Русская армия и флот в XVIII веке [Любомир Григорьевич Бескровный] (fb2) читать онлайн

ВВЕДЕНИЕ

Изучение военного прошлого нашей Родины является одной из важнейших задач советской исторической науки. Научная разработка истории вооруженных сил России в свете марксистско-ленинского учения о войне и армии имеет большое значение как для изучения истории России в целом, так и для понимания путей развития военного дела и славных традиций русской армии и флота.

В. И. Ленин определил XVIII век как особый этап развития абсолютной монархии: «…русское самодержавие XVII века. боярской Думой и боярской аристократией не похоже на самодержавие XVIII века с его бюрократией, служилыми сословиями, с отдельными периодами «просвещенного абсолютизма» и от обоих резко отличается самодержавие XIX века…»^[1] В русском государстве XVIII века господствующим классом было дворянство.

Военная мощь государства, как известно, определяется уровнем экономического развития страны. «Ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот. Вооружение, состав, организация, тактика и стратегия зависят прежде всего от достигнутой в данный момент ступени производства и от средств сообщения»^[2].

Военная история показывает, что развитие средств борьбы, то есть военной техники, всегда находилось в непосредственной связи с развитием промышленности. Характеризуя эту связь, Энгельс писал: «…Введение пороха и огнестрельного оружия не было во всяком случае актом насилия, а представляло собой промышленный, стало быть, хозяйственный, прогресс»^[3].

Развитие экономики России в первой половине XVIII века достигло того уровня, который позволил осуществить переход от постоянной армии к регулярной. В этот период была создана достаточно крупная металлургическая промышленность, способная полностью обеспечить потребности армии и флота. Если в начале века Россия производила 276 тыс. пудов металла в год, то уже в середине столетия ее металлургические заводы ежегодно давали около 5 млн. пудов чугуна, а в конце — около 10 млн. пудов. Развитие русской металлургии позволило организовать производство калиброванного и типизированного вооружения и боеприпасов.

В. И. Ленин указывает, что «военная тактика зависит от уровня военной техники»^[4]. Кремневое ружье и стальной штык, а также гладкоствольная артиллерия являлись материальной базой линейной тактики и маневренной стратегии. Усовершенствование этого оружия, а также появление «винтовального» стрелкового оружия обусловило переход к тактике колонн и рассыпного строя, к стратегии генерального сражения.

Войны мануфактурного периода капитализма потребовали типизации не только вооружения, но также обмундирования и снаряжения. Поэтому в XVIII веке начали строить суконные, кожевенные предприятия и бумажные фабрики. Создавалась материальная основа для развития русской армии и флота. Строительство этих предприятий требовало наличия сырья и обученных кадров. Правда, Россия была богата сырьем, но с кадрами дело обстояло плохо. Правительство в начале века было вынуждено выписывать специалистов из-за границы. Одновременно готовились и свои кадры, число которых с каждым годом возрастало. В дальнейшем это позволило решать поставленную задачу своими силами.

Вся тяжесть промышленного производства ложилась па плечи крестьян. На их средства строились фабрики и заводы, вооружалась армия, содержался государственный аппарат; крестьяне работали на промышленных предприятиях и поставляли рекрутов в армию и флот. Русская мануфактура базировалась главным образом на крепостном труде, который, хотя и не отличался такой высокой производительностью, как наемный, однако был значительно продуктивнее труда кустарей-ремесленников. Мануфактурное разделение труда позволило организовать крупнейшие в Европе предприятия, такие как Невьянский завод, выпускавший 15 тонн чугуна в сутки, Тульский оружейный завод, который ежесуточно производил до сотни ружей и пистолетов.

Значительно медленнее развивалось сельское хозяйство. Крепостническая система была крайне непроизводительна. Дворянство, охраняя свою монополию на землю и труд крепостных, неохотно внедряло новые методы ведения сельского хозяйства. Однако товарно-денежные отношения властно проникали и в эту область народного хозяйства.

Нужно сказать, что армия оказала большое влияние на развитие товарно-денежных отношений в сельском хозяйстве. Она была главным потребителем товарного хлеба, фуража и других сельскохозяйственных продуктов. Регулярная армия уже не могла базироваться на натуральных поставках, типичных для XVII века. Ей были необходимы крупные запасы хлеба и фуража. Ведение войны на принципах маневренной стратегии и линейной тактики требовало четкой и стройной организации системы снабжения. Поэтому переход от натуральных к денежным централизованным заготовкам явился необходимым условием развития регулярной армии и флота.

Имея в виду, что для развития военного дела большое значение имеют пути сообщения, правительство создает широкую сеть грунтовых дорог, необходимых для переброски товаров и особенно — войск. На главных военных и почтовых трактах были построены проходные магазины, отстоящие один от другого на расстоянии солдатского перехода (20–25 верст), и станции.

Развитие производительных сил страны сказалось и на состоянии торговли. Развивающийся всероссийский рынок втягивал в свою орбиту все сельскохозяйственные районы страны, требовал широкого товарного обмена как внутри государства, так и вне его. Выход России к Балтийскому морю способствовал оживлению ее торговых связей с Европой. Русские товары — хлеб, пенька и лес — заняли на мировом рынке прочное место. В связи с ростом внешней торговли возросло значение таких портов, как Петербург, Рига и Архангельск, а также роль военно-морского флота, базирующегося на эти порты.

Развитие экономики России обусловило изменения в военном деле. На основе крепостнической системы хозяйства, утвердившейся в стране, сложились вооруженные силы государства с определенной системой комплектования рядовым и офицерским составом и системой боевой подготовки.

Экономическое укрепление страны производилось за счет жесточайшей эксплуатации крестьянства. Непомерная эксплуатация крестьянства вызывала народные волнения и восстания. Большую роль в государстве помещиков и торговцев играла армия, без которой оно не могло держать в повиновении народные массы, расширять свою территорию за счет других государств, защищать страну от нападения извне. Армия и флот представляли огромную силу, призванную охранять и укреплять существующую социально-экономическую систему.

Превращение постоянной армии в регулярную и строительство флота происходило в период укрепления феодально-абсолютистского государства. Главной целью военных реформ, проведенных в начале XVIII века, было приспособление армии к новым историческим условиям, превращение ее в послушное орудие правящего класса.

Классовый характер вооруженных сил России проявлялся в системе комплектования, организации и боевой подготовке. Господствующий класс создавал такую военную организацию, которая отвечала бы его интересам.

Под влиянием развивающихся производительных сил и производственных отношений совершенствуются способы ведения войны. Русская армия проходит путь от стратегии маневра и линейной тактики до стратегии генерального сражения и тактики колонн и рассыпного строя.

Исторические условия изменяют роль солдатских масс и полководцев в войне, при этом революционизирующим началом является «не «свободное творчество ума» гениальных полководцев… а изобретение лучшего оружия и изменение живого солдатского материала…»^[5]

Складывание новых форм и способов ведения войны и боя происходило в ходе многочисленных войн XVIII века. Война являлась практическим мерилом целесообразности проведенных мероприятий в организации и устройстве войск. Война рождала новые явления военного искусства, которые затем обобщались полководцами. Так боевая практика рождала новую военную теорию.

В настоящих очерках автор стремился показать развитие вооруженных сил России в XVIII веке. В предлагаемой книге будут освещены следующие вопросы: комплектование, организация и тактическое устройство армии и флота, материальное обеспечение, боевая подготовка и развитие военного искусства в войнах XVIII века.

***

Известно, что уже в начале XVIII века началось изучение развития вооруженных сил России, истории отдельных войн и обобщение опыта строительства постоянной и регулярной русской армии. Первой такой работой был «журнал или поденная записка»^[6]. Составители «журнала» поставили перед собой широкие задачи: показать внешнюю политику России накануне и во время Северной войны, дать характеристику вооруженным силам страны, осветить ход Северной войны на всех театрах. Для характеристики внешней политики в «Журнале» помещались договоры с иностранными государствами и другие дипломатические документы.

Описывая состояние вооруженных сил, составители показали развитие регулярной армии. Характерно, что в «Журнале» не указывается на какое-либо заимствование форм организации русской полевой армии, больше того, подчеркивается самостоятельность России в решении этой важной задачи.

В «Журнале» освещены как победы, так и поражения. В нем отсутствует «бесстыдное бахвальство», которое, как отмечал Энгельс, было присуще многим западноевропейским историческим работам XVIII века.

В этой работе раскрываются стратегическая концепция Петра I и главные тактические принципы русской армии того времени. «Журнал» характеризует замыслы командования, раскрывает формы и методы ведения военных действий. По существу в нем было положено начало освещению войн России XVIII века.

Вопросы строительства русской армии в первой четверти XVIII века затронуты также в «Рассуждении» Шафирова.

В конце XVIII века вопросами истории русской армии занимался генерал-майор Русинов. Он написал доклад «Известие о начале, учреждении и состоянии легулярного войска в России с показанием перемен, какие по временам и обстоятельствам в оном производимы были»^[7]. Русинов утверждает, что дворянскому государству нужно совершенствовать свои вооруженные силы, «дабы его войско было в готовности или защищать область от врагов внешних, нарушающих доброе согласие соседственной дружбы, или укротить врагов внутренних, восстающих на разрушение спокойствия и безопасности граждан»^[8], то есть дворян. Поскольку автор писал эту работу после крестьянского восстания в России, проведенного под руководством Е. Пугачева, и после французской революции, то политический смысл требования «укротить врагов внутренних» вполне ясен.

Обзор развития русской армии Русинов начинает с учреждения постоянной армии в XVII веке и дальше раскрывает процесс развития ее в регулярную. Он пишет, что «царь Алексей Михайлович положил основание к тому, чтоб не только иметь всегдашнее войско, но и содержать его по правилам военной науки»^[9]. После его смерти регулярная армия была предана забвению. Петру I пришлось создавать ее заново. Освещая последующий ход строительства армии, Русинов дает характеристику ее численного состава, показывает развитие родов войск, не анализируя, однако, причины изменений. Он лишь констатировал факты, использовав данные Военной коллегии и Сената.

В XVIII веке в России уже появились первые работы, в которых с идеалистических позиций освещались как отдельные войны, так и развитие военного искусства в целом.

Острая идейная борьба, происходившая в начале XIX века, получила свое отражение и в военной истории. История вообще и военная история в частности использовались правящими кругами как мощное орудие воздействия на общественное сознание. Выразителями новых взглядов были декабристы. Они выступили с резкой критикой исторических работ Карамзина, считая защиту самодержавия в «Истории государства Российского» «оскорблением отечества».

Реакционной официальной историографии декабристы противопоставили свою систему взглядов. П. Пестель в «Русской правде» писал о том, что надо создать такое государство, правительство которого существовало бы «для блага народа и не имело бы другого основания своему бытию и образованию, как только благо народное»^[10]. Новая Россия, по мнению Пестеля, должна являть «вид единородства, единообразия и единомыслия», в духе буржуазной республики. Такое государство должно иметь особую армию, основанную на буржуазных принципах. Декабристы выступили с военно-историческими работами, наиболее важными из которых были: «Краткое начертание «Военного журнала» Ф. Глинки, «Опыт истории русского флота» Н. Бестужева, «Рассуждения о жизнеописании Суворова» Н. Муравьева и другие.

Общую схему развития военного искусства дал Ф. Глинка. Правда, его работы не претендовали на глубину раскрытия исторического процесса, но в них впервые ставился вопрос о самостоятельном зарождении и развитии русского военного искусства. «Начиная от Святослава, гремевшего победами в X веке, искусство в войне не переставало прославлять оружия русского»^[11]. Глинка утверждал, что русское военное искусство имеет свои национальные черты и во многих областях ему принадлежит приоритет.

Вопрос о развитии русского военно-морского искусства исследовал Н. Бестужев. В своих работах по истории флота он решительно отверг утверждение норманистов о том, что русские научились мореходству у варягов, и доказал, что русские корабли задолго до варяжских ходили по Черному морю. Автор указывал, что «Черное море, покрытое русскими кораблями, называлось тогда Русским»^[12]. Позднее русские корабли ходили по Неве в Финский залив и Балтийское море до Готланда. Бестужев впервые в военно-исторической науке поставил вопрос о национальном характере развития русского мореплавания в XVII и XVIII веках. Он с гордостью говорил, что «русские во многих случаях опережали других европейцев». Бестужев резко выступал против «космополитизма, убивающего всякое благородное чувство ответственности, народности»^[13].

Не менее интересны работы А. Корниловича, характеризующие состояние военного дела во второй половине XVII и в начале XVIII века. Большой интерес представляют те его работы, в которых рассматривается боевая подготовка русских войск в конце XVII века, в частности, маневры, проводившиеся под руководством Петра I^[14].

Основные положения декабристов развил В. Г. Белинский. Он пропагандировал в своих статьях идею самостоятельного развития русского военного искусства. Особенно высоко оценивал Белинский деятельность Петра I. «Каждый великий человек совершает дело своего времени, решает современные ему вопросы, выражает своею деятельностию дух того времени, в которое он родился и развился»^[15]. Петр явился вовремя, он продолжал те преобразования, потребность в которых «обнаружилась еще в царствование Алексея Михайловича…»^[16]

Высоко оценивая роль Петра I, Белинский указывал, что природа творит великих полководцев когда ей угодно, а не только на случай войны. Но без войны такой человек проживет весь свой век, даже не подозревая, что он великий полководец. Только во времена сильных общественных движений люди, одаренные от природы военными способностями, делаются великими полководцами. Так именно и было с Петром I.

В сороковых годах вышла в свет работа Н. Зотова «Военная история Российского государства». Автор в самой общей форме дал характеристику русского военного искусства XVIII века.

Большой интерес представляла работа А. В. Висковатова «Историческое описание одежды и вооружения русских войск с древних времен до 1841 года». В тексте и примечаниях к иллюстрациям приведено много интересных сведений об устройстве и вооружении русских войск.

Фактические данные о составе флота и некоторые сведения о боевом использовании кораблей были изложены в трудах А. С. Шишкова «Список кораблям и прочим судам российского флота» и «Собрание морских журналов» и К. Германа «История и статистическое описание русского флота».

До 60-х годов XIX века публиковались главным образом отдельные военно-исторические работы, в которых общие проблемы военного искусства не разрабатывались. В Военной академии даже не было кафедры русской военной истории. Военно-исторические вопросы рассматривались как введение к курсу стратегии. Именно таким введением и было «Обозрение истории военного искусства» г.-м. Зеделлера, вышедшее в 40-е годы. Зеделлер в общих чертах охарактеризовал историю развития мирового военного искусства и ничего не сказал о русском военном искусстве. В отличие от Зеделлера Веймарн 2-й посвятил этому вопросу специальный раздел. Он перенес в русскую военную историю положение о несамостоятельном развитии русского государства, выдвинутое немецкими историками, подвизавшимися в России в XVIII веке (Миллер, Шлецер и др.). Веймарн 2-й утверждал, что первые понятия о военном искусстве русские заимствовали у варягов, затем у монголов и, наконец, у немцев. Со времен Петра I русская армия, восприняв западноевропейскую военную культуру, «по устройству и искусству в действиях неоспоримо занимает ныне первое место между всеми армиями европейскими»^[17].

В эти же годы вышли работы М. Богдановича. Автор поставил перед собой задачу показать стратегическое искусство и военные заслуги Петра Великого, Александра Суворова и их сподвижников в войнах начала и конца XVIII века. Этим исследованием автор пытался доказать вечность и неизменность «правил и мысли» в военном искусстве. С идеалистических позиций Богданович утверждал, что полководцы-богатыри, управлявшие судьбами своих народов, управляли вместе с тем и ходом войны и что успех военных действий зависел от личности полководца. «Личные качества их отражались в самом способе ведения войны, ими принятом»^[18]. По Богдановичу получалось, что история это не что иное, как сумма фактов, отражающих деятельность великих людей.

С критикой официальной военной историографии в середине XIX века выступил Н. Г. Чернышевский, давший новое объяснение таким явлениям, как война и армия. В своих трудах он определил войну как классовое явление. «Всякая война, имеющая целью завоевания или перевес над другими нациями, не только безнравственна, бесчеловечна, но также положительно невыгодна и вредна для народа…»^[19] Он определил также, что армия имеет классовый характер и служит интересам правящих классов. С этих позиций автор рассматривал и деятельность Петра I. Оценивая его весьма высоко, Чернышевский в то же время был противником идеализации петровских реформ.

Н. Г. Чернышевский не дал законченного материалистического объяснения сущности войны и армии, а лишь поставил эти вопросы в новом, материалистическом плане. Идеи Чернышевского воспринимались прогрессивными военными кругами как противопоставление официальным военно-историческим работам, вышедшим в середине XIX века.

В конце XIX века в военно-исторической науке определились два направления. К первому — принадлежала «школа академистов», во главе которой стоял Г. А. Леер — крупный военный теоретик, создатель так называемой «академической стратегии». Леер, выражал консервативные взгляды во всех областях военного искусства, в том числе и в военной истории. Он проводил в военно-исторической науке идеи государственной школы К. Д. Кавелина и Б. Н. Чичерина. Формула государственников о том, что народ существует через государство и управляется избранными лицами, лежала в основе его исследований. Личность при этом являлась движущей силой в истории вообще и в военной истории в особенности. Всю историю, в том числе и военную, Леер рассматривал как результат деятельности выдающихся личностей. Он отрицал существование законов развития военного искусства и утверждал, что вечные и неизменные принципы военного искусства получают каждый раз новое содержание в творчестве отдельных полководцев. С этих позиций Леер вместе с другими авторами написал работу «Обзор войн России», в которой изобразил русскую военную историю как непрерывную цепь заимствований^[20].

К «академической школе» Леера в известной степени примыкал А. С. Пузыревский. Он тоже стоял на идеалистических позициях. В своих исследованиях Пузыревский не касался национальных форм военного искусства, а считал, что государства, имеющие в данную эпоху наиболее совершенное военное искусство, и должны стать предметом исследования. В развитии военного искусства он видел как бы единый поток^[21].

К «академической школе» Леера принадлежал также П. А. Гейсман. В его работах резко выражен космополитический тезис о непрерывном заимствовании русскими военного искусства у различных народов, особенно у немцев. Так, Гейсман утверждал, что Россия могла создать свою постоянную армию лишь после того, как последняя появилась на Западе. Полки иноземного строя организовывались по западноевропейским, главным образом немецким образцам, писал он. Гейсман проводил реакционную мысль о неполноценности русского народа, который, по его мнению, всегда все заимствовал у своих соседей и впредь должен учиться у них^[22]. «Академисты» принижали и извращали историю развития русского военного искусства, выражали идеи пруссачества.

«Школе академистов» противостояла так называемая «русская школа», наиболее видными представителями которой были Д. Ф. Масловский, А. 3. Мышлаевский и Н. П. Михневич. «Русская школа» опровергала и разоблачала антинациональные взгляды «академистов», она стремилась показать национальные начала в русской военной истории. Особенно большую работу в этом направлении проделал Д. Ф. Масловский. По своим философским воззрениям он был идеалистом. В лице Масловского русская военно-историческая наука имела крупнейшего исследователя. Он собрал и опубликовал огромный, по тому времени, материал, обеспечивший обстоятельное исследование путей развития военного дела и выяснение причин, которыми обусловливались его исторические судьбы. Масловский считал, что, только опираясь на широкую источниковедческую базу, можно опровергнуть взгляды «академистов».

Другой особенностью работ Масловского является их историзм. Автор утверждал, что военную историю можно изучать лишь в конкретной исторической обстановке. Для Масловского исторический процесс существует как развитие «общих начал», имеющих национальные особенности военной истории русского народа. Движущей силой этого процесса являются великие полководцы, деятельность которых обогащают «общие правила искусства воинского». Опираясь на эти идеалистические положения, Масловский пришел к выводу, что только при изучении деятельности великих полководцев «выясняются национальные особенности ведения войны и боя», «только изучение русских войн по русским данным может выяснить значение участия народа в деле самозащиты и тем облегчить разумное пользование средствами земли, искони готовой отдать все нужное своей национальной армии»^[23].

Выводы Масловского противоположны взглядам «академистов». В своих трудах он решительно возражал против теории заимствования и доказывал, что русское военное искусство развивалось самостоятельно. Ссылаясь на русские источники, Масловский утверждал, что «традиции русской армии вырабатывались своим самобытным путем»^[24].

Весь ход развития русского военного искусства в XVIII веке обусловливался теми изменениями, которые происходили в XVII веке. «Еще до Петра I вооруженные силы России начали видоизменяться в своем составе, а боевая их деятельность получила новое направление. Почва для реформы была таким образом подготовлена…»^[25] всем ходом истории.

Д. Ф. Масловский решительно отвергает установившуюся в военно-исторической науке версию о механическом перенесении Петром I западноевропейской военной системы. «Реорганизуя военное дело Московского государства, — пишет он, — поднимая его до уровня военного искусства западноевропейских армий, великий полководец вводил новые порядки постепенно, после строгой оценки соответственности их с историческими условиями русской жизни, сообразуясь с указанием собственного опыта и стремясь во всех случаях осуществить свои предначертания русскими людьми…»^[26]

Исследуя войны второй половины XVIII века, Масловский отмечает самостоятельные черты русского военного искусства и высоко оценивает полководческое искусство П. А. Румянцева и А. В. Суворова, называя их величайшими полководцами мира. Основная заслуга Масловского состоит в постановке вопроса о самостоятельном пути развития русского военного искусства.

Вслед за Масловским исследованием русского военного искусства по русским источникам занимался А. 3. Мышлаевский. Он исходил из положения, что у «каждого великого народа военная история должна существовать как самостоятельная наука». Мышлаевский резко осуждал историков типа Леера, отрицавших национальный характер военного искусства. «Изучая Петра и Суворова, — писал он, — мы сами забывали, что они плоть от плоти и кость от кости нашей истории и нашего народа…»^[27] Критикуя военных историков, не желавших видеть национальных черт в военном искусстве великих русских полководцев, Мышлаевский указывал, что «они, эти судьи, хотели взять полководцев во всей, доступной им, специально военной обстановке: в условиях пространства, времени, театров, сил, средств, качеств и т. п., и тем не менее они изучали их в безвоздушном пространстве, потому что они оторвали их от русской земли. Они оторвали Петра от нашей истории, они оторвали Суворова от наших нравственных идеалов, этим они вырвали из них весь внутренний смысл и, взяв критический скальпель в руки, стали анализировать их по всем правилам научной анатомии, но они трудились не над живыми людьми; пред ними были какие-то стратегические и тактические мумии»^[28].

Мышлаевский сосредоточил свое внимание на сборе и публикации документов о Северной войне и войнах второй половины XVIII века. Требуя от историка глубокого анализа явлений, он указывал, что для этого нужно располагать достоверными фактами и знать среду, к которой принадлежит полководец, знать историю этой среды, то есть историю народа. По своим взглядам и методам изучения военной истории Мышлаевский был последователем Масловского.

В лице Н. П. Михневича мы видим крупного представителя русской военно-исторической школы. Его философские воззрения были идеалистическими. Михневич считал, что русское военное искусство «почти никогда не уступало западноевропейскому, а весьма часто шло впереди, давало направление, новые идеи в области тактики и стратегии, которые от нас воспринимались в Европе»^[29]. Превосходство русского военного искусства над западноевропейским, по мнению Михневича, обусловливалось «большой выносливостью русских воинов, способностью их умирать «за други своя», своеобразными способами ведения боя, высоким моральным духом русской армии»^[30]. Михневич не понимал действительных законов, лежащих в основе развития военного искусства, и отрицал влияние экономических условий на военное дело.

На позициях «русской школы» стояли также морские историки С. Елагин, В. Головачев, Ф. Веселаго, стремившиеся показать самостоятельные пути развития русского военно-морского флота.

Военный историк А. К. Баиов пытался примирить «академистов» и представителей «русской школы». По своим философским воззрениям Баиов идеалист. Он писал, что военное искусство есть продукт человеческой мысли, работающей в определенном направлении. Баиов решил дать анализ истории русского военного искусства с древнейших времен до середины XIX века, но успел выполнить лишь часть этой задачи. Основная идея его труда сводилась к тому, что «военное искусство революций не знает — оно лишь эволюционирует и лишь эта эволюция протекает несколько ускоренно, быть может, даже бурно, но при этом никогда не нарушается связь, преемственность, а потом и в изменении приемов пользования различными элементами военного искусства не должно быть порывистости, скачков»^[31]. Баиов, как и его предшественник Гейсман, утверждает, что Россия всегда стояла на пути заимствований в военном искусстве. Баиов принижает роль русского военного искусства и превозносит заслуги Миниха, утверждая, что его военная деятельность «не шла вразрез с идеями Петра»^[32].

Дворянская, а позднее буржуазная военно-историческая наука оказалась способной лишь констатировать наличие определенной организации, устройства и вооружения армии. Всякие изменения в этой области военные историки объясняли как результат преобразовательной деятельности полководцев. Ограниченность дворянской и буржуазной военно-исторической мысли и порочность ее методологии исключали возможность постановки вопроса о развитии вооруженных сил и военного дела в целом и о тех движущих силах, которые определяли это развитие.

Вопрос о законах развития военной истории разрешили классики марксизма-ленинизма, создавшие учение о войне и армии.

Марксизм-ленинизм исходит из того, что война есть явление историческое и классовое. Каждому периоду развития человеческого общества, каждому способу производства соответствуют свои способы и формы ведения войны, которые изменяются в зависимости от условий развития, прежде всего в зависимости от развития производства. Переход от одного способа производства к другому неизбежно влечет за собой изменение форм и способов ведения войны и боя.

Руководствуясь этими положениями, советская историография получила возможность успешно решить основные вопросы развития вооруженных сил России в XVIII веке. Эти проблемы нашли свое отражение как в общей, так и в военной историографии.

Особое внимание советская историография обратила на освещение экономических проблем, без чего нельзя дать анализ развития вооруженных сил страны. В работах советских ученых С. Г. Струмилина, Б. Б. Кафенгауза, Н. И. Павленко, Н. Н. Рубцова дана полная характеристика развития русской металлургии и частично освещен вопрос о производстве вооружения»^[33]. Е, И. Заозерская и К. Л. Пажитнов наглядно показали развитие легкой промышленности, имеющей большое значение для армии и флота^[34]. Много обобщающих материалов дано также в работах П. Г. Любомирова и П. И. Лященко^[35]. Вопросы экономики освещаются и в таких крупных трудах, как «История Москвы» и «Очерки истории СССР». Однако специальных работ, посвященных проблеме производства оружия, еще очень мало.

Вопросы внешней политики освещены в работах М. М. Богословского, Б. Б. Кафенгауза, Т. К. Крыловой, Л. А. Никифорова, Е. И. Дружининой и др.^[36].

Большое значение в разработке вопросов о развитии военного искусства в войнах XVIII века имели работы Б. С. Тельпуховского, Е. В. Тарле, Н. М. Коробкова, Л. М. Лещинского, Ю. Р. Клокмана и некоторых других^[37].

В обобщающих учебных курсах по истории военного искусства также рассматриваются эти вопросы. Наиболее обстоятельно они освещены в «Истории военного искусства» А. А, Строкова и в коллективных работах «История военно-морского искусства» и «История военного искусства» для слушателей ВИФ Военной академии им. М, В. Фрунзе.

Из этого обзора видно, что, несмотря на наличие довольно большого числа работ, посвященных отдельным вопросам развития военного дела в России, мы до сих пор не имеем обобщающей монографии, посвященной строительству вооруженных сил России и развитию военного искусства в XVIII веке. Автор и поставил перед собой задачу в известной мере восполнить этот пробел.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ РУССКАЯ АРМИЯ И ФЛОТ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ И СЕРЕДИНЕ XVIII ВЕКА (1700–1760 гг.)

ГЛАВА ПЕРВАЯ КОМПЛЕКТОВАНИЕ, ОРГАНИЗАЦИЯ И УПРАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ

АРМИЯ И ФЛОТ В НАЧАЛЕ XVIII ВЕКА

В начале XVIII века завершился процесс превращения постоянной армии в регулярную. Создание регулярной армии диктовалось внутриполитическими задачами, стоящими перед абсолютистской монархией, перед правительством Петра I. Главная задача состояла в том, чтобы сохранить и укрепить крепостнический порядок в стране. Не меньшее значение имела также и борьба с боярско-аристократической верхушкой. Известно, что в 80-х годах существовала угроза захвата власти боярской верхушкой, интересы которой выражала Софья, особенно после стрелецкого бунта 1682 года, когда она стала фактической правительницей русского государства. Вокруг Петра сплотились те силы, для которых утверждение реакционного боярства было равносильно смерти. Во главе этих сил стояли Нарышкины, группировавшие вокруг себя передовое дворянство и купечество. Чтобы успешно вести борьбу с реакционным боярством, Петру I нужна была такая военная сила, на которую он мог бы опереться. Создание в 1687 году «потешных полков» из молодых дворян означало оформление ядра новой армии. Эти полки занимались боевой подготовкой под руководством крупных знатоков военного дела — Лефорта и Гордона. По указанию Нарышкиных, под видом военных потех Петра I в село Преображенское стягивалось оружие и боеприпасы. Только за один год туда было доставлено более 6 тыс. стволов и большое количество пороха.

Сторонники Нарышкиных рассчитывали на поддержку двух выборных солдатских полков, которыми командовали Лефорт и Гордон. Молодой Петр сблизился с верхушкой этих полков, стоявших тогда в Москве. Впоследствии это сыграло большую роль. Когда начался конфликт с Софьей, Петр имел достаточно сил, на которые мог опереться при захвате власти. Но боярская верхушка не сдавалась без борьбы и, воспользовавшись пребыванием Петра I с великим посольством за границей, подняла восстание стрельцов. Летом 1698 года четыре стрелецких полка взбунтовались, вышли из Великих Лук, где они несли пограничную службу, и направились к Москве «для волнения и смут и прелести всего Московского государства»^[38].

Наскоро собранная поместная конница, два гвардейских и Бутырский полки под командованием Шеина встретились со стрельцами у Воскресенского монастыря. Произошло столкновение, и восставшие потерпели поражение. После этого стрелецкие полки были расформированы. В результате жестокой расправы 799 человек были казнены, а 2671 человек сосланы «на вечное житие»^[39]. Кроме того, несколько стрелецких полков, находящихся в других городах, было расформировано и преобразовано в солдатские полки. Было решено «впредь их стрельцами не писать, а писать их солдатами, а тех, кто не будет оставлен на службе, распустить в посад, кто в который город похочет. И в который город кто напишется, взять росписки. И по тем росписям их отпустить с женами и детьми…»^[40]

Так был подавлен стрелецкий мятеж. «В Москве, в той самой части города, где тянулись дворцовые строения царей, дома стрелецкие занимали огромное пространство, но после последнего мятежа, казней стольких тысяч стрельцов, и дома их по царскому приказанию совершенно разрушены, разметаны и опрокинуты, чтобы и помину не было о нечестивой крамоле»^[41].

Столь жестокая расправа с вышедшими из повиновения стрельцами объяснялась тем, что правительство нуждалось в послушной силе, которая могла бы охранять существующий порядок.

Объясняя причины расформирования стрелецких полков, Петр I писал: «Оная пехота устроена была образом янычар турецких, которым, правда, и воздали по-янычарски»^[42].

Для правительства было ясно, что поместная конница, разложившиеся в политическом отношении стрельцы и пришедшие в упадок солдатские полки не могли служить опорой при разрешении задач внутренней и внешней политики. Потому Петр I писал: «Имея недоверствие о протчих, того для все полки стрелецкие скасованы и распущены по городам, куды кто похотел. А вместо их почали набирать прямое регулярное войско»^[43].

Надо сказать, что в тот период перед Россией, кроме внутренних, стояли и внешнеполитические задачи, от решения которых зависело дальнейшее развитие страны. Главная задача состояла в том, чтобы выйти к Балтийскому морю, без чего Россия не могла развиваться. Выход же к Черному или Каспийскому морям не решал этой государственной задачи, так как ни Азовское, ни Черное, ни Каспийское моря не могли открыть России прямой выход в Европу. Только овладение Прибалтикой давало возможность установить связи с западом без польско-шведских посредников и укрепить политическое положение России в этой части Европы.

Выход в Прибалтику был связан с необходимостью вооруженной борьбы со Швецией. Но для войны с таким грозным противником, как хорошо развитая в промышленном отношении Швеция, господствовавшая в то время на севере Европы и обладавшая хорошей армией и флотом, нужно было иметь сильную, хорошо организованную армию, стоящую на уровне современных требований. Это также заставило Петра I ускорить проведение военной реформы, так как ни стрельцы, ни слабо подготовленные солдатские полки не могли решить эту ответственную задачу.

Политический резонанс от разгрома стрельцов был огромен. Особенно обеспокоилась Швеция. В решении Петра создать новую регулярную армию она увидела непосредственную угрозу для себя. Петр I в своем «журнале» записал: «Резидент шведский Книпер-Крон в сильных терминах предлагал (вопросы. — Л. Б.), для чего регулярные полки заводят, каких не бывало?»^[44] Австрийский посол Плейер немедленно сообщил своему правительству о создании в России новой армии. «Здесь, — писал он, — набирается 60 или, как некоторые говорят, 80 полков, каждый по 1 тыс. человек».

Необходимость военных реформ была полностью осознана после Азовских походов, показавших слабость полевой армии. Уже в это время началась работа по реорганизации армии.

Стрелецкий бунт и предстоящая война со Швецией лишь ускорили намеченные ранее преобразования.

Вернувшись в Москву, Петр I изучил все материалы об устройстве полков нового строя во второй половине XVII века, формы и методы их боевой подготовки, продумал вопрос о классовом принципе комплектования войск, дал указания организовать производство вооружения, изыскать необходимые средства для экипировки и снаряжения войск.

Для изучения военной науки и подготовки офицерских кадров из лучших дворянских фамилий было отобрано 150 человек и отправлено за границу. Вместе с этими людьми «для присматривания новых воинских дел и поведений» выехал и майор Вейде.

Все это свидетельствует о том, что основную подготовительную работу по созданию большой полевой регулярной армии Петр I провел еще до своей поездки за границу.

Одновременно с этими задачами правительство Петра I решало и такие важные вопросы, как определение численности полевой армии и гарнизонных войск, организацию и устройство их, обеспечение войск типовым вооружением и снаряжением, изыскание средств для содержания армии и флота и другие.

КОМПЛЕКТОВАНИЕ АРМИИ И ФЛОТА

Комплектование армии и флота в первой четверти XVIII века

Рекрутская система комплектования введена в 1699 году. В основу ее была положена система комплектования солдатских и драгунских полков, установившаяся во второй половине XVII века. Заслуга Петра I состояла в том, что он, отбросив все другие способы комплектования, использовал отечественный опыт, оправдавший себя на практике. При этом способе комплектования прочно закреплялся классовый принцип организации армии. Солдатский состав набирался из крестьян и других податных сословий, а офицерский — из дворян.

Указ «О приеме в службу в солдаты из всяких вольных людей» был объявлен 8 ноября 1699 года. Всем записавшимся было установлено жалованье по 11 рублей в год и кормовые деньги наравне с Преображенским и Семеновским полками. Запись вольницы возлагалась на специальную комиссию. Указ гласил: «и на Москве тот збор велено ведать в Преображенском на генеральном дворе боярину и адмиралу Федору Александровичу Головину, думному дьяку Автоному Ивановичу Иванову, генералу Адаму Адамовичу Вейде и у того дела быть дьякам Осипу Татаринову, Ивану Золотухину, Ивану Козлову, Нефеду Кормилицину, Андриану Ратманову». К этой комиссии было прикомандировано 13 старших подьячих, 17 подьячих средней статьи, 44 молодых, 4 целовальника и по капральству солдат Преображенского полка. 5 декабря были созданы еще две комиссии: одна в Новгороде под начальством И. Ю. Трубецкого, вторая в Пскове под начальством П. С. Салтыкова. Эти комиссии были подчинены Головину. 17 ноября 1699 года указ был повторен, причем этим указом предписывалось вести запись и среди даточных людей^[45]. Комиссия затребовала из Разряда, а также из Стрелецкого, Ямского и Иноземного приказов имевшиеся в их распоряжении росписи, перечни и сказки о служилых людях. Сверив все эти данные с переписными книгами, комиссия решила провести набор даточных из числа помещичьих крестьян и дворовых. Для проведения набора даточных в Нижнем Новгороде, Казани и Понизовых городах была направлена комиссия кн. Репнина, в которую входило 10 стольников, 2 прапорщика, 14 сержантов, 1 лекарь, 1 писарь и 9 солдат. Репнину предписывалось собрать в 20 городах «добрых и к службе годных» 10 тыс. человек. Предлагалось набирать в службу только из боярских детей, недорослей казачьих и стрелецких и вольных людей. Позже было разрешено набирать из даточных людей, кроме «с пашенбеглых крестьян».

Согласно указу начальные люди — московские и городовые дворяне, находившиеся в это время на службе — были обязаны поставить одного пешего (даточного) с 50 дворов и, кроме того, одного конного (даточного) со 100 дворов. С дворян, находившихся на гражданской службе в приказах и воеводствах, а также с отставных, со вдов, недорослей и девок было определено взять по одному даточному с 30 дворов. С церковных служителей и монастырей по одному даточному с 25 дворов. Если же у владельцев поместий не было достаточного числа дворов, то с таких предлагалось взыскивать за каждого даточного по 11 рублей деньгами.

Окончание набора предусматривалось в Москве к 1 декабря 1699 года, а в Нижнем Новгороде и понизовых городах — к 25 января 1700 года. Всех пожелавших записаться в солдаты предлагалось принимать на съезжих дворах «без всякой задержки и взяток».

Комиссия разработала специальную инструкцию, регулирующую прием даточных. Статьи этой инструкции, опубликованной 23 декабря 1700 года, приобрели силу закона после того, как они были подтверждены указом в 1701 году^[46].

В результате деятельности обеих комиссий в новоприборные солдаты комиссией Головина было принято 22 514 человек, из которых 10 727 человек были даточными и 11 787 человек вольными, да в комиссии Репнина 10 720 человек. Всего 33 234 человека. Из этого числа в армию было направлено 32 130 человек, а на флот 1 104 человека.

Из этого контингента было укомплектовано 27 новоприборных солдатских полков. Из них: 8 — в. Москве, 9 — в Новгороде и 10 — в понизовых городах. Кроме пехотных полков, в это время были сформированы два драгунских полка, укомплектованных боярскими и дворянскими детьми, явившимися на военную службу со своими даточными^[47].

Таким образом, начало рекрутской системе комплектования было положено указом 1699 года, но указ не разрешил всех организационных вопросов, возникших во время проведения наборов. В указе намечались лишь общие черты рекрутской системы. Последующие указы, дополняя закон 1699 года, завершили оформление рекрутской системы, которая окончательно сложилась лишь к 1705 году, когда были выработаны единые основы комплектования полевых войск. Гарнизонные же войска продолжали комплектоваться прежним способом.

Сбор рекрутов обычно проводил Поместный приказ через так называемые станции. По получении указа на станциях по переписным книгам собирали людей, здесь же из них комплектовали «партии» (команды) численностью в 500 — 1 000 человек, приводили к присяге и заставляли их давать так называемые «поручные записи», чтобы рекруты не сбежали. После этого. рекрутские команды передавались Военному приказу, который и направлял их к полкам.

В целях уточнения контингента служилых людей, которым надлежало проходить военную службу рядовыми, в конце 1699 года была проведена проверка их состава, в результате которой недорослей в возрасте от 15 лет и выше записали в службу.

20 января 1701 года Разряду было указано не определять служилых людей на гражданскую службу в воеводства и в приказы по случаю наряда их на военную службу. В апреле 1702 года этот указ был повторен^[48]. Записанных 1 300 человек дворян и служилых людей в конце 1702 года разместили в конные отряды Шереметева, Меншикова, Апраксина, Шаховского. Кроме того, на флот было направлено 794 человека^[49].

В отношении «вольных охочих людей» в течение 1701 и 1702 гг. никаких особых решений не принималось. Их без ограничений записывали и принимали в новоприборные полки. Например, в октябре 1701 года «вольницей» была укомплектована бомбардирская рота Преображенского полка, позже принимали «вольницу» и в Семеновский полк^[50]. Комплектованию первых полков способствовал указ 1697 года об освобождении семей добровольно записавшихся в солдаты от крепостной зависимости, подтвержденный в 1700 году^[51]. Указ вызвал серьезное недовольство дворян, так как значительная часть крепостных изъявила желание записаться в полки. Вскоре от этой меры пришлось отказаться. Репнину был дан именной указ о прекращении дальнейшей записи в солдаты помещичьих крестьян^[52]. Обнаруженные среди добровольцев записавшиеся крестьяне и дворовые люди подлежали возвращению помещикам. Это была уступка дворянству.

Продолжавшаяся война требовала непрерывных пополнений. В связи с этим в 1703 году был издан ряд указов. Так, 31 июля 1703 года предложили представить в Москву именные списки всех недорослей, а 1 октября было приказано направить их на военную службу. После проведения учета всем недорослям, которые ранее не являлись на смотр, приказали явиться для определения в драгунские полки^[53].

Недостаток в солдатах заставил Петра издать в 1704 году указ о сборе ранее отпущенных московских стрельцов и стрелецких детей в Смоленск и записи их в полевые и гарнизонные полки^[54].

Необходимость в доукомплектовании пехоты, понесшей в ходе войны большие потери, заставила принять решение о сборе с Московских ямских городовых слобод с двух дворов по одному человеку^[55]. Для пополнения личного состава флота был проведен набор, давший 1 000 матросов.

Переход к единой системе комплектования не мог быть осуществлен без твердого учета людей, подлежавших зачислению на военную службу. Правительство решило вначале провести такой учет в Московском уезде. Указ от 17 августа 1704 года^[56] о генеральной переписи имел целью прежде всего разрешить эту задачу и, кроме того, упорядочить поступление средств для содержания армии. Однако этого сделать не удалось. Сложность предпринятой задачи заставила временно остановить перепись. Несмотря на отсутствие точных данных о числе крестьян, правительство продолжало проводить призывы.

Указ от 20 февраля 1705 года^[57] завершил начальный период складывания рекрутской системы. В этом указе, требующем направить в солдаты по одному человеку в возрасте 20 лет с каждых 20 дворов, впервые упоминается слово «рекрут», в который вкладывалось определенное содержание. К указу были приложены статьи, данные стольникам о сборе даточных солдат или рекрут.

В 18 статьях были изложены основные принципы рекрутской системы комплектования. Особенно важной была 12-я статья, в которой говорилось, «буде из всех даточных, на станциях или на его государевой службе, кто умрет или убьют, или сбежит, и вместо тех иметь в солдаты с тех же людей, с кого будут взяты, чтоб всегда те солдаты были сполна и к его государеве службе ко всякой готовности». Предполагалось создать таким образом постоянные районы комплектования. Однако при этой системе создавались неравномерные условия пополнения; Вот почему такой порядок наборов удержался сравнительно недолго, а потом вообще пришлось отказаться от заманчивой системы «бессмертных рекрутов» и перейти к проведению повсеместных наборов по специальным указам. Набор 1705 года несколько затянулся и был продлен до сентября. Таким образом, с этого набора установилась единая система комплектования.

14 декабря того же года был объявлен новый набор — с 20 дворов по одному человеку и даче им хлебных запасов, одежды, обуви и денег. Оба набора дали 44 539 человек. Кроме того, был произведен специальный набор конных рекрутов по одному человеку с 80 дворов^[58].

Последующие наборы по-прежнему проводил Поместный приказ. В этом же году для комплектования пехоты было проведено два набора, которые дали 12 579 человек, а три набора — для комплектования конницы. Один — по одному человеку с 50 дворов с московских и городовых дворян конных рекрутов и два — от служилых людей и дворянских недорослей. Один набор был проведен для укомплектования фурьерских команд и обозных извозчиков. Было взято 6 тыс. человек. Кроме того, для комплектования флота было взято 1 000 человек^[59].

В 1707 году с посадских людей взяли по одному человеку с 20 дворов. Провели также набор «с людей разного звания». Последний набор дал 12 450 человек^[60].

В 1708 году был проведен только один набор в подмосковных городах и уездах на расстоянии 100 верст — по 1 человеку с 20 дворов. По этому набору было взято 11 289 человек^[61]. В 1709 году набор проводился по одному человеку с 20 дворов, исключая район Москвы и подмосковных городов. По этому набору было призвано 15 072 человека^[62].

В 1710 году проводилось два набора. Один для комплектования войск, давший 17 127 человек, а другой «в округе Москвы по одному человеку на 25 дворов» для укомплектования флота^[63].

В 1710 году была сделана новая попытка упорядочить проведение наборов, так как выяснилось, что переписные книги 1678 года, по которым давались наряды, устарели и уже не соответствовали действительному положению. Решили завести новые переписные книги, а пока все дворы, составленные по данным переписи 1678 года, разделили на 146,7 доли. В каждую долю вошло 5 536 дворов, что составило в общем 812 131 двор^[64]. Но после учета числа дворов и составления новых переписных книг выявилось, что налицо оказалось только 606 404 двора, а 205 797 дворов исчезло.

Неравномерность наборов особенно тяжело отражалась на новых губерниях, например Петербургской, Киевской и Сибирской, которые пришлось освободить от набора. Правительство переложило набор на остальные губернии и предложило руководствоваться переписными книгами 1678 года, а не данными 1710 года.

С 1711 года наборы проводились по нарядам Сената.

В 1711 году было проведено несколько наборов. Специальные наборы проводились среди подьячих, ямщиков и монастырских служек и дворовых людей. По первому набору было взято 4 200 человек. А два последующих набора дали 47 712 человек^[65]. В этом же году правительство попыталось создать запас рекрутов. Указ 1711 года ясно выражает эту мысль: «для нынешнего настоящего воинского случая собрать со всех губерний в запас рекрутов вновь 25 тыс.; да 7 тыс. лошадей в драгунскую службу»^[66]. Указ был подтвержден в 1712 году, причем в нем определялись и нормы запасных в губерниях: «рекрут збирать без всякого отлагательства, дабы в каждой губернии в запас рекрут было налицо против положенных на губернии полков в полы»^[67]. Число запасных должно было составлять половину наборов в полевую армию.

Рекрутов предлагалось содержать на станциях в Московской, Сибирской, Киевской, Азовской, Смоленской, Казанской и Архангелогородской губерниях и «обучать их военному артикулу, дабы они к службе были во всякой готовности». Но в 1713 году наборы по этому указу были приостановлены, снова было решено комплектовать полки со всего государства. Собранных же 20 416 человек зачислили во вновь объявленный набор по 1 человеку с 40 дворов. В этом же году был проведен новый набор по одному человеку с 50 дворов, давший 16 342 человека. Дважды происходил призыв в матросы, давший 1 200 человек^[68].

В 1714 году в поморских городах было призвано 500 матросов^[69].

В 1715 году производился один набор по одному человеку с 75 дворов, который дал 10 895 человек. Проведено два набора во флот и переведено из солдат в матросы 1 500 человек. Кроме того, в 1716 году «в гренадеры для прусского короля» было взято 250 великорослых рекрутов^[70].

В 1717 году проводилось два набора во флот, которые дали 2 500 человек^[71].

В течение 1718 года проводился набор во флот и полевую армию. По последнему набору было призвано 15 389 человек^[72].

В 1719 году было взято по одному человеку с 89 дворов. По этому набору было призвано 14 112 человек^[73]. В 1720 году из детей солдат, капралов и ямщиков призвано 4 тыс. человек, Из солдат Финляндского корпуса переведено в матросы 2 тыс. человек и столько же из рекрутов^[74].

В 1721 году производилась запись желающих определиться в матросы, происходила очередная запись в полки недорослей и служащих людей и проводился очередной набор, по одному человеку с 83 дворов, давший 19 755 человек^[75].

С 1722 года наборы стали проводить не только с коренного русского населения, но также с мордвы, черемисов и татар. В этом году было проведено два набора: один по одному человеку со 113 дворов, давший 15 470 человек, а другой по одному человеку с 95½ дворов, давший 10 013 человек^[76].

В 1721 году в связи с регламентацией штатов служителей культа было резко сокращено количество низшего духовенства. Для всех церквей был установлен твердый штат. Попы и дьячки, оставшиеся за штатами, без всяких церемоний были записаны в солдаты. Многие из них, уклоняясь от рекрутчины, покупали у высшего духовенства должности попов, дьяконов, псаломщиков и т. п., в результате чего в церквах оказались почти двойные штаты. Но в результате энергичных мер, принятых правительством, духовное сословие было сокращено в три раза.

До конца первой четверти было проведено еще два набора. Набор 1723 года проводился по одному человеку с 94½ дворов, он дал 10 118 человек^[77]. Набор 1724 года проводился по одному человеку с 250 душ. Вместе с доимочными рекрутами он дал 20 550 человек^[78].

С 1724 года раскладка рекрутов производилась не по домам, а по душам. Переход на такую систему стал возможным по окончании первой ревизии, завершенной в 1721 году.

Наборы всей тяжестью ложились на крепостных и государственных крестьян. Армия поглощала лучшие элементы деревни.

Главной формой протеста против пожизненной военной службы были побеги. Правда, в 1700–1703 гг. число дезертиров было сравнительно невелико: из направленных в войска 20 814 человек бежало лишь 374. Но уже в 1705 году из партии 2 277 человек бежало 895. В 1707 году из группы в 1 756 человек бежало 171. А в следующем году из группы в 3 646 человек бежало 356. А из другой группы в 8 087 человек бежало 632. В 1710 году из группы в 5 715 человек, направляемых в Ригу, бежало 1 669, а из 1 770 человек, направляемых во флот, бежало 1 166.

Побеги рекрутов имели место и в последующие годы. Правительство прибегало к самым суровым мерам. Военные суды приговаривали беглых рекрутов к битью кнутом, ссылке на каторгу и даже к смертной казни. Так, в 1701 году Петр приказывал беглых рекрутов вешать по жребию или ссылать на каторгу. В 1702 же году он писал боярину Т. Стрешневу: «Когда сие письмо получишь, изволь немедленно сих проклятых беглецов… сыскать, сыскав всех, бить кнутом и уши резать, да сверх того 5-го с жеребья ссылать на Таганрог…»^[79]

Указ 19 января 1705 года объявлял во всенародное известие, что из каждых трех человек, бежавших и пойманных рекрутов, одного будут вешать по жребию, а двух других бить кнутом и ссылать на вечную каторгу, явившихся же добровольно после бития кнутом ссылать в Азов и в Петербург на 5 лет^[80], после чего вновь возвращать в полки. Но так как число бежавших было слишком велико, то чаще всего ограничивались битьем батогами. Так, в феврале 1705 года Военный приказ доносил, «а которые выйдя из Москвы и из городов в близости бежали, и тем в Воинском приказе чинено наказание — по рассмотрению биты кнутом, а иные вместо кнута, снем рубаху, батоги»^[81].

Указы о суровых наказаниях беглых издавались почти ежегодно. Однако суровые меры не приводили к желаемым результатам. Побеги продолжались. В 1707 году А. Иванов сообщал Петру, что, несмотря на все принятые меры, побеги все более увеличиваются. Петр на это ответил: «Письмо из Москвы 26 декабря до нас дошло, в котором ты пишешь, что рекруты бегут по лесам, и для того надобно их утверждать круговою порукою человек по 20 и больше, и друг на друге спрашивать, так же на отцах и свойственниках их, дабы всякий мог ответ дать за своего свойственника или товарища»^[82].

На основе этого указа был разработан боярский приговор, в котором говорилось, что за «побеги те их отцы и дядья, братья и свойственники с женами и детьми посланы будут в ссылку во вновь завоеванные города, а беглецы, как будут сысканы, казнены будут смертью»^[83]. Для надзора же за местностью, где предполагалось появление беглых, губернаторам было приказано в городах, уездах и во всех приходах выбрать пятисотских, сотских и десятских и обязать их «смотреть накрепко и неоплошно, чтоб беглецы солдаты и рекруты и укрывающиеся от солдатства и всякие пришлые люди и недоросли, всеконечно нигде бы не жили и пристанища не имели б»^[84].

Однако все эти меры не уменьшили число беглых. Обеспокоенное правительство решило изучить причины массовых побегов.

Специальное расследование, проведенное в 1710 году, показало, что рекрутов страшила перспектива пожизненной службы и бесчеловечное отношение к ним во время наборов. Перед тем как попасть в армию, рекруты проходили тяжелые испытания: во время следования на сборный пункт наборщики заковывали их в колодки, а, прибыв на место, сажали в тюрьму, вследствие чего немало рекрутов умирало от ужасных условий содержания и голода.

По указаниям правительства было обращено внимание на лучшее содержание рекрутов и несколько облегчены обязанности населения. В письме к Чирикову 20 марта 1712 года генерал-пленицер-кригс-комиссар Я. Долгоруков писал, что теперь «в полки из губернии отпущать, а в дорогу ковать, в колотках весть и вязать (рекрутов. — Л. Б.) отнюдь не велено, и в дорогу отпущать их в мундире сермяжном, дав рубашки и портки и обуви простые добрые також и провиантом в пути они были довольны и денег им давать на проход по обыкновению и посылать с провожатыми конными. И в дороге весть с великою опасностью, и без всякой тесноты»^[85].

В конце 1712 года правительство объявило, что условия проведения наборов будут улучшены, и взяло на себя снабжение рекрутов в пути следования. Но декларации правительства оставались лишь на бумаге. Это отмечал и сам Петр. «Оные указы (то есть указ 1711 года и других лет. — Л. Б.) от большей части не исполняютца, и как в зборах по губерниям, так и в отправлениях и в приводе тех рекрутов всякие непорядки и поныне в некоторых губерниях продолжаюца, от чего проис-ходит немалое государству разорение, а в полках неисправность, а именно: первое, когда в губерниях рекрут зберут, то с начала из домов их ведут скованных, а приведючи в город, держат в великой тесноте и по тюрьмам и острогам не по малу времени и таким образом еще на месте изнурив, и потом отправят… К тому же поведут, упуская удобное время, жестокою распутицею, от чего в дороге приключаются многие болезни и помирают безвременно… другие ж не стерпя великой нужды, бегут и, боясь явитца в домах, пристают к воровским компаниям»^[86].

В том же указе говорилось, что если беглые рекруты «превращаютца в разбойников, то уже всяк может рассудить, от чего такие великие в государстве умножились воровские вооруженные компании, чтоб не от этих беглецов».

Петр снова потребовал от Военной коллегии навести порядок в проведении наборов и обязал ее перестать обращаться с рекрутами, как со скотом, «раз они присягу приняли». В связи с этим в 1719 году было опубликовано «Учреждение о содержании и довольствии рекрут»^[87], призванное упорядочить дело наборов.

Улучшая условия наборов, правительство в то же время дало указания усилить наблюдение за рекрутами. В 1712 году «для знаку рекрутам велено на левой руке накалывать кресты и натирать их порохом»^[88].

Стремясь улучшить положение рекрутов, правительство в течение ряда лет издавало указы о прощении беглых и о добровольной их явке^[89]. Возвратившихся беглецов не вешали, а для отбывания службы отсылали в Азов, Сибирь или в Петербург. Всеми делами беглых рекрутов ведал специальный суд при Военной коллегии, который назывался Нижним Воинским Судом.

Подводя итоги о комплектовании русской армии в первой четверти XVIII века, следует отметить следующее:

— Рекрутская система значительно изменила лицо русской армии. В новой системе комплектования нашли свое отражение господствующие в стране социально-политические отношения. В классовой армии солдаты набирались главным образом из крепостных и государственных крестьян, а офицеры комплектовались из дворян. Рекрутов брали на пожизненную службу. После принятия присяги они переставали быть крепостными сами, а также их дети. Это, конечно, не была всеобщая воинская повинность, как пытались изобразить рекрутскую систему дворянские военные историки (Бобровский, Розенгейм, Гейсман и др.), ибо вся тяжесть рекрутчины падала на крестьян. Духовенство освобождалось от военной службы, а купечество откупалось и этим вносило элементы буржуазных отношений в комплектования войск.

— Уже в начале века определилось отношение правительства к вопросу комплектования. Оно рассматривало рекрутскую повинность по отношению к крестьянам не как личную, а как земскую или общинную. Юридическим лицом правительство считало «дворы», а позднее «податные души», объединенные в общину. Предъявив требование поставить определенное число рекрутов, правительство не заботилось о том, как община организует отбор и в каком порядке будет проведена раскладка рекрутов по семьям.

В общинах и сложилась система очередности семей при поставке рекрутов. Эти стихийно сложившиеся правила «русского набора» были затем использованы правящими кругами в своих интересах. Помещики превратили общину (мир) в орудие воздействия на крестьян, позволяющее держать их в узде. В армии общинный принцип также был использован в интересах господствующих классов. Он позволял объединять солдат в артели и обязывать их круговой порукой.

В то же время такая система отбора сыграла немалую роль в укреплении товарищества среди солдат, смотревших на свою часть как на «мир», что повышало моральную стойкость войск. «Любопытно отметить, что в старой русской армии это чувство взаимной связи, являвшееся отражением господствовавшей крестьянской психологии, играло очень крупную роль в деле повышения ее боеспособности»^[90].

— В течение первой четверти столетия формы мобилизации войск определились полностью. Сбор рекрутов проходил по губерниям и провинциям, причем с 20-х годов полки получили свои округа и пополнялись по территориальному признаку, Начиная с 1716 года каждый полк направлял офицеров в специальную команду для доставки своих рекрутов. Затем рекруты поступали прямо в распоряжение командиров полков, и те распределяли их по своему усмотрению. Рекрутская повинность позволила значительно увеличить численность армии и сделать ее боеспособной.

Постоянное пополнение армии необученными рекрутами создавало немало трудностей: приходилось ежегодно обучать полевую армию основам военной службы.

Правительство понимало неудобства такой системы, и поэтому в своем указе 1719 года Петр I предписывал: «каждому губернатору надлежит из оных рекрут взять в гварнизон не больше трети, а не меньше четверти доли, и такую часть солдат гварнизонных отдать в число рекрут и сие чинить по вся зборы, дабы в полевые полки не все новые, но часть уже обыкновенных привожена была людей»^[91], причем указ подчеркивал, чтобы из гарнизонов «не худых давали под жестоким штрафом… не от прихоти своей и не по прихотям генеральским и офицерским отдавали одних лутчих в один полк, а в другие худых» для равномерности разделить всех на три части (лучших, средних и худших), и «со всякой части в каждой полк по пропорции давать»^[92].

Комплектование армии и флота во второй четверти и середине XVIII века

Во второй четверти XVIII века в системе комплектования особых изменений не произошло. Сенат, как и прежде, определял размеры и сроки наборов.

В период с 1726 по 1740 год было проведено 14 основных и несколько дополнительных наборов^[93]. В марте 1726 года было намечено провести набор по одному человеку с каждых 250 душ, но затем норма была увеличена до одного человека с 200 душ. По этому набору было взято 22 795 человек. Так как намеченное число рекрутов не удалось собрать в установленное время, то пришлось издать дополнительный указ о сборе доимочных рекрутов. Расширение армейских контингентов заставило Сенат провести в 1727 году два набора: один в сентябре, который дал 16 640 человек, а второй в ноябре, один человек с 305 душ. По этому набору было призвано 17 785 человек. Частые призывы вызывали серьезное недовольство среди крестьянства, В связи с этим Верховный Тайный Совет, «имея рассуждение», не санкционировал Сенату проведение набора в 1728 году, рассчитанного на 15 016 человек. В 1729 году набор прошел в ограниченном размере. Всего с доимочными рекрутами было взято 23 698 человек. В этом же году было решено уволить в годичный отпуск третью часть рядовых и офицеров, с «вычетом жалования по указу». Потом было принято решение распространить наборы на «людей иностранных наций, написанных в подушный оклад». В 1730 году был назначен набор рекрутов со всех положенных в оклад из расчета один рекрут с 320 человек со всех положенных в оклад, за исключением однодворцев Киевской и Воронежской губерний. Набор дал 16 000 человек.

В 1731 году проводится только дополнительный набор в адмиралтейство и в каспийский флот. Тогда же было дано разъяснение о принятии молодых доимочных рекрутов в службу, хотя бы они были и ниже «указной меты».

В 1731 году была сделана попытка внести изменение в порядок проведения наборов. Генерал П. И. Ягужинский предложил все население расписать на компании по 500 человек, а затем каждую компанию разбить на 10 частей с тем, чтобы каждая часть выставляла одного рекрута раз в десять лет. Сенат заслушал доклад Ягужинского и «согласился, что тем компаниям быть весьма запотребно, и пришел в рассуждение — для апробации расписать по тем компаниям Московской уезд с Москвою»^[94]. Однако затем от этого проекта отказались, так как он затрагивал интересы помещиков.

В 1732 году производился набор по 1 человеку с 288½ душ, для укомплектования армии, давший 18 654 человека.

В 1733 и 1734 гг. также было проведено по одному набору для укомплектования армии, гарнизонов и адмиралтейства по одному человеку со 102 душ, давших 50 569 человек, а затем со 169 душ. Причем в этот раз было разрешено принимать в рекруты лиц, имеющих рост ниже нормы, установленной указом 1730 года. Последний набор вместе с доимочными дал 35 000 человек.

Война с Турцией, начавшаяся в 1736 году, заставила провести набор по одному человеку со 125 душ. Набор производился как с положенных, так и с неположенных в подушный оклад. Он дал 41 167 человек и еще 4 тыс. — с неположенных в оклад. В январе 1737 года был дан наряд выставить вне набора 3 тыс. башкир. В сентябре этого года был проведен общий набор по одному человеку с 98 душ, который с доимочными рекрутами дал 48 960 человек. Нехватка людей для полевой армии вынудила Сенат собрать всех доимочных рекрутов с 1726 года. Было разрешено принимать рекрутов ростом ниже нормы, но только в гарнизонные полки. Недостаток обученных людей заставил Военную коллегию отобрать у обер- и штаб-офицеров всех денщиков, а на их место направить рекрут. Несмотря на близкое завершение войны, правительство дало указ о сборе в 1738 году рекрутов по одному человеку со 120 душ. По этому набору было взято 34 071 человек.

Кроме того, был издан указ о предварительной подготовке рекрутов до отсылки их в полки. Это возрождало петровскую систему обучения рекрутов при гарнизонах в запас. В этом же году было решено призвать раскольников по одному человеку с 50 душ.

В 1739 году проведен набор по одному человеку со 120 душ. Было взято 31 450 человек. Кроме того, решено провести ряд. дополнительных наборов. Так, в январе был проведен набор рекрутов с ямских слобод. В мае же было указано: «имать с бывших рейтар при их отставке по одному человеку из их крепостных в конную службу». Особо было объявлено о наборе татар. Наконец, в этом же году был проведен дополнительный набор с крестьян и плотников Сибирской губернии по одному человеку с 240 душ.

В течение 1740 года состоялось два набора: один — в ноябре — на 21 131 рекрута, а другой — в декабре — на 20 тыс. рекрутов для доукомплектования армии и флота.

В 40-х годах при проведении наборов стали дифференцировать местность. Так, в 1740 году с крестьян, купцов, иноверцев и ямщиков Воронежской, Калужской, Тульской и Рязанской провинций брали одного человека с 314 душ, а со всех прочих — со 154 душ. В сентябрьском же наборе 1741 года с помещичьих крестьян брали одного человека с 240 душ, а со всех остальных категорий — одного человека со 165 душ. Всего было взято 28 935 душ. Набор в 1743 году проводился из расчета один человек с 330 душ с купечества, монастырей и один человек — с 220 душ с остальных категорий. Он дал 21 131 человек^[95].

В том же году в северо-западных районах страны был проведен специальный набор по укомплектованию флота^[96].

Следующий набор проводился в 1745 году, но уже один человек со 170 душ. Он дал 30 338 человек. Любопытно, что в указе подчеркивалось, что «при отдаче тех рекрут, плательщикам взятков и подарков никаких, ниже харчевых запасов приемщикам и их подчиненным никому ничего отнюдь не давать, под жестоким штрафом и наказанием, а напротив той приемщикам и их подчиненным, ни под каким видом и вымыслом того не домогаться, и рекрут принимать, и отписки давать безволокитно, не удерживая больше трех дней… Приемные же рекруты никакой тягости, которая б принуждала их к побегу, не чинили, и особливо жалованья и провианты за сроком ни дня не удерживать»^[97]. Это указывало на то, что хищения, взятки и вымогательства достигли серьезных размеров.

После ревизии в 1747 году был проведен новый набор по одному человеку со 121 души, который дал 44 272 человека. Указ объяснял столь большой набор тем, что решено «армию умножить на 50 тыс. человек и для того собрать вновь рекрут со всего государства»^[98].

Как и раньше, в этом указе точно определялись требования к рекрутам. Приемщикам предлагалось принимать «крепких и здоровых, от 20 до 35 лет, ростом… в 2 аршина в 4 вершка, а меньше той меры отнюдь не принимать». В этом году было запрещено брать в солдаты моложе 15 лет.

Последующий набор был проведен в 1748 году по одному человеку со 190 душ. Он дал 33 210 человек^[99]. С 1749 по 1754 год наборы не производились, армия была полностью укомплектована. Накануне Семилетней войны Сенат решил увеличить численность армии. В связи с этим был проведен усиленный набор по одному человеку со 100 душ, который дал в войска 61 509 рекрутов^[100]. 2 октября 1756 года был проведен набор по одному человеку со 135 душ. Набор дал 45 тыс. человек^[101].

Начало военных действий в Восточной Пруссии заставило Сенат быстрее завершить набор, провести сбор доимочных рекрутов и отправить их в войска. В полевой армии вследствие болезней произошла большая убыль людей. Это заставило Сенат в декабре провести новый набор. Требования к рекрутам были изложены в «Генеральном учреждении о ежегодном сборе рекрут», составленном П. И. Шуваловым и изданном в 1757 году^[102]. Шувалов предложил проводить сбор рекрутов по специальным округам, для чего разделить все 10 губерний на 5 равных частей и брать рекрутов с каждой части один раз в пять лет. Наборы проводить из расчета один рекрут со 100 душ. Из Архангельской губернии предлагалось рекрутов брать только во флот, для чего губерния также разделялась на пять частей. В случае войны наборы производить последовательно во всех пяти частях. Если армия укомплектована, то излишних рекрутов направить во флот.

Сущность проекта Шувалова состояла в том, чтобы дать возможность купечеству и другим имущим элементам откупиться от военной службы.

Вместо рекрутов разрешить вносить деньги. К этому проекту Шувалов приложил специальную инструкцию, определяющую порядок проведения наборов. Заслушав доклад Шувалова, Сенат утвердил только инструкцию, сам же проект не был одобрен из-за начавшейся войны^[103]. Но позднее, при разработке «Генерального учреждения» 1766 года, проект был использован.

В инструкции, действовавшей до 1766 года, были определены требования к рекрутам и порядок проведения наборов. Этим делом должны были заниматься губернаторы и провинциальные воеводы. Инструкция требовала собирать рекрутов «в одних только губерниях и провинциях, кроме приписных городов».

Принятых рекрутов предлагалось немедленно приводить к присяге и, обязав круговой порукой, расписывать их по артелям.

В ходе Семилетней войны наборы производились в соответствии с инструкцией Шувалова и проходили они более организованно.

Набор 1757 года проводился из расчета один человек со 194 душ, он дал 30 705 человек^[104]. В 1758 году стали брать по одному человеку со 116 душ. Этот набор дал 50 020 человек^[105]. А в следующем, 1759 году, одного человека брали с 128 душ. Собрано было 45 тыс. человек. В 1760 году общий набор не проводился. Сенат ограничился сбором рекрутов с разночинцев и татар. В последующие два года в армию брали только доимочных рекрутов^[106].

В этот период продолжались изъятия из наборов определенных категорий, в частности купечества и духовенства. Так, в 1737 году вышел указ об освобождении от военной службы «детей и родственников церковнослужительских, желающих вместо себя поставить купленных рекрут или внести по 200 рублей»^[107]. В том же году ярославским купцам было разрешено ставить вместо себя купленных рекрутов^[108].

В 1739 году купцы добились общего указа «О позволении купечеству покупать для отдачи в рекруты людей и крестьян»^[109]. Так как этот указ противоречил общему запрещению приобретать крепостных, то в него было внесено разъяснение, что это запрещение «разумеет для собственной их (то есть купцов) услуги, а не для рекрутской отдачи». Кроме того, указывалось, чтобы эта покупка производилась купцами только в тех городах, где они живут, и у местных помещиков, дабы избежать покупки крепостных под предлогом замещения рекрутов.

В 1742 году последовал новый указ о том, что для московского купечества облегчаются условия наборов^[110]. По ходатайству предпринимателей было издано несколько указов, разрешающих вносить деньги вместо рекрутов из числа мастеровых. Это относилось и к мастеровым Тульского и Сестрорецкого заводов^[111].

В результате изъятий от рекрутской повинности было освобождено до 15 % податного населения.

В середине века военная служба стала еще тяжелее. Несмотря на то, что закон о рекрутах превращал их в «государственных людей», свободных от личной крепостной зависимости, офицеры смотрели на солдат, как на своих крепостных. Тяжелое положение солдат было известно всему народу, поэтому во время наборов многие рекруты пытались бежать еще до того, как они попадали в полки. Если же побег не удавался, пытались нанести себе увечье. Всех, кто выражал протест, правительство объявляло вне закона. В одном из указов говорилось: «таких злодеев в тех же местах, где они такое зло учинят, из десяти одного зажребием повесить, а протчих бив кнутом и вырезав ноздри, ссылать в вечную работу и каторгу»^[112]. Но даже такие кары не останавливали рекрутов. Количество беглых рекрутов приняло угрожающие размеры. Пытаясь найти выход, правительство принимает суровые меры.

Так, в 1730 году для борьбы с «ворами и разбойниками», то есть беглыми рекрутами, были направлены военные отряды. В том же году в указе Сената говорилось: «которые рекруты учнут бегать за рубеж, и пойманы будут, то из первых заводчиков… на страх другим, казнить смертью, повесить, а прочим, кои не сами заводчики, чинить политическую смерть и ссылать в Сибирь к казенным работам»^[113].

В 1731 году во все губернии «для сыску беглых» были направлены воинские команды. В 1736 году издается новый указ о борьбе с беглыми рекрутами. Для поимки беглых обычно направлялись воинские команды, которые должны были прочесывать местность. Например, в 1739 году в Кексгольмский и Олонецкий уезды было направлено 12 команд по 200 человек каждая, чтобы очистить леса от дезертиров, «которые человек по 60 и по 70 оружные ходят и чинят тамошним обывателям (то есть помещикам. — Л. Б.) непорядки и насильства»^[114].

Воинские команды не проявляли особой активности. Очевидно, офицеры боялись, что солдаты могут убежать и поэтому ограничивались главным образом тем, что располагали солдат в селениях на постой. Беглые же рекруты продолжали оставаться в лесах. Тогда решили обязать «самых обывателей тех беглых солдат и рекрут ловить».

Незадолго до секретного указа, изданного 7 июля 1738 года, Сенат приказал всем рекрутам на станциях «брить лбы», чтобы в случае побегов их можно было легко опознать, но, несмотря ни на что, рекруты продолжали убегать^[115].

Кроме угроз и расправы, пытались воздействовать на беглецов и путем уговоров. Указы объявляли о прощении беглых в случае добровольной явки в полки, запрещали использовать рекрутов на «неприличных солдату работах». Было объявлено о запрещении бить рекрутов «бесчестным наказаньем, как то батожьями и кошками, но токмо шпагою или тростью». Но это не меняло дела, кошки были заменены палками и шпицрутенами^[116].

Итак, во второй четверти и в середине XVIII века рекрутская система еще более укрепляется, она полностью соответствует социально-политическим отношениям в стране. Но фактически тяжесть военной службы несли крестьяне. Во время рекрутских наборов помещики стремились отправить в армию непокорных, и это было самым страшным наказанием для крестьян. Такую же политику проводила и верхушка зажиточных крестьян, под влиянием которой находилась община. Попытка Воинской комиссии сократить срок службы солдат до 10 лет потерпела неудачу. Помещики не хотели обучать крестьян военному делу. Солдаты, побывавшие в армии и принесшие присягу, переставали быть крепостными. Этим и объяснялось отрицательное отношение помещиков к проекту о сокращении сроков военной службы и создании обученного резерва.

Крепостническая система не позволяла русской армии перейти к более совершенным формам комплектования.

ОРГАНИЗАЦИЯ И УСТРОЙСТВО АРМИИ И ФЛОТА

Организация и устройство армии в первой четверти XVIII в.

В 1699 году стала осуществляться реформа полевой армии. Комиссия под руководством Головина вначале решила развернуть 60–80 полков трехсотенного состава. Но Петр I не утвердил этого решения и предложил формировать полки тысячного состава. В соответствии с этим и было сформировано три генеральства (дивизии) по девять полков в каждом.

Организация полевой армии, куда вошли 2 гвардейских, 27 пехотных и 2 драгунских полка, завершилась в конце 1699 года. В то время молодая армия еще не обладала высокой боеспособностью. В первом же сражении под Нарвой в 1700 году она потерпела поражение.

Боевые качества войск точнее всех тогда оценивал сам Петр. «И тако шведы над нашим войском викторию получили, что есть бесспорно; но надлежит разуметь, над каким войском оную учинили? Ибо только один старый полк Лефортовский был (который перед тем называли Шепелева), два полка гвардии только были на двух атаках у Азова, а полевых боев, а наипаче с регулярными войсками, никогда не видели. Прочие же полки, кроме некоторых полковников, как офицеры, так и рядовые самые были рекруты…»^[117]

Развитие отдельных родов оружия шло следующим образом.

Пехота. Было решено иметь два вида пехоты. В соответствии с этим было определено сформировать 47 пехотных и 5 гренадерских полков, последние должны быть сформированы из гренадерских рот в существующих 27 пехотных полках. К 1710 году эта задача была завершена.

После Полтавской победы, когда стало ясно, что в ходе войны наступил перелом, количество пехоты решено было довести до 42 полков. Таким образом, по штатам 1711 года в полевой армии было оставлено «всего инфантерии 42 полка», которые имели 52 164 строевых солдат и унтер-офицеров и 10 290 нестроевых. Всего 62 454 человека^[118].

Из этих 42 полков было положено иметь: 2 гвардейских, 5 гренадерских и 35 пехотных фузилерных. Часть полевых полков подлежала расформированию.

Одновременно происходил процесс установления твердого состава полка, который все время изменялся до утверждения штатов 1711 года. До 1704 года полк имел 10 фузилерных рот и только некоторые полки имели 9 фузилерных и 1 гренадерскую роты. С 1704 года все полки имели 8 фузилерных и 1 гренадерскую роты. С 1708 года после сведения всех гренадерских рот в особые полки в полевых полках стало по 8 рот, которые сводились в 2 батальона. Гвардейские полки и Ингерманландский полк имели по 3 батальона и являлись полками 12-ротного состава; в 1711 году гренадерские роты вошли в штат и полки стали иметь восемь рот, из них одну гренадерскую, сведенных в два батальона.

По штатам 1711 года полк имел: строевых рядовых — 1120 человек, нестроевых — 247 человек, штаб- и обер-офицеров — 40, унтер-офицеров — 80. Всего 1487 человек^[119].

В ходе Северной войны в эти штаты были внесены некоторые уточнения, касающиеся численности войск и состава полков. В 1720 году были разработаны новые штаты, согласно которым в полку стало строевых рядовых 1152, нестроевых — 204, унтер-офицеров — 88, штаб- и обер-офицеров — 44. В составе пехоты по-прежнему оставалось 2 гвардейских, 5 гренадерских и 35 фузилерных (пехотных) полков и 1батальон. В пехотных полках предусматривалось увеличение числа строевых солдат за счет нестроевых. По этому штату пехота имела 54 560 строевых солдат и унтер-офицеров и 3396 нестроевых солдат^[120]. Кроме того, для действий в Персии было сформировано 9 новых полков, составивших так называемый Низовой корпус. Формирование Низового корпуса началось в 1721 году. Двадцати полкам, возвратившимся из Финляндского похода, предложили выделить половину своего личного состава. Эти люди составили основные кадры новых полков, пополненных затем рекрутами. Кроме того, для похода предназначались Ингерманландский и Астраханский полки, затем 1-й батальон Семеновского и 2-й батальон Преображенского полков. Вся пехота была сведена в шесть отрядов (бригад). Им придавалось восемь полков драгунской конницы и 16 300 украинских и донских казаков. Весь корпус насчитывал 21 093 человека пехоты, 8786 человек регулярной конницы и 16 300 человек иррегулярной конницы^[121].

Наконец в 1705 году было положено начало формированию морской пехоты. Полк состоял из двух батальонов. Численность полка: 1250 рядовых, 70 унтер-офицеров и 45 офицеров.

Кавалерия. Серьезные выводы были сделаны и по вопросу формирования кавалерии.

В боях под Нарвой поместная конница дискредитировала себя. Проверить же боевые качества драгунской конницы не удалось, так как драгуны действовали в пешем строю. В то же время нужно было разрешить вопрос о формировании регулярной конницы, без которой пехота не могла действовать в линейном боевом порядке. Конница являлась «глазами армии», она как бы освещала местность, ведя дальнюю и ближнюю разведку, в ходе боя защищала фланги, являвшиеся наиболее уязвимым местом, преследовала разбитого противника. Для осуществления этих задач нужна была многочисленная, хорошо обученная конница, на создание которой требовалось значительное время.

Организация конницы еще в 1700 году была возложена на комиссию, заседавшую в Золотой палате, под председательством Б. Голицына. В 1700–1701 гг. комиссия взяла на учет и составила роспись на всех людей прежних служб (рейтар, копейщиков и др.) и дворянских недорослей. Всего было учтено 27 326 человек, из них вызвано в 1701 году в Москву 18 547 рейтар и копейщиков и 8779 недорослей, из которых в 1702 году было сформировано 9 полков. Правительство обязывало дворян и служилых людей являться со своими лошадьми. Но не все лошади, приведенные дворянами, оказались пригодны. Решено было ассигновать 100 тыс. рублей «на покупку лошадей для свейской службы». В последующие годы число полков все время изменялось. Полки формировались и переформировывались в зависимости от обстоятельств. Кроме полевых полков, в 1705 году был сформирован также лейб-регимент или лейб-шквадрон.

По штатам 1711 года было установлено иметь 33 полка. Общая численность кавалерии была определена в 43 824 человека. Из них служащих (то есть строевых) 34 320 человек и неслужащих (то есть нестроевых) 9504 человека. Лошадей драгунских 33 тыс. и лошадей тележных — 9930^[122].

Штат драгунского полка предусматривал 10 рот (5 эскадронов), в том числе одну конно-гренадерскую роту. Численность полка была определена в 1328 человек, из них строевых солдат — 920, нестроевых — 290, штаб- и обер-офицеров — 38 и унтер-офицеров — 80. Строевых лошадей 1 тыс., тележных — 300.

По штатам 1720 года в коннице было оставлено 33 драгунских полка, в состав которых входило 3 гренадерских и 30 фузилерных полков десятиротного состава. Всего в коннице находилось 37 851 человек^[123]. В драгунском полку полагалось иметь по этим штатам 1253 человека, из них: строевых — 920, нестроевых — 211, унтер-офицеров — 80, штаб- и обер-офицеров — 42; строевых лошадей предусматривалось иметь 1101, тележных — 300.

Лейб-регимент в 1721 году был преобразован в рядовой драгунский полк.

В 1722 году для Низового корпуса было сформировано еще 7 полков. Всего в кавалерии в 1723 году было 41 920 человек.

Артиллерия. Первой частью, положившей начало регулярной артиллерии, была бомбардирская рота Преображенского полка. Она обслуживала полевую и осадную артиллерию до организации особого артиллерийского полка, который был сформирован в 1701 году и имел в своем составе 4 пушкарские роты, 4 бомбардирские команды, понтонную и инженерную роты и полковых чинов. Всего полк в этом году имел 674 человека. Твердый штат полк получил в 1712 году. По этому штату полк состоял из 1 бомбардирской роты, 4 канонирских рот, минерной роты, понтонной и инженерной команды и полковых чинов. В состав полка входило 20 штаб-офицеров, 53 обер-офицера, 285 унтер-офицеров, 948 строевых и 2217 нестроевых солдат^[124].

В бомбардирских ротах полагалось иметь строевых солдат 93, нестроевых — 5, унтер-офицеров — 10, обер-офицеров — 6. В канонирских ротах число строевых солдат увеличивалось до 132 человек. В 1723 году изменилось только количество людей, теперь стало 4192 человека артиллеристов, понтонеров, фуражиров и учеников^[125]. Число рот было доведено до 30. Артиллерия по своему назначению делилась на полковую, полевую и осадную. Полковая артиллерия входила обычно в состав полевой, но она находилась непосредственно в полках. Каждый пехотный полк имел на вооружении по две медные трехфунтовые пушки и 4 мортирцы, а кавалерийский — по шесть или восемь орудий (две трехфунтовые пушки и четыре железные мортиры или четыре четырехфунтовые гаубицы и четыре мортиры).

Полевая артиллерия имела непостоянную численность. В 1706 году она имела 157 орудий, в 1712 году — 108 орудий, а в 1724 году — по окончании войны также 108. В 1724 году в составе полевой артиллерии было 80 трехфунтовых пушек, 6 шестифунтовых, 12 восьмифунтовых, 3 двенадцатифунтовых, 4 однопудовые гаубицы, 3 полупудовых гаубицы^[126].

Осадная («большая») артиллерия по штату 1723 года имела: 24-фунтовых пушек — 60, 18-фунтовых — 60, девяти- и пятипудовых мортир — 40, шестифунтовых мортирцов — 200^[127]. Эта артиллерия имела запас по 500 выстрелов на орудие.

Согласно указу от 16 сентября 1723 года осадная артиллерия была разделена на три корпуса с пребыванием их в Петербурге, Брянске и Осереде. Такое размещение артиллерии было целесообразно — Петербургский корпус обслуживал прибалтийский театр, Брянский — западный, а Осередский — азовский и астраханский.

Важную роль в развитии артиллерии сыграли фурштадтские команды. В 1705 году было решено набрать для армии 7 тыс. лошадей «на подъем в солдатские полки». Вскоре стольник Е. Зыбин был назначен начальником «для надзирания и учреждения артиллерийских лошадей». Следовательно, уже в 1706 году была учреждена казенная конная артиллерийская тяга, которая позже получила название фурштадта^[128].

В полковом штате 1712 года предусматривался специальный состав людей и лошадей. А в 1714 году было учреждено 12 фурштадтских команд, в которых состояло 1255 человек и 1986 лошадей.

Инженерные войска как отдельный род оружия в первой четверти XVIII века не существовали. Инженеры, понтонеры и минеры входили в состав артиллерийского полка. Строевой инженерной частью была минерная рота, имевшая в своем составе 72 рядовых, 13 унтер-офицеров, 4 обер-офицера. В команду понтонеров, которая не была строевой частью, входило 12 матросов, 68 мастеровых, 2 унтер-офицера и 2 обер-офицера. В команду инженеров входило 8 инженерных офицеров, 24 кондуктора и 5 унтер-офицеров (батарейных мастеров).

В 1724 г. Петр I принял решение сформировать инженерный полк, а инженеров разделить на два разряда. Но выполнена эта задача была позднее.

Гарнизонные войска. Во время Северной войны главной силой для подавления народных протестов и восстаний внутри страны были гарнизонные войска. В то же время они являлись резервом для пополнения полевой армии и выполняли функции запасных войск.

Для успешного решения этих задач правительство создало громадную внутреннюю армию. Если в полевых войсках единая организация установилась сравнительно быстро и в 1711 году были введены твердые штаты, то иная картина была в гарнизонных войсках.

«Ведомость о военных людях прежних служб» приводит следующие данные. В Киеве «в верхнем городе (было) ратных людей налицо — рейтар 158 человек, у них начальных людей: майор, ротмистр, два порутчика, два прапорщика. Солдат — 474 человека, пушкарей — 48 человек, у них начальных людей: полковник, подполковник, майор, три капитана, пять порутчиков, восемь прапорщиков», оклады которым выплачивались по прежним узаконениям. Из солдат также состоял гарнизон Соликамска (7 солдат и 30 стрельцов), в Чернигове было в составе гарнизона 12 драгун, 111 солдат с тремя офицерами; в Переяславле — 56 рейтар и 244 солдата с пятью офицерами; в Нежине — 40 конных драгун и 330 солдат при девяти офицерах; в г. Богородицком — 19 жилых солдат, 376 московских ссыльных стрельцов, путивльских стрельцов 124 человека при трех офицерах; «в Смоленске шляхты 1088 человек служат без денежного и хлебного жалованья…, 32 человека стряпчих, 732 человека рядовых при двух генералах и 109 офицерах»; в Пскове, Великом Новгороде, Старой Руссе, Архангельске, Дорогобуже, Белеве, Ростове и ряде других городов тоже стояли стрельцы^[129].

В составе гарнизонов 25 городов Московской губернии даже в 1719 году оставалось еще много рейтар и копейщиков. Эти воинские части в основном справлялись со своей задачей. Они же подавляли народные восстания.

Так, для ликвидации Астраханского восстания 1705 года были мобилизованы прежде всего лица «прежних служб». Из Новгородского разряда для этой цели направили 5673 человека, из Казанского — 2270, а из полевой армии было использовано всего лишь 5183 человека^[130].

В 1707–1708 гг. для подавления Булавинского и Башкирского восстаний из Казанского разряда было направлено 15 284 человека, из Белгородского — 18 918 человек и из центра — 19 639 человек. Всего 53 841 человек^[131]. При этом правительство рассчитывало только на дворян. И недаром В. Долгоруков писал царю: «на шведов они плохи, а на етот народ зело способны»^[132]. Хотя восстания и удалось подавить специально собранной дворянской конницей, но правительство было обеспокоено тем, что под рукой не оказалось достаточных сил и приходилось не только мобилизовывать дворянское ополчение, но и снимать полевые войска. Вот почему уже к 1711 году были проведены первые крупные мероприятия по упорядочению гарнизонных войск, в результате которых было сформировано два драгунских и 30 пехотных полков, насчитывавших 58 тыс. человек. Гарнизонные войска были разделены на 3 разряда.

Штаты 1711 года предусматривали следующий состав людей в гарнизонном пехотном полку: строевых солдат — 1152, нестроевых — 211, унтер-офицеров — 80, обер-офицеров — 40.

Стабилизация штатов была достигнута лишь к 1720 году. В составе гарнизонных войск насчитывалось 48 пехотных полков и один батальон, четыре драгунских полка и два отдельных эскадрона. По штатам 1720 года в пехотных полках было; строевых солдат — 1152, нестроевых — 63, унтер-офицеров — 72, штаб- и обер-офицеров — 32; в драгунском полку: строевых солдат — 920, нестроевых — 48, унтер-офицеров — 70, штаб- и обер-офицеров — 39, Общая численность гарнизонных войск достигла 68 139 человек^[133]. А в 1725 году гарнизонные войска составляли 57 пехотных и конных полков и один эскадрон общей численностью в 74 127 человек^[134].

В 1723 году Военная коллегия решила создать гарнизонные округа или дирекции и составить «особливый анштальт» для крепостей. На основе этого решения были составлены округа из крепостей и их гарнизонов, в 1-й округ вошли Петербург, Кронштадт, Выборг, Нарва и Шлиссельбург.

О том, что гарнизонные войска выполняли функции резерва полевой армии, видно из следующих примеров. Перед Полтавским сражением Петр вывел из состава Ингерманландского корпуса шесть полков, а для пополнения корпуса использовал гарнизоны Пскова, Нарвы (5 полков), Смоленска (1 полк) и Москвы (2 полка). В 1712 году на усиление армии Шереметева были направлены гарнизонные полки Азовской губернии, а на формирование корпуса Апраксина четыре полка взято из Казанской губернии.

Следует указать также и на то, что в пограничных областях гарнизонные войска выполняли функции полевых войск, особенно в крепостях Прибалтики и на Украине.

После занятия Прибалтики потребовалось сформировать 12 гарнизонных полков, а для несения гарнизонной службы на Украине еще 9 полков^[135].

Наконец, выполнение функции запасных войск видно из того, что полевые полки с 1708 года пополнялись главным образом из гарнизонных войск, а не из «скасованных»^[136].

Таким образом, хаотическая на первый взгляд смена гарнизонных полков имела свой смысл. Они являлись учебными полками и поставляли для полевой армии обученный контингент.

Ландмилиция. В первой четверти XVIII века в Прибалтике и на Украине началось формирование ландмилицких полков. М. Рабинович указывает на существование ландмилицких полков в период с 1712 по 1716 год также в С.-Петербургской губернии. Сенат дал указание направить для несения охраны Ревеля «один полк из ландмилиц, которые собраны в С.-Петербургской губернии». Ландмилиция была образована из людей «прежних служб»^[137].

Создание ландмилиции на Украине диктовалось необходимостью охраны южных границ от турок. В конце 1712 года Сенат получил указание Петра I о том, что турки снова разорвали мир, поэтому нужно «старатца дабы на Украине собрать ландмилис тысяч шесть, а буде возможно тысяч и десять и оные посадить в Украинских гварнизонах»^[138].

В феврале 1713 года Сенат указал, что на Украине в ландмилиции быть пяти полкам, «тем, которые были определены для скасования в С.-Петербург», а недостающие контингенты было предложено «набирать в Киевской и Азовской губерниях из драгун, солдат, стрельцов, казаков и пушкарей, из тех же чинов из отставных по 3500 человек с губернии»^[139].

Для этих полков было выдано 15 791 ружье и рекрутское обмундирование. Офицеры набирались из запаса, жалованье им определялось по разряду гарнизонных полков.

Набор, начавшийся в 1713 году, шел медленно. К 15 мая удалось собрать всего лишь 5905 новых солдат. Но, поскольку опасность новой войны с Турцией отпала, создание ландмилиции приостановилось. Собранные солдаты были использованы для сооружения Киевской крепости, а затем на неопределенное время распущены по домам. Офицеров же иногда собирали на «генеральный смотр» и предлагали им быть наготове «до указу».

В 1722 году в связи с опасностью нового столкновения с Турцией снова возник вопрос о ландмилиции. Сенат указал ландмилицкие полки в Киевской и Азовской губерниях «собрать как наискорее». Но из-за отсутствия средств призыв был отменен, а вместо него решили собрать «гусаров конных». Однако это оказалось делом трудным и дорогостоящим и поэтому было окончательно решено собрать ландмилицию.

К концу 1724 года все пять полков были собраны, и Голицын доложил Сенату: «Набрано и укомплектовано пять ландмилицких полков, в том числе: регулярных 2 (подп. Генина м-ра Карамзина), нерегулярных 3 (полковников Кикина и Дуная и майора Аксакова)^[140]. Одновременно в Киеве формировался еще и шестой полк. Общая численность ландмилиции была доведена до 6282 человек.

Политическая направленность этих войск была вполне ясна: они наблюдали как за неприкосновенностью границы, так и за состоянием окраинных губерний (Киевской, Азовской и др.).

Иррегулярные войска. В состав иррегулярных войск входили казачьи полки, которые формировались в отдельных казачьих войсках. В первой четверти века донское казачье войско было самым многочисленным. До восстания Булавина оно имело в своем составе около 30 тыс. человек и около 20 тыс. после него. В целях обеспечения своих границ правительство переселяет часть донских казаков на Кавказ. Так, в 1724 году 500 казачьих семей было переселено на Аграхань и Гребень, из которых было образовано так называемое терское семейное войско.

В состав кавказских казачьих войск в это время входили терское и гребенское войска. Гребенские казаки в 1711 году были переселены с Сунжи на левый берег Терека, а терские казаки в 1722 году были передвинуты к Аграхани.

Астраханское войско располагалось на Царицынской линии, строившейся с 1б94 по 1720 год. Здесь жили казаки, которые после Астраханского восстания были заменены солдатами Дмитриевского полка. Окончательное оформление войско получило лишь в 1731 году.

Уральское войско несло службу на Яике. Самарские казаки несли службу на р. Самаре. В Сибири несли службу Сибирские казаки и Семиреченское казачье войско.

Количество казачьих войск достигало 40–45 тыс. человек. Постоянного штатного состава эти войска не имели. Общая численность казачьего полка составляла 500–700 человек.

Более четкую организацию имели украинские войска, которые несли внутреннюю службу, во время войны действовали самостоятельно. Украинское казачье войско имело 10 городовых и 8 охотницких полков. В «генеральной» артиллерии числилось 50 пушек, в полковой — 40. Численность их достигала 50 тыс. человек^[141].

Гусарские полки. Первое появление легкой гусарской конницы относится к 1707 году. В этом году майор А. Кезич сформировал из сербов, валахов и венгров команду в 300 человек. В 1711 году было сформировано шесть полков и две хоругви. Однако вскоре они были распущены, оставлено только три пятисотенных команды, но после Северной войны и эти части были расформированы. В 1723 году было решено создать легкую конницу. Сербскому майору Албанеру дали грамоту «для призыву и принятия» сербов на гусарскую службу. В дальнейшем гусарские роты стали формироваться также из молодых венгерцев и грузин.

В мирное время поселенные гусары несли местную службу, а в военное — присоединялись к армии и использовались как разведчики в полевых войсках. Гусарская конница насчитывала 340 человек^[142].

Крепости. В годы Северной войны было обращено особое внимание на устройство и вооружение крепостей. Наиболее крупные крепостные сооружения возводились в городах, расположенных на северо-западе страны. Крепости предназначались для защиты русских границ от шведов. Такие крепости, как Петропавловская, Шлиссельбургская, Псковская, Нарвская, Ивангородская и Кроншлот, являлись мощными сооружениями, снабженными большим количеством оружия и пороха. Восемнадцать крепостей имели в 1713 году 3486 пушек, 492 мортиры, 37 гаубиц и 213 орудий других типов^[143]. В 1724 г. все крепости разделялись на 3 разряда: в Остзейском разряде — 11, в русском — 18 и в персидском — 5 крепостей^[144].

Вначале крепости подчинялись губернаторам. Но в 1722 году начальником над всеми крепостями был назначен де Кулон. С этого времени ему стали подчиняться и инженерные части. В 1724 году в штате инженерно-крепостных частей находились генерал-поручик, два генерал-майора, 12 штаб-офицеров, 67 обер-офицеров и 274 кондуктора.

Большое значение имело сооружение крепостей в Сибири. В течение первой четверти XVIII века построенные там крепости предназначались для прикрытия горно-промышленных округов Урала и Сибири: Ямшевская (1715), Омская (1716). Эти крепости прикрывали путь от р. Тары вверх по Иртышу до Черного Иртыша. Это были главным образом деревянные крепости, относящиеся ко 2-му и 3-му разрядам.

Организация и устройство флота в первой четверти XVIII века

В начале XVIII века России пришлось решать весьма важные задачи: создавать военный флот, строить базы и готовить военно-морские кадры. Эти задачи были поистине огромны, ибо их нужно было решать в ходе тяжелой борьбы с такими крупными морскими державами, как Швеция и Турция.

В годы Северной войны Россия создала три флота: Азовский, Балтийский и Каспийский.

Азовский флот. В состав Азовского флота входили линейные корабли, шнявы, бомбардирские суда, мелкие парусные суда, бригантины, галеры и полугалеры. Всего 219 парусных и гребных судов, Эти корабли могли действовать как на крупных реках, так и на море.

Базы Азовского флота находились в Воронеже, Азове и Таганроге. Управление флотом осуществлялось командующим флотом из Таганрога.

Балтийский флот. Это был наиболее крупный флот России, созданный в период с 1702 по 1709 год. За это время было введено в строй 13 фрегатов, 13 шняв, 5 бомбардирских и 41 мелкое парусное судно и, кроме того, 114 гребных судна — 2 прама, 91 бригантина, 21 галера и полугалера.

До 1709 года флот не имел линейных кораблей, но уже в 1715 году на Балтике было 25 линейных кораблей, 19 фрегатов, 4 шнявы, 3 бомбардирских судна и 3 прама. Число гребных судов возросло до 288.

К 1720 году в состав Балтийского флота входили 31 линейный корабль, 5 фрегатов, 6 шняв, 2 бомбардирских судна, 2 прама и 78 мелких парусных судов^[145]. Всего 124 парусных корабля, построенных на своих верфях и 55 кораблей, захваченных у противника. Число гребных судов возросло до 416.

Балтийский флот разделялся на три эскадры.

В походе 3-я эскадра составляла авангард, 2-я — кордебаталию, а 1-я — арьергард.

При построении боевых порядков корабли выстраивались в линию или, действуя группами, расстраивали линии кораблей противника.

Главной базой флота был Петербург, имевший передовую базу в Кроншлоте, сооруженную в 1703 году. По мере развертывания боевых действий на море возникла необходимость иметь передовые базы в Выборге и Ревеле. В 1710 году они были созданы. Вслед за ними построили еще три базы— в Гельсингфорсе (1713), в Або и на Аландских островах (1714). Последняя база имела временный характер.

В ходе войны строилась база в Кронштадте. С 1723 года она стала главной базой Балтийского флота.

Каспийский флот. Каспийский флот был учрежден накануне Персидского похода. В его состав входили 47 парусных кораблей и 38 гребных судов.

Базы находились в Астрахани, Дербенте, Баку и на южном берегу Каспийского моря.

ОРГАНИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ АРМИЕЙ И ФЛОТОМ

Общие органы управления войсками. Военная реформа, проведенная Петром I, вызвала изменения и в управлении войсками, которые выражались главным образом в централизации военного дела. С этой целью в 1699 году после расформирования стрельцов все военные дела были изъяты из Стрелецкого приказа и переданы Земскому приказу, который и стал ведать делами набора в армию. В 1700 году упраздняются Иноземский и Рейтарский приказы, и вместо них учреждается Особый приказ, преобразованный в 1701 году в Приказ военных дел, во главе которого был поставлен боярин Т. Стрешнев^[146]. Этот приказ ведал военными делами. Обеспечение войск оружием, обмундированием и деньгами находилось в ведении генерал-комиссара. Снабжением войск продовольствием и фуражом ведал Провиантский приказ, учрежденный в 1700 году^[147]. Артиллерийские и инженерные дела находились в ведении Пушкарского приказа, преобразованного в 1701 году в Приказ артиллерии, который возглавил А. А. Имеретинский. Такое распыление дел затрудняло управление армией. В 1706 году Приказ Военных Дел был переименован в Ближнюю канцелярию.

В связи с учреждением в 1711 году Правительствующего Сената система управления армией несколько изменилась. Сенат занимался комплектованием армии. При Сенате был образован Комиссариат, который финансировал войска, снабжал их провиантом, обмундированием и вооружением. Во главе Комиссариата стоял генерал-кригс-комиссар Я. Долгоруков^[148]. Вопросами артиллерии ведал по-прежнему Приказ артиллерии, получивший особый штат в 1712 году^[149]. В связи с перемещением правительственных учреждений в Петербург Приказ артиллерии разделился на две части. Московская часть продолжала называться Артиллерийским приказом, в 1720 году она была переименована в Артиллерийскую канцелярию, а в 1722 году в Артиллерийскую контору. Петербургская часть получила название Артиллерийской канцелярии, преобразованной в 1722 году в Главную артиллерийскую канцелярию^[150].

Чтобы успешно осуществлять управление в 1718 г. были введены коллегии. Военные дела были сосредоточены в ведении Военной коллегии, подчиненной Сенату^[151].

Военная коллегия должна была заниматься всеми военными делами страны. Кроме того, на нее возлагалось наблюдение за деятельностью Артиллерийской канцелярии, находившейся в ведении генерал-фельдцейхмейстера. Военная коллегия имела в Москве три конторы: артиллерийскую, мундирную и счетную.

Итак, в конце первой четверти XVIII века в русской армии сложилась новая система управления.

Органы местного управления. Одновременно с центральным военным управлением перестраивались и органы местного управления. Этот процесс был связан с формированием губерний. В 1702–1703 гг. образовали Ингерманландскую губернию, затем в 1708–1714 гг. по ее образцу были учреждены и все остальные. На губернаторов возлагалось ведение всех гражданских и военных дел. В помощь им для сбора средств выделялись особые комиссары.

В 1711 году на губернаторов возложили еще одну обязанность — проверять ход рекрутских наборов и производить осмотр рекрутов, отправляемых в полки.

Вскоре была выпущена «инструкция или наказ воеводам», согласно которой органы местной власти подчинялись непосредственно Сенату и его коллегиям^[152].

Местные органы ведали обороной и содержанием крепостей, снабжением приписанных войск продовольствием, разрешали недоразумения, возникавшие между населением и войсками при расквартировании. Местные власти являлись исполнительными органами Сената и Военной коллегии.

Строевое и полевое управление. Создавая регулярную армию, Петр I положил в основу полк, так как в то время он являлся высшей тактической единицей в армии. Во главе полка стоял полковник, имевший в своем распоряжении штаб, в который входили подполковник, премьер-майор, секунд-майор и 8 полковых офицеров.

Управление войсками в военное время осуществлялось через находившийся при армии «полевой штаб армии» или генеральный штаб. Организация полевого управления закреплялась уставом 1716 года. Во главе армии должен был стоять генералиссимус, но ее, как правило, возглавлял генерал-фельдмаршал или генерал-аншеф, непосредственно подчинявшийся Петру I. Функции начальника полевого (генерального) штаба исполнял генерал-квартирмейстер, при котором находилась военно-походная канцелярия.

Отдельными родами войск командовали генерал-от-инфантерии, генерал-от-кавалерии и генерал-фельдцейхмейстер. Особенность управления армией состояла в том, что генерал-фельдмаршал и генералы, ведавшие отдельными родами войск, должны были решать все вопросы на военном совете, созываемом для всестороннего обсуждения обстановки. Военный совет являлся совещательным органом, он не отменял единоначалия в войсках.

В дивизиях и бригадах своих штабов не было. Генералы или бригадиры управляли частями через адъютантов и имели свою личную канцелярию. Дивизиям придавались чины квартирмейстерской службы.

Управление флотом. До начала XVIII века. Россия не имела учреждения, ведавшего делами военно-морского флота. Во время строительства Азовского флота надзор за верфями и общее управление строительством осуществлял окольничий А. П. Протасьев. Он же ведал Владимирским судным приказом. В инструкции «партикулярному адмиралтейцу» перечислялись обязанности окольничего: «адмиралтейцу непосредственно о своем деле радеть, также над кумпаниями смотреть и понуждать, спрашивать временем и досматривать, чтобы какой лености не было и в начатом предприятии препятствия от того дела не учинилось»^[153].

В 1700 году Владимирский судный приказ переименовали в «Приказ адмиралтейских дел», во главе которого стал потом Ф. М. Апраксин.

Постройкой боевых кораблей ведали лица, не имевшие отношения к флоту, к их числу относился и А. Меншиков. Руководство флотом было распылено, и это отрицательно сказывалось на укреплении обороны страны с моря.

Составляя инструкцию об управлении Балтийским флотом, Петр I писал: «понеже сей флот суть новый и адмиралтейством еще не исправлен, того ради надлежит (для скорого времени) учинить хотя Комиссара адмиралтейского»^[154]. В 1712 году для управления личным составом флота была учреждена «Военная морского флота канцелярия». С этого времени в Москве начал действовать Адмиралтейский приказ, а в Петербурге — канцелярия.

В 1715 году в Петербурге образовали «Морской комиссариат». Московский же приказ переименовали в Московскую адмиралтейскую контору. Однако разделение функций между этими органами не улучшило управление. Надо было объединить приказы и конторы и создать один орган. В 1718 году была создана Адмиралтейская коллегия и установлено единое управление военно-морским флотом. Для этой коллегии в 1720 году был издан «Регламент о управлении Адмиралтейства и верфи и должностях коллегии Адмиралтейской»^[155]. Хотя флот и получил твердую организацию, но она оказалась громоздкой. Поэтому для решения текущих дел было создано 10 контор. Это усложняло делопроизводство, вопросы решались медленно.

Итак, победа абсолютизма в России позволила в начале XVIII века приступить к созданию единой военной системы, отвечающей интересам правящего класса.

Осуществляя государственные преобразования, создавая промышленные предприятия, Петр I серьезно занимался и военными вопросами. Хорошо изучив военные организации различных стран, он не мог принять за образец ни шведскую, ни австрийскую, ни прусскую системы. Петр I создал такую военную организацию, которая соответствовала социально-политическим условиям России того времени. В основу ее был положен классовый принцип: крестьяне поставляли солдат, а дворяне — офицеров.

После того как в начале века была создана регулярная армия, завершился переход к новому способу ведения войны — линейной тактике. К этому времени в стране сложились необходимые материальные предпосылки: мануфактурное производство полностью обеспечивало армию оружием, боеприпасами, одеждой и снаряжением. Переход к калиброванному огнестрельному оружию, типовому снаряжению и единой форме позволили ввести единую систему боевой подготовки войск.

Северная война, в ходе которой создавались вооруженные силы России, была тем мерилом, которое позволяло проверить на практике целесообразность принятых форм организации армии. Поэтому военная система России, принятая в начале века, оказалась настолько устойчивой, что без существенных изменений продержалась до конца столетия. В результате разработки вопросов, связанных с новым способом ведения боя, использования войск и их организации утвердилась определенная система взглядов, легшая в основу русской национальной военно-теоретической школы.

АРМИЯ И ФЛОТ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ И В СЕРЕДИНЕ XVIII ВЕКА

Организация и устройство армии в 30-е годы XVIII века

Ништадтский мир, заключенный в 1721 году, укрепил позиции России в Прибалтике. Это в свою очередь обязывало ее поддерживать вооруженные силы на достаточно высоком уровне. Еще в большей степени требовало этого внутреннее положение страны: война с Турцией и Персидская война, начавшаяся в 1722 году, требовали огромного напряжения сил.

Стремясь укрепить экономическое положение страны после окончания Северной войны, русское правительство пытается удешевить содержание армии. Большинству солдат и офицеров предоставляются годичные отпуска без сохранения содержания, вводятся новые нормы снабжения и т. д. Но эти меры только ослабили армию, нанесли большой ущерб военному делу. Нарушение установленного порядка, отсутствие твердого руководства со стороны Военной коллегии привели к расстройству вооруженные силы. Прежде всего ухудшилась боевая подготовка войск. В 1729 году была проведена инспекторская проверка, результаты оказались неутешительными. Внутренний порядок в армии за последние четыре года «весьма расстроился». Верховный совет дал указание созвать особую комиссию и рассмотреть вопрос «каким образом армию в добром и исправном порядке содержать»^[156]. Но вследствие смерти императора Петра II комиссия ничего не решила.

В 1730 году была создана новая комиссия^[157], которая должна была решить вопросы о численном составе армии, о штатах пехотных, кавалерийских и гарнизонных полков, о вещевом довольствии «понеже… солдаты особливо обижены бывают и многие непорядки происходят», определить «какое ружье, аммуниция и какие вещи необходимо потребны» войскам; о продовольственном снабжении войск, об учреждении магазинов «…как на границах, откуда какое нападение иногда быть может, так и внутри государства нашего». В общем, задача состояла в том, чтобы «содержать армию всегда в постоянном добром и порядочном состоянии». Мероприятия, разработанные Комиссией и утвержденные Анной, Сенат и Военная коллегия приняли к исполнению. Во всех войсках были установлены штаты мирного и военного времени.

Штаты 1731 года были близки к штатам 1720 года, отличаясь от последних тем, что для всех войск устанавливались штаты военного и мирного времени.

Численность войск по военному и мирному времени в 1734 году

Состав	Полков	Военное время	Мирное время
1) Лейб-гвардия (1 кирасирский и 3 пехотных полка)	4	9 580	9 580
2) Пехотных полков	38	59 432	53 618
3) В низовом корпусе пехотных полков	17	24 918	24 918
4) Драгунских и кирасирских полков	25	31 705	27 281
5) В низовом корпусе драгунских полков	7	8 680	8 680
6) Гарнизонных полков и батальонов	20	26 580	26 580
7) Губернских полков	20	38 808	38 008
батальонов	2
8) Гарнизонных драгунских полков	4	5 846	5 846*
и 6-ротных драгунских полков	2

* ЦГВИА, ф. 23 (Воинские комиссии), оп. 121, св. 24, д. 6-а, лл. 1–2.

Важно было то, что в мирное время армия имела меньшую численность. В связи с этим встал вопрос о подготовке резервов, что позволило бы во время войны развернуть новые полки. Однако эта задача оставалась нерешенной. Роль резерва по-прежнему играли гарнизонные войска.

Уменьшение численности войск в мирное время достигалось не сокращением людей в полках, а сокращением количества батальонов. Эта мера была явно неудачной, так как во время войны, когда не хватало людей, приходилось формировать новые батальоны.

Комиссия разработала новую систему вещевого довольствия, ввела новую форму одежды. За образец были приняты прусские мундиры; солдаты должны были убирать волосы в парик или носить косу. Политический смысл этого решения заключался в том, чтобы отделить армию от народа. Новым было также и то, что войскам выдавали определенные суммы денег, на которые приобреталось обмундирование. Остаток этих средств должен был выдаваться солдатам на руки.

Для ежегодной проверки полков учреждалась инспекция, которая снабжалась специальной инструкцией^[158].

В целях укрепления кадров свободные переводы из полка в полк запрещались. Несколько изменился полевой генеральный штаб, и было усовершенствовано центральное военное управление^[159].

Изменения по родам войск сводились к следующему.

Пехота. В 1731 году были расформированы гренадерские полки, а пехотные полки стали называться фузилерными. Все гренадеры распределялись по ротам. В пехоте главную роль стал играть ружейный и артиллерийский огонь. Это усложнило построение войск для ведения боя и привело к отказу от использования гранат и штыкового удара. Для флота содержалось два полка трехбатальонного состава^[160].

В целях экономии средств общее количество пехоты (штатных и заштатных полков) осталось прежним. Увеличение произошло лишь в гвардии, где по политическим соображениям сформировали еще один гвардейский (Измайловский) полк и укомплектовали его солдатами из ландмилиции и офицерами из «эстляндцев, курляндцев, лифляндцев и прочих наций иноземных». Теперь стало 3 гвардейских полка. Полевых полков осталось 38. 17 полков Низового корпуса с 1732 по 1736 гг. были отозваны и переформированы. Сверх штата оставили 12 полков. Всего в пехоте к 1736 году было оставлено 38 штатных и 12 заштатных полков, что составляло 93 930 человек для военного времени и 88 116 человек для мирного.

Штатом 1731 г. предусматривалось:

Состав	Мирное время	Военное время
Штаб- и обер-офицеров	38	39
Унтер-офицеров	68	68
Строевых солдат	1152	1280
Нестроевых солдат	248	169*

* ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св, 24, дело не нумеровано.

Кавалерия. Конница также претерпела серьезные изменения. Хотя Комиссия и признала необходимым сохранить установленное соотношение между пехотой и конницей, но решила пересмотреть вопрос о задачах кавалерии. Указывалось на положительные качества драгунской конницы: ее подвижность, маневренность, способность действовать как в конном, так и пешем строю. Но в то же время отмечалось, что драгунская конница имеет недостаточную ударную силу, слабых лошадей и очень легкое вооружение. Поэтому было решено сформировать тяжелую кирасирскую конницу. Комиссия так аргументировала свое решение: «понеже в российском войске оной кавалерии, кроме драгунских полков, а именно, рейтаров и кирасир, не бывало, а при других при всех европейских войсках имеются больше рейтарские, нежели драгунские полки… кирасирские полки против турецкого войска действовали лучше других, а легкие драгунские полки против таких рейтарских и кирасирских полков не могут с авантажем стоять, того ради Воинская комиссия рассуждает, дабы в нынешнее время учинить таких кирасирских десять полков на немецких лошадях»^[161].

Формированию кирасирских полков придавалось большое значение. Это видно из условий их комплектования. Военнослужащим кирасирских полков предоставлялся ряд привилегий. «Они в Персию никогда командированы не будут; всегда спокойно в лучших квартирах и более на Украине стоять будут; они более жалованья нежели драгуны и солдаты имеют; рядовые, капральский ранг, а прочие выше тех, которые при полках служат, иметь будут первенство; что ни который кирасир батожьями никогда наказан не будет, но только в наказание носить ружье и тому подобное…»^[162]

Однако, несмотря на самые энергичные меры, удалось сформировать только три полка. Отсутствие средств, необходимых для содержания, экипировки и вооружения кирасир и недостаток тяжелых лошадей не позволили решить эту задачу.

После всех переформирований русская кавалерия имела один гвардейский, 3 кирасирских и 29 драгунских полков, насчитывающих 35 881 человек^[163]. В 1731 году были утверждены новые штаты кавалерии^[164].

Штатом предусматривался следующий состав:

Состав	Драгунского полка		Кирасирского полка
	мирного времени	военного времени	мирного и военного времени
Штаб- и обер-офицеров	35	36	35
Унтер-офицеров	80	80	70
Строевых рядовых	800	920	690
Нестроевых рядовых	178	189	182
Строевых лошадей	858	1 078	781
Подъемных лошадей	-	-	169

Миних пытался ликвидировать драгунскую конницу и заменить ее кирасирской, но Комиссии удалось сохранить этот важный вид кавалерии.

К этому составу нужно причислить также три команды, комплектованные из сербов, молдаван и других балканских народов. В 1737 году в этих командах было 796 человек. Кроме того, во время войны с Турцией (1736–1739 гг.) был сформирован так называемый Волохский корпус численностью в 396 человек^[165]. Наконец, в 1740 году были образованы три роты из грузин, живущих в Кизляре и Астрахани, общей численностью в 255 человек.

Артиллерия. Несколько ухудшилось качество артиллерии, хотя новые штаты, составленные Воинской комиссией в 1731 году, еще не были утверждены. Артиллерия по-прежнему подразделялась на полковую, полевую, осадную и крепостную. Количество полковых орудий в пехотных полках увеличилось. Каждый пехотный полк имел 4 пушки и 2 мортиры, конный — 2 пушки и 2 мортиры. Для обслуживания орудий были сформированы полковые артиллерийские команды, состоящие из 36 солдат и одного офицера.

В полевой артиллерии вначале предусматривалось два полка, но из-за недостатка средств оставили только один полк, который имел 44 офицера и 1012 солдат. Полк делился на 10 рот, которые в полевых условиях сводились в отдельные бригады и придавались войскам.

В состав полевой артиллерии в 1730–1731 гг. входило 69орудий: двенадцатифунтовых пушек — 6, восьмифунтовых — 16, шестифунтовых — 8, трехфунтовых — 18, однопудовых гаубиц — 12, полупудовых — 6, двухпудовых мортир — 3^[166].

Для полевой артиллерии устанавливалось определенное число зарядных ящиков: на двенадцатифунтовую пушку — 4, восьмифунтовую — 4, шестифунтовую — 3, трехфунтовую — 2, двухпудовую мортиру — 14, однопудовую — 7, однопудовую гаубицу — 8, полупудовую гаубицу — 4.

В зарядных ящиках для всех калибров полагалось иметь 150 снарядов и только для трехфунтовых пушек — 175.

Для передвижения полевой артиллерии требовалось 631 повозка и 1629 лошадей.

На вооружение русской армии были приняты иностранные артиллерийские конструкции, которые имели худшие тактико-технические данные, чем артиллерия времен Петра I. Русский историк-артиллерист Ратч по этому поводу писал: «Все эти изменения делались без всякого основания, без всяких опытов; всякий иностранный чертеж пользовался у нас полным доверием, и на русской артиллерии отразились все разнообразные воззрения иностранных артиллеристов того времени. Трудно, впрочем, чтобы могло быть иначе, при твердом убеждении трех, за графом Брюсом последовавших генерал-фельдцейхмейстеров — Гинтера, Миниха и принца Гессен-Гамбургского, что все, что в русской артиллерии не похоже на иноземную, требует изменения»^[167].

В связи с переходом к новым артиллерийским конструкциям пришлось переливать все старые орудия. Причем пушки отливали по одним чертежам, а снаряды — по другим. Несоответствие их калибров привело к тому, что во время войны с Турцией многие орудия полевой артиллерии не использовались. Пришлось взять лишь 28 орудий, уцелевших от переливки.

Осадная артиллерия по решению Комиссии должна была состоять из 60 пушек 24-фунтовых, 60 пушек 18-фунтовых, 6 мортир 9-пудовых, 36 мортир 5-пудовых и 200 железных и медных мортирцов. Всего 300 орудий. В таком составе осадная артиллерия должна была сохраняться все время. В отношении местопребывания осадной артиллерии Воинская комиссия не вносила ничего нового по сравнению с первой четвертью. Основные базы находились в Петербурге, Брянске и Осереде.

Инженерные войска. В 1728 году из артиллерийского полка были выделены инженеры, пионеры (саперы), минеры и понтонеры и сведены в самостоятельный инженерный корпус, который состоял из инженерного штаба, инженерного полка и инженерной роты. В артиллерийском полку остались бомбардирская рота, шесть канонирских рот и петардисты^[168].

Выделение инженерного корпуса в самостоятельную часть было крупным шагом вперед. Правда, строевой частью была только минерная рота, а инженерный полк состоял главным образом из инженеров и обслуживавших их нестроевых солдат.

Состав инженерного корпуса. Штаб: генералов — 3, штаб- и обер-офицеров — 5, солдат — 15; полковой штаб: штаб- и обер-офицеров — 13, солдат — 42; инженерная рота: обер-офицеров — 40, кондукторов — 192, солдат — 76; минерная рота: обер- и унтер-офицеров — 32, минеров — 150, нестроевых — 29^[169].

Ландмилиция продолжала развиваться. Это объяснялось необходимостью охраны южных и восточных границ, для чего требовались значительные силы. Лучшей и наиболее экономной формой считались поселения ландмилицких войск, которые широко использовались в XVII веке.

Количественным увеличением ландмилиции занималась Воинская комиссия. В 1729 году было решено довести число ландмилицких полков до 10. Но практически это решение не было осуществлено. В 1731 году комиссия решила: к имеющимся на Украине шести поселенным ландмилицким полкам, сформированным в 1723 году, добавить еще 14. Из них предполагалось сформировать 10 конных и 4 пеших полка.

В 1736 году украинская ландмилиция состояла уже из 20 полков, из которых 11 поселенных и 9 непоселенных. Эти 20 полков составляли так называемый Украинский ландмилицкий корпус численностью в 21 312 человек. В таком виде украинская ландмилиция оставалась до 1763 года^[170].

Непоселенные полки состояли из одной гренадерской (100 человек) и 10 мушкетерских рот (по 78 человек). Состав полка: штаб-офицеров — 4, обер-офицеров — 39, унтер-офицеров и капралов — 88, рядовых — 911, прочих строевых и нестроевых — 123.

Поселенные полки имели одну гренадерскую (100 человек), 7 мушкетерских и 3 конные роты (по 78 человек каждая), Общее число солдат (строевых и нестроевых) и офицеров 1165.

В 1730 году правительство решило сформировать Закамскую ландмилицию в составе одного пехотного и трех драгунских полков. Пехотный полк состоял из восьми рот по 147 человек в каждой. Драгунский полк имел пять эскадронов. Затем была образована Сибирская ландмилиция в составе одного конного полка и одного пехотного батальона. В составе Закамской и Сибирской ландмилиции было 4962 человека^[171].

Общая численность ландмилиции в этот период составляла 882 офицера и 25 392 солдата^[172].

Гарнизонные войска. Усиление крепостничества создавало напряженное внутриполитическое положение в стране. Это находило свое отражение в увеличении численности гарнизонных войск. Они по-прежнему предназначались для содержания гарнизонов крепостей и городов и фактически несли полицейскую службу наряду с полевой армией, расположенной по «Плакату» на вечные квартиры по всей стране. В этом была их главная функция. Кроме того, гарнизонные войска по-прежнему служили резервом полевой армии.

По штатам 1731 года было положено иметь гарнизонных пехотных полков 49 и два отдельных батальона, драгунских гарнизонных полков четыре и два отдельных эскадрона. Кроме того, в 1734 году для Сибири было создано три драгунских полка и один отдельный эскадрон, а для охраны Ладожского канала образован Ладожский батальон. Таким образом, всего было 49 пехотных полков и четыре пехотных батальона, семь драгунских полков (10-ротного состава) и два эскадрона. Численность гарнизонных войск в 1733 году выражалась в 61 358 человек^[173]. Гарнизонный полк состоял из восьми рот, сведенных в два батальона (Московский и Якутский полки имели по три батальона), отдельные батальоны имели четырехротный состав.

Для гарнизонных полков были утверждены особые штаты:

Состав	Пехотные полки	Драгунские полки	Канальный Ладожский батальон	Отдельные батальоны	Отдельный драгунский эскадрон*
Штаб- и обер-офицеров	27 (29)	34 (37)	19	13	18
Унтер-офицеров	52	70	30	26	35
Строевых рядовых	1102	800 (920)	640	551	400 (460)
Нестроевых рядовых	91 (77)	151 (154)	63	33	46
Строевых лошадей	-	841 (1061)	-	-	407 (517)

* ПСЗ, кн. штатов, отд. 1, стр. 58–60 (В скобках обозначен состав офицеров гарнизонных полков 2-го разряда и солдатский состав в военное время).

Таковы были формы и численность вооруженных сил России в тридцатые годы. Интересы России требовали сохранения и развития своей национальной системы. Поднимающаяся нация, какой была в то время Россия, не нуждалась в копировании немецких систем и продолжала в этом вопросе идти самостоятельным путем. Вот почему из русской армии сравнительно легко устранялось все чуждое, которое пытались внести немецкие временщики. Попытка Миниха реорганизовать армию, вооружить, обмундировать и обучить на прусский образец была обречена на неудачу.

Состояние отдельных родов войск в 40 — 50-е годы

В сороковые годы правительство декларировало возврат к петровским началам в деле строительства армии. В декабре 1741 года состоялось «министерское и генералитетское собрание», на котором было решено вернуться к воинскому штату Петра I.

21 января 1742 года Сенат предложил «воинский штат… рассматривать и во исправность привесть в Военной коллегии, к чему призвать из обретающихся в Санкт-Петербурге генералитет, а особливой комиссии не учреждать». Вскоре Военная коллегия была переведена в Москву, и Сенат предписал ей взять с собой все материалы для составления нового штата. 14 марта 1742 года Военная коллегия созвала генералитет, на котором присутствовали: В. Долгоруков, принц Гессен-Гамбургский, С. Салтыков, А. Ушаков, А. Румянцев, М. Волков, А. Бутурлин, П. Измайлов, С. Апраксин, И. Козлов, А. Томилов, И. Маслов, И. Орлов^[174].

В течение 1742 года на совместных совещаниях генералитета и Военной коллегии были рассмотрены вопросы о штатах, о полевых, драгунских, кирасирских и пехотных полках, о производстве оружия и сроках пользования им. Кроме того, был поставлен вопрос о порядке производства офицеров.

В основу проекта штатов 1742 года Военная коллегия положила штаты 1720 года. Утвердив штаты, генералитетское совещание закончило свою работу и в феврале 1743 года было распущено.

Новые штаты существовали 10 лет. За это время назрело много новых вопросов, требующих своего разрешения.

В 1754 году при Военной коллегии была образована специальная комиссия «для рассуждения как по делам, касающимся до Военной комиссии, так и о казаках и калмыках и о всех легких войсках»^[175].

В этом году комиссия работала в следующем составе: И. Ливен, Мейендорф, К. Бороздин, А. Мельгунов, А. Марин, Д. Мерлин. В 1755 году в комиссию были включены П. Панин, З. Чернышев, Языков, Мещерский, М. Волков. Наиболее интенсивно комиссия работала с 1754 по 1757 год^[176].

Военная коллегия поручила Комиссии закончить разработку тех пунктов, которые остались нерешенными комиссией 1730 года, а именно: «об экзерциции» (§ 11 инструкции), «о штате артиллерии и фортификации» (§ 13) и «о новых артикулах» (§ 15), разрешить вопрос о казачьих войсках и калмыках и вновь обсудить вопрос о переформировании и устройстве гусарских и ландмилицких полков, пересмотреть штаты, типы обмундирования и снаряжения, решить вопрос об учреждении магазинов и т. д.

В ноябре 1754 года Воинская комиссия приступила к работе. В этом же году были рассмотрены «штаты полков и артикулы с процессами». Согласно этим штатам к началу Семилетней войны в полевой армии должно было состоять 162 430 человек, в гарнизонных войсках — 74 548 человек, ландмилиции — 27 758 человек, в артиллерийском и инженерном корпусах — 12 937 человек, иррегулярных войск 44 тыс. человек.

В 1755 году рассматривались вопросы о казачьих войсках и вообще о коннице. Продолжалось обсуждение вопроса о воинских артикулах и военном судопроизводстве. Отдельно обсуждался вопрос о гренадерских полках. Большое внимание уделялось провиантским и комиссариатским вопросам.

К числу наиболее важных вопросов относилось обсуждение «экзерциции конного полка» (драгунского и кирасирского) и «о учинении единственной экзерциции во всей армии». Кроме того, обсуждалась проблема вооружения войск.

В 1756–1757 гг. внимание комиссии было сосредоточено на вопросах организации тыла армии, пограничной и лагерной службы.

Пехота состояла из 3 гвардейских, 4 гренадерских и 46 мушкетерских полков. В пехоте были восстановлены гренадерские полки двухбатальонного состава, по четыре роты в батальоне. Фузилерные полки стали называться мушкетерскими, причем в этих полках в 1743 году был установлен трехбатальонный состав, по четыре роты в батальоне. Первое время 1-й и 2-й батальоны имели по одной гренадерской роте, а с 1753 года все батальоны имели свои гренадерские роты. Численность мушкетерской роты — 144 человека, а гренадерской — 200 человек. Каждый полк имел свою артиллерию: две 3-фунтовые пушки и две 6-фунтовые мортиры^[177].

Несколько иную организацию имел Обсервационный корпус Шувалова, сформированный перед Семилетней войной. Шесть полков этого корпуса были четырехбатальонного состава по четыре роты в каждом. Причем в каждом батальоне мушкетерских полков было по три мушкетерских и одной гренадерской роты. Однако эта организация в армии не привилась. В ходе Семилетней войны Обсервационный корпус был расформирован.

Таким образом, сведение гренадеров в отдельные роты, а затем и полки хотя и нарушило однородность пехоты, но давало возможность более эффективно вести ближний бой.

Всего пехота по штатам 1756 года имела в гренадерских полках 10 004 человека, в пехотных мушкетерских полках — 120 796 человек и в Обсервационном корпусе — 30 тыс. человек^[178].

Кавалерия. После Петра I регулярная конница пришла в упадок. Причиной этого были неудовлетворительный конский состав и плохое снабжение фуражом. Но не только это снизило боевые качества конницы, она имела громоздкие тактические единицы, вследствие чего конные полки теряли гибкость и подвижность. Использование конницы для несения пограничной и внутренней полицейской службы также сыграло отрицательную роль. Боевая подготовка находилась на низком уровне.

Кавалерийские войска имели слабое вооружение. Они вооружались шпагами и поэтому не могли рубиться с врагом; им приходилось главным образом вести огневой бой. Было решено реорганизовать конные войска: уменьшить количество драгунских полков, расформировать два полка в Сибири и несколько уменьшить штатный состав всех остальных полков.

Серьезные споры происходили по поводу кирасирской конницы. Военная коллегия требовала расформировать кирасирские полки, заявляя, что штаты 1720 года такой конницы не предусматривали. Воинская комиссия, возражавшая против этого требования, так выражала свои взгляды на значение конницы. Она должна свою пехоту «…с твердою надеждою от неприятельской регулярной кавалерии не только ограждать, но и успехи само собой над ними получать или по крайней мере пехоту во всех случаях подкреплять. Рассуждается за наиполезнейшее дело российскую кавалерию привести в такое надежное состояние, дабы она со всеми другими европейскими кавалериями силою своею не токмо сравниваться, но и превосходить могла — понеже все великое искусство и практика доказывает, что единою пехотою противу неприятеля, имеющего свою надежную кавалерию и действовать с успехом невозможно, без помощи такой же своей кавалерии»^[179].

Хотя драгунская конница и признавалась «весьма надежной к конным сражениям», но она имела слабых лошадей. А в конных сражениях, как известно, необходимо полагаться на силу, крепость лошадей и исправную выездку. В связи с этим было решено иметь 6 кирасирских полков.

Воинская комиссия считала необходимым укрепить драгунскую конницу, сохранить гренадерские роты, а во время войны не отрывать их от драгунских полков. Сохранение конно-гренадерских рот или даже сведение их в специальные полки считалось целесообразным еще и потому, что в иностранных армиях их нет и этим «великий авантаж быть почитается против других европейских конниц».

Из сказанного видно, что Воинская комиссия хотела восстановить конницу, оправдавшую себя в Северной войне, Поэтому в штатах 1756 года предусматривалась тяжелая, средняя и легкая конница.

После переформирования в состав конницы входили: один гвардейский полк, шесть кирасирских, шесть конно-гренадерских, 18 драгунских штатных и два заштатных полка.

Кирасирские и конно-гренадерские полки состояли из 10 рот, сведенных в пять эскадронов. Драгунские же полки имели по 10 рот мушкетерских и по две гренадерские, сведенных в шесть эскадронов. Всего по штату 1756 года регулярная конница имела 31 680 человек^[180].

Иррегулярную конницу составляли казачьи войска, численность которых доходила до 44,5 тыс. человек. Все казачьи полки были пятисотенного состава. Их основная задача — нести кордонную и внутреннюю службу. В полевой армии казаки распределялись по дивизиям и несли главным образом разведывательную службу. Кроме казаков, в состав иррегулярных войск входили национальные, так называемые «разнонародные команды», сформированные из татар, башкир и других народов. Эти команды сохраняли свою национальную одежду и имели на вооружении луки, пики, сабли и ружья. Во время войны эти команды, как и казаки, несли разведывательную службу, и, кроме того, охраняли пути сообщения^[181]. В середине столетия в состав иррегулярных войск входили шесть гусарских поселенных полков, насчитывавших до 7 тыс. человек. Гусары имели свою форму и были вооружены карабинами^[182].

Артиллерия (как и в первой четверти века) разделялась на полковую, полевую и осадную.

Полковая артиллерия. В 1756 году полковую артиллерию хотели объединить в так называемый — полковой корпус. Но это вызвало протесты командиров пехотных и кавалерийских полков. В 1757 году материальную часть артиллерии закрепили за полками. По штату полковая артиллерия должна была состоять из 148 пушек и 298 мортир^[183]. Фактически полки имели двойной комплект орудий.

Пехотные полки имели 4 трехфунтовые пушки и 8 шестифунтовых мортир. В составе кавалерийских полков были 2 трехфунтовые пушки и 4 шестифунтовые мортиры.

Все орудия в полку объединялись в особую артиллерийскую команду, возглавлявшуюся артиллерийским офицером.

Общее руководство артиллерией дивизии осуществлял артиллерийский капитан, имеющий в своем распоряжении небольшую команду. Введение артиллерийских начальников в полку явилось крупным шагом вперед.

Полевая артиллерия. В 1756 году полевая артиллерия получила: 8 двенадцатифунтовых пушек, 16 восьмифунтовых пушек, 16 шестифунтовых пушек, 24 трехфунтовые пушки, 2 двухпудовые мортиры, 12 однопудовых гаубиц, 12 полупудовых гаубиц и 48 шестифунтовых мортирок^[184].

Личный состав был сведен в два полка двухбатальонного состава. Кроме этих полков, в полевой армии с 1759 года находился отдельный бомбардирский корпус, вооруженный 46 гаубицами, так называемыми «единорогами», сыгравшими большую роль в Семилетней войне и особенно в 1759–1760 гг.

До 1757 года полевая артиллерия в мирное время располагалась в Риге, Москве, Белгороде, Киеве и Выборге. Число фурштадтских команд было доведено до 15. Они предназначались для передвижения полевой артиллерии и являлись самостоятельными подразделениями. Фурштадтские команды находились в местах сосредоточения материальной части полевой артиллерии.

Осадная артиллерия разделялась на три корпуса. В них было: 60 — 24-фунтовых пушек, 60 — 18-фунтовых, шесть 9-пудовых мортир, 36 — пятипудовых мортир и 300 шестифунтовых медных мортир. Всего в трех корпусах было 442 орудия. Осадные корпуса располагались в Петербурге, Киеве и Белгороде^[185].

В артиллерийских парках или так называемых магазинах хранились запасы патронов для пехоты (по 50 выстрелов на ружье). Полевая и осадная артиллерия своих магазинов не имела и возила боевой запас в зарядных ящиках.

Инженерные войска. До 1757 года организация инженерных войск не изменялась. Но в этом году инженерный полк стал иметь две минерные и две пионерные (саперные) роты и две роты мастеровых. С 1724 года инженерные офицеры были положены в ранг «против артиллерийских и расписаны в полки»^[186].

Гарнизонные войска и ландмилиция по-прежнему выполняли функции внутренней стражи и являлись резервом полевых войск.

В состав гарнизонных войск входили 49 пехотных полков и 4 отдельных батальона, 7 драгунских полков и 2 отдельных эскадрона численностью в 74 548 человек.

Ландмилиция состояла из 20 драгунских полков, находящихся на Украине, трех драгунских и одного пехотного полка на Закамской линии. Общая численность ландмилиции в 1750 году составляла 27 752 человека^[187].

Крепостные сооружения. Начиная с 30-х годов Россия имела 74 штатные регулярные крепости и 16 иррегулярных. Все крепости были сведены в семь департаментов. На вооружении находилось 6200 орудий, 810 фальконетов, 1060 мортир, 120 гаубиц и 2150 мортирцов. Все крепости были обеспечены порохом и боеприпасами^[188].

Кроме крепостей, в это время строились укрепленные линии. В 30-х годах Миних провел через Воинскую комиссию, а затем и через Сенат решение о создании таких линий. В результате огромных затрат на юге России и в- Сибири было создано несколько укрепленных линий — Украинская, Царицынская, Оренбургская, Закамская, Уйская, Тоболо-Ишимская, Иркутская и Колыванская^[189].

Но так как укрепленные линии нельзя было занять войсками на всем протяжении, то на них создавались опорные пункты. Например, Украинская линия протяженностью 268 км имела 16 опорных пунктов^[190].

Однако эти сооружения не принесли пользы. В 1736 году татары без труда прорвали этот тонкий кордон.

Было ясно, что такие старые оборонительные линии не отвечали новым условиям; надо было искать другое решение: создавать подвижные группы войск и так их размещать, чтобы они в самые короткие сроки могли сосредоточиваться в любом пункте. Однако Миних, воспитанный на оборонительных принципах кордонной стратегии, мог только слепо копировать немецкие шаблоны.

Организация и устройство флота во второй четверти XVIII века

В начале второй четверти XVIII в. Россия имела военный флот в Балтийском и в Каспийском морях.

Балтийский флот имел в своем составе 34 линейных корабля, 9 фрегатов, 14 мелких судов, 77 гребных судов и 25 тыс. матросов и офицеров. Организационно флот разделялся на три дивизии линейных кораблей, которым, в случае необходимости, придавались суда мелких классов.

В первые годы после смерти Петра I, а затем и Екатерины I на Балтийский флот не обращали серьезного внимания. Правда, на заседании Верховного тайного совета Петр II приказал содержать флот «во всякой исправности», но «в море без указу не выходить»^[191]. Такое отношение к флоту не изменилось и в последующие годы, при царствовании Анны. Однако тяжелое состояние флота обеспокоило тогдашних правителей России. В 1732 году была создана «Особливая комиссия для рассмотрения и приведения в надежный порядок флота как корабельного, так и галерного»^[192]. В состав комиссии вошли Остерман, Т. Сандерс, Н. Сенявин, П. Бредаль, В. Дмитриев-Мамонов и Н. Головин. Комиссия рассмотрела организацию флота, в основу которого был положен штат времен Петра I.

В 1733 году Балтийский флот имел 59 парусных кораблей, 90 галер и 153 ластовых судна, в том числе 37 линейных кораблей, 15 фрегатов, 2 шнявы, 3 бомбардирских корабля, 2 судна для брандвахты и др. Комиссия оставила в штате 27 линейных кораблей и 6 фрегатов. Остальные суда числились за штатом. Галерный флот по штату имел 90 судов^[193].

Затем комиссия составила несколько проектов о строительстве новых кораблей, о возобновлении судостроения в Архангельске, о сохранении корабельных лесов и т. д. В целях уменьшения расходов был перестроен и главный орган управления флотом — Адмиралтейств-коллегия.

Однако эти мероприятия не улучшили дело, так как длительное время флот не выходил в дальние плавания, а стоял на Кронштадтском рейде. Скромные меры, разработанные комиссией в 1732 году, не были выполнены.

По штату 1757 г. Балтийский флот имел: 27 линейных кораблей, 8 фрегатов, 3 бомбардирских корабля, 8 шняв и прамов и 209 гребных судов.

Флот состоял из Кронштадтской и Ревельской эскадр и отдельного галерного флота. Только накануне вступления России в Семилетнюю войну Адмиралтейств-коллегия решила усилить Балтийский флот, но выполнить намеченные мероприятия удалось лишь к концу войны.

Семилетняя война наглядно показала, что Балтийский флот находился в плохом состоянии. Корабли не выдерживали свежего ветра и почти половина их вышла из строя. Вспомогательные суда также оказались ненадежными. Из 27 транспортов, направленных к Кольбергу, 11 пошло ко дну, не достигнув места назначения.

Корабли не были полностью укомплектованы обученными кадрами. Офицерский корпус в основном состоял из иностранцев. Достаточно сказать, что из 11 высших чинов в 1725 году было только 3 русских, а из 33 старших офицеров лишь 14 русских; Иностранные офицеры сыграли отрицательную роль. Сенат пытался доказать Анне Иоанновне необходимость выдвижения русских людей как в Адмиралтейств-коллегию, так и на должности флагманов. Сенат указывал, что иностранцы «за недовольным знанием русского языка и за необыкновение к делам… не могут быть так способны, как интересы и службы в. и. в. того потребуют»^[194]. Но сделано было очень мало: только во главе Адмиралтейств-коллегии поставили адмирала Н. Головина, а большая часть высших должностей осталась за иностранцами.

Каспийский флот. Не в лучшем состоянии находился и Каспийский флот, строительство которого после Рештского мира было приостановлено.

В целях укрепления боевой силы флота правительство решило создать «при флотах и адмиралтействах и в портах» два полка морской пехоты трехбатальонного состава общей численностью 4560 человек и специальный корпус морских артиллеристов — 9043 человека.

Организация управления вооруженными силами во второй четверти XVIII века

Управление войсками. Во второй четверти происходит дальнейшая централизация военного управления. В 1736 году Военная коллегия получила новое устройство, согласно которому ей были подчинены все военные органы.

ОБЩИЕ ОРГАНЫ УПРАВЛЕНИЯ^[195]

Военная коллегия состояла из Главной канцелярии и Особого повытья и контор.

Главная канцелярия занималась вопросами комплектования, инспектирования, производства и увольнения офицеров, ведала делами ландмилиции и казачьих войск.

Особое повытье решало вопросы приема на службу недорослей, отставки престарелых солдат и разбирало дела о дезертирах.

Положительная сторона централизации состояла в единстве управления и контроля над всеми делами военного ведомства. Но так как Военная коллегия находилась в Петербурге, а ее конторы — в Москве, это затрудняло управление и лишало его оперативности. Чтобы устранить этот недостаток, в 1736 году в Петербурге открыли Военную контору, которая была связана с другими органами управления и таким образом осуществляла контроль за выполнением указов Военной коллегии.

Инспекция, образованная еще в 1731 году, два раза в год инспектировала войска, а результат проверки докладывала Военной коллегии. В военное время генерал-инспектор, и два инспектора должны были находиться в полевой армии, а один инспектор оставался для поверки гарнизонных войск.

В 40-х годах в органах центрального военного управления произошли крупные изменения: из отдельных контор — генерал-кригс-комиссариатской, аммуничной и обер-цалмейстерской был образован Главный комиссариат, подчиненный непосредственно Сенату. Провиантские дела также были отделены от Военной коллегии и сосредоточены в Провиантской канцелярии. Контора фортификации была упразднена, а ее дела перешли в ведение Канцелярии главной артиллерии и фортификации, явившейся самостоятельным органом, подчиненным Сенату^[196].

ЦЕНТРАЛЬНЫЕ ОРГАНЫ ВОЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ В 40-х ГОДАХ

Местные органы управления. В 1725 году было произведено новое разделение губерний. Петербургской, Московской, Ревельской, Рижской и Киевской губерниями должны были управлять генерал-губернаторы, а Архангелогородской, Казанской, Воронежской, Смоленской, Астраханской и Сибирской— губернаторы. В ведении губернаторов и комендантов состояли крепости, наборы и снабжение войск.

Затем при губернаторах были организованы гарнизонные канцелярии, которые с 1728 года и стали заниматься гарнизонными полками^[197].

При расквартировании войск и введении новой системы финансирования «Плакат» — выявилось много неполадок. В 1726 году Военная коллегия доложила Екатерине I, что «в пропитании армии крайняя пришла опасность», так как полки не получали средств на местах, деньги, собранные комиссариатами, отсылались в Военную коллегию, натуральные же поставки не могли решить этого вопроса. Неурожай 1725 года еще более усугубил трудности снабжения. Провиантское ведомство было вынуждено взять на себя снабжение войск. Попытка вернуться к системе «Плаката» в 1731 году снова потерпела неудачу. При этой системе местные власти освобождались от сбора средств и снабжения полков, а сами они не справлялись с этим. Так продолжалось более десяти лет. В 1742 году было указано «из подчиненных Военной коллегии комиссариата и цалмейстерской конторы сочинить комиссариат, в котором быть прежде определенному ген. — кригс-комиссариату и кавалеру Бутурлину и поступать ему во всем по комиссариатским регулам и рассмотрения воинского штата… а подушные деньги сбирать губернаторам и воеводам, как до того было, отсылать в оный комиссариат, а оному от себя уже употреблять эти средства по, назначению»^[198].

С этого времени губернаторы полностью осуществляли функции управления войсками на месте, т. е. ведали крепостями, расположенными на территории губернии, гарнизонами, проводили наборы и обеспечивали сбор средств по губерниям на содержание армии.

Строевое и полевое управление. В середине века строевое и полевое управление войсками подверглось некоторым изменениям. Хотя устав 1716 года и предоставлял командиру полка всю власть, но последний находился под контролем комиссара, фискала и всех офицеров полка. Командир мог использовать денежные средства и все виды довольствия, отпускаемые на полк, только с согласия лиц, которым было предоставлено право контроля. Вводя такой порядок, Петр I хотел пресечь злоупотребления в войсках. Нужно сказать, что эта мера частично достигала цели, но при этом страдало главное: в полку среди офицеров ослаблялась дисциплина и вносился разлад между начальником и его подчиненными.

Позднее наблюдается ограничение прав офицеров. Так, в 1732 году контроль за действиями командира полка и всей полковой администрации был возложен, только на штаб-офицеров и ротных командиров.

Полевое управление до середины века оставалось без изменений, если не считать некоторого сокращения численности полевого генерального штаба. Правда, в 1736 году было издано положение о походном комиссариате, что было безусловно полезной мерой, которая устанавливала порядок в снабжении армии во время войны^[199].

Управление флотом. В управлении флотом особых изменений не произошло. В 1732 году Военно-морская комиссия лишь несколько упростила Адмиралтейств-коллегию, которая стала иметь вместо десяти пять контор: комиссариатскую, кораблестроительную, артиллерийскую, экипажную и контору, ведавшую «академией, фабриками и заводами и содержанием оных в добром порядке»^[200].

Подводя итоги развития вооруженных сил во второй четверти и середины XVIII века, следует сказать, что военная система, сложившаяся в начале столетия, стабилизировалась. Изменения в численном составе войск были обусловлены главным образом внутриполитическими задачами. Правящий класс мог сохранять крепостнические порядки только при том условии, если он опирался на многочисленную армию, которая позволяла осуществлять и внешнюю политику, вытекавшую из интересов дворянства и купечества.

Формы организации вооруженных сил отвечали способу ведения военных действий и войны в целом.

Военные действия в годы Семилетней войны велись главным образом в линейных боевых порядках, в которых мушкетерская и гренадерская пехота показала себя с хорошей стороны. В то же время стал применяться новый способ боевых действий (рассыпной строй и колонна), в связи с чем создается егерская пехота.

Опыт Семилетней войны показал, что кирасирская конница не может устоять против ружейного и особенно артиллерийского огня. Тяжелое вооружение и латы лишали эту конницу маневренности и подвижности.

Значительно лучше зарекомендовала себя драгунская конница, она успешно действовала как в конном, так и пешем строю.

Разведывательную же службу хорошо несли казаки, сумевшие показать свое превосходство над гусарами.

Особенно высокие боевые качества показала артиллерия. Русские пушки и гаубицы системы Данилова и Мартынова обладали лучшими тактико-техническими данными, чем любые другие орудия европейских армий.

После успешно проведенной Семилетней войны вновь перед правительством встали вопросы организации и устройства русской армии.

ГЛАВА ВТОРАЯ СОЗДАНИЕ МАТЕРИАЛЬНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ БАЗЫ ДЛЯ СТРОИТЕЛЬСТВА АРМИИ И ФЛОТА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

ПРОИЗВОДСТВО ВООРУЖЕНИЯ И БОЕПРИПАСОВ

В начале XVII века в России было несколько предприятий, производивших оружие и боеприпасы, — Московский пушечный двор. Слабая промышленная база того времени не позволяла в достаточном количестве выпускать однотипное огнестрельное оружие, что являлось серьезным препятствием в создании постоянной регулярной армии. Так отсталость экономическая порождала отсталость военную. Особенно отсталой отраслью русской промышленности в тот период была металлургия.

Ручное оружие производилось главным образом в Москве (в Оружейной палате и на Яузе), а также в Богородске и Туле. Кустарным способом изготовлялись ружья в Серпухове, Ростове и Павлове. Пушки и ядра к ним отливались на Московском пушечном дворе и подмосковных заводах — Павловском, Обушковском, Бородинском, Ведменском, а также в Туле и на Онежских заводах. Порох выпускали два подмосковных завода и многочисленные кустарные мастерские.

Правительство Петра I, получив в наследство отсталую промышленную базу, оказалось в большом затруднении, особенно в то время, когда обстоятельства заставили Россию начать вооруженную борьбу с более развитой в промышленном отношении Швецией.

Создание большой регулярной армии и сильного флота потребовало значительного количества металла и оружия, но их не было. Экономическая и военная отсталость России почувствовалась буквально в первые же дни войны: русскому правительству пришлось несколько раз закупать оружие за границей. Но это не оказало серьезной поддержки, так как в течение 1700–1701 гг. удалось купить и доставить в Россию всего 11 194 ружья^[201].

Петр I понимал, что без собственной мощной промышленной базы выиграть войну нельзя. В 1692 году он дал разрешение купцу Никите Демидову построить металлургические заводы на р. Тулице, под Тулой. Здесь Демидов соорудил крупный завод, который в первые годы Северной войны выпускал большое количество боеприпасов. Второй завод, несколько меньшей мощности, был построен неподалеку от г. Алексина, рядом с заводом Нарышкина, существовавшим еще с 1690 года. Особенно много боеприпасов выпускали заводы Демидова в период напряженных боевых действий. С 1707 по 1709 год на этих заводах было изготовлено бомб 15 199, ядер 295 106, гранат 17 210 и ручных гранат 180 754 штуки, кроме того, отлито 74 орудия^[202]. Несколько раньше под Москвой возникли Истринский, Угодский и Линошевский заводы. В районе Тулы в 1716 году действовало уже 15 металлургических и металлообрабатывающих заводов. Однако качество подмосковного железа оказалось низким. У этих заводов «железа кропки и в пушечных и колесных оковах ломались и тем в промыслах воинских… многая чинилась помеха и остановка»^[203]. В связи с этим в начале 1700 года для розыска руд была образована комиссия, в которую вошли русские и иностранные мастера.

В ходе войны русские войска потерпели крупное поражение, потеряв под Нарвой всю полевую артиллерию. Положение было критическим. Острая нужда заставила Петра I увеличить производство пушек на московских и тульских заводах. Недостаток металла был пополнен за счет переливки колоколов, снятых с церквей. В ноябре 1701 года было отлито 300 орудий. Виниус писал, что «такой изрядной артиллерии в столь короткое время и такими мастерами нигде не делали»^[204].

Одновременно Тульским мастерам было приказано увеличить производство ружей. Вначале дело шло медленно, хотя «самопальные мастера» и производили несколько тысяч фузей в год. Качество оружия было низкое.

Испытания ружей обычно проводились в присутствии Петра, и если их разрывало, он приказывал «бить мастеров батогами на мирском дворе, чтобы и впредь всем не повадно было»^[205].

Война требовала много стрелкового оружия, сабель, шпаг и копий. Полевым и гарнизонным войскам требовалось дать по табелю 1711 года 122 600 фузей пехотинцам да 49 800 — драгунам. Ремесленные мастерские не могли выпустить столько оружия. Надо было строить оружейные заводы.

Острый недостаток стрелкового оружия и несовершенство багинетов заставляли пользоваться пиками. В феврале 1707 года Петр I приказал Курбатову «выковать на Москве копейных желез 15 тыс., как возможно быстрее». Такой же приказ был направлен на 20 тыс. пик Салтыкову и Корчмину в Брянск и Смоленск^[206]. Пиками снабжались главным образом капралы, ефрейторы и нестроевые солдаты в полках. На вооружении пики были главным образом до 1714 года. В 1716–1717 гг. они были сняты с вооружения.

В первые годы войны Тульские мастерские с большим трудом выполняли государственные заказы. Оружия не хватало. Петр I приказал князю Гагарину закупить за границей 20 тыс. фузей^[207]. Для постройки оружейного завода на 50 горнов выехал дьяк Беляев. Здесь он нашел искусного мастера ножевого и палашного дела М. Красильникова, который составил план нового завода, разработал технологию сверления и обтирки ружейных стволов; пока подыскивали удобное место для постройки завода, оружие производилось у мастеров на дому и частично на оружейном дворе.

Петр приказал соорудить новые заводы на р. Упе, «на которых можно было ружья, фузеи (и) пистолеты сверлить и обтирать»^[208].

Красильников энергично взялся за постройку завода, но вскоре умер. Дело его закончили Я. Батищев и Васильев. В 1715 году Батищев писал в Петербург: «Оные оружейные заводы сделал я совсем в совершенство и поставил на ход, и ныне на тех заводах стволы водою сверлят»^[209].

Пока строился завод, в 1712 году пришлось еще раз закупить в Голландии 10 тыс. ружей^[210]. Но при Петре I это была последняя заграничная покупка. Уже в 1712 году Тульский завод выпускал значительно больше оружия, чем оружейный двор и кустарные мастерские, хотя его строительство еще не закончилось. В 1713 году завод получил наряд на «15 тыс. фузей с ножами из сибирского железа» и на 2 тыс. пар пистолетов^[211], но завод пока не справился с этим заказом.

В 1714 году князь Волконский дал указание заводу выпускать в год 18 тыс. фузей и 4 тыс. пар пистолетов, 250 мушкетонов и 2736 пик, но из присланной стольником Щербачевым ведомости видно, что завод недодал 4247 фузей, 2610 пар пистолетов и 219 мушкетонов^[212].

В 1715 году завод снова получил программу 1714 года.

В этом году завод успешно выполнил задание и дал армии 11 тыс. солдатских фузей, 7 тыс. драгунских, 4 тыс. пар пистолетов и 250 мушкетонов^[213]. Этому сильно помог изобретенный Батищевым новый способ обтирки стволов. В своем донесении Батищев писал, что на заводе «для обтирания стволов введена новая образцовая снасть, обеспечивающая отделку не двух, а шестнадцати стволов сразу». В 1716 году Сенат дал указание Тульскому заводу изготовить 9862 пехотных и 5 тыс. драгунских фузей, 2 тыс. пар пистолетов, 1209 копий пикинерных, 250 мушкетонов и 100 штуцеров^[214].

До 1708 года завод изготовлял фузеи с багинетами, а с этого года со штыками.

Обращает на себя внимание широкое внедрение в производство мушкетонов и штуцеров. Испытания их дали удовлетворительные результаты. Однако высокая стоимость изготовления, низкое качество пороха и относительно медленное заряжание заставляли задуматься над тем, следует ли организовывать массовое производство этого оружия.

Но Петр не отказался от мысли снабжать полки нарезными ружьями. И только смерть помешала ему решить эту задачу.

С 1 сентября 1715 года по 1 января 1719 года Тульский оружейный завод изготовил: фузей солдатских для лейб-гвардии — 8917, в прочие полки — 22 863, фузей драгунских в генеральный эскадрон — 620, в прочие полки — 14 125, пистолетов драгунских — 18 479, пикинерных копий — 4830, мушкетов — 1115, штуцеров — 54, фузей «на великанов» — 62, офицерских — 8, драбантских — 53, пистолетов — 58, штыков — 3338^[215].

В 1719 году завод был перестроен, что еще больше повысило его производительность. Так, в 1720 году было изготовлено 15 720 солдатских ружей и 6768 драгунских фузей, 4109,5 пар пистолетов^[216].

Дальнейшее производство оружия регулировалось табелью 1720 года и указом 1724 года, согласно которому драгунский полк должен иметь фузей — 960, пистолетов — 500 пар; пехотный полк фузей — 1200, пистолетов — 72 пары. Примерно такое же количество оружия находилось и в гарнизонных полках^[217].

Надо сказать, что завод не всегда справлялся с производственной программой. С 1720 по 1723 год он недодал 13 762 фузей, 100 штуцеров, 250 мушкетонов, 1209 копий.

Итак, начиная с 1712 года в Туле на сибирском железе было хорошо организовано крупное производство стрелкового оружия. Поэтому Петр дал указ направить в Тулу «из кузнецов, из столяров молодых ребят» для обучения технике производства оружия. До 1716 года на заводе в разное время работало 255подмастерьев, присланных с других заводов^[218].

В те годы промышленник Е. Избрант пытался организовать производство фузей, для чего в деревне Глинкове на р. Воре, под Москвой, построил специальный завод. Он обязался ежегодно выпускать до 8 тыс. фузей. Но у него, видимо, дело не пошло^[219], так как о поставках им оружия ничего не говорится ни в делах Сената, ни в делах Военной коллегии.

Известно также, что Люботей наладил на Яузе, в Москве, производство шпаг. С 1712 по 1715 год он выпустил 30 тыс. шпаг. Потом этот завод был остановлен и не работал до 1734 года^[220].

Ружья выпускала также и Оружейная палата. В 1701 году здесь было изготовлено 3 тыс. фузей.

В этот же период два Московских пушечных двора — старый и новый — наладили производство артиллерийских орудий. В течение девяти лет здесь было отлито много медных пушек разных калибров. Наибольшего выпуска продукции завод достиг в 1704 и 1706 гг. (200 пушек ежегодно). За восемь лет пушечный двор выпустил 1003 орудия.

Иногда московские заводы выпускали оружие с браком. Обращаясь к начальнику Московского пушечного двора, Петр 1 в 1706 году писал: «А буде мастера московские учнут пушки лить опять кривороты и со всякими охулками, худые и к делу негодны и им сказать, буде в том не исправятся, быть из них кому повешену»^[221].

Производство орудий было организовано также на Семеновском дворе. Здесь в 1708 году была изготовлена «артиллерия нового дела», из числа которой в армию направили 20 батарей и 10 мортир^[222].

В 1702 году начал строиться Московский арсенал. Он предназначался для хранения и ремонта оружия отечественного производства. Но главное назначение Арсенала было определено Петром I. «Мозжеры и пушки медные и железные и всякие воинские сенжаки под гербами окрестных государей, а именно: салтанов турецких и королей Польского и Свейского, взятых на боях, где воинским случаем, и те все собрав, взять в Москве и для памяти на вечную славу поставить в новопостроенном цейхгаузе»^[223]. В том же году в Арсенал были поставлены на хранение захваченные в качестве трофеев 40 медных пушек и мортир.

Русская армия и флот требовали все больше и больше вооружения. Уже ни тульские, ни московские заводы не могли в достаточном количестве обеспечить армию и флот оружием и боеприпасами. Решено было использовать и мелкие железные заводы, возникшие по частной инициативе. Эти заводы находились в районе Мурома, в костромском Заволжье и у Торжка.

Перенесение военных действий на северо-западный театр вынудило правительство «завести поблизости шведского театра на Олонце под собственным своим надзором казенные железные заводы»^[224].

В 1700–1701 гг. Петр приказал на Олонецких железных заводах иноземца А. Бутенанта фон Розенбуш «вылить тотчас 100 пушек чугунных самых добрых, без всяких изъянов, ядром по 12 фунтов да по 1000 ядер ко всякой пушке»…^[225] С этим заказом Бутенант не справился (к 1703 году было отлито только 72 пушки), поэтому Петр решил забрать его заводы в казну, полагая, что добывание руд и отливка пушек будут иметь больше успеха, если это дело «перепоручится природному россиянину»^[226]. К 1705 году заводы Бутенанта, за исключением Устьрецкого, прекратили свою деятельность. На последнем заводе с 1703 по 1711 год было отлито около 250 орудий и много боеприпасов^[227].

В связи с перенесением столицы России в Петербург, созданием Балтийского флота и сооружением ряда приморских крепостей Петр решил построить на Олонце казенные железные заводы. И уже в 1701 году по приказу Меншикова в Олонецкой губернии развернулось крупное строительство. В течение шести лет у берегов Онежского озера было построено несколько военных заводов: Петровский, Алексеевский, Павенецкий, Кончезерский и др. В первые же годы эти заводы стали отливать для флота пушки, ядра и ковать якоря. Заводы находились в ведении Адмиралтейства. В 1704 году эти заводы отлили 288 орудий. Испытания, проведенные в 1705 году, показали, что только 14 орудий оказались негодными^[228].

Особенно широко развернулось здесь производство оружия в 1713–1722 гг., когда во главе этих заводов стоял энергичный инженер артиллерист Геннин. Здесь он в 1713 году начал строить домны, а уже в 1714 году доносил в Петербург: «из одной льем пушки, из другой выпущаем чугун и потом станем пушки лить, третья домна сушится, а четвертая кладетца»^[229].

В 1715 году на Петровском заводе работали четыре домны и три на Павенецком. В 1714 году было отлито и отправлено в Петербург 95 пушек и 107 якорей.

С 1713 по 1717 год Олонецкие заводы отлили для флота 1072 орудия, 7380 ядер, 8900 гранат, 128 разных бомб и большое количество дроби^[230]. В 1718 году Геннин сообщал Петру; «Денно и ночно льем пушки и ядра и дробь… Сверх того, на Петровском, на Устьрецком и Кончезерском заводах делаем непрестанно кованое перетяжное железно на якори и на другое оружейное дело…»^[231] В 1719 году на Петровском заводе отлито 230 орудий и большое количество боеприпасов.

Большой интерес представляет доклад Геннина о его изобретении. В 1714 году он писал Петру: «Также ныне выдумал я и сделал новую машину водяную: стоя, точит пушки 24-фунтовые по две вдруг, да третью сверлит, почитай без людей»^[232]. Геннин сообщал, что такой машины в других странах нет.

Новый способ сверления пушек ускорил унификацию русской артиллерии^[233].

В 1707 году русские заводы начали выпускать длинные гаубицы, применявшиеся в сражении под Лесной. В 1711 году вся конная артиллерия России была вооружена мортирами или длинными гаубицами.

На Петровском заводе также было налажено производство ружей. В 1715 году, по сведениям Геннина, Петровский завод выпустил 7 тыс. фузей со штыками, в 1719 году — 4504, в 1722 году — 6 тыс. В среднем ежегодно выпускалось до 6 тыс. ружей^[234]. Но в 1727 году производство ружей прекратилось, так как все мастера были переведены на Сестрорецкий завод. Еще раньше прекратилась отливка орудий на Олонецких заводах. Причина заключалась в истощении запасов руд.

В 1711–1713 гг. в Петербурге «подле большой першпективы» был сооружен «Литейный анбар», то есть пушечно-литейный завод. До 20-х годов он назывался «артиллерийско-литейный пушечный двор», а затем был превращен в Арсенал, который до 1725 года изготовлял артиллерийское оружие. В 1712 году в Петербурге на Адмиралтейской стороне был построен литейно-пушечный завод, выпускавший орудия для армии и флота^[235]. В «Ведомостях о военных и новых делах, достойных знания и памяти», говорится, что сначала на «Пушечном дворе» пушки отливали в формах с готовым каналом ствола, но при этом стенки его оказывались неровными. С 20-х годов стали отливать болванки — «глухие пушки», и на сверлильных станках делали канал ствола. Завод изготовлял также лафеты для пушек и «скорострельные ящики», то есть зарядные ящики.

Почти одновременно с Арсеналом под Петербургом возник Сестрорецкий оружейный завод, на который «ремесленники из разных мест собраны». В 1724 году завод вступил в строй. Завод изготовил в 1724–1725 гг. 3172 фузей, 225 мушкетонов и 296 пистолетов^[236].

Была сделана попытка организовать производство пушек также в Нарве. В 1704 году Петр I писал Меншикову: «Я с вами довольно говорил о литье пушек в Нарве»^[237]. Он негодовал, что Меншиков медлил, но, очевидно, организовать там производство не удалось.

Развитие экономической жизни в южных районах страны, строительство Азовского флота и потребности армии вызвали к жизни Липецкий металлургический район «поелику Миллеровы-Угодские заводы не могли удовлетворить южных надобностей»^[238].

В период Азовских походов и позднее Боренский, Козминский и Петровский (Липецкие) заводы выпускали орудия, снаряды и ружья.

В 1710 году эти заводы отлили для Азовского флота 244 пушки. В 1714–1717 гг. было выпущено 482 орудия разных калибров. В 1716 году заводы получили заказ выпустить 312 орудий, в 1717 году — 316, в 1718 — 426, в 1719 — 244 орудия и 104 фальконета, в 1720 — 388 орудий и 100 фальконетов. В 1723 году заводы изготовили «на корабли 123 пушки и на гарнизоны 303 пушки и неопробованных была 41 пушка». Кроме того, с Липецких заводов «для Московской крепости было прислано 477 пушек»^[239].

С 1707 года Липецкие заводы начали выпускать стрелковое оружие. Только в 1708 году было выпущено 300 ружей. При испытании лишь два ружья оказались непригодными. На следующий год производство стрелкового оружия достигло 3500 ружей. В период с 1720 по 1724 год на этих заводах было изготовлено солдатских фузей 4571, гренадерских 1372, драгунских 986, мушкетонов 512^[240].

Н. Бранденбург и М. Хмыров указывают на Казанский завод, где в 1723 году также лили бомбы и ядра^[241].

Есть сведения о постройке в 1710 году оружейного двора в Ярославле и указания на существование литейно-пушечного завода в Воронеже, который был в 1713 году сломан, а вместо него построен завод в Осереде, выпустивший около 300 орудий^[242].

В 20-х годах главную роль в производстве артиллерии начинает играть Урал. Еще в начале века уральские крепостные крестьяне построили Федьковский и Невьянский казенные заводы. В связи с большими неполадками в работе домны Невьянский завод был передан Никите Демидову «для того, чтобы нерадением и крамолами приставников не чинились тому доброму и полезному делу остановки…» Передавая Демидову завод вместе с землей на 30 верст в окружности, Петр обязал его «искать такое всякому металлу и кованному же, лезу умножение, чтобы на потребу всему Московскому государству оного наделать, чтобы русские люди тем мастерством были изучены, дабы то дело в Московском государстве было прочно»^[243].

Завод выпускал оружие, боеприпасы и якоря; за три года он поставил артиллерийскому ведомству до 350 орудий и 53 310 ядер^[244].

В то время на Урале были сооружены и другие заводы. На р. Каменке, например, вместо кустарного железного завода, принадлежавшего Долматовскому монастырю, в 1700 году был построен крупный казенный завод. Он имел две домны и подсобные цехи. С 1702 по 1705 год Каменский завод изготовил 854 орудия общим весом 38 235 пудов и 27 тыс. пудов бомб и ядер^[245]. К 1723 г. завод давал до 330 орудий ежегодно.

В 1703 году вступил в строй Алапаевский завод, выпускавший железо для фузейных стволов, а Уктусский, Истецкий и Угодский заводы — боеприпасы и якоря для флота.

Уральские казенные заводы имели большую мощность и выпускали металл высокого качества. О пушках, отлитых на этих заводах, Петр I не раз высоко отзывался; он находил, что они «зело изрядны»^[246]. Прекрасная руда, дешевое топливо и даровой труд крепостных — все это создавало благоприятные условия для развертывания металлургической промышленности. Следует сказать, что уже в то время на Урале была найдена медная руда, и тогда же началось производство меди.

Здесь было построено четыре новых железных завода и пять — медеплавильных. В этот период уральские заводы ежегодно выпускали 800 тыс. пудов чугуна и 6700 пудов меди^[247].

Чтобы расширить сеть казенных железных заводов, на Урал направили В. Н. Татищева. Во вновь заложенном городе Екатеринске Татищев создал единый административный центр, широко организовал разведку руд и энергично взялся за подготовку кадров в заводских школах. С этого времени вызовы в Россию иноземных мастеров прекратились.

Победа в Северной войне упрочила международное положение страны. Швеция, угрожавшая России, была сведена на положение второстепенного государства. Получив выход в Балтийское море, Россия стала играть видную роль в европейской политике. Это обстоятельство наряду с большими успехами в развитии экономики страны создало благоприятную обстановку для дальнейшего укрепления военного могущества России.

Надо сказать, что окончание Северной войны не вызвало резкого сокращения армии. Интересы дворянской России требовали сохранения значительного числа войск, укрепления пограничных крепостей и усиления флота. Все это ставило перед металлургической промышленностью России важную задачу: полностью обеспечить армию и флот вооружением и боеприпасами, создать необходимые запасы. Казенные заводы стали выпускать теперь в основном оружие, а частные заводы — боеприпасы.

Быстрый рост металлургических предприятий позволил настолько увеличить производство металла, что появилась возможность не только выполнять казенные заказы, давать металл для внутреннего потребления, но даже вывозить его за границу.

Благоприятным фактором явилось и то обстоятельство, что Англия, истощившая свои лесные запасы, резко сократила производство металла и стала покупать его в России. Увеличила закупки русского металла Голландия и другие страны. В 40-х годах вывоз чугуна за границу возрос и составлял около 30 процентов всей продукции металлургических заводов России.

Прибыль на заводах быстро росла, приток капитала в промышленность увеличивался; строились новые металлургические заводы. В 1?33 году вышел указ об учреждении специальной комиссии, которой предлагалось «иметь рассуждение, каким образом лучше нам интересу быть может, а именно, на казенном ли коште их (заводы. — Л. Б.) содержать, или отдать партикулярным людям»^[248]. Комиссия решила все казенные заводы передать в частные руки. В указе Сената по этому поводу говорилось, что если кто захочет железные заводы завести, то для каждой домны будет дано 100–150 дворов и чтобы по истечении срока домна не менее 35 тыс. пудов чугуна в год выпускала^[249].

Передача заводов в частные руки возбудила предпринимательские страсти не только в России. Фон Шемберг, будучи генерал-берг-директором, давал за границу точные сведения о русских заводах и фактически вел экономический шпионаж в пользу Англии и Саксонии. Пользуясь этими сведениями, нетрудно было установить, сколько Россия может выпускать пушек.

Некоторые русские и иностранные предприниматели направляли в Сенат запросы на передачу им казенных заводов. На сибирские заводы, например, претендовал английский купец Бээр. Получилось так, что лучшие заводы были закреплены за фон Шембергом и фон Дрезенденом, что вызвало серьезное недовольство среди русских предпринимателей. За два года хозяйничанья иностранцы совершили большие хищения и довели вверенные им заводы до полного развала. Боясь ответственности, фон Шемберг после смерти Анны Иоановны выехал из России^[250].

В середине XVIII века в размещении металлургических заводов в центре произошли серьезные изменения. От петровских времен осталось только шесть доменных и молотовых заводов. Но позднее снова был построен ряд заводов. По данным Берг-Коллегии в 1752 году в московско-тульской группе стало 12 заводов^[251].

Основными поставщиками боеприпасов являлись демидовские заводы. Все другие металлургические предприятия поставляли железо Тульским казенным оружейным заводам, на которые пришлось обратить серьезное внимание, так как в годы Северной войны оборудование этих заводов сильно износилось и выпуск оружия сократился. Нарушение работы Тульских заводов наносило серьезный ущерб обороне страны. Сенат направил туда специальную комиссию, которая на месте установила, что «заводы в худом состоянии»^[252]. После реконструкции завод стал полностью обеспечивать оружием полевую армию и гарнизоны (таблица на стр. 86–87).

О размерах поставок оружия в дальнейшем говорит такой пример. По штатам 1756 года для полевой армии требовалось 71 394 фузеи, карабинов и драгунских ружей и 29 303 пары пистолетов да гарнизонным войскам — 59 940 фузей и драгунских ружей и 4651 пара пистолетов. Примерно такое же количество оружия должно было находиться в цейхгаузах в запасе^[253].

С 1738 по 1756 год завод изготовил 233 974 солдатских и 98 078 драгунских ружей, 82 303 пары пистолетов, несколько тысяч ружей и пистолетов особых видов и 216 штуцеров, не считая шпаг, сабель, копий, палашей и алебард^[254]. Кроме того, было отремонтировано несколько десятков тысяч ружей и пистолетов иностранных образцов, преимущественно саксонских. Завод имел широкую спецификацию и выпускал оружие различных типов, в том числе и нарезное.

В 1736 году на Тульском оружейном заводе открылась стальная «фабрика» с годовой продукцией в 2 тыс. пудов для производства ружейных замков^[255]. Это улучшило качество русских ружей. Но Миних поставил в Воинской комиссии вопрос о том, чтобы ружья изготовлялись по прусским образцам, для чего из Потсдама привезли образцы вооружения и снаряжения пехотинца и кавалериста. Однако перевести завод на выпуск этих образцов не удалось. По настоянию Миниха русские военные заказы были размещены в Пруссии и Саксонии. В 1735 году Россия заключила с Саксонией договор на поставку 5 тыс. ружей и 30 тыс. кирасирских клинков с ножнами, а несколько позднее подписала еще два подобных договора^[256].

Производство стрелкового оружия с 1721 по 1751 год

Годы	Изготовлено новых				Починено старых				Изготовлено "казачьих ручниц" (рушныць)
	солдатских фузей	драгунских ружей	пистолетов (пар)	всего	солдатских фузей	драгунских ружей	пистолетов	всего
1721	15 810	6486	4062,5	26 358,51	-	-	-	-	-
1724	1186	1496	2592	5274	33	186	-	219	-
1725	400	2385	1155	3940	24	532	-	556	-
1726	1548	4854	4392	10 821	44	327	-	371	-
1728	7652	4055	3575,5	15 288,5	3455	5	-	3460	-
1729	4109	7285	2824	14 218	8666	-	-	8666	-
1730	3393	5578	3161,5	12 132,5	11 993	1761	856	14 6102	-
1731	4040	6939	2163	12 242	10 622	893	169,5	12 254	-
1732	-	-	-	22 9873	-	-	-	-	-
1733	21 342	8295	12 651	42 2684	-	-	-	-	-
1734	-	-	-	32 987	-	-	-	-	5510
1736	25 000	-	-	25 0005	-	-	-	-	-
1737	14 656	5823 + 1611 карабинов	6000	28 089	-	-	-	57 645,56	-
1738	25 000	-	2172	27 172	-	-	-	-	8262
1739	-	-	-	26 539	-	-	-	48 893,5	-
1740	-	-	-	32 735,57	-	-	-	50 208	-
1742	5549	2700	4104	12 453	6070	933	-	7003	-
1746	17 057	11 958 + 800 карабинов	7037	35 9518	14 350	7650	-	22 500	-
1747	-	-	-	22 729	-	-	-	1189	-
1748	-	-	-	27 5289	-	-	-	804810	-
1749	13 576	6549	8284	28 409	1806	2249	-	405011	-
1751	13 599	5432	7039	26 050	1029	679	-	200812	-

¹ ЦГАДА, ф. XX, д. 46, л. 31. По сведениям Военной коллегии — 15 720 фузей, 6768 драгунских ружей и 4109,5 пар пистолетов (ЦГВИА, ф. 23, св. 39, д. 6, л. 156).

² ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 1506, лл. 386–392.

³ ЦГАДА, ф. XX, д. 46, л. 31.

⁴ ЦГВИА, ф. 5, кн. 85, л. 297. В 1733 году было приказано изготовить для 10 кирасирских полков 7200 карабинов, 12 драгунских полков — 21 120 фузей, 38 пехотных полков — 50 274 пехотные фузеи и 32 313 пар пистолетов. Кроме того, для гарнизонных полков — 60551 фузею и 5131 пару пистолетов и в запас 12 568 солдатских, 5280 драгунских фузей, 1800 карабинов и 8078 пар пистолетов. Эта программа была рассчитана на пять лет (там же, л. 296).

⁵ ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 1507, л. 561.

⁶ "По резолюции бывшего кабинета и указу Военной коллегии велено делать в год по 25 000" (ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 6163, л. 231). По сведениям оружейной канцелярии, в 1737 г. изготовлено фузей 14 655, драгунских ружей 5000, пистолетов 6000 пар, карабинов 1200, шпаг солдатских 12 310, драгунских 6000 (ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 27, д. 38, л. 33 об.) Кроме того, в этом же году велено "держать в цейхаузе 50 000 запасных фузей" (ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 5964).

⁷ ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 1506, л. 879, 1079.

⁸ ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 28, д. 31.

⁹ ЦГАДА, ф. XX, д. 46, л. 31.

¹⁰Там же, лл. 32 и 158. Когда в связи с обострением международных отношений в 1746 году возник вопрос о дополнительной мобилизации, о сборе ружей, то в Туле на 15 декабря оказалось 30 717 фузей драгунских и солдатских, 767 кирасирских карабинов и 10 232,5 пары пистолетов; в Петербургском арсенале и Сестрорецком заводе — 5456 фузей драгунских и солдатских и 1878 пар пистолетов (ЦГАДА, ф. XX, д. 178, л. 85).

¹¹ ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 90, л. 74.

¹² Там же, л. 118 об.

За три года Россия получила из Саксонии 17 877 карабинов и фузей, 2826 пар пистолетов и 32 148 шпаг и клинков^[257]. Но большая часть стволов при первых же стрельбах разорвалась. Около 4 тыс. ружей было сдано на Тульский завод для замены их стволов и замков русскими^[258]. После того как Геннин дал о саксонских ружьях резко отрицательный отзыв, Анна Иоанновна приказала «оный подряд отставить, а вместо того старание иметь свои домашние фабрики умножить»^[259].

Одновременно была прекращена закупка за границей шпаг и палашей. После ремонта оборудования завод стал энергично производить оружие и не только обеспечивал текущую потребность войск, но производил большое количество оружия «в запас». К 1755 году на заводе было в запасе: солдатских ружей 36 178, драгунских — 17 062, пистолетов 16 844½ пары^[260]. Возобновил также производственную деятельность Московский Арсенал. В 1724–1727 гг. он стал ремонтировать стрелковое оружие. За это время там было изготовлено 6460 солдатских и драгунских ружей. С середины же 40-х годов в Арсенале стали отливать орудия. В частности, именно здесь производилась отливка новых артиллерийских систем, изобретенных накануне Семилетней войны: секретных гаубиц и единорогов, которыми была обеспечена русская армия^[261].

Во второй четверти века резко снизилась производительность Олонецкой группы заводов, чему немало способствовали Миних и Шемберг. В 1734 году была приостановлена работа на Петровском заводе. И только в 1755 году он снова был введен в действие. В 1736 году был закрыт Павенецкий завод. Выплавка чугуна и литье чугунных пушек было сосредоточено на Кончезерском заводе, который в 1732 году также был остановлен, а в 1739 году передан молотовому мастеру Я. Бланку.

В 1727 году Олонецкие заводы перешли в ведение Адмиралтейства и с этого времени обслуживали главным образом флот. С 1724 по 1727 год здесь было изготовлено всего лишь 3166 солдатских фузей со штыками, 2743 фузеи без штыков и 780 пар пистолетов^[262].

Значительно снизилось производство ружей и на Сестрорецком заводе. Оборудование здесь сильно устарело, не хватало квалифицированных кадров. Выпускаемое оружие было низкого качества, а стоимость в два раза превышала тульские фузеи. В связи с этим производство оружия временно прекратили.

В 1734 году Сенат поручил управляющему Уральскими заводами Геннину обследовать Сестрорецкие заводы. Ознакомившись с их состоянием, Геннин представил доклад о необходимых преобразованиях. Он писал, что Сестрорецким заводам для лучшего содержания «потребна полна реконструкция». Сенат назначил в 1735 году Геннина директором и выделил ему необходимые средства^[263]. В результате принятых мер удалось наладить выпуск оружия. Под нажимом Миниха завод был остановлен.

В 40-х годах Сестрорецкий завод снова стал выпускать оружие. В 1742 году он изготовил 6377 солдатских и 62 драгунских фузей и 265 пар пистолетов. В 1749 году он выпустил 11 320 солдатских и драгунских фузей и 533 пары пистолетов^[264]. С этого времени Сестрорецкий завод стал второй базой производства стрелкового оружия.

Во второй четверти стал изготовлять и ремонтировать старое оружие Петербургский Арсенал. С 1728 по 1737 год здесь было изготовлено около 4,5 тыс. новых ружей и отремонтировано солдатских ружей около 5 тыс., драгунских 1822, мушкетонов 566, пистолетов 2924 пары^[265].

В Липецкой группе наиболее мощным был Петровский завод, выпускавший орудия и боеприпасы для полевой армии и пограничных крепостей, а расположенные поблизости Боренский и Козминский заводы поставляли ему металл. В 1742 году эти заводы передали Адмиралтейству, но оно отказалось от них и передало Берг-Коллегии. Из-за недостатка древесного угля производство пушек было прекращено. В 1746 году Берг-Коллегия сообщила Сенату, что «ныне на тех заводах делаются ружья, шпаги и протчие некоторые артиллерийские припасы»^[266], которые направлялись главным образом в ландмилицкие полки. Вскоре Берг-Коллегия передала этот завод в частные руки (князю Репнину).

Если в центре и на северо-западе страны в середине XVIII века произошло некоторое сокращение металлургических предприятий, то на Урале, наоборот, вместо десяти петровских предприятий действовало уже около 40 казенных и частных заводов. Наряду с производством железа и чугуна, предназначенного для внутренних нужд и вывоза за границу, уральские заводы в течение всей второй четверти неуклонно увеличивали выпуск пушек и ядер.

Так, Екатеринбургский завод выпускал в это время железо и сталь для ружейных стволов. В 1723 году отправлено было с этого завода железа, стали и шпажных клинков 1415 пудов, в 1724 году — 1832 пуда, в 1725 году — 720 пудов, в 1728 году — 765 пудов. На Уктусском заводе в 1725 году было произведено бомб 2271 пуд и пушек 1906 пудов 2 фунта; в 1726 году изготовлено 15 724 пуда пушек и боеприпасов^[267].

Особенно крупные поставки для нужд армии и флота делал со своих заводов А. Демидов. По данным Б. Кафенгауза, с 1720 по 1733 год. Демидов поставил в Адмиралтейство в Петербург 487 852 пуда изделий, в Казанское и Астраханское Адмиралтейства — 40 825 пудов, якорей в Ладогу — 13 727 пудов, в Тверь — 20 928 пудов и разных чугунных припасов 26 242 пуда. Всего же 563 332 пуда железа и железных изделий и чугуна 26 242 пуда^[268]. В тот же период на Урале вступило в строй 25 медеплавильных заводов, которые изготовляли главным образом пушечную медь.

Продукцию казенных сибирских заводов отправляли обычно водным путем, для чего организовывались специальные караваны под военной охраной. В '1732 году было отправлено два каравана пушек, боеприпасов, железа и стали: в Петербург — 181 635 пудов; в Москву — 192 674 пуда железа и меди 11 039 пудов; в 1733 году было отправлено в Петербург 170 743 пуда железа, в Москву — 2091 пуд уклада и 172 334 пуда железа; в 1734 году было отправлено железа, бомб и пушек, стали и меди в Москву и Петербург 142 882 пуда 37¼ фунтов^[269].

Наконец следует указать, что изготовлялись боеприпасы также на заводах Пензенско-Тамбовской и Вятской групп заводов.

