КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Самолётиха [Юлия Гордон-Off] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Книга 3

Глава 39 12 января. ЛВК ГКГ ВВС СССР

— Товарищ бригадный военврач, главный корабельный старшина Луговых, представляюсь по случаю прибытия на Лётную врачебную комиссию Главного клинического госпиталя Военно-воздушных сил СССР!

В помещении актового зала я сейчас стояла напротив стола, за которым восседала комиссия из двенадцати докторов, скорее всего, некоторые в звании не ниже профессоров, может и академик есть, кто их медиков разберёт. В лицо я узнала только противного гинеколога, невропатолога и начальника госпиталя, который и является здесь "лицом главенствующим", а может «главноответственным» или «главнонадзирающим», мне бы главное, чтобы не "главнокарающим-всё-нафиг-отрывающим"… Это я на нервной почве блажить начала.

Вообще, с утра уже завелась… Нет, меня никто не цеплял и не заводил, просто когда приехала сегодня в госпиталь в состоянии какой-то дурашливой эйфории, столкнулась тут, в смысле в предбаннике-предзале-холле-рекреации, где все ожидающие комиссию томятся в молчаливом ожидании, с толпой народа человек в сорок, может чуть больше, при голубых петлицах и голубых околышах на фуражках у многих, несмотря на мороз. И в этой толпе радости и улыбок я как-то не замечаю. Из знакомых лиц только пара, кого ещё по отделению помню, но теперь они не в пижамах и халатах, а в форме при орденах и медалях. Из младших командиров, как раньше называли, из унтер-офицерства, только ваша покорная слуга, остальные все при кубарях и шпалах самых разных сочетаний, есть даже в дальнем углу морской летчик, судя по двум средним серебряным галунам с голубым кантом, старший лейтенант-морской лётчик. При этом как-то не видно особенно, чтобы были какие-то различия в поведении, похоже, что здесь в тенетах комиссии все равны, как голые в бане. Выходящие покидают территорию молча и к ним не кидаются как к выходящим с экзамена. О результатах можно судить только по выражению лица идущего, но пока из троих улыбался и радовался только один, как раз его помню по отделению по обезображенному ожоговыми шрамами лицу. На лице нетронуты огнём оказались только верхний край лба, уши и один глаз. Как рассказывал один из соседей другому, когда я сидела на скамейке гимнастического зала и беззастенчиво развесила уши, майор горел в своём ЛаГГе и глаза спасли очки, только одно стекло разбилось, и одному глазу всё-таки досталось, но зрение сохранилось… Дальше я уже додумала сама, что остальное прикрыл лётный шлем. А лётчики стали профессионально обсуждать, какие марки самолётов особенно неприятны в плане пожара и как лучше действовать… А ещё у многих самолётов на скорости заклинивает салазки стекла кабины и его не открыть… Что у них парень сгорел, на взлёте шасси подломил, загорелся и хоть успели быстро потушить, но вылезти он не сумел, и что у его перчаток концы пальцев и ногти все сорваны были, пока он пытался горящую кабину открыть и вылезти… И рассказывает это как-то настолько обыденно, как соседки делятся, что у одной кошка Муська окотилась уже третий раз за год и опять, вот ведь досада, котят топить придётся… Вот этот обожжённый майор с двумя шпалами, орденом Красного Знамени и медалью "Двадцать лет РККА" и вышел с улыбкой, хотя определить в перекосе обезображенного ожоговыми рубцами лица именно улыбку смогла только потому, что однажды видела и слышала, как он скрипуче смеялся во время разговора с кем-то на отделении. Да и походка у него очень бодрая.

А вот первый вышедший чуть прихрамывающий старлей имел лицо – "краше в гроб кладут". И хромота у него была явно сильнее, чем когда он шёл на комиссию. Когда увидела, что у вышедшего капитана с двумя орденами Красной Звезды без рыданий и гримас просто молча текут по щекам слёзы и он их, похоже, не замечает, это меня окончательно проняло, и меня стало потряхивать. Сосед сумел зарядить меня, как он говорит, пофигизмом, что безусловно помогает в обычной жизни, но сейчас налёт пофигизма с меня сдуло. Ещё когда я слушала житейские разговоры лётчиков, трясло уже Соседа, как обыденно обсуждалось:

— …вот Лёха из самолёта выпрыгивал и парашют раньше времени наверно дёрнул или кольцом зацепился, так его так из кабины дёрнуло и об киль приложило, что хоть и нашли его сразу, ведь над нашими войсками бой шёл, а ходить не будет, позвоночник переломал, и ногу одну отняли…

— Да ему теперь и без разницы, две ноги или одна, если ни на одну не встать…

— Это-то да-а…

Сосед меня спрашивал, не боюсь ли, такого наслушавшись? А ведь я вполне себе могла представить ревущее пламя, раздуваемое набегающим потоком, я видела в деревне пожар, когда огонь не тот, что в спичке или костерке, где картошка печётся. А когда вырвалась стихия, когда огонь ревёт и на расстоянии десятка метров жаром пышет так, что слышно как трещат твои спекающиеся от жара волоски. Дом не горел, он ПЫЛАЛ и я почувствовала разницу и ничуть не осуждала потом бабушку, когда она выписала ивовым прутиком по непоседливой Васькиной попке, за то, что этот двухлетний шкет за углом дома прямо под стеной с соседским ровесником и корешем костёр разводили. Хорошо, что спичек не нашли и чиркали дедовым кресалом и ничего у них не вышло. Я его потом спрашивала, как им в головы дурные пришло прямо под домом костёр разводить? И это ясноглазое чудо искренне удивился тупости своей не глупой вроде бы сестры, ведь там ветра меньше и поэтому зажечь проще! Вот не понимаю я эту мужскую, логику, что бы там Сосед ни говорил. Так вот, не боюсь и не потому, что по-детски не верю в свою смерть. Нет! В последнее время все оставшиеся сомнения отпали… Теперь верю… Наверно просто не считаю имеющим смысл дёргаться против того, что предопределено, не в смысле готова сложить лапки и сдаться, а в глобальном плане, что все там будем. Сосед этого не понимает, а я вроде и объяснила уже. И, к слову, кажется мне, что хоть Бога и нет, а после смерти не может быть темной пустоты и абсолютного НИЧТО! Вон даже появление Соседа, чем не доказательство? Ведь он как-то сказал, что, по всей видимости, он в той жизни умер или с ним, что-то фатальное случилось.

В один из дней на меня насела Ираида Максимилиановна:

— Мета, а ты вообще чего решила летать начать?

— Наверно потому, что в детстве очень любила на облака смотреть… — но отболтаться от взрослой женщины с серьёзными намерениями, это из сказок Мустафы-башмачника…

— Я имею в виду, кем ты себя видишь?

— Летчиком, наверно…

— Все лётчики, а ты, наверное, на истребители хочешь?

— Ой! Ираида Максимилиановна! Да никогда! Какой из меня истребитель? Это пусть мальчишки, они драться любят, с младенчества носы друг дружке ровняют…

— То есть, ты не хочешь быть истребителем?

— Ну конечно. Да у меня просто сил не хватит! Вы представляете, какие нагрузки в воздушном бою у истребителя?

— Я-то как раз представляю, потому и разговор этот завела… А кем ты хочешь тогда быть?

— Если получится, то я бы хотела просто летать, есть такая "связная авиация", там чаще всего бипланы Удвасы или старые разведчики типа Р-5. Ведь надо же кому-то и пакеты доставлять…

— А не страшно? Ведь эти самолёты очень уязвимы, а немецкие истребители и над нашей территорией летают и нападают…

— Ну не страшно только дураку… А в крайнем случае и с парашютом выпрыгнуть можно…

— То есть в бомбардировщики, истребители или штурмовики ты не рвёшься?

— Ну какой из меня истребитель? Пусть воюют мужчины, их для этого природа создала. А я помогу уже тем, что освобожу мужчину-лётчика, и буду выполнять его работу, а он пусть уж, где ему интереснее и к чему душа лежит… Как я знаю, мне даже в транспортной может сил не хватить со штурвалом управиться…

— Вот и умница! А то я уж готовилась тебя от истребителей отговаривать…

А уж как меня Софья Феофановна обхаживала, чтобы я согласилась в медицину пойти, но я "стояла насмерть, как пуговицы",[1] надо будет спросить у Соседа, почему, когда он эту фразу говорит, то смеётся всегда…

А вот вышел лейтенант с каменным лицом, достал из кармана металлическую плоскую фляжку, думаю, совсем не с госпитальным киселём, приложился и долго не отрывался, только кадык на шее дёргался. И все как загипнотизированные не сводили с него глаз, кажется даже глотали в такт некоторые. Но в отличие от остальных здесь они вдвоём были, и его приятел-старлей кинулся к нему, и они вместе вышли из дверей. Старлей вернулся и громко объявил:

— В Арагви поехал…

И все кто это слышал, понимающе покивали головой. Сосед дал справку, что это ресторан в центре, модный и дорогой, в одном ряду с Метрополем, Прагой и Националем… Вот только чего он туда поехал, совершенно не понятно, может с горя напиться, а может от радости… А все вокруг, гады такие, понимают и молчат, а я как лбом об стену… Сосед заметил, что я в своих рассуждениях была на правильном пути, но не завершила логически, смысл не в том, что горе или радость, а в том, что напиться! Вот и пойми после этого этих мужчин! И чего тогда тут такие морды постные делать и настроение мне портить, если при любом раскладе напьются, и будет всё равно? Определённо что-то у них неправильно замыкается под фуражками…

Вот не зря ведь говорят, что ждать и догонять, нет хуже занятия. Вон незабвенная Светлана наша Ивановна уже несколько раз мышкой туда-сюда промелькнула, я первый раз увидела, обрадовалась, что сейчас меня кликнут, а вот вам – мохнатый кактус на весь воротник! Не зовут и не любят меня такую красивую!!! Пожалеть себя, что ли… Мужчины даже на меня такую лапочку-красотулечку не реагируют… У-у-у! Как всё запущено…

И снова навалилось… А с чего ты, собственно, Комета Кондратьевна тут вся на юмор исходишь? Кто тебе сказал, что решение обязательно в твою пользу будет! И что с того, что тебя сюда позвали? Просто у них ритуал такой, как вызубрить обращение к председателю комиссии, которое я уже выучила. Вот сейчас зайду и меня как Валерку с разбегу да об столб! А столбу-то чего, он большой твёрдый и проводами за небо держится… Эх! А ведь правда хочу в это небо и теперь как-то иначе уже и не представляю! Вообще, не в небо хочу, а до облака долететь, вот такая дура… Как бабушка бы сказала, что в мои годы пора уже о десятке детишек мечтать… Детишка у меня есть, одна правда, но зато самая красивая, и мне хватит. И люблю её как все десять!… Как меня сегодня Верочка провожала! Вот она научилась молча глазами своими сумасшедшими разговаривать. ТА-А-А-АК смотрит, что мурашки по спине… И какие у неё они были радостные, когда я предложила взять перчатку и сшить ей игрушечную ручку, ну не поворачивается у меня язык слово «ПРОТЕЗ» говорить в отношении своей любимой сестры.

Когда Ираиде Максимилиановне объяснили, чего мы затеяли, она нам начала активно помогать. Перчатку маленькую нашли у той же Валентины Николаевны, кого-то из дочек или племянницы, но это и не важно, и не чёрные, а розовые, даже с цветочком строчкой на тыле кисти прошитом. До чего же хорошо некоторые вещи с детьми маленькими решать, вот со взрослым бы пришлось объяснять, а тут волшебное детское «понарошку» и никаких вопросов. Пришлось, правда, подумать, и советы Соседа очень помогли, не стали просто перчатку ватой набивать, а сшили целиком ручку с пальчиками, внутрь которых каркас из алюминиевой проволоки вставили. А эта часть, куда культя вставляется, оказывается, называется «гильза» тоже не всё так просто. К сожалению, у нас культя предплечья короткая, почти у самого локтевого сустава, так, что даже потом надеяться на сгибание в этом суставе не приходится, как умный Сосед сказал. Фактически, если по науке, то мы сделали не протез, а имитацию – имплант, потому что протез – он ещё хоть какие-то функции заменяемого органа или части тела исполнять должен. А имплант только вид воспроизводить. Да и без разницы, как там оно называется. По крайней мере, не будет сразу бросаться в глаза, уж слишком шокирует пустой рукав у восьмилетней девочки.

А главное, что Верочка эту идею поддержала. У Ираиды Максимилиановны нашёлся кусок полотна с нашитым на него конским волосом, причём конский волос идёт строго поперёк полосы полотна шириной сантиметров двадцать. Никогда такого не видела. Оказывается, это такая специальная заготовка, когда нужна жесткость, но не такая, как в корсете, где лучше использовать китовый ус, да там и металлически вставки есть, корсет вообще оказался конструкцией, куда там до него какой-то несчастной Эйфелевой башне со всего одной осью напряжения от силы тяжести и боковым сопротивлением ветровому давлению, у корсета с десяток, в разных плоскостях и в объёме. А это полотно усиленное конским волосом используется в шляпах, или если нужно высокий стоячий воротник сделать и в других местах, у него упругость вся поперёк полосы. В итоге из кусочков ткани сшили ручку с пальчиками не слишком туго набитыми ватой и ручку до локтя почти, пришили мягкую, но плотную гильзу из жёсткого не толстого фетра, выложенного внутри мягкой фланелью. От края гильзы лямка на плечо, через ключицу и вторая вокруг груди, чтобы первая не слетала. Я сначала хотела вокруг шеи, а не подмышкой, но Ираида меня переубедила, что высокая лямка будет в вырезе ворота видна, и шею будет натирать. Позже, когда дело дойдёт до бюстгальтера, это так правильно лифчик называют, оказывается, лямку можно будет к нему крепить и не переживать.

