знаний был использован этот принцип. Думаю, надо очистить свечи и хотя бы некоторые из трав… — Он колеблется. — И лучше всего, если человек, проводящий ритуал очищения, тоже относительно чист. Не обязательна стопроцентная чистота, но чем чище, тем лучше. И мне кажется, я сам могу быть… не вполне чист в данный момент.

Сэм озадаченно хмурится.

— Что, ты имеешь в виду из-за химиотерапии?

— Нет… — отвечает Кас неуверенно. Его взгляд на мгновение соскальзывает на Дина. — Нет, не поэтому, гм… Скорее… э… видишь ли, Сэм, некоторые физические взаимодействия имеют тенденцию, как бы это сказать… делать тебя нечистым.

— Оу… — произносит Сэм в таком ужасе, что Дин разражается смехом.

Кас продолжает, размышляя вслух, без какого-либо намека на неловкость:

— Хотя, если подумать… я не уверен, считается ли фелляция. Сэм, ты недавно получал фелляцию? Или делал ее кому-то? Если нет, то, может быть, лучше, если ритуал проведешь ты.

— Так, так, стоп! — восклицает Сэм вскакивая на ноги. — Значит так, во-первых, нет, не в последние несколько месяцев. У меня нынче затишье на этом фронте. Во-вторых, не надо мне больше ничего сообщать. В-третьих, я пойду помою посуду. Вы, ребята, тут разберитесь, кто проведет ритуал, и просто скажите мне потом, кого вы выбрали. И повторяю, если в первый раз было не ясно: больше ничего мне сообщать не надо! — Он исчезает в кухне со скоростью света.

Дин еще долго не может перестать смеяться. Кас только выглядит недоуменным.

***

Все трое не спят далеко за полночь. Кастиэль инструктирует Сэма по поводу длинной серии заклинаний и ритуалов (Сэм, конечно, в итоге оказывается тем, кто будет проводить очищение свечей). Дин тоже не ложится — по большей части чтобы составить им компанию, хотя тем временем он занимается дополнительной защитой бункера и принятием мер безопасности против ведьм.

Только поздно ночью, уже после двух, Кас наконец удовлетворяется состоянием очистки двадцати четырех восковых свечей (хотя, насколько может судить Дин, свечи выглядят точно так же, как раньше). После все разбредаются по кроватям, уставшие. Дин немного сожалеет о том, что их не ждет еще одна интерлюдия в постели — может быть, еще один минет или даже следующая опция в меню. Но, очевидно, чем чище, тем лучше. И Кас в любом случае выложился за день — усталость от химиотерапии снова настигает его. Он засыпает почти мгновенно, уткнувшись носом Дину в плечо.

Конечно, жаль, что секса не будет. Но с другой стороны, приятно и просто чувствовать, как Кас спит рядом. Даже во сне он положил руку Дину на талию. «Ты только держись», — думает Дин. Он поворачивается чуть ближе к Касу, осторожно, чтобы не разбудить его, пробирается рукой ему за плечи и позволяет себе на секунду крепко обнять его.

Кас вздыхает во сне, и его рука сжимается у Дина на поясе.

«Держись», — думает Дин снова, уже не уверенный, адресует ли он это Касу или самому себе.

***

Следующим утром раздается стук в дверь, и, когда Дин поднимается по спиральной лестнице посмотреть, кто это (как всегда с пистолетом и ангельским клинком наготове на всякий случай), на пороге оказывается Клэр. На земле снаружи видна изморозь, и Клэр выглядит замерзшей: она стоит в одной лишь хлопковой кофте с капюшоном и втягивает голову в плечи на пронизывающем декабрьском ветру, крепко обнимая себя рукой поперек туловища. Позади нее виднеется машина — жалкая на вид развалюха, припаркованная на грязной обочине разъезженного проезда.

На лице Клэр — ее обычный чрезмерный макияж и замкнутое выражение, но при виде Дина она даже слегка улыбается. Дин от души обнимает ее, похлопывая по спине, и она поддается вполне охотно. После этого Дин оценивает взглядом машину.

— Ты приехала на этом? — спрашивает он, глядя через ее плечо на видавший виды автомобиль. — А ты храбрее, чем я думал.

Клэр, фыркнув, закатывает глаза.

— У тебя весь словарный запас состоит из цитат из «Звездных войн»? — Она протискивается за дверь мимо Дина и останавливается у ступеней, глядя вниз, в комнату с картами. — Пошли, перейдем к делу. У меня на вас не целый день.

— Я смотрю, сарказм и колкости у подростков еще в моде, — комментирует Дин. — Надеюсь, после двадцати это получится проапгрейдить?

— Я тоже рада тебя видеть, — бросает она через плечо. Но при этом она усмехается. Дин со смехом прогоняет ее вниз по лестнице, после чего на минуту выходит на улицу поближе осмотреть ее горе-автомобиль. Он выглядит как груда металлолома. Дин задерживается перед ним, мысленно составляя список проблем с безопасностью: резина слишком лысая, и машина явно давно не видела техосмотра. Он подумывает о том, что надо бы загнать ее в гараж и провести краткую инспекцию, чтобы она не сломалась у бедной Клэр по пути назад.

Однако о своем решении выйти на улицу ему приходится глубоко пожалеть: стоило ему на каких-то три секунды оставить дверь открытой, как на пороге откуда ни возьмись появляются Кроули и Ровена и без приглашения проходят прямо внутрь. Кроули только кричит через плечо:

— Доброе утро, Дин! Спасибо, что предусмотрительно открыл дверь. Мы уж думали пробить стену с твоей защитой, но это как-то не по-добрососедски.

Дин матерится и бросается за ними (спасибо, что хоть не захлопнули дверь у него перед носом). Кроули и Ровена уже спускаются вниз по лестнице, и Дин мчится следом. Клэр, стоящая у стола с картой, оборачивается, и Сэм с Касом тоже уже здесь, вынули кинжалы и заняли боевые позиции.

Но никакой схватки не происходит. Вместо этого Ровена звонко восклицает, увидев Кастиэля:

— О-о, БЕДНЯЖЕЧКА! — Она семенит к нему. На ней облегающее платье ниже колен, целиком покрытое красными блестками, и такие же туфли на шпильках. Платье настолько узкое, что она, кажется, едва способна переставлять ноги, но она подплывает к Кастиэлю, передвигаясь быстрыми малюсенькими шажками. — Ах ты бедный малыш! Я так и чувствовала, что захворавшим другом окажешься ТЫ! — восклицает она. При этом Ровена, не стесняясь, берет Каса за щеки и начинает ворковать над ним, словно он полуживой бездомный котенок. Как ни удивительно, Кас не отшатывается — вместо этого он награждает ее своим самым пристальным хмурым взглядом и молча поднимает к ее горлу острие ангельского клинка. Она и бровью не поводит, только продолжает ворковать: — О-о, да ты прямо хиреешь на глазах! Фергус, мальчик мой, только посмотри на него! Просто кожа да кости! — Она трогает пальцем косичку обезьяньей шапки. — Ты потерял волосы, миленький? Фергус, у него всегда были такие прелестные волосы, так мило взъерошенные…

— Ну все, хватит! — отрезает Дин, дергая ее за плечо. Он инстинктивно занимает позицию перед Касом и даже ловит себя на том, что оттесняет его немного назад. Маневр слишком очевидный, но Дин невольно пытается создать буферную зону между Ровеной с Кроули, стоящими у лестницы, и Сэмом, Касом и Клэр, которые столпились у стола. Дин с удовлетворением отмечает, что Сэм похожим образом прикрывает Клэр.

— Что вы здесь делаете?! — вопрошает Сэм. — Я звонил только поговорить — я же сказал, что Дин сегодня перезвонит. Я не просил вас являться сюда!

Кроули пожимает плечами.

— Приглашение подразумевалось.

Ровена кивает с приторной улыбкой.

— Было ясно, что ты собирался меня пригласить. Не то чтобы нам нужен был Фергус, — она бросает раздраженный взгляд через плечо на Кроули, — но я безусловно необходима. Однако я подумала, что для него это будет полезно в образовательных целях — я считаю, надо давать ребенку возможность самосовершенствоваться при каждом удобном случае, поэтому я пригласила его исключительно понаблюдать…

— Иными словами, — говорит Кроули равнодушно, — она не могла обойти обереги на ваших стенах. Большинство из них выгорели, но, как выяснилось, есть и новые, и она застряла.

— Как и ты! — огрызается на него Ровена. — Право же, зовешь себя Королем Ада, а какие-то жалкие незначительные обереги Хранителей Знаний пригвождают тебя к месту — это просто стыд и позор…

— Ты тоже не могла их обойти, матушка…

— Я собиралась, просто слишком уж увлекательно было смотреть, как не получается у тебя…

— Я СКАЗАЛ ХВАТИТ! — вклинивается Дин. Они оба умолкают, глядя на него. — У меня уже от вас голова болит, — жалуется он. — Честное слово, если бы Сэм не настаивал на этом заклинании, вы бы вылетели отсюда в момент. Но… да, в общем, нам действительно нужно это, гм, заклинание, которое может извлечь частичку благодати из… — Дин колеблется, понимая, что не знает, как много им известно. Они в курсе про перо? — Мы пытаемся извлечь благодать из оболочки, не причинив ей вреда, и поместить благодать в… другую емкость. Сэм говорит, что вы знаете заклинание для этого?

— Конечно знаю, — заявляет Ровена и добавляет, указывая на Клэр и Кастиэля: — Так, если я правильно поняла, эта девочка с жутко подведенными глазами… о, милая, не смотри на меня так, мы все с чего-то начинали, даже у Марии-Антуанетты получилось не сразу — я покажу тебе несколько приемов позднее. Как я однажды сказала милой обреченной Марии…

— Матушка, — рычит Кроули.

Ровена вздыхает.

— Как бы там ни было, наша девочка носит в себе частичку благодати Кастиэля, не так ли, это же очевидно, я практически чую ее, а наш Кастиэль умирает…

Дин невольно вздрагивает от этого безжалостного слова, но Кроули спокойно вставляет:

— Также очевидно.

— …и вам очевидно нужна я, чтобы перенести частичку благодати из девочки в перо из крылышка, — продолжает Ровена. — Скорее всего, в перо самого Кастиэля. После чего наш дорогой ангелочек — вернее, бывший ангелочек — сможет использовать перышко, чтобы излечиться от своего ужасного недуга. Все правильно?

Сэм и Дин переглядываются. Дин едва не дергается от напряжения: и как все пошло так плохо так быстро? Это он виноват — Ровена и Кроули теперь прямо здесь, в бункере, оба знают, что Кас болен, оба знают про Клэр…

Но какой у них выбор?

Он чувствует руку у себя на плече: это Кас, мягко отталкивает Дина в сторону. Выступая вперед, Кас спрашивает:

— У тебя есть заклинание? Чтобы извлечь благодать из оболочки, не причинив вреда оболочке?

class="book">— Конечно есть, — отвечает Ровена чопорно. — Я узнала его от персидской ведьмы, которая получила его напрямую от джинна, служившего в рабстве в Вавилоне и поливавшего деревья в Висячих садах Семирамиды, где встречались и общались друг с другом короли, их маги и ведьмы. Как оказалось, он услышал там немало полезного. Так что мы легко извлечем благодать из этой девочки. И, будем надеяться, запустим ее в перышко, хотя насчет этого этапа я не уверена.

— А откуда ты узнала, что у меня есть перо из крылышка? — спрашивает Кас, сузив глаза.

Кроули беззастенчиво смеется.

— Да она не знала, простофиля ты, она просто предположила, а ты только что это подтвердил. Старая, как мир, уловка. Дин, ты что, ничему его не научил?

Кас только вздыхает, и Дин решает, что пора переходить к делу.

— Ладно. Да, общий смысл вы уловили. Так вы нам поможете?

Ровена и Кроули молча переглядываются. На лице Кроули появляется подозрительно самодовольное выражение, как будто все идет точно согласно какому-то секретному плану, который у него — или у них с Ровеной — есть.

Ровена поворачивается к Дину.

— Ну, не знаю, честно говоря, это весьма утомительное заклинание. Что вы мне за это предложите?

Дин стискивает зубы.

— Мы будем вам должны, вот что мы предложим. Мы будем вам должны.

Следует короткая тишина — Кроули и Ровена с сомнением смотрят друг на друга. Неожиданно Кастиэль говорит:

— Никаких контрактов, Кроули, никаких адских псов — никаких сделок с душами. — Взглянув на Дина, он добавляет: — Даже не пытайся. Я откажусь от благодати, если цена такова. Извини.

Дин кивает. Конечно, этот вариант приходил ему в голову, но этот путь и подобные ему они все уже проходили, и ни к чему хорошему это не ведет. Реакция Каса вполне ожидаема.

— Да, хорошо, никакого закладывания душ, — соглашается Дин и поворачивается к Кроули и Ровене. — Никакого закладывания душ. Но мы окажем вам услугу когда-нибудь, если сможем.

Ни Кроули, ни Ровена не выглядят довольными. Кроули скрещивает руки на груди с усталым вздохом. Ровена упирает руку в бедро и начинает поглаживать подбородок, глядя в потолок, всем своим видом выражая сомнение.

— Да ладно, вы же знаете, что мы держим слово, — урезонивает их Сэм. — И вам обоим порой нужна помощь — не притворяйтесь, что нет.

Ровена смотрит на Кроули, приподняв бровь — тот едва заметно пожимает плечами. В конце концов она поворачивается к Дину и говорит сладким голосом:

— По рукам. Мы поможем вам вернуть благодать бедняжке ангелу, а вы будете должны каждому из нас услугу. Настоящую услугу, — добавляет она безжалостным тоном.

— Жизненно важную услугу, — вставляет Кроули. — А не просто, там, оплатить мой штраф за парковку.

— Хорошо, но еще одно, — говорит Сэм. — Никаких уловок и никакой двойной игры. Или сделки не будет.

Ровена выглядит оскорбленной.

— Умоляю вас, — говорит она. — Я леди своего слова! Ну, как правило.

— Ну что ж! — заключает Кроули, хлопая в ладоши и потирая руки. — Тогда приступим. Где у вас стол для вивисекции? Для девочки. Ой, да расслабьтесь — я имел в виду место, где она может лечь.

***

После осмотра различных столов и кушеток Ровена решает уложить Клэр на один из столов в библиотеке — как выясняется, у него как раз нужная высота и «благоприятная энергия», что бы это ни значило. Ровена приходит в восторг от состояния очистки свечей («Боже, они прямо-таки девственны!»). Вскоре она и Кроули уже суетятся, готовясь к ритуалу под зорким наблюдением Сэма и Каса. По большей части подготовка заключается в бесконечных раздраженных препирательствах о том, как расставить свечи.

В ответ на просьбу, которую прошептал ему Кас, Дин отводит Клэр в кухню для кратких переговоров.

— Кас хотел, чтобы я у тебя уточнил, ты точно готова на это? — спрашивает он. — Кас считает, что все будет в порядке и тебе не должно быть больно, но… скрывать не стану, с Ровеной и Кроули дела вести опасно. Это я виноват, что они здесь оказались, — не надо было оставлять дверь открытой, даже на секунду. По правде говоря, при их участии все нередко идет не по плану. Мы сделаем все возможное, чтобы защитить тебя, клянусь, но… — Дин колеблется. Клэр смотрит на него серьезно. Следующие слова произнести трудно, ведь они могут лишить Кастиэля его основного шанса. Но Дин вынуждает себя сказать: — Если ты хоть немного сомневаешься, можешь отказаться сейчас. Мы поймем.

Но, к его облегчению, Клэр качает головой.

— Я готова, — говорит она. Затем добавляет, понизив голос до шепота и бросив взгляд в сторону библиотеки: — Дин, он выглядит ужасно. Дела плохи, да?

Дин тоже бросает невольный взгляд в библиотеку.

— Сложно сказать. Он на химиотерапии, и, наверное, от нее всегда жутко выглядишь, независимо от заболевания. Трудно сказать, помогает ли она. Может, и помогает. Мы не знаем… Он пытался скрывать это месяцами…

Дин умолкает, и повисает тишина.

Клэр по-прежнему смотрит на него, но Дин теперь не может встретить ее взгляд. Он вынужден отвернуться, поэтому отходит к раковине, притворяясь, что хочет налить себе воды. Он внимательно наполняет стакан, затем забывает его выпить.

Клэр смотрит, как он уставился на стакан с водой, и выпаливает:

— Если я могу хоть чем-то ему помочь, я помогу.

Дин оборачивается к ней. Она даже покрылась румянцем, словно немного смущена.

— Не похоже было, что вы лучшие друзья, — говорит он. — Ты и Кас.

Она пожимает плечами, потом подходит к Дину, забирает у него из руки стакан (хотя он ей его не предлагал), и выпивает воду залпом.

— Не знаю почему… — признается она. — Может, потому что это все-таки тело моего папы? То есть… если бы я могла вылечить папу, я бы вылечила… даже хотя это на самом деле не он. И кроме того… Не знаю, мне хочется, чтобы он поправился. — Она умолкает, задумавшись. — Дин, помнишь, как Кастиэль однажды подарил мне этого дурацкого плюшевого кота на день рождения?

Дин улыбается этому воспоминанию.

— Да. Он ведь тогда перебрал все, что было в том чертовом магазине.

— Вот как… — произносит Клэр. Несколько секунд она молчит. — Ну так я его сохранила, — добавляет она. Больше она не ничего не говорит — только ставит стакан на столешницу и уходит назад в библиотеку.

***

Когда Кроули и Ровена наконец заканчивают спорить о расстановке свечей, сама церемония занимает не много времени. Клэр осторожно забирается на деревянный библиотечный стол. Кас одолжил ей свой голубой свитер в качестве подушки, аккуратно его сложив (сам он вместо свитера накинул старый плащ, очевидно, не желая оголять руки перед всеми). Свечи расположены стратегически возле головы Клэр, ее плеч, рук и ног, практически очерчивая силуэт ее тела, и она с большой осторожностью укладывается между ними, подобрав волосы за плечи. Пока Сэм и Кас зажигают свечи, она лежит неподвижно. Ровена, встав во главе стола, царственно взирает на приготовления; Кроули подавляет зевок, прислонившись к книжному стеллажу.

Когда свечи зажжены, Кас трогает Клэр за руку. Она смотрит на него.

— Спасибо, Клэр, — шепчет он.

— Конечно, — отвечает она, пытаясь вести себя невозмутимо. — Это пустяки. — Но в ее голосе слышится напряженность, и она нервно вздыхает, переводя взгляд в потолок. — Я готова, — говорит она и закрывает глаза.

Ровена командует:

— Перо ей на шею, Дин!

Дину поручено отвечать за перо. Он сжимает его рукой в кармане уже почти полчаса, боясь выпустить из пальцев. Теперь он вытаскивает его и осторожно кладет на горло Клэр. Кас и Ровена уже объяснили, как надо его расположить: Дин пытается вспомнить, что именно они говорили, и кладет перо деликатно вдоль горла Клэр по центру, немного низко, так что оголенный стержень ложится на самую верхнюю часть ее грудины, и кончик мягкого черного опахала указывает к подбородку. Взгляд на Каса подтверждает, что перо расположено верно.

«В этом месте благодать всегда близко к поверхности, — сказал Кас. — У горла к ней проще всего получить доступ». Дин еще раз с пристрастием осматривает перо — похоже, место правильное, — и тут ему приходит в голову: «Черт, а ведь и для убийства место очень удобное». Он начинает нервничать. Что если все это уловка? Что если Кроули и Ровена планируют что-то иное, какой-то обман, что-нибудь ужасное с участием бедной Клэр? Что если…

Он отступает назад, мысленно проклиная себя. «Что-то пойдет не так, — думает он. — Что-то всегда идет не так… Это по моей вине они здесь оказались…» Кас, стоящий рядом, трогает его за руку. Дин смотрит на него: привычный вид его бежевого плаща даже странно успокаивает. Кас не надевал его уже давно, и, хотя это всего лишь Малый плащ, он напоминает Дину о былых днях, когда Кас был могущественным ангелом, непобедимым воином. Он напоминает Дину о том, что Кас до сих пор боец. И он не допустит, чтобы с Клэр что-то случилось.

Кас смотрит на Дина спокойным взглядом, и Дин вздыхает чуть свободнее. Он встречается глазами с Сэмом, и Сэм ободряюще кивает ему.

«Мы готовы, — думает Дин. — Что бы ни случилось, мы готовы».

— Ну, была не была, — шепчет он Касу.

Ровена начинает читать заклинание.

***

Заклинание не очень длинное. Около минуты продолжается загадочный речитатив — он звучит даже впечатляюще: Ровена перешла на свой ведьмин голос, гортанный и уверенный, сопровождая слова драматичными жестами рук. Она доходит до крещендо и к концу ритуала уже почти кричит. На последнем слове заклинания все свечи одновременно вспыхивают и начинают странным образом менять цвет: пламя становится сначала ярко-красным, затем светлеет до оранжевого, желтого, превращается в зеленый, сменяя цвета радуги синхронно на всех свечах, пока не достигает красивого фиолетового. Фиолетовый кажется пронзительно прекрасным, настолько, что Дин думает: «И как я раньше не замечал, какой красивый это цвет?» Фиолетовый становится ярче и ярче, постепенно выцветая, пока пламя всех свечей не светлеет до ослепительно белого.

Белые языки пламени настолько незыблемы, что выглядят почти твердыми, будто отлитыми из серебра. Клэр словно окружена кольцом из ангельских клинков. Дин настороженно смотрит на свечи, и вдруг слышит, как Сэм шумно втягивает воздух. Дин бросает взгляд на Клэр и видит, что у ее горла появилась тоненькая серебристая нить, напоминающая цветом пламя свечей.

Глаза Клэр были закрыты, но теперь она их открывает. Струйка серебристого света поднимается достаточно высоко, так что и Клэр, должно быть, уже может ее видеть. Дину хочется крикнуть: «Не шевелись!» — но Клэр, кажется, и сама поняла: она замерла неподвижно, во все глаза наблюдая за верхним концом серебристой светящейся змейки. Сначала змейка вытягивается на пару футов вверх, превращаясь в тонкую светящуюся нить, но потом замедляется, словно в нерешительности. Нижним концом она все еще касается горла Клэр, как будто не желая отпускать его. Через несколько секунд змейка начинает сворачиваться обратно вниз. Затем ее внимание, кажется, привлекает перо, и она образует аккуратную петлю, касаясь пера свободным концом. Она словно ощупывает черное перышко несколько раз. Сложно отделаться от впечатления, что серебристая ниточка живая и наделена сознанием. Она пробирается вдоль перышка, пока не находит самый кончик стержня (к этому моменту она свернута в почти идеальную окружность) — и ныряет внутрь.

Слышится звук, похожий на шум течения реки, и хвост серебристой змейки (который оказывается на удивление длинным, хотя и очень тонким) выскальзывает из горла Клэр и, извиваясь, исчезает внутри пера. На мгновение все перо наливается серебром и вспыхивает так ярко, что всем присутствующим приходится заслонить глаза.

Свечи одновременно потухают. Перо светится какую-то секунду, затем его серебристое сияние постепенно сходит на нет. Опахало понемногу темнеет до своего обычного черного цвета. Стержень сияет еще несколько секунд, контрастной линией выделяясь на фоне лоснящегося черного опахала; затем даже эта тонкая линия света потухает.

Это снова просто черное перышко.

Кажется, все закончилось. Дин бросает беспокойный взгляд на Клэр: она, похоже, в сознании и в порядке (хотя и заметно напряжена). В комнате воцаряется мертвая тишина.

— Можешь вставать, дорогуша, — говорит Ровена своим обыденным тоном. — Мы закончили.

— Ну что ж! Все прошло прекрасно! — восклицает Кроули жизнерадостно. — Я боялся, что ее разорвет. — Дин бросает на него сердитый взгляд, но Кроули только пожимает плечами: — Но ведь не исключено было, правда же?

Клэр наконец шевелится, приподнимаясь на локтях. Одной рукой она притрагивается к перу.

— Ну все, хватит уже пялиться на мою грудь, — говорит она в попытке пошутить, немного неубедительной из-за ее нетвердого голоса.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спрашивает Кас.

Она садится на столе, надежно сжимая перо в руке. Кас подходит, чтобы поддержать ее за плечо.

— Я в порядке, — говорит она. Клэр действительно выглядит нормально, хотя вид у нее весьма взволнованный. Сэм отодвигает в сторону обгоревшие свечи, и она спускает ноги со стола, глядя на черное перышко у себя в руке. Перо выглядит совершенно инертным.

— Это правда вышло… из меня? — спрашивает она. — Это серебро? Это была благодать? Это она была во мне?

— Ты носила ее в себе долгое время, — говорит Кас мягко.

Клэр убирает за ухо выбившуюся прядь светлых волос. Ее рука задерживается на волосах, после чего опускается к горлу, и Клэр ощупывает кожу на шее, в том месте, где появилась благодать. Она по-прежнему смотрит на перо.

— Ты чувствуешь какие-нибудь изменения? — спрашивает Дин.

Клэр поднимает на него глаза.

— Немного, да, — отвечает она. — Я даже не осознавала, что она была во мне, но теперь я чувствую себя как-то… иначе. Стало тише, что ли. — Она медлит, раздумывая. — Как будто… раньше был какой-то слабый фоновый шум. Словно… конечно, это прозвучит глупо, но почти как будто вдалеке пел какой-то тихий хор. Как будто кто-то не выключил радио в соседней комнате. Я никогда не обращала на него внимания, но теперь, когда его не стало… — На ее лице написано почти сожаление.

Кас кивает.

— Это понятно. Благодать каждого ангела обладает определенной частотой, и ты могла со временем на нее настроиться.

Клэр одаривает Каса продолжительным взглядом. Затем медленно протягивает ему перо.

Кас берет его чрезвычайно бережно. Он изучает перо, наклонив голову, медленно поворачивая его в руке. Дин ловит себя на том, что затаил дыхание, почти предвкушая, что Кас излечится немедленно, — хотя они уже установили, что позже последует второй этап, второе, независимое заклинание для того, чтобы перенести благодать из пера в новую оболочку.

Ничего не происходит… только меняется выражение лица Каса. Дин видит, как он напрягается всем телом. Совсем слегка, почти незаметно, будто бы он сосредоточился на чем-то.

«Он чувствует благодать», — догадывается Дин.

Но Кас ничего не говорит. Его пальцы смыкаются на пере, и оно исчезает из виду. Надежно зажав перо в руке, Кас поворачивается к Ровене, стоящей во главе стола.

— Благодарю тебя, — говорит Кас официальным тоном. — Твое содействие было незаменимо. — Потом добавляет, обращаясь к Кроули: — И твое тоже. Благодарю вас обоих.

— О, не стоит благодарности! — восклицает Ровена оживленно, откидывая назад волосы грациозным движением головы. — Рада помочь! Вы же меня знаете, я всегда готова использовать свои колоссальные способности во благо. — При этих слова она жеманно улыбается Кроули (который лишь мимолетно равнодушно поднимает глаза к потолку, как будто настолько привык к хвастовству Ровены, что ему лень даже глаза закатить как следует). — Я так рада, когда мои способности приносят пользу! Это, знаете ли, моя слабость, я даже слишком великодушна к менее могущественным созданиям, чем я сама, и кстати… — Она начинает семенить на блестящих красных шпильках вокруг стола, продвигаясь к Касу.

Кроули, который стоит напротив, тоже делает небрежный шаг в сторону, театрально зевая и вращая головой — как будто просто разминает шею, а вокруг стола при этом продвигается по чистой случайности. Кас едва заметно переносит вес, подаваясь назад. «Они подбираются к Касу», — понимает стоящий позади него Дин. Он смотрит на Сэма и встречает мрачный взгляд брата: Сэм тоже это заметил.

Ровена говорит, протягивая ладонь к Касу:

— Можно я только взгляну на перо на секундочку, просто чтобы убедиться, что все прошло как следует, и…

— Лучше я сначала его быстренько осмотрю, — перебивает Кроули с лучезарной улыбкой. — Мы же не хотим, чтобы дружище Кас обжегся, если перо слишком сильно заряжено, — при его-то ослабленном состоянии…

Внезапно все приходят в движение. Ровена и Кроули одновременно кидаются на Каса: Ровена делает руками жест, подозрительно похожий на колдовской, и пускается в какое-то зловещее заклинание, а Кроули в то же самое время бросается к Касу через стол, прямо поверх Клэр. Он сбивает бедную Клэр со стола, так что она падает, и сам оказывается на столе на коленях, выбросив одну руку ладонью вперед. Комнату наполняет треск статического электричества. В следующее мгновение мощный порыв заставляет Каса разжать руку (не ясно, исходит эта сила от Ровены или от Кроули). Кас невольно пятится назад, едва не упав. Он умудряется удержаться на ногах и смотрит вниз на свою ладонь — она пуста.

Конечно, Сэм и Дин не стоят без дела. Дин ступает впереди Каса, чтобы заслонить его, держа наготове ангельский клинок. Сэм тем временем извлек из кармана длинный платок, покрытый символами. (Прошлой ночью Дин изготовил несколько таких платков, нарисовав на них противомагические символы — отчасти просто чтобы убить время после того, как он час пронаблюдал за обсуждением ритуала очищения свечей, и отчасти потому что это казалось хорошей идеей.) Сэм делает широкий шаг к Ровене и ловит ее сзади платком, словно арканом, перебросив его ей через голову и завязав крепким узлом на затылке. Платок затягивается у нее на лице как намордник. Ее речитатив немедленно прерывается, и ощущение статики в воздухе пропадает: заклинание приостановлено. Глаза Ровены расширяются в гневе, и платок даже начинает дымиться, но при этом она не двигается (и, что важнее, не разговаривает). Остается только Кроули, и следующим движением Дин собирается наставить клинок на него.

Или нет. Оказывается, что «падение» Клэр со стола было всего лишь на удивление проворным маневром. Она уже снова на ногах, где-то раздобыла свой собственный ангельский клинок и держит его возле горла Кроули.

Все замирают неподвижно. Дин по-прежнему пытается заслонить собой Каса (хотя это становится все сложнее: Кас пытается выйти из-за его спины, достав свой клинок и явно желая поучаствовать в схватке). Клэр стоит прямо перед лицом у Кроули, свирепо глядя на него — он застыл на столе на четвереньках в весьма неуклюжей позе, и кончик сияющего клинка Клэр демонстративно приставлен к его горлу. Сэм все еще зажимает Ровене рот платком, и, хотя от платка поднимаются клубы дыма, пока еще он цел.

Дин рискует бросить взгляд на руку Каса — на ту, где было перо.

Она пуста.

— Где… — шепчет ему Дин, но Кас молча едва заметно качает головой, и Дин умолкает.

Раздается шипящий звук, и платок Сэма разлетается в мелкую труху из горячего пепла.

— Я НИКОГДА… — начинает Ровена, задыхаясь от негодования и стирая со рта пепел. Она бросает на Сэма свирепый взгляд через плечо, и он почти смущенно пожимает плечами. — Это было… — шипит на него Ровена, — это было не по-джентельменски! Как можно, затыкать рот леди! Со мной никогда не обращались так грубо — ну, почти никогда — всего лишь пару сотен раз я сталкивалась с подобным кошмарным обращением!

— Просто чтоб ты знала, — говорит Сэм, бросая на пол остатки сожженного платка и доставая из кармана еще один, — у меня еще такие есть.

— Где ты это взял?! — восклицает Ровена.

— Сделал, — вмешивается Дин. — Не знаю, наверное, предчувствие было, что ты можешь объявиться.

Кроули начинает смеяться. Все поворачиваются к нему — он уже слезает со стола. Клэр следует за каждым его движением, все еще прижимая острие клинка к его горлу, и не спускает с него глаз с самым свирепым выражением лица, на какое способна, но он не обращает на нее внимания. Он выпрямляется и отряхивает рукава пальто.

— Что ж, ЭТО было просто отрадно видеть! — сообщает он. Затем смотрит на Клэр и ее клинок. — Ой, убери это, девочка. Пера уже нет, дурочка, угрожать мне больше нет смысла. Поздравляю, ваша взяла, можно мы уже пойдем?

Клэр медленно опускает клинок и пятится к Дину, все еще с подозрением глядя на Кроули. Как только она оказывается на расстоянии вытянутой руки, Дин хватает ее и толкает себе за спину, шипя:

— Ты где взяла этот клинок?!

— Я дал ей его пару часов назад, — признается Кастиэль. Дин недовольно смотрит на него, и Кас добавляет: — Мне показалось, что дополнительная защита ей не помешает.

— Не смотри на него так, Дин, — просит Клэр. — Ты сам мне на день рождения подарил пистолет, что, забыл? Пусть даже и забрал потом обратно. — Дин вздыхает. Клэр спрашивает: — Но… у кого теперь перо-то?

Все смотрят на пустую ладонь Каса, и даже он, кажется, рассматривает свою руку с некоторым удивлением.

— Я не знаю, — говорит он. — Его выбило у меня из руки.

— И правда, где это окаянное перо?! — вопрошает Ровена. Вытирая с губ пепел, она осматривает комнату, по-прежнему в гневе. — Что ты с ним сделал?! Спрятал в другом измерении? Перенес его куда-то? Сделал невидимым? Защитил небесными чарами?

— Оно в сохранности, — отвечает Дин уверенно (хотя он может лишь надеяться, что это правда — он понятия не имеет, где перо. Если повезло, просто валяется где-то под книжными стеллажами). — И вовсе не благодаря вам. Хороший план, но увы, не удался. Так что спасибо и до свидания.

Сэм добавляет:

— И, как вы помните, одним из правил было: никакой двойной игры.

— Это никакая не двойная игра! — возражает Ровена. — Вы попросили меня перенести благодать в перо, и я это сделала. Но мы не договаривались о том, что будет дальше.

Кас произносит холодно:

— Двойная игра подразумевалась. И этого достаточно.

— Это перо стоит в сто раз больше своего веса золотом! — жалуется Ровена. — В тысячу! Вы и понятия не имеете, чем обладаете! И вы собираетесь потратить его впустую! И вообще, мне теперь придется поправлять макияж. — Она опускается до раздраженного бормотания, ощупывая волосы и осторожно касаясь пальцами губ: — Из всех… Неблагодарные маленькие… Боже, я никогда еще…

После этого, к изумлению Дина, она запускает пальцы с маникюром прямо в декольте и извлекает оттуда инкрустированный камнями тюбик губной помады, а также неожиданно большое зеркало и пачку салфеток. Она подносит зеркало к лицу и начинает салфеткой вытирать остатки пепла с губ, затем наносит новый слой помады. Все это занимает у нее всего несколько секунд (это явно не первый раз, когда ей приходится поправлять макияж после стычки). Вскоре она уже критически оценивает результат в зеркало, промокая уголок губ салфеткой. Рассматривая себя, она замечает:

— Тратить перо вот так, на полумертвого бывшего ангела — это расточительство. Я могла бы извлечь из него гораздо большую пользу. Только подумать, сколько бедных сироток увядает от чахотки…

— Ну да, без сомнения ты собиралась потратить его на бедных сироток, — вставляет Кроули, на этот раз как следует закатив глаза. — И от чахотки никто уже не увядает. Иди в ногу со временем, матушка. Эбола. Коровье бешенство. Зика.

— Сколько бедных сироток увядает от Эболы, — исправляется Ровена не моргнув глазом. Вид у нее такой, будто она буквально убита горем при мысли о бедных сиротках: ее ресницы трагически подрагивают, и она бормочет: — Бедняжки малыши! — Инкрустированная камнями помада, пачка салфеток и зеркало поочередно исчезают в ее бюстгальтере. Дин изо всех сил пытается не пялиться, но он никак не может понять, как все это туда помещается — зеркало в особенности. Все остальные тоже уставились на это зрелище в изумлении. Ровена ловит взгляд Клэр и подмигивает ей: — Кармашек в другом измерении, вшитый прямо в подкладку бюстгальтера, — шепчет она театрально. — Сама смастерила. Я могла бы и тебе такой сделать. Потом будешь гадать, как это ты жила без него всю жизнь, поверь мне. Может, устроим обмен?

— НИКАКИХ БОЛЬШЕ СДЕЛОК, — рявкает Дин. — Никаких… многомерных бюстгальтеров, или что у тебя там, просто проваливайте! То есть спасибо вам за помощь, конечно… но вы пытались украсть перо!

— Это последний раз, когда я помогаю вам излечить ангела, помяни мое слово! — отвечает Ровена. — У меня и мысли не было его красть…

— У меня была, — говорит Кроули. — Надо ж с чего-то жить, в конце концов. Но, вообще говоря, одна эта твоя уловка с платком, Сэм, стоила цены входного билета. Как-нибудь покажешь мне, как это делается.

Ровена хладнокровно поворачивается к нему, сжав губы.

— Я упоминала, что день, когда я родила тебя, был худшим в моей жи…

— Это мы уже проходили, — перебивает Кроули. Повернувшись к Дину с Касом, он добавляет: — Удачи, мальчики. Рад был увидеться. Когда в другой раз захотите надеть на мою дорогую мать намордник и заставить ее дымиться от бешенства, звоните. Даже не описать, какое удовольствие мне доставил этот спектакль. — С этими словами он машет рукой, и они с Ровеной исчезают так внезапно, что Сэм, Дин, Кастиэль и Клэр вздрагивают от неожиданности.

***

— Ты правда в порядке, Клэр? — спрашивает Дин. Ее, похоже, немного пошатывает, но она кивает. Потом смотрит на ангельский клинок у себя в руке и, помедлив, протягивает его Кастиэлю.

— Оставь себе, — разрешает ей Кас. — Он еще может тебе понадобиться.

Клэр кивает и снова неуверенно трогает горло.

— Все это было очень… необычно по ощущениям. — Она смотрит на Каса, беспокойно наморщив лоб. — Но что случилось с пером?

На лице Каса появляется легкая улыбка. Все смотрят на него: он разгибает локоть и встряхивает рукой — перо выскальзывает ему в ладонь. Кас поднимает перо, чтобы все его видели.

— А, старый трюк с клинком в рукаве! — восклицает Дин с огромным облегчением. — Вернее, с пером в рукаве. Отлично! Ты поэтому надел плащ?

Кас кивает, глядя на перо.

— Подумал, что может понадобиться его спрятать, — объясняет он, — а я давно уже наловчился скрывать предметы в рукавах этого плаща.

— Так… сработало? — спрашивает Сэм. — Благодать и правда теперь в пере?

Кас разжимает руку, держа маленькое перышко на ладони. Оно выглядит совершенно обыкновенным, но Кас заботливо гладит его другой рукой, проводя пальцем от основания к кончику.

— Оно заряжено, — говорит он тихо. — Я чувствую.

— Но достаточно ли? — уточняет Сэм.

Лицо Каса мрачнеет. Но он только пожимает плечами.

— Сложно сказать. Надо попробовать.

========== Глава 34. Ты был бы не ты ==========

— Но почему не сделать это прямо сейчас? — спрашивает Дин уже минут десять. — Давай просто сделаем. Возьмем и попробуем. Просто попробуй прямо сейчас.

Они собрались в кухне, где Кас сосредоточенно заваривает новую порцию кофе. Он качает головой в ответ, аккуратно отмеряя несколько столовых ложек кофейных зерен.

— Все должно быть сделано определенным образом, — говорит он. Дин уже даже не уверен, имеет ли Кас в виду перо или всего лишь кофе.

Кас наливает воды и жмет на «старт». Дин теперь гадает не только о том, почему Кас не использует перо немедленно, но и о том, зачем он заваривает целый новый кофейник кофе. Зачем им еще кофе? Уже ведь за полдень. Кас не дает никаких намеков — только молча уставился на кофейник, сложив руки на груди. Несколько минут назад он отдал перо Дину — очевидно, приготовить кофе вдруг стало гораздо важнее, — и теперь Дин смотрит на перо у себя в руке.

«Почему он его просто не опробует?» — думает Дин снова.

Есть, конечно, очевидный ответ.

Сэм тоже до него догадался, потому что говорит мягко:

— Кас, ты волнуешься, что оно недостаточно заряжено? — Именно то, о чем думал Дин.

— Я знаю, что оно недостаточно заряжено, — отвечает Кас. Он снимает плащ, и это зрелище неожиданно обескураживает. Впечатление такое, словно прямо у них на глазах ангел исчезает, и появляется раковый больной. Его худоба становится заметна, как и синяки на руках. Клэр даже спрашивает с озабоченным видом:

— Что случилось с твоими руками?

— А, ничего. Несущественные повреждения, — отвечает Кас и как бы невзначай отворачивается от нее, откладывая сложенный плащ на кухонный стол. Беспокойство на лице Клэр становится только заметнее.

— От капельниц, — поясняет для нее Дин. Скрывать это нет смысла.

— А… — отвечает Клэр тихо. После недолгой паузы она исчезает в библиотеке и появляется оттуда с синим свитером, который Кас одолжил ей вместо подушки. Она протягивает свитер Касу. Тот неторопливо берет его, потом обводит глазами присутствующих.

— Синяки же не так ужасно выглядят, правда? — спрашивает он.

— Нет-нет-нет, — отвечает Клэр поспешно. — Нет, конечно нет! Нет, я… я просто не хочу, чтобы ты замерз, вот и все.

Дин наблюдает за этой сценой, держа в руке перо, и ловит себя на том, что снова и снова поглаживает его большим пальцем, чувствуя кожей его гладкое прохладное опахало. Ему кажется, или перо стало ощущаться немного иначе? Словно в нем появилась какая-то вибрация или, может быть, едва заметное тепло? Что-то новое?

— Даже чуть-чуть благодати поможет, — говорит Дин. — Правда же?

Кас натягивает свитер и расправляет рукава, старательно опуская вниз манжеты, пока его руки не оказываются полностью прикрыты.

— Там всего лишь малюсенькая частичка, — говорит он.

— А мне показалось, она была довольно яркая, — возражает Дин.

Этим он зарабатывает себе откровенно снисходительный взгляд.

— В полностью развернутом виде она была едва ли миллиметр в толщину, — говорит Кас. — Нам даже прищуриться не пришлось. Это… очень мало. — По крайней мере, Кас наконец смотрит на перо. Кажется даже, будто оно притягивает взгляд Каса внезапно, как будто ему хотелось видеть перо все это время, но он не позволял себе этого. В следующее мгновение он делает два быстрых шага к Дину и забирает перо у него из руки. Кас смотрит на перо с нескрываемой жадностью, потом медленно подносит его к носу. Все присутствующие наблюдают за этим любопытным обрядом оценки пера: у Каса даже закрываются глаза, и он становится похож на ценителя вин или повара, ловящего восхитительный тонкий аромат изысканного блюда.

Его лицо расслабляется. На мгновение на нем появляется выражение облегчения, будто Кас нашел что-то, что давно искал.

Секунду спустя он открывает глаза и отдает перо Дину, напряженно вытянув руку, пока Дин не забирает его обратно. Кас снова отворачивается к кофеварке, с решительным видом сложив руки на груди.

— Слабо, — заключает он. — Очень слабо.

Клэр заметно падает духом и в конце концов решается спросить:

— Она… как-то угасла во мне?

Но Кас улыбается ей.

— О нет, Клэр. Нет, ее всегда было мало. — Кофе почти готов; Кас поднимает глаза к ближайшей дверце буфета и, открыв ее, осматривает содержимое шкафа. На нижней полке стоит пара десятков кофейных кружек, но, как выясняется, все они не годятся, потому что Кас только хмурится, закрывает дверцу и переходит к следующему шкафу. — Дело не в тебе, Клэр, — добавляет он, заглядывая в другой шкаф. — Когда я оставил тебя, я попытался, насколько смог, не причинить тебе вреда. Минимизировать любые неприятные последствия. Во всяком случае, цель была такова.

Дин вдруг понимает, что Кас говорит не о каком-то недавнем происшествии, когда он «оставил» Клэр на обочине дороги или вроде того, но о гораздо более ранних событиях: он имеет в виду тот момент, когда он оставил тело Клэр много лет назад. Оставил оболочку, которую занимал.

Теперь чудно вспоминать тот день. Каким иным казался Кастиэль… Тогда еще беспощадный ангел-воин; не вполне союзник; может быть, даже враг. Он только начинал делать первые неуверенные шаги к человечеству. Каким он казался холодным и практичным, каким могущественным… иногда даже пугающим.

«Я служу Небесам», — сказал он в тот день. Это случилось сразу после того, как он получил от своих небесных начальников «корректировку» (что бы это ни значило). «Я служу Небесам. Я не служу людям. И уж точно я не служу тебе». Но ведь это продолжалось всего каких-то пару недель, понимает Дин, вспоминая тот момент. Что бы там ни сделали с Касом, какой бы пытке или промывке мозгов его ни подвергли, две недели спустя он уже снова был с Винчестерами. На самом деле, если вспомнить, две недели спустя Кас погиб. Он взбунтовался окончательно, он тайком передал Дину кинжал против демонов, он вызволил Дина из этой странной комнаты без дверей, где его запер Захария, и принялся защищать Чака от разгневанных ангелов, пытаясь выиграть для Дина немного времени.

И Кас погиб. Взорвался, если Дину не изменяет память.

Это, конечно, была лишь его первая смерть.

Даже как-то неуютно думать об этом теперь, когда Дин знает, кем оказался Чак. Чак что, просто смеялся над ними все это время? Может, ему это даже нравилось? Нравилось наблюдать, как одинокий взбунтовавшийся ангел пытается устоять против численно превосходящего его противника? Как пытается защитить жалкого пророка (за личиной которого, на самом деле, прятался сам Бог) от устрашающе могущественного врага, против которого у Каса не было никаких шансов?

Чаку что, нравилось наблюдать, как Кас пытается со всем этим справиться?

На черта все это было нужно?

Косички обезьяньей шапки Каса покачиваются, когда он наклоняется, чтобы проверить нижний шкаф. Синий свитер свисает с его худощавой фигуры длинными полыми складками. Движения Каса немного медлительны, немного скованны. Кажется, усталость и боль теперь сопровождают его всегда, даже в «хорошие» дни.

«Отличная награда тебе досталась за то, что ты выбрал человечество, — думает Дин. — “Спасибо за твою жертву, я посмотрю, как тебя пару раз разорвет, и, кстати, вот тебе еще рак в придачу. А теперь проваливай”. Какого черта, Чак?»

Кас все еще говорит что-то о том моменте, когда он «оставил» Клэр и хотел избежать последствий для нее, и Клэр в конце концов отвечает:

— Погоди, тебя заботило отсутствие последствий для меня? Ты серьезно?

— Ну, очевидно, последствия были неизбежны. И нехорошие, — признает Кас, с заметным смущением глядя на нее через плечо. — По большей части я их предотвратить не мог. Но… хоть это и не было очевидно, у меня была цель по крайней мере минимизировать физическое воздействие на твое тело. Поэтому я приложил усилие, чтобы забрать как можно больше благодати. Кроме того, понимаешь, я ведь пообещал твоему отцу… — Кас внезапно умолкает, и видно, что ему становится еще более неловко. Наконец он заканчивает: — Я попытался, как смог. Знаю, вышло плохо. Но я попытался.

Он отворачивается к следующему шкафу. Клэр смотрит на него молча.

Взгляд Каса падает на что-то в глубине шкафа.

— А, вот он! — Кас извлекает из шкафа большой термос с классическим красным клетчатым орнаментом, уместно смотревшийся бы в серии «Безумцев» про 50-е годы, с большой металлической ручкой сбоку и хромированной откручивающейся крышкой, которую можно использовать как чашку. Кас открывает термос, возвращается к кофеварке и выливает содержимое кофейника в термос. Потом закручивает крышку и говорит, глядя на остальных присутствующих:

— Я подумал, что кофе в дорогу не помешает. Можно ехать.

— Что? — спрашивает Дин.

— Куда? — спрашивает Сэм.

— Поехали воспользуемся пером, — отвечает Кас. Все смотрят на него. Он шагает к Сэму и отдает ему термос. Теперь у Каса подозрительно уклончивый вид: он не встречается глазами ни с Дином, ни с Сэмом, ни с Клэр. — Я хочу воспользоваться пером сегодня, да, — говорит он. — Но я хочу сделать это в определенном месте. Думаю, так будет результативнее. Дайте мне минутку, я только позвоню, гм… медперсоналу, чтобы предупредить, что я приеду. Вы… все хотите поехать со мной? Клэр, ты тоже, надеюсь?

Несмотря на непреходящую тревогу, Дину почти смешно от этой неуверенности Каса в том, захотят ли они поехать с ним.

***

Дин и Сэм, конечно, собираются ехать, и Клэр немедленно сообщает, что она не только тоже поедет, но и возьмет свою машину и будет следовать за Импалой. Но, еще раз взглянув на ее машину (это старый угловатый Субару Леоне — на самом деле, неплохой автомобиль, но тормоза и резина в жутком состоянии), Дин налагает вето на этот план и вместо этого заставляет Клэр загнать машину в гараж.

— В Импалу, — приказывает он Клэр. — На заднее сиденье. — Он планирует посадить Сэма и Клэр сзади, а Каса рядом с собой (отчасти чтобы у Каса было больше места, если он захочет вытянуться, и отчасти чтобы быть поближе к нему). Дин открывает для Клэр заднюю дверь. — Садись. И давай сюда свою сумку.

Она вздыхает, отдает свой рюкзачок и забирается на заднее сиденье.

Отходя к багажнику, чтобы положить туда рюкзак Клэр, Дин бросает обеспокоенный взгляд на дверь бункера. Кас все еще где-то там. Общается со своим медперсоналом — с командой доктора Клайна, надо полагать.

Куда именно они собираются ехать? И зачем Касу разговаривать со своим врачом?

Неужто использовать благодать опасно?

Может ли воздействие благодати, даже в малом количестве, оказаться физически непосильным для Кастиэля, учитывая его состояние? Хоть держится он и неплохо — сегодня, во всяком случае, — он все равно очевидно слаб: худой, легко устает, мерзнет. И, по словам Сэма, иммунная система у него наверняка ослаблена.

Может быть, это опасная для него процедура?

Или же он планирует отправиться в какую-то церковь или подобное священное место, где благодать обретет большую силу? «Результативнее», — сказал он. Что это значит? И почему он ничего не объясняет?

Пока Дин ломает над этим голову, появляется Сэм с двумя сумками — своей и Каса, — а также с клетчатым термосом под мышкой.

— Он еще разговаривает с врачом, велел только положить его сумку в машину, — сообщает Сэм. — И, Дин… он по-прежнему не говорит, куда мы едем.

Дин отрывисто кивает, забирает у Сэма обе сумки и бесцеремонно бросает их в багажник.

— Хватит уже с меня этой таинственности, — заявляет он.

— Ну, хорошо хоть он берет нас с собой, — замечает Сэм. — Это уже что-то. — Он ставит термос на крышу машины, отворачивает крышку и наливает себе чашку кофе. Потом делает глоток, наблюдая за Дином. — Кофе?

Дин качает головой. Он все стоит у открытого багажника, вертя на пальце ключи и глядя на дверь в бункер.

Сэм предполагает:

— Вероятно, он просто хочет обследоваться сразу после, чтобы понять, сработало ли заклинание. Назначить себе анализы. Может, еще одно КТ.

— Тогда почему мы не едем в Денвер? — резонно спрашивает Дин. — Или во Флагстафф? Туда, где его обследовали раньше?

Сэм пожимает плечами: ответов у него явно нет, и он тоже выглядит встревоженным.

— Не нравится мне это. Что-то не так, — ворчит Дин, захлопывая багажник с неожиданной силой. «Чувак, успокойся!» — приказывает он сам себе, потом говорит Сэму: — Даже если благодати мало, все равно она поможет хоть чуть-чуть, верно? Конечно, может, для полноценного исцеления этого и недостаточно. Может, даже по анализам видно не будет. Но если это остановит хоть одну раковую клетку, значит уже не зря, правда?

— Надеюсь на это, — отвечает Сэм совершенно не обнадеживающе.

***

Наконец появляется Кас. Однако, прежде чем Дин успевает проводить его к передней двери, Кас замечает на заднем сиденье Клэр, забирается к ней и немедленно начинает засыпать ее вопросами о жизни.

Пока Сэм допивает кофе и закручивает крышку термоса, Дин медлит у двери со стороны Каса. Он все пытается придумать, как бы учтиво выманить Каса с заднего сиденья и усадить на переднее (рядом с Дином — там, где ему место). Но потом Сэм шепчет:

— Хорошо, что у них появился шанс пообщаться. — С этими словами он проходит мимо Дина и садится вперед, на свое обычное пассажирское место, где должен был сидеть Кас. Сэм-то, понятное дело, не знал о тайном плане Дина.

«Успокойся, черт побери!» — снова командует себе Дин, обходя машину сзади. Заводя двигатель, он старается не вздыхать слишком очевидно. Теперь уже Сэм бросает на Дина недоуменные взгляды, но Дин игнорирует его и вместо этого сосредотачивается на дороге. Он выводит Импалу из гаража по длинномуухабистому проезду.

Как только они доезжают до пересечения с главной дорогой, Кас прерывает беседу с Клэр ровно настолько, чтобы сказать:

— Поверни направо, Дин.

— Куда мы едем? — спрашивает Дин.

— На юг, — отвечает Кас только. Дин стискивает зубы. — В сторону Канзас-Сити, — добавляет Кас ничуть не конкретнее, после чего поворачивается к Клэр и спрашивает ее: — Так, Клэр, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что «определенно» можешь за себя постоять? Какие методы защиты тебе известны?

«Не будь эгоистом, — пеняет себе Дин, пока Клэр отвечает. — Касу наверняка нужно пообщаться с ней. Дай им время. И прекрати, черт возьми, паниковать по поводу того, что он хочет воспользоваться пером где-то в другом месте. Раз хочет, значит у него есть на то причины. Приедем туда, куда он нас ведет, посмотрим, что там, и тогда разберемся. Ты должен ему верить. Ты обязан».

Вскоре Кас начинает расспрашивать Клэр о ее отношениях с Джоди и Алекс; потом о том, ходит ли Клэр в школу и куда ездит на своей машине, и как она ее купила, и где уже на ней побывала; затем снова переходит к расспросам о ее методах самозащиты. Дин невольно увлекается разговором и даже начинает слегка поворачивать голову, чтобы расслышать ответы Клэр.

Всего каких-то две минуты спустя Кас выясняет, что Клэр, оказывается, пытается охотиться самостоятельно.

Это тревожащее открытие временно вытесняет заботы о пере на второй план, и большую часть следующего часа Дин проводит в пререканиях с Клэр через плечо о том, что ей категорически нельзя охотиться в одиночку в столь юном возрасте. Сэм только время от времени вставляет неподходящие комментарии вроде: «Ты начал охотиться, когда был еще моложе, Дин». И Кас, вместо того чтобы поддержать Дина, начинает давать Клэр ряд практических советов о том, как обращаться с ангельским клинком, как справиться с оборотнем, как нарисовать символ, изгоняющий ангелов, и о всевозможных малоизвестных уязвимостях различных монстров. (Некоторые из его советов оказываются новостью даже для Дина с Сэмом: оказывается, корица действует на оборотней как валерьянка на котов.) Мало-помалу Кас и Клэр переходят к импровизированным урокам рукопашной борьбы на заднем сиденье под череду непрекращающихся комментариев Каса.

— Теперь, Клэр, представь, что этот карандаш — ангельский клинок, — инструктирует в какой-то момент Кас, — и я нападаю на тебя внезапно сбоку, вот так. Что ты будешь делать… Ну, да, ткнуть мне в пах ключами от машины — тоже вариант, но предположим, что там я защищен…

— Клэр, СТОП! — рявкает Дин. — Не тыкай его туда! Я серьезно! — Он рывком сворачивает к обочине и тормозит так резко, что всех в салоне бросает вперед.

Сэм тоже встрепенулся и уже практически перегнулся через спинку сиденья, пытаясь разнять Каса и Клэр:

— Остановись, Клэр, у него была операция! Он еще не выздоровел!

Машина криво останавливается на обочине, и Дин разворачивается на сиденье, чтобы смерить Кастиэля свирепым взглядом.

— Кас, о чем ты думал, черт возьми? Клэр, нельзя с ним бороться, я серьезно! Насколько бы глупо он себя ни вел!

— Просите! — восклицает Клэр, вжавшись в угол у двери с выражением ужаса на лице. — Мне жаль. Правда! Я же не знала, клянусь!

— Но, Дин, она должна уметь защищаться, — жалуется Кас. — Она на самом деле не ударила меня, только сделала жест…

— Давай мы научим ее, а не ты, — просит Дин. — Господи Иисусе, вы можете оба ПОСИДЕТЬ СПОКОЙНО? — Раздраженный, он отворачивается к рулю и выводит машину обратно на дорогу.

— Я только хочу убедиться, что Клэр сумеет себя защитить, — спорит Кас. — Мне давно стоило подумать о том, чтобы ее натренировать; я просто не предполагал, что она станет охотиться. Клэр, не волнуйся. Все в порядке. Кстати, забыл упомянуть: запомни, если ты закалываешь меня — или любого ангела — клинком, то другой рукой нужно прикрыть глаза. Иными словами, твоя свободная рука… — И Кас пускается в новый инструктаж по поводу того, как убивать ангелов. Дин с Сэмом с досадой переглядываются.

Клэр еще несколько раз извиняется за то, что чуть не ткнула Каса ключами в пах (он продолжает настаивать, что это ерунда) и вскоре их разговор переходит к колющим ударам, а затем к ангельским клинкам и в частности к тому клинку, что Кас дал ей ранее.

— Смотри не потеряй его, — говорит ей Кас. — Это хороший клинок.

— Он в моей сумке в багажнике, — отвечает Клэр. — Но Кас, ты уверен, что он не нужен тебе самому? То есть я с удовольствием оставлю его себе, но разве он тебе не нужен?

Кас отвечает:

— У меня есть еще один. И у Дина с Сэмом есть их собственные. Я думаю, и тебе нужно такой иметь. Как я сказал, это хороший клинок: он будет служить тебе долго. На самом деле, он и у меня уже довольно-таки давно. Я изготовил его во время потопа из своего…

Он останавливается, оборвав фразу на полуслове.

— Во время потопа? — спрашивает Клэр. — Какого потопа? После урагана Катрина?

— Нет… — говорит Кас. — Нет, во время более старого потопа. Еще раньше.

— Погоди, во время Потопа? — спрашивает Сэм, разворачиваясь к Касу. — Того, что был шесть тысяч лет назад? Где был Ноев ковчег и вот это все? Во время того потопа?

— Ну, на самом деле он случился двенадцать тысяч лет назад, — говорит Кас совершенно обыденно, — и не был таким уж глобальным, как описывают легенды. Тот, о котором я говорю, случился, когда Средиземное море прорвалось через Босфор и затопило черноморское побережье. В тот период из-за таяния ледников случалось много похожих потопов. Так что одного всемирного потопа не было, скорее было много мелких региональных. — Он на секунду задумывается, потом добавляет: — Хотя я уверен, для племен, которые населяли затопленные территории в то время, он казался вполне себе всемирным. Так или иначе, разлив Черного Моря описан в Эпосе о Гильгамеше, который лег в основу Ветхого Завета, так что да, Ноев потоп.

В гробовую тишину он добавляет:

— Я тогда спустился на Землю, чтобы исправить несколько недостатков в конструкции Ковчега до того, как пошли сильные дожди. Честно говоря, Ковчег был больше похож на плот. Там едва хватало места для домашнего скота. Они понятия не имели, как построить нормальное судно. Поэтому мне и понадобился клинок — чтобы высечь лодку.

— Погоди, что значит для домашнего скота? — спрашивает Сэм. — Разве в Ковчеге были не все виды животных, существовавшие на Земле?

— Десяток коз, две коровы, штук шесть овец и три осла, — говорит Кастиэль равнодушно. — И еще несколько кур. А, и у младшей дочки были две ручные кошки. Забыл про них. Их тогда только приручили, несколько поколений назад, так что ручными их можно называть с натяжкой, но их тоже взяли с собой.

Следует минута тишины, пока все переваривают сказанное.

— Это не совсем «каждой твари по паре», — замечает Клэр.

Кастиэль пожимает плечами.

— Метатрону всегда было свойственно преувеличивать, как вы наверняка заметили. Это ведь он написал большую часть Ветхого Завета.

Дин думает: «Я вечно забываю, как он стар… Как много он видел».

Сэм и Клэр начинают расспрашивать Каса о Ковчеге и о том, каким был Гильгамеш (как выясняется, тот еще развратник). И на этот раз Кас даже отвечает подробно. Обычно он отмахивается от подобных вопросов — от вопросов о далеком прошлом. О библейских временах. Но сегодня почему-то он очень разговорчив и скоро уже рассказывает одну древнюю легенду за другой (большая их часть либо вообще не в Библии, либо противоречит библейской версии).

При подъезде к Канзас-Сити выясняется еще один сюрприз. К этому времени Кас объясняет Клэр, что клинок, который он подарил ей, высечен из «серебряного когтя дракона», и по мере его рассказа все они начинают понимать, что Кас говорит буквально. Речь действительно идет о гигантском существе с огромными серебряными когтями.

Сэм спрашивает:

— Ты имеешь в виду драконов… которые гигантские? Летающие? Огнедышащие?

Кас мнется.

— Эм… ну, в общем да, — говорит он. — Таких драконов, да.

— Но те, что встречались нам, выглядят вовсе не так, — замечает Дин.

— Те, что встречались вам, — ненастоящие драконы, — отвечает Кастиэль. — Во всяком случае, не первоначальные. Они просто взяли себе это имя. Они лишь собиратели золота, но у них нет крыльев. А мы… то есть, гм, я хочу сказать, настоящие драконы летают и… В общем, для изготовления этих клинков мы… э… дракон добровольно жертвует свой коготь. Когти иногда становятся слишком длинными, их нужно подрезать, и из отрезанной части можно вырезать клинок. Ангельский клинок.

— А ты можешь раздобыть еще? — спрашивает Клэр. — В смысле еще один коготь дракона?

Кас долгое время молчит. Дин смотрит на него в зеркало заднего вида и замечает, что Кас отчего-то рассматривает свою руку, расправив пальцы.

— Не думаю, — говорит он наконец, опуская руку. — Теперь уже нет.

Тут Дину приходит в голову, что ангельский клинок, который Кастиэль подарил Клэр, очевидно не только древний, но еще и очень редкий. Кас подарил ей клинок, вырезанный им самим в библейские времена из когтя какого-то давно несуществующего дракона.

Не говоря уже о том, что историями из прошлого, которые рассказывает Кас, он никогда раньше ни с кем не делился. Кроме того, он явно пытается за эту поездку сойтись с Клэр как можно ближе, вываливая на нее все советы, какие может придумать.

Как будто не уверен, будет ли у него другой шанс.

Дин прерывает его рассказ о том, как из когтя дракона высекают ангельский клинок:

— Перо подействует, Кас.

Кас умолкает. Он смотрит на Дина в зеркало, но его взгляд невозможно прочесть.

— Даже если оно заряжено лишь отчасти, это все равно в помощь, правда ведь? — добавляет Сэм.

— Поможет каждая капля, — соглашается Дин.

Кас отводит глаза. Он не отвечает.

***

Они въезжают в пригород Канзас-Сити, и Сэм спрашивает у Каса адрес их таинственного места назначения. Но вместо того чтобы сообщить адрес или хотя бы название места, Кас наклоняется вперед и, облокотившись на спинку переднего сиденья, начинает давать Дину пошаговые инструкции. «Здесь поверни направо… На следующем светофоре налево…» — диктует он практически в ухо Дину и даже начинает показывать направление пальцем через его плечо, щурясь в лучах закатного солнца. «Теперь четверть мили прямо… Вот нужная улица, впереди, поверни там…»

Становится ясно, что он заучил маршрут до места наизусть. «Наверняка чтобы скрыть до последней секунды, куда мы едем», — думает Дин угрюмо. Кас ведет себя так, словно вовсе не расслышал просьбу Сэма про адрес. И когда Дин в конце концов прямо спрашивает: «Куда мы направляемся, Кас?» — в ответ он получает только тишину.

Сэм допытывается:

— Это церковь? Клиника? Что это?

— Здесь поверни налево, Дин, — говорит Кас только. Дин сердито смотрит на него в зеркало. Кас встречает взгляд Дина, но неохотно и лишь на мгновение, и теперь Дин уверен, что в выражении его лица появилась что-то тревожное.

— Вот здесь, — говорит Кас наконец. — Припаркуйся здесь. Мы приехали. Справа, желтое здание. — Импала перескакивает через пандус над тротуаром и заезжает на маленькую парковку, и все они вчетвером смотрят на здание перед ними. Это опрятная приземистая двухэтажная конструкция, выкрашенная в яркий желтый цвет с белой отделкой. На церковь не похоже: нет ни колокольни, ни креста. И на госпиталь тоже не очень похоже. Вообще здание выглядит неприметным — оно не похоже ни на что конкретное. Перед ним виднеется вывеска, но она тоже ничего внятного не сообщает: на ней только ни о чем не говорящее название «Карусель» и логотип в виде солнца, которое выглядывает из-за облака и падает лучиком света на скачущего пони на карусели.

— Черт, да что это за место? — ворчит Дин. (Кас, как можно было ожидать, не отвечает.) Дин находит, где припарковаться, пока Сэм деловито набирает что-то в телефоне. Как только Дин глушит двигатель, Кас выскакивает из машины. На нем нет ни куртки, ни шарфа — только его вечный синий свитер и обезьянья шапка. Холодный ветер полощет косички шапки у него за плечами, пока он идет ко входу в здание, ежась на декабрьском морозе.

— О нет… — произносит Сэм секунду спустя. Он поворачивает телефон экраном к Дину. — Я погуглил название с вывески и адрес.

Клэр заглядывает через его плечо с заднего сиденья, и Дин наклоняется ближе. Втроем они смотрят на верхний результат выдачи в Гугле:

«Карусель — Детский хоспис и центр педиатрической паллиативной помощи — Обслуживает детей округа Канзас-Сити».

— Твою мать! — восклицает Дин, выскакивая из машины вслед за Касом.

***

Дин догоняет Каса и окликает его, заставляя голос звучать спокойно:

— Кас?

Кас останавливается, уже взявшись за ручку двери. Он оборачивается к Дину с явной настороженностью.

Дин спрашивает контролируемым ровным тоном:

— Почему мы в детском хосписе?

На мгновение Кас замирает, держась рукой за ручку двери. Потом он протягивает другую руку: Дин знает, что он имеет в виду, и вытаскивает из кармана перо. Кас выдергивает перо у Дина из пальцев. Кончик пера колышется от ветра, и Дина внезапно охватывает страх, что перо улетит, но Кас крепко держит его и изучает долгие несколько секунд. Он сжимает перо так крепко, что кончики его пальцев начинают белеть — его рука сомкнулась на тоненьком стержне как железная. И снова у Дина создается впечатление, что Кас жаждал видеть перо, прикасаться к нему все это время, но намеренно себе в этом отказывал.

Наконец Кас поднимает глаза на Дина и говорит, кивая на перо:

— Оно может принести пользу. Правильному человеку.

«Бедные сиротки», — думает Дин. Этот комментарий Ровены про бедных сироток, увядающих от чахотки… «Иди в ногу со временем, матушка. От чахотки никто уже не увядает».

Но дети ведь умирают от других болезней.

Теперь подошли Сэм и Клэр.

— Кастиэль? — спрашивает Клэр. — Что происходит? Почему мы здесь?

— Перо заряжено не полностью, — отвечает ей Кас.

Дин стремительно теряет терпение.

— Да, мы уже знаем, ты уже об этом сказал! Но оно все равно может помочь, разве нет? Хоть немного.

Кастиэль медленно, задумчиво кивает.

— Оно может помочь. Я тоже так думаю. — Он открывает дверь.

— Я имел в виду, оно может помочь тебе, — поясняет Дин, но Кас уже внутри, шагает по коридору.

Дин с Сэмом переглядываются на ходу в растущем отчаянии. Клэр спешит позади, шепча:

— Дин? Дин, это то, о чем я подумала? Блин, что он делает?!

— Он делает именно то, о чем мы все подумали, — тихо отвечает ей Дин через плечо. — Черт бы побрал эту Ровену! Вот серьезно, черт бы ее побрал! Не знаю, додумался ли бы он до этого иначе. Пошли… — Он переходит на бег, чтобы нагнать Каса, который уже в фойе, перед стойкой регистрации, вписывает их в книгу посетителей.

Фойе покрыто рождественскими украшениями, которые поначалу сбивают Дина с толку, пока он не вспоминает, что сейчас декабрь, а декабрь означает Рождество (Дин почти о нем забыл). В углу стоит огромная елка, усыпанная мерцающими серебристыми огнями, и все имеющиеся поверхности устланы сугробами искусственного снега, подарками, игрушками (по большей части настоящими) и целыми армиями пластмассовых снеговиков. С потолка свисает кукла Санта-Клауса в санях, запряженных девятью оленями (возглавляет их, конечно, Рудольф с красным носом, мигающим от батарейки). В другом углу выставлена еврейская инсталляция с ханукальной менорой. Дину думается, что все это немного чересчур, пока Сэм не шепчет, наклонившись к нему: «Наверное, для некоторых детей это последнее Рождество».

«Черт бы побрал эту Ровену! — снова думает Дин. — Умирающие дети в Рождество — ну какой ангел тут устоит?»

Хотя, на самом деле, многие ангелы устояли бы. Но, очевидно, не Кас.

Кас заканчивает записывать их имена в книгу и сообщает Дину через плечо:

— Нас ожидают. Прямо по коридору и налево. — С этими словами он снова направляется вперед.

— Ты можешь подождать секунду… — начинает Дин, но Кас уже ушел, и снова Дину приходится бежать, чтобы догнать его. Уже ясно, что Кас спешит специально, дабы избежать вопросов, и Дин в конце концов рывком хватает его за плечо, заставив остановится. — Подожди! — требует он. Вид у Каса по-прежнему настороженный, но он останавливается, со вздохом глядя в пол. — Поговори со мной, — просит Дин. — Поговори с нами, — поправляется он, когда их догоняют Сэм и Клэр.

Кас наконец поднимает глаза. Теперь выражение лица у него стоическое: спокойное, серьезное и грустное, и в глазах читается какое-то смиренное принятие, от которого у Дина холодеет кровь.

Кастиэль говорит Дину, понизив голос:

— Для меня благодати недостаточно.

Дин отвечает так же тихо:

— Ты все время это повторяешь. Но ты же не знаешь наверняка. Не знаешь.

— Знаю, — говорит Кас. Сэм и Клэр вежливо остановились поодаль, и Кас поворачивается к ним со словами:

— Сэм… Клэр. Я не знаю, как отблагодарить вас за все. За исследование, Сэм, и за идею, которая оказалась гениальной, и за то, что ты рискнул связаться с Ровеной и Кроули. И, Клэр, тебе тоже спасибо за то, что ты приехала сюда издалека и согласилась на извлечение благодати. Это был очень смелый и великодушный поступок. Не могу даже передать, как я это ценю. — Он смотрит на них по очереди: на Клэр, потом на Сэма и наконец на Дина. — Но оказывается, что для меня благодати просто слишком мало.

— Но мы же даже не изучили ее как следует! — протестует Сэм. Как и Дин с Касом, он пытается говорить на пониженных тонах (надо полагать, тут вокруг, в палатах, больные дети — даже умирающие дети, — и повышать голос кажется неуместным). Поэтому все это превращается в спор шепотом — тихий, и оттого еще более горячий. Сэм подходит ближе. — Может быть, мы сможем измерить ее силу! — говорит он пылким шепотом. — При помощи метода, описанного в блокноте Хранителей Знаний. Давай хотя бы измерим, сколько в пере благодати, Кас! Проверим, прежде чем ты примешь решение…

— Уж если я что-то еще могу, так это оценить перо из крылышка, — отвечает Кас резковато. — Особенно свое собственное. — Он снова поднимает перо, и все присутствующие смотрят на него. — Оно правда мне особо не поможет. Простите, — говорит Кас. Потом, оглядывая своих попутчиков, кажется, впервые замечает их обескураженный вид, поэтому добавляет: — Вы что, не понимаете? Это же не плохо! Пусть благодати недостаточно для меня, но она может помочь кому-то еще! Особенно кому-то маленькому! Маленькая частичка благодати не окажет заметного воздействия на меня, но может оказать огромное воздействие на маленького человека. Человеку, который раза в четыре меньше меня, она может существенно помочь. Скорее всего, даже вылечить полностью. — Он умолкает, глядя на спутников. — И честно говоря, все мы знаем, что я — не лучшее применение этому перу. Особенно когда я почти уверен, что оно мне не поможет.

Дин мог бы поспорить и о «лучшем применении», но мучительнее всего звучит это «почти уверен». «Почти уверен — не то же самое, что уверен», — думает Дин. И даже при всем этом оно может остановить ту одну малюсенькую клетку. Ту клетку, о которой Дин думает каждую ночь, ту губительную клетку, которая оторвется, попадет в кровоток… «Хорошо, пусть перо не вылечит его совсем. Но что если оно остановит ту одну клетку?»

Тем временем Кас говорит:

— Эмили стало хуже на этой неделе, — и Дину хочется застонать вслух.

Эмили. Ну конечно!

Малышка в платье принцессы. Та, что так оберегала Кастиэля.

Девочка, которая так переживала, что Кас один на химиотерапии, и которая намеренно с ним подружилась. Та, что с таким подозрением отнеслась к Дину и допытывалась, почему он не был рядом с Касом с самого начала.

Клэр говорит с нескрываемым отчаянием:

— Я не понимаю… Кастиэль, что ты делаешь?

Кас отвечает ей почти ласково:

— Здесь, в 103-й палате, мой друг. Маленькая девочка. Она живет в Канзас-Сити, но лечится в Денвере, как и я, — я познакомился с ней там, в клинке. У нее тоже рак. Другой тип, более тяжелая форма. На этой неделе у нее отказало несколько органов — Дин, теперь у нее почечная недостаточность и анемия: очень низкий гемоглобин. Она, по сути, задыхается, и, по-моему, у нее имеются и респираторные проблемы тоже. Ее мать связалась со мной, чтобы сообщить. Это перо может помочь ей.

— Кас… — начинает Дин.

— Ей восемь лет, — говорит Кас.

На это ни у кого не находится ответа.

— Я живу на свете уже тысячелетия, — говорит Кастиэль тихо. — А она прожила всего несколько лет — едва ли достаточно, чтобы попробовать в жизни хоть что-то. Она заслуживает жизнь. Разве нет?

Дину приходится отвернуться и отойти к ближайшему окну, откуда видно стоянку и жизнерадостную вывеску заведения. «Карусель», — читает он снова и смотрит на логотип со скачущим пони и солнышком, выходящим из-за облака. «Это что, должно нас приободрить, что ли? — думает Дин. — Приободрить родителей умирающих детей? Карусель, типа, должна напоминать о гребаном круге гребаной жизни? Потому что круг жизни — это хуйня собачья. Жизнь — не круг. Пони никогда не возвращается. Пони оказывается в могиле. Это дорога в один конец».

Дин смутно осознает, что поднял к голове руки, но только когда он слышит сзади встревоженное «Дин?» от Каса, он понимает, что схватился за голову, в отчаянии уставившись на нарисованного пони. Он делает вдох, заставляет себя опустить руки и поворачивается к Касу.

— Дайте нам минутку? — просит он Сэма и Клэр. Сэм выглядит совсем сдувшимся, а у Клэр вид такой, будто она вот-вот заплачет, но они кивают и вместе отходят обратно в фойе. Кас смотрит им вслед, пока они не оказываются за пределами слышимости, потом переводит взгляд на Дина.

«Я могу его отговорить», — думает Дин. Чего ему на самом деле хочется, так это схватить Каса за плечи и встряхнуть его, буквально встряхнуть, а затем заставить использовать перо для себя. (Мысль о бедной малышке Эмили, которой всего восемь лет и которая задыхается в своей палате, Дин старается загнать в самый дальний угол разума.) Но, конечно, заставить Кастиэля что-либо сделать не удавалось никогда: они уже давно выучили, что чем сильнее на Кастиэля давишь, тем больше он упирается. Более перспективный подход — это уговорить Кастиэля самостоятельно продумать ситуацию, убедить его посмотреть на нее под другим углом. У Дина даже начинает формироваться логический довод — о том, что Кас просто-напросто гораздо важнее, чем любая восьмилетняя девочка. Как бы трагична ни была смерть Эмили, правда в том, что Кастиэль — важная фигура во вселенских сражениях, развернувшихся на земле в последние годы. Важнейшая фигура. Он — умелый воин и искусный стратег, у него есть связи, он сыграл ключевую роль, у него огромные знания… он нужен. Он может оказать существенное влияние на мир. Умирающий ребенок — это, конечно, очень грустно; да что там, это трагедия, очевидно, с этим никто не спорит. Но является ли предотвращение этой трагедии наилучшим стратегическим выбором в данной ситуации?

Не говоря уже о том, что Кас нужен другим людям. Например, Кас нужен Сэму. И Клэр он тоже нужен.

Да Кас нужен всему миру!

И… Кас нужен Дину.

«Я не могу потерять его», — понимает Дин, и, кажется, только сейчас он впервые по-настоящему осознает, настолько отчаянно он нуждается в том, чтобы Кас оставался жив. «Я не могу потерять его. Не могу. Не могу. Просто не могу».

Он уже планирует свою речь, продумывает, как лучше ее сформулировать, на какие слабые места надавить, какие психологические рычаги использовать, как лучше всего убедить Каса — или даже просто вынудить при помощи чувства вины — изменить свое решение. Но слова умирают у него на губах, когда Кас — который все это время смотрел на Дина молча со все большей тревогой во взгляде — делает шаг ближе и шепчет, так тихо, что Дину приходится напрячься, чтобы услышать его:

— Это же правильный поступок, да?

Удивительнее всего в этом то, что Кас, похоже, не уверен.

Упал какой-то барьер, какая-то маска, которую Кас носил весь вечер, и теперь Дин видит — Кас позволяет Дину увидеть, — что он не уверен.

— Да? — спрашивает он Дина. — Это же правильный поступок? Я хотел спросить твое мнение.

Дин смотрит на него молча.

«Он спрашивает у меня, — думает Дин потрясенно. — В первый раз, черт возьми. Впервые он спрашивает мое мнение об очередном своем безумном решении до того, как приводит его в исполнение. Я миллион раз просил его спрашивать у меня о подобных вещах. И он наконец спрашивает».

Это значит, Дин действительно может заставить Каса передумать! Если только надавить на слабые места, использовать рычаги — это сработает, Дин уже чувствует.

Может быть, Дин даже может просто…

…солгать ему…

…обманом убедить его…

…что эгоистичный выбор — это правильный выбор.

Дин открывает рот, чтобы сказать: «Нет, это неправильный поступок. Ты должен использовать перо для себя».

Но слова не приходят.

Кас делает еще полшага ближе. Теперь он всего в шаге от Дина. Вечерний свет из окна в коридоре падает ему на лицо, и на мгновение его глаза приобретают почти неземной голубой цвет.

В эту секунду Дин мысленно переносится в прошлое, в тот ужасный год, когда Кас только взял в привычку подходить вот так близко и смотреть на Дина в упор этим загадочным взглядом. Этим глубоким непостижимым взглядом своих голубых глаз… От этого взгляда Дин всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке. Отчасти из-за ощущения, что его так внимательно изучают. Отчасти потому что взгляд всегда сообщал странное чувство, будто дверь открыта в обе стороны, и Кас позволяет Дину так же изучить себя.

Отчасти и по иным причинам…

«А что тут спасать? — спросил Кас тогда одним судьбоносным вечером. — Что тут спасать? Я не вижу здесь ничего, кроме боли». Дин ответил: «Тут можно поступить правильно, а можно неправильно, Кас, и ты это знаешь».

И теперь Кас спрашивает:

— Это же правильный поступок, да? — Он ждет ответа Дина.

Дину отказывает дар речи.

— Да… — произносит он наконец слабым голосом. — Да… Наверное… — Он пытается отыграть сданные позиции: — Но Кас, ты подумал о том, что, гм… может быть, ты просто более важен?

— Нет. На самом деле, нет, — говорит Кас гораздо увереннее, качая головой. — Я думал об этом. На первый взгляд может показаться, что ангел, или даже бывший ангел, может оказать большее влияние на ход событий, чем маленькая девочка. Но, если вспомнить предметно, по большей части я лишь совершал ошибки. Большие, грандиозные ошибки; ошибки, которые влияли на мир; но все же ошибки. Единственный раз, когда я, как мне кажется, сделал что-то стоящее, был уже годы назад. — Он добавляет, немного грустно: — То время ушло. — Потом умолкает, задумавшись. Дин теперь может только безмолвно смотреть на него. На его худощавую фигуру, на нелепую обезьянью шапку, на мягкий синий свитер, на то, как падающий свет оставляет в тени половину его лица и как сияют его голубые глаза, словно зажженные изнутри. И главным образом Дин наблюдает за игрой выражения на лице Каса: за отражением интеллекта, вдумчивости, участия.

Дин вспоминает очерченный светом силуэт Каса у окна в Денвере, когда Кас поливал цветок. «Ангел, ухаживающий за цветком», — подумалось Дину тогда.

«Ангел, ухаживающий за умирающим ребенком».

Кас делает медленный вдох и говорит размеренно:

— Теперь я знаю, что есть такая вещь как слишком рано оборванная жизнь. Как бы коротки ни казались ваши жизни нам, ангелам, тем не менее есть такая вещь как слишком короткая человеческая жизнь. Теперь я вижу, что в человеческой жизни, в пребывании здесь есть ценность. Это не просто ступень на пути в Рай. Человеческая жизнь самоценна, она должна быть в определенном смысле… полной, насыщенной… должна успеть расцвести. На это нужно время. Нас ведь никогда не учили этой концепции, понимаешь, это я познал сам, пока был здесь. С тобой. — Он делает паузу, глядя на Дина. — Я научился этому у тебя, если честно. Поэтому я хотел уточнить у тебя.

Вглядываясь в Дина с предельным вниманием, он добавляет:

— И Дин, это же ничего для тебя, правда? Ты же будешь в порядке в любом случае?

И снова Дин не может придумать, что сказать.

«Можно разыграть эту карту, — думает он. Мысли текут в его голове очень медленно (думать стало на удивление трудно). — Можно разыграть эту карту, можно сказать, что я буду убит горем, заставить его потратить перо на себя, только чтобы не делать мне больно. Он, наверное, пойдет на это. Но, если он прав насчет пера, это даже не спасет его. А маленькая девочка умрет. И это будет висеть над нами вечно. До конца его дней».

Кас тем временем меняет тему. Он говорит задумчиво, словно мысленно прорабатывает оставшиеся детали:

— Я подумал, есть ведь еще остаток курса химиотерапии, и есть радиация. Кроме того, доктора упоминали совершенно иную форму химиотерапии, на которую меня можно перевести. И у меня есть второе перо: может быть, получится найти благодать какого-то другого ангела или какую-нибудь из священных реликвий. То есть еще есть кое-какие варианты. — Он смотрит на Дина. — Правда?

«Кое-какие варианты».

— П-правда… — шепчет Дин. Его голос дрожит настолько, что почти заикается. — Правда.

— Спасибо, — шепчет в ответ Кас. Он треплет Дина по плечу, потом проскальзывает рукой ему на шею и гладит по волосам на затылке. Это одно из этих странных почесываний по шее, к которым Кас прибегает время от времени, и, хотя оно краткое, прикосновение настолько легкое и ласковое, что Дин едва не теряет контроль над собой тут же.

Прежде чем он успевает сказать что-либо еще, Кас зовет, повысив голос:

— Сэм, Клэр! — Они подходят обратно. Вид у них обоих слегка оцепеневший; у Клэр красные глаза. Кас поворачивается к ближайшей двери, и Дин понимает, что все это время, пока они разговаривали, они стояли прямо у палаты 103. Кас поднимает руку, чтобы постучать.

— Ты уверен? — удается выговорить Дину. — Ты абсолютно уверен? Что хочешь поступить так?

Кас кивает и стучит в дверь.

***

Дверь открывает медсестра.

— А, Кастиэль Винчестер, верно? — спрашивает она. Кас кивает, и сестра говорит: — Так хорошо, что вы приехали повидать Эмили! Особенно в вашу неделю перерыва, — добавляет она, бросив мимолетный взгляд на его обезьянью шапку. После этого сестра выскальзывает за дверь и притворяет ее за собой. — Вы все друзья Эмили? — спрашивает она.

— Да, — отвечает Кас, прежде чем кто-либо успевает раскрыть рот.

— Позвольте я введу вас в курс дела, — говорит сестра. — Вы наверняка уже знаете, но на всякий случай должна вас предупредить, что Эмили в очень плохом состоянии. Дела у нее хуже, и боюсь, ей осталось недолго. Скорее всего, она не поймет, что вы здесь, — она очень слаба и в последние дни почти не приходит в сознание. Мы пытаемся обеспечить ей максимальный комфорт, но помимо этого мало что можем сделать. По причине ее состояния мы не принимаем случайных посетителей, но, когда я сообщила ее матери, что прийти хотите вы, мистер Винчестер, она сказала, конечно, приходите. — Сестра обводит взглядом всех присутствующих. — Простите за прямоту, но я должна убедиться, что вы понимаете: если вы хотите попрощаться, сделать это нужно сейчас.

— Мы понимаем, — говорит Кас. Сестра открывает дверь.

***

Поначалу Дин уверен, что они пришли не в ту палату. Ребенок в постели — это вовсе не Эмили: непонятно даже, мальчик это или девочка — виден только какой-то иссохший малыш лет пяти-шести, не больше; худенькая фигурка из тонких костей, обтянутых бледной кожей в синяках. Ребенок абсолютно лысый. Он увит кислородными трубками и трубками капельниц — кажется, что трубок в кровати больше, чем ребенка. В воздухе улавливается неприятный кисловатый запах несвежего дыхания и телесных жидкостей, смешанный с безрадостными больничными запахами спирта и йода. Дин знает этот запах: это зловоние приближающейся смерти. Бедный ребенок уже выглядит абсолютно коматозным. Он лежит настолько безвольно, что Дина на мгновение посещает мысль, уж не умер ли он (или она), пока никто не заметил. Но в палате слышен тихий хрип — кажется, сопровождающий дыхание ребенка, — и быстрое беспорядочное пищание стоящего рядом аппарата — видимо, монитора сердечного ритма.

Ребенок в кровати — очевидно не Эмили. И женщина, ссутулившаяся на стуле рядом — не мать Эмили, Шэрон. Она выглядит лет на десять старше, усталая и в морщинах. На ней только джинсы и бесформенная футболка — и никаких следов элегантного макияжа, который носила Шэрон. Ее волосы затянуты в неопрятный хвост и выглядят немытыми и нечесаными несколько дней. И лицо, как ни странно, ничего не выражает: она просто тяжело сидит на стуле, уставившись в противоположную стену.

Женщина переводит взгляд на них (Кас с Дином входят первыми, Сэм и Клэр идут следом). Она, кажется, даже не осознает, что в палату вошли четыре человека, — только смотрит на них отрешенно.

«Вот так выглядит “пустой взгляд”», — думает Дин, уже собираясь извиниться за то, что они зашли не туда. В этот момент женщина с усилием поднимается на ноги и говорит:

— Кастиэль. Как хорошо, что вы пришли. И — Дин, правильно?

Это Шэрон.

А значит, тощая фигурка в кровати — малышка Эмили.

— Здравствуйте, Шэрон, — говорит Кас. Они занимают места у постели: Кас — рядом с Эмили, Шэрон — с противоположной стороны, и Дин, Сэм и Клэр — машинально столпившись у изножья кровати. Кас долгое время смотрит на Эмили, потом говорит ее матери: — Я был очень опечален новостью о том, что состояние Эмили ухудшилось.

— Говорят, еще пара дней, не больше, — отвечает Шэрон, на удивление безэмоционально пожав плечами. — Наверное, сейчас уже в любую секунду. — Сэм молча смотрит на Дина, и Дин знает, что означает его взгляд. Они оба уже не раз видели это оцепеневшее безразличие — у жертв. Особенно у жертв, которые прошли через длительные испытания.

— Здравствуй, Эмили, — заговаривает Кас с девочкой. Он ласково накрывает ее руку своей — она не реагирует никак.

Кас поднимает глаза на Шэрон и просит:

— Вы не возражаете, если я произнесу небольшое… — Он колеблется, словно не уверен, как сформулировать просьбу. — Откровенно говоря, это своего рода ритуал, — произносит он наконец. — Целебный ритуал от… — Он снова запинается. — Я узнал его от своей… семьи. То есть от своей старой семьи, от той, в которой я вырос. Если вы не возражаете. Это займет всего минуту.

— Это что, какая-то новомодная астрологическая чушь? — спрашивает Шэрон, сузив глаза и складывая руки на груди. — Потому что все это мы уже проходили. Заговоры, пробиотики, витамины, всевозможные диеты — чего мы только не пробовали! И у каждого — у КАЖДОГО, кого я встречаю — есть своя бредовая теория, которую он хочет опробовать. Каждый, кто знаком с ситуацией десять секунд, почему-то уверен, что у него есть гениальная идея, которая не пришла мне в голову за все прошедшие полтора года!

Ее внезапная горячность немного неожиданна, и в комнате повисает тишина. Кас снова смотрит на Эмили. Клэр притихла, одной рукой сжимая прядь своих светлых волос. Сэм и Дин снова переглядываются.

Но Кас только поднимает глаза и говорит спокойно:

— Это всего несколько слов. Она даже не заметит.

Плечи Шэрон слегка опадают. Она отвечает извиняющимся тоном:

— Простите. Я просто не хочу, чтобы ее беспокоили. Если честно, это был такой паршивый месяц… Паршивые шесть месяцев. Да что уж там, полтора года. Весь ее последний год был такое дерьмо… и вот наконец она ничего не чувствует, и… я просто не хочу, чтобы она больше страдала. Даже немного.

Кас внимает из кармана перо и показывает его Шэрон.

— Она ничего не почувствует, обещаю. Я только положу это перо ей на горло и скажу несколько слов. И это все.

Неожиданно для всех присутствующих Шэрон начинает смеяться. Она смотрит на перо и бесконтрольно хихикает, хриплым смехом, который все не заканчивается. Кас хмурится в явном замешательстве, держа перо в пальцах. «Защитная реакция», — думает Дин, глядя как Шэрон заходится смехом.

— Простите, — говорит она, пытаясь взять себя в руки. — Мне просто подумалось, что это забавно, ведь знаете, Кас, странное дело, но она была убеждена, что вы — ангел! Ну не абсурд ли? Она говорила, что иногда ей были видны ваши крылья. Особенно после того, как виделась с вами в последний раз, все не унималась: «Мам, тебе надо глаза проверить, как ты не видишь его крылья — они же теперь так ясно видны!»

Кас моргает, глядя на нее и медленно опуская руку. Дин, Сэм и Клэр замирают на месте.

Шэрон продолжает:

— После нашей с вами последней встречи она даже описывала мне расцветку ваших перьев — только представьте! Рассказывала про то, каких они оттенков, как на ваших перьях видны вкрапления золота, и как самых длинных перьев у вас нет, но ваши крылья все равно очень красивые. И спрашивала меня, потеряли ли вы перья из-за химиотерапии и вырастут ли они снова. Ну не смешно ли? Я спросила у врачей, и мне сказали, что химия иногда может вызывать галлюцинации, так что я просто… подыграла ей. Сказала: «Конечно, Эм, конечно у Кастиэля великолепные крылья!» — Шэрон снова смеется. — И теперь появляетесь вы с каким-то пером! Да еще и для целебного ритуала! Она была бы в восторге, но что самое-то смешное, она никогда не узнает об этом. Говорят, она скорее всего уже не очнется, так что, понимаете, она не узнает, что вы приходили сюда с пером для нее… — Теперь Шэрон вытирает глаза и шмыгает носом, подавляя всхлип. Переход к слезам оказывается неожиданно резким, но Шэрон моментально достает из кармана пачку бумажных платков, выдергивает один и сморкается. — Простите, простите, я очень взвинчена, как вы, наверное, заметили… В общем… — Она сминает платок и бросает его точно в мусорную корзину, потом смотрит на оставшуюся пачку в руках. Она пуста — Шэрон использовала последний платок. — Надо было купить упаковку из восьми пачек… — бормочет она.

— Вот, вот, у меня есть… — неожиданно говорит Клэр, залезая в карман куртки.

Дин пользуется возможностью, чтобы прошептать Касу:

— Она видела твои крылья?

Кас шепчет в ответ:

— Бывает иногда с людьми, которые близки к смерти.

Шэрон с благодарностью принимает у Клэр салфетку, выбрасывает пустой пакетик в мусор и поворачивается к Кастиэлю со словами:

— В общем, Эм была бы очень рада, что вы принесли ей перо.

— Надо же… — говорит Кас. — Это… забавно, да. Какое совпадение…

От смеха не осталось и следа — он прошел так же быстро, как начался: теперь Шэрон выглядит лишь очень уставшей. Она наклоняется к Эмили, чтобы погладить ее лоб.

— Ты слышишь, Эм? — говорит Шэрон, и от ее материнского голоса становится больно. Как только она заговаривает с Эмили, из него исчезают вся горечь и усталость, и им на смену приходит мягкий, ласковый, ободряющий тон. — Эм, к тебе пришел Кастиэль, — оживленно говорит Шэрон своей коматозной дочери. — Твой друг Кас, помнишь его? Он принес тебе перо, Эм! Настоящее ангельское перо! Здорово, правда?

Потом она отступает к изножью кровати и говорит Касу:

— Ладно, делайте что вы там хотели с пером.

***

Кас подходит ближе и бережно перекладывает руку Эмили, чтобы сесть на край кровати рядом с ней. Присев, он оборачивается к Шэрон, добавляя через плечо:

— Да, и может присутствовать свет. Не переживайте об этом — глаза прикрывать не нужно.

Шэрон явно немного озадачена этими словами, но ничего не говорит. Кас протягивает руку и осторожно кладет перо на шею Эмили (в то же самое место на горле, где перо лежало у Клэр во время ритуала Ровены). Долгое время он держит перо за стержень, как будто никак не может заставить себя отпустить его.

Дину хочется спросить: «Ты уверен, Кас? Ты точно уверен?» Но Эмили в ужасном состоянии, и близость ее смерти (не говоря уже о душераздирающем отчаянии Шэрон) сделали решение неизбежным. Как бы ни болело сердце Дина за Каса, теперь оно болит и за Эмили тоже (и, может быть, даже больше — за Шэрон). Теперь кажется, что другого пути уже нет.

Следует долгая пауза, во время которой все стоят, затаив дыхание, и кажется, что время замерло. Дин все еще невольно думает: «Я мог бы заставить его передумать… я мог бы заставить его…»

Но он ничего не говорит.

Наконец Сэм подает голос:

— Кас?

— Я готов, — отвечает Кас. Он убирает руку, оставив перо на шее Эмили.

После этого Кастиэль произносит семь или восемь медленных, размеренных слов. Должно быть, это ангельский язык: слова звучат характерным величавым набором слогов,произносимых с почти шекспировской торжественностью. Кас делает паузу, потом повторяет речь заново. Еще одна пауза, еще один повтор — и Кас поднимается с кровати, отступая назад.

— Потребуется несколько секунд, чтобы она нашла дорогу, — говорит он.

Сначала ничего не происходит. Непонятно даже, будет ли какой-то видимый результат. Но потом перо начинает светиться.

— Что это… Что это?! — восклицает Шэрон. — Оно горит! — Она бросается к кровати, чтобы сбить перо, но Сэм хватает ее за руку.

— Я бы не прерывал на вашем месте, — говорит он. Шэрон смотрит на него в испуге. Сэм расслабляет пальцы на ее плече, превращая захват в дружеский жест поддержки, но не отпускает ее руку. Она не сопротивляется — только смотрит на Каса и малышку Эмили.

Свечение продолжается всего пару секунд, после чего растворяется в горле у Эмили, едва заметно растекаясь по ее коже. Оно рассеивается по шее девочки и распространяется к ее голове и торсу. Затем свет исчезает, и — как ни странно — перо исчезает тоже, словно испарившись или растворившись в благодати.

Эмили не просыпается. Но в ее чертах появляется какое-то облегчение, и в следующие несколько мгновений из ее дыхания пропадает жутковатая хрипотца. Даже цвет лица Эмили начинает улучшаться прямо у них на глазах. Ее бледная сероватая кожа приобретает розоватый оттенок — на лицо возвращается более здоровый румянец. Синяки на руках тускнеют. Меняется и ритм сердечного монитора: его пищание становится не таким частым и более равномерным. Шэрон высвобождается из хватки Сэма, неуверенно подходит к кровати и кладет руку на лоб Эмили.

— Она… не такая горячая? — произносит Шэрон. — У нее всю неделю был жар. Он что, прошел? Погодите… что? — Она только что обратила внимание на руки Эмили: на них больше не осталось следов синяков. Шэрон хватает одну ее руку и поворачивает запястьем вверх, рассматривая предплечье. Какое-то время она разглядывает руку дочери, крутя ее туда-сюда, затем резко разворачивается к Касу. — Что вы сделали? — спрашивает она, глядя на него в упор. В ее голосе слышно подозрение пополам с изумлением.

— Она еще может недомогать несколько дней, — говорит Кас. — Но худшее, надеюсь, позади. — В ответ на потрясенное выражение лица Шэрон Кас спонтанно добавляет: — Нет, я не ангел. — (Формально это даже, может быть, правда, учитывая, что теперь у него нет благодати.) — Но это действительно было ангельское перо. Могущества в нем было не много — недостаточно для меня. Но, полагаю, его должно хватить, чтобы помочь маленькой девочке. Вам нужно будет пройти обследование, чтобы понять, полностью ли она здорова, но по меньшей мере это должно обеспечить ей ремиссию на долгое время.

Шэрон смотрит на Кастиэля, раскрыв рот.

— С Рождеством вас, — говорит Дин тихо, и Шэрон переводит изумленный взгляд на него. Потом Эмили шевелится, и Шэрон немедленно поворачивается обратно к ней.

— Мам? — шепчет Эмили. Она сонно моргает. Потом поднимает руку, чтобы протереть глаза и внезапно приходит в себя, выдергивая кислородную трубку из-под носа. — Что случилось? — спрашивает она.

— Эмили? — изумленно отзывается ее мать. — Ты… как ты себя чувствуешь, детка, по шкале от одного до десяти…

— Ноль, ноль, я в порядке, — бормочет Эмили. Она еще слегка дезориентирована: ее взгляд бегает по палате, словно она не может понять, каким образом очутилась здесь. Потом она начинает срывать с себя трубки. — Сними это с меня… я хочу домой, мам… где мы? — Она проводит рукой по голове, и только тут Дин и все остальные замечают, что у нее появились волосы. Они совсем короткие и тоненькие, лишь едва заметный ежик, но они видны.

Потом Эмили замечает Каса.

— Кастиэль? — обращается она к нему. — Куда делись ваши крылья?

Секунду спустя Шэрон обнимает ее так крепко, что Эмили протестует:

— Мам, ты меня раздавишь!

Шэрон буквально трясет, пока она раскачивает Эмили в объятиях, приговаривая:

— О боже, Эм, Эм, Эм, детка… нет, не выдергивай их, тише, малыш… все хорошо… о боже, Эм…

В палату врывается медсестра — по-видимому, при изменении ритма на сердечном мониторе на пост поступил какой-то сигнал. Следует всплеск активности: в помещение набиваются все новые сестры, потом приходит дежурный врач. Посреди всей этой суматохи Кас тянет Дина за рукав, ловит взгляд Сэма и Клэр и кивает в сторону двери. Все так заняты Эмили, что им вчетвером удается уйти незамеченными.

Они выходят на улицу, к Импале, в неловкой натянутой тишине, как будто никто не понимает, то ли радоваться, то ли грустить. Дорога через парковку кажется очень длинной: солнце уже садится, заливая нарисованного пони лучами янтарного света, и легкий зимний ветерок усиливается, обещая к ночи превратиться в пронизывающий порывистый ветер. Когда они подходят к машине, Кас поворачивается к своим спутникам, словно приготовил речь.

— Знаю, это не то, чего вы все ожидали, — говорит он. — Но я хотел, чтобы вы это увидели. Я хотел, чтобы вы присутствовали, чтобы вы увидели, что сегодня был хороший день, мы сделали хорошее дело. — Его глаза устремляются на Дина. — Правда же?

— Правда, — подтверждает Дин, стараясь придать голосу твердость.

Кас кивает и обращается к Клэр:

— Мне особенно хотелось, чтобы здесь была ты, Клэр. Ты носила в себе эту частичку благодати все это время, ты пошла на риск, позволив Ровене его извлечь. Это не спасло меня, но сегодня это спасло маленькую девочку, и все благодаря тебе. Ты должна это знать.

Клэр молча кивает. Она снова держится за прядь волос, и вид у нее потрясенный.

Кас добавляет, глядя на Сэма и Дина:

— И вы тоже, вы оба. Вы спасли жизнь маленькой девочки. — Он медлит. — У вас же такая работа, верно? Спасать людей?

— Семейное дело… — шепчет Сэм.

Кас медленно озадаченно повторяет:

— Семейное дело?

— Спасать людей, охотиться на нечисть, — объясняет Дин, понимая, что Кас, наверное, и не слышал никогда эту фразу. — Ну, только без охоты — сегодня, во всяком случае.

Сэм добавляет с легкой улыбкой:

— Что ж, ты и правда теперь член семьи, приятель.

Клэр наконец подает голос и произносит то, о чем думают они все:

— Я рада, что девочка жива. То есть правда рада — это было прямо чудо, если честно. Но я хотела спасти и тебя.

— Мы это сделаем, — говорит ей Дин, пытаясь заставить себя в это поверить. — С Касом все будет хорошо.

— Уж я надеюсь, — отвечает Клэр, глядя на Каса почти сердито.

Кажется, что теперь ничего больше не остается, кроме как ехать домой. Дин изо всех сил пытается радоваться за Эмили, ведь Клэр права: сцена чудесного исцеления безусловно была трогательной, и даже больше того. Но сложно игнорировать тягостное чувство оттого, что надежда для Каса снова потеряна. Дин выдавливает улыбку и даже напускает на себя притворную бодрость, восклицая:

— Ладно, ковбои! И дама. — С этими словами он открывает дверь машины для Клэр. — Похоже, наша работа здесь окончена. Пора уезжать в закат. Запрыгивайте, амигос.

Но Сэм говорит:

— О, кстати, пойду-ка я куплю чего-нибудь пожевать в дорогу. Там в фойе были автоматы с едой. Клэр, пойдем со мной, посмотришь, чего тебе хочется?

Клэр, уже на полпути к машине, недоуменно оборачивается, и Сэм практически тащит ее назад за локоть. Это совершенно очевидный предлог, чтобы дать Дину с Касом минутку наедине, прежде чем все они отравятся домой, но Клэр не понимает зачем. Пока Сэм мягко уводит ее с собой, до Дина долетают ее слова:

— Но я ничего не хочу, Сэм… что ты… отпусти мой локоть, зачем нам идти за едой… Дин с Касом не станут ждать нас на холоде!.. Или… погоди… А… О…

Они исчезают в здании, и Дин с Кастиэлем остаются на пустой парковке.

— Ты сделал хорошее дело, — говорит в конце концов Дин. Он пытается мыслить практично. Смотреть вперед — ведь так у них заведено? Делать шаг за шагом, думать о том, что предстоит дальше. «Похоже, Касу холодно, — решает он, критически оценив ветер. — Ему нужна куртка. Мы забыли взять с собой его куртку».

— Дин, оно почти точно не сработало бы на мне, — отвечает Кас. — Как я тебе и говорил.

«Почти точно». Почти.

— Я знаю, знаю, — говорит Дин, снимая с себя пальто. — Я знаю. Да. Отдать его ребенку было наилучшим решением.

— Ты не разочарован? — спрашивает Кас.

— Разочарован? Что? Нет, нет, нет, я не разочарован, я… — Дин твердо намеревается сказать «Я очень рад за Эмили», но когда он начинает передавать пальто Касу, вместо этих слов у него выходит: — Я чертовски зол!

Кас моргает от неожиданности. Порыв ледяного ветра поднимает полы пальто, и Дину приходится самому надеть его на Каса. Он перебрасывает пальто через голову Каса эффектным жестом, как плащ матадора. Пальто ложится ему на плечи, Кас оказывается укутан, и руки Дина оказываются у него на плечах. Естественный следующий шаг — это схватить его и притянуть к себе, и Дин прижимает голову Каса к своему плечу, стискивая его в объятиях, стараясь защитить от ветра.

— Я понимаю, понимаю. Это был правильный поступок. Но я и зол тоже. Я рад за Эмили, правда рад, не пойми меня превратно. Но я… не знаю, наверное, и немного разочарован тоже, да. Но я все понимаю, Кас, я понимаю.

— Правда?

— Это просто настолько… в духе Кастиэля, — говорит Дин. — И дело-то в том, что… — Теперь все складывается для него в единую картину. — Ты был бы не ты иначе, Кас. Ты был бы не ты.

Кас обхватывает его руками. Они стоят вместе долгое время: Кас — склонив голову на плечо Дину, и Дин — обнимая его и удерживая пальто от ветра. Потом Дин переносит одну руку Касу на шею, чтобы погладить его там, как ему нравится. Кас испускает очень усталый выдох.

— Я так горжусь тобой, — говорит наконец Дин, и это правда. Кас поднимает руки к его затылку и запускает пальцы ему в волосы. Закат заливает небо впереди яркими полосами темно-алого и золотого над низким валом темных облаков. — Я так горжусь тобой, — повторяет Дин, хотя у него щиплет в глазах, пока он смотрит, как погружается во тьму золотой диск солнца.

========== Глава 35. Одна звезда за раз ==========

По пути назад в бункер Кас на удивление разговорчив, так же как был по дороге в город. Все остальные сидят в тишине. Настроение в машине не то чтобы подавленное, но Сэм и Клэр притихли и задумались, а Дин, в свою очередь, просто не может сообразить, что сказать. Импала ровно урчит под ним, руль в руках приятно гладкий; сегодня замечательная ночь для поездки, и на востоке безмятежно восходит луна. Должно быть ощущение, что все в порядке. Или, во всяком случае, все как обычно, потому что на самом-то деле ничего не изменилось. Они в том же положении, в каком были день или два назад — до того, как додумались до идеи про перо.

И не должно быть такого чувства, будто они потерпели отчаянное поражение, — не должно. И действительно чудесно было видеть, как ожила малышка Эмили.

Но руки Дина непроизвольно сжимаются на руле, желудок опять заныл, и мысли снова и снова возвращаются к одним и тем же бесполезным соображениям. К соображениям вроде: «У него еще осталось одно перо: может быть, мы сможем как-то и его зарядить?» «Может быть, снова поговорить с Кроули? Может, у Ровены будут другие идеи?» «Химиотерапия должна ему помогать, должна…» И еще: «О чем Сэм совещался вчера по телефону с Ровеной?»

Когда Дин вошел во время их разговора, Сэм напряженно говорил Ровене о том, чтобы не делать чего-то, «пока не испробуем все прочие варианты». О чем это было?

«Потому что мы уже приблизились к исчерпанию всех прочих вариантов», — думает Дин.

В тишину Кас пересказывает все новые истории о делах давно минувших дней. Кажется, он даже не замечает, что никто больше не участвует в разговоре. Как только они выезжают за пределы Канзас-Сити, он пускается в, как ему кажется, уморительный рассказ об одомашнивании морской свинки. В любой другой день Дин прислушался бы повнимательнее, так как история и правда довольно интересная: в ней участвует и давно вымершая пре-инкийская цивилизация Анд, и непоседливый водяной божок, и множество морских свинок, резвящихся в камышах плавучих островов, образовавшихся во время разлива горного озера. Морские свинки были не очень-то настроены одомашниваться, и оказывается, только благодаря ангельской дипломатической миссии, на которую был отправлен Кастиэль, все наконец друг с другом договорились.