И во второй четверти XVIII века русская техническая мысль продолжала идти вперед; в артиллерийское ведомство поступило много интересных изобретений. Например, известный механик Нартов предложил отливать орудия цельными, без сердечника. Он же изобрел машину для отливки цапф и дал «секрет как из пушек, мортир и мелкого ружья вне калибра большими ядрами стрелять». Для этой цели Нартов предлагал применять дульные раструбы^[270]. Нартов создал механизм для установки угла возвышения пушек.

Русские специалисты Мартынов и Данилов разработали конструкцию «единорога», в которую Шувалов внес небольшие изменения и приписал себе честь создания новой системы. Гетис предложил проект двуствольной пушки, а Вейсман сконструировал скорострельную пушку.

Достижения русской артиллерии того времени были весьма значительны. Следует отметить, что австрийскому изобретателю Старку, предложившему в 1747 году производить пушки с конической каморой, ответили, что в России такие пушки известны с начала века и ничего нового в этом нет. Комиссия в составе Геннина, Петрикова, Глебова и нескольких артиллерийских офицеров решила проверить баллистические качества пушки Старка. Вначале стреляли из этой пушки на 265–400 шагов, а потом из «российской пушки с конической же каморою» на 421–500 шагов. Преимущество русской пушки оказалось очевидным, и предложение Старка было отвергнуто^[271].

Однако делались попытки ограничить, задержать творчество русских военных изобретателей и конструкторов. Миних и фельдцейхмейстер принц Гессен-Гамбургский, ведавшие в те годы русской артиллерией, слепо копировали иностранные образцы, добивались отмены всех облегченных артиллерийских систем. И они достигли своего: по указу Анны Иоанновны все конструкции орудий, созданные при Петре I, были отправлены в переливку, а в качестве образца приняты «орудия иностранной инвенции».

Артиллерия русской армии стала тяжелой и неповоротливой. Это видно из следующих данных:

Орудия	Конструкции I четверти	Конструкции 30-х годов
12-фунтовые	от 79 до 100 пудов	от 112 до 120 пудов
8-фунтовые	до 50 пудов	до 72 пудов
6-фунтовые	до 36 пудов	до 55 пудов*

* Ратч, Лекции по артиллерии, 1859, стр. 186–187.

Отрицательная роль Миниха выявилась еще и в том, что он приказал лить орудия из сплава, в котором на 100 фунтов пушечной меди было 20 фунтов красной и 5 фунтов зеленой меди. В результате получалось много раковин^[272].

Но все попытки затормозить развитие военной техники в России потерпели крах. В середине столетия русские специалисты создали новейшие образцы стрелкового («винтовальные ружья» и др.) и артиллерийского оружия, разработали конструкции длинных гаубиц и других видов орудий. В 1752–1753 гг. была отлита так называемая «секретная гаубица», имеющая «овальный канал с таковым же раструбом в дуле и цилиндрической каморой» для увеличения разлета картечи в горизонтальном направлении^[273].

На одном из орудий, выпущенном в 1753 году, сохранилась такая надпись: «Сенатом и генералитетом опробовано и усмотрено отменное действие пред прежними», то есть перед орудиями миниховской конструкции.

Но наиболее важным считалось изобретение «единорога», над конструкцией которого Данилов и Мартынов работали еще в 40-х годах. Назначение «единорога» — стрелять всеми видами снарядов: ядрами, бомбами, гранатами, зажигательными бомбами (брандскугелями), светящимися ядрами и картечью. На испытаниях в 1759, 1760 и 1765 гг. единороги показали прекрасные результаты^[274].

Блестящую оценку единорогам дали специалисты Австрии и Франции. По просьбе австрийского правительства Елизавета Петровна направила несколько батарей в австрийскую армию. В 1759 году на состоявшихся под Веной испытаниях присутствовал известный французский конструктор Грибоваль. Впоследствии, используя данные русской конструкции, он усовершенствовал французскую артиллерию. Принц Лихтенштейн писал тогда, что испытания доказали «совершеннейшие действия русской артиллерии, и поэтому австрийское правительство решило не все орудия отправлять в армию, а оставить часть сей беспримерной артиллерии в главном цейхгаузе в Вене»^[275] для изучения и усовершенствования собственных конструкций.

Большое впечатление произвела русская артиллерия и на немцев, особенно в сражениях при Пальциге, Цорндорфе и Кунерсдорфе. Фридрих II приказал своим генералам захватить хотя бы одно новое орудие для выяснения причин столь эффективного действия.

Главнокомандующие русскими войсками в период Семилетней войны (Салтыков, Батурлин, Фермор) неоднократно подчеркивали «совершенное действие» новой артиллерии.

Сенат отмечал, что благодаря изобретениям Шувалова, Мартынова, Данилова, Нартова и многих других русская артиллерия стала лучшей в Европе.

Значительно было улучшено и стрелковое оружие. В 60-х годах в русской армии появились «винтовальные ружья», улучшен замок фузеи. Все это ускорило переход к тактике колонн и рассыпного строя.

Таким образом, развитие экономики позволило создать в России достаточно сильную по тому времени промышленную базу. В конце первой четверти XVIII века в стране работало около 40, а в середине века 44 завода. Если в начале столетия Россия едва производила 120–150 тыс. пудов железа в год, а с 1725 года она ежегодно получала со своих заводов 1,165 тыс. пудов железа, то в середине века 5 000 000 пудов. В этот период Россия стала самым крупным производителем металла. Сравнение состояния промышленности России и Англии говорит о большом удельном весе России и мировой экономике XVIII века (см. верхнюю таблицу на стр. 94). Отечественная металлургия, созданная в первой четверти века, позволила полностью прекратить закупку оружия и боеприпасов за границей. Это обстоятельство сразу отметили иностранные послы. Австрийский дипломатический агент в России Отто Плейер еще в 1710 году доносил: «Ружья уже больше им (русским. — Л. Б.) не нужно с такими расходами выписывать из-за моря. Сибирское железо дает такие хорошие ружейные стволы, которые на примерной стрельбе всегда выдерживают тройной заряд безо всякой опасности»^[276].

Русские заводы полностью обеспечивали оружием армию и флот. Насколько эти потребности были велики, свидетельствуют такие данные. В 1711 году для вооружения кораблей требовалось отлить 832 орудия, а в 1714 году — 1006.

В 1714 году в России насчитывалось 13 тыс. медных и железных пушек. Чтобы изготовить такое количество артиллерийских орудий, надо было иметь мощную металлургическую промышленность.

Необходимо отметить, что в этот период русская экономика значительно превосходила шведскую, что и явилось одной из главных причин военных побед Петра I. На это обратил внимание великий русский ученый М. В. Ломоносов. Он утверждал, что победу получило «мужественное российское воинство (обратив. — Л. Б.) против неприятеля оружие, приуготованное из гор российских, российскими руками»^[277]. Следует также отметить, что русская промышленность успешно выдержала испытания в Семилетней войне.

Русское мануфактурное производство в достаточном количестве выпускало калиброванное оружие. Отечественные ружья и особенно пушки обладали хорошими по тому времени тактико-техническими данными.

Годы	Урал			Вся Россия			Англия
	число домен	выпуск чугуна в тыс. пудов		число домен	выпуск чугуна в тыс. пудов		число домен	выпуск чугуна в тыс. пудов
		всего	на одну домну		всего	на одну домну		всего	на одну домну
1720	10	158	15,8	41	730	17,8	60	1040	16,3
1724	16	556	34,8	43	1165	27,1	Нет сведений
1740	30	1396	46,5	58	1952	42,0	49	1080	28,0
1750	37	2052	55,4	61	2730	44,7	61	1866	30,6*

* С. Струмилин, Горнозаводский Урал Петровской эпохи, М.,1945, стр. 16.

Указом 1715 года в России были установлены следующие типы стрелкового оружия: пехотное и драгунское ружья и пистолет. Тактико-технические данные их были таковы:

Тип ружья	Калибр (в мм)	Длина ствола (в см)	Длина ружья (в см)	Вес пули (в г)	Вес заряда (в г)	Вес ружья (в кг)	Дальность стрельбы (в м)	Скорость стрельбы (в мин.)	Тип замка
Пехотное ружье	19,81	101,6	142,2	34,13	14,93	5,74	150 — 200	1 — 2	Ударно-кремневой
Драгунское ружье	17,27	45,7	103,6	25,6	14,93	4,91	100 — 120	1	Ударно-кремневой
Пистолет	17,27	35,8	-	25,6	8,53	1,54	-	-	-

Ружья заряжались с дула и имели ударно-кремневый замок. железные шомполы, введенные в русской армии в 1714–1716 гг., позволяли довести число выстрелов до 2–3 в минуту. Срок службы ружей устанавливался в 40 лет, но состояли они на вооружении значительно дольше. Командир Литовского полка в 1802 году сообщал, что в его полку ружья состоят с 1700 года^[278].

Русские ружья обладали большой убойной силой. На дистанцию 250 шагов при заряде в три золотника пуля пробивала доску толщиною более дюйма^[279].

Большое значение имела артиллерия. Сравнительно небольшой вес орудий, единые калибры и конструктивные усовершенствования позволяли считать русскую артиллерию одной из лучших в Европе. Особенно высокими боевыми качествами обладали длинные гаубицы и легкие полковые пушки, позволявшие маневрировать артиллерией на поле боя. Тактико-технические данные главных калибров полевой артиллерии на 1724 г. таковы:

Данные	Пушки			Мортиры			Гаубицы
	3 фунт.	6 фунт.	8 фунт.	12 фунт.	1 пуд.	2 пуд.	½ пудов.	¼ пудов.
Калибр (в дюймах)	3	3,8	4	4,8	7,8	9,7	7	4,8
Вес снаряда (в фунтах)	3	6	8	12	40	80	20	10
Вес ствола орудия (в пудах)	28	36	50	79	-	40	26	20
Вес лафета (в пудах)	20	30	40	70	-	100	50	36
Дальность стрельбы (в шагах)	500	600	750	2500	-	3000	2400	2000
Число выстрелов в минуту	1	1	1	1	1	1	1	1

Типизация стрелкового оружия помогла создать в России регулярную армию. Тактико-технические данные ружей позволяли русским солдатам вести такой огневой бой, сила которого состояла в одновременном выполнении одной операции. «Подобно тому, — пишет К. Маркс, — как сила нападения эскадрона кавалерии или сила сопротивления полка пехоты существенно отличны от суммы тех сил нападения и сопротивления, которые способны развить отдельные кавалеристы и пехотинцы, точно так же и механическая сумма сил отдельных рабочих отлична от той общественной силы,которая развивается, когда много рук участвуют одновременно в выполнении одной и той же нераздельной операции…»^[280]

Развитие металлургии в определенных районах обусловливалось наличием сырья, рабочей силы и удобством путей сообщения.

Уже в начале века удалось обнаружить более 20 месторождений железной руды, но разработку можно было производить только вблизи речных путей, по которым руда доставлялась на заводы.

В то время водным сообщениям уделялось серьезное внимание. На строительство Ладожского и Вышневолоцкого каналов, связавших Балтийское море с бассейном Волги, правительство ассигновало крупные суммы. Водные пути приобрели тогда стратегическое значение: по ним главным образом шло снабжение армии. Липецкие заводы отправляли военные грузы по Дону, а Уральские — по Каме, Волге и Оке в Москву и Петербург. Онежские заводы также водным путем доставляли свою продукцию в Петербург.

Рост русской металлургии ускорил технический прогресс в военном деле.

Русские специалисты научились выплавлять сталь, что позволило им уже в начале XVIII века изготовить нарезное оружие.

Новые технические средства требовали перехода к более совершенному способу ведения военных действий, каким была тактика колонн и рассыпного строя, и к созданию массовой армии, а крепостной строй мешал этому.

ПРОИЗВОДСТВО ПОРОХА

До XVIII века в России было только два казенных пороховых завода, которые не могли обеспечить потребности армии и флота. Необходимое количество пороха изготовлялось на заводах «пороховых уговорщиков», расположенных под Москвой, возле Казани, на р. Ахтубе и на Украине. Из них были широко известны московские заводы Меэра и Аникиева — на Яузе, Рухтера и Беркузина — на Клязьме, Избранта — на р. Воре, Кондратьева — у Данилова монастыря; заводы Селиверстова и Марыкаева, Бельского и Иванова, казанские заводы Кадыщева близ Симбирска на р. Свияге^[281].

О производственных возможностях этих заводов дают представление такие данные. Завод Меэра должен был поставить в 1696 году 9 тыс. пудов пороха. Аникиев в 1704 году выпустил 8 тыс. пудов, а заводы Бельского и Иванова в этом году поставили 12 тыс. пудов. В 1710 году Меэр, Аникиев и Рухтер дали армии 30 тыс. пудов пороха^[282].

Русская армия и флот ежегодно расходовали от 13 до 30 тыс. пудов.

В то время как пороховые предприятия были сосредоточены в Москве или в Казани, сырье для них (селитру и серу) приходилось доставлять с Украины или Среднего и Нижнего Поволжья. Большая потребность в порохе заставила Петра I обратить внимание на производство селитры и в других местах. В 1712 году в Казанскую, Азовскую и Киевскую губернии были посланы наказы об увеличении производства селитры и доставке ее водою на московские пороховые заводы. Поволжье занимало в то время первое место по производству селитры.

С основанием Петербурга и перемещением туда центра снабжения Балтийского флота, приморских крепостей и полевой армии возникла потребность организовать там производство пороха. Первый пороховой завод возник здесь в 1712 году. В 1714 году завод перешел в ведение Брюса, по распоряжению которого из Москвы выписали мастеров порохового дела и их учеников. В том же году завод выпустил до 2 тыс. пудов пороха, а затем стал давать по 4 тыс. пудов^[283].

В дальнейшем петербургский пороховой завод выпускал 6 тыс. пудов пороха ежегодно^[284].

В 1715 году правительство отдало распоряжение построить на р. Охте пороховой завод. В первый же год работы Охтинский завод выпустил 200 пудов пороха. С 1716 года этот завод давал уже по 800 пудов.

Московский и Охтинский заводы выпускали порох невысокого качества. В связи с этим в 1717 году производство пороха было организовано по «бегунному способу». Теперь порох не толкли в ступах, как раньше, а пороховую массу пропускали через систему мелющих жерновов. С 1720 года этот способ применялся на всех заводах^[285].

Отмечая это событие, «Санктпетербургские ведомости» в августе 1717 года сообщили, что по пробе новый порох против прежнего «гораздо бьет сильнее».

Особую роль в механизации производства пороха сыграл Я. Батищев, назначенный начальником Охтинского завода.

В 1722 году под его руководством на р. Луппе (приток Охты) началось строительство второго Охтинского завода, и в 1726 году оно закончилось.

Кроме того, порох изготовляли Арсенал и Сестрорецкий завод (до 7 тыс. пудов ежегодно).

Таким образом, в первой четверти XVIII века в России было несколько пороховых заводов (два в Москве, один в Петербурге, два на Охте, один в Казани и небольшие заводы на юге).

Вначале Московские пороховые заводы давали больше продукции, чем Петербургский и два Охтинских. В 1721 году Главная артиллерийская канцелярия давала наряд в Москву на 12 тыс. пудов пороха, а в Петербург — на 3 тыс. пудов. В 1724 году Москва должна была выпустить 20 тыс. пудов, а Петербург только 10 тыс. Но уже со второй четверти столетия главной базой производства пороха стали Охтинские заводы.

Надо сказать, что в то время заводы выпускали только черный порох, который не обладал большой силой. Например, при заряде в три золотника и весе пули в шесть золотников (25,6 г) начальная скорость не превышала 460 м/сек. и дальность стрельбы была не выше 220 м. Аналогичное положение было и в артиллерии.

Порох, применявшийся в начале столетия, состоял из 77,4 % селитры, 9,6 % серы и 13 % угля^[286]. В 1746 году по предложению генерал-майора Глебова это соотношение несколько изменилось. Пушечный порох имел 73,72 % селитры, 11,65 % серы и 12,8 % угля, а мушкетный 75,8 % селитры, 11,4 % серы и 12 8 % угля^[287].

Во второй четверти и в середине XVIII века порох выпускали те же заводы, что и в начале столетия. Большое количество пороха выпускали подмосковные кустарные мастера.

Потребность полевой армии в порохе определялась указом Петра I, по которому «велено при очереди иметь» по 500 выстрелов на каждую пушку и, кроме того, «в запасе пороха и свинца содержать на 80 тыс. чел.», что составляло около 60 тыс. пудов в год^[288]. Фактически потребность была значительно выше, так как большое количество пороха требовалось для крепостей и флота. Пороховые заводы работали непрерывно. Одни только Охтинские заводы с 1733 по 1758 год выпустили 86 407 пудов пороха^[289]. Московские и Казанские заводы ежегодно давали до 15 тыс. пудов.

ПРОИЗВОДСТВО СУКНА

Развитие регулярной армии требовало единообразной формы. Необходимо, однако, сказать, что форма в русских войсках была введена значительно раньше. Уже стрелецкие полки имели свой цвет кафтанов. Особую форму носили и войска солдатского строя. Но армия в целом единой формы не имела. Петр I, завершая преобразования армии, придавал этому вопросу большое значение. Уже в то время в армии была принята одежда нового покроя.

Но при решении этой задачи встретились серьезные затруднения: оказалось, что своих суконных мануфактур в России в то время не было. Пришлось первое время покупать сукна за границей, главным образом в Англии и Голландии. О размерах закупок можно судить по тому, что в 1708 г., а затем в 1711 г. для 23 полков потребовалось «разных сукон 111 323 аршина», из них «англинского сукна 42 698 аршин» на 27 250 «кафтанов со штанами и галстуками»^[290].

Потребности армии из года в год возрастали. Было решено организовать производство тонких сукон у себя, в России. Первые казенные суконные мануфактуры появились в России в 1704 году около Воронежа, а в 1705 году — в Москве^[291]. Петр потребовал «завод сукон размножить ни в одном месте так, чтобы в 5 лет не покупать мундира заморского… заведчи их, дать торговым людям, собрав компанию, буде волею не похотят, хотя в неволю; а за завод деньги брать погодно с легкостью, дабы ласково им в том деле промышлять было»^[292]. В 1720 году московская казенная суконная фабрика была передана специально организованной компании Щеголина, Серикова и др., которая при этом получила 30 тыс. рублей беспроцентной ссуды на три года для организации производства. Компании было предложено… «содержать оный завод совсем на собственных своих деньгах, и приложить к оной фабрике тщание и труд, дабы умножить не токмо к комиссарству на мундир, но и на продажу и прочие расходы, чтобы из-за моря в несколько лет вывоз сукна был пресечен»^[293].

За пять лет Суконный двор изготовил сукна 31 161 аршин, каразеи 269 024 аршина, стамеда 253 353 аршина и байки 7897 аршин.

В 1713 году был построен суконный завод в с. Липском Воронежской губернии, а в 1714 году открылась каламеночная фабрика в Петербурге, а два года спустя — завод в Тавровской крепости. Два казенных завода — Казанский и Воронежский — были переданы в частные руки.

Правительство энергично поощряет частную инициативу, в результате чего в период с 1718 по 1724 год начали работать девять частных суконных заводов.

Все, эти заводы в основном выполняли государственные заказы. В 1718 году Военная коллегия приказала изготовить 17 604 кафтана и 1350 епанчей для пехотинцев и 13 992 камзола для кавалеристов. Для пошивки их требовалось 125 500 аршин сукна. Заводы выполнили это задание. Основываясь на этом, в 1719 году Коллегия приказала «покупать сукно на мундир у русских фабрикантов»^[294]. В 1720 году было решено, чтобы все «гарнизонные полки солдатский мундир, камзолы, штаны (должны. — Л. Б.) делать из сукон московского дела… а из привозных заморских сукон отнюдь не делать»^[295].

И это было вполне осуществимо, так как с 1719 года русские суконные фабрики давали по 200 тыс. аршин сукна.

В 1723 году Сенат признал необходимым делать мундиры из русского сукна не только для гарнизонных, но и полевых полков и предложил Комиссариату «на тот мундир сукна сколько возможно употреблять из тех, которые делают на Российских фабриках», и только в случае крайней необходимости закупать за границей через Коммерц-Коллегию^[296].

К 1725 году число суконных предприятий в России было доведено до 14. Хотя они и выпускали 300 тыс. аршин сукна и каразеи, но полностью удовлетворить потребности всей армии и флота не могли.

Вводя поощрительные пошлины, правительство было вынуждено исключить сукно из перечня товаров, так как еще в 1725 году из Англии и из Пруссии для пошивки мундиров было вывезено около 150 тыс. аршин сукна.

Причин нехватки сукна было несколько. В России не было опытных кадров, знавших суконное производство. Кустари же не производили и не знали крашеных сукон. Приходилось самим мастерам «доходить до этого дела».

Впервые тонкие сукна, окрашенные в синий, красный и зеленый цвета, стала выпускать московская фабрика Щеголина. Здесь же обучались мастера, присланные с других фабрик^[297]. Нужда в обученных людях была настолько большая,' что когда помещики стали забирать беглых крестьян, обнаруженных на суконных фабриках, то Петр приказал всех их вернуть назад, на фабрики^[298]. Вторая причина заключалась в том, что в России не хватало тонкой шерсти. Были положены немалые усилия для организации «овчарных заводов». Петр предложил развивать тонкорунное овцеводство на Украине, но дело там не двинулось. После этого Петр I дал указание законтрактовать в Польше и Силезии искусных овчаров для создания овчарных заводов.

В 1722 году Мануфактур-Коллегия сообщила, что овчарные заводы размножены, «на которых слишком 30 тыс. овец содержится»^[299]. Особенно много овец было в Киевской и Воронежской губерниях. Содержание овчарных заводов оказалось кропотливым делом, и Сенат в целях расширения сырьевой базы предложил раздать часть овец помещикам «хотя бы и с принуждением» с обязательной сдачей шерсти. Но шерсти пока еще не хватало. Мануфактур-Коллегия решила, что, «пока наша шерсть придет в доброе состояние, покупать шленскую и польскую, и турецкую, кроме английской и испанской, а российскую шерсть и овчины из государства не вывозить»^[300].

Чтобы создать запасы сырья, вывоз шерсти за границу был запрещен и введена обязательная сдача ее на суконные фабрики, «а другим никому той шерсти употреблять не велено…» Но эта мера успеха не имела, потому что «шерсти было немного да из той в суконное дело годной явилось мало…»^[301] От обязательных поставок шерсти пришлось отказаться, разрешить беспошлинный ввоз шерсти и обратить больше внимания на развитие овцеводства в стране.

В 1714 году был дан указ принимать шерсть «в зачет податей, годовых и чтобы приносили стриженую и сколько возможно чтоб чистую и не песиковатую»^[302].

Однако низкое качество шерсти не позволяло изготовлять хорошее сукно. Современники указывали, что русское сукно пока еще «плоше зарубежного».

Несмотря на то что в 1732 году русские мануфактуры выпустили 635 663 аршина сукна и каразеи, сукно приходилось покупать за границей. В начале 30-х годов из Пруссии, Англии и Голландии было вывезено 232 764 аршина^[303]. Но эти сукна оказались плохими. «Усмотрено, что поставляемое сукно на мундирное строение как английское и прусское, так и русских фабрик явились весьма негодны»^[304]. Все же русское сукно было лучше иностранного, поэтому Сенат принял решение «сукна московских и казанских фабрик употреблять на полевые полки, а цену им платить против английских»^[305].

В эти же годы в русской армии были введены мундиры прусского покроя. В связи с этим русским фабрикантам приказали сдавать сукно более высокого качества. Одновременно по настоянию Миниха в 1736–1738 гг. на прусских фабриках закупили еще 200 тыс. аршин сукна, которое оказалось совершенно негодным. Сделанное из грубой шерсти, оно ломалось. Прусские фабриканты, писала императрица Анна, свое сукно «знатно подклеивали», чтобы «было глаже и в доброте казалось лутчее»… Шинели и мундиры из этих сукон «солдаты до определенных сроков по полугоду и больше не донашивают». Сенату было предложено продумать вопрос о том, как улучшить снабжение армии отечественным сукном. И Сенат решил «мундирные сукна сколько в каждый год потребно, готовить на российских фабриках»^[306], для чего выдавать «фабрикерам» денежные субсидии на «размножение своих фабрик». В связи с этим фабрикантам дали указание «стараться на фабриках своих мундирные сукна строить против образцов»^[307].

В то время в России было 22 суконных предприятия. В 1741 году они выпустили для военного ведомства 600 тыс. аршин сукна и карозеи.

В 40-е годы армия возвратилась к военной форме времен Петра I. Вводя эту форму, Сенат дал указание Комиссариату закупать сукно для армии только у русских фабрикантов, хотя их производство еще не достигло высокого уровня. О недостатках суконных фабрик убедительно говорит «Суконный регламент 1741 г.» В его вводной части рассказывается о том, как выделывается сукно на каждой фабрике.

Правительство следило за тем, чтобы его указания обязательно выполнялись, а тех, кто не подчинялся, строго наказывало.

Лучшей оказалась московская фабрика Болотина, поставлявшая сукно высокого качества. Когда встал вопрос о поставках сукон, то ни один из образцов, представленных от английских, прусских и части русских фабрик не был принят. За основу был взят образец, изготовленный на фабрике Болотина в 1732 году. Его и направили на остальные фабрики для руководства. Было указано, что русские фабрики могут производить сукно не хуже иностранных «и ежели оные… впредь по сим пробам учрежденной работу (будут. — Л. Б.) делать… то армия е. и. в. может довольствоваться одними только делающимися на российских фабриках сукнами, без вывозу из других краев иностранных сукон… которые на 1742 г. до 300 тыс. подряжено (и) предь уже вывоза не будет»^[308].

Так как качество сукон все еще не удовлетворяло предъявленным требованиям, то в 1743 году Комиссариат произвел новую проверку их изготовления. Давая указания фабрикантам о необходимости дальнейшего улучшения производства, Комиссариат снова напомнил о том, что надо делать сукна по образцам, взятым на фабрике Болотина. Несмотря на отдельные недостатки, качество сукна настолько улучшилось, что уже в 40-е годы Россия прекратила заграничные закупки»^[309].

В одной из привилегий на новую суконную фабрику императрица Елизавета указала, что трудом русских «многие как суконные, так и другие фабрики заведены и происходят от них государственная слава и плод»^[310].

Хотя производство сукна быстро развивалось, все же оно едва успевало удовлетворять потребности армии. В 1742 году армия потребовала 1 310 400 аршин сукна и каразеи, а заводы могли дать только 685 200 аршин^[311]. В 1743 году Военная коллегия дала заказ изготовить для армии 499 295 аршин сукна и создать запас 543 970 аршин, Фабрики же могли выпустить только 800 тыс. аршин. Только в начале Семилетней войны полевая армия получала до 1 165 000 аршин сукна и покрыла свою потребность^[312].

В 1705 году в России была организована чулочная мануфактура^[313]. Вначале чулочный завод находился в немецкой слободе, а затем его перевели на Казенный двор в ведение Посольского приказа. Позже чулочный завод был переведен в Ингерманландскую канцелярию, а затем в Военную канцелярию.

ПРОИЗВОДСТВО КОЖИ

Большое значение для армии и флота имело производство кожи. О состоянии этой отрасли мануфактуры в начале века имеются весьма ограниченные сведения. Известно, что в 1701 году в Москве на Яузском острове был открыт «кожевенный и портупейный двор», находившийся до 1706 года в ведении Земского приказа, а затем — Ингерманландской канцелярии. Сырье этому заводу доставляли заводы Азовской губернии, Казани, Уфы и Ярославля. Здесь юфть выделывали с помощью дегтя, и обувь получалась низкого качества.

Для армии и флота требовалось большое количество обуви, поясов, патронных сумок и других предметов снаряжения. Правительство было вынуждено обратить серьезное внимание на эту отрасль промышленности. Вначале были приняты меры по ознакомлению с новыми приемами обработки кожи, для чего в 1715 году кожевенным «промышленникам во всем государстве» объявили, чтобы «от каждого города по нескольку человек ехали к Москве» учиться делать кожи по новому способу, применяя вместо дегтя ворванье сало^[314].

В 1717 году последовал новый указ, который требовал из губерний к кожевенному обучению мастеровых людей выслать, в которых городах кожевенные малые и средние заводы, из тех по 2, а из — «заводов многих», смотря «по пропорции»^[315]. Кроме того, кожевенных мастеров правительство выписывало из-за границы, которых вначале «опробовали» в Петербурге^[316], а затем рассылали в губернии для организации местных заводов.

В 1718 году под угрозой жестокого наказания, вплоть до лишения имущества и ссылки на каторгу, было запрещено делать кожу по старому методу и приказано выделывать ее только с помощью сала.

На казенном кожевенном заводе, организованном в Петербурге в 1718 году, первое время работали только иностранные мастера и несколько русских учеников. Кожа выделывалась по новому способу. В 1720 году завод был передан в частные руки.

Для удовлетворения нужд армии и флота в 1719 году были построены четыре новых кожевенных завода: в Москве, на Клязьме и в Воронеже. Позднее появилось еще несколько заводов. В первой четверти XVIII века в России работало 13 казенных и частных кожевенных заводов. Это были сравнительно небольшие мануфактуры. Так, на заводе Исаева работало 20 человек.

В 1736 году в Москве была учреждена «кожевенная новоманерная фабрика». С этой фабрикой и фабрикой Исаева государство заключило контракт на поставку обуви и амуниции для армии в течение шести лет.

В середине века в России было около 50 кожевенных фабрик, которые полностью обеспечивали армию и флот сапогами, ранцами, сумами-лядунками и т. п.

ПРОИЗВОДСТВО БУМАГИ

До XVII века вся бумага ввозилась из-за границы. Но уже в первой четверти XVIII века Россия имела свое бумажное производство. С 1705 по 1724 год в стране было построено несколько бумажных фабрик. Бумага имела большое значение для армии и флота. Из нее изготовляли патроны и картузы для заряжания орудий.

Первая крупная фабрика была построена под Москвой в селе Богородском. Она ежегодно выпускала около 1000 стоп бумаги. Вслед за ней возникло еще несколько частных бумажных фабрик: Дудоровская, Ярославская, Мало-Ярославская и Петербургская казенные фабрики, которые в основном удовлетворяли текущие потребности армии и флота. О мощности этих предприятий можно судить по данным отчета Петербургской фабрики за 1714 год. В этом году фабрика выпустила: бумаги патронной клееной 1-й руки — 630 стоп, бумаги патронной неклееной — 1925 стоп, бумаги картонной клееной 2-й руки — 150 стоп, бумаги картузной неклееной — 100 стоп^[317].

Эти заводы не удовлетворяли потребности страны в писчей бумаге, приходилось ввозить ее из-за границы. В 1707 году, например, было привезено 26 500 стоп, в 1720 году 49 тыс. стоп, а в 1722 году 11,5 тыс. стоп.

Во второй четверти столетия бумажная промышленность продолжает развиваться. В середине века 13 бумажных мануфактур полностью обеспечивали армию и флот всеми сортами бумаги. Ввоз ее из-за границы прекратился.

СТРОИТЕЛЬСТВО КОРАБЛЕЙ

В XVII веке Россия не имела выходов ни к Черному, ни к Балтийскому морям. В европейской части страны были лишь Белое и Каспийское моря. На Белом море, в Архангельске, русские мореходы издавна строили промысловые суда. Здесь имелись опытные кадры кораблестроителей.

В летнее время через Архангельский порт велась торговля России с Западом, а зимой Белое море замерзало, и торговля прекращалась.

Особое значение в развитии торговли имела крупнейшая русская река — Волга. Здесь в то время создавался большой торговый флот. Русские мастера, привезенные из Нижнего Новгорода и Казани, строили речные суда. На берегах Волги создавались города — Царицын, Саратов, Самара и др.

В 1635 году Россия заключила договор с голштинскими купцами на право ведения торговли с Персией и Индией. Голштинская торговая компания обязалась построить на Волге 10 военных кораблей, предназначенных для охраны торговых судов, но она не выполнила своего обязательства. В 1639 году русское правительство расторгло договор.

В Нижнем Новгороде русские плотники построили корабль «Фредерик»^[318], который успешно прошел Волгу и вышел в Каспийское море.

В 1667 году на Оке начали строиться бот, яхта и корабль «Орел»; в том же году корабль был спущен на воду. Экипаж корабля состоял из 22 иноземцев и 35 русских. Во время осады Степаном Разиным Астрахани «Орел» был захвачен повстанцами и сожжен.

В конце XVII века строительство военных кораблей началось и на Белом море. В Архангельске, на верфи Северной Двины были построены корабли «Апостол Павел» и яхта «Святой Петр».

СТРОИТЕЛЬСТВО АЗОВСКОГО ФЛОТА

Неудача первого похода под Азов объяснялась прежде всего тем, что русские не имели флота и не могли взаимодействовать с суши и с моря. Готовясь к новому походу, Петр I решил построить транспортные суда и галеры. Архангельские, нижегородские и вологодские плотники под руководством Ф. Лефорта ценой больших усилий создали Азовский флот. Это были наскоро построенные суда. Корабли были укомплектованы солдатами Семеновского и Преображенского полков.

Несмотря на это, в ходе борьбы за Азов флот сыграл крупную роль в дальнейшем развитии и укреплении военно-морского флота России.

Победа под Азовом в 1696 году свидетельствовала о росте русского военно-морского искусства. Но взятие Азова явилось лишь первым шагом в овладении Черным морем. Предстояла упорная и длительная борьба. Это хорошо понимали в Москве. Боярская дума приняла по докладу Петра 1 решение: заселить Азов и начать постройку морского флота. Указ от 20 октября 1696 года гласил: «Морским судам быть»^[319]. Программа предусматривала сооружение 49 кораблей. Для этого требовались большие средства, но государство в то время не имело свободных денег, и постройку судов возложили на население. Согласно указу Петра I духовным и светским землевладельцам предложили образовать так называемые «кумпанства» и обязать их построить по одному кораблю. Было образовано 35 кумпанств — 17 духовных и 18 — светских. Вместе с городами они должны были построить 49 кораблей^[320], полностью оснастить их и вооружить. Мелкие землевладельцы вносили «полтинные деньги» (по полтине с каждого двора). В строительстве флота принимало участие и городское население (купцы, посадские люди).

Строились такие суда, чтобы на них можно было плавать по морям и рекам. Это были 40 — 50-пушечные плоскодонные корабли галеасы (крупные галеры), баркалоны (длинные суда) и барбарские корабли^[321]. Основная тяжесть строительства ложилась на плечи крестьян: они поставляли рабочую силу и деньги.

Для постройки крупных и средних судов сооружались специальные верфи: Воронежская, Ступинская, Хоперская, Коротоянская, Тавровская, Павловская и др. Легкие гребные суда строились в Козлове, Сокольске и Воронеже.

Постройка флота «кумпанствами» продолжалась около трех лет. Строительство шло медленно. «Партикулярный адмиралтеец» А. П. Протасьев, стоявший во главе строительства, доносил Петру I о нерадении бояр. Построенные корабли оказались невысокого качества, вследствие этого правительство вскоре распустило «кумпанства» и взяло строительство флота в свои руки.

Для строительства крупных судов в Таганроге была сооружена новая верфь. «Ныне, — писал Петр, — с помощью божией изрядный город з гавоном обрели»^[322]. В 1709 году из Воронежа к Азову отправилась флотилия в составе 185 кораблей, а в 1711 году Азовский флот имел 215 кораблей. Перевод флота в Азовское море произвел большое впечатление на Турцию.

Правительство предполагало увеличить Азовский флот. И только неудача Прутского похода вынудила отказаться от дальнейшего строительства, а построенные корабли сломать или продать. Несмотря на это, Азовский флот сыграл крупную роль в дальнейшем развитии и укреплении военно-морского флота России.

СТРОИТЕЛЬСТВО БАЛТИЙСКОГО ФЛОТА

Как только русская армия вышла к берегам Невы и Финского залива, нужно было организовать оборону занятого побережья. Одна армия без помощи флота не могла решить эту важную задачу.

В годы Северной войны на верфях Ладожского озера началось строительство Балтийского флота. Правда, крупные корабли здесь не строились, так как Невские пороги не позволяли проводить их в Балтийское море.

Весьма удачно было выбрано место для сооружения верфи на р. Свири, у Лодейного Поля. Эта верфь вошла в строй в 1703 году и получила название Олонецкой. За семь лет на этой верфи было построено 50 крупных кораблей и 66 гребных судов. Здесь 22 августа 1703 года первенец Балтийского флота — 28-пушечный фрегат «Штандарт» был спущен на воду^[323].

В 1704 году была построена Лужская верфь, где за короткое время построили 44 бригантины. До 1713 года эта верфь дала 68 гребных судов. Вслед за ней вступила в строй верфь в Селицком рядку, на которой в 1704–1705 гг. было построено 2 шнявы и 11 мелких судов.

В 1708 году открылась Ново-Ладожская верфь. До 1710 года на ней построили два линейных корабля и две шнявы. В этом же году строительство военных кораблей здесь было прекращено^[324].

Следует назвать также Ижорскую верфь, где было построено 20 бригантин. В 1712 году верфь закрылась.

Но самой мощной была Адмиралтейская верфь, вступившая в строй в 1705 году^[325]. На этом крупнейшем судостроительном предприятии с 1709 года строились главным образом линейные корабли. Первый линейный корабль «Полтава» был спущен на воду в 1712 году. С этого времени Петербург становится самым крупным центром русского кораблестроения. Здесь было сооружено 59 кораблей. Кроме Адмиралтейской, в Петербурге была сооружена Галерная верфь, на которой с 1712 года строились галеры и полугалеры. Кроме того, для Балтийского флота корабли строились и в Архангельске. Верфи находились также в Выборге и Або. Они построили 10 крупных и 36 мелких кораблей.

В первой четверти XVIII века русские верфи построили 59 линейных кораблей, 30 фрегатов, 12 других крупных кораблей и 106 мелких судов. Всего за годы Северной войны вступило в строй 207 парусных и 439 гребных судов.

Линейные корабли, построенные для Балтийского флота, имели водоизмещение до 2 тыс. тонн и вооружение от 50 до 100 орудий, 20-, 18-, 12- и 6-фунтового калибра. Эти корабли по своей прочности не уступали лучшим в то время английским и голландским судам, а по маневренности и вооружению даже превосходили их.

Фрегаты имели меньший тоннаж. На их вооружении было от 25 до 44 орудий 12- и 3-фунтового калибра.

Основными типами гребных судов были скампавеи, или галеры. Скампавея имела 18 пар весел и от 3 до 5 пушек 12-. 8- и 3-фунтового калибра. Обслуживала ее команда в 150 человек.

Большое развитие получили также полугалеры. Эти суда представляли собой лучший тип корабля, предназначавшегося для действий в шхерах. Полугалеры использовались для разведки и непосредственных атак противника, бомбардировки его баз и переброски своих войск.

В состав Балтийского флота в 1722 году входили корабли следующих классов: линейные корабли — 37, фрегаты — 10, шнявы — 4, бомбардирские корабли — 5 и мелкие парусные суда — 78, гребных судов 416. Кроме того, 55 парусных и 11 гребных судов, захваченных у противника.

Во второй четверти XVIII века строительство Балтийского флота шло значительно медленнее, чем в первой четверти. С 1725 по 1727 год было спущено на воду только три линейных корабля и несколько десятков галер. Шведский посланник доносил в Стокгольм: «русский галерный флот сравнительно с прежним сильно уменьшается; корабельный же приходит в прямое разорение»^[326].

С 1727 по 1730 год флот пополнился тремя кораблями.

Еще хуже обстояло дело со строительством флота в 40-е годы. «Комиссия по улучшению состава флота», организованная Остерманом, ограничилась лишь составлением плана. К 1736 году Балтийский флот имел 20 линейных кораблей, 17 фрегатов, 2 шнявы, 2 бомбардирских судна и 8 пакетботов. За десять лет на Балтике было построено несколько линейных кораблей и около 70 галер.

В 1746 году флот имел: линейных кораблей — 23, бомбардирских судов — 3, фрегатов — 6, пакетботов — 2, шняв — 1, прамов — 2 и судов других классов — 6^[327]. Корабли были старые, и часть из них ежегодно выходила из строя.

Состав Балтийского флота в 1757 году^[328]:

Классы кораблей	Положено по штату	Находилось в строю
Линейные корабли (54 — 100 пушек)	27	21
Бомбардирские корабли	3	2
Фрегаты (15–32 пушки)	6	5
Прамы (32 пушки)	2	2
Шнявы	2	-
Пакетботы (12 пушек)	4	4
Галеры	90	83
Кочебасы	100	60
Венецианские боты	19	6

Многие корабли уже не отвечали новым требованиям. Флот нуждался в обновлении. Однако это понято было не сразу. Лишь после серьезной неудачи во время Кольбергской экспедиции, когда многие корабли пошли ко дну, было решено срочно пересмотреть корабельный состав и начать строить новые суда.

СТРОИТЕЛЬСТВО КАСПИЙСКОГО ФЛОТА

Накануне Персидского похода Петра I на Нижегородской, Казанской и Астраханской верфях началась постройка средних и малых судов для Каспийского флота. Лес и металл для постройки кораблей доставляли с Урала. До 1721 года было построено 85 парусных кораблей и 36 гребных судов. С 1722 по 1725 год вошло в строй еще 59 парусных кораблей. Всего же с 1702 по 1725 год было спущено на воду 162 судна.

В 30-е и 40-е годы Каспийский флот пополнился новыми судами, но после Рештского договора строительство кораблей было прекращено.

В этот период несколько оживилось строительство кораблей для Донской флотилии. К началу русско-турецкой войны 1735–1739 гг. флотилия имела 15 прамов, 35 галер и 30 каек^[329].

Таким образом, в короткий срок в России был создан большой военный флот. Особенно интенсивно шло строительство в 1701–1714 гг. В это время было построено 686 судов. А всего за 37 лет (1688–1725) вступило в строй 1024 парусных и гребных судна. В основном это количество кораблей сохранилось до середины XVIII века. Теперь Россия с полным правом могла называться одной из сильнейших в Европе морских держав.

ПРОИЗВОДСТВО ПАРУСНОГО ПОЛОТНА

Для строящегося флота требовалось большое количество парусного полотна, которое до начала XVIII века в России не производилось. Надо было создавать свое парусное производство.

Вначале парусное полотно выпускал Московский Хамовный двор. Отсюда оно отправлялось в Воронеж для кораблей Азовского флота.

В 1700 году Хамовный двор изготовил около 2 тыс. аршин парусины^[330]. В 1700–1702 гг. производство парусины значительно увеличилось. Рядом со старым был построен новый Хамовный двор. Эти заводы давали продукцию высокого качества. Крюйс, обследовавший эти предприятия, писал: «В прошедших 1702 и 1705 годах парусные заводы были так хороши, яко близ голландских… из оных материалов… сделано близ 5 или 6000 кусков, а в новый год… 8000 кусков»^[331]. В 1710 году парусные фабрики продолжали выпускать отличную продукцию.

Парусные мануфактуры России не только удовлетворяли потребности своего флота, но и работали на экспорт. В 1711 году Хамовный двор продал в Англию 5 тыс. кусков парусного полотна, А в 1712 году согласно указу Хамовный двор должен был «по вся годы делать по 5 тыс. штук парусного полотна»^[332]. В 1717 году Хамовный двор был крупнейшим предприятием страны.

В 1720 году Хамовный двор был передан в управление И. Тиммермана, который обязался полностью удовлетворять нужды флота; общее же руководство осуществляло Адмиралтейство.

В 1714 году А. Д. Меншиков построил парусную мануфактуру на Клязьме. Вслед за ней было сооружено еще несколько предприятий. К концу первой четверти в стране работало 9 парусно-полотняных фабрик, которые давали 340–350 тыс. аршин полотна в год^[333].

Во второй четверти XVIII в. количество парусно-полотняных заводов хотя и оставалось прежним, но потребности армии и флота удовлетворялись полностью.

КАНАТНОЕ ПРОИЗВОДСТВО

Производство канатов для нужд флота было сосредоточено главным образом в Москве, Холмогорах и Петербурге. Канатный двор под Даниловым монастырем существовал еще в XVII веке. В 1706 году он был переоборудован и расширен. На этих заводах в большом количестве изготовлялись тросы и канаты.

В Преображенском при Хамовном дворе в 1712 году был сооружен второй канатный завод. В 1716 году оба завода были закрыты и производство канатов перенесено в Петербург^[334]. В Москве же стали изготовлять только пряжу — сырье для канатов. Петербургский завод полностью удовлетворял потребности флота.

СОДЕРЖАНИЕ И СНАБЖЕНИЕ АРМИИ И ФЛОТА

Крепостническая система хозяйства создавала серьезные трудности в содержании и снабжении вооруженных сил.

В начале XVII века содержание поместных и поселенных войск разрешалось по принципу «земля содержит войска», то есть в мирное время войска должны были сами содержать себя, и только в военное время и в период сборов государство отпускало им деньги и доставляло продовольствие.

Войска солдатского строя нуждались в постоянном и бесперебойном обеспечении, для чего требовались крупные денежные средства. Расходы государства сильно возросли.

Эти расходы тяжелым бременем ложились на плечи крестьянства. Для содержания вооруженных сил были установлены постоянные денежные и хлебные налоги и единовременные сборы. Из народа выкачивали средства, указывает Ф. Энгельс, путем «роста поборов деньгами и людьми, вызванного тогда введением постоянных армий и рекрутчины…»^[335]

Введение постоянных налогов явилось необходимым условием образования регулярной армии и флота, которые полностью содержались за счет государства.

Собираемого с государственных земель хлеба на содержание вооруженных сил явно не хватало. Оставался путь сборов и закупок, производимых специальными органами. На этот путь и перешло государство в начале XVIII века. Вопрос о снабжении армии и флота тесно переплетался с финансированием. По существу это была одна проблема, и решать ее приходилось одновременно.

Поскольку в России к тому времени еще не сложилась новая система обеспечения регулярных войск, а прежняя не удовлетворяла, то приходилось в ходе строительства армии искать и новые формы содержания войск. Положение осложнялось тем, что в это время шла война и нужно было одновременно решать вопросы организации финансирования и снабжения войск как в период военных действий, так и в мирное время.

В первый период Северной войны расходы на содержание армии покрывались за счет чрезвычайных налогов, ложившихся на плечи крестьян. Затем эти налоги постепенно превратились в ежегодные сборы. Сборы и налоги были различные. Главными источниками были подати и оброки. Но эти источники не представляли какой-то определенной законченной системы. Задача же состояла в том, чтобы обеспечить бесперебойное поступление средств и не зависеть от всякого рода случайностей и неожиданностей. Государство полностью взяло на себя обеспечение и содержание войск, и оно не могло отступать от этого принципа, иначе сама идея создания регулярной армии потеряла бы всякий смысл.

Первое время при наборе рекрутов правительство обязывало помещиков «даточным солдатам корм и одежду давать» из расчета: «кафтан сермяжный на год, шуба на два года, а на шапки, на рукавицы, на чирики, на рубахи денег на год по рублю да хлеба в год муки ржаной три четверти без полосмины, круп всяких полосмины, всего три четверти»^[336]. Но эта мера не могла решить основного вопроса, она лишь позволяла содержать призванных в войска на рекрутских станциях и на пути следования в армию.

Чтобы упорядочить сборы, в августе 1704 года было решено произвести генеральную перепись дворов и крестьян^[337], но довести ее до конца не удалось. «Переписка и разбор людей приказного чина, монастырских служак, священнических детей» в целях «положения на всех их подати для содержания драгунских полков» производилась отдельно.

После этих переписей производились крупные разовые сборы, например, на приобретение артиллерийских лошадей, жалованье рекрутам. Производился также сбор со всех доходов по деньге с рубля на содержание войск и по 1 рублю со двора на продовольствие. Чтобы создать запасы продовольствия в магазинах, кроме денежных сборов, проводились сборы провианта натурой. Проводились также сборы на «построение мундиров и закупку фуража»^[338]. Сбор денег затруднялся тем, что переписные книги 1678 года устарели и не соответствовали действительному положению. Вследствие этого налоги распределялись неравномерно, немало было злоупотреблений.

После административной реформы 1708 года Россия была разделена на 8 губерний и 39 провинций, которыми управляли губернаторы и воеводы. Идея реформы заключалась в том, чтобы приблизить органы управления к населению и переложить все государственные сборы на губернии. Наряду с этим правительство Петра хотело удовлетворять потребности армии в продовольствии и фураже за счет местных средств. В этих целях в 1710 году была проведена подворная перепись и установлена табель с расписанием дворового числа на доли, в соответствии с табелью все доходы, получаемые с губернии, были разделены на содержание армейских и гарнизонных полков, флота, посольской канцелярии и артиллерии. Каждая доля составляла округ, имеющий примерно 5536 тяглых дворов. При этом доля заменила собой уезды^[339].

Перепись показала серьезное неблагополучие в составе и размещении податного населения. Оказалось, что податное население в стране уменьшилось на 20 процентов, а в северных губерниях — на 40. Переписные книги указывают на причины этой убыли. Убыль податного населения произошла вследствие мобилизации в армию или взятия в мастеровые — 4 процента, бежало — 7 процентов, умерло — 6 процентов, кроме того, убыло по разным другим причинам — 3 процента^[340].

После переписи правительство намеревалось разрешить вопрос о квартировании войск. В этих целях губернии разделялись на округа (дистрикты), величина которых определялась типом полка (пехотным или кавалерийским). На содержание пехотного полка, например, затрачивалось 16 200 руб. в год. Следовательно, данный дистрикт должен был иметь 21 892 ревизские души (исходя из установленной цифры налога по 74 коп. с души). На содержание драгунского полка требовалось 47 945 руб. Значит, в дистрикте должно находиться 60 797 душ^[341]. Центром дистрикта был полковой штаб, для которого сооружался полковой двор. Солдаты же расселялись по деревням. Позднее полковыедворы превратились в административные центры: они учитывали средства, осуществляли полицейские функции и даже вели судебные дела. Сбор средств проводили выборные земские комиссары. В соответствии с этим в 1711 году и была произведена «раскладка полков по губерниям»^[342]. Правительство обязало губернаторов изыскивать средства для содержания полков. Узнав об этом, губернаторы сообщили, что они не могут принять полки на снабжение до тех пор, пока не будут определены расчетные основы для взыскания податей с населения. Это надо было сделать срочно, так как указ 1712 года предлагал губернаторам «всякие к мундирному делу и военные и артиллерийские припасы, также провиант, вино и иное, когда что к его государевым делам понадобится, подряжать самим»^[343]. Этот указ освобождал полки от сбора средств, и теперь они все свое время могли употреблять на строевую и полевую подготовку.

Но в самой системе сбора средств были большие непорядки, и Сенат дал указание собирать подати «со всех губерний и с доль дворового числа по переписным книгам 1678 года»^[344]. Одновременно было предложено собирать налоги натурой, как и в прошлое время. Но выполнить указ Сената губернаторы не могли, так как за 25 лет произошли большие изменения в составе податного населения, число дворов резко сократилось, Снова со всей остротой встал вопрос о новой всероссийской переписи. В 1715–1717 гг. была проведена Ландратская перепись, но она не разрешила вопроса о системе обложения. В это время возникла мысль о переходе к подушной подати. Этот вопрос поднимали Посошков, Филиппов, Нестеров, Орлов и другие, а вице-губернатор Азовской губернии Колычев «для управления людей и всенародной лучшей пользы» стал собирать подати «с числа людей, а не с дворов».

В 1717 году Петр предложил Сенату подсчитать, во сколько обойдется содержание одного солдата и как лучше получать подати, подушно или со дворов. Но Сенат не мог дать точных данных. Что касается лиц, подлежащих податному обложению, то Сенат ориентировочно сообщил сумму налога — 98 коп. с души. Это значительно превышало существовавшие подати. В связи с этим 26 ноября 1718 года был дан именной указ «О введении ревизии и о распределении содержания войска по числу ревизских душ». Петр потребовал от Сената: «взять сказки у всех (дать на год сроку)… сколько у кого, в которой деревне душ мужского пола», расписать на число податных душ солдат рядовых. «Учинить на каждый полк два комиссара, одного полкового, другого от земли. Земской должен на уреченные сроки собирать с крестьян деньги и отдавать полковому комиссару при всех офицерах»^[345].

На основе этого указа Сенат предписал «учинить всеобщую перепись людей податного состояния» и представить всем воеводам и губернаторам ревизские сказки. Предвидя сопротивление со стороны помещиков и стремление их скрыть действительное число крестьян, подлежащих обложению, Сенат предупредил о взысканиях за утайку душ. Нужно было провести «поголовную перепись, правдивую, сколько, где, в которой волости, в селе или в деревне крестьян, бобылей, задворных и деловых людей (которые имеют свою пашню) по именам есть мужского пола, всех, не обходя от старого и до самого последнего младенца»^[346]. Одновременно полкам приказали приготовиться к занятию постоянных квартир, где они будут постоянно получать деньги, продовольствие и фураж.

Для приемки сказок был назначен В. Зотов, наблюдавший до этого за деятельностью Сената. На местах сказки собирали ландраты. Перепись затянулась и к 1719 году не была закончена. Окончание переписи пришлось отложить до следующего года, так как выяснилось, что поступившие с мест сведения неверны. Вначале считали, что так получилось по нерадивости губернских работников, и поэтому Сенат указал: «у которых в ведомстве их правление взятие и собрание сказок, буде еще не окончено, держать в канцеляриях на цепях и в железо скованных, не выпуская… пока в оном деле, как указ повелевает, совершенно исправятся»^[347].

Но причина заключалась не только в нерадивости губернаторов, а в том, что помещики не давали точных сведений и явно стремились утаить как можно больше крепостных не только от обложения, но и от рекрутских наборов, которые должны были проводиться по ревизским спискам.

Массовая утайка крестьян вынудила Сенат дать указ о выявлении этих фактов и уточнении ревизских списков.

Об утаивании ревизских душ говорят такие факты. В Петербургской, Московской, Нижегородской, Киевской, Азовской и Смоленской губерниях в начале 1720 года было указано 2 625 842 души, а в 1721 году было «обнаружено» еще 452 444 человека. Больше того, в 1723 году военные переписчики насчитали в этих областях неучтенных в ревизских списках 1 123 056 человек. В Бахмутском уезде в ревизские списки было занесено 2990 душ, а после проверки обнаружили еще 293б душ. Во время переписи пропускали целые деревни и вотчинные города, например, вотчина Меншикова — г. Раненбург с деревнями, в которых насчитывалось 2700 душ.

Немало трудностей встретилось при определении категорий, подлежащих учету. Переписчики не знали, куда отнести низшее духовенство, торговых людей, семьи людей «старых служб», солдатских детей, посадских людей, живущих в деревнях, и т. п. Весьма сложным оказался вопрос о положении в оклад однодворцев и вообще людей прежних военных служб (драгун, рейтар и т. д.). Эти люди решительно протестовали против приравнивания их к крестьянству. По каждому такому случаю от Сената требовали разъяснения. Всех, кто ожидал ответа, в списки не включали. Поэтому в 1722 году учтенных оказалось только 5 млн. человек, на которых и расписали все полки. На каждого пехотного солдата было определено 35,5 души крестьян, а на драгуна — 50 душ. Для более тщательной проверки «росписей» и расположения полков по губерниям были посланы специальные комиссии — «генералитет с офицерами и воинские команды»^[348]. Задача комиссии заключалась в том, чтобы разложить полки по душам.

Во время генералитетской проверки выявилось много злоупотреблений. Сенат был вынужден издать новый указ, в котором потребовал, чтобы во всех провинциях проверкой занялись специальные воинские отряды, и в случае обнаружения утаивания душ, строго наказывали помещиков или их приказчиков и старост^[349]. Подозреваемых в утайке били кошками, батогами, а иногда казнили. Приведем такой факт. В Великолуцкую провинцию для проверки ревизских списков был направлен отряд полковника Стогова, который обнаружил 338 человек, не учтенных в списках. Жалуясь на жестокие меры, воевода сообщал Сенату: «От него (Стогова. — Л. Б.)… пытано и кнутом бито дворян»… «из оных умре 1, держано в казармах дворян 7, из них от тесноты умре 1…, людей и крестьян пытано и кнутом бито 71, из оных умре 10; в батоги бито людей и крестьян — 14»^[350].

Полковник Есипов доложил, что при проверке им Азовской губернии за утайку душ или уклонение от переписи было казнено 4 человека, сослано 11, записано в солдаты 340, наказано 7966^[351].

Но так жестоко отряды расправлялись только с крестьянскими старостами и помещичьими приказчиками. С дворянами они обращались более осторожно.

Следует отметить, что после генералитетской проверки число беглых крестьян резко увеличилось. Об этом можно судить хотя бы по Райгородской волости, Вятской провинции. Воевода сообщал в Сенат, что «после генералитетской переписки мужского пола душ из 3640 бежало, и померло и взято в рекруты и в ландмилицию 2789 человек, затем в волости осталось токмо 881 душа»^[352].

Не лучше было и в других местах. Крестьянство сопротивлялось переписи. Оно боялось усиления налогового гнета и увеличения рекрутских наборов.

Массовое бегство мужского населения вызвало беспокойство правительства, и в связи с этим оно хотело быстрее решить вопрос о расквартировании войск, имея целью возложить на них полицейские функции. Но в 1723 году еще не были подготовлены условия для перевода армии на новую систему снабжения. И только в мае 1724 года был издан указ «О вводе полков, по расписанию в постоянные квартиры»^[353].

По новой системе обложения каждый из общего числа 5 409 930 податных лиц должен был вносить ежегодно по 74 копейки в три срока^[354]. Сбор денег производили земские комиссары, к которым были прикомандированы по 2 штаб-офицера «дабы комиссары какой конфузии не сделали»^[355].

Новый порядок обложения был изложен в так называемом «Плакате». В первом параграфе этого документа говорилось, что с каждой души мужского пола, «которые по нынешней переписке и по свидетельству штаб- и обер-офицеров явились, земским комиссаром велено собирать в год по 74 копейки… и больше никаких денежных и хлебных податей и подвод не иметь, и платить не повинны, разве то за деньги»^[356]. Столько же должны были вносить и помещичьи крестьяне.

Для государственных крестьян в 1722 году был установлен дополнительный налог — по 40 копеек, так как государственные крестьяне «себе помещиков и никаких владельцев, кроме императорского величества, не имеют»^[357]. Следует сказать, что подушную подать для содержания армии должны были платить все крестьяне — помещичьи, государственные, дворовые, однодворцы и т. п. Кроме того, государственные крестьяне должны были нести многочисленные натуральные повинности: постойную, подводную, строительно-дорожную и многие другие.

Практически как помещичьи, так и государственные крестьяне были уравнены в налоговом отношении, и теперь считалось, что весь народ мобилизован на «государеву службу», чтобы из податного населения «ни один без положения в оклад не остался».

Все расходы на содержание армии, устройство мануфактур и т. п. правительство Петра I переложило на плечи крестьян, с которых действительно драли три шкуры. Особенно тяжела была подушная подать. Расходы на содержание флота и гвардии погашались за счет питейных и таможенных сборов.

Расходы на содержание армии и флота непрерывно возрастали. Об этом говорят следующие данные: в 1680 году из общей суммы доходов в 1500 тыс. руб. на армию расходовалось около 750 тыс. руб.^[358] В 1701 году доход государства возрос до 2500 тыс. руб., а на вооруженные силы израсходовано 1 839 600 руб.^[359] В 1710 году доход выражался в 3 133 879 руб., а расход на армию — 2 566 324 руб. и на флот 433 966 руб.^[360]

В 1712 году в связи с утверждением типовых штатов расход на армию и флот был определен в сумме 3 356 900 руб., а по штатам 1720 г. расход на армию был установлен в 4 млн. руб.^[361]

Расходы на армию и флот росли из года в год. В 1724 году доход составлял 8546 тыс. руб., а расход на армию определен в сумме 4 003 348 руб. и на флот 1 400 000 руб.^[362]. В 1725 году доход был равен 9 млн. руб., из них на армию и флот израсходовано 5970 тыс. руб.^[363]

Налоговое бремя становилось все тяжелее.

Правительство, опасаясь, что крестьяне будут разбегаться, решило, что лучшим сторожем явится сама армия. На полки была возложена нелегкая обязанность «смотреть так, чтобы из крестьян, которые на полк написаны, никто не бегал, а если проведают, что к побегу будут собираться, тех от того удерживать, а которые побегут, за теми гнать в погоню и ловить, и как пойманным, так и удержанным велеть помещикам наказывать»^[364]. Кроме того, полки должны были смотреть, «чтобы в тех их дискриктах разбойников не было, а где явятся, тех ловить и отсылать в указанные места»…^[365]

«Плакат» не только вводил новый порядок сбора средств на содержание армии, но и определял систему снабжения, вносил большие изменения во внутреннее управление уездов.

Надо сказать, что эта реформа была порочна в своей основе. Она исходила из принципа, что обеспечение взимания доходов государству должно осуществляться «старанием тех, в пользу которых они были представлены». Это вело к массовым злоупотреблениям и столкновениям между войсками и населением, военными и гражданскими властями.

В 1725 году пришлось отказаться от натуральных поставок. Сбор провианта для армии и флота предлагалось вести путем закупок у помещиков по «указной цене»^[366]. В 1700–1723 гг. в местах дислокации войск создавались большие запасы продовольствия, для чего строились специальные магазины. Такие магазины были построены в Нижнем Новгороде, Чебоксарах, на Рогачевской, Дубенской, Белозерской, Ладожской и Крохинской пристанях, в Твери, Архангельске, Вологде, Трубчевске и Смоленске. С 1722 г. флот стал заготовлять провиант самостоятельно. В связи с этим расходы на флот возросли до 1 663 515 руб.

В 1724 году было дополнительно открыто еще шесть магазинов. На докладе Военной коллегии Петр I написал: «Места нужнейшие магазинам: в Петербурге, в Риге, на Дону, на Днестре или Десне, в Смоленске, Астрахани. Главные из них 1-й, 2-й и 3-й, прочих меньше, а 6-й по пропорции людей». Все магазины имели свои штаты^[367]. Размещение магазинов определялось возможными театрами военных действий и расквартированием войск. Обозы войсковых частей получали здесь необходимое довольствие.

В первой четверти столетия на смену системе натуральных поставок приходит система денежных сборов, которая полностью обеспечивала текущую потребность и позволяла создавать необходимые запасы продовольствия и фуража. Такая система могла появиться только в период развития товарно-денежных отношений в городе и деревне.

Новая система снабжения потребовала создания соответствующего аппарата, ведающего как сбором денежных средств, провианта и фуража, так и распределением их в войсках.

Комиссариат стал действовать как самостоятельное учреждение.

В 1711 году после реформы органов управления на Сенат было возложено наблюдение за всеми расходами в стране, а также контроль за сбором денег. Комиссариат стал действовать как орган Сената, со своим особым штатом. На Комиссариат возложили задачу: «ведать всего войска жалованье и смотреть над губернскими комиссарами в даче и вычете денег, мундир, оружие, рекруты, лошади, порционы и рационы расписывать и щет с офицерами держать»^[368]. Эти общие положения были затем подробно изложены в регламенте кригс-комиссариата в декабре 1711 года^[369]. В том же году были составлены «Артикулы фискальские»^[370].

В дальнейшем управление делами снабжения еще больше централизуется в руках Комиссариата. Разделение обязанностей между центральными и местными органами создавало большие неудобства и могло привести к перебоям в снабжении войск. В 1713 году Сенат получил от Петра I такой указ: «ежели они (то есть войска. — Л. Б.) не будут довольны, а нужда их будет требовать, тогда не минете не токмо жестокий ответ дать, но и истязаны будете». Сенат немедленно подчинил всех губернских провиантмейстеров генерал-кригс-комиссару.

В 1720 году президенту Военной коллегии были подчинены комиссары и провиантмейстеры. Указ не умалял права генерал-провиантмейстера и генерал-кригс-комиссара. Президент лишь осуществлял общее руководство. В 1723 году Комиссариат был полностью подчинен Военной коллегии»^[371].

В 1724 году была разработана специальная инструкция генерал-провиантмейстеру. Инструкция определяла всю деятельность провиантских органов по заготовке и хранению продовольствия в тылу, снабжению войск на марше, заготовке и отпуске провианта для флота.

Во второй четверти столетия в органах снабжения произошли некоторые изменения. Чтобы приблизить войска к базам снабжения, было решено провести новую дислокацию. Теперь полки размещались главным образом в хлебородных губерниях, а денежные средства получали из «вечных квартир». Это создавало большие неудобства, и полки часто оказывались в критическом положении, оставались без денег.

После размещения войск на вечных квартирах в Сенат стало поступать много жалоб, в которых сообщалось, что «фискалы», комиссары и прочие… не пастырем, но волком в стадо ворвавшимся назваться могут…» Сенат, обеспокоенный этим, дал указ войскам проводить заготовки «в добром порядке. Понеже разглашается будто в некоторых полках покупка провианта чинится с насилием»^[372].

Особенно тяжкой повинностью для крестьян оказалась постройка постоянных квартир. Военная коллегия доносила Сенату: «учинилось, что в строении тех квартир народу великая тягость происходит»^[373]. Недовольство населения оказалось настолько серьезным, что правительство дало указание делать только полковые дворы и провести подписку среди населения насчет желания строить казармы. Такая подписка была проведена. Губернатор Азовской губернии сообщил, что «половина обывателей нашлась… которые желают драгун содержать в своих домах, разных деревень и слобод 78, и в них 14 553 души, а строить квартиры желают 49 деревень и в них 9895 душ^[374]. Сенат определил — «строить только тем, кто желает».

В 1727 году систему «Плаката» отменили и все полки были выведены из сел. Воеводы должны были доставлять собранные деньги прямо в полки^[375]. Это решение было мотивировано тем, что «крестьянству великое от того стало облегчение»^[376]. В целях уменьшения недовольства населения с подушного налога было убавлено 4 коп. Теперь общая сумма сбора была установлена в 3 214 889 руб. Содержание флота и гвардии шло по-прежнему за счет питейных и таможенных сборов в сумме 1200 тыс. руб.

По настоянию Миниха в 30-х годах снова возвратились к системе «Плаката», хотя нецелесообразность такого способа содержания войск была доказана еще при Петре I. Указом от 31 октября 1730 года подушный сбор был снова возложен на полковников с офицерами^[377]. Полки были возвращены на «вечные квартиры». Войска разместили по деревням. По новому положению полковые дворы строили только для штабов. По типовому проекту в штабном дворе полагалось иметь два отдельных дома для штаба, лазарет, баню, дома для офицеров, караульные помещения, казармы для солдат, обслуживающих штаб, блокгаузы, пороховой погреб и конюшни^[378].

В это время в районах расквартирования полков начали создаваться небольшие продовольственные базы и магазины. Таких «малых складов» для начала было создано 14^[379]. Воинская комиссия разработала типовой проект малого магазина стоимостью в 2500 руб. В таких магазинах можно было хранить месячный запас продовольствия.

Положение с недоимками было тяжелым. С 1724 по 1733 год только артиллерия недополучила 765 708 руб., из них 300 тыс. подушного сбора и 465 708 руб. четверикового сбора с государственных крестьян. На флот также было недобрано 2 536 620 руб.

Офицеры, проводившие сбор недоимок, пользовались большими правами. Они заставляли воевод собирать подати и рекрутскую недоимку, а если те не выполняли их требований, то имели право отписывать «дворы и пожитки и продать по толикое число, сколько с кого штрафных денег взять надлежит»^[380]. В 1732 году офицеры получили право требовать у воевод все ведомости о недоимках, а в случае непредставления необходимых данных держать губернаторов и воевод в канцеляриях без отлучки, а секретарей и подьячих держать «скованных без выпуска»^[381].

Несмотря на принятые меры, вопрос о финансировании войск оставался нерешенным.

В 1736 году система размещения войск по «Плакату» была отменена окончательно. Это объяснялось тем, что, «будучи в дистриктах, офицеры и рядовые берут немалые взятки, а некоторые полки от хлебного недорода и за побегом крестьян и прочими припадками подушного сбора со своих дистриктов собрать не могут и затем в жаловании в прочем претерпевают нужду»^[382].

Однако все эти меры не улучшили положения: недоимки с населения не уменьшились, а беспорядки в снабжении увеличивались. Сбор средств по-прежнему возложили на губернаторов и воевод, в помощь которым прикомандировывали одного или двух отставных офицеров на уезд.

В середине века порядок сбора средств и снабжения войск продовольствием не изменился. В 1743 году было решено провести новую ревизию, в соответствии с которой было решено «с начала сего года определить сбор с тех, кои в сорокаалтынном и семигривенном, и в семи же и в четырехгривенном окладе (состоят)… и оный сбор продолжать ежегодно»^[383].

Сенат направил в Московскую, Казанскую и Сибирскую губернии по одному генералу и по два бригадира, а в другие губернии — по одному генералу и одному бригадиру^[384]. Ревизоры действовали согласно инструкции, которая буквально воспроизводила указ 1722 года. Но вскоре для проведения ревизии были привлечены штаб-офицеры.

Как и во время первой ревизии, было выявлено много случаев, когда помещики укрывали крестьян, скрывали факты бегства казенных крестьян в города. Во время переписи было предложено взыскивать недоимки, составлявшие 5 198 656 руб.^[385] Но от этого пришлось отказаться, ибо «за совершенною пустотою» сел недоимку никак нельзя было собрать.

Ревизия показала, что в стране имеется 6 614 529 душ, которые должны были вносить 5 334 090 руб. 70 коп.^[386]

На основе данных ревизии было составлено расписание квартир для полков и определена сумма средств для содержания полков. В 1749 году на 148 полков потребовалось 5 428 108 руб.^[387] Но уже в 1756 году в связи с увеличением количества войск и перевооружением артиллерии сумма расходов составила 6 683 096 руб., а в 1760 году 7 924 749 руб. На флот же ежегодно отпускалось 1 200 000 руб.^[388]

Снабжение войск во второй четверти века было сопряжено с большими трудностями. В этот период со всей остротой выявилось противоречие между системой финансирования и крепостнической системой производства сельскохозяйственных продуктов. Денежные отношения властно внедрялись в крепостное хозяйство, чему в значительной мере способствовала и армия. Но этот процесс совершался медленно. Армия же требовала четкого и бесперебойного обеспечения всем необходимым, чего не удавалось добиться в течение почти всего столетия. Для улучшения организации и управления делом снабжения в 1731 году был образован Генеральный кригс-комиссариат с конторами, который вначале подчинялся Военной коллегии, а затем получил право представления прямо в Сенат.

В 1736 году было приказано Главный комиссариат соединить с Военной коллегией и учредить семь контор: генерал-кригс-комиссариатскую, ведавшую сбором средств, обер-мейстерскую, ведавшую выдачей жалованья войскам, мундирную, провиантскую, артиллерийскую канцелярию, фортификационную и счетную. Однако такая организация удержалась недолго. В 1742 году вновь был образован Главный комиссариат, который должен был руководствоваться петровскими «Регулами».

Подводя итоги, следует отметить, что система продовольственного снабжения русской регулярной армии, сложившаяся в первой половине XVIII века, в общем отвечала тем принципам, которые определяли организацию, устройство и способы ведения войны в мануфактурный период развития. В период установления товарно-денежных отношений в народном хозяйстве уже нельзя было ограничиваться натуральными поставками. Вот почему сделанные в первой четверти и позже попытки в этом направлении неизбежно терпели неудачу. Переход к денежному налогу был неизбежен. При помощи денег можно было регулировать поставки. Армия, как один из основных потребителей хлеба, способствовала внедрению товарно-денежных отношений в крепостное хозяйство.

Переход от натуральных поставок к денежным закупкам привел к системе централизованных заготовок и созданию специальных провиантских магазинов, на которые базировались войска. Правда, такая система полностью не решала проблему снабжения армии в военное время. Поэтому в русских войсках большое внимание уделялось организации обозов.

Во время Северной войны этот вопрос не стоял остро, так как боевые действия велись на территории своей страны. Надо было умело использовать внутренние базы. В то время не было нужды создавать большие обозы. Противнику же приходилось доставлять продовольствие и боеприпасы из Швеции. Захват войсками Петра I шведского обоза в 1708 году под Лесной лишил армию Карла XII продовольствия и боеприпасов, что и явилось одной из причин ее поражения.

Но уже во время похода Миниха в Крым, как утверждает Манштейн, русское войско «никогда не выступало без 90 тыс. повозок за собою»^[389]. Эти цифры, очевидно, несколько преувеличены, но если даже взять и половину указанного числа, то и в этом случае приходилось иметь дело с огромным обозом.

Значительно меньшие обозы были в русской армии в период Семилетней войны, так как в то время часть поставок производилась за счет местных средств. Провиантские органы производили крупные закупки в районах расположения войск: в Литве, Польше и в самой Пруссии, что позволяло создавать местные базы и подвижные магазины. Следовательно, уже в то время в русской армии применялась смешанная система снабжения (т. е. система подрядов и закупок).

Частые войны, которые вела Россия в XVIII веке, требовали колоссальных средств на содержание вооруженных сил. Все расходы покрывались за счет крестьянства.

В тесной связи с вопросом о снабжении армии решалась проблема квартирования войск. Идея расположения войск на вечные квартиры, выраженная в указах Петра I, оказалась неосуществимой, так как население не могло своими силами и за свои деньги построить необходимое количество казарм. Правительство отказалось от этого и перевело войска в города, что в свою очередь создало новые затруднения: в городах не хватало помещений. Приходилось совмещать казарменное расположение с системой постоя. Часть войск размещалась в уездных городах и окрестных деревнях, отягощая и без того обездоленное крестьянство.

ОБЕСПЕЧЕНИЕ ВОЙСК КОНСКИМ СОСТАВОМ

В конце XVII века в России численность конницы доходила до 70 тыс. человек, но по своему составу она не являлась регулярной. Дворянскую конницу, так же как и конницу нового строя (гусары, драгуны и рейтары), государство не снабжало конским составом^[390]. Содержание лошадей государству обходилось недорого: во время войны владельцы лошадей должны были иметь свой фураж, а после войны конники разъезжались по домам. Драгунские же кони после войны рассылались по областям, где и раздавались на прокорм крестьянам и в монастыри. За павших лошадей крестьяне и монастыри должны были платить по 10 руб. за голову.

Поместная система дала толчок развитию частного коневодства. В XVII веке возникло несколько мелких конных заводов, которые лишь частично удовлетворяли потребности армии в лошадях^[391].

Поэтому переход от конной милиции к регулярной кавалерии встретил серьезные затруднения. Совершенно неудовлетворительное положение с конским составом выявилось во время Азовских походов. Лошади оказались не приспособленными к дальним переходам и совершенно не были обучены для действий против пехоты и артиллерии.

Штаты 1711 года определяли численность конского состава — 33 тыс. драгунских и 9 тыс. подъемных лошадей — и сроки их службы — 10–12 лет. Ежегодно каждый полк получал на ремонт драгунских и подъемных лошадей 1000 руб. Вначале ремонт лошадей был возложен на губернаторов, для чего вся кавалерия разделялась на шесть губерний. Позднее эти вопросы были переданы в ведение Военной коллегии, а затем непосредственно полкам^[392].

В 1720 году были утверждены новые штаты, которые окончательно определили потребное число лошадей для 33 полков — 34 тыс. строевых и 10 тыс. подъемных. В связи с этим была определена и новая ремонтная цена на лошадь — два рубля вместо одного.

Большая потребность в конском составе заставила правительство организовать новые заводы. С 1712 по 1720 год конские заводы были организованы в Казанской, Азовской и Киевской губерниях и в районе Астрахани. Улучшено коннозаводство в Архангельской, Пермской и Сибирской губерниях^[393].

В связи с решением Военной коллегии скомплектовать 10 кирасирских полков вновь встал вопрос о конском составе.

Формирование кирасиров ограничивалось только тремя полками, так как на казенных заводах не оказалось рослых лошадей. Военная коллегия решила собрать недостающее число лошадей путем обложения крестьян и монастырей, однако Сенат не согласился с этой мерой и предложил производить закупку на Рижской, Смоленской и Киевской ярмарках, куда было разрешено доставлять лошадей из-за границы без уплаты пошлин^[394].

Однако мобилизация лошадей для остальных видов конницы^[395] продолжалась, так как казенные заводы не успевали снабжать ими армию. В 1733 году Сенат решил «учинить сбор (лошадей) государством по прежним примерам» в количестве 12 тыс. голов из требуемых 37661 головы, а остальные закупить^[396]. О результатах выполнения указа Военная коллегия сообщала: «Посланы были… в разные города и уезды и куплено несколько дорогими ценами… и по осмотру явились меньше указанной меры и затем не приняты, а на место оных, кроме работных, других лошадей, у них (крестьян) не имеется и купить вскоре негде…»^[397]

Смешанная система не принесла успеха. Тогда правительство обложило население лошадной податью. В 1736 году — с 253 душ одна лошадь; в 1737 году — 1 лошадь с 184 душ; в 1738 году — 1 лошадь с 200 душ и т. д. Конский состав с каждым годом ухудшался, поэтому в 30-х годах было организовано еще несколько новых заводов в Ямполе и Батурине, а для кирасирских полков в Гадяче и др. На заводах проводилась большая работа по улучшению местной породы лошадей; на заводы привезли породистых производителей из Аравии, Испании и Силезии. К 1740 году численность конского поголовья на всех заводах была доведена до 4414^[398].

Это количество лошадей могло покрыть только половину потребностей армии, поэтому лошадиную подать продолжали практиковать.

Частые наборы лошадей, проходившие с большим трудом, очень тяжело отражались на крестьянских хозяйствах. Армия забирала весь лучший конский состав.

В 1744 году было решено собрать 9637 лошадей, но собрали только 8191^[399].

Положение с конским составом резко ухудшалось: не хватало 5044 драгунских и 2455 подъемных лошадей. Не лучше обстояло дело и в 1746 году; надо было собрать 9926 драгунских и подъемных лошадей. А в 1747 году вместо 16 472 лошадей было собрано только 11 100^[400].

Наборы лошадей настолько сильно подорвали крестьянское хозяйство, что в 1756 году Военная коллегия была вынуждена отказаться от такой системы комплектования. В том же году было разработано специальное положение, которое отменяло принудительные наборы лошадей. Это дало толчок развитию частных заводов^[401].

ГЛАВА ТРЕТЬЯ БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА АРМИИ И ФЛОТА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII ВЕКА

Принципы линейной тактики в русской армии сложились в конце XVI и в начале XVII вв. Русские войска до середины XVII века обучались по «Уставу ратных, пушечных и других дел», а затем по уставу «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». Кроме того, для обучения солдатских полков издавались отдельные инструкции. На практическую разработку и обобщение опыта военных действий ушло почти все XVII столетие. Новая тактика сложилась в начале XVIII века.

Начало петровской системы боевой подготовки было положено в 90-х годах XVII века, когда Преображенский, Семеновский и выборные полки Лефорта и Гордона изучали основы линейной тактики в школе «потешных». Эти, пока немногочисленные, войска Петра I систематически занимались учебой, начиная с одиночной подготовки рядовых и кончая односторонними или двусторонними учениями.

В первый период солдат «потешных» полков обучали стойке, маршировке, простейшим перестроениям, ружейным приемам, заряжанию и стрельбе из фузей. Совместная подготовка проводилась на учебном поле. Здесь была сооружена крепость «Прешбург», которую и штурмовали «потешные» полки. Большое внимание уделялось обучению артиллерийской стрельбе, проводившейся обычно на Каланчевском поле, где были устроены башни (каланчи) и установлены батареи.

С 1690 года стали проводиться двусторонние маневры. Семеновские маневры (1690–1691 гг.) и Кожуховский поход (1694 г.) примечательны тем, что в них принимали участие все три рода войск. В походах и на маневрах отрабатывались элементы полевого боя в линейных боевых порядках и способы штурма крепостей.

Петр рассматривал эти маневры как «яко предвестники дела»^[402].

К началу Азовских походов на основе линейной тактики было обучено четыре полка. Вместе с солдатами учился и сам Петр, стремившийся внедрить в свои войска новые способы боевой подготовки.

Азовские походы 1695–1696 гг. показали, что русская армия должна быть реорганизована. А чтобы успешно решить эту задачу, надо было изучить и обобщить опыт русских вооруженных сил, накопленный в XVII веке, и хорошо ознакомиться с состоянием военного дела за рубежом. Обобщение русского опыта было возложено на генерала А. М. Головина, представившего Петру свои предложения по строевой и тактической подготовке. За границу «для присматривания новых воинских дел и поведения» иностранных армий Петр направил майора Преображенского полка А. Вейде.

В 1698 году Вейде представил Петру подробный доклад, в котором писал, что, не жалея своих сил, трудился за границей и учел все, что можно применить в русских войсках^[403]. Вейде, например, сообщал, что у них «войска на различные части разделяются, а именно на роты, на батальоны, полки и бригады», а войско состоит из пехоты и кавалерии. Говоря о пехоте, Вейде отмечал, что наименьшей единицей ее является рота, состав которой различен — у французов 60–70 человек, у цесарцев 100–120 человек. Характеризуя роту, батальон и полк, Вейде излагает права и обязанности всех воинских чинов. Вторая часть доклада посвящалась обучению войск различным видам строя.

Основные идеи Вейде сводились к тому, что главной задачей является подготовка армии, ибо только обученная армия способна одерживать победы. Сила армии состоит в ее организации, а обучение заключается в том, чтобы овладеть строем и стрельбой. По указанию Петра, доклад Вейде был включен в записные книги офицеров, и, видимо, ротные командиры пользовались им, хотя прямых указаний на это не имеется.

Уезжая за границу, Петр поручил Головину подготовить офицеров для новоприборных полков. Для этой цели было составлено «Строевое положение» или «Воинские артикулы»^[404], по которым осуществлялось обучение офицеров и солдат ново-приборных полков с 1б99 по 1702 год. Но так как «Строевое положение» относилось только и мушкетерам, то оно было пополнено новым разделом, в котором содержались команды и для гренадеров. В результате был разработан единый строевой устав под названием «Краткое обыкновенное учение с крепчайшим и лучшим растолкованием (в строении пеших полков) как при том поступати и в осмотрении имети надлежит господам капитанам, протчим начальным и урядным»^[405]. В таком виде первый русский строевой устав XVIII века просуществовал до 1708 года. Он закрепил тактические принципы, сложившиеся к этому времени в русской армии.

Одновременно со строевым уставом были подготовлены еще два документа: «Ротные пехотные чины», определявшие права «начальных людей» в роте, и «Статьи воинские», излагавшие обязанности солдат во время службы и вне ее^[406]. Эти документы закрепили порядок, установленный в армии. Но русская уставная мысль этим не ограничивалась. Для обучения драгун было издано «Краткое положение» 1702 года^[407].

Кроме того, было издано еще несколько инструкций, развивающих основы линейной тактики, например, «Пункты командующему над каждым батальоном»^[408], «Учреждение к бою»^[409], «Правила сражения»^[410], «Как вести себя в сражении солдатам и в особенности офицерам» и другие.

Уставная деятельность, проводившаяся под непосредственным руководством Петра I, служила базой для подготовки «Устава воинского 1716 года». И. Голиков указывал, что Петр I «начал сочинять большой воинский устав, для которого каждый вечер по несколько отделял часов»^[411]. В уставе 1716 года, отличавшемся широтой постановки вопросов и их многообразием, подведен итог преобразованиям Петра I. Устав включал вопросы организации армии, военной администрации, строевого обучения и воспитания, основы полевой службы и т. д. Он состоял из трех частей: «Устав воинский», «Артикулы воинские» и «Об экзерциции».

Первой части устава предпосылается введение, в котором подчеркивается, что хотя регулярное войско в России стал создавать еще царь Алексей Михайлович и издал для него устав, что позволило иметь «добрый порядок» и благодаря ему «славные дела» показать в Польше и с шведами. «Но потом оное… едва не весьма оставлено. И тако что последовало по том? Не точию с регулярными народы, но и с варварами, что ни против кого стоять могли, яко о том свежая память есть (что чинилось при Чигирине, и Крымских походах, умалчивая старее) и не только тогда, но и гораздо недавно, как с турки при Азове, так и с начала сея войны при Нарве». Причины неудач лежат, по мнению Петра, в отсутствии «доброго порядку»… «Ибо всебеспорядочной варварской обычай смеху есть достойный, и никакова добра из оного ожидать возможно». Устав и ставит своей задачей «войско распорядить» и установить в нем «добрый порядок». С другой стороны, устав издан для того, «дабы всякой чин знал свою должность, и обязан был своим званием, и неведением не отговаривался».

Первая часть устава посвящается вопросу устройства армии, дивизии, бригады. Армия «сочиняется… смотря неприятельской силы и оного намерения, дабы его во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть». Здесь же трактуется о корволанте, то есть о легком корпусе, который «отдается к некоторому делу в команду генералу, либо у неприятеля для пресекания или отнимания пасу, или оному в тыл итти или в его землю впасть, и чинить диверзию». Наконец, предусматривается корпус резерва «для прикрытия артиллерии и крыльев. Или для сикурсу… где неприятельскому нападению наивяще быти чают»^[412].

Вслед за этим излагается положение о генеральном (полевом) штабе. В главах 9 — 44 раскрываются положения о правах и обязанностях генералитета — от генералиссимуса до штаб-генерал-профоса.

Последующие разделы посвящены вопросам полевой службы: о походе войска, об устройстве лагеря, о тревожных и парадных местах, о караулах.

Вторая часть устава носит название Артикул воинский. Введением к этой части служит указ Петра I об укреплении дисциплины. В указе говорится: «Повелеваем… всем… покорным и послушным быть по своей должности все пункты сего артикула исполнять»^[413]. Ниже был помещен текст присяги, а затем артикул, в котором излагались положения дисциплинарного устава и устава внутренней службы, а также вопросы судоустройства, судопроизводства и военного права.

Третья часть устава излагает начала «о звычайном учении, и что при том во осмотрение имети при инфантерии, по том каким образом поступать церемониално в маршу, во отдании комплиментов генералитету, о входе и выступлении гарнизонных и полевых квартир и како команду и доброе поведенив в протчих манерах содерживать…»^[414]

Обращает на себя внимание тот факт, что раздел об экзерциции посвящен только вопросам обучения рекрут. «А каким образом повзводно, поротно, батальоном, или целым полком, направо или налево швенковать, о том уже во всех полках толико употребляемо есть, и тако твердо знаемо, что многим писмом упоминати не надобно»^[415].

В предисловии к Уставу Воинскому эта мысль выражена несколько другими словами: «О звычайном учении, тако и о всех порядках, со изменением каждого звания в протчих книгах уже подробну описано»^[416]. Эти указания позволяют сделать вывод, что с изданием устава 1716 г. Петр не отменял предыдущих инструкций и уставов и полагал, что они дополняют основной устав.

Вообще Петр не считал, что устав 1716 г. должен быть неизменным. В 1722 году он снова приступил к пересмотру своего устава. В связи с этим 4 июля 1722 года по приговору Сената в Петербург был направлен обер-секретарь Сената Ал. Волков «для збирания всех нужных указов, и пунктов и инструкций, которые принадлежат к сочинению регламента Военной коллегии и переправлению воинского артикула»^[417]. Еще в 1721 году был дан указ о сличении артикула воинского с морскими артикулами «дабы суд и экзекуции в подобных винах были сходны». Для разработки нового артикула была образована комиссия в составе: «г.-л. Бона, г.-м. Матюшкина, полковников Г. Есипова, С. Супина, Н. Болтина, В. Петрикова, затем из иноземцев г. Копенгаузена, Гохмута, Ролонта, де Ригеля, да генерал-аудитор-лейтенанта Мекуторова»^[418].

Петр неоднократно возвращался к рассмотрению устава и лично сам составил несколько чернений, из которых важнейшим является набросок1722 года, отражающий понимание духа и сущности устава: «Понеже офицеры сут салдатам яко отцы детем того ради надлежит им равным образом отеческим содержать и понеже дети перед отцами суть безсловны во всяком послушании полагая надежду свою на отцоф во всем, чего ради отцы недреманное попечения о их состоянии имеют о их учении пропитании и всяком снабдении особливо же дабы нужды и недостатка не терпели тако и офицерам делать надлежит (а особливо наши офицеры должны сут понеже ни единой народ в свете так послушлиф, яко российской) во ползе солдат делать, что в их мочи есть 1а чего не имеют доносить вышним) и не теготит их лишними церемониями караулами и протчим, а особливо во время кампаней. Правда может офицер якобы ко оправданию своему ответствофат когда в том спрошен будет, что я точно чинил по уставу воинскому, однакож то его оправдать не может, хотя то и ни писано, ибо там порядки писаны, а времян и случаеф нет, того ради ему надлежит рассуждение иметь (понеже не в числе детей, но в числе отцоф обретаетца как выше писано) о целости солдат (ибо все воинское дело в том состоит)…»^[419]

Прежде чем говорить о задачах, формах и методах боевой подготовки войск, следует рассмотреть вопрос о тактической организации роты и полка в соответствии с уставом 1716 года.

Первая организация полка, сложившаяся в 1699 году, предусматривала разделение его на 10 рот. Некоторые же полки состояли из 9 фузилерных и одной гренадерской рот.

В 1706 году полки были переформированы из 10- в 9-ротный состав. В таком виде они действовали в сражении при Лесной. Но уже в конце 1708 года пехотные полки имели 8-ротный состав. Все гренадерские роты были сведены в особые гренадерские полки.

По уставу 1716 года рота имела: 4 обер-офицера, 10 унтер-офицеров, 140 рядовых, 2 нестроевых и 2 барабанщика. Всего 158 человек. Рота делилась на 4 плутонга (взвода), а плутонг — на два капральства. В состав обер-офицеров входили: капитан, поручик, подпоручик и прапорщик. Определяя права и обязанности командира роты, устав подчеркивал: «капитан есть у роты глава, и имеет наиболее всех повелевати»^[420]. Капитан обязан хорошо знать свое дело, умело обучать подчиненных.

К унтер-офицерам относились: сержант, каптенармус, подпрапорщик и капралы. Сержант обязан все знать о состоянии роты, брать пароль от майора или полкового адъютанта и следить за всеми порядками, особенно во время учения, «чтоб шеренги и ряды благо содержаны были»^[421]. Особенно важной' являлась должность капрала. Ему «подобает о всех своих солдатах, поутру и в вечеру, известну быти, и буде кто из них ко злому житию склонитца, таких должен остерегать и всячески возбранять…»^[422]

В уставе 1716 года не было специального раздела о батальоне. Это свидетельствует о том, что в первой четверти века рота была основной административно-тактической единицей, а полк — высшей. Батальон же составлялся на полковых учениях и во время боевых действий. Поэтому в уставе и не говорится о батальонных чинах.

Полк имел четырех штаб-офицеров и 9 офицеров при полковом штабе. Обязанности чинов полкового штаба устав определял так: «Полковнику надлежит знатному и искусному благовзрачному мужу быть, дабы свой почтенной чин мог с благопристойною честию тако вести, чтоб полку своему во всех случаях негнусен был, и имел бы старание о добрых обер- и ундер-офицерах»^[423]. Полковник отвечал за все, но главным предметом его внимания была строевая часть.

Главной фигурой в деле обучения и воспитания людей в полку являлся майор. Он «имеет в полку наибольшую работу, а имянно всегда во учении и учреждении караулов».

Для выполнения определенной тактической задачи полки временно сводились в бригады. В уставе говорилось, что «бригада при войске называется, когда 2 3 или более полков под команду единого отданы бывают и тогда оный, который те полки командует, называется бригадир»^[424].

Такими же непостоянными единицами были и дивизии. Устав так определяет дивизию: «часть войска, в которой несколько бригад надлежит быть под управлением одного генерала. Сии бывают из кавалерии и инфантерии, или из одной инфантерии, или кавалерии»^[425]. Вначале дивизии назывались генеральствами. В мирное время они выполняли административные функции и этим облегчали связь Военной коллегии с полками.

Основной и постоянной единицей был полк.

Строевая подготовка. Цель обучения Петр I сформулировал так: «Надлежит непрестанно тому обучать, как в бою поступать, то есть справною и не спешною стрельбою, добрым прицеливанием, справным швенкованием, отступлением и наступлением, тянутьем линий, захватыванием у неприятеля фланки, секундированием едины другим и прочие обороты и подвиги воинские, чему всему есть мать безконфузство, ибо сие едино войски возвышает и низвергает»^[426].

Эта замечательная для своего времени программа могла быть выполнена лишь при условии непрерывного и активного обучения, во время которого солдаты должны хорошо усвоить строй, элементы тактики и выработать высокие моральные качества.

Программа обучения русской армии определялась уставом и инструкциями, а формы и методы вырабатывались постепенно, в процессе боевой практики. Система обучения разделялась на два периода. В первый период входила одиночная подготовка, а во второй — совместная. Такое обучение солдат резко отличалось от системы обучения армий западноевропейских стран, где одиночной подготовке солдат уделяли меньше внимания.

Одиночное обучение. Оно состояло из усвоения элементов строя, ружейных приемов и стрельбы. Обучение строю. У солдат вырабатывались навыки правильной стойки, поворотов на месте и маршировки без ружья, а затем с ружьем. Задача состояла в том, чтобы солдат приобрел простейшие строевые навыки и имел «позитуру». Одновременно с этим изучались и ружейные приемы: «к ноге», «на плечо», «положи мушкет», «к заряду», «на караул», «от дождя», «на погребение». Обучение рукопашному бою включало в себя предварительные упражнения в стойке и повороты «на четыре оборота с отнесением мушкета перед себя». С введением устава 1716 года ружейные приемы остались прежние, лишь несколько изменились и упростились команды. Кроме того, молодых солдат обучали действовать штыком.

Обучение стрельбе. Обучение стрельбе шло также одиночным путем. При этом подчеркивалось, что «о прикладе надлежит офицером с прилежанием за каждым солдатом примечать, чтобы справно быти могло наилучшим образом, и того ради (это) надобно, чтоб по сему ученью каждому мушкетеру (научиться) особливо стрелять».

Устав Вейде предусматривал 14 приемов при обучении стрельбе. Столь большое количество приемов затрудняло процесс обучения и уже в «Строевом положении», а затем в «Кратком… учении» методика обучения была несколько упрощена; снова было подчеркнуто: «по сему учению каждому солдату надлежит стрелять особливо, чтоб начальник видел, каков его приклад»^[427].

Устав 1716 года окончательно разрешил этот вопрос и определил твердый порядок проведения приемов. При одиночном обучении заряжание изучали по приемам. Для боевой стрельбы имелось три команды: «Заряжайте мушкеты», «Прикладывайтесь», «Стреляйте». Заряжание и стрельба производились без примкнутых штыков.

Все виды стрельбы усваивались постепенно при переходе от одиночного обучения к совместному. Вначале молодых солдат сводили в капральства, затем в плутонги (взводы) и, наконец, в роты и батальоны.

Совместное обучение. Совместное обучение проводилось всем батальоном или полком и состояло в строевой, огневой и тактической подготовке. Но первые уставы не давали точного определения ни целей совместного обучения, ни его конкретного содержания.

Вначале в полевых войсках был введен шестишереножный строй. Такой же строй имели войска других европейских стран (Франции, Австрии, Пруссии и другие). «Краткое обыкновенное учение» закрепляет шестишереножный строй для ведения стрельбы нидерфален и стрельбы плутонгами^[428]. Для производства же залпа часть перестраивалась в три шеренги.

К четырехшереножному строю войска перешли примерно в 1704–1706 гг. В «Учреждении к бою» при изложении двух способов обучения стрельбе говорится только о четырех шеренгах и уже не упоминается о шести шеренгах. Так, при шереножной стрельбе рекомендуется: «первой шеренге никогда не стрелять без нужды, но, примкнув багинеты, ружье держать… трем же шеренгам, переменяючись, стрелять с плеча…»^[429] Устав 1716 года тоже говорит о четырехшереножном строе, разница заключалась только в том, что первые две шеренги садились и, таким образом, две задние шеренги могли стрелять одновременно.

Основным строем пехоты являлся развернутый строй, перестроение которого состояло в том, что вздваивались шеренги и ряды. Это давало возможность вести залповую стрельбу и проводить марши. Важное значение для успешных действий в линейном боевом порядке имели движения всем фронтом вперед, повороты фронта по оси, захождения флангами, повороты кругом.

Устав предусматривал следующий порядок проведения учения. Перед маршем весь полк становился развернутым строем. «Тогда, — говорит устав, выдет маэор со обнаженною шпагою пред фрунт и, поворотясь к фрунту, громко скажет: знамена за полк, а офицеры на свои места. Тогда штаб-, обер- и ундер-офицеры, взяв свое ружье под нижний конец, оборотясь налево кругом, пойдут на свои места и знамена понесут прапорщики, а подпрапорщики и барабанщики и гобоисты за полк. А полковник на фланку правую, подполковник на левую… Корпоралы и фурьеры все в шеренге от полку на полтора шага. В другой шеренге сержант, каптенармус в полтора шага. В то время обер-офицеры в такой же дистанции, всякий за своей ротою, и держат свое ружье у ноги. А знамена от обер-офицеров в трех шагах назади»^[430].

После этого приступали к экзерциции войск всем строем. Вначале исполняли ружейные приемы, затем производили перестроения и, наконец, марширование. «Когда станут бить марш, то маршировать целым фрунтом или батальоном, или по одной роте или взводами, как указ будет». Одновременно со строевой подготовкой проводилась также и огневая подготовка. В начале XVIII века практиковались стрельбы из развернутого строя: нидерфален, плутонгами и залпом. При стрельбе нидерфален достигалась непрерывность ведения огня: все шесть шеренг стреляли по очереди, для чего к первой шеренге примыкали задние пять, затем передние пять шеренг становились на колени, а шестая шеренга открывала огонь, после чего поднимались и стреляли 5, 4, 3, 2 и 1-я шеренги. После выстрела каждая шеренга вновь становилась на колени, и солдаты набивали (заряжали) ружья. О стрельбе плутонгами (взводами) Вейде писал, что «она и употребляется ныне едва что не у всех потентатов, а особливо французами, у которых и взялося». При этом способе стрельбы шесть шеренг вздваивались, затем первая шеренга становилась на колени, а две задние приступали к ней, после чего плутонги палили поочередно. Наконец «залп, или последняя стрельба в три шеренги» производился всем строем, так же как при стрельбе плутонгами. С введением четырехшереножного строя в экзерциции были сделаны некоторые изменения. Нидерфален был заменен пальбой шеренгами. При приемах заряжания особо важное значение придавалось прикладыванию и прицеливанию. В связи с этим появились новые команды: «Прикладывайся» и «Пали». Главное требование состояло в «справной не спешной стрельбе», «чтоб не спеша набивали, ибо, — говорил Петр, — многажды видим, что как ракеты из мушкетов шепеньем… патроны выстреливаюца. А то все от спеху чинится, который весьма в сем деле не потребен, но и паче вредителен есть»^[431]. Стрельба плутонгами и залпом осталась без изменений.

Все эти виды стрельбы можно было усвоить постепенно, переходя от индивидуального обучения к совместному. Вначале молодых солдат сводили в капральства, затем в плутонги (взводы) и, наконец, в роты и батальоны.

Во время Северной войны при обучении особое внимание обращалось на практическую стрельбу подразделениями, смотр которой Петр устраивал неоднократно.

Для обучения (если позволяла обстановка) войска выводились в лагеря, где главное внимание уделялось на выработку навыков ведения прицельной стрельбы.

В 1704 году в «Инструкции во время воинского походу» Петр давал указание: «Во время стрельбы не спешить шеренга за шеренгой, но высматривать, чтоб могли изготовитца стрельбою, и гораздо смотреть, чтоб ружье держали ниже, нежели выше, под наказанием смерти»^[432]. Аналогичное указание дано в «Правилах сражения» 1708 года.

Обычно в полках стрельбы велись холостыми патронами, а затем и боевыми. Стрельбы холостыми патронами проводились 2–3 раза в месяц. Боевыми патронами стреляли реже. Так, например, осеннее расписание 1724 года Семеновского полка предусматривает стрельбы в следующие числа:

«Октября 31 ротное учение со стрельбою по 3 патрона

Ноября 15 полковое учение со стрельбою по 5 патронов

Ноября 21 ротное учение со стрельбою по 4 патрона

Декабря 13 полковое учение со стрельбою по 6 патронов

Декабря 22 полковое учение со стрельбою по 4 патрона

Декабря 24 полковое учение со стрельбою по 2 патрона».

Представление о качественной стороне обучения. дают нам данные о боевых стрельбах по тому же полку за 1721 год: «Сведение л.-г. Семеновского полка, коликое число вышеописанных ротах в ротном учении было солдат и выполнено в цель по патрону с пулею и что из того числа трафили и от пальбы фузеи раздуло и разорвало:

№ роты	В строю было солдат	И с того числа трафили
Гренадерская	107	72
1	109	42
2	104	42
3	103	47
4	103	56
5	110	60
6	104	33
7	113	52
8	115	56
9	100	65
10	109	58
11	112	70
12	115	64
Всего	1404	717*

* П. Дирин, История л.-г. Семеновского полка, СПб, 1883, стр. 171.

Во время стрельбы две фузеи раздуло и одну фузею разорвало. Процент попадания был сравнительно невелик. Окончательно судить об эффективности стрельбы трудно, так как неизвестна дистанция. Очевидно, все же в основу была положена дистанция действительного выстрела, которая принималась за 80 — 100 шагов^[433]. При обучении затрачивали довольно много пороха. Так, в 1709 году на огневую подготовку рекрутов было истрачено по 2,8 фунта на человека»^[434].

Обучение драгун строю и стрельбе. Неудовлетворительная подготовка поместной конницы была выявлена после Нарвского поражения. Неудача объяснялась тем, что вновь сформированные драгунские полки укомплектовывались такими людьми, которые не знали драгунского строя. Петр обратил на это внимание и приказал составить «Положение», определяющее порядок обучения драгун. При стрельбе драгуны строились в три шеренги; первая наклонялась, вторая приступала, а третья становилась в стремя. Стрельбу вели сначала 3-я, потом 2-я, затем 1-я шеренги. При стрельбах плутонгами драгунская рота, как и пехотная, делилась на 8 плутонгов, и стрельбу вели один плутонг за другим. Стрельба залпом производилась всеми тремя шеренгами сразу.

Конница того времени обычно действовала огнестрельным оружием. «Две линии кавалерии вели между собой огневой бой, точно пехота…»^[435]

Но уже с 1706 года после разгрома шведской кавалерии Мардефельда под Калишем драгуны атакуют скорым аллюром, действуя только палашом. Такой же тактики придерживались они и в Полтавском сражении. Основываясь на этом опыте, Петр дал драгунам новые указания: «Отнюдь из ружей не стрелять прежде того, пока неприятеля… в конфузию приведут, но с едиными шпагами наступать»^[436].

В 1711 году во время турецкой войны Петр повторяет прежние указания о необходимости огневой подготовки драгун, но уже не с коня, а в пешем строю. В 1720 году Меншиков составил для драгун новый «Артикул», в котором отметил превосходство действий холодным оружием^[437].

Обучение артиллеристов. При обучении артиллеристов руководствовались отдельными указаниями, содержащимися в различных инструкциях. Петр видел этот недостаток и собирался написать инструкцию «О учении пушкарей в цель и скорой стрельбе»^[438]. Вскоре были разработаны таблицы, по которым артиллеристы учились искусству стрельбы. О мастерстве артиллеристов свидетельствуют данные стрельбы бомбардирской роты Преображенского полка^[439].

Виды орудий	Дальность стрельбы	Число снарядов		% попаданий
		число выстрелов	число попаданий
Пушки	300 шагов	365	297	80
Гаубицы	450 шагов	204	183	89,6
Мортиры	450 шагов	204	171	83,9

Обучение полевой службе. Устав 1716 года, в котором были изложены основы полевой службы, не перечислял походные строи, а лишь указывал порядок следования войск. При этом особое внимание обращалось на разведку. В случае встречи с неприятелем предлагалось «вначале сильный корпус или половину кавалерии, наперед все дороги осмотрели и неприятельские поступки примечали»^[440]. Этот корпус назывался авангардом, за ним следовала пехота, затем артиллерия и обоз. Устав предусматривал различные марши: в гористой местности, на переправе через реки и другие.

Сторожевую службу несли кавалерия и инфантерия. Кавалерийские посты находились «на пригорке или на великой равнине, где бы далеко кругом смотреть могли», а пехота использовалась в лесистых и гористых местах.

При подготовке к бою обычно применялся развернутый строй или каре, при этом «идет войско по ордеру де-баталии на неприятеля, а пушки перед корпусом де-баталии с несколькими ящиками разделены имеют быть. А кавалерия обыкновенно по обеим крылам, и все войско в две линии и к тому резерва ставитца»^[441]. Как видно из устава, во время приготовления в бою обычно войска становились в две линии. Но это не было подражанием Западной Европе, как об этом писали Гейсман, Михневич и другие буржуазные военные историки. Такое построение войск обусловливалось тактико-техническими свойствами оружия, и он нередко видоизменялся. Например, в сражении при Лесной фланги русских войск были усилены гренадерами. В Полтавской битве вторая линия использовалась как резерв. Усиливая фланги, Петр I устранял таким образом недостатки линейного боевого порядка. Указание же о том, что специальный резерв следует располагать позади боевых линий, имело свою цель. Это позволяло в случае необходимости удлинять линии или усиливать фланги. Русские полководцы стремились к тому, чтобы предотвратить «костенение фронта» и обеспечить взаимную поддержку во время боя.

В России рассматривали огонь, как средство подготовки штыкового удара, обеспечивающего успех, не боялись нарушить линейный боевой порядок и даже считали возможным вести преследование противника, что вообще исключалось в наемных армиях Западной Европы. Генералы зарубежных армий боялись расстройства боевого порядка больше, чем наступления неприятеля.

В 1709 году Петр I писал о том, что надо продумать вопрос «о новой стрельбе на ходу пехоте». Эта запись говорит о намерении изменить способы ведения огня. Остановка войск при стрельбе (такова была в то время техника стрельбы) снижала наступательный порыв.

Обучение лагерной и караульной службе. Для предотвращения неожиданного нападения противника или на отдых войска становились лагерем.

Место для лагеря предлагалось выбирать ровное, неподалеку от воды и подальше от гор. Но если обстоятельства заставляли располагаться на сильно пересеченной местности, уставом предусматривалось расположение войск в три линии, причем первую и вторую линии занимали пехота и кавалерия, а третью — артиллерия.

Устав особо подчеркивал значение часового на посту: «Часовой на карауле обретающийся, на своем посте яко самовласная особа, и того для никого не слушает ктоб ни был, и хотя собственные его офицеры…»^[442]

Часовой должен бдительно охранять порученный пост. Ему запрещалось на посту есть, курить, вступать в разговоры и сидеть. «Ружье… надлежит сколь долго оный на часах будет, отнюдь из рук не упускать, и чтоб всегда было набито»^[443]. За оскорбление часового «офицер… лишится чина своего, и имеет за рядового служить, пока паки выслужится, а рядовой гонянием шпицрутен наказан будет»^[444]. «Буде же кто против караулу или часового… шпагу обнажит, или на оных нападет, или учинит оным какой вред и препятствие, оного надлежит без всякой милости… аркибузировать (розстрелять)»^[445].

Основы караульной службы изложены как для военного, так и для мирного времени. Фактически в Устав Воинский вошли в качестве самостоятельных разделов уставы полевой, внутренний и гарнизонный.

Таким образом, строевая и полевая подготовка войск в первой четверти века носила сугубо практический характер.

Непрерывное обучение при Петре не было средством механической муштры. Указания Петра свидетельствуют, что он добивался привития необходимых профессиональных навыков как отдельным солдатам, так и целой части. Петр указывал, «ежели кто из солдат во время учения погрешит, то сержант пошлет карпорала, который возьмет свое ружье под нижний конец и тому исправит и по-прежнему в свое место поступит».

Он настойчиво добивался от своих офицеров, чтобы они учили солдат не для парада, а для войны, поэтому он обязывал офицеров «прилежно обо всем подробно спрашивать и примечать, что примечанию достойно во время кампании случилось»… а «буде кому в чем невнятно покажется, како о ручных приемах, тако и о протчих вещах… теб господа офицеры спрашивались, хотя б у самого генерала»^[446]. Из этих указаний следует, что Петр и его генералы считали главным источником военных знаний боевой опыт.

Последовательность обучения предусматривала отделение рекрутского обучения от обучения солдат «понеже известно есть, что старых солдат не надлежит уже той экзерциции больше обучати, которая для рекрут учинена, ибо они тот грандус уже миновали»^[447].

Если от рекрута требовалось усвоить простейшие навыки строя и стрельбы, то старые солдаты должны были знать, «как в бою поступать, то есть справною и неспешною стрельбою, добрым прицеливанием, справным швенкованием, отступлением и наступлением (всем строем. — Л. Б.), тянутьем линий, захватыванием у неприятеля фланки, секундированием едины другим и протчие обороты и подвиги воинские»…^[448]

Активность обучения выражалась прежде всего в том, что Петр добивался применения таких форм и методов обучения, «яко и в самом бою». Тогда все элементы боевой подготовки становились понятными солдату, а отсюда и целесообразными в его понимании. Средством такого обучения были проводимые маневры и сами боевые действия, особенно в ингерманландский период Северной войны.

Воинское воспитание. Вся система подготовки войск, разработанная в начале XVIII в., имела целью сделать армию надежным орудием господствующего класса. Воспитательные меры в армии были облечены в форму военного права, которое почти без изменений просуществовало более 100 лет.

Вопросы воинского воспитания привлекали к себе внимание с первых же дней создания регулярной армии. Вначале войска получали частные инструкции, а затем был составлен военно-уголовный устав. В 1700 году войска получили две инструкции: «Ротные пехотные чины» и «Статьи воинские», определяющие права и обязанности солдат и офицеров^[449].

Но инструкции не решали этого важного вопроса. Поэтому Петр приказал Шереметеву и Меншикову подготовить проекты новых уставов, которые вскоре были представлены и одобрены^[450]. Эти уставы существовали до 1705 года. Однако двух документов было недостаточно. Чтобы установить в войсках единство в военном праве, по указанию Петра в 1706 году началась разработка нового дисциплинарного устава. Через год эта работа была закончена. Таким образом, в «Уставе прежних лет» обобщалось все то, что было сделано в 1700–1705 гг.^[451] Этот устав действовал до издания «Артикула воинского» 1715 года^[452].

В «Уставе прежних лет» определялся порядок судопроизводства, права военно-судебных и полицейских чинов армии. По существу это был первый военно-правовой кодекс русской армии.

Наиболее полным и законченным военно-правовым кодексом для сухопутных войск являлся «Артикул воинский», который и составлял вторую часть «Устава воинского 1716 года». Артикул включал вопросы военного быта, общеуголовные законы, рассматривал вопросы военного права.

Петр настойчиво добивался, чтобы в войсках существовал «добрый порядок». Он утверждал, что такой порядок может быть установлен, если в армии будет твердая субординация, ибо «начальнику надлежит повелевать, а подчиненному послушну быть». Отсюда первая обязанность подчиненного «весьма воздерживаться от всякого непристойного рассуждения об указах, которые ему от начальника даны». Выполняя приказания, подчиненный должен в то же время почитать своего начальника. До издания устава не было единых мер взыскания.

Поддержание крепкой дисциплины сопровождалось системой жестоких мер, среди которых видное место занимала такая мера, как смертная казнь.

Дезертирство солдат в то время имело широкие размеры, Это объяснялось пожизненностью военной службы, теми тяготами и лишениями, которые солдаты переносили во время Северной войны, продолжавшейся двадцать один год, жестокими наказаниями за различные провинности. Беглые солдаты, боясь возвращаться к себе домой, образовывали иногда большие группы, скрывались в лесах и угрожали общественному порядку, В связи с этим правительство опубликовало ряд постановлений о тяжелых наказаниях за дезертирство. Так, 19 января 1705 года был издан указ о наказании солдат за побег (из трех человек по жребию одного наказывали смертью, а двух кнутом и ссылкой на вечную каторгу). А во втором указе говорилось, что солдат, добровольно явившихся из бегов, надо бить кнутом и ссылать на 5 лет в Азов^[453].

Но эта мера не дала положительных результатов. В 1717 году был издан указ о посылке специальных отрядов для поимки дезертиров. Часть дезертиров была поймана, но большинство их продолжало укрываться, причем этому помогали помещики, нуждавшиеся в рабочей силе. Правительство угрожало всем, кто принимал и укрывал беглых солдат, смертной казнью^[454].

Ответственность за побеги солдат возлагалась на офицеров, у которых из жалованья, в виде штрафов, высчитывали большие суммы денег.

Правительство с беглецами расправлялось жестоко: кошки, батоги и шпицрутены были обычными средствами наказания; нередко прибегали и к расстрелам. Об этом свидетельствует приговор по Преображенскому полку, по которому из 28 солдат, преданных суду, 15 были казнены, а остальные сосланы на каторгу. Утверждая этот приговор, Петр написал: «А впредь таких, которые збегут и поиманы будут, без всякой пощады казнить»^[455].

В 1709 году Петр писал Ф. Н. Глебову: «Когда к Вам из Киева привезут беглых солдат нашего полку Матвея Вьялова да Матвея Полякова, и оных вели расстрелять при полку…»^[456] Но большую часть дезертиров ссылали в Сибирь, в Азов, Петербург или посылали работать на казенные работы. Ссылка не освобождала от военной службы. Сосланные в Сибирь, как правило, отбывали службу в гарнизонных войсках. А те, которых отправляли на каторгу в Азов или в Петербург, несли тяжелую службу на галерах или выполняли земляные работы.

В 1715 году были введены единые наказания. За дезертирство из части на походе, из лагеря, из гарнизона «Артикул воинский» предусматривал смертную казнь. Однако в разъяснении и «Артикулу» указывалось: «Сие взято с прикладу иных государств, где люди наемные служат, а не указом берут, того ради оный пункт отменяется». За первый побег вместо смертной казни били шпицрутенами, за второй побег «вместо смерти бить кнутом, и вырезав ноздри перед полком, сослать на вечную работу на галеры»^[457]. За дезертирство с поля боя к дезертирам обычно применяли смертную казнь через повешение. Если же дезертировала целая часть, то согласно уставу 171б года вопрос решался так: «Полки или роты, которые с неприятелем в бой вступя, побегут, имеют в генеральном суде суждены быть. И естьли найдется, что начальныя притчиною тому были, оным шпага от палача переломлена, и оныя шельмованы, а потом повешены будут. А ежели начальныя и рядовыя в том преступлении, то начальные как выше сего упомянуто накажутся, а из рядовых по жребию десятой… повешен, а протчия шпицрутенами наказаны будут, и сверх того без знамен вне обоза стоять имеют, пока оне храбрыми своими делами паки заслужат»^[458].

За дисциплинарные проступки, совершенные молодыми солдатами, наказывали менее сурово. Устав разъяснял солдату, что он должен «служить верно и послушно… по лучшей моей совести», в духе исполнения долга перед государством. Главная обязанность солдата «свою должность надлежащим образом в бою отправлять»^[459], делать все так, как надлежит это солдату. Солдат должен беречь свое оружие, его ружье должно быть всегда вычищено… «ибо оружие суть самые главнейшие члены и способы солдатские, через которые неприятель имеет побежден быть».

Офицерам предлагалось каждое воскресенье читать солдатам «Артикул» и разъяснять его.

Учитывая значение морального фактора, русские офицеры стремились выработать у своих подчиненных высокие боевые качества. В уставе подчеркивалось, что сила армии состоит в солдате, что само имя солдат есть общее для всех военнослужащих — солдатом называется генерал и рядовой^[460].

Петр добивался, чтобы рядовые и офицеры понимали воинскую службу как «защиту интересов государственных», то есть интересов господствующего класса, в этих целях в устав введен текст присяги, в котором подчеркнута важность исполнения воинского долга, необходимость сохранения верности знамени и строгого соблюдения твердой дисциплины. Устав гласил: «От роты и знамя, где надлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучатца, но за оным пока жив непременно, добровольно и верно так, как мне приятна честь моя и живот мой следовать буду, и во всем так поступать, как честному, верному, послушному, храброму и неторопливому солдату надлежит»^[461]. В уставе подчеркивалось, что «кто знамя свое или штандарт до последнего часа своей жизни не оборонит, оный не достоин есть, чтобы имя солдата имел»^[462]. В одном из указов Петр I писал: «Я приказываю вам стрелять во всякого, кто бежать будет, и даже убить меня самого, если я буду столь малодушен, что стану ретироваться от неприятеля». Для твердого соблюдения присяги были выработаны единые нормы поведения солдат. Еще задолго до издания устава 1716 года Петр составил специальную памятку: «Статьи воинские, как солдату надлежит в житии себя держать и в строю и во учении как обходиться»^[463]. В этой памятке, например, говорилось: «Во время учения в строю быть смирным и от ружья и строю не отходить и помнить то, что приказано будет и по тому повелительству то исполнять»… Им же «солдатам, быв на карауле и стоя на часах, мушкет свой из рук не выпускать и на землю не класть и в руки своему брату и иным посторонним не давать». Памятку предлагалось читать два раза в неделю, чтобы «сии статьи солдат на память имел».

Известно, что конкретным выражением моральной стойкости людей является их мужество и храбрость. Чтобы воспитать эти качества, Петр ввел награды — знаки и ордена. Воинские части, проявившие доблесть в бою, получали особые знаки. Например, Семеновский и Преображенский полки носили специальный знак в память о Нарвском сражении. Все полки, участвовавшие в Полтавском сражении, награждались медалями. Для награждения офицеров были учреждены ордена «Александра Невского» и «Андрея Первозванного».

Основное внимание Петр I уделял боевой подготовке войск, но не забывал и другие вопросы. В 1719 году он приказал Меншикову и Трубецкому проверить списочный состав людей, состояние обмундирования, типы и калибры оружия. С этого времени Военная коллегия почти ежегодно проводила инспекторские смотры. Чтобы не снижать уровня боевой подготовки, было решено обучать войска круглый год, а не только в лагерях.

Обучение и воспитание на флоте. Вначале боевая подготовка личного состава флота регламентировалась отдельными инструкциями. Но после поездки за границу вице-адмирал Крюйс представил Петру выписки из морских уставов Голландии и Дании, в которых были изложены обязанности личного состава кораблей, дан перечень наказаний за проступки. Эти выписки были использованы при подготовке в 1710 году такого документа, как «Инструкции и артикулы военные, надлежащие к российскому флоту»^[464]. Потом эта инструкция дополнялась Крюйсом и Апраксиным. Еще до появления в русском флоте морского устава были подготовлены «Артикул корабельный», «Статьи, последующие обучению морского флота» и другие документы.

Прежде чем составить морской устав, Петр I тщательно изучил русское законодательство XVII века, стараясь сохранить лучшие традиции, сложившиеся в ходе Северной войны. Но Петр не ограничился этим. Он глубоко изучил опыт таких морских держав, как Англия, Голландия, Дания и Швеция, приказал составить свод иностранного законодательства о флоте. Опираясь на это и на русский опыт ведения войны на море, Петр I подготовил первый русский морской устав. Этот документ без изменений просуществовал до конца столетия.

Корабельный устав вышел в свет 13 апреля 1720 года под названием: «Книга Устав морской о всем, что касается доброму управлению в бытности на море». В предисловии к уставу говорилось о значении флота, как важнейшей части вооруженных сил страны. Петр писал, что «всякой потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет. А который и флот имеет, обе руки имеет». В уставе давалась краткая история борьбы России на море, приводился текст присяги; отдельные разделы устава определяли повседневную и боевую организацию на кораблях, права и обязанности всех чинов флота. Устав четко определял принципы единоначалия. Командир полностью отвечал за состояние корабля, его вооружение и снабжение, обучение личного состава и т. д. Чтобы обеспечить высокую боевую готовность корабля, личный состав расписывался по отдельным постам: к парусам, пушкам и т. д. Главная задача экипажа состояла в том, чтобы «всякий человек, когда ни спросят, мог бы знать свою должность и место».

Для ведения боя корабли обычно строились в линейный боевой порядок. Но нередко, в зависимости от обстановки, времени и места, использовались и другие строи.

Основным видом боевых действий для парусных кораблей являлся артиллерийский бой. Но чтобы бой был наиболее действенным, огонь открывали с малых дистанций, а затем доводили его до абордажа. Устав требовал в период боя оказывать помощь друг другу, поддерживать непрерывную связь между кораблями, обеспечивать умелое управление. Личный состав должен действовать храбро и мужественно, офицеры обязаны показывать пример стойкости и героизма. Устав категорически требовал вести бой до конца и ни в коем случае не допускать сдачи корабля в плен. «Все воинские корабли Российские не должны ни перед кем спускать флаги, вымпелы и марсели, под страхом лишения живота». За невыполнение приказа, уклонение от боя, разглашение военной тайны и другие подобные проступки устав требовал смертной казни.

Русский морской устав являлся одним из самых передовых и совершенных уставов эпохи парусного флота. Устав был проникнут идеями патриотизма, воинского долга и строгой дисциплины. По этому уставу в первой половине XVIII века проводилась боевая подготовка русских моряков^[465]. Наряду с общим уставом флоту давались отдельные инструкции, в которых излагались правила боевой подготовки. Так, например, в 1718 году адмирал Апраксин направил на флот инструкцию «О экзерциции. Как надлежит обучать пушкарей морского флота на батарее и на корабле стрельбою пушечною…»^[466] В этой инструкции подробно были изложены правила стрельбы и команды. Данной инструкцией руководствовались всю первую половину XVIII века.

Таким образом, в начале XVIII века в России сложилась линейная тактика, которая в то время была наиболее передовой. Переход вооруженных сил на новую систему боевой подготовки стал возможен только после того, как армия получила единую тактическую организацию, типовое вооружение, снаряжение и единую форму. Необходимо отметить, что русская линейная тактика была свободна от шаблона, присущего наемным западноевропейским армиям. Русская линейная тактика имела правильное соотношение огня и удара, была более многогранной, Важно отметить, что русская линейная тактика не являлась единственной формой ведения боя. Петр I, Меншиков, Шереметев и другие русские военные деятели нашли новые, наиболее рациональные боевые построения: например, усиление флангов, неравномерное распределение войск по фронту, построение в несколько линий, маневрирующий резерв и т. п.

Глубокое понимание линейной тактики нашло свое отражение и в русской системе боевой учебы, в основе которой лежала одиночная подготовка. У солдат вырабатывались навыки в стрельбе и действиях штыком. Русские военные деятели считали, что сила армии заключалась в подготовке каждого солдата. Вот почему в начале XVIII века в русской армии основное внимание уделяли одиночному обучению рекрутов и молодых солдат. Совместное же обучение и полевая подготовка, проводившаяся в ходе боевой практики, давали хорошие результаты.

БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА ВОЙСК И ФЛОТА ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ И СЕРЕДИНЕ XVIII ВЕКА

После смерти Петра I в организации боевой подготовки существенных изменений не произошло. Войска продолжали руководствоваться петровскими указами и уставом 1716 года. Так как в уставе не было специального раздела об обучении, то эти вопросы стали толковать произвольно, что ухудшило качество боевой учебы.

В 1728–1729 гг. было выявлено, что войска не имеют единых указаний о том, как надо проводить боевую учебу. В связи с этим Воинская комиссия 1730 г. решила разработать «экзерциции одни и ровные, понеже от разности в экзерцициях при случае великие непорядки и злые следования приключиться могут»^[467].

Необходимость установления единой системы боевой подготовки войск тогда понимали многие. Разногласия состояли лишь в понимании сущности линейного боя, роли огня и штыкового удара. Последователи западных взглядов утверждали, что армия — это огневая машина, а солдат является частью ее. Поэтому главная задача заключалась в обучении солдат различным видам стрельбы. Ярым сторонником этой теории являлся Миних, стремившийся внедрить в русскую армию прусские методы подготовки войск (гусиный шаг, неприцельная стрельба и т. п.).

Последователями Петра I были русские генералы, которые исходили из правильного сочетания огня и удара, считая, что войска надо обучать прицельной стрельбе и штыковым ударам.

В период господства временщиков придворные круги оказали серьезную поддержку последователям Миниха. В 1731 году была издана так называемая «Экзерциция пеша», как дополнение к воинскому уставу 1716 года^[468].

Но поскольку «Экзерциция пеша» не устанавливала нового строя, а лишь толковала о формах и методах обучения, то Сенат не утвердил ее как особый документ. «Экзерциция пеша» распространялась в армии в рукописном виде. Это привело к тому, что в полках появилось много неточных копий, что еще больше увеличило разнобой в обучении. Устав Миниха не разъяснял положение об экзерцициях устава 1716 года, а по-своему определял сущность боевой подготовки и этим наносил большой вред: командиры частей по-разному обучали свои войска. Ежегодные же смотры не могли устранить разнобой в обучении.

Обучение солдат начиналось со дня зачисления их рекрутами. Указы 1730 и последующих годов категорически запрещали использовать рекрутов на разных работах, требовали обучать их ружейным приемам в течение года, «до отсылки к армии». Стало быть, еще до определения в полк, рекруты должны были изучать основные элементы строя.

«Экзерциция пеша» определяла главным видом строя развернутый строй и, кроме того, строй из линий колонн и каре. Построение полка оставалось таким же, каким оно предусматривалось в уставе 1716 года. В строю полагалось стоять «прямо и бодро и ничем отнюдь не трогаться», ружье всегдадержать на плече. Повороты производились направо и налево, направо кругом и налево кругом, полуоборотов не было.

Стрельба велась залпами, по шеренгам или плутонгами. После заряжания строй перестраивался в трехшереножный; передняя шеренга примыкала штыки и опускалась на колени, а задние подступали ближе. По команде «прикладывайся» солдаты прицеливались. Но так как в то время ружья не имели прицелов, приказывали «целить в полчеловека». По команде «Пали» первой стреляла третья шеренга, затем вторая и первая.

Для обучения гренадеров было подготовлено особое «Описание гренадерской экзерциции». При обучении гренадеров требовали, чтобы, кроме стрельбы и бросания гранат на месте, они умели вести стрельбу на ходу.

Строевой устав 1731–1732 гг., то есть «Экзерциция пеша», предусматривал однообразие в исполнении ружейных приемов, стрельбе и выполнении строевых команд, что улучшало строевую и стрелковую подготовку солдат. Но некоторые пункты ухудшали устав 1716 года. Если раньше полк делился на роты, то теперь ввели новое деление на дивизионы. Это нарушило принцип незыблемости роты. Появилось промежуточное звено, ненужные строевые начальники. Ружейные приемы хотя и оставались прежними, но основное внимание стали уделять не одиночному обучению, а целым подразделением. Основной недостаток нового устава состоял в том, что в нем не предусматривалось нанесение штыковых ударов. Обучение строю, учебному шагу и маршам проводилось на прусский лад.

Во время турецкой войны 1735–1739 гг., когда «Экзерциция» подверглась боевой проверке, в нее были внесены некоторые изменения. В «Диспозиции боевого порядка и маневров в генеральной баталии с турками», подготовленной по указанию Миниха и Фермора, были изложены тактические принципы того времени. Основная идея «Диспозиции» заключалась в том, «что часто от исхода генеральной баталии зависит не только исход компании и всей войны, но даже благополучие государства».

Авторы «Диспозиции» считали, что русская армия имеет все необходимое для того, чтобы выигрывать решительные сражения, что она способна перенести «войну в неприятельскую страну». Далее говорилось, что достигнуть успеха можно только тогда, «когда нет путаницы в распоряжениях и командовании, когда офицеры и нижние чины хорошо осведомлены, как исполнять приказания, как действовать в бою, как атаковать, как драться, как стрелять и как обороняться». Если все эти условия будут, «то каждый увидит успех в добрых распоряжениях и в способе ведения боя». Для достижения победы нужно учить войска «только тому, что придется делать в бою». Поэтому «Диспозиция» утверждала целесообразность четырехшереножного строя, исключала стрельбу шеренгами и залпом целым полком и даже батальоном. Наиболее удобной признавалась стрельба плутонгами. Предусматривались и другие виды стрельбы: из походных колонн, из-за полевых укреплений и т. п.

В четырехшереножном пехотном строю гренадеров размещали не на флангах, а в первой шеренге. Снова стали применяться рогатки, как защитное средство против кавалерии. Слишком большое значение придавали непрерывному огню, считая, что огнем «пехоте такая придается сила, что неприятель никак оную преломить не может». После рассмотрения и утверждения «Диспозицию» разослали в полки в виде «Генералитетского рассуждения».

Однако следует сказать, что «Генералитетское рассуждение» ни словом не упоминает о действиях штыком, о прорыве неприятельского фронта, а выдвигает на первый план стрельбу, так как «оная весьма надежна и без всякой конфузии и азарту и сколько надобно продолжаться может». Правда, следует признать, что действия русской пехоты против иррегулярных турецких войск обеспечивали целостность и устойчивость боевого порядка, а рогатки и пики служили хорошей защитой против конницы. Вместе с тем, «Генералитетские рассуждения» показывают, что в армии происходил опасный поворот в сторону переоценки силы огня, а с другой стороны, наметилось ничем не оправданное увлечение кирасирской конницей.

В кавалерии до 1736 года драгуны руководствовались артикулом Меншикова, а кирасиры «Экзерцицией в кирасирском е. и. в. полку»^[469]. Этот устав был переведен с прусского устава.

В 1736 году на генералитетском совещании при участии Миниха было принято решение «при всех драгунских полках в швенковании и впротчем конницею обучения поступать так, как в кирасирских полках»^[470].

Устав для кирасир подробно разъяснял правила поворотов и заездов, вздваивание шеренг по-пехотному.

Стремительной атаке кирасир не обучали, им рекомендовали действовать «маленькой рысцой». Старались приучить лошадей к конному строю противника и к выстрелам. Кирасир обучали стрельбе с коня из карабинов и пистолетов. Трехшереножный строй был основным. Допускалось перестроение в две шеренги, но без нарушения расчета рот.

Для обучения войск и проведения маневров еще Петр I ввел 3 — 4-месячные лагерные сборы, которые в дальнейшем проводились ежегодно. Это улучшало военную подготовку, укрепляло дисциплину.

Полковые ученья проводились так же, как и в первой четверти XVIII века. Так, в приказе по Семеновскому полку от 3 сентября 1736 года говорится: полк для ученья выходит на свой плац и строится развернутым фронтом^[471]. Задача заключалась в том, чтобы выработать навыки стрельбы шеренгами, рядами и залпом на месте, затем в движении «наступными и отступными дивизионами» и в каре. Во время этих перестроений мушкетеры должны были стрелять, гренадеры — метать гранаты, а полковые артиллеристы вести картечный огонь.

Цель учения, состояла в том, чтобы через создаваемую огневую завесу противник не мог прорваться. Поэтому в приказе не было ни слова о штыковом ударе. В этом отношении миниховские учения резко расходились с петровскими указаниями о характере полевых учений.

Во время летних лагерей у солдат вырабатывали навыки ведения боя. Боевой учебе в лагерях Военная коллегия придавала большое значение. Чтобы осуществлять постоянный контроль за ходом обучения, была учреждена Инспекция, для которой в 1731 году была выработана специальная инструкция^[472]. Воинская комиссия требовала все полки «мунстровать и свидетельствовать», чтобы «в тех полках воинские учреждения в добрый порядок и во одинаковое действие приводить»^[473].

Комиссия предложила «при армии быть одному генерал-инспектору в ранге генерал-лейтенанта, да трем военным инспекторам в рангах генерал-майоров» и назначила «такие смотры и мунстрования чинить… дважды в год». Порядок проведения смотра определялся инструкцией, состоящей из 20 пунктов. В седьмом параграфе этой инструкции предлагалось спрашивать полковников, офицеров «всех поразно» о том, «все ли довольны и не имеют ли они друг от друга, а особливо подчиненные от их командиров каких обид и непорядков», а солдат «спрашивать по-ротно без офицеров», жалованье и мундир, и провиант, и на лошадей фураж, и прочее определенное им сполна ли получают, и в указанные ли времена, и командиры их не употребляют ли в какие указанные противные работы, и не имеется ли им от кого каких обид». А чтобы они говорили правду, «объявлять с подтверждением»… о том, чтобы «они не опасались своих командиров»^[474]. В восьмом параграфе указывается, что «после смотра полки свидетельствовать в экзерцициях, в взводах, в маршах, в караулах, в церемониях, и в прочем, во всем ли следует по воинским артикулам и уставам и нет ли между полками у одного перед другим в чем розни и ежели явится хоть малая рознь, о тех стараться во всем в наилучший добрый порядок, и во одинаковое действо приводить, дабы во всей армии в гарнизонах, во оном равно поступано было, и ни малой бы отмены в одном перед другим полком не было»^[475].

Этот параграф требует проверять войска в «части церемоний». Вскоре это требование поглотило все остальные: к приезду высокопоставленных инспекторов стали тщательно готовиться для показа внешней парадной стороны. Такие смотры постепенно превратились в парады, и этим была извращена идея инспектирования войск.

Впрочем инспектирование войск продолжалось недолго, так как генерал-инспектор Гохмут вследствие болезни совсем перестал заниматься этим делом, а из трех остальных инспекторов два были назначены командирами полков.

В конце 1733 года Военная коллегия решила «смотр и мунстрование полков по силе инспекторской инструкции проводить командующему генералитету»^[476].

Таким образом, командиры полков оказались бесконтрольными, что еще больше усилило произвол в войсках.

В целях оказания помощи командирам дивизий и полков Военная коллегия поручила генералу Ласси разработать правила для проведения смотров. Вскоре был заслушан доклад Ласси «О правилах построения инфантерского полка для парада»^[477]. На параде требовалось показать только умение производить построение, перестроение и марширование.

Хуже обстояло дело с обучением артиллеристов. Военная коллегия потребовала от канцелярии «Главной артиллерии и фортификации» доложить о том, как обучали артиллеристов при Петре I. Оттуда поступил запрос к известному артиллерийскому генералу Геннину, ведавшему в это время уральскими заводами. Геннин ответил: «При моей бытности в России на артиллерийской службе в команде Главной артиллерии, о артиллерийской экзерциции, а именно: метание бомб, пушечная пальба в мишень и скорострельная, каким образом производить, от главной артиллерии указа я не имел, токмо артиллерийских служителей велено было обучать практике»^[478].

В первой четверти XVIII века артиллеристы не имели своего устава, войска руководствовались отдельными указаниями, содержащимися в различных инструкциях. Основным источником для руководства являлся боевой опыт артиллеристов. В 1731 году по указанию Сената был составлен «Учебный артикул пушечный», который в рукописном виде был роздан в войска, о чем свидетельствуют такие отношения, присылаемые из войск, — «исписать к нам у полковых дел артикул учебный пушечный, которого прошлого году ген. — майор фон Шперейтор дал нам»^[479].

Для обучения полковых артиллеристов было дано указание выделить по восемь человек в полку и «обучать их канонирской должности», затем этих канониров отправить в города, в которых имеются гарнизоны и артиллерийские слушатели для обучения^[480].

«Пешая экзерциция» никаких указаний о построении боевых порядков не давала. Как и прежде, приходилось руководствоваться уставом 1716 года, который определял боевой порядок в две линии. Артиллерия располагалась впереди, конница — на флангах. Командующий имел право «избирать боевой порядок, в зависимости от земли, обыкновения и силы неприятеля». В годы Северной войны сложились формы боя в линейных боевых порядках с некоторым углублением строя и усилением флангов. В годы русско-турецкой войны 1735–1739 гг. наряду с линейным боевым порядком использовалось армейское каре.

В этой войне русская армия встретилась с турецкой армией, которая не знала регулярного строя и действовала «нестройными массами», против которых линия и каре, обеспечивающие сильный и непрерывный огонь, были эффективны.

Вступив на престол, Елизавета Петровна объявила указ «О чинении в полках экзерциции, как было при жизни императора Петра Великого»^[481]. Всем полкам были разосланы специальные указы Военной коллегии об отмене прежних указаний. Это вызвало оживленную переписку о характере и формах экзерциций. Командиры полков спрашивали, как быть с прусской пехотной экзерцицией. Военная коллегия разъяснила: «…в полках экзерцицию и барабанный бой чинить во всем по прежним указам, как было при жизни государя императора Петра Великого во всех полках равномерно, без всякой отмены, а не по-прусски (подчеркнуто в документе. — Л. Б.), и в том командующему генералитету особливое смотрение иметь; а ежели та экзерциция и барабанный бой происходить будут с какою отменою, то генералитет повинны ответствовать, а полковые командиры штрафованы будут неотложно…»^[482]

Это указание сразу реализовать не удалось, так как во многих полках не оказалось устава 1716 года. В связи с этим Ласси внес предложение ввести в полках единую инструкцию — «Описание экзерциции пехотного полка»^[483], которая распространялась в войсках в рукописном виде.

Военная коллегия, получив отчеты инспекторов о проведенных смотрах, приняла решение: «О бытии экзерциции ружьем по всей армии в пехотных полках на таком основании, как оная ныне по указу е. и. в. чинится, а драгунские полки конницею обучать против кирасирских, пеших же так, как пехотные полки обучаются, а во время парадов быть всегда 4 шеренгам, а в драгунских полках как конницею, так и пешим иметь три шеренги. Что же до пальбы касается, то во время оной и пехотным полкам быть в 3-х шеренгах»^[484]. Это решение, утвержденное Елизаветой, разослали по всем полкам. Одновременно был рассмотрен и проект экзерциции Ласси. Военная коллегия разрешила пользоваться им как дополнением к уставу 1716 года. Недостаток «Экзерциции» состоял в том, что в ней ничего не говорилось о штыковом бое.

В 1746 году Ласси вторично обратился в Военную коллегию с просьбой утвердить представленную им «Экзерцицию». Военная коллегия утвердила инструкцию Ласси, но сообщила, что обучение войск должно идти по силе прежних указов^[485]. Одновременно в полки были направлены «Описание экзерциции» и «Рассуждение, учиненное для лучшего и единственного во всех полках порядку, а особливо, что в пехотных полках против прежнего прибавилось и от того как в церемониальных парадах так и в протчем у одного с другим полком чинитца несогласно»^[486].

Военная коллегия, направив в полки «Экзерцицию пехотному полку», дала специальную инструкцию о неуклонном следовании присланной экзерциции. Все эти указания предусматривали обучение полков двухбатальонного состава. Но после введения третьих батальонов были даны дополнительные указания. Апраксин составил специальную инструкцию, которую разослали в полки^[487].

В ландмилиции действовала экзерциция, составленная генерал-лейтенантом Чернецовым, но в 1747 году в связи с введением устава Ласси она была отменена.

Важное значение имело решение Военной коллегии о введении в пехотных войсках трехшереножного строя^[488].

В 1748 году 30-тысячный корпус Репнина совершил поход в Европу. Этот поход дал возможность проверить строевую и тактическую подготовку русских войск и сравнить ее с подготовкой австрийских войск. Сравнение оказалось в пользу русских войск. Русская армия представляла собой хорошо слаженную и дисциплинированную организацию. Ее строевая и полевая подготовка оказалась вполне удовлетворительной, тактические воззрения командиров шли по правильному пути. Несмотря на это, некоторые командиры полков (Чернышев и др.) настаивали на том, чтобы передовой опыт европейских армий середины XVIII века был перенесен в Россию и нашел свое отражение в уставах русской армии. Не случайно поэтому на заседаниях Воинской комиссии, созданной «Для рассуждения по делам касающимся до военной команды», разгорелись жаркие споры между сторонниками принципов петровской школы и «новаторами». Комиссия работала около трех лет и рассмотрела несколько проектов нового устава. За основу был принят проект, составленный полковником З. Чернышевым, который после переработки был представлен на утверждение Елизавете. В декабре 1755 года устав был утвержден^[489]. Вскоре Шувалов организовал смотр своей дивизии, обученной по новому уставу. После смотра «по свидетельству Военной коллегии, всего генералитета и высочайшей апробации, всей армии по тому исполнять повелено и печатные с планами книги для того выданы».

Сравнение проекта «Военного устава» и «Описания полкового строя» говорят о том, что в первом случае делается попытка разрешить вопросы полевой, гарнизонной и внутренней службы от армии до полка, а во втором — разрешаются вопросы внутренней службы и полковой экзерциции. Очевидно, Воинская комиссия не хотела ставить вопрос перед Елизаветой об отмене устава 1716 года и решила опубликовать только те разделы, которые дополняли пункты, кратко изложенные или отсутствующие в этом уставе.

В отличие от устава 1716 года, устав 1755 года не включает вопросов полевой и гарнизонной службы и не определяет обязанностей воинских чинов. В то же время в нем не указывается, что при решении этих вопросов следует руководствоваться петровскими наставлениями и уставом 1716 года.

Новый устав, хотя и указывал, что сущность военного искусства состоит в применении уставных положений в зависимости от обстоятельств, но в нем не были определены основные типы стрельбы. Устав перечислял большое количество различных форм и видов строя, трудно поддающихся разучиванию. Это и заставило участника Семилетней войны Андрея Болотова указать в своих записках, «что касается до обучения солдат, то не одних рекрутов, но и всех старых солдат должно было совсем вновь переучивать, ибо вся экзерциция была от прежней отменная»^[490]. Все видоизменения развернутого строя сводились к приспособлению для ведения огня в различных случаях и притом при условии максимальной насыщенности и быстроты его открытия. Вера в силу огня и переоценка его силы и роли вытекали из того, что основной формой боевого порядка признавался линейный боевой порядок. Четыре вида каре, приведенные в новом уставе, также свидетельствуют о том, что решающая роль отводилась огню, ибо, само каре являлось лишь формой линейных построений. Новым было лишь введение мушкетерских резервов внутри каре. Авторы считали, что каре «за редут из людей сделанный, почитаться может». Введение в устав специального раздела о батальонных и ротных колоннах является шагом вперед.

Колонна предназначалась «для проломления неприятельского фронта» при активных действиях и для ведения огня при обороне. Положительная сторона нового устава состояла в том, что уставом вводился строй колонн и подчеркивалось в нем преимущество наступательных действий.

Основные положения нового устава сводились к следующему.

Пехотный полк был определен в составе трех батальонов четырехротного состава и двух гренадерских рот. Мушкетерские роты имели номера от 1-й до 12-й, а гренадерские — от 1-й до 2-й.

Строй оставался четырехшереножный, как в уставе 1716 года.

Для стрельбы предлагалось четырехшереножный строй перестраивать в трехшереножный. Обычно в 1-ю и 2-ю шеренги назначались самые рослые солдаты. Дистанция между шеренгами — три шага. Глубина всего строя не превышала 10–12 шагов, а по фронту же на каждого солдата приходилось по одному шагу.

Рота в этом составе потеряла то значение, которое ей придавалось в уставе Петра I. Батальон в развернутом строю делился на дивизионы (причем расчет полка производил адъютант полка). Дивизион делился на плутонги. Гренадерские роты располагались на флангах полка.

Повороты оставались прежние, полуоборотов не было. Перестроения развернутого строя состояли во вздваивании рядов, построении ротных колонн для походных движений, переправ и атак кавалерии и построения батальонных колонн для прорыва неприятельских линий. Кроме того, устав определял четыре вида каре, построение которых было весьма сложно.

Общие положения для стрельбы сводились к следующему: Для открытия огня с места три задние шеренги смыкались, после чего 1-я и 2-я шеренги, как и во времена Петра, стреляли с колена, а 3-я и 4-я — стоя по плутонгам, по шеренгам или по рядам. Стреляли с примкнутыми штыками. Резерв, как правило, не стрелял. При наступлении рекомендовалось сначала открывать плутоножную стрельбу, а при сближении — косую полудивизионную, потом давать общий залп и завершать штыковым ударом. При отступлении и отражении удара неприятельской пехоты огнем с места устав предлагал вести плутоножную стрельбу, при которой гренадеры должны бросать гранаты. Успех переправ ставился в зависимость от огня. Каждый батальон двигался вперед только под прикрытием огня.

Таким образом, новый устав невыгодно отличался от устава 1716 года. В уставе 1755 года была сделана попытка утвердить основные принципы линейной тактики путем установления многочисленных форм и правил построения войск для ведения огневого боя.

Войска должны были разучивать уставные правила строя, которые очень редко применялись. Устав не развивал принципы Петра, который требовал «не держаться устава яко слепой стены», а действовать в бою сообразно с силами неприятеля, местностью и своей силой. Новый устав вводил типовые формы и правила, которые приучали войска действовать по шаблону.

Военная коллегия разослала в войска инструкцию «О произвождении в пехотных полках воинской экзерциции единственным порядком, которую чинить как неже следует»^[491]. Инструкция подробно излагала вопросы построения полка. Большое внимание уделялось стрельбе, при этом подчеркивалось «смотреть накрепко, чтоб беспрерывно огонь был». Инструкция предусматривала стрельбу рядами, шеренгами из плутонгов, дивизионную, полудивизионную и из каре (длинного и огибного). Отдельно говорилось о стрельбе при наступлении и отступлении. В особый раздел выделено обучение солдат «бросанию рогаток».

Устав и инструкцию полки получили только в середине 1756 года. Лагерные сборы проводились по прежним уставам.

Из сказанного видно, что новый устав не оказал решающего влияния на ход боевой подготовки перед Семилетней войной. Войска обучались в соответствии с уставом 1716 года.

Система боевой подготовки пехоты 40-х и 50-х годов почти не изменилась, если не считать, что с 1742 года рекрутов перестали обучать на сборных пунктах, а сразу назначали в полки. Здесь их распределяли по ротам вместе со старыми солдатами и после небольшой рекрутской подготовки начинали обучать вместе со старыми солдатами правилам строя и стрельбе. Военная коллегия хотела сократить срок рекрутской школы, но от этого результат получился плачевный: в полках резко возросли наказания, особенно в тех, которыми командовали иностранцы. Рукоприкладство, шпицрутены, битье палками распространялись все больше и больше. В отдельных полевых и гвардейских полках начались массовые побеги. Назначенная в связи с этим комиссия установила многочисленные факты варварского отношения к солдатам. Протесты приняли такие большие размеры, что Елизавета была вынуждена издать секретный указ, в котором отмечалось, что в полках «ундер-офицеры и солдаты как при обучении экзерциции, так и в протчие малые неисправности их и вины весьма тяжко от командиров палками биты бывают и другими побоями безмернож наказываютца, отчего некоторые из них в болезни впадают, а иные и вовсе увечными и к службе негодными остаютца, а многие бежав являютца в воровствах и протчих предерзостях»^[492]. Указ требовал умерить пыл офицеров, не видевших разницы между солдатами и своими крепостными.

После рекрутского учения начиналось ротное и батальонное, во время которых вырабатывались навыки маршировки и приемы стрельбы на месте и в движении. Также проводилось и полковое учение. Основное внимание обращалось на обучение действиям в развернутом строю. Чтобы добиться единства в построении, ген. Апраксин разослал в полки «Рассуждение», в котором регламентировался «порядок размещения солдат и командиров в строю»^[493]. В «Рассуждении» подчеркивалось, что основной задачей строевой подготовки является выработка навыков построения боевого порядка в самые короткие сроки.

Обучению стрельбе по-прежнему придавалось чрезмерное значение. Об этом свидетельствует учение, проведенное в Измайловском полку.

Выведенный на плац для «метания артикулу по барабану» полк разделился на четыре дивизиона, дал три ружейных залпа и начал движение вперед со стрельбой. После первого пушечного выстрела полк сделал шесть шагов, первая шеренга стала на колени, и все плутонги сделали по шесть выстрелов. По окончании плутоножной стрельбы первая линия встала и по новому пушечному сигналу опять сделала шесть шагов, после чего полк повторил плутоножную пальбу. «…По пятому (сигналу) производилась плутоножная пальба по шести патронов, причем пушками скорострельно палить и гаубица на приготовленные шлаги бросать в параллель, а за последним патроном гренадирам метать шлаги…»^[494]

Так заканчивалось движение вперед. Движение фронта назад происходило так: «поворотясь все вдруг направо кругом, маршировать назад шесть шагов, потом налево кругом и поровняться во фрунт», после чего «палить 6 патронов плутонгами, и при том и пушка и гаубица действуют пальбою и гренадиры мечут шлаги». Затем снова поворот, марш шесть ша-гов, опять поворот и стрельба. «Повторив плутоножную стрельбу при отходе три раза, полк, стоя в ордер-де-баталь, вел скорострельную пушечную стрельбу и ружейную залпами». На этом заканчивалось учение в развернутом строю. Вторая часть учения состояла в построении каре.

Задача состояла в том, чтобы научить войска вести непрерывный огонь.

О результатах учебы можно судить по журналам боевой подготовки отдельных полков, в которых, в частности, описано обучение солдат в полках Киевского гарнизона во время лагерных сборов 1760 года.

Необходимо отметить, что в течение войны гарнизонные полки неоднократно меняли свой состав, отдавая обученных рекрутов в полевую армию.

В течение марта и до середины апреля полки обучались ружейным приемам и правилам строя. Особенно важно было научить солдат строиться в боевой порядок и подготовиться к стрельбе. На обучение ружейным приемам отводилось 4–5 дней, после этого роты сводились вместе и обучение проводилось в составе батальона, В середине мая начинались полковые учения, которые проходили до 15 сентября. Как правило, на этих учениях проводилась примерная стрельба. В течение лета 1760 года для пяти полков было израсходовано 145 822 холостых патрона, 13 221 боевой, брошено 3504 гранаты^[495].

Обучение завершалось смотром строевой подготовки полка и боевыми стрельбами.

Сохранившиеся материалы по боевой стрельбе показывают низкий уровень огневой подготовки. Например, в Киевском полку стреляло 586 солдат, из них 317 рекрутов. Старые солдаты получали для стрельбы по три патрона, а рекруты по пять. Всего было сделано 2709 выстрелов, в мишенях оказалась 691 пуля, а 818 попало в доску, к которой прикреплялась мишень. Остальные 1200 пуль пролетели мимо цели. В Черниговском полку стреляло 700 солдат, из них 286 рекрутов. Из 2952 выстрелов в мишень попало 555 пуль, в доску — 1485, мимо цели — 912. Примерно такие же результаты показали солдаты Полтавского, Стародубского, Нежинского и других полков^[496]. В среднем в мишень попадало 15–35 процентов пуль. Это показывало, что для обучения рекрутов прицельной стрельбе отводилось мало времени. Одни тренировочные упражнения по наводке и примерной стрельбе нужных результатов не давали.

Если такие низкие результаты стрельбы были показаны в сравнительно спокойной обстановке, то в боевых условиях меткость была еще ниже. Это давало основание Румянцеву и Суворову говорить о превосходстве штыка над огнем.

Большие маневры до начала Семилетней войны не проводились, исключением являются учения, проведенные Румянцевым в 1758 году. В то время Румянцев командовал дивизией, которая вместе с главными силами русской армии предприняла марш с зимних квартир к реке Варта. С 25 мая по 20 августа дивизия сделала 28 переходов. Во время марша ежедневно проводились маневры, кроме того, войска обучались полевой службе. Большое внимание уделялось устройству лагерей и организации караульной службы^[497].

Кавалерия до середины века обучалась по «Экзерциции конной» 1731 года. В это время в русской армии преобладающее значение имели драгуны, да и конные гренадеры мало чем отличались от драгун; даже кирасиры, вооруженные драгунскими карабинами, могли действовать в пешем строю. Этим русские кирасиры и конные гренадеры отличались от такой же конницы иностранных армий. Новый устав «Экзерциция и учреждение строев и всяких церемониалов регулярной кавалерии»^[498] конница получила в 1755 году. Действия конницы в бою определялись следующими положениями устава: «Всякое действие и сила кавалерии, которое с авантажем и с победою неприятельскою чинимы бывает, состоит в храбрости людей, в добром употреблении палашей, в крепком смыкании и жестоком ударе через сильную скачку». Огонь с коня разрешался только из пистолета и в том случае, «когда имеешь дело с легким неприятелем».

Главным в обучении были быстрая езда и совершенное владение оружием. Хорошая верховая езда являлась совершенно необходимой. Умелое владение палашом достигалось упражнениями в рубке, для чего «обучали на скаку, поставя или дерево, или сделанные из бумаги болваны». Пехотному строю, стрельбе из ружей и пистолетов обучали «точно как и в пехотном полку».

Для кавалерии устав предусматривал три строя: развернутый, рассыпной и в колоннах. Первый — рекомендовался для атаки, второй — для преследования, а в колоннах — для походного движения и маневрирования.

Нужно сказать, что кавалерийский устав 1755 года имел серьезные недостатки и не сыграл положительной роли в подготовке легкой конницы, которая не имела специального устава, и поэтому ее боевые качества были значительно ниже, чем у кирасир и драгун.

Боевая подготовка артиллеристов в сороковых — пятидесятых годах XVIII века стояла на более высоком уровне, чем в тридцатых годах. Русские артиллеристы показывали высокие результаты своей боевой подготовки. Военная коллегия требовала улучшения боевой подготовки артиллеристов. В полки была направлена инструкция («Регул о содержании в армейских пехотных полках полковой артиллерии»)^[499], определявшая состав полковой артиллерии, состав артиллерийской команды и формы ее боевой подготовки. Было дано указание об увеличении числа практических стрельб, в связи с чем отпускалось дополнительное количество пороха и снарядов.

Кроме того, было указано о необходимости улучшения боевой подготовки артиллеристов полевой артиллерии, особенно в период сборов, проводившихся в учебных лагерях под Петербургом, в Риге, Ревеле, Смоленске и в других местах.

Летом 1756 года артиллерийские части были выведены на учения в лагеря. Для этих учений Шувалов направил три инструкции (Диспозиции): 1) «О расположении артиллерийского лагеря»; 2) «Каковым порядком во артиллерийском компаменте пушечную, мортирную, гаубичную, мортирцевую, оружейные и прочие производить экзерциции» и 3) «О генеральном смотре состоящего в компаменте артиллерийского собрания»^[500].

На основе этих инструкций подп. Демидов составил в 1756 году артиллерийский устав, который действовал почти до конца столетия. Устав состоял из двух частей: «О произвожении экзерциции при пушках осадной артиллерии с принадлежащими приемами» и «Учреждения для скорострельной пальбы из 16 (и 24) фунтовых пушек по порядку 1756 года»^[501].

Надо сказать, что этот устав, как и устав Ласси, не был официально утвержден, хотя артиллеристы им руководствовались, так же как утвержденным «Регулом о полковой артиллерии».

Артиллерийский устав определял расчет артиллерии, указывал правила стрельбы на месте, на два фронта, во время наступления и отступления и действия артиллерии в каре. В первой части устава давались команды и расчет действий прислуги при подготовке орудия к выстрелу.

Во второй части перечислялись команды, давалось их объяснение, необходимое для выполнения эволюций с несколькими орудиями.

Расчет артиллерийского орудия для проведения эволюций определялся строем в 16 или в 24 орудия. 16-орудийный строй подразделялся на четыре дивизиона, по четыре орудия. В поле дивизионы выстраивались по номерам, с интервалами между орудиями в шесть шагов. В таком строю орудия составляли батарею.

Обучение проходило так. На фланге каждой батареи находился флигельман, который указывал начало и конец выполнения приемов. Кроме того, возле каждого дивизиона находилось по три человека, которые по знакам флигельмана выбегали вперед и обозначали собой место для выдвижения пушки. Задача заключалась в том, чтобы обеспечить быстрое передвижение орудий и согласованность их действий.

Следует сказать, что до устава Демидова артиллеристы мало обучались своему делу и должны были изучать экзерцицию пехотного строя. Каждый из них получал фузею и выполнял все ружейные приемы и проходил строевое обучение так же, как пехотинец. Даже во время лагерных сборов артиллеристы редко занимались своим делом, так как за это время производилось не более 5–6 выстрелов на орудие. По окончании лагерного периода орудия немедленно сдавались в цейхгаузы. Артиллерия не имела своих лошадей; во время смотров и парадов артиллеристам приходилось возить орудия на себе.

На флоте боевая подготовка шла по уставам и инструкциям петровского времени. Во второй четверти суда Балтийского флота получили в дополнение лишь «сигналы генеральные вице-адмирала Мишукова»^[502].

Воспитание войск. Классовая борьба в армии. В середине века взгляд на солдат как на крепостных получил в армии еще более широкое распространение. То обстоятельство, что со времен Елизаветы крепостных крестьян не приводили к присяге и приравняли к недвижимому имуществу, усилило гнет в армии. Побеги солдат приобрели угрожающие размеры. Правительство приказывало полковым постам усилить надзор за солдатами и одновременно запрещало офицерам использовать драгун и солдат на собственных работах «под страхом воинского суда»^[503]. Но этот указ оказался пустой бумажкой: генералы и командиры отдельных частей действовали по-прежнему. В 1734 году Сенат издал новый указ о запрещении «употреблять солдат и драгун в партикулярные работы»^[504], но положение в армии не изменилось. Через пять лет Сенат снова решил не привлекать «рекрут в гарнизонах, в первый год службы, ни на какую работу»^[505], кроме обучения военному делу. Несмотря на это, положение не улучшилось. Солдаты бежали в леса, многие переходили границу. Военная коллегия издала указ о наказании «за подговор к побегу в Польшу» и вообще за попытку бежать за границу. Вначале правительство пыталось усилить расправу с беглецами, но это не дало результата. Специальные команды, направленные в леса для «искоренения» дезертиров также не улучшили положение^[506].

Военная коллегия усиливала судебную расправу над беглыми солдатами. Так, солдат 210-го Московского полка Ф. Суворов был приговорен к наказанию кнутом за троекратный побег, после чего он был сослан в Охотск^[507]. Солдат Белозерского пехотного полка И. Астафьев за побег с караула был наказан кнутом, и затем ему вырезали ноздри и сослали в Сибирь^[508]. Такой же приговор был вынесен бежавшим солдатам строительного батальона М. Соколову, М. Ляпунову и И. Мокееву^[509]. За подобную вину был также наказан фурьер Галицкого пехотного полка А. Ларионов, он был бит 25 раз кнутом и после вырезания ноздрей сослан на галеры^[510].

Наказание шпицрутенами считалось более мягким наказанием. Военный суд, приговоривший к наказанию шпицрутенами, обычно добавлял в решении, что после наказания солдат может снова служить в том же полку.

Так, солдат Рязанского пехотного полка С. Любимов был осужден на наказание шпицрутенами за три побега — «прогнать шпицрутен чрез полк 12 раз и определить по-прежнему в полк»^[511]. Аналогичные приговоры были вынесены по делам солдата Киевского гарнизонного полка С. Головина, Глуховского гарнизонного полка А. Волконского и многих других^[512].

Одной из форм социального протеста была подача так называемой жалобы — «слово и дело». Солдаты надеялись, что таким путем им удастся освободиться от пожизненной службы. Подавшего «слово и дело» обычно направляли в тайную канцелярию и там подвергали допросу с пристрастием. Своими жалобами солдаты пытались добиться справедливости в отношениях с офицерами. Например, солдат Ингерманландского полка Марков в своей жалобе писал, что полковник Путинов и майор Муравьев «держат у себя в доме солдат и других чинов для домовой своей работы». У командира полка были найдены солдатские челобитные о том, что он превращает солдат в своих крепостных. За «ложную» жалобу Марков был бит кнутом. Считая приговор несправедливым, он заявил, что в этом виновата Военная коллегия, За это Маркову вырезали ноздри и сослали на каторгу^[513].

Солдат Сибирского пехотного батальона С. Быков за показание «слова и дела» получил наказание: «Бить кнутом и вырезав ноздри пред полком послать на сибирские казенные заводы в работу вечно»^[514].

Солдат Углицкого пехотного полка П. Волочин за «сказывание государева слова и дела» был также бит кнутом и сослан в Сибирь, а слушавшие его солдаты Т. Нежданов, И. Прытков, С. Семенов и др. получили по 12 тыс. шпицрутенов^[515].

Так поступали со всеми, кто выражал недовольство своими офицерами.

Нередко солдаты, потеряв веру в справедливость, старались найти другие формы протеста: одни из них начинали говорить «предерзости», поносить царицу, а другие, убегая из полка, объявляли себя самозванцами. Солдат Семиков убежал в город Почеп и заявил, что он царевич Алексей^[516]. А солдат Стародубцев собрал вокруг себя много сочувствующих и пытался поднять восстание^[517].

Массовые побеги, жалобы, самозванство, скрытые и открытые протесты обеспокоили правительство.

Сенат, заслушав доклад Военной коллегии, принял решение дать указ об обязательной присяге «на верность службе» и усилить наблюдение за солдатами со стороны командиров особенно в ночное время. Некоторые меры были приняты и в отношении гвардии^[518], для нее был дан специальный указ «содержать себя как регулы о дворянской породе требуют и командирам бы своим были послушны и чин чина почитать…»^[519]

Надо сказать, что принятые меры помогли навести в столичном гарнизоне надлежащий порядок. Но как можно было упорядочить дело в полевых полках, если офицеры и генералы сами нарушали закон, да и условия расквартирования войск способствовали этому. Полки так располагались на квартирах, что солдаты находились под присмотром только ближайшего командира, который и распоряжался ими по своему усмотрению. Войсковые части занимали большую территорию, солдаты жили в деревнях и небольших местечках. Так, например, Углицкий пехотный полк, расквартированный в районе Нарвы, имел 2026 человек рядовых и офицеров и занимал в Нарве и ее уезде 1078 дворов. Каждая рота занимала 75–85 домов. При таком расположении роты были удалены от полкового штаба от 10 до 80 верст, а взводы — до 20 верст^[520].

Дивизия Фермора располагалась на квартирах в Ладожском, Шлиссельбургском и Новгородском уездах. Полки занимали более 10 тыс. дворов^[521]. Такое размещение затрудняло контроль за солдатами и являлось причиной того, что в зимнее время учения фактически прекращались и навыки, приобретенные в летний период, быстро забывались. Правительство долго не могло разрешить вопрос об устройстве постоянных казарм, что позволило бы значительно улучшить боевую подготовку рядового и офицерского состава.

Наряду с мерами контроля и дисциплинарных взысканий в войсках и на флоте проводились и другие формы воспитательной работы.

Вся система боевой подготовки была направлена на выработку у солдат необходимых для боя качеств: твердости, храбрости и мужества. И в этом отношении немалую роль играли повседневные занятия, в процессе которых солдат и матрос убеждался в силе своего оружия и в целесообразности регулярных строев, а также те беседы, которые проводились в войсках во время воскресных богослужений. Солдат и матрос воспитывались в духе преданности царю, церкви и родине.

При всех недостатках русские вооруженные силы выгодно отличались от европейских армий как своим составом, так и боевой выучкой.

Военная система русской армии, сложившаяся в первой четверти XVIII века, продолжала укрепляться и развиваться. Никакие попытки Миниха, Бирона и других иноземцев не могли остановить развитие военного дела или свернуть его с правильного пути. Военная идеология дворянства находит свое выражение в передовой русской тактической мысли.

Линейная тактика остается господствующей. Этому способствовало наличие гладкоствольного оружия. В боевой подготовке тогда наметилось два направления: одно — продолжало развивать основы боевой подготовки, заложенные Петром, другое — получило свое начало с времен Миниха и исходило из шаблонного понимания линейной тактики. Представители этого направления видели силу армии не в одинаковом обучении солдат, способных вести бой в любых условиях, а в подготовке массы, которая сильна одновременным исполнением всех операций. Центр тяжести в боевой подготовке Миних переносил на совместную подготовку. Он говорил, что армия — это большая машина, а солдат — это «механизм, артикулом предусмотренный». Миних пытался перенести прусскую военную систему в Россию и обучать регулярную русскую армию, как западноевропейскую, наемную армию. Но эта система долго не продержалась; и ссороковых годов русская армия вновь вернулась к той системе, которая сложилась в первой четверти XVIII века и полностью оправдала себя в Северной войне, а затем и в Семилетней войне.

Подготовка офицеров. До XVIII века подготовкой офицеров в России не занимались. Командные должности, например, в дворянской коннице замещались по родовому признаку. А сотник, голова и полковник в первой половине XVII века не являлись чинами. Эти временные обязанности возлагались на родовитых дворян или бояр. С окончанием войны или очередного сбора дворянская конница распускалась по домам и вместе с этим упразднялись должности командиров.

При назначении командиров на должности прежде всего принималось во внимание родовитое происхождение, а не наличие военных знаний. Также было и в стрелецких полках. Родовитые дворяне считали постоянную службу унизительной для себя.

Производство офицеров солдатских полков осуществлял Иноземский приказ, он же назначал на новые вакансии. Правительство пыталось путем приписки офицеров к определенным приказам навести порядок в этом деле. Но из этого ничего не вышло. Особую остроту этот вопрос приобрел в начале XVIII века в период создания регулярной армии, требовавшей большого количества офицеров. Только срочная необходимость заставила Петра направить в армию 300 иностранных офицеров, числившихся на учете в Иноземском приказе. Но вскоре выяснилось, что большая часть иностранцев совершенно неспособна обучать солдат и управлять ими. Генерал А. Головин, получивший в свою дивизию иностранных офицеров, писал Петру: «они своего дела не знают, сперва их нужно учить, и труды пропадают даром», и просил у Петра разрешения отобрать на офицерские должности русских людей. «Начальных, государь, людей, — писал Головин в марте 1700 года, — не изволишь ли набирать из царедворцов (т. е. стольников, стряпчих и жильцов. — Л. Б.) и из заморских (то есть русских, побывавших за границей. — Л. Б.)… а я истинно то делать рад; лутче их учить, нежели тех, которые присланы из Иноземского приказу: трудов к ним много положено, а иные и ныне за мушкет не умеют принятца»^[522]. Месяц спустя Головин сообщал Петру: «Начальные, государь, люди, которые присланы из Иноземского приказу для учения и по многим числам учения не приняли, и апреля 15-го числа выкинул из них человек с полтораста, а в остатке в учении человек с полтараста ж»^[523].

Получив разрешение Петра, Головин потребовал от Разрядного приказа представить ему сведения о дворянах, которых можно взять в армию на офицерские должности. В результате отбора в дивизии А. Головина, А. Вейде и А. Репнина в 1700 году было записано 8 стольников, 2 стряпчих и 157 жильцов, что составило вместе с уже числившимися в войсках «царедворцами» 1091 человек. Кроме того, вскоре прибыло еще 2913 «царедворцев», из которых принято в учение 940 человек. Из этих данных видно, что во вновь сформированных полках подавляющую часть офицеров составляли русские люди, иностранцев же было не более 10 процентов.

Перед началом Северной войны русская армия не имела достаточного количества подготовленных офицеров. Петр отмечал, что в то время офицеры, набранные из дворян, знали не больше солдат и все они «двоелетние суть были рекруты». Под Нарвой офицеры-иностранцы изменили, что явилось одной из причин поражения русских войск. Это поражение заставило правительство принять меры по подготовке своих офицерских кадров. Ф. Энгельс указывает: «Нарва была первой большой неудачей подымающейся нации, умевшей даже поражения превращать в орудия победы»^[524].

В начале XVIII века в России была разработана своя система комплектования армии офицерским составом. Офицерский корпус состоял из русских дворян. А выходцы из недворянских слоев, ставшие офицерами, получали дворянство. «Все обер-офицеры, — гласил указ Петра, — которые произошли не из дворянства, отныне их дети и их потомки суть дворяне и надлежит им дать патент на дворянство»^[525]. Обучение и воспитание солдат и матросов, принятых из крестьян и посадских людей, доверялось только представителям правящего класса — дворянам.

Нужно сказать, что правительство затратило немало усилий, чтобы провести в жизнь закон об обязательной службе дворян. Многие из них укрывались от военной службы, постригались в монахи. Петр приказал: «Дворян собрать молодых для запису в офицеры, а наипаче тех, которые кроюца, сыскать»^[526], а монахов «разобрать и годных в службу написать». Одновременно было запрещено постригаться в монастырь до 60-летнего возраста.

В своих указах правительство заявляло, что за уклонение от военной службы у дворян будут конфискованы поместья. В 1714 году было решено с 13-летнего возраста зачислять дворян в полки, и только после отбытия срока солдатской службы их производили в офицеры^[527]. Петр рассматривал гвардию как военную школу, обеспечивающую полевую армию офицерскими кадрами.

Однако в результате проверки состояния офицерского корпуса было выявлено немало фактов, когда детей родовитых семей сразу записывали в офицеры, вследствие чего они, даже не будучи в полку, приобретали чины. Придя в армию в чине поручика или капитана, такие офицеры очень быстро продвигались по службе, хотя и не обладали военными знаниями. В связи с этим Петр приказал: «понеже многие производят сродников своих друзей в офицеры из молодых, которые с фундамента солдатского дела не знают, ибо не служили в нижних чинах, а которые и служили только для лица по несколько недель или месяцев, того ради (на) таких требуетца ведомость, сколько и каких чинов есть с 1709 года и впредь сказать указ, что из дворянских пород иных со стороны отнюдь не писать, которые не служили в гвардии. Сей указ не на тех, которые солдатами из простых людей и долго служа свою ваканцию получили прямою службою, которым быть по достоинству, нами учиняемому и впредь учиняемом, но на таких, которые для лица токмо (как выше писано) были в солдатах малое время»^[528]. Указ 1719 года, повторенный в 1724 году, запрещал производить в офицеры «детей и дворян, которые не будут в солдатах, исключая тех, которые из простых выходить в офицеры станут по полкам»^[529].

Петр дал указание производить офицеров, знающих военное дело, «за подписью рук всех штаб- и обер-офицеров, а без того отнюдь никого не производить»^[530]. С 1719 года производство офицеров осуществлялось тайным голосованием через баллотирование. При этом составлялся протокол, который утверждался царем. Вначале эта система встретила затруднения, но после того, как был подробно разъяснен порядок баллотировки и приложен образец протокола, производство офицеров через баллотирование было вновь подтверждено: Петр приказал строго соблюдать этот порядок — «челобитен не принимать и выписок не делать»^[531].

При комплектовании армии офицерскими кадрами преследовались две цели: не допускать в офицерский корпус лиц не дворянского происхождения, выдвигать в офицеры только тех, кто знает основы военного дела. Первую задачу решили быстро: дворяне не пропускали в офицеры лиц других сословий. А вторая — не была выполнена, так как и при тайном голосовании «порода» всегда преобладала над знаниями.

Тогда Петр I дал указ в 1722 г. баллотировать кандидатов по старшинству.

Буржуазные военные историки (Бобровский, Гейсман, Баиов и др.) утверждали, будто без помощи иностранных офицеров Петр I не смог бы построить русскую регулярную армию. Факты, однако, говорят другое. Петр I был вынужден в начале Северной войны приглашать на службу иностранных специалистов. Но как только проблема подготовки офицерских кадров была решена, он ограничил прием иноземцев в русскую армию. В 1702 году в полевой армии из 1149 обер-офицеров русских было 847. В русской гвардии иностранцев почти не было. Семеновский полк, например, в это время не имел ни одного иностранца, а в Преображенском из 112 человек только трое были иностранцы. В 9 драгунских полках насчитывался 281 офицер, среди них — один иностранец^[532]. Правда, Петр приглашал иностранных офицеров и после поражения под Нарвой, где они показали себя с отрицательной стороны, но при этом он всегда стремился привлечь на русскую службу лучших знатоков военного и морского дела, создавал им необходимые условия для плодотворной работы на пользу России. Но Петр никогда не идеализировал иноземных специалистов, не доверял им руководящих постов в государстве и в армии. В черновых набросках манифеста говорится, что из приехавших в Россию иностранцев «меньшее число из оных искусные обретены суть, большая часть офицеров вманилась через незнаемые рекомендации…» В 1705 году при новой публикации манифеста говорилось, что впредь на русскую службу будут приниматься офицеры, которые «не через одну рекомендацию, приятство или деньги, но через совершенные в поле воинские службы добрую славу и искусство получили»^[533].

С 1706 года иностранные офицеры при приеме в русскую армию не стали повышаться в чине. А по штатам 1711 г. в полках была оставлена только треть окладов на содержание иностранных офицеров^[534].

Русское правительство внимательно следило за работой офицеров-иностранцев и отправляло за границу тех, которые нерадиво относились к военной службе. Так, после Прутского похода из полевой армии было уволено пять иностранных генералов, шесть полковников и 45 штаб-офицеров. В 1714 году было решено проверить всех иностранных офицеров, определить их пригодность к военной службе и оставить в армии только тех, кто действительно полезен для дела. После тщательной проверки многих офицеров-иностранцев уволили из армии и флота за непригодностью и впредь старались не брать их на русскую службу. А спустя шесть лет Петр вообще запретил прием иностранцев на военную службу. Военная коллегия, руководствуясь этим указом, разъясняла: «велено, чтоб приезжих ис чюжестранных государств офицеров, которые будут приезжать и просить о принятии в службу е. ц. в., и оных не принимать, а отсылать их в прежние места, кто откуда приедет»^[535]. На следующий год было решено «артиллерийских служителей производить в офицеры (только) из русских и повышать (их) по достоинству и по указам»^[536].

В 1721 году в связи с делом генерала Алларта, который вышел в отставку, а затем снова возвратился в армию и потребовал повышения в чине, Петр издал приказ, в котором говорилось: «Кто таким же образом был в службе, возьмет абшит (отставку. — Л. Б.), а потом паки будет принят, тем (чином) числить ево с того числа, с которого определен будет в службу и сей пункт ввести в воинский устав»^[537]. А еще через год Петр приказал: «ежели которые иноземцы в службе е. ц. в. похотят быть временно, и таковых против российских рангами унизить»^[538].

Но ни подготовка офицеров через гвардию, ни прием на службу иностранных офицеров не могли полностью обеспечить русскую армию хорошо подготовленным офицерским составом. Без специальной, систематической подготовки своих офицеров, знающих пехотное, кавалерийское, артиллерийское и инженерное дело, нельзя было и думать о дальнейшем развитии военного дела в России. Ввиду этого правительство Петра с первых же дней строительства регулярной армии обратило особое внимание на военные школы, которые в то время имели резко выраженный утилитарный характер. Петр писал, чтобы «из школы во всякие потребы люди, благоразумно учась, происходили в церковную службу и в гражданскую, воинствовать, знать строение и докторское врачевское искусство»^[539].

Страна хотя и остро нуждалась в людях всех специальностей, но в первую очередь ей нужны были офицеры для армии и флота. Вот почему почти все школы, открывшиеся в первой четверти XVIII века, готовили офицеров или унтер-офицеров.

В 1698 году при Преображенском полку была учреждена первая артиллерийская школа в России. Возглавлял эту школу «капитан от бомбардир» Скорняков-Писарев. Преподавателями были офицеры того же полка. По учебному плану в школе изучали арифметику, геометрию, фортификацию и артиллерию. Окончившие школу производились в унтер-офицеры и направлялись в войска. При военной школе была создана школа для солдатских детей, в которой обучали грамоте, счету и бомбардирскому делу^[540].

Еще одна артиллерийская школа была открыта в 1698 году при пушечном дворе, которая предназначалась для подготовки офицеров. Эта школа просуществовала до 1699 года^[541].

В том же году в Азове была открыта мореходная школа, в которой обучали «морскому воинскому ходу и карте и компасом»^[542]. Окончившие эту школу направлялись в Азовский и Балтийский флоты.

В 1699 году в Москве открылась «Школа математических и навигационных, то есть мореходных хитростно наук учения». Но указ об этом был опубликован только 14 января 1701 года^[543]. До 1706 года школа находилась в ведении Оружейной палаты, а потом ее передали Приказу морских дел^[544]. В школу принимали детей дворян, дьяков, подьячих и других чинов в возрасте от 12 до 17 лет. Число учащихся быстро росло, Если в 1703 году их было 200, то в 1712 году — 538^[545].

Состав учащихся мореходной школы

Годы	Дети
	дворян	ловчих и конюхов	боярских людей	посадских	духовных	солдат и унтер-офицеров	других категорий
1705	30	46	17	28	32	12	36
1711	126	41	33	51	32	203	19
1715	116	20	32	15	24	194	26*

* Материалы…, ч. III, стр. 295–300, 314, 325.

Из этих данных видно, что, когда правительство остро нуждалось в офицерских кадрах, в школу принимали не только детей дворян, но также духовных, посадских и других лиц. Не принимались только дети крепостных крестьян и работных людей. Позднее правительство закрыло доступ в эту и другие школы всем лицам не дворянского происхождения.

Придавая школе большое значение, Петр обращал внимание Апраксина на то, чтобы он систематически наблюдал за ее комплектованием и развитием. В одном из писем Петр указывал: «Сами можете видеть, какая в том есть польза, что не только к морскому делу нужна сия школа, но и артиллерии и инженерству»^[546].

Учебный план составил сам Петр. Поскольку школа готовила не только моряков, но также артиллеристов и инженеров, то и программа ее была универсальной. В школе изучали русский язык, арифметику, геометрию, тригонометрию с практическим приложением ее к геодезии, тригонометрию сферическую, артиллерию, фортификацию, математическую географию, мореплавание, навигацию и астрономию. Кроме того, преподавали «рапирную науку», или фехтование, и живописание. После окончания теоретического курса учащихся посылали на практику. Основные предметы в школе вели видные русские педагоги. Математику, например, преподавал талантливый русский ученый Леонтий Магницкий. Это был широкообразованный человек и выдающийся педагог своего времени. Что касается иностранцев — Гвина и Грейда, преподававших морское дело, то дьяк Курбатов писал Головину: «они учат нерадетельно, а ежели б не опасались Магницкого, многое бы у них было продолжение для того, что которые учатся остропонятно, тех бранят и велят дожидаться меньших»^[547]. Исключение составлял Генрих Фарварсон, который вместе с Магницким старался улучшить качество преподавания.

Навигационная школа принесла большую пользу: она дала армии и флоту много офицеров-инженеров, артиллеристов, моряков, топографов и других специалистов.

В 1715 году в Петербурге открылась «Морская академия», директором которой был Сент-Илер, а общее руководство осуществлял А. Матвеев. Впрочем, Сент-Илер не долго находился в должности директора; через два года его выслали из России, и академию целиком поручили Матвееву^[548]. Брауншвейгский резидент Вебер в 1716 году доносил: «В это лето окончательно устроена Морская академия, и в целой обширной России не было ни одной знатной фамилии, которая не обязалась бы выслать в эту академию сына или другого родственника от 10 до 18 и старшего возраста»^[549]. Академия, как привилегированное учебное заведение, была рассчитана на 300 учеников. Но уже в 1718 году число учащихся увеличилось до 865; из них 500 человек обучались в Петербурге, а остальные — в Москве. В академии учили «арифметике, геометрии, навигации, артиллерии, фортификации, географии, рисовать, живописного, и воинским обучениям мушкетами и на рапирах и некоторых — астрономии»^[550]. Морская академия вскоре стала основным учебным заведением, готовившим офицеров для флота.

В этом же году в России началась подготовка морских офицеров через гардемаринскую роту. Численность учащихся достигала 200 человек. Учебные классы размещались в Морской академии. Вначале в гардемарины производили тех учащихся Морской академии, которые «превзошли все науки». Но с 1728 года гардемарины занимались почти по одинаковому с Морской академией учебному плану. Для морской практики гардемарины направлялись в заграничные флоты. В основном же практическое обучение проводилось на Балтийском флоте. Во время практики гардемарины служили как все матросы, их обязывали «нести то бремя без всякой отмены». Здесь они изучали теорию навигации и штурманское дело, артиллерии и практические стрельбы, теорию и практику управления парусами, «солдатское обучение» с мушкетом. Во время плавания гардемарины работали наравне с матросами, а в бою вместе с солдатами находились при орудиях.

10 января 1701 года в России была учреждена новая артиллерийская школа. «Велено на новом пушечном дворе, — говорилось в именном указе Петра I, — построить деревянные школы и в тех школах учить пушкарских и иных посторонних чинов людей детей их словесной грамоте и цифири и иным инженерным наукам; и, будучи в тех школах, учиться вышеописанным наукам с прилежанием, а выучась, без указу с Москвы не съезжать, также в иной чин, кроме артиллерии, не отлучаться и кормить и поить их в вышеописанных школах»^[551]. В школе было два отделения. В 1-м отделении изучали арифметику, геометрию, тригонометрию, фортификацию и артиллерию, во 2-м — русский язык и арифметику. Из 1-го отделения выпускались офицеры, а из 2-го — мастера и писаря для артиллерии. Преподавали в школе русские офицеры и один иностранец (Гран). Ученики школы писали Петру, что Гран не учил, а заставлял учеников выполнять домашнюю работу, отчего они учения мало приняли. Он, учитель, злясь, на них «покупал ремни, которые на кнуты навязывают и винных пытают, и навязав из них, бил». Грана отдали под суд и отстранили от преподавания^[552]. В период с 1700 по 1721 год в этой школе обучалось от 100 до 300 человек.