Когда закончили мастерить, и одели Верочке, а сверху кофточку и вторую перчатку на левую руку, она вертелась у зеркала и кажется впервые без щекотки улыбнулась. В эту секунду мы обе с Ираидой облегчённо выдохнули. Оказывается обе стояли, не дыша, и волновались. Так что теперь Верочка своим внешним видом никому в глаза не бросается и нас обеих это радует. Насмотрелись мы уже самых разных взглядов, пока гуляли по Москве. Даже злорадных мерзких было несколько, сразу чувствуется какая у человека мелкая грязная душонка, да и не человек это, если его чужое несчастье может радовать и вызывать злорадство… Вчера до самого сна Верочка не могла нарадоваться своей новой ручке, едва уговорила её снять имплант, когда мы спать легли. Да! Мы так и спим в одной кровати и даже представить не могу, что можем спать в разных. Да и маленькие мы обе, нам места хватает, а главное, даже во сне чувствовать родного человечка рядом, это дорогого стоит…

Вот опять отвлеклась… Уже наверно половина народа прошла, но людей меньше не становится, подходят ещё, или опоздавшие, или опытные и знающие, что здесь всё очень неспешно… Вот ещё один вышел, а из девушек я тут одна и из флота осталась одна, и самая красивая тоже одна! И, вот не надо! Нет у меня мании величия…

И правильно, что медаль не надела, пусть они все при наградах, а у меня выше наград комсомольский значок, а многие здесь ещё комсомольцы по возрасту и без значков, вообще комсомольского значка ни у кого, кроме меня… Странно это… Вон медали и ордена все надели, если у кого грудь пустая, так можно голову прозакладывать, что и нет у него никаких наград… Такие тоже есть… Вообще странная эта комиссия. Мне на днях Александр Феофанович объяснил, что он мог меня сразу в училище направить, там бы и комиссию провели, и почти с гарантией если у меня никаких грубых дефектов в здоровье нет, то комиссию я бы прошла. Но так как я девушка, то всегда могут начать в любой момент начать цепляться, в том числе по здоровью и мотать нервы, даже если никаких оснований нет. А эта комиссия для лётчиков самая главная, она как верховный суд для судей, высшая медицинская инстанция и если она приняла решение, то оспорить его практически невозможно. Так что, хоть мне и пришлось потерпеть все эти обследования и осмотры, но теперь если примут, то с гарантией… Вот ведь… Даже ещё не летаю, а уже какие-то подводные камни. А они такие противные, не видны, но как наскакивать на них на полном ходу больно и опасно… Как тогда мой «Фофан» бедный заскрежетал аж, когда я его на такую каменюку насадила…

— Главстаршина Луговых!…

О! А это уже меня! "Так собралась! Грудь вперёд, плечи развернуть и походка от бедра!" Сосед так меня подбадривает, молодец, хоть и не хочет, чтобы я летала…

Доложилась, как велели, стою, руки по швам, молчу. Эти тоже меня разглядывают, как лошадь на ярмарке, ей-Богу… Передают друг другу какие-то бумажки, некоторые не смотрят, а читают, один вообще пишет, ему никакого дела до главстаршины Луговых! Вот какой молодец! Ну, и долго молчать будем…

— Товарищ… Э-э-э…

— Главстаршина Луговых!…

— Спасибо, Арсений Феликсович. Товарищ главстаршина, а почему вы решили стать пилотом? — вот уж не была я готова к такому вопросу, ну вперёд!

— Потому, что комсомолка, а на мою Родину напал враг!

— И вы думаете, что без вас с ним не справятся?

— Отнюдь. Справятся, конечно. Но если я чуть помогу, другой чуть поможет, третий… А много «чуть» и Гитлеру станет совсем не чуть…

— Разумно… А кем вы хотите летать?

— Хочу летать в связной авиации. На других типах самолётов мне может сил не хватить, чисто физических, извините…

— То есть, отдавая себе отчёт в том, что вы слабая, вы хотите занять чьё-то место?

— Знаете… Не знаю, как к вам обращаться… Когда осенью меня забросили финнам в тыл и я бегала по буеракам с рацией которая больше половины моего веса весит, никто не спрашивал, слабая я или нет, и стоит ли мне тут быть… А уж когда на нас стали охотиться егеря, их точно не интересовало, в чём я себе отдаю отчёт, а в чём нет. Я очень хорошо отдаю себе отчёт, что если кто-то из вас попадёт, не дай Бог, в плен, то его в худшем случае просто расстреляют. А если я попаду, то надо мной обязательно будут издеваться и не просто убьют, а сделают это изуверски, выколотые глаза, отрезанные носы, уши, груди, взрезанный живот с выпавшими кишками и прибитую живой к забору, это самое малое, что меня ждёт. У немцев есть специальный приказ, они считают, что воюющая против них женщина это оскорбление их арийской нации. И о таком исходе знает каждая девушка в форме, и никто не просится в тыл. Отдаю ли я себе отчёт? Прекрасно отдаю! А место достойного я занять физически не в состоянии, если он сильнее, умнее и лучше меня, то он пойдёт впереди, а меня не возьмут. Так что вопроса в этой части не понимаю!

— Да! Давно меня так не отчитывали… А откуда вы знаете про все эти ужасы?

— Люди говорят… Есть информация, что немцы приняли план «Ост» по которому целью войны являются только наши территории, а наш народ, должен быть уничтожен. Ведь мы для гитлеровцев не люди, мы для них унтерменши – недочеловеки. Согласно этому плану первыми под безоговорочное уничтожение попадают евреи и комиссары, а после начала войны столкнувшись с тем, что у нас много девушек в армии приказ дополнили и впереди перечисленных – женщины-военнослужащие.

— Унтерменши! Вы слышали, Иван Исаакович?

— Слышал, правду старшина говорит.

— В ваших документах указано, что вы имеете государственные награды, но на вас мы их не видим.

— Да, награждена медалью "За боевые заслуги".

— А почему не носите?

— Считаю, что рано нам ещё медалями и орденами хвастаться. Вот когда победим, так сразу и надену…

— То есть, не «ЕСЛИ», а «КОГДА» победим?

— Нас – русских ещё никто и никогда не побеждал! Один английский генерал в Севастополе сказал, что русского солдата мало убить, его ещё надо повалить… Согласны?

— Согласен. И что будем решать, коллеги?

— А что тут решать! Она совершенно, я бы сказал, патологически здорова! Моя бы воля, никогда бы её в небо не пустил, только пассажиркой, но официальных причин для отказа у нас нет.

— Кто ещё скажет?

— "Кто ещё скажет в защиту лягушонка?" – ехидно откликнулся Сосед.[2]

— Пишем в малую авиацию, или без ограничений?

— Раз нет у нас официальных причин, то на каком основании будем вписывать такие ограничения? Пишите "без ограничений". В конце можно частным дополнением, как рекомендацию вписать про связную авиацию… У вас нет возражений, Комета Кондратьевна?

— У меня возражений нет! Спасибо…

— Не за что. Вы можете быть свободны, бумаги получите в канцелярии госпиталя минут через двадцать. Желаю вам удачи!

— Спасибо…

Внутри всё дрожит и ликует! Отмашка рукой к берету, чёткий поворот через левое плечо с приставлением ноги. И с места почти строевым первый шаг, выхожу из зала… Фу-у-ух…

Я – ЛЁТЧИЦА!!!! УРА-А-А!!!

— Самолётчица, блин! Тебе ещё учиться, учиться и учиться, как Ленин велел! Самолётиха мелкая… — бурчит Сосед, но тоже рад за меня…


Глава 40 После 13 января. Отъезд

Оказалось, что все такие выдержанные лётчики при выходе из комиссии, давали волю эмоциям в канцелярии госпиталя. И хоть строгая медсестра с периодичностью в несколько минут рычала на собравшихся уже осипшим голосом, и её даже слушались, и быстро тушили папиросы в несчастном ведре, в котором устроился роскошный, несмотря ни на какие жизненные коллизии, фикус. Но не успевал разойтись висящий слоями табачный дым, как уже кто-то, забыв про всё, нервно закуривал, и следом лезли за пачками и портсигарами остальные. Как мне удалось быстро, и не отравившись дымом, получить свои документы и покинуть эту газовую камеру, я не поняла, но полная горсть бумажек говорили сами за себя. Запомнилось только как я в этой дымовой завесе пробилась к столу регистратора и не выдержав спросила:

— Неужели с этим ничего нельзя сделать?

— Милочка, но они же как дети…

И мы с этой совсем не старой ещё женщиной обменялись понимающими улыбками бывалых воспитательниц детского сада, на глазах которых не на шутку разошлась их малышня… Чуть позже я поняла, что кажется нашла свою линию. Если раньше я бы, скорее всего, вживалась в роль наивной маленькой девочки, то теперь я в эти рамки не впишусь и мне выпало стать мудрой, пусть и не старой, воспитательницей своего мальчикового зверинца…

— Мысль здравая, но рискуешь толпу не вышедших из детства и тоскующих по мамкиной сиське пацанов заполучить в очередь на усыновление…

— Ничего, а-та-та сделаю… — моё солнечное настроение не мог сбить даже язвительный скепсис Соседа…

Дома меня ждал праздник. Комиссара ещё не было, но он звонил и сказал, что уже в пути. По настоятельному требованию Ираиды Максимилиановны я отчиталась о результатах едва вышла с комиссии по телефону из госпиталя. Радостная, робко и неуверенно улыбающаяся Верочка, не очень понимающая причины, но подхваченная волной общего ликования, была мне лучшей наградой и дарила уверенность, что я всё делаю правильно! Словно подгадало, пришло письмо от бабули и мы с сестрёнкой вместе вчитывались в крупные неровные буквы бабушкиного почерка, и уже как-то совершенно не хотелось хихикать над её смешными ошибками, ведь она писала, так как слышала, а иногда даже пыталась выразить буквами интонации. Я когда-то смеялась над тем, как она пишет слово «ещё», чего только у неё не получалось: «ищо», "исчё", «изчо» и даже очень эмоциональное – «изчио». Но сейчас эти буковки про самые простые и обыденные деревенские новости были как привет из совсем другого мира, но и в нём уже отметилась своей костлявой рукой война."… мущщин-то наших позабрали кто маладой, а други так сами на военкомату пошли. Остались бабы малалетки да стары как мы с дедкой вашим. А Матрёне ужо павестка пришла, што сына ейного в ашалоне разбамбил немчура проклятый, так бабы ея дуру ядва с петли сынуть поспели и в город отправили што рассудка у ей сдвинулася…". А вообще, живут они как раньше, грибов в этом году было очень много, из чего бабушка вывела, что и подтверждает зима, что перед суровой зимой так положено. Дядьки наши на фронт ушли, письма оба прислали, один из Новгорода, второй с юга откуда-то. Написали, что живы – здоровы, воюют, один трактористом на тягаче артиллерийском, другой в танкисты угодил. Я вспомнила, что когда старший мамин брат со сборов вернулся, у него гимнастёрка с танками на петлицах была. Почти половина письма была с поклонами от всех родственников и деревенских, с бабушкиными комментариями, что "от той дуры не то, что поклон, даже соломы жменю брать бы не стала, но то не моей внучке, а защитнице на службе…" или "ты её и не помнишь наверно, дурная она баба, но сердце доброе, ты уж не серчай…". Вопроса гибели мамы и братика она тактично не коснулась ни разу. Только вскользь, что Василий слёг, три дня плохой был, и фельдшера даже вызывали, видимо и выпил с горя, я думаю. Вообще, при всей орфографической кошмарности, бабушкины письма всегда оставляют после себя полную иллюзию, что с ней живой только что поговорила… Напитанные из письма бабушкиной нежностью и заботливой тревогой за нас, мы некоторое время сидели с Верочкой крепко обнявшись, потом я чуть отстранилась и требовательно поглядела ей в глаза, она встретила мой взгляд, мы помолчали и в конце она поджала упрямо губы и коротко бросила: "Нет! И не подумаю!" Собственно, не очень я и хотела её отправлять, расцеловала упругие щёчки и потащила её к столу…

Поводов было два, пройденная мной комиссия и наши проводы в дорогу, билеты на завтра Миша уже привёз. И в честь этого нам, оказывается, ещё и подарки приготовили. Я была в таком шоке, что даже не пыталась отказываться. Папа всегда нам повторял, что от чужих подарки, если есть возможность, лучше вообще не брать, обязывает сильно и быть должным – это камень на спине через жизнь таскать, а отдариться не всегда есть возможность. Вот только, за прошедшее время Смирновы уже перестали быть нам чужими. Не скажу, что стали родными, ведь повод для знакомства в виде фактически услуги по спасению их племянника на всё накладывает для меня очень неприятный оттенок, словно они отрабатывают эту услугу, а я будто возилась с лейтенантом не потому, что раненому помощь оказывала, а в расчете на будущие выгоды… Но Ираида Максимилиановна своей искренней заботой и открытой душой сумела растопить ледок напряжённого недоверия, поэтому и подарки их были приняты с радостью, хоть и почти с шоком. Начну с того, что Александр Феофанович где-то сумел найти два столовых набора с двумя ложечками и вилкой из мельхиора. Вы наверно уже скривились, вот подумаешь, были бы хоть серебряные… А вот я серебро и не взяла бы, но важно в этих наборах другое. Каждый набор был под свою руку, вернее специальная вилка в одном была для правши, в другом для левши, представляете, какая прелесть? Как бы лучше объяснить, я тоже сразу не поняла, какое чудо комиссар где-то сумел найти. Вот когда я беру в руку свою вилку, то с ближней стороны она словно треть разрезанной вдоль большой ложки, а с дальней её продолжение это обычная рыбная вилка, только пропилы зубцов разной глубины, дальний самый большой, а ближние меньше. А ещё передний край на конце заточен, не до бритвенной остроты, а как десертный нож. Вот и получается, что эта вилка-ложка может быть как под правую, так и под левую руку. А Верочка у меня теперь вынужденная левша и управляться со столовыми приборами ей ещё не очень удобно, такой вилочкой она может, есть любое блюдо и обходиться без ножа. В принципе таким прибором можно даже суп есть, хотя и не очень удобно, а вот любое второе, даже с жидковатым гарниром вроде жидкого пюре без всяких проблем. Ложки в наборах совершенно обычные, столовая и чайная, ну может ручки у них тоже чуть изогнуты под свою руку, как и у вилки.