Но юмор в конце истории ускользает от всех присутствующих. «А потом они одомашнили еще и картошку!» — заключает Кас. Он фыркает от смеха, но не добавляет больше никаких подробностей, как будто это так очевидно уморительно, что не требует объяснения.

Клэр и Сэм растерянно посмеиваются в ответ. Дин понимает, что не уловил шутку, но прилежно улыбается Касу в зеркало заднего вида и замечает, как Кас смотрит на Клэр и Сэма пытливым взглядом. Он обменивается улыбкой с Клэр, потом наклоняется вперед и пристально вглядывается в Сэма, словно пытаясь прочесть его выражение лица, затем встречается глазами в зеркале с Дином. Он даже похлопывает Дина по плечу, после чего откидывается назад с оживленным: «Это напоминает мне еще одну историю…»

«Он пытается нас развеселить, — понимает Дин. — Он знает, что мы все немного расстроены. Он, как может, пытается поднять настроение».

Поднятие настроения — конечно, не самая сильная сторона Кастиэля, и даже странно слышать, как он старается. Кас продолжает в тишину:

— Так вот, одомашнивание картофеля тоже произошло при любопытных обстоятельствах. Вмешались местные шаманы, и все пошло немного не по плану, и с тех самых пор старейшие виды картофеля обладают некоторыми магическими свойствами. Как вы знаете, качественный перуанский картофель по сей день полезен для усиления заклинаний. И, кстати, именно вследствие этого позднее так быстро распространилась картофельная гниль…

И он пускается в еще один рассказ — на этот раз об ирландском скрипаче и неудачной встрече с местной ведьмой, которая случайно начала великий картофельный голод. Кас лишь вскользь упоминает миллион жертв в результате этой катастрофы, после чего заканчивает еще одной загадочной шуткой: «И год спустя я узнал, что скрипач перешел на волынку!» Очередные озадаченные усмешки от Сэма и Клэр. Очередной ищущий взгляд Каса, как будто он снова проверяет, нужна ли еще одна смешная история.

Начинает казаться, что Кас выдохнется от этого бесконечного потока забавных исторических анекдотов (во всяком случае, забавных по меркам Кастиэля), так что Дин в конце концов заговаривает:

— Ты сегодня сделал хорошее дело, Кас.

С лица Каса медленно пропадает его немного ненатуральная улыбка, как будто он наконец позволяет себе оставить роль юмориста. Он откидывается на сиденье и долго смотрит в зеркало на Дина. Выражение его лица постепенно меняется на более привычное серьезное.

— Правда, — говорит Дин, — это надо было видеть… То, как очнулась Эмили. Ты сделал большое дело.

— Дин прав, — вставляет Сэм, и Клэр тоже кивает.

Кас отворачивается к окну и смотрит на восходящую луну.

Помолчав немного, он говорит, полностью оставив свой тон рассказчика:

— Мне так жаль, что у меня нет больше перьев. — Со вздохом он добавляет: — Заряженных перьев.

Дин уже собирается сказать: «Мы найдем, как зарядить для тебя второе перо», когда Кас поясняет:

— Я имею в виду для остальных детей. В этом хосписе было так много других… Не говоря уже обо всех взрослых в Денвере… — Он умолкает.

Сэм искоса бросает взгляд на Дина. У Дина тяжелеет на сердце от того, что подразумевают эти слова. Какое бы лекарство они ни нашли, Кас непременно попытается поделиться им с кем-то еще, правда же? Если не отдать целиком.

Это трогательно, но в то же время досадно — даже тревожно, так как создает потенциальную проблему. Проблему, которой Дин совсем не учел в своих мечтах о том, как они найдут волшебное лекарство для Каса. Выходит, какое бы лекарство они ни нашли, Кас его просто отдаст?

Но к этой досаде примешивается волна теплого чувства — настолько сильного, что у Дина начинает щипать в глазах. «Что ж, это Кас, — думает Дин, глядя на его профиль в зеркале. — Это Кас, которого я знаю».

Мысль вдруг меняет формулировку у Дина в голове:

«Это Кас, которого я люблю».

К горлу подступает комок. Пара следующих вздохов выходит немного неровной, и краем глаза Дин видит, как Сэм слегка повернул голову и снова смотрит на него. Дин не сводит глаз с дороги: он только сглатывает комок, ерзает на сиденье и продолжает молча вести машину.

Кас по-прежнему смотрит в окно, потерявшись в мыслях. Через какое-то время он добавляет:

— Я все думаю… может, я был несправедлив в выборе ребенка? Эмили мой друг. Я выбрал ее по этой причине, на самом деле, — просто потому что я ее знаю и потому что она всегда была со мной добра и дружелюбна. И, конечно, я ничуть не жалею об этом выборе, ничуть не жалею, но… там было столько других детей, как Эмили, и столько родителей, как Шэрон. Разве Эмили заслуживала перо больше, чем какой-то другой ребенок? Может быть, нужно было попытаться оценить их всех, или выбрать кого-то наугад, или посмотреть их истории болезни…

— Так, ну-ка остановись, — требует Дин, поднимая руку. — Не начинай вот этого: кто больше заслуживает твоей помощи. Это мы уже проходили, эти терзания бессмысленны.

Сэм кивает и даже разворачивается, чтобы посмотреть Касу в глаза, говоря:

— Мы все помогаем семье и друзьям в первую очередь. Мы обязаны, Кас.

— Это нормально, — вставляет Клэр.

— Это правильно, — добавляет Дин. — Мы все так делаем.

Кас улыбается своей однобокой полуулыбкой.

— Я знаю, — говорит он. — Я знаю, что вы делаете так. И я тоже делал так раньше… — Его взгляд перебегает с Дина на Сэма и обратно. — И сделаю так снова. Но я не могу не думать об этом — понимаете, это противоречит моей выучке: отдавать предпочтение конкретной особи…

Дин перебивает:

— Да, но тебя учили вообще не париться о таких вещах. — Кас бросает на него резкий взгляд в зеркало, и Дин говорит ему: — Раз можешь помочь всего одному человеку, значит можешь помочь всего одному человеку. Не казни себя за это. Почему бы тому, кого ты любишь, не быть этим человеком? Кто-то ведь окажется первым, так почему не Эмили? К тому же, если бы мы не хотели помогать тем, кого любим, это означало бы, что у нас нет сердца, нет души, и тогда что это за мир такой мы спасаем?

Сэм слегка морщится при этих словах, и только тогда Дин вспоминает, что у Каса нет души.

Но Кас кивает.

— Я знаю, — говорит он. — Теперь я это понимаю. — Но предсказуемо он добавляет: — Мне просто жаль, что у меня нет возможности помочь и всем остальным тоже.

Сэм сухо усмехается.

— Добро пожаловать в жизнь охотника, — говорит он, снова поворачиваясь к Касу. — Спасаешь одного человека, пока сотня других погибает — это буквально наша ежедневная ситуация. А иногда и одного спасти не удается. Но делаешь что можешь. Это все, что ты можешь сделать.

Клэр неожиданно подает голос:

— Как говорит Джоди, все морские звезды на берегу не спасешь, но это ничего, потому что, если ты можешь помочь одной, которая оказалась рядом, это уже считается.

Упоминание морских звезд привлекает внимание Каса: он поворачивается к Клэр, прищурившись. Она пытается объяснить:

— Это старая легенда о том, как девочка шла по пляжу, поднимая морские звезды и бросая их обратно в море. Ее увидел старик и говорит: «Здесь слишком много выброшенных на берег звезд, всем не поможешь. Это ничего не изменит». А девочка смотрит на звезду в своей руке и отвечает: «Изменит для этой одной». И бросает звезду в воду.

Кас смотрит на нее молча.

Клэр поясняет:

— Разве не понятно? Она спасла ту одну звезду. И для той звезды это было важно. Поэтому это было не зря.

Кас спрашивает, озадаченно сдвинув брови:

— Ты считаешь эту историю и спасении иглокожих… полезной?

Дин невольно усмехается: притча о морской звезде избитая и, конечно, до боли банальная. Но есть в ней и что-то трогательное — в этом образе ребенка, спасающего одну морскую звезду, которой повезло.

— Это просто одна из старых поучительных притч, Кас, — объясняет Дин, — вроде воодушевляющих слоганов с постеров 70-х годов. Но смысл в ней есть: лучше спасти одну, чем не спасти ни одной. Может быть, в Раю не принято рассуждать о морских звездах, но нам тут внизу иногда нужна история о спасении иглокожих, чтобы совсем не падать духом. Потому что, на самом деле, все, на что мы способны, — это одна звезда за раз.

На лице Каса появляется отрешенное выражение. Он наклоняется вперед и произносит медленно, перейдя на величественный, размеренный тон:

«Где-то далеко, на краю Вселенной,

Кто-то поднял и метнул так же настоящую звезду.

Мы стояли и кидали звезды на бескрайнем пляже

Подле неизвестного метателя солнц».

Он откидывается назад.

Следует недоуменная пауза, пока все пытаются понять, что он имеет в виду. Ясно, что он откуда-то цитирует. Наконец Кас говорит:

— Это исходный текст легенды о метателе звезд. Изначально это была притча о Боге: о том, почему Бог поместил Землю и Солнце в такое необычайно удачное положение в галактике. В такое положение, в котором может развиваться жизнь. Вы же знаете, что, если бы эта планета была ближе к центру галактики, или даже ближе к Солнцу, жизнь погибла бы в зародыше. Земле повезло оказаться в очень благоприятном месте.

Это толкование немного неожиданно для всех. Сэм говорит:

— Я думал это просто, типа, мотивационная притча такая? То есть современная? Готов поклясться, я видел ее в интернете.

Кас отвечает:

— Это слова пророка прошлого века, а сообщил их пророку один из моих коллег лет пятьдесят назад. Мой коллега рассчитывал на то, что история распространится по Земле. Так и получилось, но, неожиданно для него, распространяясь, она претерпела изменения. В версии, которую слышали вы, метатель звезд превратился в ребенка и намерения ребенка стали чисто альтруистическими, что… на самом деле, весьма любопытно. В оригинальном-то сказании метатель звезд был фигурой взрослой и мистической, и бросал он морские звезды только потому, что, как говорилось в сказании, «они хорошо летают». Ему просто нравилось, как они скачут по воде. Помощь звездам его не заботила — ему просто нравился сам процесс метания. — Кас делает паузу, пока все осознают сказанное. Потом он продолжает: — Я нередко задумывался — и, по всей видимости, мой коллега тоже, — о том, не относился ли Чак подобным образом к нашей планете. Мы обычно полагаем, что существует некий великий замысел — нас, ангелов, учили полагать, что он существует, — но может быть, Богу просто нравилось, как звезды скачут по воде. — Кас умолкает на долгое время, снова глядя в окно на ночное небо, луну и звезды.

Дин чувствует почти мурашки по коже, представляя эту картину: Бог (то есть Чак) бросает на небо звезды, планеты и спутники как попало, просто ради развлечения. В качестве хобби, или спонтанно задуманного арт-проекта.

Сэм спрашивает:

— Но… зачем Рай хотел распространить эту историю здесь?

— О, они и не хотели, — отвечает Кастиэль. — Мой коллега вообще не должен был никому рассказывать эту притчу — уж тем более не пророку. До сих пор не уверен, что им двигало. После его наказали. Наказали довольно жестко.

Кас умолкает, глядя на луну, восходящую над снежными полями Канзаса. Подробнее он не уточняет.

Если раньше настроение было слегка унылое, то теперь оно откровенно мрачное. Какое-то время все только смотрят в окна на звезды. Потом Кас, кажется, принимает решение — поворачиваясь к Клэр, он говорит:

— Пожалуй, твоя версия мне нравится больше. Людская версия. Даже если все, что мы можем, — это попытаться помочь одной ближайшей звезде, это все равно чего-то стоит, верно?

— Это стоит всего на свете, — говорит Клэр. Потом добавляет: — Особенно если звезда — твой друг.

***

На протяжении всего пути до дома Дин пытается бороться с иррациональным чувством, что усилия последний двух дней пропали даром. Это совершенно глупо, потому что они спасли жизнь маленькой девочки, и это очевидно большая победа. Но в задаче исцеления Кастиэля они не продвинулись совсем, и голову Дина начинают занимать тяжелые мысли о грядущем цикле химиотерапии.

К тому времени, как Импала сворачивает в разбитый проезд к бункеру, мысли о следующей неделе уже затмевают все остальное, как вал черных грозовых облаков, заполоняющий небо. Дин пытается думать о том, чем они все вместе могут заняться в выходные, чтобы отвлечься от грядущего. Конечно, они не бросят исследования, продолжат искать лекарство, и может быть, что-то из этого и получится. Но начинает казаться, что следующий цикл химии неизбежен, и было бы хорошо придумать какое-то занятие, чтобы о нем не переживать.

Возня с машиной — всегда беспроигрышный вариант, помогающий занять руки и голову, когда в нее лезут неприятные мысли, так что Дин начинает составлять мысленный список того, что требуется Импале. Ее определенно нужно хорошенько помыть после поездки — может быть, Кас даже захочет помочь? (Чем больше Дин размышляет о том, чтобы познакомить Кастиэля с радостями мыльной пены и садового шланга, тем больше эта идея ему нравится. Особенно учитывая, что можно сделать все в обогреваемом гараже.) И может быть, уже пора перебрать Импалу? Поменять масло? Может, и Кас захочет научиться обслуживать старые машины, которые он взял в привычку себе выбирать? Или просто составит Дину компанию в гараже, пока Дин работает? Можно даже вытащить туда какой-нибудь диванчик, где Кас сможет отдохнуть, пока Дин будет рассказывать ему про машины…

Размышляя об этом, Дин все больше теряется в неправдоподобных мечтах с участием Каса и Импалы. (По крайней мере, мысли о химиотерапии на время успешно изгнаны.) Но, когда он паркуется в гараже, его взгляд падает на угловатый Субару Леоне, принадлежащий Клэр. Он припаркован в ближайшем отсеке гаража, чтобы Клэр могла легко выгнать его, когда отправится домой завтра утром, и теперь Дин вспоминает о состоянии его тормозов и резины.

Он глушит Импалу и разворачивается к Клэр.

— Возьми другую машину на несколько дней, — предлагает он. Клэр уже начала открывать дверь, но при этих словах останавливается и смотрит на него, явно не понимая. Дин выходит, распахивает ее дверь, и Клэр медленно вылезает из машины, озадаченно глядя на него. Дин указывает на ее Леоне. — Оставь мне свой Субару на несколько дней. С такими тормозами ездить небезопасно, да и на лысой резине тоже, и готов поспорить, ему пора заменить масло и поменять кое-какие шланги и ремни. И кто знает, что еще. Давай я приведу его в порядок, а ты заезжай за ним на следующей неделе.

— С моей машиной все в порядке, — настаивает Клэр, рефлекторно переходя на тон упрямого подростка. — Это отличная машина. Я купила ее сама. С ней все в порядке.

— Она добротная, — соглашается Дин, — но ты хоть слышала про техобслуживание? Советую поинтересоваться, что оно в себя включает. — Клэр закатывает глаза. Дин добавляет: — Я вообще удивлен, что Джоди отпустила тебя на машине, которая в таком состоянии.

Вид у Клэр немедленно становится виноватый. Она засовывает руки в карманы, сгорбив плечи. Сэм и Кас тоже вышли из машины и наблюдают за ними через капот Импалы. Сэм тихо усмехается.

Дин прищуривается и складывает на груди руки, изучая Клэр. Она опустила голову и, избегая смотреть на Дина, косится вбок, на свой Леоне.

— Так, значит Джоди ее не видела, да? — высказывает догадку Дин.

Клэр упрямо пыхтит и отбрасывает назад волосы. Но после этого ею, похоже, овладевает робость, и наконец она неохотно сознается:

— Ну, наверное, Джоди думает, что я показала машину ее механику. — В ответ на сердитый взгляд Дина Клэр добавляет: — Я собираюсь это сделать! Слушай, я могу сама о себе позаботиться.

Кас подходит, обогнув Импалу спереди, и встет рядом с Дином.

— Клэр, автомобиль у охотника должен быть надежным, — говорит он. — Лично я хотел бы убедиться, что твой автомобиль функционален и безопасен.

Клэр смотрит на него долгое время, не отводя глаз.

Потом, к удивлению Дина, она перестает разыгрывать из себя упрямого подростка, ее непреклонность исчезает, плечи поникают, и Клэр приподнимает голову. Она кивает Касу, будто уступает его доводам. (На самом деле, видеть это даже странно: поначалу это очень на нее непохоже, и Дина посещает мысль: «Я только что увидел взрослую Клэр».) Она со вздохом поворачивается к Дину.

— Ладно, я знаю, что машиной нужно заняться. Но ты пойми, я купила ее сама. Это, блин, большое дело для меня! Я нашла работу и копила несколько месяцев, и я аккуратно езжу! Я не езжу в сильный дождь или по снегу, не разгоняюсь быстро — я же не дура. Я знаю, что резина старая, что я одна на дороге и нужно соблюдать осторожность. У меня пока просто нет денег, чтобы заменить все, что нужно, — я коплю на это. Я хотела сама научиться все это делать. Менять масло и все такое. Я хочу делать все сама… — Она смотрит на всех троих по очереди — на Дина, Каса и Сэма, — как будто надеется найти среди них сторонника или хотя бы понимание. — Я должна уметь выживать самостоятельно, — говорит она. — Я… я должна. Вы что, не понимаете?

На самом деле, это-то как раз Дин понимает.

И понимает, что с этим он может ей помочь.

— Ладно, тогда как насчет такого плана, — говорит он, раздумывая. — Ты возьмешь другую машину на несколько дней, я заскочу в автозапчасти, куплю резину и все нужное, потом ты вернешься, и ТОГДА мы все сделаем. Вместе. Если хочешь, можешь вообще делать всю работу сама, а я буду сидеть с пивом и руководить. Это мое любимое занятие.

Клэр явно воодушевлена этим предложением, но потом ее лицо грустнеет.

— Я пока не могу, гм, позволить себе запчасти, — говорит она. — Я знаю, что Джоди взялась бы за них заплатить, но, если честно, я пыталась обойтись без ее помощи. Она и так уже очень много для меня сделала, и я знаю, что с деньгами у нас напряженнее, чем она притворяется…

Дин перебивает ее, обращаясь к Сэму:

— У нас же еще осталось немного того драконьего золота, верно?

В действительности уже давно нет — они обналичили его годы назад. Но Сэм кивает:

— Да, я как раз собирался еще кое-что из него продать.

— Ну тогда решено, — заключает Дин. Клэр улыбается во весь рот, и Дин говорит: — Пошли, подберем тебе временные колеса.

Во главе с Дином они все идут к дальним отсекам гаража, где ровненько выставлены другие машины. Очевидный выбор — это слегка побитая, но вполне себе на ходу Тойота 96-го года, которую Сэм где-то подобрал и запарковал в гараже уже несколько месяцев назад. Ничуть не захватывающая машина, конечно, и Дин поначалу хотел от нее избавиться, но Сэму удалось его убедить, что порой им может пригодиться менее броский автомобиль. Она надежная и безопасная. Отличный вариант для подростка вроде Клэр.

Дин и Сэм уже сворачивают к Тойоте, но Кас, который, конечно, ничего не понимает в машинах, направляется прямо к древнему Крайслеру 30-х годов, выглядящему так, словно в него предполагается впрягать мулов. Клэр смотрит ему вслед. Но в последний момент Кастиэль сворачивает к машине рядом со старым Крайслером и кричит Дину:

— Может, вот эту?

— О боже, — произносит Клэр, подходя ближе, чтобы рассмотреть машину. — Что это за модель? Какая милашка!

Секунду спустя они с Касом уже стоят рядом, любуясь на сияющий новенький Форд Тандерберд 1956 года, также известный как «Ти-берд» или «Громовержец», салатового цвета с бежевой откидной крышей.

— Отпадная тачка! — выдыхает Клэр. Она кричит через плечо: — Дин, какая это модель?

Ее влюбленный тон крайне настораживает, и Дин отвечает с максимальным безразличием:

— А, это Ти-берд 56-го года. — (Вдобавок его немного коробит, что кто-то может не узнать винтажный Громовержец.)

— Серьезно? — говорит Клэр, кажется, узнав имя, хоть и не узнала саму машину. Она разворачивается и смотрит на Дина с неожиданно действенной мольбой в глазах. — Правда, можно мне его взять?

Правильный ответ, конечно: «Новенький Ти-берд 56-го года? Ты что, спятила?» — но Дин вместо этого заставляет себя сказать:

— Немного броско для охотницы, не находишь?

— Ой, как будто твоя Шевроле неброская! — парирует Клэр.

Что, в общем, справедливое замечание. Но недостаточно веское. Сэм говорит со смехом:

— Я очень сомневаюсь, что Дин даст тебе уехать на нашем единственном Ти-берде.

Но Кас уже заглядывает в окна.

— Тут хорошая защита от нечистой силы, — докладывает он. Потом еще детальнее осматривает интерьер машины, прижавшись носом к стеклу, и сообщает: — Весь салон защищен. И очень добротно. — Он отступает на шаг, чтобы изучить машину снаружи. — И на колесах есть незаметная защита, вот здесь… — он указывает на едва видимые тонкие пометки белой краской на бежевых боковинах шин, — защита от стихий, оберег для целостности — и вот здесь, над двигателем, смотрите: символ, защищающий от вмешательства в его работу. Сложно разглядеть, он умело спрятан. — (Дин немного занимался этой машиной и регулярно ее мыл, но с удивлением понимает, что по большей части не замечал этой защиты.) — Все это поможет охранять Клэр, — заключает Кас, выпрямляясь.

Конечно, Дин ни за что не позволит подростку просто уехать в витнажном Ти-берде 56-го года. Ни за что. Но Кас поворачивается к нему со словами:

— Она же может его взять, да? Вы никогда им не пользуетесь. И та маленькая машина, — он указывает на Тойоту, — не так хорошо защищена.

— Ну пожалуйста? — просит Клэр, сложив перед собой руки и даже подпрыгивая на носочках. — Только на неделю? Обещаю, потом я заберу свой Субик! Я люблю свой Субик. Клянусь, но правда, недельку покататься на этой машинке будет так клево! Я осторожный водитель, как я тебе говорила, честное слово!

У Дина уже готов миллион возражений. При помощи Каса они, наверное, могли бы неплохо защитить и Тойоту… Тойота безопаснее на дороге… у нее меньше расход топлива… Но теперь Кас и Клэр оба смотрят на него с одинаковой надеждой в глазах, и от этого взгляда возражения Дина улетучиваются.

— Черт бы вас побрал, — бормочет он, уронив плечи.

— Да ты шутишь! — восклицает Сэм, хохотнув. — Клэр, хватай машину и удирай, пока он не передумал.

— На одну неделю, — говорит Дин, грозя пальцем Клэр в знак предостережения. — И чтобы ни царапины. И не разгоняться — я серьезно! Но да, Кас, в общем-то, прав насчет защиты, так что… Не могу поверить, что я на это согласился… — Он снимает ключи от Громовержца с крючка на стене и бросает ей.

На самом деле, даже отрадно видеть, как Клэр ловит ключи на лету, испустив возглас ликования. Потом она бросает виноватый взгляд на свой Субару и добавляет:

— То есть Субару я тоже люблю.

— Молодец, надо быть верной своей основной машине, — замечает Дин, невольно усмехаясь. — Но и такой драгоценностью иногда насладиться можно. Относись к ней хорошо. Я серьезно. Помни, чтобы ни одной царапины. И учти, что в ней ты будешь привлекать внимание: копы тебя заметят, всякие ненормальные тебя заметят…

— И симпатичные ребята, — добавляет Клэр.

— Возможно, — соглашается Дин сердито (хотя, конечно, он тоже во многом по похожей причине любит быть за рулем Импалы). — Но, когда первоначальный раж у тебя пройдет, ты еще захочешь назад свой Субару.

— Уверена, первоначальный раж продлится как минимум неделю, — отвечает Клэр, обходя Ти-берд и благодарно проводя рукой по его блестящему зеленому кузову.

Дин фыркает.

— Может быть. Но серьезно, он ведь прожорливый, ты имей это в виду, раз ты ограничена в средствах. И управляемость у него как у лодки. И не забывай, что у него нет современных ремней безопасности, и подушек безопасности, и зимней резины, и у него не полный привод, как у твоего Субару. Так что уж поверь мне, как только пойдет снег, ты захочешь Субару назад. Я бы тебе даже не дал его, если бы в прогнозе был снегопад, но, по-моему, на следующей неделе все чисто. Скажу тебе вот что: если ты не разобьешь его тут же, и если позволишь мне показать тебе, как за ним ухаживать — за ним и за Субару, — то, может быть, я даже разрешу тебе взять его снова следующей весной.

Клэр буквально сияет.

— Спасибо, Дин! — восклицает она и подбегает, чтобы крепко его обнять. Потом она так же обнимает Каса и даже Сэма за компанию. Закончив обниматься, она говорит: — Тогда, если мне можно переночевать у вас, я уеду завтра утром? Я сказала Джоди, что буду дома завтра. И я обещаю, что верну его, Дин! Вообще, когда мне приехать за Субару, то есть когда именно на следующей неделе? Может, в среду?

— Конечно, среда подойдет… — начинает Дин, и тут Кас подает голос:

— Но… ведь… — Он останавливается, глядя на Дина.

И запоздало Дин вспоминает, что среда совсем не подойдет.

На следующей неделе у Каса химия.

И не просто химия, а первая неделя цикла, самая тяжелая неделя, когда у него три сеанса лечения подряд. В понедельник, вторник и среду.

— Точно… — бормочет Дин. Его вдруг переполняет чувство вины за то, что он каким-то образом умудрился забыть, пусть даже всего на мгновение, о том, что случится на следующей неделе. (Разговоры о машинах даже слишком отвлекли его от насущных проблем.) Он уныло потирает лоб и виновато улыбается Касу: — Я почти сумел убедить себя, что ничего не будет.

Кас только с улыбкой пожимает плечами:

— И со мной так часто бывает, — говорит он.

— В общем, Клэр, мы все будем в Денвере, — говорит Дин. — У Каса там, гм… дела.

— Дела? — переспрашивает Клэр, с любопытством глядя на Каса.

— На следующей неделе у меня цикл химиотерапии в Денвере, — объясняет Кас. Все умолкают, пока Кас произносит — с абсолютным спокойствием, как будто это совершенно заурядный план на заурядную неделю: — В понедельник у меня трехчасовое вливание блеомицина, этопозида и цисплатина, и потом в вторник и среду только этопозид и цисплатин. — Обращаясь к Дину с Сэмом, он добавляет: — Во вторую и третью недели у меня только блеомицин. Этопозид и цисплатин вы еще не видели.

— Звучит интригующе, — комментирует Дин беспомощно.

— Не обольщайся, — отвечает Кас.

Всех снова окутывает мрачное настроение.

— Так… когда вы вернетесь? — спрашивает Клэр, глядя на остальных. Дин и Сэм машинально смотрят на Каса, и тот говорит:

— На понедельник меня скорее всего положат в больницу; может быть, и на вторник тоже — зависит от того, будет ли у меня сильное обезвоживание. К среде меня уже обычно выписывают. Хотя в среду и даже в четверг я еще сильно уставший. В четверг вечером я обычно уже способен на переезд. Когда я был один, я старался доезжать до своего магазина в четверг вечером и ночевал в подсобке — ставил рядом ведро на случай тошноты, — и тогда я уже мог отработать смену в пятницу. Хотя мне и приходилось часто присаживаться. С хот-догами стало очень тяжело работать: от их запаха меня теперь мутит. И пополнять ассортимент товаров в пятницу я не мог: обычно до субботы я не в состоянии поднимать коробки.

Все молчат, глядя на него.

Кас говорит:

— Хотя, наверное, в этот раз я смогу вернуться прямо сюда?

Дин обращается к Клэр:

— Похоже, мы вернемся в четверг вечером. Так что, наверное, приезжай за машиной после этого?

Клэр звенит ключами в руке, глядя на Громовержец. Кажется, она о чем-то размышляет, и Дин постепенно понимает, что только что дал ей повод попросить Ти-берд на две недели вместо одной. Он уже ждет, что она скажет что-нибудь вроде: «Знаешь, может, уж я оставлю себе Тандерберд на праздники, до января?»

Но вместо этого она говорит, глядя на машину:

— Я вернусь в четверг. — Потом поворачивается к ним. — Я могу приехать днем. И буду ждать здесь вашего возвращения.

— Э, Клэр, — возражает Кас, — я, может быть, не очень ясно выразился. Боюсь, из меня компании не получится по меньшей мере до субботы.

— И над Субару у нас на следующей неделе поработать не выйдет, — уточняет Дин.

Но Клэр только кивает.

— Я знаю. Я хотела сказать, что приеду помочь. Не обязательно заниматься машиной, Дин, мы можем сделать это неделей позже. Или в другой раз. — Обращаясь к Касу, она добавляет: — Не волнуйся, тебе не нужно общаться со мной, развлекать меня историями или давать боевые советы. Я только хотела сказать, что постелю тебе постель и могу помочь со стиркой, съездить в аптеку, за продуктами и все такое. И приготовить еду. Я неплохо готовлю: Джоди — просто мастер у плиты, и она учит меня своим рецептам. Может быть… — Клэр смотрит на Каса, — может быть, ты подскажешь мне, какая еда для тебя лучше. Я знаю, что при химии бывают свои особенности.

«Снова взрослая Клэр», — думает Дин. (И даже испытывает за нее гордость. Не то чтобы он принимал хоть какое-то участие в ее воспитании, но все равно.) В то же время он чувствует, что, может быть, стоит отклонить ее предложение. Это очень чутко с ее стороны, но присутствие Клэр может утомить Каса.

С другой стороны… упоминание домашней еды чрезвычайно заманчиво. Еда у Джоди всегда очень вкусная, и если она дает Клэр свои рецепты… И Кас, кажется, ест лучше, когда еда домашняя и качественная…

На следующей неделе им предстоит не одна, а три ночи изматывающего ада. В прошлый раз даже с учетом помощи Сэма было тяжело, и они все втроем были совершенно выжаты. По правде говоря, иметь еще одну пару рук в помощь было бы замечательно. Особенно если это кто-то, кого Кас уже знает и кому доверяет.

— Вообще это было бы здорово, — говорит Дин. — Но ты не обязана, пойми.

— Я знаю, — отвечает Клэр. — Только не раскатывайте губу, я не собираюсь наниматься к вам горничной. Но на этот раз сделаю исключение. То есть, Кас… если ты хочешь?

Улыбка Каса в ответ — кривая и странно трепетная: он выглядит так, будто сбит с толку предложением Клэр и никак не может понять, почему она добровольно берет на себя такой труд.

— Мне бы этого хотелось, — говорит он неестественно хрипло.

Потом добавляет со внезапным озарением:

— Я же — то иглокожее, да?

Клэр только смеется.

Комментарий к Глава 35. Одна звезда за раз

В машине Кас цитирует строки из эссе американского философа Лорена Айзли «Метатель звезд», изданного в 1969 году. История позднее действительно вошла в фольклор и претерпела изменения: утратила мистицизм в пользу более простой житейской мудрости.

========== Глава 36. Есть ведь и еще вариант, так? ==========

Вечер пятницы протекает тихо: они проводят небольшой тест-драйв Громовержца, после чего ужинают пиццей. Тест-драйв проходит на удивление хорошо: Дин и Клэр отправляются на него вдвоем, пока Кас с Сэмом готовят пиццу. Дин показывает Клэр особенности управления старым Фордом, и после они делают круг по спящему ночному Лебанону. Дину даже забавно видеть, как Клэр вдруг превратилась в самого осторожного в мире водителя. Все время, пока они едут по городу, она держит скорость ровно 35 миль в час (в соответствии с местным ограничением), сидя на сиденье прямо и положив обе руки на руль. При каждом повороте она включает сигнал поворота, даже хотя дорога абсолютно пустынна. К концу Дин вынужден признать, что она действительно безопасно водит — или, во всяком случае, в состоянии притвориться, когда нужно.

К тому времени, когда они возвращаются, Сэм уже разрезает две горячие пиццы, а Кас даже открыл пиво (сам он пиво не пьет — что-то связанное с химией и печенью, — но, кажется, ему доставляет удовольствие приготовить бутылку для Дина). Ужин проходит приятно, и Клэр до сих пор полна энтузиазма по поводу Громовержца. Она даже звонит Джоди и Алекс, чтобы им об этом рассказать, и у них происходит оживленная беседа по громкой связи с участием всех присутствующих.

Не сговариваясь, они все избегают объяснять Джоди и Алекс ситуацию с Касом. Просто слишком уж ужин приятный, и никому не хочется портить настроение за столом. Но, завершив звонок, Клэр тихо произносит: «Я скажу им позже, хорошо? Я скажу им завтра».

***

Все утомлены событиями прошедшего дня, поэтому после ужина отправляются спать. И, пока Дин чистит зубы в ванной, он понимает, что не уверен, где ему сегодня ночевать. Может ли получиться провести ночь с Касом, в его спальне, несмотря на то что здесь Клэр? Клэр заняла комнату рядом с Касом и в процессе приготовления ко сну беспрестанно выходит то в ванную, то в кухню, каждый раз проходя мимо двери Каса.

Дин даже особо и не рассчитывает ни на что в плане секса: он чувствует, что уже без сил, да и Кас выглядит уставшим. Но было бы здорово хотя бы быть вместе (и, если что-то и произойдет, Дин вполне уверен, что все можно сделать молча). Присутствие Клэр не должно создавать такую проблему, не должно иметь значение. Она, возможно, уже даже поняла что-то насчет Каса и Дина и наверняка нормально к этому отнесется. Но с другой стороны, кажется, что на сегодня у нее и так достаточно переживаний. (Особенно учитывая, что у Каса лицо ее отца… Это может излишне все усложнить.) Однако по большей части Дин просто-напросто стесняется: в конце концов, это все еще новые для него отношения. Он не может придумать даже, как сообщить Касу о планах на сегодняшнюю ночь или как добраться до него, чтобы спросить о них.

Попрощавшись с Клэр на ночь, Кас оказывается у себя в комнате один; Сэм тоже ушел спать, и Дин неловко топчется в конце коридора. На протяжении нескольких минут он притворяется, что смотрит в телефон, хотя на самом деле он пытается придумать, как прошмыгнуть к Касу.

— Спокойной ночи, Дин! — говорит Клэр, проходя мимо в свою комнату — как надеется Дин, в последний раз.

— Спокойной ночи, — отвечает он и машет ей, не отрываясь от экрана телефона, как будто занят ответом на важное письмо. (На самом деле, он рассматривает фотографии, сделанные во время ужина: одну — где Кас изучает кусочек колбасы с видом глубокого скепсиса, а Клэр смеется, глядя на него; и следующую — где Кас краем глаза замечает телефон и чуть заметно улыбается Дину).

Наконец за Клэр закрывается дверь.

Теперь, кажется, безопасно?

Только Дин начинает осторожно пробираться по коридору, как дверь спальни Клэр снова отворяется.

— Забыла второе полотенце, — сообщает она Дину, немедленно снова уткнувшемуся в телефон. — Когда я мою голову перед сном, мне всегда нужно второе полотенце, чтобы расстелить на подушку — извини, у вас есть еще полотенца?

— Да, конечно, вот здесь. — Дин отводит ее к шкафу с бельем. После этого она решает сбегать в кухню за стаканом воды. В конце концов Дин сдается и отправляется к себе.

«Одна ночь без Каса меня не убьет, — думает он, лежа в кровати. — Я месяцами спал тут один. Даже годами. Ничего страшного. Все в порядке».

Он долгое время лежит, пытаясь заснуть. Но сон не приходит.

Вместо этого он видит, как Кас кладет перо на шею Эмили. Как Кас спрашивает: «Это же правильный поступок, да?» Как Кас стоит на холодном ветру на стоянке хосписа на фоне закатного неба, глядя на Дина.

Слышится тихий щелчок: открывается дверь.

— Это я, — шепчет Кас. — Не мог сообразить, как пробраться к тебе раньше.

Даже смешно, в самом деле, как у Дина сразу отлегает от сердца, как быстро он двигается на кровати, чтобы дать Касу место, как торопливо откидывает в сторону одеяло. В движениях Кастиэля чувствуется такая же спешка: он тихо закрывает за собой дверь, преодолевает расстояние до кровати за пару шагов, забирается под одеяло и приникает к Дину, словно вот-вот замерзнет насмерть, если не прижмется к нему немедленно.

— Надеюсь, я тебя не разбудил, — говорит Кас секунду спустя, теперь с расстояния всего пары дюймов. Он — прямо рядом с Дином, смотрит на него в темноте и уже обнял его одной рукой за плечи. Удовольствие от того, что Кас так близко, оказывается чрезвычайно интенсивным: Дин впитывает эту близость кожей, как будто до этого самого момента ему не хватало какого-то важнейшего витамина.

— Я знаю, что мое присутствие здесь не обязательно, — продолжает Кас («Наверное, стоит поправить его на этот счет», — думает Дин), — но та кровать казалась такой пустой… И еще я хотел поблагодарить тебя.

— Поблагодарить меня? — не понимает Дин. — За что?

Он едва может разглядеть лицо Каса в темноте, но слышит его тихую усмешку.

Кас не отвечает. Вместо этого он запускает руки Дину в волосы. Он гладит Дина по голове какое-то время, медленно проводя пальцами по коже под волосами, снова и снова.

Дин закрывает глаза: приятно чувствовать, как наконец-то уходит напряжение. Впервые с тех пор, как они уехали из Канзас–Сити, узел у него внутри начинает ослабевать.

— И еще я должен тебе кое-что сообщить, — говорит Кастиэль. Его рука замедляется, он набирает воздуху и объявляет: — Боюсь, у меня плохая новость.

Дин застывает.

— Та-ак, — произносит он медленно. — Какая новость?

— Я звонил в офис доктора Клайна после ужина, — начинает Кас, и боль в желудке тут же возвращается. Рука Каса замирает у Дина на голове. Дин накрывает ее своей рукой, крепко сжимая, и прислоняется лбом ко лбу Каса. Он ждет.

Долгое время Кас молчит.

— Скажи мне, — просит Дин сипло.

— Мне очень жаль тебе об этом говорить, — произносит Кас. Он испускает долгий вздох и продолжает: — Но, к сожалению, я проконсультировался со своими врачами по поводу половой активности, и, хотя они разрешили мне почти все, они пока не дали добро на анальное проникновение. К сожалению.

Дин не может пошевелиться — только моргает, глядя на Каса в темноте.

— Это твоя плохая новость? — говорит он наконец. — Это плохая новость от твоего онколога?

— Да, — отвечает Кас. — Мне жаль, Дин, я знаю, что ты этого хотел, но, как выяснилось, ректальный эпителий легко раним во время химиотерапии. Похожая причина и у моих кровотечений изо рта — помнишь? Как выясняется, язвы и кровотечения могут быть и в других местах: не только во рту и не только сразу после химиотерапии, но и на протяжении месяца. Мне посоветовали выждать какое-то время после окончания последнего цикла. Мне правда очень жаль.

Дин протяжно, медленно выдыхает.

— Я понимаю, что тебе не обязательно делать это со мной, — говорит Кас. — Тебе вообще не обязательно ничего со мной делать, но ты упоминал об этом, и я подумал, что должен тебе сообщить. Надеюсь, это не слишком большое разочарование.

— Я переживу, — выдавливает Дин. На самом деле, он едва сдерживает смех.

— Я подумал, что, может быть, вместо этого я могу снова сделать тебе фелляцию, — говорит Кас. — Мне бы хотелось. Если ты не возражаешь?

— О, я совсем не возражаю, — отвечает Дин.

Становится немного сложно помнить о том, чтобы вести себя тихо, но Дин старается как может.

***

Следующим утром Клэр уезжает на Громовержце. Дин вынужден признать, что машина ей подходит. Хотя на улице холод, Клэр настаивает на том, чтобы опустить крышу («хотя бы на минутку»), и, когда она садится за руль, оказывается, что ее светлые волосы прекрасно сочетаются с бежевой крышей и зеленым цветом кузова.

— Ну прямо «фанатка 50-х едет на шоу Элвиса», — замечает Дин, и Клэр смеется, машет им на прощание и уезжает прочь.

Сэм, Кас и Дин стоят рядом, глядя как Громовержец удаляется по высаженному деревьями проезду. Поворотник начинает мигать задолго до поворота на главную дорогу — похоже, Клэр включила его ровно за пятьдесят ярдов до поворота, неукоснительно соблюдая правила дорожного движения (по крайней мере, пока она на виду у Дина). Машина плавно заходит в поворот и степенно направляется по главной дороге. Все они стоят в проезде еще несколько секунд, слушая, как спокойное урчание двигателя Громовержца затихает вдали.

Сэм комментирует:

— Как только нам не станет ее слышно, она выжмет педаль в пол.

— В ту же секунду, — соглашается Дин. — Но знаешь, думаю, все будет в порядке. Ну погоняет две минуты — потом успокоится.

— Она взрослеет, — замечает Сэм. Они втроем разворачиваются и отправляются назад в бункер, и Сэм добавляет: — Нам пригодится ее помощь на следующей неделе.

— Да, — подтверждает Дин. — К вопросу о следующей неделе и о химии… — Он колеблется, глядя на Каса. — Хорошо бы тебе вовсе не пришлось через это проходить.

— Ну, очевидно, — соглашается Сэм.

Они спускаются по лестнице, и Кастиэль говорит:

— Боюсь, это неизбежно. Каждый месяц я ищу альтернативные варианты, но никогда ничего найти не удается.

Дин смотрит на Сэма. И Сэм, моргнув, отводит глаза.

Кас почти дошел до низу лестницы; Дин и Сэм еще посреди ступеней. Дин уже начинает придумывать предлог, чтобы поговорить с Сэмом наедине — какую-нибудь отговорку, чтобы отправить Каса в кухню и обсудить это с Сэмом, пока Кас не слышит.

Но время для секретов давно прошло, не так ли?

Дин набирает воздуху и спрашивает:

— Сэм, о чем ты говорил с Ровеной пару дней назад? Когда я зашел в кухню?

На лице Сэма появляется осторожность. Кас поворачивается и смотрит на них снизу лестницы крайне внимательно. Дин настаивает:

— Есть ведь и еще вариант, так?

***

— Погоди-погоди-погоди, — говорит Дин. Теперь они собрались в кухне, вокруг стола. — Что она имела в виду? Она сказала, что Кроули может удалить рак? То есть полностью?

— Не забывай, он обладает большим могуществом, — отвечает Сэм. — Она сказала, что он мог бы просто… по сути, щелкнуть пальцами и извлечь рак, вроде так. Но дело в том, что она предупредила и о возможности «неприятного исхода» — так она выразилась. Хотя потом отказалась уточнять, что именно это может быть! И вообще говорила об этом как-то неохотно. Что это за «неприятный исход», который смущает саму Ровену? Мне просто… не понравилось, как это прозвучало. И не хотелось втягивать в это Кроули, пока мы не испробовали все прочие варианты.

— И что взамен? — вопрошает Дин. — Это же сделка, так ведь? Стандартные десять лет? Наверняка ведь, да?

Кас качает головой. До этого момента он был на удивление молчалив — только сидел рядом с Дином, скрестив руки на груди и хмурясь на стол, но теперь он заговаривает:

— Со мной он сделку заключить не сможет — у меня нет души. И я не дам ему заключить сделку с кем-то из вас. Но это… — Он мнется, бросая быстрый взгляд на Дина. — Это в любом случае не стандартная сделка. — Медленно вздохнув, он добавляет: — Мои раковые клетки могут иметь для него ценность. И они могут быть… в некотором смысле родственны Кроули. Что означает, что он сможет их извлечь. Он вообще обладает некоторыми способностями к исцелению — у него ведь существенная сила, — но с раковыми клетками все непросто, потому что они рассеяны по организму. Однако в этом случае раковые клетки могут обладать естественной тягой к нему, что упрощает дело.

— Ты знал об этом? — спрашивает Дин. Кас нехотя кивает, и Дин говорит: — И ты нам не сказал?

— Я отмел этот вариант, — отвечает Кас тихо. — Еще в самом начале. Я решил, что другие опции предпочтительнее.

— Почему они предпочтительнее? — спрашивает Сэм.

— Это дало бы Кроули слишком большую силу, — говорит Кас.

— Эй, так, погоди, — произносит Дин, кладя руку Касу на плечо. — Объясни-ка. Как именно Кроули бы это сделал? То есть почему у этих клеток к нему «естественная тяга»? И почему это придаст ему силы, вместо того чтобы использовать его силу?

Кас протяженно вздыхает. Он опускает руки на стол, сплетя пальцы, и наконец начинает говорить.

— Я не уверен на этот счет, — произносит он. — То есть не уверен, сработает ли это. И уверен, что Ровена тоже точно не знает, как и Кроули. Это только догадка. Но подумайте сами: откуда в конечном итоге Король Ада черпает свою силу?

Дин моргает, глядя на него.

— О, черт, — говорит он.

— Именно, — отвечает Кас.

Сэм произносит почти шепотом:

— От Люцифера.

Кажется, что имя эхом звенит по комнате.

Они не видели Люцифера с тех пор, как он был изгнан из оболочки Каса несколько месяцев назад. Но слухи о его выходках до них долетали: очевидно, Люцифер еще жив, все еще где-то там и причиняет реальный ущерб.

Кас говорит:

— В конечном итоге все могущество Ада происходит от Люцифера, как от первоисточника. И не забывайте, он архангел, а значит обладает соответствующей силой. Часть своей силы он делегировал на основание Ада — еще в самом начале, когда только создал Ад, и с тех самых пор могущество, которым обладает Король Ада, — это, по сути, могущество Люцифера, хотя теперь оно и существует независимо. И вопрос, который я все задаю себе… это откуда на самом деле взялся мой рак?

Дин чувствует, как поникают его плечи. Сэм медленно вздыхает и говорит тихо:

— Хочешь сказать… когда ты был одержим Люцифером…

Кас неопределенно пожимает плечами.

— Я не знаю наверняка, конечно. Может, это просто естественный рак — большинство случаев рака таково: просто естественный изъян в мироздании. Но иногда проявление этого изъяна может быть спровоцировано сознательно волей могущественного существа. Архангелы обладают такой способностью. — Он твердо смотрит на Дина и продолжает: — Ты, должно быть, помнишь, как Захария сделал нечто подобное с тобой однажды. Это он позаимствовал силу у Михаила.

Дин кивает. Вспоминать об этом до сих пор страшно.

— Архангел может вызвать рак, — говорит Кас. — Архангел вообще может полностью трансформировать тело. Так что… я с самого начала гадаю, не от Люцифера ли мой рак. Он мог спровоцировать его из мести, или даже просто ради забавы. Или его присутствие просто пагубно повлияло на мою оболочку. Не знаю. Но если рак действительно от него… в этом случае раковые клетки будут обладать естественной тягой к Кроули. Понимаете? Кроули уже наделен люциферовым могуществом, поэтому будет притягивать к себе меченые им клетки. И с большой вероятностью сможет… в общем, по сути, отфильтровать их и вытянуть из меня одним прикосновением.

— И какой в этом минус? — спрашивает Дин. — Почему Ровена была так не уверена? И с чего Кроули вообще захочет это делать?

— Потому что это придаст Кроули силу, — говорит Кас. — То есть сами клетки дадут ему силу.

Сэм откидывается на стуле, надувая щеки, пока раздумывает об этом.

— Если мой рак был вызван Люцифером, — говорит Кас, — то Кроули сможет его удалить, но в процессе я, по сути, передам Кроули эти… тысячи маленьких злокачественных клеток, наделенных злом Люцифера.

— Мини-ящик Пандоры, — задумчиво произносит Дин.

— Хорошая метафора, — соглашается Кас. — Как я уже говорил, когда мне только поставили диагноз, я думал об этом, но мысль о том, чтобы сделать Кроули такой подарок, чистое зло Люцифера… эта мысль казалась неправильной. И я отказался от этой идеи. Решил вместо этого попробовать химиотерапию, поискать священные реликвии и поговорить с ангелами, которых смогу найти.

Следует долгая тишина.

Потом Дин вытаскивает телефон. Он пролистывает список контактов к букве «С» (где занесен «Сукин сын», то есть Кроули). Сэм и Кас долгое время смотрят на него без выражения, пока наконец Сэм не говорит:

— Что ты делаешь?

— Звоню Кроули, — отвечает Дин. Он поднимает глаза от экрана телефона и прямо встречает предостерегающий взгляд Каса. — Ты волновался, что Кроули получит дополнительную силу, так? И поэтому не пошел по данному пути? — говорит ему Дин. Когда Кас кивает, Дин продолжает: — Это было правильным решением тогда. Тогда мы все думали, что Люцифер мертв. И у Кроули не было оппозиции. В такой ситуации любой дополнительный источник силы Люцифера был бы крайне редок. И у тебя оставался ряд других вариантов. Но теперь, Кас, ты сам подумай: теперь у нас есть новая информация — Люцифер еще жив.

Он делает паузу, давая Касу время это осознать.

— Люцифер еще жив, — повторяет Дин, — и нам еще придется рано или поздно противостоять ему, и у него силы гораздо, гораздо больше, чем в твоих маленьких клетках. Твой рак — это уже не ценная последняя реликвия — сам Люцифер еще здесь! К тому же, ну допустим, у Кроули окажется чуть больше сил. Знаешь что? Нам нужно, чтобы у него было больше сил. Хотя бы для того, чтобы он мог удерживать оборону в Аду и не сдать его обратно Люциферу. — Дин смотрит Касу прямо в глаза, поднимая телефон. — Ты уже искал священные реликвии, ты разговаривал со всеми ангелами, которых смог найти, ты пробуешь химию, мы попробовали вариант с благодатью, вариант с пером. Пришло время позвонить Кроули. Ты так не думаешь?

Он протягивает телефон Касу.

Медленно Кас берет его.

========== Глава 37. Что натворил этот ублюдок? ==========

— Вы только посмотрите, кому вдруг понадобилась помощь Короля Ада! — восклицает Кроули. — Да неужто самому Дину Винчестеру! Кто бы мог вообразить такой шокирующий поворот!

Кроули стоит на пороге перед входной дверью, где он не переставая звонил в звонок на протяжении последних двух минут. Он широко улыбается Дину, когда тот наконец медленно открывает ему дверь. Позади Кроули ждет Ровена, скрестив руки и поджав губы. Непонятно, зачем Кроули привел ее с собой — возможно, только для того, чтобы поглумиться по поводу фиаско с пером. Или досадить ей: судя по ее виду, она уже немало раздражена.

Кроули заходит внутрь как к себе домой.

— Я вовсе не ждал твоего звонка, не подумай, — комментирует он, задерживаясь перед Дином. — Не ходил кругами у телефона и не смотрел на него с тоской. — Он наклоняется ближе и, приложив руку ко рту, добавляет громким шепотом: — И, Дин, честно говоря, я не совсем удивился, услышав с твоего номера голос Каса, ха-ха! — Кроули начинает спускаться по лестнице, продолжая разговаривать с Дином через плечо. — Я уж, было, почти не взял трубку…

— Ты ответил после первого же гудка, — замечает Дин.

— … потому что у меня много других важных дел, — продолжает Кроули, надменно игнорируя его комментарий. — Много других дел. Я нынче весьма занят — управление ключевой сферой мироздания отнимает много времени. Не говоря уже о том, что приходится прибирать беспорядок, который оставили вы после отбытия Чака и его дорогой сестрицы! Вечно мне приходится за вами подчищать! Но я решил, чего уж там, посмотрим, с чем бедняге Дину нужна помощь на этот раз.

Ровена с усталым вздохом медленно проходит в дверь, держась на безопасном расстоянии от Кроули. Проплывая мимо Дина, она театрально закатывает глаза.

Дин следует за ними вниз, в прихожую с картами. Там Кроули останавливается, готовясь торжественно войти в библиотеку, где за дальним столом сидят Сэм и Кас.

— А, горемыка-ангел уже ждет! — восклицает Кроули, разводя руками. — Все еще нездоров, как я погляжу! — Злорадство в его голосе заставляет Дина стиснуть зубы. Кас и Сэм никак это не комментируют: Кас только смиренно поднимается со стула ему навстречу. Сэм уже на ногах, сжимает в руке кинжал, явно готовый к предстоящей стычке. Но Кроули, не обращая на него внимания, бодро подходит ближе. — Как я и говорил, Дин, — добавляет он через плечо, — было вовсе не удивительно услышать по телефону голос Каса. Рано или поздно наш малыш Кастиэль, — (при слове «малыш» Кас прищуривается), — должен был одуматься и понять, что ему нужен никто иной как я. Ведь это было очевидно.

— Было очевидно, что благодати не хватит? — спрашивает Кас.

— Было очевидно, что я могу помочь! — произносит Кроули торжественно. — Очевидно, что у меня, Короля Ада, куда больше природного могущества, чем у, скажем… какой-то… ведьмы. — Он произносит последнее слово тихо, но умудряется вложить в него убийственное презрение.

Ровена, остановившаяся в сторонке, сложив руки, дипломатично молчит и только позволяет себе еще раз возвести глаза к потолку — так гротескно, что Дин начинает переживать, не потянет ли она себе какие-нибудь глазные мышцы. Со вздохом, в котором отчетливо слышится многострадальное терпение, она проходит к одному из кожаных кресел и садится, привередливо расправляя подол платья (на ней очередное облегающее платье — на этот раз благородного темно-синего цвета, вышитое серебряными блестками по кромке).

Она изящно скрещивает ноги в лодыжках и начинает постукивать своим красным маникюром по обтянутому кожей подлокотнику.

— Не могу представить, с чего ты решил пойти на этот неоправданный риск, — говорит она наконец, подчеркнуто обращаясь только к Дину и не глядя на Кроули. — Безвозмездно дарить Фергусу такую редкую силу… Уверена, если бы у меня была хотя бы возможность подобрать правильное заклинание, или хоть чуточку времени, чтобы довести до ума вариант с пером, я могла бы…

Кроули громко и раздраженно прерывает ее:

— Ты ни черта не можешь сделать с подобной болезнью, матушка, и прекрасно об этом знаешь. Вечно хвалишься тем, что ты «прирожденная» ведьма, — он подчеркнуто изображает воздушные кавычки, — что ты выше тех ведьмочек, которые черпают свою силу у демонов, так? — (Ровена разглядывает свой маникюр.) — Ну так вот, угадай, что могут демоны и что не под силу тебе! — продолжает Кроули. — Призвать к себе могущество Люцифера, вот что! — Он поворачивается к Кастиэлю с лучезарной улыбкой. — И, если я не ошибаюсь, недуг, которым страдает наш малыш… — (Кас снова хмурится на «малыша») — этот мелкий недуг, который свалил нашего бедного Кастиэля, был посеян Люцифером. Это частички его силы. То есть извлечь их могу только я. Я прав? — Он обводит взглядом присутствующих, приподняв подбородок и настолько раздувшись от гордости, что даже покачивается на каблуках. — Я вам нужен! Не так ли?

Кас, Дин и Сэм переглядываются.

Самое неприятное то, что Кроули прав. Он им нужен.

И это наводит на тягостную мысль: «Неужели Кроули мог излечить Кастиэля в любой момент?» В любой момент на протяжении длинных месяцев страданий, сеансов химиотерапии, тошноты и истощения, страха и боли… мог ли Кроули вылечить его с самого начала? Еще месяцы назад? Тянул ли Кроули время, ожидая, когда Дин начнет умолять его о помощи?

Дину просто необходимо спросить.

— Ты все это время знал, что можешь его вылечить? — обращается он к Кроули, с трудом скрывая досаду.

Кроули лишь пожимает плечами.

— Я только три дня назад узнал, что он болен, правда же? И до сегодняшнего дня, пока бедняжка Кас не позвонил, я не знал, что фокус моей дорогой маман с благодатью не сработал. Я не мог помочь, если не знал, что есть проблема, правда?

Это справедливое замечание, хотя раздражение Дина едва ли уменьшается. Кроули добавляет, обращаясь к Касу:

— Кастиэль, старина, пора бы уже добавить меня на фейсбуке. А то я не вижу твоих постов и не успеваю следить, когда ты умираешь от очередного таинственного недуга — а ведь это случается буквально каждые два месяца. — Он наклоняется к Дину и поясняет театральным шепотом: — Послал ему запрос на добавление в друзья два года назад, а он так и не подтвердил! Не то чтобы я расстроился, просто, знаешь ли, немного невежливо, и если ему нужна моя помощь, он мог бы попросить по-хорошему…

— Ой, прекрати кривляться! — восклицает Ровена, шлифуя ногти миниатюрной инкрустированной пилочкой, которую извлекла из своего многомерного бюстгальтера. — Всем ясно, что ты упиваешься вниманием к себе, не говоря уже о том, что, очевидно, согласился помочь только ради бесплатного могущества. Как бы он ни попросил, ты в любом случае ему поможешь. Если сможешь… — ворчит она себе под нос.

— Конечно смогу! — огрызается Кроули, смерив ее взглядом. — В отличие от некоторых, не будем показывать пальцем.

— Как же, я одним мизинцем могу сделать больше, чем ты со всем своим могуществом! — огрызается Ровена в ответ, наконец подняв на него взгляд и сверкнув глазами. — Ты здесь только потому что тебе выпала совершенно незаслуженная временная честь быть Королем Ада. Уверена, долго это не продлится, зная какие бунты, восстания и некомпетентность всегда сопровождают твое правление! Не только ли вчера кое-кто вылизывал пол собственным языком, пока…

— Что ж, давайте приступим! — объявляет Кроули, разворачиваясь на каблуках спиной к Ровене и обращаясь к Касу с деланной улыбкой: — Кастиэль, старина-приятель, давай-ка садись и устраивайся поудобнее — где хочешь, можешь сам выбрать стул, мне не нужна дилетантская бутафория вроде свечей. Просто садись и сними это свое нелепое пальто, и рубашку тоже — мне нужен контакт с твоей кожей. Конечно, никакого излишнего интима — мне не нужно трогать место первичной опухоли. Полагаю, этому рады мы оба, ха-ха! Без сомнения, к этому времени болезнь уже распространилась по всей твоей оболочке, так что любые две точки контакта подойдут. Когда будешь готов, кивни мне. Мне нужно только мгновение, чтобы сосредоточиться — собрать всю свою колоссальную силу. На это уйдет всего секунда, и потом мы все сделаем.

Сэм приносит для Каса прочный деревянный стул, и Кас с явной неохотой сбрасывает плащ и свой синий свитер. Дойдя до майки (на нем мягкая хлопковая футболка, которую одолжил ему Дин), он медлит, но в конце концов стягивает и ее. Он складывает вещи по очереди и отдает Сэму, который принимает их со всей серьезностью.

Пока Сэм забирает одежду и обсуждает с Касом, где тому сесть, Дин, воспользовавшись моментом, подходит к Кроули и шипит ему прямо в ухо:

— Если ты сделаешь ему хоть что-то, хоть как-то ему навредишь: подсадишь еще одну опухоль, или еще что… Я. Тебя. Урою. Даже если придется охотиться за тобой до конца времен.

— Скажем прямо, — шепчет в ответ Кроули, — при том что Люцифер снова разгуливает на свободе, мне понадобится вся сила, которую я смогу наскрести. И тебе я тоже нужен в лучшей форме. Что же касается подсадки еще одной опухоли, то я не собираюсь растрачивать свою силу только на то, чтобы досадить никуда не годному падшему ангелу. — После этого Кроули добавляет, чуть повысив голос: — Кроме того, порой, когда он одержим или безумен, он бывает даже на удивление полезен — да, Кас? Не стану скрывать, я еще надеюсь как-нибудь поработать в паре, когда ты в очередной раз перейдешь на сторону зла. Надежда умирает последней! Ну что ж, коллега, начнем.

Кас сидит на деревянном стуле, раздетый до пояса. Шапку он оставил на голове, но без футболки теперь выглядит ужасно худым и уязвимым. Он сидит скованно, упершись руками в колени, и глядит на Кроули с опаской, словно готовится к крайне неприятному испытанию. Дин и Сэм инстинктивно подвигаются ближе, вставая по обе стороны от него, словно таким образом смогут защитить его.

К облегчению и даже к удивлению Дина, Кроули никак не комментирует физическое состояние Каса. Вместо этого он начинает показную разминку. Он закрывает глаза, перекатывает голову из стороны в сторону, вытягивает вверх руки и хрустит пальцами. Потом, не открывая глаз, наклоняет голову вперед, слегка разведя руки ладонями вверх. На секунду он замирает, словно в медитативном трансе.

— Да боже мой, хватит кривляться! — говорит Ровена из своего кресла. — Ясно же, что ты не буддистский монах, или что ты там из себя строишь. Принимайся уже за дело.

Кроули открывает глаза и, искоса бросая на нее свирепый взгляд, рычит:

— Мне нужно как следует подготовиться! Не каждый день приходится извлекать частицы люциферовой силы! Тебе-то уж точно. Мне нужно собраться. Но конечно, только существа равные мне по могуществу могут понять важность правильной подготовки. — Он снова закрывает глаза и возвращается в свой показной транс. Следует минута тишины; все молчат, наблюдая за ним.

Потом Кроули начинает бормотать что-то на древнем языке, драматично понизив голос.

— Ты с какой-то конкретной целью зачитываешь список покупок на древнем арамейском? — спрашивает Кастиэль. — Я услышал «шесть кур, две головки чеснока и бушель яблок».

Кроули снова открывает глаза — вид у него сердитый.

— Ну никакого чувства значимости момента! Надо же создать настроение!

Поставив руки на пояс, Дин говорит:

— Думаю, настроение у всех уже подобающее, спасибо.

— Ну хорошо, хорошо, — отвечает Кроули, уронив руки вниз и моментально забыв про всю торжественность. — Неужели обязательно из всего делать скуку смертную? — Без дальнейших церемоний он подходит к Касу, сдергивает с его головы обезьянью шапку и бросает ее Сэму (тот едва успевает ее поймать). Кас вздрагивает, сжав плечи. Но Кроули опять не комментирует его состояние, не упоминает потерю волос, а только шлепает одну ладонь ему на голову, вторую — на обнаженную грудь. Кас вздрагивает при каждом прикосновении, но Кроули лишь рявкает: — Сиди смирно! — Кас стискивает зубы, но умудряется найти в себе достаточно терпения, чтобы не шевелиться.

И после этого впервые Кроули, кажется, начинает искренне сосредотачиваться. Он умолкает — никаких больше шуток и саркастических ремарок, никакого хвастовства и показного действа. Он держит ладони на коже Каса, уставившись перед собой. Его взгляд слегка расфокусируется, веки приопускаются.

Все ждут.

После долгой тишины Кроули бормочет:

— Ну, идите сюда… — Он умолкает еще на несколько секунд. Потом слышно, как он шепчет: — Я сказал, идите сюда! Ко мне. Идите к папочке. — Он хмурится.

Глаза Кроули закрываются совсем.

— Ну же, мелкие паршивцы, — бормочет он. Потом требует еще мрачнее: — Кастиэль, перестань мне сопротивляться.

— Я не сопротивляюсь, — говорит Кас тихо.

— Нет, сопротивляешься! — спорит Кроули. Он открывает глаза, убирает руки и отступает назад. — Ты намеренно блокируешь мои действия, — сердито говорит он Касу. — Ты выставил какой-то барьер, да? Ты что-то сделал…

— Я ничего не сделал, — отвечает Кас с растущим замешательством. — Ну, то есть помимо химии. Химиотерапия может как-то влиять на этот процесс?

Кроули качает головой.

— Химические препараты не имеют значения. Я смотрю в исток твоей болезни, в самый корень. Я его вижу, но никак не могу ухватить.

Ровена начинает усмехаться из своего кресла у книжных стеллажей.

— Боже мой, что же случилось с естественным притяжением, Фергус? С королевской силой? Что, утратил свое царственное влияние?

Кроули заливается краской, и Ровена добавляет резким тоном:

— Не совсем пока мы доросли до силы Люцифера, да? Пока еще в ясельки ходим, да, лапуля? Обучение всегда давалось тебе с трудом.

— Я еще не попытался как следует! — рычит Кроули. — Я только разогревался. Сейчас все получится. Ну-ка, не шевелись, Кас… — Быстрым, даже поспешным движением, словно торопясь успеть, пока не струсил, Кроули снова подходит к Касу и шлепком возвращает руки на прежние места. От неожиданности Кас дергается, расширив глаза, и, когда он смотрит на Дина, в его взгляде читается что-то тревожное.

Дин делает шаг вперед, вытянув руку, уже собираясь оторвать Кроули от Каса, и в этот момент наступает темнота.

***

У Дина звенит в ушах, и что-то твердое, холодное и плоское давит ему на лицо. Он протягивает руку и чувствует под пальцами какие-то мелкие и острые предметы. Он полусознательно ощупывает их — они больно впиваются в ладонь, заставляя его очнуться. После еще нескольких секунд замешательства он понимает, что лежит на холодном полу библиотеки, и пол вокруг покрыт осколками битого стекла.

Ему приходится медленно и неуверенно сесть, прежде чем он вообще может сориентироваться, где верх, а где низ. Встряхнув головой и смахнув стекло и кровь с ладони, Дин осматривается и понимает, что в комнате стало темно — в библиотеке выбило свет. И стекло на полу, видимо, именно от этого — это стекло от лампочек. Единственное освещение исходит от оставшейся тусклой мерцающей лампочки в кухне. В воздухе висит облако дыма, большая часть стульев перевернута, и половина книг слетела с книжных полок. Вся библиотека превратилась в свалку перевернутой мебели и разбросанных книг. Дин моргает, осматривая беспорядок; в голове у него при этом пусто. «Взрыв, — соображает он наконец. — Случился какой-то взрыв». Справа от него взбирается на четвереньки Сэм: вид у него потрясенный, но он поднимает вверх большой палец, давая Дину понять, что все в порядке. Ровены и Кроули нигде не видно. И наконец Дин замечает Кастиэля: его сшибло со стула, и он лежит на спине неподалеку.

Лежит слишком уж неподвижно.

Дин бросается к нему на четвереньках с криками: «Кас? Кас!» Даже его собственный голос звучит отдаленно, однако Дин не прекращает окликать Каса по имени, с колотящимся сердцем хватая его за плечи и страшась худшего.

Но Кас шевелится и открывает глаза. При помощи Дина он садится.

— Я в порядке, — говорит он Дину, который наконец пришел в себя и едва не трясется от облегчения при виде Каса в сознании. — Все в порядке. — Дин ему не верит и начинает ощупывать его с головы до ног, дотошно выискивая раны. Тем временем до них добирается Сэм. Он встряхивает футболку Каса (которую вместе с шапкой как-то умудрился удержать в руках во время взрыва) и с ее помощью смахивает с Каса осколки разбитого стекла. Несколько царапин и порезов у Каса все же обнаруживается, но они оказываются неглубокими, и по большей части он действительно, похоже, в норме. — Правда, все нормально, — уверяет их Кас. — Меня просто немного оглушило.

— Что натворил этот ублюдок?! — рычит Дин, осматривая Каса спереди и сзади. Он выхватывает у Сэма шапку и осторожно надевает ее Касу на голову, все еще внутренне не оправившись от потрясения. — Что это было?

— Не думаю, что он специально… — начинает Кас, когда по библиотеке раскатывается рев: «ЧТО ЭТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, БЫЛО?!»

Все смотрят в сторону прихожей, где виднеется Кроули, пытающийся вскарабкаться на ноги. Его, похоже, отбросило через всю библиотеку и через стол с картой к дальней стене. Он стал похож на беженца, спасшегося из лесного пожара: его одежда дымится, волосы торчат, а лицо и руки почернели от сажи. Он нетвердо ковыляет обратно к ним. Тем временем из-за перевернутого кожаного кресла показывается голова Ровены. Ровена начинает смеяться.

Кроули повторяет:

— Что это, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, БЫЛО? — Обретя почву под ногами, он опирается на библиотечный стол, тяжело дыша.

— Я думал, это твоих рук дело? — спрашивает Дин. Кроули отрицательно качает головой.

— Что бы это ни была за болезнь, она не от Люцифера, — произносит Ровена. Она продолжает посмеиваться. — Дорогой Фергус! Боюсь, это все же за пределом твоих способностей. Ну и ну… За такое я даже почти готова забыть инцидент с платком.

В кои-то веки у Кроули не находится ответа. В кои-то веки он не острит, не хвастается, не блефует. Вместо этого он лишь кивает и — с каким-то даже сожалением — медленно говорит Касу:

— Она права. Твоя болезнь не от Люцифера.

Кас и сам кивает, положив руку на грудь, как будто чувствует правду слов Кроули. Тот добавляет, повернувшись к Сэму и Дину:

— Это не от Люцифера. Точно не сила архангела. Это на уровне Бога. — Комната погружается в тишину, и Кроули обращается напрямую к Кастиэлю: — Я не могу тебе помочь.

***

Вскоре Кроули и Ровена уходят. Дин сопровождает их по лестнице до самой двери, как сторожевой пес. По большей части он провожает их, чтобы убедиться, что они действительно уйдут и не выкинут какой-нибудь фортель. Но и Кроули, и Ровене, похоже, не терпится убраться подальше. Они даже необычно притихли, поднимаясь по ступеням.

Как только они оказываются на улице, Ровена поворачивается к Кроули со словами:

— Чем дальше я отсюда окажусь, тем лучше. Хотя образ тебя, покрытого сажей, я буду хранить в памяти вечно, ничто так не выбивает меня из колеи, как настоящая божественная сила. У меня от нее мурашки по коже! И не постесняюсь сказать, я прожила на свете так долго не в последнюю очередь потому, что у меня хватает ума знать, когда пора уйти. И сейчас пора уйти.

— Сбежать, ты хочешь сказать? — уточняет Дин.

Она улыбается ему натянутой улыбкой.

— Называй как знаешь, но я до сих пор жива, правда же? И такое положение вещей меня вполне устраивает.

Она щелкает пальцами и пропадает, не сказав больше ни слова.

Кроули только приподнимает бровь.

— Должно быть, она порядком перепугалась, — замечает он. — Даже оскорбить меня на прощанье не потрудилась. — Теперь он больше похож на себя: каким-то таинственным образом он умудрился более или менее очистить от копоти лицо и волосы, хотя одежда его по-прежнему перепачкана. Он бесцельно похлопывает по полам пиджака и отряхивает рукава, поднимая в воздух облачко сажи, от которого Дин закашливается. Кроули медлит, глядя на Дина. Потом бросает взгляд на дверь в бункер, где внизу остались ждать Сэм и Кас.

— Сожалею по поводу твоего бойфренда, Дин, — говорит он.

Дин сжимает кулаки. Он не пытается это отрицать, но внутренне готовится к неминуемому сарказму, к злой насмешке, которая непременно последует, и уже выбирает, ответить ли взаимной колкостью или просто дать Кроули в челюсть.

Но Кроули больше ничего не говорит. Его глаза задерживаются на Дине, и выражение его лица при этом невозможно прочесть. Потом он роняет взгляд под ноги и исчезает.

========== Глава 38. Я не могу потерять тебя ==========

Когда Дин возвращается вниз, Сэм и Кас вдвоем методично прибирают библиотеку: Кас вытирает столы влажной тряпкой; Сэм отряхивает книги. Никто особенно не разговаривает — без лишних слов они просто принимаются приводить в порядок свой дом.

На то, чтобы подмести все стекло и расставить на полки упавшие книги, уходит почти час, а остаются еще картины, оружие и звуковое оборудование, и стулья, которые надо протереть и поставить на место. И, наконец, нужно несколько раз вымыть пол. Кас закашливается от сажи, которую они поднимают в воздух, и Динпрогоняет его принять душ и отдыхать. Прежде чем отослать его, Дин крепко обнимает его, шепча: «Все будет хорошо. Обещаю». Кас возвращает объятие одной рукой, не встречаясь глазами с Дином.

Сэм и Дин продолжают уборку в тишине.

— Итак… — говорит Сэм медленно, пока они мочат швабры в общем ведре. — Рак божественной природы.

— Похоже на то, — отвечает Дин кратко. Он отжимает швабру, со шлепком опускает ее на пол и начинает протирать пол библиотеки по последнему кругу. Швабра — тяжелая, старомодная, из подсобки Хранителей Знаний, похожая на большую лохматую копну серых волос, и возить ею по полу нелегко. На самом деле, пол уже вполне чистый (хотя вот с книгами еще надо поработать), но Дин не может заставить себя остановиться.

Его немного раздражает, что Сэм не помогает — только стоит неподвижно, сложив руки на швабре и наблюдая за Дином. Наконец Сэм говорит:

— Так что теперь будем делать?

Дин замирает, прекращая возить шваброй. Он поднимает глаза и осматривает библиотеку. Пол сияет; все чисто.

Ему почти удалось отвлечься от того факта, что они снова потерпели неудачу.

У Каса по-прежнему рак.

И не просто рак, как они теперь знают. С этим раком не могут помочь ведьмы. Не могут помочь демоны — даже Король Ада не может помочь. «Точно не сила архангела, — вспоминает Дин слова Кроули. — Это на уровне Бога».

И это, вероятно, означает, что и другие ангелы помочь не смогут. Даже святые реликвии, если таковые найдутся, наверное, будут бесполезны. Если подумать, святые реликвии могут даже усугубить рак.

— Будем пробовать дальше, — отвечает Дин только. Он снова начинает тереть пол.

— Пробовать что?

— Химию. — Дин сосредоточенно обводит шваброй вокруг каждой из ножек стола. Хлюп. Хлюп. Хлюп. — Радиацию.

— Думаешь, это поможет при раке от Бога?

Дин пожимает плечами.

— Может быть. Кто знает. Стоит попытаться. — Он не смотрит на Сэма.

***

К тому времени как Дин наконец заканчивает мыть пол и возвращается в кухню, Кас уже начал собирать кучку предметов на кухонном столе, куда братья обычно складывают снаряжение, когда пакуют вещи. Дин смотрит на кучу: завернутые в пакет толстовки, упаковка бутылок воды, большой пакет трав и чаев для «ленивца» и пара книг из библиотеки. Обезьянья шапка тщательно вымыта от сажи и осколков стекла: она сохнет на стуле рядом. Кас не потрудился надеть другую.

— Собираюсь в Денвер, — говорит он ровно и невозмутимо, словно все нормально. — Мы поедем завтра утром, так?

Конечно. Уже вечер субботы. Завтра, в воскресенье, нужно отправляться в Денвер, потому что химиотерапия начинается в понедельник. Как-то Дин еще не осознал, что они едут уже завтра. Лечение внезапно подступает совсем близко, вздымаясь над головой огромной невидимой волной, которая вот-вот обрушится.

Атмосфера тяжелая; Дину приходится сделать усилие, чтобы не впасть в уныние.

— Да, но только во второй половине дня, — замечает он. — Сегодня можем еще расслабиться. Давай поужинаем, а?

Кас только кивает:

— У нас еще осталась пицца со вчерашнего вечера.

— Хочешь чего-нибудь другого?

— Пицца сойдет.

— Я могу приготовить что-нибудь другое, если ты хочешь, — предлагает Дин.

— Я сказал, пицца сойдет, — отрезает Кас. Он продолжает добавлять вещи к своей кучке пожитков для Денвера — термос для кофе, пару запасных шапок. Дин смотрит на него молча, и в конце концов Кас замедляет свою деятельность и с тихим вздохом выпрямляется, встречая взгляд Дина. — Правда, пицца подойдет, — настаивает он. — Мне понравилась пицца. Особенно с пеперони — я бы с удовольствием поел ее еще. И позже я ее есть не смогу, так что давай съедим сейчас. — Какое-то время он молчит, уставившись на шапки, и наконец говорит: — Дин, это было ожидаемо. Я с самого начала чувствовал, что что-то… не знаю, не так. С этой болезнью. Как будто она была предрешена.

— Это не значит, что она неизлечима, — отвечает Дин. — Не значит, что ты должен… — Он не может произнести слово «умереть», поэтому оставляет предложение висеть неоконченным. — Не значит, что она неизлечима, — повторяет он беспомощно.

— Да, конечно, — кивает Кас. — Кроули установил только источник опухоли, ее природу, но я думаю, ты прав: это ничего не говорит о ее судьбе. О том, как она отреагирует на химиотерапию. Вполне возможно, она была задумана как обычный рак. Химия еще может помочь.

— И радиация. Не забывай про радиацию, — говорит Дин (который весьма смутно представляет себе, что вообще включает в себя радиация).

— Радиация тоже может помочь, — соглашается Кас. — Все может помочь. И блеомицин, и этопозид, и цисплатин — все они могут помочь. И есть еще другие варианты, другие лекарства. И это только третья стадия. Если бы Чак хотел от меня избавиться, он мог наградить меня четвертой. — Кас умолкает, думая. — Коли уж на то пошло, он мог просто убить меня сразу. Может, он хочет, чтобы я через это прошел… по какой-то причине? — Но голос его стих, и он смотрит на свою унылую кучку пожитков с потерянным выражением в глазах.

Ему даже не нужно этого говорить. Дин легко может прочесть вопрос у него на лице: «Почему Бог поступил так со мной?» Конечно, этот вопрос задает себе каждый раковый больной; этот вопрос преследует человечество с незапамятных времен. Почему хорошие люди страдают? Почему Бог это позволяет? Почему Бог поступил так со мной? Но для Кастиэля этот вопрос куда более острый, чем для большинства; куда более личный, близкий к сердцу и куда более болезненный.

«Какого черта, Чак?» — думает Дин. (Кажется, что это должен был быть Чак; Амара, может, и ровня ему в плане могущества, но ей не с чего мстить конкретно Касу.) Это какая-то бессмыслица. Конечно, может быть, у Чака шире взгляд на вещи, может быть, есть какой-то великий замысел, тайная стратегия, известная только ему. Но… наказать так единственного ангела, который попытался поступить правильно? Единственного, кто воспротивился апокалипсису, единственного, кто задумался о том, что такое хорошо и что такое плохо? Чак воскрешал Каса столько раз, и ради чего? Чтобы потом махнуть на него рукой и так жестоко избавиться от него?

Дину приходит в голову, что Чак так толком и не поговорил с Касом, даже в конце. Дину с Сэмом, по крайней мере, выпала возможность высказать все Чаку, побеседовать с ним по душам. Кастиэлю даже этого не довелось. Может ли быть, что Чаку в конце концов просто надоел этот отбившийся ангел и Чак решил с ним покончить? Вот таким образом, дав ему напоследок отведать смертности?

Была ли это какая-то шутка? Необдуманное решение?

Могло ли это получиться случайно?

В этом нет никакого смысла.

Кас поднимает глаза на Дина.

— Почему? — шепчет он только.

При виде выражения его лица, Дин может лишь шагнуть к нему и притянуть его к себе.

Кас прислоняется к нему долгое время, опустив лоб Дину на плечо.

— Не сдавайся, — горячо говорит ему Дин, затем добавляет идиотское: — Не теряй веру. — Он и сам шокирован, что произнес эти слова. Веру? Из всех слов ободрения, которые можно было подобрать, он сказал про веру? Дин предлагает ангелу — ангелу, которого сам Бог наградил раком, — не терять веру? Но Кастиэль начинает смеяться.

Он в самом деле смеется. Смехом, который сначала, может быть, кажется немного сдавленным и горьким, пока Дин уточняет, запинаясь:

— Я имел в виду… я не это имел в виду, я хотел сказать… Ладно, не знаю, что я хотел сказать. — Смех Каса набирает силу, так что и Дин тоже в конце концов начинает смеяться, и даже Сэм заглядывает в дверь посмотреть, что происходит.

***

По крайней мере, смех разряжает атмосферу, и вскоре Дин вспоминает, что пора ужинать. Кас упомянул пиццу с пеперони, и, поскольку нынче любое проявление аппетита у Каса — это редкая возможность загрузить в него еще калорий, Дин включает старую газовую плиту и разогревает куски пиццы, оставшиеся с прошлого вечера. Он придирчиво тыкает их вилкой, пока не убеждается, что они достаточно аппетитные для Кастиэля (корочка хрустящая, тесто равномерное прогретое, сыр в меру расплавлен). Кас тем временем открывает две бутылки пива для Дина и Сэма, пока Сэм готовит ему какой-то замысловатый шипучий безалкогольный напиток (после дегустации побеждает смесь газированной воды с апельсиновым соком, лаймом и щепоткой сахара).

Все они приободряют друг друга, предлагая друг другу еду и напитки, и Дин начинает советовать Кастиэлю, пиццу с какими еще начинками тому стоит попробовать. Это напоминает Дину историю о том, как Бобби подогревал куски пиццы в фольге на горячем блоке двигателя своего старого пикапа, когда бывал в дороге. Сэм тогда вспоминает еще одну историю про Бобби — на этот раз про его знаменитое «чили семи движков», и они пускаются в череду воспоминаний. Конечно, все это — чтобы избежать разговора о Чаке, но и вспомнить Бобби тоже приятно. И потом, когда Дин заканчивает, наверное, пятую байку о нем, Кас говорит:

— Вы до сих пор скучаете по нему. Оба.

Дин умолкает. Он смотрит на Сэма; они оба кивают.

— Да, и всегда будем скучать, — говорит Сэм, медленно потягивая пиво.

— Но скорбь со временем проходит? — спрашивает Кас, глядя на Дина и Сэма по очереди. Он вглядывается в их лица очень внимательно. — По крайней мере, самый тяжелый период? Его смерть ведь больше не тяготит вас? Вы можете снова быть счастливы?

Сэм и Дин переглядываются. Это явно не самая безопасная тема… но Кас хочет знать, и кажется, что ему нужен честный ответ. Учитывая сегодняшние события, Кас его заслуживает.

— Становится легче, — говорит наконец Дин. — Но до конца скорбь не уходит никогда.

Сэм добавляет задумчиво:

— Она приглушается и вытесняется куда-то на край сознания.

— Но вы адаптируетесь? — настаивает Кас.

Дин начинает надеяться, что Кас вскоре сменит тему, но Сэму, кажется, хочется поделиться. Он ставит бутылку на стол и отвечает:

— Конечно, адаптируешься — как иначе? Но скорбь не уходит совсем. Она остается с тобой навсегда. Ты просто учишься ее носить. То есть приходится. Приходится научиться упаковывать ее покомпактнее. — Он умолкает, задумавшись. — Как будто складываешь ее в несколько раз и убираешь в мысленный чемоданчик. Но даже тогда этот чемоданчик приходится таскать с собой. Его никак не поставишь.

Сэм описал это в точности, думает Дин; то, как боль со временем сокращается, но все равно остается с тобой. Постоянная тяжесть, неизменное присутствие. В конечном итоге ею учишься управлять, но она всегда при тебе, всегда. Перед мысленным взором Дина возникают все чемоданчики, которые они уже носят с собой.

— Чемоданчиков уже целая гора, — бормочет он. Сэм и Кас смотрят на него.

После паузы Сэм снова обращается к Касу:

— И после Бобби мы нашли новое место для жилья. — Он обводит вокруг бутылкой пива, указывая на бункер. — Новая нора. Новые дела, новый распорядок работы — это всегда помогает.

Вид у Каса по-прежнему озабоченный.

— Значит… теперь вы в порядке?

Сэм неуверенно пожимает плечами.

— Ну, как-то живем. — Потом, просветлев, он добавляет: — И, по крайней мере, мы знаем, что Бобби еще существует. Что он в Раю. Он по-прежнему Бобби, он нас помнит. От этого знания гораздо легче — на порядок. Вероятно, мы даже еще увидим его.

— Возможно, мы его увидим, — поправляет Дин. — Если когда-нибудь попадем в Рай.

Кас бросает на Дина резкий прищуренный взгляд.

— Что ты имеешь в виду? Вам двоим практически гарантирована дорога в Рай. Как вы можете его не увидеть?

Дин морщится, вдруг вспоминая, что некоторые последние события они с Касом еще не обсуждали. Некоторые события с участием некоторых жнецов.

— Э… — говорит Сэм. — Вообще-то… — Дин хмурится, едва заметно качнув головой, и Сэм умолкает. Но Кас теперь настороженно смотрит на них по очереди.

— Чего вы мне не говорите? — настаивает он.

Сэм вздыхает. Игнорируя сигналы Дина, настойчиво мотающего головой, он отвечает:

— Судя по всему, нас с Дином просто забросят в Пустоту, что бы это ни значило. Так что, наверное, мы просто… перестанем существовать. Никакого Рая.

— Что?! — не верит Кас. Он со стуком ставит стакан на стол. — В Пустоту? Кто вам это сказал?

— Жнец, — отвечает Дин, наконец сдаваясь. — Похоже, они недовольны, что мы нарушаем правила. Ну и, знаешь, Смерть убили. Это не очень-то благосклонно восприняли в определенных кругах.

Кас выглядит потрясенным.

— Они не имеют права поступать так с вами! Не имеют… просто не имеют! Вы должны оказаться в Раю. После всего, что вы сделали… Вы заслуживаете быть в Раю! — Он все больше разъяряется в искреннем негодовании. — Вы оба должны попасть в Рай! — восклицает он. — Не пустить вас туда — это просто преступление! Вы должны попасть в Рай со своими родственными душами! Друг с другом и с партнерами, которых себе выберете, и с друзьями — с Бобби… Этому есть прецеденты, бывают редкие случаи, когда вся семья оказывается вместе. И кто, как не вы, этого заслуживает! Кто, как не вы, за всю историю человечества этого заслуживает! Быть в Раю все вместе, со всей вашей семьей. Вот чего вы заслуживаете!

Дин неровно вздыхает, уставившись в тарелку. Даже если они с Сэмом каким-то образом попадут в Рай, Кас все равно не сможет к ним присоединиться.

«Без него семья не будет полной, — думает Дин. — Это вообще будет не Рай. А просто тюрьма».

Сэм говорит:

— Кажется, мы уже установили, что люди не получают того, чего заслуживают.

***

С некоторым усилием Дину наконец удается перетащить разговор в более управляемое русло. Они снова переключаются на тему начинок пиццы, потом на тему машин, фильмов и музыки. Но теперь это медленная, хромающая беседа, словно все они поддерживают ее по инерции. Ужин скоро заканчивается.

— Длинный день, я с ног валюсь, — объявляет Сэм, зевая. — Пойду ложиться. Но вы, ребята, можете посмотреть телевизор, или еще что — и можете не приглушать звук, у меня есть беруши, вы мне не помешаете.

— Телевизор или еще что, — повторяет Дин. — Беруши. Очень предусмотрительно, Сэм.

— Просто хочу выспаться, — говорит Сэм простодушно. — Чисто эгоистичный мотив, клянусь. — Он снова зевает и потягивается, встает со стула и добавляет: — И, Кас, я завтра же утром снова примусь за исследования. Не волнуйся, мы поможем тебе пережить эту неделю и найдем что-нибудь до следующего сеанса.

Кас неубежденно улыбается ему, и Сэм наклоняется, чтобы подарить ему немного однобокое объятие на ночь, заодно ласково потрепав его по голове. Дину достается такое же кривое объятие — на этот раз с похлопыванием по спине, и Сэм шепчет, подмигнув брату:

— Беруши. С полным шумоподавлением. Не слышно будет вообще ничего.

— Ладно, ладно, мы поняли, — говорит Дин, махая ему, чтоб уходил. — Иди ложись.

Но кажется, что сегодня вряд ли что-то произойдет: эпизод с Кроули всем испортил настроение, разговор за ужином тоже получился мрачным, и Дин чувствует себя без сил. Хотя он очень надеется, что, на худой конец, удастся хотя бы пообниматься в постели.

Конечно, сначала в любом случае нужно сходить в душ. Убедиться, что на теле не осталось сажи и мелких осколков. Они с Сэмом оба тщательно отряхнулись, умылись и помыли руки, но принять душ времени пока не было, и последнее, что нужно Касу, это еще порезаться каким-нибудь стеклом, оставшимся у Дина в волосах.

— Я пойду приму душ, — говорит он Касу, который собирает тарелки после ужина.

Кас кивает:

— От тебя даже пахнет дымом. Иди, я помою посуду.

Душ — это еще и возможность уделить внимание некоторым деталям гигиены. «Как говорят бойскауты, будь готов», — инструктирует себя Дин. Он уделяет несколько минут тому, чтобы стратегически подстричь волосы, после чего ему приходит в голову, что и еще кое-какая подготовка не помешает. Хотя он понимает, что она наверняка не пригодится. Вечер был такой мрачный… Кроули… Чак… Что было в голове у Чака? Какой во всем этом смысл? Зачем?

И потом — бедный Кас, спрашивающий о том, как долго длится горе! Сколько времени Дину и Сэму требуется, чтобы оправиться от потери.

Намыливая волосы шампунем, Дин вспоминает, что это уже не первый раз, когда Кас задавал подобные вопросы. Недавно в клинике, у палаты Эмили, Кас спросил Дина, будет ли Дин «в порядке в любом случае».

«В любом случае», конечно, означало в случае, если Кас умрет.

Руки Дина замирают на голове: он понимает, что так и не дал Касу прямого ответа на этот вопрос. Ответ, конечно, — большое жирное НЕТ. Нет, Дин однозначно не будет «в порядке». И даже немного странно, что Кас, кажется, этого еще не понял. И говорит о том, что Дин должен попасть в Рай «с партнером, которого себе выберет» — как будто Дин когда-нибудь сможет найти себе иного партнера, чем Кастиэль.

Неужели Кас действительно думает, что Дин будет «в порядке», что он «адаптируется»? Что Дин как-то сможет упаковать это неизбывное горе в мысленный рюкзачок и двинуться дальше?

Одна мысль о жизни без Каса…

«Прекрати думать об этом, — приказывает себе Дин, наклоняясь под струю воды и в последний раз споласкивая волосы. — Живи сегодняшним днем. И не теряй веру, чувак».

***

Душ занял куда больше времени, чем планировал Дин, но, когда он наконец выходит обратно в коридор, у двери его спальни ждет Кас. На нем мягкие синие пижамные штаны и черная футболка; он прислонился к стене, скрестив руки и терпеливо глядя в противоположную стену. Вид у него такой, будто он готов ждать Дина вечно.

При виде него Дин останавливается, чувствуя внезапный, почти выводящий из равновесия прилив тепла. Кас поворачивает голову, и их глаза встречаются. На губах Каса появляется ласковая улыбка, но он ничего не говорит (как и Дин). Он протягивает руку; Дин подходит и берет ее.

Кас открывает дверь в спальню и проводит Дина внутрь. Оказывается, он положил на кровать еще одну подушку, снял покрывало и даже включил в углу ненавязчивый ночник, чтобы не зажигать яркий верхний свет. Дин уже собирается пошутить о том, как романтично все это выглядит и что, наверное, стоит сбегать за ароматическими свечами и розовыми лепестками, дабы завершить картину. Но, когда он поворачивается к Касу и встречает его взгляд, шутка умирает у него на губах.

Кас подходит ближе, совсем близко, пока между их лицами не остается всего несколько дюймов. На мгновение он замирает, обводя взглядом лицо Дина, словно изучает каждую черточку. Потом приближается еще, слегка наклонив голову вбок, и целует Дина — медленно, почти осторожно. После этого он целует обе щеки Дина, его лоб, и даже кончик носа. И оба уха. И подбородок. Как будто тренирует навык поцелуев, опробуя его на разных частях лица Дина по очереди.

— Что ты делаешь? — спрашивает Дин, усмехаясь. — Проверяешь на сажу?

— Просто наслаждаюсь вкусом, — отвечает Кас. — До понедельника еще далеко. Мне пришло в голову, что сегодня я могу пробовать на вкус что захочу. — Он обнимает лицо Дина обеими руками и целует его полноценно в губы, длинным, медленным, томным поцелуем.

— Можешь пробовать что захочешь? — говорит Дин, подыгрывая. — И что еще ты хочешь попробовать?

Кас не отвечает, но улыбается. Потом отступает назад и начинает раздеваться. Он стряхивает с себя пижамные штаны и стягивает футболку за ворот. Кажется, он чувствует себя все комфортнее и увереннее, раздеваясь перед Дином: в его движениях — никакой скованности, никакой нерешительности, которая присутствовала, когда он снимал футболку в присутствии Кроули. И это настоящий подарок — знать, что Кас готов так легко обнажить свое израненное тело перед Дином.

Хотя до сих пор не понятно, что именно он задумал, и есть ли у них обоих запал для секса сегодня. Дин пока совсем не возбужден (в конце концов, день был крайне напряженным), и быстрый взгляд в пах Каса показывает, что там тоже ничего не происходит.

Но даже при этом в глазах Каса видна жажда, пока он снимает с себя одежду, включая нижнее белье. Он бросает вещи прямо на пол.

Когда Дин порывается последовать его примеру, Кас руками останавливает его. Похоже, он хочет раздеть Дина сам.

Кас нежно снимает с него футболку. Дин позволяет ему взять инициативу и сам только нагибает голову и поднимает руки, чтобы высвободиться из ворота и рукавов. После этого Кас встряхивает футболку и тщательно складывает ее, как будто это драгоценная реликвия (хотя свою он только что бросил неопрятной кучей на полу). Он аккуратно кладет футболку на стул. На его губах играет едва заметная улыбка; он подходит ближе к Дину, берется двумя руками за эластичную резинку его штанов и медленно тянет ее вниз.

Очень медленно. Миллиметр за миллиметром. Похоже, что Кас идет на мировой рекорд по самому медленному снятию штанов. Стоит он при этом всего в каких-то четырех дюймах от Дина, лицом к лицу с ним, наблюдая за ним соколиным взглядом, пока эластичная резинка постепенно сползает по животу Дина. И каким-то образом Дин забывает обо всем остальном. О Кроули, о Ровене, об откровении про Чака, о следующем цикле химии — все это исчезает. Остается только Кастиэль, который стоит перед ним, соблазнительно обнаженный, держа руки на бедрах Дина и глядя на него этим взглядом, и резинка штанов ползет все ниже, и ниже. Она медленно опускается на бедра. И теперь оказывается, что у Дина таки эрекция — достаточная, чтобы резинка застопорилась. Улыбка Каса становится шире, но он по-прежнему ничего не говорит — только смотрит Дину прямо в глаза.

Медленно Кас соскальзывает обеими руками по резинке к животу Дина. Медленно пробирается под нее пальцами и оттягивает так далеко, что тащит Дина к себе, и тому приходится сделать шаг вперед, чтобы удержать равновесие. Они оказываются еще ближе друг к другу — так близко, что Дин чувствует тепло, исходящее от кожи Каса. И когда Дин кладет руки ему на плечи и прислоняется лбом к его лбу, обе руки Каса оказываются на его члене. Кас нежно, долго сжимает его теплыми ладонями и три-четыре раза мучительно медленно потягивает. Он по-прежнему не снимает с Дина штаны — вместо этого он возвращает резинку на место, поверх члена, отступает на шаг назад, поднимает обе руки к лицу и, высунув язык, медленно, медленно облизывает ладони по очереди. Все это время он удерживает взгляд Дина.

— Это… уже просто незаконно, — наконец удается выговорить Дину.

— Просто расследую проблему с одеждой, — говорит Кас спокойно, снова проскальзывая обеими руками под резинку штанов. Хотя со штанами он никуда не продвигается; вместо этого он скользит одной обслюнявленной ладонью по головке члена, а другой обнимает ствол. Кас занимается членом восхитительные несколько секунд, водя по нему обеими руками — скользкими, мокрыми, — с горячим, равномерным нажимом. Он по-прежнему стоит всего в паре дюймов от Дина. И по-прежнему не спускает глаз с его лица.

Дин доходит до состояния, когда ему нужно начать целовать Каса — кажется, что поцелуй начинается сам собой, как будто он просто обязан случиться. Но секунду спустя Дину приходится прервать его, чтобы перевести дух.

— Так… штаны еще на месте, — замечает Дин.

— Я знаю, — отвечает Кас. — Им что-то мешает.

— Вот как, — говорит Дин, которому становится тяжело контролировать дыхание. — И что мы будем с этим делать?

— Не знаю, — говорит Кас. Он хмурится, задумчиво искривив рот, как будто обдумывает стратегический вопрос. — Надо исследовать причину более тщательно. — Он резко опускается на колени, наконец оттягивает резинку над членом и сдергивает штаны вниз, к ступням Дина. Поравнявшись глазами с торчащим членом, Кас говорит: — Я идентифицировал проблему.

— Правда?

— Да. И у меня есть идея. — Кас обеими руками хватает Дина за бедра и заглатывает его член, сразу до конца, одним плавным движением — настолько неожиданно, что Дин охает. Предыдущие минеты Каса были хороши, но в них еще присутствовала некая неуклюжесть и неуверенность (и это понятно). Но теперь его движения набирают решительность, силу, твердость. Очевидно, он подмечал, что нравится Дину, — и, кажется, совсем не стесняется применять новые знания на практике. Он хватается поудобнее за задницу Дина и с силой тянет его к себе, обняв его губами и языком, забирая глубоко в горло. Его нос врезается Дину в живот, пальцы впиваются Дину в ягодицы.

Ощущения при этом потрясающие, и Дин не может сдержать тихое «О-о…» — со следующим сразу за этим стоном при виде этого феноменального зрелища того, как его член исчез глубоко во рту Каса, и губы Каса обнимают его у основания. Последние остатки депрессивных мыслей улетучиваются из головы: теперь действительно перестал существовать весь мир кроме того, что есть здесь и сейчас. Кас начинает делать кивки головой, время от времени останавливаясь и обвивая член языком. Дин невольно хватается за его голову.

Не проходит и тридцати секунд, как Дин уже тяжело дышит, обняв голову Каса и чувствуя слабость в коленях.

— Подожди, подожди, — выдыхает он. — Я слишком близко. Подожди секунду, я хочу растянуть…

Кас выпускает изо рта член и смотрит вверх, вглядываясь в лицо Дина.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он. Дразнящего тона больше нет, его голубые глаза блестят, глядя на Дина с чрезвычайным вниманием. Одной влажной рукой он обнимает член Дина и, медленно высунув язык, щедро и широко облизывает его кончик. Дин снова стонет. Кас просит совсем хриплым голосом: — Скажи мне, чего ты хочешь. Все, что захочешь. Чего ты хочешь?

— Всего… — выдыхает Дин, сжимая пальцы вокруг руки Каса на своем члене. — Этого. Еще. Чего угодно. То есть… всего.

— В каком порядке? — спрашивает Кас, стоя на коленях перед Дином. — Еще фелляцию? Римминг? Эджинг? Бондаж? Фроттаж? — Дин моргает, глядя на него сверху, и Кас докладывает: — Я изучал возможные варианты. У нас по меньшей мере десять часов, и, по моим подсчетам, мы можем опробовать как минимум пятнадцать практик…

Дин усмехается, поднимая Каса на ноги, и Кас завладевает его ртом, целуя его жадно, пробуя его на вкус везде. Посреди поцелуя Дин начинает оттеснять его к кровати. Кас, кажется, настолько заворожен поцелуем, что даже не замечает, куда ведет его Дин, и в конце концов, потеряв равновесие, падает на спину на кровать и остается лежать, тяжело дыша и с вожделением глядя на Дина. В этот момент Дин видит, что теперь у Каса стояк, и это настолько чудесное новшество, что Дину просто необходимо немедленно оседлать его сверху. Не раздумывая, Дин встает над ним на четвереньки и садится ему на бедра, беря его член и начиная его ласкать. Кас шипит от прикосновения и безвольно откидывается на кровати. Дин плюет на ладонь и начинает работать рукой как следует, смакуя волшебное ощущение теплого, твердого члена Каса, того, как он выпрямляется и становится упругим, как Кас изгибается и двигается под ним — и тут Дин вспоминает.

Стоп. У Каса же травмы.

Но после всего, что произошло, это уже не кажется столь важным. Это незначительное препятствие конечно можно обойти. Дин ослабляет хватку и замедляет движения. Кас ноет под ним, изгибаясь от досады, и хватает Дина за руку, пытаясь ускорить его темп, даже всаживаясь в его руку. Но Дин замедляется еще, до тех пор пока не начинает просто ритмично сжимать в руке член Каса. Кас вцепляется в его предплечье обеими руками.

— Пожалуйста, быстрее, — рычит он.

Но у Дина появилась идея. Он наклоняется к Касу и шепчет ему в ухо:

— Ты спрашивал, чего я хочу.

— И?

— Я хочу, чтобы ты выебал меня.

Кас замирает абсолютно неподвижно, уставившись на Дина.

— Наверняка ведь ты спросил своего врача только о том, можно ли трахать тебя, так? — говорит Дин прямо в ухо Касу, низким голосом, продолжая нежно ритмично сжимать рукой его член. — А как насчет трахнуть меня? Об этом ты спросил?

— Не спросил, — шепчет Кас, ошарашенный этой возможностью. — Я не думал, что ты захочешь… мне не пришло в голову…

— Я хочу именно этого, — шепчет Дин ему на ухо.

Удивительно, с какой скоростью Кас может двигаться при наличии правильной мотивации. В момент он меняет местами их позиции и ставит Дина на четвереньки, рывками расставляя его руки и ноги в более удобное положение. Дин даже немного потрясен тем, как быстро он это делает. Пару секунд спустя Кас уже склоняется над Дином, торопливо взбираясь на него сзади. Отсутствие опыта снова сказывается: Кас даже не думает о подготовке — просто тычется членом вслепую в одну из ягодиц Дина, даже близко не попав в цель, — но от этой разгоряченной спешки, от его очевидного возбуждения у Дина перехватывает дыхание. При следующем неуклюжем толчке член Каса соскальзывает между ягодицами Дина, вдоль ануса — не совсем то, что нужно, но пока что сойдет. В таком положении Кас делает серию быстрых мелких толчков (от чего ощущения неожиданно приятные), покусывая при этом шею Дина. Мгновение спустя Дин чувствует на своих боках жар, который не спутать ни с чем. Крылья Каса, должно быть, обнимают его с боков из своего таинственного измерения. Кас склонился над плечами Дина, скользя руками по его коже, по позвоночнику, по волосам, вниз по рукам, и все это время невидимые ленты тепла неугомонно перемещаются по его ребрам. Дин начинает медленно дрочить собственный член, упиваясь этими ощущениями.

Постепенно он понимает, что Кас до сих пор далеко не продвинулся. Он по-прежнему делает толчки между ягодицами Дина, не проникая внутрь, и в конце концов его член соскальзывает между ног Дина. Кас содрогается и издает стон досады.

— Погоди, погоди, надо подготовиться, — говорит ему Дин, понимая, что нужно его немного подучить. — И нам понадобится тонна смазки. — Дин на мгновение высвобождается из-под Каса, чтобы достать смазку. — И я говорю буквально: ТОННА, — добавляет Дин, возвращаясь в кровать, откуда Кас наблюдает за ним потемневшими глазами, стоя на четвереньках. — Я помылся в душе, так что по большей части проблем быть не должно, но не удивляйся, если мы немного запачкаемся. Эй, передай мне вон то полотенце… отодвинься немного… отодвинься, ЧЕСТНОЕ СЛОВО, это того стоит… эй-эй, погоди, ковбой, еще рано! Сначала палец, только ОДИН палец, и продвигайся очень медленно, дай мне время привыкнуть…

Еще немного объяснений, и Кас все понимает. К счастью, это не первый опыт Дина на этом конкретном родео, хотя до сегодняшнего дня он пробовал только пеггинг (то есть страпоны на девушках). Иными словами, не настоящие живые пенисы. Но даже этот небольшой опыт полезен: Дин знает, как расслабиться, знает, как руководить действиями Каса.

Один палец. Два. Три. Когда Кас понимает, что надо двигаться медленно, он оказывается очень осторожен, внимателен, добавляя по одному пальцу за раз и наблюдая за Дином с чрезвычайной сосредоточенностью. От такого пристального внимания к себе, особенно в такой уязвимой и неловкой позиции, Дин испытывает крайне интенсивные ощущения. С девушками все по-другому, с девушками привычно, но на сей раз это Кас, и так распластаться перед ним одновременно и странно, и волнительно (Дин оказался разложен в откровенной позе с поднятой вверх задницей, припав грудью к матрасу и разведя колени в стороны). Это гораздо интимнее, чем даже минет, и Дин с удивлением отмечает, как безопасно себя чувствует, как легко готов вот так отдаться. Не говоря уже о том, насколько это возбуждает: оглядываясь, видеть позади себя Каса, видеть его вожделение, чувствовать, как тяжело ему удерживать себя в руках, его едва контролируемую, почти отчаянную нужду, и одновременно ощущать, как его пальцы нежно двигаются внутри, пока другая рука стискивает плечо Дина железной хваткой…

Дин чувствует себя словно под лазерным прицелом, медленно раскаляющим его с головы до ног.

Поначалу немного больно, как это всегда бывает для Дина, но Кас делает все чрезвычайно медленно и обильно пользуется смазкой. К третьему пальцу Дин проходит тот переломный момент, когда ощущения перестают быть странными, и становятся приятными… а затем очень приятными. Дин понимает, что готов.

— Давай, — говорит он Касу. — Теперь не пальцы, твой член. Направляй его рукой сначала.

Сзади происходит торопливая суета: Кас в спешке встает на колени, и полсекунды спустя его член уже медленно надавливает сзади. Возникает ощущение наполненности, растяжения, еще и еще, и наступает момент, когда головка члена проникает внутрь, проскользнув через сфинктер. У Каса вырывается стон, и он останавливается. Его руки дрожат у Дина на плечах.

— О, Дин… — шепчет он хрипло.

— Можешь двигаться, — говорит ему Дин, и Кас медленно вводит член внутрь.

Оказывается, что его член совсем не похож на страпон, он в тысячу раз лучше — он более мягкий, более упругий, он горячий, и такой гладкий, и крепкий, но в то же время живой и даже подрагивает. И это Кас, Кас сейчас внутри Дина, проникает в него, трахает его, и это настолько обалденное ощущение, что Дин уже почти на грани оргазма от одной мысли об этом.

Кас все еще входит, все еще в процессе длинного бесконечно медленного толчка, и они оба дышат тяжело. Наконец Кас задевает волшебную точку, и Дин вскрикивает — у него самого уже такой стояк, что член сочится. Дин начинает дрочить себе и постепенно прогибается вниз, к матрасу, не в силах больше удерживаться на коленях. От этого Кас теряет угол, и его член выскальзывает. Они оба стонут от досады.

Кас снова слезает с кровати и тянет Дина за собой к краю, схватив его за бедра и протащив назад одним мощным нетерпеливым рывком. Дин чувствует, как съезжает назад по простыни вместе с полотенцем, разложенным под ними. Такое грубое обращение оказывается неожиданно волнующим, и когда Кас снова надавливает членом сзади, Дин подставляет одну руку под корпус, чтобы иметь постоянный доступ к собственному члену. «Да, — шепчет он, чувствуя, как головка члена Каса снова проникает внутрь, — да, да» — Кас давит сильнее — «ДА-А» — Кас наконец входит до конца. Член Дина тяжелый и твердый в его собственной руке. «Снова, снова, давай», — выдыхает он. Кас отстраняется немного и входит снова, медленными, нежными толчками, как будто прощупывает почву. До самого конца. Он изгибается позади Дина, впиваясь пальцами в его плечо почти болезненно. Дин чувствует, как мошонка Каса бьется о его кожу. «Швы, твои швы», — умудряется предупредить Дин. Кас, кажется, слышит его: он слегка отстраняется и начинает двигаться более мелкими толчками. При таком положении его головка трется прямо в нужном месте, и ощущения абсолютно чумовые; Дин чувствует, как его собственный член пульсирует и по всему телу выступает пот. Он дрочит себе яростно, широко разведя ноги и чуть приподнявшись на коленях. «Да, Кас, да, вот там, да, да, да….» Дин зарывается лицом в подушку в попытке заглушить стоны. Кас делает осторожный, длинный, медленный, мучительный толчок, и член Дина подрагивает. «Да, ДА, СНОВА, СНОВА» — хрипит он Касу; еще один длинный толчок, и Дин уже так близко, что чувствует, как подступающий оргазм набирает силу. Дин совершенно забылся в ощущениях: он дышит тяжело, его член — твердый как камень. Каждый толчок отзывается искрометной вспышкой удовольствия и вызывает у него новый стон, поднимая его все выше, и выше.