В 1712 году была открыта вторая артиллерийская школа, куда вначале определили 20 молодых дворян. Начальником ее был командир 1-го артиллерийского полка ген. — майор Гинтер. Очевидно, это была полковая школа. Обучали в ней арифметике, геометрии, тригонометрии, черчению, артиллерии и фортификации.

Следует назвать еще одну артиллерийскую школу, основанную в 1721 году. Петр дал указание «выбрать из артиллерии 30 человек и обучать при Петербургском лабораторном доме всему, касающемуся до артиллерии, а также арифметике, геометрии и тригонометрии»^[553]. В школе изучали материальную часть артиллерии, устройство батарей, приготовление ракет и боеприпасов, ружейные приемы, проводили практические стрельбы из орудий. Кроме того, подготовкой пушкарей занимались артиллерийские и морские базы, куда ежегодно отправляли по 20 человек «для обучения артиллерийскому делу»^[554].

Кроме артиллерийских и морских школ, широкое развитие получили инженерные школы. Первая такая школа была открыта в 1709 году в Москве. Через два года Петр потребовал «школу инженерную умножить, а именно, сыскать мастера из русских, который бы учил цифири или на башню для сего учения посылать, и когда арифметику скончат, учить геометрии столько, сколько до инженерства надлежит, а потом отдавать инженеру учить фортификации»^[555]. Количество учащихся было определено в 150 человек, из которых две трети были дворяне.

Преподавателями в инженерной школе были русские инженерные офицеры и пленный швед Рейтер. Школа просуществовала до 1724 года, затем ее перевели в Петербург и включили в состав школы, созданной в 1719 году^[556], а Рейтеру дали «свободный пашпорт».

Петербургская инженерная школа вначале размещалась в «прихожей палате» артиллерийской канцелярии, но затем ее перевели в «светлицу большую в Пушкарской слободе», а затем в 1724 году в специальное помещение на Московской стороне. Число учащихся после слияния с московской школой достигло 176 человек, Здесь, как и в большинстве других школ, изучали арифметику, геометрию, тригонометрию и фортификацию. Лица, успешно окончившие школу, получали звание кондукторов и назначались в войска. Часть учащихся направлялась в Ревель и Ригу для усовершенствования.

Кроме инженеров, школа готовила квалифицированных саперов.

Руководил школой де Кулон. Преподавали в ней русские офицеры.

В Москве при военном госпитале в 1707 году открылась хирургическая школа с пятилетним сроком обучения. Здесь велась теоретическая и практическая (клиническая) подготовка военных врачей.

Затем открылась Московская школа переводчиков, просуществовавшая до 1715 года. Вначале ею ведал Посольский приказ, а потом Петербургская канцелярия. С 1710 года школа готовила кадры для Московской типографии.

Основные кадры офицеров готовили русские военные школы, но, кроме того, для изучения морского и военного дела, Петр направлял дворян за границу. С 1700 по 1705 год несколько десятков русских юношей обучались морскому делу в Голландии, Италии и Англии. Группа русских офицеров училась инженерному искусству у известного в то время инженера Кагорна. Из писем Ганнибала видно, что Петр I вместе с русскими дворянами учился инженерному делу во Франции^[557].

Для подготовки унтер-офицерских кадров создавались особые школы. Наиболее многочисленными из них были гарнизонные школы, число которых доходило до 50^[558]. Во всех крупных портах находились так называемые русские или адмиралтейские школы^[559]. Первая такая школа была открыта в 1703 году на Воронежской верфи, а вторая — в Архангельске. В последующие годы адмиралтейские школы открылись в Петербурге, Кронштадте, Ревеле, Таврове, Астрахани, Казани и на Сестрорецком заводе. Всего было открыто 13 школ. Кроме того, при Морской академии, инженерной и артиллерийской школах были открыты отделения для солдатских детей, где готовили кадры младшего командного состава^[560].

Усилия правительства в этом отношении увенчались успехом: русская армия и флот получили достаточное количество квалифицированных инженеров, артиллеристов и моряков. С 1720 года Россия больше не приглашала иностранных военных специалистов.

Военные школы при Петре I давали учащимся хорошее по тому времени общее и специальное образование и служили образцом для многих стран Западной Европы, где такие школы открылись позднее, чем в России.

В середине XVIII века Россия жила напряженной политической жизнью. После Северной войны она стала играть важную роль в международной жизни. Значительны были и хозяйственные успехи. Продолжала развиваться культура и наука. Военные школы при Петре I готовили офицеров разных специальностей. Но когда эта проблема была решена, перед школами были поставлены более широкие задачи: готовить специалистов для всей страны.

В 1725 году в России была создана Академия наук с университетом при ней, откуда в дальнейшем вышла целая плеяда русских ученых: Александр Поповский, Антон Барсов; Яков Козельский и другие, являвшиеся учениками великого русского ученого М. В. Ломоносова.

Русское дворянство, желая сохранить в своих руках командные кадры, весьма ревниво относилось к их «чистоте». Петра I (после его смерти) стали обвинять в том, что он якобы засорил дворянство «худородными людьми», и уже в 30-х годах правительство ограничило прием недворянских элементов в офицерский корпус, повысило требования в отношении кандидатов, выдвигаемых на баллотировку^[561]. Основным требованием была принадлежность к дворянству. Такой порядок приема полностью закрывал доступ в офицерский корпус разночинным элементам. В то же время дворянство, тяготясь петровскими законами об обязательной пожизненной службе, добилось того, что по новому указу один из членов дворянской семьи оставался дома для ведения хозяйства^[562]. Кроме того, дворяне получили право после 25 лет службы в армии выходить в отставку. А так как большинство из них начинало службу (номинально) с 12 — 13-летнего возраста, то к 38 годам они уже могли уходить из армии и отправляться в свои поместья.

После окончания русско-турецкой войны 1735–1739 гг. почти половина офицеров подала в отставку. Особенно осложнилось положение со средним и младшим командным составом. Дворяне не желали занимать должности унтер-офицеров и поэтому младшими командирами назначались главным образом те, кто окончил солдатскую школу. Оказавшись в трудном положении, русское правительство стало привлекать на военную службу остзейских дворян и вновь открыло дорогу иностранцам. В результате русская армия оказалась заполненной главным образом немцами. Военная коллегия напомнила Сенату, что по указу Петра I было «велено содержать иноземцев третью часть, а русских две доли… ныне состоит полковников иноземцев — 34, русских — 28». Далее говорилось о том, что из 79 генералов-иностранцев было 33^[563].

Характеризуя иностранных офицеров, Манштейн указывал, среди них «немало есть и таких, которые почитались презренными в прочих местах Европы. Сии бродяги, не зная куда преклонить голову, толпами приходили в Россию, и иногда им удавалось получить такое счастье, как лучшим подданным»^[564]. И. Шувалов писал: «Первые места в государстве были заняты иностранцами, которые оставались в совершеннейшем бездействии касательно сего предмета (развития науки и просвещения в России. — Л. Б.) вероятно оттого, что не радели о распространении наук и искусств в стране, им чуждой, или потому, что их намерения не позволяли им мыслить и действовать с ревностью патриотов»^[565].

Иностранцы и балтийские немцы быстро продвигались по службе. Это объяснялось тем, что офицеры, выходившие в отставку, получали повышение и следующий чин. Воспользовавшись этим законом, иностранцы, уйдя в отставку и получив новый чин, снова возвращались в армию. Миних и Остерман потворствуя иностранцам, приказывали принимать их «безволокитно»^[566]. Это вызвало серьезное недовольство среди русских офицеров.

Во второй четверти XVIII века основными поставщиками офицерских кадров стали главным образом военные школы. Но в этот период среди дворянства укоренилась практика зачисления в полки малолетних. Сидя дома, молодые дворяне получали чины, а к совершеннолетию они уже были обер-офицерами, а иногда и штаб-офицерами. В то время нередко можно было встретить совершенно неподготовленных 20 — 22-летних полковников и даже генералов. Обучение в гвардии резко ухудшилось, основное внимание стали обращать на показную, парадную сторону дела. Количество специальных военных школ почти не росло, несмотря на то, что армия увеличилась. В военных школах делался уклон в сторону универсализма.

В 1731 году по инициативе известного военного деятеля времен Петра I П. И. Ягужинского был открыт так называемый «Шляхетский кадетский корпус»^[567]. Необходимость его создания мотивировалась не только целесообразностью изучения основ военного дела, но и гражданских наук «весьма нужно, дабы шляхетство от младых лет к тому в теории обучены, а потом и в практику годны были»^[568]. Кадетский корпус являлся привилегированным закрытым учебным заведением. Все учащиеся сводились в две, а затем в три роты сотенного состава. В корпусе изучали: арифметику, геометрию, тригонометрию, фортификацию, артиллерию, рисование, шпажное искусство. Кроме изучения военной теории, кадетов ставили в караул «к некоторым честнейшим постам», водили строем, чтобы умели «весьма по-солдатски поступать». Наконец, в корпусе изучали и гражданские науки: историю, географию, юриспруденцию, танцы, музыку и прочие науки, «дабы, видя природную склонность, потому б и к учению определять». Двойственность целей порождала многопредметность. Каждый изучал все предметы самостоятельно. Группы комплектовались не по возрасту, а по степени знаний. Было предписано «посадить кадетов по рангам, кто против кого более знает, тот перед тем и первенство имеет, в особливо каждую субботу смотреть, чтоб их пересадить по наукам и прилежности^[569].

За первые 30 лет своего существования корпус подготовил 1557 человек, из них 1200 человек были произведены в офицеры и направлены в войска^[570].

В 1752 году в Петербурге был открыт Морской корпус^[571]. Существовавшие до этого Петербургская морская академия, гардемаринская рота, Морская артиллерийская и Московская школы были упразднены. Дворянских детей, находящихся в этих учебных заведениях, перевели в Морской корпус, а детей других сословий направили в адмиралтейские школы. Морской корпус, рассчитанный на 120 человек, имел трехгодичный срок обучения. Из этого числа 30 человек готовилось для морской артиллерии. В 1-м гардемаринском классе изучали арифметику, геометрию, тригонометрию, иностранный язык и ряд морских наук. Во 2-м и 3-м классах изучали специальные морские предметы. Зимой занятия велись в учебном помещении, летом же кадеты 1-го и 2-го классов отправлялись в плавание. Корпус давал флоту квалифицированных морских офицеров.

Во второй четверти XVIII века продолжали существовать Артиллерийская и Инженерная школы. Чтобы повысить специальную подготовку инженерных и артиллерийских офицеров, Геннин предложил создать при Артиллерийской школе особый класс, в который ежегодно направляли по 10 человек.

В 1743 году была вновь открыта инженерная школа в Москве, а в 1747 году в Киеве.

В 1730 году в Петербурге была открыта Арифметическая школа, которая вскоре была переименована в Артиллерийскую арифметическую и Инженерная для обучения «детей мастеров инженерных людей». А через пять лет начались занятия еще в одной новой школе — Чертежной артиллерийской^[572]. Такая же школа была открыта и в Москве^[573].

Унтер-офицеров по-прежнему готовили в гарнизонных школах, сеть которых в связи с присоединением к ним в 1744 году цифирных школ значительно расширилась. Такие школы были созданы в каждом гарнизоне. Младших командиров для флота готовили адмиралтейские школы. Число учащихся в гарнизонных и адмиралтейских школах быстро росло: в 1732 году было 4 тыс. человек, а в 1737 году стало уже 6048 человек.

Однако число специальных военных школ росло медленно, армия и флот получали недостаточное количество подготовленных офицеров. Потребность же в кадрах с каждым годом возрастала.

В конце 50-х годов П. Шувалов по совету М. В. Ломоносова составил специальный доклад об открытии в России Военной академии и представил его в Сенат. Шувалов писал: «Целость отечества и сохранение народа требуют обучать военной науке тех, которые в чины офицерские определяться будут». К тому времени военное дело настолько усложнилось, что надо было подумать о высшей школе, в которой «искуснейших и довольно знающих военное дело военнослужащих определить, которым можно давать дезертации делать, экзаменовать и прочее и тому подобное чинить имеют»^[574]. Принципы военной теории Шувалов изложил в своей докладной записке «О военной науке».

Хотя Сенат и одобрил доклад Шувалова, но Военная академия в это время не была открыта. Вступившая на престол Екатерина II отрицательно отнеслась к этому вопросу и не утвердила представленный проект.

Из сказанного видно, что военные школы появились в России в начале XVIII века. Их развитие шло своим самостоятельным путем. Создание регулярной армии и применение линейной тактики требовали офицеров различных специальностей: пехотных, артиллерийских, инженерных, морских и др. Этим и объясняется широкое развитие специальных военных учебных заведений в России в этот период.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ РАЗВИТИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО ИСКУССТВА В ВОЙНАХ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ И СЕРЕДИНЫ XVIII ВЕКА

РУССКОЕ ВОЕННОЕ ИСКУССТВО В СЕВЕРНОЙ ВОЙНЕ (1700–1721 гг.)

Экономическая, политическая и военная отсталость России конца XVII века была угрозой национальной независимости страны. Одной из причин этой отсталости являлась оторванность России от Балтийского и Черного морей. Швеция и Турция, захватив русские земли по берегам этих морей, значительно затруднили условия для развития производительных сил русского государства. К. Маркс по этому поводу писал: «Указывают, что ни одна великая нация никогда не существовала в таком отдаленном от моря положении, в каком первоначально находилось государство Петра Великого, что ни одна нация никогда не мирилась с тем, чтобы ее морские побережья и устья рек были от нее оторваны; что Россия не могла оставить устье Невы, этого естественного выхода для продукции Северной России в руках шведов, так же как устья Дона и Буга и Керченский пролив в руках кочевых татарских разбойников…»^[575], ибо русские границы были открыты как на юге, так и на севере. Наибольшая опасность в это время выявилась на севере. Правителей Швеции больше не удовлетворяли ранее захваченные русские земли в Прибалтике и Финляндии, и они ставили своей целью овладеть всем русским севером и северо-западом, чтобы полностью отрезать Россию от морских путей. «С давних пор одной из излюбленных идей шведского правительства была мысль о захвате в свои руки всей внешней торговли России»^[576]. Захват Архангельска, Новгорода и Пскова позволил бы тогда Швеции осуществить эту задачу.

Интересы экономического развития и обороны страны определили внешнеполитические задачи России в начале XVIII века. Опасность шведской агрессии заставила русское правительство уделить больше внимания балтийской проблеме и на время отложить создание антитурецкой коалиции, имеющей целью оградить страну от постоянных нашествий, хотя для этой цели в Вене даже был заключен наступательный союз с Австрией и Венецией и сделаны дальнейшие шаги, чтобы привлечь к этому союзу Англию, Голландию и Францию.

Новое направление русской политики в основном определилось уже в 1697 году, когда был заключен договор с Бранденбургом^[577] и оказана поддержка саксонскому курфюрсту Августу II при избрании его на польский престол. После этого Август II и Петр I заключили между собой в 1698 г. соглашение в Раве-Русской о совместных действиях против Швеции. Окончательно политический курс страны определился в 1699 году, когда Россия заключила союз с Саксонией и Данией. В начале 1700 года Дания и Саксония заключили также договор с Бранденбургом (Пруссией). Союзники России так же, как и она, стремились возвратить свои владения, захваченные шведскими феодалами^[578].

Для борьбы со Швецией был избран благоприятный момент. Западная Европа была всецело занята подготовкой к войне за Испанское наследство. Петр, писал Ф. Энгельс, «первый вполне оценил изумительно благоприятную для России ситуацию в Европе»^[579].

Внешнеполитические условия благоприятствовали России: она не одна выступала против Швеции, являющейся в то время сильнейшим государством Европы. Но антишведская коалиция не имела единой цели. Дания, например, стремилась возвратить принадлежавшую ей ранее Сконию и не была заинтересована в усилении России. Такой же политики придерживалась и Саксония. Август II, ставший при помощи России польским королем, считал, что Россию нужно использовать лишь для утверждения Польши в Прибалтике. Подписывая союзный договор с Россией, Дания и Саксония чувствовали себя неуверенно. Им приходилось оглядываться на Францию и особенно на Англию и Голландию, которые не хотели развертывания войны на севере Европы, ибо рассчитывали на участие Швеции в предстоящей войне за Испанское наследство. В этих же целях Англия и Голландия препятствовали заключению мира России с Турцией.

Согласно договору Саксония и Дания должны были первыми открыть военные действия, а Россия обязывалась присоединиться к ним после заключения мира с Турцией^[580]. Согласно принятому плану Дания должна была начать военные действия в шведских владениях в Европе, овладеть Голштинией, вести активную борьбу против шведского флота в Балтийском море. Саксония обязывалась начать активные действия в Лифляндии и Эстляндии с тем, чтобы овладеть Ригой. Россия обязалась открыть военные действия в Ингрии и Карелии. Этот план требовал одновременных согласованных действий трех держав, располагавших сравнительно небольшими силами. К началу войны Дания имела 15–20 тысяч войск, Саксония 20–25 тысяч, а Россия около 40 тысяч. Швеция же имела сильную 140-тысячную армию и второй по величине флот в Европе, в состав которого входили 42 линейных корабля и 12 фрегатов. Чтобы обеспечить свои позиции в Прибалтике, Швеция в развитие оборонительного договора 1698 г. заключила с Англией и Голландией так называемый «Союз морских держав», который увеличивал и без того сильный шведский флот^[581].

Первый период войны (1700–1709 гг.)

Борьба в Прибалтике. В первый период войны Россия вела борьбу за овладение Ингрией и выходом к Балтийскому морю. В это время осуществляется общий план действий против Швеции. Первыми выступили Дания и Саксония. Датские войска овладели Шлезвигом и Гузумом и осадили Тоннинген. Взяв Тоннинген, они могли действовать в шведской Померании. Одновременно датский флот вышел в море с целью воспрепятствовать шведам высадить десант на территории Дании. Швеция потребовала от Англии и Голландии выполнения взятых обязательств. В июле 1700 года англо-голландский флот соединился со шведским и подверг столицу Дании — Копенгаген ожесточенной бомбардировке, а затем высадил 15-тысячную шведскую армию. 3-тысячный гарнизон Копенгагена не мог оказать противнику серьезного сопротивления, и Дания капитулировала. По Травендальскому миру она обязалась выйти из союза и уплатить крупную контрибуцию. Вмешательство Англии и Голландии сорвало замыслы союзников.

Влияние Англии и Голландии сказалось также и на действиях Саксонии. Август II, выступивший немного ранее датских войск, подошел к Риге, но взять ее с ходу не смог. Приступив к осаде города, саксонцы намеревались подвергнуть его бомбардировке. Но Англия и Голландия решительно потребовали отказаться от этого, так как они имели в Риге большое количество своих товаров. Возможность снабжения Риги с моря делала ее осаду бесполезной. Узнав о разгроме Дании, Август снял осаду и отвел свои войска.

Видя неудачи Северного союза, бранденбургский курфюрст Фридрих III отказался вступить в него. Немалую роль в этом сыграло дипломатическое давление на Бранденбург Англии и Голландии, стремившихся лишить Россию союзников и поставить ее один на один против Швеции. Сложившаяся обстановка благоприятствовала Карлу XII. Имея сильную армию, он мог сосредоточить все усилия против русских войск, расположенных на северо-западных границах.

После заключения мира с Турцией русское правительство начало войну^[582], не имея точных сведений о действиях союзников. Стратегический замысел Петра предусматривал овладение Нарвой, выход русских войск к Финскому заливу и начало военных действий в Ингрии. Для обеспечения этого плана в Новгороде и Пскове были созданы тыловые базы. Русское командование в сравнительно короткий срок сосредоточило у Нарвы около 34 тыс. войск и 95 орудий тяжелой и 50 орудий полковой артиллерии^[583]. Армия состояла из дворянской конницы, стрельцов и новоприборных полков. Она была слабо вооружена и плохо обучена. Командовал русской армией генерал австрийской службы де Кроа. Стремясь шире развернуть военные действия, сосредоточив свои войска у Нарвы, Петр выехал в Новгород для формирования резервов и обеспечения войск продовольствием и боеприпасами. Уезжая, Петр дал указание де Кроа «добывать немедленно Нарву и Ивангород всячески. Следить за подходом сикурса шведов, если сикурс подойдет, с началом добывания надо подождать, не пропускать сикурс на Нарву и по возможности над ним искать»^[584]. Одновременно он просил Августа II ускорить вступление саксонских войск в Лифляндию и активизировать боевые действия под Ригой.

Русские войска осадили Нарву, одну из сильных крепостей того времени, которая имела гарнизон до 1900 человек и 400 орудий.

Осада осуществлялась по всем правилам западноевропейского военно-инженерного искусства. Генерал Алларт, на которого возлагалась инженернаяподготовка штурма, приказал соорудить циркумвалационную и контрвалационную линии длиной в 6–7 км, фланги этих линий упирались в реку Нарову. Расстояние между линиями не превышало 1000 м. Здесь располагались войска, склады боеприпасов, бараки. Главную роль играла внутренняя линия, на которой была сосредоточена почти вся русская артиллерия, обстреливающая Нарву.

Ход боевых действий в 1700–1704 гг.

Войска располагались так: на правом фланге (по отношению к Нарве) стояли дворянская конница Шереметева и дивизия Вейде, в центре — дивизия Трубецкого, на левом фланге — дивизия Головина и гвардия. Сообщение с восточным берегом Наровы обеспечивалось только одним мостом, сооруженным ниже крепости. Главная квартира находилась на острове Хампергольм. Такое расположение войск обеспечивало осаду крепости, но в случае нападения извне, тонкая линия могла быть легко прорвана.

В течение полутора месяцев русская артиллерия обстреливала крепость. В ноябре предполагалось начать штурм. Чтобы успешно решить эту задачу, надо было овладеть передовыми укреплениями Иван-Города. Два стрелецких полка не могли справиться с этой задачей, хотя они и овладели палисадами. На следующий день шведы оттеснили стрельцов на исходные позиции.

Пока русские готовились к штурму, шведы высадились в Пернове, где получили сведения о начавшейся осаде Риги и Нарвы. Однако Карл XII счел русскую армию более опасным противником и приказал сосредоточить свои войска в районе Везенберга. Шведы готовились к походу против русских войск целый месяц и в ноябре выступили. Русское командование знало о высадке шведов в Пернове. Чтобы вести наблюдение за действиями противника, Петр приказал Шереметеву овладеть Везенбергом, но тот ограничился лишь тем, что разбил шведский разведывательный отряд Веллинга и отошел к Пагайоки, сообщив, что шведская армия насчитывает примерно 25–30 тыс. человек. В действительности шведы имели 21 батальон пехоты и 47 эскадронов конницы. Считая невозможным удержать такую сильную армию, Шереметев, не приняв боя, отошел к Нарве и занял свое место на правом фланге. Следовательно, русское командование накануне боя не имело точных данных о силах противника.

Шведская армия прибыла в Лагены и находилась в 10 км от Нарвы. На военном совете де Кроа принял решение обороняться на занимаемой позиции, а Шереметев предложил вывести войска из укреплений и дать бой противнику в поле. Но эта идея была отвергнута. Решение командующего армией было явно неразумным. Русские войска, растянутые в одну линию, не могли поддерживать друг друга. Артиллерии на внешней линии не хватало, резервы отсутствовали. Положение осложнилось еще тем, что в ночь на 19 ноября спустился густой туман, а с утра пошел снег, скрывший действительные силы противника.

Карл XII, получив через перебежчика Гумморта данные о расположении русской армии, решил использовать ненастную погоду для нанесения удара. Вначале он решил, что русские выйдут из укреплений, и построил свои войска в две линии. Но, убедившись, что войска остаются в своих укреплениях, решил атаковать русских, разорвать их боевой порядок, а затем разбить каждую часть в отдельности. Это решение объяснялось тем, что центр русской позиции был хорошо укреплен. Кроме того, удар по стыкам исключал возможность оказания помощи; атакованным участкам. Карл XII разделил свои войска на две группы (Веллинга и Реншильда), а на горе Германсберг установил 17 орудий. В результате атаки боевой строй русской армии был прорван в двух местах. Каждая дивизия оборонялась самостоятельно. Несмотря на это, русская армия оказала шведским войскам решительное сопротивление. Особенно упорно сражалась гвардия, укрепившаяся за повозками артиллерийского парка. Конница Шереметева отступила к Нарове и в беспорядке стала переправляться вплавь через реку. Дивизия Вейде была отброшена к центру, но продолжала сопротивляться. Дивизии Трубецкого и Головина начали отходить к переправе. На мосту образовалась давка, и он вскоре рухнул. Гвардия приняла на себя удар шведов и огнем артиллерии и ружейным огнем остановила их. В критический момент боя генерал де Кроа и большая часть высших иностранных офицеров, считая сражение проигранным, сдались в плен. Однако русские войска продолжали бой, и шведы не смогли сломить их сопротивление. Поэтому, когда в шведский лагерь прибыли представители русских войск с предложением о «почетной капитуляции», Карл с радостью согласился. Когда на другой день по восстановленному мосту на правый берег Наровы перешли гвардейские полки и дивизия Головина, он нарушил свое слово, окружил дивизии Трубецкого и Вейде. Потери русских войск составляли более 7 тыс. человек и 145 орудий. Шведы потеряли около 3 тыс. человек^[585].

Сражение при Нарве в 1700 г.

Причины поражения состояли в том, что действия союзников не были согласованы, и поэтому шведам удалось вывести из войны Данию, а затем нанести поражение России.

Русская армия оказалась неподготовленной к войне. Дворянская конница не могла вести борьбу с регулярными войсками. Стрельцы также не знали основ линейной тактики. Войска не имели калиброванных ружей и пушек и достаточного количества боеприпасов. Все было старое и неисправленное, — писал Петр^[586].

Наконец, армия не имела своего национального высшего командного состава. «Единым словом сказать, — писал Петр I, — все то дело, яко младенческое играние было, а искусства ниже вида; то какое удивление такому старому, обученному и практикованному войску над такими неискусными сыскать викторию»^[587].

Донесение о поражении под Нарвой было получено Петром I в Новгороде. Сложившаяся обстановка требовала усилить оборону северо-западных границ и укрепить боеспособность армии. Петр приказал Репнину привести Новгород и Ладогу в состояние обороны, навести порядок в войсках, подходивших из Нарвы, занять ими рубеж по р. Луге, закрыть пути возможного наступления шведской армии из Эстляндии. Шереметеву было приказано усилить оборону Пскова и прикрыть дорогу в центр России. Сам Петр выехал в Москву, чтобы принять срочные меры по укреплению обороны страны. Здесь он получил предложение Англии начать переговоры о мире со Швецией. Русское правительство согласилось на ведение переговоров, но Карл XII решительно отказался от заключения мира, так как рассчитывал на полное поражение России.

Внешнеполитическое положение России значительно осложнилось. Многие правительства европейских государств радовались поражению русских войск и считали, что Карлу XII удалось вывести Россию из войны. А польская шляхта решила, что в сложившейся обстановке можно снова вернуть Украину под свою власть.

После победы под Нарвой Карл XII отвел свои войска к Дерпту, на зимние квартиры, рассчитывая в следующем году начать активные действия против Августа II.

Петр умело использовал эту передышку и развил кипучую деятельность.

В стране развернулось строительство новых заводов. Петр понимал, что без своей промышленной базы войну выиграть нельзя. Чтобы восполнить утраченную артиллерию, были использованы все внутренние ресурсы. Для орудий разработали единые калибры. За короткий срок армия получила новое первоклассное оружие. Была пересмотрена и организация войск. Численность пехоты и особенно кавалерии значительно увеличилась. Особое внимание было обращено на усвоение войсками основ линейной тактики. На офицерские должности Петр стал выдвигать русских командиров. Отмечая энергичную деятельность Петра I, Ф. Энгельс писал: «Нарва была первой большой неудачей подымающейся нации, умевшей даже поражения превращать в орудия победы»^[588].

Петр сделал все необходимое для укрепления армии. К 1702–1704 гг. русская армия была полностью реорганизована и перевооружена.

Но деятельность Петра этим не ограничивалась. В феврале 1701 года он подписал в Биржах с Саксонией новый договор, по которому Август II обязался вести дальнейшую борьбу со Швецией, а Петр обещал оказывать Саксонии широкую финансовую и военную помощь. Успешному завершению переговоров в Биржах способствовала назревающая война в Европе за Испанское наследство.

Петр решил начать новое наступление в Лифляндии. Однако Карл XII, не ожидая выступления союзников, сам начал активные действия против Августа II, силы которого были разбросаны, и он не мог оказать шведам серьезного сопротивления. Неся крупные потери, Август не надеялся, что ему удастся овладеть Прибалтикой, и просил Петра развернуть боевые действия на этом театре, чтобы обеспечить свой правый фланг. Для оказания помощи Петр направил в распоряжение Августа 20-тысячный корпус Репнина^[589]. Прибыв в Динабург, он по настоянию Августа перешел к Кокенгаузену. 15 июля 1701 года Репнин рассчитывал атаковать противника у Дерпта, но тот ушел в Польшу. Простояв у Кокенгаузена почти все лето, Репнин по приказанию Петра I отошел к Пскову.

В сентябре 1701 года Петр принял новый план действий. Он поставил перед собой задачу: овладеть Ингрией и развернуть боевые действия в Ливонии. Чтобы отвлечь внимание шведов, он приказал Шереметеву нанести удар по войскам Шлиппенбаха, расположенным южнее Дерпта у Эрестфера. Отряд Шереметева (13 тыс. человек при 20 орудиях) внезапно напал на корпус Шлиппенбаха (7 тыс. человек при 16 орудиях). Атака была успешной. Шведы потеряли более 3 тыс. убитыми и 366 человек пленными, оставили на поле боя 8 орудий. Потери русских — около тысячи убитых и раненых. После этого Шереметев возвратился в Псков^[590].

Бой при Эрестфере

Эта победа имела большое значение, она значительно подняла моральный дух русских войск. Успеху русской армии способствовало и улучшение внешнеполитической обстановки: в это время началась война за Испанское наследство, в которой приняли участие Англия, Голландия и другие страны. Но Дания и Пруссия, втянутые в войну против Франции, долгое время не могли принимать участие в Северной войне. Поэтому новый договор, заключенный в январе 1701 года между Россией и Данией, не был реализован.

После победы в Ливонии Петр приказал по льду «Орешек достать»^[591]. Но зимний поход 1701 года пришлось отменить, так как для него не хватало сил. Чтобы обеспечить успех под Нотебургом, а Апраксину было приказано действовать в ижорской земле, Шереметеву снова ударить по войскам Шлиппенбаха, Брюсу и Репнину — атаковать Нотебург. Действия Шереметева оказались успешными. Корпус Шлиппенбаха 17 июля 1702 года потерпел новое поражение; в бою у Гуммельсгофа он потерял только убитыми около 5590 человек и 23 орудия. Шведы в беспорядке отступили^[592]. Одновременно от шведских судов были очищены Псковское и Чудское озера. Связь между ливонской и финской группировками шведов была прервана. Войска Апраксина отбросили противника от реки Ижоры к Канцам. Русские и карельские партизаны активно действовали в районе Олонца и в Поморье. Петр приказал вооружить население для защиты «от внезапного нападения неприятельского»^[593]. Успехи русских войск позволили активизировать боевые действия против Нотебурга, гарнизон которого имел 450 человек и 137 орудий.

Бой у Гуммельсгофа

Шереметев сосредоточил у Нотебурга более 12 тыс. человек и 51 орудие. Для отражения возможного нападения противника на северном берегу Невы был сосредоточен отдельный отряд и сооружены две батареи на обоих берегах реки. К сентябрю силы русских войск были доведены до 30 тыс. человек. Началась осада. По крепости было сделано 10 тыс. выстрелов, брошено 4500 гранат. В городе возникли пожары. Воспользовавшись этим, русские войска в ночь на 11 октября 1702 года начали штурм крепости. В боевых действиях принимала участие и Ладожская военная флотилия. После 13-часового боя Нотебург капитулировал. «Зело жесток сей орех был, однако, слава богу, счастливо разгрызен», — писал Петр I. Потери русской армии составили 558 человек убитыми и 953 ранеными. Взяв Нотебург, Петр переименовал его в Шлиссельбург («Ключ — город»), «ибо сим ключом отворились ворота в неприятельскую землю»^[594].

Весной 1703 года русская армия начала новое наступление. Выдвинув для обеспечения главных сил отряд Вердинга на р. Лугу, Петр приказал войскам овладеть левым берегом Невы. В начале апреля 16-тысячная русская армия под командованием Шереметева вышла к устью Невы и первого мая 1703 года овладела крепостью Ниеншанц.

Взятие Нотебурга в 1702 г.

Одержав победы у Нотебурга и Ниеншанца, русская армия отрезала шведов в Финляндии от их войск, действовавших в Эстляндии.

Спустя несколько дней в устье Невы были захвачены два шведских судна из эскадры Нумерса.

Петр стал энергично укреплять устье Невы. На Заячьем острове 16 мая 1703 года была заложена Петропавловская крепость, а в районе острова Котлин — крепость Кроншлот^[595]. Одновременно на острове Янни-Сари началось строительство Петербурга, который вскоре стал столицей России^[596].

Русские войска достигли больших успехов: они освободили от противника все течение Невы от Ладожского озера до Финского залива. В мае — июне 1703 г. были взяты Копорье и Ямбург.

Теперь Петр все внимание переключил на Прибалтику. В 1704 году 23-тысячная русская армия захватила город Дерпт (ныне Тарту). Осада крепости началась 9 июня, но направление атаки было выбрано неудачно. Прибыв из-под Нарвы, Петр изменил направление главного удара. Теперь артиллерия стала бить по северо-восточной части крепостной стены. В ночь на 13 июля русские войска «…прорубя палисады» пошли атаковать. Овладев валом, войска изготовились к бою на улицах города. Но шведы начали в барабаны бить «для аккорду», а затем сдались^[597].

В том же году русские войска под командованием Апраксина подошли к Нарве и обложили крепость. Но осадные работы затянулись до августа. После взятия Дерпта сюда были переброшены войска, имеющие опыт в штурме крепостей. Осадный корпус, насчитывавший 45 тыс. человек и 153 орудия, открыл по крепости сильный огонь. 9 августа русские войска тремя колоннами начали штурм и овладели крепостью. В плен было захвачено 1836 человек из 4550 человек. Остальные были убиты. Шведы оставили 623 орудия. Русские войска потеряли 400 человек убитыми и 1400 ранеными^[598].

Успехи у Нарвы и Дерпта имели стратегическое значение: они обеспечивали безопасность Петербурга с юго-запада.

После упорного боя на р. Сестре русские кавалеристы отбросили войска Кронгиорта к Выборгу^[599]. В 1705 году Петр намеревался развить успех, достигнутый в Прибалтике, чтобы создать прочную оборонительную линию к северу от Невы. В связи с этим он поставил перед войсками задачу: овладеть Кексгольмом и Выборгом. Но в связи с осложнившейся обстановкой в Польше от этого замысла пришлось отказаться. Воспользовавшись тем, что Россия в это время вела тяжелую войну со Швецией, польская шляхта решила снова захватить всю Правобережную Украину. В ответ на это на Украине вспыхнуло восстание под руководством С. Палия. Украинская крестьянская армия овладела Немировым, Белой Церковью и наголову разбила войска гетмана Синявского. Палий обратился к русскому правительству с просьбой принять Правобережную Украину в состав русского государства. Но в тот момент Россия не могла этого сделать. Мазепе удалось оклеветать Палия, и он был арестован. Восстание было подавлено.

Взятие Нарвы (1704)

В 1703 году Карл XII овладел Торном, захватив в плен значительную часть саксонской пехоты. Однако частные успехи шведской армии не решали главной задачи. Август II, являясь королем Польши и курфюрстом Саксонии, при неудачах укрывался в Саксонии и приводил оттуда новые силы. Путь в Саксонию проходил через имперскую Силезию. Не желая нарушать границы Силезии и осложнять отношения с Австрией и Пруссией, Карл XII не мог нанести по Саксонии решающего удара. Вот почему возник план свержения Августа с польского престола и замены его шведским ставленником. Польская шляхта разделилась на два лагеря. После долгих переговоров с ней Карл создал так называемую варшавскую или великопольскую «конфедерацию», отказавшуюся подчиниться Августу II. Под ее давлением польский сейм в 1704 году низложил Августа с престола. Королем был избран представитель познанской знати Станислав Лещинский. «Теперь программа была выполнена, оставалось лишь формально заключить мир и союз с польским государством», — указывает шведский историк Андерссон^[600]. Швеция и Польша заключили союз. Это обстоятельство ухудшило внешнеполитическое положение России. Однако договор не вступал в силу до тех пор, пока Августа II поддерживали его сторонники в Польше и правительство Петра I. Сторонники Августа подписали в Нарве договор между Россией и Речью Посполитой о совместной борьбе против шведов.

Большое значение имел также договор с Литвой, заключенный в 1703 году. В декабре был заключен русско-саксонско-литовский союз, предусматривавший совместные действия против шведов даже в том случае, если Польша откажется от борьбы^[601]. Стремясь усилить свои позиции, Карл XII вел переговоры с Пруссией, которая колебалась и готовилась вступить в коалицию со Швецией, чтобы поживиться за счет польской территории, находящейся у берегов Балтийского моря. Но осложнившаяся обстановка в войне за Испанское наследство вынудила Пруссию отказаться от новой войны. Угроза коалиции против России отпала.

Чтобы оказать помощь Августу II, русские войска сосредоточились у Полоцка^[602], а затем перешли в район Гродно, куда направлялись также и саксонские войска.

Закончив переговоры с представителями Польши, Петр I выехал в Москву. Общее командование войсками, сосредоточенными в районе Гродно, он возложил на Августа II. Русскими войсками командовал Огильви. Авангард Меншикова в составе 10 тыс. драгун и 2 тыс. пехотинцев располагался в районе Тыкоцин — Пултуск, главные же силы под командованием Огильви — 25 тыс. человек при 103 орудиях — находились на правом берегу Немана и в окрестностях Гродно^[603]. Саксонские и литовско-польские войска, насчитывающие 10–12 тыс. человек, расположились южнее, в районе Нур-Брест. Кроме того, в район Львова предлагалось направить 15-тысячный корпус Мазепы, сосредоточенный на Волыни. Расположив свои войска по кордону, союзники вследствие этого потеряли превосходство в силах.

Карл XII, имея 20-тысячную армию (10 полков конницы и 8 полков пехоты), прорвал кордон польско-литовских войск, отбросил драгун Меншикова от Тыкоцина на северо-восток и в январе 1706 года перешел Неман, имея намерение атаковать войска Огильви. Получив сведения о наступлении шведов, Август с четырьмя полками драгун и частью саксонских войск вышел из Гродно, намереваясь собрать новые силы в Польше и Саксонии.

Карл XII попытался взять гродненский лагерь, но неудачно. После этого он приказал войскам блокировать русскую армию до подхода корпуса Лещинского. Блокируя русские войска, он хотел заставить Огильви капитулировать или вывести войска из лагеря в открытое поле. Недостаток продовольствия заставил Карла снять блокаду. Немалую роль в этом решении сыграли русская регулярная кавалерия и украинские казачьи полки: действуя в тылу шведских войск, они угрожали коммуникациям противника.

Узнав, что 30-тысячная армия Огильви отрезана в Гродно, Петр поспешил в Минск. В то время, когда Петр I собирал силы, чтобы деблокировать войска в Гродно, Август II пытался отвести армию Огильви к Варшаве, куда должна прийти новая 30-тысячная саксонская армия. Это лишило бы Петра главных сил. Говоря об опасности, грозившей русской армии, генерал Репнин указывал: «по отъезду короля с нашими драгунскими полками у фельдмаршала (то есть у Огильви) с ним беспрерывная корреспонденция, которой нам не открывает; также не сказывает, что говорят языки. Если пойдем к Варшаве, как слух носится, по удалении неприятеля, мало будет прибыли нашему государству…»^[604]. Получив эти сведения, Петр приказал Огильви отвести армию к русским границам. Но последний не выполнил приказа и продолжал тайную переписку с Августом. Позже Петр приказал Репнину не допускать отхода русской армии к Варшаве для соединения с саксонской армией. Он предоставил Репнину свободу действий. В январе 1706 года Петр писал Репнину: «Аднакоже все сие покладаю на Ваше тамошнее рассуждение, ибо нам, так далеко будучим, невозможно указ давать, понеже, пока опишемся, уже время у Вас пройдет»^[605].

Августу II не удалось соединиться со своими войсками. В феврале 1706 года идущая к нему навстречу саксонская армия в, бою при Фрауштадте была разбита войсками Реиншильда. Получив сведения о разгроме саксонских войск и поражении вместе с ними полков Голицына, Петр приказал Огильви и Репнину отходить в Россию, захватив с собой только полковые орудия и легкие обозы. «Ни на что не смотреть, токмо возможно стараться как бы людей спасти»^[606]. Русская армия могла отступить к Минску или к Киеву, но Петр приказал отходить на Волынь, прикрывшись Полесьем. Давая Огильви свои указания, Петр писал, что при невыполнении их он будет считать его «не за доброго слугу, но за неприятеля»^[607]. Но Огильви все еще задерживался в Гродно и не торопился отходить к русским границам.

Подозревая, что русские войска будут отходить на восток, Карл XII стал наводить мосты через Неман для переправы своих сил и обхода русских с востока. Но начавшийся ледоход снес мосты, и русская армия беспрепятственно отошла к Тыкоцину, а затем — на Брест и Киев. Главную роль в организации маневра играл не Огильви, а Меншиков. В начале мая русская армия была уже в Киеве. Шведы же, переправившись через Неман, пытались перерезать пути отхода русских через Полесье. Но, видя, что им не удастся догнать русскую армию, отошли в Западную Польшу и в Саксонию^[608].

Вслед за войсками Карла XII на запад двинулась конница Меншикова. Оставив для прикрытия своего тыла 7-тысячный отряд Мардефельда и 20-тысячную армию Лещинского, Карл XII занял Саксонию и принудил Августа заключить мир. По Альтранштадтскому миру Август II отказался от польской короны, разорвал союз с Петром и обязался выплатить шведам крупную контрибуцию. Все это Август скрыл от Петра I.

18 октября под Калишем Меншиков нанес поражение корпусу Мардефельда. В плен было захвачено 2600 человек. Однако положение не было восстановлено, так как саксонская армия была разгромлена.

О сепаратном заключении мира Августа II с Карлом XII Петр узнал лишь в конце 1706 года. Перед русской дипломатией встала сложная задача: не допустить объединения военных сил Швеции, Польши и Турции. Эту задачу в основном удалось разрешить. В феврале 1707 года сандомирская конфедерация возобновила договор с Россией^[609]. Турция же не решилась выступить против. Таким образом, угроза борьбы с коалицией отпала.

В Жолкве, под Львовом, был принят новый план, составленный Шереметевым. В соответствии с этим планом русское командование организовало оборону своих границ. Для наблюдения за шведскими войсками кавалерию выдвинули к р. Висле. Было решено, в случае наступления шведов сражения «в Польше не давать, понеже ежели б какое нещастие учинилось, то бы трудно иметь ретираду; и для того положено дать баталию при своих границах»^[610]. При этом войска имели приказ уничтожать все запасы и истощать шведскую армию непрерывными ударами.

Приказывая Апраксину подготовить войска и западные границы к обороне, Петр писал: «…сия война под нами одними осталась: того для ничто так не надлежит хранить, яко границы, дабы неприятель или силою, а паче лукавым обманом не впал»^[611].

Петр предложил соорудить на западной границе завалы, построить укрепления, жителям приказали усилить наблюдение за иностранцами и приготовиться к эвакуации в глубь страны. Решено также было подготовить к обороне Смоленск и Москву. Петр писал: «Фортецю московскую надлежит, где несомкнуто, сомкнуть, всем здешним жителям сказать, чтоб в нужном случае готовы были»^[612]. Было решено прикрыть московское направление, для чего осенью 1707 года армия была переведена в район Полесья.

В этом же году в сентябре шведская армия перешла польскую границу, заняла Тыкоцин, затем Гродно. Русская армия отошла к р. Улле. Петр I ожидал, что шведская армия начнет вторжение в Лифляндию, соединится там с войсками Левенгаупта, а затем направит свои усилия в Ингрию, и поэтому сосредоточивал силы на этих направлениях, предоставляя Мазепе инициативу по обороне Украины.

Воспользовавшись отводом русских войск на западный театр, шведы активизировали свои действия в Финляндии. Еще зимой 1704 года они решили нанести удар по молодой столице — Петербургу, располагавшему гарнизоном в 13 тыс. человек и сравнительно слабым флотом (8 фрегатов, 5 шняв, 4 галеры и 2 брандера). Но к этому времени уже были сооружены укрепления, защищавшие город с суши, усилена оборона острова Котлин. Балтийский флот сосредоточился у Кроншлота. Для отражения возможного десанта на Котлин сюда были переброшены два полка с артиллерией.

Первая попытка шведов захватить Котлин, крепость Кроншлот и нанести удар по Петербургу была сделана в июне 1705 года. Шведы направили к Петербургу 8-тысячный корпус Майделя, а для атаки Кроншлота — эскадру Анкерштерна. 4 июня крупная шведская эскадра (7 линейных кораблей, 6 фрегатов и 9 судов других классов) появилась у Котлина, фрегаты произвели нападение на Кронштадт, однако огнем крепостной артиллерии были отбиты. На другой день также была отбита попытка шведов высадить десант.

6 июня огнем крепостной и корабельной артиллерии была отбита новая атака шведов.

Так же неудачны были попытки шведов высадить десант 10 и 15 июня. Потерпел неудачу и корпус Майделя. Все его попытки захватить укрепления Петербурга были отбиты корабельной артиллерией и батареями Петропавловской крепости. Шведы отступили за реку Сестру.

14 июля шведский флот под командованием адмирала Анкерштерна сделал новую попытку овладеть Петербургом с моря и высадить десант на остров Котлин. Но и на этот раз шведы были отбиты с тяжелыми для них потерями. После этих неудач «гораздо смирнее господа шведы стали»^[613], — писал Брюс Меншикову. Русское командование усилило гарнизон крепости, довело его до 13 680 человек.

Борьба за Петербург явилась примером успешной обороны, основанной на взаимодействии армии и флота.

В разгар этих событий на Россию и Швецию оказали давление Франция и Англия. Посол Людовика XIV де Балюз получил указание: привлечь Россию на сторону. Франции с тем, чтобы она объявила войну Австрии^[614]. А предварительно Россия должна была заключить мир со Швецией'. Однако переговоры де Балюза не увенчались успехом. Обеспокоенная Англия, узнав о попытках Франции заключить союз с Россией, направила в Москву опытного дипломата Витворта и предложила ему укрепить отношения Англии с Россией и собрать необходимые данные о русской армии и флоте. Прибыв в Россию, Витворт особенно усердно стал собирать сведения о вооруженных силах. Многие секретные данные он получил непосредственно у Огильви. Донося в Лондон о состоянии русской армии, Витворт писал, что пехота не уступает пехоте любой другой нации, а артиллерия русской армии «в настоящее время замечательно хорошо устроена». Витворт указывал, что Петр I «…положил широкое основание развитию своих морских и сухопутных сил»^[615].

Русское правительство считало возможным при посредничестве Англии начать переговоры со Швецией. Претензии России были очень скромны: она лишь хотела сохранить выход к Балтийскому морю. Англия же стремилась к тому, чтобы затянуть войну России со Швецией и не допустить включения России в войну за Испанское наследство. Поэтому Витворт делал все необходимое, чтобы помешать России укрепить свои позиции на Балтике. «Если интересы Англии требуют удаления русских от Балтийского моря, необходимо обдумать, каким путем удобнее и благовиднее достигнуть такого результата»^[616], — доносил он.

Посылая Витворта в Россию, Англия одновременно направила герцога Мальборо к Карлу XII с целью привлечения Швеции на сторону Англии для борьбы за Испанское наследство. Но Карл XII, видимо, считал, что в данное время разгром России является главной задачей, и поэтому отклонил предложения Англии.

В результате первых пяти лет борьбы Петр I успешно решил стратегическую задачу. Русские войска нанесли противнику решающий удар, который обеспечил успешный исход войны на данном этапе. Русские войска овладели всей Ингрией и прочно закрепились на берегах Финского залива, В устье Невы Петр I основал новую столицу — Петербург. За этот период русская армия приобрела опыт ведения военных действий, линейная тактика получила дальнейшее развитие. Пехота научилась вести рукопашный бой, а конница— действовать в развернутом строю. Более активной стала артиллерия. Боевой опыт русских войск этого периода обобщен в «Учреждении к бою по настоящему времени».

От Гродно до Полтавы. Успех шведских войск в Польше и Саксонии в корне менял стратегическую обстановку. В начале 1708 года Карл XII снова держал в своих руках стратегическую инициативу. В его распоряжении находилось около 120 тыс. войск, которые могли быть использованы против России. В Литве и Польше были сосредоточены главные силы шведов, в Прибалтике стоял 16-тысячный корпус Левенгаупта, а в Финляндии — 14-тысячный корпус Либекера. Остальные войска располагались в Померании и в самой Швеции. Кроме того, Карл XII мог рассчитывать на польские войска Лещинского (около 20 тыс. человек) и в известной мере на войска Мазепы, с которым велись тайные переговоры, а так же с Турцией и Крымом. Для нанесения удара Карл XII располагал главными силами в 55 тыс. человек, к которым должен был присоединиться корпус Левенгаупта. Опираясь на эти силы, Карл решил нанести главный удар по Москве и окончить войну. Он отверг план, предусматривавший нанесение удара по Петербургу через Прибалтику, а затем по Москве, и наметил свой собственный план, согласно которому главные силы должны были наносить удар на Москву через Смоленск. Одновременно корпус Либекера получил задачу наступать на Петербург. Шведский историк И. Андерссон писал, что Карл XII «отправился на восток к центру необъятной русской державы в соответствии с планом, аналогичным плану, которым руководствовался более чем сто лет спустя Наполеон»^[617]. Это был такой же авантюристический план, как и план Наполеона.

Угроза вторжения шведской армии в центр России заставила русское командование действовать осторожно. На совете в Чашниках было решено: при появлении противника отходить в глубь страны, изматывать его силы, а затем перейти в наступление и разгромить врага. При этом предусматривалось, что в случае движения шведской армии на Петербург наносить удары во фланг и тыл, а если войска Карла будут двигаться на Москву, уничтожить их по частям, не допуская соединения главных сил с войсками Левенгаупта.

Главные силы русской армии, насчитывающие 57,5 тыс. человек, развернулись на широком фронте за рекой Уллой. Пехота сосредоточилась в Чашниках, а конница в районе Бешенковичей. Основные тыловые базы находились в Полоцке, Смоленске и Копысе. Дополнительные базы — в Орше, Вильно, Себеже и Опочке^[618]. Такое расположение главных сил русских войск прикрывало петербургское и московское направления. Кроме того, у Пскова стоял корпус Боура, насчитывающий 16 тыс. человек, а под Петербургом — войска Апраксина — 50 тыс. человек. Эти войска прикрывали Эстляндию, Ингрию и Петербург. Украину защищали 12-тысячный корпус Голицына и украинские войска, расположенные в Киеве, Нежине и Переяславле.

В начале июня 55-тысячная шведская армия начала движение на Минск — Могилев. Чтобы ввести в заблуждение русское командование, к Борисову направился шведский отряд генерала Шпарра. Главные же силы шведов вышли к местечку Березино, где и начали переправу через р. Березину. Корпус Левенгаупта двигался к Могилеву на соединение с главными силами: он должен был доставить для армии необходимые запасы продовольствия и боеприпасов. Как только шведы вышли к Березине, стало ясно, что Карл XII стремится обойти русскую армию с юга и намерен действовать в направлении Смоленск — Москва. Русские войска отошли к реке Бабич и заняли позицию у Головчина, растянутую по фронту более чем на 10 верст. Позиция оказалась неудачной. Болотистая местность отделяла центр русской армии от ее фланговых групп. Карл XII учел это и 3-го июля внезапно атаковал центр русской армии и нанес поражение дивизии Репнина. После упорного сопротивления дивизия отошла за Днепр, потеряв 10 орудий. Вслед за ней отошли дивизии Меншикова, Шереметева и Гольца на Шклов^[619].

8 июля шведы заняли Могилев и в ожидании корпуса Левенгаупта простояли здесь до 5 августа. 9 августа 28 тыс. русских войск сосредоточились западнее Горки, прикрыв смоленское направление. На военном совете в Шклове было решено двигаться к Горкам и там «смотреть на неприятельские обороты и куда обратиться — к Смоленску или к Украине — трудиться его упреждать»^[620]. В Могилеве у шведов кончились запасы продовольствия. Русская кавалерия непрестанно тревожила шведов и угрожала их коммуникациям. Большую помощь русской армии оказывали белорусские и литовские партизаны. Все это заставило Карла XII выступить из Могилева навстречу Левенгаупту, который в это время медленно продвигался от Долинова к Черее.

Между 5 и 8 августа шведская армия у Могилева переправилась через Днепр и к 21 августа подошла к Черикову. Русская армия в это время вышла к р. Сож и преградила путь шведам. Карл XII решил уклониться от боя и приказал передвинуть свои войска в район Молятичи, но и здесь им русские преградили путь. Шведский авангард под командованием Росса неосторожно выдвинулся за Молятичи. В ночь на 30 августа авангард Голицына внезапно атаковал войска Росса и разбил их у с. Доброе. Сообщая об этом бое, Петр I писал: «как почал служить, такова огня и порядочного действа от наших солдат не слыхал и не видал (дай боже и впредь так)»^[621]. Этот бой показал возросшее мастерство русских войск, проявивших инициативу и высокую активность. Шведы потеряли здесь 3 тыс. убитыми. Но поражение шведского авангарда не остановило Карла XII. Он приказал продолжать движение к Смоленску. 10 сентября шведы перешли русскую границу в районе Стариши и здесь остановились. Карл, видимо, полагал, что идет навстречу Левенгаупту, который в это время подходил еще только к Толочину. Войска противника расходились в разных направлениях. Не имея продовольствия, противник начал грабить население, которое стало уходить на восток, забирая с собой хлеб и скот. Грабежи и насилия шведов вызвали со стороны населения вооруженный отпор. Партизанская война белорусского и литовского народов нанесла противнику большой ущерб.

После боя авангардов шведы подошли к Татарску и в районе Стариши вошли в соприкосновение с русской армией, занявшей выгодные позиции за рекой Городня. Русские войска снова преградили путь шведам на восток. Передовые части русских войск оказывали противнику упорное сопротивление. Например, в бою у дер. Раевка шведский авангард потерял только убитыми более 2 тыс. человек и столько же раненых. Карл XII, отказавшись от попытки прорваться к Смоленску, решил продвигаться на юг и там соединиться с Мазепой, который имел на Украине продовольственные базы и склады боеприпасов. В сложившейся обстановке Карл XII хотел иметь у себя в тылу не враждебно настроенное население Белоруссии, а союзника Мазепу. Кроме того, он рассчитывал на выступление крымского хана, с которым велись переговоры, и Турции. Успешные действия русских войск вынудили шведов отказаться от наступления на Москву через Смоленск^[622].

Бои у д. Лесная. Отказ шведов от наступления на Москву и их движение на Украину скоро стало известно Петру I. Разгадав замысел Карла XII, он немедленно отправил отряд генерала Инфлянда и несколько драгунских полков, чтобы упредить шведов: испортить мосты и дороги, задержать движение противника, занять Стародуб и другие важные укрепленные пункты. На военном совете было принято решение: главные силы русской армии под командованием Шереметева передвинуть к Стародубу и не допустить выход шведских войск в Северскую Украину. Корпусу Боура приказали действовать в тылу противника. Войска Меншикова должны выступить против корпуса Левенгаупта и не допустить его соединения с войсками Карла XII.

Петр, еще не зная об измене Мазепы, предложил ему отправить отряд казаков для усиления польских войск гетмана Синявского, вести борьбу против Лещинского и шведского генерала Красова, Самому Мазепе было приказано сосредоточить главные силы у Киева. Отдельный казачий отряд получил приказ выступить к Пропойску «чтобы неприятеля сим предварить (ибо в том много состоит)»^[623]. Командиру отряда генерал-поручику Соловьеву предлагалось «как возможно неприятеля обеспокоивать»^[624].

Было решено укрепить все украинские города. Населению было предложено прятать хлеб и угонять скот, чтобы противник «ничего не мог себе к пропитанию получить»^[625].

Получив приказ Карла XII двигаться на соединение с главными силами шведской армии, Левенгаупт вышел из Толочина по направлению Шклов — Пропойск. О том, что Карл XII изменил план действий, Левенгаупт ничего не знал и продолжал двигаться к переправе через Днепр у Шклова… 21 сентября 16-тысячный корпус шведов с 17 орудиями и огромным обозом переправился через Днепр и продолжал движение к Пропойску.

Главные силы русских войск в это время находились в Стариши. Предполагая встретить Левенгаупта еще на правом берегу Днепра, Петр приказал своему корпусу двигаться на Оршу, куда, по уверению проводников, подосланных шведами, якобы двигались войска Левенгаупта. На пути к Днепру Петр получил более точные сведения, после чего он повернул к Пропойску. Высланная разведка установила направление движения шведов. Одновременно было установлено, что корпус противника насчитывает не 8 тыс., как предполагалось раньше, а 16 тыс. человек. Петр, располагая летучим корпусом (11 625 человек), усиленным 30 орудиями полковой артиллерии, решил нанести удар по войскам Левенгаупта. Одновременно он приказал отряду Боура (4–5 тыс. человек) идти из Кричева к Пропойску на соединение с корпусом Меншикова. Из Кричева вышли два драгунских полка для уничтожения мостов на р. Сож, «дабы неприятелю переход через оную запретить»^[626]. Не ожидая подхода корпуса Боура, Петр настиг Левенгаупта и вынудил его принять бой у дер. Лесная.

Не зная о разрушении мостов на р. Сож, Левенгаупт приказал обозу ускорить движение к Пропойску, а для его прикрытия отправил 3-тысячный отряд, чем ослабил свои силы. 26 и 27 сентября шведы занимали позицию у дер. Долгий Мох и удерживали движение русских войск. Огнем артиллерии шведские войска были сбиты с этой позиции. 28 сентября Левенгаупт отошел, надеясь оторваться от войск Петра I и переправиться через р. Сож. Но, получив сведения о разрушении мостов, остановился у дер. Лесная.

Бой при Лесной (1708 г.)

Позиция, избранная Левенгауптом для боя, представляла собой поляну, окруженную лесом. Здесь и расположились шведские войска, устроив позади себя укрепленный лагерь, прикрывающий дорогу на Пропойск. Севернее этой поляны находилась другая поляна, которую Левенгаупт решил занять шестью батальонами пехоты. Эта передовая позиция была удобна тем, что с левого фланга она прикрывалась р. Леснянкой, а с правого — густым лесом, что затрудняло выход русских войск из леса.

Переправившись через р. Реста, русские войска приблизились к шведам. Петр разделил летучий корпус на две колонны. Во главе левой колонны (один пехотный и 7 драгунских полков) стал Меншиков, правой колонной (2 пехотных, 3 драгунских полка и один батальон) командовал сам Петр. В каждой колонне насчитывалось 5–6 тыс. человек. Пехота передвигалась на лошадях. В полдень левофланговая колонна, выйдя из леса, стала быстро развертываться для построения в боевой порядок. Однако шведы, стремясь использовать свое выгодное положение, атаковали русскую пехоту, в результате чего создалась тяжелая обстановка. Петр ускорил выход на поляну правой колонны, атаковал и затем отбросил шведов. Вот что говорится об этой атаке. «Преображенский и Семеновский полки да батальон Астраханский, которые уже гораздо вправо было отошли (для атаки на левое неприятельское крыло), тотчас поворотились и прежде Семеновский полк во фронт, а Преображенский с флангу на неприятеля нападение учинили»^[627]. После этого, не дожидаясь отряда Боура, Петр решил своими силами атаковать войска Левенгаупта. Он построил свои войска для атаки. В первой линии находилась пехота с кавалерией на флангах, а во второй кавалерия и несколько батальонов пехоты. Для усиления боевого порядка между линиями были поставлены гренадерские роты^[628].

В час дня русские войска атаковали шведов, а к трем часам «неприятеля с поля паки сбили». Шведы были отброшены к вагенбургу^[629], потеряв при этом 8 орудий. К 5 часам из-под Кричева подошла кавалерия Боура. Петрпоставил на правый фланг еще два полка драгун, усилив таким образом боевой порядок. Было решено атаковать вагенбург, направляя главный удар на левый фланг, с тем, чтобы занять мост и дорогу на Пропойск и закрыть шведским войскам пути к отступлению. Бой шел успешно, мост через Леснянку был захвачен. Но в это время на помощь шведам подошел 3-тысячный авангард, в результате контратаки мост был ими отбит.

Бой продолжался до вечера. На ночь шведы укрылись в вагенбурге. Ночью поднялась сильная метель. Воспользовавшись этим, Левенгаупт решил отступить через р. Сож, куда раньше направился весь обоз. Но русские кавалеристы упредили шведов и уничтожили мост. Утром Петр направил конницу для преследования противника. Русские кавалеристы нанесли еще одно поражение шведскому арьергарду. С остатками деморализованных войск (5 тыс. человек) Левенгаупт бежал вниз по р. Сож. «Оного неприятеля сломив, побили наголову, так что трупом с восем тысячь на месте осталось…»^[630] В плен было взято 45 офицеров, 730 солдат и захвачено 17 орудий. Спустя несколько дней русские взяли в плен еще 385 шведов, бежавших во время боя. В этих боях русские потеряли 1111 человек убитыми и 2856 ранеными^[631].

Петр высоко оценил действия летучего корпуса (корволанта). Бой был хорошо подготовлен. Пехота и конница, действуя совместно, умело использовали огонь и штыковой удар. В бою применялся линейный порядок, усиленный гренадерами, находящимися между линиями.

Следует подчеркнуть, что бой происходил на пересеченной местности в лесу. В таких условиях не могла действовать наемная армия, так как солдаты, выйдя из повиновения, разбежались бы. Но русские полководцы были уверены в своем войске. Они больше думали о том, как лучше использовать местность для нанесения противнику сильного и внезапного удара. И этот удар был нанесен. Однако Петр не ограничился поражением противника, а организовал его преследование. Лишь слабость русской разведки позволила противнику скрытно уйти из лагеря. Но эта ошибка была исправлена энергичным преследованием. «Сия… победа, — писал Петр, — может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому ж еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и по истине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была, и людей, конечно, ободрила, и мать полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо девятимесячном времени оноя младенца счастье принесла»^[632].

Победа под Лесной изменила соотношение сил в пользу русской армии. Известие о победе русских произвело сильное впечатление в Европе.

Начиная наступление с запада, Карл XII приказал нанести удар по Петербургу из Эстляндии и Финляндии. Попытка генерала Штромберга была успешно отражена Апраксиным. Шведы потерпели полное поражение. Не лучше были действия Любекера, поддержанные эскадрой Анкерштерна. 13-тыс. армия Любекера, перейдя р. Сестру, вышла к Неве выше Тосны. Одновременно к Кронштадту подошла шведская эскадра из 22 кораблей и обстреляла крепость. Шведские войска перейдя Неву заняли берег (Ораниенбаумский) и остановились, так как они не в состоянии были овладеть Петербургом. Трудности в снабжении войск вынудили Любекера потребовать от Анкерштерна посадить войска на суда в Копорском заливе. Во время посадки войск Апраксин внезапно напал на них, уничтожил около 900 человек и взял в плен более 200 человек. Таким образом, идея охвата Петербурга с двух направлений провалилась. Этот провал шведского наступления сильно подорвал престиж шведской армии и флота.

Полтавское сражение. В середине сентября Карл XII начал движение на Украину. Чтобы упредить русские войска, он выслал вперед отряд Лагеркрона с задачей занять Мглин, Почеп и Стародуб. Лагеркрону было предложено взять с собой проводников из местных крестьян. Но украинские проводники повели шведов обходными дорогами. И пока шведы шли окольными путями, в Стародуб прибыли русские войска и приняли необходимые меры для укрепления обороны. Вскоре к Стародубу подошли главные силы шведов, но атаковать его не решились и остановились в районе Костеничи, между Стародубом и Мглином. Атака Мглина оказалась неудачной — гарнизон города и вооружившееся население отбили врага. У Костеничей шведская армия простояла до 10 октября. Карл XII ожидал здесь Левенгаупта.

Не получая продовольствия от местного населения, шведы стали грабить и убивать украинских крестьян. Карл XII приказал своим генералам беспощадно расправляться с местными жителями: «Жители, которые хоть сколько-нибудь находятся в подозрении, что оказались нам неверны, должны быть повешены тот же час, хотя улики были бы и неполны, чтобы все убедились со страхом и ужасом, что мы не щадим даже ребенка в колыбели…»^[633]. В ответ на репрессии шведов крестьяне начали вооружаться и уничтожать мелкие отряды противника. «По лесам, собираясь компаниями, ходят и шведов зело много бьют и в лесах дороги зарубают»^[634], — докладывал Бартенев Меншикову. Вместе с русской конницей против шведов действовали и украинские казачьи полки. Все это сильно задерживало продвижение Карла XII.

В начале октября Шереметев получил приказ Петра: «Всеми силами береги, чтоб неприятель не вышел в глубь в Черкасские города, а в Великороссийские не так, (понеже хотя б и вошел, там нечего делать)»^[635]. Получив сведения о движении Карла на Украину, Шереметев двинул главные силы к Стародубу. Карл XII сделал попытку захватить Стародуб, Мглин и Новгород-Северский. Русские войска и население мужественно отразили атаки шведов.

Вскоре на Украину прибыла конница Меншикова, которую Петр направил для совместных действий с казаками против шведов. Мазепа, боясь разоблачения, открыто перешел на сторону шведов. Находясь в районе р. Десны, Мазепа обратился к казакам с призывом поддержать Карла. Летописец сообщает, что «многие бывшие с ним казаки, с немалым ропотом, под разными видами отставши, разбежались»^[636]. С Мазепой осталось только 2 тыс. казаков.

Ожидая подхода шведских войск, Мазепа сосредоточил в Батурине, Гадяче и Ромнах крупные запасы продовольствия. Особенно много продовольствия и боеприпасов находилось в Батурине. После потери подвижного магазина Левенгаупта Карлу было очень важно вовремя захватить эти запасы, а также находящиеся там 70 орудий. Но он промедлил, ожидая подхода войск Мазепы, которые подошли только 28 октября. Для Карла было неожиданным то, что Мазепа привел всего 2 тыс. человек, вместо обещанных 50 тыс. Такое соотношение сил поставило под сомнение возможность похода шведов на Москву. После некоторых колебаний Карл все же решил продолжать движение на Украину, надеясь на то, что в течение зимы обстановка может измениться и ему удастся привлечь на свою сторону крымского хана и Турцию.

Петр I, узнав об измене Мазепы, приказал Меншикову уничтожить батуринские запасы. 2 ноября Батурин был взят. Этот удар имел серьезные последствия. Карл XII не получил на Украине ни боеприпасов, ни продовольствия. В связи с этим он сделал попытку выйти на большую дорогу к Москве с юга, которая шла через Белгород, Курск и Тулу^[637]. Однако русские войска преградили путь шведам. При первой же попытке двинуться на северо-восток противник убедился, что в зимних условиях ему не удастся добиться успеха. Особенно упорное сопротивление оказал шведам гарнизон города Веприк. 1500 солдат и несколько сот казаков под командованием полковника Орлова проявили образцы стойкости и самоотверженности. Карл XII приказал взять Веприк, но мужественные воины дали врагу решительный отпор. Авангард противника был отбит. Карл ввел в бой главные силы, и только после этого ему удалось овладеть городом. При этом шведы потеряли убитыми свыше 2 тыс. солдат и офицеров и прекратили дальнейшее продвижение^[638].

На зимовку Карл XII расположил войска между реками Ворскла и Псел. Этот район был немедленно блокирован русскими войсками, сосредоточенными в окрестностях Ромны, Гадяч, Лубны и Полтавы. Пехота действовала восточнее шведских войск, а конница — западнее. Находясь в стратегическом окружении, Карл XII решил нанести удар по Полтаве, овладев которой, он рассчитывал начать наступление на Москву через Харьков.

Зимой 1708/09 г. международная обстановка изменилась. Петру I удалось укрепить положение Августа II в Польше. Сандомирская конфедерация, возобновив союз с Россией, начала активные действия против Лещинского, который не мог своими войсками прийти на помощь Карлу. Рухнули надежды шведов и на Турцию. Демонстративными действиями Азовского флота Петр сорвал попытки Карла XII втянуть Турцию в войну против России.

Продолжавшаяся борьба за Испанское наследство не позволила другим европейским странам включиться в Северную войну. Единственным успехом Карла XII было то, что ему удалось склонить на свою сторону часть войск Запорожской Сечи. Но в начале мая Сечь была взята русскими войсками и разрушена.

В общем обстановка в этот период была более благоприятна для России, чем для Швеции. Правда, в это время в связи с народным восстанием на Дону осложнилось внутреннее положение страны. Восстание, возглавленное Кондратием Булавиным, к 1708 году достигло большого размаха. Правительство направило против восставших 30-тысячную армию под командованием В. Долгорукова, и восстание было подавлено.

Весной 1709 года Карл XII начал активные действия за овладение Полтавой, которую обороняли 4-тысячный гарнизон под командованием полковника Келина и 2500 вооруженных жителей города. Гарнизон отбил около 20 штурмов и на три месяца задержал здесь шведов. Но Карл продолжал штурмы. «Я атакую и возьму город», — хвастливо заявлял он своим генералам. Истребление живой силы противника имело не меньшее значение, чем потеря времени. Петр I писал коменданту крепости полковнику Келину: «держитесь, как возможно…»^[639]

Сражение под Полтавой в 1709 г.

Петр умело использовал время, затраченное Карлом на осаду Полтавы. Он направил в Польшу корпус под командованием Гольца. Русские войска успешно действовали против шведов и поляков, поэтому Карл XII не получил помощи от Лещинского. Меншиков и гетман Скоропадский получили приказ: активизировать боевые действия против шведских войск. А сам Петр в это время начал сосредоточивать силы у Полтавы, намереваясь дать здесь генеральное сражение. 16 июня на военном совете решено было дать «генеральную баталию». 20 июня Петр I перевел войска на правый берег Ворсклы и расположил их лагерем, сначала у дер. Семеновки, а затем у дер. Яковцы в пяти верстах севернее Полтавы. Место было выбрано удачно. Перед лагерем находилась равнина, окаймленная лесом, а неширокий проход от лагеря к югу был сильно укреплен. Русские войска возвели 6 редутов поперек прохода и 4 — перпендикулярно. Редуты располагались друг от друга на дистанцию ружейного огня (200 шагов). С помощью этих укреплений предполагалось расстроить боевой порядок противника во время наступления, парализовать его маневренность и интенсивным огнем обеспечить переход в наступление. В истории военного искусства такая инженерная подготовка поля боя была осуществлена впервые.

В сражении, развернувшемся 27 июня, шведы имели 24 тыс. человек и 4 орудия. Остальные силы — около 6 тыс. человек и большая часть артиллерии находились под Полтавой. Русские располагали здесь более крупными силами — 42 тыс. человек, 72 орудиями. Кроме того, ожидалось прибытие 30 тыс. калмыков. Петр обеспечил превосходство в силах, и это решило успех сражения. В ночь на 27 июня русские войска находились в укрепленном лагере. Редуты, имевшие по одному орудию, занимали два батальона Белгородского полка. Конница Меншикова располагалась у поперечных редутов. Замысел Петра состоял в том, чтобы измотать противника у редутов, а затем разбить его в полевом сражении.

Петр принял необходимые меры, обеспечивающие поражение противника. К Малым Будищам и Решетиловке он выдвинул отряд казаков Скоропадского и поставил перед ним задачу — отрезать пути отхода шведской армии на Правобережную Украину. На случай неудачного исхода сражения были сооружены переправы через Ворсклу, которые прикрывались укреплениями.

Петр решил дать сражение 29 июня. Об этом стало известно Карлу XII, и он, чтобы упредить русскую армию, приказал своим войскам выступить в ночь на 27 июня. В два часа ночи шведы выступили против русской армии. Конная разведка Меншикова обнаружила движение противника. Шведская пехота шла четырьмя походными колоннами, за нею в шести колоннах двигалась конница. Конные полки Меншикова встретили кавалерию противника перед редутами и вступили с нею в бой. Петр приказал главнокомандующему Шереметеву построить армию в боевой порядок. Придавая большое значение моральному фактору, Петр обратился к войскам с призывом: «Ведало бо российское воинство, что оной час пришел, который всего отечества состояние положил на руках их: или пропасть весьма или в лучший вид отродитися России. И не помышляли бы вооруженных и поставленных себя быти за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за народ всероссийский, который доселе их же оружием стоял… А о Петре ведали бы известно, что ему житие свое недорого, только бы жила Россия и российское благочестие, слава и благосостояние»^[640].

Шведские войска, подойдя к русским редутам и не имея приказа на развертывание в боевой порядок, завязали бой. Их попытки захватить редуты были отбиты огнем. Ценою больших потерь им удалось овладеть лишь двумя передними редутами. Карл XII приказал обойти русские редуты вдоль опушки Будищенского леса. Но этому мешали успешные действия Меншикова. Кавалерия с неприятельской на палашах рубились и, въехав в неприятельскую линию, «14 штандартов и знаков взяла»^[641].

Стремясь сохранить свою конницу, Петр приказал Меншикову отвести ее за редуты. Но тот, увлеченный успехом, не выполнил приказа Петра и продолжал вести бой. В это время часть шведской армии (колонны Росса и Шлиппенбаха), действующая правее продольных редутов, оказалась отделенной от остальной части своих войск. Петр, внимательно наблюдавший за ходом сражения, приказал Меншикову взять 5 драгунских полков и 5 батальонов пехоты и уничтожить эту часть шведских войск. Командовать оставшейся конницей поручили Боуру, которому Петр приказал отойти с линии редутов и расположиться на правом фланге, у лагеря. Боур превосходно выполнил этот маневр: контратакуя шведскую конницу, он отбросил ее, а затем внезапно повернул свою конницу и галопом провел ее на правый фланг. Позже 6 полков были проведены позади пехоты и поставлены на левом фланге. После отхода русских драгун шведские войска снова неудачно атаковали поперечные редуты, после чего Карл приказал войскам пройти между ними. Под огнем из редутов шведы вышли на поляну перед лагерем. Правый фланг наступающей армии противника оказался в районе действия русской артиллерии, открывшей массированный огонь. Не выдержав огня артиллерии, шведы побежали к Будищенскому лесу. У Малых Будищ их с трудом привели в порядок.

В это время Петр решил атаковать противника, вывел свои войска из лагеря и построил их сначала на флангах лагеря, а затем впереди него в две линии. Кавалерия находилась на флангах, артиллерия распределена по фронту. В лагере был оставлен резерв из 9 батальонов пехоты. Особенность боевого порядка русских войск заключалась в том, что во второй линии стояли вторые батальоны полков и имели задачу поддерживать свои войска. Карл XII построил боевой порядок в одну линию, а во второй линии поставил только три батальона, а конницу — на флангах. В это время шведы обнаружили отсутствие колонны Росса и Шлиппенбаха, сосредоточившихся на опушке Яковецкого леса. Карл приказал отправить конницу и отыскать войска Росса и Шлиппенбаха. Пока шведы обходным путем двигались к Яковецкому лесу, Меншиков атаковал колонны противника. Конница Шлиппенбаха была уничтожена, а разбитая пехота Росса бежала к Полтаве, где она была взята в плен. Отряд, посланный Карлом, поспешно отошел к главным силам.

В девятом часу русские войска завершили перестроения и начали наступление. Карл XII, видя, что русские войска наступают, приказал своим войскам двинуться навстречу. В этих боевых действиях со стороны русских войск принимали участив 42 батальона пехоты, 24 полка конницы и 72 орудия, а со стороны шведов — 18 батальонов пехоты, 29 эскадронов конницы и 4 орудия. Если к началу сражения Петр смог сосредоточить почти 80 процентов своих сил, то Карл XII собрал не более 60 процентов.

Узнав, что в составе русских войск есть молодые полки, Карл решил нанести по ним удар. Солдаты одного из таких полков, еще не получив обмундирования, заметно выделялись в боевых порядках. Петр, учитывая возможность удара шведов по этой части, приказал старому Новгородскому полку поменяться верхней одеждой и стать в центре. Как и ожидал Петр, Карл XII приказал направить удар в центр русских войск. Прорыв центра мог обеспечить успех всего сражения. Неся огромные потери от огня полевой артиллерии, шведские войска стремительно атаковали русскую армию. Удар по центру был настолько сильным, что шведы смяли Новгородский полк. Петр лично стал во главе 2-го батальона новгородцев, находившегося во второй линии, и они «вскоре с примкнутыми штыками на неприятеля наступили, поколов всех, в линию паки стали». Опасность прорыва центра и расстройства боевого порядка была ликвидирована.

После этого русская пехота перешла в решительную контратаку. Конница стала охватывать фланги противника. Шведы дрогнули, их боевой порядок расстроился, и сильная шведская армия, превратившись в беспорядочную массу, бежала. В 11 часов сражение окончилось. Бегущих шведов сначала преследовала резервная конница, а затем специальный отряд, составленный из десяти конных полков Боура и четырех полков пехоты. На другой день вслед за бегущей армией шведов к Переволочне была направлена конница Меншикова и часть пехоты. Остатки шведской армии капитулировали^[642].

За Днепр с Карлом XII и изменником Мазепой смогло уйти не более 2 тыс. человек. На поле боя шведы потеряли убитыми 9234 человека. В плен было взято (под Полтавой и у Переволочны) 18 746 человек, в том числе все генералы и около 1 тыс. офицеров. Потери русских составили 1345 убитыми и 3290 ранеными^[643].

Преследование шведов продолжалось и после Переволочны. Отряд из четырех драгунских и пяти украинских полков под командованием Волконского преследовал противника до турецких границ. На р. Буг отряд догнал шведов и нанес им новое поражение. Здесь было убито до 200 человек и 260 взято в плен. Однако Карлу XII и Мазепе удалось бежать в Турцию.

Полтавская победа оказала огромное влияние на весь ход Северной войны. Об этом хорошо сказал В. Г. Белинский: «Полтавская битва была не просто сражение, замечательное по огромности военных сил, по упорству сражающихся и количеству пролитой крови; нет, это была битва за существование целого народа, за будущность целого государства»^[644]. Рухнул весь стратегический план Карла XII. Ф. Энгельс писал, что «Карл XII сделал попытку проникнуть внутрь России; этим он погубил Швецию и показал всем неуязвимость России»^[645].

Победа под Полтавой имела большое международное значение. Весть о катастрофе, постигшей шведскую армию, распространилась по всей Европе.

После поражения Карла XII под Полтавой была восстановлена коалиция против Швеции. Станислав Лещинский бежал из Польши в Померанию, а Август II был восстановлен на польском престоле и подписал в Торне новый договор с Россией^[646]. Северный союз был восстановлен; также был подписан союзный договор с Пруссией и конвенция с Ганновером.

Турецкий султан, хотя и принял Карла XII, но подписал договор о продлении мирного трактата. Франция тоже стала искать соглашения с Россией. Она предложила свое посредничество для заключения мира между Швецией и Россией. Но Англия и Голландия, боясь выступления России на стороне Франции в войне за Испанское наследство, сорвали переговоры. Продолжавшаяся война за Испанское наследство не позволила Англии прийти на помощь Швеции^[647].

Заговорил о мире и Карл XII. После Полтавской битвы он прислал генерала Мейерфельда для переговоров и готов был согласиться с предложениями Петра I, сделанными еще до сражения. Но после поражения шведской армии обстановка изменилась. Петр сообщил Карлу, что готов вести переговоры, если правительство Швеции уступит России Ингрию, часть Карелии с Выборгом, а также Нарву и Ревель. Ознакомившись с предложением Петра I, Карл XII ответил отказом.

Основное значение Полтавской победы состояло в том, что она изменила соотношение сил. Швеция потеряла большую часть своей регулярной армии и не могла уже активно вести борьбу против России. Победа доказала важность концентрации сил на решающем участке в решающий момент, а также наглядно показала, что в период развития линейной тактики генеральное сражение имеет решающее значение.

Оценивая стратегическое значение победы под Полтавой, Петр I писал: «Ныне же уже совершенно камень во основание Петербурга положен…»^[648]

Полтавская битва оказала огромное влияние и на развитие тактики. Русские полководцы превосходно подготовили этот бой, удачно выбрали местность, усилили ее в инженерном отношении, использовали все особенности местности для построения боевого порядка.

Организация передовой позиции, проведение боя на ней, разгром войск противника по частям, поражение резервного отряда — все это явилось предпосылкой, обеспечившей успешный исход сражения. Эти новые формы ведения военных действий свидетельствовали о глубоком понимании русскими сущности боя, основанного на принципах линейной тактики.

Новым явилось и построение боевого порядка. Русское командование считало, что вторая линия должна поддерживать, а не сменять первую. Кроме того, предусматривался также общий резерв. Таким образом, впервые в линейной тактике бой стали питать из глубины.

В Полтавском сражении огромное значение имело правильное применение огня и удара. Артиллерия действовала массированно на коротких дистанциях, используя главным образом картечь, а ружейный огонь предшествовал мощному штыковому удару. Практически штыковой удар первой линии обеспечил победу, вторая же линия, за исключением нескольких батальонов, не участвовала в бою.

В ходе подготовки войск Петр придавал большое значение моральному фактору. Победу обеспечивала всесторонняя подготовка войск.

Опыт русской армии в применении полевой фортификации изучался в Западной Европе. Последователем Петра I был маршал Мориц Саксонский, который «постиг всю важность этого изобретения и употребил его при Фонтенау и под Мастерихом»^[649].

Второй период войны (1710–1721 гг.)

Борьба в Прибалтике и в Финляндии. Разгромив шведские войска на Украине, Россия могла добиться прочного успеха в Прибалтике и Финляндии. Русский план предусматривал развитие военных действий против Риги, Выборга и Кексгольма, где находились шведские войска. Без овладения этими крепостями нельзя было решать новые, более широкие задачи. Одновременно нужно было решать и такую важную задачу, как строительство военного флота и развертывание боевых действий на море.

Петр сосредоточил к концу 1709 г. в районе Риги крупные силы под командованием Шереметева и осадил город с суши. Чтобы изолировать город с моря, на Двине, в двух километрах ниже Риги, построили укрепление, а гарнизон снабдили лодками и пушками.

Активные действия начались в мае 1710 г. Шереметев овладел предместьями Риги и подготовил войска к общему штурму. 15 июня началась бомбардировка города и крепости. По Риге было выпущено 3389 снарядов. Большие разрушения, нанесенные русской артиллерией, и полная бесперспективность в получении помощи извне вынудили шведов капитулировать. В плен было взято 5176 человек и захвачено 640 орудий^[650]. Вскоре были заняты Пернов и Ревель. Русские войска прочно утвердились в Прибалтике.

Одновременно велись бои против шведов и в Ижорской земле (Ингрии), где располагались шведские войска под командованием Либекера, операционной базой которого были Кексгольм и Выборг.

Действия против Выборга начались еще в 1706 году. Но первый поход оказался неудачным. Задача второго похода заключалась в том, чтобы обезопасить Петербург. Сюда направили 12-тысячный корпус Апраксина. Он обложил крепость с суши. Гарнизон Выборга насчитывал свыше 4 тыс. человек и 151 орудие. Осадный корпус был усилен до 18 тыс. человек и 298 орудий, однако недоставало орудий крупного калибра.

В Финском заливе крейсировал сильный шведский флот. Хотя из-за льдов он не мог подойти к Выборгу, но в то же время мешал русским развертывать боевые действия на море. Учитывая это, Петр решил пробиться к крепости через льды и, действуя с суши и с моря, захватить Выборг. Как только вскрылась Нева, русская эскадра направилась к Выборгу. С трудом продвигаясь среди льдов, 9 мая корабли прибыли к крепости и доставили сюда осадную артиллерию. 14 мая Выборг был подвергнут обстрелу из 23 мортир и 98 пушек. В крепостной стене артиллеристы пробили брешь шириною в несколько десятков метров. На военном совете было решено: «Оную крепость доставать штурмом, к чему были два плавные мосты новым манером… приуготовлены». Начальник гарнизона сообщил Апраксину, что он готов сдать крепость на условиях почетной капитуляции: с распущенными знаменами и музыкой. Но в этом ему было отказано^[651]. Видя безнадежность положения, 13 июня шведы капитулировали. «И тако через взятие сего города Санкт-Петербургу конечное безопасение получено»^[652], писал Петр I. Вскоре капитулировал и Кексгольм. Были заняты также Моонзундские острова.

Победы под Ригой, Выборгом и Кексгольмом показали полное преимущество ускоренной атаки, которую применили русские войска.

Прутский поход. Победы, одержанные русскими вооруженными силами, встревожили не только Швецию, но также Австрию, Францию и особенно Англию.

После поражения под Полтавой Карл XII находился в Бендерах. Он пытался вовлечь Австрию, Францию и Англию в войну против России. Но эти страны вели борьбу за Испанское наследство и не могли принять участие в Северной войне. Они в свою очередь пытались склонить Турцию к борьбе против России. Немалую роль в этом деле сыграл крымский хан, который обещал выставить против России свою армию. Об этом сообщил Петру русский посол в Константинополе. Петр потребовал от Ахмета III подтвердить условия мира, заключенного в 1699 году^[653]. Ахмет продолжал вести переговоры с Карлом XII о предстоящей войне с Россией. В ноябре 1710 года русский посол П. Толстой был заключен в замок. Это означало, что султан решил объявить войну России.

Угроза турецкого нашествия на Украину вынудила Петра временно закрепиться в Прибалтике и перенести свое внимание на юг. В феврале 1711 г. Турция официально объявила войну России^[654].

До подхода главных сил на новый театр войны Петр приказал Апраксину выехать в Азов и «тот край оборонительно от турецкого наступления охранять». На донских казаков и калмыков возложили задачу: весной 1711 года выйти «сухим путем и водою» к Перекопу, чтобы сковать движение татар, а Скоропадскому было приказано так сосредоточить силы запорожцев, чтобы предотвратить возможное наступление турок и татар на Украину^[655]. Главные же действия должны были развернуться на Балканах, где русские войска имели бы союзников в лице болгар, сербов и албанцев. Славянские народы, а также Молдавия и Валахия надеялись на поддержку русских войск. Стратегический план Петра предусматривал выход русской армии к Дунаю, где к ней должны были присоединиться войска дунайских княжеств. Молдавия и Валахия по собственной инициативе обязались заготовить продовольствие для русской армии. Кроме того, они обещали выставить 40-тысячную армию.

Для связи с Албанией и Далмацией Петр послал в Венецию своего представителя. Одновременно в Сербию и Черногорию русское правительство направило воззвание, призывавшее активизировать борьбу против турок. Петр рассчитывал на восстание этих народов против турецкого ига. Задача состоит в том, говорил Петр, чтобы подняться на борьбу «за честь и славу вашу, за свободу и вольность наследников ваших». Основной удар по Турции предполагалось нанести через Балканы. Чтобы обеспечить успех в предстоящих сражениях, Петр добился объявления войны Турции и со стороны Польши, хотя она реальной помощи России не оказала.

Русская армия сосредоточилась у Днестра и в начале июня начала переправу через реку^[656]. Впереди главных сил шел конный корпус Голицына в составе десяти драгунских полков. Он имел задачу — отбросить передовые отряды турок и прикрыть движение главных сил. Русские войска насчитывали 44 тыс. человек (32 тыс. пехоты и 12 тыс. кавалерии при 186 орудиях), турецкая армия имела 97 619 человек. К ней должна была присоединиться 30-тысячная татарская конница^[657].

Соотношение сил было не в пользу русской армии. Стремясь задержать турок на Дунае, Петр приказал Шереметеву выдвинуться к реке и захватить переправу противника у Исакчи. Но Шереметев действовал медленно и вовремя не выполнил приказа. Больше того, получив ложные сведения о переправе турок через Дунай, он повернул к Яссам. Этим был сорван план Петра I.

В середине июня русская армия сосредоточилась у Ясс, здесь выявилось, что продовольствие не было подготовлено. На военном совете некоторые офицеры и генералы предлагали отвести русские войска за Днестр, Однако Петр, получив данные о том, что турки еще не переправились через Дунай, решил действовать по первоначальному плану: он направил через Бакеу, Фокшаны к Браилову 7-тысячный отряд генерала Ренне и поставил перед ним задачу — захватить крепость, находящиеся там склады продовольствия и создать, таким образом, базу впереди армии. Главные же силы должны выйти к реке Прут и овладеть Исакчей.

Армию прикрывал отряд генерала Януса, который не выполнил поставленную задачу и доставил ложные сведения об обстановке.

Турецкая армия к началу движения русских войск из Ясс уже переправилась через Дунай и двигалась навстречу им, а татарская конница вышла в тыл. Военный совет решил: отходить на север вдоль реки Прут. Но время было упущено, и Петр приказал остановиться, построить у урочища Новое Станилешти укрепленный лагерь и принять бой.

Сражение произошло 9 июля. Русские войска образовали фронт в виде исходящего угла, отразили все атаки турецкой пехоты и конницы. Пехота противника наступала в боевом порядке, имеющем форму треугольника, обращенного вершиной в сторону русских. Часть турецких войск переправилась через Прут и расположилась на высотах в тылу русской армии. Но понеся большие потери от огня русской артиллерии (более 7 тыс. человек убитыми), турецкие войска отошли. На следующий день визирь пытался продолжить сражение, но янычары наступать не хотели «понеже вчерашним огнем довольно остращены были, но токмо жестокую продолжали пальбу пушечную»^[658]. Днем 10 июля визирь прекратил военные действия.

Не добившись победы над главными силами русских войск и получив сведения о захвате отрядом генерала Ренне крепости и складов в Браилове, турки склонны были начать переговоры о мире, к которому при сложившихся обстоятельствах стремился и Петр I^[659]. В результате переговоров 12 июля был подписан мир, по которому Россия возвратила Турции Азов и его побережье^[660].

Россия, таким образом, была лишена возможности иметь морской флот в Азовском море.

Прутский поход 1711 г.

Вместе с армией в Россию ушло несколько тысяч жителей Молдавии, которым была предоставлена земля для поселения.

Несмотря на неудачу, Прутский поход внес много нового в военное искусство. В области стратегии характерным было то, что Петр стремился нанести главный удар по Турции через Балканы. Выбирая это направление, он справедливо рассчитывал на то, что русская армия будет иметь на Балканах спокойный тыл и окажет реальную помощь болгарам, сербам и румынам в их борьбе за национальную независимость. Выбор направления главного удара определил операционную линию и создание на ней баз снабжения. Безусловно интересной являлась попытка вынести вперед свою базу и организовать стратегическое прикрытие ее.

Главные причины неудачи похода лежали в области тактики. Линейные боевые порядки не могли быть активно использованы в бою против численно превосходящего противника и вынуждали армию переходить к обороне. Такой боевой порядок, как дивизионные каре, в то время еще не был разработан в русской армии.

Не меньшее значение имела и система связи. Опоздание донесений с театра войны приводило к неверной оценке обстановки.

Наконец, нужно сказать и об отрицательной роли в этом походе многих иностранных военных специалистов, которые мешали выполнять планы Петра I. После этого похода Петр уволил из армии 50 иностранных генералов и штаб-офицеров.

Но главная цель была достигнута: Петру I удалось вывести Турцию из войны и создать необходимые условия для дальнейшей борьбы на западном театре. «Ныне мы со всею армией праздны, и будем как возможно скоро, часть добрую войск посылать в Померанию»^[661].

Заключение мира Турции с Россией вызвало недовольство в Лондоне. Англия требовала от своего посла в Константинополе добиться, чтобы турки разорвали отношения с Россией и возобновили войну. В то время Куракин сообщал в Петербург: «Англия указ дала министру своему при Порте трудиться в интерес швецкой и учиненный мир разрушить»^[662].

В 1712 году Турция действительно возобновила войну, но, встретившись с твердой позицией России, в 1713 году снова подтвердила мир.

Действия в Померании. Поражение шведских войск в 1709–1710 гг. и выход России из войны с Турцией заставили Англию поспешить с окончанием войны с Францией за Испанское наследство. Не желая низведения Швеции в ранг второстепенной державы и упрочения России в Прибалтике, Англия усиленно помогала Швеции.

Петр I, стремясь быстрее завершить борьбу со Швецией, решил перенести удары в шведскую Померанию, где русская армия могла действовать вместе с датскими и саксонскими войсками. Против этого решительно выступили Англия, Голландия и Австрия, которые еще в 1710 году подписали конвенцию о сохранении нейтралитета в шведской Померании. Эта конвенция косвенно помогала Швеции. Своим острием она направлялась против России. С этой конвенцией согласились также Россия, Саксония и Дания, но при условии, что шведы не будут нападать из этой провинции. Однако Карл XII отверг конвенцию и этим разрядил сложившуюся обстановку. Тогда Англия предложила Дании выйти из войны и заключить сепаратный мир со Швецией, однако все попытки Англии расколоть Северный союз окончились неудачно. Союзники решили овладеть шведской Померанией. Но отсутствие единства в достижении политической цели привело к разнобою и в стратегии. План союзников заключался в том, чтобы овладеть Штральзундом и Штеттином, лишить Швецию базы в северной части Германии. Предложения Петра I об ускорении действий не были выполнены. Осада Штральзунда затянулась. Датский король снял своя войска и отвел их на свою территорию.

Затяжка военных действий была чревата неприятными последствиями. К концу 1712 года война за Испанское наследство пошла на убыль. Окончание ее грозило тем, что в северный конфликт могли вмешаться Англия, Голландия и Франция. Это заставило Петра I действовать решительнее.

В 1713 году война за Испанское наследство закончилась. Англия и Франция попытались заставить Голландию и Австрию выступить против России на стороне Швеции. Однако сделать это им не удалось. Между тем в результате активных действий русских войск в январе 1713 года был выигран бой при Фридрихштадте. «Неприятель ретировался в угол моря, — писал Петр, — теперь никуда уйти не может»^[663]. В мае капитулировала армия Стенбока, зажатая русскими войсками в Тонингене. Вскоре шведы капитулировали у Штральзунда. Сдался также и Штеттин. В октябре 1713 года Меншиков передал Штеттин пруссакам. Этот акт объективно вынуждал Пруссию выступить на стороне России. В 1714 году между Россией и Пруссией был заключен договор, по которому Штеттин закреплялся за Пруссией, которая признавала все завоевания России в Прибалтике^[664]. После этого Петр I отвел свои главные силы в Прибалтику.

Война на Финляндском театре. Одновременно с военными действиями на западном театре развертывались бои и в Финляндии, Оба эти стратегические направления обеспечивали удар по Швеции: первое — с юга, а второе — с востока и севера. Для действий в Финляндии были оставлены войска, численностью в 35 тыс. человек, базировавшиеся на Петербург, Выборг и Кексгольм. Командовал войсками и флотом Апраксин, помощниками его были Голицын и Крюйс. Главный удар предполагалось нанести на Або одновременно с суши и с моря. Движение армии намечалось вдоль морского берега. На флот возлагалась задача — обеспечить армию с моря. После взятия Або предполагалось нанести удар по самой Швеции через Аландские острова. Для осуществления этого плана был сформирован Ингерманландский корпус в составе 55 500 человек пехоты и 11 500 человек кавалерии. Для непосредственных действий был выделен специальный отряд — 12 760 пехотинцев и 5383 кавалериста, который должен был вести наступление от Выборга к Гельсингфорсу^[665].

В июле 1712 года русские войска сосредоточились у Выборга. Сюда же направился и галерный флот (11 бригантин и 15 скампавей). Корпус Апраксина имел 15 тыс. человек при 22 орудиях. Но появление в Финском заливе шведского флота не позволило Апраксину развернуть боевые действия. Однако это не смутило командующего русским флотом Боциса. Он смело прорвал линию блокады и направился вдоль шхер к Гельсингфорсу. Затем выступил и Апраксин. Шведский корпус Либекера не принял боя и отошел за р. Кюмень.

Изменившаяся обстановка заставила Петра главное внимание обратить на Финляндский театр. Здесь основная задача заключалась в том, чтобы овладеть Гельсингфорсом, превратить его в базу русских войск и флота, а потом перенести боевые действия в район Або. Шхерный флот, состоявший из 200 судов, должен был прикрывать действия армии с моря.

Весной 1713 года русская армия и галерный флот подошли к Гельсингфорсу, шведская эскадра покинула рейд. Русские высадили 16-тысячный десант. Но шведы не приняли боя, зажгли город и отступили к Борго. Петр I решил захватить Борго, что и было осуществлено 14 мая^[666]. В августе русские войска взяли Або. Шведы отошли в глубь страны. Либекер был отозван, а вместо него назначен генерал Армфельд, получивший приказ активизировать военные действия.

Трудности в снабжении войск заставили Апраксина оставить в Або гарнизон, а главные силы отвести к Гельсингфорсу, где была создана крупная база продовольствия и боеприпасов^[667]. Военный совет решил начать наступление в центре Финляндии с тем, чтобы зимой 1713/14 г. очистить от шведских войск всю страну^[668].

Бой при р. Пелкиной (1714 г.)

В ходе наступления русских войск в районе Тавастехуса произошел бой на р. Пелкиной, решивший участь Южной Финляндии. Русские войска численностью в 14 тыс. человек при 22 орудиях, наступающие под командованием Апраксина, продвинулись к дороге, проходившей вдоль озера Маллас-Веси. Эта дорога была занята шведским отрядом генерала Армфельда численностью в 11 тыс. человек при 28 орудиях. Получив сведения о наступлении русских, Армфельд занял оборону на р. Пелкина. Шведы создали здесь сильную позицию.

Апраксин решил нанести удар по шведской позиции с фронта и высадить десант в тыл противника. Бой начался на рассвете. Пока главные силы русской армии наступали с фронта, отряд Голицына, воспользовавшись густым туманом, совершил на плотах переправу через озеро в районе дер. Мялькиле. Разгадав этот маневр, Армфельд выслал к месту высадки русских конницу Лабора, но она не могла атаковать русскую пехоту и начала перестрелку. Подошедшая пехота оттеснила было русских на плоты, но в это время высадились главные силы отряда Голицына и атаковали шведов во фланг. «И хотя неприятель жестоко оборонялся… — писал Петр, — однако ж, видя войск наших сильное наступление, пришел в конфузию»^[669]. Шведы потеряли здесь более 800 человек убитыми, ранеными и пленными и 8 орудий^[670].

Бой на р. Пелкиной еще раз показал, что русские войска не придерживались шаблонов линейной тактики, а действовали в зависимости от обстановки. Чтобы успешно осуществить маневр, Апраксин и Голицын разделили свои силы. В условиях сильно пересеченной местности русские войска действовали активно и одержали победу.

Бой у Лаппола. Успехи, достигнутые при р. Пелкиной, позволили продолжать наступление в Северной Финляндии и подготовить войска для нанесения удара по Швеции. Перед отрядом Голицына, насчитывавшим 8495 человек при 11 орудиях, была поставлена задача — овладеть северной частью Финляндии^[671].

В начале февраля Голицын начал движение к г. Васа, где базировался корпус Армфельда (8 тыс. шведов и до 6 тыс. финнов при 8 орудиях). 18 февраля русские войска встретились со шведским авангардом у дер. Квивила в четырех верстах от дер.Лаппола, Главные силы шведов прикрывали дорогу на г. Васу у дер. Лаппола, проходящую через дефиле.

Голицын лично произвел разведку и принял решение: обойти боевой порядок шведских войск и нанести им удары во фланг и тыл. В обход была направлена пехота, три драгунских полка и один эскадрон. В ночь на 14 февраля русские войска пошли в обход позиции противника и вышли на фланг шведских войск. Появление русских с востока оказалось неожиданным для Армфельда, но он успел повернуть свои войска. Голицын построил войска в четыре линии. В первых двух поставил пехоту, а в третьей и четвертой — конницу. Артиллерия сосредоточилась в двух группах на флангах. Создавая такой боевой порядок, Голицын рассчитывал на его большую ударную силу. Построение в глубину обеспечивало пополнение первой линии резервами. Одновременно Голицын направил три драгунских полка в обход шведов по левому берегу р. Стор-Кюро. Армфельд, как и ожидал Голицын, принял решение построить свои войска в две линии с намерением охватить фланги русских войск. Вначале он охватил фланги русской армии, но был отброшен огнем артиллерии. Несмотря на это, шведы снова пошли в атаку и оттеснили первую линию назад, но пехотинцы второй линии восстановили положение. После этого в центре в атаку перешла русская пехота, а с флангов кавалерия. В это время в тылу противника появились три драгунских полка. Шведы дрогнули, их боевой порядок расстроился, и они побежки. Обоз и артиллерия были захвачены русскими войсками. Шведы потеряли только убитыми 5133 человека и 535 человек пленными. Остатки шведских войск бежали на север Финляндии к Якобштадту^[672].

Бой при Лаппола (1714 г.)

В этом бою по существу уже не было линейного боевого порядка, предназначенного для создания огневого превосходства. Бой велся в глубоком боевом построении войск, осуществлялось разделение сил для обходного маневра на поле боя. Огневой бой служил лишь средством для перехода к штыковой атаке и прорыву линии противника.

Победа у Лаппола имела большое стратегическое значение. Почти вся Финляндия оказалась занятой русскими войсками.

Гангутское сражение. После сражения у Лаппола можно было развивать действия на море. К 1714 году русский флот представлял большую силу и мог вступить в единоборство со шведским флотом. Обстановка в Западной Европе благоприятствовала России. Между державами победительницами — Англией, Голландией и Австрией — после Утрехтского мира начались серьезные трения. В этих условиях Англия не решалась выступить на стороне Швеции.

9 мая 1714 года для обеспечения наступательных действий сухопутных войск в районе Васы и Умео из Петербурга в Або вышел галерный флот, состоящий из 99 судов с 13,5 тысячным десантом^[673], который должен был взаимодействовать с войсками Голицына. На корабельный флот (16 линейных кораблей, 8 фрегатов и шняв) возложили задачу: прикрыть галерный флот до входа в шхеры, а затем отойти в Ревель, где стояла вторая эскадра. Кроме того, корабельный флот должен обеспечить дальнейшие действия галерного флота против Аландских островов, откуда намечалась высадка десантов в Швецию. Командующий шведским флотом решил разделить свой флот на две эскадры. Одна из них направлялась к берегам Дании с задачей не допустить выступления датского флота, а другая — к выходу из Финского залива, чтобы не дать возможности русскому флоту развернуть активные действия. Когда галерный флот подошел к мысу Гангут, то выяснилось, что дальнейшему движению его препятствует шведская эскадра под командованием адмирала Ватранга (16 линейных кораблей, 2 фрегата, 2 бомбардирских корабля и 9 гребных судов). Галерный флот остановился в бухте Тверминне, куда прибыл Петр I. Учтя сложившуюся обстановку, он решил совершить прорыв в Абасские шхеры. Чтобы заставить шведов рассредоточить свой флот, Петр I приказал устроить переволоку^[674] и начать переброску скампавей для обхода шведского флота и «тем бы неприятеля привесть в конфузию»^[675]. Учтя опасность обхода, Ватранг выделил 1 фрегат, 6 галер и 3 шхербота и под командованием Эреншильда направил их к переволоке, а 14 судов под командованием адмирала Лилье послал в обход русского флота. Создалась благоприятная обстановка для прорыва. Установившийся штиль на море полностью парализовал шведский флот. Воспользовавшись штилем, а также оплошностью Ватранга, авангард русского шхерного флота (2 отряда из 35 галер) начал обходить вокруг мыса Гангут с целью прорыва. Все попытки Ватранга помешать прорыву русских галер и скампавей не дали результата. «И хотя неприятель более трудился, — корабли свои буксировал, к тому же начался бысть малой ветер, что более неприятелю дало способ, а шли к нашим скампавеям лавирами, и из пушек довольно стреляли»^[676]. Несмотря на это, русский авангард прошел беспрепятственно, обошел мыс Гангут и блокировал эскадру Эреншильда. Командующему авангардом Змаевичу приказали: «чинить воинский промысел»^[677].

Адмирал Ватранг, стремясь спасти суда Эреншильда, приказал главным силами отойти от берега. Это была вторая ошибка Ватранга. К главным силам шведов присоединились и суда Лилье. 27 июля на море снова установился штиль. На военном совете было решено провести в шхеры все остальные русские суда и атаковать эскадру Эреншильда. На виду у шведов шхерная флотилия прошла мимо эскадры Ватранга. Шведские корабли сделали 250 выстрелов, но безрезультатно. К полудню русская эскадра соединилась и атаковала корабли Эреншильда.

Авангард из 23 скампавей построился в одну линию. Главные силы русских кораблей оставались в резерве. Сражение началось 27 июля в 2 часа дня. Первая и вторая фронтальные атаки русских галер были отражены огнем шведских кораблей. Третья же, фланговая атака завершилась захватом всех шведских кораблей. Противник потерял убитыми 336 человек и 590 ранеными. Остальные были взяты в плен. В числе пленных оказался и сам Эреншильд. Русские войска потеряли убитыми и ранеными 465 человек. «Воистину, — писал Петр I, — нельзя описать искусство российских войск как начальных, так и рядовых»^[678].

Петр называл победу при Гангуте, как «николи у нас бывшую викторию». Молодой русский флот действовал весьма успешно. Высокие моральные качества русских моряков, их мужество и стойкость имели большое значение в достижении победы. Гангутская победа имела стратегическое значение.

Поражение шведского флота вызвало тревогу в Стокгольме. Эскадра Ватранга была отозвана. Когда русские корабли подошли к Аландским островам, то там уже не оставалось шведских войск. Апраксин писал, что на них «неприятеля не видели ни одного солдата».

Вслед за этим шхерный флот получил задачу содействовать войскам, двигавшимся на север Финляндии. Отряд в 9 скампавей с десантом в 1000 человек под командованием Головина вышел из Васы и высадился в Умео, где действовал около месяца. В начале сентября весь шхерный флот возвратился в столицу. За победу при Гангуте Петр I получил звание вице-адмирала. Победа при Гангуте сильно подняла престиж России.

В 1715 году шла борьба главным образом с каперскими судами Швеции. В этом году Петр I заключил с Данией конвенцию о высадке русских войск на южное побережье Швеции через Данию. В этом же году между Россией и Пруссией был заключен союзный договор, и последняя объявила войну Швеции. Пруссия обязалась содержать русскую армию во время ее пребывания в Померании, а Дания на время высадки десанта. К договору примкнули Польша и Ганновер, надеявшиеся при помощи России поживиться за счет Швеции. Даже Англия заключила в Грейфсвальде союзный договор с Россией, которым она гарантировала все приобретения России в Прибалтике. Георг I направил флот для участия в готовящемся десанте.

Однако высадка десанта вследствие разногласий между союзниками не состоялась. Союзники предлагали для высадки десанта использовать главным образом русские силы. Но русское командование считало возможным в создавшихся условиях предоставить в распоряжение Дании 15 тыс. человек, а высадку десанта предлагало перенести на весну 1716 года.

Дания и Пруссия в действиях русских усматривали тайные намерения захватить Висмар и другие важные пункты и начали переговоры. Эти переговоры ни к чему не привели, и потому Петр I, отказавшись от десанта, отвел войска в Мекленбург, а затем в Прибалтику.

Действия союзников в 1717 году были нерешительны. Английская дипломатия делала все для того, чтобы не допустить разгрома Швеции. Интриги английской дипломатии привели к тому, что между союзниками не только отсутствовало единство действий, но между ними зародились подозрения и даже вражда к России, которую стали обвинять в стремлении утвердиться в Европе.

Вот почему Петр I стал искать возможности расширения базы. В 1717 году Россия заключила в Амстердаме договор с Францией и Пруссией. Этот договор и критическое внутреннее положение Швеции вынудило Карла XII согласиться на ведение мирных переговоров с Россией.

Сражение при Гангуте в 1714 г.

Переговоры были начаты в 1718 году на Аландском конгрессе. В ходе переговоров выявилась возможность не только заключения мира между Россией и Швецией, но и установления союза между ними в целях возвращения последней потерянных земель в центре Европы. Это встревожило Англию. Следствием действий английской дипломатии было заключение в Вене в начале 1719 года Венского договора между Австрией, Саксонией и Ганновером. Этот договор был направлен против России, Мекленбурга и частично против Швеции.

Во время переговоров при осаде норвежской крепости Фридрихсгалль был убит Карл XII. К власти в Швеции пришли настроенные проанглийски круги. Новое шведское правительство при прямой помощи Англии заключило мир с Саксонией, Польшей и другими державами. Переговоры с Россией были прерваны. Швеция решила продолжать борьбу.

Заключительный этап войны (1719–1721 гг.)

На этом этапе войны главными противниками России становятся Швеция и Англия. Англия не только поддерживала Швецию, но и враждебно выступала против России. План Англии состоял в том, чтобы заставить Россию отдать балтийское побережье Швеции.

В 1719 году Петр сделал новую попытку заключить мир со Швецией. Для этой цели в Стокгольм с конкретными предложениями был направлен Остерман. В это время еще шире развернулись боевые действия на море и на суше для «получения чрез действия воинские пожеланного миру». Однако Швеция, надеясь на помощь Англии, отказалась от ведения переговоров. В 1719 году английская эскадра появилась в Балтийском море. Правда, англичане послали всего лишь 12 кораблей; с такими силами рискованно было вступать в бой с русским флотом, который имел в своем составе 22 линейных корабля. Английский адмирал Норрис потребовал подкреплений, и для усиления его эскадры из Англии вышло еще восемь кораблей. Англичане хотели внезапно напасть на русскую эскадру и уничтожить ее, а после этого официально объявить войну. Получив известие от русского посла в Лондоне о намерениях англичан, Апраксин запросил Норриса о целях пребывания английской эскадры в Балтийском море и предупредил, что в случае приближения английских судов к русским кораблям или крепостям их встретят «по воинскому резону»^[679].

Направив флот в Балтику, Англия начала переговоры с Пруссией о совместном выступлении против России. Пруссия же вела двуличную политику и лавировала между Россией и Англией. Король Фридрих Вильгельм колебался и искал способа, как бы обмануть обе стороны. Но затем он решил поддерживать Россию. Между Россией, Пруссией и Францией был заключен договор, имевший целью гарантировать Утрехтский и Баденский трактаты, а также будущий договор России со Швецией.

В середине августа Норрис получил приказ: после заключения союзного договора соединиться со шведским флотом и «предпринять все, что в ваших силах, чтобы уничтожить русский флот»^[680]. Как только Англия заключила наступательный договор со Швецией, 6 сентября английская и шведская эскадры соединились. Теперь нужен был повод для нападения на русский флот.

Пока Норрис собирался начать войну, русский флот продолжал активные действия. В мае 1719 года эскадра Н. Сенявина захватила три шведских корабля у острова Эзель. В этом бою Сенявин отбросил устаревшие каноны линейной тактики: он поставил шведские суда под удар в два огня и имел при этом полный успех.

В конце июля русский шхерный флот (132 галеры и 100 лодок) под прикрытием корабельного флота произвел высадку 26-тысячного десанта в нескольких пунктах шведского берега. Русские войска разрушили железоделательные заводы между Стокгольмом и Норчепингом. Однако новую десантную операцию, намеченную на конец августа, пришлось отложить, так как этому препятствовал английский флот. Не найдя повода для нападения на русский флот, Норрис отбыл в Англию.

К концу 1719 года международное положение России осложнилось. Венские союзники решили выступить против России, если она двинет свои войска в Германию. План действий союзников состоял в том, чтобы вынудить Россию заключить мир, оставив за ней Петербург, Кронштадт и Нарву. В случае отказа России, заставить ее силой заключить мир, но тогда отобрать все приобретения Швеции, а Польше отдать Смоленск и Киев. Но этим планам не суждено было осуществиться.

Весной следующего года англо-шведская эскадра снова появилась у Ревеля, но военных действий не открывала.

Петр I приказал укрепить Кронштадтскую крепость. «Оборону флота и сего места, — писал он коменданту крепости Матюшкину, — держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело»^[681].

В середине 1720 года русский флот одержал новую победу. 27 июля шведская эскадра адмирала Шеблата, состоящая из 14 судов, напала на русские корабли, находившиеся в Гренгамской бухте на Аландских островах. Голицын заманил шведов в шхеры и в проливе Флисзунд разбил их эскадру. Два шведских корабля сели на мель и были захвачены, а два — взяты на свободной воде. Шведский флагман едва смог уйти в открытое море^[682].

Разбив шведов у Гренгама, русский флот занял господствующее положение на Балтике. Эта победа произвела сильное впечатление на Западную Европу. Она показала, что Россия не будет считаться с вмешательством Англии. Шведский флот был разбит «при очах английских, которые равно шведов обороняли как их землю, так и флот»^[683]. Не оказал влияния на Россию и разрыв дипломатических отношений с Англией, а также выход из войны Дании и Пруссии. В ноябре 1720 года русские успешно высадили десанты и активно действовали на шведской территории.

Зимой 1720/21 г. Петр энергично строит новые корабли. К весне 1721 года русская эскадра имела уже 29 линейных кораблей и много кораблей других классов. Она не боялась даже соединенного англо-шведского флота. Убедившись в том, что Россию нельзя сломить, Швеция согласилась вести переговоры, но с прибытием английской эскадры шведы заколебались. Но когда русские высадили новые десанты у Питео, Умео и Сундвалле и разбили там шведов, представители Швеции приняли все русские условия и 10 сентября 1721 года подписали мир в Ништадте.

«Петр, — писал Маркс, — завладел всем тем, что было абсолютно необходимо для естественного развития его страны»^[684].

Далее он указывал, что в результате этого мира: «России было обеспечено превосходство над соседними северными государствами; благодаря ему же Россия была втянута в непосредственный и постоянный контакт с любым пунктом Европы. Наконец, благодаря ему были заложены основания для установления материальных связей с морскими державами»^[685].

Основная задача, заключавшаяся в возвращении русских земель в Прибалтике, была разрешена. Россия возвратила Ингрию и Карельский перешеек с Выборгом и Кексгольмом и получила «в совершенное непрекословное вечное владение» Эстляндию, Лифляндию и Моонзундские острова.

Россия возвращала Швеции занятую русскими войсками Финляндию. Кроме того, Россия обязалась уплатить Швеции 2 млн. ефимков за уступленные земли.

В 1724 году Россия заключила со Швецией оборонительный союз на 12 лет. Этот союз усиливал международные позиции России и позволял обратить главное внимание на черноморскую проблему, которую не удалось разрешить в начале XVIII века. «Северная война, — писал Маркс, — имела огромное значение. В результате ее Россия сразу приобрела неограниченное и мировое значение, благодаря неустойчивого положения и всеобщности связей в Западной Европе»^[686].

Северная война 1700–1721 гг. имела огромное значение для развития русского военного искусства. В ходе ее сложились передовые способы ведения войны.

В области стратегии был дан образец связи войны с политикой. Русская стратегия исходила из учета конкретной международной обстановки. Прогрессивный характер этой войны делал русскую стратегию целеустремленной. Характерной чертой русской стратегии была ее решительность.

В тот период на Западе господствовала кордонная стратегия, цель которой — прикрывать жизненные центры страны. Русское командование разработало и практически осуществило новую для того времени концепцию сосредоточения сил и маневрирования ими на всем театре войны. Кордонная система в условиях России была совершенно неприемлемой. Русское командование самостоятельно разработало новые, наиболее активные формы ведения войны. Главным средством решения стратегических задач русские полководцы считали сражение, осуществляя которое они обеспечивали превосходство в силах (Полтава).

В русской стратегии правильно определились те способы ведения военных действий, которые диктовались условиями борьбы. Эти способы всегда были различны. В одном случае на первом плане выступала оборона, в другом — стратегическое окружение противника, в третьем — ставилась задача «искать недруга в его земле» и т. д.

Русское командование хорошо понимало соотношение обороны и наступления. В России оборона рассматривалась как средство для создания условий, обеспечивающих переход в наступление. Вот почему русское командование не переоценивало тактических успехов и неудач, а извлекало из них уроки.

Русское командование в основном правильно выбирало направление главного удара как в целом, так и на отдельных этапах войны (Нарва, Лесная, Полтава, Финляндия). Петр I являлся передовым представителем стратегии, широкого маневра на театре войны, которую так неудачно пытался осуществить Карл XII.

Стремление с помощью активных действий переходить к успешному окончанию войны выражалось в нанесении частых и сильных ударов (бить противника по частям), добиваясь решающих результатов. Правильность выводов Петра I подтверждена боевой практикой. Так, в бою под Гуммельсгофом шведы потеряли убитыми и ранеными 5590 человек, под Лесной — 8 тыс. убитыми и более 1 тыс. пленными, под Полтавой — 9324 человека убитыми и почти 20 тыс. пленными. В этих сражениях были перемолоты основные силы шведской регулярной армии. Петр действовал смело, решительно и добивался успехов, строго учитывал силы, средства и возможности. Трезвый расчет и разумный риск приносили победу.

Петр I прекрасно понимал роль и значение решительного столкновения с противником. И если в 1704 году он заявлял, что опасно искать генерального сражения, то нужно учесть, что в это время он считал свою армию еще не вполне подготовленной, а международную обстановку недостаточно благоприятной для себя. А несколько лет спустя он с меньшими силами смело нападал на противника (Лесная) и сам искал генерального сражения под Полтавой. После Полтавской победы Петр I настойчиво искал сражений и подчеркивал: «хотя мы зело искали видеть онаго в лице, но оный никогда показать себя не хотел»^[687].

Овладение территорией врага рассматривалось Петром лишь как средство принуждения его к заключению мира: «Того ради лучше его (шведа) на том берегу посетить и к желаемому миру принудить»^[688].

Крупный вклад внесли русские и в тактику. В это время главная задача состояла в разработке и внедрении в боевую практику основ линейной тактики. Однако ни Петр, ни его сподвижники не смотрели на линейную тактику как на что-то неизменное. Они стремились извлечь из нее все то положительное, что она могла дать.

В то время как на Западе первенствующее значение придавалось огню и меньшая роль отводилась штыку, что приводило к усилению оборонительных стремлений, в России на огонь смотрели лишь как на средство, обеспечивающее решительный штыковой удар, причем штык рассматривался как оружие наступательного боя. Сам боевой порядок видоизменялся. В зависимости от конкретных условий боя войска строились то в линию с поддержками (Лесная), то в две, причем вторая линия являлась резервом, позади которого сосредоточивался общий резерв (Полтава), то, наконец, в четыре линии, при этом вторая и четвертая линии служили резервом (Лаппола). Линия боевого порядка нередко расчленялась по фронту и в глубину, что обеспечивало маневр на поле боя. Применялся также и фланговый маневр.

Глубокое понимание сущности боя выражалось в правильном сочетании огня и удара. На бой смотрели, как на главную цель, а на маневр, как на средство, обеспечивающее решение поставленной задачи. Отсюда и стремление к новому решению военных задач. Это новое проявлялось в том, что пехоте придавалась активная роль в наступательном бою.

Новое было также и в разработке идеи резерва. Петр рассматривал вторую линию как резерв первой, для чего, например, при Полтаве он располагал батальоны каждого полка в обеих линиях и ставил задачу вторым батальонам активно содействовать первым. Наряду с этим он располагал войска также и в одну линию, за которой на флангах находились резервы, предназначавшиеся для усиления удара. Учитывая характер местности, Петр ставил батальоны «позади один другого во столько линий, сколько ширина позволит». Так именно и поступил Голицын, расположив пехоту в несколько линий (Лаппола).

В своей основе идея использования резерва сводилась к взаимодействию частей во время боя. Они должны были поддерживать друг друга, а «когда неприятель пойдет на одно крыло, то другому крылу неприятелю с тыла во фланг атаковать»^[689].

В русской армии по-новому решался вопрос о роли местности в бою. Если на западе для боя искали ровную местность, то Петр не раз подчеркивал, чтобы действовать «не гораздо на чистом поле, но при лесах, в чем превеликая есть польза», В России впервые стали приспосабливать местность для ведения боя. Система редутов, разработанная под Полтавой, прочно вошла в военную практику и стала применяться во всех передовых армиях Европы.

Являясь противником шаблона в военном деле, Петр I неоднократно говорил, что в бою все зависит от осторожности, искусства и храбрости генерала, которому «положение земли, силу неприятеля и обыкновения оной знать и по тому свое дело управлять надлежит»^[690]. Указания Петра преследовали цель: повысить активность в бою пехоты, артиллерии и кавалерии. Он требовал отказаться от традиционного расположения артиллерии в боевом порядке, а исходить из учета местности и замысла полководца.

В ходе Северной войны была увеличена маневренность и подвижность артиллерии за счет облегчения веса артиллерии и использования конной тяги. Это позволило осуществлять передвижение артиллерии на большие расстояния, а также увеличить ее эффективность в ходе боя. Сведение однотипной артиллерии на огневых позициях в батареи позволило осуществлять массирование огня и маневрирование его по целям. Маневр колесами обеспечивал огневую поддержку пехоте. Создание же артиллерийского резерва обеспечивало возможность питать бой из глубины. Действенность огня достигалась увеличением числа зарядов картечи. Ф. Энгельс, исследуя вопрос о действии артиллерии, указывал, что в Западной Европе в лучших армиях XVIII века приходилась на каждую пушку одна четвертая часть картечных зарядов. В русской же армии число картечных выстрелов доходило до одной трети. Так, в сражении под Полтавой из 1471 выстрела 572 произведены картечью. Такое соотношение говорит о выдержке и стойкости солдат.

На кавалерию Петр смотрел как на активную силу в бою. Он отказался от традиционного расположения кавалерии в колоннах на флангах и строил ее также в развернутых линиях, чтобы она могла быстро «искать неприятельскую инфантерию», или располагал ее за пехотными линиями (в данном случае в колоннах) так, чтобы она была. готова для развертывания при переходе в наступление.

Передовые способы ведения военных действий способствовали развитию отдельных родов войск. В период войны окончательно оформились основные рода войск: пехота, кавалерия и артиллерия. Русская армия стала регулярной.

В ходе войны складывалась и передовая русская военная теория. Она обобщала боевой опыт и излагала его в многочисленных уставах и инструкциях. Воинские уставы первой четверти XVIII века показывают, что русское военное искусство достигло больших успехов. В уставах и инструкциях определены организация и формы боевой подготовки войск, обязанности обучаемых и обучающихся, дан перечень навыков, которыми должен владеть каждый солдат и офицер. В уставе закреплены формы организации войск, отвечающие способам ведения войны. Правительство Петра I вложило в эти формы свое национальное, русское содержание, что означало развитие военного искусства на новой основе, в новой исторической обстановке.

Огромное значение в Северной войне сыграл флот. Петр I понимал, что без регулярного флота нельзя было выиграть войну против Швеции, и строил как корабельный, так и гребной флот.

В ходе войны русское командование хорошо организовывало стратегическое взаимодействие войск и флота. Петр I стремился использовать флот прежде всего для непосредственного обеспечения войск и добился решительного успеха в этом (Выборг, Гельсингфорс, Аланд, берега Швеции). В отношении морской тактики нужно сказать, что в ходе войны были разработаны высокие образцы наступательных действий, которые отличались смелостью замысла, маневренностью и решительностью (Гангут, Эзель, Гренгам).

РУССКОЕ ВОЕННОЕ ИСКУССТВО В ПЕРСИДСКОМ ПОХОДЕ (1722–1723 гг.)

Персидский поход 1722–1723 гг. был вызван рядом причин. Одной из них была заинтересованность России в развитии торговли с Востоком, откуда поступали колониальные товары. Главная цель русской торговой политики состояла в том, чтобы превратить Россию в посредницу между Востоком и Западом. Именно в этих целях старались упорядочить водный режим Волги, создавались торговые базы в Шемахе и Реште^[691]. Эти меры способствовали усилению торгового обмена между Россией и странами Востока — Персией и Индией. Однако начавшаяся в Персии внутриполитическая борьба осложнила торговые отношения. Русские торговые базы были разграблены, а многие купцы убиты. Русское правительство обратилось с протестом, в котором заявило о том, что оно будет отстаивать экономические интересы России.

Персидское государство разваливалось. Этим хотела воспользоваться султанская Турция. Ее правители пытались не только захватить находившееся в подчинении Персии Закавказье, но овладеть Дагестаном и Кабардой. Одновременно турецкие агенты собирали сведения о казанских татарах. Угроза захвата Турцией побережья Каспийского моря создавала серьезную опасность русским южным границам. Россия не могла допустить утверждения Турции в Кабарде и в Западном Прикаспии.

Вступление русских войск в прикаспийские провинции Персии и защита их от захвата турками рассматривалось как укрепление безопасности русских границ. И это было главной задачей Персидского похода. Большое значение в сложившейся обстановке имело стремление народов Грузии, Армении и Азербайджана перейти в подданство России. Присоединение к России — это был единственный путь защиты от порабощения и истребления этих народов шахской Персией и султанской Турцией, начавших в это время борьбу между собой за обладание Закавказьем. Это также было одной из причин развязывания войны на Кавказе.

Россия стала готовиться к Персидскому Походу только после заключения Ништадтского мира, и подготовка к нему шла медленно. Но как только в Петербурге были получены данные о намерениях Турции вторгнуться на Северный Кавказ, правительство решило спешно готовиться к походу.

Этот театр военных действий резко отличался от Прибалтийского и Финляндского. Русским войскам предстояло преодолеть большие расстояния, действовать вдали от своих баз. Нужно было в самый короткий срок построить новый флот, создать тыловые базы для снабжения войск продовольствием и боеприпасами, построить необходимые укрепления.

В течение зимы 1721/22 г. была сформирована отдельная армия, так называемый «Низовой корпус», в состав которого входили все рода войск. Пехота «Низового корпуса» имела в своем составе четыре полка и 20 батальонов. Для ведения войны на Приморском театре было решено взять половину личного состава от всех 20 полков, возвратившихся из Финляндии, часть от гвардейских полков и только два полка — Астраханский и Ингерманландский — целиком отправились в поход. Пехота насчитывала 21 093 человека. Конница состояла из восьми драгунских полков украинских и донских казаков. Общее количество конницы достигало 25 тыс. человек. Артиллерия состояла из полковых пушек и 196 орудий главной полевой артиллерии. К этим силам должны были присоединиться около 4 тыс. калмыков и несколько тысяч кабардинцев. В общей сложности русская армия насчитывала около 46 тыс. регулярных войск и казаков и до 10 тыс. калмыцкой и горской конницы. Пехота была сосредоточена в Москве, Ярославле и других городах, расположенных по Оке и Волге, с таким расчетом, чтобы ее можно было по рекам переправить к Астрахани. Коннице же надо было следовать из районов Курска, Киева и с Дона.

Большое внимание уделялось строительству специальных кораблей, приспособленных для плавания в Каспийском море. Суда строились на Москве-реке и Волге. За февраль — май 1722 года было построено 47 парусных и более 400 гребных судов^[692].

Продовольствие и боеприпасы заготавливались в городах Поволжья. Для похода было заготовлено 2874 бомбы, 29 820 гранат, 10 080 картечных зарядов, 59 472 ядра, 12 579 пудов пороха и большое количество продовольствия. Подготовка похода в такой короткий срок была успешно осуществлена только потому, что Россия имела мощную военно-промышленную базу. 15 июня 1722 года Петр I опубликовал манифест о начале похода.

Кампания 1722 года. План военных действий на 1722 год предусматривал овладение городами Дербентом и Баку. Чтобы обеспечить высадку десанта в Аграханском заливе, из Астрахани вышел конный корпус. Петр I приказал этому корпусу овладеть Андреевой деревней, выйти к Аграханскому заливу и оборудовать там пристани для Каспийской флотилии, вышедшей из Астрахани. Но флотилия прибыла к Аграханскому полуострову раньше конного корпуса. Высаженный десант построил здесь укрепленный лагерь^[693].

Соединившись с подошедшей к лагерю конницей, десантный отряд начал движение к Дербенту вдоль побережья Каспийского моря. Население Дагестана благожелательно встретило русские войска. Впереди армии шел отряд подполковника Наумова. Он осматривал дороги, ведущие к Дербенту, и строил мосты. Туда же была направлена и флотилия с запасами продовольствия. Отряд Наумова успешно выполнил задачу и 19 августа вышел к Дербенту, где уже на рейде стояли корабли Каспийской флотилии.

Главные силы русских войск были атакованы 10-тысячным конным отрядом утемышского султана Махмута на р. Инчке-Аус. Отразив атаку, русская армия вышла к Дербенту, намереваясь начать движение в направлении на Баку. Однако от дальнейшего наступления пришлось отказаться. Причиной этого были серьезные затруднения с продовольствием вследствие гибели во время шторма 29 ластовых судов^[694]. Из-за недостатка продовольствия, фуража и воды русские приостановили наступление. Кроме того, нельзя было недооценивать опасность внезапного удара турок по коммуникациям со стороны кубанских степей. Петр I не имел сведений о сосредоточении грузинских и армянских войск, на которые он рассчитывал.

Сложившаяся обстановка требовала отвода главных сил к Астрахани. Оставив крупные гарнизоны в Дербенте, Аграханском ретраншементе и в крепости Св. Креста, сооруженной на р. Сулак, Петр отвел свои войска в низовья Волги.

Кампания 1723 года. Вначале было решено закончить кампанию 1722 года отводом русских войск в Астрахань, но вскоре из Закавказья и северных провинций Персии прибыли тревожные известия о том, что этим районам угрожают турки и афганцы. Русских с нетерпением ждали не только грузины и армяне, но и жители северных провинций Ирана. Рештский визирь писал: жители Гиляна «ничего так не желают, как чтобы пришло российское войско и приняло их в защищение»^[695].

Чтобы не допустить турок на южный берег Каспийского моря, решили спешно направить экспедицию в Гилян. Русскому отряду под командованием полковника Шипова приказали высадиться в Энзелийской бухте и овладеть Рештом. 4 ноября русская эскадра в составе 14 кораблей под командованием капитан-поручика Соймонова вышла из Астрахани и 5 декабря достигла бухты Энзели и высадила два батальона русской пехоты^[696]. Успешно действуя против местных феодалов, пытавшихся преградить путь русским войскам, Шипов ввел свой отряд в Решт и организовал надежную оборону города; население оказывало помощь^[697]. Русских сил было вполне достаточно для действий против небольших отрядов персидских феодалов, стремившихся отколоться от Персии, но их не хватало для борьбы с афганской армией, овладевшей столицей Персии — Исфаганом и угрожавшей походом на север страны.

Петр отложил на время экспедицию в Баку и направил в Гилян отряд Левашова в составе 4 батальонов с 24 орудиями. Отряд прибыл на место 28 мая 1723 года. Отряды Шипова и Левашова соединились и образовали Гилянский корпус, который непрерывно пополнялся прибывающими из России частями, а также грузинскими и армянскими отрядами. Этот корпус успешно действовал против отрядов протурецки настроенных феодалов^[698].

Без выхода на западное побережье Каспийского моря нельзя было удержаться в Гиляне. Русские войска стояли в Дербенте. От Гиляна их отделял Баку, укрепиться в котором стало совершенно необходимо. Выход русских войск к Баку облегчал помощь Грузии и Армении, боровшихся за свою независимость.

Готовясь к Бакинской экспедиции, Петр пытался дипломатическим путем предотвратить военное столкновение с Турцией. В инструкции своему резиденту в Константинополе он указывал, чтобы тот добивался отказа Турции от притязаний на Грузию и Азербайджан и особенно на Каспийское побережье, «а чтоб берег отдать, того учинить весьма невозможно»^[699]. Но Петр I понимал, что столкновение с Турцией произойдет, и стал готовиться к этому: срочно укреплялась Астрахань, на Волге было построено 96 новых морских судов, к Астрахани и Св. Кресту были подтянуты новые силы.

Как только в Москве получили сведения о захвате турками Грузии и что они намереваются овладеть Азербайджаном и, в частности, Баку, Петр приказал командующему войсками в Астрахани генерал-майору Матюшкину ускорить экспедицию в Баку, чтобы не отдать город туркам. «Поспешай как возможно», писал ему Петр. В июне русская эскадра вышла из Астрахани и 17 июля прибыла в Баку. Матюшкин предъявил ультиматум: сдать крепость без боя. На этом настаивало и население города. Бакинский султан, ожидавший подхода турок, ответил отказом. Матюшкин решил атаковать крепость с суши и с моря. Атака с суши возлагалась на десант в составе 4 батальонов пехоты, а с моря было решено бомбардировать крепость с кораблей. 21 июля десант высадился вместе с артиллерией. На берегу были установлены две сильные батареи, отразившие вылазку противника. Одновременно с моря к крепости подошло 7 гекботов, вооруженных тяжелыми орудиями. 22 июля началась бомбардировка города, продолжавшаяся семь дней. Все попытки противника контратаковать русские батареи были отражены. Перед штурмом, назначенным на 28 июля, Матюшкин вновь повторил свой ультиматум, который на этот раз был принят. Русские войска вступили в Баку «с распущенными знаменами и барабанным боем, и с музыкою»^[700].

Взятие Баку было обеспечено хорошей подготовкой, совместными действиями сухопутных войск с флотом.

Вслед за этим русские войска высадились в устье Куры и овладели Сальянами, получив приказание построить крепость. Но осенью в связи с начавшимися переговорами с Турцией Петр отменил это приказание. Русское правительство, стремясь избежать войны, предложило Турции «в Персидских землях учинить армистию или унятие оружия и более прогрессов в тех краях ни под каким протекстом не чинить»^[701].

В то же время русские войска получили приказание: сосредоточить у турецкой границы 70-тысячную армию и подготовить к обороне всю южную границу. Турция не была готова вести войну с Россией и в договоре, подписанном 12 июня 1724 года, признала все приобретения России на Кавказе и в Прикаспии. Положение России укрепилось, хотя основная задача не была решена: Грузия и Армения остались под владычеством Турции. Несколько раньше, 12 сентября 1723 года, персидский посол заключил Петербургский трактат, по которому Россия обязалась помочь Персии изгнать афганцев, за что ей предлагалось западное и южное побережье Каспийского моря. Персидский шах Тахмасп не утвердил трактат. Это обстоятельство вынудило Россию начать подготовку к новой войне. План 1724 года предусматривал нанесение главного удара по Мазандерану и Астрабаду, куда и направились русские войска под командованием Матюшкина. Смерть Петра I прервала выполнение принятого плана.

Правительство Екатерины I приняло решение: в восточном вопросе вести прежний политический курс. Матюшкин снова получил приказ открыть военные действия. В 1725 году русские войска вновь заняли Астрабад и Торка. Но дальнейшие военные действия были прекращены. Персия заявила о готовности выполнить договор 1723 года. В 1729 году между Россией и Персией был заключен новый договор, по которому Россия уступала Персии Астрабад, Мазандеран и некоторые прикаспийские районы. Договор давал право России вести свободную торговлю с Бухарой и Индией.

Главные цели Персидского похода были осуществлены: Россия укрепила свои южные границы и не допустила захвата турками Каспийского побережья. Русская армия освободила народы Дагестана и Азербайджана.

В области военного искусства Персидский поход был шагом вперед. Он обогатил русскую армию новым опытом. Стратегия русских войск отвечала условиям ведения войны, она исходила из интересов России и народов Кавказа, порабощенных Персией и султанской Турцией. Тактика русской армии обогатилась опытом борьбы на горном и приморском театрах. Особое значение приобрело взаимодействие флота и войск.

ВОЕННОЕ ИСКУССТВО В РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОИНЕ (1735–1739 гг.)

Русско-турецкая война 1735–1739 гг. явилась результатом обострения противоречий между Россией и Турцией. Договор 1724 года о разделе сфер влияния на Кавказе не сгладил противоречий, имевших место во время Персидского похода. Турция не отказалась от своих агрессивных устремлений. Видя неизбежность столкновения с Турцией, русское правительство в 1726 году заключило с Австрией оборонительный договор, по которому обе страны обязывались в случае войны действовать совместно^[702]. Договор встревожил Англию и Францию, стремившихся отбросить Россию от морей и возвратить ее к границам XVII века. Французские дипломаты хотели решить эту задачу руками Турции, Польши и Швеции, на них же они возлагали создание «восточного барьера».

Стремясь спровоцировать войну Турции против России, Франция добилась прекращения военных действий между Турцией и Ираном. После этого турецкая армия начала готовиться к походу на Россию. Об этом сообщал русский резидент Неплюев.

В 1728 году турецкое правительство заявило о своей готовности выступить против России, но при условии, если вместе с ней начнет военные действия и Швеция. Но выступление Турции не состоялось, так как Швеция, занятая своими внутренними делами, не хотела нарушать договор с Россией. Своих же сил для борьбы против России и Австрии у Турции не хватало. Угроза войны временно отпала. Умело используя передышку, Россия в короткий срок значительно укрепила свое положение. В 1732 году она заключила в городе Реште договор, согласно которому передала Ирану Гилян, Мазандеран и Астрабад, а затем и все побережье Каспийского моря до р. Терек^[703].

В начале 30-х годов XVIII века вновь возникла опасность турецкой агрессии. Объектом Турции на этот раз оказалась Кабарда, перешедшая в подданство России. Нападение на нее русское правительство рассматривало как нарушение суверенитета. Кроме того, Кабарда имела важное стратегическое значение. Овладев ею, турки могли захватить Дагестан и прикаспийские провинции, уступленные Персии, а также отрезать Россию от Грузии и Персии.

Не объявляя войны, Турция неоднократно провоцировала «самостоятельные» походы крымского хана на Кабарду. Эти выступления вызывали резкий протест со стороны России. Угроза войны с Турцией заставила русское правительство начать переговоры с Австрией и заключить новый договор о взаимной помощи^[704].

В середине тридцатых годов положение обострилось. В 1733 году 30-тысячная крымская орда прошла через Кабарду и Дагестан в Закавказье. Особенноопустошительным было нападение в 1735 году, что и явилось поводом для начала войны.

В прямой связи с турецкой агрессией велась война России с Польшей, развязанная по инициативе Франции. Французская дипломатия лелеяла мечту о создании «восточного барьера» против России и пыталась использовать в этих целях сложившуюся тогда обстановку в Польше.

В 1733 году умер польский король Август II. Наследовать должен был его сын саксонский курфюрст Август, которого поддерживали Россия и Австрия. Но Францию эта кандидатура явно не устраивала, и она вновь выдвинула на сцену Станислава Лещинского в качестве кандидата на польский престол.

В случае победы кандидатуры Лещинского между Россией и Австрией вырастал тот самый кордон, который настойчиво возводили французские дипломаты. Эту угрозу понимали не только в России, но также в Австрии и Саксонии. Создавшаяся обстановка вынудила Россию и Австрию заключить договор о совместной борьбе против французской агрессии. Правда, этот договор не был санкционирован, так как в переговоры вступила Саксония. Эти три державы решили действовать совместно против попытки Франции поставить в Польше своего ставленника. Вскоре к этому соглашению примкнула и Пруссия. Швеция же под давлением Англии заявила о своем невмешательстве.

В Варшаве после бурных разногласий и широких подкупов на польский престол удалось провести кандидатуру Станислава Лещинского. Это обстоятельство взбудоражило широкие круги шляхетства. Не согласившись с выборами, они решили силой добиться отмены избрания Лещинского польским королем. Не добившись успеха, шляхетство после боя отошло в Прагу (предместье Варшавы) — и обратилось к русскому правительству с просьбой оказать военную помощь. Когда русская армия подошла к Варшаве, то шляхетство провозгласило польским королем курфюрста саксонского Августа. Лещинский со своими сторонниками бежал в Гданьск, куда к этому времени прибыл флот с десантом для защиты «французских интересов». Высадка французского десанта и военные приготовления на восточной границе привели к войне Франции с Австрией. 20-тысячная русская армия под командованием Миниха и подошедший флот осадили и взяли Гданьск. Десант противника капитулировал, а французский флот отошел к своим берегам. Лещинский бежал из Польши и отказался от своих притязаний на польскую корону.

В соответствии с договорами 1726 и 1732 гг. Россия оказала помощь Австрии^[705]: в район Рейна был отправлен корпус фельдмаршала Ласси. Узнав об этом, французское правительство спешно заключило мир с Австрией и в то же время усилило нажим на Турцию, пытаясь заставить ее выступить против России.

В 1735 году Россия получила данные о движении войск крымского хана к Дербенту. В связи с этим было решено находящиеся в Польше войска направить к турецким границам и, не объявляя войны, начать боевые действия против крымского хана, так как тот действовал сепаратно^[706].

Кампания 1735 года. План военных действий, разработанный в Петербурге, предусматривал нанесение главного удара по Азову и вспомогательного — по Крыму. Для действий под Азовом предназначалась 44-тысячная армия фельдмаршала Миниха, находившаяся в это время в Польше, а против Крыма — 10-тысячная армия фон Вейсбаха, расположенная на Волыни.

Русским войскам предстояло не только преодолеть большие расстояния, но и создать базы, обеспечивающие их продовольствием и боеприпасами. Все это надо было сделать в течение одного месяца. План этот не был выполнен. Армия, предназначенная для действий под Азовом, в конце августа не смогла сосредоточиться в крепости Св. Анны. Не прибыла сюда и осадная артиллерия, не были созданы и необходимые запасы продовольствия и боеприпасов. В связи с этим от похода на Азов в 1735 году пришлось отказаться.

Не лучше обстояло дело и с действиями на вспомогательном направлении. Армия фон Вейсбаха общей численностью в 37 500 человек в начале сентября прибыла к украинской укрепленной линии. Так как действовать в это время на азовском направлении было нецелесообразно, то часть сил Миних решил перебросить от крепости Св. Анны в распоряжение Вейсбаха. На разработку нового плана боевых действий и переброску войск ушло около месяца. После смерти Вейсбаха командование возложили на генерала Леонтьева, получившего от Миниха подробную инструкцию, регламентирующую все его действия.

К концу сентября в армии Леонтьева находилось 42 тыс. человек и 46 орудий. Чтобы бесперебойно снабжать свои войска продовольствием и боеприпасами, Леонтьев создал две базы: одну в Запорожье, а другую — в Кизикермене.

Русская армия, продвигаясь вдоль Днепра, в середине октября вышла в район Конских Вод. Здесь ее передовой отряд был атакован татарской конницей. В ходе боя русские уничтожили более тысячи татар и открыли дорогу на перешеек. Но с наступлением холодов от дальнейшего наступления пришлось отказаться. Армия возвратилась на Украину на зимние квартиры. «Сия экспедиция стоила русским войскам до 9 тысяч человек и столько же лошадей»^[707].

Кампания 1736 года. В 1736 году Россия объявила войну Турции. Императрица Анна предоставила Миниху полную свободу действий. Свои честолюбивые замыслы Миних изложил в письме к Бирону. Он хотел окончить войну в четыре года и водрузить свои «знамена и штандарты» в Константинополе в 1739 г.^[708]

План действий на 1736 год предусматривал нанесение удара по Азову и Крыму с тем, чтобы в следующем году русская армия могла перенести свои действия к Очакову. Русским войскам предстояло действовать в тяжелых условиях. Петербургский кабинет хотя и выражал сомнение в успешности одновременного удара по двум направлениям, но и не запрещал Миниху выполнять разработанный план. От него лишь потребовали, чтобы после экспедиции в Крым русская армия возвратилась к своим базам, на укрепленную украинскую линию.

Чтобы успешно выполнить поставленную задачу, Миних начал формировать две армии: Днепровскую, которую предполагалось довести до 85 тыс. человек, и Донскую — 45 тыс. человек.

Крымская экспедиция была возложена на Миниха, а осада Азова — на Ласси, который должен был возвратиться из Богемии. Кроме того, было решено послать к Очакову «знатный корпус» для сковывания турецких сил, а на Кубань выслать крупный отряд иррегулярной конницы.

Прибыв к Азову, Миних получил сведения о турецком гарнизоне и дал приказ приступить к осаде. В конце марта русские войска взяли Каланчи и крепость Лютик. После этого русские войска обложили Азов. До приезда фельдмаршала Ласси Миних направился в Царичанку для организации Крымской экспедиции. Здесь он дал новое расписание войск, по которому предполагал довести Днепровскую армию до 100 тыс. человек, придав ей 119 орудий, а Донскую — уменьшить до 38 тыс. 3 мая на р. Белозерке, где был назначен сборный пункт Днепровской армии и создана вторая база, сосредоточилось только 58 078 человек^[709]. 15 тысяч запорожцев и украинских казаков в это время прикрывали Белозерский лагерь. 4 мая Днепровская армия начала движение и через три дня достигла Кизикермена и заложила здесь третью базу. Оставив у Кизикермена 5-тысячный отряд генерала Гейна и возложив на него задачу обеспечения своих коммуникаций, Миних приказал войскам продолжать движение в трех колоннах, а затем в связи с угрозой нападения татарской конницы в одном большом каре.

17 мая русская армия подошла к Перекопу и построила здесь укрепленный лагерь^[710]. По тому времени перекопская линия являлась мощным инженерным сооружением, Весь перешеек преграждался валом и укрепленными башнями. Здесь было установлено. 184 орудия. Единственные ворота, ведущие в Крым, прикрывались укреплением Ор-Капи. После этого была проведена тщательная разведка. Наиболее слабым местом перекопской линии противника оказался ее левый фланг. На военном совете приняли решение: пятнадцатЪю пехотными и одиннадцатью конными палками атаковать левый фланг турецких укреплений, а на правом — произвести демонстрацию.

19 мая русская пехота скрытно построилась для атаки в три колонны, а драгуны спешились. Атаке предшествовала бомбардировка Ор-Капи, а демонстрация, проведенная в этом районе, отвлекла внимание татар. Утром 20 мая русские атаковали левый фланг перекопских укреплений, втащили на канатах пушки и после короткого боя овладели валом, всеми башнями и крепостью. Татарская конница поспешно отошла к крепости Перекоп^[711].

22 мая русская армия достигла крепости Перекоп и без особого труда овладела ею. Здесь была заложена 4-я база. Миних оставил в крепости сильный гарнизон и одновременно направил 12-тысячный отряд Леонтьева для захвата Кинбурна. 8 июня Кинбурн был взят. Было решено продолжать наступление, несмотря на ограниченные запасы продовольствия. Русская армия, продолжая движение, достигла города Козлова (Евпатория) и заняла его без боя, захватив 16 пушек и большие запасы продовольствия.

16 июня русские войска подошли к Бахчисараю. Здесь на подготовленных позициях находились главные силы противника. Миних решил обойти и атаковать их с тыла. Ночью русская армия, совершив обходный маневр, зашла противнику в тыл. Противник не принял боя и отошел в горы. Разрушив укрепления в Бахчисарае и Султан-Сарае, русская армия приостановила движение. Дальнейшие действия сильно затруднялись условиями гористой местности. Миних, вопреки настойчивым требованиям Кабинета продолжать боевые действия в Крыму, решил возвратиться к Перекопу. 6 сентября русская армия вышла к Перекопу, а затем, по, решению военного совета, отошла к своим границам. Во время похода в Крым русская армия от разных болезней потеряла почти половину личного состава.

В апреле — мае осада Азова продолжалась. Генерал Левашов, не располагая достаточными силами, не решался штурмовать город, а ограничивался лишь отражением вылазок противника и продолжал строить параллели и редуты^[712].

В конце мая к Азову стали подходить подкрепления, сюда была подтянута осадная артиллерия. К прибытию фельдмаршала Ласси здесь сосредоточилось до 20 тыс. человек^[713]. Ласси решил нанести главный удар по южному и юго-запад-ному бастионам крепости. С этой целью проводились необходимые инженерные работы: устраивались редуты и подкопы. Для бомбардировки крепости было установлено 46 орудий. Вооруженные боты вели с Дона сильный артиллерийский огонь. Подступ со стороны моря прикрывался двумя редутами. Бомбардировкой были разрушены городские укрепления, уничтожены основные запасы пороха. Прежде чем начать штурм крепости, Ласси решил овладеть палисадом. В ночь на 18 июня отряд полковника Ломана овладел палисадом и предместьем. Теперь можно было вести подкоп под стены крепости. Не получая помощи извне, турецкий гарнизон капитулировал. Главная задача была выполнена: Азов возвращен России^[714].

Оставив в Азове под командованием Левашова пять полков, Ласси решил соединиться с войсками, действовавшими в Крыму. Его армия уже дошла до реки Миус. Но в это время из Крыма пришло сообщение об отходе русских на Украину. Ласси решил расположить свои войска на зимних квартирах у Бахмута вдоль берегов Северного Донца.

В конце лета была отражена внезапная попытка турецких войск захватить Киев.

На Кубани против турецких войск и татарских орд успешно действовала русская иррегулярная конница. В кровопролитных боях было уничтожено около 15 тыс. человек и около 30 тыс. взято в плен. Остатки кочующих орд кубанских татар присоединились к России.

В целом же кампания 1736 года не дала нужных результатов. Взятие Азова не имело серьезных стратегических последствий, ибо Крымская экспедиция оказалась безрезультатной.

Стратегический план Миниха не отличался ни глубиной, ни оригинальностью. Главная ошибка состояла в отказе от боевых действий на балканском направлении, где русская армия имела союзников в лице балканских народов. Здесь можно было создать хорошо обеспеченную операционную линию.

Тактика Миниха не соответствовала современным требованиям. Правда, он уже отошел от линейного построения войск и строил свои войска в каре. Но это было одно огромное каре, которое лишало армию маневренности и обрекало ее на пассивное ожидание противника.

В пехоте в это время господствовали оборонительные тенденции. Огонь считался единственным средством борьбы. Конница использовалась только для разведывательных целей, и лишь изредка — для преследования. Совместных действий отдельных родов войск почти не было. Противник не уничтожался, а лишь отбрасывался.

Кампания 1737 года. Разрабатывая план действий на 1737 год, Россия потребовала, чтобы Австрия выступила против Турции. Это вытекало из ее обязательств по соглашению 1726 года. Однако Австрия не желала усиления России и особенно выхода ее к берегам Черного моря. В связи с этим Россия предложила созвать мирный конгресс, на котором надеялась добиться уступок со стороны Турции. Австрия вынуждена была согласиться с требованиями России, и в Вене было подписано соглашение о совместных действиях против Турции^[715]. Чтобы ослабить силы противника, союзники решили начать военные действия на двух театрах.

План, разработанный Минихом, предусматривал нанесение главного удара по Очакову и вспомогательного — по Крыму. Если же турецкие войска начнут наступление, послать специальный корпус в Австрию. Австрийское правительство предложило свой план: главный удар нанести на Хотин с дальнейшим развитием его в Буковине и Валахии. Но этот план был отвергнут. Петербургский кабинет усмотрел в нем подчинение русской армии австрийским интересам и оставил план Миниха в силе.

Для действий против Очакова сформировали 70-тысячную армию с 62 орудиями под командованием Миниха, а для экспедиции в Крым — армию Ласси в 40 тыс. человек.

24 мая войска Миниха сосредоточились у Южного Буга, а 18 июня переправились через Буг, построились в три каре и двинулись к Очакову. Осадная артиллерия и инженерные средства перебрасывались к Очакову по Днепру. 30 июня русская армия подошла к Очакову и расположилась лагерем. Гарнизон крепости насчитывал 20 тыс. человек. Было решено атаковать Очаков, не ожидая прибытия осадных орудий^[716]. Не имея необходимых данных о характере крепостных сооружений, русские войска приступили к осадным работам. 1 июля, как только в предместье Очакова началась перестрелка между передовыми частями и гарнизоном, половину своих войск Миних бросил в атаку. Турецкий гарнизон был оттеснен за палисад. В это время несколько орудий вело огонь по крепости. В городе начались пожары. На рассвете 2 июля Миних приказал взять Очаков штурмом. Без фашин и лестниц войска пошли на штурм, но дойдя до крепостного рва, остановились, а затем отошли. Со стороны моря крепость атаковали казаки и гусары. Они вышли к крепостным стенам в то время, когда взорвался пороховой погреб. От взрыва погибло до 6 тыс. турецких солдат и офицеров. Крепость оставалась без боеприпасов. Воспользовавшись смятением, казаки ворвались в город, а вслед за ними вошли и гусары. Турецкий гарнизон, потеряв убитыми около 16 тыс. человек, капитулировал. В плен сдалось около 4500 человек. Победители захватили 93 орудия, 18 галер и большие запасы продовольствия. Русские войска потеряли убитыми и ранеными около 4 тыс. человек^[717].

Оставив в Очакове гарнизон из двух тыс. человек и приказав ему восстановить разрушенные сооружения, Миних пошел с войсками вверх по р. Буг, в направлении Бендер. Но плохое снабжение войск вынудило его отойти на Украину.

В октябре 1737 года турки попытались вернуть Очаков, но потерпели неудачу.

Одновременно с действиями против Очакова начался поход русской армии в Крым. В районе устья реки Берды Ласси сосредоточил 20 пехотных и 13 конных полков. Сюда же прибыла и Донская флотилия Бредаля, в состав которой входило 500 лодок и мелких судов^[718].

Русские войска продвигались к Крымскому полуострову параллельно с флотом. 19 июня флотилия Бредаля подошла к проливу, соединяющему Сиваш с Азовским морем. Армия в это время двигалась от реки Молочные Воды к Генчи, где по приказанию Ласси на бочках был наведен мост через Сиваш на Арабатскую косу. В течение двух дней происходила переправа русских войск и пополнение их продовольствием и боеприпасами.

Русские генералы считали, что движение по Арабатской косе в тыл противника, укрепившегося на Перекопском перешейке, будет весьма затруднено. Но Ласси продолжал наступление. 60-тысячная армия крымского хана охраняла Перекопский перешеек. Надо сказать, что хан исключал возможность перехода русских войск через Сиваш. Но получив сообщение о том, что появились русские войска, хан отправил часть сил к Генчи и приказал им уничтожить мост через Сиваш, а главные силы двинул к Арабату, где и занял укрепленную позицию. Не желая атаковать противника, занявшего сильную позицию, Ласси переправил свои войска через Сиваш по мосту, наведенному у устья р. Салгир. Чтобы ввести противника в заблуждение, к Арабату направили 2-тысячный отряд с четырьмя орудиями. Цель была достигнута. Ожидая выхода русских войск к Арабату, хан пропустил момент сосредоточения русской армии.

Переправив свои войска, Ласси начал движение к Карасу-Базар. Вслед за ним двинулась армия крымского хана. 12 июля татарские войска атаковали авангард русской армии. Упорный бой шел несколько часов до прихода главных сил русской армии. Потеряв убитыми около 600 человек, войска хана отошли. 14 июля русская армия продолжала наступление и, заняв Карасу-Базар, отошла к своему лагерю.

На следующий день произошло новое крупное столкновение у р. Карасу. Имея 70-тысячную армию, хан намеревался отрезать русские войска от обоза. Но Ласси, удачно маневрируя, переправился через Карасу и атаковал противника. Татары были разбиты и, преследуемые калмыцкой конницей, поспешно отошли к Бахчисараю.

Наступившая жара, недостаток воды и корма для лошадей заставили оставить Крым и отойти от р. Салгир к урочищу Шунгуры, к самому узкому месту Сиваша. Отход русской армии прикрывала иррегулярная конница.

22 июля началась переправа русских войск. Противник сделал попытку атаковать русских, но был отбит артиллерийским огнем. 24 июля русские войска сосредоточились у Генчи, а затем отошли к р. Молочные Воды, где простояли около месяца. В сентябре Ласси отвел свои войска на Украину. В это время шлюпочный флот Бредаля, отходя к Азову, был атакован у Федотовой Косы турецкими кораблями. Бредаль отвел свой флот к берегу и соорудил там крупную батарею. Все попытки турок овладеть русскими судами оказались безуспешными. 9 августа корабли противника, не добившись успеха, ушли, а русский флот вернулся в Азов^[719].

В кампании 1737 года главные и отвлекающие удары наносились двумя армиями. Совершенствовалась и тактика: на марше войска двигались уже не в одном неуклюжем каре, а в трех, находящихся на близком расстоянии друг от друга, каре. Такое построение войск ускоряло движение и позволяло активнее вести бой. Однако, как и в 1736 году, главным средством поражения противника был огонь и использование рогаток как защитного средства от нападения кавалерии. Резерв использовался только против крепостей. Каждый род войск по-прежнему действовал самостоятельно.

В то время как русская армия успешно действовала у Очакова, в Крыму и на Кубани, австрийские войска терпели серьезные неудачи в Боснии. В Немирове по инициативе Турции был созван конгресс, на котором Австрия и Россия стремились дипломатическим путем добиться осуществления своих планов. Но между союзниками не было единства. Австрия хотела ограничить требования России и присоединить к себе Боснию, Молдавию и Валахию. Россия же добивалась присоединения Крыма и установления западных границ по Днестру, а на Северном Кавказе — по Кубани. В то же время Россия возражала против присоединения Молдавии и Валахии к Австрии и настаивала на образовании из них самостоятельного государства.

Конгресс открылся в начале августа, после того как русские войска овладели Очаковом и нанесли поражение туркам в Крыму. Но отказ Миниха от дальнейшего движения на Бендеры и отход Ласси от Крыма и особенно крупные неудачи австрийских войск имели отрицательные последствия. Турецкая делегация решительно отказалась принять требования России и Австрии и стала играть на противоречиях союзников, стремясь столкнуть их между собой. Она вела сепаратные переговоры то с одной стороной, то с другой. Впрочем, и эти переговоры окончились безрезультатно. Турция под давлением Франции отказалась вести дальнейшие переговоры. 7 октября конгресс закрылся.

Кампания 1738 года. План боевых действий на 1738 год предусматривал движение в направлении Бендер, где у турок находились крупные силы. Вспомогательные войска противника были сосредоточены в Крыму.

108-тысячная армия Миниха расположилась на реке Омельник и отсюда начала движение к Бендерам. Переправившись через Буг, войска двигались в трех больших каре. В пути русская армия неоднократно подвергалась нападениям, но все попытки турок остановить русских оказались безуспешными. Во время похода Миних получил сообщение, что в Бессарабии свирепствует эпидемия. Чтобы не подвергать опасности свои войска, он приказал двигаться через Польшу, хотя этим и нарушался ее нейтралитет. 27 июля русские войска подошли к Днестру между его притоками — рекам Молочицей и Белочицей. Разведка донесла, что переправа в этом районе через Днестр неудобна и что все течение реки здесь прикрывается 60-тысячной турецкой армией и большим количеством татарских войск.

В русской армии, ослабленной длительными переходами, а также в связи с неудовлетворительным питанием и тяжелой жарой начались болезни. Это заставило Миниха отойти к русской границе^[720].

Действия русской армии на Днестре должна была поддерживать 65-тысячная армия Ласси и отвлекать на себя войска крымского хана, сосредоточенные на Перекопском перешейке.

Как и в 1737 году, Ласси решил обойти перекопские укрепления и выйти в тыл войскам крымского хана. 19 мая русская армия подошла к Берде, где уже находилась флотилия Бредаля. Получив данные о расположении татарских войск, Ласси решил переправиться через реку Молочные Воды и двигаться к урочищу Одип, где находилась переправа через Сиваш. Вместе с армией к м. Генчи продвигалась и флотилия Бредаля. Сильный турецкий флот, охранявший подступы к Сивашу, обнаружил движение русской флотилии и атаковал ее у Федотовой косы. Бредаль приказал соорудить на косе 28-орудийную батарею и под прикрытием ее огня вырыть канал, через который перевести свои лодки к Генчи. Эта задача была выполнена. 11 июня под огнем противника лодки перетащили на другой берег косы. Тогда турки направили свой флот к Генчи, куда уже успела прибыть русская флотилия. Бредаль приказал снять с лодок людей, вооружение и продовольствие и соорудить береговые батареи, а затем сжечь все лодки. Турки несколько раз атаковали русский лагерь, но безуспешно. Заняв Генчи, Бредаль установил связь с Ласси, но тот, не имея переправочных средств, приказал форсировать Сиваш вброд, Чтобы облегчить войска, было решено часть амуниции, боеприпасов и продовольствия оставить в укрепленном лагере. Для отвлечения внимания турок к Перекопу были направлены казаки и калмыки. Став лагерем у урочища Чепрак, они начали боевые действия. Переправа русских войск облегчалась тем, что 26 июня сильный западный ветер согнал воду из Сиваша. Ласси построил свои войска в одну линию и приказал перейти Сиваш до возвращения воды. Войска успешно справились с этой задачей.

Крымский хан, узнав о переправе русских, немедленно отвел свои войска с перешейка, а для охраны укреплений крепости Ор-Капи и нового форта Чиваскула были оставлены отдельные отряды численностью до 2500 человек.

Русские войска, выйдя на перешеек, овладели фортом Чиваскула и крепостью Ор-Капи, захватили здесь 82 пушки, 10 мортир и пленили весь гарнизон. Овладев Перекопом, Ласси начал очищать от противника северную часть Крыма. Русские войска продвинулись вглубь на 110 верст. Дальнейшее продвижение русских войск было признано нецелесообразным, так как лошади оставались без подножного корма, а пехота сильно страдала от жары. Русская армия отошла на Перекоп, где и оставалась до конца августа. В сентябре Ласси приказал взорвать все укрепления и отойти на Украину, на зимние квартиры.

Было ясно, что слабые гарнизоны не смогут удержать крепости. Это заставило Миниха взорвать крепости Очаков и Кинбурн, а гарнизоны отвести к Днепровским порогам.

Таким образом, в кампании 1738 года были потеряны такие важные опорные пункты, как Кинбурн и Очаков. В руках русских войск остался лишь Азов. Все это явилось результатом пассивной тактики. Русские войска, которыми командовал Миних, вели главным образом оборонительные бои, не уничтожали противника, а лишь вытесняли его. Правда, большой интерес представляли форсирование русскими войсками Сиваша и обходный маневр их в тыл противника.

Кампания 1739 года. План этой кампании был разработан Кабинетом, хотя в его составлении принимали участие Миних и Ласси. С предложением Миниха продолжать действия в Крыму и на Кубани Ласси не соглашался. Он справедливо указывал на то, что без флота нельзя успешно завершить войну. Представитель Австрии предложил сосредоточить главные силы русских войск у Хотина. Требование австрийцев поддержал Остерман. В результате переговоров была принята новая конвенция и Кабинет утвердил план, по которому русская армия должна развернуть боевые действия в хотинском направлении. Миниху было указано, что войну можно выиграть только решительными действиями.

Теперь Миних должен оыл развернуть боевые действия против турецкой армии у Хотина. В связи с этим действия против Крыма и Кубани имели вспомогательный характер. Миних предлагал собрать армию в 90 тыс. человек и придать ей 227 полевых орудий. Но ему удалось сосредоточить в предместьях Киева всего лишь 60 тыс. человек и 174 орудия полевой и осадной артиллерии и понтонный парк из 36 понтонов^[721]. Не рассчитывая на постоянные базы снабжения, Миних решил переправлять все запасы в одном обозе, дав ему сильное прикрытие.

Основные силы русской армии переправились через Днепр в районе Киева, а колонна А. Румянцева — у местечка Триполье. 25 мая русские войска подошли к Василькову, расположенному на границе с Польшей. Вследствие разбросанности войск на зимних квартирах движение шло медленно. Сильно задержал армию и транспорт. Из Василькова армия выступила 27 мая, а к Днестру подошла только 18 июля — на месяц позднее срока, предусмотренного планом. За это время турки собрали в районе Хотина крупные силы. Чтобы ввести противника в заблуждение о действительном намерении русских войск, Миних разделил свою армию на две части. Одна — под командованием Румянцева должна была продвигаться к Хотину, а другая — под командованием Миниха имела задачу обойти горы и выйти к Хотину с юга. Форсировать Днестр пришлось на виду у противника.

Действуя против Хотина, русские войска должны были обойти крепость с юга и пройти через южную часть Хотинских гор по дефиле, по так называемым «Перекопским узинам». Сосредоточив армию и обоз у Синковиц, Миних приказал снять понтонный мост и начать движение через Черновцы. На марше русские войска несколько раз были атакованы татарской конницей. Оставив у «Перекопских узин» свой обоз под прикрытием 20-тысячного отряда, Миних форсировал узкие проходы и 9 августа вышел на равнину. Здесь армия перестроилась в три равносторонние каре и окружила себя рогатками. Турки не препятствовали переходу русских через Хотинские горы, надеясь окружить и уничтожить их в выгодных для себя условиях.

Вслед за пехотой и конницей через узины прошел и обоз. 16 августа 58-тысячная русская армия, имея 150 орудий, подошла к Ставучанам, где располагалась 80-тысячная турецкая армия под командованием Вели-паши^[722].

Командующий турецкими войсками приказал занять позицию между Недобаевцами и Ставучанами, а конницу направить в обход русских войск. Рассредоточивая свои войска, Вели-паша ослаблял свои силы.

Миних решил пробиваться в Хотин. 17 августа он направил на правый фланг 8-тысячный авангард Г. Бирона с 34 орудиями, стремясь демонстративными действиями отвлечь внимание Вели-паши. Г. Бирон выполнил задачу. Переправившись через р. Шуланец, он направился к главным силам турок, а потом повернул назад и стал снова переправляться через реку. Отход отряда Бирона турецкое командование расценило, как отступление всей русской армии, и Вели-паша даже послал в Хотин известие о поражении русских. В то время как отряд Г. Бирона производил демонстративные действия, главные силы русской армии начали переправляться через р. Шуланец по 27 мостам. Переправу прикрывали две бригады полевой артиллерии, расположенные на одной из высот. Вслед за главными силами на левый берег реки переправился и отряд Г. Бирона. На это потребовалось более четырех часов. За это время турки стянули свои силы к лагерю и вырыли окопы чтобы преградить путь русской армии.

К 5 часам русские войска построились в боевой порядок и двинулись в обход Ставучанского лагеря противника. Миних не ставил перед собой задачу уничтожить турецкую армию, но Вели-паша думал иначе. Так как русские войска продвигались вперед, то он приказал коннице Генч-Али-Паши атаковать русские войска. Русская пехота остановилась и закинула рогатки. Огнем пехоты и артиллерии атака противника была отражена.

Поражение конницы подорвало дух турецких войск, и они в беспорядке отступили. Русские войска без боя заняли укрепленные высоты, захватили обоз и всю артиллерию. Турки в этом бою потеряли только убитыми 1000 человек. Потери русских составили 13 убитых и 53 раненых^[723]. На следующий день русские войска вышли к Хотину, гарнизон которого бежал к Бендерам. 19 августа Хотин был взят.

28 августа русская армия подошла к Яссам, где ее восторженно встречало молдавское население. Молдавия перешла в подданство России и обязалась содержать 20-тысячную русскую армию^[724]. Миних приостановил движение русских войск, хотя турки в это время бежали за Дунай.

Действия под Ставучанами не предусматривались планом. Миних избегал активных действий. Стойкость и упорство пехотинцев и мастерство артиллеристов принесли в этом бою победу русской армии. Хотя русская армия и добилась большого успеха, но результаты кампании в целом оказались ничтожными; союзная австрийская армия потерпела поражение.

Мир, заключенный 18 сентября в Белграде^[725], почти не изменил положения страны. Правда, России возвращался Азов, но при условии, что его укрепления будут уничтожены. При этом России разрешалось построить свою крепость на Дону, на о. Черкасе, а Турции — на Кубани. Южная граница была передвинута к реке Самаре. Турция отказалась от притязаний на Кабарду, которая получила независимость и стала нейтральным барьером. России не разрешалось иметь флот на Азовском море. Белградский мирный договор был ратифицирован, а в октябре 1739 года подкреплен специальной конвенцией о границах^[726].

В области военного искусства русско-турецкая война не внесла почти ничего нового. Миних не учитывал конкретную историческую обстановку, свои стратегические замыслы он строил в отрыве от политической обстановки. Миних упорно отказывался от ведения войны на балканском направлении и понял целесообразность этого только в 1739 году, когда война была уже на исходе. Стратегические планы не выполнялись; неудачи объяснялись плохим руководством военными действиями, применением западноевропейских шаблонов, неудовлетворительным снабжением войск, стремлением выиграть войну демонстративными маневрами. В действиях русских войск не было активности, хотя они имели необходимую боевую выучку. В ходе этой войны начал складываться новый боевой порядок, состоявший из линии каре. Но и в этом боевом порядке Миних искал лишь средства ведения обороны, а не наступления. Огонь рассматривался как решающее средство боя, вследствие чего войска отказывались от маневра и, ограждая себя рогатками, вели главным образом оборонительные действия. Тактические успехи весьма слабо использовались для решения стратегических задач.

РУССКОЕ ВОЕННОЕ ИСКУССТВО В ВОЙНЕ СО ШВЕЦИЕЙ (1741–1743 гг.)

После Ништадтского мира 1721 года русско-шведские отношения стабилизировались. Об укреплении связей между Россией и Швецией свидетельствует Стокгольмский трактат 1724 года, к которому в 1725 году в ответ на сложившийся в 1725 году так называемый Ганноверский союз присоединилась Австрия. Но вскоре Стокгольмский трактат потерял свое значение, так как Швеция в 1727 году присоединилась к враждебному России и Австрии Ганноверскому союзу.

В 1731 году между Австрией, Голландией и Англией был заключен Венский договор, а Ганноверский союз распался. В результате новой расстановки сил в Европе Швеция, как и Турция, оказалась в орбите французского влияния. Дипломатия Франции настойчиво сколачивала союз Швеции, Польши и Турции, направленный против России и Австрии.

Русско-шведская война 1741 — 1743 гг.

Поражение Франции в войне за Польское наследство, крушение французской дипломатии в русско-турецкой войне не остановили французских политиков, добивавшихся выступления Швеции против России. Французская дипломатия хотела ослабить влияние России в Европе. Это было особенно необходимо ей в связи с решением вопроса об Австрийском наследстве. Франция и Пруссия решили разделить Австрию и заключили между собой союз. Этот союз, направленный против Австрии и России, возбудил реваншистские стремления Швеции. Впрочем, правящие круги Швеции еще раньше решили начать войну против России под лозунгом захвата русских прибалтийских провинций^[727]. Эти стремления Швеции всемерно поддерживали Франция и Пруссия. Франция, например, в 1738 году заключила со Швецией субсидный договор, предоставив ей средства для ведения войны, а Пруссия дала согласие не препятствовать военным действиям Швеции в Прибалтике. Большое значение имели и заверения Турции, которая обещала продолжать войну против России, как только шведские войска откроют военные действия. Чтобы подкрепить свои обещания, Турция в 1739 году заключила со Швецией оборонительный союз.

28 июля 1741 года Швеция объявила войну России. Русское правительство опубликовало манифест, в котором заявило, что оно приступает к оборонительным действиям^[728].

Россия не была готова к войне, и ей пришлось спешно формировать войска и сосредоточивать их на северо-западном театре. В Петербурге было сосредоточено 7378 человек, в Кронштадт и на Красную горку направили 8996 человек, в Прибалтику — 24 245 человек и в Выборгский корпус — 34 594 человека^[729]. Таким образом, были прикрыты возможные направления наступления шведских сил. Для снабжения войск и флота были срочно пополнены склады боеприпасов и продовольствия.

Кампания 1741 года. Закончив мобилизацию, обе стороны начали подтягивать войска к границе. В середине августа две группы шведских и финских войск сосредоточились в Кварнеби, у Фридрихсгама (5 тыс. человек под командованием Буденброка) и в Мартиле, у Вильманстранда (3 тыс. человек под командованием Врангеля). Русская армия, насчитывающая до 26 тыс. человек, которой командовал фельдмаршал Ласси, сосредоточилась на границе, в районе Выборга. Ласси решил выступить и разбить шведские войска^[730].

Балтийский флот в составе 14 линейных кораблей, трех фрегатов и 10 судов других классов находился около Кронштадта и прикрывал Петербург с моря.

21 августа 10-тысячный отряд русских войск начал движение к Вильманстранду. Врангель, узнав о подходе русских, решил приблизиться к укреплениям Вильманстранда и принять бой. 22 августа шведские войска сосредоточились на широкой поляне южнее крепости. Чтобы исключить опасность удара во фланг, Врангель приказал примкнуть оба фланга к бухтам Сайминского озера. Ввиду того что шведы не имели полевой артиллерии, они решили установить крепостные орудия на высоте Кваренбакен.

23 августа русские войска подошли к Вильманстранду. Построившись в боевой порядок, они атаковали шведов. Сильный удар был нанесен по левому флангу. Шведы в беспорядке отошли в крепость. На плечах отступавших в крепость ворвались русские войска. Большая часть войск противника была уничтожена, а крепость сожжена. Нанеся поражение отряду Врангеля, русские войска отошли к Выборгу.

В этом сражении шведы потеряли 3300 человек убитыми и 1300 пленными. Потери русских составили 525 человек убитыми и 1837 человек ранеными^[731].

Генерал Буденброк, получив сообщение от Врангеля о, наступлении русских войск, не торопился к нему на помощь. Узнав о поражении под Вильманстрандом, он возвратился в свой лагерь в Кварнеби. В сентябре из Швеции прибыла 10-тысячная армия под командованием Левенгаупта.

Генерал Левенгаупт разработал план наступательных действий, но от выступления его сдержало численное превосходство русских войск под Выборгом. В конце октября Левенгаупт провел демонстрацию силами 6,5-тысячного отряда, а в ноябре отошел на зимние квартиры к Фридрихсгаму.

Кампания 1742 года. Зимой 1741/42 г. Швеция и Россия вели переговоры о заключении мира, которые не привели к положительному результату. 28 февраля 1742 года перемирие было прекращено. Ласси получил приказ: «Начать воинские действия противу неприятеля, дабы оными неприятель к прямому желаемого мира склонению принужден быть мог»^[732].

Начиная военные действия, русское правительство предложило финнам выйти из войны и объявить о своей независимости. При этом Россия обещала оказать помощь Финляндии.

Для ведения военных действий Ласси располагал 36-тысячной армией. Военный совет принял решение нанести главный удар по Фридрихсгаму, где находились главные силы шведов.

Русская армия выступила 7 июня из-под Выборга. Наступление велось вдоль берега Финского залива с тем, чтобы войска могли получать продовольствие и боеприпасы морским путем, который прикрывался эскадрой Мишукова, состоявшей из 14 линейных кораблей, трех фрегатов и нескольких мелких судов.

13 июня Ласси получил сведения о сосредоточении войск противника (19 пехотных и 7 конных полков) на сильно укрепленной позиции в районе Мендолакса. 20 июня русская армия вышла к рубежу р. Вираоки. Здесь были оставлены обозы и лишние тяжести. Взяв с собой продовольствие на десять дней и боеприпасы, русские войска продолжали наступление. К 25 июня они, преодолев труднопроходимую местность, приблизились к Мендолаксу. С фронта позиция шведских войск была недоступна, а с флангов к ней вела только узкая дорога. Несмотря на это, Ласси решил атаковать противника. Но как только русские войска перешли в наступление, шведы оставили свои позиции и отошли в Фридрихсгам. Главные же силы шведов сосредоточились в лагере при Сумме. Вслед за отступающим противником к Фридрихсгаму подошли русские войска. Как только шведам стали известны намерения Ласси, Левенгаупт поспешно отошел к Гельсингфорсу. Русские без боя овладели Фридрихсгамом^[733].

2 июля Ласси получил из Петербурга приказ: если шведы отойдут за р. Кюмень, не двигаться дальше и остаться здесь, а главные силы отвести на зимние квартиры, к Фридрихсгаму. Но военный совет решил продолжать движение к Гельсингфорсу. Это решение Ласси мотивировал тем, что противнику надо нанести решительное поражение и заставить финские полки прекратить сопротивление и оставить шведскую армию при подходе русских войск.

Противник отошел к Гельсингфорсу. Здесь шведский главнокомандующий решил обороняться и защищать дорогу на Або.

Быстро продвигаясь вперед, русские войска заняли Борго, а затем по обходной дороге, сооруженной русскими еще в период Северной войны, зашли в тыл шведским войскам и отрезали их от Або. Теперь шведская армия могла получать подкрепления только морем. Но и эта связь скоро прекратилась, так как шведский флот, вследствие начавшейся эпидемии, ушел из Гельсингфорса в Карлскрону, а эскадра Мишукова заперла шведскую армию с моря. 24 августа Гельсингфорс капитулировал. Условия были таковы: все шведские полки с оружием отходят в Швецию, а финские — расформировываются и расходятся по домам. Вся артиллерия (90 орудий) остается в крепости^[734].

Вскоре русские заняли Або, Нейшлот и другие города. Почти вся Финляндия была завоевана русской армией.

Действия флота в кампанию 1742 года были малоактивными. Получив из Петербурга приказ действовать осторожно и вступать в бой «ежели неприятельский флот будет состоять в такой силе, что против здешнего флота третьей частью меньше»^[735], Мишуков не решался на активные действия и предпочитал крейсировать между Кронштадтом и Гельсингфорсом.

Так же действовал русский флот и в Белом море. Эскадра Бредаля 19 июня вышла из Архангельска в море и у Нордкапа попала в шторм. Эскадра вернулась в Колу и осталась там на зимовку.

Не лучше действовал и шведский флот. Командующий флотом, имея 12 линейных кораблей, пять фрегатов и несколько мелких судов, не решался выйти в море из-за плохого состояния кораблей и эпидемий среди личного состава.

Кампания 1743 года. В 1742–1743 гг. вновь начались переговоры о мире, которые также закончились безрезультатно. Весной 1743 года военные действия возобновились. По плану русского командования они должны были развернуться на берегах Швеции. Сюда предполагалось высадить армию Ласси.

Военные действия начал отряд русских войск генерала Кейта. Под прикрытием ревельской эскадры он прошел на галерах Абоские шхеры и нанес поражение отрядуФальгенрейна, состоявшему из 18 галер и одного прама. Выполнив задачу по прикрытию отряда Кейта, командующий эскадрой счел свою миссию оконченной и ушел от мыса Гангэ. Этой ошибкой немедленно воспользовались шведы и сосредоточили здесь большие силы — 13 линейных кораблей, три фрегата и мелкие суда.

Вслед за Кейтом из Кронштадта должен был выйти отряд Ласси на 36 галерах и 70 кончебасах с задачей соединиться с Кейтом, а затем действовать против Швеции. Адмиралу Головину приказали прикрывать экспедицию Ласси, но он, имея 15 линейных кораблей и в резерве два фрегата и семь мелких судов, построил эскадру в линию и стал выжидать. 7 июня шведский флот снялся с якоря и направился в море. Вслед за ним вышла в море и эскадра Головина. Убедившись в том, что шведы уклоняются от боя, Головин возвратился в Рогервик. Уход шведской — эскадры дал возможность Ласси соединиться с Кейтом у Сотунги^[736].

Отсюда галерный флот должен был направиться через Аландские шхеры к берегу. Но сильный шторм задержал высадку десанта.

18 июня Ласси получил сообщение о ведущихся переговорах о мире. Шведское правительство, убедившись в том, что Пруссия и Франция не окажут ей помощи, и не дождавшись выступления Турции, занятой персидскими делами, поспешила заключить мир^[737]. Швеция признала условия Ништадтского мира, а также уступила России часть Восточной Финляндии с крепостями Фридрихсгам, Вильманстранд и Нейшлот. Русская граница проходила теперь по р. Кюмень.

Минувшая война внесла новое в русское военное искусство. В области стратегии определились формы борьбы сосредоточенными силами на главных (центральном и приморском направлениях). В связи с этим сложилась отрядная система, обеспечивавшая войскам большую самостоятельность и подвижность. Это подтверждается маневром Ласси в районе Гельсингфорса. Умелыми действиями Ласси заставил армию Левенгаупта капитулировать.

Развиваются формы совместных действий армии и флота.

В области тактики дальнейшее развитие получили формы борьбы в линейных боевых порядках.

РУССКОЕ ВОЕННОЕ ИСКУССТВО В СЕМИЛЕТНЕЙ ВОЙНЕ (1756–1763 гг.)