Когда Верочка, наконец, поняла, в чём суть подарка, она не удержалась и пошла, целовать комиссара, да так и осталась есть у него на коленях, и они азартно вместе осваивали возможности её нового столового прибора. В конце застолья Ираида Максимилиановна принесла коробочку, из которой достала две совсем маленькие золотые серёжки с бирюзой и вставила Верочке в ушки. Вообще, Верочка ещё перед школой летом уговорила бабушку проколоть ей уши, они ходили к бабке-Маланье – местной травнице и знахарке, в миру «вот-те-крест-ведьма», и в Крым поехала уже с зажившими ушками и с тех пор носила маленькие серебряные серёжки, которые её даже наша строгая директор школы снять не смогла заставить. Куда они среди всей больничной эпопеи девались, не знаю, и Верочка ответить не смогла. И вот в её ушках снова серёжки и такие красивые с бирюзой в цвет её глаз. Я была так растрогана и благодарна, за радость на лице сестрёнки, за заботу, тепло и такт, что у меня навернулись слезы, и я не сразу поняла, что делают с моей левой рукой. А мне на руку хозяйка застёгивала часики, часы, чудо тикающее… И это были не малюсенькие женские часики, с часовой стрелкой длиной в пару миллиметров и циферблатом, который сквозь часто мутноватый плексиглас и не разглядеть толком. Папа маме такие подарил, мама их очень любила, а вот мне они совершенно не нравились, и себе бы я такие точно не хотела. Но с другой стороны мужские здоровенные, многие из которых шире моего запястья, как те, что были у лейтенанта, тоже не хочу. У них очень хорошие стрелки и циферблат, но на моей руке они выглядят уродливо, а главное, сваливаются и крутятся, а затянуть их не получится, чтобы руку не перетянуть. Я видела мужские часы меньшего размера, но как-то не приглядывалась к ним. А тут у меня на руке достаточно маленькие, то есть уже не мужские, но и довольно большие часы, с чёткими римскими цифрами и рисками минут по кругу с красивыми строгими чёрными стрелками в аккуратном круглом золотом корпусе. Ещё до того, как сообразила, я машинально приложила их к уху и услышала даже не тиканье, а какое-то нежное звонкое стрекотанье, не знаю, как описать их звук. Я подняла мокрые глаза на Ираиду, а она сразу замотала головой:

— И не думай! И они не золотые! Это позолота! Тебе как лётчику часы нужны обязательно! А эти мне Саша подарил два года назад на юбилей, но у меня есть часы, а эти лежали… Носи, от всего сердца, только монетку за них мне заплати, чтобы словно купила. Есть примета, что за ножи или часы надо денежку отдавать, иначе добра подарок не принесёт… — я вспомнила, что у меня в кармане шинели мелочь со сдачи должна быть:

— Верочка, там в шинели… — малышка сорвалась с колен в прихожую, а я чувствовала себя как, когда сапожки у дяди Амаяка надела, когда всё внутри кричало НЕ СНИМУ!! Я разглядывала часы. На циферблате сверху надпись латинскими буквами если по-немецки – «Лонгинес» и эмблемка маленькая с крылышками…

"Офигеть подарочек! — прорезался Сосед. — Я когда себе такие в Париже покупал, они больше иной подержанной машины стоили. Только это не ЛОНГИНЕС, а ЛОНЖИН, одна из самых старых и известных часовых фирм Швейцарии и мира. Там не просто крылышки, это их фирменная эмблема, в серединке стилизованные песочные часы нарисованы, только это с лупой разглядывать нужно. А главное, что фирма всегда гордилась тем, что у их часов самые качественные механизмы. И в доказательство, кажется, даже создали самые тонкие наручные часы, которые вместе со стеклом и задней крышкой в толщину были меньше двух миллиметров. Проблема обнаружилась, когда такое изящное изделие деформировалось на руке при носке. Но всё равно, тонкие изящные часы строгого классического оформления без кичливой роскоши это их марка. Фирма делает часы с тысяча восемьсот тридцать второго года, как было написано в их буклете, они делают часы для правнуков, то есть купившему их часы они гарантируют, что часы будут служить даже правнуку. Не знаю как принимать такой подарок. Эти часы даже если бы вместо механизма была литая платина, по весу и объёму стоила бы меньше… Но я бы на твоём месте такие часы из рук не выпустил…"

Выслушав этот сбивчивый панегирик Соседа, я как-то механически положила в ладошку Ираиды трехкопеечную монетку и сумела взять себя в руки:

— Ираида Максимилиановна! Это же Лонжин!!! Настоящий Лонжин!!!

— Мы знаем… — и улыбается…

— Это же наверно самая старая марка Швейцарии, они же дорогущие! Наш Павел Буре перед ними – плебей неотёсанный!

— Ну, надо быть патриотом…

— Я не могу их взять… Это слишком дорого!

— Иди сюда! — вдруг властно сказал-приказал Смирнов, и без всякого рыка, но меня словно приподняло над стулом. Подхватил меня за талию и усадил себе на второе колено, и я увидела в глазах Верочки испуг, и что она ручкой серёжку свою словно прикрыть пытается. А комиссар мне в ухо шёпотом: – Ты чего творишь? Видишь, сестру напугала!…

— Извините, я всё поняла… Верочка! Я пошутила! — и поцеловала её.

— Вот так бы и давно! — радостно встряла Ираида. Подошла, и, обняв, прижала нас обеих к своей пышной груди. То есть мы обе оказались обняты обоими Смирновыми. А внутри, маленькая меркантильная часть меня на пару с Соседом радовались нашему Лонжину…

Но назавтра наш отъезд не состоялся… С утра мы уже все были в сборах и готовились ехать на вокзал, чтобы успеть на Ташкентский скорый поезд, который без пересадок доставит нас до Оренбурга и я со своим направлением в Оренбургское Чкаловское лётное училище должна буду через четыре-пять месяцев выйти оттуда уже подготовленным лётчиком, а там уж куда меня военная судьба направит. Страшно, жуть берёт, я делаю какой-то безумный шаг, а ещё ведь у меня Верочка на руках… Конечно комиссар нас как-то подстрахует, но и он не всесилен и мелкие частные вопросы мне всё равно придётся решать самой, да и вообще выезжать на комиссарской шее, я же себя уважать перестану! Вот с такими мыслями я разбирала Верочкины вещи, что нужно брать с собой, а что оставлять…

Когда позвонил комиссар и пришла Ираида Максимилиановна, какая-то поникшая или ошарашенная:

— Меточка, извини, знаешь, сейчас позвонил Сашенька и сказал, что сейчас подъедет Мишенька и нужно отдать ему ваши билеты, что вы сегодня никуда не едете, и он по приезде всё объяснит и просит не волноваться…

Я наверно пару минут пыталась понять, что же мне такое Ираида Максимилиановна сейчас сказала, только от слов "никуда не едете" по спине пробежал испуганный холодок, а почувствовавшая неладное Верочка уже подскочила и прижалась ко мне своим боком и обняла, словно пытаясь защитить…

— Ираида Максимилиановна, простите, я ничего не поняла, кроме того, что Мише надо билеты отдать…

— Да, знаешь, я тоже как-то не очень поняла… Саша был какой-то расстроенный и вы сегодня не едете… Давай не будем нервничать и подождём, он со службы приедет и всё нам объяснит… Ты только не расстраивайся! Если бы что-то страшное, то он бы сразу так и сказал. А если он ничего конкретного не сказал, значит ничего страшного, а он сейчас как раз пытается решение найти… Пойдём вашу еду разберём, а то там то, что может испортиться, значит это нам нужно немедленно на стол выставлять…

Мы пошли разбирать еду, которой Ираида нам наготовила целую сумку. Не понимающей ничего Верочке объяснили, что мы сейчас будем тренироваться как в поезде кушают, вот как бы мы без тренировки узнали, что можно есть, а что нельзя… А вот сейчас и будем кушать, как в вагоне… Верочка моментально подхватила нашу игру и уже изображала проводницу, а мы уселись по обе стороны стола и руками разбирали запечённую целиком худосочную курицу, которую Сосед назвал "цыплёнком за рубль пять, который своей смертью умер"…[3] Приехал и забрал билеты молчаливый Миша. А вечером с работы приехал комиссар и даже не присаживаясь за стол повёл меня и жену в кабинет. Верочка была чем-то занята и её дёргать не стали:

— Мета, конечно, это касается прежде всего тебя, но я надеюсь, что ты не будешь возражать, что Ирочка тоже послушает, чтобы нам не пересказывать всё много раз?

— Нет, я только рада буду…

— Тогда слушайте… Я заранее узнал, какое училище лучшее и мне почти все указали на Оренбург, я в него тебе и оформил направление, когда ты прошла комиссию. Перед этим я созванивался с училищем и дал твои данные и они очень обрадовались, что у тебя десять классов, что ты уже на службе и даже награждена, ведь у них основной поток идёт с семью классами и они даже этому рады, потому что есть даже без семи классов. Но когда я сегодня почему-то решил ещё уточнить и выслать им все твои полные данные, оказалось, что опять дурную шутку сыграла твоя фамилия, они оказывается не поняли, что ты девушка и ждали сурового моряка с медалью. Брать девушку они наотрез отказались, и они в своём праве, как выяснилось. Оказывается, уже есть решение по призыву девушек на лётную работу, но первоначальным обучением девушек никто заниматься не собирается и все девушки, которых согласны брать на службу в лётный состав – это прошедшие первоначальную подготовку в аэроклубах, то есть им остаётся только освоить незнакомый тип самолёта. А у тебя первоначальное обучение требуется, ты ведь в аэроклубе не обучалась?

— Нет… — с каждым новым словом моё настроение падало…

— Я так и понял. В общем, я сегодня почти целый день занимался этим вопросом. И у меня появились кое-какие мысли, но окончательные ответы мне дадут только завтра. Извини, я пока ничего сказать тебе не могу, не хочу давать необоснованные обещания, тем более в том, что не от меня зависит…

— Я поняла… Вот вам и прописанное в Конституции равноправие…

— Мета, поверь, я привык своё слово держать. В крайнем случае, я тебя через московский ОСОАВИАХИМ оформлю, и ты пройдёшь обучение здесь. Почему я пока не соглашаюсь на этот вариант, потому что препятствием является то, что ты уже на службе, и придётся очень много движений делать, возможно, даже увольнять тебя со службы, а после аэроклуба призывать обратно. Но здесь, мы снова оказываемся, зависимы от доброй воли твоего Балтфлота… Флот вообще достаточно изолированная структура, и получается, что повлиять на их решения бывает очень непросто. Поэтому я пока и пытаюсь найти решение, где этих сложностей удастся избежать… А про Конституцию ты сама говорила очень правильные вещи, поэтому я считаю, что ты сказала не всерьёз, а в тебе говорит расстройство и обида. Так! Девочки! Мужчина с работы пришёл! Кормить сегодня в этом доме усталого работника кто-нибудь собирается?!…

Два дня я ждала, вернее мы все трое ждали, а Александр Феофанович какими-то своими путями пытался найти выход из сложившегося положения. Зато мы целые дни проводили вместе с Верочкой. Ираида Максимилиановна принесла учебники за второй класс, и мы с ней даже начали по ним заниматься. Малышка очень соскучилась по школе, и по её просьбе я не просто с ней занималась, а мы с ней играли в школу. В школе я была строгой учительницей, поэтому мне приходилось надевать свою узкую юбку, и очень требовались очки на носу, но их не было. Наверно нашли, если захотели бы, только я с детства бабушкой приучена не гневить лихо и не звать несчастья, потому нельзя показывать на себе чужие раны или лицедействовать переходя какую-то запретную грань, вот и очки на мне могут накликать потерю зрения, тогда мне эти очки понадобятся по-настоящему. В кофте хозяйки и своей юбке я, как строгая учительница, проводила уроки, а Верочка и её две маленькие куклы (за время моего нахождения в госпитале ей одну купила Ираида, а вторую принесла Валентина Николаевна) были тремя моими ученицами, конечно, самой лучшей была сама Верочка.