Он чувствует, как под него пробирается рука Каса; Кас отталкивает в сторону руку Дина и сжимает в кулаке головку, сдавливая ее и в то же время с силой всаживаясь в его задницу. «А! — восклицает Дин хрипло в подушку. — ДА… А…» — Кас повторяет это снова: его член входит, он сжимает кулак, Дин со стоном беспомощно выгибается под его руками и кончает, сильными спазмами, выбрасывая порции семени толчок за толчком. Его член подергивается у Каса в руке, и задний проход спазматически сокращается, и Кас от этого сходит с ума. Его рука сжимается на плече Дина мертвой хваткой, он кусает Дина в шею, и Дин чувствует на своих ребрах горячую пелену крыльев. Он ощущает себя зажатым в тиски: Кас пригвоздил его к месту со всех сторон с умопомрачительной силой. У Каса вырывается гортанный звериный рык, он нащупывает ногами опору и делает последний мощный толчок — настолько сильный, что Дина отбрасывает вперед на несколько дюймов. И Кас кончает, выбрасывая горячую струю спермы глубоко в тело Дина.

Он содрогается поверх Дина бесконечно долго, пульсируя внутри него. Дин снова вскрикивает в подушку, и его собственный член сокращается еще несколько раз. Кас хрипло стонет, вжимаясь еще глубже, пока сквозь него прокатывают волны оргазма.

Постепенно пульсация замедляется и прекращается. Дин наконец позволяет себе упасть на матрас. Кас тяжело, почти безвольно обрушивается сверху; они оба дрожат, переживая последнее эхо оргазма.

Член Каса обмякает настолько, что тело Дина выталкивает его само. Они вдвоем издают возглас неожиданности, но это приятное ощущение. После этого они лежат вместе, Кас — по-прежнему поверх Дина, тяжело дыша.

Они оба мокрые от пота. Кас внушительно тяжелый и теплый; Дин чувствует, как с каждым вздохом вздымается его грудь, чувствует, как Кас поворачивает голову, как шевелятся его руки, когда он начинает приходить в себя.

Предсказуемо, первым его порывом оказывается поцеловать Дина в шею. Дин улыбается: некоторые «ангельские привычки» прослеживаются все отчетливее. И каждая оказывается восхитительным открытием.

Они лежат так долгое время. Кас расслабляется, и его дыхание замедляется настолько, что Дин начинает гадать, не заснул ли он. Но потом он шепчет Дину в ухо:

— Наверное, надо уже слезть с тебя. — Он тихо вздыхает. — Но очень не хочется.

— Можешь оставаться тут, — предлагает Дин.

— Нет, нужно помыться… — говорит Кас с глубоким сожалением в голосе.

— Да, мне тоже, — соглашается Дин, которому так же грустно при мысли, что надо вставать. — В этом недостаток анального секса. Во всяком случае, для нас, простых смертных, у кого нет волшебных способностей к очищению.

— Иногда я так жалею, что я больше не ангел… — говорит Кас.

Наконец он шевелится, поднимается со спины Дина и натягивает пижамные штаны.

— Знаешь, в чем недостаток этого бункера? — замечает Дин, садясь. — Душевые отсеки слишком узкие для двоих.

Кас удивленно смотрит на него.

— Я никогда об этом не думал. И правда, огромный просчет в дизайне.

***

Кас отправляется в ближайшую ванную, Дин — в дальнюю. Дизайн душа и правда крайне неудачный, быть отдельно друг от друга в этот момент кажется совсем неправильным, и Дин уже вынашивает план провести в одну из спален трубы, чтобы можно было принимать душ вместе в приватной маленькой ванной прямо в комнате. Он выходит из душа и протирает рукой запотевшее зеркало, уже собираясь отправиться обратно к Касу, но тут его рука замедляется.

«А долго длится скорбь?»

«Мы адаптируемся».

За последний час все заботы чудесным образом испарились. Остались только Дин, Кас, постель и ничего больше. Но теперь реальность внезапно возвращается, и в голове у Дина возникает чудовищная картина того, как все на самом деле будет, если Кас… уйдет.

Если он умрет.

Рука Дина замирает на зеркале, и оно снова начинает запотевать. Отражение мутнеет, пока перед мысленным взором Дина разворачиваются унылые месяцы и годы. Он уже знает, как это будет, предвидит сокрушительную безысходность первых месяцев. Знает, как сильно Сэм будет стараться помочь, и даже Клэр, наверное, и Джоди. Но никто помочь не сможет, правда? Ничто не заполнит пустоту этой ужасной потери, и на этот раз она поглотит Дина заживо.

Дин даже представляет себе, как все будет развиваться после: он видит себя год за годом, стареющего, седеющего. Наверное, по-прежнему охотящегося. Может быть, снова появятся какие-то случайные девочки. Но все это ни черта не будет значить. Будет проходить день за днем, год за годом; Дин будет работать, убивать, есть, спать. Сэм, по крайней мере, будет рядом — Дин переживет эту потерю, жизнь продолжится. Но его любимого ангела с ним уже не будет, никогда не будет, ни в этой жизни, ни в следующей. Никогда больше не будет этой остроты ощущений от того, что Кастиэль склонился над ним на постели, сводя Дина с ума вожделением; никогда не будет тихого, но не менее дорогого комфорта от его близости ночью. Никогда больше не увидеть, как Кас просыпается рядом, как он ест пиццу или смеется с Сэмом, как смотрит на Дина на парковке в лучах закатного солнца или кладет перо на горло маленькой девочке.

У Дина уже не будет компаньона в ночи; тепла, к которому можно приникнуть; неизменной поддержки того единственного, кто знает его досконально, во всех смыслах — со всеми его страхами, со всеми недостатками, со всеми простейшими и низменными желаниями, которые принимает, которыми дорожит.

Жизнь, конечно, поползет вперед. Но уже без Кастиэля, уже навсегда без него.

Дин стоит, закрыв глаза руками, и его сотрясают вырывающиеся из груди всхлипы, пока он пытается прогнать от себя эту жуткую картину.

Ему удается свести все к нескольким судорожным вздохам, к нескольким секундам паники, после чего он берет себя в руки. Он твердо намерен непоказывать этого Касу — не портить вечер, неожиданно получившийся таким чудесным. Поэтому он сморкается и плещет себе в лицо холодной водой. Пока он изучает в зеркале глаза — они еще слегка красные, — раздается нерешительный стук в дверь.

— Дин? — зовет Кас снаружи. Дин медлит, не уверенный, насколько нормально прозвучит его голос. Дверь отворяется. — Прости, я начал волноваться… — Кас умолкает, увидев лицо Дина. — Дин? — произносит он снова с нарастающей тревогой.

— Я не могу потерять тебя, — выпаливает Дин. Его голос огрубел настолько, что выходит почти рыком. — Не могу, Кас. Не могу. Я с этим не смирюсь, никогда… — Глаза Каса расширяются; он выглядит пораженным, и Дин ненавидит себя за то, что вываливает это на него, но он не может остановиться и продолжает, запинаясь: — Я не могу… не могу потерять тебя сейчас… мы же только начали!.. Я не смогу, ты обязан жить, Кас, не умирай, пожалуйста…

— Я пытаюсь, — отвечает Кас, подходя ближе. С исступлением и отчаянием в голосе он говорит: — Я пытаюсь изо всех сил, Дин, я пытаюсь как могу все это время… Я нашел этот госпиталь в Денвере, начал химию, и работу — все это, месяцами, каждый день, месяцы, уже месяцы — это все для тебя, Дин! Я так стараюсь остаться в живых, остаться с тобой… я не хочу умирать. Я не хочу оставлять тебя!

Кас делает еще шаг вперед, ступая в душную от влаги ванную. Дин протягивает к нему руки. Они хватаются друг за друга и держатся, не отпуская.

========== Глава 39. Я определенно этого не стою ==========

На весь понедельник и вторник Каса кладут в больницу. Что, наверное, должно быть немного страшно, думает Дин, пока сидит рядом с ним в клинике в понедельник утром. Он наблюдает, как Касу на руку надевают опознавательный браслет; держит его сумку, пока Кас переодевается в больничный халат с неуместно веселым цветастым рисунком; морщится, когда сестра начинает тыкать в Каса иглами, чтобы забрать кровь для положенных перед госпитализацией анализов. Кас стойко переносит уколы, не обращая внимание на новые синяки, медленно расцветающие у него на руке, но напряжение вокруг глаз выдает его. Дин знает, что ему больно. А химия еще даже не началась.

Все, что Дин может придумать, чтобы отвлечь его, это рассказывать какие-то бессмысленные истории о том, какими глупостями они с Сэмом занимались в больницах, когда были маленькими (пока врачи приводили отца в порядок после очередной охоты). Дин начинает вспоминать, как они строили пирамиды из пластмассовых вилок в кафетерии, как дрались за то, кому достанется желе, которое отцу давали на ужин, и про тот раз, когда они выкрали сухой лед из морозильника в больничной лаборатории и попытались соорудить при помощи душа в ванной генератор тумана, но их застукали. Сэм тоже вмешивается с историей о том, как однажды в детстве он сломал руку, и Дин, который тогда был подростком, изрисовал весь его гипс неприличными картинками, так что отцу пришлось обмотать его сверху изолентой.

Кас не смеется, но слушает Сэма и Дина очень внимательно, не сводя глаз с их лиц, пока сестра заканчивает уколы. Находит он эти истории забавными или нет, впечатление такое, что он цепляется за них, как за последнюю соломинку.

Наконец Кас переодет и подключен к мониторам и капельнице. На этот раз он лежит в полноценной больничной койке — с перилами, как положено, в другом, стационарном крыле отделения химиотерапии. Прямо у них на глазах он преобразился в настоящего больничного пациента. И смутно Дин ощущает, что должен испытывать ко всему этому отвращение. Анекдоты-анекдотами, но на самом деле Дин всегда ненавидел больницы. «Мне должно быть тягостно находиться здесь, — думает он, — и особенно тягостно — видеть здесь Каса». Но откровенно говоря, он чувствует облегчение. Это предстоящее испытание первой недели, эти три дня химии подряд, пугают своей новизной и неизвестностью. У Дина внутри все переворачивается от одной мысли об этом, и большое облегчение — знать, что на этот раз рядом будут врачи.

«За ним будут следить», — думает Дин, глядя как медсестра суетится вокруг Каса, проверяя его давление уже в четвертый раз за утро. За ним будут следить постоянно. Здесь есть сердечный монитор, Касу на палец уже надели клипсу, за его жизненными показателями непрерывно наблюдают.

— Кстати, на этот раз будет две капельницы, — объясняет сестра Дину, вешая на стойку пакет с жидкостью. — Одна — с лекарством химиотерапии, вторая — просто с физраствором. Мы подаем физраствор непрерывно, всю ночь.

— И как долго это будет продолжаться? — спрашивает Сэм. — Я имею в виду капельница?

Ему отвечает Кас:

— Обычно первые сорок восемь часов, иногда дольше. Это спасает от обезвоживания.

Уже гора с плеч.

И становится понятно, что с логистикой здесь тоже будет гораздо проще. Тут на столе у стены уже стоит аккуратная башенка почкообразных стальных лотков. Похоже, на случай рвоты. Чистых, блестящих, готовых к использованию. Рядом — стопка чистых сложенных полотенец и постельного белья. Обо всех приготовлениях, на которые у Сэма в прошлый раз ушло так много времени, здесь уже волшебным образом позаботились. Еще одной проблемой меньше.

И даже таинственный Эрон Клайн наконец появляется собственной персоной. Он оказывается низеньким коренастым седовласым врачом с уверенной деловой манерой, вселяющей спокойствие и оптимизм. С разрешения Каса Дин и Сэм остаются в палате, чтобы послушать, как доктор Клайн кратко обсуждает с Касом повторное обследование, назначенное в районе Нового Года. Доктор Клайн объясняет им, что по завершении этого цикла химиотерапии (включающего первую неделю и затем более легкие вторую и третью) Кастиэль должен сдать новые анализы и сделать снимки, после чего прийти на прием и обсудить результаты. Похоже, тогда они наконец узнают, помогает ли химия.

— После этого будет понятен дальнейший план лечения, — говорит доктор Клайн. — Возможные варианты включают еще химию или радиацию. Иногда и то, и другое.

— А операции еще могут быть? — не удерживается от вопроса Дин. (Он понимает, что надо сосредоточиться исключительно на здоровье Каса, но вместо этого вдруг вспоминает про определенные интимные занятия, которым мешают определенные хирургические шрамы.)

Доктор Клайн обнадеживающе улыбается, но при этом неопределенно наклоняет голову.

— Посмотрим, каков будет наилучший курс, — говорит он туманно. — Знаете, я вам советую не пытаться предугадать дальнейшее лечение. — Он обводит их взглядом и объясняет тоном, за которым едва угадывается хорошо заученная фраза: — Я понимаю, что досадно не знать, каков именно дальнейший план, но мы предпочитаем гибкий индивидуальный подход к каждому пациенту. Такой подход отлично себя зарекомендовал. Так что подождем и посмотрим, что покажет обследование, хорошо?

Все это сказано вполне жизнерадостным тоном, но с отчетливым подтекстом «я ничего не могу обещать», и Дину удается выдавить в ответ только механическую улыбку. Потом доктор Клайн оживленно добавляет:

— И проведите праздники хорошо! Мы назначили процедуры и обследование так, что Рождество и Новый Год у него будут свободны. Отметьте как следует!

— Обязательно, — отвечает Дин, заставляя себя воспринимать этот совет с оптимизмом, просто как «Праздники пройдут отлично. Первое настоящее Рождество втроем. Будет здорово!» И вовсе не как «Оно обязано быть хорошим, ведь для него оно может стать последним».

Также Дин изо всех сил старается не думать о том, что у него совершенно закончились идеи. Они перепробовали все, и абсолютно ничего не помогло… Теперь осталось только ждать. Ждать, «приятно проводить праздники» и снова ждать. А Дин ненавидит, всей душой ненавидит просто смиренно сидеть и ждать.

Но что им остается?

«Рождество пройдет отлично», — машинально повторяет он про себя.

Доктор Клайн обсуждает с Касом еще кое-какие детали и наконец говорит, что вернется позднее, и встает, чтобы пожать на прощанье руки Сэму и Дину. Пока Дин благодарит его, ему вдруг думается, что седовласый доктор Клайн вовсе не похож на тайного гей-любовника. От этой мысли становится даже смешно. Теперь так странно вспоминать, как все это начиналось. Как убежден Дин был в какой-то момент, что Кас собирается сбежать с вымышленным бойфрендом «Эроном».

От этого воспоминания должно быть стыдно, но, как ни странно, думая о том, как все разворачивалось, Дин испытывает по большей части благодарность. «Как же я рад, что мной овладела эта одержимая потребность выяснить, кто такой Эрон, — думает он, провожая глазами доктора Клайна. — Что я нашел имя доктора Клайна в календаре. Что повел себя как полный псих, рванув к нему с этим цветком. Что приехал в Денвер».

«Какое счастье, что я был так глупо одержим несуществующим бойфрендом Эроном». (Не говоря уже о предыдущей одержимости стройной темноволосой и такой же несуществующей «Эрин».)

Потому что иначе Кас до сих пор справлялся бы со всем этим один.

Дин поворачивается к нему и обнаруживает, что Кас смотрит на него с ласковой улыбкой. Их глаза встречаются.

Кас выглядит таким хрупким, сидя здесь, в этом нелепом больничном халате в цветочек, таким потрепанным жизнью и искалеченным. На нем мягкая светлая шапка, которая чудесно оттеняет его голубые глаза. (Обезьянью шапку он отдал на хранение Сэму, чтобы не запачкать.) Он оплетен трубками от капельниц, сердечного монитора и прочих больничных приборов, он превратился в пациента с головы до ног, и все же при этом он выглядит таким сильным, таким выносливым, и его глаза так… красивы — по-другому ведь и не скажешь. Такие красивые глаза, такие чисто голубые, ясные, и главное, с таким удивительно ласковым взглядом, которым он смотрит на Дина; и улыбка такая теплая и такая… такая…

Дин не видит ничего кроме Каса; вокруг нет больше ничего. И от этого выражения его лица Дина накрывает волной тепла, пробегающей трепетом по его телу от макушки до самых кончиков пальцев.

Дин думает снова: «Я не могу потерять тебя. Не могу».

На этот раз он не говорит этого вслух. Но ему кажется, что он видит ответ прямо в глазах Каса: «Я стараюсь как могу. Я не хочу оставлять тебя». И чувство такое, что от эмоций вот-вот лопнет сердце.

Дин подходит к кровати, пододвигает стул и берет Каса за руку. (Сэм дипломатично отвернулся к маленькому телевизору, имеющемуся в палате, как будто всецело поглощен выбором программ.)

«Он сказал, что делает все это ради меня…»

Дин шепчет Касу:

— Не уверен, что я всего этого стою…

— Ты этого стоишь, — говорит Кас низким, спокойным, тихим голосом, с абсолютной уверенностью.

***

Кас получает лекарство уже несколько часов, когда раздается стук в дверь и заглядывает худенькая темноволосая женщина. Она обладает приятной внешностью и обаянием непосредственной девчонки-сорванца. Как ни странно, примерно такой Дин когда-то представлял себе несуществующую Эрин, так что у него даже мелькает мысль, не ожила ли Эрин каким-то чудесным образом. Но это просто новая медсестра, сменившая предыдущую на вечернюю смену. Она приняла дело Каса у дневной сестры и заглянула поздороваться.

Сначала сестра проверяет состояние Каса (пока он чувствует себя вполне хорошо — он уже объяснил, что химия обычно начинает действовать на него позднее, часам к четырем-пяти вечера). Сестра осматривает его пытливо и даже, кажется, слегка озадаченно. Потом, убедившись, что Кас чувствует себя хорошо, переводит свой живой взгляд на Сэма и Дина, глядя на них по очереди. Когда Сэм наконец заговаривает, на ее губах расцветает улыбка, и тогда выясняется, что это Сара — та самая ночная сестра, с которой Сэм несколько раз разговаривал по телефону про Каса. Оказывается, она вовсе не случайно оказалась у телефона в клинике доктора Клайна в ту ужасную ночь в химическом мотеле. Сара объясняет, что часто отвечает на ночные звонки пациентов после лечения. И похоже, она ждала возможности наконец познакомиться лично с «любезным братом», который звонил ей несколько раз по поводу Кастиэля.

Сара спрашивает у Каса, можно ли ей переговорить с его «семьей», после чего выводит Сэма и Дина в коридор для краткого совещания.

— Так хорошо, что его семья здесь! — шепчет она в коридоре. — Вы и представить не можете, насколько важно иметь поддержку близких! Когда вы в первый раз позвонили, Сэм, у меня прямо камень с души упал — так приятно было знать, что ему кто-то помогает дома. Но, поскольку вы здесь впервые, должна вас предупредить, что будут моменты, когда я попрошу вас выйти из палаты. Например, если нам нужно там убраться. Скоро ему может стать нехорошо… — Она смотрит в холл, на часы, висящие на стене над сестринским постом. — Наверное, уже вот-вот…

— Мы знаем, — говорит Сэм.

— Мы не возражаем, — кивает Дин. — Мы уже имели с этим дело.

Сара понимающе улыбается им.

— Не сомневаюсь. И, если Кастиэль не против, вы можете остаться, сколько пожелаете. Но я лишь хочу сказать… — Она набирает воздуху. — Во-первых, сестра дневной смены сообщила мне, что Кастиэль скрывал свое состояние от вас обоих. Это так?

Сэм и Дин переглядываются.

— Да, — подтверждает Дин, кивая. — И мы этому вовсе не обрадовались.

— Ну, замечательно, что вы можете помогать теперь, — говорит Сара. — По вашим телефонным звонкам, Сэм, было ясно, что вы оба очень переживаете за него. Но поскольку для вас обоих это новость, могу предположить, что, с тех пор как вы узнали, вы не спите ночами, верно? — Она делает паузу, внимательно глядя на них.

Сэм снова смотрит на Дина, но на этот раз Дин не встречается с ним глазами.

— Мы в порядке, — говорит он.

— Я просто хочу знать, как вы справляетесь, — настаивает Сара. — Вам тяжело? Даже, например, вы долго сюда ехали? И… замечали ли проблемы со сном — что-нибудь подобное? — Она смотрит на них по очереди. — Чувствуете усталость? Переутомление?

Дин качает головой.

Может быть, переезд и был длинным, но это же нормально. И может быть, Дин просыпался пару раз прошлой ночью — может, даже несколько раз, — немного волнуясь, дышит ли еще Кас; и может быть, Дину требовалось несколько минут, чтобы убедится, что он дышит, и еще несколько минут, чтобы стряхнуть отчаяние по поводу последней череды неудач (да даже не «отчаяние», а просто некоторое разочарование, и не «неудач», а просто необходимости поменять тактику). И может быть, эта душераздирающе жуткая картина будущего без Каса не отпускала Дина до рассвета, так что он провел остаток этой бесконечной ночи свернувшись вокруг Каса и обняв его голову, пока тот спал. Конечно, может быть, Дин проснулся этим утром немного уставшим, и челюсть у него немного ноет, и спина немного болит, и плечи и шею сковало стальным напряжением, и желудок сводит так, что он не может есть, и вообще он чувствует себя совсем разбитым.

Но ведь теперь все это нормально.

— Я в порядке, — говорит Дин. — Мы в полном порядке. Готовы быть рядом всю ночь. — Сэм послушно кивает.

Сара не сводит глаз с лица Дина.

— Вам обоим нужно за собой следить, — говорит она. — Уход за больным — нелегкое бремя, оно может вас вымотать. Сэм, ваша задача — наблюдать не только за Кастиэлем, но и за вашим братом Дином, следить, чтобы он не довел себя до изнеможения, чтобы достаточно спал, не забывал есть, и так далее. Дин, и ваша задача — так же следить за Сэмом. Смотрите на это как на сражение, где вы участвуете вместе и на часах нужно стоять посменно. То есть я понимаю, что вы не сражаетесь вместе в реальности, но…

Сэм и Дин оба усмехаются, и Сара умолкает, приподняв бровь.

Сэм объясняет:

— Мы с Дином — вообще довольно неплохая боевая команда.

— И с Касом, — добавляет Дин. — Раньше мы с Сэмом были вдвоем, но Кас — уже давно в составе команды. И теперь… — Он смотрит через плечо Сары в палату Каса. Отсюда Дину видны только его ноги, но даже от этого беглого взгляда усталость немного отступает.

— Теперь битва у нас за Каса, — заканчивает Дин. — Самое важное — это он.

Сара кивает.

— Это понятно, иначе бы вас здесь не было. Но это как кислородные маски в самолете: сначала нужно надеть свою, а потом уже помогать кому-то еще. Вы мало чем сможете помочь Кастиэлю, если будете измучены, истощены и не в состоянии ясно мыслить. Особенно когда ему нехорошо. Это огромная нагрузка для семьи. Просто… хотя бы старайтесь высыпаться. И не удивляйтесь, если на часть ночи я предложу вам отправиться в отель, хорошо?

Они кивают, и она провожает их обратно в палату, где обменивается с Касом еще несколькими любезностями, проверяет его жизненные показатели, спрашивает про тошноту (пока ее нет) и начинает набирать заметки на компьютере, закрепленном на стене. Дин пристально осматривает Каса — тот выглядит вполне неплохо. Кажется, увлечен телесериалом, который нашел Сэм.

Потом Дин замечает на лице Каса странное выражение. Сначала появляется недоумение, потом проблеск понимания, сменяющийся задумчивостью. Дин оглядывается на экран, чтобы понять, о чем сериал, но оказывается, что Кас следит вовсе не за сериалом — он следит за Сэмом, который сидит у телевизора, но тоже его совсем не смотрит. Вместо этого Сэм смотрит на Сару.

Эта сцена длится несколько секунд: Дин смотрит на Каса, Кас смотрит на Сэма, Сэм смотрит на Сару (Сара тем временем ничего этого не замечает и продолжает печатать на компьютере). Дин осторожно подвигается на стуле, незаметно наклоняясь так, чтобы ему тоже было видно Сэма.

Не то чтобы Сэм прямо пожирал ее взглядом — все не настолько откровенно. Скорее похоже, будто он нашел наконец, на что положить глаз, что-то приятнее, чем капельницы, лекарства и больничные халаты. Но при виде того, как взгляд Сэма несколько раз скользит по ее фигуре, Дин едва не фыркает. Потом Сэм задает Саре пару вопросов — все по делу, все уместно, про химиотерапию и предстоящую ночь. Ее ответы немного длиннее, чем требуется, подмечает Дин, с парой необязательных личных отступлений. Похоже, она даже намеренно задерживается с ними в палате. Она уже закончила все свои дела здесь, закончила набирать заметки, и тем не менее не уходит, а стоит, взявшись за поручень кровати Каса, и болтает с Сэмом через кровать.

Наконец она, кажется, неожиданно для самой себя вспоминает, что у нее есть и другие обязанности.

— Мне нужно навестить прочих пациентов, — говорит она. — Кастиэль, если я понадоблюсь, просто нажмите кнопку вызова. Я скоро загляну снова.

Кас кивает, Сара собирает кое-какие ненужные предметы и выходит за дверь. Сэм глядит ей вслед. На какую-то секунду их глаза встречаются, на губах Сары мелькает улыбка. Сэм отвечает ей кивком головы — просто вежливым жестом прощания, но с теплотой во взгляде. И Сара уходит.

На несколько секунд в палате воцаряется дипломатическая тишина. Дину приходится закусить губу в героической попытке удержаться от комментария вроде: «Не стыдно, Сэм? Прямо пока Кас на химии? Серьезно?» Но… в глазах Сэма теперь появилось немного потерянное выражение. Он тихо вздыхает и поворачивается к Касу с Дином, его плечи слегка опадают, как будто он заставляет себя вернуться к работе. Как будто откладывает что-то, оставляет в стороне какую-то несбыточную мечту.

Дин вдруг задумывается о том, каково было Сэму в последние пару недель наблюдать, как Дин и Кас превращаются в полноценную пару. Смотреть, как они по вечерам уходят спать вместе, очевидно в одной постели… пока Сэм идет к себе в спальню один, каждую ночь. Он не выказывал ни малейшего намека на ревность, и совершенно ясно, что Сэм счастлив за них обоих. Но на фоне этого его собственное одиночество должно ощущаться особенно остро.

Кастиэль прочищает горло.

— Сара — очень милая, — говорит он Сэму. — Очень хорошая медсестра. Чуткая. Вежливая. Сведущая. Она одна из моих любимых сестер здесь.

— Вот как, — отвечает Сэм совсем тихо.

Следует краткое молчание.

— Мне также довелось узнать, что ей тридцать лет и она не замужем, — сообщает Кас. — Она отметила свой тридцатый день рождения во время моего первого цикла несколько месяцев назад. И рассталась со своим сожителем во время моего второго цикла. По-моему, он ей не подходил. Мне кажется, она готова к новым отношениям.

Дин прыскает со смеху, Сэм неловко прочищает горло, но Кас только на удивление невозмутимо смотрит на них обоих.

— Спасибо за информацию из первых рук, Кас, — говорит Дин со смехом. — Уверен, Сэму это чрезвычайно интересно. Сэм, мне что-нибудь записать?

Сэм слегка краснеет.

— Ой, да ладно вам, ребята, — жалуется он. — Я просто беседовал с ней, вот и все. Что, уже и поболтать нельзя?

Дин фыркает.

— Ты хочешь сказать, нельзя ли поболтать с симпатичной одинокой медсестрой в отделении химиотерапии, так чтобы тебя не начали подкалывать твои друзья? С симпатичной медсестрой, с которой ты уже созванивался неприличное количество раз? Естественно нет. Ни за что на свете. Тебя ждет еще и не такое, братец, так что готовься.

— Я просто пытаюсь быть любезным… — возражает Сэм слабо.

— Эй, у меня не так много развлечений в жизни. Не парься, — успокаивает его Дин. Он хлопает в ладоши, словно собирается сменить тему. — Едем дальше… У меня уже живот сводит. Надо бы подкрепиться немного. Сэм, может, принесешь кофе? И что-нибудь перекусить заодно.

Сэм с облегчением кивает и направляется прямиком к двери, как будто ему не терпится сбежать из палаты. Дин кричит ему вслед, когда он уже почти вышел:

— Эй, и узнай у медсестры Каса, не хочет ли она тоже кофе! Как ее зовут… — Дин притворяется, будто вдруг забыл ее имя, постукивая себя по лбу и глядя в потолок. — Э… Как же ее звали? Сэм, ну подскажи!

— Сара, — рычит Сэм от двери.

Дин щелкает пальцами.

— Точно! Сара, точно. Спроси Сару, не хочет ли она кофе.

Сэм бросает в его сторону уничтожающий взгляд и исчезает за дверью.

Снова воцаряется тишина. Кас смотрит на Дина, приподняв бровь.

— Просто перенял у тебя инициативу, — говорит ему Дин, улыбаясь. — Это ты ни с того ни с сего счел нужным прояснить возраст Сары и ее семейное положение.

Кас тихо усмехается.

— Это правда. Я просто не вижу смысла терять время. — На его губах появляется кривая улыбка. — Жизнь кажется слишком короткой.

— Да… — соглашается Дин, — тут ты прав. — Он снова берет Каса за руку.

Кас сжимает его руку в ответ. Может быть, это должен быть серьезный момент — это напоминание о том, как коротка жизнь, но Кас опять смотрит на Дина с этой волшебной улыбкой, и Дин только и может, что улыбаться в ответ.

Это последний приятный момент. Пятнадцать минут спустя начинает действовать химия.

***

Дин и Сэм таки отправляются в свой номер в мотеле позднее в понедельник вечером. И даже пытаются поспать, следуя совету Сары. Но Дин в итоге только лежит в постели, не в силах сомкнуть глаз, слушая размеренный храп Сэма.

«Жизнь кажется слишком короткой…»

Час спустя он поднимается и оставляет Сэму краткую записку: «Не могу спать. Ушел обратно в госпиталь».

Где, конечно, он особо ничем помочь не может. Кас уже в руках профессионалов. Но спокойнее просто быть рядом, пусть даже просто чтобы прикладывать лед к шее Каса и гладить его по спине, пока его тошнит. Сара, подносящая ему лотки, по большей части занята Кастиэлем, но временами бросает на Дина испытующие взгляды.

В одиннадцать вечера, когда заканчивается ее смена, наступает затишье: кажется, Касу наконец выпал момент спокойствия. Сара пользуется этим, чтобы вывести Дина в коридор.

— Настал тот момент, о котором я вас предупреждала, — говорит она, уперев руки в бедра. Она критически оценивает осоловелый взгляд Дина. — Момент, когда пора уйти и уделить время себе.

— Я пытался. Не смог спать, — говорит Дин. — Я не могу его оставить. — Он знает, что Сара права, что ему нужно отдохнуть, но он просто не может покинуть Каса в такую ужасную ночь. — Может, я могу… поспать с ним рядом? Здесь, а не далеко в мотеле? — Бросив взгляд в сторону палаты, Дин предлагает: — Я могу попробовать поспать на стуле в углу. Обещаю, я не буду мешать.

Сара пристально изучает его, по-прежнему держа руки на поясе и немного наклонив голову. Она была рядом с ними весь вечер, и Дину приходит в голову, что наверняка она успела заметить и периодическое держание за руки, и успокаивающие поглаживания по голове, и по плечу, и как минимум один раз — по щеке.

— Братья, значит? — замечает она.

Дин пожимает плечами.

— Эм… семья.

Сказать об этом прямо кажется невозможным, и внезапно Дин болезненно ощущает всю тяжесть бремени социального давления. Ведь кто знает, как отреагирует каждый отдельно взятый человек?

Дин вспоминает интервью, которое он читал однажды в какой-то статье про борьбу за права сексуальных меньшинств, где кто-то сказал: «Штука в том, что признаться нужно не однажды. Это никогда не заканчивается. Приходится делать это снова, и снова, и снова, каждому новому человеку, с которым знакомишься».

Только сейчас Дин понимает, насколько это правда. И как это страшно, какой это риск каждый раз. Сара кажется милой и вежливой, но ведь Дин на самом деле совсем ее не знает. Ей каждую неделю вверен уход за Касом; что если она не так отреагирует?

Она удерживает взгляд Дина на секунду дольше положенного, слегка сдвинув брови, и Дин постепенно понимает, что перед ней тоже стоит дилемма. Даже если она ничего не имеет против однополых пар, она не может спросить об этом прямо. На этот счет наверняка есть правила, устав, могут быть даже юридические проблемы. И даже просто страх оказаться неправой — перепутать братскую близость с чем-то большим и спровоцировать возмущенную жалобу от оскорбленного пациента или члена семьи.

Наконец Сара говорит безупречно профессиональным тоном, но с теплотой и пониманием в глазах:

— Хотите, я принесу вам раскладушку? Я могу поставить ее возле кровати. Строго говоря, моя смена уже закончилась, но это займет всего пару минут.

— Было бы здорово, — отвечает Дин, почувствовав волну облегчения. — Было бы просто отлично.

— Мы так делаем иногда, — замечает Сара небрежно, — для супругов, партнеров, или, там, родителей с детьми или близких родственников. В разных ситуациях.

То, как естественно она упоминает в этом списке «партнеров», достойно восхищения — словно это просто один из многих возможных вариантов.

— Да, пожалуйста, — просит Дин, кивая. — Благодарю вас.

Она не спрашивает, какая у Дина с Касом «ситуация», и не пытается прояснить, уместен ли термин «партнер». Она просто молча удаляется по коридору. Дин заглядывает в палату к Касу, чтобы проверить, как он (тот выглядит неплохо, даже дремлет), после чего располагается в дверях, чтобы видеть и Каса, и коридор, где скрылась Сара.

Вскоре она снова появляется из-за угла в дальнем конце коридора. Теперь она одета наполовину в уличную одежду: поверх ее униформы накинута толстая зимняя парка, на голове — пухлая бежевая шапка, и на плече висит рюкзак. Она медленно везет массивную сложенную раскладушку на колесах. У раскладушки заедает колесо, так что она постоянно норовит повернуться, и Саре приходится, согнувшись, с силой толкать ее с одной стороны, чтобы она ехала в нужном направлении. Дин подходит помочь ей закатить раскладушку в палату.

— Сэм не женат, кстати, — сбалтывает он, пока они разворачивают раскладушку в дверном проеме. Ему немедленно становится неловко — настолько, что он морщится. — А… Забудьте, что я это сказал. — Сара не комментирует — только пыхтит, пока они вдвоем заталкивают раскладушку в дверь. — Не знаю, о чем я думал, — шепчет Дин, когда они заходят в палату. — Простите, забудьте.

— Вообще-то эту конкретную деталь я бы предпочла не забывать, если вы не против, — шепчет она в ответ, когда они наконец довозят раскладушку до места у боковой стены. — Ладно, в общем, отогните вот ту защелку, и она разложится…

***

К вечеру вторника действие блеомицина проходит и тошнота отпускает, но Кас еще получает два других лекарства и теперь мучается приступами озноба, сотрясающими его тело с ног до головы. Дин проводит почти все время в палате Каса, хотя Сэму и Саре время от времени удается убедить его взять пару часов передышки. Дин не забывает следить, чтобы и Сэм делал перерывы. Несколько раз он даже пытается отправить Сэма и Сару выпить кофе вдвоем. Но Сэм, как ни странно, противится этой идее, отвечая тихо: «Не сейчас, пока Касу так плохо».

— Попозже тогда? — предлагает Дин. — После. Когда ему станет лучше.

Сэм обдумывает это и кивает.

***

По мере того, как вечер вторника переходит в ночь, Кас все больше замыкается в себе. Неясно даже, понимает ли он, что Дин уже вторую ночь подряд спит рядом с его койкой на раскладушке. Впечатление такое, что он погрузился в какую-то долгосрочную спячку. Его окутало отстраненное молчание, и в те редкие часы, когда он не спит, он проводит большую часть времени, свернувшись на боку и тупо глядя на часы на прикроватном столе, и лишь изредка отвечает на какие-то вопросы Дина. По мере того, как идет время, он даже физически сжимается, пока не превращается в дрожащий клубок, лежа с закрытыми глазами независимо от того, спит или нет.

После полуночи озноб сменяется беспокойством: Кас начинает беспрестанно ерзать ногами под одеялом и теребить его руками, как будто никак не может найти комфортное положение. Он то сбрасывает одеяло с себя, то хватается за край и натягивает его обратно, спешно укутываясь. Дин не может его успокоить. Ранним утром в среду Дина поднимает с раскладушки крайне тревожный звук его стонов. Не похоже, что Касу больно — скорее похоже, будто он застрял в каком-то полусонном состоянии досаждающего ему дискомфорта, из которого не может выйти. Он снова мечется по постели. Ночная сестра (не Сара, но тоже вполне милая) не может придумать, чем ему помочь, и намекает Дину, что теперь уже, наверное, Касу придется просто перетерпеть это до утра. Но его безотчетное хныканье сводит Дина с ума, и в конце концов, когда сестра уходит, Дин пытается взять его за руку, надеясь, что это хоть немного его успокоит.

— Нет, — бормочет Кас, раздраженно смахивая с себя руку Дина. — Не надо…

Несколько минут спустя Дин, функционируя на автопилоте от усталости, бездумно делает это снова — машинально берет Каса за руку. Обычно такое прикосновение Касу нравится, но на этот раз Дин случайно задевает один из свежих синяков на его предплечье. Кас вырывает руку, огрызнувшись:

— Не трожь меня!

«Это просто химия», — напоминает себе Дин, убирая руку, сразу взбодрившись от этого одергивания. Он раздумывает с минуту, и ему приходит в голову снова попробовать приложить лед к шее Каса. Он идет и приносит лед с поста медсестры. Вернувшись в палату, он располагается с другой стороны кровати, за спиной у Каса, откуда может дотянуться до его шеи. Но потом Дин просто сидит там, держа лед на коленях, не в силах ни на что не решиться. «Это из-за химии он не хочет, чтобы его трогали», — убеждает себя Дин. Это просто химия всему виной, просто синяки, высохшая кожа, просто эта ужасная тошнота, температура и боль; это химия делает Каса таким беспокойным, таким раздражительным, таким отрешенным и неуемным. Ведь обычно ему нравятся прикосновения Дина.

«К выходным ему станет лучше», — напоминает себе Дин. Но им овладевает тяжелое уныние, и он ловит себя на том, что внутри шевельнулось глупое инфантильное чувство отверженности из-за того, как Кас оттолкнул его руку. Это совершенно иррациональная реакция, и тем не менее у Дина едва не щиплет глаза от слез. «Вот об этом говорила Сара, — понимает он. Он делает глубокий вдох и медленно выпускает воздух. — Все устали, нервничают, раздражены. Не только Кас, но и я тоже». Он снова напоминает себе: «Это просто из-за химии. И к тому же важен сейчас не я. Важен Кас, важно, что нужно Касу».

Он осторожно заглядывает через плечо Каса и обнаруживает, что глаза у того наполовину открыты. Дину виден лишь краешек его ресниц, но кажется, Кас снова вернулся в свое полусонное состояние, когда он только вяло смотрит на часы.

— Кас? — наконец тихонько ласково зовет Дин. — Я принес лед. Приложить тебе к шее? Я могу подержать его у шеи сзади. Если хочешь.

Кас едва заметно пожимает одним плечом. Он не отрывает взгляд от часов.

— Не знаю, — шепчет он.

— Я подумал, это может помочь немного.

— Все равно, — говорит Кас.

Дин остается на стуле.

Он думает, не выкинуть ли лед в раковину. Лед уже начал таять у Дина на коленях, и полиэтиленовый пакет, в котором он лежит, намок от конденсата. Но потом Дин думает: «Ну он же не сказал нет. Может, он не уверен? Стоит попробовать».

— Скажи, если не понравится, — просит Дин. Очень осторожным движением он нежно прикладывает лед к шее Каса. Дин следит за тем, чтобы не касаться Каса больше нигде — только у шеи сзади. Кас вообще никак не реагирует: лишь смотрит на часы, едва приоткрыв глаза.

Он как будто отдаляется. Словно уплывает по какой-то темной, глубокой реке в море.

Кас не говорит, что ему нравится лед. Но и что лед ему не нравится, он тоже не говорит, так что Дин продолжает его прикладывать. Лед все норовит выскользнуть; Дин заворачивает его в полотенце и пробует подпереть подушкой, но он не держится на месте. Дин сидит, согнувшись в неудобной позе, и у него начинает ныть шея. Он подвигает стул еще ближе к кровати и находит способ упереться локтями в матрас, так что может и держать лед, и свесить голову, чтобы шея немного отдохнула. Он закрывает глаза.

Проходят долгие минуты.

«Он сказал, что делает все это ради меня…» — вспоминает Дин.

Это какое-то безумие — уж точно Дин не стоит таких мучений. «Я определенно этого не стою», — думает он. Потом он понимает, что настолько забывается, что прошептал эти слова вслух, совсем неумышленно.

Кас шепчет почти неслышно: «Стоишь», — и Дин чувствует прикосновение к своей руке. Он открывает глаза: Кас занес руку за шею и накрыл ею пальцы Дина.

— Прости, — хрипит Кас. — Прости. Все болит.

— Я знаю, — шепчет Дин. — Ничего.

— Прости…

— Правда, ничего страшного. Я просто буду держать лед, ладно? Если он помогает?

— Помогает, — бормочет Кас. — Останься. Пожалуйста.

Дин остается.

========== Глава 40. Ангел четверга, слушай теперь меня ==========

В понедельник было плохо, во вторник было плохо, и в среду плохо, но в итоге четверг оказывается самым тяжелым днем недели. И по совершенно неожиданной причине.

***

К вечеру среды они снимаются из госпиталя и перебираются в химический мотель, который Сэм снова тщательно подготовил (при помощи Сары — что интересно, она вдруг выразила желание приехать и помочь Сэму обустроить номер в свободные от работы часы в середине дня). Кас к этому времени уже пришел в себя, и огромное облегчение видеть, что он снова начинает напоминать себя прежнего: наконец начинает сидеть в кровати, разговаривать, потом понемногу ходить и даже слабо улыбаться время от времени. И, что особенно чудесно, положительно реагировать на осторожные прикосновения Дина: теперь он, как раньше, расслабляется от его прикосновений и берет его за руку при каждом удобном случае. В общем и целом, он определенно идет на поправку.

Но когда они добираются до мотеля и Кас не спеша заходит в номер при поддержке Дина, который сжимает его руку выше локтя, Кас говорит своим спутникам:

— Пожалуй, я должен вас предупредить, что вечером в среду и на следующий день у меня бывают… некоторые осложнения. В первую неделю, я имею в виду. Когда у меня три дня химии подряд, моя-э… — он бросает осторожный взгляд на Сару, которая взбивает подушки на кровати, — моя оборона несколько ослаблена. К счастью, тошноты уже нет, но… — Еще одна пауза. — Не знаю, этопозид ли, или цисплатин оказывает такой эффект, но… — Наконец он завершает: — Я могу прийти в немного тревожное состояние. Не волнуйтесь об этом.

— В смысле… ты хуже себя контролируешь? — предполагает Дин, не вполне осознавая, что Кас имеет в виду.

— Именно, — подтверждает Кас, немного расслабляясь, как будто рад, что Дин все понял.

Дин с Сэмом обмениваются растерянными взглядами. Вероятно, Кас просто имеет в виду, что чувствует себя особенно подавленным в первую ночь после госпиталя, после нескольких дней беспрерывной химиотерапии. Но ведь ему уже гораздо лучше, правда? Он говорит, что тошнота почти совсем прошла (хотя пока он едва ест), озноб прошел, и температура у него почти нормальная, и даже Сара подтвердила, что худшее позади. Перед уходом на свою смену Сара еще раз проверяет состояние Каса и докладывает, что с ним все в порядке. Так что, поддавшись уговорам Сэма и Каса, Дин наконец позволяет себе свалиться на матрасе в углу и немного вздремнуть.

Но дремота не сильно освежает его. Вскоре Дин проваливается в мрачный, запутанный сон, в котором он и Кас оказываются в жутко тесной, маленькой палате в больнице, где вся мебель странно сжата и переплетена между собой. По какой-то непонятной причине в палате полно часов, выставленных на разное время. Во сне Кас чувствует себя неплохо: он сидит и в состоянии разговаривать, и то и дело смотрит на часы вокруг.

На одних маленьких часах стрелки показывают почти полночь. На циферблате виден миниатюрный рисунок каких-то гор. Кас указывает на эти часы и говорит Дину:

— Видишь вот эти? Уже вот-вот.

— Но они все показывают разное время… — начинает Дин, но Кас качает головой:

— Неважно. Начинается всегда в первую полночь.

Дин понятия не имеет, о чем он говорит. В этот момент Кас берет его за руку. Во сне рука Каса горячая, как при лихорадке, но при этом он в полном сознании и внимательно смотрит на часы.

Маленькие часы с картинкой гор показывают полночь: секундная стрелка плавно проходит цифру 12.

Кас садится прямее, сжимая руку Дина.

— Слушай, — говорит он, слегка поворачивая голову, как будто чего-то ждет. Дин прислушивается и вскоре различает отдаленный гул, который становится все громче и громче. Кажется, он исходит сразу со всех сторон.

Это голоса. Человеческие голоса. Мужчин, женщин, взрослых, детей… всевозможные голоса.

Они все набирают громкость, пока не начинает казаться, что голосов сотни, и звучат они отовсюду. Дин думает: «Они что, все в коридоре?» Но стены палаты постепенно растворяются, и вскоре больничная койка Каса оказывается посреди бескрайней степи, на горизонте которой виднеются горы — те же горы, понимает Дин, которые были изображены на циферблате часов. Отдельные голоса становятся более внятными: большинство просто что-то говорит, но есть и те, что звучат громче, слышны и отдельные крики, визг, и даже всхлипы. Похоже, будто какая-то толпа людей приближается и вот-вот появится из-за горизонта. Дин вскакивает на ноги, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, где все эти люди, когда вдруг слышит свистящий звук. Что-то проносится мимо его головы, и раздается жуткий хлюпающий удар. Дин разворачивается на звук и к своему ужасу видит, что в Каса попала стрела.

Древко торчит у него прямо из груди. Кас только смотрит на него с грустью, и из раны по его животу начинает стекать струйка крови.

— Началось, — говорит он Дину с пугающим спокойствием. Дин подскакивает к нему, в отчаянии хватая его за плечо, и осторожно трогает древко стрелы (он боится его шевелить, но надеется хотя бы как-то приостановить кровь). Однако рука Дина проходит прямо сквозь древко. Как будто это стрела-призрак. Но лицо Каса искажено от боли, и он бледнеет. Призрачная это стрела ли нет, ему явно больно.

Слышится еще один свист, и еще, и еще, и стрелы начинают лететь в них со всех сторон. Почему-то ни одна из них не задевает Дина, но все они попадают в Каса. «НЕТ!» — восклицает Дин в ужасе, хватая его и пытаясь прикрыть собой. Каким-то образом, вопреки всему, Кас еще жив. Но он лишь закрывает глаза, опуская голову Дину на плечо, как будто все, что ему остается, это попытаться вытерпеть это.

Дин просыпается в смятении, обнаружив, что прижимает к груди подушку. Сэм трясет его за плечо, шепча: «Дин! Дин! Проснись! Что-то не в порядке!»

Дин вскарабкивается на ноги одним неуклюжим движением. Он по-прежнему сжимает подушку, еще не осознав до конца, что это не Кас.

— Стрелы, это стрелы? — бормочет он. Сэм недоуменно смотрит на него.

— Что-то с Касом, — говорит Сэм и тянет Дина к кровати. Ноги едва слушаются Дина после сна, и в голове еще туман. Пока он пытается доковылять до кровати, он запутывается ногами в своем одеяле и едва не падает, устояв только благодаря тому, что Сэм крепко поддерживает его за плечо.

— Послушай его! — говорит Сэм, как только они подходят к постели. Он нежно вынимает подушку у Дина из рук и указывает на Каса. — Дин, он разговаривает во сне, с ним такое бывает? Ты когда-нибудь видел его в таком состоянии?

Дин смотрит на Кастиэля, постепенно приходя в себя ото сна. Кажется, никакие призрачные стрелы Каса все же не изрешетили. Он вовсе не в больничной койке, иони не в сказочной степи у загадочных гор — они в химическом мотеле, сейчас вечер среды, и Касу должно становиться лучше. Ему было лучше всего час назад. Но теперь он лежит, свернувшись на боку, схватившись за голову и зажмурившись так, что его лицо застыло в гримасе. Кас что-то бормочет, и Дин наклоняется ближе, чтобы расслышать.

— Вставай, вставай, шевелись… — шепчет Кас между тяжелыми, вымученными вздохами. — Шевелись, скорее, скорее, вставай, я не могу помочь, я не могу помочь, не останавливайся…

— Крови нет. Рвоты нет, — шепчет Сэм. — Температура небольшая есть, но не такая, чтобы вызывала беспокойство. Но некоторое время назад он начал бормотать эту неразбериху, держась за голову вот так. Сначала я подумал, что это просто сон, но ему явно становится хуже. Не знаю почему. И я не могу его разбудить.

Следующие несколько минут Дин и Сэм по очереди пытаются растолкать Каса, но Кас, похоже, основательно застрял в каком-то кошмаре. Сэм включает свет, и они оба с тревогой обнаруживают, что Кастиэль не переставая плачет. Не надрывными всхлипами, а с почти обессиленным спокойствием, делая глубокие, длинные вздохи, пока по его щекам и носу стекает беспрестанный поток слез. Временами он вздрагивает всем телом, как от электрошока, и Дин невольно вспоминает призрачные стрелы, вонзавшиеся в него одна за другой в зловещем сне.

Шепот Каса не прекращается, хотя слова постоянно меняются. Сначала какое-то время это: «Я не могу помочь». Потом, позже: «Тебе нужно вниз по лестнице. Знаю, что там огонь. Но так нужно. Это твой единственный шанс». (Дин с Сэмом обмениваются недоуменными взглядами.) Потом, после недолгой паузы, следует череда: «Спрячься в шкафу. Давай, давай, прячься». Затем долгое бормотание: «Прости меня, прости, прости…» Наконец Кас возвращается к тому, с чего начал: «Вставай, давай, шевелись, не останавливайся…»

— Видимо… какая-то… череда кошмаров? — предполагает Сэм. — Похоже, в одном из них он в огне? А в другом вроде бы с кем-то в шкафу?

Дин стоит, в напряжении сжав кулаки и даже переминаясь с ноги на ногу, готовый к действию. Он машинально настраивается на какую-то борьбу, но совершенно не понимает, что делать. Он был готов к тошноте, был готов к температуре и ознобу, и даже к кровотечению, но это? Что делать-то вообще? Кому звонить?

Наконец наступает краткая пауза: бормотание Каса замедляется и затихает.

— Кас? — зовет Дин, наклоняясь к нему и снова тряся его за плечо.

В конце концов веки Каса поднимаются.

— Господи Иисусе! — выпаливает Дин облегченно.

— Его здесь нет, — шепчет Кас, мутно глядя на Дина. — Он их не услышит. Сегодня только я. Всегда только я. И я не могу им помочь, Дин… Я ничего не могу сделать…

— Это просто сон, — говорит ему Дин, опускаясь на колени у кровати на уровень его глаз. Дин обнимает ладонью его лицо, нежно гладя по щеке большим пальцем. — Ты с нами? Все в порядке. Все хорошо.

Взгляд Каса медленно фокусируется на Дине.

— Не сон… — говорит он. — Прости… Так будет весь четверг.

— Сейчас среда, — сообщает Дин.

— В Старом Свете четверг, — шепчет Кас, снова закрывая глаза.

Дин и Сэм переглядываются. «Четверг?» — спрашивает Сэм одними губами. И в памяти Дина что-то шевелится.

— Четверг в Уральских горах… уже какое-то время… — говорит Кас почти сквозь сон. Его глаза по-прежнему закрыты, но лоб наморщен, как будто он что-то оценивает. — И в Новой Шотландии теперь уже четверг… — добавляет он. — В Перу четверг. — Он умолкает, и сердце Дина стискивает холодный страх, когда он понимает, что Кас, похоже, прислушивается к чему-то, прямо как в том сне. Дин вспоминает часы из сна — временные зоны? Эти странные горы на часах — это были Уральские горы? Был ли этот сон… сном Каса? Мог ли Дин как-то попасть в его сон? В какой-то его сон про время? Про то, как среда переходит в четверг…

Тут Каса сотрясает новый спазм, он морщится, опять зажмурившись, и снова хватается руками за голову, впиваясь пальцами в ткань шапки, как будто у него от боли разламывается голова.

— Нет, нет, нет… — шепчет он про себя. — Прости…

И в этот момент Дин вспоминает, что Кас не в первый раз хватается за голову подобным образом.

Кас делал так и раньше несколько раз — всякий раз, когда на него обрушивался шквал ангельской коммуникации. Всякий раз, когда активизируется «ангельское радио» и множество ангелов говорят одновременно. И пару раз такое случалось при каком-то внезапном всплеске райской энергии.

— Кас, это ангельское радио? — спрашивает Дин прямо. — Ты что-то слышишь?

Кас кивает, не открывая глаз. Потом шипит про себя: «Я теряю ее…» — и начинает говорить на каком-то неизвестном Дину языке. На ангельский не похоже. В его тоне слышна срочность и тревога, потом Кас делает длинный вдох и задерживает дыхание. Его пальцы сжимаются на голове и сухожилия на руках выступают так отчетливо, что Дин начинает волноваться, как бы он не навредил себе — не потянул связки и не поранил кожу головы, — настолько сильно он стиснул голову. Дин уже подумывает попытаться оторвать его руки от головы, когда напряжение вдруг отпускает Каса и он обмякает в постели с обессиленным вздохом. Он весь покрыт потом и тяжело дышит, как будто бежал в гору. У него даже кровь пошла носом. Кас снова приоткрывает глаза, и в них сияют слезы.

— Она умерла, — сообщает он Дину. Он рассеянно вытирает нос, кажется, даже не осознавая, что из него идет кровь, так что его руки и подушка оказываются вымазаны в крови. Он по-прежнему дышит тяжело, с рваными всхлипами. — Я не мог помочь ей, Дин, — говорит он в искреннем отчаянии. — Я не мог помочь ей…

— Кому? — не понимает Дин. Сэм бросает ему полотенце для рук, и Дин прижимает его к носу Каса.

Кас едва замечает полотенце, бормоча сквозь него:

— Девочке, которая молилась мне.

Сэм и Дин снова потрясенно переглядываются.

И тут Дин догадывается.

— Ангел четверга, — шепчет он Сэму, и у того расширяются глаза.

Они уже давно знали, что в легендах это упоминается как одна из ангельских черт Кастиэля. В самых старинных сказаниях его имя часто ассоциируется с четвергом. Но никогда не было ясно, что именно означает «ангел четверга» и означает ли вообще хоть что-то. Дину даже немного стыдно за то, что он об этом почти позабыл. До сего момента.

Дыхание Каса выравнивается. Сэм приносит лед, чтобы приложить к его носу. Кровотечение наконец останавливается, и Кас начинает говорить.

— Кажется, она была где-то… в Казахстане? — бормочет он. — Бедная. Пастушка… семья пастухов… овец. Ее что-то… сбило. Грузовик? Я не видел… она была в бреду. Лежала в канаве. Ползла. Так мучилась от боли. Никто не знал, никто ее не нашел, она умирала… Она знала мое имя с детства, от бабушки. — Кас на время убирает лед от носа, чтобы взглянуть на Дина, и говорит ломающимся голосом: — Она была в отчаянии, Дин. В таком отчаянии, что вспомнила про меня… но я не мог помочь…

Сэм вклинивается с вопросом:

— Кас, ты слышишь молитвы?

Кас медленно поднимает глаза на Сэма и кивает.

— В некоторых деревнях, в некоторых семьях… еще знают мое имя, — шепчет он. Потом делает длинный вздох. Кажется, он наконец замечает, что у него шла кровь, но только смотрит на окровавленное полотенце и пакет со льдом отстраненно, как будто кровь не представляет большого интереса. Сэм передает ему пару чистых влажных тряпок, и Кас вытирает одной из них лицо, потом протирает другой голову, сняв для этого шапку. Он несколько раз трет тряпкой по оголенной коже, как будто пытается отмыть голову целиком — стереть не только пот и кровь, но и молитвы. Он протирает лоб и глаза, и оставляет руку поверх лица, на время прикрыв глаза локтем, словно инстинктивно пытается спрятаться за этим слабым барьером.

Дин и Сэм ждут, не зная, что сказать. Наконец Кас опускает руку и продолжает, немного более уверенным голосом:

— В определенных кругах еще знают имена всех старых ангелов… кто с каким днем ассоциируется. И по четвергам это… нескончаемый поток. Всевозможные молитвы. Но раньше так плохо не было… — Пока он объясняет, он продолжает вздрагивать каждые несколько секунд, и на его лице при этом мелькает болезненное и тревожное выражение. Это похоже на нервный тик, но теперь Дин начинает подозревать, что это молитвы бомбардируют Каса непрерывно, прямо пока он говорит, поражая его со всех сторон, словно град из мелких пуль.

«Стрелы, — думает Дин. — Готов поспорить, сначала ему снился обыкновенный сон о том, что он в госпитале. А потом начались молитвы. И почему-то он затянул меня в свой сон, как раз когда сон изменился. Как раз когда до его сознания стали долетать молитвы. Как будто он искал моей помощи? И каким-то образом затянул меня внутрь?»

Дин поднимается с колен и садится на край кровати, найдя местечко у ног Каса. Он неуверенно предлагает Касу руку — тот крепко хватается за ее, но его вздрагивания не прекращаются.

— Ты весь прямо… дергаешься, — замечает Сэм тихо. — Это от молитв? Ты слышишь их прямо сейчас?

Кас кивает, снова вздрогнув.

— По большей части это просто… мелочи, — говорит он. — Люди просят… благословения, удачи… пытаются обрести надежду. По большей части рутина… — Он на мгновение закрывает глаза и бормочет — по всей видимости, в ответ на какую-то отдаленную молитву, которую только что услышал: — Прости, я даже не знаю, что такое пенальти… — Сэм удивленно фыркает, и через несколько секунд Кас продолжает: — По большей части мелочи. Но некоторые… некоторые отчаянные. Всегда есть такие, каждый четверг. Обычно всего несколько десятков, но, Дин, Сэм, вы не представляете, это так… так ужасно слышать и быть не в состоянии помочь. Это так… — На этих словах он даже содрогается. — Теперь они гораздо отчетливее, чем раньше, — заключает он.

Следует небольшая пауза — может быть, просто случайная передышка между беспорядочно прибывающими молитвами. Сэм молча предлагает Касу воды, поднеся ему бутылку с трубочкой, и Кас жадно пьет через трубочку. Другой рукой он не отпускает руку Дина. Он кивает в благодарность, отдает бутылку обратно Сэму и поясняет:

— Когда я был ангелом, я мог их игнорировать по желанию. Приглушать. Или даже заглушать совсем. Отключать, по сути.

Дину сразу вспоминаются несколько раз, когда Кас не отвечал на его молитвы. Был ли Кас в те моменты просто слишком перегружен? Пришлось ли ему все «отключить»?

И затем Дин понимает, что в те разы, когда Кас отвечал на его молитвы, Касу, вероятно, приходилось отфильтровывать их среди тысяч других, чтобы даже просто услышать Дина. Особенно если это было в четверг… Посылал ли Дин ему молитвы по четвергам? Дин даже не может вспомнить.

Начинает казаться невероятным, что Кас вообще слышал хоть какие-то из молитв Дина, не говоря уже о том, чтобы отвечать на них.

Кас медленно произносит:

— Потом, когда я лишился благодати, все затихло. Я думал, что вообще больше не могу получать молитв. — На его губах мелькает горестная улыбка. — Я даже скучал по этой способности…

В этот момент до него, кажется, долетает еще несколько молитв, но, видимо, незначительных (Дин уже окрестил их про себя «футбольными» молитвами), так как Кас только снова вздрагивает, на секунду закрыв глаза.

Когда он открывает глаза опять, он продолжает:

— От двух дополнительных лекарств на этой неделе, этопозида и цисплатина… от какого-то из них — или, может быть, от комбинации — я начинаю слышать молитвы снова. Не знаю почему или как, но обычно я получаю эти лекарства вплоть до среды, и потом весь четверг молитвы приходят в полную громкость. Даже громче, чем когда у меня была благодать. И я теперь вообще не могу их заглушить. — Он медленно вздыхает. — По большей части они просто… отвлекают. Но некоторые такие мощные, когда людям действительно нужна помощь… А я не могу помочь…

— Ладно, — говорит Дин, мягко сжимая его руку. — Понятно. Так это длится двадцать четыре часа? Типа, пока четверг где-то в Вифлееме?

Кас качает головой.

— Пока четверг хоть где-то, — объясняет он. — Пока человек думает, что в этот момент четверг, где бы он ни был. И эти люди на удивление… широко разбросаны по Земле. В основном я слышу с Урала и Кавказа, и с Ближнего Востока. Еще почему-то немного из Испании… и из одной деревни в Шотландии. Потом, есть еще семья в Канаде, которая иногда подает голос. Понятия не имею, откуда они обо мне узнали, но эта семья рыбаков с острова Кейп-Бретон обращается ко мне вот уже два века. И еще кое-где по миру разбросаны каббалисты и язычники — эти вообще откопали имена всех известных ангелов, — и их становится все больше… — В его тоне при этом слышна досада, как будто последнее, что ему нужно, это чтобы к общему гаму присоединялись еще и каббалисты с язычниками. Он добавляет: — И есть еще пара деревень в Андах, которые каким-то образом сохранили мое имя с самых времен того инцидента с морскими свинками. Они обычно вступают последними.

Кас говорит полноценными предложениями уже несколько минут, но теперь внезапно умолкает и снова напрягается, зажмурившись и сморщившись от боли. Одновременно с этим он хватается рукой за голову, вцепляясь в кожу головы с такой силой, что у него белеют пальцы. Другой рукой он стискивает руку Дина так крепко, что Дин вздрагивает. И Кас снова начинает бормотать.

Дин и Сэм оба пытаются задать ему еще несколько вопросов, но Кас, кажется, больше не слышит их. Становится ясно, что его настигла свежая «отчаянная» молитва. И похоже, она от кого-то из тех, кто уже обращался к нему ранее, от человека в огне — становится ясно, что человек оказался пойман в горящем здании и не успел вовремя сбежать по лестнице, так что теперь пламя добралось до его комнаты и он снова начал в отчаянии молиться о помощи. Кас умоляет человека прыгнуть из окна. Но Дин с Сэмом так и не узнают, чем все заканчивается, так как эту молитву скоро заглушает паническая мольба матери, которая в исступленном отчаянии смотрит, как ее больной ребенок испускает последний вздох в холодной хатке в каком-то безымянном горном селе. В ее коптящей маленькой печке закончились дрова, и нечем обогреть дом; мать прижимает ребенка к груди, пытаясь обернуть его в какие-то тряпки, и молит Кастиэля о помощи. По сбивчивому шепоту Каса Дин понимает, что она пытается торговаться, предлагая все, что у нее есть, даже свою душу. (Дину даже хочется вмешаться с советом обратиться к демону перекрестка, хоть это в целом и плохая идея. Сэм спрашивает Каса, где женщина находится, но Кас не может определить ее точного местонахождения. «В районе Аральского моря?» — может предположить он только.) Слышать об отчаянных мольбах матери ужасно, даже из вторых уст. Дин ловит себя на том, что стиснул зубы, и Сэм беспокойно ходит туда-сюда у постели, взявшись за голову. Кас может только шептать: «Мне жаль, мне жаль…»

На этот раз никакого ангельского пера у них нет, никакого чудесного исцеления не происходит. Касу так и приходится выслушать горе этой женщины, когда ее ребенок умирает.

Ему не выпадает и минуты передышки: сразу после этого приходят несколько новых молитв подряд. Сначала от пожилой женщины, заблудившейся в метель (похоже, ее Кас тоже уже слышал раньше — это ей он велел «не останавливаться»). Потом появляется новая молитва от мужчины на черноморском побережье, который собирается покончить с собой (и, кажется, просит Каса «подать ему знак»). И, наверное, самая жуткая, — от девушки где-то на Балканах, которую насилуют прямо в этот момент. У Дина с Сэмом от ужаса открываются рты, когда они понимают, что Кас слышит от этой девушки. Похоже, она молится Касу про себя, пытаясь таким образом отвлечься от реальности — она не ожидает спасения, только надеется пережить это испытание.

Кас очевидно пытается как-то успокоить каждого, помочь советом, но непонятно, слышат ли его эти люди. По всей видимости, нет: не похоже, чтобы у кого-то из них ситуация хоть как-то улучшалась. Сэм размышляет вслух, можно ли как-то связаться с зарубежными чрезвычайными службами и начинает просматривать иностранные сайты, бормоча: «На Балканах есть какая-нибудь служба спасения?» Но события разворачиваются слишком стремительно. Ребенок у женщины в горах умер, пожилая женщина в снежной буре, похоже, теряет рассудок, и мужчина на черноморском побережье внезапно умолкает.

По крайней мере, девушка выживает. Кас сообщает, что ее насильник ушел и девушка, поднявшись, оцепенело бредет домой.

— Она благодарит меня! — стонет Кас, снова хватаясь за голову. — Я же ничего не сделал… Я ничего не сделал!

У него опять идет носом кровь, на этот раз сильнее.

Некоторое время братья суетятся вокруг него — прикладывают еще полотенца и лед, пока кровотечение не унимается, — после чего Сэм отводит Дина в сторонку.

— Мы никого из этих людей не сможем найти вовремя, чтобы помочь, — шепчет Сэм. — Это нереально сделать, сидя тут, в Денвере, когда мы даже не знаем, в каких они странах. И, Дин, это его вконец истощит. Он не может себе позволить такую потерю крови, особенно когда уровень тромбоцитов у него и так ниже плинтуса из-за химии. Для пациента во время химиотерапии вообще любое кровотечение опасно.

— Не может же быть, чтобы это случалось каждый месяц? — не верит Дин. — Каждую первую неделю?

Сэм пожимает плечами.

— Кто знает. Не упомянуть о подобном — это вполне в его духе.

Они оба какое-то время наблюдают за Касом: кажется, у него снова наступило затишье между очередями молитв. Он опять накрывает глаза локтем, другой рукой прижимая к носу свежий пакет со льдом и стараясь отдышаться.

Сэм шепчет:

— Может быть, несколько месяцев назад у него и хватало выносливости такое переносить. Но теперь у него уже не тот запас сил.

— Не говоря уже о запасе крови, — замечает Дин, волнуясь все сильнее.

— Да. Надо придумать, как это прекратить.

И тут Дину в голову приходит решение.

— Надо забить канал, по которому он получает молитвы, — говорит он. Потом поворачивается к Сэму и поясняет: — Давай оба начнем ему молиться. Мы будем громче. То есть надеюсь, мы будем громче. Мы же ближе и знаем его лично. Помочь тем, кто к нему обращается, мы не можем, так давай попробуем хотя бы прикрыть его.

— Конечно, конечно! — шепчет Сэм, просветлев. — Будем посылать ему свои молитвы — о том, чтобы он… не переживал, да?

— Давай велим ему спать. Отдыхать. Поправляться.

Они опробуют этот план. Дин возвращается на свое место на краю кровати и бережно берет Каса за руку (Кас снова вцепляется в его руку, хотя на этот раз Дин с тревогой отмечает, что его хватка кажется слабее). Сэм пододвигает один из шатких стульев ближе к постели, подпирает подбородок кулаками, упершись локтями в колени, и следит за лицом Каса. Дин смотрит на время на телефоне — еще едва за полночь. Четверг по местному времени. Дину думается, что на Ближнем Востоке четверг уже довольно давно. Не ясно, слышит ли Кас молитвы уже давно — может быть, даже во сне, — или же он становится восприимчив к ним, когда лекарства достигают определенной концентрации в его крови.

Как бы там ни было, он определенно слышит молитвы сейчас. И здесь, в Денвере, четверг только начался.

Им предстоит длинный день.

Дин закрывает глаза, пытаясь внутренне настроиться на молитву и войти в нужное медитативное состояние. Он настолько взволнован всей этой необычной ситуацией, что получается у него не сразу.

— Кастиэль, Кастиэль, Кастиэль, — шепчет он тихо, пытаясь посылать слова не только голосом, но и мысленно, по эфемерному каналу молитв. Наконец он чувствует, что молитва началась. — Кастиэль. Ангел четверга, так? Ну так здесь сейчас четверг. Так что, Ангел четверга, слушай теперь меня. — Он чувствует, как дергается рука Каса, и, открыв глаза, обнаруживает, что Кас смотрит на него, удивленно моргая. Дин улыбается ему, но от этого едва не теряет нить молитвы. Поэтому он снова закрывает глаза, пытаясь думать в сторону Каса, борясь с порывом пуститься в обычную речь и вместо этого стараясь поддерживать молитву мысленно.

«Ты должен отдыхать, — думает Дин. — Тебе нужно только отдыхать. Спать. И поправляться. Не волнуйся ни о чем. Не волнуйся ни о ком — не волнуйся об этих людях. Знаю, это все грустно, это ужасно, но они слишком далеко, и мы не сможем даже найти их. Всем не поможешь… отключись от этого. Просто отдыхай, ангел… Не переживай… Я здесь, рядом. Я присмотрю за тобой».

Дин и сам вдруг с удивлением понимает, что предлагает «присмотреть» за Касом, прямо как Кастиэль раньше, бывало, предлагал «присмотреть» за Дином. Может быть, именно это у ангелов и означает присматривать друг за другом?

«Просто засыпай. Все хорошо».

Кажется, это помогает. Дин чувствует, как рука Каса расслабляется, и, рискнув снова приоткрыть глаза, видит, что его веки опустились. И, что лучше всего, его дерганье прекратилось. Кас делает длинный, медленный выдох, потом еще один; его плечи расслабляются и пальцы постепенно разжимаются, пока его рука не обмякает в руке Дина.

Наконец кажется, что он погрузился в спокойный сон.

— Никаких больше кошмаров, Кас, — шепчет ему Дин. — Никаких молитв. Только хорошие сны. Просто отдыхай.

Они умудряются не прерывать молитву на протяжении примерно получаса, пока Кас спит. Но потом в какой-то момент на стоянке за окном выстреливает выхлоп автомобиля, и Сэм и Дин оба на секунду отвлекаются, одновременно потеряв концентрацию. Кас просыпается, вздрогнув, и тут же снова хватается за голову: поток новых молитв настигает его моментально, как будто они накопились в очереди ожидания. Теперь появился молодой человек где-то у Каспийского моря, попавший в аварию и в панике посылающий молитвы из разбитой машины; восьмилетняя девочка в Андах (это первая молитва из Южной Америки, отмечает Дин), которая ведет свою больную мать по длинной горной дороге в местную клинику в предрассветные утренние часы. Девочка несет на руках свою маленькую сестру, они идут уже много миль, она устала и спотыкается, но все подгоняет мать вперед, к помощи. Потом внезапно приходит отчаянная молитва от жертвы ливневого паводка в Болгарии, который обращается к Касу, беспомощно уцепившись за дерево в надежде, что наводнение сойдет.

Кас снова плачет. (И у него снова кровоточит нос. Возле его головы теперь лежит готовая стопка влажных полотенец.) Кажется, что каждая молитва впивается ему прямо в сердце. Метафора со стрелами из сна оказывается очень точной: какой бы непробиваемой броней Кас ни обладал, когда был ангелом, теперь ее нет: каждая безысходная молитва пронзает его до костей.

Дин уже начал свою молитву снова, но ему немного тяжело сосредоточиться, когда Кас рядом шепчет эти жуткие подробности. В конце концов Дину приходится прибегнуть к колыбельной — по большей части, чтобы успокоиться самому. Колыбельные — это, конечно, детское и уж слишком слащавое средство, но Дин больше ничего не может придумать, и размеренные рифмы старых детских песен наконец помогают ему войти в нужное умиротворенное состояние. И направить это умиротворение на Каса.

Он уже по третьему кругу бормочет «Баю-бай, ангел», когда Сэм шепчет ему в ухо:

— Продолжай молиться. Я зову кавалерию.

Дин приоткрывает один глаз: Сэм отходит в дальний угол комнаты, выуживая из кармана телефон. Потом Дин слышит, как он тихо говорит:

— Эй, Клэр? У тебя есть минутка? Прости, я знаю, что поздно, но нам нужна твоя помощь. Знаю, ты планировала приехать в Канзас только завтра, но слушай, оказывается, ты можешь помочь кое-чем и прямо сейчас, прямо из дома. И Джоди там с тобой?

Джоди и Клэр присоединяются немедленно (и даже Алекс, которая никогда не видела Кастиэля, хочет помочь). Сэм организует молитву посменно. Джоди и Клэр берут на себя первую смену и даже обсуждают с Сэмом, получится ли молиться продуктивно во время езды. Похоже, они все планируют выехать по направлению к бункеру как можно скорее, надеясь, что территориальная близость к Кастиэлю усилит эффект от молитвы.

Джоди и Клэр начинают прямо сразу и, хотя они пока на расстоянии двух штатов и стараются перебить трех мощных конкурентов — жертв каспийской автокатастрофы и болгарского наводнения и перуанскую девочку, — кажется, их молитва все равно помогает. Все же Джоди и Клэр находятся ближе, чем все эти остальные люди. И может быть, то, что они знают Каса лично, придает их молитвам дополнительную силу? Дин не знает точно, но как бы там ни было, это работает: Кас снова расслабляется, и Дину с Сэмом выпадает минутка, чтобы спланировать дальнейшие действия.

— Все равно мало людей, — говорит Дин. — Они скоро выдохнутся. Сложно поддерживать такую концентрацию долго, особенно если они в дороге. А нам придется продолжать всю ночь и большую часть завтрашнего дня.

Сэм снова смотрит на телефон в раздумье.

— Может быть… — говорит он нерешительно. — Может быть, Шэрон захочет помочь? Или Эмили.

— Они не знают, что он ангел, — замечает Дин. — Он же сказал им, что нет.

Сэм смотрит на него скептически.

— Ну да, конечно. Кас явился в палату к Эмили, положил ей на горло перо, и на глазах у Шэрон ее дочка чудесным образом ожила, мгновенно оправившись от рака в терминальной стадии, да еще и говорила перед этим о том, что видела крылья Каса. Безусловно Шэрон подумает: «Ну конечно он не ангел, раз сам так сказал».

Дину приходится признать, что Сэм прав, и Сэм начинает перебирать контакты в телефоне.

— Может быть, Сара знает, как с ними связаться… — шепчет Сэм. — Конечно, ей наверняка не положено разглашать контактную информацию…

— Однозначно не положено, — соглашается Дин. — Настолько не положено, что это федеральное преступление.

— Но дело в том, Дин, что когда я принес ей кофе в тот раз, мы разговорились…

— Вот как…

Сэм смотрит на брата сердито.

— Не сейчас, Дин. В любом случае, это была лишь краткая беседа. И во время этой краткой беседы она вдруг ни с того ни с сего рассказывает мне, как все сотрудники больницы были поражены состоянием Эмили. Оказывается, она приходила для повторного обследования, и у нее больше вообще не обнаружили рак. Полная ремиссия. Все были в изумлении. И они в курсе, что случилось это во время визита Каса. И оказывается, Эмили уже всем в клинике рассказала про крылья Каса. Конечно, они подумали, что это просто какая-то детская выдумка, но… Сара — не дура. То есть она, конечно, не знает, что он ангел, не буквально, но она уже отметила, что в чем-то он… «определенно необычен» — так она выразилась. — Сэм медлит, потом добавляет: — Она сказала, что его случай всегда был немного странным: антиэметики на него не действуют, и прогрессирует болезнь необычно, гистология какая-то странная. — (Дин понятия не имеет, что означает «странная гистология» и уверен, что и Сэму неизвестно, но все равно знающе кивает.) Сэм продолжает: — И видишь ли, в чем дело: Сара завела об этом разговор сама. Она ни о чем прямо не спрашивала, но очень похоже было, что она дает мне удобную возможность что-нибудь сказать. — Сэм взвешивает телефон в руке с таким выражением лица, будто только что сам себя убедил и принял решение. — Попытка не пытка, — заключает он. — Хуже не будет, верно? И она дала мне свой личный номер. — Дин пропускает очевидную возможность пошутить о том, что Сэм и Сара обменялись телефонами; Сэм прав: сейчас не время для подобных шуток.

Дин все же немного сомневается. Какой бы приятной ни была Сара, обычно они избегают втягивать новых людей в свой ближний круг без абсолютной необходимости. Но становится ясно, что сегодня как раз момент «абсолютной необходимости». (Не говоря уже о том, что Сара кажется вполне адекватной. И дала-таки Сэму свой телефон.)

В конце концов Дин кивает.

— Если мы организуем ему еще хотя бы пару молитв на ночь, это может существенно помочь. Давай.

Сэм выходит с телефоном на парковку, пока Дин дежурит у постели Каса, меняя окровавленные полотенца на свежие и пытаясь понять — главным образом по частоте его вздрагиваний (теперь они стали очень редкими), — работает ли еще комбинация молитв от Джоди и Клэр.

Через несколько минут Сэм возвращается и шепчет:

— Оказывается, Шэрон и сама пыталась связаться с Касом! Она уже дала Саре разрешение на то, чтобы нас состыковать! Так что я позвонил Шэрон — не стал вдаваться в подробности, только сказал, что Касу сегодня и завтра очень нужны благоприятные молитвы — молитвы, велящие ему отдыхать и поправляться, — как можно больше, весь четверг. И она сразу ответила: «Я все поняла, можете не объяснять, мы начнем вдвоем, и я, и Эм». И… — Сэм мнется, и на его лицо закрадывается неуверенная улыбка. — И представь себе, Сара сказала, что тоже попробует помолиться! Я даже не был уверен, стоит ли ей говорить, но потом подумал — да ладно, от дополнительного человека хуже не будет, поэтому предложил ей: «Эй, если хочешь послать Касу несколько молитв, это было бы очень здорово, особенно завтра», и угадай, что она ответила? Она говорит: «Кстати, я на днях погуглила имя Кастиэль и оказалось, что есть ангел с таким именем — считается ангелом четверга». И я такой: «Да ладно, правда?!» И она такая: «Да, правда, Сэм». И я такой: «Надо же, вот это совпадение… Ну, в общем, ты не против ему помолиться?» И она говорит «конечно».

***

— Я так благодарен вам всем, — все повторяет Кас за ужином в пятницу.

После изнурительного переезда из Денвера в четверг, во время которого Кас свернулся на заднем сиденье, задремав под убаюкивающие молитвы от всех остальных, они наконец добрались до бункера поздним вечером. Где их встретили Джоди, Клэр и Алекс, уже ожидающие их прибытия с домашним ужином на плите, холодильником, забитым едой, и приготовленными для всех свежими постелями. Когда Дин, Сэм и Кас подъехали, Алекс и Клэр все еще молились посменно. Джоди организовала «молельный отряд» с почти военной эффективностью и даже завербовала нового члена: шерифа Донну, которая присоединилась к ним из своего дома в Миннесоте.

Кас почти сразу свалился в кровать, но сегодня, в пятницу, он наконец снова на ногах. Остатки последних двух препаратов вышли из его организма, и его причудливый ангельский радиоприемник вновь отключился. И кроме того, конечно, четверг наконец везде закончился. Молитвы прекратились — во всяком случае, до следующего месяца.

Кас даже снова начал есть. Дин сидит рядом с ним за ужином, испытывая почти головокружительное облегчение при виде того, как Кас медленно, но верно подъедает с небольшой тарелочки вкусный ужин Джоди: жареную курицу с розмарином, картофельным пюре и идеально сваренным горохом со щепоткой перца. После этого Кас берет себе маленький кусочек тыквенного пирога, который когда-то успели испечь Клэр и Алекс, и, хотя это очень маленький кусочек, Кас его ест, ложечка за ложечкой. Как ни удивительно, Дину самому даже не особенно хочется пирога (что для него совершенно из ряда вон) — такое удовольствие он получает просто наблюдая, как ест Кас.

Дин чувствует себя буквально на седьмом небе. Отчасти это просто от облегчения: кризис в связи с атакой молитв в четверг оказался совершенно неожиданным и ровно в то время, когда они все уже были измучены. К тому же их с Сэмом немного потрясло открытие, что, хотя Кастиэль в последнее время казался таким смертным и страдал так прискорбно по-земному, по-человечески от самого что ни на есть мирского, физического лечения химиотерапией, у него тем не менее остались некоторые ангельские особенности. И в каких-то аспектах химия действительно влияет на него иначе. На самом деле, это напоминание о его уникальности явилось настоящим шоком — они совершенно этого не ожидали. Но они приспособились. Они нашли решение и смогли помочь ему преодолеть даже этот причудливый исключительно ангельский побочный эффект.

И почему-то это дарит Дину надежду. Если у Каса еще остались следы его ангельской сущности… и если они могут успешно отражать даже такие непредвиденные удары… то, может быть, еще не все потеряно? Может быть, они еще могут кое-что попробовать?

У Дина пока нет никакого конкретного плана, но, по крайней мере, чувствует он себя немного лучше. Как будто в его сердце снова разгорается настырная искорка надежды.

И об одном можно сказать с уверенностью: адская первая неделя наконец-то преодолена.

Конечно, на горизонте уже маячит вторая неделя (в понедельник все начнется снова, но теперь это хотя бы всего один день химии). Однако даже пара дней отдыха кажется невероятным подарком.

Дин откидывается на стуле с пивом в руке, стараясь впитать каждую секунду этого относительного спокойствия.

Он ловит себя на том, что нежно потирает Каса по спине другой рукой, время от времени захватывая и его шею. Дин даже не заметил, как начал это делать. Он в нерешительности замирает с рукой у Каса на спине. Все здесь. Всем все видно. Не только Сэму, но и Джоди, и Алекс, и Клэр.

Но потом Дин думает: «Ой, да боже мой! Жизнь слишком коротка. Какая разница…» И оставляет руку ровно там, где она была — у Каса между лопаток. Потом поднимает ее выше и гладит Каса под затылком. Кас в свою очередь улыбается ему и — совсем открыто и очевидно, прямо на виду у всех — кладет руку Дину на колено.

И никто, кажется, вообще не удивлен. Может быть, Клэр бросает на Джоди мимолетный взгляд, в котором читается «Видишь, я говорила» (и получает в ответ совершенно не удивленный взгляд Джоди «Как будто я сама не догадалась»). Алекс даже бровью не поводит.

Дин слегка расслабляется и начинает водить рукой по более широкому кругу на спине Каса, с немного большей свободой.

Сначала казалось, что присутствие стольких людей может немного… стеснять их, или даже докучать им. Все же компания необычно большая. Но вместо этого вышло очень хорошо. По правде говоря, помощь им была очень нужна. (И то, что бункер такой просторный, тоже не мешает: тут еще так много неиспользованных спален и пустых кроватей, что размещение трех дополнительных людей вообще едва ли сказывается.)

И они — семья. Они все теперь семья, даже Алекс.

Кас пустился в еще один круг благодарностей, и Джоди наконец подает голос.

— Мы так рады, что смогли помочь! — говорит она. — Сэм, я бы тебе не простила, если бы ты нам не позвонил. Как только Клэр объяснила, в чем дело, мы превратились в настоящие молельные машины!

Клэр кивает, добавляя:

— Да, молились без передышки. Даже Алекс. Хотя ее пришлось немного подучить.

— У вампиров не очень-то принято молиться, — ворчит Алекс, глядя в тарелку. — Я никогда этого раньше не делала.

— Зато я делала, — говорит Клэр. — Когда была ребенком, бывало, молилась часами.

Дин чувствует, как плечи Каса напрягаются под его рукой, и Кас бросает на Клэр тревожный и печальный взгляд. Он глубоко вздыхает, и Дин ощущает отчетливое перемещение тепла вокруг своей руки — как будто крылья Каса по обе стороны от нее немного опали. Дин уверен, что Кас сейчас пустится в длинное и проникновенное извинение.

Но Клэр лишь награждает его легкой улыбкой и говорит, предвосхищая его слова:

— Я только хотела сказать, что хорошо в этом поднаторела. Научилась мысленно входить в это особое состояние для молитвы. И могу продолжать сколь угодно долго.

Кас немного расслабляется.

— Действительно, можешь, — подтверждает он. — Впечатляющая концентрация. — Клэр на это даже улыбается, как будто получила настоящий комплимент. Кас продолжает: — Я был так тронут, когда понял, что ты делаешь… — он обводит взглядом всех собравшихся за столом, — что вы все делаете. Ваши молитвы — они очень помогли. Даже описать не могу, какое огромное облегчение это было — получить такую передышку.

Клэр говорит:

— Я никогда даже не задумывалась о том, скольких людей, ты, должно быть, слышишь.

Кас кивает.

— Даже для малоизвестного ангела вроде меня их все равно довольно много. И, к сожалению, их слишком много, чтобы им помочь. Даже в старые времена, когда мы спускались на Землю гораздо чаще, я обычно не мог ответить даже малой доле тех, кто в этом нуждался. — С глубоким вздохом он добавляет: — Мне так жаль, что я ничего не смог сделать для всех этих бедных людей прошлой ночью. Я все думаю о них… — Он на мгновение умолкает, и Дин чувствует новый сдвиг тепла вокруг своей руки — на этот раз вроде уплотнения, как будто поврежденные крылья Каса складываются.

— Это несправедливо: раз ты не можешь больше помочь, ты не должен и слышать молитвы, — говорит Клэр. — Дин рассказал нам о некоторых историях, которые до тебя долетали. Ужас, — она содрогается. — То есть когда я молилась тебе, у меня тоже, конечно, были проблемы, но я хотя бы не умирала буквально, не была заперта в полыхающем доме или… — Она качает головой. — Мои проблемы, должно быть, казались такой мелочью, — заканчивает она. Лицо у нее задумчивое.

— Я хотел ответить тебе, Клэр, правда хотел, — говорит Кастиэль. — И много раз я пытался, но… если честно, апокалипсис имеет тенденцию совершенно смешивать планы. — На это Клэр даже усмехается. Но ее смех прекращается, когда Кас говорит с явным сожалением: — А теперь я не могу сделать ничего полезного. Без возможности пользоваться крыльями… — По руке Дина снова скользит тепло, как будто крылья опять поникают. Кас медлит, потом наконец говорит: — Но даже если бы я еще мог летать, у меня все равно нет благодати. Я действительно больше не ангел. Я даже не мог понять, где все эти люди были. Я ничего не мог… Я теперь никому не в состоянии помочь.

— Ты помог Эмили, — напоминает Дин. — Не забывай об этом. Это огромное дело.

Кас смотрит на него.

— Одна звезда за раз, помнишь? — добавляет Клэр.

Кас медленно ей кивает.

Сэм говорит:

— Нельзя всегда спасать весь мир, Кас. Мы все знаем, что ужасные вещи происходят ежедневно и повсеместно. Аварии, нападения, пожары — каждый день в году. В каждом городе мира. Нам, всем остальным, просто повезло в том, что мы об этом не слышим. Слышать, как это происходит в реальном времени, должно быть, невыносимо, но нельзя винить в этом себя.

Кас кивает.

— На самом деле, за тысячелетия к этому даже привыкаешь. Но это всегда нелегко — слышать чужие страдания. Даже тех, кто выжил, как эта девушка… — Он умолкает на время, глядя в свою тарелку, и когда наконец продолжает, на лице у него написано беспокойство. — Было куда проще, когда вас, людей, было всего несколько сотен тысяч. В какой-то момент ваша популяция насчитывала всего какую-то пару тысяч — вы об этом знаете? И ангелов было больше.

— Более приемлемое соотношение молитв к ангелам? — спрашивает Джоди.

— Именно, — подтверждает Кас, кивая. — Гораздо меньше молитв на каждого ангела. Мы могли лучше сосредоточиться, больше помогать и могли позволить себе разобраться как следует в каждой трагедии. По-настоящему посвятить себя этому, взять на себя это бремя, сердцем. Мы все равно не всегда могли вмешиваться, но могли хотя бы… быть свидетелями. Быть рядом со страждущим в определенном смысле. — Он тяжело вздыхает. — Но теперь их просто слишком много. Раньше… число трагедий было обозримое.

— Теперь население планеты семь с половиной миллиардов, — замечает Сэм.

— И, наверное, семь с половиной миллиардов трагедий, — говорит Дин. — Тебе надо от этого отдыхать…

— А как ты раньше справлялся? — спрашивает Джоди. — В смысле, что ты делал по четвергам до этой недели. В первые недели цикла?

— В первый раз это застало меня совершенно врасплох, — говорит Кас. Он качает головой, вспоминая. — Как сейчас помню, я почти тридцать шесть часов провел лежа в кровати в мотеле и накрыв голову подушкой. Что, конечно, вовсе не помогло, и я пропустил следующую рабочую смену, так что меня едва не уволили. Потом, во второй месяц, я попытался напиться снотворных препаратов. Заснуть у меня получилось, но оказалось, что молитвы заражают и мои сны тоже. — Говоря это, он бросает быстрый взгляд на Дина, так что тот гадает, понял ли Кас, что Дин видел часть его сна со стрелами.

— В третий месяц, — продолжает Кас, — я попробовал спиртное, отчего все молитвы слились в какой-то… невнятный бред, и это даже отчасти помогло. Но потом наутро, в пятницу, было просто ужасно… — (Клэр и Алекс едва сдерживают смех, хотя вид у них обеих при этом виноватый.) Кас заканчивает: — И, очевидно, смешивать алкоголь с лекарствами химиотерапии в любом случае не рекомендуется. Так что в четвертый месяц я попробовал марихуану… — (Клэр снова усмехается, а у Алекс от удивления расширяются глаза), — и она… в общем… некоторые ее аспекты мне даже понравились, но оказалось, что от нее молитвы становятся крайне запутанными. Совсем сбивающими с толку, как будто приходят несвязанными обрывками. И почему-то кажется, что все это длится намного дольше. — Он обводит взглядом присутствующих и говорит: — Мне никогда даже в голову не приходила стратегия контрмолитвы. Это было так странно — начать получать молитвы от всех вас. Почти у всех вас есть прямой канал доступа ко мне в результате нашего совместного прошлого — а это делает молитвы сильнее; но необычнее всего было то, что ваши молитвы не просили о помощи меня, а совсем наоборот. Вы все старались помочь мне. Ощущение было почти как… от полета вверх тормашками. Полнаяпротивоположность тому, как я привык воспринимать молитвы. Воистину поразительное ощущение. — Он на мгновение задумывается и добавляет: — И я бы даже не предположил, что у меня найдется достаточно, гм… достаточно… — он снова обводит всех взглядом: Сэма и Дина, и Джоди, и Клэр, и Алекс, — достаточно… источников молитв для того, чтобы такая стратегия была осуществима.

— Достаточно друзей, ты хочешь сказать? — подсказывает Дин.

Кас смотрит на него и робко кивает. В итоге у них набралась молельная команда из девяти человек, считая удаленную помощь Донны, Шэрон, Сары и даже малышки Эмили.

— Да, — говорит Кас просто. — Достаточно друзей. — Он снова обводит взглядом собравшихся — теперь со своей характерной однобокой улыбкой. Все улыбаются ему в ответ.

Дин тихо усмехается и снова потирает спину Каса (ему начинает доставлять необъяснимое и совершенно неожиданное удовольствие возможность открыто оказывать Касу подобные знаки внимания).

— Я думаю, у тебя друзей уже больше, чем у меня, — говорит Дин. — И появляются все новые. Шэрон и Эмили. И даже медсестра Сэма!

— Она не моя медсестра, — протестует Сэм. — Она медсестра Каса, и… просто… Слушай, хватит уже…

— Я тебе спуску не дам, братишка, — говорит Дин, грозя ему пальцем. — Не расслабляйся. Таков братский кодекс. Это было в договоре старшего брата, который я подписал при твоем рождении. И уж если ты собираешься звонить ей по двенадцать раз на дню, или сколько там ты ей звонишь в последние дни…

— Твоя девушка — медсестра, Сэм? — вмешивается Алекс. — Я только что пошла в медучилище. Может быть, мне можно с ней поговорить? Ты не против?

— Она не моя… мы вообще только… — начинает Сэм, но потом сдается и со вздохом откидывается на стуле. — Да, я могу дать тебе ее телефон, — говорит он в конце концов. — Давай я только сначала спрошу у нее.

Дину остается только посмеяться. Он смеется дольше нужного — настолько долго, что Сэм начинает закатывать глаза и даже Кас смотрит на Дина с некоторым недоумением. Но на самом деле, этот смех — только отчасти по поводу Сэма с Сарой. Отчасти он и просто потому, что так приятно снова иметь возможность дразнить друг друга и шутить, и Касу настолько лучше, что Дин может подтрунивать над Сэмом по поводу возможных девушек, и можно просто сидеть, обняв Каса за плечи и чувствуя его руку у себя на колене, у всех на виду, в кругу друзей (своих друзей, и друзей Каса, как выяснилось), и ни о чем в данный момент не переживать. И главное, Дин испытывает прямо-таки эйфорию от того, что Кас пережил еще одну неделю. Кастиэль жив, бодр, дышит и ест — более того, он смотрит на Дина прямо сейчас, опять с этой теплой улыбкой, и его рука у Дина на колене, и у них впереди вся ночь, и весь следующий день, и следующая ночь после этого. Это не много, это лишь краткое мгновение — эти скудные два дня впереди. Этого совсем не достаточно. Но сейчас чувство такое, что это лучший в мире подарок.

========== Глава 41. Обещаю, пернатый ==========

В мгновение ока уже снова утро понедельника, и они снова в Денвере: Дин везет Каса назад в госпиталь. Цикл химии неумолимо продолжается. Все это превращается в на удивление привычную рутину. Пока Дин паркуется на заснеженной стоянке госпиталя и провожает Каса в фойе, предусмотрительно придерживая его за локоть, Дину кажется, что он буквально видит разворачивающуюся перед ними неделю: сетку дней, расстеленную на тротуаре перед Касом, размеченную вплоть до мучительно предсказуемых деталей. Расписание каждого дня уже заполнено неприятными событиями, которые должны произойти, которых не избежать. От досадных формальностей вроде долгого ожидания приема до болезненного введения иглы капельницы, за которым последуют долгие часы химии, потом переезд в химический мотель, где они проведут вместе еще одну ужасную ночь понедельника и еще одно ужасное утро вторника… потом, наконец, вечер вторника, когда все они будут без сил и Кас будет по большей части спать… и среда, когда они загрузят еще нетвердо стоящего на ногах Кастиэля в Импалу для длинного переезда домой (где, можно надеяться, их ждет небольшая передышка: Джоди, Клэр и Алекс пообещали снова приехать и обеспечить для всех еду, постели и моральную поддержку). Все это должно случиться. Хотя бы четверг на этой неделе пройдет легче (во всяком случае, так говорит Кас). Но даже при этом вторая неделя — все равно тяжелая.

Кас на автомате направляется к нужному лифту. Где Дин на автомате нажимает на кнопку шестого этажа. Дин замечает, что они оба начали действовать на автопилоте. Это чувство знакомо ему по затяжным сражениям, по утомительным многомесячным кампаниям: когда, как изнуренные войной солдаты, каждое утро они заставляют себя вставать с кровати (или с раскладушки в госпитале, или с матраса в углу номера в химическом мотеле) и отправляются на очередную неминуемую битву. Еще одна изматывающая ночь… еще один унылый рассвет.

И в этот понедельник почему-то Дин ощущает особенную усталость. Он проснулся очень рано с пульсирующей головной болью, чувствуя себя так паршиво, что даже не воспользовался последней возможностью пообниматься с Касом. Вместо этого он прошел на цыпочках в ванную, чтобы принять горячий душ и горсть болеутоляющих, надеясь, что это освежит его достаточно, чтобы быть в состоянии заботиться о Касе сегодня.

Головная боль так и не прошла, но ничего другого не остается, кроме как делать дело.

«Жизнь не всегда такая, — напоминает себе Дин, когда лифт выплевывает их в фойе амбулаторного крыла химиотерапии. — Так будет не всегда. Когда-нибудь все это закончится…»

Но становится все тяжелее верить, что в мире вообще есть что-то кроме рака и химии… что-то кроме госпиталя, химического мотеля и безжалостного ежемесячного цикла бедного Каса.

***

Позднее в этот бесконечный понедельник, когда Каса уже отпустили и они вернулись в химический мотель, Дин выходит в лобби, чтобы набрать кубиков льда на предстоящую долгую ночь. Еще только четыре часа, но Дин уже без сил. Голова у него по-прежнему болит, и тело ломит от усталости. По пути к автомату со льдом он натыкается на семью, которая только что прибыла и кое-как катит свои чемоданы, преграждая ему дорогу. Они только заселяются. Мать семейства с измученным видом жалуется, что «страшно устала» после «долгого переезда» — который, оказывается, занял у них всего-то четыре часа (это даже не считается за переезд: так, по делам смотаться). Отец брюзжит из-за того, что им пришлось заплатить дополнительные десять баксов за номер, и их ноющий сынок не затыкается о том, что у него закончились чипсы или что-то в этом роде. И потом выясняется, что они едут кататься на лыжах. Они приехали в Колорадо в отпуск, и при этом они еще жалуются, и Дин внезапно испытывает жгучее желание съездить каждому из них по роже.

Чувство несправедливости вспыхивает в нем так ярко, что приводит его почти в бешенство. Это просто невероятно, немыслимо: эти не знающие своего счастья недостойные людишки могут заниматься обычными делами, ездить в свои дурацкие поездочки, возить своих тупых детей на роскошные лыжные курорты, чтобы валяться там в снегу, по сути выбрасывая деньги на ветер, и, судя по виду, все они при этом в превосходном здравии — ни у кого ничего не болит, никого не тошнит, — и они еще и жалуются! Пока Кастиэль и Дин с Сэмом всего в паре номеров от них пытаются справиться со своим кошмаром!

Почему в этой тупой семье лыжников никто не болен раком? Почему это должен быть Кас?

Почему Кас?

«Почему мы?»

Дин кипит от злости, сжав кулаки и уставившись на автомат со льдом, пока слушает, как уставшая семья спорит друг с другом о том, купить ли их тупому ребенку еще гребаных чипсов. Повернувшись, Дин впивается в них глазами. Родители не смотрят в его направлении, но мальчишка смотрит: как раз когда он жалуется, как сильно хочет есть, он случайно замечает Дина и, поймав его взгляд, тут же умолкает, стиснув в руках пустой пакет от чипсов. Мальчишка невольно пятится назад, к матери.

Ему лет девять на вид.

Дин делает глубокий вздох и разжимает кулаки. Он заставляет себя улыбнуться ребенку слабой улыбкой и отворачивается к автомату со льдом.

***

Пока Дин бредет с ведерком льда обратно через парковку в номер Каса, он замечает Сэма, копающегося в багажнике Импалы. Когда Дин подходит, Сэм выпрямляется: он выглядит немного обеспокоенным.

— Эй, я что-то не могу найти бутылки с водой, — говорит Сэм. Он поднимает в руке одинокую бутылку. — Нашел только вот эту — каталась в багажнике. И еще… прости, но я, кажется, забыл толстовки.

— Что?

— Толстовки для ленивца, — говорит Сэм. Вид у него виноватый. Он захлопывает багажник и направляется вперед Дина к открытой двери в номер рядом. Это комната Сэма и Дина (хотя теперь уже фактически комната Сэма, так как Дин почти все время проводит у Каса). Сэм бросает ключи от машины на стол и заглядывает в большую сумку с вещами, лежащую на одной из кроватей. Он с безнадежным видом роется в сумке и вздыхает, качая головой. — Я думал, толстовки тут, но… Я ведь уже подготовил смесь запахов, завернул их в те большие пакеты и собирался положить в сумку, но, должно быть, оставил в гараже. Они лежали прямо рядом с машиной, но я, должно быть, забыл убрать их в сумку… Прости, — снова добавляет он, заметив выражение лица Дина.

Медленно Дин ставит на стол ведерко со льдом.

— Ты забыл толстовки? — повторяет он. Сэм кивает. Дин подходит и смотрит в сумку. Ну точно, толстовок нет.

Это должна быть мелочь, но это не так. Касу нужны эти толстовки. И Дину нужны эти толстовки. Это ведь Дин проводит с Касом большую часть времени; Дин спит рядом с ним ночами. Если у Каса разовьется отвращение не к тому запаху (скажем, к запаху одеколона Дина… или его шампуня… или к его собственному запаху), то заплатит за это Дин — не Сэм.

— Ты забыл толстовки с запахом гигантского ленивца, — повторяет Дин.

— Да, — признает Сэм.

— Касу нужно, чтобы мы их носили.

— Знаю. Прости, правда.

— Ты же сказал, что положил их, — упрекает Дин. — Я спросил, взял ли ты их. И ты сказал «да». Я спросил, наверное, три раза. — Раздражение вдруг закипает в нем снова, и непрестанная головная боль, конечно, не помогает, и затем Дин замечает, что начал кричать на Сэма. И не может остановиться. И даже не хочет останавливаться, потому что Сэм же сказал, что взял толстовки, и Дин напомнил ему их взять, как минимум три раза, потому что Кастиэлю они нужны, и Дину они нужны, и еще Дин знает: это все потому, что Сэм отвлекся на очередной звонок Саре, как раз когда они собирали вещи — теперь Дин кричит все это прямо Сэму в лицо, и Сэм даже закрывает дверь, как будто не хочет, чтобы кто-то услышал, но Дин едва замечает. Его голова пульсирует болью и мышцы снова ноют, настолько он взбешен. Они остались без толстовок, и что теперь делать?! Дин лишь смутно осознает, что оттесняет Сэма к двери — Сэм отступает шаг за шагом и даже поднял руку, словно в попытке остановить Дина, и шепчет успокаивающим тоном (крайне раздражающим успокаивающим тоном):

— Эй, тише, тише. Кас совсем рядом, забыл?

Дин умудряется немного понизить голос (только ради Каса), но определенно не собирается прекращать лекцию, потому что он уже вошел в раж и испытывает глубокое удовлетворение от этого яростного, жесткого, рычащего выговора Сэму о том, чтобы он немножко собрался, и сосредоточился на Касе, и навел порядок в голове…

Дин выплевывает слова в таком гневе, что начинает кашлять на последних двух фразах. Сэм стоит, прижатый к двери, и теперь только молча смотрит на брата. Он не говорит ни слова.

Как ни странно, пока Дин продолжает, вид у Сэма становится скорее задумчивый, чем обороняющийся. Пару раз он оценивает Дина взглядом с головы до ног, как будто больше не обращает особого внимания на его слова, а просто наблюдает за ним. Это, конечно, только злит Дина еще больше, отчего кашель становится сильнее, и в конце концов Дин вынужден умолкнуть, закашлявшись.

Сэм передает ему бутылку воды.

После нескольких глотков воды кашель наконец проходит. Дином овладевает полное изнеможение, и он унимается, тяжело сев на кровать. Теперь от усталости он не может сказать Сэму ни слова — он даже голову прямо больше держать не может. Не может даже посмотреть Сэму в глаза.

— Ты в порядке? — отваживается спросить Сэм.

— Да, — отвечает Дин тихо. — Просто устал как собака. И хочу, чтоб все закончилось. — Он морщится при этом слове, потому что, конечно, «закончиться» рак Каса может и очень, очень плохим образом.

— Я съезжу в универмаг, — говорит Сэм. — Куплю все, что нужно для запаха, и новые толстовки. Прости, я правда думал, что положил их, но… в общем, я скоро вернусь. И… — он медлит. — Когда я вернусь, тебе надо поспать.

Дин вяло кивает, глядя в пол.

Сэм берет свое зимнее пальто и шарф и начинает одеваться. (Теперь уже настоящая зима — здесь, в горах Денвера, пронзительно холодная, — и первая пара снегопадов осела тяжелыми наносами на тротуарах.) Дину становится стыдно за свою безумную тираду, потому что, конечно, Сэм ничего этого не заслужил. Сэм с самого начала просто офигенно помогает.

— Прости, — бурчит Дин.

Сэм пожимает плечами, обматывая вокруг шеи шарф. Он вытаскивает из кармана пальто мягкую шапку, натягивает ее на голову и бросает почти небрежно:

— Сара предупреждала меня, что это случится.

— Что что случится?

— Что ты начнешь слетать с катушек, — говорит Сэм. Он сгребает ключи от Импалы обратно со стола и добавляет: — Даже посоветовала мне… — Секунду он колеблется, но наконец завершает: — Посоветовала не реагировать на это. Не принимать на свой счет.

Дин пытается собрать в себе хоть какое-нибудь негодование по этому поводу, но, конечно, Сара абсолютно права. В конце концов Дин только устало кивает.

Сэм готов идти, но все еще медлит, стоя посреди комнаты с ключами в руке и глядя на брата. Наконец он говорит мягко:

— С ним все будет в порядке.

— Да. Конечно, — отвечает Дин, по-прежнему глядя в пол. — Не сомневаюсь.

Сэм поворачивается, чтобы уйти.

Когда он уже выходит за дверь, Дин окликает его:

— Эй!

Сэм оборачивается с осторожно нейтральным выражением лица. Дин говорит:

— Купи что-нибудь приятное Саре, раз уж едешь.

— Купить ей что-нибудь в универмаге? — переспрашивает Сэм, слабо усмехнувшись. — Что, типа, удлинитель? Набор полотенец?

— Если уж я нашел чертов цветок для Каса в гребаном Твоем Доме, то уж ты точно найдешь что-нибудь для Сары в универмаге, — замечает Дин. (Цветок тем временем живет бункере: вчера Кас отнес его на самый верхний этаж, где он может стоять на свету, пока они в отъезде, и даже устроил для него какую-то замысловатую поливальную систему из перевернутой пластиковой бутылки и множества ниток по схеме, которую нашел в интернете.) Дин добавляет: — В универмаге в миллион раз больше вещей, годных в подарок, чем в Твоем Доме. Может, какую-нибудь рождественскую игрушку? Не знаю. Но она прямо супер как помогает. Купи ей что-нибудь.

Сэм кивает. Но вид у него все еще настороженный.

— И, чувак, — добавляет Дин. — Звони ей и дальше. Я не имел в виду, что тебе не стоит ей звонить, я просто… не знаю, что у меня с головой — наверное, я просто расстроился из-за толстовок… Это просто… знаешь, последняя капля. Но это неважно. Не знаю, я сегодня что-то не в форме. В общем, Сара хорошая. Очень хорошая. Звони ей и дальше.

Это, наконец, вытягивает из Сэма легкую улыбку.

— Прости, что я забыл толстовки, — говорит он.

— Я забыл воду, черт бы ее… — признается в конце концов Дин. — Оставил бутылки на кухне. Прихвати несколько упаковок тоже, ладно?

***

Пока Сэм в отъезде, Дин наконец заставляет себя подняться и отправиться в номер Каса. Оказывается, что Кас снова мигрировал с кровати на пол ванной. Он до сих пор пытается делать так каждый раз, когда Сэм с Дином на время выходят из комнаты: вернувшись, они неизменно находят его свернувшимся на полу возле унитаза, с противнем под боком для страховки (на случай, если он не сможет подняться к унитазу, когда его настигнет тошнота). Это уже превратилось у них в извечный спор — в непрекращающуюся борьбу за то, должен ли Кас оставаться в кровати. Обычно он таки соглашается переместиться туда после, когда Сэм и Дин возвращаются, но, конечно, для этого ему часто требуется помощь.