В середине XVIII века Россия принимала участие в Семилетней войне. Эта война явилась результатом обострившихся противоречий между Англией и Францией, с одной стороны, Австрией и Пруссией — с другой. «…Англия и Франция, — указывает В. И. Ленин, — воевали в семилетнюю войну из-за колоний, т. е. вели империалистскую войну…»^[738]. Австрия и Пруссия вели борьбу за гегемонию в Германии. Россия вступила в эту войну с целью устранить опасность установления прусской гегемонии в Центральной Европе. Прусская агрессия угрожала не только Австрии, но также Саксонии и России.

Накануне войны сложились две коалиции, с одной стороны, Англия и Пруссия, с другой — Франция, Саксония, Австрия и Россия. В ходе войны против Англии и Пруссии выступили Швеция, отдельные германские государства и Испания. Но среди участников коалиции не было единства. Англия, добиваясь господства на море и расширения своих колоний, стремилась вовлечь Пруссию в активную борьбу с Францией на континенте. Агрессивная Пруссия пыталась в свою очередь использовать англо-французский конфликт для осуществления своих захватнических целей в Центральной Европе. К. Маркс указывал, что «всемирная история не знает второго короля, цели которого были бы так ничтожны! Да и что могло быть «великого» в планах бранденбургского курфюрста, величаемого королем, действующего не во имя нации, а во имя своей вотчины и стремящегося к тому, чтобы на территории этой нации закруглить и расширить свои владения!..»^[739]

Австрия добивалась поражения Пруссии и возвращения ранее захваченной пруссаками Силезии и Глаца, присоединения Кроссена и части Лузании. Саксония рассчитывала на присоединение Магдебургского и Гельберштадтского герцогств. Франция стремилась овладеть Меноркой и частью Нидерландов. Швеция и Испания, присоединившиеся к коалиции, также надеялись на территориальные приобретения^[740].

Австрия и Франция не желали усиления России. Уже в ходе войны Людовик XV писал: «Надо опасаться слишком больших успехов России в этой войне».

Главная задача, которую преследовало русское правительство, состояла в том, чтобы «ослабя короля прусского, сделать его для здешней стороны нестрашным и незаботным. Венской двор, возвращением ему Шлезии усиля сделать союз его противу турок более важным и действительным; одолжа Польшу доставлением ей королевской Пруссии, во взаимство получить не токмо Курляндию, но и такое с польской стороны границ округление, которыми бы не только нынешние непрестанные от них хлопоты и беспокойства пресеклись, но может быть и способ достался бы коммерцию Балтийского моря с Черным соединить, и чрез то почти всю левантскую коммерцию в здешних руках иметь»^[741]. Надо было оградить Прибалтику от возможного захвата ее Пруссией и укрепить свою границу на западе.

Еще в 1746 году Россия подписала оборонительный договор с Австрией, считая, что этим она укрепляет ее позиции в борьбе против прусской агрессии^[742]. В 1755 году была подписана конвенция между Россией и Англией^[743]. Но как только Англия подписала в Уайтхолле союзный договор с Пруссией, конвенция была расторгнута. В 1756 году Россия объявила, что она присоединяется к франко-австрийскому договору^[744] и в январе 1757 года подписала конвенцию с Австрией^[745]. По условиям этой конвенции обе державы выставляли 80-тысячные армии. Кроме того, Россия обязалась держать в боевой готовности Балтийский флот и в случае войны предоставлять Австрии ежегодную субсидию в один миллион рублей.

Заключение этих союзов определило расстановку сил в начале войны. Обе коалиции располагали следующими силами. Пруссия — 155 тыс. человек; Англия — 91 179 человек; Австрия — 139 тыс. человек (без гарнизонных войск); Франция — 211 753 человека и Россия — 331 422 человека (полевых и гарнизонных) войск^[746].

Значительно хуже обстояло дело с морскими силами. Англия имела сильный флот, насчитывающий 169 кораблей, Франция — 63 корабля, а Россия имела на Балтийском море только 32 боевых корабля и 42 галеры.

Соотношение сил было не в пользу Пруссии. Несмотря на это, Фридрих II решил начать войну, рассчитывая на то, что ему удастся разбить своих противников поодиночке, Надо сказать, что в то время союзники не были подготовлены к войне. Прусская же армия была полностью отмобилизована и хорошо вооружена.

Фридрих II рассчитывал также и на то, что союзники, не имея общего плана войны, не могут оказать серьезного сопротивления.

Для начала войны был выбран такой момент, когда союзники не могли выступить одновременно.

Фридрих потребовал от Австрии объяснить причины военных приготовлений в Бельгии и Моравии. Полученный ответ не удовлетворил его, и он вторично потребовал от Австрии дать гарантию о ненападении, а сам стал сосредоточивать войска к Саксонии. Положение стало угрожающим.

Русское правительство в мае 1756 года предложило Австрии ввести в Саксонию свою армию, но австрийское правительство, боясь подозрений Пруссии, отказалось от этого. Оно хотело разрядить напряженную политическую обстановку в Европе. Фридрих, стремившийся развязать войну, потребовал дать гарантии о сохранении существующего положения, но Австрия не дала положительного ответа. Фридрих предъявил Саксонии ультиматум о свободном пропуске прусской армии в Богемию.

В середине августа прусские войска вступили на территорию Саксонии и захватили ее, хотя саксонское правительство дало согласие на проход прусских войск. Окруженная под Пирной, саксонская армия капитулировала, Август III выехал в Варшаву. В начале октября прусские войска перешли границу Богемии, но после поражения австрийскими войсками под Колиным отошли на территорию Саксонии, где и расположились на зимних квартирах.

В ответ на захват прусской армией Саксонии союзники решили снова начать переговоры. Франция возобновила Версальский договор и взяла на себя обязательство выставить 105 тыс. человек и содержать 6 тыс. баварцев и, кроме того, давать Австрии ежегодную субсидию в 12 млн. талеров.

Австрия требовала от России направить войска против Пруссии. Однако русское правительство ответило, что в данный момент русская армия не готова, так как Австрия в мае 1756 года отказалась от военной помощи и потребовала прекратить мобилизацию. В то же время русское правительство считало, что Россия, связанная союзническими обязательствами с Австрией и Саксонией, должна выступить против агрессора.

Объявляя войну, русское правительство в своем манифесте указало на то, что «король прусский… захватил наследные е. в. короля польского области, и со всей суровостию войны напал на земли ее величества римской императрицы-королевы. При таком состоянии дел, не токмо целость верных наших союзников, святость нашего слова и сопряженная с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовали, не отлагать действительную нашу противу сего нападателя помощь»^[747].

Кампания 1757 г. Для руководства предстоящей войной при дворе была образована так называемая. Конференция (Военный совет), в состав которой вошли Бестужев-Рюмин, Воронцов, Бутурлин, П. Шувалов, И. Шувалов и Трубецкой. Конференция решила создать армию из шести корпусов общей численностью 129 966 человек. Командующим армией был назначен Апраксин^[748].

Формирование армии затянулось до весны 1757 года. Апраксин вначале получил указание сосредоточить главные силы в Курляндии и Лифляндии и подготовить их к боевым действиям в Восточной Пруссии или в Силезии^[749]. Но уже в феврале ему был дан новый план, согласованный с командованием австрийской армии. Русские войска должны были развернуть боевые действия в Восточной Пруссии и на Нижней Висле. Но Апраксин признал нецелесообразным распылять и без того небольшие силы и предложил сосредоточить главные силы в Ковно, а отдельный корпус в Либаве, чтобы можно было начать наступление на Восточную Пруссию. После взятия Мемеля обе армии должны были действовать в направлении Кенигсберга, овладение которым обеспечивало русские войска морским путем. Этот план формально не был утвержден Конференцией, но она и не отвергла его, а лишь требовала быстрее начать военные действия в Восточной Пруссии. Но Апраксин не согласился с этим и заявил, что начнет боевые действия только после окончательного укомплектования войск и заполнения тыловых баз продовольственными запасами^[750].

В июне 1757 года Апраксин донес, что в его армии состоит здоровых людей 65 187 человек и 19 325 лошадей^[751]. Кроме того, при полках и в госпиталях — 12 796 человек и 15 726 человек находилось в командировках. В связи с большим некомплектом Апраксин требовал направить ему 17 173 человека. В состав действующей армии входил особый корпус генерала Фермора, насчитывающий около 16 тыс. человек и 18 осадных орудий. Корпус был сосредоточен восточнее Мемеля. Основные тыловые базы находились в Либаве, Риге, Режице, Динабурге, Минске, Великих Луках и Смоленске. Кроме них, были созданы промежуточные магазины в Кейданах, Вилькамире, Вильно и Гродно и ряд проходных магазинов^[752].

Русским силам противостояла 36-тысячная армия при 64 орудиях фельдмаршала Левальдта, сосредоточенная в Восточной Пруссии^[753].

Военные действия начал корпус Фермора. Русские войска осадили Мемель, который защищался прусским гарнизоном, насчитывающим всего лишь 800 человек. 24 июня после бомбардировки с суши и с моря противник капитулировал. Фермор решил выпустить весь гарнизон с оружием, хотя условия капитуляции этого не предусматривали. Апраксин расценил такое решение как ошибку. Фактически это было воинское преступление. Войска противника стали отходить к Кенигсбергу; без боя сдались гарнизоны Тильзита, Инстербурга и Гумбиннен^[754].

Балтийский флот в это время блокировал прусские берега.

После взятия Мемеля русская армия двумя колоннами от Ковно и Мемеля начала наступление на Кенигсберг, Левальдт оттянул свои войска из района Тильзит — Инстербург к Велау и решил отступить внутрь Восточной Пруссии к Кенигсбергу. Он считал, что вступать в бой следует только при выгодной обстановке. Но получив сведения о медленном продвижении русских войск, Левальдт решил не допустить их соединения и разбить по частям. Однако этот замысел не был осуществлен. Русские войска соединились у Инстербурга и продолжали движение. Левальдт занял сильно укрепленную позицию в предместьях Велау.

Сражение у дер. Гросс-Егерсдорф (1757 г.)

Апраксин отказался от атаки прусских войск и, пытаясь заставить Левальдта покинуть занятую позицию, повернул на Алленбург. 17 августа он вышел к Норкитену и здесь, на неудобной позиции, остановился. Этим маневром Апраксин угрожал прусской армии обходом.

Получив сведения о движении русской армии к Алленбургу, Левальдт переправил свои войска через р. Прегель и 18 августа вышел к Пушдорфу, заняв фланговое положение в отношении русской армии. Апраксин хотя и не знал об этом маневре, однако, считая возможным нападение пруссаков, подготовил позицию. Так как противник не предпринимал никаких действий, то было решено начать наступление на Алленбург двумя колоннами. 19 августа русские готовились к выступлению на Алленбург. Определен был авангард, состав колонн и арьергард. Часть войск находилась уже на марше. Левальдт, построив свои войска на восточной опушке Норкитенского леса у дер. Гросс-Егерсдорф, решил атаковать левый фланг, а для нанесения удара авангарду русских войск направил конницу. Главные силы пруссаков были сосредоточены против 2-й дивизии, составлявшей центр русской армии. Левальдт предполагал, что внезапная атака расстроит русские войска и они не смогут оказать серьезного сопротивления. Но этого не произошло. Русские войска не удалось опрокинуть внезапным ударом у Зитерфельде. Авангард под командованием Сибильского огнем артиллерии отбил атаку прусской конницы, а затем вынудил ее отойти к Норкитенскому лесу.

Удар войск принца Голштинского был отбит огнем полевой артиллерии и 2-м Московским полком. Не добившись успеха на этом направлении, Левальдт перенес атаки на 3-ю дивизию, находившуюся на правом фланге. Атака прусской конницы была отбита огнем артиллерии. Затем русская кавалерия вынудила пруссаков отойти. Тогда Левальдт решил нанести удар в стык между 1-й и 2-й дивизиями русских. Атака правого фланга 2-й дивизии имела успех. Создалась угроза прорыва фронта и выхода в тыл. Но положение было восстановлено внезапным ударом четырех полков бригады Румянцева. По инициативе Румянцева эти полки пробились через лес, вышли на фланг прусской пехоты и нанесли ей такой сильный удар, что она «тотчас помешалась и по жестоком и кровавом сражении с достальным числом своих войск в наивящем беспорядке свое спасение бегством искать стала…»^[755] Не имела успеха и повторная атака пруссаков, направленная на авангард Сибильского. Казачья конница навела прусскую кавалерию на свою пехоту и артиллерию. Прусская конница отступала в полном расстройстве. Потеряв около 2500 человек убитыми и 5 тыс. ранеными и оставив на поле боя 29 орудий, прусские войска в беспорядке отошли к Велау, а затем к Кенигсбергу. Потери русских составили 1411 человек убитыми и 4930 человек ранеными^[756].

Сражение у Гросс-Егерсдорфа хотя и развернулось в неблагоприятных условиях для русской армии, однако оно завершилось победой. Этому способствовали успешные действия пехоты, которая проявила упорство и стойкость. Действия кавалерии отличались высокой маневренностью. Большую роль в сражении сыграла артиллерия, которая своим огнем отражала атаки пехоты и конницы противника. Особенно нужно отметить роль инициативы частных начальников. Удар бригады Румянцева имел решающее значение. Теперь русская армия получила полную возможность овладеть Кенигсбергом. Но Апраксин не стал продолжать наступление, а приказал войскам отходить к Тильзиту для пополнения своих продовольственных запасов. После этого было решено наступать на Кенигсберг. Военный совет поддержал это решение^[757]. Однако ссылка на недостаток продовольствия была несостоятельна. Все объяснялось плохим состоянием медицинской части. Но когда армия прибыла в Тильзит, русский главнокомандующий вообще отказался от наступления и приказал войскам отойти к Мемелю, а потом расположиться на зимних квартирах в Курляндии и Лифляндии. Это решение Апраксин объяснял массовыми заболеваниями в войсках, расстройством материальной части и трудностями снабжения армии продовольствием. Но действительной причиной, определившей это решение, были успехи Фридриха II на Западе и болезнь Елизаветы. Опасаясь, что на русском престоле окажется Петр III, Апраксин лавировал. Это хорошо понимали в Петербурге. Апраксин был смещен и отдан под суд, а на его место назначен В. Фермор.

Новый главнокомандующий предполагал начать военные действия весной 1758 года после того, как поступит новое пополнение и наладится снабжение. Но Конференция предложила Фермору перейти в наступление по первому зимнему пути. Это решение обусловливалось ухудшившейся обстановкой на западе. Прусская армия после разгрома французов под Росбахом нанесла крупное поражение австрийцам в сражении у Лейтена. Фридрих II, не считая русскую армию серьезным противником, отозвал войска Левальдта в Померанию. 31 декабря 1757 года русская армия начала наступление и к середине января 1758 года овладела Кенигсбергом и всей Восточной Пруссией, население которой перешло в подданство России.

Русский флот в 1757 году также добился значительных успехов. В Балтийском море успешно действовали две эскадры: Ревельская под командованием Люиса и Кронштадтская под командованием Мишукова. Соединившись в Пиллау, они выделили из своего состава отряд под командованием Вальронда. Этот отряд овладел Мемелем и превратил его в базу крейсерской службы. Русские корабли блокировали берега Восточной Пруссии и обеспечивали морские перевозки. Активные действия русского флота вынудили Англию отказаться от выступления против России.

Стратегическая задача, поставленная в начале войны, была выполнена. Россия овладела форпостом немецкой агрессии на востоке — Восточной Пруссией, которая с этого времени стала русской провинцией. Взятие Кенигсберга имело большое стратегическое значение: русская армия получила возможность пополнять свои запасы морским путем.

Русские пехотинцы показали образцы стойкости и мужества в бою в самых сложных условиях. Офицеры проявляли инициативу и действовали самостоятельно в зависимости от обстановки.

Большую роль сыграла русская артиллерия. Особенно большое значение имели «секретные гаубицы» Шувалова, которые превосходили прусские пушки по меткости огня, эффективности и дальности стрельбы.

Однако выявились и крупные недочеты в снабжении русских войск. Главным недостатком было то, что русские магазины заполнялись за счет подрядов. «Провиантские регулы» 1758 года предусматривали подряды и закупку продовольствия и фуража в своих и союзных странах и реквизицию в неприятельской стране^[758].

Серьезные недостатки обнаружились и на флоте, где было много обветшалых кораблей. Это обстоятельство снижало их маневренность.

Кампания 1758 года. Заняв Восточную Пруссию, русские войска начали готовиться к военным действиям в Германии. По плану Конференции русская армия должна была наступать из района Познани, где главным силам надлежало соединиться с войсками Обсервационного корпуса, насчитывающего 30 тыс. человек. В то время русская армия имела в своем составе 50 590 человек^[759]. Чтобы обеспечить свой левый фланг, предлагалось установить связь с австрийскими войсками.

В апреле русская армия перешла Вислу. Для прикрытия главных сил, двигавшихся через Торн на Познань и далее на Кюстрин, Фермор направил к Одеру конницу под командованием Румянцева. Действия русских войск с моря прикрывал флот, имевший задачу — не допустить английскую эскадру в Балтийское море и вместе с флотом Швеции действовать против Пруссии. Русский флот соединился со шведским 9 июня между Карлсгамом и островом Борнхольм. Затем корабли подошли к Зунду и крейсировали там до конца августа.

Отношения с Англией стали улучшаться, и это позволило русскому командованию отвести флот на свои базы.

В то время как русская армия готовилась к наступлению на Кюстрин, Австрия, обеспокоенная успехами России в Восточной Пруссии, просила направить главные силы русской армии в Моравию для оказания помощи своим войскам. Вначале Конференция согласилась с требованием австрийцев и приказала корпусам Броуна и Голицына, а также резерву направиться в Моравию, но Военный совет армии решительно запротестовал, и Конференция отказалась от помощи Австрии.

Сражение при Цорндорфе в 1758 г.

Успех наступления в центр Германии в значительной степени зависел от овладения Данцигом, который мог стать морской базой снабжения. Боевые действия развивались так. Вначале Фермор приказал обложить Данциг. В ответ на это Фридрих II заявил польскому правительству, что он будет рассматривать Польшу как своего противника, если оно сдаст Данциг русским. Польское правительство, поддержанное Францией, не желавшей усиления России, выразило протест против намерений Фермора, и Конференция решила отказаться от захвата Данцига. Сложившаяся обстановка поставила русскую армию в трудное положение, так как продовольствие и боеприпасы приходилось доставлять из магазинов, расположенных на Висле. В связи с этим русское командование решило овладеть Кольбергом, чтобы получить таким образом морскую базу снабжения.

Для действий против Кольберга был выделен корпус Румянцева, а отдельный отряд направили к Штеттину. Главные силы русской армии осадили крепость Кюстрин. Но обстановка к этому времени изменилась. Когда русская армия находилась у Кюстрина, а корпус Румянцева выдвинулся к Шведту, было получено сообщение о движении прусской армии к Кюстрину. Воспользовавшись передышкой, в ночь на 23 августа прусская армия переправилась через Одер и создала угрозу русским войскам. Обстановка несколько разрядилась только после того, как Фермор отвел свои войска к Цорндорфу, куда подошел в это время Обсервационный корпус Броуна. Фермор имел 42 500 человек и 134 орудия против 33 тысяч пруссаков. Корпус Румянцева (около 12 тысяч человек) оказался отрезанным от главных сил. Обходный маневр Фридриха II поставил русскую армию в невыгодное положение, изолировал ее от своих баз. Несмотря на численное превосходство русских войск, Фридрих начал атаку.

14 августа у Цорндорфа произошло крупное сражение, в котором русские воины проявили стойкость и храбрость, «являя зрелице, какого доселе не видывали»^[760]. Фридрих решил нанести главный удар по правому флангу русских войск. Но косая атака, успешно примененная прусским главнокомандующим при Росбахе и Лейтене, на этот раз потерпела неудачу, разбилась о стойкость русских войск. Не принесла успеха прусским войскам и кавалерийская атака, а также новый удар по центру русской армии. Все атаки были отбиты огнем русской пехоты и артиллерии. Сражение продолжалось до 7 часов вечера. Успех решило «левое наше крыло, напав на правое неприятельское с примкнутыми штыками, и оное тотчас рассыпало и ужасное в нем кровопролитие сделало»^[761]. Ночью обе стороны привели свои войска в порядок. Но Фридрих больше не решился продолжать сражение. Весь день шла артиллерийская перестрелка. Вскоре поступили сведения об успехах союзников в Саксонии, и Фридрих с главными силами поспешил туда, оставив для наблюдения за русскими 20-тысячный корпус под командованием Дона.

Русская армия потеряла 12 364 человека убитыми и 11 696 ранеными, а прусская — 12 тыс. убитыми, 26 орудий и 10 знамен^[762].

Сражение у Цорндорфа показало, что русская армия превосходила прусские войска своей выдержкой и стойкостью. Особенно хорошо проявили себя гренадеры. Русская артиллерия вновь подтвердила свои высокие боевые качества. Вследствие бездеятельности командующего Фермора (который в критический момент бежал с поля боя) сражение у Цорндорфа не завершилось победой русской армии. Румянцев не решился со своими силами выйти в тыл войск Фридриха II, хотя своевременное появление этих войск могло бы оказать серьезное влияние на ход сражения. Румянцев ограничился небольшими стычками с отдельными отрядами прусских войск.

В сентябре 1758 года Фермор решил отойти к Ландсбергу, где русская армия простояла до начала октября. В это время вновь возник вопрос об овладении Кольбергом, куда был направлен отряд Пальменбаха. Но из-за плохой организации экспедиции, которую Фермор решил провести только силами сухопутных войск, задача не была выполнена.

Флоту было приказано доставить боеприпасы для осадного корпуса и высадить десант. Однако плохое состояние кораблей не позволило это сделать. Во время шторма 11 транспортов из 27 пошли ко дну, а остальные вернулись на свои базы. Простояв у Кольберга до 22 октября, Пальменбах отошел к Кеслину. Единственным успехом этого периода был бой, проведенный Румянцевым в районе Пас-Круга^[763].

Вскоре Фермор получил приказание отойти на зимние квартиры, что он и сделал. Здесь русская армия получила новые подкрепления, пополнила артиллерийский парк шуваловскими гаубицами.

Кампания 1758 года полностью не решила стратегических задач. Австрия стремилась защищать свои интересы, что нередко шло вразрез с боевой обстановкой.

Русская армия в весьма сложных условиях еще раз продемонстрировала свою стойкость и непоколебимость. Сражение у Цорндорфа, хотя и не имело решающего значения, но здесь была уничтожена лучшая часть прусских войск. Только бездействие Фермора, оставившего в опасный момент поле сражения, спасло прусскую армию от полного разгрома.

Действия союзников отличались нерешительностью. Французская армия имела переменный успех. Вначале она овладела территорией некоторых немецких княжеств, но затем отошла за Рейн.

Австрийские войска очистили часть Саксонии от прусских войск и угрожали Силезии, но затем они были оттеснены в Богемию. Действия союзных войск не были связаны между собой. Каждая армия действовала самостоятельно, и это хорошо использовал Фридрих II.

Кампания 1759 года. Согласно плану, принятому Конференцией, русская армия должна была действовать в Померании и Бранденбурге. Овладение Кольбергом и Штеттином полностью обеспечило бы снабжение русской армии. В этом случае и Данциг оказывался изолированным и мог быть использован как транзитный путь для русской армии. Но Кольберг пока не был взят, и русская армия испытывала серьезные затруднения в продовольствии и боеприпасах^[764].

Получив секретный план, Фермор счел возможным ознакомить с ним австрийского генерала Тиллие, прибывшего в русскую армию в качестве постоянного представителя. Русский план не отвечал задачам австрийской стратегии, и австрийское правительство потребовало от Конференции изменить его, перенести действия русской армии на Одер и выступить совместно с австрийскими войсками в направлении на Берлин. Конференция отказалась от первоначального плана и приняла требования австрийцев^[765]. Но это шло в ущерб русской стратегии, так как из войны по существу выключался флот, который к началу 1759 года значительно обновился. Его задачи не изменились: блокировать прусские берега и снабжать войска морем.

Принимая новый план, Конференция назначила генерала П. Салтыкова командующим русскими войсками. Фермор был отстранен за оставление поля боя у Цорндорфа и злоупотребления в снабжении. Вместе с Фермором от занимаемых должностей были освобождены и некоторые другие генералы. Салтыков принял русскую армию, когда она подходила к Познани. В то время вместе с иррегулярными войсками она насчитывала 63 516 человек^[766].

Главные силы русской армии должны были переправиться через Одер и соединиться с австрийскими войсками Дауна. Русские войска обошли прусскую армию, укрепившуюся у Цюллихау, и продолжали движение. 11 июля они подошли к Пальцигу. В это время русская армия имела 40 500 человек и 284 орудия^[767].

Прусские войска (27 380 человек) под командованием Веделя также подошли к Пальцигу и 12 июля атаковали русскую армию. Две фронтальные атаки пруссаков были отбиты. Неудачно для противника закончился и фланговый обход. Русская кавалерия контратаковала противника и обратила его в бегство. Пруссаки потеряли убитыми 4220 человек, пленными 605 человек и 14 орудий. Потери русских составили 911 человек убитыми и 3644 ранеными^[768].

Прибыв в Кроссен, Салтыков узнал, что на соединение с русскими войсками идет не армия Дауна, а только 20-тысячный корпус Лаудона. Салтыков приказал последнему продвигаться к Франкфурту (который был занят 20 июля) и там присоединиться к русским войскам. Лаудон прибыл во Франкфурт 21 июля. Союзная армия насчитывала теперь около 58 тыс. человек при 269 орудиях. Русский главнокомандующий поставил перед войсками задачу: овладеть Берлином и оттуда продиктовать противнику условия мира.

Сражение при Пальциге

Салтыков решил направить к Берлину передовой отряд Румянцева, а вслед за ним двинуть главные силы. Однако Даун предложил сначала отойти к нему на соединение, а после этого обещал перейти в наступление. Салтыков согласился с этим предложением, отменил поход Румянцева на Берлин и приказал войскам подготовиться к отходу на Кроссен, но в ночь на 30 июля разведка сообщила о появлении прусских войск на правом берегу Одера. Обстоятельства сложились так, что Салтыков был вынужден принять бой у Франкфурта. Для этого он выбрал позицию на высотах между Франкфуртом и Кунерсдорфом. Расположив свои войска фронтом на север, Салтыков приказал укрепить позицию в инженерном отношении. Фридрих располагал армией в 48 тыс. человек при 240 орудиях, однако не решился атаковать русскую армию с фронта и повел свои войска в обход. Это заставило Салтыкова повернуть армию фронтом на юг и усилить свою позицию в артиллерийском отношении. Укрепляя фронт, Салтыков одновременно обеспечил свой тыл. Расположение русских войск на Кунерсдорфской позиции было таково: на правом фланге, на горе Юденберг, сосредоточились войска Фермора, в центре, на горе Б. Шпиц, — части Румянцева, насчитывающие 17 полков, а на левом фланге, на горе Мюльберг, — 5 полков Обсервационного корпуса Голицына. Австрийские войска располагались за правым флангом и центром русской армии, составляя общий резерв^[769].

1 августа прусская армия, построившись в две линии, начала движение на левый фланг русских войск. На левом фланге двигалась конница под командованием Зейдлица. Войска противника поддерживала артиллерийская батарея, установленная на Третинских высотах и на горе М. Шпиц. Чтобы затруднить действия противника, Салтыков приказал уничтожить мост между озерами у Кунерсдорфа и зажечь дер. Кунерсдорф. Он хотел заставить противника развернуть свои силы и затем измотать их на Мюльберге.

Фридрих II, сосредоточив подавляющие силы против левого фланга русских войск, приказал атаковать Мюльбергскую позицию с фронта и с флангов. После упорного боя прусские войска захватили позицию. Полки Обсервационного корпуса в беспорядке отступили. Перегруппировав свои войска в центре, Салтыков приказал Бороздину сосредоточить огонь на Мюльберге, а сам силами пехоты контратаковал противника, пытаясь вернуть позицию на г. Мюльберг, но сбить пруссаков не удалось. Противник установил здесь батареи и продольным огнем обстреливал русские позиции. Но дальнейшее наступление прусских войск было приостановлено.

В то время, когда полки Обсервационного корпуса упорно защищались, Салтыков усиливал позицию на Б. Шпице, в центре которой были устроены поперечные укрепления. Здесь в шесть линий расположились войска Румянцева, усиленные гренадерами и пехотой Лаудона. Конницу передвинули к высотам у Кугрунда, в Лаудонов овраг и к горе Юденберг. На Б. Шпице находилась центральная батарея, державшая под обстрелом подступы со стороны дер. Кунерсдорф, и вторая батарея, которая могла вести огонь по оврагу Кугрунд. Все это создало большую глубину и упругость боевых порядков русских войск.

Сражение при Кунерсдорфе в 1759 г.

Фридрих II начал сосредоточивать свои войска на Мюльберге. Русские артиллеристы с большим успехом вели огонь по войскам противника и наносили им крупные потери. Наблюдая отход русских войск с Мюльберга, Фридрих решил атаковать позиции русских не только с фронта и левого фланга, но и с правого фланга. Чтобы оказать атакующим частям огневую поддержку, он приказал соорудить батарею на правом берегу р. Гюнер.

Фридрих решил через овраг Кугрунд и с флангов атаковать русские позиции на Б. Шпице. В упорном бою русские войска проявили стойкость и выдержку. Прусская пехота, пройдя Кугрунд, была контратакована и отброшена в направлении. Мюльберга. Атаку прусской конницы со стороны Одера отбили войска Румянцева. Конница Зейдлица, наступавшая через озерное дефиле, также потерпела поражение главным образом от огня русской артиллерии.

Отбив атаки прусских войск в центре, русская пехота под командованием Румянцева выбила противника из Кугрунда, вновь овладела г. Мюльберг и возвратила ранее захваченные противником орудия. Прусские войска в панике бежали. Стремясь восстановить положение, Фридрих еще раз бросил в атаку конницу Зейдлица, считавшуюся лучшей в Европе. Но ударом во фланг русская резервная кавалерия смяла пруссаков. Противник потерпел полное поражение, потеряв 18 тыс. человек убитыми и ранеными и 172 орудия. Русские войска потеряли 2614 человек убитыми и 10 863 ранеными; 2 тыс. человек потеряли австрийцы^[770].

Сражение под Кунерсдорфом показало полное превосходство русских войск над прусской армией. Было еще раз доказано, что русская тактика свободна от западноевропейских шаблонов. Русские пехотинцы, обладающие высокими боевыми качествами, могли успешно вести бой в самых сложных условиях. При этом главным достоинством русских воинов являлось то, что они доводили сражение до штыковой атаки.

Русская кавалерия также показала свои достоинства. Особенно успешно действовала средняя и легкая конница.

Превосходно показала себя новая русская артиллерия. «Наша артиллерия, — писал Салтыков, — особливо же большая посредине армии из новоинвентованных орудиев и шуваловских гаубиц устроенная батарея, великой неприятельской кавалерии и супротивным их батареям вред причиняла…»^[771].

Следует отметить также, что русские военные инженеры умело использовали пересеченную местность, чем в значительной мере способствовали достижению победы.

Иначе действовало прусское командование. Сражение под Кунерсдорфом показало, что «косая атака» Фридриха, превращенная им в шаблон после побед над французскими и австрийскими войсками, оказалась несостоятельной. Этот тактический прием был пригоден лишь в особо благоприятных условиях и только против наемных войск.

Потеряв лучшие силы своей армии, Фридрих оказался в тяжелом положении. «Из армии в 48 тысяч человек у меня не остается и трех тысяч, — писал он своему министру Финкенштейну. Последствия дела будут хуже, чем оно само. У меня больше нет никаких средств, и, сказать по правде, я считаю все потерянным».

Фридрих приказал начать эвакуацию Берлина, полагая, что союзники сразу же пойдут к столице. Однако этого не случилось. Но после крупных потерь, понесенных русской армией в сражениях при Пальциге и Кунерсдорфе, Салтыков не мог сразу начать активные действия. Готовясь к походу на Берлин, он потребовал от Ласси и Дауна помощи, но получил отказ. Австрийское правительство сорвало замысел Салтыкова. Вместо похода на Берлин, Даун предложил совершить «диверсию» легким отрядом, а главные силы русских войск направить в Силезию.

В то время русские обвиняли австрийцев в предательстве, Несмотря на это, Салтыков, выполняя приказ Конференции, пошел на соединение с Дауном, который, однако, ничего не сделал, чтобы облегчить решение этой задачи. Русская армия вышла к крепости Глогау, но австрийцы не доставили туда обещанную осадную артиллерию и продовольствие. Испытывая серьезные затруднения в снабжении войск, Салтыков отвел армию на зимние квартиры в район Торн-Кульм и в Восточную Пруссию.

Таким образом, блестяще проведенная кампания 1759 года оказалась безрезультатной. Вина за это лежит на Конференции, которая во имя союзнических обязательств жертвовала интересами России.

Кампания 1760 года. Успехи русской армии в кампании 1759 года серьезно встревожили союзников России — Францию и Австрию, которые не хотели дальнейшего укрепления России в Европе. Между союзниками возникли разногласия. Франция уже готовилась выйти из войны.

Зимой союзники подписали соглашение о продолжении войны при условии, что русская и австрийская армии будут совместно действовать в Силезии и решать стратегические задачи в интересах Австрии. Поэтому Конференция не приняла план, по которому русская армия должна была овладеть Данцигом и Кольбергом, затем нанести удар по Берлину.

31 марта Конференция приняла новый план, согласно которому 70-тысячной русской армии надлежало выйти к Одеру и соединиться с австрийскими войсками у Франкфурта или Глогау, а затем энергично действовать, чтобы закончить войну^[772]. Недостаток этого плана состоял в том, что он ставил ограниченные задачи флоту.

Пока разрабатывали меры по организации движения к Кроссену, из Петербурга пришел еще один план, который предлагал всю русскую армию двинуть на Бреславль. Этот план требовал коренного пересмотра вопроса о снабжении войск. К середине июля удалось переместить старые магазины и заложить новые. 13 июля русские, войска начали движение к Бреславлю. Но когда русская армия прибыла к крепости, австрийцев там не оказалось. Между русскими и австрийцами снова начались переговоры о месте встречи обеих армий. Австрийское правительство все время изменяло планы. Это привело к тому, что русская армия делала бесполезные передвижения и в конце концов могла потерпеть поражение. После этого Салтыков заявил, что он болен, сдал командование Фермору и отправился в Петербург^[773].

Только теперь Конференция поняла, что отказ от плана, предложенного Салтыковым, имел пагубные последствия. Было решено овладеть Кольбергом и начать военные действия в Померании. Но для осуществления этой задачи Конференция выделила незначительные силы.

Убедившись в бесполезности действий русских войск в Силезии, Конференция предложила Фермору организовать набег на Берлин, а Даун и Ласси должны были сковать прусские войска в Силезии и Саксонии.

Для проведения экспедиции выделили отряд генерал-майора Тотлебена в составе трех гусарских, двух конно-гренадерских, пяти казачьих полков, четырех батальонов гренадер и 15 орудий. Отряд прикрывали семь пехотных полков, находившихся в распоряжении Чернышева.

В середине сентября Чернышев прошел Губен и Бесков, а 21 сентября русские войска овладели Вюстерхаузеном и Фюрстенвальде. В это время дивизия Румянцева вышла к Франкфурту, а главные силы — к Губену.

Внезапное появление русских войск под Берлином вызвало панику. Комендант города генерал фон Рохов был готов оставить столицу без боя. Но Тотлебен действовал нерешительно, что было на руку противнику. Чернышев вышел к Берлину только 24 сентября и принял командование войсками. Нерешительные действия Тотлебена позволили противнику усилить гарнизон города. В течение 26–27 сентября войска Чернышева очистили предместье города. В ночь на 28 сентября был назначен штурм Берлина^[774].

Взятие Берлина (1760 г.)

Немцы получили сведения о готовящемся штурме и ночью оставили город. Генерал фон Рохов начал переговоры с Тотлебеном. В 4 часа утра были подписаны условия капитуляции, а в 5 часов русская армия стала занимать город.

О подписании капитуляции Чернышев узнал перед самым началом атаки и немедленно организовал преследование противника. У Шпандау русская конница разгромила прусский арьергард, насчитывавший 3300 человек^[775].

28 сентября русская армия торжественно вступила в прусскую столицу. Вслед за ней в город вошел австрийский корпус Ласси. В городе были захвачены крупные трофеи и большое количество пленных. Русское командование приказало взорвать все военные объекты, особенно военные заводы и склады с вооружением.

Взятие Берлина произвело огромное впечатление на Европу. Русская армия еще раз продемонстрировала высокую боеспособность и маневренность. Пруссия понесла огромный моральный и политический урон.

1 октября было получено известие, что 70-тысячная армия Фридриха спешит из Саксонии на выручку Берлина. Русские войска оставили город и, соединившись с главными силами, 13 октября отошли к Франкфурту, а затем на зимние квартиры.

В августе снова возник вопрос об овладении Кольбергом. Эту задачу возложили на эскадру Мишукова. 15 августа 27 линейных кораблей и фрегатов и 17 вспомогательных судовподошли к Кольбергу. На следующий день сюда прибыло 9 шведских кораблей. Русская эскадра высадила 3-тысячный десант и несколько орудий. В ответ на это прусское командование подтянуло к Кольбергу крупные силы. Мишуков снял осаду и отвел корабли в Ревель^[776].

Кампания 1761 года. План кампании предусматривал расквартирование русских войск не только на Висле, но и в Восточной Померании с тем, чтобы весной приступить к осаде Кольберга. Было решено перейти р. Одер, очистить путь шведской армии, а затем двинуться на Берлин, чтобы завершить войну.

А. Бутурлин, сменивший Салтыкова, обследовал гавани в Рюгенвальде, Любе и других портах и убедился, что зимой ими пользоваться нельзя. Зимние квартиры было решено устроить в районе Данцига и на Висле.

В связи с требованиями Австрии оказать ей помощь в Силезии и в районе Кюстрина в план пришлось внести поправки.

Конференция решила действовать самостоятельно, особенно после получения сведений о секретных переговорах между Австрией и Францией, намеревавшихся заключить сепаратный мир. Конференция уведомила Вену, что ей известно об этих переговорах, и если союзники не откажутся от такой политики, то Россия будет вести войну одна. Австрия принесла России извинения и сообщила, что она намерена продолжать войну.

Конференция предложила Бутурлину начать боевые действия, сосредоточить усиленный корпус для осады Кольберга, а главные силы направить в Силезию. Руководство Кольбергской экспедицией возлагалось на генерал-поручика П. А. Румянцева.

Как и следовало ожидать, из совместных действий русских и австрийских войск ничего не получилось. Австрийцы продолжали маневрировать. Русское командование пыталось объединить союзные войска, но добиться этого не удалось. В сентябре Бутурлин отвел свои войска к Познани, а затем на Вислу.

Более удачно действовал Румянцев. Его войска обложили Кольберг с суши, а эскадра Полянского блокировала крепость с моря. «Радуюсь, — писал из Данцига Полянский Румянцеву, — что с общего согласия имею отправлять службу е. в. с таким искусным генералом, всякими достоинствами и высокими талантами наполненным»^[777].

Осада Кольберга осложнилась тем, что крепость была сильно укреплена. Русские корабли с начала августа вели непрерывные бомбардировки, подавив большую часть кольбергских укреплений, мешавших поддерживать связь флота с корпусом Румянцева, а затем высадили 2-тысячный десант^[778].

В это время войска Румянцева осадили крепость с суши и в упорной борьбе выбивали пруссаков из многочисленных укреплений. При этом следует отметить, что Румянцев применял новые формы и методы борьбы. Так, например, для сильно пересеченной местности линейная тактика была непригодна, и Румянцев применял рассыпные строи и колонны. «За благо и полезно нашел, собрав охотников два батальона для употребления легкими войсками… облегчить их во всем…», а для их действий места «избирать наиудобнейшие и авантажнейшие, а именно: в лесах, деревнях и на пасах»^[779].

Это были элементы новой тактики, которая окончательно сложилась в русско-турецких войнах второй половины XVIII века.

Путем рекогносцировки противник не мог установить силы русского корпуса и решил произвести разведку боем. Для этой цели из крепости вышел 3-тысячный отряд генерала Вернера с 6 орудиями. Отряд достиг города Трептова, где был атакован драгунами, казаками и пехотинцами под командованием Бибикова. Русские войска окружили пруссаков и полностью разгромили их, а Вернера взяли в плен.

В сентябре Румянцев приказал войскам овладеть высотами, господствующими над Кольбергским лагерем. Но атака не принесла успеха. Оказалось, что одновременный удар по всем укреплениям не может дать должного эффекта. Было решено атаковать противника только на главных направлениях. Румянцев предложил овладеть наиболее сильными фортами, прикрывающими подступы к лагерю. Но вскоре положение осложнилось: в тылу русских войск появился 12-тысячный прусский отряд генерала Платена.

В то время как Платен продвигался к Кольбергу через Познань и Ландсберг, от Бутурлина на помощь Румянцеву шел крупный отряд кавалерии под командованием генерала Берга. Встретившись с войсками Платена, Берг атаковал их и отбросил тыловые части пруссаков. Продолжая наступление, Берг настиг противника у Ландсберга. Завязался жестокий бой, в котором отличился кавалерийский отряд подполковника А. В. Суворова. Но войска Берга не могли задержать продвижение Платена к Кольбергу.

По просьбе Румянцева Бутурлин направил в его распоряжение 3-ю дивизию Долгорукова, которая форсированным маршем пыталась отрезать путь противнику. Однако Платен опередил Берга и Долгорукова, соединился с войсками принца Вюртембергского и вошел в лагерь. С приходом отряда Платена силы гарнизона противника почти удвоились, и теперь взять крепость было трудно. Эскадра Полянского в связи с ненастьем возвратилась на свою базу. Военный совет рекомендовал командующему армией снять осаду. Однако Румянцев решил продолжать осаду. Конференция поддержала это решение.

Румянцев усилил блокаду крепости. Противник начал испытывать серьезные затруднения с продовольствием. Принц Вюртембергский решил прорваться из укрепленного лагеря. У Румянцева не хватало сил, чтобы задержать противника. Воспользовавшись туманом, прусский гарнизон прорвался. Теперь у Румянцева снова оказалось превосходство в силах. Перерезав оставшемуся гарнизону пути отхода, он стал готовить штурм. Румянцев предъявил коменданту крепости ультиматум. 5 декабря гарнизон Кольберга капитулировал. Русские взяли в плен 2903 солдата, 88 офицеров и захватили 146 орудий^[780].

Взятие Кольберга имело огромное значение. Теперь были созданы условия для овладения Померанией и Бранденбургом. Пруссия снова стояла на краю гибели. Поэтому победа под Кольбергом в стратегическом отношении была равна победе под Кунерсдорфом.

Истощение сил заставило противников стремиться к заключению мира. Франция, потеряв свои лучшие колонии, больше не могла бороться против Англии и Пруссии. Но особенно в тяжелом положении находилась Пруссия. Она оказалась совершенно разоренной. Англия, добившись успеха в войне против Франции, почти перестала давать субсидии Фридриху II. После падения Кольберга вести войну было невозможно, и Фридрих II стал думать о том, как спасти свою монархию. Он предложил начать переговоры с Россией о мире. Сам же решил отречься от престола, передать правление своему сыну, а затем покончить с собой. От самоубийства Фридриха спасла смерть Елизаветы Петровны. На русском престоле оказался голштинский принц, горячий поклонник Фридриха II — Петр III.

Взятие Кольберга (1761 г.)

Новый русский царь. не только прекратил войну с Пруссией, но даже заключил с ней союз^[781]. Правда, вступившая потом на престол Екатерина II расторгла этот союз, но войну не возобновила. Вслед за Россией из войны вышли Швеция, Австрия и Франция.

Практически для континентальных держав война оказалась безрезультатной. Россия отказалась от всех своих завоеваний. Австрия, Франция и Швеция также не добились своих целей. В выигрыше оказалась только Англия: за счет Франции и Испании она приобрела крупные колонии.

Однако соотношение сил в Европе после Семилетней войны серьезно изменилось. Франция, Австрия и Пруссия были разорены войной, их вооруженные силы пришли в упадок. Несмотря на то что Россия понесла крупные потери, ее армия, прошедшая хорошую боевую школу, выросла и окрепла.

Война внесла много нового в военное искусство. Была доказана бесплодность так называемой кордонной стратегии, имевшей целью не поражение живой силы противника, а выход на коммуникации и вытеснение его с занимаемой территории путем маневрирования. Русская стратегия правильно решала вопросы о соотношении сил, направлении главного удара и выборе средств борьбы, однако она не была свободна от влияния союзников.

Для ведения войны Россия могла выставить большую полевую армию и флот. Организация русской армии отвечала тем формам и способам военных действий, которые сложились в ходе войны. Армия росла в численном отношении и приобретала необходимый опыт борьбы.

Наиболее слабым местом была система снабжения войск, которая не отвечала стратегическим целям.

В области тактики русская армия достигла крупных успехов. Войска, обученные на уставах Петра I, имели более высокие боевые качества, чем армия Фридриха II. Русская линейная тактика была свободна от шаблонов.

Русские пехотинцы умело вели огневой бой, смело вступали в штыковую атаку. Большое значение имело то, что русская армия комплектовалась национальным составом, обладавшим более высокими моральными качествами, чем армия наемная. Стойкость, мужество и храбрость русских пехотинцев проявлялись в многочисленных сражениях. Прусская армия ни в одном сражении не могла добиться победы. Русская пехота, ведя бой в линейных боевых порядках, обычно строилась в две линии (Пальциг, Цорндорф), но когда требовалось создать большую глубину, — в шесть — семь линий (Кунерсдорф). А под Кольбергом, например, применялись рассыпные строи и колонны. Боевой порядок русской армии определялся не только тем, какими силами и средствами располагал противник, но и местностью, на которой происходили боевые действия.

Русская кавалерия значительно выросла и окрепла. Еще в начале войны П. Румянцев указывал на слабую выучку конницы и требовал обратить особое внимание на этот род войск, игравший в то время большую роль.

Русской армии приходилось действовать на обширном театре и передвигаться на большие расстояния. Ее маневренность в значительной степени зависела от конницы, которая обеспечивала войска разведывательными данными. Поэтому легкая регулярная и казачья конница играла важную роль. Большое значение имели и конно-гренадерские полки, которые вели бой в конном и пешем строю. Эта конница не вела стрельбу с коня, а добивалась успеха главным образом в атаке.

Тяжелая конница не оправдала себя, она не могла преследовать противника.

Больших успехов в Семилетней войне добилась русская артиллерия. За этот период она пополнилась новыми конструкциями, разработанными русскими специалистами. Если «секретные гаубицы» Шувалова полностью не оправдали себя, то единороги показали превосходные качества и доказали свое явное превосходство над прусской артиллерией. Русские войска умело использовали свою артиллерию. Кроме обычного, равномерного распределения ее по фронту, для нанесения массированных артиллерийских ударов десятки орудий сводились в мощные батареи (Цорндорф, Кунерсдорф). Артиллерия вела огонь по противнику «через головы войск» («Кунерсдорф). Следует отметить, что русские артиллеристы вели огонь главным образом на коротких дистанциях, что свидетельствовало о их выдержке и стойкости.

В ходе войны в русской тактике преобладал активный оборонительный бой, после которого русская армия обычно переходила в наступление. Согласованно действовали все рода войск — пехота, кавалерия и артиллерия (Цорндорф, Пальциг, Кунерсдорф).

Говоря об управлении войсками, следует отметить, что опыт Конференции (Военного совета) не оправдал себя. Разработка планов производилась в отрыве от конкретной обстановки. Приказы Конференции почти всегда запаздывали, что ставило командующих войсками в тяжелое положение. Полевое управление в общем отвечало требованиям времени, но уже назревала необходимость иметь полевой штаб.

В ходе войны было доказано, что военно-морской флот имеет огромное значение. Без его активной поддержки многие успехи были бы немыслимы. За время войны русский флот значительно вырос и обновился, было построено много линейных кораблей и галер. В России выросло много способных адмиралов, умелые действия которых способствовали успешному окончанию войны (братья Сенявины, Полянский и др.).

Семилетняя война наглядно показала, что морские крепости нужно брать одновременно с суши и с моря.

Таким образом, в первой половине XVIII века происходит процесс развития маневренной стратегии и линейной тактики.

В стратегии утверждается активная наступательная форма, имевшая своей целью разгром живой силы противника. Поражение главных сил противника предвещает исход борьбы, ибо состояние производства не позволяет быстро восстановить армию, обеспечить ее всем необходимым (вооружением, боеприпасами, снаряжением и т. д.). Поэтому русские полководцы стремились добиться успеха, обеспечивая решающие силы на решающем направлении (Лесная, Полтава, Кунерсдорф).

В это время происходит дальнейшее развитие линейной тактики, начало которой было заложено еще в конце XVI начале XVII века. Линейная тактика позволяет полностью использовать боевую силу гладкоствольного оружия. Этой задаче отвечают и боевые порядки, применяемые в ходе военных действий. В рассматриваемый период линейный боевой порядок изменяется — от одной линии (Лесная) до двух (Полтава) и нескольких линий (Лаппола, Кунерсдорф). Появляются первые расчлененные боевые порядки в виде каре (Ставучаны), которые используются пока в оборонительных целях. Появляются такие построения, как рассыпной строй и колонны (Кольберг) — прообраз тактики колонны и рассыпного строя.

Аналогичные процессы происходят и на море. Русские флотоводцы (Петр I, Апраксин и Спиридов) не принимают западноевропейских канонов, а создают свои передовые формы и методы ведения морского боя.

Развитие военного искусства проходит в острой борьбе старого и нового; в ходе этой борьбы складываются два направления — прогрессивное и реакционное.

Прогрессивное направление составляет существо русской военной школы, которую называют еще петровской. Она обобщала все то лучшее, что создавалось армией и флотом в ходе войны. Результатом этих обобщений явились уставы, наставления, инструкции, трактаты и другие документы. Все они осуждали косность и шаблон, учили полководцев и флотоводцев искать новые, наиболее передовые способы ведения войны.

Сторонники реакционного направления пытались перенести в русскую национальную армию опыт наемных войск, который был чужд русским полководцам. Это направление сложилось во второй четверти и в середине XVIII века (Миних и Петр III), и находило поддержку в реакционных кругах дворянства; иногда оно побеждало и становилось официальным направлением.

Борьба этих направлений отражала идейную борьбу, которая происходила в то время в России. «Идейное движение, — говорит Маркс, — …свидетельствует о том, что глубоко в низах происходит брожение. Умы всегда связаны невидимыми нитями с телом народа…»^[782]

ЧАСТЬ ВТОРАЯ РУССКАЯ АРМИЯ И ФЛОТ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

ГЛАВА ПЯТАЯ КОМПЛЕКТОВАНИЕ, ОРГАНИЗАЦИЯ И УПРАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ

Из Семилетней войны 1756–1763 гг. русская армия и флот вышли обогащенными боевым опытом. Этот опыт нужно было изучить, обобщить и сделать выводы.

В рассматриваемый период в русской армии и флоте господствовала линейная тактика. Черты нового только нарождались и сложились окончательно в форме тактики колонн и рассыпного строя лишь к концу века. Господствующий способ ведения войны и военных действий определил комплектование, организацию, устройство и управление русских вооруженных сил.

I. КОМПЛЕКТОВАНИЕ

Во второй половине XVIII века способы и формы комплектования армии и флота не претерпели существенных изменений. Комплектование было сосредоточено в руках Сената и Военной коллегии. В 1766 году Сенат утвердил «Генеральное учреждение о сборе в государстве рекрутов и о порядках, какие при наборе исполнять должно»^[783]. В этом весьма важном документе нашли свое подтверждение и развитие принципиальные основы рекрутской системы, которая имела как положительные, так и отрицательные черты. Рекрутская система вполне отвечала принципам линейной тактики, но она не могла удовлетворить требованиям новой тактики колонн и рассыпного, строя. Последняя требовала перехода к массовой армии, комплектуемой путем всеобщей воинской повинности. Однако осуществить этот переход в условиях феодально-крепостнического государства было невозможно.

«Генеральное учреждение» закрепляло сложившуюся классовую систему комплектования. Сбор рекрутов, говорилось в «Учреждении», должно «чинить с положенных по последней ревизии в подушный оклад».

Проведение наборов возлагалось на специальные воинские команды, которые обязаны были доставлять рекрутов непосредственно в армию. Для предотвращения побегов предлагалось «у всех рекрутов при приеме их выбривать лбы, чтоб оные по таким приметам виднее были и так к побегу менее случая имели». Принятых рекрутов приводили к присяге, затем распределяли по артелям (по 8 человек) и капральствам. Для установления взаимной ответственности предлагалось «отпорукивать их круговою порукою». Каждому рекруту устанавливалось денежное и хлебное довольствие — «денежного 50 коп., а хлебного — муки по 2 четверика, круп по 1 гарнцу, соли по 2 фунта в месяц». Все довольствие должны были предоставлять отдатчики, т. е. помещики.

Принятых рекрутов предписывалось приучать «единственно стоять порядочно и маршировать» и читать им те разделы артикула, «которые особливо до рядовых принадлежат, и растолковывать о каждом внятным образом».

Авторы «Генерального учреждения» подчеркивали, что рекрутский набор по существу есть дело, «содержащее в себе целость, а в противном вред общий государственный». Этими правилами руководствовались вплоть до конца XVIII века. В течение второй половины XVIII века наборы проводились почти ежегодно.

В 1762 году была проведена третья ревизия. Она имела, с одной стороны, фискальные цели, с другой — урегулирование наборов, которые проводились из расчета количества податных лиц. Всего до русско-турецкой войны 1768–1774 гг. было, проведено три набора. Предварительно на места были разосланы «рекрутские меры», рекрутские зачетные квитанции и премории.

Из указанных трех наборов первый проводился в октябре 1767 года из расчета один человек на 300 душ. Рекрутов набирали со всех положенных в оклад и с раскольников, сначала только живущих на Украине, а затем во всех остальных губерниях^[784]. Расписанием предусматривалось собрать для полевой армии и гарнизонов 17 472 человека и для флота 3306 человек. Фактически было собрано 22 373 человека^[785].

Второй набор проводился в октябре 1768 года также из расчета один человек на 300 душ. Военная коллегия потребовала из последнего набора дать в армию и гарнизоны 20 058 человек и на флот 2314 человек. Однако собрано было только 19 588 человек. Некомплект в полках и на флоте не был ликвидирован, поэтому пришлось объявить дополнительно набор с сибирского купечества, крестьян и ямщиков «для укомплектования тамошних полков»^[786].

Начавшаяся война с Турцией вынудила Сенат объявить в 1768 году еще один набор из расчета один человек на 300 душ со всех податных элементов и одновременно набор однодворцев для укомплектования ландмилицких полков. По последним двум наборам армия и флот получили 31 159 человек. Всего в 1768 году было взято 50 747 человек, из них 3003 человека с однодворцев^[787].

В 1769 году Военная коллегия оказалась вынужденной увеличить заявку на комплектование войск в пехоту и кавалерию до 31 860 человек, в артиллерию — 5586 человек и на флот— 1136 человек. Указом 9 сентября 1769 года норма призыва определялась в размере один человек на 150 душ, что давало общую численность рекрутов в 46 583 человека. Из этого числа в армию направлялось 45084 человека (из них однодворцев 2001 человек) и на флот — 1499 человек^[788]. В годы войны число призываемых продолжало увеличиваться. Так, если в 1770 году набор проводился из расчета один человек на 150 душ, что давало 49 583 человека, из них с однодворцев 3003 человека^[789], то в 1771 году был объявлен набор из расчета один человек на 100 душ и с однодворцев один человек со 121 души.

Военная коллегия рассчитывала взять с крестьян провинций 66 840 душ для войск, с однодворцев 4004 для ландмилиции и для флота 3000 человек. Всего 73 844 человека. Однако решить эту задачу не удалось. Всего было собрано 53 053 человека, зачтено по квитанциям 7823 человека и взято однодворцев 3731 человек^[790]. Вспыхнувшая тифозная эпидемия и голод заставили Сенат прекратить сбор рекрутов и возобновить его в 1772 году. В связи с начавшимися крестьянскими волнениями была понижена норма набора (один человек со 150 душ), причем особо отмечалось, что набор должен проводиться «не с положенного по ревизии, но с наличного числа душ». Кроме того, указывалось «исключить одну меру, в которой убавить вершок»^[791]. Военная коллегия требовала поставить в армию и гарнизоны 31 875 человек, Адмиралтейств-коллегия в свою очередь требовала на флот 10 284 человека. Собрано было с крестьян 46 552 человека и с однодворцев 3003 человека. Всего 49 555 человек^[792]. В 1773 году необходимость дать войскам хотя бы в некоторой степени обученный резерв вынудила Сенат объявить новый набор из расчета один человек на 100 душ. Этот набор дал 74 739 человек^[793], из которых часть была направлена непосредственно в войска, а остальные оставлены для обучения в гарнизонах.

Стихийные бедствия (неурожаи) и все усиливавшиеся наборы в армию явились одной из причин крестьянской войны под руководством Е. Пугачева, начавшейся в 1773 году и охватившей огромную территорию. Напуганное правительство в 1774 и 1775 годах не проводило наборов. С 1776 по 1781 год набор рекрутов уменьшился. Они проводились из расчета один человек с 500 душ населения, «с которого по указам рекрутов брать положено». За эти годы было призвано 87 924 человека^[794]. Уменьшая число наборов с 1775 по 1781 год, правительство пыталось заглушить народное недовольство. После переписи населения в 1782 году был объявлен очередной набор из расчета один рекрут с 200 человек, а с однодворцев — один со 100 человек. Наборы с однодворцев проводились до 1787 года. В 1787 году они были обращены на Украине в казачью службу, а ландмилицкие полевые полки стали комплектоваться на общих основаниях.

В дальнейшем, до начала русско-турецкой войны 1787–1791 гг., наборы производились по одному человеку с 500 душ, за исключением 1783 и 1785 годов, когда с 500 душ брали по два человека. В 1782 году наборы дали 38 547 человек, в 1783 году — 33 875 человек, в 1784 году — 18 339 человек, в 1785 году — 34 708 человек, в 1786 году — 17 442 человека^[795].

В 1787 году началась война с Турцией. В связи с этим было проведено сразу два набора: один в августе, когда было взято по два человека с 500 душ, а другой в сентябре — по три человека с 500 душ. По этим двум наборам было взято 92 735 человек.

Принятое в 1788 году решение «Об умножении сухопутных войск» заставило Сенат увеличить наборы. В 1788 году было взято по пять человек с 500 душ, что составило 93 197 человек, а в 1789 году по той же норме взято 92 822 человека. Всего за два года взято 186 029 человек, из них на комплектование флота в 1788 году направлено 19 836 человек, в 1789 году — 16 939 человек^[796].

Война со Швецией и Турцией не позволила снизить норму набора и в 1790 году. В этом году брали по четыре человека с 500 душ. Армия и флот получили 73 651 человек^[797].

По окончании войны в 1791 и 1792 годах наборы не проводились. В 1793 году был объявлен обычный набор с 500 душ по одному человеку, по которому взято 18 384 человека. Зато в 1794 году в связи с осложнением в Польше и с предполагаемой войной с Турцией было проведено два набора: один из расчета пять человек с 540 душ, другой — один человек с 200 душ. По этим наборам взято 104 308 человек, из них на флот направлено 15 234 человека^[798].

В 1795 году призыв производился из расчета один человек на 500 душ. По этому призыву взято 24 742 человека^[799].

Любопытно обращение правительства к населению, которое было опубликовано в связи с установлением для всех податных категорий, живущих в украинских губерниях, обязательной службы. По прошествии срока всякий «добропорядочно и беспорочно служивший имеет быть уволен и отпущен на прежнее ево жилище». Правительство заявило, что «защита отечества и ограждение пределов безопасности суть предметы общих усилий и возможностей, и долг обязанности всех и каждого»^[800]. Однако вследствие недовольства крестьян в 1796 году объявленный набор пришлось приостановить. Новые наборы были проведены в 1797 и 1798 годах: первый из расчета три человека на 500 душ, второй — один человек на 500 душ. Они дали 118 294 человека. В 1799 году набор проводился из расчета один человек на 350 душ. В этом году армия и флот получили 45 623 человека^[801].

Большой интерес представляет указ императора Павла I от 17 мая 1798 года о запрещении зачислять в армию бродяг и иностранцев. «Известясь о вкравшихся злоупотребительных обычаях у помещиков Российских губерний, в замену своих русских крестьян покупать для отдачи в рекруты бродяг, никакого состояния не имеющих и никому не известных разной нации людей, которые до сего и были в рекруты принимаемы; в отвращение сего повелеваю предложить Сенату нашему, а от оных предписано б было во все губернии, издревле российским подданным населенными, чтобы в оных отдача рекрутов состояла непременно из одних токмо природных русских людей… Иностранцев, не из подданных России, таковых не принимая, высылать за границу»^[802]. Под природными русскими указ подразумевал русских, украинцев и белорусов.

Во второй половине XVIII века был установлен двадцатипятилетний срок службы для солдат и матросов. Вводя эти сроки, правительство рассчитывало всегда иметь в армии и на флоте обученный состав и всей системой подготовки обеспечить отрыв вооруженных сил от народа.

Во второй половине XVIII века продолжалось изъятие и замена рекрутов. По «Генеральному учреждению» все фабриканты получили право уплачивать по 120 рублей за каждого рекрута, взятого из числа рабочих предприятий. Приписанные к Колывано-Воскресенским и Нерчинским заводам были вовсе освобождены от рекрутской повинности «для нового тех заводов распространения».

В 1770 году сроком на 20 лет освобождались от поставки рекрутов переселенцы в Сибирь^[803]. Долгое время не поставляли рекрутов губернии, комплектовавшие ландмилицкие полки. Только с 1787 года они были включены в общую раскладку.

Расширяется также практика зачета рекрутов. В 1765 и 1767 годах были зачтены беглые крестьяне на реке Иргиз. В 1767 году были зачтены также беглые казенные и помещичьи крестьяне, добровольно явившиеся в Россию^[804]. По-прежнему освобождалось от рекрутской повинности купечечество, которое с 1776 года могло вносить по 300 рублей за каждого рекрута. С 1783 года плата повысилась до 500 рублей^[805].

Это право получили также зажиточные крестьяне сначала в Литве, а затем и в других прибалтийских губерниях. Право замены, установленное для духовенства в 1743 году, было снова подтверждено в 1774 году^[806].

Все эти изъятия и возможности покупать квитанции, которые предъявлялись во время наборов, приводили к тому, что за каждый набор норма не выполнялась на 5 — 10 %.

Так, в 1768 году из подлежащих набору 50 747 человек зачтено по квитанциям 3482, в 1769 году из 49 583 — 3903, в 1771 году из 73 844 — 11 983, в 1772 году из 49 555 — 5928, в 1776 году из 14 917 — 1573, в 1777 году из 14 952 — 1458, в 1778 году из 14 952 — 1182, в 1779 году из 14 983 — 1235 человек^[807].

Такое же положение было и в конце XVIII века. В 1789 году из 92 822 человек зачтено 6549; в 1790 году из 73 651 человека — 9251, в 1793 году из 18 384 человек — 2270^[808].

Неравномерность рекрутских наборов тяжело отражалась на великорусском населении, поскольку оно давало основной контингент рекрутов. Чтобы несколько уменьшить норму набора с этой части населения, правительство пыталось найти новые источники комплектования и усовершенствовать самый порядок набора. С этой целью общий порядок проведения рекрутских наборов был распространен на Украину и Белоруссию. В результате значительно расширялась база для призыва.

Вводя рекрутские наборы на Украине, Потемкин разработал принципы очередной системы и жеребьевки. Сущность их сводилась к тому, чтобы, во-первых, «наборы были удобнейшими, легчайшими и безобидными», для чего был установлен 15-летний срок службы, во-вторых, срок проведения призыва не должен превышать двух месяцев, в-третьих, чтобы население было распределено на части и очереди по 500 человек и, наконец, в-четвертых, чтобы каждая часть имела определенную очередь, а внутри ее рекруты призывались по жребию без замены наемниками. Аналогичным было положение и в Белоруссии^[809].

Потемкин предложил установить 15-летний срок службы и для великорусских губерний, Однако это предложение было отвергнуто. Помещики не желали давать больше крепостных в рекруты, чем ранее, и, кроме того, они боялись возвращения в. деревню отслуживших службу и свободных от крепостной зависимости солдат и матросов, могущих стать организаторами борьбы крестьян против крепостнических порядков.

Не менее интересны предложения Румянцева, выступившего в 1777 году с идеей создания постоянных округов для комплектования войск. Однако его предложения не могли быть осуществлены по всей России вследствие установившейся системы квартирования войск^[810].

Несмотря на некоторые усовершенствования в проведении наборов (рекрутов перестали заковывать в колодки, держать до отсылки в армию в тюрьмах, стали давать положенную сумму денег и т. п.), положение рекрутов мало улучшилось. Достаточно привести донесение фельдмаршала Румянцева от 15 апреля 1774 года, в котором указывалось на большую смертность среди рекрутов. «Претерпя в пути изнурение, чрез далние переходы и не в лучшее годовое время, приводились оне сюда (т. е. в полевую армию. — Л. Б.) уже в крайней слабости, и большая часть их умирала, не испытав еще прямой тягости солдатской»^[811]. Он не указывает на причины смертности, ибо они всем были ясны. Военная коллегия была вынуждена признать, что вина, с одной стороны, падает на помещиков, «кои алчут о своих прибытках, а о ползе общей не радеют», а с другой — «на приводцев», бессовестно обиравших рекрутов.

Из всего изложенного можно сделать следующие выводы:

1. Создание регулярной армии и флота предусматривало наличие в них постоянного состава, набираемого на общих основаниях. Со второй половины XVIII века была установлена единая рекрутская система, распространявшаяся на все податные сословия. Рекрутская система была самой передовой для своего времени. Она выгодно отличала русскую систему комплектования от современных ей европейских систем, основанных главным образом на найме.

Рекрутская система позволяла комплектовать армию солдатами из однородной среды. Как мы видели, правительство проводит наборы в основном среди крестьянства, предоставляя возможность таким податным группам, как купечество, мещане и ямщики, вносить взамен рекрутов деньги. Русское крестьянство «представляло собою превосходнейший солдатский материал для войн того времени, когда сомкнутые массы решали исход боя»^[812].

Эти наборы проводились в первое время только среди русского населения. Все остальные национальности исключались. Даже украинцы и белорусы стали набираться в войска на общих основаниях лишь с последней четверти века. Так называемые «разнонародные войска» обычно не входили в состав регулярных войск и составляли части иррегулярных войск. Таким образом, правительство стремилось создать армию, которая способна была выполнять определенные функции в многонациональном государстве.

2. Рекрутская повинность, обязательная для податных сословий, практически не являлась личной повинностью, она имела общинный характер. Правительство раскладывало на общины все денежные и натуральные повинности по числу душ и не вмешивалось в порядок распределения внутри самих общин.

Общинный принцип комплектования имел для того времени огромное значение. «Пока исход боя, — указывает Энгельс, — тактически решался наступлением сплоченных масс пехоты, русский солдат был в своей стихии. Весь его жизненный опыт приучил его крепко держаться своих товарищей. В деревне — еще полукоммунистическая община, в городе — кооперированный труд в артели, повсюду — круговая порука, т. е. взаимная ответственность товарищей друг за друга; словом, весь общественный уклад наглядно показывает, с одной стороны, что в сплоченности все спасенье, а с другой стороны, что обособленный, предоставленный своей собственной энергии индивид обречен на полную беспомощность. Эта черта характера сохраняется у русского и на войне; сплошную массу русских батальонов почти невозможно рассыпать; чем больше опасность, тем плотнее смыкаются люди»^[813].

В крестьянских общинах сложился определенный порядок: рекруты выставлялись по очереди, начиная с тех семейств, которые имели большее число работников. Этот порядок был закреплен законом. Выдвижение рекрутов общиной привело к тому, что в армии с самого начала ее формирования стремились создать артели по территориальному признаку и связать их порукой, чтобы исключить побеги и облегчить ведение солдатского хозяйства.

Однако практика обращения к общинам создавала довольно большие неудобства, так как правительственные органы не могли контролировать отбор призванных на месте. Поэтому со второй половины века правительство стремится передать это дело в руки самих помещиков и предводителей дворянства, а в конце века обязывает заниматься этим и губернаторов^[814]. Последнее обстоятельство значительно укрепило крепостнические отношения. Помещики и кулацкая верхушка из государственных крестьян получили в свои руки сильное средство для расправы с недовольными элементами среди крестьян.

Так, в 1766 году были изданы указы «Об определении присылаемых на поселение за предерзости помещичьих людей в военную службу»^[815] и «О приеме Адмиралтейств-коллегией приписываемых от помещиков для смирения крепостных людей и об употреблении их в тяжкую работу»^[816]. В 1768 году публикуется указ «О принимании рекрутов от помещиков в зачет будущих наборов»^[817], а в 1778 году — новый указ «Об отдаче рекрутов с зачетом приводимых в главную полицию за буйство людей и крестьян»^[818]. Эти и ряд других указов достаточно красноречиво свидетельствовали о том, что правящий класс смотрел на армию и флот, как на средство усмирения народа. П. Панин писал цесаревичу Павлу: «Войско российское, вкоренным уже обычаем, привыкли комплектовать большей частью людьми, оказавшимися в великих предерзостях». Он подчеркивал, что «за свою отдачу рекруты всегда дышат, особливо в первоначальное время, самим злодейством и мщением…»^[819]. Опасаясь увеличения таких элементов в армии, он предлагал комплектовать ее главным образом солдатскими детьми или наемниками.

Практически оказывалось, что в армию попадали элементы, особенно нуждавшиеся «в обработке». Вот почему во второй половине XVIII века обучению и воспитанию войск уделяется столь большое внимание. Правящий класс требовал такой вооруженной силы, которая была бы способна защитить его интересы. Социальные потрясения 70-х годов показали, что правительству необходима была «верная армия».

Система обучения и воспитания должна была завершить отрыв рекрутов и армии в целом от народа и превратить ее в послушное орудие господствующего класса.

3. Рекрутская система является типичной формой комплектования армии эпохи феодального абсолютизма в России. Господство феодальных отношений исключало постановку вопроса о всеобщей воинской повинности, которая могла появиться только при переходе к капиталистическим отношениям. Поэтому как бы многочисленна ни была феодальная армия того времени, она не могла превратиться в массовую. Этим исключалась возможность иметь обученные резервы. Приходилось держать под ружьем все наличные силы и систематически их готовить для ведения войны.

В 60-х годах мужское население было охвачено военным обучением на 3,3 %, а в 90-х годах на 3,1 %. Дальнейшее увеличение армии упиралось в существующую систему крепостнических отношений. Таким образом, к концу XVIII века рекрутская система изжила себя.

II. ОРГАНИЗАЦИЯ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

Состав и организация армии

После Семилетней войны Россия имела организацию войск, мало чем отличавшуюся от существовавшей в начале XVIII века. Эта организация вполне отвечала принципам ведения военных действий, основанных на линейной тактике. Попытка Миниха приблизить эту организацию к прусской была встречена в войсках отрицательно, и, как известно, почти все его начинания были отменены в начале 40-х годов. Исключение составляла часть войск, находившихся непосредственно в ведении принца Ульриха Шлезвиг-Голштинского, являвшегося наследником русского престола. Эти войска имели в своем составе 4 мушкетерских полка, 2 гренадерских батальона, 1 артиллерийский батальон, 1 гарнизонный полк, 3 кирасирских, 2 драгунских и 2 гусарских полка^[820]. Скомплектованные главным образом из голштинцев, они точно копировали прусские полки.

После внезапной кончины Елизаветы на престол вступил Петр III. В короткий период своего царствования он провел ряд законов, которые приближали русскую военную систему к чуждой ей прусской. В марте 1762 года Петр III учредил Воинскую комиссию «для приведения войск в лучшее состояние». Комиссия в короткий срок провела почти полную ломку штатов, уставов и форм одежды^[821].

В соответствии с указаниями Петра III пехотные полки получили новые штаты. Каждый полк имел два батальона шестиротного состава (пять мушкетерских и одну гренадерскую). Гренадерские пехотные полки было решено расформировать и на базе 1-го и 4-го полков скомплектовать шесть отдельных гренадерских батальонов (2-й и 3-й полки преобразовать в мушкетерские). Штаты предусматривали увеличение числа кирасирских полков за счет преобразования гренадерских конных полков. Драгунские и гусарские полки остались без изменений. Все полки именовались по шефам и получили новую немецкую форму.

Особое значение придавалось созданию новых гвардейских полков, укомплектованных главным образом балтийскими немцами и голштинцами. Петр III рассматривал гвардейские части как образцовые полки^[822]. Принятые решения игнорировали национальные особенности русской армии. Они грубо попирали традиции и вызывали всеобщее недовольство в войсках. Состав полевой армии предусматривал: кирасирских полков — 17, по 945 человек; всего 16 065 человек; драгунских полков — 15, по 1140 человек; всего 17 100 человек; гренадерских батальонов — 6, по 1117 человек; всего 6702 человека; мушкетерских полков — 48, по 2005 человек; всего 96 240 человек; гусарских полков (старых) — 5, по 1204 человека; всего 6020 человек.

Состав ландмилиции предусматривал: украинских пехотных полков — 20, по 1135 человек; всего 22 700 человек; закамских конных — 3, по 1058 человек; всего 3174 человека; закамских пехотных — 1, по 1286 человек; всего 1286 человек. Всего состав полевой армии и ландмилиции предусматривал 169 287 человек^[823].

Однако не все намеченные мероприятия были осуществлены, так как полевая армия в это время находилась еще за пределами России. Реорганизации подверглись главным образом войсковые части, находившиеся в гарнизоне Ораниенбаума, и часть полков, входивших в гарнизон Петербурга.

После переворота, произведенного в пользу Екатерины II, все принятые Петром III решения об изменении состава и организации войск были приостановлены. Единственное, что закрепилось в войсках, — это прусская военная форма. Правящие круги сочли это мероприятие полезным, так как новая форма еще больше отдаляла армию от народа.

Уже на шестой день по вступлении на престол Екатерина II объявила указ «О содержании лейб-гвардии полков на прежнем основании», а спустя два дня был опубликован новый указ «Об отмене введенных в полки разных учреждений и о содержании полков на том же основании, как было при имп. Елизавете»^[824]. Таким образом, Екатерина II декларировала преемственность своей политики в деле устройства армии с политикой Петра I и Елизаветы.

В то же время Екатерина потребовала от представителей армии высказать свои соображения о необходимых изменениях в организации вооруженных сил страны, учитывая опыт Семилетней войны, а также о подготовке войск и укреплении дисциплины. На ее запрос было представлено несколько докладов, из которых наибольший интерес вызывают доклады П. С. Салтыкова, А. Вильбоа и П. Румянцева.

Салтыков в докладе («Мнение») указал, что для решения вопроса об устройстве армии необходимо собрать специальную воинскую комиссию, на которой и обсудить численный состав армии, штаты, способы комплектования, систему снабжения, финансирование, обучение и воспитание войск. В «Мнениях» Салтыкова подчеркивалось, что «хотя старая экзерциция в приемах и эволюциях, как в кавалерии, так и в пехоте, для обучения солдат к проворному действию против неприятеля и удобна, но это еще к лутчему и поспешнейшему в заряжании ружья и в нужных эволюциях найдетца присовокупить или убавить дозволит, а потом ровно во всех полках иметь». Затем он указал, что «сколь нидостаточен регимент г. и. Петра Великого касательно субординации и дисциплины, однако естли найдетца по нынешним обрядам полезное, (следует) распорядить и, учредив, дозволить»^[825].

Более определенно высказался Вильбоа. Он заявил, что «Военный артикул и регламент… Петра I довольно совершенны и не требуют иного, как только подтверждения и наблюдения о справедливом и неукоснительном его исполнении без всяких страстей и угождения персонального»^[826]. Для укрепления порядка в армии Вильбоа подчеркнул необходимость установления «наикрепчайшей дисциплины и строжайшего послушания» и потребовал не допускать приоритета «фамильной знатности». Наконец, в отношении системы обучения войск он отмечал, что прежде она была «простее и лутче» и следует добиваться лишь того, чтоб никто после установления ее во всех полках «ни малейших отмен делать не дерзал бы».

Румянцев, не останавливаясь на предложенных вопросах, просил лишь предусмотреть в штатах егерские войска, которые «в прошедшей кампании учреждены были от меня… состоящие из охотников, которые отменно своими трудами и частым с неприятелем употреблением немалую пользу делали»^[827].

Ознакомившись с представленными докладами, Екатерина II согласилась с предложением Салтыкова о созыве специальной «Воинской комиссии для рассмотрения армейского штата». 12 июля 1762 года был дан указ о созыве этой комиссии. Однако комиссия собралась не сразу, так как в течение трех месяцев Военная коллегия подготавливала инструкцию для ее работы. В инструкции определялись все вопросы, подлежащие рассмотрению. Вот почему указ Правительствующего сената об образовании Комиссии задержался и был объявлен только в ноябре 1762 года^[828].

В состав комиссии вошли наиболее видные участники Семилетней войны — К. Разумовский, П. Салтыков, А. Голицын, А. Вильбоа, З. Чернышев, П. Панин, М. Волконский, В. Суворов, В. Лопухин, Берг. В Комиссию вошли также деятели, участвовавшие в разработке уставов 1755 года, и, следовательно, преемственность была сохранена^[829].

Разработанная Военной коллегией инструкция из 33 пунктов содержала любопытную преамбулу. Военная коллегия подчеркнула, что хотя войска и существовали на основе табели 1720 года, но «по бывшим с разными неприятелями войнами, и в рассуждении умножившихся сил соседних держав, нужда… требовала и войско наше переменять и умножить», а поэтому наблюдались отступления от табели. Дальше подчеркивалось, что попытки императриц Анны в 1731 году и Елизаветы в 1755 году произвести реорганизацию не были завершены, а «сепаратные указы и издаваемые штаты» Петра III «без всякого осведомления и выправок с государственным основанием» довели армию до такого состояния, что она фактически не имела определенных штатов, постоянных источников средств и твердых уставов.

В инструкции Военной коллегии ярко и определенно отразились классовые интересы дворянства.

Было предложено разработать такие штаты армии, которые бы отвечали интересам господствующего класса. Коллегия подчеркнула, что на полевую армию нельзя возлагать полицейские задачи «к пресечению всяких непорядков и разбоев», ибо использование кадровых полков приводит их «в великую неисправность», и просила «сочинить мнение, какие особые воинские команды не из числа полевых полков могли бы быть употреблены в такую внутригосударственную службу». В этом же духе сформулирован параграф 12, в котором предлагалось разработать основания для квартирования войск так, чтобы они отвечали «воинским и государственным резонам». Особенно тщательно рекомендовалось проработать вопрос о комплектовании «как для государства, так и для войска нашего рекрутов с государства, в какое время, по скольку сообщать и куда и как в полки оных представлять».

Указав, что в настоящее время в полках восстановлена экзерциция, принятая перед Семилетней войной, инструкция подчеркивала, «но понеже бывшая войску нашему в последней войне практика подала еще больше случаев узнать, какие лучше и надобнейшие военные маневры и палебное действие ныне полезно в полках учредить», поэтому Комиссии предлагалось «сочинить» новый устав и отразить в нем «те только изменения, которые ныне Комиссия наисполезнейшим для обучения войск щитает»^[830].

Наконец, дано было указание о пересмотре военно-судного законодательства, «в котором весьма видимым образом требуется… (произвести) исправления и пополнения», касающиеся укрепления армии в духе и направлении, необходимом для правительства.

Озабоченная тем, что после войны войско «праздностью повредиться может», Коллегия предложила Комиссии продумать вопрос об использовании войск для работ внутри государства, а также о составлении расписания, «каким образом внутри нашего государства ему всегда марши свои делать»^[831]. Одновременно Комиссия должна была рассмотреть ряд вопросов, связанных с подготовкой офицерских кадров, и «разобрать произведенный в то же время генералитет»^[832].

Указ Петра III о «вольности дворянства» давал возможность офицерам выходить в отставку в любое время. Поэтому Военная коллегия предложила рассмотреть в Комиссии вопрос о справедливых награждениях за прусскую войну и о быстрейшем производстве офицеров в соответствии с новой табелью, чтобы создать больший материальный интерес и стимул для оставления дворян-офицеров на службе^[833].

Таким образом, Воинская комиссия должна была осуществить довольно широкую программу по укреплению военной машины государства.

Комиссия принялась за работу и в течение 1763–1764 гг. разрешила ряд важных принципиальных вопросов. В отношении численности армии и ее состава было решено положить в основу расчетов не только количественный, но и качественный принцип. Комиссия нашла, что главная «сила войска состоит не во многом числе оного, но от содержания его в дисциплине, от хорошего его научения, доброго содержания и верности, наибольшим же ко всему основанием признается общий язык, вера, обычай и родство»^[834].

При определении соотношения родов войск установлено, что на каждые два полка пехоты следует иметь один полк конницы. Такое соотношение определялось способом боевых действий. Сила армии полагалась в ее мастерстве вести огневой бой, для чего нужна была слаженность и выучка пехоты. Коннице отводилась роль защитника флангов, и на нее же возлагалась задача преследования, так как считалось, что пехота в линейном строю не могла этого делать.

В отношении расположения войск в стране «Воинская комиссия… поставляла то основание, чтобы не токмо все Российской империи границы охранены были и войска при всяком востребованном случае способнее и скорее могли соединиться по обороне империи, когда необходимость того требовать будет»…, но и «наблюдая внутренние способы к достаточному продовольствию полков, чтоб обывателям недостатку и коммерция утеснения не имели бы…»^[835].

Одновременно был разрешен вопрос о казарменном расположении войск. Екатерина сообщила Комиссии о том, что ряд городов просит дозволения выстроить «казармы на своем иждивении»^[836]. Комиссия нашла целесообразным утвердить казарменную систему.

В связи с этим возникла идея: свести полевые войска в отдельные корпуса, квартиры которых расположить вокруг специально организованных лагерей. Для начала было решено организовать два корпуса: Курляндский и Смоленский^[837]. Воинская комиссия в своем докладе подчеркнула, что она подготовила все необходимое, «не имея сведения о тех видах, с каковыми оные лагери соединены будут». Очевидно, идея создания этих лагерей у западной границы диктовалась необходимостью держать наготове два обсервационных корпуса на случай войны с Австрией или Пруссией.

Серьезной проблемой было комплектование войск. Независимо от инструкции Военная коллегия в 1763 году просила Комиссию как можно скорее рассмотреть этот вопрос и определить, «как впредь набирать рекрутов? как вести? как прокармливать, дабы когда будет рекрутский набор… они не помирали с голоду, холоду и от болезни»^[838]. Очевидно, в Коллегии прекрасно знали о всех злоключениях, которые испытывали рекруты во время призыва. Большая смертность людей и побеги серьезно беспокоили правящие круги. Плодом работы Комиссии явилось «Генеральное учреждение» 1766 года, по которому и производились наборы рекрутов до конца XVIII века^[839]. «Учреждение» внесло некоторый порядок в процедуру наборов, но нисколько не облегчило тягот населения.

Большое внимание Комиссия уделила подготовке офицерских кадров. Она рассмотрела состояние офицерских школ и по предложению Вильбоа поставила вопрос об учреждении Артиллерийского и инженерного шляхетного корпуса. Предложение Румянцева о заведении военных школ на Украине для подготовки «Малороссийской гвардии» не нашло поддержки. Комиссия усмотрела в этом возможность для сепаратистских устремлений украинского дворянства.

Решения Комиссии по организации армии и ее дислокации оказались недолговечными. В 70-х годах XVIII века разгорелась новая дискуссия о принципах организации армии. Н. А. Румянцев внес предложение в Комиссию по этому вопросу. В своем проекте об организации армии он указал, что сила армии должна сообразоваться с началами ее организации, политической обстановкой, особенностями будущих вероятных театров войны и свойствами армии противника. В соответствии с этим все полевые войска необходимо разделить на четыре армии и расположить: «I — Поморскую: в Новогородской, Финляндской, Ингерманландской, Эстляндской, Лифляндской, Псковской и Полоцкой губерниях; II — Украинскую: в Могилевской, Азовской, Воронежской, Слободской и Белгородской губерниях; III — Низовую: в Нижегородской, Казанской, Оренбургской и Астраханской губерниях; IV — под титлом Резервной»^[840].

Состав армий был применен к плану размещения войск на непременных квартирах.

Таким образом, каждой из этих армий отводился определенный театр возможных военных действий, причем задача резервной армии, расположенной в центре, состояла в усилении либо Украинской, либо Поморской армии. Низовая армия по своему положению должна была действовать против Персии и, главное, «охранять в государстве тишину».

Одновременно Румянцев представил «Особый план, по которому все полки… сделаны быть должны»^[841], где он касается штатов пехоты и кавалерии.

Представил свое «Рассуждение» по организации полевых войск также Г. А. Потемкин. Он считал, что нужно иметь три армии: 1-ю против Турции, 2-ю против Швеции и 3-ю против Пруссии. 1-я и 2-я армии должны быть в постоянной готовности в связи с активностью Швеции и Турции, а 3-я должна вести наблюдения за западной границей и служить противовесом «прусским затеям»^[842].

Продолжению дискуссии помешала начавшаяся русско-турецкая война 1768–1774 гг. Установившаяся в 60-е годы организация армии оставалась без каких-либо серьезных изменений.

К концу XVIII века русская армия являлась лучшей среди армий абсолютистских государств Европы, она была свободна от формализма и шаблона, к которому привела система Фридриха II армии европейских абсолютистских государств. В России развивалась и крепла русская военная школа, основы которой в начале века были заложены Петром I, а затем развиты Румянцевым и Суворовым.

Наряду с полевой армией, прославившей русское оружие блестящими победами, еще в 80-х годах XVIII века под Петербургом зарождается новая армия (так называемые «гатчинские войска»), созданная великим князем Павлом Петровичем. С его именем связывается установление новой и совершенно чуждой для России военной системы. Новое направление порывало с основами русской военной системы и противопоставляло ей прусскую военную систему, сложившуюся в иных исторических условиях.

Не видя в существующей военной организации опоры крепостническому порядку, цесаревич Павел искал новые формы организации армии, отвечавшие его воззрениям, изложенным в «Мыслях о военной части» и «Мнениях о политических и военных задачах России»^[843].

По его проекту в России должно быть организовано четыре армии: 1-я — против Швеции, 2-я — против западных государств, 3-я — против турок, 4-я — против «кочующих народов и Китая…», а также «для обуздания разных народов», живущих в России.

По мнению Павла, существовавшая военная система пришла в упадок вследствие многочисленных перемен, сделанных людьми, «которых самих надлежало исправить», и он стремится все исправить по проектам Петра III, т. е. по прусскому образцу. Во время поездки в Пруссию в 1786 году Павел увидел этот образец наяву.

Он был ошеломлен стройностью и единообразием, царившими в прусской армии. С той поры он сделался восторженным последователем военной системы Фридриха II. После возвращения в Россию совершенно явственно выявились пруссофильские тенденции Павла. Цесаревич Павел начал создавать гатчинские войска. Сначала в них входили две команды, прикомандированные ко дворцу на Каменном острове и к Павловскому дворцу в Гатчине для несения караульной службы. Эти команды были доведены до 30 человек каждая. Во главе их цесаревич Павел поставил прусского капитана барона Штейнвера, до тонкости изучившего прусскую экзерцицию. На другой год в Гатчину перевели Кирасирский полк, в котором шефом был сам Павел^[844], и казачий эскадрон. Численность пехоты в Гатчине постепенно возрастала. В 1786 году в пехоте насчитывалось три роты, в 1788 году их стало пять и был образован батальон. В 1791 году этот батальон имел уже шесть рот. На следующий год были сформированы 2-й и 3-й батальоны, а в 1794 году таких батальонов стало уже шесть и была выделена одна егерская рота.

Таким образом, к моменту вступления Павла на престол в Гатчине насчитывалось два гренадерских и четыре мушкетерских батальона (трехротного состава), одна егерская рота, четыре полка кавалерии двухэскадронного состава и артиллерийский батальон. Общая численность гатчинских войск равнялась 2400 человек^[845]. Войска комплектовались рядовыми путем вербовки и прикомандирования из других полков. Тут были и охотники и даже беглые солдаты. Офицерский состав комплектовался главным образом из прибалтийских немцев и частично из пруссаков, знавших военную систему Фридриха II. Имелось также немало и русских офицеров. О них красноречиво отозвался биограф Павла I, историк Шильдер: «Это были по большей части люди грубые, совсем необразованные, сор нашей армии, выгнанные из других полков за дурное поведение, пьянство или трусость; эти люди находили убежище в гатчинских батальонах и там, добровольно обратясь в машины, без всякого неудовольствия переносили от наследника брань, а может быть, иногда и побои»^[846]. Наиболее «выдающимися» из них были бывший прусский гусар Линдорф, которого даже Растопчин называл пошлой личностью, и Аракчеев, являвшийся образцом раболепия и самовластия.

Все гатчинские части обмундировались в полном соответствии с прусской формой: мундир, короткие панталоны, чулки и башмаки, косы и пудра. Гатчина была немецким уголком в России. Возле гатчинского дворца Павел устроил военный городок, который воспроизводил такой же городок в Потсдаме.

Вступив на престол после смерти Екатерины II, Павел сразу приступил к контрреформам. Они следовали одна за другой в первые месяцы его царствования. Все, что напоминало ему прежнюю армию, подлежало ломке и изгнанию. Своей поспешностью Павел враждебно настроил против себя тех военных деятелей, которые немало труда положили на устройство армии и справедливо гордились ею. Павел стал отстранять их. В составлении новых уставов уже ни один из них не принимал участия. В приказах и паролях исключались десятки офицеров и генералов всех рангов, включая фельдмаршалов. Подвергся опале также Суворов и почти все его последователи.

Изменения по родам войск во второй половине XVIII века шли следующим образом.

Пехота. В 1763 году были утверждены новые штаты пехотных полков. Согласно этим штатам пехота имела 3 гвардейских и 50 армейских полевых полков, из них 4 гренадерских и 46 пехотных. Общая численность пехоты возросла до 104 654 человек (8376 гренадеров и 96 278 мушкетеров)^[847]. Накануне русско-турецкой войны 1768–1774 гг. число полевых полков увеличилось до 63, из них 4 гренадерских и 59 пехотных. Гвардия оставалась без изменений. В результате этой меры пехота была доведена до 135 403 человек^[848]. Для пехотных полков устанавливалась единая структура. Каждый пехотный полк имел 12 рот (2 гренадерских и 10 мушкетерских), сведенных в два батальона, и артиллерийскую команду. Численность роты определялась в 154 человека, батальона — в 900 человек.

В соответствии со штатом пехотный полк состоял из 52 штаб-, обер-, а также 2041 унтер-офицеров и рядовых. Всего 2093 человека при четырех орудиях^[849]. Гренадерский полк имел также 12 рот, сведенных в два батальона. Численность полка устанавливалась в 1970 человек при восьми орудиях^[850]. 9-я и 10-я роты всегда должны были находиться на постоянных полковых квартирах и служить резервом для пополнения полка. Без этих рот полки имели 1800 человек. Однако идея получения обученного запаса не осуществилась. Начавшаяся война 1768–1774 гг. вынудила командование использовать весь личный состав полков, В ходе войны доукомплектование производилось иным путем, чем в мирное время. В тыл было отведено четыре полка. Основной личный состав был отдан на восполнение убыли в другие полки, а оставшиеся полки получили молодых рекрутов. Так повторялось несколько раз.

Кроме армейских пехотных полков, в 1769 году, по предложению Салтыкова, было решено сформировать так называемые легионы, которые предполагалось укомплектовать иностранцами. Однако их пришлось укомплектовать русскими. Каждый легион состоял из одного гренадерского и трех мушкетерских батальонов, четырех эскадронов карабинеров, двух эскадронов гусар, одной сотни казаков при 12 орудиях. Общая численность легиона составляла 5775 человек. Было сформировано два таких легиона (московский и петербургский)^[851]. По своей идее это был интересный эксперимент. Отряд из трех родов орудия предназначался для самостоятельных действий. В боевой практике легионы себя не оправдали, и поэтому в 1775 году их расформировали.

Однако идея создания отрядов из трех родов оружия заслуживала внимания. Она получила воплощение в так называемых когортах^[852]. Когорты предназначались для несения службы на восточных и юго-восточных границах. В 1771 году было сформировано 25 когорт. В 1775 году их переименовали в полевые батальоны. Когорта имела в своем составе две мушкетерские роты и три команды: егерскую, драгунскую и артиллерийскую при четырех единорогах^[853].

Особо нужно указать еще на одну попытку привлечь к военной службе греков, болгар, молдаван и албанцев. В этих целях сначала был сформирован батальон из греческих и албанских переселенцев, поселившихся в Крыму, который затем пополнялся болгарами и молдаванами. Этот батальон получил название «Албанского войска». В 1779 году он был назван греческим пехотным батальоном, а в 1797 году расформирован^[854].

Наиболее важным событием было появление егерской пехоты. Впервые в России она появляется в войсках Румянцева в кампанию 1760–1761 гг. во время Семилетней войны. Затем Петр Панин, командующий финляндской дивизией, сформировал егерскую команду в 300 человек и представил на утверждение Воинской комиссии положение и штат таких команд.

В октябре 1765 года был утвержден доклад Воинской комиссии об учреждении в армии егерского корпуса.

Комиссия решила «учредить при нашей армии егерский корпус в 1560 человек… и содержать его только при дивизиях Лифляндской, Эстляндской, Финляндской и Смоленской, потому что расположение сил дивизий наиспособнейше ко употреблению того корпуса при случае войны в те пограничные державы, какие только ситуация и их войска требуют противу себя легкой пехоты». «При всех означенных дивизиях и полках во всем том егерском корпусе содержать: 25 обер-офицеров, 25 сержантов, 25 унтер-офицеров, 50 капралов, 25 барабанщиков и рядовых егерей 1500 человек… Ружья те же, что и в полках»^[855]. В 1769 году Военная коллегия приступила к формированию подобных команд во всех полках. Всего в 63 полках состояло 3780 человек, по 60 человек в полку^[856].

К 1774 году в составе пехоты было 4 гвардейских, 63 пехотных полка, 2 легиона и 25 полевых команд общей численностью в 180 879 человек^[857].

Война 1768–1774 гг. показала, что пехота требует новых преобразований. Решение ликвидировать гренадерские полки и распределить гренадеров по пехотным полкам в целях их усиления для ведения ближнего боя не оправдывало себя. Необходимость восстановления гренадерских полков как штурмовой пехоты после войны стала очевидной. Полки были восстановлены в 1778 году.

Вполне оправдала себя в боевой практике егерская пехота, без которой невозможен был переход к тактике колонн и рассыпного строя. В ходе войны егеря сводились в отдельные каре, которые прикрывали фланги дивизионных каре и в случае необходимости развертывались для стрельбы линией. Выделение егерей из состава полков напрашивалось само собой. В 1777 году все егерские команды, имевшиеся в пехотных полках, были сведены в шесть егерских батальонов, а затем число их было доведено до 24^[858]. В 1785 году сформировали еще семь егерских корпусов четырехбатальонного состава (Кубанский, Таврический, Кавказский, Бугский, Белорусский, Лифляндский и Финляндский)^[859]. Однако не все егерские батальоны были сведены в отдельные егерские корпуса. Часть их была оставлена. Для егерских батальонов устанавливался особый штат. По этому штату батальон имел 1012 солдат и офицеров при двух орудиях.

В результате переформирований пехота к 1786 году имела следующий состав:

Гвардейские полки	4
Гренадерские полки (четырехбатальонного состава)	10
Пехотные полки (четырехбатальонного состава)	2
Пехотные полки (двухбатальонного состава)	57
Егерские корпуса (четырехбатальонного состава)	7
Егерские батальоны	2
Полевые батальоны	12
Черноморские батальоны	2

Всего в пехоте по штатам значилось 218 386 человек^[860].

Угроза войны с Турцией заставила русское командование увеличить численность пехоты. В 1787 году в русской армии числилось в гренадерских полках 50 172 человека, в пехотных — 135 444, в егерских — 38 042 и в полевых батальонах 15 802. Всего 239 460 человек^[861].

Накануне русско-турецкой войны 1787–1791 гг. наметились новые тенденции в развитии пехоты. Они определялись новым способом ведения боевых действий, тактикой колонн и рассыпного строя. По окончании войны эти тенденции получили свое дальнейшее развитие. Это проявилось в росте гренадерских полков, число которых было доведено до 15, и егерских корпусов, доведенных до 10. Гвардия оставалась без изменений — в составе четырех полков.

В 1795 году был издан указ «О приведении всех полков мушкетерских в двухбатальонное положение: о прибавлении к гренадерским полкам по четырехротному запасному батальону и о назначении потребного числа людей к батальонам егерских корпусов». На основании этого указа Военная коллегия издала положение «О приведении в единообразное положение всех мушкетерских батальонов»^[862].

Табелью 1795 года предусматривался следующий состав пехоты:

Гвардейские полки	4
Гренадерские полки (четырехбатальонного состава)	15
Пехотные полки (двухбатальонного состава)	57
Егерские корпуса (четырехбатальонного состава)	10
Егерские батальоны	3
Полевые батальоны	20
Всего в войсках было 279 575 человек*

* Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, кн. I, стр. 198; у Масловского 270 922 человека. Записки… стр. 63.

Однако этим здоровым тенденциям был нанесен серьезный урон преобразованиями, проводившимися во времена Павла I. За три года были произведены такие изменения, которые отбросили русскую пехоту к середине XVIII века. Авторы преобразований исходили из принципов линейной тактики и находили ненужным увеличение гренадеров и особенно егерей, число которых свелось до минимума.

В результате контрреформ Павла I в составе пехоты произошли следующие изменения:

Название частей	1796 г.	1797 г.	1798 г.	1800 г.
Гвардейские полки	3	3	3	3 и 2 батальона
Лейб-гренадерский полк	1	1	1	1
Гренадерские полки двухбатальонного состава	15	12	12	12
Мушкетерские полки двухбатальонного состава	57	62	62	69
Егерские корпуса двухбатальонного состава	10	-	-	-
Егерские батальоны	3	20	-	-
Егерские полки	-	-	20	19
Полевые батальоны	25	-	-	-
Всего в 1800 году в войсках было	203 228 человек*

* Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, кн. I, отд. I, стр. 231.

В результате всех этих изменений численность пехоты уменьшилась более чем на 70 тыс. человек, главным образом за счет ликвидации гренадер и сокращения егерей. Но зато за счет полевой армии выросло общее число гарнизонных войск, призванных утверждать «тишину в государстве».

Кавалерия. Значительно больше изменений наблюдалось в кавалерии. В ходе преобразований, проведенных во второй половине XVIII века, довольно четко намечаются три этапа.

Первый этап охватывает время с 1762 по 1775 год. Воинская комиссия на основе опыта Семилетней войны пришла к выводу, что русская конница не отвечала требованиям времени. Главное расхождение между представителями различных точек зрения состояло во взглядах на способ ее использования в бою.

Защитники петровских взглядов исходили из того, что конница предназначается для стратегической и тактической разведки, обеспечения флангов боевого порядка армии, нанесения массированных ударов в ходе боя и преследования противника. Эти задачи должны были решаться в конном строю. Однако не исключалось применение и пешего строя во время обороны. В соответствии с этим в первой половине XVIII века и организовывалась конница. Она могла покрывать большие расстояния и действовать самостоятельно в самых сложных условиях. Подвижность отличала русскую конницу в Северной войне 1700–1721 гг.

В ходе Семилетней войны русская армия не была обеспечена в достаточной степени драгунской конницей. Недостаток регулярной конницы восполнялся легкой казачьей иррегулярной кавалерией. Драгунская и казачья кавалерия прекрасно справлялась с задачей освещения местности и господствовала на театре войны, но на поле боя была менее устойчива, чем кирасирская прусская конница. Противники драгунской конницы подчеркивали, что в русской армии мало тяжелой кавалерии, а драгуны слишком злоупотребляют действиями в пешем строю. На них произвела огромное впечатление прусская тяжелая конница, совершавшая стремительные атаки. Апологеты прусской системы не видели крупного недостатка немецкой конницы — ее слабую подвижность на театре войны и отсутствие самостоятельности при решении тактических задач.

После дискуссии был принят ряд решений: обратить особое внимание на тяжелую конницу, доведя ее количество до 25 полков за счет конно-гренадерских и драгунских полков; оставшиеся драгунские полки использовать для несения внутренней службы^[863], переформировать гусарские полки и впредь комплектовать их только русскими рекрутами^[864], при формировании полков установить соотношение, при котором на каждые два эскадрона тяжелой конницы иметь один эскадрон гусар или сотню казаков; наконец, решено было установить твердое соотношение кавалерийских полков к пехотным, как один к двум.

Против решения Воинской комиссии об увеличении численности тяжелой конницы за счет драгунской возражал П. Румянцев. В докладе Екатерине II он указывал на нецелесообразность некритического перенесения немецкого опыта на русскую почву.

«Что до кавалерии, то иные армии, дознавшие, сколь удобнее для службы вообще, а в вооружении и содержании дешевле легкой всадник, пересадили часть большую своей кавалерии на легких лошадей. Мы, проводя войну противу немецкой кавалерии на самых малых русских лошадках и употребляя, сказать прямо, против их одних козаков, подражать взялись тому, что другие оставили, и, к отягощению службы и великому казне убытку, почти всю свою кавалерию на тяжелых лошадей и с тяжелою и дорогою амуницией посадили…»^[865]

Однако его возражения не были приняты во внимание. Воинская комиссия приняла решение реорганизовать кавалерию по западноевропейскому образцу. Но в то же время наметились отступления от первоначальных замыслов. Вместо кирасирской тяжелой конницы было решено создать карабинерные полки. Тяжелые карабинерные полки, как и кирасирские, предназначались для проведения сильных ударов в сомкнутых строях.

В 1765 году русская кавалерия была переформирована. В ее составе имелись: конно-гвардейский кирасирский полк — 1, кирасирских полков — 5, карабинерных полков — 19, драгунских полков — 7, гусарских полков — 9. Всего в кавалерии насчитывалось 40 612 человек и 33 917 строевых лошадей^[866].

Таким образом, за счет драгунских полков были образованы тяжелые карабинерные полки. Оставшаяся драгунская конница отнесена ко второму разряду. Большая часть драгун переведена в поселенные полки.

Для несения разведывательной службы было увеличено число гусарских полков.

Об имеющихся 14 конных ландмилицких полках, насчитывающих около 11 тыс. человек, комиссия, очевидно, забыла, и они не брались в расчет. В таком составе русская кавалерия должна была действовать против многочисленной легкой турецкой конницы.

Личный состав кавалерийских полков определялся штатами 1763 года. Согласно этим штатам полки имели в своем составе следующее количество офицеров и рядовых:

Полки	Штаб- и обер-офицеры	Унтер-офицеры	Рядовые		Всего	Лошади (строевые)
			строевые	нестроевые
Кирасирские	32	65	690	154	941	766
Карабинерные	32	65	690	154	941	766
Драгунские	32	65	690	145	932	794*

* ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 31, лл. 9 — 26, 34–64, 178–179.

Гусарские полевые полки в мирное время имели 747 человек, а в военное — 1034 человека и 932 лошади. Гусарские поселенные и пикинерные (уланские) полки в мирное время имели 744 человека и 618 лошадей, а в военное — 1032 человека. Компанейские (легкоконные) полки были пятисотенного состава. Все полки тяжелой конницы имели по пять эскадронов двухротного состава, а полки легкой конницы по шесть эскадронов также двухротного состава^[867].

Отдаленный театр, необходимость осуществления больших переходов и проведения самостоятельных действий в любой обстановке показали, что комиссия стала на неправильный путь, уменьшая общее число драгунских полков, Уже в ходе войны 1768–1774 гг. были сделаны некоторые изменения в составе конницы, в частности увеличено общее число гусарских полков и сформированы пикинерные и легкоконные полки. Преобразование слободских казачьих полков в гусарские и пикинерные лишало казаков их привилегий и уравнивало в положении с государственными крестьянами. Эта мера русского правительства привела к серьезным волнениям на Левобережной Украине, которые охватили Донецкий и Днепровский полки. Волнения были подавлены, а Донецкий полк отправлен на войну против Турции.

В результате этих изменений в составе русской конницы в 1774 году было:

Конно-гвардейских и кирасирских полков	5
Карабинерных	19
Драгунских	5
Гусарских полевых	7
Гусарских поселенных полков	9
Пикинерных	4
Легкоконных (компанейских)	3

В состав конницы входило 54 452 человека^[868].

После войны начался второй этап реорганизации конницы. Война показала, что тяжелая конница не оправдала себя в столкновении с турецкой кавалерией. Необходимость облегчения русской конницы видел Румянцев. Он писал: «Кирасы до употребления огнестрельного оружия еще могли быть уважительны, но ныне… тяготят весь век и могут в облегчении людей весьма отставлены быть»^[869].

Президент Военной коллегии Потемкин согласился с мнением Румянцева и провел ряд преобразований. Кирасирские полки были преобразованы по типу карабинерных, драгунские — организационно укреплены. Он считал этот вид конницы особенно полезным, «ибо обученные действовать, как пехота и кавалерия, можно делать из них двоякое употребление, смотря по обстоятельствам, не заимствуя на подкрепление их ни пехоты, ни кавалерии»^[870].

Взгляд Потемкина, несомненно, противоречил решениям комиссии 1763 года, которая преобразовала драгунские полки в карабинерные, но он целиком основывался на опыте войны 1768–1774 гг., особенно на действиях Суворова под Туртукаем. Число драгунских полков было увеличено до 10.

Потемкину принадлежит инициатива и в деле усиления гусарской легкой конницы. Число гусарских полков было увеличено до 16.

В 1783 году согласно проведенным реформам закреплялись новые штаты^[871].

Численный состав конницы по табелю 1786 года был таков:

Гвардейских полков (6-эскадронного состава)	1 и 1 команда
Кирасирских полков (6 эскадронов)	5
Карабинерных полков (6 эскадронов)	19
Драгунских полков (10 эскадронов)	10
Легкоконных полков (6 эскадронов)	15
Гусарских полков (6 эскадронов)	1
Всего в полках было 62 416 человек и 51 331 строевая лошадь*

* Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 20; Столетие Военного Министерства, т. XIII, кн. III, вып. I, стр. 79.

Таким образом, во второй половине века наблюдается общий рост численности конницы, некоторое увеличение драгунских полков и формирование нового типа конницы — легкоконных полков.

Эти тенденции получили свое дальнейшее развитие в ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. и после нее, Потемкин, будучи последовательным сторонником драгунской и казачьей конницы, проводит ряд новых преобразований. В частности, карабинерные полки значительно облегчаются и приближаются по своему типу к драгунским. Все остальные полки стали принадлежать к легкой коннице, за исключением шести кирасирских. При кирасирских полках образованы конно-егерские команды, которые в 1789 году сведены в особые конно-егерские полки^[872]. Это нововведение было обусловлено новой тактикой колонн и рассыпного строя. Конно-егерские полки вооружались винтовальными ружьями и предназначались для действий огнем. Остальные полки действовали холодным оружием. Наконец, большое внимание было обращено на формирование регулярных казачьих полков.

В результате всех этих мероприятий русская конница в 1796 году имела в своем составе:

Гвардейских полков	1 и 1 команду
Кирасирских полков	5 (6 эскадронов + 1 запасной)
Карабинерных полков	17 (6 эскадронов + 2 запасных)
Конно-гренадерских полков	1 (10 эскадронов + 2 запасных)
Драгунских полков	11 (10 эскадронов + 2 запасных)
Конно-егерских полков	3 (10 эскадронов + 1 запасной)
Гусарских полков	2 (6 эскадронов + 1 запасной)
Легкоконных полков	11 (6 эскадронов + 3 запасных)
Казачьих регулярных	6
Всего в полках было 66 896 человек и 62 321 строевая лошадь*

* Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, гл. VIII, стр. 203, затем П. А. Иванов. Указ. соч., стр. 111–116. Масловский полагает, что карабинерных полков было 13, а конно-егерских 4. См. Записки, ч. II, вып. 1, стр. 101, приложение № 18.

Все кавалерийские полки получили новые штаты.

Наименование полков	Штаб- и обер-офицеры	Унтер-офицеры	Рядовые		Всего людей	Строевые лошади
			строевые	нестроевые
Кирасирские	35	72	828	164	1 099	907
Карабинерные	35	72	828	164	1 099	907
Драгунские	59	120	1 380	257	1 816	1 565
Конно-егерские	60	130	1 480	168	1 838	1 565*

* П. А. Иванов. Указ. соч., стр. 111–113; Марков. Указ, соч., т. IV, вып. I, стр. 179.

Таким образом, к концу XVIII века взгляд на конницу вполне определился. В условиях тактики колонн и рассыпного строя она не имела уже того большого значения, как во время господства линейной тактики. Изменились также и ее функции. Расчленение боевых порядков поставило более остро вопрос об облегчении конницы и образовании крупных кавалерийских соединений.

Однако всем этим тенденциям в 90-е годы был также нанесен удар. Павел I, исходя из принципов линейной тактики, резко сократил численность средней и легкой конницы и усилил тяжелую кирасирскую конницу. В течение четырехлетнего царствования Павла I ее состав изменялся следующим образом:

Наименование полков	1796 г.	1797 г.	1798 г.	1800 г.
Гвардейские полки и казачьи сотни	1 и 1 сотня	3	3	3
Кирасирские	5	16	16	13
Карабинерные	17	-	-	-
Драгунские	11	16	16	15
Гусарские	2	8	8	8
Конно-егерские	3	-	-	-
Конно-гренадерские	1	-	-	-
Легкоконные	11	-	-	-

К 1800 году число кавалерийских полков уменьшилось с 54 до 39, численность кавалерии установлена в 41 737 человек и 32 968 лошадей^[873]. Из состава конницы исчезают карабинерные, конно-егерские и легкоконные полки. Таким образом, удар был нанесен в основном по стратегической коннице, обеспечивающей господство на театре войны. Недостаток средней и легкой конницы лишь в известной мере мог восполняться казачьей конницей, которая с 80-х годов XVIII века получила более совершенное устройство.

Состояние казачьей конницы определяется следующими данными.

Регулярная казачья конница состояла из 9 кавалерийских полков (5 чугуевских, 2 оренбургских и 2 кавказских). Штат регулярного казачьего полка предусматривал 23 офицера, 12 унтер-офицеров, 12 трубачей и 1 200 казаков^[874].

Иррегулярная казачья конница состояла на 1787–1789 гг. из следующих отдельных войск:

Донское войско	28 125 человек
Уральское войско	4 027 человек
Оренбургское войско	5156 человек
Гребенское войско	464 человека
Терско-семейное войско	420 человек
Терское и Окоченское войско	169 человек
Астраханский казачий полк	530 человек
Волжский казачий полк	537 человек
Хоперский казачий полк	537 человек
Моздокский казачий полк	152 человека
Легионные казачьи команды	648 человек
"Верных" казаков черноморских	8572 человека
Екатеринославское войско	13 444 человека
Сибирское войско (Тобольские, Иркутские, Охотские и Камчатские)	10 870 человек
Всего иррегулярной конницы (по спискам)	73 651 человек*

* Д. Ф. Масловский. Записки по истории русского военного искусства, ч. II, вып. II, стр. 497–498.

Кроме казачьих войск, существовало запорожское войско, размещавшееся с 1734 года в районе Новой Сечи на реке Подпольная. В середине XVIII века Новая Сечь имела около 20 тыс. запорожцев. Контроль за Запорожьем осуществлялся русским гарнизоном, находившимся в Новосеченском ретраншементе. В 1768 году во время восстания запорожской бедноты царское правительство ввело в Запорожье еще два полка, а в 1775 году по приказу правительства Новая Сечь была уничтожена войсками генерала Текели, запорожские казаки переведены на положение крестьян. Часть из них бежала за Дунай и образовала там новую Запорожскую Сечь. Во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. Потемкин образовал «Войско верных казаков», которое под командованием А. В. Суворова активно действовало против турок. В 1788 году «Войско верных казаков» было переименовано в Черноморское казачье войско^[875].

Так называемые «Инородческие войска» во второй половине XVIII века не использовались в полевой армии, поэтому Военная коллегия не брала их в расчет при исчислении войск.

Артиллерия. По окончании Семилетней войны встал вопрос об упорядочении всей артиллерии. В целях приведения ее в должный порядок Военная коллегия создала специальную комиссию, которая рассмотрела состав и штаты артиллерии^[876].

В состав артиллерии указанная комиссия не внесла ничего нового. Она оставила разделение артиллерии на полковую, полевую и осадную.

Полковая артиллерия была унифицирована. Каждый полк стал располагать двумя трехфунтовыми орудиями и двумя гаубицами, обслуживаемыми специальной артиллерийской командой^[877]. Следовательно, численность полковой артиллерии определялась количеством пехотных и кавалерийских полков. После формирования полевых и егерских батальонов численность артиллерии соответственно увеличилась, так как каждый батальон имел по два орудия.

В 1795 году полки имели уже по пяти орудий (четырехбатальонные полки — по восьми), а отдельные батальоны — по-прежнему по два орудия. В 75 пехотных полках было 378 орудий и 6880 человек прислуги. В 1800 году вся полковая артиллерия была ликвидирована. Войскам стали придавать вновь образованные артиллерийские батальоны из расчета: по три орудия на один батальон пехоты.

Полевая артиллерия к 1763 году имела в своем составе пять артиллерийских полков (2 канонирских, 2 фузилерных, 1 бомбардирский). Каждый полк разделялся на два батальона пятиротного состава^[878]. Бомбардирский полк имел в штате 2295 человек, канонирский — 2329 человек, фузилерный — 2330 человек.

Численность полевой артиллерии была определена в 311 орудий (из них мортир двухпудовых — 12, пушек двенадцатифунтовых — 50, пушек восьмифунтовых — 25, пушек шестифунтовых — 25, единорогов пудовых — 24, полупудовых — 25, четвертьпудовых — 50, гаубиц — 100). В таком составе полевая артиллерия действовала во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг.^[879]. Крупный недостаток полевой артиллерии состоял в отрыве личного состава от материальной части. Ко времени русско-турецкой войны 1787–1791 гг. численность полевой артиллерии была доведена до 244 орудий^[880]. Уменьшение численности производилось за счет снятия с вооружения так называемых секретных гаубиц, которые не оправдали себя в Семилетней войне.

В ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. полевая артиллерия формировалась во временные объединения — артиллерийские бригады (по примеру Семилетней войны), придаваемые дивизиям. Рост полевой артиллерии отмечается лишь в конце века. К 1794–1795 гг. было вновь сформировано три отдельных артиллерийских батальона пятиротного состава, пять конно-артиллерийских рот и два батальона артиллерии гребного флота^[881].

Во время русско-шведской войны 1788–1790 гг. батарея рассматривалась как строевая единица. В связи с этим каждая батарея должна была иметь орудия одного калибра и более тесную связь людей и фурштадта. Эта здоровая тенденция способствовала организации артиллерии как особого рода войск. В 1796 году образовано 3 пеших артиллерийских батальона в составе пяти рот по 12 орудий в роте^[882]. Этот же принцип был положен в основу организации других артиллерийских частей. В 1797 году число пеших артиллерийских батальонов возросло до 10. До этого в 1794 году были образованы 5 конных и 3 осадных батальона также пятиротнаго состава^[883].

В 1800 году все артиллерийские батальоны преобразованы в артиллерийские полки. На начало 1801 года насчитывалось 7 пеших и 1 конный полк. Наконец было обращено внимание на подготовку артиллерийских кадров, особенно при обучении стрельбе, маневрировании на поле боя и взаимодействии с пехотой^[884]. Общая численность полевой артиллерии устанавливается в 660 орудий.

Результат реформ артиллерийских частей сказался в войнах начала XIX века, во время которых русская артиллерия по своим качествам не уступала западноевропейской.

Осадная артиллерия развивалась довольно медленно. По плану Воинской комиссии численность осадной артиллерии определялась в 164 орудия (мортир девятипудовых — 4, пятипудовых — 40; пушек 24-фунтовых — 40, 18-фунтовых — 20; единорогов двухкартаульных — 20, картаульных — 20^[885]. Осадная артиллерия сосредоточивалась в шести парках: Петербургском, Дерптском, Киевском, Белгородском, в крепости Св. Дмитрия и Оренбургском. Для обслуживания всей этой артиллерии существовал фурштадт, располагавший обозом и необходимым числом лошадей.

В таком составе осадная артиллерия участвовала в русско-турецкой войне 1768–1774 гг. Ко времени русско-турецкой войны 1787–1791 гг. численность осадной артиллерии возросла до 178 орудий. В конце века осадная артиллерия мало чем отличалась от осадной артиллерии начала 90-х годов. В 1801 году было 150 осадных орудий^[886].

Крепостная артиллерия, как и в первой половине XVIII века, отличалась крайним многообразием. Большинство крепостей было вооружено орудиями устарелых конструкций. Для обслуживания крепостной артиллерии было создано 64 артиллерийских гарнизона. В крепостях такие гарнизоны состояли из одной роты, а в укреплениях из одной команды^[887].

Анализ состояния артиллерии второй половины XVIII века позволяет сделать вывод, что русская артиллерия, несмотря на существенные организационные недостатки, превращается в самостоятельный род войск.

В ней уменьшается число калибров и облегчается вес артиллерийских систем. Так, к началу русско-турецкой войны 1787–1791 гг. было оставлено только 11 калибров уменьшенного веса.

Типы орудий	Длина ствола в калибрах	Вес ствола в пудах	Вес лафета в пудах
Полковая артиллерия
Пушка трехфунтовая	17	15,25	20
Единорог восьмифунтовый	11	12,5	31
Единорог 12-фунтовый	11	23	38,5
Полевая артиллерия
Пушка шестифунтовая	18	31	42
Пушка 12-фунтовая	18	60	64,5
Единорог полупудовый	10,5	42,5	59
Мортира двухпудовая	3,1	31,5	60
Осадная артиллерия
Пушка 18-фунтовая	21	138	109
Пушка 24-фунтовая	21	183	140
Единорог пудовый	10,5	86,5	100
Мортира пятипудовая	3	90	65

С вооружения были сняты восьмифунтовые пушки и девятипудовые мортиры. Вес ствола шестифунтовой пушки облегчен с 50 до 31 пуда, а 12-фунтовой — с 80 до 60 пудов.

В 1797 году в полковой и полевой артиллерии остаются только 5 систем: 3-, 6- и 12-фунтовые пушки, 12-фунтовые единороги и шестифунтовые мортиры.

Большое значение имело усовершенствование лафетов. Они получили железные оси и были удлинены, что придало орудиям большую устойчивость.

Положительными сторонами было увеличение емкости зарядных ящиков (до 30 зарядов), улучшение состава пороха и замена свинцовой картечи чугунной. Все это, особенно установление твердого состава батарей, создало условия для последующего развития артиллерии как особого рода оружия.

Инженерные войска. В организации инженерных войск до 1771 года не наблюдается каких-либо особых изменений. В состав инженерных войск входил один инженерный полк, состоявший из двух саперных, двух минерных и двух мастерорых рот, насчитывавший 1587 чел.

В 1771 году был сформирован еще отдельный пионерный батальон, приданный Генеральному штабу для обеспечения квартирмейстерской службы. Однако в 1775 году этот батальон был расформирован, а личный состав передан в Инженерный корпус. В 1782 году был также сформирован Гидравлический корпус^[888]. В 1794 году учреждена специальная рота инженеров для инженерного устройства южных границ.

Корпус военных инженеров обслуживал не только полевую армию, но и крепости. Состояние крепостного хозяйства во второй половине XVIII века требовало значительного улучшения. Еще в 1757 году специальная комиссия наметила пути укрепления русских границ, но война с Пруссией не дала возможности осуществить намеченную программу. В 1764 году комиссия вновь вернулась к этому вопросу и определила штат крепостей. В 1772 году было вынесено решение укрепить западную границу новыми крепостями, но угроза войны со Швецией и борьба с Турцией вынуждали в первую очередь укреплять южную и северо-западную границы. Особенно большую работу по укреплению этих границ проделал А. В. Суворов.

В конце XVIII века инженерные войска состояли из двух понтонных рот по 200 человек и имели 8 депо на 50 понтонов каждое, одного пионерного полка, состоявшего из десяти рот пионеров и двух рот минеров численностью по 150 человек. Таким образом, инженерные войска получили прочное основание для дальнейшего развития.

Гарнизонные войска и ландмилиция. Гарнизонные войска со второй половины века несут внутреннюю службу и мало связаны с полевой армией. Эта категория войск являлась важной частью вооруженных сил царской России. Начавшиеся с новой силой волнения среди крестьян и работных людей в 60-е годы и крестьянские войны 70-х годов вызвали резкое увеличение «внутренней стражи».

В 1764 году все гарнизонные полки были преобразованы в отдельные батальоны. Число их определялось 84 единицами. Из них было положено иметь: 40 пограничных батальонов, кроме того, 25 пограничных, состоявших на окладе внутренних и 19 внутренних батальонов. Каждый пограничный батальон имел четыре строевые роты, одну инвалидную и одну мастеровую. Каждый внутренний батальон состоял из пяти строевых рот и одной инвалидной^[889].

Если в 1764 году было 84 гарнизонных батальона численностью 64 905 человек, то в 1770 году их стало 92 численностью 72 701 человек, в 1774 году число батальонов возросло до 102 численностью 89 619 человек, наконец, в 1795 году их стало 104 численностью 77 663 человека^[890]. Только в 1800 годы их число уменьшилось до 81, но численность почти не сократилась. В составе батальонов насчитывалось 77 500 человек.

Такие же функции на окраинах несли 25 легких полевых батальонов, состоявших из трех родов войск, насчитывавших в 1765 году 13 900 человек, а в 1795 — 22 533 человека.

Все эти войска представляли крупную военную силу, насчитывавшую в 1765 году 91 290 человек, а в 1795 — 122 705 человек и составляли почти третью часть всей армии^[891].

Ландмилицкие полки некоторое время оставались после Семилетней войны. Однако Воинская комиссия сочла нужным произвести в них преобразования. На Украине вместо 20 драгунских полков было оставлено 10 пехотных и один конный, из которых ежегодно по три полка отправлялось на «содержание линии» и один полк на караульную службу в Киев. Штаты этих полков уравниваются со штатом полевых полков, численность их установлена 21 872 человека^[892].

В 1769 году ландмилицкие полки расформировываются и идут на укомплектование полевых полков. Уничтожение ландмилиции связано не только с тем, что она оказалась менее боеспособной, но главным образом с тем, что однодворцы были приравнены при обложении податями к государственным крестьянам, что приводило к потере феодальных прав «людей прежних служб». Эту категорию лиц перестали считать равными дворянам и перевели в податное сословие, вследствие чего на них были распространены рекрутские наборы. Однако рекруты из однодворцев идут главным образом на укомплектование Украинской дивизии и сравнительно долго сохраняют льготные условия^[893].

Высшие тактические соединения. Во второй половине XVIII века в войсках появляются высшие тактические соединения.

Высшие соединения (дивизия и корпус) существовали в русской армии и в первой половине XVIII века. В ходе Северной и Семилетней войн они вполне оправдали свое назначение. В мирное время корпуса расформировывались, а дивизии выполняли административно-хозяйственные функции. Высшим тактическим соединением согласно уставу 1716 года является полк.

Вопрос о высших тактических соединениях разбирался на Воинской комиссии в 1763 году. Комиссия приняла решение установить в армии постоянные высшие тактические соединения. В связи с этим в 1768 году полевая армия была разделена на восемь дивизий и три особых охранных корпуса, для которых определялись твердые районы квартирования^[894].

В состав дивизий входили все три рода войск — пехота, кавалерия и артиллерия. Численность пехоты и кавалерии была неодинакова и колебалась от 8 до 20 батальонов пехоты и от 10 до 50 эскадронов кавалерии.

Идея создания более крупных войсковых соединений продолжала развиваться. В 1768 году Военная коллегия разработала план развертывания войск в действующие армии в условиях военного времени. Эта идея наиболее полно раскрыта в проектах Румянцева и Потемкина^[895]. Однако все эти проекты не были осуществлены ввиду начавшейся войны с Турцией. Во время этой войны дивизии и отдельные корпуса вполне оправдали себя. К 1775 году русская полевая армия имела 11 дивизий и 3 отдельных корпуса.

В ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. дивизионная система еще более укрепилась. Она вполне отвечала новой для того времени тактике колонн и рассыпного строя. Наряду с этим в боевой практике применяются корпуса как временные объединения. Дивизионная система оставалась до 1796 года.

Контрреформа высших тактических соединений была проведена в 1796–1797 гг. Вместо дивизий устанавливались инспекции, представлявшие собой скорее полевые округа, включавшие все рода полевых и гарнизонных войск. Таким образом, в это время вернулись к положению, когда дивизия представляла собой территориальный округ. Но если ранее во главе ее стоял один начальник, то теперь было положено иметь трех инспекторов по родам войск. Инспектора четыре раза в году проверяли личный состав полков и однообразие обучения и под страхом лишения чинов отвечали за состояние войск. В то же время никакой юридической власти они не имели и были обязаны представлять Павлу I рапорты о состоянии подведомственных им частей и аттестационные списки. Павел безгранично доверял инспекторам и, как правило, утверждал все сделанные ими предложения.

В это же время учреждались шефы полков из числа генералов, не получивших назначения инспекторами. Введение шефов при сохранении командиров полков сводило роль последних к строевым начальникам и принижало вообще роль старших войсковых начальников, лишая их единоначалия^[896].

Особенно неудачным было введение нового порядка наименования полков по шефам, а батальонов и рот по их командиру. В организационном отношении это вносило большие неудобства. Кроме того, это нововведение отрицательно влияло на моральный фактор, ибо все боевые заслуги и традиции полка терялись и персонифицировались. Чтобы усилить централизацию управления армией, Павел отменил «полную мочь главнокомандующего» и сосредоточил все управление в своем кабинете. Генеральный штаб был уничтожен, а вместо него образована «свита е. и. в.»^[897]. К органам центрального управления можно присоединить также военно-походную канцелярию царя.

Чрезмерная централизация привела к обезличиванию начальствующего состава и резкому возрастанию роли царя. Павел стремился достичь такого же положения, какое имел Фридрих II в Прусском королевстве. Павлу и в голову не приходила мысль, что маленькую Пруссию нельзя сравнивать с огромной Россией и что громадной русской армией, находящейся в различных частях страны, невозможно командовать как одним отрядом. Ею необходимо управлять. Павел стремился все унифицировать и сконцентрировать все нити управления в своих руках.

В 1802 году С. Р. Воронцов составил записку «О русском войске», в которой он дал любопытную характеристику русской армии после павловских реформ. Сам Воронцов является последователем идей Петра I и Румянцева. Он неодобрительно смотрел на все нововведения, идущие вразрез с начертаниями Петра, и считал, что всякое подражание прусскому гибельно для русской армии. «Наше войско, — писал он, — не есть уже войско Петра Великого, его нельзя даже назвать русским войском при этой амальгаме нововведений, вызванных подражанием Пруссии и не имеющих никакого отношения к нашей земле». Особенно отрицательно относился он к введению прусских порядков и прусской формы. Обращаясь к боевой практике русской армии, Воронцов писал: «Бесчисленные перемены, произведенные в нашем войске после покойной государыни, не оставили в нем ни следа прежних учреждений; а между тем, в то время, как действовали учреждения эти, наше войско одерживало победы при Полтаве, Вильманстранде, Гельсингфорсе, Гросс-Егерсдорфе, Пальциге, Франкфурте, Ларге, Кагуле; брали приступами Шлиссельбург и Выборг при Петре Великом, Данциг и Очаков при императрице Анне; Бендеры, Журжу, Очаков, Измаил и Прагу под Варшавою при покойной государыне. Нововведения делались в подражание внешнему виду прусской службы, которая не сходствует с нашею ни по климату, ни по нравам и обыкновениям… У нас подражание прусскому лишь в том, что бесполезно и неприложимо к нам». Заканчивая свою записку, Воронцов писал: «Я утверждаю в этой записке, что учреждения Петра Великого суть лучше для нашего войска и что по мере того, как удалялись от них, состояние нашего войска ухудшалось»^[898].

Состояние организации армии позволяет сделать следующие выводы.

Русская армия второй половины XVIII века сложилась на базе крепостной мануфактуры. Последняя позволила обеспечить армию типовым оружием, снаряжением, одеждой, т. е. всем тем, что было совершенно необходимо для ведения войны и боя на основе линейной тактики, и совершить переход к тактике колонн и рассыпного строя.

Постоянная регулярная армия могла появиться только в то время, когда в стране утвердился абсолютизм. Только ему оказалось под силу иметь единую во всем государстве военную организацию. Это была историческая необходимость. Развитие страны требовало создания такой единой организации для разрешения основных вопросов прежде всего внутренней, а затем и внешней политики. Армия в руках дворянства были могучим средством укрепления его господства и осуществления экономических и политических интересов.

Армия феодального общества могла быть только классовой, что и нашло свое отражение в системе комплектования, в штатах, в соотношении полевой армии и гарнизонных войск и т. п. В эпоху абсолютизма задача прежде всего состояла в том, чтобы укрепить существующий общественный порядок и охранить его от внутренних и внешних влияний. Вот почему во второй половине XVIII века столь большое место занимают гарнизонные войска, выполнявшие функции внутренней стражи, и полевая армия, разрешавшая задачи как внутренней, так и главным образом внешней политики военным путем.

Крепостнический строй позволил создать регулярную армию, но он же явился главным препятствием на пути превращения этой армии в армию массовую. Численность русской армии росла медленно. Если в 1765 году она имела 303 529 человек, то в 1795 году в ней насчитывалось 413 473 человека. Крепостнические отношения в стране не позволяли значительно расширить армию, ибо для этого нужны были обученные резервы. Иметь эти резервы можно было только при отходе от рекрутской системы и переходе на всеобщую воинскую повинность.

Таким образом, сложившаяся военная организация оправдывала себя до тех пор, пока не возникло противоречие между развивающимися в недрах феодализма капиталистическими отношениями и существующими феодальными отношениями. Абсолютизм пытался задержать процесс развития и сохранить крепостнические отношения, используя для этой цели армию. Эта попытка нашла свое отражение в строительстве армии. Но ни одна из них (контрреформы Петра III, Павла I) не имела успеха, так как остановить исторический процесс было невозможно.

Военная система, сложившаяся в России во второй половине XVIII века, отражала особенности исторического развития русского государства. Она значительно отличалась от военных систем других абсолютистских государств Европы. В войнах со Швецией и Турцией эта система оправдала себя. Однако не следует забывать, что турецкая военная организация отставала от русской, впрочем и в шведской системе не наблюдалось прогресса по сравнению с первой половиной XVIII века.

Отрицательные стороны военной организации России частично сказались уже в войне с Францией 1798–1800 гг., особенно в войнах начала XIX века. Нужно было перестраивать существующую систему на буржуазной основе, но сделать это в крепостнической России было невозможно.

Состав и организация флота

В середине XVIII века русский флот состоял из Балтийского флота и отдельных флотилий. С начала 80-х годов он подразделялся на Балтийский, Черноморский и Каспийский флоты и отдельные флотилии.

В 1762 году Петр III созвал комиссию, «чтобы сделать и во всегдашней исправности содержать такой флот, который бы надежно превосходил флоты прочих на Балтийском море владычествующих держав»^[899]. Задача была не из легких, так как шведский и датский флоты вместе превосходили русский в количественном отношении. Комиссия не успела завершить свою работу. После переворота в пользу Екатерины II она была расформирована и образована новая «Морская российских флотов и адмиралтейского правления комиссия для проведения оной знатной части к обороне государства в настоящий добрый порядок»^[900]. Комиссия проработала несколько лет и подготовила штаты корабельного и галерного флотов и проект управления флотом.

1. Балтийский флот. Из Семилетней войны Балтийский флот вышел количественно окрепшим и представлял собой значительную силу. К концу войны в его составе было 33 линейных корабля, 20 фрегатов, 4 бомбардирских судна, 4 пакетбота, 4 прама и полупрама^[901]. Адмиралтейств-коллегия считала, что из этого числа могло быть оставлено 28 линейных кораблей, 7 фрегатов и 10 судов других классов^[902]. Однако и в таком составе флот был достаточно сильным. Рассмотрев состояние Балтийского флота, Комиссия приняла решение иметь для него два штата: на мирное и военное время.

Усиленный штат военного времени (двухкомплектный) предназначался для чрезвычайных обстоятельств.

Согласно штатам 1764 года флот должен был иметь следующее число судов:

Классы кораблей	Штаты мирного времени	Штат военного времени (однокомплектный)	Штат военного времени (двухкомплектный)
Линейные корабли	21	32	40
Фрегаты	4	10	10
Прамы и полупрамы	1	6	6
Бомбардирские	1	4	5
Корабли других классов (пинки, галиоты и т. д.)	46	67	75
Галерный флот	50	150	150

Для этого числа судов по штату мирного времени предусматривалось иметь на парусном флоте 10 896 офицеров и матросов и 4352 солдата, а на гребном флоте 2340 офицеров и матросов; по штату военного времени предполагалось иметь 13 903 солдата и офицера на парусном флоте и 3440 на гребном^[903].

Одновременно было принято решение упорядочить вооружение кораблей. Морская комиссия установила единые калибры для кораблей всех классов. На основе нового штата 1764 года полагалось иметь следующее число орудий:

Классы кораблей	Калибр орудий			Число орудий
		штаты 1720 года	штаты 1764 года
100-пушечные линейные корабли	Нижний дек	30 ф	36 ф	28
	Средний дек	18 ф	18 ф	28
	Верхний дек	8 ф	8 ф	30
	Галф	8 ф	6 ф	14
80-пушечные линейные корабли	Нижний дек	24 ф	30 ф	26
	Средний дек	16 ф	18 ф	26
	Верхний дек	8 ф	8 ф	26
	Галф	6 ф	6 ф	8
66-пушечные линейные корабли	Нижний дек	24 ф	30 ф, на недостаточно надежных 24 ф	26
	Верхний дек	12 ф	12 ф	24/26
	Галф	6 ф	6 ф	16
32-пушечные фрегаты	Верхний дек	12 ф	16 ф	20
	Галф	6 ф	6 ф	12
36-пушечные прамы	Верхний дек	24 ф	36 ф	18
	Галф	12 ф	18 ф	18*

* Материалы…, ч. XI, стр 275–276.

Решение Морской комиссии, утвержденное 15 марта 1767 года, имело целью обеспечить боеспособность Балтийского флота.

Организационно Балтийский флот в мирное время разделялся на Кронштадтскую и Ревельскую эскадры. В войну могли быть образованы временные соединения судов, которые сводились в отдельные эскадры. Так, во время войны 1768–1774 гг. было образовано несколько специальных эскадр, в частности Кронштадтская и Ревельская, эскадры Грейга, Спиридова, Эльфинстона и Коняева.

В 1774 году в составе этих эскадр было следующее число судов:

Эскадры	Линейные корабли	Фрегаты	Бомбардирские корабли	Пакет-боты	Пинки	Галиоты	Яхты
Кронштадтская	6	4	-	1	-	-	-
Ревельская	8	-	-	-	-	-	-
Эскадра Грейга	4	2	-	-	-	-	-
1, 2 и 3-я архипелажские	13	18	3	1	3	-	-
Брандвахта	-	2	-	1	-	-	-
Отдельные суда, использованные для плавания в отдельных отрядах	-	4	-	2	2	2	4
Всего	31	30	3	5	5	2	4*

* Материалы…, ч. XII, стр. 742–743.

По окончании русско-турецкой войны в составе Балтийского флота были оставлены только Кронштадтская и Ревельская эскадры. К формированию новых эскадр приступили в период так называемого «вооруженного нейтралитета», объявленного Россией во время борьбы США за независимость. К Декларации Русского правительства 1780 года примкнула большая часть европейских морских держав, кроме Англии^[904]. Для защиты русских судов, плававших в Балтийском и Северном морях и Атлантическом океане, было образовано четыре эскадры: эскадра контр-адмирала Хметевского, состоявшая из четырех линейных кораблей; эскадра контр-адмирала Сухотина — из пяти линейных кораблей и двух фрегатов; эскадра контр-адмирала Борисова — из четырех линейных кораблей и эскадра контр-адмирала Полибина — из трех линейных кораблей и двух фрегатов^[905]. Выполнив свою роль, эскадры возвратились в Россию и вновь были влиты в постоянные Кронштадтскую и Ревельскую эскадры.

Во время русско-шведской войны организационное состояние Балтийского флота было таково:

Эскадры	Линейные корабли	Фрегаты	Бомбардирские корабли	Прамы	Суда других классов	Госпитальные суда
Кронштадтская	10	2	-	-	-	1
Ревельская	10	4	2	-	4	1
Копенгагенская	13	4	-	-	6	-
Резервная	4	3	2	1	16	-
Всего	37	13	4	1	26	2*

* Там же, стр. 264–266.

В 1794 году в период нового обострения отношений со Швецией Балтийский флот был приведен в боевую готовность. В Северное море отправлена специальная эскадра контр-адмирала Ханыкова, которая плавала там до 1796 года. Организационно флот в это время подразделялся на эскадры:

Эскадры	Линейные корабли	Фрегаты	Катера	Пакет-боты	Разные суда	Канонерские лодки
Кронштадтская	7	2	2	-	1	-
Ревельская	5	2	1	-	-	-
Эскадра Ханыкова	12	8	-	-	-	-
Транспортная эскадра Кронштадтского порта	11	-	-	-	-	-
Транспортная эскадра Ревельского порта	5	-	-	-	-	-
Эскадра гребного флота Роченсальмского порта	-	5	-	10	3	100
Всего	40	17	3	10	4	100*

* Материалы…, ч. XIV, стр. 533–536.

В 1798 году Балтийский флот получил новый штат, по которому предусматривалось иметь в парусном флоте 45 линейных кораблей, 19 фрегатов; кроме того, в гребном флоте — 12 фрегатов, 30 плавучих батарей, 12 бомбардирских кораблей, 200 канонерских лодок и 143 судна других классов^[906]. Практически эта программа не была выполнена.

Базировался флот на Кронштадт, Ревель и Роченсальм.

2. Черноморский флот. Черноморский флот имел в своем составе Донскую (Азовскую) флотилию, Дунайскую флотилию и собственно суда Черноморского флота.

Донская флотилия, сформированная в 1768 году, затем была преобразована в Азовскую. К началу войны России с Турцией в 1768–1774 гг. Азовская флотилия имела лишь несколько судов. К концу войны в ее состав входило 11 «новоизобретенных кораблей» (парусно-гребных), 9 фрегатов, 2 бомбардирских корабля, 10 ботов, 22 галиота и 56 мелких судов^[907]. Из этих судов было сформировано два отряда, которые участвовали в боевых действиях и несли сторожевую службу в Азовском море и у берегов Крыма. Позже суда Азовской флотилии влились в состав Черноморского флота. Базировалась Азовская флотилия на Таганрог, Азов и Керчь.

Дунайская флотилия была сформирована также в ходе русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Во время этой войны она имела 7 галер, 5 галиотов и 20 мелких судов. В русско-турецкой войне 1787–1791 гг. она была увеличена до 82 судов, из которых было 22 лансона, 6 дубль-шлюпов, 2 катера, одна шхуна, одно мелкое судно и 22 казачьи лодки.

Формирование Черноморского флота началось с 80-х годов XVIII века. Первые штаты 1785 года предусматривали следующий состав флота: 12 линейных кораблей, 20 фрегатов и 23 мелких судна с личным составом в 13 500 человек^[908]. В ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. в строю находилось 22 линейных корабля, 12 фрегатов, 17 крейсерских судов, 2 бомбардирских судна, 8 бригантин, 6 транспортов и ряд мелких судов^[909]. В 1798 году Черноморский флот получил новые штаты, по которым предусматривалось иметь 15 линейных кораблей, 10 фрегатов, 4 гребных фрегата, 10 плавучих батарей и 100 канонерских лодок^[910]. Базами Черноморского флота являлись Севастополь, Херсон и Николаев.

3. Каспийский флот. В 1781 году была образована Каспийская флотилия в составе трех фрегатов и одного бомбардирского корабля^[911]. По штату 1785 года в Каспийском море предусматривалось иметь два фрегата и два бомбардирских корабля^[912]. В 1794 году было решено держать в Каспийском море 3 фрегата, 12 галиотов и 12 ластовых судов^[913]. Базами Каспийского флота были Астрахань и приморская станция у острова Сары.

Таким образом, во второй половине XVIII века Россия обладала сильными флотами в Балтийском и Черном морях и отдельными флотилиями. Численность судов на флотах определялась потребностями войны. Организационно флоты подразделялись на эскадры и базировались на морские крепости, значение которых весьма возросло. В связи с этим было обращено внимание на укрепление Кронштадта, Ревеля и Ново-Балтийского порта. В Черном море были укреплены Севастополь, Херсон и Николаев.

III. ОРГАНИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ АРМИЕЙ И ФЛОТОМ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

Центральные органы управления

Военная коллегия. Центральные органы военного управления армии во второй половине века стабилизировались.

Военная коллегия ведала всеми вопросами организаций, устройства, расквартирования и боевой подготовки войск. Особенность этого периода состояла в том, что Военная коллегия приобретала все большую самостоятельность по отношению к Сенату. Указы Екатерины II 1763 года обязывали Коллегию еженедельно представлять рапорты об исполнении всех указов по военной части. Докладчиком по этим вопросам являлся президент Коллегии.

Самостоятельность Военной коллегии особенно сильно проявлялась в то время, когда во главе ее стоял Г. А. Потемкин. Потемкин некоторые вопросы не ставил на обсуждение Сената и Коллегии, а докладывал лично Екатерине II. Таким образом, в это время как бы складывается министерская форма управления, хотя внешняя оболочка ее носит еще коллегиальную форму.

В течение второй половины XVIII века в Военной коллегии произошли следующие организационные изменения: в 176З году вице-президенту Коллегии был подчинен Генеральный штаб; в 1781 году при Коллегии образована Счетная экспедиция; затем в 1785 году при ней формируется Инспекторская экспедиция. Наконец, в 1791 году Коллегия получила твердую организацию^[914].

Генерал-фельдцейгмейстер, генерал-провиантмейстер и генерал-кригс-комиссар хотя и являлись членами Коллегии, но были вполне самостоятельны в своих действиях. Эта организация еще больше приблизила Коллегию к министерской форме.

В 1798 году согласно новому штату^[915] Коллегия имела следующее устройство:

Такое устройство сосредоточило всю полноту власти в руках Военной коллегии. Все шло к тому, чтобы образовать Военное министерство.

Адмиралтейств-коллегия. Структура Адмиралтейств-коллегии была пересмотрена на Морской комиссии 1763 года, которая разработала «Регламент об управлении адмиралтейств и флотов»^[916].

В третьей четверти XVIII века в России имелось несколько адмиралтейств. В Петербурге существовали Главное и Новое адмиралтейства, адмиралтейство Галерного островка и адмиралтейство Гребного флота. Кроме того, два адмиралтейства находилось в Кронштадте: доковое и новое. Таким образом, все управление Балтийским флотом сосредоточилось непосредственно в Петербурге.

Морская комиссия решила передать командование флотом и эскадрами и боевую подготовку личного состава непосредственно флагманам, оставив за Адмиралтейств-коллегией только общее управление и контроль. В решениях Морской комиссии указывалось, чтобы «Коллегия имела генеральную верховную дирекцию и власть над флотами, их командирами, людьми, строениями и прочими всеми делами, к флоту и адмиралтейству принадлежащими во всей Империи»^[917].

В 1765 году Адмиралтейств-коллегия имела пять экспедиций: Комиссариатскую, Казначейскую, Контрольную, Интендантскую и Артиллерийскую. Все они обеспечивали управление отдельными сторонами жизни флота. Чтобы облегчить обеспечение морского флота, была оставлена Московская адмиралтейская контора. В таком составе Адмиралтейств-коллегия существовала до конца века. Новые штаты 1777 года^[918], как и штаты 1785 года^[919], не внесли по существу никаких изменений в ее структуру.

Строительство Черноморского флота потребовало создания органа управления этим флотом. В связи с этим было образовано Черноморское адмиралтейское управление, подчиненное непосредственно Потемкину. Последний принимал все решения и лишь доводил до сведения Адмиралтейств-коллегии о сделанных им распоряжениях. В 1794 году в Херсоне было образовано Черноморское адмиралтейство как орган, не зависимый от Адмиралтейств-коллегии. Его состав полностью воспроизводил структуру Адмиралтейств-коллегии. В 1796 году Черноморское адмиралтейство было переведено в Николаев и подчинено генерал-губернатору Зубову. Однако так продолжалось недолго. Павел I, стремившийся к полной централизации, подчинил Черноморское адмиралтейство Адмиралтейств-коллегии. В ведении Черноморского адмиралтейства состояли Черноморский флот, Донская и Днепровская флотилии и адмиралтейства — Лазаревское (в Севастополе) и Николаевское.

Органы местного управления. Местное управление осуществлялось, во-первых, через губернаторов, в руках которых сосредоточивался сбор средств на содержание войск, управление крепостями и гарнизонными войсками, и, во-вторых, через дивизии, которые являлись как бы военными округами. Связь полков с Военной коллегией и другими органами осуществлялась через дивизии. В 1763 году учреждается восемь дивизий (Санкт-Петербургская, Финляндская, Эстляндская, Лифляндская, Смоленская, Севская, Украинская и Московская) и два окраинных корпуса (Оренбургский и Сибирский).

В 1775 году Севская дивизия была присоединена к Украинской, а вместо нее учреждены Казанская, Белорусская и Нижегородская. В 1779 году Нижегородская дивизия переименована в Воронежскую и образована новая — Пограничная. К 1796 году в России существовало 12 дивизий.

Дивизионные командиры ведали войском определенного района, за исключением гарнизонных войск и частейартиллерийского ведомства, находившихся в ведении губернаторов.

В 1775 году было опубликовано «Учреждение для управления губерниею»^[920], согласно которому гарнизонные войска перешли в ведение дивизионных командиров. Таким образом, к этому времени в руках дивизионных командиров сосредоточилось местное управление как полевых, так и гарнизонных войск.

При Павле I местное управление еще больше укрепляется. В губерниях наряду с гражданскими были поставлены военные губернаторы, в ведение которых перешли все вопросы, связанные с проведением наборов и управлением крестьянами.

Вместо дивизий были учреждены инспекции (Петербургская, Московская, Смоленская, Лифляндская, Финляндская, Украинская, Екатеринославская, Таврическая, Кавказская, Оренбургская и Сибирская)^[921].

Строевое и полевое управление. Во второй половине XVIII века строевое управление в полках регламентировалось полковничьими инструкциями. Согласно этим инструкциям командиры полков становились полновластными хозяевами в своей части, вполне самостоятельными распорядителями по ее управлению, а поэтому единственно ответственными лицами за подготовку, дисциплину и хозяйство.

Нужно сказать, что хотя инструкция и предусматривала контроль за командиром полка, однако этот контроль превращался в пустую формальность, так как власть командира полка была почти неограниченной. Об этом достаточно убедительно свидетельствуют современники. Так, например, генерал Ржевский писал: «Неограниченность во власти, которую полковники себе присвоили к существительному вреду, состоит между прочим в следующем: 1-е) записка людей к себе в полк всякого звания и рода и нации; 2-е) употребление людей полковых к себе в лакеи, камердинеры, дворецкие и прочие, а сему примеру и все полковые офицеры приметно следуют;…3) отдаление во всех вещах от штатного положения; 4) наглое похищение полковых денег и натяжка беззаконная в подделке расходных статей в книгах, которые документально подписывать все офицеры принуждены под лишением милости полковника или и совсем под потерянием места в полку; 5-е) грабеж наглый людей и переманка их из другого полку к себе; 6) разрушение чинопочитания в полку и установление одной только тиранской полковничьей власти…

Сие суть главные только случаи, о которых можно сказать верно, что ими все полки до единого заражены»…^[922].

Это же отмечает другой современник — граф Воронцов: «Многие полковники пользовались властью… для личных своих выгод. Казна обкрадывалась с невообразимым бесстыдством, и бедные солдаты бесчеловечно были лишаемы тех ничтожных денег, на которые они имели право»^[923].

Таким образом, оказывалось, что многие командиры полков вместо того, чтобы «при всяком издаваемом повелении всегда за предмет имели пользу службы, честь и сохранение полку», блюли свои личные интересы и уж, конечно, не выполняли другого требования инструкции, которое выражено так: «Полковнику честь и право полку своего весьма удерживать во всяком случае стараться»^[924].

В отношении полевого управления во второй половине века произошли серьезные изменения. Вместо полевого штаба (по Уставу 1716 года Генерального штаба) в период Семилетней войны возникла «Конференция при высочайшем дворе»^[925]. В ее состав входили: А. Бестужев-Рюмин, М. Бестужев-Рюмин, Н. Трубецкой, А. Бутурлин, М. Воронцов, М. Голицын, С. Апраксин, А. Шувалов и П. Шувалов. «Конференция» взяла на себя руководство по ведению войны. Главнокомандующий армией являлся только исполнителем стратегических планов, разработанных «Конференцией».

Подобная организация вновь возникла во время войны России с Турцией в 1768–1774 годах, но называлась она уже Военным советом^[926]. В состав Совета вошли К. Разумовский, Н. Панин, 3. Чернышев, П. Панин, А. Голицын, Гр. Орлов, А. Вяземский и др. В основе организации Совета лежала правильная идея сосредоточения всех сил и средств страны и координации всех учреждений в решении военных задач. Однако создание таких учреждений объективно вредило делу, так как и «Конференция», и Совет не в состоянии были при тех средствах связи руководить ходом войны из Петербурга. Почти все указания этих органов запаздывали и, как правило, лишь мешали главнокомандующим. В войне 1787–1791 гг. Военный совет не играл уже такой роли. Главнокомандующий Потемкин не был связан решениями Совета и вел войну с Турцией самостоятельно.

Громадное значение во второй половине века имел Генеральный штаб, созданный по решению Воинской комиссии в 1762–1763 гг. на основе опыта Семилетней войны. Во время этой войны в русской армии выявился крупный недостаток, касающийся оперативного управления. Квартирмейстерская часть оказалась недостаточно налаженной. Воинская комиссия решила преобразовать всю квартирмейстерскую часть армии и назвать ее Генеральным штабом^[927].

Генеральный штаб имел довольно четкую организацию. Для органической связи с центральным военным органом — Военной коллегией начальником штаба был назначен вице-президент Коллегии (З. Г. Чернышев).

В круг обязанностей Генерального штаба входило:

1) подготовка данных для ведения войны на различных театрах;

2) подготовка офицеров для квартирмейстерской службы;

3) ведение картографических работ.

Таким образом, Генеральный штаб должен был готовить все данные для ведения войны на определенных театрах и с определенным противником. Вот почему работа Секретной экспедиции Военной коллегии все больше сливалась с работой Генерального штаба.

В штат Генерального штаба вошло 40 офицеров и генералов, из которых около ¾ предназначалось для работы в армиях, а остальная часть — для работы при Военной коллегии.

Так, во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. в 1-ю армию Голицына было назначено 15 офицеров Генерального штаба, а во 2-ю армию П. Румянцева — 13 офицеров, хотя вначале предполагалось иметь по 16 офицеров при каждой армии. Остальные 12 офицеров были использованы для работы непосредственно при Военной коллегии и при других воинских частях.

В ходе войны выявилось, что Генеральный штаб не подготовлен к выполнению своих функций. Главнокомандующие армиями смотрели на офицеров Генерального штаба скорее как на офицеров связи и часто использовали их не по назначению.

В период с 1770 по 1772 год Генеральный штаб был преобразован по проекту Боура, принятого на русскую службу в 1769 году. Новый штат и положение о Генеральном штабе были утверждены в 1772 году^[928]. По этому положению предусматривался генерал-квартирмейстер, подчиненный Военной коллегии. При армиях учреждены были должности генерал-квартирмейстеров-лейтенантов, обер-квартирмейстеров, дивизионных квартирмейстеров и «провожатых к колоннам». Всего 40 штаб- и обер-офицеров и 60 унтер-офицеров. Для подготовки колоножных путей был образован особый пионерный батальон.

Генерал-квартирмейстер должен был представлять в Военную коллегию планы (т. е. отчетные карты) проведенных сражений с подробными описаниями, а также отчетные схемы лагерей и стоянок войск в пути. Все эти документы хранились в Военной коллегии. В мирное время генерал-квартирмейстер и половина офицеров Генерального штаба находились при Военной коллегии. После окончания войны Генеральный штаб стал называться Департаментом и приобрел некоторую самостоятельность.

Во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. офицеры Генерального штаба использовались главным образом в действующей армии. В Главной армии Потемкина было 26 офицеров и 22 провожатых колонн, при Кубанском корпусе— четыре офицера и три провожатых. В Украинской армии Румянцева было шесть генералов и офицеров и шесть провожатых колонн. Офицеры Генерального штаба во время войны не всегда использовались по назначению. Часто они использовались как адъютанты (т. е. офицеры для поручений).

В 1796 году Павел I упразднил Генеральный штаб и создал новый вспомогательный орган, получивший название «свиты е.и.в. по квартирмейстерской части». При свите была создана особая Чертежная, преобразованная затем в Департамент и Военно-походную е. и. в. канцелярию^[929].

В состав свиты вошло 13 штаб-офицеров, 39 обер-офицеров и 14 колонновожатых. Нужно сказать, что в результате этой реформы русская армия не располагала достаточным числом опытных офицеров, и поэтому Суворову пришлось использовать офицеров австрийского Генерального квартирмейстерского штаба, которые понимали свои задачи узко и не отвечали требованиям нового военного искусства.

В конце XVIII века квартирмейстерская часть перестала удовлетворять требованиям времени.

Таким образом, армия и флот управлялись через Сенат и Военную коллегию и Адмиралтейств-коллегию. Достигнутая в XVIII веке централизация управления способствовала укреплению армии и флота и обеспечивала руководство ими.

Возникший в русской армии в XVIII веке Генеральный штаб являлся лишь вспомогательным органом главнокомандующего полевой армии, обеспечивающим передвижение войск, их квартирование, рекогносцирование дорог и позиций (квартирмейстерская часть).

ГЛАВА ШЕСТАЯ МАТЕРИАЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ АРМИИ И ФЛОТА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

Всякий новый способ ведения войны и военных действий складывается на основе новой военной техники. Русская стратегия маневра и линейная тактика, получившие широкое развитие в первой половине XVIII века, основывались на гладкоствольном оружии. Задача состояла в том, чтобы типизировать это оружие и обеспечить потребность в нем регулярной армии и флота.

В середине XVIII века в производстве оружия произошли существенные сдвиги, которые позволили русским полководцам, опираясь на национальный состав армии, сделать новый шаг вперед в военном искусстве и перейти к стратегии генерального сражения, а от нее к стратегии системы сражения и тактике колонн и рассыпного строя. Улучшилось как ручное, так и артиллерийское вооружение.

Пехота получила более совершенные гладкоствольные и винтовальные нарезные ружья, что позволило разделить боевые функции и создать для ведения прицельного огня легкую егерскую пехоту, а для нанесения штыкового удара — линейную мушкетерскую пехоту.

Артиллерия получила усовершенствованные орудия (единороги), значительно повысившие эффективность артиллерийского огня. Это обстоятельство послужило основанием для более рационального использования артиллерии в боевых действиях, обеспечения маневра огнем и колесами и создания массированного огня.

Новый способ ведения военных действий потребовал увеличения производства оружия и боеприпасов и создания необходимых запасов для обеспечения текущих потребностей армии и флота.

Производство ружей

Производство ручного огнестрельного оружия было сосредоточено на Тульском и Сестрорецком оружейных заводах.

Главную роль в производстве стрелкового вооружения играл Тульский завод, в связи с чем на него было обращено особое внимание Военной коллегии и Сената.

По штатам 1762–1763 гг. войска должны были иметь:

Ружей:
драгунских	13 000
пехотных	153 792
егерских	24 460
Карабинов:
гладких	27 600
винтовальных	5 520
Штуцеров егерских	1 980
Пистолетов (пар)	65 640

Кроме того, около 75 процентов этого количества оружия полагалось иметь в запасе на случай начала войны. По этим же штатам на каждое ружье отпускалось по 100 патронов (20 при солдате, 30 в полковых ящиках, 25 в армейском обозе и 25 в складах).

Штатный состав армии был почти полностью обеспечен оружием. Сложнее обстояло дело с созданием запаса, так как после Семилетней войны темп производства на Тульском заводе вследствие износа оборудования снизился. Это видно из следующей таблицы.

Типы оружия	Произведено в 1762 г. (штук)	Произведено в 1763 г. (штук)
Фузеи солдатские	12 274	4 822
Фузеи драгунские	4 924	252
Карабины	-	3 956
Пистолеты (пар)	4 376	4 646*

* ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 5995, л. 817–817 об.

В 1767 году завод подвергся перестройке. Дальнейшие улучшения были сделаны по окончании русско-турецкой войны 1768–1774 гг. К 1776 году он был почти полностью реконструирован. В результате модернизации было увеличено производство оружия. На 1775–1779 гг. завод получил следующее задание:

Велено сделать	За 4 года	В каждый год
Ружей солдатских	90 000	22 500
Ружей драгунских	20 000	5 000
Пистолетов (пар)	5 000	1 250*

* Там же, д. 6163, л. 233.

Как же завод справлялся с полученным заданием?

В 1776 году на нем было изготовлено:

Ружей солдатских	16 746
Ружей драгунских	3 387
Карабинов	6 067
Пистолетов (пар)	7 704½*

* ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, св. 88, д. 1, л. 68–70.

В течение 1777 года было произведено:

Ружей солдатских	18 000
Ружей драгунских	11 040
Карабинов	12 843
Пистолетов (пар)	25 594*

* Там же, л. 275–275 об.

Данные таблицы говорят о том, что завод лишь в основном справлялся с выпуском пехотных и кавалерийских ружей. По сводным данным, за 40 лет работы, с 1737 года по 1778 год, завод изготовил нового оружия:

Ружей солдатских	573 369
Ружей егерских	3 458
Ружей драгунских	148 236
Карабинов	69 783
Мушкетонов (для флота)	2 377
Штуцеров	415
Фузей (обсервационных)	278
Пистолетов (пар)	199 794½
Ручниц (казацких)	6 916
Офицерских ружей	12 353*

* ЦГАДА, разряд XX, ф. 20, д. 16, л. 284.

Кроме того, было починено 161 454 ружья и 22 822 пары пистолетов. Таким образом, завод производил ежегодно до 15 тыс. пехотных и 4 тыс. кавалерийских ружей.

При формировании 24 батальонов егерской пехоты потребовалось изготовить 19 574 егерских ружья и 1584 штуцера^[930]. Для завода это была весьма трудная задача. Винтовальные ружья и штуцера требовали сложной работы над замками и стволами^[931]. Это удорожало стоимость каждого ружья на 20–25 процентов. Очевидно, заводу не удалось выполнить программу, так как в войсках егерей стали вооружать обычными пехотными ружьями.

В 1782 году завод получил новые штаты, согласно которым он должен был выпускать ежегодно для удовлетворения потребностей армии по штатам мирного времени:

Ружей драгунских	986
Ружей солдатских	10 729
Ружей егерских	437
Карабинов винтовальных	1 001
Карабинов гладких	1 721
Штуцеров	129
Пистолетов (пар)	4 137
Всего	19 140*

* ЦГАДА, Госархив, разряд XX, д. 20, д. 16, л. 534; ф. Правит. сената, 4 деп., д. 6125, л. 401.

Русско-турецкая война 1787–1791 гг. и последующая за ней война с Францией 1798–1799 гг. снова потребовали значительного увеличения производства ружей.

В период с 1783 года по 1785 год завод производил в среднем 25 тыс. ружей. В результате был создан довольно большой запас оружия в заводском цейхгаузе. Так, по данным отчета начальника завода, в запасе находилось:

Солдатских ружей	36 178
Драгунских ружей	17 062
Пистолетов (пар)	16 844½
Карабинов кирасирских	216
Карабинов гусарских	501
Пандурских пистолетов	492
Ручниц казацких	1 002
Фузей для офицеров	369
Всего	72 644½*

* ЦГАДА, ф. Правит, сената, д. 501, л. 405.

В 1786 году было изготовлено:

Ружей для конных егерей	6 624
Ружей гренадерских	2 270
Ружей больших	100
Карабинов	5 000
Ружей для кирасиров	838
Всего	14 832*

* ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, св. 88, д. 1, л. 303–304.

По новым штатам 1785–1786 гг. предусматривалось иметь в войсках:

Карабинов:
винтовальных	5 520
гладких	27 600
Ружей:
драгунских	13 800
пехотных	153 792
егерских	24 480
Штуцеров егерских	1 980
Пистолетов (пар)	65 640*

* Там же, л. 310–311.

В это время в войсках и в запасе на Тульском заводе имелось:

Оружие	В войсках	На заводе в запасе	Недоставало
Карабины:
винтовальные	-	2266	3254
гладкие	29 808	8618	-
Ружья:
драгунские	11 040	5142	-
пехотные	122 960	36 943	-
егерские	4896	6000	13 584
Штуцера егерские	324	51	1605
Пистолеты (пар)	48 382	19 582	-*

* ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, ов. 88, д.1, л. 311 об.

Таким образом, и в эти годы завод справлялся с выпуском гладкоствольного оружия. Однако он не выполнял программу по винтовальным и егерским ружьям.

На этом уровне производство ружей держалось до 1797 года. В 1798 году в связи с началом войны России с Францией потребовалось вновь увеличить изготовление ружей почти в два раза. Если в 1797 году завод изготовил 24 438, то в 1798 году он дал 45 438, а в 1799 году — 43 388 ружей^[932].

Для изготовления оружия Тульский завод получал сырье и полуфабрикаты (железо и сталь) с местных и главным образом с уральских заводов. Караваны с Урала обычно шли водным путем. Каждый караван доставлял довольно крупную партию металла. Так, в 1760 году было доставлено 32 437 пудов железа, в 1761 году — 25 тыс. пудов, в 1764 году— 53 342 пуда, в 1766 году — 20 тыс. пудов, в 1767 году — 34 965 пудов^[933]. Аналогичным было положение и в последующие годы. Некоторая неравномерность доставки металла вынудила дирекцию завода создать трехлетний запас сырья, в связи с чем с 1775 года от завода поступали несколько повышенные заявки. Практически заводской администрации удалось создать лишь двухлетний запас.

С 70-х годов Тульский завод получал полуфабрикаты от Брянского завода, где вначале проектировалось построить оружейный завод мощностью на 20 тыс. ружей в год, но затем от этой мысли отказались и организовали литье орудий и производство ружейных стволов^[934]. Брянский завод ежегодно давал 10–12 тыс. стволов и таким образом обеспечивал примерно половину потребностей Тульского завода.

Кроме ружей, Тульский завод изготовлял холодное оружие. Во второй половине XVIII века налаживать изготовление новых типов холодного оружия не приходилось, а поэтому завод свободно справлялся с заявками, поступавшими от военной и Адмиралтейской коллегии.

По окончании Семилетней войны завод изготовил:

Типы оружия	1762 г.	1763 г.
Шпаги	18 703	675
Сабли гусарские	1126	2379
Палаши драгунские	5166	2134*

* ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 5995, л. 817–817 об.

Производство холодного оружия держалось на таком уровне до русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Значительные изменения в составе войск после войны потребовали изготовления не только сабель и палашей, но также и тесаков для инфантерии. В соответствии с программой 1775 года завод увеличил производство холодного оружия. В 1776 году было изготовлено: сабель — 9368, палашей — 2802 и тесаков— 6697^[935]. В 1882 году было предложено изготовлять ежегодно 15 423 штуки сабель, палашей и других видов холодного оружия^[936]. В пределах этого количества оно изготовлялось заводом до конца XVIII века.

На Сестрорецком заводе во второй половине XVIII века новое оружие почти не изготовлялось. Завод занимался главным образом реставрацией старого оружия. Производство нового оружия вследствие дальности доставки металла и топлива здесь обходилось дороже, чем на Тульском заводе. Если на Тульском заводе фузея с железным прибором стоила 2 р. 50 к., то на Сестрорецком такая же фузея стоила 3 р. 10 к. То же было с фузеями с медным прибором. Изготовленная в Туле фузея стоила 4 р. 17½ к., а в Сестрорецке — 5 р. 15 к.

Вот почему Сестрорецкому заводу в 60-е годы поручают главным образом ремонт старых ружей. В 1762 году завод отремонтировал 2069 русских фузей и 510 фузей трофейных (прусских), в 1763 году — 1274 русских и 1200 прусских. Нового оружия было произведено несколько десятков штук.

Важной отраслью производства Сестрорецкого завода являлось изготовление стальных ружейных замков, пистолетов и штыков, которые отправлялись на Тульский завод. Так, в 1762 и 1763 годах, например, было изготовлено 3200 замков, 2975 приборов, 2965 шомполов, 2370 штыков. Таким образом, Сестрорецкий завод в значительной мере был заводом смежником Тульского завода. В 1774 году Сестрорецкий завод был передан в ведомство артиллерии, которому поручалось заботиться «об улучшении оного». Но от передачи завода из одного ведомства в другое дело не улучшилось. «Канцелярия главной артиллерии и фортификации» не отпускала на возобновление заводов средств, поэтому они «производили от ветхости оных самые малые мастерства и починку ружья до 1778 года»^[937]. Неудовлетворительное состояние завода вынудило артиллерийское ведомство ассигновать средства на его ремонт. В течение нескольких лет были выстроены каменные здания и поставлены новые машины за счет экономии средств. Но до конца века на заводе так и не было налажено производство оружия.

Небольшое количество ружей продолжал выпускать Московский арсенал, но в 1783 году он прекратил производство и ремонт оружия. С этого времени Арсенал превратился в музей.

Производство пушек и боеприпасов

К концу Семилетней войны Россия обладала значительным артиллерийским парком. По генеральной ведомости в армии (без флота) состояло:

I. Пушек:
полевых	218
осадных	210
полковых	175
гарнизонных	6 901
достопамятных и курьезных	726
монастырских	37
казачьих	5
II. Гаубиц:
полевых	168
осадных	1
гарнизонных	171
достопамятных и курьезных	51
III. Единорогов:
полевых	224
осадных	35
полковых	21
гарнизонных	1
курьезных	1
IV. Мортир:
полевых	18
осадных	68
гарнизонных	639
достопамятных и курьезных	31

Кроме того, имелось 3459 некалиброванных орудий разных систем, всего 13 160 орудий^[938]. Из них 9558 орудий были устаревших конструкций и нуждались в замене. Годных было 3612 орудий, из них пушек 1517, единорогов — 545, гаубиц — 287^[939].

В начале второй половины XVIII века армия предъявила промышленности новые требования. Нужно было произвести перевооружение всех полевых войск артиллерией новой конструкции. По штатам 1763 года требовалось изготовить: для осадной артиллерии 156 мортир, пушек и единорогов крупных калибров; для полевой артиллерии 336 пушек, единорогов, мортир и гаубиц и для флота 1609 орудий. Кроме того, полковой артиллерии нужно было поставить 550 орудий^[940]. По принятому решению в 1769 году предусматривалось увеличить число зарядов на каждую полковую пушку с двух до трех боекомплектов, т. е. до 120 зарядов, а на единорог до 150 зарядов^[941]. Бóльшую часть зарядов должны были составлять ядра и гранаты. Увеличение сети заводов в третьей четверти века позволило справиться с этой сложной задачей, однако до 80-х годов правительство еще вынуждено было размещать военные заказы не только на казенных, но и на крупных частных заводах. Только в последнее двадцатилетие XVIII века производство орудий сосредоточилось на казенных заводах.

Число металлургических заводов увеличивалось, мощность их возрастала. В размещение их был внесен ряд значительных изменений. В 1754 году был издан Елизаветинский указ, запрещавший располагать заводы в радиусе 200 верст от Москвы. Согласно этому указу сносу подлежало 17 частных металлургических заводов. Исключение составляли заводы Баташева, Данилова и Мосолова. Они оказались необходимыми для тульских оружейных заводов, так как обеспечивали их железом и сталью наряду с уральскими; Но к 1770 году и эти заводы перестали действовать. Указ 1754 года ущемлял интересы промышленников. Однако заводчики вскоре снова развернули крупное строительство на среднем и нижнем течении Оки. Особенно широкую деятельность развернул Баташев, соорудивший ряд новых заводов, выполнявших военные заказы.

Об Ижевском заводе, принадлежавшем Баташеву, Ярцов сообщает: «Он иногда выплавляет в год от 50 тыс. до 120 тыс. пудов, из оного иногда отливали по подрядам артиллерийские орудия… и другое литье»^[942]. Указывая, что заводы Баташева лишь иногда изготовляли орудия, Ярцов, очевидно, имеет в виду указ Сената от 5 августа 1765 года о том, что снаряды и пушки лить только на заводах Демидова. Но в 1766 году поступил новый указ, чтобы «дать заводчикам Баташевым подтверждение о вылитии на их заводах… пушек и др. вещей», необходимых Южной армии и Азовскому флоту^[943]. Правительство, начав войну с Турцией, полностью загрузило военными заказами баташевскую группу заводов.

В течение 1768 года Баташев дал армии и флоту 360 фальконетов, 28 151 ядро, 3682 книпеля, 3300 брандскугелей и 18 560 пудов дроби^[944].

В 1769 году на его заводах отлито 70 пробных орудий, из которых годных оказалось только 28, а остальные были забракованы. В 1770 году отлито 154 орудия (без брака) и 9595 ядер, 2625 книпелей, 3900 бомб и 10 800 пудов дроби. В 1771 году отлито 128 пушек, 18 единорогов, 8092 пуда дроби, 336 гранат и книпелей. В 1772 году отлито 3000 ядер, 7000 бомб, 1000 брандскугелей, 500 гранат и 14 пушек для армии; 6404 ядра, 1500 книпелей и 510 брандскугелей для флота. В 1773 году Баташев отправил в Архангельск и Петербург на вооружение кораблей 880 орудий, 460 фальконетов, 12 375 ядер, 300 бомб и 4415 книпелей.

Для Черноморского флота было изготовлено 1111 пудов якорей.

В 1774 году для Азовского флота отлито 54 орудия, для Балтийского — 203; кроме того, отправлено в Архангельск 990 ядер, 310 книпелей, 135 карказов и 16 200 пудов дроби, а на Азовский флот 184 якоря^[945].

Таким образом, только за одно пятилетие заводы дали значительное число орудий и боеприпасов. Отливка орудий и боеприпасов продолжалась и в последующие годы.

В 1776 году Баташевы получили наряд на отливку 148 орудий и 902 фальконетов для Балтийского флота. Перед русско-турецкой войной 1787–1791 гг. эти заводы работали особенно интенсивно. В течение 1777–1779 гг. они отлили для Азовского флота 466 орудий^[946].

В 1780–1786 гг. эти заводы должны были изготовить для строящегося Черноморского флота 544 орудия, из них 36-фунтовых — 46, 30-фунтовых — 202 и 18-фунтовых — 296^[947]. В ходе русско-турецкой войны они поставляли орудия и боеприпасы Черноморскому флоту, общий вес которых составил 496 762 пуда и якорей 27 786 пудов^[948]. В конце века (1797–1798 гг.) заводы продолжали снабжать Черноморский флот.

Кроме баташевских, производством боеприпасов были заняты и другие заводы центра. Например, в Калужской губернии вместо закрывшихся Истинского и Угодского заводов возникли новые — Дугненский, Богданопетровский, Черепецкий и другие, где лили главным образом ядра и гранаты.

В 1774 году с Дугненского завода было отправлено 3280 ядер, 300 бомб, 417 книпелей; с Черепецкого — 415 ядер и книпелей, с Непложского — 415 книпелей, 375 ядер, 1234 пуда 10 фунтов дроби, с Мышевского — 4400 ядер, 960 брандскугелей; с Песочинского — 4400 ядер и с других заводов 1700 ядер, 3000 бомб, 760 книпелей, 4750 пудов дроби^[949].

Весь заказ направлялся гужевым транспортом в полевую армию на Украину и на Азовский флот.

Приведенные данные опровергают установившееся мнение, что пушки и боеприпасы в это время производили только на уральских заводах. Для поставок боеприпасов привлекалась значительная часть московских, тульских и окских заводов.

В связи с началом русско-турецкой войны в 1768 году снова приобрели первостепенное значение липецкие заводы. Близость их к театру войны позволяла доставлять пушки и боеприпасы в более короткие сроки, чем с других заводов. Эти заводы были выкуплены у князя Репнина «для того паче, что оные весьма способны к литью пушек и ядер»^[950]. Другой причиной, заставившей правительство выкупить их, являлись волнения среди работных людей, происходившие на заводах в 60-е годы.

О размерах производства вооружения и боеприпасов на липецких заводах можно судить по следующим бранным. В 1768 году они дали 37 700 пудов чугуна в изделиях. В 1769 году «Липецкий и Боренский (заводы) дали чугуна 37 436 пудов, а Козлинский и Новопетровский 23 680 пудов»^[951]. Значительная часть чугуна пошла на изготовление боеприпасов.

В период с 1769 по 1776 год заводы не отливали новых орудий, а занимались главным образом заливкой раковин готовых (частично трофейных) орудий и производством боеприпасов. За это время методом заливки было восстановлено 720 орудий.

В 1777 году Адмиралтейств-коллегия, беспокоясь, что баташевские заводы не поставят вовремя орудия и боеприпасы для строящегося Азовского флота, дала указание приступить к литью их на липецких заводах. В 1779 году заводы отлили 46-, 24- и 36-фунтовых орудий весом 9337 пудов^[952]. Затем они прекратили отливку орудий, так как заводы Баташева изготовили их в достаточном количестве и, главное, дешевле. Придавая большое значение липецким заводам, Потемкин писал в 1788 году, что они «славились прежде исправностью работ. Снаряды тамо делаемые можно всегда отличить от других»^[953]. Его требование о восстановлении производства орудий и боеприпасов на этих заводах было удовлетворено. В течение 1788–1790 гг. на них изготовили 400 трехфунтовых орудий, 222 шестифунтовых, 150 12-фунтовых, 116 18-фунтовых, 94 24-фунтовых, 82 30-фунтовых, 80 36-фунтовых; кроме того, единорогов 24-фунтовых — 146 и 18-фунтовых — 168. Всего 1458 орудий.

Недостаток древесного угля заставил резко сократить производство на этих заводах. Дальнейшая отливка шла из привозного металла, поступавшего с Южного Урала. Огромная потребность в металле во время строительства Черноморского флота и его баз обусловливала необходимость создания нового металлургического завода. Вначале предполагалось соорудить завод на реке Ингул, где бригадир Фалеев возводил кораблестроительные верфи, и второй — в районе Луганска. К 1794 году удалось построить только Луганский завод, который работал на местном каменном угле и местной руде.

Возобновилось производство орудий и на олонецких заводах. В 1761 году Адмиралтейств-коллегия потребовала от Берг-коллегии представить сведения о возможности изготовления на этих заводах орудий для флота. Берг-коллегия сообщила, что олонецкие заводы не могут обеспечить изготовление пушек, и поэтому заказ флота был направлен на уральские заводы. Однако уральские заводы не справились с поставленной задачей, и вновь было решено сосредоточить производство морской артиллерии на олонецких заводах. Указом Сената эти заводы передавались в ведение Адмиралтейств-коллегии, которая и направила туда новое оборудование и мастеров. Дело с реконструкцией заводов затянулось. В 1769 году был дан указ о том, чтобы «в выливании… орудий приложить крайнее старанее»^[954] для обеспечения пушками Балтийского флота. Адмиралтейств-коллегия требовала в кратчайший срок изготовить 42 36-фунтовых орудия, 361 30-фунтовых, 312 12-фунтовых, 130 трехфунтовых и 60 однофунтовых. Завод не мог удовлетворить эту заявку. За 1770 год было отлито 35 орудий, из которых Адмиралтейство приняло только три. Обеспокоенный Сенат дал указ об улучшении литья орудий и предупредил Адмиралтейств-коллегию, чтобы она заблаговременно давала заявки заводам на отливку орудий^[955]. Однако дальнейшее производство орудий пришлось остановить «за ослушанием крестьян июля с 26-го числа прошлого 1770 года»^[956].

Нехватка орудий заставила правительство сдать заказ на 1000 пушек в Шотландию^[957].

Война с Турцией 1768–1774 гг. заставила, наконец, разрешить вопрос об отливке орудий для флота более радикально. По предложению А. Ярцова началось строительство нового крупного пушечного завода на реке Лососенка в Петрозаводске, получившего название Александровского. Завод был пущен 30 июня 1774 года. В первое время он не отвечал современным требованиям. Выпускаемая продукция содержала до 50–60 процентов брака. С 1774 по 1786 год на заводе было отлито: пушек годных — 76 526 пудов, ядер годных— 63 620 пудов, пушек негодных — 120 510 пудов 38 фунтов, ядер негодных — 64 392 пуда^[958].

С 1782 по 1786 год было отлито 1142 пушки общим весом 105 956 пудов. Адмиралтейство приняло из них только 417, общим весом 37 806 пудов. Это обстоятельство заставило правительство принять решительные меры. В 1786 году завод был реконструирован. Выпуск его продукции стал повышаться.

На нем было отлито пушек и снарядов:

в 1787 году	19 549 пудов 27½ ф.
в 1788 году	7321 пудов 23¼ ф.
в 1789 году	94 676 пудов 17¾ ф.
в 1790 году	183 880 пудов 16½ ф.
в 1791 году	123 809 пудов 16 ф.
в 1792 году	94 550 пудов 17½ ф.
в 1793 году	100 078 пудов 27 ф.
в 1794 году	102 862 пудов 13 ф.
в 1795 году	228 718 пудов 14 ф.
в 1796 году	174 177 пудов 37¾ ф.
в 1797 году	205 350 пудов 26½ ф.
в 1798 году	187 976 пудов 11½ ф.
в 1799 году	230 164 пудов 197/20 ф.
1 752 928 пудов 323/5 фунтов*

* Там же, стр. 147.

Качество выпускаемой продукции значительно улучшилось. Это видно из следующих данных:

Годы	Отлито орудий	Опробовано	Сдано	Разорвало и в пробе повредило	Негодные
1798	658	594	592	2	64
1799	946	803	770	33	143
1800	745	676	651	25	69*

* Горный журнал № 1 за 1878 год, «Краткие сведения о заводах Уральского хребта», стр. 35; Н. Рубцов. История литейного производства в СССР, ч. 1, Машгиз, 1947, стр. 257.

С этого времени производство пушек сосредоточилось главным образом на Александровском заводе. Филиалом его был Кронштадтский завод, сооруженный в 1789 году, где лили боеприпасы (до 75 тыс. пудов в год)^[959].

С 1786 года налаживается производство пушек и в Сестрорецке. Сестрорецкий завод снабжал пушками Балтийский флот, но отливка их осуществлялась медленно и в небольшом количестве.

Особенно большой рост металлургии во второй половине века наблюдался на Урале. Урал превращается в основной центр железоделательной промышленности страны. Интенсивность этого роста показывают следующие данные: в 1761–1770 гг. построено 22 железных и 5 медных заводов, в 1771–1780 гг. — 11 железных и 1 медный, в 1781–1790 гг. — 15 железных, в 1791–1800 гг. — 4 железных^[960].

Расцвет строительства заводов наблюдался в период русско-турецких войн, когда промышленность работала особенно интенсивно. В последнем десятилетии XVIII века наблюдается значительный спад по следующим причинам.

В 1762 году были введены ограничения на приобретение рабочей силы. Промышленникам запрещалось покупать крепостных для работы на заводах. Дворянство таким образом отняло у промышленников эту очень важную привилегию. Владельцы заводов оказались вынужденными сократить производство, ибо на Урале нелегко было найти необходимое число вольнонаемных рабочих. Правда, промышленники вскоре нашли выход. Они стали покупать рабочих на имя обедневших дворян, что и заставило правительство в 1798 году вновь разрешить покупку крестьян. Павел I подчеркнул в указе: «Многие из купцов, заводчиков и фабрикантов, желая распространить свои заводы на пользу собственную и государства, но, будучи стесняемы таковыми постановлениями, дерзали против закона на покупку к заводам крестьян под дворянскими именами… в отвращении таковых вынужденных преткновений и к вящему умножению в империи нашей всякого рода заводов и фабрик запрещение сие отменить и покупать к заводам и фабрикам крестьян с землею и без земли дозволить»^[961]. Закон оговаривал, чтобы в дальнейшем заводчики не могли продавать крестьян без самих предприятий.