Оказалось, что сестричка уже вполне освоилась с тем, чтобы писать карандашом, а вот ручкой пока ещё не получалось, но она старалась и вечерами сидела и, высунув язык, пыталась выводить неровные буквы, а ещё по моему совету палочки и чёрточки с которых и начинают учиться в первом классе. Сложность в том, что ей из-за отсутствия руки требовалось как-то закреплять лист или тетрадь, иначе они начинали елозить, а второй руки, чтобы придержать у неё нет. Услышавшая о проблеме Ираида куда-то ушла и вскоре вернулась с мужчиной в явно рабочей одежде под потёртым полушубком. Это оказался столяр, которому объяснили нашу проблему, и на следующий день он принёс фанерную пластину чуть больше тетради, у которой сверху был широкий подпружиненный зажим, так что теперь Верочке стало удобно писать, а планшет не намного больше тетрадей. Я сама попробовала пользоваться этим планшетом, честно скажу, ужасно неудобно, по сравнению с привычной возможностью писать просто на столе. Но когда я попробовала всё делать одной рукой, оказалось, что писать на столе невозможно, тетрадь из-под руки уезжает, строчки идут куда попало. Даже если я попробовала писать на весу, только чуть опирая руку на выставленный мизинец, как на ключе, тетрадь всё равно норовит сдвинуться в самый неподходящий момент. И в свете такого знания я посмотрела на планшет с зажимом и двумя наклеенными невысокими планками сверху и слева иначе…

Многие ли вообще из нас, пока с ним не поступит жестоко его величество случай, задумываются о самых простых вещах? Я даже не буду касаться пережитого голода, даже как я первый раз встала и делала первые шаги и меня качало и подкатывала под горло тошнота от слабости, а после этих двух первых шагов я рухнула на кровать вспотевшая и усталая, но гордость, что я их сделала, отзывалась бухающим в ушах пульсом испуганно молотящего сердца. Кто и когда считает свои шаги? Кто и когда радуется своему здоровому телу и говорит ему спасибо, отдельно каждой ручке, каждой ножке, ушам, носу, глазам, внутренним органам… А вот недовольство с нашей стороны, когда мы недовольны им сколько угодно, я даже не беру частое подростковое недовольство своей внешностью… Я попробовала с утра не использовать правую руку, оказалось, что с одной рукой даже трусики снять и надеть превращается в сложное многоэтапное действие. Я поняла и осознала, что мне нужно ещё внимательнее смотреть, с чем и как справляется сестрёнка, чтобы не вынуждать её меня всё время просить, ведь гордость и самоуважение даже такие мелочи подтачивают…

На второй день довольный Александр Феофанович рассказал:

— В общем, мы имеем следующие варианты… Я могу тебя отправить в Оренбург, но не курсантом, а оформят и примут на какую-нибудь штабную должность, но ты будешь вместе с одной из групп курсантов проходить обучение на правах свободного слушателя. С теоретической частью проблем возникнуть не должно. А вот с налётом и наработкой практических навыков и оформлением официального налёта учебных часов будет очень непросто. Хоть мне и пообещали сделать всё возможное, но это фактически нелегальщина, и при желании даже подсудное дело. Ведь юридически потраченные на тебя ресурс мотора и топливо будут украдены, потому что фактически по документам тебя там нет. А там и так с топливом и учебными самолётами очень сложно. Плюсом является то, что тобой, возможно, будут заниматься грамотные профессиональные инструкторы. Но совсем не обязательно, что они захотят с тобой заниматься… Вариант с нашим Московским аэроклубом на самом деле тоже довольно сложен. Фактически всю рабочую технику у них забрали на фронти в лётные учебные подразделения. То есть аэроклуб существует, но летать там не на чем и горючего им не выделяют, а Москва находится в зоне досягаемости немецкой авиации. Фактически, как мне объяснили, сейчас они могут провести только теоретическую подготовку, но без практики лётчиком ты не станешь… И наконец вариант, который я хочу тебе предложить. Знаешь, где находится город Саранск?

— Нет… А где это?

— А про республику Мордовию ты слышала?

— Да, конечно! Это рядом с Коми.

— Двойка вам по географии, товарищ главстаршина!

— А где она?

— Ну можно сказать, что в Поволжье, а рядом скорее Чувашия. А Саранск – столица Мордовской республики. Но это не так важно, на самом деле. Важнее, что в Саранск выведены два флотских резервных авиационных полка, и там служит мой очень хороший товарищ, который взялся тебе помочь. И в отличие от Оренбурга, это будет сделано практически официально. И со своей морской формой ты там сильно в глаза никому бросаться не будешь…

— А что я там делать буду?

— У них сейчас на базе этих полков начата подготовка к переобучению и к вводу в строй новых лётчиков и после перерыва в полётах… Но это не важно, они разворачивают аэродромные части и все положенные подразделения. Тебя официально оформляют на должность в БАО, которую тебе придётся освоить и выполнять все положенные по ней работы, и одновременно тебя оформят через Саранский аэроклуб, где будут проходить все твои документы по первичному обучению и учебному налёту. Как сама понимаешь, это удлинит срок твоего обучения, потому что вначале будет обучение технической специальности и выполнение задач по должности, а всё остальное только за счёт свободного времени. Но тут есть и плюсы, прежде всего, будучи не курсантом, а авиаспециалистом у тебя будет больше возможностей по организации вашего с сестрой размещения, вообще, режим много свободнее, чем у курсантов, где тебе бы пришлось оставить её у чужих людей, а сама бы смогла её только набегами навещать. Другой плюс, это мой товарищ, который за тобой присмотрит и если нужно поможет. И насколько я с тобой познакомился, из-за ерунды ты его дёргать не станешь…

— Конечно, не стану. Вам больше нравится последний вариант, а правильно поняла?

— Да! И я объяснил почему. Трудную ты себе дорогу и цель выбрала. И в мирное время в небо дорога не проста, что уж говорить про сейчас…

— Я согласна, Александр Феофанович! Даже не знаю, смогу ли ответить вам достойно…

— Молодец, что сказала «ответить», а не «отплатить», как в этой фразе чаще и по смыслу используется. Я это делаю не за плату, а для тебя, для Верочки, для сестры, для Иры, а значит для себя… Ты девочка умная. Надеюсь, что понимаешь…

Поезд в этот, наверно благословенный край отправлялся только через день, и мы ещё один день провели в уюте и заботливой доброте, которыми нас окружила Ираида Максимилиановна. Эта удивительная женщина, словно в принципе не умела грустить и расстраиваться, и я ни разу не видела её неприбранной, в неряшливой домашней одежде или с недовольством на лице. Она словно маленький всегда готовый ко всему оловянный солдатик на посту опекала и охраняла свой дом. Смогу ли я когда-нибудь стать такой хозяйкой моего семейного гнёздышка?…

Чтобы нас проводить, комиссар отпросился со службы, так что провожали нас оба Смирновых и примчавшаяся прямо на вокзал Софья Феофановна. Последняя очень извинялась, и что подарки за ней, и очень мне её интонации в этом обещании не понравились. Верочку целовали и тискали, и она, к моей радости, не отстранялась. Я была очень благодарна, что мне помогли немного растопить горе в душе сестрички. Стильно и красиво одетая, с нашим имплантом, она смотрелась восхитительно, что многие проходящие даже улыбались ей, а ромбы в петлицах комиссара и его сестры удерживали дистанцию вокруг нас. Я свою кубанку попеременно сдвигала то на одно, то на другое ухо, чтобы не тереть их, мороз их очень старался прихватить. Но пришло время, и мы стали грузиться в поезд. Как, я не сказала, что мы едем как старший начальствующий состав в купе? Ну а какая ещё бронь могла быть в Главном Политуправлении вооружённых сил?…

В моём новом предписании указано явиться в распоряжение какой-то войсковой части, но на листочке в планшете указан адрес и все данные комиссарского товарища. А ещё смотрела вокруг и думала, что оказывается, как хорошо иметь под рукой такого комиссара. И любой военный инстинктивно старается не попасть под ищущий матёрый начальственный взгляд, ищущий кого бы определить в самое конкретное место на самое неопределённое время, возможно с фатальными для здоровья и карьеры последствиями. Нехорошо так думать, но почти уверена, что Смирнов во всём блеске высоты своего статуса не просто так вырвался нас провожать, вон и проводница очень профессионально окинула взглядом всех и каждого, в том числе ромбы бригадного военврача на вороте Софьи Феофановны и по четыре в каждой петлице её братика. С нашей же платформы отправлялся ташкентский поезд, и звучали удивительные названия, в которых слышался живой ветер географии: Чимкент, Бугуруслан, Саратов, Бузулук, Кызылорда, Ташкент, не считая совсем незнакомых вроде Челкар, Ершов, Ртищево, Алга, Сорочинск… В последнем вроде ярмарки проводили когда-то, а вот где это?… Хоть стреляйте…

И подумалось вдруг, что если бы этот недомерок Гитлер хотя бы представить себе мог реальность нашей великой страны, его бы от страха до икоты скорчило. Куда им европцам осознать Русь, когда их великий Швабский лес у нас из статуса рощи едва вылезти может, а уж понять и осознать даже только в этом направлении сутками ехать надо. И это не вспоминая бесконечную даль, в которой есть где-то Сахалинская Оха, далёкие Хабаровск, Бикин, Артём, Уссурийск, где Авачинская бухта больше какого-нибудь Люксембурга, а до этого многочисленные города, области края, когда одна Якутия или Красноярский край больше всей западной Европии… И не дай вам Бог эту мощь раскачать и расшевелить! Как у моего любимого Лермонтова"… Уж мы пойдём ломить стеною…"[4]

Проводница, словно наседка, стала решительно вколачивать пассажиров в вагонную дверь, куда шустрым окуньком уже скользнул с нашими вещами проныра Миша, а мы стали прощаться. И если брат с сестрой чопорно пожали нам руки и лишь скупо приобняли, всё-таки форма обязывает, то Ираида уже в слезах не желала нас отпускать, зацеловывала, обнимала, и заглядывала в глаза, прошептав горячо в ухо в конце: "Возвращайся, доченька! Я ждать буду…" И уже когда я оглянулась из тамбура, увидела, как она нас в спину крестит, а Софья уткнулась в плечо комиссара…

Миша уже обживал наше купе, чемодан убран наверх, вещмешки под нижнюю полку, неподъёмная сумка с провизией на дивизию в месячном рейде по вражеским тылам под столом. Отрапортовал, даже в щёку меня чмокнул, гад, успел как-то, и смылся, чтобы в ухо не получить. Мы уселись ждать отправки, соседей, и осмыслить… И вот что со всем этим делать при таком развороте?…

Доехали мы, в общем, без особых проблем. Нашими соседями в купе до Арзамаса оказались два кавалериста. Один невысокий плотный полковник, похожий на Буденного усач со шрамом на щеке и старым орденом Красного Знамени на красной розетке и двадцатилетней медалью. Второй с двумя шпалами был ветеринарным врачом, худой и высокий в очках, как я себе и представляла книжного Паганеля. Если сначала они нас сторожились, видимо видели наших провожающих, то когда увидели, с утра Верочку без импланта, и узнали, что мы из Ленинграда взгляды обоих резко потеплели. Сосед, вот ведь, на мой наивный вопрос "сколько нам ехать", без паузы выдал "да часов двадцать, надоесть не успеет…" Ох, и вспоминала я ему эти "двадцать часов" на третьи сутки пути. И мысленно не переставала благодарить упрямую предусмотрительность Ираиды, которая собрала нам столько еды в дорогу. В начале пути возникла одна непонятка, когда вечером шла из туалета, мне дорогу преградил пьяненький капитан с лётными петлицами, с явным намерением затащить меня в шумно празднующее купе.

— Красавица, ну и куда ж мы так торопимся?!

— Для вас – главстаршина! Или в авиации устав не писан?

— А при чём здесь устав?

— При том, что в таком непотребном виде обращаться к младшему по званию недопустимо! Застегнулись бы… Вы роняете честь и достоинство красного командира! — и пока он переваривал мою тираду, проскользнула мимо него.

— А ну, стоять, старшина! Я приказываю! Как старший по званию!

— Не вижу здесь такого! А расхристанный пьянчужка мне приказывать не может! — и зашла в наше купе. Поезд едва двигался, поэтому слышно было прекрасно. Наши соседи оба были на месте, и полковник предвкушающе ухмылялся. Тут с рёвом медведя, которому отдавили причинное место, отъехала дверь и не знаю, что хотел сказать капитан, но схваченный за ворот тут же оказавшийся намотанным на кулак полковника, только сипел, выпучивая глаза…

— Смирна-а-а! Дрянь летучая! Всё и мозги пропил?! Сокол!… Ноги не держат?!… Привести себя в порядок! Зайти и доложить! Две минуты! Пшё-о-ол!! — и вроде просто отпустил капитана, но тот вылетел в руки уже столпившихся в коридоре собутыльников. — Дверь прикрой! Воняет…

Буквально через минуту в дверь постучали и вполне стоящий на ногах застёгнутый, при ремне и в шапке капитан уже докладывал:

— Товарищ полковник! Ваши замечания устранил! Разрешите быть свободным?

— А извиняться за хамство у лётчиков не принято?

— Извините, товарищ полковник!

— Да не передо мной, а перед главстаршиной…

— Простите, товарищ главстаршина! — я даже не стала смотреть в его сторону, вот ведь урод пьяный!