На этот раз Кас устроился в ванной вполне неплохо, с противнем и пачкой салфеток на расстоянии вытянутой руки и подушкой под головой. И даже поставил рядом с собой на кафельном полу часы. Конечно, тут все равно не так удобно, как в постели (к тому же Кас вечно мерзнет), так что Дин пытается уложить его обратно в кровать. Но сегодня Кас кажется тяжелее обычного, и Дин не может помочь ему подняться. Кас делает слабую попытку встать, и, как правило, после этого Дин в состоянии поднять его и дотащить до кровати. Но вместо этого проходит минута или две, пока Кас полусидит и Дин только безуспешно тянет его за руку. Наконец Кас бормочет: «Я устал» — и ложится обратно на пол, свернувшись на боку. И Дин к этому времени устал настолько, что обессиленно опускается с ним рядом. И так и сидит на кафельном полу возле Каса.

Минуты текут медленно. Медленнее, чем обычно. Дин ловит себя на том, что вместе с Касом бездумно уставился на часы.

Вдвоем они смотрят, как потихоньку движется секундная стрелка. Проходит пять минут.

— Дин? — шепчет наконец Кас, нарушая полудрему Дина. — А вода есть?

Дин с удивлением обнаруживает, что прошло уже пятнадцать минут, а не пять. Но Касу нужна вода; надо сосредоточиться на этом. Проблема кажется сложной для решения. Дин медленно приходит к заключению, что нужно, наверное, сходить и принести Касу бутылку воды. Но на этот раз бутылка только одна — та, что Сэм дал Дину раньше, когда Дин закашлялся. Теперь она стоит на стойке в комнате, и Дин соображает, что надо принести не только ее, но и сходить за еще несколькими к торговому автомату в лобби. Но встать очень тяжело — как будто гравитация усилилась, — и Дин выбивается из сил уже просто оттого, что поднимается на ноги и доходит до стойки за имеющейся бутылкой. Лобби кажется чрезвычайно далеким, так что Дин решает временно отложить экспедицию к автомату и вместо этого присаживается, только на минутку, на один из расставленных стульев Каса. Только чтобы чуточку отдохнуть. Его настигает отдышка после долгого путешествия по комнате.

— Дин? — шепчет Кас из ванной.

Дин заставляет себя подняться со стула и плетется обратно в ванную. На улице уже стемнело, солнце село (разве только что не было еще светло?), ночь едва началась, и впереди еще столько часов, и голова у Дина болит сильнее прежнего, и мышцы ломит, и он дрожит — ему так холодно, и он так ужасно, ужасно устал… Он на ощупь открывает бутылку и смотрит на нее пустым взглядом, почти забыв, что с ней нужно делать. Он садится рядом с Касом и только протягивает бутылку ему, как вдруг его желудок скручивает и Дин чувствует рвотный позыв.

Тошнит Дина, не Кастиэля.

Унитаз слишком далеко — на пути к нему Кас, и Дин не рискует пытаться перелезть через него. Ванна тоже недостаточно близко. Но Кас, глядящий на него во все глаза, как-то умудряется подтолкнуть к нему противень как раз вовремя. Дин склоняется над противнем, пока его рвет, не понимая, что происходит. Кас — в такой же растерянности: он смотрит на Дина со смесью предельной озабоченности и полнейшего недоумения. Кас делает попытку сесть и умудряется постепенно принять сидячее положение. Он подталкивает к Дину свою коробку салфеток, потом полотенце и даже свою подушку, и отдает назад бутылку воды, из которой даже не глотнул. Дин только кивает в благодарность, пока его тошнит в противень. Из него выходит весь обед. Когда рвота прекращается, он дрожит не переставая.

— Дин… на тебя… на тебя что-то попало? — спрашивает Кас слабо. Прислонившись к бортику ванны, он внимательно наблюдает за Дином. В его голосе слышна неподдельная тревога. — Какие-то мои телесные жидкости? На тебя, должно быть, попало, Дин, они, должно быть, попали в твой организм…

— Нет… ничего на меня не попало… — выдыхает Дин. — Уверен. Перчатки, видишь? — Он осматривает голубые перчатки на руках — они вроде целы. Он пытается встать, но почему комната так кружится? Почему он не может подняться на ноги? — Да что со мной? — бормочет он Касу.

После этого все в тумане.

— Господи, Дин! — говорит дальше Сэм, каким-то образом телепортировавшийся из магазина — Дин не слышал, чтобы он зашел. Почему-то Дин теперь лежит на полу (приятно прохладном и остужающем кожу — Дин начинает понимать, почему Касу тут нравится). Сэм сидит на корточках рядом, щупая ему лоб. — Ты весь горишь, — говорит Сэм. Кас тоже снова на полу, лежит параллельно Дину, лицом к нему. Кажется, он слишком ослаб, чтобы сидеть, но с тревогой во все глаза наблюдает за Дином и озабоченно шепчет вопросы Сэму.

— Это мои лекарства, Сэм? — шепчет Кас. — Должно быть… это блеомицин…

Дин снова смотрит на свои руки в перчатках. Несмотря на слабость и тошноту, он умудряется стянуть перчатки и проверить наличие дыр, но перчатки целы.

— На мне были перчатки… — бормочет он. — Перчатки на месте…

— Ты болен, приятель, — говорит Сэм. Он возится с телефоном, пытаясь кому-то позвонить. — То есть обыкновенно болен. Похоже, у тебя грипп или что-то подобное. Черт, я должен был сообразить, когда ты начал кашлять. И по тому, каким ты стал раздражительным. Я заметил, что что-то не так, но подумал, что ты просто уставший.

— Ох, Дин… — шепчет Кас. Дин смотрит на него.

Когда они лежат так, на прохладном полу ванной химического мотеля, кажется, что они — единственные в мире, кто понимает, каково это, свалиться вот так под гнетом недуга, беспомощно распластавшись на холодном кафеле; единственные, кто знает, как выглядит мир с этого ракурса побежденных болезнью. Кас делает попытку взять Дина за оголенную руку, и Дин протягивает к нему руку в ответ.

Но Сэм бросается между ними, отталкивая руку Каса.

— Кас, не трогай его! — восклицает Сэм, и неожиданная требовательность в его голосе заставляет их обоих поднять глаза. Сэм говорит Касу резко: — И противень не трогай. И бутылку с водой. Ты же не пил из нее? — Кас отрицательно качает головой, и на лице Сэма появляется лишь слабое облегчение. — Ничего не трогай, — командует он. — Тебе нельзя заболеть гриппом, Кас, правда нельзя. — Затем он поворачивается к Дину со словами: — Черт, Дин, надо изолировать тебя от Каса немедленно!

***

— Не буду говорить, что я тебя предупреждала, — произносит женский голос очень тихо, низким тоном с расстояния в несколько ярдов. — Просто скажу: я об этом беспокоилась.

Дин слышит голос лишь отдаленно: кажется, Дин теперь в постели. Он машинально ощупывает матрас рядом, ожидая найти под боком Каса. Но Каса здесь нет, и постепенно Дин понимает, что лежит в неровной бугристой кровати в другом номере мотеля, закутанный в одеяла. К нему возвращаются смутные воспоминания: как Сэм тащит его по комнате, перекинув его руку через плечо; лицо Сары вблизи и ощущение градусника под языком; туманные обрывки фраз Сары, тихо шепчущей Сэму среди ночи инструкции о перчатках, масках и «карантине». И вроде бы была еще рвота? И озноб. И может быть, в какой-то момент Дин даже смог поесть и удержать в себе куриный бульон. По мере того, как он просыпается, он начинает осознавать, что прошло время. Как минимум несколько часов. Может быть, даже целая ночь? За окном по-прежнему темно — значит ли это, что уже скоро рассвет?

Он умудряется повернуть голову и замечает Сару и Сэма в углу номера: они тихо переговариваются. На них обоих надеты медицинские перчатки и маски, на Саре — зеленая униформа, и такую же зеленую мужскую рубаху она где-то раздобыла для Сэма. Вместе они выглядят как хирургическая команда.

— Да, ты меня предупреждала, — шепчет Сэм через маску. — И поверь, я прислушался. Я видел, что он расклеивается, просто не понял, что он еще и болен.

— Это классика, — говорит Сара. — Просто классика. Отвечающий за уход партнер переутомляется и сваливается с гриппом, и мы вынуждены переживать, как бы не заразился основной пациент. И теперь у нас два пациента вместо одного. Сэм, он загоняет себя. Могу поспорить, он вообще не отдыхает. И толком не спит. — Она умолкает, сузив глаза и изучая Сэма. — И то же можно сказать о тебе, правда?

Сэм слабо пожимает плечами, и Сара возводит глаза к потолку.

— Ты заболеешь следующим, гарантирую, — говорит она. — Вам двоим нужна помощь — еще люди в помощь с Кастиэлем. Не пойми меня неправильно, вы очень много делаете для него, но вам нужны ассистенты. Я возьму несколько выходных. Я уже позвонила и договорилась о том, чтобы поменять свое расписание на ближайшие дни. Останусь здесь на этой неделе, сколько нужно, и помогу вам, ребята…

— Ой, Сара, ты серьезно? — говорит Сэм с почти отчаянной благодарностью в голосе. — Это было бы просто шикарно, но ты правда можешь?

— С удовольствием, — говорит она. — С большим удовольствием.

— Я заплачу тебе за потраченное время, — предлагает Сэм. — Мы могли бы, вроде как, нанять тебя?

Она качает головой.

— Считай это рождественским подарком.

И теперь Сэм смотрит на нее своим особо жалостливым Ядерным Щенячьим Взглядом. Это очень действенный взгляд (Дин знает по опыту), и Сара едва не тает. Она даже накрывает руки Сэма в перчатках своими.

— Обычно я такого не делаю, — говорит она мягко. — Всегда есть порыв, конечно, но сложно находить свободное время, особенно в период праздников. Но в этот раз я уже договорилась. Ради Кастиэля… ради Дина… и ради тебя. — Следует короткая пауза, пока они смотрят друг другу в глаза. Дин вдруг понимает: они не заметили, что он проснулся, — и отворачивается.

— Если бы на мне не было этой дурацкой карантинной маски, я бы тебя поцеловал, — говорит Сэм.

— Если бы на мне не было дурацкой маски, я бы ответила, — говорит Сара.

Дин закрывает глаза и притворяется, что спит.

— И Сэм, — добавляет Сара мгновение спустя, — ты говорил, у вас есть какие-то друзья или дальние родственники? Женщина с приемными дочерьми? Как ее звали — Джоди? Может быть, она тоже сможет приехать помочь? Еще одна пара рук нам не помешает.

Дин рискует приоткрыть глаза и замечает, что они оба поправляют маски. И Сэм кивает, вытаскивая из кармана телефон — наверное, чтобы позвонить Джоди.

— Она все равно собиралась встречать нас в четверг, — говорит Сэм, пролистывая список контактов. — Я спрошу, сможет ли она приехать сюда чуть пораньше.

Кажется, интимный момент между Сэмом и Сарой закончился, так что Дин в конце концов подает голос, переходя сразу к самому срочному вопросу:

— Где Кас?

Они оба вздрагивают и поворачиваются к нему.

— Дин! — восклицает Сэм, и, хотя Дин не видит нижнюю половину его лица под маской, ясно, что Сэм улыбается. Сара тут же подлетает к кровати и щупает лоб Дина, проверяет его пульс и глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она. — У тебя грипп, кстати. Подкосил тебя основательно. У тебя полночи был жар вплоть до бреда. Разве я тебе не говорила, что надо за собой следить?

— И всю работу, кстати, ты оставил мне, — говорит Сэм бодро через маску. — Очень в удобное время ты отключился. Отличная стратегия. Все пришлось делать мне, придурок.

— Сцуко, — отвечает Дин на автомате. — Но где Кас? Который час? Его нельзя оставлять одного, ему всегда плохо утром во вторник…

— Уже вечер вторника, — говорит Сара, суя градусник Дину в рот. — Ты проспал весь день. Кастиэль чувствует себя неплохо. Лучше, чем ты в данный момент. Ну-ка, закрой рот.

— Он через номер отсюда, — объясняет Сэм. — Мы сняли третий номер и используем его как карантинную зону. И Каса пришлось переместить в другой номер: Сара не позволила ему остаться в той ванной, после того как ты заблевал там все своим вирусом. Это вообще чудо, что он, похоже, не заразился.

— Кас сейчас один? — спрашивает Дин в тревоге, пытаясь сесть. Он выдергивает градусник изо рта. — Почему с ним никого нет?

— Я только что заходил к нему, минуту назад, — отвечает Сэм. — Он смотрит телевизор. У него еще мало сил, и пока он не ест, но в остальном чувствует себя неплохо. По части здоровья он обогнал тебя за последние восемь часов: он уже в порядке, это ты у нас в группе риска. — Сара кивает, соглашаясь с его словами. Сэм продолжает: — Мы с Сарой поочередно дежурили возле вас двоих.

— Я возьму на себя следующую смену с ним, — сообщает Дин. — Я возьму на себя смену прямо сейчас. — Присматривать за Кастиэлем — обязанность Дина; Сэм и Сара, конечно, могут помогать, но это обязанность Дина. Дин должен был быть с ним всю ночь! — Я должен его увидеть, — добавляет Дин решительно, пытаясь спустить ноги с кровати и сесть. Но кажется, что ноги весят по тонне каждая, и Сара легко прижимает его к кровати одной рукой.

— Тебе нельзя приближаться к Кастиэлю еще как минимум день, — объявляет она. — Грипп может быть заразен до пяти дней после первых симптомов. Первые три дня — самые опасные; это вчера, сегодня и завтра — и даже после этого я заставлю тебя носить маску и перчатки еще несколько дней. Мы не можем подвергать его риску, Дин, его иммунная система слишком ослаблена, болезнь ударит по нему очень серьезно. Он не может позволить себе заболеть.

— Ах, черт… — стонет Дин, падая назад на подушку. Мысль о том, что он не сможет увидеть Каса еще целый день, сводит с ума. — Но с ним правда все в порядке?

Сэм указывает на телефон Дина на тумбе у кровати.

— Он прислал тебе уже миллион сообщений, так что, без сомнения, он жив. Мы велели ему писать тебе СМСки, а не звонить, чтобы ты мог поспать.

Дин на ощупь находит телефон. Верхний баннер на экране гласит:

Вторник 20:23 — 32 новых сообщения от: Пернатый

(«Пернатый» — это новое прозвище, которое Дин присвоил Касу в своей записной книжке несколько недель назад, после памятного открытия фетиша на перья.)

Дин пролистывает экран и читает четыре последних сообщения:

19:32 Пернатый: Дин, просто пишу проведать, как ты. Мне уже лучше, и я подумал, может быть, ты не спишь? Я ужасно переживаю из-за того, что ты заболел. Я знаю, как неприятно болеть. Пожалуйста, если тебе уже лучше, сообщи.

19:45 Пернатый: Дин, когда проснешься, ты не мог бы написать мне пару слов? Просто пишу проведать, как ты. Сэм говорит, что ты отдыхаешь, и я не хочу беспокоить тебя, но, если проснешься, дай мне знать.

20:02 Пернатый: Дин, тут по National Geographic идет очень интересный фильм — про орлов, если ты не спишь.

20:15 Пернатый: Дин, Сэм говорит, что ты еще не проснулся. Я расскажу тебе про орлов позже. Выспись как следует. Пожалуйста, поправляйся скорее.

Дин неуклюже возится с телефоном. Ему снова мешает это непривычное крайнее утомление, из-за которого ранее он не мог пересечь комнату Каса: на этот раз, ему тяжело даже сжимать пальцы и удерживать в них телефон. Но он умудряется медленно набрать: «Я проснулся. Я в норме. Не волнуйся».

Через пятнадцать секунд приходит ответ от Каса: «ДИН. Слава тебе господи! Я так волновался! Ты правда в порядке?»

Сэм и Сара тем временем разговаривают по телефону с Джоди. Дин едва обращает на них внимание, поглощенный набором следующего сообщения. Он переворачивается на бок, спиной к Сэму и Саре, свернувшись вокруг телефона, чтобы сосредоточиться на этом занятии как следует.

Дин отправляет: «Ты не волнуйся. Я в порядке. Все будет в порядке, обещаю. Прости, что я заболел — только этого тебе не хватало».

Кас отвечает: «Ты слишком перегружаешь себя. Заботой обо мне. Я чувствую ответственность. Этого бы не случилось, если бы не моя болезнь».

«Не ищи виноватых, — пишет Дин. — Это не твоя вина. Просто жаль, что я не могу помочь тебе сегодня. Прости, что не могу быть рядом».

«Ты должен пообещать, что отныне будешь заботиться о себе лучше, — отвечает Кас. — Я серьезно, Дин. Обещай мне, что будешь заботиться о себе лучше».

«Обещаю», — пишет Дин.

Следует пауза почти в минуту. Дин не сводит глаз с экрана, и почему-то он уверен, что Кас вот-вот пришлет еще одно сообщение. Он это чувствует: по характеру паузы, по ее вдумчивой продолжительности. Дин даже представляет себе выражение лица Каса в этот момент: его погруженный в себя вид, какой бывает у него иногда, когда он взвешивает слова, обдумывая, что сказать.

И точно, сообщение приходит:

20:52 Пернатый: Я по тебе скучаю

Дин смотрит на эти слова, впитывая их. Кастиэль по нему скучает.

Это всего лишь короткое сообщение, ничего особенного, но оно кажется таким важным, глубоко значительным. Хотя они всего лишь через номер друг от друга и разлучены всего каких-то двадцать четыре часа, Кас скучает по нему. Ангел Дина скучает по нему. Его Пернатый по нему скучает.

Конечно, тут нет неожиданности, но это, наверное, первый раз, когда Кас выразил нечто подобное словами, вот прямо так взял и сказал (или, во всяком случае, написал). И это так просто, мило и непосредственно, что Дин не может сдержать улыбку. Он долгое время смотрит на сообщение, улыбаясь, как идиот, и на время вся боль и недомогание от болезни улетучиваются.

Он машинально начинает печатать «Я тоже по тебе скучаю». Но, стоп, не глупо ли просто повторять то же самое в ответ? Не слишком ли сопливо и неизобретательно просто отвечать то же, как попугай? Уж лучше найти в ответ какую-нибудь шутку. Придумать какой-нибудь остроумный комментарий. Дин стирает то, что написал.

Потом он ворчит про себя: «Ради всего святого, Дин Винчестер…» (Сэм слышит этот ворчливый комментарий, и почему-то это его смешит.)

Дин старательно набирает: «Я тоже по тебе скучаю» — и нажимает «Отправить».

Следует короткая пауза.

Появляются мерцающие точки. Они все мигают. Дин невольно вспоминает тот случай в серебряном руднике в Юте, месяцы назад, когда Кас почти сказал ему про рак… но потом передумал и стер сообщение. Но на этот раз точки продолжают мигать, и наконец Кастиэль присылает все набранное: «Если бы ты мог быть здесь, со мной, если бы моя иммунная система не была такой слабой… Мне не нравится, что ты в другом номере. Совсем не нравится. Я понимаю, что так нужно, но без тебя тяжело засыпать, и к тому же только ты прикладываешь лед мне к шее. Ты слишком далеко. И так ужасно знать, что тебе плохо».

«Я скажу Сэму про лед, — пишет Дин. — Он может прикладывать лед».

Кас пишет: «Нет, ты должен прикладывать лед. Это должен быть ты. Я просто скучаю. Пожалуйста, поправляйся скорее».

Дин отвечает: «Сара говорит, это всего на несколько дней. И не заметишь, как я вернусь. Это просто из-за химии».

«Я ненавижу рак», — пишет Кас.

«Мы с тобой оба», — пишет Дин.

***

К утру приезжает Джоди, прогоняет Сэма в кровать и заступает на дежурство посменно с Сарой. Непонятно, как Джоди договорилась взять отпуск на работе (или как о том же договорилась Сара) или сколько времени у Джоди ушло на дорогу сюда. Алекс и Клэр, как выяснилось, вдвоем отправились на Ти-берде в бункер, чтобы все там подготовить. Дин, который пока едва в состоянии встать, бесконечно им благодарен.

Сэм отключается на шестнадцать часов.

Дополнительная помощь — как нельзя кстати и снимает с плеч огромный груз, но быть в изоляции от Кастиэля все равно невыносимо. Понятно, что на то есть веская причина (Сара уже сто раз объяснила, как химиотерапия влияет на иммунную систему). И Дин понимает, что Сара и Джоди заботятся о Кастиэле как следует, — он им всецело доверяет, правда, — но он все думает о том, что может понадобиться Касу и чего они не знают: лед на шею — это, конечно, основное; и какие поглаживания по шее и по голове его успокаивают, и в какой одежде он предпочитает спать, и как помочь ему залезть в ванну, когда он еще слаб, и как понять по распределению тепла вокруг него, где его крылья и что он думает… и о десятках других деталей. Дин все продолжает давать Джоди и Саре советы по уходу за Кастиэлем, и, хотя они обе уверяют его, что Кас в порядке, Дин переживает все равно. С таким же успехом комната Кастиэля могла бы быть за многие мили отсюда.

Не говоря уже о том, что бугристый матрас в новом номере кажется непривычно холодным и пустым. Спать крайне тяжело: по ночам Дин все машинально ищет рядом с собой Каса и просыпается, вздрагивая, когда оказывается, что его нет рядом. Как так получилось, что Дин настолько привык к присутствию Кастиэля в постели всего за несколько коротких недель?

Ему вдруг кажется невероятным, что он мог спать в одиночестве так много лет. Столько одиноких ночей в бункере… Это просто немыслимо. Так много длинных, бесцельных лет, когда Кас был совсем рядом, иногда буквально прямо в бункере или на расстоянии телефонного звонка.

Ужасно думать о потерянном времени.

Особенно теперь, когда кажется, что времени не хватает.

«Мы должны были быть вместе еще годы назад», — пишет Дин очень поздно ночью во внезапном порыве откровенности.

«Ты был не готов», — отвечает Кас. Он, должно быть, не спит: его ответ приходит почти мгновенно.

«Я был идиотом».

«Тебе просто нужно было время», — отвечает Кас.

Но Дин не так в этом уверен. Свело бы их вместе одно лишь время? Или они так и шли бы молча параллельными дорогами — рядом, но не соприкасаясь — еще годы и годы?

В конце концов Дин пишет в ответ: «Мне нужно было получить пинка в зад, вот что мне было нужно».

«Кое-что получить в зад тебе было нужно, это точно», — присылает Кастиэль, и от этого Дину становится так смешно, что он снова закашливается.

Когда кашель отпускает, Дин отправляет: «Ты становишься опасен».

«Я всегда был опасен. Ты просто не обращал внимания».

«Очевидно, — пишет Дин, снова смеясь. — Но теперь я весь внимание. И вот что я думаю: нам надо наверстать упущенное время. Как только тебе станет получше и как только я перестану быть разносчиком инфекции, мы перейдем прямо к делу».

«Ловлю на слове. Лучше пообещай мне».

«Обещаю, пернатый».

***

Два дня спустя, когда самые неприятные симптомы у Дина прошли, Сара выносит решение, что ему и Касу наконец можно находиться в одной комнате без риска того, что Кастиэль моментально упадет замертво, — хотя позволяет она это только после того, как Дин примет душ (оттершись мылом под горячей водой практически до стерильного состояния), наденет свежую одежду и все время будет в маске и перчатках. Она даже дает Дину подробнейший набор инструкций, сопровождаемых демонстрацией, о том, как нельзя трогать лицо перчатками, что делать, если нужно высморкаться, если Дин начнет кашлять, и так далее. И, конечно, никаких поцелуев, никакого секса, и перчатки с маской снимать категорически воспрещено. Таковы правила еще на два дня, объявляет Сара.

Дин не возражает. Больше того, он счастлив повиноваться. Он готов выполнить любые необходимые условия и даже потерпеть без поцелуев и секса, если так нужно для здоровья Каса, — лишь бы оказаться снова с ним рядом.

Полчаса спустя Дин, практически весь красный после самого долгого в своей жизни душа, надевает свежую новенькую футболку и штаны, с которых еще не срезаны магазинные ярлыки, натягивает две пары перчаток и тщательно повязывает на лицо маску, после чего в сопровождении Сэма и Сары отправляется в номер Каса. На самом деле, он пока нетвердо держится на ногах и на полпути начинает переживать, не являются ли эти слабость и усталость признаками того, что он еще заразный. Но Сара уверяет его, что утомление от гриппа длится гораздо дольше, чем риск заразить окружающих.

— Я бы тебя не пустила, если бы это было небезопасно, — убеждает она его. — Мы и в клинике позволяем такое членам семьи, когда ясно, что пациенту нужно кого-то увидеть.

План Дина заключается в том, чтобы, когда они придут в номер Кастиэля, держать дистанцию и не слишком перегружать его — ведь он, должно быть, еще уставший. (Не говоря уже о том, что и Сару с Сэмом Дин не хочет перегружать слишком бурным публичным проявлением чувств.) Начать можно с легкой шутки о том, как хорошо Кас выглядит; потом, может быть, ласково похлопать его по плечу, как бы по-братски. Максимум — приобнять его одной рукой. Может быть, Дин даже позволит себе кратко потрепать Каса по голове, но не больше того — не при Саре. Потом Дин сядет у его постели, и они немного поболтают, пока Сэм и Сара отправятся ужинать. Все пройдет сдержанно, никаких телячьих нежностей.

Во всяком случае, таков план. Но через пять секунд после того, как Сара открывает дверь в номер Каса, Дин уже почему-то забирается к нему в кровать. Этого определенно не было в плане, но Кас — прямо здесь и даже протягивает руки к Дину, сидя на кровати с таким явным нетерпением на лице и такой лучезарной улыбкой, говоря: «Дин, я так волновался!» — что Дин светится в ответ как полный идиот, потом понимает, что он едва не в слезах, и Кас тоже, и голос Дина ломается, когда он спрашивает:

— Как ты, Кас, ты правда в порядке?

— Да, да, — говоритКас. — А ты как?

— Прости, что я не смог быть с тобой рядом…

— Прости, что я доставляю тебе столько забот, Дин, мне так жаль…

— Не говори ерунды, — отмахивается Дин и сокращает дистанцию между ними, словно притянутый гигантским магнитом, который кто-то включил прямо у Каса на груди. Приобнять его наспех одной рукой — определенно не вариант. Тут нужно полноценное объятие, как можно ближе и крепче, и Дин сбрасывает ботинки, чтобы сесть на кровать и обнять Каса по-настоящему, как следует. Ни секунды не колеблясь, Кас обхватывает его руками, после чего просто ложится обратно, утягивая его за собой. Дин чувствует себя настолько уставшим, что поддается (ладно, на самом деле, он поддается потому, что хочет), плюхаясь на кровать вслед за ним.

Кас обнимает Дина еще крепче и прижимает его голову к своей груди.

— Обещай мне, что будешь лучше заботиться о себе, — просит Кас.

— Обещай, что с тобой все будет в порядке, — выпаливает Дин сквозь маску.

— Хорошо, хорошо, честное слово… — говорит Кас. — Обещаю…

Дин каким-то образом оказался в лежачем положении, растянувшись поверх Каса, положив голову ему на грудь и даже закинув одну ногу поверх его ног. Не совсем спокойное безопасное полуобъятие. Хотя в нем нет ничего сексуального: они оба слишком уставшие и еще наполовину больные. Но даже просто этот контакт, тепло тела Каса, давление его рук — настолько успокаивают, дарят такую надежду и такое чувство правильности… что Дин знает: он дома. Он наконец-то дома.

Он закрывает глаза и кладет голову под самый подбородок Каса. Ему думается, что когда-нибудь Сэм непременно подразнит его за это, но слышать, как бьется сердце Каса, настолько чудесно, что Дину просто-напросто все равно, кто это увидит. Он выпускает глубокий, усталый вздох.

Слышится слабый скрип открывающейся, потом закрывающейся двери. Сара и Сэм тихо вышли из номера.

— Так гораздо лучше, — произносит Кас через какое-то время. — Было ужасно досадно, когда ты был в другом номере.

Дин не в состоянии даже говорить.

Кас начинает гладить его по шее сзади, нежно пробегая пальцами по коротким волосам на затылке.

— Это же что-то значит, да? — спрашивает Дин наконец. — Для ангелов? На шее сзади? Это что-то значит?

— Да, — говорит Кастиэль только.

========== Глава 42. Громовержец? ==========

К пятнице они наконец отправляются обратно в бункер на краткие выходные. Дин и Кас нехотя соглашаются ехать отдельно в целях поддержания карантина (пятиминутное или даже двадцатиминутное объятие с Дином сразу после душа — это одно, но семь часов бок о бок в замкнутом салоне машины — уже немного более рискованно). Так что Джоди везет Дина в своем пикапе, а Сэм везет Каса в Импале.

Сара тепло прощается с ними перед отъездом. Она явно испытывает досаду, видя, как два ее пациента уезжают без нее — и, кажется, еще большую досаду оттого, что уезжает Сэм. Она даже грозится, что как-нибудь навестит их в бункере (и Сэм эту идею всячески поощряет). Но Сара объясняет, что в эти выходные и в следующие, на Рождество, ей придется работать в двойную смену в Денвере. Оказывается, именно такой ценой она и выторговала себе отпуск на этой неделе, чтобы помочь ухаживать за Кастиэлем и Дином: уговорила своих коллег поменяться сменами и согласилась поработать в выходные и праздники.

Джоди уверяет ее, что «их мальчики» будут в хороших руках весь уикенд, и они расстаются с крепким объятием. За несколько дней посменного дежурства они сработались и уже стали закадычными подругами.

Сентиментальные прощания продолжаются: Сара сердечно обнимается с Касом, и с Дином тоже, попутно давая им последние указания. («Не забывай спать!» — шипит она Дину на ухо.)

После этого Сэм и Сара долго обнимаются друг с другом. А заодно и целуются, тоже довольно долго, прямо при всех. Джоди вежливо притворяется, будто не замечает, и отворачивается, чтобы загрузить свою сумку и сумку Дина в пикап. Но Дин не может не подсматривать. Забросив свой рюкзак в кабину, он подглядывает снова: Сэм и Сара все еще целуются! Сэм теперь даже гладит ее по волосам. (Дин подмечает кое-какие детали на будущее: боезапас для острот ему без сомнения пригодится — пусть даже чтобы отвечать на шутки по поводу объятий с Касом, которые Сэм неизбежно начнет отпускать.)

Джоди толкает Дина локтем, засовывая его сумку за сиденье в кабине, и тихо ворчит:

— Дай С2 хоть немного времени наедине!

— «С2»? — переспрашивает Дин.

— Сэму и Саре, — бурчит она. Дин снова смотрит на них, и Джоди шипит: — Да не пялься ты, господи, парень, ты что, в хлеву вырос?!

Однако Кастиэль, очевидно, вырос в хлеву (или, во всяком случае, в гарнизоне): он уже устроился в гнезде из подушек на переднем сиденье Импалы и беззастенчиво с явным любопытством наблюдает за взаимодействием Сэма и Сары, даже наклонившись и изогнув шею, чтобы лучше видеть из-за открытой двери. Несколько минут спустя, когда Сэм передает Касу кое-какие вещи в дорогу, Дин слышит вопрос Каса:

— Ты уже целовал Сару раньше, Сэм, или это первый поцелуй? Как думаешь, в следующий раз ты будешь…

Сэм поспешно захлопывает его дверь, оборвав вопрос на полуслове, и стремглав обегает машину к водительской двери. Но как только он открывает ее, Кас продолжает вопрос прямо с того места, где его прервали:

— …целовать ее дольше? Или уже перейдешь к другим вещам?

Сара смеется (и отчаянно краснеет), пока они отъезжают. Кас на прощанье долго и с энтузиазмом машет Дину, но уже в процессе этого занятия поворачивается к Сэму и что-то говорит. По всей видимости, задает новые вопросы, потому что, трогаясь, Сэм бросает на Дина в зеркало довольно-таки загнанный взгляд.

— Езжай за этой машиной, — командует Дин Джоди. — Я хочу увидеть, что будет дальше.

***

«Не прекращай расспросы, пернатый, — посылает Дин сообщение из пикапа. — Думаю, тебе он расскажет больше, чем мне».

«В конце концов, она моя медсестра, — отвечает Кас. — Полагаю, у меня есть право знать».

Несколько минут спустя Кас присылает: «Дин, думаю, она ему нравится».

«Да, думаю, ты прав», — отвечает Дин.

Кас уточняет: «Нет, я имел в виду, я думаю, она ему очень нравится».

Дин отвечает: «И я имел в виду, что я думаю, ты прав».

***

Когда они возвращаются в Канзас, в бункер, Клэр и Алекс ждут их вдвоем. Теперь, когда и Дин болеет (уже выздоравливает, но, как ни досадно, пока еще слаб), тот факт, что Алекс выбрала карьеру медсестры, оказывается явным плюсом. Похоже, она сделала из Каса с Дином какой-то свой личный внеклассный проект: уже завела два блокнотика, которые носит с собой постоянно, и, как только они приезжают, начинает каждое утро снимать их жизненные показатели и прилежно делать заметки.

«Это ваши медицинские карты», — говорит она Касу с Дином вечером, показывая им ровненькие колонки чисел: давление, пульс, дыхание, съеденная еда, количество выпитой жидкости, работа кишечника (Дин не решается спросить, как она это отслеживает), и целый ряд пометок об активности и симптомах. У нее теперь даже появился свой стетоскоп, который она почти все время носит на шее (Клэр: «Хвастунья». Алекс: «Ну извини, что мне хочется помочь людям».) Также она привезла с собой аппарат для измерения давления с манжетой на липучке и говорит, что копит на свой «оксиметр». Свои инструменты она использует при каждой возможности. Дважды в день она консультируется по телефону с Сарой, так что Сара даже звонит в медучилище Алекс и договаривается, чтобы той официально зачли это как практику в «оказании помощи на дому».

Джоди и Клэр тем временем держат оборону на кухне. Горячая домашняя еда появляется каждый день как по волшебству. Вдобавок к свежей еде холодильник и его маленькая морозилка начинают заполняться аккуратно составленными пластиковыми контейнерами с готовыми порциями домашних блюд. В дверце холодильника накаливается впечатляющее разнообразие полезных закусок в герметичных полиэтиленовых пакетиках. Джоди и Клэр, кажется, готовят на недели вперед, как будто ожидают, что после их отбытия Дину, Сэму и Касу придется пережить в изоляции нескончаемую зимнюю бурю и они слишком беспомощны, чтобы прокормиться самостоятельно.

— Мы благодарны, пойми меня правильно, — говорит Дин, — но я не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанными нас кормить. Мы в состоянии сами о себе позаботиться. Мы делаем это уже многие годы.

Клэр и Джоди вдвоем закатывают глаза — так синхронно, словно отрепетировали этот жест заранее.

Позднее в пятницу Дин не спеша прогуливается по бункеру — главным образом, чтобы оценить, хватит ли у него сил вернуться к охоте, если вдруг подвернется какое-то дело. (Ответ определенно «нет»: пока что он выдыхается, даже пройдя не спеша пятьдесят ярдов.) Его сопровождает Кас: они оба держат в руках кружки с густым горячим шоколадом, который потягивают время от времени. Кас неотступно следует за Дином по пятам, как беспокойная наседка: его явно перепугала болезнь Дина, и за последние сорок восемь часов он приобрел новое хобби, включающее непрерывную дегустацию сортов чая, горячего шоколада, сидра и куриного бульона, которые могут понравиться Дину. Почти ежечасно он возится у плиты с каким-нибудь новым варевом, после чего всучивает Дину очередную кружку горячего напитка, сосредоточенно наблюдая, пока тот делает экспериментальные глотки. Изучив реакцию Дина, он неизменно отправляется обратно в кухню, чтобы усовершенствовать свой следующий эксперимент. (Дин вовсе не возражает — особенно потому, что в процессе этого занятия Кас выпивает и свою кружку напитка, пока смотрит, как пьет Дин.)

Дин действительно еще не совсем здоров. Тем не менее сейчас он принимает решение дойти до гаража взглянуть на Импалу. Кастиэль все еще рядом. Но, когда они заходят в гараж, они неожиданно обнаруживают там всех троих женщин — Джоди, Клэр и Алекс — выгружающих гигантскую коробку из кузова пикапа Джоди.

— Я была в Хейстингсе, — объясняет Джоди, имея в виду ближайший крупный город к северу, у границы с Небраской, где находится большинство магазинов. — Съездила туда кое за какими продуктами, за сидром и горячим шоколадом для Кастиэля и заодно прикупила вот эту вещицу.

— «Вещицу?» — переспрашивает Дин, подвигаясь ближе, чтобы посмотреть. Трое женщин теперь ворочают коробку на полу. — Эй, давайте я помогу… — предлагает Дин.

Они втроем немедленно отгоняют его. Джоди говорит: «Нет», Клэр решительно мотает головой, и Алекс произносит не терпящим возражений профессиональным тоном: «Ты восстанавливаешь силы, Дин. И Кастиэль. Вы оба. Идите сядьте». С этими словами она спроваживает их к дивану у стены гаража (Дин поставил его туда неделей ранее для Каса, чтобы Касу было где комфортно посидеть, пока Дин работает с машинами.)

Кастиэль и Дин усаживаются вдвоем на диване, но Дину не сидится на месте, пока он смотрит, как женщины тащат тяжелую коробку в ближайший к кухонной двери угол. Они так и не сознаются, что внутри. На боку коробки виден только мало о чем говорящий логотип магазина Твой Дом. Но что бы это ни было, оно определенно тяжелое. Дин по-прежнему уверен, что им понадобится помощь, но Джоди пресекает все его попытки помочь.

Но женщин, в конце концов, трое: они все взрослые и вполне крепкие, и при умелом использовании рычагов, ремней и подкатного лежака для ремонта машин они умудряются переместить коробку в желаемое место: в угол рядом с дверью в кухню. Дин все это время заставляет себя молчать, но к его разочарованию оказывается, что помощь им таки не нужна. Потом девочки начинают снимать картон коробки, отрезая его осторожно большими пластами. Под ним проглядывает пенопласт и тонкий целлофан, и вскоре в поле зрения появляется большой сияющий белый ящик. Как раз примерно такого размера, что в него поместилось бы человеческое тело.

— Это что, самый большой в мире морозильник? — спрашивает Дин. — Или это наш личный морг?

— Морозильник! — восклицает Джоди, улыбаясь ему. — Двадцать один кубофут, детка. — Она похлопывает по его блестящему белому боку и говорит Дину: — Я жертвую его в бункер Хранителей Знаний при условии, что он будет занят ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО едой. То есть никаких расчлененных монстров. НИКАКИХ отрезанных голов и НИЧЕГО заразного. Только годные в пищу продукты — я буду проверять.

Морозильник поистине гигантский. Клэр находит толстый удлинитель, Джоди подключает его, и все аплодируют, когда агрегат оживает.

— Ты серьезно купила нам морозильник? — не может поверить Дин. Это замечательная идея — теперь он гадает, как сам до этого не додумался.

Джоди гордо улыбается ему.

— Я не могла понять, как вы до сих пор прожили без полноценного морозильника! — говорит она. — Особенно при вашем бесплатном электричестве! Как вы без него еду-то запасали на время охоты?

Дин смотрит на нее пустым взглядом.

— Запасали еду? — переспрашивает он неуверенно.

На этот раз все три женщины одновременно закатывают глаза.

Оказывается, «запасание еды» включает в себя подготовку поделенных на порции блюд вроде тех, что уже накопились в маленькой морозилке кухонного холодильника. Вскоре все эти замороженные блюда мигрируют в новый морозильник, где к ним почти сразу добавляются десятки новых пластиковых контейнеров с едой: Джоди и Клэр ускоряют свой кухонный конвейер до впечатляющих темпов. В морозильнике оказываются штабеля контейнеров — каждый с готовым обедом или ужином, включая гарнир. (Дин: «Так это вроде быстрых ужинов, как по телеку рекламируют?» Джоди: «Только ДОМАШНЕГО ПРИГОТОВЛЕНИЯ. И ПОЛЕЗНЫХ». Клэр: «И НАТУРАЛЬНЫХ. И ВКУСНЫХ». Джоди: «И СДЕЛАННЫХ С ЛЮБОВЬЮ». Сэм, шепотом: «Блин, Дин, не убивай курицу, несущую золотые яйца!») Там и горки индивидуальных порций говяжьего жаркого, и пироги с курицей, и большие лотки с аппетитной лазаньей, и коробочки с тушеным мясом и чили. Целый отсек морозильника заполнен сырыми продуктами на будущее: замороженными куриными грудками, овощами и даже нарезанными буханками свежевыпеченного хлеба. (В следующие несколько дней Дин пытается пару раз осторожно спросить, сколько Джоди на все это потратила, надеясь как-то возместить ей расходы хотя бы частично. Но она не хочет его слушать. «С Рождеством», — говорит она только.)

И, конечно, они готовят все, к чему у Кастиэля есть хоть малейший аппетит. В пятницу ему понравился картофельный суп, который сварила Клэр, и на следующий день на плите уже кипят две большие кастрюли такого же супа — вскоре после этого не меньше пятнадцати его порций появляются в морозильнике. В субботу утром Кас упоминает, что ему нравятся буррито на завтрак, и к полудню в морозильнике уже выложены двадцать четыре приготовленных буррито: каждое — завернутое в фольгу и аккуратно упакованное в отдельный пакетик, надписанный датой изготовления.

Похоже, Клэр берет на себя большую часть готовки для Кастиэля. Позднее в субботу она выдвигает предложение о том, что, может быть, во время третьей недели химии, в те дни, когда Кас еще не в состоянии полноценно есть, он сможет сосать замороженные виноградинки без косточек, как конфеты. «Это как кусочки льда, но в них есть хоть немного калорий», — поясняет она.

Она не говорит, откуда взяла эту идею: более того, когда Дин спрашивает об этом, вид у Клэр становится таким уклончивым и на ее лице появляется такое странное выражение, что Дин начинает подозревать, не связано ли это как-то с ее отцом.

Может быть, Джимми Новак кормил Клэр замороженным виноградом в детстве, когда она болела?

Откуда бы ни пришла эта идея, оказывается, Клэр уже заранее заморозила несколько виноградин на пробу. Кас съедает одну, пока Клэр слоняется рядом с на удивление отсутствующим видом. Касу нравится. Он поворачивается к ней с улыбкой и просит еще, и лицо Клэр вдруг почти искажается.

Она спешно убегает, чтобы достать еще «пробных виноградин» из морозильника, и становится ясно, что она пытается скрыть слезы. Они даже слышат, как Клэр высмаркивается, скрывшись из виду, но, когда она возвращается чуть позднее с мисочкой винограда, она уже улыбается. И улыбка эта выглядит искренней, как будто это облегчение для нее — знать, что какие-то из ее детских воспоминаний еще полезны.

Кас говорит, что в восторге от винограда. Он не спрашивает, где Клэр почерпнула эту идею, но встает и обнимает ее, сказав серьезно: «Спасибо».

Она тихо отвечает: «Я рада, что тебе понравилось». Больше она ничего об этом не говорит, и Кастиэль не допытывается. Но он ест замороженный виноград весь остаток дня, непрерывным потоком, и Клэр упоминает, как бы невзначай, что заморозит еще «на всякий случай».

***

«Она взрослеет все больше с каждым днем», — думает Дин, глядя как Клэр готовит новую порцию винограда вечером. Оказывается, она не просто замораживает ягоды: она осматривает перед этим каждую виноградинку, выбрасывает слишком мягкие или выцветшие, тщательно очищает остальные от стебельков и моет в большой миске. Прошедшие инспекцию виноградинки она складывает в еще один пластиковый контейнер, приклеивает к нему ярлык с датой и заглядывает в комнату, где Кас смотрит телевизор, чтобы сказать ему, где будет лежать виноград.

— Я приготовлю и лед тоже. Ты можешь взять его вместе с виноградом с собой в Денвер в кулере, — говорит она ему. Потом добавляет, обращаясь к Дину: — У меня есть и второй кулер для вас, ребята. Можете взять еду для вас с Сэмом и суп для Каса, и буррито на всю неделю. Туда все поместится, я уже проверила — еда на всю поездку, и виноград Каса, и суп. Это кулер на пять дней, с толстыми стенками, так что я соберу его в субботу вечером, и он продержит для вас холод всю поездку.

Вдруг становится очень легко представить себе Клэр с ее собственной семьей в будущем.

После этого она исчезает в гараже. Дин и Кас переглядываются.

— Она взрослеет, — замечает Кас. Потом добавляет вдумчиво: — Я так благодарен Джоди…

Дин кивает. Через какое-то время он решает:

— Пойду спрошу ее, где этот кулер.

Он встает и направляется в гараж, ожидая найти Клэр у морозильника. На самом деле, он планирует поблагодарить ее наедине за заботу о Кастиэле. Но, к удивлению Дина, Клэр больше не занята едой. Вместо этого она разворачивает длинный шланг у дальней стены гаража. Дин стоит в дверях, наблюдая за ней и пытаясь оставаться незамеченным: она берет ведро, наполняет его водой, достает мыло (для мытья посуды, как замечает Дин). Потом находит губку, осторожно опробует ее, потерев о руку, как будто проверяет текстуру… подходит к Громовержцу и начинает его мыть.

— Погоди, — подает голос Дин. Клэр вздрагивает и оборачивается. — У меня есть губка побольше, для машин, — говорит Дин. — И помягче. Та, что у тебя, подойдет — хорошо, что ты проверила, не царапается ли она; я видел, как ты проверяла, — она годится, но у меня есть еще лучше. И мыло есть более подходящее, специально для машин — такое что не навредит резине и полировке и не оставит разводов. Средство для мытья посуды может смыть восковую полироль и для резины не очень полезно. Хочешь, я помогу?

— Ты болеешь, — отвечает Клэр, качая головой. — То есть покажи мне, где мыло, конечно, но тебе нельзя работать. Ты болен.

— Я был болен, — жалуется Дин.

— Ты восстанавливаешь силы, как говорит Алекс, — возражает Клэр. — Прошло всего шесть дней. Алекс говорит, что слабость длится две недели. Сядь, — командует она, указывая на диван. Дин показывает ей, где лежат мыло и губка, и садится, снова начиная чувствовать свою бесполезность, пока Клэр делает всю работу.

Вскоре в дверях появляется Кастиэль с неизменным подносом в руках, на котором дымятся горячие кружки. Стоя так в дверном проеме, он кажется совсем худым. Его щеки теперь ввалились, и косички обезьяньей шапки только подчеркивают его сухопарость. И хотя он снова на ногах, Дин все больше волнуется за его общее состояние — и все сильнее чувствует досаду и вину из-за того, что не может заботиться о нем как следует. Не говоря уже о неловкости оттого, что это Кас без конца суетится вокруг Дина.

— Иди сюда, присядь, — приглашает Дин. — Отдохни со мной.

Кас тепло улыбается ему, подносит кружку сидра Клэр (она выпивает ее залпом) и подходит, чтобы сесть рядом с Дином.

Это становится уже привычным обычаем: сидеть так вдвоем бок о бок. Дин удобно устраивается возле плеча Кастиэля, и Кас оставляет руку у Дина на колене. Они вместе потягивают сидр и смотрят за Клэр, пока она осторожно моет Громовержец и протирает его сухой замшевой тряпкой, которую выдал ей Дин.

— К этому легко привыкаешь, — замечает Дин, обращаясь Касу. — К тому, чтобы сидеть и наблюдать, пока кто-то делает всю работу.

— Руководить, — поправляет Кас, кивая.

— Руководить, именно, — соглашается Дин.

Ему приходит в голову, что он действительно мог бы немного поруководить. И даже подучить Клэр, как когда-то обещал ей.

— Эй, Клэр, — окликает он ее. Она оборачивается. Дин смотрит на время на телефоне: до ужина еще несколько часов. — Еще успеем поменять масло до ужина, — говорит он ей. — Может, даже тормоза привести в порядок. Ты готова сменить масле в Ти-берде для начала? Я объясню тебе как.

Она моментально загорается этой идеей. Скоро оказывается, что она ничего не намерена позволять делать Дину: ему разрешается только заезжать под машину на втором подкатном лежаке и объяснять, где что находится под днищем. (Кас, конечно, присоединяется к ним и начинает кругами ходить вокруг Ти-берда, изучая его защиту с профессиональным интересом.) Дин также настаивает на исчерпывающей инструкции по поводу правильной блокировки колес перед тем, как работать под машиной. Но оказывается, что ему нужно только указывать и объяснять: всю работу делает Клэр, и очень аккуратно. Потом она хочет знать, как заменить тормозные колодки у Субару. Запчасти давно прибыли (Дин заказал их уже две недели назад), и он обучает Клэр и этому.

Вскоре она отправляет Дина и Каса обратно на диван. До ужина еще остается время, и, что интересно, вместо того, чтобы работать дальше над Субару, Клэр возвращается к Ти-берду и начинает полировать его воском после мытья.

— Она и правда неплохо справляется, — шепчет Дин Касу.

Кас приподнимает бровь и оценивающе смотрит на Дина.

— «Неплохо справляется» — это значит великолепно справляется?

Дин усмехается, но вынужден кивнуть. Клэр и правда обращается с машинами отлично.

Кас удовлетворенно кивает.

— Рад это слышать, — говорит он, глядя, как Клэр полирует Ти-берд. Какое-то время он наблюдает за ней, потом добавляет: — Знаешь, мне всегда нравилось название этой машины. Оно подходящее.

Дин недоуменно смотрит на него, потом на Ти-берд. О…

— Громовержец? — шепчет он Касу. Громовержец — это же мифологическая птица. На капоте даже имеется стилизованная эмблема птицы с крыльями — и перьями.

Кас кивает.

— Летающее создание, — шепчет он. Потом добавляет: — Мне нравится мысль, что за Клэр присматривает Громовержец. И что она заботится о нем в ответ. — Тут он выпрямляется и набирает в грудь воздуху, поворачиваясь к Дину, как будто ему только что пришла в голову идея. И Дин уже знает, что он собирается сказать. Он кивает раньше, чем Кас успевает что-либо произнести.

***

Как по часам накатывает следующая неделя химии. Дин уверяет всех, что он уже «практически в норме», что, конечно, означает, что он вовсе не в норме и все еще чувствует ужасную усталость. Они с Касом даже спят в разных постелях, опасаясь заражения (всегда, конечно, есть вариант с масками, но Дин боится начать кашлять или случайно сорвать маску во сне).

К счастью, и Саре, и Джоди удается снова приехать помочь им — в этот раз всего на пару дней, понедельник и вторник (бог знает, какой ценой на работе). Дин в состоянии выдерживать лишь по несколько часов дежурства за раз, но, по крайней мере, теперь он может находиться с Касом в комнате, хотя зачастую — свалившись на матрасе в углу и внимательно наблюдая за происходящим, пока всю тяжелую работу делают Джоди, Сара и Сэм.

При том, что Дин уже поправляется и Джоди с Сарой помогают, это должна быть относительно легкая неделя. «Пятидневный кулер» Клэр решил проблему с питанием, и замороженный виноград оказывается настоящей находкой. Но даже «легкая» неделя химии — это все равно неделя химии, и Касу все равно нехорошо.

По крайней мере, это последняя неделя химии — во всяком случае, на какое-то время. Это должно обнадеживать, даже радовать, но, как ни странно, никто старается об этом не упоминать. Оттого, как суеверно все боятся сглазить, становится тревожно. Персонал в клинике говорит об этом немного свободнее, но их комментарии кажутся притворными, с чересчур жизнерадостными шутками «Надеемся, мы с вами больше не увидимся!» и чересчур настойчивым пожеланием «отметить праздники как следует». Дин ловит себя на непрестанном волнении по поводу консультации с доктором Клайном на следующей неделе, после Рождества. Кас не упоминает ее вообще, что кажется зловещим предзнаменованием. Помогла ли химиотерапия хоть чуть-чуть? Что скажет доктор Клайн?

Что покажет обследование?

Тревога и напряжение не отпускают Дина, и, хотя он пытается их скрывать, он знает, что это препятствует его выздоровлению. Ему по-прежнему тяжело спать, он борется с постоянным утомлением, и аппетита у него почти нет. Теперь возникла еще и новая проблема: ноющий дискомфорт в животе, который донимал его то и дело вот уже несколько недель, расцвел в регулярную колющую желудочную боль. О которой, конечно, Дин никому не говорит, пока в один прекрасный день Сара не замечает его согнувшимся на матрасе и схватившимся за живот.

— Язва, — заключает она, порасспрашивав его о симптомах и пощупав живот. Потом добавляет с усталым вздохом: — Стоит ли говорить, что я тебя предупреждала…

— Ладно, ладно, я понял, — сопит Дин. — Что делать-то?

— Идти ко врачу, — отвечает она. — Я не могу поставить тебе диагноз, это только догадка. Но будь я на твоем месте… никакого кофе и кислотообразующей еды, пить много жидкости, и можно попробовать кое-какие безрецептурные препараты.

Дин в отчаянии надеется все это скрыть. Но Кастиэль уже услышал.

И режим наседки у Каса больше не выключается, даже когда он совсем болен. Теперь, просыпаясь от очередной обессиленной дремоты на матрасе, Дин зачастую обнаруживает, что Кас следит за ним, свернувшись на боку на кровати и пристально глядя на него, а не на часы. Кас то и дело шепчет советы Джоди, Сэму и Саре о том, как помочь Дину: какие чаи и щадящая еда подойдут для его желудка, как ему полезна горячая ванна или как еще его побаловать.

Как только Кас снова встает на ноги во вторник, он первым делом идет к маленькой микроволновке в номере, чтобы заварить кружку ромашкового чая для Дина — не для себя.

Больше того, ясно, что Кас как никогда пытается скрыть, насколько плохо себя чувствует, пытается вести себя так, словно он полон сил, хотя это явно неправда. И все это ради того, чтобы Дин не волновался.

Но Кас не может скрыть всего. Он уже шесть месяцев на беспрерывном суровом цикле химиотерапии. Он потерял все волосы; даже бровей у него теперь не осталось, и от этого вид у него стал призрачный и печальный. Его худоба начинает вызывать серьезное беспокойство: Дин может прощупать под кожей все его кости, когда прижимается к нему в постели (пока предусмотрительно в маске и перчатках).

Во вторник вечером, пока Дин сидит на своем матрасе на полу, потягивая ромашковый чай, (а Кас свернулся рядом, наблюдая) Дину приходит в голову, что у них не было секса уже больше недели, с тех пор, как он заболел. И это как-то совершенно неважно. Даже интересно, насколько неважно: это, вообще говоря, в новинку для Дина — иметь секс так низко в списке приоритетов, что он вовсе исчезает из виду. То ли стресс так влияет на гормоны, то ли просто тот факт, что они оба больны, то ли постоянная изводящая тревога друг за друга — и о том, что они друг за друга тревожатся. Как бы там ни было, даже хорошо, что они оба сейчас не в форме, так как совершенно ясно что у Каса просто нет сил. Впечатление такое, что ему постепенно отказывает все тело. На этой неделе он выглядит еще более уставшим, чем на прошлой.

Дин опускает руку на его голову и, потягивая свой чай, гладит Каса по голове. И по затылку, конечно. Только теперь, когда рука Дина уверенно скользит по его голове, выражение озабоченности постепенно исчезает с лица Каса. Его черты расслабляются, веки начинают опускаться.

Дин продолжает до тех пор, пока Кас не засыпает. Тогда Дин ставит кружку на пол и, свернувшись сбоку от Каса, тоже проваливается в сон.

Как-то они преодолевают третью неделю. Дин не может избавиться от образа, что они с Касом — пара утопающих псов, которые, шатаясь от слабости, выбрались на далекий берег бурной реки. Они добрались до суши, но вконец выжаты.

По крайней мере, это последняя неделя химии. Во всяком случае, Дин отчаянно на это надеется.

***

В среду Кас объясняет, что ему нужно еще раз зайти в клинику, получить кое-какие бумаги в связи с окончанием лечения, прежде чем они отправятся назад в Канзас. И оказывается, что персонал в госпитале выбрал этот момент, чтобы отметить официальное окончание длительного курса химиотерапии Каса. В фойе отделения химиотерапии имеется прикрепленный к стене колокольчик: Дин замечал его раньше, но не задавался вопросом, зачем он нужен. Оказывается, это колокольчик «последнего сеанса»: пациенты звонят в него перед тем, как уйти из дверей клиники, как можно надеяться, в последний раз.

Десятки людей собираются, чтобы посмотреть, как Кас будет звонить в колокольчик. Все это превращается в постановку неожиданного размаха: внезапно появляется Сара и все прочие сестры, и кольцо других пациентов. К удивлению Дина (и Каса), пришли даже Шэрон и Эмили. Сэм и Дин отходят назад, чтобы дать Касу немного воздуха. Кас выглядит растерянным от такого внимания к себе. Но, бросив на Дина нервный взгляд, он расправляет плечи и звонит в колокольчик.

Колокольчик радостно звенит. Он оказывается совсем негромким, но все настолько притихли, что его звук слышится чисто и отчетливо. Он эхом отдается по клинике, словно звонкая нотка надежды среди непроглядной тьмы.

Следуют поздравления ото всех, рукопожатия и объятия.

После этого люди начинают расходиться. Сэм и Сара ожидаемо о чем-то разговорились, и Дину выпадает минутка наедине с Касом. Дин все еще беспокоится, что поцелуи могут быть заразны, поэтому вместо этого обнимает Каса — долгим крепким объятием. Кас кладет голову ему на плечо.

— Дин… — шепчет Кас и затихает, словно не может сформулировать то, что хочет сказать.

Вместо поцелуя Дин гладит его по шее. Почти полминуты.

Когда Дин наконец отпускает Каса, тот выглядит почти опьяненным ощущениями. Его голубые глаза широко раскрыты, зрачки — огромные и темные; он едва сдерживает слезы, и его улыбка немного дрожащая. Но, кажется, в хорошем смысле дрожащая.

— Дин… — шепчет Кас снова, сжимая обе руки Дина и заглядывая глубоко ему в глаза. И снова он не может закончить фразу.

— Я знаю, — говорит Дин.

— Я… — начинает Кас и снова спотыкается.

— Я знаю, — отвечает Дин. — Я тоже. — Он улыбается Касу и еще раз наскоро обнимает его.

На этом они оставляют разговор — пока что. Дин передает Касу его зимнее пальто, два шарфа и две шапки (братья совместно решили, что Касу нужно двойное утепление). Но тут вдруг, откуда ни возьмись, возле локтя Дина появляется малышка Эмили, вслед за которой подходит и Шэрон. Кас уже начал обматывать вокруг шеи свой бежевый шарф, но при виде Эмили останавливается, и на его губах расцветает улыбка. Эмили выглядит замечательно: стоит уверенно и статно в кокетливой белой вязаной шапочке на голове. Она уже набрала немного веса, и ее лицо приобрело здоровый румянец.

— Эмили! — восклицает Кас, улыбаясь ей. — Ты выглядишь чудесно!

Эмили тянет его за рукав синего свитера, и он наклоняется, чтобы услышать, что она скажет.

— Мы с мамой в выходные смотрели рождественский фильм, — говорит она Касу, — и там был ангел. В фильме говорится, что каждый раз, когда звонит колокольчик, ангел обретает крылья.

— «Эта замечательная жизнь», — шепчет Шэрон Дину. Дин кивает: он узнал цитату.

Эмили продолжает:

— Так теперь, когда вы позвонили в колокольчик, вы получите назад свои крылья? Потому что я их больше не вижу, — добавляет она с беспокойством в голосе. — Я не вижу ваших крыльев. Их больше нет?

Кас приседает, чтобы посмотреть ей в глаза.

— У меня все еще есть крылья, — уверяет он ее. (Дин немного удивлен тем, как просто он говорит ей правду — но, конечно, как уже отметил Сэм, Шэрон и Эмили наверняка догадались и сами.) Кас объясняет: — Они просто стали для тебя невидимы, потому что теперь ты поправляешься. Это хорошо, Эмили. Это значит, что тебе лучше.

Эмили ошеломленно моргает.

— Ваши крылья невидимые?

— Для большинства людей да, — отвечает Кас.

— Но вы клянетесь, что они еще есть?

Кажется, она не убеждена — и переживает. В конце концов Дин говорит ей:

— Дай мне твою руку. — Он смотрит на Каса, ища одобрения, потом на Шэрон — они оба ему кивают. Кас сидит на корточках, так что Эмили может дотянуться до его спины. Дин осторожно берет ее маленькую руку и проводит ею по дуге над лопатками Каса. — Чувствуешь тепло? — спрашивает он. Эмили кивает; он отпускает ее руку, и она проводит ею по воздуху еще раз, уже сама, шевеля пальцами над спиной Каса. Дин добавляет: — Две теплые области — чувствуешь? Слева и справа?

Эмили сосредоточенно хмурится.

— Это ваши крылья? — шепчет она Касу.

Кас кивает. Лицо Эмили озаряется улыбкой.

— Они у вас все еще есть! — восклицает она с явным облегчением.

Дин наклоняется к ней и шепчет:

— Только, Эмили, это надо хранить в секрете, хорошо? Большинство людей не видит его крыльев, поэтому для него безопаснее, чтобы люди об этом не знали.

— Потому что он не может улететь? — спрашивает она. Кас смотрит на Дина, немного удивленный. Эмили говорит: — У него нет длинных перьев, да? Так что он не может улететь, и люди могут его поймать. Поэтому нужно хранить это в секрете?

Она попала в самую точку, конечно.

— Верно, — говорит ей Кас тихо. — Дело именно в этом.

Эмили только кивает.

— Я понимаю, — говорит она. — Мы с мамой будем хранить тайну. — Потом она спрашивает: — Но ваши перья же вырастут снова, правда? Теперь, когда вы закончили химиотерапию, они вырастут снова, и вы снова сможете летать.

При этом заявлении лицо Каса на мгновение напрягается — ясно, что в этом он совсем не уверен.

— Они вырастут, — уверяет его Эмили. — Смотрите на мои волосы. — Она снимает свою вязаную шапочку, обнажая пушистый ежик свежих волос. — Можете пощупать, — предлагает она, и Кас осторожно проводит рукой по ее голове.

— Очень мягкие, — говорит он.

— Они мягче, чем были раньше, — отвечает Эмили.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит ей Кас.

Она улыбается ему и снова надевает шапку.

— Ваши волосы тоже вырастут. И перья тоже. Разве нет? А как же. Раз волосы вырастают, то и перья вырастают.

— Не знаю насчет перьев, — говорит Кас, понизив голос. — Но если честно, я рад уже тому, что жив.

Она снова кивает, словно понимает такую философскую точку зрения. Потом на ее лице отражается неуверенность, и она набирает воздуху, как будто решается, сказать ли что-то еще. Наконец она наклоняется и спрашивает:

— А вы слышали мои молитвы?

Кас расплывается в теплой улыбке.

— Слышал-слышал. Спасибо тебе за это.

— Я буду посылать их каждую неделю, — шепчет она. — И спасибо вам за перо. Мне мама рассказала.

При этих словах Дин с Касом поднимают глаза на Шэрон, ждущую рядом, и Кас встает, чтобы поговорить с ней.

— Я очень рад был помочь, — говорит он только.

Лицо Шэрон при этом искажается, как будто эмоции переполняют ее и она пытается сдержать слезы. Она наклоняется и быстро, крепко обнимает его, и Дину видно (хотя Касу — нет), что во время объятия Шэрон поднимает руку со спины Каса и проводит ею в воздухе у него за плечами, описывая дугу слева направо, прямо как Эмили только что. И, по-видимому, она тоже что-то чувствует, потому что ее глаза расширяются. Когда она отступает назад, выражение лица у нее нарочито сдержанное.

Пока Эмили задает Касу новые вопросы, Шэрон отступает еще на шаг, останавливаясь рядом с Дином.

— Это что, правда? — шепчет она Дину. — Кто он такой.

— Это действительно секрет, — говорит ей Дин.

— Паршивый секрет, если он разгуливает, чудесным образом исцеляя людей, — замечает она.

— Это было исключение, — отвечает Дин. Потом шепчет низким голосом, чтобы Кас не услышал: — У него теперь мало могущества. По сути, вообще нет. Он отдал все, что у него было, Эмили.

У Шэрон на глазах снова выступают слезы, и она прерывает Эмили и Кастиэля, чтобы еще раз обнять его, на этот раз еще крепче.

— Спасибо вам, — говорит она Касу. — Не знаю, чем мы это заслужили.

Кас улыбается ей:

— Вы мои друзья.

***

Они добираются до бункера в среду вечером, и вдруг оказывается, что уже совсем близко Рождество — оно в ближайшее воскресенье. Джоди, Клэр и Алекс проводят в бункере еще два дня — четверг и пятницу, — очевидно все еще преследуя цель откормить и Кастиэля, и Дина до здорового состояния. Но потом, во второй половине дня в пятницу, женщинам приходит пора собирать вещи и отправляться назад в Южную Дакоту, чтобы добраться до Су-Фолс к субботе.

— Какая жалость, что мне нужно работать в праздники, — говорит Джоди, упаковывая вещи в сумку. Девочки тем временем уже вышли в гараж. Джоди набрасывает сумку на плечо и отправляется за ними в сопровождении Каса, Сэма и Дина. — Я бы с удовольствием осталась, — добавляет она, пока они идут по коридору, — но я поменялась сменами с коллегами, чтобы приехать в Денвер, и теперь мне придется работать все праздники. В двойную смену: в канун Рождества, в Рождество и после, начиная с самого утра завтра. Мне правда жаль, ребята.

— Джоди, все в порядке, — успокаивает ее Дин. — Ты и так уже столько для нас сделала! Мне просто неудобно, что тебе приходится так много работать.

— Я предложила девочкам остаться с вами. Но они говорят: «Мы бы с радостью, но как же мы бросим тебя в Рождество, мам». — Джоди улыбается Дину. — Сложно спорить, когда тебя начинают называть «мамой». Похоже, они волнуются, что я останусь одна — вот глупость… В общем, они меня уверяют, что вы наш отъезд переживете.

— Мы и правда переживем, — подтверждает Сэм. — Саре тоже придется работать в праздники, мы понимаем. И тебе следует провести Рождество с девочками. Они правы, не стоит тебе оставаться одной. Вам тоже нужны семейные праздники.

— Почему вы не хотите поехать с нами в Су-Фолс? — сетует Джоди. — И даже не позволили нам приготовить для вас рождественский ужин.

Дин отвечает:

— Уж поверь, с рождественским ужином мы справимся. Во всяком случае, Сэм справится: Сэм, я вроде как назначил тебя добровольцем, уж прости… — (Сэм притворно вздыхает, но явно доволен этим поручением.) — Ты бы видела, что он устроил тут на День благодарения! — продолжает Дин. — Поработал на отлично. Мы справимся. И, честно говоря, нам всем надо отдохнуть… — Он мнется, и Джоди улыбается ему.

— Вам, ребята, наверное, нужно немного времени наедине? — говорит она ему. — Особенно тебе и Касу.

Дин кивает. Он немного стесняется заявлять об этом прямо, но это правда: в эту субботу они наконец избавятся от масок и перчаток, и чего ему на самом деле больше всего хочется в канун Рождества, так это забраться с Кастиэлем в постель на весь долгий, долгий блаженный вечер. Будет ли «блаженный вечер» включать секс, поглаживания по шее, объятия или просто сон — даже неважно; Дину просто очень хочется провести время с ним наедине.

Сэм, конечно, будет рядом, но присутствие Сэма — не то же самое, что пребывание здесь Джоди, Клэр и Алекс. Сэм вписывается, он свой человек, ему просто… здесь место.

— Думаю, нам всем не помешает немного тишины после всей этой больничной суеты, — сознается Дин. — Но после праздников мы с вами свяжемся, хорошо?

— Хорошо… наверное… — отвечает Джоди. Вид у нее по-прежнему озабоченный. Но, когда они заходят в гараж, ее лицо проясняется. — Давайте я хотя бы покажу вам все, что у вас есть. Девочки! Ну-ка, продемонстрируем нашу выработку, идите сюда!

Алекс и Клэр подходят, и Джоди начинает экскурсию по морозильнику.

— Простите, пока он заполнен не до конца, — извиняется она, открывая дверцу. Похоже, по ее мнению, десятков приготовленных блюд еще недостаточно. Дин, Сэм и Кас только в благоговении смотрят на изобилие еды. — Я знаю, что химия у Каса закончилась, — добавляет Джоди. — Но я подумала, если ему предстоит дальнейшее лечение, вампонадобится эта еда; и, если лечение ему больше не нужно, вам все равно понадобится эта еда, потому что, уж простите за прямоту, но вы, ребята, ни черта не в состоянии сами о себе позаботиться.

— Ну не совсем уж ни черта, — возражает Дин, чуть ощетинившись. — Как я сказал, Сэм устроил нам отличный День благодарения. И я тоже в состоянии приготовить пару сносных бургеров.

— Которые, я уверена, ты готовишь как минимум раз в год, между вашими охотами и фастфудом, да?

Дину приходится кивнуть. Джоди усмехается:

— Знаешь, я раньше думала, что вы шутите, когда вы, ребята, упоминали, как перебиваетесь пиццей и сушеной говядиной. Но, боже мой, ваш холодильник здесь — это было жалкое зрелище! Мы с Клэр вообще не могли понять, как вы выживаете. В общем, этого… — она широким жестом обводит содержимое морозильника, — вам должно хватить на праздники и начало января. И если отправитесь на охоту, берите еду с собой, ясно? И я буду заезжать к вам время от времени, даже когда Кастиэлю станет лучше. Короче говоря, жареная курица — вот здесь; тут — свежая порция курицы в кисло-сладком соусе; и говяжий суп с перловкой — в этих контейнерах. Все подписано. А, и я приготовила вот этот томатный соус, он в маленьких баночках — с ним можно есть макароны. Воду вы вскипятить сможете, я надеюсь? И… если вдруг вам интересно научиться готовить… — она колеблется. — То есть я знаю, что Сара собирается вдолбить в вас более здоровые привычки; Сэм, думаю, ты будешь ее первым подопытным кроликом. Но даже независимо от того, что удастся сделать Саре, было бы неплохо, чтобы хоть один из вас троих потрудился научиться готовить нормальную еду.

— Я бы мог научиться, — вызывается Кастиэль. Все поворачиваются к нему.

— Я бы с удовольствием научился готовить, — говорит он. — Мне кажется, у меня бы получилось. Весь этот… опыт показал мне, как важно следить за своим здоровьем. И хорошо питаться. — Он бросает быстрый взгляд на Дина. — Надо же просто все делать по инструкции, да?

— По рецепту, — поправляет Клэр с улыбкой.

— Может быть, ты можешь показать мне какие-нибудь из рецептов во время следующего визита? — просит Кас. — И после этого, когда я запомню инструкции, я смогу готовить еду Сэму и Дину. Сэм готовил для меня так часто, — добавляет он, — и Дин так заботился обо мне, что даже заболел. Я бы с удовольствием для них готовил. — Немного неуверенно он добавляет: — Когда мне станет лучше.

— Да, когда тебе станет лучше, — соглашается Джоди чересчур оживленно. — Отличная мысль.

— Может быть, я мог бы научиться готовить и печенья тоже, — говорит Кас.

— Печенья пекут, — подсказывает Клэр. — Не готовят. Поэтому они и называются «печенья».

— Научи его и готовить, и печь, — предлагает Дин. — Знаешь, как говорят: дай человеку рыбу — накормишь его на день, научи ангела печь — получишь печенья на целую вечность.

***

Потом приходит пора прощаться. Следуют объятия и обмен подарками, которые все обещают не открывать до Рождества.

Все три женщины желают Касу «хороших новостей», «убедиться, что лечение закончилось», «поправляться», и «сообщить, как только будут известия». Все это говорится очень обтекаемо — очевидно, что всем страшно произнести прямо: «Я очень, очень надеюсь, что рака у тебя больше нет».

И от этих туманных выражений надежды всех только окутывает мрачная аура тревоги.

Дин уже знает, как всех отвлечь: он смотрит на Громовержец и набирает воздуху, готовясь произнести речь. Но Клэр опережает его.

— О, гм… — начинает она неуверенно. — Насчет Ти-берда. Так значит… Субик теперь готов, да? Тормоза в порядке?

Дин кивает.

— Ты же сама их поменяла, и масло тоже. И все проверила.

— И он готов? — спрашивает Клэр снова.

— Ты сама сделала всю работу, — замечает Дин. — Какое твое мнение?

— Наверное, готов, — говорит она еще более неуверенно, и Дин кивает. (Он и сам проверил все после. Субару теперь определенно в исправности.) — Ну ладно тогда, — говорит Клэр. — Спасибо, что помог мне с машиной. То есть я имею в виду, что наблюдал, пока я занималась своей машиной. — Она вынимает из кармана ключи от Громовержца и неохотно протягивает их Дину. — И спасибо за то, что одолжил Ти-берд, — говорит она с сожалением. Теперь она смотрит на сияющий красавец Тандерберд с нескрываемой нежностью во взоре. — Это такая классная машина.

— Тебе придется снова его помыть, — отвечает Дин. Он не забирает у нее ключи.

Она недоуменно смотрит на него, все еще держа ключи в вытянутой руке.

— Но я же только что его помыла. Я что, где-то пропустила пятно?

— Иди сюда, взгляни, — приглашает ее к машине Дин. Он подходит к Громовержцу и наклоняется к открытому окну. На водительском сиденье лежит большой конверт; Дин вынимает его из салона. Клэр обходит машину по кругу, осматривая ее блестящий кузов и пытаясь понять, где она пропустила пятно. — Ты ничего не пропустила, — говорит ей Дин. — Все идеально, ты отлично над ним поработала. Просто машина всегда пачкается во время длинных переездов, так что, когда вернешься домой к Джоди, придется снова ее помыть. Восковая полироль переживет дорогу, но помой кузов по приезду. Я положил тебе в багажник мыло, губку и ведро. И не забывай про ходовую часть! Вымой днище струей из шланга, как я тебя учил, хорошо? Иначе зимняя соль разъест его до дыр.

Клэр смотрит на него беспомощно, пока Дин взвешивает в руке конверт. Он увесистый, и внутри слышен лязг металла. Клэр переводит взгляд на конверт — она по-прежнему не понимает (или, скорее, не позволяет себе поверить). Сэм, Джоди, Алекс и Кастиэль все подошли посмотреть, сформировав полукруг вокруг капота Ти-берда, пока Дин говорит Клэр:

— За идею скажи спасибо Касу. Но, в общем, через пару дней Рождество, и Джоди говорит, что тебе в этом году исполнился двадцать один, и Кас был недоволен, что мы пропустили твой день рождения, так что… вот. — Он протягивает ей конверт.

Медленно Клэр берет конверт, открывает его и наклоняет над рукой.

Из него выскальзывает толстая стопка бумаг, обернутых вокруг каких-то металлических пластин. Она разворачивает бумаги и смотрит на них: это документы на Тандерберд, на ее имя, а также новая регистрация и страховка, аккуратно свернутые вокруг пары номерных знаков Южной Дакоты.

— Что? — говорит она, как будто не может осознать это сама. — Что это?

— Машина, — отвечает Дин. — Ти-берд. Заботься о нем как следует. И пожалуйста, не окончи свою жизнь, обернув его вокруг какого-нибудь дерева. — Клэр поднимает на него глаза с пораженным видом, и Дин добавляет: — Я собирался… не знаю, так и хранить его тут вечно, наверное? Но Кас верно заметил, что машина стоит тут уже лет пятьдесят как минимум, и да, она тут в безопасности и в отличном состоянии, но ради чего? Чтобы ее в итоге моль поела? Никто даже не видел ее за пятьдесят лет, не говоря уже о том, чтобы на ней ездить. И я на ней никогда не езжу. Моя детка — Импала. А Громовержец стоит без дела с тех пор, как мы сюда переехали. Пропадает впустую.

— Громовержец должен быть у тебя, — вставляет Кас. — Ты ведь знаешь, что это легендарное крылатое создание из древней индейской мифологии. — Он медлит неожиданно долго, уронив взгляд на стилизованную эмблему крылатой птицы на капоте. Потом добавляет: — Он будет за тобой присматривать, и ты сможешь присматривать за ним. И, гм… я еще добавил к нему кое-какой защиты. Прошлым вечером. Теперь тебе в нем будет еще безопаснее.

Клэр смотрит на Кастиэля долгое время.

— К нему прилагаются условия, — сообщает Дин, и Клэр медленно переводит взгляд обратно на него. — Первое: пока ты не поставишь ему настоящую зимнюю резину, по снегу и льду можно ездить только на Субару — не на Ти-берде. Когда купишь зимнюю резину, тогда посмотрим: может быть, пересмотрим это условие. Второе: тебе придется научиться еще кое-чему по части ухода за машиной и кое-каким навыкам вождения. Третье: держать его будешь у Джоди в гараже — она говорит, там есть место, так что не смей оставлять этого красавца в снегу, грязи и дорожной соли. Как сказал Кас, заботься о нем, и он будет заботиться о тебе. И последнее условие: как я уже сказал, не вздумай разбиться в какой-нибудь идиотской аварии, или я лично тебя разыщу в следующей жизни, и тогда ты сильно пожалеешь.

У Клэр тем временем открывается рот; она стоит, вытаращив глаза и все смотрит по очереди то на Каса, то на Дина. Дин продолжает:

— Я дам тебе несколько уроков по обслуживанию машины и по части вождения. После Нового Года, когда у Каса закончится все его лечение. — (Дин заставляет себя сказать это так, словно это предрешенный исход.) Он поворачивается к Алекс. — Тебе тоже можно присутствовать на уроках. Когда тебе исполнится двадцать один, мы и тебе что-нибудь подберем. — Потом он добавляет, обращаясь к Клэр, которая стоит, лишившись дара речи: — Кас оплатил для тебя регистрацию, — (Кастиэль смотрит на Дина с досадой: он хотел, чтобы это осталось секретом), — и переоформление машины, и все сопутствующие траты — из тех денег, которые скопил, работая. Он даже попытался выкупить у меня машину, только чтобы подарить тебе. Джоди взяла на себя всю работу по постановке ее на учет и страхованию потихоньку от тебя на прошлой неделе, пока машина была в Су-Фолс. А Алекс всю неделю прятала у себя новые номера. — С этими словами Дин подмигивает Алекс, и она улыбается в ответ.

Клэр так и стоит в изумлении. Она смотрит на номера в своих руках, на техпаспорт, свидетельство о регистрации и карточку страхового полиса. Потом разворачивается и долгое время смотрит на машину, после чего внимательно, почти в растерянности вглядывается в Кастиэля, и во всех остальных: Дина, Сэма, Джоди и Алекс. Вид у нее такой, будто она вот-вот расплачется.

— Это что, правда? — произносит она наконец.

— С Рождеством, Клэр, — отвечает Кастиэль, и тогда она действительно разражается слезами.

***

И внезапно женщин уже нет. (Они отъезжают на конвое из трех машин: пикапа, Ти-берда и Субару.)

Рождество всего через пару дней.

За гриппом Дина и последней неделей химии у Каса праздник подкрался совсем незаметно. И теперь, когда банда Джоди уехала, бункер кажется непривычно опустевшим — отчего все чувствуют себя немного не в своей тарелке. Дин даже с удивлением ловит себя на том, что ищет предлог взять Каса в какую-нибудь поездку в Импале. Но вместо этого они придерживаются изначального плана провести тихое Рождество в бункере.

Однако вечером за ужином (пока они едят восхитительную курицу в кисло-сладком соусе, которую оставила Джоди) Кас говорит:

— Кстати, Сэм, Дин, нам надо кое-что обсудить. — Он делает паузу и кладет вилку. — Мне еще надо записаться на обследование, назначенное по окончании химиотерапии.

Сэм и Дин оба смотрят на него.

— Погоди, разве оно не на следующей неделе? — спрашивает Дин. — Я думал, ты уже записан на следующую неделю?

— На следующей неделе прием у доктора Клайна, — отвечает Кас. — Обследование должно было быть на прошлой неделе. Но я отменил его.

Повисает озадаченная тишина. Кас об этом не упоминал.

— Ты был так болен, Дин, — объясняет Кас, и у Дина падает сердце. Кас продолжает: — Я хотел помочь ухаживать за тобой, поэтому отложил обследование, пока не будет ясно, что тебе лучше.

Дин тоже кладет вилку — аппетит у него внезапно пропал.

— Кас… — только и может сказать он.

— Обследование можно было перенести, — говорит Кастиэль спокойно. — Хотя Эрон — то есть доктор Клайн — настоятельно рекомендует пройти его как можно скорее. Но он позвонил мне сегодня, и оказывается, что в Денвере уже очередь до конца месяца. Он также позвонил в больницы в Канзас-Сити, но и там нет свободных мест в расписании.

Теперь Дину уже хочется плакать. Кас отменил критическое обследование ради того, чтобы ухаживать за ним? Кас, похоже, замечает страдальческое выражение на его лице, потому что крепко сжимает рукой его колено и с улыбкой утешает его:

— Не волнуйся, у меня есть идея! Доктор Клайн сказал, что поспрашивает и в других госпиталях, но потом мне пришло в голову… может, это прозвучит странно, но я подумал… — Он колеблется. — Было бы здорово съездить на Рождество в Гранд-Каньон. Как вам такая мысль?

Дин и Сэм только смотрят на него недоуменно.

— В Гранд-Каньон? — переспрашивает Дин. — На Рождество? — Кас кивает. Дин говорит: — Я уверен, что в каньоне нет аппарата МРТ.

— Но во Флагстаффе есть, — замечает Кас с улыбкой.

Во Флагстаффе. Конечно. Во Флагстаффе, в Аризоне, где все началось.

Теперь, спустя столько месяцев, даже странно вспоминать об этом. О том, как они рванули туда в спешке, через эту причудливую горную пустыню с бескрайним ландшафтом из красного камня, в поисках Кастиэля. Сразу после загадочного краткого свидания Дина с мамой. (Дин, на самом деле, уже давно не вспоминал о той странной встрече. «Позволь себе быть счастливым…»)

Как они волновались по пути… только чтобы в итоге найти Каса на ногах, в полном порядке в региональном травма-центре Флагстаффа… когда он говорил с обеспокоенным врачом о «дополнительных анализах». После этого они еще месяцы не знали, что происходило на самом деле, но ведь это доктор из Флагстаффа обнаружил у Каса рак.

— Там мне сделали первое обследование, при помощи их местного кота, — напоминает Кас, — и потом еще серию дополнительных анализов позднее на той неделе — после того, как вы уехали. И анализы крови, и снимки. Уже позднее я перенес свое лечение в Денвер, чтобы быть ближе к вам. Во Флагстаффе мне порекомендовали денверский госпиталь: доступность марихуаны там была плюсом, и он недалеко от Канзаса. Так что я начал лечиться в Денвере. Но Эрон недавно упомянул, что вообще-то было бы идеально сделать повторное обследование в том же месте, где я делал первое, чтобы их можно было точно сравнить. Полагаю, он имеет в виду, с помощью того же кота. Уверен, в Денвере тоже хороший кот, но мне понравилась идея вернуться к флагстаффскому коту. Так что я позвонил во Флагстафф, и к их коту можно записаться на следующей неделе, сразу после Рождества. — С нескрываемой надеждой в глазах Кастиэль добавляет: — И, понимаете, я уже думал о том, какая это жалость, что мне не довелось увидеть Гранд-Каньон, а ведь он всего в часе езды от Флагстаффа…

Он говорит это с такой тоской, таким чувством, и так горячо пытаясь убедить их, что Дин уже принял решение. «Если Кас хочет увидеть Гранд-Каньон на Рождество, — думает он, — значит мы едем в Гранд-Каньон на Рождество».

«Позволь себе быть счастливым…»

И позволь тем, кого ты любишь, быть счастливыми. Одного без другого не бывает.

— Не хватит ли с тебя этого каньона? — интересуется Сэм, пока Дин размышляет. — После того, как ты в него упал?

— Но я тогда его не видел, — объясняет Кас. — Я очутился там, но я же был без сознания.

Сэм спрашивает:

— Но разве ты не видел его раньше? Я имею в виду… ты же облетал мир, наверное, миллион раз, когда был ангелом?

— Да, но именно что когда был ангелом, — отвечает Кастиэль. Сэм не может взять в толк, и Кастиэль поясняет: — В том-то и дело, что я видел его только как ангел. Я даже видел его, когда он только начал образовываться — тогда он был глубиной всего в несколько сотен футов, просто очередной овражек. Позднее, когда он стал больше, я, бывало, пролетал над ним, пересекая Землю во время разнообразных миссий, но я видел его лишь с большой высоты и только ангельским восприятием: через электромагнитный спектр, из небесной плоскости. Я даже однажды приземлялся на его дно — и весьма недавно, всего век назад, — но в тот раз я пролетел через стены каньона, материализовавшись только у его дна, так как я был на весьма срочной миссии, касавшейся демона-фантома, который обосновался на дне каньона, и конечно, в связи с этим пришлось вести переговоры с местным духом речной стихии… — (Дин к этому времени совершенно потерял нить объяснения и лишь смутно гадает, что это еще за «дух стихии».) — И, понятное дело, все это время я был в своем истинном обличье, — продолжает Кас, — и находился там всего две минуты, и смог увидеть лишь очень малую часть каньона, только одну ту нишу, на самом деле, и только при помощи ангельского восприятия. Я даже как-то говорил с другим ангелом — совсем недавно — о том, чтобы его посмотреть, но… в общем, мы туда не добрались. Так что в итоге, — заключает он, — я видел его, когда он только появился, видел его из космоса и из небесной плоскости, и видел небольшую его часть внизу. — Он делает паузу. — Но во всех этих случаях я видел его как ангел. Я никогда еще не видел его как человек.

Кас смотрит на них по очереди с искренней надеждой в глазах.

— Я хочу увидеть одно из величайших чудес света как человек, — говорит он. — С человеческого роста. Человеческими глазами. — Он умолкает, потом добавляет медленно, как будто пытается объяснить доступно: — Жизнь в человеческом воплощении… — совсем иная. Во многих смыслах ангельское восприятие превосходит людское, но… цвета просто… другие, когда смотришь на них человеческими глазами. И восприятие пространства, восприятие масштаба тоже иное. Я пришел к пониманию, что оно не хуже, не менее полноценное, но просто… совсем, совсем иное. Я теперь ощущаю себя гораздо более маленьким — я и есть меньше, — и мир кажется больше. Грандиознее даже. «Грандиозный» — очень удачное слово для описания различия. И этот Гранд-Каньон, как говорят, просто огромный, когда видишь его с человеческого роста, и… в общем, я бы хотел увидеть его как человек. Все в госпитале Флагстаффа говорили мне: «О, если ты не помнишь свой несчастный случай там, то тебе определенно надо снова сходить и посмотреть на каньон; это то, что надо увидеть перед смертью хоть раз».

Кас резко умолкает и слегка краснеет, сообразив, что только что сказал.

Он поспешно добавляет:

— Конечно, они понятия не имели, что у меня рак, в тот момент мне еще не поставили диагноз — они говорили в общем. Но все говорили: «Когда поправишься, обязательно возвращайся, это незабываемое зрелище». То есть буквально каждая сестра, каждая санитарка, каждый врач советовал мне на него посмотреть, и хозяин мотеля, где я остановился позднее, и работники в кафе — у каждого было мнение о том, какие тропы самые живописные, откуда открывается лучший вид. Они все бывали там десятки раз. Люди приезжают туда со всего мира, только чтобы посмотреть каньон. — Он делает паузу и заканчивает словами: — Люди обожают этот каньон. Поэтому я бы хотел увидеть его как человек.

«Перед смертью». Этого он не говорит, но, конечно, он имеет в виду именно это.

Сэм медленно кивает. И Дин уже все решил.

— Я бы и сам не отказался его посмотреть, — соглашается он. — Знаешь, я ведь там ни разу и не был. Исколесил всю страну, а вот туда как-то не добрался.

— Чувак, ты о чем? — говорит Сэм, поворачиваясь к нему со смехом. — Я никогда не забуду, как ты ехал там на муле! Ты что, не помнишь? И мул еще пукал всю дорогу вниз? Когда отец взял нас в тур на дно Гранд-Каньона?

Дин начинает смеяться.

— Сэм, это был Брайс-Каньон.

Сэм только недоуменно моргает.

— Брайс-Каньон, в Юте, — говорит Дин, вспоминая ту поездку и качая головой. — Тоже недалеко, в общем — в следующем штате, — но это другой каньон.

— Как это? — не понимает Сэм. Он совсем сбит с толку. — Это был Брайс? Ты серьезно?

И только тогда Дин соображает, что Сэм так и жил много лет с этим заблуждением. О том, в каком именно каньоне они побывали, когда ему было четыре года.

— Э… наверное, мы гм… так и не сказали тебе, да? — произносит Дин. Сэм смотрит на него в полном замешательстве, и Дину становится неловко. Он пытается объяснить: — Тебе было четыре, приятель. Вышло так… Получилось так, что… — Теперь он начинает нервничать, но тем не менее продолжает: — Понимаешь, отец поклялся, что свозит нас в Гранд-Каньон покататься на мулах, и ты с таким нетерпением этого ждал! Но потом, конечно, подвернулась очередная охота. Ну, ты же знаешь, как всегда подворачивалась охота? Как, что бы он ни обещал, планы всегда менялись, потому что всегда подворачивалась охота? И это происходило буквально каждый раз?

Сэм медленно кивает. (Они оба помнят очень ясно эту особенность своего детства.) Кастиэль настороженно смотрит на них обоих. Дин продолжает:

— Пока отец занимался этой охотой, мы очутились посреди Юты, и ты был просто безутешен. Ты так хотел покататься на этих мулах! Но ведь в Юте тоже есть каньон! Брайс-Каньон! И это тоже национальной парк! И там тоже есть мулы! И оказывается, что в Брайсе на мулах разрешается кататься даже детям, и можно спуститься на самое дно и подняться назад всего за пару часов, потому что этот каньон гораздо меньше. В общем, я уговорил отца, чтобы он отвез нас туда сразу после охоты. И гм, ты спросил, Гранд-Каньон ли это, и отец такой: ну, это большой каньон, так что в своем роде это «гранд»-каньон…

Выражение лица у Сэма теперь решительно горестное, как будто рухнуло его детское воспоминание. Дин в отчаянии говорит:

— Там было охренеть как красиво, Сэм, ты вспомни! Было же офигенно, разве нет? И ты был в таком восторге, что наконец оказался в «гранд»-каньоне, что мы просто… просто не стали объяснять тебе, что каньона два… — Он умолкает, понимая теперь, что надо было все-таки в какой-то момент рассказать правду Сэму. Кас наблюдает за ними очень тихо, как будто понимает, что за этим стоит своя история.

Конечно, это лишь одно звено из бесконечной цепочки лжи и полуправд, сопровождавших Винчестеров все эти годы, но почему-то теперь эта ложь кажется жестокой.

— Ох черт, приятель, — говорит Дин. — Правда, я даже как-то не осознавал, что так никогда и не объяснил тебе этого. И совсем забыл об этом. Прости…

Какое-то время Сэм молчит. Потом он начинает смеяться.

— Тебе было четыре года, — повторяет Дин, оправдываясь.

— Мне было четыре, что означает, тебе было восемь, — говорит Сэм, качая головой и все еще посмеиваясь. — Это на отце вина, не на тебе. Ладно. Это объясняет, почему, когда я был во Флагстаффе, я все спорил с местными о том, насколько каньон большой и сколько занимает поездка на мулах. И я даже не потрудился тогда сходить к Гранд-Каньону — пока жил во Флаге, — потому что был уверен, что я его уже видел! — После паузы он спрашивает: — Так… просто из любопытства… сколько занимает поездка на мулах на дно настоящего Гранд-Каньона?

— Да блин, два дня! — отвечает Дин сразу — он до сих пор помнит эту деталь с тех пор, когда пытался убедить отца, что Брайс-Каньон им вполне подойдет. — Это чудовищный тур: целый день вниз, потом ночь внизу и еще день обратно наверх. И, кстати, оказалось, что детей в эти туры все равно не пускают. Там ограничение по росту, и нагрузка весьма суровая.

— Так это в Брайс-Каньоне мул ураганно пердел? — спрашивает Сэм, как будто ему важнее всего прояснить именно эту деталь.

— Да, это специальное предложение Брайс-Каньона, — говорит Дин, теперь облегченно улыбаясь. — За это мы доплатили, специально чтобы повеселить тебя. В Гранд-Каньоне мулы вообще не пердят.

— Ну тогда решено, — заключает Кас, и Сэм с Дином поворачиваются к нему. Кас держит в руках телефон и уже занес палец над кнопкой звонка. — Я запишусь на обследование туда, — говорит он. — К флагстаффскому коту, на двадцать шестое декабря. А Рождество проведем у Гранд-Каньона. Все согласны?

Дин и Сэм кивают.

Комментарий к Глава 42. Громовержец?

Прим. автора: Конец главы призван решить знаменитую «проблему Гранд-Каньона» в каноне Supernatural. Дин в сериале говорит, что никогда не бывал в Гранд-Каньоне, но Сэм в другом месте говорит, что они с Дином катались там на мулах в детстве. Сценарист Бен Эдлунд даже извинился за эту ошибку. Парки Гранд-Каньон и Брайс-Каньон на самом деле находятся недалеко друг от друга, и в обоих есть экскурсии на мулах. Но в Гранд-Каньоне эти туры надо бронировать за несколько месяцев (что вряд ли стал бы делать Джон Винчестер), и детей туда не пускают. А вот в Брайс-Каньоне для детей устраивают такие поездки, и продолжаются они всего пару часов.

========== Глава 43. Положи голову мне на колени ==========

Как только они принимают решение, Дину вдруг не терпится отправиться в путь.

— Можно выехать завтра утром, наверное, — говорит Сэм нерешительно. — И добраться туда вечером в канун Рождества.

— Или можно выехать сейчас, — отвечает Дин. Он уже видит открытую дорогу, простирающуюся перед ними до горизонта. И в кои-то веки эта дорога ведет куда-то помимо химического мотеля.

— Действительно, можно выехать прямо сейчас, — говорит Кас. Он следит за лицом Дина.

Но дело не только в Дине. После месяцев езды из Канзаса в Денвер и обратно всем им хочется наконец-то отправиться в более радостную поездку. В поездку, в конце которой их не ждет химиотерапия или вынужденная изоляция друг от друга, — в такую, которая вместо этого просто уведет их… куда-нибудь далеко.

Дин полагает, что придется уговаривать Сэма и Каса выехать сразу же, но только лишь он упоминает эту идею, как Сэм садится за лэптоп изучать мотели Флагстаффа, а Кас без лишних слов встает и начинает упаковывать в кулер Клэр еду Джоди и перекус в дорогу.

Каких-то десять минут спустя Дин уже забрасывает сумки в багажник Импалы. Знакомое предвкушение автопутешествия закипает в его венах: кажется, такой сильной тяги к этому он не испытывал уже месяцы. Он наконец начинает осознавать: химия у Каса закончилась, Кас свободен (по крайней мере, пока), и им не нужно больше держаться в дне езды от Денвера! И идея вот так сорваться с места внезапно захватила их всех: пьянящая мысль о Гранд-Каньоне зовет их, как песнь сирены.

Они вмиг собирают вещи, загружают их в машину и отправляются в путь.

***

Это морозный ясный зимний вечер, и легкий иней покрывает колючие поля Канзаса. Первым за руль садится Дин; Кас — рядом с ним, отдыхает, привалившись к пассажирской двери, в гнездышке из подушек и одеял. Сэм растянулся сзади со своей одной подушкой: теоретически он должен спать, чтобы сменить Дина за рулем позднее, но еще рано, и он с головой углубился в телефон, занятый каким-то сложным выбором мотеля. Как выяснилось, он ищет место «с настоящей кухней», чтобы приготовить рождественский ужин. (И еще пишет Саре, чтобы известить ее об их новых планах на праздники.)

Они еще даже не доехали до шоссе I-70, когда Кастиэль подвигается ближе к Дину.

И еще ближе. Вскоре Кас уже сидит в центре переднего сиденья. Он подтягивает к себе подушки и одеяла и спрашивает Дина, не укрыть ли его тоже.

— Ты еще не оправился после болезни, — напоминает ему Кастиэль. — И можешь простудиться, если замерзнешь. Одеяла хватит на нас обоих.

Дин бросает взгляд в зеркало заднего вида и замечает, как Сэм улыбается про себя. Но он по-прежнему занят телефоном и притворяется, что не подслушивает.

— Честное слово, я не при смерти, — заверяет Дин Каса. — Правда.

— Но все равно, дать тебе одеяло?

На самом деле, в салоне действительно прохладно. Можно, конечно, включить посильнее печку… а можно…

— Ладно, давай. Спасибо, — соглашается Дин.

Кас не только набрасывает угол одеяла ему на ноги, но и, подвинувшись еще ближе, пробирается под одеяло рукой, чтобы сжать его бедро.

— При близком контакте лучше сохраняется тепло, — сообщает он Дину. (С заднего сиденья слышится тихая усмешка.) — И ты уже не заразный.

И потом Кас уютно прислоняется к Дину сбоку. Вокруг плеч Дина оседает слабая лента тепла: должно быть, Кас расправил крыло у него за спиной.

Чудесно чувствовать Каса так близко, его рука на бедре даже начинает немного отвлекать Дина. «Определенно опасен», — думает Дин, тихо улыбаясь ему. Кас подмигивает в ответ с неожиданной обольстительностью, от которой Дину становится почти смешно. И конечно, от знания, что сейчас он обнимает Дина крылом, чувство просто волшебное.

Но в действиях Каса видно и искреннее беспокойство. Он принимается поправлять одеяло, чтобы получше подоткнуть его края вокруг ног Дина, и Дин снова начинает чувствовать вину из-за того, как Кастиэль переживает о его здоровье.

— Клянусь, я в порядке, — шепчет Дин. — На этой неделе мне гораздо лучше. Прекрати волноваться.

— Я прекращу волноваться, если ты начнешь за собой следить, — шепчет в ответ Кас, снова сжимая его бедро (и, кажется, слегка сжимая теплое крыло у него за спиной). — Не оставайся за рулем долго. Помни, что тебя должен сменить Сэм. И потом я тоже возьму на себя смену.

— Тебе надо отдыхать, Кас, — начинает возражать Дин. — Мы с Сэмом доедем вдвоем. Тебе не нужно садиться за руль.

— Но я могу вести машину, — настаивает Кас. — Это длинный переезд. Позволь мне помочь.

В конце концов Дин согласно кивает. Но Кас успокаивается лишь немного и даже после этого явно пытается вести себя как можно бодрее, сидя рядом с Дином и оживленно глядя по сторонам. Он даже принимается комментировать увиденное за окном: украшенные рождественскими огнями дома, заправки, где можно остановиться, указатели на выезд на шоссе — как будто помогает с навигацией и готов сменить Дина в любую секунду. Но уже пятнадцать минут спустя он начинает клевать носом. Его рука замирает у Дина на бедре, и вскоре он задремывает, привалившись к плечу Дина.

Дин наклоняет голову, пытаясь разглядеть его лицо, немного волнуясь, все ли с ним нормально. Но похоже, Кас в порядке: он дышит ровно — просто заснул. Что означает, он, должно быть, еще очень уставший после химии на этой неделе. Да и после всей химии.

Дин прикладывается щекой к его обезьяньей шапке на макушке, размышляя.

Кас прав: это длинный переезд. До Флагстаффа больше двенадцати часов — одним махом проехать тяжело. Сэм уже предложил остановиться часа через два-три — может быть, даже переночевать в мотеле, пока они еще в Канзасе, и закончить путешествие завтра. В таком случае они будут ехать почти весь завтрашний день. Но завтра уже канун Рождества, а потом Рождество. Им придется смотреть каньон в спешке, так как на следующий день после этого у Каса обследование.

Было бы очень здорово уложить его в удобную кровать раньше, чем в ночь перед Рождеством.

Дин шипит через плечо:

— Эй, Сэм, забронируй-ка тот мотель во Флагстаффе и на сегодняшнюю ночь, и на завтрашнюю.

В зеркало заднего вида Дину видны только колени Сэма — должно быть, он лежит. Сэм приподнимается на локте: его колени исчезают из виду и появляется лохматая голова. Он сонно моргает, глядя на Дина в зеркало.

— Мы доберемся туда только завтра вечером, — замечает Сэм тихо (он шепчет — видимо, чтобы не разбудить Каса). — Зачем?

— Можем и пораньше успеть, — шепчет в ответ Дин. — Было бы хорошо заселиться сразу как приедем завтра. Вместо того чтобы сидеть в машине и ждать пяти вечера, или во сколько там обычно начинается заселение… — Он смотрит вниз на Каса, после чего в итоге снова прикладывается щекой к его шапке. Сэм молча наблюдает за этим в зеркало. Потом вынимает телефон.

Минуту спустя он сообщает:

— Готово. Сегодня он тоже свободен, и я забронировал его на дополнительную ночь. Наверняка, конечно, это выброс денег, но… ладно уж, раз Рождество.

— Спасибо, чувак, — благодарит Дин.

— Без проблем. Кстати, это полноценный дом, — сообщает Сэм. — Это Airbnb, не мотель. А то Сара все надо мной смеялась за то, что мы никогда не пользовались Airbnb. Там должна быть полноценная кухня с посудой — все как положено. И отдельные спальни. — (Он умудряется вставить это последнее замечание так, как будто оно не представляет особого интереса.) Зевнув между делом, Сэм добавляет: — Прямо в центре города. Будет мило. В общем, разбуди меня на мою смену, ладно? Часика через два? — Дин кивает, и Сэм снова исчезает в зеркале, завалившись спать.

Зевок Сэма выглядел вполне искренним, и вскоре сзади начинает доноситься тихий храп: Сэм, должно быть, отключился окончательно.

Это напоминает Дину о том, как много и Сэм работал все эти недели. Кажется, сейчас Дин единственный из них троих чувствует себя хорошо — но, конечно, Дину единственному довелось как следует отдохнуть за прошедшую неделю. И Кас, и Сэм, похоже, совсем вымотаны.

В Импале воцаряется мирная тишина; единственные слышные звуки — это рокот мотора, шорох шин по асфальту и тихое пение со старой кассеты Doobie Brothers. Дин приглушает громкость музыки еще немного (для этого ему приходится очень осторожно протянуть руку к магнитоле — так, чтобы не потревожить неустойчивое положение Каса, привалившегося к его плечу). Музыка становится едва слышной. Дин умудряется переложить правую руку Касу за плечи и настраивается на долгую дорогу.

Обнять Каса приятно, но он кажется уж очень худым. Даже через теплую зимнюю куртку прощупываются его острые лопатки и резко выступающие кости плечевого сустава.

«Но теперь он пойдет на поправку», — говорит себе Дин, поглаживая Каса по худому плечу. Кас шевелится от прикосновения и чуть просыпается. Его рука снова сжимает бедро Дина, после чего Кас поднимает голову и целует Дина в щеку.

Это такой нежный поцелуй. Такой бесстрашный… такой простой… такой ласковый.

Такая мелочь…

И так много значит.

Кас пытается снова уснуть, но теперь он, похоже, не может найти удобное положение: когда рука Дин лежит у него за плечами, его голова соскальзывает с плеча Дина, как только он задремывает. Он пару раз, вздрогнув, просыпается и пытается сменить позу, подоткнув подушку под подбородок, чтобы она подпирала голову. Дин ощущает спиной теплый трепет, как будто крылья Каса беспокойно шевелятся.

— Ты ляг, — предлагает Дин.

— Что? Куда? — не понимает Кас. Он осматривается вокруг себя, чуть полнее проснувшись. — Тут нет места.

— Положи голову мне на колени.

Кас только смотрит на Дина, нахмурившись, словно эта концепция ему незнакома.

Дину приходит в голову, что, может быть, Кас никогда и не клал голову никому на колени. И никто не клал голову на колени ему.

— Используй мою ногу как подушку, — объясняет Дин. — Давай, ложись. Клади голову вот сюда.

Кас смотрит на него секунду, потом пересаживается, осторожно опускаясь, пока его голова не оказывается у Дина на бедре. Он сбрасывает зимние ботинки и подгибает ноги у двери, обернув их дальним концом одеяла. Долгое время он лежит напряженно, но в конце концов расслабляется и опускает вес головы на ногу Дина полностью. Одну руку он поднимает к подбородку, ласково обхватив Дина за колено. Дин забирается пальцами под край его шапки и начинает поглаживать его по затылку.

— Так очень приятно, — мурлычет Кас.

— В этом и смысл, — отвечает Дин. Он гладит Каса по голове, и Кас время от времени сжимает его колено. Импала урчит и мчится вперед.

Во всем этом чувствуется такое умиротворение, что у Дина щемит горло.

— Не забудь разбудить меня на мою смену, — бормочет Кас. Он уже опять засыпает, так что его речь становится невнятной. Глубоко вздохнув, он закрывает глаза, сжимает колено Дина еще раз и погружается в сон.

Дин еще какое-то время гладит его голову, потом переносит руку ему на плечо. В качестве эксперимента он смыкает пальцы вокруг бицепса Каса. Похудели не только его плечи: его рука тоже ужасно тонкая. Раньше ведь у него там был порядочный объем мускулатуры. А теперь это кость, обтянутая кожей.

«Но теперь ему станет лучше, — думает Дин снова почти упрямо. Он пытается не обращать внимания на худобу Каса и возвращает руку на его голову, поглаживая его по шапке. — Химия закончилась. Снимки будут хорошими, доктор Клайн скажет, что повторный курс не нужен, и Кас начнет поправляться. У него снова вырастут волосы, он наберет вес, синяки пройдут. И мышечная масса вернется, он ее наработает. Все изменится. Ему станет лучше. Уже вот-вот».

***

За окнами проплывает залитый лунным светом заснеженный ландшафт. Долгое время они едут на запад по шоссе I-70 — что немного удручает, потому что это та же самая трасса, по которой они неделя за неделей добирались в Денвер, в химический мотель. Но наконец настает чудесный момент, когда Дин съезжает с I-70, удаляясь на юго-запад. Его сердце едва не прыгает от радости, когда он сворачивает с шоссе, и он борется с искушением разбудить Сэма и Каса, чтобы отметить этот уход с пути химиотерапии.

— Пока, химическая дорога, — шепчет Дин. — Чтоб тебя больше не видеть…

Но он дает Касу и Сэму поспать и продолжает ехать.

Они захватывают угол Колорадо. Дин смотрит на часы: почти десять вечера. Скоро нужно будить Сэма, меняться местами. Но было бы здорово сначала выехать из Колорадо. Не только с химической дороги, но и из химического штата. Конечно, Колорадо не виноват в том, что стал местом химиотерапии Каса — на самом деле, Колорадо, возможно, спас ему жизнь. И тем не менее Дин ловит себя на том, что не хочет останавливаться, гонимый каким-то суеверным чувством, что нужно вывезти Кастиэля в целости из Колорадо, прежде чем отдавать руль Сэму.

Солнце уже давно село. Они проезжают через предгорье Скалистых гор, мимо темных холмов, покрытых неопрятными хвойными деревьями, теперь припорошенными снегом. Импала преодолевает невысокие горные перевалы в сопровождении редко разбросанных по дороге машин — по всей видимости, едущих куда-то на праздники.

Наконец пару часов спустя появляется щит «Добро пожаловать в Нью-Мексико». Дин встречает его с улыбкой.

Он почти будит Сэма и Каса, но потом опять решает дать им поспать.

«Наконец-то химический штат позади, — думает Дин. — Теперь впереди Гранд-Каньон. Где хочет побывать Кас. Где все это началось».

Пока Дин ведет машину, вся история поэтапно разворачивается в его памяти. Все месяцы, прошедшие с весны. Все жуткие события. И некоторые замечательные события тоже…

Противостояние с Чаком и Амарой… Сверхъестественное свидание с мамой. Огромное облегчение от эмоционального воссоединения с Сэмом, и после — переполох, вызванный новостью, что Кас пропал. Отчаянный поиск, который привел их во Флагстафф. Где они нашли его целым и невредимым… вот только нет — на самом деле, конечно нет.

