Сплошной обман [Дороти Кэннелл] (fb2) читать онлайн

Дороти Кэннелл Сплошной обман

Пролог

Дочь приходского священника

Жители местечка Флаксби—Мид, уютно примостившегося меж Котсволдских холмов, называли эту аллею Тропой Аббатов, отдавая дань памяти славным и давно ушедшим временам, когда неподалеку находился знаменитый монастырь Чэнтвелл, обитель всех нищих, сирых и убогих. Но то было в далекие папистские времена, ныне же обитатели деревушки твердо придерживались взглядов англиканской церкви, хотя и не спешили закидать камнями иноверца, оказавшегося в этих краях. С обеих сторон аллеи клонили ветви древние вязы, словно в молитве соприкасаясь верхушками и образуя некое подобие зеленого церковного свода, хрупкого, как филигрань. Стоял сентябрь, и яркое послеполуденное солнце просачивалось сквозь листву, превращая землю в золотистую мозаику. Где–то высоко в безоблачном голубом небе пела свою вечную песнь беззаботная птаха. Казалось, какой–нибудь монах вот–вот покажется на тропе, низко склонив голову и с привычной терпеливой непринужденностью перебирая четки.

Кое–кто из суеверных стариков утверждал, будто эту аллею и в самом деле облюбовали привидения, и порой дети прятались среди деревьев, коротая время за игрой в мяч или веревочку и с надеждой поджидая, не покажется ли призрак монаха, нарядившегося для прогулки в свою лучшую власяницу. А особо чувствительные натуры даже избегали тенистую аллею. Но Тропа Аббатов была священным местом, а вовсе не обителью зла и вероломства, здесь все было осенено безмятежным покоем. Этому месту были дарованы тишина и спокойствие, вплетенные в мирные тени, которые узорами ложились на землю. Многие прохожие, подняв взгляд, поражались изысканной резьбе листвы и склоняли голову, дабы прочесть пару строчек молитвы…

Тесса Филдс, несомненно, молилась, когда катила по Тропе Аббатов, отчаянно крутя педали старого, насквозь проржавевшего велосипеда. Точнее, она воинственно требовала, чтобы Существо на Небесах прекратило заниматься бюрократией и покарало наконец этого демона всех времен и народов Гарри Харкнесса, да побыстрее. Ведь Гарри Харкнесс настоял на том, чтобы она воспользовалась велосипедом. Именно этот наглый человек, а не она, несчастная жертва ржавого скакуна, заслуживал того, чтобы предстать перед Создателем на пятьдесят лет раньше срока. Тессе в ее двадцать один год совсем не улыбалось оказаться перед вратами рая… Но ей придется прошествовать через них, если она вдруг перелетит через руль и наткнется на торчащий сук.

Проклятье! Да эти чертовы деревья, похоже, потешаются над ней. Но Тесса не могла осуждать их за подобную непочтительность. Одно дело встретить свой конец, не удержавшись на норовистом черном жеребце, в этом есть определенное величие; и совсем другое — сверзиться со старого железного драндулета. Она сцепила зубы. Нет, это даже не смешно!

Велосипед наехал на покрытый мхом камень, резко взбрыкнул и вильнул влево. Визга тормозов не последовало; эта ржавая скотина такового устройства попросту не имела. Впереди замаячил пень, потрепанный железный мустанг взвился на дыбы и с испуганным всхлипом остановился. Всхлипнул, правда, не велосипед, а Тесса. Когда она открыла глаза, то обнаружила, что сидит посреди тропы, а велосипед валяется рядом. Придется идти пешком, с горечью подумала она. Гарри настоял на велосипеде, уверяя, что для успеха предприятия это совершенно необходимо. Смущало ли его то обстоятельство, что за всю свою жизнь она ни разу даже на трехколесный не садилась? Да ничуть! Гарри утверждал, что подсознательно все люди умеют ездить на велосипеде, — мол, это так же просто, как прыгать с парашютом или нырять с аквалангом. Вчера после десятиминутного урока он заверил Тессу, что все идет просто отлично, если, конечно, не считать того, что она путает, где у велосипеда перед, а где зад. Однако Тесса прекрасно помнила, как Гарри смущенно признал, что крутить педали было бы гораздо легче, будь это действительно педали, а не две разболтанные железяки с острыми ребрами.

Тесса тряхнула копной кудрявых волос янтарного цвета и в сердцах пнула велосипед. На редкость нехристианское поведение. Эта парализованная железная скотина была ни в чем не виновата. Зато Гарри — настоящий негодяй! К тому же он опаздывает.

— Ох уж эти мужчины! — в сердцах буркнула Тесса.

Что правда, то правда, мужчины — не самое лучшее достижение Создателя. Но, как говорит Ферджи, все приходит с опытом — смотри, чего он достиг с одним–единственным ребром всего лишь через несколько минут после пробного экземпляра по имени Адам. Подняв велосипед, но не решаясь на него сесть, Тесса вгляделась в непрозрачную зелень в дальнем конце аллеи.

— Ну давай же, Гарри! — пробормотала она вполголоса. — Хотя бы появись вовремя.

Что–то не нравилась Тессе безмолвная красота этого уединенного места. "Чувствуешь себя индейкой, когда в воздухе носится дымок Рождества", — мелькнула у нее мысль.

Где же Гарри, черт побери?! Гарри с его вечно смеющимися глазами… Много лет назад, когда Тесса была безумно и по–детски влюблена в него, она написала стихотворение, посвященное его глазам, сравнив их с колокольчиками, расцветшими в первое майское утро. Теперь же Тесса только морщилась, вспоминая эти младенческие сентиментальные излияния, и на чем свет стоит проклинала пронзительно–синие глаза своего друга детства. Гарри самым наглым образом нарушал все их грандиозные планы на сегодняшний день. Он опаздывал уже на две с половиной минуты. Даже деревья застыли в ожидании, а свет в конце зеленого туннеля померк. Что–то явно надвигалось на девушку. Человек или что–то иное? Она подивилась собственной тревоге. Тесса знала: то, что они задумали с Гарри, ее отец никогда бы не одобрил, но еще несколько минут назад она не сомневалась, что поступает правильно. Узкий воротничок шелковой блузки холодил шею, словно чьи–то ледяные пальцы. И зачем только Гарри сказал, что в этом месте водятся привидения…

— Эй! Есть здесь кто–нибудь? — неуверенно позвала Тесса.

Надо забыть ехидное замечание Гарри, будто воздержание в реальной жизни вызывает похотливых призраков! На ней были коричневые бриджи, застегивающиеся спереди на дюжину крохотных пуговичек. Пусть только чьи–нибудь пальчики, даже и бестелесные, рискнут к ним прикоснуться! И тут же Тесса пожалела о своих мыслях. Пошлостям не место в этом зеленом святилище. Даже птицы перестали щебетать, словно от удивления замерли с открытыми клювами. Девушка торопливо перекрестилась. Поднялся несильный, но на редкость пронизывающий ветер.

Из густой тени неслышно выступила смутная фигура, рядом с ней поблескивало серебром некое сгорбленное чудище.

— Гарри, это ты?

Ее шепот утонул в надрывном стрекоте. Теперь Тесса видела, что серебристое чудище — всего лишь мотоцикл, который неведомый пришелец прислонил к дереву.

— Эй, красавица!

Голос принадлежал мужчине, каковой отнюдь не являлся бестелесной тварью. Единственное сходство с монахом состояло в коричневом одеянии: темно–коричневая кожаная куртка и темные облегающие мотоциклетные штаны. Человек вразвалочку, словно нехотя, подошел к Тессе, глаза на бронзовом от загара лице так и сверкали, густые каштановые волосы растрепались на ветру. "Эти глаза, настороженные и в то же время довольные, похожи на пламенеющий лед", — подумала Тесса и немного испугалась. Наверное, все дело в слишком элегантной одежде мотоциклиста. Ей никогда не нравились кожаные куртки, а шелковые шейные платки она презирала всей душой.

Мужчина крутил в руке небольшую ветку, методично обрывая с нее листья и бросая их на землю. Он был высок, но вовсе не от необходимости задрать голову по спине Тессы пробежал холодок.

— По этим зеленым следам я без труда смогу найти дорогу домой. — Он сорвал очередной листок, глядя прямо в глаза Тессы. — Помнишь сказочку про Гензеля и Гретель?

— Там были хлебные крошки.

— Я был голоден и съел обед, который матушка собрала мне в узелок. — Он медленно растянул губы в улыбке, обнажив безупречные зубы. — Как ты думаешь, дорогуша, я правильно сделал, поставив Бензиновое Дыхание под тем деревом? Я не заметил там знака "стоянка запрещена", а ты?

Тесса независимо пожала плечами.

— У меня своих дел хватает!

— Тогда я, пожалуй, рискну. — Мотоциклист опять улыбнулся. — Ты же не хочешь меня напугать, правда? Тогда к чему пожирать меня своими маленькими злобными глазками? Что ты здесь делаешь, милая Красная Шапочка?

Судорога свела пальцы Тессы, вцепившиеся в велосипедный руль.

— Я не одна! У меня здесь назначено свидание с другом. Он будет с минуты на минуту.

Мужчина остановился в паре шагов от нее, продолжая неторопливо обрывать с веточки листья. Тессе чудился легкий стон, когда листочки медленно опускались на землю.

— Неплохо придумано, — протянул он насмешливо. — Ничуть не хуже, чем моя любимая отговорка "Чек вышлю по почте". — Затем, сжав губы, направил на девушку ветку, словно это был пистолет. — Кошелек или жизнь, красавица! Как это место будит воображение! — Свободной рукой мотоциклист прикрыл нижнюю часть лица наподобие маски. — Разве тебе не нравятся старинные истории про разбойников, словно ниоткуда возникающих на пустынной дороге? В старые добрые времена эти любители удовольствий частенько грабили невинных одиноких барышень.

Голос его превратился в зловещий хрип, и Тесса отпрянула.

— В те старые добрые времена кое–кому пришлось в конце концов болтаться на виселице, — парировала она. От страха ее голос приобрел неестественную пронзительность.

— До чего ж прекрасные огромные глаза, — произнес он мягко, почти задумчиво. — Знаешь, я считаю себя знатоком по женской части, но, по–моему, никогда не видел ничего подобного. Настоящие топазы. Нет, вино, любовно согретое в хрустальном бокале. Глаза, достойные того, чтобы провозгласить ради них тост и грохнуть оземь. — Последнюю фразу он произнес нарочито протяжно, наслаждаясь каждым словом. — Бокал, конечно. — Дыхание его стало прерывистым. — А эти губы с опущенными уголками — просто очаровательно. Вот только волосы твои меня не слишком устраивают. — Он взъерошил их веткой. — И цвет потрясающий, и пышность есть, но прическа… Слишком небрежная, слишком свободолюбивая. Надо бы их причесать, как следует причесать, знаешь, такими широкими неспешными взмахами. — Не отрывая от девушки взгляда, мужчина отшвырнул веточку в сторону. Затем, сжав в кулаке прядь волос Тессы, запрокинул ей голову. — А ты, Красная Шапочка, — это что–то…

— Не что–то, а кто–то! — резко ответила Тесса и вывернулась.

Велосипед стоял между ними поясом целомудрия.

— Вот те на! К чему разыгрывать из себя недотрогу? — Незнакомец закрыл глаза и обиженно втянул воздух. — Жизнь слишком коротка, чтобы проходить мимо случайной встречи, не выжав из нее удовольствия до последней капли. Давай, милая подружка! Ты похожа на девицу, которая весьма изобретательна на всякие игры и забавы. А знаешь, о чем я еще думаю?

— Нет!

Тесса склонила голову набок и двинула велосипед прямо на мужчину. Глаза его потемнели от боли.

— Думаю, твой друг не придет, — медленно сказал он, цедя слова. — Судя по всему, что он потерял, то я подобрал.

Стремительным движением мотоциклист выдернул у Тессы велосипед и отшвырнул его в сторону. Драндулет с жалобным звоном ударился о пень.

— Успокойся, моя ласточка! — Мужчина обхватил Тессу руками. — К чему сопротивляться неизбежному. Ты ведь такая хрупкая, только дунь — все косточки переломятся. Но если будешь послушной мышкой, то милый котик с тобой сначала поиграет.

— Ты насмотрелся триллеров! — Какая–то часть Тессы словно отделилась от нее и слушала не этого типа с железной хваткой, а трепетную тишину. Внезапно возникло чувство, что за ней кто–то наблюдает. — Послушай! — Она перешла на крик. — Ты меня не испугаешь, и убивать меня ты тоже не станешь! Никто в здравом уме не решится на такое при свете дня, да еще в месте, которое, — взгляд скользнул вдоль пустой аллеи, — не слишком уж уединенное.

— Разве? Моя милая, я ведь не утверждаю, что нахожусь в здравом уме. Я его потерял, как только увидел эти глаза. Кстати, если ты успеешь дать мне свой адресок, то, клянусь, непременно черкну пару трогательных словечек на карточке, приложенной к венку.

Тесса поперхнулась, когда его теплые жадные губы подобрались к ее шее.

— Расслабься, — выдохнул он, покусывая ей ухо. — Тебе же нравится, не так ли? — Вкрадчивый голос завораживал ее, мускулистые крепкие руки мяли девушку, словно пластилин. — Разве не этого хотят все женщины? Вовсе не того слюнявого бреда, о котором восторженно твердят ваши мамочки. Ты хочешь мужчину, который бы делал свое дело и не спрашивал, нравится тебе это или нет, ведь так?

— Нет! — выпалила она и яростно замотала головой. Сердце отчаянно билось. Она должна его остановить! И какого черта она сюда притащилась?! — Гарри! — задыхаясь, прокричала она.

— Гарри здесь нет, — улыбнулся незнакомец. — Здесь только я, мистер Воплощенное Зло.

— Что за глупости!

Тесса попыталась сморгнуть слезы, но они словно приклеились к ее ресницам. Она ощущала запах солнца на кожаной куртке парня. Чувствовала темную влажность земли, тонкую хрупкость коры, зеленую едкость листвы. Такой чудесный день… Ком, подступивший к горлу, грозил задушить ее. И тут Тесса услышала, как хрустнула сломанная ветка. Кто–то приближался.

— Негодяй! — прокричал высокий, чуть дрожащий женский голос. — Насильник! Убийца!

Тесса дернулась в сторону. Возбужденная пожилая дама в серо–белом полосатом платье пробиралась сквозь заросли, энергично размахивая широкополой соломенной шляпкой. На ее локте болталась объемистая матерчатая сумка, а сиреневая вязаная шаль цеплялась за ветки.

— Немедленно отпустите девушку, если желаете себе добра!

Парень фыркнул.

— Вот что я больше всего люблю! Зрителей!

— Можете насмехаться сколько угодно, сэр. — Старушка аккуратно отцепила шаль и внимательно осмотрела ее. — Но берегитесь! У меня за спиной мой племянник Мармадюк, известный также под именем Гора Мускулов!

Парень отшвырнул Тессу в сторону, и девушка растянулась на земле.

— Лживая старая дура! Что скажешь, маленькая искусительница? Может, нам отложить наши веселые игрища на другой раз? — Он понизил голос. — Мне надо торопиться, а то эта перечница, чего доброго, вспомнит, где видела мой портрет с подписью "Разыскивается". Но не отчаивайся, ласточка моя, я умею хранить верность. Мы с тобой еще увидимся — в одну темную ненастную ночку.

Парень со всех ног рванул по аллее, и через несколько секунд надрывно взревел мотоцикл.

— Бедное дитя, с тобой все в порядке? — Престарелая дама проворно подскочила к девушке и осторожно коснулась ее руки. — Ну–ну, милочка! Такое ужасное потрясение. В годы моей юности девушка никогда бы не оправилась от такого оскорбления. А если бы и оправилась, то ее обозвали бы распутницей. Этот негодяй был груб, но справедлив, назвав меня лживой старой дурой. Мой юный племянник Мармадюк живет в Америке, и посему мы никак не можем рассчитывать на его помощь. Нам придется справляться собственными силами. Интересно, стоит ли позвонить в Скотленд—Ярд? Завораживающая перспектива! Вот только боюсь, что там предпочли бы убийство. И зачем обижать деревенского констебля Уотта, обращаясь через его голову? Когда в стране одна забастовка за другой, нельзя задевать чувства рабочего класса, не так ли? Да и как говорил мой покойный папа, там, где нужна лупа, дубинка ни к чему. Надо действовать по порядку. Когда придем домой, первым делом угостимся чашечкой горячего чая, чтобы успокоить нервы и собраться с мыслями, а затем вознесем благодарственную молитву за то, что я подоспела вовремя.

Тесса смотрела в морщинистое лицо с ласковыми пронзительно–голубыми глазами.

— Вы очень добры, — вздохнула она, медленно поднимая ко лбу вялую руку. — Простите меня, я чувствую сильную слабость.

Она попыталась сесть, хотела опереться о землю, но, поймав лишь податливый воздух, кулем повалилась на прогретый солнцем песок.

Из–под опущенных ресниц Тесса видела, как в листве танцуют бесплотные тени. То веселятся призраки, подумала она равнодушно, почти слыша журчание потусторонних голосов…

* * *

Десятилетний Берти Крампет только что испытал самые страшные мгновения в своей жизни, даже более страшные, чем в тот раз, когда его случайно заперли на ночь в курятнике, а тетя Мод ушла по делам. Более страшные, чем воспоминания о сиротских годах в Ист—Энде, до его усыновления. Более страшные, чем те, когда его послали к мяснику и он увидел жуткие туши, свисающие с потолка, и высохшие пятна крови на усыпанном опилками полу.

Ему нравилось бывать на Тропе Аббатов. Они с Фредом часто гуляли здесь. Призраков они не боялись. Их больше пугали люди — люди вроде сквайра с его странным младенческим голосом и почти женскими одеждами или той цыганки с большими черными глазами, которые словно просвечивают тебя насквозь. Эти двое были загадочными и страшными, но не такими злыми, как человек в кожаной куртке. Таких злобных Берти видел только по телевизору. Как странно…

Они с Фредом наблюдали за Кожаной Курткой с огромного вяза, и поначалу Берти казалось, будто он смотрит пьесу. Очень удобно. Сидишь себе на дереве и смотришь. Наверное, чувство нереальности происходящего возникло у него потому, что девушка была так прекрасна. Она напоминала ангела, ангела с рыжими волосами. И по–настоящему Берти испугался, лишь когда понял, что все происходит на самом деле. Но не оттого, что мужчина делал что–то ужасное, например протыкал вязальной спицей одно ухо, а вытаскивал ее из другого. Дело было в его голосе, мерзком, липком голосе.

Просто повезло, что подвернулась эта старушенция! У девушки тут же закружилась голова, и она упала в обморок. Ужасно и потрясающе интересно! Совсем как в кино. Что же будет дальше, а?

Мисс Примула Трамвелл была сельской жительницей, а к этой породе людей Берти испытывал безграничную жалость. Подумать только, эти деревенские не ходят в универмаг "Вулворт" и не едят с газеты жареную рыбу с картошкой^[1], возвращаясь домой из кино темной влажной ночью. Но мисс Трамвелл не просто деревенщина, она еще и немножко того, как, впрочем, и ее сестрица. Очень странная парочка эти сестры Трамвелл, Примула и Гиацинта. Вся деревня так говорит.

Прячась за листвой, Берти с Фредом, как зачарованные, наблюдали за развитием событий. Тощая старушенция запустила руку в авоську и извлекла оттуда банку с маринованным луком. Отвернув крышку, она сунула банку девушке под нос.

— Ну, от этой вони она точно оклемается! — хихикнул Фред.

Берти облегченно перевел дух. Ему было стыдно, что он не поспешил на помощь этому ангелу с рыжими волосами. Веки девушки дрогнули, она открыла глаза и испуганно огляделась.

— Где я?

У Берти на языке вертелся другой вопрос: кто она? В какую сторону ни измеряй, Флаксби—Мид не длиннее бельевой веревки, а потому, ясное дело, он знал всех жителей деревушки наперечет. Кожаная Куртка, например, явно не из Флаксби.

Мисс Трамвелл тщательно закупорила банку с маринованным луком и аккуратно поставила ее на землю. После чего принялась энергично обмахивать лицо девушки сиреневой шалью.

— У тебя шок, моя дорогая. Среди мужчин слабоумных хоть отбавляй. И после этого люди продолжают жалеть старых дев! Полагаю, скоро выяснится, что у насильника бзик на почве велосипедов и он не способен спокойно пройти мимо двух колес со спицами.

Берти недовольно выругался себе под нос:

— Чтоб тебе пусто было! Хватит рассусоливать! Садись на велосипед и догоняй громилу! И задай ему как следует!

— Да прекрати ты! — прошипел Фред. — Разве ж на велосипеде догонишь мотоцикл? Хотя она могла бы взглянуть на его номер. Знаешь что, Берти? Давай–ка слезем и поглядим. Но тогда… тетя Мод будет волноваться, если мы опоздаем к ужину.

Фред знал, что говорил. Берти почувствовал себя гораздо веселее при мысли, что они не стали играть в героев только потому, что думали о тете Мод и ее пироге с бараниной.

Девушка приподнялась на локте и с трудом села. Она растерянно потерла лоб.

— Пожалуйста, скажите, где я? — Она с тоской взглянула на мисс Трамвелл сквозь густые ресницы цвета темного золота. — И кто вы?

Мисс Трамвелл шумно вздохнула и заботливо укутала шалью плечи девушки.

— Дорогая, ты не представляешь, как я… Честно говоря, не надеялась, что лук поможет. В наши дни никто уже не падает в обморок. Подобное теперь не в моде… но все хорошо, что хорошо кончается. О господи, сколько же можно болтать о пустяках! Моя сестра Гиацинта меня постоянно одергивает: может, мы и парочка суетливых старых дев, говорит она, но не стоит трепаться о наших планах направо и налево. Уверена, Гиацинта тебе понравится. Она старше меня, но ей замечательно удается держать себя в форме. А сейчас, милочка, позволь помочь тебе подняться на ноги. Вот так! Теперь можно идти.

— Куда? — выдохнула девушка.

—- В "Кельи", естественно. В жилище рода Трамвелл на протяжении четырехсот двадцати четырех лет. Как видишь, — Примула похлопала по бездонной сумке, — я собиралась проведать доктора Малларда. Он в тридцать второй раз в этом году подхватил простуду. Этот человек — законченный ипохондрик, так что зайду к нему, когда он вновь будет прикован к постели, недельки через две.

— Ну и зануда! — пробормотал Берти. — Она сегодня заткнется или нет?

Но когда он уже начал подозревать, что вредная старушка специально продлевает его мучения, та вдруг выдохлась. Девушка встала и посмотрела на мисс Трамвелл широко раскрытыми глазами.

— Кто я?.. — словно во сне, прошептала она. — Кто я? Я не знаю, кто я… Простите… Похоже, я все еще не могу прийти в себя после обморока. Я ведь упала в обморок? А почему я в лесу? Я ничего, ничего не знаю!

— Чокнулась! — восторженно вздохнул Берти. Девушка опустилась на колени, обхватив себя руками, словно желая защититься от внешнего мира.

— Кто я?! — гневно вопросила она, словно Кожаная Куртка похитил у нее память.

— Милочка, — вздохнула Примула, — похоже, мы попали в куда более худший переплет, чем казалось вначале. Что же делать? — засуетилась она. — Даже если бы доктор Маллард был здоров, он все равно ничего не смыслит в работе мозга. Многие люди в округе считают, что у него и свой–то давным–давно отказал. Мы с Гиацинтой больше полагаемся на старые народные средства, чем на современную медицину. Кстати, на прошлой неделе мы прочли статью про амнезию в одном из журналов по самолечению. Я точно помню, как автор утверждал, что хорошо рассчитанный удар тупым предметом по затылку действует лучше многих месяцев интенсивной психотерапии.

Девушка вздрогнула.

— Что–нибудь вспомнила, дорогая? — обрадовалась Примула. — Мне очень стыдно, но, по–моему, у меня не хватит силы духа взять палку потяжелее и огреть тебя. Наверное, лучше обсудить этот вопрос с Гиацинтой.

— Я… я не хотела бы быть обузой. — Девушка распрямила поникшие плечи и обвела окрестности безумным взглядом, словно отыскивая путь к бегству.

По мнению Берти, на велосипед уже можно было не рассчитывать. Тот выглядел так, словно подвергся нападению носорога.

— И я уверена, что врач мне не нужен. Через несколько минут…

— Я все понимаю, милочка, все понимаю! Меньше всего тебе сейчас хочется встречаться с мужчиной. А у докторов есть отвратительная привычка быть мужчинами… Господи, почему же я сразу о ней не подумала… нас же заходит проведать медсестра Мод Крампет!

— Тетя Мод! — хором прошептали Берти с Фредом.

— Да–да, твоя тетя Мод! — Мисс Трамвелл подняла голову. — Слезай–ка с дерева, Берти Крампет, и беги домой со всех своих подлых ног. Если Мод дома, скажи ей, что она срочно нужна в "Кельях"!

Старушка Тонкие Ножки была самой настоящей ведьмой. А то как бы она узнала, что они с Фредом прячутся на дереве? Любая нормальная старушенция обычно глуха как пень и слепа как плюшевый мишка. Берти неохотно спустился на землю, ободрав колени, и сердито взглянул на мисс Трамвелл сквозь рыжие вихры, падавшие на глаза. Забывчивый ангел, наверное, считает его тряпкой. Берти хотел бы быть худым и высоким, таким, как Фред, а не пухлым веснушчатым коротышкой. А теперь Фред исчез. И все из–за этой глупой старушенции Тонкие Ножки. ' — Беги же, Берти! — Мисс Трамвелл взмахнула руками. — И не вздумай по пути швырять камни в ручей.

И Берти побежал. От обиды он даже не выразил мисс Трамвелл восхищение, что она не только углядела его среди веток, но и вспомнила имя. A ведь в саду его поймала та, другая, старушенция. Она еще предупредила, что сосчитала все яблоки на большом дереве и поэтому всегда заметит, если хотя бы одно пропадет.

— Как вы узнали, что он на дереве? — спросила девушка, когда Берти исчез из виду.

— Милое дитя. — Примула Трамвелл пригладила серебристые кудряшки и поправила пару невидимых шпилек. — Когда доживешь до моих лет и проведешь немало бессонных ночей, вслушиваясь, не поднимается ли по лестнице грабитель, то обнаружишь, что твой слух стал необычайно острым… когда в этом есть необходимость. Поскольку иной раз весьма удобно быть немного глуховатой. Господи, — я опять заболталась; тебе–то какое до этого дело, правда, бедное дитя? Какая ты бледная. Ты можешь идти? Уверена, ты почувствуешь себя гораздо лучше, когда мы доберемся до "Келий" и выпьем чашку крепкого чая… с капелькой–другой бренди.

* * *

Это точно, подумала Тесса. Хорошая доза бренди — именно то, что мне сейчас требуется. Все может оказаться не так просто, как мы с тобой, Гарри, планировали, где бы ты сейчас ни был. Возможно, это даже будет настоящим испытанием, особенно если Гиацинта окажется такой же сахарно–сладкой, как ее сестрица. Хотя, если дело примет нежелательный оборот, я всегда смогу сделать вид, будто ко мне внезапно вернулась память, и быстренько смотаться. Но, Гарри, надеюсь, что до этого не дойдет! Для меня это очень важно. Мы так хорошо все придумали, так тщательно расписали роли. Хотя репетиции — это совсем не то, что само представление, правда? Ты так на меня накинулся, что я испугалась, Гарри, по–настоящему испугалась…

Глава первая

Наша экономка миссис Фергюсон все мои проказы всегда относила на счет моего происхождения. Не поймите меня превратно: Ферджи имела в виду вовсе не дорогого папу, типичного рассеянного священника с мягким характером. И даже не мою милую рыжеволосую маму, которая обладала жутким вкусом в одежде и потрясающим вкусом по части детских книжек и пирожных, какими мы лакомились в дождливые дни. Ферджи также имела в виду вовсе не то, что я единственный ребенок в семье, а жили мы в Кингс—Рэнсоме, маленькой невзрачной деревушке рядом с Уориком, и не то, что с одиннадцати лет я училась в школе–интернате, так и не подружившись с велосипедом.

Нет, когда Ферджи заговаривала о моем происхождении, а делала она это часто и с бесконечным удовольствием, она имела в виду буквальное значение этого слова. То, как я появилась на свет. Ее невольными слушателями были бродячие торговцы и заблудшие души, обратившиеся к ней с вопросом, как пройти к ближайшей пивной. Но самым большим источником наслаждения для Ферджи служила новая жительница деревни, решившая вступить в Женский хор. Эти дамочки, в основном домработницы и домохозяйки, жаждущие укрыться от своих несносных отпрысков, собирались каждый вторник на кухне в доме священника. Возможно, вы не найдете в этом ничего особенного, но вы должны представить себе, что все они носили такие же шляпки, как у королевы–матери, и не снимали перчаток, когда вкушали пропитанный хересом пирог, запивая его китайским чаем. Херес непременно был "Бристольский крем"^[2] от Харвис^[3], а чай Ферджи всегда наливала из серебряного чайничка. Почему бы и нет? Папа же предпочитает керамический, а потому не возражал, чтобы Ферджи пользовалась серебряным "урыльником", как она его называла. После смерти мамы единственными женщинами, которых принимали в доме, были представительницы Женского хора. Папа был слишком стеснителен и не отличался разговорчивостью, если не считать его проповедей с кафедры, где он становился страстным и величественным, как Лоуренс Оливье.

Ферджи постоянно твердила ему, что священник–вдовец будит в большинстве женщин зверя.

— Просто потому, что им не хочется, чтобы бедный священник прозябал в одиночестве! — говорила она ему.

И я вынуждена была признать, что, возможно, Ферджи права. Посреди ночи то и дело раздавались телефонные звонки. Смятенных женщин вдруг охватывали нестерпимые угрызения совести, которые можно успокоить лишь немедленной исповедью. По мнению Ферджи, следовало посоветовать этим хамкам обратиться в католичество и бросить трубку. Но папа обладал особым талантом выслушивать собеседника. И следует сказать, в этом имелось определенное преимущество. Наша кладовка буквально ломилась от даров благодарных прихожанок. Пироги со свининой, варенье из диких яблок и айвы, приправы из зеленых помидоров, имбирные пряники и персики в бренди передавались через кухонную дверь в руки неизменно надменной Ферджи. Иногда дары оставляли на крыльце в корзинке, с коротенькой запиской. Вот мы и вернулись к моему происхождению. Дело в том, что именно так я и появилась на свет — меня нашли на крыльце в плетеной корзине.

Одним небесам известно, откуда и как я появилась! Разумеется, мама с самого раннего возраста рассказывала мне историю, которую я не уставала слушать, о том, как она пошла за молоком и нашла меня. И как она качала малютку весь день, дрожа от мысли, что кто–то придет и заберет меня. Я сама любила рассказывать эту историю, пока одна девочка в школе не скривила лицо и противным голоском не сказала:

— Это даже глупее, чем вранье об аисте. Ты бы лучше купила своей мамочке книжку про то, откуда берутся дети!

Этот случай произошел незадолго до маминой смерти. Она уже была больна. Я помню, как мама не уставала твердить, что меня любят не только они с папой, но и та неизвестная женщина, что меня родила.

— У нее были причины принести тебя нам, — говорила мама. — Иногда мне снится, как мы с ней сидим рядышком и дружески болтаем. У нее такое милое лицо.

Спустя примерно месяц после похорон мамы возобновились еженедельные собрания Женского хора. До конца летних каникул оставалась еще неделя, и я сидела дома, чувствуя себя не только несчастной, но и изнывая от скуки. Мою собачку по кличке Слюнявчик отправили с какой–то хворью в ветеринарную клинику, а заставить себя поиграть со своей старой подружкой, куклой Агатой Лентяйкой, я никак не могла.

Агату сделала мама, и у меня каждый раз от боли сжималось сердце, когда я смотрела на изогнутые вышитые бровки и носик–пуговку с четырьмя ноздрями. Поэтому, сидя по–турецки на полу прачечной и глядя в щель приоткрытой кухонной двери, я что есть силы вслушивалась в происходящее там. Разговоры Ферджи неизменно возбуждали любопытство, поскольку касались всего на свете: от того, кто в этом месяце вступил в брак, до того, кто попался на воровстве в местном супермаркете. Женщины с царственным видом восседали вокруг кухонного стола, и я высмотрела среди них новенькую. Худую особу с подбородком, похожим на рожок для обуви, и бровями как у несчастной Агаты.

— Вот что я вам скажу, миссис Старк, вы правильно сделали, что присоединились к нам. — Ферджи разливала чай в фарфоровые чашечки, взятые из шкафчика в гостиной. — Надеюсь, вас и ваших домочадцев не ждет в Кингс—Рэнсоме ничего, кроме счастья. Хотя если и существует место, где чувствуешь себя похороненным заживо, так это именно здесь. Ничего–то тут не происходит. И никогда не происходило. За исключением случая с нашей малышкой Тессой. Да вы, наверное, уже об этом слышали.

Миссис Старк открыла рот, но Ферджи уже пустилась в галоп:

— Такое кого хочешь потрясет! Она там лежала рядом с бутылочками с молоком, и, по мнению доктора, ей было не больше четырех–пяти дней. Самый хорошенький ребенок, которого я когда–либо видела. Одета словно для крестин! — Ферджи налила чашку себе, размешала три куска сахара и принялась усиленно дуть на чай. — Слава богу, я не умерла от потрясения! А должна сказать, доктор не рекомендует мне такие встряски из–за моего больного сердца! Весь день я не могла поднять даже метелки для пыли, настолько ослабела. А госпожа вела себя так, словно это непорочное зачатие. Понимаете, доктора сказали ей, что с этим делом у нее ничего не выйдет.

Миссис Старк пристроила ложку на блюдце и все–таки встряла:

— Выходит, девочка пришлась как раз кстати? Наверное, она испытывает благодарность, что ее подобрали и вырастили в хорошем доме.

— Как же! — Ферджи фыркнула. — Ведет себя как настоящая хозяйка. До госпожи, правда, ей еще пока далеко, но если наша девчушка не переплюнет по части надменности Букингемский дворец, то, значит, я ничего не смыслю в этой жизни. Хотите взглянуть на ее фото, миссис Старк? Привести девочку сюда я не могу, правила запрещают детям присутствовать на наших встречах, но мигом принесу вам снимок.

Как только кухонная дверь затворилась, в помещении ровно на три секунды воцарилось тягостное молчание.

— Вот что я скажу, — раздался голос миссис Бейкер, домработницы местного банкира. На ней была красная атласная шляпа без полей. — И пусть меня кто угодно слышит. На месте викария и его супруги я бы поостереглась брать бог знает кого с улицы! Вы же меня знаете, я не покупаю лак для полов у бродячих торговцев. И беспородного щенка на рынке мне не подсунуть! Когда я брала своего котика, то выложила за него четыре фунта, могла бы и десять, да у него одного уха не хватало, зато документы в полном порядке. Так что я точно знала, кого мне собираются всучить.

— Еще бы, — кивнула миссис Сальмон, женщина с четырьмя подбородками и багровым чешуйчатым лицом. — Это же само собой разумеется, так ведь?

— Поправьте меня, если я вдруг ошибусь, — пропыхтела дебелая миссис Смайт. (Вообще–то ее мужа звали Смит, но она предпочитала именоваться Смайт.) — Но, судя по дошедшим до меня слухам, дело не только в том, что эта девчонка надменна. Если хотите знать, с ней вообще что–то не в порядке. Я имею в виду, с головой! Джимми Эдвардс принес в школу бабочку в банке, так она ее выпустила, да еще сказала, что пожалуется на него в Общество защиты животных.

Миссис Старк неопределенно откашлялась.

— Я понимаю, что мне, как новому члену Женского хора, не следовало бы ничего говорить, да и миссис Фергюсон радушна и гостеприимна, но никому из вас не доводилось видеть фильм "Дурное семя"? Его показывали несколько лет назад. До чего ж страшное кино! Милая супружеская пара удочерила прелестную девочку и…

— Да–да, жуткая история! — Домработница банкира скосила глаза на дверь. — От здешней девочки отказалась собственная мамаша, а теперь скончалась и приемная. И все–таки это не одно и то же. Не может быть одним и тем же. Я всегда говорю, если ты не настрадаешься от этих маленьких чудовищ, ты не сможешь их полюбить.

— Как это верно, — кивнула миссис Смайт, но тут дверь заскрипела и ворвалась Ферджи с фотокарточкой.

Уперев руки в свои необъятные бока, Ферджи с довольным видом наблюдала, как фото передают по кругу, восклицая при этом "Вот это да!" и "С такой внешностью ей надо выступать по телевизору или в рекламе туалетного мыла!".

— Мой Билл много бы дал за такие волосы, — сказала миссис Старк. — Они у нее словно нимб, не правда ли?

— Нимб? У нашей Тессы?! Ну это вряд ли! — Ферджи забрала снимок и протерла стекло кончиком фартука. — Да она похуже комара будет, порой от нее на стенку лезешь. Хотя, если говорить строго между нами, будь моя воля, я бы всем святошам или удалила гланды, или прописала бы слабительное.

* * *

Конечно, Ферджи будет счастлива, если я стану стриптизершей, а не членом парламента, но все же ядовитые гадости деревенских сплетниц не могли меня не задеть. Не один раз мне хотелось вскочить с холодного каменного пола, ворваться на кухню и задать этим злобным клушам хорошую трепку. Но тем самым не докажу ли я свою порочность?

Дурное семя… Я осталась сидеть в прачечной, размышляя о своей матери. Не о маме, а о той женщине, которая произвела меня на свет. Почему она меня бросила? Очевидно, не потому, что не любила меня, — Ферджи ведь говорила, что я была прелестным младенцем. И если все мои дурные наклонности наследственные, то сама–то она вряд ли стала бы против этого возражать. О своем отце я если и думала, то лишь мимоходом. Относительно роли мужчины в деторождении я тогда еще пребывала, по выражению Ферджи, "в блаженном неведении". Впоследствии я думала о нем не намного больше — разве что наделяла его черными усами и французским акцентом или представляла себе беспомощного калеку. Но этот персонаж никогда не казался мне настоящим. Настоящим был папа, я могла его потрогать, могла за него ухватиться. Хотя он и боялся высоты, но мог взобраться на стремянку, чтобы поймать моего волнистого попугайчика, вылетевшего из окна.

Когда я украдкой выбралась из прачечной, папа работал над проповедью. Кабинет — несколько темноватый из–за узких решетчатых окон, но очень уютный, был моей любимой комнатой в доме. В самый раз для беседы. А мы о многом поговорили в тот день. Я сидела перед камином на низенькой скамеечке, а папа рассказывал, как сильно они с мамой хотели ребенка.

— Тесса, когда ты посылаешь кому–то подарок, имеет ли значение, каким образом его доставят? Разве есть разница, приедет почтальон в фургоне, прикатит на велосипеде или придет пешком?

— Нет.

Он коснулся моих волос.

— Так важно ли, каким способом Господь доставляет ребенка? Главное, чтобы он не ошибся адресом. А те женщины на кухне — ты должна их пожалеть, Тесса.

— Пожалеть?

— Подумай, насколько мал мир у тех людей, которые идут по жизни, навешивая на других ярлыки. Они столь же слепы, как и я без своих очков, — они не замечают всех тех больших и малых чудес, что совершаются каждый день. Чудес! — Папа грустно усмехнулся. — Ты стала истинным чудом для своей матери, да и для меня тоже, ты появилась двадцать седьмого декабря, и мама любила называть тебя рождественским подарком. — Он снял очки и протер их. Его серый кардиган был, как всегда, застегнут не на те пуговицы. — Погода в тот день стояла теплая и пасмурная. Ни намека на мороз. Зима выдалась необычайно мягкая, розовый куст у задней двери все еще цвел.

— Расскажи мне еще раз, как мама… попросила тебя позвонить в колокола.

— Ты ведь помнишь, Тесса, старика Гринвуда. Он непрестанно ворчал, что его заставляют работать сверхурочно, хотя все это было пустой болтовней, поскольку, будь его воля, он бы спал в обнимку с колоколами. А мама по двум причинам хотела, чтобы они звонили, — выразить свою радость и дать понять тому, кто тебя оставил, что ты в безопасности. Мы были уверены, что та женщина ждет где–то поблизости. Маленькая грелка под одеялом была еще теплой, поэтому мы знали, что тебя оставили всего за несколько минут до того, как мама отправилась за молоком.

— Но Гринвуд все же зазвонил в колокола, правда?

— Конечно! И продолжал до тех пор, пока половина графства не начала обрывать наш телефон, спрашивая, уж не война ли приключилась. — Папа наконец вернул очки на место. — Какой это был чудесный день! Твоя мать так и сияла. У Ферджи, как она выражается, "голова пошла кругом". Самое лучше, что когда–либо случилось с нами, — это ты, Тесса. — Папа погладил меня по голове. — Мы боялись лишь одного: что нам не позволят оставить тебя. Но прикрепленная к одеялу записка оказалась в суде решающим доводом. Помнишь, что в ней говорилось, Тесса?

— Да, но повтори еще раз.

— "Уважаемые преподобный мистер Филдс и миссис Филдс. Это ваша дочь Тесса. Я не хочу, чтобы ее растил кто–нибудь другой, кроме вас". Ты была даром от любящей женщины. Никому не позволяй внушать тебе мысль, будто это не так.

Я знала, что папа прав. Но вопросы остались. Вопросы, которые я ему не задала, потому что он не мог на них ответить, и даже поднимать их мне казалось предательством. Папа и так многое перенес, не хватало только доставлять ему новые неприятности. Я улыбнулась и поцеловала его, сказав, что чувствую себя превосходно, но по узкой темной лестнице я поднималась едва волоча ноги. Если моя настоящая мать была такой хорошей женщиной, как он расписывает, если она была так заботлива, что не поленилась засунуть под одеяльце грелку, то почему рассталась со мной? Почему подбросила на крыльцо священника? Из–за нищеты? Но Ферджи всегда твердила, что нищих в наши дни не бывает… И все–таки я считала, что такую возможность не следует отвергать. Или, может, моя настоящая мать была больна какой–нибудь ужасной болезнью и со дня на день собиралась умереть? "Нет, никаких мыслей о смерти! Я должна найти мать. И пусть она будет здоровой, богатой и красивой. Чтобы сплетницы из Женского хора задохнулись от зависти. А что, если… если за моей матерью следили русские шпионы, и, испугавшись, что эти злодеи отнимут у нее ненаглядного ребенка, она сделала то единственное, что могла сделать любящая мать, — нашла для меня убежище в церкви? На уроках истории нам рассказывали о таких случаях. Конечно, крыльцо домика священника — это не совсем церковь. Но мысль мне понравилась. Маме бы такая мысль тоже понравилась. Она всегда питала слабость к книжкам про, как она говорила, рыцарей плаща и кинжала.

Именно в тот день решение провести самостоятельное расследование и завладело мной. Позже мне стало понятно, что я одновременно желала узнать свое происхождение и искала способ отвлечься от пустоты, воцарившейся в нашем уютном доме после смерти мамы…

Я подошла к окну и взяла со скамейки корзинку, которая когда–то была моей первой колыбелью и в которой теперь обитала Агата Лентяйка. Посадив куклу на подоконник, перевернула корзину вверх дном в надежде найти какую–нибудь зацепку, пропущенную моими рассеянными родителями. Например, имя, искусно вплетенное в ивовый узор. Ничего. Ровным счетом ничего. Но мое рвение отнюдь не угасло. Я прошла в мамину комнату, дверь в которую находилась в дальнем конце холла (папа после смерти мамы переселился в кабинет), и открыла верхний ящичек туалетного столика. Вытащила стопку маминых блузок ина мгновение уткнулась в них лицом, потом отложила блузки в сторонку и достала записку, лежавшую на дне ящика. Папа в точности повторил, что там написано, да и сама я давно уже выучила ее содержание наизусть. Буквы чуть кренились влево. Может, потому, что писали левой рукой?.. Чтобы не узнали почерк… Розовая бумага до сих пор пахла фиалковыми духами. Ферджи уверяла, что пристрастие к "вонючей бумаге" — верный признак простонародья, каковой моя настоящая мать, по ее мнению, быть не могла. Так, может, это еще одна хитрость, чтобы замести следы, или же тонкий аромат фиалок таит какой–то скрытый смысл? Папа не стал бы возражать, если бы я держала письмо у себя, но мне хотелось, чтобы оно оставалось в мамином ящике. Порывшись под нижними юбками, я достала небольшую грелку, которую засунули под одеяло, чтобы мне в корзинке было тепло и уютно. После чего устроилась по–турецки на полу, положила грелку на колени и вдруг почувствовала, что тревога моя испарилась. Я успокоилась. И не только из–за ассоциаций, которые возникали в моей голове каждый раз, когда я смотрела на эту маленькую детскую грелку, но и из–за ее потешного вида. Плоская бутылочка, изображающая монаха — пузатого улыбающегося монаха, озорно подмигивающего одним глазом.

— Почему бы тебе не помочь мне… — прошептала я, поглаживая монаха по лысине, легла на пол и свернулась калачиком.

Так мы и лежали на полу с грелкой–бутылкой в обнимку, пока комната не погрузилась в вечерний сумрак и Ферджи не позвала меня пить чай.

С этого дня частенько, вплоть до тех пор, когда меня отправили в интернат, я поднималась в мамину комнату и разговаривала со своим другом — пузатым улыбчивым монахом. И даже много позже, когда у меня появился куда более солидный друг, который обожал спорить и язвительно прохаживаться на мой счет, я не забыла маленького пузатого монаха. Мой новый друг не только умел отпускать едкие замечания и дискутировать — ради справедливости надо сказать, он оказался прекрасным слушателем. И звали его Гарри…

Гарри Харкнесс жил неподалеку от нас, вместе с матерью–вдовой по имени Вера. Если при этих словах вы представили прихрамывающего бухгалтера и его седовласую матушку в комплекте с креслом–качалкой, то попали впросак. Вера Харкнесс, красивая дама с роскошными каштановыми волосами, выглядела настоящей обольстительницей, двух мужей она похоронила, а с третьим развелась. Гарри, сын мужа номер два, был под стать родительнице — обаятельный вампир. Будучи на десять лет старше меня, он снискал недобрую славу покорителя всех женских сердец в радиусе двадцати миль.

Мы познакомились, когда мне было двенадцать и я приехала домой на каникулы. Как–то раз Слюнявчик (я назвала своего пса так из–за его пристрастия к поцелуям) вздумал удрать во время прогулки. В то лето у Слюнявчика был излюбленный трюк под названием "чужая гостиная" — он пробирался в чужой дом и накидывался на хозяев с поцелуями. На сей раз он выбрал гостиную Харкнессов. Глупый пес ворвался через французское окно, а вслед за ним влетела и я, разгоряченная и донельзя чумазая. Прекрасной Веры, по счастью, дома не оказалось, зато Гарри принимал некую даму, которая, судя по разбросанным на диване предметам туалета, страдала от жары.

Пронзительный крик и полетевшие во все стороны подушки заглушили мои невнятные извинения. Дама пулей выскочила из комнаты, а спустя несколько мгновений и из дома. Больше я ее никогда не видела. Впоследствии Гарри любезно сообщил мне, что она переехала на Огненную Землю. Должно быть, он шутил. Этим–то Гарри Харкнесс меня и очаровал — я никогда не знала, шутит он или говорит всерьез, так же как и не знала, о чем он думает. Гарри был ужасно таинственный молодой человек. И превосходный хозяин. Через несколько минут после стремительного бегства раздетой дамы прибыла Вера и затеяла со мной великосветскую беседу. Гарри тем временем сварганил замечательный чай с бутербродами и плюшками. Плюшки, правда, изрядно зачерствели, но все–таки оказались вполне съедобны. Зубы мои, во всяком случае, уцелели.

Тот день навсегда останется у меня в памяти как один из счастливейших дней в жизни после смерти мамы. Как–то так получилось, что я вдруг принялась рассказывать Вере и Гарри о ней и моей настоящей матери. Последняя все больше становилась фантастической фигурой, наделенной красотой, великолепием и очарованием в совершенно немыслимых пропорциях. К этому меня подталкивали одноклассницы, которым мои россказни казались романтичными и трогательными.

Тогда и началась моя дружба с Харкнессами, матерью и сыном. Гарри, конечно, был не просто другом. Он был моим героем, поскольку именно о герое мечтает каждая школьница. Со временем становилось все труднее скрывать под маской задиристой младшей сестрички, что я от него без ума. И в один прекрасный день я решила, что пора положить конец представлениям Гарри обо мне как о закадычном дружке–приятеле. Поэтому я не приехала домой на рождественские каникулы, а вместо этого отправилась к своей подруге в Борнмут. Джефферсоны оказались замечательными людьми и пышно отметили мой день рождения (который праздновался за четыре дня до даты моего появления в доме священника), но чувство вины от того, что Ферджи придется засовывать в чулок рождественские подарки только для папы и для себя самой, и досада, что я пропустила гадание на рождественском пудинге, сделали мою жертву почти невыносимой. Я считала дни до Пасхи, и когда наконец примчалась в Кингс—Рэнсом, то обнаружила, что Гарри укатил по делам сельскохозяйственной компании, в которой он работал.

Разве не предупреждала меня Ферджи, что если кто хоть раз не погадает на рождественском пудинге, тому семь лет не видать удачи? А ее зловещие предсказания частенько сбывались. И действительно, новый учебный триместр начался с девяти дождливых дней — верный признак, что силы зла начинают доминировать. Все же я повторяла себе на протяжении всего томительного летнего триместра, что люди сами творцы своей судьбы. Если я хочу найти свою мать, то должна ее искать. Если мне нужен Гарри, я должна его получить.

Первым делом я внимательно изучила себя в зеркале (чего обычно избегала, поскольку отражение с завидным упрямством напоминало мне, что, в отличие от большинства знакомых, я не похожа ни на кого, кроме себя) и постаралась беспристрастно оценить свою наружность. Да, пожалуй, я красива в том смысле, в каком понимали красоту старые мастера. Честно говоря, я предпочла бы иметь пышную шевелюру цвета воронова крыла и бездонные темные глазищи с томной поволокой, зато фигура меня вполне устраивала — стройная и изящная, особенно в верхней ее части, что явилось результатом применения травяного крема, купленного по баснословной цене через брата моей подруги Рози Джефферсон. А Гарри не видел меня почти год, и эффект чудодейственного травяного крема мог пропасть втуне.

Во время экскурсии в Лондон (мы должны были посетить Тауэр) я сделала вид, будто мне дурно, и попросила разрешения посидеть в женском туалете, пока остальные будут шастать по лестницам и темницам. Зная чувствительную натуру нашей воспитательницы мисс Уэйл, я не сомневалась что она не захочет видеть, как меня тошнит. Так что хватило времени, чтобы совершить набег на лондонские магазины. В одном из них я нашла чудо из чудес — эффектное черное платье с декольте до пупа. О, с каким же самодовольством я ехала обратно в школу! На мне была полосатая синяя куртка и скромная соломенная шляпка, зато в ранце покоилось настоящее черное сокровище! По глупости я забыла еще одно предупреждение Ферджи: "Бог не спит. Он только претворяется".

И разумеется, за свою хитрость поплатилась. Мой великий план скомпрометировать Гарри, загнав в положение, из которого у него будет только один достойный выход — немедленно жениться на мне, потерпел полное фиаско. Я должна была почувствовать неладное заранее, поскольку уж слишком гладко все шло.

Папа обрадовался, что я решила навестить Веру и Гарри. Они ему нравились, хотя вряд ли бы он испытал такие же чувства к моему черному платью. Но убийственный туалет был надежно скрыт под плащом. Вера, как я и предполагала, отправилась в тот вечер играть в бинго, но радость Гарри тут же улетучилась, стоило мне стянуть плащ и предстать перед ненаглядным во всей красе. Гостиную затопила волна духов, коими я обильно полила себя с головы до пят…

Неужели это тот самый человек, которого я несколько лет боготворила, бесчувственно вытолкал меня за дверь, обозвав глупым ребенком — самым мерзким ругательством, какое только можно придумать?! И в довершение всего Гарри объявил, что он с большой нежностью — с нежностью — относится ко мне и потому никогда — никогда! О горе… — не сделает мне ничего дурного.

Выкатившись на улицу, я тут же поклялась себе, что не прощу его до самой своей смерти. Более того, я не собиралась жить так долго, чтобы успеть его простить! Со всех ног я бросилась домой, заперлась в сырой, холодной ванной, выложенной черной и белой плиткой, набрала полную ванну воды и попыталась утопиться. Но даже это мне не удалось. Топиться просто так показалось мне вульгарным, поэтому я бросила в воду изрядную порцию пены под названием "Цветочная страсть". И вот одуряющий запах этой самой "Страсти" не давал мне сосредоточиться… да что уж там, от приторной вони слегка подташнивало и никак не удавалось просидеть под водой достаточное время, чтобы покончить со своим жалким существованием. Собственная бестолковость начинала угнетать.

Потерпев неудачу с утоплением, я стала ломать голову, чем бы себя занять, пока не изобрету более надежный способ свести счеты с жизнью. Несколько недель в голову ничего не приходило, я слонялась по дому и изводила папу с Ферджи.

А папа старательно проявлял понимание. Когда я заявилась к ужину источая аромат французских духов и злосчастной "Цветочной страсти", он спокойно сказал, что с удовольствием выслушает меня, если я захочу поделиться с ним своими проблемами. Я пропустила его слова мимо ушей, а следующим вечером прибыла к столу с ярко–пурпурными волосами и багрово–черным румянцем во всю щеку. Папа лишь улыбнулся и, посмотрев на меня сквозь сползшие на нос очки, спросил, хорошо ли я провела день.

В ту ночь я лежала свернувшись калачиком в постели в обнимку с серым фланелевым кроликом с розовыми бархатными ушами и вела один из своих "разговоров" с мамой. А назавтра три часа не покладая рук трудилась в ее саду камней, после чего отправилась к папе и спросила, нельзя ли в сентябре вместо школы отправить меня учиться на секретаршу в Лондон.

Мне казалось, что большой город с его суетой позволит мне развеяться. Театры, музеи, зоопарк, картинные галереи — я исступленно посещала их каждые выходные. Там было куда веселее, чем в моей крохотной квартирке рядом с Оксфордской площадью. Кроме того, если правы презираемые мною бывшие учителя и важнейшей частью женской анатомии является голова — самое время было ею воспользоваться.

С первого дня своего пребывания в Лондоне я начала ходить в некую организацию под названием "Найди!", которая помогает приемным детям отыскать своих настоящих матерей. Ко мне там отнеслись очень радушно, но не смогли выяснить ничего такого, чего бы я уже не знала. А знала я немногое: запись о моем рождении отсутствует, а значит, я, скорее всего, родилась не в больнице и не в родильном доме. Ладно, пусть я появилась на свет в чьей–то спальне, но куда подевался врач или, что более вероятно, акушерка? Этот вопрос продолжал меня мучить, как и то, что от Гарри не было никаких вестей. Он даже не соизволил прислать письмо с извинениями по поводу своей безобразной выходки.

А потом вдруг что–то произошло. Я начала получать от жизни удовольствие. И причиной тому был Энгус Грант.

Мистер Грант вовсе не был щеголеватым молодым человеком, ведущим светский образ жизни и потерявшим голову от моей особы. Это был средних лет, крупный (точнее, толстый) человек, смахивающий на косматого льва. Он предложил мне поработать в его художественной галерее. Странно уже то, что наши пути пересеклись, но еще более странно, что им суждено было разойтись и сойтись вновь…

* * *

Не устаю спрашивать себя, был ли тот день худшим в жизни Энгуса Гранта.

Я отправилась на выставку Умберто Боски. Помню, что был день моего рождения. Я стояла в толпе людей, восхищенно глазевших на единственный экспонат — трехметровый холст, на котором был изображен пятнадцатисантиметровый полумесяц с паучьими ножками, сдвинутый от центра ровно настолько, чтобы утверждать, что Боски терпеть не может пользоваться линейкой.

— Какая мощь! Вы знаете, к какому периоду относится эта картина? — прогудела высоченная женщина в войлочной шляпке, стоя на моей ноге.

— К кризису среднего возраста, — буркнула я и начала пробираться к выходу. Месяц с паучьими ножками мне определенно не понравился.

Из трясины человеческих тел вдруг вынырнула рука и ухватила меня за локоть. Вот так и произошла моя встреча с мистером Грантом. Человек, вытянувший меня из толпы, был без пальто, и я, справедливо решив, что он работает в галерее, высказала все, что думала по поводу тех, кто выставляет такой хлам, как "Паучьи ножки" мистера Боски.

Грант энергично не согласился со мной. Да, лично он находит подобное искусство отталкивающим, но ведь публика валом валит, причем за два с полтиной с носа, что помогает приобретать подлинные ценности. С этими словами мистер Грант вызвался показать мне одну из них — предполагаемого Рубенса, авторство которого, как он надеялся, вскоре подтвердится. А еще спустя полчаса предложил мне работать его личной секретаршей.

В этом весь Энгус Грант. Его добродушие, его непосредственность, его энтузиазм вполне соответствовали его размерам.

— Милочка, об искусстве нельзя думать, его надо чувствовать!

В тех редких случаях, когда блестящая интуиция подводила Энгуса, он опускал массивные плечи под мятой полотняной курточкой, встряхивал нечесаной гривой седых волос и печально говорил:

— И все же игра стоила свеч. Без сомнения, стоила свеч.

Я проработала у Энгуса восемнадцать месяцев, когда получила жизнерадостное и совершенно пустое письмо от Гарри. Моим первым желанием, после того как перестали трястись руки, было застелить письмом от ненаглядного пол клетки, в которой обитал волнистый попугайчик. Ругательство "ребенок" по–прежнему звучало у меня в ушах, но, может, есть хоть слабенькая надежда, что когда–нибудь этот человек поймет, что именно он потерял, отбросив меня, словно увядший капустный лист?

В своем многословном и столь же жизнерадостном ответе я извела две страницы на описание того, как замечательно мне работается у чудесного мистера Гранта. Еще одну страницу посвятила пристрастию мистера Гранта к фруктовым кексам, которыми снабжают его очаровательные шотландские тетушки, а также сообщила, что мистер Грант не устает упоминать про некий тайный порок, которому, увы, подвержен. (Хотя единственным пороком, в котором я могла бы уличить Энгуса, являлось увлечение старинными карманными часами, он был страстным коллекционером и целыми днями торчал в антикварных лавках.)

И я попала в самую точку!

Как–то раз пасмурным вечером, когда я сидела у окна и развлекалась тем, что красила ногти в красно–белый горошек, с улицы донеслось тарахтенье мотоцикла. На лестнице раздались шаги… выше, выше… на четвертый этаж! Ко мне! Лихорадочно дуя на непросохший горох и пытаясь локтями ухватить с дивана бельишко, я разрывалась между экстазом и праведным гневом. Было бы преступной мягкотелостью сразу прощать его, но ведь папа превыше всех добродетелей ставил милосердие. Милосердие и снисходительность! Так тому и быть. Я ведь хотела, чтобы папа мной гордился, разве не так? Но…

Я распахнула дверь. На пороге стоял Гарри, протянув руку к дверному звонку. Глаза его были все так же полны глубокой небесной сини. Он остался самым потрясающим мужчиной, какого я когда–либо встречала.

— Привет, Тесса.

В голосе его слышался намек на радость и безмерное удивление, словно мы встретились на автобусной остановке где–нибудь в Боливии. Праведный гнев вспыхнул во мне с прежней силой. Этот идиот меня любит! Так я и знала, какого же черта он не приехал раньше?! Ну да, я повзрослела и поумнела и теперь могла оценить все рыцарство Гарри, который не клюнул на наживку в виде черного платья с декольте до пупа. Но хоть чуть–чуть этот человек должен соображать?..

Гарри протянул мне цветы, и я уткнулась в них лицом. Дверь затворилась, и мы, словно актеры в плохой пьесе, продолжали топтаться в крошечной прихожей. Сейчас он зачитает свой текст. Скажет, что хотел дать мне повзрослеть, чтобы быть уверенным в своих чувствах. Вместо этого Гарри полез в карман и что–то достал… Когда он протянул мне маленькую бархатную коробочку, то при желании его можно было назвать смущенным, но я‑то видела, что на самом деле этот негодяй так и лучится самодовольством.

Я холодно улыбнулась. Не торопись так, милый Гарри! Отступив, Постным голосом сообщила, что со времени нашей последней встречи мое зрение значительно ослабло, а потому мне требуется лупа, чтобы разглядеть его подарок. После чего поспешила к письменному столу, отыскала лупу и вернулась к двери. Это было то самое кольцо — очаровательное кольцо с бриллиантом жемчужно–коричного цвета, которым я столько раз любовалась в нашем антикварном магазинчике! Откуда Гарри узнал?..

— Оно прекрасно, — прошептала я, поднимая на него взгляд, но Гарри ошарашенно пялился на лупу в моей руке.

Я попыталась объяснить, что это всего лишь спектакль, моя маленькая месть, но вовремя замолчала, сообразив, что Гарри все равно мне не поверит.

— Прошу прощения, что помешал твоим занятиям, — растягивая слова, сказал он и, многозначительно глянув на мои перемазанные лаком ногти, повернулся и исчез.

Три часа я, сгорбившись, просидела в углу, кусая треклятые ногти и вынашивая планы ужасной мести. Годы, потраченные на обретение душевного спокойствия, ушли впустую. Лондон не помог. Мало того — тут я презрительно фыркнула, — если не считать Энгуса Гранта и галереи "Наследие", я испытывала к Лондону стойкое отвращение. Я была деревенской девушкой. Как сказал бы Энгус, "можно что угодно отдать за зеленые просторы и церковные шпили". И за папу… и за ворчунью Ферджи, и за нового щеночка…

Я уже собиралась разрыдаться в голос, но тут зазвонил телефон. Гарри?! Гигантским кузнечиком я перепорхнула через диван и схватила трубку. Это был папа. И сердце мое вдруг ушло в пятки. Папа никогда по пустякам не прибегал к услугам телефона, это дьявольское устройство вызывало у него страх.

Что случилось?!

Ровным счетом ничего. Папа спешил поделиться хорошими новостями, он прилагал титанические усилия, чтобы голос звучал бодро и весело. Епископ счел, что священнику, которому перевалило за шестьдесят, трудно справляться со своими обязанностями в большом приходе, и предложил переехать в более скромную, чем Кингс—Рэнсом, деревушку, расположенную в Девоне. Да, ему не так просто сниматься с насиженного места, но Ферджи, благослови ее Господь, согласилась переехать вместе с ним. Она уже вычистила все шкафы и упаковала столько вещей, что люди из транспортной конторы наверняка скончаются от ужаса.

Я словно услышала голос Ферджи: "Что? Позволить священнику отправиться на край света и в одиночку управляться с выводком пронырливых вдовушек и старых дев?! Уж я‑то свой долг знаю!"

А я знала свой: пора было возвращаться домой. Я почти ощущала вкус пудинга с патокой, приготовленного Ферджи. На следующий день я известила Энгуса, что увольняюсь, и он любезно ответил, что ему будет недоставать моего черепашьего печатания на машинке и тошнотворного кофе. Спустя неделю, при расставании, Энгус вручил мне серебряные дамские карманные часы, которые носил сам, и в ответ на мои возражения надул огромные щеки, откинул назад волосы и зашагал прочь, бормоча под нос: "Да это ерунда, всего лишь начало девятнадцатого века". С тех пор я с ним не встречалась. До поры до времени.

Три недели, проведенные в нашем старом доме, когда мы как заведенные паковали вещи, были одновременно счастливыми и грустными. Воспоминания обступали меня со всех сторон. В тот день, когда Женский хор собрался на свое последнее заседание, я и отправилась на экскурсию в Стратфорд с остановкой во Флаксби—Мид. Еще одна крохотная английская деревушка среди сотен других — много зелени, ряд крытых соломой домиков и рассадник преступности в прошлом. Правда, в этом селении еще имелась гончарня. Звалась она Монашеской гончарней.

И вот там–то все и решилось. Я не поеду с папой и Ферджи! Прежде чем навсегда перебраться в Девон, мне нужно совершить еще одно путешествие. Путешествие в прошлое. В свое прошлое.

"Вскрой старую могилу, и ты найдешь одних червей", — не раз предупреждала Ферджи, свирепо морща нос.

Когда я вышла из автобуса, доставившего меня обратно в Кингс—Рэнсом, начался дождь. Он лил несколько дней подряд, так что я потеряла счет. В голове моей занозой засела одна–единственная мысль: как бы половчее помириться с Гарри.

Глава вторая

Сварливой стороне моей натуры доставляла удовольствие мысль, что Гарри, отвергнув меня, влачит жалкое и унылое существование. Но ему, в каком–то смысле, крупно повезло. Как Гарри сам написал мне в письме, год назад фортуна улыбнулась ему — весьма своевременно скончался дядюшка Виктор, скаредный старикашка девяноста двух лет от роду. Гарри смог бросить контору по продаже сеялок–веялок и купить участок земли для разведения лошадей. Страсть к лошадям была одной из немногих черт Гарри, которые отнюдь не приводили меня в восторг. Я люблю только тех зверушек, которых можно затащить с собой в постель.

Деревушка Уикерсли, где осел Гарри, находилась за тридевять земель — в шести милях от Кингс—Рэнсома. И по этой причине со времени моего приезда домой мы с ним ни разу не встретились, даже случайно. Вера не захотела переезжать вместе с Гарри, но и не осталась в прежнем доме. Она решила жить попеременно то в домике в Уэльсе, доставшемся от все того же дядюшки Виктора, то у своей сестры в Девоне неподалеку от того места, куда должен был переехать мой милый папа.

В тот день, когда я надумала–таки навестить Гарри, дома никого, кроме меня, не осталось. Папа с Ферджи укатили накануне в Девон, а до приезда нового священника оставался целый месяц.

Пришлось хорошенько поразмыслить, что надеть. Я уже поняла, что если хочу восстановить отношения с Гарри, то должна воззвать к памяти о той невинной золотой поре нашей дружбы, когда еще не подняла свою змеиную голову страсть. Но относительно того, найдется ли в моем гардеробе платонически–невинное платьице, были большие сомнения. Однако, как ни странно, одно обнаружилось — в самом дальнем углу шкафа. Черного цвета, траурное. Когда мне стукнуло тринадцать, была мода на длинные платья, и этого черного уродца я надевала, когда сопровождала отца на похоронах. Втиснувшись в платье, я соорудила на голове респектабельный пучок и для надежности воткнула в него с десяток шпилек. После чего почувствовала себя викторианской гувернанткой. Точнее, почувствовала бы, если бы удалось куда–нибудь девать свой бюст. К косметике я и прежде относилась с прохладцей, будучи убеждена, что это верная дорога к прыщам, так что над макияжем ломать голову не пришлось. Оставалось воткнуть в пучок еще пяток шпилек — и можно смело приступать к осуществлению плана.

Автобусная остановка находилась примерно в миле от дома Гарри, и остальной путь я проделала по живописной тропинке, почти незаметной под буйно разросшейся жимолостью. Когда я нырнула под зеленый полог, нависавший над узенькой дорожкой, в кустах кто–то угрожающе зашуршал. Я вздрогнула и остановилась, сердце забилось сильнее. Я осторожно скосила глаза и встретилась взглядом с лошадью. Просунув голову сквозь заросли, она с большим интересом наблюдала за мной.

Подавив испуганный вскрик, я прошептала:

— Хорошая ско… коняшка!

Лошади — верный ориентир. Должно быть, я уже у цели своего путешествия. Напоследок оглянувшись на лошадиную голову, я устремилась вперед и вскоре наткнулась на табличку с весьма милой надписью: "Частная собственность. Нарушители преследуются по закону".

Тропинка ныряла под табличку и вырывалась на простор. Я вылетела на зеленый луг, повсюду, куда ни глянь, паслись лошади всевозможных мастей. Дальше тропинка огибала луг и взбегала по склону холма, петляя меж раскидистых дубов.

Дом Гарри стоял на самой вершине. Когда–то это было жилище арендатора. Изысканная медная табличка на белой входной двери с угольно–черными петлями гласила: "Вход для торговцев. Остальным — со двора". Поскольку мой дружелюбный стук не нашел никакого отклика, я открыла дверь и решительно вошла. Вера и Гарри никогда не отличались пристрастием к глупым условностям, а я успела по дороге убедить себя, что старые времена могут вернуться.

Перешагнув порог, я позвала Гарри, но ответа не последовало. Дом был совсем маленьким, холл в нем отсутствовал, и я оказалась в довольно симпатичной гостиной. Большую часть комнаты занимали лестница и огромный камин, выступающий чуть ли не до середины, но гостиная не выглядела тесной, поскольку стены были выкрашены в белый цвет, а мебель из светлой сосны не казалась громоздкой. Несколько минут я бродила по комнате, рассеянно поглядывая в окна. Наверное, Гарри отправился к своим лошадям. Возможно, их пора кормить. Мысль о еде, пусть даже о мешке сена, вызвала у меня приступ зверского аппетита.

Дверь рядом с небольшим комодом, по моим предположениям, вела на кухню. Меня посетила гениальная мысль: если приготовить для Гарри обед, то это будет идеальным способом растопить лед между нами и вернуться к прежним безоблачным отношениям. Вот только незадача: по домоводству у меня были самые плохие оценки за всю историю нашей довольно старинной школы. Ладно, уж намазать–то хлеб маслом и вскрыть банку тушенки я в состоянии.

Дверь действительно вела на кухню, но мои грандиозные планы относительно тушенки рухнули. На кухонном столе рядом с бутылкой хереса и вазой, полной фруктов, красовался початый мясной пирог с восхитительной золотистой корочкой. Вот это да! Хорошая, однако, жизнь у землевладельцев. Должно быть, Гарри обзавелся приходящей домработницей, которая балует его деликатесами. Я наполнила чайник и двинулась к шкафчику за посудой, и тут мой взгляд наткнулся на две тарелки, скромно прятавшиеся за блюдом с пирогом. Я посмотрела на часы, подаренные Энгусом, которые лежали в маленьком кармашке на поясе — ну точь–в–точь как у настоящей гувернантки. Скорей бы уж появился Гарри!

Вся бравада в один миг слетела с меня. Ладони вдруг сделались липкими, и я поймала себя на том, что умираю от желания погрызть ногти. От глубокого вздоха боковой шов на лифе моего подросткового платья угрожающе затрещал. Чем бы заняться? Может, быстренько осмотреть дом?.. Неразумное желание. Ферджи любила говаривать, что любопытство сгубило кошку, и зачастую оказывалась права.

Проворно взобравшись по лестнице, я очутилась перед плотно закрытой дверью. Рука сама потянулась к ручке, и только толкнув дверь, я осознала, что совершаю большую ошибку. Картина, представшая моим глазам, наглядно подтвердила запоздалое опасение — дело было вовсе не в том, что всегда аккуратный Гарри на сей раз не удосужился прибрать постель… Постель, точнее, зеленое махровое покрывало двигалось! Под ним что–то извивалось, словно неизвестный пловец тренировался, накрывшись с головой. Существо под покрывалом дергалось, запутываясь в складках все сильнее, брыкалось, хрипело и наконец вырвалось на поверхность, задыхаясь от смеха.

— Гарри, прости меня, но я заснула. Ты же сказал, что скоро вернешься… — выдохнуло существо и вдруг осеклось.

Я видела лишь буйство черных волос и сверкающие огромные темные глаза. Рот был надежно закрыт покрывалом. Но я и так увидела вполне достаточно. Это… это существо воплощало собой мое представление о женской красоте.

Пытаясь усмирить сердцебиение, я разглядывала незнакомку, словно явившуюся из восточного гарема, и пыталась убедить себя, что во всем есть и светлая сторона: возможно, Гарри сейчас под бочком у этой красавицы и мне больше не придется шастать по дому, разыскивая его. Кроме того, я же не застала их сцепленными, словно сиамские близнецы… Вот–вот, в этом случае я наверняка отдала бы концы, а так все в порядке — я жива–здорова. Да и вообще, я ведь заявилась сюда только для того, чтобы попросить Гарри стать моим сообщником…

— Доброе утро, — благовоспитанно сказала девица. — Вы не считаете, что нам следует представиться?

Я спрятала трясущиеся руки за спину, вздернула подбородок и попыталась растянуть губы в надменной улыбке, но они так дрожали, что вышла лишь страдальческая гримаса.

— Ну же. (Какая чудесная томная хрипотца у этого голоса…) Вы, наверное, с Гарри очень близки, раз ты свободно разгуливаешь по его дому. Так кто ты, милая незнакомка? Любимая сестричка Гарри? Или его мамочка?

Да эта мерзавка надо мной потешается! И Ферджи еще уверяет, что это я от природы насмешливая и наглая!

И тут меня прорвало. Я быстро наклонилась и с силой дернула за покрывало. От неожиданности красавица опрокинулась на подушки. Значит, это наглое существо знай себе лакомится восхитительным мясным пирогом, хересом и фруктами, а мне не перепадало ничего, кроме подгоревших сосисок и черствых плюшек!..

— Ишь чего! — прошипела я сквозь зубы. — К твоему сведению, я его жена! А ты всего лишь еще одна дурища, которую он обманом заманил к себе в постель! Как вспомню, чего я натерпелась от всех его баб, так удивляюсь: и почему только не утопилась в ближайшем болоте… — Я скрипнула зубами. — Да и утопилась бы, если бы не малыши. Их у меня шестеро, и все плачут и зовут любимого папочку.

Я выпрямилась, выпятила грудь и пронзила девицу уничтожающим взглядом, после чего удалилась, весьма довольная своей речью. Это послужит ей уроком! Но на лестнице меня догнал гортанный смех. Влетев на кухню, я захлопнула дверь и уткнулась в нее лицом, глотая слезы. От смакования собственного горя меня отвлек скрип, раздавший за спиной. Дверь в сад… Вот и он, лорд Гарри Любимец Женщин? Я быстро вытерла слезы, по старалась нацепить маску беззаботности и решительно повернулась. Гарри как ни в чем не бывало выкладывал из коричневого бумажного пакета бутылку сливок и упаковку сыра.

— Ну, что я тебе говорил? Миссис О'Лири будет только рада оказать мне… — Он поднял взгляд. Тесса! — Сливки и сыр едва не выскользнули у не из рук, Гарри в последнее мгновение поймал их прижал к животу. — Это так неожиданно…

Вообще–то неожиданным было выражение е глаз. Он был рад меня видеть. Ничто не могло скрыть радости, светившейся в этих темно–синих глазах, пока он украдкой не посмотрел на дверь, которая чуть приотворилась, стоило мне отлипнуть от нее. Сквозь щель открывался отличный вид на лестницу.

— Очень рад тебе!

Это приветствие Гарри скорее проорал, наверное, предупреждал ту, другую гостью, чтобы она не забыла одеться. Зря старался. Птичка уже упорхнула. На меня вдруг снизошло спокойствие. Мне было грустно и в то же время смешно.

Я показала на пирог:

— Похоже, ты ждешь гостей. Гарри, прости меня за нахальное вторжение. Мне не следовало входить без твоего разрешения.

Взгляд его приобрел хорошо знакомую загадочность.

— Вопреки распространенному мнению, холостяки не сидят на диете из сандвичей с повидлом. Как видишь, я неплохо себя обслуживаю. Ты ведь останешься пообедать? Отметим нашу встречу бутылочкой доброго вина. Не могу поверить, что ты здесь, Тесс. Когда мы виделись в последний раз… боюсь, я поступил несколько необдуманно…

— Забудем. Я хочу, чтобы мы были друзьями, Гарри.

— Друзьями… — Он замолчал, отвел взгляд, затем вновь посмотрел на меня. — Да, наверное… Ты прекрасно выглядишь, Тесса, но… слушай, извини, я утром выхлебал целое море кофе, и если не наведаюсь в туалет…

Он выскочил в гостиную и, перепрыгивая через ступеньки, взбежал по лестнице. Спустя несколько секунд он уже несся вниз, но на полпути внезапно остановился и прищурился.

— Мне следовало догадаться. — Прислонясь к стене, Гарри сложил на груди загорелые руки. Удивительно, как в своих старых выцветших джинсах, порванных над коленом, он умудрялся выглядеть так, словно сошел с обложки журнала мод. Губы его скривились в ехидной улыбке. — И что ты с ней сделала? Похоронила в погребе?

— Не говори глупостей. — Я исподлобья смотрела на него. Он сердится? Неужели эта женщина ему небезразлична? А может, все дело во мне? Что, если его тошнит от формы моего носа или же опущенные уголки губ придают мне вовсе не тоскующий, как я думаю, а отталкивающий вид?.. — Какая чушь! — беззастенчиво соврала я. — Твоя подружка отнеслась ко мне чрезвычайно дружелюбно. Наверное, она вышла через переднюю дверь, когда ты вошел через заднюю.

— А своего очаровательного нахальства ты не растеряла. — Гарри перегнулся через перила и, прижав руки к груди, продекламировал с придыханием: — О, Тесса! Не потому ль явилась ты сюда, чтобы я опять просил твоей руки, ибо священник, твой отец, велит вступить тебе в союз с противным старцем Синей Бородой?

— Я ведь сказала, что хочу, чтобы мы были друзьями.

— Твое желание — закон! — Гарри ловко перескочил через перила и приземлился у моих ног. — Я передам твои извинения своей знакомой в нашу следующую встречу. А сейчас давай–ка поедим!

На кухне Гарри с удивительным проворством приготовил обед. На стол шлепнулись сыр, сливки, хлеб и пачка масла, в пирог безжалостно вонзился нож.

Тарелка нужна? — Передо мной приземлилась тарелка. — А вот и салфетка!

Оторвав кусок бумажного полотенца, Гарри попытался самолично заткнуть его мне за воротник, но я выдернула "салфетку" и скромно расстелила на коленях.

— Прости, — плотоядно произнес Гарри. — Это все моя низменная натура! Кушать подано, злобная искусительница.

Какое коварство с его стороны — вести себя столь обезоруживающе. Я не могла долго на него сердиться, хотя, возможно, это было вовсе не так уж и плохо. Ко мне снова вернулось хорошее настроение. Может, я все–таки превозмогла свою любовь к этому несносному человеку?..