— Идите и не нарушайте… — произнес полковник, и я словно наяву почувствовала, что каждая его шпала в строю их ряда рояльных рубиновых клавиш на тёмно-синем фоне петлиц это годы в строю и командование тысячами людей в том числе и в настоящих боях. И повешенная у двери шашка – это не для парадов, её в руке крепко держать умеют… А гудёж в нашем вагоне как отрезало и капитан мне в коридоре встречался, расходились молча, и нормальный вроде, так какого беса водку в себя льёт, если мозги отшибает?… Не понимаю я мужчин…

Вообще, наши соседи совсем не были аскетами, и вечерком ходили посидеть в ресторан или к товарищам, и приносили свежий запах водки, но вида человеческого не теряли. А уж днём были такими замечательными рассказчиками. И если полковник больше рассказывал про природные и этнические особенности мест, где ему пришлось побывать, а мотало его как товарища Сухова из замечательного фильма. То ветеринар больше рассказывал про лошадей, которых он, похоже, любит до безумия. Сейчас они ехали встречать эшелоны с присланными из Монголии лошадками…

— Представляете, им даже фураж не заготавливают, они сами из-под снега себе траву выкапывают. Маленькие вроде, мохнатые, а выносливые, двужильные. Но на рывок слабы. Вот тяжеловоз может и три тонны с места взять и тянуть даже, но недолго и кормить его нужно зерном, а не сеном. А эта может тонну и сдвинет, но лучше пудов полста, вот их тянуть будет без остановок и на сене. Тяжеловоз со своими тремя тоннами уже выдохнется через день-другой, а эта так и будет свои полста пудов переть и прокормит себя сама и в снегу переночует. Вот только они ж совершенно дикие, чтоб запрячь, её поймать в табуне сначала надо. А их ещё и не подковывают, так всю жизнь без подков и бегают… Вообще намучились мы с ними первый раз… А знаете, они ведь к немцам и румынам в руки не даются. Да-да! Представляете! Как определяют? Может по запаху, но к нашим выходят, даже если где в окружение попали и коноводов убили. А говорят, животное – неразумное… Да их больше людей жалко, мы-то свой крест выбирать можем… Э-э-эх…

А мы с Верочкой распевали песенку, которую Сосед мне показал:

Дорога, дорога!
Ты знаешь так много,
О жизни совсем непростой…
"Любэ" Дорога
Ей очень нравилось. В своё время мама Вероники прослушала Верочку и сказала, что у ребёнка абсолютный слух и ей обязательно музыкой заниматься. И голос у неё очень хороший, не пискля детская, а почти взрослый, глубокий даже. Вот только теперь как быть с тем, что руки нет, даже не знаю, есть ли музыкальный инструмент под одну руку, как ни вспоминала, везде двумя руками играть нужно. Даже несчастный «треугольник» одной рукой держат, а второй по нему ударяют… Есть, конечно, на рояле пьесы для одной руки, но это же только ещё больше ей напоминать о её руке… Даже не знаю… А ещё песенки Никитиных «Брич-Мулла» и "Песня о королевском бутерброде". Вообще, «Брич-Мулла» вышла под впечатлением рассказов полковника о Туркестане. А вот песенку "про бутерброд" посоветовал Сосед, когда я с ним обсуждала то, что Верочка с удовольствием поёт. Песня интересна тем, что она вообще на два очень разных голоса и у более высокого довольно сложный вокал. Я, если честно, едва могу эти места пропевать, а у Верочки получилось почти сразу в рваной манере некоторые буквы петь…

…Тотчас же короле-ева
Пошла к его вели-честву,
И как бы, между про-очим,
Сказала невпо-пад…[5]
В общем, немного потренироваться и можно петь на два голоса. Только инструмент всё равно нужен, а я кроме ксилофона моего не играю ни на чём. Сосед сказал, что ему под мои пальцы приноровиться сложно очень, что стучать всей рукой и отдельными пальцами на клавиши правильно нажимать, разные вещи и моторика, пока, по крайней мере он не берётся… Но вообще, это вариант занять сестрёнку. Только не хотелось бы это её основным делом ставить… Ведь даже если сейчас она распоётся, то у неё через несколько лет начнётся подростковая ломка голоса и неизвестно что в итоге получится. И всё это под ритмичный стук колёс по стыкам рельс, паровозные гудки и неспешные разговоры с редкой суматохой высадки и посадки на станциях. Приближение большой станции в вагоне событие. В Горьком мы с Верочкой пошли в вокзальный ресторан кушать. Лучше бы и не ходили. Я сразу вспомнила волшебную кормёжку в учебном отряде. Вообще, так портить продукты, это ведь далеко не каждый сможет. Одно дело недосолить немного или пережарить, а когда банальная греча превращена в нечто невообразимое, что гречу определяешь только по виду и цвету. И ведь война идёт и пища – это тоже ресурс, то, что как деньги или патроны, а тут всё или почти всё идёт на помойку…

Вот, бурчу уже… Это старикан – Сосед в голове прижился… Но выйти на морозец, ножки наши размять, а мы ведь ещё и девочки, нам нужно приготовиться, волосы поправить, одёжку в порядок привести, и чтобы всё у нас было самым-самым… Вообще, скука в поезде, это что-то запредельное. Я бы наверно нашла чем себя занять и не страдала бы сильно, но вот нужда развлекать и находить занятие для сестрёнки это задачка не для слабых… До цели нам в принципе изначально было как от Ленинграда до Москвы, но не по времени. Вначале мы ехали довольно бойко, а вот с ночи стали пропускать поезда и не встречные, а попутные, когда мы стояли или тихо тащились по какому-то отводку, а мимо неслись в нашем направлении эшелоны и поезда. Не скорый и не литерный у нас поезд, увы…

И, наконец, выгружаемся…


Глава 41 17 января. Саранск – Черемзинка

Первое мой впечатление, это пронизывающий ветер. Оказавшись на продутом перроне в пару и дыму от паровоза, протаскивающего состав по соседнему пути я осознала, что так увлеклась дорогой и фактом достижения цели, что, прибыв в пункт назначения, стою и не знаю совершенно, что же теперь нам делать. Ираида дала мне адрес какой-то знакомой, но, как я поняла, это даже не её, а чья-то знакомая, то есть это от безысходности, что никого другого в этих краях она не знает, и не нашла, так что оставим это на самый крайний случай. Вот в Оренбурге, куда мы собирались в училище, нас бы встретила и обиходила её родная тётя, младшая сестра её отца, а ещё там же живёт её двоюродная сестра по матери, с которыми по поводу нашего приезда уже даже созвонились и предупредили. Но, не сложилось… А сейчас с вокзала надо куда-то двигать, вот только, куда? Куда мне податься? Если бы я была одна, то наверно просто пешком пошла, город-то небольшой. А вот так с девочкой на руках? Всё! Взяла себя в руки, как Сосед говорит, холодными ладошками за тёплое Ай-Яй-Яй…

— Верочка, ты можешь сумку взять? Она пустая почти…

— Хорошо, Мета…

— Иди за мной!

В одну руку чемодан, за спину один мешок, в другую руку второй, и маленькими шагами к зданию вокзала. Фу-у-ух! Хорошо, что здесь добрая душа скамейку поставила. А теперь быстро думаем, что нам делать!

— Мета-а…

— Да, лапочка!

— Я в туалет хочу…

Так! Спокойно! Она – ребёнок! Надо кому-то вещи под присмотр оставить…

— Я поняла! Чуток потерпишь?

— Чуть потерплю…

— Тогда – за мной! — второй рывок со всей поклажей, уже внутри вокзала, тут вроде зала ожидания. Вот майор какой-то, лицо вроде хорошее:

— Товарищ майор, разрешите обратиться? Главстаршина Луговых.

— Чего вы хотели?

— Вы не позволите вещи под вашим присмотром оставить, мне сестру нужно в одно место сводить?…

— А сама она не сможет сходить?

— Не сможет. Так как?

— Если недолго.

— Минут в десять уложимся…

— Добро…

Это ещё одна из проблем. Летом будет проще, одежда другая. А вот сейчас в зимнем, одна Верочка даже в туалет сходить не может. Она старается, но это физически не сделать, если вы себе представляете девичью одежду. Вот! А где здесь места сокровенные? Надо было у майора спросить, но недовольный он какой-то, спросим у других. А Верочка уже кривится, на холодном ветру резко в туалет захотелось, как замёрзла немного. Удалось всё найти и сделать. И почти не заставили ждать смурного майора.

Пришли, я его поблагодарила и усадила Верочку с вещами поблизости, а сама пошла справки наводить. Приехали мы в самую невообразимую рань. В Москве ещё четыре утра, а здесь на час раньше, а может и нет, часы я не перевела, надо будет здесь уточнить и перевести если нужно, ведь почти строго на восток ехали. Рань жуткая или ночь ещё, людей почти нет, а может здесь их вообще немного. Со всего поезда нас человек шесть вышло из всех вагонов. Народ ещё спит, даже те, у кого глаза открыты ничего толком ответить не могут. Сосед предложил найти военного коменданта, у него должна быть вся информация, не так велик город, чтобы он таких простых вещей не знал… Сосед был прав, а вот я почему-то отказалась и продолжила тыкатся по гражданским. А ведь мне ребёнка скоро кормить нужно. Вот же засада, хоть к этой тётке иди…

Наконец, нашла место сбора возчиков и попутных машин. С двумя машинами – я быстро поняла, полный облом. Обе машины грузовые и их интересует перевозка груза, а не двух девчонок. Во время метаний по площади выяснила, что нам не так уж и далеко. Сложность в том, что хоть у меня и есть домашний адрес, но будить майора как-то не очень хочется. Ведь путь к сердцу мужчины и просто хорошему к тебе отношению через его набитый желудок, а спросонья любой мужчина это даже не пустой желудок, а считайте два или даже три пустых желудка… На станции оказался кипяток, с которым мы поели остатки наших запасов, настроение сразу стало гораздо лучше. Оказалось, что через пару часов откроется камера хранения, куда мы сможем сдать вещи, чтобы с ними не таскаться первое время…

Пока сидели и ждали утра, Сосед рассказал дурацкий анекдот, про то, что Верховный Совет СССР решил переселить всех евреев в Мордовию. Но решение не приняли, потому что так и не смогли решить – как будет называться новая республика: «Евро-Мордовская» или просто "Морда еврейская"… Дурость страшная, но смешно. И даже не название, а само то, что можно взять и переселить кого-то по национальному признаку.

Дождались открытия камеры хранения, сдали все наши вещи, я взяла только свой любимый планшет, а Верочка одну из кукол и мы пошли к нужному нам майору. Видимо комиссар, очень хорошо провентилировал наш приезд, потому что майор встретил нас с явным облегчением, оказывается, нас ждали уже вчера, и с утра на станцию уже поехал кто-то нас встречать, но мы с ним разминулись.

Пока Верочка болтала с дежурным по штабу, проинструктированная не отвлекать и не мешать тому, во что, зная свою сестрёнку, я не очень верю, но чего уж… А я бегала и оформляла свои военные бумажки. Меня зачислили в батальон аэродромного обеспечения семьдесят третьего авиаполка, пока не расписали на конкретную должность, а временно приписали к парашютной службе. Зачислили на довольствие, взяли на все виды учёта. Снова получила втык, что не уплачены комсомольские взносы, но тут же и оформила погашение задолженности за семь месяцев и получила подписи в графе за каждый месяц. К моему удовольствию здесь никого не смущала и не шокировала моя морская форма и даже звание моё определяли без запинки, потому что основу составляли морские лётчики моего родного Краснознамённого Балтийского флота, а один старший лейтенант даже успел до ранения повоевать на истребителе над полуостровом Ханко. Здесь вдали наша встреча была, почти, как родственника встретить. В общем, в отличие от моих предыдущих первых контактов с флотскими, здесь меня встретили удивительно хорошо, даже страшно. Мимоходом мне объяснили, чем отличаются нашивки морской авиации, что в отличие от флотских белый или серебряный вместо жёлтого или золотого цвет галуна и звезды на рукаве, а ещё, для отличия от военврачей и юристов у галуна голубой кант или просветы, если галунов несколько…

А потом мы поехали. Здесь, вдали от столицы нам выпал самый демократичный транспорт этого времени (пожалуй, только телега Архипа составила бы конкуренцию), потрёпанная до полного изумления газогенераторная полуторка. И на удивление она вполне ехала, а я устроившись в кузове рядом с газогенераторной колонкой даже вроде бы чувствовала от неё тепло, но уж в любом случае, запах горящих осиновых чурбачков мне нравится больше, чем обычный бензиновый выхлоп. Сосед меня поддел, что странно бы слышать такое от начинающей авиаторши, ведь у меня вместо крови в жилах должен теперь плескаться авиационный керосин, дух от которого в его понимании куда противнее бензинового… Я даже задумалась…

По пути заехали на вокзал за нашими вещами и потом пять десятков километров покоряли заснеженную дорогу. Ехавший с нами и старшим машины, младший лейтенант к моей безумной радости уступил место в кабине сестричке. И хоть температура в ней не отличается от уличной, но хоть обдува меньше. А я с лейтенантом устроилась в кузове. К счастью, кроме твёрдых угловатых ящиков, груз составили и несколько тюков, на которых удалось вполне комфортно расположиться. Перед отправлением я наплевала на требования устава и повязала голову тёплым лазаретным платком без манер, а надёжно и просто по-деревенски, когда закутано почти всё и даже шея. Да и от валенок на ноги бы не отказалась, но это счастье встретилось на моём пути только через пару дней уже на аэродроме. На остановках я вскакивала и бежала проверять, не поморозилась ли моя малышка, тем более, что она вначале умудрилась задремать и ей едва не прихватило морозом щёчки, их побелевшие сквозь слёзы, мне пришлось оттирать шерстяным платком и дальше она уже ехала с замотанным другим платком лицом, а на остановках, когда водитель занимался своим дровяным агрегатом и просто останавливался обойти машину и попинать скаты, заставляла её прыгать на месте и вообще шевелиться. Хоть ветер вроде бы стих, и светило шикарное почти южное для нас солнце, но мороз кусался и был ниже двадцати градусов. Хотя в здешнем более сухом климате они воспринимались, наверно, как наши ленинградские минус двенадцать.

В заснеженной и замершей от мороза Черемзинке, это так посёлок называется, куда мы приехали, нас довольно быстро определили на постой в большую многодетную семью, в дом по Набережной улице. Это оказалось очень удобно и неподалёку от места размещения основной части нашего БАО в землянках на улице Рабочей – фактически окраине посёлка. Как прокомментировал Сосед обстановку, когда мы с мороза отогрелись в доме: "Наверно это одно из тех редких мест, где везде ступала нога человека"… Семья Новиковых не была богатой, жили и без нас очень тесно, в домике размерами примерно шесть на пять метров, не считая крохотных сеней. Метра четыре площади почти в центре занимала русская печь, за ней была загородка родительской спальни, где на двух кроватях помещались бабушка с дедом и Аглая Петровна, одна ввиду убытия мужа в действующую армию. На лавках вдоль стен не только сидели днём, но и спали ночью, а ещё спали на печи, где сверху была оборудована лежанка, и в общей сложности помещались восемь детей, со старшим лет тринадцати и младшим чуть больше годика. Потом выяснилось, что двое из детей не Аглаи, а её умершей в родах родной сестры. С нами в доме стало тринадцать жильцов, но цифра никого не озаботила. Выяснившийся буквально в первый час факт, что мы обе из Ленинграда был встречен с восхищением и уважением и нас приняли со всей возможной приветливостью и расположением.