Потом та ночь в мотеле во Флагстаффе, когда Кас сидел на кровати и смотрел, как Дин спит. Дин вспоминает выражение лица Каса, которое он увидел, когда проснулся… Твердое, как будто тот принял важное решение. И мрачное, предвещающее что-то серьезное впереди — какую-то тяжелую надвигающуюся борьбу. «Я должен был догадаться сразу», — думает Дин.

И потом эти странные летние месяцы, когда они думали, что Кас отдаляется. И Дин, покинутый в Канзасе, наконец-то — наконец-то понимающий, что только что он потерял лучшее, что могло бы быть у него в жизни. И в то же время пропускающий критические улики одну за другой: повторяющиеся трехнедельные циклы, визиты в Денвер, шапку, худобу, работу, смену диеты…

Рисунки, которые Кас прятал в ящике комода.

Тот день, когда Дин нашел его в Денвере…

И та ночь, когда Дин впервые лег под одеяло. Та ночь, когда Кастиэль сделал первый шаг.

«Позволь себе быть счастливым».

«Я счастлив, мам, — думает Дин. — Я наконец-то счастлив. Или, во всяком случае, пытаюсь быть… Был бы, и, думаю, Кас был бы тоже, если бы мы только победили этот чертов рак. Победили его раз и навсегда».

Уже за полночь, и дорога почти пустая. Кассета Doobie Brothers играет по кругу уже раз шестой, когда Дин наконец вспоминает, что давно пора посадить Сэма за руль. Он сворачивает на ближайшую заправку с искренним намерением отдать ключи Сэму, когда тот проснется. Но на заснеженной заправке тихо, пустынно и темно, Сэм не просыпается, и Кас едва шевелится, когда Дин осторожно вынимает ногу из-под его головы, подложив на ее место подушку.

Дин выскакивает из машины на морозный ночной воздух, захлопнув дверь как можно тише, чтобы не разбудить остальных, и начинает заправлять машину сам, дрожа на пронизывающем ночном ветру, дующем с ближайших темных холмов. Пока машина заправляется, он отлучается в уборную, покупает кофе и через пару минут, снова сев за руль, уже выезжает с заброшенной заправки обратно на пустое шоссе. Спать ему совсем не хочется, а Сэму нужно выспаться, и Касу при его утомлении определенно нельзя за руль, так почему не намотать еще несколько миль, прежде чем будить Сэма? Дорога в эти ночные часы приятная и свободная, праздничного потока не будет до утра, так чего останавливаться?

«Отец называл это “дорожный раж”», — вспоминает Дин. Эту полуночную бессонницу, которая порой овладевает тобой за рулем на длинных перегонах, когда вся усталость как по волшебству исчезает и чувство такое, будто можешь ехать вечно. Под действием дорожного ража тринадцатичасовой, даже четырнадцати-, пятнадцати-или шестнадцатичасовой переезд начинает казаться сущим пустяком, плевым делом. Дин однажды проехал таким образом тысячу двести миль за раз; короткий переезд до Флагстаффа — ерунда в сравнении с этим. Флагстафф совсем близко. Буквально в одном прыжке. Дин мог бы доехать даже до Тусона, мог бы доехать до самой границы, и дальше, в Мексику. Они могли бы поехать хоть вПанаму, хоть в Перу, хоть в саму Патагонию, долететь до самой Огненной Земли. Дин готов не останавливаться всю дорогу, уехать прямо на другую сторону планеты за одну ночь.

Кажется, что Импалу не остановить. Это чудесная ночь. Взошла луна, мир залит ровным серебристым светом, и звезды медленно катятся над головой рядом с сияющим белым диском. Теперь они взобрались высоко в горную пустыню, и луна здесь такая яркая, что вдали даже смутно виднеются холмы и горные утесы — большие темные глыбы тускло-полосатого камня, покрытые серебристым снегом. Единственные попутчики Импалы на дороге — огромные фуры с прицепами, которые путешествуют группами по три-четыре в ряд. Иногда фуры встречаются вот так на полуночных трассах, словно рассеянное стадо огромных ночных зверей, которые исчезают днем и выходят лишь с наступлением темноты. Каждый прицеп освещен яркими полосами ночных оранжевых фонарей. На темных холмах фуры замедляются и ползут вверх не спеша в правом ряду, мигая аварийными огнями. Дин перестраивается влево, выжимает газ в пол, и Импала вырывается вперед, пролетая мимо этих чудищ так быстро, что они кажутся почти нереальными, галлюцинацией, кратким всполохом чего-то громадного оранжевого, проносящимся справа и остающимся далеко позади, пока их большие круглые фары не сжимаются в зеркале заднего вида до мелких точек, а затем не исчезают вовсе, как будто их и не было. Импала повергает их все в прах.

И чем дальше едет Дин, тем больше ему кажется, что он сможет так же обогнать и рак. Пронестись мимо, прибавить газу и улететь вдаль, так быстро, что рак никогда не догонит их. Он увезет Кастиэля от всего этого — и его, и Сэма; умчит их обоих от рака, от химии, от болезни, от синяков, от усталости. От всех тревог и страха. Если Дин довезет их до самой Огненной Земли, может быть, рак не найдет их вовсе.

Кастиэль спит. Сэм спит. Дин гонит машину вперед.

========== Глава 44. У меня тут рождественский ангел, с которым я хочу провести время ==========

— Который час? — спрашивает Сэм, поднимаясь с зевком. Впереди на западе еще темно, и над головой тускло мерцают звезды, но на восточном горизонте сзади начинает распространяться светло-голубое зарево. Сэм оборачивается и смотрит сквозь заднее стекло на светлеющее небо. — Это… рассвет? — с сомнением спрашивает он. Он вытаскивает из кармана телефон и вглядывается в него несколько секунд, потом бросает на Дина резкий взгляд в зеркало: — Что, уже правда семь утра? Ты же должен был меня разбудить!

— Тебе нужен был здоровый сон, — отвечает Дин, улыбаясь ему.

— Черт возьми, Дин… — начинает Сэм, но потом его отвлекает полоса придорожных ресторанчиков и старых мотелей, мимо которых они проезжают. Многие заведения украшены замысловатыми неоновыми вывесками: на некоторых изображены большие светящиеся гамбургеры, на других — классические машины, анимировано продвигающиеся по вывеске, или фургоны, запряженные лошадьми, неоновые ноги которых мигают, создавая иллюзию перемещения взад и вперед. «Умеренные цены! Современные удобства!» — зазывают вывески элегантным неоновым курсивом. На одной из них причудливой старой орфографией написано: «Обогреваемые паром крытые гаражи!» Вывескам, должно быть, как минимум полвека: сейчас они, наверное, уже считаются историческими артефактами.

— Могу поклясться, я видел эти вывески раньше… — бормочет Сэм, оглядываясь по сторонам. — Вот эту, с фургоном, так точно…

— Крась фургон, парень*,— говорит Дин. — Мы как раз въезжаем во Флагстафф.

— Что? — с изумлением произносит Сэм. — Это Флагстафф? Уже?

— Может быть, меня маленько зацепил дорожный раж ночью, — признается Дин. — Мы действительно уже приехали. Неплохо, а? — Говоря это, он не может скрыть оттенок гордости в голосе. На самом деле, он очень собой доволен: он довез Сэма и Кастиэля до самого пункта назначения в целости и сохранности всего за ночь.

Кас тоже наконец шевелится у Дина на колене и поднимается, зевая. Он потягивается, зевает снова, и Дин чувствует возле своей шеи трепет быстро перемещающегося туда-сюда тепла. Это незнакомое движение крыльев, и Дин не сразу догадывается, что сделал Кас: он несколько раз встряхнул крыльями, как раз когда сел и зевнул. Вероятно, какой-то его утренний инстинкт расправлять перья. После этого Кас оглядывается по сторонам, прищурившись.

— Ты ехал всю ночь, — заключает он почти обвинительно. — Это же рассвет на востоке, да? Ты должен восстанавливать силы, Дин! И должен был пустить меня за руль.

Дин пожимает плечами, улыбаясь ему.

— Хотел довезти вас сюда к Рождеству, — говорит он, похлопав Каса по колену и по-дружески сжав его. — И хотел, чтобы вы отдохнули. Не суди меня.

Но вид у Кастиэля по-прежнему недовольный. И беспокойный.

— Но тебе же тоже нужно отдыхать! Ты был так болен всего две недели назад…

— Это было две недели назад — теперь я в порядке, — перебивает его Дин, снова сжимая его колено. — Я чувствую себя отлично. Прекрати переживать. Посплю попозже, пока вы с Сэмом пойдете по магазинам или еще куда-нибудь. Ты посмотри на город! Смотри, как тут все нарядили к Рождеству. Разве не здорово тут очутиться?

Несмотря на переживания о Дине, Кас и правда начинает глазеть на город. Он недоверчиво вглядывается в пейзаж за окнами, наконец соображая, где они.

— Вот это да… Мы уже во Флагстаффе? — Несколько мгновений он молчит, оглядываясь по сторонам с растущим любопытством. Потом добавляет: — Совсем по-другому выглядит зимой, да?

Он прав: городок действительно преобразился. Летом он был теплым, почти тропическим местом, где жаркими томными вечерами люди разгуливали в майках и шлепках. Солнце, казалось, не садилось вообще. Теперь же здесь еще темно (рассвет наступает поздно, и только на нескольких улицах есть фонари), и все покрыто толстым слоем свежего снега. На тротуарах лежат большие сугробы, вокруг припаркованных на обочине машин снег собран узкими горками. И под колесами Импалы чувствуется несколько дюймов свежего снега: когда Дин сворачивает с шоссе 66 в крошечный центр города, машину даже слегка поводит.

Как по сигналу в соседнем ряду проходит, тарахтя, большой снегоочиститель. Он даже разбрасывает за собой какой-то хрустящий черный песок. Дин пристраивается за снегоочистителем, встав на его накатанный и посыпанный песком след, и Импала выравнивается.

— Вот это настоящая зима, — замечает Сэм. — Посмотрите на людей!

Кое-какие утренние пешеходы уже спешат по своим делам (вероятно, за последними покупками перед праздником), и никаких маек и шлепок больше не видно. Они все укутаны как исследователи Арктики: в толстые зимние пальто с отороченными мехом капюшонами, длинные шарфы, обернутые вокруг лиц, пухлые варежки и высокие меховые ботинки. Некоторые барахтаются, перелезая через сугробы на перекрестках, и смеются, помогая друг другу добраться до магазинов дальше по улице.

— Я думал, в Аризоне пустыня, — говорит Дин. Сугробы вдоль шоссе 66 начались с час назад, и, к удивлению Дина, с углублением в Аризону становились только больше. — Разве тут не должно быть, типа… жарко? Я не ожидал такого снега.

— В северной части этого штата особый микроклимат, — объясняет Кастиэль. — Здесь довольно большая высота — приблизительно шесть тысяч девятьсот десять футов над уровнем моря.

— «Приблизительно», — повторяет Дин Сэму. — Если на глаз.

— Плюс-минус фут, — улыбается Сэм.

Кас игнорирует их обоих, добавляя:

— Мы, по сути, на вершине очень широкой плоской горы — вы теперь зовете ее плато Колорадо. Это плато простирается на четыре штата, не только Колорадо. Флагстафф расположен на нем, и Гранд-Каньон высечен в нем. Облака, которые приходят сюда с запада, сбрасывают всю влагу, проходя над этой плоскостью, и, поскольку мы находимся выше линии снега, эта влага выпадает как снег.

— Ну что ж, очень рождественский климат, — замечает Дин. Импала теперь катится через крошечный центр Флагстаффа, мимо очаровательного скопления двухэтажных кирпичных домиков колониального периода, целиком увешанных рождественскими гирляндами. Маленькая городская площадь — на которой, как помнит Дин, летом показывали фильмы для детей под открытым небом — теперь почти полностью занята огромной елкой, зажженной сотнями голубых, красных и зеленых огоньков. Елка красиво выделяется на фоне последних догорающих на небе звезд.

Несмотря на ранний час, некоторые магазины на площади уже открываются. Должно быть, готовятся к последнему наплыву покупателей перед Рождеством. Дин снижает скорость, чтобы все могли осмотреться. Импала курсирует мимо фешенебельных бутиков, крошечных книжных лавок, магазинчиков, продающих винтажную обувь, сумки и сувениры с символикой Гранд-Каньона. Один магазин целиком посвящен каким-то хипповским кристаллам, еще один торгует мылом ручной работы, следующий — большими картинами лошадей, скачущих по западным прериям. Они проезжают цепь пивоварен для студентов с названиями вроде Wanderlust, Dark Sky Brewing и Mother Road Brewery (“mother road” — «мать-дорога» — конечно, означает знаменитое старое шоссе 66). Есть и хороший выбор изысканных ресторанов для родителей. Импала минует старый кинотеатр, показывающий одни только рождественские фильмы — и Кастиэль оживляется, заметив, что вся стена кинотеатра занята гигантской фреской, изображающей птиц. Всевозможных птиц в полете.

Дин бросает на него тревожный взгляд, волнуясь, что вид крыльев может его опечалить, но Кастиэль смотрит на фреску с теплой улыбкой.

Они проезжают кафе, уже полное утренних посетителей: его большие окна запотевают от длинной очереди набившихся внутрь людей. Проезжают магазин сладостей, словно из детской мечты — с большими витринами, где выложены яблоки в карамели, полосатые конфеты-трости и гигантские радужные леденцы на палочках. Магазин сладостей тоже открывается: внутри зажигается свет, и живая продавщица переворачивает табличку на двери с «Закрыто» на «Открыто».

Все это донельзя живописно — похоже на игрушечный городок в шарике с искусственным снегом.

— Тут просто до неприличия мило, — комментирует Дин. — Какой-то прямо Гарри Поттер в американской провинции.

Сэм на заднем сиденье кивает: он тоже с улыбкой смотрит по сторонам.

— Это сказочный городок, — говорит он. — Поэтому мне здесь и нравилось.

И тут Дину впервые приходит в голову, что, может быть, Сэм в свое время сбежал во Флагстафф вовсе не потому, что хотел улизнуть от отца (или от Дина). Или, во всяком случае, не только поэтому.

Может быть, тут просто было хорошо.

От этой мысли застарелый узел в груди у Дина немного ослабевает.

— А что это за гигантская сосновая шишка? — спрашивает Кастиэль, указывая на огромную круглую штуковину, покрытую лампочками и подвешенную наверху старого деревянного отеля. Дин начинает смеяться и уже собирается его поправить: ну какая же это шишка. Но потом он присматривается, и действительно: шишка. Она футов десять в высоту — висит высоко над дорогой, вся увитая тысячами рождественских огоньков. Над ней закреплены цифровые часы, отсчитывающие обратно дни, часы и минуты.

— О, спуск шишки! — восклицает Сэм. Он усмехается. — Об этом я слышал. Они опускают эту огромную искусственную шишку в новогоднюю полночь. Как шар на Таймс-Сквер в Нью-Йорке, только тут это шишка, и толпа здесь куда меньше.

— Эм… зачем? — спрашивает Кастиэль.

Сэм теряется.

— Традиция? — предполагает он неуверенно. — Или, может быть, просто повод повеселиться.

Дин усмехается.

— В мире есть традиции и похуже.

Они проезжают старые торговые заведения со словно нарочно неполиткорректными названиями («Индейские торговцы Баббит»), и как только Дин замечает эту любопытную историческую особенность, он осознает, что многие прохожие здесь имеют характерный тип лица с высокими скулами. И мужчины носят длинные темные волосы, убранные в аккуратные хвосты. Длинные черные хвосты… Неужели это настоящие американские индейцы? (Вернее «коренные американцы», или как их теперь правильно называть — Дин не уверен.)

— Видимо, навахо, — подтверждает Сэм в ответ на вопрос Дина. — Здесь огромная резервация навахо прямо за холмом. У них есть даже своя радиостанция. И хопи здесь тоже живут, и некоторые другие племена. В Аризоне их до сих пор десятки. Многие из них приезжают из резерваций во Флаг за покупками.

Это странная смесь темных улиц, звездного неба и маленьких магазинчиков, рождественских огней и шишек, навахо и студентов (и даже студентов навахо). И тем не менее как-то все это между собой сочетается. Пока они едут, указывая друг другу на милые магазинчики и местные диковинки, Дин чувствует, как у него отлегает от сердца. Здесь праздник. Здесь уютно. Здесь уже Рождество.

И главное, это не химический мотель.

***

Сэм диктует маршрут до их дома, снятого на Airbnb: это оказывается маленькое бунгало всего в трех кварталах от центральных магазинов. (Дин решает не спрашивать, во сколько оно им обошлось.) Сэму удается попасть в дом при помощи кода, который он внимательно читает с телефона и набирает на устройстве на двери. Дин и Кас ждут позади него — к тому моменту, когда Сэм открывает дверь, они оба уже дрожат. (Дин начинает жалеть, что не оставил Каса ждать в машине: тут жуткий мороз — настоящая зима.) Но дверь наконец открывается, и в прихожей их окутывает радушное тепло.

— Хозяин сказал, что оставит для нас отопление включенным, — комментирует Сэм. — Теперь я понимаю, почему он об этом упомянул — зима тут, в Аризоне, нешуточная. Боже, как же хорошо…

Дин заставляет Каса остаться дома, пока братья несколько раз возвращаются к Импале, чтобы выгрузить все сумки и кулер с едой. К тому времени, как они заканчивают, Кас уже обошел весь дом и везде зажег свет.

Тут очень красиво. Тут идеально. В доме имеется чудесная гостиная, обставленная, по выражению Сэма, «с типичным флагстаффским шиком» («флагстаффский шик» включает большое глянцевое фото в рамке с изображением утесов из красного камня, еще одно, изображающее осиновые деревья с ярко-желтыми листьями, и собрание постеров с живописью коренных американцев. Кроме того, тут имеются три спальни — хотя, конечно, нужны будут только две. Дин занимает одну для них с Кастиэлем — ту, что на втором этаже. Она не самая большая, но в ней самая большая кровать с гигантским королевским матрасом, несчетным множеством набросанных сверху подушек и очень уютным на вид одеялом. Кухня в доме огромная. («Тут есть настоящий холодильник, Сэм, — говорит Дин в удивлении. — То есть не мини-холодильник, а полноценный. Поверить не могу».) В углу стоит обеденный стол. В гостиной имеется большой кожаный диван перед огромным телевизором, богатая коллекция фильмов на DVD и камин. Там и сям развешаны рождественские украшения. На столе даже стоит бутылка вина и миска с шоколадными конфетами, а в холодильнике обнаруживается несколько бесплатных бутылочек местного пива на пробу.

— Неплохо, да? — спрашивает Сэм, когда они заканчивают все осматривать.

— Замечательно, Сэм, — говорит Кастиэль. Он уже распаковывает кулер, передавая Дину замороженную еду, чтобы тот убирал ее в холодильник.

— Молодец, парень, — хвалит Дин брата, рассматривая бесплатное пиво. Даже название у пива какое-то домашнее: ассортимент в холодильнике включает «Затерянное шоссе» из пивоварни Mother Road, «Шато Американа» из Wanderlust, и эль «Кровь моих врагов» от Dark Sky (увидев его, Дин усмехается). — Ты просто молодец, парень, — повторяет он Сэму, открывая «Затерянное шоссе» для пробы.

— Что, пиво в восемь утра? — поднимает бровь Сэм.

— Это у тебя восемь утра, — отвечает Дин, поднимая бутылку в знак тоста. — А у меня конец четырнадцатичасового перегона. И, по-моему, я заслужил пиво. Опрокину эту соску и пойду проверю кровать. Ты не против, если мы с Касом займем королевскую наверху?

— Ради бога, — отвечает Сэм, улыбаясь. Он явно доволен, что им понравился дом.

Дин едва успевает выпить полбутылки, как на него обрушивается усталость. Он обнимает Каса на прощанье (Кас и Сэм планируют выйти вместе за покупками) и плетется в ванную, чтобы по-быстрому принять душ перед сном.

Пока Дин принимает душ, ему кажется, будто он уже спит. Дом уж слишком идеальный, городок — слишком милый. Они словно плывут сквозь какой-то пьянящий сон об образцовом Рождестве, со снегом, карамельными тростями и очаровательными магазинчиками — и вообще без химии.

Если бы не тревожащая худоба Каса и вечная шапка на его голове, можно было бы запросто вообразить, что никакой химии никогда и не было и весь рак оказался каким-то ужасным ночным кошмаром.

«Может, все и правда закончилось, — отваживается подумать Дин. — Что если химиотерапия помогла? Что если он действительно в порядке? Что если мы и правда разок можем просто насладиться праздником? Устроить себе рождественский отпуск мечты, втроем: я, Кас и Сэм. Разве я так уж о многом прошу?»

Может быть и нет. Впервые это начинает казаться возможным.

Королевская кровать оказывается невероятно удобной. Даже лучше, чем в том дорогом отеле в Денвере. Она застелена теплыми фланелевыми простынями, мягкими как бархат. Одеяло толстое и пухлое, но при этом какое-то домашнее — в разы гостеприимнее, чем стерильная атмосфера отеля. Дин смакует все это, пока ложится: замечает, как подушки приятно проминаются под его головой, как одеяло уютно оседает вокруг тела. «Касу понравится кровать», — думает он, засыпая, и снится ему только дорога, и как Кас спит у него на колене, и бесконечное урчание Импалы в ночи.

***

Дин просыпается позднее и застает Кастиэля, одетого в одну футболку и боксеры, сидящим на дальнем краю кровати спиной к Дину. Судя по углу солнечных лучей, падающих в окно, прошло несколько часов — вероятно, уже за полдень. Кас вытирает голову полотенцем: Дин понимает, что, похоже, он только что принял душ — он весь выглядит немного влажным. И дрожит: в постели уютно и тепло, но воздух в комнате прохладный, и Кас не до конца обсох, как будто торопился добраться из душа в постель.

Пока Дин наблюдает, Кас осторожно опирается на локоть, приподнимает одеяло дюйма на три и пробирается под него одной ногой, затем второй. Он двигается со скоростью улитки. О, он пытается не разбудить Дина!

Дин переворачивается к нему, забираясь рукой под одеяло. Кас — холодный, и, когда Дин обнимает его теплой рукой, Кас издает удивленный вздох, быстро превращающийся в стон удовольствия.

— Ты такой теплый! — говорит он, переворачиваясь к Дину. — Как тут хорошо… — Но потом нерешительно спрашивает: — Погоди, тогда я, наверное, кажусь тебе холодным, да? Я холодный? — Он прямо-таки ледяной и уже пытается отодвинуться, но Дин сжимает хватку, дополнительно обвив ногой его бедра, и подвигается ближе.

— Иди сюда, ледяной ангел, — требует Дин. Кас сдается и почти тает, прижимаясь к нему со вздохом.

Следуют чудесные долгие мгновения, когда Кас уютно укладывается в объятии Дина. Дин обнимает его крепче, пытаясь передать ему как можно больше тепла, и прохладная кожа Каса наконец начинает нагреваться.

— Лучше? — спрашивает Дин.

— Лучше, — подтверждает Кас. — Но я пытался не разбудить тебя. Я знаю, тебе еще нужен отдых.

— Зато тебе нужно согреться, — замечает Дин.

Кас издает тихий вздох, переходящий в дрожь. Дин снова сжимает объятие (и рукой, и ногой), и Кас сознается:

— Я немного замерз, наверное, да. Я гулял по центру города с Сэмом — там очень красиво, и мы нашли чудесное кафе с очень вкусным супом — тыквенным супом — и чаем с корицей, но даже после супа и чая, пока мы шли назад, я почувствовал, что немного устал. И немного замерз. Так что Сэм предложил мне вздремнуть с тобой. Он отвез меня назад и велел принять горячий душ. И я начал принимать душ, но вода нагрелась не сразу, и… наверное, я не дождался, пока она нагреется.

— Почему?

— Меня очень тянуло в кровать. Или вернее… к тому, что в кровати. Поэтому я принял холодный душ.

— Ты идиот, — говорит Дин, обхватывая его крепче.

— Напротив, — отвечает Кас твердо, бросая многозначительный взгляд вниз, на руку Дина, крепко обнимающую его за грудь, — мое решение оказалось очень удачным. — Он смотрит на Дина краем глаза, и на его губах явно танцует улыбка. — Кстати, Сэм снова вышел за покупками, — добавляет Кас.

— Вот как, — отзывается Дин низким рокотом прямо ему в ухо.

— Да. И даже велел передать тебе, что его не будет еще пару часов. Сейчас два; он вернется в четыре.

— Ровно в четыре? Он так сказал?

— Его точные слова: «в четыре и ни минутой раньше, и можешь передать это Дину». — Кас поворачивается к Дину еще немного, и на его губах снова порхает эта коварная улыбка. — Если я правильно запомнил.

— А ты точно правильно запомнил?

— Я уверен, — отвечает Кас. — Он зачем-то рассказал мне свой вечерний план шоппинга три раза подряд… — И на этом Кас умолкает — наверное, потому что Дин начал его целовать. Сначала в щеку, потом в кончик носа, потом прямо в губы — и о, как чудесно, что больше им не мешают маска и перчатки! Снова соприкасаться кожей, лицами, губами просто волшебно, это лучшее ощущение на свете, и Дин не может им насытиться. Он жадно проводит руками по голове Каса, снимая с него обезьянью шапку, отбрасывая ее в сторону и целуя, целуя, целуя его. Потом добавляет язык, исследуя каждый дюйм губ Каса, его вкус и ощущение его языка, когда Кас начинает отвечать на поцелуй.

Толстовки с запахом ленивца больше не нужны! Можно надеяться, и не будут нужны уже никогда. Можно надеяться, теперь Кас сможет упиваться запахом Дина без всяких проблем. И Дину тоже нравится запах Каса. Дин с удивлением понимает, что и он рад избавиться от больничных запахов — от хлопкового запаха маски, от запаха нитриловых перчаток, от слабого металлического аромата, который приставал к Касу всякий раз, когда тот возвращался с химии. Вместо этого Кас пахнет чистотой и простором. Сегодня на нем даже своего рода праздничный парфюм: Дин различает слабый аромат пряностей того тыквенного супа и следы коричного чая… и соблазнительные нотки чего-то еще: словно сочетания вереска и дыма хвойного костра — судя по всему, запах самого Каса.

Он пахнет восхитительно.

И на вкус он восхитителен.

— Вероятно, тебе стоит еще поспать, — бормочет Кас, растянувшись поверх Дина. Они целуются уже минут пять, не отрываясь друг от друга, как парочка подростков.

— Я посплю, — отвечает Дин. — Потом. У меня тут рождественский ангел, с которым я хочу провести время сначала. — Он чувствует, как Кас замирает и делает нерешительный вдох, как будто собирается спросить, кто этот «рождественский ангел», с которым Дин будет проводить время.

Дин усмехается, и на лице Каса наконец появляется улыбка.

— Я никогда не думал о себе как о рождественском ангеле, — сознается Кас. — Я почти не имел отношения к Рождеству. То есть не участвовал непосредственно в Вифлеемской звезде или каких бы то ни было событиях тех дней. Я в то время был командирован к Черному морю. И конечно, я уже не ангел теперь…

— Ты совершенно точно ангел, — уверяет его Дин. Кас не выглядит убежденным и на этот раз затихает на довольно долгое время.

Он приподнимается на локте, чтобы видеть Дина напрямую и сфокусироваться на нем. Его взгляд — серьезный и печальный, и Дин уверен, что он думает о потере своих маховых перьев. И о потере благодати. И может быть, о потере своих былых способностей.

И о своем доме, о своей старой семье…

И, может быть, о своем бессмертии?

Обо всем, что он потерял.

Обо всем, чем он больше не является.

— Я правда не… — начинает Кас.

— Да ангел ты, дурачок, — говорит Дин, поднимая руку к щеке Каса. На лице Каса отражается неуверенность: он хмурится и набирает воздуху, как будто готов начать спорить, но Дин прерывает его: — А: У тебя все еще есть крылья. Ну и что, если перьев нет, — у тебя есть крылья, приятель. B: Ты до сих пор слышишь молитвы — по крайней мере, иногда. C: Ты чудесным образом исцеляешь маленьких девочек собственной благодатью и собственным чертовым пером. И D: Тебе просто… не все равно, Кас. Даже если бы ты не слышал молитв, и даже если ты не можешь никого больше исцелить, даже если бы у тебя вообще не было крыльев, ты все равно был бы ангелом. Даже рождественским ангелом.

Голубые глаза Каса потеплели: за время речи Дина сомнение в них постепенно сменилось трогательным, полным слез взглядом.

— Ты мой рождественский дурачок-ангел, — добавляет Дин еще раз, чтобы донести свою мысль кристально ясно, и с этими словами тянет голову Каса вниз и целует его снова.

На этот раз Дину приходит в голову провести руками по плечам Каса, над его крыльями (или, может быть, сквозь них?). Кас вздыхает при этом прикосновении. Дин делает это снова, Кас вздыхает снова и опускает голову ему на плечо. Дин пробегает одной рукой по шее Каса, другой — по его лопаткам. Прямо по крыльям. Кас издает тихий стон.

— Определенно ангел, приятель, — бормочет Дин, продолжая заниматься шеей и областью крыльев, — и вскоре Кас начинает легонько покусывать Дина в шею, а затем надавливает коленом между его ног. Мгновения спустя он уже трется промежностью о бедро Дина.

Дин вообще-то не планировал сегодня проявлять инициативу в плане секса. Кас казался таким уставшим во время переезда, он так похудел и вымотался, что Дин начал думать о нем в терминах «хрупкий» и «ранимый». Но теперь, когда он ложится поверх Дина, тяжело опустившись на него всем своим весом, теперь, когда его бедра так нежно и настойчиво двигаются туда-сюда, он кажется уже не хрупким и ранимым, а вполне себе внушительным. И настойчивым. И… горячим. У Дина появляется эрекция, его член твердеет все больше, и в боксерах Каса тоже ощущается отчетливая крепчающая выпуклость.

В кровати вдруг становится слишком жарко — одеяло, которое раньше казалось таким уютным, теперь напоминает печь. Вся комната внезапно накалилась. Кас садится и сбрасывает все одеяло с кровати на пол вместе с простыней, которая была под ним.

— Я думал, тебе холодно, — говорит Дин.

— Уже нет, — отвечает Кас. Он слезает с Дина, спрыгивает с кровати и стряхивает с себя боксеры, живо отшвырнув их в угол комнаты (хотя футболку он оставляет на себе).

— Я думал, ты устал, — говорит Дин (избавляясь тем временем от собственных трусов и футболки).

— Уже нет, — повторяет Кас, и его голос немного хрипнет, пока он смотрит, как Дин раздевается. У Дина теперь полноценная эрекция. И у Каса тоже.

Долгое время Кас лишь наблюдает, стоя у кровати. И, неожиданно для себя самого, Дин чувствует, как в нем пробуждается эксгибиционист. Он нечасто занимался подобными вещами, но сейчас все получается само собой: Дин медленно облизывает ладонь, медленно обнимает рукой член и начинает себе дрочить. Медленно, медленно. Глаза Каса расширяются — он не может отвести взгляд, его губы приоткрываются, и член выпрямляется еще немного, когда Дин позволяет себе издать один лишь тихий звук. С губ Каса срывается ответный тихий вздох. Его реакция дарит Дину невероятно острые ощущения.

Осмелев, Дин слегка разводит ноги, чтобы Касу было лучше видно. Тот даже стонет, потом прикусывает губу и обхватывает руками собственный член. И пока Дин ласкает свой член, Кас начинает ласкать свой.

Дин не сразу замечает, что Кас намеренно копирует его движения. Дин облизывает палец и проводит им вокруг головки; Кас облизывает свой палец и проводит им по головке своего члена, издавая тихий вздох удовольствия. Дин путешествует свободной рукой по животу вверх, к соскам; Кас делает точно то же самое, проскользнув рукой под футболку. Дин обхватывает самое основание члена кольцом из пальцев и медленно скользит им вверх; Кас делает точно то же самое. Это зрелище абсолютно завораживает Дина. Оно почти дезориентирует, как будто Дин каким-то образом мастурбирует Касу при помощи телекинеза. Член Дина крепнет еще больше; Дин снова облизывает руку и начинает делать более размашистые движения по всей длине ствола. Будет ли Кас повторять за ним все? На ум приходят разнообразные варианты, но сосредоточиться на всех возможных экспериментах становится тяжело, потому что теперь Дину приходится начать дрочить себе жестко и быстро. Кас делает то же.

Меньше чем через минуту они оба тяжело дышат, и Дин начинает волноваться, что кончит до того, как почувствует на себе руки Каса. Кроме того, похоже, Касу становится трудно удерживать равновесие. Он настолько забылся в ощущениях, настолько сосредоточился на Дине, глядя на него своими большим темными глазами, что даже немного покачивается на ногах.

Все, что требуется Дину в этот момент, это поманить его одним пальцем. Этот жест был бы донельзя пошлым, если бы Дин не был так сильно заведен. Одно движение пальца, один намек на приглашение — и Кас взбирается на кровать. И внезапно это он управляет ситуацией (Дину приходит в голову, что, может быть, так и было всегда), склонившись над Дином на четвереньках, нависая соблазнительно близко. Кас медленно оседает на бедра Дина, взявшись за его член обеими руками.

— Я думал, ты хочешь, чтобы я поспал, — выдыхает Дин.

— Уже нет, — отвечает Кас. Он обхватывает руками оба их члена, прижимая их друг другу, и Дин шипит от остроты ощущения. Кастиэль закрывает глаза и запрокидывает голову. Дин смотрит на него, открыв рот и не в силах оторвать глаз: от этого зрелища у него захватывает дыхание. После химиотерапии Кас должен выглядеть тощим и тяжело больным, разве нет? Разве не должно казаться, что он на пороге смерти? И конечно, может быть, футболка висит на нем слишком свободно (может быть, именно поэтому он ее и не снял), и руки его худые — безусловно, но это выражение его лица! Ничего эротичнее этой картины, когда он сидит так, с запрокинутой головой, тяжело дыша и приоткрыв губы, Дин в своей жизни еще не видел. Позади Каса заметно слабое искажение воздуха, словно теплое марево — вероятно, порожденное его крыльями? Становятся ли его крылья горячими, когда… когда он сам разгорячен?

— Погоди, — выдыхает Дин. — Помедленнее… пока не хочу кончать…

Кас делает паузу, глядя вниз на Дина из-под прикрытых век. На его щеках появился румянец, он дышит тяжело. Он дает Дину пять секунд, чтобы взять себя в руки, затем приподнимается на коленях и подается вперед, пока не оказывается над его членом. Дин не сразу догадывается, что Кас задумал, но потом Кас заносит руку за спину, обхватывает член Дина теплой рукой и начинает опускаться на него. Она оба стонут, когда головка члена надавливает на что-то горячее, нежно-мягкое, и оно поддается — оно раскрывается, уступает, Дин проникает внутрь…

Он осознает, что схватил Каса за бедра, и больше всего хочет просто дернуть его вниз, вонзиться глубоко, погрузиться в него по самые яйца…

Но нет. Стоп. «Погоди. Подумай».

— Кас, нет, нельзя, — стонет Дин. Он заставляет себя оттолкнуть Каса.

— Ах да, смазка, у меня есть, у меня есть вот здесь… — спохватывается Кас. Он бросается на четвереньках через кровать к тумбе и начинает рыться в ящике. — Я совсем забыл. Но у меня есть, и я уже помылся — я поэтому и принял душ, я посмотрел, что нужно сделать… — Через мгновение он возвращается.

Дин пытается не отвлекаться на внезапную мысленную картину, в которой Кастиэль сосредоточенно хмурится над телефоном, ища в Гугле «Как подготовиться к анальному сексу».

— Нет, Кас, нам правда нельзя, — говорит Дин, чувствуя себя отвратительно оттого, что приходится прерывать такой восхитительно волнующий момент. Но это надо сделать. — Твой врач же не разрешил, помнишь?

— Но я уже закончил химию! — восклицает Кас. В руке у него маленькая коробочка со смазкой (и когда он ее купил?) — он уже вскрывает ее зубами. Выплюнув кусок картона, он вытаскивает из коробочки тюбик, добавляя: — Думаю, теперь уже можно, раз химия закончилась…

— Ты думаешь, что можно? Ты же закончил курс всего четыре дня назад, — возражает Дин, теперь начиная всерьез волноваться. На память ему приходят ужасные минуты в химическом мотеле, когда Кас кашлял кровью. Потоком крови. Когда он побледнел как полотно, когда его губы посинели… Когда он потерял сознание на полу. «Весь пищеварительный тракт может кровоточить» — Сэм ведь так сказал.

Дин спрашивает:

— Разве не нужно время на восстановление? Чтобы, типа, все зажило? Я просто не хочу навредить тебе, Кас. Правда…

— Но я хочу этого, Дин! — восклицает Кас. На его лице отражается искренняя досада. Он прекращает возиться с тюбиком смазки, откладывает его в сторону, обнимает руками голову Дина и наклоняется вперед, глядя ему прямо в глаза. — Я хочу чувствовать тебя в себе. Внутри, — говорит Кас горячо. — Я только хочу испытать это, Дин, хотя бы раз!

Такие слова из его уст невероятно заводят, конечно… Но теперь в голосе Каса слышна даже нотка злости. И… чего-то еще — чего-то близкого к отчаянию.

Как если бы он не был уверен, что ему выпадет другой шанс.

Дин какое-то время смотрит на него, растерявшись. Он знает, что это переломный момент: эрекция у Каса уже начинает проходить, да и у Дина тоже, и через еще четыре секунды вся эта изумительная горячая прелюдия, это волшебное праздничное мгновение будут испорчены. Дин уже чувствует неизбежность этого исхода, уже предвидит его — по выражению, закравшемуся в глаза Каса. В них читается вся его нужда, все желание, вся досада. И весь страх.

За все, что он уже потерял…

За все, что он еще может потерять.

Видеть его отчаяние невыносимо, и Дин почти машинально поднимает руку, чтобы погладить его по затылку. Взгляд Каса при этом теплеет, как Дин и ожидал: но на самом деле Дин просто пытается выиграть время, надеясь ненадолго приободрить Каса и между тем придумать какое-нибудь реальное решение.

«Я хочу чувствовать тебя в себе», — сказал Кас.

— Как насчет другой части меня? — предлагает Дин. — Внутри тебя, я имею в виду.

Кас недоуменно моргает.

— Какой другой части? — спрашивает он, прищурившись. — Ноги, что ли? Уха?

От этой картины Дину становится смешно.

— Нет, у меня есть идея, — говорит он. — Слышал когда-нибудь про римминг?

***

Оказывается, Кас не очень знаком с этим термином. Дин ничего не объясняет — говорит только: «Доверься мне. Думаю, тебе понравится». Он садится и берет смазку, планируя использовать ее во время начальной фазы не-римминговых активностей (и оказывается, что Кас купил смазку с клубничным вкусом). Он тянет Каса за руку. Кас поддается, подползая ближе: он явно немного растерян и озадачен, но ему любопытно, и, что лучше всего, кажется, они успешно обошли препятствие из запрета на анальный секс, чуть было все не испортившее. Дин размещает Каса в центре кровати и медлит секунду, глядя на подушки и обдумывая позиции и механику. Нужно принять во внимание все шрамы от операций… и акт не должен требовать от Каса физических усилий — надо, чтобы он совершенно расслабился и ему не требовалось никоим образом себя поддерживать…

— Давай-ка сделаем так, — говорит Дин, подтягивая его еще ближе и перекладывая подушки вокруг. — Ты ложись, на бок — да, вот так, и подними немного ногу — верхнюю ногу, я имею в виду — так, и давай положим подушку тебе между коленей… мне нужен доступ, приятель. Полный доступ между твоих ног, спереди и сзади. Подогни ногу повыше. Подложи эту подушку под колено. О, и надо подстелить полотенце, вот так. Вот, хорошо…

Ясно, что Кас понятия не имеет, к чему ведет Дин, и Дин сам не уверен насчет позиции. Как и в случае с пеггингом, Дин занимался подобными вещами с девушками (он много чем занимался с девушками), но еще никогда не пробовал этого с парнем, и из-за необходимости доступа к члену тут все немного иначе. Не говоря уже про шрамы и прочее. Так что приходится поэкспериментировать. Но вскоре Дин находит угол, при котором Кас лежит на боку, подогнув верхнюю ногу повыше, чтобы она не мешалась, и у Дина есть полный доступ к его промежности. Замечательно.

Дин начинает с медленного, нежного минета, пока смазывает палец; потом массирует пальцем кожу вокруг заднего прохода Каса и медленно, медленно проникает внутрь. О таких вещах Кас знает, конечно: его палец или два (или три) уже побывали внутри Дина. Но Дин такого с Касом еще не делал. Он знает по личному опыту, что от одного пальца физических проблем возникнуть не должно: палец ничего не растянет и не вызовет кровотечения.

— А, твой палец, — бормочет Кас. — Конечно. Это… приятно… это очень приятно… — Он испускает длинный вздох.

Дин прерывает минет, чтобы сказать:

— Не только мой палец.

— …что? — бормочет Кас, глядя на него вниз. — А что еще у тебя есть?

— Погоди, увидишь, — обещает Дин и снова принимается за работу.

Член Каса снова крепнет, и это придает Дину уверенности. Даже весьма хорошо крепнет. Но только когда Кас тихонько с придыханием стонет, Дин знает, что все получится. Они снова в игре: чудесный паровозик рождественского секса снова встал на рельсы. Все получится, и Кас будет на седьмом небе — Дин доставит ему обалденное удовольствие. Теперь это уже превратилось в кампанию, в вызов: подарить Кастиэлю лучший в мире рождественский оргазм. (Дин совершенно забыл о собственном удовольствии. Его член почти совсем обмяк, настолько он сосредоточился на Кастиэле. Но это неважно.)

Идея с одним пальцем оказалась очень удачной (настолько удачной, что Дин даже задумывается, нужен ли вообще римминг. Но нужен или нет, будет хорошо). Когда дыхание Каса тяжелеет, Дин решает, что пора. Он выпускает член Каса изо рта, сдвигается на кровати, разводит его ягодицы, наклоняется, высовывает язык и рисует им долгий, уверенный круг, который затем сужает по спирали.

— А! — выкрикивает Кас. — Дин… что…. — Он делает дрожащий вздох. — Что ты делаешь?

— Пробую твою ангельскую задницу, — отвечает Дин и приникает к нему снова.

Конечно, в наши дни в римминге нет ничего особенного (важно только помыться как следует, и оказывается, что Кас безупречно чист. Похоже, он нашел кое-какую полезную информацию онлайн — что бы он ни сделал во время своего холодного душа, у него получилось). И с Касом все… по-другому. Не так, как с девушками. Конечно, ландшафт иной: совсем рядом есть член — завораживающий налитый кровью пульсирующий член всего в паре дюймов; есть мошонка и яйца («Яйцо, — напоминает себе Дин. — У него только одно», но эта деталь не кажется важной). Волос нет вообще — что, как Дин сначала полагает, означает, что Кас начисто побрился, пока Дин не вспоминает: конечно, Касу бриться вовсе не нужно.

Что ж, по крайней мере, это упрощает доступ.

И присутствует также слабый дикий мускусный запах, не похожий ни на чей из тех, с кем бывал Дин. Определенно привкус мужественности, приносящий с собой пьянящее возбуждение, но и что-то еще: этот дымчатый, почти озоновый аромат. «Ангельская задница», — думает Дин снова, едва не усмехаясь.

В конце концов, есть что-то поистине возбуждающее во всей этой затее — в том, чтобы провести настоящего ангела подобным самым что ни на есть земным путем, исследуя низменную физиологию смертного тела, в котором он оказался пойман… и сделать из этого источник истинного наслаждения. Эта смесь табуированного, священного, непристойного и ангельского пьянит, и Дин увлекается все больше. (Его эрекция вернулась, хотя Дин едва ее замечает.) И Кас теперь откровенно стонет, елозя бедрами так сильно, что становится непросто оставаться с ним.

Затем Дин замечает, что Кас мастурбирует сам себе. И как давно это продолжается?

— Руки прочь, — приказывает Дин, отталкивая его руку. — Это моя работа. Все буду делать я, тебе нельзя себя трогать. — Взглянув вверх, Дин видит, что Кас послушно поднял обе руки к подушке, вцепившись в нее и прижав к груди. Его глаза зажмурены. Дин ныряет назад, осмелев еще. «Как можно глубже», — думает он и проникает языком прямо внутрь. Кас стонет.

Это превращается в игру. В игру о том, как близко Дин может подводить Каса к краю и как часто, в последний момент не давая ему достичь разрядки. Язык Дина путешествует везде, и палец снова в деле. Одна его рука — на члене Каса, язык работает вокруг кольца, палец — глубоко внутри. Дин даже позволяет себе очень осторожно, экспериментально полизывать мошонку. Он сочетает все виды стимуляции, какие может придумать. Кас полностью отдался ощущениям: он стонет, не переставая, непрестанно раскачивая бедрами взад и вперед. Но как только его бедра начинают двигаться резче и стоны превращаются во вскрики, Дин делает паузу, убирая палец, язык, руку — замирая до тех пор, пока Кас не начинает ныть от досады. Тогда Дин берется за дело снова, поднимая его выше. И снова делает паузу. И еще выше.

Дин чувствует себя режиссером представления цирка, шеф-поваром, у которого на плите кипят все кастрюли, виртуозом, играющим на десятке инструментов сразу. «Ты мой, ангел, — думает Дин. — Мой. Весь мой». Кас снова приближается к пику: его бедра начинают неистово дергаться. Дин чувствует искушение удерживать его на краю еще дольше, продолжать это часами, но вскрики Каса становятся отрывистыми, и в его дыхании появляется хрипотца. Он явно по-прежнемуполучает удовольствие, но Дин вдруг вспоминает, что у Каса были очень тяжелые три недели и выносливость у него нынче уже не та. «Ну ладно, тогда пора. Пора, ангел».

Дин ласкает член Каса длинными, медленными движениями, крепко сжимая его рукой, и пробирается языком еще дальше. Кас почти кричит с каждым движением языка. Он давно уже перестал произносить членораздельные слова — теперь он лишь бессловесно скулит, стонами, переходящими в возгласы, пока не начинает выкрикивать только: «А! А! А!» Похоже, наступает момент, когда он перестает себя контролировать: обе его руки вдруг снова приходят в движение — одной он обхватывает пальцы Дина на собственном члене, другой хватает Дина за голову, буквально вжимая его лицо между своими ягодицами. Касом овладевает серия настолько сильных толчков бедрами, что они кажутся совершенно непроизвольными. Он с силой загоняет член в руку Дина, удерживая его руку на месте и двигаясь рикошетом взад и вперед между его пальцами и языком. Наконец Кас выгибается в последний раз и замирает, шумно втягивая воздух; Дин делает одно медленное движение языком глубоко внутри него и одновременно стискивает рукой его член, и в тот же миг задний проход Каса спазматически сжимается и его член упруго сокращается у Дина в руке. Кас воет в подушку, и струя влаги пробивается через пальцы Дина, пока Кас ерзает на постели, тихонько хныча.

В конце концов он замирает. Но у него все еще эрекция, и почему-то Дин уверен, что он еще не исчерпал свой потенциал. Дин ждет долгие полминуты, пока не заключает, что Кас восстановился достаточно, и тогда внезапно приникает к нему снова, возобновляя римминг с одной стороны и переходя на более быстрый темп рукой с другой. Кас вскрикивает и почти сразу кончает опять, с еще одним стоном, когда его член начинает пульсировать, заливая спермой руку Дина.

Его член все еще не совсем обмяк. С их последнего раза прошло уже довольно много времени, вспоминает Дин.

И снова он ждет подходящего момента. На этот раз он наскоро меняет позу, вводит палец глубоко внутрь Каса и переходит на минет, забирая его член в рот. На этот раз все случается не так быстро: Кас сворачивается вокруг головы Дина, почти что скуля, впивается пальцами ему в голову и начинает медленные толчки в его рот. Все проходит неспешнее и заканчивается немного спокойнее: Кас подергивается на постели с тихими стонами, пока его член выбрасывает еще одну порцию спермы.

Каким-то образом он кончил трижды. «Неплохо для одного яйца», — думает Дин.

И для того, кто на пороге смерти, тоже неплохо.

И может быть, это означает даже… что он вовсе не на пороге смерти?

Под конец Кас обмякает, как тряпичная кукла, тяжело дыша. Кажется, он не в состоянии даже говорить: он вымок от пота, его глаза закрыты. Его дыхание постепенно замедляется до серии длинных тихих вздохов. Дин отлучается в ванную, чтобы вымыть лицо и руки, берет пару влажных полотенец и обтирает Каса всего с головы до ног, дважды, массируя все его тело.

Во время массажа Кас лежит очень тихо с закрытыми глазами, и его дыхание постепенно замедляется. Похоже даже, что он заснул, но, когда Дин на цыпочках отходит от кровати, чтобы положить полотенца, Кас бормочет: «Дин…» — и протягивает к нему руку. Дин присоединяется к Касу в постели, подняв с пола одеяло и укрыв их обоих. Кас нащупывает рукой промежность Дина, очевидно желая доставить удовольствие и ему. Но Дин практически видит, как на Каса накатывает неодолимая волна блаженной сонливости. Он отталкивает руку Каса, переворачивает его на бок и прижимается к нему сзади.

— Ш-ш… Я могу подождать до следующего раза.

— Но… сегодня же Рождество, — шепчет Кас.

— Канун Рождества, — поправляет его Дин. — И кроме того, это и так был лучший подарок для меня. Так хорошо мне не было уже давно. Ты спи.

Уговаривать Каса не приходится. Он весь расслабляется.

— Все равно хочу твой член, — бормочет он. — Потом, я имею в виду…

— Потом, — соглашается Дин. — Но было неплохо, скажи?

Следует секунда тишины, затем торс Каса начинает тихо вибрировать. Он смеется. Медленным, сонным, почти бесшумным смехом. Он смеется, даже засыпая.

— С Рождеством, ангел, — шепчет Дин, укутывая их обоих потеплее. И после лежит долгие блаженные минуты в этой огромной мягкой кровати в шикарном доме в заснеженном праздничном городке зимним вечером, прижавшись к своему рождественскому ангелу и чувствуя, как тот засыпает. Чувствуя, как его ангел дышит, какой он теплый, счастливый и любимый, и живой, такой живой в объятии Дина.

Комментарий к Глава 44. У меня тут рождественский ангел, с которым я хочу провести время

*«Крась фургон» — отсылка к американскому вестерну “Paint Your Wagon” про золотоискателей Калифорнии.

========== Глава 45. Я подумал, что, может быть, ты захочешь мое перо? ==========

Они дремлют почти час. Дин просыпается первым; Кас еще спит рядом, размеренно дыша. В доме тихо — по-видимому, Сэм еще не вернулся. Дин тянется за телефоном: еще только полчетвертого. Значит Сэм придет где-то через полчаса. Дин чувствует себя на удивление отдохнувшим, но теперь похоже, что Касу нужно поспать, и Дину не хочется его оставлять.

Поразмыслив секунду, он тихо встает с кровати, роется в своей сумке и возвращается с толстой черной книгой под мышкой. Он забирается обратно под одеяло и сворачивается в постели спиной к Касу, чтобы подпереть книгу парой подушек и почитать пока, оставаясь рядом с Кастиэлем.

Кас шевелится, когда Дин возвращается в постель. Он не просыпается до конца, но переворачивается, обнимает Дина рукой за пояс и утыкается лбом ему в спину. После этого он снова успокаивается, и его дыхание замедляется. «Моя очередь быть в объятии», — думает Дин, молча улыбаясь, и осторожно открывает «Физиологию ангелов».

***

Дин носит с собой «Физиологию ангелов» уже несколько недель. Она почти всегда лежит в его сумке рядом с лэптопом, и к этому моменту большинство глав он прочел уже как минимум дважды. Сэм говорит, что прочел всю книгу три раза. Они оба тщательно изучили главы про благодать и могущество, про оболочку и ее занятие и про ангельские способности, неустанно ища хоть какую-нибудь новую информацию об исцелении или восстановлении благодати. Они не нашли ничего, но Дин продолжает носить книгу с собой все равно. Некоторые главы он еще не прочел до конца, и, хотя Сэм читал все, Дин надеется найти какую-нибудь скрытую подсказку, которую пропустил брат.

И, вдобавок к поиску средства для лечения ангелов, Дин все возвращается к разделу про перья. В особенности к разделу «Линька», который он перечитывает снова и снова. Касу нужно вернуть крылья — точнее сказать, ему нужно вернуть маховые перья. Поэтому не раз Дин ловит себя на том, что пролистывает книгу назад, к шестой главе, «Крылья, перья и полет».

Раз или два он даже поймал себя на крайне удручающей мысли «Если бы он хотя бы мог вернуть себе перья перед смертью…»

Конечно, на самом деле Дин хочет найти решение обеих проблем: и способ победить рак, и способ вернуть Касу маховые перья. Он даже задумывался о том, что, может быть, обе проблемы имеют общее решение — может быть, они как-то связаны между собой. Если бы Кас отрастил новые перья, мог бы он тогда как-нибудь вновь обрести могущество? Может быть, с новыми перьями он мог бы… как-то накопить благодать или вырастить ее заново? И снова обрести способность исцелять? Но похоже, что это замкнутый круг: без маховых перьев Кас не может накапливать могущество, а без могущества он не может ничего вылечить — ни избавиться от рака, ни исправить ситуацию с перьями.

И их единственный шанс победить рак — это старая-добрая химиотерапия. Что же касается перьев…

Может быть, перья — дело безнадежное. Судя по всему, чтобы отрастить новые перья, нужен огромный запас ангельского могущества — могущества, обычно содержащегося в благодати, которой, конечно, у Каса больше нет. Книга упоминает что-то насчет «кражи» благодати — редко используемого способа, при помощи которого можно восстановить могущество, и Дин с Сэмом оба знают, что Кас прибегал к нему однажды ранее. Но, когда Дин несколько недель назад поднял эту тему, Кас отказался от этой идеи наотрез.

«Ни в коем случае, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Ни в коем случае. Я ни за что больше не стану этого делать. И кроме того… — Он помялся, бросив взгляд за плечо, как будто инстинктивно пытаясь увидеть крылья, и наконец признался: — Корни перьев все равно повреждены. Первостепенные, второстепенные и плечевые — все маховые перья были повреждены, когда Метатрон сбросил меня сюда. Не думаю, что я смог бы заново отрастить их, даже если бы у меня было достаточно могущества. Сомневаюсь, что я вообще в состоянии запасать могущество: оно теперь просто вытечет через поврежденные корни».

«А другой ангел не смог бы вылечить корни твоих перьев?» — спросил тогда Дин.

Кас покачал головой. «Чрезвычайно трудно, — ответил он. — Понадобилась бы огромная энергия. Больше, чем какой-либо ангел может предоставить без риска для себя. Архангел — может быть… Но их, конечно, не осталось. К Люциферу я определенно больше не пойду. И даже если бы корни зажили, у меня все равно нет благодати. Могущество хранить было бы не в чем, и перья отрастить не получилось бы».

«Но если бы корни зажили, ты мог бы снова заполучить благодать?» — допытывался Дин, не в силах оставить эту тему. Кас посмотрел на него прямо. «Ты что мне предлагаешь? Убедить другого ангела вылечить мои корни перьев, после чего убить его и украсть его благодать?»

Этот вопрос мог бы быть задан с едким сарказмом, но к концу фразы плечи Каса поникли и в его глазах появилась отсутствующее выражение. Дину пришло в голову, что Кас, должно быть, и сам задумывался об этом сценарии — и, наверное, ненавидит себя за это.

«Нет-нет, я не это имел в виду», — сказал Дин, подходя к нему. Он взял Каса за руку, потер ее между ладонями и подтянул его к себе в крепкое объятие. Кас прислонился к Дину, упершись лбом ему в плечо. «Не хочу убивать», — прошептал он. «Знаю, — сказал Дин. — Я понимаю. Я просто пытался… не знаю, просто пытался понять, как все это работает. Мы найдем другой способ. Найдем».

***

С тех пор Кас об этом не заговаривал, и Дин не настаивал. С самого момента экспериментов с пером и Кроули было ясно, что вся надежда у них только на химиотерапию.

Но если химиотерапия не помогает…

За отсутствием лучших идей Дин продолжает носить книгу с собой. И иногда поздно ночью открывает ее, перечитывая главу-другую.

Кастиэль заметил — Дин знает. Кас видел книгу в сумке у Дина и иногда даже, проснувшись ночью, заставал Дина за чтением. Он никогда ничего об этом не говорил, но время от времени Дин находит спрятанный между страниц свежий рисунок от Каса: часто это просто рисунок крыла или пера, как если бы Кас использовал иллюстрации из книги в качестве образца. Но иногда это набросок портрета Дина или Сэма. Один раз даже был рисунок цветка с его ярко-желтыми бутонами и любовно прорисованной пчелкой на горшке, стоящего у своего окошечка на верхнем этаже бункера в луче солнца.

Дин не уверен, кладет ли Кас рисунки в книгу просто для сохранности, используя «Физиологию ангелов» вместо переносного портфолио, чтобы наброски не помялись. Но ему хочется думать, что Кас оставляет их там в качестве маленьких сюрпризов для Дина. (Конечно, Дин мог бы просто спросить, но ему даже нравится не знать наверняка.) Как бы то ни было, Дин бережно хранит каждый рисунок.

Рисунок находится в книге и сейчас. Когда Дин подпирает ее подушкой, она раскрывается на вложенном между страниц листочке бумаге. На этот раз это оказывается набросок Клэр, моющей Громовержец. Рисунок маленький — всего лишь эскиз, сделанный на кусочке кремовой бумаги, — но Кас запечатлел прекрасно и лицо Клэр, и контуры Ти-берда. Эмблема птицы с расправленными крыльями на капоте машины прорисована с удивительной тщательностью.

Дин изучает рисунок с улыбкой.

Потом он замечает, где рисунок был оставлен. Он всегда знает, какую главу читал Кас (или, может быть, на какую главу Кас хочет указать Дину?) по тому, в каком месте книги вложен новый рисунок. И этот набросок Клэр спрятан в десятой главе.

Десятая глава — единственная, которую Дин пока не смог заставить себя прочитать целиком. Он пытался несколько раз, каждый раз доходя до определенного места, но никогда не мог закончить. Это потому, что десятая глава называется «Вопросы продолжительности жизни и смерти», и всякий раз, когда Дин берется за нее, он неизменно через несколько минут откладывает книгу.

Дин смотрит на рисунок Клэр. Потом бережно кладет его на тумбу и, сделав глубокий вдох, приступает к десятой главе.

***

Глава 10. Вопросы продолжительности жизни и смерти.

Стареют ли ангелы? Как долго они живут? Умирают ли они?

Мы знаем ответы лишь на некоторые из этих вопросов. Первый из них, пожалуй, самый простой: ангелы не стареют, пока несут в своей благодати полноценный запас небесного могущества. Иными словами, ангел в своем обычном состоянии, при полной силе, не переживает биологического старения, т.е. постепенной деградации процессов обновления тканей и работы органов, которая присуща смертным существам. Как следствие, ангелы не обладают конечной продолжительностью жизни. Более того, будучи в своем истинном обличье, ангел продолжает расти: многочисленные легенды повествуют о том, что старейшие ангелы достигают поистине гигантских размеров (их хвосты «протягиваются через весь город», крылья «затмевают собой небо», «заслоняют солнце» и так далее). Подобные сказания указывают на то, что для истинного обличья ангела характерен неограниченный рост. То есть, вместо того чтобы достичь определенного размера взрослой особи (т.н. «ограниченный» рост, присущий людям, большинству млекопитающих и даже птиц), истинная форма ангела продолжает увеличиваться в размерах с течением времени. Темпы ее роста, однако, замедляются по прошествии лет — например, тысячелетний ангел с размахом крыльев шириной в милю может набирать лишь фут-другой длины тела с каждым проходящим годом. Но совсем рост не прекращается никогда. Поэтому самые старые ангелы в своем истинном обличье могут достигать громадных размеров.

При этом ангелы могут по собственной воле сокращаться в размерах до объема человеческой оболочки. Когда ангел занимает оболочку, его крылья остаются в небесной плоскости, но уменьшаются в масштабе пропорционально размеру оболочки (это масштабирование крыльев происходит инстинктивно — ангелы не контролируют этот процесс сознательно). Остальное обличье ангела, за исключением крыльев, сворачивается в микроскопически компактную волну. Эта небесная волна затем прикрепляется к оболочке, проникая из небесной плоскости в материальную в виде сгустка энергии, напрямую связанного с сердцем материальной оболочки. (См. гл. 4, «Оболочка и завладение ею».) Таким образом, даже старые ангелы, населяя оболочку, могут принимать компактную физическую форму, но их истинное обличье при этом остается большим и продолжает увеличиваться на протяжении жизни.

Хотя обладающие запасом могущества ангелы не стареют, они тем не менее могут умирать. Однако известно лишь несколько причин их смерти. Как фольклор, так и ангельские предания гласят, что «ангела может убить только другой ангел» (хотя, надо полагать, Бог также должен обладать способностью убивать ангелов). Это высказывание не совсем верно — известны случаи, когда ангелов убивали и демоны, и люди. Но зерно правды в нем все же есть, и заключается оно в том, что ангелы уязвимы главным образом для оружия других ангелов: в первую очередь, для священного огня и, во вторую, — для ангельских клинков.

Священный огонь — это пламя чрезвычайно высокой температуры, производимое в результате воспламенения выдоха ангела, когда он находится в своем истинном обличье. Подпитывается пламя горючим веществом, известным как «святое масло», которое присутствует в очень низкой концентрации у ангела во рту. Будучи зажженным, святое масло обладает уникальной способностью порождать вспышку невообразимо горячего огня. Жар от священного огня, однако, очень узко локализован. В малом радиусе миллиметра температура священного огня сравнима с температурой на поверхности Солнца и может испепелить даже ангельские перья, но на расстоянии всего лишь нескольких дюймов этот жар уже нельзя почувствовать, и кажется, что огонь порождает лишь устойчивый прохладный свет. Время от времени ангелы извергают священный огонь или даже вырабатывают святое масло и находясь на Земле — особенно во время битв. Святое масло можно запасать и использовать позднее для получения священного огня. Священный огонь же может сжечь ангела. Небольшое кольцо из священного огня — это также один из наиболее эффективных способов удержания ангела: ангел боится расправить крылья и опалить перья и потому не может вылететь из кольца.

Ангельские клинки, в свою очередь, вырезаются из кончиков серебристых когтей, которыми обладают ангелы в своем истинном обличье. Ангельские когти состоят из субстанции, которая в материальном мире выглядит как металл, напоминающий цветом серебро или хром, но при этом обладающий на удивление малой плотностью. В руке ангельский клинок кажется почти невесомым. В реальности же это вовсе не металл, но отвердевший сгусток небесных частиц, который может пронзать границу ангельской благодати в небесной сфере (а также вполне легко пронзать материальные тела). Соответственно, ангелы в своем истинном обличье могут убивать друг друга когтями. Концы когтей время от времени нужно подрезать и заострять, и из отрезанных кончиков можно изготавливать эти маленькие и легкие, но смертоносные клинки. Как только клинок вырезан из когтя ангела, он, конечно, больше не связан с ангелом: им могут орудовать и другие существа. Так ангела может убить и человек.

Таким образом, и священный огонь, и ангельские клинки суть естественное оружие, которым ангелы обладают в своем истинном обличье. Этим оружием ангелов наделил Бог — по всей видимости, для того чтобы они могли защищаться друг от друга (что подразумевает присутствие в среде ангелов некоего исконного внутреннего конфликта).

Однако это оружие — не единственная причина смерти ангелов. Ангелы погибают и по иным причинам. Например, ангел может умереть, если лишается могущества в период линьки, отчего приходит в состояние глубоко отрицательного энергетического баланса. Именно по этой причине ангелы ищут себе товарищей на время активного роста перьев, и, возможно, именно поэтому многие ангелы проявляют значительную способность к спариванию. (Даже несмотря на непрекращающиеся попытки командования небесных гарнизонов искоренить этот инстинкт, большинство ангелов продолжают обмениваться перьями из крылышек со своими товарищами по линьке — см. гл. 6, «Крылья, перья и полет», и гл. 11, «Поведение и проявление эмоций».) В дополнение к этому ангелы уязвимы для некоторых глифов слова Божьего. Архангелы также могут убивать менее могущественных ангелов одним усилием воли, распыляя сущность более слабого ангела (и его оболочку, если ангел населяет ее в этот момент) в смесь небесного тумана и субатомных материальных частиц. Кроме того, причиной смерти ангела может стать нахождение его в смертной оболочке в момент потери могущества — то есть когда ангел потерял благодать и могущество, будучи в смертном теле, и не может запасти их заново по причине какого-то увечья крыльев. Такие случаи известны (см. раздел «Обесплечивание» в гл. 6), и ангел, лишившийся могущества таким образом, может умереть, если его оболочка погибнет по какой-то земной причине.

***

В этом месте Дин всегда прекращал чтение.

Но сегодня именно в этом месте вложен рисунок Клэр, поэтому Дин продолжает.

***

Итак, ангелы не стареют, но могут умирать. Возникает закономерный вопрос: что случается с сущностью ангела, когда он умирает?

Доступна ли ангелам какая-то загробная жизнь, какая-то разновидность Рая, в которую попадает их сущность? Интуитивно хочется на это надеяться, ибо кажется неправильным, что эти трудолюбивые существа, служащие Богу и Человеку столь самоотверженно и преданно на протяжении тысячелетий, не получают ни награды, ни покоя, когда их жизни наконец подходят к концу. Можно спорить о том, будет ли правильнее охарактеризовать их как «слуг», «воинов» или даже «рабов», но, по нашему скромному смертному мнению, они заслуживают попасть куда-то, где обретут покой по окончании своего жизненного труда. Однако фундаментальная проблема состоит в том, что у ангелов нет душ, а только души попадают в Рай. Все доступные источники, включая серафима, выступившего консультантом для написания этого труда, сходятся в двух утверждениях: только существа с настоящими душами могут попасть в Рай после смерти, и у ангелов нет настоящих душ.

Тем не менее ангелы обладают тем, что называется «сущностью», — компактной небесной волновой структурой, в которой каким-то образом заключена индивидуальность, память и эмоции ангела. Эта «сущность» и составляет личность ангела. Чем «сущность» отличается от настоящей души, никогда не было до конца ясно — вероятно, все дело в отсутствии внутренней энергии. Сущность ангела не имеет своей собственной энергии — могущество ангела существует отдельно и исходит из Рая. Ангелы могут запасать могущество из небесной сферы через свои плечевые перья, и хранится оно в благодати, независимой от сущности. Человеческая душа, напротив, содержит энергию в самой себе — энергию невыразимой мощности, часто сравниваемую с мощностью атомного взрыва. Человеческая душа развивается из семени, посаженного при рождении (надо полагать, Богом). Это семя растет и меняется, набирая силу, по мере того, как человек набирает жизненный опыт. Каждая перипетия человеческой жизни, каждая неудача, горе, отчаяние, боль, и каждый светлый момент любви, близости и радости, доброты, великодушия и сострадания — все богатство, красота и боль этих смертных эмоций — питают душу, помогая ей расцвести, как цветку, распускающемуся из бутона. Получившийся цветок может быть прекрасным или уродливым, но, так или иначе, он развивается и растет. В тот момент, когда человек умирает, жнец забирает его душу, этим совершая акт смерти, оценивает ее финальное состояние (финальную красоту цветка, продолжая нашу грубую метафору) и затем черпает энергию души, чтобы открыть врата, ведущие в Рай или Ад. Но для того, чтобы врата отворились, нужна эта энергия.

Ангельская сущность, лишенная этой энергии, соответственно, не может попасть ни в Рай, ни в Ад после смерти. Врата просто не откроются. И уж конечно, если бы ангелы, умирая, попадали в Рай, тогда другие, еще живущие ангелы, которые могут свободно перемещаться в Раю, встретили бы их там. Но ни одного такого «мертвого ангела» в анналах Рая замечено не было.

Однако остается вопрос, попадают ли ангелы после смерти куда-то еще. В преданиях о вампирах и оборотнях встречаются намеки на то, что существует некая третья сфера загробной жизни — не Рай и не Ад, но что-то еще — возможно, какое-то промежуточное место или чистилище. По слухам, именно туда попадают после смерти глубоко искалеченные души подобных когда-то бывших людьми существ (демонов, вампиров, оборотней и т.д.). Могут ли и ангелы попадать в это третье место? Это маловероятно. Во-первых, и существа, по слухам отправляющиеся туда, обладают подобием человеческой души, поскольку сами когда-то были людьми. Во-вторых, в легендах о вампирах и оборотнях утверждается, что ангел, попавший в это третье место, будет «пылать там, как маяк» и вскоре будет разорван на куски душами прочих существ, которых будут неодолимо влечь его свет и тепло. Так что кажется, что и в это третье место ангелы не попадают, а если какие-то и попадают, то выдерживают там недолго.

Может ли быть так, что светлые ангелы, эти величественные создания, просто перестают существовать совсем? Ответа на этот вопрос мы не знаем. Но есть существа, которые могут знать ответ: это жнецы. Уже ясно, что всех существ, способных умереть, в момент смерти встречает жнец. Мы не до конца понимаем, кто такие сами жнецы — являются ли они подвидом демонов, или же отдельным видом, существующим только за Завесой, который еще не до конца описан. (Есть даже теория — хотя основана она не более чем на домыслах, — что жнецы — это некий узкоспециализированный подвид ангелов.) Что мы знаем наверняка, так это то, что и умирающих демонов встречают жнецы, и умирающих вампиров и оборотней встречают жнецы, и умирающих людей встречают жнецы. Судя по всему, каждое существо в конце концов забирает жнец. Самые древние сказания гласят, что даже Бога когда-нибудь заберут, и встретит его лично главный жнец — властелин и хозяин всех жнецов, сама Смерть, знаменитый Четвертый Всадник. И если даже Бога заберет жнец, значит, по логике, и ангелов забирают жнецы. И можно предположить, что жнец, который встречает ангела в момент смерти и совершает акт смерти, видит, что происходит с сущностью ангела сразу после, или даже как-то способствует этому.

Так куда попадают ангелы после смерти и попадают ли вообще куда-то? Ответ знают только жнецы. Но они безмолвствуют.

***

— Закрой книгу, — шепчет Кас через плечо Дина. Дин вздрагивает: он настолько сосредоточился на удручающей десятой главе, что не заметил, как Кас проснулся. Кас тянется через его плечо и осторожно захлопывает книгу.

— Но мне надо знать, — говорит Дин, оборачиваясь к нему. — Я должен знать, Кас.

— Никто из нас не знает, — отвечает Кас, качая головой, с глубоким сочувствием в глазах. — Никто не знает, что случается.

— Но должно же быть что-то, что мы можем сделать, — возражает Дин. — Кас, должно же быть что-то…

— Конечно, мы можем что-то сделать, — говорит Кас с улыбкой. — Мы можем сделать… вот что. — Он снова протягивает руку через плечо Дина и бережно отодвигает книгу в сторону. Потом тянет Дина за плечо, пока тот не перекатывается на спину. Кас кладет ладонь Дину на щеку и поворачивает к себе его лицо, после чего начинает его целовать.

— Я не это имел в виду… — мурлычет Дин несколько секунд спустя.

— Разве? — шепчет Кас. Он обнимает лицо Дина двумя руками, глядя на него в упор с расстояния всего в несколько дюймов. Через окно на лицо Каса падает свет закатного солнца. Его глаза кажутся потрясающе голубыми, как бирюзовые озера. Они почти сияют, когда он тихо говорит Дину: — Разве не это важнее всего? А? Разве это не лучшее, что мы можем сделать?

Он начинает целовать Дина снова, и Дин понимает, что он прав.

***

И оказывается, что теперь очередь Дина. Они оба знают, что нужно вести себя тихо, так как скоро должен вернуться Сэм. Но Кас делает все необыкновенно эффективно (он очень в этом поднаторел и учится очень быстро). Он прибегает к классическому минету с (теперь уже классическим) пальцем, и совсем скоро Дину приходится заглушать стоны подушкой, прямо как Касу до этого.

***

После этого они снова проваливаются в ленивую дрему, долгое время просто лежа вместе в полусне. Текут приятные минуты; Кас водит пальцем по волосам Дина…

…пока наконец они не слышат шум внизу — вернулся Сэм. Дин подмигивает Касу и шепчет:

— Похоже, пора вставать.

Он вылезают из постели и по очереди принимают душ (Дин предусмотрительно убеждается, что вода у Каса горячая). Оказывается, что Сэм принес таинственные свертки, а также последние ингредиенты для какого-то ужина, который планирует приготовить завтра по возвращении из Гранд-Каньона. Но на сегодня он решил разогреть вкусную лазанью Джоди и дополнить ее десертом из замороженного винограда Клэр и выпечки, которую купил в кофейне в городе. И оказывается, что он принес еще три яблока в карамели из магазина сладостей («Я видел, как ты на них смотрел!» — говорит Сэм со смехом, презентуя одно Дину.)

Они планируют выехать рано утром, поэтому после краткого обсуждения решают подарить друг другу подарки сегодня.

— Подарки? — спрашивает Кастиэль. Он, кажется, немного удивлен тем, что и у Дина, и у Сэма оказываются подарки для него. — Но вы оба уже столько для меня сделали, — протестует он. — То есть у меня-то есть для вас подарки, но вам не нужно дарить ничего мне…

— Заткнись и открывай, — велит Дин, бросая завернутую коробку ему на колени.

Сэм передает свой подарок аккуратнее, со словами:

— Этот, пожалуй, не стоит швырять через комнату, как мяч, так что не давай его Дину в руки.

Оказывается, что подарок Кастиэлю от Сэма состоит из трех частей: это полноспектровая лампа для цветка; таймер, чтобы лампа включалась и выключалась в нужное время; и хрупкая на вид конструкция из дутого стекла, которая оказывается капельным аппаратом для полива (по сути, более замысловатой версией перевернутой пластиковой бутылки, которую соорудил Кас). Кас в восторге от подарков.

— Это значит, цветок может оставаться один дольше, чем на неделю! — говорит он Сэму. — И мы можем снова ездить на охоту!

— Именно, — отвечает Сэм, широко улыбаясь. — Я тоже подумал: что если мы отсутствуем дольше, чем неделю?

Дин очень тронут подарками Сэма (ведь, в конце концов, цветок Касу изначально купил он, а не Сэм). Его собственные подарки Касу (во всяком случае, те, что он готов вручить публично) — это в основном средства для утепления: новый набор шарфов и зимних варежек и новый пуховый жилет блестяще-черного цвета. Все это Кас немедленно надевает на себя и так и сидит укутанный в теплой гостиной. В конце концов ему становится жарко и приходится раздеться обратно, но жилет он не хочет снимать ни за что.

Дин получает набор своих любимых пряностей для чая, сидра и горячего шоколада, вручную смешанных Кастиэлем и упакованных им же, — все это финальные результаты кулинарных экспериментов предыдущих двух недель. К этому прилагается согласованный подарок от Сэма: какой-то дорогой японский термос, в котором можно заваривать подаренные Касом смеси. Дин приходит в восторг от термоса, обнаружив, что он легко открывается одной рукой — идеально для пользования за рулем.

Кас удивляет и Сэма, и Дина рукописным обещанием приобрести годовой абонемент на въезд в национальные парки Америки для Импалы. («Я куплю его, как только мы доберемся туда завтра. Не могу поверить, что вы двое ни разу не бывали в Гранд-Каньоне! И сколько еще парков вы не видели?») Для Сэма у него находится шикарная иллюстрированная книга о туристических тропах «великих парков Западной Америки» — там есть раздел не только про Гранд-Каньон, но и про Брайс-Каньон тоже. Дину Кас дарит большую карамельную трость из магазина сладостей (он тоже заметил, что Дин положил глаз на этот магазин), а также еще один набор шарфов, шапок и варежек. Он явно все еще переживает по поводу недавнего гриппа Дина, и они все втроем смеются, когда обнаруживается, что Дин и Кас, по сути, обменялись друг с другом кучей варежек, шапок и шарфов.

Остаток вечера проходит в праздничном настроении. Десятая глава позабыта — по крайней мере, на время (может быть, Кастиэль и прав: может быть, лучший подход к десятой главе — это просто проводить время друг с другом). Ужин получается чудесным: лазанья очень вкусная, вино отличное (даже Кас выпивает полбокала). Потом они находят какие-то глупые детские мультфильмы по телевизору — всякую старую классику — и проводят ленивый счастливый вечер, валяясь на диване, попивая очередное варево Каса и домашний эггног с корицей и посмеиваясь вместе над старыми мультфильмами.

Это идеальный канун Рождества.

***

Они просыпаются рано, и их встречает чудесное рождественское утро.

Сэм варит сносный кофе, и Кас вызывается попробовать приготовить свой первый омлет (он очень вдохновился предложением Джоди и Клэр). Получается у него вполне неплохо. Они весело завтракают, после чего Сэм исчезает в своей комнате, чтобы позвонить Саре перед тем, как отправляться в Гранд-Каньон.

Тем временем Дин говорит Касу, когда они заканчивают мыть посуду:

— У меня, на самом деле, есть для тебя еще один подарок. Эм… наверное, я хотел подождать до собственно Рождества. Он вообще-то дурацкий, так просто, ерунда, но… в общем, он наверху. Погоди секунду.

Но Кас следует за ним по пятам, поднимаясь за Дином с нескрываемым любопытством в глазах. Дин начинает чувствовать глупое смущение, но упрямо направляется через комнату, берет в руки «Физиологию ангелов», распахивает заднюю обложку и вынимает белый конверт. (Оказывается, книга и впрямь очень удобна для хранения плоских предметов. Дин прячет в ней конверт уже неделю.) Он протягивает конверт Касу. Кас смотрит на него с любопытством, потом поднимает глаза на Дина и удерживает его взгляд. Дин неожиданно для себя чувствует, как начинает гореть лицо.

Кас открывает конверт и заглядывает внутрь. И замирает.

Он смотрит внутрь конверта. Потом медленно вынимает из него маленькое белое перышко.

— Я понимаю, что оно не совсем мое, — начинает оправдываться Дин. — И я даже не уверен, из крылышка ли оно, но оно маленькое…

— Оно из крылышка, — говорит Кас. Он откладывает конверт на кровать и смотрит на маленькое белое перышко в своей руке, легонько поглаживая его.

— Наверное, оно тоже из какого-нибудь гуся… — говорит Дин.

— Утки, — поправляет Кас рассеянно. Он продолжает гладить перышко. Уголок его рта изгибается в странной улыбке.

— Ладно, из утки, — соглашается Дин. — Но, наверное, это мое перо в том смысле, что его купил. Я вообще-то купил целый набор перьев, всяких разных, и взял их с собой на случай, если мы захотим… ну, ты понял. И даже почти достал их прошлой ночью, но я еще не разобрал вещи, и они пока у меня в сумке. Но я сообразил, что это перышко может быть из крылышка, и, в общем, я прочел в книге ту часть про… про перья из крылышек? И… Не уверен, что я все правильно понял, но… я подумал, что, может быть, ты захочешь мое перо? — Дин морщится оттого, как нескладно все это выходит. Что на самом деле значит этот обряд с пером из крылышка?

Но потом Кас поднимает глаза на Дина; его глаза блестят.

И после этого Кас начинает смеяться. Это снова его медленный, ленивый смешок, но на этот раз Дин не вполне понимает, что он означает, и только неуверенно улыбается Касу в ответ. Кас говорит:

— Загляни в книгу снова. В шестую главу.

Дин начинает переживать, что все неправильно понял про перья из крылышек. И, наверное, про затылок и шею тоже. И про позиции крыльев, и вообще про все. Надо было внимательнее читать книгу… надо было поговорить обо всем этом с Касом. Очевидно, Кас считает, что ошибка Дина (какова бы она ни была) — милая, ничего плохого он не сделал, но неужели Дин совершенно не так истолковал шестую главу? Он краснеет и, нервно сглотнув, берет в руки «Физиологию ангелов». (Десятую главу ему удается выбросить из головы.) Дин начинает листать книгу к шестой главе.

Но книга раскрывается прямо на шестой главе сама, потому что там вложен еще один конверт — на этот раз толстый, из плотной бумаги ярко-красного цвета, такой, в какой кладут рождественские открытки. Спереди на нем аккуратным почерком Каса написано «Дин». Его определенно не было в книге вчера, Дин уверен: будь там такой плотный конверт, книга наверняка раскрылась бы на нем, а не на рисунке Клэр.

Он смотрит на Каса, который теперь широко улыбается ему.

— Я положил его сюда утром, — подтверждает Кас. — Думал подарить тебе вечером… но лучше сейчас.

Дин медленно вынимает красный конверт и откладывает книгу. Он открывает конверт. Внутри обнаруживается рождественская открытка — на которой, что интересно, нет никакой религиозной символики: Кас выбрал открытку с нейтральной иллюстрацией черного ворона, сидящего на заснеженном дереве в зимнем лесу, над которым мерцают ночные звезды.

Дин уже знает, что найдет внутри, — и действительно, когда он раскрывает открытку, ему в ладонь выскальзывает маленькое черное перо.

— Твое, — говорит Дин. Это не вопрос. Дин видел это перо и раньше. Единственное оставшееся перо из крылышка Каса — из его второго крыла. Эмили досталось перо из левого крыла; перо из правого же все это время оставалось у Каса.

— В нем нет могущества, конечно, — говорит Кас, безразлично пожав плечами (но в его лице заметно напряжение: Дин уверен, что это безразличие напускное). Кас добавляет: — Так что, на самом деле, это просто символический жест. И не то чтобы тебе нужна была помощь в процессе линьки.

— Может, и нужна, — отвечает Дин, автоматически пытаясь пошутить, несмотря на приторный комок, который начинает формироваться у него в горле. — Почем знать! Вдруг я решу полинять?

Кас послушно смеется.

— Это дастся тебе нелегко, — замечает он. — Тогда тебе, наверное, и правда понадобится помощь. — Но потом он добавляет, перейдя на тихий серьезный тон: — Я хочу, чтобы оно было у тебя, Дин. То есть… — он колеблется, — если ты хочешь.

— Конечно хочу, дурачок, — говорит Дин, кивая. — Ты в своем уме? Естественно хочу.

— Ты не обязан брать его, пойми… — начинает Кас, но Дин уже бережно опускает черное перышко в нагрудный карман фланелевой рубашки. Кас умолкает; его глаза становятся большими и ясными, пока он смотрит, как Дин заботливо застегивает карман. Кас выпускает дрожащий вздох, потом еще один и даже поспешно вытирает глаза. Ясно, что это значит для него гораздо больше, чем он готов показать.

И для Дина, конечно, это значит не меньше.

Кас вдруг спохватывается и начинает торопливо ощупывать свой свитер. Дин догадывается, что он ищет такой же карман, куда положить белое перо. Может быть, обмен перьями из крылышек подразумевает, что нужно обращаться с пером партнера так же, как он обращается с твоим? Как бы там ни было, Касу явно вдруг срочно нужен нагрудный карман. Он даже залезает в свою сумку и начинает вытаскивать оттуда вещи одной рукой (в другой крепко зажав перо), с досадой отбрасывая их в сторону. Нынче он носит в основном мягкие футболки, а не классические рубашки, в каких есть карманы.

— О! Я знаю! — восклицает он вдруг, выпрямляясь над сумкой. Его лицо проясняется: его явно посетила идея. — Пошли со мной, — приказывает он, разворачивается и мчится вниз по лестнице, сжимая в руке утиное перышко Дина.

Дин спешит за ним в некотором недоумении. Сэм, несущий в этот момент кулер в гостиной, (он как раз собрал перекус на прогулку в Гранд-Каньон) останавливается от неожиданности при виде Каса, вылетающего с лестницы с пером в руке и несущегося через комнату к своему новому черному жилету. Тут Дин вспоминает, что в этом жилете есть несколько удобных карманов на молнии, включая и один маленький на груди. Кас аккуратно надевает жилет, переводит дух, после чего церемонно убирает белое перышко в нагрудный карман и бережно застегивает его. Вид у него при этом несказанно довольный: он похлопывает по карману с нескрываемым удовлетворением. И тут Дин понимает, что жилет тоже состоит из перьев — это же пуховый жилет — и, как и натуральный цвет перьев Каса, он черный. Так что это почти как если бы Кас спрятал белое перышко Дина среди своего черного оперения.

Кас накрывает рукой карман жилета и поднимает взгляд на Дина. Его глаза прямо светятся.

Какое-то время они глупо улыбаются друг другу. Потом Дин со смехом шагает вперед и заключает его в крепкое объятие.

— Так, гм… — начинает неуверенно Сэм. Он так и стоит с кулером в руках посреди комнаты, глядя на них в замешательстве. — Стоит ли мне спрашивать, в чем дело?

— Мы обменялись перьями! — докладывает ему Кас через плечо Дина с едва сдерживаемым возбуждением. — Перьями из крылышек, — добавляет он.

Сэм тоже начинает улыбаться: восторг Каса заразителен.

— Та-ак, ладно, — говорит Сэм, опуская кулер на пол. — Так вы что теперь, типа, замужем друг за другом?

Когда-то от такого вопроса у Дина похолодело бы все внутри.

Когда-то Сэм, не подумав, пошутил на эту самую тему, и Дин оцепенел от робости и смущения.

Но теперь он только стискивает плечи Каса крепче и смеется:

— Мне почем знать. Кас?

— Понятия не имею, — отвечает Кас, — но у меня теперь перо Дина, а у него мое. — Он наконец отрывается от Дина, чтобы пояснить для Сэма: — Это, можно сказать, своего рода ангельская традиция.

— Что-то связанное с линькой, верно? — уточняет Сэм. — В книге что-то было об этом.

— Да, в шестой главе, — говорит Кас просто. — Обмен перьями символизирует обет помогать друг другу. Точнее, он говорит о том, что Дин готов помогать мне во время линьки — только я теперь больше не линяю, — и я так же обещаю помогать Дину, когда будет линять он — только он тоже не линяет. Так что, наверное, все это в общем-то бессмысленно, только вот… — его лицо опять расплывается в заразительной улыбке, — важно то, что он взял мое перо! А я взял его.

— А, понятно, — говорит Сэм со смехом.

— Правда? — спрашивает Кас.

— Ну, не совсем, — признает Сэм. Он все еще смеется. — Но если вы, ребята, решите линять вместе, или еще что, я только за — главное, чтоб вы были счастливы, тогда и я за вас рад. И нам определенно нужно поднять тост на дорожку. Где у нас горячий шоколад?

========== Глава 46. Неплохую тропу ты себе отхватил ==========

Восторг Каса по поводу ритуала обмена перьями приводит их всех в приподнятое настроение:забираясь в Импалу и отправляясь к Гранд-Каньону, они едва не хихикают. По пути они передают по кругу термос, церемонно отпивая из него — это новый термос Дина, теперь наполненный вкусным темным горячим шоколадом Каса. Дин и Сэм пускаются в длинную череду дурацких шуток про крылья и полет. («Должен признаться, Сэм, когда я выбрал это перо в магазине, я даже не был уверен, что оно из крылышка. Меня просто окрылило вдохновение». — «Попытался поймать птицу счастья? А мог ведь и пролететь, Дин». — «Но знаешь, как говорят: лучше синица в руках, чем журавль в небе».) Дин даже не уверен, что Кас понимает этот юмор, но тем не менее он смеется над всем, что они говорят — смеется так сильно, что в конце концов закашливается, и Дину приходится постучать его по спине и дать ему еще горячего шоколада.

Всем весело. На улице прекрасная погода; снаружи идеально живописное рождественское утро: небо ясно голубое, и зимний пейзаж вокруг почти сказочный. Они проезжают бесконечные мили тихого соснового бора, где все деревья покрыты толстым одеялом свежего снега. Солнце сияет, снег ослепительно блестит — кругом зима во всем своем великолепии. Однако Дин ведет машину очень осторожно. Дорога к каньону расчищена, но он не хочет идти даже на малейший риск заноса или аварии — только не сегодня.

Ехать от Флагстаффа до Гранд-Каньона достаточно далеко, полтора часа. Эйфория в конце концов немного всех отпускает, и они занимают свои уже привычные места в машине: Кас уютно приваливается к Дину сбоку, разделив с ним одно одеяло на двоих, а Сэм устраивается сзади на подушке. Он все пытается написать Саре, несмотря на полное отсутствие сигнала сети на протяжении всего пути. В конце концов он заставляет Каса и Дина вытащить свои два пера, чтобы сфотографировать их вместе и отправить фото Саре позже, когда они доберутся до Гранд-Каньона (где, можно надеяться, телефон снова начнет ловить сигнал).

Они выезжают из заснеженного леса в полосу бесконечной горной пустыни. В зимнем снегу она кажется обширным белым полем, усеянным толстыми низкими холмиками полыни и сухими кустами, на каждом из которых лежит ровная, почти как в мультфильмах, круглая шапка снега. Вдоль дороги протянулась длинная вереница торговых стендов с укутанными предпринимателями, продающими всякую всячину для туристов: бижутерию навахо и «сертифицированные» индейские одеяла, горные окаменелости, минералы и драгоценные камни. На одном стенде предлагают настоящее сушеное мясо бизонов домашнего изготовления (Дин фыркает от смеха, увидев рекламный слоган: «ЭТО ВКУСНЕЕ, ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ»). Вдалеке тянутся полосы стелющихся сосен, тоже увенчанных холмиками снега, отчего впечатление такое, будто все деревья надели большие белые шляпы. Дорога просто невероятно красивая.

Тревогу вызывает только то, что Кас покашливает время от времени, всякий раз аккуратно прикрывая рот. Это новое обстоятельство, и Дин начинает опасаться, что он таки подхватил вирус гриппа. Но Кас настаивает, что в остальном он в порядке: температуры у него нет, голова не болит, особой усталости он не чувствует — другими словами, нет никаких ранних симптомов, которые были у Дина две недели назад. Они предварительно заключают, что это, должно быть, просто от холодного зимнего воздуха, и Дин прибавляет мощность печки. (Хотя про себя Дин подозревает, что и беготня по лестнице сегодня, не говоря уже обо всех вчерашних «активностях», не пошла ему на пользу. Он мысленно делает заметку проследить, чтобы вечером Кас как следует отдохнул.)

Наконец они подъезжают ко въезду в национальный парк Гранд-Каньон.

Сам въезд оказывается совсем неброским. Он находится посреди непримечательной полосы соснового леса и состоит из скромного ряда в три-четыре деревянных кассовых будки. Место почти заброшенное. Только одна будка оказывается открытой: в ней сидит одинокая женщина-рейнджер, укутанная в шапку, меховые наушники и шарф. Из-под одежды видны только ее глаза, но, когда она приветствует их, в уголках ее глаз появляются дружелюбные морщинки.

Она сквозь шарф глухо подтверждает, что почти никого из посетителей в парке пока нет.

— Вы, ребята, приехали в самое правильное время. Парк сейчас почти пустой. Даже туристы, живущие на его территории, еще не вышли. Но после полудня на тропах станет людно, так что наслаждайтесь тишиной, пока никого нет!

Они благодарят ее. Затем Кастиэль демонстративно покупает годовой абонемент в парки для Сэма и Дина, получив вместе с ним целую стопку брошюр и карт.

После этого они въезжают на территорию парка, притихнув в предвкушении первого знакомства со знаменитым каньоном. Но каньона нигде не видно. Впереди только длинная петляющая дорога, обрамленная бесконечными заснеженными соснами.

— Тут сплошной лес елок, — замечает Сэм. — То есть это, конечно, красиво, но где каньон-то?

— Не знаю, — говорит Дин. — Но дорога уходит вперед до горизонта.

Дорога виляет туда-сюда, периодически минуя автомобильные парковки и большие деревянные здания — по всей видимости, гостиницы, где живут туристы (все они похожи на деревянные избы тридцатых годов прошлого века со стенами из массивных бревен и заснеженными покатыми крышами). Им попадается много указателей на «гостиничные поселки» и «туристический центр», но нет ни одного указателя на сам каньон.

— Я просто запаркуюсь где-нибудь, — объявляет в конце концов Дин. — Кас, где все эти брошюры, которые дала нам рейнджер? Посмотри, там же где-нибудь должна быть карта.

Кас начинает просматривать бесконечные брошюры, практически все из которых разворачиваются в необъятные карты (некоторые оказываются картами других парков). Дин тем временем выбирает парковку наугад, планируя выскочить и спросить у кого-нибудь, как проехать к каньону. Он находит свежерасчищенное место и паркуется. Они все вываливают из машины — и немедленно чувствуют, как снаружи холодно. Со стороны парковки хлещет пронзительный ветер. Кас снова начинает кашлять.

— Ну-ка, надень шапку! — кричит ему Дин. Кас в это время пытается свернуть назад большую карту. Он кивает, хватая не одну, а две шапки (свою обезьянью и одну из новых) и новый белый шарф. Но кашель не отпускает его, и карта никак не поддается на сильном ветру. Шарф едва не улетает у него из рук. Дин захлопывает водительскую дверь и торопится ему на помощь. Сэм тоже подскочил. Втроем они наконец умудряются совладать с картой, надевают Касу на голову обе шапки (сначала обезьянью и поверх нее теплую черную), после чего обматывают его шею двумя шарфами. Кас смеется:

— Я в порядке, правда. Все в порядке. Но спасибо. — Успешно укутанный, он бросает взгляд за парковку позади Сэма и Дина, и его глаза округляются. — О… — произносит он. Дин и Сэм оборачиваются.

Сразу за парковкой растет узкий рядок из шести-семи сосен. Ветер дует из-за этих деревьев. И за этими шестью-семью соснами нет ничего — между их стволами видно лишь открытое пространство.

Дин делает несколько шагов в направлении деревьев и замечает между их ветвями далеко-далеко на горизонте смутно проступающие горные хребты, покрытые снегом, — должно быть, на расстоянии десятков миль.

Они на краю Гранд-Каньона. Каньон — прямо рядом с парковкой, в каких-то тридцати шагах. Неудивительно, что на него не было указателей — дорога все это время шла параллельно ему.

В тишине они втроем подходят ближе. Больше вокруг никого нет. Парковка абсолютно заброшенная, и тут почти сверхъестественно спокойно; единственные звуки — это шум ветра в ветвях деревьев и скрип ботинок по снегу. Вместе они пробираются через сугробы нерасчищенного снега между соснами; Сэм и Дин поддерживают Каса с обеих сторон. Успешно преодолев сугробы, они обнаруживают за деревьями тропу — недавно расчищенную мощеную дорожку фута в четыре шириной. Она протянулась влево и вправо от них, и рядом установлен указатель:

Добро пожаловать в Гранд-Каньон

Вы находитесь на южном краю

Запомните место своей парковки!

<- Окаймляющий маршрут ->

И прямо впереди — пропасть. Они стоят на краю мира.

***

Здесь нет даже никакого ограждения. Вообще ничто не мешает человеку просто шагнуть через край. Каньон прямо перед ними: земля резко обрывается в каких-то десяти шагах впереди.

— Вот это да… — шепчет Сэм. — Вот это да.

Кастиэль притих; он только медленно идет вперед, держа Дина за руку, и братья следуют за ним почти к самому краю. (Дин останавливает всех на безопасном расстоянии трех шагов от края: ни к чему Касу или кому-то еще рисковать поскользнуться на обледенелой земле). Какое-то время они просто стоят и смотрят.

Остроконечные гряды красных, оранжевых и серых утесов, располосованных яркими цветами, протянулись по обе стороны от них и далеко вниз — стены каньона простираются влево и вправо гигантской бесконечной панорамой. Слева — мили пространства, справа — мили пространства, и впереди — мили и мили. Кажется, что земля под ними — на расстоянии как минимум в тысячу футов. И это лишь первая ступень вниз — под ней новая гряда гор, пирамид и башенок, и выступов, и утесов, уходящих глубоко вниз, словно каскадом разворачивающиеся миры.

От цветового разнообразия захватывает дух. Верхушки утесов и пирамид покрыты снегом, но на определенной высоте, примерно на трети расстояния от верхнего края каньона, снег резко заканчивается, белый цвет обрывается неожиданно ровной горизонтальной линией, протянувшейся вокруг всего каньона, как будто нарисованной по гигантской линейке («Это линия снега, — понимает Дин. — Высота, на которой осадки замерзают, как говорил Кас».) Ниже, под снежной чертой на солнце ярко сияют полосы красного, оранжевого и желтого камня. Еще ниже видны даже зеленые ленты деревьев.

Противоположная стена — далекий дикий северный край — едва виднеется отсюда туманной полосой вдали. Каньон, должно быть, простирается на многие мили вперед. Он настолько широк, что кажется, отсюда не просматривается даже самое дно. Реку Колорадо, которая должна быть где-то внизу, нигде не видно. Вместо этого под ними ступенями спускаются вниз красные и серые пласты камня, словно полуобвалившаяся лестница, вырубленная гигантами, и каждый уровень образует свои мини-каньоны и овражки. Создается впечатление, что внизу сокрыты бесконечные чудеса, и чем дольше Дин смотрит, тем больше он видит. Внизу даже различается малюсенькая дорожка, похожая на пунктирную линию на карте — миниатюрная тропа муравьев, пересекающая широкое горизонтальное плато далеко-далеко под ними. Потом и эта тропа исчезает, ныряя еще глубже, в туманное ущелье, уходящее далеко вниз.

Долгие минуты они стоят на южном краю, безмолвно глазея на великолепие этого бескрайнего простора. Потом Сэм начинает шептать себе под нос: «Ух ты» — снова и снова.

В конце концов Дин говорит:

— В таком месте стоило бы сделать национальный парк, а? Думаете, кто-нибудь о нем знает?

Сэм слабо усмехается. Но, на самом деле, Дин шутит потому, что он слишком потрясен. Конечно, всем известно, что в Гранд-Каньоне красиво, все знают, что его стоит посетить, но такое? Даже страшно смотреть с такой высоты, пытаться разглядеть, что там, внизу. Дин вдруг чувствует, что у него начинает кружиться голова: он сжимает руку Каса крепче и отступает на полшага назад.

— Стремно смотреть так глубоко, — бормочет он.

— Да, тут как на вершине американских горок, — говорит Сэм. — Или как в самолете.

— Как в полете, — произносит Кас тихо. Братья смотрят на него. Глаза Каса блестят, и он часто моргает. Это слезы просто от ветра?

— Эй, ты в порядке? — спрашивает Дин, сжимая его руку.

— Да, да, — говорит Кас. — Да, просто… — Он мельком улыбается Дину. — Тут красиво. Тут очень красиво… — Он смотрит под ноги на край обрыва, на зазубренный край неровного камня всего в нескольких шагах впереди. — Должен признаться, трудно удержаться от порыва просто расправить крылья и пуститься в полет.

Дин немедленно стискивает руку Каса и тянет его назад.

— Так, не надо пускаться в полет, — просит он. Сэм тоже подходит ближе к Касу с другой стороны.

— Нет-нет, я понимаю, — говорит Кас, усмехаясь их реакции. — Не стану, обещаю: я же понимаю, что больше не могу летать. Я еще не совсем с ума сошел. Просто… разве не захватывающее зрелище?

Сэм и Дин кивают, и все втроем они наслаждаются видом еще минуту.

— Должен сказать, — подает наконец голос Сэм, — насколько я помню, в Брайсе было классно. Очень классно. Там даже больше этих горных пирамид. И цвета впечатляют, если мне не изменяет память. Но это просто другой уровень.

Дин смотрит на указатель:

<- Окаймляющий маршрут ->

Тропа уходит в обе стороны насколько видит глаз, извиваясь зигзагами вслед за неровным краем каньона. Возникает огромный соблазн пойти по ней — как будто они попали в видеоигру, где дорожка с волшебными видами ведет к какому-то спрятанному сокровищу.

Выбрав направление наугад, они направляются влево без определенной цели.

***

Идти вообще-то довольно холодно, при такой-то зиме и снеге со льдом кругом, но Кас настаивает, что он в порядке (и вместо себя начинает беспокоиться о Дине). Дин заставляет его остановиться и застегнуть все имеющиеся молнии, а также поправляет его белый шарф, черную шапку и новые варежки. Кас делает точно то же самое с Дином, и после этого они ввязываются в разгоряченный спор о том, кто из них достаточно здоров, чтобы нести сумку Дина, в которой лежит термос и дополнительная одежда. Кас временно одерживает верх и победно вешает сумку на плечо. Сэм смеется над ними, пока они препираются из-за сумки и возятся с шарфами, и занимает время тем, что делает бесконечные снимки видов каньона на свой телефон. Наконец они снова отправляются в путь, хотя Дин настаивает, что, если уж Кас понес сумку, то по крайней мере идти он должен с той стороны тропы, что ближе к стоянке (а не с той, где можно, раз поскользнувшись, разбиться насмерть). Парковые рейнджеры уже посыпали тропу в целях безопасности солью и песком, и между тропой и обрывом имеется буферная зона из камней шириной в несколько футов, но Дин все же заботливо отгоняет Каса от каждого обледенелого участка земли.

— Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? — спрашивает его Дин. — Еще пять минут с этой сумкой, и я ее у тебя забираю. И отведем тебя в тепло. Мне не понравился этот кашель.

— Да все в порядке! — настаивает Кас. — Это ты выздоравливаешь после гриппа, забыл? Я хочу идти дальше. Я хочу все увидеть. К тому же сейчас ведь я не кашляю. — Он начинает возиться с телефоном. — Давай сделаем фотографии, — предлагает он. — Вот, смотри, Сэм правильно делает.

— Я хочу только сделать еще несколько для Сары, — говорит Сэм, который уже как минимум на своем тридцатом снимке. — Вид тут идеальный.

Кас тоже включается, и они оба любуются игрой света и тени на заснеженных красных утесах. Каждые несколько шагов вид слегка меняется, и они останавливаются, чтобы сделать еще серию фотографий (половину из которых Сэм потом отправляет Саре).

— Вот тут обалденный вид! — восклицает Сэм. — Вот с этой башенкой в снегу, видишь, Кас?

— Нет, погоди, вот этот вид даже лучше, Сэм, — окликает его Кас. — Вот здесь за поворотом, посмотри на эту стену — о! Посмотри на выемку в скале! Дай я сделаю фото, это пока лучший вид. Погоди, если вон тот ворон пролетит снова, я и его поймаю в кадр…

Каждый вид — лучший, и непременно надо сделать несколько сотен снимков, чтобы все это запечатлеть.

— Фотографируйте-фотографируйте, — говорит Дин через какое-то время. — Не уверен, что кто-либо до нас делал фото Гранд-Каньона. Когда ты запостишь их в свой Инстаграм, Сэм, это произведет фурор.

Сэм смеется.

— Отвянь, — говорит он весело. — Это мои фотографии. И ничьи больше. — Дабы подчеркнуть свои слова, он разворачивает камеру на себя для селфи.

— Никаких селфи, — приказывает Дин. — Ты видел, там знак был при входе? О том, как люди пятятся прямо в пропасть, делая селфи? Никаких селфи!

— Я никуда не пячусь, — возражает Сэм, — я же не идиот. Но вот стоит идиот, дай я его сфотографирую… — он со смехом разворачивает камеру на Дина. Дин невольно смеется в ответ. После этого Сэм забегает вперед, чтобы сделать несколько фотографий Дина и Каса, идущих, взявшись за руки, на фоне фантастических видов Гранд-Каньона.

Потом Сэм смотрит вперед и издает смешок.

— Вот это да! Взгляните на тот указатель! Невероятно!

Дин и Кастиэль вдвоем смотрят туда, куда показывает Сэм. Они подошли к скоплению больших деревянных домов вокруг начала другой тропы, которая ныряет прямо вниз, в каньон. Возле тропы установлен стандартный указатель службы национальных парков, на котором белыми буквами на темно-коричневом фоне выведено:

Маршрут «Светлый ангел» ->

— Поверить не могу, — говорит Дин. — Светлый ангел? Тропа названа именем Светлого ангела? — Он со смехом поворачивается к Касу. — Так значит, ты здесь уже бывал?

Кас мнется, глядя на Дина. И тогда Дин вспоминает, что Кастиэль и правда бывал раньше в Гранд-Каньоне.

С несколько озадаченным видом Кас подходит ближе к началу тропы. Там установлен второй указатель — какая-то информационная доска с подробностями, — и они собираются вокруг нее, чтобы прочитать. Она начинается словами:

Маршрут «Светлый ангел»

8.0 миль до Фантом-ранчо (на дне каньона)

Перепад высот 4380 футов (1340 м)

Заложен в 1902 году

… и дальше следует ряд настоятельных предупреждений о том, что пытаться спуститься на дно каньона и подняться обратно за один день — это крайне неудачная затея.

— Хм… — произносит Кастиэль.

— «Хм»? — повторяет Дин, внимательно наблюдая за ним. Взгляд Каса задерживается на дате 1902. И на словах «Фантом-ранчо». Он же сказал, что бывал здесь «всего век назад», не так ли? И определенно упоминал какого-то «демона-фантома». Может ли название ранчо быть просто совпадением?

Сэм тоже начинает понимать, что к чему.

— Кас, ты вроде говорил, что бывал здесь однажды? Как раз примерно тогда, когда был заложен этот маршрут? В начале прошлого века? — Он пристально глядит на Кастиэля. — И разве ты не упоминал что-то про фантома на дне каньона?

— Да… — произносит Кастиэль медленно. — Настоящие фантомы вообще попадаются редко; фантом, на самом деле, представляет собой призрак демона — демона, который не попал в Чистилище. Наверное, это и правда могло послужить источником названия ранчо. Я разобрался с ним достаточно быстро — просто уничтожил его одним махом, — и это был краткий визит, но сейчас я припоминаю, что рядом вообще-то были люди, которые, наверное, могли видеть мое прибытие. — Он медлит, осматриваясь по сторонам, как будто начинает узнавать места. — И там была небольшая тропа для мулов, как раз рядом с местом, куда я прилетел, — добавляет он. — Это вообще была старая тропа — местные люди, хавасупаи, использовали ее уже давно, — но в то время ее только-только перехватили рудокопы. Возможно, они ее переименовали. — Он смотрит на тропу Светлого ангела, сначала серпантином уходящую вниз, а затем выдающуюся большим полукольцом, огибающим отвесный склон скалы. Тропа долго зигзагами виляет по каньону и затем ныряет через горный хребет в какой-то невидимый овраг. Дин вдруг понимает, что это, скорее всего, та же муравьиная тропа, которую он заметил ранее — та, что вновь появляется далеко-далеко внизу мелким пунктиром, протянувшимся понизу каньона.

— Хм, — говорит Кас снова, изучив траекторию тропы. — Это похоже на ту самую тропу, рядом с которой я приземлился.

— Ты хочешь сказать, что эту тропу назвали в твою честь? — спрашивает Сэм с изумленной усмешкой.

— Ты же, наверное, явился весь из себя с крыльями, сиянием и пафосом, да? — спрашивает Дин.

Кас бросает на него смущенный взгляд.

— Ну… может быть.

Дин обращается к Сэму:

— Наверняка образовался из ниоткуда прямо рядом с тропой и перепугал всех в округе.

Сэм смеется:

— С мощным раскатом грома.

— Это был лишь слабый раскат, — спорит Кас. — Он вызвал всего несколько мелких оползней.

Сэм резюмирует:

— Итого, оглушительный раскат грома, который потряс весь Гранд-Каньон на мили вокруг.

— И вуаля, старая индейская тропа получает новое имя! — заключает Дин.