— Кстати, о злобных людях и дурных делах… — Я вертела в руках вилку. — Мне хочется наконец–то заняться чем–то стоящим, и я решила вступить на путь преступлений. А здесь я для того, чтобы просить тебя, самого очаровательного мошенника на свете, стать моим сообщником в одном темном деле.

— Эзопов язык мне недоступен, — отозвался Гарри, возвращаясь к столу с чайником в руках.

— Ладно, так уж и быть, переведу. Я собираюсь подстроить преступление, в котором буду жертвой, а ты преступником.

— Ты, случаем, никаких колес не наглоталась? — Гарри заботливо склонился надо мной, осторожно приподнял веки и внимательно изучил зрачки. — Похоже, наркотики тут ни при чем. А раз так, единственное разумное объяснение — ты связалась с какими–то подозрительными личностями. Ты меня удивляешь, дорогая Тесса. Дочери священника не пристало заниматься темными делишками.

— В том–то все и дело. — Я облокотилась о стол, надеясь, что Гарри по достоинству оценит мой тоскливый взгляд. — На самом деле я вовсе не дочь священника. Я нечто безымянное, и даже точная дата моего рождения неизвестна.

Гарри откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Ладно, выкладывай, в чем суть твоей аферы. Уж не хочешь ли ты похитить половину женского населения Великобритании в возрасте от тридцати пяти до шестидесяти лет и держать их в заложницах до тех пор, пока кто–то из дамочек не сознается, что она и есть твоя мать? Брось, Тесса! У тебя прекрасные родители. Неужели ты намерена отказаться от них, когда найдешь настоящих? Кроме того, тебе не приходило в голову, что ты слегка жадновата? Вообще–то у людей обычно один отец и одна мать. Постой–ка, постой–ка… Уж не собираешься ли ты взломать отдел регистрации или здание суда, где хранятся документы об усыновлении, и вынести свою папку под моим плащом? Нет, вряд ли. Ты ведь сказала, что это я буду злодеем, а ты — жертвой. Верно?

— Верно. К тому же красть мои документы все равно без толку, поскольку мне и так известно, что официально до появления в доме священника я не существовала. Но ты на правильном пути, Гарри. Я действительно хочу выяснить свое происхождение. — Я подтолкнула к нему свою чашку, и он вновь наполнил ее. — Спасибо.

Я потихоньку прихлебывала чай, искренне надеясь, что мне удастся объяснить все так, что Гарри не придет в голову, будто я окончательно рехнулась и потеряла всякую связь с реальностью.

— На прошлой неделе я побывала в Стратфорде^[4], на экскурсии.

— Не слишком оригинальное путешествие, но вполне безвредное.

— Я упомянула Стратфорд только для того, чтобы объяснить тебе, как очутилась в некоей деревушке под название Флаксби—Мид, где…

— А вот это уже несколько оригинальнее. Хотя без Барда^[5] соломенным крышам и холмистым зеленым лугам не хватает основательности. Впрочем, там родился…

— Ты перестанешь меня прерывать или нет?! У нас была такая веселая компания — в жизни не видела столько радушных женщин средних лет в серых беретках и темно–синих куртках. Мы остановились, чтобы выпить кофе, в маленьком старинном кафе в стиле эпохи Тюдоров, расположенном прямо посреди Флаксби—Мид. Ничего особенного там не подавали, если не считать потрясающих челсийских булочек, но пока мы сидели за столами, застеленными скатертями в сине–белую клетку, произошло нечто непредвиденное. Водитель автобуса внезапно почувствовал себя плохо.

— Ничего себе развлеклись, — заметил Гарри.

— Не хочу показаться бессердечной, но, похоже, ничего страшного с ним не случилось, а мне его болезнь оказалась на руку. Как твердит Ферджи, "это предписано судьбой". Вот он здоров, сидит себе веселый и толстый в углу, попивает чаек и радостно треплется с какой–то седой старушкой из местных, а в следующее мгновение уже на карачках ползет в мужской туалет. Только до женского оказалось гораздо ближе. Водитель буквально проломил дверь, где его чуть не растоптали выбежавшие в панике дамы.

— К чему ты клонишь, милая Тесса? Старушенция подмешала ему в чай мышьяку? Ладно, прости, больше не буду перебивать.

— Спасибо тебе за доброту. Причина его недомогания мне неизвестна, может, съел на завтрак селедку с душком, но пассажирам пришлось ждать целый час, прежде чем прислали замену. Одна из экскурсанток, существо необъятных размеров с командирским голосом, предложила осмотреть…

— Постой–постой, позволь самому угадать. — Гарри закрыл глаза. — Развалины монастыря?

— В самую точку! Знаешь, какие достопримечательности есть в Уорикшире? Ты небось думаешь, что раз я дочь священника, то меня хлебом не корми, дай побродить меж готических руин? На самом деле, дорогой Гарри, руины меня всегда пугали. Причем гораздо сильнее, чем кладбища, где есть уверенность, что все останки надежно упрятаны под землю. Так вот, оказавшись среди живописных развалин, я — исключительно чтобы поддержать разговор — объявила одной из любительниц древностей, что, будь этим колоннам не пятьсот лет, а пять, городской совет постановил бы их снести. Разумеется, дамы в беретках едва не разорвали меня в клочья. По счастью, вовремя подоспел один из папиных коллег. На дорогу, которая вела мимо развалин, вырулил автомобиль с откидным верхом. Драндулет почихал, остановился, и из него выбрался джентльмен, представившийся преподобным Эгриноном Хамом.

— Странное имечко для священнослужителя.

— Да, и вид у него был не менее странный. Преподобный Хам нисколько не похож на священника. Ферджи утверждает, что представителей церкви всегда можно узнать по походке — они, мол, вечно витают в облаках и никогда не смотрят под ноги. Но мистер Хам передвигался совсем иначе. У него была какая–то скользящая, я бы даже сказала крадущаяся, походка. Помимо этой особенности он обладал еще и буйными кудрями апельсинового оттенка и таким длиннющим носом, что им можно пользоваться вместо отмычки, но в остальном мистер Хам был…

— Очаровательным? — с подозрительной готовностью подхватил Гарри.

— Скажем, компанейским. Стоило собраться вокруг него небольшой кучке дам, как он тут же пустился проповедовать. В смысле, без остановки разглагольствовать о монахах–гилбертизинцах.

— Гилбертинцах.

— Неважно. Мистер Хам рассказал, что живет в Кенте, а в эти края приехал в отпуск. И каждый день он посещает бывшую монастырскую трапезную, дабы впитать в себя атмосферу святости. По его мнению, общение с духами куда лучше общения с местными жителями, на редкость угрюмыми и неразговорчивыми типами.

— К местным священникам это тоже относится?

— Не знаю. — Хлебнув остывшего чаю, я задумчиво отщипнула от пирога. — Мне кажется, преподобный Эгринон даже моего уравновешенного папу вывел бы из себя. Он слишком восторженно, даже для протестанта, описывал излишества монашеской жизни. Обед состоял из семи блюд и подавался на золотых тарелках, а монахи весь день только тем и занимались, что почитывали богохульника Джефри Чосера. Гуляке Генриху Восьмому следовало бы нанять преподобного Хама, чтобы тот обосновал его разрыв с католичеством. Видел бы ты, как затрепетал нос Эгринона, когда он сообщил, что братья–монахи черпали чувственные наслаждения не только из книг. А в довершение всего мистер Хам поведал нам об одном отвратительном скандале.

— Монах обрюхатил деревенскую девственницу и родился нечестивый ребенок?

— А ты быстро соображаешь. — Чай совершенно остыл, и я отодвинула чашку. — Хотя такое наверняка случалось не раз и не два. Правда, на этот раз все было гораздо ужаснее, так как этот бедный монах–нечестивец повесился.

— Замечательная история!

Я сердито посмотрела на Гарри.

— Может, ты перестанешь ухмыляться? История действительно очень печальная. Бедную девушку семья выставила из дома. И не говори мне, что в те дни это было в порядке вещей. Даже для замшелого шестнадцатого века они поступили отвратительно! Куда бедняжка могла податься? Есть какая–то ирония в том, что обычно в таких случаях за помощью обращались в монастырь.

— А куда же еще? Поскольку все монахи — братья, ребенок неиспытывал недостатка в дядюшках. Меня бы не удивило, если бы веселая монашеская семейка решила взять малыша на воспитание, а мамашу в наказание за грехи постригли бы в монахини.

— Господи, Гарри, разве можно смеяться над этим! Ты точь–в–точь как преподобный Хам. Он так и лучился удовольствием, рассказывая, как бедная девушка едва пережила роды, а затем попыталась утопиться в деревенском пруду, битком набитом лягушками. А уж когда Эгринон перешел к описанию смерти ее бесхребетного любовника, так буквально приплясывал! Стоя среди этих мерзких развалин, я в полной мере прочувствовала ужас, который должна была испытывать несчастная девушка, родив малютку. Кто мог осмелиться помочь ей? Ладно, пусть я слишком сентиментальна, но у меня для этого есть основания. Потому что… потому что юная мать закутала ребенка в одеяло, положила его в корзину и оставила на пороге дома одной зажиточной, но бездетной семьи. А к одеяльцу ребенка приколола записку, которая гласила: "Это ваша дочь Тесса". Можешь себе представить, Гарри, что я ощутила, услышав эти слова! Монаха звали Тессаил… Эти добрые люди вырастили девочку как собственную дочь, и впоследствии она вышла замуж за дальнего кузена.

— Очень занимательная история, хотя и слегка затянутая. Но…

Я скорее почувствовала, чем увидела, как Гарри напрягся, и продолжила:

— …но ровным счетом ничего. Ее муж унаследовал дом неподалеку от Флаксби—Мид то ли по праву майората, то ли как–то еще, и потомки Тессы до сих пор обитают в жилище своих предков, которое носит весьма примечательное в свете этой истории название — "Кельи". По иронии судьбы, этот дом был построен на монастырской земле через несколько лет после того, как протестанты изгнали монахов.

— Ну и отлично! Все хорошо, что хорошо кончается. — Гарри встал и сладко потянулся, под тонким свитером заходили мышцы.

— Не совсем. — Глядя на него, мне не понадобилось изображать тоску в своем голосе. — Тесса так и не узнала, что сталось с ее матерью.

— Так сказал твой весельчак священник? Тесс, ты неисправимая мечтательница. — Гарри подошел ко мне и обвил вокруг пальца прядь, выбившуюся из моего респектабельного пучка. — Легенда многое бы потеряла, если бы падшая женщина окончила свои дни счастливой толстухой, а смерть ее наступила от того, что она поперхнулась пивом в местной таверне. Не смотри на меня так! Я не хочу, чтобы ты мучилась, воображая себя воплощением своей древней тезки.

— Гарри, это не все!

Он тотчас отодвинулся от меня.

— Тесса, милая, давай устроим маленький перерыв. Не можешь же ты всерьез полагать, что раз твоя собственная история имеет черты сходства с неким ветхим преданием весьма сомнительного свойства, то, значит, твоя мать живет поблизости от Флаксби—Мид? Ладно–ладно, я допускаю, что ты наткнулась на очень интересное совпадение. Но за год в деревушке наверняка бывают тысячи туристов, и каждый из них выслушивает ту же самую историю. Раз уж мы решили фантазировать, то позволь мне предположить, что некая не слишком богатая женщина, оказавшись беременной, вообразила, что, может, ее ребенку больше повезет в жизни, если он появится на свет не просто так, а в ореоле старинной романтической истории.

Я терпеливо вздохнула.

— Гарри, выслушай, прошу тебя. Первое — у нас есть легенда. Второе — Флаксби—Мид находится неподалеку от Кингс—Рэнсома. И третье — я обнаружила Монашескую гончарню. Должна сказать, расположена она очень удобно, прямо рядом с кафе. Угадай, что я там нашла среди уродливых солонок и перечниц? Глиняную грелку–бутылочку в форме монаха! Точную копию той, что положили вместе со мной в корзину.

"Ну же, Гарри! Начни воспринимать меня всерьез!"

Но он даже не подумал услышать мой молчаливый призыв. Прислонившись к буфету, Гарри взирал на меня с отвратительно сочувственной улыбочкой. Мне стало тошно. С каждым мгновением становилось все яснее и яснее, что Гарри Харкнесс — не тот человек, который мне нужен.

— На следующий день, — голос мой был холоден, — я снова отправилась во Флаксби—Мид. Не знаю уж, на что я надеялась. Даже без язвительных замечаний преподобного Хама я прекрасно знала, что такое маленькие английские деревушки, и потому понимала, что без толку стучаться в двери домов и обиняками выспрашивать о моем происхождении. Так что я сразу устремилась в знакомое кафе и заказала целую гору челсийских булочек. И на третьей булочке меня вдруг осенило. Мне пришла в голову мысль, что нам с тобой следует ступить на преступную стезю!

Очень хочется думать, что мою улыбку можно было назвать колдовской.

— Это что–нибудь неприличное с поцелуями и прочим развратом? — Он придвинулся ближе и страстно задышал мне в шею.

— Вряд ли, если судить по тому, что послужило источником моего вдохновения, — ответила я, не отрывая взгляда от своих рук, чопорно сложенных на коленях. — Эту замечательную идею подали мне две пожилые, но весьма энергичные старые девы. Они сидели за столиком в углу. Их невозможно было не заметить. Им только не хватало табличек на шее: "Не подходить. Опасно для жизни". Поразительно. Я думала, что подобные персонажи остались только в книгах. Кстати, о книгах! Их столик был просто завален книгами. Библиотечными книгами.

— Может, хочешь освежиться стаканчиком сидра, а то у тебя, похоже, в горле пересохло? — Гарри принялся шарить в буфете. — Прости, что перебиваю, но прежде чем ты продолжишь, я хотел бы признаться, что у меня нет привычки бить по голове пожилых дам… — Он помолчал, словно взвешивая в каждой руке по стакану, потом разлил сидр. — Однако валяй дальше. Как выглядели эти забавные старушенции?

Я встала, и мы чокнулись.

— На той, что поменьше, была сиреневая жилетка, сиреневая кофта, длинная юбка в сиреневую полоску и сиреневые перчатки, которые она не снимала, даже поглощая пирожные. Ах да, на голове у нее была жуткая шляпка. Щегол, сидящий в гнезде из перьев! А вторая…

— Ее подруга!

— Как оказалось, сестра. Представь себе сине–красное домотканое платье, лакированные желто–зеленые туфли, шаль, похожую на грязное посудное полотенце, и огромные серьги. При каждом движении они так колотили ее по щекам, что я боялась, как бы несчастная не потеряла сознание. Волосы у нее были подозрительно черного цвета, а прическа напоминала воронье гнездо, изрядно пострадавшее от бури. Старушка смахивала на хиппи преклонных лет. Словом, она была очень странная. Точнее, обе были очень странными!

Гарри допил остатки сидра.

— Не поверишь, но твое описание прекрасно подходит двум пожилым родственницам моего родителя.

— Правда? — Я едва не сбилась с мысли. — Даже не знала, что у тебя есть другие родственники, кроме тетушки в Девоне. Кстати, ты непременно должен познакомить ее с моим папой. Так вот, увидев груды книг, я подумала, что было бы неплохо провести утро за поисками каких–нибудь сведений об этом малодушном Тессаиле и его жертвах. И тут услышала, о чем говорят старушки. Они обсуждали исторические любовные романы. Ну, знаешь, когда граф знакомится с девушкой и так далее. Подожди, дай доскажу. Они чуть не поцапались из–за того, кому первой читать "Разбойника и мстительницу". Это было потрясающее зрелище! Интересно, что сталось бы с разбойником, осмелься он холодной мрачной ночью напасть на этих старушонок, выскочив из кустов? Я сидела за своим столиком, скрытая каким–то растением в кадке, с которого свисали пластиковые апельсины и лимоны, и размышляла над этим вопросом, когда к пожилым дамам подошла официантка — можешь себе представить, она сделала книксен! — и назвала их по фамилии. По той самой фамилии. По фамилии той семьи, которая вырастила первую Тессу.

Я медленно прошлась по кухне.

— Теперь ты понимаешь, что все было предрешено?

— Предрешено?

— Да. Услышав это, я тотчас поняла, что мне нужно сделать.

— Выдать себя за члена некоего исторического общества, чтобы выведать у экстравагантных старушек, не знают ли они о каких–нибудь современных аналогиях старинного семейного предания? К чему такие сложности, Тесс? Если ты действительно считаешь, что эти пожилые дамы могут тебе помочь, я…

— Что? Порекомендуешь спросить их напрямую? Гарри, ты слушаешь меня или нет? Я же говорю о двух женщинах далеко за шестьдесят, в мире которых самый смелый намек на секс — это упоминание об обнаженной лодыжке. Предположим, двадцать лет назад член их семьи или кто–то из домочадцев родил ребенка и этот эпизод удалось замолчать. Неужели они с готовностью выложат все первому встречному, кто обратится к ним: "Привет. Вам имя Тесса Филдс ничего не говорит?" Конечно, они ничего не скажут, но, быть может, если они познакомятся со мной…

— Это было бы нетрудно устроить, — задумчиво сказал Гарри, и я почувствовала прилив надежды. Несмотря ни на что, он все–таки заинтересовался.

— Безусловно, устроить случайное знакомство с ними будет нетрудно. Что–нибудь всегда можно придумать. Но этого мало. Мне потребуется время. Хоть немного времени, чтобы войти к ним в доверие. А для этого нужно каким–то образом продлить пребывание в "Кельях".

— Может, тебе напроситься к ним на вечерний чай?

— Да нет! — Я рассеянно воткнула в пучок выпавшую шпильку. — Мне понадобится не меньше недели. И вот здесь на сцене появляешься ты, Гарри. Под маской современного разбойника с большой дороги.

_ Что?! — Он схватил бутылку сидра и внимательно посмотрел на этикетку. — Может, здесь указана заниженная крепость?

Я раздраженно взмахнула рукой, привлекая его внимание.

— Сядь и послушай! Все не так страшно, как кажется. Никто тебя не просит грабить старушек. Надо всего лишь разыграть циничное нападение на мою собственную персону, которое приведет меня в такой трепет и нервное возбуждение, что я потеряю память. Причем в присутствии старушек. Эту сторону я еще не проработала… в смысле, как привлечь их на место действия, но уверена, что вместе мы решим этот маленький вопросик. Что еще тебе сказать? — Я не могла прочесть выражение его пронзительно–синих глаз и решила, что это, наверное, к лучшему. — Давай подумаем. Фамилия старушек Трамвелл. Они живут в просторном доме под названием "Кельи". И честно говоря, я не думаю, что они откажут мне в гостеприимстве на то время, пока я одновременно не восстановлю свою память и не раскрою свое происхождение.

Гарри отнюдь не примирился. Он недоверчиво покачал головой.

— В высшей степени возмутительный и дурацкий план. Думаешь, если эти женщины стары, значит, они непременно дряхлы и немощны? Хотя в воспитательных целях надо дать тебе возможность пройти через это — провести недельку среди нафталина и изъеденной жучками мебели. — Он сунул руки в карманы штанов и посмотрел на меня. — Когда ты замышляла весь этот спектакль, тебе не приходило в голову, что старушки могут попросту вызвать полицию? Неужто ты всерьез полагаешь, будто после ареста ты избежишь медицинского осмотра и не загремишь в психушку?

Наверное, я могла бы догадаться… Разве Гарри не подводил меня и раньше? Я вскочила, едва не опрокинув стул, который жалобно пискнул, проехавшись по полу, и принялась озираться в поисках сумочки.

— У тебя ее не было, — насмешливо оповестил Гарри.

— Мне следовало помнить о твоей способности испортить что угодно, Гарри Харкнесс.

Проследовав к кухонной двери, я толкнула ее, некоторое время постояла на пороге, покусывая губы, и наконец обреченно буркнула:

— До свидания.

— Тесса, никто не желает тебе счастья больше меня. Что бы между нами ни случилось, ты для меня по–прежнему самый главный человек на свете. Но… — Если это признание в любви, то произнесено оно было до странности обыденным тоном.

Однако именно этот скучный голос меня тронул. Я развернулась, подбежала к Гарри, обхватила его руками за шею и уткнулась лицом в уют рубашки из грубой ткани. Его пальцы медленно и нежно двигались по моим волосам, методично избавляя их от шпилек. В мгновение ока я забыла про наши ссоры, и про нахальную девицу в его постели. Мы были заодно. Мы всегда были заодно.

— И все же я повторяю, — раздался приглушенный голос, — что твой замысел безумен, возмутителен и, по всей видимости, бессмыслен.

Расцепив руки, я медленно отстранилась от Гарри. Нужно быть рассудительной, логичной и невозмутимой, что весьма трудно, когда вдыхаешь головокружительный запах его лосьона после бритья и пытаешься убаюкать себя мыслью, будто все, что вне этой комнаты, не имеет значения.

— Почему безумен, возмутителен и бессмыслен?

— Безумен, потому что шансы осуществить его более чем минимальны, если только у тебя нет в рукаве парочки тузов. Возмутителен, потому что ты этих женщин совсем не знаешь, и бессмыслен, потому что нет никаких доказательств твоей связи с этой семьей.

— Хорошо. — Я заправила за ухо непослушную прядь. — Туз в рукаве у нас есть — пристрастие сестер Трамвелл к романтическим историям. У них же, бедняжек, нет иных развлечений, кроме похода за покупками дважды в год в универмаг "Харродс" и рождения еще одного ребенка у принцессы Дианы. Думаю, будет даже неплохо, если мы дадим старушкам возможность наяву пережить одну из их фантазий. Что касается моих связей с обитателями "Келий", то мне действительно хотелось бы думать, что я потомок той самой Тессы, — тогда бы все сошлось один к одному. Но даже если не так, все равно в доме сестриц Трамвелл может найтись нечто такое, что имеет отношение к моему происхождению.

— Тесса, но почему тебя совершенно не интересует твой отец?

— А зачем он мне нужен? У меня есть мой чудесный папа.

— Но ты же не можешь отрицать роль мужчины в твоем появлении на свет, даже если у тебя нет желания с ним познакомиться.

Я покачала головой.

— Ферджи всегда говорила, что, по ее мнению, мой настоящий отец во всех смыслах был случайным партнером, для меня же он вроде водителя, скрывшегося с места происшествия. Если бы он остался рядом с матерью, ей бы не пришлось делать то, что она сделала. Гарри, ты ведь мне поможешь? Пожалуйста!

Я протянула ему руки, и он медленно сжал их.

— Да, Но по своим соображениям, а не по твоим.

Я почувствовала себя такой счастливой, что даже не удосужилась спросить себя, а что, собственно, Гарри имеет в виду.

Глава третья

При всей своей браваде я все–таки время от времени испытывала угрызения совести из–за того, что собираюсь обмануть двух невинных старушек. В утро великого события я никак не могла согреться. В ушах назойливым рефреном звучали слова Ферджи: "Бог оплачивает долги не деньгами". Хотя, к счастью для ее душевного спокойствия, Ферджи не ведала, на что способна моя греховная натура. Они с папой не подозревали ничего дурного, наивно полагая, что я отправилась в прощальное путешествие по Костволду.

В своем первом послании из Девона Ферджи сообщала, что в дальнейшем будет направлять корреспонденцию на адрес почтового отделения в Кингс—Рэнсоме. Она вовсю занимается основанием нового варианта Женского хора, а также твердо противостоит местным дамочкам, которые так и вертятся вокруг папы. Что может быть притягательнее для хищнических женских инстинктов, чем новый священник в идеально чистом доме? Да, провозглашала Ферджи, она считает своим моральным долгом отражать атаки этих вертихвосток, особенно после того, как папа, вопреки обыкновению, проявил склонность сбиться с пути истинного и пригласил на чай Руту, сестрицу Веры Харкнесс, причем потребовал подать не как–нибудь, а в серебряном чайнике!

Каким же невинным все это выглядело. Если бы Ферджи увидела меня в "Кельях" в ту первую ночь, когда я лежала на узкой кровати в комнате, которая пятьдесят лет назад была детской, она бы наверняка выволокла меня оттуда за волосы…

Не отрывая головы от подушек, я оглядела комнату. Невозможно было не ощутить суеверного страха. В воздухе стоял слабый запах высушенной лаванды, но он не мог подавить странного чувства, будто здесь все давным–давно умерло. Заляпанный чернилами письменный стол, горбатая лошадка–качалка, потрепанные книжки с картинками и куклы казались призраками чьего–то далекого детства. Куклы были хуже всего — со своими невидящими глазами и навеки застывшими фарфоровыми улыбками. В самом центре просторной комнаты висели огромные качели, прикрепленные к потолку толстыми канатами с кольцами. Скрип, скрип, скрип. Меня совсем не радовала мысль проснуться ночью от скрипа виселицы, установленной на продуваемой всеми ветрами пустоши.

И чего это я жалуюсь? Разве моей любительской театральной постановке не требовалась определенная атмосфера? Этакий саспенс, приятно щекочущий нервы. Правда, кроме атмосферы нужна была такая малость, как актеры. Чтобы Гиацинта с Примулой согласились играть роли, которые я им отвела. Впрочем, до сих пор они вполне оправдывали надежды. Спектакль разворачивался на удивление гладко. Правда, я совершенно неожиданно для себя жутко испугалась во время притворного нападения, но быстро поняла, что это нормальная женская реакция на идею изнасилования, которая не имеет ничего общего с личностью Гарри. Так что все прошло прекрасно, если не считать появления на сцене, когда действие уже переместилось в "Кельи", двух довольно живописных эпизодических персонажей и сторожевого пса, способного загрызть любого. Никакого нашествия полицейских и врачей. Так почему же тот факт, что сестры Трамвелл поддались на проделку в духе маскарада эпохи Регентства, не кажется мне больше невинной шуткой, как это представлялось во время разговора с Гарри?

Именно Гарри предложил Тропу Аббатов в качестве декораций для первого акта любительской пьесы с криминальным душком. Через несколько дней после нашего разговора он сообщил мне, что под видом любопытного американского туриста провел небольшую разведку в баре "Золотой гусь". Гарри удалось выяснить, что мисс Примула Трамвелл каждый понедельник приблизительно в три часа дня проходит по Тропе Аббатов с целью посетить нуждающихся. Милое чудачество пожилого человека. Я понимающе кивнула. Да, старики всегда такие предсказуемые. Наверное, у сестриц невыносимо скучная жизнь. Но ничего, скоро мисс Примуле Трамвелл предстоит небольшое приключение!

Примула оказалась на редкость веселой и обходительной старушкой, но, направляясь с ней к "Кельям", я с удивлением размышляла, почему столь экстраординарное событие не вывело этот божий одуванчик из душевного равновесия. А может, предложение треснуть меня по голове для лечения амнезии означает, что за обличьем мягкого и пушистого создания скрываются стальные коготки? Или на меня так подействовала зловещая тишина аллеи? Гарри рассказывал, что местные жители почитают Тропу Аббатов почти священной. Должно быть, дело в другом: меня просто мучает совесть. Или все же здесь что–то иное?..

— "Кельи", — весело прощебетала Примула, когда мы наконец вышли из–под сени деревьев, — конечно, не дворец. Всего семнадцать спален и пять гостиных, не считая библиотеки. Некоторые люди находят идею построить дом на монастырской земле несколько неуместной, но у нас в роду шутят, что привидения дали обет молчания и с тех пор не заявляют о себе. Это очень старая шутка, так как наша семья живет в этом доме с первого апреля 1561 года. Землю даровал нам сам король Генрих. Мария Кровавая забрала ее обратно, так что строительство началось лишь тогда, когда королева Бесси^[6] вернула нам фамильные угодья. Да бог с ними! Если б не было королевских дрязг, то не было бы и истории. Раньше мы, то есть наш род, жили там, где сейчас находится Чейнвинд–холл.

— У вас прекрасная память, — сказала я с задумчивым вздохом, призванным показать, что собственное недомогание не дает мне покоя.

Смех Примулы прозвучал как серебристая россыпь колокольчика.

— Милое дитя, это же не мои личные воспоминания. Это не у меня, а у нашей милой деревушки Флаксби—Мид долгая память. Подобные легенды передаются из поколения в поколение. Вот, например, что рассказывают о моем прапрадеде и тогдашнем местном сквайре. Они затеяли дуэль прямо на обеденном столе, а вместо шпаг использовали ножи для разделки рыбы. Честное слово! А было время, когда мой собственный отец бросил в тюрьму за нарушение границ чужих владений отца Мод Крампет. Он стрелял дроздов, сидящих на наших деревьях.

Повернув влево, мы наконец сошли с Тропы Аббатов и двинулись по узкой мощеной дорожке. Справа виднелись развалины монастыря, а по другую сторону дорожки находился общинный выгон с пасущимся на нем скотом.

— Можешь себе представить, что когда–то эта дорога доходила до самого Уорика? — продолжала болтать Примула. — Прогресс, что ни говори! Хорошо еще, что нас пока не обступили многоквартирные дома. Единственное жилище поблизости принадлежит нашему дорогому другу мистеру Дизли.

Я тотчас насторожилась. Мисс Примула вдруг разрумянилась, а в голосе ее отчетливо зазвучали смущенные нотки:

— "Кельи" (сейчас мы их увидим) после окончания наших с Гиацинтой дней отойдут к сыну нашей кузины, так что мы последние потомки по прямой линии. Фиалка, наша единственная оставшаяся в живых сестра, живет в Америке и уже никогда не вернется в Англию. Ох, Америка! Тот, кто перебрался в эту диковинную страну, вряд ли когда–нибудь сможет вновь привыкнуть к нашим нарядам.

По спине у меня пробежал приятный холодок. Фиалка! Бумага с запахом фиалковых духов!

— Какие у вас очаровательные цветочные имена.

— Как приятно, что ты это заметила! Да, наша милая покойная мама обожала цветы. Ей повезло, что родились одни лишь девочки. Нас было четверо, но бедняжка Лилия умерла.

Холодок превратился в лед, что было совершенно глупо: Лилия могла умереть как в восемь месяцев, так и в восемьдесят лет. Я открыла было рот, чтобы сказать: "Мне очень жаль, а она…", но Примула чирикала без умолку. За группой вязов показались каменные ступеньки.

— Ни слова Гиацинте, милочка, но, честно говоря, самым любимым маминым цветком всегда была примула. А вот мы и пришли, осталось всего несколько ярдов. Осторожней на двух последних ступеньках перед воротами, дорогая. Дальше пойдем по садовой дорожке. Перед домом у нас, как ты видишь, всего лишь скромная лужайка. В наши времена привратников со сторожкой никто не держит.

Эта старушенция могла болтать сколько душе угодно — я все равно ее не слушала. Лужайка и в самом деле была такой, будто ее выкроили из куцего куска зеленой материи, но дом оказался поистине великолепен. Он словно действительно явился из романов эпохи Регентства, и я с первого взгляда страстно влюбилась в это сказочное строение из костволдского камня горчично–кремового цвета. Остроконечная крыша поблекла и казалась сизой, хотя кое–где еще можно было разглядеть розовые пятна. По стенам карабкались вьющиеся растения, создавая изящное переплетение стеблей и листьев, а над трехсводчатым портиком сине–зеленым огнем полыхало арочное окно–витраж.

Дверь открыл… должен был открыть до крайности чопорный дворецкий, но Примула собственноручно повернула дверную ручку. Мы очутились в просторном холле. Мои глаза тотчас углядели бесформенную груду сапог и туфель, тарелку с собачьим печеньем под столом и кучу грелок, сваленных в кресле. Фантазия потускнела, но это было даже к лучшему. В этом нереальном доме жили вполне реальные люди. Но никакой повседневный кавардак не в силах был изгнать из дома дух старины. Стены были обшиты резными деревянными панелями. Предки сестриц Трамвелл хмуро взирали с потемневших от времени портретов. Энгус Грант ответил бы им не менее хмурым взглядом. Но есть ли среди них первая Тесса? Преподобный Хам рассказывал, что семья переехала в этот дом, когда Тесса была еще молодой женщиной.

Мы остановились у подножия роскошной дубовой лестницы, чей сочный благородный блеск был следствием скорее возраста, чем знакомства с патентованной политурой. Ферджи наверняка не преминула бы заметить, что, судя по виду этой лестницы, щетка не касалась ее со времен первой мировой. А еще ей бы вряд ли понравилось, что выцветший персидский ковер весь в складках, но общую атмосферу царящего здесь убожества она назвала бы "первосортной". Для Ферджи всякий, кто опускается до покупки новой мебели, не стоит и ломаного гроша.

— Милый, милый родной дом! — пискнула Примула.

При этих словах дверь, с трудом различимая среди дубовых панелей, распахнулась и оттуда выскочила самая безобразная, самая злобная представительница собачьего рода (помесь бульдога и левретки), которую мне когда–либо доводилось видеть. Существо с оглушительным визгом заскользило по полу, вывалив слюнявый язык и выкатив желтые блестящие глаза. Я отчаянно надеялась, что своим блеском они обязаны близорукости. Как бы не так! Собака нацелилась прямо на мои ноги. А кости мои где она спрячет, под диваном?! Ужас заставил меня юркнуть за спину Примулы и, затаив дыхание, вцепиться в старушку. Губы прошептали сами собой:

— Милая собачка…

Невероятно! Существо тотчас опрокинулось на пол и прикинулось хладным трупом. Теперь понятно, откуда на персидском ковре столько складок!

— Хорошая девочка! Милая моя крошка, — мурлыкала тем временем Примула, любовно взирая на это собакообразное чудовище. — Минерва, будь так любезна сесть и подать нашей дорогой гостье лапку. Вот так, красавица моя.

Я боязливо ответила на дружеский жест Минервы, стараясь не обращать внимания на голодный блеск в желтых глазах, когда "красавица" обнюхивала мою руку.

— А это наша Минни, мисс… — пробормотала Примула. — Ой, как неловко с моей стороны. Можно ли надеяться, дитя мое, что ты уже чувствуешь первые признаки выздоровления?

Щекотливый вопрос. Если мое состояние будет совершенно безнадежным, сестры Трамвелл могут решить, что усилий некоей Мод Крампет окажется Недостаточно. С другой стороны, если плохо сыграю свою роль, то не достигну цели. Поднеся руку ко лбу, я опечаленно прошептала:

— Странно, когда собака ворвалась в холл, появилось воспоминание, будто кто–то пытался причинить мне вред, но потом все пропало. Все в полном…

— …тумане, — закончила Примула, понимающе кивнув.

Бросив сумку и шаль в кресло поверх груды грелок, она уже собиралась проследовать в другой конец холла, когда дверь вновь отворилась и на пороге материализовалась мисс Трамвелл номер два. Сегодня на ней был оранжевый вязаный кардиган, который обвис в плечах и распустился по краям. Пронзительная расцветка кофты подчеркивала желтоватый цвет кожи и делала черные волосы не просто подозрительными, а откровенно бесчестными. И как это я не заметила в кафе этого затуманенного взгляда из–под полуопущенных ресниц?

— Примула, дорогая, чай остывает. Ты знаешь, как я не люблю… — Увидев меня, Гиацинта осеклась. — Добрый день. — Тяжелые веки почти совсем закрылись. — Наверное, это вы заходили на днях за пожертвованиями в фонд незастрахованных автомобилистов? И дворецкий, конечно, сказал вам, что мы попрошайкам не подаем. Примула, нельзя быть такой мягкосердечной.

— Гиацинта, ты ошибаешься! — Примула легонько подтолкнула меня вперед и восторженно выдохнула: — Произошло нечто ужасное! Какой–то хулиган напал на эту бедную девушку на Тропе Аббатов. Какое–то ничтожество в безобразной кожаной куртке с нелепым шейным платком. Ах да! Я уверена, что он был хромой и с огромным шрамом через все лицо… Настоящий изверг! Какое счастье, что память меня пока не подводит. Дорогая, какое ужасное, ужасное бездушие! Но самое жуткое, Гиацинта, состоит в том, что бедняжечка от испуга совершенно потеряла память. Несчастное дитя не помнит, кто она, откуда и кто этот мерзавец.

— Так, значит, она не за деньгами пришла? — В голосе Гиацинты слышалось невыразимое облегчение. — Это так раздражает, когда в дверь стучатся посторонние, тем более если… — тут сестры обменялись многозначительными взглядами, — если знаешь, чьи проблемы не позволяют нам держать под рукой карманные деньги.

Мы с красоткой Минни навострили уши, надеясь услышать подробности о том, кто мешает держать под рукой карманные деньги. Но, увы, нам не повезло! Сестрицы не собирались распинаться о своих секретах.

Гостиная, куда провела нас Гиацинта, поражала своими размерами не меньше, чем холл. На стенах вплотную друг к другу висели картины. Середину дубового пола занимал выцветший от времени ковер, по обе стороны которого несли вахту два изрядно продавленных дивана, обитые розово–зеленым ситцем. Перед массивным камином валялось скомканное лоскутное одеяльце, которое немедленно оккупировала Минерва, предоставив нам счастливую возможность лицезреть ее несравненный профиль. На низеньком ореховом столике, примостившемся между диванами, стояли чайные приборы. Изящно изогнутые носик и ручка серебряного чайничка кокетливо выглядывали из–под полосатого чехольчика. Фарфоровая вазочка для печенья, заваленная крошками неясного происхождения, стояла рядом с молочником в синюю полоску, такой же сахарницей и тремя разномастными чайными парами.

Гиацинта жестом пригласила меня сесть на диван, обращенный к французскому окну, откуда открывался вид на чудесный сад позади дома. Я замешкалась, не в силах оторвать глаз от посуды.

— Простите, я, наверное, помешала. Похоже, вы ждали гостей.

Примула тут же все поняла. Она разразилась своим очаровательным мелодичным смехом.

— Милое дитя, не сочти нас выжившими из ума старухами, но Минни всегда составляет нам компанию за чаем. Она лакомится вон из той чашки, с короной королевы Виктории. Это позволяет нашей девочке чувствовать свою значительность. Но я уверена, что по своей доброте и бескорыстию она уступит тебе свое место.

— Пожалуйста, не надо! — вскричала я. На этот раз не было нужды имитировать предобморочное состояние. — Мне кажется, милая Минерва вовсе не в восторге от этой идеи!

— Боюсь, вы правы… — Примула укоризненно погрозила пальчиком лохматой глыбе, сверлившей меня желтыми глазами–блюдцами. — Вся беда в том, мисс Минерва, что ты у нас единственная собака, а потому не научилась делиться с друзьями. Я вызову Страша и велю принести свежего чаю.

Сказано — сделано, но сколько Примула ни дергала за шнурок, никакого эффекта, торопливых шагов я не услышала. Жаль, мне не терпелось увидеть дворецкого со столь необычным именем. Страш… Гм-м, может, он и в самом деле не столько дворецкий, сколько страж? Не дождавшись отклика, Примула отправилась на поиски слуги.

Схватив первую попавшуюся чашку и шваркнув ее на первое попавшееся блюдце, Гиацинта наклонила чайничек, и из носика потекла чуть теплая струйка.

— Тебе надо подкрепиться, — объявила она, — а потом мы обсудим твое положение. Вот молоко, вот сахар.

Я открыла рот и тут же захлопнула его, не решившись возразить. Губы Гиацинты, оранжевые, под цвет платья, сложились в полуулыбку.

— Прости. Как насчет молока без сахара?

Я скорее бы яду выпила, чем положила в чай сахар.

— Спасибо. — Я облегченно вздохнула, когда вернулась Примула.

— Странно, — задумчиво сказала она. — Страша нигде нет, а у Шанталь сегодня выходной. — Она посмотрела на меня. — Это наша горничная, цыганка. Шанталь — настоящий клад, но сегодня она отправилась на прогулку. Цыгане не любят подолгу засиживаться в четырех стенах, так что мы согласились на два выходных в неделю. Кроме того, медсестра Крампет предупредила, что суровое обращение с цыганкой недопустимо, если не сказать опасно. Кстати, Гиацинта, мальчонка нашей медсестры, Берти, тоже был на Тропе Аббатов. Я послала его за матерью.

— Превосходно! — одобрила сестра. — К счастью, мальчишки умеют быть вездесущими. Жаль, нельзя того же сказать о дворецких. Чу, я его слышу. — Огромные серьги Гиацинты покачивались в ее ушах, словно ожившие древнеегипетские мумии.

Я уставилась на дверь, ожидая, когда же наконец появится величественный дворецкий со странным именем Страш, но внезапно обнаружила, что сестрицы Трамвелл смотрят вовсе не на дверь, а на камин.

В следующий миг я невольно вскочила, и расплескавшийся чай отвратительной желтой струйкой устремился по моим ногам. Правая часть гигантского камина вдруг тронулась с места и начала надвигаться прямо на нас. Гиацинта как ни в чем не бывало протянула мне салфетку, а Примула со вздохом встала.

— Как неприятно! — воскликнула она. — Опять заело этот несносный запор. Надо все же найти какого–нибудь умельца, который бы его починил. Но где же отыскать такого человека? К сожалению, тайники — это еще одно утраченное искусство. Ох, прости, милочка! — Примула отстранила меня и надавила на какой–то камень в нависшей над нами скале. Камин медленно, со скрипом отодвинулся в сторону, и за ним открылся темный проем. — Все в порядке, Страш, пружину заело. Можете выходить.

Во мраке замерцал слабый огонек, и через несколько секунд перед нами предстала классическая фигура английского общества — самый настоящий дворецкий. В эту минуту, правда, столп британских традиций напоминал еще одного опереточного персонажа — трубочиста, но надменный вид дворецкого просто завораживал. Задув свечу, он поставил ее на столик.

— Прошу прощения, леди, но я, видимо, потерял счет времени. А-а… вы сами себе подали чай?! Да еще принимаете гостью! Могу ли я испросить дозволения искупить свой непростительный промах свежим чаем и вашими любимыми рыбными сандвичами?

Страш собрался ухватить поднос донельзя перепачканными руками, но Гиацинта продемонстрировала завидную реакцию. Она проворно отодвинула посуду и прикрикнула:

— Ничего не трогайте! Чем вы столько времени занимались в тайнике?

— Совершал обычный осмотр дома, мадам, и подумал, что бутылки с бренди, доставшиеся вам от покойного коменданта… то есть от вашего достопочтенного родителя, не мешает протереть от пыли.

Гиацинта фыркнула, явно не впечатленная рвением слуги.

— Надеюсь, вы не приложились к ним во всех смыслах!

От столь неприкрытого обвинения лицо Страша сделалось еще более надменным и непроницаемым. Мою особу он удостоил лишь беглым взглядом, но меня охватило странное чувство, что он без запинки смог бы сказать размер моей обуви, день, когда я проколола уши, где я провела отпуск прошлым летом и название моих духов.

— Мадам, эта молодая особа останется на вечернюю трапезу? — вопросил он замогильным голосом. — Поскольку сегодня понедельник, на ужин у нас печеная фасоль с гренками, но если вы желаете что–то более праздничное, я мог бы приготовить яйца–пашот. Шанталь известила меня, что вернется поздно вечером. Она отправилась навестить знакомого, прикованного к постели.

— Да, да, Страш, — засуетилась Примула. — Свежий чай — это было бы неплохо.

По–пингвиньи взмахнув руками, Страш запястьями подхватил чайный поднос и бесшумно заскользил к двери. Я с удивлением обнаружила, что он босиком. Проходя мимо меня, он пробормотал:

— Чудесный запах, мисс. Туалетная вода "Наложница", если не ошибаюсь.

По спине моей пробежала дрожь. Разумеется, этот необычный дворецкий не ошибался.

Как только дверь закрылась, Примула отпустила весьма странное замечание:

— Жаль, что мы не смогли убедить его пользоваться обувью, хотя в остальном исправление прошло успешно. Перед тем как попасть к нам, Страш был квартирным вором, причем весьма удачливым, он всего лишь однажды угодил за решетку.

— Вором? — Я крепче сжала в руке чашку, чтобы та не стучала по блюдцу.

— Ну да. Этим, как он называет, "ремеслом" занималась вся его семья. Подобное занятие достойно всяческого порицания, но слуга с такой подготовкой просто незаменим. Он неназойлив, передвигается бесшумно и не боится высоты. Ты знаешь, милочка, до появления Страша слуховое окно, по–моему, не мылось снаружи лет тридцать. — Примула шагнула к камину–тайнику, который по–прежнему был распахнут настежь. Теперь я видела, что дверца вовсе не кирпичная, а деревянная, облицованная декоративным камнем. — Честное слово, Гиацинта, не знаю, что делать с этим запором! — Примула захлопнула дверь. — Если кто–то из нас спустится вниз, когда дома никого нет…

Меня охватило безудержное желание расхохотаться, спасло лишь то, что я вовремя уткнулась в чашку. В сравнении со здешними домашними заботами мое появление отошло на второй план.

Откуда–то вдруг донесся громкий стук, Минерва нехотя сползла с одеяла и, поскуливая, потащилась к двери. Послышались тяжелые шаги, Страш распахнул двери, величественно поклонился и возвестил о прибытии медсестры:

— Мод Крампет.

До этого момента я упорно твердила себе, что медсестра — это отнюдь не дипломированный доктор и бояться ее нет никаких оснований. Но, когда в комнату ворвалась крупная женщина, смахивавшая на огромную деревянную куклу, моя уверенность пошла на убыль. Седые волосы заплетены в тугую косу и по–деревенски уложены вокруг головы, на круглом и румяном лице поблескивают небольшие и чертовски проницательные глазки. Сердце мое екнуло.

— Сейчас посмотрим, что здесь такое! — Мод Крампет устремилась ко мне, так и лучась радушием. Огромная ладонь ласково легла на мое плечо. — Мой Берти рассказал душераздирающую историю о злом разбойнике и прекрасной юной даме. У мальчика живое воображение, но, как вижу, кое в чем он прав. Вы очаровательны, девочка! Как вы себя чувствуете, милая, получше?

Мне вновь предстояло найти хрупкое равновесие между естественным в таких случаях потрясением и тяжким недугом, который требовал бы немедленной госпитализации. Прикрыв одну ладонь другой, я скрестила на счастье пальцы.

— Физически я чувствую себя хорошо. (Так, побольше томности в голосе, Тесса, устало прикрой глаза.) Ужасно странное ощущение, когда ничего не можешь вспомнить… словно все скрыто за какой–то завесой… Если только я смогу немного отдохнуть, то, думаю, память скоро вернется. Ведь такие вещи не могут длиться долго?

— В случае внезапной амнезии, когда она является результатом шока, а не продолжительного стресса, выздоровление обычно наступает быстро. Полагаю, через несколько часов или после ночного отдыха вы полностью поправитесь. — Склонившись надо мной, Мод подняла поочередно веки, потом пощупала пульс. — Я почти уверена, что доктор Маллард скажет то же самое.

Гиацинта поджала оранжевые губы.

— Послушай, Мод, ты же прекрасно знаешь, как мы относимся к докторам, особенно к этому симулянту. Где были эти эскулапы, когда мы в них нуждались? — Она с такой горечью произнесла эти слова, что я тотчас навострила уши. — В нашей семье всегда предпочитали обходиться домашними средствами. Я предлагаю юной леди, если она того пожелает, оставаться у нас до тех пор, пока не спадет пелена, накрывшая ее память.

— Может, это и неплохая мысль. — Проницательные глаза Мод пристально изучали лицо Гиацинты. — Домашняя обстановка, возможно, скажется на ней благотворнее, чем больничная палата. Но как быть с ее семьей? Родные этой милой девушки с ума сойдут, если она не объявится.

Я затаила дыхание.

— Ужас! — пролепетала Примула. — Можно представить, как они встревожатся, но если милое дитя не может сказать нам, кто она такая, то она и докторам этого не скажет.

Отлично! Хотя не слишком ли все гладко? Нет–нет, старушки, может, и странноваты, но определенно добры и гостеприимны.

— А полиция? — Мод грузно опустилась на хлипкий кривоногий стульчик. — Что говорит по поводу этого сумасшедшего человека наш друг констебль Уотт?

— Мы еще не разговаривали с полицией, — ответила Гиацинта, и сердце мое забилось с такой силой, что я испугалась, как бы его стук не заглушил все прочие звуки в комнате.

— Но… — Мод повернулась к Гиацинте, и стул под ней жалобно пискнул. — Мисс Трамвелл, нельзя же молчать о столь возмутительном происшествии! Это ведь может повториться, и какая–нибудь другая девушка потеряет не только память! Поверьте, я не пытаюсь никого запугать, но людей действительно убивают, и именно в таких уединенных местах, как наша Тропа Аббатов.

Примула дернула за шнурок звонка и села рядом с сестрой на диван напротив меня.

— Знаешь что, дорогая Мод, перед уходом ты непременно должна выпить чашечку чая. Страш как раз обещал его подать. Очень любезно с твоей стороны, что ты сразу откликнулась на нашу просьбу; но что касается убийства… Нет, я так не думаю! Только не во Флаксби—Мид! Ничего столь отвратительного у нас не случалось уже много–много лет. А тащить сюда констебля Уотта, когда девушка не может ничего ему сообщить… дорогая моя, мне кажется, это было бы нечестно по отношению к полиции.

Примула обернулась за поддержкой к сестре.

— Если уж на то пошло, — подала голос Гиацинта, — то какое, собственно, преступление совершил этот человек? Ты уж меня прости, деточка, — она с серьезным видом повернулась ко мне, серьги со свистом разрезали воздух, — нисколько не хочу преуменьшить твои душевные страдания, но вряд ли они заинтересуют полицию. Что мы имеем?..

— Не вполне вежливые манеры и желание не самым любезным образом напроситься на поцелуй, — важно ответила Примула. — Никогда не испытывала такого потрясения, но полиции наверняка потребуются синяки и порванная одежда. По–моему, это называется вещественными доказательствами.

Судя по всему, Мод эти доводы не слишком убедили, зато Гиацинта энергично затрясла головой.

— Ты совершенно права, Прим! Кроме того, я не думаю, что Страш придет в восторг, если дом наводнят полицейские. А что мы будем делать, если он вздумает уйти от нас? Ума не приложу, кем мы могли бы его заменить. Дорогая Мод, — угольно–черные глаза Гиацинты сверкнули, — я знаю, мы с Примулой можем быть уверены, что ты не станешь никому ничего рассказывать. Как жаль, что наши семьи не всегда ладили — твой отец с нашим отцом, — но лично к тебе мы всегда питали самую искреннюю симпатию. Пациенты так к тебе привязаны, и ты взяла на воспитание этого бездомного мальчика… Кстати, как он?

В углах комнаты уже залегли тени. Словно вторя им, по простому лицу Мод тоже пробежала тень. Пальцы медсестры судорожно стиснули белоснежный фартук, глаза безучастно взглянули на меня.

— Берти осваивается совсем неплохо… если принять во внимание, как с малышом жестоко обращались, прежде чем окончательно его бросить. А поскольку мальчик оказался невольным свидетелем происшествия, я хотела бы, ради его блага, обойтись без полицейской суеты. Сама я никому ни о чем не скажу и не думаю, что Берти проболтается. Я его предупрежу, хотя, наверное, в этом нет необходимости. Стоит доверить ему секрет, и он вообразит себя графомМонте—Кристо. — Мод улыбнулась и встала. — Единственное, что меня волнует, — это твои родные, дорогая моя девочка. — Она подошла ближе и пощупала мне лоб. — У тебя с собой не было ничего такого, что могло бы помочь нам установить твою личность?

— О! — Я как можно естественнее вздрогнула. — Я даже не знаю, была ли у меня сумочка, надо было поискать… там…

Примула горделиво вздернула серебристую голову.

— А я посмотрела! Увы, ничего.

Дрожащей рукой я заправила за ухо выбившийся локон.

— Ну… значит, вот так…

— На твоем месте я не стала бы отчаиваться, дитя. — Гиацинта ободряюще похлопала меня по колену. — Мы осмотрим твою одежду, может, найдутся какие–нибудь ярлыки. По ним можно будет выяснить, где куплена вещь. А знаете, меня эта детективная история увлекает все больше и больше. Даже если к тебе вернется память, ты могла бы пожить у нас, и все вместе мы попытались бы выяснить, кто тот злодей, что напал на тебя.

Сработало! Старушенции пали жертвами романтических чар разбойника с большой дороги. Так отчего же у меня так неприятно першит в горле? Определенно не от опасения, что смятые старые ярлыки позволят узнать, кто я такая. Вся одежда куплена в "Селфриджиз" — крупнейшем универмаге Лондона. Может, это муки совести? Или я просто не могу прийти в себя от необычного для старых дев поведения сестер Трамвелл? Несокрушимая обыденность Мод Крампет лишь подчеркивала странность этих маленьких старушек. Медсестра еще раз коснулась моего лба.

— Тебе нехорошо, девочка? Головная боль? Подташнивает? Это в порядке вещей. Уверена, с тобой все будет в порядке.

Голос ее звучал несколько рассеянно, словно она думала о чем–то другом. Может, о родах, которые ей нужно принять?

В это мгновение у меня действительно закружилась голова. Принять роды! Подобно той женщине, которая принимала роды у моей матери. Отсутствие свидетельства о рождении указывало на то, что моему появлению на свет содействовала особа, которая умела держать рот на замке. Преданная и верная особа! Как Мод Крампет, которая с готовностью откликнулась на зов сестер Трамвелл, несмотря на старую семейную вражду? А когда они попросили хранить молчание, она даже не стала возражать.

Застегивая плащ, Мод по–прежнему не отрывала от меня глаз.

— Меня все волнует вопрос, с какой стати этот человек очутился на Тропе Аббатов…

— Ничего удивительного, гонял по округе на мотоциклетке, — отмахнулась Гиацинта.

— До чего ж неприятный и шумный транспорт! — Мод застегнула последнюю пуговицу. — Я вот что думаю, не знакомый ли он вашей Шанталь? Красивая девушка. Будь другая на ее месте, мужчины бы роем вились у задней двери "Келий", а Шанталь словно не от мира сего. Я всего раз видела ее в обществе мужчины, с неделю назад. И кстати, тоже на Тропе Аббатов. Я ехала на велосипеде и углядела ее среди- деревьев. Ее спутник показался мне слегка странным…

— Турист, наверное. Хотя сезон подходит к концу, кое–кто еще заглядывает в наши края полюбоваться на развалины. — Примула протянула руку, приглашая Минерву подойти, та вразвалочку приблизилась. — Но знаешь, дорогая, возможно, это он. Негодяй, который напал на бедное дитя, был высокий, красивый, с каким–то животным магнетизмом.

— Нет, приятель Шанталь был низенький и вообще какой–то мелкий, худосочный…

Медсестра не закончила, потому что в дверь вошел Страш с подносом. Без пыли и сажи дворецкий выглядел вполне респектабельно — почтительный, ненавязчивый и знающий себе цену слуга в аристократическом доме. Но в остальном я не смогла бы его описать. Волосы у Страша были ни темными, ни светлыми. Роста ни высокого, ни низкого, цвет глаз — смесь зеленого, серого и карего. Идеальный дворецкий, совершенно незаметный на фоне тех, чья жизнь делается легче благодаря его стараниям. Как только он вышел, Мод залпом проглотила чай, глянула на часы и сказала, что должна идти. Если она понадобится, ее можно найти у Флетчеров, а потом в Чейнвинд–холле. У матери сквайра очередной приступ.

Я забормотала слова благодарности, но Мод, не слушая меня, вышла из гостиной в сопровождении сестер Трамвелл, а я осталась смотреть на внезапно хлынувший дождь, капли слезами катились по оконному стеклу. Я подошла к окну. Может, Гарри там, за пеленой дождя? Прячется в зарослях, чтобы убедиться, что со мной все в порядке? Если так, то он глупец. Его роль сыграна. Я не боялась, что сестрицы Трамвелл выяснят личность бандита, напавшего на меня, и упекут его за решетку, но беспокоилась, что Гарри из рыцарских побуждений вымокнет до нитки. Проделав небольшой кружок на запотевшем стекле, я вгляделась в темноту сада. Почти полная неподвижность. Лишь едва покачивается ветка дерева и хлопает ткань шезлонга на веранде. Больше ничего. Но я была уверена, что из вечернего сумрачного сада кто–то смотрит на меня. И этот кто–то — вовсе не Гарри. Я испытывала то же чувство, что и сегодня днем на Тропе Аббатов, — словно меня окружает что–то неуловимое, грозное и неизвестное. Да что за идиотизм! Штора выскользнула из ослабевшей вдруг руки.

Сестры то ли никак не могли проститься с Мод Крампет, то ли о чем–то советовались. И мне как–нибудь при случае надо посоветоваться с Мод. Вновь устроившись среди диванных подушек, я пожалела, что в камине не горит огонь. Как было бы приятно свернуться калачиком и подремать немного в тепле — при этой мысли я сладко зевнула — после напряженного дня…

Мне снилось, как низкий, сиплый голос напевает печальную балладу о любви и предательстве… Внезапно комнату залил яркий свет, пробивший пелену моей дремы. Я подскочила на диване, не понимая, что происходит, и очумело огляделась. В комнате снова были сестрицы Трамвелл, и старушки со всей определенностью мне не снились, но вот голос… Откуда–то доносился низкий, чуть хриплый голос. Может, я продолжаю грезить? Или же вернулась Шанталь, та самая горничная–цыганка…

Уж не она ли будет подавать обед? Но час спустя, когда мы сидели за круглым дубовым столом в большой гостиной, эту честь нам оказывал все тот же неизменный Страш. Дворецкий сухо объяснил, что Шанталь неожиданно вернулась, приготовила обед и снова ушла. Я почему–то расстроилась, хотя знала, что завтра непременно увижу загадочную цыганку. Возбуждение никак не проходило, и внутри у меня все так и дрожало. Правда, это ничуть не помешало мне с удовольствием проглотить вкуснейшие сосиски с жареной картошкой и яблочный пирог с потрескавшейся золотистой корочкой. После обеда сестры предложили мне лечь спать пораньше и проводили наверх по отполированной временем лестнице с огромными пролетами.

— Милое дитя, когда утром будешь спускаться, обязательно держись за перила, ступеньки очень узкие и скользкие, — заботливо предупредила Гиацинта. — Не хватало еще, чтобы ты подвернула ногу.

Некоторые ступени действительно представляли собой узкие клинья размером не больше куска яблочного пирога, которым я только что лакомилась. И в самом деле надо бы не забывать об осторожности. Мы добрались до верхней площадки — огромной галереи с множеством дверей. На высоте примерно фута тянулся потемневший от времени брус, заставленный самыми разнообразными предметами. Мое внимание привлекло чучело крошечного аллигатора.

— Полагаю, ты не будешь против, если мы отведем тебе бывшую детскую. — Свернув в маленькую нишу с арочным потолком, Гиацинта толкнула дверь. — Все четыре кровати мы всегда держим застеленными. Глупо, наверное, но мы с Примулой питаем склонность к сентиментальности. Какие воспоминания вызывают эти старые качели! Фиалка вечно раскачивалась с таким энтузиазмом, что мы боялись, как бы она не вылетела в окно. Дорогая, ты уверена, что тебе здесь будет удобно? Туалет рядом, ванная в конце коридора. Мы могли бы приготовить другую комнату, но там пришлось бы разводить огонь и проветривать. Страш и Шанталь превосходные работники, но они едва успевают справляться с теми комнатами, которыми мы пользуемся.

Ответить я не успела, поскольку вмешалась Примула:

— Знаете, мои дорогие, я подумала о Шанталь и решила, если амнезия нашей милой гостьи не отступит, попросить ее посмотреть в свой магический кристалл. Вдруг она сможет вызвать в нем образы, которые нам помогут?

Я почувствовала себя так, словно подо мной внезапно распахнулся люк. Ферджи с боязливым благоговением относилась к цыганам и их темным чарам. У нас дома всю зиму можно было бы топить бельевыми прищепками, закупленными в отчаянной надежде уберечься от дурного глаза…

После ухода сестер я разделась и вымылась в сине–белом фарфоровом тазу, стоявшем на подставке из красного дерева. Затем, дрожа от холода, с трудом нашла дырку в огромной батистовой ночной рубашке, которую сестры Трамвелл положили на крошечном пуфике подле ближайшей к двери узенькой кроватки. Ткань была нежная, изысканная. Я с восторгом рассмотрела тончайшее кружево и витиеватое шитье, попутно подумав, что от запаха нафталина мне теперь и за год не отмыться. После чего угрюмо оглядела кровать, явно предназначенную для лилипута, и с тоской перевела взгляд на свисающие с потолка качели. Лучше уж сидеть, чем лежать. Я же не игрушечный мишка! Та сестрица Трамвелл, что умерла, — Лилия, — должно быть, скончалась от судорог, поскольку бедняжке приходилось спать в скрюченном состоянии. В те далекие и смутные времена, когда сестры Трамвелл были молоды, люди умирали от самых невероятных вещей. От несварения. От прыщей. При родах.

При родах! Я велела себе несколько раз глубоко вдохнуть и успокоиться, но тут же проигнорировала этот благоразумный совет. Почему–то ни разу мне не пришло в голову, что моя мать может быть мертва. Что вовсе не она, а кто–то другой оставил меня на пороге домика священника. Да и сейчас мне совсем не хотелось об этом думать.

Но… а вдруг я все же убила мать при родах, и тот, кто ее любил, захотел избавиться от меня? Глаза мои наполнились слезами, и я поймала себя на желании вцепиться зубами в ногти. Убийца! Вот кем меня будут считать. Нет… Гарри совершенно прав — нельзя походя делать столь безумные выводы. Ведь есть бумага, пропитанная запахом фиалок. Да, сестра по имени Фиалка, укатившая в Америку, — это куда более приятная перспектива, чем безвременно скончавшаяся Лилия. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов и прочие возможности. А вдруг у сестер Трамвелл была гувернантка, обедневшая представительница аристократического семейства, возможно даже их дальняя родственница? Или подруга, или кузина, которая наезжала в поместье время от времени? Гарри, разумеется, все уши мне прожужжал о том, что если моя мать даже и жила во Флаксби—Мид, она вполне могла и не иметь никакого отношения к обитателям "Келий". Но в глубине души я чувствовала, что он ошибается. О, если б только удалось обнаружить физическое сходство с кем–нибудь из здешних жителей! Мод так пристально вглядывалась в мое лицо… Может, она заметила, что я на кого–то похожа? Может, именно поэтому она не стала до конца настаивать, чтобы о моем деле сообщили властям?

Портреты в холле! Как же я о них раньше не подумала? Я посмотрела на часы, подаренные Энгусом Грантом. Они ободряюще тикали. Уже первый час! Осторожно выбравшись из кровати, я подкралась к двери, замирая при каждом скрипе. Далеко ли комнаты сестер? Как хорошо, что пожилые люди рано ложатся спать. Но свет зажигать нельзя — слишком рискованно. Рядом с камином отыскались свеча и коробок спичек. Какая удача! Свеча поможет мне преодолеть опасные ступени и разглядеть портреты.

Держа перед собой маленький мерцающий огонек, я отправилась в путь, предусмотрительно подобрав подол ночной рубашки. Я была на середине лестницы, когда моего слуха коснулся какой–то приглушенный шум. Представив, как милая Минерва впивается мне в горло, я остановилась. Ну и идиотка! И как только могла забыть об этой глупой собачонке… Сердце судорожно билось где–то в горле. Вокруг царила гробовая тишина, но вся моя решимость улетучилась. Только сейчас до меня дошло, что, кроме Минервы, по дому могут шастать еще и Шанталь со Страшем. Пламя свечи трепыхалось перепуганным насмерть мотыльком. Пришлось усмирить дыхание. Несколько минут я стояла на лестнице, пытаясь справиться с собой, но потом все же продолжила путь. Если встречу кого–нибудь из слуг, не моргнув глазом заявлю, что мне захотелось выпить кружечку теплого молока.

Первые портреты меня разочаровали. Никто из этих толстых типов в пыльных париках, к тому же позировавших явно в подпитии, даже близко не походил на меня. Одна жеманная девица с кудряшками, чья пышная плоть девятым валом вздымалась поверх декольтированного ядовито–изумрудного платья, действительно кое–кого напоминала — толстуху барменшу из "Королевского чертополоха". Правда, такое же озорное выражение синих глаз я видела совсем недавно… Или же это просто разыгралось воображение? Должно быть… Да, но когда Примула говорила о чашке, из которой пьет Минерва… глаза ее искрились таким же насмешливым синим огнем. Стоп! Так я далеко зайду. На следующем портрете был изображен скромно одетый дородный господин. Парик его не отличался пышностью, а губы были чопорно поджаты, но, возможно благодаря игре света, выпуклые глаза вожделенно уставились на декольте соседки. Любовница? Вряд ли, иначе ее портрет висел бы в подвале. Я прошла еще несколько ярдов — ничего интересного, за исключением… да, конечно, мне чем–то знаком этот господин в треуголке, опирающийся на трость с серебряным набалдашником. Ну как же, совершенно идентичный висит в галерее "Наследие"… Я поднесла свечу ближе, пытаясь разглядеть подпись, и тут же поняла, что это вовсе не оригинал. Копия, и даже не очень хорошая.

Слабый шорох, который мог быть вызван ветром или дверью, открывшейся где–то в глубине дома, заставил меня двинуться дальше. Видимо, в какой–то период семейство Трамвелл утеряло оригинал… Было бы чудесно, если бы я в благодарность за гостеприимство попросила Энгуса… Но в следующий миг Энгус вылетел у меня из головы.

Я нашла Фиалку! Имя просматривалось в левом углу на грязновато–зеленом фоне. Грубая, тяжеловесная манера письма, но, может, Фиалка и была крупным, грубым, тяжеловесным ребенком… Правда, судя по тому, что Гиацинта говорила о ее увлечении качелями, это маловероятно, но… Я поднесла свечу, понадеявшись, что не подпалю портрет, но не смогла найти никакого сходства с собой. За Фиалкой следовала Лилия. Портрет был написан гораздо лучше и совсем в другой манере. Смеющаяся девочка с лицом эльфа, короткие волосы кажутся множеством серебряных пузырьков. Скорее хорошенькая, чем красивая. Хотя Лилия стояла на месте, казалось, что она устремлена куда–то ввысь. Воздушное создание…

Странное чувство, которое не отпускало меня с момента появления в этом доме, усилилось. Я откуда–то знала, что с Лилией случилось нечто ужасное. Она не скончалась мирно в своей постели несколько лет назад, прожив счастливую и наполненную событиями жизнь. Мне вдруг стало страшно. Я не хотела, чтобы эта девочка–эльф смотрела на меня, и она не смотрела! Глаза ее словно переместились в сторону… Тут меня посетило еще одно сверхъестественное озарение. Я знала, совершенно точно знала, что Лилия была самым любимым ребенком в семье. Как к этому относились Гиацинта, Примула и Фиалка?

Остальные портреты, расположенные без какой–либо системы, я осматривала уже бегло. Женщины с кислыми лицами в жестких черных платьях, мужчины с выпяченными животами, на которых болтались золотые часы. Повеса восемнадцатого века в белом парике и с пышными кружевами у горла. А рядом девушка моих лет в платье из тяжелого синего бархата с елизаветинским воротником под круглым подбородком. Большие живые глаза глядели прямо на пламя свечи. Девушка не была красавицей: грузная, простоватые черты, круглое лицо. Она выглядела веселой и понимающей, словно догадывалась, почему я здесь, и не осуждала меня за устроенный маскарад. В правом углу на маленькой медной табличке значилось ее имя.

Тесса Трамвельян.

Пришлось стиснуть зубы, чтобы учащенное дыхание не загасило свечу. Моя тезка. Та самая, поскольку быстрый осмотр остальных портретов показал, что никаких других Тесс здесь нет. Я вернулась к девушке. Рука моя дрожала, отчего по холлу заходили тени. Как это ни нелепо, но я могла поклясться, что девушка на портрете мне подмигнула. Хотя ее внешность могла бы быть и поэффектнее. При таком романтическом происхождении Тессе следовало быть бледной красавицей с томной грустью в глазах.

Внезапно позади раздался слабый шум. Я тут же прижалась к стене. Да уж, сыщица из меня та еще! Можно подумать, впечатавшись в стену, я сделалась невидимкой. Невидимкой со свечой в руке. Приглушенные голоса доносились из гостиной, расположенной совсем близко. И тут, к моему великому удивлению, страх вдруг улетучился. Какая удобная возможность! Ведь я могу выведать, что обитатели "Келий" думают обо мне! Героически загасив свечу, я на цыпочках двинулась вперед. Ферджи не уставала повторять, что я баловень фортуны. Удача не подвела и на этот раз. Узкая полоска света сообщила, что дверь гостиной закрыта неплотно. Я подобралась к ней вплотную и приникла к щели. В углу комнаты, за раздвижным столиком, сидели Примула и Гиацинта. Сестры мирно играли в карты. Я улыбнулась. Очень мило, что они засиживаются гораздо позже того часа, когда всем порядочным старушкам надлежит быть в постели.

— Туз бьет короля, — с упреком сказала Гиацинта, выкладывая карты на стол. — Когда ты снесла тройку пик и придержала валета червей, я поняла, что ты никак не можешь сосредоточиться. Понимаю, сегодня выдался необычный день, но волнения, как правило, лишь подстегивают тебя.

— Прости, дорогая, — вздохнула Примула. — Я все думаю об этой несчастной девушке.

— Наверное, спрашиваешь себя, не доставит ли она нам слишком много хлопот? — Гиацинта собрала карты и, перетасовав их, быстро раздала. — Одно могу сказать точно: обжорой ее никак не назовешь. Ты только посмотри на ее фигурку. Впрочем, я ее не осуждаю.

— Полагаю, многие мужчины с тобой согласятся, — задумчиво отозвалась Примула. — У меня тут появилась одна мысль… она ведь может нам пригодиться. Девушка неплохо воспитана, довольно приятной наружности. Ты согласна, дорогая, что она с радостью согласится отблагодарить нас за гостеприимство?

Я не совсем поняла, что Примула имеет в виду, но помощь Страшу и Шанталь в несложной домашней работе — отличное прикрытие для моих изысканий.

— Все может оказаться не так просто. — Гиацинта посмотрела в свои карты. — Вряд ли ему это понравится, и, по правде говоря, я его не осуждаю.

О ком она так печется? О Страше?

— Надо все–таки соблюдать правила приличий, — пробормотала она. — Ведь нехорошо наживаться на ее молодости и физической привлекательности, ты согласна?

Какие же они странные и старомодные. Что мне стоит сделать четыре круга по комнатам с пылесосом. Хотя… если нужно обработать весь дом от чердака до подвала посредством метелки и совка, то я прекрасно понимала сомнения Гиацинты. В отличие от Примулы.

— Чушь! Думаю, дорогая, ты преувеличиваешь. Я же не предлагаю потребовать от нее…

Я действительно издала слабый звук? Естественно, перспектива, что тебе будут отдавать приказания, будто какой–то горничной, кого угодно разозлит, но не думаю, что я фыркнула от возмущения. Однако Примула повернула голову к двери.

Не хватало только, чтобы меня застукали в темноте, словно ночного воришку! Быстрее, к лестнице! Но, увы, вынужденная придерживать длинную ночную рубашку, я была лишена возможности идти на ощупь. Так что быстро исчезнуть не удалось. Оставалось лишь мысленно скрестить пальцы и надеяться, что сестры отнесут раздавшийся звук на счет ветра, уныло завывавшего за стенами дома. И мне снова повезло. Никто не гаркнул у меня под ухом: "Стой! Кто идет?"

Наткнувшись на перила, я начала осторожно подниматься по лестнице. Медленно, аккуратно, перенося тяжесть с одного носка на другой. Вот я уже почти наверху. Почти в безопасности…

Что… что это было?! Ветер? Но мгновение назад ветер не выл с такой силой.

А теперь он пронесся по всему дому, его стремительный порыв ударил мне в спину, отчего я полетела вперед. Это был вовсе не ветер! Угроза, которая пригвоздила меня к полу и приникала к моей шее, имела мохнатую морду и огромный влажный язык.

Глава четвертая

Будучи знакомой с повадками собак, я сообразила, что Минерва вовсе не пыталась сожрать меня с потрохами, напротив, собачка выражала бурный восторг. К тому же у Минни хватило ума заниматься этим тихо, не привлекая внимания сестриц Трамвелл. Никакого тебе надрывного лая или восторженного скулежа! Выбравшись из–под Минервы, я поведала ей, что она самая милая, самая чудесная собачка в мире и я без ума от нее, но не лучше ли отложить наше сближение на завтра? Нащупав следующую ступеньку, я продолжила свое трудное восхождение на карачках, тогда как лучший друг человека игриво норовил схватить меня за юбку. В голове свербила нелепая мысль: может, все это лишь кошмар и я сейчас проснусь на своей пигмейской кроватке? Я одернула себя. Долой кошмары! А то, чего доброго, обнаружу, что Гиацинта с Примулой ведьмами взлетели вверх и сейчас поджидают меня, а глаза их светятся дьявольским желтым огнем.

Но наверху лестницы меня поджидали вовсе не старушки, а их верный Страш. Оставалось надеяться, что в длинной ночной рубашке, похожей на саван, он примет меня за шаловливое привидение.

Однако этот король невозмутимости превзошел самые смелые мои ожидания.

— Простите, мисс. Мне кажется, вы страдаете лунатизмом. По–моему, весьма неприятная и опасная болезнь. — Он почтительно протянул руку и помог мне обрести вертикальное положение. — Наверное, последствия жуткого дня. Может, вам принести что–нибудь, мисс? Скажем, чашку горячего шоколада?

Как это сестрам Трамвелл удалось так перевоспитать домушника со стажем? Это делает честь их человеколюбию!

— О, с огромным удовольствием выпью горячего шоколада, Страш. Спасибо!

Минерва упоенно жевала мои босые ноги, но тем не менее я умудрилась одарить своего спасителя благодарной улыбкой.

— Сию минуту, мисс, — ответил он с замечательной смесью высокомерия и почтительности. — Подать его к вам в комнату или ко мне, мисс?

Вот тут я струсила. Что это, шантаж? И все–таки мне удалось выдавить из себя:

— Как глупо с моей стороны! Я только сейчас сообразила, что не знаю, люблю горячий шоколад или нет. Тогда лучше не надо. Спокойной ночи. Идешь со мной, Минерва? Представляете, милая собачка, кажется, влюбилась в меня… Возьму ее с собой!

Оказавшись в детской и почувствовав себя в относительной безопасности (после того как заперла дверь на ключ и на всякий случай подперла ее стулом), я сказала себе, что Страш просто пошутил в типичном для кокни духе. Хватит, надо выкинуть все глупости из головы и постараться заснуть. Утро, как известно, вечера мудренее.

Как ни странно, стоило мне коснуться головой подушки, как я заснула мертвым сном. И проспала до самого утра, даже не заметив, что Минерва уютно пристроилась у меня на животе. Открыв глаза, я первым делом увидела солнечный луч, позолотивший мебель, и ощутила прилив сил.

Не стоит тянуть кота за хвост, с расследованием лучше поспешить, пока силы снова не оставили меня. Сколь ни любезны и ни гостеприимны сестры Трамвелл, мое время ограничено. Сейчас встану, умоюсь, оденусь и через каких–то пять минут окажусь внизу! Я протянула руку за часами, но нащупала лишь пустоту. Странно, я была уверена, что положила их на ночной столик рядом с браслетом. Может, уронила на камин, когда зажигала свечу? Но часов не было и на каминной полке. Я обшарила комнату, но тщетно, часы исчезли. Разве что Минни перед сном поиграла с ними в кошки–мышки и запихнула в какую–нибудь щель… Я нацепила браслет и позвенела им, давая понять собачке, что покушаться на чужую собственность нехорошо, но Минерва намека не поняла и свирепым зверем набросилась на мою руку, вообразив, будто я приглашаю ее присоединиться к веселью.

По пути вниз нам никто не встретился. Но даже если сестры еще не встали, я не сомневалась, что слуги уже на ногах, а значит, есть отличная возможность познакомиться с этой соблазнительно–таинственной Шанталь. У меня хватило ума сообразить, что горничную следует искать на кухне, но его оказалось явно недостаточно, чтобы понять, где находится эта самая кухня. Я распахнула наугад три двери, за которыми скрывались мрачные пустые комнаты (если, конечно, не считать вековой пыли), пока наконец не обнаружила кухню. Она располагалась под прямым углом к гостиной, и, чтобы попасть туда, надо было спуститься по короткой каменной лесенке.

На кухне никого не было, но это меня даже устраивало. Кухня была вполовину меньше холла и изобиловала милыми приметами старины. Почти целую стену занимал огромный открытый очаг, оборудованный вертелом, на котором вполне можно было поджарить средневекового мученика. У той же стены стояла гигантская чугунная плита, ее наверняка хватило бы, чтобы разом выпечь хлеб для всех деревенских бедняков. Вот только в наши дни эти несчастные владеют блестящими газовыми плитами, приобретенными в рассрочку, а полы у них из гладкого линолеума. Здесь же пол был каменным, каждая плита — размером с небольшое пастбище. И лишь раковина выглядела относительно новой, года эдак 1906–го. По обе стороны от нее располагались мраморные полочки, по всей видимости отколотые от Тадж—Махала. С полдюжины шкафчиков были забиты фарфором, потемневшим от времени серебром и какими–то медными уродцами, а также пустыми банками из–под варенья, заполнявшими все оставшиеся места. А в центре кухни красовался стол из сосновых досок, размерами способный поспорить с "Титаником". Ферджи за такой стол могла бы продать дьяволу душу.

У камина лежал мертвый черный кот. При виде Минервы он внезапно ожил и на пару с собачкой бросился к китайской фаянсовой миске, явно нацелившись на кусок прессованного розового мяса не слишком привлекательного вида. У нас имелась точно такая же миска, разве что чуть поменьше. А в "Наследии" я видела превосходно сохранившийся оригинал.

Минерва рыкнула на кота, и тот стремглав взлетел на стремянку, стоявшую рядом с одним из шкафчиков.

— Такова собачья жизнь, Минни, — вздохнула я.

Та злобно оскалилась в ответ, словно мы и не провели вместе ночь на одной кровати. Должно быть, амнезия — хворь заразная. Я утвердилась в этом мнении, когда Страш, войдя в боковую дверцу, за которой открывалась узкая лестница, не проявил никакого смущения по поводу того, что прошлой ночью пытался, пусть даже в шутку, приставать ко мне.