Я не хотела тащить с собой Верочку, но она вцепилась в меня, и искать моё начальство мы пошли с ней вместе. Плутать не требовалось, потому что мы уже заехали сюда в самом начале, но на месте начальства не оказалось, и нас отвезли на место постоя. Сейчас мы дошли сюда буквально за пять минут, и нам не пришлось ждать моего теперь непосредственного начальника инженер-капитана третьего ранга, с тремя полосками среднего галуна на рукаве. Начальник батальона аэродромного обеспечения Малюга Виктор Григорьевич внушал, нет, он ВНУШАЛ, уже одним только своим видом. Не столько высокий, сколько кряжистый с запорожскими усами на широком лице с цепким взглядом из-под широких кустистых бровей, с просто огромными руками-лопатами, и фигурой почти квадратного силуэта. Не знаю, что значит его фамилия, но звучит она как-то грозно и полностью соответствует его внешности. Мне почему-то кажется, что если Малюга встретит в лесу зимой голодного медведя-шатуна, то последний предпочтёт на всякий случай сразу и навсегда стать самым убеждённым и миролюбивым вегетарианцем, ляжет под кустик и будет прикидываться кочкой, только бы на него наш Григорьевич не обратил своего случайного внимания. Во всём его облике словно сквозила такая неизмеримая стихийная мощь, что это вызывало невольный трепет. Но, трепет трепетом, а я сюда служить приехала и пока докладывала, внимание Малюги оказалось приковано к Верочке. Видимо из-за плохого освещения он не сумел оценить мой возраст, и посчитал, что я пришла со своей дочерью, что его буквально взбесило, и он на меня напустился…

Ну что сказать… Было сказано довольно много неприятного, но к его чести без ненормативной лексики, только от этого не менее обидного и даже оскорбительного. Испуганная Верочка тихонечко прижалась ко мне, а Григорьевич читал нотацию бестолковой мамаше-авантюристке, которая почему-то думает, что на службе себе личную жизнь устроит, а он этой профурсетке такую нагрузку устроит, что она ничего кроме самолётов и кровати, до которой будет на четвереньках от усталости доползать не увидит… Не знаю, сколько бы ещё продолжал фантазировать заведшийся Григорьевич, но в очередную пауза вдруг вклинился звонкий голос Верочки:

— Как вам не стыдно про мою сестру такие гадости придумывать?! Взрослый дяденька, а такой глупый!

— Как сестру? — осадил начальник.

— Так! Сестру! Она старшая, а я младшая, но кричать на нас – Луговых никому не позволено! Так папа говорил!

— Ты… Это… Не разобрал…

— Ничего, товарищ капитан…

— Ты, если уж сократить хочешь, тогда хоть правильно звание называй, по-сухопутному я выхожу майором.

— Есть майором!

— Вы, значит, сёстры?

— Сёстры.

— А чего сестру за собой таскаешь?

— В дом бомба попала. Мы двое остались, где папа – не знаем…

— Дела-а-а… А мне-то что теперь с вами делать?

— А с нами не надо ничего делать. Я буду служить, а Верочка учиться в школу пойдёт.

— А… Ну так даже проще… А чего умеешь?

— Я вообще радистом служила. Но потом попросилась научиться летать и меня к вам отправили…

— Да, мне Белоглазов звонил, это про тебя, выходит. Он сказал, что ты будешь служить у меня и выполнять все положенные обязанности, а в свободное время осваивать самолёт и полёты. Так я понял?

— Именно так.

— А кем тебя расписали?

— В штабе не знали, что вы решите и пока приписали к парашютной службе…

— Да у нас сейчас можно к кому угодно приписывать, считай ещё почти никого нет. Вон только землянки успели вырыть и обжиться чуток. Но нам приказано на нашей базе отделение ШМАС развернуть. Это хорошо, рук много будет, но к этим рукам бестолковки необученные приделаны, а это уже плохо. А ты у меня главстаршина, после меня третья по званию здесь будешь, старше тебя только старший лейтенант Трофимов и старшина Некрасов. Трофимов – мой зам, а Некрасов – главный у оружейников и старшина нашего батальона. По всем вопросам снабжения – к нему. Так что, раз уж приписали тебя, то принимай парашютную службу. Народ придёт, всё ещё может десять раз поменяем. Но будешь главной по укладке парашютов. Сегодня двадцатое, а с понедельника второго у нас уже должны начаться полёты, меньше двух недель. Смекаешь? Времени на раскачку нет. Завтра с утра на разводе, как штык! Опозданий не спущу! Сегодня тебе ещё день на обустройство. К Некрасову подойди, его землянка от моей третья, он там и живёт… И это… Не держи зла! Задёргали совсем, а тут ты с дитём…

Некрасов оказался, словно уменьшенной копией Малюги, что-то в них было очень похожее. Мы с ним познакомились, и он нам выдал довольствие до конца месяца, а это вышло два мешка, которые мы решили пока не брать, а найти санки для их перевозки…

С аэродрома пошли искать школу, которая оказалась не так уж далеко. Да чего там, от нас до центра посёлка не больше двух километров. И даже застали на месте директора, которая согласилась, что ребёнок должен учиться в школе, посокрушаласть, что у Верочки так сложились обстоятельства, но поставила довольно жёсткие условия, а собственно, почему она должна верить и рисковать, ведь она нас впервые видит, и она подстраховалась от ситуации, если Верочка окажется глупой. То есть, она даёт времени до конца третьей четверти Верочке догнать свой класс, тогда она с ним и закончит этот год. В принципе, вполне щадящие условия, да и Верочке будет меньше времени о своих проблемах переживать. Узнав, что мы будем жить у Новиковых, оказалось, что там даже одна из дочерей Аглаи Петровны теперь одноклассница Верочки и у неё есть все учебники…

Довольные тем, что все основные вопросы мы так быстро и удачно утрясли, мы пошли к месту нашей постоянной дислокации. Вот уже как выражаться научилась. Дома по деревенской традиции взрослые нам устроили обстоятельный опрос-допрос. Ну это и понятно, ведь нам с ними, а точнее им с нами, да Бог его знает, как правильнее, нам всем теперь не один день под одной крышей жить. Кроме чистого любопытства, кто мы и откуда, ещё возникли и чисто практические вопросы, о еде, в частности. Я сказала, что нам выдали продуктовое довольствие до конца месяца, а много это или мало, надо смотреть, пока это просто два мешка, которые нужно ещё привезти. Санки из хозяйства мне для этого выдали без вопросов…

К слову, о продовольствии. Может, кому покажется это недостойной для обсуждения темой, но позволю себе с этим не согласиться. И этот вопрос ещё пару раз вставал перед нами в полный рост, и пришлось его решать, и делать это было весьма непросто. Оказывается, за приём на постой военнослужащих, семье положено поощрение в виде выдаваемой муки, но этой муки совсем немного и она не для кормления постояльцев, а именно самим хозяевам жилья. Вообще сказать, что в тылу жители шикуют и объедаются, будет неправдой, и до войны не было возможности особенно обжираться, хотя большинство явно почувствовали, что стало гораздо сытнее, чем перебивались при царе. А вот теперь призыв "Всё – для фронта, всё – для Победы!" в том числе урезал и без того не особенно роскошный деревенский стол. А наши военные тыловые нормы оказались рассчитаны с виртуозной точностью, они не позволят умереть от голода и выполнять свои обязанности, но надеяться на то, что на свою норму смогу прокормить ещё и сестру – это было от моего незнания этих моментов. Фактически, ситуация, что батальон ещё окончательно не развернулся и не разместился, мне играла на руку тем, что продукты выдали на руки. А при организации положенного централизованного питания, я должна буду питаться в части, а как буду кормить Верочку – неизвестно. И при всём хорошем ко мне отношении, если мне кто-нибудь даст хоть корочку хлеба, эта корочка ведь окажется отнятой у кого-то другого. Но это дело будущего…

Сейчас же, мы договорились, что продукты завтра я привезу, и тогда мы посмотрим и предметно обсудим вопрос. Привезённых назавтра продуктов было вполне достаточно, мы договорились, что будем питаться с Новиковыми с общего стола, и они не будут считать это для себя обузой. Но как оказалось, что опять я была наивной и не обладала информацией в достаточном объёме. Оказывается, продуктов получилось так много не потому, что это у нас такая норма снабжения на оставшиеся десять дней января. Фактически мне выдали почти месячный паёк, и не потому, что Некрасов такой добрый или глупый. Он умный и правильный старшина, который выдал мне всё, что положено по моему продаттестату, то есть с седьмого числа у меня пять дней лечебного отпуска, в который мне положена практически двойная тыловая норма. И дальше до конца месяца, ведь всё время у Смирновых я никакого довольствия по аттестату не получала. И всё это, к счастью, я узнала заранее, а не столкнувшись с этим в лоб. Из обстоятельного объяснения Некрасова, который отловил меня – когда радостным чижиком в свежеполученных валенках и висящем на мне мешком техническом комбинезоне поверх ватника и ватных штанов я неслась куда-то. Вот он мне все точки над всеми буквами и расставил, и я с разбега упёрлась в притаившиеся за углом большие сложности. У меня хватило ума попросить у Виталия Гавриловича совета (Вот, не все старшины Митричи, здесь у нас вполне себе Гаврилович). Как оказалось, даже с хитрой изворотливостью старшинского ума эту проблему решить достаточно непросто и практически незыблемый факт, что получить второй паёк военнослужащего на Верочку не выйдет, при любой махинации это закончится статьёй и не в газете, а из уголовного уложения. Некрасов обещал подумать. Начал мне объяснять, что вот они к началу февраля уже должны столовую развернуть, в крайнем случае придумаем, как мою сестрёнку при нашей столовой подкармливать. Сами понимаете, что до конца дня я не могла выкинуть эту проблему из головы, и всё буквально валилось у меня из рук. Да и последующие дни я думала не переставая, у меня от этих размышлений уже мозги плавились, но ничего не придумывалось. Хоть, вроде бы деньги у нас были, если не считать моё денежное довольствие, которое мне однажды выплатили на Ханко в размере двадцати рублей сорока копеек, что больше, чем получает рядовой боец в армии, и при этом уточнили, что по новому званию мне перерасчёта не сделали. Здесь "хитрый хохол", как он сам себя называет, Некрасов высчитал и выдал мне всё положенное за прошедшие месяцы. Оказывается мой суммарный оклад сейчас двадцать шесть рублей десять копеек на руки, но мне положены доплаты за время пока я была в разведвыходе в размере ста процентов надбавки, но время в госпиталях считается по голому окладу по званию – пятнадцать рублей, ещё мне положено тридцать процентов надбавки за службу в морской авиации, а ещё, и ещё, через пять минут от этих копеек, процентов, надбавок и выплат за классности и налоги я впала в гипнотический транс, из которого меня вывел почти обиженный Виталий Гаврилович. Нет, я его понимаю, и шапку готова ломать, что он во всём этом сумел разобраться и мне денежку дал, но для моих мозгов это смертельный неудобоваримый яд, что я ему с благодарностями как смогла объяснила. В общем, за все прошедшие месяцы службы, с учётом выданного на Ханко, я получила у него на руки сто сорок один рубль и четырнадцать копеек. Я совершенно искренне уверена, что не меньше нужно выдать премией Некрасову, который сумел эту сумму вычислить и правильно заполнить формуляр моего денежного аттестата. Жуть! Вот где реальный героизм! Кроме тех трёх рублей, что у меня были, Ираида буквально насильно мне всунула десять красненьких бумажек, то есть триста рублей. А в поезде Верочка призналась, что и ей она дала денег и просила раньше поезда мне об этом не говорить, и вместе с этими Верочкиными пятью сотнями (я для себя так и решила, что триста – это наши общие деньги, а вот эти пять сотен я буду тратить только на сестру, раз уж ей их дали и это будет честно) мы сейчас имели чуть больше девятисот десяти рублей. По довоенному времени это почти безумные деньги и если на них отовариваться по карточкам или в лавке военторга, то это немало. А вот если с ними пойти на базар, то там бутылка самогона не меньше пяти сотен, когда официальная цена бутылки «беленькой» одиннадцать рублей с копейками. Это я к тому, сколько времени и как эффективно на наши богачества я смогу кормить сестру. Конечно, ещё можно оформить её как иждивенку в местном поссовете и на неё выдадут карточки, но вот с отовариванием этих карточек, как вздохнула Аглая очень большие проблемы. Их-то карточки ещё по осени фактически до лета уже давно отоварены и сейчас никто товар ради пары человек не повезёт.

Вот среди этих глухих загородок я и билась, не имея никакой возможности из них выскочить. Я советовалась и с Аглаей Петровной по этому вопросу, на что она поведала, что сразу очень удивилась, когда увидела, сколько нам фактически на десять дней выдали. Здесь же деревня и на постое у многих уже стоят, по посёлку разместили почти три сотни человек, а ещё сотня компактно в землянках живут. Так вот, вышло, что нам выдали больше, чем иным старшим командирам. Но теперь все недомолвки получили объяснение. И после трудного разговора она на правах главы семейства в отсутствие мужа, вынесла вердикт, что прокормят они Верочку, не помрём, чай не чужие, все люди советские. И хоть от благодарности у меня слёзы на глаза наворачивались, но быть нахлебниками, меня совсем не устраивало и я не собиралась объедать детей Новиковых…

Уже говорила, что я не переставала восхищаться нашим "Хитрым хохлом", так вот я его просто обожаю! Когда говорила, что я постоянно думала, как нам вывернуться и нормально кормить сестрёнку, при этом не объедать и без того не зажравшуюся приютившую нас семью, это совсем не значит, что я с утра вставала, садилась за стол и мне создавали условия "Чапай думать будет". Ага! Счаз-з-з-з! Я носилась с раннего утра и до глубокой ночи как птичка «Пистрик» (Не знаю, что это за птичку упоминает Сосед, но это его очередное определение). С первого же дня Малюга меня впряг так, что я искренне удивлялась, что у них тут вообще до моего появления хоть что-то делалось, если мне приходилось делать всё, вернее вообще ВСЁ! То я неслась найти кого-то в центр посёлка, то с группой "счастливых добровольцев" в продуваемом кузове ехали разгружать на станцию прибывший для нас вагон. А ящики авиатехники это скажу я вам! Мало того, что они здоровенные и тяжеленные, так они ещё и требуют самого бережного отношения и их нельзя кантовать, толкать и ронять. А на тыловых нормах даже здоровые мужики иногда двигаются как снулые мухи, и тут даже моя маленькая несчастная Мета-сила часто приходится к месту. Вернее, давайте уж будем честными, дело совсем не в килограмм-силах в Ньютонах выраженных, а в простом и понятном каждому настоящему мужчине, что я тут корячусь, а я – девушка и будущая мать и запросто могу чего-нибудь в своей нежной женской организации сорвать и выполнять своё главное предназначение буду не способна. Вот и появляются у них лишние силы, и оттирают они меня неловко и порой грубо от ящиков, порой даже зло и с матерком, но разгрузка идёт, и я летаю, таскаю им кипяток, нахожу всяких сцепщиков, учётчиков, начальников или до хрипа ругаюсь с водителями, заставляя переставить машину удобнее.