На сокращение темпов строительства отрицательно повлияло признание в 1782 году права собственности на недра за владельцами земли, а не государства, как это явствовало из закона 1719 года. Таким образом, дворяне получили еще один козырь в борьбе с промышленниками, ибо с этого времени они не разрешали производить разведку руд на своих землях.

На сокращение темпов строительства повлияло также увеличение налогового обложения металлургических предприятий. Так, в 1762 году каждая домна была обложена, кроме десятины, натурой, по 100 рублей в год, а медеплавильная печь по 5 рублей. В 1764 году с каждого пуда железа бралось по 4 коп., а медь облагалась натурой. В 1769 году вследствие войны с Турцией десятина и обложение домен и медеплавильных печей были удвоены. Так продолжалось до конца войны. В 1794 году сбор с домен и печей был снова удвоен.

Отрицательное значение имели и те мероприятия, которые правительство вынуждено было ввести после волнений рабочих во второй половине XVIII века. Обследования, проведенные на заводах, показали картину потрясающей эксплуатации рабочих и объяснили причину столь большого размаха революционного движения именно на Урале. Правительство, боясь повторения восстаний, вдвое увеличило приписным рабочим оплату и уменьшило уроки (нормы) для крепостных рабочих и т. д.

Кроме того, Англия, закупавшая значительное количество русского железа до конца 80-х годов, перешла к выплавке чугуна на каменном угле и сократила закупки в России. Все это сказалось на состоянии вывоза металла из России.

В 1742 году было вывезено 579 тыс. пудов чугуна и железа, в 1760 году — 790 тыс.; в 1772 году — 1 805 тыс.; в 1782 году — 3 840 тыс., в 1792 году — 2 600 тыс., в 1802 году — 2 400 тыс.

Впрочем, сокращение вывоза компенсировалось расширением внутреннего рынка, который поглощал все большее количество металла. С 1756 по 1800 год на Урале было построенопримерно 35–37 новых железных заводов и 28 молотовых.

Уральские заводы продолжали поставку пушек, но в меньших размерах, чем в первой половине века. Адмиралтейств-коллегия в 60-е годы пыталась организовать производство пушек для кораблей на Каменском заводе, но завод не справился с поставленной задачей. О неудовлетворительном литье пушек на нем свидетельствуют следующие данные:

Годы	Общая продукция в пудах		Из них изготовлено
	чугун	железо	орудий	боеприпасов
1760	67 600	6400	750 пуд.	-
1764	?	?	1886 пуд. 28½ ф.	-
1770	108 900	6100	605 пуд. 07 ф.*	-

* П. Герман. Описание заводов… Екатеринбург, 1808, стр. 79–80; С. Струмилин. Указ. соч., стр. 462, 467, 473.

Выпускаемая продукция была низкого качества. Комиссия Адмиралтейства, принимавшая орудия, указывала: «На Каменских Сибирских казенных заводах вылито пушек с апреля 7-го 1763 июля по 15 число 1765-го году 349, из оных явилось негодных 294, затем годных 45»^[962].

Когда в 1764 году из числа годных были доставлены первые орудия в Петербург, Адмиралтейств-коллегия сообщила, что и эти орудия имеют серьезные недостатки: 22 шестифунтовые и 2 трехфунтовые пушки оказались с раковинами, у нескольких пушек были «уши с ноздрями и косыя»^[963]. В 1768 году из 613 отлитых пушек оказались совершенно негодными 490 и только 123 пушки были приняты^[964].

Адмиралтейств-коллегия потребовала от Берг-коллегии улучшить производство орудий и решила направить на Каменский завод знающих литейное дело офицеров. На завод выехал капитан морской артиллерии Пасынков. Но его приезд не помог делу. Из 115 орудий, вылитых при нем, 90 оказались негодными, только 8 орудий признано годными, а 17 подлежали вторичному обтачиванию. Донося Адмиралтейств-коллегии о причинах брака, Пасынков указывал на низкое качество руды и недостаток хорошего угля. В связи с этим Адмиралтейств-коллегия остановила изготовление орудий на Каменском заводе. И только в 1799 году на этом заводе вновь приступили к производству пушек. Он дал 19 200 пудов орудий, а в 1800 году — 29 687 пудов.

На гороблагодатских заводах, где лили только боеприпасы, не испытывали таких неудач, как на Каменском заводе. Здесь давали продукцию с малым процентом брака. Так, в одном только 1788 году эти заводы отлили: ядер 12-фунтовых 50 тыс. пудов, ядер шестифунтовых 20 тыс. пудов, ядер трехфунтовых 80 тыс. пудов, бомб полупудовых 30 тыс. пудов, гранат шестифунтовых 20 тыс. пудов. Всего 200 тыс. пудов^[965].

Войны второй половины XVIII века создали значительное напряжение на казенных заводах. Они не справлялись полностью с военными заказами. Поэтому, хотя частные заводы и были освобождены манифестом от 21 мая 1779 года от обязательных поставок^[966], приходилось использовать и этот канал для изготовления оружия и боеприпасов.

Размеры поставок определялись нарядами Берг-коллегии по заказам Военной и Адмиралтейств-коллегий. Так, в 1767 году Берг-коллегия обязала демидовские заводы изготовить ядер — 150 401, книпелей — 18 250, бомб — 1412, брандскугелей — 116, дроби — 3233 пуда. Заказ выполняли Невьянский, Нижне-Тагильский и Уткинский заводы. В 1768 году было указано изготовить ядер — 30 301, книпелей — 6198, брандскугелей — 28 306 и 725 пудов дроби. Наряды давались и отдельным заводам. Например, Уткинскому заводу предложили в 1769 году вылить 12 000 ядер, 25 000 бомб и 5833 гранаты. В 1769 году (в конце) на этот же завод поступил второй наряд, по которому нужно было поставить 4535 ядер, 1162 книпеля, 4718 брандскугелей и 122 пуда дроби. Кроме того, в 1770 году на завод Демидова поступил наряд на 53 600 ядер, 4009 книпелей, 235 бомб, 4738 брандскугелей и 577 пудов дроби^[967].

В 1771 году по требованию Адмиралтейства на заводы Демидова была возложена задача дать сверх обычных поставок для готовящейся экспедиции в Средиземное море «ядер, бомб и брандскугелей 108 060 пудов, дроби 3419 пудов да сверх того некоторое число на все морские крепости». За период с 1763 по 1779 год Демидовы поставили Адмиралтейству 594,9 тыс. пудов железа и якорей и, кроме того, ведомству артиллерии до 80 тыс. пудов»^[968].

Поставщики весьма неохотно выполняли правительственные заказы. На 1770 год Демидовы, например, имели довольно большую задолженность. Адмиралтейству было недодано 23 780 ядер, 2950 книпелей, 4040 брандскугелей, 225 бомб и 500 пудов дроби^[969]. В 1775 году Демидовы и Яковлевы обращались с просьбой освободить их от обязательных поставок. В ответ на это Берг-коллегия потребовала от Демидовых покрыть задолженность, угрожая наложить арест на железо, предназначенное для экспорта. Споры между заводчиками и Берг-коллегией закончились после издания в 1779 году манифеста об освобождении всех частных заводов от обязательных поставок.

Во второй половине XVIII века в результате значительного увеличения потребностей армии и флота в оружии было налажено его серийное производство.

Технология отливки все еще оставалась несовершенной: на внутренней стороне стволов оказывалось немало раковин. Вскоре было установлено, что чем больше в пушке раковин, тем быстрее она изнашивается и выходит из строя. Военная коллегия стала предъявлять более строгие требования к качеству пушек и при приеме довольно большое число их браковала.

Только в конце века были произведены некоторые технологические усовершенствования, позволившие уменьшить брак^[970]. Если в 1783 году из 458 пушек, вылитых на Александровском заводе, забраковано вследствие наличия раковин 189, то в 1798 году из 467 пушек не выдержала пробы лишь одна^[971].

Введение отдельных усовершенствований не оказало почти никакого революционизирующего влияния на все производство в целом. Заводы по-прежнему отливали гладкоствольные пушки. Ничего нового не дало и литье на стальных фабриках в Туле и Сибири, открытых в 1784 году, хотя уже в 1789 году были сделаны предложения лить пушки из стали.

Подводя итоги развитию производства оружия и боеприпасов во второй половине XVIII века, являющемуся основой военной мощи России, можно сказать следующее.

В России в конце XVIII века имелась широкая сеть железоделательных и медеплавильных заводов. Причем это были более мощные предприятия, чем в начале века. На четырех заводах производили ружья, на 15–17 лили пушки, на 70 заводах изготовляли боеприпасы. Заводы не только обеспечивали армию и флот и удовлетворяли потребности внутреннего рынка, но и позволяли экспортировать громадное по тем временам количество металла. Металлургия России второй половины XVIII века достигла значительного количественного роста. Об этом свидетельствуют следующие данные.

Годы		Число			Продукция
		домен		молотов	чугун в тыс. пуд.	железо в тыс. пуд.
		действующих	запасных
1760 (по 15 губ.)	Казен.	2	4	10	100,0	45,6
	Частн.	60	24	442	3563,3	2225,6
	Всего	62	28	452	3663,3	2271,2
1770 (по 14 губ.)	Казен.	10	10	84	818,7	390,1
	Частн.	66	25	522	4287,2	2814,4
	Всего	76	35	606	5105,9	3204,5
1780 (по 14 губ.)	Казен.	10	13	80	762,0	333,2
	Частн.	83	16	699	5956,9	3427,9
	Всего	93	29	779	6718,9	3761,1
1790 (по 13 губ.)	Казен.	9	10	67	701,3	426,2
	Частн.	95	24	782	7135,3	4961,4
	Всего	104	34	849	7836,6	5387,6
1800 (по 13 губ.)	Казен.	12	8	73	1139,9	567,7
	Частн.	97	22	746	7647,9	5585,8
	Всего	109	30	819	9787,8	6253,5*

* С. Струмилин. Указ. соч., стр. 466, 472, 478, 485, 493.

Из таблицы видно, что русская промышленность давала в конце века в три раза больше металла, чем в середине, и была способна полностью удовлетворить потребность армии и флота. По количеству выплавленного металла Россия в конце XVIII века занимала первое место в мире. Она давала 9 908 тыс. пудов чугуна, в то время как Англия давала 9 516 тыс. пудов, за ней шли Франция, Швеция и США^[972].

Но в качественном отношении промышленность России, конечно, отставала от стран, где более интенсивно развивался капитализм. Русские заводы в это время все еще оставались крепостническими или смешанными мануфактурами, в то время как на Западе металлургия шла по пути капиталистической фабрики.

Однако передовые страны Запада, завершив промышленный переворот, перегнали крепостную Россию лишь в начале XIX века. В это время «Россия оказалась далеко позади других европейских стран, — писал В. И. Ленин, — в которых крупная машинная индустрия вызвала гигантское развитие металлургии.

Главной причиной застоя Урала было крепостное право…»^[973].

В начале XIX века Англия, переводя свою металлургическую промышленность на каменный уголь, догнала Россию и вскоре перестала ввозить русское железо. Около 1825 года ее обогнала Франция, а затем США и Германия.

Таким образом, о кризисе русской металлургии можно говорить лишь с начала XIX века.

Интенсивное развитие русской металлургии во второй половине XVIII века обусловило выпуск лучших образцов оружия в Европе… Господствующим типом вооружения оставались гладкоствольные пушки и ружья, но уже в это время все больше изготовлялись винтовальные ружья и штуцера. Мягкое железо и черные пороха не позволяли перейти к массовому производству известного в России нарезного оружия, требовавшего большого количества стали и бездымного пороха.

И хотя русская наука к этому времени разрешила вопрос о получении стали, что позволило создать нарезное оружие, а в начале XIX века даже стальные пушки, однако дальнейшее развитие его задерживалось, так как не знали еще способа получения сильного бездымного пороха. Но и на имеющейся технической основе в русской армии появились такие передовые виды пехоты и конницы, как конные и пешие егеря, был введен новый расчлененный боевой порядок (сочетание рассыпного строя с колоннами).

Усовершенствование вооружения влекло за собой появление новых методов ведения боя. Это явилось одной из причин того, что в России несколько раньше, чем во Франции, и, безусловно, раньше, чем в Австрии и Пруссии, появились новые строи и боевые порядки. Нужно отметить, что все это противоречило феодальной системе комплектования войск, которая к концу века стала изживать себя. Новые технические средства не только порождали новые виды пехоты и конницы, но требовали перехода к массовым армиям. Крепостной строй не позволял разрешить проблему увеличения численности армии, создания обученных резервов и т. п. Выход из этого противоречия был возможен только при введении буржуазного общественного строя.

Производство пороха

Изготовление пороха в течение второй половины века непрерывно увеличивалось. На охтенских заводах в период с 1769 по 1770 год было произведено 14 306 пудов, с 1777 по 1782 год — 47 786 пудов, с 1783 по 1791 год — заводы дали 141 883 пуда, наконец, с 1792 по 1799 год произведено 83 902 пуда. Таким образом, в среднем заводы давали от 12 тыс. до 20 тыс. пудов в год^[974]. В начале XIX века производительность заводов была доведена до 60 тыс… пудов в год.

На Шостенском заводе, возникшем еще в 30-х годах XVIII века, в первое время количество вырабатываемого пороха не превышало 10–15 тыс. пудов в год. Но после реконструкции завод давал в 80-х годах по 50 тыс. пудов, а в 1800 году дал 60 тыс. пудов^[975].

В конце века такой же крупной базой по производству пороха являлся Казанский завод, построенный в 1786–1788 гг. Вначале он давал 5–6 тыс. пудов, но уже к 1798 году производил до 8 — 10 тыс. пудов в год^[976].

Продолжали работать также два частных завода в Московской губернии, дававшие 6–8 тыс. пудов пороха в год. В остальных губерниях, в частности на Украине, производство пороха запрещалось.

Состав пороха и в середине XVIII века определялся инструкцией 1722 года, в которой говорилось: «Порох иметь и приготовлять таково качества, дабы 24-золотниковый конус бросил из мортирки пушечный 73, а мушкетный и пистолетный 100 английских фут, а что выше, то лучше».

На петербургских и охтенских пороховых заводах на изготовление пуда пороха расходовали 1 пуд 3 фунта и 89 золотников материалов. В 1766 году по решению Канцелярии главной артиллерии вводится новая пропорция материалов, имеющих общин вес 1 пуд 3 фунта 4 золотника (селитры 30 фунтов, 66 золотников с долями, серы 4 фунта 57 золотников с долями, угля 8 фунтов 13 золотников с долями).

На шостенских заводах тратили на 1 пуд пороха 1 пуд 3 фунта 41 золотник с долями материала (селитры 30 фунтов, серы 4 фунта 48 золотников с долями, угля 8 фунтов 89 золотников с долями). В 1783 году устанавливается единая пропорция для всех заводов: на 1 пуд пороха должно затрачиваться 28 фунтов селитры, 5 фунтов серы и 7 фунтов угля. Согласно этой пропорции порох изготовлялся до 1797 года^[977].

В 1796–1797 гг. был найден новый, более совершенный способ литрования селитры. Это позволило изменить соотношение частей материалов. На 1 пуд пороха теперь затрачивали 26 фунтов 64 золотника селитры, 5 фунтов 53¹/₃ золотника серы и 7 фунтов 73²/₃ золотника угля. При таком соотношении чистого пороха получалось 38 фунтов 76 золотников. На упадок же шло 1 фунт 20 золотников.

О качестве пороха этого времени дают представление результаты испытаний, проводимых в 1765 и 1781 годах.

Так, в 1765 году на Охтенском полигоне производились стрельбы из девятипудовых мортир. Результаты испытаний таковы:

№ опыта	Величина заряда в фунтах	Дальность стрельбы в саженях
1	12	465
2	12	469
3	12	490
4	10	371
5	6	214
6	6	225

В 1781 году на испытании мортир были достигнуты следующие результаты силы пороха.

№ опыта	Заряд прежнего пороха в фунтах	Заряд нового пороха в фунтах	Дальность стрельбы в саженях
1	2	-	150
2	-	2	132
3	4	-	412
4	-	4	401
5	6	-	655
6	-	6	617
7	12	-	884
8	-	12	923
9	12	-	897
10	-	12	935
11	12	-	919
12	-	12	962
13	12	-	952
14	-	12	992*

* И. Каменев. Указ. соч., стр. 376–377.

Как следует из этих данных, новый порох является более сильным, но в то же время было ясно, что в использовании черных порохов почти достигнут предел эффективности.

Производство сукна и каразеи

Во вторую половину XVIII века русская армия вступила в форме, установленной Петром III. Вводя прусские мундиры, Петр III менее всего интересовался военной целесообразностью этого мероприятия. Здесь прежде всего играли роль социально-политические моменты. Главная цель состояла в том, чтобы еще больше отдалить армию от народа. Петр III во всем старался подражать прусским образцам. Введенная им форма просуществовала до 70-х годов, когда назрел вопрос о замене устаревшей формы новой, отвечавшей новым боевым условиям. Г. А. Потемкин, поддержанный русским генералитетом, ввел более простую форму, отвечавшую действиям в расчлененных боевых порядках. Была унифицирована форма линейной пехоты. Легкая, средняя и тяжелая конница получила особую форму. Новая форма облегчала управление войсками в ходе боевых действий. Она более отвечала требованиям времени. Следует отметить, что отменой париков и неудобной прусской формы Потемкин снискал широкую популярность в войсках.

К устаревшей прусской форме вновь вернулись при Павле I, который руководствовался теми же мотивами, что и Петр III.

Все эти довольно частые изменения в обмундировании войск ставили перед суконной промышленностью сложные задачи.

Во второй половине XVIII века суконная промышленность достаточно окрепла. Если в начале века правительство вынуждено было брать на себя организацию суконных заводов, то уже в середине века оно лишь субсидировало предпринимателей и являлось оптовым покупателем их продукции.

Когда в 1789 году Мануфактур-коллегия представила проект «Заведения казенных суконных фабрик» в Тамбовском, Рязанском, Орловском, Курском, Воронежском, Харьковском и трех украинских южных («Малороссийских») наместничествах, то Государственный совет, обсудив этот вопрос, отказался от организации казенных заводов и принял решение: «Едино средство на настоящее время усматривается, чтобы партикулярные фабрики подкрепить от казны ссудою на умножение работ»^[978].

Численность суконных и каразейных предприятий по сравнению с первой половиной XVIII века значительно возрастает В начале 60-х годов Мануфактур-коллегия насчитывала 73 суконные мануфактуры^[979]. Потребности армии и флота уже полностью покрываются выпускаемой продукцией.

По штатам войскам требовалось 796 860 аршин сукна и 381 356 аршин каразеи для удовлетворения текущей потребности. Кроме того, нужно было иметь в запасе 1 076 597 аршин сукна и 456 287 аршин каразеи^[980].

Созданные в ходе Семилетней войны запасы значительно превышали необходимую норму. В наличии имелось 2 154 832 аршина сукна и 839 274 аршина каразеи. В связи с тем, что Кригс-комиссариат не мог забрать всю продукцию, изготовленную на суконных заводах, Военная коллегия просила Мануфактур-коллегию сократить производство армейских сукон. Поэтому Мануфактур-коллегия срочно объявила фабрикантам, чтобы они «для делания армейских сукон станов больше не приумножали, а старались делать лутчее». В 1764 году из произведенных 1 561 866 аршин сукна и 283 161 аршина каразеи Кригс-комиссариат взял для нужд войск 814 960 аршин сукна и 266 383 аршина каразеи^[981].

В 1765 году было еще взято 559 673 аршина сукна и 188 952 аршина каразеи. Но уже в 1766 году Комиссариат объявил, что в 1767 году он может взять только 154 883 аршина сукна и 81 114 аршин каразеи^[982], в то время как число суконных заводов увеличилось до 72. В 1767 году они изготовили 2 285 073 аршина сукна и 515 618 аршин каразеи. При этом солдатского сукна изготовлено 1 419 425 аршин^[983].

Резкое сокращение правительственных закупок грозило остановить многие суконные предприятия. Сенат был весьма обеспокоен этим и дал разрешение Военной коллегии сократить сроки носки обмундирования на одну треть. Эта мера разрядила несколько обстановку, и уже в 1768 году закупки увеличились до 610 638 аршин сукна и 328 368 аршин каразеи^[984].

Война с Турцией вынудила Военную коллегию увеличить закупки сукна и каразеи. Так, в 1769 году для войск потребовалось 640 тыс. аршин сукна и 444 330 аршин каразеи. Почти столько же было взято в 1770 году. В 1773 году потребовался 1 338 481 аршин сукна и 550 557 аршин каразеи^[985]. Наконец, в 1774 году на текущие потребности и в запас потребовалось 2 520 252 аршина сукна и каразеи^[986]. Сокращение казенных поставок привело к уменьшению числа заводов. В 1773 году Мануфактур-коллегия числила 53 суконные мануфактуры^[987].

В ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. потребность в сукне снова возросла. Генерал-кригс-комиссар в докладе Сенату определял потребность на 1789 и 1790 годы в 1 380 135 аршин сукна^[988]. Он был озабочен тем, что фабриканты стали значительно меньше производить солдатских сукон и переключились на производство ходовых сукон на рынок. В целях нормального обеспечения поставок для войск Сенат издал указ о правилах снабжения войск и флота через Комиссариат и определил потребность в 1 500 тыс. аршин сукна и каразеи^[989].

В 1797 году Мануфактур-коллегия насчитывала 84 крупных суконных завода и 74 мелких, 25 из них обязаны были поставлять казне свою продукцию, так как получали от нее пособие, и 22 предприятия поставляли продукцию казне по договорам.

В 1797 году армия и флот требовали на обмундирование 1 533 520 аршин сукна и 1 299 381 аршин каразеи^[990]. Комиссариат, объявивший условия поставок, оказался в затруднительном положении, так как фабриканты не желали брать заказов на армию. Тогда Павел I приказал губернаторам осмотреть все суконные фабрики (как обязанные поставками, так и вольные), учесть все запасы сукна и произвести принудительные закупки по казенным ценам, а остаток разрешил пустить в вольную продажу.

В 1798 году Кригс-комиссариат потребовал поставить 1 337 704 аршина сукна и 528 940 аршин каразеи.

В 1799 году армия была снова увеличена, но ее потребность вполне покрывалась выпущенной продукцией. Промышленность за этот год дала 36 000 аршин тонкого, 2 162 000 аршин солдатского сукна и 685 877 аршин каразеи^[991], из которых на нужды армии пошло 1 500 000 аршин сукна и 480 000 аршин каразеи^[992]. Примерно столько же забрал Кригс-комиссариат и в 1800 году для войск и флота.

Русская суконная промышленность со второй половины века вполне удовлетворяла потребности армии как в количественном, так и в качественном отношении. В результате настойчивых требований Военной коллегии и Комиссариата об улучшении технологии производства сукна, неоднократного вмешательства и контроля за производством (регламентация) качество выпускаемой продукции повысилось.

Следует указать и на то, что все возрастающая потребность в тонкой шерсти привела к развитию тонкорунного овцеводства, которого до XVIII века Россия не имела. Развитию овцеводства способствовали казенные овчарные заводы. В 1762 году их было 15, а в конце века уже 16–18.

В середине XVIII века Россия почти не производила закупок шерсти за границей и полностью обеспечивала заводы собственным сырьем.

Производство кожи

В середине XVIII века Россия располагала 56 кожевенными фабриками, которые вполне обеспечивали армию сапогами, ранцами, ремнями, сумами, лядунками и различными предметами снаряжения.

Большая часть кожевенных предприятий сосредоточивалась в крупных центрах: Москве, Петербурге, Казани. По сведениям Мануфактур-коллегии, в России в 1767 году насчитывалось 15 крупных и 41 среднее и мелкое предприятие. В конце века имелось 65 больших предприятий, из которых 60 являлись указными, т. е. обязанными поставлять кожу для армии и флота. Кроме того, было очень много мелких. Общее число предприятий доходило до 843^[993].

Производство бумаги

Рост производства бумаги продолжался во второй половине XVIII века. В период господства гладкоствольного оружия армия была крупным ее потребителем. Рост численности армии имел следствием и рост производства боеприпасов (бумажных патронов и картузов для пушечных зарядов). Новая тактика колонн и рассыпного строя повлекла за собой увеличение расхода этих боеприпасов. Расход патронов в войсках шел не в арифметической, а почти в геометрической прогрессии. Потребность армии и флота в специальных сортах бумаги выражалась в среднем в 1000 — 1200 стоп в год.

В середине века Россия уже имела 12 крупных бумажных фабрик. К концу века число фабрик возросло до 25, не считая мелких кустарных мастерских^[994].

В начале XIX века число бумажных фабрик, которые учитывались министерством промышленности и торговли, равнялось 64 с 5957 рабочими^[995]. Некоторые из них являлись довольно крупными, имевшими до 90 — 100 рабочих.

СТРОИТЕЛЬСТВО КОРАБЛЕЙ

Строительство Балтийского флота

Во второй половине XVIII века для Балтийского флота парусные корабли строились главным образом в Петербурге, Кронштадте и Архангельске, где существовали крупные верфи. Галерный флот строился в Петербурге и на Ладожских верфях.

К концу Семилетней войны 1756–1763 гг. Балтийский флот имел в строю 24 линейных корабля, 7 фрегатов, 9 кораблей других классов и 99 галер^[996].

Большая часть судов была построена в ходе Семилетней войны. Кроме того, строилось: пять линейных 66-пушечных кораблей, один 54-пушечный корабль и один фрегат. Строительство этих судов было завершено в 1766–1767 гг.

К началу русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Балтийский флот имел в строю: 20 линейных кораблей, 8 фрегатов и 21 судно других классов^[997]. Часть судов, построенных перед Семилетней войной, пришлось списать или переоборудовать в транспортные и госпитальные.

Недостаток судов вынудил Адмиралтейств-коллегию приступить к строительству новых кораблей. В период с 1772 по 1778 год в Петербурге было построено 7 линейных кораблей (один — 78-пушечный, четыре — 74-пушечных и два — 66-пушечных), 3 фрегата, 5 судов других классов и 70 галер. В Кронштадте за эти годы построено: один линейный корабль (60-пушечный), два бомбардирских судна и три судна других классов. Одновременно в Архангельске строилось: 18 линейных (66-пушечных) кораблей, 14 фрегатов и 7 судов других классов^[998]. Суда гребного флота сооружались в Сердоболе, Олонце и в Петербурге. За это время на этих верфях было построено 14 пакетботов, 2 прама, 2 бригантины, 13 дубль-шлюпок, 5 судов других классов и 70 галер^[999].

На этих верфях корабли строили по чертежам Катасонова. Образцом служили корабли «Ростислав» и «Победоносец». С 1781 года на линейных кораблях стали делать медную обшивку. Раньше подводная часть либо обжигалась, либо покрывалась химическим составом. Однако эту более качественную обшивку делали далеко не на всех судах. Большая часть их строилась по-прежнему и быстро выходила из строя.

К началу русско-шведской войны 1788–1790 гг. Балтийский флот имел в своем составе 43 линейных корабля, 26 фрегатов и ряд судов других классов^[1000]. Однако из приписанных к Петербургскому порту 23 кораблей могли совершать плавание по Финскому заливу только 19, а 4 стояли в резерве. 26 линейных кораблей, предназначенных для дальних плаваний, были приписаны к Кронштадту и Ревелю. Из 26 фрегатов в дальнее плавание могли выходить только 13.

В ходе войны Балтийский флот получил пополнение. Оно было совершенно необходимо, так как в Гогландском сражении из 17 линейных кораблей только один не получил повреждений. Отдельные корабли («Мстислав», «Ростислав», «Изяслав» и другие) получили более 100 пробоин. К 1789 году в составе Балтийского флота было 37 линейных кораблей, 13 фрегатов, 4 бомбардирских корабля и 29 судов других классов^[1001].

В сражении при Роченсальме было потеряно 5 фрегатов, 16 судов других классов и 21 гребное судно. Частично эти потери компенсировались судами, захваченными у противника (5 линейных кораблей и 4 судна других классов).

После русско-шведской войны в составе Балтийского флота было 32 линейных корабля, 22 фрегата, 3 бомбардирских судна, 20 судов других классов и до 100 гребных судов. В 1792 году из Архангельска на пополнение флота привели в Кронштадт 6 линейных кораблей и 3 фрегата из вновь построенных там 11 кораблей и 12 фрегатов^[1002]. Остальные суда из этой партии приведены в Балтийское море в 1795–1796 гг.

К 1796 году Балтийская эскадра имела в строю 40 линейных кораблей, 17 фрегатов, 17 судов других классов и 100 канонерских лодок.

Таким образом, с 1760 по 1800 год для Балтийского флота было построено 89 линейных кораблей, 40 больших фрегатов, 18 малых фрегатов, не считая мелких парусных и гребных судов^[1003].

Азовская (Донская) флотилия

В 1768 году началась война с Турцией. Адмиралтейств-коллегия приняла решение построить на Дону специальную флотилию для действий против Азова. Эту задачу можно было разрешить, так как еще работали верфи в Таврове, Павловске, на Хопре и Икорце. Адмиралтейств-коллегия предложила А. Н. Сенявину строить здесь парусно-гребные суда, получившие название «Новоизобретенных кораблей». Эти суда могли быть использованы для действий по рекам. Они имели на вооружении от 12 до 16 пушек 6- и 12-фунтового калибра. Кроме того, начали строить 32-пушечные фрегаты. К 1773–1774 году на Икорецкой и Новопавловской верфях были построены 2 бомбардирских корабля, 16 новоизобретенных кораблей и 5 прамов; на Новохоперской верфи — 6 фрегатов^[1004]. Прибавив к этим судам 98 казачьих лодок, построенных в Таврове и Икорце, А. Н. Сенявин вышел в Азовское море и занял крепости Керчь и Еникале. На Хопре адмирал Ноульс заложил еще два 58-пушечных фрегата. К весне 1776 года Азовский флот имел в своем составе 11 новоизобретенных кораблей, 9 фрегатов (из них три прибыли из Архангельска), 2 бомбардирских корабля, 10 ботов и шхун, 22 галиота и 56 мелких судов^[1005]. Впоследствии эти суда вошли в состав Черноморского флота.

Дунайская флотилия

В ходе русско-турецкой войны 1768–1774 гг. приступили к строительству Дунайской флотилии. Эта задача возлагалась на адмирала Ноульса. В 1770 году было произведено описание устьев и нижнего течения реки Дунай, а весной 1771 года начата постройка новых судов и ремонт судов, захваченных у турок.

Летом 1771 года Дунайская флотилия имела в своем составе 7 галер, 5 галиотов и 20 мелких судов, В 1772 году к ней прибавилось еще несколько шхун.

После заключения Кючук-Кайнарджийского мира 1774 года Дунайская флотилия была отведена к Крымскому полуострову.

Дунайская флотилия была использована и во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. Флотилия имела 80 судов (22 лансона, 6 дубль-шлюпок, 2 катера, одна шхуна, одно мелкое судно и 48 казачьих лодок).

Строительство Черноморского флота

Успехи русской армии, достигнутые в русско-турецкой войне, положили начало освоению Россией берегов Черного моря. Русская армия стояла твердо в Крыму. Азовский флот охранял его берега от нападения турецкого флота.

Теперь можно было приступить к сооружению верфей, необходимых для строительства линейных кораблей и крупных фрегатов. В 1775 году начали искать место для верфи в нижнем течении Днепра и его лимана. Вначале решили построить верфь в «Глубокой пристани», но затем по приказанию Потемкина начали строить верфи у Александр-Шанца. В 1778 году был основан город Херсон и построены верфи под руководством генерал-цейхмейстера Ганнибала. В этом же году сюда подвезли лес и металл для постройки семи линейных кораблей и прамов. В 1779 году на Херсонской верфи был заложен первый линейный корабль «Слава Екатерине».

С открытием Херсонской верфи продолжалось строительство судов и на Донских верфях, в Таганроге, Рогожских хуторах, Гнилом Затоне и у Секириной пристани, где сооружались мелкие суда.

Трудности по строительству флота были огромны. Все необходимое приходилось доставлять водою и гужевым транспортом. При этом нужно было создать крупные запасы леса и железа для постройки кораблей на несколько лет вперед. Запасы поглощались с невероятной быстротой, так как флот приходилось создавать быстрыми темпами. Этого требовала сложившаяся на юге обстановка.

В течение 1783–1786 гг. Херсонская верфь давала по одному линейному кораблю в год, а с 1787 года по два. Строились суда под руководством известного корабельного мастера Афанасьева.

В 1785 году после утверждения штатов Черноморского флота, согласно которым предусматривалось иметь 12 линейных кораблей, 20 фрегатов и 23 мелких судна, строительство судов увеличилось^[1006].

В 1785 году на стапелях Херсонской верфи находилось 7 линейных кораблей и несколько фрегатов. Кроме того, в Таганроге строились 2 корабля, в Гнилом Затоне — 10 фрегатов и в Новохоперске — 4 фрегата.

В результате интенсивного строительства к 1786 году Черноморский флот имел в строю 6 линейных кораблей, 19 фрегатов и 20 судов других классов^[1007].

Через два года численность флота возросла. В боевой состав его входило 7 линейных кораблей, один бомбардирский корабль, 19 фрегатов, 3 шхуны, 2 шхунаря, 7 ботов, 2 пинка, ряд судов других классов, а также 119 гребных судов^[1008].

К Херсону прибыла гребная флотилия, имевшая 51 судно (7 галер, 7 дубль-шлюпок, 7 плавучих батарей, 22 военные лодки, 7 палубных ботов и брандер), к этому числу нужно прибавить 20 крейсерских судов, переделанных из захваченных у турок призов.

Темпы строительства не снижались и в последующие годы. Россия за десять лет выстроила флот, который был способен противостоять старому турецкому флоту. Но качество судов оказалось невысоким, ибо они строились из сырого леса. Суда имели плохое крепление, часть их текла, вооружались они орудиями разных калибров. В 1787 году во время шторма многие из них потеряли мачты, фрегат «Крым» пошел ко дну, а фрегат «Мария Магдалина», потерявший управление, прибился к Босфору, где его взяли в плен турки.

В 1789 году был заложен гор. Николаев, а при слиянии рек Буг и Ингул построена новая верфь, где также строили корабли для Черноморского флота.

В 1791 году в море выходило 16 линейных кораблей, 3 бомбардирских судна, 12 фрегатов, 9 крейсерских судов, 13 бригантин и 2 брандера, а остальные суда несли брандвахту. В составе гребного флота числилось 145 судов. Значительный рост числа линейных кораблей объясняется тем, что в 1787 году 40- и 50-пушечные фрегаты были переведены в класс линейных кораблей.

В этом году Потемкин, докладывая в Петербург о необходимости поддержания Черноморского флота на определенном уровне, писал, что нужно «иметь флот в 20-ти линейных кораблях, в том числе три флагманские, располагающих от 80 до 90 пушек, прочие же 74 пушечные; фрегатов четыре сорокапушечных, да 12 легких, 12 акатов, 12 бригантин. Последние 36 судов должны были служить в составе гребного флота»^[1009].

Дальнейшее строительство он полагал сосредоточить в Херсоне и в Новой верфи на реке Ингул, а артиллерией снабжать суда с проектируемого завода в Херсоне.

Держать флот на этом уровне было не так сложно, поскольку приходилось лишь заменять поврежденные в боях или износившиеся суда.

К 1794 году в состав боевых кораблей Черноморского флота входило 19 линейных кораблей, 5 фрегатов и 10 судов других классов. Многие суда были разоружены и стояли в гавани или готовились к килеванию. В таком состоянии находилось 5 линейных кораблей, 6 фрегатов и ряд судов других классов.

Осенью обстановка на юге обострилась. Подстрекаемая Францией, Турция угрожала начать военные действия. В связи с этим в Херсоне срочно достраивались новые корабли, и к 1797 году могли выйти в море три эскадры в составе 10 линейных кораблей, 17 фрегатов, 14 судов других классов и до 80 судов гребного флота, кроме тех, которые несли береговую службу.

Строительство Каспийского флота

Для защиты русских интересов на Каспийском море продолжалось строительство судов на верфях, расположенных на Волге. В 1781 году из волжских судов была образована специальная Каспийская флотилия, которая затем пополнялась новыми судами. В 1794 году она имела в своем составе 3 фрегата, 12 галиотов и 12 ластовых судов.

Изготовление якорей

Адмиралтейство в начале XVIII века получало якоря для Балтийского флота с олонецких, петровских, липецких и сибирских заводов Демидова. Кроме того, поставляла якоря Ладожская якорная кузница. В конце 40-х годов было решено организовать производство якорей близ Петербурга. Постройка якорного и медного завода началась в 1753 году, но место для него было избрано неудачно. В 1762 году якорный завод переносится на правый берег Ижоры, и с этого года он приступил к починке старых и изготовлению новых якорей. В первое время продукция завода оставалась дорогой, но затем она стала ниже стоимости продукции, изготовляемой на заводах Демидова. С 70-х годов на Ижорском заводе изготовлялись якоря мелких размеров, железные камбузы, отковывались медные болты. На медном заводе расплавлялась медь, расковывались медные листы для котлов и брандспойтов. Плющильный цех изготовлял медные обшивные листы. Якоря крупных размеров поставляли сибирские заводы Демидова. С 1763 по 1779 год Демидовы поставили в петербургское Адмиралтейство 26 757 пудов якорей и 337 774 пуда железа на строительство судов. Кроме того, в Ярославль для Архангельского порта было направлено 196 910 пудов железа на строительство судов^[1010]. Демидовы не всегда выполняли нормы поставок и имели довольно большую задолженность.

Кроме заводов Демидова, железо и якоря должны были поставлять заводы Яковлева, которые также имели довольно крупную задолженность. Заводы Демидова и Яковлева обязаны были поставить в период с 1768 по 1779 год 572 400 пудов железа и якорей, а в действительности дали только 474 008 пудов. Таким образом, образовалась недоимка в 98 392 пуда, которую заводчики не желали ликвидировать. Манифест 1779 года об освобождении частных предприятий от казенных поставок позволил Демидову и Яковлеву добиться снятия этой задолженности.

С 1780 года суда Балтийского флота обеспечиваются железом и якорями, изготовляемыми на олонецких и ижорских заводах.

Производство якорей для Черноморского флота возлагалось на уральские заводы Демидова. Они должны были изготовить для Донской и Днепровской флотилий 1358 якорей весом 39 123 пуда. Эти поставки были выполнены с большим трудом. Особенно тяжелой являлась доставка якорей на место строительства судов. В связи с освобождением Демидовых от обязательных поставок с 1780 года Черноморский флот стал получать необходимое железо и якоря с Липецкого и Боренского заводов, а также с казенных уральских заводов.

Производство парусного полотна

Армия и флот по-прежнему являлись крупными потребителями полотна. Оно шло на изготовление парусов для флота и армейских палаток.

В середине XVIII века в России было 85 предприятий, производивших полотно. Из них 22 изготовляло только парусное полотно, 12 парусное полотно и льняные изделия и 18 только льняные изделия^[1011]. Надо полагать, что первые 22 фабрики главным образом работали на армию и флот. Наиболее крупной была Московская парусная фабрика, которая в 1769 году изготовила: полотна 3705 кусков, или 185 250 аршин, полосатого тику 870 кусков, или 45 500 аршин, флагдуху 1217 кусков, или 48 680 аршин, всего 5192 куска, или 279 430 аршин^[1012].

В конце века число полотняных фабрик возросло до 318; из них 50 производили парусное полотно. Эти данные не совсем точны, ибо в число фабрик, видимо, попали все предприятия, имевшие даже по нескольку рабочих. В. И. Ленин справедливо указывал на необходимость осторожного подхода к цифрам этого времени, ибо в царской России «в официальной статистике и в литературе вообще под фабрикой разумеют всякое более или менее крупное промышленное заведение с более или менее значительным числом наемных рабочих»^[1013].

Очевидно, число полотняных фабрик для конца XVIII века нужно значительно снизить, ибо, по данным начала XIX века, в России было 285 таких фабрик, на которых работало 23 711 рабочих.

Русское полотно было высокого качества и полностью отвечало предъявляемым требованиям. Потребность в нем для армии и флота выражалась примерно в 1 200 — 1 500 тыс. аршин.

В 1799 году из 4 673 тыс. аршин изготовленного полотна на нужды армии и флота пошло около 30 процентов.

Производство канатов

Парусный флот являлся основным потребителем канатов. Немало расходовали их и в войсках, имевших крупные обозы. Потребности армии и флота вполне удовлетворяли отечественные предприятия.

В середине века Россия обладала 34 действующими предприятиями, а в конце XVIII и начале XIX века 58 с 1520 рабочими.

Большая часть этих предприятий были кустарными мастерскими. Только 10 из них давали свыше 1000 пудов канатных изделий для флота. Остальныеизготовляли от 500 до 1000 пудов. Наиболее крупными были заводы в Петербурге, Гжатске и Калуге.

Содержание и снабжение войск и флота

Положение со снабжением войск и флота во второй половине XVIII века осложнилось. Усиленный рост войск и строительство нового флота потребовали увеличения поставок продовольствия, фуража и закупок лошадей. Эти поставки могли осуществляться путем закупок у населения. На военные расходы в 1762 году было ассигновано 9 218 747 руб. 70¾ коп.^[1014].

Недостаток средств вынудил правительство приступить к проведению новой ревизии. Она и была проведена в период с 1762 по 1766 год (считая и генеральную проверку 1765 года). В стране оказалось 19 млн. человек обоего пола, из них налоговому обложению подлежало:

	По всем губерниям:	С них денег:
Положенных в сорокаалтынный оклад	228 168 душ	257 183 р. 90 к.
Положенных в семигривенный оклад	5 456 229 душ	381 9826 р. 50 к.
Однодворцев	534 725 душ	2 720 136 р. 50 к.
Разночинцев	41 033 души
Государственных черносошных крестьян	1 600 948 душ
Положенных в пятигривенный оклад	2833 души	667 р. 50 к.
Всего душ	7 863 936	6 815 814 р. 40 к.*

* ЦГАДА, ф, 23, оп. 121, св. 7, д. 16, л. 25.

По генеральной проверке 1764–1765 гг. оказалось 7 963 453 человека, которые должны были платить 6 990 523 р. 40 к.^[1015]

Не ожидая результатов генеральной проверки, Сенат в 1764 году дал следующий указ: «Для многих важных обстоятельств, не ожидая окончания ревизии на будущую вторую половину сего года, взимать подушные деньги… по поданным вновь сказкам»^[1016].

Военная коллегия испрашивала в 1766 году на военные расходы сумму в 8103089 р. 8½ к.^[1017], а в 1768 году, т. е. накануне русско-турецкой войны, Сенат ассигновал 9 277 029 р. «для защиты государства…» «да на гвардию 516 349 р., всего же 9 793 368 р.»^[1018]. Кроме того, на содержание флота отпускалось ежегодно (по штату 1757 года) 1 200 000 руб.^[1019]. В период с 1769 по 1773 год расходы на армию и на ведение военных действий составляли:

Год	На содержание армии (в рублях)	На ведение военных действий (в рублях)
1769	10 000 000	1 800 000
1770	9 904 000	7 600 666
1771	10 232 000	9 000 000
1772	10 508 000	7 355 000
1773	10 812 000	7 355 000*

* Н. Чечулин. Очерк по истории русских финансов в царствование Екатерины II, СПб., 1906, стр. 314–315.

На строительство и содержание флота в период с 1769 года по 1772 год было израсходовано 8 124 638 руб. 6¾ коп., в 1773 же году было отпущено 1 514 051 р. 31 коп.^[1020]

В этот период с 1769 года по 1774 год расходы на армию и флот поглощали примерно 50–60 процентов всего бюджета. Недостаток средств для закупок провианта правительство восполнило путем выпуска бумажных денег в размере 20 млн. руб. Но и этой суммы оказалось недостаточно, поэтому пришлось прибегнуть к заграничному займу в 5 млн. рублей^[1021].

К этому времени относится изменение порядка сбора средств на содержание полков. Находившиеся для этой цели при губернаторах офицеры были отозваны в полки, а все дела по сбору налогов, заготовок и поставок продовольствия возложены на гражданские власти.

Война 1768–1774 гг. довольно сильно отразилась на составе окладного населения. Чтобы увеличить налоговые поступления, правительство в 1781–1783 гг. проводит новую, четвертую в XVIII веке, ревизию, согласно которой в стране оказалось 12 533 тыс. душ мужского пола^[1022].

При проведении переписи был расширен круг облагаемых контингентов за счет положения в оклад всех сосланных на поселение в Сибирь и разночинцев и, кроме того, увеличена подать на однодворцев на один рубль. С этого времени однодворцы рассматривались правительством как податной элемент наряду с государственными крестьянами. В результате прекратились наборы однодворцев в ландмилицию. На них была распространена система рекрутских наборов. Значительное увеличение доходной части бюджета принес новый порядок сбора налога с заводчиков и купцов. С 1775 года они вносят вместо десятины и подушных денег один процент с объявленного капитала.

В дальнейшем расходы на армию продолжали возрастать.

Годы	Израсходовано средств на армию (без флота) (в рублях)	На ведение военных действий (в рублях)*
1781	10 600 000
1782	10 300 333
1783	13 720 000
1784	14 320 000
1785	16 400 000
1786	19 110 000
1787	21 060 000	5 000 000
1788	18 690 000	1 600 000
1789	20 170 000	1 600 000
1790	21 620 000	1 600 000
1791	24 590 000	1 500 000
1792	28 100 000
1793	23 300 000
1794	21 600 000
1795	22 200 000
1796	21 000 000

* Н. Д. Чечулин. Указ. соч., стр. 316–317.

На содержание Балтийского флота по расписанию 1778 года отпускалось по штатам мирного времени 1 692 751 руб. 64½ коп., а по штатам военного времени — 2 331 177 руб. 13 коп. После русско-шведской войны было установлено ежегодно отпускать — 1 200 000 руб. 31 коп.

Сверх того, на содержание Черноморского флота отпускалось:

в 1786 году	804 605 руб.
в 1787 году	804 985 руб.
в 1788 году	804 958 руб.
в 1789 году	804 338 руб.
в 1790 году	814 656 руб.
в 1791 году	814 373 руб.
в 1792 году	852 361 руб.
в 1793 году	813 953 руб.
в 1794 году	813 953 руб.
в 1795 году	2 118 429 руб.
в 1796 году	2 119 549 руб.*

* ЦГАВМФ, ф. 316, д. 902, лл. 10 и 49.

В период военных действий расход на армию и на ведение военных действий составил 45–46 процентов всего бюджета, по окончании войны на содержание армии и флота — 35–40 процентов.

Расходная часть бюджета все чаще не покрывалась поступлением от налогов. Недостаток в средствах покрывали выпуском бумажных денег, сумма которых к 1796 году возросла до 156,7 млн. руб.^[1023]. В 1760 году был открыт специальный Ассигнационный банк. Кроме того, были заключены займы на сумму 35 млн. рублей ассигнациями. Выпуск бумажных денег и заграничные займы составили государственный долг в сумме 192,7 млн. рублей. Хотя в манифесте 1787 года было обещано «святостью слова царского за Нас и преемников Императорского Российского Престола, что число банковых ассигнаций никогда и ни в каком случае не долженствует простираться в Нашем Государстве выше 100 000 000 руб.». В действительности размен и выпуск бумажных денег Екатериной II был «простой уловкой»^[1024], которая лишь на время отсрочила финансовый кризис в стране. Государственный долг еще более увеличил тяжесть налогового бремени на крестьянство.

Правительство наносило своей финансовой политикой серьезный ущерб народному хозяйству страны, но другого выхода оно не находило.

Улучшить финансовое положение страны можно было путем перехода на буржуазную кредитно-денежную систему. Но при господстве феодально-крепостнических отношений это исключалось.

Основываясь на феодально-крепостнических источниках, правительство продолжало усиливать налоговый пресс. В 1794–1796 гг. была предпринята пятая ревизия. Согласно этой переписи подлежало обложению 17 815 тыс. человек мужского пола. После пятой ревизии подушный сбор увеличился с 70 коп. до одного рубля^[1025].

Военные расходы только частично покрывались прямыми налогами, сумма которых не превышала 20 млн. рублей. Приходилось снова прибегать к выпуску ассигнаций. Сумма ассигнаций в обращении возросла за четыре года (1796–1799 гг.) с 156,7 до 210 млн. рублей^[1026]. Выпуск такого количества ассигнаций неизбежно повлек за собой падение курса бумажного рубля с 99 коп. в 1783 году до 69 коп. в 1796 году и до 65½ коп. в 1799 году (по данным Петербургской биржи).

Падение курса ассигнаций заставило правительство перейти на смешанную подать. При введении нового подушного налога устанавливался различный порядок для южных и северных губерний. Крестьяне хлебородных губерний обязаны были вносить по 75 коп., а на остальную сумму сдавать рожь и крупу. Крестьяне нехлебородных губерний вносили только деньги. В 1795 году по новому порядку поступило 702 426 четвертей ржи и 5758 четвертей крупы, которые и использовались для пополнения продовольственных магазинов, опирающихся на главные депо, открытые в 1798 году в Петербурге, Риге, Смоленске, Киеве, Херсоне, Москве и в Казани^[1027].

Остановимся на вопросах организации управления снабжения войск продовольствием и амуницией.

Во второй половине XVIII века в комиссариатское и провиантское дело вносится ряд усовершенствований. Вначале 1764 года в Москве был снова образован Главный кригс-комиссариат. В Петербурге существовала особая контора «для многих исправлений по Комиссариату». При каждой дивизии вместо отдельных комиссаров учреждались «комиссариатские комиссии», которые и заботились о снабжении войск.

Обычно комиссары из этих комиссий сопровождали свои дивизии. Во время расположения войск на квартирах они находились при штабе дивизии.

На случай войны предполагалось, как и в 1736 году, формировать «походный комиссариат», в распоряжение которого и поступали комиссариатские дивизионные комиссии. Всего при 10 дивизиях было образовано 10 комиссий. Комиссариатская комиссия имела в своем составе 85 человек.

В каждой дивизии учреждался вещевой магазин. Кроме того, в Москве был выстроен «Главный вещевой запасный магазин» и отдельный склад в Петербурге. Все эти мероприятия в известной мере улучшили постановку снабжения армии вещевым и амуничным довольствием.

Одновременно упорядочению подверглось также и провиантское снабжение. В 1766 году в Москве учреждается «Главная провиантская канцелярия» с филиалом в Петербурге. При дивизиях сформированы провиантские комиссии, являвшиеся исполнительными органами провиантской канцелярии. Несомненно, что учреждение этих органов усовершенствовало снабжение войск хлебом и фуражом.

В 1775 году провиантские органы освобождаются от сбора средств с населения. Сбор средств передается в ведение административных органов (казенных палат и казначейств), которые и обязаны были перечислять деньги по назначению Главного комиссариатского управления.

Теперь в мирное время снабжение войск осуществлялось через войсковые магазины и путем закупок на месте расквартирования войск. Кроме того, были устроены специальные проходные магазины, расположенные на больших трактах, по которым производились передвижения войск внутри страны^[1028].

Магазины имели стратегические запасы, предназначенные для военного времени и регулирования рыночных цен.

Переход на денежное довольствие сосредоточил в руках комиссариата необходимые средства для закупок.

Хотя организационно снабжение и было усовершенствовано, однако оно не избавило эти органы от колоссальных растрат и хищений, которые особенно часто наблюдались во второй половине века. Установленный Петром I порядок, по которому полк получал ассигнованные средства и тратил по назначению, был отменен. Вещевые и продовольственные органы стали самостоятельными и не подчинялись строевым командирам. Это обстоятельство давало им возможность производить всякого рода манипуляции и расхищать средства, принадлежащие полкам.

Этому способствовала и довольно большая разница в рыночных ценах. Так, в середине XVIII века цены на рожь колебались от 40 коп. до 1 руб. 50 коп. за четверть, на овес — от 48 коп. до 1 руб. 20 коп., на ячмень — от 40 коп. до 1 руб. 25 коп. в различных губерниях. Разница в ценах позволяла актировать закупки по более высоким ценам.

Хищения стали постоянным явлением.

В организации снабжения наряду с положительными сторонами имелись существенные недостатки.

Во-первых, снабжение не объединялось в руках Военной коллегии; во-вторых, оно было автономным в армиях и дивизиях; в-третьих, в военное время снабжение зависело от центральных органов, что было хорошо для мирного времени, но создавало большие неудобства в условиях войны.

В 1791 году правительство вновь пыталось передать дело снабжения в ведение Военной коллегии, но существенных результатов эта мера не дала.

Мероприятия правительства в конце XVIII века носят главным образом организационный характер и направлены на исправление частных недочетов. В 1797 году Главный комиссариат и Главную провиантскую канцелярию перевели в Петербург и подчинили Военной коллегии. Они стали называться экспедициями Военной коллегии. Таким образом, был ликвидирован разрыв между военными учреждениями, и все руководство организацией и снабжением войск сосредоточивалось в одних руках. Армейские и дивизионные комиссии были упразднены (как и вообще все дивизии), и вместо них открыто семь провиантских и семь комиссариатских депо, дислоцированных по месту расположения инспекций. Таким образом, они из учреждений войсковых превратились в местные органы. Все эти органы получили новые штаты^[1029].

В целях обеспечения правильной и целесообразной деятельности военно-хозяйственных органов общие распоряжения высшего порядка шли от коллегиального органа, каким являлась Военная коллегия. Управление ведомствами и, следовательно, реализация решений Коллегии сосредоточивалось в руках генерал-кригс-комиссара и генерал-провиантмейстера, имеющих полное единоначалие.

На период военного времени распоряжения командующего армией передавались интенданту, который находился при главной квартире. Ему подчинялись две комиссии, состоящие из трех членов каждая. В распоряжении комиссий были четыре комиссионера, шесть магазин-вахтров и 18 человек обслуживающего персонала. Они осуществляли вещевое снабжение и продовольствование полевой армии, опираясь на вещевые и провиантские депо.

Порядок работы Комиссариатского департамента регулировался «Положением к штатам 1798 года».

Таким образом, организация и система снабжения войск и флота были приспособлены к установившемуся способу ведения войны и военных действий.

Ремонтирование конского состава

Обеспечение кавалерии конским составом во второй половине XVIII века улучшилось.

Решение Воинской комиссии 1763 года о преобразовании драгунской конницы в карабинерную и об улучшении гусарской конницы не требовало проведения особых мероприятий по замене конского состава.

Для вновь формируемых тяжелых карабинерных полков было решено оставить лошадей прежних драгунских или конно-гренадерских полков. При покупке новых лошадей цена их определялась в 30 рублей.

Для гусарских полков лошади закупались у поселенных гусар, по 18 рублей каждая. Таким образом, переформирование поселенных гусарских полков в регулярные не потребовало новых закупок лошадей.

Ремонт лошадей с 60-х годов производился только путем закупок у населения и получения из конских заводов. По штатам 1763–1765 гг. полагалось покупать ежегодно: для кирасирских и карабинерных полков по 95 лошадей, драгунских — по 99, гусарских — по 114, ландмилицких — по 97, гусарских поселенных и легкоконных (компанейских) — по 77 лошадей.

Ежегодно на пополнение конского состава требовалось 6105 лошадей стоимостью в 157 тыс. рублей.

Всего в 1763 году во всех 33 кавалерийских полках было налицо 33,5 тыс. лошадей. За время с 1765 по 1775 год на ремонт лошадей в 36 полках было затрачено 1 191 192 рубля.

Изменение штатов в 1775 году привело к увеличению конского состава до 51,5 тыс. лошадей в мирное время и 56 тыс. в военное. Ежегодные закупки лошадей в среднем составляли 6500 голов^[1030].

Наконец, по штатам 1796 года в 52 полках кавалерии состояло 62,3 тыс. строевых лошадей. На обновление конского состава требовалось ежегодно закупать до 7 тыс. лошадей.

Таким образом, во второй половине XVIII века установилась определенная система обеспечения кавалерии конским составом. Все внимание было сосредоточено на казенных и частных заводах, а также на подряды. Общее число казенных заводов несколько сократилось за счет ликвидации прибалтийских, но в 1797 году организуется восемь новых заводов. Губернаторам было предложено позаботиться об улучшении пород лошадей в своих губерниях, для чего в каждую губернию с казенных заводов направлено по 10 жеребцов-производителей. Впрочем, от этой меры вскоре отказались, так как содержать специальные пункты оказалось слишком дорогим делом.

Наряду с ростом казенных заводов развивается также частное коннозаводство. Число частных заводов к 1798 году достигло 250. Возрастающие потребности армии вынуждали правительство поощрять развитие частных заводов. Предпринятые меры способствовали, с одной стороны, некоторому улучшению постановки коневодства в стране, с другой — систематические наборы лошадей у крестьян подрывали их благосостояние, ухудшали и без того их тяжелое положение. Только прекращение этой повинности в последней четверти XVIII века остановило начавшуюся деградацию местных пород лошадей. Для восстановления нормального положения в условиях крепостнической России потребовались десятки лет.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА АРМИИ И ФЛОТА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

Система боевой подготовки определяется господствующими общественными отношениями и установившимся способом ведения военных действий.

Дворянство выработало классовую систему обучения и воспитания войск в целях подготовки силы, обеспечивающей проведение его политики. Эта система базировалась на линейной тактике, вполне сложившейся к середине XVIII века.

Принципы линейной тактики требовали поставить обучение так, чтобы превратить войска в единый организм, который одновременно выполнял бы команды, необходимые для передвижения и построения в целях ведения боя путем проведения стрельбы различными способами и, наконец, нанесения штыкового удара.

Сколачивание роты, батальона, а затем полка и дивизии в машину, одновременно выполнявшую отдельные операции по одной общей команде, было делом весьма нелегким.

Для достижения автоматизма в исполнении команд в полках проводились бесконечные тренировочные учения. Эти учения обычно проводились без применения тактических элементов. Только в конце летнего периода проводился смотр, на котором демонстрировалась внешняя слаженность войсковой части. Чтобы добиться этой показной красивости и держать массу солдат в повиновении, в полках широко применялись побои, муштра, господствовала палочная дисциплина. Солдаты не понимали, в чем смысл подобных строевых учений. Они не видели целесообразности во внешней красивости построений и ружейных выкладок.

Тактика колонн и рассыпного строя потребовала по-новому разрешать вопросы обучения и воспитания войск. Войска должны были вести боевые действия в расчлененных боевых порядках. Сам бой распадался на ряд отдельных очагов. Неизмеримо возросла роль солдата в бою. Теперь от него требовали не только стойкости и мужества, но и проявления инициативы, изучения основ тактики наступательного и оборонительного боя. В связи с этим должна была измениться и вся система боевой подготовки войск.

Развитие тактики колонн и рассыпного строя было неизбежно, ибо оно являлось следствием развития военной техники. А как известно, говорит Энгельс, «…успехи техники, едва они становились применимыми и фактически применялись к военным целям, тотчас же — почти насильственно, часто к тому же против воли военного командования — вызывали перемены и даже перевороты в способе ведения боя»^[1031].

Однако новая система боевой подготовки входила в противоречие с крепостнической идеологией. Это противоречие выражалось в утверждении нового взгляда на солдата как на сознательного исполнителя боевых действий и в утверждении системы боевой подготовки, готовившей такого солдата. Новая тактика складывалась в России в процессе становления буржуазного уклада. Она являлась отражением новых отношений, так же как было во Франции в ходе утверждения нового буржуазного общества.

Переход к новому способу борьбы не проходил безболезненно. Правящие круги отрицательно и даже враждебно относились к нему, они видели в этом переходе опасность для феодально-крепостнического строя. Вот почему во второй половине XVIII века обострилась борьба между сторонниками линейной тактики и тактики колонн и рассыпного строя. Объективно она отражала борьбу между старым, феодальным и новым, буржуазным способом ведения военных действий.

БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА ВОЙСК

Развитие уставов

Семилетняя война показала, что русская армия наряду с большими достоинствами имела довольно существенные недостатки в организации и боевой подготовке. В ходе войны возникли новые способы ведения боя, потребовавшие более совершенной организации и подготовки войск. Для разрешения этих вопросов в ноябре 1762 года была созвана Воинская комиссия, на которую возлагалась задача рассмотреть «не токмо все главное учреждение о сухопутном войске, да и самые подробности службы каждого чина от нижнего до вышняго»^[1032].

Комиссия разрешила много вопросов. В ходе ее работы выявилось немало разногласий, отражавших различные направления военной мысли. В итоге споров победила точка зрения защитников основ линейной тактики. Новые явления лишь частично нашли свое отражение в решении Комиссии. Основным документом, разработанным Комиссией, был Пехотный строевой устав, утвержденный 12 марта 1763 года^[1033].

Этот устав явился результатом обобщения опыта Семилетней войны и переработки устава 1755 года. Он закрепил развернутый строй в три шеренги. Каре оставалось, но типы построения его были доведены до двух, густые ротные «колонги» отменялись, вместо них вводились полубатальонные и батальонные колонны. Контрмарш сохранялся, но применение его ограничивалось. Новый устав ограничил виды огня. Косой огонь не применялся, оставлены были самые простые девять видов стрельбы и соответствующие им построения. Для марша введена походная колонна по четыре; только при проходе дефиле взводная колонна дополнялась батальонной.

Руководящим принципом данного устава явилось стремление ограничить строевые формы и оставить лишь необходимые для боя. Это нашло свое отражение в указаниях Военной коллегии: «В экзерциции все так производить надобно, как бы в самом действии, и чтобы в то время оно всякого чина людям в полку обыкновенно было, для чего людей к тому и приучать должны…» В определении строевых норм следовало исходить из своей практики, не копируя западноевропейские образцы, не упуская в то же время из виду лучшего опыта Запада, поскольку «невменяемо, за стыд полезные предметы принимать не только у приятелей, но и у самих неприятелей».

Слабые стороны устава (отсутствие указаний о роли штыкового боя и об инициативе) восполнялись петровским правилом, принятым в екатерининской армии. Согласно этому правилу каждый частный начальник, начиная от командира полка, мог находить свои средства и способы подготовки войск для боя. Не допускался лишь разнобой в уставных видах строя, поэтому во время экзерциции нужно было руководствоваться уставами. В эволюциях допускалось исключительное многообразие форм, что и позволило передовым командирам полков создать лучшие образцы частных инструкций.

Примером таких инструкций является «Полковое учреждение», составленное командиром Суздальского полка А. В. Суворовым в 1764–1765 гг., «Учреждение» для Воронежского полка и другие. В этих инструкциях раскрывались вопросы одиночной и совместной подготовки войск, не получившие широкого освещения в уставе.

Вслед за Пехотным строевым уставом в 1764 году была издана «Инструкция полковничья пехотного полку»^[1034]. Задачу этой инструкции Военная коллегия определила следующим образом: «Чтоб каждый полковник ведал точно, в чем его главнейшая состоит должность»^[1035].

Инструкция являлась важным дополнением к строевому уставу, особенно в части обучения рекрутов и молодых солдат. Практически оказалось, что одиночная подготовка освещалась в инструкции, а совместная — в строевом уставе 1763 года.

В период Семилетней войны родился новый вид пехоты — егеря. Румянцев и П. Панин выявили недостаточную эффективность боя в линейном боевом порядке. Обстоятельства нередко заставляли нарушать каноны линейной тактики и вести бой в самых различных условиях местности. Под Кольбергом, где особенно часто встречались «закрытые ситуации», т. е. естественные препятствия, драться в линейных строях было невозможно. Поэтому Румянцев применил другую форму боя, а именно: ведение прицельного огня из рассыпного строя егерей в сочетании с действиями колонн. В докладе от 8 июня 1762 года он писал: «В прошедшей кампании учреждены были от меня легкие батальоны, состоящие из охотников, которые отменным своим трудом и честью с неприятелем употреблением немалую пользу делали. Я же… дерзаю… соизволения, чтоб оных… оставить, определив к ним достаточных приводцев… Сии из поощрения такового з большею ревностью и усердием отлично заслужат и иногда невозможность, жертвуя себя, преодолевать будут»^[1036].

Такой способ ведения боя принес русским «особливую пользу» в боевых действиях 1760 и 1761 годов.

13 (24) октября 1765 года был утвержден доклад Комиссии, рассматривавшей положение об утверждении в армии егерского корпуса. Комиссия нашла, что егерский корпус нужно употреблять «при случае войны… какие только ситуация и их войска (противника) потребуют противу себя легкой пехоты». Одновременно была утверждена также инструкция по обучению егерей. Эта инструкция совершенно по-новому ставила вопрос о формах построений и способах ведения боя. Она требовала «…егерей всегда строить не в три, но в две шеренги и маршировать им не инако, как всегда сомкнутою колонною», а также «учить… проворно заряжать, смело и с цельным прикладом стрелять». Обучая боевым построениям, нужно было «по повелению как всю линию расширять, ряд от ряду, хотя и сажени на две, так и оную по первой команде проворно смыкать», «по команде с флангов, рядами выбегая, рассыпаться в шеренгу и стрелять»; «как через плутонг или дивизион, так и через ряд и, сменяясь шеренгами, пальбою наступать и отступать». Наконец, рекомендовалось использовать их «по трудным горам и лесным проходам», а во время зимнее «ходить с ружьем и амунициею на лыжах не по дорогам, но прямо через поля и леса».

Спустя 24 года, т. е. в 1789 году, была опубликована еще одна инструкция для егерей. В ней все внимание акцентировалось только на рассыпном строе. «Обучению заряжать проворно, но исправно, целить верно и стрелять правильно и скоро» придавалось огромное значение. Кроме того, требовалось «приучать к проворному беганию, подпалзыванию скрытыми местами, скрываться в ямах и впадинах, прятаться за камни, кусты и возвышения и, укрывшись, стрелять и, ложась на спину, заряжать ружье». Наконец, рекомендовалось «показать им хитрости егерские для обмана и скрытия их места, как-то: ставить каску в стороне от себя… прикидываться убитым»^[1037] и т. д.

Наряду с официальными инструкциями в егерских войсках создавались собственные. Примером такой инструкции являются «Примечания о пехотной службе вообще и о егерской в особенности», составленные в 1785 году в Бугском егерском корпусе, когда им командовал М. И. Кутузов. Кроме общих положений о содержании солдата, в которых главное внимание уделялось сохранению здоровья солдата и ограждению «от излишнего к службе ненадобного отягощения»^[1038], инструкция содержала конкретные указания о подготовке егерей, ибо раз «главнейшее назначение егеря есть стрельба, то и должен сей предмет прежде всякого другого представиться к размышлению»^[1039].

От егерей требовался «выстрел верный», в связи с этим особое внимание обращалось на стрельбу в цель из различных положений и в различных строях: рассыпном двухшереножном или трехшереножном. Особенность данной инструкции состояла в указаниях о тактической подготовке егерей. В них раскрывались не только принципы действий, но и способы ведения боя на открытой и пересеченной местности. В отличие от официальной инструкции егерям предписывалось действовать цепью в одну линию (маневр первый), переходом в две линии (маневр второй), «веревкой» — в лесной местности (маневр третий) и, наконец, на марше в колоннах (маневр четвертый).

На маневрах в Кременчуге в 1787 году Бугский корпус показал высокую тактическую подготовку, и, очевидно, «Примечания» стали известны и командирам других егерских корпусов.

Несмотря на наличие частных инструкций, единый егерский устав не был создан до конца века. Егерские войска руководствовались общим уставом 1763 года и дополнительными инструкциями. Нужно полагать, что руководящие военные круги понимали целесообразность и необходимость создания егерской пехоты, ведущей бой на основе новой тактики колонны и рассыпного строя, но разрешить рождавшиеся противоречия идеологического порядка не могли.

Строевой устав 1763 года не освещал многих вопросов полевой службы. Действовавшие главы устава 1716 года и «Дополнительные главы к генеральному уставу полевой службы»^[1040] также не разрешали всех назревших вопросов. Практическая необходимость в специальном полевом уставе ощущалась уже в Семилетнюю войну. В 1761 году Румянцев составил «Учреждение»^[1041], в котором были затронуты некоторые вопросы, касавшиеся полевой службы.

Вновь вопрос о полевом уставе возник уже во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг.

В этот период Румянцев приступил к разработке инструкций для несения полевой службы. Необходимость введения устава он обосновывал следующим образом: «В армиях полки хороши от полковников, следственно от особ, а не от устава, как бы быть им должно, Тогда бы они были хороши и все бы текло в равномерном порядке до последнего пункта службы, как часы заведенные, от силы действующего устава»^[1042].

«Целое не может быть совершенно, если части оного не будут согласны между собою», — писал Румянцев. Наконец, указывает он дальше: «Распространяя порядок, споспешествующий службе… должен я выдать свое постановление, отрешая разновидные обряды, каковые я здесь нашел, что каждый полк имел свой образ, отличествующий от другого, и исправляет службу, дабы введением для всех должностей единообразной отдалить настоящее нестроение, яко полки один пред другим неодинаковыми поступками представляют собой как бы иное войско, хотя всем есть один устав, каким образом делать службу»^[1043].

Исходя из этих соображений, Румянцев и составил в марте 1770 года «Обряд службы»^[1044]. Рассылая его в полки, он приказывал: «Полковым командирам рекомендую накрепко своим штаб- и обер-офицерам подтвердить, дабы мною изданный «Обряд службы» не довольно прочесть, но и всегда в крепкой памяти иметь, для лучшего же знания иметь всегда в кармане при себе»^[1045].

«Обряд службы» выдвинул ряд новых положений в части строев, форм и методов обучения и порядка внутренней и полевой службы.

Вместо рекомендованного уставом 1763 года трехшереножного строя пехоты «Обряд» вводил двухшереножный строй, чем достигались большие возможности для ведения огня. В строю солдаты должны были располагаться свободно, «держа тело прямо и непринужденно…»^[1046]. При движении рекомендовалось «ступать равною ногою и не бить», делая «80 шагов в минуту, а шаг в три четверти, а скорым маршем 120»^[1047]. «Обряд» решительно упрощал ружейные приемы. В прилагаемых к уставу нужных во время экзерциций и ее оборотах пунктах подчеркнуто: «Все лишние приемы в экзерциции избегать, так же как и принуждения фигуры»^[1048].

Главное внимание Румянцев уделил установлению простейших приемов, которые требовалось «делать скоро, но ясно»^[1049]. Отработка приемов обеспечивала быструю изготовку для стрельбы. Хотя Румянцев и упростил подготовку к стрельбе, но оставил без изменения принцип непрерывности огня и поэтому не акцентировал внимания на прицельной стрельбе^[1050].

Перенося в «Обряд службы» принцип непрерывности огня, он полагал, что огонь этот необходим во время боевых действий линиями, а при расчлененном боевом порядке (сочетание егерских линий и колонн, каре и колонн и т. п.) частая пальба, естественно, отпадала. Она заменялась прицельным огнем егерей.

Наряду с вопросами строевой и огневой подготовки «Обряд службы» разрешил ряд вопросов внутренней и полевой службы, в частности, о марше армии, о лагерной службе, о караульной службе и т. п. Направляя свой устав в дивизию Олица, Румянцев писал ему: «Господа полковые и ротные командиры с рачением постараются подчиненных своих, а особливо нижних чинов привести в свойственное военным людям состояние… надлежит обучать их (солдат) со всякими подробностями, но притом со скоростью и каждого особо; прилежный и понятливый скоро восчувствует свои в том надобности и познает свое в том превосходство над неустроенным и невежею, каков наш настоящий неприятель, а непонятливый и ленивый потерпит за себя»^[1051].

Румянцев внимательно следил за тем, чтобы офицеры знали его устав, и когда при проверке по дивизии выявилось, что поручик Каховский, стоя на отводном карауле, не знал своих обязанностей, главнокомандующий арестовал его на две недели, а в специальном приказе подтвердил необходимость изучения устава^[1052].

«Обряд службы» был принят в 1776 году в качестве официальной инструкции и разослан Военной коллегией во все дивизии.

На основе указаний Румянцева в 1-м гренадерском полку, которым командовал В. Воронцов, в 1774 году была подготовлена и затем одобрена Румянцевым «Инструкция ротным командирам»^[1053]. Это удивительно яркий документ о подготовке рекрутов и солдат в роте. Не меньший интерес вызывает до сих пор не публиковавшееся «Учреждение в пользу всех чинов, дабы по пространному в нем описанию единственно поступали во всем полку»^[1054].

Громадную роль в обучении русских войск сыграл устав Суворова «Наука побеждать». Этот замечательный устав сложился не сразу. Его предшественником было «Полковое учреждение», написанное Суворовым в 1764–1765 гг. в период командования Суздальским полком, и ряд приказов, в которых выкристаллизовывались его основные тактические принципы:

«Наука побеждать» была оформлена в виде устава в 1795–1796 гг.

В «Науке побеждать» Суворов сформулировал основные принципы воинского обучения:

1. Подготовка солдат должна производиться систематически, последовательно и непрерывно.

2. Обучение должно быть активным и действенным.

3. Каждый воин должен понимать свой маневр, и все, чему он учится, должно быть необходимо для боевой практики.

4. Обучение должно вести показом, а не рассказом, т. е. на основе чувственного восприятия.

Стержнем воинского обучения должно быть овладение тремя воинскими искусствами: «глазомер, быстрота, натиск». В решении вопроса о строях, боевых порядках, а отсюда и формах и методах обучения Суворов исходил из нового понимания сущности боя. Он не понимал бой односторонне и не сводил его лишь к огневому бою. Он полагал, что «огни открывают победу», завершает же ее штыковая атака. «Штык, быстрота и внезапность суть вожди россиян…»

Рассматривая бой как многосторонний акт, Суворов ввел такие понятия, как подготовка к атаке, огневой бой, атака и преследование. Это было совершенно новое понимание боя. Как известно, на Западе знали только подготовку к бою и огневой бой, к атаке не стремились, а преследование противника вообще исключалось, ибо в это время могла разбежаться армия победителя, состоявшая из наемников.

Исходя из нового понимания боя, Суворов, оставляя уставной строй, рекомендовал такие боевые порядки, которые обеспечивали бы наступательный бой. «Должно стремиться к одной главной точке, — писал он, — и забывать о ретираде; быстрота и внезапность заменяют число; натиск и удар решают битву и приступ предпочтительнее осады»^[1055].

Отсюда, полагал Суворов, боевые порядки должны сообразоваться с замыслом полководца, обязанного учесть «силу и обыкновение неприятеля», местность и время. Поэтому он предпочитал для ведения наступательного боя расчлененные боевые порядки, обеспечивавшие быстроту и внезапность натиска.

Новое понимание сущности боя приводило к известной коллизии между системой боевой подготовки и господствовавшими общественными отношениями. Вот почему Суворовский устав продержался недолго и был изъят Павлом I, а сам Суворов отправлен в ссылку.

Таким образом, в уставной теоретической мысли определились ясно выраженные два направления, нашедшие отражение в практике боевой подготовки. В меньшей степени эта борьба находила отражение в уставах и инструкциях, регулировавших боевую подготовку кавалерии и артиллерии.

Новый кавалерийский устав был опубликован в 1763 году, т. е. почти одновременно с пехотным. Он назывался «Устав воинской о конной экзерциции» 1763 года. По существу он мало чем отличается от устава 1755 года.

Воинская комиссия в докладе от 3 февраля 1763 года изложила изменения, внесенные в новый устав. Так, в новом уставе отменялся батальон-каре, «как весьма излишняя, нигде не употребляемая и для конницы ненадобная эволюция». В пешей экзерциции устанавливалось более короткое исполнение темпов с карабином и самое главное указывалось «пальбу производить всегда в две шеренги, потому что за неудобности больших палашей и сапог с раструбами, передней шеренге на колени садиться не можно…»

Если прежде гренадерские и драгунские полки должны были все построения (пешую экзерцицию) делать спешась, то по новому уставу «карабинерные полки амуницию, окромя кирасиров, всю имеют против кирасир, то за тягостью оной амуниции пехотные маневры оставляются, а спешась с лошадей, производить пальбу: 1) на месте, 2) наступным, 3) отступным; 4) насквозь тесный проход проходить с произведением огня и потом деплоироваться; 5) залп; и потом садиться на лошадей»^[1056].

Наконец, отменялось вздваивание шеренг, как «кирасирские и карабинерские полки пальбу производят только в две шеренги». Расчет полка оставался прежним. «Полк кирасирский и карабинерный состоит в десяти ротах, и оные сочиняют пять эскадронов. Рота состоит в трех капральствах»^[1057]. Дальше в уставе подробно излагались обязанности кавалеристов от выводки лошадей из конюшен до сбора на ученье. На ученье полк становился развернутым фронтом в три шеренги. Во время экзерциции обучали немногим приемам, «а именно: взводи курки, прикладывайся, пали, к седанию на конь и к схождению с оных»^[1058]. Наибольший интерес в экзерциции представляет раздел об атаках. Устав предусматривал: собственно атаку, малую атаку и вторую атаку, буквально повторяя положения устава 1755 года; специальные эволюции при наступлении и отступлении.

Вслед за кавалерийским уставом в 1776 году вышла «Инструкция конного полка полковнику»^[1059], в принципе не отличавшаяся от «Инструкции полковничья пехотного полку». Нужно сказать, что в армии устав и инструкция, хотя и рассматривались как обязательные документы, но все же такие генералы, как Румянцев и Суворов, считали необходимым внести в них существенные изменения. Румянцев в «Обряде службы» ввел для всех действий в конном строю двухшереножный строй^[1060]. Стрельбу с коня ограничил, разрешив главным образом одиночную стрельбу для фланкеров при атаке и стрельбу подразделениями «против маячущих неприятелей».

Суворов, приняв двухшереножный строй, вообще запретил стрельбу с коня и строго ограничил случаи спешивания кавалерии. Основные строи кавалерии у Суворова — развернутый поэскадронно или подивизионно. Если позволяли обстоятельства, то действовали и колоннами (взводными или полувзводными, например, при Кинбурне). Наконец, Потемкин разрабатывает строй для казаков и поселенной конницы. Это — лава из развернутых сотен с интервалом иподдержкой.

Все изменения строев диктовались опытом войны и, безусловно, имели положительный характер^[1061].

Указания для артиллерии, разработанные в 1756 и 1759 годах, оставались в силе^[1062].

В это время для артиллерии был принят развернутый строй с подразделением линии орудий на дивизионы. Применялся он для стрельбы на месте, для движения вперед и перемены фронта.

Была попытка создать артиллерийскую колонну из середины в четыре орудия (при построении каре), но такой строй не привился. В дальнейшем Шуваловский устав дополнялся частными инструкциями, например, «Наставлением всем господам батарейным командирам 1788 года», но все они не изменяли уставных строев.

Положительной стороной артиллерийских строев являлась возможность вести стрельбу на верное поражение с уставных дистанций, дабы обеспечить «должное уважение неприятелем нашей артиллерии»; нравственная выдержка, спокойствие и хладнокровие, позволявшие вести огонь «с губительных дистанций в 300 сажен».

Румянцев высказывал мысль о необходимости стрелять преимущественно на средних и ближних дистанциях, ибо при этом «сверх сделания ему (неприятелю. — Л. Б.) великого урона, можно соблюсти и заряды, которых тогда менее издержано будет…».

Наставление заканчивается характерными для Румянцева словами, показывавшими его веру в необходимость проявления частной инициативы: «впрочем в подробное о сей полезности описание я не вхожу более, а отдаю на собственное примечание господ офицеров, яко наискусных артиллеристов…»^[1063]

Таким образом, уставы второй половины века определили лишь основы экзерциции. Частным начальникам вменялось в обязанность самостоятельно развивать прикладную часть устава, применяясь к обстоятельствам, местности и неприятелю. В частных инструкциях и проявлялось все то новое, что вступало в противоречие со старым.

Строевая и огневая подготовка в войсках

Одиночное обучение. В строевых уставах середины XVIII века вопросы одиночного обучения не получили отражения. Отсутствовал этот раздел и в строевом уставе 1763 года. Между тем войска ощущали потребность в регламентировании форм и методов боевой подготовки молодых солдат. Этот недостаток был восполнен «Полковничьей инструкцией», включавшей раздел: «Чему приверстанного к полку рекрута и всех солдат вообще научить надлежит». В этом разделе излагались основные положения по обучению и воспитанию молодых солдат.

Требования «Полковничьей инструкции» для своего времени были передовыми. Она требовала, чтобы ротный командир лично знакомился с каждым рекрутом. Затем инструкция рекомендовала поручить рекрута «надежному и добронравному солдату, чтоб он ежечасно того нового солдата обучал… порядочному поведению, как обуться, одеться и дать себе добрый вид»^[1064]. Общий надзор поручался капитанам и унтер-офицерам. Категорически запрещалось бить рекрутов. Результатов рекомендовалось достигать «ласковостью и со истолкованием».

Элементарное обучение должно было начинаться с того, чтобы рекруту «накрепко втвердить и вкоренить, чтоб он ружье свое, мундир и амуницию не только по должности, но за нужное почитал содержать и в бережении и в крайней чистоте, изъяснять ему, что то к сохранению самого его служит и что исправностью ружья побеждается неприятель, а чистотою и бережением амуниции сохраняется его собственное здоровье»^[1065].

Затем следовало переходить к разъяснению и усвоению воинских артикулов. Главной задачей являлось разъяснить «оных силу и содержание; а паче, что до солдата касается, изъяснять должность службы и требуемую от солдат неустрашимую храбрость, и что никакие страхи и трудности, храбрость и верность Российских солдат никогда поколебать не могли, в которых число и он принят»^[1066].

Начинать обучение полагалось с объяснения значения ружья, затем обучить сборке и разборке его, ходить в строю без ружья и с ружьем, «и когда во всем том он привыкнет, начать обучать ружейным приемам» и только потом переходить к стрельбе. В это время «всякому ротному командиру надлежит поодиночке всех своей роты унтер-офицеров и солдат свидетельствовать и научать во всех званиях, умеет ли порядочно обуваться, одеваться, ходить, стоять, пристойно говорить, ружьем верно ли делают приемы, тверды ли в маршировании и оборотах; а от унтер-офицеров взыскивать и способов, каким образом других научать, и буде что недостаточно в ком усмотрит, обучает с истолкованием, накрепко надсматривать, чтоб всякой во всем по его званию приведен был в надлежащую исправность»^[1067].

Молодому солдату внушалось уважение к воинскому закону, для чего читались артикулы в присутствии всей роты. Инструкция предписывала прививать солдатам непоколебимую традиционную храбрость и верность и пояснять сущность воинского долга и чести. Срок обучения рекрут был установлен в 5 месяцев.

«Полковничья инструкция» рационально разрешала многие вопросы военного быта. И в этом ее сильная сторона. Но в то же время она ставила командиров полков в бесконтрольное положение, давала им возможность эксплуатировать своих солдат. Многие командиры полков воспользовались этим для личного обогащения.

Инструкция была разослана в войска только в конце 1766 года. До этого времени командиры полков сами разрешали вопрос о подготовке молодых солдат. Поэтому в полках возникали частные инструкции. Примером такой инструкции и является «Полковое учреждение» Суворова^[1068].

«Полковое учреждение» обращает особое внимание на постановку одиночного обучения, задачи которого Суворовым сформулированы ясно и определенно. «Экзерциция, — писал он, — состоит: 1-е в захождении и захождении (так в тексте нужно — в хождении и захождении. — Л. Б.), дабы солдат ко всякому движению и постановлению фронта против неприятеля искусен был.

2-е (в) скорой и исправной пальбе. И сие первое обучение движению ног толь паче нужно, как обучение в действии рук, что без него и исправнейшее действие в руках и штыком, как бы кто храбр ни был, бесполезно»^[1069].

Исходя из этого, необходимо молодых солдат прежде всего обучать стойке, «чтобы оные имели на себе смелой и военной вид»; затем переходить к обучению поворотам «по-одиначке, по-шестакам, по-ширеножно и всею командою в три ширенги»; после чего «приступить к хождению… по-одиначке… шестаками… большею ширенгою… командою в три ширенги»^[1070], наконец, обучаться сдваиванию рядов.

Все это нужно было проделать без ружей. Убедившись в том, что рекруты усвоили основы строя, начальник команды должен был перейти к следующей ступени, т. е. к обучению тех же элементов строя. «Дать им ружье в руки и 1-е — научить, как оное держать и с ним во фронте стоять, 2-е — подтвердить с ним повороты, 3-е — все хождения»^[1071] описанные выше.

Третья ступень подготовки — обучение «скорому заряжанию с примерною пальбою»^[1072]. И в этом случае Суворов подчеркивает, что нужно начинать учить «1-е — просто по-одиначке с оказанием всех темпов и приемов стоя, 2-е — с знаками (т. е. с обозначением выстрела) по-шестакам и большею Ширенгою, 3-е — скорому четверократному заряжанию с примерною пальбою, то есть: стоя, сидя на колене… 4-е — …с пальбою на фронт неприятельской, с хождением вперед, тож по-одиначке, с знаками шестаками и ширенгою, 5-е-сведя всех, а по недостатку примешав старых (солдат. — Л. Б.), в три шеренги с приступлением задних на месте и передние, садясь на колени по одному ряду, потом по два с искошением оных, и залпом с знаками, все тихо, потом с знаками для примерных выстрелов скорострелков…» и, только твердо усвоив все эти приемы, можно «напоследок приступить к пальбе»^[1073].

Таким образом, Суворов упорядочил одиночную подготовку рекрутов и отделил ее от совместного обучения.

Главными элементами одиночной подготовки были: обучение строю, ружейным приемам и цельной стрельбе.

Совместное обучение. Совместное обучение предусматривало обучение войск строю и стрельбе.

Господствовавшей формой боевого построения при линейной тактике был развернутый строй, обеспечивавший возможность ведения огня и штыкового удара. Главная задача войск состояла в том, чтобы суметь вовремя произвести построение развернутого строя из походных колонн вне сферы ружейного огня. После этого наступал период сближения и, наконец, сам бой. Особое значение приобретали навыки быстро производить необходимые построения.

На марше обычно применялась взводная или ротная колонна, а при форсировании дефиле батальонная. При встрече с пехотой противника батальон (или полк, двигавшийся в батальонных колоннах) выстраивался развернутым фронтом, имея в интервалах артиллерию.

При построении из дивизионных (двухвзводных) колонн батальон развертывался (№ 1 и 2).

Обычно перед построением каждому батальону давался дивизионный или полудивизионный расчет для ведения стрельбы. Стрельба из развернутого строя шла шеренгами, рядами, выступными или отступными плутонгами или залпом. Задача стрельбы состояла в том, чтобы не дать возможности противнику начать атаку, нанести поражение его живой силе, нарушить строй, а затем, перейдя в штыковую атаку, опрокинуть вражескую линию. Полк строился в две линии. Когда 1-я линия расстреливала все заряды, ее сменяла 2-я линия. Смена линий проходила путем вздваивания рядов. В образовавшиеся интервалы проходила вперед 2-я линия, становилась в двухстах шагах впереди 1-й и продолжала огневой бой.

№ 1

Развернутый строй полка прикрывался с флангов кавалерией (если она придавалась ему). Данный боевой порядок мог видоизменяться. Однако эти видоизменения были весьма ограниченными.

При встрече с конницей из развернутого строя могло построиться каре, способное огнем отразить атаку с любой стороны (№ 3). Каре могло перестроиться в переломанный строй, который также применялся для отражения кавалерии. Для этого два задних дивизиона (3-й и 4-й) делали поворот и выступали под углом на линию передних (№ 4).

№ 2

Развернутый строй можно было повернуть. Осью поворота мог быть либо центр, либо какой-нибудь фланг (№ 5).

При наступлении линия могла двигаться целиком, останавливаясь для стрельбы и заряжания или наступать через плутонг (взвод). Огонь вели 1-й и 3-й взводы, под прикрытием которого двигались 2-й и 4-й взводы, а затем наоборот. Отход обычно совершался через плутонг (взвод) (№ 6).

№ 3

Все эти построения требовали твердых навыков в маршировании и перестроениях. Появление егерской пехоты и расчленение функций огня и удара между легкой и линейной пехотой внесло ряд изменений в боевые построения батальона (полка). Батальон уже мог на марше выдвинуть стрелков (фланкеров), которые выбегали вперед и начинали вести огонь, прикрывая им развертывание всего батальона (№ 7).

№ 4

При наступлении развернутой линией или колоннами батальон (полк) прикрывал свои фланги стрелками (№ 8).

Могло прикрываться стрелками и каре. Для этого от каждого фаса высылались стрелки по одному правофланговому ряду каждого взвода (№ 9).

При отходе могли отступать через ряд с ведением огня из развернутого строя или отходить с огнем колонны из середины (№ 10–11).

Переход к сочетанию рассыпного строя с колоннами позволил в значительной мере увеличить подвижность войск и усилить их маневренность.

№ 5

№ 6

№ 7

№ 8

№ 9

№ 10

№ 11

Порядок совместного обучения роты и полка линейным построениям с наибольшей полнотой изложен в «Полковом учреждении» Суворова, которое раскрывает устав 1763 года. Ротное обучение должно было осуществляться в зимнее время, т. е. во время пребывания на постоянных квартирах. Несмотря на то, что условия квартирования мало способствовали обучению, Суворов все же нашел способ вести систематическую подготовку, выделив из числа старых солдат временных ефрейторов. «Времянные ефрейторы в частях капральства собирают своих подчиненных поблизости своей квартиры… в понедельник, вторник, и осмотря их в порядочном приборе скоро и подробно, делают им при себе краткое свидетельство в экзерциции без команды, то есть по-одиначке, имянно: 1-е — в шагах: тихо, скоро, аршинным шагом; тихо, скоро, полуторааршинным; косым аршинным вправо, влево, на линии; вправо, влево, вперед, отступанию; гусиной шаг целою шеренгою с захождением вправо и влево; 2-е — приемы полковые и ротные…; 3-е — скорому четверократному заряжанию с примерною пальбою; 4-е — снявши на время сумы, сниманию шляпы на месте, в мимоходе и обходе… и распускает на квартиры.

В среду разтах.

В четверток такое же краткое свидетельство, как в понедельник и вторник.

В пятницу делает полное свидетельство… В субботу разтах».

Любопытно примечание Суворова, что «в морозы и всякой дождь приемам обучать в избах и крытых строениях, а хождению в плащах и в морозы в рукавицах, однако дождь пережидать».

Каждое капральство «экзерцируетца в месяц только один раз» в течение двух дней.

Рота проводила совместное обучение также только один раз в месяц, «для чего… командир ротной собирает и определяет на то три или четыре дня»^[1074].

Таким образом, в течение месяца солдаты роты имели 10 дней одиночной подготовки, 2–3 дня обучались капральством, 3–4 дня всей ротой.

В заключении раздела Суворов писал: «Посему все члены части и корпус ротной, будучи во всегдашнем упражднении экзерциции, праздность и леность навсегда убегать привыкнуть. Суетно бы то было, ежели ротному командиру роту свою только к лагерю на экзерцирование готовить, но чрез сие она не токмо готова всякой час на смотр, кто бы ни спросил, но и на сражение со всяким неприятелем. Всякой при всяком случае будет бодр, смел, мужествен и на себя надежен… Не надлежит мыслить, что слепая храбрость дает над неприятелем победу, но единственно смешанное с оною военное искусство»^[1075], т. е. мастерство. В отношении содержания обучения полка Суворов полагал необходимым производить его в полном соответствии с уставом 1763 года.

Менее подробно правила совместного обучения изложены в «Инструкции ротным командирам» Воронцова. Он подчеркивает, что «ротный командир должен учить офицеров своей роты, чтобы они совершенно знали экзерцицию ружьем, командовать плутонгами, полудивизионами и протчее..; когда люди совершенно выучены маршировать, колонны строить, деплоироваться и равняться фронтом, то из них все что хочешь сделаешь»^[1076]. Таким образом, задача состояла в том, чтобы ружейные приемы и построения солдаты делали совместно. Порядок обучения роты изложен также в «Учреждении» Воронежского полка^[1077]. После проверки и осмотра капитаном внешнего вида солдат и особенно состояния оружия (ружей, штыков и шпаг) производилось ранжирование. По команде «Ранжируйся» старший сержант разделял роту на четыре плутонга, после чего обер- и унтер-офицеры становились на свои места.

Ротная экзерциция состояла:

1. В изготовке роты к учению под барабан.

2. В маршировании роты «целиком, пополам роты и по плутонгам».

3. В проведении пальбы.

Далее в «Учреждении» излагался порядок обучения полка.

Вначале полк выстраивался по ротам и ранжировался по росту. Затем выносились знамена, и лишь после этого приступал к экзерциции по барабанному бою и флигельману. В экзерцицию входило построение, перестроение и марш как подготовка к стрельбе, затем начиналась пальба плутонгами, дивизионами и залпами на месте, в наступлении и при отходе. Отдельно разучивалась пальба из каре.

Полковые учения по условиям квартирования войск зимой исключались и производились главным образом в период лагерных сборов, когда каждый полк устраивал лагерь и стягивал разбросанные вокруг города в радиусе 100–120 верст свои отдельные части. О порядке боевой подготовки полков в лагерях дают представление полковые журналы за 1768 год, которых, к сожалению, сохранилось очень мало.

Вятский пехотный полк^[1078] имел в своем составе 778 человек. В лагерь полк прибыл 17 мая. В течение четырех дней шло устройство лагеря. С 21 по 24 мая проводились занятия с молодыми рекрутами, «обучаемы были кратким артикулам и вождению».

С 26 по 31 мая рекрутов продолжали обучать приемам, а остальные занимались поротно.

Со 2 по 18 июня рекруты осваивали «приемы по диспозиции с примерною палбою». Старые солдаты держали городской караул и не участвовали в занятиях.

С 19 по 20 июня шло учение поротно и побатальонно «с примерною палбою».

23 и 25 июня проводилось учение всем полком по дистанции с пальбою.

С 30 июня по 3 июля также шло учение всем полком с примерной стрельбой.

4 июля происходила боевая стрельба (на каждого по 10 патронов).

7, 8, 11, 13, 14, 16, 18 июля шло учение полком со стрельбой холостыми патронами.

Только 20 июля «производимы были разные эволюции с палбою на каждого по 80 патронов» во время инспекторского смотра.

23 и 24 июля производилось «стреляние в цель на старых по 3, а на рекрутов по 10» патронов.

1 августа полк ушел в городской караул. Таким образом, в период с 19 мая по 1 августа на учебные занятия ушло 49 дней, а на праздничные дни, уборку лагеря, чистку оружия и т. п. — 21 день.

Любопытно, что на ротные занятия отводилось всего три дня, 40 дней на полковые занятия, из которых 36 дней занятия проводились с примерной пальбой, два с боевой и только два дня были заняты маневрами. Пороха на стрельбу за весь лагерный период потрачено 78 пудов 39 фунтов 11 золотников.

Ладожский пехотный полк^[1079] насчитывал в своем составе 887 человек. В лагерь полк выступил 16 мая, с 17 мая по 1 июня полк был назначен в городской караул и только 2 июня приступил к занятиям; 2, 3, 4, 5 и 6 июля занимались «поротно с приемами бес палбы». 9, 10, 11, 12, 13, 14 «обучение происходило до обеда поротно, а после обеда побатальонно с приемами бес палбы».

18 — до обеда шло учение поротно, после обеда побатальонно с пальбою.

20 — шло такое же учение, а с обеда начали учение полком.

21 — шло учение побатальонно.

23, 24, 25, 26 шло обучение полком «приемам бес палбы».

30 июня, 1 и 2 июля старые солдаты обучались в составе полка с пальбою, а рекруты — приемам без пальбы «при этом выпалено было из 4 единорогов».

3 и 4 июля «обученье происходило полковое с палбою». Стрельбу вела также и артиллерия.

5 июля «обученье происходило полковое примером бес палбы».

С 7 по 12 июля шло «обученье полком» с пальбою «при оном же обучении (были) эволюции».

С 13 июля по 1 августа полк ушел в караул. Оставшиеся рекруты занимались приемами без пальбы.

1, 2 и 4 августа стреляли в цель.

5 и 6 августа шло полковое учение с примерной пальбой, а 7, 8, 11, 12 августа без пальбы.

14 и 15 августа полк вернулся на зимние квартиры.

Обращает на себя внимание непомерно большая загрузка полка караульной службой. Из 93 дней на нее ушло 32, если к этому прибавить праздничные дни и отбросить дни ненастной погоды (их набирается 17), то, собственно, на занятия было использовано только 44 дня, в том числе на ротные и батальонные 12 дней, на полковые 30 и на стрельбу два дня. Эволюции производились пять дней.

За весь лагерный период на стрельбу истрачено пороху 111 пудов 26 фунтов 73 золотника.

Казанский пехотный полк^[1080] имел в своем составе 820 человек. 16 мая полк выступил в лагерь.

С 17 по 20 мая готовили лагерь и не занимались.

21, 22, 23, 24 мая «обученье было ружьем экзерциции по-одиночке и по-шереножно с показанием всех темпов и приемов».

26, 27, 28, 29, 30 и 31 мая люди обучались «ружейной экзерциции бес палбы по-шереножно, тоже и целыми ротами».

Со 2 по 14 июня «ученье происходило примером с произведением всех эволюций против строевого устава».

17 июля шло батальонное учение.

18, 19, 20 июня — полковое учение без стрельбы.

21 июня — полковое учение со стрельбою для старых солдат.

23 июня — состоялся смотр генерал-майором фон Трахницем.

С 25 июня полк ушел в городской караул.

С 3 по 21 июля оставшихся рекрутов обучали строю и стрельбе.

22, 23 и 24 июля «ученье было всем полком против строевого устава».

26 июля вторично был произведен смотр полка генерал-майором фон Трахницем.

30 июля «полк представлялся на смотр генерал-аншефу и кавалеру генерал-майору Олицу, а какие при оном осмотре эволюции происходили, о том особливое описание у сего прилагается». На смотру демонстрировали стрельбу по барабанному бою на месте частями, затем — движение вперед на 40 шагов и стрельбу наступными плутонгами, восстановление фронта, «в которое время (по предложению) противной стороны конница полк сзади атаковала. Почему в самое то время, как конница атаку делать начала, то через плутонги в атаках сделаны были обороты и палба происходила на обе стороны»^[1081].

С 31 июля по 10 августа ввиду дождя и ненастья занятий не было.

11 августа производилась боевая стрельба.

16 августа полк выступил на зимние квартиры.

Таким образом, в течение 91 дня сбора полк занимался всего 51 день. Пороху на стрельбу истрачено за весь лагерный период 90 пудов 26 фунтов 32½ золотника.

Шлиссельбургский пехотный полк^[1082] (746 человек) выступил в лагерь 16 мая и по 20 мая устраивал его.

С 20 мая по 17 июля шло обучение «с произведением эволюций против строевого устава, при ротных учениях».

18 и 19 июля шло полковое учение со стрельбою и с выполнением эволюций.

21 июля состоялся смотр полку генерал-майором фон Транзеном.

25, 28, 30 и 31 июля и 1 августа — полковое учение с выполнением эволюций.

5 августа — эволюции на смотру генерал-аншефа Олица, В журнале имеется примечание, что в июле «сверх вышеописанного производится показническая эволюция по обучению рекрутов эволюциям против строевого устава…»

Журнал составлен менее детально, чем другие, и не имеет подробных указаний о числе учебных дней, но, очевидно, положение и в этом полку было такое же, как и в других, т. е. в течение трети лагерного сбора фактически никаких занятий не проводилось.

Пороха в полку истрачено за весь лагерный период 93 пуда 1 фунт 12¾ золотника.

Рассмотрев указанные журналы, можно сделать некоторые выводы о состоянии боевой подготовки в полках накануне русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Полки обычно выводились в лагеря 16 мая и заканчивали сбор 16 августа. Строевые занятия и занятия по стрельбе велись согласно строевому уставу. На одиночную подготовку отводилась примерно одна треть учебного времени. Полковые учения в основном также велись по уставу. Собственно эволюций (маневров) проводилось мало, и по своему характеру они являлись только уставными. Очевидно, командиры полков не решались проявлять инициативу и предпочитали держаться рамок устава. Главное внимание сосредоточивали на производстве стрельбы. Ни в одном из журналов, дошедших до нашего времени, не упоминается об обучении штыковым ударам. Вера в сокрушительную силу ружейного огня порождала недооценку штыкового удара. В то же время обучению стрельбе в цель не придавалось должного значения. На нее отводилось всего 1 — 2 дня в течение всего сбора. Неудивительно, что попадание в цель при несовершенстве ружей того времени было невелико (не более 15–20 процентов, как наблюдалось, например, на стрельбах полков Киевского гарнизона в 1760 году). В то же время патронов и пороха расходовалось много. Так, в Вятском полку было истрачено 121 310 патронов для стрельбы холостым патроном и только 2418 боевых патронов. Таким образом, главное состояло не в том, чтобы попадать в цель, а выработать навыки в непрерывной и быстрой стрельбе. Все полки проверялись дивизионными генералами. На смотру полк отчитывался в твердости знаний строевого устава.

Обучение кавалеристов также разделялось на одиночное и совместное. Одиночное обучение определялось V главой «Инструкции конного полка полковнику».

Инструкция требовала каждого рекрута сделать солдатом, «чтобы крестьянская подлая привычка, уклонка, ужимка, чесанье при разговоре совсем были из него истреблены; лошадь строевую, данную ему, любить, беречь, чистить, кормить и прибирать ее, обходясь с нею ласково», научился. Все это должно было внушаться рекруту повседневно («ласковостью и с истолкованиемм ему изъяснять»).

Обучение должно начаться с седловки коня и обращения с оружием, «а как все предписанные повеления оной понимать начнет, то его ежедневно посылать в полковую манеж для показания ему вседание на конь и низоедание с коней, держания, будучи на коне, талии, ног и поводов, свободное владение своей лошадью, обороты, заезды и осаживание лошади, крепкое и смелое сидение на лошади, чрез что увеличить может вид проворного и храброго кавалериста». Для обучения офицеров и унтер-офицеров езде и выездке лошадей в полку существовала должность берейтора. Солдат учили унтер-офицеры.

Эта инструкция определяла формы и методы совместной подготовки кавалеристов эскадронами и полком.

В целях улучшения боевой подготовки кавалеристов Румянцев предложил перейти к двухшереножному строю. Этот переход он обосновывал «тактической препорцией». Он справедливо указывал, что «строение эскадронов в две шеренги остаетца непременно для того, дабы удобнее делать в движении онаго обороты»^[1083]. С другой стороны, переход к двухшереножному строю позволял уменьшить число людей в полку и лошадей на одну четверть.

Серьезное внимание уделялось также индивидуальному обучению артиллеристов. Военная коллегия разослала ряд циркуляров, в которых требовалось обучать артиллеристов как своему, так и пехотному делу. Артиллеристы вкратце изучали материальную часть, а затем учились стрелять. При этом каждый должен был произвести по одному выстрелу из мортиры, гаубицы, единорога и пушки. Кроме того, полагалось дать по три выстрела для приобретения навыков в скорострельной пальбе. Для обучения ружейной стрельбе отпускалось по 50 патронов, по одному фунту пороха и «свинца по три пули». Изучались способы стрельбы из развернутого строя.

Полевая подготовка в войсках

До 90-х годов XVIII века армия не имела специального полевого устава и руководствовалась положениями «Устава воинского» 1716 года и «Дополнительными главами к генеральному уставу о полевой службе 1765 года»^[1084], изданными в целях ликвидации замеченных недостатков «по недовольному описанию всех полевой службы подробностей».

«Дополнительные главы» лишь развивали положения устава 1716 года, относившиеся к караульной и лагерной службам, и не имели самостоятельного значения. Не имели такого значения и соответствующие главы «Обряда службы» Румянцева. Поэтому полевая подготовка войск являлась делом командиров полков и дивизий, которые могли осуществлять ее по-разному. Полевая подготовка завершала обучение войск и проводилась обычно во время летних лагерных сборов.

Военная коллегия, признав, что от правильного устройства лагерей зависит качество обучения войск, ежегодно давала указания о выводе войск в лагеря. Обычно лагеря располагались вблизи постоянных квартир. Выбор места, съемка планов лагерей и составление маршрутов, соединявших постоянные квартиры с лагерем, возлагались на офицеров Генерального штаба.

В 1763 году Военная коллегия разослала офицеров Генерального штаба и предложила представить «сочиненные ими планы лагерей». Однако недостаточное число офицеров не позволило выполнить приказ в один год, и дело затянулось. Полки, не зная новых требований к лагерному расположению, обращались за указаниями в Военную коллегию. По предложению генерал-майора Ивашова, в 1764 году во все полки были разосланы карты, которые послужили образцами при составлении отчетных карт маневров. Военная коллегия обязала командиров дивизий выводить войска в лагеря согласно расписанию компанентов.

При устройстве лагерей войска пользовались специальной Инструкцией квартирмейстерам, «служащей к замечанию при избрании лагерных мест». Для лагеря необходимо было «избирать возвышенные покатистые и открытые места, прилегающие к какому-либо живому урочищу, т. е. к реке или ручейку, к лощинам, буеракам или протяжным болотам… Избрав такое местоположение и сделав разчисление, коликое число такового войска на оном лагере поместиться может, надлежит вокруг оного места наиприлежнейше осмотреть и снять всю ситуацию, считая отделенные позиции и каждую сторону не менее как от 3 и 4 до 5 верст, а от фронта не менее как до 7 верст»^[1085].

Съемка нужна была, чтобы составить карту «для означения на оной всяких воинских маневров и частных эволюциев».

Рассматривая дошедшие до нас планы лагерей, можно указать на общие, присущие им особенности. Почти всегда они разбивались у реки на возвышенном берегу, примыкая к ней либо флангом, либо тылом.

В Суворовском полковом лагере впереди располагались реданты с полковыми орудиями, для охраны которых устраивались пикетные палатки. В 100 метрах от них находились солдатские палатки. Знамена ставились в интервалах между батальонами. Позади солдатских палаток располагались палатки субалтерн-офицеров, обер-офицеров и штабная палатка. Далее размещались пирамиды для оружия, обозы и кухни. На всех углах лагеря ставились посты для охраны^[1086].

Примерно по такому же принципу были построены лагеря Псковского полка, 7-й, 9-й, 13-й и 14-й легких полевых команд, Вятского пехотного полка, Екатеринбургского пехотного батальона, Вологодского пехотного полка, Кексгольмского пехотного полка, Пермского пехотного полка, 2-го Московского полка и Семипалатинского пехотного батальона^[1087].

К кавалерийским полкам предъявлялись такие же требования, как и к пехотным, что видно из планов Оренбургского, Казанского и Воронежского драгунских полков, а также Смоленского ландмилицкого полка. Типичным примером лагеря для конницы являлся план лагеря Воронежского драгунского полка^[1088].

План лагеря Суздальского пехотного полка

План лагеря Воронежского драгунского полка

Большой интерес представляет план лагеря артиллерийского полка. Центр лагеря составлял парк, где размещались орудия, охраняемые пикетами. Возле парка располагались палатки для артиллеристов. Отдельно стояли палатки для артиллеристов, прибывших в лагерь из полевых полков.

Служители фурштадта, а также понтонные команды и мастеровые находились в особых палатках, отдельно располагалась лаборатория. При лагере имелось «парадное место». Стрельбы производились в особо отведенных местах^[1089].

Лагерные сборы продолжались обычно от двух до трех месяцев. Общее направление обучения войск в лагерях было дано П. А. Румянцевым. Для успешного полевого обучения он считал необходимым: прочно установить систему лагерных сборов, поручив непосредственное руководство войсками одному из старших начальников; привлекать для этих сборов возможно большее количество войск и вести занятия в лагерях по определенной программе; занятия вести так, чтобы обучаемые видели их боевую цель; заботиться о нравственной подготовке войск. Основная задача определялась им так: «Всякое с войсками предприятие им искусным образом вразумляемо и объясняемо было, и чтобы иногда от их простого понятия, или недостаточного доказательства, надобное и полезное не показалось им в напрасную тягость, вовсе несбыточным и неупотребительным»^[1090].

Войска изучали в лагерях караульную службу во всех видах и формах, уделяя главное внимание несению полевых караулов и охранению во время учебных маневров.

Как правило, они проходили все этапы обучения в строгой последовательности: от одиночной подготовки до полковых уставных учений, и, наконец, переходили к учениям «по диспозициям», т. е. к маневрам. Преобладающее значение имели ротные учения и полковые эволюции.

По окончании сборов проводились стрельбы в цель, на что отводилось не более 1–2 дней, причем старые солдаты стреляли по три патрона, а молодые по шесть или восемь.

В конце лагерного сбора производилась поверка. Смотры были двоякого типа: уставные полковые учения и эволюции, или маневры.

Результаты смотров представлялись в Военную коллегию в виде кратких отчетов с планами.

По характеру маневры можно разбить на три типа: 1) применение элементарных видов строя и огня пехоты сообразно действиям противника, 2) действия двух родов войск, 3) действия трех родов войск.

На проведение маневров в 60-х годах огромное влияние оказала Семилетняя война. Военная коллегия признала необходимым изучить опыт, полученный в этой войне. Было решено устроить показательный лагерный сбор в Царскосельском лагере, куда вызвали всех командующих дивизиями и значительное число штабных офицеров с тем, чтобы организовать подобные маневры в Московском, Смоленском, Оренбургском и других лагерях, «в коих бы можно было не токмо солдатство ружейной экзерциции обучать… (но) генералам подать случай показывать новые опыты доказанного уже ими искусства; ревнительным офицерам являть частью свою способность быть таковыми и частью обучаться тому, чего не ведают, и, наконец, всем вообще, воспоминая прежние свои подвиги, доказать, елико можно, во время глубокой тишины и покоя, коль охотно и усердно все и каждый понесли бы жизнь свою за честь и славу… и в оборону своего отечества»^[1091].

Таким образом, задача сборов состояла в том, чтобы обучать войска в летнее время ружейным приемам и элементарному строю, а генералам и офицерам практиковаться в полевой службе с тем, чтобы вести занятия в условиях, близких к боевым.

Военная коллегия предполагала превратить Царскосельский лагерь в образцовый, где бы проверялись все нововведения в полевой и строевой службе до ввода их во всей армии. Такая постановка вопроса в России наблюдалась впервые, ибо лагерные сборы, хотя и проводились ежегодно и им русская армия обязана многими успехами, все же в таких размерах войска для маневров еще не привлекались.

Красносельские маневры представляют интерес в обучении не только отдельных частей, но и целых войсковых масс. В лагере был показан тип маневрирования на две стороны, причем командующим представлялась полная свобода маневрирования в зависимости от обстоятельств. Кроме того, указывалось: никогда «не побеждать на маневрах» часть «своего непобедимого войска». Последний совет не потерял своего значения и в дальнейшем.

По распоряжению Военной коллегии для проведения маневров сводилось 17 пехотных и 8 кавалерийских полков. На маневры было собрано до 30 тыс. войск. Здесь были продемонстрированы действия отдельных отрядов при сближении, развертывании крупных сил для фронтального столкновения и бой развернутым фронтом (в линейном боевом порядке).

Маневры производились на основе опыта, накопленного в Семилетней войне. В отличие от Фридриха II, который никого не допускал в Потсдамский лагерь, русское правительство охотно допустило на маневры всех аккредитованных в Петербурге послов^[1092].

По образцу Красносельских маневров были проведены маневры в Смоленском лагере. Здесь показывали движение войск, фронтальное столкновение «двух корпусов», отход противника, преследование и взятие лагерей^[1093]. Почти одновременно проходили Московские маневры на Ходынском поле, Казанские за Суконной слободой и Оренбургские. Все они велись в составе трех родов войск, являлись двусторонними и показывали формы боевых действий с применением линейных боевых порядков.

Красносельские маневры 1765 года

Военная коллегия внимательно следила за проведением маневров и в последующие годы. Командирам дивизий предписывалось проводить поверки и давать указания полкам. В 1785 году при Военной коллегии была учреждена особая инспекция, задачей которой являлось «наблюдение по армии нашей в точном и непременном ни от кого сохранения предписанным от нас правил и штатов»^[1094]. В состав инспекции вошли генерал-инспектор и четыре инспектора: два для инспектирования пехоты и два для кавалерии.

Инспектирование позволяло проверять и направлять полевую подготовку войск. Накануне русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Военная коллегия произвела первую крупную проверку боевой подготовки войск. Проверке подверглось несколько дивизий. В частности, Севская дивизия показала на маневрах действия в линейных боевых порядках. На двусторонних маневрах Смоленского лагеря демонстрировалось фронтальное столкновение двух армий. На маневрах под Ригой были показаны действия против войск, опирающихся на крепость. Аналогичные маневры были проведены в Московской дивизии.

Из донесения П. Салтыкова следовало, что Воронежский, Черниговский и другие полки этой дивизии во время лагерей «обучаемы были военной экзерциции с палбою, делая при том же эволюции, какие в пехотном строевом уставе предписаны… особливых эволюциев произведено не было»^[1095].

Материалы о боевой подготовке войск поступали от инспекторов, проверяющих отдельные дивизии, и непосредственно от полковых командиров. Эти материалы свидетельствуют о том, что в полках руководствовались главным образом уставными формами. В них обязательным элементом являлось выстраивание полка в две линии, «метание артикула» без стрельбы, иногда со стрельбой. Затем проводились основные эволюции: построение и перестроение фронта в линию; движение линии наступными плутонгами с проведением стрельбы, «как в настоящем деле»; движение в колоннах; охранение обоза; переправа через реку и прохождение через дефиле. Такие виды эволюций проводились в Муромском, Троицком, Астраханском и Белгородском полках в 1765 году. По своему типу это были односторонние учения.

Более сложный маневр можно видеть на плане 1767 года, где изображены двусторонние действия корпуса генерал-поручика Салтыкова против отряда генерал-майора Кречетникова. Однако и здесь мы наблюдаем типичное построение линейного боевого порядка, по которому пехота строилась в две линии, а кавалерия располагалась на флангах. Весь маневр состоял в том, чтобы действиями авангарда заставить неприятеля построиться на неудобном месте и атаковать его батальным огнем всего корпуса. Такие же действия мы наблюдаем на маневрах Оренбургского драгунского полка.

План эволюций корпуса Кречетникова

Особый пример эволюции с пальбою на два фронта и с проведением активных действий авангарда и арьергарда виден в плане Шешлянского полка, на котором изображено охранение движущегося к Верховицкой крепости обоза конным полком.

Отдельно следует остановиться на отчете, представленном Алексеевским полком в 1767 году. На плане изображен маневр против укрепленного лагеря, занятого гарнизоном Алексеевского пехотного полка и двумя эскадронами конницы. В действиях мы наблюдаем те же уставные формы. Обращает на себя внимание форсирование леса пехотной колонной и отражение атаки огнем. Таким образом действовали Уфимский и Сергеевский полки против укрепленного редута, занятого сильным гарнизоном. Действия имели двусторонний характер. Центральная тема маневра — отражение атаки огнем и показ лучших форм построения для ведения огня.

В полковых маневрах 1768 года мы наблюдаем все те же формы, что и в 60-е годы. Так, в эволюции Суздальского полка можно видеть построение фронта на месте, пальбу наступными плутонгами, построение батальонных колонн с флангов, развертывание их в линии, построение каре, перестроение в линию и, наконец, поворот полка всем фронтом на месте^[1096]. Все эволюции имели наступательный характер. Таковы же эволюции Азовского, Ингерманландского, Ладожского и Невского полков. Аналогичными были действия Ширванского полка на смотру графа Салтыкова в 1768 году. Это все та же линия, наступающая под прикрытием артиллерийского, а затем ружейного огня. Командующий стремится поставить войска обязательно на ровном месте не против солнца, для чего производит ряд перестроений: сводит линию в походные колонны, строит каре, вытягивает войска в линию и т. п.

В отчете о маневрах Казанского полка показаны действия пехоты против конницы на две стороны. «Всесильный огонь» заставлял ее ретироваться. Во время действий напротив неприятеля показана пальба шеренгами, плутонгами, залп всего полка и комбинация ружейного и пушечного огня. После этого пехота двигалась в колоннах к реке, прикрываясьогнем из пушек и ружей. Авангард из егерей с артиллерией наводил переправу, через которую полк двигался тремя колоннами. За пехотой мосты переходила артиллерия, и они снимались. Возвратившись на место, полк показал умение строить каре и вести огневой бой в таком строю. Аналогичные учения проводились в Ладожском, Черниговском, Архангельском и Невском пехотных полках.

Эволюции кавалерийских полков не уклоняются от уставных форм. Это мы видим в действиях Казанского кирасирского и Оренбургского драгунского полков, Ингерманландского, Тобольского и Вятского карабинерных полков и Киевского кирасирского полка.

План эволюций Суздальского пехотного полка

Несколько особняком стоят маневры трех кирасирских полков с пехотой и артиллерией. На маневрах были представлены «две армии». В начале показано «генеральное фуражирование», имевшее для конницы огромное значение, а затем попытка сорвать его. Во время фуражирования показаны военные действия сторон в духе устава 1763 года.

Рассмотрев все эти материалы, можно отметить, что в период с 1763 по 1768 год войска усиленно занимались линейной тактикой, осваивая опыт Семилетней войны.

Главную роль при обучении войск играли уставные учения и полковые маневры. Смысл полковых маневров — показать готовность полка вести боевые действия в линейном строю с применением огня. Атака штыком, за редким исключением, почти не практиковалась. Маневры, как правило, велись на две стороны и состояли в атаке и обороне естественных преград и укреплений.

Русско-турецкая война 1768–1774 гг. показала, что этого было недостаточно. В ходе войны потребовалось упростить строи, ввести новые глубокие формы строя и новые боевые порядки для ведения боя с противником, который воевал не по общепринятым на Западе формам регулярного строя, а имел свои особенности.

Нужно было вначале изучить особенности турецкой тактики и выработать эффективные боевые порядки, способные выдержать напор турецких войск.

Формы боевых действий турок изучались и обобщались успешно. Командующий 2-й армией П. Панин, составивший в 1770 году специальные указания своим войскам, писал: «Турецкие войска… не имеют ни настоящего военного регулярства, ни такой от огненного вооружения способности… ниже той военной дисциплины и союзной между всеми связи» (т. е. взаимодействия). Против этих войск должно действовать, «соблюдая предписанный регулярный порядок… Соблюдение регулярства настоящая есть душа»^[1097]. Под регулярным порядком Панин подразумевал действия в линейном боевом порядке, обеспечивавшем возможность поражения противника огнем и ударом.

Более серьезные выводы сделал Румянцев, который пошел по линии расчленения боевых порядков. Победы Румянцева под Ларгой и Кагулом были достигнуты в дивизионных и полковых каре, взаимодействовавших друг с другом огнем и штыком. На основании опыта этих сражений Румянцев составил в 1773 году «Правила генеральные», в которых указывалось, что «всякой корпус должен построен быть в каре продолговатой так, чтоб боковые фасы половину фрунтового фаса имели, а гранадеры полков, делающих фланги, сведены были на сии.

Полевая артиллерия делится на 6 № (номеров); разделяясь в кордебаталии на средине последнего фаса…

Кавалерию всю построить в две шеренги между кареями, равняясь по задней линии и имея в ней самые малые интервалы…

От боковых каре для прикрытия флангов оных егерям составлять особливые кареи с 4-мя полковыми орудиями, за оными казачьи полки…

Кавалерия огненного ружья на собственной себе вред… отнюдь не употреблять, ниже оставлять свое место без повеления…

Пехоте надлежит при всяком случае, где приказано будет на неприятеля наступать и особливо на овладение батареи и окопов, держа весь порядок в строю и со всем военным звуком… которой артиллерия должна своими ужасными залпами к молчанию привесть»^[1098].

Опыт войны 1768–1774 гг. оказал большое влияние на постановку обучения в войсках. Исходя из этого опыта, Суворов в 1774 и 1779 годах провел интересные маневры в Крыму. До нашего времени дошли не только приказы, но и чертежи маневров 1779 года, которые позволяют охарактеризовать их несколько подробнее. Суворов в приказах по Кубанскому и Крымскому корпусам изложил основные принципы новой тактики, сложившейся к тому времени уже в определенную систему.

Перед выступлением из Крыма в 1779 году он вывел войска в лагеря, во время которых провел бригадные маневры. Войскам 2-й бригады была поставлена задача атаковать лагерь противника. Наступавшие войска, выйдя из лагеря, построились в одну линию, расположив посредине всю полевую артиллерию, а на флангах егерей. Для движения войска перестроились в четыре полковые колонны. На марше колонны были перестроены в восемь батальонных каре и расположились в шахматном порядке. Пройдя дефиле, войска заняли высоту, расположившись в линию. Перестроившись в колонны, они вновь начали наступление, а затем снова построились на марше в семь каре.

В таком порядке они дошли до укреплений противника, который вывел войска и построился в боевой порядок. Наступавшие атакуют противника. Большой интерес представляет выход 2-й линии на свои фланги для атаки неприятеля во фланг. В результате атаки противник был разбит и отогнан. В 3-й бригаде маневры имели целью показать наступление фронтальное, фланговый маневр и атаку укреплений. Наступавшие из развернутого строя на марше перестроились в шесть каре, затем во время движения средние четыре каре перестроились в линии, имея по одному каре на флангах. При сближении наступавшие снова перестроились в шесть каре. Во время же атаки они наступали уступом слева. Предполагается, что противник был сбит и отогнан в свои укрепления. Заключительным этапом являлся штурм укрепления. Перед штурмом войска выстраивались в одну линию, имея позади резерв, вся артиллерия сводилась в три большие батареи. После артиллерийской подготовки совершался штурм.

В 4-й бригаде проводились кавалерийские маневры. На этих маневрах вполне определились те формы и методы ведения боя, которые Суворов столь мастерски применил в период русско-турецкой войны 1787–1791 гг. в сражениях под Фокшанами и Рымником. На маневрах мы не видим еще сквозных атак и атак на заднюю шеренгу. Главное состояло в быстроте маневра и обучении атаке развернутым строем первой линии неприятеля, затем колоннами или каре второй линии. Не меньшее значение придавалось развитию глазомера, когда проходят «картечную черту» полевой артиллерии (200 метров), полковой артиллерии (120–150 метров) и «верную черту пуль» (50–60 метров).

Суворов применял в это время односторонние маневры, стремясь показать все положительные стороны наступления, и избегал двусторонних маневров. Он считал, что при двусторонних маневрах неизбежен для одной из сторон отход и необходима капитуляция при ударе во фланг или тыл и т. д., а это отрицательно влияло бы на моральное состояние войска.

Значение маневров Суворов сформулировал так: «Военное обучение должно служить упражнением высшим начальникам над их низшими»^[1099]. Полагая, что «производить его (надобно) во всякое способное время, по силе описания воинского строя 1763 года», он считал себя свободным в выборе форм эволюций. Задачей маневров являлось обучение действиям крупными массами, причем «нужно наблюдение в эскадронах интервалов для врубки сквозь оные второй кавалерийской линии… Казаков обучать сильному употреблению дротика по донскому его размеру, в атаке, сшибе и погоне. И пехоту разным маршам, быстрым движениям разностройно, обращениям вперед и эволюциям, употреблению штыка и ружья, скорому заряжанию, жестокой атаке, а особливо полковыми и батальонными кареями».

Огромное значение придавал также Суворов проведению больших маневров и эволюций, на которых требовалось «твердо обучать целыми частями войска по способностям». В качестве боевых порядков он рекомендует линию, особенно каре и колонны.

В приказе, относящемся к началу 1774 года, Суворов писал о боевых порядках: «Пехотные господа полковые командиры, приступя к формированию колонн плутоножных (и) полудивизионных, обучат колонны твердым и весьма поспешным движениям, маршам и обращениям во все стороны… наступательно, с воображением и с истолкованием одоления препятств многообразного различия местоположениев»…

Кроме колонны, Суворов рекомендовал также и каре, «ибо в поле варвары побеждаютца: страшными им пехотными кареями, исходящими из него картечами и мелкою пальбою… Каре действует наступательно, как бы трудно местоположение не было»…^[1100]. В другом приказе 1778 года он писал: «Порядки сражениев в благоучреждении военноначальников. Противев регулярных войск — линейные, как в прошлой прусской войне, против иррегулярных, как в прошлой турецкой. Густые кареи были обременительны, гибче всех полковой карей, но и батальонные способные; они для крестных огней бьют противника во все стороны насквозь, вперед мужественно, жестоко и быстро…»^[1101].

Вопрос о боевых порядках Суворов разрешал в плане приоритета удара над огнем. «Пехотные огни открывают победу, штык скалывает буйно пролезших в кареи, сабли и дротик победу и погоню до конца совершают»^[1102]. Правильное соотношение огня и удара могло быть только при таких боевых порядках, которые позволяли разрешить эту задачу. Вот почему на пехоту и артиллерию Суворов возлагал ведение огня и удара, а на кавалерию — преследование. «Обыкновенно, — писал он, — в стоящих важности с варварами происшествиях побеждаемы они бывают пехотою; не меньше того конница в пользе победы ей спомоществовать должна; сия польза в храброй погоне и паче, чтоб всеконечно истребить холодным ружьем всю неприятельскую пехоту»^[1103].

Самое главное, подчеркивал Суворов, состоит в том, чтобы «господам полковым командирам в каждом полку весьма затвердить, с собственным каждому толкованием, фронтовые маневры, завороты, наступательные движения, фланговые обращения фронтов — тихие, потом поспешные и весьма поспешные в пехоте, потом обучать сему и с стрельбою, которая не должна исправлятца множеством патронов, но цельным прикладом и скорым зарядом… В коннице же допустить до быстрого карьера с сильными замахами, не разорванной линией, нимало, с преодолением препятств…

На сие трудолюбивой полковой командир, знающий, при присяжном попечении о службе верной размер, времени долго не потратит, а окончит верною пальбою в мишени: пехота по обычаю, конница на конях»^[1104].

Особенно важны указания Суворова об обучении метких стрелков. «Сколько же сие служит для соблюдения огня, известно тонкой практике военной. Вернейшее застреливание противных, а особливо старших и наездников, сии имеют волю стрелять, когда хотят, без приказу»^[1105]. Не менее ценны его предложения об обучении действиям против полевых укреплений и по их защите.

Обращает на себя внимание указание о необходимости действовать ночью. «Ночное поражение противников доказывает искусство вождя пользоваться победою не для блистания, но постоянства»^[1106]. Наконец, положительную роль сыграли указания Суворова корпусным командирам: «Между собою господам бригадным и протчим начальникам, — писал он, — при сообщении известиев, осведомлений, описывать в них возможное предвидение и по последствиям настоящего, в будущем приличную прозрачность с военными, с политическими краткими рассуждениями для предпобеждения оных, как способнейшим к тому местным пребыванием, нежели тем, кому сообщает по обстоянию, иначе от того рождаютца замешательствы лишними предосторожностьми, а и беспокойствии, иногда напрасные, подвижением, хотя и немногим войскам. Лутче для того объяснять всякое известие, вообразительно его назнача справедливым, сумнительным или ложным, не взирая на то, что дальнейшим проницанием кажущееся ложным превратитца в истинное, а и справедливое — в ложное или сумнительное. Чего ради каждому, всего лутче начальствующему, преподавать свои мысли с рассуждениями смело, означая по случаю примерное число противников и их вооружениев. Получающий их берет с того свои исправные меры»^[1107].

Если Суворов являлся новатором в деле обучения войск, применял и развивал все то новое, что подсказала боевая практика прошедшей войны, то в войсках, не принимавших в ней участия, продолжали обучать по-прежнему. Военная коллегия новых указаний не давала. Командиры полков и дивизий придерживались привычных положений устава.

План маневров Вологодского пехотного полка

Судя по отчетным материалам за 1774–1775 гг., в обучении войск ничего нового по сравнению с довоенным периодом не произошло. Некоторым исключением являлись учения легких полевых команд, состоявших из трех родов оружия. В отчетах десятой, одиннадцатой, тринадцатой и двадцатой команд показаны формы взаимодействия всех трех родов оружия^[1108]. Но из-за малой их численности и эффективности они, как известно, были вскоре преобразованы в отдельные батальоны.

Отчетные материалы за 1774–1777 гг. свидетельствуют о сравнительно слабом проникновении суворовских тактических принципов в практику обучения войск других дивизий. На маневрах руководствовались главным образом уставными положениями. Таковы отчеты Черниговского, Алексеевского, Каргопольского, Селенгинского, Семипалатинского, 4-го гренадерского и Ингерманландского^[1109] полков. Исключение составляют отчеты Свияжского батальона, показавшего пример ночного нападения на Рижский лагерь. Такой же маневр совершил гарнизон Южно-Уральской крепости, состоявший из драгунского Петербургского полка, Оренбургского пехотного батальона и казачьей сотни. Тема маневров — ночная атака укрепленного лагеря противника тремя колоннами после артиллерийской подготовки.

Под Оренбургом было проведено учение в составе трех родов войск. Тема маневров — переправа через реку с боем с применением инженерных укреплений.

Большой интерес представляют маневры Тенгинского полка, на которых были показаны действия в линейном строю и в колоннах.

На маневрах Казанского кирасирского полка были показаны те же экзерциции. Поверявший эти маневры вице-президент Военной коллегии Г. Потемкин отметил низкий уровень подготовки полка: «Стремительность и неразлучная нигде с оною стройность, как единственная тяжелой кавалерии сила, без которой ни в малейших пред неприятелем оборотах действовать она не может, в упоминаемом полку вовсе не находится, а тем самым таковой полк нигде с равным числом иррегулярного войска сражаться не может»^[1110].

Материалы о маневрах 1777–1780 гг. также не содержат ничего нового. В присланных отчетных картах Вологодского, Вятского, Ингерманландского, Казанского полков, Семипалатинского, Черниговского пехотных батальонов встречается обычное построение в три шеренги, стрельба рядами, плутонгами и залпом на месте, наступными и отступными плутонгами, т. е. все то, что мы уже видели ранее. Самый факт однообразия приемов свидетельствует о том, что в войсках твердо держались устава 1763 года, хотя новые принципы уже проникали в практику боевой подготовки.

В этом отношении большой интерес вызывают маневры егерских батальонов. Остановимся на описании эволюции егерского батальона Казанской дивизии. Тема маневров — действия егерей при наступлении линейной пехоты. На маневрах были показаны стрельба в цель на месте, действия егерей при наступлении и отходе. В этом случае демонстрировалось рассыпание егерей впереди развернутого строя пехоты, колонны или каре, порядок их передвижения тихим или скорым шагом, способы применения к местности и стрельба на ходу. Все эти формы позднее были закреплены в егерской инструкции 1785 года.

В последующие годы построение каре и колонн на учениях становятся обычной формой, применяемой наряду с линейным развернутым строем.

Рязанский пехотный полк показал на маневрах построение колонн, их захождение, перемену фронта из двухлиний в одну, захождение фронта повзводно, полудивизионами и дивизионами, построение каре на походе и марш дивизионами и захождение их во фронт.

Любопытны действия Казанского пехотного полка на маневрах 1781 года. Построившись, полк начал движение, выполняя одновременно плутоножную стрельбу. Затем, построившись в каре, он продолжал стрельбу, после чего, перестроившись снова в линию, возвратился на прежнее место. Отсюда, построившись с флангов в колонны, полк двинулся против неприятеля, занимавшего укрепленную позицию. Наступая, полк вел пушечную стрельбу. Для действий на флангах неприятеля были выделены две гренадерские роты, которые и совершали обходные движения, в то время как главные силы продвигались для атаки в лоб. Атака с фронта и флангов привела к поспешному бегству неприятеля из ретраншемента. Оставив главные силы в занятых укреплениях, полк выслал вперед батальон для преследования отступавшего противника. Этот же маневр был повторен на смотру на второй день^[1111].

Следует подчеркнуть, что из 120 планов, имеющихся в деле, только в одном мы встретили построение косого боевого порядка — в маневрах Смоленского пехотного полка^[1112].

Екатеринбургский пехотный батальон в течение 1781 и 1782 годов присылал одинаковые планы эволюции, в которых показаны построение на месте, стрельба, наступные и отступные марши, построение колонн, переправа наступная и отступная, огибное каре и церемониальный марш.

ПЛАН МАНЕВРОВ СМОЛЕНСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА

Аналогичную картину дает отчет Черниговского пехотного полка, показавшего построение в линию, перестроение в колонну, в каре, снова в линию, захождение фронта и построение в две линии.

Такой же характер имели эволюции Семипалатинского, Оренбургского и Черниговского полевых батальонов.

Драгунские полки представлены отчетом Сибирского полка за 1776 и за 1781 годы^[1113].

План эволюций карабинерного Рязанского полка

Гусарские полки прислали также несколько планов, дающих представление об их эволюциях^[1114].

Представленные в Военную коллегию планы от кавалерийских полков свидетельствуют о том, что командиры полков не отходили от уставных правил и стремились отработать главным образом уставные эволюции. Так, например, Казанский кирасирский полк показал в 1776 году построение полка на месте, эволюции кавалерии и переправу. Тот же полк в 1777 году показал более полные по содержанию маневры^[1115].

От карабинерных полков поступили два отчета. Карабинеры обучались по кирасирскому уставу и выполняли только уставные эволюции.

О самостоятельных эволюциях артиллерии можно судить по описанию действий Колывано-Воскресенского полевого батальона. Эти маневры показывали построение артиллерии и формы артиллерийского маневра (маневр орудиями и огнем)^[1116].

Накануне русско-турецкой войны 1787–1791 гг. войска имели неодинаковую подготовку. Лучше всего были подготовлены войска, расквартированные в южных губерниях, которыми командовали Румянцев, Суворов и Кутузов. Они были подготовлены в духе румянцевско-суворовской тактики. Хуже были подготовлены войска других дивизий, где продолжали господствовать уставные формы.

Военная коллегия аккуратно получала отчеты, но не делала никаких указаний о внедрении опыта прошедшей войны, Больше того, она мешала Румянцеву, Суворову и другим передовым генералам прививать новые формы и методы боевой подготовки.

Во время войны 1787–1791 гг. русские войска, прошедшие суворовскую школу, показали, что они мастерски умели владеть огнем и штыком, успешно совершали переходы до 50 км в сутки и действовали в любое время, на любой местности и в любых боевых порядках.

Суворовская тактика доминировала в турецкой войне 1787–1791 гг. Она была продемонстрирована в сражениях при Фокшанах, Рымнике, при штурме Измаила и всегда приносила блестящий успех.

В этой войне целиком оправдались взгляды Суворова на боевую подготовку войск. Нужно сказать, что русские войска с 90-х годов стали энергично обучаться по суворовскому уставу «Наука побеждать», распространявшемуся в войсках в рукописном виде. Громадное значение имели также суворовские приказы, отдаваемые по войскам, находившимся в его подчинении.

Особенно большое значение имели двусторонние Тульчинские маневры. Военное искусство заключалось, по мнению Суворова, писал очевидец маневров Дюбокаж, в быстроте исполнения и в неустрашимости, не останавливаемой никакими препятствиями. Для достижения быстроты и неустрашимости нужно было, по его убеждению, освоить войска с явлениями войны посредством маневров, до того близких к действительности, чтобы солдат смотрел на настоящую атаку не более как на маневры.

Суворов все маневры заканчивал атакой. Части, какой бы они ни были силы, делились для этого на две стороны. Эти стороны, поставленные на некоторую дистанцию друг от друга, строились развернутым фронтом или в колонны, более или менее глубокие, затем они одновременно начинали движение. По сближении шагов на сто каждый начальник командовал, что нужно для атаки, которую пехота исполняла бегом, а кавалерия в галоп. Иногда пехота атаковала кавалерию, ружья на руку, между тем как эта последняя скакала ей навстречу. Иногда пехота ожидала кавалерию на месте, не открывая огня ранее как по сближении последней шагов на двадцать.

ПЛАН МАНЕВРОВ КАЗАНСКОГО КИРАСИРСКОГО ПОЛКА

ПЛАН МАНЕВРОВ АХТЫРСКОГО ГУСАРСКОГО ПОЛКА

Эта атака происходила, как в настоящем деле. Она производилась обеими сторонами, атаковавшими друг друга с фронта, все равно, стояли ли они в развернутом строю или в колоннах — среди огня пехоты и артиллерии, при криках «ура!», повторяемых всяким пехотинцем и кавалеристом. Офицеры при этом кричали: «Руби!» «В штыки!» Ни одна часть в момент атаки не смела ни принять в сторону, ни замедлить движение. Пехота шла на пехоту бегом, ружье на руку и только в момент встреч поднимала штыки. Вместе с тем каждый солдат, не останавливаясь, принимал слегка вправо, отчего происходили небольшие интервалы, в которые люди протискивались, и одна сторона проходила наискось другой. Впрочем, и от самого бега строй размыкался, что также несколько облегчало прохождение… Понятно, что для войск, выдержавших на суворовских маневрах, бой не представлял ничего нового. Кавалерия получала навык атаковать дерзко и неустрашимо, пехота — встречать атаку спокойно и хладнокровно. Подобные солдаты атаковали холодным оружием в деле, как на маневре; при таком способе боевой подготовки рекруты стоили старых выдержанных солдат. Наконец, этот способ образования войск приносил очевидную пользу и в смысле выдержки лошадей.

Восторженные отзывы дают «волонтеры», посылаемые иностранными правительствами в русскую армию для изучения причин столь блестящих ее побед. Примером могут служить отзывы принца де Линя и других лиц, представлявших австрийскую армию.

Во все времена, отмечал де Линь, указывали на французского солдата за пылкость его первого удара; еще теперь ссылаются на испанского солдата за его трезвость, терпение; на немецкого — за его субординацию, спокойствие, флегматичность во время опасности; в русском солдате сосредоточены все эти качества, что делает его, без всякого сравнения, лучшим в Европе.

ПОДГОТОВКА ВОЙСК В КОНЦЕ XVIII ВЕКА

Общий дух реформ Павла I определил новую систему обучения и воспитания войск. Уже 29 ноября 1796 года Павел предписал президенту Военной коллегии ввести в действие новые уставы. Такое быстрое введение этих уставов свидетельствует о том, что Павел и его советники не желали считаться ни с опытом предыдущих войн, в которых русская армия достигла громкой славы, ни тем более с опытом революционной Франции. Все павловские уставы проникнуты стремлением ввести «прусский дух регулярства», регламентировать решительно все и дать указания на каждый случай. Самостоятельность и инициатива в выборе форм и методов боевой подготовки категорически запрещались. На первый план выдвигалось требование о выполнении всех мелочей. За всякое отклонение от требований наказывали сурово и беспощадно. Павел хотел видеть в армии четкий, слаженный механизм. Идеалом такой армии была для него прусская армия, твердо хранившая дух и принципы Фридриха II. Слепо копируя все, Павел I даже гатчинский городок устроил по образцу Потсдамского лагеря^[1117].

Главным стала подготовка к вахтпараду. Части приучались видеть венец своей строевой подготовки в том, чтобы на смотру не сбиться с ноги, чтобы линия фронта не изогнулась, чтобы точно соблюдались интервалы и дистанции, чтобы общий вид части при прохождении церемониальным маршем был блестящим.

Павел I, принимая основные положения прусской военной школы, проникался также и той военной идеологией, которая была присуща прусской армии. Солдатам и офицерам внушали, что раз армия есть одно целое, один механизм, то человек есть лишь часть этого механизма. Отсюда дисциплина, по мнению Павла I, должна выражаться в безусловной исполнительности, автоматизме и рутине, т. е. должна быть механической. Инициатива и какие-либо другие формы проявления индивидуальности в духе суворовских положений считались крамолой и искоренялись.

Этому направлению соответствовала линейная тактика, которая предполагала механическое соединение частей в одно целое для ведения боя. При этом главное внимание уделялось ружейному огню, на который возлагались все надежды. Отсюда переоценка залпового, неприцельного огня, стремление ввести такие строи, которые обеспечивали бы все виды ружейной пальбы рядами, шеренгами, взводами, ротами и батальонами. Штыковой удар отошел на второй план. Поэтому изучали не формы и методы ведения боя, а прививали навыки в производстве ружейных приемов для пальбы и изучали необходимые для этого строи. «Главный предмет в учении и маршировке должен быть тот, чтобы солдат держал ружье порядочно, почти во всю руку, крепко и прямо на плече, вверху не близко к голове, а внизу недалеко от тела, дабы ружье не шевелилось»^[1118].

Такое определение задачи решительно отличается от задачи, сформулированной, например, в уставе 1755 года, где говорится: «Понеже все обучение в виду имеет заряжать и стрелять», то нужно главное внимание уделить этому.

Новый устав акцентировал внимание не на подготовке к бою, а на маршировке и выправке. Этому и посвящены первые разделы устава: «Рекрут заставлять маршировать без ружья до тех пор, пока не получат настоящую позитуру солдатскую»^[1119].

План Гатчинского городка

«Маршировать, вытянувши колено, ногу опирать, не сгибая, не на каблук оной, а на носок, корпус держать прямо, а не назад, и не высовывая брюха, но вытянув грудь и спину, между каждого темпа поровну задерживать… Все повороты делать как можно скорее, не сгибая колен…»^[1120].

Строгие требования Павла к солдатам, касающиеся позитуры и маршировки, вытекали из его глубокой веры в то, что ровный шаг, равнение и правильное движение линии, а затем одновременная пальба и есть залог военного успеха. Только после изучения всех этих приемов предлагалось переходить к ружейным приемам и стрельбе. Ружейные приемы были весьма многочисленными, очень сложными, поэтому обучали им постепенно.

Вначале требовалось исполнить 20 команд, предназначенных для заряжания ружья (каждую команду предполагалось выполнять в три приема). Затем добавлялось еще 11 команд. На это уходило много времени.

Ротное учение представляло собой механическое выполнение движений длинных развернутых линий. При этом требовалось во время движения строго держать равнение, сохранять интервалы и дистанции. В ружейных приемах роты и батальоны уже не занимались стрельбой в цель, а проводили только пальбу шеренгами или залпом. Главное в обучении отводилось маршировке.

«Чаще велеть маршировать вперед и заходить направо или налево, причем следующее примечать: если маршировать вперед, то маршировать вытянутыми коленями, шаг делать не боле ¾ аршина, отчего марш будет ровный и равняться легко можно»… Затем движению линиями или в ротной колонне, построению фронта захождением взводами на средину, движению всем фронтом на какой-либо предмет… после поворота направо кругом, фронтом назад, затем вздваивание плутонгов. Предусматривалось движение и двумя колоннами. Из прежних уставов был сохранен также контрмарш^[1121].

После отдачи чести знаменем и марширования производилась стрельба по команде или без команд по флигельману (последний вид стрельбы установлен еще уставом 1755 года). Порядок стрельбы, установленный при Петре, но уже изживший себя, был восстановлен: передняя шеренга снова садилась на колени и дальше стреляли взводами (1, 2, 3 и 4-й по очереди) и ротами рядами на месте или залпом.

При батальонном или полковом учении рота обычно рассчитывалась на два взвода (дивизиона), а при специальных смотрах и церковных парадах — на четыре. Батальон почти всегда состоял из десяти взводов. Гренадеры формировали свой батальон. При учении предписывалось «почасту места батальонов переменять и гренадер, дабы научить батальоны наблюдать интервалы. Сие к тому служит, дабы в случае, если корпус построен в одну линию, батальоны умели сохранить интервалы»^[1122].

Для батальона и полка предусматривалась только одна боевая форма строя — развернутый строй в три шеренги.

В уставе очень мало места отводится воспитанию солдата, хотя в нем и указывается, что «сперва его за учение не бранить и не ругать, но добрыми словами… приучать и не вдруг… учением отягащать, а еще менее… бить за ученье». Больше того, устав предлагал «офицерам и унтер-офицерам всегда замечать солдат, которые под ружьем или в должности ошибались, и таковых после парада или ученья, или когда с караула сменяются, учить, а если солдат то, что надлежит, точно знает, а ошибся, такового наказать». Однако на практике получалось, что солдат не мог выполнить всех требований и поэтому всегда рисковал быть наказанным.

Правила полевой службы, приложенные к уставу, разделялись на две части: правила мирного и военного времени.

В правилах мирного времени изложена лишь «походная служба», Устав предусматривал движение во взводных колоннах или по отделениям.

В правилах военного времени предусматривалась походная, лагерная и боевая службы. Походное движение совершалось также в колоннах, только полковые пушки двигались впереди каждого батальона. Для охранения выдвигался авангард.

На отдыхе войска становились лагерем в одну или в две линии. Охранялся лагерь полевыми или палочными караулами, первые располагались на 300 шагов впереди лагеря, а последние на 300 шагов позади него.

В отделе боевой службы указывалось, что пехота должна располагаться в ордер де баталь в две линии на дистанции в 300 шагов. Полковая артиллерия обычно располагалась на правом фланге своих батальонов. Наступление производилось развернутым фронтом, линиями с барабанным боем, музыкой, с распущенными знаменами, держа ружья на плечах. И только за 100 шагов до неприятеля готовились к залпу.

При подобных требованиях к боевому строю было понятно, почему Павел придавал столь большое внимание маршировке и захождению линиями.

«Устав о полевой кавалерийской службе» является почти дословным переводом прусского устава. Этот устав был дополнен «Правилами о службе кавалерийской 1796 года» и «Наставлением генерал-майорам кавалерии 1796 года», в котором излагались основы строевой и походной службы конницы. Для артиллерии новых уставов не давалось.

Правила гарнизонной службы составляли основу павловских уставов. Особенно тщательно были разработаны правила проведения вахтпарадов, на которых обычно производились учения, состоявшие из ружейных приемов, перестроений и церемониальных маршей.

Разделы гарнизонного устава «о субординации между офицерами», «о домах офицеров», «о побегах» и некоторые другие являлись дословным переводом прусского устава 1760 года. Павловский устав совершенно недостаточно освещал вопрос об обязанностях часового на посту.

Воинские эволюции проводились согласно утвержденным Павлом I тактическим правилам, основные идеи которых сводились к следующему.

Главная задача подготовки войск состояла в соединении их в одно механическое целое. Многие страницы правил посвящены обоснованию, почему «линия, из 20 батальонов состоящая, должна выравняться по фельдфебелям, которые должны предварительно выступить по перпендикулярам будущей линии равнения»… «Сие хотя и кажется быть нужно и весьма справедливо, и что батальону иначе невозможно будет хорошо наступать, но напротив того, не менее ж справедливо будет, что фельдфебелю не найти перпендикуляра», если он сам не будет выучен, как автомат.

Для сохранения равнений в линиях строго предписывалось, «чтобы, наступая, в минуту делать 75, а отступая, 70 шагов… Равным образом показать солдатам и употребляемый в шаржированным плутонгам и батальонный шаг, коего каданс тот же, каковой употребляется, когда наступают».

Формы строя, стрельбы и маневра в тактических правилах те же, что и в полковом пехотном уставе. Дополнением к нему являются: построение каре тремя способами; атака ан-эшелон и отступление ан-эшикье; прохождение одной линии через другую.

Построение каре ничего нового не вносило в прежнюю практику.

Атака ан-эшелон внесла элементы нового в практику русской армии, хотя это новое есть не что иное, как известная прусская косая атака. «Наступление наискось на неприятеля для того выгодно, что тогда может левый фланг оставляться и через то не все войско вдруг неприятельскому огню подвержено будет… и так, если линиею… должно будет наступать на неприятеля в косом положении, то для сего и назначить из нескольких батальонов каждой атаке состоять должно…».

Рассмотренные уставы наряду с положительными чертами (наличием правил обучения рекрутов, привлечением к обучению солдат всех офицеров в полках и установлением твердого внутреннего порядка) имели крупные недостатки; они игнорировали весь прежний опыт боевой подготовки и выдвигали требования, заставившие армию переучиваться вновь у гатчинских экзерцицмейстеров.

Армия не хотела принимать новые уставы. Часть боевых офицеров ушла в отставку. Подвергся опале сам Суворов, резко отзывавшийся о «прусских затеях». Из армии было уволено 3500 офицеров, принадлежавших к суворовской школе. Реакция торжествовала. Однако зачеркнуть все новое не удалось. Оно жило в полевых войсках и быстро возродилось в боевой практике.

Таким образом, во второй половине XVIII века шел закономерный процесс складывания нового, по своему существу буржуазного способа ведения войны и боя. Тактика колонн и рассыпного строя и стратегия генерального сражения требовали перестройки системы боевой подготовки. Принципы новой системы были заложены Румянцевым. но полностью их разработал Суворов. Эта система была проверена в ходе боевой практики и получила широкое распространение в войсках. Но это новое направление боевой подготовки объективно входило в противоречие с феодально-крепостническим строем.

Реакционные круги, возглавляемые Павлом, видя в новом направлении серьезную опасность для феодально-крепостнической армии, повели решительную борьбу за утверждение устаревшей к концу века линейной тактики и насаждение кордонной стратегии. Это была борьба старого и нового в военном деле.

ВОСПИТАНИЕ ВОЙСК. КЛАССОВАЯ БОРЬБА В АРМИИ

Классовый состав армии, определяемый существующим строем, неизбежно влек за собой противоречия между дворянским корпусом офицеров, пользовавшимся всеми правами, и бесправной солдатской массой. Эти противоречия обусловливались всей системой организации и боевой подготовки войск. Идя в армию на службу, солдат должен был полностью порвать свои связи с тем кругом, из которого он вышел, и забыть о своих крестьянских интересах, стать слугой господствующего класса.

Вся система организации и боевой подготовки армии и флота и была направлена на выработку у солдат военной идеологии, отвечающей интересам господствующего класса. Господствующий класс в классовом обществе всегда выдает свои интересы за интересы общегосударственные и общенародные. Так делало и русское дворянство, воспитывающее армию в духе преданности царю, церкви и родине. Эти принципы вдалбливались в сознание солдатских масс многими средствами. О них говорилось в уставах, на всех занятиях, о них твердилось во время богослужений. Средства убеждения нераздельно связывались со средствами принуждения по отношению к тем, кто не проявлял готовности умереть за матушку-царицу, веру и отечество. В этих случаях использовалась палка, шпицрутены, батоги, присуждаемые весьма щедро. Суд и расправа возлагались на офицеров. Классовый состав суда определял его решения. Кригсрехт использовался в армии как одно из средств принуждения, позволявшее держать в повиновении солдатскую массу.

Постоянные побои и истязания солдат за малейшие провинности, присвоение командирами солдатских денег, продовольствия и обмундирования, полное их бесправие и невозможность выразить легально протест приводили к такой форме социального протеста, как побеги из войск и участие в народных восстаниях.

Побеги начинались уже во время призыва рекрутов по очередным наборам. Местные и полковые военные суды были завалены делами о беглых рекрутах. Рекруты бежали из сборных пунктов, во время следования в полк или после прибытия в него, используя для этой цели малейшую возможность.

Окунувшись в жизнь полка, молодые солдаты не выдерживали условий быта и бежали либо поодиночке, либо группами. Бежали во время местных командировок, бежали с отдаленных постов, бежали часто и с гауптвахты. Характерен случай бегства солдат 5-го Оренбургского батальона, бежавших с 15 арестантами. «Означенные Лебедев и Кручинин, сидев под стражею и подговорив с собой других военно-арестованных в числе 15 чел., 12-го того мая (1788 года) разбили приставленный караул и, отобрав ружья, сделали побег к Волге с намерением сплыть на плотке»^[1123]. Из Троицкого монастыря бежал солдат 3-го Астраханского батальона с 25 арестованными солдатами («запретных колодников»), которые проломили в церкви полы над подвалом^[1124].

С караула вместе с рекрутом бежал солдат 2-го Астраханского батальона А. Костин. Не менее характерен случай побега нескольких солдат и десяти рекрутов 3-й легкой команды, 2-го и 3-го Астраханского батальонов^[1125].

Бежали из полков по нескольку раз. Так, например, рядовой Санкт-петербургского гренадерского полка Ф. Москалев бежал три раза. За первый побег он был наказан в 1786 году 1000 шпицрутенами, за второй побег в том же году он получил 6000 шпицрутенов, за третий побег в 1787 году он был наказан 8000 шпицрутенами^[1126].

Профос Иркутского батальона Гордеев бежал несколько раз «отроду ему 50 лет, в службе с 1737 года, из боярских людей, напред сего за побеги гонен был шпицрутен чрез тысячу человек, впервые шесть, вдругорядь десять, втретья двенадцать, вчетвертыя двенадцать и написан в профосы в пятой двенадцать раз». Бежал в шестой раз, но по закону 1775 года освобожден от наказания шпицрутенами и направлен, скованный, на казенную работу^[1127].

Солдат Апшеронского полка Коптев бежал четыре раза. Суд присудил его «бить кнутом, вырезать ноздри и, заклеймя указными знаками, сослать в каторжную работу»^[1128].

Обычно беглые солдаты пытались отделаться от обмундирования и от оружия, чтобы скрыться в городах, но это удавалось редко. Они не имели денег, чтобы купить одежду. Иногда беглые шли на убийство извозчиков или корчмарей, присваивали себе их документы и скрывались. Обычно суд за такие дела приговаривал к наказанию кнутом и после вырезания ноздрей и клеймения направлял в ссылку в Сибирь.

Многие солдаты бежали из полков во время нахождения войск за границей. Так, после Семилетней войны, во время которой русские войска неоднократно показывали примеры стойкости и мужества в бою, среди возвращавшихся в Россию войск стихийно возникло дезертирство. Правительство вначале издало указ об укреплении дисциплины в войсках, но этот указ делу не помог. Число дезертиров составило несколько тысяч. Правительство обратилось к гражданским властям Пруссии и Польши с просьбой способствовать поимке дезертиров и одновременно опубликовало указ об амнистии^[1129]. Вернувшимся беглым солдатам, а заодно и бежавшим за границу крестьянам правительство обещало «устроение спокойной и выгодной жизни». Чаще всего солдаты бежали в Молдавию и Польшу, где старались поселиться. Польское правительство принимало их, но нередко принуждало к поступлению на службу в польские части, или они сами определялись в полки. Среди взятых в плен в 1794–1795 гг. поляков оказалось некоторое количество русских солдат. В одном случае таких солдат оказалось 15 человек (Иеменко, Ванин, Ходоровский, Дейнеке, Дмитриев, Бирюков и др.). Как правило, все это были солдаты, бежавшие ранее по 4–5 раз. Они были наказаны кнутом от 13 до 25 раз и направлены в каторжные работы^[1130]. В другомпроцессе участвовало 25 дезертиров из екатеринославских, херсонских и других полков.

В ходе следствия выяснилось, что, например, Н. Кузнецов, 36 лет, на службу был взят в 1788 году, а в 1790 году бежал за границу в Польшу и «тогда ж там добровольно с присягою на верность польских войск в Житомирской легкоконный полк определился». Так же поступили А. Иевлев, А. Мартынов, Б. Щеглинов, Н. Должинцев, Гер. Михайлов, М. Капустин и другие^[1131]. Военный суд приговорил их за участие в сражениях «против своих соотечественников и доставшись в числе присоединенных войск попрежнему к службе российских возвратиться не хотели…» к повешению. Но затем смертная казнь была заменена 12 тыс. шпицрутенами и ссылкой в отдаленные полки^[1132].

Аналогичным был процесс обнаруженных среди сосланных пленных поляков на Кавказе восьми солдат и рекрутов Херсонского, Екатеринбургского и Киевского карабинерных полков (И. Полетаева, И. Жмыхова, Л. Федоровича, Ф. Кривоноса и других). Военный суд приговорил семь человек к повешению, а солдата Ярославского полка М. Андреева за трехкратный побег в Польшу — к отсечению головы^[1133].

Из просмотренных дел о пойманных в Польше беглых солдатах видно, что большая часть их была наказана от 1000 до 8000 шпицрутенами и после наказания сослана либо в отдаленные районы на военную службу, либо на поселение. Правительство нередко обращалось с призывами к беженцам вернуться в Россию, обещая полное прощение, но возвращалось очень мало. Вернувшихся солдат военный суд постановлял вновь приводить к присяге и направлять в прежние полки. Примером может служить определение Румянцева о явившихся из побегов в Молдавию 86 солдатах^[1134].

О количестве солдат полевых полков, находившихся под судом, подведомственным непосредственно аудиторскому департаменту Военной коллегии, можно судить по данным за время войны России с Турцией 1787–1791 гг. и с Швецией 1788–1790 гг.

1788			1789			1790			1791
поступило дел	решено	осталось	поступило дел	решено	осталось	поступило дел	решено	осталось	поступило дел	решено	осталось
452 + 27	449	30	650	640	40	722	690	72	645	636	81*

* ЦГВИА, ф. 8, оп. 94, св. 82, д. 1220/1880 за 1788–1791 гг., л. 5, 9, 13, 17 (В число оставшихся дел входили дела за ряд лет. Задержки происходили из-за отсутствия следственных данных.)

Несколько меньше «судных дел» имелось по Киевскому и Елизаветградскому кригсрехтам.

Более решительной формой социального протеста против существующего порядка являлся переход солдат на сторону восставших крестьян. Примером такого перехода служат действия солдат 1-го Саратовского фузилерного артиллерийского полка 1-го батальона и солдат ряда других частей во время крестьянской войны 1773–1775 гг.

В Саратовском батальоне за «преступление присяжной должности и бытии их в толпе злодейской» было отдано под суд 240 человек. В составе подсудимых было три сержанта, три каптенармуса, один капрал, восемь барабанщиков, три флейтиста и 222 рядовых. Суд приговорил к физическому наказанию 43 человека, к смертной казни — 193 человека и освободил от наказания 4 человека. Смертная казнь была заменена ссылкой в Петровскую и Александровскую крепости. Осужденные к физическому наказанию были сосланы на поселение.

По второму процессу 14 солдат, активно участвовавших «в разбое на Волге с ватагами», было решено «наказать всех при публике кнутом, вырезать ноздри и, поставив указные знаки, сослать в каторжную работу»^[1135]. Стремились перейти на сторону восставших солдаты и других полков. Так, в Нарвском пехотном полку 16 солдат пытались уйти на Волгу вместе со своим оружием, но были пойманы^[1136]. Широко был распространен переход на сторону восставших из состава иррегулярных войск, особенно тех, которые располагались на Волге и в Сибири.

Особенно беспокоила правительство такая форма протеста, как критика существующих порядков в стране и особенно в армии. Она рассматривалась как бунт. Тайная экспедиция, занимавшаяся такими делами, привлекала к суду не только тех, кто выступал с критикой, но и тех, кто слушал ее и молчал. В 1763 году из 28 человек, находившихся под следствием тайной экспедиции и осужденных ею, было 10 солдат и офицеров, в 1769 году — 9 человек и т. д. С 1763 по 1796 год тайная экспедиция осудила 13 гвардейских, 30 армейских и морских офицеров и 50 солдат за критику порядков в войсках^[1137].

Столь же опасной формой протеста с точки зрения правительства было самозванство, На протяжении второй половины XVIII века тайная экспедиция разбирала более 20 случаев самозванства, В восьми случаях самозванцами были беглые солдаты, пытавшиеся поднять крестьян на борьбу с царизмом.

В армии процесс нарастания протеста против крепостничества был довольно широк. Многие военные руководители доносили в Военную коллегию об увеличении числа фактов «дерзновения непослушания и неуважения чинопочитания» и указывали, что в войсках «истребилась душа службы, ослаблена пружина, удерживающая общественную цепь, и подался повод к разным своевольствам»^[1138]. Наиболее дальновидные из них были обеспокоены этим. Они старались хотя бы немного смягчить и улучшить положение солдат. Так, Румянцев, приняв армию, был поражен тем, что в войсках побеги приняли угрожающие размеры. Он пришел к выводу, что они являлись следствием изнурительной службы и отсутствием заботы о здоровье и быте солдат, в результате чего смертность в войсках все время увеличивалась. Он убеждал своих подчиненных изменить отношение к солдатам, запретил «напрасные переходы, отягощающие службу» (солдат)^[1139]. Румянцев попытался упорядочить обучение и упростить его.

От командиров полков он требовал «внимания на службу, а не искания». Он писал, что «в армии полки будут хороши от полковников, а не от устава, как бы им быть должно».

По такому же пути шел Потемкин. Он указывал офицерам и генералам, что «солдат есть название честное, которым и первые чины именуются». Потемкин запрещал бить солдат за ошибки во время учений и требовал от командиров дивизий и полков, чтобы солдат «обучали… избегая сколько можно бесчеловечных и в обычай приведенных к сему побои, творящих службу отвратительною»^[1140]. Ои угрожал нарушителям его приказов серьезными взысканиями и нередко от угроз переходил к делу. В одном из приказов Потемкин писал: «Предерзкие поступки некоторых из офицеров Фанагорийского гренадерского полку принудили меня употребить над ними строгость, законами предписанную. Вследствие чего капитан Свиязев за мучительные побои подчиненных, не только в противность моих повелений, но даже столь далеко им простертые, что человеку несовместно предполагать подобного мучительства, написан в рядовые до выслуги, капитан Сунгишев и подпоручик Бурого за продажу солдатского провианта лишены также чинов своих на три года, а прапорщики Борисов и Беликов за пьянство исключены из службы»^[1141].

Заботы Потемкина о солдатах доставили ему довольно широкую популярность. «Солдаты весьма хвалили покойного князя Потемкина и о нем сожалели главным образом вследствие того, что их за ученье не бьют».

По инициативе Потемкина и других военных деятелей второй половины XVIII века были учреждены медали для солдат. Этой медалью пытались поощрить проявление храбрости и мужества солдата в бою.

Во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. для награждения матросов и солдат были учреждены следующие медали: «За Чесму» («Был в Чесме 1770 год июня 24 д.); За Кагул, за участие в войне («Победителю»).

Во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. учреждены медали: Кинбурнская, за Очаков («За храбрость, оказанную при взятии Очакова»), «За храбрость на водах Очаковских», за анапский поход («За верностью), «За взятие приступом Базарджика», «За отличную храбрость и взятие Измаила, декабря 11, 1790» и, наконец, в честь окончания войны — «Победителям. При мире, декабря 29. 1791».

В ходе русско-шведской войны 1788–1790 гг. были учреждены медали:, «За храбрость в водах финских, август 13 дня 1789 г.», «За храбрость» и в честь заключения мира «За Службу и Храбрость». Кроме того, были учреждены медали «За труды и храбрость», «В честь заслуженному солдату» и «Анненская»^[1142].

В 1794 году был даже создан специальный комитет, который обсудил вопрос «о награждении сухопутных войск соразмерно с морскими». Комитет разработал положение о награждении «За взятие крепостей и за полевые баталии»^[1143]. Наконец, нужно указать как на положительную меру — введение в конце века правила принесения присяги «не иначе, как под знаменами»^[1144].

Однако генералы и офицеры по-прежнему смотрели на солдат, как на своих крепостных, заставляли работать на себя и обирали их. Князь Цицианов, приняв полк от своего предшественника, писал в рапорте «…Важнейшее зло в полку, что солдат не знает ничему срока, ничто до него вовремя не доходит, или, лучше сказать, иное и совсем (не доходит. — Л. Б.). Ротные командиры избалованы и считают роту за деревню»^[1145].

ПОДГОТОВКА ЛИЧНОГО СОСТАВА ФЛОТА

Во второй половине XVIII века никаких особых изменений в корабельном составе флота не произошло. Главная роль на флоте принадлежала парусным кораблям, управление которыми в плавании и во время боевых действий требовало от судовых команд серьезной боевой подготовки. Боевая подготовка личного состава осуществлялась по наставлениям и уставам петровского времени. В отличие от западно-европейских уставов, канонизировавших линейную тактику, русские морские уставы предоставляли возможность искать наиболее рациональные формы боя.

Во второй половине XVIII века наряду с линейной тактикой стала складываться новая маневренная морская тактика. Возникновение и развитие маневренной тактики связывается с деятельностью Г. А. Спиридова и Ф. Ф. Ушакова. Маневренная тактика предусматривала все возможные боевые построения флота, обеспечивающие наступательный маневр. Спиридов и Ушаков отошли от традиционной схемы боевых действий, предусматривающей в качестве исходного боевого порядка, развертывание в линию, сближение, нанесение фронтального удара и преследование противника. Уже Спиридов считал возможным совершать атаку непосредственно в походном боевом порядке, наносить массированный удар по эскадре противника и выделять резерв для маневра в ходе боя. Эти положения в дальнейшем были развиты Ф. Ф. Ушаковым.

Ушаков считал необходимым вести бой на дистанциях действительного выстрела, а это требовало от личного состава кораблей высокой выучки, смелости и мужества.

Морское дело требовало значительного времени для подготовки команд кораблей. Обычно костяк команды состоял из обученных матросов, а остальная часть пополнялась необученными рекрутами. Процесс обучения, как и в войсках, включал индивидуальную и совместную подготовку.

Индивидуальная подготовка прививала молодым матросам необходимые первоначальные навыки действий на корабле во время стоянки и в море.

Совместная подготовка имела целью составить из команды одно целое, коллектив, способный выполнять все необходимые операции по подготовке корабля к плаванию, во время хода и в период боевых действий. Главное место в обучении занимали практические плавания, как учебные, так и боевые. Напряженная учеба во время плавания, например в эскадре Ушакова, мало чем отличалась от действий в бою. Суда Черноморского флота проводили различные перестроения из походного в боевой порядок и наоборот^[1146]. В 1790 году Ушаков составил особый приказ, в котором говорилось, что «по правилам эволюции и военным обстоятельствам (от кораблей. — Л. Б.) требуется в построении ордеров отменная скорость»^[1147]. Инструкция рекомендовала походный порядок «в линию в две или в три колонги»^[1148], из которой можно легко перестроиться в боевой. Командиры кораблей должны действовать быстро и точно, чтобы у команд выработаны были автоматические навыки в «исправном содержании мест». Ушаков подчеркивал, что точность исполнения команд зависит от качества подготовки матросов. «Особым долгом моим, — писал он, — почитаю и рекомендую командующим приучить служителей к скорым беганьем по снастям при креплении или отдаче парусов, также и для моциону чрез салинг; отдачу и прибавку парусов приказать делать с отменной скоростию, поднимать и опускать их, осаживать шхоты и галсы за один раз, и сие повторять многократно до тех пор, пока люди совершенно приучены будут»^[1149]. Необходимо было не только понимать каждое действие, но и выполнять его расторопно, быстро, красиво, «Краса исполнения эволюции и приятный вид есть в том, когда весь флот в различном движении, и с тем видом, что всякий спешит исполнить ему должное в полном виде, как надлежит»^[1150].

Ушаков стремился к тому, чтобы маневром своих судов выиграть ветер и этим обеспечить сближение с судами противника, чтобы нанести им удар. При этом большое значение имели навыки команд в действиях парусами. Маневр парусами позволял судам быстро и точно действовать во время сближения и в ходе боя.

Особое значение Ушаков придавал обучению артиллеристов. В ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. каждое плавание использовалось для выработки у артиллеристов навыков в цельной стрельбе. В одном из приказов о боевой подготовке личного состава он требует от командиров «примерно наблюдать, чтобы в цель наводили, как должно»^[1151], и во время обучения сначала «несколько раз сделать ученье спышками, а после с действительной пальбою»^[1152]. При этом он рекомендовал «в пальбе пушками чаще переменять комендоров, чтобы все, кто на места их избираемы будут, равномерно были исправны… и довесть служителей во всех действиях до совершенства»^[1153].

За отличные результаты в стрельбах. Ушаков ввел денежные премии, которые выдавались «за положение в яблоко и в черный круг ядер»^[1154]. Кроме того, он объявлял личному составу эскадры благодарности за хорошее выполнение эволюций, а также «экзерциций пушечною пальбою в боевых линиях»^[1155].

Русские артиллеристы проявляли во время боя четкость, слаженность и высокую выучку; они превосходили турецких в меткости стрельбы, что и было доказано в морских сражениях. Они же обеспечивали поражение живой силы противника стрельбой на короткие дистанции ядрами и картечью… Как известно, турки считали главным в морском бою абордаж и сосредоточивали большое число людей на палубах кораблей. Огневой удар по пушкам, такелажу и живой силе противника приводил к дезорганизации управления кораблем, чего и добивался Ушаков.

На Балтийском флоте были несколько иные условия для практической подготовки личного состава. Первоначальная подготовка матросов производилась обычно во время учебных практических плаваний в Финском заливе между Кронштадтом и Ревелем или Кронштадтом и Петербургом. Такие плавания осуществлялись в течение 3–4 месяцев. Большое значение для приобретения практических навыков имели плавания при несении брандвахты. Для этой цели ежегодно из состава флота выделялось несколько кораблей.

Но все эти мероприятия не обеспечивали полностью боевой подготовки личного состава. Конечно, самой лучшей школой являлись дальние плавания. В этих плаваниях Балтийский флот, так же как и Черноморский, достигал хороших результатов. Несколько ухудшилась боевая подготовка на Балтике в последней четверти XVIII века, когда флот ограничил свои действия только Балтийским морем. В целом же русский флот достиг крупных успехов в боевой подготовке. Принципы новой морской тактики нашли свое отражение в морском уставе 1797 года и особенно в сигнальных книгах, продержавшихся до середины XIX века.

Воспитание личного состава на флоте было почти аналогичным воспитанию в армии. В процессе обучения все внимание направлялось на выработку у солдат необходимых для морской службы качеств: храбрости, мужества, выносливости и т. п. Однако меры воспитательного воздействия нередко сопровождались жестоким обращением. На кораблях господствовала суровая дисциплина. Матросов били за промахи в обучении, за ослушание и другие проступки.

На флоте, так же как и в армии, было широко распространено дезертирство. Особенно много побегов наблюдалось среди молодых матросов, которым трудно было привыкнуть к специфическим условиям морской службы.

Протест против феодального гнета выражался также в отдельных выступлениях матросов на Балтике и в Архангельске в период крестьянской войны 1773–1775 гг.

ПОДГОТОВКА ОФИЦЕРСКИХ КАДРОВ

Во второй половине века подготовка офицерских кадров осуществлялась так же, как и в середине века.

Закон о вольности дворянства освобождал дворян-офицеров от несения военных обязанностей. Несомненно, что этот закон нарушал уже установившийся порядок обеспечения офицерского корпуса дворянами. Правительство было весьма озабочено этим и сразу же после Семилетней войны попыталось системой поощрений удержать дворян на военной службе. В обществе создавалось мнение о моральной обязанности дворянства «служить отечеству и матушке Екатерине», но эта мера оказалась малодейственной, и многие офицеры-дворяне ушли в отставку. Нехватка русских офицеров вновь заставила Военную коллегию набирать иностранных офицеров «теми чинами, на которые патенты объявят, полученные у коронованных глав», а «у протчих владетелей с понижением чинов, как о том прежние узаконения установлены и по которым ныне исполняетца»^[1156].

В 1785 году Екатерина II подтвердила указ о вольности дворян. Для привлечения к военной службе выходцев из чиновной и купеческой среды был издан указ от 18 мая 1788 года, согласно которому чин обер-офицера давал потомственное дворянство, но лишь в том случае, если произведенный оставался служить в армии пожизненно, при выходе же в отставку по собственному желанию он получал только личное дворянство^[1157]. Этим удерживались в войсках все офицеры, произведенные из унтер-офицеров, а таких оказалось довольно много. В то же время правительство, обеспокоенное «засорением» офицерского корпуса, разослало инструкцию о порядке производства в офицеры. По этой инструкции полкам предлагалось представлять аттестаты на производимых офицеров, содержащие расчет вакансий в полку, формулярные списки с графой о правах по происхождению, данные о прохождении службы кандидатов, о деятельности этих лиц вне службы и данные об образовании^[1158].

Аттестат должен быть представлен с приложением присяжного листа, подписанного всеми офицерами. Внесение сведений о происхождении и безупречном, с точки зрения правящих кругов, поведении в войсках и вне службы свидетельствует о стремлении правительства оградить офицерский корпус от проникновения разночинных элементов.

Вместе с этими материалами представлялся протокол о баллотировке. Порядок баллотирования, установившийся в первой половине века, распространялся также и на флот. Исключение составляло только производство в капитаны 1 ранга, которое проводилось по старшинству, и в мичманы, так как для получения этого звания нужно было сдать специальный экзамен^[1159].

Некоторый интерес представляет декларация 1795 года, в которой говорилось, что «защита отечества и ограждение пределов безопасности суть предметы общих усилий и возможностей и долг обязанности всех и каждого»^[1160]. Но это была только декларация. Для дворян она была пустым звуком, так как фактически вся тяжесть военной службы лежала на податных сословиях. Декларация нужна была для того, чтобы оправдать распространение рекрутской системы на все народы страны. Она несколько облегчала положение великорусских крестьян, поставлявших рекрутов.

В конце века правительство не внесло ничего принципиально нового в систему комплектования армии офицерским составом. При Павле I лишь усилился приток балтийских немцев и голштинцев, которых быстро продвигали по служебной лестнице и создавали привилегированное положение в войсках. Павел I боялся русского дворянства и старался привлекать к руководству войсками и флотом иностранцев. Он надеялся опереться на них в случае борьбы за власть.

Основными каналами подготовки офицеров по-прежнему являлась гвардия и военные школы.

Вторая половина XVIII века ознаменовалась для России крупнейшими культурными сдвигами. Русская наука и литература быстро завоевали почетное место. Еще в середине века выступил гениальный Ломоносов, вслед за которым в науку и литературу пришли и другие русские писатели и ученые. Центром просвещения стал Московский университет и Академия наук. Громадную роль в общественной жизни сыграли просветители (Новиков и другие). В конце века выступает первый дворянский революционер Радищев.

В это время поступило несколько предложений о создании высших школ, например предложение об учреждении специального педагогического института или «Положение об учреждении императорского института для публичного воспитания».

Многочисленные предложения об учреждении внутри государства училищ и гимназий исходили от различных общественных деятелей. Сохранились любопытные проекты Григория Теплова, Клинглета, Дилтея, Миллера за 1764–1771 гг. В это же время возникает идея создания университетов в Харькове, Казани, Батурине и в других местах. В 1785 году граф Завадовский ставит вопрос о создании медико-хирургической академии.

Поощряя представление различных проектов, Екатерина II стремилась подчеркнуть, что будто бы крепостническая Россия идет по пути просвещения, а господствующий крепостнический режим способствует развитию русской культуры. «Просвещение», — указывал Энгельс, — это был в восемнадцатом веке лозунг царизма в Европе, так же, как в девятнадцатом — «освобождение народов». Всякий территориальный грабеж, всякое насилие, всякое угнетение царизм производил не иначе, как под предлогом «просвещения», «либерализма», «освобождения народов»^[1161]. Именно в таком плане был составлен «Наказ» Екатерины, который имел целью доказать необходимость просвещения для установления твердого порядка в стране и подчинения законам крепостников.

Экономическое и культурное развитие страны по-новому ставило вопрос о военной школе. Ограничиваться подготовкой кадров только для армии и флота было уже невозможно, и, следовательно, практически профессиональный характер петровской школы перестал удовлетворять потребности страны. В свое время правительство Петра I смотрело на школу как на средство не только удовлетворения потребностей армии, но и подготовки кадров, необходимых для аппарата управления. Но главное внимание обращалось на решение первой задачи, поскольку война требовала обученных офицеров.

Недостатки узкоприкладной военной школы дали себя чувствовать очень быстро. Уже в 30–40 годы под влиянием требований дворянства пытались улучшить систему образования. В Шляхетском кадетском корпусе военная специальность была соединена с гражданской. В результате произведенных изменений появился тип «разностороннего» учебно-воспитательного учреждения, готовившего детей дворян к военной и гражданской службе. На характер этой школы в 60-е годы значительное влияние оказала французская просветительная философия в лице ее умеренных представителей (Локка, Монтэня, Вольтера, Монтескье).

Однако нужно сказать, что увлечение этой философией продолжалось недолго, ибо как только в России началось крестьянское восстание под руководством Пугачева, а на Западе с приближением французской буржуазной революции просветительная философия становилась все более передовой, феодальная знать России немедленно отвергла ее и решительно повернула к англо-немецкому рационализму. Этот процесс нашел яркое выражение в развитии военной школы и особенно в развитии Сухопутного шляхетского корпуса.

Дореволюционные историки русской общественной мысли и народного образования полагали, что этот процесс изменения зависел от личных взглядов и вкусов Екатерины II, которая в начале своего царствования была якобы горячей сторонницей идей просветительной философии и будто бы стремилась перестроить в духе этих идей всю государственную жизнь России^[1162]. Но эти утверждения достаточно убедительно опровергает сама Екатерина в письмах к Салтыкову, в которых она излагает свои действительные намерения: «Черни не должно давать образования, поелику она будет знать столько же, сколько вы да я, то не станет повиноваться нам в той мере, в какой повинуется теперь»^[1163]. Запрет же книги Руссо «Эмиль, или о воспитании», как «противной закону, доброму нраву, нам самим и российской нации», в 1763 году, т. е. в самом начале «просветительной деятельности», достаточно ярко характеризует показной либерализм Екатерины.

Плеханов совершенно правильно утверждал, что Екатерина никогда не увлекалась серьезно просветительной философией^[1164].

Как же развивалась в это время военная школа?

Сухопутный корпус. 8 августа 1762 года Екатерина подтвердила, что корпус остается на прежнем основании, как было при императрице Елизавете Петровне. В следующем году в сенатском указе определяется направление его работы: «корпус по силе изданных об нем узаконений заключает в себе не одно военное, но и политическое, гражданское училище».

В 1765 году Екатерина объявила, что корпусу «быть под нашим единственным ведением»^[1165]. Во главе его был поставлен И. И. Бецкой, с приходом которого начались крупные преобразования. Бецкой представил еще в 1764 году «Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества», главная задача которого состояла в том, чтобы «преодолеть суеверие веков, дать народу своему новое воспитание». 22 марта 1764 года Екатерина утвердила «Учреждение». Под руководством Бецкого в 1766 году был составлен новый устав и штат^[1166].

Уставом 1766 года отменялось прежнее деление на роты и вводилось новое деление на пять возрастов (по три года в каждом). Первый возраст (от 6 до 9 лет) был подчинен женскому надзору, все последующие четыре возраста подчинялись гражданским наставникам и офицерам. Воспитателям вменялось в обязанность «вкоренить добронравие и любовь к трудам; новым воспитанием новое бытие даровать». Перед корпусом ставилась задача устранить влияние семьи и путем рационального воспитания дать государству «новую породу людей».

Общая цель воспитания определялась следующим образом: «взрастить младенца здорового, гибкого и хрупкого; вкоренить в душе его спокойствие, твердость и неустрашимость и украсить сердце и разум делами и науками, потребными гражданскому судье и воину», и «сделать человека здоровым и способным сносить воинские труды». Опыт показал, что для ведения войны нужны грамотные офицеры, знающие не только военное дело, но и искусные в других науках.

Для осуществления поставленной задачи был составлении обширный учебный план. В него входили: математика, логика, физика, химия, красноречие, история, география, астрономия, иностранные языки, естественное право, государственное право, политическая экономия, воинское искусство, фортификация, артиллерия и другие предметы. Всего 19 общеобразовательных, 3 специальные дисциплины и 9 художеств.

Бецкой, очевидно, сознавал, что такая многопредметность вредна, и поэтому не требовал от учащихся «совершенства в их знаниях».

Процесс обучения происходил в духе педагогических идей Рахития, Монтэня, Локка и Руссо.

Подобная энциклопедичность привела к тому, что когда через 18 лет Екатерина II поручила Завадовскому проверить учебное дело в корпусе и «сочинить учебной части Сухопутного кадетского корпуса надлежащий план», то последний нашел много недостатков в постановке обучения.

Комиссия Завадовского обратила внимание, что в корпусе вообще исключалось преподавание пяти гражданских наук (нравоучения, естественного, всенародного и государственного права и политической экономии). Мало того, ряд предметов переносился с одного возраста на другой, несмотря на то, что корпус имел все условия для их изучения. В классах разрешалось использовать модели, глобусы, планетарии и другие наглядные пособия. Однако на практике этого не делалось, так как штат учителей не обеспечивал высокого качества работы. Кадет учили плохо, в результате курс арифметики они заканчивали через 9 лет, а за 12 лет с трудом усваивали геометрию. Не лучше обстояло дело и с другими предметами. Поэтому было предложено точно распределить всех воспитанников по возрастам и выбрать необходимые учебные пособия и руководства. Для учебных занятий составили расписание, ряд предметов исключили из учебного плана (в частности мореходное дело и химию), сократили число учителей с 43 до 29, удалили женщин — воспитательниц первого возраста.