— Доброе утро, мисс. — Он слегка склонил голову. — Раз вы здесь, могу я поинтересоваться, как вам приготовить яйца? Хозяйки предпочитают всмятку. — Он никак не отреагировал на то, что Минни схватила его за штанину и принялась яростно ее теребить. — Утром мы обычно подаем несколько дополнительных тостов, которые они разрезают на узкие кусочки и макают в яйца.

Я чуть не воскликнула: "Да–да, я тоже люблю яйца с тостами!" — но вовремя спохватилась и сдержанно сказала:

— Звучит неплохо, Страш. Он вновь поклонился.

— Очень хорошо, мисс. Если вы соблаговолите пройти в столовую, то найдете там хозяек.

Дворецкий явно выставлял меня из кухни, и во мне всколыхнулось вполне объяснимое негодование. Ферджи тоже была королевой кухни и никому не позволяла распоряжаться в своих владениях, но меня обидели вовсе не монаршие манеры Страша, а презрение, которое откровенно сквозило в его голосе. С какой стати?! Что ему наговорили обо мне сестрицы Трамвелл? Минерва оставила в покое брюки дворецкого и теперь, вывалив язык, глазела на меня.

Если бы только появилась Шанталь, я смогла бы задержаться еще на некоторое время.

— Надеюсь, что доставляю не слишком много хлопот. Вам приходится поддерживать порядок в таком большом доме, и если я могу чем–нибудь помочь, например стереть пыль…

— Вы здесь гостья, мисс.

— Но мне это совсем не трудно, честное слово. Мне… — я чуть не ляпнула, что обожаю старинные дома, — мне нравится этот дом. Он такой… живой, почти как человек.

— Да, мисс. — Голос Страша чуть смягчился.

— Правда, очень красивый дом.

— И часов здесь видимо–невидимо. До недавнего времени их было шестьдесят пять, но с одними хозяйкам пришлось расстаться.

Теперь дворецкий прямо–таки лучился удовольствием, я недоуменно посмотрела на него и пробормотала:

— А потому нет оправдания тому, кто опаздывает.

— Безусловно, мисс, так что не смею вас задерживать. — Страш с бесстрастным видом открыл дверь. — У меня особое пристрастие к часам. Они всегда были чем–то вроде моей специальности. Мой отец… с таким же энтузиазмом относился к портсигарам, а мать — она работала в поездах -— в качестве своего хобби выбрала зажигалки.

— Гораздо оригинальнее, чем марки, — все, что я могла сказать, до того как Страш вновь поклонился и я оказалась в холле.

Шанталь так и не появилась. Надо бы спросить дворецкого, что он делал наверху прошлой ночью. Может, проверял, не забрались ли в дом грабители?

Глава пятая

Где–то начали бить часы, к ним присоединились еще одни, и вскоре весь дом содрогался от гула.

Я поспешила в столовую, где меня ждали старушки, и оказалась в той же комнате, где мы обедали накануне вечером. Она была значительно меньше гостиной, но из французских окон открывался все тот же чудесный вид: широкая терраса, заставленная глиняными горшками с желтофиолью и несколькими шезлонгами. Лужайка была выбрита до мягкого зеленого ежика, а клумбы располагались широким полукругом, сияя розами всевозможных расцветок: от густо–розовых до абрикосовых, бледно–желтых и золотистых. Папе бы здесь наверняка понравилось.

Милый папа! Целую секунду мне казалось, что я вижу его за маленьким круглым столом рядом с Гиацинтой и Примулой. Но если не считать почти полного отсутствия на голове шевелюры, престарелый господин, наклонившийся к Гиацинте, чтобы похлопать ее по руке с рубиново–красными ногтями, ничем не напоминал папу. И коли на то пошло, Гиацинта тоже нисколько не походила на вчерашнюю Гиацинту. На щеках у нее появились ямочки, а ресницами она хлопала так, что могла бы вызвать сквозняк. Примула, кутавшаяся в сиреневую шаль, выглядела замерзшей и, если позволительно так выразиться, слегка свернувшейся, что ли, даже окончательно скисшей. Неужели и в шестьдесят лет между сестрами возможно соперничество? Надо же, поклонники заявляются с утра пораньше! Интересно, зачем пришел этот старый хлыщ? Раздавшееся было хихиканье почти сразу же стихло. Как грустно, если в юности Гиацинта с Примулой не испытали романтического приключения. Так почему бы Гиацинте не пофлиртовать сейчас, пока не стало слишком уж поздно? Тут она что–то сказала гостю, и меня потряс ее откровенно призывный взгляд, которым она одарила старичка. У кого может быть больше причин скрыть беременность и избавиться от ребенка, чем у старой девы лет сорока с небольшим?

— А вот и ты, милочка! — Похожее на высушенный цветок лицо Примулы утратило недовольное выражение, и я поняла, какой красавицей она, вероятно, когда–то была. — Надеюсь, ты хорошо спала.

Ее маленькие ручки суетливо взлетели вверх, чтобы пригладить серебристые кудряшки. Я невольно вздохнула. Нет, Примула не может быть моей матерью. Как и ее сестра. Сама эта мысль превращала историю в пошлый французский фарс. Не для того я столько лет ждала, чтобы выяснить: мое появление на свет — не что иное, как чья–то шутка.

— Клайд, ты должен познакомиться с нашей гостьей, — томно сказала Гиацинта.

Осознав мое присутствие, престарелый господин бодро вскочил. На очках без оправы играли солнечные зайчики, отчего казалось, что глаза старичка сверкают. Он обогнул стол и бойко засеменил ко мне. В своем темно–синем костюме в тонкую полоску гость выглядел удивительно щеголевато. Его стильные итальянские туфли, казалось, игриво подмигивали мне.

— Доброе утро! — просиял он. — Хотя вы любое утро сделаете добрым! — Обернувшись к сестрам, словно приглашая присоединиться к его комплименту, он стиснул мою руку пухлыми лапками. — Юная леди, позвольте представиться — Клайд Дизли. Простите, но я испытываю несказанную радость от нашего знакомства! — — Еще один кивок сестрицам Трамвелл, седые усики так и подрагивали от удовольствия. — Вы очаровательны, просто очаровательны, дорогое мое дитя!

Гиацинта недовольно фыркнула.

— Клайд, такая энергичность не подобает мужчине, которому рукой подать до пенсии. Пусть дитя хотя бы сядет. Сейчас подадут завтрак, а девочке определенно не мешало бы потолстеть. Слишком худа, даже учитывая нынешнее повальное увлечение гладильными досками.

— Заглянуть к вам на завтрак без приглашения было поистине счастливой мыслью. Что, Страш, утро пошло не по заведенному распорядку?

Дворецкий выказывал явные признаки раздражения; надменно вздернув подбородок, он обошел всех с подносом в руках. Яйцо, которое он поставил передо мной, выглядело на редкость аппетитно. Но общая атмосфера, витавшая в столовой, была далека от безмятежности, и я отнесла это на счет взаимной антипатии между двумя мужчинами. Однако, когда Страш вышел из комнаты, мистер Дизли принялся петь дворецкому дифирамбы.

— Молодой человек превосходно справляется, не так ли? Беру все свои слова назад. Напрасно я утверждал, что вы поступили совершенно безумно, не только не сдав его полиции, но и взяв к себе! А ведь вы, дорогие мои, застали его за ограблением вашего собственного дома.

Широко улыбаясь сестрам, мистер Дизли разбил яйцо. Я удивленно наблюдала за странной компанией. Примула изящно постукивала по скорлупе.

— Нас воспитали в убеждении, что нет такого грешника, который бы не раскаялся. Кроме того, пообщавшись со Страшем, — она глянула на меня, — это, конечно, не настоящее его имя, но у него столько кличек, что, думаю, наш милый дворецкий уже и не помнит, под каким именем его крестили, — мы обнаружили у него массу достоинств.

— Определенно! — с жаром согласилась Гиацинта. — Человек, который во время работы слушает по радио концерт из Альберт—Холла и из природной щепетильности не шарит в ящиках с нижним бельем, не может быть чудовищем.

— Клайд, у вас пустая чашка, — сказала Примула. — Позвольте подлить вам чаю.

— С удовольствием.

Рука мистера Дизли нырнула под стол за упавшей салфеткой. Сидевшая с ним рядом Примула залилась стыдливым румянцем. Вернув руку на свет божий, мистер Дизли ухватил ладонь мисс Трамвелл и проворно поднес к губам. Интересно, колются ли усы, некстати подумалось мне. Часы на каминной полке серебристо звякнули. Мистер Дизли повернулся к ним.

— Вот еще один пример бесчисленных достоинств Страша. Этот молодой человек сумел починить ваши чудесные часы! Не все, конечно, отличаются точностью, — тут у нас за спиной забили еще одни часы, — но все–таки приятно сознавать, что в этих старых вещицах теплится жизнь.

Гиацинта посмотрела на меня.

— У мистера Дизли к старинным вещам не просто праздный интерес. Он хозяин здешнего антикварного магазинчика "Серебряная роза". А старинные часы — его слабость. Я права, Клайд? А также книги, монеты и…

— Все, что угодно, кроме колокольчиков в виде женщины в кринолине и медалей первой мировой войны! — Мистер Дизли наградил меня еще одной сияющей улыбкой.

Гиацинта встала.

— Наш добрый друг Дизли время от времени консультирует… по поводу страхования некоторых предметов, доставшихся нам в наследство. Так что, моя дорогая, с твоего позволения мы на несколько минут покинем тебя и удалимся в библиотеку для небольшого делового разговора.

— Разумеется, — ответила я.

Примула поспешно вскочила, а мистер Дизли пригладил редкий пушок на голове. В его жесте мне почудилась нарочитость. Он словно хотел дать понять, что смущен. Но даже если так оно и было на самом деле, мистер Дизли быстро пришел в себя. Склонив голову и выпятив животик, он торжественно исчез за открытой балконной дверью, но через минуту вернулся, держа в руке распустившуюся розу почти сиреневого оттенка.

Заикаясь, он пропел фальцетом:

— Ро–зы кра–асные, фи–алки си–ние, а–а–апч–хи… — От его оглушительного чиха тарелки на столе весело подпрыгнули.

Примула шагнула к мистеру Дизли и сердито вырвала у него розу.

— Что за глупости, Клайд, вы же прекрасно знаете о своей сенной лихорадке! Я специально убрала цветы со стола, как только вы вошли! Смотрите, дождетесь сердечного приступа. Мы знали человека, который дочихался до смерти. Правда, Ги?

Вытирая слезы, катящиеся по пухлым щечкам, мистер Дизли рассыпался в извинениях.

— Надо было выразить восхищение более простым способом. — Подняв очки на лоб, он посмотрел на меня поверх носового платка. — А знаете, я ведь так и не имел удовольствия услышать ваше имя.

Серьги Гиацинты на мгновение замерли, она пронзила мистера Дизли жгучим взглядом и едко поинтересовалась:

— С какой стати дитя станет представляться мелкому воришке, который таскает розы из нашего сада?!

Меня захлестнуло чувство куда более сильное, чем все, что я испытала с той минуты, как очутилась в "Кельях". Благодарность. Милые сестры Трамвелл не посвятили этого господина в тайну моего появления! А в следующую секунду я услышала слова, от которых героиня любовного романа непременно рухнула бы замертво:

— У вас что, память отшибло, Клайд? Не заставляйте нас думать, что старость всерьез предъявляет свои права. — Спина Гиацинты была такой же прямой, как стена позади нее. — Мы с Прим совершенно точно говорили вам, что нашу очаровательную гостью зовут Тессой.

Глава шестая

Ужас опустился на мои плечи, словно сшитый по заказу саван. Меня раскрыли! А я еще испытывала к ним благодарность! И откуда эти пронырливые сестрицы узнали правду?!

— Тесса! — Мистер Дизли словно пробовал это имя на вкус. — Изысканный цветок среди имен, и, должен сказать, оно вам очень, очень к лицу, дитя!

Он поднес мои похолодевшие пальцы к губам. Усы действительно кололись. Мой разум тупо сосредоточился на этом эпохальном открытии. А мистер Дизли уже семенил к двери, конвоируемый Примулой. В столовую неслышной тенью скользнул вездесущий Страш и принялся убирать со стола. Гиацинта немного задержалась. Она велела дворецкому отложить уборку на десять минут, поскольку мисс Тесса хотела бы выпить еще одну чашку кофе.

Когда мы остались наедине, Гиацинта обратила на меня свои черные, как ночь, глаза и заговорила:

— Мы с сестрой сочли излишним посвящать мистера Дизли в подробности твоего нынешнего состояния, дорогая. Клайд — наш старинный друг, но даже лучшие из мужчин имеют склонность к сплетням.

Я для храбрости сжала за спиной руки. Не было необходимости придавать своему голосу дрожь, когда я спросила:

— Но почему вы сказали, что меня зовут Тесса? Это действительно так?

— Ох, милая! — Неровно подведенные иссиня–черные брови Гиацинты сошлись на переносице. — У меня и в мыслях не было давать тебе ложные надежды. Дело в том, что имя Тесса первым пришло мне на ум. Это наше семейное имя, просто традиционно оно было вторым. Мою сестру Фиалку зовут Фиалка Тесса. Много лет назад, точнее, несколько веков назад малютку по имени Тесса оставили на пороге бывшего дома Трамвеллов. Ее отцом был молодой монах, а матерью — деревенская девушка. Мы с Примулой ее прямые потомки, так как Тесса вышла замуж за представителя нашего же рода и даже жила в этом доме сразу после его постройки. Вчера вечером, когда ты легла спать, мы как раз вспоминали ее.

Я выслушала ее тираду, низко опустив голову, чтобы скрыть несказанное облегчение. Когда же Гиацинта замолчала, быстро вскинула на нее глаза:

— А как она выглядела? Если я буду временно носить ее имя, а для меня это большая честь, то, наверное, было бы полезно знать историю этой девушки. Должно быть, это была неординарная личность…

Гиацинта прикрыла глаза.

— Если ты имеешь в виду, что она бежала с герцогом или курила сигары, то нет. По всем фамильным преданиям, Тесса была самой обычной женщиной, любящей семейный уют. И все же… Вопреки господствовавшей тогда нетерпимости, она уговорила мужа пустить цыганский табор в лес, тот, что за Тропой Аббатов. Примечательный поступок, поскольку считалось, что именно цыганка прокляла ее отца, монаха, и колдовство сработало. Вынуждена с прискорбием сообщить, что наш бедный предок повесился.

— Какой ужас. — Я невольно посмотрела в окно, вдали белели на солнце развалины монастыря. — В своей келье?

Преподобный Хам не сказал, где это случилось.

— Нет. Рядом с монастырем, — ответила Гиацинта. Я изо всех сил старалась не выглядеть слишком уж любопытной. — Шанталь, наверное, сможет рассказать тебе об этом семейном проклятии не меньше меня. Ее предки проживают в этих краях так же давно, как и наши.

— Семейное проклятие? Разве проклятие распространялось и на потомков этого несчастного монаха?

— Все это, конечно, ерунда, милая, но… Тесса скончалась, упав с лестницы… На протяжении многих лет и другие… — Гиацинта на мгновение запнулась, — происшествия позволяли досужим сплетникам уверять, что проклятие по–прежнему в силе.

Мне вдруг стало зябко.

— А кроме вас, есть в деревне еще потомки Тессы?

— Прямых нет. Обычно младшие сыновья и дочери стремились уехать из родного дома, но у матери Тессы было в деревне много родственников. Подозреваю, что по меньшей мере четверть здешних жителей связаны с Тессой косвенным родством, но мало кто пожелает признаться в этом. Люди ведь так глупы и пугливы.

Велев мне не волноваться по поводу того, что память не спешит возвращаться, Гиацинта отправилась к сестре и мистеру Дизли.

Я не знала, что и думать. Что означало ее последнее замечание? Вне себя от беспокойства, я вышла через балконную дверь в сад. Неужели Тессу считают в деревне дурным семенем?..

Утро выдалось теплое, но явно собирался дождь. Интересно, есть ли у сестер Трамвелл садовник? Может, вон тот человек за кустами присматривает за садом? Я уже хотела подойти и поговорить с ним, когда сообразила, что мой интерес непременно вызовет толки. Незачем привлекать к себе лишнее внимание, да и нечестно по отношению к Примуле и Гиацинте шпионить у них за спиной. Одно дело — домочадцы, и совсем другое — жители деревни.

Я вернулась вдом и вдруг почувствовала себя безмерно счастливой. Одолжив мне имя Тессы, сестры дали удобный повод без стеснения расспрашивать об их семье. Я устроилась в кресле у окна и выглянула в сад. И все мое воодушевление тут же как рукой сняло. Человек, которого я приняла за садовника, и не думал подрезать кусты или копошиться в цветнике. Нет, он пристально смотрел на меня. И взгляд его не предвещал ничего хорошего.

Быстро отодвинувшись от окна, я постаралась воскресить в памяти ворчливый голос Ферджи. Она любила повторять, что ежели кто за мной и следит, так только Всевышний. После этого незатейливого психотренинга я почувствовала себя гораздо лучше. Пусть я безнравственная обманщица, коварно проникшая в чужой дом, но ведь зла–то я никому не желаю. Мне всего лишь хочется узнать правду о себе. От моего притворства никто не может пострадать, а когда я "приду в себя", то непременно скажу сестрам, что оригинал одного из их семейных портретов находится в галерее Энгуса Гранта.

Меня внезапно охватило непреодолимое желание посмотреть на портреты при свете дня. К тому же в холле, возможно, удастся встретить неуловимую Шанталь. Но, увы, в холле торчал один лишь Страш. Он чопорно сообщил, что Шанталь отправилась на автомобиле в деревню, выполнять поручения хозяек. Честно говоря, я начинала сомневаться, а существует ли эта девушка. Может, это очередной фантом?

— Простите меня, мисс. — Страш доверительно кашлянул. — Возможно, это не мое дело, но на вашем месте я был бы начеку, когда речь заходит о некоем господине, ныне присутствующем в доме.

— Вы о симпатичном мистере Дизли? — спросила я, напуская на себя подобающе потрясенный вид.

— Дизли—Визгли, как зовут его в этих краях за склонность щупать женщин в церкви.

— Не может быть! — воскликнула я, на сей раз уже не притворяясь потрясенной.

— Кое–кто, возможно, назовет это безвредным чудачеством, но хозяйки, по–моему, слишком беспечны и доверчивы. Готов держать пари на всю пенсию моей любимой бабушки, что этот Дизли—Визгли ходит сюда вовсе не с добрыми намерениями.

— Но ведь он может вполне искренне… ухаживать за одной из мисс Трамвелл, — не слишком уверенно предположила я.

— Разумеется, мисс! — Страш кончиками пальцев подцепил поднос и выплыл в столовую.

Когда дверь за ним закрылась, я с минуту стояла, тупо таращась в пространство, а затем кинулась осматривать портреты. В этой части холла было довольно темно, и потому пришлось включить свет. В беловатом сиянии ламп дневного света я всматривалась в лица давно умерших людей, пытаясь отыскать хотя бы намек на сходство с собственной персоной. Не обнаружив такового, я почему–то вдруг спросила себя, а не умер ли кто–нибудь из этих людей насильственной смертью… Наверное, среди обитателей "Келий" были и еретики, и роялисты, отправленные на эшафот, и гонители бедноты. Например, вот этот человек в роскошном камзоле, Синклер Трамвелл, на портрете, датированном 1756 годом, ужасно похож на старого греховодника. Такие часто погибали на первом балу своей дочери от вонзенного в спину кинжала.

Улыбнувшись этой нелепой мысли, я двинулась дальше, но, когда дошла до плохой копии, которую приметила ночью, мое веселье пошло на убыль, словно поток крови, который изливается из смертельной раны. Ночью я не заметила имени на портрете. А теперь мои глаза уткнулись в подпись: "Маркиз де Салютар". В памяти тотчас всплыл рассказ Энгуса о том, что этот портрет написал блестящий художник, состоявший при французском дворе и во время революции окончивший свои дни под ножом гильотины. Большая часть работ несчастного художника была уничтожена, а самого маркиза де Салютара убили, когда он вместе с другими аристократами переправлялся через Ла—Манш в поисках желанной свободы.

Как французский маркиз оказался среди Трамвеллов? Если он был дальним родственником, то логичнее было бы поместить его портрет не в ряду предков, а где–нибудь над камином. А может, эта картина просто–напросто закрывает пустое место? И прежде здесь висел совсем другой портрет?

В дверях столовой возник Страш с подносом, заставленным посудой, и обыденное занятие дворецкого вынудило меня вернуться к реальности. Возможно, портрет маркиза де Салютара висит здесь лишь потому, что удачно закрывает на стене пятно. А Трамвеллы не захотели, чтобы заплесневел один из их предков…

Хорошо бы еще разок взглянуть на Лилию и Фиалку, но Страш вышагивал по холлу с такой величавой неспешностью, что вполне мог побить все рекорды по части медлительности. Мне же не хотелось в его присутствии разглядывать портреты — у дворецкого мог возникнуть вполне резонный вопрос: откуда это у особы, страдающей амнезией, прорезался такой интерес к изобразительному искусству? Надо бы вернуться в столовую или же в гостиную и затаиться на время.

Когда я поравнялась со старинными часами, стоявшими в нише, их хриплое тиканье сменилось оглушительным трезвоном, словно напоминая: драгоценное время проходит впустую. Шанталь по–прежнему неуловима. Мод Крампет также не спешит в "Кельи". Может, растянуть лодыжку? Наверняка сестрицы Трамвелл призовут на подмогу медсестру… Если так все пойдет и дальше, ничего не останется, как прибегнуть к этой уловке. Еще немного, и я почувствую себя арестанткой, полностью отрезанной от внешнего мира.

Взявшись за ручку двери, я замерла. Отрезанной?! Но ведь есть же телефон! Сколь бы старомодны и экстравагантны ни были сестрицы Трамвелл, телефон–то у них наверняка имеется. Ни в столовой, ни в гостиной я аппарата не видела, значит, он где–то здесь, в холле! И если действовать быстро и бесшумно, то вполне можно исхитриться позвонить Гарри… Я бросилась поднимать со столов и стульев кофты и шляпки, заглядывать за вазы, отодвигать занавески, нырять под столы и копаться в многочисленных сундучках. Все впустую! Уже сам собой напрашивался вывод, что сестры устояли перед телефонным искушением, как раздался странный прерывистый звонок. В "Кельях" все–таки имелся телефон! И как раз сейчас он звонил. Причем где–то здесь, в холле! Куда же я не заглянула? Дзынь–дзынь–дзынь. Быстрее, Тесса! И внезапно меня осенило. В шкафу под лестницей! Присев на корточки, я открыла маленькую деревянную дверцу, сунула руку в темноту и извлекла нечто, что вполне могло сойти за старую кость из запасов Минервы. За костью тянулся длинный хвост, и я довольно улыбнулась — все в порядке! От внезапной удачи у меня даже немного закружилась голова. Поднеся кость к уху, я скороговоркой произнесла:

— Поместье Трамвеллов.

В ответ послышался дребезжащий смешок.

— Забавно, крошка! — Голос был похож на детский, пол собеседника я определить не смогла, но следующая фраза была уже сказана вполне взрослым тоном: — Ладно! Избавь меня от сентиментального вздора. Как там тебя зовут, Шантильи? — Я открыла рот, но голос продолжал журчать, словно веселый, но прохладный ручеек: — А то я спешу, надо проводить мамулю на примерку нового пальтишка. Точнее, смирительной рубашечки! Хи–хи. Так что будь лапочкой, красотуля, передай им, пусть приходят завтра вечерком. Запомни, завтра, в среду, а не как обычно, в четверг. Но время обычное. Обед, естественно. Я тут настрелял несколько сочненьких голубков, так что вечерок мы проведем весьма аппетитно. И вот что, милая крошка, не забудь передать своим старушенциям, чтобы больше не заявлялись ко мне в черном. А то уж больно видок у них мрачноватый. Постой–ка… — Последовала пауза. — Хорошо, мамуля, иду, мамуля, ладно, мамуля. Да–да, мамуля, я беседую с дамой. Нет, я еще не сделал ей предложение, мамуля, но обязательно сделаю. Обещаю, мамуля. — Еще одна пауза, во время которой из трубки доносилось невнятное бормотание. Я уже подумывала, не дать ли о себе знать, когда в ухе снова зажурчал младенческий голосок: — Запомни, малютка, завтра, в среду!

Трубка повисла в моей руке. Из головы начисто вылетело, что я хотела позвонить Гарри. Какие странные знакомые у сестер Трамвелл. Голуби на обед! В эпоху Регентства это, правда, было обычное дело, но… Я на карачках выбралась из шкафа. Звонок был не настолько неотложным, чтобы отрывать хозяек от их приватной беседы с мистером Дизли.

Посижу–ка я на диванчике в гостиной и подумаю… о Гарри… Хотя, может, не стоит? А то, чего доброго, слишком ясно представлю Гарри в объятиях той нахальной и прекрасной особы с сияющими глазами. Уж лучше порыться на книжных полках, вдруг отыщется что–нибудь о Трамвеллах из Уорикшира. К сожалению, книжные полки были сплошь забиты романами, которые я уже читала, и душеспасительными книжками из тех, что присылают папе на Рождество люди, считающие подобную литературу излюбленным чтением священника в скучный дождливый день. Видимо, все, что имеет отношение к истории рода Трамвеллов, находится в библиотеке, где сестры беседуют с мистером Дизли.

Слоняясь по гостиной, я осматривала украшения и вглядывалась в развешенные на стенах картины.

Мое детство прошло в обветшавшем старом доме, на ремонт которого денег оставалось не много, и потому я сразу распознала уловки, позволяющие бережливости не особенно бросаться в глаза. Впрочем, меня не очень удивило, что сестры Трамвелл, у которых шкафы на кухне забиты серебром и хрусталем, а собака ест из дорогой китайской миски, прибегают к подобным приемам. Папина пожилая и весьма богатая кузина всегда присылала нам рождественские открытки, которым явно стукнул не один год.

Я повертела в руках медный колокольчик, поставила его на место и начала медленно обходить гостиную по краешку ковра. Маме эта комната наверняка понравилась бы. Она тоже была большой мастерицей использовать ставшие ненужными вещи в нетрадиционных целях. В углу красовался старинный ночной горшок, из которого во все стороны весело расползался плющ. Книги в стеллаже подпирал железный, потемневший от времени рожок для обуви. На полке открытого бюро лежали фонарь и нож для разделки рыбы с перламутровой ручкой. Отличный комплект — в самый раз вскрывать конверты глубокой ночью, таясь от посторонних глаз.

В ходе дальнейших изысканий я накопала немало любопытного. Многие предметы в комнате происходили с Дальнего Востока. Вот медные украшения, а вон шелковый экран с яркими фазанами, призванный преграждать путь сквознякам. Я бросила взгляд на камин и увидела, что "собачками" — подставками для дров и каминных принадлежностей — служит пара крапчатых тускло–зеленых драконов. Пасти драконов были недовольно раскрыты — да и кому понравится, если напихать в глотку столько совков и кочерёг? Наверху чучело аллигатора, внизу драконы. Какой все–таки странный и непонятный дом! Вернувшись назад, чтобы осмотреть остальные экспонаты, я обнаружила несколько нарисованных от руки географических карт с подписью Синклера Трамвелла в правом углу. Ну конечно! Нож под лопаткой на первом балу любимой дочери — это, наверное, перебор, но я была недалека от истины: Синклер Трамвелл оказался весьма нетривиальной личностью. Капитаном одного из королевских судов или, может, даже пиратом? Изысканно вышитая индийская шаль, благоразумно помещенная под стекло, нависала над черной лакированной шкатулкой, инкрустированной золотом. Сувениры, привезенные Синклером из путешествий? Мысль, что в моих жилах, возможно, течет кровь искателя приключений, привела меня в восторг.

Внезапно я вспомнила о тайнике и устремилась к камину. Так, вот этот кирпич с правой стороны… То соображение, что сестры в любой момент могут вернуться, меня не остановило. Я тут изнываю от скуки, а тайник, возможно, битком набит какими–нибудь секретными семейными документами. Я толкала кирпич, тянула, терла, ощупывала цементный шов, потом отчего–то вспомнила совершенный римский нос подружки Гарри и злобно дернула. Затем дернула еще раз. Послышался страдальческий стон, и каменная дверь медленно повернулась.

В холле было тихо. А что, если быстренько осмотреть тайник, тем более что другой возможности может и не представиться? Я уже собиралась погрузиться в черную пустоту и нащупать выключатель, когда вспомнила, что Страш вынырнул из камина со свечкой. Нет уж, хватит с меня прошлой ночи! Тут нужен электрический фонарик. Я метнулась к бюро, схватила фонарь и вернулась к камину. Отбросив сомнения, нажала на кнопку и, оглянувшись, отважно шагнула в черную дыру. Осторожно! Самоуверенность еще никого до добра не доводила… О господи! Я же чуть не захлопнула за собой дверцу! Вот была бы потеха, милая Тесса! Помнится, старушки что–то там говорили о заедающем запоре… Да я бы осталась в этой преисподней надолго, если не навеки. Ладно, хватит запугивать себя! Если застряну, всегда можно поорать как следует, наверняка услышат. Кто–нибудь да придет на помощь, разве нет?..

Но для собственного успокоения я все же оставила дверцу приоткрытой. Будем надеяться, что если кто случайно заглянет в гостиную, он не обратит внимания на то, что с камином что–то не так…

Как же здесь здорово! Меня окутал тяжелый влажный запах, словно напоенный романтическими тайнами. Вокруг царила приятная прохладная мгла. Несколько решительных шагов вперед, и я очутилась у каменной лестницы, уходящей в черную пропасть. Да уж, по нынешним меркам техники безопасности эта лестница никуда не годится. Ступеньки осыпались под ногами, а перила и вовсе отсутствовали. Прижимаясь к кирпичной стене, я начала осторожно спускаться. От фонаря толку было чуть: луч света выхватывал из мрака лишь дюйм–другой неясных теней. Что ни говори, а Страш — человек мудрый. Со свечкой было бы куда как сподручнее. Мудрый и ужасно находчивый, поскольку я понятия не имела, чем можно полдня здесь заниматься. Запах сырости и земли усилился. По моим ощущениям, я уже преодолела половину пути. Неясные тени внизу начали приобретать очертания. Еще с десяток шагов — и из темноты проступили перевернутые деревянные ящики и полки с рядами бутылок. Я опустилась прямо на пол — каменные плиты, такие же, как и на кухне, только более пыльные и страшно холодные. На одном из ящиков стояло несколько бутылок со свечами в горлышке, рядом лежала большая коробка спичек. Я зажгла маленькое веселое пламя и секунд десять грела руки, пока не опомнилась. Что это я рассиживаюсь?! Нельзя медлить. Обведя взглядом тесную комнатушку, я разочарованно вздохнула: ни малейшего впечатления потайная комната на меня не произвела. Никаких тебе цепей, по–змеиному свернувшихся в углу, никакой дыбы, никаких пыточных тисков. Да и кип семейных документов с надписью "совершенно секретно", как ни странно, нигде не видно. Какое разочарование! Мое больное воображение перепутало банальное убежище еретиков с темницей.

Могла бы и догадаться, милая Тесса! Сестрицы Трамвелл говорили о тайнике, словно это пылесос с заедающим выключателем. Кроме того, я же слышала, что подземелье используется в самых прозаических целях. Когда головы католических священников перестали катиться с эшафота на Тауэр–хилл, хозяева превратили подземелье в винный погреб. Сейчас большая часть полок опустела, но штук тридцать разнокалиберных бутылок я углядела. Смахнула пыль с одной из них (Страш, должно быть, ее пропустил), ожидая увидеть французскую этикетку. На неровном клочке бумажки было выведено от руки: "Пастернак, 1963". На другой бутылке значилось: "Ревень, 1971". Старого благородного портвейна оказалось лишь три бутылки. Из тех, что подаются, когда "дамы предоставляют кавалеров их сигарам". Может, сестрицы отдали папочкин запас своему наследнику, чтобы тот мог вкусить то, что ждет его в не столь уж далеком будущем? Перейдя к полке с бренди, я поняла, что эта часть наследства вряд ли его ошеломит. Французских этикеток было раз–два и обчелся.

Так что тут так долго делал Страш? Разглядывал бутылки с домашними настойками? И почему он вернулся в гостиную весь перемазанный? Тусклый желтый луч фонарика проткнул сумрак дальних углов, задержался на нескольких деревянных бочонках и принялся шарить по стене, расположенной под камином гостиной. Ничего, кроме уходящего вверх кирпича и лохмотьев гигантской паутины, клоками свисавшей с потолка. Рука моя скользнула по стене и за что–то зацепилась. Я вскрикнула от боли и выронила фонарик. То ли я при этом нажала на кнопку, то ли при падении фонарик приказал долго жить, но все тут же погрузилось во мрак. Проклятье! Но любопытство мое отнюдь не улетучилось. В темноте я нащупала что–то металлическое, похожее на гвоздь или крючок для картины. Нервное напряжение нашло выход в тихом хихиканье. Неужели кто–то пытался украсить это место произведениями искусства и для этих целей вбил в стену крюк?

Отрезвление пришло внезапно. Фонарик найти не удалось, сколько я ни шарила руками по пыльным каменным плитам, а тусклое мерцание свечи находилось слишком далеко, чтобы помочь в поисках. Время тоже работало против меня. В любую минуту сестры могут увидеть открытую дверь и, разозленные тем, что я повсюду сую свой нос, выставят из дома. Спотыкаясь, я побрела в сторону свечей. Прихвачу одну, чтобы освещать обратный путь. Рассеянные старушки вряд ли заподозрят дурное, если пропадет какой–то там фонарик. Подняв свечу повыше, я стала медленно подниматься по ступеням. Обратный путь оказался куда труднее. Что это там за шум наверху? А вдруг хозяйки обладают странным чувством юмора и решат напугать меня, едва доберусь до верха? От этой мысли я чуть не оступилась. Ладони мои мгновенно вспотели, и свечка стала напоминать кусок тающего масла. Я крепче стиснула мягкий воск. Не хватало и ее уронить. Быстрей, Тесса, быстрей! Прикрыть пламя от сквозняка я не могла, поскольку свободной рукой ощупывала стену; один неверный шаг, и… Я резко выдохнула, и свечка благополучно погасла.

Мне отчаянно захотелось к маме. Не к той мифической женщине, за которой я охотилась, а к моей милой и родной маме, которая рассказывала сказки во время грозы и метлой прогоняла ведьм, что прятались по вечерам за моим платяным шкафом. Дрожащие пальцы заскользили по стене. Успокойся, Тесса! Подумай о чем–нибудь приятном. Только представь, как будет горевать Гарри, если ты умрешь. Или он быстро утешится, женившись на той голой девице, что пряталась у него под простынями? Ну уж нет! Я глубоко вдохнула и задержала дыхание. Эти двое так просто от меня не избавятся! Так, сосредоточься, дорогая Тесса, просто представь, что ты в школьном спортзале и лезешь вверх по канату. Цепляешься за него, отвоевывая дюйм за дюймом. Наверняка осталось совсем мало…

Я поднялась еще на ступеньку и чуть не потеряла сознание. Лестница закончилась! Наверное, такой радости не испытал даже сам сэр Эдмунд Хиллари^[7].

Еще несколько секунд, и я толкну дверцу… Милый Боже, прошу тебя, пусть в гостиной никого не будет и… прошу тебя, милый Боже, пусть дверь по–прежнему будет открыта! Но где же полоска света? Она ведь должна пробиваться сквозь щель…

Я принялась яростно биться о стену, словно птица, угодившая в дымоход. Бесполезно… Дверь — а я узнала ее по деревянной обшивке — была закрыта не менее надежно, чем бакалейная лавка в воскресный день.

Я толкала дверь, и пихала, и давила, продолжая убеждать себя, что всему виной сквозняк. Легкий ветерок проник сквозь щель во французских окнах, шаловливо обогнул шелковый экран и захлопнул дверцу! Вот и все. В доме всем известно о заедающем запоре. Хозяева не стали бы закрывать тайник, не проверив, не зашел ли кто туда. Если только среди них нет сумасшедших и неизлечимых злодеев…

Теперь я уже не волновалась, что меня застукают в тайнике. Когда выберусь отсюда, расскажу сестрам, как разбойник, что напал на меня вчера, ворвался в гостиную, а я, вспомнив о тайнике, решила тут укрыться и захлопнула дверь перед самым носом злодея. Мой крик напоминал писк чем–то смущенной мыши, поэтому я едва поверила удаче, когда раздался скрежет и дверца медленно, мучительно медленно начала отворяться. Казалось, мой спаситель не совсем уверен, правильно ли он поступает, освобождая меня из заточения.

Глава седьмая

Спаситель вовсе не походил на привидение. И именно он, а не ваша покорная слуга готов был, судя по виду, провалиться сквозь землю. Кроме того, я никогда не слышала, чтобы конопатые привидения разгуливали в коротких клетчатых штанишках, сбившихся красных носках и оранжевой фуфайке.

Пухлое лицо привидения было щедро усыпано веснушками, а круглые карие глаза напомнили мне глаза одной из лошадей Гарри, от страха готовой сорваться с места. Бедный мальчуган! Быстро оглядевшись, я убедилась, что мы одни, и испытала к мальчику безграничную благодарность. Он не только вызволил меня из заточения, но и спас от неудовольствия сестер Трамвелл. Плотно закрыв дверцу тайника, я облегченно вздохнула и попыталась придумать, чем бы отблагодарить спасителя.

— Тебя ведь зовут Берти?

Мальчик вытаращил глаза и растянул губы в неуверенной улыбке.

— Ну да, мисс! Странно, что вы помните. Вам же вчера было плохо и все такое! Надо сказать Фреду! — Он запустил пухлые кулачки в карманы брюк и на глазах вытянулся дюйма на два.

— Фреду?

— Мой приятель. Мы играли в футбол, а мяч… ну, в общем, он укатился в сад. Нигде не могли его найти, когда…

— Может, садовник рассердился и забрал ваш мяч?

— Садовник, мисс? Но здесь нет никакого садовника. Тетя Мод все время удивляется, как это старые мисс Трамвелл справляются с лужайкой, цветами и всем остальным.

Мне не хотелось больше представлять себе никаких ужасов. Торчащая из куста голова, наверное, принадлежала стеснительному Фреду. А неприятным чувством, будто за мной следят, я обязана все тем же любопытным мальчишкам.

Берти старательно подыскивал нужные слова, отчего у него покраснели мочки ушей.

— Понимаете, мисс, мы подошли к дому, чтобы попросить мисс Примулу или мисс Гиацинту сказать тете Мод, если мячик вдруг найдется… И тут увидели, как вы проходите сквозь стену! Здорово! Вы оставили дверь приоткрытой, правда, мисс?

— Верно. А ты не видел, как она закрылась? Кто–нибудь входил в комнату?

Берти потупил взгляд.

— Не знаю, мисс. Мы с Фредом не хотели, чтобы нас заметили рядом с домом, поэтому стали искать мяч в розовых кустах, но ничего не нашли. А когда опять заглянули в окно, камин был на месте. "Вот те на! — сказал я Фреду. — А мисс–то вышла или нет?" Тетя Мод рассказывала нам про эту темницу, она еще говорила, что дверь застревает.

— Но как ты отыскал тайную пружину?

— А что тут такого! Раз плюнуть. Я же читал разные книжки про приключения. И Фред тоже, но он сюда не пошел.

— Берти, ты мой герой!

Мы торжественно пожали друг другу руки, но я никак не могла отделаться от вопроса, занозой засевшего в мозгу: почему мальчик выглядел испуганным, когда открыл дверь? Вряд ли мои волосы поседели от страха, да и ногти за столь короткое время не могли превратиться в когти вампирши. Подойдя к окну, я спросила:

— А где сейчас Фред? Если он твой друг, я хотела бы с ним познакомиться. Или он очень стеснительный? А может, просто боится чего–то? — Я повернулась к Берти. — Это же очень старый дом, и о нем должно ходить множество историй, в том числе и самых жутких.

— А-а, Фредди стесняется людей, — протянул Берти с чувством превосходства. — Но знаете, мисс, он считает вас настоящей принцессой. Говорит, что вы даже лучше принцессы Дианы, честное слово. И мы с ним ничего не боимся (в окно ударил порыв ветра, и Берти вздрогнул), ни монаха, который повесился, ни других привидений.

— А ты много слышал об этом монахе? Неплохая история, правда? — Может, удастся вытянуть у мальчика слухи, которые гуляют по округе.

— Да так себе, мисс. Правда, люди почему–то становятся какими–то странными, когда спрашиваешь их о Тасселе или как там его звали. Тетя Мод говорила, что как–то даже приезжали с телевидения. Хотели снять фильм о нашем монахе. А им велели не трепаться об этом и убираться подальше… ну вы знаете куда.

— Думаю, что догадываюсь. — Итак, я была права, полагая, что прямые расспросы о моем происхождении ни к чему не приведут. Удивительно другое: местные жители до сих пор старательно замалчивают мелкий скандал, случившийся сотни лет назад. — Кстати, Берти, я хотела тебя спросить про тетю Мод. Почему ты зовешь ее тетей, а не мамой или мамочкой? Она же тебя усыновила.

В круглых карих глазах Берти читалось удивление.

— Никогда об этом не думал, мисс. Имена ведь ничего не значат, правда? С тех пор как она взяла меня к себе, лучше тети Мод для меня никого нет, и она об этом знает.

Этот мальчик был действительно славным. Он и понятия не имел, что вызывает во мне смутное чувство неловкости. Его любовь была такая безыскусная, такая чистая. Может, ее правильнее было бы определить как "настоящую"?

В холле раздались голоса, приблизились к двери в гостиную.

— Я лучше побегу. — Уши Берти еще больше покраснели. — Я готов умереть за вас, мисс! — С этими словами он выскочил через балконную дверь.

Привидений он, может, и не боялся, но старушек явно опасался. Решительный голос Гиацинты перекрывал нежный говорок Примулы, но сестриц Трамвелл заглушал мужской голос. О господи! Должно быть, мистер Дизли решил остаться на обед. Я быстро села на диван и напустила на себя тоскливое выражение всеми забытого и покинутого дитятки.

Примула семенила впереди Гиацинты, при виде меня ее личико, напоминавшее увядший цветок, сморщилось от ужаса.

— Милое дитя, случилась престранная вещь! Мы даже не знаем, что и думать.

— И все–таки я настаиваю, что не следует обвинять Мод Крампет. — Судя по тону Гиацинты, сестрицы были недовольны медсестрой. — Видимо мальчишка проговорился. Неприятно, но это не повод для взаимных упреков. Тесса, только что в "Кельи" прибыл доктор. Мы с ним не знакомы, похоже, это заезжий турист. Он зашел в пивнушку и там услышал про девушку, страдающую амнезией. Я без сил повалилась на диванные подушки.

— В пивнушку! — раздраженно фыркнула Примула. — Доктору медицины не пристало посещать подобные заведения. И, честно говоря, мне не нравится его вид. А чего стоит имя! Доктор Ступни. Какое–то оно неприятное, я бы даже сказала потное!

Если кто тут и потел, так это я. Попытавшись встать, я дернулась, и комната как–то неприятно закачалась перед глазами. Пришлось опять откинуться на спинку дивана. Что же делать? Как обмануть этого назойливого эскулапа? Что за омерзительный человек! Надо же, готов свернуть со своего пути только ради того, чтобы осмотреть больного!

— Пожалуйста, — прошептала я, прижимая руки к холодному лбу, — нельзя ли избавить меня от него? Я не настолько хорошо себя чувствую, чтобы встречаться с доктором.

Сомнительность моей отговорки никто не успел заметить, так как раздался осторожный стук в дверь. Примула суетливо метнулась к зеркалу и взбила седые кудряшки.

— Боюсь, выхода нет, дорогая моя Тесса, но мы останемся с тобой! — И, не дожидаясь реакции с моей стороны, оживленно прокричала: — Входите, доктор, входите! Да, пациентка здесь, она безмерно рада, что вы заглянули к нам. Это так любезно с вашей стороны…

Примула продолжала что–то лепетать, но я ничего не могла разобрать, слова слились в какое–то нечленораздельное бормотание. Дверь открылась, и в гостиную торжественной поступью вплыл доктор Ступни. Примула мигом умолкла, и сестрицы как по команде уселись на диванчик напротив меня.

Глаза доктора вперились в мое лицо, залитое, как я подозревала, смертельной бледностью. Бледность эта, правда, объяснялась не столько недомоганием, сколько страхом. Я встала, сделала шаг навстречу эскулапу, споткнулась и была вынуждена ухватиться за подлокотник и сесть обратно на диван.

— Итак! — Доктор Ступни выставил перед собой маленький черный саквояжик. — Как вы себя сегодня чувствуете, юная леди?

Мне почудилось или в его вопросе и в самом деле прозвучала угроза? Так и задушила бы этого напыщенного субъекта, добраться бы до его стетоскопа, обмотать вокруг шеи… Подбадривая себя кровожадными мыслями, я затравленно смотрела, как доктор с издевательской неторопливостью вытягивает из своего саквояжика стетоскоп. Потом усилием воли заставила себя перевести взгляд на лицо мистера Ступни. Колючие глазки под черными косматыми бровями, очки в золотой оправе на кончике носа, над верхней губой неправдоподобно лохматые усы.

— Могу я узнать, доктор, где вы практикуете? — Гиацинта сложила на коленях костлявые руки, ногти полыхали маленькими раскаленными угольками.

Доктор расцвел в любезной улыбке.

— В очаровательной старинной тюрьме для душевнобольных преступников. Исследование различных психических отклонений — моя давняя страсть.

Примула неодобрительно фыркнула, а я еще сильнее вжалась в подушки.

Повесив на шею стетоскоп, доктор Ступни принялся шарить на дне саквояжика. Через несколько томительных мгновений он извлек бутылочку с жидкостью ядовито–розового цвета, энергично встряхнул склянку, поднес к свету и объявил:

— На языке непосвященных — это сыворотка правды! А теперь, с вашего позволения, дорогие леди, я побеседую с пациенткой наедине. Если мы хотим добиться результата, требуются покой и сосредоточенность.

Сестры не двинулись с места.

— Я все–таки считаю, доктор, — прочирикала Примула, — что по крайней мере одной из нас следует остаться с милой Тессой. Это временное имя, но оно ей очень подходит, не правда ли?

Каким–то чудом мне удалось собраться с силами и выдавить слова:

— Не беспокойтесь, я согласна остаться с доктором наедине. Думаю, так будет лучше.

— Ты уверена, дитя? — Гиацинта подтолкнула Примулу, они встали и неохотно направились к двери. — Помни, дорогая, мы будем рядом, в холле. В случае необходимости непременно позови нас.

Дверь мягко затворилась, я уставилась на доктора Ступни, не в силах пошевелиться от ужаса и бессильной ярости.

— Успокойтесь, юная леди! — пророкотал эскулап. Поставив бутылочку на кофейный столик, он извлек из саквояжа шприц. Зажмурив один глаз, доктор внимательно изучил иглу. Усы его плотоядно дернулись. — Итак, юная леди, если вы закатаете рукав, то и глазом не успеете моргнуть, как выложите мне всю историю своей жизни.

— Как бы не так! — прошептала я, юркнув за диван. — Прежде пациентка хотела бы побольше узнать о вас, доктор. Где вы получили свидетельство на право практиковать и как давно это было?

— Дорогая мисс Имярек, я хорошо понимаю ваши опасения. Когда вас осматривает незнакомец… — Тут доктор Ступни понизил голос, чтобы не было слышно в холле: — Но вам нечего опасаться, я вовсе не стану просить вас раздеться. — Пушистые усы медленно раздвинулись в притворно добродушной улыбке. — А что до свидетельства, не стоит забивать свою хорошенькую головку такими пустяками. Меня бы никогда его не лишили, если бы не одна несчастная суматошная особа. Жаль. Она была преданной женой, мне ее недостает.

— Ты сумасшедший! — Визжать шепотом — непосильная нагрузка для голосовых связок. — Ты настоящий безумец! Только попробуй приблизиться ко мне со своей иглой, клянусь, я воткну ее в тебя самого!

— Черт возьми, Тесса! Ты всегда умела портить удовольствие, — вздохнул Гарри. — Один крошечный укольчик, практически безболезненный, обещаю, и ты окажешься в положении, в котором я больше всего хочу тебя увидеть, — безвольно распростертой на диване.

— Ты… ты… ты гаденыш!

Я метнулась к негодяю, вырвала из его рук шприц и со злостью швырнула в пузатый саквояж. Сумка была до отказа набита лошадиной сбруей, среди которой уютно пристроились две бутылки портера.

— Ну признайся же, Тесс! — Гарри вольготно развалился перед камином, закинув одну ногу на голову дракона. — Ты ведь безумно рада меня видеть.

— Ничего подобного! — Защелкнув замок саквояжа, я одарила "доктора" свирепым взглядом. — Для начала, с ролью насильника ты вчера явно перестарался.

— Дорогая, ты получила в точности то, что хотела. Попытка изнасилования не может выглядеть красиво. А ты чего от меня ожидала? Чтобы я почтительно поклонился, рухнул на колени и начал приставать к тебе? По моему скромному мнению, я был великолепен. Кстати, оцени мой диапазон. Вчера злодей — сегодня врач.

Очки съехали еще ниже, Гарри зашевелил своими чудовищными усами.

— Ты уберешься отсюда или нет? Я бесшумно топнула ногой.

— Только после того, как ты выложишь все как на духу. Я не уйду, Тесса, пока ты не расскажешь, что успела разнюхать. Небось уже сожалеешь о своей дурацкой затее?

Я на цыпочках пересекла комнату, приложила ухо к двери и так же на цыпочках вернулась на место.

— Ни капельки! Когда перееду в Девон, пожалуй, подамся в частные детективы. И не смейся, Гарри! У меня действительно есть способности к сыску.

— Что верно, то верно. Твой нос всегда был твоей лучшей чертой. — Гарри помахал кочергой.

— Как же я рада, что не вышла за тебя замуж! Но, Гарри, хватит болтать! Мне нужно знать твое мнение. Я выяснила, что у сестер Трамвелл было еще две сестры.

— Было?

— Одна из них умерла. Другая уехала в Америку. А над домом висит цыганское проклятие, половина деревни имеет родственные связи с первой Тессой, но изо всех сил старается этого не афишировать. Люди словно не рады этому родству, поэтому нет никаких причин, чтобы кто–то из жителей деревни назвал ребенка именем, на котором лежит проклятие. У здешней медсестры есть приемный сын, думаю, если удастся завоевать ее доверие, она проникнется ко мне сочувствием. Кроме того, один из портретов в доме подменили дешевой копией, и…

Гарри встал, отошел от камина, взял меня за руки и улыбнулся, глядя на них.

— Ну, раз тебе все нравится… Я вырвала руки.

— Не надо смотреть на меня свысока! Я собираюсь найти свою мать.

— Тесса, твоя мать умерла. Ты не обретешь ее в какой–то незнакомке. А разве тебя удовлетворят какие–то другие отношения вроде дружбы? — Он подхватил саквояжик. — Кстати, входя в дом, я слышал чье–то пение. Не фальшивое, так что это была не ты. Никто из старушек не мнит себя оперной звездой?

— И на них тоже не смотри свысока! Они действительно… Примула и Гиацинта особенные. А пела, наверное, горничная, Шанталь.

Гарри поправил сбившиеся набок усы–фальшивку.

— Ты уже ее видела?

— Пока нет. Но должна тебе сказать, что для всякого, кто ищет непритязательную домработницу, Шанталь просто находка. Она цыганка. Дворецкий по имени Страш — перевоспитавшийся грабитель. Или почти перевоспитавшийся. Сестры Трамвелл намекнули, что порой у него случаются рецидивы. Очень забавный тип. А в моей спальне, к твоему сведению, есть все необходимое для жизни, включая персональные качели. Вот так–то, милый Гарри! — Мое раздражение улетучилось. — Правда, сегодняшнее утро прошло впустую. — Гарри вскинул руку, призывая меня понизить голос. Я перешла на свистящий шепот: — Большую часть времени я выбиралась из тайника. Он вон там, за камином. Кто–то случайно запер меня. Гарри нахмурился.

— И кто это мог быть?

— Не знаю. Гарри, это не ты прятался сегодня утром в саду?

Но ответить он не успел. В дверь гостиной постучали, после приличествующей паузы Гиацинта открыла ее, и в гостиную просеменила Примула с подносом в руках. Она оглядела нас и весело прощебетала:

— Все в порядке? Каков ваш вердикт, доктор? Пациентка будет жить?

В сестрицах что–то явно изменилось. После секундного замешательства я сообразила, что они всего лишь переоделись к обеду. Примула облачилась в розовый жакетик поверх белой шелковой блузки, а вечерний туалет Гиацинты свелся к помаде темно–сливового цвета. Интересно, они всегда соблюдают формальности или принарядились по случаю визита мужчины?

Галантный доктор поспешил к Примуле. Забрав у нее поднос, он водрузил его на столик с такой осторожностью, будто это был новорожденный младенец. Когда дамы расселись, фальшивый доктор заложил руки за спину, устремил взгляд на полные нетерпения лица старушек и напустил на себя задумчивый вид.

— Только факты, милые леди! Мы столкнулись с деликатным, я бы даже сказал опасным, случаем. Тем не менее, — он выпятил грудь, — мне удалось добиться некоторого прогресса и частично приподнять завесу.

Сестры обменялись недоуменными взглядами.

— Что дальше? — "Доктор" глубокомысленно закатил глаза. — Нельзя вмешиваться в процесс выздоровления. Если больную поместить в клиническую атмосферу какой–нибудь захудалой сельской больницы, боюсь, это приведет к самым пагубным последствиям.

Да пошел ты, Гарри!

— О боже! — испуганным хором отозвались Гиацинта с Примулой.

Доктор Ступни рассеянно подцепил чашку с жиденьким чаем.

— Осторожные расспросы, которым я подверг пациентку, пока она находилась в полукоматозном состоянии, выявили сильную склонность к амнезии, поскольку ее разум и прежде находился в беспокойном состоянии. Причиной тому — несчастная любовь. — Чай выплеснулся из чашки "доктора". Сестры Трамвелл, наверное, сочли это профессиональной рассеянностью, но я‑то знала, что Гарри от души потешается. — Ее бывший возлюбленный — сущее животное. Любая нежно воспитанная юная девушка была бы… но я не стану вдаваться в подробности.

— Да–да, мы не желаем этого слышать, — чопорно пробормотала Примула.

— Ну, не знаю, может, нам все же следует… — неуверенно возразила Гиацинта.

Доктор Ступни поджал губы, и я испугалась, как бы у него не отвалились усы.

— Печальный случай. Два потрясения подряд вкупе с очевидным одиночеством пациентки могут на неопределенно долгое время отложить окончательное выздоровление. Но я верю, что процесс пойдет быстрее, если вы по–прежнему будете оказывать ей поддержку. Благодаря вам пациентка, возможно, вновь научится доверять людям.

И "эскулап" залпом прикончил остатки чая, едва не утопив в них роскошные усы.

Он что, никогда не уйдет?

Гиацинта расправила свои и без того прямые плечи.

— Не беспокойтесь, доктор! Мы с сестрой всегда понимали, в чем наш гражданский долг.

"Доктор" посмотрел на часы, стоящие на каминной доске, суетливо пресек все уговоры остаться на обед и, подхватив свой черный саквояжик, чмокнул подставленные руки старушек. Обернувшись напоследок, мистер Ступни посулил обучить меня нескольким умственным упражнениям, которые могут "пригодиться в жизни".

— На случай, если захочешь со мной поговорить, я буду ждать тебя на развалинах каждое утро в три часа. Можешь черкнуть письмо для отца, — прошептал он у входной двери, и я, кивнув, буквально вытолкала его из дома.

Я скорее почувствовала, чем услышала приближение Страша.

— Кушать подано, мисс. В столовой. Когда я туда вошла, сестры уже сидели за столом и созерцали куриный салат.

— Принимая во внимание все обстоятельства, не таким уж неприятным типом оказался этот доктор, — сказала Гиацинта, когда я села и развернула салфетку.

— Принимая во внимание мое положение?

— И его омерзительные усы! У нашей сестры Фиалки однажды был очень красивый ухажер, но отец убедил нас, что всякий, кто носит усы, непременно скрывает какую–нибудь порочную тайну. И из этого ничего не вышло.

Остаток дня прошел спокойно. Когда мы переместились в гостиную, Гиацинта попросила меня помочь ей мотать шерсть довольно миленького розового оттенка, из которой она собиралась что–нибудь связать для младшего ребенка Фиалки. Американские дети любят получать подарки из Англии. Но только я вознамерилась разузнать о Фиалке побольше — например, когда и за кого она вышла замуж, — как в мотке шерсти обнаружился узелок. Мы пытались распутать его, но Примула нависла над нами, закрывая свет.

— Такая большая и стремительная страна, эта Америка, — зачастила она. — Я никогда не могла до конца понять, как Фиалка приспособилась к образу жизни этих странных созданий, впрочем, она всегда была такой энергичной. Я слышала, они там не пользуются тарелочками для бутербродов. Нет, дорогая, мы никогда не бывали в Америке. Фиалка много раз звала нас, но ее муж… поверь, это страшный человек! — Она хихикнула. — Чем меньше мы будем о нем говорить, тем лучше, да и, чего скрывать, мы с Гиацинтой никогда не питали склонности к путешествиям. Что довольно удивительно, если принять во внимание теорию о наследственности. Наш прапрапрадедушка Синклер Трамвелл объездил весь мир.

— Он был моряком?

— Дегустатором чая, — ответила Гиацинта. Узелок благополучно распутался, и шерстяная нить вновь плавно скользила в ее пальцах. — Это первый человек из нашего семейного клана, занявшийся торговлей. В те времена торговля считалась крайне недостойным занятием, но от Синклера осталось несколько изящных безделушек.

— Люди тогда были очень ограниченными! — Примула села, поставив ноги на низенькую скамеечку. — Правда, один из наших предков женился на дочери хозяина гостиницы; ты еще увидишь ее портрет, девица выглядит вполне смышленой. Но в нашем роду только Синклер бредил морем и любил опасности. В те далекие дни чай был все равно что золото, и Синклеру удалось поправить пошатнувшееся финансовое благополучие семьи.

— Я видела его портрет в холле.

Клубок шерсти чуть не упал у меня с колен, я судорожно подхватила его. Гиацинта кивнула.

— У него вид то ли пирата, то ли контрабандиста, не правда ли? Оба определения вполне годятся. Сегодня Синклера назвали бы просто ловким коммерсантом. Судя по рассказам, он пользовался любовью среди тогдашних обитателей этого дома — он их не беспокоил, поскольку почти всегда отсутствовал, а когда приезжал, был терпимым и щедрым. Правда, и враги у него тоже имелись. Наш предок и местный сквайр готовы были перегрызть друг другу глотки. Однажды за обедом старик Гранди поднял шум, требуя убрать сардины. Он обвинил Синклера, мол, тот хотел нанести ему смертельное оскорбление, подсовывая на обед каких–то рыбешек.

— Да–да, это один из моих любимых анекдотов! — просияла Примула. — По словам нашего отца, Синклер подпрыгнул на стуле и вскричал: "Деревенщина! Не по своей воле я пригласил тебя на обед, жалкий ты глупец, но теперь я с большим удовольствием оказываю тебе эту любезность!" С этими словами он бросился через стол, круша фарфор на мелкие кусочки, и проткнул сквайра ножом.

— И тяжело ранил? — спросила я, замерев от восторга.

— Нет, — разочарованно вздохнула Примула, — крошечная царапинка. Сквайр Гранди больше негодовал из–за того, что Синклер не удосужился вытереть нож, прежде чем наброситься на него, и сардинный сок забрызгал его белую накрахмаленную рубашку. Однако следует помнить, что отец всегда с удовольствием рассказывал об этой сцене.

— Вы считаете, что ваш отец походилна Синклера своей…

— Тягой к романтике? — Черные волнистые брови Гиацинты сдвинулись. — Возможно, хотя в отношении к деньгам у них не было никакого сходства. Отец считал слово "деньги" самым вульгарным в английском языке и запрещал нам даже думать о них. Он был добрый, любящий, невероятно наивный старый…

— …бездельник, — закончила Примула. — В дни нашей молодости большинство отцов не принимали участия в воспитании детей. Он же только этим и занимался. Папа даже научил нас вязать. Он обожал детей. Часами играл с нами в оловянных солдатиков или в жмурки… Он так и не оправился после смерти Лилии. — Примула отодвинула скамеечку и встала. — Смотрите–ка, уже совсем темно. Пойду задерну шторы.

Отец и Лилия. Что такого в этом сочетании? Атмосфера веселых воспоминаний внезапно помрачнела. И не потому, что за окном наступил вечер.

Может, нежный, любящий отец превратился в грубого и вспыльчивого субъекта, когда узнал, что любимая дочь беременна? И вышвырнул ее из дома, оставив один на один с жестоким миром? Неужели мать не воспротивилась этому? Я так сочувствовала Лилии. Значит ли это?.. Но нет, я не дам больше себя обмануть. Америка всего в нескольких часах лета. Я готова была отправиться гораздо дальше, чтобы только коснуться женщины, которая держала меня, новорожденную, на руках. Тесса, остановись! Прежде чем сломя голову нестись за океан, изучи другие возможности.

— Вы говорите, отец научил вас вязать. А почему не гувернантка?..

— У нас ее никогда не было, — ответила Примула. — Отец считал всех их легкомысленными особами.

Так, выходит… Я отвлеклась от своих мыслей и услышала слова Гиацинты:

— Кстати о сквайрах прошлых и нынешних, почему не звонит Годфри? Он упоминал, что в четверг может ничего не получиться и потому, возможно, предпочтет нас за завтрашним обедом.

— Дорогая, ты не могла по–другому построить фразу? — мягко укорила Примула. — А то милый Годфри у тебя вышел каннибалом, а мы — основным блюдом.

— Что ж, если основным блюдом будет… — Гиацинта замолчала, услышав мой возглас.

Телефонный звонок! Я совсем забыла сказать о нем сестрам. Кусая ногти, я с виноватым видом пробормотала:

— А ваш сквайр — это случайно не человек с высоким голоском? А его матери требуется новое пальто? Он позвонил сегодня утром и сказал, что на этой неделе среда его устраивает больше и что в меню входят голуби.

— Отлично, — коротко ответила Гиацинта. — Пойду позвоню Годфри, чтобы уточнить подробности. Прим, будь так добра, убери остаток шерсти и возьми у Тессы клубок. Мы закончим позже.

Она отсутствовала всего несколько минут и, вернувшись, включила свет.

— Я знаю, Примула, что еще рано, но мне кажется, Тессе в отличие от нас не очень уютно сидеть здесь с одной лишь настольной лампой,

Какие они все–таки скряги! При таком–то богатстве могли бы и не думать о счетах за электричество… Но я тут же забыла об этом, когда Гиацинта как бы между делом сообщила, что сквайр Гранди с большим восторгом узнал о гостье, поселившейся в "Кельях", и пригласил меня на обед с последующей игрой в карты. С превеликим трудом мне удалось скрыть рвущееся наружу ликование. Какая прекрасная возможность познакомиться с другими обитателями Флаксби—Мид! Среди гостей наверняка будут и жители деревушки.

— Но я не могу, — лицемерно пробормотала я.

— Ты непременно должна пойти! — настаивала Примула. — Чейнвинд–холл тебе понравится. Особняк выглядит величественно, хотя и построен гораздо позже "Келий". К сожалению, Гранди считаются здесь чужаками, поскольку поселились в этих краях каких–то двести лет назад. Кроме того, кое–кто из мужчин этого старинного рода так и не женился по вполне понятным причинам. Впрочем, я вовсе не намекаю, будто милый Годфри — один из тех странных людей, которые в таком количестве расплодились в наши дни…

Я провела руками по спутанным волосам, широко раскрыла глаза, придав им тоскливый взгляд, и исторгла тяжкий вздох.

— Как любезно со стороны мистера Гранди, что он включил меня в число гостей, но мне ведь даже нечего надеть, и я не… помню, умею ли играть в карты.

Прикрыв одну руку другой, я что было сил скрестила пальцы. Чуть не проговорилась.

— Знаешь, дитя мое, я в любом случае не советовала бы тебе играть. Даже дружеская игра в вист требует эмоционального напряжения. А это противоречит указаниям доктора Ступни. Что касается платья, — Примула ухватила меня за руку, — сейчас как раз в моде романтизм! А в сундуках на чердаке наверняка найдется что–нибудь чрезвычайно романтическое! Гиацинта, ты не находишь, что твое платье из полупрозрачного шелка с высокой талией будет восхитительно смотреться на Тессе? Там еще такие прелестные рукава с буфами!

* * *

Гиацинта отказалась участвовать в экспедиции наверх, сославшись на то, что хочет собрать все просроченные библиотечные книги. Когда мы ступили на шаткие ступени, ведущие на чердак, у меня мелькнула мысль, что я весь день только и делаю, что карабкаюсь взад–вперед по заплесневелым лестницам. Но стоило очутиться на чердаке, как на меня нахлынули совсем иные ощущения, нежели в тайнике. В тусклом серебристом свете, проникавшем через круглое оконце, я увидела, что здесь все было загромождено в той же степени, в какой тайник был пуст. Чемоданы, ящики, сломанная мебель, груды картин и кучи изорванных абажуров создавали настоящий лабиринт, извилистый проход в котором едва можно было различить в неверном свете луны. Здесь все пропахло прошлым. По спине у меня поползли мурашки. Но это ощущение нельзя было назвать неприятным. Здесь обитали уютные, домашние привидения, в отличие от тех, что прячутся на Тропе Аббатов.

Улыбнувшись про себя, я вдруг заметила, что на чердаке кто–то есть. Высокая стройная фигура в простом сером платье, которое облегало ее, словно йоркширский туман. Женщина стояла спиной к нам и смотрела в оконце. Или же в зеркало? Она изящно повела руками, вскинула их над головой, роскошные черные волосы были скрыты под кружевной серебристой шалью.

— Ну что, Шанталь, — пропыхтела Примула из–за моей спины, — я смотрю, ты опять звезды считаешь. Ну и как, сообщили они тебе что–нибудь интересное?

— Конечно, мадам, — раздался глубокий голос. Руки женщины плавно опустились, она нагнулась

и подняла лежащую на полу лицом вниз картину. Не поворачиваясь к нам, она положила картину на один из чемоданов и подошла ближе к окну.

— Они много чего говорят мне о второй Тессе. И я с радостью поведаю об этом, если она позолотит мне ручку.

Тут женщина медленно повернулась, густые волосы всколыхнулись темной волной. И я узнала ее…

Шанталь была той самой голой нахалкой из постели Гарри!

Глава восьмая

Шантаж! Я ожесточенно раскачивалась в своей спальне на детских качелях, чувствуя, как силы с каждой минутой покидают меня (за ужином я не смогла проглотить ни кусочка). Шантаж! Это слово набатом отдавалось в моем мозгу. Все время, пока мы с Примулой копались в старых нарядах, я твердила про себя, что Гарри никогда не стал бы обсуждать меня и трюк с амнезией со случайной знакомой, оказавшейся у него в постели. Встретились, небось, в каком–нибудь кафе. Но ему и не нужно было ничего ей говорить. Эта женщина — экстрасенс. Ферджи тоже умела видеть меня насквозь. Зачастую она знала, что я собираюсь делать, еще до того, как я сама успевала все продумать. Но проницательность Шанталь была совсем иного свойства. Это была злая и опасная проницательность. Разумеется, она меня узнала, так же как и я ее. Почему же тогда цыганка не воскликнула: "Господи, мисс Трамвелл, ведь эта юная леди — подружка моего приятеля. Если она не помнит своего имени, то он–то уж точно помнит"?

Я закрыла глаза, и комната перестала качаться перед глазами. Наверное, Шанталь забавляется. Еще бы! Какая превосходная возможность для мести. Качели задрожали и остановились. Натертые о веревки руки отчаянно горели, я прижала их к лицу. Если быть — пусть и без особой охоты — справедливой, у Шанталь имелись все причины злиться на меня. Особенно если Гарри сказал ей, что… испытывает ко мне интерес.

Гарри! Может, именно из–за него Шанталь не стала разоблачать меня?! Должно быть, она считает, что чем дольше я буду прикидываться беспамятной дурочкой, тем больше у нее шансов захомутать Гарри?.. Я сползла с качелей и, чтобы не упасть, ухватилась за канат. Неужели… неужели она действительно без ума от него? Я почувствовала, как сквозь ночнушку–саван пробирается холодок. Гарри не просто был желанным мужчиной, он был…

Я повернулась к окну, которое оказалось приоткрытым. Неудивительно, что мне холодно. Руки еще крепче вцепились в канат. Я не могла без содрогания думать о Шанталь. Как ни глупо, но, даже будучи запертой в тайнике, я так не боялась.

Тайник… Похоже, Шанталь отчасти уже насладилась местью, заперев меня там. Ну и хорошо, потому что в дальнейшем у нее будет не так уж много возможностей. И Гарри она не получит… во всяком случае, не сегодня. До сих пор я и не вспоминала об обещании Гарри каждое утро в четыре часа ждать меня на развалинах, но…

Ноги мои сами шагнули к окну. Прямо под ним росла яблоня с отличными разлапистыми ветками. Быстро спуститься по ней и бегом пересечь лужайку — что может быть проще! В четыре часа все спят без задних ног. А собственно, сколько сейчас времени? Я инстинктивно потянулась к ночному столику, совершенно забыв, что так и не нашла часов. Так вот же они! Лежат как ни в чем не бывало, а рядом аккуратным колечком свернулась серебряная цепочка. Кто–то, наверное, отыскал их на полу, Страш или Шанталь, и положил на место. Мне вдруг почудилось, что от часов исходит какая–то магия. Белая магия, добрая… Я почувствовала себя более уверенной, сильной и привлекательной. Эх, был бы здесь Энгус Грант! Уж он–то знает, как одним мановением пальца побороть силы зла.

Увы, пока я ничего не могла предпринять, поскольку было едва за полночь. Ложиться я не стала — из опасения ненароком заснуть; придвинула к окну стул и, пристроив подбородок на подоконнике, уставилась в ночную темноту. Должно быть, я все же задремала. Во всяком случае, когда вновь приподняла висевшие на шее часы, они показывали без пяти три. Сон как рукой сняло, я повернула шпингалет, распахнула окно и тотчас услышала заливистый лай.

Увидела мелькнувшую по лужайке тень и поняла, что оказалась пленницей. Даже если Минерва через мгновение скроется в доме, нельзя быть уверенной, что никто не проснется и не заметит, как я крадучись спускаюсь по лестнице. Меня не покидало странное чувство, будто кто–то знает о моем плане. А может, дело не только в парапсихологии? Ведь когда я беседовала с "доктором Ступни", Шанталь была в доме. Гарри же сказал, что в доме кто–то поет. Что, если Шанталь узнала его, несмотря на дурацкие усы? Узнала и тайком подслушала наш разговор у дверей, когда мы уславливались о месте и времени встречи?

Я забралась в кровать и принялась лихорадочно размышлять. В сущности, у меня имелось лишь две возможности. Либо надо смириться с тем, что Шанталь знает обо мне больше, чем нужно, либо завтра утром ко мне внезапно вернется память и я вежливо со всеми попрощаюсь. Похоже на выбор между виселицей и гильотиной, как не преминула бы заметить Ферджи. Но, засыпая, я уже знала, что завтра никуда не поеду, если не считать, конечно, визита в Чейнвинд–холл.

Я медленно проваливалась в омут сна, а образ Шанталь все не отпускал меня. Гарри вряд ли мог забыть, если бы она рассказала, что работает горничной в "Кельях". Кем же Шанталь представилась? Манекенщицей? Актрисой? Оперной дивой?..

Чертова Минерва! Если бы мне удалось увидеться с Гарри, я бы выложила ему, кого встретила на чердаке, и все поняла по его глазам. Интересно… я сладко зевнула… а что делала Шанталь на чердаке, помимо того что таращилась на звезды? Примула же говорила, что на чердак никто не заглядывает. Наверное, нахальная цыганка решила позаимствовать наряд на уик–энд. Я стиснула зубы.

Завтра, все завтра… Утро вечера мудренее… Вранье!

* * *

Проснулась я поздно, чувствуя себя насквозь пропахшей плесенью и нафталином. Настроение было поганое. Быстро оделась и вихрем слетела вниз, чтобы успеть к завтраку, пока сестры не встали из–за стола. Ни Примула, ни Гиацинта ни словом не помянули мою амнезию, что меня не на шутку задело. Вместо этого Примула стала распинаться о Минерве, которая завела мерзкую привычку прогуливаться по ночам.

— Эта нахальная девчонка делает вид, будто ей надо сделать свои дела, но мы с Гиацинтой считаем, что у нее завелся дружок. Правда, Ги? Надеюсь, дорогая Тесса, Минерва тебя не потревожила. Очень неприятно, но Страшу или Шанталь каждую ночь приходится вставать и выводить несносную блудницу. Страш, разумеется, полуночник и любит бродить в самый неурочный час, но все–таки…

В глазах у меня потемнело, но восстановить силы второй чашкой чая не удалось. Примула погнала меня наверх в маленькую круглую комнатку, напоминавшую ту, где Спящая Красавица так неудачно укололась о веретено. Правда, мне предстояло иметь дело не с веретеном, а с древней швейной машинкой.

Я полюбила шить с тех пор, как Ферджи сказала, что мужчины женятся только на тех женщинах, которые умеют подшивать воротнички и манжеты. Сидя за машинкой, я ритмично нажимала на педаль, накладывая шов за швом. Прежде чем приступить к вечернему наряду, я перелицевала несколько повседневных платьев, найденных на чердаке.

За все утро я лишь однажды покинула швейную комнатку, когда почувствовала жажду и спустилась за стаканом воды. Судя по нестройному буханью, треньканью и звяканью многочисленных часов, было, наверное, одиннадцать. На последних ступенях я взглянула поверх перил и увидела, что Примула разговаривает в холле с мистером Дизли. В одной руке он держал книгу, а другой похлопывал, точнее, ласково поглаживал свою собеседницу по плечу.

— Согласна, что веду себя ужасно по–детски, — говорила Примула негромко. — Но когда у меня берут книгу, даже библиотечную, возникает чувство, будто мне ампутируют конечность, вы, конечно, понимаете, Клайд. Я знаю, что ваш друг будет уважительно относиться к "Эвелине", том первый, и не будет использовать сигару вместо закладки или…

Тут они разом посмотрели вверх, и мистер Дизли бросился ко мне, чтобы помочь сойти с лестницы.

— Ах, прекрасная трудолюбивая Тесса!

— Клайд зашел за книгой для больного друга. К сожалению, он не может задерживаться. — Примула чуть ли не бегом бросилась к входной двери и распахнула ее. — Желаю приятной обратной дороги! — Она буквально выставила мистера Дизли за порог, затем повернулась ко мне с безмятежным, почти отрешенным выражением на лице. — Тесса! — Старушка ухватила меня за руку и потащила по холлу. — Я была бы очень признательна, если бы ты не стала рассказывать Гиацинте о визите мистера Дизли. Она все утро не покладая рук трудится в саду и будет страшно недовольна, узнав, что я принимаю гостей в то время, когда должна купать Минерву.

Я торжественно пообещала сохранить эту ужасную тайну. Если Примула, охваченная девичьим смятением, желает тешить себя иллюзией, будто Гиацинта не заметит ее престарелого обожателя, то зачем ей мешать?!

За весь день мне удалось ни разу не столкнуться с Шанталь. В полдень Примула принесла сандвич, а еще через несколько часов — кусок бисквита и чай. Сопровождавшая ее Минерва разлеглась на груде тряпья, где и провалялась до темноты. Хрюкнув спросонья, собачонка приподняла нос как раз в тот момент, когда я оторвала последнюю нитку и встряхнула мягкую пышную ткань. Пора совершить омовение и насладиться новым нарядом. Сквозь ромбовидные окна я увидела, как на небе сгущаются тучи, а когда добралась до детской, послышалась судорожная дробь дождя. Чтобы согреться, хорошо бы побыстрее принять ванну, если, конечно, удастся разыскать, где она находится. Сестры говорили, что ванная в конце коридора… Если я буду тратить время на то, чтобы заглядывать в комнаты, обставленные одной лишь паутиной, то ванну придется принимать действительно быстро.

Позже, переодеваясь в детской, я с некоторой паникой посмотрела на часы и положила их на ночной столик рядом с браслетом. К моему воздушному наряду они совершенно не подходили. Примула, предварительно тяжело вздохнув, выдала мне шелковое нижнее белье и чулки из своего "нижнего ящика". На чердаке мы отыскали туфли цвета слоновой кости, которые прекрасно сочетались с платьем. (Я понятия не имела о возрасте наряда. Его простой стиль существовал во все времена, а длинные вечерние платья действительно периодически входят в моду.) Когда прохладный материал зашуршал над моей головой, я почувствовала, что переношусь в прежние, куда, более утонченные времена. На короткое мгновение меня вновь посетило безумное чувство, будто реальный мир является всего лишь порождением моего воображения; и тут часы принялись исполнять очередную симфонию. По такому торжественному случаю я второй раз за день подошла к зеркалу в форме херувима, висящему над умывальником (утром я, пробегая мимо, по привычке глянула в него), и решила, что прическа никуда не годится. Не имея под руками щетки, пришлось собрать еще влажные волосы в узел и закрепить в стратегических местах булавками ранней викторианской эпохи, которые обнаружились в вазочке под зеркалом. Поторопись, Тесса! Гиацинта с Примулой начнут нервничать, если ты немедленно не спустишься в гостиную.

— Превосходно! Как раз вовремя. Ты выглядишь восхитительно, милое дитя.

Гиацинта обежала меня со всех сторон, энергично размахивая немыслимых размеров клетчатой сумкой, куда она убрала свое вязание. Примула, высвободив шаль из цепкой хватки микроскопического ридикюля, восторженно присоединилась к славословию. Что мне оставалось делать, кроме как сказать, что сестры тоже выглядят превосходно? Наглая ложь, уж поверьте.