И остановить стихийное мелкое бедствие в моём лице не в состоянии даже всемирный Армагеддон, потому что мне стыдно перед моими мужиками и я благодарна им за их неловкую заботу. И я вместе со всеми вцепляюсь в очередную выгружаемую плоскость крыла, которую мы вшестером едва поднять можем, и у меня не укладывается в мозгах, что эта тяжелюга может летать. В моём наивном сознании всё летучее должно быть нежно-невесомым как планер в авиамодельном кружке. А тут нужно для выгрузки фанерного ящика с фюзеляжем из вагона собирать огромную треногу с трелёвочным полиспастом и потом, зацепив цепями строп за специальные уши потихоньку его подтаскивать к краю вагона, а потом и вывешивать, чтобы не менее осторожно разместить в кузове ЗИСа раз двадцать убедившись, что ящик не помяли сейчас, и он не пострадал при перевозке до нас. А ЗИС под этим ящиком заметно проседает на своих рессорах. По тому количеству новых слов, что я выучила уже за первые дни, это наверно к полноценному изучению иностранного языка приравнять можно. А ещё я теперь как настоящий авиатор, ну ладно, начинающий авиатехник, получила свой собственный комбинезон из специальной очень плотной ткани, под которым у меня ватные штаны и телогрейка. А прямо на сапоги я надеваю валенки. На голове у меня настоящий меховой шлемофон с белым подшлемником, а на руках толстенные меховые варежки, в которых работать почти нельзя, но в них очень хорошо отогревать замёрзшие прихваченные морозом пальцы…

Но не за это, вернее, не только за это я обожаю нашего Гаврилыча. Он всё-таки сумел придумать, как накормить мою Верочку. Так как наш полковой БАО разворачивается на этой площадке до полного штата и задач, в нашем расположении решено развернуть полноценную столовую. Когда я услышала об этом, то совсем не обрадовалась, ведь тогда я должна буду питаться в ней, а значит и мой паёк уйдёт в столовский котёл, но я ведь живу не как многие здесь же в расположении, или как те, кто будут приезжать только на полёты. И что меня выбесило, что с этой новостью меня отловил почти счастливый Некрасов, от которого я такой пакости совершенно не ожидала. Но, как у меня наверно уже становится традицией, я сильно поспешила со своими выводами и эмоциями. Некрасову пришлось мне разпять втолковывать своё гениальное предложение. А суть в том, что он решил для получения довольствия на Верочку ввести её куда-нибудь в штат. Но ввести несовершеннолетнюю девочку, совсем ребёнка, без этих куртуазностей, в штат военной части не в статусе воспитанника или как мне рассказывал Сосед, потом будут "сыновья и дочери полков" физически невозможно, то есть до первой проверки и последующей выдачей пистонов и выписки путёвок в самые разные неуютные места. Вот с этой проблемой Некрасов оказывается, и бился всё время, пока ему не пришёл в голову гениальный ход, что все эти свирепые строгости касаются военнослужащих, а в столовой у нас будет вольнонаёмный состав, на который кроме весьма скромного денежного довольствия положен ещё и паёк. А на вольнонаёмные штаты, особенно если их оформить коллективным артельным договором совсем другие взгляды. Вот он, оказывается, уже нашёл местную артель, которая занимается организацией питания, здесь оказывается, и такая была. И даже замечательного повара (при упоминании повара у старшины как-то очень уж замасленел взгляд, и я поняла, что тут дело не только в профессионализме нашего будущего кашевара), а даже уже поговорил с ней (ну что я говорила!), и обрисовал ситуацию, но женщина очень строгая! Я пока ничего не понимала, но, доверяя практическому опыту старшины, внимательно вникала.

Оказалось всё просто и сложно одновременно. Фактически старшина предлагал авантюру документально, но на деле работу должна была за формально оформленную сестру делать я. Но за право получать на Верочку нормальный паёк вольнонаёмной разнорабочей кухни нашей лётной столовой я готова была и не на такое. Мы пошли знакомиться с Надеждой Филимоновной. Вот это, скажу я вам, женщина! Женщина с самой большой буквы «Ж», крупная, но не толстая, а какая-то словно покатая, но при этом чувствуется в ней что-то. На широком властном, я бы может добавила породистом, если бы к этому слову не пристало какое-то противное и гнилое из худшего от свергнутых угнетателей, лице большие очень светлые голубые глаза словно две холодные льдинки. И я сразу как-то ощутила себя маленькой в детском садике, что стою виноватая перед строгой воспитательницей, и уже готова нелепо оправдываться, что я нечаянно пролила какао на нарядное праздничное платьице. Надежда Филимоновна явно из тех самых женщин, что КОНЯ НА СКАКУ, но не заполошно, как наседка бросающаяся под копыта дурной лошади, а способная это сделать лёгким поднятием своей левой брови, когда увидев это искреннее лёгкое недоумение на её выразительном лице любой конь встанет как вкопанный от стыда и своей непозволительной глупости. А горящая изба, в которую Надежда возжелает войти, погаснет не разгоревшись, и отчего бы тогда не посетить это строение? Теперь я понимала то восхищение, что сквозило в каждом слове старшины. Начальница столовой сразу расставила точки в предложении:

— Я конечно готова пойти вам навстречу и войти в ваше положение. Но это не значит, что работа не должна быть выполнена. Надеюсь, что мы хорошо друг друга понимаем.

Я очень хорошо понимала, мне уже стало страшно, ведь и так у меня день забит кучей работы, а здесь никакого послабления ждать не приходится, хоть я и не позволила бы себе, ведь снисхождение – унизительно. Но я твёрдо была намерена справиться и, что удивительно, справлялась.

Первое время было труднее всего. Я ещё не до конца вникла в жизнь аэродрома и полка, и поэтому, скорее всего многое делала нерационально и неправильно вообще. А ещё столовая и кухня в режиме развёртывания это не то же самое, когда она работает, уже втянувшись в режим и график, размеренно и спокойно. В общем, наверно до конца февраля я к концу дня уже мало что соображала, и приползала в дом Аглаи в кромешной темноте, на ощупь заталкивала в себя уже остывший ужин, не ощущая ни вкуса, ничего другого. А через несколько счастливых часов, когда я обнимала мою любимую сестричку и прижималась к ней под тёплым стёганым одеялом на твёрдой лавке, надо было вставать, хоть до рассвета было ещё довольно времени. Но я вставала, бежала на кухню, где нужно было помочь повару с приготовлением завтрака. Вообще, с утра работы было мало, протереть после ночи пол, пробежать проверить всю мытую посуду, вынести скопившийся мусор, вот и всё, собственно. А оттуда скорее бегом назад, успеть к подъёму детей, помочь Верочке с утренними делами, позавтракать, проконтролировать сбор в школу и бегом на развод в батальон. После развода, получив задачи до обеда, идти их выполнять, а задачи могут быть самые разные и далеко не все из них приятны в исполнении, как, к примеру, освоенная мной укладка парашютов…

Ой! В парашюты я влюбилась. Парашюты вообще штука особенная, они ведь сами по себе предназначены жизнь лётчикам спасать, это, если прислушаться наверно можно услышать, заряд спасения жизни в них заложеный. А ещё укладка. Вообще, наверно все девочки с детства очень любят делать что-то красиво, чтобы было аккуратно и ровненько, не как в армии, когда всё тупо закрашено и по шнурку выровнено, что называется ЕДИНООБРАЗНО. Нет, укладка парашюта это совсем другой уровень аккуратности и порядка. Парашют называется «ПЛ-3М», что означает "Парашют лётчика – модель номер три, модифицированный". Сосед был в шоке, когда оказалось, что он совсем не круглый, да и я удивилась, если честно. Мне объяснили, что при малой площади он по своим свойствам почти не уступает круглому купольному, и даже лучше него при расчёте от площади купола. Но при этом этот парашют позволяет безопасно покидать самолёт на большой скорости, в отличие от круглого у которого проблемы с открытием при больших скоростях. Ну и ладно, квадратный и квадратный, значит так нужно. И стала учиться его укладывать. Здесь если что-нибудь сделаешь не так или криво, за это не старшина наругает, что табуретка криво стоит, за это лётчик своей жизнью заплатить может. Вот поэтому укладка парашюта это занятие медитативное (как Сосед назвал), нужно настроиться и не отвлекаться, потому что сделано всё должно быть разом одномоментно, и если на любом этапе укладки отвлекли или сбой, всю укладку необходимо начать заново с самого первого шага. Сначала необходимо внимательно осмотреть весь парашют, каждый из его элементов, от строп и подвесной системы, до купола и вытяжного парашюта. Отдельно осматривается парашютная сумка и подвесная система, на предмет потёртостей, дырок, повреждений швов или любых других деталей конструкции. Вот только после этого начинается собственно укладка. Для этого требуется свободное чистое хорошо освещённое пространство и отсутствие ветра, чаще всего выбирается безветренный день, расстилается специальное чистое большое брезентовое покрытие, на котором раскладывается парашют. Одному это делать вообще не получится, а с помощником нужно двигаться с одном ритме и все движения согласовывать. Я бы могла часть этого действия сравнить с танцем. Сначала в натяжку от вершины купол укладывается в такую гармошку или веер, как в детстве из листка бумаги делали, и нужно внимательно следить за обеими сторонами, чтобы не было складок и перехлёстов, а все слои лежали ровненько и аккуратно как положено по схеме укладки. После этого сложенный купол остаётся лежать, один придерживает стропы у купола, чтобы второй мог их натягивать, но при этом не потянул и не сбил укладку купола. И вот все длинные и скользкие стропы нужно уложить строго прямолинейно, чтобы они нигде не кривились, не перехлёстывались, не переворачивались, а лежали строго параллельно, а они ещё и не одинаковой длины. Если вы думаете, что это просто, поверьте, когда у меня это в первый раз получилось, я чуть прыгать от радости не начала. Потом пучок строп специальной рогулькой вставить под пистоны под крышкой парашютной сумки и тоже так, чтобы пучок строп нигде не переворачивался и перехлёстывался, а при вытягивании выходил ровно и последовательно. Потом укладывается купол и вытяжной парашют. Вот теперь ещё нужно правильно закрыть сумку системой, на конце которой то самое кольцо, дёрнув за которое лётчик освобождает клапан сумки и выпадает вытяжной парашют, который должен поймать порыв ветра, наполниться им и вытянуть весь парашют ровно и последовательно, чтобы купол наполнился полностью, не погасился перекрутившись, не перекосился из-за какого-нибудь зацепа из-за чего купол не сможет полноценно наполниться и парашют не выполнит свою задачу. Сколько уже раз я складывала парашюты, но когда последними движениями фиксируешь клапан сумки застёжкой-чекой, начинаешь нормально дышать и понимаешь, что всё время укладки немного задерживала дыхание, словно боясь, лишний раз дунуть на купол или стропы… Нервное, но ужасно красивое занятие, мне очень нравится, особенно когда всё получается. И уж точно не стану бросать уложенную сумку как попало. А ведь многие лётчики вообще воспринимают парашют как переносную сидушку под своим седалищем, вспоминая о его главном предназначении только когда припрёт, вот и относятся как к сидушке, грубо и наплевательски, не все конечно, но…

Гораздо неприятнее, когда на морозе нужно чистить полосу от выпавшего снега. И тут дело даже не в морозе или том, что лопаты мужчины делают тоже под себя, то есть большие и на мои силы не рассчитанные. И как будто я дорожки никогда не чистила! Как бы не так. В авиации всё не так! То есть забудьте всё, что знали и учитесь заново. Даже сугробы по краям не просто кучи снега, а особенной формы, чтобы при неудачной посадке как можно меньше пострадали самолёт и лётчик. И если снега навалило много, а это при такой площади полосы и всего аэродрома если больше полутора сантиметров, которые раньше и не подумала бы снегом считать. Скажете мало, но когда, не отрывая лопату, пройдёшь от одного края до другого, эти полтора сантиметра в хороший метр сложатся, поверьте, я на себе прочувствовала. Думаете, что просто почистили полосу как дорожку в саду и расслабились, даже не мечтайте. Теперь нужно навести «глянец», не в прямом смысле, а просто все встают в один ряд, складывают лопаты, чтобы между ними дырок не осталось и пошли по длине прогонять всю длину, чтобы по направлению посадки поверхность была как можно ровнее. И не обязательно, что одного-двух прогонов бывает достаточно. А если не просто снег выпал, а ещё с ветром и оттепелью, когда не просто ветровые заструги образуются, а ещё их прихватывает морозом после подтаивания, вообще всё становится грустно, нужно не просто чистить снег, а ещё поверхность ровнять…