— Все было не так… — протестует Кас слабо, но Сэм уже настаивает на том, чтобы сделать фотографии. Они делают несколько снимков заметно смущенного Кастиэля, стоящего рядом с указателем на маршрут «Светлый ангел». Затем Сэм велит и Дину подойти и придирчиво расставляет их с Касом в кадре, аккуратно примериваясь. Когда Дин смотрит на фотографию позднее, оказывается, что Сэм захватил в кадр только слова «Светлый ангел» и стрелку, указывающую прямо на Каса (слово «Маршрут» обрезано краем фотографии). На фото Дин обнимает Каса рукой за плечи и широко улыбается в камеру. Выглядит он примерно как обычно (Дин никогда не может оценить собственные фотографии), но Кас выглядит удивительно хорошо. Он весь укутан, в своем новом черном жилете поверх теплой темно-синей флисовой куртки, новом белом шарфе, намотанном на шею, и новой черной шапке, контрастной на фоне кожи. Из-под черной шапки над его щеками торчат косички обезьяньей шапки. Сочетание цветов очень удачное: синяя куртка и черные жилет и шапка подчеркивают его красивые ярко-голубые глаза.

Но Кас пока не очень хорошо владеет искусством позирования для фотографий. На этом фото он даже не смотрит в камеру: вместо этого он смотрит на Дина, который скалится в объектив. Смотрит на Дина и улыбается ему.

И прямо за ними раскинулся древний бескрайний каньон с исчезающими вдали грядами красного, серого и бежевого камня, припорошенного снегом.

— О боже, Сэм, пришли мне ее немедленно! — требует Дин, увидев фотографию. И Сэм отправляет ему ее.

***

К этому моменту Кас уже смирился с новым прозвищем «Светлый ангел» и даже начинает смотреть на тропу внизу немного собственнически.

— Давайте пройдем по ней немного, — предлагает он. — Я хочу увидеть свою тропу собственными глазами.

Дин и Сэм соглашаются, что Светлый ангел обязательно должен пройти по своей тропе.

— Но только немного, — предупреждает Дин. — Чтобы никто не устал. Две минуты вниз максимум. Может, вон до той причудливой ниши в камне? — Недалеко впереди виднеется удобный ориентир в виде живописной расселины в скале. Все соглашаются, что это выполнимо.

Начало тропы комфортно широкое. Ясно, что этот верхний участок — один из самых посещаемых в парке: первые несколько сотен ярдов тщательно расчищены и посыпаны песком и солью. Они немедленно минуют еще несколько грозных предупреждений о том, что путь вниз и обратно требует больших усилий и нужно брать с собой много воды, если отправляешься на прогулку на несколько часов. Но они собираются пройти вниз всего несколько минут.

Оказывается, чтобы почувствовать себя в Гранд-Каньоне, далеко по тропе идти и не нужно. Ветер стихает, как только они спускаются на несколько футов ниже края, и вскоре со всех сторон их уже окружают красочные каменные стены. В небе над головой кружит черный ворон, и какая-то маленькая птичка заливается трелью, несмотря на холод и снег («Каньонный крапивник», — говорит Кас с улыбкой, заслышав песню.) Пейзаж непередаваемо живописный, и от знания, что тропу скорее всего назвали в честь самого Кастиэля, прогулка кажется еще более волшебной.

— Неплохую тропу ты себе отхватил, Светлый ангел, — замечает Дин, обращаясь к Касу, идущему рядом.

Кас тихо усмехается.

— Здесь и правда красиво, да?

Дин в ответ только на ходу обнимает его рукой за плечи.

Минуту спустя Дин ловит себя на том, что запустил руку под куртку, дабы погладить перышко в кармане рубашки. Кас замечает это и улыбается ему, тоже похлопывая по карману жилета. Дину думается, что лучше этого волшебного дня ничего просто и быть не может.

Потом его посещает мысль о завтрашнем обследовании. И о том, что скажет доктор Клайн.

Дин давит эту мысль в зародыше.

«Живи сегодняшним днем», — говорит он себе. И снова вспоминает мамин совет: «Позволь себе быть счастливым».

И на долгие восхитительные минуты он счастлив.

— Эй, пора уже поворачивать, — говорит Сэм. Он смотрит на время. — Мы идем уже пять минут. — Его слова заставляют Дина опомниться. Они прошли вниз немного дольше, чем он планировал. Оказывается, намеченная ими цель — расселина в скале — чуть дальше, чем казалась: Дин хотел спуститься на пару минут, но они идут уже пять.

Ничего страшного, конечно. Они поворачивают назад и отправляются вверх.

И вверх.

Оказывается, что пятиминутный путь вниз занимает гораздо больше времени при подъеме обратно, и Дин с удивлением понимает, как тяжело вскарабкаться даже на несколько десятков футов в гору. Им нужно подняться на высоту каких-то шести лестничных пролетов — что должно бы казаться ерундой… только вот Кас еще слаб, и Дин еще не восстановился после гриппа. Они оба тут же выдыхаются и начинают хватать ртом воздух на каждом повороте. Вообще говоря, запыхались все трое, даже Сэм. Что немного странно — Сэм-то бегун и даже не болел.

И тут до Дина доходит.

— Черт побери… — говорит он, когда они останавливаются на очередном повороте, чтобы отдышаться. — Мы же на большой высоте, да?

— Семь… тысяч… футов, — пыхтя, отвечает Кас.

— Черт, — говорит Сэм, тоже тяжело дыша. — Совсем забыл об этом… Семь тыщ… это высоко. Я прямо их чувствую.

— Мы все чувствуем, — отзывается Дин.

— А я думал тут шесть тысяч… — продолжает Сэм, уже почти совладав с дыханием, — девятьсот с чем-то?

— Это было… во Флагстаффе, — отвечает Кас между вздохами. — Южный край… Гранд-Каньона… повыше.

— Я прямо ощущаю эту сотню футов разницы, — замечает Дин.

— Девяносто футов разницы, — поправляет Кастиэль дотошно, и все усмехаются.

— Ох черт, — добавляет вдруг Сэм, как будто его только что осенило. — Кас, так ты, наверное, поэтому и кашляешь! Не просто из-за зимы, а из-за зимы на высоте. Тебе, наверное, кислорода не хватает, и ты дышишь глубже. И воздух тут сухой — супер-сухой воздух — ты подумай сам: пустыня, высота, зима. Мало кислорода, и глубоко дышишь супер-сухим воздухом. Тебе правда не стоит перенапрягаться.

— Черт, Кас, прости, — говорит Дин с сожалением. Он начинает переживать. — Я должен был учесть высоту. И я не собирался так далеко уходить по тропе.

— Я не ребенок, — возражает Кас и улыбается, хотя и дышит еще тяжело. — Я понимал, как далеко… мы идем. И определенно понимаю… в высоте больше, чем вы двое. Как и в относительной влажности. В конце концов, это моя тропа. — Кажется, он наконец отдышался, хотя после этого его снова настигает тревожащий сухой кашель. Но потом, выпрямившись, он добавляет: — Я прошелся с удовольствием. И до сих пор гуляю с удовольствием. Я сам решил сюда пойти. Мне просто, наверное, нужно подниматься помедленнее, если вы не возражаете.

Они сбавляют скорость и идут очень медленно. Чувство вины начинает мучить Дина еще сильнее, когда он вдруг замечает, что Кас до сих пор несет сумку (которая, конечно, совсем легкая — термос и варежки почти ничего не весят, — но все равно). Дин забирает у него сумку и берет Каса под руку — и снова настаивает на том, чтобы идти с внешней стороны тропы, а Касу держаться внутренней, подальше от обрыва. Кас все равно вынужден останавливаться на каждом повороте и присаживаться на камнях, чтобы отдышаться. К счастью, по пути попадается множество удобных больших камней, и виды везде шикарные, и здесь внизу не так холодно. Вскоре им даже приходится слегка раздеться (Кас снимает свою черную шапку и один из шарфов) и убрать лишнюю одежду в сумку Дина. И Кас, похоже, в порядке — только дышит тяжело.

Постепенно Дин успокаивается, хотя по-прежнему упрекает себя за все это. Но кажется, что все хорошо, просто идти надо помедленнее.

Однако на следующем отрезке пути Кас снова закашливается, и Дин решает, что нужно останавливаться и отдыхать не только на поворотах, но и посреди прямых участков тропы. Потихоньку они поднимаются вверх, следя за одышкой Каса. Горячий шоколад заканчивается, и Дин начинает жалеть, что не взял с собой воды. Они прошли, наверное, с десяток предупреждений о том, что нужно запастись водой, но кто же знал, что бутылка воды им понадобится даже на короткой пятиминутной прогулке?

«Я должен был знать, — отчитывает себя Дин мысленно. — Кас никогда не ходил в горы — во всяком случае, не будучи человеком и не на большую высоту. Может, он и разбирается в высоте численно, но он плохо понимает, как она влияет на человеческий организм. Но я-то должен был знать!»

Они доходят до длинного каменного уступа посреди следующего прямого участка пути — уступ расположен в идеальном месте, прямо в центре прямого отрезка, с которого открывается, наверное, самый лучший вид из всех пока ими увиденных. Кас плюхается на уступ немедленно, снова выдохшись. Они уже совсем близко к вершине, в какой-то сотне шагов — до начала тропы осталась пара поворотов. Сэм предлагает «сбегать купить воды и чего-нибудь перекусить в ближайшей гостинице, чтобы потом устроить пикник прямо здесь». Дин знает (и Кас, должно быть, понимает), что это просто предлог дать Касу побольше времени, чтобы он спокойно посидел и не чувствовал спешки. Это чуткое предложение. Дин кивает Сэму, и Сэм уходит. Дин присаживается рядом с Касом.

— Прости, — извиняется он снова. — Мне нужно было думать головой.

Кас усмехается.

— Я повторяю, — отвечает он, — это было мое решение. Я знал, как далеко мы идем, и сделал это сознательно. Прекрати брать на себя ответственность за мои ошибки. — Он сидит, ссутулившись, и еще тяжело дышит, но добавляет: — Хотя я не уверен, что это была ошибка. Смотри, разве не чудесный здесь вид? — Вид и правда чудесный. Вид просто сногсшибательный. С этой точки он впечатляет еще больше, чем сверху, если такое вообще возможно. Они сидят прямо под нависающими над ними красными скалами, рядом поют маленькие птички, чьи трели эхом отдаются в стенах каньона… и ветра здесь нет. На самом деле, так на солнышке сидеть весьма приятно. Кас дышит уже лучше, и тут и правда просто великолепно. Дин треплет Каса по колену рукой в перчатке. Кас смотрит на него с улыбкой, стягивает варежку, стягивает перчатку с Дина и переплетает с ним пальцы, крепко сжимая его руку.

— Я втайне надеялся, что у нас получится посидеть здесь вдвоем, — шепчет он Дину между хриплыми вздохами. — Все это входило в мой план.

Дин усмехается.

— Все это входило в твой план, — повторяет он скептически. — И кашель тоже входил в твой план?

Кас хрипло усмехается в ответ.

— Ну ладно, тайного плана на самом деле не было, — признает он. — Но правда, я так рад, что смог увидеть все это с тобой. И посидеть здесь с тобой. Лучшего и не пожелаешь.

Несколько долгих минут они сидят в молчаливой компании, наслаждаясь видом. Кас опускает голову Дину на плечо. Дин косится на него: Кас выглядит расслабленным, он смотрит на горные пирамиды и овраги вдали. Его глаза следят за чем-то в центре каньона; Дин прослеживает его взгляд и замечает маленькую черную точку, парящую вдоль выдающегося края утеса неподалеку. Это снова ворон — может быть, даже тот же, которого они уже видели. Он играет на ветру, кружа туда-сюда, ныряя вниз и затем взмывая ввысь в том месте, где воздушный поток поднимается вверх и через стену каньона. Ветер вздымает небольшие завитки снега с вершин заснеженных хребтов, и ворон играет в этих снежинках.

— Мы обязательно вылечим твои крылья, — говорит Дин тихо. — Когда тебе станет получше. Как только разберемся с химией, займемся твоими крыльями. Мы все исправим.

— Да ничего страшного, — шепчет Кас. Потом добавляет: — Летать было чудесно… — Он делает паузу, и Дин замечает, что он употребил прошедшее время. Летать было чудесно. Кас по-прежнему смотрит на ворона. — Летать было чудесно, — говорит он. — Но если честно, это даже лучше. — Он сжимает пальцы Дина, и Дин сжимает его руку в ответ, как можно крепче.

Они умолкают, наблюдая за вороном. Ветер совсем стих. Вокруг воцаряется такая девственная тишина, что Дину кажется, будто он слышит собственное сердце. Ворон подлетает ближе, и еще ближе, почти на уровень глаз; рука Каса слегка расслабляется, пока они смотрят за приближающейся птицей. Она летит вбок, против ветра — кажется, прямо на них; может быть, отклонившись от курса, чтобы изучить их поближе. Блестящие черные глаза вперяются в них, после чего в последний момент ворон взмывает ввысь и проносится в каких-то десяти футах над их головами. Он так близко, что Дину слышен шум ветра в его перьях. Кажется, что это единственный звук во всем мире.

Ворон пролетает мимо.

И в этот момент Дин замечает, что Кас перестал держать его за руку.

Его рука ослабла и выскользнула из пальцев Дина. Дин берет ее снова и легонько сжимает, но Кас не отвечает на рукопожатие. Ворона уже нет, но Кас по-прежнему смотрит прямо перед собой. Тревога вспыхивает у Дина внутри, и он поворачивается, чтобы посмотреть на Каса. Его плечо при этом шевелится, и голова Каса соскальзывает с него. Кас безвольно заваливается вперед, на колени Дину.

Дин хватает его с криком: «Кас? Кас!» Кас не отвечает. Дин разворачивает его немного — так, что становится видна одна сторона его лица. Кас смотрит в каньон невидящим взглядом; его глаза безжизненные, веки полуприкрыты. Лицо мертвенно-бледное, и изо рта стекает тонкая струйка крови. Она капает на рукав куртки Дина уже какое-то время, а Дин не заметил.

========== Глава 47. Не вздумай, мать твою ==========

Следующие пять минут — сплошной ужас. Сначала наступает леденящий душу момент, когда Кас чуть было не соскальзывает прямо с каменного уступа. Высота до нижней секции тропы тут всего десять-пятнадцать футов, но это все равно потенциально смертельное падение, и Дин в панике оттаскивает его назад, ухватив за что попало — за шарф, куртку и за руку, — пока они не переваливаются вместе за уступ, безопасно приземлившись на свой участок тропы. Кас оказывается сверху Дина, закапывая все вокруг кровью, и Дин барахтается, силясь сдвинуть его с себя и уложить лицом вверх. Наконец это ему удается, и он вскарабкивается на четвереньки рядом. Кас по-прежнему без сознания, и Дин все не может добраться до его шеи через шарф, чтобы пощупать пульс. И чертов ветер вдруг снова поднялся, так что стало невозможно понять, дышит ли Кас. Дин кричит «СЭМ!» во всю мощь легких по направлению к началу тропы, отчаянно надеясь, что Сэм или какой-нибудь рождественский турист его услышит. Но тропа пустая, и Сэм не появляется. У Дина так сильно трясутся руки, что поначалу он не может размотать этот чертов гребаный шарф, чтобы добраться до горла Каса. Дин даже не замечает, как хнычет, — но он хнычет и ругается безостановочным потоком: «Нет, нет, Кас, сукин ты сын, только не так, не сейчас, не сегодня, еще не пора, Кас… не вздумай, мать твою, Кас…» Наконец ему удается размотать шарф и прижать два пальца к ямочке на горле Каса. Он не чувствует ничего, кроме того, что кожа Каса слишком холодная. О чем они вообще думали, когда взяли его сюда, в мороз, в эту зиму, да еще и НА БОЛЬШУЮ ВЫСОТУ, заставив идти в гору без воды, как на каком-то Батаанском марше смерти, это все Дин виноват…

…и он чувствует пульс. Дин едва может в это поверить. Он склоняется надо ртом Каса, пытаясь различить дыхание, но ветер слишком нерегулярный, его рука дрожит, и он ничего не может почувствовать… Тут Дин останавливается и набирает в грудь воздуху для еще одного крика, целясь к началу тропы. На этот раз он предельно сосредотачивается на громкости и кричит так, как только позволяют голосовые связки: «СЭМ! КТО-НИБУДЬ! ПОМОГИТЕ!» Никто не отвечает. Он снова поворачивается к Касу и прикладывает руку к его рту. И ощущает очень слабое теплое дуновение воздуха, потом еще одно.

— Видишь, еще не пора, сукин ты сын, — рычит Дин. Сэм не идет. Никто не идет. Дин подсовывает одну руку Касу под плечи, другую — под колени и волевым усилием поднимает его с земли, вскарабкиваясь на ноги.

Кастиэль — не маленький; шесть футов человеческой оболочки, даже похудевшей, нести совсем нелегко. Но Дин справляется. Он, шатаясь, направляется вверх по тропе, держа Каса одной рукой под туловищем, другой под коленями и повторяя про себя: «Не урони его. Не поскользнись. Не упади. Не урони его. Не поскользнись. Не упади». Он изучает каждый дюйм тропы впереди, перед тем как сделать шаг, чтобы не дай бог не наступить на лед, отчетливо осознавая риск разбиться насмерть при падении всего на несколько футов в сторону. Кас висит в его руках абсолютно безвольно, глядя вверх невидящим взором. Он очутился в классической позе раненного солдата, как в кино: лицом к небу, с запрокинутой головой и драматично раскинутыми в стороны руками.

Кас кашляет: он давится. Давится собственной кровью. Он не может дышать.

Дину удается поставить его на долю секунды, прислонив к каменному утесу с внутренней стороны тропы. Кас немедленно оседает, но Дин успевает сменить положение под ним, так что Кас падает ему на плечо в несколько неуклюжий пожарный захват. Дин поднимает его на спину и идет вперед. Голова Каса теперь болтается у Дина за спиной. Сзади слышится отвратительный шлепок — оглянувшись, Дин видит, что это сгусток крови изо рта Каса упал в снег. Но, по крайней мере, можно надеяться, теперь он может дышать, и Дин продолжает идти вверх.

Кажется, что прошел год, но в конце концов Дин добирается до начала тропы. Он минует указатель на маршрут «Светлый ангел», и ему хочется плакать, потому что Светлый ангел умирает у него на плечах. Но на слезы нет времени: это делу не поможет. Дин глотает их и идет дальше, к ближайшему зданию, которое оказывается ничем иным как гостиницей «Светлый ангел». «Светлый ангел», — бормочет Дин, повторяя словосочетание как мантру, приказывая себе воспринимать его как хороший знак. Не может же Кас умереть на тропе Светлого ангела! И в гостинице «Светлый ангел» он умереть не может. «Светлый ангел, — бормочет Дин. — Светлый ангел…» Он слышит из-за спины звук резкого кашля и еще один шлепок крови на обледеневшую землю. Потом широкие двойные двери гостиницы распахиваются, и выбегает Сэм. Он бросает на землю какие-то бутылки с водой и мчится к Дину. Спустя секунды он уже держит Каса за плечи, Дин держит его за ноги, и вдвоем они заносят его в фойе роскошного отеля, увешанное рождественскими украшениями. Тут есть и камин, в котором трещит огонь, и мягкие кресла, и белый ковер из искусственного меха перед камином, и праздничные красные цветы молочая, и елка, и толпа удивленных постояльцев — но Дин ничего этого не видит. Он видит только Каса, не сводит глаз с его безвольного лица, пока они с Сэмом тащат его к камину. Люди отходят с дороги, отодвигают рядом кресла, и каким-то образом Кас оказывается на ковре у камина — он по-прежнему без сознания и забрызгивает кровью весь белый мех ковра, который недолго остается белым. Дин боится, что Кас снова начнет давиться, поэтому переворачивает его на бок, чтобы кровь вытекала изо рта и он не захлебнулся. Вокруг происходит всплеск активности: появляются парковые рейнджеры и администраторы отеля, слышится треск раций и переговоры о том, что едет скорая, но Дин видит только Каса.

Он опускается на колени рядом. Откуда вся эта кровь? Что с ним? Это как-то связано с кашлем, это из его легких? Дин понятия не имеет. Он отгоняет эти мысли и сосредотачивается на главной задаче: привести его в чувство. Это одно из ключевых правил оказания первой помощи, которым их научил отец: если у человека кровотечение, он должен оставаться в сознании любой ценой. Даже если потребуется прибегнуть к крикам и пощечинам. Адреналин от нахождения в сознании (как и адреналин от криков и пощечин) поддерживает кровяное давление выше — и даже эта незначительная разница может буквально спасти человеку жизнь.

Поэтому Дин зовет Каса по имени.

— Кас! — окликает он. Кас не отвечает, и Дин кричит громче: — Кас! КАС! Не смей у меня, сукин ты сын!

Неожиданно, к его огромному облегчению, глаза Каса приоткрываются. Но лицо его при этом вялое, кожа мертвенно-бледная, и он в полусознательном состоянии — его глаза слегка прикрыты, взгляд не сфокусирован. Почти сразу же его веки опускаются. Дин наклоняется ближе и гаркает ему прямо на ухо: «ОЧНИСЬ! КАС!» Кас моргает раз, но потом его глаза снова закрываются. Дин бьет его по щеке, с силой, и еще раз — так что вторая пощечина оставляет красный след на бледной коже.

— Не смей! — рявкает он Касу. — Не смей так со мной поступать, сукин ты сын! Мерзавец ты с крыльями, а ну открой глаза! Ну-ка, смотри на меня!

Из-за пощечины ли, или из-за брани, или просто от потока звуков Кас снова моргает.

— Дин… — шепчет он.

И Дин начинает умолять.

— Ты должен оставаться в сознании, Кас! — просит он в отчаянии ломающимся голосом, оставив грубые окрики, как только понимает, что Кас его слышит. — Ты должен, должен оставаться со мной, пожалуйста, не поступай так со мной, только не сегодня, пожалуйста… — Дин берет его за руку, и глаза Касаперемещаются на лицо Дина. — Вот так, — бормочет Дин, — вот так, оставайся со мной, Сэм уже вызвал скорую, все будет хорошо, но ты должен оставаться в сознании…

Кас снова проваливается в сон. Его рука слабеет и выскальзывает из руки Дина. Дин хватает ее снова и насильно сжимает пальцы Каса поверх своих.

— Держись, черт возьми! — рявкает Дин. — Не смей снова отключаться! Держись!

Наконец Кас начинает осознавать, что для Дина крайне важно, чтобы он оставался в сознании; в его глазах появляется понимание и проблеск тревоги из-за тона Дина. Теперь Кас активно пытается сосредоточить взгляд на Дине. Дин по очереди умоляет его и приказывает ему не отпускать руку и в какой-то момент чувствует слабое подергивание пальцев Каса. Это жалкое подобие рукопожатия, но это хоть что-то. Кас дышит тяжелее — он пытается не терять сознание, пытается изо всех сил; Дин видит его периодические усилия: его взгляд фокусируется на Дине, потом расфокусируется, потом фокусируется опять. Все это время Дин упрашивает его: «Только держись. Оставайся со мной. Держись, черт побери. Держись…»

Дин смутно осознает, что вокруг них полукольцом собралась толпа потрясенных постояльцев. Слышится продолжающийся шум раций и переговоры на пониженных тонах; рядом топчутся администраторы отеля. Дин на мгновение поднимает глаза и осматривает, впервые, праздничное убранство отеля: цветы, большую елку, зажженный камин и белый ковер в пятнах крови. Ничего этого он толком не замечает — Дин ищет глазами только парамедиков, их носилки и их бесценную машину скорой помощи. Он возвращается глазами к Кастиэлю, который каким-то чудом еще в сознании и смотрит прямо на Дина.

— Так, оставайся со мной, — приказывает ему Дин. — Нельзя умирать в Рождество, сукин ты сын, нельзя. Я тебе не дам, ты меня понял?

— Дин, — шепчет Кас. Он слабо кашляет, во рту у него краснота. — Кажется… у меня идет кровь…

— Что, правда?! Тебе кажется?! — восклицает Дин.

— Прости, — шепчет Кас. — Прости меня… — Сожаление и вина в его голосе — как удар под дых, и Дин вдруг чувствует отчаянную потребность ободрить его. Он гладит Каса по лицу и целует его в лоб.

— Ничего страшного, ничего, малыш, ты не виноват, ты отлично справляешься, ты просто молодчина, только оставайся со мной, держи меня за руку, хорошо?

Он едва замечает слегка удивленные реакции собравшихся людей (на «малыша», может быть, или на поцелуй в лоб). И ему вообще все равно, что они думают.

***

Дин совершенно теряет счет времени. Кажется, что он сидит над Касом часами, сжимая его руку, пытаясь поддерживать его в сознании. Каждый раз, когда его глаза закрываются, Дин зовет его по имени, иногда крича на него, стискивает его руку и даже бьет его по щеке еще несколько раз. Наконец, спустя целую вечность, вдруг появляются парамедики (позднее они скажут ему, что приехали за шесть минут) и окружают Кастиэля профессиональной суетой. Сэм рассказывает им о химиотерапии Каса и его раке; двое парамедиков при этой новости обмениваются мрачными взглядами. Никто из них не понимает, что Кас уже в порядке, что химиотерапия закончилась! Прибывают новые парковые рейнджеры, полиция, начальство и какая-то скорая помощь парковой службы, и, как раз когда Дин с ужасом представляет себе час езды, который без сомнения уйдет на то, чтобы добраться до госпиталя Флагстаффа, до него доносятся чудесные спасительные слова «медэвакуация» и «вертолет». Дин готов бороться, физически бороться за то, чтобы попасть в вертолет вместе с Касом, но оказывается, что парамедики и так планируют взять его с собой. «У вас отлично получается поддерживать его в сознании, — говорит один из них. — Продолжайте. Это очень важно».

— Я возьму Импалу, — говорит Сэм дальше. — Встретимся во Флагстаффе. — Дин едва слышит его, но заставляет себя поднять глаза от Каса и встретиться взглядом с Сэмом. Тот приседает, чтобы быстро крепко обнять брата. Сэм не говорит «он справится», не говорит «все будет хорошо». Вид у него вообще очень мрачный. Он не говорит ни слова — только наскоро обнимает Дина и встает, собираясь уйти.

Но потом оборачивается с робким: «Ой, погоди, мне нужны ключи. Ключи от Импалы?» Даже удивительно, как подобные бытовые детали вдруг досадно выходят на первый план. В каком кармане у Дина ключи? Он вынужден их искать (они остались в кофте, которую он снял ранее, в сумке). И где сама машина? На какой стоянке они припарковались? Наступает сюрреалистичный момент, когда им приходится обсудить какие-то тривиальные мелочи, и в этот момент Дин осознает, что подобная логистика будет и во Флагстаффе: машины, Убер, парковка, снятый на Airbnb дом, и надо будет связаться с доктором Клайном, чтобы получить медицинскую карту Каса из Денвера… С этими досадными мелочами приходит шокирующее напоминание о том, что мир со всеми его банальностями, как бы невероятно и непостижимо это ни было, пойдет вперед независимо от того, выживет Кас или нет.

После этого Сэм уходит, и Дин оказывается в машине скорой помощи вместе с Касом. Парамедики усадили его прямо возле головы Каса, где Дин может удерживать его взгляд и разговаривать с ним. Следует безумно длинная поездка до какой-то вертолетной площадки, находящейся где-то, — она длится часами (семь минут, скажут ему позже), и все это время ревет сирена, и Дин всю дорогу стискивает руку Каса, командуя ему снова и снова не спать, держаться. Кас сонно моргает, глядя на Дина — на нем теперь кислородная маска, и Дин с некоторым облегчением отмечает, что цвет его лица немного улучшился. Но он по-прежнему кашляет кровью, и парамедики звонят во Флагстафф с фразами вроде «тяжелое кровотечение», «появляются признаки шока», и «предупредите банк крови». Потом они забираются в вертолет, лопасти которого уже медленно раскручиваются. Парамедики усаживают Дина в маленькое откидное кресло и пристегивают его, и они взлетают.

***

Вертолет поднимается в воздух. Дин и Кас находятся прямо у окна. Оно на уровне глаз Каса, и его взгляд соскальзывает на вид за окном. Из лежачего положения ему, должно быть, видно только небо, но он безучастно смотрит наружу, и Дин выглядывает в окно вместе с ним.

И в тот же момент Дин понимает, что это самый захватывающий вид, который он когда-либо в жизни увидит.

Весь Гранд-Каньон развернулся под ними бесконечными складками, слоями, оврагами красного и оранжевого камня, покрытого коркой снега и уходящего во всех направлениях. Он кажется целым миром — не просто низиной, высеченной в горе, но ландшафтом целой отдельной планеты. Скалы, ныряющие на милю вниз… каменные башенки, припорошенные снегом… и мелкие черные точки, плавающие в воздухе — снова вороны, парящие на зимнем ветру.

Но теперь эта красота кажется страшной и бессердечной. Как вообще возможно, чтобы подобная красота существовала, когда Кас в такой опасности? Когда он может ни разу больше ее не увидеть?

Как способна такая красота продолжать существовать, когда Кас может… умереть?

Какой же холодной и жестокой должна быть природа, чтобы посметь быть такой отстраненно, невозмутимо прекрасной? Как смеет небо быть таким чисто-голубым, как смеют заснеженные пирамиды сверкать так ярко, как смеют вороны играть на ветру, как смеет мир продолжать вращаться, когда Кас может даже не пережить следующий час?

И у Каса снова закрылись глаза, и Дин не может заставить его их открыть, поэтому он сжимает руку Каса и молится. Сначала он молится самому Кастиэлю в надежде, что это как-то поможет его разбудить; но Кас не просыпается. Кому еще тогда помолиться? Дин уверен, что другие ангелы их не услышат, да и не захотели бы помочь. Кому тогда? Бог — Чак — ушел.

Кому молиться?

Вертолет теперь взлетел выше, с запасом поднявшись над деревьями, прежде чем набирать скорость. И впервые за этот день Дин замечает вдалеке блеск воды. Она далеко-далеко внизу, в самом нижнем участке каньона. Река Колорадо. Река, некогда промывшая большую часть этого каньона.

«Конечно, в связи с этим пришлось вести переговоры с местным духом речной стихии…»

Дин молится, безо всякой надежды, «духу речной стихии», который живет в Гранд-Каньоне.

Он даже не знает, что такое дух стихии. Не знает, как его зовут. Не знает, жив ли еще этот дух, и в Гранд-Каньоне ли он еще, и может ли он вообще слышать молитвы. Но здесь было какое-то существо, которое однажды встречалось с Кастиэлем, и Кастиэль помог освободить его каньон от какого-то фантомного демона-призрака, ведь так? Это все, что Дин может вспомнить, и Дин молится.

«Хоть кто-нибудь в каньоне, кто может меня слышать, — молится Дин. — Мистер Дух реки Колорадо, или как вас там, пожалуйста, помогите моему другу Кастиэлю, если можете!» Дин смотрит на едва заметное мерцание воды вдалеке, изо всех сил мысленно сосредоточившись. «Он бывал здесь однажды, помните его? Он ангел, который помог вам с тем фантомом, помните? Пожалуйста, помогите ему! Ему сейчас очень нужна любая помощь. Пожалуйста».

— Давление все еще падает, — докладывает один парамедик другому. Вертолет набирает скорость. Мерцание воды вдалеке исчезает — каньон остается позади, расплющиваясь вдалеке. Вертолет перелетает холм, и каньон исчезает из виду вовсе: все его потрясающее великолепие съедается одним низким невзрачным холмом, поросшим низкорослой сосной. Теперь видна только раскинувшаяся во всех направлениях пустыня и тысячи холмиков заснеженной полыни, кустов и сосенок, покрытых снегом. Дин отворачивается от окна и обнимает руку Каса ладонями.

Это короткий перелет. Глаза Каса больше так и не открываются. За четверть пути до посадки начинает пищать набор маленьких портативных мониторов — сердечных, уровня кислорода или чего-то в этом роде, — и один из парамедиков, схватив рацию, докладывает в госпиталь: «Состояние критическое. Дайте нам полную команду на площадку».

***

Когда они наконец приземляются, все незамедлительно приходит в движение. Каса выгружают из вертолета так быстро, что Дин теряет его руку, пока пытается отстегнуть ремень. Кас оказывается снаружи, окруженный плотным кольцом из четырех или пяти человек, которые кричат друг другу загадочные сокращения, колют его иглами и надевают на него новую, другую кислородную маску — прямо в процессе того, как бегут с ним, бегут очень быстро, к открытым дверям лифта. Дин выбирается из вертолета и пытается последовать за ними, но ему преграждают дорогу назойливый санитар и один из парамедиков, тоже вдруг ставший чрезвычайно назойливым и успешно блокирующий каждый шаг Дина по направлению к Касу. Они оба настаивают на том, чтобы Дин «дал профессионалам делать свою работу» и что «для него так лучше».

Дин знает, что они правы, но не чувствовать больше руку Каса просто мучительно (Дин даже ощупывает воздух сбоку от себя — его правая рука то и дело смыкается вокруг пустоты, как будто он таким образом сможет уцепиться за Каса). Он оглядывается вокруг, пытаясь сориентироваться, и понимает, что они на крыше низкого кирпичного здания в каком-то заснеженном городке.

Ах да, верно. Флагстафф. Госпиталь Флагстаффа.

Ужасный, отвратительный, холодный Флагстафф в ужасной, отвратительной Аризоне рядом с ужасным, беспощадным Гранд-Каньоном в худший на свете день.

Парамедик пытается отвести Дина к какой-то лестнице, говоря что-то типа «следуйте за мной», когда Дин замечает носилки из вертолета, на которых лежал Кас. Каса уже переложили на другую каталку, и носилки просто оставлены здесь, стоят криво рядом с вертолетом. Они в крови. Крови много. Дин даже не уверен, откуда вся эта кровь. Неужели все это из его рта?

Или… с другого конца? Много крови — в середине носилок.

В этот момент Дин смотрит на свои руки и понимает, что рукава его куртки насквозь мокрые от крови. После того, как он нес Каса на плечах. Он держал Каса за ноги, и рукава его куртки — в крови. Значит, кровотечение у Каса было с двух сторон, не только изо рта.

И тогда Дин вспоминает вчерашний день.

Дело ведь не только в прогулке по тропе Светлого ангела, правда? Не только в кашле.

«От одного пальца ничего не будет».

Несколько секунд спустя Дин оказывается на коленях у края крыши: его тошнит жидкой желчью в чистый белый снег. Санитар и парамедик вдвоем подбегают к нему. Край крыши окружен высоким забором, так что никакого риска упасть со здания здесь нет, но парамедик склоняется над ним и проверяет пульс. Дин понимает, что сейчас парамедик позовет врача, и как только позовут врача, Дина самого классифицируют как пациента и добраться до Каса станет гораздо сложнее.

— Все в порядке, — настаивает он, ловя ртом воздух. Он должен попасть к Касу. — Это просто от вида крови. Со мной такое бывает.

Парамедик и санитар немного успокаиваются — видимо, наблюдать подобные реакции на кровь им не впервой. Кажется, они ему верят. Дин пытается отдышаться и окидывает взглядом занесенный снегом город, рассеянно замечая неважные детали: светящуюся вывеску отделения скорой внизу, маленькую парковку при госпитале, переулок позади здания с какой-то странной круглой металлической скульптурой. Дин поднимается на ноги, и санитар отводит его к другому лифту.

Неизбежно он оказывается в холле отделения скорой помощи — в своем самом нелюбимом месте в мире. К Касу его так и не пускают. Новостей нет, кроме туманного «ему оказывают всю необходимую помощь» и лишь чуть менее туманного «ему переливают кровь». Дин пытается написать Сэму, но ответа нет; Дин пытается позвонить, Сэм не берет трубку — и тогда Дин вспоминает про отсутствие сигнала сети по пути к Гранд-Каньону. Сэм, должно быть, едет через эту мертвую зону протяженностью в час, где нет сотовых вышек. Дин проклинает ужасную, чудовищную Аризону с ее жуткими голыми пустынями и отсутствием гребаной сотовой связи. Он проклинает Гранд-Каньон с его отвратительным высокогорным воздухом, проклинает Флагстафф и его суровый зимний мороз, и гнетущую раннюю темноту, и дурацкую елку. Дин пишет Сэму снова, умоляя его ехать осторожно, следить за наледью на дороге теперь, когда послеполуденное солнце садится и все снова замерзает. Дин приказывает ему пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста не попасть в аварию. Ответа нет. Телефон молчит у Дина в руке. Он пролистывает сообщения назад, на случай, если он пропустил что-то от Сэма. Стоп, от Сэма и правда было сообщение…

Но оно более раннее. Это фото, которое сделал Сэм, где Кас и Дин стоят вдвоем рядом с указателем на тропу Светлого ангела. То фото, которое Дин попросил Сэма послать ему.

Дин делает ошибку, взглянув на фото.

Дрожащей рукой он выключает телефон и засовывает его в карман.

Он думает о прошлой ночи.

«Это из-за секса? Из-за меня? Это я виноват?»

Ему невольно думается: «Если уж он все равно умрет, надо было засадить ему как следует». Он едва не фыркает от смеха, но потом понимает, что это буквально правда: что теперь Кас может уже никогда не почувствовать, каково это, и Дин этого уже никогда не почувствует — никогда не почувствует этого с Касом, — и его душат слезы. «Успокойся. Успокойся», — приказывает он себе, понимая, что подобный рикошет от смеха к слезам — это, наверное, нехороший признак. «Ты должен успокоиться. Паникой Касу не поможешь. Возьми себя в руки». Ему приходит в голову, что надо привести себя в порядок: люди в фойе отделения скорой помощи косо посматривают на него. Он идет в уборную и обнаруживает, что весь в крови. От крови мокрые его куртка и рубашка, руки и лицо вымазаны кровью, в волосах кровь. Он отмывает руки и умывается, как может, потом засовывает голову под кран, чтобы немного сполоснуть волосы, и даже пытается оттереть куртку, но одежду не отчистить. Дин начинает бесцельно промокать влажным полотенцем красные пятна на рубашке и вдруг вспоминает про черное перышко. У него замирает сердце. Он осторожно расстегивает пуговицу на кармане, осторожно заглядывает внутрь. Черное перышко все еще там, и он вынимает его как можно бережнее. На нем тоже кровь — весь карман в крови.

Дин тратит минут пять на то, чтобы отмыть перо. Почему-то в этот момент, пока он споласкивает перо под бесконечным потоком из крана и смотрит, как красноватая вода стекает в водосток, ему приходит в голову, что он не помнит, какие последние слова сказал Касу. Или, вернее, какие последние слова Кас услышал. Было ли то, как Дин нагрубил ему, последним, что Кас услышал? Когда Дин назвал его сукиным сыном, мерзавцем за то, что он терял сознание? Или когда Дин с сарказмом спросил «Тебе кажется?» в ответ на комментарий о потере крови, который прошептал Кас? Это было последним, что Кас услышал от Дина?

Дин оцепенело промокает черное перышко бумажным полотенцем и вдруг понимает, что Кас ни разу не слышал от него слова «люблю». Никогда. Ни единого раза.

Его руки замедляются, он берет свежее бумажное полотенце и нежно гладит перышко, снова и снова, размышляя над тем, что ближе всего к этому признанию он подошел, когда написал бестолковую СМСку «я тоже по тебе скучаю».

Но Кас же знает, правда? Кас должен знать. Он не может не знать. Весь этот обмен перьями из крылышек был об этом. И поглаживания по затылку были об этом, и объятия ночами, и вчера вечером тоже, и весь чертов римминг, и толстовки с запахом ленивца, и все — все было об этом. Касу же это должно быть совершенно очевидно, независимо от того, произнес ли Дин слова, правда?

Правда?

Дин даже вздрагивает, когда с его носа скатывается толстая слеза и капает на перо. Оказывается, он плачет. Это в общем-то не важно, вот только слеза теперь попала на перо, и Дин не уверен, хорошо ли это: не повредит ли как-то человеческая слеза перу из крылышка, не осквернит ли она его как-нибудь? Слезы — это хуже, чем кровь? Дин наспех вытирает лицо рукавом, снова споласкивает перо под краном и промокает его насухо полотенцем (на этот раз предусмотрительно держа его подальше от лица). Потом он заворачивает перышко в три слоя чистого бумажного полотенца и убирает во внутренний карман куртки. Это наименее запачканное кровью место, которое ему удается найти.

Он возвращается в фойе отделения скорой и проверяет, нет ли новостей о Касе. На этот раз администратор говорит «мы делаем все, что можем». Это фраза означает наихудший сценарий развития событий, Дин с Сэмом всегда в шутку называли ее кодом «плохие новости».

Дин находит на стене указатель на часовню и идет в направлении стрелки в маленькое помещение неподалеку. Там он садится и снова молится.

Он еще раз молится Кастиэлю.

На этот раз он пробует помолиться даже Чаку. Он знает, что это бесполезно. Он молится все равно.

Потом, в момент падения в бездну отчаяния, он шокирует сам себя тем, что молится Амаре.

Но ничего не происходит.

Дин даже снова молится духу реки Колорадо — созданию, в чьем существовании он вообще не уверен. Но это последняя соломинка; как говорится, в окопах не бывает атеистов, и сейчас Дин готов молиться кому угодно. От попытки ведь хуже не будет?

Но ничего не меняется, и Дин знает, что все это выстрелы вслепую.

Он пьет немного воды и заставляет себя что-то съесть, потом идет в уборную, где все это выходит из него обратно, и заставляет себя попить еще немного воды. После этого он садится на стуле в фойе и сидит, уставившись на искусственную елочку, стоящую на стойке администратора. На верхушке закреплен миниатюрный пластмассовый ангел. Дин отворачивается.

Он теряет счет времени, но наконец появляется врач. Дин с удивлением узнает в нем того же врача, с которым Кас говорил шесть месяцев назад — того, что заметил рак на снимках Каса. Оказывается, его зовут Джейсон Флагерти. В руках он держит айпад и большой целлофановый пакет.

— Ваш друг Кастиэль в данный момент в стабильном состоянии, — говорит доктор Флагерти, отведя Дина в закуток, чтобы побеседовать наедине. Но это слегка обнадеживающее заявление он дополняет гораздо более тревожным: — Однако должен сказать вам прямо: его состояние критическое. У него внутреннее кровотечение, он потерял много крови, и мы не уверены, остановилось ли оно. Мы полагаем, что его источник — где-то в пищеварительном тракте. Мы уже перелили Кастиэлю четыре единицы крови и одну — тромбоцитов. Многое будет зависеть от того, как пройдет сегодняшний вечер.

— А кровь была из… э… — Дин стыдится спросить. И стыдится того, что ему стыдно. — Гм, с какого конца? — спрашивает он наконец.

— Похоже, что с обоих, — спокойно отвечает доктор Флагерти. — Ректальное кровотечение и эзофагеальное. Мы пока не знаем источник — это может быть и не прямая кишка, и не пищевод, а где-то глубже внутри, в кишечнике или в желудке. Такое порой случается с пациентами на химиотерапии. Когда сильно понижен гемоглобин, и уровень тромбоцитов тоже. — Говоря все это, доктор Флагерти внимательно наблюдает за Дином, словно пытается оценить, усваивает ли Дин что-то из сказанного. Дин заставляет себя максимально вменяемо кивнуть, и доктор Флагерти, приободрившись, продолжает: — Как вы, наверное, уже знаете, химиотерапия негативно воздействует на стенки кишечника, и кровотечение может начаться спонтанно. И, к сожалению, уровень тромбоцитов химиотерапия тоже понижает. Тромбоциты — это частицы, которые помогают крови свертываться и останавливают кровотечение.

В этом месте он делает паузу. Дин снова кивает — уже нетерпеливо, думая: «Я ухаживаю за пациентом на химиотерапии — уж наверное я знаю, что такое тромбоциты».

— Поэтому если у пациента на химиотерапии начинается кровотечение, его сложнее остановить из-за недостатка тромбоцитов, — продолжает доктор Флагерти. — И поскольку гемоглобин тоже понижен, любая потеря крови очень быстро становится критической. К сожалению, тут три проблемы усугубляют друг друга.

— Короче говоря, пациент на химии может легко истечь кровью, — резюмирует Дин без выражения.

— Именно, — подтверждает доктор Флагерти, немного расслабившись, как будто рад, что Дин способен хоть что-то понимать.

— Но он уже закончил химию! — говорит Дин. — Курс уже закончился. Теперь с ним все должно быть в порядке.

Доктор Флагерти смотрит на него с сочувствием.

— К сожалению, побочные эффекты химиотерапии могут сохраняться довольно долгое время после окончания лечения. А у него, похоже, последний сеанс был только на этой неделе, верно? — Он включает свой айпад, пролистывает на нем какие-то файлы и останавливается на электронной медицинской карте, надписанной именем «ВИНЧЕСТЕР, КАСТИЭЛЬ». — Я лечил вашего друга прошлым летом, — добавляет он. — Вернее… э… он ведь тогда сказал, что вы братья?

— Партнеры, — уточняет Дин ровно.

Доктор Флагерти смотрит на него с профессиональным выражением, даже не поведя бровью.

— Понятно. Ну что ж, я помню его, и вас тоже. Людей из Гранд-Каньона тут спасают почти каждый день, но в моей практике это первый случай, когда такое спасение закончилось диагностикой рака. Рад слышать, что с тех пор он прошел полный курс химиотерапии. Это ведь я дал ему направление в Денвер — вы, наверное, знаете? В общем, я только что получил его историю болезни от доктора Клайна, и похоже, что уровень тромбоцитов при последних анализах у него был не так уж плох. — Он листает карту Каса и разворачивает айпад к Дину, чтобы показать ему какие-то непонятные цифры. — Видите? Не идеально, но приемлемо. Но иногда показатели могут ухудшаться резко, прямо в конце курса. Особенно если была какая-то непредвиденная физическая нагрузка… Или отчего-то поднялось кровяное давление? — Его голос умолкает на вопросительной интонации, и он опускает айпад.

Дин глядит на него, медленно моргая.

Кровяное давление.

Секс повышает давление. Физическое напряжение повышает давление.

Вчера все это имело место. Даже несколько раз.

И потом была тропа Светлого ангела.

Дин чувствует, как поникает его голова. Он смотрит себе на колени.

— Вы случайно не знаете, могло ли это быть спровоцировано какой-то физической нагрузкой? — спрашивает доктор Флагерти. — Это вполне могло произойти и спонтанно — так бывает нередко. Я просто пытаюсь составить полную картину его последней пары дней.

— Мы немного прошлись по тропе Светлого ангела, — бормочет Дин врачу. (Поначалу ему слишком стыдно упоминать секс.) — Я должен был знать… Я должен был знать. Нельзя было его туда вести… Он и так уже кашлял… Но он очень хотел пройтись вниз. Мы прошли всего пять минут, только пару сотен ярдов, не больше, но он так устал, пока поднимался обратно… Тогда он и потерял сознание.

— Это могло сыграть роль, — говорит доктор Флагерти. — Но могло и не сыграть. Особенно если кашель у него уже был до этого. Даже сам по себе кашель мог это спровоцировать. Кашель иногда…

— У нас был секс вчера, — сознается Дин, и он знает, что тут нечего стыдиться, но его голос дрожит при этих словах. И руки тоже дрожат; он сжимает ладони и зажимает их между коленями, чтобы не было заметно. — Я старался, чтобы все было очень… очень нежно… Только-гм, только палец… — Дину приходится выпалить эти слова быстро. Это нужно сказать, нужно, это врач Каса, это врач Каса, и врачу Каса нужно знать о последних двух днях, Дин должен ему сказать. — Только палец, я клянусь, и то я не был уверен, но был канун Рождества, и он хорошо себя чувствовал, и он, он, он хотел, он хотел… — К этому моменту голос Дина дрожит так сильно, что он вынужден оборвать фразу.

— Может быть, дело и не в этом тоже, — говорит доктор Флагерти. Когда Дин наконец рискует бросить на него полный отчаяния взгляд, он не видит ничего кроме сочувствия.

Доктор Флагерти откладывает свой айпад и передает Дину салфетку — за что Дин ему чрезвычайно признателен. Доктор ждет, пока Дин высморкается, после чего профессионально похлопывает его по колену.

— Такие вещи очень сложно предсказать, — говорит доктор Флагерти. — Если бы он отправился на пробежку или что-то подобное, я бы больше переживал. Но секс и прогулка — относительно небольшая нагрузка. Может быть, и ни одно из этих событий не сыграло роли. И потом, ну нельзя же совсем остановить жизнь. Единственный надежный способ поддерживать низкое давление — это приковать человека к кровати, но вынужденный постельный режим на самом деле крайне вреден для здоровья по многим другим причинам. Жизнь должна продолжаться. Секс в канун Рождества и небольшая прогулка в живописном национальном парке в Рождество — это нормально. Это хорошо. Это жизнь. И кровотечение могло быть совершенно спонтанным. Не вините себя. — Он снова берет свой айпад и кивает на карту Каса. — Если бы я вчера видел его карту со всеми текущими результатами и вы спросили меня, рекомендую ли я половую активность — такую, как вы описали, — или короткие прогулки, я бы вам разрешил и то, и другое.

Дин тупо кивает. Доктор пытается его подбодрить.

Но совершенно ясно, что во всем виноват Дин.

После недель тщательного ухода за Касом, наблюдения за ним, помощи ему во всех нуждах, после всех поездок в Денвер и ночей в химическом мотеле в самом конце Дин просто облажался. Пошел на поводу у своих капризов вчера. И сегодня вывел Каса на холод. И провел его по тропе пять минут вместо двух. И даже не заметил, когда Кас потерял сознание! Вместо этого Дин смотрел на долбаную птицу! Это совершенно непростительно, непростительно во веки веков, потому что цену заплатил Кастиэль.

Доктор Флагерти тем временем говорит о том, что Кастиэль борется, и не надо терять надежду, и что за следующий час станет яснее, остановилось ли кровотечение, и «если оно остановится» и «если мы восполним потерю жидкости», то Кас «с большой вероятностью выкарабкается». Дин рассеянно кивает. Только слова «если оно остановится» задерживаются у него в голове. Если оно остановится. Если они возместят потерю крови. Если. Если. Если.

Доктор Флагерти протягивает большой целлофановый пакет и говорит, что возвращает одежду Каса, с каким-то извинением за кровь и еще одним извинением за то, что «остальное» спасти не удалось («Нам поначалу трудно было поставить капельницу»). Потом приезжает новая машина скорой помощи, и у доктора Флагерти пищит пейджер. Привезли какого-то другого пациента, которому тоже нужно внимание (как сейчас могут быть какие-то другие пациенты?), и доктор вынужден убежать с кратким извинением и обещанием вернуться «скоро».

Дин едва замечает, так как он только что открыл пакет, и там лежит новый черный пуховый жилет Каса, и его обезьянья шапка, и белый шарф, который Дин только что подарил ему на Рождество. Только шарф теперь скорее красный, чем белый. Дин долгое время смотрит на окровавленный рот обезьяны на шапке и бесцельно трогает черный жилет. Он лучше скрывает красный цвет, но он липкий от крови.

«Жилет. Пуховый жилет». Стоп.

Дин раскрывает пакет шире и роется в складках мокрого жилета, пока не находит нужный карман. Он осторожно вынимает некогда белое утиное перышко. Как и шарф, теперь оно красное.

Можно пойти помыть и его тоже. Можно всю ночь провести, бережно отмывая перья.

Или можно сделать что-нибудь еще. Что-то полезное.

Дин садится и размышляет. Потом убирает покрасневшее перо обратно в карман жилета, застегивает карман и складывает жилет обратно в сумку. Помыть его можно потом.

Его телефон вибрирует. Пришло сообщение от Сэма.

«Тут плохая связь, — пишет Сэм. — Пока не могу позвонить, но надеюсь, сообщения проходят. Новости есть? Остановился, чтобы написать тебе. Ответь быстро, если получишь. Буду через 20 мин».

Через двадцать минут. Сэм в двадцати минутах. И Дин понимает, оценивая вдруг открывшуюся возможность, что двадцать минут — идеальное время.

Он отвечает: «Ему влили 4 ед. крови + 1 тромбоцитов. Врач сказал, кровотечение в животе, не понятно, остановилось ли. Меня не пускают».

Появляются три точки — Сэм пишет что-то в ответ. Но Дин спешно набирает еще одно сообщение, до того как Сэм успел отправить свое. Новое сообщение Дина гласит: «Встретимся в боковом переулке у отделения скорой. Снаружи. Там, где круглая скульптура. Первым делом посмотри у скульптуры, сразу. Она круглая, как кольцо. Приведи врачей, скажи, чтоб взяли реанимационный набор. Пузырек будет у меня в кармане».

Он нажимает «Отправить». И выключает телефон.

***

Дину становится жаль Сэма: он, бедный, все еще вне зоны приема и не сможет позвонить в скорую еще как минимум десять минут. Но это едва ли первый раз, когда Дин так поступает. Это уже почти привычное дело: еще один день, еще один госпиталь, еще одна кража из больничной аптеки, еще одна передозировка. Он делал это ради Сэма и, конечно, сделает ради Каса.

Попасть в аптечное хранилище смехотворно легко (охраны в Рождество в госпитале нет почти никакой), и всего через несколько минут Дин уже набирает шприц из стеклянного пузырька, стоя в переулке рядом с отделением скорой, прямо возле странной скульптуры, которую заметил с крыши. Солнце начинает садиться (каким-то образом промелькнул уже целый день), и на улице становится по-настоящему холодно. Условия тут почти как в Арктике, но Дину приходит в голову, что, может быть, это даст ему больше времени. Умирающий человек может продержаться немного дольше в холоде, разве нет? То есть небольшая гипотермия как раз кстати: она поспособствует статусу «умирающего», в то же время увеличив шансы на то, что его откачают.

Хотя теперь Дин чувствует все большую вину за то, что перепугал Сэма. И даже завязывая себе на руку жгут (тоже «позаимствованный» из аптеки) и вводя иглу в вену, он знает, что есть небольшой, незначительный шанс, что все пойдет не по плану, и Сэм в результате всего этого останется совсем один. Но у Сэма же есть Сара, верно? С Сэмом все будет в порядке. Сэм съедется с Сарой, она за ним присмотрит, и с ним все будет нормально.

Краем разума Дин понимает, что не очень хорошо все это продумал, но препарат уже у него в крови — он его уже чувствует, — и тонкие нити логики, которые он пытается собрать, рассыпаются; пытающаяся завладеть его вниманием мысль «Стоп, это плохая идея» улетучивается. Он вынимает иглу и даже ощущает прилив гордости, умудрившись аккуратно надеть на нее колпачок и убрать иглу с пузырьком в карман (чтобы врачи поняли, что он принял), и лечь в снег возле скульптуры в правильной безопасной позиции, зажав в руках сумку с жилетом и шапкой Каса. Он чувствует, что подошел к делу с умом. Но пока он лежит, дрожа и ожидая потери сознания (это происходит не сразу — он вколол себе пограничную дозу; может быть, надо добавить еще?), у основания скульптуры зажигается лампочка. Это просто подсветка композиции — наверное, включающаяся автоматически при наступлении сумерек, — но Дин вздрагивает, когда загорается свет. Теперь, когда скульптура освещена, что-то в ее округлой форме привлекает внимание Дина, и он нетвердо поднимается на колени и вглядывается в название.

Это нимб. Это чертово изваяние — скульптура ангельского нимба. Она даже называется «Нимб» — это написано прямо на табличке рядом. Дину остается только рассмеяться.

Он хихикает, чувствуя пьяное головокружение, и в этот момент в глазах у него темнеет.

Дальше Дин с удивлением обнаруживает, что находится возле своего бессознательного тела. Он смотрит на себя вниз, немного встревоженный безобразными судорогами, сотрясающими его туловище по мере развития передозировки. Его руки и ноги бесконтрольно дергаются, изо рта течет слюна. Получилось, что он оставил тело в полном беспорядке: оно лежит в снегу в неловкой позе — он потерял сознание быстрее, чем рассчитывал, и не успел улечься обратно после того, как рассмотрел скульптуру. Целлофановый пакет лежит в паре футов в стороне, наполовину в снегу, и Дин беспокоится, найдет ли его Сэм. Потому что, конечно, вдобавок к жилету и обезьяньей шапке белое (вернее, теперь уже красное) перо все еще в этом пакете.

И, присмотревшись повнимательнее, Дин понимает, что его лицо (точнее, лицо его физического тела), слишком сильно наклонено вниз и почти утоплено в снег. Выглядит это нехорошо. «Интересно, могу ли я дышать», — думает Дин.

Но эта мысль вызывает у него лишь слабый укол сожаления. Теперь с этим ничего уже не поделать — в его текущем полумертвом призрачном состоянии он не может ни разгрести снег, ни перевернуть свое тело. Поэтому он встает и отправляется к госпиталю. В теории он мог бы просто долететь туда — призрак со стажем мог бы просто переместиться прямо в палату Каса. Но Дин даже не знает, где его палата, и быть мертвым для него еще в новинку, так что проще представить, что у него по-прежнему есть тело с ногами, способными ходить. Поэтому он идет.

Волноваться нет смысла. «Сэм скоро приедет», — думает Дин. Хотя… Импалы пока нигде не видно, шума мотора не слышно, из дверей госпиталя не выбегает команда медиков с реанимационным набором. Но Сэм, должно быть, спешит сюда на всех парах. Без сомнения, скоро он доберется до зоны приема и позвонит в скорую, а потом будет здесь и сам — Сэм проверит все переулки, найдет тело Дина и приведет врачей, которые его реанимируют. Все получится. Дин очнется, и все будет в порядке.

Наверное.

Или так, или Дин умрет и окажется в Пустоте.

И если Кас умрет сегодня, он тоже умрет навсегда. Может быть, они попадут в Пустоту вместе?

Но даже если им обоим уготована участь оказаться в Пустоте, сначала Дина должен забрать жнец. И Каса тоже. Всех в конце забирает жнец, даже Бога. Так написано в десятой главе.

«Надеюсь, долбаная книга не врет», — думает Дин, проходя прямо через закрытые двери отделения скорой и отравляясь по коридору в поисках жнеца Каса.

========== Глава 48. Громовержец ==========

За Завесой время течет немного иначе. Десять «настоящих» минут там, в стране живых, здесь могут казаться часом. Что очень кстати, потому что у Дина уходит чересчур много времени на то, чтобы разыскать Каса.

Он пытается быстро пройти через все палаты в отделении скорой помощи и затем в соседнем отделении реанимации, но ему мешает это странное ощущение неспособности нормально ходить. Бегать здесь вообще не получается: он пытается несколько раз, но бежит почти на месте, медленно планируя в воздухе при каждом шаге. Ходить получается лучше — по крайней мере, так Дин продвигается вперед, — но все равно присутствует это потустороннее чувство легкости, как будто его ноги на самом деле не касаются земли. И, конечно, так и есть: его настоящие ноги вместе с остальным телом лежат снаружи в снегу. «Тело», которое при нем сейчас, — лишь проекция его воображения. И ощущение от него такое же нереальное, как во сне.

Но что самое странное, весь госпиталь вокруг кажется каким-то причудливо далеким. Дин все прекрасно видит: стены выглядят твердыми, люди выглядят более или менее нормально (хотя и двигаются немного замедленно), и больничные койки, и кресла в фойе — все это выглядит как обычно. Но все кажется каким-то плоским, как будто на отдаленном телевизионном экране в темной комнате. Звуки немного приглушены, и даже свет струится как-то по-особому, почти как если бы Дину были видны отдельные пролетающие фотоны.

И, конечно, он ни к чему не может прикоснуться. Все очень иллюзорное — или, вернее, это Дин иллюзорный. Он уже прошел через несколько закрытых дверей и даже через пару стен и немного осмелел. Дважды, пока он ходит по коридорам в поисках Каса, персонал госпиталя прокатывает пустые каталки прямо сквозь него. Наконец Дин замечает доктора Флагерти: он стоит в коридоре, глядя в свой айпад, и Дин подкрадывается к нему, тоже пытаясь заглянуть в экран (он надеется, что там может оказаться карта Каса и подсказка о его местонахождении). Но доктор Флагерти внезапно срывается с места и проходит ровно сквозь Дина без малейшего колебания. Дин чувствует легкую тошноту: появляется странное ощущение, словно все его тело колеблется от вторжения доктора Флагерти, волнуясь, как занавеска на ветру. Дин уже знает, что его нынешнее «тело» — не более чем фрагмент памяти, поддерживаемый волевым усилием, но от напоминания об этом все равно очень неуютно.

Дин заставляет себя успокоиться и спешит вслед за доктором Флагерти, надеясь, что тот направляется к Касу. Но доктор Флагерти сворачивает к стойке администрации и заводит долгий разговор с усталого вида студентом.

Дин болтается рядом. Текут драгоценные минуты. Когда Дин уже начинает отчаиваться, доктор Флагерти вдруг наконец говорит: «И сегодняшний спасенный из каньона — интересный случай: кишечное кровотечение, но вторичное на фоне химиотерапии. То есть у него онкология».

Дин подвигается ближе.

«Представь себе, это уже его вторая воздушная эвакуация из каньона в этом году, — продолжает доктор Флагерти. — Ужасно для семьи, конечно, особенно в Рождество. Я только что разговаривал с его партнером — он в жутком состоянии. Вообще к нам почти каждый день привозят кого-то из каньона, но этот случай — показательный в том плане, что никогда не стоит отметать подозрение на недиагностированную проблему. Мы до сих пор не можем его стабилизировать — пока, увы, кандидат в ДНП… — (Дин морщится: эту аббревиатуру он слышал. Обычный черный юмор врачей скорой, означает «долго не протянет») — так что я тебя попрошу посидеть с ним и последить за его показателями. Иногда живое наблюдение за пациентом крайне важно, особенно в таких пограничных шоковых случаях, а сестры не могут оставаться с ним все время. Так что сделаем его твоим учебным пособием. Давай я введу тебя в курс дела, вот его карта…»

И доктор Флагерти начинает листать свой айпад, прямо как Дин и надеялся, хотя студент стоит слишком близко, так что Дину плохо видно. В конце концов, потеряв терпение, Дин просовывает голову прямо в спину студента, выглянув у него из горла, чтобы увидеть айпад. Но там только куча каких-то непонятных результатов анализов, терминов и сокращений, которые ни о чем Дину не говорят. Но потом, как по волшебству, доктор Флагерти произносит: «О, видишь, он только что вернулся с МРТ — мы смотрели, нет ли у него кровоизлияния во внутренние органы, — и видишь, здесь в ячейке только что появился код — это значит, он вернулся в реанимацию. Мы тестируем новую систему, которая показывает текущее местонахождение пациента…»

Остальное Дин не слышит — он уже огибает доктора Флагерти и спешит в реанимацию. Каса забирали для снимков! Конечно! И теперь он снова в реанимации! Дин двигается так быстро, как может.

Он знает, что времени остается очень мало. Его физическое тело стремительно остывает снаружи в снегу; сердце уже, должно быть, остановилось… а Сэма все не видно. И, что еще более тревожно, нет никаких признаков суеты здесь, в скорой: никто, похоже, не получил вызова по поводу неожиданной передозировки и не бежит в переулок искать пострадавшего.

До Дина начинает доходить, как все это было глупо.

Не говоря уже о том, как жестоко по отношению к Сэму.

И, думает Дин по пути, даже если он найдет жнеца Каса, что он реально может сделать? Дин прекрасно понимает, что у него нет даже никакого плана. Он мельком задумывался о том, чтобы как-то пронести за Завесу ангельский клинок и пригрозить им жнецу. Но даже если бы это было возможно, клинка у него нет — оружие осталось в Импале, у Сэма. И у Каса не было с собой клинка ни в куртке, ни в новом жилете.

На что Дин в итоге надеется, так это на то, что удастся как-то сторговаться со жнецом. Заключить сделку; может быть, предложить какие-то свои услуги, расписать себя офигенно ценным союзником. Может быть, впечатлить или даженапугать жнеца приукрашенной историей о том, как Дин убил их босса, саму Смерть.

Или просто-напросто обменять себя на Каса. Как он однажды уже пытался сделать перед Билли, чтобы спасти Сэма.

Дин понимает, что и Сэм, и Кас проклянут его за такой план. Но Каса спасти гораздо важнее, чем Дина, потому что у Каса нет души. У Дина, по крайней мере, есть душа: у него есть надежда хоть на какое-то загробное существование — хоть в Пустоте, хоть где.

Кас же, вероятно, просто бесследно исчезнет.

И это еще одна причина, по которой Дин пришел за Завесу: в крайнем случае, если ничего другого не удастся, он хотя бы заставит жнеца рассказать ему, что случается с ангелами, когда они умирают. Куда они попадают.

Они должны попадать куда-то, и, если бы Дин только узнал куда… тогда может быть, он сможет отправиться туда сам. И вернуть Каса.

***

Наконец Дин проходит через последнюю стену и оказывается в отделении реанимации. Он помнит планировку отделения еще с лета: в центре находится большой открытый холл, где сходятся коридоры, в холле располагается пост персонала, кругом снуют медсестры, ординаторы и санитары, и отсеки с пациентами отгорожены шторками…

И вот он Кас.

Шторки его отсека еще открыты, потому что его только привезли назад и в данный момент перекладывают с каталки в больничную койку. Вокруг него собралось множество санитаров и медсестер. Они поднимают его, кладут на кровать и начинают подсоединять к нему различные трубки и мониторы, светить фонариком ему в глаза и проверять давление.

Выглядит он ужасно. Его кладут на бок (значит ли это, что он все еще давится кровью?) лицом к Дину; он раздет донага, и только одна окровавленная простыня небрежно наброшена ему на бедра. Он худой, как щепка, покрыт синяками и весь перепачкан кровью. Похоже, его еще не пытались помыть или даже как следует прикрыть. На нем нет ничего, кроме покрасневшей простыни на бедрах и какой-то окровавленной прокладки, проложенной между ног, чтобы впитывать кровь. Другая, похожая прокладка подсунута под его голову. Его кожа белая, как лед, губы почти синие, глаза закрыты.

Он выглядит невыносимо жалко, когда лежит так, беспомощный и беззащитный, совсем обнаженный, не считая тонкой полоски кровавой простыни. Дин — в ужасе; он невольно подскакивает к Касу, окликает его по имени и пытается взять за руку, но, конечно, пальцы Дина просто проходят сквозь его руку. Медперсонал начинает ходить прямо сквозь Дина — одна сестра надевает кислородную трубку Касу под нос, другая прилепляет электроды ЭКГ к его груди, еще одна заменяет окровавленную простыню на свежую. Четвертая несет свежий пакет для капельницы с багряной кровью; она тоже проходит сквозь Дина и начинает присоединять пакет к трубке капельницы Каса.

Дин не может помочь ничем. Он не может даже прикоснуться к Касу и медленно отступает назад, чувствуя свою полную бесполезность. В конце концов, повинуясь бессмысленному инстинкту отойти и дать место медицинским работникам, он обходит койку Каса и продвигается в дальний угол реанимационного отсека. С такого ракурса он впервые видит спину Каса и только тогда обнаруживает два блестящих черных крыла за его плечами.

Они видны совершенно ясно. Никто больше, кажется, их не замечает, но они прямо на виду.

Оба крыла висят абсолютно безвольно. Нижнее каким-то образом спадает вниз прямо сквозь койку; Дин видит его кончик, свисающий у пола. Верхнее крыло висит за спиной Каса, полураскрытое под собственным весом.

И, несмотря на плачевное состояние самого Кастиэля, Дин невольно отмечает, как невероятно красивы его крылья.

Длинных маховых перьев действительно нет (от этого крылья приобрели стройный, заостренный вид), но они все равно похожи на крылья: они покрыты тонким слоем других, более мелких перышек — нежных сияюще-черных, с золотой гребенкой по краям. Местами видны вкрапления золотых серпов, и черный цвет кажется слегка перламутровым, отбрасывающим блики зеленого, голубого и даже фиолетового. Крылья выглядят нетронутыми кровью — должно быть, оттого что находятся в небесной плоскости, а не в материальной (Дину здесь, за Завесой, должно быть, каким-то образом видны оба измерения). Поэтому сейчас они выглядят единственной чистой частью тела Каса.

Дин смотрит на них с грустью. Есть горькая ирония в том, что он наконец видит крылья Каса впервые только сейчас, когда Кас умирает. Они такие красивые! Эмили была права.

И тут Дин вспоминает, почему Эмили вообще были видны крылья Каса.

И понимает, почему сейчас их видит он.

Время истекает. «Где этот чертов жнец?» — думает Дин, оглядываясь по сторонам, всматриваясь в каждого человека в поле зрения. Жнец Каса должен быть где-то рядом. Дин выходит за шторки реанимационного отсека и осматривает все отделение.

И видит ее.

Дин узнает ее сразу. Отчасти потому, что на ней совершенно неуместный наряд. Но большей частью потому, что среди всех суетящихся здесь людей она единственная стоит абсолютно неподвижно и смотрит прямо на Дина.

***

Дин подсознательно ожидал увидеть Билли или какого-то другого жнеца, с которым встречался раньше, но эта — новая. Она появляется в обличии привлекательной смуглой женщины; ее лицо обрамляет мантия из длинных прямых блестящих черных волос, расчесанных аккуратным пробором посередине и свисающих по бокам лица, как шторы. У нее благородные высокие скулы и высокий нос одного из этих коренных племен — тех, что Дин видел в городе. И одета она в какой-то ритуальный костюм: платье из оленьей кожи, украшенное ярким черно-белым рисунком в виде зигзагов, гигантское ожерелье, сделанное из больших круглых подвесок, каждая из которых украшена десятками бирюзовых бисеринок. Одной рукой она прижимает к груди маленький глиняный кувшинчик, раскрашенный потускневшими полосками цвета охры, узкое горлышко которого заткнуто сине-зеленой тряпочкой. Кувшин выглядит очень, очень старым.

От всего наряда веет подлинностью. Это не туристические шмотки, не костюм на Хэллоуин, но что-то настоящее, древнее и внушающее трепет.

— Оболочка навахо, значит? — говорит Дин, сверкая в ее сторону как ему кажется дружелюбной улыбкой. (Навахо — это разумная догадка, учитывая, что за холмом находится их резервация. Дин надеется начать общение с позитивной ноты.)

Она не улыбается, только хладнокровно смотрит на свой костюм.

— Это не материальное тело, — отвечает она. — Так что, строго говоря, вообще не оболочка. — Она поднимает взгляд на Дина и указывает на его призрачное тело. — Так же как ты больше не в своем физическом теле, но принял эту форму по памяти, потому что она привычна тебе, так и я предпочитаю принимать определенные привычные людям формы, когда ищу своего следующего… подопечного. — Она касается свободной рукой своего бирюзового ожерелья. — И я часто принимаю образ навахо, это правда, — продолжает она. — Мы, жнецы, всегда пытаемся влиться в местную культуру. Так души охотнее разговаривают с нами в момент встречи. И навахо, оказывается, особенно суеверны по поводу смерти, так что я пытаюсь таким образом немного успокоить их. Я могу появляться и как хопи… — Ее наряд сменяется на белый верх, темную юбку и потрясающе искусный головной убор в виде солнца. — Или хавасупаи… — Теперь она вдруг превращается в высокого крепкого мужчину в причудливой жуткой маске с огромными изогнутыми рогами горного барана. Да маска ли это? У Дина по спине бегут мурашки, когда он понимает, что рога крепятся прямо к ее (или его?) голове.

Она снова обращается в свое женское обличье навахо.

— Я могу явиться и членом любого другого из сотен местных племен. Но обычно я использую этот образ навахо. Хотя в наше время навахо осталось не так много… — Она окидывает взглядом разнообразие людей в отделении: латиноамериканцев, белых, индийцев, китайцев — один только персонал больницы включает, должно быть, с десяток разных национальностей. Ее взгляд перемещается и на бессознательное тело бедного Кастиэля, и в этот момент она делает удивленную паузу: она только что заметила его крылья. Долгое время она смотрит на его обвисшие крылья, слегка хмурясь.

Дин, пытаясь отвлечь ее от Каса, спрашивает:

— Так как тебя зовут?

Она не спеша отрывает взгляд от крыльев Каса и вновь смотрит на Дина.

— Навахо зовут меня Чинди, — отвечает она. — Они не совсем верно понимают, что я такое, но отчасти они уловили суть, и, по крайней мере, они относятся ко мне с уважением. Чего я не могу сказать о некоторых. — Она приподнимает бровь, глядя на Дина, и он гадает, знает ли она, кто он. Наверное, знает: жнецы всегда откуда-то знают.

Чинди снова начинает осматривать людей в реанимации, как будто из чисто академического интереса хочет знать, сколько навахо здесь найдется. Она даже обходит отделение, заглядывая за шторки, одной рукой надежно сжимая кувшинчик. Дин надеется, что она забыла о Касе, — как ни странно, она не сосредоточена исключительно на нем. Но, к беспокойству Дина, вскоре она возвращается к его койке и снова осматривает его крылья. Вокруг него все еще работает персонал больницы (они уже снова меняют окровавленную прокладку между его ног, и усталый студент-медик теперь подошел и исполнительно проверяет давление Каса. Давление, очевидно, все еще слишком низкое и нестабильное, так как он начинает кому-то об этом докладывать и консультироваться с сестрами). Никто из них, конечно, не замечает ни Чинди, ни Дина.

В выражении лица Чинди появилась серьезность и сосредоточенность. Она шепчет, глядя на Каса:

— Кто мне только не попадается в этих краях… Каньон привлекает всевозможных людей… И, конечно, люди без конца в него падают. Я забираю здесь людей почти ежедневно…

Она делает шаг ближе к Касу, снова осматривая его крылья.

— Его забирать нельзя! — выпаливает Дин. — Он не готов. Его время не пришло!

Чинди поворачивается к нему, нахмурившись. Ее чистые темные глаза блестят, и на мгновение в них видно почти сочувствие.

Почти сочувствие, но в то же время и характерный бесстрастный профессионализм. Тесса смотрела так же: не сказать, что совсем безразлично, но и не по-доброму. (Взгляд Билли всегда был ближе к откровенно недоброму.)

— Это не тебе решать, — говорит Чинди. — Когда время умирать приходит, оно приходит, и никто не в силах отложить этот момент. Даже уход нашего властителя, Смерти, не смог остановить этот процесс. Наш властитель больше не присутствует лично при каждом частном событии, как когда-то, но умирающие продолжают умирать, когда их время приходит. Их единственный выбор — в том, оставаться ли за Завесой или следовать дальше. И этот… — Она делает паузу, подходя ближе к Кастиэлю, и проводит рукой над его сердцем и головой. — Как странно, — шепчет она, снова глядя на его крылья. — У меня были сведения, что здесь должен быть ангел, — говорит Чинди, наклоняясь к Касу и глядя ему в лицо. Потом она выпрямляется и снова проводит рукой над его сердцем. — Но это не ангел, — заключает она.

— Он ангел, — возражает Дин. — Он ангел, и ты не можешь его забрать!

Чинди выгибает тонкую темную бровь, глядя на Дина.

— Я могу забрать и заберу всякого, чье время пришло. Даже ангела.

— Значит, ты забираешь ангелов?

— Да, — отвечает она. — Редко, но случается. Время от времени.

Дин набирает воздуху. «Вот он, вопрос на миллион».

— И что ты делаешь с ними, когда забираешь их?

Чинди смотрит на него.

Тянется тишина.

— Куда они попадают? — настаивает Дин. — Что случается с их сущностью?

Она вздыхает и отворачивается, снова оглядывая отделение реанимации.

— Мы, жнецы, ведь тоже своего рода ангелы, — говорит она через плечо.

Дин теряет терпение.

— И что это означает? Что вы убиваете себе подобных и даже не говорите им, что случается после?

Чинди кратко резко усмехается.

— Это означает, что мы не знаем. Никто из ангелов не знает, что случается после. Даже мы, жнецы.

— Вы не знаете? Как вы можете не знать? — Дину тяжело в это поверить. Жнецы должны знать. — Вы что, не смотрите? Не видите, что происходит?

— Конечно мы смотрим! — огрызается она, поворачиваясь и глядя на него свирепо. Очевидно, это больная мозоль. — Ты что, думаешь, мы не хотим знать? Это в конце концов случится и с каждым из нас! Жнецы ведь тоже умирают. Но мы видим только, как их сущности разлетаются на частицы в момент, когда мы забираем их. Частицы потом улетают с планеты в пространство, в космос. Мы пытались следовать за ними, но никому не удалось проследить их путь до места назначения… если у них есть место назначения. Все, что мы знаем, это что мы никогда больше не видим ангела после этого.

Дин недоуменно моргает, глядя на нее. В космос? Частицы улетают с Земли в космос? Это еще что значит?

— Ладно, как бы там ни было, — говорит Дин, пытаясь сосредоточиться. — Забудь про то, куда деваются ангелы после смерти, потому что я все равно не дам тебе его забрать. Он жив. То есть он должен оставаться жив.

— И снова я повторяю, — говорит Чинди спокойно, — раз ты не понял меня в первый раз, Дин Винчестер, что не тебе это решать.

Ну вот, значит, она таки знает имя Дина. Может, у нее какая-то неприязнь к нему, как всегда была у Билли?

— Значит, слышала обо мне? — спрашивает Дин, пытаясь оценить, пускать ли в ход обаяние или угрозы (на самом деле, пытаясь оценить, получится ли блефовать).

— Слышала. Мы получаем… оповещения время от времени. Нас держат в курсе.

— Что, хочешь сказать, в Раю меня объявили в розыск? Что, по вашему полицейскому сканеру уже передают?

Она возводит глаза к потолку.

— Нас информируют, когда нужно кого-то разыскать. Тебя, иногда твоего брата. Недавно, вот, вашу мать… — Дин немного удивлен, услышав это, и Чинди слабо улыбается ему. — О да, вашу мать тоже. Она уже давно планировала этот свой побег из Рая. Она умница: выбрала момент, когда все отвлеклись на тускнеющее солнце. Но ее быстро разыскали и вернули.

Дин хмурится, понимая, что, наверное, именно поэтому у мамы и было всего несколько минут на Земле, всего несколько мгновений, чтобы поговорить с Дином: потом чертовы жнецы забрали ее обратно.

— Ну вы уж тоже, не могли дать ей еще пять минут? — говорит Дин.

— Естественный порядок этого не предусматривает, — отвечает Чинди. Она тоже начинает хмуриться.

— Никому бы хуже не стало…

— Это не тебе решать, — говорит она категорически. — У нас есть работа, и мы выполняем свою работу. Когда этому… человеку… — она вглядывается в лицо Каса и колеблется на слове «человек», бросив еще один взгляд на его крылья, — пора умирать, ему пора умирать. Тебе права слова не дается.

— Но его время еще не пришло! — выпаливает Дин. Им овладевает отчаяние. Ему не удалось выяснить, куда попадают ангелы после смерти, и в задаче убедить Чинди оставить Каса в покое он тоже не продвинулся.

Пора переходить к торговле.

— Слушай, давай договоримся, — начинает Дин, пытаясь улыбнуться ей поощряющей улыбкой (может быть, пытаться обаять ее уже поздно, но попробовать стоит). Он указывает на Каса. — Я — вместо его. Он не… Ему нельзя умирать, понимаешь, потому что у него нет души, и он просто пуф! — исчезнет, а он этого не заслужил. Он не заслужил улететь по частицам в космос, чтоб его больше не видели! Это просто неправильно, он заслужил жизнь, даже если у него нет души, так что давай просто договоримся…

Чинди прерывает Дина:

— О чем ты говоришь? — Она больше не хмурится, теперь на ее лице и в голосе появилось даже некоторое недоумение.

— Я говорю о том, что это просто неправильно, что он не попадет в Рай, когда он столько сделал, — просто потому, что у него нет души…

— Почему ты утверждаешь, что у него нет души? — спрашивает Чинди.

Дин умолкает.

Чинди указывает на Каса.

— Ты говоришь об этом человеке? У него есть душа. Как и у всех людей здесь.

Дин только недоуменно моргает.

— Ч-чего? — спрашивает он наконец, запинаясь. — У него есть… что?

— Душа, — говорит она. — Я ее чувствую. Прямо здесь. Внутри.

Дин недоверчиво смотрит на нее, и она добавляет немного обиженно:

— Это мое призвание, Дин. Я чувствую души. Души всех в этом здании! — Она протягивает руки к бедному коматозному Касу, закрывает глаза и расправляет пальцы, словно греет руки у огня. — Души… для меня горячие. Они абсолютно очевидны, скажем так. — Открыв глаза, Чинди указывает на Каса. — И у него определенно есть душа. Он ею прямо горит.

Она опускает руки и наконец, похоже, замечает недоумение на лице Дина. Она смотрит на него странно — так, словно не понимает, чему он удивляется.

— Ну что ж, — произносит она. — Я тебе покажу.

Чинди поворачивается обратно к Касу и на этот раз кладет руку на его торс под ребрами. Потом она слегка наклоняется вперед — Кас лежит на боку, и она немного приседает, чтобы поместить руку под определенным углом.

И потом проскальзывает рукой прямо Касу в грудь.

Это уже не призрачное движение — не то же самое, что проходить сквозь закрытые двери. Похоже, что она по-настоящему погрузила в него руку, надавливая почти с силой… и внутри видно сияние. Тонкие лучи яркого серебристого света пробиваются вокруг ее руки.

Дин видел такое и раньше. В тот раз, когда Кас сунул руку прямо внутрь того бедного мальчишки, чтобы исследовать его… его душу.

Мальчишка тогда взвыл от боли. Кастиэль, находясь в глубокой коме, даже не дергается. Хотя его верхнее крыло трепещет.

— Видишь, полноценная душа, — говорит Чинди, держа руку в груди Каса.

Дин только смотрит на это ошарашенно. У Кастиэля… есть… душа?

— И славная, — продолжает Чинди, сосредоточившись на ощущениях. — Приятная на ощупь. Сильная. Много любви… Хотя… странно… Хм… — Она ощупывает что-то внутри. Верхнее крыло Каса, раскрытое у него за спиной, дрожит все сильнее и вскоре начинает беспомощно отчаянно трепыхаться, хотя остальное тело Каса остается неподвижным.

Потом и ноги Каса слегка дергаются. Студент, почти задремавший на стуле в углу, вскакивает на ноги. Он подходит ближе и вглядывается в монитор сердечного ритма.

— Не делай ему больно! — умоляет Дин, испугавшись. — Ему больно? Не делай ему больно, пожалуйста…

— Это странно… — повторяет Чинди. Ее рука погружена в грудь Каса чуть ли не по локоть. На Дина она не обращает вообще никакого внимания. — О… это очень странно… Эта душа, она… она что, в младенчестве? На ощупь ей всего несколько месяцев. Но нет, стоп, я ошиблась, она вполне взрослая. Как необычно… почти как если бы… Святые небеса, она что, была посажена самим Богом? У нее такая текстура… О, о, она не вполне скреплена с телом, как необычно! Это что… погодите, это что, и правда ангел?

— Ну, вообще-то у него крылья, если ты не заметила, — комментирует Дин.

Чинди наконец смотрит на Дина снисходительным взглядом.

— Крылья могут быть у кого угодно, — говорит она сухо. — В мире куча крылатых гибридов: нефилимы, сфинксы, гарпии — их десятки. Это не делает существо ангелом. Важно только то, имеется у него душа или… — ее глаза теряют фокус, когда она снова сосредотачивается на Касе, — …или сущность… — заканчивает она, все еще щупая что-то в груди Каса — настолько глубоко, что кажется, достает через грудную клетку до самого его горла.

Теперь оба крыла Каса отчаянно бьются. Студент выглядывает в холл и кого-то зовет, прибегает медсестра. Дин снова умоляет:

— Пожалуйста, не делай ему больно… — Он делает шаг ближе, намереваясь оторвать Чинди от Каса. Но потом вспоминает, что подобная процедура может быть опасна, и останавливается, боясь как-то навредить Касу резким движением.

Чинди произносит медленно:

— Это что там… и ангельская сущность тоже? — Она умолкает и, к облегчению Дина, наконец вынимает руку из груди Каса совсем. Потом отступает на шаг, глядя на мертвенно-бледное лицо Каса.

— Что, во имя всего святого… — начинает она медленно. — Так это все-таки ангел? Не нефилим… но я определенно почувствовала сущность и душу, и это не воз… — Она останавливается на полуслове, снова глядя на крылья Каса, и ее глаза округляются.

— О, — шепчет она про себя. — Так они повреждены… вот почему я не узнала в них ангельские крылья… Но возможно ли это? Я не видела их уже… Я не видела их уже так давно…

— Не видела что? — спрашивает Дин, совсем сбитый с толку.

Чинди игнорирует его. Она протягивает руку и касается верхнего крыла Каса (как раз поверх двух крылышек, понимает Дин: большего, из которого у него перо, и меньшего). Крепко удерживая оба крылышка одной рукой, Чинди приказывает звучным командным тоном:

— Очнись! Выйди! Покажись мне!

***

Следует вспышка света и вой ветра, и что-то совершенно гигантское и сияющее вырывается из груди Кастиэля. Сначала кажется, что это фонтан серебристого света, и он совершенно ослепительный. «Светлый ангел», — думает Дин; он невольно приседает и даже прикрывает голову, почему-то уверенный, что жгуче-яркий свет просто спалит его призрачное тело. Но свет не причиняет Дину никакого вреда, вместо этого он начинает вихрем закручиваться под потолком. Он остывает и расширяется, распространяясь все дальше, пока не заполняет облаком мерцающего серебристого тумана весь холл отделения реанимации. Туман быстро уплотняется. Он темнеет.

Он начинает принимать форму.

«Кас», — думает Дин с замиранием сердца. Он до сих пор не знает, правду ли сказала Чинди насчет души, но он уверен, что это Кас, сам Кас, как-то вызванный жнецом из своей бесчувственной оболочки.

Дин ожидает, что Кас примет знакомую форму тела Джимми. Хотя, может быть, в его прежнем обличье — в здоровом виде, с растрепанными темными волосами. Может быть, даже в его старом костюме — в Большом плаще и галстуке наизнанку.

Но это что-то совсем иное.

Из света образуется что-то громадное — и устрашающее. Оно принимает форму прямо из ничего, превращаясь в огромное существо размером с динозавра, в темного зверя на четырех лапах с гигантской зубастой головой, длинной шеей, обрамленной пышной гривой иссиня-черных перьев, и изогнутым туловищем (отделение реанимации довольно просторное, но зверю приходится согнуться, чтобы поместиться в коридоре). Сзади виден уходящий из виду длинный хвост; по бокам формируются гигантские черные крылья, выгибаясь обширными полотнами, как блестящие темные паруса.

Это совсем не Кас. Это дракон.

Дракон в перьях.

И выглядит он опасно. Его огромная зубастая пасть снабжена впечатляющим набором блестящих клыков; у дракона сапфирово-голубые глаза размером с обеденные тарелки с вертикальными черными зрачками, как у кошки. И на каждой из оперенных передних лап — длинные серебристые когти, изогнутые, как ятаганы.

Существо замечает Дина, который стоит, пригнувшись, глядя на него с открытым ртом и пытаясь решить, пора ли бежать. Оно замечает Дина и замечает Чинди.

Его большие глаза перескакивают с Дина на Чинди и обратно. Вертикальные зрачки в миг расширяются, превращая голубые глаза в устрашающие черные, словно у льва, который только что увидел добычу. Покрытые перьями уши прижимаются назад к шее, воздух сотрясает громоподобный рык, и дракон выбрасывает вперед гигантскую переднюю лапу так быстро, что Дин едва успевает заметить. Он хватает Дина поперек туловища огромными серебристыми когтями. Дин ахает, пытаясь вырваться, но это бесполезно: мощные пальцы сомкнулись вокруг него мертвой хваткой, и дракон мигом подтягивает его к себе. Согнувшись на больших лапах, дракон подворачивает под себя оба крыла и сжимает их вокруг Дина, удерживая его возле своей груди под подбородком.

И после этого ревет на Чинди. Челюсть дракона распахивается, оскаленные клыки блестят, глаза сужаются до щелок, и он выпускает такой оглушительный бесконечный басовый рев, что Дин чувствует, как его вот-вот разорвет от этого звука. Это рев, полный гнева и вызова; и все тело дракона при этом сотрясается. Даже воздух вокруг сотрясается. Горячий порыв дыхания дракона разносится по помещению, оставляя за собой отчетливый запах дыма, и у Дина не остается сомнений, что это существо может дыхнуть открытым пламенем, если захочет.

Дракон ревет; волосы Чинди сдувает назад, как будто она смотрит в лицо урагану. Но она стоит неподвижно с летящими за спиной волосами, по-прежнему держа свой глиняный кувшинчик и глядя на огромного дракона совершенно невозмутимо. И пока Дин ловит воздух и тщетно брыкается в огромных когтях (они при этом даже не шевелятся), на лице Чинди появляется улыбка.

Видя спокойную улыбку Чинди, дракон постепенно умеряет свой оглушительный рев до сердитых попыхиваний. Заканчивает он все это неуверенным храпом, как будто не знает, что дальше делать. Он обхватывает Дина и второй лапой, заключив его в клетку из серебристых когтей, и прижимает еще ближе к груди, пока Дин не оказывается утоплен в море мягких иссиня-черных перышек у основания шеи зверя.

Чинди делает шаг к нему. Она по-прежнему улыбается. Вид у нее такой, словно она наконец разгадала загадку — замешательства больше нет, теперь ее лицо светится пониманием. Она уверенно произносит:

— Громовержец.

***

— Громовержец, — повторяет она. — Ты громовержец. Вот что ты такое. Я не сразу поняла.

Дин извивается в больших когтях существа, глядя на него снизу вверх.

— Громовержец? — повторяет он тупо, разглядывая огромное создание.

Дракон уставился на Чинди; когда Дин подает голос, он бросает на Дина быстрый удивленный взгляд и его когти слегка сжимаются (не больно, просто плотнее). Потом он снова смотрит на Чинди. Вид у него немного потерянный.

И тут Дин замечает его крылья.

Крылья дракона выглядят очень знакомо.

Они полностью оперенные, с маховыми перьями огромной длины — наверное, футов по пятнадцать каждое. И поистине громадные: дракон плотно обернул их вокруг туловища, почти как если бы пытался завернуть в них Дина, но если он их раскроет, размах будет футов на пятьдесят, не меньше. Однако цвета кажутся очень знакомыми… на кончиках коротких перьев видны небольшие золотые серпы… темные перья кажутся перламутровыми и отливают на свету синим, зеленым и даже фиолетовым.

Дин смотрит на Каса, который по-прежнему лежит неподвижно в больничной койке. Смотрит на его крылья. Они гораздо меньше («уменьшены в масштабе пропорционально размеру оболочки…») и худощавые, стройные без маховых перьев, но… Такой же черный цвет.

Такой же перламутр, такие же золотые дуги.

Дин смотрит на свое собственное тело.

Души за Завесой принимают ту форму, которую лучше всего помнят.

И Дин вспоминает отрывок из «Физиологии ангелов»:

По мнению автора, лучше всего образ ангела передают старинные легенды о грифонах — больших покрытых перьями существах с крыльями и четырьмя ногами, длинной шеей и хвостом, имеющих когти на передних лапах и подушечки на задних.

Это было еще во второй главе, в главе про «Истинное обличье ангелов».

— Кас? — шепчет Дин недоверчиво, глядя на огромную покрытую перьями голову над собой. Голубой глаз дракона вращается по направлению к нему, и зверь опускает свою огромную черную морду, прижав подбородок к груди, чтобы понюхать Дина. Дин все еще пытается рассмотреть существо, но сложно что-то разглядеть, когда весь обзор закрывает гигантский черный нос, пыхтящий рядом и обнюхивающий его. Обследующий его с ног до головы.

Дин вздрагивает, когда изо рта дракона вдруг появляется шершавый розовый язык размером с банное полотенце… и скребет его по шее сзади, облизав заодно и половину головы.

— К-Кас? — повторяет Дин, заикаясь от этой внезапной атаки языком. — Это ты?

Дракон кивает почти робко, и его когти слегка разжимаются. Он оглядывается на свое громадное крылатое тело, и в его глазах появляется выражение, напоминающее тревогу: его плечи сутулятся и крылья немного поникают, как будто он не уверен, как Дин воспримет его новый облик. Но Дин только смотрит на него с открытым ртом. Он оглядывается на Каса (Каса-человека) на койке, потом снова смотрит на крылатое существо, которое все никак не можеть прекратить тыкаться в него носом.

Кас. Это Кас.

Это Кас в своем истинном обличье.

Чинди делает шаг ближе.

Дракон (Кас…) рычит. Его когти снова сжимаются вокруг Дина, и он отдергивает лапу назад, пока Дин опять не оказывается укутан в густой гриве блестящих черных перьев дракона (нет, в гриве Каса, это Кастиэль).

— Громовержец, — повторяет Чинди. Она смотрит на Каса-дракона даже с неким благоговением. — Не могу поверить. Я так давно их не встречала! Даже не помню, когда их видели в последний раз.

— Форд… Громовержец? — спрашивает Дин слабым голосом, смутно полагая, что жнец почему-то говорит о машине Клэр. Чинди смеется.

— Автомобиль? Господи, нет, он что, по-твоему, похож на автомобиль? Это термин из индейского фольклора, — говорит она. Дракон («Кас, — повторяет про себя Дин, — это Кас») смотрит на Чинди с сомнением и замешательством, пока она объясняет Дину: — Это имя индейцы дали громадным крылатым созданиям, которых видели временами на западных равнинах, много-много лет назад. Чего местные люди не знали, так это того, что данные создания — на самом деле редкая разновидность ангела. — После паузы она медленно поясняет: — Громовержец — это ангел, который приобрел душу.

Кас замирает абсолютно неподвижно. Он смотрит на нее молча, полурасправив крылья.

— Это дает громовержцам некоторые особые способности, — продолжает Чинди, — включая способность с большей легкостью появляться в материальном мире в своем истинном обличье. Они почти столь же могущественны, как архангелы. И чрезвычайно редки. — Она снова смотрит на Каса. — Настолько редки, что я даже не сразу узнала, что ты такое. У меня была информация, что здесь ангел, но я искала обыкновенного ангела. Херувима или, может быть, серафима… но не громовержца! — Она на секунду оборачивается к человеческой оболочке Каса. — Я увидела крылья, конечно, но они сейчас выглядят немного… необычно. Я должна была обратить внимание на твои двойные крылышки, прошу прощения. Дело в том, что, как ты знаешь, у многих существ есть крылья, и я сразу почувствовала твою душу, поэтому предположила, что ты не ангел, которого меня послали сюда найти. Даже при наличии крыльев твоя душа настолько заметна, что ты просто… показался мне человеком. Я и не думала, что когда-нибудь снова увижу громовержца. Какая редкость…

— Погоди, — вступает Дин, — а, э… как ангел может получить душу? — Кас энергично кивает, добавляя к этому похожий на бормотание рык. Становится ясно, что в этом своем драконьем обличье он не может говорит по-английски, но, видимо, может говорить на каком-то другом языке, который понимает жнец, так как она отвечает ему напрямую:

— Такое происходит, когда семя души сажает в ангела сам Бог, — говорит Чинди Касу. (Кас опять замер, не шевелясь.) Она добавляет: — Но даже в этом случае семя может расцвести в настоящую душу — то есть в душу, обладающую энергией, — только если ангел набирает… определенный смертный опыт. Настоящего громовержца на этой планете не было уже очень давно. — Она хмурится при виде того, как Кас-дракон беспомощно смотрит на нее, сжимая в лапах Дина. Все перья на его голове и плечах распушились — наверное, от удивления (он стал немного похож на огромного хэллоуинского кота). Наконец Чинди говорит: — Погоди… ты не знал?

Дракон медленно качает головой.

Чинди улыбается.

— Оглянись вокруг, — говорит она мягко. — Ты в астральной форме. Мы за Завесой. Ты оставил свою оболочку, видишь? — Она указывает на слабое человеческое тело Каса, по-прежнему неподвижное на кровати. Кас смотрит на него, широко раскрыв свои драконьи глаза.

Чинди объясняет Кастиэлю-дракону:

— Я вызвала твою душу из смертной оболочки, чтобы посмотреть на тебя — главным образом, потому что я не могла понять, в чем дело. У тебя есть — ты есть — душа. И душа, когда ее вызывают из тела за Завесой, автоматически принимает свой самый привычный облик. В твоем случае душа приняла форму твоего истинного ангельского обличья. То есть это, — она указывает на его драконий облик, — то обличье, в котором ты вырос. А значит ты на самом деле ангел. Но при этом ты наделен душой. Ты громовержец. — Улыбнувшись, она добавляет: — Должна признаться, я не узнаю ни твой ангельский облик, ни человеческую оболочку. Я живу среди навахо и их предков уже очень давно и редко оставляю своих подопечных; и я уже очень давно не была в Раю. Могу я узнать твое имя?

Кас, похоже, лишился голоса от неожиданности. После короткой паузы Дин отвечает за него:

— Его зовут Кастиэль.

Чинди смотрит на него в удивлении.

— Боже ты мой, — произносит она, обращаясь к Касу-дракону. — Ты — Кастиэль? Тот самый Кастиэль?

Кас-дракон немного застенчиво кивает.

— Я, конечно, слышала о тебе… — бормочет она. — Многое слышала. И плохое, и хорошее. Но — прости меня, я никогда не слышала о том, что ты громовержец.

Кас издает булькающий рык. (Видимо, снова драконья речь? Какой-то драконий диалект ангельского языка?) Звучит это как несколько тревожный вопрос.

Чинди уверенно качает головой.

— Нет, определенно от Бога. У нее характерная ясная искра в центре. Ничего темного в ней нет.

Кас обдумывает это, медленно моргая и слегка наклонив вбок свою большую голову. Потом он пускается в какое-то, судя по всему, развернутое заявление. Оно все продолжается и продолжается — целый пассаж булькающего гортанного бурчания.

Чинди ждет, пока он закончит, потом отвечает:

— Ну, Бог решил наделить тебя душой по какой-то причине. Скорее всего, это значит, что твои заслуги сильно перевесили все твои проступки, которые ты только что описал. И случилось это весьма недавно — я имею в виду посев твоей души. На ощупь я бы дала ей семь или восемь месяцев от роду.

Дин смотрит вверх на Каса (как ни странно, он уже почти привык к мысли, что это огромное удивительное создание — на самом деле Кастиэль), и Кас смотрит на Дина, наклонив голову.

Семь или восемь месяцев назад…

Это как раз тогда, когда пути Кастиэля и Чака пересеклись.

Тогда они встретились, насколько известно Дину, первый и единственный раз. И Чак даже не поговорил с Касом.

Но с другой стороны, Чак тогда сам был при смерти (или почти при смерти)… Может быть, у него хватило сил сделать для Каса только одну вещь…

Или, вернее, две вещи.

Но в этом нет никакого смысла. Зачем Чаку награждать Каса раком и душой?

Это ерунда какая-то. И очевидно, что Кас так же сбит с толку, потому что он смотрит на Дина с самым недоуменным видом, какой Дин только может себе представить у дракона. Оба его крыла полураскрыты, голова наклонена, одно ухо повернуто вперед и одно назад, и Дин чувствует, как его большие оперенные пальцы на лапах то и дело сжимают и ослабляют хватку, как будто он не знает, что и думать.

— Хотя это странно, — говорит Чинди Касу. — Я сначала не была уверена в твоем возрасте, потому что твоя душа успела порядком расцвести. Например, новорожденная душа обычно не в состоянии поддерживать астральное тело такого размера. — Она указывает на огромный облик Каса. — Рискну предположить, что у тебя были… насыщенные восемь месяцев, да?

Кас не издает ни звука. Он перестает сжимать и разжимать пальцы, и его крылья уплотняются вокруг Дина. Он опускает морду к голове Дина, и его огромные голубые глаза на мгновение закрываются. Дин чувствует на своей шее дуновение дымчатого дыхания, как будто Кас вдыхает его запах.

Чинди посмеивается на это.

— О, это напоминает мне… Можешь выпустить своего друга.

В ответ на это Кас только крепче обхватывает Дина лапами, и в его горле начинает формироваться низкий ропот. На этот раз он не похож на язык, он похож на обычный рык: взглянув вверх, Дин видит, что Кас даже оскалил зубы.

Но Чинди смеется и смотрит на них, уперев руки в пояс.

— Родственные души, — ворчит она про себя, качая головой. — Всегда одно и то же — сплошная мелодрама! Серьезно, можешь выпустить своего друга. Я не за ним пришла. Я пришла к тебе.

У Дина падает сердце.

Кас медленно тычется носом ему в затылок. Потом медленно разжимает когтистые пальцы и выпускает Дина.

Дин незамедлительно шагает вперед, преграждая дорогу Чинди. Он понимает, что пытаться заслонить гигантского дракона от жнеца — это безнадежная затея… но он обязан попытаться.

— Ты не можешь его забрать! — заявляет Дин. — Я тебе не дам.

Она поднимает глаза к потолку и снова ворчит:

— Родственные души… Мелодрама! — Потом качает головой, посмеиваясь, и говорит Дину: — Я пришла не забирать его.

Дин недоуменно моргает.

— Но… ты же только что сказала, что пришла к нему.

— Меня послали разыскать его, да. Но не забрать его.

— Но тогда… зачем? — спрашивает Дин, совершенно сбитый с толку.

Чинди смотрит на глиняный кувшинчик, который все это время держала в руках. Подняв глаза на Дина, она отвечает:

— Мой коллега по имени Хавасу попросил меня найти здесь раненного ангела. Мы с Хавасу работаем на одной территории, и я стараюсь поддерживать дружеские отношения. В том числе… в общем, порой он просит меня об услуге, и я помогаю. Это все немного неофициально, на самом деле: обычно мы, жнецы, не вмешиваемся таким образом в дела живущих, но… — Она снова смотрит на свой кувшинчик. Потом пожимает плечами. — Дипломатические союзы между ангелами и духами стихий случаются не так уж часто, и было принято решение, что подобные существующие союзы… скажем так, полезны, и их стоит поддерживать. И с Хавасу у нас есть такое соглашение. Мое начальство давно уже дало мне свободу принимать решения в том, что касается просьб Хавасу. Как бы там ни было, сегодня Хавасу услышал от воронов о том, что где-то рядом находится ангел, которому нужно содействие.

Дин моргает.

— От воронов? — Они видели в каньоне несколько воронов.

Чинди усмехается ему.

— Вороны — это небесные посланники, ты не знал? Они перемещаются между земным и небесным мирами. «Вестники слова божьего», как их часто называют. В общем, они якобы услышали какую-то молитву о том, что ангелу нужна помощь, и один из воронов был уверен, что ангел истекал кровью, — судя по всему, он сам это видел. Но потом другие вороны донесли, что ангел улетел, несмотря на то, что был ранен… — («Вертолет», — думает Дин.) — Так что начались споры о том, все ли с ангелом в порядке и где он в итоге очутился. — Она вздыхает и добавляет, качая головой: — Может, они и вестники слова божьего, но поспорить любят еще как. Они обсуждали это весь день. Позднее Хавасу уловил аромат ангельского пера в своем бассейне — ангельского пера, окропленного кровью и слезами. Это, конечно, понятный для него язык — язык воды; ведь и кровь, и слезы — это вода. Он понял, что это, должно быть, послание от ангела и ангел пытается сообщить ему, где находится.

Кровь, стекающая в водосток. Слеза, упавшая на перо. И потом Дин сполоснул перо под краном.

Кастиэль непонимающе моргает, глядя на Чинди. Потом его большие голубые глаза перемещаются на Дина. Дин видит, как Кас изучает его, сузив глаза. Рука Дина машинально поднимается к карману на рубахе.

Пера, конечно, там нет: оно теперь в его куртке снаружи, в снегу, в реальном мире, и, очевидно, никакая его призрачная версия не попала с Дином за Завесу. Но Кас видит жест руки Дина, и его большие глаза расширяются.

Чинди завершает:

— Аромат пера шел из этого города — из его сточных вод, так что Хавасу послал меня поискать здесь. Я решила, что с госпиталя начать правильнее всего. — Улыбнувшись Касу, она добавляет: — Но я, было, заключила, что здесь нет ангела, потому что у всех здесь есть души. Мне даже в голову не пришло искать громовержца.

Тут она поднимает свой глиняный кувшинчик. Древний округлый кувшинчик с поблекшими желтыми полосами, заткнутый скрученной сине-зеленой тряпочкой.

— Он прислал вот что, — говорит Чинди. — Сказал, это может помочь. Попросил меня передать это ангелу — если я его найду.

— Что это? — спрашивает Дин.

— Вода, — отвечает она.

— Но… что она делает?

— Это вода, — повторяет Чинди.

— Она может… вылечить его? — уточняет Дин.

— Это вода, — говорит Чинди в третий раз. — Она делает вещи мокрыми.

Дин не знает, что сказать, и смотрит на Каса, который наклоняет голову и глядит на него в ответ своим большим голубым глазом. Дин еще не очень хорошо разбирается в выражениях лиц драконов, но он видит озадаченный наклон ушей с хохолками, которые снова смотрят в разных направлениях: одно вперед, другое назад. Кас в таком же замешательстве, как и Дин.

class="book">Чинди смеется их недоуменному виду.

— Вы должны понимать, Хавасу — водяной дух, — объясняет она. — У водяных духов очень одностороннее мышление. С их точки зрения, вода — ответ на все возможные проблемы. Это всегда лучший из возможных подарков. И попробуйте с ними поспорить — у них на этот счет весьма категоричное мнение.

— Ты, эм… ты уверена, что она не обладает целительной силой? — спрашивает Дин безнадежно. — Она точно не может, например… вылечить рак?

— Нет, — говорит Чинди. (Дин слышит тихий вздох сверху.) — Прости. Что она может сделать, так это снабдить твоего друга-громовержца достаточным количеством воды. Ровно таким количеством, какое нужно; когда и где нужно — в этом основная идея. Это то, что Хавасу умеет лучше всего. Прости, помимо этого, волшебного лекарства нет. — Потом она, кажется, видит разочарование на лицах их обоих, и в ее глазах появляется искорка. Подняв кувшинчик, она говорит: — Не забывайте, Хавасу разговаривает на языке воды, а язык воды — это также язык крови. Что на самом деле нужно сейчас твоей оболочке, громовержец, так это кровь. Кровь — это просто форма воды. Эта вода примет природу воды, которая ее окружает, — то есть станет кровью — и будет удерживать ту воду в предназначенных ей каналах. То есть внутри кровеносных сосудов, где ей и место.

С этими словами Чинди подносит глиняный кувшинчик к скорченному человеческому телу Каса.

— Можно? — спрашивает она Каса-дракона, и тот медленно кивает.

Дин вмешивается:

— Погоди… он же не захлебнется, правда?

Чинди качает головой.

— Ей не место в его легких, поэтому она и не пойдет в легкие. Она должна быть в его сосудах, и там и останется. Ровно столько, сколько нужно; там, где нужно, и нигде больше. Хавасу знает, что делает: кровяные заклинания — для него детские игрушки. Не волнуйся. — Обращаясь к Касу-дракону, она добавляет: — Учти, это не навечно, так что не теряй голову. Может быть, на два-три лунных цикла — сила водяных духов всегда привязана к приливам и отливам. Но на пару месяцев твоя оболочка будет защищена от каких бы то ни было опасных кровотечений.

Чинди подходит к койке, где лежит тело Каса. На секунду она останавливается и смотрит на его крылья. Кас-дракон издает тихий безнадежный вопросительный звук, и Чинди качает головой почти с грустью.

— Прости, у меня и близко недостаточно могущества, чтобы помочь тебе с крыльями, — говорит она Касу-дракону. — Даже если бы мне было позволено вмешиваться помимо выполнения конкретного поручения Хавасу (чего я делать не могу), как ты помнишь, мы отрезаны от Рая. В плане могущества я уже много месяцев на голодном пайке. Я не смогла бы вылечить ни один корень пера — и это чистая правда.

Кас склоняет голову: Дин снова чувствует его горячее дыхание у себя на шее. Дин поднимает руку, треплет его по бархатистой морде и шепчет:

— Мы что-нибудь придумаем, Громовержец. — Про себя он думает: «Если мы хотя бы справимся с этим чертовым кровотечением, мы снова в игре. Остальные проблемы будем решать постепенно».