На Гиацинте, как и на мне, было длинное платье, но облегающее и вызывающе розового цвета. Ее и без того длинные мочки оттягивали огромные шарики горного хрусталя, а на отнюдь не вздымающейся груди во много рядов лежали искрящиеся ярко–красные камешки. Я попыталась убедить себя, что темно–синий школьный сарафанчик смотрится на Примуле совсем неплохо, но, по правде говоря, это было ужасно. Примула выглядела в нем на сто лет старше, а мини–юбка безжалостно подчеркивала ее тонкие, как спички, ножки. Зачем?! Ну зачем, скажите на милость, надевать сиреневые сетчатые чулки? Ну и дура же я! Разумеется, чтобы они сочетались по цвету с сетчатой же шалью!

— Мы так рады, что ты находишь нас очаровательными, милочка, — горделиво пропела Примула, благодарно заглядывая мне в глаза. На ее щеках пылали пятна, похожие на розовый цемент, а реснички словно опустили в гудрон. Я уж не говорю про помаду малинового цвета — складывалось полное впечатление, что старушка украдкой лакомилась вареньем, да забыла вытереть рот.

Дверь бесшумно отворилась, и неизменный Страш сообщил, что машина готова. Мне вдруг расхотелось ехать. Как я смогу сосредоточиться на том, чтобы добыть какие–то сведения, когда остальные гости будут потешаться над бедными сестрицами, пряча гнусные ухмылки за стаканами с хересом? Пожилые люди такие ранимые. Как, порой, и молодые.

Дорога до Чейнвинд–холла выявила всю зыбкость границы между жизнью и смертью, о чем я раньше никогда не задумывалась. Повез нас не Страш. Он всего лишь распахнул перед нами дверцы механизма, больше всего напоминавшего старинный катафалк. За руль села Гиацинта, а мы с Примулой разместились рядом.

— Всем удобно? Люди кривились, когда двадцать лет назад Артур Уилкинсон окончательно перешел на кремацию и мы приобрели его надежную старушку. Но мы знали, во что вкладываем деньги. На эту машину можно полагаться на все сто процентов. Кто бы позволил, чтобы автомобиль с покойником вдруг заглох в транспортной пробке? Тесса, если на обратном пути почувствуешь усталость, можешь прилечь на подстилку для Минни. Она иногда любит куда–нибудь прокатиться.

Гиацинта нажала на акселератор, и я вцепилась в дверцу. Катафалк пулей ринулся в вечернюю мглу, которая отнюдь не рассеивалась светом фар: Гиацинта наотрез отказалась их включить, так как у нее от бликов болели глаза.

— Мисс Трамвелл, а вы давно получали водительские права? — робко спросила я, подпрыгивая на сиденье.

— Водительские права? А что это такое? — Гиацинта расчистила на запотевшем стекле пятнышко размером с дверной глазок. — Нет, своих у меня никогда не было. Я пользуюсь правами нашей покойной мамы, из сентиментальных соображений. Вот мы и приехали! Чейнвинд–холл.

Катафалк скакал и сотрясался как безумный на всем пути по длинной извилистой подъездной дорожке, налетел на ничего не подозревавшее дерево, сделал крюк по клумбе и, взревев, наконец–то остановился. Я собрала свои бедные кости, которые последние сто метров покоились на коленях Примулы, и убедилась, что все еще жива. Правда, поджилки будут, наверное, трястись отныне вечно. Пригнувшись под порывами завывающего ветра, сопровождаемые яростными струями дождя, мы заправскими спринтерами преодолели расстояние до дома и взлетели по ступенькам. И все равно промокли до нитки. Влажные подолы путались в ногах, волосы змеями лезли в лицо, а мы сбились в кучу, чтобы ветер не унес нас неведомо куда. Безупречный дворецкий, открывший дверь, должно быть, решил, что хозяева зазвали на обед троицу беглых каторжников.

Интересно, дворецких специально учат вырабатывать высокомерно–презрительный взгляд? Представитель этой почтенной профессии принял наши пальто кончиками пальцев, словно газету, в которую заворачивали жареную рыбу с картошкой, и швырнул в руки ближайшего слуги. — Сюда, пожалуйста!

И мы побрели за негнущейся спиной по необозримому зеркальному паркету. Когда проходили мимо статуи обнаженного греческого бога, Примула стыдливо отвела взгляд. Мне же пришлось постараться подавить нервный смешок. Этот дом походил на музей гораздо больше, чем галерея Энгуса Гранта. Недоставало лишь плюшевых канатов, чтобы удерживать толпы любителей искусства, и платы за вход. Я едва успела принять скромную позу дебютантки, как створки высоких дверей бесшумно отворились и дворецкий торжественно провозгласил: — Семейство Трамвелл, сэр! Я вошла, преисполненная надежд. Почти счастливая. Дорога в Чейнвинд–холл оставила в моей душе глубокий след. Отныне я не сомневалась — жизнь прекрасна!

А кроме того, жизнь удивительно не вовремя умеет ударить пыльным мешком по голове. Но в первые секунды, оглядывая огромную гостиную, я не почувствовала или не увидела, что пыльный мешок уже начал свое падение. Сидящие и стоящие люди представлялись пока безликими карточными фигурами. Если холл выглядел по–графски, то гостиная — по–королевски. Гигантская люстра заливала серебристым сиянием мебель сплошь из красного дерева, мрамора, стекла и бархата. Высоченные окна были закрыты темно–синими бархатными портьерами. Полукруглый диван, обитый шелком цвета слоновой кости, стоял лицом к мраморному с позолотой камину, бледно–желтые парчовые стулья примостились у маленьких инкрустированных столиков. Зеркальный экран в углу комнаты отражал алмазный свет люстры и рубиновые искры огня. Каждое украшение, каждый лакированный шкафчик был достоин Королевского монетного двора. Застыв на месте и вытаращив от изумления глаза, я мешала пройти Гиацинте и Примуле, нетерпеливо переминавшимся за моей спиной. Кто–то из них слегка меня подтолкнул, и я двинулась вперед.

Вот тут–то на меня и обрушился пыльный мешок. Две карточные фигуры, стоявшие прямо по курсу, расступились, любезно пропуская нас. Одна из фигур, напоминавшая пародию на маленького лорда Фаунтлероя^[8] — желтые глаза навыкате, кудряшки явно искусственного происхождения и розовая бархатная курточка, — горделиво распрямилась. Другая же фигура под моим испуганным взглядом превратилась в Энгуса Гранта, моего друга и владельца лондонской галереи "Наследие", где я честно трудилась целый год.

Комната покачнулась. Я слепо протянула руку и почувствовала, как кто–то коснулся ее. Должно быть, хозяин дома, сквайр Годфри Гранди. Через секунду я услышала свой бормочущий голос: "Мне здесь очень нравится, сэр". Потом раздались жужжащие наставления Гиацинты.

Энгус, к счастью замешкавшийся возле дородной седовласой дамы, теперь решительно прокладывал путь ко мне; паркет угрожающе скрипел под его массивным телом. Еще минута, и все будет кончено! Энгус ласково улыбался, его многочисленные подбородки приветственно колыхались.

— Боже, вы восхитительны, дитя! — ворковал Годфри. — Перед тем как ввалился весь этот сброд, я как раз говорил мамуле, что с этой комнатой невозможно ничего поделать. Она такая безжизненная, просто отвратительно. И вот появляетесь вы, и эти стены тут же оживают! Вы божественны, дитя! А это платье… какой изысканный наряд! Вы должны сказать мне, где…

Энгус навис над нами. Ничего уже не изменишь… я проиграла, и проиграла самым бездарным образом… Отобрав у Годфри свою дрожащую ладонь, я сунула ее бывшему работодателю.

— Какая приятная неожиданность! Я и рассчитывать не мог, когда ехал сегодня сюда, что…

Энгус простер толстые руки, чтобы заключить меня в дружеские объятия, и перевел взгляд на сестер, распространяя и на них свою радость.

В ушах зазвучал мой собственный голос, холодный, четкий и невероятно чопорный:

— Приятно познакомиться с вами, мистер…

Энгус растерянно стиснул мою ладонь. Я сжала в ответ его руку и заставила себя посмотреть ему в глаза. Во взгляде Энгуса недоумение мешалось с дружеским участием. Пульс мой немного успокоился, зато сердце заныло еще пуще. Годфри гарцевал вокруг нас, представляя меня гостям и объясняя, что я осчастливила своим визитом сестер Трамвелл. Не будет ли мистер Грант столь любезен проводить пожилых дам к напиткам, тогда как он познакомит меня с остальными гостями?

— Пожилых дам? — сдавленно пробормотал Энгус, озираясь. — По–моему, здесь таковых нет, но я буду счастлив пропустить стаканчик вот с этими милыми девчушками. — Подхватив под локоть сестриц, которые дружно опустили ресницы и с девичьей скромностью принялись отнекиваться, Энгус в упор посмотрел на меня. — Как я сказал, приятная неожиданность… познакомиться с вами.

— Мне тоже. Может… нам удастся еще поговорить.

Усилием воли я заставила себя не оглядываться, пока Годфри тащил меня к краснолицему толстяку, который гораздо больше походил на сквайра, чем хозяин дома.

— А, милейший мистер Уитби—Браун, это Тесса… — Хотя не сразу, но я сообразила: Годфри считает: моя фамилия Трамвелл. — Дальняя родственница наших эксцентричных старушек.

— Очень приятно.

Мою руку еще раз до боли стиснули, в лицо пахнуло сигарным духом. Сможет ли Энгус Грант, при всей его безмерной доброте, простить мне этот обман? Однажды его обозвали добряком на глиняных ногах — мол, Энгус не поступится честностью даже ради своих друзей.

Мысли в его голове стучали так громко, что я это почти слышала. Прости меня, милый Энгус! Рядом со мной возникла та самая дородная пожилая дама с седыми локонами.

— Годди рассказывал, что вы родственница сестер Трамвелл? Вы очень милы, дитя мое.

Я тупо кивнула, уголком глаза поглядывая на Гиацинту и Примулу, оживленно чирикающих с Энгусом. О чем они говорят? Одарив даму застывшей улыбкой, я напрягла слух.

— Скажите, вы случайно не дочь Фиалки? Правда, Годди, она на нее удивительно похожа? — Толстуха подмигнула хозяину поверх моей головы. — А ведь тебе, сыночек, всегда нравилась Фиалка.

— Ничего подобного! — возмутился Годфри. — Она подарила мне на день рождения дохлую лягушку. Я ничуть не удивился, что такую жуткую вещь…

Так я похожа на Фиалку?!

Энгус поймет, когда узнает правду! Я заставлю его понять.

Толстый мистер Уитби—Браун, украдкой бросив взгляд на мою грудь, извинился и поспешно ретировался в дальний конец комнаты, где в облаке сигарного дыма скрывались два джентльмена.

— Ну, дорогой, нельзя же считать, что Фиалка вышла замуж не за ровню только из–за какой–то там мертвой лягушки, — пожурила сына миссис Гранди.

Она была в строгом платье из черного шелка, к кружевному воротничку приколота камея. Мне показалось, что я уже встречалась с этой величавой женщиной. Или же просто где–то мельком видела ее. Любезная, простая, обожает поболтать с молодежью…

Годфри подхватил пепельницу и отправился вслед за мистером Уитби—Брауном, я встрепенулась и сказала, что вовсе не являюсь дочерью Фиалки и даже, к великому моему сожалению, почти ничего не знаю о сестре Гиацинты и Примулы.

— Тогда я не очень расстроена глупыми словами Годфри. — Миссис Гранди успокаивающе похлопала меня по руке. — Он единственный ребенок, и его всю жизнь слишком оберегали. Годди испытал ужасное потрясение, когда Фиалка после замужества обратилась в католичество. Ох, милое дитя, я не устаю повторять ему, что католики — это в точности такие же люди, как и мы. Но, между нами говоря, мой сын считает католичество колдовством и шаманством — все эти идолы и благовония… Так какое, милочка, вы имеете отношение к роду Трамвеллов?

— Отдаленное, — прошептала я. — И в "Кельях" оказалась впервые.

— Не такое уж отдаленное, — многозначительно усмехнулась миссис Гранди. — Иначе вас не звали бы Тессой. Это ведь не может быть совпадением, правда? Вы еще не сталкивались с презрением деревенских жителей? Местные олухи до сих пор считают те давние события пятном на истории нашей деревушки. Слава богу, у рода Гранди тоже есть чем гордиться — старинный скандал, случившийся здесь, в Чейнвинд–холле. Это одно из самых знаменитых нераскрытых убийств. Годди сказал мне, что один из сегодняшних гостей, священник — вон тот, что стоит к нам спиной, — пишет книгу о таинственных преступлениях.

— Как интересно!

Я безмятежно улыбалась, пока дворецкий вручал нам стаканы с хересом. Как бы изловчиться и поговорить с Энгусом?! Надо попытаться все объяснить…

— Не далее как сегодня я говорила Годди, что во Флаксби—Мид то и дело происходят странные вещи. Вспомнить хотя бы нашу медсестру Мод Крампет — ума не приложу, зачем она взяла на воспитание этого мальчишку, да еще нашла его бог знает где.

— Вы хотите сказать, что о его происхождении ничего не известно?

Херес был очень сухим, но даже если бы вино было напичкано сахаром, оно все равно показалось бы мне хуже горькой редьки. Я не отрывала взгляда от Гиацинты и Примулы, которые на другом конце комнаты увлеченно болтали с Энгусом, и вдруг поймала себя на том, что мне ужасно нравятся их нелепые наряды. Даже чудовищная сумка Гиацинты, расшитая бисером, и сетчатые фиолетовые чулки Примулы казались теперь милыми и трогательными. Гораздо лучше, чем чопорное черное платье и элегантная брошь с камеей!

— Как ни печально, но у всех подобных детей одно происхождение — трущобы. Берти! Даже имя какое–то простонародное.

— Не могу с вами не согласиться. Именно эта мысль пришла мне на ум, когда я узнала, что как раз так близкие родственники звали Георга VI.

Моя жеманная улыбка была верхом совершенства.

— Всякое, конечно, бывает. Но я все–таки предупредила миссис Грегори, когда на прошлой неделе случайно встретилась с ней в кафе "Паутина", что она сильно рискует, разрешая своему Рикки — какое глупое имя, правда? — общаться с ребенком, у которого определенно проблемы с психикой. Знаете, мой покойный муж был ученым, и он твердо верил, что…

— У Берти проблемы с психикой?

— Вы не знали? До чего ж я неосторожна. Но я не раз говорила Годди, что если бы он хоть раз в жизни стал разговаривать с несуществующими людьми — например, с мальчишкой Фредди, — то я немедленно отвела бы его к психиатру.

Фредди… Так приятель Берти существует лишь в воображении?!

— Это все трущобное воспитание, вы согласны, милочка? Годди никогда не доставлял мне волнений, если не считать привычки время от времени одеваться в мои платья. А вот и мой мальчик, он будет сопровождать меня к столу. Это привилегия матери, милочка, хотя я уверена, Годди с радостью бы оказал эту честь вам. — Толстое лицо миссис Гранди расплылось в сладкой улыбке. — Честно говоря, меня вовсе не нужно сопровождать.

Еще как нужно! Если я подсуечусь и перехвачу Энгуса, то по дороге к столу смогу шепнуть ему, что все объясню позже.

Годди, надув и без того пухлые губки, подставил мамуле локоток. И родительница с отпрыском величественно удалились в альков, дверь из которого вела в столовую.

Я оглянулась. Боже, опоздала! Счастливая Гиацинта пересекала комнату под руку с Энгусом Грантом, а в углу переминались с ноги на ногу мистер Уитби—Браун и еще два джентльмена: один с круглой головой, обритой до едва заметного ежика, а другой — тот самый священник, что интересуется убийствами. Я восприняла это как знак, что джентльмены готовы двинуться с места. Тем временем ко мне подскочила Примула и схватила за руку.

— Ох, милая, этот учтивый мистер Грант хотел проводить меня в столовую, но Гиацинта жутко обиделась, и он тут же предложил, чтобы я позволила вон тому молодому человеку с моноклем…

Смущенная тем, что ее оживленный дискант разносится по всей гостиной, я сказала, что мы бы могли сопровождать друг друга. Но тут мужчины ленивой походкой двинулись в нашу сторону, и мне пришлось снова судорожно втягивать в себя воздух, который уже раз за вечер. Нет, так не бывает! Словно мало того, что я чуть не свихнулась, когда увидела Энгуса Гранта. Видения продолжают преследовать меня на каждом углу…

Священником оказался не кто иной, как преподобный Эгринон Хам. Самое время впасть в депрессию! Прошлое со всех сторон окружало меня, так и норовя задушить. Ферджи говорила, что неприятные совпадения — это на самом деле происки дьявола, который неожиданно выскакивает из темного угла с радостным воплем "Ага, поймал!". Но дважды за один вечер… Неужели я действительно так порочна?!

Герр Фриц Вортер, щелкнув каблуками, оттопырил локоть. Я просунула руку с видом осужденной на казнь, которой предложили самой донести до плахи топор. На прощальную молитву времени нет… но, как ни странно, я осталась жива. Преподобный Хам ни намеком не показал, что узнал во мне одну из тех туристок, что осматривали развалины. Какая же я трусиха! Нас же тогда была целая толпа, а Эгринон Хам, как и полагается настоящему фанатику, был увлечен своим рассказом. К тому же у меня нет таких отличительных черт, как, например, удивительный нос преподобного. Этот длинный, хрящеватый орган омерзительно подрагивал, когда священник сыпал обычными любезностями, но в ту минуту я бы не смутилась, даже если мистер Хам вывесил бы сушиться на нос свои носки.

— Два кавалера для меня одной?! Надо будет постараться, чтобы у меня не закружилась голова от успеха.

Розовый цемент на щечках Примулы слегка треснул от удовольствия, когда мистер Уитби—Браун и преподобный Хам выстроились по обе стороны от старушки. В таком порядке мы и продефилировали в столовую.

После всех этих сюрпризов мне было совершенно наплевать, что станут подавать к столу. Да хоть пингвинов! А уж какие–то там голуби и вовсе не волновали. Но когда мы прошли через задрапированный бархатом проем и расселись за столом, щедро заставленным хрусталем и оранжерейными цветами, я обнаружила, что птица в меню отсутствует. Правда, происхождение супа осталось для меня загадкой, но на вкус он был отменный, как и мусс из омаров, жареный ягненок и пудинг. Но, увы, обеденные впечатления не обошлись без неприятностей. Первая заключалась во вставных зубах миссис Гранди. Когда подали ягненка, она их вынула! Саму процедуру миссис Гранди проделала незаметно, скромно прикрывшись салфеткой, но после этого она опустила зубы в чашу для ополаскивания пальцев, сказав, что долька лимона пойдет милым зубкам на пользу. Я сидела рядом и всю оставшуюся трапезу украдкой поглядывала на протез, бултыхавшийся в прозрачной жидкости. Избавившись от зубов, миссис Гранди величаво тряхнула седой головой и стиснула мою руку.

— Вы уж простите меня, милочка, но этими зубками совершенно невозможно жевать! А в мои–то годы из удовольствий и остались лишь мой сынок Годди да еда.

— Только в другом порядке, — пожаловался ее драгоценный сынок.

— Ах ты, шутник! — Миссис Гранди погрозила ему толстым пальчиком и принялась резать мясо. Нож с вилкой почти утонули в ее огромных руках. Мне почудилось, что в голосе хозяйки дома появились стальные нотки. — Даже в детстве Годди был заводилой в любой компании. Мой муж, как и большинство ученых, вел довольно уединенную жизнь, да и я не гожусь для бурных светских развлечений. Понимаете, не то уже здоровье.

— Прошу прощения. Больное сердце?

Тут суровый дворецкий вновь наполнил мой бокал, а герр Вортер, сидевший по другую руку от миссис Гранди, отвлек ее внимание, так что я могла спокойно прислушиваться к разговорам. Энгус обсуждал картину, недавно приобретенную "Наследием", предположительно кисти Ван Гога. Я с трудом удержалась, чтобы не захлопать от радости в ладоши. С облегчением и грустью я отметила, что милый Энгус ни разу не взглянул в мою сторону.

— Грант — признанный гений по части распознавания подделок, — пробормотал Годфри. — Так что если среди нас есть обманщики, — он прищурился, — советую им поостеречься.

Все, кроме герра Вортера, который возился со своим моноклем, громко рассмеялись, тогда как у меня внутри все так и сжалось. Энгус, оторвавшись от Ван Гога, скромно отозвался на комплимент Годфри:

— Никакой я не гений, я тоже не раз ошибался. Искусство — это страстная, требовательная и великолепная любовница. Когда общаешься с ней, порой трудно сохранять голову трезвой.

Разговоры возобновились. Миссис Гранди, подав знак снующему вокруг слуге, велела принести кофейник. С видом матери, которая лучше всех знает, что надо делать, она налила чашку преподобному Хаму, добродушно пожурив его: дескать, ему следовало бы, как и всем остальным, пить вино, затем оделила кофе и Годфри. Запустив руку в карман черного платья, она извлекла кружевной платок и небольшой пакетик.

— Глюкоза, — сообщила миссис Гранди, поймав мой взгляд. — Преподобный, я поделюсь с вами. И тебе тоже не помешало бы, Годди. Намного полезнее, чем сахар.

Годфри скорчил бунтарскую гримасу, тогда как преподобный Хам недоуменно пялился на пакетик в руках хозяйки. Остальные увлеченно внимали рассказу Гиацинты о канализации.

— Плохие трубы всегда были бичом нашей страны. По моему убеждению, именно канализация не позволяет нам встать вровень с американцами и русскими.

Кто фыркнет первым? Я обвела взглядом лица сотрапезников. Вряд ли мистер Уитби—Браун. Подавшись вперед, он стукнул кулаком по столу.

— Не могу с вами не согласиться, особенно в тех случаях, когда в водосток засовывают мертвое тело! Верно, Гранди?

Вот тут–то стены гостиной и сотряс дружный хохот. Особенно заливисто хихикал Годфри.

— Так, значит, вы слышали о веселеньком убийстве 1803 года?

— Просто преподобный упомянул сегодня о… — Мистер Уитби—Браун щелкнул пальцами.

— Да, да, было такое. — Преподобный Хам поставил чашку, задев за край блюдца и чуть не устроив кофейный потоп. — Как красиво было обставлено то злодеяние! К сожалению, в нынешних убийствах начисто отсутствует изящество. Будучи священником, я, конечно, не могу одобрять нарушение одной из Божьих заповедей, но…

Что–то слишком часто он поминает о своем сане.

— Мы вас понимать, сэр. — Герр Вортер пожирал глазами вовсе не преподобного Хама, а Примулу. — Либо ваши враги пусть сами ходить навстречу гибели, или покончить с ними раз и навсегда.

Я с удивлением заметила, как по лицу Примулы скользнула легкая улыбка, которую она быстро смахнула рукой. И тут же скорее услышала, чем увидела, как поднимается со стула преподобный Хам. Когда я все–таки перевела на него взгляд, тот стоял, судорожно вцепившись в пряжку ремня. Нос его покраснел еще сильнее, но остальная часть лица приобрела какой–то неприятный зеленоватый оттенок.

— Прошу прощения, мне очень неловко… Крепко сжав ноги, он короткими шажками засеменил к дверям, приведя гостей в полное изумление.

— Надо же, — хохотнул мистер Уитби—Браун. — Я видел много людей, которые не могут удержать в себе выпитое и съеденное, но чтобы до такой степени…

Вспышка молнии прорезала освещенную лишь свечами гостиную, заострив удивленные лица сидящих за столом. Все гости были искренне поражены столь стремительным исчезновением священника, но помалкивали — судя по всему, вопрос, куда отправился преподобный Хам, был не из самых приличных. Молчание нарушила Гиацинта Трамвелл:

— Не сочтите это за неуважение к Этерельде и Годфри, но в том убийстве не было ничего выдающегося. За исключением, конечно, этого вычурного штриха — канализационной трубы. Старший сын грозится жениться на какой–то совершенно немыслимой девице, и семейство, коротая вечер за бокалом рейнвейна, решает претворить в жизнь фамильный девиз "Бей мечом, пока горячо". Да–да, дорогой Годфри, — она наклонила голову, — я хочу сказать, что ваше маленькое убийство не настолько жуткое, как… в некоторых других английских семействах.

Годфри надулся и открыл было рот, но тут к нему подплыл дворецкий и заунывным голосом сообщил новость: преподобный Хам внезапно вспомнил, что сегодня праздник святого Витта, и приносит всем извинения за свой скоропалительный уход. Жаль, что рядом нет папы! Я встретилась взглядом с Энгусом, и мне захотелось спросить его, о чем он думает. Если преподобный внезапно почувствовал себя плохо, почему он постеснялся сказать об этом прямо?

— А-а, невелика потеря! — Годфри с шумом вздохнул и жеманно поджал губы. — Признаться, я не хотел приглашать этого зануду, но он буквально на коленях умолил меня.

— На коленях? Наверное, в силу привычки! — презрительно фыркнул мистер Уитби—Браун. — Наши церковники привыкли выпрашивать свое жалованье^[9].

Настроение компании быстро изменилось, веселье нарастало. Казалось, во всеобщем оживлении не участвовали только миссис Гранди и я. Поднявшись с места, хозяйка дома сказала:

— Дорогой Годди, я знаю, когда старая мамочка становится лишней. Тебе нет необходимости просить медсестру Крампет провести со мной остаток вечера, я сама ее навещу.

Заскрипели стулья, гости вскочили, наперебой желая миссис Гранди спокойной ночи. Энгус потирал руки, как он частоделал, когда у заднего входа в "Наследие" его поджидала ценная посылка. Может, когда Энгус упоминал про свой загадочный порок, он имел в виду карты, а вовсе не коллекционирование часов? Миссис Гранди наклонилась, чтобы отдельно попрощаться со мной.

— Помните, милочка, не надо вести себя как чужая на этом празднике жизни. Некоторые испорченные люди называют меня слишком ревностной матерью, но я хочу всего лишь, чтобы мой малыш Годди был счастлив… а вы такая хорошенькая!

И она заковыляла прочь. Энгус опередил ее и распахнул двери гостиной.

— Уж теперь–то повеселимся! — Годфри восторженно взмахнул руками, словно крыльями, и велел дворецкому принести еще бренди. Стол в дальнем конце комнаты был подготовлен для игры в карты. — Начнем-с? И помните, никакого нытья!

— Простите, но я должна объяснить…

Мое признание, что я не играю ни в вист, ни в бридж, оказалось обращенным поспешно удаляющимся спинам. Гиацинта, покопавшись в клетчатой сумище, достала из ее глубин какую–то тряпку, смахивавшую на пятнисто–коричневый флаг. Рисунок на "флаге" был такой запутанный, что ни один его участок не был похож на другой.

— Я совершенно не могу играть без вязания, — сообщила она деловито. — Но вы не волнуйтесь, это совсем не помешает. Я прекрасно умею вязать, зажав спицы под мышками.

— Как вам будет угодно, мадам, — раздался голос Фрица Вортера, — но не забывать, кое–кто считать игру в карты очень серьезной.

— Милейший, — раздраженно отозвалась Примула, в свою очередь порывшись в ридикюле и достав оттуда (к несказанному моему ужасу) зеленый защитный козырек, — мы тоже так считаем!

Я вздохнула. Ну что с ними поделать! Милые старушенции неисправимы. Разве смогу я праздно сидеть рядом, наблюдая, как ощипывают моих бедных голубок?

Глава девятая

Дочь викария никогда не умрет от безделья. Она всегда может помолиться. Но влияние папы порой сдерживалось уверениями Ферджи, что Бог — очень занятое существо и не стоит беспокоить его по мелочам. Увы, следовало признать, что во время игры в карты сестрицы Трамвелл вели себя с отвратительной мелочностью. Они то и дело капризно жаловались друг другу, причем одна стенала, что забыла надеть лиловую подвязку, которая была ее талисманом, а другая ныла, что сегодня третий день третьей недели месяца, а ей никогда не везло с двумя тройками.

Книга под игривым названием "Тысяча и один розыгрыш", которую я отыскала на полке, так и осталась лежать нераскрытой у меня на коленях. Я сидела в антикварном бархатном кресле рядышком с игроками. Герр Вортер как заведенный бормотал: "Ach, mein Gott! Ach, mein Gott!" — а Годфри без устали потешался над защитным козырьком Примулы Трамвелл:

— До чего вульгарная штуковина, милая Примми.

Старушка огрызалась как могла:

— Не вижу в этом ничего вульгарного или нелепого, дорогой Годфри. Вы что, никогда не видели американского кино? В документальных фильмах о культуре Старого Запада зеленый защитный козырек считается атрибутом заправского игрока в карты!

Мистер Уитби—Браун многозначительно посмотрел на часы, но перебранка и не думала затихать.

— Честное слово, Прим, — вскипела Гиацинта, — лучше бы ты об этом не упоминала. Я сразу же вспомнила про доктора Холидея и его неудачливую руку. Если мне сегодня будут приходить одни лишь тузы и двойки, я ночью не смогу сомкнуть глаз.

— Может, начнем? — проревел герр Вортер. Наконец–то! Договорились, что будут играть в открытый покер. Примула сделала мне знак, чтобы я придвинулась ближе к столу, но я отрицательно покачала головой. Честно говоря, выбор развлечений слегка удручал: или слушать дурацкие карточные термины, или же читать глупую книжонку. Может, удастся придумать что–нибудь получше?.. Ну конечно же — у меня есть дело! Ведь медсестра Мод Крампет сейчас здесь, в этом доме!

Я, словно вороватая горничная, украдкой пересекла комнату, но у двери не удержалась, оглянулась и поймала задумчивый взгляд Энгуса. Милый толстяк медленно раздавал карты. Гиацинта, которая рядом с ним ожесточенно щелкала спицами, отпустила еще одно ехидное замечание в адрес Примулы.

В Чейнвинд–холле в отличие от "Келий" лестница была устлана ковром. Я бесшумно двинулась наверх. Надо бы придумать предлог, зачем мне понадобилось остаться с Мод с глазу на глаз, но прежде ее нужно найти… Добравшись до последней ступеньки, я спросила себя, сколько пройдет времени, прежде чем дворецкий отправится меня искать. И тут раздался голос:

— Ищешь туалет, девочка?

Навстречу мне спускалась Мод Крампет собственной персоной, через руку у нее было перекинуто одеяло.

Чтобы придумать ложь, времени попросту не было. Покачав головой, я грустно улыбнулась и доверительно сказала:

— Все играют в карты, а мне что–то вдруг стало тревожно. Миссис Гранди уже спит?

— Как же! Ей что–то втемяшилось в голову, и она спровадила меня, чтобы я не висела у нее над душой. Как ты себя чувствуешь, девочка?

— Лучше. Вспоминаю… какими–то пятнами. Но эти пятна постепенно разрастаются.

Может, я сказала нелепость с медицинской точки зрения? По широкому лицу Мод определенно скользнуло недоверие.

— Прошу прощения. — Она спустилась еще на несколько ступенек. — Наверное, я слишком пристально на тебя смотрю. Игра света иногда бывает такой причудливой. Когда ты оказалась в тени, мне на мгновение показалось, что ты на кого–то похожа… Хотя я никогда не отличалась буйным воображением, не то что Берти.

Отлично! Лучшей темы и желать не надо — немного поболтаем про мальчика, а потом постараюсь выспросить, кого же я ей напомнила…

— Берти рассказывал вам, что мы еще раз встретились? Он спас меня из одного очень неприятного положения!

— Наверняка на пару со своим непобедимым Фредом. Полагаю, сестры Трамвелл уже рассказали тебе о приятеле моего мальчика?

На лице Мод по–прежнему сохранялось странное выражение. Должно быть, прислушивается, не зовет ли ее миссис Гранди, решила я. Значит, надо поторопиться.

— Вроде бы они упоминали про Фреда. — Я принялась наматывать на палец выбившийся локон. — Замечательные старушки! Они так добры ко мне. А их имена… как необычно, что сестер назвали цветочными именами. — Здесь я испустила удивленный вздох. — Странно, что вы сказали, будто я на кого–то похожа, потому что миссис Гранди заметила мимоходом, что я напоминаю ей Фиалку, ту сестру, что уехала в Америку.

— Возможно, — задумчиво ответила Мод и улыбнулась. Какая у нее приятная и располагающая улыбка! — Хотя сходство и трудно назвать разительным, разве что ты так же решительно сжимаешь губы, но ни в фигуре, ни в чертах лица нет ничего общего. Знаешь, она мне изредка пишет, мы ведь в молодости были довольно близкими подругами. Фиалку никогда не смущали такие вещи, как различие в социальном положении. Она поступала так, как считала нужным.

Меня охватило возбуждение. Подруги! А ведь друзья помогают друг другу в трудную минуту. Должна признаться, я предпочла бы, чтобы моя настоящая мать жила в Англии и не была обременена выводком детей. Вот если бы Лилия… Но она умерла и столь же недосягаема, как и моя милая мама. А Гиацинта и Примула… нет, я не в силах была представить себе, чтобы они отважились на безумство, в результате которого рождаются дети… на какие угодно безумства, но только не на это. Так что остается Фиалка.

— Я все время спрашиваю себя, — дрожь в голосе удалась мне превосходно, — не потому ли я оказалась на той аллее, что собиралась посетить сестер Трамвелл? Мне кажется странным, что два человека с разницей в два часа предположили, что я как–то связана с Фиалкой.

— Ты хочешь сказать, что можешь быть родственницей Трамвеллов, о которой им ничего не известно?

— Это действительно выглядит несколько невероятным, но если бы удалось выяснить, что именно нас связывает, я смогла бы наконец узнать свое имя…

Как–то раз, когда мне было совсем мало лет, Ферджи заметила, что я никогда не скажу правду, если можно отделаться ложью. Но сейчас правда прекрасно служила моим целям.

-— У них есть наследник, какой–то дальний родственник. Он много лет сюда не приезжал; по–моему, это связано с тем, что его отец женился то ли на разведенной, то ли на вдове. У старого мистера Трамвелла были довольно странные представления, тем более что не ему бы бросать камни в других. Но, как я понимаю, с недавних пор сестры Трамвелл возобновили связь с этим кузеном, так что они наверняка бы знали, имей он дочь…

— Надо будет поговорить с ними…

Я хотела расспросить Мод о Лилии, но вдруг почувствовала смущение, почти страх. Перед глазами возникло лицо девочки–эльфа. Какой она стала, когда выросла? Если вообще выросла… Странно, что в доме кет ни одного портрета кого–нибудь из сестер Трамвелл в зрелом возрасте.

Пока я мешкала, Мод, решив, что разговор окончен, сказала, что должна отнести миссис Гранди одеяло.

— Надо же отрабатывать свои деньги. Большую часть времени она не доставляет никаких хлопот, я шью или пишу письма. Знаешь, пожалуй, сегодня ночью я черкну несколько строк Фиалке. Спокойной ночи, милочка. Будь осторожна!

Тон, которым было сказано последнее напутствие, озадачил меня. Почему я должна быть осторожна? Мод спустилась в холл и скрылась в темном коридоре, а я вдруг почувствовала себя потерянной, почти брошенной. Что за глупость! Да, я оказалась в неприятном положении, особенно после встречи с Энгусом, но никакая опасность мне не грозит…

Перегнувшись через перила, я не заметила никаких признаков жизни и решила, пока никого нет, действительно наведаться в туалет. Если там найдется огрызок старой помады, можно будет написать записку Энгусу и попытаться тайком передать ему. Я открыла несколько дверей, за которыми рябило в глазах от великолепия. Завтра же нужно как следует осмотреть "Кельи". Вдруг на пропавшем портрете была изображена взрослая Лилия? Или Фиалка? И его убрали то ли из чувства вины, то ли чтобы не расстраиваться? Я повернула очередную дверную ручку.

Если и это не туалет, сггущусь вниз. За дверью оказалась самая настоящая лаборатория. Повсюду, куда ни глянь, поблескивали пробирки, которые шипели и пенились, словно мини–гейзеры. На столе рядом с фарфоровой раковиной стреляло искрами нечто, отдаленно напоминающее раскаленную телевизионную антенну. Внезапно из боковой двери появилась фигура в грязном белом халате. Лицо было закрыто огромными защитными очками, но я тут же узнала эту пышную копну седых волос. Миссис Гранди!

— Здрасте, — слабым голосом сказала я, прижимаясь к двери.

Разрывы и шипение отчетливее зазвучали у меня в ушах. Что за эксперименты ведутся в этом странном доме? Теперь я понимала беспокойство Годфри — если болезнь матери приняла такую необычную форму… Господи! Уж не говорится ли где–нибудь в Библии, что конец света придет в образе пожилой толстухи со вставными зубами?.. Хороший же из меня детектив, если не заметила в манерах миссис Гранди ничего зловещего!

— Тесса, как мило с вашей стороны, что пришли меня проведать!

Миссис Гранди, помахивая чем–то вроде паяльной лампы, приближалась ко мне, словно карикатурная Флоренс Найтингейл^[10]. Я попятилась, дверная ручка ткнулась мне в спину, и от неожиданности я чуть не подпрыгнула. В окна ударил свирепый порыв ветра, пробирки отозвались утробным бульканьем.

— Вы ничего не будете трогать, правда, дитя мое? — Миссис Гранди говорила так, словно мы находились в посудной лавке. — Годфри страшно боится несчастного случая, но я принимаю все меры предосторожности. Мой покойный муж научил меня всему, что знал. Мы так весело проводили здесь время, а потом он взял и отравился.

— Отравился?

— Сигаретами. Жуткий и дорогой способ покончить с собой. Как только подумаешь, сколько стоит пачка сигарет! Я делала все, что в моих силах, но у Гектора был единственный недостаток — экстравагантность. Я всегда говорила Годфри, что пенни фунт бережет. — Несколько пробирок непристойно рыгнули, испустив клубы вонючего дыма. — Не надо бояться взрывов, милочка. Медсестра Крампет мне полностью доверяет. Я приглашаю ее только для того, чтобы успокоить Годфри. А для нее это дополнительный заработок, мне не жалко денег.

— Какое прекрасное оборудование, — тупо пробормотала я.

Правильно ли поступила Мод, оставив эту сумасшедшую без присмотра? Мне стало не по себе — у медсестры забот полон рот, а тут я со своими разговорами…

— Правда? Спасибо на добром слове, дорогая Тесса. — Миссис Гранди плотоядно глянула на булькающий стеклянный чан и сунула руки в карманы. Она выглядела самой настоящей профессоршей. — Они там внизу все еще предаются глупой карточной игре? Как это гадко со стороны Годди, что он оставил вас без внимания. Мог бы показать вам наш парк.

В такую–то погоду? Дождь так барабанил по стеклам, что казалось, еще немного — и они разобьются. Взметнувшийся от сквозняка подол моего длинного платья едва не смахнул со стола пару пробирок, наполненных чем–то подозрительным. Отодвинувшись подальше от стола, я неуверенно спросила, где находится туалет. Миссис Гранди любезно ответила, и мы во второй раз за вечер пожелали друг другу спокойной ночи.

Спустившись вниз, я почувствовала себя в относительной безопасности (не настолько же изощренные эксперименты проводит миссис Гранди, чтобы взорвать весь дом). Отыскала свою сумочку, достала помаду и написала записку Энгусу. Теперь надо как–то передать ее!

Разговор с Мод не дал ничего конкретного. Просто еще несколько фрагментов на первый взгляд никчемной информации. Мистер Трамвелл не любил разведенок и вдов, и он не тот человек, которому следует бросать в других камни. Почему? И имеет ли это хоть какое–то значение? Приблизилась ли я за последние дни к тайне моей матери? Что–то подсказывало мне, что приблизилась, но нужно отделить зерна от плевел. Открывая дверь гостиной, я подумала: "Завтра непременно найду пропавший портрет и узнаю, когда и за кого вышла замуж Фиалка. И Лилия… Нужно узнать, что случилось с Лилией…"

В гостиной все шло не так, как надо. Атмосфера, как и в лаборатории, была предельно накаленной. Гортанное урчание герра Вортера напомнило мне Минерву. Мистер Уитби—Браун яростно грыз сигару, Энгус Грант поглядывал на свой бумажник, а Годфри дулся, как обиженный ребенок. Но хуже всего…

Гиацинта злобно вязала, спицы так и мелькали в воздухе, а Примула елозила кружевным платочком под защитным козырьком, и голос ее напоминал жалобное мяуканье:

— Всегда одно и то же. С самого детства. Если я что–нибудь выигрываю — например, восковую куклу на летнем празднике, — так тебе обязательно надо все испортить. Бедную восковую куколку ты тогда сунула в огонь!

— Терпеть не могу, — взорвалась Гиацинта, выбив спицей сигару из рук мистера Уитби—Брауна, — когда ты начинаешь требовать…

— Я ничего не требую…

— Чушь! Именно требуешь! Чтобы каждый повторял свою ставку по двадцать раз, потому что ты, видите ли, забыла дома слуховой аппарат.

— Дамы, давайте играть! — Вены на шее герра Вортера вздулись, увеличенный моноклем глаз налился кровью. — Или вы хотите закончить игру на пике невероятного везения?

— Невероятного? — Примула протестующе встряхнула серебристыми кудельками. — Надеюсь, вы не намекаете на то, что удача больше благоволит к женщинам, чем к мужчинам? Вы ведь тоже в недурном выигрыше, сэр.

— А я в недурном проигрыше! — Энгус Грант швырнул на стол довольно увесистую пачку банкнот. — Прошу прощения, мадам, но, боюсь, у меня немного не хватает наличных. Не согласитесь ли взять то, что есть, и поверить моему честному слову, что остальное я доставлю вам домой завтра утром?

Ну и хитрец же миляга Энгус! Выдумал предлог увидеться со мной.

— Эта дама принимает чеки даже от своей сестры, — хихикнул Годфри.

— Мистер Грант имеет право расплатиться так, как он того пожелает.

Чуть покраснев, Примула смахнула купюры в свою черную сумочку. Я встала и церемонно пожала руку Энгусу, собравшемуся уходить. Равнодушно–доброжелательное выражение его лица ничуть не изменилось, когда я украдкой сунула ему записку.

Энгус ушел, а меня вновь охватило чувство вины. Больше всего хотелось, чтобы вечер наконец закончился. Если мы попадем домой достаточно рано, можно попытаться встретиться на развалинах с Гарри. Хотя я мало что могла ему сообщить, но вдруг он привез письма от папы и Ферджи?.. Я клевала носом и наверняка бы сверзилась с кресла, если бы Гиацинта не попросила меня налить бренди оставшимся джентльменам. Когда я обходила игроков, любезный мистер Уитби—Браун едва не подпалил мое чудесное платье своей вонючей сигарой. А уж как пялился герр Вортер, мне и вовсе не понравилось. Этот нахал даже пальцами щелкнул, призывая наполнить его бокал.

— Давайте испробуем что–нибудь новенькое, — прорезал сонную тишину скрипучий голос Гиацинты. — Примула, помнишь, как мы играли в детстве? — Сестры словно и не ссорились. — Достоинство карт не учитывается, в случае равенства очков выигрыш делится, первым открывает карты тот, кто последним поднял ставку, две карты лицом вниз, четыре вверх, последняя снова вниз.

Примула прищурилась из–под козырька.

— Да ну! Слишком старомодная игра! Нельзя ли придумать что–нибудь более энергичное? Вот, например, весьма бодрящая игра — "Доктор Пеппер"!

— Это ведь что–то вроде кока–колы, не так ли? — усмехнулся герр Вортер.

— Обожаю немецкое чувство юмора, — огрызнулась Примула.

Гиацинта мигом отложила вязание.

— Нас научили этой игре юные племянники, живущие в Америке. Может, они сами ее и придумали — такие смышленые ребята! Очень забавная игра. Двойки, четверки и десятки заменяют любую карту, червовый валет и червовый король тоже, но только когда ты не меняешь карты или у тебя на руках тройка плюс двойка, масть, стрит или пять одинаковых карт.

Слушать эту белиберду я была уже не в силах, сон взял–таки надо мной верх, и я задремала.

…Мне снился огромный крокодил, я убегала от него, петляя меж гигантских дымящихся пробирок, в сторонке миссис Гранди помешивала булькающий горшок, в котором сидел преподобный Хам….

Проснулась я от ужаса и с минуту пыталась понять, где нахожусь. Мистер Уитби—Браун уже ушел. Сердитые возгласы и довольное хихиканье Примулы вновь усыпили меня. Окончательно я проснулась от оглушительного крика. Распахнула глаза и с изумлением уставилась на Гиацинту, которая так и клокотала от негодования.

— Герр Вортер, я возмущена вашим предложением!

— Неслыханно! — вторила Примула. — Неслыханно! Такое не пришло бы в голову ни одному англичанину. Вы оскорбляете нас!

Господи, да что тут происходит?

Зеленый козырек Примулы был сдвинут на затылок, а все ее сухонькое тельце буквально сотрясалось.

— Гиацинта, мне кажется, надо пожелать Годфри спокойной ночи и удалиться! Я считаю, что доктор Маллард не одобрил бы…

— Когда вы расплатиться свои долги, тогда уходить!.. — пролаял герр Вортер.

Бедняжка Примула вжалась в стул и словно постарела на добрый десяток лет. Да как смеет этот субъект так разговаривать! И почему этот щеголь Годфри как ни в чем не бывало ухмыляется?! Сколько же Примула проиграла после того, как ушел Энгус?.. Десять фунтов? Двадцать?

Я привстала с кресла, собираясь вмешаться, но тут герр Вортер поправил монокль и придвинул к себе листок бумаги.

— Вы должны мне две тысячи фунтов. Кто–нибудь желать проверить цифры?

Секунд тридцать я оцепенело взирала на него, потом рухнула обратно в кресло, не в силах вымолвить ни слова. Живописная картина, которую являли четыре игрока, словно подсвечивалась изнутри леденящим огнем. Кончики спиц Гиацинты отливали серебром. Годфри безмятежно улыбался. Зато Примула и герр Вортер… казалось, их лица раздуваются, я могла бы сосчитать волоски на голове гер–ра Вортера и гранулы пудры на щеках Примулы.

Какое счастье, что сестры Трамвелл богаты. Годфри, наверное, стыдно, что усадил бедных старушек за стол с любителями играть по–крупному; но, может, после этого они ограничатся безобидным вистом… Я прикрыла глаза, дожидаясь, пока Примула все уладит. Две тысячи фунтов… Боже праведный!

— Вы не оставляете мне выбора, герр Вортер. — Примула вновь надвинула на глаза козырек. — Я играть… играю.

— Дорогая, как ты можешь! — возмутилась Гиацинта, позвякивая спицами.

— Я должна!

— Как ни дурно с моей стороны, но я получаю удовольствие от вашей игры. — Годфри заерзал на стуле. — Гораздо лучше, чем первый ряд в Колизее.

Что это за возмутительные ставки они обсуждали, пока я спала? Неужели Примула была настолько беспечна, что поставила на кон "Кельи ?.. Я завороженно смотрела сквозь ресницы, как Годфри распечатывает новую колоду и вытаскивает джокеров. Если Примула не послушается сестру, может, мне удастся упросить ее прекратить безрассудство?

— Итак, дорогая фрейлейн, я понимать, что вы правильно знать расплату? Если я проиграть эту партию, вы получить все деньги, которые вы проиграть мне этот вечер… — лицо герра Вортера расплылось в безжалостной улыбке, и я принялась грызть ноготь. Даже если Примула придет в ярость от моего вмешательства, все равно необходимо попытаться ее уговорить. — Но если я выиграть, — из его груди вырвалось омерзительное сопение, — я провести остаток ночи с молодой мисс Трамвелл так, как я того пожелать.

Нет!!! Только приступ полного паралича не позволил мне с диким воплем взвиться из кресла. Такой ужас бывает в книжках, в исторических любовных романах — с тем лишь отличием, что надравшийся папаша ставит на кон главную героиню. И там всегда все кончается хорошо — в последнюю минуту бедняжке удается спастись! У Примулы такие представления о целомудрии, что она никогда не допустит, чтобы меня с криком выволокли из комнаты. Я вцепилась в подлокотники кресла и из последних сил притворилась спящей. Должно быть, Примула спрятала туза в рукаве.

— Полагаю, вы дадите слово джентльмена, что не станете прибегать к насилию и прочим грязным приемам, — прочирикала она, кивком подчеркивая каждое слово. — Мы с сестрой решительно против подобных вольностей. Да она сумасшедшая! И как я прежде этого не заметила? Мои конечности начали понемногу приобретать чувствительность. Как только эта парочка погрузиться в игру, я потихоньку выскользну отсюда!..

— Мадам, последовал еще один взрыв отвратительного хохота, — сила не нужна. Вы недооцениваете мою способность убеждать. И вы не говорить, что подобная ставка не приходить вам на ум раньше. Иначе зачем здесь присутствовать столь очаровательная особа?

Ответа не последовало. С минуту Годфри потирал руки, после чего они принялись обсуждать правила игры. Я не слушала, сквозь ресницы глядя, как пластиковыми ракетами свистят над столом карты. Все четыре головы вновь склонились. Гиацинта возобновила вязание. На старт, внимание… марш! Я осторожно выбралась из кресла и двинулась к двери. Даже новичку, переплывающему Ла—Манш, путь не показался бы столь мучительно долгим, а холл, когда я все же до него добралась, выглядел мрачной враждебной страной. И как я могу успеть его пересечь, когда сзади грохочут шаги? Трусливая идиотка! Шаги грохотали не за мной а навстречу. Дворецкий с ледяной учтивостью осведомился:

— Мисс что–нибудь нужно?

Ферджи говорила, что подкупить Бога — не такое уж легкое дело, но ведь сейчас страшный дефицит протестантских монахинь, а безбрачие — не такое уж и страшное наказание… Пусть только папин Начальник превратит дворецкого в соляной столб, и я …Не превратил. Должно быть, я не заслужила этого своей грешной жизнью. Значит, придется полагаться только на себя, авось соблазнительно–невинная улыбка растопит душу этого айсберга.

— Спасибо, но мне требуется лишь глоток свежего воздуха.

— Простите, но должен вас предупредить, что выходить на улицу в такое время вредно для здоровья. Мистер Годфри никогда не простит мне, если я выпущу вас из дома.

— Какая ерунда! Что ж, я поступлю так, как… вы советуете.

Фразу я закончила даже не шепотом, а всхлипом. Дворецкий не двинулся с места, лишь смахнул с рукава воображаемую пылинку, но в неспешной нарочитости этого жеста мой параноидальный ум тотчас уловил скрытую угрозу.

— Желаю хорошо провести остаток вечера, мисс. Он проводил меня назад к гостиной, распахнул дверь и проследил, чтобы я вновь оказалась в западне. Покачиваясь, я вернулась к своему бархатному капкану, рухнула в него и подобрала с пола "Тысячу и один розыгрыш". Не ахти какое оружие, но можно швырнуть книгу и кресло в герра Вортера, если тот вздумает ко мне приблизиться. Как Примула могла так поступить со мной?! Не удивительно, что я не продвинулась в поисках матери, разве такие доверчивые дурочки способны на что–то путное?.. Да и вообще мне почему–то вдруг расхотелось быть потенциальной родственницей подобной безнравственной семейки. Ох, где была моя голова?! Ведь предупреждал же милый Гарри, что мне может не понравиться то, что я найду, но будет уже поздно. Нет, не все потеряно! Вероятность выигрыша — пятьдесят процентов!

Раздался прерывистый вздох, карты разлетелись по столу, словно опавшие листья. Мои ноги вновь сковал паралич, когда я увидела, как рухнуло на стол хрупкое тело Примулы. Стоп! Ферджи часто упрекала меня, что я бываю слишком поспешна в своих выводах. Примула ведь могла и не проиграть… С тем же успехом она могла упасть в обморок от радости.

— Я сожалеть, мадам. — Герр Вортер подыскивал слова. — Но вы не иметь шансов против этой дружеской пары тузов.

Влажные губы Годфри, похожие на увядший розовый бутон, восторженно округлились. Примула лежала на столе безвольной тряпичной куклой. Гиацинта замерла, прекратив вязать.

Вне себя от ярости, я подумала, что самым гнусным во всей этой мерзости было то, что ни один, включая герра Вортера, даже не взглянул в мою сторону.

— Только дети считать карты игрой. Вы называть меня неджентльменом… Я думаю, англичане владеть монополией на эту породу людей. Пора требовать свой выигрыш, ja?

Взмахом руки показав, что игра окончена, герр Вортер не глядя ткнул в мою сторону пальцем.

Страх мой улетучился, на смену ему пришла злость. Герр Вортер был настоящим дьяволом. Годфри — полное ничтожество. А сестрицы Трамвелл! Сказать, что я была в них жестоко разочарована, значило ничего не сказать.

Я поднялась, держа наготове книгу. Примула оторвала от стола голову, стянула козырек и медленно пригладила серебристые локоны.

— Судя по всему, милая Гиацинта, нам придется принести эту жертву.

Да как она смеет, старая дева шестидесяти с лишним лет от роду, говорить с таким безмятежным сожалением? Куда девалась сломленная женщина, которой Примула была всего несколько секунд назад?

— Как говорил наш покойный папа, — в голосе ее слышалась только легкая дрожь, — мы должны принимать наши поражения с тем же смирением, что и победы. Герр Вортер, я готова!

— К чему?

— Как — к чему? К вам, сэр! — Она принялась суетливо осматривать рукава платья. — Не надо впадать в транс, Гиацинта, совершенно очевидно, что сопротивление бесполезно. Должна признаться, я готова сделать хорошую мину при плохой игре. Нет необходимости говорить, что я предпочла бы, чтобы герр Вортер был помоложе и покрасивее, но ладно уж, делать нечего, закрою глаза и буду думать о Жане Марэ.

— О чем это вы говорить, фрейлейн?

Меня тоже интересовал этот вопрос. Герр Вортер выглядел так, будто его случайно столкнули в канаву во время утренней прогулки с таксой.

— Мой дорогой континентальный варвар! — На щеках Примулы заиграли жеманные ямочки, она проворно обогнула стол и простерла руки. — Вы же сами сказали, что не должно быть никакого недопонимания. Вы уж меня простите, в моем возрасте многие испытывают сложности со слухом. Постоянно все путаешь и забываешь, но я со всей определенностью уверена, что поняла правила игры. "Молодая мисс Трамвелл", разве это не ваши слова? Не хочу обидеть дорогую Гиацинту, но мне всегда казалось вполне очевидным, что она на несколько лет старше. А что касается юной Тессы, — я и в самом деле назвала ее дальней родственницей, но ни словом не обмолвилась о том, что ее фамилия Трамвелл. Поверьте мне на слово, герр Вортер, Тесса вовсе не носит имя Трамвелл. Так вы идете, милый Фриц?!

Глава десятая

Всю обратную дорогу в "Кельи" я делала вид, что сплю. Я вовсе не чувствовала себя уставшей, но кульминация невероятного вечера отбила у меня всякое желание разговаривать. Кроме того, с закрытыми глазами я чувствовала себя уютнее. Кардинальное ухудшение погоды не заставило Гиацинту включить фары.

— Прекрасный вечер. — Ее голос звучал едва слышным шепотом. — Дорогая, ты была великолепна! Я думала, у этой брызжущей во всей стороны котлеты случится апоплексический удар. Но надо отдать ему должное — все же взял себя в руки. Помнишь, как он напыщенно сказал, что это была всего лишь "маленькая шутка", и принялся упрашивать сыграть еще партию.

— Весь его выигрыш состоит из моего маленького жемчужного ожерелья, — скривилась Примула. — Бедняжка, он так расстроился. Дорогая, я была бы тебе очень признательна, если бы ты занесла в дом мою сумочку; от такой сырости у меня разыгрался артрит, и сейчас мне совершенно противопоказано поднимать тяжести.

— Не беспокойтесь, mon general. Вы блестяще расстроили сегодня планы герра Вортера! — фыркнула ее сестра.

И куда только девалось их соперничество и перебранки из–за пустяков? Вспышка молнии проникла сквозь ресницы. Надрывный вой клаксона — и мимо нас прохлюпала машина.

— Идиот! — рявкнула Гиацинта, забыв про шепот. — Некоторых людишек я ни за что не пустила бы за руль. Ты посмотри, опять какой–то болван несется прямо на нас!

— Может, ты едешь не по той стороне дороги, дорогая? — невозмутимо поинтересовалась Примула.

Я тут же вцепилась в дверцу катафалка. Боже, спаси и сохрани! Прошу прощения за все свои прегрешения. Сейчас мы убьемся, и я прямехонько отправлюсь в ад, вместе с сестрицами Трамвелл, ибо райские кущи не для тех, кто ставит на кон семейное состояние…

* * *

— Господи, — прощебетала Примула, когда мы вошли в дом. — Похоже, сегодня Страш не на высоте, милая Тесса. Обычно он встречает нас в холле сообщением, что немедленно подаст чай. Наверное, этот бездельник уже лег спать.

А вот и нет. Когда, пожелав сестрам крепкого сна, я поднялась в детскую и подошла к гардеробу, чтобы достать оттуда вешалку, из шкафа вынырнул Страш.

— Прошу прощения, мисс. — Он величественно поклонился. — Проверял, нет ли моли. — И с непередаваемым достоинством дворецкий удалился.

В этом доме меня ничто уже не удивляло, но все же чем занимался Страш в моем шкафу? Что он там искал? Может, дворецкий, как бывший грабитель, подозревает меня в том, что я проникла в дом с преступными намерениями? Не рассчитывал ли Страш найти в гардеробе какие–нибудь следы моей зловещей деятельности?..

Дом огласил нестройный хор часов, возвещавших приближение утра. Три часа! Три часа утра. Гарри наверняка ждет меня на развалинах. Я должна встретиться с ним. Он имеет право знать, что происходит в "Кельях" и их окрестностях, а мне нужно знать, нет ли писем от папы и Ферджи. Как и большинство людей, не страдающих излишней пунктуальностью, Гарри терпеть не мог, когда его заставляли ждать, но выбора у меня не было — слишком большой риск спускаться по лестнице, зная, что сестры еще не легли спать. Что ж, всегда можно воспользоваться яблоней под окном.

Я быстро сменила изысканный вечерний наряд на повседневное платье. Часы пробили половину четвертого, и дом погрузился в тишину. Окно запотело от сырости, несмотря на то что дождь прекратился. Я приоткрыла створку, и в лицо ударил порыв ветра. Осторожнее, Тесса, ветви могут быть скользкими… Повезло! Если не считать исцарапанного подбородка, я добралась до земли не только целой, но бодрой. Теперь двухминутная пробежка, лужайка останется позади, и я окажусь на узкой дорожке, ведущей к развалинам. Невезуха! Из–за рваных облаков выглянула луна, но если кто–нибудь из сестер в этот момент не задергивает шторы, все будет в порядке. Вот я уже на дорожке, сердце гулко колотится, скорее от приятного возбуждения, нежели от страха, каменные глыбы заливает лунный свет. Внезапно из тени выступила призрачная фигура.

— Гарри, — шепнула я и бросилась вперед.

— Святые небеса! Неужто вторая Тесса? — раздался знакомый ненавистный голос.

Шанталь!

Ноги заскользили по мокрой земле, я вильнула в танцевальном па, чтобы не упасть.

— Минерва выбежала на улицу, и я решила, что надо бы отыскать ее, прежде чем лечь спать. — Пока Шанталь говорила, среди развалин послышался глухой лай. — Тише ты, несносная собака! Иди сюда, я дам тебе косточку. — Цыганка отвернулась, лунный свет высветил ее нежную щеку. — По–моему, храбрая собачка преследует какого–то бродягу. Мне показалось, что кто–то прячется среди развалин.

Шанталь пожала плечами, глядя, как Минерва, виляя из стороны в сторону, приближается к нам. Я постаралась справиться с дыханием. Итак, Шанталь не знает, что бродяга — не кто иной, как ее ненаглядный Гарри. Или все же знает?..

— Вы спустились по яблоне, мисс? — как ни в чем не бывало продолжала она.

— Я решила, что так гораздо быстрее, к тому же, спускаясь по лестнице, могла разбудить хозяек.

— Какая заботливость. Наверное, тоже решили помочь этой неблагодарной собачонке? — Шанталь подхватила Минерву на руки.

— Почему бы и нет? — Я надменно пожала плечами, подражая своей собеседнице.

— Ты только послушай, Минерва, разве не чудесно, что тебя любят столько людей?

В ответ раздалось довольное ворчание. Неужто цыгане и в самом деле умеют разговаривать с животными?

— Не стоит вам возвращаться по яблоне, — сказала Шанталь, когда мы неторопливо пересекали лужайку. — Можно спокойно войти через заднюю дверь, поскольку я уверена, мисс, вы переоцениваете тот шум, который способны поднять на лестнице.

Боже, да она намекает на то, как я застала ее врасплох в спальне Гарри!

Мы вошли на кухню, и яркий свет почти ослепил меня. Я испугалась, что цыганке удастся прочесть правду на моем лице. Одарив Минерву косточкой, судя по размерам, принадлежавшей динозавру, Шанталь спросила:

— У вас не найдется минутки полюбоваться на звезды и прочесть по ним свою судьбу? — Обращение "мисс" она нахально опустила.

Это что, всерьез? Неужели в тот день на чердаке Шанталь действительно именно этим и занималась — смотрела на звезды?

— Если все написано на небесах, зачем цыганам магические кристаллы? — Я взяла яблоко из стоявшей на столе вазы и принялась внимательно разглядывать его.

Шанталь тем временем подставила чайник под латунный кран. Каждое ее движение было исполнено непередаваемого изящества. Разве смог бы Гарри устоять перед этими чарами, пусть даже цыганка не прибегала к черной магии? Если только забота обо мне — назовем это любовью — сделала его невосприимчивым. И он действительно любит меня! У меня имелось железное доказательство. Иначе он не позволил бы вовлечь себя в безумную затею.

— А-а, эти глупые кристаллы рассчитаны лишь на внешний эффект. — Невозможно было не обратить внимания на ее прекрасные руки, длинные, тонкие пальцы и ногти… необгрызенные ногти. — Люди обожают драматические штучки — когда медленно сползает красное бархатное покрывало, а наши недобрые черные глаза вглядываются в завтрашний день.

Я пристально посмотрела на нее.

— Вы нас презираете?

— Презирать всякого, кто отличен от меня? Это было бы верхом нетерпимости и неблагодарности. Гадание по кристаллу дает мне средства, когда…

Она поставила чайник на плиту и зажгла огонь.

— Когда что? — Присев на краешек стола, я надкусила яблоко.

— Когда возникают финансовые трудности. Мне доводилось сидеть в палатках на благотворительных распродажах, повязав голову пестрым платком и нацепив золотые сережки. — Шанталь приблизилась ко мне, и я вдруг ощутила необъяснимую боль в сердце. — Большей частью я наталкивалась на что–нибудь обыденное, отчего мои посетители вовсе не бросались сломя голову домой и не травились газом. Но порой я действительно вижу стоящие вещи. Если вы выпьете со мной чаю, я погадаю вам по чашке.

— Не стоит ради меня надевать красный платок. К тому же после чая я не смогу заснуть.

— Жаль. У меня такое чувство, что мы с вами обречены пить из одной чаши — чаши жизни. Не надо убегать. И помните, нельзя перечить цыганке — это приносит беду. Позвольте взглянуть, мисс, на то, что ждет вас впереди. — Шанталь взяла мою безвольную руку. — Я вижу нежно–зеленые поля и какое–то движение. Какие–то животные щиплют траву. Они близко, совсем близко. Вот я вижу мужчину. Красивого мужчину, какими они всегда и бывают. Правда, волосы у него не черные… Они сверкают на солнце. Я слышу смех, и я вижу большую дружбу, но что–то… вмешивается.

Я попыталась отдернуть руку; другая, сжимавшая яблоко, стала противно липкой.

— Только не другая женщина!

Шанталь подняла лицо, и я с удивлением увидела, что насмешливое выражение исчезло.

— Другая женщина — это вы, — прошептала цыганка. — Вы — та шелковая нить, что ведет его по лабиринту. Я вижу обман, шепот в ночи и…

— Что вы такое говорите? — Она играет со мной, проверяет, не поддамся ли я… Но почему лицо цыганки внезапно побелело? Почему Шанталь смотрит на мою руку так, будто на ней отблески пожара? Я отпрянула и больно стукнулась локтем о стол. — Что вы там увидели?

— Смерть, — ответила она с невыразимой печалью. Должно быть, правда, что животные умеют чувствовать сверхъестественное, ибо в это мгновение Минерва издала вой, который пробрал меня до костей. — Смерть… Кто–то идет ранним утром. Земля пропитана кровью. Я вижу лежащего человека…

— Я вам не верю! — Яблоко с глухим стуком упало на пол. — Я вам не верю! — Для доказательства я заткнула уши липкими руками. — Почему бы вам не погадать по лапе Минерве, она буквально напрашивается на это, а мне позвольте лечь спать…

— Идите. — Шанталь отступила от меня, глаза ее потемнели, в них блестели слезы. — Идите и попытайтесь заснуть, Тесса. У вас на ладони выжжена буква, и это буква "Г".

Глава одиннадцатая

Шанталь — мстительная ведьма! Я отказывалась верить, что ее действительно волнует судьба Гарри. Кроме того, она ошиблась по поводу "шепота в ночи". Все мои попытки встретиться с Гарри потерпели неудачу. Неожиданное появление Энгуса Гранта было окончательно забыто. Последствия, пусть и не слишком приятные, вряд ли могут быть такими уж страшными. Не то что…

Нет, Тесса, не смей думать о земле, пропитанной кровью… О, Гарри! Ты и твои любимые лошади — что, если одна из них ударила тебя копытом, и теперь ты лежишь, истекая кровью, и некому тебе помочь? Я заворочалась в карликовой кроватке и в отчаянии стукнула по подушке. Прекрати! "Г" вовсе не обязательно означает Гарри. Я знала несколько человек, имена которых начинаются на "Г". Да таких сколько угодно! Например, кузена Ферджи зовут Губерт и… Гиацинта! Я села на постели, обхватив колени. Еще бы, если она так управляет своим катафалком! И… может, желтоватая кожа и тощая фигура подразумевают наличие какой–то болезни? Женщина в ее возрасте должна регулярно посещать врача.

Но за завтраком Гиацинта с Примулой выглядели более свежими, чем я после сорокапятиминутного сна. Поздоровавшись и протянув тарелку с тостами, Примула осведомилась о моей амнезии. Я туманно сообщила, что воспоминания постепенно проявляются, но несколько важных сведений, таких, как мое имя и адрес, по–прежнему недоступны. Сестры сочувственно кивали, пока я толстым слоем намазывала на тост повидло. Они дуэтом заверили, что очень рады моему обществу, но я понимала, что время истекает. Задерживаться в "Кельях" дольше завтрашнего дня нельзя. Папа и Ферджи ждали в Девоне, и мне хотелось попрощаться с Гарри. Не то чтобы мы расставались навсегда. Гарри будет приезжать проведать свою тетушку Руту и… меня. Он не вычеркнет Тессу из своей жизни! Передо мной проплыло лицо Шанталь, но я яростно отогнала от себя видение. Ничего с Гарри не случится! Я не позволю ему умереть, даже если придется объехать всю землю в поисках доброй колдуньи, которая оградит его защитными чарами.

— Боюсь, мы ведем не очень бурную светскую жизнь, — вздохнула Примула, — но Гранди, без сомнения, будут рады вновь видеть тебя.

Не успела я подыскать подходящий ответ, как вошел Страш с подносом, на котором высилась груда утренней почты. Верхний конверт украшал штамп авиапочты.

— Наконец–то весточка от Фиалки! — Гиацинта положила письмо рядом с тарелкой, и я без труда прочла имя на обратном адресе.

Миссис Артур Уилкинсон… Где–то я уже слышала это имя. Ах да, одну из подружек Ферджи звали миссис Уилкинсон… Но неприятное ощущение не исчезало. Когда Страш вышел из комнаты, Гиацинта протянула Примуле два листка. Счет за газ и смета на ремонт крыши.

С тяжким вздохом Примула положила их перед собой, затем повернулась к окну.

— Кто это там поднимается по ступенькам веранды? А-а, это, наверное, мистер Грант.

Энгус! Боже! А я даже не придумала, что бы ему такое сказать. Меня снова захлестнул страх. Страх, что не сумею заговорить с Энгусом, что…

— Как–то он по–простому, через заднюю дверь. Примула расправила кружева на своем черном шерстяном платье. Но пока Гиацинта собирала крошки от тостов, в балконную дверь постучали. За стеклом маячила голова вовсе не Энгуса, а Клайда Диз–ли. Перехватив мой взгляд, старик развязно подмигнул.

— Какая неприятность! — прошипела Гиацинта. — В любое другое время я была бы рада видеть этого человека, но сейчас… Милая Тесса, ты не могла бы, когда появится мистер Грант, проводить мистера Дизли на кухню, чтобы Страш показал ему серебряный чайный сервиз георгианской эпохи? Не тот, которым мы ежедневно пользуемся, а самый лучший, парадный. Мистер Дизли говорил, что может найти человека, который сумеет, — она стряхнула последнюю крошку, — починить носик.

Лицо мистера Дизли за стеклом исказилось, превратившись в красный воздушный шар, и он оглушительно чихнул. Рот его вытянулся в гигантский овал, ноздри раздулись до невероятных размеров. Достав темно–синий платок, мистер Дизли погрузил в него лицо и с минуту сотрясался в конвульсиях.

— Сенная лихорадка всехуже и хуже, — объявила Примула, открывая дверь, и тут же заговорила с кокетливой улыбкой: — По–моему, дорогой Клайд, из всех цветов только мы с Гиацинтой не доставляем вам беспокойства.

— Вот в этом вы не правы! — Мистер Дизли аккуратно затолкал платок в нагрудный карман. — Ваше присутствие тоже вгоняет меня в трепет.

Гиацинта недовольно пробурчала:

— Прим, тебе нужно выбить пыль из этого платья. Если Клайд подойдет к тебе слишком близко и снова начнет чихать, с каминной полки слетят все безделушки. В дверь звонят! Любопытно, кто бы это мог быть?

Она прекрасно знала кто. Интересно, как сестры представят мистеру Дизли своего партнера по карточной игре? Этот вопрос на какое–то время отвлек меня от иных мыслей, так что я даже не заметила, как в комнате появился Энгус. Пожав всем руки (его улыбка, обращенная ко мне, была не более чем мимолетной), он завел речь о своих тетушках из Данди. Не говоря об этом прямо, Энгус сумел создать впечатление, будто его шотландские тетушки были старыми знакомыми сестер Трамвелл.

— Так любезно с вашей стороны, что нашли время посетить двух выживших из ума старух, — соловьем разливалась Примула. — Как приятно! Вы обязательно должны выпить чаю и рассказать все последние сплетни! Дорогая Тесса, я очень надеюсь, что вы с Клайдом не будете смертельно скучать, но…

Все понятно, пришел черед моей реплики. Не сводя глаз с цепочки для часов, выглядывавшей из черно–желтой жилетки Энгуса, я забормотала какие–то глупости про отваливающийся носик чайника. Сестрицы подхватили моего бывшего работодателя под руки и потащили в гостиную, я же повела мистера Дизли на кухню, где у раковины, по локоть в мыльной пене, орудовал Страш.

— А, Страш, трудитесь, как вижу! — С моей точки зрения, мистер Дизли пытался завести непринужденную беседу (чтобы замаскировать смущение, вызванное тем, что я свирепо оттолкнула его руку, когда она случайно коснулась моего бедра), но дворецкий напрягся.

— На хозяек не грех и потрудиться, мистер Визг… Дизли.

— Приятно слышать. — Гость заложил большие пальцы за лацканы и продолжил еще более елейным голосом: — Полагаю, вы цените регулярный заработок, ибо, насколько я понимаю, ваше прежнее занятие не отличалось постоянством?

Мне ничего не оставалось, как молча внимать колкостям, которыми обменивалась эта парочка. Для того чтобы достать чайник из шкафчика, трех человек явно было многовато, а потому, помявшись у дверей, я извинилась и вышла в холл.

Первая Тесса ободряюще улыбнулась мне с портрета, и я прошептала в ответ:

— Как ты думаешь, где я могу отловить Энгуса и все ему рассказать? Так, чтобы сестры нас не подслушали…

Из гостиной доносились громкие голоса.

Воровато оглядевшись и убедившись, что Шанталь поблизости нет, я пригнулась к замочной скважине. В гостиной явно происходила какая–то ссора. Начитавшись глупых викторианских романов, я пребывала в убеждении, что карточный долг — это долг чести для джентльмена. Впрочем, Гиацинта и Примула не были джентльменами. Во всех смыслах этого слова. Одна гневно фыркала, а другая гневно щебетала. Только Энгус говорил спокойным, размеренным голосом.

— Успокойтесь, милые дамы, успокойтесь. Я ведь не просто так упомянул про своих тетушек. Смею заметить, они вполне вам под стать. Отсюда до Абердина не найдешь больших прохвосток, чем Джесси и Ида, точнее, я так думал, пока не встретился с вами. В сравнении с вами, милые леди, мои тетушки — жалкие любительницы! Их плутовство заключается лишь в том, чтобы отвлекать внимание, — делают вид, будто не слышат, суетятся, роняют вещи. Видели бы они вас! Трюк с вязанием — это просто шедевр! Лишняя петля — туз, спущенная петля — король! Гениально!

— Сущий вздор! — взвизгнула Гиацинта.

Я бессильно прислонилась к двери. Выходит, сестрицы Трамвелл — карточные шулеры! Любительницы играть по–крупному… но самое ужасное, что они и меня вовлекли в свои сомнительные махинации. Ну как я могла быть такой слепой?

— Если бы только дорогой папочка слышал, как нас унижают, — хныкала Примула.

Я представила, как она вытирает слезы вышитым батистовым платочком.

— Скажите, — задумчиво протянул Энгус, — зачем? Зачем вы этим занимаетесь? Джесси с Идой мухлюют ради озорства и только по маленькой. В их распоряжении нет Годфри, который ежедневно устраивает карточные сеансы, и нет соблазнительной девицы, на которую непрерывно оборачивались бы все эти ловеласы.

Я невольно стиснула ручку двери. Она чуть повернулась, и я едва не ввалилась в комнату. Хорошенького же мнения обо мне Энгус! В его глазах я — приманка. Может, он ошибается?.. Нет. Достаточно вспомнить, как сестрицы вчера наряжали меня, как суетились перед поездкой в Чейнвинд–холл… А тот разговор, что я подслушала в первую ночь? Они ведь прямо обсуждали, как я буду им полезна. Теперь все встало на свои места. Подумать только, а я‑то в своей очаровательной тупости поверила старушенциям, вообразила, будто они говорили о паре здоровых рук, которые помогут мотать шерсть или мыть Минерву. Мой собственный грех бледнел в сравнении с этим дьявольским замыслом! Неужели их стремление оставить меня в "Кельях" вызвано чисто эгоистическими мотивами? Я содрогнулась. Нежелание вызывать полицию и доктора, которое я бесхитростно приписала эксцентричности старых дев и их заботе о Страше, теперь представало совсем в ином свете. Я едва не застонала от унижения и злости. Как они посмели использовать меня в своих неприглядных целях?!

— Зачем? — настойчиво повторил Энгус. — У вас прекрасный дом, вот эта комната — настоящая жемчужина. Тут столько антикварных безделушек, настоящий музей! Если бы вы едва сводили концы с концами, ютились в ледяной конуре, я бы мог понять, но…

Милый Энгус, к чему гадать? Подобно твоим тетушкам Джесси и Иде, сестрицы Трамвелл жульничают из природного озорства. Приятное развлечение, куда веселее, чем разводить петунии или предаваться воспоминаниям о давно прошедшей юности.

— Я уже уведомила вас, мистер Грант, — раздался чопорный голос Гиацинты, — что вы несете полнейший вздор. И если моя сестра получит причитающиеся с вас деньги, мы будем рады предложить вам чашечку чая, прежде чем вы поспешите на лондонский поезд.

— Ведь прекратить это ничего не стоит. Одно–единственное слово, сказанное в нужном месте, и Годфри Гранди с позором вылетит из своего клуба. На всю округу станет известно, что в Чейнвинд–холле мошенничают. Кстати, я встретил Годфри именно в клубе, и, насколько понимаю, именно там он обделывает свои делишки. "Хотите сыграть в покер по–крупному? Я знаю двух старых дев, которые уверяют, что любого оставят без штанов… Какой настоящий картежник устоит перед подобным вызовом?

— Нельзя до такой степени не уметь проигрывать, мистер Грант, — вспугнутым воробьем зачирикала Примула. — Не могу понять, почему милый Годфри не может пригласить друзей провести спокойный вечерок…

Спокойный! В прошлый вечерок старушку едва не лишили девственности.

— Цыц! — Голос Энгуса набрал силу. — Или вы прекращаете мухлевать добровольно, или я это остановлю! Дело не в принципе, хотя я и считаю, что надо играть по правилам. Просто я боюсь, что в один прекрасный день вам — и вашей хорошенькой сообщнице — придется несладко. Достаточно нарваться на того, кто не захочет смириться, и, когда его оберут до нитки, он пойдет на все.

Ага! Как, например, герр Вортер. Воображение услужливо нарисовало зловещую картину: сестрицы Трамвелл, не ведая ничего дурного, идут в церковь, а сзади к ним подкрадывается герр Вортер с топором…

— Будем считать, что мы все друг другу сказали, — закончил Энгус. — Теперь можно и чаю выпить.

В комнате раздались шаги, и я отпрянула от двери. Послышалась трель звонка. Сейчас появится Страш или Шанталь, но я не могла заставить себя двинуться с места. Опять зазвучал голос Энгуса, на этот раз приглушенно:

— Давно у вас эта милая собачка? — Должно быть, он нагнулся погладить Минерву.

Я наконец вышла из столбняка и на цыпочках устремилась в другой конец холла.