Дополнения к уставу, сделанные в 1784 году, не изменяли основ устава 1766 года и сохраняли строй работы и учебный план. В него внесли лишь некоторые исправления. В самой комиссии наметились серьезные разногласия, в результате которых новый учебный план не был утвержден Екатериной II.

Корпус не справлялся со своей главной задачей и не давал армии вполне подготовленных офицеров, в то время как она остро нуждалась в них, особенно в штабных офицерах, без которых не могла нормально функционировать.

Переход к тактике колонн требовал подготовки специальных лиц для квартирмейстерской службы. Если в период Северной войны для этого выделялись «самые трудолюбивые и храбрые» офицеры, то в середине века такой метод уже никого не удовлетворял. После Семилетней войны подготовка штабных офицеров возлагалась на вновь созданный в 1763 году Генеральный штаб.

По окончании первой русско-турецкой войны Румянцев поднимал вопрос о подготовке штабных офицеров^[1167]. В «Мысли по военной части» он вновь писал о необходимости «основания училищ, под титлом школ военных наук», в которых «приуготовлять к определению в квартирмейстеры»^[1168]. Однако проект Румянцева Екатерина II направила в Военную коллегию и оставила без последствий. Армия продолжала получать несовершенные кадры общевойсковых офицеров из Сухопутного корпуса. Насколько велика была потребность в мало-мальски грамотных штабных кадрах, свидетельствует указ Сената. Сенат предложил выпустить из корпуса и направить в полки всех офицеров, достигших 20-летнего возраста, произвести в прапорщики усвоивших две науки, в подпоручики — пять наук, а слабых здоровьем определить теми же чинами в гражданскую службу, а «которые нарочитого поведения, а не будут иметь им предписанных знаний и двух степеней (наук), таковых, дабы оставшимся хорошим кадетам не подать справедливой причины к негодованию и не отвратить прилежания к наукам, исключить из корпуса кадетами, а оное звание числить выше унтер- и ниже обер-офицерского чину; которые же служить похотят, определить в полки также кадетами…»^[1169]. Таких «кадетов» к 1776 году набралось уже достаточно, и поэтому они были введены в полковые штаты. «По новому штату каждому драгунскому полку разрешалось иметь 10 кадетов, которых и следовало избирать «из ученых и знающих инженерную и другие науки, пристойные к военному ремеслу»^[1170].

Совершенствовать подготовку офицеров кадетского корпуса пытались различными путями. Одним из таких путей, по мнению графа Шувалова, является открытие школ и гимназий по разным местам, «в которых повелеть в урочные лета юношеству записываться, начиная всякий по близости в школах, потом, для дальнейших в учении успехов в гимназиях, кои будут учреждены в губерниях, а после совершенства нужных наук итить в кадетский корпус, в университет и академию, в инженерную школу, в котором быть до 18 лет и потом дать волю служить или нет»^[1171]. Подавались и другие проекты, но не все они были приняты во внимание.

В 1794 году во главе корпуса был поставлен М. И. Кутузов. В корпус он пришел уже зрелым полководцем. Накопленный опыт, глубокое и разностороннее образование давали ему возможность серьезно и вдумчиво подойти к подготовке офицерских кадров. С приходом Кутузова корпус становится ярко выраженным профессиональным учебным заведением. Вскоре корпус был переведен на войсковую организацию. В нем разрешалось иметь пять рот с малолетним отделением, устанавливался ежегодный прием.

В учебный план Кутузов ввел тактику и военную историю, которые должны были развивать патриотические чувства кадетов и способствовать пониманию ими исторических задач России. Оба эти предмета Кутузов вел сам.

В 1800 году Сухопутный корпус был преобразован в 1-й кадетский корпус. За период с 1762 по 1800 год в него было принято 2186 человек, а выпущено 985. Из них около 820 человек направлялись офицерами в гвардию и полевую армию^[1172].

Артиллерийский и инженерный шляхетный кадетский корпус. 31 мая 1756 года на пост директора Артиллерийской и инженерной школы был назначен генерал-фельдцейхмейстер П. И. Шувалов. Он нашел, что врученный ему пост пришел в жалкое состояние, как и все артиллерийское хозяйство армии. Шувалов обратил внимание прежде всего на подготовку артиллерийских и инженерных офицеров. Он соединил обе школы в одну и в 1758 году представил Елизавете Петровне доклад о преобразовании школы в специальный кадетский корпус и о создании Академии военных наук^[1173].

После преобразования эти школы состояли из «Соединенной солдатской школы» и «Артиллерийской и инженерной дворянской школы».

В школе было введено преподавание иностранных языков, усилены практические занятия, улучшено преподавание военных наук, составлен ряд новых учебников. В частности, в это время Козельский написал учебник по арифметике, Назаров — по геометрии и Вельяшев-Волынский — по артиллерии. Кроме того, переведены западноевропейские труды, например, Вобана «Об атаке и обороне крепостей». В школе было положено основание музею и библиотеке, устроена своя типография и лазарет.

Таким образом, была проведена предварительная работа, обеспечившая успешное преобразование этой школы в Специальный кадетский корпус. Реорганизация затянулась и была завершена лишь в 1762 году уже после смерти Шувалова. Новый генерал-фельдцейхмейстер Вильбоа отказался от идеи создания при корпусе специального военно-офицерского класса, который должен был послужить зародышем Военной академии. Ограничив подготовку офицеров собственно для артиллерии и инженерных частей, Вильбоа трактовал задачу узко утилитарно, оставив, впрочем, полностью учебный план, составленный Ломоносовым по поручению И. Шувалова^[1174].

Ломоносов раскрыл содержание учебного плана и дал его обоснование. В учебный план были внесены: тактика, история, география, математика (арифметика, алгебра, геометрия, аналитическая геометрия, тригонометрия), механика, гидравлика, основная экспериментальная физика и химия, гражданская архитектура, артиллерия и фортификация, иностранные языки, рисование, фейерверочное искусство, наконец, военные экзерциции, фехтование и танцевание^[1175].

Историю мыслилось изучать в плане искусства полководцев, а географию в плане военной географии. «Первая покажет как великих мужей, отменивших себя во время войны и мира важными делами, кои служили в пользу их государя и отечества. Вторая подает довольное знание о качестве и свойствах всякого народа, о состоянии их земель, дабы в случае войны с ними можно было без переметчиков производить беспрепятственно свои намерения в действия».

Кроме того, в учебный план были включены «сочинения», подразумевавшие «описание положения мест армии и прочее знание и приличные известия, например, военных журналов», т. е. решение письменных тактических задач по колонновождению на материале издаваемых журналов военных действий. Наконец, указывается в объяснительной записке: «экзерциции также для офицеров весьма необходимы, и так за нужное почитается, чтобы юношество оным обучалось. Твердое знание ружейных приемов неспорно надобно офицеру, ибо оный рядовых должен обучать, а все то, чему учить нужда будет, совершенно знать должно»^[1176].

Учебная работа корпуса шла совершенно в другом направлении, чем в Сухопутном корпусе. Уже Шувалов стремился поставить на первое место практическое знание военного дела и специальное изучение военных наук. Это направление было всецело поддержано и проводилось его преемниками: Вильбоа и Меллисино. Учебный план корпуса, несомненно, был более выдержан и вполне отвечал требованиям современной военной науки. Первым директором корпуса был назначен Мордвинов, получивший образование в Сухопутном кадетском корпусе.

Наиболее активный период в жизни этого заведения был связан с деятельностью генерала Меллисино. Приняв в 1783 году руководство корпусом, он немедленно представил Екатерине проект преобразований, в котором предлагал закрыть находившуюся при корпусе солдатскую школу художеств и увеличить число кадетов до 400 человек. 22 мая 1784 года были утверждены новые штаты и корпуса^[1177]. Все ученики корпуса сводились в три роты. Школа художеств также представляла собой в строевом отношении отдельную роту. К преподаванию привлекалось 48 учителей, 9 репетиторов и священнослужители. Ученики разделялись на три возраста: первым двум преподавались общеобразовательные предметы, а последнему давалась специальная подготовка.

С 1783 года до 1800 года инженерный и артиллерийский корпуса существовали раздельно. В 1800 году они снова были слиты и преобразованы во 2-й кадетский корпус^[1178].

Наиболее тяжелым для корпуса был период правления Павла I. Преобразования, сделанные в это время в корпусе, сводились главным образом к муштре и снижению образовательного уровня. Новый директор корпуса А. Клейнмихель, сменивший П. Зубова, твердо проводил линию опруссачивания русской армии.

Греческий кадетский корпус (греческая гимназия, или корпус чужестранных единоверцев).

Во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. в Морейской экспедиции были набраны мальчики, которых вначале отправили в Италию, где содержали и обучали за счет русского правительства. В 1774 году их перевезли в Петербург^[1179] и поместили в организованную при Артиллерийском корпусе греческую гимназию (позже корпус). Всего прибыло 103 человека. Из них 46 учеников и 57 родителей и учителей^[1180]. 17 апреля 1775 года был утвержден устав нового учебного заведения, названного «Корпусом чужестранных единоверцев»^[1181].

В учебный план были включены предметы, преподаваемые в Сухопутном кадетском корпусе: языки русский, французский, немецкий, итальянский, греческий и турецкий; арифметика, алгебра, геометрия, история, география, рисование; танцевание преподавалось в младших классах. По окончании «общего учения» учащиеся должны были поступить в высшие классы. Одаренных учащихся или имевших склонность к морской, артиллерийской, инженерной службе предполагалось отсылать в морской и артиллерийский корпуса.

В 1783 году по предложению Потемкина было решено перевести Корпус чужестранных единоверцев в Херсон, но решение это не было приведено в исполнение, и корпус был оставлен в Петербурге. В 1793 году его перевели в здание Морского корпуса. В 1796 году он был расформирован, а из имевшихся 98 человек учащихся 26 человек из дворян были переведены в Сухопутный и Морской корпуса, а остальные в число мещанских воспитанников. За время своего существования корпус выпустил 190 офицеров, из них для морского флота около 100^[1182].

Шкловское благородное училище было основано генералом С. Г. Зоричем. Он начал воспитывать дворянских сирот. Когда их набралось около 30 человек, Зорич решил основать специальную среднюю военную школу, которая и была открыта в 1778 году. Это училище по организации учебной работы было близким Сухопутному корпусу, однако имело и свои особенности. Так, срок пребывания в нем устанавливался восемь лет. Курс обучения распределялся на пять классов (1, 2 и 3-й классы по одному году, 4-й — два года и 5-й — три года).

Учебный план не перегружался предметами. В 1, 2, 3 и 4-м классах изучали языки, математику, историю, географию, закон божий, рисование, а в 5-м классе — высшую математику, артиллерию, тактику, военную и гражданскую архитектуру. Кроме того, учащиеся трех старших классов изучали военную экзерцицию, фехтование, танцы, музыку, верховую езду и вольтижирование. Учебные занятия, как и в Сухопутном корпусе, проводились по расписанию.

В 1797 году училище «причисляется к казенному ведомству»^[1183], а затем преобразовывается в кадетский корпус.

Но в 1797 году учебное здание корпуса в Шклове сгорело, и в 1800 году корпус перевели в Гродно. С этого времени он стал называться Гродненским кадетским корпусом. Число учащихся все время росло. В 1780 году в нем обучалось 50 человек, в 1788 году 120, в 1796 году — более 200. За период с 1778 по 1800 год из этого военно-учебного заведениябыло выпущено 470 офицеров^[1184], которые назначались в полевые и гарнизонные полки.

Такую же частную школу организовал штык-юнкер Е. Войцеховский. В этой школе дети обучались арифметике, геометрии с полевой практикой, тригонометрии, алгебре, артиллерийской науке, фортификации и нивелированию с черчением планов. При обследовании школы в 1785 году Войцеховский представил аттестат от генерал-поручика Мертенса, в котором было указано, что из 48 человек, окончивших школу, 25 произведены в офицеры^[1185].

Нужно указать еще на одну школу, готовившую офицеров для армии. Она была открыта при Виленском университете, штат ее утверждался в 1797 году. В ней особое участие принимал М. И. Кутузов, представивший в Петербург штаты и программу школы.

В 70-е годы возник вопрос об организации специальной школы колонновожатых при Генеральном штабе. Проект об учреждении «Военной воспитательной школы» был представлен обер-квартирмейстером Генерального штаба майором Ф. Медером 29 января 1776 года. В школе согласно проекту должны были изучать русский, немецкий и французский языки, арифметику, геометрию, фортификацию, механику, рисование и практику измерения, глазомерную съемку, составление чертежей лагерей и т. п. Школа просуществовала недолго, так как на ее содержание не отпускалось денег^[1186].

Морской корпус продолжал работать «на прежнем основании» (т. е. по уставу 1752 года). Он имел в своем составе 200 кадетов. Некоторые изменения учебного плана были сделаны в 1764 году, когда включили философию, и в 1783 году, когда включили законоведение, итальянский и латинский языки. В 1792 году исключалось изучение датского и шведского языков и законоведение, но зато включили изучение гражданской архитектуры. Организация занятий была аналогична занятиям в Сухопутном корпусе.

Число учащихся корпуса все время увеличивалось. В 1764 году для него разрабатывается новый штат, согласно которому численность учащихся возросла до 360 человек. Однако это число не удовлетворяло потребности флота, в связи с чем в 1783 году штатный состав учащихся был доведен до 600 человек. Недостаток морских офицеров особенно выявился во время строительства Черноморского флота. В связи с этим с Балтийского флота на Черноморский переводится значительная часть офицеров. Чтобы пополнить Балтийский флот офицерами, в Морской корпус для изучения морского дела было послано 120 гвардейских офицеров^[1187].

За вторую половину XVIII века, т. е. с 1760 по 1800 год, Морской корпус выпустил до 300 офицеров. Молодых офицеров, окончивших корпус до 70-х годов, отправляли за границу «для обучения в практике морской службы и усовершенствования в знаниях языков».

Одновременно Морской корпус готовил офицеров морской артиллерии. Еще в 1752 году на корпус возлагалась задача обучать пушкарей артиллерийскому делу с таким расчетом, чтобы их можно было произвести в обер-офицеры. Штатом 1752 года предусматривалось артиллерийское отделение на 80 человек^[1188]. В связи с этим упразднялась существовавшая до 1752 года специальная Морская артиллерийская школа, сведения о которой не дошли до нашего времени^[1189].

Недостаток артиллерийских офицеров заставил адмиралтейство в 1764 году увеличить артиллерийское отделение Морского корпуса до 60 человек^[1190]. Но укомплектовать это отделение было трудно. Адмиралтейств-коллегия докладывала Екатерине II, что все время наблюдается «великая претительность в обучающихся в Морском корпусе кадетах вступать в артиллерийскую службу». Об этом свидетельствует число учащихся, выпущенных в констапели: в 1763 году было выпущено 3, в 1768 году — 3, в 1770 году — 1, в 1772 году — 2, в 1773 году — 9, в 1774 году — 4, в 1777 году — 5, в 1778 году — 11, в 1779 году — 5, в 1782 году — 5. Следовательно, за 15 лет было подготовлено всего 48 морских артиллерийских офицеров^[1191]. Коллегия объясняла причину этого в «медлительном и неравном» производстве артиллерийских офицеров по сравнению с морскими.

Кроме того, при Морском корпусе действовала штурманская школа на 150 человек и шкиперская на 100 человек^[1192]. В 1786 году в Херсоне был открыт 2-й Морской корпус, переведенный вскоре в Николаев и преобразованный в 1798 году в Штурманское училище^[1193].

В 1781 году в Холмогорах возникла Мореходная школа, переведенная в 1786 году в Архангельск. Эта школа также готовила штурманов и шкиперов.

В 1786 году в Петербурге открывается «Водолазное училище», которое так же, как и Николаевский корпус, в 1798 году было преобразовано в Штурманское училище. Наконец, нужно указать на Петербургское училище корабельной архитектуры, открытое в 1798 году. Оно готовило кадры для верфей и портов.

В конце XVIII века пришли к мысли о необходимости создания в России высшей Морской академии с принадлежащей к ней школой, рассчитанной на 100 человек. Однако этот проект не был реализован.

Гарнизонные школы. Подготовка младшего командного состава требовала самого пристального внимания. Возрастающая численность войск резко увеличивала потребность в унтер-офицерах, на которых по существу лежали главные заботы по установлению порядка, надзору за солдатами и по оказанию помощи ротному командиру при обучении молодых солдат. Кроме того, армия нуждалась в хозяйственных, лекарских и прочих кадрах, которые нельзя было получить извне. Вот почему солдатские школы во вторую половину века считались главным источником пополнения этого звена армии. Правительство издает ряд циркуляров и инструкций, регулирующих комплектование школ.

В 1764 году гарнизонные полки были преобразованы в батальоны. По новым штатам предусматривалось, чтобы каждая гарнизонная школа имела 50 человек. Каждой школе полагалось иметь 14 вакансий для офицерских детей и 36 для солдатских. Таким образом, в 112 батальонах число учащихся определялось в 1764–1765 гг. в 6042 человека^[1194].

Проведенный учет показал, что детей, подлежащих обучению в полках, было значительно больше. Военная коллегия просила Сенат расширить штаты школ. В докладной указывалось, что во всех школах на конец 1763 года имелось 4533 ученика да при родителях 6260, всего 10 793 человека. Коллегия просила ассигновать 50 тыс. рублей на новые школы «для збережения солдатских детей, дабы оные без призрения не оставались»^[1195].

Однако Сенат увеличил комплект учащихся в каждой школе только до 54 человек, указав, чтобы офицерские дети направлялись в другие учебные заведения. Одновременно со штатами в гарнизоны рассылалось наставление, в котором указывалось, что эти школы должны находиться под наблюдением комендантов и обер-комендантов, которые обязаны отчитываться о состоянии школ перед губернаторами и в то же время отсылать ежемесячные рапорты в Военную коллегию. На каждого школьника полагалось отпускать годовой оклад в сумме 5 руб. 52³/₈ коп. Во всех 112 батальонах расходовалось 35 062 руб. 24²/₅ коп.^[1196].

В 1785 году в дополнение к существовавшим 112 школам в четырех сибирских крепостях было открыто еще четыре школы; в Омской крепости на 150 человек, в крепостях Святого Петра, Ямышевской и Бийской на 100 человек в каждой.

В учебный план солдатских школ вошли следующие дисциплины: чтение, письмо, арифметика, солдатская экзерциция. По прохождении этих предметов ученики разделялись по группам согласно выявившимся способностям. Для обучения специальным предметам предлагалось:

1) выбрать 10 человек способных учеников для обучения «геометрии и артиллерийским и инженерным наукам»;

2) выбрать 20 человек для обучения музыке и пению «на старых полковых инструментах»;

3) выбрать 10 человек для обучения слесарному мастерству; лучших же отсылать в Тулу, где и давать им специальную подготовку по ремонту оружия;

4) наконец, оставить 10 человек на писарские должности в полку и для определения в унтер-офицеры.

Особый учебный план был введен в 1767 году в солдатской школе, находившейся в районе Боровицких порогов.

Наконец, несколько солдатских школ (Петербургская, Архангельская и Херсонская) имели учебный план мореходных школ. Чертежные, медицинские и ряд других школ имели специальный уклон.

Обучение в школах производилось до 15 лет, «а по миновании тех лет полковник определить такого может, в какую службу он годен найдется; в писари же, флейщики, музыканты и ниже тех лет определить полковник власть имеет»^[1197].

Число учеников солдатских школ непрерывно росло. Так, в 1765 году при 108 гарнизонных батальонах числилось 9 тыс. учеников^[1198]. Это число увеличилось после русско-турецкой войны 1768–1774 гг., когда было разрешено определять в гарнизонные школы неимущих малолетних дворянских детей, «хотя бы число их до 1000 случилось»^[1199]. В 1773 году в школах насчитывалось 10 313 человек. В некоторых из них обучалось значительное число учащихся. Так, в Петербургской школе в 1779 году было 944 ученика, в Выборгской — 312, Новгородской — 257, Рижской 360, Смоленской — 534, Киевской — 418, Московской — 442, Белгородской — 534, Казанской — 520, Воронежской — 445, Тобольской — 280, Селенгинской — 308^[1200]. В конце XVIII века число учеников достигло 12 тыс. Значительность этих цифр станет яснее, если обратить внимание на то, что вообще народное образование в России стояло на крайне низкой ступени. Правительство неохотно шло на увеличение школьной сети и только в 1882 году решило открыть народные училища двух типов: главные и малые, устав которых был опубликован в 1786 году^[1201].

Хотя число учащихся этих школ непрерывно увеличивалось, оно все же не превышало числа учащихся гарнизонных школ. Так, если в 1782 году было 8 народных училищ с 518 учениками, то в 1896 году — 316 с 17 341 учеником^[1202]. Таким образом, в гарнизонных школах училось более 40 процентов всех учащихся России того времени.

Крупнейшей мерой государственного значения было учреждение в 1798 году «Императорского военно-сиротского дома и отделениях оного при гарнизонных школах»^[1203].

С изданием этого указа гарнизонные школы превращаются в отделения военно-сиротского дома.

Новое учебное заведение состояло из двух отделений: первое — дворянское на 200 человек; второе — для солдатских сыновей на 800 человек^[1204]. В первом отделении изучались русский и немецкий языки, история, география, рисование, закон божий, арифметика, геометрия, фортификация и тактика. Из этого отделения выпускали юнкеров, а лучших производили в офицеры. Во втором отделении изучали закон божий, грамоту, арифметику и основные ремесла, «что к пользе войск служить может». Кроме того, они учились барабанному бою и игре на духовых инструментах. 50 лучших учеников переводились для продолжения образования в первое кадетское отделение. Отделение готовило учителей и их помощников для сиротского дома. По достижении 18 лет воспитанники назначались в полки. Часть из них определялась и ранее в духовые оркестры (но не моложе 15 лет).

В филиалах военно-сиротского дома в это время обучалось 16 500 учеников. Обучались они «всему строевому, что до военной службы и ее порядка принадлежало», а также грамоте, арифметике, «барабанной науке», музыке и ремеслам.

Национальные военные школы. В XVIII веке в связи с продвижением русских на Кавказ возникает особый тип военно-колониальных школ, которые должны были приобщить детей «знатных фамилий» к русской культуре и подготовить их в духе христианства для борьбы с мусульманством, Указ об открытии такой школы в Моздоке был дан 27 апреля 1764 года^[1205].

К сожалению, подробных данных о работе школы не имеется, но, очевидно, занятия в ней проводились как в элементарной солдатской школе. Известно также, что в 1788 году были организованы такие же школы в Кизляре и Екатеринограде (Екатериноградская станица).

Рассмотрев вопрос о подготовке офицерских кадров во второй половине XVIII века, можно сделать некоторые выводы.

Русская армия и флот в XVIII веке являлись орудием господствующего класса — дворянства. Последнее поставляло из своей среды офицеров, способных обучить, воспитать и повести за собой солдатскую массу в армии и матросов на флоте. Офицеров готовила гвардия и главным образом военные школы.

Наряду с таким универсальным учебным заведением, как Сухопутный кадетский корпус, возникают и развиваются специальные военные школы: Морской, Артиллерийский и Инженерный корпуса. Это вызывалось ходом развития военного и военно-морского дела.

Дальнейшее развитие военного дела поставило на очередь дня вопрос о создании высшей военной школы, где должны были готовиться штабные офицеры для армии. Этот вопрос возник в то время, когда в армии появились элементы расчленения боевого порядка и стали разрабатываться первоначальные основы глубокой ударной тактики колонн. Высшая военная школа открылась, когда вполне сложилась тактика колонн и рассыпного строя.

Создание высшей военной школы тормозилось правящими кругами. Екатерина отрицательно отнеслась к проекту Шувалова об открытии Военной академии, предназначенной для подготовки офицеров, призванных развивать военную науку, а Павел приостановил решение вопроса о создании Морской академии.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ РАЗВИТИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО ИСКУССТВА В ВОЙНАХ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

РАЗВИТИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО ИСКУССТВА В РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЕ 1768–1774 ГОДОВ

Балтийская проблема, стоявшая на первом плане внешней политики России в начале XVIII века, была успешно разрешена в Северной войне 1700–1721 гг. В результате центр и северо-запад России получили условия для более интенсивного экономического развития. Русский металл, лес и лен завоевали европейские рынки.

Теперь насущной задачей внешней политики стало разрешение Черноморской проблемы. Прутский поход 1711 года и война 1735–1739 гг. не разрешили ее.

К середине XVIII века юг России становится основным районом производства товарного хлеба. Экономические интересы настоятельно требовали обеспечения свободного выхода к Черному и Средиземному морям. Без возвращения русских земель в Причерноморье и овладения устьями Дона и Днепра юг России был обречен на экономический застой.

Но была и другая причина, обусловившая активизацию внешней политики России в черноморском вопросе. Южным границам России все время угрожала Турция и ее данники — крымские татары, которые часто нападали на Украину. Они грабили, жгли села и города, угоняли многих крестьян и жителей городов для продажи в Турцию. Чтобы оградить население Украины от постоянной угрозы нападения, нужно было освободить северное Причерноморье от татарских захватчиков и овладеть теми стратегическими пунктами, на которые опирались крымские татары и турки при нашествиях.

Разрешению этих задач способствовала благоприятная международная обстановка, сложившаяся после Семилетней войны. Государства Центральной Европы — Франция, Пруссия и Австрия — вышли из этой войны значительно ослабленными. Расстановка сил в Европе сильно изменилась. Бывшие союзники России — Франция и Австрия — по существу стали ее противниками. Они, не желая дальнейшего усиления России и выхода ее к Черному морю, стали поддерживать антирусские элементы в Польше и подогревать агрессивные намерения в Турции.

Во Франции вынашивается план создания «восточного барьера» против России «от полюса до Архипелага»^[1206]. Для этого нужно было заставить Швецию, Польшу и Турцию объединиться для совместной борьбы.

Однако французская дипломатия столкнулась с нежеланием Швеции начинать новую войну. После неудачных войн против России 1700–1721 и 1741–1743 гг. Швеция сильно ослабла и не была способна к активным действиям. Но она отказалась также и от так называемой «Северной системы», которую пыталась сколотить русская дипломатия.

Польша находилась в это время «в состоянии полного развала»^[1207] и тоже не могла оказать сколько-нибудь серьезного влияния на европейскую политику. Внутри страны шла борьба между отдельными группировками дворянства, среди которого было немало сторонников русской ориентации.

Таким образом, Франция могла рассчитывать только на Турцию, которая прислушивалась к ее обещаниям оказать помощь в случае войны с Россией.

Австрия относилась к России настороженно и даже враждебно. Враждебность ее усиливалась в связи с ростом русского влияния в Польше и на Балканах. Однако австрийская дипломатия вела двойную игру. Она натравливала Турцию на Россию, но в то же время не прочь была поживиться за счет Турции и вела на этот счет переговоры с Россией.

Пруссия после Семилетней войны находилась в тяжелом положении. Теперь она настойчиво добивалась союза с Россией, рассчитывая этим укрепить свой пошатнувшийся престиж и получить возможность для овладения частью польских земель, разделявших прусские владения. В 1764 году Пруссия подписала союзный договор с Россией, по которому обе стороны обязывались оказывать взаимную помощь при нападении третьей стороны. В случае войны России с Турцией Пруссия обязалась давать субсидию в размере 400 тыс. руб. в год^[1208].

Этот договор сковывал Австрию и Францию. Союз с Пруссией означал крупный поворот во внешней политике России. Русская дипломатия выдвинула в это время идею создания союза России, Англии, Дании, Пруссии, Швеции и Польши. Проект Панина, получивший название «Северной системы» (или «Северного аккорда»), не был осуществлен. Но союз с Пруссией сыграл свою роль в разрушении «восточного барьера».

Английская дипломатия с беспокойством относилась к росту могущества России и искала способы ограничить ее влияние на Ближнем Востоке, так как она сама стремилась утвердить здесь свое господство. В то же время Англия была заинтересована в поддержании хороших отношений с Россией, которую она рассчитывала использовать в случае новой войны с Францией. Но, конечно, самое главное было в том, что Англия нуждалась в русском металле, лесе и хлебе, поэтому она добивалась заключения торгового договора с Россией. В 1766 году Россия согласилась подписать договор при условии поддержки Англией русской политики в Швеции и Польше^[1209]. Наконец, в 1768 году был заключен договор с Данией.

Таким образом, русской дипломатии удалось одержать большую победу. Она не допустила создания антирусской коалиции во время назревавшего конфликта с Турцией.

Войну против России начала Турция. Подводом для ее выступления явились события, развернувшиеся в Польше в 1763 году. После смерти короля Августа III в Польше началась острая политическая борьба между отдельными дворянскими группировками, в которых одержали победу сторонники укрепления связей с Россией. На польский престол был избран Станислав Понятовский. В результате в Польше сильно укрепилось влияние России. Однако недовольная этим избранием оппозиция объединилась в городе Бар и начала борьбу против Понятовского, который обратился за помощью к России, Русское правительство охотно оказало ему военную помощь.

В ответ барские конфедераты заключили союз с Турцией и направили обращение правительствам Франции и Австрии. Однако союз с Турцией вызвал обострение в самой Польше. Украинские и белорусские крестьяне выступили против польских панов. В их движении определились две стороны: одна выражала антифеодальные настроения крестьян, а другая — желание украинцев и белорусов объединиться с Россией. Однако русские и украинские помещики были обеспокоены антифеодальными лозунгами крестьян. Царское правительство, опасаясь распространения антифеодального движения на Левобережную Украину, приняло меры к подавлению восстания. Организаторы движения — Железняк и Гонта — были арестованы. Но в целом события в Польше объективно вели к усилению русских позиций в Центральной Европе. Стремясь не допустить этого, Франция с согласия Австрии спровоцировала выступление Турции в наиболее острый момент борьбы России с польскими конфедератами.

Непосредственным поводом для выступления явился пограничный инцидент у Балты, захваченной гайдамаками. Турецкое правительство обвинило в этом русскую армию. Оно потребовало вывести русские войска из Польши. Русское правительство отказалось выполнить турецкий ультиматум.

Не ожидая выступления Франции и Австрии, в 1768 году Турция объявила России войну. Свои захватнические устремления турецкое правительство прикрывало декларацией о борьбе за сохранение польской независимостями. В действительности турецкие правящие круги стремились расширить свои владения за счет Украины и Польши. Они рассчитывали захватить Волынь и Подолию. Однако их расчеты оказались несостоятельными. Ни одна из держав, толкнув Турцию на войну, не выступила открыто в ее поддержку. Турции пришлось вести борьбу с Россией только в союзе с конфедератами. Зато у России нашлись союзники в самой Турции. Это были угнетенные турецкими феодалами народы Балкан и Кавказа, которые видели в лице России единственную силу, способную освободить их от турецкого ига. Они стали активной силой, способствовавшей успехам русской армии и флоту в ходе войны.

Характеризуя положение Турции, Энгельс писал: «Наступательная сила турок была сломлена уже 100 лет тому назад, оборонительная же их сила, пока еще значительная, тоже стала убывать; лучшим признаком этой возрастающей слабости были волнения и бунты, начавшиеся среди покоренных христиан, славян, румын и греков, которые составляли большинство населения Балканского полуострова»^[1210].

Силы и планы сторон. Объявляя войну России, турецкие правители надеялись на ее быстрое окончание. Турецкое командование решило сосредоточить на границе с Польшей главную армию в 400 тыс. человек, к которой ожидалось присоединение армии польских конфедератов. Главный удар предполагалось нанести из района Хотина на Варшаву, а затем действовать двумя группами на Киев и Смоленск. Главной армии должны были содействовать 80-тысячная армия из Крыма, получившая задачу сковать русские войска, расположенные на Украине, и, наконец, отвлекающий удар предусматривалось нанести силами 50-тысячной армии через Северный Кавказ на Астрахань. В этих целях турецкое командование наметило высадить десант в районе Азова, который должен был действовать совместно с закубанскими татарами и горцами.

Этот план основывался на некотором преимуществе Турции перед Россией. Турецкий флот господствовал на Черном и Азовском морях, армия имела возможность опереться на сильные крепости на Днестре и в устьях Буга и Днепра. Но нельзя не отметить, что армия была слабым местом Турции. Фактически Турция не имела регулярной армии. Она располагала лишь корпусом янычар, составлявшим постоянное войско, и ополчением, созывавшимся на случай войны.

Более или менее четкую организацию и некоторую подготовку имели янычары, насчитывавшие до 70–80 тыс. человек. Ополчение не имело боевой подготовки. Турецкие войска не знали линейной тактики и действовали вне регулярного строя. Располагая многочисленной кавалерией, турки не имели достаточного количества пехоты. Их артиллерия устарела. Таким образом, хотя турецкая армия и была многочисленна, но не отвечала требованиям времени и в боевом отношении была значительно ниже русской^[1211].

Турции не удалось собрать силы к тому времени, когда Россия еще не была готова к борьбе, и это обрекло ее план на неудачу.

Русское командование разработало конкретный план ведения войны после того, как боевые действия уже начались. По этому плану предполагалось нанести из района Киева главный удар силами 1-й армии численностью в 80–90 тыс. человек. Из района Елизаветграда ей должна была содействовать 40-тысячная 2-я армия. Для действий против крымских татар предназначался особый корпус под командованием Берга. Отдельный корпус под командованием Медема предполагалось направить на Кавказ. Наконец, в Закавказье вместе с грузинскими войсками должен был действовать отряд под командованием Тотлебена.

Русский флот получил задачу выйти в Средиземное море, чтобы методом дальней блокады сковать морские силы турок. Русское правительство рассчитывало на содействие со стороны народов, угнетенных Турцией. На Государственном совете в ноябре 1768 года обсуждался вопрос о посылке воззвания к народам Мореи, Далмации, Грузии и ко всем другим народам, «в турецких областях живущим». В этих воззваниях народы призывались к содействию русским силам, которые «принуждены вести войну с Турцией за закон»^[1212]. В январе 1769 года грамота к греческому и славянским народам была заслушана на Совета^[1213].

ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ВОЙНЫ

Кампания 1768–1769 годов. В октябре 1768 года Турция прервала дипломатические отношения с Россией и сразу же начала активные действия.

Южная граница России была плохо подготовлена к обороне. Система кордонных укреплений, созданная по инициативе Миниха в 30-х годах XVIII века, дополненная затем новыми сооружениями, не представляла серьезной преграды для крупных отрядов татарской конницы. Последняя могла прорвать этот кордон, слабо прикрытый войсками, в любом месте.

Еще за несколько лет до войны Румянцев предлагал отказаться от кордонной оборонительной системы и перейти к системе подвижных отрядов, способных маневрировать на всем театре. На границе же оставить наиболее важные укрепленные пункты, которые обеспечивали бы возможность наблюдения за противником и могли стать опорными для своих войск.

Это предложение Румянцева не было принято Военной коллегией, настойчиво добивавшейся совершенствования украинской укрепленной линии. Несмотря на противодействие Коллегии, Румянцев, предвидя угрозу нападения противника, стал принимать меры в соответствии со сделанным предложением, задолго до официального объявления войны.

Собранные сведения о противнике позволили Румянцеву еще в сентябре 1768 года сообщить Военной коллегии данные о сосредоточении турецких войск в Бендерах и Яссах. Он предложил не дожидаться того времени, когда турки соберут свои силы, а перейти в наступление, ибо «наступательные действия полезнее для той страны будут, а буде устроивать себя к обороне, то готовиться к тому, конечно, не место во всех тех диких степях, которые, восприяв защищать, нельзя не подвергнуть себя всекрайней опасности»^[1214].

Доложив Военной коллегии свои соображения, Румянцев стал стягивать войска в три крупных отряда для расположения на зимние квартиры. Располагая так войска, Румянцев мог собрать их в кратчайший срок и отразить возможное нападение противника. Военная коллегия в общем одобрила его действия, но указала на чрезмерное «утеснение» войск на квартирах^[1215].

Одновременно Румянцев приступил к организации крупных баз снабжения войск на случай войны с Турцией. Базы были развернуты в Киеве, Бердичеве, Полонном и ряде других мест. «Сии заготовления, — писал он, — как тогда не будут излишни, ниже в трату казне, ежелиб обстоятельства, наводящие опасность, успокоились, потому что запас сей сойдет по временам на здешние полки, так в случае военных крайностей мы чрез то выиграть много можем»^[1216]. Военная коллегия одобрила и эти мероприятия Румянцева.

Война стала неизбежной после того, как русский посол в Константинополе А. М. Обресков отказался выполнить требование турецкого правительства о выводе русских войск из Польши. В ответ на это турецкое правительство приказало посадить русского посла Обрескова в Семибашенный замок.

Срочно созданный в Петербурге «Совет при высочайшем дворе» приступил к разработке плана военных действий и подготовке указаний командующим армиями. Разработанный Военной коллегией план развертывания 1-й и 2-й армий на Украине нарушал осуществленную Румянцевым систему обороны. Не считаясь с обстановкой, Совет требовал передать войска из 2-й армии в 1-ю. Румянцев не согласился с таким планом. Указывая Панину на неправильное распределение войск, он писал, что оно «…не сообразуется ни состоянию, ни положению… полков, ибо они поставлены уже… в позицию обороны на всех опасных местах так, что их нельзя тронуть»^[1217]. Однако этот протест Румянцева не был принят Военным советом, ибо, как ему сообщили, остальные «полки все уже в движении» находятся.

Направляя план развертывания войск, Военный совет, однако, не давал конкретных указаний относительно ведения военных действий. В связи с этим Румянцев настойчиво требовал осветить положение дел. «Откройте вы мне, — писал он Чернышеву, — план существительный определенных действий, ибо я, подобно слепцу, хожу поднесь в темноте и только лишь по одному воображению сличаю обстоятельства»^[1218]. Этот план был, наконец, прислан Румянцеву в январе 1769 года.

В соответствии с принятым планом 1-я армия (80 тыс. человек) стала сосредоточиваться у Киева к апрелю 1769 года, откуда в дальнейшем должна была наступать на Хотин. 2-я армия (40 тыс. человек) собиралась двумя группами: первая группа при Усть-Самаре, а вторая — у Бахмута. Запорожцы получили задачу прикрывать эту армию со стороны Крыма. Против польских конфедератов направлялась обсервационная армия численностью в 15 тыс. человек из района Луцка. На Кавказе и в Закавказье предписывалось действовать корпусам Медема и Тотлебена. Войскам с моря должна была содействовать Донская флотилия. По плану Военного совета главная роль в войне отводилась 1-й армии Голицына, 2-й же армии ставилась задача ей содействовать^[1219].

Направляя этот план командующим армиями, Екатерина II предлагала высказать свои суждения, которые будут «иметь основание свое на истинной к отечеству любви, на благоразумном предусмотрении всех нужных способов и на верных правилах военного искусства»^[1220].

Получив план ведения военных действий, Румянцев внес в Военный совет свои предложения, основанные на точном учете конкретной обстановки. Он предлагал нанести главный удар на Очаков, через который Турция обеспечивала Черноморский театр военных действий. Он указывал, что «сим самым Хотин бы можно обессилить как заимствующий многое от Очакова, а ежели обратимся прежде к Хотину, что, правда, легче произвесть, нежели первое, но мы не сделаем, однакож, тем границам своим защиты, хотя бы его в руках имели, столько же как и авантажу над неприятелем, которому всегда подпорою будет Очаков»^[1221].

Он указывал также, что польские конфедераты не допустят появления на своей территории. 400-тысячной турецкой армии, «чтобы сохранить от разорения отечество» и что Польша всегда будет зависеть от успехов русских войск против главных сил турок, сосредоточиваемых зимой 1768/69 года у Очакова.

Предлагая свой план, Румянцев исходил из опыта предшествовавших войн и из конкретной исторической обстановки. По этому поводу он писал Н. И. Панину: «Искусство военное во основание своим мероположениям приемлет, состоит в одном том, чтоб держать всегда в виду главную причину войны, знать, что было полезно и вредно в подобных случаях в прошедших временах, совокупно положению места и сопряженные с тем выгоды и трудности, размеряя противных предприятия по себе, какое бы могли мы сделать употребление, будучи на их месте.

Вот, милостивый государь мой, правила военные, правила кратчайшие»^[1222].

Предложения Румянцева и на этот раз не были приняты Военным советом, и он был вынужден руководствоваться Петербургским планом. Государственный совет решил: «Генералу Голицыну остаться при прежнем утвержденном от е. и. в. плане, с тем только дополнением, чтоб он, когда неприятель пойдет всеми силами в наши границы, всячески старался его до оных не допустить: чтож до генерала гр. Румянцева касается, то оставить ему на волю для избрания себе места при Самаре ли, или при Переволочне, ибо между сими местами большой разности нет, но чтоб обе армии способность имели во всяком случае взаимную помощь подавать, для чего необходимо надлежит иметь на Днепре готовые мосты»^[1223].

На январском совещании 1769 года в Киеве Голицын и Румянцев согласовали действия обеих армий. Было решено, что в то время как 1-я армия начнет действия у Хотина, 2-я армия выдвинется к Бугу в целях воздействия на фланг и тыл турецкой армии. В случае, если турки обратятся против 2-й армии, 1-я армия должна оказать ей помощь.

Военный совет, не придавая большого значения 2-й армии, недостаточно обеспечивал ее резервами и боеприпасами. Все внимание было уделено подготовке 1-й армии.

Время сосредоточения русских войск было удачно использовано противником. Осенью 1768 года татарская конница произвела нападение на Украину. Один отряд двинулся через Ново-Сербию на Бахмут, а другой во главе с крымским ханом — через Елизаветград. Первый отряд был быстро обнаружен и разбит. Второму отряду удалось проскочить линию у Елизаветграда и вторгнуться на Украину. Хотя войска Румянцева вскоре обнаружили противника и принудили его бежать, все же татарам удалось уйти с частью добычи и увести захваченных в плен крестьян.

На этом собственно и закончились военные действия в 1768 году.

Широкие действия начались только весной 1769 года.

12 апреля 1-я армия Голицына подошла к Днестру. Через три дня русские войска переправились через Днестр и вышли к Хотину еще до того, как к нему подошли главные силы турецкой армии, сосредоточившейся на Дунае у Исакчи. Крепость оборонял турецкий гарнизон численностью в 28–30 тыс. человек. Располагая большими силами, Голицын мог взять крепость с ходу, однако это ему не удалось.

19 апреля русские войска разбили под Хотином турецкий отряд. Убедившись в невозможности штурма Хотина без осадной артиллерии, Голицын снова переправил войска на левый берег Днестра. Здесь 1-я армия с начала мая и до конца июня 1769 года стояла в бездействии. Стремясь обеспечить ее действия, Румянцев, оставив у Бахмута отдельный корпус Берга, с главными силами переправился через Днепр и затем двинулся к Бугу.

Появление 2-й армии в этом районе вынудило турецкое командование изменить свой первоначальный план и обратить внимание в сторону войск Румянцева, которые угрожали флангу и тылу основных турецких сил. Однако благоприятная для русских войск обстановка резко изменилась из-за отхода 1-й армии к Каменец-Подольску. Вследствие этого создалась угроза изоляции обеих армий. Сложившиеся условия требовали соединения усилий обеих армий, но Голицын мало заботился о судьбе войск Румянцева и не оказал им никакой помощи.

Румянцев указывал Голицыну на несообразность его решения, в результате которого обе армии оказались в опасном положении: «…Вы, милостивый государь мой, — писал Румянцев, — с усиленною своею армиею отходите в правую сторону, когда все вам известия гласят, что неприятель и от своей стороны с главными силами вправо же наступает, следственно, ни он против вас, ни вы против его быть не можете, но свободно его впущаете вступать в наши границы, сберегая от нашествия токмо польские и открываете дорогу по вашему отступлению к Каменцу, или к окружению себя, или, что он, в средине между наших армий став, удобность получит, может пресекти взаимное сообщение»^[1224].

Однако Голицын не обратил никакого внимания на это предупреждение и продолжал свои маневры, направленные к овладению Хотином. В начале июля 1-я армия нанесла туркам новое поражение и осадила крепость. Голицын потребовал от Румянцева по-прежнему действовать во фланг турецким силам.

В августе 1769 года Голицын, опасаясь удара свежих сил противника, вновь отвел войска 1-й армии за Днестр. Румянцев, желая помочь 1-й армии, остановил 2-ю армию у Елизаветграда и направил к Бендерам и к границам Польши два отряда с целью привлечения на себя внимания турецкого командования.

Действия Румянцева имели успех. Верховный визирь, получив сведения о появлении русских войск у Очакова, у Бендер и на границах Польши, заподозрил, что русская армия будет наносить главный удар на Бендеры. Он остановил свои главные силы у Рябой Могилы и не оказал помощи гарнизону Хотина.

Когда 1-я армия Голицына в третий раз подошла к крепости, то начальник гарнизона не счел возможным продолжать оборону. Оставив Хотин, он отвел свои войска на соединение с главными силами.

Таким образом, только к осени 1769 года удалось выполнить намеченную задачу. Турецкий план был сорван. Верховный визирь был смещен султаном, а затем казнен.

Срыв укрепления Хотина, Голицын отвел 1-ю армию в район Меджибожа, а для преследования отходящих войск противника направил в Молдавию отдельный корпус Эльмпта.

В общем летняя кампания 1769 года не принесла каких-либо существенных достижений. Жалеть только остается, — говорил Румянцев, — что время и труды всей нынешной кампании тратятся тщетно по устремлению на один объект, т. е. Хотин, всех сил, которые, другим образом употребивши, можно бы произвести было лучшие успехи»^[1225].

14 августа 1769 года Румянцев был назначен главнокомандующим 1-й армией, а на его место был направлен П. Панин^[1226]. Голицын был отозван в Петербург, где его, очевидно, за вступление войск в Хотин, произвели в фельдмаршалы и оставили при дворе.

Приняв командование 1-й армией, Румянцев нашел ее в довольно тяжелом состоянии. Прежде чем переходить в новое наступление, которого потребовал от Румянцева Военный совет, необходимо было доукомплектовать армию и обеспечить боеприпасами. Румянцев отвел войска на зимние квартиры к северу от Хотина. Численность армии была доведена до 80 тысяч человек. Армия была разделена на 3 дивизии и резерв.

В целях лучшей подготовки войск Румянцев составил «Обряд службы», в котором излагались новые положения полевой службы и давались указания о способах ведения военных действий. Особое внимание он обратил на организацию тыла. Предвидя быстрое движение войск, он приказал развернуть ряд небольших складов.

В то же время Румянцев продолжал действовать одним корпусом Эльмпта в Молдавии и Валахии. Вступление русских войск в Молдавию имело большое политическое значение. Русская армия приносила народам Молдавии и Валахии освобождение от турецкого гнета. Местное население восторженно встречало русских и охотно присягнуло на верность России, Однако Эльмпт действовал чрезмерно осторожно. 26 сентября ему удалось занять Яссы, но только после того, как противник оттуда ушел. Через девять дней Эльмпт отошел к Хотину, оставив в Яссах небольшой отряд Прозоровского. С уходом остальных сил корпуса Эльмпта возникла угроза возвращения турок.

Румянцев, прибывший в войска, указал Эльмпту на эту ошибку и попытался частично исправить ее посылкой в Молдавию передового корпуса Штофельна, на который была возложена задача очистить от противника территорию Молдавии и овладеть Браиловом и Галацем, что давало возможность разобщить силы турок и татар.

Однако Штофельн не выполнил указаний Румянцева. Заняв всю Молдавию, он выдвинул свои части к Галацу. Крепость была взята с ходу. Но затем, вместо того чтобы взять Браилов, он выслал в Валахию отряд Анрепа, который вскоре вступил в Бухарест, а затем двинулся к Журже. Здесь Анреп был разбит турками. Румянцев немедленно послал подкрепления Штофельну и снова указал ему на необходимость овладеть Браиловом, а не действовать вширь. Но было уже поздно. Турки сумели собрать силы и отразили попытку русских войск взять Браилов. После неудавшейся попытки снова взять Журжу Штофельн отвел передовой корпус в район Фокшаны — Бухарест. В целом, несмотря на отдельные неудачи, действия отряда Штофельна подготовили базу для последующих действий русской армии.

В это время кубанский корпус Медема довольно успешно действовал на Северном Кавказе. Русские войска овладели сильным укреплением Копыл и вышли к реке Кубани. Вслед за этим они овладели Кабардой. Эти победы оказались возможны потому, что русские войска встретили поддержку среди ногайцев и кабардинцев. Ногайцы были склонны перейти на сторону России. Этому способствовала успешная агитация, которую вели представители русского командования 2-й армии, главным образом через запорожцев. Кабардинцы сразу перешли на сторону русских. Кабардинские феодалы, выставившие свои войска по требованию крымского хана, были разбиты в июне 1769 года, и простой народ присягнул на верность России. Закавказский корпус Тотлебена летом 1769 года вышел к Северной Осетии, население которой оказало ему большую помощь в устройстве дорог и мостов для движения в Закавказье. Вслед за этим корпус Тотлебена вышел в Имеретию и соединился там с грузинскими войсками.

Русский флот не принимал участия в кампании 1768/69 года. Зимой шла подготовка судов к боевым действиям в море. Эскадра адмирала Г. Спиридова в составе семи линейных кораблей, одного фрегата, одного бомбардирского корабля и шести малых кораблей вышла из Кронштадта 18 июля 1769 года. Личный состав этой эскадры вместе с десантными войсками насчитывал 5582 человека^[1227]. 9 октября 1769 года из Кронштадта вышла вторая эскадра контр-адмирала Эльфинстона. В нее вошли три линейных корабля, два фрегата и два малых корабля. Она имела около 3500 человек личного состава. Однако Военный совет не ограничился этими силами и предложил Адмиралтейств-коллегии подготовить еще три эскадры под командованием Арфа, Коняева и Грейга, которые были отправлены в 1770, 1772 и 1773 годах.

Русские морские силы должны были обогнуть Европу и выйти в Средиземное море, чтобы способствовать своими действиями войскам, ведущим военные действия на Балканах.

Задача эта оказаласьне из легких, так как русский флот вынужден был пользоваться на своем пути английскими и французскими портами для получения пресной воды и закупки продовольствия. Враждебная позиция Франции исключала эту возможность, Англия хотя и не выступила открыто, но могла создавать русскому флоту известные затруднения. Несмотря на сложность задачи, русский флот успешно двигался к Средиземному морю.

Действия России на Балканах обострили ее отношения с Австрией и даже с союзницей Пруссией. Австрия была весьма обеспокоена вступлением отдельного корпуса в Молдавию и Валахию, так как она сама не теряла надежду увеличить свои владения за счет этих областей. Кроме того, русская агитация на Балканах порождала стремление и у австрийских славян начать освободительную борьбу. Пруссия не желала усиления России и поэтому втайне начала с Австрией переговоры о совместном воздействии на нее. В то же время она предложила России произвести раздел Польши. Но это предложение было встречено в Петербурге холодно, так как Россия не желала уступать своих позиций в Польше.

Кампания 1770 года. Некоторые военные успехи, достигнутые в кампании 1769 года в Крыму и на Кавказе, и стремление ногайцев отделиться от Крымского ханства и перейти в русское подданство создали предпосылки для постановки вопроса о судьбе Крыма. На Военном совете было решено «не класть оружия, хотя бы то нам излишнюю войны кампанию стать могло, пока Порта не признает торжественно в своем с нами мирном договоре независимою областию Крым с принадлежащими к нему татарами»^[1228].

Предоставление независимости Крыму и утверждение в Керчи, Тамани и Еникале обеспечивало русскому флоту возможность выхода из Азовского моря в Черное. Приняв такое решение, Военный совет предложил командующему 2-й армией П. Панину добиваться от ногайцев решения об отделении от Турции и принятии русских гарнизонов во все крупные укрепления и крепости.

Однако вопрос о судьбе Крыма и Северного Кавказа решался на основном театре войны. Военный совет положил в основу плана на 1770 год предложения Румянцева, сделанные им в 1769 году.

По плану, присланному Советом, обе русские армии должны были действовать против крепости Бендеры, с овладением которой можно было перенести усилия на Дунай. Главный удар должна была наносить при этом 2-я армия П. Панина, в то время как 1-я армия обязана была ей содействовать. В связи с этим силы 2-й армии были доведены до 45 тыс. человек при 97 орудиях полевой и осадной артиллерии и 34 мортирах.

Нужно сказать, что такое решение, правильное для 1769 года, в новой обстановке было уже непригодным, так как после взятия Хотина достаточно сильная 1-я армия не имела у себя в тылу турецких войск и могла взять на себя задачу овладения Бендерами. Вот почему Румянцев, получив план Совета, не согласился с ним и предложил новый план, обеспечивавший совместные действия 1-й и 2-й армий. Хотя предложение Румянцева не было принято, но ему предоставили свободу действий.

Сухопутным войскам должен был содействовать флот в Средиземном море, на который была возложена задача высадить десант в Морее, поднять восстание греков и совместными усилиями сковать части турецких сил, облегчая этим действия на Балканах.

Пока шла разработка плана, Румянцев приступил к реализации своих замыслов по взятию Бендер. Он справедливо полагал, что наступление 1-й армии «между Прутом и Серетом» и совместные действия со 2-й армией против Бендер обеспечат успешный выход к Дунаю.

Румянцев решил начать наступление из района Хотина. В этих целях 1-я армия выступила из района зимних квартир и через Каменец-Подольск прибыла в середине мая к Хотину. Одновременно Репнину, сменившему Штофельна, было приказано стянуть свои силы в Молдавии и Валахии с тем, чтобы они стали выполнять функции передового корпуса во время наступления 1-й армии. «Иду с армией за Днестр, — писал Румянцев, — и походом своим по сей стороне Прута стараюсь в неприятеля вложить больше мыслей, чем суть прямые мои силы, и прикрывать недостаток оных видом наступательных действий»^[1229].

Главная армия имела в своем составе около 26 тыс. человек, так как для прикрытия тыла нужно было оставить тыловой корпус Эссена, насчитывавший около 4,5 тыс. человек, и в Хотине оставить гарнизон Глебова — около 2,5 тыс. человек. Кроме того, на квартирах осталось 2122 больных солдата. Силы главной армии могли возрасти только после присоединения к ней передового корпуса Репнина, имевшего 13,5 тыс. солдат.

Таким образом, в начале кампании Румянцев мог располагать только 35–40 тыс. человек. 25 мая войска выступили из Хотина. Румянцев разделил их на семь колонн. На марше колонны непрерывно тренировались в построении нового боевого порядка, состоявшего из трех дивизионных каре. «Армия на походе по сделанным трем нечаянно пушечным выстрелам делала маневр, строясь из семи колонн в порядок к бою»^[1230].

Боевой порядок предусматривал следующее размещение войск: правый фланг составляла дивизия Племянникова, центр — дивизия Олица, левый фланг — дивизия Брюса. Конница Салтыкова размещалась на правом, а конница Глебова — на левом флангах. Артиллерия располагалась равномерно по фронту на углах и перед передними фасами каре. Обозы составляли особую колонну, которая двигалась по правому берегу реки Прут и поэтому не мешала построению войск в боевой порядок. Таким образом, Румянцев впервые здесь перешел к новому марш-маневру — построению войск к бою непосредственно из маршевых колонн.

Бой у Рябой Могилы. На марше Румянцев получил от Репнина донесение о подходе крупных сил турок к урочищу Рябая Могила. При этом от реки Серет двигался 15-тысячный отряд Абды-паши, а вдоль левого берега реки Прут наступала 32-тысячная армия Абазы-паши и крымского хана.

Румянцев направил на поддержку передового корпуса Репнина корпус Боура и приказал им удержать занятые позиции.

Абазы-паша, разгадав намерение Боура соединиться с Репниным, принял решение частью сил прикрыться от войск Репнина, а главными силами атаковать 10 июня корпус Боура у Цецоры. Однако это ему не удалось, так как Боур опередил его и сам перешел в наступление. Турецкие войска понесли потери. Вынужденные отступить, они отошли на 15 км и расположились у Рябой Могилы, куда подошли к ним крупные резервы. Румянцев был недоволен тем, что Репнин не поддержал Боура и этим самым дал возможность туркам избежать полного поражения в бою.

Выслав вперед корпус Боура, Румянцев ускорил движение главных сил и 12 июня соединился с войсками Репнина. Теперь армия Румянцева насчитывала 37,5 тыс. человек при 115 орудиях против соединенных сил Абды и Абазы, имевших 72 тыс. человек при 44 орудиях^[1231].

Сосредоточение сил Румянцев провел превосходно. Он впервые на практике применил принцип — «врозь двигаться, а вместе драться», который можно было осуществить только при переходе к новому расчлененному боевому порядку.

Хотя силы Румянцева и увеличились, однако противник значительно превосходил их в численном отношении. Действовать в данной обстановке нужно было осторожно. Тщательно изучив местность, Румянцев убедился, что турецкие войска занимали выгодные позиции. Укрепленный лагерь турок, расположенный на крутой горе, с фронта был защищен болотистым ручьем Калмацуй, правый фланг турецкой позиции прикрывался оврагом Долина Чора, а левый — был надежно защищен болотистой низменностью долины реки Прут. Рекогносцировка показала, что более или менее уязвимым был центр и правый фланг турецкой позиции.

Румянцев принял решение нанести концентрический удар по позиции противника. По его замыслу, с фронта должен был действовать корпус Боура и главные силы, корпус Репнина получил задачу атаковать правый фланг противника, а корпус Потемкина — переправиться через Прут ниже Рябой Могилы и нанести удар в тыл.

Бой у "Рябой могилы"

16 июня русские войска продвинулись вперед на 9 км и расположились на виду у противника.

Атака была произведена на рассвете 17 июня. Корпус Боура и главные силы под прикрытием артиллерийского огня подошли к центру турецких позиций и атаковали высоту, где располагался лагерь противника. Турецкое командование, отвлеченное действиями этих частей, не заметило выхода на свой правый фланг корпуса Репнина. Турки попытались контратаковать войска Репнина и главные силы русских войск конницей, но эти атаки были отбиты огнем артиллерии. Русские каре повели атаку на основную вражескую позицию. Одновременно в тыл туркам стал действовать корпус Потемкина. Противник не выдержал атаки с трех сторон. «Напоследок, ужаснувшись со всех сторон веденных на него движений, сорвал свой лагерь и обратился в бег»^[1232].

Русским войскам удалось нанести противнику сравнительно небольшие потери — около 400 человек убитыми, но моральная победа была значительна. Она вселяла в войска уверенность в силе оружия. «Начав от дивизионных командиров, даже до солдат, все были преисполнены мужества», — доносил Румянцев^[1233].

В этом бою было доказано превосходство нового способа ведения боя расчлененным боевым порядком. Дивизионные каре давали возможность войскам маневрировать на поле боя и наносить удары целеустремленно. Согласование действий по времени и рубежам позволяло наносить общий удар. Оправдали себя и ночные действия, обеспечивавшие внезапность нападения.

Сражение у реки Ларга. Поражение турецких войск у Рябой Могилы дало возможность закрепить северную и центральную части долины реки Прут. Однако этот успех не внес определенности и ясности в обстановку.

2-я армия Панина была еще далеко и не очень торопилась к Бендерам. Турки отступили так быстро, что передовые части 1-й армии на некоторое время даже потеряли соприкосновение с ними. Румянцев твердо придерживался того правила, «что, не обеспечивши надежно оставляемого за собой, большими шагами нельзя ступать вперед»^[1234].

Он предполагал, что противник попытается отрезать 1-ю армию от 2-й, наступая вдоль правого берега реки Прут, либо выйдет в тыл 1-й армии. В обоих случаях нужно было занимать оба берега реки Прут и не разобщать свои силы. Румянцев потребовал от Панина ускорить движение 2-й армии.

В сложившейся обстановке особое значение приобретала хорошо организованная разведка. Однако тяжелая конница для этой цели не годилась, а легкой конницы было недостаточно. Вот почему Румянцев приостановил движение главных сил до получения точных разведывательных данных, а 18 июня выслал три авангарда. По правому берегу двигались авангарды Потемкина и Боура, а по левому — авангард Репнина.

Сражение на реке Ларга

21 июня Потемкин сообщил, что турецкие войска сосредоточиваются у Фальчи на реке Ларга. Предположив, что он имеет дело с главными силами противника, Румянцев немедленно двинулся им навстречу. И это было действительно так. По предварительным данным, войска Абды-паши и Абазы-паши насчитывали около 80 тыс. человек (15 тыс. турок и 65 тыс. татар). Румянцев имел около 34 тыс. человек при 115 орудиях полевой и полковой артиллерии.

Сосредоточение главных сил русских войск осуществлялось со 2 до 4 июля. Абды-паша, пытаясь помешать этому, провел несколько конных атак 4 и 5 июля. Однако атаки не причинили особого вреда русским. К 5 июля сосредоточение закончилось. Осмотрев позиции противника, Румянцев убедился, что с фронта и левого фланга она довольно хорошо прикрыта рекой Ларга и только правый ее фланг был открыт, но турки успели его довольно сильно укрепить.

Исходя из обстановки, Румянцев составил план атаки турецких сил. По диспозиции с фронта должны были действовать войска Племянникова, а главные силы и передовые корпуса Репнина, Боура и Потемкина получили задачу атаковать правый фланг противника. На казаков и арнаутов возлагалась задача атаковать турецкие позиции с тыла.

Атаку решено было производить в дивизионных и полковых каре, прикрытых с фронта и флангов егерями^[1235]. Полевая артиллерия была сведена в отдельные батареи, которые придавались пехотным каре.

Разъяснив свой замысел на Военном совете, Румянцев сказал: «Слава и достоинство наше не терпят, чтобы сносить присутствие неприятеля, стоящего в виду нас, не наступая на него»^[1236].

В ночь на 7 июля войска начали сближение с противником. Передовой корпус Боура навел мосты и переправился через Ларгу. Вслед за ним переправились другие передовые корпуса, и по построении в боевой порядок все войска перешли в наступление. Корпус Племянникова, построившись в два каре с легкой конницей, двинулся к центру турецкой позиции, стараясь привлечь на себя внимание. Каре Потемкина, Боура и Репнина, совершив обходный маневр, вышли на правый фланг позиции противника и стали наступать, прикрываясь огнем тяжелых орудий, сведенных в 17-орудийную батарею и семь отдельных батарей. За ними шло главное каре Румянцева. Турки открыли артиллерийский огонь, но он вскоре был подавлен. Тогда турецкое командование направило в обход по лощине почти всю татарскую конницу с целью нанести удар во фланг и тыл наступавшим.

Чтобы обеспечить тыл наступавших корпусов, Румянцев направил из дивизии Брюса бригаду Римского-Корсакова и резервную бригаду Внукова для продольного обстрела долины Бабикул, а для отражения атаки татарской конницы выслал кавалерию Салтыкова. Вслед за этим был произведен штурм турецкого лагеря^[1237]. Войска Репнина первыми ворвались в правофланговое укрепление противника. Вслед за ним ворвалось каре Племянникова. Вскоре были взяты все четыре укрепления. Турки потеряли до 3 тыс. человек убитыми и ранеными, 33 орудия и большие запасы продовольствия. Потери русских не превышали 100 человек. В этом сражении закрепились те новые формы боевого построения, которые были впервые применены Румянцевым в бою под Рябой Могилой. Расчленение боевого порядка на дивизионные и полковые каре позволило войскам осуществлять маневр на поле боя, а это значительно повысило их активность.

В бою весьма успешно действовали пехота и артиллерия. Артиллерия, ведя огонь в боевых порядках на короткие дистанции, прокладывала путь пехотным каре и защищала их от огня противника. Важную роль сыграло маневрирование артиллерии огнем и колесами.

Хуже действовала конница. Находясь позади пехотных каре, она мало принимала участия в бою и не смогла преследовать бегущих турок, так как «вся тяжелая конница, от армии отделившаяся в левую сторону, гналась за татарами, туда с начала склонившимися, и поспешить не в состоянии уже была к преследованию пред пехотою бегущего неприятеля»^[1238]. После этого сражения стало ясно, что тяжелая конница для данного театра просто непригодна.

Управление сражением было хорошо обеспечено. Ставя задачи отдельным корпусам и предоставляя им широкую инициативу, Румянцев осуществлял общее руководство сражением. Выдвижением резервов на опасные направления было обеспечено питание из глубины. После сражения Румянцев «учинил… засвидетельствование своего удовольства в отданном приказе в армию всем чинам, храбростию и усердием споспешествовавшим поражение неприятеля»^[1239].

Сражение у реки Кагул. Объединенная армия противника была разбита на реке Ларга. После поражения турецкие войска отступили к озеру Кагул, а татары бежали за реку Сальчу по направлению к Килин-Измаилу. В это время навстречу отступающим туркам от Исакчи двигались свежие войска великого визиря Галил-бея. У Кагула войска противника соединились. По данным Румянцева, армия великого визиря имела 150 тыс. человек при 150 орудиях. Располагая такими силами, Галил-бей принял решение уничтожить немногочисленную и уже уставшую русскую армию.

Румянцев, выдвинув вперед авангард Боура, оставался пока у Ларги. С одной стороны, он ожидал результатов разведки Боура, а с другой — нужно было привести войска в порядок и пополнить армию необходимыми запасами. Кроме того, он справедливо опасался возможного удара 80-тысячной татарской конницы по левому флангу.

К 16 июля Боур доставил Румянцеву довольно полные сведения о противнике. Несмотря на недостаток в боеприпасах и на подавляющее превосходство сил противника, Румянцев все же решил в третий раз перейти в наступление, ибо отход мог привести только к тяжелым потерям. Оставив обоз с боеприпасами и продовольствием на реке Сальчи под прикрытием 10-тысячного отряда Волконского, Румянцев с оставшимися 25–27 тыс. при 118 орудиях полевой и 106 орудиях полковой артиллерии перешел в наступление, не дожидаясь, когда турки укрепят лагерь у Кагула^[1240].

К 17 июля русские войска подошли к деревне Гричени. Спустя два дня к Кагулу стали стягиваться основные силы турок. 20 июля турки еще делали вид, что собираются с ходу наступать на русские войска, но затем стали готовиться к устройству лагеря в 7 км южнее Троянова вала. Наблюдая за их действиями, Румянцев сказал присутствовавшим генералам: «Если турки осмелятся и одну в сем месте разбить свою палатку, то я их в сию ж ночь пойду атаковать»^[1241].

Это решение Румянцева было продиктовано сложившейся обстановкой. Турецкие войска заняли позицию, подступы к которой были очень удобны для наступления, так как местность скрывала силы наступающих. С севера позиция прикрывалась Трояновым валом, с запада — рекой Кагул, а с востока к ней как бы веером сходились четыре гребня высот, вследствие чего турецкие войска были лишены свободы маневра.

Заняв эту позицию, Галил-бей совершил крупную тактическую ошибку. Полагая, что русские войска не смогут атаковать его армию, он считал, что турецкой коннице будет удобно вести атаку и совершать обходы по расходящимся лощинам. Великий визирь приказал возвести на позиции три яруса окопов и несколько глубоких рвов, с тем чтобы атаковать русских на рассвете 21 июля. Турецкая позиция была хорошо подготовлена для активной обороны.

Но Румянцев упредил Галил-бея и атаковал его раньше. Изучив местность, он принял такой план действий. В ночь на 21 июля скрытно перейти Троянов вал и нанести удар по левому флангу и центру турецких войск. Для проведения атаки он построил свои войска в пять дивизионных каре, в середине которых размещалась артиллерия. Каре Боура составляло авангард правого крыла, а каре Репнина — авангард левого. Каре Олица, Племянникова и Брюса составляли как бы центр боевого порядка. Между ними размещалась кавалерия. Румянцев осуществлял управление, находясь при каре Олица.

Сражение при Кагуле 1770 г.

Ночью русские войска вышли из лагеря, оставив в нем обозы, и в 5 часов утра стали переходить Троянов вал. Галил-бей, установив движение русских войск, выслал вперед свою конницу, которая атаковала левофланговые каре Репнина, Брюса и Олица. Однако огнем артиллерии и пехотного резерва конница противника была отражена. Вслед за этим было атаковано каре Боура, но и эта атака турок была отбита. В 8 часов утра русские войска вновь перешли в наступление. Все пять каре подошли к турецкому лагерю и открыли сильный артиллерийский огонь, которым была подавлена артиллерия турок. В это время десятитысячная группа янычар, пройдя лощиной, атаковала дивизию Племянникова во фланг и смяла это каре. 1-й Московский, Архангелогорский и другие полки из каре Племянникова нарушили строй и стали мешать действиям каре Олица.

Но Румянцев остановил отступающих. Он приказал артиллерийской бригаде Меллисино открыть огонь. Огнем артиллерии и штыковой контратакой 1-го гренадерского полка из резерва дивизии Олица янычары были остановлены, а затем смяты тяжелой конницей Салтыкова и Долгорукова^[1242]. Одновременно четыре каре с фронта начали штурм турецкого лагеря. Турки упорно защищали свои окопы.

Первыми ворвались в лагерь войска каре Племянникова, действия которых поддержали Олиц и Брюс. Турки дрогнули под натиском русских войск. Когда же в тыл им вышел корпус Репнина и его артиллерия стала наносить большой урон, они не выдержали. «Визирь, увидев в сем случае лучших своих янычар, составляющих первую стену, падших, на всю мочь побежал из лагеря со всеми войски…» — доносил Румянцев^[1243].

Турки потеряли убитыми и ранеными до 20 тыс. и 2 тыс. пленными. 60 знамен, 138 орудий и весь лагерь оказались в руках русской армии. Турки бежали к Измаилу и Исакче. Здесь их настигла русская кавалерия, нанесла новое поражение при переправе через Дунай и захватила еще 26 орудий. Русская армия вышла к Дунаю и затем в течение трех месяцев овладела Измаилом, Килией и Браиловом. Взятию последней крепости Румянцев придавал очень большое значение. «Город Браилы первым был мне предметом с начала моего прибытия к сей армии, потому что он один только и есть такой пост на Дунае, которым владея неприятель может скрыто пред нами выводить свои силы на сей берег и препятствовать всем нашим предприятиям как в Валахию, так и по левую сторону Дуная»…^[1244]. Теперь эта задача была выполнена, и русские войска прочно утвердились в Молдавии и Валахии.

В сражении у Кагула русская армия продемонстрировала высокие образцы военного искусства. Действуя в расчлененном боевом порядке, 27-тысячная армия нанесла поражение 150 тысячам турок и татар. В этом сражении успешно действовали все рода войск, особенно пехота и артиллерия. «…Действием превосходным нашей артиллерии, — доносил Румянцев, — брали мы верх над неприятельскою многочисленною, осыпавшею нас ядрами и картечами без большого, однакож, вреда и их батареи приводили в молчание»^[1245].

Маневр артиллерии огнем и колесами создавал условия для штыковой атаки. Прекрасно зарекомендовали себя также егеря, которые с приданными им орудиями отражали турецкие атаки прицельным огнем. Управление войсками осуществлялось хорошо, благодаря чему была достигнута полная координация действий. За эту блестящую победу Румянцев получил чин фельдмаршала. Даже недавний противник по Семилетней войне Фридрих II был восхищен мастерством Румянцева и прислал ему лестное письмо. Позже, в бытность Румянцева в Пруссии, Фридрих II разыграл на маневрах это сражение в честь победителя турок при Кагуле.

Однако нашлись и такие, которые упрекали Румянцева в пренебрежении рогатками против турецкой конницы. Позже Румянцев приказывал возить положенный комплект рогаток. Даже в войне 1787–1791 гг. он спрашивал мнение Потемкина и напоминал ему о критиках. Потемкин справедливо ответил ему: «О рогатках я ответ посылаю. Кому лучше знать о бесполезности их, как вам, я во всем примерам вашим последовать должен. Но касательно толков, что зависть и злость сплетают, пренебрегайте ими, как я. Кто критиковал при Кагульской баталии недостаток рогаток в каре Племянникова, у того долженствовало быть с рогатками сердце. Кагульская баталия в российских деяниях останется знаменитой для вас славой навсегда»^[1246] — писал ему Потемкин.

Успехи 1-й армии способствовали действиям 2-й армии под Бендерами. 16 сентября 1770 года эта важная крепость была взята штурмом. В крепости было захвачено около 12 тыс. пленных и 348 орудий. Противник потерял убитыми и ранеными до 5 тыс.; русские за время осады и штурма потеряли 6325 человек. Теперь 2-я армия могла быть обращена против других объектов. В центре внимания П. Панина стал Крым. Победы русской армии при Ларге, Кагуле и под Бендерами оказали серьезное влияние на ногайцев Буджака, которые прислали своих представителей для подписания акта о прекращении военных действий между ними и русскими войсками.

Крупный успех был достигнут также на Кавказе. Грузинские войска нанесли туркам серьезное поражение при Аспинде. Им способствовали русские войска в Имеретии. Они заняли Кутаис и другие крепости и отбросили турок к черноморскому побережью.

Действия русского флота в Эгейском архипелаге. Сражение при Чесме

Успехи русских войск на Балканах и на Кавказе в значительной мере были обусловлены действиями флота в Архипелаге, где в 1770 году находились две эскадры — Спиридова и Эльфинстона. Летом 1770 года туда была направлена третья эскадра — Арфа. Всеми морскими силами, направленными в Средиземное море, командовал А. Орлов. С прибытием эскадры Арфа в составе флота находилось: 13 линейных кораблей, 16 фрегатов, 1 бомбардирский корабль и 10 судов других классов.

План Орлова состоял в том, чтобы сначала овладеть рядом греческих островов и крепостей, поднять восстание греков, образовать греческое правительство, создать их армию и затем, опираясь на эти силы, повести активную борьбу с Турцией. В качестве опорной базы для флота решено овладеть крепостью Наварин. Без такой базы действия флота были невозможны.

Однако расчеты Орлова оправдались неполностью. Эскадра Спиридова подошла к Морее в феврале 1770 года и высадила десант. Появление русских войск у греческих берегов послужило сигналом для восстания. Повстанцы вместе с десантными войсками овладели Мизитробом и Аркозией, а затем в апреле взяли Наварин. Восстание охватило всю Морею. Встревоженное турецкое правительство было вынуждено отозвать свои войска с Балкан и Кавказа для подавления этого восстания. Турки зверски расправлялись с плохо вооруженными и необученными греческими повстанцами. Малочисленные русские войска не могли оказать восставшим существенную помощь. Восстание пошло на убыль. Дальнейшие действия на суше можно было развивать, только уничтожив турецкий флот, который непрерывно доставлял войска в район восстания. Спиридов предложил найти и атаковать турецкий флот.

На Военном совете было решено дать сражение только после прибытия эскадры Эльфинстона. В связи с этим было также решено оставить Морею и взорвать Наваринские укрепления. Эскадра Эльфинстона подошла к берегам Мореи 9 мая. 16 мая 1770 года она встретила у Специи сильный турецкий флот и вступила с ним в бой^[1247]. Хасан-бей, приняв эскадру Эльфинстона за авангард русского флота, уклонился от продолжения боя и укрепился в Навплийском заливе под защиту крепости Наполи-ди-Романья. В это время Спиридов, взорвав укрепления, оставил Наварин и подошел к Калокинфскому заливу, где принял на суда десантные войска. Турки, воспользовавшись отсутствием главных сил русских в Наварине, захватили крепость. Орлов с последними судами оставил Наваринскую бухту.

22 мая эскадры Спиридова и Эльфинстона встретились у острова Цериго, и объединенная эскадра (9 линейных кораблей, 3 фрегата, 1 бомбардирский корабль и 17 вспомогательных судов) направилась к берегам Анатолии для розыска турецкого флота. 23 июня Спиридову стало известно, что турецкий флот находится в Хиосском проливе. К вечеру этого дня русская эскадра вошла в Хиосский пролив, где стоял на якорях в две линии сильный турецкий флот (16 линейных кораблей, 6 фрегатов и 60 судов других классов).

По настоянию Спиридова сражение было дано 24 июня. Спиридов отказался от линейного построения и разделил суда на три группы: авангард, кордебаталию и арьергард. Авангард атаковал стоявшие на рейде турецкие суда, сблизившись с противником в кильватерной колонне почти перпендикулярно к линии турецких кораблей. При этом головной корабль «Европа» получил повреждение. Роль головного корабля стал выполнять «Евстафий». Сблизившись с турецким флагманом «Реал-Мустафе», он навалился на него. Во время абордажной схватки на «Евстафии» произошел взрыв от упавшей с «Реал-Мустафе» горящей мачты. Спиридов успел перенести свой флаг на «Три святителя». Вслед за этим взорвался и турецкий флагман. Турецкий флот был вынужден сняться с якоря и укрыться в Чесменской бухте.

Донося в Петербург о Хиосском сражении, Орлов писал: «Все корабли с великой храбростью атаковали неприятеля, все с великим тщанием исполняли свою должность, но корабль адмирала «Святой Евстафий» превзошел все прочие»…^[1248] В этом бою принимали участие только суда, входившие в авангард и кордебаталию, т. е. суда из эскадры Спиридова^[1249].

На военном совете было решено атаковать турецкий флот в Чесменской бухте 26 июня. Для атаки выделялся отряд из четырех линейных кораблей, двух фрегатов, одного бомбардирского корабля и четырех брандеров (под брандеры использовались греческие суда).

Пока шла подготовка к атаке, русский флот в течение 25 июня вел артиллерийский огонь по скучившемуся в бухте турецкому флоту.

В ночь на 26 июня все суда, предназначенные для атаки, под командованием Грейга вышли в бухту, расположились согласно диспозиции и открыли сильный огонь. Турки ответили огнем береговых батарей и корабельной артиллерии. В результате огня русской артиллерии один из турецких кораблей загорелся, огонь стал распространяться на другие суда. Боевой строй кораблей противника был нарушен. В это время в атаку пошли брандеры, которые создали новый очаг пожара. Огонь перебросился и на другие суда. К середине дня весь турецкий флот был уничтожен. Русские не потеряли ни одного боевого судна. Было убито одиннадцать человек и несколько ранено. Турки понесли значительные потери: сгорело 15 линейных кораблей, 6 фрегатов и более 30 судов других классов; захвачено в плен 1 линейный корабль и 5 галер. Во время боя погибло свыше 10 тыс. турок^[1250].

Сражение при Чесме

Чесменский гарнизон покинул крепость и бежал. Победа была полная. Донося о результатах сражения, адмирал Спиридов писал: «Честь Всероссийскому флоту! С 25 по 26 не-приятельский военный… флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили, а сами стали быть во всем Архипелаге… господствующими»^[1251].

В сражении при Чесме Спиридов доказал, что русское морское искусство стояло очень высоко. Впервые в истории морского искусства XVIII века русские применили новые методы борьбы и доказали их целесообразность. В русском флоте развивались лучшие традиции петровского времени.

После разгрома турецкого флота при Чесме эскадра Орлова направилась к Дарданеллам и блокировала их. Теперь русский флот господствовал в Эгейском море. Восстание против турок охватило почти все греческие острова. Порт Ауза на острове Парос был превращен в главную базу русского флота.

Блестящие победы на суше и на море, однако, не привели к успешному завершению войны в 1770 году, хотя обе стороны желали начать переговоры.

Военный совет поручил Румянцеву связаться с великим визирем и вручить ему предложение начать переговоры о мире без посредничества других европейских держав, которые были заинтересованы во взаимном истощении России и Турции^[1252].

Турция хотела начать переговоры. Напряженное внутриполитическое положение и военные неудачи вынуждали ее к этому. Россия готовила ряд условий, на которых она была согласна заключить мир. В частности, на заседании Совета в сентябре 1770 года было внесено предложение приобрести базу в Архипелаге, добиться амнистии для участников греческого восстания, разрешить вопрос о предоставлении независимости Молдавии и Валахии и, наконец, открыть Черное море для свободного судоходства, закрепить за Россией Таганрог и Азов с теми землями, которые примыкают к данному участку Азовского моря^[1253].

Постановка вопроса о независимости Молдавии и Валахии была связана с тем, что после утверждения русской армии в дунайских княжествах в Петербург прибыло несколько делегаций с грамотами, выражавшими пожелание народа о присоединении к России. Русская дипломатия считала, что присоединение этих княжеств может вызвать международные осложнения, и поэтому полагала возможным поставить вопрос лишь о предоставлении им независимости^[1254].

Но мирные переговоры в 1770 году не состоялись. Их проведению помешала европейская дипломатия, встревоженная успехами России. Франция усилила дипломатическое давление на Турцию, требуя продолжать борьбу с Россией. Она предложила продать Турции 12–15 кораблей^[1255], а также направила в Польшу генерала Дюмурье для руководства военными силами конфедератов.

Антирусские настроения усилились также в Англии. Но больше всего активизировались Пруссия и Австрия. Они решили заставить Россию заключить мир с Турцией на наименее выгодных условиях. Еще в августе 1769 года Фридрих II и Иосиф II встретились в Нейсе, где выработали единую программу действий. После этого совещания Австрия стала сосредоточивать войска на юго-восточных границах в Трансильвании^[1256]. На втором совещании Фридриха с Иосифом в Нейштадте в 1770 году, на котором присутствовали и турецкие представители, было решено выступить с предложением о посредничестве^[1257]. От имени Турции Пруссия и Австрия выступили с предложением о посредничестве. Однако Россия отклонила это предложение и заявила, что она готова вести переговоры с Турцией без посредников, хотя и не возражает против «добрых услуг».

Давая согласие на ведение переговоров, русское правительство направило Фридриху проект мирного договора, который содержал ряд требований. Наиболее существенными из этих требований были: предоставление независимости Молдавии и Валахии, отделение Крыма от Турции, присоединение к России Большой и Малой Кабарды, передача России одного из островов в Эгейском архипелаге, передача Грузии земель, занятых русскими войсками в Закавказье и уточнение границ на Северном Кавказе. Фридрих II заявил, что требования России чрезмерны.

Переговоры не состоялись, так как Турция требовала обязательного посредничества Австрии и Пруссии, надеясь, что они будут заинтересованы в ограничении требований России.

Кампания 1771 года. В ноябре 1770 года в Петербурге был разработан план военных действий на 1771 год. Планом предусматривалось развивать военные действия в Крыму, а на остальных направлениях закрепить достигнутые в кампании 1770 года успехи и готовиться к дальнейшему наступлению за Дунай^[1258]. В этих целях решено было построить крупную флотилию.

Находившийся в Архипелаге флот по-прежнему должен был блокировать Дарданеллы, для чего предполагалось усилить его новыми эскадрами.

Алексею Орлову были даны необходимые полномочия для заключения мира и вручен проект мирного договора на случай, если Турция под воздействием приготовлений и последующих военных действий начнет переговоры о мире^[1259]. Готовя все эти планы, Военный совет не информировал должным образом главнокомандующих 1-й и 2-й армиями. Румянцев мог только строить предположения. В то же время Румянцев получил данные от своей агентурной разведки о том, что Австрия ведет переговоры с Турцией и сосредоточивает войска в Трансильвании. Тогда он потребовал от Совета разъяснений. «Легко ошибиться мне, — писал он Панину, — не имея сведений о той части дел политических, которые дают правила военным; я, как человек, без того просмотреть могу, не зная предметы или и видев их иногда, не возьму всего внимания, если цену одного пред другим неоткуда мне будет познавать»^[1260].

Требования Румянцева были вполне законны, но Совет не удовлетворил их.

Турция приняла на 1771 год оборонительный план войны. В соответствии с ним велась подготовка дунайских крепостей к обороне и сосредоточивались сухопутные силы. Турки укрепили армию организационно, а численность ее довели до 120 тыс. человек.

В это время Румянцев располагал армией в 45 тыс. человек. Для ведения наступательных действий этих сил было явно недостаточно, поэтому Румянцев принял решение овладеть рядом турецких крепостей и производить отдельные поиски за Дунай. В феврале — марте 1771 года русская армия овладела Журжей, Измаилом и Исакчей. Теперь русские войска прочно обосновались на Дунае, где Румянцев стал деятельно готовить речную флотилию. К зиме 1771/72 года в составе флотилии насчитывалось 67 судов, вооруженных артиллерией, способных поднять десант в 2,5–3 тыс. человек.

В мае главные силы 1-й армии оставили зимние квартиры и расположились в трех группах. Такое размещение войск позволяло сосредоточить необходимые силы на угрожаемом направлении. Этот расчет оправдался.

Все лето прошло в приготовлениях обеих сторон. В сентябре Румянцев получил сведения о том, что турки подготавливают высадку десанта в районе Рущука. Он решил упредить противника и нанести ему поражение на правом берегу Дуная. В этих целях в середине октября у Измаила переправился крупный отряд под командованием Вейсмана. Этот отряд внезапно овладел Тульчей, а затем нанес поражение войскам великого визиря у Бабадага^[1261]. В октябре крупный турецкий отряд переправился через Дунай и повел наступление на Бухарест, группа Репнина сумела нанести ему поражение и снова отбросить его за Дунай. Вслед за этим были взяты Мачин и Гирсово и вновь возвращена Журжа.

Румянцев считал, что инициативу всегда нужно держать в своих руках, и поэтому предпочитал обороне наступление. Он указывал: «Полководец, ведущий свои действия по правилам первой (т. е. наступательной войны. — Л. Б.), в предмете имеет один главный пункт и к оному течет со всем устремлением, поелику одолением оного опровергает все другие, от того зависящие»^[1262].

В результате наступательных действий, которые фельдмаршал оценивал как «весьма знаменитые», русская армия прочно овладела левым берегом Дуная. В ноябре 1-я армия стала на зимние квартиры.

2-я армия под командованием Долгорукова, сменившего П. Панина, также добилась крупных успехов. После утверждения русских войск в Молдавии главной ее задачей стала борьба против крымских татар. Эта задача была не из легких. Опыт войн конца XVII и первой половины XVIII века показал, что успех походов против Крыма решался не только численностью войск, но и выбором направления главного удара, а также устройством баз снабжения.

Подготовке похода уделялось серьезное внимание. Удар по Крыму было решено произвести не только через Перекопский перешеек, но также и со стороны Керченского пролива. Главной задачей похода было нанесение удара по живой силе противника и овладение крепостями на всем побережье Крыма. Эта задача в данный момент облегчалась тем, что основные силы татар были отвлечены на Балканский театр войны, а турецкий флот действовал в Архипелаге. Для похода в Крым предназначался специальный экспедиционный корпус численностью 48 тыс. человек, из состава которого в главный корпус Долгорукова входило 23 950 человек, в Сивашский отряд Щербатова — 3395 и для прикрытия коммуникаций — более 21 тыс. человек.

План похода против Крыма составил З. Чернышев. Согласно этому плану главный корпус Долгорукова должен был атаковать Перекопскую линию, а Сивашский отряд Щербатова, переправившись на Арабатскую стрелку, выйти в тыл Перекопской линии. Затем войскам предстояло овладеть всеми крепостями Крыма. При этом отряд Щербатова направлялся на Керчь и Еникале, главный корпус на Кафу (Феодосию) и отдельный отряд — на Козлов, Ахтиар и Балаклаву.

Действиям войск должна была способствовать Азовская флотилия, вооруженная А. Н. Сенявиным за довольно короткий срок. В течение 1769 и 1770 годов было изготовлено 10 крупных парусно-гребных кораблей «новоизобретенного типа», два бомбардирских судна, пять прамов и 57 лодок для десантных целей. В целях приближения исходной базы к Крыму последняя была резко выдвинута вперед. В течение 1770–1771 гг. сооружена новая Днепровская линия, на которой сосредоточились крупные склады продовольствия и боеприпасов.

Разработанный Чернышевым план представляет значительный интерес. В нем предусматривалось взаимодействие войск и флота, правильно был решен вопрос об одновременном нанесении нескольких координированных ударов по одному основному направлению, хорошо разработана организация тыла и снабжения, которая всегда являлась слабым местом в прежних походах против Крыма.

Сосредоточение войск на Днепровской линии закончилось к концу мая. 27 мая Сивашский отряд двинулся к Геническу, а главный корпус 9 июня начал движение к Перекопу. 12 июня он вышел к крепости Орь, а в это время Сивашский отряд начал погрузку на корабли Азовской флотилии вице-адмирала А. Н. Сенявина.

Разделив свой корпус на семь колонн, Долгоруков в ночь с 13 на 14 июня начал штурм Перекопской линии. Две колонны действовали в центре, одна — против левого фланга, а четыре — против правого фланга перекопских укреплений. Главные удары наносились по слабым участкам, в то время как на сильно укрепленных участках производились только демонстрации, отвлекающие противника от направления главного удара. К 15 июня Перекопская линия пала, а гарнизон крепости Орь капитулировал. Так же успешно действовал Сивашский отряд, который высадился на косе 17 июня, а в ночь на 18 июня штурмом овладел крепостью Арабат. Действия войск прикрывались с моря эскадрой Сенявина.

Успехи русских войск посеяли панику среди турецких и татарских войск. Селим-Гирей попытался остановить наступление русских войск, но был разбит южнее Перекопа. После этого поражения он бежал в Константинополь, поручив защиту Крыма Ибрагим-паше. Последний предполагал сначала защищаться в Карасу-базаре, но затем отошел к Кафе, надеясь на прибытие подкреплений из Константинополя.

Долгоруков немедленно направил Сивашский отряд к Керчи, а сам с главным корпусом направился к Кафе. Сивашский отряд, взаимодействуя с флотом Сенявина, занял Керчь, Еникале, а затем и Тамань, и таким образом вход в Азовское море был заперт для турецкого флота. Турецкий флот, крейсировавший в Керченском проливе и возле Кафы, не сделал ни одной попытки оказать сопротивление эскадре Сенявина. Акогда русские корабли попытались вступить с ним в бой, он ушел в Турцию.

29 июня главный корпус подошел к Кафе и после артиллерийского обстрела атаковал ретраншемент. Стоявшие на рейде турецкие корабли после обстрела русской артиллерией ушли в море. Гарнизон крепости капитулировал.

Успешно действовал также отдельный отряд Брауна, направленный к Козлову (Евпатории). 22 июня город был взят, в результате последняя удобная для высадки десантов гавань оказалась в руках русских. Вот почему Абазы-паша, прибывший к Крыму с 10-тысячным десантом, не смог выполнить поставленной задачи и возвратился назад.

Заняв все основные стратегические пункты, Долгоруков очистил от татар Судак, Ялту, Балаклаву и Ахтиар, где разместились русские гарнизоны. Только после этого была занята столица Крыма Бахчисарай. Последняя попытка татар нанести поражение отряду Брауна, двигавшемуся от Козлова на соединение с главным корпусом, окончилась разгромом татарской конницы, хотя против трехтысячного русского отряда действовало около 60 тыс. татар.

Таким образом, в 1771 году весь Крым был занят русскими войсками. Немалую роль в этом деле сыграло благожелательное отношение буджакских татар и ногайцев, которые хотели присоединения к России.

Стратегический план был превосходно осуществлен благодаря хорошей подготовке похода, правильному выбору направления главного удара и обеспечению действий войск на суше действиями с моря.

В тактическом отношении представляют интерес действия небольшими отрядами. Войска строились в каре, отличавшиеся гибкостью и подвижностью. Крепости брались не осадой, а штурмом.

Успехи русских войск и флота в 1771 году послужили толчком для новых выступлений со стороны Австрии и Пруссии. Еще в конце 1770 года Австрия начала переговоры о союзе с Турцией, который был заключен в июле 1771 года. По этому договору Австрия обязывалась воздействовать на Россию в целях возвращения Турции потерянных ею крепостей и территорий. Турция за это обязывалась выдать Австрии крупную денежную субсидию и уступить часть Малой Валахии. Этот договор стал известен России только в конце 1771 года. Враждебная позиция Австрии особенно резко проявилась, когда Алексей Орлов, находившийся в Вене, ознакомил венский двор с проектом мирного договора. Австрия сочла этот проект неприемлемым и стала откровенно готовиться к нападению на Россию.

В связи с этим на Совете в Петербурге вновь был поставлен вопрос о дальнейшей борьбе с Турцией и Польшей. В Петербурге поняли, что враждебная позиция Австрии и Пруссии обусловливалась желанием России сохранить Польшу как сильное и самостоятельное государство. Россия продолжала вести упорную дипломатическую борьбу по сохранению Польши, но в конце концов она была вынуждена дать согласие на ее раздел. Договор между Австрией, Пруссией и Россией о разделе Польши был подписан в августе 1772 года^[1263].

Результатом этого соглашения явилось уменьшение напряженности обстановки на Балканском театре войны, которая сковывала Румянцева и вынуждала его оглядываться на свой тыл. Теперь Австрия стала вести себя более сдержанно и отказалась от открытого вмешательства в войну. В связи с этим австро-турецкая конвенция не была ратифицирована. Агрессивная позиция Австрии в польском вопросе заставила Францию пересмотреть свои отношения с Россией и задуматься о сближении с ней.

Все эти изменения в международных отношениях были учтены в Константинополе. В 1772 году турецкое правительство снова решило начать переговоры о мире с Россией. Переговоры о перемирии были возложены Советом на П. А. Румянцева. Он получил от Екатерины II указания о необходимости обеспечить защиту приобретенных земель и побережья Черного моря. Срок действия договора о перемирии предоставлялось устанавливать главнокомандующему. Заключение перемирия на море возлагалось на командующего Архипелагской экспедицией Алексея Орлова^[1264].

В начале марта 1772 года верховный визирь Мегмет-паша предложил Румянцеву начать переговоры^[1265]. Румянцев дал согласие и поставил условием прекращение военных действий до 1 июня с тем, чтобы положение войск на Балканах оставалось без изменений, а Дунай являлся линией разделения войск. Это перемирие должно распространиться также на Крым, Кавказ и Черное море^[1266]. Переговоры о перемирии решено было проводить в каурке, для чего с русской стороны направлялся Симагин, а с турецкой — Абдул-Керим. Конвенция о перемирии была, однако, подписана только 14 мая; 25 мая Румянцев утвердил текст этой конвенции^[1267].

20 июля Спиридов подписал официальное перемирие в Архипелаге сроком до 1 ноября, но с оговоркой, что в случае начала военных действий на суше это перемирие автоматически прерывается. Согласно условиям перемирия за русскими сохранялись занятые ими острова, за исключением некоторых, всем турецким судам было запрещено плавать в Архипелаге, и, наконец, турки не имели права возводить какие-либо укрепления, создавать базы и строить новые военные суда.

Переговоры о мире было решено начать в Фокшанах. С русской стороны уполномачивались вести переговоры Г. Орлов и освобожденный из Семибашенного замка русский посол Обресков. С турецкой стороны были назначены Осман-паша и Аия София Яссини-заде. Переговоры начались в июле 1772 года. Одновременно начались переговоры с представителями Крыма о заключении сепаратного соглашения.

На переговорах в Фокшанах Россия предъявила требования о предоставлении Крыму независимости, о закреплении за Россией новых границ в Причерноморье, присоединении к России крепостей Керчь и Еникале, о передаче Грузии Кутаиса, Багдада и некоторых других крепостей, о признании подданства Малой и Большой Кабарды России и, наконец, о предоставлении автономии дунайским княжествам^[1268]. Однако турецкие представители не согласились с русскими требованиями. В этом их поддержали послы Австрии и Пруссии («адвокаты турок»), присутствовавшие в Фокшанах в порядке «добрых услуг». В конце августа 1772 года великий визирь отозвал своих представителей.

Неудачный исход переговоров в Фокшанах определялся изменениями в международных отношениях, происшедшими летом 1772 года.

В Швеции Густав III произвел переворот, в результате которого к власти пришла агрессивно настроенная по отношению к России группировка. В Польше обстановка осложнилась, так как Станислав Понятовский вдруг отказался собрать сейм для санкционирования польского раздела. Видимо, на польского короля оказывала давление Франция. Некоторую роль сыграли и внутриполитические осложнения в России.

Неудача переговоров с радостью была воспринята в ряде европейских государств, не желавших усиления России. Екатерина II направила 4 сентября Румянцеву рескрипт, в котором предлагалось в случае окончательного разрыва с Турцией вынудить ее к миру новым ударом «на супротивном берегу реки Дуная»^[1269]. Однако Румянцев, учитывая сложившуюся обстановку, продлил срок перемирия, так как от визиря поступили новые предложения о продолжении переговоров^[1270].

Новые переговоры велись в Бухаресте. Русскую сторону представлял Обресков, а турецкую Абдул-Резак. Представители Австрии и Пруссии отсутствовали на конгрессе.

Обресков предъявил Турции в дополнение к прежним новые требования о закреплении за Россией Очакова и Кинбурна. Новые переговоры на Бухарестском конгрессе также не привели к положительным результатам, хотя срок переговоров снова был продлен до марта 1773 года. Зато к этому времени удалось довести до конца переговоры с представителями Крыма. Татары подписали мирный договор с Россией и декларацию об отделении Крыма от Турции^[1271].

В ходе переговоров турецкое правительство решило подкрепить свои позиции неожиданным ударом по русскому флоту в Архипелаге. В этих целях турецкое командование стало сосредоточивать силы в Константинополе, в Морее и Египте. Орлов, внимательно наблюдавший за противником, справедливо усмотрел в этих действиях нарушение условий перемирия и принял решение разгромить сосредоточенную в Патрасском заливе дульционистскую эскадру Мустафа-паши, состоявшую из 22 судов.

В сражении 26–28 октября с русской стороны действовали два отряда, соединенные в одну эскадру (7 судов). Эскадра атаковала турецкие корабли и уничтожила их. Второй крупный удар был нанесен у Дамиетты, где два русских корабля уничтожили два турецких фрегата и захватили несколько мелких судов^[1272]. Эти действия сорвали замысел турок.

Однако переговоры в Бухаресте все же не привели к положительным результатам. Турецкое правительство, рассчитывая на выступление Швеции, отказалось принять предложения России и не признало отделения Крыма.

Таким образом, переговоры 1773 года не принесли ожидаемых результатов. На их ход весьма существенное влияние оказала начавшаяся крестьянская война. Напуганное размахом восстания, царское правительство было готово пойти на серьезные уступки Турции, чтобы заключить мир и бросить полевую армию на подавление народного движения.

ВТОРОЙ ПЕРИОД ВОЙНЫ

Кампания 1773 года. Международная обстановка, сложившаяся зимой 1772/73 года, вынудила русское правительство снять некоторую часть войск с Балкан и направить в Польшу и на границу со Швецией. Эта мера была ответом на попытки Турции и Франции втянуть в войну Швецию и, возможно, Австрию. В распоряжении Румянцева оставалось около 35 тыс. человек, расположенных на тех же квартирах, что и зимой 1771/72 года. Румянцев все время тренировал войска, готовя их к будущим действиям. Вот почему туркам не удалось застать врасплох малочисленную русскую армию.

В феврале 1773 года Румянцеву было предложено открыть военные действия, перейти Дунай и затем овладеть Шумлой, являвшейся центром сосредоточения турецких сил^[1273]. Однако Румянцев не согласился с этим планом. Он справедливо указывал, что 1-я армия ослаблена и поэтому она не может выполнить поставленную задачу. По этой же причине войска 1-й армии находятся «в позиции обороны Дуная». Румянцев считал возможным перейти в наступление лишь при условии, если он получит свежие силы. Однако Совет предложил Румянцеву придерживаться плана и разрешить поставленные задачи теми силами, которые были в его распоряжении.

В 1773 году турки держались прежней оборонительной тактики. Они укрепляли свои крепости на Дунае, особенно Силистрию и Рущук, прикрывавшие пути на Шумлу, и сосредоточивали войска на важных стратегических направлениях. Однако они были не прочь попытаться отбросить русские войска от правого берега Дуная и вновь овладеть хотя бы Валахией. В этих целях турецкое командование предприняло наступление против русских войск, еще находившихся на своих зимних квартирах. Главные силы русской армии располагались в это время в Молдавии, дивизии Салтыкова и Потемкина — в Валахии, дивизия Вейсмана — в Бессарабии, в районе нижнего течения Дуная. Кроме того, часть войск была разбросана по крепостям (Хотин, Бендеры, Измаил и Браилов).

В апреле 1773 года турки переправились через Дунай с целью нанести поражение дивизии Салтыкова и захватить крупные склады продовольствия в Бухаресте. Верховный визирь надеялся также на то, что в случае успеха ему удастся установить связь с польскими конфедератами.

Но эта попытка турок оказалась безуспешной. Все их атаки были отбиты с большим уроном. Инициатива перешла в руки русских войск. Румянцев решил дезориентировать противника и произвести переправу на широком фронте. С этой целью войска 1-й армии были разделены на три группы, которые получили задачу форсировать Дунай и затем развивать наступление на Шумлу.

Главный удар предполагалось нанести в районе Силистрии, для чего Потемкину предложено было начать переправу в районе Гирсово. В целях отвлечения противника от направления главного удара на Суворова была возложена задача произвести поиск в районе Туртукая. Суворов провел два поиска. Первый поиск, проведенный 10 мая небольшим отрядом в 700 человек, был весьма успешен. Суворов разделил свой отряд на три части. Переправив эти части ночью через Дунай и построив их в ротные каре, приближавшиеся по плотности к колоннам, он атаковал четырехтысячный гарнизон Туртукая. Ставя войскам задачу, Суворов писал: «Благопоспешнее ударить горою один каре выше, другой пол горы, резерв по обычаю». При этом Суворов подчеркивал, что резерв «без нужды не подкрепляет, а действует сам собою, как и оба кареи»^[1274].

Первый поиск на Туртукай

Внезапным ударом Суворов овладел Туртукаем. Турки, потеряв 1500 человек, бежали. Русские войска захватили 16 орудий и 60 речных судов. Потери русских войск составили 59 человек. Выполнив свою задачу, Суворов возвратился на левый берег Дуная.

В тактическом отношении проведенный поиск, бесспорно, представляет значительный интерес. Суворов применил здесь наступательную переправу. Он сделал также новый шаг в использовании легкой пехоты, наметив переход от линейной тактики к тактике колонн и рассыпного строя. Наконец, Суворов предоставил частным начальникам полную свободу в проявлении инициативы.

Этот поиск выполнил свою роль. Потемкин смог переправиться у Гироово и закрепиться на правом берегу Дуная. Турки, придавая большое значение Гирсово и Туртукаю, сосредоточили здесь свои силы и этим затруднили задачу овладения Силистрией. Румянцев, убедившись в том, что переправа для крупных сил у Гирсово выбрана неудачно, решил перенести ее к Гуробалам, где у турок был гарнизон в 6 тыс. человек. Атака Гуробал была произведена 7 июня, после чего русские войска подошли к Силистрии, которую защищал турецкий гарнизон в 15 тыс. человек. Действия главных сил под Силистрией прикрывали дивизии Вейсмана и Салтыкова. На них возлагалась задача отвлечь внимание противника «разными демонстрациями». Под стенами Силистрии главные силы были вынуждены вступить в бой с войсками турок, занимавшими сильно укрепленную позицию. После упорного боя 18 июня ретраншемент был захвачен. В это время к Силистрии подошла от Шумлы турецкая конница Черкес-паши и вступила в бой, но она была также разбита и в беспорядке отошла к Шумле^[1275]. 29 июня Вейсман нанес у Кючук-Кайнарджи поражение корпусу Нуман-паши, двигавшемуся для деблокады Силистрии.

Хотя русские войска и одержали крупную победу, однако с наличными силами было трудно осаждать Силистрию и продолжать наступление к Балканам. Выйти из создавшегося положения можно было только путем отхода на левый берег Дуная. Военный совет решил отказаться от осады Силистрии и дальнейшего наступления на Шумлу^[1276]. В реляции Екатерине II Румянцев писал: «…Шитая поиск на верховного визиря в Шумлу неудобным и бесполезным, неудобным потому, что нет проходу по образу строю и экипажей наших войск по дороге, туда ведущей, а бесполезным ради того, что он, войски отделяя от себя… оставил Шумлу и отправился далее внутрь Румелии»^[1277], было решено возвратиться на левый берег Дуная.

Для прикрытия этого маневра было решено произвести демонстрацию отрядами Салтыкова и Суворова. Салтыков опоздал, зато Суворов провел 20 июня второй поиск у Туртукая, где впервые применил тактику колонн и рассыпного строя. Суворов подготовил поиск огнем артиллерии. Под его прикрытием он переправил войска (1720 человек пехоты, 855 человек конницы и 790 казаков при 19 орудиях) на правый берег Дуная, разделил их на три группы и атаковал турок. Неприятель потерял убитыми 800 человек, «оставив почти весь лагерь с сильным окопным ретранжаментом и девять медных пушек, двадцать пять новых чаек, шесть судов с мачтами и четыре лодки, ушел»^[1278].

Второй поиск на Туртукай

К 25 июня армия Румянцева возвратилась на левый берег Дуная. Этот опыт показал возможность осуществления переправы через такую широкую водную магистраль, как Дунай, при условии форсирования реки на широком участке с применением активных наступательных действий.

Переход Румянцева на исходный рубеж вызвал недовольство в Петербурге. Его стали упрекать в неумении вести войну. В ответ Румянцев писал Екатерине, что для успешной борьбы, «то не удвоить, а утроить надобно армию; ибо толикого числа требует твердая нога, которой без того иметь там не можно…»^[1279].

Румянцев был оскорблен отношением Петербургского Совета, который ставил его в тяжелое положение своими планами: «О коль трудно, — писал он Панину, — исполнять по чужим планам! Я завидую счастливой в тех людях способности, кои соображать могут и дела головоломные, но моя доля есть то, что ослиная, носить всегда тягость, под которую приходится упасть»^[1280].

Возражения Румянцева снова не были приняты во внимание, и из Петербурга второй раз поступил приказ о возобновлении наступательных действий за Дунаем с наличными силами. В последующие три месяца турки активизировали свои действия, и русским войскам пришлось неоднократно отражать их попытки переправиться на левый берег Дуная.

Отводя войска на левый берег Дуная, Румянцев решил оставить за собой хотя бы один плацдарм, который сковывал бы противника. Таким плацдармом являлось Гирсово, оборона которого была возложена на Суворова. Указывая Суворову на необходимость удержания Гирсово, Румянцев писал: «Сей пост удержан нами прежде для опоры войскам, которые возвращались в Измаил, а теперь полезен оной, чтоб, отвлекая сюда внимание неприятельское, не допустить его полными силами обратиться в верхнюю часть»^[1281].

Турки действительно сосредоточили все свое внимание на Гирсово, стараясь сбросить русские войска за Дунай. Суворов, в распоряжении которого было всего около 4 тыс. человек, подготовил Гирсово для обороны. В укрепленном лагере он расположил два полка пехоты с артиллерией. Юго-восточнее лагеря он приказал соорудить редут, который оборонял батальон пехоты. Юго-западнее лагеря была расположена конница. Резерв с понтонами расположился на острове. Иначе говоря, Суворов построил свою оборону так, что турки в случае наступления на укрепленный лагерь неизбежно попадали в огневой мешок.

3 сентября одиннадцатитысячный турецкий отряд атаковал Гирсово. На этот раз турки вели атаку в линейном боевом порядке. Ответный бой начали казаки, которые по приказу Суворова отходили к укрепленному лагерю. «Велел я делать разные притворные виды нашей слабости», — писал Суворов^[1282]. Подведя турецкую пехоту к полевым укреплениям, казаки быстро отошли на их фланги. Турки открыли огонь и перешли в атаку. Однако в это время русская артиллерия открыла огонь в лоб и с флангов. Под прикрытием этого огня в контратаку пошла пехота. «Они крайне пострадали, — писал Суворов. — Недолго тут дело продолжалось, и едва от одного до дву часов; ударились они в бегство, претерпели великой урон, оставили на месте всю их артиллерию; победа была совершенная»…^[1283]

Эта победа Суворова обеспечивала возможность нанести противнику контрудар. Румянцев, уступая настоятельным требованиям из Петербурга, принял решение овладеть в 1773 году достаточно широким плацдармом, с которого можно было начинать активные действия в 17?4 году. Однако Румянцев не хотел рисковать всей своей армией. Поэтому он направил на правый берег Дуная только два крупных отряда. Отряд Унгерна должен был действовать до Бабадага, а затем на Карасу, а отряд Долгорукого от Гирсово также на Карасу. Одновременно решено подвергнуть артиллерийскому обстрелу Силистрию. Войска Унгерна и Долгорукова соединились и повели наступление на Карасу. Турки отказались от обороны Карасу и бежали. 17 октября русские заняли этот важный пункт. Вслед за этим после боя с войсками Черкес-паши был взят и Базарджик.

Салтыков, переправившись у Рущука, захватил лагерь у Мартинешти. Потемкин также успешно форсировал Дунай у Гуробал и, подойдя к Силистрии, подверг ее артиллерийскому обстрелу. Дальнейшие действия Унгерна и Долгорукого сложились неудачно. После четырехдневных препирательств они разошлись. Унгерн направился к Варне, а Долгоруков — к Шумле. Попытка Унгерна взять Варну с ходу окончилась неудачно.

Узнав о неудаче Унгерна, Долгоруков остановил свое наступление на Шумлу. После этого русские войска отошли на зимние квартиры за Дунай. Подводя итоги кампаний 1773 года за Дунаем, Румянцев справедливо указывал, что ее нельзя сравнивать с кампаниями 1770 и 1171 годов. «Сравнивать оную нельзя с прошедшими потому, что ни наше, ни неприятельское положение теперешнее не похоже на тогдашнее, ибо чем далее пойдем, то еще труднее будет вызвать неприятеля на дело в поле…»^[1284]

Стратегическим итогом кампании было то, что русская армия прочно удерживала за собой левый берег Дуная. В тактическом отношении она интересна тем, что в это время в ходе боев за Туртукай оформились принципы новой тактики колонн и рассыпного строя.

Русский флот продолжал активно действовать в Архипелаге. В июле 1773 года он овладел небольшой турецкой крепостью Ангелло. Вслед за этим были атакованы крепости Будрум и Стончио, однако их не удалось взять с ходу.

Более успешно прошла блокада крепости Бейрут, сдавшейся после двухмесячной осады. Эти действия хотя и закрепили положение русской эскадры, но Совет признал необходимым направить в Архипелаг пятую эскадру Грейга в составе двух линейных кораблей, двух фрегатов и шести транспортов. Эта эскадра прибыла в Архипелаг в середине августа.

Довольно успешно действовала также Азовская военная флотилия А. Сенявина. Она не только охраняла берега Азовского моря и Черноморское побережье у Крыма, но и несла активную крейсерскую службу.

К весне 1773 года эта флотилия имела в своем составе 9 усовершенствованных кораблей, 6 фрегатов, 2 бомбардирских корабля и 15 малых судов. В целях лучшего использования судов флотилия была разделена на два отряда. Первым отрядом командовал капитан 1 ранга Сухотин, а вторым — капитан 2 ранга Кинсберген. Оба отряда действовали успешно. В мае 1773 года отряд Сухотина атаковал турецкую эскадру у Суджук-кале. Все шесть турецких судов были сожжены^[1285]. В конце мая и начале июня были нанесены новые поражения туркам у Тамани. 23 июня турецкие суда сделали попытку подойти к Балаклаве, но после двухчасового боя под натиском русских кораблей отступили^[1286].

В августе Азовский флот несколько раз действовал против турок у Суджук-кале и неизменно вынуждал противника очищать поле боя.

После этого турки ни разу не пытались высаживать десанты в Крыму или на Черноморском побережье. Молодой Азовский флот своими мужественными действиями вынудил противника отказаться от активных действий.

Кампания 1774 года. На 1774 год Румянцев предложил свой план войны. Еще в октябре 1773 года он писал Екатерине II: «Планы, обыкновенно делаемые в начале только — войны или в начале кампании, для согласного учреждения движений и содействий, предполагаемых от разных и дальних пунктов, или в общем деле с союзниками, бывают, однакож, подвержены не редкой перемене, но при сближении к неприятелю, предается тогда искусству военноначальника располагать дальние предприятия на него, по видимой на то время и удобности и предстоящим обстоятельствам…»^[1287]. Сообщая свои соображения Екатерине, Румянцев требовал свободы выбора решений, чтобы довести, наконец, войну до успешного конца.

В ноябре 1773 года он предложил свой план предстоящих военных действий; Он указал, что для сильного удара по турецким силам за Дунаем необходимо иметь в Валахии сильную армию, которая исключала бы возможность внезапного нападения со стороны Австрии. В то же время нужно окончательно овладеть всем Черноморским побережьем и взять крепости Кинбурн и Очаков, так как они всегда могут побуждать татар «заимствовать чрез оные помощь от турков» и до тех пор в Крыму не исчезнут «волнения и умыслы против войск наших». Кроме того, нужно упорядочить всю систему снабжения войск продовольствием, боеприпасами и пополнить войска новым контингентом.

Наконец, необходимо укрепить Дунайскую флотилию так, чтобы она не только обеспечивала коммуникации, но и сковала бы турецкий флот. Только при этих условиях Румянцев считал возможным добиться решительного результата. Он требовал полного сохранения тайны в отношении действительных намерений». «…В будущую кампанию, — писал Румянцев, — перенестись с армиею за Дунай и там производить военные операции лутче по состоянию дел и положению неприятельскому, сохраня от проницания публики сие намерение, а в отвлечение внимания неприятельского разгласить здесь оборонительное, а не наступательное приготовление»…^[1288] Екатерина II одобрила план Румянцева и предоставила ему полную самостоятельность.

К весне 1774 года Румянцев располагал армией в 55 тыс. человек против 100 тыс. войск противника. Однако положение Турции было тяжелым. Армия была велика только по численности. Лучшая ее часть была истреблена. Флот наполовину уничтожен. В стране назревало серьезное недовольство. Учитывая все это, султан Абдул-Хамид I, наследовавший турецкий престол после смерти Мустафы III, уполномочил верховного визиря Мухсун-заде как можно скорее заключить мир. Мухсун-заде хорошо понимал обстановку и искал лишь путей разрешения поставленной задачи. Стараясь задержать весеннее наступление русской армии за Дунай, в начале марта он обратился к Румянцеву с предложением «прекратить пролитие крови». Однако он не желал показывать слабость Турции и поэтому подчеркивал, что инициатива в данном случае исходит от прусского посла в Константинополе. Румянцев сообщил предложение визиря в Петербург и в ответ получил рескрипт, уполномочивший его начать переговоры на основе проекта, разработанного на конгрессе в Бухаресте.

В ответ на предложение Мухсун-заде Румянцев ответил, что он готов начать переговоры на основе проекта, разработанного в 1773 году^[1289]. Визирь снова. повторил высказанные еще на конгрессе возражения в отношении независимости Крыма, принадлежности Керчи и Еникале и плавания судов в Черном море^[1290]. Однако Румянцев соглашался вести дальнейшие переговоры только на основе проекта 1773 года.

Но в апреле 1774 года он получил новые указания из Петербурга. Правительство Екатерины II было готово пойти на большие уступки Турции, чтобы получить возможность снять войска с фронта для подавления крестьянского восстания. В связи с этим Румянцеву были даны широкие полномочия в отношении окончательной выработки условий мира. В помощь ему был направлен Обресков. Получив новые указания, Румянцев решил сообщить верховному визирю только о некоторых уступках. Однако даже это незначительное отступление от проекта договора 1773 года было воспринято верховным визирем как проявление слабости России, и он написал Румянцеву о полном несогласии Турции следовать условиям, изложенным в проекте мирного договора 1773 года.

Принудить турок к заключению мира можно было лишь путем оказания нового давления русских войск на турецкую армию. Русская армия начала наступление весной 1774 года.

Румянцев разделил свои войска на три группы. Дивизии Салтыкова была поставлена задача овладеть Рущуком. Дивизии Глебова — осадить Силистрию и сковать находившиеся в ней силы, а группе Суворова и Каменского — действовать в направлении Шумлы. После взятия Рущука и Силистрии Салтыков и Глебов должны были подкрепить Каменского и Суворова. Каменский предпринял наступление на Базарджик и захватил его. В это время Суворов наступал на Козлуджи. Взяв Базарджик, Каменский двинулся на соединение с войсками Суворова. Великий визирь, получив сведения о начавшемся наступлении, направил навстречу наступающим войскам Каменского и Суворова 40-тысячную армию Абдер-Резака. К 8 июня эта армия сосредоточилась у Козлуджи. Турецкие войска спокойно расположились в своем лагере за Демюрманским лесом, не подозревая наличия русских войск поблизости. Абдер-Резак, очевидно, не находил нужным производить разведку, считая, что русские войска не могли в столь короткий срок продвинуться от Дуная к Шумле. Нужно сказать, что и русское командование располагало не совсем точными сведениями о противнике. Обе стороны начали встречный марш.

Сражение у Козлуджи

Суворов, имевший обыкновение вести разведку, установил, что навстречу ему через Демюрманский лес движутся крупные силы турок. Однако это не смутило его, и он приказал передовым частям начать встречный бой. Вначале в бой вступили передовые отряды. Вслед за ними начал действовать авангард, а затем — главные силы. Русская пехота, построившись в четыре каре, при поддержке артиллерии атаковала турок и отбросила их к укрепленному лагерю у Козлуджи. Вслед за этим Суворов наголову разбил главные силы армии Абдер-Резака. «Хотя разные покушения от варварской армии на нас были, но без успеха, а паче препобеждены быстротою нашего марша и крестными пушечными выстрелами, как и ружейною пальбою»^[1291].

В критический момент сражения Суворов ввел в бой кавалерию, обходным маневром он вышел в тыл туркам и овладел всей их артиллерией. Таким образом, 40-тысячная турецкая армия была полностью разгромлена 8-тысячной дивизией Суворова. Потери противника превышали 3 тыс. человек. Русские потеряли 209 человек убитыми и ранеными. Дивизия Каменского прибыла к месту сражения, когда оно было уже закончено^[1292].

Деморализованная армия Абдер-Резака перестала существовать как организованная сила. Остатки ее укрылись в Шумле. Русские войска могли ворваться в Шумлу на плечах бежавших турок, но преследование их было прекращено вследствие возникших трений между Каменским и Суворовым. В результате этих трений Суворов вынужден был сдать командование своей дивизией Милорадовичу, а Каменский вместо того, чтобы развивать наступление, остановился под предлогом недостатка продовольствия. Однако Румянцев приказал ему продолжать наступление. Только 29 июня Каменский подошел к Шумле и нерешительно остановился в 10 км от нее. Положение исправили русские отряды, которые были направлены в Балканы. Отряд бригадира Заборовского разгромил при деревне Чалык-Кован четырехтысячный отряд Юшеф-паши и вызвал панику в турецких тылах^[1293]. Появление русских войск за Балканами вынудило визиря активизировать мероприятия по установлению контакта с Румянцевым. Этому способствовало также поражение турецких войск под Туртукаем, после которого Салтыков блокировал Рущук, а сам Румянцев обложил Силистрию^[1294].

После этих поражений у верховного визиря не осталось сил, способных задержать движение русской армии на Константинополь. Чтобы выиграть время, он обратился к Румянцеву с предложением заключить перемирие, однако Румянцев написал Мухсун-заде: «О конгрессе, а еще менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знаете нашу последнюю волю, естьли хотите миру, то пришлите полномочных, чтоб заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уже столь много толковано и было объяснено. И доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не перестанут»^[1295].

Только после этого Мухсун-заде направил в качестве полномочных представителей Нитанджи-Расми-Ахмет эфенди и реис-эфенди Ибрагим-Мюниба. С русской стороны Румянцев назначил Н. В. Репнина, так как Обресков не мог вовремя прибыть к месту переговоров к Кючук-Кайнарджи. Румянцев предъявил требование, чтобы переговоры и подписание мира были закончены к 10 июля 1774 года, и заявил турецким представителям, что он не прекратит наступление до тех пор, пока мирный договор не будет подписан. Румянцев не отступил от своих слов и продолжал активные действия вплоть до утверждения великим визирем мирного договора, подписанного 10 июля 1774 года.

Кючук-Кайнарджийский мир был большим успехом России. Турция признала Крым и сопредельные татарские (буджакские и кубанские) области «вольными и совершенно независимыми от всякой посторонней власти». Россия получила земли между Бугом и Днепром; крепости в Крыму: Кинбурн, Керчь и Еникале; Азов и все земли до Кубани, Большую и Малую Кабарду. В отношении Молдавии и Валахии было установлено право России «говорить в пользу сих двух княжеств»^[1296].

Этот мир имел огромное значение для дальнейшего экономического развития юга России. Россия получила выход к Черному морю, через которое ее продукция могла идти в Западную Европу. Наконец, этот мир укрепил международное положение России и поднял ее престиж в глазах народов Балкан, которые понимали, что без помощи русского народа им не удастся добиться свободы и независимости от султанской Турции.

Так дипломатическим путем были закреплены успехи русской армии и флота. Этот договор был без всяких изменений ратифицирован турецким султаном 5 ноября 1774 года. Задержка с ратификацией произошла в результате интриг Франции и Австрии, подстрекавших султана на продолжение войны.

Война 1768–1774 гг. является важным этапом в развитии русского военного искусства. В области стратегии были сделаны новые шаги вперед. Это новое заключалось в решительном отказе Румянцева следовать установившейся на Западе кордонной стратегии.

В противовес маневрированию, направленному на вытеснение противника и стремлению овладевать городами и крепостями, Румянцев выдвинул идею решительного поражения живой силы противника в генеральном сражении. «Никто не берет города, — писал он, — не разделавшись прежде с силами, его защищающими». Румянцева, таким образом, можно с полным основанием считать зачинателем наступательной стратегии генерального сражения.

Новым явлением в развитии военного искусства было осуществление стратегического взаимодействия войск в Крыму и на Балканах с действиями флота в Архипелаге и Азовской флотилии в Азовском и Черном морях.

Недостатком в стратегическом руководстве было стремление екатерининского Военного совета руководить войной на всех театрах. При тех средствах связи решения Совета всегда опаздывали и шли вразрез с конкретной обстановкой, что и приводило к возникновению противоречий между ним и главнокомандующим войсками.

Большие успехи были достигнуты в области тактики. В войне наметился переход от линейной тактики к тактике колонн и рассыпного строя. В боевой практике были применены такие переходные боевые порядки, как дивизионные, полковые и, наконец, батальонные каре. Расчленение боевого порядка позволило применить маневр на поле боя и создать такую его форму, как концентрическое наступление.

В ходе войны изменился характер боевых действий каждого рода оружия. Так, в пехоте утвердилось расчленение огня и удара. Теперь егеря своим прицельным огнем готовили условия для штыкового удар а линейной пехоты. Построенная в каре и колонны, пехота перестала ощущать потребность в тесной локтевой связи всех частей армии, действовала смело и активно, проявляя полную самостоятельность в решении поставленной задачи. Расстройство и неудача в действиях одного каре компенсировались успешными действиями других.

Таким образом, боевая практика подтвердила целесообразность формирования легкой егерской пехоты и действий пехоты в расчлененных боевых порядках, Новый способ ведения боя был обобщен в «Правилах генеральных», в которых указывалось, что впредь «…всякой корпус должен построен быть в каре продолговатой так, чтоб боковые фасы половину фрунтового фаса имели, а гранадеры полков, делающих фланги, сведены были на сии»^[1297].

Изменения в организации конницы, сделанные на опыте Семилетней войны, не оправдали себя. Тяжелая конница была мало приспособлена для борьбы с турецкой и татарской конницей. «Кирасирские и карабинерные полки, — писал Румянцев после своих побед у Ларги и Кагула, — посажены сколько на дорогих, столько и на деликатных и тяжелой породы лошадях, которые больше на парад, нежели к делу способны»^[1298]. Зато полностью оправдала себя легкая и драгунская конница. «Сей род конного войска… яко наиспособнейший к службе, потому что сию конницу двояко можно употреблять, раз на лошадях, а иногда и спешив, где нужно скоро перенестись пехоте»^[1299].

Румянцев запретил стрельбу с коня, ибо она приносила только вред. «Кавалерии, — указывал Румянцев, — огненного ружья на собственной себе вред под ответом полковых командиров отнюдь не употреблять, ниже оставлять свое место без повеления, разве бы неприятельская конница фланг их искала, то в таком случае фланговым шквадронам, очистя место егерским кареям на употребление их артиллерии и огня ружейного, взять таковую позицию, чтоб в состоянии быть всегда их подкреплять»^[1300].

Новым в артиллерии было не столько сведение орудий в крупные батареи (что применялось уже в Семилетней войне), сколько маневр этих батарей огнем и колесами. Этот маневр позволял сосредоточивать огонь по артиллерии противника, а затем действовать перекрестным огнем по его пехоте, Важную роль играл артиллерийский резерв.

Изменения в способах ведения боя потребовали также новой формы управления войсками. Теперь нужно было давать не команду, а приказ, изложенный в форме диспозиций, ставящих определенные задачи отдельным частям.

Бой стал складываться из сближения, проведения маневра отдельных элементов боевого порядка, удара и преследования, Частным командирам предоставлялось право самостоятельно решать поставленные задачи.

В ходе боевых действий на море был сделан важный шаг в формировании новой маневренной тактики. Спиридов применил удар кильватерной колонной с ходу по головному кораблю противника, стоявшего в линейном боевом порядке, и этим доказал уязвимость последнего. Впоследствии этот способ ведения боя был развит Ф. Ф. Ушаковым.

РАЗВИТИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО ИСКУССТВА В РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЕ 1787–1791 ГОДОВ

Полностью разрешить черноморскую проблему в войне 1768–1774 гг. России не удалось. Правда, Крым был объявлен независимым, западная граница прошла по Бугу, а южная — по Кубани. Черкесия также была признана независимой. Россия приобрела важные стратегические пункты — Керчь, Еникале и Кинбурн. Все это в значительной степени облегчило экономическое развитие юга России. Однако на северном берегу Черного моря оставались крепости, опираясь на которые, Турция при наличии сильного флота могла угрожать России новыми нападениями.

Турция неоднократно делала попытки нарушить Кючук-Кайнарджийский договор с целью возвратить себе Крым, захватить Черкесию и подчинить Грузию. Турецкое правительство возлагало большие надежды на крымских татар и ногайцев, все время подстрекало их к мятежу, чтобы создать повод для введения в Крым своих войск с целью «защиты» мусульман от русских.

Первая попытка турок возвратить Крым была сделана через год после окончания войны. Султан односторонним актом утвердил Девлет-Гирея крымским ханом и направил в Крым для поддержания своего ставленника 10-тысячный отряд, который высадился в Кафе.

Заняв ханский престол, Девлет-Гирей стал собирать силы для выступления против России. Однако значительная часть татарской знати не поддержала его. Она поддерживала другого претендента на ханский престол — Шахин-Гирея, который ориентировался на Россию.

В связи с этим русское правительство направило свои войска к Перекопу. На генерала Прозоровского была возложена задача: изолировать Девлет-Гирея, помочь его противникам избрать на ханский престол Шахин-Гирея и вынудить высадившихся в Кафе турок покинуть Крым^[1301].

Все это нужно было осуществить, не доводя дела до военных столкновений. Сам Прозоровский не мог справиться с поставленной задачей и возложил ее выполнение на А. В. Суворова^[1302].

В начале марта 1777 года войска Суворова выступили из Перекопа и к 18 марта овладели всей центральной частью Крыма. Население встречало русских доброжелательно. Лишь в самом центре Крыма сторонники Девлет-Гирея попытались оказать сопротивление. Однако Суворов сделал обходный маневр с целью отрезать татар от гор и изолировать их. Этого маневра было достаточно, чтобы татарская конница без боя поспешно отошла горы. «Около Карасу-базара собравшиеся противные Шагин-Гирей-хану партии я рассеял одними движениями»^[1303], — писал Суворов.

Отражение Суворовым высадки турецкого десанта в Ахтиарской бухте

Вслед за этим войска Суворова вышли к Кафе. Турецкий отряд погрузился на корабли и отбыл в Турцию. Вместе с ним бежал в Турцию Девлет-Гирей.

На ханский престол был избран Шахин-Гирей, который обратился к Суворову с просьбой оставить русские войска в Крыму для установления порядка. К концу марта 1776 года русские войска заняли весь Крым. Центром их сосредоточения был Бахчисарай и Ак-Мечеть, откуда можно было действовать в любом направлении. Так Суворов в очень короткий срок выполнил весьма сложную задачу.

29 марта 1777 года турецкий диван был вынужден признать крымским ханом Шахин-Гирея. Это не помешало туркам сделать новую попытку посадить на ханский престол своего ставленника.

Осенью 1777 года турецкий флот стал на якорь в Ахтиарской бухте «для проведания здешних драк между русскими и татарами». Турки стали искать повода для высадки десанта и проведения диверсии. Прибывший в Ахтиар Суворовпредупредил Гаджи-Магомет-Али о последствиях в случае попытки высадить десант и потребовал покинуть Ахтиарскую бухту. Однако турки продолжали выжидать удобного случая. Тогда Суворов приказал соорудить несколько береговых батарей с обеих сторон бухты. Магомет-Али понял, что его эскадре угрожает опасность уничтожения перекрестным огнем берего-вых батарей, и покинул Ахтиар. «Я с особливым удовлетворением вижу, — писал Румянцев Суворову, — что принятые вами меры в рассуждении сбережения берегов и пристаней полуострова Крымского от десанта турецкого… воспрепятствовали турецкому покушению к войне»^[1304].

Новую попытку спровоцировать войну Турция сделала в 1778 году. Турецкий флот подошел к берегам Крыма с целью уничтожения русских судов и высадки десантов в Кафе и Судаке, Румянцев предложил Суворову принять меры, чтобы не допустить высадки турецких войск, а Черноморскому флоту дал указания содействовать в этом сухопутным силам^[1305].

На письма капитан-паши Газы-Гассана и Гаджи-Али-паши, в которых русские военные корабли объявлялись корсарскими и поэтому подлежащими потоплению, Суворов ответил, что это «суть явной вид неприязни» со стороны Блистательной Порты, а заодно предупредил, что в случае нападения турок на Крым он готов встретить их «сильною рукою»^[1306]. В случае нападения турецких кораблей на русские или высадки десанта Суворов возлагал полную ответственность на турецкое командование. Турки не решились начать военные действия, и их эскадра вернулась к берегам Турции^[1307]. Не добившись успеха, турецкое правительство было вынуждено подписать в марте 1779 года «изъяснительную конвенцию» в Айнали-Каваке^[1308], в котором оно вторично подтверждало признание независимости Крыма.

Угроза нападения турецких войск на Крым заставила русское правительство принять меры для ограждения от опасности жившего там христианского населения. Оно было переселено на Украину и в приазовские степи. Эта мера вызвала серьезное недовольство крымской знати, так как ханство теряло главный источник налогового обложения. Почва для окончательного присоединения Крыма была подготовлена.

В январе 1783 года русское правительство объявило о «принятии полуострова Крымского и всей Кубанской стороны под Российскую державу». Шахин-Гирей был отправлен на постоянное жительство в Воронеж^[1309].

Этот акт России не вызвал противодействия европейской дипломатии. Австрия, а вслед за нею Англия и Пруссия признали действия России правомочными. Заволновалась только французская дипломатия, на которую, однако, воздействовала Англия, заинтересованная в поддержке России при заключении Версальского мира 1783 года. Истощенная войной, Франция не только согласилась с действиями России, но даже помогла ей заключить конвенцию об уступке Крыма^[1310]. Конвенция была подписана 28 декабря 1783 года (8 января 1784 года).

Еще более сложной оказалась кавказская проблема. Турция не желала упустить из своих рук земли на Северном Кавказе, хотя по Кючук-Кайнарджийскому миру она обязывалась «отрещись от всякого права, какое бы оное быть ни могло, на крепости, города, жилища и на все прочее в Крыму, на Кубане на острове Тамане лежащее, в них гарнизонов и военных людей своих никаких не иметь… оставить всех татар в той же полной вольности и независимости, в каковых Российская империя их оставляет»^[1311].

Турецкие эмиссары уже с 1776 года начали агитацию среди ногайцев и адыгейцев, стремясь спровоцировать вооруженное выступление против России. Они потребовали от горских владетелей принести присягу на верность султану и предприняли сооружение значительного количества крепостей вдоль всего Черноморского побережья. В период с 1779 по 1789 год были построены крепости Суджук-Кале, Анапа, Сухум, Поти и Батум, а также сооружены некоторые укрепления. Турецкие правители полагали, что, опираясь на эти крепости, можно будет держать в повиновении черкесские племена на Кавказе и в дальнейшем заставить их выступить против России. Значение этих крепостей горцы хорошо понимали и весьма неохотно помогали туркам их строить. Поэтому турецкое командование было вынуждено возложить строительство укреплений на специально высаженные войска.

Русское командование на Кавказе (во главе которого сначала стоял генерал-поручик П. Потемкин, а затем генерал-поручик Леонтьев) внимательно следило за турецкими происками. В противовес создаваемым турками крепостям нужно было построить свою линию укреплений. Эта важная задача была возложена на А. В. Суворова, который разрешил ее за два года.

За короткое время Суворов построил Кубанскую линию, которая прикрыла кубанские степи от вторжения турок и создала условия для полного перехода их в состав России (юридически эти степи принадлежали вассальному Крымскому ханству). После присоединения Крыма к России кубанские земли также были включены в состав русского государства. Русское правительство ожидало противодействия со стороны Турции не только в Крыму, но и на Кавказе.

Для предотвращения возможного выступления турок на Кавказе было решено привести в боевую готовность донских казаков и Кубанский корпус. К июню 1783 года Кубанский корпус сосредоточился в районе Ейского укрепления, а донские полки — на р. Кагальник. Суворов начал переговоры с ногайскими мурзами, для чего дважды собирал в Ейск ногайских старшин. В июне 1783 года Суворов объявил ногайским старшинам о присоединении Крыма и Кубани и принял от них присягу на верность России. Русские войска вторично вышли к берегам Кубани и стали занимать новую границу.

Ногайские старшины обратились к Суворову с просьбой переселиться в Манычские степи, но Суворов получил от Потемкина указание о переселении ногайцев в Прикаспийские степи.

Это решение вызвало волнения среди ногайцев, собранных в район Ейского укрепления для переселения на Восток. Подстрекаемые турецкими эмиссарами, они сделали попытку захватить Ейское укрепление, но были отбиты и ушли к среднему течению Кубани и Лабе. Потемкин указал Суворову «считать возмутившихся ногайцев не подданными России, а врагами отечества, достойными всякого наказания оружием»^[1312].

Войска Суворова в начале октября 1783 года вышли к Кубани, переправились на левый берег и нанесли поражение ногайской коннице. После этого часть ногайцев переселилась на Волгу, а часть ушла в закубанские степи.

28 декабря 1783 года Турция признала русскую границу по Кубани.

Не менее сложным был грузинский вопрос. По Кючук-Кайнарджийскому договору Грузия получила суверенитет. Однако феодальная раздробленность не позволяла создать сильного государства. Грузия все время находилась под угрозой нового нашествия. Царь Ираклий II понимал, что он один не может устоять против домогательств Ирана или Турции, и в 1782 году обратился к правительству России с просьбой об установлении протектората.

Русское правительство охотно откликнулось на эту просьбу. Теперь после перехода Кабарды в состав Российской империи Россия имела с Грузией общую границу и могла оказать ей реальную помощь. В 1783 году в Георгиевске был заключен «Дружественный договор», по которому «…Царь картлинский и кахетинский именем своим, наследников и преемников своих торжественно навсегда отрешается от всякого вассальства, или под каким бы титулом ни было, от всякой зависимости от Персии или иной державы и сам объявляет пред лицом всего света, что он не признает над собой и преемниками иного самодержавия, кроме верховной власти… престола всероссийского»^[1313].

По одной из секретных статей договора Россия направила в Грузию два батальона пехоты при четырех орудиях. В целях обеспечения тесной связи между Россией и Грузией было решено также соорудить дорогу через Кавказский хребет и построить в начале этой дороги крепость Владикавказ.

Заключение договора с Россией спасло Грузию от нового нашествия турок. Потеряв Крым, Турция обратила особое внимание на Закавказье. Она решительно отказалась признать русский протекторат и принимала все меры к тому, чтобы снова захватить Грузию, используя для этих целей азербайджанцев, лезгин, кабардинцев и дагестанские племена.

В 1783 и 1784 годах Турция направила своих эмиссаров в Дагестан, Ахалцых и Азербайджан для заключения с ними союза. Вновь начались нападения лезгин на Грузию. Особенно серьезной была попытка смять Грузию в 1785 году, но русско-грузинские войска отразили нападение на Военно-грузинскую дорогу и грузинские города^[1314]. Оказывая поддержку Ираклию II, русское правительство надеялось, что ему удастся создать постоянную грузинскую армию. Однако феодальная раздробленность мешала Ираклию II разрешить эту задачу, и он все время просил Потемкина оказать ему помощь не только вооружением, но и войсками.

Непрерывные нападения лезгин и турок на Грузию заставили русское правительство потребовать от Турции прекратить нападения на грузинскую территорию и отказаться от домогательств на восстановление вассальных отношений между Грузией и Турцией. Правительство Екатерины считало, что Турцию поддерживали в ее политике на Кавказе главным образом Франция и Пруссия. Направляя русскому послу в Константинополе Булгакову директивы по вопросу о Грузии, Екатерина II писала: «Сказать не токмо туркам, но и самому помянутому послу (т. е. французскому послу Шуазелю-Гуффье. — Л. Б.), что «в делах наших азиатских мы не потерпим ни малейшей перемены»^[1315].

Однако правители Порты отказались выполнить требования России прекратить «грабительство и разорение» грузин и заявили в ответ, что они по-прежнему считают Грузию своим вассальным государством. Канцлер Безбородко писал русскому послу в Лондоне Воронцову, что «турки нигде не хотят упустить, но, наименовав царя Ираклия своим вассалом, стараются возмутить побережных персидских ханов»^[1316].

Новую попытку урегулировать грузинский вопрос Россия сделала в 1786 году. Потемкин предложил турецкому правительству созвать специальную конференцию. Однако и в этот раз оно отказалось обсуждать данный вопрос, считая его не подлежащим международной юрисдикции^[1317].

В сложившейся обстановке нужно было найти решение, которое исключило бы возможность вооруженного нападения на Грузию со стороны Турции и ее союзников. Выход был один: временно вывести из Грузии русские войска, с тем чтобы исключить повод для нападения турок.

Черноморская проблема требовала от России новых усилий. После неудачного исхода конференции 1786 года стало ясно, что окончательное ее разрешение не могло быть достигнуто мирным путем. «Требования со стороны турецкой, Реис-эфендием с товарищи на конференции 15 июня предложенные, — писала Екатерина Потемкину, — и ответы их на наши требования доказывают уже ясно, что мы мало щитать можем на миролюбивое дел наших с ними окончанье, и что потому к развязке оных едва ли не один способ оружия остается»^[1318]. Екатерина считала необходимым выиграть время. «Продолжа до осени будущего года мы и на море и на сухом пути вящую приобретем силу», «…а посему соизволяем употребить средства к миролюбивому вершению распрей с Портою, поелику достоинство наше и польза государственная то дозволяют»^[1319].

Перед русской дипломатией стояла весьма сложная задача — привлечь на свою сторону Австрию и нейтрализовать другие страны.

После русско-турецкой войны 1768–1774 гг. отношения с Австрией складывались благоприятно. Россия поддержала Австрию во время конфликта с Пруссией из-за Баварского наследства, предложив обеим сторонам уладить конфликт мирным путем. При заключении Тешенского мира в 1779 году Россия выступила гарантом мирного договора.

Австрия в начале 1781 года предложила закрепить установившиеся отношения союзным договором и направила в Петербург для переговоров графа Кобенцля. Договор сроком на 7 лет был заключен в мае 1781 года в форме писем Иосифа II и Екатерины II. Согласно этому договору обе стороны гарантировали территориальную целостность Польши, а также существующие границы, установленные заключенным договором с Турцией, и обязывались оказать военную помощь в случае нападения на одну из стран третьей державы^[1320].

В ходе переговоров был поднят также вопрос о Турции. Представитель Австрии князь Кауниц разработал проект раздела европейских владений Турции. Предлагая свой проект, австрийское правительство надеялось укрепить столь необходимое для него в данный момент благожелательное отношение сильной России. Переговоры по турецкому вопросу не пошли дальше пожеланий и внутренних проектов. Они не нашли своего отражения в договоре, носившем оборонительный характер, Заключая договор, русское правительство не ожидало от Австрии серьезной помощи, но он по крайней мере гарантировал доброжелательную позицию последней и исключал возможность выступления, угроза которого была в войне 1768–1774 гг.

Опираясь на этот договор, Екатерина II потребовала в 1783 году от Австрии решительной поддержки по крымскому вопросу. В частности, был поставлен вопрос о возможности приступить к реализации австрийского предложения 1782 года об освобождении от турок Балканского полуострова. Предложение русского правительства в Вене с готовностью поддержали.

Сближение России с Австрией вызвало отрицательную реакцию в Пруссии. После Тешенского мира недовольная Пруссия стала искать путей ослабления русского влияния в Европе. В связи с этим наметилось сближение между Пруссией, Швецией и Турцией.

В ответ на это русская дипломатия стала стремиться к обострению соперничества между Австрией и Пруссией с целью сохранения равновесия в Центральной Европе. Русскому правительству приходилось учитывать возможность борьбы с крупной коалицией в случае войны с Турцией.

Сложнее были отношения с Англией и Францией. Обе державы искали путей сближения с Россией. В основе этого стремления лежало обострение отношений между Англией и Францией в связи с войной США за независимость. Франция, поддерживавшая США, вышла из этой войны ослабленной. Находясь в тяжелом экономическом положении, она добивалась заключения с Россией торгового договора. В 1786 году такой договор был заключен, но взамен Франция обязывалась отказаться от антирусской политики в Константинополе^[1321]. Улучшению отношений с Францией способствовало заключение союза России с Австрией. Это была вторая крупная победа русской дипломатии.

Теперь оставалось только урегулировать отношение с Англией, которая хотя и не желала утверждения России на берегах Черного моря, но вынуждена была искать союза с Россией. На это у Англии было несколько причин. Во-первых, ей нужно было заручиться поддержкой России в борьбе с Францией, а во-вторых, создать противовес Пруссии, усиление которой не входило в расчеты Англии. Сближение России с Австрией в известной мере отвечало Англии, и она одобрительно отнеслась к союзу этих держав. В связи с этим Англия поддержала заявление России в отношении Турции.

Попытка Англии добиться союза с Россией не увенчалась успехом. Россия не только не поддержала ее в борьбе с США, но и выступила в 1780 году организатором вооруженного нейтралитета, которым был нанесен серьезный удар по владычеству Англии на море^[1322]. Несмотря на это, Англия еще раз попыталась создать союз держав, который обеспечивал бы ее интересы, ограничил бы руководящую роль России в Центральной Европе. Англия пока поддерживала заявления России о необходимости ограничения турецкой агрессии в Европе. Но это была внешняя сторона дела. В действительности Англия сама стремилась утвердиться на Черном море. Некоторое ослабление Турции в это время даже было необходимо Англии, ибо ослабленную Турцию легче было прибрать к рукам.

Стремясь обострить противоречия между Россией, Францией и Пруссией, Англия стала подчеркивать возраставшую опасность дальнейшего усиления России. Английская дипломатия запугивала Турцию, Францию и Пруссию замыслами России и Австрии о разделе европейских владений Турции. Распространенные в печати слухи об угрозе Турции заставили Екатерину II дать указание послу в Константинополе об опровержении их^[1323]. Однако турецкое правительство насторожилось и стало прислушиваться к советам английских дипломатов выступить против России.

Турецкие правители вели себя осмотрительнее, чем перед войной 1768–1774 гг., и отказывались выступать без Швеции. При посредстве прусского правительства между Швецией и Турцией было, наконец, достигнуто соглашение о совместном выступлении против России.

Агрессивные замыслы Пруссии и Швеции вызвали серьезное беспокойство в Дании, так как усиление этих двух держав создавало угрозу датским интересам. Поэтому датское правительство поддерживало союзные отношения с русским правительством.

В общем международная обстановка складывалась благоприятно для России. Особенно важно было то, что с ней в начале 1788 г. выступила Австрия, войска которой теперь не угрожали тылу русской армии в случае войны на Балканах. Русское правительство надеялось, что ему удастся нейтрализовать Швецию и Пруссию и таким образом создать предпосылки для усиления борьбы с Турцией.

Отношения между Россией и Турцией резко обострились после присоединения Крыма к России. Сначала турецкое правительство пыталось заставить Россию отказаться от Крыма дипломатическим путем, предъявив требования вывести русские войска из Крыма и Грузии. Оно ввело строгий контроль над русскими судами, проходившими через Босфор. В ответ на это Екатерина II совершила свое знаменитое путешествие в Тавриду, во время которого она встретилась с австрийским императором Иосифом. Проведенные Потемкиным маневры войск и флота имели целью продемонстрировать готовность России и Австрии разрешить военным путем вопросы внешней политики в отношении Турции и Польши^[1324]. Путешествие Екатерины восприняли в Европе как демонстрацию против Турции. Особенно усердствовала английская пресса, сделавшая все для того, чтобы побудить Турцию к активным действиям.

Поводом для выступления явился конфликт, возникший между Россией и Турцией в связи с нарушением турками статута дунайских княжеств и их стремлением ликвидировать русский протекторат над Грузией. По инициативе России, не желавшей войны, была созвана специальная конференция, однако споры не удалось урегулировать. Турецкое правительство, стремясь развязать войну, предъявило России ультиматум о возвращении ей Крыма, признании Грузии турецким вассальным государством и согласии на осмотр всех русских судов, проходящих через черноморские проливы. Турция стремилась восстановить свое господствующее положение на Черном море, дававшее ей возможность безнаказанно грабить южнорусские земли и угнетать народы Балкан и Кавказа.

Таким образом, война с обеих сторон имела захватнические цели. Но борьба России за возвращение северного Причерноморья объективно выражала жизненные интересы ее народа. В результате побед русской армии «…были освобождены от владычества Турции Крым и южные украинские земли, что сыграло огромную положительную роль в развитии производительных сил всей страны, получившей ранее недоступный для нее выход к морю»^[1325]. Больше того, борьба России с Турцией совпадала с жизненными интересами тех народов Балкан и Кавказа, которых сотни лет угнетали турки. Вот почему Россия встретила горячую поддержку и помощь этих народов во время подготовки и в ходе военных действий. Объективно Россия выступала в роли освободителя порабощенных народов, входивших в состав турецкой империи. Все это облегчало правящим кругам России идеологически готовить войну, ставшую популярной среди широких кругов русского общества.

Силы и планы сторон. Готовя войну по дипломатическим каналам, обе стороны оказались недостаточно подготовленными в военном отношении.

План Турции состоял в том, чтобы нанести России два удара. Надеясь на превосходство своего флота, Турция считала необходимым сначала захватить Крым, уничтожить базу русского флота в Херсоне, а затем повести наступление главными силами на Украину со стороны Крыма и Молдавии. Кроме того, предполагалось развернуть военные действия на Северном Кавказе, предварительно сосредоточив крупные силы в Анапе. Выполнение этих задач, по мнению турецких правителей, не требовало сразу больших сухопутных сил, которые вообще намечалось развернуть в ходе войны. Этот расчет основывался на том, что и Россия не имела отмобилизованной армии и, следовательно, также не была полностью готова к войне.

Организация турецких войск накануне войны 1787–1791 гг. была такой же, как и в предыдущей войне. По-прежнему основой турецкой армии являлись янычарская пехота и конница — сипахи — единственная организованная часть вооруженных сил Турции. Большую часть турецких сил составляло конное ополчение, плохо вооруженное, совсем не обученное и едва организованное в тактическом отношении. Вооружение турецких войск не отвечало требованиям времени. Турецкая пехота была вооружена разнокалиберными ружьями и пушками (следствие экономической отсталости страны).

Но у Турции была и сильная сторона. Ее руководители уделили серьезное внимание флоту, в чем им деятельно помогли Англия и Франция. Турецкий флот, имея 120 судов, превосходил в численном отношении молодой русский Черноморский флот. Придавая большое значение обороне Балкан, турецкое командование модернизировало дунайские крепости и привело их в хорошее состояние. Особенно большое внимание было уделено Очакову, Измаилу и Шумле.

Россия не имела разработанного плана войны. Когда в 1782–1783 гг. нависла угроза новой войны с Турцией, в петербургских кругах возникла идея возродить план, которым руководствовались в войне 1768–1774 гг. По новому варианту плана, составленному адмиралом Грейгом, предусматривалось нанести удар по Константинополю силами флота через Архипелаг с тем, чтобы высадить у турецкой столицы 10-тысячный десант.

Однако осторожный Потемкин выразил сомнение в том, что флоту удастся овладеть Константинополем без активных действий войск на Балканах. Успех, по его мнению, мог быть достигнут только в результате совместных действий армии и флота. «Отправление флота в Архипелаг, если будет с турками ныне война, — писал Потемкин, — последует не ради завоеваний на сухом берегу, но для разделения морских турецких сил. Удержав их флот присутствием нашего, все мы будем иметь свободу на Черном море. А если бы что турки туда и отделили, то уже будет по нашим силам. Когда же нет нужды делать десантов, то не нужно и число столь неудобное сухопутных войск, какое адм. Грейг полагает… Главный вид для флота в. в. притеснять сообщение по морю туркам с их островами и Египтом и чрез то лишить их помощи в съестных припасах»^[1326].

В 1785 году Потемкин представил свой план ведения войны с Турцией, предусматривавший возможность борьбы на юге, западе и севере. По этому плану Россия должна была создать три армии для действий против Турции, Пруссии и Швеции.

Действия против Турции предполагалось начать с овладения Очаковым, а затем вести наступление на Балканы. При этом главной целью ставилась не осада крепостей, а разгром живой силы турок: «искать (их) в поле и, разбив, не давать оправляться», тогда и крепости «сами упасть должны» будут. Одновременно намечалось начать наступление через Дербент и Закавказье для нанесения непосредственного удара по крупным турецким центрам в этом районе. Действия армии, поддерживаемые флотом, должны были завершиться ударом по Константинополю^[1327]. В этих целях Потемкин вел переписку с русским послом в Константинополе Булгаковым, от которого он получил подробные данные о подступах к Константинополю^[1328].

Предварительный план Потемкина не был разработан полностью. Практически в 1786 и начале 1787 годов война не предвиделась. Русское командование полагало, что оно будет иметь еще время для разработки обоснованного плана. Внезапно разразившаяся война вынудила Потемкина приступить к составлению реального плана, в котором ставились куда более скромные задачи, чем в проектах 1783 и 1785 годов.

План 1787 года предусматривал оборону Крыма, а также Херсон-Кинбурнского района и развертывание активных боевых действий на Балканах и на Северном Кавказе. Главная ближайшая задача состояла в том, чтобы «распространить твердую ногу в земле, между рек Буга и Днестра» и чтобы «устье реки Днепра (было. — Л. Б.) в полной нашей власти»^[1329].

В ходе войны началось формирование двух армий. Екатеринославская армия (75–80 тыс. человек при 200 орудиях полевой и 108 орудиях полковой артиллерии) под командованием Потемкина предназначалась для действий на Балканах. Украинская армия (35–40 тыс. человек при 96 орудиях полевой артиллерии) под командованием Румянцева предназначалась для связи с австрийской армией и обороны Украины. Для обороны Крыма и действий на Кубани был сформирован особый Крымский и Кубанский корпус численностью в 25–30 тыс. человек^[1330]. Русским войскам должна была содействовать австрийская армия, которая, по согласованию с Потемкиным, предназначалась для ведения наступательных действий в Валахии, вдоль реки Прут. Суворову поручалось, пока шло формирование войск, организовать оборону Крыма и Херсон-Кинбурнского района.

Действия на суше должны были сочетаться с действиями на море. Россия не могла в этот раз направить в Средиземное море свой флот. Враждебная позиция и возможность нападения со стороны Швеции, а может быть и Англии, вынуждали Россию держать Балтийский флот наготове. Поэтому русскому командованию пришлось отказаться от посылки в Архипелаг подготовленной для этой цели эскадры Грейга^[1331] и ограничиться организацией корсарских флотилий из греческих и мальтийских судов. Корсарские флотилии имели русский флаг, некоторыми кораблями командовали русские морские офицеры. Первая флотилия была создана греком майором Ламбро Качони, а вторая — мальтийцем Лоренцо Гильгельмо. Их задачей являлось нарушение морских коммуникаций в Архипелаге. Деятельность флотилии заставила Турцию направить сюда эскадру из 17 кораблей.

Отказываясь от посылки флота в Архипелаг, русское правительство, однако, было не прочь создать видимость подготовки к ней. Такие «слухи увеличивают действие»^[1332] и заставят турок держать в Средиземном море значительные силы, необходимые для охраны коммуникаций с Архипелагом и Египтом. В соответствии с этим в русских газетах «об огромности нашего флота написано»^[1333], — сообщала Екатерина II Потемкину.

Создавая преувеличенное представление о силе Балтийского флота, русская дипломатия хотела припугнуть Турцию, но вовсе не желала усиления враждебности со стороны Пруссии и Швеции, которая все же последовала как реакция на военно-морские приготовления России на Балтике.

Фактически главную роль в борьбе на море должен был сыграть вновь построенный Черноморский флот. К началу военных действий в его составе находилось 5 линейных кораблей, 19 фрегатов, бомбардирский корабль и 10 мелких судов. Экипаж флота достигал 5 тыс. человек. Черноморский флот базировался в Севастополе, Херсоне, Глубокой Пристани и в Таганроге^[1334].

Азовский флот к этому времени потерял боевое значение, и его корабли использовались для торговых целей.

Днепровская эскадра речной флотилии, насчитывавшая до 20 судов, не имела вооружения и не была полностью укомплектована. Сухопутные и морские крепости к началу войны 1787–1791 гг. оказались неподготовленными. Потемкин наметил большой план строительства крепостей, укреплений и оборонительных линий.

К началу военных действий молдавское направление обеспечивали укрепления в Чигирине и крепость Оловиополь. На южном направлении действовала Украинская линия, дополненная 130-километровой Днепровской линией, на ней располагалось семь редутов. На этой линии были сосредоточены необходимые для войск продовольственные запасы.

В низовьях Днепра находилась Херсонская крепость, укрепления в Николаеве и на Збурьевском лимане.

В Крыму были крепости Кинбурн, Перекоп, Карасу-базар, Козлов, Керчь и Еникале и укрепления в Кафе, Балаклаве, Севастополе.

На Азовском море действовали укрепления в Геническе, Таганроге и Ейске.

На Северном Кавказе сооружены Кубанская и Моздокская укрепленные линии.

Серьезное внимание уделено организации тыла. Основные базисные склады были созданы по Днепру: в Чернигове, Киеве, Переяславле и Екатеринославе. Каждая полевая армия получила свои подвижные магазины, в состав которых входило 14 бригад по 200 повозок грузоподъемностью в 70 пудов каждая. Снабжение войск осуществлялось подрядным способом, путем закупок и реквизиций^[1335].

Кампания 1787 года. Стратегическая обстановка, сложившаяся в середине 1787 года, была неблагоприятна для России. На юге России располагалось сравнительно небольшое количество войск. Для ведения войны предстояло еще собрать две армии; на их развертывание нужно было время.

В лучшем положении находился противник. Турки сосредоточили у Очакова довольно крупные сухопутные и морские силы и создали угрозу для Крыма. Оборона Крыма и Кинбурн-Херсонского укрепленного района в конкретной обстановке приобретала стратегическое значение. Организация и руководство этой обороной были возложены на А. В. Суворова, который в сравнительно короткий срок создал систему оборонительных сооружений в Крыму и на Кубани.

Построенная Суворовым линия на Кубани и вдоль Азовского побережья имела протяженность 650 км. Сухопутная граница от Ставрополя до Тамани была разделена на шесть дирекций. Каждая дирекция имела 1–2 редута и 3 шанца. Всего на линии было сооружено 9 крепостных и 19 полевых укреплений. Кроме того, были укреплены Копыл, Адуев и Ейск. Более плотно укрепления располагались между первой и третьей дирекциями на подступах к Анапе и Суджук-кале. Гарнизоны крепостей и укреплений были сравнительно малочисленны. Главные силы Суворов держал в Адуеве и Копыле. Они всегда могли поддержать гарнизоны укреплений в случае опасности.

Так же интересно Суворов организовал оборону Крыма, связав ее с оборонительной системой Кинбурн-Херсонского района. Крым был разделен на четыре округа, где дислоцировалось четыре смешанных бригады. На территории каждого округа созданы опорные пункты. При этом первая бригада должна была оборонять Козлов и Кинбурн и «внимать весьма от Кинбурна на Очаков», второй бригаде ставилась задача обратить особое внимание на «Ахтиарскую гавань с ее шестью при рейдах заливами». Третья бригада прикрывала подступы к Крыму со стороны Арабата, а четвертая — Кафу, Керчь и Еникале^[1336]. Войска дислоцировались так, что на побережье находилось не более 35–40 процентов, главные же силы сосредоточивались в центре Крыма, откуда они могли быть использованы на угрожаемом направлении. Кинбурн-Херсонский район также разделялся на пять участков^[1337].

Особенно большое значение для обороны Кинбурн-Херсонского района имел участок границы, проходивший по реке Синухе, окаймлявшей Ольвиопольский уезд, и далее по реке Буг вплоть до Днепровского лимана. Турецкие войска могли совершить внезапное нападение из Бессарабии, отрезать Херсон и весь Крым. Оборона этого участка была возложена на генерал-майора М. И. Кутузова. Бугский корпус и подчиненные ему казачьи полки бдительно несли охрану, доставляли важные разведывательные данные о противнике.

Суворов уделил большое внимание устройству береговой обороны всего Кинбурн-Херсонского района. Берег от Кинбурна до Херсона был защищен пятью редутами, двумя ретраншементами и специальным укреплением (Глубокая пристань).

Однако в высших военных кругах эта деятельность Суворова не была по достоинству оценена. А между тем Суворов действительно по-новому организовал стратегическую оборону границ, которая резко отличалась от принципов кордонной стратегии.

Расчеты Суворова полностью оправдались: турки попытались нанести свой первый удар через Кинбурн с целью отрезать Крым и уничтожить там войска и молодой Черноморский флот.

Из приготовлений турок в Очакове можно было предвидеть возможность нанесения такого удара. Потемкин полагал, что Черноморский флот не должен допустить высадку десанта. Он приказал адмиралу Войновичу выйти в море и атаковать турецкую эскадру у Очакова. Одновременно Потемкин дал указание направить из Херсона в Кинбурн несколько 36-фунтовых орудий. Румянцеву он сообщил: «По получении первых известий о разрыве мира, приказал я тотчас флоту Черноморскому итти в море, из Севастополя, искать везде неприятеля, не взирая на все превосходство сил его, не мыслить ни о чем, кроме победы или смерти»^[1338].

Однако Войнович не торопился с выходом в море, и инициативу перехватили турки. 21 августа 11 галер и кирлангачей атаковали русский фрегат «Скорый» и бот «Битюг», несших брандвахту у Кинбурна. Атака противника была отбита огнем корабельной и крепостной артиллерии. Только после этого 31 августа Войнович решил вывести черноморскую эскадру для выполнения поставленной задачи. Однако он действовал неудачно. У Варны эскадра попала в шторм и сильно пострадала. Войновичу едва удалось вернуться в Севастополь и немедленно приняться за ремонт судов. Корабль «Мария Магдалина» был отнесен штормом в Босфор и захвачен турками, а фрегат «Крым» затонул.

Ободренные неудачей русской эскадры, турки решили ускорить нападение на Кинбурн. В ночь на 14 сентября после сильного обстрела Кинбурна они попытались высадить десант в 700 человек. Однако им был нанесен сильный урон. От ответного огня береговой артиллерии взорвался один турецкий линейный корабль и поврежден один фрегат^[1339]. Десант же был отброшен «при большом их крике, от берегу с уроном»^[1340]. В последующие дни галера «Десна», стоявшая у Кинбурна, несколько раз подходила к турецким судам и билась «со всеми судами из пушек». Суворов доказывал, что «Десна» держит турок «в решпекте»^[1341].

Вскоре в Очаков из Варны прибыла эскадра Хасан-паши Джезанрлы и доставила десантные войска. Теперь турецкий флот имел 9 линейных кораблей, 8 фрегатов и 18 кораблей других классов. Турецкое командование приняло решение атаковать Кинбурн 1 октября.

Сражение под Кинбурном

В намеченный день турецкий флот провел усиленную бомбардировку, на которую активно отвечали крепостная артиллерия и галера «Десна». В 9 часов турки высадили главный десант на Кинбурнской косе и отвлекающий — у деревни Биенка. После высадки десанта к середине дня они вырыли 15 линий окопов, откуда затем намеревались атаковать крепость. Высадку поддерживал огонь с трех линейных кораблей, четырех фрегатов и 25 шебек и канонерских лодок. Суворов принял решение дать возможность высадиться всему турецкому десанту, насчитывавшему до 5 тыс. человек, собрать все свои силы, а затем атаковать и уничтожить турок в их же окопах.

Суворов построил войска в две линии колонн. В первой линии войска стояли поротно, а во второй побатальонно. Такое построение обеспечивало упругость в обороне и ударную силу в наступлении. Для сражения он вывел из крепости почти весь гарнизон и приказал подойти трем резервным полкам, расположенным восточнее Кинбурна. Всего к началу боя Суворов имел 4 тыс. человек при 28 полковых, 10 полевых и 47 крепостных орудиях. «Видя многосильного неприятеля, — доносил Суворов, — подступившего к Кинбурну на одну версту, решился я дать баталию!»^[1342].

Закончив высадку, турецкий десант перешел в наступление. Суворов дал возможность наступавшим янычарам подойти на дистанцию картечного выстрела крепостных орудий, а затем приказал открыть огонь, после чего повел войска первой линии в штыковую атаку. Турецкая пехота не выдержала натиска русской атаки и в беспорядке отошла к оконечности косы, оставив 10 линий ложементов. Большая часть косы оказалась в руках русских войск. Этим воспользовались турки и стали обстреливать с кораблей русскую пехоту, занявшую открытые ложементы. Огонь кораблей противника вызвал беспорядок среди наступавших. Русские войска стали отходить.

Несмотря на неудачу первой атаки, Суворов приказал своим войскам возобновить атаку. Однако и это наступление не принесло успеха. Продвижению мешал сосредоточенный огонь с турецких кораблей. В это время Суворов был ранен. В 18 часов после подхода резервов он решил атаковать турецкие окопы в третий раз. Крепостная артиллерия и пушки галеры «Десна» сосредоточили огонь по турецким кораблям. Из 22 судов противника два были потоплены, два сильно повреждены, остальные суда отошли и лишили свою пехоту огневой поддержки^[1343]. Воспользовавшись этим, Суворов нанес сильный удар в две линии батальонных колонн, казаки совершили обход флангов турок по воде. Вовремя подошедшие резервы решили успех этой атаки.

Турецкий десант был уничтожен. «Уже была ночь, — доносил Суворов, — как они из всех (ложементов) выбиты были, опревержены на угол косы… мы бросили неприятеля в воду за его эстакад»^[1344].

Турки потеряли 4,5 тыс. отборной пехоты и 2 орудия, потери русских войск составили 438 человек убитыми и ранеными^[1345]. Среди убитых янычар были найдены два переодетых француза. Возмущенная Екатерина II написала Потемкину: «Буде из французов попадет кто в полон, то прошу отправить к Кашкину в Сибирь в северную, дабы у них отбить охоту ездить учить и наставить турков»^[1346].

Бой у Кинбурна был подготовлен и проведен превосходно. Для ведения боя Суворов использовал глубокий боевой порядок, обеспечивший возможность нанесения сильных ударов. Все рода войск были рационально использованы в бою. Особенно велика была роль артиллерии, обеспечившей пехоте возможность наносить решительные удары. Крепостная, полевая, полковая и корабельная артиллерия действовала в тесном взаимодействии. Большое значение имел обход флангов турецкой пехоты, совершаемый русской кавалерией. Бой был чрезвычайно напряженным, и русские солдаты показывали примеры высокого мужества. «Позвольте, светлейший князь донесть, — писал Суворов, — и в нижнем звании бывают герои»^[1347].

Упорная оборона Кинбурна сорвала первоначальный стратегический план турок. Истребление лучшей части янычарской пехоты отрезвляюще действовало на пашей. Суворов вырвал у турок стратегическую инициативу и тем самым дал время для сосредоточения обеих русских армий. Создалась реальная возможность перейти от стратегической обороны к наступлению.

Таковы были действия войск Екатеринославской армии.

В августе 1787 года Румянцев стал сосредоточивать войска, расквартированные в Киевском и Черниговском наместничестве. В начале сентября он был назначен командующим вновь формировавшейся резервной, или Украинской, армии. Численность армии определена в 48 тыс. человек. Она была подразделена на несколько корпусов (Эльмпта, Каменского, Волконского и Каульбарса)^[1348]. Румянцев получил указание из Петербурга расположить эту армию «от Киева к Хотину и в ожидании наших предписаний охранять безопасность пределов наших и покой в Польше».

Однако в сентябре 1787 года Украинская армия получила новое расписание, по которому она должна была действовать в 1788 году^[1349]. Румянцев занялся формированием армии и, принял ряд мер по обороне юго-западной границы. В этих целях в конце октября он выдвинул свои корпуса на запад от Днепра с тем, чтобы «войска между Хмельника и Прилук расположить»^[1350]. Основная цель Румянцева состояла в прикрытии правого крыла Екатеринославской армии. К началу декабря войска Украинской армии вышли к польской границе. Дальнейшее их продвижение Румянцев счел опасным без вступления в войну Австрии. На Северном Кавказе генерал Теккели развернул активные действия и оттеснил татар за Кубань.

Кампания 1788 года. Стратегическим содержанием кампании 1788 года явилась борьба за Очаков. Эта крепость имела чрезвычайно важное значение. Обладая большим числом кораблей, Турция всегда имела возможность перебросить в Очаков крупные силы, которые вместе с флотом могли угрожать не только Крыму, но и всей южной Украине. Овладение этой крепостью давало ряд преимуществ: во-первых, войска освобождались для действий на Балканах; во-вторых, Черноморский флот получал безопасный тыл и, в-третьих, Днепровская флотилия, запертая в лиманах, приобретала свободный выход в Черное море. Вот почему решено было сосредоточить главные усилия против Очакова. «Крепость Очаковская, — доносил Потемкин Екатерине II, — есть теперь предмет действий военных в будущую кампанию»^[1351].

Потемкин был очень обеспокоен судьбой Крыма. После бури 9 сентября 1787 года, от которой сильно пострадал молодой Черноморский флот, он ожидал нападения крупных турецких сил на Крым и считал возможным потерю на некоторое время Крыма и даже Херсона. Об этом он писал Румянцеву: «…Сей флот была лучшая надежда к отражению неприятельских покушений, без чего состояние войск наших в Крыму не будет уверено. Флот неприятельский многочислен и весь теперь в Черном море. Я и прежде намерение их знал, что они облягут берега, возможныедля десанта с разных сторон»^[1352].

Победа Суворова у Кинбурна и действия Ушакова исправили положение, но Потемкин в 1788 году продолжал опасаться нападения турок или восстания протурецки настроенных татар. В связи с этим Потемкин дал указание содержать гарнизоны только в Керчи, Балаклаве и Ахтиаре, а главные силы сосредоточить в центре Крыма, откуда легко было парировать возможный удар противника. Это настроение Потемкина поддерживал Каковский, назначенный командиром Крымского корпуса вместо Суворова. Формирование Екатеринославской и Украинской армий закончилось в основном в мае 1788 года. Екатеринославская армия, насчитывавшая по спискам 93 172 человека, была разделена на три корпуса и несколько отрядов. Для осады Очакова в Херсон прибыл главный корпус и осадная артиллерия, насчитывавшая 188 орудий^[1353]. Украинская армия также была разделена на три корпуса^[1354], однако численность ее не была доведена до нормы, предусмотренной планом. Она имела только 37 тысяч человек.

Осада Очакова

Черноморский флот был снова приведен в боеспособное состояние. Севастопольская эскадра имела 51 судно, из них 16 крупных; Днепровская эскадра вместе с флотилией насчитывала до 60 судов; в Керченском проливе оставлено для обороны три судна, созданы также крейсерская флотилия из 22 судов для береговой службы^[1355]. Срочно строились новые корабли в Херсоне, Таганроге, на Днепре и Хопре.

В середине июня 1788 года Потемкин перешел со своим 50-тысячным главным корпусом Буг и обложил Очаков с суши. Он принял решение взять крепость постепенной осадой. Это решение оказалось ошибочным, так как турецкая крепость непрерывно получала помощь морем. Правда, турецкому флоту, стоявшему у Очакова, были нанесены довольно сильные удары Днепровской флотилией. Еще в апреле русский флот, находившийся в Днепровском лимане, был разделен на парусную эскадру и гребную флотилию. В парусную эскадру Поль Джонса вошли 2 линейных корабля, 3 фрегата, 3 бота и 12 транспортов, а в гребную флотилию Нассау-Зигена — 7 галер, 4 дубель-шлюпок, 22 канонерские лодки, 7 плавучих батарей, 7 ботов и один брандер^[1356]. Эти русские суда все время держали Очаков в напряжении.

Стремясь уничтожить русские суда, турки решили нанести по ним удар 7 июня. 4 линейных корабля, 6 фрегатов и 47 других судов атаковали русскую гребную эскадру, но потерпели поражение. Потеряв три мелких судна, турки отошли к Очакову^[1357]. Однако они не сдали позиций и начали готовить новое нападение.

17 июня Нассау-Зиген, упредив противника, напал вместе с Поль Джонсом на стоявшую у Очакова турецкую эскадру, в состав которой входило 10 линейных кораблей, 7 фрегатов, 2 бомбардирских корабля и 54 других судна. Турецкий флот, потеряв два линейных корабля, отступил под защиту береговых орудий Очакова. В ночь на 18 июня турки решили вывести свою эскадру в море, но этот маневр был замечен с Кинбурнской косы Суворовым. Он приказал открыть огонь по турецким судам. Крепостные орудия расстроили походный порядок судов противника. Потеряв строй, часть судов села на мель^[1358]. Подоспевшая к утру гребная Днепровская флотилия вступила в сражение и нанесла противнику поражение. От огня крепостной артиллерии и огня гребной флотилии турки потеряли еще 3 линейных корабля, 5 фрегатов и 5 вспомогательных судов. Один корабль был захвачен. Оставшийся парусный флот бежал к берегам Румелии, а гребной укрылся под защиту Очакова^[1359]. В общем за время боев 7, 17 и 18 июня было уничтожено 32 турецких корабля различных классов и 6 кораблей захвачено в плен. Потери русского флота составили 3 галеры. Днепровская эскадра блокировала Очаков.

Неудачные действия флота под Очаковом вынудили турецкое командование направить из Варны новые крупные силы. Эскадра Эски-Гассана (Хюссеин-паши) насчитывала 17 линейных кораблей, 8 фрегатов, 3 бомбардирских корабля и 21 мелкое судно.

Потемкин, получивший агентурные сведения о посылке подкрепления в Очаков, приказал Войновичу остановить турецкую эскадру силами Севастопольской эскадры, в состав которой входили 2 линейных корабля, 10 фрегатов, 2 брандера, 20 крейсерских и 2 вспомогательных судна. 29 июня у острова Тендра Севастопольская эскадра встретила турецкие корабли. Несмотря на явное преимущество в силах, турки пытались уклониться от боя. Надеясь на быстроходность своих судов, Эски-Гассан решил маневром отвести русские суда и разбить их в открытом море, а затем прорваться к Очакову. Лавируя, турки отошли к устьям Дуная. Здесь 3 июля Эски-Гассан решил дать бой. Обе эскадры подошли к острову Фидониси, расположенному против устья Дуная. Авангард русской эскадры (1 линейный корабль и 3 фрегата) под командованием Ф. Ф. Ушакова, преследуя противника, несколько отделился от главных сил. Этим решил воспользоваться Эски-Гассан. Он приказал обойти русский авангард с наветренной стороны, отрезать его и разбить, а главные силы направил на кордебаталию и арьергард русского флота. Ушаков понял маневр противника и решил упредить его действия. Он приказал прибавить паруса, чтобы обойти голову турецкой эскадры с наветренной стороны и поставить ее в два огня между авангардом и главными силами русской эскадры.

Бой у о. Фидониси

Во время сближения эскадр Ушаков решительно контратаковал шесть линейных кораблей, пытавшихся нанести удар по его судам. Меткий огонь русских кораблей и опасность быть отрезанными от остальной эскадры заставили эти шесть судов выйти из боя. Ушаков перенес огонь на подходивший флагман «Капудание», который стал стрелять по своим кораблям, стремясь заставить их продолжать сражение, и также вынудил его выйти из боя.

В дальнейшем бой развивался не в пользу турок. Хотя Войнович, подойдя ко второй колонне турок, действовал вяло, все же огонь с его кораблей сковывал главные силы турок. Вслед за авангардом и флагманом из боя вышли остальные турецкие суда и бежали к берегам Румелии. Их преследовали только суда из авангарда Ушакова. Во время боя турки потеряли одно судно, почти все корабли получили тяжелые повреждения. Русский флот потерь не имел.

В этом бою Ушаков применил активные формы борьбы. Удар по авангарду и флагману сломал линейный боевой порядок противника. Несмотря на превосходство в силах, турки не смогли организовать маневр и с потерями отступили^[1360]. Победа русского флота у острова Фидониси имела большое значение. Она позволила перейти к более активным действиям под Очаковом.

Все же Потемкин не решался использовать благоприятную обстановку и стал вести осаду по общепринятым на Западе канонам. Армию он разделил на части. Для командования левым флангом осадной армии из Кинбурна был вызван Суворов. Осмотрев крепость, Суворов предложил не терять времени и атаковать Очаков с суши и с моря: «Бить брешь с флота в нижнюю стену, — писал он. — Успех, штурм»^[1361]. Потемкин не согласился с предложениями Суворова и продолжал осаду.

Турки не оставались в бездействии и несколько раз производили вылазки. Во время отражения одной из вылазок Суворов, преследуя противника, решил ворваться в крепость. Войска успешно действовали. Однако Потемкин приказал прекратить неожиданный и неподготовленный бой. Суворову с трудом удалось вывести свои части из боя. В этом бою он был серьезно ранен. Потемкин в резкой форме потребовал от Суворова объяснения о причинах боя 27 июля^[1362]. Суворов был обижен и под предлогом болезни подал рапорт, чтобы «к снисканию покоя отлучиться в Кинбурн»^[1363]. Вслед за этим он из Кинбурна попросил отпуск для лечения на Минеральных водах. В письме к Потемкину он написал: «Если вы хотите истинной славы, следуйте по стопам добродетели. Последней я предан, первую замыкаю в службе отечеству»^[1364]. Потемкин не отпустил Суворова из Кинбурна.

Новую попытку оказать помощь осажденному Очакову Эски-Гассан сделал 29 июля. Турецкая эскадра в составе 15 кораблей, 10 фрегатов и 45 гребных судов внезапно появилась на Днепровском лимане и вынудила херсонскую эскадру отойти от Очакова, чтобы прикрыть доступ к Херсону. Присутствие турецкого флота вновь оттягивало штурм.

Потемкин потребовал от Мордвинова и Войновича направить из Севастополя специальную экспедицию к Анатолийским берегам, чтобы вынудить Гассана уйти из Очакова. Но турецкий флот не выходил в море и продолжал оставаться у Очакова. Тогда Потемкин снова приказал Войновичу произвести нападение на турецкую эскадру. Войнович, как и раньше, действовал медленно и нерешительно, явно не желая рисковать флотом. В середине августа он попытался вывести черноморскую эскадру в море, но снова вернулся и сообщил Потемкину, что Черноморский флот не готов к действиям против сильного противника. Возмущенный Потемкин решительно потребовал выхода флота в море. Он писал Войновичу: «Наблюдайте движение его (противника. — Л. Б.), изыскивайте благоприятное время к поражению и пользуйтесь оным к нанесению чувствительного ему удара»^[1365].

Однако Войнович продолжал медлить и вышел в море только после того, как убедился, что Эски-Гассан, оставив надежду отстоять Очаков, 4 ноября ушел к берегам Румелии. Все это задержало штурм Очакова до декабря 1788 года.

Это время хорошо использовал Румянцев. Украинская армия Румянцева располагалась у Днестра. На нее вначале была возложена задача занять часть Польши, чтобы создать видимость наступления на Бессарабию и отвлечь внимание турок от Очакова.

Зимой задача 2-й армии определилась более четко. На нее возлагалась обязанность прикрывать правый фланг Екатеринославской армии со стороны Бендер, осуществлять связь с австрийскими войсками через Хотин и, наконец, прикрывать польскую границу^[1366].

Румянцев, кроме того, получил предписание оказать содействие австрийским войскам, действовавшим под Хотином и в Молдавии. В этих целях он предписал корпусу Салтыкова выдвинуться к Хотину, а корпусу Эльмпта — содействовать ему^[1367].

Однако австрийские войска действовали очень осторожно и медленно. Австрийское командование, требуя от Румянцева оказания войскам принца Кобургского более активного содействия под Хотином, указывало, что это необходимо для установления более тесной связи с русской армией. Румянцев, усмотрев в действиях австрийцев неискренность, докладывал в Петербург: «Я судить должен, что сие в виде только одном делается, чтобы не производством (т. е. не оказанием содействия. — Л. Б.) нас впредь нареканием отяготить… Они держат нас по ныне вне всякого действия; и что становится тем более неприятно, чем ближе к тому (действиям. — Л. Б.) пора удобная надходит»^[1368].

Румянцев приказал Салтыкову оказывать войскам Кобурга активную помощь в том случае, если он «попытается овладеть Хотином»^[1369]. Но время было упущено Кобургом. Весенняя распутица надолго приостановила боевые действия. Вот почему Румянцев предложил Салтыкову не форсировать Днепр для дальнейших действий, а ограничиться посылкой легких отрядов.

В мае Кобург предложил вновь продолжить действия под Хотином, но при этом выделил очень мало сил. Румянцев снова усмотрел в этом проявление частных австрийских интересов: «Прямые виды сего генерала идут на то, чтобы тотчас при моем переходе через Днестр, оставя и Хотин и всю часть земли, что лежит на левой стороне Прута… свои поиски в Молдавии и Валахии распространить»^[1370]. Таким образом, русская армия должна была принять на себя главные удары турецких сил.

Из Петербурга, однако, пришел приказ, подтверждающий необходимость более тесного взаимодействия с австрийскими войсками^[1371]. Военный совет готов был поступиться русскими интересами ради сохранения союза с Австрией. В июле 1788 года Украинская армия перешла Днестр (у Хотина, Могилева и Кисницы), но действовала осторожно ввиду неясности позиции Польши, да и Австрии.

Основные силы корпуса Салтыкова были оставлены под Хотином, а главные силы двинулись через Бельцы к Яссам. Румянцев все время стремился к тому, чтобы сковать турецкие силы и не допустить их удара во фланг и тыл Екатеринославской армии, действовавшей под Очаковом. Летом 1788 года поступили сведения о появлении у Ясс турецких войск численностью в 40–60 тыс. и о сосредоточении 100-тысячной армии противника у Измаила. Однако эти данные преувеличивали силы противника. Перед Румянцевым стояла нелегкая задача: своевременно обнаружить турецкие силы и нанести им поражение. В этих целях Украинская армия двинулась в наступление к низовьям реки Прут.

Турецкие войска сделали попытку прорваться через Яссы для деблокады Хотина, но были отбиты. После этого они в августе 1788 года сосредоточились у Рябой Могилы. Румянцев принял решение маневром заставить турецкие войска принять бой. В октябре Украинская армия перешла в наступление у Рябой Могилы. Но турки, не приняв боя, как и предполагал Румянцев, отошли к Фокшанам. Таким образом, русские войска очистили значительную часть Молдавии от войск противника. Отход турецких войск к югу привел также к капитуляции крепости Хотин. В ноябре Украинская армия расположилась между Днестром и Серетом, имея главную квартиру в Яссах.

Действия союзной австрийской армии в 1788 году были не совсем удачными. Командующий австрийскими войсками Ласси в этой войне применил кордонную систему в стратегии. Он разделил свою 280-тысячную армию на несколько корпусов и отрядов и занял рубеж от Хотина до берегов Адриатического моря. Такое расположение войск приводило к распылению сил и обрекало войска на пассивные действия.