Чинди еще несколько секунд изучает покалеченные крылья человеческой оболочки Каса.

— Но цвет красивый, — говорит она наконец и бросает на Кастиэля проницательный взгляд. — Золотой особенно хорош.

Кас реагирует на это, чуть-чуть и почти застенчиво лизнув Дина в шею.

Потом Чинди переключает внимание на кувшинчик. Она вынимает из его горлышка сине-зеленую тряпочку, сворачивает ее в тонкий жгут и опускает один конец в кувшинчик. Затем подходит ближе к телу Каса, нагибается, чтобы всмотреться в его лицо, и осторожно вкладывает другой конец жгута ему в рот. Наклонив кувшинчик, она упирает его в бедро и придерживает руками оба конца жгута. Они смотрят, как тонкая струйка воды стекает по жгуту в рот Каса.

Воды едва ли много — какая-то пара столовых ложек — но Дин чувствует, как Кас-дракон содрогается позади него, и, оглянувшись, видит, что все перья Каса разом взъерошились. Кас снова приглаживает их, отряхнувшись, почти как собака. Его глаза широко распахнуты.

Помимо этого ничего, казалось бы, не меняется: тело Каса остается лежать в койке безвольно и неподвижно.

Но студент-медик, сидящий в углу, вдруг поднимает голову. Он, конечно, не видит Чинди, но он видит и слышит сердечный монитор. Сердечный монитор слышат они все, и Дин замечает, что его сигналы выровнялись. От нахлынувшего на него чувства облегчения у него едва не кружится голова.

Он снова поднимает руку и гладит Каса по бархатистой морде. Кас облизывает его руку в ответ.

— А он бы умер? — спрашивает Дин тихо у Чинди.

Чинди вынимает жгут изо рта у Каса. Она неопределенно пожимает плечами.

— Я правда не знаю. Не сразу. Может быть, позднее сегодня. Может быть, завтра. Может быть, через неделю. Даже мы, жнецы, не знаем наверняка, пока не наступит момент. Все, что я могу сказать, это что он не умрет от потери крови сегодня — ни сегодня, ни завтра, ни через неделю. Большего я сказать не могу.

Она смотрит в кувшинчик (похоже, он пуст), затыкает его снова тряпочкой и встает.

— И это единственная цель, с которой я сегодня сюда пришла, — объявляет она. — Хавасу хотел подарить тебе частичку себя, громовержец. Как и следует из его имени.

— В каком смысле? — не понимает Дин. — Что означает его имя?

— «Хавасу» означает «сине-зеленая вода», — отвечает она. — Водяные духи весьма просты в этом смысле.

— А «Чинди» что означает? — не может удержаться Дин.

— На языке навахо это означает «демон, пожирающий души», — говорит она просто. В ответ на тревогу в глазах Дина она смеется и добавляет: — Как я говорила, они лишь отчасти правы. Они так до конца и не поняли, что я такое. Но уважение я ценю.

Затем она поворачивается обратно к Касу-дракону и слегка кланяется ему.

— Большая честь встретить тебя, громовержец. Так как ты, я вижу, пока не привык к своему новому статусу, скажу только… ты определенно заслужил награду от самого Бога: ни одного громовержца не видели — во всяком случае, на этой планете, — уже три тысячи лет. Если когда-нибудь мне придется забрать тебя, я сочту это за честь. И… — она бросает взгляд на Дина и снова смотрит на Каса, — будет очень интересно увидеть, где вы оба в итоге окажитесь, учитывая, что вы — родственные души. Правило всегда было: родственные души остаются вместе.

Глядя на Каса, она добавляет:

— А теперь я тебе советую вернуть твоего человека к его смертному телу, а затем немедля вернуться к своему. Время здесь, за Завесой, идет медленно, но даже при этом у твоего друга оно заканчивается. Так что, если тебе дорога его целость…

Прежде, чем она заканчивает говорить, серебристые когти смыкаются вокруг Дина и огромные черные крылья начинают бить по воздуху. Дин слышит, как Чинди произносит: «Всегда такая мелодрама…» — после чего она исчезает внизу, так как они с Касом взмывают ввысь, прямо сквозь потолок отделения реанимации и пару этажей над ним, и вылетают из госпиталя в фантастически звездное ночное небо.

Дин ошеломлен тем, насколько они высоко. Холод не чувствуется вообще (за Завесой в этом смысле удобно), и просто восхитительно находиться в этом бескрайнем небе над заснеженным миром и мерцающим городком, кружащимся внизу. Но оказывается, Кас делает круг над госпиталем, просто чтобы сориентироваться. Он что-то ищет, крутя своей огромной темной головой из стороны в сторону и вглядываясь в окрестности. Наконец Дин догадывается, в чем дело. Он замечает внизу подсветку скульптуры нимба и указывает туда, и Кас стрелой ныряет вниз, так что у Дина захватывает дух. Полсекунды спустя Кас тормозит у скульптуры во впечатляющем маневре, с силой хлопая громадными крыльями по иллюзорному воздуху за Завесой. Он приземляется у скульптуры на три лапы, сжимая Дина в четвертой, и, сопя, обнюхивает снег вокруг. В его действиях появляется явная срочность, напряженность, почти паника, и Дин начинает волноваться о том, не опаздывают ли они. Сколько еще времени есть у его тела?

И, что важнее, где его тело? Оно больше не у скульптуры. Тут видны признаки недавней активности: снег кругом притоптан, и Кас фыркает, заметив рядом Импалу, остановившуюся в повороте и брошенную в снегу. Похоже, Сэм решил, что самый быстрый способ остановить машину — это затормозить с заносом в сугроб.

— В скорую, — кричит Дин Касу, указывая на двери отделения скорой. — Они, наверное, забрали меня в скорую…

Он даже не успевает закончить фразу — Кас уже мчится к дверям отделения скорой помощи в стремительном горизонтальном полете над самой землей. Они, не задерживаясь, пролетают прямо сквозь закрытые двери, и Кас несется по длинному коридору. Он, наверное, мог бы расправить крылья, и они прошли бы прямо сквозь прилегающие помещения, но, повинуясь какому-то инстинкту, он плотно поджал их и летит по коридору как длинная оперенная ракета, крепко зажав Дина в когтях под своим мягким подбородком. Кас пыхтит с заметным отчаянием. Мимо проносятся палаты, люди, пока наконец они едва не пролетают Сэма, который стоит прямо тут, в коридоре, схватившись за голову и глядя сквозь маленькое окошечко в двери. Кас яростно тормозит, распахнув оба крыла, и, накренившись вбок (внешние половины его крыльев при этом исчезают в полу внизу и потолке наверху), заходит в головокружительно резкий поворот. Он врезается прямо в стену, рядом с которой стоит Сэм, но они плавно прорываются сквозь нее и наконец видят тело Дина, распластанное без сознания на каталке. Вокруг толпится медицинский персонал; у врача в руках дефибриллятор.

Дин в последний раз оборачивается к Касу-дракону: блестящие голубые глаза дракона смотрят на него, лоснящиеся черные крылья расправлены. «Это Кас, — думает Дин, — это на самом деле он». И тут Дин вдруг вспоминает, что так и не сказал «люблю», и пытается это сделать, но слишком поздно: огромная лапа грубо, яростно, отчаянно толкает его вниз, тяжелый холодный материальный мир смыкается вокруг Дина, и он вообще больше не может говорить. Ему слишком тесно, слишком больно, Кас сдавливает его, не дает ему вздохнуть…

Это не Кас не дает ему вздохнуть. Это его собственное тело. Наступает жуткий момент удушья и ослепляющей паники, потом удар молнии, и Дин приходит в себя на каталке, хватая ртом воздух. Все его тело словно в огне — в странном холодном огне, как будто его обложили колючим обжигающим льдом. Боль мучительная; доктор Флагерти опускает дефибриллятор со словами: «Вытянули! Вытянули его. Синусовый ритм. Так, ребята, не расслабляемся, нам еще предстоит работа, у него еще гипотермия…»

Дин с трудом наклоняет голову к двери и видит белого как полотно Сэма, глядящего свозь маленькое квадратное окошечко. Дин умудряется медленно, слабо поднять вверх большой палец.

Голова Сэма исчезает из виду на несколько долгих секунд, как будто он согнулся или присел, чтобы успокоиться. Дин уже начинает волноваться — не случился ли там у Сэма сердечный приступ? — но, когда Сэм в конце концов снова появляется в окошечке, он выглядит нормально. «Нормально» — то есть так, как будто он плакал и вне себя от злости; он смотрит прямо на Дина и произносит губами, очень отчетливо: «ТЫ ЕБАНЫЙ КРЕТИН».

========== Глава 49. Очень люблю тебя ==========

Вскоре доктор Флагерти уводит Сэма для какого-то краткого совещания — видимо, чтобы убедить его, что ни один из его «братьев» таки сегодня не умрет. Но Дин подозревает, что доктор еще и пытается уберечь Сэма от созерцания следующей стадии восстановления Дина, которая оказывается довольно-таки впечатляющим зрелищем. И не очень приятным процессом. Дин стал дрожать от переохлаждения, и эта дрожь развивается в такую интенсивную тряску, что начинает шататься койка, на которой он лежит. Сестры считают, что это хорошо: по их словам, это значит, что он согревается после гипотермии («Ваше тело наконец оживает», — говорит ему одна из них). Они суетятся вокруг с жизнерадостными замечаниями, подкладывают под него бутылки с горячей водой и укутывают его одеялами, пока он беспомощно дрожит, чувствуя такую слабость и отсутствие координации, что не может даже сесть. По ощущениям совсем не похоже, что он «оживает» — похоже, что он замерзает насмерть. Каждая бутылка с водой ощущается кожей как пылающий очаг и неприятно жжет, но дрожь от этого слабее не становится. Скоро сестры даже поднимают боковые перила на его койке, чтобы он в результате тряски не упал с кровати.

Его предупреждают, что это может продолжаться полчаса или дольше. Не сказать, что это больно, но это неприятно и утомительно.

И то, что грудь болит так, словно на нее наступил слон, тоже не помогает. И то, что мысли текут досадно медленно и с запинками. В голову как будто набили ваты — видимо, какое-то последствие передозировки.

«Ну ладно, я еще немного не в форме, — думает Дин. — Но главное, что Кас в порядке. Кас в порядке. Вот что важно. Кас в порядке… правда же?»

Тут его начинают мучить сомнения.

В порядке ли Кас? Путешествие назад из-за Завесы было несколько сумбурным, и возвращение в материальный мир получилось весьма грубым, так что у Дина пока не было времени спокойно обдумать все происшедшее. И теперь, лежа в койке и бесконтрольно дрожа, он пытается оценить текущее положение вещей. В порядке ли Кас?

У Каса есть душа. Что, конечно… очень круто. И редкость, если верить Чинди. Но чем это им помогает? У него все равно нет благодати. А значит, и способностей к исцелению тоже нет.

И не стоит забывать о той незначительной детали, что истинная форма Кастиэля — это, как выяснилось, гигантский дракон («…или грифон, или как это правильно назвать», — вспоминает Дин). Это еще один шокирующий, немыслимый факт, который надо как-то осознать. Дракон (грифон?) в перьях, с огромными шикарными оперенными крыльями. Стоп, нет — крылья были, конечно, шикарные, но это же не настоящие крылья Каса, верно? Эти большие крылья и все его истинное обличье существовало только за Завесой и было просто проекцией новоиспеченной души Каса, воскресившей его старые воспоминания о том, как он выглядит. Настоящие крылья Каса — это более мелкие крылья, те, что были у его человеческой оболочки.

И эти крылья по-прежнему искалечены. Корни перьев по-прежнему повреждены. Чинди не смогла их вылечить. И, раз корни повреждены… значит и перьев не будет… и могущество никак не запасти…

…и нет способностей к исцелению…

Но, по крайней мере, Кас больше не истекает кровью. Волшебная вода Хавасу решила хотя бы эту проблему…

Однако ничего больше она не исправит. Чинди сказала об этом ясно.

В этот момент Дин понимает, что рак никуда не делся.

Он смутно осознавал это, даже разговаривая с Чинди, но теперь до него по-настоящему доходит: ничто из происшедшего не поможет им с раком. Вода Хавасу не вылечит рак. Истинное обличье Каса, как ни круто было его увидеть, не вылечит рак. И даже новая сияющая душа Каса не вылечит рак — и это должно было быть ясно с самого начала, потому что если бы наличие души лечило рак, ни у кого в мире не было бы рака! Но люди болеют раком постоянно. То есть душа от него никак не защищает. Значит, у Каса по-прежнему рак…

Пока Дин пытается во всем этом разобраться, он едва замечает, как сестры укладывают вокруг него кипу одеял и начинают куда-то катить его койку. Он только продолжает дрожать (все его свободное время теперь занято этим), свернувшись на боку под одеялом и рефлекторно сжимая бутылки с горячей водой, упорно пытаясь осмыслить все, что произошло за Завесой. Над ним проплывают потолочные лампы; Дин не обращает на них внимания.

Лампы замедляются и останавливаются.

И тут Дин их узнает.

Разве это не те же самые лампы, вокруг которых совсем недавно крутился серебристый туман? Вокруг которых ленты ослепительного света («…светлый ангел…») срастались в мерцающий туман, темнеющий, принимающий форму?

И вон тот угол — разве не там стояла Чинди? Чинди, жнец-навахо в своем оленьем платье с бирюзовым ожерельем и с критически важным глиняным кувшинчиком?

Разве это не тот же самый коридор, где всего несколько минут назад сидел, согнувшись, необъятный дракон в перьях?

Это реанимация. Дина привезли в реанимацию. И временно остановили его койку у стойки персонала.

Все это было прямо здесь, в этом самом коридоре. Эти блестящие сапфирового цвета глаза, сверкающие ревнивым гневом… Темные крылья с отливом, выгнутые как паруса… Сияющие серебром когти, схватившие Дина, обнявшие его, утопившие в море шелковистых перышек.

— Д-дракон был… прямо тут, — получается сказать у Дина сквозь клацающие зубы. Одна из сестер как раз поправляет одеяло у него в ногах: она делает паузу и смотрит на него. Вторая сестра у стойки персонала тоже заглядывает ему в лицо сверху. — Кас, — пытается объяснить им Дин. — Он д-дракон… Г-грифон. Или т-типа того. А-ангел. Был… прямо тут.

Запоздало он понимает, что медсестры не поймут ничего из этого заикающегося бормотания. Он, должно быть, похож на сумасшедшего.

И точно, вторая сестра тихо говорит первой:

— Это у него был передоз?

Первая сестра кратко кивает ей и поворачивается к Дину с профессионально сдержанной улыбкой.

— Не волнуйтесь, мистер Винчестер, — говорит она. — У вас были галлюцинации. У вас случилась передозировка, и это вызвало галлюцинации. Но теперь все хорошо. Просто отдыхайте. Мы отвезем вас в палату, поспите. Обещаю вам, драконов нигде нет — это была галлюцинация.

И они отправляются с ним по коридору — прямо мимо отсека Каса.

Дин уверен, что это его отсек. Это то самое место, второе с конца. Но теперь его шторки закрыты и Каса не видно. Койка Дина приближается, и кто-то выходит из-за штор, но это вовсе не Кас. Это кто-то другой с узлом окровавленных простыней.

Ярко-красных окровавленных простыней.

Дину в голову приходит леденящая душу мысль: а может, и правда все события за Завесой были галлюцинацией? Галлюцинацией из-за барбитуратов? Потому что вообще-то сестра права: Дин их принял, и у него была настоящая передозировка. Сейчас теоретически препарат уже нейтрализован, а двадцать минут назад? Он-то полагал, что лекарство просто вырубит его, но могло ли оно вызвать галлюцинации?

Было ли все это сном в токсическом бреду? Чинди, вода Хавасу, Кас-дракон — все?

Случилось ли хоть что-то из этого на самом деле?

В порядке ли Кас на самом деле?

— К-Кас, г-где Кас, он там?! — выпаливает Дин. Сестры даже не отвечают, но койку Дина в этот момент провозят прямо мимо отсека Каса, и Дин ухитряется протянуть трясущуюся руку и ухватиться за край шторы. Койка слегка поворачивается и останавливается. Дин держится за штору изо всех сил. Он ухватился за самый ее край, так что она вообще не открылась, только немного вытянулась, но, по крайней мере, ему удалось остановить чертову койку. Если бы только мышцы слушались его, он мог бы спрыгнуть с койки открыть штору. Но он по-прежнему не в состоянии даже сесть, и одна из медсестер начинает осторожно отрывать его руку от шторы. Потом уже не так осторожно. Вскоре уже обе сестры пытаются силой разжать его пальцы.

— Он в порядке?! — спрашивает их Дин умоляющим тоном. Ему трудно даже внятно говорить, когда так стучат зубы, но он старается, сосредоточившись изо всех сил на том, чтобы разборчиво произносить слова. — Кастиэль? Ангел… то есть м-мужчина в этом отсеке?

Сестры переглядываются.

Они полагают, у него все еще галлюцинации. Судя по их виду, они решают, что он проблемный пациент — «беспокойный», или «буйный», или как это тут называется. Они обмениваются взглядами, и Дин видит сомнение на их лицах. Он вдруг начинает отчаянно скучать по Саре. О, как много он отдал бы за сестру, которая знает Каса, знает Дина и хоть немного понимает, кто такой на самом деле Кас! Которая хоть немного представляет себе, что вообще происходит! Эти флагстаффские сестры ни о чем понятия не имеют: они думают, у него рядовая передозировка. Они думают, у него просто галлюцинации.

И может, они правы?

Когда Дин в последний раз видел Каса в реальности (не за Завесой), Кас был… прямо скажем… в плохом состоянии. Белый как снег, глаза закрыты, рука безжизненная в руке Дина. Бледный и безмолвный в вертолете, бледный и безмолвный, когда они приземлились, бледный и безмолвный, когда его умчала реанимационная бригада.

Без сознания. Может быть, уже даже… мертвый.

Таким Дин в последний раз достоверно видел Кастиэля.

— Кас! — зовет Дин. Или пытается позвать — выходит вместо этого только шепот, слабый и тихий. Сестры приводят санитара, и санитар начинает беспощадно разжимать пальцы Дина, отдирая их от шторы один за другим. Дин делает отчаянное усилие подняться с койки, все еще надеясь, что удастся как-то сесть, спрыгнуть с нее и ловко проскользнуть мимо санитара. Но эта сокрушительная слабость с дрожью от гипотермии пригвождает его к постели так, словно на руках и ногах у него железные оковы, и сестры легко удерживают его на месте. Его руку наконец отрывают от шторы — он чувствует себя беспомощным, как котенок. Появляются наручники из махровой ткани. Сейчас Дину свяжут руки. Привяжут его поручням койки и укатят отсюда, и что если Кас умирает прямо сейчас?

— КАС! — орет Дин неистово. На этот раз выходит громче.

Из-за штор отзывается хриплый низкий голос:

— Дин? Дин, это ты?

***

Следует пауза. Санитар и медсестры медлят, переглядываясь.

Из-за шторок появляется усталый студент доктора Флагерти. Он, по всей видимости, до сих пор наблюдает за пациентом, как ему было велено, потому что говорит сестрам:

— Эй, спасенный из каньона тут, во втором отсеке, спрашивает кого-то по имени Дин? Очень нервничает из-за этого.

— Это й-я, — выдыхает Дин. — Это я. — Он поднимает запястье с опознавательным браслетом, чтобы они увидели имя. — Дин, видите?

Студент наклоняется, чтобы прочитать надпись на браслете. Одна из сестер тихо шепчет ему:

— Осторожнее, он немного буйный.

— В-взволнованный, — шепчет Дин сквозь клацающие зубы. Кажется, что это слово уместнее. — Не буйный. Я п-просто… немного взволнован. Не б-буйный, клянусь. Кас там?

Студент до сих пор смотрит на его браслет, хмурясь. Потом говорит:

— Странно, та же фамилия! У спасенного из каньона фамилия тоже Винчестер… О! — Его глаза расширяются, он выпрямляется и тихо говорит сестрам: — Флагерти упоминал партнера, который в жутком состоянии.

Все они вчетвером — студент, две медсестры и санитар — поворачиваются и смотрят на Дина.

— Это й-я, — говорит Дин. Он указывает на себя трясущейся рукой. — В ж-жутком состоянии, в-видите. Поэтому я и… п-принял лекарство, я… я д-думал, он умрет. Пожалуйста, дайте его ув-видеть. Пожалуйста?

Они смотрят на Дина еще секунду, потом переглядываются.

Достигается молчаливый консенсус, и оказывается, что флагстаффские сестры не такие уж и плохие.

— Десять минут, — говорит одна из них, наклонившись над Дином, чтобы наскоро проверить пульс и подоткнуть вокруг него одеяла. — Мы все равно пока готовим ваш отсек, так что… Вам обоим нужен покой, но и увидеть друг друга вам явно нужно. Так что даем вам десять минут на то, чтобы друг друга успокоить. Я буду снаружи и послежу за вами. Нелегкое Рождество у вас выдалось, а?

И с этими словами они убирают махровые наручники и разворачивают койку. Потолочные лампы кружатся над Дином, сбоку мелькают белые шторы, и в поле зрения волшебным образом появляется Кас: Дина подвозят прямо вплотную к его койке.

Кас лежит ровно там, где Дин видел его ранее, за Завесой.

Только теперь он в сознании. Его глаза открыты.

И он тянет руки к Дину.

— Все б-было взаправду, — шепчет Дин, пытаясь совладать с дрожью и взять Каса за руки.

— Все было взаправду, — соглашается Кас. Он берет трясущиеся руки Дина в свои, и все в мире вдруг становится на свои места.

Дин выпускает нетвердый вздох. Его зубы по-прежнему стучат, он по-прежнему весь дрожит, бутылки с водой остыли, грудь по-прежнему болит, как будто на нее наступил слон, он едва контролирует руки и с трудом говорит. Но Кастиэль держит его за руки, и все наконец-то в порядке. Впервые с того леденящего душу момента на тропе Светлого ангела все в порядке, потому что Кас сегодня не умрет.

Не умрет сегодня, не умрет завтра, и не умрет на следующей неделе. «Два-три лунных цикла», — сказала Чинди. Может быть, с Касом все будет в порядке целых два месяца!

Его невероятно теплые ладони крепко обнимают руки Дина. «Два месяца, — думает Дин. — Еще два или три месяца…»

Даже два месяца кажутся драгоценным подарком.

— Ох, Дин, ты такой холодный! — говорит Кас, сжимая его руки. Он умудряется подвинуться поближе на кровати, прямо к поручню, так что их разделяет всего пара футов. Дин чувствует, как потеплел воздух над его плечом и ребрами — должно быть, Кас расправил над ним крыло. — Нужно было вернуть тебя скорее, — говорит Кас. — Ты весь дрожишь — я не знал, что твое тело все это время лежало в снегу!

Дин (действительно еще дрожащий) только смотрит на него, упиваясь видом Кастиэля в сознании, такого живого и бодрого. Он замечает и еще одну вещь: у Каса улучшился цвет лица. На его щеках появился почти здоровый румянец. Это настолько необычно, что только сейчас Дин понимает: Кастиэль выглядел бледнее нормы уже месяцы — так давно, что Дин к этому привык. Бедный Кас, должно быть, уже бог знает сколько времени жил с малокровием.

Санитары даже наконец нашли время его помыть: крови на его лице и руках теперь почти нет, и постельное белье заменили на чистое белое. И оно остается белым. Что означает…

— У тебя б-больше нет к-кровотечения, — шепчет Дин.

— Да, судя по всему, оно прекратилось, — говорит Кас, пожав плечами, как будто это едва достойно упоминания. Его, похоже, гораздо больше волнует текущее состояние Дина. — Я должен был отнести тебя обратно гораздо раньше, — сетует он. — Я очнулся здесь несколько минут назад и так волновался! Я думал, что не успел вернуть тебя…

— Я в п-порядке, — врет Дин. — Полно в-времени было. — Он пытается ободряюще улыбнуться Касу (хотя клацанье зубов и непрекращающаяся дрожь, наверное, портят весь эффект). — П-первоклассный полет! — добавляет он. — Как ист-требитель… Клево ты… в повороты заходишь.

— Нужно было просто переместиться туда сразу, — сетует Кас, качая головой. — Было бы быстрее. Но я не знал, где ты. То есть где твое тело. И не мог разговаривать, не мог спросить.

— П-поработай над своим… английским, — пеняет Дин.

— Поработай над своим древнеангельским, — отвечает Кас, и на его лице мелькает слабая улыбка.

Дин слишком устал, чтобы придумывать ответ; он просто держится за руки Каса, продолжая упиваться видом любимых голубых глаз, глядящих на него.

И в этот момент Дин вдруг понимает, что большие сапфировые глаза дракона и голубые радужные оболочки этого человеческого тела — в точности одного и того же оттенка.

И даже выражение у них одинаковое. Несмотря на огромную разницу в размерах и форме головы, выражение глаз каким-то образом абсолютно то же. И Кас-дракон, когда он наклонял свою большую голову к Дину, и Кас-человек, снова пойманный в своем слабом теле, смотрят на него совершенно одинаково. Обеспокоенно и участливо, внимательно и сосредоточенно, излучая заботу и нежность.

Это Кастиэль, как бы он ни выглядел.

— Классное у тебя… истинное обличье, — говорит Дин.

Руки Каса сжимаются поверх его рук.

— Я надеялся показать тебе как-нибудь, — признается Кас, — но я никогда не планировал показывать тебе так. Так неожиданно, без предупреждения. — Его рот искривляется, и он морщится. — Признаюсь, сначала я был немного сбит с толку. Я вдруг очутился здесь, в этом госпитале, и ты был рядом. И жнец! Я даже не сразу сообразил, что я за Завесой. Наверное, я немного растерялся: последнее, что я помнил, это как я лежал на том белом ковре, где бы это ни было. Но я сразу понял, что она жнец. Вид у нее был такой. И ты тоже был там… так что… я подумал… я сначала подумал, что… — Он стискивает зубы, его лицо мрачнеет. — Неважно, что я подумал, — говорит он после короткой паузы. — В общем, я давно размышлял, как подготовить тебя к своему, гм, к своему истинному обличью… То есть не то чтобы это было важно, так как, пока я в оболочке, эта оболочка — мое обличье. Истинное обличье становится в некотором смысле… гипотетическим, наверное. Но… я задумывался о том, как ты воспримешь… я думал, как…

Речь Каса становится немного сбивчивой. И руки его беспрестанно шевелятся поверх рук Дина: сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. В воздухе чувствуется перемещение тепла, легкое колебание, как будто верхнее крыло Каса трепещет. И Дин вдруг точно знает, что если бы Кас был сейчас в своем драконьем обличье, одно ухо смотрело бы вперед и одно назад. Кас не уверен. Он волнуется.

Наконец он напряженно вздыхает и произносит нетвердо:

— Надеюсь, ты… не против? Моего, гм… истинного обличья? Оно совсем другое, я понимаю…

Дину становится даже смешно.

— Т-ты шутишь? М-мой собственный д-дракон? Это же к-круто!

Пальцы Каса сжимаются снова, на этот раз крепче.

— Ты правда так думаешь?

— Еще бы, — говорит Дин. — Д-другое, да, но блин, т-ты выглядел офигенно. Эти к-крылья, чувак…

— Мои настоящие крылья больше так не выглядят, ты должен понимать, — отвечает Кас, немедленно переключаясь с беспокойства по поводу своего истинного обличья на беспокойство по поводу своей оболочки и ее уменьшенных крыльев. — Я знаю, что моя оболочка в плохом состоянии, и мои реальные крылья сейчас гораздо меньше, — объясняет он, — и у них нет маховых перьев, как я уже, кажется, упоминал…

— У тебя шикарные крылья, — говорит ему Дин, наконец умудрившись выдать целое предложение без стука зубов. (Теперь Дин уверен, что Кас расправил над ним крыло, и это знакомое тепло чрезвычайно приятно.)

— Нет, я имею в виду свои настоящие крылья, в их теперешнем виде, — поясняет Кас. Он бросает хмурый взгляд на невидимую область тепла, протянувшуюся над плечом Дина. — Ты их не видел, но они выглядят ужасно…

— Видел, — отвечает Дин.

Кас умолкает, сильнее насупив брови.

— Видимо, я и правда умирал, — говорит Дин.

Понимание озаряет лицо Каса.

— Ты же не видишь их сейчас, правда? — спрашивает он резко.

— Нет, сейчас нет, — уверяет его Дин. — Но видел за Завесой. Они шикарные. И неважно, если у тебя н-нет… первостепенных перьев… и прочих.

— Первостепенных, второстепенных и плечевых, — уточняет Кас.

— Да, я ч-читал шестую главу, — говорит Дин. — Первостепенных, второстепенных и плечевых. Но у тебя остались к-кроющие перья, да?

Кас на это удивленно усмехается, как будто не ожидал, что Дин запомнит название мелких перышек, покрывающих крыло. Тех перышек, которое у него еще остались.

Но Дин читал ту главу — чаще, чем Кас подозревает, — и прекрасно знает, каких перьев у Каса нет, а какие еще есть. И прекрасно знает, как выглядят крылья Каса.

— Блестящие к-кроющие перышки у тебя же есть, — говорит Дин, снова улыбаясь ему. — И с золотыми краями. Да? Классно выглядят.

Тепло в воздухе вокруг него сжимается плотнее.

— Да… кроющие перья у меня остались, — соглашается Кас почти смущенно. — И… да, как ты заметил, у них золотистые края. Это правда.

— Классные цвета, — говорит Дин. — Классные кроющие перья. — Он наконец чувствует достаточно сил, чтобы немного сжать руки Каса в ответ. — Классные кроющие перья, — повторяет он снова. — У тебя офигенные крылья. И мы вернем и остальные перья. Обязательно. О, и… у тебя и душа теперь есть, а? Ты теперь как Пиноккио: настоящий мальчик?

— Похоже на то, — говорит Кас. Он медленно качает головой, слегка хмурясь, как будто еще не осознал все это. — Чинди свое дело знает: полагаю, на этот счет она сказала правду. И в чем-то я определенно… ощущал себя иначе, уже несколько месяцев. Но… — он набирает воздуху, — это же не лекарство, ты понимаешь. Пока повреждены мои перья, я не могу набирать и запасать могущество. И не могу… в общем, говоря прямо, не могу себя вылечить. И никого не могу вылечить.

— Я уже понял, — отвечает Дин. — Не лекарство. Понял. Но т-теперь ты хоть не просто пуф! — и исчезнешь. Правда?

На лице Каса появляется улыбка.

— Не просто пуф — и исчезну, — соглашается он.

Это не лекарство от рака. Но это уже что-то.

На самом деле, это огромный шаг. Если Кастиэль, как это ни ужасно, все же умрет (это по-прежнему леденящая душу мысль, но каким-то образом она уже превратилась в рядовую возможность, которую Дин обдумывает ежечасно) — если случится самое худшее, то, по крайней мере, что-то выживет. Кастиэль продолжит существовать где-то, в какой-то форме.

И куда бы он ни попал в итоге, возможно, Дин сможет к нему присоединиться.

«Родственные души остаются вместе», — сказала Чинди.

Родственные души…

— Это не идеальное решение, — говорит Кас. — То есть я имею в виду не исчезнуть. Я бы предпочел… не умирать вовсе. Остаться здесь с тобой еще на много лет. Но это определенно лучше, чем альтернатива, потому что…

— Я тебя люблю, — говорит Дин.

Сначала Кас только моргает от неожиданности.

— Я уже знаю это… — отвечает он медленно. — Мы же обменялись перьями… Ты прикладывал лед мне к шее. Я уже знаю это…

— Я просто хотел сказать, — поясняет Дин. — Я понял, что я этого еще не говорил. Наверное, и не обязательно это говорить, но не знаю… мне показалось, что надо сказать, чтобы ты знал наверняка…

— Это чудесно слышать, — прерывает его Кастиэль, сжимая его руки крепко, почти до боли. — Даже… даже удивительно, на самом деле, как чудесно это слышать, учитывая, что я уже знал об этом. — Он добавляет: — О, и я тоже тебя люблю. Ты же тоже об этом знаешь, верно? Надеюсь, что знаешь. Было бы безумием, если бы ты не знал. Потому что я люблю тебя до безумия.

И Дин узнает, почему об этом стоит сказать, даже когда другой человек уже знает.

Даже кода говорить об этом нет необходимости.

Об этом стоит сказать, потому что эти слова, произнесенные вслух, — может быть, даже особенно когда говорить их нет необходимости — это удивительно щедрый безвозмездный подарок. Если говорить их нет нужды, если этого не требуется, значит человек, говорящий их, хочет подарить этот подарок безо всякой причины. Значит он делает это из одной лишь заботы и нежности. И как бы ты ни был в этом уверен, как бы давно ты об этом ни знал, это как поцелуй в душу. Как теплое объятие в холодной ночи. Как очаг, у которого можно погреться.

Как гнездышко шелковистых перьев…

— Я люблю тебя уже, кажется… очень давно, — говорит Кас. — Сначала я не распознавал это чувство, но… на самом деле, я никогда не мог оторвать от тебя глаз. Я думал о тебе; часто я просто… размышлял о том, как у тебя дела и что ты делаешь, и постоянно надеялся, что с тобой все в порядке. Я волновался за тебя беспрестанно и всегда ждал встречи. Ты знал? — Дин медленно качает головой. Кас продолжает: — Я никогда ничего больше так не ждал. Среди всех этих битв и войн это была моя единственная отрада. Даже если это был лишь заурядный визит по поводу дела, или какой-то проблемы, или чего-то незначащего, и даже если я знал, что мы скорее всего лишь поругаемся в итоге, я всегда ждал встречи. — Он молчит какое-то время, глядя на Дина (который лишь смотрит на него, не в силах заговорить). Наконец Кас продолжает: — Долгое время я не понимал, что это, ведь я никогда раньше подобного не испытывал. Но, когда я осознал, что могу умереть и покинуть тебя, мне вдруг стало ясно: я так сильно тебя люблю. Правда люблю. И с тех пор я ощущаю это только сильнее.

Чувство, которое переполняет Дина, пока он слушает все это, — настолько мощное, настолько теплое, что ему кажется, будто что-то лопается внутри. Что-то расцветает.

И Дин понимает: вот в такие моменты растет душа.

Вот сейчас цветок распускается из бутона еще больше. Не только оттого, что ты любишь кого-то. А еще и оттого, что любят тебя. Конечно, и все прочие человеческие эмоции наверняка вносят вклад: и смех, и дружба, и простые мгновения счастья, должно быть, оказывают свой эффект. И горькие моменты тоже: когда изливаешь свою любовь, не зная, встретит ли она взаимность; и боль, и печаль, и чувство потери; и осознание смертности… это доступное только людям осознание близости смерти и скоротечности жизни, ее невероятной хрупкости. Все это, конечно, наверняка считается. Но сейчас Дин абсолютно уверен, что человеческая душа существенно вырастает уже просто оттого, что ее любят. Это как солнце, светящее на росток, как дождь в пустыне.

Дин представляет себе хрупкую молодую человеческую душу Кастиэля и все, что выпало на ее долю за последние восемь месяцев. На что похож теперь этот цветок?

«Славная, — сказала Чинди. — Много любви».

Дин решает, что еще немного не повредит.

— Очень люблю тебя, Ти-берд, — говорит Дин. — Очень люблю тебя. Правда. — Слова выходят так легко, что кажется сущим безумием, что он никогда раньше их не говорил. И, глядя на свет в глазах Каса, Дин думает: «Я должен был сказать ему это уже сотню раз. Надо наверстать упущенное».

— Ты еще устанешь это от меня слышать, — предупреждает Дин.

— Очень в этом сомневаюсь, — шепчет Кастиэль.

========== Глава 50. Когда тебе станет лучше ==========

— Если ты еще КОГДА-НИБУДЬ, — говорит Сэм следующим утром с гневным выражением лица, — ХОТЬ РАЗ такое выкинешь…

— Я знаю, Сэм, знаю, — отвечает Дин. Он морально готовился к этому разговору.

— …ХОТЬ РАЗ, то я… я… — Сэм умолкает и тяжело откидывается в кресле. Он даже не трудится закончить фразу, только тяжело вздыхает и смотрит из окна госпиталя на сияющий зимний пейзаж снаружи. Свежий слой выпавшего за ночь снега превратил больничную стоянку в блестящее белое поле. Где-то там стоит Импала — один из многих снежных холмиков внизу.

Дин надевает рубаху, сидя на краю больничной койки. Джинсы и ботинки уже на нем; его и Каса выписывают через час, и Сэм появился полчаса назад со сменными комплектами одежды для них обоих. (Медсестры так и не развезли их прошлым вечером; вместо этого Дин и Кас спали в составленных рядом койках в этой тихой палате на шестом этаже.) Касу пришлось унести свою одежду в пакете, чтобы переодеться в нее позже, так как доктор Флагерти позвал его вниз для последних анализов. У них было всего несколько минут, чтобы побеседовать втроем — Кас едва успел рассказать Сэму о том, что произошло за Завесой, прежде чем сестра увела его на заключительное обследование перед выпиской.

Теперь Сэм и Дин остались в этой маленькой палате вдвоем. Это их первая полноценная возможность поговорить, и становится ясно, что Сэм совсем не рад тому, как сложился вчерашний вечер.

Молча застегивая рубаху, Дин бросает еще один осторожный взгляд на брата. Сэм только глядит на зимний вид из окна.

«Но я должен был это сделать, — думает Дин. — Я должен был отправиться за Завесу». У него же на самом деле не было выбора. Ведь Кас был при смерти…

Дин невольно смотрит на койку Каса. Он прекрасно знает, что Кас внизу — Кас ушел всего несколько минут назад, — но видеть его койку пустой неожиданно неуютно. Последний набор анализов не обещает ничего серьезного — они нужны, просто чтобы убедиться, что внутреннее кровотечение действительно прекратилось. Кас уже в порядке (во всяком случае, в краткосрочной перспективе). Но все равно трудно не волноваться. Прошлой ночью, когда они оказались вдвоем в этой палате, заснуть оказалось совсем непросто: даже несмотря на сокрушительную усталость, охватившую Дина, и даже несмотря на боль во всех мышцах, каждый раз, когда он проваливался в сон, через час или около того он, вздрогнув, просыпался, охваченный паникой в уверенности, что Кас в какой-то беде. Полуоформленные кошмары пробирались в его сонный разум. В основном сцены этого ужасного дня: как Кас потерял сознание на тропе, как он лежит на белом ковре в гостинице, как они в вертолете… как Кас давится кровью, как он едва дышит, как обмякла его рука.

Как он умирает.

У Дина же не было другого выбора, кроме как отправиться за Завесу.

— Я получил от тебя это сообщение… — говорит в конце концов Сэм. Он по-прежнему смотрит за окно. — Получил это сообщение и никуда не мог позвонить, Дин, потому что не было сигнала сети. Я не мог позвонить в скорую.

Руки Дина замирают на последней пуговице. «Верно…» — думает он, вспоминая свое последнее сообщение Сэму. Сообщение по поводу встречи у скульптуры.

— Я не мог позвонить в скорую, и ты об этом знал, — говорит Сэм тихо.

Кас умирал, это правда. Но теперь Дин начинает понимать, каково было Сэму.

— Я был на этом шоссе невесть где… в какой-то пустыне. Натурально, в пустыне, — говорит Сэм. Теперь разъяренное выражение исчезло с его лица; вид у него практически отсутствующий: он смотрит рассеянным взглядом за окно на парковку, как будто мысленноперенесясь во вчерашний день, на то шоссе. — Я стоял на светофоре в центре глухомани. Ни дома, ни строения, ни живой души вокруг — ни даже коровы. Одно перекати-поле, кругом снег, и один-единственный светофор. И больше НИЧЕГО. Даже ни одной машины на перекрестке. И телефон ловит едва-едва, ровно настолько, что проходит одно это сообщение от тебя: эй, Сэм, я сейчас совершу самоубийство, дай знать врачам, ладно? — Желвак сбоку его челюсти подергивается, и руки сжимаются на коленях. — Я пулей пролетел этот красный свет. Наверное, побил рекорд скорости, пытаясь добраться в зону покрытия следующей сотовой вышки.

— Черт, прости, приятель, — говорит Дин, и говорит искренне. До него начинает доходить, каково это было, и ужасно видеть это пустое выражение на лице Сэма. — Прости меня, правда. Я просто… был в отчаянии. Это было глупо, я знаю. — Но потом он не может не добавить: — Однако сработало же, а?

— Чудом! — отвечает Сэм, сверкнув глазами: его взгляд снова сердитый. — Если верить Касу, он едва успел вернуть тебя назад.

— Но успел же, — замечает Дин. Он пытается улыбнуться. — И ты в итоге дозвонился до врачей. Все хорошо, что хорошо кончается.

Сэм не улыбается в ответ.

— Серьезно, Дин, если ты еще хоть раз так сделаешь, то я… я… — Но он не заканчивает фразу, а только проводит рукой по волосам, снова вздыхает и отворачивается к окну.

— То ты… что? — спрашивает Дин. Это искренний вопрос: он понимает, что хочет знать. Ему даже надо знать. — Что бы ты сделал?

Сэм молчит долгое время.

— Ну, не знаю, — говорит он наконец туманно. — Ладно, как только вас выпишут, ребята, вернемся в наш дом и, может, наконец устроим рождественский ужин, а? Я продлил аренду дома до конца недели, чтобы вы оба могли отдохнуть. По-моему, в Англии 26 декабря — отдельный праздник. Как они его называют — День подарков? У нас будет ужин в честь Дня подарков.

Это неожиданная смена темы разговора.

А значит, Сэм не хочет отвечать на вопрос о том, что он сделает, если Дин снова сорвется за Завесу.

И это говорит Дину все, что ему нужно знать.

Если Дин снова отправится за Завесу, Сэм сделает точно то же самое, правда же? Ринется за жнецом Дина так же, как Дин ринулся за жнецом Каса. Черт, да Сэм, наверное, бросит вызов обоим жнецам сразу — вступится и за Дина, и за Каса. Или даже троим, включая и своего. Теперь это уже практически семейная традиция. Дину приходит в голову, пока он смотрит на глядящего в окно Сэма, что, может быть, более здоровым решением было бы просто… дать друг другу умереть. Отпустить друг друга. «Но у нас никого кроме нас нет», — думает Дин. У людей есть семьи, дети, работа, друзья, с которым они общаются. У других людей есть… больше людей, сеть, община, социальный круг. Корни. У Дина и Сэма никогда не было никого кроме друг друга — и теперь еще появился Кас.

Не говоря уже о том, что постоянные попытки спасти мир накладывают некоторые обязательства оставаться в живых, пусть даже чтобы довести дело до конца.

Может быть, когда-нибудь они и смогут друг друга отпустить. Когда-нибудь, когда придет время, когда все закончится. Но Дин знает, что этот день еще не настал — время не пришло, особенно пока над обоими братьями висит угроза этой загадочной Пустоты.

И это означает… если Дин когда-нибудь вернется за Завесу с очередным отчаянным безрассудным планом, Сэм последует туда за ним, со своим собственным безрассудным планом.

Может быть даже, Сэм задумывался об этом вчера? Дин пытается восстановить в памяти вчерашние события: тот момент, когда Кас-дракон пронесся по коридору, сжимая Дина в своей гигантской лапе. Все это произошло стремительно… но Дин определенно заметил Сэма: Сэм стоял один, стиснув голову руками, и смотрел сквозь маленькое окошечко в двери отделения скорой. Сэм, один, наблюдающий, как его брат умирает на столе в скорой… И, конечно, он должен был понимать, что и Кас умирал в ту же секунду, а может быть, даже был уже мертв. Что думал в тот момент Сэм?

Что он планировал делать дальше?

— Сэм… — начинает Дин. — Ты собирался…

— В общем, я летел сломя голову, — говорит Сэм перебивая его. — В итоге добрался до трех палочек сигнала сети меньше, чем за минуту. Позвонил в скорую, и Саре тоже — на случай, если она что-то посоветует, — и втопил еще сильнее… Ты знаешь, что до этого госпиталя всего двадцать пять секунд от съезда с шоссе, если выжать газ в пол и не останавливаться на светофорах? Так что, оказалось, я был не так уж далеко: добрался сюда всего минут за десять — неплохо, да? Тебе уже к этому времени делали сердечно-легочную реанимацию, то есть я выиграл для тебя звонком немного времени.

Дин слушает. Он решает не выпытывать у Сэма — по крайней мере, пока, — что Сэм планировал делать, стоя у того окошка.

Сэм наконец поворачивается к брату.

— Слушай, я все понимаю. Я знаю, как много он для тебя значит, правда. Он и для меня много значит. Но… пожалуйста, по крайней мере, если решишься на такое снова, давай хотя бы… — Он делает измученный вздох. — Давай хотя бы спланируем это лучше, ладно? Ведь что если бы я колесо проколол, например? Или меня повело на льду, и я застрял в снегу?

— Я знаю, — говорит Дин, теперь в самом деле пристыженный. — Я понимаю. Прости, я понимаю теперь, что это был огромный риск. Но вчера вечером я просто… — Ему остается только устало пожать плечами. — Я просто должен был это сделать. Мне казалось, что не было времени ничего планировать. Он был на волоске Сэм, ты не представляешь.

— Я представляю, — говорит Сэм сухо.

— Да, конечно, — соглашается Дин. (Верно: Сэм же помог отнести Каса в гостиницу…) — Да. Но… я должен был попытаться.

Сэм кивает. Затем неожиданно усмехается.

— По крайней мере, теперь я знаю, где я у тебя в списке приоритетов. — Дин непонимающе моргает, и Сэм поясняет: — За меня ты никогда не пытался торговаться со жнецом! — Он снова усмехается — ясно, что он пытается шуткой разрядить напряжение, но Дин сбит с толку, потому что, конечно, только совсем недавно он сделал ровно то же самое ради Сэма. (Более того, именно оттуда он и почерпнул идею вчера.)

Постепенно Дин вспоминает, что так и не рассказал Сэму всех подробностей того дня. Того ужасного дня в прошлом году, когда Сэма подстрелил оборотень.

— Э-э… — произносит Дин.

Сэм глядит на него.

— Погоди. — Он садится прямее и изучает Дина пристальным взглядом. — Что? Ты же не… Или пытался?

Дин неловко ерзает на кровати, сплетя пальцы на коленях.

— Ну…

— Когда? — спрашивает Сэм, подаваясь вперед.

— Когда тебя в последний раз подстрелили, — отвечает Дин смущенно. — В прошлом году.

Повисает пауза, пока Сэм осознает сказанное.

— Черт возьми, — говорит он наконец, качая головой. — Ты же вроде говорил, будто знал, что я жив?

— Да, нет, я был уверен, что ты умер, — сознается Дин, — и отправился прямиком в тот госпиталь и принял передозировку барбитуратов. Встречался с Билли. Кстати, Чинди куда приятнее. Но, в общем, оказалось, что ты на самом деле не мертв. По-моему, Билли оценила иронию ситуации; она прямо проперлась: ты вовсе не мертв, но зато я теперь умираю и она заберет меня — вот только врачи меня откачали. Так что… — он нетвердо улыбается Сэму, — тогда все сложилось удачно. Поэтому я решил, что и сейчас, наверное, сработает.

Следует долгая пауза. Сэм только смотрит на него.

— Ну ты даешь, — говорит Сэм. — Сложилось «удачно». Ага.

— По крайней мере, ты знаешь, где ты в списке приоритетов, — замечает Дин.

Сэм качает головой и наконец слабо усмехается.

— То есть я все-таки пока еще наверху вместе с Касом?

— Да, — говорит Дин. — Пока еще вдохновляешь во мне суицидальные порывы предельной глупости. Поздравляю.

— Я, гм… я вообще-то подумывал о том, чтобы сделать то же вчера вечером, — признается тогда Сэм. Ну вот и подтверждение.

Дин молчит, глядя на него. Сэм долгое время ничего больше не говорит, уставившись в пол и барабаня рукой по колену, как будто решает, насколько стоит вдаваться в подробности. Наконец он произносит:

— Ты не все содержимое пузырька использовал, ты в курсе?

Дин морщится и качает головой. Он вообще забыл про пузырек.

— Там еще оставалось достаточно, — говорит Сэм. — Пузырек на пять миллилитров, а ты использовал всего около двух. Так что после того, как я выудил его у тебя из кармана и показал врачу, чтобы он знал, что ты принял, — это было, пока тебе делали сердечно-легочную реанимацию, — пузырек остался у меня. Они были настолько заняты тем, чтобы забрать тебя в скорую, что забыли про него, и я… в общем, я положил его в свой карман, так что он остался со мной. К тому моменту, когда ты наконец сподобился вернуться в свое тело, у меня в одной руке был пузырек, в другой телефон. Я искал только шприц. — (Дину очень хочется сделать Сэму выговор, прочитать лекцию о том, какой глупый это был план, но, конечно, никакого морального права на это у Дина в данный момент нет.) — Я собирался написать Саре так же, как ты написал мне. И это после того, как я уже перепугал ее звонком в дороге. В общем, единственное, что меня остановило, это то, что я не сразу смог найти шприц. Но пока я смотрел в это окошечко в двери, я заметил, что там в палате лежала целая коробка шприцов. И я собирался попытаться… в общем, прошмыгнуть туда и стащить один. Но потом ты очнулся.

Дин смотрит на него.

— Нам повезло, что Кас быстро летает, — говорит он наконец.

Сэм фыркает.

— Да, еще секунд двадцать, и я бы это сделал. Ты же знаешь, как принято в больницах: попытки реанимировать человека продолжаются около получаса, а над тобой они работали только минут пятнадцать к тому моменту, так что я решил, еще есть время вернуть тебя. И Каса тоже. Если честно, я только пытался рассчитать время со своей стороны: где именно лечь, чтобы меня нашли скоро, но не сразу, и когда именно написать Саре.

— Да, время просчитать сложно, — соглашается Дин, кивая. — Я думал, что все спланировал идеально, но, как только оказался за Завесой, сразу понял, что плохо упал в снег и, наверное, толком не могу дышать. И я знаю, что просчитался насчет того, где был ты и каково тебе придется, — знаю, что и в этом я облажался. — (Сэм только пожимает плечами, словно теперь они дошли уже до того, что просто улучшают протокол на следующий раз.) Дин продолжает: — И потом я совершенно потерял счет времени. К счастью, Чинди предупредила нас. Но буквально в последний момент — по-моему, Кас откровенно струхнул, когда понял, как долго я уже нахожусь вне тела. Под конец он летел как безумный, чтобы вернуть меня вовремя.

— Так он правда летел, да? — спрашивает Сэм с улыбкой. — Он упомянул об этом, но я не понял, метафора это или он говорит буквально.

— Ну, это был полет за Завесой, — отвечает Дин. — Не то же самое, что летать в реальности, наверное, но ощущения были самые правдоподобные! То есть мне, с моей точки зрения, определенно казалось, что он летит. И быстро. С крыльями! Черт, Сэм, видел бы ты его истинное обличье… — Дин снова начинает улыбаться, вспоминая. — Оно офигенное. ГРОМАДНЫЕ крылья. То есть это, конечно, были его крылья за Завесой — иными словами, вроде как… память о его крыльях. Но черт, Сэм, как же круто они выглядели! И знаешь что: его реальные крылья тоже классные. Я и их увидел — те, что у него сейчас. Они меньше, но очень подходят к оболочке, и у них золото по краям. И они теплые. Он накрыл меня крылом вчера вечером в реанимации, и блин, как это приятно…

— Этот разговор скоро превратится в непристойный? — уточняет Сэм.

Дин вынужден остановиться и подумать.

— Не прямо сейчас, — обещает он.

— Потому что я твой наивный младший братик, не забывай. И ничего о таких вещах не знаю.

— И мне надо следить, чтобы твои наивные ушки не краснели? — ухмыляется Дин. — Не волнуйся, у нас вчера не было сил ни на что, кроме как спать. Я только хочу сказать, что его крылья теплые. То есть в буквальном смысле. Должно быть, перья как-то излучают тепло даже сквозь измерения.

— О! Это мне напоминает, — говорит Сэм и садится прямее, чтобы вынуть что-то плоское и большое из кармана куртки. Это клиновидный кусок сложенного картона, и когда Сэм его разворачивает, внутри обнаруживается аккуратно свернутое бумажное полотенце. Сэм кладет все это на колени, бережно разворачивает бумажное полотенце и вынимает два пера, черное и белое. И протягивает их Дину.

Черное перо из крылышка Каса. И белое перо, которое Дин подарил ему в ответ.

Дин медленно берет оба пера, уставившись на них.

Долгое время он только поглаживает черное перышко Каса.

Он немного удивлен тем, что у него щиплет в глазах. С Касом все хорошо, напоминает он себе, с ним все в порядке (в краткосрочной перспективе…) — теперь уже все в порядке. Но у Дина едва не дрожат руки и дыхание начинает спотыкаться только от того, что черное перышко в целости и сохранности снова оказалось у него в руках.

Сэм наблюдает за ним.

— Оно лежало в кармане твоей куртки, — говорит Сэм тихо. — Прошлой ночью, когда вы оба тут отключились, я отправился на поиск перьев. Вся ваша одежда была испорчена, но я понял, что оба ваши пера, наверное, остались где-то в одежде. Черное перо должно было быть у тебя, но оказалось, что, когда у тебя остановилось сердце, с тебя сняли куртку и в спешке срезали рубаху. Разрезали по центру и по обоим рукавам огромными ножницами. Порезали ее буквально на ленты. Я попросил все это назад — объяснил, что в кармане осталось кое-что важное, — и сестра все никак не могла взять в толк, говорила: «Я проверила карманы, там только воронье перышко». И я ей: «Да, оно самое, спасибо».

Сэм усмехается, вспоминая. Потом уголок его рта подергивается в улыбке, когда он видит, как Дин поглаживает перышко.

— Он в порядке, — говорит Сэм мягко. — И перышко в порядке, и Кас в порядке. Он уже, наверное, закончил с анализами, и мы сейчас встретимся внизу, в фойе. С ним все хорошо.

«Хорошо в краткосрочной перспективе», — думает Дин снова.

— Да, конечно, — отзывается он, заставляя себя убрать перо. Он прячет его в карман новой рубахи и застегивает карман для сохранности. Но глаза у него еще слезятся, так что ему приходится вытереть рукавом лицо. Сэм по-прежнему смотрит, и Дин шутит: — Просто расстроился из-за рубахи! Надо бережнее к ним относиться.

— Ты переводишь их штук по двадцать в год — кошмар какой-то, — соглашается Сэм. — Ну, а белое перышко найти было еще сложнее.

— Точно, оно же осталось в жилете! Который был…

— Который, липкий от крови, был засунут в целлофановый пакет и валялся рядом со скульптурой, в снегу.

— Ты нашел пакет, — говорит Дин, улыбаясь Сэму.

— Нашел, — подтверждает Сэм, улыбаясь в ответ. — На Касе, конечно, уже не было жилета. Его полностью раздели. Врач сказал, что отдал все вещи Каса тебе. Но при тебе ничего этого не было, и белого пера не было, только черное. Я даже заставил бедную сестру снова найти твою рубаху, чтобы проверить, нет ли там второго пера. Я уже, было, почти сдался к двум часам утра, но потом сообразил: наверняка ведь одежда там, где ты лежал в снегу! Пошел туда среди ночи, поползал вокруг того места, где ты лежал. К тому времени там все уже замело снегом. Я чуть руки себе не отморозил.

— Черт, Сэм… Спасибо.

— Наверное, ты мог бы и другое перо найти, а?

— Наверное, — говорит Дин, медленно вертя белое утиное перышко в пальцах, — но мне кажется, он будет рад получить назад именно это. Эй, а как ты его отмыл добела? Оно же было все в крови.

— Оказывается, Сара знает даже больше ухищрений, чем мы, по части отмывания крови с вещей. Она сделала что-то с применением перекиси водорода. Получилось неплохо, а?

— Погоди, Сара? — Дин недоуменно глядит на перо. — Его помыла Сара? Ты что, экспресс-почтой ей его выслал?

— Нет, — произносит от двери знакомый женский голос. — Не почтой. Он мне просто позвонил. Это был, наверное, самый странный звонок в моей жизни.

Дин разворачивается на кровати и обнаруживает Сару, улыбающуюся в дверях. Она толкает перед собой пустое инвалидное кресло. Дин таращится на нее, пока она подвозит кресло к кровати, оставляет там, подходит к Сэму и наклоняется, чтобы кратко поцеловать его. В губы.

— Как, — произносит Дин медленно, — ты здесь оказалась?

— Как я сказала, — отвечает Сара, выпрямляясь и глядя на Дина, — вчера я получила очень странный телефонный звонок.

— И потом я сделал еще один безумный звонок, — говорит Сэм, — когда ты только очнулся…

— Так что я решила прилететь сюда и помыть перо сама, — заключает Сара. Она смеется при виде недоумения Дина и говорит, любовно сжимая рукой плечо Сэма: — У нас в клинике в Денвере все равно делать было нечего. Рождество же; и штука в том, что никогда заранее не знаешь: иногда на праздники начинается сумасшедший дом, а иногда тишина. В этот раз было так тихо, что мы с ума сходили от скуки. А потом Сэм позвонил. Моя начальница как раз была рядом и услышала, что происходит, и к тому моменту, как Сэм позвонил во второй раз, она меня уже отпустила — там было достаточно персонала и без меня. Я подумала, что помогу вам на дому или хотя бы поддержу морально, если быстро сюда доберусь. — В ответ на изумленный взгляд Дина она добавляет: — Эй, у меня были бесплатные мили. Взяла резервный билет на ближайший рейс на случай, если кто-то из пассажиров не явится на посадку, и меня посадили в самолет. В Рождество не так много людей летает, на самом деле. Очень удобно в плане внезапных путешествий. И я все равно собиралась работать в праздники, так что какая разница, и так и так у меня нет выходных. И перелет сюда короткий, Флагстафф относительно близко.

Она пытается представить все так, словно это мелочи. Но она все бросила и прилетела сюда среди ночи, в Рождество, после пары звонков от Сэма.

— К десяти вечера я была уже здесь, — добавляет она как ни в чем не бывало. — Сэм встретил меня словами «Слава богу, похоже, они оба живы», но он был в ужасном состоянии, конечно, так что я заставила его поесть, и потом мы поднялись и посидели с вами немного — вы оба спали и к тому моменту были стабильны, но я хотела просто, знаешь, убедиться своими глазами. И к тому же посмотреть на здешний персонал. Но оказывается, это хорошее место. И вот сидим мы здесь, — она указывает на пару стульев у стены, — уже за полночь, я пытаюсь убедить Сэма поспать, и тут он ни с того ни с сего выдает: «Я ЗНАЮ, ГДЕ ПЕРО». Я: какое перо? Почему ты ищешь перо? И пять минут спустя мы уже ползаем в снегу в два часа утра.

Дин смотрит на Сэма. Сэм же уставился на Сару… этим своим взглядом. Таким взглядом… Щенячьим и с тупейшей улыбкой, которую Дин у него когда-либо видел. Как будто он не может оторвать от нее глаз.

— Знаешь что, Сэм, — обращается к нему Дин. Сэм наконец-то переводит взгляд на брата, и Дин говорит: — Мои первые свидания — это встретиться, выпить, там, поужинать, сыграть в пул. Должен признать, я никогда еще не пробовал прием «Прилетай ко мне за пятьсот миль, поползаем вдвоем в снегу, поищем перо». До такого обычно не доходит раньше третьего свидания. Как все прошло, расскажи?

— Чудесно прошло, раз уж ты спросил, — говорит Сара со смехом.

И Сэм заливается краской. Он прочищает горло и смотрит на Сару.

— А это было наше первое свидание?

— Строго говоря, да, — отвечает Сара (к этому времени она уже по-свойски опирается локтем на его плечо, улыбаясь ему сверху). — Но такое ощущение, что мы перешли сразу к пятому или шестому свиданию, да? Со всем этим уходом за пациентами после гриппа и химиотерапии. — Обращаясь к Дину, она добавляет (Сэм, похоже, в данный момент ничего сказать не в состоянии): — Рак — он такой. Расставляет все на свои места. Даже люди, ухаживающие за больными, или работники онкологического отделения, вроде меня, начинают ценить каждый день. Видишь возможность — хватаешься за нее. Отворяется дверь — проходишь. Ладно, — добавляет она бодро, — главное, что вы оба чудесным образом выкарабкались. Не первое чудо с участием Кастиэля, которое я вижу, так что не скажу, что я сильно удивлена, но может быть, старая-добрая помощь на дому вам все же не помешает?

— Определенно, — соглашается Дин. На самом деле, большое облегчение знать, что Сара задержится еще на несколько дней: Дин до сих пор чувствует слабость, и Кас наверняка тоже, а бедный Сэм выглядит выжатым до капли. — Очень надеюсь, у тебя не создалось впечатление, что ты проделала весь этот путь зря, — добавляет Дин, — потому что ты нам очень поможешь.

— О, я уверена, это было не зря, — говорит Сара, и они с Сэмом обмениваются краткими взглядами. Сэм снова заливается краской. Сара поворачивается к Дину и продолжает как ни в чем не бывало: — На самом деле, только благодаря мне вас так скоро выписывают. Доктор Флагерти очень обрадовался, когда узнал, что я медсестра Каса из клиники Клайна. Он позвонил в Денвер, Клайн все подтвердил и поручился за меня, и думаю, это поспособствовало вашей выписке. Особенно когда я пообещала держать вас под контролем следующую пару дней — если ты, конечно, не против, Дин? Кас, кажется, был рад, что я останусь, — я только что говорила с ним внизу. В общем, сегодняшний план был такой: Сэм приехал сюда пораньше, чтобы пообщаться с вами, а я помогу вам добраться в ваш снятый дом. И потом присмотрю за вами пару дней. Идет?

Дин кивает немного ошарашенно.

Сара улыбается и обращается к Сэму:

— Кстати, ты, наверное, уже можешь забрать Кастиэля из рентгенологии, он наверняка готов. Дин, тебе еще нужно подписать кое-какие бумаги внизу, так что я тебя провожу. Потом Сэм и Кастиэль нас встретят. Мне положено отвезти тебя вниз в кресле, готов?

— Да, мэм, — отвечает Дин покорно.

***

Сэм вскоре уходит, чтобы забрать Каса. Дин послушно садится в инвалидное кресло — он планировал настоять на том, чтобы пойти пешком, но как только он встает, оказывается, что на ногах он стоит еще нетвердо. Сара берет его за локоть и подводит к креслу с такой деловой уверенностью, что Дин не сопротивляется. Она укрывает его ноги одеялом — снова уверенными, отработанными движениями, как будто она профессионально укрывала людей годами (и, наверное, так и есть). Дин сидит тихо, как мышь, пока она везет его к лифтам, — все еще немного потрясенный тем, что она вообще оказалась здесь.

Лифт приходится ждать несколько минут. Дин пытается оценить, достаточно ли они с Сарой на короткой ноге, чтобы подразнить ее немного по поводу ночного перелета. Может быть, пошутить по поводу первого свидания? Он тщательно планирует ненавязчивую шутку, когда Сара наклоняется и шепчет ему на ухо суровым тоном:

— Ты никогда больше так с Сэмом не поступишь, правда же?

Это немного неожиданно. Дин вынужден усмехнуться.

— Ты поэтому отправила Сэма к Касу? Чтобы отчитать меня наедине?

— Именно, — отвечает Сара, кивая прямо над его плечом. — И не уходи от ответа. Судя по всему, вчера вечером ты выкинул на редкость идиотский фортель.

— Да, но за всем этим был план, честное слово, — оправдывается Дин. — Он был не таким идиотским, как кажется.

— Что ж, хорошо, потому что похоже было на полное безумие, — говорит Сара. — Намеренная передозировка, чтобы… что, найти жнеца? Я правильно поняла Сэма? Ты и в самом деле искал жнеца Каса?

Дин резко оборачивается к ней.

Она выпрямляется и криво ухмыляется ему:

— Я работаю в больнице, Дин. Я видела много смертей. Мы же слышим, что происходит. Мы видим. И знаешь, в последние несколько лет… — она оглядывается на коридор, словно проверяя, нет ли кого в пределах слышимости, потом говорит, понизив голос до шепота: — скажем там, начались всякие странности. В общем, про жнецов я знаю, если тебя это волнует. Только обещай мне, что больше не устроишь себе передоз, чтобы торговаться со ними, хорошо?

— Я уже обещал Сэму, что не буду, — отвечает Дин. Но не может не добавить: — Или, вернее, я пообещал, что, если сделаю это снова, то спланирую все лучше.

Сара упирает руку в бедро, смотрит на него долгое время и прикусывает губу. Наконец она говорит:

— Ладно. Но запомни одно. Теперь тебе придется иметь дело не только с Сэмом. А еще и со мной.

Дин глядит на нее снизу вверх. Она спокойно встречает его взгляд своими серьезными карими глазами. Прибывает лифт: он пустой. Сара завозит Дина внутрь и умело разворачивает кресло. Как только двери закрываются, она подходит к нему сбоку и приседает, чтобы видеть его лицо.

— Я понимаю, что познакомилась с Сэмом только недавно, — говорит она. — И понимаю, что это новые отношения, но… слушай, пока они складываются очень хорошо; кажется, что у них есть потенциал. Я вижу, что у вас тут происходит что-то, о чем вы мне пока не говорите. Кое до чего я уже и сама догадалась. О прочем можете рассказать позже, если захотите. Но даже при том, что я знаю Сэма совсем недолго, да и Кастиэля тоже, скажу тебе только… — Она кладет руку Дину на плечо, и ее хватка оказывается железной. — Если у Сэма еще хоть раз по твоей вине будет такой голос, какой был вчера вечером по телефону — когда он думал, что потеряет и Кастиэля, и тебя в один день, — если по твоей вине мне когда-нибудь снова придется слышать Сэма в таком состоянии… — Она набирает воздуху, отпускает плечо Дина и встает. Дин смотрит на нее молча, пока она потирает переносицу. Наконец она продолжает: — Я понимаю, что это могло быть необходимо. Не пойми меня превратно, я страшно рада, что Кастиэль справился с этим кровотечением, и если ты ему как-то в этом помог, это замечательно. Но если ты еще хоть раз поставишь Сэма или меня в такое положение, пойдешь на такой риск, никого не предупредив и не дав никому из нас по крайней мере подготовиться, — ты об этом пожалеешь. — Она делает паузу, глядя на него вниз. — Ясно? — спрашивает она спокойно.

— Кристально, — говорит Дин покорно, и Сара дружелюбно треплет его по плечу. Она спланировала свое наставление идеально: двери лифта как раз открываются, и она вывозит Дина в фойе.

— Эй, Сара? — добавляет Дин, пока она катит его через фойе.

— Да? — откликается она.

— Спасибо. За то, что приехала… и все остальное.

— У меня были на то свои причины, — говорит она только. — Но пожалуйста. — Потом добавляет: — О, и, кстати…

— Да?

— Ты, случаем, не любишь пироги? — Дин поворачивается и смотрит на нее. Сара улыбается ему сверху. — Оказывается, Сэм уже купил все для рождественского ужина. Я понимаю, что у вас были чертовски странные последние сутки, но, если вы с Касом не против, мы подумали, что можно сегодня устроить рождественский ужин в вашем арендованном доме. Он будет на день позже положенного, но жалко было выбрасывать индейку. Не обязательно сидеть за столом — вы можете вообще поесть в постели или на диване внизу, у меня уже все спланировано, и я уже начала готовить индейку утром. Она будет готова через пару часов после нашего возвращения. И я испекла пару пирогов. Тыквенный и яблочный.

Дин смотрит на нее, лишившись дара речи.

— Когда ты успела испечь пирог? Два пирога? — спрашивает он в конце концов.

— Утром, — отвечает Сара. Сэм хотел приехать пораньше, чтобы поговорить с вами наедине, и я занялась пирогами.

— Ты испекла два пирога сегодня утром… — повторяет Дин. — И отмыла перо…

— Перо я отмыла вчера в полтретьего ночи на сестринском посту, — говорит Сара. — А для пирогов все ингредиенты у Сэма уже были. Получилось быстро.

— Слушай, а тебе соседи по квартире не нужны случайно? — спрашивает Дин. — Трое? В Денвере? Или, может, в Канзасе?

Сара только улыбается ему.

— Пока рано об этом думать. Но мы к этому еще вернемся.

Впереди них раздается задорное «Йоу, чувак, сюда!» Появляется Сэм, везущий другое кресло, и Кас, улыбающийся Дину.

***

Два часа спустя Кас и Дин наконец-то дома, устроились рядом на диване в гостиной их бунгало, снятого на Airbnb. Сэм приносит им тарелки с индейкой, картофельным пюре и клюквенным соусом, Сара помогает расставлять их на маленьком столе на колесиках, который ухитрилась позаимствовать из госпиталя.

Дин обнаруживает, что проголодался сильнее, чем думал: он заглатывает целую тарелку и начинает вторую, пока Кас еще клюет свою первую порцию. Оказывается, Кас пока способен есть только маленькими порциями: поговорив с ним, они понимают, что восполнение нехватки крови не решило волшебным образом всех прочих проблем — например, с пищеварением. Но, по крайней мере, его не тошнит: он утверждает, что ест с удовольствием, хоть и понемногу.

Ужин выходит чудесным. Пироги очень вкусные. Вечер кажется волшебным. И удивительно, как хорошо в их компанию вписывается Сара. Кас, конечно, уже привык к тому, что она активно участвует в его лечении, и у них полное взаимопонимание — они даже поддразнивают друг друга, как старые друзья. И Дин уже испытал на себе ее навыки ухода во время болезни. Так что расслабиться в ее присутствии оказывается очень легко.

И по мере того, как вечер переходит в ночь, становится ясно, что у нее нет никакого номера в отеле — ночь она проведет здесь. (Дину наконец удается застать Сэма наедине на секунду и спросить самым невинным тоном: «Так что, Сара будет ночевать в третьей спальне? В пустой?» Он прекрасно знает ответ и спрашивает только затем, чтобы увидеть, как Сэм снова покраснеет и в конце концов промямлит: «Э… нет, она будет не в третьей спальне».)

Очень на руку и то, что Сара быстро разбирается в жнецах, ангелах и прочих сверхъестественных аспектах их охотничьей жизни. Дин привык скрывать все это от потенциальных партнеров, но Сара, похоже, не только полностью приняла тот факт, что Кас — ангел, но и даже рассуждает о том, как нахождение в человеческой оболочке влияет на его здоровье и течение болезни. Она понимает все на удивление быстро, и когда Дин наконец прямо спрашивает ее: «Откуда ты столько знаешь?» — она повторяет объяснение, на которое уже намекнула ему ранее: оказывается, персонал в больницах по всей стране уже несколько лет сталкивается со всякими необычными сверхъестественными феноменами. Настолько часто, что для некоторых из них даже придумали медицинские термины («синдром взрывающегося пациента», «чернососудистая чума», «расстройство личности на почве одержимости» и другие). Конечно, истинных причин медицинское сообщество не установило, но то, что происходят странные вещи, было очевидно.

— На самом деле, я рада узнать немного больше о правде, — говорит Сара после того, как они объяснили ей основные различия между одержимостью ангелом и одержимостью демоном. Теперь она листает «Физиологию ангелов», и Сэм указывает ей на ключевые главы, имеющие отношение к состоянию Каса. — Но выходит, жнецы — это ангелы? Этого я не знала.

— Отдаленно родственный подвид, — объясняет Кастиэль. (Он больше не ест, осилив только маленькую порцию и кусочек пирога, но, по крайней мере, чувствует себя хорошо. Теперь он устроился сбоку от Дина на диване.) — Если нарисовать условное родословное древо эволюции ангелов, жнецы будут самой дальней ветвью. Ведутся споры о том, стоит ли выделить их в отдельный вид. Но обычно для простоты они считаются ангелами.

— Выходит, когда ты пошел договариваться с Чинди, — спрашивает Сара у Дина, — ты пытался убедить ангела сохранить жизнь другому ангелу?

— По сути, да, — соглашается Дин. — Хотя я на самом деле ни в чем ее не убедил. Она и так планировала помочь Касу. Так что… не знаю, был ли вообще смысл в моем пребывании там. — Это не дает ему покоя весь день, с самого разговора с Сэмом: было ли путешествие за Завесу совершено впустую, при всем его драматизме? Перепугал ли Дин Сэма совсем зря? — У Чинди уже была волшебная вода, — говорит Дин. — Хавасу уже послал Чинди найти Каса. Я в итоге не заключил никаких сделок и ни о чем не сторговался. Так что не уверен, была ли от меня какая-то польза.

Кас прищуривается.

— Ты что, не слушал?

Дин смотрит на него.

— Не слушал чего?

— Чинди. Она же сначала не узнала во мне ангела. И собиралась уйти, забыл? И только когда ты сказал ей, что я ангел, она задержалась и присмотрелась внимательнее.

Дин смотрит на него молча. Об этом он забыл.

Но Чинди ведь и правда сначала прошла мимо Кастиэля. Она удивилась его крыльям и на мгновение остановилась возле него, но потом пошла осматривать остальных пациентов. И только когда Дин вступился за Каса, настаивая, что он ангел, Чинди решила взглянуть на него снова.

— Полагаю, она бы так и ушла, если бы тебя там не было, — говорит ему Кас. — И не думаю, что кровотечение остановилось бы само по себе.

— Чинди сказала, что не была уверена, при смерти ли ты… — начинает Дин.

— Я был при смерти, — отвечает Кас.

Дин хмурится.

— Откуда тебе знать наверняка?

— Я видел свои собственные крылья, — говорит Кас. Все поворачиваются к нему. Кас объясняет: — Когда лежал на том белом ковре, Дин. Я понял, что сам вижу свои крылья. Очень ясно.

Сара медленно произносит:

— Эмили всегда говорила, что они ей видны…

— Именно, — кивает Кас. — Умирающим людям иногда видна небесная сфера, где ангелы обычно держат крылья. Когда обычный человек, без сверхъестественных способностей, видит ангельские крылья, это признак его скорой смерти. Это значит, что его душа теряет связь с материальным миром. Если что-то не вмешается и не остановит этот процесс, человек умрет. Эмили видела мои крылья, потому что была при смерти. И Дин видел их вчера вечером. И я, по иронии, не видел своих крыльев уже много месяцев до вчерашнего вечера, когда мне наконец удалось взглянуть на них. — Он поднимает глаза на Дина и улыбается ему. — Так что ты вчера спас мне жизнь, Дин.

— Ну что ж, одна победа за нами, — отзывается Дин хрипло. Столь уверенное подтверждение Каса, что вчера Дин спас ему жизнь, застает Дина немного врасплох. Он обнимает Каса за плечи и стискивает их со словами: — Главное, так и продолжать. Оставайся спасенным, ладно? Теперь дело за крыльями.

***

Но ночью кошмары возвращаются.

Дин — снова на тропе Светлого ангела. Кас спадает с его плеча, изо рта у него течет кровь. Но на этот раз он выскальзывает прямо у Дина из рук, и, несмотря на отчаянные попытки Дина ухватить его за руку, за шапку, за куртку — хоть за что-нибудь, — срывается с каменного уступа. Он падает вниз с бесконечно высокой скалы, падает как в замедленной съемке, исчезая в далеком слое облаков в миле под ними на глазах у Дина, охваченного ужасом. Дин не может даже вдохнуть, чтобы закричать, он в состоянии только шептать: «Кас… нет… Кас…»

— Дин? — отвечает ему голос рядом. — Дин! ДИН! — Это Кас, он трясет Дина за плечо, и Дин наконец просыпается, обнаруживая, что судорожно вцепился в голову и плечи Каса. Они вовсе не на тропе Светлого Ангела — они в просторной кровати в спальне на втором этаже их арендованного дома. Сейчас поздняя ночь. — Дин, проснись! — зовет его Кас. — Я в порядке. Я в порядке. Все в порядке.

— Прости, — выдыхает Дин. Он заставляет себя ослабить мертвую хватку на плечах Каса. — Прости, просто сон… прости.

— Все в порядке, — повторяет Кас и целует Дина в щеку. — Правда.

Дин судорожно вздыхает и прижимается к Касу. Это даже не первый раз — это уже третий кошмар за сегодня по подсчетам Дина. Один был про то, как разбился вертолет; в другом Кас умер, пока Дин нес его вверх по тропе.

— Знаешь, в этом даже есть ирония, — говорит Кас, гладя Дина по волосам. — Я чувствую себя ужасно из-за того, что совершенно испортил тебе Рождество и заставил пройти через такое жуткое испытание. Но ирония в том, что… — его рука замирает на голове у Дина, — это была бы идеальная смерть. С моей точки зрения, во всяком случае.

Дин немного отстраняется и смотрит на него. Из-за штор пробивается лунный свет: он освещает лицо Каса, вычерчивая его знакомый профиль до боли красивыми линиями света и тени.

— Абсолютно спокойная, безболезненная смерть, — объясняет Кас. — Знаешь, я всегда был уверен, что моя жизнь окончится болью и неудачей. Я готовился к смерти уже какое-то время. Пытался смириться с тем, что она будет либо… В общем, я ожидал один из двух исходов: либо смерть будет такой внезапной, что я ничего не успею сказать и сделать, оставлю тебя без защиты, оставлю все незаконченным… либо же, если она будет медленной, то болезненной и мучительной, и я буду знать, что ничего не получилось. Но, Дин, тот момент на тропе… он не был похож ни на то, ни на другое. — Кас делает глубокий вздох. Его пальцы начинают медленно очерчивать контуры лица Дина. — Он был идеальный. Место было такое красивое, и я был с тобой. И боли не было. Вообще не было. Я чувствовал только… головокружение.

— Головокружение? — переспрашивает Дин, хмурясь.

— Наверное, надо было тебе сказать, — отвечает Кас (вид у него становится немного неуверенный). — Я чувствовал слабость и головокружение какое-то время. У меня был не только кашель, но и что-то еще, как будто состояние опьянения. Я думал, это пройдет, и не хотел волновать тебя, поэтому ничего не сказал.

— Черт побери… — ворчит Дин.

— Я знаю, знаю. Но день был такой чудесный. Такой чудесный вечер перед этим, и такой чудесный день потом, весь вчерашний день. Сначала попасть с вами в такое прекрасное место… Потом сидеть с тобой рядом, наслаждаясь таким видом…

— И потом все полетело к чертям.

— Для тебя, — замечает Кас. И отчего-то они оба начинают смеяться.

Наконец Кас говорит, когда смех иссякает:

— Надеюсь, этот инцидент не испортил твое впечатление от Гранд-Каньона.

— Надо признать, он подпортил настроение под конец, — говорит Дин. — Я чувствовал себя так, словно загнал тебя до смерти.

— Если тебя это успокоит, — замечает Кас, — доктор Флагерти сказал мне сегодня, что я мог бы и не выжить, если бы мы отправились не в каньон, а в какое-то другое место.

Дин отстраняется и смотрит на него.

— Что? Почему?

Кас спокойно встречает его взгляд. В тусклом свете луны голубой цвет его глаз приобрел насыщенный оттенок индиго.

— Кровотечение было в тонком кишечнике, — говорит он Дину. — Несвязанное с половой активностью, кстати, — я спросил — я знал, что ты будешь об этом переживать, но это не сыграло роли. — (Для Дина это определенно камень с души.) — И, зная источник кровотечения, доктор Флагерти сказал, что оно могло начаться в любой момент. Он спросил, бывали ли у меня кровотечения раньше, и я понял, что бывали — в мотеле, помнишь. Во время химиотерапии у меня они бывали не раз, и оказывается, что у пациентов, которые страдают желудочно-кишечными кровотечениями во время химиотерапии, такие спонтанные кровоизлияния могут возникать в любой момент. Это могло произойти и здесь, во Флагстаффе, просто от хождения вверх-вниз по лестнице. Могло произойти в бункере от, знаешь… других наших занятий. И если бы это произошло где-то еще… Сам подумай. Тропа Светлого ангела была рядом с той гостиницей, так? И, как мне сказали, в гостинице были рации, чтобы вызывать скорую, верно?

Дин медленно кивает. Кас продолжает:

— И парамедики прибыли быстро, и кислородную маску мне сразу надели, и вертолет у них был наготове, верно? И региональный травма-центр здесь есть, где знакомы с тяжелыми ранениями. И где есть донорская кровь.

Дин понимает, о чем он говорит: в Гранд-Каньоне все было готово для быстрого реагирования.

Кас попал в квалифицированный госпиталь уже через шестнадцать минут. Он прав: такого бы ни за что не получилось в Лебаноне, в Канзасе.

— Было бы удобнее, если бы ты потерял сознание в гостинице, — замечает Дин. — А не на чертовой тропе.

— Но, если бы это случилось в гостинице, — отвечает Кас спокойно, — ворон бы меня не увидел.

Ворон.

Ворон, который пролетел прямо над ними и посмотрел на Каса так испытующе, прямо когда Кас терял сознание.

— Думаю, он подлетел посмотреть на мои крылья, — говорит Кас. — Воронам видна небесная сфера, ты же знаешь? Он как кошки в том смысле, что могут воспринимать небесную плоскость, даже находясь в материальном мире, всегда, даже когда не умирают. Так что я думал об этом и сообразил, что ворон, наверное, заметил мои крылья и поэтому подлетел к нам. И потом, судя по тому, что сказала Чинди, этот же ворон увидел у меня кровь. И если бы он не передал Хавасу, что я теряю кровь — что моя проблема, в связи с которой мне нужна была помощь, заключалась именно в потери крови, — Хавасу бы не сотворил заклинание и не послал ко мне Чинди с водой. Думаю, Хавасу в любом случае захотел бы мне помочь, но он бы не знал как. — Кас умолкает, размышляя. — Любопытное сочетание человеческой помощи и помощи свыше получилось в итоге, — замечает он наконец. — Чинди не могла найти меня моментально, но ты выиграл для меня время, обеспечив мне медицинскую помощь. Медицинские работники поддерживали меня в живых часами. При помощи одной лишь человеческой изобретательности. Содержать банк донорской крови от других людей — какая находчивая идея! Давай посмотрим: сколько времени прошло между тем, как я потерял сознание, и тем, как Чинди дала мне воду?

— Около трех часов, —отвечает Дин медленно.

Сколько единиц крови Кас уже получил к тому моменту?

Сколько людей поучаствовало, чтобы сдать эти пакеты крови, чтобы доставить их и перелить Касу? Сколько докторов, медсестер и парамедиков помогало? Доктор Флагерти, студент, сестры во Флагстаффе… и ранее, парамедики, пилоты вертолета, и даже работники парка, которые так быстро вызвали помощь по рации. На тропе Дин чувствовал такое отчаянное одиночество, но на самом деле от помощи его отделяло всего нескольких десятков шагов. И как только он преодолел эти несколько десятков шагов один, появилась целая цепь людской поддержки. Все эти люди наперекор судьбе поддерживали Каса в живых, часами.

А ворон тем временем отнес критическую весточку Хавасу…

— Ты меня спас, — говорит Кас. — И врачи меня спасли, и сам Гранд-Каньон, думаю, тоже. — Он добавляет задумчиво: — Так что в конечном итоге мне очень повезло, что я был в Гранд-Каньоне, когда это произошло. И надеюсь, ты запомнишь мою тропу, тропу Светлого ангела, как место, связанное с надеждой, а не с травмой.

Дин вспоминает вид, открывающийся с тропы. Он, конечно, навеки врезался Дину в память, этот вид с каменного уступа: величественные утесы красного и оранжевого камня, овраги вдали, бесконечное небо. И чувство умиротворения, которое он испытывал, сидя там с Касом. Он помнит даже звук ветра в крыльях ворона.

Воспоминание об этом моменте воскресало во всех его кошмарах и прошлой ночью, и этой. Это была сцена ужаса, паники, беспомощности и трагедии. Но теперь ее восприятие меняется в сознании Дина: вместо ужасающей и болезненной она становится… почти удачно сложившейся. Выпавшей по счастливой случайности. Да, в тот момент пугающей, но в то же время благоприятной.

— Надо сходить поблагодарить ту птицу, — говорит Дин.

— А мне надо поблагодарить Хавасу, — отвечает Кас. — У него ведь есть озерцо здесь, на дне каньона. Озерцо сине-зеленой воды. Как-нибудь я хотел бы сходить туда и принести ему подношение. Водяные духи любят алкогольные напитки — может быть мы могли бы ему что-нибудь подарить? В знак благодарности.

Дин раздумывает об этом.

— Когда-нибудь мы таки съедем туда на мулах с парой бутылок текилы в рюкзаке, правда? Сам Светлый ангел съедет на муле по тропе Светлого ангела.

Кас смеется.

— Мулы! Конечно! И Сэма с собой возьмем.

— Думаешь, Сара одобрит мулов?

— Вот и узнаем, — говорит Кас, усмехаясь. — Давай как-нибудь это сделаем. Когда мне станет лучше.

— Когда тебе станет лучше, — эхом повторяет Дин и прислоняется лбом ко лбу Каса.

Несколько минут ни один из них не заговаривает. Слова «когда тебе станет лучше» отдаются в воздухе надеждой… и неопределенностью. Рука Каса вновь приходит в движение: он начинает гладить Дина по волосам; Дин целует его в лоб, в нос и в губы. Кас умудряется придвинуться еще ближе и пробирается ногой между ног Дина, обнимая его рукой за торс, пока они не прижимаются друг к другу так близко, как только возможно. Секса нет, сегодня это не такого рода объятие. Но может быть, оно даже ближе, даже теплее, даже нужнее им.

Постепенно дыхание Каса замедляется. Должно быть, он уснул.

— Очень люблю тебя, Ти-берд. — шепчет Дин, даже хотя Кас, наверное, не слышит.

Но Кас шепчет в ответ:

— И я тебя люблю.

***

Этой ночью Дину снится еще один сон про каньон, про тропу Светлого ангела. Но теперь, когда Кастиэль в этом сне теряет сознание у Дина в руках, он не срывается с обрыва и не исчезает в облаках внизу — вместо этого он просто соскальзывает в объятия Дина и проваливается в глубокий сон. И теперь, в этой итерации сна, Дин смутно понимает, что помощь рядом. Есть ощущение, что рядом десятки людей, ожидающих сигнала, готовых к действию: Сэм, и работники гостиницы, и парамедики, и вертолет, и врачи во Флагстаффе. И присутствует смутное осознание, что Хавасу, Чинди и вороны тоже рядом. Кастиэль не один.

Может быть, они никогда и не были одни?

Может быть, ничто на самом деле не проходит незамеченным, ничто не остается без внимания. Во всяком случае, на этой тропе.

Дин обнимает Каса в этом призрачном каньоне из сна, на тропе из сна, и на этот раз паники нет. Это момент абсолютной умиротворенности, и на этот раз Дин наконец может посмотреть вверх, на ворона, кружащего над головой. Он кружил там в каждом из снов, понимает Дин.

И, как только Дин переключает на него внимание, ворон вырывается из своего бесконечного кругового полета. Он проворно пикирует, почти в танце, легко скользя в порывах ветра, и приземляется на самый край каменного уступа в нескольких дюймах от колена Каса. Он смотрит на Дина блестящими черными глазками и говорит — беззвучным голосом, который образуется прямо у Дина в голове:

«Ты выдергивал меня в этот свой сон уже шесть раз, считая вчера и сегодня, человек. И каждый раз я пытаюсь сказать тебе: ангелы не умирают на тропе Светлого ангела. Во всяком случае, не под моим надзором. Твоего конкретного ангела Хавасу хорошо помнит, и кроме того, мне понравились его крылья. Красивое окаймление на кроющих перьях. — С этими словами ворон подмигивает Дину. — Твой ангел спит в безопасности рядом с тобой. Пожалуйста, теперь дай и мне поспать».

========== Глава 51. Так как насчет искпедиции на Северный Полюс? ==========

Сны больше не будят Дина.

Он просыпается только следующим утром от легкого скрипа половиц. Открыв глаза, он застает Кастиэля на цыпочках крадущимся по комнате. Кас полностью одет: на нем его мягкий синий свитер, черные штаны и пара новых серых шерстяных носков. Он украдкой пробирается к стене и останавливается перед двумя большими окнами. На подоконниках снаружи теперь лежат живописные холмики свежего снега, налипшего с внешней стороны окна ровными полумесяцами. За ними падает еще снег, и плотные облака снежинок оседают на ветвях деревьев. Весь мир снаружи словно излучает мягкий ровный свет, как будто дом находится в гигантском шаре со снегом.

Кас останавливается напротив одного из заснеженных окон и тихо копается в своей сумке. Наконец он извлекает оттуда свой старый бежевый шарф и одну из новых теплых шапок, которые Дин подарил ему на Рождество (хотя обезьянья шапка уже на нем), а также новую пару варежек. Он изучает варежки в тусклом свете комнаты, видимо пытаясь понять, из одной ли они пары, и в этот момент его силуэт оказывается идеально очерчен зимним светом на фоне окна.

Прямо как когда-то, долгие недели назад, он был очерчен светом у окна мотеля в Денвере. «Ангел, ухаживающий за цветком», — подумалось тогда Дину.

Теперь он думает: «Еще один экспонат в мою ангельскую серию: “Ангел с рождественскими варежками”. Серьезно, пора уже научиться рисовать». Вместо этого Дин тихонько берет телефон с тумбы, включает его и делает фото.

Камера телефона издает тихий щелчок, и, хотя его едва слышно, Кас вздрагивает и резко оборачивается. Увидев, что Дин не спит, он немедленно улыбается и опускает варежки. Дин улыбается в ответ.

— С добрым утром, Ти-берд. Уже рассвет?

По ровному тускловатому свету снаружи Дин уже знает, что рассвело давным-давно. Но в награду ему Кас тихо усмехается.

— Уже почти полдень, — отвечает он, улыбаясь Дину. Он подходит к кровати, кладет варежки, шарф и шапку на постель в ногах и садится рядом с Дином. Дин поднимает руку к его щеке.

— Жив пока? Все хорошо? Кровь остается там, где должна?

— Внутри сосудов, насколько я могу судить, — подтверждает Кас, накрывая руку Дина своей. — Заклинание Хавасу, похоже, надежное. Надо признать, я чувствую себя лучше.

Дин смотрит на кучку зимней одежды Каса.

— Настолько лучше, что отправляешься в искпедицию к Северному Полюсу?

— В «искпедицию»? — переспрашивает Кас озадаченно. — Ты имеешь в виду экспедицию? Северный Полюс очень далеко отсюда. Я собирался пройти всего несколько кварталов.

Дин смеется.

— Это из «Винни-Пуха», — объясняет он. — Из детской книжки. Мне мама ее когда-то читала, когда я был ребенком.

Что-то в этой картине заснеженных подоконников разбудило старое воспоминание: смутный образ из далекого-далекого прошлого, как они сидели в спальне на втором этаже их уютного дома в Канзасе. Не в подземном бункере, не в обшарпанном мотеле, но в настоящем двухэтажном доме. И снаружи падал снег. Падал за окнами… И мама сидела рядом с Дином, на краю его кроватки, и читала ему вслух «Винни-Пуха».

Дин с удивлением понимает, что очень редко думает о маме в контексте таких счастливых детских воспоминаний. Не связанных с ее смертью, с демонами, с пожаром, с мучительными годами после, когда отец разрывался, пытаясь найти ее убийцу; с заботой об осиротевшем маленьком Сэмми. Не связанных со всем временем, когда им не хватало ее.

А просто падающий снег, мир в доме, и мама, читающая «Винни-Пуха».

«Позволь себе быть счастливым…»

— Это глава из детской книжки, — говорит он Касу. Он понимает, что даже до сих пор помнит название главы, и цитирует с налетом тоски в голосе: «В которой Кристофер Робин организует искпедицию к Северному Полюсу».

Кас кивает; в его глазах появляется проблеск узнавания.

— Звучит знакомо, — говорит он. — С тех пор, как я снова стал человеком, я позабыл многое из того, что Метатрон вложил мне в голову. Был момент, когда он засунул в мой разум все сюжеты, сочиненные человечеством, помнишь? Многое из этого теперь померкло, но я помню, что была детская книга про медведя. Про игрушечного медведя, да? Я забыл подробности. — Он оглядывается через плечо на варежки. — Я и правда думал выйти прогуляться. Хотя и не на Северный Полюс. Только до кофейни и обратно.

Дин хмурится.

— Ты уверен, что достаточно в форме?

Кас кивает.

— Это всего в четырех кварталах отсюда. Мне правда сегодня гораздо лучше, и ветра нет: я уже выходил на крыльцо проверить, и там даже не так уж холодно. На самом деле, там очень хорошо. Ты еще спал, так что я не хотел тебя беспокоить, но собирался оставить тебе записку. Я думал принести тебе оттуда какой-нибудь выпечки. Сара и Сэм, кстати, ушли за покупками — раз теперь мы остаемся здесь дольше, они хотели купить еще еды. Но мне стало скучно просто сидеть и ждать их.

Дин хмурит брови: ему не нравится идея, что Кас пойдет на холод один. Но, глядя на Каса, Дин вынужден признать, что цвет его лица и правда стал лучше и в движениях уже не видно прежней усталости. Может быть, и не стоит постоянно нависать над ним, как няня?

Но кое-какие признаки болезни еще заметны: сутулая осанка, как будто у Каса немного ноют мышцы, ужасная худоба (которая напоминает Дину, что Кас толком не поел прошлым вечером), сухость кожи, шелушащиеся губы. У него все тот же немного призрачный вид от отсутствия бровей. И на голове обезьянья шапка — которая, по крайней мере, привносит веселую ноту, но и напоминает о том, что под ней нет волос. Во многом Кас еще не восстановил здоровье.

Но хотя бы кровью он уже не истечет.

«Позволь себе быть счастливым…»

«И позволь Касу быть счастливым», — думает Дин. Ведь Кас, наверное, хочет выйти в мир, а не сидеть взаперти вечно. Особенно учитывая, что через неделю-две им, может быть, предстоит целый новый курс химиотерапии или радиации.

— Я пойду с тобой, — говорит Дин. — Устроим искпедицию вместе. Искпедицию в кофейню. Но сначала одна вещь…

— Что? — спрашивает Кас.

Вместо ответа Дин поднимает руку, захватывает одну косичку его обезьяньей шапки, затем вторую, переплетает их между пальцами и медленно тянет голову Каса вниз. К своему лицу. Кас улыбается прежде, чем Дин успевает поцеловать его.

Одно перетекает в другое…

— Принеси сюда мою сумку, — просит Дин минуты три спустя. Они оба в процессе раздевания: Дин стряхивает с себя футболку, в которой спал; Кас встал с кровати, чтобы снять свитер, и теперь пытается стянуть штаны. (По молчаливому согласию искпедиция в кофейню ненадолго отложена.)

Кас хватает сумку Дина одной рукой и бросает ее на кровать.

— Но я уже убрал смазку в ящик твоей тумбы, — сообщает он.

— Я не ее сейчас ищу, — отвечает Дин, копаясь в сумке. Он вынимает длинную узкую коробочку. — Вот, — удовлетворенно говорит он, приоткрывает ее и задумчиво изучает содержимое. Потом вынимает длинное лощеное белое перо. — Я купил еще несколько про запас. Они не из крылышек, но я подумал, что подойдут… ну… для других целей. Если ты в настроении?

Он поднимает взгляд на Каса и замечает, что тот замер неподвижно, широко раскрыв глаза.

Кас приходит в себя, ухитряется наконец сдернуть штаны и скидывает с себя боксеры.

— Я вижу, ты в настроении, — заключает Дин.

***

Это жаркое, упоительное время. Дин снова, как раньше, начинает с того, что водит длинным тонким пером по коже Каса. На этот раз оно длиннее, но белое, как и перышко из крылышка. И видимо, в каком-то смысле оно таки считается пером Дина, потому что Кас не может оторвать от него глаз. Дин пробегает им везде: поверх ушибов Каса, поверх его шрамов и даже свежих следов от капельницы, появившихся за последнюю пару дней. Перо зажигает Каса на глазах. Потрясающе видеть, как становится глубже его дыхание, и как по его телу пробегает дрожь, как сжимаются его руки (одной он держит Дина за плечо, второй легонько ухватил его за волосы), пока Дин медленно кружит пером по его телу. По лицу Каса, по его губам, по груди, по соскам… Дин даже переворачивает его, чтобы провести кончиком пера по его спине и поймать вздох удовольствия.

Очень осторожно Дин пробует немного римминга. Ему самому удивительно, насколько он при этом нервничает — несмотря на уверения Каса, что все в порядке, Дин не может побороть суеверный страх, что у Каса вдруг снова начнется кровотечение из всех отверстий сразу.

— Крови не будет, Дин, — шепчет Кас, когда Дин сомневается уже в пятый раз. — Правда не будет. Можешь не волноваться. — Потом, видимо, чувствуя тревогу Дина, Кас отстраняется, садится и долго глубокомысленно смотрит на него. — Думаю, пришла твоя очередь — если ты не против, — говорит он. — Пора тебе лечь. — Он бережно вынимает белое перо у Дина из рук, тянется к тумбе у кровати (где также лежит «Физиология ангелов») и осторожно откладывает перо, шепча: «К тебе я еще вернусь, обещаю». И затем берет саму книгу.

— Можно? — спрашивает он, замерев рукой на обложке.

Дин не вполне понимает, о чем он спрашивает, пока Кас не распахивает обложку и не вынимает черное перышко, спрятанное внутри. Перышко Каса — его перо из крылышка. Дин спрятал его под обложку книги для сохранности вчера вечером и даже не подозревал, что Кас заметил, куда он его положил.

— Можно? — повторяет Кас.

— Это твое перо, — шепчет Дин.

— Теперь оно и твое тоже, — замечает Кас. Но он зажимает черное перышко пальцами, двигается к Дину, переворачивает его и толкает назад, пока Дин не оказывается на спине. Затем Кас оседлывает его бедра.

К этому времени они оба возбуждены, и Кас садится так, что их члены соприкасаются боками. Дин обхватывает их оба рукой, даже не думая; член Каса кажется ему раскаленным на его собственном. Кас тем временем начинает гладить пером — пером из своего собственного крылышка — по щеке Дина. Дин смотрит ему в лицо: глаза Каса темные и внимательные, губы слегка приоткрыты. Он настолько сосредоточен, что вид у него почти сердитый.

По бокам от него в воздухе видно марево — Дин чувствует оседающее на бедрах дуновение тепла.

— Твои крылья же на мне, да? — шепчет Дин.

— Да, — отвечает Кас. — И когда-нибудь, когда мне станет лучше… — Он наклоняется вперед, совсем близко, нагибая голову к плечу Дина так, что его губы оказываются прямо у уха Дина. Он медленно опускается на Дина всем весом, всем упоительно тяжелым теплым весом, и их члены восхитительно прижимаются друг к другу. Поначалу Кас не разговаривает: Дин чувствует его горячее дыхание сбоку головы, но Кас ничего не произносит. Вместо этого он медленно проводит черным перышком с другой стороны шеи Дина. Перо оставляет за собой огненную дорожку.

Потом Кас шепчет хрипло прямо Дину в ухо:

— Когда мне станет лучше, я достану крылья в материальную плоскость. Я обниму тебя ими, Дин, клянусь. Я обниму ими тебя всего, физически, прямо здесь, в этом мире, я прочувствую перьями каждый дюйм твоей кожи… — голос Каса хрипнет сильнее, пока он это произносит, как будто это самое запретное, самое эротичное, самое возбуждающее, что он может себе представить — и от этой хрипотцы в его голосе это немедленно становится самой запретной, эротичной и возбуждающей фантазией и для Дина.

— Я ощупаю перьями тебя всего, Дин, — прямо как вот этим пером… — говорит Кас, снова садясь, и проводит черным перышком вниз по животу Дина к его паху, а затем очень медленно прямо по головке его члена. И теперь Дин уже стонет от одной мысли об этом, выгибаясь, пытаясь прижать член сильнее к маленькому перу. Марево по обеим сторонам от Каса становится заметнее, и Дин удивлен тем, насколько ему нравится мысль о том, что невидимые крылья обнимают его с двух сторон, и еще больше удивлен тем, как ему нравится это шелковистое перо. «Черт, мой ангел обнимает меня своими КРЫЛЬЯМИ, — думает Дин, и эта мысль заводит его несказанно. — Он гладит меня своим настоящим ПЕРОМ ИЗ КРЫЛЫШКА!» Дину едва самому на себя не смешно: ведь это просто перо! Но это перо Каса, и этот взгляд в его полуприкрытых глазах; то, как он смотрит на Дина, слегка приоткрыв губы; как начинает закусывать нижнюю губу; как двигается поверх Дина, медленно всаживаясь в его руку, так восхитительно скользя членом по члену Дина… и при этом все вращает кончиком пера по головке его члена медленными, бесконечными кругами.

— Не могу поверить, как… чертовки приятно это, оказывается, — выдыхает Дин.

— О, я только начинаю, — сообщает Кас. Он неожиданно меняет позу, слезает с Дина и убирает перо. — Перевернись, — приказывает он. — Встань на колени.

В его голосе слышатся командирские нотки, и Дин повинуется. Он взбирается на четвереньки, как просит Кас, расстилает под бедрами пару полотенец, как просит Кас, и, когда Кас просит смазку, передает ее ему. Есть какое-то трепетное удовольствие в том, чтобы вот так полностью отдать контроль, позволить Касу взять на себя ведущую роль. И Кас не торопится, сначала проникнув внутрь пальцами, как Дин учил его несколько недель назад. Но на этот раз ритм задает он, наблюдая за Дином, как сокол, оценивая, готов ли тот. Дину не нужно произносить ни слова, Кас понимает все сам.

Он меняет позу, поднимаясь на колени.

— О, да, — шепчет Дин, когда наконец приходит то ощущение, которого он ждал, этот нажим горячего толстого стержня, и Кас входит, медленно, медленно наполняя Дина.

Кас погружается в него до конца и издает стон. Дин чувствует, как руки Каса дрожат у него на бедрах. Кас немного отстраняется, надавливает снова и снова стонет, уронив голову Дину на плечи.

Дин стонет вместе с ним. Это так чертовски приятно; Дин не может удержаться и начинает дрочить себе одной рукой. Кас пробирается рукой под Дина, все еще держа чертово перо, и начинает, дразня, кончиком пера щекотать Дину яйца. Крылья повсюду: они едва заметны — лишь марево в воздухе и слабая струя тепла, но они здесь, и сама мысль о них, сама мысль о том, что Кастиэль хочет обнять Дина крыльями, несказанно возбуждает. Кас издает тихие стоны при каждом толчке, толчки ускоряются, кровать начинает скрипеть. Стоны Каса сокращаются до хриплых отрывистых звуков. От каждого толчка член Дина сильнее наливается кровью, и Дин невольно ускоряет темп, работая рукой сильнее, сильнее, быстрее, быстрее… он близко… он уже так близко….

— Щас кончу, — выдыхает он.

— Нет! — восклицает Кас. — Еще не сейчас, подожди… — Он замирает и хватает Дина за запястье, удерживая его руку, заставив замедлить темп. Дин слышит его тяжелое дыхание. Потом Кас запускает обе руки под Дина немного неуклюже, перехватывая что-то, меняя положение, — Дин едва осознает, что происходит, пока не чувствует тонкую линию нажима на головке своего члена. Он смотрит вниз: это черное перышко. Кас обернул одну руку вокруг члена Дина, и перо у него в этой же руке, прижато к члену снизу. Он даже изгибает двумя пальцами кончик пера, чтобы кончик закруглялся прямо поверх отверстия в головке.

— Это, э… на линии огня, — предупреждает Дин.

— Я знаю, — говорит Кас. Он прижимает перо к члену еще сильнее. — В этом и смысл.

— Ты уверен? — спрашивает Дин, тяжело дыша. В конце концов, это черное перышко — единственное, оставшееся у Каса; то, которое он подарил Дину.

— Ты можешь… отказаться… — получается выговорить у Каса. Он тоже тяжело дышит, как будто ему трудно сдерживаться. — Это и твое… перо теперь…

Дин улыбается. Да разве тут откажешься? Когда Кас так отчаянно этого хочет…

— Хочешь, чтобы я кончил на твое перо? — шепчет Дин через плечо. — Ты этого хочешь, ангел? Хочешь, чтобы я перепачкал все твое перо?

— О да, — стонет Кас, дыша еще тяжелее. Он снова начинает двигаться, шаткими мелкими рывками, как будто не может сдержать рефлекторные движения бедрами при мысли о том, что Дин только что сказал. — Да, Дин… Оно отмоется… без проблем… не волнуйся, они… крепкие… нгх… Да, о, Дин, пожалуйста…

Дин обхватывает руку Каса, сдавливая его пальцы, прижимая перо к своему члену еще сильнее, чтобы Кас почувствовал все, что происходит.

— Хочешь, чтобы я кончил… на твое… перо, ангел? — спрашивает Дин, намеренно растягивая слова, подчеркивая их. В ответ Кас издает только «ННннгх…» — как будто он больше не может связно разговаривать. — Ну тогда трахни меня, — велит Дин. — Трахни меня как следует…

Едва эти слова вылетают из его уст, как Кас снова начинает двигаться, усиливая толчки. Теперь он прямо бьется в Дина. Член Дина каменно твердый, почти болезненно напряженный, и при каждом толчке Каса ощущения удваиваются, утраиваются, разряды упоительного электричества проходят по всему телу Дина, и ощущение жара раздувается глубоко внутри. Его бедра тоже дергаются.

— Смотри, а то заставишь меня кончить на твое перо, Кас… — говорит Дин, и Кас стонет и делает мощный толчок, погружаясь до конца. Дин чувствует, как его член напрягается, чувствует, как яйца подтягиваются вверх — он едва в состоянии говорить и только выпаливает бессвязно: «А… да… ннгх! А, а, Кас, да… ДА…» — и его член выбрасывает первый залп семени сквозь его пальцы, сквозь пальцы Каса — прямо на кончик пера. Кас хнычет, его тело напрягается в спазме, ноги намертво зажимают Дина. Дин чувствует, как глубоко внутри оживает его член: Кас кончает с силой, содрогаясь всем телом поверх Дина и не переставая стонать. В то же время Дин упивается собственным оргазмом, пока Кас прижимает черное перо к его члену дрожащей рукой и горячее марево в воздухе обнимает его со всех сторон.

В конце концов Дину отказывают руки и ноги. Они валятся друг на друга кучей — Кас поверх Дина — и так и лежат, переживая эхо оргазма.

Проходит долгое время, прежде чем кто-то из них может пошевелиться.

— Черт, Кас, — говорит наконец Дин какое-то время спустя. — Теперь у меня появился фетиш на перья. Где я ошибся?

Кас усмехается; его смех отдается в спине у Дина медленной вибрацией.

— Где я поступил правильно? — мурлычет он в ответ, треплет Дина по волосам одной рукой и целует его в шею. — И мы даже не добрались до твоего первостепенного пера. — Его я отложил на потом. — Он выпускает долгий медленный вздох и задумчиво добавляет: — Знаешь, не уверен, смогу ли я даже объяснить коннотации всего этого для ангела.

— Я начинаю догадываться, — отвечает Дин.

— Спасибо, что ты мне подыгрываешь, я ценю это. Правда. Знаю, для человека все это должно казаться несколько необычным.

— О, я переживу, — заверяет его Дин. — Крышесносные оргазмы очень помогают, знаешь ли.

Кас ерзает сверху, пока его рот снова не оказывается возле уха Дина.

— Когда-нибудь я обниму тебя крыльями. Обниму, — шепчет он. — Когда-нибудь, когда мне станет лучше. Буду обнимать тебя ими, сколько захочешь, всю ночь, каждую ночь. И перьев будет больше, чем это одно. Я отращу целый новый набор. И я возьму тебя в полет, Дин… — В его голосе появляются мечтательные нотки. — В настоящий полет, не за Завесой. Я покажу тебе, как выглядит мир с высоты — он так прекрасен, Дин, я жду не дождусь, когда покажу тебе… Когда-нибудь, — добавляет Кас снова, и теперь в его голосе слышится неуверенность, сомнение.