Годфри Гранди! Одно это имя вызывало желание немедленно сполоснуть рот. Какая же я все–таки идиотка! Ведь сестры назвали его сквайром, могла бы догадаться, что он живет отнюдь не своим трудом. Даже если Годфри богат и жульничает из любви к искусству, это вовсе не извиняет его. Забавляться тем, как две почтенные дамы мухлюют в карты, — это просто свинство. Да, сестры Трамвелл достойны осуждения, но Годфри — настоящая паршивая овца!

Что же теперь? Мне не хотелось подниматься наверх — так я могла упустить Энгуса, но быть застигнутой в холле еще хуже. Самое разумное — укрыться в какой–нибудь комнате и быть начеку. Повернув ручку ближайшей двери, я оказалась в библиотеке — и не одна. У дальней полки стояла Шанталь с тряпкой в руке, но она вовсе не вытирала пыль. Цыганка склонилась над открытой книгой. Первой мыслью было ретироваться и поискать более подходящее убежище, но книги в кожаных переплетах напомнили мне, что даже самые невероятные открытия не должны отвлекать от главной цели. Я подошла к Шанталь — она даже не повернулась — и через ее плечо прочла заголовок: "Монашество в средние века".

— Не самый свежий бестселлер.

Шанталь с шумом захлопнула книгу. Не потрудившись объяснить, с какой стати она вместо работы почитывает исторические труды, цыганка водворила том на место. Может, вдобавок ко всем прочим достоинствам Шанталь еще тайком пробавляется научными изысканиями? Этого я уже не вынесу. Но, будучи не полной невеждой, я вспомнила, что средневековье просто напичкано колдовством. Возможно, Шанталь решила выудить из исторического фолианта парочку старинных проклятий?

— Могу я чем–нибудь помочь вам, мисс? Цыганка расправила белый фартук, повязанный поверх темно–синей юбки. Ну и наглость! Ведет себя так, словно и не запугивала меня прошлой ночью. Пока я оглядывала книжные полки, Шанталь достала тонкую книжицу оливкового цвета под названием "Род Трамвеллов". Я потрясенно уставилась на брошюрку. Да эта проныра все тут исследовала, пока размахивала тряпкой!

— Вряд ли она покажется вам особенно занимательной, — любезно предупредила Шанталь. — Ее написал в девятнадцатом веке местный священник, который тщательно пригладил факты. Самые лакомые кусочки — например, о том, на что пускались Трамвеллы, дабы заполучить монастырскую землю в период Реформации, — или переиначены, или полностью исключены. Рассказ о старике Синклере, пирате в облике миссионера, а также история про Тессу искажены до неузнаваемости.

— До неузнаваемости?

— Как глупо с моей стороны забыть, что вы ничего об этом не знаете. Вкратце, прилизанный вариант заключается в том, что ее отец, монах Тессаил, совершил самоубийство. Но между нами, — цыганка понизила голос до хриплого мурлыканья, — на самом деле его убили богобоязненные прихожане. И кто станет их за это осуждать, мисс! Они лишь честно выполняли свой долг, как и тогда, когда сжигали цыганские таборы. Убит! Тессаил был убит?!

— Самое забавное, мисс, что при всей справедливости казни монаха–прелюбодея нынешние селяне пойдут с вилами на всякого, кто позволит себе сказать правду. Потому что это не соответствует благостному образу патриархальной провинции, как Флаксби—Мид преподносят туристические агентства.

Из холла донеслись голоса. Прижав к себе книжку, я оставила Шанталь, не сказав больше ни слова. Бедный Тессаил и бедная девушка, что была матерью Тессы!..

В холле Энгус прощался с сестрами. Я решительно устремилась к ним. Теперь или никогда! Я должна найти подходящую причину поговорить с Энгусом наедине, но губы ни в какую не желали шевелиться. Энгус взглянул на часы и заметил, что у него масса времени, а потому может прогуляться пешком. На помощь мне пришла Примула.

— Через десять минут Страш закончит мыть машину, но если вы желаете добираться на своих двоих, мистер Грант, не сомневаюсь, что Гиацинта будет рада показать вам короткий путь по Тропе Аббатов. А мне надо поговорить с нашим другом Клайдом Дизли, который… — она теребила жемчужное ожерелье, — да, я думаю, он где–то здесь. А, вот и Клайд, наверное, ходил наверх в поисках… уборной.

Швырнув книгу в ближайшее кресло, я набрала в легкие побольше воздуха.

— Если Гиацинта не очень стремится прогуляться, я с радостью пройдусь. Мне ведь знакома дорога к Тропе Аббатов.

На том и порешили.

Несколько минут спустя я уже на всех парах мчалась прочь от дома, сзади отдувался и пыхтел Энгус. Мы миновали Страша, который в сарае драил катафалк. Я спиной чувствовала его подозрительный взгляд. Может, мне передались экстрасенсорные способности Шанталь? Флюиды, которые излучал Страш, определенно были враждебными. Значит ли это, что дворецкому не нравится, когда сестриц посещают мужчины?

Мы молчали, пока не отошли достаточно далеко. После того как дом скрылся за деревьями, Энгус схватил меня за руку.

— В своей записке вы сказали, что все объясните. Выкладывайте, мисс Филдс, если вас по–прежнему так зовут. Пожалуйста, все кровавые подробности для дядюшки Энгуса.

Я тут же рассказала обо всем без утайки. И моя история еще не подошла к концу, когда мы добрались до Тропы Аббатов.

— Голову вашего друга Гарри надо положить на колоду мясника, — проревел Энгус.

— Нет–нет, вы не должны его осуждать. Это я заставила Гарри ввязаться в чехарду.

— Тесса, вы поистине честная обманщица. — И он расхохотался. — Знакомство с вами стало настоящим ярким пятном в моем унылом холостяцком существовании. Но это не значит, что на месте вашего отца я не содрал бы с вас кожу живьем. Что бы сказал ваш папа, узнай он, что вы скрываетесь у самых изобретательных шулеров, какие когда–либо жили в Англии?

Как ни странно, я почему–то вдруг обиделась за старушек.

— Не надо относиться к ним слишком сурово, Энгус. — Я взяла его под руку. — Старость, наверное, смертельно скучный период жизни. Единственные развлечения — библиотека, пятичасовой чай и вязание. — Мои глаза встретились с глазами Энгуса, и я скривилась. — Ладно, вязание можете вычеркнуть.

— Стыдно, милая моя, торчать у замочной скважины.

— В доме хорошая слышимость. — Я откинула волосы назад. — Знаете, дворецкий как–то неприязненно посмотрел на нас. Возможно, он приложил ухо к стене и подслушал, что вы сказали старушкам.

— Уж наверняка! Но что это меняет? Уверен, он прекрасно знает, чем занимаются его хозяйки.

Энгус прав. Страш определенно выяснил распорядок сестриц, прежде чем решил под покровом ночи ограбить их дом. Возможно, Гиацинта с Примулой в тот вечер как раз отправились играть в карты. Мы шли по тропе, над головой шелестел зеленый свод, и незаметно меня объял леденящий ужас.

— Что такое, милая Тесса?

— Ничего. Просто от этого места у меня мороз по коже.

Мы остановились, Энгус приподнял мой подбородок.

— Возвращайтесь–ка домой, Тесса. Забудьте весь этот вздор, у вас есть любящий и любимый отец. К чему вам эта незнакомая женщина? Эх, если бы когда–нибудь на моем пороге появилось малое дитя, я хотел бы, чтобы это были вы.

Я уставилась на его серебряную цепочку, чтобы скрыть слезы.

— Энгус, если бы вам пришлось воспитывать меня, вы бы не смогли рыскать по антикварным лавкам в поисках очередных необычных часов. Вам пришлось бы забыть про свои милые чудачества.

— Кстати, по поводу чудачеств, — голос его стал задумчивым, — вам не кажется, Тесса, что, вопреки внешнему впечатлению, владелицы "Келий" не богаче церковных мышей?

Тишину разорвал яростный автомобильный гудок. Обернувшись, мы увидели машину мистера Дизли.

— Подбросить до деревни? Мне по пути, и я всегда рад услужить другу сестер Трамвелл.

— Отказываться не стану. Ходок из меня неважный, — отозвался Энгус.

Куда он так спешит? Мне ведь столько хотелось обсудить с ним! Пропавшую картину, страшное предсказание Шанталь… Энгус подмигнул мне и громко сказал:

— Очень рад знакомству с вами, юная леди, и надеюсь на скорую встречу.

Последнее, что я видела: Энгус возится с ремнем безопасности. Сверкающий "воксхолл" неторопливо покатил прочь, и рот мистера Дизли открывался и закрывался при этом куда быстрее, чем вращались колеса.

Так, пора устроить себе выволочку! Отвращать сестриц Трамвелл от неправедных занятий — это не мое дело… во всяком случае, пока не мое. Вот если выяснится, что я довожусь Гиацинте и Примуле родственницей, то можно будет взяться за их воспитание. А сейчас надо поспешить в "Кельи": черкну письмо папе с Ферджи и запишу все, что узнала о Лилии и Фиалке. Работа, конечно, та еще, но все равно, прежде чем в последний раз отправиться рыскать по дому, надо дождаться, пока все лягут спать. Ускорив шаг, я поравнялась с руинами. Что это? Уж не преподобный ли Хам прячется вон за той осыпающейся колонной? Он самый. Но почему преподобный делает вид, будто не замечает меня? Впрочем, если вспомнить его вчерашнее постыдное бегство из–за стола…

Пересекая лужайку, я увидела, как из дома выходит Шанталь. Навстречу мне, повизгивая от радости, бросилась Минерва. Пока я высвобождалась из ее жарких объятий, цыганка исчезла. Как и спустя полсекунды Минерва, которая прытко поскакала в сторону развалин. От мысли, что собачка спешит поохотиться на преподобного Хама, я приободрилась.

В холле было пусто, в гостиной тоже. Отлично! Раз сестер нигде не видно, можно подняться наверх, не опасаясь, что позовут поболтать или выпить чашку кофе. Несмотря на то что в душе я вынесла сестрицам оправдательный приговор, видеть их прямо сейчас мне не хотелось, поскольку раздражение их шулерской деятельностью помимо воли могло прорваться наружу.

В глубине дома что–то глухо звякнуло, и я буквально подпрыгнула. Должно быть, нервы и впрямь на пределе, если вздрагиваю даже от грохота упавшей на кухне кастрюли. На кухне… Но ведь… Я медленно подошла к французскому окну и прошептала:

— Если я расслышала этот звук, значит, какая–то стена кухни граничит с этой комнатой…

Ну да, так оно и есть! Ведь я уже слышала, как поет Шанталь. Но даже если моя догадка верна, странно, что звук с такой легкостью проходит через толстенную каменную кладку… Я внимательно осмотрела стену и едва сдержала изумленный возглас. В двух футах от края пыльных гардин обнаружился незаметный люк–оконце. Как, наверное, удобно подавать через него тарелки с сандвичами во время скромной семейной трапезы, когда всех слуг в доме поразила чума. Ставень был закрыт, но я бесшумно приподняла его и уткнулась взглядом в верхнюю часть кухонного шкафчика. Не так уж и удобно. Чтобы что–то подать, придется влезть на стремянку.

Выйдя в холл, я подобрала "Род Трамвеллов" и поднялась к себе. В детской положила книгу на тумбочку, решив почитать ее ночью, ожидая, когда заснут все остальные обитатели дома, и машинально коснулась запястья. Сегодня утром я не надевала браслет, но и на тумбочке его не было. Часы — подарок Энгуса — я тоже не стала брать с собой, но они мирно лежали на исцарапанной деревянной поверхности. Как–то подозрительно все это: сначала пропадают часы, потом возвращаются, а теперь куда–то подевался браслет. Либо я схожу с ума, либо кто–то вздумал поиграть со мной в кошки–мышки. Уж не тот ли человек, который запер меня в камине–тайнике? "Моль в шкафу" — как не стыдно, Страш! Жаль, что частный детектив Тесса Филдс здесь по личному вопросу, а то она бы уж вывела вас на чистую воду, господин дворецкий.

Но пора за дело! Я села за заляпанный чернилами письменный стол, вырвала лист бумаги из середины мятой тетради, достала из стаканчика карандаш и написала торопливое письмо. Торопливое потому, что не хотелось долго задерживаться на том утешительном вранье, из которого оно, собственно, и состояло. Ага! Вот конверт, а марку наклеит Гарри.

Теперь надо порыться в подсознании. Я вырвала из тетрадки еще один листок, квадратными буквами накорябала: "Фиалка" — и принялась лихорадочно писать, словно околдованная чарами Шанталь:

1. Миссис Гранди сказала, что я похожа на Фиалку.

2. Мод сказала, что сходство скорее не внешнее.

3. Мод состоит с ней в переписке.

4. Сегодня авиапочтой пришло письмо от Фиалки. Ее нынешняя фамилия Уилкинсон.

5. Фиалка однажды подарила Годфри дохлую лягушку…

6. "Отвратительная девчонка", как сказал Годфри, обратилась в католичество.

7. Катафалк, Уилкинсон…

Карандаш внезапно замер, и я уставилась на лист бумаги, словно увидела призрак. Разумеется, я не верила, будто моей рукой водила какая–то потусторонняя сила, так же, как не верила — я вздрогнула — в зловещую атмосферу Тропы Аббатов, когда ступила на нее в прошлый понедельник. Просто мой разум связал обрывки информации, которые… Но почему катафалк и фамилия Уилкинсон оказались вместе? И тут до меня дошло. По пути в Чейнвинд–холл Гиацинта сказала, что этот драндулет им продал гробовщик Уилкинсон, после того как полностью перешел на кремацию.

Значит, Фиалка породнилась с семьей гробовщика? Довольно мрачное родство. Но, возможно, она пошла на этот шаг от отчаяния — после неудавшегося союза, плодом которого явилась я…

Решив вырвать еще один лист, я потянулась за тетрадью и вдруг прочла в правом верхнем углу: "Фиалка Трамвелл". Трясущимися руками осторожно перелистнула обложку, кляня себя за то, что не осмотрела комнату раньше. Все записи в тетради оказались на французском. Не важно, на полках рядом с письменным столом полным–полно старых тетрадей.

Пристроив на коленях увесистую стопку, я за четверть часа просмотрела все. Две принадлежали Лилии. Я быстро переворачивала страницы, стараясь понять, что чувствовала эта девочка, которая совершенно не знала арифметики, но весьма грамотно писала, — по крайней мере, так считал ее учитель. Вспомнив, в каком возрасте сама проходила те же темы, я пришла к выводу, что Лилии тогда было лет восемь. Я бегло просмотрела "Латынь" Гиацинты, "Анализ литературных произведений" Примулы и взялась за "Композицию" Фиалки. Меж первых страниц притаился вложенный листок бумаги. На нем был изображен гроб, в котором сидели, взявшись за руки, два улыбающихся уродца. Под рисунком вычурным почерком вилась подпись: "Фиалка Трамвелл любит Артура Уилкинсона". Отлично, она влюбилась в гробовщика еще в детстве, а став взрослой женщиной, укатила из родного дома, из страны и даже сменила религию ради человека, которого ее семья считала недостойной партией. Все это вовсе не означало, что Фиалка не может быть моей матерью. Она могла пасть жертвой какого–нибудь проезжего донжуана, пока Артур устраивался в Америке. А может, сам Артур и был моим отцом?

Я задумчиво грызла кончик карандаша. С одной стороны, мне трудно было представить, чтобы Фиалка подбросила к чьей–то двери ребенка от дорогого Артура, но она явно обладала решительным характером. А если несвоевременная беременность угрожала разрушить отношения с любимым человеком, то можно понять, что Фиалка выбрала любимого, а не ребенка… Понять–то можно, вот только ребенок этот — я. И в таком случае меня ничто не связывает с настоящей матерью, а значит, не было никакого резона искать её… Именно эту мысль упорно пытался внушить мне Гарри.

Тишину детской прорезал нестройный бой часов, и я поняла, что скоро придется спуститься к обеду и предстать перед сестрами, не выдав, что знаю их преступную тайну. "Преступную тайну! Кто ты такая, Тесса, чтобы судить других?" — раздался насмешливый голос папы. Мне даже показалось, что он стоит у меня за спиной.

Но тут я вспомнила другое любимое изречение папы: "Людей любишь не вопреки их недостаткам, а благодаря им" — и улыбнулась. Я проникла в этот дом с целью найти свою мать и должна обрести ее, кем бы она ни оказалась: женой гробовщика миссис Артур Уилкинсон, Гиацинтой или Примулой Трамвелл, пусть это и невероятно звучит. Но ведь есть еще Лилия… Я вывела это имя на чистом листке, подумала, жирно подчеркнула и приписала внизу: "Отец так и не оправился после ее смерти".

Несколько минут я тупо смотрела на эти слова и вдруг осознала, что, собственно, больше ничего и не знаю о Лилии. Если бы портрет девочки соседствовал с портретами взрослых сестер, можно было бы сделать вывод, что она умерла в раннем возрасте, а так… Что ж, первым делом надо выяснить, когда скончалась Лилия. Задавать сестрам Трамвелл наводящие вопросы неразумно — они сочтут странным интерес, который проявляет к истории их семейства девица, страдающая амнезией. Придется сделать решительный шаг.

В детской стало душно. Я открыла окно и выглянула в сад. От деревьев, сияющих после вчерашнего дождя, веяло спокойной невинностью. С вяза шумно вспорхнул дрозд, присел на краю солнечных часов, а потом улетел прочь. Кто это вспугнул птицу? Кошка? Я пошарила глазами по клумбам и наткнулась на Берти, притаившегося за скамейкой. Опять этот мальчишка! Он что, в Робина Гуда играет? Повинуясь внезапному импульсу, я высунулась из окна и крикнула:

— Шериф схватил Большого Джона и брата Така!

Над скамейкой показалось изумленное лицо Берти.

— Вот это да, откуда вы узнали, мисс?

— Я все знаю. Почему ты не попросишь своего друга поиграть с тобой?

— Фреда?

— А у тебя есть другой?

— Вы имеете в виду Рикки? Фред его больше не любит.

— А если сестры Трамвелл увидят, как ты тут крадешься, они больше не будут любить тебя. Так что лучше сматывайся отсюда.

Оставив окно открытым, чтобы в детскую хоть немного попало солнце, я вышла в коридор. Может, осмотреть комнаты? Вдруг удастся отыскать портреты взрослых сестер. Я на цыпочках двинулась по коридору, открывая двери одну за другой, — пустота, всюду девственная пустота. В комнатах не было даже мебели. В прошлый раз, тычась в двери в поисках туалета, я подумала, что сестры поступили разумно, оставив несколько комнат пустыми. Но теперь от вида голых стен в душу начало закрадываться нехорошее предчувствие.

Ну вот наконец–то! Хоть одна обставленная комната. И к тому же явно жилая. Повсюду черная лакированная мебель и гобелены в восточном вкусе, которые совершенно не гармонировали с темно–красными обоями, разрисованными гиацинтами. В следующей комнате обнаружился большой шкаф для постельного белья. А потом я очутилась в изысканной комнате с примулами на бледно–голубых обоях, где стояла кровать с балдахином и огромный, украшенный резьбой шкаф. Гм… Насколько я помнила, ни в одной из предыдущих пустых комнат не было обоев с цветочным рисунком. Скрип, донесшийся снизу, заставил меня выскочить в коридор. Я постояла, прислушиваясь. Тишина. Следующая дверь была мне знакома — она вела в ванную. Странно… Могу поклясться, что вчера я заглядывала в комнату с цветочными обоями…

Ага! Вот и она. Совсем пустая, если не считать выцветших лиловато–синих гардин на окнах, впитавших в себя цвет и аромат фиалок, украшавших стены. Даже скамеечки нет. Я задумалась. Если Фиалка никогда и не приезжала сюда в отпуск, логично предположить, что ее комнату будут на всякий случай держать наготове.

А вот в соседней комнате скамеечка имелась. Она была придвинута к дальней стене. Прямо над ней висел простой латунный крест. Я стояла в дверях, разглядывая лилии на обоях, когда чья–то рука коснулась моего плеча. Я чуть не заорала от ужаса.

— После смерти Лилии отец часто приходил сюда и молился.

Гиацинта говорила так, словно по комнатам мы прогуливались вместе. Ее черные блестящие глаза были устремлены на крест. Нет худа без добра. Теперь–то я имею полное право спросить. С губ слетел едва слышный шепот:

— А как умерла ваша сестра?

Поначалу казалось, что Гиацинта не собирается отвечать. Но через несколько секунд она прошла в комнату, остановилась в центре и заговорила, не глядя на меня:

— Наверное, можно сказать, что Лилия пала жертвой нашего семейного проклятия.

Глава двенадцатая

— Что?!

— Лилия упала с лестницы, как когда–то, много лет назад, Тесса.

У меня вырвался судорожный вздох.

— Бедная ваша мама. Ведь нет ничего хуже, чем…

— Она ни разу не позволила себе слабости. Ни разу не заплакала. Понимаешь, ей ведь надо было заботиться об отце. Он поседел за какую–то неделю. Знакомые думали, что знают его, что больше всего на свете папу интересуют хорошее вино и изящные жилетки. Но на самом деле смыслом его жизни были мы, дети. Да и сам он был вечным ребенком. Именно отец повесил в детской качели. Наш дом буквально звенел от смеха. Особенно заразительно хохотала Лилия. Совсем как ты, Тесса. Даже сейчас я иногда слышу… ее веселый смех, а затем крик… Но хватит об этом! — Гиацинта повернулась и подошла ко мне. — Это было очень, очень давно.

Она смеялась, а потом упала и умерла… Значит, Лилию не выгнали из дома разгневанные родители, узнав о ее беременности. Если только… если только она не вела себя настолько дерзко и вызывающе, что начисто все отрицала и кто–то в гневе подошел к ней сзади и столкнул девушку с лестницы. Я поежилась.

— Какая ужасная случайность.

— Да.

С чем Гиацинта соглашалась? С тем, что это было ужасно? Или с тем, что случайность?

Ферджи считает, что расспрашивать о чужом горе — все равно что копаться в чужой сумочке, но я не унималась:

— А Лилия была молода, когда это случилось?

— Разумеется.

Почему "разумеется"? Старые люди тоже падают с лестниц.

— Сколько ей было лет? — спросила я. Гиацинта взяла меня за локоть и вывела из комнаты.

— Пойдем. Не будем ворошить грустное прошлое. Шанталь уже приготовила обед, а потом, думаю, ты поможешь мне в саду с прополкой. Свежий воздух — лучшее средство от любых хворей.

Она не только не желала говорить о Лилии, но и последней фразой словно намекала, что я слишком задержалась в "Кельях". Я торопливо двинулась к лестнице, слушая объяснения Гиацинты о том, что поскольку и Страш, и Шанталь на вечер взяли выходной, то сейчас мы поедим плотно, а вечером обойдемся лишь холодными закусками.

После обеда, который прошел почти в полном молчании, — Примула была на удивление тиха и сосредоточенна, — я действительно отправилась с Гиацинтой пропалывать розы. Мы стояли рядышком на коленях, вгрызаясь тяпками во влажную землю, а солнце ласково пригревало наши спины. Я думала о милой маме. О тех давних временах, когда она работала в саду, а я сидела рядом и бросала камешки в детское ведерко. Как правило, когда я вспоминала маму, чувство утраты отзывалось лишь тупой болью, но сейчас оно напоминало свежую кровоточащую рану — будто чья–то безжалостная рука вытащила его на поверхность, подобно сорнякам, которые я выдергивала из земли.

Остаток дня тянулся медленно, и я поймала себя на том, что считаю минуты до той поры, когда смогу встретиться на развалинах с Гарри. Если только смогу… Ровно в шесть часов Страш, подав салат с ветчиной, сыр и печенье, объявил, что через полчаса они с Шанталь уходят.

— Желаем приятно провести вечер, — напутствовали сестры.

— Спасибо. Я считаю, что сеансы психотерапии приносят мне большую пользу.

Дворецкий смахнул в ладонь крошки со стола и вышел, бесшумно ступая босыми ногами.

— Я так рада, что у него есть эта отдушина. — Примула ковырялась в листьях салата.

— Но мне казалось, — не удержалась я, — что вы не верите в психотерапию.

— В доморощенную верим, — отозвалась Гиацинта. — Пожалуйста, Тесса, подай пикули.

Кто же согласился врачевать душевные недуги Страша? Какая–нибудь сердобольная домохозяйка? Шторы на окнах не были задернуты; покосившись в окно, я опять испытала чувство, будто кто–то наблюдает за мной, притаившись в саду. Берти? Но когда сегодня утром я поймала его за игрой, никакого страха и в помине не было. Лужайку пересекла Шанталь, на голове ее развевалась косынка. Наверное, отправилась развлекаться в какой–нибудь паб.

Покончив с едой, мы переместились в гостиную, и тут мне пришлось вступить в схватку с собственным нетерпением. Сестры погрузились в чтение, предложив мне "Послушную дщерь" и хором уверяя, что это очень успокаивающая вещь. Я уткнула в книгу горящее лицо и принялась тупо переворачивать страницы, не в силах прочесть ни слова. Мы с Гиацинтой сидели на одном диванчике, Примула расположилась напротив. Я на мгновение подняла голову и увидела, что рука Примулы покоится на раскрытой книге. Спустя пять минут я снова вскинула глаза — рука лежала на том же месте.

На этот раз Примула перехватила мой взгляд и захлопнула книгу.

— Никак не могу сосредоточиться. Милочка, куда подевалась Минерва? Может, удрала из дома, когда уходили Страш и Шанталь? Пойду–ка поищу ее.

Минут через десять она вернулась и сообщила, что собаки нигде нет. А Клайд Дизли посоветовал сегодня утром приглядывать за Минервой, так как за последнюю неделю в деревне похитили несколько животных.

— Вспышка преступности во Флаксби—Мид? — фыркнула Гиацинта, но лицо у нее сделалось озабоченным.

— Дорогая, давай ты с Тессой осмотришь развалины и Тропу Аббатов, а я поищу в другой стороне. — Примула вновь скрылась за дверью.

Полчаса поисков и призывов не дали никакого результата — Минерва как сквозь землю провалилась. Я начала опасаться, что вскоре в "Кельи поступит записка с требованием выкупа. Оставив Гиацинту кружить по саду, я вернулась в дом. При таком количестве комнат собака вполне могла мирно спать где–нибудь в укромном уголке, и взволнованная Примула ее просто не углядела. Сначала я обыскала кухню, затем столовую и гостиную в надежде, что Минни зашла туда после того, как мы отправились искать ее. Никаких следов. Тогда я стала открывать все двери подряд.

Нижние комнаты были пусты, так же как и верхние… Внезапно у меня перехватило дыхание, словно кто–то заехал мне в солнечное сплетение. Энгус был совершенно прав, когда предположил, что сестры Трамвелл испытывают финансовые затруднения… Видимо, они вынуждены были продать мебель, чтобы оплатить карточные долги!

И тут я спросила себя, а так ли уж добровольно они выбрали себе слуг. Бывший грабитель и цыганка никогда бы не стали членами респектабельного Женского хора. В голове моей словно раздался щелчок. Годфри Гранди наверняка знает о финансовом положении сестер, но молчит по каким–то своим соображениям. Я была абсолютно уверена, что миссис Гранди никогда не бывала в "Кельях" дальше гостиной. Мод Крампет, видимо, заглядывала крайне редко, а Клайд Дизли… Как много известно этому человеку? Клайд Дизли… так ведь он же торговец антиквариатом! Может, именно он и скупает мебель и прочие ценные предметы? Или по крайней мере оценивает их. Эта книга, которую вчера дала ему Примула, "Эвелина", том первый, — действительно ли она дала ее почитать другу мистера Дизли или он брал ее для будущего клиента? Сегодня утром, когда мне было велено показать ему фамильное серебро, действительно ли нужно было починить носик у чайничка или предполагалось выставить чайничек на аукцион? Горе я луковое, а не детектив! Детектив в розовых очках. Мне понравилась мысль, что в этом старом доме обитают привидения, но могла бы догадаться, что одно из них зовется нищетой…

Я словно приросла к полу. Через перила перегнулась Примула и, увидев меня, удивленно вскрикнула, но я была не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Все, что могла, — это лишь тупо таращиться на нее.

—- Тесса, дорогая, как же ты меня напугала! Я думала, ты еще в саду. Минни на дорожке нет, и я решила посмотреть на чердаке.

Послышались шаги. В холл вошла Гиацинта и угрюмо сказала, что никаких следов Минервы не обнаружила. Примула спустилась по лестнице, едва не ломая от отчаяния руки.

А что, если Минни действительно пропала? Как перенесут старушки потерю любимой собаки? Разве мало было в их жизни утрат? Да, они вели себя глупо и неосмотрительно, но ведь каждому требуются в жизни небольшие развлечения. Я порывисто шагнула к сестрам, стоявшим плечом к плечу, и обняла их.

— Минни вернется, непременно вернется. Вот увидите! Она отправилась поиграть со своим дружком, как и в последние две ночи.

Я приготовила чай и, проходя с подносом по холлу, услышала телефонный звонок. Это была Мод, она интересовалась, как у меня дела. Очень любезно с ее стороны, но я была рада, что она не стала болтать, а почти сразу попрощалась, сказав, что торопится к миссис Гранди, которая, похоже, на грани очередного приступа. Видимо, этим и объяснялась некоторая напряженность в голосе Мод, но вряд ли она будет и дальше верить в мою затянувшуюся болезнь.

В десять часов Гиацинта предложила лечь пораньше. Я благодарно вздохнула. К трем часам, когда Гарри придет на развалины, сестры будут крепко спать. А если я наткнусь на возвращающихся Страша или Шанталь, то с чистым сердцем смогу сказать, что ищу пропавшую Минерву. Правда, цыганка может счесть это объяснение не слишком оригинальным, но ведь она сама прошлой ночью занималась тем же самым.

Я поднялась в детскую и, не раздеваясь, легла на кровать. Проверила, на месте ли письмо домой, раскрыла "Род Трамвеллов" и незаметно задремала…

Когда я открыла глаза, мне показалось, что я проспала несколько часов, но мой хронометр показывал лишь без четверти одиннадцать. Я завела его и, снова уткнувшись в книжицу, добралась до главы о Тессе Трамвельян. Борясь со сном, я быстро просматривала текст. Автор приводил множество примеров благородства Тессы: она и беззаветно любила родных, и ухаживала за больными во время эпидемии скарлатины, и не покладая рук вышивала напрестольное покрывало, и была щедра к беднякам. Ангел небесный, да и только. Но с каждой страницей у меня, как и говорила Шанталь, усиливалось чувство, что автор рассыпался бы в льстивых похвалах, даже если бы Тесса была каннибалкой и тешилась массовыми убийствами. Кстати об убийствах — о брате Тессаиле не было сказано ни слова, за исключением упоминания, что отец Тессы умер до ее рождения. Я дошла до смерти Тессы и с радостью узнала, что она скончалась в весьма почтенном возрасте — далеко за восемьдесят. Цыганское проклятие явно припозднилось.

Я поправила подушку, и что–то зашуршало у меня под рукой. Это был сложенный листок бумаги, я с удивлением развернула его. Печатными буквами было выведено: "Если я тебе понадоблюсь, вывеси в окне что–нибудь оранжевое". Внизу размашистая, неразборчивая подпись. Что–то вроде "Твой Гарри". По телу разлилось приятное тепло. Гарри беспокоится, почему я не появилась на развалинах в предыдущие две ночи.

Как же он умудрился влезть в комнату — видимо, по яблоне? Как удачно, что окно было открыто. Я аккуратно сложила листок и сунула его поглубже под матрас. Стрелки на часах показывали половину второго. Неужели я так зачиталась? Если бы удалось узнать правду о Тессе, возможно, тогда у меня в руках был бы ключ к разгадке моего происхождения…

Прошлым вечером, во время разговора с Мод, у меня возникло чувство, будто я упустила что–то очень важное. Быть может, до своего отъезда из "Келий" я так и не пойму, что же именно упустила, а уезжать надо уже завтра. Сколько можно симулировать амнезию. И все же не хотелось уезжать, так и не найдя ответа на свои вопросы, которые плодились с каждым днем, проведенным в этом старом и необычном доме. Странно, но многие из этих вопросов не имели никакого отношения к моему происхождению… Я вздохнула. Времени остается совсем мало, и надо сосредоточиться на главном.

До сих пор я надеялась, что картина, висевшая прежде на месте портрета французского маркиза, имеет какое–то значение, что на ней окажется лицо, похожее на мое, но теперь мне было ясно: ее с тем же успехом могли просто–напросто продать. И все же, если портрет в доме, то, скорее всего, он на чердаке.

Я осторожно продвигалась к лестнице на чердак, держа в руке свечу, которая прожигала маленькую бледную дырочку в бархатной тьме коридора. Когда я поравнялась с комнатами Гиацинты и Примулы, ноги мои сами собой остановились, что было крайне глупо и неосмотрительно с их стороны. Откуда–то доносилось слабое гудение голосов. От испуга я чуть было не юркнула обратно в детскую, но здравый смысл подсказал, что сестры, видимо, заснули, не выключив радио. Я подкралась к двери, из–за которой слышался гул, пытаясь припомнить, чья это комната — Гиацинты или Примулы. Впрочем, не имеет значения. Голос не мог принадлежать ни одной из сестер. Говорил мужчина. Так и есть — радио.

Давай же, Тесса, пошевеливайся! Я добралась до чердака, радуясь, что захватила спички на тот случай, если свечка вздумает погаснуть. Эта дрянь так и поступила, а спички оказались отсыревшими, и я извела четыре штуки, пока наконец снова не зажгла свечку. Старательно прикрывая пламя, едва не обжигаясь, преодолела последние ступени и толкнула дверь. Два часа! Времени оставалось все меньше. Свечку я пристроила на большом чемодане рядом с окном. Именно здесь стояла Шанталь. Помнится, она еще подобрала с полу какую–то картину и положила на чемодан…

На чемодане и в самом деле лежала картина, я наклонилась и подняла ее. Из желтого сумрака на меня смотрело лицо. Лицо, которое я, быть может, узнала бы, если бы кто–то не водрузил на его обладателя пышный парик, широкополую черную шляпу и черную повязку на глаз. Зачем? Трясущимися пальцами я поскребла холст и поднесла картину поближе к пламени свечи. Нога моя коснулась чего–то мягкого. Наверное, старый коврик… Я попыталась отпихнуть его, но коврик не сдвинулся с места. Глаза скользнули вниз. Это был вовсе не коврик, а Минерва.

Картина, какую бы тайну она ни таила, может подождать. Я опустилась на пол и положила голову Минни себе на колени. Желтые глаза были подернуты пеленой.

— Очнись, старушка! — прошептала я, поглаживая уши собаки.

Внезапно меня посетила ужасная мысль: а что, если собаку никто не похищал? Что, если ее просто отравили?! Я начала трясти Минни, она недовольно приподняла голову. Какая же я дура! Если Минерву отравили, то тряской делу не поможешь. Но как она очутилась на чердаке? Приползла сюда, чтобы… чтобы умереть?..

Глава тринадцатая

Умереть! Нет, бедная Минерва не умрет! Как хорошо, что я вовремя наткнулась на нее. Самое трудное — спустить собачку вниз, идти придется в кромешном мраке, поскольку нести одновременно и Минни и свечу невозможно. Спуск был долгим и медленным, но за это время я успела все хорошенько обдумать и прийти к выводу, что не стоит тревожить сестер. Пожилых людей не рекомендуетсябудить посреди ночи дикими криками и дурными известиями. Вот если мне не удастся привести Минни в чувство, тогда я разбужу старушек, но сначала попытаюсь управиться сама.

Я отнесла Минни на кухню и уложила в большое кресло у камина, после чего приготовила крепкий растворимый кофе, использовав для этого чуть теплую воду. Разжав мощные челюсти Минервы, влила жидкость в ее неблагодарную глотку. Вырвавшееся из глубин собачьего желудка урчание не могло меня остановить: чем горше лекарство, тем оно полезнее. Я так и сказала Минни, и чудо произошло. После третьей кружки кофе Минерва бодро подскочила и рванулась к садовой двери, требуя, чтобы ее немедленно выпустили.

Натура человеческая переменчива, и мой восторг по поводу внезапного выздоровления Минервы быстро пошел на убыль. Если она увяжется за мной к развалинам, то поднимет такой гам, что разбудит не только мертвых монахов, но и сестриц Трамвелл. Однако я жестоко ошибалась. Минерва улизнула в темноту еще до того, как я пересекла лужайку. Если Гарри дождется меня, я, так уж и быть, прощу неблагодарную собаку. Но если Гарри ушел, тогда другое дело, придется высказать Минерве все, что я о ней думаю, В темноте циферблата часов было почти не видно, а во время реанимации Минервы я не удосужилась взглянуть, который час.

Вот и развалины. Одна из теней отделилась от прочих и направилась в мою сторону.

— Где тебя черти носят? — сварливо буркнул Гарри, и от его недовольного тона у меня словно крылья за спиной выросли.

Я стрелой преодолела расстояние, разделявшее нас, и повисла у него на шее, не забыв впиться в его губы поцелуем оголодавшей вампирши. Секунд пять Гарри крепко прижимал меня к себе, а потом — вот бесчувственное создание! — решительно оттолкнул.

— Опоздала всего на две ночи и на два с половиной часа, — холодно сообщил он, взглянув на часы. В отличие от моих они были современными, со светящимся циферблатом.

— Но я же не обещала, что приду в какую–то определенную ночь, — возразила я.

— Так же, как не опаздывать на три часа! — отрезал Гарри. — К твоему сведению, уже почти шесть.

— Не может быть! Твои часы, наверное, неправильно идут, или…

О нет! Я вспомнила про ощущение, будто проспала дольше, чем показывали часы. Видимо, старинный хронометр Энгуса попросту остановился, а я, даже не заметив этого, завела его.

Прошмыгнув мимо Гарри, я села на обрушившийся кусок стены. Влажный и холодный камень ничуть не улучшил моего настроения. Между двумя искрошившимися колоннами проступало розовеющее небо. Гарри сел рядом. Его рука на мгновение зависла у меня над головой, словно собираясь отвесить подзатыльник, затем нежно коснулась моих волос.

— Прости, Тесс. Я вовсе не сержусь, просто очень беспокоился. Не пора ли оставить свою навязчивую идею? Ведь ты ничего не нашла, правильно?

— Почему ты так уверен? На самом деле со времени появления в "Кельях" я выяснила уйму интересных фактов, один из которых имеет непосредственное отношение к тебе.

Я ссутулилась.

— Откуда этот тон? — Гарри оставил в покое мою голову и занялся руками. — Тесса, ты знаешь, как сильно я за тебя беспокоюсь. — Его ладонь ласково сжала мои пальцы, голос был нежен. — Если мои поступки заставили тебя думать иначе, то это только потому…

Что он такое говорит?

— Так ты знал! — воскликнула я, вырываясь. — Ты ведь знал, негодяй, когда я решила проникнуть в "Кельи", что твоя любовница–цыганка подвизается там в роли служанки… — Голос мой затих. Изумление на лице Гарри было столь неподдельным, что я устало опустилась на камень и неуверенно коснулась его рукава. — Прости, Гарри. Это подло с моей стороны. Если бы ты знал, что Шанталь работает в "Кельях", ты бы меня предупредил. — Гарри продолжал молчать. Я угрюмо оглядела развалины. — Ты ведь видел ее, когда прошлой ночью приходил сюда? И эта встреча не застала тебя врасплох, так? А что она? Шанталь видела тебя? Ты с ней говорил? — Теперь моя рука вцепилась в его рукав, я презирала себя за отчаяние, сквозившее в голосе. Лицо Гарри, освещенное первыми робкими лучами солнца, было таким прекрасным. — Это настоящая комедия ошибок.

— Нет, — он покачал головой. — Она меня не видела, и мы не разговаривали. Ее присутствие, конечно, усложняет положение, но раз Шанталь до сих пор не выдала тебя, думаю, ты можешь быть уверена, что она этого не сделает и впредь.

Мужчины — такие легковерные создания, но я не стала развивать тему Шанталь. Очень кстати вспомнив про письмо к папе, я протянула конверт Гарри. Он сунул его в карман джинсов и вновь принялся гладить меня по голове. Я почувствовала себя в безопасности, впервые за последние дни, что было довольно странно, потому что, в сущности, мне ничто не угрожало. Даже если бы Шанталь выдала меня, то самое большее, что пришлось бы пережить, — это жгучий стыд. Если кому и грозили настоящие неприятности, так это Гиацинте и Примуле.

— Гарри, я беспокоюсь о сестрах Трамвелл. В среду вечером мы ездили играть в карты в Чейнвинд–холл к местному сквайру, и, хотя Гиацинта с Примулой выиграли, боюсь, им не всегда сопутствует удача, поскольку они продали почти всю мебель и теперь принялись за серебро и книги. И самое неприятное в этом… Ты не поверишь, кто был среди гостей…

Гарри рассмеялся и закрыл мне рот рукой.

— О, Тесса! Твое воображение — это просто ведьмин котел.

Я оттолкнула его руку.

— Говорю тебе, эти женщины играют по–крупному, и более того, они занимаются шулерством. Надо отдать им должное, сестрицы подходят к этому весьма творчески, но кое–кто сумел догадаться про их шахер–махер. И этот кто–то — Энгус Грант!

— Тот человек, у которого ты работала в "Наследии"?

— Именно!

— Насколько я понимаю, он тебя не выдал. — Гарри встал и принялся вышагивать перед моим носом. Было уже достаточно светло, чтобы я могла разглядеть толстый вязаный свитер оливкового цвета и линялые старые джинсы. — Ты говоришь, Грант заметил фокусы твоих благодетельниц. Он что, тут же поднял шум? — Голос его не сулил ничего хорошего.

Я испуганно подумала, что Гарри теперь будет считать "Кельи" игорным притоном и постарается вытурить меня оттуда, пока две милые старушки не уничтожили остатки моей добропорядочности. (Милые! Гиацинту с Примулой можно назвать какими угодно, но только не милыми…)

— Энгус настоящий джентльмен, он никогда не пойдет на публичный скандал, если этого можно избежать. В Чейнвинд–холле был еще один человек, некто Фриц Вортер, который чуть не нанес Примуле… э–э–э… телесные повреждения… Энгус приезжал вчера, чтобы усовестить и предупредить сестер…

Мои слова перебил далекий душераздирающий вой. Я испуганно взглянула на Гарри.

— Наверное, какое–то животное. Попало в ловушку или еще что–нибудь… — Гарри помог мне встать. — Пойдем посмотрим.

— Это, должно быть, Минерва, собачка из "Келий". Я недавно нашла ее на чердаке, бедняжка была в полубессознательном состоянии. Мне казалось, что Минерва полностью оправилась, иначе я ни за что бы не выпустила ее из дома.

Гарри настороженно прислушивался. Окрестности снова огласил мучительный вой. Гарри потащил меня вперед.

— Я был не прав! Так воют не от боли. Это больше похоже на…

— На что?

Мы перелезли через разрушенную стену. Если что–нибудь случится с Минервой, старушки не переживут!

— На ужас. Собака до смерти напугана. Слушай! Звук доносится с аллеи. Пошли! — Он потянул меня к Тропе Аббатов.

Господи, неужели нашелся человек, способный покуситься на безобидную Минни? Похоже, что так. Кто–то явно желал собаке зла. Только сейчас я сообразила, что чердачная дверь была плотно затворена. Минерва не могла закрыть ее, сама дверь тоже не захлопнулась. Кто же поднимался ночью на чердак? Примула говорила, что туда редко заглядывают. Шанталь? Но цыганки не было дома.

Листья на вязах были почти черного цвета. Покров из ветвей не пропускал ни лучика света. Тайное перешептывание деревьев стало громче, когда мы ступили под их сень. Воздух на Тропе Аббатов был холодным и каким–то липким. И почему я так ненавижу это место? Только ли потому, что оно пропитано моей ложью? Я вернусь в "Кельи", признаюсь во всем сестрам и попрошу их о прощении.

Разве такая мелочь, как шулерство в картах, может сравниться с моим обманом?

— Гляди, Тесса! — хрипло выдохнул Гарри.

В самом центре Тропы Аббатов на земле простерлась тень. Тень… размером с человека. Неестественно вывернутые ноги прикрывала темно–коричневая ряса. Лицо закрыто капюшоном. Ряса подвязана тонкой бечевкой. Облачение монаха. Этот человек в сильном подпитии возвращался с костюмированной вечеринки и упал? Но кого могло занести в это безлюдное место в такой неурочный час? Гарри протянул руку, чтобы откинуть капюшон, и я едва сдержала крик. Остановись, время! Остановись или поверни вспять, вернись к тому дню, когда я впервые попала во Флаксби—Мид.

Я сделала движение, чтобы перехватить руку Гарри, но вместо этого ткнулась во влажную коричневую ткань. Поднесла ладонь к лицу. Она была в крови…

— Бедняга, — прошептал Гарри.

Я перевела взгляд на лицо человека и судорожно сглотнула. Где–то совсем рядом снова завыла собака.

— Энгус, — прошептала я, касаясь его лица. — Не умирай. Пожалуйста, не умирай, Энгус. — Слезы капали мне на руки. — Это Тесса, я люблю тебя, Энгус.

— Энгус Грант, — тихо сказал Гарри. — Посторонись, Тесса. Он едва жив. Ему нужен воздух. Будь умницей, сбегай за подмогой. Вызови "скорую помощь" и полицию. Я останусь с ним.

Полиция… Она найдет, кто это сделал, выяснит, кто нарядил Энгуса в этот ужасный костюм, кто завлек его сюда. Но мне все равно, кто и зачем это сделал, если только…

— Я не могу его бросить!

— Тесса, послушай, тебе нельзя здесь оставаться. Маньяк, возможно, скрывается где–то поблизости.

Я нащупала ладонь Энгуса и принялась ее растирать. Какая она холодная. Ох, если бы я только могла привести его в чувство, оживить… Сквозь слезы я видела, как белые губы пытаются что–то произнести. Раздался едва слышный вздох, я нагнулась еще ниже и уловила слабый шепот:

— …собачка.

— Да, Энгус, это она сообщила нам, что вы попали в беду. Но теперь с вами все будет в порядке.

В уголках губ выступила розовая пена.

— …собачка… Мин…

— Что собачка? — тихо спросил Гарри. Глаза Энгуса открылись, и он в упор посмотрел на меня. Губы его раздвинулись в улыбке.

■— Тесса, детка, я так рад, что ты здесь. — Энгус говорил с усилием, но отчетливо. — Мнимый друг… звонок… женщина хочет покончить с собой… повеситься в этом месте… скажи им, что мне очень жаль… я никогда не умел держать рот на замке… скажи им, что я очень люблю двух своих тетушек…

Он умер. Никогда прежде я не видела умирающих, но теперь точно знала: Энгус только что умер. Это была моя вина. Я одна во всем виновата, ибо Энгус вернулся, чтобы встретиться со мной. Да, он сказал сестрам, что хочет прекратить их карточные безобразия, но он не стал бы устраивать травлю…

— Тесса, мне очень жаль, но не думаю, что его можно было спасти, даже если бы мы подоспели раньше. Бедняга… У него есть другие родственники, кроме тех двух тетушек в Данди?

Рука, которую я подняла, чтобы вытереть лицо, замерла в дюйме от щеки.

— Откуда ты знаешь, что они живут в Данди?! Ладно, неважно. Какое это имеет значение. — Я потерла глаза. — Кто бы это ни сделал, он за это заплатит!

— Нам следовало спросить его, узнал ли он нападавшего. По крайней мере мы знаем, что это женщина, она заманила его на тропу, пообещав повеситься на дереве.

Женщина…

— Судя по всему, — Гарри провел над грудью Энгуса, не касаясь ее, — его закололи. Полагаю, было бы слишком большим оптимизмом надеяться, что убийца выронил нож, когда на него бросилась собака.

— Нет! — воскликнула я. — Нет, Гарри, нет! Я не желаю слушать о таких ужасах. Энгус, он…

Шорох, раздавшийся неподалеку, заставил нас вскочить. Убийца возвращался! Зачем? Чтобы подобрать орудие убийства или устранить свидетелей на тот случай, если Энгус сказал слишком много? Я вспомнила, как мы с Гарри стояли друг против друга на Тропе Аббатов, а Примула продиралась сквозь заросли…

Что–то с глухим стуком упало у меня за спиной, я резко обернулась. На земле лежал Берти.

— Это не я, — захныкал мальчик. — Честное слово, не я! И я ничего не видел. Скажите всем, что я не виноват.

— Не болтай чепухи, Берти! Никому и в голову не придет, что это сделал ребенок.

Облегчение, смешанное с горем, придало моему голосу неожиданную резкость. Гарри развернул меня так, чтобы Берти не мог видеть тело Энгуса. Но мальчик, даже не удосужившись отряхнуться, обогнул нас.

— Он мертвый? Мертвый?!

Гарри кивнул. Отпихнув ногой упавшую ветку, он взял Берти за руку и оттащил на обочину.

— Ты мужественно ведешь себя, старина, но убийство, особенно на голодный желудок, слишком тяжелая пища. Полежи–ка на травке.

— Я не собираюсь терять сознание, — дрожащим голосом произнес Берти. Что верно, то верно. Судя по виду, его скорее тошнило. Лицо мальчика цветом напоминало лежалые водоросли.

Присев на корточки, я обняла Берти. Тишина вокруг нас была настолько полной, что, когда ее нарушила хрустнувшая ветка, я судорожно прижала мальчика к себе. Он поднял голову.

— Прости, малыш. Это, наверное, мышка или птичка. С тобой все будет в порядке, Берти. Честное слово.

— Более чем в порядке, — раздался над нами холодный голос Гарри. — Полиция не станет мучить тебя. Они просто пустятся в пляс от радости. Еще бы! Ты же главный свидетель. Газеты будут расписывать, как ты помог Скотленд—Ярду в расследовании, и ты увидишь, как твои школьные товарищи позеленеют от зависти.

— Я ничего не видел! Совсем ничего.

— Тесс, отведи его домой.

— Хорошо… — Я ласково погладила Берти по голове. — А Фред? Он ведь не такой впечатлительный, как ты? Уверена, он выглянул сквозь листья, когда услышал…

Продолжить я не успела.

— Фред? С тобой еще один мальчик? — Гарри помог нам встать. — Где он?

Берти почесал ободранную коленку.

— Удрал. Но он мне сказал, что тоже почти ничего не видел. Листья мешали, а вытянуть голову он боялся…

Хрустнула еще одна веточка.

— Но все–таки он что–то видел, правда? — упорствовала я и вдруг испугалась.

Да, я хотела узнать, кто совершил это отвратительное преступление, но при этом боялась, что не смогу ненавидеть убийцу. Я боялась, что преступление окажется как–то связано с "Кельями".

Гарри прижал палец к губам. Я тупо уставилась на него. Медленно, очень медленно до меня доходило, что нет ничего глупее, чем торчать здесь и обсуждать убийство бедного Энгуса. Убийца мог находиться далеко, но с тем же успехом он мог сидеть в соседних кустах и мотать на ус все наши разговоры.

— Пошли, Берти. — Я потянула мальчика за руку. — О Фреде мы поговорим потом.

Но Берти не сдвинулся с места. До чего ж своевольный ребенок!.. Прежде чем я успела сообразить, что он собирается сделать, Берти сбивчиво заговорил:

— Было очень темно, и все случилось так быстро. Фред знает только, что два человека шли по дорожке. Один человек наклонился, схватил палку и ударил второго человека. А потом стал оглядываться, будто что–то искал на земле. Фред больше ничего не видел. Он испугался и закрыл глаза. А потом наступила тишина. Фред сидел как мышка, пока не появилась собачка…

— Уходите же! — нетерпеливо сказал Гарри.

— Я не хочу оставлять тебя одного.

— Не глупи!

Я все еще колебалась, и Гарри подтолкнул меня в спину. Теперь уже и Берти тянул меня прочь от этого жуткого места. Мы дошли почти до середины тропы, когда Гарри крикнул:

— Тесса! — Я развернулась. — Тесса, сейчас не время… Просто знай, что я тебя люблю.

Его слова достигли верхушек вязов и были подхвачены проснувшимися птицами. Меня захлестнула радость, но я тут же устыдилась. Энгус… он бы понял и порадовался вместе со мной.

Берти крепче сжал мою руку.

— Можете считать меня чокнутым, мисс, но этот господин ужасно похож на того бандита, что напал на вас тогда. Вы его, конечно, не помните, но…

Я быстро потащила мальчика к просвету, видневшемуся в конце аллеи. Деревья все ближе подступали друг к другу, ветви все ниже нависали над нашими головами… Если сказать Берти, что он ошибается, а потом, во время расследования, всплывет, что… Ох, сколько же всего всплывет в процессе расследования. Наш обман… Боже! Ведь в самый первый вечер Мод сказала, что еще одно такое нападение может закончиться чьей–нибудь смертью… Конечно, когда я объясню полиции, что знакома с Гарри давным–давно, что мы с ним всего лишь затеяли небольшую мистификацию, преследуя вполне благородные цели, они оставят его в покое. Ты уверена, Тесса? А может, полиция сочтет Гарри полным психом, как и тебя? Вдруг полицейские решат, что Энгус раскрыл наш обман и мы с Гарри убили его…

Впереди в неверном свете показался человеческий силуэт. Женщина… Гарри воспринял предсмертные слова Энгуса как однозначное указание, что убийцей была женщина. К нам быстро приближалась велосипедистка.

— Берти! — воскликнула Мод, нажимая на тормоз. Полы темно–синего плаща взлетели вверх. — Что ты здесь делаешь? Ты ведь должен спать в своей кроватке! К сожалению, я задержалась в Чейнвинд–холле.

Берти вырвал у меня руку и бросился к Мод, тоненько подвывая.

— Не сердись, тетя Мод, пожалуйста, не сердись! Случилось что–то ужасное. Там человек… он мертвый, тетя Мод, совсем мертвый!

— Что?! — Мод соскочила с велосипеда и испуганно посмотрела на меня. — Это не очередная фантазия Берти?

Ее большие пухлые руки ласково обхватили мальчика, и мне тоже захотелось укрыться в ее теплых объятиях. Счастливец этот Берти.

— Это правда. Тело вон там… — Я медленно подошла к ним. — Его зовут… звали Энгус Грант. Он был одним из гостей в Чейнвинд–холле. Мы с Берти направляемся в "Кельи", чтобы известить полицию.

— Но ведь его не убили? Такого просто не может быть… — Мод протянула мне руку. — Если это тот человек с милым шотландским акцентом, то я его хорошо помню. Симпатичный толстяк лет пятидесяти, самый подходящий кандидат для инфаркта. Да–да, у него, должно быть, случился сердечный приступ. Необходимо немедленно его осмотреть, возможно, не так все плохо, как вы с Берти думаете.

Она выпустила мою руку и подтолкнула ко мне мальчика.

— С ним человек по имени Гарри Харкнесс. Не сомневаюсь, что он будет рад, если вы составите ему компанию, но мистер Грант мертв. — Я потерла щеку, чувствуя, как мои лицевые мускулы набухают, словно нарыв. — Его зарезали, а бедняга Берти прятался на дереве, когда это случилось. Вы можете гордиться своим мальчиком, он вел себя очень мужественно, правда, Берти?

Я ущипнула мальчика за ухо, на его макушку упала одна слеза, потом другая.

— Бедненький мой Берти. — Мод накинула на нас свой плащ. — Ты будешь послушным мальчиком, пока я взгляну на того несчастного?

В последний раз обняв Берти, Мод попросила меня проследить, чтобы он выпил горячего чаю, как только мы доберемся до дома, и опять села на велосипед.

Расправив плечи и вздернув подбородок, Берти бежал рядом со мной. Когда мы добрались до развалин, я внезапно поняла, что не хочу возвращаться в "Кельи". Мне не хотелось видеть сестер. А что, если?.. Но нет! Не верю, что они как–то замешаны в этом гнусном преступлении! И дело вовсе не в том, что Гиацинта и Примула могут оказаться моими родственницами. Несмотря на их жуликоватость, они ведь, в сущности, совсем неплохие старушки. Добрые и отзывчивые. Чего только стоит их доверие к такому прожженному типу, как Страш. А как они гордятся сверхъестественными способностями Шанталь… Сестры радушны и гостеприимны, с ними никогда не бывает скучно, а как они привязаны к Минерве, которую никто не решится назвать красавицей. Невероятно! Я даже остановилась от неожиданного открытия. Еще каких–то три–четыре дня назад я без запинки обозвала бы Минни редкостной уродиной, а сейчас у меня язык не повернется дурно отозваться об этой чудесной собаке.

Минни… Именно ее я увидела первым делом, когда мы с Берти вошли в сад. Скаля зубы, Минерва носилась вокруг сквайра Годфри Гранди, который с лицемерной улыбкой пытался ее погладить. Заметив наше приближение, Годфри отдернул руку и быстро сунул в карман.

— О, несравненная Тесса! — Он жеманно улыбнулся. — А я тут пытаюсь подружиться с этим мерзким рассадником блох. Признаюсь, собачки меня никогда не любили, и это так ранит мою нежную душу. Как все–таки жестока жизнь — сегодня утром я особенно чувствителен. Скажите, кто–нибудь из вас видел мою ненаглядную мамулю? Милая старушка ни свет ни заря сбежала из дома в жутком волнении. Сиделка, которой мы платим кучу денег, обещала поискать на Тропе Аббатов, а я отправился сюда.

— Мне очень жаль, но мы не видели миссис Гранди.

— Ну и слава богу! — Годфри стиснул кашемировое жабо.

Я двинулась дальше, не став указывать на отсутствие логики в его словах. Годфри догнал нас, когда мы с Берти уже поднялись на веранду.

— Только между нами, дорогая моя! Мамуля не выносит сестриц Трамвелл. Но она обожает навещать людей, которых терпеть не может. И плевать ей на всякие угрозы, впрочем, я в их серьезность ни капельки не верю… Знаете, драгоценная моя, я почти уверен, что мы найдем мамулю здесь.

— Тогда ее ждет то же потрясение, что и Гиацинту с Примулой, — сказала я ледяным тоном.

В эту секунду балконная дверь отворилась и на веранду вышла Гиацинта. Ей хватило одного взгляда на наши лица, чтобы понять: произошло нечто ужасное.

— Тесса, что такое? Что случилось?!

Огромные серьги Гиацинты на мгновение поплыли у меня перед глазами, пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. Ноги вдруг превратились в мокрый мякиш, я открыла рот, но язык не повиновался.

Новость вынужден был сообщить Берти.

— Там человек на тропе, мисс. Он мертвый, убитый.

— Что ты говоришь, малыш? Человек на Тропе Аббатов? Уж не тот ли тип на мотоцикле, который… — Гиацинта бросилась ко мне и сжала мои руки. — Тесса, этого не может быть! Это не Гарри! Скажи мне, что это не Гарри!!!

Глава четырнадцатая

На мгновение ярость затмила даже горе. Какое коварство! И в нем я винила вовсе не Гиацинту, а Гарри. Сестры в этом жалком обмане играли роль жертв, дурачил Гарри лишь меня. Старушки согласились на дьявольский план только потому, что любили этого негодяя. Как выяснилось, Гарри доводился им дальним родственником, тем самым наследником, о котором я была наслышана. Неудивительно, что у меня с самого начала возникло ощущение, что все идет слишком уж гладко! Проклятый Гарри опошлил мой тщательно продуманный маскарад в духе эпохи Регентства, превратив его в мрачную готическую забаву.

Ох, Тесса, Тесса! Вспомни: ведь Гарри говорил, что прекрасно знает Флаксби—Мид. Или все же не говорил? В тот день, когда я заявилась к нему без предупреждения и мне было не по себе, а тут еще Шанталь в его постели… Естественно, что в голове все слегка перепуталось. Шанталь! Ты слишком хороша для Гарри Харкнесса. Теперь я понимаю, почему ты меня не выдала. Наверное, Гарри все тебе рассказал и, пустив в ход свое проклятое обаяние, добился, чтобы ты помалкивала. Ничего странного в том, что он вовсе не умер от ужаса, когда я поведала, кого встретила в "Кельях". Должно быть, этот хитрец решил, что я его разоблачила и лишь изображаю полную дурочку.

Изображаю? Милая Тесса, ты и есть полная дурочка! Тебя ничуть не удивило, что Гарри знает все о здешних руинах, хотя более скучные и непримечательные развалины и вообразить–то трудно. К тому же прежде он был равнодушен к древним камням. И разве не сказал он, что Флаксби—Мид, не удостоившись чести быть родиной Шекспира, является родиной его собственных родственников?..

Я сидела в гостиной. Одна–одинешенька. Гиацинта отправила Годфри (тщетно пытавшегося скрыть ликование) звонить в полицию, а сама пошла за тазиком воды, чтобы я смогла вымыть окровавленные руки. А, вот и она. Поставила передо мной таз с мыльной водой и приказала сунуть в него руки. Я подчинилась, вперив в стену безразличный взгляд. Гиацинта тем временем распиналась, какое безмерное облегчение она испытала, узнав, что убили вовсе не Гарри. После такого вступления ее сожаления по поводу смерти Энгуса прозвучали простой вежливостью.

Должно быть, войдя в дом, я сказала, что давно знакома с Энгусом, иначе с какой стати Гиацинта пустилась бы в рассуждения, зачем он вернулся в эти места и почему оказался на Тропе Аббатов в столь ранний час. Похлопав меня по плечу, она протянула полотенце и в сотый раз извинилась. После чего предприняла еще одну доблестную попытку превратить Гарри–подлеца в Гарри–героя. Дескать, когда я оправлюсь от потрясения, то непременно пойму, что его обман был продиктован самыми благородными мотивами.

— Моя дорогая Тесса, потерпи немного, Гарри, несомненно, все тебе объяснит. К полному твоему удовлетворению!

— Он меня обманул. Я понимаю, что тоже обманывала вас, но это все–таки разные вещи. Я ведь вас не знала.

— Как и мы тебя, дорогая, но мы тебя полюбили. Ты не должна сомневаться в том, что мы искренне рады тебе. Когда Гарри поведал нам с Примулой свой план, мы тотчас загорелись этой идеей. В наши дни в молодых людях редко встретишь авантюрную жилку.

Внезапно я вспомнила про Берти. Нехорошо с моей стороны забыть о бедном мальчугане. Покосившись на дверь, я обнаружила, что он сидит в холле и самозабвенно гладит Минни, которая благосклонно принимает его ласки. При виде повизгивающей собаки радость и горе всколыхнулись в душе с новой силой. Мне следовало бы думать об Энгусе, а я тут пережевываю всякие глупости. Но поделать с собой я ничего не могла, в голове молотом стучала одна–единственная мысль: сестры знали, зачем я появилась в "Кельях". А это означает, что они не боялись меня. Я могла смело шнырять по всему дому, совать свой нос во все углы, сколько душе угодно подслушивать и подглядывать, мне никто и слова не сказал бы. Выходит, либо тайна моего происхождения никак не связана с "Кельями", либо старушки были уверены: мне никогда не добраться до разгадки…

— Милая Тесса, ты можешь поинтересоваться, почему мы просто не попросили Гарри пригласить тебя к нам на чай и не ответили на твои вопросы, — продолжала жужжать Гиацинта. — Боюсь, я не могу сказать, кто твои родители, — не уверена, что имею на это право. Но мы с Примулой решили, что ты вправе вести свои изыскания. Если бы мы так не считали… в общем, теперь ты знаешь, что у нас хватает причин как можно реже принимать гостей в "Кельях".

— Это означает… Вам известно, кто моя мать, но вы не можете назвать ее имя? Но, пожалуйста, ответьте хотя бы, Мод Крампет посвящена в тайну моего рождения?

— Каждый ребенок, родившийся во Флаксби—Мид за последние тридцать лет, так или иначе прошел через руки Мод. Но если ты начнешь ее расспрашивать, она может замкнуться. Прости, милочка, но надо бы поискать Примулу. Она обычно не опаздывает к завтраку, но все эти вчерашние треволнения с Минни, наверное, вымотали бедняжку. Понимаешь, я не хочу, чтобы она неожиданно обнаружила, что дом наводнен полицейскими. Кстати, мне кажется, надо будет им сказать, что у тебя роман с Гарри, а мы пригласили тебя в гости.

— Но ведь Берти может рассказать о том, как я появилась в "Кельях". — Я понизила голос, чтобы мальчик не услышал.

— О, у Берти богатое воображение, он разговаривает с несуществующим другом. Мы, конечно, не станем обвинять его во лжи, это было бы подло. Просто скажем, что он видел нечто вроде игры. Розыгрыш, который вы устроили на пару с Гарри, заставив нас с Примулой хохотать до слез.

Розыгрыш… Может, переодевание Энгуса в монашеское одеяние тоже чей–то извращенный розыгрыш? Что–то шевельнулось в подсознании; какое–то смутное воспоминание медленно всплыло к поверхности и тотчас погрузилось обратно в темноту.

— Что же касается Мод, — продолжала Гиацинта, направляясь к двери, — она о твоей амнезии не скажет ни слова. Можешь на нее положиться. Мод — женщина неглупая, она сразу почувствовала, что дело нечисто. После того как Берти стал свидетелем вашего представления, Примула не могла не позвать Мод, но, возможно, это и к лучшему.

— Наверное, Мод очень предана вашей семье, раз готова хранить молчание, — желчно заметила я.

— Предана? — Гиацинта остановилась. — По–моему, я ничего не говорила о преданности. Послушай, мальчик идет сюда. Почему бы тебе не отвести его на кухню и не напоить горячим чаем?

Господи! Я же обещала Мод, что позабочусь о Берти, как только приду в "Кельи". А вместо этого… Нет, о Гарри я думать не буду. Ни за что!

Когда же наконец прибудет полиция? Ох, Энгус! Милый, бедный Энгус. Все эти чужие люди столпятся вокруг тебя. И будут называть тебя "телом". Слезы опять закапали на сцепленные руки.

— Мисс, с вами все в порядке? — Глаза под рыжими вихрами излучали тревогу.

Я сжала его руку и встала.

— Все хорошо, малыш, все хорошо.

На кухне никого не было, и Берти тут же взобрался на табурет. Я машинально наполнила чайник, зажгла газ, достала чайницу, чашки. Главное, чем–нибудь занять себя — вот и весь секрет. Чайник пронзительно засвистел и начал плеваться кипятком. Несколько капель попало мне на руку, но я не почувствовала боли. А почувствовал ли ее Энгус? Что за мнимый друг ему позвонил? И кто та женщина, что угрожала покончить самоубийством? Это одно и то же лицо или нет? Гарри считает именно так, но…

Не смей думать о Гарри Харкнессе!

Но я ничего не могла поделать с собой. Вновь мы вместе с Гарри, опустившись на колени подле Энгуса, вслушивались в тихие слова… Милое широкое лицо Энгуса стояло перед моими глазами, снова я слышала, как он испускает последний вздох… О чем он говорил перед смертью? О Минни, о тетушках из… Стоп! Позже Гарри спросил, есть ли у Энгуса родственники, помимо тетушек в Данди. Откуда он знает про Данди…. Я снова сникла. Это ведь так просто объяснить… Но просто ли?

Когда же все–таки прибудет полиция? Гиацинта сказала, как мне себя вести… или не сказала? Что с моей головой? Ведь именно мы с Гарри были рядом с Энгусом, когда тот умер. Конечно, Берти расскажет, что он видел, но поверит ли ему полиция? Мальчик ведь так и не смог описать убийцу. Полиция может решить, что это мы с Гарри совершили убийство, но какой у нас мотив? Ни у одного из нас не было причин убивать Энгуса, если только… Я вновь вспомнила про игру в карты. Он ведь сказал сестрам, что не будет терпеть их шулерство.

Скажи им, что мне очень жаль…

О ком говорил Энгус — о сестрах Трамвелл или о своих тетушках из Данди? Если о Гиацинте и Примуле, то тогда слова "мнимый друг" не могут относиться к ним. Но кого тогда Энгус имел в виду? Половину чая, предназначавшегося Берти, я нечаянно выплеснула в блюдце и теперь переливала обратно в чашку.

Мнимый друг…

Но почему я все примеряю к нынешней ситуации? Может, Энгус говорил о себе; может, он почему–то вообразил, будто был несправедлив ко мне… Это вполне в его духе.

А как полицейские отнесутся к монашескому облачению? Решат ли они, что это дело рук какого–то религиозного фанатика? Члена какой–нибудь сатанинской секты, которая каждые сто лет приносит в жертву христианина. Перед моими глазами предстало видение: группа людей в развевающихся одеяниях, с черными свечами в руках, распевают заклинания на неведомом языке, а возглавляет их преподобный Эгринон Хам.

— По–моему, вы просто класс, мисс! Я так и сказал тете Мод.

Руки мальчика все еще немного дрожали, да и лицо было бледным, но в остальном он, похоже, чувствовал себя вполне прилично. Сиротская жизнь выработала в Берти необычайную жизнестойкость. Глядя, как он пьет чай, я ощутила родство с этим мальчуганом. Мне захотелось рассказать ему, что у меня тоже приемные родители, что мы с ним члены одного и того же клуба для избранных, но времени на это не было.

— Тетя Мод тоже считает, что вы очень красивая. Она спрашивала, не напоминаете ли вы мне кого–нибудь.

-— И что ты сказал? — Еще вчера я бы с нетерпением ждала ответа, но сейчас уже не была уверена, что по–прежнему хочу найти свою мать.

У меня было все, а я хотела еще и еще. И вот теперь Энгус мертв. Если бы я здесь не появилась, если бы он не вернулся во Флаксби—Мид… Я подняла чашку, наблюдая за толстым листом — не имевшим никакого отношения к чаю, — плавающим на поверхности.

— Я говорю, на кого–то знаменитого, кого показывают по телеку? А тетя Мод отвечает: нет, на кого–то из местных, из деревни.

— И она тебе сказала, кто это мог бы быть?

— Вот и я спросил ее, кого она имеет в виду, мужчину или женщину, и…

Прежде чем Берти успел договорить, дверь отворилась и в кухню вошла Шанталь. Темное платье оттеняло ее белую кожу, а волосы, собранные в тяжелый узел, придавали цыганке вид пришелицы из другого столетия.

— Страш мне все рассказал, — сообщила она бесцветным голосом.

Я молча смотрела на нее. Шанталь явно боялась. Но за кого? За Страша или за себя? В любом случае я должна испытывать облегчение.

— Ты уже слышала, что Энгуса Гранта мы нашли вместе с Гарри?

—Да.

Усилием воли я заставила себя поднять глаза.

— Хорошо, что имя Гарри больше не является запретным. Теперь, когда я знаю о его отношениях с сестрами Трамвелл, все встало на свои места. Ты меня не выдала, потому что в этом не было никакого смысла.

— Что ты за извращенное создание, Тесса! — вздохнула Шанталь. — Ты разозлилась на него за то, что он попросил меня держать язык за зубами?

Я прикусила губу, надеясь, что она не заметит моих слез.

— Извращенное, но не безнадежное. Могу я помочь приготовить завтрак?

— Сиди уж, — отмахнулась Шанталь. — С тебя и так довольно. Страш узнал новость от героя этого часа.

Я поморщилась и отвернулась.

— Прости. Я имела в виду не Гарри, а сквайра Гранди.

— Не извиняйся. Никто из нас не знает, как вести себя в подобной ситуации. Как там Страш?

— В порядке. С учетом того, что его прошлое не назовешь безоблачным. Но я заверила беднягу, что когда полиция начнет здесь шарить, то перетряхнет не только его жизнь. Они наверняка предубеждены не только против грабителей, но и против любых иных меньшинств. Цыган и…

— Самозванцев? — Я крепко стиснула руки. Шанталь подошла ко мне.

— Дорогая Тесса, не стоит преувеличивать собственную значимость. Меня твой маленький маскарад немало позабавил. Все мы в том или ином смысле играем какую–то роль.

— Ты хочешь сказать, что ты не…

— Не из тех, кому на роду написано бить в бубен? Да нет, я самая настоящая цыганка.

— В таком случае какую же роль ты играешь?

— Пожалуй, пока воздержусь от откровений. — Шанталь глянула на мою правую ладонь. — Все прошло. Будущее теперь в прошлом. Ночью я впервые поняла, что такое настоящий ужас. Чувство надвигающегося несчастья сбило меня с толку. Я решила, что буква "Г" означает "Гарри", она как клеймо отпечаталась на твоей ладони. Странно, ведь ты не знала убитого…

— Грант, — прошептала я. — Энгус Грант. Я очень хорошо знала его. Он был моим лучшим другом.

— Прости, — тихо сказала Шанталь.

Она прошла к шкафу и достала жестянку с печеньем.

— По–моему, это подло — пугать людей, разглядев на их руке мертвого человека, — раздался сердитый голос Берти.

Шанталь слабо улыбнулась мальчику и протянула ему печенье.

— Обычно, когда я гадаю, моя тарабарщина вызывает у людей лишь приятную дрожь. Но в ту ночь я умудрилась напугать даже себя. В этом доме есть что–то такое…

Дверь снова отворилась, и на пороге возник Страш. На первый взгляд потрясение от убийства, совершенного по соседству, никак не отразилось на его надменности. Но когда он двинулся через кухню, я поняла, что дворецкий более чем когда–либо играет роль непогрешимого слуги, а настоящий Страш, кем бы он ни был, еще глубже забился под скорлупу безликости. И что–то еще в нем изменилось…

Почему это я уставилась на его ноги? Ах да, ведь Страш обычно разгуливает босиком. Тут я осознала, что впервые вижу его в обуви. Что ж, вполне разумно. Полиция определенно удивится, увидев, что дворецкий вышагивает по дому в одних носках. Но почему бы ей не удивиться, увидев, что он надел остроносые женские туфли? Пусть это не самые изящные ботинки со шнуровкой, но все–таки…

Когда Страш заговорил, его тон был надменен, как и всегда, но он чаще обычного глотал буквы. Для всякого, кто знал дворецкого, это служило верным знаком, что он нервничает, но полиции это ни о чем не говорило. Почему этот факт вызывал у меня облегчение? Потому, что я беспокоюсь за Страша, или потому, что хочу, чтобы у полиции не было повода повнимательней присмотреться к "Кельям"?

— Какой ужас вам пришлось пережить, мисс. И мальчику тоже. Из–за этой суматохи я еще не приготовил завтрак, а ведь хозяйки обязательно потребуют что–нибудь поплотнее по случаю траурного события, например яичницу с беконом.

Звуки! Нарастающие голоса, шаги в холле. Я вскочила.

— Мне нужно вернуться в гостиную. Думаю, будет лучше всего, если вы присмотрите за Берти до прихода Мод Крампет.

Сильный удар по кухонной двери заставил нас невольно придвинуться друг к другу. Неужели полиция так спешит с арестом? И прибыла за кем–то из нас? Из–за двери показался нос–пуговка, и Миневра, печатая шаг, прошествовала к своей китайской миске.

— Я прослежу, чтобы Берти поел, — сказала Шанталь мне вслед. — Мы с ним прекрасно проведем время, ведь мы оба умеем видеть невидимое.

— Так ты знаешь о Фреде?

— Мод Крампет мне все рассказала. Она верит в мои способности и хотела узнать, когда Фред исчезнет. Я ответила, что не знаю.

— Думаю, в сложившихся обстоятельствах мне следует выделить за кухонным столом место для Фреда, мисс, — вмешался Страш.

Он скрылся в кладовке, а Шанталь вышла со мной в холл. Кроме нас, там никого не было.

— Тесса, я хочу тебе кое–что сказать. — Она коснулась моей руки.

—Да?

— Наша первая встреча произошла при несколько неудачных обстоятельствах. Да и то, что я оказалась в "Кельях", вряд ли вызвало у тебя прилив дружеских чувств. Но, несмотря на свое происхождение, я умею себя вести. Словом, предлагаю заключить перемирие, пока все не успокоится.

Я запустила пальцы в спутанные космы.

— Шанталь, я вовсе не испытываю к тебе никакой враждебности. Поверь, я не ревную к тебе Гарри по одной простой причине: отныне этот человек для меня совершенно ничего не значит. Пригласи меня на свадьбу, и я с радостью буду бить в цыганский бубен и веселиться.

Голос мой был обиженным и злым, и в нем отчетливо сквозила та самая ревность, от которой я открещивалась.

— Я тебе не верю, Тесса. Гарри думает, что ты…

— Меня совершенно не интересует, что думает Гарри!

— …Гарри находит твое буйное воображение на редкость привлекательной чертой, я же думаю, что твоя тяга к лицедейству и обману — лишь свидетельство юности. Во мне ты видишь только ветреную особу, но ты глубоко заблуждаешься, Тесса. Если бы Гарри ничего для меня не значил, я не стала бы слушать, как он тебя превозносит и страдает оттого, что ты швырнула ему кольцо. Ты вернулась в его жизнь, и с этим ничего не поделаешь.

— Разве ты не видишь, что нам обеим лучше без него!

— Верно. Тебе, потому что ты его не любишь, а мне — потому что люблю.

— Мне пора в гостиную. А поскольку я не до конца испорченный ребенок, то согласна на перемирие. И даже, если хочешь, на вечный мир до гроба.

— Нет, — хрипло ответила Шанталь. — Не будем клясться в вечной любви. Давай оставим это до тех времен, когда убийство раскроют и выяснится, виновен кто–нибудь из нас или нет.

Я быстро обернулась, но цыганка уже исчезла.

Народу в гостиной толклось, как на площади в базарный день. Правда, людей в форме не наблюдалось. Помимо сквайра, была там и его родительница. Миссис Гранди кружила по комнате, прижимая к животу вазу с нарциссами.

— Честное слово, мамуля, не станут они тащить сюда тело, — оживленно говорил Годфри.

В сторонке кто–то оглушительно чихнул. Раз, другой, третий… Мне стало понятно, почему миссис Гранди не расстается с цветами. Аллергический мистер Дизли тоже был здесь, а мать Годфри пыталась найти место для цветов, где они не представляли бы угрозу для жизни. Лицо Примулы походило на скомканную бумажную салфетку, а цвет почти в точности совпадал с цветом ее сизовато–серого платья. Она отобрала у миссис Гранди вазу, сунула ее в шкаф и принялась ожесточенно взбивать подушки. Гиацинта суетилась, переставляя безделушки на каминной полке. Мистер Дизли внес свою лепту в уборку, любезно запихнув под диван пару журналов.