Ласси предлагал начать наступление одновременно на всех направлениях, в связи с чем просил оказать содействие на левом фланге. Однако это наступление австрийцы хотели осуществить в своих интересах. Потемкин, считая, что такое общее наступление отвлечет внимание турок от Очакова, не возражал против использования сил Украинской армии в общих интересах. Но когда австрийцы предложили Румянцеву не содействовать им, а взять на себя действия в Молдавии и Валахии, с тем чтобы затем передать эти княжества Австрии, то корыстные интересы последней стали ясны. Вот почему план совместного похода против турок постепенно отпал. Ласси не сумел организовать военные действия на широком фронте, и австрийцы потерпели ряд крупных поражений в Банате и Трансильвании.

Только в декабре Потемкин решился на штурм Очакова. Согласно диспозиции атаку должны были вести шесть колонн, из них четыре на правом и две на левом фланге. Командование колоннами правого фланга возлагалось на Н. В. Репнина, а колоннами левого фланга — на Самойлова. Всего в штурме участвовало 18 789 человек^[1372].

Накануне штурма Потемкин отдал приказ, в котором указывал, что он пошел на эту последнюю меру, так как истощил все способы к преодолению упорства противника. «Я ласкаюсь увидеть тут отличные опыты похвального рвения, с которыми всякой воин устремится исполнять долг свой. Таковым подвигом, распространяя славу оружия российского, учиним мы себя достойными сынами отечества…»^[1373].

В результате штурма, проведенного 6 декабря, последний оплот турок на северном Причерноморье пал. Турецкие войска потеряли убитыми 9510 человек. Захвачено в плен более 4 тыс. человек, 310 орудий. Русские войска потеряли убитыми 956 человек и 1829 ранеными. «Всевышний даровал свою помощь овладеть Очаковом, — доносил Потемкин, — который взят штурмом сего мес. 6-го дня… Я приказал вести атаку вдруг на ретраншемент, Гассан-пашинский замок и на крепость. Оная произведена была шестью колоннами и взята в час с четвертью»^[1374]. Выполнив эту задачу, Потемкин отвел главный корпус на зимние квартиры, оставив в Очакове сильный гарнизон. На Северном Кавказе русские войска провели несколько успешных экспедиций за Кубань. У урочища Абин турецким войскам было нанесено крупное поражение. Итоги кампании 1788 года Потемкин подвел в своей реляции от 13 апреля 1789 года: «Неприятель вместо предполагаемых побед потерял противу Екатеринославской армии, считая от Кинбурнского дела по взятие Очакова, более сорока тысяч человек, судов больших (и) малых взято и истреблено более ста, пушек взятых и потопленных более тысячи, знамен взятых двести…»^[1375].

Самым важным стратегическим результатом явилось взятие Очакова. Теперь вся русская армия могла быть использована для действий на Балканах, где начали активные действия черногорцы. Архиепископ черногорский собрал до 29 тыс. войск и установил связь со Скутарским Махмуд-пашой. Восстание, начатое в Черногории, грозило распространиться на значительную часть Балкан. Однако эти победы уравновешивались серьезными поражениями австрийцев, которые попросили у турок перемирия на зиму 1788/89 года. Необходимо отметить серьезный успех турецкой дипломатии, добившейся выступления Швеции против России. Вследствие этого России прошлось сосредоточить все силы Балтийского флота для защиты Петербурга и, кроме того, держать наготове значительную часть войск для действий в Финляндии и обороны Прибалтики. Турки достигли главного — заставили Россию воевать на два фронта.

Кампания 1789 года. Зимой 1788/89 года дипломатическая обстановка в значительной мере осложнилась. В декабре 1788 года австрийское правительство обратилось к России с предложением закончить войну с Турцией в связи с обострением отношений Австрии с Пруссией. Кауниц писал своему послу в Петербург о необходимости сосредоточения усилий против Пруссии^[1376]. Австрия даже заявила, что она вынуждена выйти из войны ввиду создавшегося положения. Русское правительство ответило, что оно готово начать войну с Пруссией в защиту Австрии, но только по окончании войны с Турцией. В ходе переговоров встал вопрос о судьбе союзных отношений России с Австрией. Срок договора 1781 года истекал в 1788 году. Австрия, заинтересованная в союзе с Россией, предложила продолжить договор^[1377]. Это предложение было поддержано Екатериной. «Посол Цесарский, — писала Екатерина Потемкину, — получа от императора повеление домогаться о продолжении договора, в 1781 году сделанного, я оный писмом к императору, в равной силе как его ко мне, продолжила без дальнего формалитета и оные письма разменены без всякой огласки…»^[1378].

Пруссия добивалась расторжения русско-австрийского договора, но сделать ей это не удалось. Переговоры Пруссии с Турцией о поддержке велись вяло, о чем знали в Петербурге. Французское правительство попыталось предложить свои услуги для начала мирных переговоров между Россией и Турцией, но это предложение было встречено в Стамбуле холодно. «Султан, прочтя (предложение посла Шуазеля. — Л. Б.) сказал, что Шоазель человек безрассудный, совсем предан немцам (австрийцам. — Л. Б.) и запретил рейс-эфенди слушать его советов, а потом прибавил, что войну продолжать станет, пока может, что ему мало нужды, объявит ли в его пользу Пруссия и Польша, зделает ли мир Швеция, но он надеется на свои силы», — доносил Булгаков в конце мая 1789 года^[1379]. Это донесение свидетельствовало об отсутствии единства у противников России.

Весной 1789 года в руках Г. А. Потемкина было сосредоточено командование всеми силами, действовавшими против Турции. Вместо двух самостоятельных армий Потемкин образовал одну соединенную южную армию. В первую часть вошли: Главный корпус, 1-я дивизия Долгорукова, 3-я дивизия Суворова, передовой корпус П. Потемкина, резервный корпус Кречетникова и Корволант. Во вторую часть вошли: Главный корпус Гудовича, передовой корпус де Рибаса, 5-я дивизия Ферзена и Таврический корпус Каховского. Первая часть состояла под непосредственным командованием Г. Потемкина, а вторая — под командованием Репнина, назначенного вместо Румянцева^[1380].

Проведенная реорганизация была целесообразна. Теперь полевая армия получала централизованное управление и могла действовать по единому плану. Но была и другая причина этой реорганизации. Угроза возможного выступления Пруссии требовала принять меры по защите западной границы. Во главе русских войск, предназначенных на случай войны, нужно было поставить человека, способного обеспечить руководство военными действиями. Выбор пал на Румянцева, который и получил соответствующий рескрипт Екатерины II после того, как вызванный в Петербург Потемкин доложил обстановку^[1381]. Однако Румянцев увидел в этом желание Потемкина отстранить его от участия в войне с Турцией и весьма болезненно воспринял отстранение от командования 2-й армией^[1382]. Ссылаясь на тяжелую болезнь, он долгое время оттягивал свой отъезд из армии^[1383].

Потемкин разработал на 1789 год план, по которому войска первой части должны были овладеть Бессарабией и затем, «чтобы привлечь их (турок. — Л. Б.) к одной точке, положено сделать оказательство к Бендерам или сблизиться к Дунаю при Измаиле, важнейшей опоры турков в сей части Дуная»^[1384].

Войска второй части предназначались, для содействия главным силам и для связи с австрийской армией.

Таврический корпус Каховского был сосредоточен в Крыму, а 4-я дивизия Ферзена оставалась для охраны Херсон-Кинбурнского района.

Австрийцы наметили на 1789 год свой план. Их усилия теперь были сосредоточены на Сербии и Кроатии. Для связи и наблюдения за действиями русских войск в Молдавии они выделили корпус (18 тыс. человек) под командованием принца Кобургского. Со своей стороны Г. Потемкин возложил такую задачу на 3-ю дивизию А. В. Суворова.

Приступив к развитию военных действий на Балканах, русское правительство рассчитывало на помощь со стороны местного населения и даже обращалось с прямым призывом подняться против своих угнетателей — турок. В манифесте от 17 декабря 1788 года русское правительство писало: «Воспомянув дела славныя предков ваших нам единоплеменных, соберитесь единодушно, идите навстречу нашим полкам. Ополчите тут же храбрые земли вашей войска и содействуйте всеми вашими силами нашему оружию на поражение повсеместно турок»^[1385].

Турецкое командование решило уделить главное внимание обороне Бессарабии и Молдавии. Верховный визирь Юзуф-паша принял на 1789 год следующий план действий: сосредоточить в районе нижнего течения Дуная 150-тысячную армию, нанести отвлекающий удар вспомогательной 30-тысячной армией от Измаила, а главными силами совершить обходный маневр, разобщить войска союзников и затем разбить основные силы русских войск. Против австрийских войск в Сербии была выставлена отдельная армия. Визирь полагал, что удар по войскам принца Кобургского и разобщение связи между союзниками может вывести Австрию из войны.

Сражение у Фокшан. В середине июля 1789 года Юзуф-паша приступил к исполнению своего плана. Турецкие войска были сосредоточены на исходных пунктах у Измаила, Браилова и Галаца уже в июне и ждали лишь, когда спадет в реках вода. Еще 17 июня Суворов, внимательно следивший за действиями турок, писал командующему Молдавской армией Репнину: «Слышно, что они хотят покушаться на австрийцев и на нас, когда сбудет вода из Серета»^[1386]. Он просил разрешения дать ему свободу действий, а до получения указаний переправил войска на левый берег реки Бырлад. Репнин разрешил дать бой туркам, но при условии, что дивизия Суворова возвратится к Бырладу не позднее чем через 6 дней, так как, по данным штаба Потемкина, турки должны были перейти в наступление от нижнего течения Дуная на Бендеры. Давая Суворову разрешение, Репнин брал на себя ответственность. Он знал, что Потемкин отрицательно относился к развитию активных действий, направленных на овладение Бессарабией и только усиливавших, по его мнению, австрийцев в Валахии. Пока шла переписка между Суворовым и Репниным, турецкие войска перешли в наступление и стали теснить корпус принца Кобургского. Сообщив Суворову о появлении крупных турецких сил, принц попросил оказать помощь австрийским войскам. В донесении Репнину Суворов написал: «Соблюдая повеление нашего главнокомандующего фельдмаршала, скопищев неприятеля не терпеть, я… выступил к Аджуту к общему соединению»^[1387].

Имея в отряде всего 7 тыс. человек при 16 полевых орудиях, Суворов прошел путь в 50 км от Бырлада до Аджуда за 28 часов. Это был один из блестящих суворовских переходов. Соединившись с австрийскими войсками, Суворов уклонился от переговоров с принцем Кобургским. Он справедливо опасался провести все время «в прениях дипломатических, тактических, эпигматических», пока неприятель не решил бы спор, «разбив тактиков»^[1388].

Суворов предложил свой план, по которому союзники должны были нанести удар по Фокшанскому лагерю двумя группами на большую глубину с форсированием с ходу реки Путна. Принцу Кобургскому не оставалось ничего другого, как принять этот план. Турки придавали Фокшанам очень большое значение. Здесь сходились важнейшие пути в Валахию и Молдавию, поэтому они стремились прочно закрепить Фокшаны за собой.

Союзные войска выступили двумя колоннами 19 июля. Правую колонну вел принц Кобургский, левую — Суворов. 20 июля войска левой колонны вышли к Путне, за которой располагались основные силы 30-тысячной армии Осман-паши. Турки трижды атаковали русские войска во время переправы, но все их атаки были безрезультатны. Под прикрытием огня артиллерии по наведенным понтонам и мосту к вечеру 20 июля переправилась левая колонна, а вслед за ней и правая, прибывшая на рассвете 21 июля.

21 июля союзные войска перешли в решительное наступление на турецкий лагерь у Фокшан. Для наступления они были построены в каре. На правом фланге находилась австрийская пехота, сведенная в девять каре, построенные в две линии, за нею — кавалерия. На левом фланге наступала русская пехота, сведенная в шесть каре с кавалерией позади. В центре и в 3-й линии была сосредоточена русская и австрийская кавалерия, составлявшая авангарды обеих колонн. Всего союзники имели около 17 тыс. человек. Под прикрытием огня артиллерии войска пошли в атаку. Сначала турки попытались остановить атаку ударом конницы, но она была обращена в бегство вышедшей из третьей линии кавалерией и укрылась в лесу, лежащем впереди лагеря. Союзники обошли лес, разделившись на две части, и вышли к турецкому лагерю. Турки открыли сильный артиллерийский огонь. «Затем, — писал в от чете Суворов, — наша конница дала место, кареи пошли скорым шагом и вошли под выстрелы»… Вслед за этим русская артиллерия подавила огонь турецких батарей, а союзники «пошли скорым шагом на атаку их окопов без стрельбы и, в самой близости учиня залпы, одержали оные великою храбростию»^[1389]. Часть турецких войск заперлась в фокшанском замке, который вскоре был взят после артиллерийской подготовки штурмом. Бегущего неприятеля преследовала кавалерия. Турки потеряли убитыми 1500 человек, было захвачено 12 пушек^[1390]. Русские потеряли убитыми и ранеными 150, австрийцы 200 человек.

Сражение у Фокшан

Выполнив задачу, Суворов возвратился к 25 июля к Бырладу^[1391]. Учитывая сложившуюся обстановку, он предложил Репнину сразу перейти в наступление, с тем чтобы упредить наступление главных сил визиря, уже сосредоточившихся в районе Исакча-Измаил. Такое наступление было своевременно, так как турки в это же время потерпели поражение от Лаудона и под Белградом. Однако предложение Суворова не было принято.

Сражение у Фокшан интересно в нескольких отношениях. Войска наступали в колоннах с форсированием реки с ходу. Бой велся в каре. Сочетание действий батальонных каре с кавалерией и массированным огнем артиллерии обеспечивало высокую ударную силу в наступлении. Расчленение же войск на три группы дало возможность проводить маневр на поле боя.

Сражение на реке Рымник. Сражение у Фокшан прояснило обстановку. Главные силы турок численностью до 100 тыс. человек сосредоточивались у Браилова и Галаца, а второстепенные — у Измаила. Войска, находившиеся в районе Измаила, проводили демонстративные действия в направлении Бессарабии с целью отвлечь внимание Потемкина от действительного направления главного удара. Между тем план великого визиря был такой: нанести главный удар в стык между австрийскими и русскими войсками, разбить войска принца Кобурга и Суворова, а затем обратиться через Фальчи-Кишинев против главных сил русской армии, которые в это время сосредоточились к Днестру и начали движение на Каушаны в обход Бендер.

Суворов вновь доставил разведывательные данные, на основании которых Репнин направил свой доклад Потемкину о действиях противника. Наконец, Потемкин понял замысел верховного визиря, остановил движение на Каушаны и дал указание Репнину атаковать противника, если он появится, а сам отбыл в Крым для организации его обороны^[1392].

Не ожидая разрешения на развитие активных действий, Суворов под свою ответственность передвинул дивизию к Пуцени, чтобы быть ближе к Фокшанам. Он оставил в Бырладе три батальона пехоты и шесть неполных эскадронов конницы. Кроме того, в Фальчи был оставлен один батальон пехоты для охраны тыловых путей.

Турецкое командование решило изолировать дивизию Суворова. В этих целях визирь направил татарскую конницу от Каушан к Тобаку на соединение с войсками Гассан-паши. Он поставил перед 30-тысячной армией задачу двинуться по левому берегу реки Прут и отрезать Суворову путь отхода из Бырлада в Яссы.

В это время австрийские войска Кобурга находились у Фокшан. Отсюда Кобург прислал Суворову извещение о начавшейся переправе турок у Браилова и просил оказать ему помощь. В ночь на 8 сентября Суворов начал движение через Текучи к Фокшанам, где австрийцы должны были навести понтонный мост через реку Серет. Однако этот мост был наведен не в указанном месте, а выше Фокшан на 14 км. Вследствие этого русские войска должны были сделать еще 28–30 верст в обход для соединения с корпусом Кобурга. Марш в 70 км с форсированием двух рек был проведен дивизией Суворова в два дня. Утром 10 сентября войска союзников соединились у Фокшан. Австрийский корпус имел 18 тыс. человек при 73 орудиях. Дивизия Суворова состояла из 7042 человек при 20 полевых орудиях^[1393]. Таким образом, союзная армия имела свыше 25 тыс. человек при 103 полевых и полковых орудиях.

Силы турок, сосредоточившихся на высотах между реками Рымник и Рымна, по данным австрийцев, достигали 100 тыс. человек. Кобург, боясь столь значительного превосходства противника, предлагал выждать и действовать только после полного выяснения обстановки. Суворов потребовал немедленного перехода в наступление. Он справедливо полагал, что если в данный момент турки еще не наступают, то значит, они еще не готовы. Турки, действительно, были не совсем готовы. Во-первых, визирь ожидал подхода резервов, но, главное, его сильно обеспокоили сведения о появлении русских войск Репнина у нижнего течения Дуная. Ожидая более подробных сведений о действиях русских в целях выяснения их намерений, визирь задержал наступление. Суворов предложил Кобургу ультиматум: в случае несогласия принца он решил атаковать турок силами лишь своей дивизии. Только после этого Кобург согласился с предложением Суворова.

В целях уточнения обстановки и разработки конкретного плана сражения Суворов провел рекогносцировку у Рымны. Полученные данные дали полное представление об обстановке. Турки расположились на плато между реками Рымна и Рымник несколькими лагерями. Первый небольшой лагерь расположился у деревни Тырго-Кукули, второй — у леса Крынгу-Мейлор и деревни Бокза, третий — у деревни Мартинешти на реке Рымник и четвертый — у деревни Одоя за рекой Рымник. У деревни Мартинешти турки имели наведенный мост. В инженерном отношении позиция была подготовлена слабо. Окопы были отрыты только на главной позиции: у леса Крынгу-Мейлор — неполного профиля и у деревни Боксы — полного. Такое расположение являлось удобным для обеспечения войск продовольствием и фуражом. Кроме того, оно свидетельствовало, что визирь не ожидал нападения противника. Он знал, что австрийцы на это не решатся, а русские войска, по его мнению, были далеко. Впрочем, и в случае нападения союзных войск позиция позволяла организовать оборону.

Места для переправы через Рымну были обнаружены у деревни Черешти и севернее Тырго-Кукули у леса Богач. На основе этих данных Суворов разработал диспозицию. По плану войска союзников должны были разделиться на две колонны, переправиться через Рымну, а затем двинуться в наступление. При этом дивизия Суворова наносила удар по лагерю у Тырго-Кукули, а корпус Кобурга — по главному лагерю у Крынгу-Мейлора. Русские войска должны были присоединиться к австрийцам после поражения турок у Тырго-Кукули и в дальнейшем действовать вместе. «Начинать малым лагерем, — писал Суворов, — потом на большой… Построясь ордером баталии, вмиг перешед Рымну, идти храбро, атаковать при Тырго-Кукули, или всех встречающихся варваров лагери. Один за другим… Поспешность, терпение, строй, храбрость, сильная дальняя погоня»…^[1394]

В ночь на 11 сентября войска союзников, переправлявшиеся через реку Милков (Мильку), начали наступление.

Обе колонны подошли к реке Рымна у деревни Черешти и сосредоточились в месте переправы у леса Богач. Переправу через Рымну произвели 11 сентября. Войска Суворова «крутизну берегов Рымны исправили поспешно шанцовым инструментом; шли вброд на две части: пехота вправо, кавалерия влево. Кончили переправу на рассвете»^[1395]. Вслед за русскими войсками перешли через Рымну и австрийцы. Связь между ними поддерживала конница Карачая. Пока австрийские войска двигались к турецкому лагерю у леса Крынгу-Мейлор, Суворов, построив пехоту в две линии батальонных каре с кавалерией позади, тоже пестроенной в две линии, направился к турецкому лагерю у Тырго-Кукули.

Войска Суворова начали наступление около 6 часов утра. Пройдя кукурузное поле, они вышли к глубокому оврагу, находившемуся в 1½ км впереди лагеря турок.

Гаджи-Сайтари-паша, командовавший группой войск у Тырго-Кукули, выставил на край оврага свою артиллерию и сосредоточил там кавалерию. Как только русские каре появились перед оврагом, турки открыли сильный артиллерийский огонь. Суворов приказал одному правофланговому каре перейти через овраг по узкому дефиле и подавить турецкую артиллерию.

Задача была выполнена. Но на это каре обрушилось 7 тыс. турецкой пехоты. Однако на помощь ему пришли остальные каре первой линии. Тогда в атаку пошла турецкая конница. Суворов направил в бой каре из второй линии и поставил турок под перекрестный огонь. «Крестные огни» егерей и крепкий удар в штыки «турков опровергли с великим уроном»^[1396]. Опрокинув турецкую конницу, русская пехота атаковала лагерь и овладела им. Турки бежали к реке Рымник. Их не преследовали. «Дирекция моя была важнее сего»^[1397]. Суворов направил через лес батальон пехоты для прочесывания, а остальные каре двинулись в обход. Пройдя лес, русские войска снова построились в боевой порядок. Суворов повел свое наступление не непосредственно к лесу Крынгу-Мейлор, куда выходили австрийские каре, а на деревню Бокза, из которой турки вели фланговый огонь. Таким образом, войска союзников действовали как бы в расходящихся направлениях. Образовавшийся разрыв не мог быть заполнен конницей Карачая.

Прибывший на место сражения визирь заметил это и решил разобщить войска союзников ударом кавалерии. Конница Осман-паши была разделена на два отряда в 18 тыс. и получила задачу атаковать войска Суворова и Кобурга в стык, а 20 тысяч должны были обойти австрийцев и атаковать их с левого фланга. Но все эти атаки были отражены огнем артиллерии. Войска Суворова, подойдя к д. Бокза, подавили огонь орудий и энергичным ударом овладели окопами турок. Они оказались на одной линии с австрийцами, отбивавшими яростные атаки кавалерии противника. Теперь Суворову нужно было совершить маневр — соединиться с войсками Кобурга и совместными усилиями опрокинуть турецкие войска. Проведя «марш параллельной вдоль черты принца Кобурга», русские войска вышли к лесу Крынгу-Мейлор и соединились с австрийцами.

Для атаки лагеря, занятого 15-тысячным войском янычар, войска союзников перестроились. Кавалерия вошла в интервалы между каре, а артиллерия начала сильный огонь по турецким орудиям. Суворов решил силами конницы произвести атаку незаконченного постройкой турецкого ретраншемента. Когда «сия пространная страшная линия, мещущая непрерывно с ее крыл из кареев крестные смертоносные перуны, приближившись к их пунктам сажен до 400, пустилась быстро в атаку»^[1398], из интервалов вырвалась вперед конница и, преодолев окопы, стала рубить турецкую пехоту^[1399]. Вслед за ней ворвалась пехота союзников и штыковой атакой опрокинула турок. Поражение войск противника было довершено действиями егерей с флангов, которые стали прочесывать Крынгу-Мейлорский лес. Турки в беспорядке бежали к переправе у Мартинешти.

Сражение на реке Рымник

Визирь имел возможность организовать оборону этой переправы. Но все его попытки остановить охваченные паникой войска были тщетными. Бегущие войска загромоздили мост. Конница бросалась вплавь. Переправа затруднялась тем, что после прошедших ливней в Рымнике сильно поднялась вода. «…Великий визирь с передовыми переехал мост на правый берег и его поднял. Турецкая конница от трепета бросилась вплавь и тысячами тонула. Оставшая на левом берегу конница и пехота рассеялись во все стороны без остатку»^[1400]. Бегущие войска бросили лагерь визиря у Одоя и бежали к Браилову и Рущуку. У реки Бузео их настигла русская конница и нанесла новое поражение. Турки потеряли 5 тыс. убитыми на поле боя и 2 тыс. во время преследования. Многие утонули при переправах через реки Рымник и Бузео. У Браилова и Мачина оказалось только 15 тыс. турок, которых направили в Шумлу. Остальные войска рассеялись. Союзники захватили 80 орудий, 150 знамен и огромный обоз^[1401]. Союзники потеряли около 200 человек убитыми и 300–400 ранеными.

Сражение на реке Рымник по своему значению имело стратегический характер. Оно сорвало замысел верховного визиря и в корне изменило стратегическую обстановку. Но, к сожалению, Потемкин не использовал ситуацию и ограничился тем, что овладел Бендерами и Аккерманом. Причем Аккерман сдался без сопротивления.

Сражение на Рымнике явилось крупным шагом и в области тактики. Маневр наступающих был согласован по времени и рубежам. Войска действовали в расчлененных боевых порядках, нанося удары по различным целям. Это позволило совершать сложный маневр на поле боя и по фронту, и в глубину.

Руководствуясь принципами — глазомер, быстрота и натиск, Суворов мастерски громил по частям значительно превосходившие силы противника, применяя различные формы наступательного боя. В сражении были исчерпаны все возможности, которые мог дать каждый род войск. Пехота действовала в каре и рассыпном строю. Кавалерия вела атаку колоннами и главным образом лавой — в развернутом строю с охватом противника. Артиллерия громила турок, совершая маневр колесами и огнем. Войска проявили высокий моральный дух. Их храбрость и мужество высоко оценил Суворов^[1402].

На море крупных столкновений в 1789 году не было, так как турецкие суда не выходили из своих баз. Черноморский флот смело проводил крейсерские плавания у берегов Румелии, во время которых производилась высадка десантов для диверсий. Одновременно с военным флотом у берегов Анатолии и Румелии действовало 21 корсарское судно.

18 — 19 апреля русские десанты были высажены у Аккермана и у устья Дуная. Они захватили и сожгли несколько турецких судов. Такой же десант высадился в Кюстенедже^[1403]. 14 сентября войска при содействии флота овладели Гаджибеем^[1404]. Только один раз Черноморский флот встретился с турецким у Тендры, но турки ушли к Босфору, уклонившись от боя.

Некоторого успеха в кампании 1789 года достиг корсарский флот в Средиземном море. Он сковал в Архипелаге целую эскадру турок, состоявшую из 17 судов.

Таким образом, кампания 1789 года принесла крупные стратегические и тактические успехи. В результате ее была очищена Молдавия, а главным силам турок нанесено крупнейшее за все время войны поражение.

Однако все это не заставило Турцию просить мира. Она надеялась на успешные действия шведов. Война России со Швецией продолжалась. Швеция сковала в Финляндии крупные силы русских войск и в Финском заливе весь Балтийский флот. Швеция, Пруссия и Англия, стоявшие за ее спиной, видели в этом главную задачу.

Международная обстановка резко изменилась после французской буржуазной революции 1789 года. Теперь в центре внимания Австрии и Пруссии находился Запад. Война с Турцией приобретала для Австрии второстепенное значение, и она готова была выйти из войны, что, конечно, осложняло дальнейшие условия борьбы.

Кампания 1790 года. Зима 1789/90 года значительно осложнила международное положение России. Англия и Пруссия заняли враждебную позицию против России и выступили в защиту интересов Турции и Швеции. Английский ипрусский министры заявили, что Англия и Пруссия должны ограничить растущее влияние России в Европе.

Под давлением Англии, Пруссии и Голландии союзница России Дания отказалась от продолжения войны против Швеции^[1405]. Под воздействием этих же держав из войны вышла Австрия. Правда, она не согласилась с предложением Пруссии заключить мир с последующим проведением территориальных обменов^[1406].

Пруссия хотела воспользоваться русско-турецкой войной, чтобы еще раз поживиться за счет Польши. В этих целях 19 (30) января 1790 года она заключила союзный договор с Турцией, по которому за оказанную ей дипломатическую помощь она путем ряда обменов территориями должна была получить от Польши Торн и Данциг, а от Швеции Померанию. При этом Турции было обещано возвращение Крыма^[1407]. Пруссия добилась от Польши, не подозревавшей о новом прусском проекте поживиться за счет ее территории, совместного выступления с демаршем против России. В начале 1790 года Пруссия сосредоточила в Прибалтике 40-тысячный корпус, столько же было собрано в Силезии. Кроме того, была начата мобилизация 100-тысячной армии, которая предназначалась для развития военных действий^[1408].

Екатерина II была возмущена поведением прусского правительства, столь неблагодарно заплатившего за все уступки, сделанные Россией после Семилетней войны. Она писала Потемкину: «Все старания наши, употребляемые к успокоению Берлинского двора, остаются бесплодны… трудно надеяться поддержать сей двор как от вредных намерений, против нас направляемых, так и от нападения на союзника нашего»^[1409].

Демарш Пруссии был поддержан правительством Англии. По приказу Питта было подготовлено два флота для действий против России. Но начать боевые действия он не решался. Его удерживали оппозиционные настроения промышленных кругов, заинтересованных в возобновлении торговли с Россией.

Тем не менее противники России добились серьезного успеха. Им удалось не только изолировать Россию, но и заставить ее воевать на два фронта. Больше того, возникла реальная угроза войны с Пруссией, а возможно, и с Польшей.

Особенно неприятна была потеря Австрии в качестве союзницы, войска которой оттягивали на себя известную часть турецких сил. «Союзник, каков он есть, — писала Екатерина II Потемкину, — но без него еще тяжелее быть может, ибо законы принять от прусского короля мне не сродно, а России еще менее. Что Кобург плох, сие довольно известно. Не будет нам покоя, пока прусский король не будет бит, и надобно необходимо помышлять чем»^[1410].

Положение стало весьма серьезным. В Петербурге решили перебросить главные силы из Финляндии на западную границу, а Обсервационную армию разместить между Нарвой, Псковом и Ригой^[1411]. Но самое главное — нужно было расстаться с идеей создания буферного государства — Дакии, ибо на европейском горизонте ясно вырисовывалась коалиция, вести войну с которой, по мнению правительства Екатерины II, было несвоевременно.

В марте 1790 года в рескрипте Потемкину Екатерина писала: «Вам известно, что в случае успехов оружия нашего предполагали мы область независимую, из Молдавии, Валахии и Бессарабии составляемую, под древним ее наименованием Дакия в пользу второго внука нашего великого князя Константина Павловича… Мы согласны были с мнением вашим, что и одна Молдавия по ее изобилию могла быть для внука нашего составить выгодный удел, и в сем виде выше начертили разные степени требований наших в удовлетворении убытков, войною государству нашему причиненные… Мы оставляем судить вам, время ли теперь наименовать внука нашего владетелем Молдавии; не приумножит ли оно затруднения в мире, да и от кого, от турок ли, силою оружия нашего в слабость приведенных, или же от других врагов, а может быть, и от самих друзей России?.. Мы должны заключить, что ежели король прусский решился, как и нет сомнения, исполнять договор свой наступательного союза с Портою, то, конечно, таковой шаг наш приймет за первый подвиг к обнажению своих неприязненных к нам действий»^[1412].

Правда, внимание центральных держав все более сосредоточивалось на событиях во Франции. Правительства феодальных держав Пруссии и Австрии и буржуазной Англии собирали силы для борьбы с французской революцией, и поэтому война с Россией отступала на второй план. К событиям во Франции не остались равнодушными и в Петербурге. После крестьянской войны 1773–1775 гг. Екатерина II и ее правительство быстро реагировали на народные выступления. Екатерина не отказалась бы сама возглавить контрреволюционный поход во Францию. В этих целях она была готова заключить мир со Швецией «в том состоянии вещей, каковы были до начатия войны»^[1413], и скорее покончить с Турцией, но для этого нужны были решительные победы над противником.

На 1790 год Потемкин принял план, по которому русская армия должна была занять левый берег Дуная, выждать развитие событий на севере и западе России и в случае благоприятной обстановки перенести военные действия за Дунай^[1414]. Оборонительный характер плана Потемкина обусловливался тем, что ему пришлось отправить значительные силы на западную границу в Польшу. Ослабленная Дунайская армия не могла добиться решительной победы над турецкими войсками. Турки опирались на многочисленные укрепления, среди которых особо важную роль играл Измаил, превращенный в первоклассную крепость. Вот почему Потемкин действовал медленно и неуверенно.

Военные действия в кампании 1790 года начали австрийские войска. В июне они осадили Джурджу, но вскоре осада была снята, австрийцы отошли. Суворов предлагал начать активные действия за Дунаем, но его удерживал Потемкин.

Обстановка улучшилась только после того, как Швеция вышла из войны с Россией и заключила 3 августа 1790 года Верельский мир. По этому миру русско-шведские границы остались без изменений. Швеция все больше превращалась во второстепенную державу. Ее попытки возвратить себе прежнее положение военным путем оказались безуспешными.

Россия предложила также и Турции заключить мир, но последняя под давлением Англии и Пруссии отказалась от каких-либо переговоров. Тогда Потемкин принял решение начать активные боевые действия на левом берегу Дуная. Однако развитию этих действий мешал Измаил, имевший 35-тысячный гарнизон. Опираясь на Измаил, турки могли нанести удар во фланг и тыл русским войскам. Кроме того, нужно было нанести достаточно сильное поражение турецкому флоту, господствовавшему на Черном море и на Дунае. Только изменив соотношение сил на море, можно было рассчитывать на серьезный успех на суше. Потемкин понимал это и поэтому решил начать действия прежде всего на море. Он устранил нерешительного Войновича и назначил командующим Черноморским флотом Ф. Ф. Ушакова, а Черноморской гребной флотилией — И. М. де Рибаса.

Получив назначение, Ушаков принял все меры к тому, чтобы подготовить флот к будущим сражениям. Для подготовки личного состава флот проводил крейсерские плавания с 16 мая по 5 июня 1790 года у берегов Анатолии и Румелии. Во время этих плаваний Ушаков обучал личный состав основам новой маневренной тактики.

Бой в Керченском проливе. К началу летней кампании 1790 года для ведения боевых действий были готовы 18 линейных кораблей, 9 фрегатов, 1 бомбардирский корабль, крейсерские и другие мелкие суда, входившие в севастопольскую таганрогскую и херсонскую эскадры^[1415].

Первый удар по турецкому флоту был нанесен в конце мая 1790 года у берегов Анатолии. 21 мая русская эскадра, насчитывавшая 3 линейных корабля, 4 фрегата и 12 судов других классов, разыскивая флот противника, подошла к Синопу. Здесь она потопила и нанесла повреждения нескольким судам, пытавшимся укрыться под защиту крепостной артиллерии, и захватила 6 купеческих судов. Вслед за этим эскадра вступила в бой с турецкими судами у Анапы. Эти суда также укрылись под защиту береговых батарей.

Все эти крейсерские плавания вынудили турок прекратить переброску и сосредоточение своих войск в Анапе. Возвратившись в Севастополь, эскадра подготовилась к новому походу, для которого Ушаков утвердил новое боевое расписание. По этому расписанию в авангард, в кордебаталию и в арьергард вошло по 3 корабля и 2 фрегата^[1416].

28 июня Ушаков получил сведения о том, что турецкая эскадра прошла мимо берегов Крыма и направилась к Анапе, где сосредоточивались войска, чтобы взять десант и высадить его в Крыму. Ушаков сообщил об этом Потемкину и, вскоре получил от него приказ «решить с ним (т. е. с турецким флотом. — Л. Б.) дело»^[1417]. 2 июля севастопольская эскадра вышла в море. Даже в это время Ушаков не переставал проводить учения по построению походных колонн и выполнению боевых эволюций^[1418]. Особое внимание было обращено на обучение артиллеристов прицельной пальбе.

Со 2 июля севастопольская эскадра вела поиски турецких кораблей, которые были обнаружены 8 июля возле Анапы. Турецкая эскадра имела. 10 линейных кораблей, 8 фрегатов и 36 судов других классов. Ушаков располагал также 10 линейными кораблями, 6 фрегатами и 16 судами других классов. Турки шли от Анапы в сторону Крыма. Ушаков принял решение не допустить высадки турецкого десанта и дать бой турецким судам в Керченском проливе. Он приказал принять бой в линейном боевом порядке, под парусами на левом галсе. К 12 часам турецкая эскадра с наветренной стороны подошла к русскому авангарду и атаковала его. Однако эта атака была отбита. Командующий турецким флотом решил повторить атаку и нанести удар по русскому авангарду увеличенными силами. Ушаков понял его замысел и тоже усилил свой авангард линейными кораблями из кордебаталии, а из фрегатов образовал резерв. Это перестроение дало возможность отразить и вторую атаку противника.

В 15 часов переменившийся ветер позволил Ушакову произвести маневр, сблизиться с противником и нанести удар. Подойдя на короткую дистанцию, находившиеся в резерве фрегаты обрушили огонь по 1-му и 2-му флагманам турецкой эскадры. Боевой строй был нарушен. Не выдержав огня, турецкие суда стали выходить из боя. Ушаков снова приказал построить свою эскадру в линию, но без соблюдения назначенных мест, чтобы быстро завершить удар… Однако турки прекратили бой в 20 часов и, пользуясь быстроходностью своих судов, бежали. Хотя многие турецкие корабли и получили тяжелые повреждения, им удалось уйти под покровом ночи. В этом бою турки потеряли одно судно.

Бой у Керченского пролива

Таким образом, поражение турецкого флота в Керченском проливе сорвало попытку турок высадить десант на Керченском полуострове. В этом бою Ушаков применил новый способ действий. Удар резервом решил судьбу сражения.

До конца августа турецкие суда изредка появлялись у северных берегов Черного моря. Севастопольская эскадра пополнилась новыми судами и в течение июля и августа несла дозорную службу. Ушаков кропотливо собирал разведывательные данные, сообщал их Потемкину и энергично готовился к новым сражениям.

В конце августа Потемкин вновь приказал выйти в море и дать бой турецкой эскадре, появившейся у северо-западных берегов Черного моря. Ушаков поручил де Рибасу выйти на соединение с севастопольской эскадрой, но вследствие неподготовленности флотилии эту задачу пришлось отложить. Ушаков получил донесение от береговой разведки Кутузова о появлении турецких кораблей и принял решение немедленно выйти в море.

Сражение у о. Тендра. Севастопольская эскадра вышла к Гаджибею 27 августа в составе 10 линейных кораблей, 6 фрегатов, 1 бомбардирского корабля и 20 судов других классов и встретила турецкий флот из 14 линейных кораблей, 8 фрегатов и 23 вспомогательных судов. Появившись внезапно у о. Тендра, Ушаков атаковал стоявшего здесь на якоре противника походным строем. Турки растерялись и стали рубить канаты якорей. Капудан-паша Хюсейн дал приказ отходить к берегам Дуная. Ушаков решил отрезать арьергардные корабли противника и, находясь на ветре, атаковал их. Не желая терять часть эскадры, капудан-паша возвратил отходившие корабли и стал выстраивать их в боевую линию.

В свою очередь Ушаков также перестроил эскадру из трех кильватерных колонн в линию — баталии на левом галсе, а затем повернул на правый галс и атаковал турок на коротких дистанциях. Три фрегата образовали резерв, чтобы отразить возможную попытку турок нанести удар по авангарду. В 15 часов русская эскадра открыла огонь. Не выдержав огня, турки стали выходить из боя. Введенные в бой фрегаты окончательно расстроили боевой порядок противника. Воспользовавшись ветром, турецкая эскадра бежала к устью Дуная. Преследование продолжалось и на другой день. Во время преследования были захвачены два линейных корабля (один из них — «Капудание» — взорвался) и три вспомогательных судна. Кроме того, турки потеряли еще один линейный корабль и несколько мелких судов, затонувших у берегов Босфора. Спустя несколько дней флот «на севастопольский рейд прибыл благополучно», а прибывшая в конце сражения Лиманская флотилия отвела захваченные суда противника^[1419].

В этом сражении Ушаков обогатил свою тактику: он применил здесь атаку противника с ходу, удар сосредоточенными силами по арьергарду противника, мастерское перестроение и нанесение удара с короткой дистанции картечью по судам противника.

Сражение у о. Тендра

Победа Ушакова у о. Тендра задержала, активные действия турецких войск, сосредоточенных у Рущука. Турецкое командование ставило своей задачей нанести удар по войскам Кобурга, собранным южнее Бухареста. Принц Кобургский снова обратился за помощью к Суворову. Войска Суворова были уже под Бухарестом, когда стало известно о подписании Австрией Рейхенбахского соглашения о выходе Австрии из войны. В начале августа Суворов выступил со своими войсками обратно. 19 сентября Австрия подписала сепаратное перемирие с Турцией.

Река Серет стала демаркационной линией. Русская армия могла действовать на ограниченном участке, в низовьях Дуная, где господствовала крепость Измаил. В то же время победа у о. Тендра создала условия для переброски на Дунай гребной флотилии, чем облегчалось положение для взятия Измаила. Лиманская флотилия из 38 судов и 48 канонерских лодок была переброшена к устьям Дуная в середине октября под прикрытием севастопольской эскадры. Однако в устьях Дуная ее встретили огнем береговых батарей и турецкой речной флотилии, имевшей 23 судна. Де Рибас огнем нанес поражение, а затем отогнал турецкие корабли, а высаженный десант захватил две береговые батареи. В этом бою турки потеряли одну плавучую батарею и семь транспортов.

Вслед за этим Лиманская флотилия стала подниматься вверх и с боем захватила Килию, Тульчу и Исакчу. Во время боев до штурма Измаила Лиманская флотилия потопила или сожгла более 100 турецких судов и 40 паромов и захватила более 40 судов^[1420]. Действия Лиманской флотилии на Дунае прикрывала до 10 ноября эскадра Ушакова, которая охраняла подступы к устью Дуная и снабжала флотилию боеприпасами и продовольствием.

Штурм Измаила. К осаде Измаила русская армия приступила поздно осенью. Крепость находилась на левом берегу Дуная. К 1790 году турки сильно укрепили Измаил. Мощный 12-километровый вал с семью бастионами защищал крепость с востока, севера и запада. Вдоль вала тянулся глубокий ров, заполненный водой. Крепостная ограда имела четверо ворот: Килийские, Бендерские, Хотинские и Бросские. Со стороны Дуная крепость была защищена слабее. Там находилось 10 отдельных батарей. Гарнизон крепости имел 35 тыс. человек при 265 орудиях. По тем временам крепость считалась неприступной.

Для осады Измаила Потемкин смог направить только 31 тыс. войск при 600 орудиях и Лиманскую флотилию, которая должна была содействовать сухопутным войскам со стороны Дуная. Сам Потемкин не прибыл к Измаилу, а направленные сюда генералы Гудович, П. Потемкин и де Рибас ограничились вначале тем, что обложили крепость и с 23 ноября по 1 декабря вели нерешительные действия. Только де Рибасу удалось захватить остров Чатал. Вскоре выявился недостаток боеприпасов и продовольствия. В войсках, расположенных на открытой местности, начались болезни. После неудачной попытки взять Измаил был собран военный совет, который принял решение снять осаду. Укрепления Измаила, большой гарнизон, обеспеченный всеми видами боеприпасов и продовольствия, и безуспешность попыток овладеть крепостью вынуждали генералов сделать этот вывод. Решение военного совета было доведено до Потемкина. Не дожидаясь его санкции, генералы стали снимать войска и направлять их на зимние квартиры. Тяжелая артиллерия была отправлена в Бендеры.

Потемкин, убедившись в том, что без Суворова овладеть Измаилом нельзя, 25 ноября назначил его командующим войсками и подчинил ему флотилию де Рибаса^[1421]. Одновременно он сообщил Суворову о решении Военного совета и предоставил ему возможность самостоятельно решить вопрос о дальнейших действиях под Измаилом. По этому поводу Потемкин писал: «Предоставляю вашему сиятельству поступить тут по лучшему вашему усмотрению продолжением ли предприятий на Измаил или оставлением оного»^[1422].

2 декабря Суворов прибыл к Измаилу, осмотрел его и кратко сообщил Потемкину: «Крепость без слабых мест. Сего числа приступлено к заготовлению осадных материалов, коих не было, для батарей, и будем старатца их совершить к следующему штурму дней чрез пять…»^[1423]

Подготовка к штурму была завершена в весьма сжатый срок. За десять дней заготовлено 27 тыс. фашин и 40 лестниц. Невдалеке от крепости был насыпан в натуральную величину вал и сделан ров, где войска проводили непрерывные тренировки, осваивая методы штурма крепости. Вокруг крепости и на о. Чатал возводились батареи. Все начальники проводили рекогносцировки тех участков, на которых им предстояло действовать. Особое внимание Суворов обратил на состояние морального духа войск. Он объезжал войска и часто говорил с ними, вспоминал прежние победы и указывал на предстоявшие трудности. Эти беседы вселяли уверенность в солдат.

Уже к 7 декабря войска были готовы, но Суворов ждал подхода некоторых своих полков. В этот день он обратился к измаильскому командованию с требованием сдать крепость без боя. «Соблюдая долг человечества, — писал он сераскиру Мегмет-паше, — дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие вашему превосходительству и почтенным султанам и требую отдачи города без сопротивления»^[1424]. Одновременно противнику было послано письмо от Потемкина. Однако от сераскира Мегмет-паши поступил отрицательный ответ. Стремясь выиграть время, он просил заключить перемирие на 10 дней, так как не мог принять решение без санкции визиря. Суворов «против обыкновения» дал ему еще один день «до будущего утра на размышление»^[1425]. В тот же день было вынесено решение «по диспозиции приступить к штурму безотлагательно, дабы не дать неприятелю время еще более укрепиться», и признать отступление предосудительным для русских войск^[1426].

Диспозиция, составленная Суворовым, предусматривала весь порядок работы, обеспечивавшей проведение штурма. Для штурма все войска были разделены на три группы, по три колонны в каждой группе. Состав каждой колонны и способы действий так же точно определялись. Каждая колонна состояла из группы стрелков с фашинами, за которыми следовали рабочие с шанцевым инструментом, а за ними шла пехота с лестницами. Колонну замыкал резерв, построенный в каре, для отражения вылазок конницы из крепости.

Кроме штурмовых колонн, каждый командир группы и командующий войсками имели резервы для подкрепления войск во время штурма. Всего в резерве было около 4 тыс. человек. В группу Самойлова, атаковавшую восточный фас крепости, вошло 12 тыс. человек, в группу П. Потемкина, атакующую западный фас, — 7,5 тыс. человек, в группу де Рибаса, атакующую со стороны Дуная, — 9 тыс. человек. Атака поддерживалась огнем 460 орудий.

Суворов решил атаковать крепость одновременно всеми колоннами. Так как дислокация не указывала направления главного удара, то практически все направления могли стать таковыми, поэтому каждому командиру группы предоставлялась полная инициатива.

Уже с 7 декабря решено было давать сигналы ракетами, чтобы держать гарнизон крепости в напряжении и дезориентировать противника в действительном времени начала штурма. 10 декабря началась артиллерийская подготовка, в которой активное участие принимала также флотилия де Рибаса. Вначале турецкая крепостная артиллерия деятельно отвечала, но затем огонь ее ослабел и угас.

Штурм Измаила

Войска заняли исходное положение в 3 часа ночи, а в 5 часов утра двинулись под покровом густого тумана к крепостным стенам. Штурм начался в 5 час. 30 мин.^[1427].

Суворов разделял штурм на два периода. Основным содержанием первого периода была борьба за крепостную ограду. По сигналу все колонны пошли на штурм. Заметив приближение войск, когда они были уже на расстоянии картечного выстрела, турки открыли по ним сильный ружейный и артиллерийский огонь. 1-я и 2-я колонны Львова и Ласси успешно атаковали Бросские ворота и редут Табие. Под огнем противника войска овладели валом и штыками проложили дорогу к Хотинским воротам, через которые в крепость вошли конница и полевая артиллерия. 3-я колонна Мекноба остановилась, так как на данном участке подготовленные к штурму лестницы оказались недостаточно длинными и их пришлось связывать по две. С огромными усилиями войскам удалось взобраться на вал, где они встретили упорное сопротивление. Положение исправил резерв, который позволил опрокинуть турок с крепостного вала в город.

4-я колонна Орлова и 5-я Платова достигли успеха после жестокой схватки с турецкой пехотой, внезапно сделавшей вылазку и ударившей в хвост 4-й колонне. Суворов немедленно выслал резерв и вынудил турок отойти в крепость. Первой взошла на вал 5-я колонна, а за ней и 4-я^[1428].

В наиболее трудном положении оказалась 6-я колонна Кутузова, которая атаковала новую крепость. Войска этой колонны, достигшие вала, подверглись контратаке со стороны турецкой пехоты. Однако все контратаки были отражены, войска овладели Килийскими воротами, что позволило усилить наступавшую артиллерию. При этом «достойный и храбрый генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов мужеством своим был примером подчиненным…»^[1429].

1, 2 и 6-я колонны, «исполня мужественно, храбро и с удивительною быстротою по данной диспозиции первое стремление, положили основание победы»^[1430].

Больших успехов добились 7, 8 и 9-я колонны Маркова, Чепиги и Арсеньева. Между седьмым и восьмым часами они высадились у измаильских укреплений у Дуная. 7-я и 8-я колонны быстро захватили действовавшие против них батареи на укреплениях. Труднее пришлось 9-й колонне, которая должна была вести штурм под огнем с редута Гоби. После упорного боя 7-я и 8-я колонны соединились с 1-й и 2-й колоннами и ворвались в город.

Содержание второго этапа составляла борьба внутри крепости. К 11 часам русские войска захватили Бросские, Хотинские и Бендерские ворота, через которые Суворов двинул в бой резервы. Многочисленный турецкий гарнизон продолжал сопротивляться. Хотя турки не имели возможности маневрировать и без поддержки артиллерии их борьба была малоэффективна, все же они упорно дрались за каждую улицу и каждый дом. В середине дня крепость по существу уже находилась в руках русских войск. «жестокий бой, продолжавшийся внутри крепости, чрез шесть часов с половиною с помощию божиею, наконец, решился в новую России славу. Мужество начальников, ревность и расторопность штаб- и обер-офицеров и беспримерная храбрость солдат одержали над многочисленным неприятелем, отчаянно защищавшимся, совершенную поверхность и в час пополудни победа украсила оружие наше новыми лаврами»^[1431].

Однако в ряде мест турки засели в каменных зданиях и продолжали сопротивляться. Но вскоре и они капитулировали, когда в дело была введена артиллерия.

«Таким образом, — писал Суворов, — совершена победа. Крепость Измаильская, столь укрепленная, сколь обширная и которая казалась неприятелю непобедимою, взята страшным для него оружием российских штыков»^[1432].

Противник потерпел тяжелое поражение. Из 35-тысячного гарнизона 26 тыс. было убито и 9 тыс. взято в плен. В крепости захвачено 265 орудий и 42 судна. В число трофеев русских войск также входило 345 знамен и 7 бунчуков. Потери русских войск составили убитыми 1815 и ранеными 2445 человек^[1433]. Одна из самых сильных крепостей Европы, усовершенствованная накануне войны французскими и немецкими инженерами, была взята штурмом. Применив метод ускоренной атаки, Суворов доказал нецелесообразность метода постепенной осады.

Штурм Измаила явился примером полного использования каждого рода войск. Здесь было прекрасно осуществлено взаимодействие сухопутных войск с флотилией. Войска применили во время боя новые методы борьбы. Они вели штурм в колоннах, а в городе действовали в рассыпном строю. На основе получаемых данных по донесениям, Суворов своевременно подкреплял штурмующие войска резервами на наиболее важных направлениях и создавал перелом в критический момент.

Русские войска проявили храбрость и высокое мужество. Суворов представил к награждению многих офицеров и младших командиров, солдат и казаков, подробно указав все их подвиги во время этого беспримерного штурма. В своем донесении он писал: «Неможно превознесть довольно похвалою мужество, твердость и храбрость всех чинов и войск, в сем деле подвизавшихся, нигде более ознамениться не могло присудствие духа начальников, расторопность и твердость штаб- и обер-офицеров, послушание, устройство и храбрость солдат… Сие исполнить свойственно лишь храброму и непобедимому российскому войску»…^[1434].

В честь взятия Измаила была выбита медаль, которой наградили всех участников штурма. Екатерина II отметила заслуги Суворова довольно скромно. Он был лишь «пожалован подполковником» лейб-гвардии Преображенского полка, и вместе с медалью ему была направлена «похвальная грамота с означением его подвигов»^[1435]. Все награды достались главным образом Потемкину.

Лиманская флотилия за успешные действия была переименована в Черноморский гребной флот^[1436].

Некоторую активность турецкие войска проявили в ходе этой кампании лишь на Кавказе. Из Анапы вверх по Кубани направилась 20-тысячная турецкая армия под командованием Батал-паши с задачей выйти к Кабарде и затем поднять восстание горцев против России. Однако горцы отказались выступить в защиту турецких интересов. Турецкая армия была окружена русскими войсками и разбита, а сам Батал-паша взят в плен.

Кампания 1791 года. Взятие Измаила произвело огромное впечатление не только на Турцию, но и на страны Западной Европы. Силы Турции были значительно надломлены, но она продолжала борьбу, все еще веря в то, что на ее стороне выступят Англия, Пруссия и Польша. Угроза выступления этих держав достаточно определенно проявилась в начале 1791 года. Для отражения возможного нападения в районе Риги была сосредоточена Двинская армия. Рига и Петербург приведены в боевую готовность. Балтийский флот стоял наготове в Кронштадте, Ревеле и Риге. По требованию Потемкина Суворов был отозван в Петербург и вступил в командование войсками, расположенными в Финляндии, ему было поручено в короткий срок организовать оборону северо-западной границы^[1437].

Осмотрев пограничные укрепления, Суворов составил план оборонительных мероприятий в Финляндии, в который входило строительство новых укреплений, реконструкция существующих крепостей, создание баз снабжения войск и т. п. Все эти работы проводились в соответствии со стратегическим планом, составленным на случай новой войны со Швецией. Суворов предлагал в этом случае ведение наступательной войны^[1438].

Потемкин принял решение направить в Польшу и на северо-запад большую часть своих войск, так как боевая мощь Турции уже была подорвана. Однако, чтобы вынудить Турцию сложить оружие и просить мира, нужно было нанести еще несколько сильных ударов. Новые победы на Балканах одержали войска под командованием М. И. Кутузова. Эти победы были поддержаны сокрушительным ударом по турецкому флоту, осуществленным Ушаковым.

Сражение при Бабадаге

В конце апреля 1791 года началась новая кампания. Русские войска получили задачу развернуть боевые действия за Дунаем. Турецкое командование, стремясь не допустить наступления русских войск, сосредоточило до 80 тыс. человек в районе Мачина, Бабадага. Репнин поставил задачу перед Кутузовым, командовавшим крупными силами, расположенными в Измаиле и его округе, нанести поражение туркам.

Имея 12 тыс. войск, Кутузов решил нанести внезапный удар по противнику. В ночь на 3 июня войска были скрыто переправлены близ Тульчи. Противник обнаружил русские войска на правом берегу Дуная, «когда уже большая часть войск наших на его берегу была»^[1439].

Выслав вперед авангард, Кутузов направил войска через лес и реку Котолуй с целью открыть «себе путь в тыл неприятельского укрепления и лагеря»^[1440]. На рассвете 4 июня через речку Котолуй была устроена плотина, по которой перешли войска и начали движение к Армутли (Армаклу). Во время движения разведкой было установлено наличие крупных турецких сил восточнее Армутли. Кутузов изменил решение и приказал войскам атаковать турецкий укрепленный лагерь у озера Бабадаг.

Турецкий лагерь был защищен с фронта рекой Бабадаг, с правого фланга озером Бабадаг. Располагаясь на высотах, он представлял собой трудный объект для атаки. Однако Кутузов не остановился перед трудностями и, построив боевой порядок, начал наступление. Турки сделали первую попытку оказать сопротивление на подступах к лагерю, но были отброшены к реке Бабадаг. Русские войска, построенные в каре, продолжали продвигаться вперед. В целях обеспечения открытого правого фланга, Кутузов выдвинул отряд, который занял высоты у деревни Армаклу. Войска шли к турецкому лагерю без артиллерийской поддержки. Кутузов запретил открывать огонь, «дабы, не разбивая неприятельских толп, привести оные перестрелкою под удар конницы нашей и ежели можно под картечь».

Этот расчет полностью оправдался. Подойдя на короткую дистанцию, Кутузов атаковал турок конницей, вслед за которой «пехота удвоила шаги, и казаки, подкрепляемые карабинерами, ехали, так сказать, на плечах неприятеля до самих укреплений». Атака лагеря была проведена успешно. «Неприятель, оставя в укреплении пушки и весь свой лагерь, бежал в леса…»^[1441]. В Бабадаге были захвачены крупные склады продовольствия.

Поражение 10-тысячного турецкого отряда у Бабадага не разрешило поставленной задачи. Оставалась еще крупная группировка турок в 30 тыс. человек у Мачина.

Репнин, подтянув к Галацу корпуса Голицына, Волконского и Кутузова, решил нанести удар по мачинской группировке турецких войск, численность которой русское командование представляло себе довольно слабо.

Переправившись через Дунай, Репнин прошел полуостров Кунцефан и вышел на правый фланг турецкого лагеря у Мачина. Построенный им боевой порядок предусматривал следующее распределение войск: на правом фланге действовали войска Голицына и Волконского, на левом — Кутузова (Бугский корпус и казаки). Пехота была построена в одну линию каре, за которой располагалась кавалерия.

Сражение произошло на сильно пересеченной местности. Наступать пришлось с форсированием реки Катечер. Войска правого фланга имели задачу наносить удар в лоб. Главную задачу решали войска левого фланга, которыми командовал Кутузов. Войска быстро переправились по вооруженной пло-тине через реку Катечер и поднялись на холмы. Кутузов остановил движение каре, чтобы огнем артиллерии освободить от турок высоты, «бывшие противу левого фланга, не оставляя отнюдь сего сильного неприятеля за спиною»^[1442]. Попытки турок совершить обход и нанести удар во фланг конницей были отражены, и пехотные каре снова двинулись в наступление. «Когда линии всего корпуса выровнялись и левой фланг от неприятеля освобожден, тогда вступили уже войска в движение, поражая неприятеля картечью, мелким ружьем, а иногда и штыками и, занимая высоты одна за другою по всему пространству неприятеля, достигли той, которая командует долиною Мачинскою»^[1443]. Появление русских войск в тылу турецких войск вызвало смятение. В панике они отступили. Кутузов отправил для преследования легкую конницу. Турки потеряли более 4 тыс. убитыми и 35 орудий.

Во время разгрома турецкой армии под Мачином гребной флот на Дунае атаковал 28 июня турецкую флотилию, состоявшую из 30 судов. В результате было уничтожено 6 судов противника. Опыт сражений под Бабадагом и Мачином показал, что Кутузов развивал здесь способы ведения военных действий, разработанные Суворовым. Кутузов показал себя искусным тактиком, умело сочетающим инициативу, смелость и решительность с осмотрительностью.

Сражение у Калиакрии. Удары по турецкой армии на суше были подкреплены поражением турецкого флота при Калиакрии. К началу кампании 1791 года Черноморский флот имел в боевом составе 16 линейных кораблей, 2 фрегата, 2 бомбардирских корабля и 19 судов других классов. 11 мая Ушаков получил предписание «искать неприятеля, где он в Черном море случится»^[1444]. Сообщив Потемкину, что он готов принять все меры к истреблению турецких сил, Ушаков вышел в море. Однако турецкий флот всячески уклонялся от встречи с русской эскадрой.

31 июля Ушаков оонаружил стоявший на якорях у мыса Калиакрия крупный турецкий флот капитан-паши Хюссейна в составе 18 линейных кораблей, 17 фрегатов и 43 вспомогательных судов. Ушаков, не перестраиваясь из походного порядка в боевой, совершил маневр и атаковал турецкую эскадру. Под огнем береговых батарей он отрезал эскадру противника от берега и потопил часть судов. Уволенная на берег турецкая команда не успела даже возвратиться на свои корабли. Во время боя Ушаков перестроил походный порядок в линию баталии параллельно турецкой. Противник попытался оказать сопротивление. «Известной алжиринский паша Саит-Али… оборотил весь флот за собою, устраивая линию на левый галс»^[1445]. Русский флот сблизился с противником на ближнюю дистанцию и в 17 часов открыл огонь. Сам Ушаков атаковал группой кораблей флагман Саид-Али и затем второй флагманский корабль и сломал турецкий линейный порядок. «Наш же флот всею линиею передовыми и задними кораблями совсем его окружил и производил с такой отличной живостию жестокий огонь, что… принудил укрываться многие корабли один за другова, и флот неприятельский при начале ночной темноты был совершенно уже разбит до крайности». Оставшиеся турецкие суда бежали к Стамбулу, а «наш флот, сомкнув дистанцию, гнал и беспрерывным огнем бил его носовыми пушками, а которым было способно и всеми лагами»^[1446]. Наступившая ночь прекратила преследование. Во время поспешного бегства еще несколько кораблей противника пошло ко дну.

Крупный успех был достигнут также на Кавказе. В 1791 году русские войска штурмом взяли Анапу, служившую в эту войну центром сосредоточения турецких десантов. Отсюда турки угрожали Крыму и Кавказу.

Потерпев поражение на суше и на море, Юзуф-паша поспешил подписать 31 июня в Галаце предварительные условия мирного договора. Переговоры начались в октябре 1791 года и продолжались до конца декабря. Со стороны России их вел сначала Г. Потемкин, а затем Безбородко. Со стороны Турции — реис-эфенди Абдула-эфенди, Ибрагим Исмет-бей и Мехмет-эфенди.

Сражение у мыса Калиакрия

Во время переговоров турецкие представители попытались предъявить свои требования, но они были решительно отвергнуты Безбородко. Лишенная надежды получить поддержку Англии и Пруссии, занятых подготовкой войны с Францией, Турция подписала 29 декабря 1791 года договор, по которому она отдавала Очаков, подтверждала условия Кючук-Кайнарджийского мира и признавала присоединение Крыма к России. Новая граница России на западе проходила по Днестру, а на востоке по Кубани. Турция отказалась от притязаний на Грузию и обязалась соблюдать условия Кючук-Кайнарджийского мира в отношении дунайских княжеств.

Ясский мир закрепил за Россией ее исконные земли на Черноморском побережье и тем самым окончательно разрешил жизненно важную для России черноморскую проблему. Ясский мир имел большое значение для Украины. «В результате этих побед были освобождены от владычества Турции Крым и южные украинские земли, что сыграло огромную положительную роль в развитии производительных сил всей страны, получившей ранее недоступный для нее выход к морю»^[1447].

Война 1787–1791 гг. явилась новым крупным шагом в развитии русского военного искусства.

В этой войне в области стратегии утвердились принципы генерального сражения. Крупнейшим мастером решительного маневра показал себя А. В. Суворов. Его действия явились примером влияния отдельных сражений на общий ход войны. Своими победами Суворов создавал благоприятную для русской армии стратегическую обстановку. Таковы его действия в период Кинбурн-Очаковской обороны. Разгром турок у Кинбурна и взятие Очакова сорвали план турок и изменили соотношение сил в пользу России. Вследствие этого весь район был очищен от турок. Еще большее значение имели победы Суворова в 1789 году под Фокшанами и Рымником и победы Ушакова на море. Разгром главных сил турецкой армии и флота в корне изменил обстановку, и война была бы закончена, если бы Потемкин перешел в общее наступление, как предлагал Суворов. Новые победы Суворова у Измаила и Ушакова у Калиакрии поставили Турцию на край гибели и предрешили успешное окончание войны.

Позднее, обобщая стратегический опыт этой войны, Суворов разработал новый план борьбы. В этом плане он предусматривал развитие разработанного им способа борьбы, главным содержанием которого был разгром войск противника в генеральном сражении. Основные положения плана сводились к следующему:

а) «надо начать кампанию своевременно, до того, как они (турки. — Л. Б.), собрав свои войска, двинутся к Дунаю»;

б) нужно обеспечить взаимодействие армии и флота. Следует разбить флот противника, чтобы облегчить действия войск. «Адмирал Ушаков доказал бы возможность уничтожения подобной вражеской эскадры после своего последнего морского боя»;

в) не терять времени на осаду крепости, «итти навстречу туркам, атаковать их и, разбив, преследовать по возможности…

Такой способ действий должен быть всегда соблюдаем нашими войсками, и, насколько возможно, они должны следовать правилу разбить врага в поле, прежде чем предпринимать осаду»;

г) обеспечить возможность нанесения нарастающих ударов и, «если позволит время года и все препятствия будут преодолены, нужно покончить с самим Константинополем…

Строго соблюдайте правила нанесения мощных ударов по турецким войскам, чтобы ослабить их, насколько возможно, и не бросайтесь на столицу с риском»;

д) нанести удар по Константинополю с суши и с моря, «тогда можно было бы начать действия против самой столицы путем блокады», предоставив ее жителям возможность переправиться через Босфор;

е) «будучи хорошо снабженными и хорошо подготовленными не только для обороны, но и для наступательных действий, нам нечего опасаться их проектов»;

ж) «расчет времени есть главное правило ведения войны». Войну закончить в две кампании»^[1448].

Еще больше нового эта война дала в области тактики. В русско-турецкой войне 1768–1774 гг. процесс складывания новых тактических форм только начался: Румянцев решительно порвал с линейными построениями и ввел расчлененный боевой порядок (дивизионные и полковые каре), а Суворов, применив батальонные и ротные каре, с резервом внутри каре, свел их к колоннам. В войне 1787 1791 гг. суворовские расчлененные боевые порядки окончательно утвердились. У Кинбурна Суворов строит войска в две линии колонн, создавая необходимую упругость и ударную силу. Питание боя из глубины специально выделенными резервами и наращивание свежих сил позволяли выдержать удары противника, измотать его и нанести сокрушительный контрудар.

У Рымника Суворов маневрирует боевым порядком. Он смело разделяет свою армию, наносит ряд последовательных ударов, затем перестраивает ее в две линии каре и обрушивает решающий удар. Под Измаилом он мастерски сочетает действия стрелков с колоннами и действует концентрическими ударами.

Весь этот богатейший опыт Суворов обобщил в «Науке побеждать» — величайшем достижении русской тактической мысли второй половины XVIII века.

Бой в расчлененных боевых порядках требовал строгого расчета во времени и движениях по рубежам. Действия в соответствии с обстановкой, строгий расчет и стремительность давали Суворову основание для безошибочного выбора направления главного удара. Управление боем на основе приказания, предоставление инициативы частнымначальникам, наконец, создание своими действиями благоприятной обстановки — вот характерные черты «нападательной тактики» Суворова в этой войне.

РАЗВИТИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО ИСКУССТВА В РУССКО-ШВЕДСКОЙ ВОЙНЕ 1788–1790 ГОДОВ

Едва начались военные действия на юге России, как Швеция стала энергично готовиться к войне против России. Для этого у Густава III, представлявшего реакционные круги шведского дворянства, имелись свои основания. Главным основанием были внутренние неурядицы в самой Швеции. Когда в 1771–1772 гг. в Швеции возникла революционная ситуация, то шведская аристократия решила покончить с «периодом свободы» и укрепить монархию. Государственный переворот 1772 года привел к тому, что король получил безраздельное право управлять государством, а Совет при нем только советовать, но не управлять^[1449].

Переворот не снял социальных противоречий, а, наоборот, обострил их. Внутриполитические осложнения в стране особенно усилились к 1786 году. Правящие круги считали, что устранить все эти противоречия можно будет главным образом путем достижения успехов на международной арене. Правительство Густава III резко повернуло внешнеполитический курс и нарушило этим традицию сотрудничества с Данией и Россией в деле защиты торговых интересов в Европе. Учтя международную ситуацию, Густав III стал проводить политику, направленную против России и ее союзницы Дании.

В 1787 году он попытался поссорить Данию с Россией и ездил с этой целью в Копенгаген. Однако эта попытка окончилась неудачно. В датской столице не поверили в искренность заверений Густава III сохранить мир в Прибалтике, так как эти заверения не увязывались с его предложениями порвать союзный договор Дании с Россией. Датское правительство, обеспокоенное военными приготовлениями Швеции и Пруссии, сообщило собранные сведения в Петербург. Эти сведения, а также донесения русских послов дали основание Безбородко доложить в Совете о возможности нападения со стороны Пруссии и Швеции и о необходимости принятия оборонительных мер^[1450].

Тем временем Густав III разработал план нападения на Россию. В Швеции считали, что Россия, занятая войной против Турции, не сможет оказать серьезного сопротивления шведским вооруженным силам.

Реваншистская идея Густава III встретила горячую поддержку у Турции. Турецкое правительство предложило Швеции крупную субсидию в случае, если она открыто выступит против России. Шведский король, отмечалось в журнале военных действий, «вероятно… знатную сумму взял с Порты с тем, чтобы флота российского не пропускать в океан»^[1451]. За спиной Швеции стояли Англия и Пруссия, которые пообещали Густаву III оказать ей поддержку в целях ограничения русского влияния в Европе. Французский посол Сегюр записал: «Лондонский кабинет возбуждал шведского короля к войне»^[1452].

Начавшиеся военные приготовления в Англии и Пруссии окончательно толкнули Густава III на решение развязать войну с Россией. Правительство России не желало этой войны. В Петербурге довольно долго надеялись на то, что антирусские выступления Густава III являются только средством агитации во внутриполитических целях. «Мне кажется, — писала Екатерина, — они не задерут, а останутся при демонстрациях»^[1453].

Русское правительство несколько раз заявляло о своем желании сохранить мир даже после того, как шведская военщина попыталась спровоцировать пограничные инциденты в Финляндии.

В 1788 году Россия объявила, что она не желает войны, но готова дать отпор любому нападению на ее границы. Все эти заявления русского правительства были восприняты в Стокгольме как проявление военной слабости, и шведское командование стало энергично готовиться к нападению на Россию.

Летом 1788 года Густав III, не считаясь с конституцией, по которой он должен был получить согласие на объявление войны от всех сословий; представленных в риксдаге, пошел на дипломатическую авантюру в надежде, что она неизбежно повлечет за собой начало военных действий.

Сделавшийся «своим собственным министром иностранных дел», Густав III предъявил русскому послу в Стокгольме Разумовскому ноту, содержавшую такие требования, которые Россия не могла принять: Швеция потребовала возвратить ей часть Финляндии, уступленную России по Ништадтскому и Абовскому договорам, а также прекратить войну с Турцией и возвратить ей Крым. Кроме того, было предъявлено требование разоружить Балтийский флот. Требования Густава III были отвергнуты. Вслед за этим русский посол Разумовский был выслан из Стокгольма, а шведский флот вышел в море к русским берегам. Екатерина назвала этот ультиматум «образцом произведенной нелепости и горячечного бреда»^[1454]. Шведский посол Нолкен также был выслан из Петербурга, вслед за этим русское правительство опубликовало манифест, в котором подчеркивались захватнические цели шведов^[1455].

О реваншистских планах Густава III писали и шведские историки. «Вероятнее всего, — писал Гилленгронст, — короля Густава III уже давно занимал план, как бы Швеции снова померяться силами с грозным своим восточным соседом». При этом он считал, что Густав III хотел использовать внешнеполитические успехи «для увеличения своей власти»^[1456].

Силы и планы сторон. Швеция начала готовиться к войне против России с 1772–1773 года. За 15 лет она модернизировала свой флот и укрепила армию^[1457]. К началу войны в составе шведского флота имелось 26 линейных кораблей, 14 фрегатов и до 140 гребных судов^[1458]. Численность армии была доведена до 50 тыс. человек (в это число не вошла финляндская милиция — примерно 15–18 тысяч человек). План шведского командования состоял в том, чтобы начать широкие военные действия на юге Финляндии и нанести одновременно сокрушительный удар по русскому флоту у Кронштадта, с тем чтобы обеспечить высадку 20-тысячному корпусу у Петербурга.

В случае захвата Петербурга Густав III надеялся принудить Россию к миру на продиктованных им условиях.

Россия не была готова к новой войне. Балтийский флот, насчитывавший в своем составе 48 линейных кораблей и 26 фрегатов, не мог быть весь использован в боевых действиях. Многие корабли находились в таком состоянии, что на них опасно было выходить в море. Не лучше было состояние гребного флота, насчитывавшего около 30 судов. Лучшая часть Балтийского флота в начале русско-турецкой войны была сведена в отдельную эскадру под командованием адмирала Грейга для посылки в Архипелаг. В эту эскадру предполагалось включить годных для плавания 17 линейных кораблей, 6 фрегатов, 2 бомбардирских корабля и несколько транспортных судов. Передовой отряд этой эскадры в составе трех линейных кораблей, двух фрегатов и пяти транспортных судов под командованием вице-адмирала В. П. Фондезина направился к Зунду и с 24 июня ожидал подхода главных сил в Копенгаген^[1459].

Шведы пропустили этот отряд и дали ему возможность соединиться с датскими судами. Это была ошибка Густава III, который решил начать военные действия против России еще в апреле 1788 года. Упрек Гилленгронста в неоправданной нерешительности Густава III, имевшего возможность уничтожить часть русского флота, не лишен основания, ибо все равно для шведского короля не существовали нормы международного права. «Каковы бы ни были побудительные причины к этой войне, но если она была уже решена, то не следовало обращать внимание ни на какие предубеждения, а пользоваться всеми предоставляющимися обстоятельствами, чтобы с самого начала повредить могущественной державе, против которой намерены были сражаться»^[1460], — писал Гилленгронст.

Одновременно Грейг выслал разведывательный отряд из трех фрегатов для наблюдения за шведами у Свеаборга и на выходе из Финского залива. Остальная часть эскадры стояла у Кронштадта и ожидала только приказа о выходе в море. Но поход был отменен, так как посланные на разведку фрегаты донесли о появлении в Финском заливе крупной шведской эскадры в 16 линейных кораблей и 7 фрегатов^[1461].

Для обороны Петербурга и Прибалтики, а также для отражения возможного выступления Пруссии были сосредоточены довольно крупные силы.

Русский план 1788 года предусматривал отражение шведских сил в случае нападения их на Петербург и нанесение контрудара по Гельсингфорсу и Гетеборгу. Для этой цели генерал-поручик Мусин-Пушкин располагал полевой армией в 19 508 человек. Кроме того, в Петербургском гарнизоне и гвардии насчитывалось около 10–11 тыс. человек.

Кампания 1788 года.Сражение у о. Гогланд. 26 июня адмирал Грейг получил приказ о выходе в море с целью найти неприятельский флот и атаковать его.

Балтийская эскадра в составе 17 линейных кораблей вышла из Кронштадта. Грейг приложил все старания к тому, чтобы подготовить личный состав к предстоящим боям. «Произвожу пушечную и ружейную экзерцицию»^[1462], — доносил он в Петербург. Обучение стрельбе производилось во время специально проводимых маневров. 5 июля эскадра Грейга подошла к острову Гогланду, куда направлялась также шведская эскадра в составе 16 линейных кораблей, 7 фрегатов и 8 мелких судов под командованием герцога Зюдерманландского.

Сражение у о. Гогланд

Силы противников в численном отношении были почти равны, но шведский флот имел лучшее артиллерийское вооружение. 1400 шведских орудий могли дать залп в 720 пудов, а 1220 русских орудий — только в 460 пудов.

Шведский флот медленно шел с подветренной стороны, ожидая подхода русской эскадры, которая шла под всеми парусами. В приказе Густава III по флоту предлагалось произвести маневр, чтобы «прорезать русский флот», так как «прорезанием неприятельской линии вернее всего решается участь сражения»^[1463]. Практически этот маневр не был осуществлен.

В авангарде русской эскадры шли корабли отряда контр-адмирала Козлянинова и адмиральский корабль Грейга. В то время как авангард и центр подошли к шведской эскадре, арьергард несколько отстал. Несмотря на это, Грейг решительно атаковал генерал-адмиральский корабль, а Козлянинов стал наносить удары по шведским передовым кораблям. Не выдержав огня, адмиральский корабль шведской эскадры вскоре вынужден был выйти из боя, вслед за ним вышли из боя еще два корабля. Удар по авангарду привел шведскую эскадру в замешательство, и в 6 час. 30 мин. шведы стали уходить с поля боя.

Установив это, Грейг приказал прибавить паруса и догнать шведов. В 9 часов в бой включилась вся русская эскадра. Русские корабли подошли к шведам и открыли огонь с левого борта. Но вскоре бой прекратился, так как наступил полный штиль. Около 10 часов вечера флагман Грейга «Ростислав» подошел к шведскому вице-адмиральскому кораблю «Принц Густав» и принудил его сдаться в плен. Но русский флот потерял также один корабль. «Владислав» оказался среди шведских судов и под угрозой уничтожения вынужден был сдаться.

Ночью шведские корабли, воспользовавшись ветром, поспешили уйти к Свеаборгу. Русская эскадра, получившая серьезные повреждения, не могла поспешно преследовать уходившего противника.

Донося о результатах сражения, Грейг писал: «Сражение было жестокое с обеих сторон и продолжалось до 10 часов вечера в беспрерывном огне… Я должен объявить мое удовольствие об отменной храбрости, проворстве и неустрашимости офицеров, особливо нижних чинов служителей, между которыми, хотя большая половина рекрут, но отправляла свою должность у пушек сверх моих чаяний и чем долее сражение продолжалось, тем проворнее заряжали и палили пушки»^[1464].

Победа у о. Гогланд имела стратегическое значение. План Густава III был сорван. Шведский флот находился в Свеаборге, и теперь Петербургу не угрожала опасность высадки шведского десанта. Но в тактическом отношении сражение у Гогланда дало мало нового. Последователь английской школы Грейг действовал на основе линейной тактики. Он разбросал свои силы и поэтому не добился решительной победы. Впрочем этому помешало странное поведение арьергарда контр-адмирала М. П. Фондезина, не спешившего участвовать в сражении. Грейг отдал под суд капитанов тех кораблей, по вине которых «Владислав» был захвачен шведами. Эти капитаны (Коковцев, Баранов и Вальронд) были разжалованы в матросы, а контр-адмирал Мартин Фондезин отстранен от командования.

Густав III, хотя и понимал, что его план захвата Петербурга рухнул, но для поддержания духа приказал дать в Гельсингфорсе салют в честь «Гогландской победы»^[1465].

Грейг, не удовлетворенный результатом сражения, немедленно организовал блокаду шведского флота в Свеаборге. Вслед за этим он направил в Петербург план захвата в Свеаборге заблокированного шведского флота и просил дать ему всего 10 тыс. пехоты для высадки десанта и штурма Свеаборга с суши. Однако Екатерина II не утвердила этот план. Она рассчитывала на выступление против Густава III финского дворянства, для поддержки которого стояли наготове войска. «Мы не можем еще отделить 6 или 8 тысяч войска из Финляндии, которое долженствует поддерживать там начавшуюся революцию»^[1466], — писала Грейгу Екатерина II.

И все же Грейг решил продолжать блокаду Свеаборга. Чтобы лишить противника возможности иметь морскую связь между Свеаборгом и базами в Швеции, он направил к мысу Гангеуду отряд в составе одного линейного корабля и трех фрегатов. В конце августа в Копенгаген прибыла из Архангельска эскадра контр-адмирала Повалишина. Здесь она соединилась с судами эскадры вице-адмирала В. П. Фондезина. Сводная эскадра Фондезина имела теперь семь линейных кораблей, три фрегата, два коттера и четыре транспорта. Дания в свою очередь придала этой эскадре три линейных корабля и один фрегат^[1467].

В конце сентября эскадра вице-адмирала Фондезина заняла наблюдательную позицию между островом Эланд и шведским берегом. Русские фрегаты несли крейсерскую службу у Карлскроны.

Все эти меры не позволили шведам вывести свой парусный флот из Свеаборга, а гребной флот из финских шхер. Две попытки шведов провести гребной флот были отражены 3 и 5 октября. Положение шведского флота было критическим. «Пока русские оставались у Гангеуда, — писал Гилленгронст, — всякое сообщение со Швецией было прервано»^[1468]. Русский флот «приобрел полную свободу действий в Финском заливе»^[1469], — указывает другой шведский автор.

Но вскоре положение изменилось. 15 октября Грейг неожиданно умер. Блокада была ослаблена. В связи с наступившим осенним ненастьем Фондезин ушел со своей частью флота в Копенгаген, где расположился на зимовку. Остальная часть блокирующего флота отошла в Ревель. Только после этого шведскому флоту удалось беспрепятственно добраться до Карлскроны.

В ноябре 1788 года была произведена смена командования. Во главе ревельской эскадры встал адмирал В. Я. Чичагов, а копенгагенской — контр-адмирал Козлянинов. Шхерный флот, который стал срочно восстанавливаться, отдан в командование Нассау-Зигену.

Если в этот период на море действия были активны, то на суше этого не наблюдалось. Северная граница оказалась довольно плохо подготовленной к обороне. Войск было сравнительно мало, и их приходилось перебрасывать на Финляндский театр из других мест. Во главе армии пришлось поставить «сущего болвана», как называла Екатерина главнокомандующего Мусина-Пушкина. Впрочем выбирать ей было не из кого. Все лучшие генералы находились на юге. Правда, кроме Мусина-Пушкина, был еще в Петербурге генерал-поручик И. П. Салтыков, но он еще хуже последнего. Салтыков «туп и упрям», — писала Екатерина II Потемкину.

Генерал-аншеф Мусин-Пушкин не думал начинать активные действия в 1788 году. Он готовился к кампании 1789 года. В ожидании подхода назначенных войск приводились в порядок старые крепости, находившиеся в весьма плачевном состоянии. «В Фридрихсгаме крытый путь был в равне с полем, вал повсюду почти обвалился, палисадов не было и артиллерия еще та же, как шведами нам оставлена»^[1470], со времен Северной войны.

36-тысячная шведская армия перешла русскую границу двумя колоннами. Одна колонна повела наступление вдоль Финского залива с целью захвата Фридрихсгама и последующего удара на Петербург. Вторая колонна наступала из Сент-Михеля на Вильманстранд. Отдельный отряд направлялся к Нейшлоту.

В Петербурге хорошо понимали замыслы Густава III. Ека-терина II писала Мусину-Пушкину: «Король шведский целит не на Фридрихсгам, но прямо на Петербург, в плен попавшийся вице-адмирал и протчие с ним офицеры рассказывают всем, кто слышать хотел, что, побив флот наш (что представляли себя самим лехким делом), оне хотели итти прямо к Кронштату, оный выжечь, а между тем армейский их флот имел зделать один десант на Красной Горке, а другой у Галерной Гавен для выжиганья Петербурха; в сем проекте входило опрокинуть штатуя Петра I… Но флот шведский побит и к Швеаборк… пошел, хвост поджав и уши опустя».^[1471].

Таким образом, Мусину-Пушкину указывалось, что основная задача шведов состояла в захвате Петербурга, ответственность за оборону которого с суши несла полевая армия. Первые столкновения передовых отрядов противников на границе у реки Кюмень начались 12–13 июня. Силы шведов в этот период значительно превосходили силы русских. Дивизии Михельсона и Левашова только завершали сосредоточение: пехота спешно подвозилась на подводах, а конница перебрасывалась форсированными маршами^[1472]. По расписанию Мусина-Пушкина от 22 июля 1788 года русские войска распределялись в Финляндии следующим образом: в Выборге — 8220 человек, в корпусе Михельсона — 7238, у Левашова в Фридрихсгаме — 2539, у Шульца в Кексгольме — 1281 и в Нейшлоте — 230 человек. Всего 19 508 человек^[1473].

Перейдя 12 июня русскую границу, первая колонна шведских войск, которой командовал Густав III, вышла к Фридрихсгаму и 22 июня обложила город, обойдя его с Выборгской стороны^[1474]. Обстрел, произведенный 22 июня из орудий полевой артиллерии, не дал должного эффекта. В связи с этим Густав III принял решение перебросить к крепости 100 орудий осадной артиллерии^[1475].

Однако до крупных боевых столкновений дело не дошло. В шведской армии начались волнения. Финские полки, которые были собраны перед началом военных действий под предлогом участия в маневрах, отказались от участия в войне, так как она началась без согласия риксдага. Финны «положили не действовать наступательно, но в свои пределы возвратиться»^[1476]. Этот протест был возглавлен значительной частью финских дворян-офицеров, стремившихся создать независимую Финляндию.

Финская оппозиция заключила в Аньяле «Союзный акт» и обратилась к Екатерине II с посланием о мире и оказании им помощи. Русское правительство пообещало оказать финнам содействие, если они объявят о своей независимости. Финны вторично обратились к Екатерине с просьбой огласить специальный манифест, призывающий к отделению Финляндии от Швеции. Однако Государственный совет не счел возможным опубликовать такой манифест^[1477]. Переговоры затянулись. Главной причиной этого было требование Аньяльского союза возвратить русскую часть Финляндии. Движение финских оппозиционеров поддержала та часть шведских офицеров, которая состояла в оппозиции к королю в самой Швеции. Оппозиция из риксдага перешла «на полевое положение»^[1478].

Образование конфедерации сорвало планы Густава III. Антивоенные выступления начались 24 июня, когда «два финских полка, кинув ружья, без всякого ж на них нападения, все ушли», а 200 офицеров «апшид берут не хотят служить»^[1479]. К вечеру 24 июня «из всех мест, где только были около Фридрихсгама, войска неприятельские ударились в бег по дороге Аборсфордской и через Скоба к Кельрису»^[1480]. Отойдя от Фридрихсгама, шведские войска заняли позицию у Кюменьгорода, укрепили ее и подвели свою шхерную флотилию. На этой позиции шведские войска оставались до сентября 1788 года, но затем из-за недостатка продовольствия оставили ее и отошли к своей границе.

Вторая колонна шведов начала наступление от Сент-Михеля. Не встретив особого сопротивления, эта колонна через Кристина, Кюри, Гарданески вышла на подступы к Вильманстранду. Но здесь она была остановлена и затем поспешно отошла назад. Как и в первой колонне, конфедераты не пожелали воевать против России.

Воспользовавшись «замешательством в шведском войске», Мусин-Пушкин принял решение перейти в наступление. Дивизия Михельсона получила задачу отбросить шведские войска от Вильманстранда, а затем через Давыдово (Давидстадт) повернуть к Фридрихсгаму. Дивизия Левашова двинулась от Выборга прямо в Фридрихсгам. Движение этих войск ускорило отход противника к своей границе. Русские войска были готовы перейти границу.

Однако из Петербурга поступили указания не начинать активных действий. Правительство Екатерины II надеялось на дальнейшее развитие национально-освободительного движения в Финляндии.

Неудачно действовал шведский отряд Гастфера под Нейшлотом. Несмотря на превосходство сил противника и плохое состояние крепости, русский гарнизон выдержал двухмесячную осаду. В конце июня крепость подверглась интенсивной бомбардировке. Но в начале августа финские части, узнав об отходе своих войск из-под Фридрихсгама, также отошли к своим границам. Граф Стединг — помощник Гастфера доносил Густаву III: «Наши войска утомлены и чувствуют себя изолированно. Финские солдаты желают вернуться домой. В случае нападения мы все можем быть взяты в плен»^[1481]. К началу августа шведский отряд отошел к своим границам.

Угроза шведского нашествия вызвала довольно широкое патриотическое движение в России. Многие деревни дали значительно больше рекрутов, чем требовалось по чрезвычайному набору 1788 года. В Петербурге был сформирован из добровольцев гусарский полк, в Москве записалось более 10 тыс. добровольцев, желавших ехать на шведский фронт. В Архангельском наместничестве на укомплектование конницы и егерских частей добровольно записалось 484 человека. В Олонецком наместничестве в артиллерию и в конницу записалось 560 добровольцев^[1482].

Дания начала военные действия в августе 1788 года. Датские войска перешли шведскую границу в провинциях Богюс и Ейльсбурке. На заседании Государственного совета в Петербурге отмечалось, что «двор датский решился теперь на деятельное нам вспоможение противу шведов»^[1483].

Выступлению Дании Густав III придавал большое значение. Он немедленно прибыл на норвежскую границу и стал спешно собирать силы для отражения датских войск, наступавших на Готенбург. Не надеясь на свои силы, он обратился за помощью к Пруссии и Англии. Расчет Густава III оправдался. «Посредничество Англии, Пруссии и Голландии спасло Готенбург от угрожавшей ему опасности»^[1484] — писал шведский историк. Английский и прусский послы угрожали датскому правительству немедленным военным выступлением, если Дания будет продолжать военные действия на стороне Швеции. Испуганное датское правительство решило в октябре 1788 года заключить перемирие со Швецией на восемь месяцев. «Все затеяно в Англии, — писал в своем дневнике Храповицкий, — а в Пруссии слепо следуют ее плану»^[1485].

Позиция английского и особенно прусского правительств смутила всех в Петербурге. Государственный совет решил опротестовать действия Пруссии и напомнить «королю прусскому, ссылаясь на дела прежние, что сама его держава своим приращением обязана России и что еще в свежей памяти помощь, сделанная его предместнику, — выйти с честью из войны баварской»^[1486].

Кампания 1789 года. Ход военных действий 1788 года показал, что Россия была недостаточно подготовлена к войне. Выход Дании из войны осложнил и без того трудное положение. Несмотря на это, русское правительство твердо решило продолжать борьбу.

Зима 1788/89 года была использована для подготовки к предстоящим военным действиям. Армия Мусина-Пушкина получила задачу развернуть наступление в южной Финляндии, чтобы изгнать шведов сначала из Финляндии и затем ударом по самой Швеции вывести ее из войны.

Флот был приведен в порядок. Принято специальное решение соединить ревельскую и кронштадтскую эскадры, чтобы иметь численное превосходство на море. Кроме того, в мае началось срочное сооружение шхерного флота, роль которого раньше недооценивалась.

Сражение у о. Эланд

Тем временем в Швеции Густаву III удалось подавить оппозицию. Он арестовал лидеров Аньяльского союза и ввел в феврале 1789 года новую конституцию, еще более утверждавшую единодержавную власть короля. Теперь Густав III был свободен в выборе решений. Он стал энергично готовиться к новой кампании. Главные усилия было решено перенести на море.

Сражение у о. Эланд. Получив сведения о соединении кронштадтской и ревельской эскадр и о движении их к Копенгагену, шведское командование приняло решение дать сражение и выслало свои суда к острову Эланд, лежавшему на пути к Копенгагену. Встреча противников состоялась у острова Эланд 15 июля. Командующий русской эскадрой Чичагов имел 20 линейных кораблей, 7 фрегатов, 2 бомбардирских судна, 2 коттера, 3 транспорта и 2 госпитальных судна. Герцог Зюдерманландский имел 21 линейный корабль, 11 фрегатов и 6 мелких судов. Обе эскадры вначале заняли выжидательное положение, не решаясь начать сражение. «Ленивая» баталия продолжалась около пяти часов и свелась к взаимной канонаде. В результате обе стороны имели незначительные потери. Три шведских судна были выведены на буксирах из линии огня.

На другой день, получив сведения о движении из Копенгагена русской эскадры Козлянинова, шведская эскадра ушла. 22 июля эскадры Чичагова и Козлянинова соединились. Теперь русский флот имел 30 линейных кораблей, 10 фрегатов, 2 бомбардирских корабля, 4 коттера и 12 мелких судов^[1487]. Пробыв в море 37 дней, сводная эскадра Чичагова вернулась за пресной водой в Финский залив и затем стала у острова Нарген.

Следует упомянуть также о том, что в мае — июле 1789 года на Балтийском море было организовано крейсерство для наблюдения за шведским флотом. Особенно успешно действовал коттер «Меркурий» под командованием Кроуна. Он захватил в плен шведский коттер «Снаппуп» и фрегат «Венус»^[1488].

В то время как русский парусный флот действовал против шведского флота в Балтийском море, русская армия перешла в наступление в южной Финляндии. Однако это наступление имело ограниченные результаты. Русским войскам удалось занять лишь несколько важных пунктов на юге Финляндии. Их дальнейшее продвижение оказалось невозможным без обеспечения с моря, зато шведские войска получали поддержку морским путем. Особенно успешно действовал шведский шхерный флот под командованием адмирала Эренсверда. В связи с этим было принято решение нанести удар по шведскому гребному флоту силами вновь построенной гребной эскадры под командованием Нассау-Зигена.

Сражение у Роченсальма. 8 июня русский гребной флот в составе 75 судов вышел из Кронштадта к Роченсальму, где стояла на рейде шведская эскадра из 62 судов и 24 транспортов. Роченсальмская позиция была хорошо защищена береговыми батареями, один из выходов рейда перекрыт затопленными судами. Оставался только один проход, который, однако, простреливался огнем шведских батарей.

Нассау-Зиген, присоединив отряд Слизова и резервную эскадру адмирала Круза, был готов к нападению на шведскую эскадру. Но между ним и Крузом начались споры по вопросу о способе нападения. Выступление флота затянулось. Вскоре Круз был сменен генерал-майором Балле. Русская эскадра подошла к Роченсальму только 12 августа.

Шведы приготовились к бою, но не вышли в море, выжидая действий со стороны русских. Нассау-Зиген разделил свою эскадру на два отряда. В отряд генерал-майора береговой службы Балле вошло 20 судов. Главные силы, насчитывавшие 66 судов, состояли из отрядов Литта, Слизова и Хвостова. На рассвете 13 августа отряд Балле начал атаку Роченсальмского рейда через южный проход. Шведы сосредоточили здесь крупные силы, и Балле с трудом продвигался вперед.

Первое Роченсальмское сражение

Главный удар было решено нанести через Королевские ворота. Спустя два часа после начала атаки выяснилось, что Королевские ворота перекрыты затопленными судами. Отряд Балле был поставлен под угрозу поражения. Убедившись в невозможности найти обходы между островами, Нассау-Зиген приказал Литту при помощи канонерских лодок очистить от затопленных судов Королевские ворота. На эту работу ушло почти три часа. Израсходовав все боеприпасы, Балле стал уже отходить после пятичасового боя. Шведам удалось захватить русский пакетбот и бомбардирский корабль. Казалось, бой был проигран, но в это время на Роченсальмский рейд вышел отряд Литта, а вслед за ним и другие отряды русской эскадры. Обстановка резко изменилась. Захваченные шведами корабли были отбиты, кроме того, захвачены: 1 фрегат, 5 крупных гребных судов и потоплены 3 канонерские лодки. Шведы сожгли 28 своих транспортов и бежали к Ловизе через юго-западный проход. В этом сражении шведы потеряли много убитыми, кроме того, 1200 солдат и 45 офицеров сдались в плен. Русские потеряли потопленными 1 галеру, 1 лодку и до 100 человек убитыми и ранеными^[1489].

Победа русского гребного флота у Роченсальма имела большое значение. Теперь русская армия могла действовать более решительно. Было принято решение нанести удар по шведским войскам, занимавшим позицию у Гекфорса на правом берегу реки Кюмень.

Согласно разработанному плану с фронта должны были действовать войска Мусина-Пушкина, которым придавался отряд канонерских лодок Балле в целях обеспечения переправы через Кюмень; во фланг и тыл удар наносила десантная группа Нассау-Зигена. Когда шведы получили сведения об обходном маневре гребного флота и появлении русских войск в заливе Кюмень, они тотчас оставили свои позиции и отступили по берегу на Ловизу.

Русские войска захватили небольшую гребную флотилию на Кюмени и береговые батареи.

Выход на реку Кюмень создавал предпосылки для дальнейших наступательных действий, однако Мусин-Пушкин действовал нерешительно. Раздраженная бездействием Мусина-Пушкина, Екатерина II писала ему. «Не изъяснили вы: полагаете ли оставить войска наши, вам вверенные, под имянем оборонительной войны в полном недействии до окончания нынешней кампании или же по крайней мере возможным считаете, хотя не утверждая крепкой ноги к земле неприятельской, произвести какие-либо поиски»^[1490]. Но и это письмо не заставило Мусина-Пушкина активизировать действия. Впрочем отказ от широкого наступления, задуманного в начале кампании 1789 года, до некоторой степени был вызван политическими соображениями. «Главные приказания от главнокомандующего были, чтоб держать оборонительную позицию, однако ж, не упуская случая, иногда и нападать на неприятеля. Сия последняя причина с надеждой учредить сношения в Саволаксе, на случай, естьли в оной вступила, хотя затруднительным казалось, но по предположенному предприятию совершены были соображения с обстоятельствами»^[1491]. Но в то же время этот отказ был следствием плохого руководства военными действиями со стороны Мусина-Пушкина, за что он был освобожден от командования войсками, а на его место назначен генерал-поручик И. П. Салтыков^[1492].

К концу 1789 года русские войска расположились на зимние квартиры. Первая часть главного корпуса наблюдала за границей от Нейшлота до Кюмени, а вторая часть — по Кюмени и побережью Финского залива до Выборга.

Кампания 1790 года. Во время зимнего перерыва обе стороны продолжали деятельно готовиться к кампании 1790 года.

Русское правительство приняло ряд мер для усиления парусного флота, в составе которого весной 1790 года насчитывалось 29 линейных кораблей, 13 фрегатов и 45 мелких вспомогательных судов. В то же время увеличен был и гребной флот до 200 судов.

Русское правительство поставило перед командованием задачу запереть Финский залив для шведского флота, нанести поражение шведскому галерному флоту, овладеть Финляндией и перенести военные действия на территорию Швеции. «Сии главные части долженствуют почитаемы быть за единое вооружение на трое разделяемое, из коих армия сухопутная составляет правое крыло, галерный флот — середину, а флот корабельный — левое крыло»^[1493].

Шведское командование в свою очередь ставило перед флотом и войсками активные задачи. Вновь возникла идея нанести удар по Петербургу, чтобы вывести Россию из войны. Численность парусного флота шведов достигала 25 линейных кораблей, 20 фрегатов и 14 мелких вспомогательных судов, а гребного — до 349 судов. Густав III решил разгромить русский флот по частям — в Ревеле и в Кронштадте, а затем высадить десант у Красной Горки.

Сражение у Ревеля. Военные действия в 1790 году шведы открыли на море. Эскадра герцога Зюдерманландского, состоявшая из 20 линейных кораблей, 7 фрегатов и 9 мелких вспомогательных судов, атаковала стоявшую в Ревеле на якорях эскадру Чичагова. Русская эскадра имела 10 линейных кораблей, 1 фрегат и 9 вспомогательных судов. Она стояла на рейде в линию, один из флангов которой примыкал к берегу, а другой находился под защитой береговых батарей. В случае нападения противника на русский флот его суда попадали между двух огней. Практически так и получилось: когда шведская эскадра атаковала 2 мая русские суда, то они попадали под огонь корабельной и береговой артиллерии. В ходе атаки шведы потеряли два корабля. Один из них («Принц Карл»), получив повреждение, сдался в плен, а другой линейный корабль — «Раксен-Стендер» — был сожжен самими шведами. Кроме того, серьезные повреждения получили еще несколько кораблей. Шведы поняли причину неуязвимости русской позиции и отказались от своих намерений.

Ревельское сражение

Через день шведский галерный флот (154 судна) сделал попытку уничтожить 63 русских гребных судна у Фридрихсгама, но она также окончилась неудачно. Потеряв ряд судов, шведский флот отступил.

Сражение у Красной Горки. Дальнейшие усилия шведское командование перенесло на кронштадтскую эскадру Круза, состоявшую из 17 линейных кораблей, 11 фрегатов и нескольких вспомогательных судов.

Шведы, имея 22 линейных корабля, 8 фрегатов и несколько вспомогательных судов, атаковали 23 мая русскую эскадру между мысом Старсуден и Красной Горкой. Трижды русские корабли отражали атаки шведской эскадры. Вечером 23 мая бой прекратился. Противник ретировался к Биорке-Зунду. В ходе сражения адмиралу Чичагову было послано приказание о немедленном выходе из Ревеля к Кронштадту.

Сражение у Красной Горки

Сражение возобновилось в 17 часов 24 мая. После ожесточенного боя шведская эскадра была принуждена отойти. К вечеру сторожевые суда шведов сообщили о приближении эскадры Чичагова. Герцог Зюдерманландский принял решение прекратить бой и укрыться в Выборгском заливе.

На другой день обе русские эскадры соединились и вслед за этим заперли шведские суда в заливе. «Хотя странно кажется, — доносил вице-адмирал Круз, что неприятель сперся в Выборгскую бухту и подверг себя таким образом немалым опасностям, но сие произошло не от оплошности, ниже от каких-либо хитростей, а есть естественное следствие того положения, в котором находился он после троекратного сражения и после идущих и спирающих его российских морских сил»^[1494].

Русский флот в составе 27 линейных кораблей, 16 фрегатов, 2 бомбардирских кораблей и 10 мелких судов блокировал шведские корабли (22 линейных корабля и 13 фрегатов) в Выборгском заливе и более 200 гребных судов. Затем Чичагов, оставив для наблюдения за противником отряд Повалишина, использовал остальные суда для закрытия других проходов. Этой оплошностью воспользовались шведы и 22 июня под прикрытием отвлекающего удара пошли на прорыв через северный фарватер, прикрываемый отрядами Повалишина и Ханыкова. Русские суда встретили противника огнем. Чичагов не оказал поддержки Повалишину и только вечером около 10 часов принял решение преследовать прорывавшийся шведский флот, но было поздно. Большая часть шведской эскадры ушла под укрытие Свеаборгской крепости. Все же результаты боя были достаточно внушительны. Шведы потеряли 7 линейных кораблей, 3 фрегата, 6 катеров и 48 гребных судов с пятью тысячами команды^[1495].

Поражение линейного флота в Выборгском заливе создало условия для перехода в наступление на шведский гребной флот.

27 июня эскадра Нассау-Зигена, насчитывавшая 9 гребных фрегатов, 10 бомбардирских кораблей, 7 прамов и 26 галер, 77 канонерских лодок и 144 мелких судна, вышла к Роченсальму, где сосредоточилось 12 гребных фрегатов, 18 катеров, 19 галер и 246 канонерских лодок под командованием Густава III. Нассау начал бой, не установив действительных сил противника, и потерпел поражение. Галерный флот потерял 16 галер, 46 лодок и около 7500 человек утонувшими и пленными^[1496]. Несмотря на эту неудачу, адмирал Козлянинов, принявший командование от Нассау, срочно вызвал подкрепления из Кронштадта и запер галерный флот шведов в Роченсальмской бухте.

Таким образом, тактическая неудача у Роченсальма не отразилась на общей стратегической обстановке, хотя шведы сильно переоценили ее последствия.

Попытки шведских войск активизировать действия на вильманстрандском и давидштатском направлениях окончились неудачно. После упорных боев за Пардокосие и Волклала они были отброшены^[1497].

К началу июля русские войска перешли в наступление на Сент-Михель от Нейшлота и Вильманстранда. Овладев Сент-Михелем, они вышли к Кильпола и Йокки. Таким образом, военные действия были перенесены на территорию шведской Финляндии, но вследствие начавшихся переговоров о мире наступление было прервано.

Правда, Екатерина не очень доверяла демаршам Густава III и писала Салтыкову о том, чтобы он «не давал обманывать весьма неосновательно надеждою мира», ибо возможно, что «король шведский ищет только выиграть время». Но подозрения эти были неосновательны. Крупные неудачи линейного флота и отсутствие каких-либо положительных результатов на суше вынудили Густава III прекратить военные действия и начать переговоры о мире.

27 июля 1790 года Екатерина написала Потемкину: «Чрез несколько дней узнаем, коварно ли, или с прямым намерением заключить мир король шведский завел безпосредственные переговоры о сем деле»^[1498].

В заключении мира были заинтересованы обе стороны. Безбородко писал Воронцову в Лондон: «Наш интерес теперь в том состоит, чтобы скорее сделать мир, хоть несколько честный, ибо мочи уже нет продолжать войну»^[1499].

Причины, побудившие обе стороны как можно скорее заключить мир, были разные. Густав III опасался повторения выступления оппозиции, которая продолжала проявлять недовольство его внешней политикой. Систематические неудачи на суше и на море вынуждали Густава отказаться от принятого агрессивного курса, тем более, что он справедливо опасался того, что Россия, успешно закончив войну с Турцией, перебросит свои войска на Северный театр.

Обещанная помощь со стороны Англии и Пруссии оставалась на бумаге. Отношения между этими державами стали более холодными после того, как Пруссия разослала свой ультиматум всем европейским державам о предстоящей оккупации Торна и Данцига. Англия отказалась поддержать это требование, и англо-прусско-голландский союз по существу распался. Надежды Густава III на Турцию также не оправдались.

В Европе назревали события, которые заставляли правящую верхушку Швеции задуматься об объединении сил для борьбы с революцией.

Все это вынуждало Густава III начать переговоры с Россией. Переговоры велись устно, чтобы поставить Пруссию и Англию перед свершившимся фактом. Было только одно заседание, на котором велась запись переговоров. Оно закончилось подписанием мирного договора 3 (14) августа 1790 года в Вереле^[1500]. Сообщая Потемкину о заключении мира, Екатерина указала, что «королю прусскому… сей мир не весьма приятен будет»^[1501].

По Верельскому договору Швеция отказалась от каких-либо территориальных притязаний. Границы обоих государств остались без изменений, как они были определены условиями Ништадтского и Абовского мира. Договор подтвердил также льготное право Швеции покупать в России хлеб на 50 тыс. рублей без пошлин.

Заключив мир со Швецией, правительство Екатерины предложило ей подписать союзно-оборонительный договор. Русское правительство предложило Густаву III, остро нуждавшемуся в деньгах, субсидию в 300 тыс. рублей сроком на 8 лет при условии, что он выступит на ее стороне в случае войны с Пруссией или Англией, а в секретной статье предусматривалась субсидия в 2 млн. рублей в случае выступления Швеции вместе с Россией против революционной Франции.

Кроме того, русское правительство хотело создать союз трех северных государств — России, Швеции и Дании, который можно былопротивопоставить Англии, Пруссии и Голландии. К союзу предполагалось привлечь также Францию, но после восстановления в ней прежнего порядка. По этому поводу Екатерина II писала в Стокгольм своему послу: «Если шведский король, как прежде казалось, выскажет вам желание присоединиться к нам в смысле союза и примет обширный проект семейного договора во имя вечного нерасторжимого мира 3-х держав — России, Швеции и Дании, то я с радостью соглашусь на это и сделаю… все, от меня зависящее»^[1502].

Швеция, ведя переговоры с Россией, в то же время зондировала почву в Пруссии и Англии. Ее беспокоили военные приготовления этих держав и широковещательные выступления Питта в английском парламенте. Поэтому она не снимала своих войск с границ и держала наготове флот. Это обстоятельство вынуждало Россию держать крупные силы на Северном театре и продолжать укреплять свой флот.

Россия была готова даже согласиться на нейтралитет Швеции. Екатерина II указывала своему послу, что в случае нежелания Густава III заключить договор «следует попытаться склонить его по крайней мере к нейтралитету»^[1503].

Переговоры Швеции с Англией и Пруссией не привели ни к чему, так как Питт потерпел весной 1791 года поражение в парламенте. Против него выступили представители партии вигов, которые выражали интересы торгово-промышленной буржуазии, заинтересованной в торговле с Россией; Пруссия не решалась одна выступить против России.

Таким образом, опасность возобновления военных действий миновала. Но до этого положение было настолько серьезным, что Государственный совет России дважды обсуждал меры на случай новой войны. Екатерина II предложила Потемкину держать наготове все силы и продолжать наступательные действия только на Кавказе, а на Дунае ограничиться охранением занятых территорий, использовав для этой цели Таврический корпус, «дабы при открытии неприязни со стороны Польши и Пруссии»… войска могли «куда надлежит обратиться»^[1504].

К апрелю 1791 года был приведен в боевую готовность весь балтийский флот, состоявший к тому времени из 32 линейных кораблей и 10 фрегатов. На западной границе между Ригой и Полоцком начали сосредоточивать 42-тысячную армию под командованием генерала Салтыкова.

Но необходимость в военных приготовлениях отпала. Густав III подписал договор 8 (19) октября 1791 года в Дротингальме и стал энергично готовиться к совместному выступлению с Россией против Франции. «Я готова, — писала Екатерина, — войти в соглашение насчет плана по водворении во Франции порядка»^[1505].

По разработанному плану было решено привлечь к выступлению Австрию. Военные действия предполагали начать весной 1792 года. Россия и Швеция считали нужным выждать, «на что решатся другие державы»^[1506], т. е. Англия, Австрия и Пруссия.

Выступление в 1792 году не состоялось. Этому помешала неожиданная смерть австрийского императора Леопольда и убийство Густава III. На Екатерину II эти события сильно подействовали. Она полагала, что смерть Густава была инспирирована французскими якобинцами. Она открыто начала готовить новую комбинацию для выступления против Франции.

Окончание войны со Швецией и дальнейшие события на Западе оказали самое серьезное влияние на ход борьбы с Турцией. Россия, стремясь скорее заключить мир, предъявила Турции довольно скромные условия.

В области военного искусства русско-шведская война 1788–1790 гг. дала очень немного положительного.

Стратегические планы русского командования были бесцветны и не дали серьезных результатов. Правда, Россия вела в это время войну с Турцией и готовилась к возможному выступлению Пруссии.

В области тактики сухопутных войск мы также не можем указать на какие-либо крупные достижения. Мусин-Пушкин, не желая рисковать, вел оборонительные действия. Русская армия в ходе этой войны не дала ни одного крупного сражения.

На море также не было сколько-нибудь значительных новых достижений. Победы при Гогланде, Ревеле и Выборге, хотя и оказали влияние на стратегическую обстановку, но в тактическом отношении они не внесли серьезного вклада. Ошибки Чичагова и Нассау помешали до конца исчерпать результаты достигнутых побед и позволяли шведам вести борьбу в течение двух лет.

Впрочем все эти результаты явились следствием известного застоя в военном деле, который стал проявляться к концу XVIII века. На Балтийском театре продолжали вести военные действия способами, установившимися в середине XVIII века. Те черты нового, которые проявлялись в боевой деятельности Суворова и Ушакова, не находили отражения в боевой практике войск и флота на этом театре. И это было следствием не только бездарности Мусина-Пушкина, Салтыкова и Чичагова, но и общих условий развития военного дела в России.

РАЗВИТИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО ИСКУССТВА В ВОЙНЕ С ФРАНЦИЕЙ 1798–1800 ГОДОВ (итальянский и швейцарский походы)

В последнее десятилетие XVIII века международное положение осложнилось. Победа революции во Франции встревожила правящие круги феодально-крепостнических государств Европы и буржуазной Англии, которая не хотела иметь в лице французской буржуазии конкурента на европейском континенте. Россия, Австрия и Пруссия стремились поскорее разрешить все спорные вопросы в Восточной Европе, чтобы иметь возможность выступить против Франции. Однако русское правительство пока не приняло предложения Австрии и Пруссии о совместном выступлении против Франции в связи с осложнившимся положением в Польше.

3 мая 1791 года польский сейм решил принять новую форму правления — наследственную монархию и пригласил одного из саксонских принцев занять престол. Русское правительство охотно поддержало противников этого решения и по их просьбе ввело свои войска на территорию Польши, как только был заключен Ясский мир. Новый польский король, не надеясь на помощь Австрии и Пруссии, занятых приготовлением к войне против Франции, предложил Екатерине II объявить своим преемником великого князя Константина, но русское правительство отказалось от этого предложения и потребовало от короля отказаться от конституции 3 июня 1792 года.

Только после отказа короля от конституции русское правительство сочло возможным принять предложение Австрии и Пруссии. Договор с Австрией был заключен 3 июля 1792 года^[1507], а с Пруссией 27 июля того же года^[1508]. Согласно договорам Россия должна была дать по требованию союзников 12-тысячный вспомогательный корпус и сосредоточить на своей западной границе крупную армию, готовую перейти границу в случае перехода французами границ Австрии или Пруссии. В случае нападения Швеции на Россию Австрия и Пруссия не обязаны были выставлять вспомогательный корпус, а должны были оказывать помощь деньгами.

Хотя войска Австрии и Пруссии и потерпели поражение от революционной французской армии под Вальми и Жемаппом, однако от дальнейшей борьбы они не отказались. Помощь России приобретала решающее значение. За оказание этой помощи прусское правительство предложило России часть Литвы, Волынь и Подолию. Остальную часть (т. е. Великую Польшу) Пруссия предназначала себе. Австрии была обещана Бавария. Таким образом, Пруссия предлагала полный раздел Польши. Это предложение было принято правительством Екатерины II. 12 января 1793 года между Пруссией и Россией был заключен секретный союзный договор.

Обстановка складывалась для Пруссии и России весьма благоприятно. Протестовать против раздела Польши было некому. Этому способствовало также объявление Францией войны Англии в начале 1793 года. Англия предложила России, Австрии и Пруссии объединиться «для борьбы с революциею». Союзный договор между Англией и Россией был подписан 14 марта 1793 года в форме конвенции о торговле^[1509]. Обе державы обязывались не только прекратить торговлю с Францией, но и не дать другим государствам Европы торговать с нею. В связи с этим в Северное море вышел почти весь Балтийский флот под командованием адмирала Чичагова (25 линейных кораблей, 7 фрегатов, 6 легких судов).

Вся эта система союзов позволила русскому правительству приступить к присоединению к России тех областей Польши, которые предусматривались прусско-русским договором. 11 марта 1793 года в Полонном генерал Кречетников объявил манифест «О присоединении польских областей к России»^[1510]. Однако процесс присоединения проходил не безболезненно. Россия выжидала выступления Пруссии.

Летом 1793 года война против революционной Франции разгорелась с новой силой. Однако все попытки правительств Австрии, Пруссии, Англии, Испании и Неаполя сломить французскую революционную армию оказались безуспешными. Армии феодально-крепостнических государств не проявляли желания воевать за феодально-крепостнический порядок, в то время как войска Конвента дрались за утверждение нового, более прогрессивного буржуазного порядка. Революционное влияние ширилось и проникало в другие государства Европы, где французских солдат ждали как избавителей от феодально-крепостнического гнета. Ждали их также и в Польше. В 1794 году армии Конвента не только освободили свою страну от иноземных оккупантов, но перешли в наступление и заняли территорию Бельгии и Голландии. Таким образом, Австрия и Пруссия потерпели крупную неудачу.

Пруссия, боясь возникновения нового революционного очага у себя в тылу, предложила русскому правительству начать активные действия по разделу Польши. Летом 1794 года сопротивление польских войск было сломлено. Войска Суворова штурмом взяли пригород польской столицы Прагу. В декабре 1794 года состоялся окончательный раздел Польши между Австрией, Пруссией и Россией. В октябре 1795 года между этими державами был подписан договор, по которому они обязались не только помогать друг другу в подавлении освободительных движений в Польше, но и вести совместную борьбу с революционной Францией.

Одновременно между Австрией и Россией было подписано секретное соглашение о Турции, которое воспроизводило предложения 1872 года. По этому договору Австрия соглашалась в случае военного выступления Турции против России действовать совместно с последней, а после поражения турецких войск предъявить в качестве условий мира образование Дакии, находящейся в вассальной зависимости от России, и присоединение Венецианских областей к Австрии. Особые статьи договора предусматривали совместные действия против Пруссии в случае нападения ее на Австрию и Россию^[1511].

В 1795 году из войны с Францией вышли Испания, Тоскана, Пруссия и немецкие княжества. Пруссия и немецкие княжества образовали так называемый Северный нейтралитет. Склонялись к миру также южногерманские княжества, Сардиния и Неаполь. Только Англия твердо стояла за войну. Английское правительство предприняло новую попытку организовать поход на Францию, но теперь уже с помощью России. В феврале 1795 года Англия заключила новый договор с Россией, по которому последняя должна была направить для совместных действий с Англией специальную эскадру в Северное море^[1512]. В случае выступления Турции на стороне Франции Англия обязалась оказать России помощь.

Русская эскадра под командованием вице-адмирала Ханыкова (6 линейных кораблей и 6 фрегатов) была отправлена в Северное море^[1513].

Однако новый поход в 1795 году не состоялся, так как Австрия не решилась начать активные военные действия и ограничилась рядом вялых демонстраций. Больше того, в конце 1795 года Австрия заключила с Францией перемирие до начала 1796 года.

В 1796 году война приняла неудачный оборот для союзников. Летом 1796 году Бонапарт разбил австрийские войска в Северной Италии, и Австрия вынуждена была выйти из войны. Вслед за этим прекратили борьбу Модена, Парма и Неаполь. Русский флот вернулся из Северного моря на свои базы в ноябре 1796 года. Австрия обратилась к России с просьбой оказать ей помощь в случае нападения на нее со стороны Пруссии, на что Россия ответила согласием.

В этих условиях правительство Екатерины II сделало новую попытку возродить союз центральных держав и Англии в целях разгрома буржуазной Франции. Оно предложило направить в Австрию вспомогательную 60-тысячную армию, но при условии включения в войну Пруссии и субсидирования со стороны Англии.

Екатерина II предложила Суворову возглавить армию, которую уже даже начали формировать в Подолии^[1514]. Поход этот не состоялся вследствие смерти Екатерины II.

Павел I вначале не разделял мнения правящих кругов о необходимости активного выступления России. Он лишь подтвердил заключенные до этого договоры, но вместе с тем подчеркнул, что русская армия не перейдет свою западную границу. Расстройство финансов и тяжелое внутреннее положение России вынуждали его отказаться от продолжения борьбы с Францией.

Павел I предложил созвать в Лейпциге конгресс для ведения переговоров с Французской республикой о заключении всеобщего мира. Хотя такой конгресс и не состоялся, но мир между Францией и Австрией был, наконец, подписан 6 октября 1797 года в Кампо-Формио. Правда, этот мир был непрочным.

Пришедшая к власти французская буржуазия стала открыто стремиться к порабощению других народов и захвату чужих территорий. Справедливые оборонительные войны, какие вела Франция в первые годы революции, переросли в войны захватнические. Экспансия буржуазной Франции была направлена на Восток.

Итальянский поход Наполеона завершился захватом Северной Италии. Новые захваты были сделаны в Далмации. Захватив Ионические острова и побережье Адриатики, Наполеон подготовил новый плацдарм для нападения на Турцию и Австрию. Сам Наполеон писал Директории, что «острова Корфу, Занте и Кефалония важнее для нас, чем вся Италия вместе». Следующим шагом явился египетский поход Наполеона, который угрожал не только Турции, но и Англии. Начиная поход в Египет, французы захватили остров Мальту, имевший большое стратегическое значение.

Этот поход ущемлял также интересы России. В Петербург дошли слухи о том, что Директория готовит крупный флот для нападения на берега Черного моря. В действительности такой флот готовился, но он предназначался для действий у берегов Египта, а слухи распространялись в целях дезинформации. Во всяком случае действия Франции могли угрожать приобретениям России, сделанным во второй половине XVIII века. Русское правительство не желало появления французского флота в Черном море.

Вот почему, когда Турция обратилась за поддержкой к России, русское правительство, не колеблясь, решило оказать ей помощь посылкой сильной русской эскадры в Средиземное море, способной защищать черноморские проливы от нападения французского флота.

Но была также и другая причина войны. Феодально-крепостническая Россия и другие участники коалиции, образовавшейся под эгидой Англии, стремились свергнуть буржуазный общественный порядок во Франции и возвратить Бурбонов на французский престол. Проводя контрреволюционную политику, каждый из участников коалиции преследовал свои цели. Австрия добивалась утверждения господства в Северной Италии, Бельгии и южной Германии. Англия стремилась захватить французские колонии и вытеснить Францию с европейских рынков. Другие участники коалиции — Неаполь, Испания и Турция — также рассчитывали поживиться за счет буржуазной Франции.

Непосредственными поводами для выступления России против Франции был арест русского консула на острове Занте, запрещение населению Ионических островов сноситься с Россией и захват французами острова Мальты, а также захват Наполеоном Египта. Турция обратилась за помощью к России, Австрии и Англии. В 1798 году между союзниками был подписан договор^[1515].

Этим договором по существу снимался с повестки дня поднятый в середине 90-х годов вопрос о «греческом проекте», вокруг которого подняла шумиху европейская, особенно английская и французская, печать. Договор с Турцией шел в развитие договоров России с Англией (1795 год) и с Австрией (1795 год), направленных против Франции^[1516].

По договору Павел I обязался выставить 65 тыс. войск для совместных действий с Австрией: 20-тысячный корпус Розенберга, 11-тысячный корпус Германа (Ребиндера), 27-тысячный корпус Римского-Корсакова и 7-тысячный отряд Конде. Кроме того, для совместных действий с Англией в Северное море посылались 2 эскадры: эскадра вице-адмирала Макарова (3 линейных корабля и 3 фрегата), оставленная на зимовку в Англии, и эскадра вице-адмирала Ханыкова (6 линейных кораблей и 4 фрегата). Для действий в Средиземном море предназначалась эскадра адмирала Ушакова (6 линейных кораблей, 7 фрегатов и несколько мелких кораблей). Помимо всего этого, Россия формировала на своей западной границе две армии (Ласи и Гудовича) и отдельный корпус (Шица).

Австрия выставила 225 тыс. человек. Англия и Португалия мобилизовали свои флоты^[1517].

Вследствие различных стратегических целей у союзников не было общего коалиционного плана борьбы с Францией. Англия, стремясь захватить французский и голландский флоты и овладеть французскими колониями, поставила задачу действовать в Средиземном и Северном морях.

Австрия, преследуя цель захватить Бельгию, южногерманские земли и Северную Италию, соответственно сосредоточила свои силы здесь, а на главный — североитальянский театр — направила свою 86-тысячную армию Меласа, Она требовала предоставить в свое распоряжение все русские силы.

Франция располагала следующими силами: на юге Италии была сосредоточена 34-тысячная армия Макдональда; в Северной Италии — 58-тысячная армия Шерера и 25 тыс. войск — в гарнизонах крепостей; в Швейцарии — 48-тысячная армия Массена; на Рейне — 37-тысячная армия Журдана и 8-тысячная армия Бернадота и, наконец, в Голландии стояла 27-тысячная армия Брюна. Всего, таким образом, Франция имела более 230 тыс. войск, разбросанных на 1800-километровом фронте^[1518].

Пока союзники сосредоточивали силы, войска Директории перешли в наступление и нанесли австрийцам ряд поражений, очистив почти всю Швейцарию и Северную Италию. Командующий французскими войсками Шерер вначале выдвинул силы к границам Австрии, но вскоре перешел к обороне реки Адды, оставив сильные гарнизоны в ряде крепостей (Мантуе и других).

Военные действия шли также и в Средиземном море. Наполеон, высадившись в Абукире, овладел Египтом и намеревался перенести свои действия в Сирию. Обеспокоенная Англия направила к берегам Египта эскадру Нельсона. При Абукире Нельсон, применив метод Ушакова, нанес поражение стоявшему на якоре французскому флоту^[1519]. Армия Бонапарта была отрезана, однако она продолжала вести борьбу и этим приковывала к себе английский флот.

Сражение у о. Корфу. 23 августа эскадра Ушакова в составе шести линейных кораблей, семи фрегатов и трех посыльных кораблей, имея на борту десантные войска, прибыла в Константинополь^[1520]. Турки устроили Ушакову торжественную встречу. 9 сентября русский флот соединился с турецким. Выход в море несколько задержался вследствие неготовности турецких кораблей.

Время пребывания в Константинополе Ушаков использовал для разработки плана. Он предложил начать активные действия в районе Ионических островов, после чего перенести усилия на юг Италии и оказать помощь Нельсону в освобождении Мальты. Этот план был принят лишь частично.

Нужно сказать, что появление русской эскадры в Средиземном море вызвало со стороны Австрии и Англии недовольство, ибо первая сама стремилась к захвату Ионических островов, а вторая мечтала утвердиться на Мальте. Ушаков, быстро разобравшись в этом, сообщил в Петербург: «…Они малую дружбу к нам показывают, желают нас от всех настоящих дел отщепить и, просто сказать, заставить ловить мух, а чтобы они вместо того вступили на те места, от которых пас отделить стараются»^[1521].

Таким образом, уже в первые дни войны выявилось, что правительства Англии и Австрии вовсе не желали оказать помощь Турции, а лишь стремились к выполнению своих внешнеполитических задач. Вот почему Ушаков встретил скрытое противодействие со стороны союзников. Ведя борьбу с французами, он был вынужден оглядываться и на союзников, особенно на Англию, которая сосредоточила в Средиземном море крупные морские силы.

Соединенный русско-турецкий флот, имевший в своем составе 11 линейных кораблей, 11 фрегатов, 5 посыльных судов, 1 корвет и 14 канонерских лодок, вышел 20 сентября в Эгейское море к Ионическим островам^[1522]. Прибытие русской эскадры к островам вызвало ликование местного населения. 30 сентября часть эскадры под командованием капитан-лейтенанта Шостака подошла к острову Цериго. Высадив десант, Шостак начал бомбардировку крепости Капсали, Действуя с суши и с моря, русские вынудили французский гарнизон капитулировать.

На острове было создано местное самоуправление. Оставив здесь небольшой гарнизон, Ушаков направил свою эскадру к острову Занте и атаковал крепость, которая капитулировала 14 октября^[1523].

18 октября Ушаков отделил отряд Сенявина для взятия острова св. Мавры. Сенявин обложил крепость и повел осаду. 1 ноября, после прибытия остальной части русской эскадры, крепость сдалась.

Теперь можно было начать широкие действия против острова Корфу.

В ноябре 1798 года Ушаков, подойдя со своей эскадрой к Корфу, установил тесную блокаду крепости. Местное население радостно встретило русских. Весь народ, доносил Ушаков, «вернейшую приверженность имеет» к России. Но для немедленного штурма недоставало сил, которые должны были прибыть из Турции. С конца ноября были начаты осадные работы. Осада, продолжавшаяся три месяца, завершилась успешным штурмом острова Видо и крепости Корфу. Атака была произведена с суши и с моря. 19 февраля 1799 года крепость капитулировала. Взаимодействие кораблей и десанта решило успех^[1524].

Взятие Корфу этим методом произвело огромное впечатление, ибо в то время считалось, что флот может только блокировать крепость. Следуя этой теории, Нельсон безуспешно блокировал крепость Ла-Валетта на острове Мальта. Получив известие о взятии о. Корфу штурмом, Суворов воскликнул: «Великий Петр наш жив. Что он, по разбитии в 1714 году шведского флота при Аландских островах, произнес, а именно: природа произвела Россию только одну: она соперницы не имеет, то и теперь мы видим. Ура! Русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: зачем не был я при Корфу, хотя мичманом!»^[1525]

Взятие крепости Корфу

ИТАЛЬЯНСКИЙ ПОХОД РУССКОЙ АРМИИ ПОД КОМАНДОВАНИЕМ А. В. СУВОРОВА

В середине 1799 года общая обстановка для союзников была неблагоприятна. Австрийские войска изгнаны из Швейцарии и Северной Италии. Войска Директории угрожали самой Австрии. Правительства Австрии и Англии, справедливо полагая, что их генералы не способны выиграть войну, обратились к Павлу I с требованием поставить во главе союзных войск А. В. Суворова.

В это время Суворов находился в ссылке. Наблюдая из Кончанского за ходом войны, он резко критиковал кордонную стратегию австрийцев. Еще в 1797 году он писал Разумовскому в Вену: «Бонапарте контроцентрируется. Гоф-кригс-рехт его мудро охватывает от полюса до экватора. Славное делает раздробление, ослабевая массу»^[1526].

Через год в заметках, продиктованных генерал-майору Прево де Момиану, Суворов сформулировал свой план борьбы с Францией:

«1) Только наступление.

2) Быстрота в походе, горячность в атаках холодным оружием.

3) Никакой методичности при хорошем глазомере.

4) Полная власть генералу-аншефу.

5) Атаковать и бить неприятеля в открытом поле.

6) Не терять времени на осаду…

7) Никогда не распылять силы для сохранения различных пунктов…

8) Итак нужен только обсервационный корпус на Страсбург, еще подвижной корпус на Люксембург; его острие продвинуть с беспрерывными боями до самого Парижа, как главного пункта…»^[1527]. Это была новая для того времени стратегическая концепция, которая предусматривала сосредоточение сил, обеспечение главного удара, подвижность масс войск, действия в поле с целью поражения живой силы противника.

Вызванный из Кончанского в Петербург для руководства военными действиями, Суворов потребовал полной свободы в выборе средств и методов ведения войны. «Веди войну, — сказал ему Павел I, — по-своему, как умеешь». Это же требование Суворов предъявил также в Вене, где ему пытались навязать австрийский стратегический план, имевший в основе оборону австрийских границ. Гофкригсрат хотел лишить Суворова самостоятельности, сохраняя в руках генерала Меласа систему снабжения и давая ему широкие права по командованию австрийскими войсками, входившими в союзную армию Суворова. Позже гофкригсрат стал вмешиваться в ход военных действий и даже отменял отдельные приказы Суворова, когда они противоречили австрийским планам.

Итальянский поход Суворова

План Суворова 1799 года предусматривал проведение решительного наступления в Северной Италии в целях овладения Ломбардией и Пьемонтом с тем, чтобы затем нанести решительный удар через Лион на Париж. При этом главные усилия должны быть направлены на разгром живой силы, а не на осаду крепостей. Предусматривая нанесение главного удара через Северную Италию, Суворов считал необходимым нанести вспомогательные удары через Швейцарию, Южную Германию и Бельгию. Большое значение он придавал действиям союзного флота в Средиземном море, о чем писал Ушакову.

Для решения активных задач Суворов провел ряд организационных мер. В целях повышения боеспособности австрийских войск Суворов из Валеджио направил к ним в качестве инструкторов русских офицеров и составил специальную инструкцию по боевой подготовке, во многом сходную с «Наукой побеждать». Главной задачей инструкции было обучить австрийские войска основам тактики колонн и рассыпного строя, развить в них инициативу и самостоятельность.

Направляя Багратиона к австрийцам с задачей организовать обучение, он писал: «Отправьтесь немедля… где вы таинство побиения неприятеля холодным ружьем бельгардовым войскам откроете, и их к сей победительной атаке прилежно направите»^[1528].

Во время пребывания в Вене Суворов получил утвержденный императором Францем план действий, предусматривавший лишь пассивную оборону австрийских границ. Пределом действий союзных войск план ставил выход на рубеж реки Адды и овладение крепостью Мантуя. Инструкция обязывала Суворова согласовывать все свои действия с императором Францем.

Сражение на реке Адде. Суворов прибыл в Валеджио и 4 апреля принял командование. На следующий день после смотра австрийских войск он приказал им проводить ежедневные учения. К Валеджио подошел русский корпус Розенберга численностью в 22 тыс. человек при 44 полевых орудиях. Имея 48,5 тыс. человек, Суворов решил начать наступление, не считаясь ни с какими инструкциями гофкригсрата^[1529].

Суворов начал наступление из Валеджио на Адду. 10 апреля под напором войск союзников французы сдали крепость Брешиа, а 13 оставили город Бергамо и отошли за реку Адда. Наступление Суворов начал на широком фронте. Действиями на Брешиа, Бергамо и Лекко он добивался обеспечения связи своего правого фланга с австрийскими войсками, находившимися в Тироле. Наступлением на Кремону Суворов обеспечивал свой левый фланг.

Обстановка, однако, оставалась не ясной. Суворов приказывал действовать активно, и австрийцы стали жаловаться на слишком большие переходы и быстрые марши. Получив сведения о том, что австрийский генерал Мелас не выполнил его приказа и не прибыл в назначенное время, он написал ему: «До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги. Виною тому погода… За хорошею погодою гоняются женщины, щеголи (les petits-maitres) да ленивцы…В военных действиях следует быстро сообразить — и немедленно же исполнить, чтобы неприятелю не дать времени опомниться… Глазомер, быстрота, стремительность!..^[1530]

Форсирование реки Адды

14 апреля союзные войска вышли к реке Адда. Французские войска численностью в 28 тыс. человек расположились за рекой на фронте в 80 — 100 км. Командовал ими генерал Шерер. Суворов принял решение прорвать оборону французов на широком фронте, нанеся удары на участке Лекко-Кассано. Форсирование Адды, имевшей крутые берега и довольно большую глубину, представляло немалую трудность. Имевшиеся через реку каменные мосты (у Лекко, Кассано и др.) были взорваны.

Суворов решил нанести главный удар в районе Бревио-Треццо, вспомогательный у Лекко^[1531]. Общая задача — форсировать Адду и наступать на Милан. В случае затяжки переправы на намеченных направлениях предполагалось произвести переправу у Кассано с последующим переходом в наступление на Милан. Одновременно должен был перейти в наступление отряд Гогенцоллерна, который получил задачу форсировать Адду у Лоди и действовать в направлении Павия.

Для нанесения главного удара Суворов сосредоточил 27 тыс. человек (корпус Розенберга, и австрийские войска Отта, Вукасовича и Цапфа). На вспомогательном направлении действовал Багратион с войсками в 3 тыс. человек. В резерве Суворов оставил около 13 тыс. человек (дивизия Кейта и Фрелиха).

Первый удар был нанесен французам 15 апреля на вспомогательном направлении у Лекко. Французы, имея здесь превосходство в силах, упорно сопротивлялись. Бой за Лекко продолжался 12 часов. «Неприятель, стоявший по обеим сторонам реки Адды с возвышенных противу наших мест, усмотря малосильность кн. Багратиона, распустил множество стрелков по горам, в ущелья и сады. Но он его паки поразил сильным штыком, казаки тут же пособляли спешенным стрелкам»^[1532]. Лекко была взята. Противник вынужден отойти за реку Адду. Отступая, французы подорвали оставшиеся каменные мосты.

На главном направлении союзные войска перешли в наступление 16 апреля. Наведя понтонные мосты через Адду у Треццо, они опрокинули французов и захватили их главную квартиру в Инцего. Противник потерял до 2 тыс. человек убитыми, 5 тыс. пленными и 27 орудий. Союзники — 135 убитыми и 95 ранеными. В тот же день Мелас форсировал Адду у Кассано.

15 апреля Шерер был смещен и командование принял Моро. Все его попытки сосредоточить французские войска у Треццо и Кассано в целях оказания сопротивления войскам Суворова были безуспешны. Тогда Моро постарался вывести войска из боя. Таким образом, союзники форсировали Адду в течение двух дней на фронте в 55 км. Форсирование реки на столь широком фронте было новым для того времени явлением в военном искусстве. Успех союзных войск был полный. Сообщая о своей победе Разумовскому, Суворов писал: «Адда — Рубикон. Мы ее перешли на грудях неприятеля, при Кассано (как здесь называют); слабейшею колонною разбили его армию, что отворило нам путь в Милан»^[1533].

Характерные черты сражения на Адде: действия на широком фронте; нанесение удара сосредоточенными силами на главном направлении при поддержке с флангов, что дезориентировало противника; мастерское управление войсками (через систему донесений). Каждый род войск проявил себя на поле боя: пехота действовала в рассыпном строю и колоннах, конница активно маневрировала и наносила внезапные удары, артиллерия маневрировала огнем и колесами, обеспечивая продвижение пехоты, прикрывая места переправ и вводя в заблуждение противника ложным огнем.

Австрийские войска оказались неподготовленными для действий на основе тактики колонн и рассыпного строя.

Успех на Адде открыл дорогу на Милан, в наступление на который Суворов перешел 17 апреля. Милан обороняла дивизия генерала Сюрюрье. Последний не ожидал подхода войск Суворова и вынужден был капитулировать. Вслед за Миланом пали города Тортона, Маренго и Турин. Причем гарнизоны Тортоны и Турина заперлись в мощных цитаделях.

За короткое время почти вся Северная Италия была освобождена от французов. Остатки французских войск были блокированы в Мантуе, Александрии, Турине и Тортоне. Главные силы французов отступили в Генуе. «В настоящее время, — писал Суворов, — я намереваюсь отрезать неприятеля, отступающего к Генуе, и разбить его наголову»^[1534].

Австрийское правительство было довольно результатами и считало, что главной задачей Суворова будет теперь оборона Северной Италии и утверждение в ней австрийского режима. Австрийские войска получили приказание обезоружить итальянские отряды и подавить национально-освободительное движение. Однако Суворов был против такого приказа, вследствие чего его присутствие в Северной Италии с точки зрения правительства Австрии становилось вредным.

Сражение при реке Треббии. К концу мая союзные войска занимали всю Северную Италию. Значительная часть этих войск по приказу гофкригсрата осаждала крепости и использовалась в качестве гарнизонов. Суворов имел в Александрии только 34–35 тыс. человек. Еще в конце апреля 1799 года Суворов предложил свой новый стратегический план, предусматривавший нанесение главного удара на Запад. В целях же обеспечения этого удара намечалось разбить войска Макдональда, угрожавшего с юга, и затем нанести поражение войскам Моро. «Время сейчас дорого как никогда, — писал Суворов. — Поражение Макдональда и Монришара Краем и Отто и всеми инсургентами Италии вызовет падение Мантуи, что помешает Монришару и Макдональду соединиться с Моро, мы их уничтожим поодиночке»^[1535].

Одновременно Суворов требовал активизировать действия в Швейцарии. Однако гофкригсрат медлил и давал время противнику сосредоточить свои силы и перейти в наступление. В конце мая армия Макдональда начала продвижение на север Италии. Суворов объединил ряд австрийских частей и подчинил их Бельгарду. «Бельгард, — писал Суворов… — с 36000-ым войском… должен встретить выступившего из неаполитанских владений генерала Макдональда»^[1536]. Но гофкригсрат приказал без всякого «предуведомления» Суворова направить часть этих войск в распоряжение генерала Края для осады Мантуи. «Сей кабинетный декрет, — указывал Суворов, — нарушил порядок всех моих операциев»^[1537].

Макдональду удалось установить связь с Моро. Обстановка резко изменилась. Суворову, находившемуся в Александрии, угрожали две армии. Французские генералы решили действовать одновременно. При этом Моро (25 тыс. человек), действуя на Александрию, должен был приковать к себе внимание Суворова, а Макдональд (35 тыс. человек), обойдя его войска с востока, ударить по ним с тыла.

Сложившаяся обстановка была чревата тяжелыми последствиями. Но в Вене этого не понимали и требовали от Суворова прекратить активные действия и сосредоточить все внимание на освобождении крепостей. Докладывая об этом Павлу I, Суворов писал: «Мы вдруг наши дальнейшие операции остановили для утверждения завоеваниев и приведения их в порядок»^[1538].

Подготовительные действия Моро и Макдональда не укрылись от Суворова. И хотя он получал самые разноречивые сведения, их было достаточно, чтобы понять план противника. Разгадав этот план, Суворов принял решение сосредоточить свои силы у Александрии, чтобы действовать затем в зависимости от обстоятельств, имея целью разгромить противника по частям. Дивизии Отта он приказал воспрепятствовать «соединению войск генерала Макдональда с войсками генерала Моро»^[1539] и ожидать подхода главных сил.

К началу боевых действий Суворову удалось сосредоточить в районе Александрии и Турина до 35 тыс. войск и 88 полевых орудий. Макдональд располагал 35-тысячным, а Моро 20-тысячным войском. Таким образом, на направлении главного удара французы имели превосходство сил.

Макдональд, имея сначала около 19 тыс. человек, начал наступление 29 мая. 1 июня австрийцы были разбиты у Модены и 3 июня отброшены от Пармы. Получив эти данные, Суворов приказал генералу Краю немедленно выступать. Однако последний, следуя указаниям гофкригсрата продолжать осаду Мантуи, не выполнил приказа Суворова и остался на месте.

Тогда Суворов принял решение разбить Макдональда и Моро своими силами. От Моро Суворов прикрылся группой войск под командованием Бельгарда в 17 тыс. человек, а с войсками в 22 тыс. человек он направился навстречу Макдональду, наносившему удары по дивизии Отта (около 5 тыс. человек).

На марше Суворов отдал приказ: «Неприятеля поражать холодным оружием, штыками, саблями и пиками. Артиллерия стреляет по неприятелю по своему рассмотрению, почему она и по линии не расписывается. Кавалерии и казакам стараться неприятелю во фланги ворваться… В атаке не задерживать. Когда неприятель сколон, срублен, то тотчас его преследовать и не давать ему время ни сбираться, ни строиться…»^[1540]

Приказав Отту, «…уклоняясь от генерального сражения, держаться между Пармой и Пиаченцой до моего прибытия с армией»^[1541], Суворов совершил бросок в 50 км немногим более чем за сутки. 4 и 5 июня дивизия Отта с боем отходила от Пиаченцы до р. Тидоны, где и остановилась. Макдональд также сосредоточил две дивизии — Виктора и Домбровского у Тидоны, намереваясь разбить войска Отта 6 июня. Остальные войска, входившие в армию Макдональда, были на марше.

Утром 6 июня армия Макдональда снова перешла в наступление и охватила австрийскую дивизию Отта с флангов. К середине дня австрийцы были в критическом положении. Но в это время к месту боя прибыл авангард Суворова. Оценив обстановку, он решил ударить французам во фланг. Части Багратиона нанесли удар по левому флангу и центру противника, а казаки Горчакова — по правому флангу. Появление русских войск было неожиданным для противника. Благодаря этому дивизия Отта избежала разгрома и отошла на соединение с русскими войсками. Соединение войск союзников дало возможность Суворову перейти в наступление. Бой продолжался до 6 часов. «Неприятель был побежден, — доносил Суворов, — потеряв убитыми до 600 человек, взято в плен 400»^[1542]. В результате этого боя войска противника отступили к реке Треббии, а союзники остались ночевать на реке Тидоне.

Сражение на реке Треббии

Ночью Суворов направил своим войскам новую диспозицию, в которой писал: «Остается до реки Треббии 1½ мили. Оную хорошо пройдут.

До неприятеля 1½ мили, всего 19, 20 верст, 6 часов. За полмили от неприятеля или менее выстраиваются»… «Армия марширует в 10 часов утра тремя колоннами»…^[1543] и с ходу вступает в бой. Каждая колонна имела свой авангард. Атаку должны были вести русские войска, а на австрийские войска возлагалось ведение вспомогательных действий. Главный удар наносила правофланговая колонна с задачей прижать французские войска к реке По. Удар предполагалось наносить на участке в 2½ — 3 км при общем фронте наступления 8 — 10 км. Наступление планировалось вести на глубину до 20 км, выйти к реке Нура, где занять позицию у Сан-Джорджио.

Суворов построил глубокий боевой порядок, обеспечивавший возможность нанесения нарастающего удара.

Каждая дивизия строилась в две линии. Первая линия состояла из развернутых батальонов, вторая из батальонных колонн. На пересеченной местности можно было действовать только в расчлененных боевых порядках. Артиллерия была распределена по колоннам.

Макдональд, ожидая подхода еще двух дивизий, занял оборону на реке Треббии.

Сражение на Треббии началось 7 июня в 15 часов. Войска Багратиона, составлявшие авангард правофланговой колонны, атаковали дивизию Домбровского, которая стала отходить. Ей на помощь Макдональд послал дивизию Виктора и часть дивизии Рюска с задачей отрезать войска Багратиона и разбить их. Однако Багратион отразил маневр французов. Подошедшая австрийская дивизия Швейковского позволила русским войскам снова перейти в наступление. В бой вступили также центральная и левофланговая колонны союзников. Успех не удалось развить потому, что в разгар сражения к Макдональду подошли две дивизии, и также потому, что Мелас задержал войска Ферстера в центре, в то время как она по приказу Суворова должна была подкрепить войска, действовавшие на правом фланге. Этим был ослаблен главный удар. К вечеру французские войска были отброшены за Треббию^[1544].

8 июня обе стороны — Макдональд и Суворов, имея в сборе все силы, решили перейти в наступление. План Макдональда состоял в том, чтобы охватить правый фланг русско-австрийских войск, для чего на левом фланге он сосредоточил 14 тыс., в центре 12 тыс., а на правом фланге 7 тыс. человек. Таким образом, он имел 33 тыс. человек.

Суворов решил действовать по тому же плану, который лежал в основе боя 7 июня. Имея около 30 тыс. войск, он усилил правую колонну, поставив ей те же, что и накануне, задачи^[1545]. Бой начали войска Макдональда. Все их попытки обойти правый фланг русских войск окончились неудачей. Части Багратиона наголову разбили обходящую дивизию Домбровского. Так же неудачна была попытка французов прорвать центр боевого порядка. Мощным ударом артиллерии и сильной контратакой дивизии Оливье и Мантришара были отброшены за Треббию. В критический момент нужно было ввести в бой резервную дивизию Фрелиха. Однако Мелас снова не выполнил приказСуворова и вместо пехоты прислал конницу. Момент был упущен — французские войска отошли. Сражение закончилось к восьми часам. Суворов предполагал начать новое сражение на другой день. Но ночью Макдональд решил отходить. За три дня боевых действий он потерял убитыми до 6000 и пленными 5085 человек. Союзники за три дня боев потеряли убитыми 934 человека и ранеными 4083 человека^[1546]. Моро не подошел к месту боя, так как в тылу у него появились союзные войска.

Утром Суворов, обнаружив отход противника, немедля организовал преследование. Для этого он создал две колонны. Правая колонна настигла французов у Пиаченцы и разбила их. В Пиаченце было захвачено в плен 7483 раненых. Остатки войск Макдональда поспешно отошли к Модене и Лукке.

Разбив Макдональда, Суворов обратился против Моро к Александрии, но «он о всех побиениях Макдоналя уведомлен был и убрался с лишком за сутки чрез Тортону, Нови, паки в свои горы. Легкие войска за ним гнали…»^[1547]

Сражение на реке Треббии является блестящим примером суворовской наступательной стратегии. Это сражение изменило всю стратегическую обстановку и создало предпосылки для новой победы.

Суворов применил под Треббией форму встречного сражения. Такая форма могла быть применена лишь при переходе к тактике колонн и рассыпного строя. Начиная сражение, Суворов вводил войска в действие с ходу, наращивая удар по противнику. В ходе сражения он неравномерно распределял силы в целях обеспечения флангового обхода войск противника. На направлении главного удара было сосредоточено две трети всех сил, на второстепенном же направлении — одна треть.

Сражение вылилось в форму последовательных ударов, разделенных по времени и рубежам, но составляющих единый замысел.

Войска действовали на большую глубину по заданным направлениям. Это могло быть достигнуто только при глубоком построении боевого порядка и наличии общего и частного резервов, позволяющих маневрировать войсками по фронту и в глубину.

Успех сражения доказал правильность суворовских тактических принципов — глазомер, быстрота и натиск. Учет обстановки, быстрота в принятии решений, осуществлении их и решительные удары были завершены неотступным преследованием, приведенным к полному поражению противника.

Новый метод ведения военных действий потребовал и особой формы управления войсками. Управление сражением Суворов осуществлял через штаб. К каждой дивизии был прикреплен офицер этого штаба. Поступающие донесения обрабатывал дежурный генерал. Суворов же отдавал приказания и вел проверку их исполнения. Сам Суворов не покидал сражения, он появлялся на самых ответственных участках и своими решениями обеспечивал проведение замысла.

Таким образом, в сражении при Треббии Суворов доказал полную несостоятельность устаревших форм линейного наступательного боя и выдвинул новую его форму — встречное сражение.

Действия эскадры Ушакова в Средиземном море. Освободив Ионические острова от французов, Ушаков ввел там республиканское устройство. В мае 1799 года была создана республика семи островов. Россия по соглашению с Турцией оставила на острове Корфу часть флота и свои гарнизоны.

Вслед за этим эскадра Ушакова направилась к Неаполитанскому королевству, захваченному французами. Русская эскадра появилась у Бриндизи, гарнизон которого покинул порт без боя.

Подойдя к Бари, Ушаков высадил десант под командой капитан-лейтенанта Белли. Присоединив к себе несколько тысяч калабрийцев, Белли пересек Италию и подошел к Неаполю. Французские войска, высланные навстречу Белли, потерпели поражение, после чего был взят штурмом форт Вильено, защищавший подступы к Неаполю, 3 июня пал Неаполь^[1548]. Вступлением в Неаполь русских моряков попытались воспользоваться итальянские роялисты. Они начали истреблять республиканцев. К чести русских моряков нужно сказать, что они взяли на себя охрану порядка и прекратили эти расправы.

Оценивая действия Белли, Суворов писал: «сделанное капитан-лейтенантом Белли в Неаполе доказывает, что русские люди на войне всех прочих бить будут, да и тех, кои с ними, тому же научат»^[1549].

Высадка русских войск и их успешные действия способствовали подъему национально-освободительного движения. Местное население восторженно встречало русских моряков, организовывало отряды народного ополчения и вместе с ними изгоняло оккупантов.

По просьбе английского правительства и главным образом по требованию Суворова Ушаков направил эскадру контр-адмирала Пустошкина для блокады города Анкона, на который опирались французские войска Макдональда и Моро. Анкона была блокирована, что дало возможность подошедшему отряду австрийских войск генерала Фрейлиха овладеть крепостью. Фрейлих отверг предложение Пустошкина взять Анкону штурмом и в тайне от него подписал соглашение с командиром французского гарнизона о беспрепятственном выходе французов^[1550].

Успешные действия Ушакова в Италии завершились высадкой русского десанта в Риме. Присутствие русских войск в Риме способствовало уменьшению террора роялистов, начавшегося здесь после капитуляции французов.

Английский флот адмирала Нельсона продолжал осаду Мальты. Действия Ушакова у берегов южной Италии способствовали улучшению стратегической обстановки в Северной Италии.

Сражение у Нови. После поражения Макдональда Суворов обратился против Моро, однако последний поспешно отступил к Генуе.

Суворов сосредоточил свои войска в районе Александрии, между реками Бармидой и Скривией. Части Дерфельдена и Меласа стояли у Ривальты. Авангард Багратиона — у Поццоло-формиджаро, авангард Бельгарда — у Гамолеро, а Розенберга — у Браези. Численность всех этих частей составляла 40–50 тыс. человек. Кроме того, около 25 тыс. располагалось у границ Савойи и Швейцарии, более 5 тыс. у Тосканы и 30 тыс. продолжали осаду Мантуи.

Суворов готовился к наступлению, хотя австрийский император все так же требовал от него обратить внимание на покорение Мантуи и затем овладеть мало-помалу другими крепостями: Александрией, Тортоной, Кони и др.

Приказы гофкригсрата связывали Суворова, и поэтому он вынужден был отложить начало наступления. В первом плане наступления, разработанном 2 июля 1799 года, Суворов предусматривал развитие действий в трех направлениях: «Во-первых… в Тоскану и Римские владения», чтобы изгнать неприятеля из тамошных стран и обеспечить сообщение с флотом, крейсирующим в Средиземном море; «второю операциею будет вторжение чрез Гави в Генуэзские владения..;…третью операцию надобно совершить на Ницу…»^[1551]

План от 14 июля представлял собой один из вариантов первого плана.

К концу июля пали Александрийская цитадель и Мантуя. Был взят также форт Серравале. Это обстоятельство изменило положение и создало возможность сосредоточить силы на направлении главного удара.

В середине июля Суворов окончательно сформулировал свой план. В предположениях от 19 июля он писал: «Действия наши, очевидно, должны быть направлены к тому, чтобы до наступления еще зимы овладеть Варом, Ницею и цепью Савойских гор… Итти в Геную прямо чрез Нови, Акви и проч., а далее из Генуи чрез Савону, Финале, Лоано к Нице, — значило бы начать продолжительную и трудную горную войну… По моему мнению, для наступательного действия против Ривьеры должно со всею силою наступать чрез Тендский проход к Нице, принудить неприятеля оставить всю Ривьеру, а еще лучше, отрезать ему самое отступление»^[1552].

В соответствии с планом Суворов начал перегруппировку войск. К этому времени из России прибыл корпус Ребиндера, что позволило Суворову сосредоточить значительные силы.

Командование корпусом принял Розенберг. Главные силы Суворова (51,2 тыс. человек при 95 орудиях) находились между Александрией и Тортоной. Суворов предполагал начать наступление 4 августа. Однако 30 июля он получил сведения о выступлении против него Жубера, назначенного Директорией на место Макдональда и Моро.

Сосредоточив 34,9 тыс. человек, Жубер принял план наступления, по которому войска были разделены на две колонны. Он намеревался атаковать войска Суворова у Терца. Однако их здесь не оказалось. Продолжая наступление, Жубер 2 августа вышел на рубеж реки Лемме. Правый его фланг вышел у Серравалле, а левый — у Франковилла. Теперь оставалось только спуститься на равнину, простиравшуюся к северу от Нови, и разбить войска Суворова. Но когда все французские войска спустились с гор, Жубер убедился, что совершил большую тактическую ошибку.

Крупная армия Суворова ожидала противника на хорошо подготовленной позиции. Атаковать ее с ходу не предоставлялось возможным, но и отходить назад было уже, по мнению Жубера, поздно. Он приказал войскам перейти к обороне. Суворов ожидал, что Жубер нанесет ему удар первым и поэтому подготовился к активному оборонительному сражению. В соответствии с этим он писал в диспозиции: «Неприятель наступает через Акви, Сильвано, Гави, Арквату, Сент-Себастиано. Аванпосты, стоящие на означенных дорогах, должны стараться получить верные сведения о неприятеле; держаться лишь против слабых отрядов, но стараться захватывать пленных, а перед превосходными силами отступать, ибо никакого от армии подкрепления ожидать не должны, так как цель наша — выманить неприятеля на равнину…»^[1553]

Суворов приказал авангардам Розенберга и Дерфельдена оказать французам сопротивление у Вигицоллы и Ривальты. Все остальные войска должны были располагаться в глубине позиции и действовать в соответствии с движением противника, нанося ему удар по фронту и совершая обход.

Основная идея диспозиции такова: частью сил начать сражение, уточнить замысел противника, измотать его, а затем перейти в наступление.

3 августа Жубер произвел перегруппировку сил и приготовился к обороне. Суворов, убедившись в том, что противник колеблется, приказал перейти в наступление 4 августа. Главный удар решено нанести в направлении на Нови силами войск левого крыла (Багратион, Милорадович, Дерфельден). Этой группе войск должны были содействовать резервы Меласа и Розенберга. В общем для выполнения задачи сосредоточивалось 32,5 тыс. человек. Вспомогательные удары должны были наносить войска правого крыла (17 тыс. человек). Войска для атаки были построены в колонны.

Французы расположились на удобной для обороны позиции. Левый фланг заняли дивизии Лемуана и Груши; за ними расположился резерв, состоявший из дивизии Клозеля и Партуно (17 тыс. человек). В центре были сосредоточены дивизия Лабусьера, бригада Коши и дивизия Ватреня (12 тыс человек). На правом фланге располагались дивизии Сен-Сира, Гардана, Дембровского и резерв. Всего около 40 тыс. человек. Войска располагались на фронте в 20 км на позиции, где наиболее важную роль играл город Нови, защищавший пути отхода. Таким образом, ключ позиции находился на правом фланге, защита которого была особенно необходима.

Сражение у Нови распадается на несколько этапов.

Сражение у Нови

Первый этап включает время с 5 до 8 часов утра. В этот период генерал Край атаковал левый фланг французских войск. Колонны австрийцев оттеснили войска Лемуана и развивали успех вдоль реки Лемме. Генерал Жубер, прибывший на левый фланг, был убит в самом начале сражения. Моро, опасаясь за левый фланг, приказал перевести сюда весь пехотный резерв и часть сил правого фланга (более 8 тыс. человек). Сосредоточив на левом фланге более 20 тыс. войск, Моро остановил продвижение австрийцев. Однако тем самым был обессилен правый фланг. Второй этап сражения, продолжавшийся от 8 до 13 часов, включает в себя нанесение Суворовым главного удара по правому флангу. Приказав Краю возобновить наступление, Суворов двинул войска Багратиона и Милорадовича на Нови. Атака проходила в сложных условиях. Только после ожесточенного боя французы отошли к городу, укрывшись в его укреплениях.

Каменные стены легко выдерживали залпы полевой артиллерии. Багратион решил совершить обход города, где сосредоточилась дивизия Сен-Сира. Во время совершения маневра он подвергся атаке противника и вынужден был отойти. Новая атака силами Багратиона и Милорадовича войск Сен-Сира также не имела успеха. Не удалось и Краю продвинуться на левом фланге французов.

В 13 часов Суворов приостановил атаки до подхода резервов. После подхода резерва Меласа Суворов приказал Краю начать новую атаку левого фланга французов, Багратиону, Милорадовичу и резерву Дерфельдена — действовать против Нови, резерву Меласа — нанести удар по правому флангу французов от Ривальты, а на его место должен был выдвинуться корпус Розенберга.

В соответствии с этим Край атаковал левый фланг французов, Багратион и Дерфельден перешли в атаку на Нови, а Мелас ударил во фланг. Правда, Мелас не выполнил приказа Суворова и часть войск отправил на Серревалле, чем ослабил свои силы, но общий удар был настолько сильным, что французы не выдержали и в беспорядке стали отходить. «Неприятель, — писал Суворов, — был повсюду опрокинут; замешательство его в центре и на левом крыле было свыше всякого выражения; он выгнан был из выгоднейшей своей позиции, потерял свою артиллерию и обращен в бегство»^[1554]. Отступавший противник имел возможность опереться на арьергардную позицию у Монто-Мализино, но Моро не сумел воспользоваться ею. Для преследования противника от Ривальты на рассвете следующего дня выступил резервный корпус Розенберга. При отходе противник понес новые потери.

Французы проиграли сражение. Они потеряли ранеными, убитыми и пленными до 20 тыс. человек и 39 орудий. Союзники же — около 6 тыс. человек^[1555].

Сражение у Нови является примером нового оригинального решения наступательного боя с подготовленных позиций на противника, занявшего оборону на выгодных рубежах.

В этом сражении были продемонстрированы действия, основанные на принципах тактики колонн и рассыпного строя. Сражение распадается на ряд этапов и расчленяется на несколько очагов.

На подготовительном этапе выяснилась обстановка и истощались силы противника. Затем велись бои у отдельных очагов. Противник, введенный в заблуждение относительно истинного направления главного удара, оттянул силы на направление второстепенного удара. Введение всех сил и включение резерва решило исход сражения. Сражение завершилось энергичным преследованием.

Войска располагались неравномерно по фронту и в глубину. Вследствие этого оказалось возможным питать сражение из глубины. Артиллерия эшелонировалась и тесно взаимодействовала с пехотой. Введение всех сил в критический момент полностью предопределило успех. Управление боем Суворов осуществлял через штаб по донесениям.

Итальянский поход Суворова явился новым этапом в развитии русского и мирового военного искусства.

В этой кампании Суворов показал новые образцы военного искусства.

В области стратегии Суворов выдвинул новые положения. Он окончательно опрокинул принципы кордонной стратегии, «Кордонная линия, — писал Суворов, — всегда может быть опрокинута; неприятель по своему произволу устремляет силы на один пункт, между тем как обороняющийся, оставаясь еще в неизвестности, имеет свои силы рассеянными… главные же силы должно держать в совокупности…»^[1556]. Таким образом, только сосредоточение сил и маневр ими может обеспечить успех на войне.

Еще в войнах с Турцией Суворов полагал, что войну можно выиграть в генеральном сражении и оно является кульминационным пунктом. В итальянском же походе он выдвигает идею нанесения последовательных ударов по живой силе противника, имея главную цель — овладеть политическим и экономическим центром страны.

В этой кампании Суворов еще раз продемонстрировал преимущества активной наступательной стратегии: «Деятельность есть важнейшее из достоинств воинских»^[1557].

Наконец, Суворов полагал, что решение стратегических задач в современной войне может быть осуществлено правильным использованием сил и средств на главных и других театрах войны. Он выдвинул идею взаимодействия войск на разных сухопутных театрах, а также взаимодействие армии и флота.

Наиболее слабым местом при осуществлении стратегических планов была система снабжения. Австрийское командование не раз ставило Суворова в тяжелое положение.

В области тактики Суворов выступает как новатор. Форсирование реки Адды на широком фронте было новым в тактике. Такая форма военных действий еще не применялась тогда в Европе. Огромное значение имело также наступление на широком фронте после форсирования Адды с последующим сосредоточением главных сил в одном пункте в Турине.

Новым словом в тактике были встречное сражение у Треббии и сражение у Нови. В каждом случае Суворов выступает с новым решением. В боевой практике он мастерски использует маневр. Решительность и осторожность, строгий расчет и стремительность обеспечивали ему победу. «Вот моя тактика, — писал Суворов, — отвага, мужество, проницательность, предусмотрительность, порядок, умеренность, правило, глазомер, быстрота, натиск, гуманность, умиротворение, забвение.

Все кампании различны между собой… Численность войск должна постоянно проверяться. В Вероне я немедленно заставил свои войска принять мои правила в действие во время кампании. Я преуспел свыше ожидания и не ошибся в их важности»^[1558].

Великий русский полководец придавал огромное значение моральному фактору и воинскому воспитанию. Обращаясь к местному населению и призывая его к совместной борьбе с противником за независимость, он создавал благоприятную обстановку для своих войск. Русская армия имела в этой кампании твердый тыл. Население поднималось против французских захватчиков и помогало в решении военных задач.

Суворов воспитывал в своих войсках принципы гуманности, и нередко его войска защищали местное население от произвола роялистов и расправ австрийцев. Это обстоятельство сделало пребывание Суворова в Северной Италии неудобным, и австрийцы вместе с англичанами решили избавиться от него.

Итальянский поход Суворова оказал огромное влияние на западноевропейское военное искусство. Лучшие французские генералы, в частности Наполеон, изучали этот поход. Будущий декабрист Ф. Глинка писал в 1817 году: «Теперь уже ясно и открыто, что многие правила военного искусства занял Наполеон у великого нашего Суворова. Этого не оспаривают сами французы; в этом сознается и сам Наполеон; в письмах из Египта, перехваченных англичанами, он ясно говорит Директории, что Суворова до тех пор не остановят на пути побед, пока не постигнут особенного искусства его воевать…»^[1559]

Швейцарский поход русской армии под командованием А. В. Суворова

Победы Суворова в Северной Италии укрепили положение коалиции. Однако в дальнейших его успехах не были заинтересованы ни Англия, ни Австрия. Англия стремилась к ослаблению не только Франции, но и своих союзников, чтобы еще более укрепить свое владычество на морях и утвердить господство в Европе.

Англия была особенно обеспокоена возможностью выхода войск Суворова к Генуе, так как при этом русский флот под командованием Ушакова мог взаимодействовать с сухопутными войсками. Не желая утверждения России в Средиземном море, английское правительство решило убрать Суворова из Северной Италии. К этому склонялось и австрийское правительство, которое боялось расширения национально-освободительного движения в Северной Италии; подавить его австрийцам мешало присутствие русских войск. Обращение Суворова к местному населению о совместной борьбе с французскими захватчиками объективно вело к стремлению итальянцев освободиться и от австрийских колонизаторов. Кроме того, Австрия стремилась захватить Бельгию и часть южногерманских земель.

Победы Суворова на суше и Ушакова на море принижали престиж союзников, желавших использовать эти победы только в собственных интересах.

Все это явилось причиной разработки нового английского плана похода союзных войск во Францию через Швейцарию. В этот план Австрия внесла поправку. Все ее силы было решено сосредоточить в Голландии, а на русские войска возлагалась задача вести борьбу в Швейцарии. Если Англия и Франция сознательно делали это в корыстных целях, то согласие Павла на проведение похода в Швейцарию явилось следствием непонимания сложившейся политической и военной обстановки.

Англия, стремясь захватить и уничтожить голландский флот и обессилить Голландию как своего конкурента, потребовала высадки англо-русского десанта на территории Батавской республики (Голландии).

Для отвлечения Франции от Голландского и Североитальянского театров было решено нанести удар через Швейцарию силами русских войск.

Таким образом, Россия должна была тратить силы и средства для обеспечения интересов Англии и Австрии.

Суворов превосходно понимал корыстный характер замыслов союзников. Отмечая это, он писал: «Гонят на Рейн, где бремя кровопролития на одних россиян пасть может»… «Господа морей — им должно их утвердить на десятки лет изнурением воюющих держав»^[1560].

Получив приказ Павла I о выступлении в Швейцарию, куда был направлен также русский корпус Римского-Корсакова, Суворов указывал на гибельность последствий этого похода для русских войск. Он подчеркивал «важность неразрывной связи, которая существует между военным действием на Рейне, в Швейцарии и Италии»^[1561], и поэтому настаивал на совместных действиях войск коалиции.

В связи с этим Суворов потребовал оставить в Швейцарии австрийские войска для обеспечения совместных действий против Франции. «На новое свое назначение смотрю не иначе, — писал Суворов, — как на средства и достижения той же цели, только другим путем»^[1562].

Однако требования Суворова о «единодушном, совокупном и единовременном» действии войск не были удовлетворены.

Австрия вывела свои войска из Швейцарии и направила их в Бельгию и Северную Италию. Англия не поддержала плана Суворова. «Я уже с неделю в горячке, — писал Суворов, — больше от яду венской политики, но на ногах и служу»^[1563].

Обстановка, сложившаяся в начале сентября 1799 года, была такова.

Эрцгерцог Карл со своим 36-тысячным корпусом оставил позиции у Цюриха и передвинулся на Рейн. Русский корпус Римского-Корсакова занял позицию вдоль реки Лиматы. Отряд Готце (22 тыс. человек) был оставлен временно в Швейцарии у Цюриха и расположен на реке Линта и в районе Валенштадтского озера до прибытия туда войск Суворова, после чего он должен был также направиться на Рейн, южнее располагались войска Иелачича (5 тыс. человек), Линкена (3,5 тыс. человек), Штрауха (4,5 тыс. человек), Ауффенберга (3 тыс. человек) и Гаддика (4,5 тыс. человек). Им противостояли в Швейцарии французские войска Массена (84 тыс. человек) и Мюллера на Рейне.

Войска Суворова, в состав которых входило 17 тыс. русских и 4,5 тыс. австрийцев, в начале сентября сосредоточились у Таверно, где им пришлось ожидать мулов, необходимое продовольствие и фураж, без которых нельзя было начинать поход.

Стратегический план Суворова состоял в том, чтобы ударом во фланг растянувшихся на широком фронте французских войск Массена отвлечь внимание последнего от русского корпуса Римского-Корсакова, а затем всеми силами нанести концентрический удар на 200-километровом фронте. Это была новая стратегическая идея, получившая развитие в эпоху буржуазных армий. Давая такую директиву, Суворов писал, что необходимо «продолжать вместе наступление так, чтобы неприятель не мог устремиться на русский корпус, идущий из Италии, и нанести ему отдельное поражение»^[1564]. При этом подчеркивал Суворов, «…считаю нужным напомнить о необходимости во всех случаях предосторожности держать по возможности все силы свои в совокупности, дабы бесполезным раздроблением их и добровольным ослаблением не сделать самую атаку безуспешною»^[1565].

Швейцарский поход Суворова

Наступление на столь широком фронте предпринималось впервые. Нанесение согласованного удара требовало четкой организации управления. В этих целях Суворов обязал командующих «подробно извещать друг друга чрез ежедневных курьеров».

Готовя свои войска к трудному горному переходу, Суворов дал определение сущности новой тактики горной войны. До Суворова горы просто обходили. Суворов разработал новые формы борьбы; обходы и охваты имели целью атаку противника. В горной войне Суворов также придавал решающее значение наступлению.

«Одною стрельбою, — писал он, — никаким возвышением овладеть не можно»…

«Само по себе разумеется, что не нужно на гору фронтом всходить, когда боковыми сторонами оную обойти можно»… При атаке же «должна колонна, не сделав ни одного выстрела, с великим стремлением достигнуть вершины горы и штыками на неприятеля ударить»…^[1566].

Суворов большое внимание уделил подготовке войск к переходу через Альпы. Он приказал Меласу сосредоточить у Таверно 1429 мулов, которые должны были поднять орудия, боеприпасы и четырехдневный запас продовольствия. Кроме того, войска должны были нести на себе трехдневный запас продовольствия.

Так как горных орудий русская армия не имела, то наличная артиллерия была направлена через Милан в Комо, а взамен было взято 25 пьемонтских двухфунтовых горных орудий с боеприпасами, для обслуживания которых были сформированы и обучены специальные команды^[1567].

Атака Сен-Готарда и Чертова моста. 28 августа Суворов выступил из Италии и прибыл в Таверно. Стремясь обеспечить внезапность осуществления своего замысла, Суворов преодолел 150-километровый марш в шесть дней. Однако австрийцы не приготовили необходимых запасов продовольствия и достаточного количества мулов для транспортировки артиллерии и боеприпасов. Это заставило Суворова заниматься вопросами организации и устройства похода, исходя из имеющихся в его распоряжении средств. Обозы пришлось отправить кружным путем, часть артиллерии оставить на месте. Для перевозки грузов использовать 650 мулов и 1500 казачьих лошадей. Выражая свое негодование действиями союзников, Суворов писал Павлу: «Австрийский генерал Теллер с своими комиссарами обманывает нас двуличными, постыдными обнадеживаниями, и уже пятые сутки стоим мы праздно у Таверны. Таковая наша недеятельность доставляет неприятелю все способы оправиться, и принятием новых его мер может положение наше соделаться весьма опасным»^[1568].

Суворов справедливо указывал, что поспешность его перехода осталась бесплодной, а решительные выгоды от «быстроты и стремительности нападения потеряны». 9 сентября Суворов принял решение начать движение на Сен-Готард. В диспозиции он писал: «Единственное средство — атаковать С.-Готард со стороны Белинцоны»^[1569].

Для наступления на Сен-Готард и Чертов мост Суворов разделил свою армию на две группы. Главные силы (15 тыс. человек) получили задачу двигаться тремя дивизионными колоннами через Белинцону на Биаско, Айроло. Обходящая группа Розенберга (б тыс. человек) должна была выступить на Дисентис, а затем действовать по долине переднего Рейна во фланг и тыл противнику у Чертова моста. Авангард выступил 10-го, а главные силы — 11 сентября, начав движение в соответствии с диспозицией. Артиллерия была распределена равномерно по дивизиям.

Совершив сложный переход, войска Суворова 13 сентября атаковали французов, занимавших Сен-Готардский перевал. Атаку производила дивизия Повало-Швейковского с фронта. Ей содействовала обходящая с фланга дивизия Багратиона. Колонна Розенберга совершила обходной маневр. Мастерским ударом войска Суворова сбили с Сен-Готарда и Фочельсберга две французские бригады (Гюденя и Луазона) и отбросили их на Обер-Альп, куда в это время уже подходила колонна Розенберга. Это обстоятельство заставило Лекурба отвести свои войска за Урнер-Лох к Чертову мосту.

14 сентября Суворов атаковал «Урзерн и мост, так называемый Тейфельсбрюк, на реке Русс» и погнал «неприятеля до Амштега»^[1570].

15 сентября войска Суворова, преследуя части Лекурба, вышли через Амштед к Люцернскому озеру. Здесь к русским войскам присоединился отряд Ауффенберга. Таким образом, за три дня военных действий войска Суворова прошли в горных условиях с боями более 60 км. Дальнейшее преследование Лекурба было прекращено, «поелику цель всех наших операциев была только в том, чтобы ближайшею дорогою соединиться с корпусом генерал-лейтенанта Римского-Корсакова, которого полагали тогда быть при Цюрихе»^[1571].

Бой в Муттенской и Клентальской долинах. Достигнув Люцернского озера, Суворов оказался в весьма сложном положении. От Альтдорфа на север не было дорог. Передвигаться можно было либо на судах через озера, либо по тропам в обход через хребет Росшток Муттенталь, Швиц. Суворов решил продолжать свой марш по этому маршруту, надеясь на то, что Массена не успеет нанести поражение войскам Римского-Корсакова до подхода его сил.

16 сентября войска Суворова начали переход через хребет Росшток. Авангард Багратиона первым спустился в Муттенскую долину, за ним вышла вся армия, прикрываясь арьергардом Розенберга. Марш был проведен в течение 12 часов. Во время марша части Лекурба дважды атаковали арьергард Розенберга, но были отбиты.

В Муттенской долине Суворов получил сведения о том, что Массена, сосредоточив войска численностью в 31 тыс., 15 сентября нанес поражение войскам Римского-Корсакова и Готце. Разбитые войска союзников отступили от Цюрихского озера, вследствие чего отошли на восток также войска Линкена и Елачича. Дальнейшее движение к Цюриху уже не имело смысла.

Для Массена создалась исключительно благоприятная обстановка. Изолированная армия Суворова могла быть окружена в Муттенской долине. Массена предпринял энергичные меры для того, чтобы уничтожить армию Суворова. Он приказал Лекурбу атаковать войска Суворова с тыла. Мортье должен был действовать с фланга, а главные силы Массена — с фронта.

Суворов оказался в тяжелом положении. На военном совете, обрисовав обстановку, он поставил задачу выйти из окружения^[1572]. По плану Суворова главные силы (14 тыс. человек) должны были нанести удар по войскам Лекурба и выйти на Гларис, а арьергард (7 тыс.) активными действиями против Массена обеспечить этот маневр. «Помощи нам ждать не от кого, — сказал Суворов, — мы на краю гибели… Теперь остается надежда… на храбрость и самоотвержение моих войск! Мы русские»^[1573].

19 сентября авангард Багратиона вышел из Муттенской долины и, пройдя перевал, встретился с войсками Молитора (около 11 тыс. человек), спешившими к Муттену от Валленштадтского озера, и в течение двух дней вел с ними тяжелые бои. В первый день Багратион, имея всего 3 тыс. человек, е трудом продвинулся вперед. На второй день к нему присоединилась дивизия Повало-Швейковского. Силы авангарда возросли до 8 тыс. человек. Это дало возможность перейти в решительную атаку, «Неприятель, сколько ни противился, пользуясь неприступным местоположением и присовокупленными к оному укреплениями, был опрокинут»^[1574] и отступил к северу от Швица. 21 сентября главные силы Суворова расположились в Нефельсе и Нейтале, где простояли в ожидании войск Розенберга, Ферстера и Денисова до 20 сентября.

В то время как авангард Багратиона расчищал путь для отхода на восток, в Муттенской долине разгорелся бой между арьергардом Розенберга и войсками Мортье. 19 сентября Розенберг имел в своем распоряжении десять батальонов пехоты и два казачьих полка (до 8 тыс. человек). К Муттенталю успели подойти высадившиеся войска Мортье и бригада Молитора (10–12 тыс. человек). Мортье решил атаковать Розенберга с ходу. В 14 часов противник атаковал сначала пикеты, а затем стоявшую за монастырем пехоту. «Маневры передовых войск, как-то: казаков и егерей заманили его и довели до последних; тут встречен был он егерским полком Кашкина, мушкетерским Ребиндера и казачьими полками»^[1575].

Перейдя в контратаку, войска Милорадовича, Белецкого и Ферстера «ударили на неприятеля выстрелами и штыками, испровергли его замыслы и прогнали верст за шесть от Муттенталя по дороге к Швицу»^[1576]. Казаки Денисова и Курнакова продолжали преследование.

На другой день к Муттентальской долине прибыло 15 тыс. войск под командованием Массена, решившего еще раз атаковать русских. Построясь в колонны, французы пошли в атаку. В этот раз маневр был произведен егерями Велецкого. Отстреливаясь, егеря отступили к левому флангу и заманили противника в долину к находившимся там в боевом порядке главным силам. В критический момент русская пехота перешла в контратаку и разбила части Массена. Казаки Денисова и Курнакова преследовали разбитого противника. Французы потеряли за два дня более 4,5 тыс. убитыми и ранеными и 1200 человек пленными. «Генерал Массена и с ним некоторая часть (войск) спаслись бегством»^[1577]. Потери союзных войск были значительно меньше — около 1400 человек убитыми и ранеными.

Только после этой блестящей победы арьергард Розенберга отошел к главным силам и присоединился к ним 23 сентября.

Несмотря на поражение, французы не оставляли попыток разбить войска Суворова. Последнее нападение было совершено ими на войска Багратиона, с 24 сентября они стали выполнять функции арьергарда, в то время как главные силы Суворова, перейдя в ночь на 24 сентября Гларис, двигались через Эльм и Паникс к Иланцу. Здесь в это время находился корпус Римского-Корсакова. Суворов избрал более длинный и трудный путь, так как дорога через Нефельс и Молис находилась в руках противника.

Переход через Паникс проходил в очень сложных условиях, войскам пришлось двигаться по узкой дороге. Выпавший глубокий снег и наступившие холода затрудняли движение.

В то время как главные силы Суворова преодолевали Паникс, арьергард Багратиона (2 тыс. человек) подвергся новому нападению 5-тысячного отряда французов у деревни Шванден. Арьергард, оказав мужественное сопротивление, дал возможность главным силам спокойно отойти. 15-тысячная армия Суворова подошла к Иланцу 26 сентября, а затем направилась к Фельдкирхену, куда вскоре прибыла полковая и полевая артиллерия, двигавшаяся кружным путем. Вслед за этим Суворов отвел свои войска к Аусбургу и расположил их на зимние квартиры. Подводя итог проведенному переходу, Суворов писал: «Все сии победы пребудут новыми вечными памятниками неутомимой храбрости российского войска»…^[1578]

Суворов блистательно осуществил переход, который, как говорил Ф. Энгельс, был самым выдающимся из всех современных альпийских переходов. Во время этого похода русские войска, нанеся ряд поражений противнику, вышли из окружения. «…Неприятель благодаря перевесу в силах добился блестящих успехов. Я был отрезан и окружен; день и ночь мы били врага и в хвост и в гриву… Враг потерял в 4 раза больше нас. Мы везде проходили с победой»^[1579]. Недаром Массена говорил, что «отдал бы все свои победы за один Швейцарский поход Суворова».

В конце 1799 года русская армия получила указ Павла о возвращении в Россию и прекращении совместных действий с Австрией против Франции^[1580]. В октябре было приказано всем русским эскадрам возвратиться из Средиземного моря в Черное. Армия возвратилась в Россию весной 1800 года, а флот — в октябре того же года.

Швейцарский поход Суворова явился новым вкладом в мировое военное искусство.

В этом походе Суворов показал себя выдающимся стратегом. Он подчеркивал взаимовлияние военных действий на различных театрах войны. Он указывал на «…важность неразрывной связи, которая существует между военными действиями на Рейне, в Швейцарии и Италии». Стремясь обеспечить осуществление разработанного плана — поражение Франции, Суворов требовал от всех союзников единства действий в общих интересах. Однако различие политических интересов участников коалиции, стремление Англии и Австрии использовать Россию в собственных целях разбивали планы Суворова. Суворов видел и понимал политику Австрии, которая осуществляла «корыстолюбивые свои предположения к обширным завоеваниям»^[1581]. Он видел также стремление Англии добиться обессиливания Франции лишь в собственных интересах: «Операция в Голландии и в Нидерландах предуготовит нам розы и лилии, как Франция изнурится»^[1582].

Стратегия Суворова исходила из глубокого понимания той политики, которую вели союзники. Величие Суворова и состоит в том, что вопреки всем предательствам со стороны союзников он создавал благоприятную стратегическую обстановку для русской армии.

В этой кампании Суворов выступил также как крупнейший тактик. Он опрокинул установившиеся в Европе взгляды на формы горной войны и доказал несостоятельность теории ограниченных действий на высокогорных театрах. Суворов разработал новые формы ведения войны в горах, которые исходили из его тактических принципов: быстрота, внезапность, натиск. В процессе наступления в Швейцарии Суворов применял удар с фронта в сочетании с обходом с флангов, удар с фронта авангардом и с тыла арьергардом. Для него не существовало окружения. Даже обороняясь, он наступал, справедливо полагая, что лучшая форма обороны в горах — наступление. Суворов был первым полководцем, который в конце XVIII века доказал, что нет непреодолимых гор. Но он подчеркивал, что для успешных действий в горах нужна инициатива и решительность.

Крупные успехи армии Суворова не могут, однако, скрыть общего отставания в военном деле, которое наблюдается в русской армии в конце XVIII века. Это отставание сказывалось во всем: и в системе комплектования и в самой организации войск. Русская армия не имела обученных резервов и потому восстанавливать потери в ходе войны было очень трудно. Это особенно сильно сказалось на армии Римского-Корсакова.

Отказ от дивизионной системы также отрицательно повлиял на руководство войсками. Суворову пришлось снова приспосабливать организацию войск к условиям борьбы в ходе военных действий.

Слабым местом в русской армии была система управления. Русская армия, оказавшаяся без хорошо подготовленных штабных офицеров, в этом отношении попала в зависимость от австрийского штаба. Особенно уязвимым местом русской армии была система снабжения, которая находилась в руках австрийского командования. Наконец, нужно сказать и о том, что не везде русские войска сражались блестяще. Армия Римского-Корсакова действовала плохо и не только потому, что ее командующий был бесталанен, но и потому, что он пытался бороться против новой буржуазной армии прежними способами. Именно это явилось главной причиной поражения союзных войск после ухода армии Суворова в Россию.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ развития вооруженных сил России в XVIII веке позволяет сделать следующие выводы.

I. Военные реформы, проведенные на рубеже XVII и XVIII веков, явились логическим завершением процесса возникновения и развития постоянной регулярной армии и флота, продолжавшегося в течение XVII века. Россия в XVIII веке была многонациональной централизованной монархией. Завершению этого процесса способствовало развитие товарно-денежных отношений, установление экономических связей между отдельными частями страны и образование всероссийского рынка.