— Еще как покажешь! — поддерживает Дин, пытаясь придать голосу уверенность, которой не чувствует. — Ты еще полетишь, Ти-берд, обязательно. Когда-нибудь.

***

Они лежат еще какое-то время вялой кучей, приятно расслабившись. Постепенно Кас поднимается и объявляет, что пойдет помоет перо. Дин, конечно, присоединяется, чтобы посмотреть на этот процесс (для этого они вдвоем втискиваются в душ). Оказывается, Кас намыливает перо — примерно так же, как мыл бы волосы (если бы у него были волосы). Единственное отличие — в том, что он аккуратно проводит пальцами по опахалу всегда в одном направлении. Он моет перо дважды, потом споласкивает его — и он прав: оно выглядит как новое.

— А это… не осквернило его как-нибудь? — беспокоится Дин, когда они возвращаются в комнату, вытираются и одеваются. — С твоей точки зрения, я имею в виду? Оно не утратило свою святость?

Кас только улыбается.

— Скорее вот теперь оно по-настоящему освящено. — Он кивает в сторону кровати и добавляет: — Куда уж человечнее, чем-то, чем мы здесь занимаемся… И я знаю, это может прозвучать странно, но для меня это и есть освящение.

Одевшись, Кас какое-то время промокает перо уголком полотенца, после чего даже снова исчезает в ванной, чтобы высушить его феном.

По возвращении он вертит перо на свету, пристально изучая его. Дин подходит посмотреть: перо выглядит безупречно чистым и отливает радужным спектром. Когда Дин осторожно нюхает его, он чувствует только запах, которым перо обладало всегда: эту слабую смесь кедра, вереска и открытого воздуха.

Кас объясняет:

— Маховые перья очищаются так же, как человеческая кожа или волосы. Раз тебе достаточно принять душ после секса, и можно выходить в мир… то и мое перо можно помыть точно так же. Так что… — Дин как раз застегивает рубаху, и Кас убирает перышко ему в нагрудный карман. — Сияющее, чистенькое и готовое снова выйти в мир. Если, конечно, ты еще хочешь носить его с собой…

— Еще как хочу! — заверяет Дин, застегивая карман. — Кроме того, ничто так не греет душу, как носить под сердцем хорошие воспоминания. — Он даже чувствует приятное волнение, зная, для каких недозволенных занятий использовалось это перо. И еще Дину вдруг только сейчас становится ясно: Кас до сих пор относится к этому перу как к части себя. Как сам Кас — партнер Дина в сексе, так же и это перо.

Кас только улыбается ему, и Дин улыбается в ответ.

— Так как насчет искпедиции на Северный Полюс? — предлагает Дин. — Ты, я и перышки? Вчетвером? Пойдем погуляем в снегу.

Кас с энтузиазмом кивает.

***

Дин отправляет сообщение Сэму, чтобы дать ему знать, куда они идут: четыре квартала до кофейни. Сэм и Сара тут же отвечают чередой взволнованных советов и указаний: «Оденьтесь потеплее», «Напишите, как только дойдете туда», «Пообещайте, что только четыре квартала», «Идите не спеша», «Если через пятнадцать минут от вас не будет вестей, мы начнем разыскную операцию».

«Это правда всего четыре квартала, ребята, — отвечает Дин. — Четыре МАЛЕНЬКИХ квартала». Но он прилежно соглашается на все их взволнованные просьбы. Хотя потом оказывается, что Дин и Кас переживают друг за друга так же, как Сэм и Сара за них обоих: еще до того, как они выходят за дверь, Кас проверяет всю одежду Дина вплоть до носков, чтобы убедиться, что тот тепло укутан. Дин делает то же в отношении Каса и как следует распушает его черный жилет (свежевыстиранный, спасибо Саре, но, по мнению Дина, слишком свалявшийся). Дин настаивает на том, чтобы Кас надел свою самую теплую куртку и самую толстую из новых шапок и помогает ему обмотать вокруг шеи два шарфа.

Но, когда они выходят из дома, все усилия себя окупают. На улице непередаваемо прекрасно. Снегопад — такой, какой прилипает к каждой ветке, к каждому столбу и к каждому дорожному знаку, превращая весь мир в до боли красивое произведение искусства. Каждая веточка на дереве покрыта аккуратной снежной глазурью, на подоконнике каждого окна скопилась серповидная снежная насыпь, каждый кирпичик разукрашен уникальным орнаментом из художественно налипшего на его неровности снега. И снег идет до сих пор. Вокруг потрясающая красота. И редкое умиротворение. Машин нет вообще — эту улицу еще не расчистили. Но какой-то добрый самаритянин убрал лопатой снег с тротуара, так что идти легко. Расчищенная дорожка даже достаточно широкая для двоих. Дин продевает руку Касу под локоть, и они шагают бок о бок в тишине.

— Какой чудесный сегодня день… — замечает Кас.

— Особенно эта последняя его часть, а? — дразнит Дин.

Кас смеется.

— Ну, да. Особенно эта часть, раз уж ты ее упомянул. Дин, серьезно… — он делает паузу, останавливает Дина и поворачивается к нему лицом. — Что бы ни случилось, каждый день дорог, — говорит он. — И я не только секс имею в виду, хотя и его тоже. Но мне дорого все. Даже если окажется, что у нас осталось мало времени…

— Эй, ну-ка, отставить эти разговоры! — перебивает Дин. — Ты только что чудесным образом выжил! Всего два дня назад! И еще как минимум месяц работаешь на волшебной воде Хавасу! Если не два. Давай будем оптимистами, ага?

Кас слабо улыбается ему.

— То есть никаких разговоров про рак?

Дин вздыхает и тащит Каса за рукав, подтягивая его ближе к себе. Они снова потихоньку начинают идти вперед.

— Ты, наверное, не можешь об этом не думать, да? — спрашивает Дин.

Кас кивает.

— Это всегда занимает мои мысли. Я не собирался об этом заговаривать, но… мне надо будет завтра позвонить доктору Клайну и переназначить обследование. И поэтому… В общем, да, я о нем думаю. Но правда, Дин, я говорю серьезно… — Он поворачивает голову и смотрит на Дина. — Каждый дополнительный день — это такой подарок!

— Ну что ж, — говорит Дин твердо. — Если даже один дополнительный день так хорош, подумай, какой будет ночь! И завтрашний день. И день после этого.

Кас улыбается.

Вдруг в воздухе раздается тихая музыка:

«Лети высоко, свободная птица…»

Кас вздрагивает и, отпустив руку Дина, начинает оглядываться по сторонам. Дин подавляет смешок: это играет “Free Bird” группы Lynyrd Skynyrd. Музыка исходит откуда-то рядом, и Дин знает откуда. После короткой паузы она повторяется:

«Лети высоко, свободная птица…»

— Что это?! — спрашивает Кас. — Песня… про птицу?

— Это твой телефон, — отвечает Дин, не в силах спрятать улыбку.

— Мой телефон? — переспрашивает Кас, глядя на Дина с сомнением. Припев «Лети высоко…» раздается в воздухе снова, и на этот раз Кас даже поворачивается вокруг себя, пытаясь понять, откуда исходит звук. — Мой телефон звучит совсем не так, — жалуется он.

— Теперь так, — говорит Дин, к этому моменту уже беззастенчиво смеясь. — Я поменял на нем рингтон, пока ты сушил феном свое перо. — Кас вопросительно смотрит на него, и Дин пожимает плечами. — Песня показалась подходящей. И «Ти-берд» рифмуется с “free bird”, правда?

— “Free bird…” — повторяет Кас медленно.

— Свободный Ти-берд, — смеется Дин. — В тот момент идея показалась удачной. Да и сейчас кажется. Но, в общем, это твой телефон, и он звонит. Ответишь?

Кас наконец начинает рыться по карманам, пока телефон играет «Лети высоко» в четвертый раз.

— Наверное, это мой начальник, — говорит он, наконец выудив телефон из кармана. В ответ на озадаченный взгляд Дина он напоминает: — С заправки. У меня же есть работа, забыл? Формально я до сих пор там трудоустроен. Они знают, что до конца года я в отпуске по нетрудоспособности, но в праздники всегда не хватает людей. — Он пытается ответить на звонок, но держит телефон вверх ногами; Дин переворачивает его для Каса и жмет на кнопку «Ответить». Наконец Кас отвечает загадочным: «Алло, это я, на своем птичьем телефоне, хотя, строго говоря, я не птица».

Дин усмехается, качая головой, и они снова отправляются вперед. Они дошли до нерасчищенного участка тротуара, где снег гораздо глубже, и Дин выходит вперед, чтобы протоптать тропу, пока Кас занят звонком. Кас держится сзади, идя по следу Дина и слушая в трубку, что ему говорят.

«Я совсем забыл про его работу», — думает Дин. Пока он прокладывает тропу в снегу, он немного наклоняет голову вбок, пытаясь незаметно подслушать, о чем у Каса разговор. Но со стороны Каса там в основном тишина.

Теперь даже невероятно вспоминать о том, что Кас пытался работать на полную ставку прямо во время химиотерапии…

А теперь, с наступлением нового календарного года, им ведь придется снова решать проблему со страховкой. Что Кас имел в виду, когда сказал сейчас «до конца года»? Стоп: это получается, его покрытие нетрудоспособности заканчивается на следующей неделе?

Дин стискивает зубы. Он знает, что со всем этим придется разбираться. На следующей неделе все начнется сначала: новый раунд страховых документов, документов о нетрудоспособности, доплат и ежегодной франшизы… Что бывает, когда заканчивается покрытие нетрудоспособности? Сможет ли Сэм как-то продлить его еще на год? Участвует ли Колорадо в этой новой продленной программе государственной помощи? А Канзас? Положено ли Касу хоть какое-то медицинское обслуживание?

Но, что гораздо важнее, им предстоит следующий цикл лечения. Рак же так просто никуда не денется, правда? Касу придется сделать новые снимки (которые должны были быть сделаны вчера, но по понятным причинам отложились), потом сходить на прием к доктору Клайну, и потом они получат… новость, какой бы она ни была.

Дин с головой уходит в эти тревожные мысли и не сразу замечает, что Кас больше не идет за ним. Обернувшись, Дин обнаруживает, что Кас остановился в нескольких шагах позади. Он стоит неподвижно под падающим снегом с прижатым к уху телефоном и даже заткнул пальцем в варежке другое ухо и закрыл глаза, как будто изо всех сил сосредоточился на том, что ему говорят. Дин спешит к нему, вдруг уверенный, что это вовсе не начальник с заправки.

— Это точно? — говорит Кас, когда Дин подходит ближе. — Вы уверены? — Поравнявшись с ним, Дин кладет руку ему на плечо услужливым жестом поддержки — хотя по поводу чего, он не знает. Кас открывает глаза и смотрит прямо на Дина удивленным, даже непонимающим взглядом своих голубых глаз.

Его следующие фразы слишком туманные и ни о чем не говорят.

— Хорошо. Обязательно. Обязательно, — говорит он. — Я позвоню вам, когда вернусь. — Он несколько оцепенело добавляет «спасибо» и завершает звонок. И смотрит тупо на свой телефон с выражением потрясения на лице.

— Это не с работы звонили? — спрашивает Дин тихо.

— Это Эрон звонил, — отвечает Кас.

Эрон.

— Доктор Клайн, — добавляет Кас медленно. — Мой онколог.

— Я знаю, кто такой Эрон, — напоминает ему Дин.

— Он отменил мой визит на следующей неделе.

— Что? Почему? — не понимает Дин. — А, потому что… потому что обследование отложилось, из-за кровотечения? Он перенес визит?

— Нет, отменил его, — говорит Кас. — Он позвонил, чтобы отменить визит… потому что… оказывается, доктор Флагерти уже послал ему мои снимки. Оказывается, снимки, которые делают для проверки на кровотечение в брюшной полости — такие же, какие делают для проверки на опухоли. Ты знал? — Кас кратко смотрит на Дина, потом снова на свой телефон, как будто сможет почерпнуть какой-нибудь полезный совет из его черного экрана. — Они и верхний отдел туловища проверили, на предмет нет ли кровотечения в легких, и такие же снимки мне бы сделали для проверки на метастазы в легких… Это оказались такие же снимки, какие мне уже собирались делать, только их сделали на день раньше — представляешь? — Он рассеянно смотрит на занесенный снегом тротуар перед собой. — И даже анализы крови мне сделали те, что требовались. Они уже были назначены, и в лаборатории подумали, что их надо сделать сразу, и… сделали.

В воздухе повисло напряжение. Кажется, что весь мир замер, и даже деревья и кусты наклоняются ближе, чтобы послушать; даже горы затаили дыхание.

— И? — говорит наконец Дин. Его едва хватает на то, чтобы произнести одно это слово.

— И доктор Клайн говорит, что признаков рака нет.

Снежинки легко кружатся со всех сторон.

— Погоди, что? — переспрашивает Дин.

Кас поднимает на него глаза. Он выглядит совершенно растерянным, и несколько секунд они только смотрят друг на друга во взаимном недоумении. Кас говорит очень медленно, как будто пытается заставить себя поверить:

— Он сказал, что дальнейшее лечение обсуждать не нужно, потому что дальнейшее лечение не требуется. Мои легкие чистые. И лимфоузлы выглядят нормально. Все выглядит хорошо. И маркеры в крови в норме.

Легкий порыв зимнего ветра проносится над их головами, сбивая с заснеженных ветвей вихрь ледяных снежинок, искрящихся на свету. Дин не может оторвать взгляд от Каса. Ледяные кристаллы легко кружатся вокруг лица Каса, как брильянтовый ливень, как аура, как какой-то небесный ореол, и Кас говорит:

— Дин, химиотерапия помогла. Он сказал, у меня ремиссия.

***

В заснеженном городке среди высокогорных лесов, зимой, разыгрывается миниатюрная сценка: двое людей обнимаются на пустой улице в снегопад. Они там совсем одни — две маленьких фигурки на фоне молчаливого пейзажа. В остальном улица заброшена. Весь городок притих; дневной свет кажется бледным и тусклым, оттого что пробивается сквозь облака падающего снега. Снег падает здесь так же, как падал веками, тысячелетиями: он спускается вниз клубами тяжелых снежинок, ложится шалью на отдаленные холмы, покрывает деревья. Он устилает крыши домиков и машин, пока не начинает казаться, что людей здесь вообще никогда не было. Здесь всегда был только снег, только деревья, только их толстые зимние белые шубы, только горы, молчаливо стоящие на туманном горизонте. Среди этого безвременья две фигурки кажутся бесконечно маленькими, когда стоят так, обхватив друг друга руками, среди падающего снега. Какие бы звуки они ни издавали (смех? или это всхлипы? а может быть, и то, и другое?), они не разносятся далеко — весь звук поглощается тихой пеленой падающих снежинок. Какой смысл в этих объятиях? Зачем они? Какая разница, продлится ли одна человеческая жизнь чуть меньше или чуть дольше, когда в любом случае это всего лишь мгновение ока? Деревья тянут свои безмолвные ветви к небу как всегда, горы недвижные стоят на страже как всегда, а человеческая жизнь — лишь искра пламени, вспыхнувшая на миг. Здесь — и уже нет.

Но две фигурки все равно смеются и радуются, все равно обнимаются, все равно целуются. Еще год вместе, или два, или десять отчего-то кажутся им значительнее, чем весь лес, значительнее, чем даже горы. Получить даже немного времени — для них подарок больше, глубже, обширнее, чем весь мир.

========== Глава 52. Ты только держись ==========

Дин долгое время не может оторваться от Каса. Ему совершенно не стыдно, когда он обнаруживает, что плачет. Как и Кас.

— Я же говорил, ты еще полетишь, Ти-берд! — восклицает Дин, вытирая слезы из уголков глаз. — Я же говорил!

— Ну, вообще-то летать я по-прежнему не могу, — возражает Кас. — Если только фигурально выражаясь…

— Пока сойдет и фигурально, — отвечает Дин, смеясь. — Все по порядку, приятель. — Он отряхивает снег с головы и плеч Каса. — Пошли, а то ты уже в снеговика превратился. Давай позвоним Сэму и Саре. Черт, как я люблю этот город!

Горсть снега, которую он стряхнул с плеч Каса, такая легкая и пушистая, что Дин не может удержаться и залепляет остатками Касу в нос, и потом не может перестать смеяться, видя удивленное выражение на лице Каса.

— Добро пожаловать в мир живых, Ти-берд. Холод. Жара. Еда. Сон. Секс. Все это. Все это, постоянно. На годы. Еще на годы и годы! — Дин протягивает руку в варежке, планируя снова отряхнуть плечи Каса, но Кас вдруг с абсолютно невозмутимым видом поднимает руку и как бы мимоходом швыряет горсть снега прямо Дину в лицо.

Дин от неожиданности издает возглас.

— Вот это да! Смотри-ка, что ты начал! — Он нагибается, чтобы набрать свежего снега из сугроба, и неуклюже обеими руками швыряет его в Каса. Бегая и играя в снегу, Дин вдруг чувствует себя так, будто ему снова восемь. И у Каса внутри, что удивительно, оказывается, скрывался восьмилетка. Все это превращается в драку мягкими пушистыми снежками — Дину совсем не хочется лепить хулиганские обледеневшие снежки, как он, бывало, делал в школе, от которых Касу может быть больно. Но бросать в Каса мягкие наскоро слепленные пушистые комки снега оказывается чрезвычайно весело. Кас неожиданно и сам оказывается не промах и судивительной точностью попадает собственными мягкими снежками Дину прямо в грудь.

Потом Кас находит гораздо более эффективную стратегию: бросить более крепкий снежок прямо в ветку дерева над их головами, так что на Дина осыпается мини-лавина снега. И на Каса заодно тоже.

Они играют в снегу всю дорогу до кофейни. На заснеженных улицах чудесного Флагстаффа, в чудесной Аризоне, рядом с величественным Гранд-Каньоном, в лучший на свете день.

***

Дин наконец вспоминает про Сэма с Сарой и второпях посылает им сообщение. Десять минут спустя, когда Дин и Кас стоят в очереди в кофейне, оба еще не отдышавшиеся после игры в снежки и в эйфорическом неверии в свое счастье, снаружи с заносом тормозит Импала, поднимая за собой шквал снега, и в кофейню с поздравлениями и смехом заваливаются Сэм с Сарой. Все испытывают такой подъем, что даже бариста интересуется, в чем дело. Пятнадцать минут спустя они уже сидят, сгрудившись за уютным круглым столиком в углу, потягивая из кружек горячий сидр с пряностями, выданный им бесплатно благодаря баристе и ее боссу.

Сэм кипит от восторга; он все зовет Каса «светлячком Гранд-Каньона» и вскоре уже предлагает тосты за «нашего светлячка» с таким энтузиазмом, что Дин начинает подозревать, не подлил ли он себе алкоголя в сидр. Сара не унимается, с восторгом рассказывая про свое предчувствие, что это случится («Я знала, я просто знала!») Дин даже ощущает, что все это для него уже слишком — оттого, как будущее вдруг развернулось перед ними до горизонта, у него уходит почва из-под ног. И Кас тоже, похоже, в шоке.

— Я не смел надеяться, — говорит он, когда они наконец немного успокаиваются после, наверное, шестого тоста «за светлячка» от Сэма. — Я думал, что еще один раунд химиотерапии будет точно, а может, и радиации тоже. Я готовился к наихудшей новости, когда понял, кто звонит.

Сара отвечает:

— А я этого ожидала, на самом деле. Не хотела сглазить, поэтому ничего не говорила, но… ты хорошо выглядел в последнее время, Кас.

Все смотрят на нее.

— Знаешь, — говорит Дин, — я мог бы поклясться, что потеря пятнадцати фунтов только за последний месяц, тошнота через день, не говоря уже о кровотечении из всех отверстий и о том, что он чуть не умер два дня назад, это не совсем «хорошо выглядел».

Сара почти смущенно усмехается.

— Конечно, конечно, я знаю. Я не преуменьшаю опасность кровотечения — это была очень серьезная ситуация, да. Я ничего не преуменьшаю; я знаю, каким ужасным был этот месяц. Но понимаешь… — она чуть подается вперед, глядя на них троих. — Я уже давно работаю в этой области. Лечение рака — это гонка: между тем, как быстро лечение убивает рак и как быстро он убивает пациента. И для тебя, Кас, это иногда была гонка голова в голову, особенно в это Рождество! Но во время последних двух циклов у меня уже было ощущение, что ты эту гонку выиграешь. Что, если ты вытерпишь химию до конца, то все будет хорошо. — Она делает паузу и отхлебывает сидр.

— Но откуда ты могла это знать? — спрашивает Сэм. — Откуда такое предчувствие?

Сара в задумчивости наклоняет голову на бок.

— Есть два отдельных набора симптомов, — говорит она наконец. — Один набор — это симптомы самого рака: боли определенного типа, отказ определенных органов, отечность. И есть симптомы просто от химиотерапии, не связанные с раком: тошнота, потеря волос, проблемы с кожей, малокровие и усталость, даже кровотечения.

— Так ты хочешь сказать, — произносит Кастиэль медленно, — что у меня были симптомы от химиотерапии, но не раковые?

Сара кивает.

— В последнее время да. То есть это, конечно, не точная наука, потому что симптомы во многом пересекаются. Но… не знаю, иногда у меня просто есть предчувствие. И в твоем случае у меня было чувство, что снимки будут чистыми. — Она добавляет с немного озадаченным видом: — Я даже думала, что мне это чудится. Потому что… ну, потому что ты ангел. Я думала, что, может быть, вообразила себе сама, что тебе лучше, просто потому что подсознательно ожидала, что тебе будет сопутствовать какая-то удача свыше.

— Я думаю, моя ангельская природа — тут скорее минус, — говорит Кас. — Я вообще не был уверен, что химиотерапия возымеет какой-то эффект. Некоторые лекарства на меня не действуют, помнишь?

Сара удивленно моргает, как будто не задумывалась об этом.

— Интересная мысль, — говорит она. — Но не действовали на тебя те лекарства, что влияют на мозг, так? Нейромедиаторы? Я это уже давно заметила. И это в общем-то логично, так как ты… как бы только наполовину связан с мозгом своей оболочки, верно? Антиэметики, например, действуют за счет влияния на мозг.

Кас наклоняет голову, медленно кивая, как будто согласен с логикой.

— Но химия влияет не на мозг, — продолжает Сара. — Химия влияет на все тело, и у тебя были классические побочные эффекты от нее. Тошнота, потеря волос, малокровие — это все симптомы ее действия. Это означает, что деление клеток прекратилось, что и есть задача химии. Остановить деление раковых клеток. Если клетки слизистой стенок кишечника перестают делиться, и клетки волосяных фолликул, и костного мозга — а именно отсюда происходят тошнота, потеря волос, малокровие, — то это признак того, что все идет по плану и клетки опухоли наверняка тоже перестали делиться. Грубый метод, весьма тяжелый для организма, но именно так работает химиотерапия. — Она добавляет, пока они все усваивают сказанное: — Кас, ты знаешь, какие у тебя были маркеры в крови? Я не видела последние результаты.

— Ты имеешь в виду все эти буквы? — уточняет Кас.

Сара смеется.

— Да. АФП, ХГЧ, ЛДГ. — Сэму и Дину она объясняет: — При тестикулярном раке повышаются определенные маркеры в крови. Клайн отслеживает их еженедельно. Примерно с месяц назад маркеры Каса пошли вниз — медленно, но в верном направлении. Но последнюю пару анализов я еще не видела.

— Я должен забрать все результаты из госпиталя завтра, — говорит Кас. — Бумажную медицинскую карту, как они это называют. Эрон посоветовал мне получить копию на руки, чтобы я мог… — он делает паузу, — наверное, хранить ее для сравнения. Как сказал Эрон, раковых пациентов наблюдают в течение пяти лет, прежде чем заключить, что они полностью здоровы, так что я должен всегда иметь эту карту при себе. Чтобы у врачей, которые будут меня наблюдать в дальнейшем, было с чем сравнивать. Через пять лет ее можно убрать, но он говорит, что выбрасывать ее не нужно.

«Через пять лет», — думает Дин.

Кас вдруг планирует на пять лет вперед.

До этого момента будущее казалось коротким, предопределенным путем, узенькой тропинкой, которой они вынуждены следовать, как металлический подиум, по которому проходит скот на скотобойне. Все было расписано вперед, до близкого горизонта на расстоянии месяца или двух. Весь мир сузился: в Денвер и обратно, в Денвер и обратно, в Денвер и обратно. Ощущение будущего сжалось до нескольких месяцев: цикл химии или радиации в январе, потом еще один в феврале и, может быть, в марте… если им повезет и Кас проживет достаточно долго.

Теперь же будущее широко открыто перед ними, металлический подиум снесен в одночасье. Вместо мрачного пути на бойню перед ними открытая дорога, уходящая к невидимому горизонту, на годы и годы вперед. С ответвлениями во всевозможных направлениях.

И никаких поездок в Денвер. Никаких троп для передвижения ползком на полу мотеля, никаких ночей нескончаемой тошноты на полу ванной. Только… жизнь.

И не только на несколько дней. Не только на неделю, не только на два-три месяца, обещанные Хавасу, каким бы подарком и они ни казались. На годы. Теперь на годы. Перед ними простираются годы.

Дин откидывается на спинку стула и потягивает сидр.

— Теперь осталось только решить проблему с крыльями, — говорит он.

Кас кивает. Сара озадаченно смотрит на Сэма, потом наклоняется к нему и бормочет что-то едва слышно. Дин улавливает только «…его крылья?» Сэм наклоняется, чтобы прошептать что-то в ответ.

— А… но… разве он не может просто залечить свои корни перьев? — шепчет она Сэму. Дин с Касом переглядываются.

Она пытается говорить тихо, но ясно, что она не понимает, в чем проблема, и Дин вспоминает, что они пока не объяснили Саре, как именно у Кастиэля повреждены крылья. Он уже подумывает сменить тему разговора — на грустном сейчас, после таких чудесных новостей, зацикливаться совсем не хочется. Но Кас заговаривает сам.

— У меня были повреждены корни перьев, Сара, — объясняет он. — Несколько лет назад. Мои маховые перья были сожжены, когда меня выкинул из Рая другой ангел. Это длинная история, и того ангела больше нет, но… в общем, у меня больше нет небесного могущества. Как ты, наверное, заметила. Поэтому я не могу сам себя вылечить. И дело в том, что без определенных перьев я не могу и запасти могущество. А чтобы вылечить корни, оно нужно.

— Помнишь, что было написано в шестой главе? — спрашивает ее Дин. Сара кивает: она потратила большую часть вчерашнего дня, согнувшись над «Физиологией ангелов» и завороженно листая ее, — кажется, медик в ней оценил содержимое книги. (Дину тогда пришло в голову, что, на самом деле, это и есть в некотором роде книга по медицине. Медицинский текст об ангелах.) Дин напоминает Саре: — На то, чтобы вылечить корни перьев, нужна энергия, и при поврежденных корнях он не может отрастить новых перьев… но перья ему нужны, чтобы эту энергию запасти. Такая вот безвыходная ситуация.

— Но я думала, человеческая душа обладает энергией, — говорит Сара. — Разве он не может использовать ее?

Кастиэль смотрит на ее, нахмурившись. Она вопросительно смотрит на него в ответ.

— Прости, я знаю, что, должно быть, упускаю что-то, — говорит она. — Для меня все это пока ново, не забывайте. Но судя по тому, что написано в этой книге и что вы мне вчера рассказали, ангелам приходится черпать энергию из небесной сферы, так? — Кас кивает. Сара продолжает: — Но человеческие души — сами по себе источники энергии. По крайней мере, так сказано в книге. Разве это… не одно из главных отличий людей от ангелов? Люди обладают энергией в душе, а ангелы впитывают ее извне?

Кас снова кивает — на этот раз уже медленнее.

— Тогда… — говорит Сара немного неуверенно, — почему ты не можешь просто… зачерпнуть энергию души — раз она у тебя теперь есть, — чтобы восполнить благодать, или излечить корни, или что там нужно сделать… Почему не использовать энергию души, чтобы вылечить крылья, вместо того, чтобы использовать небесную энергию, как раньше? Это не сработает?

Кас только смотрит на нее молча.

— Где я неправа? — спрашивает Сара, глядя по очереди на Сэма и Дина. — Я в чем-то ошибаюсь, да?

Сначала все они молчат.

— Кас? — спрашивает наконец Дин, поворачиваясь к нему. — Это сработает?

— Я… не знаю, — говорит Кас медленно. — Если честно, мне это даже в голову не приходило. Он смотрит в свой сидр с задумчивым выражением. — То есть у меня же никогда раньше не было души, очевидно… и я не знаю ни одного другого ангела, у которого бы она была — я и про свою-то всего два дня назад узнал. Я давно чувствовал, что что-то изменилось, но не знал, что это душа! И у меня пока не было времени обдумать, какие возможности это открывает. Использовать энергию души… — Он делает паузу. — Когда ты так рассуждаешь, Сара, это кажется очевидным решением, но… — Он кладет руку на грудь, расправив пальцы, как будто пытается почувствовать свою душу где-то глубоко внутри. — Это безусловно правда, человеческие души обладают огромной энергией. Энергией, которую иногда можно черпать для определенных целей.

— Погоди, — говорит Дин, вдруг озаренный мыслью. — Ты мог… ты мог использовать энергию чьей-то чужой души?

Кас качает головой.

— Я думал об этом с самого начала. Я испробовал много чего, пока был сам по себе: святое масло, священный огонь, всевозможные заклинания, способы восстановить благодать. Чего я только не пробовал. Всевозможные подходы… И я исследовал вариант с использованием человеческой души, да. Но я отказался от этой идеи, потому что в тот момент я думал, что понадобится перенести энергию чьей-то души в мою оболочку. Переносить такую огромную энергию из одного тела в другое было бы безумно опасно. Это и с ангельской благодатью-то сделать непросто, а с энергией человеческой души может окончиться катастрофой. Понимаете, сам процесс переноса опасен.

— Но теперь переноса из одного тела в другое не требуется, — рассуждает Дин. — Душа у тебя уже есть. Внутри. Тебе нужен только доступ к ней.

— Верно, верно… — говорит Кас. Он задумывается. — Если она уже в той же оболочке… и ее лишь немного потревожить… может быть, достаточно будет немного изменить форму? Слегка ее вытянуть в сторону крыльев? Или в сторону одного корня пера… Понятия не имею, возможно ли это. И не знаю пока, как это сделать.

— Ладно, не будем с этим спешить, — говорит Дин. — Чтобы никакого риска взорвать себя. И это приказ.

— Конечно, конечно, — соглашается Кас, кивая. — Но теоретически это может быть возможно. — Он хмурится, раздумывая, и Дин практически видит, как он перебирает свой мысленный каталог информации о душах и доступе к ним. — Может получиться, — бормочет Кас. — Может… да… при правильной подготовке… придется потренироваться… Может быть, потребуется время, осмотрительный подход… Обычно у таких молодых душ, как моя, еще недостаточно энергии, но… судя по словам Чинди, может быть, она уже достигла нужной кондиции… Знаете, существуют определенные заклинания формы, которые могут помочь. Может быть, по одному перу за раз? И, наверное, стоит подождать сезона линьки, прежде чем даже пытаться, и потом попробовать на одном корне пера. На это потребуется время и практика. И тщательное изучение вопроса сначала, но… может быть? — заканчивает он неуверенно.

— Это поэтому громовержцы считаются столь могущественными? — спрашивает Сара. Кас снова поднимает на нее глаза. Она говорит: — Разве эта жнец не сказала тебе что-то такое о громовержцах, о том, что этот тип ангела очень могущественный? И ведь выходит, если громовержец научится использовать энергию своей души, у него никогда не кончится могущество. Пока он живет, любит, переживает человеческий опыт, его душа всегда полна энергии, и эта энергия не заканчивается. Таким образом громовержец абсолютно самодостаточен. Ему вообще не нужен Рай, не нужно небесное могущество. Так что даже если его изгоняют из Рая, как тебя выгнал этот ангел, это уже не важно. Потому что у громовержца есть источник энергии внутри. Я правильно поняла?

Кас только смотрит на нее.

— Знаешь что, Сэм, — говорит Дин. — Ты дружи с этой девочкой.

***

Саре приходится отговорить их от возбужденных планов сейчас же рвануть обратно в Канзас (Сэму не терпится взяться за исследование вопроса), начать эксперименты над Касом по использованию энергии души, или даже немедленно возобновить охоту.

— Эй, я пока еще ваш врач на дому! — вмешивается Сара. — И должна напомнить вам, что хоть у Кастиэля больше и нет рака, он только недавно закончил химиотерапию. Ему еще нужно поправиться. Набрать вес, отрастить волосы, восстановить силы. Не говоря уже о том, что вам обоим тоже нужно отдохнуть. — Она смотрит на Дина с Сэмом. — Я вам назначаю еще несколько дней отдыха здесь — как минимум до Нового Года, — прежде чем отправляться в очередной длинный переезд. Потом, может быть, мы все можем вернуться к обычной жизни, но даже тогда вам, ребята, нельзя перенапрягаться еще как минимум месяц. Вам всем нужно восстановиться, прежде чем браться за какие-то трудности. Включая эксперименты!

Они несколько неохотно соглашаются отдохнуть какое-то время.

Хотя этим вечером «отдых» включает плотный ужин из остатков с рождественского стола, веселые тосты эггногом с градусом (Дин умудрился раздобыть ром в винном магазине на углу и немного увлекается им). Потом они шумно смотрят «Крепкий орешек» — лучший рождественский фильм всех времен по мнению и Дина, и Сэма, и кажется, что вся неделя превращается в одно длинное Рождество. Начинается даже второй раунд вручения подарков. Он включает новый шарф для Каса на замену его белому (это оказывается единственный безнадежно испорченный рождественский подарок, так что Дин покупает идентичную замену), а также кассета Lynyrd Skynyrd для Каса с классическим концертным исполнением “Free Bird”. Сара и Сэм где-то раздобыли целую коллекцию кружек, наклеек и прочей атрибутики с изображением громовержца. Также появляется путеводитель по тропам Гранд-Каньона (что интересно, это подарок Сэма Саре), где выделена цветом тропа, ведущая к озерцу сине-зеленой воды на дне каньона. И последний подарок Кастиэль делает Дину: это прелестное старое издание «Винни-Пуха», которое он нашел в местном магазине подержанных книг.

«Позволь себе быть счастливым», — думает Дин, глядя на очаровательную иллюстрацию Винни-Пуха на обложке.

«Я счастлив, мам, — думает он наконец, поднимая глаза на Кастиэля. — Я счастлив. Честное слово. Я правда теперь счастлив».

***

Этой ночью сон Дина снова изменяется.

Они с Касом опять в Гранд-Каньоне, на тропе Светлого ангела, и Кас снова выскальзывает у Дина из рук и падает вниз с отвесной скалы. Но на этот раз Дин знает, на этот раз он уверен, что все будет в порядке. И теперь облака не скрывают вид под ними: Дин может, подавшись вперед, увидеть все головокружительное падение Каса — как оказывается, прямо в озеро сине-зеленой воды внизу. Дин ждет, глядя, как маленькое тело Каса исчезает в воде. Оно производит лишь легкий всплеск белых брызг внизу и потом пропадает из виду.

Следуют долгие мгновения тишины. Дин смотрит, сидя на коленях на краю уступа и заглядывая за край обрыва на озеро внизу.

И из озера с ревом вырывается огромный дракон в перьях, поднимая за собой фонтаны блестящих брызг. Он несется вертикально вверх, стряхивая с себя в воду, разбрасывая капли со своих блестящих крыльев. Дракон ревет снова, оглушительным трубоподобным звуком, отдающимся далеко в каменных стенах, и вылетает из каньона, делая над ним широкий круг по воздуху. В его гортанном реве слышится очевидная радость; дракон трубит снова, описывая круг, делая огромные петли, зигзаги и перекаты в воздухе, расправив свои блестящие крылья с золотыми полумесяцами, отливающими на солнце. Его радость заразительна: Дин вскакивает на ноги и, подпрыгивая, кричит: «ВОТ ТАК, ВОТ ТАК! ЛЕТИ, МАЛЫШ, ЛЕТИ!»

Кастиэль подлетает к Дину, выбрасывает вперед переднюю лапу с когтями, хватает его, и они взмывают в небо.

Дин просыпается и обнаруживает, что Кас обнимает его сзади. Одна его рука лежит у Дина на поясе, другую он подсунул под шею Дина. Обе его руки подергиваются во сне, и Дин знает, что ему снится полет.

***

Следующим утром Дин и Кас просыпаются поздно. Их будит Сара около одиннадцати утра, осторожно постучав в дверь с кружками свежего кофе в руках.

— Это кофе? — бормочет Дин, принюхиваясь. — Тогда определенно заходи.

— Вы в приличном виде? — спрашивает она перед тем, как открыть дверь. — Я не хочу ничего прерывать.

— Я не бываю в приличном виде, — отвечает Дин, пока Кас сонно шевелится рядом. — Но мне нужен кофе. И мы прикрыты, если вопрос об этом.

Сара смеется и в конце концов заходит.

— Мне все равно надо проверить ваше самочувствие, — говорит она. — Я пообещала доктору Флагерти, помните? Мне положено следить за вашим здоровьем до конца недели. Уже почти полдень, и я обещала, что буду проверять ваш пульс по утрам. Надо было и вчера это сделать, но вы оба были такие уставшие! — Она передает им кофейные кружки, затем садится на край кровати, чтобы проверить их пульс.

— Я вполне мог бы проспать еще целый день, — бормочет Кастиэль, и Дин кивает, потягивая дымящийся кофе.

— Можно подумать кровотечение с угрозой для жизни, остановка сердца с переохлаждением и судьбоносные новости вас утомили! — говорит Сара. — Как я сказала вчера, отдыхайте. Вам обоим стоит провести в покое еще несколько дней.

После этого она сосредотачивается на пульсе Каса, держа его за запястье и глядя на секундомер на телефоне.

— Черт, — говорит она через несколько секунд. — Сбилась со счета, прости. Придется начать снова.

Кас прищуривается и садится на кровати.

— Что не так? — вопрошает он.

Сара осторожно смотрит на него.

— О чем ты? Все так.

Кас настаивает:

— Ты сбиваешься при проверке пульса, только когда чем-то отвлечена.

Сара вздыхает.

— Этот, — говорит она Дину, кивая на Каса, — всегда чересчур проницательный. Всегда замечал, когда я волновалась за другого пациента…

— Но о чем ты волнуешься сейчас? — настаивает Кас. — Доктор Клайн снова звонил?

— Нет, все в порядке. От него никаких вестей…

— Тогда доктор Флагерти? Звонили из местного госпиталя?

— Нет, никто не звонил…

— Что-то в моей карте? — спрашивает Кас, и Сара умолкает.

Воздух вокруг Дина становится морозным. Дин смотрит на Сару — она вяло отнекивается:

— Ничего не случилось, все в порядке…

Но Кас прав, что-то не дает ей покоя.

Дин ставит кружку на прикроватный столик, откидывает одеяло и спускает ноги с кровати. Кас, глядя на Сару, делает то же самое.

— Слушайте, там все нормально, — говорит Сара. — Честное слово, я не увидела ничего плохого. То есть я уже говорила Сэму, что результаты гистологии были немного странные, я уже давно об этом упоминала… Нет, Дин, погоди, я же сказала, тебе нужно отдыхать — не беги хотя бы! Я еще не померила твой пульс!

Дин уже спешит вниз по лестнице босыми ногами, в одной футболке и пижамных штанах. Он в момент оказывается внизу; Кас торопится за ним. На диване сидит Сэм, и точно: перед ним разложена карта Каса — большая толстая папка на кольцах, которую они забрали вчера из госпиталя, полная заметок о циклах химиотерапии, результатах анализов, наблюдений медсестер и назначений врачей. Это тот набор документов, который Кас должен хранить пять лет. Они уже видели его части, конечно, но никогда еще не видели все собранное вместе. Сэм читает что-то в самом конце папки.

— Что там? — вопрошает Дин, подходя к нему. Сэм вздрагивает и захлопывает папку.

— Не уверен, — говорит он. — Может, и ничего. Наверняка ничего. Ничего. Не думаю, что это что-либо меняет. Просто…

— Это моя карта, — говорит Кас. — Дай мне посмотреть.

Сэм глядит на него секунду, потом кивает и медленно подвигает папку к нему. Кас садится на край дивана, подтягивая папку ближе, и пытливо смотрит на Сэма.

— Результаты анализов, — говорит Сэм наконец с явной неохотой. — В конце. В разделе «Гистология». Думаю, тебе самому стоит взглянуть. Составить независимое мнение. Дин, прекрати паниковать… — (Дин тревожно переминается с ноги на ногу, кусая уголок ногтя.) — Все в порядке, правда, Кас здоров. Это просто один из старых результатов.

Кас бросает на Сэма еще один пристальный взгляд, затем раскрывает большую папку на коленях и пролистывает к закладке «Результаты анализов».

— Эм, так… что такое гистология, я забыл? — спрашивает Дин безнадежно.

Сэм и Сара оба начинают отвечать, но Кас поясняет быстрее:

— Гистология — это исследование тканей, — говорит он твердым ровным тоном. Теперь он просматривает раздел с результатами анализов, пролистывая страницы секции с гистологией, вглядываясь в текст. Дин наконец подсаживается к нему на диван и наклоняется через его плечо, чтобы тоже видеть.

Поначалу идет много листов, содержащих первичные назначения на биопсии и снимки, выданные доктором Флагерти еще в мае. И такие же назначения от доктора Клайна в июне. Кас говорит, пролистывая их:

— Насколько я знаю, гистология включает в себя взятие тонких образцов разных тканей — частей органов — и изучение их под микроскопом, изучение клеток. Сара, значит, речь о результатах биопсии?

— Именно, — отвечает она тихо. — Во время гистологии в лаборатории разрезают образцы, взятые при биопсии, — кусочки органов — и рассматривают их под микроскопом.

Кас останавливается, перевернув следующую страницу. Похоже, они дошли до результатов. Одна секция выделена цветом, и Дин нагибается через плечо Каса, чтобы ее прочесть.

— Аномальные бесклеточные некротические волокнистые массы, — читает Дин вслух. Фраза кажется смутно знакомой — Дин уверен, что уже видел ее какое-то время назад.

— И я ведь читал это, — говорит Сэм, вдруг оживившись. — Я читал результаты твоей гистологии, Кас, еще давно, читал подробно, как и Дин. Но мы не видели снимков! У нас была только расшифровка, но это полная карта, и видишь, на следующей странице есть цветные копии слайдов — я вчера доплатил за полноцветные версии всего, чтобы у тебя остались оригиналы в высоком разрешении…

Кас переворачивает страницу. Дальше следует полдюжины фотографий. Кас изучает несколько и замирает неподвижно. Дин, глядящий через его плечо, застывает тоже.

Дин знает, что он не врач. Он ни черта не понимает в «гистологии» или в том, как должны выглядеть клетки, но картина на снимке выглядит знакомо. Ужасно знакомо.

Черные нити.

Клетки пронизаны змеевидными, переплетающимися черными нитями. И Дин, и Сэм уже видели их раньше, хотя и в более крупном масштабе. Они видели их на самом Сэме. И на других людях тоже.

— Это Тьма, — говорит Дин очень тихо. (Кас рядом сидит абсолютно неподвижно.) — Это… это Тьма. Тот вирус, который она вызывает… та болезнь выглядела точно так же.

— Это только на первом снимке, — говорит Сэм тихо. — Если просмотришь их все, ты увидишь, что только изначальная опухоль так выглядела.

— Левое яичко… — бормочет Кас.

— Да, — подтверждает Сэм. — И его удалили. Так что больше в тебе этого нет.

— Но к тому времени рак распространился, — шепчет Кас.

Следует мертвая тишина: Кас, Дин и Сэм втроем смотрят на глянцевый снимок мелких черных нитей.

— Что это значит? — спрашивает Сара тихо. — Мы думали, это просто необычно выглядящий некроз. Но… вам, ребята, знакома эта картина?

Отвечает ей Кас.

— Амара, — произносит он очень тихо.

— Амара, — эхом повторяет Дин. — Поверить не могу… Амара…

И все встает на свои места.

— Сила уровня Бога… — стонет Дин. — Кроули же так сказал, да? Сила уровня Бога. Но это же не значит, что это обязательно Бог!

Кас тихо говорит:

— Амара определенно обладает силой того же уровня. Если мы что и поняли за прошедший год, так это что она даже немного сильнее Чака. Она его победила.

У Сары теперь совсем недоуменный вид. Сэм шепчет ей, пытаясь объяснить:

— Мы думали, рак Каса был от Бога. Но… похоже, он не от Бога вовсе.

— Многие пациенты думают, что это божье наказание, — шепчет она в ответ.

— Нет, я имею в виду, мы думали, что он в буквальном смысле от Бога, — пытается объяснить Сэм. — То есть мы встречали Бога…

— Вы… встречали… Бога? — повторяет Сара медленно. — В смысле… фигурально выражаясь?

— Нет, буквально, — говорит Сэм снова.

— Буквально буквально, — поясняет Дин. — Тогда, когда солнце гасло, помнишь? Он тогда ошивался с нами в Канзасе какое-то время. Даже забавный парень, на самом деле.

Сара только смотрит на Дина круглыми глазами.

— Забавный… парень? — шепчет она.

— И у нас были причины полагать, что мой рак мог быть от него, — добавляет Кастиэль. — Хотя это было очень странно… я никак не мог найти в этом логику. И теперь, когда я узнал, что Бог наградил меня душой, я все эти последние дни просто не мог понять, почему он послал мне и рак, и душу.

— Но рак не от Бога, так что забудь про всю эту теорию, — говорит Дин. Он больше не может выносить вид этого снимка, слишком уж он убийственно знакомый. Дин машинально поднимается на ноги на начинает шагать туда-сюда, расчесывая рукой волосы. — Рак от Амары, — повторяет он, пытаясь это осознать. — Он от Амары… а вовсе не от Чака… Рак был от Амары…

— Ох черт, мы должны были догадаться… — говорит Сэм. Дин перестает ходить и смотрит на него, и Кас тоже поднимает глаза. Сэм поясняет: — Что бы ни вызвало рак, оно было темным! Мы же об этом знали! Мы видели своими глазами! В тот раз, когда Кроули пытался извлечь его из Каса, помнишь? Мы ведь только тогда и смогли мельком увидеть его природу… — Он умолкает.

Дин испускает тихий стон.

— В комнате стало темно, — говорит он, потирая лоб. — Темно. Там стало темно. Как я не обратил внимания?

— Темно? Была темнота? — спрашивает Кас. Тон у него удивленный, и Дин вспоминает, что Кас потерял сознание в результате эксперимента Кроули и не видел той странной разорвавшейся вспышки черноты, заполнившей библиотеку. Кас говорит: — Я полагал, что, если Кроули коснулся источника рака, должна была быть вспышка света. Было бы райское сияние. Что, белого света не было?

— Только облако черноты, — говорит Сэм мрачно, качая головой. — Раздулось и заполнило все помещение — помнишь, Дин? Все в итоге оказалось покрыто черной сажей.

— Сажу я помню, — говорит Кас тихо. — Как же я не додумался спросить…

Дину хочется застонать.

— Я должен был заметить! — говорит он. — Черное облако дыма с сажей — это же ее визитная карточка! Так Амара выглядела, когда только появилась в самом начале! Как облака черного дыма! Как мы не заметили?

— Ну, нас всех тогда сбило с ног, — замечает Кас. — Я даже беспокоился, что вы могли получить сотрясение мозга. Неудивительно, что на какие-то вещи вы не обратили внимания.

— Нет, я должен был заметить, — говорит Сэм. Он явно не собирается давать себе спуску. — Сила Бога всегда светлая. То есть я же неспроста весь день зову Каса «светлячком», правда? Тропа-то Светлого ангела… потому что ангелы несут свет. Бог несет свет.

Дин моментально вспоминает яркий свет, всегда сопровождавший проявления могущества Каса в прошлом: его крылья излучали свет, его карательные жесты едва не ослепляли всех вокруг (а некоторых и ослепляли) сияющим белым светом. И даже его блестяще-белая ангельская сущность сияла ярко всякий раз, когда он менял оболочку. Небесные порождения, божьи творения, сияют светом. Дин знал это уже давно.

Кас сидит, приложив руку к груди; его взгляд стал рассеянным — такой же погруженный в себя вид был у него вчера, когда он думал о своей новой душе, расправив на груди пальцы, как будто пытался ее почувствовать.

— Да. Да, — говорит он. — Все сходится. Так и есть. Логично. Это согласуется с тем, что я чувствовал все это время. Я только не понимал до сего момента. Но рак всегда ощущался как что-то темное… как темнота, разъедающая меня изнутри. Почти как… чужеродное вторжение. Но в то же время была эта искра света, искра… это сложно объяснить. Источник света, который разрастался. Это было семя новой души. — Он делает паузу, потом добавляет: — И сейчас я понимаю, что эти два ощущения были из разных источников. Они всегда ощущались независимо. Я давно должен был понять, что на меня оказали влияние две разных силы, а не одна.

— Ну, мы все равно мало что могли с этим поделать, — замечает Сэм. — В любом случае, как только рак прижился, он превратился в смертную проблему. Кас, ты же говорил, что пробовал святое масло, да? — Кас кивает, и Сэм говорит с видом некоторого облегчения: — Ну ладно. По крайней мере мы не пропустили какое-то очевидное лекарство. Полагаю, Амара просто… привела его в действие? А потом он уже жил сам по себе. — Кас снова кивает, и Сэм заключает: — Тогда, полагаю, мы ничего и не могли сделать иначе.

— Но за что? — спрашивает Сара. — То есть хорошо, конечно, знать, что не Бог послал ему рак, но… с чего этой Амаре награждать Кастиэля раком? Это был какой-то ответ на акт Бога? Чего она добивалась?

Сэм предполагает, обращаясь к Касу:

— Может быть, чтобы твоя душа выросла побыстрее? Посадить семя, а потом наградить тебя страшным смертным испытанием, чтобы ты… не знаю, быстрее «воодушевился»?

Кас медленно качает головой.

— Я думал об этом, и я уверен, что Чак посадил в меня душу, когда в последний раз видел меня в том баре. Я тогда что-то такое почувствовал… И они с Амарой тогда еще враждовали, правда же? Сомневаюсь, что они как-то согласовали свои действия.

— Да эти двое не смогли бы согласовать своих действий, если бы вся планета от этого зависела, — соглашается Дин. — Это вообще чудо, что они чертово солнце не потушили! Готов поспорить, ни один из них не поинтересовался, что другой делает с Касом. Может быть, Кас и «воодушевился» быстрее, но я ни за что не поверю, что эти двое это спланировали.

— Но тогда… с чего вообще подсаживать ему рак? — спрашивает Сэм в недоумении. — Зачем Амаре это делать? Просто из вредности? Чтобы отомстить Касу? Но… за что? Кас, она имела что-то против тебя лично?

Кас тоже выглядит озадаченным.

— Насколько мне известно, нет, — отвечает он. — Не больше, чем против кого-либо другого. Мы кратко пересекались, но она одержала надо мной верх без труда. Я определенно не был для нее угрозой. Она не видела во мне врага, достойного внимания, — когда она вообще обратила на меня внимание, это была лишь насмешка, пренебрежение. Для нее я лишь очередной незначащий ангел. Хотя… — Его лицо приобретает задумчивое выражение. — Она сохранила мне жизнь. Уничтожила многих других ангелов, но оставила меня в живых. Я так и не понял почему.

Сэм совсем сбит с толку.

— Но зачем оставлять тебя в живых и после вызывать у тебя рак?

— Она просто обожает играть с людьми, — отвечает Дин.

Сэм возражает:

— Но разве она не отнеслась к тебе в конце почти по-доброму? Ты говорил, она даже хотела сделать тебе подарок. Разве это не она вернула маму в качестве подарка? Зачем воскрешать маму, но пытаться убить Каса?

У тут Дина падает челюсть.

— Что? — не понимает Сэм, и они с Касом оба смотрят на Дина. Но Дин больше даже не видит их: он вспоминает Чинди и их краткий разговор за Завесой о его матери.

«О да, ваша мать, — сказала Чинди. — Она уже давно планировала этот свой побег из Рая. Она умница: выбрала момент, когда все отвлеклись на тускнеющее солнце. Но ее быстро разыскали и вернули».

Дин медленно произносит:

— Маму прислала не Амара. Мама пришла сама.

— Что? — снова спрашивает Сэм.

— Я все эти месяцы думал, что маму прислала Амара, — говорит Дин. Он все еще на ногах, но больше не ходит туда-сюда: теперь он смотрит за окно на снег, вспоминая тот странный эпизод с Амарой и Чаком месяцы назад. — Амара сказала, что хочет сделать мне подарок, и потом появилась мама, так что я решил, что это он и есть. Но Чинди мне сказала… сказала, что мама сбежала из Рая сама. — Он поворачивается и встречает недоуменный взгляд Сэма. — Чинди сказала, что мама давно планировала побег и сама выбрала этот момент. Момент, когда все в Раю были отвлечены грандиозным спектаклем с тускнеющим солнцем. — Он умолкает на мгновение, задумавшись. — И если это правда, тогда…

— …тогда Амара не имела отношения к появлению мамы, — заканчивает Сэм.

— Что означает, ее подарком была вовсе не твоя мать, — говорит Кас. В его голосе появилась странная нота; он смотрит на Дина.

— Значит… подарок — это не мама, — повторяет Дин медленно. — Подарок — это…

«Что мне было нужно больше всего».

Дин умолкает.

Он смотрит на Кастиэля. Кас спокойно встречает его взгляд. На его губах даже виден намек на улыбку, как будто он находит все это слегка забавным.

— У нее и должны быть немного темные подарки, правда же? — говорит Кас.

У Дина стучит кровь в ушах.

Кас продолжает:

— Я думаю, в любом подарке от Амары было бы что-то извращенное. Что-то темное. Даже если у нее лучшие намерения. Так что, полагаю, даже если она хотела сделать для тебя что-то хорошее, она могла просто по природе своей выбрать для этого… темный способ, так сказать.

— Вы о чем, ребята? Я что-то не понимаю, — говорит Сэм, глядя на них по очереди. — В чем заключался подарок? И какое отношение к этому имеет рак? Дин, что конкретно Амара сказала?

— Она сказала… — отвечает Дин, и его голос выходит таким хриплым, что ему приходится прочистить горло и начать фразу заново. Его лицо горит, руки дрожат, и он не может оторвать глаз от Каса. — Э, она сказала, что даст мне то, что мне нужно больше всего.

Следует долгая пауза.

Какое-то время единственный слышный звук — это шептание зимнего ветра снаружи.

Кас поднимается, берет Дина за руку и отводит к дивану, где сажает рядом с собой. Он зажимает трясущуюся руку Дина между своими ладонями. Дин оцепенело сидит рядом с ним. Он думает о том, как плохо было Касу в прошедшие месяцы, обо всей боли и тошноте, которую он вынес. Думает о Гранд-Каньоне, о том, как Кас давился кровью и чуть не умер в том вертолете; о том, как он лежал обнаженный, весь в крови, такой беспомощный и беззащитный на той больничной койке. Он думает про Первую неделю в начале декабря, про то, как Кас свернулся на кровати и ему было так плохо и больно, что он не мог вынести даже прикосновения. Он думает о том, как Кас выпал из Импалы на асфальт и его тошнило на обочине; думает о том, как Кас потерял сознание в химическом мотеле и как кровь капала у него изо рта.

Обо всех операциях, о шрамах, о потере веса, о потере волос, обо всех тяжелых ночах…

Обо всей боли. Обо всех страданиях. Обо всем страхе.

Сара неуверенно произносит:

— Э, я не хочу чрезмерно любопытствовать, но вы что, хотите сказать… эм… это значит… что…

Дин отвечает без выражения:

— Амара наградила Каса раком, чтобы я наконец…

Но он не может даже произнести этих слов.

— Чтобы мы с Дином могли быть вместе, — говорит в конце концов Кас.

***

Сара настолько растерялась, что Сэм уводит ее прогуляться. Отчасти чтобы дать ей время привыкнуть и рассказать ей кое-какие подробности, думает Дин, но отчасти явно и затем, чтобы дать Касу и Дину время наедине.

Какое-то время Дин и Кас сидят на диване. В конце концов Кас встает, все еще держа Дина за руку, осторожно тянет его, пока тот тоже не поднимается на ноги, ведет его наверх и укладывает на кровать. Дин слишком потрясен, чтобы даже снять одежду; они ложатся поверх покрывала, прямо в одежде и в носках, и Кас натягивает сверху плед. Долгое время они молча лежат рядом, Дин в объятии Каса.

Наконец Кас говорит задумчиво:

— Знаешь, в ее защиту надо заметить, что Амара понятия не имеет, что такое смертные страдания. Она вполне могла воспринимать это как нечто совершенно тривиальное. Попробуй взглянуть на это ее глазами, — продолжает он. — Для Амары — да и для Чака, я подозреваю, — шесть-семь десятилетий смертной жизни — это мгновение ока, мимолетная прелюдия к бесконечному существованию после смерти, которое, я думаю, они и воспринимают, как основную жизнь. Я часто задумывался о том, что, может быть, этот смертный мир — для них всего лишь игровая площадка. Почти как видеоигра, в какие, я видел, ты играешь, Дин. Когда ты играешь в игру, ты переживаешь о том, что случится с ее героями? Ты переживаешь, что они страдают? Для тебя это не реальность, это ничего не значит. Мне кажется, и они смотрят на смертный мир похожим образом.

— Думаешь, она знала, что ты выживешь? — спрашивает Дин глухо.

Кас на это даже смеется и качает головой.

— Нет. Существа вроде Амары и Чака… — они не понимают, что для нас, остальных, означает смерть. Для них это тривиальная перемена. Смена состояния, как вода, обращающаяся в лед или пар. Уверен, Амара вообще не продумала этот аспект. — Кас снова делает паузу, задумавшись, и его руки сжимаются вокруг Дина. Чувствуется перемещение воздуха, мягкое нависающее тепло; Дин закрывает глаза и поворачивается лицом в плечо Каса, наслаждаясь ощущением крыльев. Кас говорит: — Скорее всего, она лишь увидела, что у нас есть потенциал быть вместе, и увидела… как этого можно достичь. А тот факт, что этот путь включал страдания, скорее всего вообще не пришел ей в голову. А если и пришел, она могла воспринимать это как нечто… естественное, положенное и даже неизбежное. В конце концов, мрак и страдания — это ее родной язык. Она только такое существование и знает. И наверняка не представляла себе, как иначе можно вызывать… — Кас начинает гладить Дина рукой по шее, — …привязанность и любовь, кроме как через какой-то мрачный путь, через страдание. — Он думает несколько секунд, потом добавляет: — Может быть, она даже полагала, что я умру. И что ты останешься с утратой. Но это тоже вряд ли было для нее важно.

— Но… если она полагала, что ты умрешь… как ты выжил? Из-за вмешательства Хавасу?

Дин лежит, уткнувшись Касу в плечо, но слышит улыбку в его голосе, когда Кас отвечает:

— И Чак, и Амара вечно забывают об одном явлении. Вечно его недооценивают, а оно обладает большой силой. — Дин немного отстраняется, чтобы посмотреть на него, иКас спокойно встречает его взгляд. — Они должны были выучить этот урок уже давно, но это каждый раз удивляет их.

— Что? — не понимает Дин. Он думает о духах стихий, о жнецах, о какой-нибудь языческой магии. Но Кас наклоняется, прислоняясь лбом к его лбу.

— Ты, — говорит Кас. — Ты, Дин. И Сэм. Сара. Доктор Клайн. Доктор Флагерти. Парамедики, которые помогли нам в Гранд-Каньоне. Все эти люди в больницах… ассистенты, которые работают на медицинских аппаратах, люди, которые натренировали кота, работники лабораторий, ученые. Люди, которые придумали запасать кровь. Джоди, и Клэр, и Алекс. — Он набирает воздуху и добавляет: — Химиотерапия. Люди, которые ее придумали, испытали и создали клиники как у доктора Клайна.

— Люди… — повторяет Дин.

Кас кивает.

— Если уж разбираться до конца, я уверен, что меня вылечила именно химиотерапия. Ты же слышал, что сказала Сара: мои симптомы говорили о том, что она помогает. Мои анализы уже показывали улучшение, еще до Чинди и Хавасу. Это химиотерапия помогла. Дин. Помогла человеческая медицина, и все люди, которые лечили меня, и ты, и Сэм. И думаю, ни Чак, ни Амара понятия не имели, насколько повлияет людское вмешательство. Амара вызвала рак и, наверное, решила, что он меня так и убьет — и скорее всего ей было все равно. Чак подарил мне душу, но тоже наверняка думал, что на ее развитие потребуются многие годы, если она вообще приживется. Но… — Кас сжимает руку Дина. — Тут снова сыграл роль человеческий фактор.

— Кас, если все это случилось с тобой из-за меня…

— Это случилось из-за Амары, — поправляет его Кас. — И не смей винить себя. Кроме того, что я тебе только что говорил? Ты спас меня, Дин. Амара полагала, что я умру. А ты, Сэм и все остальные не дали этому случиться. — Следует долгая пауза, пока Кас изучает лицо Дина. Потом он говорит: — И в конечном итоге, знаешь, оглядываясь назад… не могу сказать, конечно, что мне понравилось болеть раком. Но нельзя отрицать, что из этого родилось нечто поистине чудесное.

Дин смотрит на него. В его голубые глаза, взгляд которых такой откровенный и прямой.

Кас говорит:

— Смогли бы мы сами к этому прийти?

— Мы были долбаными идиотами, — шепчет Дин.

— Должен сказать, я согласен, — отвечает Кас. — Но, как бы мы до этого ни дошли, какую бы роль Амара ни сыграла вначале, мы в итоге оказались здесь. Мы здесь сейчас. И это единственное, что важно. У меня только один вопрос.

— Какой?

Кас спрашивает с улыбкой, искривляющей уголок его губ:

— Я правда — то, что нужно тебе больше всего?

Дин начинает смеяться. Он ничего не может с собой поделать: это один из тех моментов, когда если не засмеешься, то заплачешь, и его одолевает смех. Он смеется все сильнее и сильнее, пока и Кас не начинает смеяться вместе с ним.

— Даже не сомневайся, Ти-берд, — говорит Дин наконец.

***

В канун Нового Года Дин и Кастиэль под бдительным присмотром Сэма и Сары проходят несколько кварталов до маленькой центральной городской площади. Там, на углу площади находится отель Уэзерфорд — простое двухэтажное деревянное здание, над балконом второго этажа которого подвешена гигантская искусственная шишка, увитая тысячами белых огоньков. Сэм решил, что им всем непременно нужно посмотреть на шишку. Дин не уверен, какой именно у них план, но и Каса, и Сару разбирает любопытство, и как только они добираются до площади, оказывается, что там в разгаре праздничное гуляние. Под шишкой собралась на удивление большая толпа. Играет музыка, и тут же продают горячий шоколад, сидр и кофе (зачастую разбавленный изрядным количеством плохоскрываемой выпивки). Поддатая толпа хором поет шотландский новогодний гимн, не попадая в ноты. Похоже, толпа в основном состоит из местных, и это дружелюбное сборище: здесь собрались все заядлые лыжники, походники и велосипедисты, которые оказываются местными бизнесменами, владельцами магазинов, автомеханиками и учителями. И врачами. Кажется, что на площади собрался весь город: Дин с удивлением натыкается на доктора Флагерти с его женой — профессором местного университета и парой застенчивых ребятишек; несколько минут спустя они встречают одного из парамедиков из вертолета; после этого — медсестру из отделения скорой и баристу из кофейни. (Похоже, это и впрямь маленький город.) Все они приветствуют Дина и Каса крепкими объятиями, и все, кажется, искренне рады хорошим новостям, которые Кас получил от доктора Клайна.

Сэм, однако, забраковал все планы, включающие длительное нахождение Дина и Кастиэля на холоде снаружи: он уже умудрился (бог знает, какой ценой) забронировать им маленький столик в чайном магазине на углу, откуда прекрасно видна шишка, висящая практически над головой.

В магазине не протолкнуться. Стол, на самом деле, на двоих, и все стулья куда-то исчезли. Так что, конечно, Сэм и Сара настаивают, чтобы сели Дин с Касом. Они втискиваются бок о бок на маленькую обитую скамью прямо у окна.

Отсюда открывается прекрасный вид на шишку. Дин берет Каса за руку под столом, и Кас сжимает его руку в ответ.

Сэм и Сара вскоре отвлекаются беседой с какими-то вновь приобретенными друзьями из толпы, которые тоже набились в чайный магазинчик. Сара заводит разговор с парамедиками; Сэм, похоже, выясняет, как забронировать поездку на мулах на дно Гранд-Каньона (и, конечно, все в зоне слышимости тут же начинают давать советы: «Мулы ходят и по новому маршруту вдоль восточного края — вы там бывали?» «Вам определенно нужен серверный край, мальчики». «Говорю вам, смотреть каньон нужно только на лодках! Две недели рафтинга, и оставьте телефоны дома. Это однозначно нужно сделать, пока вы здесь».) Все эти разговоры пролетают у Дина и Каса над головами: они единственные в зоне слышимости сидят, и впечатление такое, будто они оказались в маленьком пузырьке тишины за своим столиком у окна.

На столике каким-то образом материализуются два стакана эггнога. Дин умудряется пронести с собой заначку спиртного. Он чокается с Касом, Сэмом и Сарой, а также с большим количеством незнакомцев, после чего Кас и Дин усаживаются, чтобы вместе выпить свой эггног с градусом. Кас уютно прислоняется к плечу Дина.

«Новый год», — думает Дин. Это кажется дерзкой мыслью. Целый новый год разворачивается перед ними. Сначала можно будет заняться крыльями Каса — проработать вариант с душой громовержца, который предложила Сара. Потом, если с этим все получится, можно будет вернуться к охоте — и, если Кас полностью прокачается до своего статуса громовержца, это очень многое упростит! Может быть, с охотами получится разбираться так быстро, что у них даже появится время дома. Дину приходит в голову, что можно даже построить на земле бункера каркасный домик. Ничего экстравагантного, просто двухэтажный коттедж. Там можно оборудовать пару спален… было бы здорово иметь настоящую спальню, правда же? С окнами, которые заносит снегом, и с деревом снаружи, на которое снег будет падать… Или можно завести дом в Денвере… и ездить туда к Саре… Уж хорошо бы у Сэма с Сарой все сложилось. Сэм давно уже заслуживает счастья в жизни, и Дин понимает, что готов даже переехать, лишь бы у Сэма все было хорошо.

Черт, да может, завести дачку прямо здесь, во Флагстаффе? Почему нет? Это такой милый городок… Можно будет взять Каса в Гранд-Каньон, спуститься к тому озеру…

Дин думает о том, как отец хотел, чтобы Сэм покатался на мулах. Думает о маме. О том, как она пыталась улизнуть из Рая, одна, только чтобы сказать своим сыновьям, как она ими гордится и как любит их, сказать Дину, чтобы он был счастлив.

Он улыбается. Он крепче сжимает руку Каса.

— Дин, — произносит Кас, сжимая его руку в ответ. Дин смотрит на время, думая, что Кас хочет обратить его внимание на шишку: и точно, уже почти полночь. Осталось полторы минуты. Вся толпа шумит в предвкушении.

Но Кас хочет что-то сказать. Он подвигается чуть ближе на скамье, снова сжимает руку Дина, наклоняется и говорит тихо:

— Этот прошедший год… — Он мнется и начинает снова: — Этот прошедший год был для меня и худшим, и лучшим одновременно. Но в следующем году, если у меня сохранится ремиссия, мы столкнемся с тем… — Он снова делает паузу. — Мы столкнемся с тем, что жизнь вернется в норму. Во всяком случае, в то, что вы, охотники, считаете нормой. Ты снова начнешь охотиться вместе с Сэмом. Я бы с удовольствием вам помогал, конечно, как и всегда, но… в общем, ты уделил мне столько времени и внимания за эти прошедшие месяцы, и… теперь, когда мы знаем, что Амара приложила ко всему этому руку… — Кас делает жест, указывающий межу собой и Дином, словно прослеживая невидимую связь между ними. — Я для себя давно все решил, но я понимаю, что тебе, может быть, нужно все это обдумать. Я знаю, что для тебя это был очень странный год, и я надеюсь, ты не чувствуешь… что тебя к этому вынудили или каким-то образом подвели обманом. В общем, я только хотел сказать, если ты хотел бы на время вернуться к тому, как все было…

— А ты этого хочешь? — спрашивает Дин, бросая многозначительный взгляд на застегнутый карман жилета Каса, где лежит маленькое белое перышко. — Ты хочешь вернуться к тому, как все было?

— О, нет, — отвечает Кас, немедленно поднимая руку к карману. — Вовсе нет, нет, совсем нет, — говорит он, одной рукой прижимая к груди перо Дина, другой снова сжимая его руку. Большая шишка снаружи начинает медленно опускаться, мерцая праздничными огнями, пока часы, закрепленные на балконе, отсчитывают назад время. Толпа, набившаяся в чайный магазинчик и стоящая снаружи на площади и прилегающих улицах начинает хором отсчитывать: «ДЕСЯТЬ! ДЕВЯТЬ! ВОСЕМЬ!» Но Кас бросает на шишку лишь рассеянный взгляд — он едва замечает шум вокруг. Пока толпа скандирует «СЕМЬ! ШЕСТЬ! ПЯТЬ!» он прижимается ближе к Дину и говорит: — Мне абсолютно все равно, какую роль сыграла в этом Амара; мне важно лишь, что мы прошли через это. Но я просто хочу, чтобы ты понимал…

Толпа доходит до «ОДИН!!!» — и все начинают кричать «С НОВЫМ ГОДОМ!» Позади них Сэм и Сара забываются в долгом, глубоком поцелуе. Кругом трубят праздничные пищалки, над Дином и Касом разрывается хлопушка с конфетти, и сотни кусочков блестящей бумаги осыпаются им на головы. Кас, не обращая на все это внимания, заканчивает фразу:

— …что если тебе хочется немного, э… свободы, если ты предпочитаешь, чтобы я… в общем, отошел в тень, так сказать… — Он делает глубокий вдох и откидывается к стене. — Я пойму.

— Эти новогодние празднования же для тебя в новинку, да? — спрашивает Дин.

— Это первое, на которое я попал, — подтверждает Кас.

— Ну так вот, когда часы бьют двенадцать, — объясняет Дин, — не принято толкать перед партнером речь о том, что ты отойдешь и дашь ему больше свободы.

— Не принято? — переспрашивает Кас. — Погоди, перед партнером?

— Перед партнером, — кивает Дин. — Когда часы бьют двенадцать, принято целовать своего партнера, а не толкать речь. Вот так.

Сорок пять секунд спустя (это получился один из таких поцелуев) они отрываются друг от друга со сбившимся дыханием.

Дин произносит, обняв лицо Каса руками:

— Когда я сказал, что люблю тебя, Ти-берд, я говорил серьезно. К тому же я же должен поддерживать твою душу сияющей и полной энергии, правда? Чтобы ты мог привести в порядок каждое перо. Корень за корнем. Ты меня понял?

— Понял… — говорит Кас, немного ошеломленный. Его глаза приобрели более темный оттенок — этот насыщенный водянистый голубой, так что при взгляде в них кажется, что падаешь в глубокое синее море. Дин наклоняется, планируя поцеловать Каса снова, но в процессе этого перемещает руку и забирается пальцами под обезьянью шапку Каса — и замирает. Кожа Каса ощущается иначе. На его голове появился тонкий мягкий пушок.

Дин бережно снимает с Каса шапку и проводит рукой по его голове. Да, пушок. Он едва заметен — лишь редкий, тонкий слой мягких черных волос, едва проросших. Он еще неравномерный — они только-только появляются… но с последнего сеанса химии прошло уже две недели, так? Дин в изумлении снова проводит рукой по голове Каса, и Кас, следя за его взглядом, тоже поднимает к голове руку. Его глаза в удивлении расширяются.

— Похоже, ты оперяешься, Ти-берд, — говорит Дин. — Точно по расписанию. И я ни за что не дам тебе бросить меня, как раз когда ты начинаешь поправляться.

Кас начинает возражать:

— Я не собирался бросать те…

Но Дин перебивает его:

— И последнее. Насчет этой ерунды, что мне якобы нужна свобода. Чтобы дать мне время. Так вот: без шансов, Кас. Плевать мне на Амару. — И говоря это, Дин понимает, что это правда. — Она, небось, думала, что мы проведем вместе неделю, после чего ты свалишься замертво и исчезнешь без следа — и на этом все. Очень в ее духе было бы решить, что мне нужно это. Может, у нее и такое представление о подарках, но ты подарил мне гораздо лучший подарок: ты остался в живых. И вообще… — тут Дин делает паузу, берет Каса за обе руки и намеренно стискивает их. Он чувствует, как Кас сжимает его руки в ответ. Кас смотрит на него блестящими глазами, и Дин продолжает: — Я говорил тебе это уже не раз, Ти-берд, и буду повторять до тех пор, пока ты не усвоишь: ты только держись.

Конец

========== Послесловие автора. Материалы и методы ==========

Дорогие читатели, это был самый сложный фик, что я когда-либо писала, и я очень благодарна вам за то, что вы прочитали его до конца.

Это мое обычное послесловие «Материалы и методы». Уже не часть истории, а просто традиционный для меня способ завершать работу. Привычки ученого сложно искоренить, и мне всегда кажется, что нужно написать о том, как создавалась работа, на случай, если кому-то это интересно. Так вот, несколько моментов:

Почему фик про рак?

Я понимала с самого начала, что это очень тяжелая и сложная тема, которая в силу жизненных обстоятельств для многих читателей будет личной. Кажется, мои фанфики становятся все более мрачными. (Меня периодически спрашивают: «Когда ты снова напишешь что-нибудь забавное вроде “Своей комнаты”?» Когда-нибудь, будем надеяться…) Я думала, что уже достигла предела мрачности с фиком «В огонь», в котором Кас таки умирает, но думаю, что этот фанфик в каком-то смысле даже хуже.

В конечном итоге я просто обожаю ангст, а ангст подразумевает столкновение героев с кризисной ситуацией и чувство безнадежности. Начало этому фику было положено, когда я подумала: «С каким самым тяжелым кризисом могут столкнуться мальчики?» В каноне они уже имели дело с апокалипсисом, неоднократными угрозами конца света и всевозможными демоническими и сверхъестественными существами… Что после этого может напугать их больше всего? Было ясно, что самые тяжелые ситуации для них — эмоциональные, особенно те, где есть риск потерять друг друга. И поскольку я люблю Кастиэля, конечно, самые душераздирающие сюжеты — это когда что-то происходит с ним. В фике «В огонь» я уже исследовала тему сверхъестественной смерти Каса, и в то время мне пришло в голову, что было бы интересно посмотреть, как мальчики будут справляться с совершенно обычной, бытовой, мирской, а вовсе не сверхъестественной угрозой: с физическим заболеванием.

Универсальная угроза. И я выбрала рак как наихудшую из проблем, с которой они могут столкнуться. Многие читатели спрашивали, был ли у меня личный опыт, связанный с раком. В моем возрасте ответ может быть только «конечно». В частности, у моей сестры, которая перенесла две серьезных онкологии подряд, у обеих бабушек, у коллеги с работы, которая пошла на МРТ из-за болей в бедре и полчаса спустя вышла с диагнозом рака поджелудочной в терминальной стадии, и еще у одного коллеги, который получил диагноз прямо во время написания этого фика и сейчас на радиации. Многие специфичные медицинские подробности также почерпнуты из моего опыта работы в больницах (давным-давно я работала в области здравоохранения).

Сама я лично не проходила через химиотерапию (по крайней мере пока!), но за последние пару лет у меня было не одно, а пять подозрений на рак. Четыре проблемы либо устранили, либо они оказались доброкачественными, но все были страшные. В результате одной у меня обнаружили неоперабельную аневризму, которая может лопнуть и убить меня в любой момент, но она не болит и с ней ничего нельзя сделать, так что я решила о ней забыть. Пятое подозрение на рак до сих пор не диагностировано (мне еще предстоит обследование). Чему быть, того не миновать: я старею, и наступает в жизни момент, когда ты уже чувствуешь каждую пролетающую мимо пулю. И когда первичная паника проходит, начинаешь принимать неизбежность того факта, что какая-нибудь пуля в итоге в тебя попадет, но до тех пор жизнь как-то продолжается.

Мы все в конце концов умрем. Единственные люди, не сталкивавшиеся со смертельными болезнями, — это молодые люди. С раком в особенности рано или поздно столкнется каждый: либо у себя, либо в кругу близких.

В общем, пока я в прошлом году ходила по больницам и делала многочисленные обследования, мне показалось интересным, что такая универсальная и страшная угроза, с которой все рано или поздно сталкиваются, никогда не фигурировала в сериале. В каком-то смысле мы живем в мире куда худшем, чем мир Сэма и Дина. Да, нам не приходится иметь дело с монстрами, вампирами и перевертышами, но у нас нет и гарантии загробной жизни. Нет чудес, нет способа вернуться после смерти, нет волшебных средств исцеления. «Сверхъестественное» — достаточно мрачный сериал, но в то же время в нем присутствует вот эта позитивная нота: в мире этого сериала есть волшебные лекарства, смерть — это не конец, ангелы существуют, Бог существует, и где-то есть Рай (пусть и со своими проблемами, и ангелы сволочи, и поведение Чака раздражает, но они существуют). Меня отчасти именно этим сначала и привлек сериал: при всей его мрачности в нем была надежда, была идея о том, что апокалипсис можно предотвратить, а смерть избежать.

Но что делать нам? Когда смерть — это неизбежность, а загробная жизнь — недоказанный миф?

Мне пришла в голову и другая мысль: если Бог таки есть, то рак должен считаться фундаментальным изъяном в его творении. Рак — это неизбежный итог многоклеточной жизни: любой организм любого вида заболеет раком, если проживет достаточно долго. Рак — это то, чем все заканчивается, если раньше не умрешь от чего-то другого. Как Бог мог такое допустить? Это выглядит таким вопиющим недостатком в мироздании, и мне показалось, что это и есть самая тяжелая проблема, с которой мальчики могут столкнуться. Поэтому я написала фик про рак.

Фик в настоящем времени

Если говорить о механике писательства, тема рака привела к тому, что это получился мой первый и единственный фик, написанный в настоящем времени. («Дин говорит» вместо «Дин сказал» и т.д.)

Стиль повествования в настоящем времени особенно распространен в жанре фанфикшена. (По моей версии, это связано с тем, что фанфики родственны сценариям и отчасти родились из них. Фанфик — это, по сути, предложение новой серии для сериала или фильма, то есть разновидность сценария, а сценические ремарки в сценариях традиционно пишутся в настоящем времени.) Но как человек, для которого фанфики — относительно новый жанр, и большую часть жизни читавший традиционную художественную литературу, я поначалу не могла привыкнуть к использованию настоящего времени. Оно казалось мне хитрой уловкой, дешевым способом нагнести атмосферу, если на это не хватает настоящего писательского таланта. Но за последние несколько лет я прочла несколько замечательных фанфиков, написанных в настоящем времени, и стала понимать, что по большей части мои возражения — просто от непривычки. Такой стиль казался необычным и потому привлекал мое внимание, а теперь я к нему привыкла, и он уже так не выделяется. И я стала думать, что может быть, такое нагнетание атмосферы где-то и уместно.

Но я все же считала себя писателем в прошедшем времени. Первые восемь глав этого фика, подводящие к откровению про рак Каса, были изначально написаны в прошедшем времени. Но в процессе написания восьмой главы я как раз прочитала прекрасный роман, написанный в настоящем времени, и наконец решила, что для некоторых историй оно уместно. И поняла, что мне хочется, чтобы рак в моей истории ощущался как очень реальная, срочная, неотложная проблема, как будто он разворачивается прямо в реальном времени. И я подумала: вот для таких сюжетов и нужно настоящее время! Поэтому я переписала первые главы в настоящем времени и продолжала писать в нем.

Сломать привычку прошедшего времени было тяжело, и местами у меня проскакивали глаголы в прошедшем времени, была путаница с «теперь/тогда» в отношении текущего момента. Но надеюсь, что в итоге выбор времени оказался удачным.

Первый сюжетный поворот

Многие мои фанфики имеют неожиданные сюжетные повороты. Я выросла на детективах и люблю, чтобы в каждой моей истории была какая-то загадка, даже если по жанру это фэнтези (такой подход использует Джоан Роулинг: если заметили, книги о Гарри Поттере написаны в формате детектива, прямо по законам Агаты Кристи). В этом фике было два больших сюжетных поворота: рак и Амара.

Сначала я даже не планировала делать из рака такую тайну. По моей изначальной задумке Кас должен был его скрывать, а Дин бы узнал — и все. Но сюжетная линия, в которой Дин неправильно понял поведение Каса и решил, что у того кто-то появился, родилась сама собой. То есть всю историю про «Эрин» Дин выдумал вообще сам. Я к тому времени была на 3-4 главе — писала о том, как Кас уехал, и теряет вес, и стал ездить в Денвер, — и тут Дин начал все неправильно понимать! И постепенно стало ясно, что проблемы со здоровьем, как ни странно, в чем-то могут быть похожи на новые отношения для внешнего наблюдателя. Даже со мной такое бывало (люди думали, что у меня появился бойфренд, когда в реальности я пыталась справиться с болезнью). И такая путаница логична: в обоих случаях человек начинает переживать о своем здоровье и о том, как выглядит: теряет вес, меняет одежду, следит за диетой. Но я на самом деле не планировала этого в данном фике: Дин вляпался в эту путаницу сам.

Большой сюжетный поворот, скрывающийся за мелким. Как только я поняла, что Дин сейчас все неправильно интерпретирует, я намеренно решила скрыть основной сюжетный поворот (рак Каса) за отвлекающим маневром (женщина Эрин оказывается мужчиной Эроном). Это еще один детективный прием, который я когда-то почерпнула у известной детективной писательницы Дороти Сэйерс. Дело в том, что читатели умные и ожидают сюжетных поворотов, поэтому зачастую активно ищут, в чем будет заключаться следующая неожиданность. Но если дать им относительно мелкий и простой сюжетный поворот, то они (иногда) расслабляются и думают, что «нашли его». И тогда их можно удивить сильнее, когда раскрывается второй поворот. Но сделать такое непросто, потому что первый, легко предсказуемый поворот должен быть органичен. Он должен согласовываться с мотивацией героев и развитием сюжета. В этом случае путаница с Эроном/Эрин органично связалась с принятием Дином собственных бисексуальных склонностей и чувств к Касу, так что я решила, что это сработает. Но по крайней мере один читатель почуял рак с самого начала, и по крайней мере двое беспокоились за здоровье Каса в целом.

«Я потеряю всех читателей»

Я намеренно не ставила на этот фик метку «рак» и намеренно не раскрывала до конца, выживет ли Кас. Я волновалась по поводу обоих решений, так как знала, что для каких-то читателей, лично столкнувшихся с раком, откровение в девятой главе о том, что Кас на химиотерапии, может быть очень тяжелым. Да и просто не все читатели любят большие сюрпризы без предупреждения. Как же я об этом волновалась! Тут можно было бы начать философские дебаты о том, должны ли писатели предупреждать читателей о том, что грядет; а также о том, почему фанфикам присуща культура проставления меток, и какие обязательства налагает читательская база, привыкшая к наличию таких меток по поводу серьезных тем. И в более общем смысле можно было бы порассуждать о свободе самовыражения и о том, должны ли предупреждения и безопасные зоны вообще существовать в мире, который по своей природе опасен и непредсказуем… Но, в общем, опуская все это, скажу, что я обычно не помечаю метками сюжетные повороты в своих фиках, потому что история имеет куда большую эмоциональную силу, если читатель не знает, что будет дальше. И в отношении этого фика я рассудила, что именно так рак и сваливается на голову в реальной жизни — он никогда не помечен метками заранее! Он всегда обнаруживается совершенно неожиданно! И мне хотелось, чтобы читатели испытали то же, что испытывает Дин, прошли через весь шок и удивление вместе с ним. И тот факт, что Кас в конце выживает, будет приятнее и значительнее, если его не телеграфировать заранее.

Но я знала также, что ценой этому может стать потеря некоторых читателей, которые сочтут фик слишком тяжелым. Мне было очень жаль поступать так с людьми (но я сделала это все равно… простите…). Не могу даже передать мой страх, когда я опубликовала девятую главу. Я думала, все перестанут читать. Я представляла себе, что продолжит, может быть, десять человек, и поспорила сама с собой, что фик не наберет больше 50 лайков (сейчас их больше 3000). Я смирилась с тем, что это будет малоизвестный, плохочитаемый фик со всего несколькими лайками и комментариями, но я решила, если хотя бы один читатель останется, я закончу историю для этого читателя.

Каково же было мое удивление и как же мне было приятно, когда так много людей продолжило следить за историей после злополучной девятой главы. По-моему, всего три человека сказали мне, что перестанут читать, и как минимум двое из них появились в комментариях к более поздним главам со словами «Пришлось вернуться и узнать, чем все кончится». (Только один читатель прислал мне искренне рассерженный комментарий по поводу отсутствия меток. И я понимаю, правда, и это решение далось мне непросто. Я ответила на комментарий честным объяснением о том, почему соответствующих меток нет, пожелала этому человеку всего хорошего и поблагодарила за то, что он дочитал до этого момента.)

Второй сюжетный поворот

Второй сюжетный поворот, который я планировала с самого начала, заключался в том, что подарком Амары Дину был Кастиэль, а вовсе не Мэри. Амара вызвала у Каса рак исключительно для того, чтобы наши дурачки наконец осознали свои чувства и предприняли какие-то шаги друг к другу. Мне очень импонировала идея о том, что «больше всего» Дину нужен Кас: как только я увидела эту сцену с Амарой, я стала думать: «Тут есть идея для фика, в котором этим подарком оказывается Кас», но прошло много месяцев, прежде чем все это окончательно оформилось у меня в голове. Мне пришло в голову, что Амара естественно выберет для этого темный способ, и это состыковалось с тогда еще смутными образами в моей голове о том, как Кас болен, как он ползет один в ванную, — и начал вырисовываться сюжет фанфика.

Но мне оказалось очень трудно решить, когда раскрыть влияние Амары. Я никогда еще не писала истории, где столь ключевое откровение было бы в последней главе, и сомневалась, что это удачное решение, поэтому пыталась вставить его ранее, но получалось каждый раз плохо. Под конец фика главы иногда выходили с недельными и даже месячными задержками, и две самых длинных задержки были связаны с моей попыткой радикально переписать то, когда раскроется участие Амары. По ряду причин в итоге я оставила этот сюжетный поворот на самый конец, когда с раком уже покончено и все знают, что Кас в порядке. Но я по-прежнему сомневалась, так что финальная задержка перед 52 главой была связана с кардинальным переписыванием версий, в которых Сэм находит черные нити на снимках ДО ТОГО, как Кас узнает о своей ремиссии. (Для этого пришлось переписать очень много, так как это повлияло на то, когда они получают карту Каса, что, по разным причинам, потянуло за собой момент приезда Сары и повлияло на развитие отношений Сэма и Сары и т.д.)

Но в конце концов я вернула все обратно, потому что оказалось, что фанфик принимает совсем уж суицидальный тон, если Дин начинает винить себя за действия Амары (то есть за рак Каса), все еще думая, что Кас умрет. Стало очень сложно удерживать Дина от отчаянных, радикальных, суицидальных порывов. Зная-то Дина. Так что после шестидесяти часов переписывания я вернулась к тому, с чего начала: к тому, что откровение про Амару раскрывается в последней главе. И так оказалось даже хорошо: последний неожиданный сюжетный поворот, как раз когда кажется, что остался только сентиментальный конец.

Кас, в одиночку борющийся с болезнью

Много ангста в первой половине фика происходит из того, что Кас справляется с химиотерапией совсем один. Признаюсь, это было написано на основе личного опыта и особенно одного тяжелого момента в 2015 году. Опуская медицинские подробности, скажу только, что я была очень больна во время зимней метели. Я была совсем одна и на самом деле выложила себе путь ползком до ванной (я делала это несколько раз, и это стало прототипом дорожки из подушек, которую Кас готовил себе в химическом мотеле). Мне нужны были лекарства, и мой врач отправил рецепт в ближайшую аптеку, которая находилась в миле от моего дома. Но снегоуборочная машина застряла в начале нашей улицы и ее саму занесло, и я поняла, что не только не смогу выехать на своей машине в такой снег, но и даже скорая ко мне, если что, не проедет, потому что весь наш район нерасчищен. Я живу одна уже много лет и привыкла обходиться сама, но в тот момент я поняла, что мне придется пройти милю в снегу по колено в зимнюю метель, с температурой, когда я едва могла стоять на ногах, потому что рядом никого не было. Я должна была сделать это сама.

Я дошла, забрала лекарство и вернулась, и все кончилось хорошо, и после казалось, что все было не так уж и страшно: в конце концов, это всего миля. Но когда идешь по снегу, бормоча про себя: «Еще шаг, еще шаг, еще шаг», силясь поднять ногу достаточно, чтобы перешагнуть сугроб, приходит жутковато-спокойное ясное осознание, что все может стать очень плохо очень быстро. Начинаешь продумывать каждую деталь, понимая, что одно неверное решение, одна ошибка — наденешь не ту одежду, забудешь шапку, потеряешь ключи, свернешь не туда — и это может быть конец. (Помню, даже надевая ботинки, я думала: «Это самая подходящая обувь для текущих условий? Если это не те ботинки, я могу и не вернуться. Подумай как следует, продумай все хорошенько».)

Поэтому при планировании этого фика я много времени посвятила истории Каса, тому, что именно и когда именно ему нужно было сделать: как он получил диагноз один, как один пережил операции, как один справился с первыми тремя циклами химиотерапии. Езда, работа, рецептурные лекарства, оплата лечения — все детали. Ему очень нелегко пришлось, бедняге. Этот фик почти полностью написан с точки зрения Дина (с одним исключением, о котором ниже), но, надеюсь, было ясно, какое облегчение и благодарность испытал Кастиэль, когда наконец смог положиться на помощь Дина и Сэма. Кас ненавидит быть обузой и не хочет, чтобы его видели слабым и больным, но в то же время возможность опереться на Дина (буквально и фигурально) стала для него огромным облегчением. Неспроста он приобретает привычку постоянно держаться за Дина рукой и укрывать его крылом, когда они лежат вместе.

Некому отвезти домой. Первая помощь, которую Дин предлагает Касу, это подвезти его до дома (до мотеля). У этой сцены тоже есть предыстория. Однажды в 2015 году, когда я должна была записаться на процедуру в больнице (связанную с одним из моих подозрений на рак), врач спросила, кто заберет меня с процедуры. Процедура включала использование седативного препарата, и меня не могли отпустить домой одну. И оказалось, что такси или Убер тоже не подходят, потому что нужно, чтобы кто-то завел тебя домой. Когда я объяснила, что меня некому забрать, врач сначала даже не поверила. Оказалось, что это большая проблема. Врач стала узнавать у медсестер про «ту службу, которая отвозит людей домой». Никто из них не мог вспомнить телефон этой службы, так что им пришлось идти и искать его в каких-то бумагах. Все это заняло довольно много времени. Я тем временем сидела и ждала в фойе.

До того момента я чувствовала себя вполне самодостаточной. Привыкшей жить в одиночестве, не переживающей из-за этого и даже гордящейся своей независимостью. Я хожу одна в дикую природу, работала в Арктике, встречала медведей гризли (и в этом году — полярных). Я сама себе кажусь сильным человеком — во всяком случае, мне нравится так о себе думать. Но вот в тот момент, когда стало ясно, что отсутствие сопровождающего — это настолько необычно, что медперсонал даже растерялся, что в такой ситуации делать… Честное слово, до того момента я была в полном порядке и смотрела на жизнь с оптимизмом. Но, выйдя из клиники, я расплакалась. И это не отпускало меня с тех пор: прошло два года, но даже на этой неделе это чувство дало о себе знать — это ощущение, что я не гордо независимая, а в чем-то жалкая, изгой и не как все. Я от него так и не избавилась. И началось все с того незначащего эпизода, когда меня некому было отвезти домой. Так что, когда я собралась писать этот фик, я решила, что первым делом Дин предложит Касу помощь в том, чтобы довезти его домой из клиники.

Худший творческий кризис в моей жизни

У меня никогда раньше не было творческого кризиса. Но с этим фиком он меня настиг.

Отчасти это было связано с тяжелым расписанием работы и постоянными переездами. За время написания этого фика я побывала: в Италии, на Аляске, в Мэне, Аризоне, Бостоне, снова в Аризоне, в Юте, Новом Орлеане, Бразилии, снова в Бостоне, в Сиэтле, снова в Италии, снова на Аляске, снова в Сиэтле, — где-то в это время я пропустила свой рейс на тропический остров в Индийском океане и была несказанно этому рада, — потом в Калифорнии, Вайоминге, Орегоне, Новой Шотландии, и вот теперь здесь. При этом мне четыре раза пришлось пересечь страну на машине и три раза сменить дом. Знаю, что не принято жаловаться на путешествия и возможность поработать на природе в таких удивительных местах как Аляска, Гавайи и Патагония, но я так устала от переездов! Я уже два года не провожу больше трех недель подряд в одном месте. (К слову, я очень понимаю Дженсена, Джареда и Мишу — у них, конечно, роскошная жизнь и успех, и им платят за перелеты, но нельзя отрицать, что так много путешествовать очень утомительно. И неважно, насколько удобные кресла в первом классе — все равно устаешь. И то, что они продолжают это делать ради встреч с поклонниками, многое говорит о них — особенно учитывая, что им наверняка не так уж и нужны деньги от конвенций.)

В общем, моя замотанность работой очень замедлила написание этого фика. Но второй причиной творческого кризиса, конечно, было то, что это просто очень эмоционально тяжелая история! Она заставила меня взглянуть в глаза собственным страхам по поводу своего здоровья и остро напомнила мне о моей собственной изоляции. При написании прошлых фиков мне удавалось публиковать главы регулярно по пятницам, и я даже гордилась тем, что пишу быстро и без перерывов, но с этим фиком о расписании пришлось забыть. И я чувствовала себя виноватой каждый пятничный вечер! Тяжелее всего работа шла в середине фика, когда Дин и Сэм помогают Касу справляться с химиотерапией. В конце утомительного рабочего дня было просто ужасно тяжело сесть и начать писать о том, как плохо бедному Касу и как переживает Дин, и пытаться провести их через те самые травмирующие обстоятельства, которые, я боялась, вскоре предстояли мне. И каждый раз, написав сцену о том, как Дин поддерживает Каса, я вспоминала о том, что меня поддержать некому.

Так что привет, творческий кризис. Но я с ним справилась в итоге. Спасибо читателям за терпение.

Роль Сэма

Многие читатели положительно отметили то, что и Сэм оказался Кастиэлю таким хорошим другом. Но ведь КАК ЖЕ ИНАЧЕ? Эта тема всегда присутствует в моих фиках про Дина и Кастиэля: союз неполон без Сэма!

Также казалось логичным, что именно Сэм возьмет на себя большую часть исследований по медицине — он обычно больше склонен к чтению, — а значит Сэм будет больше общаться с медицинским персоналом. И мне захотелось, чтобы Сэм стал вести длинные разговоры с «ночной сестрой» и между ними завязалась дружба. Сначала я не думала, что это будет Сара (Сара уже появлялась в предыдущих историях Спарроу — прим. пер.), но несколько читателей сразу попросили, чтобы ночная сестра оказалась Сарой, и это вдруг показалось мне вполне логичным. Я уже решила, что события в этом фике происходят в том же мире с тем же ангельским каноном, как и в моих предыдущих историях. В них во всех фигурирует «Физиология ангелов» авторства Кнута Шмидт-Нильсена, во всех есть мотив (явный или неявный) о том, что истинное обличье ангелов похоже на драконье. Поэтому я подумала: пусть в этом мире будет и Сара. Должна же она быть где-то, даже если в каких-то историях мальчики ее не встречают!

Так появилась Сара и ее отношения с Сэмом. Я не смогла удержаться: мне хотелось хорошего конца и для Сэма.

Возвращение Каса-дракона

И это же привело меня к ключевой сцене, где появляется Кас-дракон. В этом фике два эмоционально поворотных момента: первый — когда оказывается, что у Каса рак, и второй — в паре глав про Каньон/Завесу, где появляется Кас-дракон.

Глава про дракона получилась интересной в том плане, что от нее было ощущение радости, триумфа, почти счастливой концовки, несмотря на то, что у Каса все еще оставался рак! Эмоциональный тон фанфика в этом месте меняется, даже хотя проблема рака еще не решена. Именно там мы узнаем, что у Кастиэля есть душа, что у него есть надежда на жизнь после смерти, а также что Дин и Кас — родственные души. Но дело еще и в том, что мы видим изумительный драконий облик Каса. Его величие и эффектность и даже присущий ему юмор совершенно меняют настроение истории.

Названия глав

Название каждой главы — это цитата чего-то, что Дин говорит Кастиэлю на протяжении этой главы (за исключением первой главы, в которой Каса еще нет, но даже там это фраза Дина о нем). Конечно, все названия глав — это способы Дина сказать «Я тебя люблю», не обязательно произнося сами эти слова.

Но Дин их произносит

И потом Дин говорит «Я тебя люблю»! Никогда ни в одной моей истории Дин раньше не говорил этих слов. И я всегда думала, что он добровольно не сказал бы их ни при каких обстоятельствах. Он проявляет свою любовь иначе — поступками и поведением, — но обычно не говорит этого прямо. Но в этом фике он оказался в ситуации, когда это получилось естественно. Это удивило даже меня: я не планировала, что он скажет это Касу — во всяком случае, не такими прямыми словами, — но когда Кас чуть не умер, Дин просто выпалил их сам. Это один их тех случаев, когда герой делает что-то по собственной воле.

Ты только держись

Что подводит меня к названию истории. Это, конечно, еще один способ сказать «Я тебя люблю». Ко мне почти сразу пришла идея, что эмоциональный путь этого фика будет заключаться в том, как Дин и Кас все больше готовы держаться друг за друга и делать это открыто. Эта фраза и ее вариации повторяются в фике многократно, и их значение меняется. Первое упоминание — это когда Дин говорит Касу перестать держаться (когда Дин и Сэм находят Каса во Флагстаффе, Кас сгребает Дина в долгое объятие, и Дин, хотя втайне ему это очень нравится, еще стесняется физических контактов). После этого эти слова начинают менять смысл. Сначала их смысл физический: Дин приказывает себе держать полусознательного Каса в химическом мотеле и поощряет Каса взять его за руку вечером в постели. Позднее эти слова означают «держаться за жизнь», когда Кас оказывается при смерти на тропе Светлого ангела, отпускает руку Дина, и Дин вынужден умолять его «держаться». И, наконец, в конце фика эта фраза означает держаться друг за друга эмоционально, как партнеры: финальная фраза фика — это по сути просьба Дина: «пожалуйста, держись за меня всегда».

Флагстафф и Гранд-Каньон

Вот ведь шутка. Когда я начинала писать этот фик, я никогда не бывала на юго-западе страны, не была во Флагстффе и не видела Гранд-Каньона. Но мне нравится, когда какие-то драматичные события происходят в национальном парке. В моем более раннем фике «Забытый» фигурирует парк Гранд-Титон, а в «Полете» парк Зайон. (В истории «В огонь» фигурирует гора Шаста — это не национальный парк, но там очень красиво!) Иногда мне кажется, что я пишу серию про национальные парки, и, если у меня когда-нибудь дойдут руки до серии книг, которую я планирую, действие там будет происходить в национальных парках, где живут сверхъестественные существа.

В общем, я загорелась идеей о том, что центральные события этого фика произойдут в Гранд-Каньоне. Это было решено с первой главы. В то время я жила на восточном побережье. В результате первого из причудливых совпадений через три месяца после начала работы над этим фиком я получила работу во Флагстаффе! И сейчас я сижу в кофейне во Флагстаффе — в той самой, куда Дин с Касом приходят в снегопад под конец истории. Я впервые попала в Гранд-Каньон, примерно когда писала главы про химиотерапию. С тех пор я была там раз пять. Вскоре я узнала о том, что в Гранд-Каньоне даже есть тропа Светлого ангела (я об этом не знала)! И о том, что местные племена рассказывают легенды об огромных мифологических птицах, которых называют громовержцами. И о том, что навахо верят в «демона, пожирающего души» по имени Чинди. И о том, что хавасупаи поклоняются озеру сине-зеленой воды на дне каньона, в котором, по легендам, обитает какой-то водяной дух. И каждый день я вижу здесь воронов.

class="book">Все эти сюжетные элементы легли на свои места с удивительной точностью, как будто сцены писались сами. А потом жизнь начала подкидывать дополнительные детали. Когда я написала сцену, как Каса заносят в гостиницу «Светлый ангел» и кладут у камина, я не знала, есть ли в этой гостинице камин (тогда я видела ее только снаружи). Внезапное озарение, что у Каса не только есть душа, но и что ангел с душой — это «громовержец», пришло ко мне как гром среди ясного неба (ха), пока я писала ту главу. Я тогда написала и опубликовала сразу несколько глав подряд. Пару дней спустя я вернулась в каньон и на этот раз таки зашла в фойе гостиницы «Светлый ангел». И оказалось, что там есть камин. И прямо над ним висит огромная картина… птицы-громовержца! В Гранд-Каньоне много гостиниц, как и во многих других национальных парках на юго-западе Америки, но гостиница Светлого Ангела — единственная из виденных мной, где в фойе над камином висит картина, изображающая громовержца. Мы все смеемся над сверхъестественными совпадениями, но это застало меня врасплох. Мне уже и от обнаружения тропы Светлого ангела-то было не по себе.

Похожий момент был, когда я ходила вокруг госпиталя Флагстаффа, выбирая, где уложить Дина в снегу — мне нужна была какая-нибудь удобная достопримечательность, и я обнаружила, что единственная скульптура, имеющаяся там на улице, — это скульптура ангельского нимба.

Весь сегмент фика про Флагстафф/Каньон написался сам собой, так что стало даже не по себе. Временами этот фанфик заставлял меня пересмотреть свое понимание реального мира.

Отсутствие сверхъестественного лекарства

Несмотря на все таинственные совпадения, в конечном итоге в этом фике Дин и Сэм не находят никакого сверхъестественного решения. Всю середину фика они ищут волшебное лекарство: какое-нибудь целительное заклинание, благодать, помощь Кроули, магию Ровены… Ничто из этого не помогает. Единственное волшебное лекарство — это заклинание Хавасу, но даже оно было ограничено строго вмешательством, связанным с водой (это казалось логичным, ведь Хавасу — водяной дух), и не вылечило рак Каса.

Вместо этого его рак вылечили люди — самым обычным средством: химиотерапией. Так что в конце именно химиотерапия, казавшаяся таким адом для Каса большую часть фика, оказалась его спасением. Потому что ведь разве не это тема всего сериала? Что люди, маленькие и слабые, со своими грубыми методами, могут повлиять на ход событий?

И еще мне хотелось оставить утилитарную мораль о том, что человеческая медицина работает. Химиотерапия спасла жизнь моей сестре. Мы, маленькие люди с нашими грубыми инструментами, с трудом отвоеванными у природы навыками и кое-как разработанными лекарствами МОЖЕМ что-то изменить.

Незаконченные сюжетные линиии

В конце концов у меня не получилось завершить абсолютно все сюжетные линии. Я оставила Каса с незалеченными крыльями — но с надежной и планом, как их вылечить. (И он непременно их вылечит, не сомневайтесь.) У меня просили побольше сцен с укуренным Касом, и я планировала их добавить, но не хватило времени! В интересах времени и того, чтобы закончить-таки этот фик, я также оставила некоторые побочные сцены с участием других персонажей ненаписанными. Я хотела написать, как Джоди и ее девочки узнают, что с Касом все в порядке; хотела, чтобы Клэр узнала о его статусе громовержца и чтобы Эмили узнала, что Кас поправился; хотела, чтобы Клэр и Эмили снова встретились и подружились. Хотела, чтобы Дин, Кас, Сэм и Сара все вместе навестили озеро Хавасу. Но в этой истории и так уже больше 300 тысяч слов, и надо было ее завершать, так что эти сцены я обозначила лишь намеками. Нужно оставить место и для сиквелов, верно?

Мораль

Во всем фике события описываются с точки зрения Дина, и есть только одна сцена, где повествование от этого отходит, и мы видим происходящее глазами некоего вездесущего третьего лица: в конце 51 главы, когда Кас узнает, что у него ремиссия. Этот кусок написан от лица ворона — ворон все еще рядом! (Я на самом деле вижу этого ворона во Флагстаффе каждый день — он летает рядом с Торп-парком — для тех, кто знает город.) Я не стала явно давать понять, что это ворон, и эту сцену можно интерпретировать как угодно, но идея у меня была именно такая.

И это та сцена, где еще раз доносится мораль всей истории. Мы все умрем. Кто-то раньше, кто-то позже. (Я вообще все последние полтора года боялась, что могу умереть, даже не закончив этот фик! Я чувствовала огромную ответственность за то, чтобы помочь Касу и Дину преодолеть все проблемы прежде, чем меня саму что-нибудь выведет из строя. Не хочу излишне драматизировать — у меня в итоге все более или менее в порядке — но это определенно занимало мои мысли.)

Бояться смерти нет смысла: она придет за всеми нами. И в каком-то смысле этот фик — не о том, чтобы победить смерть, а о том, чтобы ее принять. Но более глубокая мораль в том, что, даже хотя мы все умрем, получить время на этой планете — вообще хоть сколько-то времени, хоть еще один день, — это самый большой подарок. Я чувствую это каждое утро.

Этот фик — о том, что время друг с другом бесценно. Но для тех из вас, кто один и чувствует себя одиноким (несколько человек писали мне об этом — о том, как им хотелось бы «иметь то же, что есть у Дина с Касом»), скажу: не унывайте. Я сама живу одна, я знаю, каково это, я каждый день встречаю одна уже многие годы, но я все равно счастлива, просыпаясь каждое утро. Уже просто увидеть еще один рассвет, еще раз позавтракать, выпить чашку кофе, съездить в парк (в любой парк, не обязательно в Гранд-Каньон) и увидеть красоту природы, понаблюдать за птицами… каждый день — это сокровище. И я начинаю верить в то, что я написала о воронах: что ничто не проходит незамеченным, и мы никогда не бываем по-настоящему одни. Я все больше чувствую, что за всем происходящим что-то наблюдает — не обязательно даже что-то сознательное, но что-то сочувствующее, что-то, что пронизывает все деревья и холмы. Когда Джаред начал свою кампанию «Ты не одинок», я, помню, даже посмеялась над этим (подумала: «Вообще-то некоторые из нас действительно одиноки»). Но может быть, это и правда.

В общем, как бы банально это ни прозвучало, цените каждый день.

Итак, это долгое путешествие подошло к концу. Гигантскую шишку на днях снова подняли над отелем Уэзерфорд. Я сидела за столиком в чайном магазинчике на углу и смотрела, как работники отеля закрепляли часы, отсчитывающие время до Нового Года, обратно на место. Скоро я снова отправлюсь в каньон, где посижу на уступе на тропе Светлого ангела и посмотрю на воронов. Я возьму с собой фигурки Дина и Каса (кто-то подарил мне фигурку Каса на Рождество в прошлом году! И, конечно, я купила Дина ему в компанию), посажу их рядом на уступе и сфотографирую, как они вместе наслаждаются видом. А потом спущусь по тропе и увижу великолепный мир. Надеюсь, когда-нибудь и вы побываете на тропе Светлого ангела.

Спасибо за то, что прочитали эту работу.

С любовью,

Спарроу