Миссис Гранди прошипела мне на ухо:

— Милочка, вы, случаем, не захватили тряпку для пыли?

— Н-нет.

— А где ее можно найти? Нам нужно срочно навести здесь порядок, до приезда полиции. Неприбранные комнаты всегда производят на власти самое удручающее впечатление. Что может быть отвратительнее убийства, не правда ли?

— Да. — На большее меня не хватило.

— Честно говоря, давно я не испытывала столь приятного возбуждения. Право слово, убийства так будоражат кровь! Знаете, у нас во Флаксби—Мид уже много лет не случалось хорошего убийства.

Можно даже сказать, сотни лет. Естественно, Годди… вы видите, как он на вас смотрит, милочка? Мне кажется, мальчик покраснел… но как я уже говорила, мы довольно пристрастно относимся к проказам наших предков. Как говорится, естественная снисходительность. Да! Преподобный Эгринон Хам собирается вставить Чейнвинд–холл в одну из глав своей книги. Вы ведь знаете, что когда–то и в нашем доме произошло убийство. Знаменитое канализационное убийство! Труп нашли в водостоке. Это, конечно, не романтическая Тропа Аббатов, но все же… Меня беспокоит только одно: вы не считаете, что посторонним канализация может показаться несколько вульгарной?

Миссис Гранди подхватила с ореховой этажерки кружевную салфетку и принялась энергично стирать пыль на бюро.

— Вовсе нет. — О чем говорит эта женщина? Канализация, водосток… Я уже ничего не понимала.

— Спасибо, милочка. По крайней мере, наш убийца не был жалким подражателем, как тот, кто прикончил мистера Гранта. Ну надо же, снова убийство на Тропе Аббатов! Когда Годди принес новость, я первым делом подумала, что в наших краях завелся человек без воображения. Плагиатор, вот он кто!

И как я сразу не поняла! Ведь ряса, в которую был облачен Энгус, недвусмысленно указывает настаринное убийство.

— Значит, Годфри сказал, что мистер Грант был одет в монашескую рясу?

Сохранять вежливое любопытство было нелегко, но мне не хотелось, чтобы миссис Гранди догадалась, о чем я думаю.

— В монашескую рясу? Нет, он ничего такого не говорил. Если так, то убийца — совершеннейший наглец!

— Но если вы не знали о рясе, то что имели в виду, говоря о подражании?

Миссис Гранди взмахнула тряпкой, и в воздухе весело закружились пылинки.

— Но ведь я очень ясно выразилась, милочка! Преступление совершено на Тропе Аббатов! Именно там похотливый монах Тессаил получил по заслугам.

Неудивительно, что я испытывала дурные предчувствия не на развалинах, а под зелеными виселицами, растущими вдоль аллеи. Сколько лет этим вязам? Может, тот, на котором жители деревни вздернули беднягу Тессаила, по–прежнему безмятежно колышет ветвями? Вот еще одна параллель моей жизни с жизнью той, первой, Тессы — близкие нам люди умерли насильственной смертью на одном и том же месте. Неужели я готова поверить в привидения? Или чувство опасности, которое не покидает меня с момента появления в этих краях, имеет вполне реальные причины?

Миссис Гранди покровительственно похлопала меня по руке и отправилась махать тряпкой дальше. Я же принялась устранять последствия ее деятельности, но сваленные в кучу безделушки никак не желали выстраиваться в прежнем порядке. Ферджи всегда начинало трясти, когда что–то стояло не на месте.

Все остальные в комнате либо суетились подобно миссис Гранди, либо громко разговаривали. Появился Страш с чайным подносом. Он составил посуду на столик и удалился. Бросив бюро, я занялась чаем.

— Тесса, дорогуша. — Рядом снова возникла миссис Гранди. — Хочу, чтобы вы знали — сегодня утром я пришла в "Кельи" только для того, чтобы поговорить с вами.

— Очень приятно. — Я протянула ей чашку.

— Да–да, поговорить о моем мальчике. — Она пристроила блюдце во впадине меж выпирающей грудью и столь же выпирающим животом. — Если быть до конца откровенной (Ферджи не уставала повторять, что после таких слов не стоит ждать и намека на откровенность), вчера вечером у нас с Годфри вышла маленькая размолвка. Из–за вас, милочка. Мод Крампет очень обеспокоилась — так у меня подскочило давление, пришлось в конце концов пойти прогуляться, чтобы выпустить пар.

— Среди ночи? Что же вы такого обо мне наговорили?

Миссис Гранди игриво подмигнула.

— Не будем сейчас об этом, девочка. Давайте сначала поболтаем об убийстве. А сладкое оставим на потом. Бедненький, бедненький мистер Грант. Как хорошо, что я направилась не к Тропе Аббатов. Боже мой, я ведь могла наткнуться на его тело!

— Или встретиться с убийцей.

— Все зависит от того, в котором часу это случилось. Боюсь, не смогу сказать точно, сколько времени я отсутствовала. Знаю лишь, что вышла из Чейнвинд–холла около шести утра. А до этого пряталась в старинных часах. Временами даже самым лучшим сыновьям требуется хорошая встряска.

Она безумна! Эта женщина совершенно безумна. Прятаться в часах…

— Значит, вы никого не видели?

— Только Годди и медсестру Крампет. Точнее, саму Мод я не видела. Лишь ее велосипед, прислоненный к дереву.

— Далеко от аллеи?

Миссис Гранди размышляла над этим вопросом, когда за моей спиной раздался голос мистера Дизли:

— Жуткое дело, не так ли? Хотя — такова уж человеческая природа — в следующие несколько недель число посетителей в моей лавке утроится.

Я вздрогнула, и чайник плеснул на поднос бурой жидкостью. Я как зачарованная уставилась на темную лужицу. Так похоже на кровь… Комната поплыла у меня перед глазами, чайник выпал из внезапно ослабевшей руки и с грохотом ударился о стол.

— Спокойно, я вас держу! — прозвучал над ухом озабоченный голос мистера Дизли. Его рука обхватила меня несколько выше, чем следовало, и он довел меня до дивана.

— Откиньте голову, мисс Тесса, и вам сразу станет лучше.

Миссис Гранди где–то рядом бубнила, что у нее в сумочке наверняка найдется какое–нибудь чудодейственное средство.

— Нет–нет, спасибо, нюхательные соли уже не нужны. — Мерзкая лапа мистера Дизли, трущаяся о мое бедро, была куда действеннее снадобий. — Со мной все в порядке.

Я приняла у мистера Дизли чашку и обнаружила, что руки почти не дрожат.

— Жуткое дело, — повторил он, глаза за очками возбужденно сверкали. — Я никак не мог поверить, когда Примула встретила меня этим известием.

Примула, которая на другом конце комнаты разговаривала с Гиацинтой, при упоминании своего имени подняла голову.

— Проходил мимо и подумал, не напроситься ли на завтрак, — продолжал мистер Дизли. — Человек устает есть в одиночестве, а вы, должно быть, догадались, что я с большой нежностью отношусь к сестрам Трамвелл. Считаю их своей семьей, поскольку в этом смысле я обделен. Один как перст. Ни жены, ни детей, насколько мне известно.

Правое веко мистера Дизли дернулось, словно он хотел подмигнуть, но в последнюю минуту подавил это желание.

Я во все глаза смотрела на него поверх чашки. Да, мистер Дизли определенно из тех людей, которые могут ничего не знать о своем потомстве. Давно ли он живет во Флаксби—Мид? Не хватало только узнать, что есть риск передать его гены своим детям и до конца дней получать горы счетов от аллергологов.

Почему же я до сих пор не присмотрелась повнимательней к мужчинам, живущим во Флаксби—Мид? Одного взгляда на Годфри достаточно, чтобы ответить на этот вопрос, но все–таки… Нет, эта мысль слишком мрачна, чтобы на ней останавливаться.

Мистер Дизли придвинулся чуть ближе и похлопал меня по коленке. Я сжалась. Выручила меня неутомимая миссис Гранди. Она грузно опустилась рядом с мистером Дизли и уставилась на него недобрым взглядом. Он поспешно убрал руку. А в следующую секунду рядом возникла Примула и мистер Дизли галантно вскочил, уступая ей место.

— В голове не укладывается. Ведь только вчера я подвез мистера Гранта на станцию, а теперь он мертв. Мы с ним так хорошо поболтали о живописи восемнадцатого века. У меня в магазине есть портрет…

— Мистер Грант говорил вам, что собирается вернуться сегодня? Похоже, он очень торопился, — пробормотала Примула. — Ему, наверное, пришлось выехать еще ночью.

— Он действительно сказал, что с удовольствием взглянул бы на портрет, но мы не уславливались о каком–то определенном времени. — Мистер Дизли взглянул на Примулу и откашлялся. — Этот человек был очень любезен, хотя я и не утверждал, будто картина — шедевр.

Тут к нам присоединилась Гиацинта и налила себе чаю. Мистер Дизли отошел к французскому окну, у которого нес вахту сияющий Годфри. Я с неприязнью покосилась на сквайра. Он думает, что полиция появится именно с этой стороны? Где же она? Почему так долго…

Выходит, Энгус разговаривал с мистером Дизли по поводу портрета? Его интерес был, скорее всего, искренним: Энгус обожал маленькие антикварные магазинчики и мог пропадать в них целыми днями. Я взглянула на часы, висевшие у меня на груди, и только сейчас заметила, как осунулась Примула. Вокруг глаз залегли глубокие морщины. Я ласково коснулась ее плеча.

— Как вы себя чувствуете? Примула похлопала меня по руке.

— Превосходно, дорогая. Мы не должны сдаваться, не так ли? А вот Гиацинте приходится нелегко. Некоторая разница в возрасте иногда дает о себе знать. Она выглядит очень измученной.

Совсем напротив. Гиацинта выглядела удивительно бодрой, я бы даже сказала воодушевленной.

Наше ожидание наконец завершилось. Балконная дверь распахнулась, все встрепенулись, но это была еще не полиция. В гостиную вошли Гарри и Мод Крампет. Моя чашка жалобно звякнула о блюдце, я вскочила и споткнулась о ноги мистера Дизли, снова пристроившегося рядом.

Не смей пялиться на Гарри, Тесса!

Но Гарри–то на меня пялился… Как, должно быть, позабавились Гиацинта с Примулой, участвуя в представлении "визит доктора Ступни". Я уловила слово "тетушка". Оно гораздо приятнее и менее викторианское, чем холодное "кузина". Может, Гарри и не поверил, когда я сказала, что сестры проиграли все свое состояние, но теперь ему придется взглянуть правде в глаза.

Боже, да он направляется прямо ко мне! Примула залепетала что–то невразумительное, а я рванулась к двери. В несколько кенгуриных прыжков преодолела холл и уже ухватилась за перила, как чья–то рука безжалостно дернула меня назад.

— Не так быстро, Тесс, нам надо поговорить.

— С какой стати?! В этот тревожный час место доктора Ступни подле любящих родственниц. А меня забудь, между нами все кончено!

— Очень на это надеюсь.

Я замахнулась, собираясь влепить Гарри хорошую затрещину, но он оказался проворнее. Теперь обе мои руки оказались у него в плену.

— Я имел в виду наши роли заговорщиков. Мне очень жаль, что ты узнала обо всем именно так. Тесса, я понимаю, ненавистью ко мне ты пытаешься заглушить боль утраты, но…

— Не впутывай Энгуса! После моего отца он был самым открытым, самым честным, самым добрым человеком, которого я когда–либо знала. А ты презренный лжец! Хихикал себе в рукав, пока я корчила из себя круглую дуру…

— Я никогда…

— Молчи! И убери свои паршивые лапы!

Гарри подчинился. Сунув руки в карманы джинсов, он с вызовом посмотрел на меня. Глаза его полыхали синим огнем. Светлые вьющиеся волосы спадали на широкий ворот рубашки, выглядывавший из–под свитера оливкового цвета. Для человека, не спавшего всю ночь, Гарри выглядел омерзительно бодро. И крайне высокомерно. Краса и гордость любящих тетушек вернулся под их крыло.

Ну и черт с тобой!

— Хоть ради приличия попытался бы оправдаться.

— Ты ведь приказала мне молчать.

— Это было минуту назад. Твой богатый опыт по женской части должен подсказать тебе, что мы натуры переменчивые. — Поднявшись на пару ступеней, я перегнулась через перила. — Скажи, дорогой Гарри, ты получал большое удовольствие, втихомолку шпионя за мной? Ты от души посмеялся, судача со своими милыми тетушками, пока я шныряла по дому?

— Я не говорил с ними со времени визита доктора Ступни, да и тогда мы вовсе не высмеивали тебя. Гиацинта с Примулой в один голос объявили, что в тебе есть все, чего я только могу пожелать.

— Представляю себе! Ладно, если сестры не были твоими наперсницами, то что скажешь о своей прекрасной любовнице? В те ночи, когда я не могла прийти к развалинам, ты вместо этого встречался с Шанталь? Да?! — Я стиснула перила, волосы упали мне на лицо. — Значит, ты виделся с ней в ту ночь. Шанталь уверяла, что вышла поискать собаку. Интересно, о какой собаке она говорила?

— Да, я действительно видел Шанталь.

Я попыталась что–то сказать, но от ярости не могла вымолвить ни слова.

— Но лишь издалека, и, как я тебе и говорил, Шанталь меня не заметила. Кто–то шлялся по руинам, то ли бродяга, то ли турист–автостопщик, и потому я спрятался за деревом на аллее. Я не разговаривал с Шанталь с тех пор, как ты появилась в "Кельях".

— А почему я должна тебе верить? Кроме того, я точно знаю, что с кем–то в "Кельях" ты разговаривал. Сразу после смерти Энгуса ты спросил меня, есть ли у него другие родственники, помимо тетушек в Данди, а ведь Энгус не сказал, что они живут в Данди.

Спокойствие Гарри улетучилось. Губы его превратились в жесткую линию. Я заставила его оправдываться? Отлично! Но почему–то я вовсе не чувствовала себя отлично. Ярость куда–то подевалась, на смену ей пришло опустошение.

— Что такое? В тебя внезапно вселился дух мисс Марпл? Придираешься к словам как…

— Знаешь, несмотря ни на что, я не жалею, что очутилась в "Кельях". За последние несколько дней я научилась наблюдать, стала более внимательной. Перестала быть доверчивой дурочкой, теперь меня не так–то просто обмануть. На месте убийцы я бы побаивалась Тессы Филдс! — Я подбоченилась и в упор посмотрела на Гарри. — Кстати, ты так и не объяснил, откуда тебе известно…

— И не намерен ни объяснять, ни оправдываться… Но если ты уже отполировала свои детективные способности, то советую предложить услуги полиции.

— Извини, дорогой Гарри, но я лишена твоей самонадеянности. Буду действовать незаметно, исподволь, стараясь не попадаться на глаза. Можешь не сомневаться, я найду убийцу Энгуса! Даже если… даже если правда окажется мне неприятна. И ты прекрасно знаешь, кому я обязана тем, что мой дух закалился. Отныне я не живу фантазиями. — Слезы щипали глаза, но я продолжала говорить: — Все рухнуло… Не уверена, что по–прежнему хочу знать, кто моя мать. Меня не привлекает мысль, что надо будет любить еще одного человека. Слишком большой риск. Но мое любопытство никуда не исчезло.

Гарри поднялся на несколько ступеней.

— Это потому, что ты дочь своих родителей. Тесса, разве ты не понимаешь, почему я позволил тебе ввязаться в эту затею с потерей памяти? — Он схватил меня за руку и заставил сесть на ступеньку, потом сам опустился рядом. — Я хотел, чтобы ты прошла через это, чтобы так или иначе преодолела свою навязчивую идею.

— Ты пытался меня отговорить.

— Да, пытался, пока не сообразил, что чудаковатые старушки, которых ты видела в кафе, не кто иные, как мои тетушки Гиацинта и Примула. Они не представляли для тебя никакой угрозы. Я никогда бы не позволил тебе разыгрывать маскарад перед незнакомцами. Мало ли с какими людьми пришлось бы столкнуться.

— Какая заботливость! А так жизнь в "Кельях" стала веселым пикником с невинными развлечениями вроде шулерства и убийства.

Я уткнула подбородок в ладони. После недолгого молчания Гарри снова заговорил:

— С Гиацинтой и Примулой я познакомился лишь несколько лет назад. Старик Трамвелл порвал с моим отцом, когда тот женился на разведенной женщине. И за эти годы я очень привязался к старушенциям. Кроме того, Тесса, между карточными играми и убийством нет никакой связи.

— И кто теперь фантазирует? Разумеется, связь есть. Но это вовсе не значит, будто я считаю, что убийство совершили твои тетки, вместе или поодиночке. Просто надо рассмотреть всех кандидатов в убийцы.

— Включая меня?

Я встала и двинулась вверх по лестнице.

-— Если бы Энгус убедил старушек бросить шулерство, иссяк бы их единственный, пусть и не слишком надежный, источник дохода. Сестры были бы вынуждены продать "Кельи", а их наследник остался бы с носом.

— Но их наследник ничего об этом не знал. А-а, вот теперь я понимаю, почему тебя так волнуют тетушки из Данди. — Гарри схватил меня за руку и повернул лицом к себе. — Неужели ты настолько ослепла от ярости, что подозреваешь меня в убийстве, да еще ради денег! Ты что, думаешь, я прикончил твоего бедного друга, а потом потащил тебя на аллею, чтобы ты выслушала его последнее "прости"?!

Конечно, в это я не верила, но с губ моих сорвались злобные слова:

— За деньги можно купить больше лошадей и больше женщин!

Гарри отшатнулся, словно ему была отвратительна сама мысль, что он может коснуться меня.

— Порой я действительно предавался фантазиям, — прошептал он, — твердил себе, что я тебя не люблю, что прекрасно смогу прожить без тебя… Думаю, так оно и есть.

Оцепенение, которое я испытала после смерти Энгуса, вернулось. В мозгу бесновались электрические разряды.

— Рада, что я тебя больше не интересую. А если наши пути в будущем пересекутся вновь…

— Нисколько в этом не сомневаюсь. — Гарри сардонически улыбнулся. — Вчера я получил письмо от матери. Похоже, в Девоне случился стремительный роман. Твой отец и моя тетя Рута без памяти влюбились друг в друга. Совместные чаепития каждый божий день, прогулки по тенистым аллеям. Так что видишь, Тесса, если они поженятся, мы станем родственниками, а моя тетка будет твоей мачехой.

Оцепенение вмиг развеялось.

— Папа никогда так не поступит! Никто не заменит ему маму. Никогда! Ферджи не позволит…

С этими словами я прошмыгнула мимо Гарри и юркнула в детскую, но пробыла там не больше минуты.

Из холла донеслось пронзительное верещание дверного звонка. Наверное, полиция…

Внезапно все, кроме смерти Энгуса, ушло на второй план. Пока не закончится расследование, я буду жить в "Кельях", хочу того или нет… С этой мыслью я решительно распахнула дверь, выскочила в коридор и понеслась к лестнице.

Откуда–то сбоку донесся голос Гарри:

— Тесса, осторожнее! — Я невольно замедлила шаг. — Вспомни о Лилии. Вид твоего бездыханного тела у подножия лестницы может всколыхнуть забытые подозрения.

Я остановилась как вкопанная.

— Какие подозрения?

— Что Лилию убил кто–то из любящих домочадцев.

Глава пятнадцатая

Приехали полицейские. Их было всего двое, и оба толстые — низенький инспектор и высоченный констебль. Несмотря на малочисленность полиции, создавалось полное впечатление, будто холл наводнила толпа представителей власти. Инспектор Луджек церемонно представился, у него был смущенный вид гостя, прибывшего на званый обед двумя днями раньше. Это был некрасивый человечек с мясистым носом, который слегка подергивался над тонкими черными усами. Может, старое убийство, как и старый бренди, обладает своим неповторимым букетом? Под усиками играла мягкая извиняющаяся улыбка, но глаза инспектора Луджека хранили суровость.

Строго говоря, следовало бы употребить слово "глаз" — в единственном числе, поскольку левый на три четверти закрывало нависающее веко, но правый излучал подозрительность. Инспектор пересек холл, скребя паркет огромными башмаками. Не человек, а какой–то паук. Сальный паук. Даже здоровый глаз у инспектора был сальным. Гораздо больше похож на бывшего преступника, чем Страш. Я испуганно следила за странным полицейским.

— Печальный случай! — Констебль Уотт стянул с головы шлем и пальцем отстучал по нему первые такты траурного марша, скорбно качая головой. — Моя вторая половина будет очень недовольна: пока мы не схватим этого типа, я не смогу вернуться домой. И наверняка пропущу обед.

— Еда! — выдохнул инспектор Луджек. Его глубокий звучный голос заслуживал более привлекательное тело. Мясистый нос начал подергиваться еще энергичнее. — Я чую еду! Завтрак… Трупы ранним утром всегда возбуждают зверский аппетит.

Ох, Энгус! Хотя манеры странного инспектора наверняка бы позабавили моего милого друга. Потрясенное выражение, проступившее на лице констебля Уотта, наглядно указывало, что страж порядка проштудировал полицейский устав. Не допускается прием пищи в местах, имеющих отношение к насильственной смерти…

Констебль повернулся к Гарри.

— Это вы дальний родственник сестер Трамвелл, верно? — Наклонившись к инспектору, он оглушительно прошептал: — Вот этот молодой человек — родственник сестер.

Манеры инспектора оказались все–таки не столь ужасны, как его наружность. Луджек благовоспитанно воздержался от ответа, что он не глухой. Его здоровый глаз уставился на меня.

— Вы Тесса? Мисс Тесса Филдс? Медсестра Мод Крампет сказала, что покойного нашли вы вместе с этим молодым человеком.

— Когда мы его нашли, он еще не был мертв, — ответил Гарри. — Для Тессы это было ужасным потрясением: Энгус Грант — ее друг. Она работала у него в лондонской галерее "Наследие".

— Глубочайшие соболезнования, мисс Филдс. Могу я спросить, какое отношение вы имеете к этому дому?

— Я гощу здесь последние несколько дней. — Мой голос звучал на удивление твердо. — Мы с Гарри давние друзья, и он хотел, чтобы я познакомилась с его родственницами.

Констебль Уотт припал к левому уху инспектору, отгородился от нас широкой ладонью и проорал:

— Этот человек — наследник всей здешней собственности; вполне естественно, что старухи захотели на нее посмотреть.

Взгляд инспектора переместился на Гарри.

— Медсестра Крампет сказала, что войдет с другой стороны и подождет нас вместе с хозяйками дома, так что будьте так любезны провести нас туда, где они собрались…

Гарри кивнул:

— Сюда, прошу вас, инспектор. Констебль… Скорбной процессией, которую возглавлял Уотт, размахивающий дубинкой, мы проследовали в гостиную. Сестры Трамвелл, мистер Дизли, миссис Гранди с Годфри, Берти и Мод (которая еще не успела снять плащ) сидели, чинно держа на коленях тарелки с яичницей. При нашем появлении все дружно вскочили, констебль Уотт представил инспектора. Гиацинта поспешно объявила, что Страш и Шанталь сейчас принесут чай и тосты. Глаза Берти стали размером с блюдца. Остальные персонажи замерли с приоткрытыми ртами. Комната словно окаменела, лишь маятник часов мерно покачивался, подчеркивая всеобщую неподвижность. Внезапно в гостиную скользнул солнечный луч, произведя эффект фотовспышки. Снято. Позирующие, щурясь, возвращаются к жизни.

Гиацинта и Примула разом заговорили, перебивая друг друга:

— Как это мило с вашей стороны, инспектор, что вы заглянули к нам. Теперь мы чувствуем себя в безопасности.

— И очень надеемся, вы не сочтете нас бессердечными за то, что мы приступили к завтраку, не задернув шторы и не обвязав дверное кольцо черной материей. — Гиацинта посмотрела на свою тарелку, забрала у сестры перепачканное яйцом блюдо и обратилась к констеблю Уотту: — Джордж, будь так любезен, поставь это на стол рядом с собой. И пожалуйста, закрой дверь. От сквозняка никому не будет пользы.

Отчаянно покраснев, констебль Уотт съежился прямо на глазах. В трогательной попытке восстановить свое достоинство он водрузил на голову шлем, извлек из кармана официального вида блокнот, сломанный карандаш и принялся царапать бумагу. Сообразив наконец, что в карандаше нет грифеля, констебль украдкой сунул его обратно в нагрудный карман.

Сестрицы тем временем все галдели. Примула старательно изображала свой любимый персонаж — нудную престарелую даму, которой дали волю. Но мне казалось, что на этот раз она не получает от представления никакого удовольствия. Возможно, Примула считала, что так отведет от себя подозрения. Дескать, такой дурочке в жизни не додуматься до убийства. Но так ли это?..

— Надо продолжать жить дальше. В нашем положении больше ничего не остается, как я говорила дорогой Этерельде, инспектор… простите, не расслышала вашего имени. — Примула изящно приставила руку к правому уху. — Лужок? Очень странное имя, зато запоминающееся.

— Луджек, — проверещал Годфри, выдвигаясь вперед.

Инспектор велел всем сесть, и вся компания тут же успокоилась, за исключением миссис Гранди, которая села на свою тарелку. Я бросилась ей на помощь, Гарри же пристроился позади Гиацинты, облокотившись о высокую спинку стула.

Годфри водрузил ноги на скамеечку и пробормотал, ни к кому не обращаясь:

— Очень надеюсь, что тело скоро отвезут в Лондон и жизнь нашей глуши потечет своим чередом.

Дверь распахнулась, с силой шлепнув констебля Уотта по заду. В гостиную вплыла Шанталь с тарелкой тостов, за ней появился Страш с чайником угрожающих размеров. Я старалась не смотреть на его дамские туфли. Дворецкий ступал осторожно, словно остроносая обувь была тесна. Стоило инспектору скользнуть по нему взглядом, как Гиацинта повысила голос, заверяя, что они с Примулой будут рады предоставить полиции свой дом в качестве штаб–квартиры.

— Безусловно, — дрожащим голосом подхватила Примула. — И я не сомневаюсь, сэр, что наше неудобство продлится недолго.

— Ни на мгновение дольше необходимого. Инспектор избавился от плаща и передал его Шанталь. Пока цыганка пристраивала одежду, он не сводил с нее подозрительного взгляда. Любуется ее красотой или недоумевает, почему она такая смуглая? Констебль Уотт тайком шарил по карманам, на его и без того багровом лице все отчетливее проступало отчаяние.

— Ваше стремление к сотрудничеству весьма похвально. — Усы инспектора Луджека раздвинулись в профессионально–холодной улыбке. — Часто оказывается, что люди более непринужденно чувствуют себя в домашней обстановке, чем в полицейском участке.

Наступило долгое молчание. Тут дверь снова приоткрылась, и в гостиную прошлепала Минерва. Выглядела она неважно — хвост скорбно поник, голова опущена.

— Это ваш самый важный свидетель, инспектор. — Веселый тон мистера Дизли указывал на то, что он решился развеять всеобщее уныние. Облокотившись о каминную полку, мистер Дизли ткнул фарфоровым слоником в Минерву. — Именно это благородное животное по имени Минни подняло тревогу, призвав мистера Харкнесса и эту юную леди, — он галантно поклонился в мою сторону, — на место ужасного убийства.

Страш возился с чайником, пытаясь напялить на него чехол в виде гигантского шмеля.

— Простите, сэр, но почему "убийство"? "Убийство" — очень серьезное слово. Нельзя его употреблять, пока нет надежных доказательств.

Носик чайника наклонился, и коричневая струйка пролилась на дамские туфли. Осознав, что вмешивается не в свое дело, дворецкий смущенно прочистил горло и принялся оделять присутствующих чаем.

Констебль Уотт ткнул инспектора в спину и прошептал:

— Парень в законах собаку съел, если вы понимаете, что я имею в виду.

Достав из кармана сломанный карандаш, он с важным видом послюнявил кончик и снова вспомнил, что в нем нет грифеля.

— Инспектор, могу я предложить вам чаю? — Маска безупречного слуги чуть сползла, и я уловила взгляд, полный непритворного ужаса. Казалось, Страш боится, что его вот–вот обвинят в краже чайной ложки или блюдца. В следующий миг маска опустилась, словно кто–то дернул за веревочку. — Если пока указаний нет, мы с Шанталь удалимся на кухню.

Инспектор Луджек сделал глоток и кивнул. Дверь за слугами затворилась, и инспектор вышел на середину комнаты. Сделав вид, что хочу угостить Минерву тостом, я придвинулась к бюро и украдкой сунула констеблю Уотту карандаш. Хуже не будет, если окажусь у него на хорошем счету. Но этот неблагодарный, не удостоив меня и взглядом, проверил лишь, хорошо ли заточен грифель.

Поставив чашку на кофейный столик, инспектор потер руки.

— Для такой спокойной деревушки у вас, похоже, весьма бурная светская жизнь, да еще в столь ранний час.

Лицо констебля Уотта оскорбленно вытянулось.

— Только среди определенных лиц. Что касается моей жены, то она еще три часа проведет в ванной.

— Не будьте таким снобом, Джордж. Ваша жена сказала мне, что ей приятнее смотреть на свою стиральную машину, чем на вас. И картинка лучше, и читать не разучишься. — Луджек довольно хихикнул.

Гиацинта прожгла инспектора негодующим взглядом.

— Убийство — отвратительное преступление! — вздохнула Примула. — Но я не думаю, что оно надолго омрачит репутацию Флаксби—Мид.

— Омрачит! Напротив, изменит ее в лучшую сторону, — раздался добродушный голос миссис Гранди. — Простите, инспектор. Вы что–то хотели сказать?

— Поскольку этот дом единственный, который находится в непосредственной близости от аллеи, где был найден убитый, и поскольку при этом все вы, по–видимому, либо находились здесь, либо были в пути, я побеседую с каждым из вас по очереди.

— Да–да, только помните, все мы в той или иной степени знали покойного.

Миссис Гранди довольно сложила руки на животе.

— Полагаю, нет никаких сомнений, что этот человек действительно Энгус Грант? — поинтересовался мистер Дизли. — То, что он появился здесь в такой час, вызывает некоторое недоумение. Вчера он уехал в Лондон, во всяком случае, я так полагал…

— Наша уверенность, что это Энгус Грант, основана на содержимом бумажника, найденного при теле, и на том, что его опознала мисс Тесса Филдс, — инспектор кивнул в мою сторону. — А теперь, молодой человек, — он показал пальцем на Берти, — будьте так любезны первым ответить на мои вопросы.

— Я ничего не видел, я ничего не слышал. Это Фред все видел…

Казалось, глаза Берти вот–вот выскочат из орбит и со стуком запрыгают по полу.

— Нельзя ли нам воспользоваться какой–нибудь комнатой на этом этаже? Библиотекой? Последняя дверь налево в сторону входной двери? Прекрасно!

Пока инспектор разговаривал с Гиацинтой, Мод привлекла к себе Берти. Наконец Луджек повернулся к мальчику.

— Если ты хочешь побеседовать с инспектором в присутствии мамы, я ничего не имею против. Для нее это тоже было потрясением, и, если я что–то понимаю в мамашах, теперь она до совершеннолетия будет таскать тебя за собой.

Инспектор взъерошил рыжие волосы Берти.

— Нет, не буду, — твердо сказала Мод. Она подтолкнула мальчика вперед, но я заметила, что ее голубые глаза блестят от слез. — Ты ведь и сам справишься, мой малыш, правда?

Так могла бы сказать настоящая мать. Берти немного приободрился и расправил плечи.

— Спасибо, мэм, — улыбнулся инспектор. — Без родителей с ребятней гораздо проще разговаривать.

Дверь гостиной закрылась, и констебль Уотт тут же приосанился, нацепив на себя маску единственного представителя закона во Флаксби—Мид.

— Дамы и господа, обсуждать убийство запрещается!

— Да перестань ты важничать, Джордж! — простонал Годфри. — Если уж ты такой зануда, что скажешь насчет слуг? Можно им заняться своим делом? — Он вяло взмахнул рукой. — Тут адский холод. Почему бы Страшу не разжечь камин? А смугляночка могла бы вытереть пыль.

— Он совершенно прав. — Мистер Дизли шумно высморкался. — Только не подумайте, будто я намекаю, что слуги сейчас договариваются, но…

— Мой дорогой Годди! Бедняжка, ты совсем продрог! У тебя, должно быть, опять начинается простуда. Давай я поищу для тебя какое–нибудь лекарство. — Миссис Гранди принялась копаться в сумочке. — Тесса, дорогуша, вы тоже так и дрожите.

Она была права. Меня колотил озноб, но он никак не был связан ни с температурой в комнате, ни с моим здоровьем. Я вглядывалась в лица, размышляла о Страше и Шанталь и пыталась найти истину. Что бы я себе ни говорила про мстительных художников–неудачников, последовавших за Энгусом во Флаксби—Мид, меня по–прежнему не оставляла мысль, что скорее всего убийца находится среди нас.

Ну как, Тесса, тебе по–прежнему нравится играть в детектива?

— Да ладно тебе, мамуля. Неужели ты хочешь, чтобы я выпил одно из твоих ядовитых снадобий, когда у нас есть уже один труп? — Годфри раздраженно заерзал на диване.

Расставив огромные ноги, констебль выпятил грудь.

— Леди и джентльмены, будьте так любезны помолчать! Здесь я решаю, надо ли привести сюда остальных подозреваемых или нет.

Лицо его выражало растерянность — если он отправится за Страшем и Шанталь, ему ведь придется оставить нас без присмотра.

Миссис Гранди склонила набок породистую голову.

— Убийство сродни рождению ребенка. Некоторые люди откладывают его до тех пор, пока не становится слишком поздно. Мы с моим дорогим мужем подошли к этому делу очень серьезно. Я имею в виду ребенка, разумеется. Мы рассматривали воспитание Годди как наш главный научный эксперимент.

Сбоку от меня раздалось сдавленное бормотание мистера Дизли:

— Ей–богу, халтура, а не эксперимент.

В гостиной явно нарастало напряжение. Гарри нетерпеливо расхаживал туда–сюда, Примула нервно перебирала безделушки на бюро, мистер Дизли вертел в руках слоника, Гиацинта и Мод окаменели на одном диване, а мать и сын Гранди на другом. Никто не осмеливался встречаться взглядами.

Я поднялась и прошмыгнула мимо Гарри. Его пальцы коснулись моих, и мне — увы! — захотелось прижаться к нему. Если убийца среди нас, он, видимо, знает, что именно мы с Гарри нашли Энгуса. Возможно, убийца даже притаился за деревом и подслушивал…

Гарри… Он не должен был меня предавать, он должен был помогать мне, а не… Гнев — очень крепкий щит; он оградит меня и от страха, и от горя. Детектив Тесса будет действовать в одиночку!

Попав в этот дом, я мечтала, чтобы мое происхождение было связано с какой–то романтической историей. И что же получила в итоге? Вероятность того, что моя мать имеет отношение к дому, полному старинных секретов, и свежее убийство. Ферджи всегда говорила, что желания — это золоченые кареты, которые превращаются в перезрелые тыквы. Я сказала Гарри, что мои фантазии умерли, так оно и было. Если даже найду свою мать, она не станет той прекрасной феей, которую я искала все эти годы. Эта женщина была почти таким же призраком, как и моя милая приемная мама. Но отступать уже поздно. Игра в детектива перестала быть развлечением, теперь я должна раскрыть убийцу. И должна узнать, кто моя мать. И кто я сама. Можете называть меня эгоисткой, но я чувствовала, что Энгус понял бы меня.

Я переводила взгляд с Гиацинты на Примулу. Какой ужасный удар ждет одну из них, если другая… но подозревать друг друга еще хуже. Сестры не смогут жить, если каждая будет задаваться этим страшным вопросом и, возможно, даже ненавидеть другую. Если только… если только они не были в сговоре. Я поймала себя на том, что молюсь: "Господи, если это они, то не забудь, что они стары и были добры ко мне".

Мой взгляд метнулся к мистеру Дизли. Может, Энгус доверился ему по дороге на станцию? Попросил его помочь убедить сестер отказаться от шулерства? Энгус никогда не отличался осмотрительностью. Но я не могла представить, чтобы мистер Дизли совершил убийство исключительно из рыцарских побуждений, ведь вряд ли он по–настоящему влюблен в Гиацинту или Примулу. Что касается игры в карты, то ее прекращение было бы, несомненно, выгодно мистеру Дизли. С исчезновением у сестер источника неправедных доходов им пришлось бы еще поспешнее продавать свои серебряные чайнички.

Что Берти рассказывает инспектору? Гиацинта почти убедила меня, что к словам нервного и впечатлительного мальчика отнесутся скептически, но теперь я была в этом не так уверена.

Я посмотрела на Мод Крампет. Если бы это был детективный роман, то наверняка оказалось бы, что она всем сердцем ненавидит мужчин, потому что они сидят в пивной и глотают "гинесс", когда их жены рожают в муках. Но какие у меня основания включать Мод в список подозреваемых? Предположим, Примула, расстроенная пропажей Минни, позвонила ей в Чейнвинд–холл и рассказала об утреннем визите Энгуса… Неужели Мод задумала подстроить все таким образом, чтобы сестер обвинили в убийстве, мстя им из старой семейной вражды? Мое сердце забилось быстрее… Старая семейная вражда. Вендетта! Я даже подалась вперед, чтобы получше вглядеться в лицо Мод. Не уверена, что мне хотелось подозревать эту милую женщину, но… но что–то в ее решительной позе, в том, как прямо она держала голову… Да ведь я, в сущности, даже не знаю, что представляет собой Мод Крампет! До сих пор я смотрела на Мод лишь как на медсестру, как на родительницу малыша Берти, как на источник информации. Одинокая женщина, взявшая на воспитание трудного ребенка, должна обладать редкой силой духа и твердостью…

Сердце мое немного успокоилось, и я перевела взгляд на миссис Гранди. Вот эта старушка точно способна на убийство, особенно если кто–то вздумает угрожать ее драгоценному Годди. Мысль, что миссис Гранди прикончила Энгуса только из–за того, что терпеть не может толстых людей, никогда не придет в голову полиции, но… Я услышала голос Годфри и подумала, что определение "мнимый друг подходит ему гораздо лучше, чем кому–нибудь еще. Именно Годфри был мнимым другом для сестер Трамвелл! Именно Годфри был той развращающей силой, что лежала в основе безрассудного поведения сестер. Я прислушалась к тому, что он говорил:

— Медсестра Крампет, вам же известно о моем слабом желудке. Вы должны убедить полицию, что я не мог совершить убийства. Достаточно одной мысли о ноже, входящем в плоть, чтобы я стал цвета вот этих жутких драконов. — Он прижал холеную белую ладошку к джемперу из ангоры и скорчил рожу бронзовым драконам–подставкам. — Милая Гиацинта, дорогуша Примула, честное слово, почему бы мистеру Дизли не отвезти этих уродцев в свою лавку? А мой оформитель быстренько заменит их очаровательными латунными кошечками. За мой счет! Нет? Тогда хотя бы покройте их чем–нибудь, чтобы они не выглядели такими облезлыми.

— Хватит, Годди, — взмолилась его мать. — Не надо нервировать милых мисс Трамвелл.

— Покрыть! — Гиацинта негодующе глянула на сквайра. — Да если хотите знать, Марко и Поло, как называл их мой отец, сделаны из чистой бронзы. Допускаю, что в эпоху хромированных побрякушек бронза не в моде, но даже если бы они были из коровьего навоза, то все равно остались бы здесь. Мы с Примулой очень любим этих драконов.

— Может, нам еще от малышки Минни избавиться, потому что она, — Примула выпрямилась на стуле, чеканя каждый слог, — бес–по–род–на-я?!

Минни с довольным визгом взвилась вверх. Констебль Уотт встрепенулся и рявкнул:

— Прекратить!

— Знаете, — Гарри дружески похлопал Минерву, которая крутилась волчком у его ног, — мне вдруг вспомнились слова мистера Гранта. Собачка… Мин… Любопытно.

— Что именно? — подала голос Мод Крампет.

— Прекратить!

Скрипнула дверь, в комнату вошли Страш и Шанталь, на мгновение приковав к себе внимание констебля.

— То, что Грант в такую минуту вспомнил имя собаки, — ответил Гарри. — Собачка, Мин. Бедняга с трудом выговорил эти слова, он то ли бредил, то ли пытался сказать, что собака пустилась в погоню, то ли…

— Какой ужас! — Примула втащила Минни к себе на колени, и та поникла потрепанным ковриком. — Если убийца опасается, что собака может как–то выдать его, то, Гиацинта, мы должны ни на секунду не спускать с нашей крошки глаз!

Годфри, который продолжал с отвращением взирать на бронзовых драконов, внезапно замер. Затем его руки принялись теребить брюки из тонкой шерсти нежно–бирюзового цвета. Дыхание медленным шипением вырывалось из его рта.

— А что еще сказал Грант?

Я поежилась. И куда только девалось его обычное сюсюканье?..

— Ничего осмысленного.

Гарри погладил ухо Минни и сел рядом с Примулой.

— Потише! — Констебль Уотт наконец приготовился орудовать карандашом. — Кажется, инспектор поручил вот этим двоим показать развалины и сад нашим коллегам из Уорика. — Он с официальным видом поглядел на Шанталь и Страша, которые сидели у стены лицом к камину. Она — прекрасная своей экзотической красотой, а он — беззаботно избавившийся от женских туфель. — Эти места имеют большое значение для расследования преступления. А теперь я прошу всех сообщить свои имена и адреса. Начнем с вас, юная леди.

Я растерянно поднялась, Уотте с важным видом кивнул.

— Тесса Филдс, Кингс—Рэнсом. Ах нет, простите. Я действительно там жила, но мой отец переехал в Доксбери, это в Девоне. — Я дернула себя за спутанные локоны. — Боже, не могу вспомнить точный адрес. Видите ли, дом, в котором должен был поселиться мой отец, недавно купило местное историческое общество, и…

— Тесса Филдс, без определенного места жительства! — Уотт жирно подчеркнул. — Следующий, пожалуйста.

— Гарри Харкнесс, без… — Он хмуро глянул в мою сторону, но я проигнорировала этот многозначительный взгляд.

— Чушь какая–то! — не выдержала Гиацинта. — Послушай, Джордж… — Она шагнула к констеблю и сунула ему в руки плоскую книгу в кожаном переплете. Карандаш выпал у него из рук и был ловко подхвачен Гарри. — Вот, возьми, отправляйся в угол и пиши сколько душе угодно. — Похоже, Гиацинта избрала тактику запугивания. — Нынешний адрес Тессы — "Кельи". Диктую по буквам, если ты не знаешь, как писать это слово. К–е–л-ь-и. По крайней мере, будешь знать, где ее найти. В отличие от моей машины, которую ты как–то забрал за парковку на пешеходном переходе.

— Я лишь выполняю свою работу, мэм.

— Как мне рассказывали, Джордж, ты дал ее своей жене, чтобы она прокатилась в Лондон за рождественскими покупками, — весело встряла миссис Гранди.

— Ладно, ладно. Мы ценим ваше рвение, дорогой мой, — примиряюще заговорил мистер Дизли. — Но не лучше ли вам поискать другого ребенка, того, который, по словам мальчика, был вместе с ним на аллее?

— Другой ребенок? — воскликнула миссис Гранди. — Неужели это юный Рикки?

Мод наклонилась вперед и что–то прошептала на ухо миссис Гранди, та недовольно затрясла седой головой.

— Фред! Могла бы догадаться. Мод, вам определенно надо положить конец этой пагубной зависимости. Может, стоит сказать малышу, что Фреда тоже убили? Отец моего Годди всегда говорил…

Но я так и не узнала, что покойный мистер Гранди говорил в таких случаях. В гостиную влетел Берти, изо рта у него торчала палочка от леденца. Он нечленораздельно объявил, что инспектор ждет меня в библиотеке.

Гарри кинулся следом, попытавшись схватить меня за руку, но я увернулась и выскользнула за дверь. Сколь бы глубоко ни раскаивался этот негодяй, ничего уже не вернешь.

В холле солнечный свет, льющийся сквозь стрельчатые окна, золотил пылинки, кружившиеся в прогретом воздухе. Стул, который мне пододвинул инспектор, стоял спинкой к высокому окну библиотеки, выходящему на боковую лужайку. Чтобы не выдать дрожь в руках, я ухватилась за край стола, после чего посмотрела инспектору прямо в его недобрые глаза. И припомнила совет Ферджи, как вести себя, когда устраиваешься на работу. Всегда мысленно раздевай собеседника догола. Нет ничего более нелепого, чем вид голого человека, взирающего на тебя с выражением превосходства. Но не успела я избавить инспектора Луджека от галстука, как у меня задергалась нога. Пришлось убрать руки со стола и что было сил ущипнуть себя за коленку. Глаз напротив меня размышлял, стоит ли обвинить меня в непристойности. Вторая нога тоже принялась отбивать чечетку.

Я была рада, что инспектор сидит по другую сторону широкого стола. Луджек развалился в кресле, вытянув волосатые руки, и рассеянно разглаживал мятый бумажный пакет, наверняка с сандвичами, усеянный жирными кляксами. Я сделала вывод о наличии супруги, снарядившей его в дорогу. Хоть что–то делает его отдаленно похожим на человека.

— Курите? — Инспектор достал сигаретную пачку, также забрызганную жирными пятнами.

Я отрицательно качнула головой.

— Ну и умница. Не начинайте, потом ни за что не бросите. — Он закурил и глубоко затянулся, прикрыв от удовольствия глаза. — Приятная комната. Я даже пожалел, что оклеил обоями свою квартиру. Книги выглядят гораздо шикарнее. Но, похоже, они должны быть старыми, чтобы создавать нужную атмосферу. — Он втянул носом воздух. — Пахнет старыми деньгами. Упакуйте этот запах в аэрозольный баллончик, и даю голову на отсечение, что в супермаркете он не залежится.

— Сестры Трамвелл вовсе не богаты. Слова вырвались у меня прежде, чем я успела их удержать.

— Иными словами, сплошное разочарование для грабителя, забредшего в эти края. Хотя его представления о достатке могут не совпадать с вашими или, скажем, с представлениями мисс Трамвелл.

Я вдруг ощутила приступ симпатии к Страшу. Дворецкий куда менее неприятен, чем, например, мать и сын Гранди, но, увы, у него есть преступное прошлое. Инспектор вновь принялся разглаживать складки на бумажном пакете. Его слова, небрежно брошенные через стол, застали меня врасплох.

— Вы знаете, почему Энгус Грант оказался сегодня утром во Флаксби—Мид?

— Нет. Но возможно, он хотел повидать меня.

— Вы были очень близкими друзьями? Надеюсь, он не вкладывает в этот вопрос гнусный смысл? Будто у нас с Энгусом была интрижка?

— Энгус был мне как старший брат. У него из родственников только пара престарелых тетушек в Шотландии.

— А когда вы в последний раз видели мистера Гранта, не считая сегодняшнего утра?

— В субботу вечером в Чейнвинд–холле — там живут Гранди. Для меня было большой неожиданностью встретить Энгуса в этих краях, а на следующее утро он зашел в "Кельи", поговорить.

— В том числе с вами?

— Естественно, ему хотелось со мной поговорить, но сестры Трамвелл ему тоже нравились. Наверное, они напомнили ему тетушек.

— И он ничего не сказал о том, что собирается так скоро вернуться?

— Нет.

— Что вам известно о его отношениях с матерью и сыном Гранди?

— Ничего. Только то, что Энгус любил играть в карты. В тот вечер гости развлекались именно этим.

— Можете вы назвать остальных гостей?

— Там был некий мистер Уитби—Браун. Он курил сигары и ронял повсюду пепел.

Инспектор посмотрел на столбик пепла, лишь чудом державшийся на кончике его сигареты, и подтянул к себе пепельницу.

— Кто еще?

— Священник по имени Эгринон Хам. Он…

— Да? И что вам запомнилось в этом священнике?

— Самое необычное в нем то, что он интересуется убийствами. По–моему, преподобный Хам даже пишет книгу об убийствах, представляющих исторический интерес, и…

— …и вот мы получаем тело, облаченное в старинное монашеское одеяние. А в здешних краях всем известно, что в незапамятные времена на Тропе Аббатов был убит монах. Констебль Уотт с некоторой неохотой сообщил мне об этой любопытной подробности.

— Полагаю, местные жители стыдятся давней трагедии. После стольких лет это выглядит глупым, но всем чужакам сообщается, будто монах Тессаил совершил самоубийство…

— Кто еще присутствовал в среду вечером?

— Некий Фриц Вортер, немец.

— Должен ли я сделать вывод, мисс Филдс, что он вам не понравился?

Я сплела под столом руки.

— Он дурно обошелся с Примулой, то есть с младшей мисс Трамвелл…

Сцена той карточной игры вновь предстала передо мной. Я вновь сидела в изысканном бархатном кресле с энциклопедией старинных розыгрышей на коленях и наблюдала, как Примула, казавшаяся жертвой, вдруг обернулась победительницей. Если мужчина способен ненавидеть женщину, то именно таков был Фриц Вортер. Но (тут я снова поникла) для того чтобы герр Вортер мог столь изощренно отомстить Примуле — убить человека, да так, чтобы подозрение пало на нее, — он должен был знать о визите Энгуса в "Кельи". И к тому же такой план мог прийти в голову лишь настоящему безумцу. Монашеское одеяние распростертого на земле Энгуса низводило трагедию до мрачной шутки, вряд ли на такое способен человек в здравом уме. Но ведь полиция непременно проверит герра Вортера и все его передвижения. Я почувствовала небольшое облегчение.

— А что произошло между мисс Примулой Трамвелл и этим самым Фрицем Вортером?

— Они не поладили.

— Понятно. В котором часу вы сегодня утром вышли из дома и по какой причине?

Подозрительность во взгляде инспектора сгустилась.

— Около шести. Да, я это точно помню. Гарри сказал мне, сколько времени, потому что мои часы остановились. Мы встречались на развалинах. Там тихо и…

— Есть возможность укрыться от глаз пожилых родственниц вашего кавалера. Не могу вас осуждать. Вы знаете, сколько времени Гарри ждал вас?

Я уклонилась от ответа.

— Гарри всегда жалуется, что я опаздываю, но нам почти не удалось поговорить, потому что мы услышали вой Минни и бросились на ее голос. Гарри очень хорошо разбирается в животных. Он их обожает.

Каковы бы ни были иные пороки Гарри Харкнесса, в дурном обращении с животными его не упрекнешь.

— Если возможно, назовите время, когда вы с мистером Харкнессом обнаружили мистера Гранта.

— Точно не могу сказать. — Уклонившись от ответа на вопрос, как долго Гарри находился на развалинах, я оказалась в трудном положении, но мои показания все равно ничего не решали. Мод, Берти да и сам Гарри могли точно указать время. Я посмотрела инспектору прямо в глаза, надеясь, что стол не завибрирует от очередного приступа чечетки, поразившего мои ноги.

— Расскажите, пожалуйста, в каком состоянии находился мистер Грант. По словам врача, обследовавшего тело, смерть наступила не более чем за час до его прихода. Мистер Грант был жив, когда вы его обнаружили?

— Да, но жизнь в нем едва теплилась.

— Он что–то сказал?

Спертый воздух комнаты медленно обволакивал меня. Голова кружилась, пришлось опереться о стол. Решимость выяснить имя убийцы не ослабла, но я не хотела говорить ничего такого, что могло бы привести инспектора к ложным выводам. Так много зависело от того, как понимать предсмертные слова Энгуса. Гарри считал, что человек, позвонивший Энгусу, и женщина, грозившая самоубийством, — это одно и то же лицо, то есть "мнимый друг". А может, "мнимый друг" звонил по телефону, а женщина, якобы угрожавшая себя убить, даже понятия не имела, что про нее говорят. Но если так, то "мнимый друг", иначе убийца, мог быть как мужчиной, так и женщиной. Все это походило на задачку без решения вроде такой: "Если Том — дядюшка жены лучшего друга Берта, то кем был человек в поезде?"

Поезд! Энгус приехал не на машине. А в такую глушь, как Флаксби—Мид, утренние поезда из Лондона не ходят.

— Да? — подбодрил меня инспектор Луджек.

— Энгус сказал, что ему кто–то позвонил и заманил на Тропу Аббатов под предлогом, будто некая женщина хочет повеситься на одном из вязов. Энгус произнес что–то вроде "Скажи им, что мне жаль, а потом упомянул своих шотландских тетушек.

Это была правда, однако не вся. Но лучше уж я сама установлю личность убийцы, чем доверюсь полицейскому, который ни о ком из этих людей ничего не знает.

— Что–нибудь еще?

— Еще он упомянул о собаке сестер Трамвелл. Минерве, или Минни.

— А именно?

— Он лишь назвал ее имя. А вы… вы нашли орудие убийства?

Луджек покачал головой. Я представила, как Минни улепетывает со всех ног, держа в зубах нож. Но она, разумеется, потом выронила его где–то в саду или в доме. Что может быть проще: отмыть нож от крови и положить на место в ящичек для столовых приборов, чтобы потом им резали свинину или яичницу с беконом. Тесса, ты полная идиотка. Столовым ножом яичницу–то разрезать трудно, не то что совершить убийство.

— Не надо так волноваться, мисс Филдс. Наши люди уже работают. Они обыскивают участок.

Метнувшись к окну, я успела заметить крадущуюся мимо сутулую фигуру. Открытие, что вокруг шныряет полиция, меня ничуть не успокоило. Эта человеческая тень лишь подчеркивала опасность, сгущавшуюся над "Кельями.

— Мы не исключаем возможности, что нож уволокла собака. Закончив с поисками на участке, мы попросим у мисс Трамвелл разрешения осмотреть дом.

А если они откажут? Должно быть, инспектор заметил, что меня трясет, тон его чуть смягчился:

— Успокойтесь, мисс Филдс. Кроме меня и констебля Уотта, в доме находятся еще двое полицейских. А к вам у меня осталась парочка вопросов. — Он сунул в рот еще одну мятую сигарету. — Вы не видели монашеской рясы или чего–то подобного во Флаксби—Мид?

— Нет. Я на днях поднималась на чердак и рылась там в сундуках со старыми вещами. В них хранятся костюмы для карнавалов и маскарадов.

— Почему вы решили, мисс Филдс, что я имею в виду "Кельи", а не Флаксби—Мид вообще?

— Ничего такого я вовсе не решила… Ну, можно было бы… в этом доме, но это не значит… — Я сделала глубокий вдох, и тут произошла совершенно непонятная вещь: я рассердилась. Заправив волосы за уши, наклонилась вперед и дерзко выпятила подбородок. — Инспектор, может, вы перестанете запугивать меня и пускать дым в лицо? Если мне вздумается сморозить какую–то глупость, я отлично обойдусь и без посторонней помощи. Не сомневаюсь в одном, — я и сама почти верила в то, что говорила, — сестры Трамвелл слишком дорожат и гордятся этим домом и его содержимым, чтобы использовать какую–то старинную вещь в столь неблаговидных целях. Мне кажется, монашеская ряса — не что иное, как наводка на "Кельи".

— По–вашемувыходит, целью убийцы был не только Энгус Грант, но и сестры Трамвелл? И кто еще у него в черном списке? Как насчет вас, мисс Филдс?

— Меня? Но это же нелепо.

А так ли уж нелепо? Что, если убийца не желает, чтобы я рыскала по округе, выясняя свое происхождение? Мало ли детективов, где одно убийство совершается только для того, чтобы замаскировать второе? Убить Энгуса, чтобы затем избавиться от меня… Эй, милая Тесса, да у тебя никак разыгралось воображение.

— Не хочу вас пугать, мисс Филдс, но мне кажется, вам следует соблюдать осторожность. А с мальчика нельзя спускать глаз, но об этом я поговорю с его матерью.

Мод… Она сделает все, что в ее силах, чтобы защитить своего малыша.

— Вы считаете, что Берти грозит опасность, потому что он присутствовал при убийстве? — Страх нахлынул с удвоенной силой. Я успела привязаться к Берти, и если с ним что–нибудь случится…

— Пока убийца не найден, свидетели подвергаются серьезному риску, мисс Филдс, — назидательно заметил Луджек. — Никаких прогулок в одиночестве, никаких свиданий посреди ночи — с кем бы то ни было.

— Но Гарри…

— Вы помните, что сказал вам Берти на Тропе Аббатов?

— Он сказал, что убийца ударил мистера Гранта по голове толстой веткой, а затем принялся что–то искать на земле.

— И какой вы из этого сделали вывод?

— Что кто–то тщательно подготовил убийство, заранее спрятав рясу, ударил Энгуса, а затем переодел его.

У меня защипало глаза. Инспектор любезно протянул мне платок, я с подозрением покосилась на грязно–серый комок и отрицательно покачала головой.

— Знаю, вам тяжело отвечать, но если я вам не очень надоел, не могли бы вы сказать — до появления здесь на прошлой неделе вы знали кого–нибудь из обитателей Флаксби—Мид?

— У меня была короткая встреча с Шанталь, это горничная в "Кельях". Гарри несколько раз приглашал ее к себе, однажды я столкнулась с ней у него на ферме.

Отлично, Тесса, более небрежно и сказать было нельзя.

— А с сестрами Трамвелл вы были знакомы?

— Нет. Разумеется, Гарри о них упоминал. Коленка опять пустилась в пляс. Что Берти рассказал инспектору о моем появлении? И упомянул ли о том, что сегодня узнал голос Гарри? Если да, тогда молчание полицейского означает, что он играет со мной в кошки–мышки, поджидая, когда я сломаюсь.

Луджек пригладил усы.

— Насколько мне известно, с другими местными жителями вы прежде не встречались?

Я ухватилась за возможность сменить тему.

— При встрече в Чейнвинд–холле с миссис Гранди у меня возникло смутное ощущение, что я ее где–то видела, но, возможно, она мне просто кого–то напомнила.

Инспектор сделал пометку на бумажном пакете.

— Чем занимался мистер Грант?

— Он был признанным экспертом по художественным произведениям. Работал в лондонской галерее "Наследие". Среди специалистов он пользовался славой как непревзойденный мастер выявлять подделки.

— Вот как? Тоже своего рода сыщик. Спасибо, что уделили мне время, мисс Филдс. Следующим попросите, пожалуйста, мистера Харкнесса.

Я нарочито неторопливо побрела к двери, и, когда уже собиралась повернуть ручку, раздался голос Луджека:

— Да, мисс Филдс, чуть не забыл.

Ну вот! Сейчас начнет выпытывать, что за представление мы с Гарри разыграли на Тропе Аббатов несколько дней назад.

— Мистер Грант носил часы?

Не менее десяти секунд я тупо смотрела на инспектора.

— Часы? Вы хотите сказать, что при нем не нашли часов? Простите, если бы нашли, вы не стали бы спрашивать… Да, Энгус всегда носил с собой часы, карманные часы. Он питал к ним слабость. У него, наверное, было несколько десятков старинных карманных часов. — Я дотронулась до тех, что висели у меня на шее. — Это его подарок.

Мне вдруг вспомнилась странная история с пропажей моих часов.

— А какие–нибудь кольца?

— Нет. Но я понимаю, что вы имеете в виду. Странно, что часы забрали, а бумажник оставили, да и вообще… убийство выглядит слишком продуманным, чтобы сойти за простое ограбление, не так ли?

Может, убийца забрал часы в качестве приза? Так сказать, дополнительное вознаграждение? Или намеренная хитрость, чтобы навести подозрения на того, кто в прошлом был нечист на руку?

* * *

Полицейский, стоявший у подножия лестницы, сильно смахивал на тот восковой чурбан в каске, что я как–то видела в музее мадам Тюссо. Когда я проходила мимо, у него даже ресницы не дрогнули. Отменная выдержка!

Гостиная выглядела такой же, какой я ее оставила: напоминала приемную психиатра. Лишь Минни, мирно дремавшая на своей лоскутной подстилке, вносила в обстановку какой–то уют. Судя по судорожному храпу и жалобным стонам, собаку Минерву мучили кошмары. Мод издалека улыбнулась мне, но я не осмелилась встретиться с ней взглядом. Когда–нибудь нужно поговорить с ней наедине, выяснить ее отношения с сестрами Трамвелл, и особенно с Фиалкой, но сейчас я боялась всего и вся, даже добродушную Мод Крампет. Меня все сильнее беспокоили пропавшие часы Энгуса.

Бесцветным голосом я сообщила Гарри, что он следующий, и направилась к Примуле. Она казалась такой хрупкой и старой, что у меня сжалось сердце. Я тронула ее руку.

— Милочка, ты ведь не сердишься на нас из–за Гарри? — жалобно прошептала Примула. — Я поговорила с Мод, так что ты можешь не опасаться, что она или Берти проговорятся. Мальчишка, похоже, посчитал этот случай чем–то вроде игры, а ты в его представлении и вовсе героиня. Мод ни словом не обмолвится о твоей амнезии, она догадалась, что здесь какой–то розыгрыш.

— Как это удобно для нас с Гарри.

— Ну–ну, дорогая, ты не должна его осуждать, — взмолилась Примула. — Мужчинам свойственно все портить, так уж они устроены. Но ты подумай, как это мило со стороны нашего дорогого мальчика, что он захотел тебе помочь в твоих поисках. О, мы были так заинтригованы! Сразу же решили, что ты девушка что надо, но, возможно… подошли к вопросу не с того конца.

— Как это?

— Вместо того чтобы попытаться сообразить, кто из женщин Флаксби—Мид забеременел двадцать с небольшим лет назад, бросились на поиски источника всех этих неприятностей, то есть мужчины. Который стал отцом, но при этом не захотел или не смог жениться на матери малыша. На ум пришла целая бездна возможностей.

— Биологический отец никогда меня не интересовал. Он мог даже не знать, что моя мать беременна, так с какой стати он должен меня волновать?

— Но с его помощью можно найти твою мать…

— Да… вы правы.

Я покосилась на Годфри, который оживленно болтал с Мод. Вот он определенно не способен на нормальные отношения между мужчиной и женщиной! И все же от того, как сквайр порой посматривал на меня, становилось не по себе.

— Я вижу, две мои любимые дамы поглощены конфиденциальным разговором?

Над нами навис мистер Дизли. Тон его был таким же радушным, как обычно. Но нет ли в нем затаенных ноток? Достав из нагрудного кармана платок, он приложил его к покрасневшему носу. Лихорадочный румянец на щеках Примулы вторил багрянцу, которым отливал нос мистера Дизли. Почти все, за исключением Шанталь, что–то теребили, расхаживали или суетились по пустякам. Лишь цыганка сидела спокойная и невозмутимая, как Мона Лиза.

Мистер Дизли сунул платок назад в нагрудный карман, расправил его, но небрежно свисающий кончик платка красноречиво указывал — престарелый джентльмен немного не в себе. Когда же мистер Дизли заговорил, выяснилось, что и его неизменная любезность дала трещину. Он сел рядом с Примулой и потянулся к ее руке, бормоча:

— Дорогая, вы сейчас предстанете перед инспектором, и я не могу позволить…

— Прошу вас, Клайд…

Уотт, чье мрачное лицо свидетельствовало, что констебль страстно мечтает не пропустить обед, тотчас встрепенулся. Карандаш в его руке зловеще закачался.

— Я так и знал, что один из вас расколется. Когда моя жена услышит…

—- Джордж! Если ты хоть слово скажешь своей жене, мы вышвырнем ее из Союза садоводов!

Голос Гиацинты напоминал град, барабанящий по железной крыше.

— Мы с мисс Примулой Трамвелл обсуждаем вовсе не убийство. — Мистер Дизли произнес эти слова таким тоном, словно он предпочел бы заняться именно этим. — Мисс Трамвелл вне всяких подозрений, потому что в момент убийства мы с ней были вместе. Точнее, мы провели с ней вместе всю ночь. О, моя дорогая, — он вновь выхватил платок, голос его зазвучал тише, — если бы я только мог оградить вас от грязных… от непристойных домыслов… но вы слишком дороги мне, и потому я не могу допустить, чтобы на вас пало подозрение в убийстве.

Карандаш выпал из руки констебля Уотта.

— Гиацинта, — раздался надтреснутый голосок Примулы, — не смотри на меня так!

Вот как! Значит, звуки, доносившиеся прошлой ночью из комнаты Примулы… Ничего себе радиоприемник! Я припомнила, как кралась мимо ее двери, пробираясь на чердак, и меня посетила ужасная мысль. Неужели Примула подсыпала Минни какое–то снадобье, а затем спрятала собаку на чердаке? Тем самым она бы убила двух зайцев: во–первых, Минерва не гавкала бы при появлении мистера Дизли, а во–вторых, Примула могла без помех провести своего ухажера в дом, пока мы с Гиацинтой рыскали по саду в поисках собаки.

Тягостное молчание прорезал хихикающий голос Годфри:

— Ой–ой–ой! Мне кажется, сейчас произойдет еще одно убийство!

Шанталь плавно, словно морская волна, поднялась и прижала пальцы к вискам. Глаза ее были закрыты.

— Зло. Оно здесь, в этой комнате. Может, мне заглянуть в магический кристалл и сказать, что я вижу?

Глава шестнадцатая

Уотт протестовал исключительно для вида. Он уже давно утратил власть над компанией. Констебль вызвал помощника, несшего вахту у лестницы, и велел ему сопровождать Шанталь, пока она станет искать кристалл. Страш незаметно скользнул к окну и задернул шторы, преграждая путь солнечному свету.

Ко мне подошла Мод Крампет, за ее руку цеплялся Берти. Круглые глаза мальчика блестели от возбуждения.

— Бедная мисс Трамвелл, — вздохнула Мод, и я спросила себя, которую из них она имеет в виду. — Как это все ужасно! Хорошо, что Шанталь решила вмешаться. Надо чем–то отвлечь всех от этого томительного ожидания.

— Вряд ли Шанталь что–то увидит.

— Не знаю, не знаю. — Мод посмотрела на Гиацинту с Примулой. Сестры застыли словно парковые статуи. — Однажды Шанталь нагадала мне нечто такое… Признаюсь, я была потрясена.

— А это сбылось? — вмешался Берти.

— Возможно… — задумчиво ответила Мод.

А вот и Шанталь. Мы поспешили присоединиться ко всем остальным, суетившимся вокруг карточного стола. Мальчик потянул меня за руку и едва слышно прошептал:

— Мисс, я должен вам что–то сказать. Что–то нехорошее.

— Чуть позже, Берти, ладно?

Сестры Трамвелл устремились к противоположным концам стола, а констебль Уотт взял на себя роль регулировщика:

— Не толкайтесь! Не толпитесь! Уступите дорогу!

Но отступить толпу заставила лишь Шанталь, которая взмахнула покрывалом из красного бархата.

Миссис Гранди придвинулась ко мне и прошипела в ухо:

— Мы обязательно должны уговорить ее подготовить небольшое представление к летней ярмарке!

Мистер Дизли, в походке которого явно сквозило смущение, пододвинул цыганке стул. Остальные продолжали стоять. Шанталь словно воды в рот набрала. Она что, так и будет молчать? Я завороженно смотрела на изящные руки, плавно двигавшиеся над стеклянным шаром. Это были не руки, это были птицы, которые кружились над столом, все снижаясь и снижаясь.

— Карты, — пробормотала наконец Шанталь. — Карты падают на стол, и сдающему — смерть!

Несмотря на банальность этих слов, я вздрогнула. Перед глазами встала картина: Энгус раздает карты. Шанталь была слишком умна, чтобы сказать это без причины. Или она и в самом деле увидела в кристалле истину? В напряженной тишине отчетливо слышалось тяжелое дыхание констебля Уотта. Шанталь провела над шаром ладонью, словно смахивала паутину.

— Это не покер и не вист. Это пасьянс.

— А ставки? — В голосе Примулы звучало такое напряжение, что я едва не подскочила.

— Высокие, очень высокие. Я вижу два туза. — Речь Шанталь перешла на скороговорку: — Я вижу мальчика Берти; его надо поместить в безопасное место и смотреть за ним, но опасность ему не грозит. Она грозит другому. Тому, кто видел… тому, кто знает…

Дрожащим голосом, в котором, однако, сквозило едва прикрытое удовольствие, миссис Гранди воскликнула:

— Какой ужас! Ведь в момент убийства я находилась рядом с тропой. Он или она может подумать… и Годди! Дорогой мой мальчик, ты должен обещать ни на шаг не отходить от меня!

Шанталь вновь накрыла шар бархатным покрывалом.

— Всякий раз, когда кто–то начинает говорить, пламя истины гаснет.

Снова одни банальности; но голос Шанталь был безжизненным и лишенным какого–либо драматизма. Я догадалась, что она сама напугана.

К цыганке протиснулся констебль Уотт.

— Ну, раз вы занялись своими фокусами, то не могли бы взглянуть, какое место займет в субботу на скачках в Фоксхилле лошадь по кличке Скаллаваг?

Шанталь покачала головой и отошла от стола. На пороге появился Гарри и сообщил, что инспектор приглашает Гиацинту. Спустя полчаса ее сменила Примула.

Утро плавно перешло в день. В комнате воцарилась скучная тишина, изредка нарушаемая лишь скрипом открывающейся и закрывающейся двери да музыкальным перезвоном часов по всему дому.

Пропавшие часы Энгуса… В них должен таиться ключ к разгадке. Я обводила взглядом комнату, задерживаясь то на одном лице, то на другом. Но на самом деле слышала и видела лишь Энгуса.

Теперь Годфри вышел из комнаты. Гарри читал книгу. С того места, где я сидела, название казалось написанным кириллицей. Я мрачно улыбнулась — Гарри держал книгу вверх ногами.

А вот и еще один любитель литературы. Годфри вернулся из библиотеки с увесистым томом "Искусства на протяжении веков" — размером с надгробный камень.

— Он у меня такой эстет! — Его матушка похлопала меня по коленке. — Я всегда считала, это образцовой чертой в мужчине. Верный признак чувствительной натуры. А из чувствительных мужчин получаются отличные мужья, вы не согласны, милочка?

Я рассеянно кивнула, наблюдая за враждебным выражением, застывшим на лице Гиацинты. Минерва прикорнула у нее на коленях, и старушка ласково поглаживала собаку по голове, ясно показывая, что никому не даст ее в обиду. При этом Гиацинта не сводила глаз с Примулы, которая склонилась над вязанием. Дамский угодник, мистер Дизли, сидел рядом с Гарри, созерцая свои башмаки. Берти устроился на подстилке Минни. Что за "нехорошую вещь" он хотел мне сказать?

Часы на каминной полке остановились, и это произвело эффект, сравнимый разве что со взрывом бомбы на Пиккадилли в час пик. Примула завела часы, маятник принялся мерно отсчитывать секунды, и мы вновь погрузились в тягостное молчание. После того как инспектор вызвал Шанталь, я задремала. Кто–то укрыл меня пледом. Кто–то, пахший лосьоном после бритья и дождем.

Мне снился сон.

…Сквозь пятнистую тень Тропы Аббатов навстречу шел Энгус. Он был далеко, и я не могла разглядеть его лицо, но хорошо видела руки. Они сжимали обрывки бумаги. Налетел ветер, и бумажные клочки, на каждом из которых была написана буква, взмыли к верхушкам вязов. Я знала, что буквы складывались в имя, но мне было страшно поднимать голову. Потому что я знала кое–что еще: на одном из старых вязов кто–то висит…

Очнувшись с судорожным всхлипом, я обнаружила, что пальцы мои впились в плед. В библиотеку тем временем отправился Страш. Гиацинта и Примула даже не предприняли попытки перекинуться словом или хотя бы обменяться взглядами, но на лицах их была написана тревога, граничащая с паникой.

Прошло еще полчаса. Часы показывали четверть третьего. Наконец дверь отворилась, но на пороге стоял вовсе не Страш. В гостиную вошел тот самый полицейский с лицом воскового истукана из коллекции мадам Тюссо. Не окажем ли мы инспектору любезность и не согласимся ли на личный обыск? Дам осмотрит женщина–полицейский, которая прибыла из Уорика.

Никто не возражал. Да и кто бы посмел, не опасаясь навлечь на себя подозрения? А голос миссис Гранди и вовсе был полон нескрываемой радости:

— Непременно напишу в "Таймс"!

Я не простила Гарри. Я никогда его не прощу, но от жалобного взгляда в его сторону удержаться не удалось. Эти неприятные женщины в форме, с короткой стрижкой и руками–обрубками… я видела по телевизору, как они раздевают и обыскивают. Но в действительности все оказалось не так уж и ужасно. Меня препроводили в соседнюю комнату, где вполне симпатичная блондинка охлопала меня с ног до головы, попросила вывернуть карманы и весело объявила:

— Все, спасибо, дорогуша!

После обыска нам наконец предоставили свободу. Поначалу мы стремились по–прежнему держаться стадом, но когда Гиацинта предложила всем перекусить, атмосфера почти разрядилась. Шанталь отправилась на кухню, и я, не знаю уж почему, поплелась следом.

— Пришла помочь? — едко поинтересовалась Шанталь. — Или проследить, чтобы я не дала деру? Прости. — Она невесело рассмеялась. — Сама же предложила перемирие, и сама же начинаю по новой.

— Ты ведь испугалась, когда смотрела в свой магический кристалл? — Я развернула пачку масла.

— Не уверена, действительно ли я что–то видела. Возможно, это была просто, реакция на чувство вины.

— Чувство вины? Что ты имеешь в виду? Не хочешь же сказать, что…

Шанталь нарезала хлеб.

— Что я убила твоего друга Энгуса Гранта, чтобы сделать тебе гадость?

— Нет, я совсем о другом. Чувство вины… Это я во всем виновата. Не будь меня здесь, может быть, Энгус не стал бы ни во что вмешиваться…

Губы мои задрожали.

— Наверное, я тоже сыграла свою роль… — Шанталь отложила нож и грустно посмотрела на меня.

— Какую? Полагаешь, убийца мог счесть тебя отличным козлом отпущения из–за Тессаила и старого проклятия?

— Я думала над этим, но нет… я чувствую свою вину потому, что сестры Трамвелл так чудесно относятся ко мне, а…

— Чепуха! Ты ведь столько работаешь.

— И получаю при этом целую кучу побочных выгод. По–моему, я уже говорила тебе, что интересуюсь историей, но про свой диплом не упомянула. Я пишу дипломную работу как раз по истории монашества, а для таких исследований нет места лучше, чем "Кельи", тем более что я очень восприимчива к окружающей обстановке. — Ее ресницы отбрасывали на скулы ажурные тени. — Ты знаешь, я начала подмечать, что от научных изысканий при свете цыганского костра портится зрение, а от вареной крольчатины так и вовсе воротит. Эта работа была для меня просто находкой. Сестры Трамвелл каждый вечер с готовностью ели лишь спагетти с тостами, так что заниматься я могла, но я так и не смогла избавиться от чувства, что они находятся в стане врага.

— И что теперь делать? Что нам обеим делать? Стоять и ломать руки? — Я вовсе не была уверена, что Шанталь стала мне больше нравиться, но между нами явно возникло подобие близости. Я поскребла ножом масло и принялась намазывать его на хлеб. — Мой отец говорит, что чувство вины — плохое оправдание, чтобы сидеть сложа руки. Если мы с тобой хотим отплатить сестрам за их доброту, то должны отыскать убийцу. И тогда их жизнь вернется в нормальную колею. Если только ты не считаешь, что это сделала одна из них.

— Нет, не считаю. А ты?

— Нет.

Шанталь чуть улыбнулась.

— Возможно, мои опасения вовсе не беспочвенны.

Спросить, что она имеет в виду, я побоялась — вдруг прозвучит имя Гарри.

— Полиция вечно оказывается в невыгодном положении, поскольку появляется лишь в последней сцене, тогда как мы присутствовали на всем представлении.

— Да, но только если причина убийства находится здесь, во Флаксби—Мид.

— Тесса, ты же хорошо знала Энгуса Гранта. Существует какая–то иная возможность?

— Не думаю. — Раскладывая поверх хлеба нарезанную солонину, я рассказала о причине визита Энгуса в "Кельи". В глазах Шанталь мелькнуло облегчение. — Да, я не верю в виновность Примулы или Гиацинты. Но уверена, что карты имеют какое–то отношение к смерти Энгуса.

" — Годфри, этот ничтожный зануда…. Он способен почти на все, если кто–то пригрозит отнять у него любимую игрушку.

— А его мать без колебаний убьет кого угодно, чтобы только драгоценный сынуля не огорчался.

— Кто еще был в Чейнвинд–холле?

— Некий мистер Уитби—Браун, неприятный субъект по имени Фриц Вортер и какой–то священник.

Нож соскользнул, на пальце Шанталь набухла капелька крови. Пока она промывала порез холодной водой, я спросила:

— Сказав, что видишь в кристалле карточную игру, ты пыталась отвлечь внимание от Примулы и мистера Дизли?

— Нет. — Шанталь закрыла кран. — "Пасьянс означает "терпение". Я почувствовала, как что–то затаилось и ждет. Терпеливо ждет.

Да, и у меня в саду возникло схожее чувство. Кто–то скрывался в кустах, выжидая подходящий момент. И это было еще до того, как Энгус появился в Кельях .

— Терпение — это то, без чего цыгане не могут обойтись. Слишком часто перед нашим носом захлопывают дверь.

— А ты собираешься ходить по домам и торговать искусственными цветами? — Голос мой звучал раздраженно.

— Я имела в виду другие двери. Интересно, сумеет ли проницательный инспектор Луджек сообразить, что за изощренный ум ему противостоит? Или же решит, что преступление было случайным? И совершено под влиянием минуты…

Мы выложили сандвичи на тарелку.

— Завзятые игроки, — задумчиво сказала я, — зачастую люди, склонные действовать под влиянием минуты.

Шанталь подняла глаза на часы.

— Сейчас меня больше беспокоят Страш и сестры. Слишком долго его держат. Я предупредила Страша, чтобы он откровенно рассказал обо всех своих действиях этой ночью, и о туфлях тоже, но он считает, что рассказ выставит прошлое в неприглядном свете…

— Его прошлое?