Абсолютная монархия требовала единой организации вооруженных сил. Само существование абсолютистского режима в значительной степени зависело от рационального разрешения проблемы организации вооруженных сил. которая отвечала бы новым историческим условиям. Такой организацией была постоянная регулярная армия, имевшая единую систему комплектования, единое устройство, типовое вооружение, снаряжение, единую форму, единое обучение и находящаяся на полном содержании государства.

В XVII веке русскому государству оказалось не под силу разрешить сразу все военные проблемы, ибо для этого неполностью созрели экономические условия, а, как известно, «ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот»^[1583].

Государство, сохраняя уже отживающую поместную систему организации вооруженных сил, основанную на принципе «земля служит государству», а также систему постоянных поселенных войск, основанную на частичном содержании их за счет государства, создает войска нового строя. Эти войска находились уже на полном обеспечении государства. XVII век явился тем переходным периодом, когда были созданы экономические и политические предпосылки для образования регулярной армии.

Рекрутская система обеспечивала возможность иметь единую национальную армию, которая обладала более высокими моральными качествами, чем любая наемная армия европейских государств. Она, наконец, позволяла иметь армию, значительную в численном отношении. Нужно решительно отбросить тезис дворянской и буржуазной историографии (Медем, Веймарн, Богданович, Добровольский, Бобровский, Баиов и др.), утверждавшей, что в начале XVIII века в России была построена регулярная армия по немецкому образцу. Такое утверждение антиисторично. Оно исключает развитие и преемственность в военной политике господствующих классов XVII и XVIII веков, наконец, оно исключает национальный характер развития военного дела в России.

В основе реформ первой четверти XVIII векалежал накопленный в XVII веке опыт в организации армии. Этот опыт послужил основой для создания гвардейских полков, по образцу которых в дальнейшем были сформированы все полевые, а затем и гарнизонные полки. Не меньшее значение имел богатый опыт, накопленный в процессе Северной войны, Во время войны в организацию всей армии вносились серьезные изменения, которые диктовались способами ведения военных действий, что и нашло свое отражение в штатах 1711 и 1720 годов.

Сложившаяся в первой половине XVIII века система комплектования и организация совершенствовались во второй половине века. Ее развитие выражалось главным образом в упорядочении техники наборов и доставки рекрутов в армию.

Рекрутская система комплектования изжила себя только к концу XVIII века и стала серьезным препятствием в организации армии, отвечающей основам новой тактики колонн и рассыпного строя.

Организация войск обусловливалась способами ведения военных действий, последние же определялись вооружением, позволявшим вести бой в линейных боевых порядках. В то время на вооружении были гладкоствольные фузеи и гладкоствольная артиллерия. Такое вооружение обусловило деление армии по родам оружия, выполняющим свои особые функции во время боя. Наряду с полевой армией, предназначенной для ведения борьбы с внешним противником, в это время создавались значительные по численности гарнизонные войска. Они служили резервом и запасом для полевой армии. Но главное их предназначение состояло в том, чтобы держать в узде эксплуатируемое большинство и обеспечивать дворянскую власть. «Постоянное войско, — говорит Ленин, — везде и во всех странах служит не столько против внешнего, сколько против внутреннего врага»^[1584]. Классовый смысл организации армии особенно ярко вскрывается, если обратить внимание на то, что организация значительной по численности «внутренней армии» приходится на 1705–1712 гг., т. е. на период крупных крестьянских и казачьих восстаний, явившихся формой социального протеста против усиливающегося закрепощения трудящихся масс.

В силу того, что изменение свойств оружия, а следовательно, и способов ведения военных действий происходило медленно, военная организация длительное время сохранялась такой, какой она сложилась при Петре I. Господство линейной тактики требовало укрепления регулярной линейной пехоты и регулярной конницы и превращения артиллерии в самостоятельный род оружия. Только во второй половине XVIII века в связи с внедрением принципов тактики колонн и рассыпного строя происходит создание егерской пехоты и конницы.

Сложившуюся в начале века организацию дважды пытались перестроить на прусский лад. Но ни попытки Миниха, ни Петра III не могли увенчаться успехом, ибо они противоречили духу развития русской армии и не соответствовали особенностям русского исторического процесса.

Рассматривая управление вооруженными силами в XVIII веке, нужно сказать, что оно отвечало сложившейся организации. Армия, являясь частью государственного аппарата, созданного правящим классом, управлялась через государственные органы — Сенат, его Военную и Адмиралтейств-коллегии. Централизация управления позволяла обеспечить армию всем необходимым и руководить ею как в мирное, так и в военное время. Местные органы должны были вести наблюдение за «тишиной» и обеспечивать снабжение войск продовольствием.

Централизация управления в мирное время давала возможность руководить вооруженными силами страны на основе единых принципов. Однако централизованное руководство в в военное время («Конференция», «Военный совет») при отсутствии высоких технических средств транспорта и связи серьезно затрудняло ведение войны, связывало деятельность главнокомандующих и даже мешало им руководить военными действиями.

Генеральный штаб, возникший в русской армии в XVIII веке, не стал таким центром, который занимался бы разработкой планов ведения войны и обеспечения вооруженных сил материальными ресурсами. В то время он был лишь вспомогательным органом главнокомандующих в полевой армии, обеспечивающим. передвижение войск, их квартирование, рекогносцирование дорог и позиции и выполняющим функции квартирмейстерской службы.

II. Одним из основных вопросов строительства вооруженных сил в XVIII веке являлось снабжение вооружением, боеприпасами, одеждой, а также обеспечение армии и флота продовольствием. Дворянская и буржуазная историография совершенно не освещала этих вопросов. Она не ставила целью изучить, на какой экономической базе развивались вооруженные силы, в какой мере экономика страны обеспечивала их всем необходимым и каким образом создавались условия для блистательных побед, которые подняли престиж России в то время и обеспечили ей положение великой державы. Не получили должного освещения эти проблемы и в наше время.

Относительная отсталость вооружения русской армии в XVII веке не позволила завершить начавшийся процесс строительства регулярной армии и флота. Правда, огромное значение имело усовершенствование ручного огнестрельного оружия. К середине XVII века фитильные и колесные замки были вытеснены новым ударно-кремневым замком. Введение ударно-кремневых ружей ускоряло стрельбу и упрощало процесс обучения. В 60 — 70-е годы XVII века новыми ружьями было вооружено две трети солдатских полков. Многое было сделано и по усовершенствованию полевой и крепостной артиллерии. Русская военно-техническая мысль создала ряд новых конструкций, значительно опережавших свое время. Но все это вооружение изготовлялось кустарным способом, в недостаточном количестве, а главное, оно не имело единых калибров. Недостаток оружия вынуждал правительство прибегать к закупкам его за границей во время войны с Польшей, Швецией и Турцией. Узкая производственная база не позволяла калибровать вооружение, а последнее было одним из условий оформления регулярной армии.

В первые годы Северной войны Россия была вынуждена произвести закупку крупных партий оружия за рубежом. Понимая, что без собственной базы выиграть войну нельзя, Петр стал энергично развертывать свою промышленность.

В течение первой четверти XVIII века проводилась огромная работа по созданию заводов, производивших вооружение и боеприпасы. Производство ручного огнестрельного оружия было сосредоточено на Тульском, Петровском, а позже и на Сестрорецком заводах. За 20 лет эти заводы обеспечили всю армию новым стрелковым оружием. Введение калиброванного ручного огнестрельного оружия создало твердую базу для установления единого обучения, по единым уставам. Таким образом, был завершен процесс становления регулярной армии.

Огромное внимание Петр I уделял также производству артиллерийских орудий и боеприпасов к ним. На месте 12 старых заводов к концу первой четверти века возникло 52 железоделательных и 13 медеплавильных заводов, На 19 из них отливались орудия, на остальных изготовлялись главным образом боеприпасы. Калибровка артиллерийских орудий была произведена позже, чем стрелкового орудия.

Литье орудий вначале было сосредоточено в московско-тульской группе заводов, на олонецких заводах и липецких заводах. Позднее производство орудий сосредоточивалось на Урале. Порох производили главным образом в Москве, Петербурге и Казани. Из-за низкого качества черных порохов, производимых в это время, нельзя было ввести на вооружение русской армии и флота в XVIII веке нарезные ружья и пушки.

Размещение промышленности и характер ее производства позволяют сделать вывод, что в начале XVIII века была создана металлургическая база, обеспечивавшая русскую армию и флот оружием. Русские заводы давали первоклассное по тому времени вооружение. В ходе Северной войны русская экономика оказалась сильнее шведской, и это было главной причиной военных побед России.

Развитие металлургии в России было обусловлено нуждами всей страны, особенно армии и флота. На важную роль армии в экономическом развитии указал Маркс: «История армии всего нагляднее подтверждает правильность нашего воззрения на связь производительных сил и общественных отношений. Вообще армия важна для экономического развития»^[1585]. В последующем развитие промышленности, созданной Петром I, не затухает, а, наоборот, приобретает еще больший размах.

Производству оружия серьезный урон нанес Миних, который пытался прекратить производство ружей в России и передать заказы за границу. Однако поступившее лучшее в то время на Западе саксонское оружие оказалось настолько неудовлетворительным, что Анна была вынуждена возобновить производство отечественных ружей. Значительно более серьезный ущерб нанес Миних производству пушек. Он приказал перелить все петровские орудия. Однако непригодность принятых им зарубежных конструкций вскоре выяснилась.

Развитие железоделательной и меднолитейной промышленности позволило сделать крупный шаг вперед в деле изготовления вооружения и боеприпасов во второй половине XVIII века.

На вооружение русской армии поступало более совершенное гладкоствольное и нарезное ручное оружие, обладавшее более высокими тактико-техническими данными.

Не менее важными были новые артиллерийские конструкции (Мартынова, Данилова и Шувалова), обеспечивавшие наибольший эффект огня в период господства черных порохов. Новые системы удержались на вооружении 100 лет, вплоть до введения стальной нарезной артиллерии.

Производство ружей и пушек было сосредоточено на крупнейших заводах: Тульском, Сестрорецком, Александровском и др., мощность которых полностью обеспечивала армию и флот.

На этой технической базе сложился новый способ ведения войны и боя.

Регулярная армия и флот требовали постоянного обеспечения их сукном, кожей, бумагой и т. п. В XVII веке Россия производила все это примитивным кустарным способом и в крайне ограниченных размерах, поэтому большую часть материалов приходилось ввозить из-за границы. В XVIII веке суконное и кожевенное производство в России стало довольно быстро развиваться, и с середины века оно уже полностью удовлетворяло потребности армии и флота.

В главной отрасли экономики феодальной России — в сельском хозяйстве — возрастает валовая продукция, растет также и ее товарная масса. Рост сельского хозяйства шел за счет развития экстенсивного земледелия, постоянного расширения запашки и колонизации окраин. Армия, требовавшая значительного количества товарного зерна, сена, а также и других сельскохозяйственных продуктов, оказала огромное влияние на развитие товарно-денежных отношений в сельском хозяйстве.

Регулярные вооруженные силы больше не могли базироваться на натуральных поставках, характерных для XVII века.

Система снабжения, сложившаяся в первой четверти XVIII века, в общем отвечала тем принципам, которые определяли организацию армии и флота и способы ведения войны и боя. Переход от натуральных поставок к денежным закупкам привел к переходу от базирования на местные средства (плакат) к централизованным заготовкам.

Все возрастающие в численном отношении армия и флот поглощали большую часть бюджета, который не мог быть велик вследствие господства крепостнических отношений в стране. Дальнейший его рост зависел от развития товарно-денежных отношений. Недостаток средств государство пыталось покрыть путем эмиссии. Это увеличивало государственный долг, который целиком ложился на податные сословия, главным образом на крестьян.

III. Постановка боевой подготовки войск и флота обусловливается, во-первых, существующим социально-политическим строем и, во-вторых, имеющейся военной техникой и господствующими способами ведения боевых действий. В системе обучения войск нашли свое отражение наступательная стратегия и активные формы ведения боя (тактика), сложившиеся во время Северной войны. Войска обучали тому, что нужно на войне. Они обучались не только элементам строя и стрельбе, но и усваивали необходимые формы боевых действий как в линейных, так и в других боевых порядках. Важнейшим элементом обучения являлся штыковой бой, которым обычно заканчивалось всякое столкновение с противником. Особенностью петровской системы обучения было отделение одиночной подготовки от общей. Совместное обучение происходило не только в форме строевых учений, но прежде всего носило тактический характер. Все это резко отличало русскую систему от любой европейской.

Попытки Богдановича, Петрова, Михневича, Гейсмана и Баиова объяснить победы русских войск механическим заимствованием русскими деятелями способов боевой подготовки у немцев, австрийцев, голландцев или французов не выдерживают никакой критики. Привлечение новых материалов позволяет опровергнуть эти ни на чем не основанные утверждения дворянской и буржуазной историографии и показать, как в русской армии XVIII века складывалась своя, национальная система боевой подготовки, обеспечившая высокое военное мастерство русского солдата, способного вести бой в любых условиях.

Переход к линейной тактике стал возможным после изобретения кремневого замка и багинета, замененного затем штыком. Введение кремневого замка и штыка упростило процесс заряжания и стрельбы и позволило превратить ружейный огонь наряду с пушечным в весьма действенное средство борьбы.

Вооружение пехоты однотипным огнестрельным оружием создало материальную предпосылку для создания тактической организации пехоты, обеспечивающей ведение линейного боя, линейной пехоты. Вместо пикинеров и мушкетеров, выполнявших различные функции во время боя, в пехоте был оставлен только один род солдат, осуществлявших огонь и удар. Данный процесс был завершен в первое десятилетие XVIII века. Такая тактическая организация приобрела настолько устойчивую форму, что теперь можно было ее регламентировать в уставах, в которых отражались принципы линейной тактики. Процесс регламентации в армиях Европы XVIII века пошел различными путями. На него влияли как свойства оружия, так и тот человеческий материал, из которого составлялись европейские армии в период укрепления абсолютизма.

В Пруссии, Австрии и Франции имелись «…постоянные армии значительной численности, комплектуемые по возможности посредством добровольной записи, дополняемой принудительным уводом, а в случае необходимости и посредством принудительных конскрипций»^[1586]. Этот человеческий материал требовал постоянного надзора и контроля со стороны многочисленного командного состава. Для ведения боя армия строилась в линейный боевой порядок. Пехота становилась в две линии, расположенные друг от друга на дистанцию действительного огня. Каждый батальон имел свое точно определенное место в боевом порядке, и сама армия представляла собою как бы один большой батальон, выполнявший последовательно все операции по одной команде.

Уязвимым местом линейного боевого порядка были фланги. Обычно они защищались кавалерией, располагавшейся на обоих флангах. Впереди боевого порядка или в интервалах между батальонами находилась артиллерия.

Хотя эти принципы и были в общем едины, однако в армиях различных стран Европы по-разному подходили к решению вопроса о методах ведения боя и способах боевой подготовки войск. В Пруссии и Австрии сильно переоценивалось значение огня. На выработку навыков ведения частой и непрерывной стрельбы обращалось главное внимание. Особое значение придавалось одновременному, автоматическому исполнению всем боевым порядком всех действий. На Западе пути достижения победы искали в механическом равнении, движении и частой неприцельной стрельбе. Чем чаще велась стрельба, тем лучше считалась подготовка войск. К штыковой атаке стремились не допускать, ибо при этом нарушались боевые порядки и возникала опасность дезертирства с поля боя наемных солдат. По той же причине войска не могли преследовать противника.

Всякое отклонение от установленных правил жестоко наказывалось. Инициатива солдат, офицеров и даже генералов совершенно исключалась. Солдат расценивался как «механизм, артикулом предусмотренный». Установлению такого взгляда способствовали главным образом свойства, присущие наемным солдатам, находившимся в распоряжении западноевропейских полководцев. Западноевропейские уставы отражали указанные положения, регламентируя до мелочей весь процесс боевой подготовки.

Иное положение было в России. Наличие высоких по тому времени технических средств борьбы и рекрутской системы комплектования позволило создать более передовые методы боевой подготовки войск.

Система боевой подготовки в России складывалась в период Северной войны, и, таким образом, боевая практика, являясь критерием основных положений русской линейной тактики, позволяла отобрать наиболее рациональные формы ведения военных действий, а следовательно, и боевой подготовки войск.

Русские военные деятели обобщили свой боевой опыт, закрепив его в уставах. Воспитание войск осуществлялось на классовой основе. Пожизненная служба солдат, непрерывное воздействие на них офицеров имели конечной целью воспитать из солдат послушных исполнителей воли господствующего класса.

Во второй четверти века Миних сделал попытку насадить в русской армии прусские формы обучения и воспитания. В этих целях он ввел новые уставы, которые порывали с петровской системой боевой подготовки. Миниховскую систему характеризует мелочная регламентация, отказ от одиночной подготовки, в частности от обучения штыковому бою, и стремление свести обучение к строевой муштре и приобретению автоматических навыков в неприцельной стрельбе. Жестокие наказания за малейшие провинности, эксплуатация на частных работах, самое бессовестное обирание солдат — стали обычными явлениями в 30-х годах.

Все это вызывало негодование и протесты среди солдат и связывалось с усилением влияния иностранцев, число которых возросло во время бироновщины. Прусская система противоречила сложившейся в течение первой четверти века петровской системе, отвечающей русским условиям. Она была приемлема только для наемных армий и оскорбительна для национальной русской армии.

С миниховщиной было покончено, как только немецкие временщики оказались не у власти. В 40-е и 50-е годы восстанавливается петровская система боевой подготовки.

В период Семилетней войны русская армия была по существу подготовлена по петровским уставам и наставлениям. Победы русской армии над прусской (Цорндорф, Пальциг, Кунерсдорф, Кольберг) доказали превосходство русской системы боевой подготовки.

Во второй половине XVIII века линейная тактика продолжала господствовать, а в связи с этим в основе обучения лежали принципы этой тактики. Но в это же время начинает развиваться новая тактика — тактика колонн и рассыпного строя. Разработка принципов этой тактики неизбежно влекла за собой создание новой системы обучения.

Суворовская система отвечала новому способу боевых действий. Разделение функций огня и удара и расчленение боевых порядков резко повышали роль солдат и офицеров. Вместо механического исполнения команд всей армией требовалось сознательное исполнение приказаний отдельными элементами боевого корпуса. В связи с этим резко возросла роль одиночной подготовки солдат. Совместная подготовка приобрела тактический характер. Громадное значение приобрела полевая подготовка войск. От солдат и офицеров потребовалось проявление храбрости, смелости и инициативы. Новая система требовала передовых методов обучения и воспитания войск.

Разрабатывая свою систему, Суворов обобщал как свой собственный опыт, так и опыт других передовых командиров. Он возглавил прогрессивное течение военной мысли, которое вступило в противоречие с феодальной военной идеологией и поэтому встречало сопротивление со стороны реакционных правящих кругов.

Наиболее слабым местом русской армии и флота в начале XVIII века было неудовлетворительное состояние офицерского корпуса, поэтому подготовка офицерских кадров приобрела первостепенное значение. Успешное строительство и дальнейшее развитие вооруженных сил России зависели от разрешения вопроса подготовки офицерских кадров. Эта проблема оказалась особенно острой потому, что требовались не офицеры-универсалы, а пехотные, кавалерийские, артиллерийские, инженерные офицеры и т. д. В середине XVIII века встала также задача специальной подготовки штабных офицеров через высшую военную школу, что было осуществлено только в XIX веке.

Основными каналами подготовки офицеров была гвардия и военные школы. Военная школа в XVIII веке прошла сложный путь развития. Характерной чертой ее является утилитаризм и отсюда резко выраженный профессионализм.

Утверждения дворянско-буржуазной историографии (Бобровский, Гейсман, Баиов) о том, что русская армия в начале XVIII века стала регулярной только благодаря приглашению Петром I иноземцев, опровергаются фактами. Эта историография не показала засорения офицерского корпуса иностранцами в 30 — 40-е годы, в период господства временщиков. Именно в это время сложилась та влиятельная группа немецких выходцев, которая причинила немало вреда строительству русской национальной армии и флота.

Русское офицерство, представляя господствующий класс, в то же время считало себя выразителем интересов всего народа. Стремясь поставить знак равенства между дворянскими интересами и подлинными интересами народа, оно пыталось убедить в этом все другие классы.

Лучшая часть этого офицерства была настроена патриотично, но это был классовый патриотизм русских дворян.

IV. Развитие военной техники в XVIII веке предопределило развитие нового способа ведения военных действий. «Военная тактика, — писал Ленин, — зависит от уровня военной техники…»^[1587].

Появление ударно-кремневых ружей, стального штыка и гладкоствольной артиллерии позволило разрешить проблемы линейной тактики. Армия получила типизированное, калиброванное вооружение, позволившее вести бой в линейном боевом порядке. Введение в армии единой формы облегчало управление войсками. Войска получили стройную тактическую организацию. Однако линейная тактика сковывала войска. Пехота могла совершать ограниченный маневр (поворот боевого порядка, захождение флангами и т. п.). Кавалерию связывала необходимость охранения флангов. Артиллерия также была привязана к линейному строю. Главное было в обеспечении огня, значение которого нередко переоценивалось и в свою очередь недооценивалось значение штыкового удара. Все это снижало активность войск.

В области стратегии сложилась так называемая маневренная стратегия, которая требовала создания новых форм снабжения войск, перехода к магазинной системе, обеспечивающих подвижность войск, и приспособления способов ведения боя к конкретным условиям ведения войны. Это обусловило более активный характер русской линейной тактики, чем зарубежной.

Появление и внедрение винтовальных ружей и совершенствование гладкоствольной артиллерии позволило начать разработку тактики колонн и рассыпного строя и новой ударной стратегии генерального сражения.

Новая тактика опиралась на более совершенное оружие. Она позволила отказаться от линейных боевых порядков и перейти к расчлененным боевым строям. Бой приобрел более активный характер. Легкая егерская пехота своим огнем подготавливала удар тяжелой линейной пехоты. Кавалерия перестала служить средством прикрытия флангов и приобрела большую самостоятельность. Артиллерия приобрела маневренность. Маневр огнем и колесами резко повысил ее эффективность.

Бой потребовал не только повышения расхода огневых средств, но и более активных действий людей. Огромное значение приобрел штыковой удар.

В области стратегии утвердились принципы ударной стратегии генерального сражения. Увеличение численности войск, более широкие возможности восстановления боевой силы и переход к смешанной системе денежных заготовок и реквизиций в деле снабжения войск позволили усилить элемент активности войск. От осторожного маневра войска перешли к решительным ударам. В конце века возникла даже стратегия системы сражения. Этой стратегии противостояла кордонная стратегия, которую превносили в Россию с Западной Европы поклонники австро-прусской системы ведения войны.

На флоте в течение XVIII века также происходил переход от линейной к маневренной тактике. Хотя тактические возможности парусного флота были ограничены, однако русские флотоводцы искали и находили такие построения, которые обеспечивали большую активность в бою.

Они не придерживались канонов линейной тактики и переходили к системе сосредоточения сил на направлении главного удара, маневру частью сил, выделению резерва и т. п.

Все более и более утверждался взгляд на флот как на силу, способную во взаимодействии с армией обеспечить защиту русских границ и разрешить коренные задачи внешней политики того времени.

Все это обусловило активный наступательный характер русской стратегии в XVIII веке. Перед русской армией и флотом стояли такие задачи, как балтийская и черноморская проблемы. Без их разрешения задерживалось экономическое и политическое развитие страны. Обе эти задачи были успешно решены в течение XVIII столетия. Победы русской армии и флота объективно способствовали развитию России. Северо-запад и юг страны получили условия для дальнейшего развития. Народы Прибалтики, Белоруссии, Украины и Кавказа перестали быть объектом шведских баронов, польских панов и турецких султанов. Они могли более свободно развиваться.

В своих стратегических планах царизм исходил прежде всего из интересов господствующего класса, но он не мог не учитывать и настроения народных масс, которые принимали широкое участие в войнах этого времени. Они обеспечивали армию и флот всем необходимым для ведения боевых действий, они поставляли солдат и матросов. От состояния духа этих масс в конечном счете зависел ход и исход всех войн.

В XVIII веке уже нельзя было вести войну, не дав войскам соответствующих политических лозунгов. В своей практике военные деятели должны были исходить не только из численности вооруженных сил и обеспеченности их оружием, боеприпасами и продовольствием, но в огромной степени из морального состояния тех войск, которыми они командовали.

Русская военная школа этого времени, представленная Румянцевым, Суворовым, Кутузовым, Спиридовым и Ушаковым, руководствовалась этими принципами в своей практической деятельности и поэтому достигла выдающихся успехов. Все войны этого времени были выиграны русской армией и флотом. В ходе этих войн русская армия обогатила русское военное искусство блестящими победами под Ларгой, Кагулом, Рымником, Измаилом, Треббией и Нови, а русский флот победами под Чесмой, Калиакрией и Корфу внес свою лепту в сокровищницу русского военно-морского искусства.

Русская военная школа составляла новое прогрессивное направление в военном и военно-морском искусстве. Румянцев и Суворов, Спиридов и Ушаков не были одиночками. В своей деятельности они опирались на широкий круг прогрессивно настроенных генералов и офицеров. Они лучше других видели те тенденции, по которым шло объективное развитие военного и военно-морского дела, глубже понимали потребности времени и полнее выражали новое в своей боевой практике и теории. А это новое властно утверждалось вопреки желаниям и стремлениям правящих кругов остановить ход развития. Но сделать это они были не в силах. Объективный процесс развития неизбежно вел русское военное и военно-морское искусство по пути перехода к более высокому для того времени буржуазному способу ведения войны и военных действий.

К ЧИТАТЕЛЯМ!

Военное Издательство просит присылать свои отзывы и замечания на эту книгу по адресе Москва, Тверской бульвар, 18. Управление Военного Издательства.

ОБЩИЙ ХОД СЕВЕРНОЙ ВОЙНЫ 1700 — 1721 гг.

ОБЩИЙ ХОД РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ 1735 — 1739 гг.

ОБЩИЙ ХОД СЕМИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ 1756 — 1763 гг.

РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1768 — 1774 гг.

РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1787 — 1791 гг.

РУССКО-ШВЕДСКАЯ ВОЙНА 1788 — 1790 гг.

ВОЙНА РОССИИ С ФРАНЦИЕЙ 1798 — 1900 гг.

Примечания

1

В. И. Ленин, Соч., т. 15, стр. 308.

(обратно)

2

Ф. Энгельс, Избранные военные произведения, Воениздат, 1956, стр. 11.

(обратно)

3

Там же.

(обратно)

4

В. И. Ленин, Соч., т. 11, стр. 150.

(обратно)

5

Ф. Энгельс, Избранные военные произведения, Воениздат, 1956, стр. 11.

(обратно)

6

«Журнал или поденная записка блаженной и вечнодостойной памяти Петра Великого с 1698 года, даже до заключения Нейштадтского мира», СПб, 1770.

(обратно)

7

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20 (Дела военные), д. 66.

(обратно)

8

Там же.

(обратно)

9

Там же.

(обратно)

10

П. Пестель, «Русская правда». Избранные социально-политические и философские произведения декабристов, М., 1951, т. 2, стр. 80.

(обратно)

11

Ф. Глинка, Краткое начертание «Военного журнала», СПб, 1816, стр. 9 — 10.

(обратно)

12

Н. Бестужев, «Опыт истории русского флота», Труды высочайше утвержденного Вольного общества любителей российской словесности, СПб, 1822, стр. 138–139.

(обратно)

13

«Письма Бестужева», Русский вестник, 1861, т. 32, стр. 296.

(обратно)

14

А. О. Корнилович, «Первый опыт кораблестроения в России», Сын Отечества, 1822, ч. 80, № XXXIX; «Известия о первых маневрах при Петре I и особенно о Кожуховском походе», Северный архив, 1824, т. IX, № 5.

(обратно)

15

В. Г. Белинский, Избранные философские произведения, т. I, стр. 241.

(обратно)

16

Там же, стр. 371.

(обратно)

17

Веймарн 2-й, Высшая тактика, СПб, 1840, стр. 53.

(обратно)

18

Богданович, Замечательнейшие походы Петра Великого и Суворова, СПб, 1846, стр. 3.

(обратно)

19

Н. Г. Чернышевский, Соч., т. 3, стр. 252.

(обратно)

20

Г. А. Леер и др., Обзор войн России от Петра Великого до наших дней, СПб, 1885–1898, ч. I–IV.

(обратно)

21

г.-м. Пузыревский, «Развитие постоянных и регулярных армий и состояние военного искусства в век Людовика XIV и Петра Первого», СПб, 1889.

(обратно)

22

П. А. Гейсман, «Краткий курс истории военного искусства», ч. I–III, СПб, 1893–1896.

(обратно)

23

Д. Ф. Масловский, Записки по истории военного искусства в России, СПб, 1897, вып. 1, стр. 4.

(обратно)

24

Д. Ф. Масловский, Записки по истории военного искусства в России, СПб, 1897, вып. 1, стр. 2.

(обратно)

25

Там же, стр. 56–57.

(обратно)

26

Там же, стр. 1.

(обратно)

27

А. В. Суворов в сообщениях профессоров Николаевской академии ген. штаба, т. 1, стр. 82.

(обратно)

28

А. В. Суворов в сообщениях профессоров Николаевской академии ген. штаба, т. 1, стр. 78.

(обратно)

29

Н. П. Михневич, Основы русского военного искусства, СПб, 1898, стр. 6.

(обратно)

30

Там же, стр. 172.

(обратно)

31

А. Баиов, История военного искусства, как наука, СПб, 1912, стр. 114.

(обратно)

32

А. Баиов, Русская армия в царствование императрицы Анны Иоановны, СПб, 1906; «Курс истории русского военного искусства», вып. 2–6, СПб, 1908–1909.

(обратно)

33

С. Г. Струмилин, История черной металлургии СССР, 1964; Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII–XIX вв., М. — Л., 1949; Н. И. Павленко, Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII века, АН СССР, 1953; Н. Н. Рубцов, История литейного производства в СССР, Машгиз, 1947, ч. I.

(обратно)

34

Е. И. 3аозерская, Развитие легкой промышленности в Москве в первой четверти XVIII века, АН СССР, 1953; К. А. Пажитнов, Очерки истории текстильной промышленности в дореволюционной России, АН СССР, 1955.

(обратно)

35

П. Г. Любомиров, Очерки по истории русской промышленности, М., 1947; П. И. Лященко, История народного хозяйства СССР, М., 1947.

(обратно)

36

М. М. Богословский, Петр I, т. I–V, М., 1948; Б. Б Кафенгауз, Северная война 1700–1721 гг. и Ништадтский мир, М., 1944; Т. К. Крылова, Россия и «Великий союз», «Исторические записки», кн. 13; Франко-русские отношения в первую половину Северной войны. «Исторические записки», кн. 7; Русско-турецкие отношения во время Северной войны, «Исторические записки», кн. 10; Е. И. Дружинина, Кючук-Кайнарджийский мир, АН СССР, 1955; В. П. Лысцов, Персидский поход Петра I, М., 1951; Л. А. Никифоров, Русско-английские отношения при Петре I, М., 1950.

(обратно)

37

Б. С. Тельпуховский, Северная война 1700–1721 гг., Воениздат, 1951; Л. М. Лещинский, Военное искусство в начале XVIII в., ВАФ, 1951; Е. В. Тарле, Русский флот и внешняя политика Петра I, М., 1949; Н. М. Коробков, Русский флот в Семилетней войне, М., 1946; Н. М. Коробков, Семилетняя война, М, 1943; Ю. Р. Клокман, Фельдмаршал Румянцев, АН СССР, 1951.

(обратно)

38

Желябужский, Записки, 1841, стр. 54.

(обратно)

39

ПСЗ, т. III, № 1634.

(обратно)

40

ПСЗ, т. IV, № 1979.

(обратно)

41

Корб, Дневник поездки в Московское государство, М., 1867, стр. 245.

(обратно)

42

«Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 2.

(обратно)

43

Там же, стр. 3.

(обратно)

44

«Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 3.

(обратно)

45

Желябужский, Записки, СПб, 1840, стр. 66.

(обратно)

46

ПСЗ, т. IV, № 1820, № 1852.

(обратно)

47

Желябужский, Указ. соч., стр. 74.

(обратно)

48

ПСЗ, т. IV, № 1827.

(обратно)

49

С. Елагин, История русского флота. Период Азовский, ч. I, СПб, 1864, стр. 201–202.

(обратно)

50

ПСЗ, т. IV, № 1873, 1912.

(обратно)

51

ПСЗ, т. III, № 1673 и 1747. Указ гласил: «Всяких чинов людям сказать, кто похочет людей и крестьян своих отпускать на волю, и тем людям и крестьянам давать отпускные… и которые из них годятся в службу, и тех писать в солдаты».

(обратно)

52

ПСЗ, т. IV, № 1939.

(обратно)

53

Там же, № 1978.

(обратно)

54

Там же, № 1979.

(обратно)

55

Там же, № 1996.

(обратно)

56

Там же, № 1990.

(обратно)

57

Там же, № 2036.

(обратно)

58

ПСЗ, т. IV, № 2049, 2050, 2065, 2078, 2082.

(обратно)

59

ПСЗ, т. IV, № 2095, 2096, 2100, 2103, 2108, 2114, 2131; ЦГАДА, ф. Правит. Сената, оп. 13, д. 12 (694), лл. 460–461.

(обратно)

60

ПСЗ, т. IV, № 2161 и 2171; ЦГАДА, ф. Правит. Сената, оп. 13, д. 12 (694), лл. 462–463.

(обратно)

61

ПСЗ, т. IV, № 2217.

(обратно)

62

ПСЗ, т. IV, № 2238; ЦГАДА, ф. Правит. Сената, оп. 13, д. 12 (694), л. 465.

(обратно)

63

ПСЗ, т. IV, № 2273; ЦГАДА, ф. Правит. Сената, оп. 13, д. 12 (694), л. 469.

(обратно)

64

ПСЗ, т. IV, № 2305.

(обратно)

65

Там же, № 2325, 2326, 2334, 2341 и 2390.

(обратно)

66

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, кн. 1, за 1711 г., л. 83.

(обратно)

67

Там же, д. 10, за 1712 г., л. 342; ПСЗ, т. IV, № 2520.

(обратно)

68

ПСЗ, т. IV, № 2650 и 2658; т. V, № 2693, 2698, 2738; Ф. Веселаго, Указ. соч., стр. 410.

(обратно)

69

ПСЗ, т. V, № 2849.

(обратно)

70

ПСЗ, т. V, № 2931, 2940, 2944 и 3050.

(обратно)

71

Ф. Веселаго, Указ. соч., стр. 410.

(обратно)

72

ПСЗ, т. V, № 3170 и 3240; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 91, л. 20.

(обратно)

73

ПСЗ, т. V, № 3419; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 91, л. 20.

(обратно)

74

ПСЗ, № 3490.

(обратно)

75

Там же, № 3752, 3757, 3780 и 3856; ЦГАДА, Госархив, ф. 20, д, 91, л. 20.

(обратно)

76

ПСЗ, т. IV, № 3884; ЦГВИА, ф. ВУА, ф, 24, кн. 1, л. 237.

(обратно)

77

ПСЗ, т. IV, № 4184; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 91, л. 20.

(обратно)

78

Там же, № 4636, 4714; ЦГАДА, Госархив, разр. ХХ, ф. 20, д, 91, л. 20.

(обратно)

79

Письма и бумаги Петра Великого, т. 1, стр. 37.

(обратно)

80

ПСЗ, т. IV, № 2019, 2031 и 2062.

(обратно)

81

П. Мрачек-Дроздовский, Областное управление России XVIII в., М., 1876, стр. 188.

(обратно)

82

ЦГВИА, ф. 1 (Именные указы), оп, 3, св. 10, д. 919, л. 1.

(обратно)

83

ПСЗ, т. IV, № 2281.

(обратно)

84

Там же, № 2271.

(обратно)

85

ЦГВИА, ф. 1, оп. 3, св. 3, д. 1, л. 5.

(обратно)

86

ЦГВИА, ф. ВУА (Военно-ученого архива), оп. 1, св. 126, д. 1 — 76, лл. 250–251.

(обратно)

87

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 33, дело без №, лл. 525–527.

(обратно)

88

ПСЗ, т, IV, № 2532.

(обратно)

89

ПСЗ, т. IV, № 2437; т. V, № 2755, 2813, 2859, 2883, 3060, 3134; т. VI, № 3597, 3654, 3816, 3936; ЦГВИА, ф, ВУА, оп. 1, ч. IV, св. 126, д. 1 — 76, лл. 159–160, 498–507.

(обратно)

90

М. В. Фрунзе, Соч., т. 1, Госиздат, М. — Л., 1929, стр. 433.

(обратно)

91

ЦГВИА, ф. 1, ч. IV, св. 126, д. 1 — 76, л. 250.

(обратно)

92

Там же.

(обратно)

93

ПСЗ, т. VII, № 4845, 4859, 4868, 5169, 5385, т. VIII, № 5605, 5645, 5668, 5837, 6010, 6490; т. IX, № 7149; т. X, № 7378, 7379, 7469, 7610, 7702, 7841; т. XI, № 8284,8306; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 91, лл. 20–21; ф. Правит. Сената, д. 445, лл. 68, 251; д. 447, лл. 9, 251, 354, 688–594; д. 452, л. 672; д. 1617, лл. 24–25.

(обратно)

94

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (248), д. 446, лл. 2, 3, 15, 27.

(обратно)

95

ПСЗ, т. XI, № 8320, 8446, 8703; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д 91; ф. Правит. Сената, д. 1617, лл. 24–26.

(обратно)

96

ПСЗ, т. XI, № 8715.

(обратно)

97

ПСЗ, т. XI, № 9242; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 91, лл. 20–21.

(обратно)

98

ПСЗ, т. XII, № 9366; ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 454, л. 720. В действительности же основанием для такого большого набора была угроза войны с Пруссией. (ЦГАДА, разр. XX, ф. 20, д. 178, лл. 2, 113).

(обратно)

99

ПСЗ, т. XIII, № 9562.

(обратно)

100

ПСЗ, т. XIII, № 10326; ЦГАДА, Госархив, разр, XX, ф. 20, д. 91, л. 21.

(обратно)

101

ПСЗ, т. XIV, № 10613; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 197, л. 55.

(обратно)

102

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 205, лл. 7 — 26.

(обратно)

103

ПСЗ, т. XIV, № 10786.

(обратно)

104

ПСЗ, т. XIV, № 10785; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 91, л. 21.

(обратно)

105

ПСЗ, т. XV, № 10874.

(обратно)

106

Там же, № 10990, 11026, 11099, 11497; Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 91, л. 21.

(обратно)

107

ПСЗ, т. X, № 7169.

(обратно)

108

Там же, № 7466.

(обратно)

109

Там же, № 7973.

(обратно)

110

ПСЗ, т. X, № 8504.

(обратно)

111

Там же, № 7169, 7684.

(обратно)

112

ЦГВИА, оп. 226, св. 1, д. 8, лл. 2–3.

(обратно)

113

ПСЗ, т. VIII, № 5611.

(обратно)

114

ПСЗ, т. VIII, № 5495, 5782; т. IX, № 7017 и 7806.

(обратно)

115

ЦГАДА, ф. Правит. Сен., д. 452, л. 116.

(обратно)

116

ПСЗ, т. VII, № 5122; т. VIII, № 5954; т. IX, № 6184, 6373, 6586, 6612, 6642, 6657, 6673, 6854; т. X, № 7729, 7903, 7920; т. XI, № 8137, 8278, 8788; т. XIII, № 10987; т. XIV, № 11242, 11387; т. XV, № 11467.

(обратно)

117

«Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 23.

(обратно)

118

ЦГВИА, ф. 24 (Кабинетские дела), оп. 119, св. 26, д. 3, л. 1.

(обратно)

119

ПСЗ, т. V, № 2319.

(обратно)

120

ЦГВИА, ф. 29 (Канцелярия Военного Министерства), оп. 1/151а, ч. 27–28, д. 1 — 28, лл. 154–243; ПСЗ, книга штатов, стр. 36–37.

(обратно)

121

ЦГАДА, каб. II, кн. 60, л. 1098; Ростунов, Персидский поход Петра I; Н. Леонтьев, О значении Петра Великого для России вообще и, и частности, для Астраханского края, Астрахань, 1873, стр. 33.

(обратно)

122

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 26, д. 3, лл. 1–5.

(обратно)

123

ЦГВИА, ф. 29, оп. 151а, д. 1 — 28, лл. 154–193; ПСЗ, т. VI, № 3511.

(обратно)

124

ПСЗ, т. V, № 2480.

(обратно)

125

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 15, д. № 2.

(обратно)

126

ААИМ, ф. Арсенальный, оп. 9, д. 49, л. 1–2 (в состав полевой арт. включалась также и вся полковая, находившаяся при полках).

(обратно)

127

ЦГАДА, Госархив, разр. XVI, ф. 16, д. 46, л, 4; ААИМ, ф. Арсенальный, оп. 9, д, 83, лл. 4–7; ЦГВИА, ф, 5, оп. 72, кн. 12, л. 167.

(обратно)

128

Информационный сборник НИИ № 1, № 3 (16), 1953, Агеев и Барбасов, Первенство России во введении постоянных средств передвижения в артиллерии.

(обратно)

129

ЦГВИА, ф. 20 (Военная экспедиция), д. 56, лл. 1 — 21.

(обратно)

130

М. Рабинович, Судьбы служилых людей…, стр. 393–399; ЦГАДА, Госархив VI (Уголовные дела), д. 17, лл. 93, 97, 98.

(обратно)

131

ЦГАДА, каб. 1, д. 18, лл. 302 об., 359–360, 457–458.

(обратно)

132

Булавинское восстание, 1935, стр. 255.

(обратно)

133

ПСЗ, книга штатов, стр. 36–37; Н. И. Соловьев, Исторический очерк устройства и довольствия русских войск в первой половине XVIII века, СПб, 1900, стр. 46.

(обратно)

134

И. Кириллов, Цветущее состояние Российского государства, М., 1831, ч. II, стр. 161.

(обратно)

135

Письма и реляции, стр. 164 и 171; И. Голиков, Деяния Петра Великого, т. XI, стр. 458.

(обратно)

136

Доклады и приговоры Правит, Сената, т. 7, док. № 437, 533, 785.

(обратно)

137

ЦГАДА, каб. 1, д. 23, л. 32; М. Рабинович, Указ. соч., стр. 546.

(обратно)

138

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, оп. 7, д. 15 (697), л. 11.

(обратно)

139

ЦГАДА, каб. 1, д. 18, ч. 11, л. 306.

(обратно)

140

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 17, л. 350; ПСЗ, т. VII, № 4191 и 4223.

(обратно)

141

Столетие военного министерства, т. XI, ч. II, гл. IV.

(обратно)

142

ПСЗ, т. VII, № 4138, Сборник военно-исторических материалов, выл. XVI, стр. 8.

(обратно)

143

ААИМ, Приказ артиллер., д. 40, лл. 382 — 383-а.

(обратно)

144

Ф. Ласковский, Материалы для истории инженерного искусства в России, ч. II, СПб, 1861, стр. 203–204.

(обратно)

145

ПСЗ, т. XLIV, ч. I, кн. штатов, отд. 2-е, СПб, 1830, стр. 2–3.

(обратно)

146

ПСЗ, т. IV, № 1766 и 1859.

(обратно)

147

ПСЗ, т. IV, № 1764.

(обратно)

148

Там же, № 2328 и 2456.

(обратно)

149

Там же, № 2480.

(обратно)

150

ААИМ, ф. Арсенальный, д. 32, л. 2.

(обратно)

151

ПСЗ, т. V, № 3255 и 3383.

(обратно)

152

ПСЗ, т, V, № 3370.

(обратно)

153

Письма и бумаги Петра Великого, т. I, док. № 128.

(обратно)

154

Материалы для истории флота, ч. III, отд, II, стр. 355. В дальнейшем «Материалы…»

(обратно)

155

ПСЗ, т. V, № 3197 и 3937.

(обратно)

156

ПСЗ, т. VIII, № 5474.

(обратно)

157

ПСЗ, т. VIII, № 5571; ЦГВИА, ф. 24, оп. 121, св. 19, д. 2, л. 8. В состав комиссии вначале входили М, Голицын, И, Барятинский, М. Леонтьев и др. После перевода ее в Петербург в комиссию вошли: Миних, Гохмут, Люберас, Унковский и др.

(обратно)

158

ПСЗ, т. VIII, № 5900.

(обратно)

159

ПСЗ, т. V, № 5764, 5904.

(обратно)

160

ЦГАДА, ф. Правит. Сен., кн. 544, л. 653.

(обратно)

161

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 26, дело не нумеровано.

(обратно)

162

ПСЗ, т. VIII, № 5883.

(обратно)

163

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121. св. 29, лл. 1–2.

(обратно)

164

ПСЗ, т. VIII, № 5804, 5864.

(обратно)

165

Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 133–143.

(обратно)

166

ААИМ, ф. Сборный, св. 5871, д. 318, л. 21; ЦГВИА, ф. 27 (Конференция при императорском дворе), св. 1/а, л. 155.

(обратно)

167

Ратч, Лекции по артиллерии, СПб, 1859, стр. 165–167.

(обратно)

168

ПСЗ, т. VIII, № 5277.

(обратно)

169

А. Баиов, Русская армия в царствование императрицы Анны Иоанновны, СПб, 1906, стр. 15.

(обратно)

170

ПСЗ, т. VIII, № 5673, 5680, 6279; т. IX, № 6388, 6418, 6472, 6925; ЦГВИА, ф. 2 (Журнальная часть), оп. 3, св 82, д. 5, лл. 4–5; ф. ВУА, д. 16337, лл. 1–2; ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 392, лл. 972–973.

(обратно)

171

ПСЗ, т. IX, № 7051; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16837, лл. 1–2.

(обратно)

172

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Военной коллегии), д. 392, лл. 972–973.

(обратно)

173

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 50, ч. 1, л. 20.

(обратно)

174

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 601.

(обратно)

175

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св, 51, лл. 44, 46, 48, 49, 50, 58.

(обратно)

176

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 18, д. № 12, 13.

(обратно)

177

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 19, д. 10; ф. 20, св. 240, д. 36, 37; Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 12.

(обратно)

178

Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 12.

(обратно)

179

ЦГВИА, ф. 24, св. 6, д. 47, лл. 1–2.

(обратно)

180

ЦГВИА, ф. 23, оп. 1/121, св. 19, д. 10, лл. 14–28.

(обратно)

181

ЦГВИА, ф. 52 (Потемкина-Таврического), оп. 194, д. 31, лл; 169–171 об.; ф. 23, оп. 121, св. 19, д. 10, лл. 10–24.

(обратно)

182

ПСЗ, т. XIII, № 9919, 9921, 9935, 10104; ЦГВИА, ф. 23, оп. 1/121, св. 29.

(обратно)

183

ЦГВИА, ф. 1а, д. 1680, л. 167.

(обратно)

184

ААИМ, ф. ШГФ (Штаб генерал-фельдцейхмейстера), св. 465, д. 600, л. 62; Книга штатов, I, стр. 296.

(обратно)

185

ЦГВИА, ф. 5 (Артиллерийская экспедиция), оп. 72, кн. 42, лл. 12–13.

(обратно)

186

ААИМ, ф. Арсенальный, оп. 13, св. 5869, д. 266, л. 18.

(обратно)

187

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16338, л. 1–2.

(обратно)

188

ААИМ, ф. Сборный, св. 5871, д. 319, лл. 2–5; ф. Арсенальный, оп. 13, св. 5869, д. 266, лл. 22–24.

(обратно)

189

ПСЗ, т. VIII, № 6129, 6147; т. IX, № 6973 и др.

(обратно)

190

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 36, лл. 86–88.

(обратно)

191

С. Соловьев, История России с древних времен, т. XIX, стр. 1095.

(обратно)

192

ПСЗ, т. VIII, № 5937.

(обратно)

193

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (248) по Адмиралтейств-коллегии, кн. 544, лл. 82–83. ЦГАВМФ, ф. 315 (сборный), д. 25, л. 4–4 об.

(обратно)

194

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, кн. 544, лл. 693, 695.

(обратно)

195

А. Добровольский, Основы организации центрального военного управления, СПб, 1801, стр. 70.

(обратно)

196

ПСЗ, т. VIII, № 5900; т. IX, № 7057; т. XI, № 8508 и 8517.

(обратно)

197

Сборник РИО, т. 4, стр. 47–48.

(обратно)

198

ПСЗ, т. XI, № 8508.

(обратно)

199

ПСЗ, т. IX, № 6930.

(обратно)

200

ПСЗ, т. VIII, № 6156; ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Адмиралтейств-коллегии), ки. 544, лл. 512–514.

(обратно)

201

ГИМ, отд. рукописей, ф. Уварова, д. 216/449, лл. 298–300.

(обратно)

202

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 25, д. 12, лл. 1–8.

(обратно)

203

В. Шишонко, Пермская летопись, пятый период, ч. 3, стр. 32.

(обратно)

204

Н. Устрялов, История Петра Великого, СПб, 1863, т. 4.

(обратно)

205

И. Афремов, Описание Тульской губернии, М., 1850, стр. 184.

(обратно)

206

Письма и бумаги Петра Великого, т. VI, стр. 73, 226, 227.

(обратно)

207

Письма и бумаги Петра Великого, т. VIII, ч. 1, М.-Л., 1948, стр. 57.

(обратно)

208

ПСЗ, т. IV, № 2486; ЦГАДА, Госархив, ф. 20, д. 46, лл. 267–268.

(обратно)

209

С. 3ыбин, История Тульского оружейного завода, т. I, М., 1912, стр. 91; ЦГАДА, ф. Правит. Сената (262), 4 деп., д. 6125, л. 16.

(обратно)

210

ГИМ, Отд. рукописей, ф. 48, д. 216/449, лл. 440–441.

(обратно)

211

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 46, л. 467 об.

(обратно)

212

Н. Бранденбург, Материалы для истории артиллерийского управлении в России, СПб, 1876, стр. 187.

(обратно)

213

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 163, л. 230 об.

(обратно)

214

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 85, л. 295.

(обратно)

215

Н. Бранденбург, Материалы…, стр. 197. (Автор, видимо, дал неточную цифру изготовления штуцеров, так как по указу 24 января 1716 года было приказано ежегодно делать по 100 штуцеров. «Петербургские ведомости» в августе 1719 года сообщили: «На тульских оружейных заводах русские мастера делают ружья, фузеи солдатские и драгунские, пистолеты, мушкетоны, штуцеры, а сверлят и обтирают их водою весьма изрядно». Надо полагать, что в 1719 году было произведено 540 штуцеров, а не 54, поскольку положено было в год выпускать по 100 штук. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что «Ведомости» упоминают о них наряду с производством фузей и пистолетов, как об обычном ассортименте. Петр I в 1724 году указал готовить для перевооружения полевых полков достаточное количество штуцеров (ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 39, д. В. К. № 6, л. 139), но после обсуждения этого вопроса в артиллерийском ведомстве было решено пока прекратить массовое изготовление штуцеров вследствие дороговизны. Ружье стоило 1 руб. 58¼ коп., а штуцер 2 руб. 15¼ коп.

(обратно)

216

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 39, д. 6, л. 157.

(обратно)

217

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 85, лл. 1 — 21.

(обратно)

218

И. Гамель, Описание Тульского оружейного завода, СПб, 1826, стр. 45.

(обратно)

219

И. Гамель, Указ. соч., стр. 33; Н. Бранденбург, Материалы…, стр. 335.

(обратно)

220

«Оружейный сборник», 1876, № 3, стр. 55; Н. Бранденбург, Материалы…, стр. 375.

(обратно)

221

Н. Рубцов, История металлургического производства в СССР, ч. 1, М., 1947, стр. 62.

(обратно)

222

Письма и бумаги Петра Великого, АН СССР, т. VIII, ч. II, стр. 435.

(обратно)

223

ГИМ, отд. рукописей, ф. Уварова, д. 446, лл. 1, 6.

(обратно)

224

А. С. Ярцов, Настоящая российская горная история (рукопись), ч. I, стр. 182.

(обратно)

225

М Хмыров, Артиллерия и артиллеристы на Руси в единодержавие Петра, «Артиллерийский журнал», 1865, № 10, стр. 643; Материалы для истории флота, ч. III, стр. 493–494.

(обратно)

226

И. Герман, Историческое начертание горного производства, 1810, Екатеринбург, т. I, стр. 9.

(обратно)

227

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 5/5, 906; Доклады и приговоры Правит. Сената, т. I, стр. 397.

(обратно)

228

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), оп. 1, д. 544, лл. 1–3; Я. Н. Балагуров, Формирование рабочих кадров Олонецких Петровских заводов, Петрозаводск, 1955, стр. 17, 19.

(обратно)

229

«Горный журнал», 1826, кн. 1, стр. 94.

(обратно)

230

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), д. 544, л. 5.

(обратно)

231

«Горный журнал», 1826, кн. 3, стр. 101–102.

(обратно)

232

«Горный журнал», 1826, кн. 4, стр. 203. Материалы для истории казенного горного дела в Олонецком крае, Петрозаводск, 1902, стр. 60–61.

(обратно)

233

ПСЗ, т. V, №. 3061.

(обратно)

234

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 12, лл. 486–488 об.; ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д, 37, лл. 1–8.

(обратно)

235

ААИМ, ф. Сборный, оп. 13, св. 5875, д. 382; Очерки истории Ленинграда, АН СССР, 1955, стр. 64.

(обратно)

236

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 12, лл. 460–462; ф. 52, оп, 1/194, св. 208, д. 248–250, л. 58.

(обратно)

237

ГИМ, отд. рукописей, ф. Уварова, д 216/449, л. 400.

(обратно)

238

А. С. Ярцов, Указ. соч., ч. 2, стр. 37–38.

(обратно)

239

Н. Бранденбург, Материалы…, ч. III, отд. IV, стр. 507, док. 62, стр. 535; И. Кириллов, Указ. соч., стр. 89, 169.

(обратно)

240

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, оп. 26/2, д. 22, лл. 1–4, д. 28, лл. 1–2; ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 12, л. 186.

(обратно)

241

Н. Бранденбург, Указ. соч., стр. 346 — «К 1713 г. относится первое отлитие в Казани 26 ф. пушки, длиною в 2 сажени и 1 вершок»; М. Хмыров, Указ. соч., стр. 644.

(обратно)

242

К. Д. Головщиков, История Ярославля, Ярославль, 1889, стр. 155; Н. Бранденбург, Материалы…, ч. III, док. 21, стр. 523 и 587.

(обратно)

243

И. Гамель, Указ. соч., стр. 36–37.

(обратно)

244

Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII–XIX вв., т. 1, АН СССР, 1949, стр. 98–99.

(обратно)

245

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 5/1507, лл. 313–324.

(обратно)

246

Письма и бумаги Петра Великого, т. 1, стр. 623, 732, 746.

(обратно)

247

Очерки истории СССР, XVIII в., I четв., АН СССР, 1954, стр. 92.

(обратно)

248

ПСЗ, т. IX, № 6411.

(обратно)

249

ПСЗ, т. IX, № 6582.

(обратно)

250

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 5/1507, л. 372–375; ЦГАДА, ф. Берг-Коллегии (971), д. 16, лл. 63–64.

(обратно)

251

ЦГАДА, ф. Берг-Коллегии, д. 942, лл. 168–169; д. 954, лл, 28–30.

(обратно)

252

ПСЗ, т. IX, № 7111, т. X, № 7380.

(обратно)

253

ЦГБИА, ф. 5, оп. 72, кн. 84, лл. 294–295.

(обратно)

254

«Оружейный сборник», 1882, № 2.

(обратно)

255

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 1506, л. 212.

(обратно)

256

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 1506, л. 4.

(обратно)

257

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 38, лл. 389–390.

(обратно)

258

Там же.

(обратно)

259

ЦГВИА, ф. 1, д. 65, л. 17.

(обратно)

260

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 501, л. 405.

(обратно)

261

ААИМ, ф. ШГФ, св. 508, д. 9, лл. 9 — 105.

(обратно)

262

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 12, л. 488.

(обратно)

263

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 1506, лл. 93, 94, 96, 99 — 101; д. 1076, л. 110; ПСЗ, т. IX, № 6744, 6770.

(обратно)

264

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 90, лл. 5 — 505, 23 об.

(обратно)

265

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 1506, лл. 386–407.

(обратно)

266

ЦГАДА, ф. Правит, Сената, д. 1078, л. 56.

(обратно)

267

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 1030, лл. 65–68, д. 1035, лл. 259–260.

(обратно)

268

Б. Б. Кафенгауз, Указ соч., стр. 424–425.

(обратно)

269

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Берг-Коллегии), д. 1019, лл. 116–179.

(обратно)

270

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 25, д. 3.

(обратно)

271

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 25, д. 1, лл. 60–62.

(обратно)

272

В I четв. было принято следующее соотношение на 100 ф. пушечной меди, 25 ф. красной меди, 2 ф. 25 зол. олова.

(обратно)

273

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д, 50, ч. III, л. 58; ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 25, д. 1, л. 35.

(обратно)

274

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 207а, лл. 43–44; ЦГВИА, ф. 27, св. 4, ч. 1, лл. 201–202.

(обратно)

275

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, л. 248, л. 1, д. 207а, лл. 13–14.

(обратно)

276

Чтения ОИДР, кн. 2, отд. 4, стр, 4.

(обратно)

277

М. В. Ломоносов, Избранные философские произведения, Госполитиздат, 1950, стр. 495.

(обратно)

278

В. Федоров, Эволюция стрелкового оружия, М, 1938, стр. 18.

(обратно)

279

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 51, дело без номера, л. 272.

(обратно)

280

К. Маркс, Капитал, т. 1, Госполитиздат, 1949, стр. 332.

(обратно)

281

К. И. Каменев, Историческое описание Охтинского порохового завода, СПб, 1891, стр. 12; ААИМ, ф. Арсенальный, оп. 9, д. 39.

(обратно)

282

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, 1711, д. 5/5, л. 1013.

(обратно)

283

В. Гейман, Указ. соч., стр. 241; Очерки истории Ленинграда, т. I, стр. 68.

(обратно)

284

ААИМ, ф. ШГФ, св. 71, д. 99, л. 1722.

(обратно)

285

И. Тушинин, Роль русских и советских ученых в развитии порохов, «Артиллерийский журнал», 1948, № 8, стр. 46; ААИМ, ф. ШГФ, св. 71, д. 99.

(обратно)

286

«Артиллерийский журнал> № 1, 1808, стр. 93–94.

(обратно)

287

ААИМ, ф Арсенальный, оп 9, д. 272, лл. 1–2.

(обратно)

288

ЦГАДА, Госархив, разр. XVI, ф. 16, д. 46, л. 4.

(обратно)

289

К. И. Каменев, Историческое описание Охтинского порохового завода, СПб, 1891, стр. 369.

(обратно)

290

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 10, за 1712 г., л. 1043.

(обратно)

291

Е. И. Заозерская, Развитие легкой промышленности в Москве в первой четверти XVIII века, АН СССР, 1953, стр. 157.

(обратно)

292

ПСЗ, т. V, № 2081; ЦГВИА, ф. 1 (Именные указы), д. 3, л. 48.

(обратно)

293

ПСЗ, т, V, № 3309; Крепостная мануфактура в России, 1934, ч. V, стр. 1–2.

(обратно)

294

ЦГВИА, ф. 1, д. 3, л, 53; ПСЗ, № 2875.

(обратно)

295

ПСЗ, т. V, № 3158.

(обратно)

296

ПСЗ, т. VII, № 4408.

(обратно)

297

ПСЗ, т. V, № 3309.

(обратно)

298

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 1061, л. 15.

(обратно)

299

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Мануфактур-Коллегии), д. 1063, лл. 75, 95, 348–352.

(обратно)

300

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 12, за 1712 г., лл. 584 и 586.

(обратно)

301

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 10, за 1712 г., л. 1042.

(обратно)

302

ПСЗ, т. V, № 2772.

(обратно)

303

ПСЗ № 6262.

(обратно)

304

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. № 500, л. 25.

(обратно)

305

ЦГВИА, ф. 23, оп. 1/121, св. 36, д. Воинской комиссии, л 312.

(обратно)

306

ЦГАДА, ф, Правит. Сената (по Военной Коллегии), д. 5957, л. 106 (об.).

(обратно)

307

ПСЗ, т. V, № 8220.

(обратно)

308

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Военной коллегии), д. 500, лл. 4–5.

(обратно)

309

Там же, лл. 279–285.

(обратно)

310

ПСЗ, т. IX, № 7060, ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 1063, лл. 4–8.

(обратно)

311

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. № 500, лл. 4–5.

(обратно)

312

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 6008, лл. 26–37.

(обратно)

313

Е. И. Заозерская, Развитие легкой промышленности в Москве в первой четверти XVIII века, АН СССР, 1953, стр. 174.

(обратно)

314

ПСЗ, т, V, № 2949.

(обратно)

315

ПСЗ, т. V, № 3087.

(обратно)

316

ПСЗ, т. V, № 3429.

(обратно)

317

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), д. 743, лл. 26–28, 38.

(обратно)

318

И. А. Шубин, Волга и волжское судоходство, М., 1927, стр. 92–93; Ф. Веселаго, Очерк русской морской истории, ч. I, СПб, 1875, стр. 60.

(обратно)

319

М. Богословский, Петр I, т. 1, стр. 356; История военно-морского искусства, ч. 1, стр. 150.

(обратно)

320

ЦГАВМФ, ф. 315 (сб), д. 225; Ф. Веселаго указывает 52 корабля.

(обратно)

321

С. Елагин, История русского флота. Период Азовский, СПб, 1864.

(обратно)

322

Труды ИРВИО, т. 3, № 154.

(обратно)

323

Ф. Веселаго, Очерк русской морской истории, СПб, 1875, стр. 440.

(обратно)

324

Материалы…, ч. I, стр. 161, 231, 354–355, 470.

(обратно)

325

Ф. Веселаго, Указ. соч., стр. 500–502.

(обратно)

326

Материалы…, ч. VII, стр. 12–13.

(обратно)

327

ЦГАДА, Госархив, разр. XXI (дела Морского ведомства), ф. 21, д. 13, ч. I, л. 158.

(обратно)

328

Материалы, ч. X, СПб, 1883, стр. 417–418.

(обратно)

329

Материалы…, ч. VI, стр. 50.

(обратно)

330

С. Елагин, История русского флота. Период Азовский, ч. I, СПб, 1864, стр. 480.

(обратно)

331

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), д. 743, лл. 1–1 об.

(обратно)

332

ЦГАВМФ, ф. Канц. Апраксина, д. 45, лл. 516–517; ф. Канц. Крюйса, д. 153, л. 291.

(обратно)

333

Очерки истории СССР XVIII век. I четв., АН СССР, 1954, стр. 102.

(обратно)

334

Е. И. Заозерская, Указ. соч, стр. 144–145.

(обратно)

335

К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, Госполитиздат, 1947, стр. 448.

(обратно)

336

ПСЗ, т, IV, № 2038, 2110, 2288, 2849.

(обратно)

337

ПСЗ, т. IV, № 1990.

(обратно)

338

ПСЗ, т. IV, № 2121, 2146, 2264, 2565, 2577; т. V, № 2622, 2633, 2698, 2735; т. VI, № 3722, 3331.

(обратно)

339

ПСЗ, т. IV, № 2305 и 2313.

(обратно)

340

М. В. Клочков, Население России при Петре Великом, СПб, стр. 255.

(обратно)

341

Размер жалованья: денежного был установлен для пехотного солдата 10 р. 98 коп., драгуна — 12 руб. в год; хлебного полосмины муки и четверик круп в месяц. При пребывании войск за пределами России солдат дополнительно получал порцион.

(обратно)

342

ПСЗ, т. IV, № 2443 и 2465; ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 4/4, л. 334.

(обратно)

343

ПСЗ, т. IV, № 2500.

(обратно)

344

???

(обратно)

345

ПСЗ, т. V, № 3245.

(обратно)

346

ПСЗ, т. V, № 3287.

(обратно)

347

ПСЗ, т. V, № 3460.

(обратно)

348

Генералы — Чернышев, Салтыков, Юсупов, Волков, Чевкин, полковники — Чернышев, Солнцев-Засекин и др. ПСЗ, т. V, № 3901.

(обратно)

349

ПСЗ, т. VI, № 4134; т. VII, № 4340, 4343.

(обратно)

350

М. Богословский, Областная реформа Петра Великого, М., 1902, стр. 352.

(обратно)

351

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, оп. 13, д. 13/693, л, 225.

(обратно)

352

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 449, лл. 252, 671–708.

(обратно)

353

ПСЗ, т. VII, № 4503.

(обратно)

354

Там же.

(обратно)

355

ПСЗ, т. VII, № 4328.

(обратно)

356

ПСЗ, т. VII, №. 4533.

(обратно)

357

ПСЗ, т. VII, № 3901.

(обратно)

358

П. Милюков. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1896, стр. 123.

(обратно)

359

П. Милюков. Гос. хоз. России, СПб., 1892, стр. 234.

(обратно)

360

ПСЗ, № 2247, ЦГАВМФ, ф. 315 (сб), д. 809, л. 31.

(обратно)

361

Материалы…, ч. III, док, 107, стр. 142. В сумму бюджета на армию включены посольские расходы — 148 031 руб., на разные дачи — 606 623 руб. и на оружейные дела — 84 104 руб.; Журавский. Обозрение расходов на военные потребности. Военный сборник, № 9, 1868, стр. 8 — 12.

(обратно)

362

ЦГАДА, ф. Правит, Сената (по Военной Коллегии), д. 392, лл. 342–342 об. ЦГАВМФ, ф. 315 (сб), д. 25, л. 19.

(обратно)

363

П. Милюков, Гос. хоз. России, стр. 123; Журавский указывает доход государства в сумме 10 186 702 руб.

(обратно)

364

ПСЗ, т. VII, № 4533.

(обратно)

365

Там же, № 4535.

(обратно)

366

«Плакат» устанавливал цены: «за муку по полтора рубля, за крупу по два рубля за четверть, за фураж по полтине за четверть, за сено по шесть денег за пуд».

(обратно)

367

ПС3, т. VII, № 4621.

(обратно)

368

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17883, лл. 1–2.

(обратно)

369

ПСЗ, т. IV, № 2456.

(обратно)

370

ЦГВИА, ф. ВУА, ф, 1/а (Именные указы), д. 3, л. 4.

(обратно)

371

ПСЗ, т. VII, № 4287; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17883, л. 3.

(обратно)

372

ПСЗ, т. VII, № 4840; 200-летие кабинета е. и. в. (1704–1904), СПб, 1911, прил. 10.

(обратно)

373

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 25, д. 16, Экстракт о полковых дворах, л. 2.

(обратно)

374

Там же, св. 72, д. 16, л. 3.

(обратно)

375

ПСЗ, т. VII, № 5033; ЦГАДА, ф. 23, оп. 121, св. 2, д. 16, л. 5.

(обратно)

376

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 51, журналы Воинской комиссии, лл. 10–14 об.

(обратно)

377

ПСЗ т. VIII, № 5638.

(обратно)

378

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по военной коллегии), д. 1617,лл. 773–775.

(обратно)

379

История тыла и снабжения русской армии, Калинин, 1956, стр. 64.

(обратно)

380

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по военной коллегии), кн. 242, л. 184.

(обратно)

381

Сборник РИО, 14, стр. 259.

(обратно)

382

ПСЗ, т. IX, № 6872.

(обратно)

383

ПСЗ, т. XII, № 8835, 9368.

(обратно)

384

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 1617, лл. 316, 338, 357, 442.

(обратно)

385

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 50, ч. 1, л. 67.

(обратно)

386

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 1624, л. 447.

(обратно)

387

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 5955, л. 454.

(обратно)

388

ПСЗ, т. XIV, 10547; ЦГАВМФ, ф. 315 (сб), д. 809, л. 32.

(обратно)

389

Х. Манштейн, Записки исторические, гражданские и военные о России с 1727 по 1744 год, М., 1823, ч. 1, стр. 211.

(обратно)

390

Марков, История конницы; И. Мердер, Исторический очерк русского коневодства и коннозаводства, СПб, 1898.

(обратно)

391

ПСЗ, т. 14, № 2319.

(обратно)

392

ПСЗ, т. V, 3289, т. VI, № 4290.

(обратно)

393

ПСЗ, т. IV, № 3668; И. Мердер, Указ. соч.

(обратно)

394

ПСЗ, № 5804, ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 33, д. 16, лл. 87–89.

(обратно) name=t408>

395

ПСЗ, т. IX, № 6497, 7048, 7049, 7138.

(обратно)

396

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 449, л. 7.

(обратно)

397

Там же.

(обратно)

398

И. Мердер, Указ. соч., стр. 49.

(обратно)

399

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 459, л. 1075.

(обратно)

400

Там же, д. 454, лл. 1075, 1103.

(обратно)

401

Там же, лл. 1517–1618.

(обратно)

402

Письма и бумаги Петра Великого, СПб, 1887, т. 1, стр. 29.

(обратно)

403

Воинский Устав, составленный ген. Вейде и посвященный Петру Великому в 1698 году, СПб, 1841 (издатель неверно называет доклад Вейде уставом).

(обратно)

404

Письма и бумаги Петра Великого, т. 1, СПб, 1887, стр. 347–353.

(обратно)

405

ЦГАДА, Библ. инв. № 118; Военные уставы Петра Великого; Сборник документов Государственной библиотеки имени В. И. Ленина, М., 1946, стр. 45–52; П. Бобровский, Военные законы, стр. 37–40.

(обратно)

406

Епифанов доказал, что «Ротные пехотные чины» составил А. Головин, а «Статьи воинские» — А. Вейде; Сборник «Петр Великий», АН СССР, 1947.

(обратно)

407

Сборник «Военные уставы Петра Великого», стр. 53–59.

(обратно)

408

И. Голиков, Деяния Петра Великого, т. X, 1788, стр. 386–387.

(обратно)

409

«Русский инвалид», № 97, 1791.

(обратно)

410

Письма и бумаги Петра Великого, АН СССР, т. 8, вып. 1, стр. 6 — 13.

(обратно)

411

ЦГАДА, каб. II, кн. 6, лл. 168–169.

(обратно)

412

Устав Воинский, СПб, 1719, ч. I, стр. 1, 2, 5, 6, 10.

(обратно)

413

Устав Воинский, СПб, 1719, ч. II, стр. 1.

(обратно)

414

Там же, ч. III, стр. 1.

(обратно)

415

Устав Воинский, СПб, 1719, ч. II, стр. 9.

(обратно)

416

Там же, ч. I, стр. 2.

(обратно)

417

ЦГВИА, ф. ВУА, ф. 1, ч. IV, св. 126, д. 1 — 76, л. 199.

(обратно)

418

Там же, оп. 1, ч. III, св. 79, д. 1 — 46, л. 54.

(обратно)

419

Сборник военно-исторических материалов, вып. 1, СПб, 1892, стр. XXXI–XXXII.

(обратно)

420

Устав Воинский, ч. III, стр. 28.

(обратно)

421

Там же, стр. 31.

(обратно)

422

Там же, стр. 32.

(обратно)

423

Устав Воинский, ч. III, стр. 33.

(обратно)

424

Устав Воинский, ч. I, гл, 5, стр. 9.

(обратно)

425

Там же, гл. 7, стр. 10.

(обратно)

426

Хрестоматии но русской военной истории, Воениздат, 1947, стр. 152.

(обратно)

427

ЦГАДА. Краткое обыкновенное учение, стр. 7.

(обратно)

428

ЦГАДА. Краткое обыкновенное учение, стр. 4.

(обратно)

429

Хрестоматия по русской военной истории, стр. 153.

(обратно)

430

Устав Воинский, ч. III, стр. 17.

(обратно)

431

Хрестоматия по русской военной истории, Воениздат, 1947, стр. 153.

(обратно)

432

Письма и бумаги Петра Великого, т. III, СПб, 1893, стр. 77.

(обратно)

433

На опытных стрельбах обычно стреляли на 200 шагов.

(обратно)

434

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20. д. 16, ч. I, л. 576.

(обратно)

435

Ф. Энгельс, Избранные военные произведения, т. 1, стр. 163.

(обратно)

436

И. Голиков, Деяния Петра Великого, М., 1788–1789, т, II, стр. 253.

(обратно)

437

Сборник военно-исторических материалов, вып. III, стр. 35–41.

(обратно)

438

Письма и бумаги Петра Великого, т. III, 1893, стр. 309.

(обратно)

439

В. Гиппиус, Лейб-гвардии бомбардирская рота в царствование Петра Великого, СПб, 1883.

(обратно)

440

Устав Воинский, 1719, ч. I, стр. 65.

(обратно)

441

Там же, стр. 67.

(обратно)

442

Устав Воинский, СПб, 1719, ч. I, стр. 84.

(обратно)

443

Там же, стр. 86.

(обратно)

444

Артикул воинский, СПб, 1719, стр. 14 (артикул 45).

(обратно)

445

Там же, стр. 15 (артикул № 46).

(обратно)

446

Устав Воинский, СПб, 1719, ч. III, стр. 87.

(обратно)

447

Хрестоматия по русской военной истории, Воениздат, 1947, стр. 152.

(обратно)

448

Там же.

(обратно)

449

ЦГАДА, дела Кабинета, д. 37, л. 574.

(обратно)

450

Розенгейм, Очерк истории военно-судных учреждений, СПб, 1878; П. Бобровский, Военные законы, СПб, 1887.

(обратно)

451

Сборник «Петр Великий»; П. Епифанов, Военные уставы Петра Великого.

(обратно)

452

Артикул воинский с кратким толкованием, СПб, 1715.

(обратно)

453

ПСЗ, т. IV, № 2019, 2031, 2062.

(обратно)

454

ПСЗ, т. IV, № 2169, 2499.

(обратно)

455

Письма и бумаги Петра Великого, т. VIII, ч. I, стр. 226.

(обратно)

456

Письма и бумаги Петра Великого, т. IX, ч. I, стр. 334.

(обратно)

457

Артикул воинский…, ст. 26, арт. 95.

(обратно)

458

Артикул воинский…, ст. 26–27, арт. 97.

(обратно)

459

Артикул воинский…, стр. 2.

(обратно)

460

Артикул воинский, ч. III, О званиях и должностях полковых чинов.

(обратно)

461

Там же, ст. 1.

(обратно)

462

Там же, Толкование к арт. 94.

(обратно)

463

Государственная библиотека имени В. И. Ленина, отд. рукописей, док. № 13 по каталогу Востокова; записная книжка офицера Вад. Кожевникова.

(обратно)

464

ПСЗ, т. IV, № 2267.

(обратно)

465

История военно-морского искусства, Воениздат, 1954, т. I.

(обратно)

466

ЦГАВМФ, ф. гр. Апраксина (233), д, 255, лл. 192 об. — 194.

(обратно)

467

ПСЗ, т. VIII, № 5571.

(обратно)

468

ЦГВИА, ф. 24, оп. 121, д. 24, лл. 1 — 13.

(обратно)

469

ЦГВИА, ф. 24, оп. 121, д. 25, лл. 1–7.

(обратно)

470

Д. Ф. Масловский, Записки по истории русского военного искусства, т. 1, Приложения, стр. 62.

(обратно)

471

Карцов, История Семеновского полка, СПб, 1854, стр. 252–254.

(обратно)

472

ЦГАДА, ф. Правит. Сената (по Военной коллегии), д. 392, лл. 631–637; ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 32, д. 4.

(обратно)

473

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, д. 8, лл. 2–4.

(обратно)

474

ЦГВИА, ф. 23, оп, 121, св. 31, д. 29, лл. 1 — 17.

(обратно)

475

Там же.

(обратно)

476

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 26, д. 5.

(обратно)

477

Там же, св. 25, д. 34, лл. 5–8.

(обратно)

478

Д. Струков, Прошлое уставов русской артиллерии, «Артиллерийский журнал» № 2, 1891, стр. 360.

(обратно)

479

Там же, стр. 362.

(обратно)

480

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 12, лл. 32, 33, 37.

(обратно)

481

ПСЗ, т. XI, № 8498.

(обратно)

482

ЦГВИА, ф. 23, оп. 119, св. 26, д. 10; св. 20, д. 27.

(обратно)

483

ЦГВИА, ф, 24, оп. 121, св. 20, д. 27, лл. 33–60.

(обратно)

484

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 54, л. 165.

(обратно)

485

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 75, д. 3, лл. 1–2; д. 2, лл. 171–172.

(обратно)

486

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, д. 25, лл. 31–32.

(обратно)

487

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 20, д. 27, лл. 62 — 105.

(обратно)

488

ААИМ, ф. Сборный, оп. 13, св. 86, д. 203, л. 44–45.

(обратно)

489

ПСЗ, т. XIV, № 10494а; ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 26, д. 13, лл. 41–46.

(обратно)

490

Записки Андрея Болотова, Спб, 1862.

(обратно)

491

Ц1ВИА, ф. 23, оп. 121, св. 20, д. 27, лл. 88–95.

(обратно)

492

ЦГВИА, ф. 20, д. 216, лл. 1–2.

(обратно)

493

ЦГВИА, ф. 24, оп. 121, д. 25, лл. 31–32.

(обратно)

494

Записки В. Нащокина, СПб, 1842, стр. 116–119.

(обратно)

495

ЦГВИА, ф. 131/а, д. 73, лл. 80, 91.

(обратно)

496

Там же, лл. 80, 86, 90–91, 115–116, 139–141.

(обратно)

497

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1750, лл. 1 — 28.

(обратно)

498

ПСЗ, т. XIV, № 10475 (а).

(обратно)

499

ААИМ, ф. ШГФ, оп. 2, св. 473, д. 591, лл. 110–126.

(обратно)

500

ААИМ, ф. ДКМ (Дела Командные), оп. 4, д. 496, лл. 89, 90 — 105.

(обратно)

501

Там же, лл. 217–221 об., 280–284; ф. ШГФ, оп. 2, св. 481, д. 596, лл. 105–118.

(обратно)

502

ЦГАДА, Госархив, разр. XXI, ф. 21, д. 13, ч. II, лл. 102–110.

(обратно)

503

ПСЗ, т. VII, № 4903, 4997.

(обратно)

504

ПСЗ, т. IX, № 6642; ЦГВИА, ф: 24, оп. 19, д. 28, лл. 2–3.

(обратно)

505

ПСЗ, т. X, № 7920.

(обратно)

506

ПСЗ, т. VIII, № 5122, т. IX, № 6657, 6673, 6898; т. X, № 7017, 7483, 7743 и др.

(обратно)

507

ЦГВИА, ф. 8 (Аудиторская экспедиция), оп. 1/89, св. 30, д. 8, лл. 11–12.

(обратно)

508

Там же, д. 17, л. 4.

(обратно)

509

Там же, д. 18, л. 8.

(обратно)

510

Там же, оп. 8/92, св. 287, дд. 3, 4, 8, 10, 11, и др.; св. 292, д. 10, 12, 36 и др.

(обратно)

511

Там же, оп. 3/92, св. 296, д. 26, л. 14.

(обратно)

512

Там же, оп. 3/92, св. 26, д. 6, л. 9; д. 14, л. 15 и др.

(обратно)

513

Очерки истории СССР, XVIII в. Вторая четверть. АН СССР, 1956, стр. 296.

(обратно)

514

ЦГВИА, ф. 8, оп. 3/92, св. 275, д. 3, л. 18.

(обратно)

515

ЦГВИА, ф. 8, оп. 3/92, св. 275, д. 6, лл. 54–56.

(обратно)

516

«Чтения ОИДР», 1860, кн. 1, отд. II, стр. 141–146.

(обратно)

517

Очерки истории СССР, XVIII в., Вторая четверть, 1956, стр. 243–244.

(обратно)

518

ПСЗ, т. XI, 8780.

(обратно)

519

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 156, лл. 1–2.

(обратно)

520

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 110, д. 1 за 1752 г.

(обратно)

521

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 111, д. 3 за 1755 г.

(обратно)

522

М. Богословский, Петр I, т. 4, Госполитиздат, М., 1948, стр. 183.

(обратно)

523

Там же.

(обратно)

524

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. X, стр. 227.

(обратно)

525

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 1, л. 1; ПСЗ, т. V, № 3705.

(обратно)

526

ЦГАДА, каб. 1, д. 34, л. 127.

(обратно)

527

ПСЗ, т. IV, № 1947, 1960, 1978, 2090, 2199, 2779; ЦГАДА, каб. 1, д. 32 и др.

(обратно)

528

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, 1711, кн. 16, л. 735.

(обратно)

529

ЦГВИА, ф. 1, 1711, д. 3, л. 98.

(обратно)

530

ПСЗ, т. V, № 3265.

(обратно)

531

ЦГВИА, ф. ВУА, оп. 1, ч. 4, св. 126, д. 1 — 76, лист без №.

(обратно)

532

М. Рабинович, Судьбы служилых людей, стр. 296.

(обратно)

533

А. Бычков, Письма Петра Великого, СПб, 1872, стр. 48.

(обратно)

534

ЦГВИА, ф, 23, оп. 121, св. 19, лл. 11–12.

(обратно)

535

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 14, д. 12, л. 11; Экстракт о службе иностранных офицеров.

(обратно)

536

Государственная библиотека имени В. И. Ленина, отд. рукописей, оп. 145; экстракты из законов.

(обратно)

537

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 14, д. 12, л. 11 об.

(обратно)

538

ЦГВИА, ф. ВУА, оп. 1, ч. 4, св. 126, д. 1 — 76, л. 29.

(обратно)

539

Н. Устрялов, История Петра Великого, т. 3, стр. 511–512.

(обратно)

540

Лалаев, Исторический очерк военно-учебных заведений, ч. I, СПб, 1880, стр. 6.

(обратно)

541

ЦГАВМФ, ф. 315 (сб), д. 62, л. 174.

(обратно)

542

Л. Е. Сукновалов, Первая в России военно-морская школа; Исторические записки № 42.

(обратно)

543

ААИМ, ф. 2, д. 37, л. 791.

(обратно)

544

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), д. 689, л. 1.

(обратно)

545

ЦГАВМФ, ф. Адмиралтейской канцелярии, д. 39, л. 34.

(обратно)

546

Ф. Веселаго, Очерк истории Морского кадетского корпуса, СПб, 1852, стр. 23.

(обратно)

547

С. Соловьев, Указ, соч., т. XV, стр. 1346.

(обратно)

548

ЦГАВМФ, ф. 233, д. 119, лл. 36–60.

(обратно)

549

ЦГАВМФ, ф. Адмиралтейской канцелярии, д. 116, л. 2 об.; «Русский архив», 1872, № 7–8, стр. 1414.

(обратно)

550

ПСЗ, т. V, № 3276.

(обратно)

551

Н. Бранденбург, Приказ артиллерии, СПб, 1876, стр. 245.

(обратно)

552

В. Шперк, Военно-инженерное образование в России в XVIII в.; Юбилейный сборник Военно-инженерной академии РККА, 1939.

(обратно)

553

ААИМ, ф. Арсенальный, оп. 9, д. 687, л. 5–5 об; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 36, л. 256.

(обратно)

554

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), д. 689, лл. 108–134.

(обратно)

555

ЦГВИА, ф. 1, д. 3, л. 53. ПСЗ, т. IV, 2467.

(обратно)

556

ЦГВИА, ф. 5, оп. 72, кн. 1; ААИМ, ф. 2 (Приказ артиллерии), д. 252, лл. 217–224, 415–420; ПСЗ, т. V, № 3330.

(обратно)

557

ЦГВИА, ф. ВУА, оп. 3, св. 3, д. 1, л. 5.

(обратно)

558

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, д. 32; Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, СПб, 1904, стр. 143.

(обратно)

559

Материалы, ч. IV, стр. 346–350.

(обратно)

560

ЦГАВМФ, ф. Адмиралтейской канцелярии, д. 74, ч. 2, л. 96 и др.

(обратно)

561

ЦГВИА, ф. 23, оп. 1/25, св. 31, дела Воинской комиссии, лл. 1–2.

(обратно)

562

ПСЗ, т. IX, № 7142.

(обратно)

563

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 50, лл. 30–31.

(обратно)

564

Х. Манштейн, Записки исторические, гражданские и военные о России с 1727 по 1744 год, М., 1823, ч. 2, стр. 320.

(обратно)

565

П. Бартенев, Биография И. Шувалова, 1857, стр. 39.

(обратно)

566

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 50, ч. 2, лл. 60–75.

(обратно)

567

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 396, лл. 23–24.

(обратно)

568

ПСЗ, т. VIII, № 5811.

(обратно)

569

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 492, л. 326.

(обратно)

570

«Военный журнал» № 4, 1832. (Ведомость о числе кадет.)

(обратно)

571

ПСЗ, т. XIII, № 10062.

(обратно)

572

ЦГАДА, ф. Правит. Сената, д. 1506, л. 46.

(обратно)

573

ААИМ, ф, ШГФ, оп. 2, св. 481, д. 596.

(обратно)

574

ЦГАДА, Госархив, разр. XX, ф. 20, д. 198, лл. 41, 43–44.

(обратно)

575

К. Маркс, Тайная дипломатия XVIII века, гл. VI, Л., 1899.

(обратно)

576

И. Андерссон, История Швеции, Издательство иностранной литературы, 1955, стр. 234.

(обратно)

577

Очерки по истории СССР, АН СССР, 1954, стр. 461.

(обратно)

578

Там же, стр. 462.

(обратно)

579

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч, II, стр. 12.

(обратно)

580

Журнал или поденная записка Петра Великого, СПб, 1770, ч. 1, стр. 5–6.

(обратно)

581

П. К. Крылова, Исторические записки, № 13, «Россия и великий союз».

(обратно)

582

ПСЗ, т. IV, № 1811.

(обратно)

583

В трех дивизиях: Головина, Репнина и Вейде — по спискам числилось 36 518 человек, а фактически было 30 126 человек. Сюда же входили 600 новгородских солдат, 2184 стрельца и до тысячи дворянской конницы Шереметева. Всего насчитывалось около 34 тыс. человек и 145 орудий. Артиллерия была не обеспечена боеприпасами.

(обратно)

584

ЦГАДА, Каб. 1, отд. 1, кн. 4, д. 26–27.

(обратно)

585

«Журнал или поденная записка…», СПб, 1770, ч. 1, стр. 20–21.

(обратно)

586

Там же, стр. 15.

(обратно)

587

Там же, стр. 25–26.

(обратно)

588

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. X, стр. 227.

(обратно)

589

ЦГВИА, ф. ВУА, оп. 456, д. 3, лл. 1–4.

(обратно)

590

Н. Волынский, Постепенное развитие русской регулярной конницы в эпоху Петра Великого, вып. 1, кн. 3, СПб, 1912, стр. 242–243.

(обратно)

591

Письма и бумаги Петра Великого, т. II, стр. 315.

(обратно)

592

Н. Волынский, Указ. соч., стр. 346–247.

(обратно)

593

ЦГАДА, Приказн. дела старых лет, 1702, д. 146, л. 1.

(обратно)

594

«Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 62.

(обратно)

595

Петр I вначале назвал новую крепость Кроншлосс (Юрнал, стр. 21), но затем дал указ «чтобы новопостроенную крепость, которая на острове Котлине, никто каланчой и цитаделью не называл, а называли бы Кроншлотом» (ЦГАДА, Дела каб., отд. 1, д. № 57).

(обратно)

596

Очерки истории Ленинграда, АН СССР, т. 1, 1955, стр. 31, «Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 69.

(обратно)

597

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1439, лл. 200–201.

(обратно)

598

«Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 91–92.

(обратно)

599

Н. Волынский, Указ. соч., стр. 45–46.

(обратно)

600

И. Андерссон, Указ. соч., стр. 239.

(обратно)

601

Письма и бумаги Петра Великого, т. II, стр. 184–193, 300–305.

(обратно)

602

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1943, лл. 240, 241.

(обратно)

603

Д. Ф. Масловский. Северная война, Документы 1705–1708 гг.; ЦГАДА, кабинет, отд. II, кн. 4, лл. 736–737.

(обратно)

604

Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, стр. 590.

(обратно)

605

Н. Волынский, Указ. соч., кн. 2, стр. 245.

(обратно)

606

И. Голиков, Деяния Петра Великого, т. 10, стр. 375.

(обратно)

607

Письма и бумаги Петра Великого, т. IV, ч. 1, стр. 611.

(обратно)

608

Д. Ф. Масловский, Записки по истории военного искусства в России, вып. 1, стр. 98, 102–103; Д. Ф. Масловский, Северная война, Документы 1705–1708 гг., СПб, 1892, стр. 305–306.

(обратно)

609

Очерки истории СССР, первая четверть XVIII в., АН СССР, 1954, стр. 488.

(обратно)

610

«Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 157.

(обратно)

611

Северная война, Документы 1705–1708 гг. Сборник военно-исторических материалов, т. 1, СПб, 1892, стр. 167.

(обратно)

612

ПСЗ, т. I, № 2155; Письма и бумаги Петра Великого, т. VII, вып. 1, П., 1918, стр. 3–4, 54–57.

(обратно)

613

Очерки истории военно-морского флота СССР, т. 1, стр. 100.

(обратно)

614

Сборник РИО, т. 34, СПб, 1881, стр. 408–414.

(обратно)

615

Там же, стр. 39, 56, 60.

(обратно)

616

Там же, т. 39, стр. 222–223.

(обратно)

617

И. Андерссон, Указ. соч., стр. 242.

(обратно)

618

История тыла и снабжения русской армии, Калинин, 1955, стр. 44.

(обратно)

619

Письма и бумаги Петра Великого, т. VIII, вып. 1, стр. 28.

(обратно)

620

Там же, стр. 111.

(обратно)

621

Письма и бумаги Петра Великого, т. VIII, вып. 1, стр. 126–127.

(обратно)

622

А. Стилле, Операционные планы Карла XII в 1707–1709 гг., стр. 71.

(обратно)

623

Труды ИРВИО, т. 1, стр. 10–11.

(обратно)

624

Там же, док. № 2.

(обратно)

625

М. Судиенко, Материалы для Отечественной истории, т. 2, Киев, 1885, оп. 97–98.

(обратно)

626

Труды ИРВИО, т. 1, стр. 14.

(обратно)

627

Труды ИРВИО, т. 1, стр. 15.

(обратно)

628

Письма и бумаги Петра Великого, т. VIII, ч. 1, стр. 195–197.

(обратно)

629

Вагенбург — временное полевое укрепление, составленное из сцепленных повозок.

(обратно)

630

Письма и бумаги Петра Великого, т. VIII, ч. 1, стр. 169.

(обратно)

631

Труды ИРВИО, т. 1, стр. 240–241 и 255–256.

(обратно)

632

«Журнал или поденная записка…», ч. I, стр. 184.

(обратно)

633

Древняя и новая Россия, т. 2, СПб, 1876, стр. 5.

(обратно)

634

Труды ИРВИО, т. 1; док. № 125, стр. 103.

(обратно)

635

Письма и бумаги Петра Великого, т. VIII, стр. 214.

(обратно)

636

А. Ригельман, Летописное повествование, ч. 3, стр. 52.

(обратно)

637

А. Стилле, Операционные планы Карла XII в 1707–1709 гг., стр. 101.

(обратно)

638

А. Стилле, Карл XII как стратег и тактик в 1707–1709 гг., стр. 67.

(обратно)

639

Письма и бумаги Петра Великого, т, IX, вып. 1, стр. 225.

(обратно)

640

Письма и бумаги Петра Великого, т. IX, в. 1, стр. 226.

(обратно)

641

«Полтавская битва», СПб, 1909, стр. 3.

(обратно)

642

«Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 212–220.

(обратно)

643

«Журнал или поденная записка…», ч. 1, стр. 236.

(обратно)

644

В. Г. Белинский, Собр. соч., т. 3, 1948, стр. 483.

(обратно)

645

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, стр. 9.

(обратно)

646

Письма и бумаги Петра Великого, т. IX, в. I, стр. 400–407.

(обратно)

647

Сборник РИО, т. 34, стр. 430.

(обратно)

648

«Полтавская битва», Общество ревнителей военных знаний, кн. 3, 1909, стр. 54.

(обратно)

649

А. Теляковский, Фортификация, СПб, 1852, ч. 1, стр. 59; Мориц Саксонский, Мои мечтания и воспоминания о военном искусстве, 1732.

(обратно)

650

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1438, лл. 22–23.

(обратно)

651

Книга Марсова, СПб, 1766, стр. 86; М. Васильев, Осада и взятие Выборга русскими войсками н флотом в 1710 году, Воениздат,1953, стр. 90.

(обратно)

652

Сборник военно-исторических материалов; Северная война на Ингерманландском и Финляндском театрах в 1708–1714 гг., вып. V, СПб, 1893, стр. 121–122.

(обратно)

653

Письма и бумаги…, т. X, 1956, стр. 233–236.

(обратно)

654

ПСЗ, т. IV, № 2322.

(обратно)

655

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1526, лл. 1–2.

(обратно)

656

Там же, лл. 3–6 об.

(обратно)

657

Акдем Нимет Курат, Прутский поход и Прутский мир 1711 г., Анкара, 1951, стр. 425.

(обратно)

658

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1526, л. 5 об.

(обратно)

659

Д. Ф. Масловский, Записки по истории военного искусства в России, вып. 1, Приложения, История императора Петра Великого, сочиненная его повелением. Первого чернения, стр. 22–23.

(обратно)

660

ПСЗ, т. IV, № 2398.

(обратно)

661

Война с Турцией в 1711 году, Материалы, СПб, 1898, стр. 25.

(обратно)

662

Архив кн. Ф. А. Куракина, кн. 2, стр. 384.

(обратно)

663

Бергман, История Петра Великого, СПб, 1883, т. 3, стр. 235.

(обратно)

664

ПСЗ, т. V, №. 2816.

(обратно)

665

Северная война на Ингерманландском и Финляндском театрах в 1708–1714 гг. Сборник военно-исторических материалов, вып. V, СПб, 1893, стр. 173–176.

(обратно)

666

Материалы для истории Гангутской операции, вып. I, ч. 1, 1914, док. 29, стр. 40–41.

(обратно)

667

История тыла и снабжения русской армии, Калинин, 1955, стр. 49.

(обратно)

668

Сборник военно-исторических материалов, вып. V, стр. 197–198.

(обратно)

669

Сборник военно-исторических материалов, вып. V, стр. 199–201.

(обратно)

670

Книга Марсова, СПб, 1766, стр. 161–163.

(обратно)

671

А. Мышлаевский, Петр Великий. Война в Финляндии 1712–1714 гг. СПб, 1896, стр. 295.

(обратно)

672

А. Мышлаевский, Указ. соч., стр. 311; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1512, лл. 1–2.

(обратно)

673

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), д. 576; Материалы…, ч. 1, док. 781, стр. 487, док. 786, стр. 491, док. 804, стр. 499.

(обратно)

674

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), д. 576; Материалы…, ч. 1, док. 877, стр. 534.

(обратно)

675

Материалы для истории Гангутской операции, вып, 3, стр. 31.

(обратно)

676

Очерк истории военно-морского флота СССР, М., 1948, стр. 120.

(обратно)

677

Там же, стр. 121.

(обратно)

678

Материалы для истории Гангутской операции, вып. 3, стр. 35.

(обратно)

679

ААИМ, ф. 233 (Канц. гр. Апраксина), лл. 217–226.

(обратно)

680

Л. А. Никифоров, Русско-английские отношения при Петре I, Госполитиздат, 1950, стр. 224.

(обратно)

681

Материалы…, ч. 2, док. 2193.

(обратно)

682

Материалы для истории русского флота, ч. 2, стр. 126–127.

(обратно)

683

Там же, стр. 128.

(обратно)

684

К. Маркс, Тайная дипломатия XVIII века, гл. VI,

(обратно)

685

Там же.

(обратно)

686

К. Маркс, Тайная дипломатия XVIII века, гл. VI.

(обратно)

687

Сборник военно-исторических материалов, вып. V, стр. 192.

(обратно)

688

Там же, стр. 175.

(обратно)

689

Письма и бумаги Петра Великого, т. VIII, ч. 1, стр. 10.

(обратно)

690

Устав Воинский, СПб, 1719.

(обратно)

691

Ф. И. Соймонов, Описание Каспийского моря.

(обратно)

692

И. Ростунов, Полководческая деятельность Петра I в Персидском походе 1722–1723 гг., М., 1953.

(обратно)

693

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1540, л. 4; Материалы… ч. IV, стр. 313–323.

(обратно)

694

Материалы…, ч. IV, стр. 329–331.

(обратно)

695

Ф. И. Соймонов, Указ. соч., стр. 104.

(обратно)

696

Ф. Веселаго, Указ. соч., стр. 379.

(обратно)

697

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1540, л. 12.

(обратно)

698

Там же.

(обратно)

699

В. П. Лысцов, Персидский поход Петра I, М., 1951, стр. 137.

(обратно)

700

И. Голиков, Деяния Петра Великого, т. 8, стр. 372.

(обратно)

701

В. Комаров, Персидская война 1722–1725, Русский вестник, 1867, апрель, стр. 57–58.

(обратно)

702

Ф. Мартенс, Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами, т. 1, СПб, 1875.

(обратно)

703

ПСЗ, т. VIII, № 5935, 6707.

(обратно)

704

ПСЗ, т. IX, № 6280.

(обратно)

705

Ф. Мартенс, Указ. соч., т. 1, стр. 69–70.

(обратно)

706

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2878, лл. 698–699 об.

(обратно)

707

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2378, лл. 700 об. — 701.

(обратно)

708

А. Баиов, Русская армия в царствование императрицы Анны Иоанновны, СПб, 1906, стр. 199.

(обратно)

709

Сборник военно-исторических материалов, вып. X, СПб, 1897, стр. 83.

(обратно)

710

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1565, л. 1.

(обратно)

711

Сборник военно-исторических материалов, вып… XIII, стр. 315.

(обратно)

712

Сборник военно-исторических материалов, вып. III, СПб, 1893, стр. 193, 199, 203.

(обратно)

713

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2378, л. 712.

(обратно)

714

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2378, лл. 713–714.

(обратно) name="n_715">

715

Ф. Мартенс, Указ. соч., т. 1, стр. 69–80.

(обратно)

716

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2378, лл. 632–638.

(обратно)

717

Там же, лл. 728, 730.

(обратно)

718

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2378, л. 721; Материалы, ч. VI, стр. 73–74.

(обратно)

719

ЦГВИА, ф. ВУА, д 2378, лл. 721 об. — 725.

(обратно)

720

А. Баиов, Указ. соч., стр. 490.

(обратно)

721

Д. Ф. Масловский, Записки по истории военного искусства в России, вып. 1, СПб, 1891, стр. 208–209.

(обратно)

722

Сборник военно-исторических материалов, вып. II, СПб, 1892, стр. 92–93.

(обратно)

723

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1565, лл. 4–5.

(обратно)

724

ПСЗ, т. X, № 7891.

(обратно)

725

ПСЗ, т. X, № 7900.

(обратно)

726

Там же, № 7915.

(обратно)

727

И. Андерссон, Указ. соч., стр. 267.

(обратно)

728

ПСЗ, т. XI, № 8432.

(обратно)

729

ЦГВИА, ф, ВУА, д, 1622, ч. 1, лл. 30–48, 72, 111.

(обратно)

730

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1624, лл. 30–31.

(обратно)

731

ЦГВИА, ф. ВУА, д, 1626, лл. 13–14.

(обратно)

732

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1622, ч. 1, лл. 10–11.

(обратно)

733

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1624, л. 38.

(обратно)

734

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1628, лл. 14–15 об.

(обратно)

735

История армии и флота, т. 8, М., 1912, стр. 39.

(обратно)

736

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1626, л. 32; Материалы, ч. IX, стр. 330, 338.

(обратно)

737

ПСЗ, т. XI, № 8748. Договор о мире был ратифицирован 7-го августа 1743 года, ПСЗ, т. XI, № 8766.

(обратно)

738

В. И. Ленин, Соч., т. 22, стр. 295.

(обратно)

739

К. Маркс и Ф. Энгельс, О реакционном пруссачестве, стр. 14.

(обратно)

740

Н. М. Коробков, Семилетняя война, Воениздат, 1940, стр. 23.

(обратно)

741

Семилетняя война, Материалы…, Воениздат, 1948, стр. 27.

(обратно)

742

ПСЗ, т. XII, № 9288.

(обратно)

743

ПСЗ, т. XIV, № 10464а.

(обратно)

744

ПСЗ, т. XIV, № 10680,

(обратно)

745

Там же, № 10687.

(обратно)

746

Д. Ф. Масловский, Русская армия в Семилетнюю войну, вып. 1, стр. 8–9.

(обратно)

747

Семилетняя война, стр. 177; ПСЗ, т. XIV, д. 10758.

(обратно)

748

Семилетняя война, Материалы…, стр. 46.

(обратно)

749

Там же, стр. 65.

(обратно)

750

Семилетняя война, Материалы…, стр. 113–116.

(обратно)

751

Там же, стр. 157–159.

(обратно)

752

История тыла и снабжения русской армии, стр. 70.

(обратно)

753

Апраксин считал, что прусская армия имеет в своем составе около 40 тыс. человек. Семилетняя война, Материалы, стр. 186.

(обратно)

754

Семилетняя война, Материалы…, стр. 169–172.

(обратно)

755

Семилетняя война, Материалы…, стр. 185.

(обратно)

756

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1697, лл. 379–400.

(обратно)

757

Семилетняя война, Материалы…, стр. 191–193.

(обратно)

758

ГИМ, отд. рукописей, ф. Уварова, д. 603, лл. 1 — 138.

(обратно)

759

Семилетняя война, Материалы…, стр. 250.

(обратно)

760

М. Архенгольц, История Семилетней войны в Германии, М, 1891, стр. 103.

(обратно)

761

Семилетняя война, Материалы…, стр. 334.

(обратно)

762

ЦГВИА, ф. 27, св. 2, ч. II, д. 159–260, лл. 263–268 об.

(обратно)

763

П. А. Румянцев, Документы, т. 1, стр. 122–124.

(обратно)

764

История тыла и снабжения русской армии, стр. 73.

(обратно)

765

Семилетняя война, Материалы…, стр. 424–432.

(обратно)

766

ЦГВИА, ф. ВУА, св. 3, ч. 1, д. 2, лл. 55–59.

(обратно)

767

Семилетняя война, Материалы…, стр. 422–423.

(обратно)

768

С. А. Семека, Медицинское обслуживание русской армии в Семилетней войне 1756–1763 гг., М., 1951, стр. 143.

(обратно)

769

Журнал о военных действиях…, ч. II, СПб, 1763, стр. 60–61.

(обратно)

770

С. А. Семека, Указ. соч., стр. 138.

(обратно)

771

Семилетняя война, Материалы…, стр. 488.

(обратно)

772

Семилетняя война, Материалы…, стр. 556–574.

(обратно)

773

Решение об отставке Салтыкова и назначение на пост главнокомандующего фельдмаршала А. Б. Бутурлина состоялось 17 сентября 1760 года; Семилетняя война, Материалы…, стр. 671–672.

(обратно)

774

Семилетняя война, Материалы…, стр. 679.

(обратно)

775

Там же, стр. 683.

(обратно)

776

История русской армии и флота, М., 1912, стр. 35.

(обратно)

777

Д. Ф. Масловский, Русская армия в Семилетнюю войну, М., 1891, вып. 3, стр. 482.

(обратно)

778

Очерки истории военно-морского флота СССР, т. 1, Воениздат, 1948, стр. 178.

(обратно)

779

П. А. Румянцев, Документы, т. 1, Воениздат, 1953, стр. 437–438.

(обратно)

780

П. А. Румянцев, Документы, т. 1, стр. 591–595.

(обратно)

781

ПСЗ, т. XV, № 11616.

(обратно)

782

К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, ОГИЗ, 1947, стр. 256.

(обратно)

783

ЦГВИА, ф. 29, оп. 153, св. 576, ч. 24–32, д. 118–135, лл, 103–113; ПСЗ, т. XVI, № 12748.

(обратно)

784

ПСЗ, т. XVIII, №№ 12985, 12997 и 13023.

(обратно)

785

ЦГВИА, ф. 19 (рекрутская канцелярия), оп. 27, св. 423, л. 44; ЦГАДА, Государственный архив, разряд XX, ф. 20, д. 225, л. 8.

(обратно)

786

ПСЗ, т. XVIII, № 13181, 13190; ЦГВИА, ф. 19, оп. 27, св. 425.

(обратно)

787

ПСЗ, т. XVIII, № 13195, 13203; ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 255, л. 8; ЦГАДА, ф. Правительственного сената, д. 6116, л. 194. Набор с однодворцев проводился из расчета один человек со 162 душ.

(обратно)

788

ПСЗ, т. XVIII, № 19349; ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 255, л. 8; ЦГВИА, ф. 19, оп. 27, св. 426, л. 42.

(обратно)

789

ПСЗ, т. XIX, № 13483; Архив Государственного совета, т. 1, стр. 23. Набор с однодворцев проводился из расчета один человек со 162 душ.

(обратно)

790

ПСЗ, т. XIX, № 13651; ЦГВИА, ф. 19, оп. 28, св. 428, д. 9575, л, 83–84; ЦГАДА, ф. Правит. сената (по Военной коллегии), д. 6116, л 194; ЦГАДА, Госархив, разряд X, ф. 20, д. 243, л. 229–232.

(обратно)

791

ПСЗ, т. XIX, № 13725, 13727; 13871 и 13898; Архив Государственного совета, т. 1, 1869, стр. 22; ЦГАДА, ф, Правит. сената по Военной Коллегии, д. 243, л. 135–137.

(обратно)

792

ЦГВИА, ф. 19, оп. 27, св. 249, л. 29; ЦГАДА, ф. Правит. сената по Военной Коллегии, д. 6116, л. 194; ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 255, л. 8.

(обратно)

793

ПСЗ, т. XIX, № 14026; ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 255, л. 8; там же, д. 91, л. 20.

(обратно)

794

ПСЗ, т. XX, № 14509, 14650, 14799, 14910, т. XXI, № 15054, 15223; ЦГВИА, ф. 29, оп. 153/а, св. 586, ч. 27, д. 118–135, л. 86–87; ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 243, л. 150–157; ф. Правит. сената, д. 6116, лл. 132, 523, 790, 795; д. 6136, л. 2, об. л. 5.

(обратно)

795

ПСЗ, т. XXI, № 15505, 15832, т. XXII, № 16064, 16071, 16253, 16437; ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 91, л. 21.

(обратно)

796

ПСЗ, т. XXII, № 16565, 16579, 16685, 16796; Архив Государственного совета, СПб., 1869, т. I, стр. 25; ЦГАДА, Государственный архив, разряд XX, ф. 20, д. 91, л. 21; ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6235, л. 45–45 об.

(обратно)

797

ПСВ, т. XXII, № 16905; ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6235, л. 140 об.; д. 6244, л. 4.

(обратно)

798

ПСЗ, т. XXIII, № 17154, 17247, 17249, 17250, ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6136, л. 46–46 об.; ЦГВИА, ф. 19, оп. 28, св. 533, д. 3, л. 2, 8.

(обратно)

799

ПСЗ, т. XXIV, № 17394, 17399.

(обратно)

800

ЦГВИА, ф. 19, оп. 28, св. 534, д. 8, л. 3–3 об.

(обратно)

801

ПСЗ, т. XXIV, № 18125, 18646, 19045; ЦГВИА, ф. 1, д. 126, л. 126–128, д. 153, л. 159–161.

(обратно)

802

ПСЗ, т. XXIV, № 18525.

(обратно)

803

ПСЗ, т. XIX, № 13475.

(обратно)

804

ПСЗ, т. XVII, № 12538.

(обратно)

805

ПСЗ, т. XX, № 14509.

(обратно)

806

ПСЗ, т. XIX, № 14182.

(обратно)

807

ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 255, л. 5–7 об.; ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6101, л. 37; и. 6116, л. 237, д. 6125, л. 785, д. 6136, л. 5, 139.

(обратно)

808

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6235, л. 162; д. 6244, л. 4, д. 6136, л. 46.

(обратно)

809

Д. Масловский. Записки по истории русского военного искусства, в. II, ч. 1, стр. 49; ПСЗ, т. XXII, № 16602, 16603.

(обратно)

810

К. Баиов. Курс истории русского военного искусства. Вып. 5, СПб., 1909, стр. 30–31.

(обратно)

811

ЦГВИА, ф 29, оп. 1/153а, св. 27–32, д. 1 — 26, л. 136.

(обратно)

812

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, Партиздат ЦК ВКП (б), 1936, ч. II, стр. 8.

(обратно)

813

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, Партиздат ЦК ВКП (б), 1936, ч. II, стр. 350–351.

(обратно)

814

ПСЗ, т. XIX, №.13483; т. XX, № 14509; т. XXII, № 16279.

(обратно)

815

ПСЗ, т. XVII, № 12556.

(обратно)

816

Там же, № 12311.

(обратно)

817

ПСЗ, т. XVIII, № 13132.

(обратно)

818

ПСЗ, т. XX, № 14734.

(обратно)

819

ЦГВИА, ф. ВУА (военно-ученого архива), д. 202, л. 36.

(обратно)

820

В. Штенгель. Настольный хронологический указатель постановлений, относящихся до устройства военно-сухопутных сил России 1550 г. до 1890 г., СПб., 1890, стр. 61.

(обратно)

821

ПСЗ, т. XV, № 11461, № 11473.

(обратно)

822

ПСЗ, т. XV, № 11518.

(обратно)

823

Русинов. «Известие о начале, учреждении о состоянии легулярного войска…». Сборник военно-исторических материалов, в. XVI; СПб., 1904, стр. 13. Поправка в численности полков ландмилиции внесена на основании данных рукописи Русинова, хранящейся в ЦГАДА, ф. 66.

(обратно)

824

ПСЗ, т. XVI, № 11594, 11595.

(обратно)

825

ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 228, л. 2.

(обратно)

826

Там же, л. 4–5.

(обратно)

827

ЦГВИА, ф. 1, д. 50, л. 23.

(обратно)

828

ПСЗ, т. XVI, № 11605; ПСЗ, т. XVI, № 11707.

(обратно)

829

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 18, д. 1, л. 1–3.

(обратно)

830

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 50, л. 8 — 12.

(обратно)

831

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 50, л. 8 — 12.

(обратно)

832

ПСЗ, т. XVI, № 11605 и 11668.

(обратно)

833

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 50, л. 22.

(обратно)

834

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 3, л, 179–179 об.

(обратно)

835

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18338.

(обратно)

836

ЦГВИА, ф. 1, д. 50, л. 28, 50.

(обратно)

837

В Курляндском корпусе должно быть 16 пехотных, 9 кавалерийских, 2 гусарских и 4 казачьих полка при 43 полевых орудиях (45 588 человек), в Смоленском корпусе — 12 пехотных, 6 кавалерийских, 2 гусарских, 4 казачьих полка при 48 полевых орудиях (34 789 человек).

(обратно)

838

ЦГВИА, ф. 1, д. 50, л. 24.

(обратно)

839

ПСЗ, т. XVII, № 12748.

(обратно)

840

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17776, л. 5 — 15.

(обратно)

841

Письма и бумаги А. В. Суворова, Г. А. Потемкина и П. А, Румянцева 1787–1796 гг.

(обратно)

842

ЦГВИА, ф. ВУА, оп. 1/194, св. 126, д. 20.

(обратно)

843

ЦГБИА, ф. 1, д. 202, л. 44–63.

(обратно)

844

Из этого полка Павел создал несколько полков двухэскадронного состава: кирасирский, драгунский, гусарский и жандармский.

(обратно)

845

Штейнгель. Указ. соч., стр. 83–84.

(обратно)

846

Н. К. Шильдер, Император Павел I, СПб., 1902.

(обратно)

847

ЦГВИА. ф. 52, оп, 1/194, св. 127, д, 31, л. 7.

(обратно)

848

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6004, л. 24–30.

(обратно)

849

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 31, л. 64; ПСЗ, т. XVI, № 11735.

(обратно)

850

Там же, л. 64.

(обратно)

851

ПСЗ, т. XVIII, № 13342 и 13365; ЦГВИА, ф. 52, оп, 1/194, д. 31, л. 198.

(обратно)

852

ПСЗ, т. XIX, № 13649.

(обратно)

853

ПСЗ, т. XX, № 14257.

(обратно)

854

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д, 31, л. 198–199; Архив Государственного совета, СПб., 1869, т. I, стр. 41.

(обратно)

855

ПСЗ, т. XVII, № 12494; ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 11, д. 24.

(обратно)

856

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 31, л. 167–168.

(обратно)

857

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6009, л, 24–30.

(обратно)

858

ПСЗ, т. XX, № 14614; ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 31, л. 163–164.

(обратно)

859

ПСЗ, т. XXII, № 16131; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 251, л. 26–28.

(обратно)

860

Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 20; ЦГВИА, ф. 52, оп. 194, св. 125, д. 116, л. 145.

(обратно)

861

ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 283.

(обратно)

862

ПСЗ, т. XXIII, № 17369; № 17389.

(обратно)

863

ЦГВИА, ф. 23, оп. 1/121, св. 20, д. 22, л. 1–2.

(обратно)

864

ЦГВИА, ф. 139/а, д. 59, л, 15–23.

(обратно)

865

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 261.

(обратно)

866

Столетие Военного министерства, т, IV, отд. I, гл. VIII; ЦГАДА, ф. Правит. сената, д, 6004, л. 24–30; Д. Ф. Масловский полагает, что численность конницы на 1767 год доходит до 37 566 человек, См. Записки, ч. II, вып. I, прим. № 18, стр. 101.

(обратно)

867

Марков. История конницы, Тверь, 1890, ч. IV, отд. I, стр. 178.

(обратно)

868

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6004, л. 330–338. Марков в «Истории конницы» дает несколько иные сведения: 7 кирасирских, 19 карабинерных, 4 драгунских, 4 ландмилицких (драгунских), 15 гусарских и 3 компанейских (т. IV, стр. 177).

(обратно)

869

Столетие Военного министерства, т. IV, отд. I, ч. I, гл. VIII, стр. 261.

(обратно)

870

П. А. Иванов. Указ. соч., стр. 101.

(обратно)

871

Столетие Военного министерства, т. IV, отд. I, ч. I, гл. VIII, стр. 203.

(обратно)

872

Сборник военно-исторических материалов, вып. VII, стр. 190–191.

(обратно)

873

Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, отд. I, стр. 231.

(обратно)

874

Сборник военно-исторических материалов, вып. VII, стр. 168.

(обратно)

875

В. А. Голобуцкий. Черноморское казачество, АН УССР, 1956, стр. 136.

(обратно)

876

ААИМ, ф. Генерального повытья, св. 444, д. 3.

(обратно)

877

Артиллерийская команда имела 8 человек для обслуживания двухорудийной батареи с запряжкой на 6 лошадей.

(обратно)

878

ПСЗ, т. XVI, № 11784 и 11797.

(обратно)

879

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 84, л. 1–4.

(обратно)

880

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 96, лл. 8–9, 40–43, 65–67; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18143, л. 11–15.

(обратно)

881

ЦГАДА, ф. 66, Русинов. Известие…; Штейнгель. Хронологический указатель, стр. 63.

(обратно)

882

ПСЗ, т. XIV, № 17699.

(обратно)

883

Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, отд. I, стр. 232.

(обратно)

884

ПСЗ, т. XXV, № 19176.

(обратно)

885

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 84, л. 1–4.

(обратно)

886

Каталог Московского отделения архива Главного Штаба. Приложения № 3 и 4; А. Баиов. Курс истории русского военного искусства, вып. VI, стр. 24.

(обратно)

887

Штейнгель, Хронологический указатель, стр. 68.

(обратно)

888

ПСЗ, т. XXI, № 15563.

(обратно)

889

ПСЗ, т. XVII, № 12135.

(обратно)

890

Д. Ф. Масловский. Записки по историки русского военного искусства, в. II, ч. II, стр. 499.

(обратно)

891

ЦГВИА, ф. 23, оп. 1/121, св. 20, д. 38.

(обратно)

892

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, св. 127, д. 31, л. 104–112.

(обратно)

893

ПСЗ, т. XVII, № 12230; т. XVIII, № 13175, 13203; т. XIX, № 13926; т. XX, № 14651. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16338, л. 1–2.

(обратно)

894

А. Баиов. Курс истории русского военного искусства, вып. V, СПб., 1909, стр. 25.

(обратно)

895

Фельдмаршал Румянцев. Сборник документов и материалов, Госполитиздат, 1947, т. I, стр. 68–88.

(обратно)

896

ПСЗ, т. XXIV, № 17531 (сам Павел объявил себя шефом гвардии и флота), № 17536.

(обратно)

897

ПСЗ, т. XXIV, № 17549.

(обратно)

898

«Записка графа С. Р. Воронцова о русском войске». Русский архив 1876 года, № 11, стр. 345–361.

(обратно)

899

ЦГАДА, Госархив, разряд XXI (Дела морского ведомства), ф. 21, д. 56; ПСЗ, т. XV, № 11442. В состав комиссии входили: вице-адмирал Люис, контр-адмиралы Мордвинов, Милославский, капитан-командор Ногаев.

(обратно)

900

ПСЗ, т. XVII, № 11970. В составе комиссии были: вице-адмиралы Мордвинов, Спиридон и контр-адмиралы Чернышев и Милославский.

(обратно)

901

А. Кротков. Русский флот в царствование имп. Екатерины II, СПб., 1889, стр. 8.

(обратно)

902

Материалы…, ч. XI, стр. 116–118; ЦГАВМФ, ф. Адмиралтейств-коллегии, д. 19 за 1764 г.

(обратно)

903

ЦГАДА, Госархив, разряд XXI, ф, 21, д. 63, л. 8.

(обратно)

904

ПСЗ, т. XX, № 15016, 15023, 15103 и др.

(обратно)

905

Материалы…, в. XIII, стр. 623–625.

(обратно)

906

ПСЗ, т. XXV, № 18304; т. XIV, отд. 2 (Кн. штатов), стр. 3.

(обратно)

907

ЦГАДА, Госархив, разряд XXI, ф. 21, д. 61, л. 64–65.

(обратно)

908

ЦГАДА, ф. Правит. сената, 4 деп., оп. 4, кн. 6192, л. 419; ПСЗ, т. XXII, № 16240.

(обратно)

909

Ф. Ф. Ушаков. Сборник документов, т. I, стр. 382–383, 444–449. С 1788 г. 40–50 пушечные фрегаты были переведены в класс линейных кораблей.

(обратно)

910

ПСЗ, т. XXV, № 18304.

(обратно)

911

Материалы…, ч. XIII, стр. 624–625.

(обратно)

912

Там же, ч. XIV, стр. 20–78.

(обратно)

913

Там же, стр. 15.

(обратно)

914

ПСЗ, т. XXIII, № 16959.

(обратно)

915

ПСЗ, т, XXV, № 18308.

(обратно)

916

ПСЗ, т. XVII, № 11982.

(обратно)

917

ПСЗ, т. XX, № 14580, 14673.

(обратно)

918

ПСЗ, т. XX, № 14580.

(обратно)

919

ПСЗ, т. XXII, № 16240.

(обратно)

920

ПСЗ, т. XX, № 14392.

(обратно)

921

ПСЗ, т. XXIV, № 17606.

(обратно)

922

Русский архив, 1879 г., год 17-й, стр. 357–362.

(обратно)

923

Русский архив, 1876 г., № 11, стр. 345–347.

(обратно)

924

Инструкция полковничья пехотного полку.

(обратно)

925

Архив Государственного совета, т. I.

(обратно)

926

ПСЗ, т. XVIII, № 13232.

(обратно)

927

П. А. Гейсман. Исторический очерк возникновения и развития в России Генерального штаба до конца царствования имп. Александра I; Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, кн. 2, отд. I, стр. 131.

(обратно)

928

П. А. Гейсман. Указ. соч.; Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, кн. I, отд. I, стр. 135.

(обратно)

929

ПСЗ, т. XXIV, № 17459 и 17650.

(обратно)

930

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, св. 88, л. 312.

(обратно)

931

Винтовальные, или нарезные, ружья имели следующие тактико-технические данные: длина 106,2 см, нарезов в канале ствола 8. В казачьей винтовке был принят трехгранный нарез. Из винтовки стреляли полигональной пулей.

(обратно)

932

Афремов. Историческое обозрение Тульской губернии, М., 1858, т. I.

(обратно)

933

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 472, лл. 9, 10, 162, 183, 517, 522.

(обратно)

934

А. Ярцов. Настоящая российская горная история, т. II, стр. 101 (рукопись).

(обратно)

935

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, св. 88, д. 1, л. 68–70.

(обратно)

936

ЦГАДА, ф. Правит, сената, 4 деп., д, 6125, л. 401.

(обратно)

937

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, св. 208, д. 248–250, л. 58.

(обратно)

938

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 5964, л. 1170 — 1171.

(обратно)

939

НИИА № 1, «История отечественной артиллерии», т. I, кн. 2-я, стр. 575; ААИМ, ф. ШГФ, св. 671, д. 745, л. 33–40.

(обратно)

940

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 84, л. 2–3.

(обратно)

941

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 117, л. 154.

(обратно)

942

А. С. Ярцов. Настоящая Российская горная история, ч. II, стр. 125 (рукопись).

(обратно)

943

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 53, л. 262–263.

(обратно)

944

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 1297, л. 14.

(обратно)

945

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 1297, л. 399; д. 1350, л. 14; д. 1361, л. 240; д. 1367, лл. 351, 512, 529.

(обратно)

946

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 1361, л. 275–282.

(обратно)

947

Материалы…, ч. XV, стр. 525.

(обратно)

948

К. Демиховский. История Приокского горного округа в крепостную эпоху (XVIII и первая половина XIX века). Рукопись, стр. 54.

(обратно)

949

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 1537, лл. 513–514, 536–537, 565–566.

(обратно)

950

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 1300, л. 22; ф. Правит, сената, д. 5964 л. 1074.

(обратно)

951

А. Ярцов. Настоящая Российская горная история, гл. II, стр. 50–56.

(обратно)

952

А. Ярцов. Указ. соч., стр. 50–56.

(обратно)

953

Материалы…, ч. XV, стр. 525.

(обратно)

954

ЦГАДА, ф. 248, Берг-коллегии, д. 46 за 1769 год, лл. 25–25 об.

(обратно)

955

ПСЗ, т. XIX, № 13765. Позже отливка 36- и 30-фунтовых пушек была приостановлена. ПСЗ, т. XXI, № 16031.

(обратно)

956

Материалы…, ч. XII, стр. 5.

(обратно)

957

ЦГАДА, ф. Правит. сената, 4-й деп., оп. 262, д. 6037, л. 361.

(обратно)

958

И. Герман. Описание Петрозаводского и Кончезерского заводов и производимого при оных литья пушек и снарядов, СПб., 1803, спр. 150.

(обратно)

959

Н. Рубцов. Указ. соч., ч. 1, стр. 77 и 78.

(обратно)

960

П. Любомиров. Очерки по истории Русской промышленности. Госполитиздат, 1947; Н. Рубцов. История литейного производства в СССР, Машгиз, 1947; С. Струмилин. История черной металлургии в СССР, т. I, АН СССР, 1954.

(обратно)

961

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 142, л. 60.

(обратно)

962

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6008, л. 295.

(обратно)

963

А. Кротков. Указ. соч., стр. 293.

(обратно)

964

Там же, стр. 302.

(обратно)

965

ЦГВИА, ф. 24, оп. 119, св. 25, д. 1, л. 120.

(обратно)

966

ЦГАДА, каб. 1, кн. 8, д. 940–941.

(обратно)

967

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 1274, лл. 4, 56, 146, 146, 161.

(обратно)

968

Б. Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых в XVIII–XIX вв., т. I, АН СССР, 1949, стр. 438.

(обратно)

969

ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, д. 1274, л. 197.

(обратно)

970

Новый способ, введенный на пушечных заводах, предусматривал высверливание пушечного канала в болванке.

(обратно)

971

Н. Рубцов, Указ. соч., ч. I, стр. 120.

(обратно)

972

Там же, стр. 204.

(обратно)

973

В. И. Ленин. Соч., т. 3, стр. 424–425.

(обратно)

974

И. Каменев. Историческое описание Охтенокого порохового завода. СПб., 1891, стр. 391–392.

(обратно)

975

Журналы комитета министров, т. II, 1810–1812 гг., стр. 597–598.

(обратно)

976

Глинский. 100 лет Казанского порохового завода. СПб., 1888, стр. 8 — 12.

(обратно)

977

Артиллерийский журнал, № 1, 1808, стр. 97–98.

(обратно)

978

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 5957, л. 96.

(обратно)

979

Очерки истории СССР, XVIII в., вторая половина, АН СССР, 1956, стр. 109.

(обратно)

980

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 6008, л. 36–37.

(обратно)

981

Там же, д. 5990, лл. 177, 223.

(обратно)

982

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 5990, стр. 179–180.

(обратно)

983

К. Пажитнов. Указ. соч., стр. 20.

(обратно)

984

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 26, д. 48, л. 2.

(обратно)

985

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 5957, л. 96, 98.

(обратно)

986

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 2, д. 48, л. 58.

(обратно)

987

К. Пажитнов. Указ. соч., стр. 21.

(обратно)

988

Архив Государственного совета, т. I, СПб., 1869, стр. 85.

(обратно)

989

ПСЗ, т. XXIII, № 16998.

(обратно)

990

ЦГВИА, ф. 1, д. 124, л. 178.

(обратно)

991

К. Пажитнов. Указ. соч., стр. 29.

(обратно)

992

ЦГАДА, ф. Мануфактур-коллегии, св. 350, д. 47–59, л. 47; Архив Государственного совета, т. 1, стр. 86.

(обратно)

993

В. Бурнашев. Указ. соч., стр. 28; П. А. Хромов. Экономическое развитие России в XIX–XX вв. Госполитиздат, 1953, стр. 31.

(обратно)

994

В. Буриашев указывает, что в 1796 году в России вместе с мелкими предприятиями было 72 фабрики.

(обратно)

995

П. А. Хромов. Указ. соч., стр. 31.

(обратно)

996

ЦГАВМФ, ф. Адмиралтейств-коллегии, д. 19; Материалы…, т. XI, стр. 116–118.

(обратно)

997

Материалы…, ч. XII, стр. 433–436.

(обратно)

998

А. П. Шершов. К истории военного кораблестроения. М., 1952, стр. 285–286.

(обратно)

999

А. Кротков. Указ. соч., стр. 3.

(обратно)

1000

В. Головачев. Действия русского флота в войне со шведами в 1788–1790 гг., СПб., 1871, стр. 24.

(обратно)

1001

Материалы…, ч. XIII, стр. 264–266.

(обратно)

1002

Ф. Веселаго. Указ. соч., стр. 212.

(обратно)

1003

П. И. Белавенец. Нужен ли нам флот, и значение его в истории России. СПб., 1910, стр. 140.

(обратно)

1004

А. П. Шершов. Указ. соч., стр. 285.

(обратно)

1005

ЦГАДА, Госархив, разряд XXI, ф. 21, д. 61, л. 64–64 об.

(обратно)

1006

ЦГАДА, ф. Правит. сената, 4 деп., оп. 4, кн. 6192, л. 419; ПСЗ, т. XXII, № 16270.

(обратно)

1007

Материалы…, ч. XV, стр. 37–38.

(обратно)

1008

ЦГАДА, ф. 52, оп. II, д. 11, л. 46–48.

(обратно)

1009

Материалы…, ч. XV, стр. 582.

(обратно)

1010

Б. Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых в XVIII–XIX вв., т. I, АН СССР, 1949, стр. 438.

(обратно)

1011

Очерки истории СССР. XVIII в., вторая половина, АН СССР, 1956, стр. 109.

(обратно)

1012

Материалы для истории флота, в. XII.

(обратно)

1013

В. И. Ленин. Соч., т. 3, стр. 397.

(обратно)

1014

ААИМ, ф. 31, оп. 1, д. 48, л. 39–40.

(обратно)

1015

ЦГАДА, ф. Правит. сената, ф. 105/3676, л. 872–788, В. И. Семевский («Крестьяне в царствование имп. Екатерины II») указывает цифру в 7 153 890 человек.

(обратно)

1016

ПСЗ, № 12141.

(обратно)

1017

ПСЗ, № 12472; ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 5990, л. 763, 767, 769.

(обратно)

1018

ЦГАДА, ф. Правит. сената, д. 5990, л. 963.

(обратно)

1019

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), д. 809, л. 32 об.

(обратно)

1020

ЦГАВМФ, ф. 315, д. 803, лл. 15 об., 32 об.

(обратно)

1021

«Краткая историческая справка о государственных ассигнованиях, депозитных билетах и т. д.», 1895, стр. 4.

(обратно)

1022

Очерки истории СССР, XVIII в., втораяполовина, АН СССР, 1956, стр. 45.

(обратно)

1023

«Краткая историческая справка», стр. 4–5.

(обратно)

1024

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 625.

(обратно)

1025

ПСЗ, т. XXIII, № 17221 и 17427; Очерки истории СССР, XVIII век, вторая половина, АН СССР, 1956, стр. 45.

(обратно)

1026

«Краткая историческая справка», стр. 5.

(обратно)

1027

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18332, лл. 1–2.

(обратно)

1028

К 1766 году налицо было 135 магазинов, а к 1775 году намечалось построить каменных магазинов 68, деревянных на каменном фундаменте 129, амбаров 50. ЦГАДА; ф. Правит. сената, д. 6005, л. 359.

(обратно)

1029

ПСЗ, т. XXIV, № 17765, 17768, 18308.

(обратно)

1030

Столетие Военного министерства, т. XIII, кн. III, в. 1, стр. 72, 79, 80.

(обратно)

1031

Ф. Энгельс. Избранные военные произведения, Воениздат, 1956, стр. 16.

(обратно)

1032

ПСЗ, т. XVI, № 11707.

(обратно)

1033

ПСЗ, т. XVI, № 11773а, проект устава разработан П. Паниным и З. Чернышевым.

(обратно)

1034

ПСЗ, т. XVII, № 12289.

(обратно)

1035

Инструкция полковничья, изд. 5-е, 1796, стр. 1.

(обратно)

1036

ЦГВИА, ф. 1, д. 50, л. 23.

(обратно)

1037

ПСЗ, т. XXII, № 16755.

(обратно)

1038

«Примечания о пехотной службе вообще и о егерской в особенности», Воениздат, 1956, стр. 43.

(обратно)

1039

Там же, стр. 45.

(обратно)

1040

ПСЗ, т. XVII, № 12328.

(обратно)

1041

П. А. Румянцев. Документы, т. I, стр. 334–354.

(обратно)

1042

ИРВИО, СПб., 1855, кн. 2, стр. 31.

(обратно)

1043

Там же.

(обратно)

1044

ЦГВИА, ф. ВУА, д, 125, л. 1 — 20; П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 233–254.

(обратно)

1045

Государственная библиотека им. Ленина, Отдел рукописей, ф. Рум., д. 3730.

(обратно)

1046

Государственная библиотека им. Ленина, Отдел рукописей, ф. Рум., д. 3730, л. 45.

(обратно)

1047

Там же, л. 46.

(обратно)

1048

Там же, л. 47.

(обратно)

1049

Там же, л. 48.

(обратно)

1050

В «Записке в облегчение людей в настоящее время, чему, отложа все протчее, прилежно обучить и при экзерцициях и смотрах делать», составленной в 1772 году, Румянцев вновь возвратился к этим вопросам, но нового ничего не добавил (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 125, л. 19).

(обратно)

1051

Государственная библиотека им. Ленина, Отдел рукописей, ф. Рум., д. 3730, л. 4.

(обратно)

1052

Там же, л. 44–45.

(обратно)

1053

ЦГВИА, ф. 23, оп. 119, св. 41, л. 1 — 13 (обор.).

(обратно)

1054

Государственная библиотека им. Ленина, Отдел рукописей, ф. Рум., д. 515.

(обратно)

1055

Л. Г. Бескровный и Г. П. Мещеряков. «Суворов», Воениздат, 1946, стр. 76.

(обратно)

1056

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 20, д. 5, л. 1–2.

(обратно)

1057

ПСЗ, т. XVII, № 11782а.

(обратно)

1058

Там же.

(обратно)

1059

Там же, № 12543.

(обратно)

1060

Устав 1763 года предусматривал двухшереножный строй только для стрельбы.

(обратно)

1061

В 1772 году в гусарском Сумском полку попытались составить Особый устав для гусарских полков, однако этот устав, носивший название «О должностях вообще», не был Румянцевым утвержден. В 1773 году генерал-поручик Романцов разработал «Устав кавалерийской службы» и направил для рассмотрения в Военную коллегию, но он также не получил одобрения. (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 140, лл. 1 — 19.)

(обратно)

1062

ААИМ, ф. ДКМ, оп. 4, д. 496.

(обратно)

1063

Хрестоматия по русской военной истории, стр. 227.

(обратно)

1064

Инструкция полковничья, изд. 5, СПб., 1796, стр. 26.

(обратно)

1065

Там же, стр. 27.

(обратно)

1066

Там же, стр. 27–28.

(обратно)

1067

Инструкция полковничья, изд. 5, СПб., 1796, стр. 29.

(обратно)

1068

А. В. Суворов. Документы, т. I, Воениздат, М., 1949, стр.77 — 152.

(обратно)

1069

Там же, стр. 86.

(обратно)

1070

Там же, стр. 86–87.

(обратно)

1071

А. В. Суворов. Документы, т, I, стр. 87.

(обратно)

1072

Там же, стр. 88.

(обратно)

1073

Там же.

(обратно)

1074

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 147–148, 149, 150.

(обратно)

1075

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 151.

(обратно)

1076

ЦГВИА, ф. 23, оп. 119, св. 41, д. 47, л. 1 — 13 об.

(обратно)

1077

Государственная библиотека им. В. И. Ленина, отдел рукописей, ф. Румянцева, д. 515.

(обратно)

1078

ЦГВИА, ф. 20 (Военная экспедиция Военной коллегии), оп. 1/47, св. 168, д. 1, л. 110–115.

(обратно)

1079

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 168, д. 1 за 1768, л. 125–139.

(обратно)

1080

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 168, д. 1 за 1768, л. 102–110.

(обратно)

1081

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 168, д. 1 за 1768, л. 111.

(обратно)

1082

Там же, л. 120–124.

(обратно)

1083

ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 197, л. 85–86.

(обратно)

1084

ПСЗ, т. XVII, № 12328.

(обратно)

1085

ЦГАДА, Государственный архив, разряд XII, Дела о Польше и Литве, ф. 12, д. 197, л. 30.

(обратно)

1086

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16352.

(обратно)

1087

ЦГВИА, ф. 20, ов. 1/47, св, 177, д. 8, лл. 21, 22, 27, 36; д. 9, л. 75; св. 226, д. 11–12, л. 20; д. 31, лл. 65, 73, 75; св. 256, д. 6, л. 99; д. 9, лл. 61, 75.

(обратно)

1088

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1(47, св. 168, д. 1, лл. 70–72, 92; д. 8, л. 15.

(обратно)

1089

ЦГВИА, ф. ВУА, ч. 1, д. 16151.

(обратно)

1090

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17775, л. 9.

(обратно)

1091

Описание лагерного сбора 1765 года издано вскоре после его проведения. Однако это описание посвящено больше самой Екатерине, чем собственно экзерцициям и эволюциям войск. Поэтому гораздо большую ценность представляет «Журнал военным экзерцициям и движениям, произведенным деташированным из лагеря при Красном Селе в июне месяце 1765 года корпусам, порученным в команду полного генерала Панина» (ЦГВИА, ф, 20, оп. 1/47, св. 226, д. 2, 1765; ф. ВУА, д. 16200).

(обратно)

1092

В 1764 году князь Долгоруков писал из Берлина: «Король сам изволил командовать и показывать своим генералам новые свои изменения… но маневры нельзя было видеть… чужих не пускали» (ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 210, д. 7).

(обратно)

1093

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16204.

(обратно)

1094

ПСЗ, № 16260; ЦГВИА, ф. 29, оп. 153/а, св. 586, д. 27, л. 44.

(обратно)

1095

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 168, д. 1 за 1768 г., л. 136.

(обратно)

1096

ЦГВИА, ф, 20, оп. 1/47, св. 168, д. 1 за 1768, л. 82–83.

(обратно)

1097

Государственная библиотека им. Ленина, Отдел рукописей, ф. Панина, д. 42.

(обратно)

1098

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1957, л. 65–68; П. А. Румянцев. Документы, т. II, Воениздат, 1953, стр. 627–628.

(обратно)

1099

Хрестоматия по русской военной истории, стр. 252.

(обратно)

1100

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 686–687.

(обратно)

1101

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 63.

(обратно)

1102

Там же, стр. 63–64.

(обратно)

1103

Там же, т. I, стр. 688.

(обратно)

1104

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 685–686.

(обратно)

1105

Там же, т. II, стр. 60.

(обратно)

1106

Там же, стр. 64.

(обратно)

1107

Там же, стр. 63.

(обратно)

1108

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 117, д. 8 за 1772 г., лл. 44–45, 48–57, 63–68.

(обратно)

1109

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 226, л. 11–12 за 1776 г., л. 26, 28, 37, 39–40, 49.

(обратно)

1110

Сборник военно-исторических материалов, вып. VI, стр. 7.

(обратно)

1111

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 256, д. 6, за 1781 г., л. 19.

(обратно)

1112

Там же, л. 25.

(обратно)

1113

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 256, д. 14 за 1778 г., лл. 35–37; д. 6 за 1781 г., л. 102–105.

(обратно)

1114

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 226, д. 11–12 за 1776 г., лл. 34, 37, 44.

(обратно)

1115

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 226, д. 31 за 1777 г., л. 100; д. 11–12 за 1778 г., л. 49–50.

(обратно)

1116

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 256, д. 6 за 1781 г., л. 110.

(обратно)

1117

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16326, л. 17.

(обратно)

1118

Правила строевой пехотной службы, ч. 2, гл. I.

(обратно)

1119

Правила строевой пехотной службы, ч. 2, гл. I.

(обратно)

1120

Там же.

(обратно)

1121

Расчет по шеренгам производился, как и в уставе 1763 года: в первую шеренгу ставились самые рослые люди, во вторую — малого роста, в третью — снова высокие. Ранжирование производилось каждую весну.

(обратно)

1122

Правила строевой пехотной службы, ч. 4, п. 12.

(обратно)

1123

ЦГВИА ф. 8, оп. 94, св. 82, д. 1242/5034.

(обратно)

1124

ЦГВИА, ф. 8, оп. 94, св. 18. д. 162/4691.

(обратно)

1125

ЦГВИА, ф. 8, св. 17, д. 136/2812.

(обратно)

1126

ЦГВИА, ф. 44 (Румянцева-Задунайского), оп. 193, св. 76, д. 92, л. 325.

(обратно)

1127

ЦГВИА, ф. 8, оп. 44, д. 127/1151, л. 15–17.

(обратно)

1128

Там же, л. 356–356 об.

(обратно)

1129

ЦГАДА, Госархив, ф. 20, д. 240, л. 1–3.

(обратно)

1130

ЦГВИА, ф. 44, оп. 193, св. 120, д. 138, л. 29–30.

(обратно)

1131

ЦГВИА, ф. 44, оп. 193, св. 119, а. 120, ч. V, л. 20–31.

(обратно)

1132

Там же, л. 31.

(обратно)

1133

Там же, ч. I, л. 107 и др.

(обратно)

1134

ЦГВИА, ф. 44, оп. 193, св. 76, д. 92, л. 169–161, 212–214, 266–267.

(обратно)

1135

ЦГВИА, ф. 8, оп. 94, св. 16, д. 117/13507, л. 15–16 об. По-другому поступал военный суд с офицерами, виновными в различных служебных упущениях, в присвоении казенных сумм, в расхищении казенного имущества или в грубом расхищении солдатских денег. Обычно таких офицеров разжаловали в рядовые.

Однако в качестве рядовых разжалованные офицеры были недолго. Через 2–3 года они восстанавливались в офицерских званиях и снова направлялись в полки. Так, во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. и русско-шведской войны 1788–1790 гг. был восстановлен 441 человек в прежних чинах. ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, св. 208, д. 248–250.

(обратно)

1136

ЦГАДА, Госархив, разряд VII, ф. 7, д. 2046, ч. II, л, 100–103.

(обратно)

1137

К. В. Сивков. Тайная экспедиция (рукопись), гл. 21, стр. 5 — 10.

(обратно)

1138

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17880, л. 9 — 10.

(обратно)

1139

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 120 (Журнал исходящих дел по 1-й армии за 1769 г.), л. 143–144.

(обратно)

1140

ЦГАДА, Госархив, разряд XX, д. 22, ч. I, д. 284, л. 21.

(обратно)

1141

Сборник РИО, т. 30, стр. 157.

(обратно)

1142

Николаев. Исторический очерк о регалиях и знаках отличия русской армии, т. II, 1725–1801, СПб., 1899, стр. 148–159.

(обратно)

1143

В составе комитета были М. И. Кутузов, Мелиссино, Долгоруков и Берхман. ЦГВИА, ф. 41, оп. 1/199, св. 37, д. 451, л. 21–52.

(обратно)

1144

ПСЗ, т. XXIV, № 17942.

(обратно)

1145

ЦГВИА, ф. ВУА, ч. 1, № 17780; л. 8–9.

(обратно)

1146

Адмирал Ушаков. Документы, Военно-морское издательство, 1951, т. I, стр. 152.

(обратно)

1147

Там же.

(обратно)

1148

Там же, стр. 208.

(обратно)

1149

Там же, стр. 620.

(обратно)

1150

Там же, стр. 621.

(обратно)

1151

Адмирал Ушаков. Документы, т. I, стр. 676.

(обратно)

1152

Там же.

(обратно)

1153

Там же, стр. 678.

(обратно)

1154

Там же, стр. 190.

(обратно)

1155

Там же, стр. 622.

(обратно)

1156

ЦГВИА, ф. 23, д. 12, св. 14, л. 17.

(обратно)

1157

ПСЗ, № 16667; указ лишь реализовал предложение Румянцева, высказанное им в «Мысли» (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17775, л, 7).

(обратно)

1158

ЦГВИА, ф. ВУА, оп. 47, кн. 234, л. 4–5.

(обратно)

1159

ПСЗ, т. XVII, № 12063, 12130, 12288.

(обратно)

1160

ПСЗ, т. XXIII, № 17393.

(обратно)

1161

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч, II, стр. 14–15.

(обратно)

1162

Каптерев. История русской педагогики, стр. 243; Князьков и Сербов. Очерк истории народного образования в России, стр. 70; Милюков. Очерки по истории русской культуры. Изд. 2, ч. V, стр. 319; Рождественский. Очерки об истории систем народного просвещения в России, т. I, 1912, стр. 310.

(обратно)

1163

Н. А. Константинов и В. Я. Струмилин. Очерки по истории начального образования в России, Учпедгиз, 1953, стр. 55.

(обратно)

1164

Г. В. Плеханов. История русской общественной мысли, кн. III, 1925, стр. 33.

(обратно)

1165

ПСЗ, т. XVI, № 12349.

(обратно)

1166

ПСЗ, т. XVII, № 12103, 12821.

(обратно)

1167

ЦГВИА, ф. 23, оп. 121, св. 51, л. 4 («О заведении в Малороссии образа военной школы под именем кадетов или малороссийской гвардии»); ЦГВИА, ф. 1, д. 50, л. 67.

(обратно)

1168

Фельдмаршал Румянцев, Сборник документов и материалов. Госполитиздат, 1947, стр. 71–72.

(обратно)

1169

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 226, д. 1765–1766, л. 66.

(обратно)

1170

ЦГВИА, ф. 20, оп. 1/47, св. 226, д. б/№ за 1776 г., л. 67.

(обратно)

1171

Русский архив, год 5, 1867, архив графа Шувалова, стр. 71.

(обратно)

1172

Военный журнал за 1832 г., № 4, «Ведомость о числе кадетов, поступивших в 1-й кадетский корпус и выпущенных из оного на службу» (стр. 7–9).

(обратно)

1173

ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 198 (1755–1795 гг.), л. 52–55; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 96, л. 14–40.

(обратно)

1174

Шувалов в черновых заметках писал: «О науках писать г. Ломоносову».

(обратно)

1175

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 96, л. 14–40.

(обратно)

1176

Там же; Жерве и Строев, Исторический очерк 2-го кадетского корпуса 1712–1912 гг., СПб., 1912, приложения, стр. 35–36.

(обратно)

1177

ПСЗ, т. XX, № 15934 и 15998.

(обратно)

1178

ПСЗ, т. XXIV, № 19319; за период с 1765 по 1800 год это учебное заведение дало армии 1505 человек инженеров и артиллеристов (Историческое обозрение 2-го кадетского корпуса. СПб., 1862 г., приложение № 1, стр. I–XXV).

(обратно)

1179

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд XX, ф. 20, д. 268, л. 3–4, 24.

(обратно)

1180

Материалы…, ч. XII, стр. 732.

(обратно)

1181

ЦГАДА, Госархив, разряд XX, ф. 20, д. № 268, л. 18–21.

(обратно)

1182

ЦГАВМФ, ф. 315 (Сборный), оп. 1. д, 376, л. 1–5.

(обратно)

1183

ПСЗ, т. XXIV, № 17893.

(обратно)

1184

Лалаев. Исторический очерк военно-учебных заведений. СПб., 1880, стр. 84.

(обратно)

1185

Исторический архив, АН СССР, 1951, т. VI, стр. 320.

(обратно)

1186

Документы об этой школе были обнаружены В. Н. Самойловым в Крымском областном архиве, ф. 535 (ф. Попова), д. 990, л. 22–24.

(обратно)

1187

ЦГАДА, Госархив, разряд XXI, ф. 21, д. 5.

(обратно)

1188

ПСЗ, т. XIII, № 10062.

(обратно)

1189

Об этой школе упоминает Ф. Веселаго в «Очерке истории Морского кадетского корпуса», стр. 115.

(обратно)

1190

ПСЗ, т. XIX, книга штатов, стр. 159.

(обратно)

1191

А. Кротков. Указ, соч., стр. 279.

(обратно)

1192

ЦГАДА, Госархив, разряд XXI, ф. 21, д. 55.

(обратно)

1193

ПСЗ, т. XXV, № 18634.

(обратно)

1194

Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 155.

(обратно)

1195

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 31, л. 491.

(обратно)

1196

Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 158.

(обратно)

1197

Инструкция полковничья, СПб., 1826, стр. 71.

(обратно)

1198

Там же, стр. 72.

(обратно)

1199

ЦГВИА, ф. 23, оп. 119, св. 4, д. 39. Меллисино в 1773 году писал, что дворяне остаются во всю свою жизнь в «постыдном человеку невежестве», а гарнизонные школы пополняются солдатскими детьми. В связи с этим был дан указ о приеме в школы прежде всего детей дворян (ПС3, т. XII, № 14105).

(обратно)

1200

Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 167.

(обратно)

1201

ПСЗ, т. XXII, № 16421.

(обратно)

1202

Князьков и Сербов. Указ. соч., стр. 148.

(обратно)

1203

ПСЗ, т. XXV, № 18793. Предшественником его были школы, учрежденные цесаревичем Павлом в 1793 г. в Каменноостровском дворце и Гатчине, слитые в одну в 1795 году.

(обратно)

1204

Столетие Военного министерства. Главное управление военных учебных заведений; П. В. Петров. Исторический очерк, СПб., 1902, стр. 52; кроме того, в 1-м отделении было 50 воспитанников и во 2-м отделении тоже 50 воспитанников.

(обратно)

1205

ЦГАДА, Госархив, разр. XVII, ф. 17 (Приказ тайных дел), д. № 57 за 1764 г., л. 4.

(обратно)

1206

M. E. Boutaris, Correspondance sekréte inédite de Louis XV sur la politigue etrangere, vol. II, Paris, 1866, p. 470.

(обратно)

1207

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, Партиздат, 1936, стр. 10.

(обратно)

1208

Мартенс. Указ. соч., т. VI, СПб., 1883, стр. 18–19; ПСЗ, т. XVII, № 12119.

(обратно)

1209

ПСЗ, т. XVII, № 12682.

(обратно)

1210

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. II, Партиздат, 1936, стр. 9.

(обратно)

1211

Марсильи. Военное состояние Оттоманской империи с ее приращением и упадком. СПб., 1737 г.; Ибрагим-эфенди. Изображение тактики, или искусный образ войск установления. СПб., 1777.

(обратно)

1212

Архив Государственного совета, т. I, СПб., 1869, ч. II, стр. 356–357.

(обратно)

1213

Там же, стр. 357.

(обратно)

1214

П. А. Румянцев. Документы, т. II, Воениздат, 1953, стр. 5.

(обратно)

1215

Там же, стр. 9.

(обратно)

1216

Там же, стр. 14.

(обратно)

1217

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 35.

(обратно)

1218

Там же, стр. 48.

(обратно)

1219

Там же, стр. 61.

(обратно)

1220

Там же.

(обратно)

1221

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 64–65.

(обратно)

1222

Там же, стр. 64.

(обратно)

1223

Архив Государственного совета, т. I, ч, I, стр. 18–19.

(обратно)

1224

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 95–96.

(обратно)

1225

Ю. Р. Клокман. фельдмаршал Румянцев в период русско-турецкой войны 1768–1774 гг., АН СССР, 1951, стр. 72.

(обратно)

1226

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 119.

(обратно)

1227

Материалы…, ч. XII, стр. 434–435.

(обратно)

1228

Архив Государственного совета, т, I, ч, I, стр. 44.

(обратно)

1229

Чтения ОИДР, 1865, кн. 2, стр. 167.

(обратно)

1230

«Журнал военных действий первой армии 1770 г.» (страницы не нумерованные).

(обратно)

1231

«Журнал военных действий первой армии 1770 г.»

(обратно)

1232

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1820, л. 30–32.

(обратно)

1233

П. А. Румянцев, Документы, т. II, стр. 315.

(обратно)

1234

Там же, стр. 271.

(обратно)

1235

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 322.

(обратно)

1236

А. П. Петров. Война России с Турцией и польскими конфедератами в 1769–1774 гг., т. II, стр. 111.

(обратно)

1237

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1820, л. 64.

(обратно)

1238

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 325.

(обратно)

1239

Там же.

(обратно)

1240

Д. Ф. Масловский. Записки по истории военного искусства в России, вып. II, СПб., 1894, стр. 187–188.

(обратно)

1241

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 340.

(обратно)

1242

Марков. История конницы, ч. 4, отд. I, Тверь, 1890, стр. 200.

(обратно)

1243

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 355.

(обратно)

1244

Там же, стр. 233.

(обратно)

1245

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 354.

(обратно)

1246

Сборник военно-исторических материалов, вып. VI, стр. 182–183.

(обратно)

1247

Материалы…, ч. XI, стр. 592–593; История русской армии и флота, т. VIII, стр. 59–60.

(обратно)

1248

История военно-морского искусства, т. I, Воениздат, 1953, стр. 228.

(обратно)

1249

Материалы…, ч. XI, стр. 587–588; История русской армии и флота, т. VIII, стр. 62–55.

(обратно)

1250

Боевая летопись русского флота, Воениздат, 1948, стр. 97.

(обратно)

1251

Материалы для истории русского флота, ч. XI, стр. 559–560 и 588; А. Соколов. Архипелагские кампании. Записки гидрографического депо, ч. VII, стр. 298–306; В. Головачев. Чесменское сражение, Морской сборник, 1900, № 3, стр. 64–67.

(обратно)

1252

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 54–58; Сборник РИО, т. 97, стр. 139, 142.

(обратно)

1253

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 59–61.

(обратно)

1254

Е. И. Дружинина. Кючук-Кайнарджинский мир, АН СССР, 1955, стр. 122–123.

(обратно)

1255

Там же, стр. 118.

(обратно)

1256

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 46–47.

(обратно)

1257

С. М. Соловьев. История России… кн. VI, т. 28, стр. 681–683.

(обратно)

1258

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 67.

(обратно)

1259

Сборник РИО, т. 97, стр. 246–256.

(обратно)

1260

Чтения ОИДР, 1865, кн. 2, стр. 125–126.

(обратно)

1261

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 133–135.

(обратно)

1262

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 429.

(обратно)

1263

По этому договору Россия предъявляла претензии на области, населенные украинцами, белорусами и литовцами, Австрия на Галицию, а Пруссия на Поморье и часть Великой Польши.

(обратно)

1264

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 148.

(обратно)

1265

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 513–514.

(обратно)

1266

Там же, стр. 526.

(обратно)

1267

Там же, стр. 537–540.

(обратно)

1268

В. А. Ульяницкий. Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII веке, М., 1881.

(обратно)

1269

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 550.

(обратно)

1270

Там же, стр. 555–557, 559.

(обратно)

1271

Е. Дружинина. Указ. соч., стр. 206.

(обратно)

1272

Материалы…, ч. XII, стр. 129.

(обратно)

1273

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 232–233.

(обратно)

1274

А. В. Суворов. Документы, т. I, Воениздат, 1949, стр. 613.

(обратно)

1275

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 647.

(обратно)

1276

Там же, стр. 637–639.

(обратно)

1277

Там же, стр. 661.

(обратно)

1278

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 656.

(обратно)

1279

П. А. Румянцев. Документы, т, II, стр. 641.

(обратно)

1280

Русский архив, 1882, кн. 2, стр. 54.

(обратно)

1281

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 677.

(обратно)

1282

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 42.

(обратно)

1283

Там же, стр. 43.

(обратно)

1284

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 696–697.

(обратно)

1285

История русской армии и флота, т. VIII, стр. 51.

(обратно)

1286

А. Кротков. Указ. соч., стр. 213–214.

(обратно)

1287

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 678–679.

(обратно)

1288

Там же, стр. 688.

(обратно)

1289

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 727.

(обратно)

1290

А. П. Петров. Указ. соч., приложение, стр. 147–148.

(обратно)

1291

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 43.

(обратно)

1292

Там же, стр. 701.

(обратно)

1293

В. В. Прунцов. Полководец П. А. Румянцев, Воениздат, 1946, стр. 39.

(обратно)

1294

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 753–754.

(обратно)

1295

Там же, стр. 758–759.

(обратно)

1296

Е. И. Дружинин. Кючук-Кайнарджийский мир, стр. 349–350.

(обратно)

1297

П. А. Румянцев. Документы, т. II, стр. 627.

(обратно)

1298

Там же, стр. 382.

(обратно)

1299

Там же.

(обратно)

1300

Там же, стр. 627.

(обратно)

1301

ЦГВИА, ф. 134а, д. 186, л. 5–7; д. 197, л. 10 об — 11.

(обратно)

1302

П. Сакович. Исторический обзор деятельности гр. Румянцева-Задунайского и его сотрудников: кн. Прозоровского, Суворова и Бринка. С 1775 по 1780 год.

(обратно)

1303

А. В. Суворов. Документы, т. I, стр. 45.

(обратно)

1304

Н. Дубровин. Присоединение Крыма к России, т. II, СПб, 1885, стр. 594.

(обратно)

1305

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 89; Н. Дубровин. Присоединение Крыма к России, т. II, стр. 708–710; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 221, л. 20–23 об.

(обратно)

1306

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 92.

(обратно)

1307

П. Сакович. Указ. соч., гл. II, стр. 92–93, 94, 96–98, 99 и др.

(обратно)

1308

ПСЗ, т. XX, № 14851.

(обратно)

1309

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2374, «Описание походов россиян против турков», л. 19.

(обратно)

1310

Русский архив, 1874, кн. 8, стр. 893–896.

(обратно)

1311

Е. И. Дружинина, Кючук-Кайнарджийский мир, стр. 351.

(обратно)

1312

А. В. Фадеев. Суворов на Дону и в Приазовье, Ростиздат, 1950, стр. 30.

(обратно)

1313

А. Цагарели. Грамоты и другие исторические документы XVIII столетия, относящиеся к Грузии, СПб., 1902, т. II, стр. 34.

(обратно)

1314

Н. Дубровин. История войны и владычества русских на Кавказе, т. II, стр. 148–150.

(обратно)

1315

Сборник РИО, т. 47, стр. 172.

(обратно)

1316

Архив князя Воронцова, кн. XII, стр. 125.

(обратно)

1317

Сборник РИО, т. 47, стр. 191–192.

(обратно)

1318

ЦГВИА, ф. 52, оп. II, д. 2 (1787), л. 1–2.

(обратно)

1319

ЦГВИА, ф. 52, оп. II, д. 2 (1787), л. 1–2.

(обратно)

1320

Ф. Мартенс. Указ. соч., т. II, стр. 96, 107–116.

(обратно)

1321

Мартенс, Указ. соч., т. XIII, стр. 201–234.

(обратно)

1322

Там же, т. IX (X), стр. 307–310.

(обратно)

1323

Сборник РИО, т. 47, стр. 19–20.

(обратно)

1324

Истории дипломатии, т. I, Соцэкгиз, 1941, стр. 289–291.

(обратно)

1325

Тезисы о 300-летии воссоединения Украины с Россией (1654–1954 гг.). Госполитиздат, 1954, стр. 11.

(обратно)

1326

Русская Старина, 1878, июль, стр. 449–454.

(обратно)

1327

ЦГВИА, ф. ВУА, оп. 194, св. 126, д. 20.

(обратно)

1328

ЦГАДА, Госархив, ф. 20, д. 279, лл. 121.

(обратно)

1329

Сборник РИО, т. 27, стр. 241.

(обратно)

1330

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2874, л. 26–27; ф. 52, д. 756, л. 3, 4 и 6.

(обратно)

1331

Для посылки в Архипелаг была подготовлена эскадра Грейга в составе 17 линейных кораблей, 8 фрегатов и нескольких транспортных судов с десантом в 10–12 тыс. человек. В инструкции, врученной Грейгу, указывалось: «Место сборное всего удобнейше нам представляется остров Негропонт… предметом стараний ваших (является) набор греческих войск, дабы еще вяще силы наши, руководству вашему вверенные, приумножить. С вами отпускается полное число оружия, на 6 тыс. пехоты, на 1 тыс. драгунского и на 2 тыс. с лишком конницы… Желательно поэтому было бы, чтоб с славянами, албанцами, корсиканцами и греками всего до 10 тыс. набрать было можно, ибо на то число, как вам известно, денежные и прочие наши расходы учинены… всем славянским и греческим народам надлежит внушать, что нет отнюдь намерения нашего присвоить их под обладание наше, а все желания наши к тому устремлены, дабы доставить им свободу полную в исполнении веры их и отправлении публичных обрядов оной и восстановить гражданскую их вольность и безопасность, для чего не должно приводить к присяге на подданство нам…». (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2374, Описание… л. 435–437). Для командования десантом направлялся генерал-лейтенант Заборовский.

(обратно)

1332

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 50.

(обратно)

1333

Сборник РИО, т. 27, стр. 477.

(обратно)

1334

История военно-морского искусства. Воениздат, 1953, т. I, стр. 233.

(обратно)

1335

История тыла в снабжении русской армии. Калинин, 1955, стр. 81–82.

(обратно)

1336

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 258, л. 71–73.

(обратно)

1337

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 164–167.

(обратно)

1338

Сборник военно-исторических материалов, вып. IV, СПб., 1893, стр. 189.

(обратно)

1339

Р. Скаловский. Жизнь адмирала Ф. Ф. Ушакова, стр. 55.

(обратно)

1340

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 327.

(обратно)

1341

История русской армии и флота, т. VIII, стр. 90.

(обратно)

1342

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 338.

(обратно)

1343

Сборник военно-исторических материалов, вып. IV, стр. 199.

(обратно)

1344

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 340.

(обратно)

1345

Там же.

(обратно)

1346

Сборник РИО, т. 27, стр. 439.

(обратно)

1347

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 339.

(обратно)

1348

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2387, л. 16–17.

(обратно)

1349

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2386, л. 66–66 об.

(обратно)

1350

Фельдмаршал Румянцев, стр. 262.

(обратно)

1351

ЦГВИА ф 52, оп. 11, д. 11, л. 7.

(обратно)

1352

Сборник военно-исторических материалов, вьш. VI, стр. 150.

(обратно)

1353

ЦГВИА, ф. 52, оп. 11, д. 11, л. 54–56.

(обратно)

1354

Сборник военно-исторических материалов, вып. IV, стр. 252–254.

(обратно)

1355

Ф. Носов. Действия русского Черноморского флота в войне 1787–1791 гг., М., 1952 (рукопись).

(обратно)

1356

Ф. Веселаго. Краткая история русского флота, стр. 118.

(обратно)

1357

Материалы…, ч. XV, стр. 131–139.

(обратно)

1358

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 419–420.

(обратно)

1359

Сборник военно-исторических материалов, вып. IV, стр. 234–235.

(обратно)

1360

Материалы…, ч. XV, стр. 158–161; История военно-морского искусства, т. I, стр. 235–237.

(обратно)

1361

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 432.

(обратно)

1362

Сборник военно-исторических материалов, «Бумаги кн. Г. А. Потемкина-Таврического, 1774–1788», вып. VI, стр. 362.

(обратно)

1363

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 436.

(обратно)

1364

Там же, стр. 438.

(обратно)

1365

История русской армии и флота, т. VIII, 1912, стр. 102–103.

(обратно)

1366

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2391, ч. I, л. 2–2 об.

(обратно)

1367

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2393, л. 1–2; Фельдмаршал Румянцев, стр. 269–270.

(обратно)

1368

Фельдмаршал Румянцев, стр. 271.

(обратно)

1369

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2391, л. 188–188 об.

(обратно)

1370

Там же, л. 255.

(обратно)

1371

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2378, л. 51 об. — 52 об.

(обратно)

1372

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2374, ч. II, л. 351, об. 352; Сборник военно-исторических материалов, вып. VII, стр. 82–86.

(обратно)

1373

Сборник военно-исторических материалов, вып. IV, стр. 247.

(обратно)

1374

ЦГВИА, ф. 52, оп. 11, д. 11, л. 287.

(обратно)

1375

ЦГВИА, ф., ВУА, д. 2377, ч. II, л. 271 об.

(обратно)

1376

Мартенс. Указ. соч., т. II, стр. 187.

(обратно)

1377

Там же, стр. 191.

(обратно)

1378

Сборник РИО, т. 42, СПб., 1885, стр. 13.

(обратно)

1379

Красный Архив, № 4 (95), стр. 113.

(обратно)

1380

Сборник военно-исторических материалов, вып. VII, стр. 217–222.

(обратно)

1381

ЦГВИА, ф. 52, оп. 2, д. 6, л. 6–8.

(обратно)

1382

Дневник Храповицкого, М., 1901, стр. 152, 161, 191; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2405, л. 174–177 об.

(обратно)

1383

Фельдмаршал Румянцев, стр. 314–315.

(обратно)

1384

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2374, «Описание…», л. 193.

(обратно)

1385

Сборник военно-исторических материалов, вып. VI, стр. 213.

(обратно)

1386

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 456.

(обратно)

1387

Там же, стр. 461.

(обратно)

1388

А. Петрушевский. Генералиссимус князь Суворов, СПб., 1900, т. I, стр. 341.

(обратно)

1389

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 467.

(обратно)

1390

Собрание всех помещенных в ведомостях обеих столиц с 1787 по 1791 год включительно реляций о военных действиях против неприятеля Российской империи, М., 1791, стр. 83.

(обратно)

1391

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 464.

(обратно)

1392

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2377, ч. II, л. 293.

(обратно)

1393

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 487–489.

(обратно)

1394

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 475.

(обратно)

1395

Там же, стр. 477.

(обратно)

1396

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 478.

(обратно)

1397

Там же.

(обратно)

1398

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 479.

(обратно)

1399

Марков. Указ. соч., т. 4, отд. I, стр. 213.

(обратно)

1400

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 481.

(обратно)

1401

Собрание… реляций, стр. 100; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2374, «Описание», л. 261.

(обратно)

1402

За это сражение Суворов получил от Екатерины II титул графа Рымникского, одновременно от австрийского императора он получил титул графа Священной Римской империи. Кроме того, он был награжден орденом Георгия I степени.

(обратно)

1403

Р. Скаловский. Жизнь адмирала Ф. Ф. Ушакова; Боевая летопись русского флота. Воениздат, 1948, стр. 116–117.

(обратно)

1404

История русской армии и флота, т. VIII, стр. 185.

(обратно)

1405

С. Соловьев. История падения Польши, М., 1863, стр. 189–192.

(обратно)

1406

ЦГВИА, ф. 52, оп. П, д. 7, л. 281. «По сие время имеете уже вы известие, — писала Екатеринина II Потемкину 10 августа 1790 года, — об окончании переговоров в Рейхенбахе, держанным между полномочными короля венгеробогемского, с одной, и короля прусского, с другой стороны, и соглашением первого на перемирие с Портою, а потом и заключение мира, возвращая все завоевания, и поставляя дела в то состояние, в каком они до войны находилися» (л. 281).

(обратно)

1407

С. Соловьев, стр. 194; ЦГВИА, ф. 52, оп. 11, д. 7, л. 4. «Родился в голове гр. Герцберга план, — писала Ёкатерина II Потемкину, — имеющий за основание, чтоб, положа реку Дунай пределом турецкой монархии, отдать императору Молдавию и Валахию в замену за Галицию, Польше возвращенную, для того, дабы сия Республика могла уступить королю прусскому города Данциг и Торн с частыми воеводства Познанского и других. Приготовляяся к произведению столь вредных замыслов, король прусский предуспел составить союзные договоры с Англией и Голландией, имев уже между тем немалое участие в разных препонах, встреченных нами в Англии по случаю снаряжения части флота нашего, который намерены мы были послать в Средиземное море для диверсии»… (л. 4).

(обратно)

1408

А. П. Петров. Вторая турецкая война, СПб., 1880, т. II, стр. 101–102.

(обратно)

1409

МГВИА, ф. 52, оп. II, д. 7, лл. 32–32 об.

(обратно)

1410

Сборник, РИО, т. 42, стр. 89.

(обратно)

1411

ЦГВИА, ф. 52, оп. II, д. 7, л. 299–299 об.

(обратно)

1412

Там же, л. 101–104 об.

(обратно)

1413

Там же, л. 203 об.

(обратно)

1414

По расписанию 1790 года армия имела: кор-дарме, корпус правого фланга, корпус левого фланга, корволан, Таврический, Кубанский и Кавказский корпуса.

(обратно)

1415

Материалы… ч. XV, стр. 560–561.

(обратно)

1416

Ф. Ф. Ушаков. Документы, т. I, стр. 200.

(обратно)

1417

Там же, стр. 208.

(обратно)

1418

Там же, стр. 208–211, 217.

(обратно)

1419

Ф. Ф. Ушаков. Документы, т. I, стр. 335–336.

(обратно)

1420

Материалы…, ч. XV, стр. 364–371.

(обратно)

1421

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 524.

(обратно)

1422

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1, д. 577б, за 1790 г., л. 8.

(обратно)

1423

А. В. Суворов, Документы, т. II, стр. 527.

(обратно)

1424

А. В. Суворов, Документы, т. II, стр. 536.

(обратно)

1425

Там же, стр. 539.

(обратно)

1426

ЦГВИА, ф. 52, оп. 1, д. 577б за 1790 г., л. 20.

(обратно)

1427

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 545.

(обратно)

1428

Н. А. Орлов. Штурм Измаила Суворовым, СПб., 1890, стр. 74–76.

(обратно)

1429

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 546.

(обратно)

1430

Там же, стр. 546.

(обратно)

1431

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 549.

(обратно)

1432

Там же, стр. 550.

(обратно)

1433

Там же, стр. 577; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2374 «Описание»…, л. 345–346.

(обратно)

1434

А. В. Суворов, Документы, т. II, стр. 577.

(обратно)

1435

А. В. Суворов. Документы, т. II, стр. 579.

(обратно)

1436

Материалы…, ч. XV, стр. 372.

(обратно)

1437

А. В. Суворов. Документы, т. III, стр. 12–13.

(обратно)

1438

Там же, стр. 131–133.

(обратно)

1439

М. И. Кутузов, Документы, т. I, стр. 142.

(обратно)

1440

Там же, стр. 143.

(обратно)

1441

Там же, т. I, стр. 145.

(обратно)

1442

М. И. Кутузов. Документы, т. I, стр. 149.

(обратно)

1443

М. И. Кутузов, т. I, стр. 150; Сборник военно-исторических материалов, вып. VIII, СПб., 1895, стр. 243–246.

(обратно)

1444

Материалы… ч. XV, стр. 387.

(обратно)

1445

Ф. Ф. Ушаков. Документы, т. I, стр. 511–512.

(обратно)

1446

Там же, стр. 512–513.

(обратно)

1447

Тезисы о 300-летии воссоединения Украины с Россией (1654–1954 гг.). Госполитиздат, 1954, стр. 11.

(обратно)

1448

А. В. Суворов. Документы, т. III, стр. 252–266.

(обратно)

1449

И. Андерссон. История Швеции, стр. 284.

(обратно)

1450

Сборник РИО, т. 29, СПб., 1881, стр. 16–17; Архив Государственного совета, т. I, стр. 513–515, 565.

(обратно)

1451

ЦГВИА, ф. ВУА, ч. I, д. 2631, «Журнал прошедших войн против Швеции в 1788, 89 и 90 годах», л. 8 об.

(обратно)

1452

Сегюр. Записки, 1865, СПб., стр. 290.

(обратно)

1453

Русская Старина, 1876, июль, стр. 467.

(обратно)

1454

Русский архив, 1878, № 10, стр. 161.

(обратно)

1455

Собрание всех помещенных в ведомостях обеих столиц с 1788 по 1790 год включительно реляций о военных действиях против неприятелей Российской империи, Москва, 1791, стр. 4.

(обратно)

1456

«Морской сборник», 1863, № 5, стр. 203–204.

(обратно)

1457

«Морской сборник», 1895, № 9, стр. 125; В. Фирсов, «Граф Эренсверд, генерал-адмирал шведского флота».

(обратно)

1458

Гилленгронст. «Из сокращенной истории шведских морских войн», «Морской сборник», 1863, № 5, стр. 205; по данным другого шведского источника, 23 линейных корабля, 11 фрегатов и 140 других судов; «Военные действия в финляндских шхерах с 1700 до 1814 г.», СПб., 1877, стр. 49.

(обратно)

1459

Материалы…, ч. XIII, стр. 425.

(обратно)

1460

Гилленгронст. Указ. соч., стр. 210.

(обратно)

1461

Собрание… реляций, стр. 7.

(обратно)

1462

Материалы… ч. XIII, стр. 279.

(обратно)

1463

Г. И. Аренс. История русского флота, Екатерининской период. Изд. Морской Академии, 1897, стр. 359.

(обратно)

1464

Материалы…, ч. XIII, стр. 298.

(обратно)

1465

Гилленгронст. Указ. соч., стр. 221.

(обратно)

1466

Материалы…, ч. XIII, стр. 345.

(обратно)

1467

Там же, стр. 355–356.

(обратно)

1468

Гилленгронст. Указ. соч., стр. 229.

(обратно)

1469

Военные действия в Финляндии в 1760–1814 гг. (перевод со шведского), СПб., 1877, стр. 53.

(обратно)

1470

ЦГБИА, ф. ВУА, ч. I, д. 2631, журнал прошедшей войны, л. 1 об.

(обратно)

1471

Русская Старина, 1887, март, стр. 567–568.

(обратно)

1472

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2636 «Описание…», л. 3.

(обратно)

1473

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2631, «Журнал…», л. 3.

(обратно)

1474

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2636, «Описание…», л. 3 об.

(обратно)

1475

«ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2631, «Журнал…», л. 11.

(обратно)

1476

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2636, «Описание…», л. 4 об.

(обратно)

1477

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 657–658.

(обратно)

1478

Г. Андерссон. Указ. соч., стр. 293.

(обратно)

1479

Материалы…, ч. XIII, стр. 320.

(обратно)

1480

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2636, «Описание…», л. 4.

(обратно)

1481

К. Ордин. Указ. соч., стр. 178.

(обратно)

1482

ЦГАДА, Государственный архив, разряд XX, ф. 20, № 294, л. 4–4 об., 5 об., 6.

(обратно)

1483

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 602.

(обратно)

1484

Гилленгронст. Указ. соч., стр. 602.

(обратно)

1485

Дневник Храповицкого, стр. 106.

(обратно)

1486

Архив Государственного совета, т. I, ч. I, стр. 610.

(обратно)

1487

Материалы…, ч. XIII, стр. 553–554.

(обратно)

1488

История русской армии и флота, т. VIII, стр. 125–125.

(обратно)

1489

Материалы, ч. XIII, стр. 638–640; В. Головачев. Указ. соч., стр. 241–265.

(обратно)

1490

Русская Старина, 1887, май, стр. 297.

(обратно)

1491

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2631, «Журнал…», л. 19.

(обратно)

1492

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2636, «Описание…», л. 34.

(обратно)

1493

Истории русской армии и флота, т. VIII, стр. 132.

(обратно)

1494

Материалы…, ч. XIV, стр. 117.

(обратно)

1495

Боевая летопись русского флота, Воениздат, 1948, стр. 142.

(обратно)

1496

Материалы…, ч. XIV, стр. 145–146.

(обратно)

1497

ЦГВИА, ф, ВУА, д. 2636, «Описание…», л. 40–42.

(обратно)

1498

Сборник РИО, т. 42, стр. 93.

(обратно)

1499

Там же, т. 26, стр. 416.

(обратно)

1500

Сборник РИО, т. 29, СПб., 1881, стр. 70. К участию в переговорах были привлечены Н. Салтыков, Остерман и Безбородко.

(обратно)

1501

Сборник РИО, т. 42, СПб., 1885, стр. 99.

(обратно)

1502

Русская Старина, 1871, № 5, стр. 606.

(обратно)

1503

Русская Старина, 1871, № 5, стр. 606.

(обратно)

1504

Сборник РИО, т. 42, стр. 151.

(обратно)

1505

Русская Старина, 1871, № 5, стр. 616.

(обратно)

1506

Дневник Храповицкого, стр. 255.

(обратно)

1507

ПСЗ, т. XXIII, № 17059.

(обратно)

1508

Там же, № 17069.

(обратно)

1509

Там же, № 17109.

(обратно)

1510

ПСЗ, т. XXIII, № 17108.

(обратно)

1511

Д. Милютин. История войны России с Францией в царстзование императора Павла I, т. I, СПб., 1852, стр. 353–356.

(обратно)

1512

ПСЗ, т. XXIII, № 17305.

(обратно)

1513

Материалы…, ч. XIV, стр. 486–487, 489, 501–502.

(обратно)

1514

Д. Милютин. Указ. соч., стр. 360–362.

(обратно)

1515

ПСЗ, т. XXV, № 18797.

(обратно)

1516

Мартенс. Указ. соч., т. IX (X), стр. 368–383.

(обратно)

1517

Д. Милютин. Указ. соч., т. I, стр. 117–118.

(обратно)

1518

Д. Милютин. Указ. соч., т. I, стр. 168–169.

(обратно)

1519

История военно-морского искусства. Воениздат, 1954, т. II, стр. 14–16.

(обратно)

1520

Материалы…, ч. XVI, стр. 297–298.

(обратно)

1521

Ф. Ф. Ушаков. Документы, т. II, Воениздат, 1952, стр. 418.

(обратно)

1522

Материалы…, ч. XVI, стр. 265.

(обратно)

1523

Там же, стр. 298–299.

(обратно)

1524

Ф. Ф. Ушаков. Документы, т. II, стр. 385 — 386.

(обратно)

1525

Р. Скаловский. жизнь адмирала Ф. Ф. Ушакова, ч. I, С.-Петербург, 1856, стр. 306–307; Е. В. Тарле. Адмирал Ф. Ф. Ушаков на Средиземном море, Морской сборник, 1945, № 11, стр. 119.

(обратно)

1526

А. В. Суворов. Документы, т. III, стр. 584–585.

(обратно)

1527

Там же, стр. 587–588.

(обратно)

1528

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 142.

(обратно)

1529

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1526, л. 318–319.

(обратно)

1530

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 27–28.

(обратно)

1531

Там же, стр. 32.

(обратно)

1532

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2827, «О военных действиях русских войск в Италии и Швейцарии (журнал Фукса)», л. 40 об. — 41.

(обратно)

1533

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 106.

(обратно)

1534

Там же, стр. 115.

(обратно)

1535

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 82–83.

(обратно)

1536

Там же, стр. 129.

(обратно)

1537

Там же, стр. 136.

(обратно)

1538

Там же, стр. 134.

(обратно)

1539

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 90–91.

(обратно)

1540

Там же, стр. 145.

(обратно)

1541

Там же, стр. 144.

(обратно)

1542

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2817, «Журнал военных действий, произшедших в Италии и Швейцарии», л. 34–34 об.

(обратно)

1543

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 154, 157.

(обратно)

1544

ЦГВИА; ф. ВУА, д. 2817, л. 38–38 об.

(обратно)

1545

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 158.

(обратно)

1546

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2817, л. 40–41 об.; в донесении А. В. Суворова указывается 4854 убитых и раненых.

(обратно)

1547

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 175–176.

(обратно)

1548

ЦГАВМФ, ф. 192, д. 15, л. 72.

(обратно)

1549

Очерки по истории морского флота, АН СССР, т. I, стр. 242.

(обратно)

1550

ЦГАВМФ, ф. 192, д. 10, д. 53–54.

(обратно)

1551

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 200–201.

(обратно)

1552

Там же, стр. 224.

(обратно)

1553

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 255.

(обратно)

1554

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 274.

(обратно)

1555

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2817, д. 75.

(обратно)

1556

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 267–268.

(обратно)

1557

Там же, стр. 115.

(обратно)

1558

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 453.

(обратно)

1559

Ф. Глинка. Краткое начертание военного журнала, СПб., 1817, стр. 10.

(обратно)

1560

Суворовский сборник, стр. 123.

(обратно)

1561

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 282.

(обратно)

1562

Д. Милютин. Указ. соч., т. II, стр. 200.

(обратно)

1563

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 289.

(обратно)

1564

Там же, стр. 303.

(обратно)

1565

Там же, стр. 304.

(обратно)

1566

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 333.

(обратно)

1567

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2838, л. 3–3 об.

(обратно)

1568

А. В. Суворов, т. IV, стр. 330.

(обратно)

1569

Там же, стр. 335.

(обратно)

1570

Там же, стр. 351.

(обратно)

1571

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2817, л. 113.

(обратно)

1572

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 2817, л. 118–119.

(обратно)

1573

Д. Милютин. Указ. соч., т. IV, стр. 128.

(обратно)

1574

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 353.

(обратно)

1575

Там же, стр. 356.

(обратно)

1576

Там же, стр. 357.

(обратно)

1577

Там же, стр. 358.

(обратно)

1578

А. В. Суворов. Документы, т. IV, стр. 358.

(обратно)

1579

Там же, стр. 454.

(обратно)

1580

Там же, стр. 441.

(обратно)

1581

Суворовский сборник, стр. 122.

(обратно)

1582

Генералиссимус Суворов, стр. 282.

(обратно)

1583

Ф. Энгельс. Избранные военные произведения. Воениздат, 1956, стр. 11.

(обратно)

1584

В. И. Ленин, Соч., т. 10, стр. 38.

(обратно)

1585

К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, Госполитиздат, 1947, стр. 92.

(обратно)

1586

Ф. Энгельс, Избранные военные произведения, 1940, т. I, стр. 166.

(обратно)

1587

В. И. Ленин. Соч., т. 11, стр, 150.

(обратно)

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ РУССКАЯ АРМИЯ И ФЛОТ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ И СЕРЕДИНЕ XVIII ВЕКА (1700–1760 гг.)

  ГЛАВА ПЕРВАЯ КОМПЛЕКТОВАНИЕ, ОРГАНИЗАЦИЯ И УПРАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ

  ГЛАВА ВТОРАЯ СОЗДАНИЕ МАТЕРИАЛЬНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ БАЗЫ ДЛЯ СТРОИТЕЛЬСТВА АРМИИ И ФЛОТА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА АРМИИ И ФЛОТА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ РАЗВИТИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО ИСКУССТВА В ВОЙНАХ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ И СЕРЕДИНЫ XVIII ВЕКА

ЧАСТЬ ВТОРАЯ РУССКАЯ АРМИЯ И ФЛОТ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

  ГЛАВА ПЯТАЯ КОМПЛЕКТОВАНИЕ, ОРГАНИЗАЦИЯ И УПРАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ МАТЕРИАЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ АРМИИ И ФЛОТА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА АРМИИ И ФЛОТА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ РАЗВИТИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО ИСКУССТВА В ВОЙНАХ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

*** Примечания ***