— Сестер Трамвелл. Поскольку они предстанут парой чудаковатых старух. Страш всем сердцем предан им. Знаешь, что они сделали, застукав его за ограблением? Выговорили ему, что курит на работе и оставил после себя грязную чашку. Думаю, Страш готов за них умереть.

— По крайней мере у Примулы есть алиби. Я разложила нарезанные огурцы и помидоры

на стеклянном блюде, с дрожью припомнив, каким убийственным взглядом Гиацинта прожгла мистера Дизли. При нормальных обстоятельствах я и сама была бы потрясена до глубины души. Мы с Шанталь разом ухватились за блюдо и чуть не вывалили все сандвичи на пол.

— Давай отнесем тарелки, а потом я вернусь за чаем, — сказала Шанталь, водружая блюдо на поднос. — Но сначала хочу сказать тебе кое–что по поводу Гарри. — Ее совершенный профиль по–прежнему меня раздражал. — Легко понять, как ты была потрясена, когда узнала о нем правду, но заблуждался он или нет, все равно…

— Не желаю ничего слышать о Гарри.

И давно это у меня болит голова? Череп сдавливало с такой силой, что лоб, должно быть, походил на гофрированную бумагу.

— Тесса, ты когда–нибудь слушаешь Гарри? Или ты слишком занята тем, что рыдаешь и выкладываешь свои печали? — Губы Шанталь сложились в горькую усмешку. — А я слушаю… как он говорит о тебе. Я его люблю. Давно люблю; по–моему, я уже говорила, что цыгане славятся терпением. Поэтому предупреждаю — если ты его прогонишь, его буду ждать я.

— У него в постели? О, прости, я все время забываю о нашем перемирии.

Борозды у меня на лбу стали настолько глубокими, что в них можно было бросать семена, как сказала бы Ферджи. Если бы только я могла увидеться с ней или с папой! Но больше всего мне хотелось увидеться с моей милой мамой, прижаться к ней и рассказать о Гарри.

— А вот я не забываю о нашем перемирии, — вздохнула Шанталь. — Еще неделю назад я бы не поверила, что такое возможно, но теперь ты мне почти нравишься, и я хочу быть честной с тобой.

Смахнув в раковину крошки, она вручила мне один поднос, сама подхватила другой, и мы двинулись в холл.

Навстречу нам шел Гарри собственной персоной. Он выглядел усталым. Отобрав поднос у Шанталь, Гарри пристроился рядом со мной.

— Ничего не говори! — Я пронзила его гневным взглядом. — А то как бы язык у тебя не свернулся трубочкой от вранья!

— Знаешь что, Тесса, я слишком долго тебя любил, и, по–моему, мне наконец наскучило это глупое занятие.

Губы мои с трудом раздвинулись в саркастической улыбке.

— Меня это устраивает.

— Замечательно. Но если вдруг передумаешь, то теперь тебе придется побегать за мной с кольцом в бархатной коробочке. Договорились, милая?

Никогда! Никогда я не стану пресмыкаться. Тем более перед человеком, который мне совершенно до лампочки. И нечего стоять тут героем–любовником и тыкать в меня своим надменным носом! Жизнь моя пуста и бессмысленна без вот этих маленьких синих глазок? Ха–ха! У меня есть папа, у меня есть Ферджи, и у меня будет мать. Я поговорю с Мод, и она скажет мне правду. Но что, если… что, если я не нужна своей матери? Захочет ли она, чтобы в ее мир ворвалась незнакомка? Подарив мне жизнь, не заслужила ли она право на свою собственную?

— По–моему, мы настоящие чудовища. Устраиваем дрязги среди убийств и суматохи.

— Ты уж точно чудовище… — буркнула я. Гиацинта, Примула и прочие свидетели собрались в столовой. Уютной царящую там атмосферу назвать было нельзя. Страш все еще не вышел из заточения в библиотеке; по крайней мере, мы так считали. Но едва публика принялась разбирать сандвичи, как в гостиную вразвалочку вошел инспектор Луджек, следом за ним семенил констебль Уотт.

Мое сознание упорно пыталось сосредоточиться на всякой ерунде. У Мод слегка помято платье, а нос мистера Дизли покраснел еще больше. Серьги Гиацинты напоминают маленькие виселицы, Годфри никак не расстанется с томом по искусству, миссис Гранди анатомирует сандвич, Берти… Берти. Что он хотел мне сказать?

— Мистер Джонс согласился проехать с нами в участок, чтобы прояснить некоторые оставшиеся вопросы.

Джонс! Я удивилась не тому, что Страша забирают, а тому, что у него такая банальная фамилия — Джонс.

— Зачем так спешить? Неужели вам у нас плохо? — вяло пискнула Примула. — Библиотека в полном вашем распоряжении столько времени, сколько вы пожелаете, инспектор. Что касается Страша, я не очень понимаю, какую он может принести пользу вашему расследованию.

— Знаете, инспектор, мисс Трамвелл права! — объявила миссис Гранди, ногтем поддевая огурец. — Я уверена, что в участке вы из этого человека слова не вытянете. У него сведет челюсти, когда он снова увидит решетки. Вот это женщина!

— Мы просто выполняем нашу работу, — обиженно пророкотал Уотт, выглядывая из–за спины инспектора.

Официальные лица удалились, и нам ничего не оставалось, как заняться едой. После трапезы все гуськом потянулись в холл, поскольку в доме, где царит траур, даже неофициальным лицам не полагается выходить где попало. Гиацинта и Примула посерели от переутомления. Не глядя друг на друга, сестры попрощались с гостями и поднялись к себе в комнаты. Гарри оживленно трепался с еще одним весельчаком, мистером Дизли. Годфри отправился звонить по телефону, а его мамаша копалась в сумочке, разыскивая мелочь, чтобы заплатить за звонок.

Ко мне подошла Мод.

— Хорошо, что сестры решили отдохнуть. Слишком много волнений в их–то возрасте. Ужасно! Они, наверное, вспомнили о смерти Лилии. Тогда в доме тоже была полиция и такое же отвратительное дознание! Они никогда об этом не упоминают, но… — Берти бочком подошел к нам, вцепился в руку Мод и что–то прошептал. — Тсс, — прошептала она в ответ. — Я знаю, что ты хочешь поговорить с мисс Филдс, но только когда будет поменьше народу. Мне тоже нужно поговорить с Тессой.

О чем? О том, что нехорошо прикидываться больной? В голове у меня запульсировало. Мод спрашивала Берти, не напоминаю ли я ему кого–то. Она имела в виду женщину или мужчину?

— А что говорят о смерти Лилии?

— Сейчас уже почти ничего. Слухи давно утихли. — Она поправила прядь волос, упавшую мне на лоб. — Тебе самой нужно отдохнуть, ты лучшее лекарство для Примулы и Гиацинты.

— Мод, вам надо позаботиться о Берти. Вам есть с кем его оставить?

— Сейчас я возьму малыша с собой, а вечером мы вернемся в "Кельи". Сестры Трамвелл предложили переночевать здесь. Очень любезно с их стороны.

— Да, очень, — с готовностью согласилась я, а Берти радостно вскрикнул:

— Мы что, правда можем здесь остаться? Казалось, недавние страхи начисто выветрились из его головы. Да и какой мальчишка станет бояться убийцу, когда вокруг столько интересного?! Но на месте Мод я глаз бы не сомкнула, прежде чем дело не раскроется. Убийца не будет знать покоя, ведь в любую минуту второе "я" мальчика по имени Фред может вдруг ожить и поведать, что произошло на тропе.

Мистер Дизли был единственным, кто перед уходом проявил признаки тревоги. Шагая по лужайке, он продолжал бросать в сторону второго этажа страдальческие взгляды, которые придавали ему сходство с бассетом, мучающимся несварением желудка. Неделю назад ни за что бы не поверила, будто такой старик способен умирать от страсти, но с тех пор я сильно повзрослела. Мне вспомнилась новость про папу и Руту, тетушку Гарри. Будем надеяться, что Ферджи окажется начеку. И в то же время я хотела, чтобы папа нашел свое счастье. Его чувства к маме останутся неизменными, но ее давно уже нет с нами…

Гарри мимоходом попрощался со мной, на секунду оторвавшись от разговора с Шанталь — он предлагал подбросить ее до деревни в катафалке сестер. Мотоцикл на время вышел из строя, и я почти смягчилась, когда услышала, что прошлой ночью он добирался на попутках. Но почему сейчас уезжает? На ум пришла единственная веская причина — лошади, которых нужно кормить. Я очень понадеялась, что при встрече они на радостях как следует покусают Гарри.

Как папа отнесется к тому, если я стану монахиней? Представив, какой болезненно–бледной, но соблазнительной буду в монашеском одеянии, я немного развеселилась. А свою праведную жизнь начну с того, что вымою посуду. Весьма безответственно со стороны Шанталь свалить все на меня, но так уж и быть, если страдать, то по полной программе. Должно быть, Шанталь вообще не занималась грязной посудой: у раковины я неизменно заставала только Страша… Что с ним сейчас? Может, Шанталь спешит в полицейский участок, чтобы увидеться с ним?

Кто–то должен был приготовить обед. В холодильнике обнаружилась свинина, я нарезала мясо, репчатый лук, лук–порей, картофель и поставила в духовку. Когда же появится Страш? Настенные часы мрачно известили, что уже пятый час. Доставая из шкафчика посуду, я наткнулась взглядом на прислоненную к стене стремянку. Может, Страш влез на нее вчера утром, приложил ухо к люку и подслушал, о чем говорил Энгус? Впрочем, подслушать могла и Шанталь. Прокралась через сад в гостиную и приникла к замочной скважине. Не сглупила ли я, доверившись ей?

В дверь поскреблись, и я впустила на кухню Минерву.

— Если бы ты, дорогуша, не была такой молчуньей, то многое могла бы нам поведать. — Я раскрошила остатки сандвичей и высыпала в китайскую миску. — Совершенно непостижимый дом…

Сестры пускаются во все тяжкие, чтобы хватало на жизнь, а ты, несносная псина, трескаешь из сосуда, который другие держали бы под стеклом.

Старинная миска напомнила мне, что я так и не закончила чтение занимательного труда под названием "Род Трамвеллов". Книгу я нашла на том самом месте, где ее оставила, и погрузилась в чтение. Точнее, попыталась. Голова по–прежнему раскалывалась. Отыскав статью о Синклере, я с удивлением обнаружила, как мало он соответствует представлениям о пирате–головорезе, который спрыгивает с люстры, чтобы украсть огромный рубин из тюрбана магараджи. Какое там! Пират Синклер посадил двадцать вязов, произвел семь детей и охотно жертвовал деньги церкви, хотя и не отличался чрезмерной набожностью. Я зевнула. Во время своих путешествий Синклер пытался привить дикарям радости английской цивилизации. Еще один зевок — и книга с шелестом захлопнулась.

Только не спать, Тесса! Свинина может пережариться. Вновь открыв книгу, я нашла ту строчку, где остановилась. "Умел глубоко ценить искусство древних династий…" Они бы с Энгусом нашли общий язык, бродя по галерее и обсуждая достоинства ранней династии Мин.

В голове моей щелкнуло.

Мин! Династия Мин…

Ведь Энгус перед смертью успел прошептать это слово. А также упомянуть собаку… И мы решили, что он говорит о Минни. Так оно и было, вот только Мин — это вовсе не собачье имя… Китайская миска! Подумать только, всего несколько минут назад я трепалась с этой испорченной собакой о ее китайской посудине! Энгус вовсе не хотел сказать, что Минерва видела преступника или утащила нож, нет, он пытался сказать: "Собачья миска эпохи Мин!"

Не в силах сидеть спокойно, я соскочила с кровати и взгромоздилась на качели. Плавные движения вверх–вниз помогали думать. Энгуса погубили его знания. Его порывистость и пылкость. Он сообщил кому–то о своем открытии, точнее, подозрении, ибо, если Энгус был бы уверен, он первым делом поспешил бы оповестить сестер. Должно быть, он сказал, что съездит в Лондон проконсультироваться, а затем, если его догадка верна, немедленно возвратится во Флаксби—Мид. А человек, которому он признался, наверное, кивал, улыбался и говорил, как это было бы чудесно для сестер, а сам втайне думал: "Как будет чудесно для меня, если я смогу навсегда заткнуть тебе рот".

Наиболее вероятным кандидатом на роль наперсника был мистер Дизли. Он занимался антиквариатом, акогда такое сокровище падает прямо в руки… Но сестры безраздельно доверяют ему. Похоже, они часто продавали мистеру Дизли вещи, так что он мог запросто выкупить миску или, что еще лучше, подменить ее. А еще проще — взять под мышку и скрыться. Я вспомнила о пропавших часах Энгуса… Жаль, конечно, что у мистера Дизли имеется алиби… но Примула могла заснуть. Нет, риск, что она проснется и обнаружит его отсутствие — это гораздо опаснее, чем вообще не иметь алиби.

С кем же еще мог поговорить Энгус, прежде чем сесть на лондонский поезд? Я бы услышала грохот катафалка, если бы Шанталь отправилась вслед за Энгусом и мистером Дизли. Значит, единственный для нее способ догнать их — поймать попутку и таким же путем вернуться. А ведь Шанталь подавала обед… Впрочем, тут нет ничего невозможного. Но ведь Энгус был отнюдь не глуп. Он бы очень удивился, если бы Шанталь вдруг появилась на платформе. Как бы она ему объяснила? Позвольте вам погадать, сэр?

Часы… Наверное, они были серебряными. Все часы Энгуса были серебряными. Тот, кто их взял, либо очень хотел завладеть ими, либо испугался. Страш… Если Шанталь могла погнаться за машиной мистера Дизли, он мог сделать то же самое. Ну хорошо, а дальше что?

Остаются Мод и Гранди. Я изо всех сил пыталась представить, как Мод жмет на педали, чтобы успеть встретиться с Энгусом, но не смогла. У меня не хватило воображения, чтобы поверить, будто медсестру может интересовать, принадлежит ли миска эпохе Мин или куплена в ближайшем магазине. Качели взмыли вверх, и вместе с ними мои мысли перескочили на Гранди.

Мать и сын. Годфри… Энгус должен был презирать сквайра больше, чем сестер. Вдруг Энгус позвонил Годфри или даже встретился с ним и сказал: "Можете распрощаться с картишками. Эти две старушки сидят на золотой жиле, точнее, спотыкаются о нее". Хотя Чейнвинд–холл так и сочился роскошью, поместье наверняка по самую крышу заложено и перезаложено.

Про Этерельду Гранди можно забыть. При всей ее ненормальности сынок Годфри куда более подходящая кандидатура. Сквайр уже показал свою хитрость, заманив картежников в "Кельи", значит, был способен заманить Энгуса и на Тропу Аббатов. Шанталь говорила о терпении, а всякий, кто живет под одной крышей с Этерельдой Гранди, волей–неволей должен был научиться терпению.

Головная боль прошла. Если я права относительно китайской миски, у Гиацинты с Примулой будут все основания благословить тот день, когда в "Кельях" появился Энгус. Качели остановились. Сестрицы окажутся вне подозрений только в том случае, если Энгус намекнул им о своей догадке. Но я почти не сомневалась, что это не так. Гиацинта после его ухода выглядела как обычно, а вот Примула казалась смущенной. Более чем смущенной… встревоженной.

Какая ужасная ирония, если одна из них… Нет, не буду об этом думать! Я все еще была готова встретить истину, какой бы страшной она ни оказалась. Я до нее докопаюсь. Но сестры приютили меня у себя. Я их полюбила. Неужели я поступила необдуманно? Да уж, размышлениями я себя не утруждала. Но ведь и мама с папой думали не больше пяти секунд, прежде чем взяли меня к себе.

Я соскочила с качелей. Пора было взглянуть на китайскую миску и убедиться, что причиной всему чья–то алчность. В доме, погруженном в тревожный сумрак, было очень тихо, но на кухне я столкнулась с Шанталь.

— Приятно провела время? — спросила я доброжелательно.

Черт! Минерва сидела на страже у своей миски. Я протянула руку, собираясь погладить собачку, и тут же отдернула. Хорошо декларировать, что ради дела готов на любой риск, но рисковать тремя своими любимыми пальцами я вовсе не собиралась. Меня выручил кот. Он появился из–под стола, грозно зашипел, и Минни тотчас испарилась.

Я схватила добычу и прижала к груди. Шанталь сняла свою черную кофту и аккуратно повесила на спинку стула. Я небрежно выбросила остатки еды в мусорное ведро и перевернула миску.

— Спасибо за возню с обедом.

— А ты чем занималась? — машинально спросила я.

На дне миски красовался чернильный штамп: "Сделано в Тайване". Моя блестящая теория обратилась в прах. При ближайшем рассмотрении миска выглядела настоящей халтурой, грубой подделкой под старину. Какая жалость! Если бы миска принадлежала эпохе Мин, это помогло бы не только раскрыть убийство Энгуса, но и решило бы денежные затруднения сестер.

Шанталь открыла духовку и ткнула свинину вилкой.

— Заходила в местную школу поговорить с директором. Он предупредит детей, чтобы были осторожнее. А еще спросила, нет ли среди школьников кого–нибудь по имени Фред.

— Мне казалось, ты знаешь, что друг Берти существует лишь в его воображении.

Если Шанталь только что вернулась, то после школы она побывала где–то еще.

Из холла донеслось назойливое дребезжание телефона. Шанталь выронила прихватку и выскочила из кухни.

— Страш, это, наверное, Страш!

Они друзья, уныло подумала я, а не просто приятели поневоле.

Лучше заняться каким–нибудь полезным делом, например полить жиром свинину. Шанталь вернулась, едва я закрыла дверцу духовки.

— Это Страш?

Она покачала головой.

— Годфри Гранди. Спрашивал тебя. Хочет, чтобы ты приехала в Чейнвинд–холл обсудить какой–то крайне важный вопрос. Должно быть, мучается, не зная, какой джемпер надеть в знак траура: черный или розовый. Надо быть совсем чокнутой, чтобы пойти туда.

— Это ты чокнутая. Сама посуди! Если бы наш малыш Годди хотел меня прикончить, разве стал бы он названивать сюда, да еще выкладывать все тебе? Единственная неприятность состоит в том, что придется идти пешком, поскольку Гарри забрал машину.

— Тесса, лучше бы ты не ходила. — Шанталь проводила меня до задней двери. — Меня беспокоит не только Годфри. Уже темнеет, и если ты встретишь кого–нибудь по дороге…

— Ей–богу, бабуля! — Я на мгновение коснулась ее руки. — Не стану я ни с кем заговаривать…

— Возьми хотя бы велосипед. Он в сарае. Правда, это допотопный драндулет с огромными колесами, но еще на ходу.

— Прости. Я дала зарок до конца жизни не садиться больше на велосипед.

Так получилось, что по дороге в Чейнвинд–холл мне никто не встретился. Я с удивлением обнаружила, что, вырвавшись из "Келий", почувствовала себя гораздо лучше. Наверное, в доме не хватало свежего воздуха. Небо окрасилось в пастельные пурпурные тона, а воздух был напоен густым и резким ароматом приближающейся осени. Так пахнут свежие имбирные пряники. Я уже предвкушала, как уютно устроюсь с книжкой у камина в прохладные золотистые дни. У чьего камина? Конечно, дом в Девоне будет моим домом столько, сколько я пожелаю, но если папа и тетушка Гарри… Разве они не имеют права некоторое время провести наедине? Это я по глупости своей думала, что жизнь всегда будет идти по заведенной колее.

Предположим, папа женится на Руте. Тогда нам с Гарри придется встречаться на общесемейных сборищах, он со своей прекрасной женой, а я… Так, ничего этого не будет! Из головы вылетело, что собираюсь стать монахиней.

За этими размышлениями я не заметила, как свернула на подъездную дорожку к Чейнвинд–холлу. И тут в меня словно всадили целую коробку булавок, по телу пробежал озноб. Что понадобилось от меня Годфри? Надо было послушаться Шанталь…

Можно, конечно, уйти, но тогда я не узнаю, что собирался сказать Годфри. Я решительно нажала на звонок. Вслед за хором миниатюрных церковных колоколов вверху раздался скрежет открываемого окна и на мою голову обрушился водопад.

— Ой, простите, дорогуша! — проблеяла миссис Гранди. Что она там делает? Поливает сорняки? — Извините меня, милочка. Я побоялась крикнуть, Годфри мог услышать. Понимаете, я его пленница.

— Пленница?

Боже мой, надо сбегать за помощью! Миссис Гранди довольно фыркнула.

— В каком–то смысле. Мой дорогой мальчик попросил меня на время вашего визита оставаться в своей комнате, чтобы вы могли пообщаться наедине. Желаю удачи, моя дорогая, очень надеюсь, что я не очень вас напугала.

Окно захлопнулось.

Церковные колокола продолжали трезвонить, и Годфри наконец отворил дверь. Если все–таки хочу сбежать, то это надо делать сейчас, потом будет поздно. Но вместо этого я, вздернув подбородок, проследовала в холл. Там царила мертвящая мраморная прохлада. Под приветливый щебет хозяина мы прошли в гостиную.

— Я ненадолго, — сообщила я спине Годфри. Мои пальцы сплелись в такие узлы, что было сомнительно, удастся ли когда–нибудь их расплести. — После случившегося в "Кельях" все пошло наперекосяк.

— Еще бы! — Годфри мерзко захихикал. — Убийство и интриги. Убийство и интриги! Дорогуша Примула, краснея, распускает свои лепестки и ждет, когда трудолюбивая пчелка по имени Дизли запустит хоботок в ее тычинку. Но не бойся, моя милочка, я долго тебя не задержу. У твоего покорного слуги назначено свиданьице, которое нельзя откладывать.

Я присела на краешек кресла и отказалась от бокала хереса.

— Девушка, которая предпочитает не терять головы. Замечательно! — Снова мерзкое хихиканье. Годфри уселся напротив, изящно ухватив двумя пальцами бокал из розового стекла, остальные пальцы оттопырились жирными белыми личинками. — Разве не чудесно оказаться наедине? Мамуля отчаянно хотела присутствовать при этом интимном моменте — она такая назойливая муха!

— Мне кажется, миссис Гранди очень вам предана.

И почему я отказалась от бокала хереса, было бы чем запустить в эту дряблую физиономию…

— Безраздельно предана. Особенно, — Годфри хмыкнул, — принимая во внимание, что она распоряжается моими денежками. Твоя наивность, дорогуша, очаровательна, но неужели ты и в самом деле полагаешь, будто я остался бы хоть на час под одной крышей с этой вульгарной толстухой, не заграбастай она мои деньги? Эта скотина, папаша то есть, решил, что мне нельзя доверять деньги, пока не достигну разумного возраста, а именно пятидесяти лет. И единственная возможность обойти это условие — вступить в блаженный брак. Если бы не поразительно выгодное знакомство с сестрицами Трамвелл, я был бы совсем нищим.

— Небольшое преувеличение, разумеется? Глаза мои против воли обежали роскошное убранство комнаты.

— Все девицы непроходимо тупы! — Годфри отставил бокал. — Я говорю о деньгах! Они у меня в кармане. — Его голос снизился до шепота: — Сообрази своей восхитительной маленькой головкой. Моя мать — что за тошнотворное слово! — не увеличивала мои карманные деньги с тех пор, как мне исполнилось десять лет. Я по–прежнему получаю фунт в неделю — купить сласти в местной лавке, как какой–то сопливый мальчишка местного торговца. Ох! — Он потер жирные ручки. — Сколько раз я мог бы ее убить, но этот способ куда лучше!

— Рада была повидать вас, мистер Гранди, но я должна идти.

Это была чистая правда. Отправлюсь в полицейский участок и сообщу инспектору Луджеку, что Годфри Гранди — опасный маньяк. Тогда они отпустят Страша.

— Идти? Ты не сможешь уйти, милочка моя. Я тебя не пущу. Разве трудно понять, очаровательная идиотка, что ты — решение всех моих проблем? Единственный способ освободиться от мамули и запихнуть ее в какой–нибудь приют — это женитьба! А ты не только выйдешь замуж, но и обретешь счастье.

— Большое спасибо, сэр, но я совершенно не гожусь для той чести, которую вы мне оказываете. — Пусть только дотронется до меня — съезжу ему кочергой… если успею ее вовремя схватить.

— Как восхитительно! Малютка Тесса решила позабавиться со мной! Жизнь с такой отчаянной дурочкой, как ты, будет постоянным удовольствием! — Его курчавые волосы сияли дьявольским нимбом. — Это прямо как во сне, мамуля совсем не подозревает, что я собираюсь от нее избавиться. Восторг! Она столько лет пыталась меня женить. Доказать всем и каждому, что ее малыш Годди настоящий мужчина! Честно говоря, это мамуля первая тебя заприметила. Когда Энгус Грант отправился в "Кельи", она пришла в ужас. Вбила себе в голову, что он собирается сделать предложение.

Я судорожно сглотнула.

— Но как она узнала, что Энгус направляется в "Кельи"?

Годфри раздраженно взмахнул рукой.

— Надо что–то сделать с твоими родимыми пятнами, выдающими средний класс. Слуги! Они сообщают мамуле каждую мелочь о скрытой от глаз жизни Флаксби—Мид. И вот что, мой драгоценный цветочек, я попросил бы больше не перебивать. На чем я остановился? Ах да, мамуля в тебя влюбилась. По идее, я тут же должен был преисполниться к тебе отвращения, но ты такая… такая живописная. Знаешь, люди считают меня гомиком. Не беспокойся, мой бриллиантик, я уже долгие годы жажду радостей брака, равно как и связанной с ним свободы. Кстати, наша с мамулей вчерашняя ссора вышла из–за тебя. Эта старая дура совершенно серьезно настаивала на том, чтобы заявиться в "Кельи" и униженно попросить твоей руки. Брак, объявила мамуля, — это такая тема, которую женщине лучше обсуждать с женщиной. Ты не можешь представить моего ужаса, когда я узнал, что она вырвалась из когтей Мод Крампет и собирается напасть на тебя еще до завтрака. С ней уже случались такие заскоки, когда она цеплялась к дамочкам, которых только в цирке за деньги показывать. Эта идиотка думает, что я тревожусь за ее сердце. Да я с удовольствием остановил бы этот проклятый моторчик, если бы это было в моих силах!

Любопытство одержало верх над отвращением.

— А что заставляет вас думать, будто я соглашусь…

— Принять мое предложение, когда я встану перед тобой на колени?

И Годфри тотчас воплотил сказанное: брякнулся на пол. Его глаза, почти лишенные ресниц, оказались на одном уровне с моими. О, с каким бы удовольствием ткнула в них вилкой…

— Ты согласна, моя возлюбленная? Видишь ли, я делаю тебе предложение, от которого ты не можешь отказаться.

Годфри вскочил, быстро отошел к стенному шкафчику и достал небольшой сверток.

Тихий, но жуткий шелест. Я не в силах была отвести глаза, заранее зная, что увижу…

Орудие убийства.

Но к бурым пятнам, покрывавшим лезвие, я оказалась не готова. Как и к тому, что это окажется нож для разделки рыбы. Тот самый, что лежал на кухне в "Кельях".

Только сейчас до меня дошел весь ужас происходящего. Это был шантаж. Шантаж, который не мог привидеться мне и в страшном сне.

Глава семнадцатая

Как страстно я желала в ответ на предложение Годфри бросить ему в лицо известную фразу из любовных романов: "Я скорее умру, чем выйду за вас замуж!"

Но дело все в том, что томиться до смерти в тюрьме предстояло вовсе не мне, а сестрам Трамвелл. Так, Тесса, надо выиграть время.

Изо всех сил стараясь держать себя в руках, я холодно сообщила, что орудие убийства — если это действительно орудие убийства — первым делом навлекает подозрения на того, кто его хранит, то есть на Годфри Драгоценного. Мой потенциальный жених так и подскочил от удовольствия.

А на ножике–то нет его пальчиков! Сегодня утром он отобрал эту милую вещицу у проныры Минни, воспользовавшись носовым платком. И в Чейнвинд–холле хватает чудесных тайников, рядом с которыми камин в "Кельях" — детская забава.

— И вот что, мой ангел, предположим для смеха, что сестрички невиновны, а убийца стер свои отпечатки. Ты понимаешь, в какой переплет попадут старые калоши? В замечательнейший, восхитительнейший переплет!

Какая жалость, что доверчивая Минни не покусала этого мерзавца.

Годфри восхищенно посмотрел на нож.

— Видишь, какой он острый? О, убийца, должно быть, получил несказанное наслаждение, затачивая лезвие! А какое удовольствие получит пресса, связав это преступление с той давней дуэлью. Старую добрую Англию, притомившуюся от грубостей феминизма, быстрозамороженных пирогов, засилья компьютеров и панков, наверняка увлекут романтические события, случившиеся в старинном поместье. Тело в маскарадных одеждах и две выжившие из ума старые девы, которые неверной походкой направляются в тюрьму, тряся безобразными шляпками.

Увы! Гаденыш Годфри отлично подготовился, при этом он не имел никаких улик против Гиацинты и Примулы — я окончательно утвердилась в их невиновности. Великолепная ловушка для дурочки, то есть меня. Как было бы здорово вцепиться в его жиденькие волосенки и вырвать клок! А если еще выдернуть шерсть из его пушистого джемпера… смешать с волосами и вручить Шанталь. Она слепит куклу из воска, обваляет в ангоре и пришлепнет на голову волосы… А потом произнесет заклинание, и я с наслаждением всажу булавки в глаза цвета скисшего лимонада.

Я пришла в себя. Не время для девичьих мечтаний, Тесса!

— Куда вы дели нож, когда его искала полиция? Годфри сморщил нос и попытался напустить на себя вид мудреца.

— Дорогуша, неужто ты еще не поняла, что я гений по части психологии? Полицейские обычно высокого роста. А высокие люди, как правило, страдают от болей в пояснице. Они не любят наклоняться. Так вот, моя дорогая, я спрятал нож в шкафчике с предохранителями, что находится под лестницей. Очень удачно, что милашки Ги и Прим такие сентиментальные. Их папаша наотрез отказался от телефона, поскольку тот нарушал старинную атмосферу дома. И потому они держат аппарат в этой крысиной норе. Еще одна эксцентричная деталька, которая приведет газетчиков в экстаз. Ну что, отметим наш союз стаканчиком хереса? — Годфри любовно завернул нож. — Мне очень жаль, милая, что не могу предложить тебе перекусить, но все слуги куда–то подевались.

В ушах зазвучал ласковый голос мамы: "Самое главное, дочка, — вырваться из этого дома, а затем поговори с тем, кому ты полностью доверяешь".

— Мне нужно время, чтобы обдумать ваше… лестное предложение.

— Цветочек мой, можешь обдумывать сколько пожелаешь —_: до завтрашнего утра. Кстати, если тебя тревожит, что наш брак будет только называться браком, то смею тебя заверить, что я мужчина хоть куда. Да и женюсь я на тебе не только для того, чтобы сплавить мамулю в приют и завладеть своими денежками. Просто нет худа без добра…

* * *

Как же мне избежать этого отвратительного замужества?! К кому обратиться за помощью? Впереди показалась телефонная будка. Я замедлила шаг. Потоптавшись перед будкой несколько минут, все–таки распахнула дверцу. Ладно, позвоню Гарри. Исключительно ради Примулы с Гиацинтой! Ну а если он начнет рвать на себе волосы из–за того, что я решила принести себя в жертву омерзительному чудовищу, то это меня совершенно не касается…

Один гудок, второй, третий… Никто не берет трубку. Гарри! Опять ты меня подвел. Через справочную я узнала телефон Мод. Если она дома, пойду к ней и выложу все начистоту. Кто–то постучал по стеклу. Я вздрогнула, повесила трубку и вышла. Какой–то человек нырнул в будку, приподняв шляпу. Преподобный Эгринон Хам. В тусклом свете уличного фонаря он меня не узнал. Или сделал вид, что не узнал.

Весь оставшийся путь до "Келий" я шла, все глубже погружаясь в унылую безнадежность. По саду прогуливалась Гиацинта. Увидев меня, она спросила, не попадалась ли мне на глаза Примула. Я покачала головой. Гиацинта вздохнула.

Примула сообщила Шанталь, что хочет пройтись, но она никогда не гуляла в темноте, так как до смерти боится случайно наступить на мышь. Страш так и не вернулся, а вот теперь еще и Примула пропала.

— Это я во всем виновата. — Гиацинта в отчаянии стиснула руки. — Узнав, что Примула провела ночь с Клайдом, я не столько разозлилась, сколько расстроилась. Мне стало обидно, что Прим знает что–то такое, чего не знаю я. И вот теперь Примула совершила какую–то глупость, прежде чем я успела попросить у нее прощения.

— Примула не станет делать глупостей.

Я обняла Гиацинту и повела ее к дому. Итак, до сего времени обе сестры были девственницами.

— Чушь! Способность делать невероятные глупости — это то, что отличает людей от животных. — Мы вошли в гостиную с веранды через широкую балконную дверь. — Тесса, я хочу, чтобы ты поверила в одно. Хотя у нас с Примулой хватает недостатков, мы не…

— Убийцы? Я знаю.

— Естественно, знаешь. Об этом не может быть и речи. Я говорю о другом. Мы не шулеры. Мы не жульничаем при игре и не сообщаем тайно друг другу, какие у нас карты. Наша форма… сотрудничества основана на наблюдательности, быстром мышлении и поведении, которое вводит в заблуждение остальных. — Гиацинта отошла к окну. — И убийца ведь тоже должен обладать всеми этими чертами?

— Если хочет преуспеть.

Она отодвинула штору, вгляделась в темноту сада.

— Я поговорила с Шанталь и согласна с ней, что у полиции не хватит умения, чтобы раскрыть это преступление. Инспектор Луджек показался мне человеком не без способностей, но, как говорится в старой пословице, вор вора скорее поймает.

Я достала из лакированного шкафчика хрустальный графин и налила нам обеим по рюмке портвейна.

— Вам не кажется, что не стоит слишком многого ждать от Страша?

— Речь идет не только о Страше. Слово "вор" я использовала в самом широком смысле. В нашем доме хватает самых необычных талантов. Страш — мастер высматривать и подслушивать, о наших с Примулой способностях я уже сказала, Шанталь вызывает мистические видения, а ты…

— А я способна втереться в доверие? — Протянув Гиацинте рюмку, я заткнула графин пробкой. — По–моему, довольно гнусное качество.

— Дитя мое, не относись к себе так сурово. Твое притворство было первоклассным. Вмешательство Гарри ничуть не преуменьшает твоего актерского дарования. Твое томное очарование таит немало выгод. Чтобы разоблачить злодея, его надо выманить на сцену.

Этот разговор отвлек меня от мыслей о Годфри. Я подошла к Гиацинте, донельзя заинтригованная.

— Может, я чего–то не понимаю, но разве ваша теория не создает новых сложностей? Если мы способны проникнуть в мысли убийцы, то верно и обратное. И как ни тяжело говорить об этом, но нет никакой уверенности, что среди нас не затаился Иуда. Он поддакивает, подыгрывает, а сам только и ждет, как бы половчее вонзить нож в спину.

Я чуть было не сказала "рыбный нож", лишь в последнее мгновение прикусила язык. Проклятый Годфри…

— Ну–ну, моя дорогая! Вот здесь–то нам и требуется вера.

"Бальзам священника в безнадежных случаях", как говорит Ферджи.

Ночь накрыла дом, словно крылья огромной черной вороны. Никаких признаков Примулы. Я прислушивалась, не раздадутся ли на веранде ее шаги. Гиацинта, не выдержав, сказала, что выйдет поискать сестру.

Свинина, должно быть, уже превратилась в угли. Какой странный день. Сплошное ожидание. Сначала мы ждали полицию. Потом допроса. Затем я изнывала от нетерпения, торопясь к Годфри. Куда–то запропастился Страш. И вот теперь еще пропала и Примула. А мы продолжаем чего–то ждать.

За дверью раздался шум, я выглянула в холл — из шкафчика под лестницей вылезла Шанталь.

— Звонит Годфри Гранди.

Не обращая внимания на вопросительный взгляд ее темных глаз, я согнулась пополам и, борясь с тошнотой, нырнула в темноту. Наверное, так выглядит тюрьма — тесная черная крысиная нора. Старушкам там не выжить…

В трубке зажурчал жеманный шепоток:

— Ты уже решила сделать меня счастливейшим из мужчин? Моя милая, ожидание — самая жестокая мука. Когда я предвкушаю жизнь с тобой, у меня по спине пробегают приятные мурашки, по спине и еще по кое–какой части моего тела. Хи–хи–хи… Знаешь, крошка, ты идеально смотришься в интерьере моей гостиной. Точнее, будешь смотреться, когда я придам тебе более мягкий, женственный облик — перекрашу твои волосы и уговорю перейти на скользящую походку вместо нынешних прыжков. Черт! В дверь звонят. Где же эти несносные слуги? Тьфу ты, совсем забыл. Ну, мое сокровище, тебе пора баиньки. Утром я снова позвоню. А сейчас у меня гости. Спокойной ночи, аппетитная Тесса!

От облегчения, что избавилась от его голоса, я резко выпрямилась и ударилась головой о потолок телефонной конуры. Боль оказала целительное действие — привела меня в чувство. Я перестала быть загипнотизированным кроликом. Пока мне было по–прежнему непонятно, как выбраться из ловушки, в которую загнал меня Годфри, но посыпать голову пеплом и бегать кругами я больше не собиралась.

В холле послышались голоса. Страш! И Гарри. Я с трудом удержалась от ребяческого желания вприпрыжку броситься ему навстречу. Нет, я давно уже не маленькая девочка, так что выйду как полагается солидной женщине и сообщу Гарри про малыша Годди и его грязное предложение.

Когда я выбралась на свет, Гарри разговаривал с Шанталь. До меня донеслось имя Годфри.

— Как поживаешь, Тесс? Ничего важного не случилось? — Гарри внимательно оглядел меня.

Сколько же пройдет времени, прежде чем я научусь ценить блаженную пустоту, пришедшую на смену любви?

— Убийств больше не было, если ты это имеешь в виду.

— Я отправил письмо твоему отцу и едва вернулся к машине, как заметил Страша. Беднягу допрашивали с пристрастием, но так и не смогли ни за что зацепиться. Когда он уходил, привели для допроса некоего Уитби—Брауна. Но этот вариант тоже не выглядит многообещающим. Уитби—Браун утверждает, что угодил в мелкую аварию и во время убийства находился в травмпункте. Страш в гостиной — оповещает хозяек о своем прибытии. Это не из полиции звонили?

Шанталь не спускала с нас тревожных глаз.

— Нет, это…

Я запнулась, увидев, что из гостиной выскочила улыбающаяся Гиацинта. Минерва вилась у ее ног.

— Дорогие мои, Примула вернулась! Сейчас мы поужинаем, а потом перейдем к делу.

Гарри любезно предложили кусок окаменевшей свинины, но он столь же любезно отказался, сославшись на то, что уже поел. Каждый накладывал себе сам, поскольку заведенный распорядок и так был нарушен. К трапезе присоединились и Шанталь со Страшем. Разговор в основном состоял из фраз "Дорогая, будь добра, передай подливку", "Еще горошка, пожалуйста, милочка". Мы с Гарри избегали смотреть друг на друга. Зато Гиацинта с Примулой помирились. Они снова стали единым целым. А к Страшу, несмотря на продолжительное пребывание в полиции, вернулась его прежняя надменность. Правда, за непроницаемой маской вышколенного дворецкого угадывалось возбуждение.

— Мы теряем время! — воскликнула Примула с легкой дрожью в голосе.

Все разом оглянулись на часы, стоявшие на каминной полке. Скатав свою салфетку, Примула сунула ее в серебряное кольцо и продолжила:

— Я и так уже потеряла много драгоценного времени из–за своего сумасбродного поведения. Исчезла, никому не сказав, и перепугала Гиацинту. Мне ужасно стыдно. Но надеюсь, вы поймете, что мне надо было побыть одной и поразмыслить. В первую очередь о своем раскаянии. Мои мысли все время возвращались к нашему бедному отцу и к тому, что… он мог бы сейчас сказать. И внезапно я рассердилась. Испытывает ли убийца хотя бы малую толику вины, когда я терзаюсь из–за своих мелких грешков? Думаю, вряд ли. Тот, кто обрядил бедного мистера Гранта в такие несуразные одежды, не способен на раскаяние. Впрочем, я снова отвлеклась. Может, кофе выпьем в гостиной? Если растворимый всех устраивает, то во искупление своих грехов я готова приготовить собственноручно.

— Ну уж нет, Прим. Мне нечего искупать, а ты вечно наливаешь едва теплую водицу! — возразила Гиацинта.

Заскрипели стулья. Страш без лишних слов отправился готовить кофе.

Где–то в глубине моего сознания блеснуло смутное воспоминание. Примула упомянула о несуразных одеждах Энгуса… но память снова затянуло мутной пеленой.

Непрошеным гостем в дом ворвался ветер. Пока мы ужинали, он давал о себе знать приглушенным воем, сейчас же собрался с силами и принялся звенеть оконными стеклами и трепать занавески. Гиацинта захлопнула окно и плотно задернула шторы, но сквозняк продолжал надувать их парусами.

Внезапно лампы замигали, свет на мгновение погас, но тут же вспыхнул вновь. Примула бросилась искать в ящике свечи, а я вдруг вспомнила старый черно–белый фильм: последняя жертва незабвенного графа Дракулы покоится в гробу, на груди белеет букетик лилий. Единственные живые обитатели страшного дома — дряхлая экономка с ручной крысой, живущей в кармане ее передника. А к дому приближается незнакомец в развевающемся на ветру черном плаще. Капли дождя стекают по обвисшим полям его шляпы…

Свет погас окончательно, за окном раздался шум, я испуганно вскрикнула. Мой возглас утонул в яростной дроби дождя по оконному стеклу. Я что–то видела или это разыгравшееся воображение? Кто–то стоит у двери? Живой или мертвый? Может, милый Энгус вернулся, чтобы предупредить нас об опасности?..

Рука Гарри нащупала мою, и меня окатила теплая умиротворяющая волна. Вспыхнули свечи, и комната осветилась мягким колышущимся сиянием.

— Наверное, упал столб, — сказала Примула озабоченно. — Кто мог ожидать бурю после такого тихого солнечного дня?

— С тобой все в порядке, Тесса? — Голос Гарри выдавал его беспокойство. Так он мог бы обращаться к Минерве, случайно наступив ей на хвост.

Он отпустил мою руку, и я почувствовала себя одинокой. По счастью, долго предаваться хандре мне не позволила Минни, которая вдруг вскочила со своей подстилки и испустила жуткий вой.

— Я почти уверена, что мгновение назад слышала, как кто–то подошел к входной двери.

— В самом деле? — Примула посмотрела на Минни. — Обычно наша подружка, заслышав шаги на садовой дорожке, со всех ног несется в холл. Надеюсь, ее психика не сильно пострадала от того, что она стала свидетельницей убийства.

Вошел Страш с кофе, его сопровождали Мод Крампет и Берти. В руках Мод держала пакет — наверное, вещи для ночевки.

— Господи, как мы встречаем гостей! — затараторила Примула. — Света нет! Непростительная оплошность, Страш, что мы не отнесли тебе свечу.

— Ничего страшного, мадам. Мой отец отказался бы от тех своих детей, что не способны видеть в темноте.

— Здорово ходить в темноте, как будто в жмурки играешь! — Берти улыбнулся Примуле.

У Мод был извиняющийся и усталый вид.

— Прошу прощения, что мы так припозднились, но у Флоренс Смит вот–вот должны были начаться схватки, и я боялась, что придется попросить кого–нибудь в деревне взять к себе Берти. А ведь у всех есть собственные дети, о которых они тоже тревожатся.

Где же Мод с Берти будут спать? Может, Гиацинта с Примулой настолько были заняты другими мыслями, что не подумали об этом?

— Если не возражаете, то я прямо сейчас уложу Берти. Да и сама лягу. Если только вы мне скажете, в какую комнату…

— Не лечь ли нам всем вместе в детской? Мне бы не хотелось сегодня спать одной, да и свободные кровати там есть. — Затаив дыхание, я ждала ответа. Прекрасная возможность поговорить с Мод наедине.

Сестры просияли. Мод отказалась от кофе и поблагодарила Шанталь, когда та вызвалась проводить их наверх.

Вернувшись, цыганка поставила свечку на каминную полку и присоединилась к остальным. Мы расселись вокруг карточного стола. Страш разлил кофе, и Гиацинта призвала к порядку. Чеканя слова, она изложила свою теорию — преступление лучше всего раскрывать изнутри — и предложила каждому поделиться своими мыслями и рассказать, что нам показалось странным и нелогичным.

Со времени моего появления в "Кельях" мне многое, очень многое казалось странным и нелогичным. Я немало слышала и немало видела, но сумею ли выудить из всего этого то, что имеет отношение к убийству?..

Пропавшие часы Энгуса; алиби Примулы; Минни, оказавшаяся на чердаке; Годфри с огромной книгой по искусству в руках… нет, не буду сейчас о нем думать!

Гиацинта предложила, чтобы первой говорила Шанталь. Цыганка сидела рядом со мной, в желтом сиянии свечей ее кожа выглядела прозрачной, она словно светилась изнутри. Но мне почему–то чудилось, что если коснусь ее, то почувствую леденящий холод. Неужели Шанталь тоже ощущала чье–то незримое присутствие? Пришельца из давно забытого прошлого, желающего наконец избавить род Трамвеллов от тяготеющего над ним проклятия.

— Вглядываться в человеческий разум — это все равно что вглядываться в магический кристалл, — медленно заговорила Шанталь. — Рискуешь увидеть то, что тебе не хочется видеть. — Она сложила руки, словно удерживая невидимый шар, и посмотрела на меня. — Недавно я сказала тебе, Тесса, что на твоей ладони отпечаталась буква "Г" и… смерть. Это было предчувствие. Конечно, буква "Г" могла означать мистера Гранта, но на твоей ладони было и другое — опасность, которая нависла над теми, кто связан с этим старым домом. Та карточная игра, которую я увидела в магическом кристалле, испугала меня не меньше. Это был подсознательный страх за тебя, Тесса, но его вытеснил страх за Гарри. Я боялась, что историю про "разбойника" не удастся скрыть.

Еще вчера я бы набросилась на Шанталь с кулаками, но сейчас… сейчас меня снедало любопытство. Чего же она испугалась на самом деле? И откуда ей известно так много?

— У меня нет ответов. — Шанталь потерла руки, словно пытаясь согреться. — Только вопросы.

Гарри взирал на нее с откровенным восхищением. Да, этот предатель к ней неравнодушен. Более чем неравнодушен. И разве он не говорил, что симпатия — наиболее важная сторона любых отношений?

— Какие вопросы, Шанталь?

Цыганка словно обратилась в прекрасную статую.

— Будет ли следующая жертва? И если да, то кто?

Спокойствие, с которым были произнесены эти слова, наводило ужас.

— Это настоящий кошмар, Шанталь, но, может, тебе удалось разглядеть в кристалле лицо убийцы?

Гиацинта говорила обыденным голосом, но ее серьги ходили ходуном.

— Я видела лишь свое собственное лицо, — безжизненно ответила Шанталь.

Гнетущую тишину в комнате нарушили хлестнувшие в окна струи дождя.

— Дорогая, ты и в самом деле так считаешь? — воскликнула Примула.

Гарри заерзал на стуле.

— Разумеется, нет! Что за несуразная мысль, будто Шанталь способна причинить кому–то вред.

— Меня не надо в этом убеждать, — ответила Примула с достоинством. — Я спрашиваю, неужели Шанталь считает, что следующая жертва — она?

Гарри вновь вжался в стул, а Гиацинта повернулась ко мне:

— Твоя очередь, Тесса.

Ее ярко–оранжевые губы раздвинулись в ободряющей улыбке, но в глазах застыл страх.

— Хорошо. — Я зажала кулаки между коленей. — Мои вопросы могут показаться пустяковыми… Почему при Энгусе не нашли часов? Кто запер меня в камине–тайнике? Почему Страш носит туфли Шанталь? Почему…

Какой бы тупицей я ни была, но спросить, кто взял мои часы, а потом вернул, затем взял мой браслет и не вернул, было совершенно невозможно. Ферджи наверняка сочла бы эти вопросы слишком бестактными.

— Что "почему"? — спросил Гарри. Тон был резок. — Договаривай, Тесс.

От его грубости я понеслась на всех парах:

— Откуда ты знаешь, что тетушки Энгуса живут именно в Данди? Он ведь об этом не упоминал!

Господи, зачем я вот так, при всех? Что мной двигало? Желание узнать правду или уязвить Гарри?

— Итак, я возглавляю твой список подозреваемых?

Он откинулся на спинку стула, скривив губы в подобии улыбки. Была ли боль в его глазах отражением моей собственной боли?

— Если вы собираетесь вцепиться друг другу в глотку, то мы ни к чему не придем. Тесса, когда тебя заперли в тайнике?

— Во вторник утром, — ответила я Гиацинте. Губы по–детски задрожали, и я уперлась взглядом в стол.

— Тогда я не нахожу никакой связи с мистером Грантом. Это все, конечно, неприятно, но дверь тайника часто заедает, и мы постоянно боимся таких происшествий. Правда, Прим?

— Это точно!

Неужели никто не спросит меня, что я делала в тайнике? Я должна была радоваться этой оплошности, но почему–то не радовалась. Я чувствовала себя виноватой. Мне следовало сказать, что я намеренно оставила дверь открытой, но язык не слушался.

— Что касается туфель Страша, думаю, он сам все объяснит, когда до него дойдет очередь. — Гиацинта говорила таким тоном, словно вела заседание правления общества садоводов–любителей. — О чем ты еще упомянула, Тесса? Ах да… об отсутствии часов у мистера Гранта. У кого какие соображения?

Что–то промелькнуло в глазах Страша — страх, любопытство? — и тут же исчезло. Лица остальных не выражали ровным счетом ничего. Я уже собиралась рассказать о страсти Энгуса к карманным часам, когда Гиацинта повернулась к Гарри.

— Ну, раз я взяла на себя роль председателя, то предоставляю слово тебе.

Гарри подался вперед и уткнулся подбородком в ладони.

— Я все думаю о мотиве. Если мы откажемся от версии, будто Шанталь совсем обезумела и мстит дому, который некогда дурно обошелся с ее народом. — Он ласково улыбнулся цыганке. Шанталь вдруг дернулась, и моя боль сменилась удивлением. Что это с ней? — Или версию о том, что Грант угрожал Страшу, явившись из его темного прошлого. Наверное, Страш когда–то ограбил галерею. Впрочем, такой мотив мог быть и у Клайда Дизли, и у Годфри Гранди. Один торгует древностями, а другой…

— Мы знаем. Чейнвинд–холл больше похож на музей, чем галерея "Наследие", но если ты идешь по этому пути, то должен в число возможных убийц включить и меня. Я ведь работала в галерее, и Энгус, к примеру, мог обвинить меня в краже какого–нибудь бесценного шедевра!

Выпалив это, я демонстративно вздернула подбородок.

— Если отказаться от всех этих не слишком правдоподобных версий, — невозмутимо продолжал Гарри, — нам остается обратиться к очевидному мотиву — желанию мистера Гранта положить конец карточным вечерам. Но я не вижу, как оно может быть связано с убийством.

Страш хранил такую неподвижность, что его можно было принять за мертвеца. Остальные придвинулись ближе к теплому сиянию свечей, словно за окном стоял трескучий мороз.

Глаза Гарри превратились в щелочки.

— Если бы Энгуса Гранта решили убить из–за карт, то вряд ли преступник стал делать это неподалеку от дома, где устраивались карточные вечера. А теперь полиции ничего не остается, как проверить, что происходит в Чейнвинд–холле. Неизбежно поползут слухи, и, — Гарри посмотрел на Гиацинту, потом на Примулу, — дорогие мои родственницы, дни ваших азартных развлечений так или иначе сочтены. Напрашивается вывод, что карты тут ни при чем.

— Дорогой наш мальчик, ты совершенно прав. — Щечки Примулы порозовели от возбуждения. — У нас с Гиацинтой хватило бы ума последовать за мистером Грантом в Лондон и аккуратно подстроить несчастный случай. Но поверит ли полиция в нашу разумность или подумает, что мы впали в исступление и решили добиться своего любой ценой?..

— Простите, мадам. — Страш кашлянул с подчеркнутым уважением. — Но то, что полиция думает, и то, что она может доказать, — это две разные вещи, иначе меня здесь сейчас бы не было. Чего у нее до сих пор нет, так это орудия убийства.

Будет, если я не стану играть по правилам Годфри! Чувствуя на себя взгляд Гарри, я перестала кусать ногти.

Гиацинта поджала подведенные губы:

— Если этот инспектор Луджек такой умный, каким выглядит, он поймет, что в этом преступлении нет ни на грош исступления. Его совершили в спешке, но без всякой суеты. Слишком уж много вычурности в убийстве мистера Гранта.

Точно в цель! Если убийца знал о нашем с Гарри представлении, он мог попытаться бросить подозрение на одного из нас… Инспектор Луджек попросил меня соблюдать осторожность, чтобы не оказаться в роли жертвы, но осторожность нужна и для того, чтобы не оказаться козлом отпущения. А Гарри… его положение в качестве наследника еще более уязвимо…

Гиацинта обвела глазами собравшихся.

— К чему эта мрачность? Убийство — порождение грубого воображения человека, который хотел положить конец как жизни мистера Гранта, так и роду Трамвеллов. Об убийце мы знаем один–единственный достоверный факт: он ранняя пташка. А отсюда следует вполне закономерный вопрос: как этот человек смог заманить мистера Гранта на Тропу Аббатов в столь неурочный час?

Я открыла было рот, но меня опередила Примула:

— Прости, дорогая, что перебиваю, но разве этот вопрос не следствие другого? Где и с кем мистер Грант провел прошлую ночь?

Комнату пронзила короткая вспышка молнии, и в ее резком свете я увидела лицо Страша. Настоящее его лицо, которое полыхало злобной радостью. Я думала, что он заговорит, но Примула еще не закончила. Сумрак в комнате словно сгустился, и лицо Страша приобрело обычное бесстрастное выражение.

— Скорее всего, выяснив, где провел прошлую ночь мистер Грант, мы выясним все. Так как мы точно знаем, что он находился во Флаксби—Мид или где–то поблизости. Сегодня утром я поинтересовалась у инспектора Луджека, не знает ли он, каким транспортом воспользовался мистер Грант, и он ответил, что в кармане покойного был найден железнодорожный билет в оба конца. Но ведь первый поезд из Лондона прибывает лишь в десять сорок! Да–да, Гиацинта, я понимаю, он мог остановиться в гостинице при деревенской пивнушке, однако миссис Берроуз на прошлой неделе затеяла ремонт, и гостиница закрыта до середины октября. Несомненно, для мистера Гранта могли сделать исключение, но…

— А почему бы не позвонить в пивнушку? — предложил Гарри.

— Простите, сэр. — Страш встал. — Прежде чем вы уйдете, я должен заявить о том, что мне, по–видимому, известно, где мистер Грант провел прошлую ночь. Если бы я не тревожился из–за мисс Трамвелл, я бы сообразил раньше.

Его голос и всеобщие возгласы потонули в оглушительном раскате грома, люстра над нашими головами запрыгала. Французские окна отозвались жалобным дребезгом, и от ледяного порыва пламя свечей заплясало словно дьявольские языки. Я вцепилась в руку Шанталь. Все стихло, но меня продолжало трясти. Страш знает или полагает, что знает, кто убийца! Готова ли я услышать его имя? Дворецкий открыл было рот, но ему снова помешал посторонний звук, на этот раз трель дверного звонка. Теперь уже Шанталь схватилась за мою руку. Этот настойчивый трезвон таил куда большую угрозу, чем раскаты грома.

— Не самое подходящее время для визитов. — Гиацинта посмотрела на каминные часы, освещенные двумя свечами. — Скоро полночь.

Гарри прошмыгнул мимо меня, торопясь к двери.

— Господи, надеюсь, он сообразит выглянуть в окно, прежде чем открывать, — пролепетала Примула, будто Гарри был беззащитным ребенком, которого могут схватить и утащить в ночь.

Но призраком оказался всего лишь констебль Уотт. Всего лишь? Что–то в его размеренной походке подсказывало: дело приняло новый оборот. Тревогу усугублял и шлем, который констебль держал у живота, словно приспущенный в трауре флаг.

— Простите, что беспокою в столь неурочный час, но я здесь для того, чтобы выполнить неприятный долг.

Мы дружно вскочилии придвинулись друг к другу, словно маленький, но сплоченный отряд.

Уотт прибыл арестовать кого–то из нас! Но я не испытывала желания пустить слезу, напротив, при виде довольного разрумянившегося лица констебля меня охватила ярость. Я шагнула вперед и отчеканила:

— Не позволю, чтобы кого–нибудь из нас забрали и посадили на замок. Когда вы ворвались сюда, мы почти раскрыли преступление!

— Успокойся, Тесса. — Гарри, почему–то оказавшийся сзади, сжал мою руку.

— Ничего страшного, сэр. Я не стану обвинять юную леди в неуважении к полиции. Хорошо известно, что женщины плохо переносят убийства. Так сказать, хуже переваривают их, чем мы, мужчины. — Констебль прочистил горло. — На меня возложена скорбная и неприятная обязанность сообщить, что мистера Гранди обнаружили мертвым. А его бедную мамашу задержали за то, что она прикончила его и мистера Энгуса Гранта.

Годфри убит! Собственной матерью! Невозможно… Но если скромный констебль осмеливается называть хозяйку аристократического поместья бедной мамашей", значит, положение миссис Гранди безнадежно. Я вцепилась в Гарри, испугавшись, что вот–вот ноги у меня подломятся и я кулем рухну на пол. Все сгрудились вокруг констебля, с каждой минутой все больше надувавшегося от важности.

-— Уверена, здесь какая–то ошибка! — воскликнула Примула.

— Полиция никогда не ошибается, мадам. Мы уже давно подозревали эту женщину… со второй половины дня. Навели справки и выяснили, что старуха время от времени подсыпала посетителям кафе какие–то ядовитые вещества. Владелец поначалу не хотел выносить сор из избы, но теперь он официально заявил, что всякий раз, когда заходила миссис Гранди, кому–то становилось плохо.

Тут я точно бы упала, если бы Гарри не прижал меня к себе. Во время моего первого приезда во Флаксби—Мид стало плохо водителю автобуса! И он сидел напротив седовласой дамы. Шутил ли Гарри, предположив, что почтенная дама подсыпала в чай водителя мышьяку? Теперь понятно, где я видела миссис Гранди! Но зачем? Зачем она этим занималась? И как часто?

Эгринон Хам… Точно! Миссис Гранди подсыпала ему свою "глюкозу" за пять минут до того, как преподобный, покачиваясь, ретировался из комнаты. Но он же остался жив, как, наверное, и водитель…

— Почему она убила мистера Гранта? — спросила Шанталь. В ее голосе слышалось потрясение, недоверие и — может ли такое быть? — надежда.

— Мотив? Таким мотив не требуется. Она совершенно чокнутая. Моя женушка уже сколько лет твердит об этом. Совсем расклеилась, я имею в виду миссис Гранди, когда мы с инспектором Луджеком пришли сообщить, что нашли тело ее сынка. Беднягу закололи и запихнули в водосток. Ну совсем как то старинное убийство в Чейнвинд–холле. Нас вызвал дворецкий. Он едва не плакал, до того любил хозяина. Похоже, он из этих самых, ну, вы меня понимаете, сэр. — Констебль Уотт подмигнул Гарри как мужчина мужчине. — Принялся рыдать в голос и все такое. Сокрушался, что в этот вечер отсутствовал вместе с остальными слугами. Надо же! Если бы он хоть немного соображал, то порадовался бы, что у него есть алиби, не так ли?

Я отстранилась от Гарри и посмотрела в толстое красное лицо констебля.

— Именно дворецкий, — продолжал он, — отвел нас в ту жуткую лабораторию, где миссис Гранди стряпала зелье, которое подкладывала своим жертвам. — Уотт запустил руку в карман, достал блокнот и долго шевелил губами, прежде чем прочел одно–единственное слово: "Фенолфталеин". — Миссис Гранди призналась, что варила этот яд. Уверяет, что даже дети, увлекающиеся химией, знают, как это делается. Старуха сказала, что этот самый фен–как–бишь–его-там никого не убивает, а просто заставляет человека со всех ног бежать в сортир. Прошу извинить, дамы. Безобидная шутка, по ее словам, а она, дескать, всегда питала склонность к розыгрышам. "Точно говорю, — сказал я инспектору, — убийство — ее рук дело. Она получит пожизненное заключение, и поделом. Надо же, прикончила собственного сынка, чтобы он на нее не настучал! Мне почти стыдно, что я родился и вырос во Флаксби—Мид!" Так и выложил инспектору.

Я ошеломленно смотрела на констебля. Розыгрыш… Так ведь в тот вечер я листала именно "Тысячу и один розыгрыш"! Теперь понятно, почему в голове свербила мысль, что над Энгусом сыграли мрачную шутку, обрядив его монахом.

Мои проблемы разрешились сами собой. Я была бы последней лицемеркой, если бы сделала вид, будто сожалею о смерти Годфри. Он был отвратительным человеком и стал бы невыносимым мужем.

Вокруг вовсю шло обсуждение новости, но я никак не могла сосредоточиться. Мысли крутились вокруг брачного предложения Годфри. И постепенно нарастала уверенность, что обвинения против миссис Гранди — полная чушь. Да, пожилая дама безумна. Я даже могла бы поверить, что она убила бедного Энгуса, вообразив, будто он хочет перейти дорогу ее сыночку и сделать мне предложение. Но ведь во всяком безумии обязательно есть своя внутренняя логика. Главной навязчивой идеей миссис Гранди было желание женить Годфри, и с моим появлением в Чейнвинд–холле она, должно быть, вообразила, что цель близка. Если бы Годфри вздумалось шантажировать мать, миссис Гранди лишь шлепнула бы его по пухлому заду и поставила в угол. И уж точно она не стала бы убивать его и засовывать в водосток, имитируя преступление, случившееся в Чейнвинд–холле давным–давно…

Я должна заявить о невиновности миссис Гранди, но в таком случае придется рассказать о нашем разговоре с Годфри. И тогда я стану подозреваемой номер один. Да с какой стати?! У меня ведь есть алиби. Шанталь. Именно она отвечала по телефону, когда звонил Годфри. Оба раза! Сердце забилось спокойнее. Если Годфри за всю свою неправедную жизнь и не сделал ни одного доброго дела, то сегодня вечером он исправился, позвонив во второй раз. Я вспомнила, как меня била дрожь во время этого разговора. Годфри повесил трубку, потому что в дверь позвонили. Он кого–то ждал. Но кого?..

Дождь хлестал в окно, ветер заглушал причитания Примулы, переживавшей из–за душевного состояния бедной Этерельды.

Констебль с картинной небрежностью захлопнул блокнот, отправил его в карман и водрузил на голову шлем. Мне следовало объяснить, что миссис Гранди невиновна…

— Ну, не будем тебя задерживать, Джордж, — сказала Гиацинта.

Страш взял свечу, чтобы проводить констебля до дверей, и в ее неясном мерцании я увидела лицо Шанталь. Черные глаза выглядели почти слепыми. Она медленно поднесла руку к щеке.

— Да и вправду, пожалуй, потопаю. — Уотт выпятил грудь. — Должен известить медсестру Крампет, что ее мальчик теперь в безопасности, а затем надо вернуться в участок и засесть за писанину.

— Медсестра Крампет и Берти ночуют у нас, и мы обязательно сообщим ей эту… добрую весть. Хорошо, что все так… — Примула осеклась.

— Предполагалось, что я поговорю с ней лично, но надо спешить. Кто–то сбил одного из деревенских парнишек, Рикки. Мальчик катил себе на велосипеде, и вот на тебе. К счастью, он выживет, но у него сломана нога…

— Этих водителей–лихачей надо посадить под замок! — воскликнула Гиацинта.

Я представила мальчика, лежащего на дороге со сломанной ногой. Наверное, то же увидела и Шанталь. Рука ее бессильно упала. Такой мертвенно–бледной я ее еще не видела.

— Моя вина! — прошептала цыганка. — Моя вина, только моя… Я так боялась, что кто–то захочет сделать что–то подобное, но в школе сказали, что у них нет мальчика по имени Фред.

Глава восемнадцатая

Констебль Уотт, естественно, тут же решил, что поймал преступника, сбившего мальчика. Несмотря на уверения Примулы, что Шанталь бредит, а цыгане вообще любят драматизировать, он снова раскрыл блокнот.

Надежды констебля разбил Гарри, сообщив, что сегодня днем уехал на машине сестер Трамвелл и вернулся лишь поздним вечером. Шанталь же после его приезда никуда не отлучалась.

Наконец Уотт удалился, и мы инстинктивно опять расселись за столом. Несколько свечей почти догорело, и Страшу пришлось принести новые. Ветер снаружи завывал почти человеческим голосом. А в те краткие промежутки, когда он стихал, тишина становилась угрожающей, словно ночь тоже затаила дыхание в ожидании, что скажет цыганка.

Фред… Что она имела в виду, сказав, что боялась за него? Этого мальчика никогда не существовало, он лишь часть Берти, а тот, целый и невредимый, спал наверху. Пострадал совсем другой ребенок.

— Нельзя больше тянуть, Шанталь. — Голос Примулы был тих и печален. — Каковы бы ни были мои недостатки, я не трусиха. Во мне воспитали умение стойко встречать неизбежное. Говори.

Значит, и она не верила, что убийцей была чокнутая миссис Гранди. Примула придвинулась к Гиацинте, и они взялись за руки.

Шанталь хранила неподвижность. Она медленно заговорила:

— Я вас предала, но появилась в "Кельях" вовсе не затем. Вначале у меня и в мыслях не было мстить за старую несправедливость, но он… он явился, одержимый такой жаждой убийства, и…

Примула покачнулась.

— Ты хочешь сказать, что была соучастницей? Гарри протестующее вскрикнул, Страш смотрел на цыганку сквозь сложенные домиком пальцы. Я не выдержала:

— Шанталь, ради бога, кто этот человек?! Только не Гарри! Пожалуйста, только не Гарри!

— Его зовут Эгринон Хам.

— Преподобный Хам?! — Гиацинта, растиравшая руки Примулы, выпрямилась.

Мы все пребывали в полном остолбенении.

— Он называет себя священником, но я подозреваю, что это ложь. — Шанталь обвела нас взглядом. — В тот вечер он пришел в Чейнвинд–холл, притворившись, будто внезапно заинтересовался покером. Свой интерес он собирался объяснить желанием разузнать побольше о старинном убийстве, случившемся в особняке Гранди. На самом же деле его больше интересовало убийство Тессаила, но в деревне на его расспросы отмалчивались. Однажды утром, на развалинах, он заговорил со мной, и я… я согласилась добыть ему эти сведения. Его особенно интересовали имена убийц Тессаила.

— Но зачем ему тогда шнырять сейчас вокруг "Келий"? Мне несколько раз казалось, что в саду кто–то прячется. — Я покосилась на Гарри. — Ты ведь говорил, что предпоследней ночью видел среди развалин какого–то человека, которого принял за бродягу?

Гарри открыл рот, чтобы ответить, но его опередила Шанталь:

— Я собиралась встретиться там с Эгриноном Хамом и сказать ему, что передумала. Но сначала пришел Гарри, а потом Тесса, и встреча не состоялась, поэтому…

— Шанталь, дорогая, — перебила ее Гиацинта, — должна тебе сказать, я очень рада, что ты не встретилась с таким гадким человеком среди ночи. А еще больше рада, что ты решила не помогать ему копаться в грехах прошлого. Наша миссис Мадд, несомненно, покинет пост председателя Общества садоводов, если станет известно, что один из ее предков был не только убийцей, но и торговцем рыбой. Но почему ты считаешь, что именно преподобный Хам совершил эти жуткие преступления?

— Потому что… — Шанталь откинула волосы, под глазами у нее залегли глубокие тени, — он одержим старинными убийствами, а смерть мистера Гранта была точной копией смерти Тессаила…

— И Годфри погиб так же, как его предок, — пробормотала я, с трудом подавив нервный смешок.

Гарри неодобрительно покосился на меня.

— Шанталь, тебе не кажется, что ты строишь обвинение против этого человека, опираясь на очень зыбкие доводы? Ты ведь так ничего ему не рассказала об убийстве Тессаила. Если он писал книгу об убийствах, это вовсе не означает, что он их совершал.

— А что, если Эгринон Хам — сумасшедший? Что, если он хотел отомстить мне и жителям Флаксби—Мид, не желавшим делиться с ним информацией? Но самая весомая улика то, что он не знал про Фреда, не знал, что этот мальчик существует только в воображении. И преподобный Хам сбил Рикки. У меня возникло такое опасение, когда я заглянула в кристалл. Сегодня утром я пыталась найти Хама, но не смогла, тогда я отправилась в школу и спросила директора, нет ли среди учеников мальчика по имени Фред. Директор ответил отрицательно, не сообразив, как и я, что Рикки — это сокращенная форма от Фредерик. По–моему, дедушка и бабушка Рикки живут во Флориде и свое имя он привез из Америки: Как бы то ни было, убийца считал необходимым убрать "Фреда", что исключает всех собравшихся в этой комнате, так как все мы знали…

— Я не знал, что Фред — это воображаемый друг Берти, — возразил Гарри, — и у меня весь вечер была машина.

— Не говори глупостей! — отрезала я. — Есть еще человек, который не знал, что Фреда на самом деле не существует. Мистер Клайд Дизли! Помнишь, как он спросил, почему полиция не ищет другого ребенка?

Я посмотрела на Примулу. Может, все же мистер Дизли… Но у него есть алиби, и это алиби — Примула. Впрочем, теперь все виделось мне совсем в ином свете. Алиби мистера Дизли лишь укрепило мои подозрения. Он ведь мнит себя джентльменом, а разве джентльмен станет объявлять во всеуслышание, что провел ночь в спальне дамы сердца? Только если хочет отвести возможные подозрения, и не столько от дамы, сколько от самого себя…

— Примула, простите. Всем, кроме Шанталь, было бы гораздо удобнее, если бы убийцей оказался преподобный Хам. Но вы ведь не верите в эту версию.

Она покачала головой.

— Дорогая, я была такой дурочкой. Меня околпачили, обвели вокруг пальца, и теперь все, наверное, решат, что я была соучастницей убийцы несчастного мистера Гранта. Вряд ли полицию устроит мой довод, что я не стала бы стряпать алиби лишь для себя одной, позабыв про Гиацинту. О, Клайд Дизли! Сладкоречивый обманщик. Дорогие мои, сегодня днем я вдруг вспомнила, что утром почему–то едва проснулась. — Примула покраснела. — И вовсе не по той причине, о которой вы подумали. У меня в комнате есть бутылочка снотворной травяной настойки, я еще угостила ею Минерву, чтобы незаметно провести Клайда в дом. Должно быть, он подлил изрядную порцию мне в херес, прежде чем мы… завели долгий разговор. — Примула заерзала на стуле. — Милая Гиацинта, Клайд… мистер Дизли прошлой ночью находился у меня в комнате вовсе не с аморальными целями, хотя тебе вряд ли понравится истинная причина… Я нарушила свое обещание… рассталась с безделушками нашей мамы. Когда вчера пришла смета на ремонт крыши (вместе с письмом Фиалки, в котором она с сожалением извещает, что не может нам помочь), я впала в отчаяние. Если не починить крышу, мы не сможем пережить эту зиму. И тогда я решила тайком от тебя продать одну–две брошки и кольца. Боже… Никогда не прощу себе, что обратилась за помощью к этому двуличному созданию. Я помню, как попросила его уйти, потому что хочу спать… Коварный, какой же коварный человек!.. Дорогая Гиацинта, могу ли я надеяться, что ты когда–нибудь простишь меня? А ты, Минни?..

Минерва отозвалась первой, добродушный лай огласил гостиную. Гиацинта кашлянула и заговорила дрожащим голосом:

— Я не сержусь, дорогая. Напротив, я горжусь тобой! — Она повернулась ко мне. — Ты хочешь еще что–то сказать, Тесса?

— Да, по поводу деталей! Мне кажется, мистер Дизли весьма небрежно отнесся к деталям. Ему не следовало брать часы Энгуса. Он должен был оставить их на месте преступления и признаться, что Энгус заходил к нему в магазинчик и купил эти часы. Думаю, мистер Дизли просто испугался.

— Откуда ты знаешь, что Грант купил часы именно у Дизли? — спросил Гарри.

— Я не знаю наверняка, но помню, как то ли Гиацинта, то ли Примула говорила, что в лавке мистера Дизли много старинных часов. А Энгус был помешан на часах, он обожал заглядывать в провинциальные антикварные магазинчики и выискивать какие–нибудь занятные экземпляры для своей коллекции. Он ни за что не уехал бы, не наведавшись в лавку мистера Дизли.

— Вы на верном пути, мисс. — Страш выглядел почти веселым. — В первую же встречу с мистером Дизли я подумал, что этот господин — на редкость мерзкий тип. Он так лебезил перед моими хозяйками, так…

— Ну же, Страш! — поторопила Гиацинта. — Не тяни!

Страш посмотрел на Гарри.

— Вы, сэр, да и юная леди, видимо, не знаете, как я провожу свободные вечера. Дело в том, что я изучаю архитектуру. Так сказать, тренируюсь, чтобы не потерять сноровку.

Я недоуменно смотрела на него.

— Хотите сказать, что занимаетесь грабежом?

— В каком–то смысле. — Страш поправил манжету. — Но только в воображении. Видите ли, мисс, у меня это в крови, и как я ни пытался избавиться от дурной привычки после прихода в "Кельи", время от времени не выдерживаю и срываюсь. Меня преследуют слова отца: он грозился встать из могилы, если кто–то из его отпрысков начнет честную жизнь. Да и столько лет прилежного ученичества жалко отправлять коту под хвост. К счастью, обсудив этот вопрос с хозяйками, я встретил полное понимание.

— Очень мило, — слабо пробормотала я.

— Выход предложила мисс Гиацинта. Одну ночь в неделю я посвящаю разведке. Присматриваюсь к какому–нибудь дому, выясняю привычки его обитателей, изучаю двери и окна. Понимаете, все это совершенно безобидно, с одной лишь целью: чтобы не потерять навыки…

— Безобидно?! — возмутилась я. — Бедный обыватель подскакивает на своей кровати и видит, как вы скалитесь на него через окно?

Гарри улыбнулся и спросил:

— И прошлой ночью вы осматривали дом Дизли?

— Именно, сэр. Обычно вечерами он безвылазно сидит дома. Поэтому до сих пор я не имел удовольствия ознакомиться с его плющом, а я питаю особое пристрастие к этому замечательному растению. Но прошлой ночью, увидев, как мистер Дизли сел в машину и покатил в сторону "Келий", я решил себя побаловать. Непередаваемое удовольствие — представлять, как можно было бы обобрать дом до последней салфетки… Впрочем, не будем отвлекаться. Посветив фонариком в окно спальни, я с удивлением увидел человека. Он сидел на стуле, спиной ко мне. Я настолько был поражен, что на мгновение потерял бдительность. Человек встал, и я быстро съехал по плющу, по дороге потеряв ботинок.

— Вам не показалось странным, что Дизли ушел, оставив гостя одного?

— Подумав, я решил, что видел клиента, который хочет купить что–то из "Келий", и именно поэтому Дизли спешно отправился к моим хозяйкам. После чего и не вспоминал об увиденном. До тех пор, пока не встал вопрос, где мистер Грант, да упокоится его душа, провел прошлую ночь.

— Ты говоришь, что видел человека только со спины? — спросила Гиацинта.

— Да, мадам, но это был очень крупный человек. Как и мистер Грант.

— Звучит убедительно. — Гарри зажег одну из погасших свечей. — Но нам нужен мотив.

— Поняла! — Я тряхнула головой. — Наверняка это имеет отношение к антиквариату. Энгус разбирался в самых разных древностях. Думаю, он подозревал, что в "Кельях" имеется что–то очень и очень ценное. Энгус был замечательным экспертом, но при этом доверчив, как ребенок. Он мог почувствовать в мистере Дизли родственную душу и поделиться с ним своим открытием.

— Да-а, — задумчиво протянул Гарри. — Очень похоже на правду. Вспомни слова Гранта… Скажи им, что мне очень жаль. Возможно, события развивались примерно так. Грант поговорил с Дизли в лавке. Дизли пришел в полный восторг и предложил Энгусу переночевать у него, чтобы с утра пораньше отправиться в "Кельи" и проверить догадку. Думаю, Энгус хотел сразу позвонить моим тетушкам, но Дизли как–то удалось отговорить его.

— Дизли мог спокойно сказать, что их нет дома, — подала голос Шанталь.

— А потом он под каким–то предлогом улизнул. Ранним утром Дизли по телефону сообщил Энгусу, что находится в "Кельях", и попросил его немедленно прийти на Тропу Аббатов, так как одна из сестер грозится повеситься на старом вязе.

Гиацинта презрительно фыркнула.

— Если дело обстояло именно так, то мистер Грант меня безмерно разочаровал. Как он мог поверить в подобную чушь! Мы с Прим никогда не позволим себе столь вульгарный аттракцион в общественном месте.

Гарри посмотрел на Шанталь.

— Ты говорила о пасьянсе… то есть терпении. Интересно… интересно, не знал ли Дизли и раньше, что в доме есть какая–то ценная вещь? Это прекрасно объяснило бы его назойливые визиты. Выжидал подходящий момент, когда можно будет заграбастать главный приз.

— Дизли всегда платил очень прилично, даже щедро. Он купил у нас мебель, серебро и книги, грех было бы жаловаться. — Глаза Гиацинты сверкнули из–под полуприкрытых век. — Когда речь заходит о деньгах, у нас с Примулой голова работает как надо. Прежде чем позволить мистеру Дизли заняться скупкой наших вещей, мы выяснили рыночные цены.

Шанталь покачала головой.

— Думаю, он учел это и поначалу не зарывался. Но, может, в последнее время вы утратили осторожность? Терпение — довольно надежное помещение капитала. Скажите, сейчас вы бы поверили мистеру Дизли, скажи он, что какая–то вещица стоит не слишком дорого?

— Вероятно, да, — вздохнула Примула. Глаза ее затуманились. — Прожив всю жизнь среди старого хлама, мы не питаем того пристрастия к антиквариату, которое встречается у нуворишей. А Клайд всегда жаждал раскопать что–нибудь уникальное. Подумать только! Даже в убийстве проявилась его слабость к старым вещам… Обрядить бедного мистера Гранта в ветхие тряпки… — Примула снова испустила горестный вздох.

-— Тем более что этот факт привлекал особое внимание к "Кельям". А потом подвернулась миссис Гранди, которая оказалась удобным козлом отпущения, — сказала я.

— Вероятно, Годфри убили потому, что он догадался, кто злодей. — Гарри посмотрел на меня. — Кстати, что он тебе сказал? Ты ведь ходила в Чейнвинд–холл.

— Господи, когда ты успела? — всполошилась Примула.

Помедлив, я выложила правду. Интересно, нашла ли полиция рыбный нож и представляет ли он все еще опасность? По лицам остальных было ясно, что они раздумывают над тем же, но Гарри заговорил совсем о другом:

— Итак, Годфри, скорее всего, собирался пополнить запас карманных денег с помощью шантажа и для этого удалил из дома слуг и запер мать. Хорошо, он догадался, что убийца — Дизли, но знал ли истинную причину убийства?

Внезапно комнату залил электрический свет, заставив нас зажмуриться. После того как свечи было загашены, заседание продолжилось.

Минут десять мы ломали голову, как бы вывести мистера Дизли на чистую воду и швырнуть его в руки правосудия. Ужасно мешало одно мелкое обстоятельство: в нашем распоряжении не было ни единой улики. А полиция наверняка благодушествует, арестовав ни в чем не повинную миссис Гранди.

Страш сварил какао. Опустошив чашки, все согласились, что утро вечера мудренее. Гарри решил было провести ночь в "Кельях", но сестры категорически воспротивились. В доме нет свободной кровати, и они ни за что не согласятся, чтобы он спал на диванчике. Очень благовидный предлог. Но думаю, настоящая причина заключалась в том, что они считали неприличным, чтобы холостой мужчина спал под одной крышей с тремя незамужними девицами. Что касается моей особы, то старушки могли бы и не беспокоиться. Честно говоря, их снобизм меня возмутил — Страш, видите ли, не представляет угрозу добродетели, потому что он слуга.

Пожелав Гарри всего хорошего, я без сожаления смотрела, как он выходит за дверь. Эту ночь я проведу в детской не одна, так что если убийце вздумается выкинуть очередной фокус, мы с Мод с ним управимся в два счета.

Взбодрив себя этой мыслью, я двинулась к лестнице. Из гостиной показалась Примула и молча сунула мне бронзовую кочергу. Из–под мышки у нее торчала вторая кочерга. Гиацинта в холле устроила тренировку по фехтованию, размахивая вилкой для тостов. Уж не думают ли они, что Дизли посмеет проникнуть в дом?

Детеныш аллигатора, улыбавшийся мне со своей полки на площадке второго этажа, теперь не казался таким уж очаровашкой. Его зубастая улыбка напоминала улыбку мистера Дизли. Меня вдруг охватило неодолимое желание сбежать вниз по лестнице, распахнуть входную дверь и броситься вслед за Гарри, укатившим на катафалке. Но я поклялась никогда не бегать за ним и не молить о любви и защите…

Гиацинта сделала неотразимый выпад, насадила воображаемого противника на вилку и довольно улыбнулась. Сестры пожелали мне доброй ночи, и я отправилась в детскую. На сердце немного полегчало. Убийца не посмеет пробраться в дом, набитый людьми…

Мод уже спала. Не слишком ли эгоистично будет ее разбудить? Я на цыпочках подошла к кровати, коснулась плеча, но тут же отдернула руку. Завтра. У окна уютно посапывал Берти. Его ярко–оранжевая пижама отлично сочеталась с шевелюрой. Знает ли Берти, кто его настоящие родители? И волнует ли это его?

Я села на постель, скинула туфли и принялась расстегивать блузку. Мод пошевелилась, открыла глаза и привстала. Она откинула назад волосы, и я смутилась, словно застала ее голой. Длинные струящиеся пряди сделали ее неузнаваемой. Я смотрела на Мод, не зная, что сказать. Немного подвинувшись, она похлопала по кровати рядом с собой. На ней была ночная рубашка из розовой фланели — из тех, что так нравились Ферджи.

— Тесса, сядь сюда и расскажи, что происходит. Должно быть, ты неспроста так припозднилась.

Я рассказала о смерти Годфри и об аресте миссис Гранди. Поколебавшись, поведала о подозрениях относительно мистера Дизли. Было бы несправедливо утаить от Берти и его приемной матери правду. Мод согласилась, что миссис Гранди ни при каких обстоятельствах не стала бы убивать Годфри, но в виновности мистера Дизли она сомневалась.

— Не слишком ли большое значение вы придаете его профессии? Ну и что с того, что интересы мистера Гранта лежали в той же области? И можно ли осуждать человека только за то, что он льстец и зануда?

А вдруг Мод права? Неужели мы поспешили осудить мистера Дизли лишь потому, что побоялись внимательней приглядеться к другим кандидатам?

— Может, кто–нибудь еще из гостей, что в тот день играли в карты, имел зуб на мистера Гранта?

Конечно, может. Теперь все может быть. Уж герр Вортер точно имел зуб на Примулу. Неужто я ошиблась, самонадеянно указав на мистера Дизли? Кстати, где сейчас герр Вортер? Есть ли у него, как и у Уитби—Брауна, алиби на время убийства Энгуса? Нахмурившись, я намотала прядь волос на палец и посмотрела в синие глаза Мод.

— Вы ошибаетесь, — сказала я. — Мне очень хочется надеяться, что убийца не из местных, потому что…

— Слушаю тебя?

Берти заворочался, и мы замерли, дожидаясь, когда он вновь уткнется в подушку и засопит.

— Боюсь, что один из местных жителей может оказаться моим отцом. — Я сжимала и разжимала руки. — Сестры, наверное, не рассказали вам мою историю. В "Кельях" я оказалась не случайно. Понимаю, сейчас не самое подходящее время…

— Дорогая Тесса, им и не надо было ничего говорить. Я сразу же поняла, кто ты. — Мод села на кровати. — Ты очень похожа на своего отца. Да, он из местных, нет–нет, не бойся, это не Дизли. — Она внимательно посмотрела на меня. — Уж не подозреваешь ли ты Годфри Гранди? Нет, моя дорогая. Никогда и ни за что!

— Вы, наверное, сотни раз принимали роды, — голос мой был похож на шепот, — но видите ли вы… видите ли вы сейчас во мне того ребенка?

Господи, ну почему я не спрошу ее о самом главном?!

Мод стиснула мои ладони.

— Тесса, прежде чем Фиалка вышла из дома, чтобы отнести тебя на крыльцо священника, она остановилась на пороге, подняла тебя высоко–высоко и сказала: "Самый лучший и самый прелестный младенец в мире!" Милая Фиалка. Я так рада, что она счастлива. Она заслужила…

Я замерла, не способная ни думать, ни чувствовать. Все эти годы гаданий и ожиданий…

Дверь скрипнула, и в комнату с щенячьим визгом влетела Минни. Одним прыжком она подскочила к кровати и цапнула меня за лодыжку. Я попыталась утихомирить собаку, но она ухватила мою юбку и потянула к двери.

— Вероятно, ее не покормили? — растерянно спросила я.

Тайны тайнами, а жизнь идет своим чередом. От этой мысли я почти развеселилась. Молодец, Минни! Теперь у меня есть время прийти в себя. А потом как следует расспрошу Мод.

— Сбегаю на кухню и покрошу ей в миску немного печенья. Я мигом!

— Нужно бы пойти с тобой, но не хочу, чтобы Берти проснулся и обнаружил, что меня нет рядом.

Мод выбралась из кровати. Ночнушка из розовой фланели ладно облегала ее уютную пухлую фигуру, а длинные волосы придавали трогательный и беззащитный вид.

— Не успеете сосчитать до ста, как я вернусь.

Улыбнувшись Мод, я выскочила вслед за Минни в коридор, щелкнула выключателем и поспешила к лестнице. Минни нетерпеливо поскуливала. Может, голод тут ни при чем?.. Меня окатила липкая волна страха. Этот дом был таким большим. Здесь так много уголков и закоулков, где легко спрятаться, притаиться. Кочерга! И почему я не захватила кочергу? Я замешкалась, собираясь повернуть обратно. Затем послышался тихий скрип. Я замерла. Скрип доносился сзади. Он приближался. Медленно, неотвратимо. Беги, Тесса, беги! Я вышла из столбняка и что было мочи понеслась вниз по скользким лакированным ступеням. За спиной раздался чей–то голос, и меня словно стеганули хлыстом. Я рванулась вперед и кубарем покатилась по лестнице, пытаясь ухватиться за перила и хватая пальцами только воздух.

Перил я так и не нашла, зато падать перестала. Чья–то рука крепко держала меня за шкирку. Тихий дрожащий голос произнес:

— Тесса, так можно и шею сломать.

— Гарри! — Я прижалась к нему. — Гарри! Он шел… он шел за мной.

Я хотела оглянуться, но опоздала. Что–то размытое и черное опустилось на голову Гарри, и он со стоном распростерся у подножия лестницы.

— Вот это да! — изумленно выдохнул Берти.

Я подняла взгляд и увидела, как Мод растерянно сжимает в руках кочергу.

Гарри пришел в себя минут через десять, добродушно принял извинения Мод и объяснил, что, уходя из дома, не стал захлопывать дверь на защелку. Он собирался вернуться, когда все лягут спать. И если бы Минни не бросилась ко мне с сообщением, что прибыл гость, Гарри проник бы в дом незамеченным. А если бы Мод не решила разбудить Берти и пойти за мной, я бы не слетела вниз по лестнице. А ведь все действовали из лучших побуждений! Словом, мораль ясна: бдительность хороша, но надо и меру знать. Я прекрасно видела, что у Гарри раскалывается голова, но он продолжал уверять, будто у него лишь небольшая шишка и к утру она рассосется. Надо бы уложить его на диванчик в гостиной, хорошенько взбить подушки и не забыть про холодный компресс на лоб…

Остановись, Тесса! Этот человек — подлый предатель, ты не забыла?

Мы вернулись в детскую и забрались в наши лилипутские кроватки. Свернувшись калачиком под пуховым одеяльцем, я ждала, когда Берти заснет, а мы с Мод возобновим прерванный разговор.

Так, значит, Фиалка… Заснул вовсе не Берти, заснула я. Самым постыдным образом. Напоследок успев подумать, что так и не выяснила, что же хотел поведать мне Берти.

Мне снился кошмар.

…Со всех сторон на меня неслись монахи, судорожно взмахивая гигантскими крыльями. Я бежала мимо бесконечной водосточной трубы, откуда хлестали яростные дождевые потоки. Куча мокрого тряпья, валявшаяся в луже, вдруг превратилась в Годфри. Он увлеченно листал огромный том с картинками, на корешке которого значилось: "Бесценная редкость".

"Это мой милый мальчик! — Из темноты верхом на гигантской пробирке выплыла ведьма. Я узнала миссис Гранди. — Все готово к свадьбе. Правда, наша дорогуша Тесса чудесно выглядит?"

Неправда. Я выглядела невестой, более подходящей для гроба, нежели для алтаря. И зачем я только подумала о гробе?! Поздно… Из мрака выскочил мистер Дизли и, хохоча, вцепился мне в горло. Я хрипела и отчаянно извивалась, силясь высвободиться. А напротив стоял человек в черном костюме и что–то торжественно говорил. На лацкане висела карточка с именем. Артур Уилкинсон. Ах да, муж Фиалки! Сквозь собственный предсмертный хрип я слышала, как мистер Артур Уилкинсон любезно сообщает, что кремацией он не занимается. Так что если я хочу сгореть в адском пламени, то мне следует обратиться к другому гробовщику, но он с радостью оповестит Фиалку о том, что виделся со мной…

Тут я проснулась. Несколько мгновений мне казалось, что смерть Энгуса — лишь часть недавнего кошмара. Но, увы, реальность тотчас все расставила по местам.

Пейзаж за окном не улучшил моего настроения. Дождь уныло барабанил по стеклу, небо было грязно–серого цвета, словно его вываляли в лежалой муке. Я обвела детскую взглядом. Пусто. Мод и Берти исчезли. На кровати у окна пламенела пижама Берти. Часы показывали девять. Пора вставать.

Выскользнуть из постели я не успела. Раздался стук в дверь, и в комнату вошли Гиацинта и Примула. Обе были полностью одеты: Гиацинта в платье с мелким красно–желтым рисунком, а Примула — в темно–синюю юбку, голубенькую блузку и такого же цвета кардиган.

— Доброе утро, дорогая, нам нужно с тобой посоветоваться.

Сестры говорили в унисон и почти шепотом. Казалось, они все еще пребывают во власти ночных страхов. Наверное, стены в этом доме имеют уши или же мистер Дизли вскарабкался на яблоню и нахально подслушивает. Примула просеменила к окну и плотно задернула гардины. Затем сестры сели на кровать Мод и сложили руки на коленях.

— Мод отправилась по делам, а Гарри — этот упрямец все–таки прокрался в дом — забрал Берти с собой. Мальчик захотел посмотреть на лошадей и… — Гиацинта запнулась.

— Удивительно, как это Мод решилась доверить ему Берти, — буркнула я, натягивая одеяло по самый нос. — Она же совсем не знает Гарри.

— Верно, милая, но Мод хорошо знала его деда. Он часто наведывался в "Кельи". Очаровательный старый распутник, Гарри весь в него. Нисколько не похож на своего отца. Ну и слава богу, того во Флаксби—Мид не выносил никто. Отвратительное сочетание самомнения и жеманства. Правда, надо отдать ему должное — он искренне любил "Кельи".

— В самом деле? — Я еще выше натянула одеяло, оставив снаружи лишь глаза.

— Не беспокойся о Берти, дорогая. Мод уверена, что с мальчиком ничего не случится, Гарри за ним присмотрит. Знаешь, мы с Примулой ни на минутку не заснули. — Судя по черным кругам вокруг глаз, так оно и было. Да и серьги Гиацинты (на сей раз в виде устрашающих кинжалов) покачивались сегодня как–то вяло.

— Нам пришла одна мысль, но мы ничего не сказали ни Гарри, ни Мод. — Примула разгладила аккуратно заштопанные рукава кардигана. — Милый мальчик решит, что наше предложение слишком опасно. Возможно, так оно и есть, но мы с Ги–ацинтой считаем своим моральным долгом лично поймать коварного мистера Дизли.

Гиацинта кивнула.

— Негодяй едва не опорочил мою сестру, надеясь, что я буду вне себя от ревности и злости. Он хотел, чтобы мы вцепились друг другу в глотку, но не рассчитал глубину нашей привязанности. А кроме того, ему и в голову не пришло, что мы способны быть столь же безжалостны!

— Наверное, это не по–христиански, но мне это доставит удовольствие! — Лицо Примулы покраснело, и круги под глазами стали менее заметны. — Мы столько лет играем роль сумасбродных старух, что смена амплуа будет настоящим испытанием. Но ради доброго дела не грех немного и помучиться.

Господи, о чем они толкуют?

— Дорогая, мы собираемся взять пример с Годфри. Немного пошантажировать подлого убийцу. Мы, точнее, ты, Тесса, заманишь мистера Дизли в "Кельи". Не беспокойся, как только он окажется в наших руках, ты отойдешь в сторону. Мы с Ги–ацинтой заведем его в тайник, откуда он не сможет выбраться, пока ему не позволят. Он так мечтал увидеть наше укрытие. Милая моя, да мы с легкостью заманим его туда. А вот потом!.. Скажем ему, что у нас есть улики. Нам даже не придется уточнять, какие именно. Ведь на воре, как известно, шапка горит…

Я мигом высунула нос из–под одеяла.

— Вы заблуждаетесь. Мистер Дизли наверняка потребует предъявить доказательства. Знаете что? Давайте скажем ему, будто Годфри вручил мне запечатанное письмо, которое следовало вскрыть только в случае его внезапной смерти… впрочем, остальное неважно. Но почему именно я должна сыграть роль приманки?

— Милая моя! Ну разве непонятно? — Примула досадливо покачала головой, разочарованная моей бестолковостью. — В первую очередь его нужно вывести из равновесия. Сыграв на его тщеславии и похоти, мы получим преимущество. К тому же ты ведь работала в галерее у мистера Гранта. Подлый Дизли вполне может подозревать, что ты углядела сокровище, за которым он охотится. Вижу, ты уже все поняла, дорогая! Напиши на самой лучшей бумаге цветистое послание, полное сентиментального восторга первой девичьей страсти к умудренному опытом джентльмену среднего возраста, и попроси его навестить тебя сегодня днем, когда мы с Гиацинтой отправимся покупать траурные венки. Мол, тебе не терпится показать одну любопытную вещицу, имеющуюся в "Кельях". Милая Тесса, это же так просто! Главное, чтобы письмо дышало очарованием наивной глупости и желанием покрасоваться.

— Да–да, Тесса! — подхватила Гиацинта. — При твоем необыкновенном таланте все романтизировать это пара пустяков. А когда старый хрыч приковыляет, ты укроешься здесь, в детской, предоставив прочее нам с Примулой.

— И вы останетесь наедине с негодяем, который совершил два убийства? Может, с утра я туговато соображаю, но, думаю, догадываюсь, почему вы не посвятили в свой потрясающий план Гарри.

— Милая! — Гиацинта расправила худые плечи. — Мы же старухи! Чем рискуем? Несколькими годами жизни, и только!

Храбро улыбнувшись, Примула похлопала меня по руке.

— А тебя мы попросили бы проследить — если случится самое худшее, — чтобы Гарри устроил нам достойные похороны… Увы, нам не суждено было испытать предсвадебных волнений, но мы всегда мечтали о шикарном переселении в мир иной! — Она вздохнула. — А теперь, дорогая, давай спустимся в столовую и подкрепимся. Плотный завтрак будет как нельзя кстати — нам ведь потребуются все силы. А потом ты напишешь письмо и Страш доставит его по назначению. Прошу тебя, милая, не надо дуться! Страша мы тоже исключили из последнего действия спектакля. Передав бумагу мистеру Дизли, он отправится в Лондон, чтобы выяснить все, что только возможно, об этом негодяе.

— А Шанталь? — Ревность всколыхнулась во мне с прежней силой.

— Когда мы с Примулой и мистером Дизли войдем в тайник, — ответила Гиацинта, — Шанталь займет пост у камина. Если все пойдет хорошо… Как только негодяй поддастся на наши угрозы и согласится выплачивать ежегодную ренту в обмен на молчание, я постучу по кирпичной трубе. В старых домах звук прекрасно распространяется по стенам. Услышав стук, Шанталь тотчас поспешит в полицию.

Как всегда! Самая выигрышная роль достается Шанталь.

— Но две сторожевые собаки лучше, чем одна, — упорствовала я.

Гиацинта поджала оранжевые губы.

— Гарри очень рассердится, если мы подвергнем тебя опасности. Когда мы с Прим впервые завели речь о том, чтобы взять тебя в Чейнвинд–холл на карточную игру, нас больше всего беспокоила реакция нашего племянника.

Фи! Перекинув через плечо один конец одеяла, я соскочила с кровати. Если они боятся Гарри, то я‑то ни капельки не боюсь! И почему сестрицы считают, будто он не станет возражать против того, чтобы рисковала Шанталь? Их не волнует, что мистер Дизли может вырваться из тайника и перевернуть дом вверх дном, нет, этих интриганок волнует, что я испорчу их великий план. Я им всем покажу! Никто не заставит меня, словно наказанного ребенка, сидеть в детской!

Может, позвонить Гарри? Нет–нет, вовсе не затем, чтобы услышать его голос, а потому, что это тот редкий случай, когда я отчаянно нуждаюсь в мужской поддержке. Если бы я так и поступила, мы, возможно, избежали бы последующего ужаса. Но я посмотрела на доверчивые лица сестер Трамвелл и поняла, что не могу обмануть их, как Гарри обманул меня. Слишком уж хорошо знакома мне горечь предательства.

* * *

Сидя в столовой и попивая кофе, я создавала литературный шедевр на бледно–розовой бумаге, украшенной цветочками.

Милый, милый мистер Дизли… Нет–нет, милый Клайд! (Вы ведь не станете возражать, если я буду называть Вас Клайдом?) В "Кельях" я наткнулась кое на что очень интересное, и, поскольку в свое время работала у мистера Гранта… — перо дрогнуло, едва не посадив кляксу, — я подумала, а вдруг… Но, может, лучше все объяснить при встрече? Не могли бы Вы прийти сегодня в полдень? Сестер Трамвелл дома не будет, равно как и слуг, так что мы сможем поговорить без помех…

Примула заглянула через мое плечо.

— Звучит неплохо. Теперь подпись со страстным росчерком на конце.

Страш пришел в восторг, когда узнал, что его отправляют в Лондон в качестве шпиона выведывать прошлое мистера Дизли.

— Мне доставит удовольствие услужить вам и привлечь этого господина к суду ее величества!

С этими словами дворецкий отвесил общий поклон и удалился. Примула вздохнула:

— Боюсь, Страш слишком ревнует нас с Гиацинтой к джентльменам, которые посещают "Кельи". Думаю, он не может представить, что среди мужчин найдется хотя бы один, кто достоин нас.

— И он совершенно прав! — сказала. Гиацинта. — Тесса, тебя не затруднит поставить цветы в гостиной? Я срезала несколько роз и положила на столе в холле.

Дождь прекратился, и в воздухе разлилась приятная золотистая дымка. Глядя на манящую зелень подстриженных лужаек, пестроту цветочных клумб и нежный сумрак лесов, трудно было поверить, что здесь творятся зловещие преступления. В комнате плыл аромат роз, а за окном, над солнечными часами, весело порхала крошечная птичка. Я невольно вздохнула, глядя на эту идиллию.

— Природа, как она прекрасна и как жестока! Примула села напротив меня и водрузила на колени корзинку с вязанием.

— Дорогая, ты выглядишь уставшей, — проворковала Гиацинта. — Знаешь, Прим, мне кажется, нам не помешает выпить твоего замечательного травяного чая, того самого, что ты составила прошлым летом из диких цветов. Помнишь, какой получился восхитительный напиток?

Примула кивнула.

— Он действительно неплох, раз так нравится Минни.

— Кстати, где Минни? — спросила я, внезапно осознав, что сегодня еще не видела собаку.

— Удалили от греха подальше. — Примула встала. — Гарри прихватил ее с собой, я даже немного обиделась, что она с такой готовностью пошла с ним… Впрочем, неважно. Я всегда мелю вздор. По–моему, в загашнике у меня остался еще пакетик. Тесса, будь добра, позвони Шанталь и попроси ее вскипятить воды. Чайник нам не понадобится, так как лепестки следует заваривать прямо в чашке. Гиацинта, ты не помнишь, где у меня тайничок?

— В шкафчике, за бутылкой со сливовой наливкой.

Черезнесколько минут Примула вернулась с коричневым бумажным пакетиком. За ней следовала Шанталь с полным подносом. Я невольно залюбовалась ее точеным профилем. Мужчина должен быть круглым идиотом, чтобы отказаться от такой девушки. Красивая, умная, загадочная…

Почему Гарри не звонит? Цветочное варево начало действовать. Гиацинте с Примулой надо перестать позвякивать ложками и побыстрее выпить этот чудесный чай. Еще один глоток, и я поставила чашку, с блаженной улыбкой глядя, как чашка валится на бок. Что это с ней? Рука вяло потянулась ко рту, чтобы прикрыть зевок. Замечательный напиток, так успокаивает… Если я сейчас же не встану, то непременно засну…

— Ты устала, Тесса, — раздался чей–то голос. Наверное, это была Шанталь, но фигура выглядела какой–то размытой.

Силясь подняться, я с удивлением обнаружила, что Гиацинта с Примулой слились в двуглавое чудовище, которое медленно покачивалось напротив меня. Моргнув, я сумела их разделить, но это усилие потребовало всех моих сил. Ноги внезапно налились тяжестью. Что же со мной такое? Неприятное подозрение зародилось где–то на периферии затуманенного сознания… В чае снотворный порошок… Этого не может быть, они не могли так поступить со мной… Я выпрямилась и почувствовала себя чуть лучше. Правда, руки–ноги по–прежнему не слушались, но я все еще боролась со сном.

Презрительно отвергнув помощь Шанталь, я дотащилась до детской, остановилась посреди комнаты и подумала: "Ложиться не буду, лучше приберусь". Высмотрев тряпку на корзине для бумаг, я побрела к ней, как к спасательному кругу, и едва не потеряла равновесие. Размахивая тряпкой, я бродила по комнате, тщетно пытаясь стереть пыль со шкафа, спинки кровати, скомканных одеял и… Руки не слушались меня, выделывая в воздухе витиеватые кренделя. Вот уж никогда не думала, что они способны на такие выкрутасы. Но что это? Скрип? Шаги на лестнице?

Я попыталась подкрасться к двери, но запуталась в качелях. Веревки живыми змеями оплели тело, я хотела вырваться, но качели лишь туже сжимали кольца. Ловушка… Кто–то устроил посреди комнаты ловушку! В голове царил туман. Зло… меня со всех сторон окружает зло… Качели–убийцы…

Надо замереть. Помогло, качели тут же ослабили хватку. Ага, коварство всегда можно победить, призвав на помощь хитрость и терпение! С радостным смехом я отскочила от качелей–убийц и бросилась к двери, которая почему–то вдруг прикинулась окном. Открытым окном, за которым шелестела яблоня. Яблоня… Может, хоть она — друг?..

У меня закружилась голова, но на этот раз от яркого воспоминания. Оранжевое! Если мне удастся повесить на яблоню что–то оранжевое, я спасусь и от качелей–убийц, и от этих шагов на лестнице… Пижама Берти пламенела на кровати оранжевым пятном.

Превозмогая слабость, я поплелась за пижамой, словно безногая черепаха. Вот и кровать. Пальцы стиснули мягкую ткань. Теперь обратно. Как же далеко окно. На том конце света… Никогда мне не добраться до него… Рука судорожно дернулась, и пижама, вспорхнув гигантским оранжевым какаду, примостилась на ветках яблони.

Я соскользнула на пол, не в силах шевельнуть и пальцем. А что, если убийца вовсе не мистер Дизли, а… Глаза закрылись, я погрузилась в душную темноту.

Глава девятнадцатая

В глубокой темной гробнице я пролежала целую вечность. Гробница была уютной и спокойной, но теперь кто–то настойчиво колошматил по крышке гроба.

— Тесса, проснись! Тесса! Ты должна проснуться, Тесса! Тесса!!!

Голос принадлежал Шанталь, и мне не понравилось, что она мне приказывает. Шум стал громче, назойливее. Я окончательно проснулась. Запертая дверь сотрясалась под ударами.

— Тесса, ты меня слышишь? Они забрали ключ, и я не могу открыть дверь. Вставай же, Тесса! Гиацинта с Примулой все еще внизу вместе с Дизли. Прошло уже больше получаса, а я так и не услышала никакого стука. Я не могу отлучиться, чтобы позвать на помощь…

— Все ясно! Иду!!!

Я с усилием поднялась. В голове раздался противный скрип, но чувствовала я себя на удивление бодро.

Слава боссу моего милого папы! Благодаря его заботе я лишь немного отпила из чашки с цветочным чаем. Вряд ли сестрицы попотчевали меня каким–нибудь химическим ядом, а раз это безвредная травка…

— Шанталь, оставь в покое дверь. — Я прижалась лицом к прохладной деревянной поверхности и почувствовала прилив сил. — Вылезу через окно.

— Не вылезешь! Когда сестры зашли убедиться, что ты отрубилась, они заделали окна суперклеем.

— Уж не тем ли, которым скрепляют крылья самолетов? Черт! Шанталь, сестры в любую минуту могут постучать. Надо позвонить в полицию!

— Из–за вчерашней грозы телефон не работает. Следовало проверить его утром, но это же две пожилые женщины, а не профессиональные сыщицы. Мы должны им помочь, но если я спущусь в тайник и Дизли схватит меня, прежде чем тебе удастся выбраться, то будет совсем скверно.

В полном соответствии с ремаркой "героиня в смятении" я принялась беспомощно дергать ручку двери. На что я рассчитывала? На чудо? Дверь, разумеется, и не думала поддаваться. Она была вся в царапинах и трещинах. Наверное, очень старая… А может, жучок–древоточец трудился над ней не одно столетие?

— Ничего не остается! Придется выбить. Несмотря на снедавшую меня тревогу, голос звенел энтузиазмом. Мы с Шанталь справимся! Обязательно справимся. Надо лишь найти какой–нибудь тяжелый предмет, которым… Мои глаза шарили по комнате. Тумбочки, кровати… Не годится. Мебель сварганили в ту эпоху, когда главным критерием качества являлась монументальность. Качели! Если хорошенько раскачаться, вытянуть ноги и как следует врезаться в дверь…

Не обращая внимания на совет Шанталь поискать биту для крикета, я забралась на деревянное сиденье и вцепилась в веревки. Взад–вперед, взад–вперед, взад–вперед… Я раскачивалась все сильнее и сильнее, пока макушка не начала чиркать по потолку. Носки вверх. Пятки вперед. Удар! Раздался жуткий треск. Интересно, что это так затрещало? Мои кости или дверь? А Шанталь… Господи, я же забыла предупредить ее, сказать, чтобы отошла подальше!

Как Шанталь уцелела, для меня навсегда останется загадкой. Еще более удивительным чудом была одна–единственная царапина на моем колене, никаких иных повреждений не обнаружилось, сколько я ни щупала себя за бока. Убедившись, что все кости целы, я с кряхтеньем поднялась, глянула на обломки двери и содрогнулась.

— Безрассудно, шумно, но эффективно, — донесся откуда–то сбоку потрясенно–сдавленный голос Шанталь.

Я повернулась. Цыганка сидела у стены.

— Нервный срыв отложим до лучших времен? — пробормотала она. Я молча кивнула, и мы плечом к плечу поплелись вниз. — Тесса, беги в полицию. Останови первую попавшуюся машину и…

— Нет, давай ты. Я плохо бегаю, кроме того, ты лучше знаешь деревню. А я незаметно спущусь в тайник и посмотрю, что там происходит.

— Хорошо!

Шанталь выскочила за порог, оставив дверь нараспашку. Я ничуть не возражала — так внешний мир казался чуточку ближе.

В доме стояла леденящая душу тишина. Скользнув в гостиную, я нашарила на стенке камина потайную кнопку. Кирпичная дверь беззвучно приоткрылась. Спускаться придется без света, поскольку мой единственный союзник — это внезапность. Я ступила на лестницу, окутанную непроглядным мраком. Снизу доносились приглушенные голоса. Живы! Они ЖИВЫ!

Вот голос Гиацинты, не столько испуганный, сколько возмущенный. Я была уже на середине лестницы, когда раздался смех. Мужской смех. Жуткий в своей веселости. Примула, милая Примула, скажи что–нибудь! Дай знать, что с тобой все в порядке! Промозглый холод липкими лапами забрался под одежду. Последние ступеньки… Я уже различала тусклое мерцание свечей.

Господи, чем это они там занимаются?!

Гиацинта связывала Примулу, а мистер Дизли вертелся вокруг, размахивая зазубренным горлышком от бутылки.

— Как удачно, что я никогда не выхожу из дома без маникюрных ножниц, — промурлыкал он, когда я на цыпочках спустилась с последней ступеньки и скользнула вдоль стенки. — И как удачно, что вы, дамы, носите такие удобные нижние юбки. Гиацинта, милая, ты уверена, что оставила достаточно лоскутков для себя?

Ответа не последовало.

— Может, Примула сначала ляжет, прежде чем ты свяжешь ей ноги? Я ведь человек мягкий и не хочу, чтобы она упала и ушиблась о каменный пол. Отлично! А теперь, дорогая, займемся тобой.

Мистер Дизли отшвырнул стекляшку и, связав руки Гиацинты, приказал ей лечь на пол рядом с сестрой.

— Право, Клайд, это слишком утомительно. Какая же она храбрая! На лице Гиацинты страха не было и в помине, лишь легкое раздражение.

Я же с трудом обуздывала себя. Лишь мысль о скором и неминуемом появлении полиции удерживала меня от того, чтобы тигрицей броситься на мистера Дизли. Если бы этот тип знал, что, связывая сестер будто рождественских гусей, он затягивает петлю на своей шее…

— Вниз. Лицом вниз, милая моя. Вот так. Ох, дорогая, дорогая! Мне очень жаль, что пол такой отвратительно холодный, но я сейчас согрею бедняжек.

Мистер Дизли отошел от сестер, но, вопреки моим ожиданиям, направился вовсе не к лестнице. Он остановился перед бочонками в противоположном углу. Посапывая от натуги, Дизли поднял один из бочонков. Как же зловеще звучало это посапывание! Покачиваясь от напряжения, он двинулся обратно к сестрам. Боже, что он собирается делать… Уронить бочонок? На головы сестер?! Пожалуйста, Господи, пожалуйста, не допусти этого… Ноги мои приросли к полу.

Дизли опустил бочонок чуть в стороне от пленниц. Грохот, треск — и воздух пропитался приторно–сладким ароматом рома.

— Да вы не успеете и глазом моргнуть, как я вас согрею, голубушки мои.

Он подошел к ящику, на котором мерцали свечи.

— Большое спасибо, но я предпочла бы, чтобы вы не беспокоились из–за наших удобств, — слабо чирикнула Примула.

— Ничего страшного, дорогая. Мы же добрые друзья.

Мистер Дизли подхватил одну из свечек, вернулся к разбитому бочонку, отпихнул его в сторону и поставил свечу прямо на пол. Затем повторил операцию с остальными свечками. Связанные старушки лежали теперь в центре круга — пять слабых огоньков чуть трепетали в душном сумраке подземелья.

— Прошу извинить, но, сказав, что не причиню вам вреда, если не будете сопротивляться и позволите себя связать, я слегка солгал.

— Убив нас, вы ничего не добьетесь. Голос Гиацинты даже не дрогнул.

— Верно, дорогая. Мне в любом случае предстоит жизнь беглеца, но на этот раз я убиваю не по необходимости, а ради удовольствия. Если бы вы и впрямь были теми доверчивыми старыми дурочками, которых так старательно из себя корчили, я бы давным–давно вел жизнь короля, а не безродного бродяги. Око за око! А-а, вижу, вам нравятся свечи. Да–да, милые мои, от них остались совсем коротенькие огарки. Скоро, очень скоро они догорят, этот душистый ром вспыхнет, и вы обе будете ничуть не лучше рождественских пудингов. Знаете, таких аппетитных, с горелой корочкой!

Молчание.

— Милые дамы, вы можете счесть меня атеистом, но на самом деле Господь наш всемогущий не раз послал мне удачу. Во–первых, ваш распутный предок Синклер не только привез из своих путешествий эти бочонки с ромом, так еще и прожил недостаточно долго, чтобы все оприходовать. Во–вторых, его потомки, включая вашего легкомысленного папашу, считали ром напитком моряков и крестьян. В-третьих, в вашем полу полно ям, и ром очень кстати собирается в лужицы!

— Дорогой мистер Дизли, — пролепетала Примула, — у вас, несомненно, есть более важные дела, чем торжествовать по поводу нашей кончины. Мы не станем вас больше задерживать.

— Да–да, ты права, время уходит. Есть одна премиленькая подружка, которая укроет меня в своей постельке, пока горизонт не прояснится. Кстати, если я случайно увижу вашу прелестную девицу Тессу, я приведу ее сюда составить вам компанию. Очень жаль, если, как вы говорите, она ушла вместе со слугами. Мне хотелось бы поблагодарить ее за очаровательную записку. Ладно, пойду–ка прихвачу что–нибудь на добрую память. — Мистер Дизли отвесил учтивый поклон. — Прощайте, мои хорошие, прощайте. Поизвивайтесь тут вволю, может, это развеселит вас на несколько минут.

Он направился к лестнице.

— Не дергайся, дорогая. У тебя может загореться платье, — Примула запнулась, — а оно тебе так дорого.

— Интересно, как этот мерзкий человек поступит, когда обнаружит, что дверь заперта? — поинтересовалась Гиацинта с притворным изумлением.

— Он, конечно, не станет подвергать себя риску и дожидаться здесь, когда мы догорим, — отозвалась Примула. — Даже если ему удастся при этом избежать смерти, он…

Дверь тайника вовсе не заперта! Я оставила ее приоткрытой… вот, тихий скрип… Снизу донеслись возгласы, полные ужаса и замешательства. Я отделилась от стены и на что–то наступила. В следующий миг ноги разъехались в разные стороны и я шлепнулась на каменный пол.

— Кто это?! — Что это?!

— Не двигайтесь! — пробормотала я, вставая.

Злосчастную штуковину, которая попалась под ноги, я от греха подальше сунула в карман. Одна свеча догорала, фитиль вот–вот коснется рома… Скорее! Нет, торопиться нельзя — легкое дуновение, и пламя лизнет адскую жидкость. Я снова упала на пол, на четвереньках подползла к свечке и ладонью накрыла маленький пылающий шарик. Фитиль с тихим шипением погас. Отшвырнув восковый комок к стене, я молча бросилась через ромовое море, гася остальные свечи. Все! Подземелье окутал кромешный мрак. Так, теперь развязать сестер.

С узлами, затянутыми на руках Гиацинты, я возилась минут пять. Должно быть, в детстве негодяй Дизли был прилежным бойскаутом.

— Хочу заметить, его замысел все равно не сработал бы, — поведала Гиацинта, потирая запястья. — Откуда мужчине знать, что ром и бренди нужно сначала подогреть, только потом их можно поджечь.

— Но как бы то ни было, — Примула хранила полную неподвижность, пока я трудилась над веревками, — мы тебе крайне признательны, Тесса.

Я извинилась за то, что не закрыла дверь тайника, и в качестве слабого утешения сообщила, что Шанталь с минуты на минуту вернется в сопровождении полиции.

Но успеют ли они вовремя, чтобы схватить мистера Дизли?

— Как глупо с нашей стороны было не проверить телефон, — вздохнула Гиацинта. — Но сейчас не время предаваться взаимным упрекам. Мы все хотели как лучше: ты, спустившись сюда; мы, решив оградить тебя от опасностей с помощью снотворного. Именно этим напитком мы угощаем Минни перед визитом к ветеринару.

Я встала и машинально вытащила из кармана предмет, который сунула туда несколько минут назад, уверенная, что это маленькая бутылочка с какой–нибудь наливкой. Бог мой, да это же фонарик! Я надавила на кнопку. Свет! Пусть тусклый, неверный, но свет!

— Тесса, умница! — восхищенно прошептала Примула. — Как здорово, что ты такая предусмотрительная! — Я открыла рот, дабы сообщить, что не предусмотрительная, а растяпа, поскольку сама же его тут и посеяла, но Примула не унималась: — Толковая и изобретательная! Потом ты нам обязательно расскажешь, как выбралась из детской, а сейчас давайте пустимся в погоню за мистером Дизли—Визгли.

Я вручила Примуле фонарик, исключительно чтобы сделать ей приятное. Бедняжка явно пребывала в шоке, как сказала бы Ферджи — заработала паралич мозга.

— Дорогая Примула, нам остается лишь сидеть и ждать, когда Шанталь приведет полицию.

— Спокойно ждать, подобно гусям перед разделкой?! — взорвалась Примула. — Ни за что!

— Я понимаю, что это не слишком весело, но у нас нет иного выбора, — отозвалась я успокаивающе.

— Вздор, моя милая! — Шаря в темноте фонариком, она решительно направилась к кирпичной стене. Мы с Гиацинтой поспешили следом. — Нам не удалось добраться до трубы, чтобы подать знак Шанталь, так как Дизли нахально размахивал перед нами отколотой бутылкой. Ужасный человек! Взял и разбил бутылку с чудесным вином из петрушки, а их и осталось–то всего парочка… До рома мне нет никакого дела — мы разве что на Рождество смачиваем им яичный пудинг. Но так варварски обойтись с бренди нашего дорогого папы!.. Бедный папа, он всегда любил хорошо выпить. Счастье, что он так и не понял, что своей игрой на бирже поставил семью на грань гибели. Он никогда не замечал, что нам приходится без многого обходиться. Например, мы так и не заказали свои взрослые портреты.

Я уже устала удивляться. Даже то, что мы обсуждали финансовое положение покойного мистера Трамвелла, остервенело колотя при этом по кирпичной стене, не казалось мне странным. На всякий случай я отобрала у Примулы фонарик и принялась выбивать барабанную дробь. Интересно, чем это мы занимаемся? Призываем на помощь привидений?

— Всю свою жизнь мы провели в попытках вернуть хотя бы часть потерянного, чтобы спасти "Кельи", — подала голос Гиацинта. — Но, боюсь, с самого начала были обречены на поражение… Вот!

Она остановилась, выхватила у меня фонарик и посветила на гвоздь, тот самый гвоздь, который в прошлый раз я приняла за крючок для картины. Довольно хмыкнув, Гиацинта надавила на него.

— Тайный ход через трубу! — воскликнула я с восторгом.

Часть стены с жутким скрипом отъехала в сторону.

— Так вот почему Страш в день моего приезда вылез из камина такой чумазый! Наверняка выбрался этим путем, когда основную дверь заело. — Мой голос отлетал от стен гундосым эхом.

Через несколько шагов мы очутились у основания узкой и крутой лесенки. Я едва не задохнулась от едкого запаха сажи. Стенка, отделявшая лестницу от дымохода, была испещрена многочисленными трещинами.

— Господи, вовсе нет! — отмахнулась Примула. — Страш пользовался этим ходом совсем в других целях. Это его пещера Али–бабы. Увы, "мы еще не окончательно излечили его от галочьих наклонностей — таскать всякие блестящие безделушки. Тем не менее, — Примула поднялась на первую ступеньку, — наш дорогой Страш добился значительных успехов, и мы находим весьма обнадеживающим, что ценности, часы и дорогие украшения возвращаются очень быстро. Правда, более дешевые вещицы задерживаются у него подольше.

Ага, значит, можно рассчитывать, что со дня на день я получу назад свой браслет. А тот потрепанный чемоданчик, что случайно попался на глаза, — сундук Али–бабы!

— По–моему, из нас, детей, первой это место нашла Лилия. — Примула едва справлялась с одышкой. — Она была чрезвычайно энергичным и любознательным ребенком. Осторожней, Тесса!

Я споткнулась и вынуждена была обхватить Примулу за талию.

— Не упадите! — крикнула шедшая впереди Гиацинта. Мы почти добрались до конца лестницы. — Здесь до низу лететь и лететь. Каждый раз мне вспоминается Лилия — как ее веселый смех перешел в душераздирающий вопль. Ты помнишь, Примула? Они с папой играли на втором этаже в жмурки, и он гонялся за ней с чучелом крокодильчика, уверяя, что тот съест ее, если поймает. А Лилия смеялась как сумасшедшая… До сих пор перед глазами стоит картина: папа прижимает к груди крокодила и растерянно смотрит вниз, а там… А там неподвижно лежит Лилия. Неудивительно, что люди судачили об убийстве. Папа и сам считал себя убийцей Лилии.

— Да, это место навевает мрачные мысли, — прошептала Примула.

Я притихла. Мрачные? Нет, скорее невыразимо печальные.

Голос Гиацинты зазвучал веселее:

— Ну вот мы и дошли! Как думаете, сумеем втиснуться в эту клетушку? Отлично!

Она нащупала в стене еще одну скрытую пружину, дверь натужно заскрипела и отъехала в сторону, образовав небольшую щель. Мы поочередно бочком протиснулись в комнату. В доме ли еще мистер Дизли? Сколько прошло времени с тех пор, как он оставил сестер поджариваться в подземелье, — десять, пятнадцать минут?

Мистер Дизли все еще был здесь. Именно это мгновение он выбрал для того, чтобы войти в гостиную. Под мышкой негодяй держал картину, в другой руке — пару книг в потертых кожаных переплетах. Мистер Дизли поднял голову, и я невольно отдала должное его выдержке. Глаза за стеклами очков злобно сверкнули, но губы под серебристыми усами–щеточками сложились в подобие любезной улыбки.

— А-а, милые дамы! Не смогли удержаться от того, чтобы не попрощаться со мной?

В его манерах сквозило превосходство. Интересно, что может сделать один безоружный старикашка против трех женщин? Дизли кинул картину и книги на диван и двинулся в нашу сторону. Вот он подошел к камину и потянулся к часам на каминной полке. Так–так, будем, значит, швыряться часами… Я бросилась вперед, на мгновение опередив Гиацинту с Примулой, но Дизли стремительно нырнул вниз и схватил одну из бронзовых подставок–драконов. Он проделал это так быстро, что я на мгновение растерялась, и Дизли без помех дернул меня к себя и взмахнул клыкастым драконом.

— Только подойдите ближе, — просипел он над моим ухом, — и я размозжу этой идиотке голову! Вот, красотка, какой, оказывается, сюрприз ты приготовила. Письмецо у тебя вышло премиленькое, такое манящее… Я бы давно убрался восвояси, если бы не стал шарить по всему дому в надежде найти тебя. Ах, глупенькая, своенравная Тесса! Папочка сделает твою жизнь веселой, дурочка Тесса. Я подслушал твой разговор с Примулой… Знаешь, это ведь я твой папочка!

— Вранье! Но даже если и так, мне наплевать. В дурную наследственность я не верю.

Я изо всех сил лягнула "родителя". Не станет он пускать в ход свое оружие — я нужна ему живой.

— Дорогой Дизли, у нас нет никакого желания приближаться к вам, — пролепетала Примула. — Оставьте девочку, мы не причиним вам вреда… Ах, по–моему, я сейчас упаду в обморок, а я где–то оставила свои нюхательные соли… — Словно слепая, она выставила руки вперед и принялась шарить в воздухе. — О-о, розы! — Примула наткнулась на вазу с цветами. — Может, их запах приведет меня в чувство. — Пошатываясь и уткнув лицо в цветы, она проковыляла мимо Гиацинты.

— Дорогая, дорогая, не спеши, сделай три глубоких вдоха, — пробормотала та озабоченно, словно не было сейчас ничего важнее обморока Примулы.

Мне стало обидно. Они что, совсем забыли о моем положении? Мистер Дизли ухватил меня поудобнее и потащил к балконной двери. Мое сердце отчаянно колотилось, прекрасно имитируя африканские тамтамы или… стук копыт… Стук копыт?! Грохот становился все громче и громче. Мое сердце тут было явно ни при чем! Неужели никто ничего не слышит? Я чуть повернула голову и скосила глаза на окно. Из леса вылетела черная тень. К дому во весь опор мчался всадник. Гарри! О, Гарри, рыцарь в сверкающих доспехах, о твоих грехах мы поболтаем попозже, а сейчас поторопись, прошу тебя!

Я перевела взгляд на мистера Дизли. Лицо его перекосилось от ярости, но самообладания негодяй отнюдь не потерял.

— Мальчишка меня не остановит! — прохрипел он. — Меня никто не остановит! Я проломлю ей голову!

И вот тогда Примула нанесла разящий удар. Прищурившись, она прицельно метнула вазу с желтыми розами прямо в лицо мистеру Дизли. Отличный бросок! Выпустив бронзового дракона, который больно тюкнул меня по ноге, негодяй оглушительно чихнул. Раз, другой, третий. Дизли вертелся, махал руками, чихал, стонал и заливался слезами. В воздухе стоял тонкий аромат роз. В считанные секунды убийца превратился в немощного инвалида, наповал сраженного цветочной пыльцой.

Внезапно гостиная погрузилась в сумрак, черная тень, похожая на грозовую тучу, была уже совсем близко. Стены дома содрогнулись от чудовищного грохота. Мы с Гиацинтой едва успели отдернуть от окна Примулу, исполнявшую вокруг мистера Дизли боевой индейский танец, как в комнату ворвался конь. Щепки разбитой мебели брызнули во все стороны, но могучие копыта лихого черного скакуна, на котором восседали мужчина и рыжеволосый мальчишка, осторожно переступили через скорчившееся на полу аллергическое тело мистера Дизли. Комната накренилась, а потом медленно вернулась на место.

Но шумовые эффекты на этом не кончились — из холла, заливаясь пронзительно–неистовым лаем, примчалась Минерва. Описывая по гостиной круги и ни на минуту не умолкая, она приблизилась к мистеру Дизли и замерла. Оскаленные клыки были нацелены точно на горло врага, а хитрые глазки счастливо сверкали. Малышка Минни пребывала в полном блаженстве.

— Гарри, дорогой наш мальчик! — Гиацинта опустила стул, который исхитрилась поймать одной рукой, когда тот пролетал по комнате. — Твои неожиданные визиты просто очаровательны, но если бы ты предупредил, что приведешь с собой Берти, мы приготовили бы к чаю что–нибудь вкусненькое.

Глава двадцатая

После того как черный скакун отправился на лужайку щипать травку, гостиная стала выглядеть гораздо пристойнее. Берти с восторгом согласился присмотреть за конем. Про себя я подумала, что это очень кстати — мальчику лучше находиться подальше от дома, когда в "Кельи" нагрянет полиция. Последняя не заставила себя долго ждать. Стоило Гарри вывести скакуна, как в комнату влетела Шанталь. Изумленно оглядела разгром и выдохнула:

— Инспектор Луджек и констебль Уотт!

К этому времени мистер Дизли наконец–то прекратил чихать и выслушал, как ему зачитывают его права. Поразительно, но к нему вернулся прежний апломб. Негодяй даже имел наглость спросить, нельзя ли ему взять книги, которые он собирался прихватить с собой, дабы было что почитать в тюремной камере. Странно, что не потребовал еще и картину.

Констебль Уотт подобрал томик в кожаном переплете и недоуменно повертел его в руках.

— "Эвелина", — фыркнул он. — Что–то вроде той романтической чепухи, которую читает моя женушка.

После чего с сожалением покачал головой. Ну да, констебль справедливо рассчитывал, что убийца окажется настоящим мужчиной, а не любителем дамских романов, пусть и изданных в 1778 году.

Весело щелкнули наручники, и мистера Дизли увели.

— Вот и все! — объявила Гиацинта, потирая руки. — Думаю, теперь можно перейти и к чаю, как ты считаешь, Прим?

— Неужели он все это время хотел заполучить "Эвелину"? — удивленно спросила я. — Тем более что на днях он с легкостью получил первый том из ваших рук.

— Ничего странного — книги легко продать. Но большой ценности они не представляют, так как Фиалка в детстве изрисовала все три тома и вырвала несколько страниц.

— Значит, в картине собака зарыта… — Я подняла портрет, тот самый портрет, что видела на чердаке, но теперь, когда полотно очистили от пририсованных усиков и зловещей повязки на глазу, не узнать это лицо было невозможно. С того самого мгновения, когда Гарри влетел в комнату, я старательно избегала смотреть на него, но теперь решительно подняла взгляд. — Этот человек — твой двойник! Если тебя нарядить в шелка и кружева и нахлобучить на голову причудливый парик, то не отличишь.

— Именно, моя милая! — Примула порхала по комнате, расставляя по местам стулья и раскладывая салфетки. — Именно поэтому Шанталь перед твоим появлением отнесла портрет на чердак. А потом мы испугались, что ты все–таки найдешь картину, и решили немного подретушировать. А где Шанталь? Ах да, должно быть, хлопочет с чаем! Я ужасно проголодалась, а вы, дорогие мои? Шанталь такая милая, не поленилась отмыть портрет и спустить с чердака. Похвальное трудолюбие, если учесть, сколько ей пришлось сделать сегодня утром. Я задумчиво смотрела на двойника Гарри.

— Мне следовало догадаться, что Дизли охотился за картиной. Ведь Энгус лучше всего разбирался как раз в живописи.

Гиацинта покачала головой.

— Только не за этой. Подозреваю, что Дизли схватил первую попавшуюся. Портреты предков, которые можно повесить на стену, всегда были ходовым товаром, но, к сожалению, этот написан весьма посредственным художником. — Гиацинта поправила шторы, которые от недавних бурных событий закрутились штопором. — Гарри, конечно, очень благородно с твоей стороны прискакать верхом на этом симпатичном звере, но почему ты не воспользовался машиной?

Гарри поднял бронзового дракона, потом перевел взгляд на меня, и брови его нахмурились.

— Ваш катафалк очень не вовремя сломался.

— Поразительно! — недоверчиво воскликнула Гиацинта. — А у нас с этой машиной не было никаких неприятностей. Должно быть, молодой человек, из вас никудышный водитель.

Гарри погладил драконьи крылья и улыбнулся.

— Ну, дружок Марко… или Поло? Возвращайся–ка на свое место, сторожить камин. К счастью, на твоих лапах нет крови. В общем–то это довольно унизительно для тебя и твоего брата — такие величественные создания, а влачите существование у камина в качестве подставок — "собачек"… Собачек… Так вот оно что!

Гиацинта с Примулой смотрели на Гарри так, словно он спятил, но я сразу же все поняла. Да, с китайской миской Минервы я села в лужу, но тем не менее была на верном пути.

Гарри поставил дракона на кофейный столик.

— Энгус Грант пытался сказать нам, что "собачки" относятся к эпохе династии Мин. Если бы вы не звали свою собаку Минни, мы бы сообразили гораздо раньше. А ты что думаешь, Тесса?

— Уверена, ты попал в точку, Гарри! И случай с Годфри теперь кажется вполне понятным. Помнишь, как он вчера разглагольствовал насчет уродства этих драконов? Но когда Гиацинта или Примула сказала, что они из бронзы, он почему–то сразу замолчал. Наверняка в той книге, что он взял в библиотеке после разговора с полицией, найдется страница–другая, посвященная эпохе Мин. Наш учитель истории питал особое пристрастие к древним произведениям искусства, и я помню, как он однажды сказал, что у большинства людей эпоха Мин ассоциируется с фарфором — вазы и… э-э… миски всякие, — но встречается и бронза, хотя гораздо реже.

— Бедный Годфри, — вздохнула Примула. — Нельзя не пожалеть, что он не использовал свой острый ум для более достойных дел. Шантаж — это так… так скучно, так банально. Зато теперь Этерельда с удовольствием займется сооружением грандиозного памятника, а потом будет с радостью навещать своего почившего мальчика.

К этому времени в гостиную вошли Шанталь с Берти, нагруженные подносами. Остановившись в дверях, они внимательно слушали. Гарри забрал у Шанталь поднос.

— Интересно, убили кого–нибудь еще из–за Марко и Поло? — спросила цыганка.

— Лучше не задумываться, каким образом их приобрел Синклер, — вздохнула Примула. — Полагаю, первоначально они обитали в одном из этих аляповато разукрашенных китайских храмов, что навевают такую тоску. Может, звучит и глупо, но мне кажется, я больше не смогу относиться к этим бронзовым созданиям с прежней нежностью. Гиацинта, дорогая, несмотря на то что Марко и Поло дороги нам как память, мне думается, я готова расстаться с бедняжками.

Серьги–кинжалы едва не располосовали Гиацинте шею, с такой энергией она выразила свою солидарность с сестрой.

— Да, боюсь, несколько бестактно называть ласковыми кличками предметы, которые, наверное, стоят…

— Достаточно, чтобы содержать "Кельи" все следующее столетие. — Шанталь с улыбкой принялась разливать чай.

Гарри не сводил с нее внимательных глаз, и я угрюмо подумала, что он, должно быть, размышляет о том, что далеко не все имеет цену. Например, эта красавица, освещенная мягким сиянием бра, бесценна…

После того как дракон был водворен на свое законное место у камина, мы дружно расселись вокруг столика и набросились на угощение.

— Все было так увлекательно, хотя, разумеется, ужасно печально. — Щеки Примулы разрумянились, глаза блестели от возбуждения. — Сейчас я думаю, какой унылой покажется жизнь, когда все вернется в нормальное русло. Да и в карты отныне нам не суждено играть. Гиацинта, как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой стать частными детективами, а? Давай разошлем рекламные карточки всем нашим друзьям и знакомым. Наверняка люди, если их постигнет неприятность, предпочтут довериться тем, кто ведет сходный образ жизни, а не какому–то мужлану с карандашом за ухом, который вечно жует резинку и поминутно сплевывает мимо плевательницы.

— Великолепная идея, дорогая! — Гиацинта расцвела в счастливой улыбке. — И в этом бизнесе без помощи Страша нам не обойтись. Помнишь слова покойного папы? "Внезапное богатство способно разрушить жизнь, если не загрузить себя работой". Правда, на себе он эту мудрость так и не проверил.

— Ух ты, совсем как в кино! — воскликнул Берти. Он сидел на диванной подушке, плотно сдвинув круглые коленки и глядя на всех восторженными глазами.

Да, это и впрямь было восхитительно и увлекательно. Счастливый конец и новая жизнь для сестриц Трамвелл… Гарри же, хотя и смотрел на своих тетушек с нескрываемой радостью, вовсе не производил впечатления наследника, чьи надежды чудесным образом стали реальностью. Хотя во время наших прежних разговоров у меня никогда не возникало ощущения, что богатство является для него вожделенной целью. Впрочем, он может не особенно беспокоиться, основная часть вновь обретенных ценностей наверняка рано или поздно пересечет Атлантику и поступит в распоряжение Фиалки Уилкинсон и ее семейства.

Мод и Страш появились в доме с разрывом в несколько минут. Мод извинилась за долгое отсутствие — она принимала трудные роды, а Страш сообщил, что Энгус по приезде в Лондон общался с неким мистером Генри Фальконом. Это имя было мне хорошо знакомо — именно к нему Энгус обращался, когда надо было узнать какие–нибудь детали, относящиеся к эпохе Мин. Милый Энгус. Сердце по–прежнему саднило. Скоро похороны… Надо бы выяснить день и время.

За окном мирно пасся черный скакун. Сумерки только–только начали сгущаться, и сад был окутан неверными перламутровыми тенями. Красота и полный покой. И все же незнакомый Девон, пусть из–за Ферджи и не столь спокойный, будет уютным и приятным местом. Моя сумочка и чемоданы лежат в доме Гарри, но утром он их привезет в "Кельи" и мы вежливо попрощаемся.

Страш, сидевший на стуле с высокой спинкой, выглядел как самый настоящий джентльмен, попивающий чай в каком–нибудь шикарном лондонском клубе. Правда, меня слегка смущало, что он держал чашку двумя руками, симметрично оттопырив мизинцы. Дворецкий внимательно слушал, как сестры обсуждают план открытия детективного агентства.

— Думаю, было бы небезынтересно покопаться в жизни герра Вортера, — с жаром говорила Примула. — Констебль Уотт сообщил мне, что нашего доброго Фрица только что допросила полиция. Его отловили в номере для новобрачных в одной из лондонских гостиниц. Он приехал из Кельна отпраздновать свой четвертый брак. Причем все предыдущие супруги предпочли отправиться на тот свет.

Гиацинта разочарованно поджала губы.

— Думаю, тут нет ничего удивительного. Кому захочется терпеть такого мерзкого человека?

Мод и Шанталь переговаривались через голову Берти. Минерва сладко похрапывала на своем лоскутном одеяльце. Словом, в гостиной царила атмосфера умиротворенности.

Несмотря на открытые окна, было душно. Я вышла в холл и прикрыла за собой дверь, оставив позади оживленные голоса. Никто не заметит, если я на несколько минут поднимусь в детскую.

Я ошиблась. Сзади раздался щелчок и торопливые шаги. Мне не надо было оборачиваться, чтобы сообразить, что это Гарри.

— Тесс, с тобой все в порядке?

Он тронул меня за руку, и я порадовалась, что лицо надежно скрыто за взлохмаченными волосами.

— Со мной все отлично. И я благодарна, что ты бросился нам на помощь.

— Правда, я немного опоздал, не так ли? Гарри развернул меня и откинул волосы с лица.

Чувствуя, как пылают щеки, я по–прежнему избегала встречаться с ним взглядом. Слишком много было намешано в душе — гнев, горечь, сожаление, нежность, любовь. И все же… и все же между нами все было давно разрушено, разлетелось на мелкие осколки; чашка, кокнутая о каменный пол, и то целее.

Ферджи сказала бы, что осколки склеить можно, но трещины останутся навсегда.

— Ты появился в самый нужный момент.

— Я и вообразить не мог, что Гиацинта с Примулой удумают самолично вершить правосудие. Утром я несколько раз пытался дозвониться, но никто не отвечал. А потом, как назло, катафалк решил показать норов. Пришлось оседлать коня. Когда мы выехали из лесу, Берти углядел на яблоне оранжевую тряпку, и я…

— Ты пришпорил коня и в мгновение ока влетел в гостиную.

— Нет, я чуть не свалился от страха, а ведь я не падал с лошади с… в общем, неважно, когда я падал. Я в долгу перед Берти, хотя Примула справилась с Дизли и без моей помощи. Знаешь, Берти от тебя просто без ума. Он сказал, что оставил под твоей подушкой записку, чтобы ты в случае опасности вывесила на дереве что–нибудь оранжевое. Это его любимый цвет. Романтично и трогательно. По–моему, мне не мешало бы кое–чему поучиться у этого мальчишки.

— Берти?.. А я думала, это твоя записка. Она была подписана… А, теперь понимаю. Там было написано "твой герой". Жаль, что я не заслуживаю такого поклонения.

— Не говори так, Тесса, пожалуйста! Знаю, что наделал уйму непростительных глупостей и наговорил тебе кучу всякой чуши, но… Тесса, я по–прежнему хочу, чтобы…

Гарри густо покраснел, а сердце мое сжалось от боли, в точности как в то утро, когда мы нашли Энгуса.

— Почему бы нам не остаться друзьями, Гарри?

— Друзьями? Неужели все так безнадежно?.. — Голос его затих, а затем Гарри сказал совершенно другим, бодрым тоном, словно мы вели непринужденную светскую беседу: — Одна из кобыл сегодня ожеребилась. Ее дочурка такая милая, вся золотистая, и уже проявляет норов. Я взял на себя смелость назвать ее твоим именем.

— Надеюсь, у нее не будет привычки грызть ногти.

— Тесса… — Голос Гарри вновь затих, поскольку дверь гостиной отворилась и в холл вышла Мод Крампет.

— Прошу прощения, что прерываю ваш разговор. Ты мне ненадолго нужна, Тесса, но не обязательно сейчас.

— Не уходите, Мод. Мы с Гарри уже все друг другу сказали.

— Полагаю, что да. Только вот еще что, Тесса. Почему я решил, что тетушки Гранта живут в Данди… Помнишь, ты написала мне письмо? Там было и про тетушек, что они живут в Шотландии и прислали ему фруктовый кекс. Так вот я и подумал, что это знаменитый кекс, которым славится Данди.

Послав Мод чарующую улыбку, Гарри скрылся в гостиной.

Мои губы не желали слушаться, но я все–таки с ними справилась.

— Может, пойдем на кухню?

— Прекрасно.

И мы двинулись через холл, но, поравнявшись с портретом первой Тессы, невольно остановились — рыжий солнечный луч высветил из темноты лицо на портрете. Я оглянулась на Мод, она отвела взгляд, и я снова посмотрела на портрет. Женщина шестнадцатого века и женщина двадцатого обладали примечательным сходством. Обе крупные, с неприметной внешностью и с огромным запасом здравого смысла. К таким женщинам принадлежала и моя милая мама — для постороннего глаза ничем не примечательная жена священника, но только не для тех, кто знал и любил ее.

— Я знаю, кто вы, Мод. — Я боялась прикоснуться к ней, как до этого боялась прикоснуться к Гарри. — И я знаю, почему вы попросили назвать меня Тессой.

Мод продолжала смотреть на портрет.

— Видишь ли, все дело в сходстве. Моя мать любила говорить, что меня не пустили туда, где Господь раздавал красоту, как и Тессу Трамвельян. Ее брат — мой прямой предок, и мне всегда хотелось думать о ней как о моей прапрабабке. Я вовсе не страдаю избытком сентиментальности, но когда мне приходилось трудно, я думала о Тессе как о своем ангеле–хранителе. И надеюсь…

Мы уже стояли в кухне, хотя я не помнила, как мы тут оказались.

— На что вы надеетесь? — Голос мой доносился откуда–то издалека. Мы сели за стол друг напротив друга.

Каждое движение Мод — то, как она сжимала сильные крупные ладони и поводила широкими плечами, — происходило будто в замедленной съемке. А вокруг высились кухонные шкафы, блестели сковородки, сияли кастрюли.

— Я надеюсь, — ее голос отдавался эхом, вызывая странное жужжание в моей голове, — что по меньшей мере ты можешь гордиться своим родством с Тессой.

Она поправила накрахмаленный белый фартук.

Жужжание внезапно прекратилось и воцарилась тишина, которая медленно, постепенно наполнилась теплом. Я всегда мечтала о минуте, когда скажу: "Здравствуй, мама". Но вместо этого я сказала:

— Лучше я буду гордиться вами. Вы дали мне самое лучшее, что только может иметь ребенок, — мать и отца, которые меня любили.

Мы обе плакали, и я знала, что Мод хочется обнять меня. Я хотела того же, но мы просто протянули через стол руки и сомкнули их. Нет, не станем мы торопить события. У нас впереди целая жизнь, чтобы узнать друг друга и стать друзьями. Мама как–то сказала, что терпение — это самый благотворный дождь.

— Я не могла дождаться, когда мы сможем продолжить разговор, начатый прошлой ночью. Фиалка помогла мне пройти через это. Она даже сама отнесла тебя к домику священника, так как я была не в силах попрощаться с тобой. А когда ты начала догадываться? Когда увидела портрет Тессы?

— Поначалу нет, но после убийства, когда я переводила взгляд с одного лица на другое, размышляя, кто мог быть способен на такой поступок, я подумала о том, что между мистером Трамвеллом и вашим отцом существовала семейная вражда. К тому же вы сидели так спокойно, напоминая человека, позирующего для фотографии или портрета. И руки у вас были сложены как на портрете. А еще раньше сестры сказали, что в деревне полным–полно потомков Тессы, но я была убеждена, что моя мать родом из "Келий".

— Прошлой ночью в детской мне показалось, что ты догадалась, но потом я стала сомневаться, уж не решила ли ты, что твоя мать — Фиалка.

— Какое–то время я так и думала. Но когда выяснила, что она много лет была влюблена в Артура Уилкинсона и даже обратилась в его веру, то мне уже не верилось, что они…

— Были такими же грешниками, как и все мы? — Я кивнула в знак согласия, и Мод продолжала: — К сожалению, сестры Трамвелл тоже так считают. Они всегда говорят об Артуре так, словно он лишь по недоразумению позволил "Мейфлауэру"^[11] отплыть без него.

— А Фиалка с ним счастлива?

— Судя по ее письмам, да. И она любит Артура, хотя он выглядит… ну, словно его по ошибке забальзамировали. Фиалка всегда умела справляться с трудностями. — Мод сжала мои руки. — О своей беременности я рассказала только ей. Она очень помогла мне, отправившись со мной в маленький домик неподалеку от Стоуна–на–Уолде. За год до этого у нее был небольшой нервный срыв, когда Артур уехал в Америку, и она сослалась на то, что ей надо отдохнуть, чтобы избежать рецидива. Думаю, ее проницательные сестрицы быстродогадались, что это Фиалка будет за мной ухаживать, а вовсе не наоборот, однако никогда об этом не заговаривали.

— И при моем рождении присутствовала только Фиалка? Не было ни доктора, ни акушерки? — Мне хотелось добавить: "Ни отца ребенка?" — но пусть Мод сама все расскажет.

— Милая моя, кто мог лучше меня справиться с родами своего собственного ребенка? Мы условились, что если возникнут сложности, то Фиалка отвезет меня в больницу, но я не хотела, чтобы появилась запись о твоем рождении. У меня имелись свои планы на твой счет.

— Какие? — Я чуть крепче стиснула руки Мод.

— Однажды я встретилась с твоей… твоей матерью, за полгода до этого. Мы разговорились, как это часто бывает со случайными попутчицами во время долгой автобусной поездки. Я из тех людей, кто не может молча высидеть больше двух остановок, но в этой женщине было что–то такое… что–то особенное. Какая–то приятность во всем. Она призналась, что возвращается с очередного медицинского осмотра, и, когда я сказала, что работаю акушеркой, поведала мне о своем несчастье. Она отчаянно мечтает о ребенке, но, судя по всему, надежды мало. Постепенно разговор перешел на ее мужа, приход, сад, и наконец, перед тем как она сошла, я рассказала ей о своем положении. О своих отношениях с человеком, который не может жениться на мне. По прошествии стольких лет я по–прежнему ясно вижу ее милое, доброе лицо, в котором не было ни суровости, ни осуждения. Она пообещала поминать меня в своих молитвах и на прощание пригласила заглянуть в гости, если я случайно попаду в Кингс—Рэнсом. Мне очень хотелось навестить ее. Я часто думала о ней и несколько раз заезжала в вашу деревушку, посмотреть на дом и сад. А потом Фиалка оставила тебя на крыльце этой доброй женщины… Нам очень не хотелось прибегать к такой уловке, но я боялась, что, если буду действовать более открыто, вмешаются органы социального обеспечения. Позже я много раз приезжала в Кингс—Рэнсом и украдкой проходила мимо вашего дома…

Я не сводила глаз с лица Мод. И не могла вымолвить ни слова. Я видела лишь двух женщин, едущих в автобусе.

— Не нужно ничего говорить о твоем отце. Скажу лишь, что я любила его и он был хорошим человеком. Внебрачный ребенок разрушил бы его жизнь. Поначалу я собиралась уехать вместе с тобой куда–нибудь подальше от родных краев, но, встретив миссис Филдс… я вдруг поняла, что с ней ты будешь по–настоящему счастлива и на твою долю не выпадет тех испытаний, на которые в те годы были обречены внебрачные дети. А твой отец… — Мод отдернула руки, словно ожидая, что я начну возражать. Еще неделю назад я бы непременно стала настаивать, но теперь… Надеюсь, Тесса, ты поймешь, почему я не называю тебе его имя. У тебя есть отец.

— Знаю. И меня никогда особенно не интересовало, кто меня породил. Может, если бы мама не умерла… Жаль, что вы больше никогда не встретитесь.

— Меня очень огорчило известие о ее смерти. Но ты во многом похожа на свою приемную мать, Тесса. Увидев тебя в "Кельях", я не могла отвести взгляда от твоего лица — так ты мне ее напоминала. Я женщина простая и практичная, но несколько недель назад Шанталь попросила меня показать ладонь и сказала, что ребенок из моего прошлого приближается ко мне. Я всегда называла ясновидение вздором, но в Шанталь есть что–то необыкновенное, не правда ли?

Я кивнула.

— Одно остается для меня загадкой. Вы не принадлежите к тем людям, кто пишет на фиолетовой бумаге. Поначалу я восприняла это как намек на то, что автор записки Фиалка, но…

— Просто каждый раз на Рождество я получаю от своих пациентов небольшие подарки. Носовые платки, соль для ванн и упаковки самой немыслимой писчей бумаги. Насколько я помню, в тот год в моде была фиолетовая.

Мы улыбнулись друг другу и вновь соединили руки. Вернее, я думала, что Мод улыбается. Перед глазами у меня стоял сплошной туман из слез. Эта встреча мало напоминала мои мечты. Мод не была ни обаятельной, ни очаровательной, ни остроумной, ни прекрасной; по крайней мере не в большей степени, чем сестры Трамвелл были милыми, простодушными старушками, какими я их себе представляла до появления в "Кельях". Если кто и был здесь простодушной дурочкой, так это я. Мод рассказала о моем происхождении, но это совсем не то же самое, что сказать, кто я такая. Этого никто не может. Я сама должна выяснять, что из себя представляет настоящая Тесса Филдс, день за днем, как и все другие люди.

— У тебя грустный вид, девочка моя.

— Я… причина этому очень странная. Мне жаль мистера Дизли. Ферджи, наша экономка, сказала бы, что он пытался идти по жизни самым коротким путем и наступил на собственные шнурки. Может, вы когда–нибудь познакомитесь с папой и Ферджи. Думаю, они вам с Берти понравятся. Кстати, что хотел сказать мне Берти?

— Боюсь, ты будешь шокирована. — Мод неуверенно рассмеялась. — Это Берти в тот день запер тебя в тайнике. Он был в саду и видел, как ты туда зашла. Он закрыл тебя там, чтобы потом освободить и тем самым завоевать твою любовь. Со стороны это выглядит странно, но Берти отчаянно нуждается в любви.

— Он вас любит и знает, что вы его любите. Не беспокойтесь — с ним все будет в порядке. Можно задать не совсем скромный вопрос? Почему он не зовет вас мамой?

— Никогда не задумывалась над этим… но мне кажется, что я не заслуживаю этого слова.

— А я считала вас разумной. Никто не заслуживает этого слова больше, чем женщина, которая усыновила ребенка.

Мод встала и обошла стол.

— Спасибо, Тесса. А теперь можно мне задать тебе не совсем скромный вопрос? Когда ты собираешься выйти замуж за того молодого человека, который так неотрывно смотрел на тебя, что положил мне в чай десять кусков сахара?

— Гарри? Но он меня обманул, а Ферджи говорит… — и я залпом выложила все, что думает Ферджи по поводу разбитых чашек.

— Тесса, мне очень не хочется противоречить этой достойной женщине, но думаю, на этот раз Ферджи не права. Собирать осколки и склеивать — в этом и есть суть настоящих отношений. Просто такова жизнь. Ничто человеческое мужчинам не чуждо, да и в реальной, а не воображаемой жизни идеал может оказаться очень скучным и нудным типом.

— Я не собираюсь ползать перед ним на… Меня мягко, но настойчиво подтолкнули к двери.

— И не надо ползать. Ты же сообразительная девушка. И вот что еще, Тесса…

—Да?

— У ребенка может быть только одна мать, и, как бы мне ни хотелось ею быть, это не так. У тебя уже есть мама. Но у матери может быть не один ребенок. Я люблю тебя. Я всегда тебя любила. А теперь ступай и сделай, как я тебе сказала.

Когда я проходила мимо портрета Тессы, женщина из шестнадцатого века весело улыбнулась.

Гарри в гостиной не обнаружилось. Не обращая внимания на внезапно смолкший разговор, я подошла к разбитому окну и увидела, что коня на лужайке тоже нет.

— Тесса, ты неважно выглядишь, — сообщила Гиацинта моей напрягшейся спине. — Думаю, вечерняя прогулка пойдет тебе на пользу.

— В самом деле, Тесса, дорогая! — подхватила Примула. — Гарри только что ушел, но ты, возможно, успеешь его догнать. Он собирался напоить коня из бочки с дождевой водой. Поторопись и, пожалуйста, извинись за то, что мы забыли его спросить, придет ли он завтра к нам на чай.

Ко мне подошла Шанталь.

— Тесса, я достаточно сильно люблю его, чтобы позволить ему уйти. А ты должна достаточно сильно любить его, чтобы не позволить ему уйти.

Я вышла на веранду, спустилась по ступеням и пересекла лужайку, но направилась не к бочке. Благородный конь имеет право спокойно напиться. Вместо этого я зашагала к развалинам монастыря. Какими пустынными и безмятежными они выглядят сегодня. Но Тропа Аббатов по–прежнему наводила на меня ужас. А что, если к призраку монаха Тессаила присоединится призрак Энгуса? Но едва я ступила под сень вековых деревьев, как ужас улетучился. Ажурная листва превращала землю в серо–бурую мозаику. Память об Энгусе навсегда останется со мной, но его тень не будет бродить по этой тропе. Где–то высоко в темнеющем небе пела свою вечную песнь беззаботная птаха. Казалось, какой–нибудь монах вот–вот покажется на тропе, низко склонив голову и с привычной терпеливой непринужденностью перебирая четки.

Но, чу! По–моему, монахи–призраки так не топочут.

Я не питаю особой любви к лошадям, но все–таки они куда симпатичнее велосипедов. А новорожденные жеребята так и вовсе само очарование, чего не скажешь о новорожденных велосипедах. Подобрав увесистый сук, я принялась расшвыривать опавшую листву. Янтарный свет в конце зеленого туннеля исчез, навстречу мне неслась огромная черная тень. Я бесстрашно выдвинулась на середину тропы и выставила свой деревянный пистолет.

— Кошелек или жизнь!

Ужасный конец для девушки двадцати одного года — быть растоптанной лошадиными копытами. Но Гарри, не сбавляя хода, наклонился, подхватил меня в седло, и мы полетели в темно–зеленый сумрак Тропы Аббатов.

Примечания

1

Жареная рыба с жареной картошкой — традиционное английское блюдо, которое продают на улицах и непременно заворачивают в газету. — Здесь и далее примеч. перев.

(обратно)

2

Фирменное название сладкого хереса высшего сорта.

(обратно)

3

Компания по продаже дорогих спиртных напитков, особенно марочных портвейнов и хереса.

(обратно)

4

Стратфорд–на–Эйвоне — город, где родился Уильям Шекспир, ныне осаждаемый туристами.

(обратно)

5

Так в Англии называют Шекспира.

(обратно)

6

Генрих VIII — английский король (1509–1547); отделился от католической церкви и провозгласил себя главой англиканской церкви. Мария Кровавая — а нглийская королева (1553–1558), ревностная католичка. Бесси — королева Елизавета I (1558–1603), при ней произошло окончательное отделение от католичества.

(обратно)

7

Эдмунд Хиллари — новозеландский альпинист, первый покоритель Эвереста.

(обратно)

8

"Маленький лорд Фаунтлерой" — роман американской писательницы Франсис Бернетт об американском мальчике, ставшем наследником английского графа. Для многих американских и английских матерей это образец ребенка.

(обратно)

9

В Англии жалованье священников выплачивается из пожертвований прихожан.

(обратно)

10

Флоренс Найтингейл (1820–1910) — английская медсестра, образец милосердия.

(обратно)

11

Корабль, доставивший в Америку первых английских поселенцев.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

*** Примечания ***