К счастью, Малюга сразу отделил меня от группы мотористов, там вообще высшая математика и я бы в этих масляных потрохах никогда в жизни не разобралась. Да и массы моторов и запчастей там такие, что здоровые мужчины в несколько рук не всегда справиться могут. Да и усилия при затяжке многих гаек мне физически не выполнить. Но если бы в самолёте всё заканчивалось мотором. Как радистку, меня нагрузили работой прибориста. Раций на большинстве самолётов не было даже на фронте, чего уж говорить про наше учебное захолустье. Да и были бы, мои знания и уменья радиста-дальника едва ли кому-нибудь здесь бы пригодились. Но, раз к рации с проводами отношение имела, значит, и со всем остальным справишься, где провода есть, а ещё стрелки, циферблаты и просто красиво выглядит, это вам, получите, Комета Кондратьевна, и можете не благодарить. Знаете, что наверно чувствует мартышка, когда смотрит в шкатулку с драгоценностями? Я тоже не знаю, но очень подозреваю, что что-то очень похожее посетило меня не раз, когда впервые заглядывала с задней стороны щитка приборов. Мне и с передней стороны, честно сказать синдром барана при новых воротах гарантирован, а тут изнутри. Но, глаза боятся, а руки делают. Сначала как та самая дрессированная обезьяна повторяла, не вникая и не в состоянии понять, а там вроде и понимание подтянулось. То есть слова "трубка Пито" или "калибровка вариометра" постепенно переставали для меня звучать неприличной матерщиной, а вставали перед глазами вполне конкретными приборами или фиговинами там или тут в самолёте установленными и даже прилагающиеся к этим словам мои осмысленные действия…

Вообще, чем дальше, тем лучше я понимала, что в авиации главный принцип – это принцип свадебной лошади такой красивой, в плюмаже и цветах, на самом деле, это, прежде всего, взмыленная задница этой самой украшенной животины. Красиво самолёт выглядит тарахтящим там в небесах, но для того, чтобы эту многокилограммовую хреновину в небо затолкать требуются такие безумные усилия по борьбе с силой земного притяжения, что за эту красоту нужно платить мощью мотора, рассчитанной формой и силовым набором крыльев и фюзеляжа, да и вообще вся процедура выпуска самолёта в небо это далеко не просто и легко. Вот я прочувствовала, что Сосед рассказывал, про то, что хирургическая операция это самая вершинка айсберга, а в её основании труд такого количества людей и сопутствующих действий и движений, что санитарка в операционной готовая помочь, подать, поддержать или ещё что-нибудь, это можно считать и не обеспечение, а член оперирующей бригады. Да один режим стерильности оперблока и операционного поля обеспечить, столько всего требуется сделать, а ведь напрямую это к операции отношения вроде и не имеет… Вот и тут тысячи мелочей и как кульминация – с треском моторов отрывающиеся от полосы летающие аппараты, внутри которых как вызов древним божкам сидит лётчик…

Кстати, Сосед рассказал, что слово пилот в принципе к лётчикам отношения изначально не имело, потому что происходит от английского наименования лоцмана. Каким вывертом слово «пилот» прилепилось к крылатому племени, остаётся только гадать…

Но вся эта беготня не столь важна и страшна, ведь у меня за пазухой почти поселилась книга: "Техническое описание самолета У-2 с мотором М-11. Ленинград-Москва-1937 завод ¹23". И она меня не просто греет и радует, это мой путеводитель на пути к облакам. И при каждом удобном и неудобном случае я её читаю и фактически многие части тупо заучиваю наизусть, ведь многого я в ней просто не понимаю, пока не пришли наши Удвасы, которые нам обещали, они ещё где-то в пути…

Но в середине дня мне нужно обязательно заскочить в столовую и выполнить какие-нибудь поручения, а вот вечером, когда собратья-техники с чувством выполненного долга отправляются отдыхать, я чешу в столовую. Ведь самое большое количество работы на кухне именно вечером. Ведь именно вечером идут почти все подготовительные работы на весь завтрашний день. Например, почистить всю картошку на завтра, если только в суп, это можно считать праздником, а вот начистить на весь кормящийся личный состав, это не вечерком быстренько кастрюльку по маминой просьбе начистить. Сколько я её начистила, это надо измерять тоннами. В такие дни, когда картошка в гарнире, мне, конечно, помогают, сама я и за целую ночь всё почистить физически не смогу, но даже втроём и вчетвером начистить килограммов пятьсот картошки это развлечение редкое. Тем более, что чистить её нужно в холодном цехе, наша Надежда профессиональный повар и что такое санитарное зонирование этапов приготовления пищи не просто знает, а исполняет неукоснительно, так что в районе горячей плиты с картошкой можно появиться только если она вся уже почищена и помыта в двух водах. Она конечно полностью права, вот только от этого пальцам заиндевевшим не намного приятнее. А ещё за толсто снятую шкурку втык гарантирован, потому что"…я из-за вашей лени и кривых рук не собираюсь отвечать за недоклад в порции положенных количеств!" И снова она полностью права, но от этого рукам не легче ни на секунду. А ещё перед работой на кухне я должна "всю эту вашу техническую дрянь" с рук смыть и оттереть. А иногда это совсем непросто, особенно если накануне возилась с эмалитом или в масле машинном, да чего в самолёте ни тронь, в смазке вымажешься, ведь нужно стараться от внешних неблагоприятных воздействий всё защищать… А уж если где кожу содрала или ссадина, то отмывание рук становится особенно милым и радостным занятием, пусть даже от доброты для этого не пожалели тебе горячей воды и мыла… Вот после трёх-четырёх часов картофельных упражнений затолкав заскорузлые иззябшие от холодной воды и картошки руки в тёплые варежки можно топать домой спать…


Глава 42 Филя и Бобик

Через три дня после меня к нам прибыли долгожданные техники, которых Малюга выпросил в штабе в Саранске. Четыре матёрых моториста, и три бывалых техника общего направления. А во главе их ещё один зам нашего запорожца и начальник ремонтной службы в одном лице. Очень толковый инженер-капитан. Кроме них прибыла и салажня – первые птенцы нашего ШМАСа. Как оказалось, я даже за эти три дня уже немного обтёрлась и на их фоне смотрелась наверно почти матёрым зубром, ну, может не зубром, но уж подросшим зубрёнком, который вполне забодать может, это точно. К мотористам, как уже сказала, я не имела никакого отношения, а вот с тройкой общего направления Малюга решил меня познакомить. Один на меня сразу сделал стойку, в плане "и чего это здесь баба делает", а Малюга ещё усугубил ситуацию известив его, что у этой, как он сказал «бабы» звание выше, чем у него. В общем, не заладилось как-то сразу. Двое других восприняли меня внешне без таких демонстраций. Вот с ними я в основном после и общалась, а Крапивин так и выделывался. Ну чего его на меня заколодило? Всё время гадости всякие от него вдогонку, как ни старайся делать вид, что не слышишь. Потом уже другие техники его пытались образумить и командиры, но вот заело дядьку и ведь не пацан безусый. Но чего уж…

На следующий день прилетели своим ходом три самолёта Р-5, Сосед, когда их увидел, сказал:

— Ну вот ты и дождалась, иди смотри на своих красавцев…

Каково же было наше разочарование узнать, что это совсем другой самолёт и к моему Удвасу не имеет никакого отношения, разве что тоже биплан и с двумя кабинами. С их появлением на аэродроме всё завертелось вокруг них, потому что уже составлены графики полётов, а самолёты только пришли и их нужно принять, осмотреть, сделать все положенные регламенты и подготовить к вылетам. Ещё один самолёт привезли на машине, его предстояло сначала собрать и тоже проделать все положенные процедуры.

Весь аэродром словно ожил, а его продутая ветром пустота заполнилась громким треском прогреваемых и регулируемых моторов. Радостный Малюга после очередного развода отозвал меня в сторону и велел мне к ним не соваться, что мне это в принципе не нужно. Если бы я и дальше планировала техником трудится, а так смысла никакого, летать мне на них никто не даст, тут бы для лётчиков на переучивании и переподготовке ресурс вытянуть. Да я и не рвалась, мне забот и без этого хватало выше головы. Я, кажется, вообще разучилась ходить, я целый день носилась. Малюга на разводах каждый день озадачивал меня с гарантией, что я буду занята по самую маковку. Если другие техники могли, закончив дела к вечеру или перед обедом присесть в курилке позубоскалить или даже просто покемарить, можно даже не сомневаться, что моя задача будет закончена не раньше, чем самый неспешный уже уйдёт на ужин. Когда если я работала с кем-нибудь убедившись, что за день мы сделали максимум возможного, напарник, наконец, даст разрешение заканчивать работу и нам. И если он направится на свой заслуженный ужин, я понесусь туда же, но не есть, а исполнять ещё одну свою кухонную ипостась.

И если первый самый трудный месяц я просто жила с ощущением белки в колесе, что если я хоть на секунду замешкаюсь, то вал несделанных дел просто погребёт меня с головой, и я из него никогда уже не выкарабкаюсь. К концу февраля, когда стали появляться первые признаки весны, по крайней мере солнышко дольше задерживалось на небе и временами в ясную погоду уже ощутимо даже сквозь мороз пригревало открытую кожу. Я вдруг поняла, что уже даже выкраиваю время и бегу просто чтобы сэкономить время, а не в привычной суматошной запарке, не потому, что куда-то катастрофически опаздываю. В дни, когда я успевала быстро помыть после ужина посуду, и не было нудной чистки картошки, я оказывается, теперь даже могла успеть прибежать и проверить чему научилась Верочка, да и просто поболтать с ней, выслушать её большие и важные школьные события, посидеть с ней обнявшись, прижать к себе родного любимого человечка. Она у меня умница, без моей помощи, фактически сама догнала класс за месяц с небольшим и вопрос о переводе её в первый класс уже не стоял и она продолжит учиться со своим годом, чему я очень радовалась. Хотя в школах, особенно в глубинке было совсем не редкостью, когда, особенно девочки, приходили учиться и в десять и в двенадцать лет. Просто потому, что всеобщее начальное образование никто не отменял, а она в положенное время нянькалась с младшими и родители посчитали, что в качестве няньки она тогда семье нужнее, вот и получилось, что она пропускала свой год и может ещё несколько.

Само собой, никто не ставил перед такими цели непременно отучиться все десять классов, чаще всего таких детей после окончания начальной школы дальше учиться уже никто не заставлял, да и сами они не особенно рвались, ну какая учёба, особенно если девица уже созрела, и у неё уже парни в голове, а выглядит она порой взрослее некоторых своих учителей. Но я была настроена на то, чтобы Верочка получила полное среднее образование и училась дальше в институте. Мы не так давно с ней договорились, что даже без руки она вполне сможет работать учителем, к примеру. И если с малышами могут возникнуть сложности, порой с маленькими учительнице приходится и поднимать и переносить малышей, то в старших классах отсутствие руки не может препятствовать работе. Возможно, исключение будет для учителя химии и физики, которые должны на некоторых уроках проводить лабораторные работы, с чем одной рукой управиться сложно. А вот практически все остальные предметы вполне доступны. А учителем физкультуры или труда Верочка наверно и сама не рвётся стать. Вот теперь Верочка ходит в школу с дополнительным интересом, она теперь со всем свойственным ей азартом примеряет на себя профессию учителя…

У нас уже начались полёты на наших разведчиках, появилась работа и у Некрасова, потому что на этих эрках отрабатывали бомбометание и на одном планируют установить подвеску для торпеды, которая ему впритык, но взлететь с ней он в принципе должен. Как на таком самолёте выходить в атаку на вооружённый и отстреливающийся корабль я не совсем представляю, но что есть, то есть. Но может, на наших самолётах только будут отрабатывать навык пуска торпеды, а в боевой части обученный лётчик будет летать уже на более приспособленном для этого самолёте. Хотя, если использовать торпеду в ночном полёте, где малая скорость превращается из недостатка в достоинство… Но ведь торпеда – не бомба, где плюс-минус сотня метров высоты не критично, да и сбрасывают бомбы почти всегда с высоты, тем более с такого тихоходного самолёта. А торпеду нужно пускать с конкретной очень малой высоты, на которой говорят даже днём можно зацепить волну и угробить себя и самолёт. А как ночью удержать высоту и обеспечить эффективный пуск торпеды? Кажется, чего-то я напутала или недопоняла… Но вообще, я не лезу в эти нюансы, у меня есть занятия поважнее, я разбираюсь с «летучестью», "нервюрами", «элеронами», "распорками", «расчалками» и "стойками кабана"… От одного только последнего названия меня в дрожь бросает… А как вам нравится объяснение Трофимыча, когда я его об этом спросила: "Ну это… Знаешь Ваньку-встаньку, как его повалить трудно? Вот и У-два такой же… Летучий…" И я ходила и представляла самолёт на полосе, который десять злых мужиков, все с лицами противного Крапивина, пытаются перевернуть, а он им элеронами по противным мордам и хвостовыми стабилизаторами вдогонку и стоит такой гордый и ЛЕТУЧИЙ, в смысле готовый лететь, несмотря и вопреки. Представляете, какая у меня тогда была каша в голове? И так, я не особенно много знала, и никто меня систематизированно не учил. Хотя, потом поняла, что объяснение Трофимыча было по сути правильным и точным, только он как-то совсем забыл добавить, что эти устойчивые свойства касаются самолёта не в плане удержания вертикального положения, а в удержании его в воздухе, что в штопор его фактически не затолкать, а если даже удастся, то выход из штопора самостоятельный, стоит бросить рукоятки управления и самолёт сам выровняется, главное, чтобы высоты хватило. Но для меня понятие летучесть приобрело какой-то почти мистический окрас и позволило на всякий случай одушевить ещё не виденный мной самолёт…

Я как-то не очень понимаю V-образный профиль крыла если угол всего по два градуса, но наверно это важно, раз об этом пишут… Да, многое я не понимаю и спрашивать всё непонятное не получится, надо помнить, что нужно лицо сохранять, я и так тут как вечный носящийся метеор и девушка молодая, то есть по определению умом не должна быть испугана. "Волос – долог, а ум – короток!" – и это не я, а предки мудрые сказали… Но вообще, как-то по пути из столовой домой задумалась, а не жалею ли я, что выбрала это сумасшествие вместо того, чтобы сидеть сейчас в тепле и уюте радиоузла разведотдела штаба? Знаете, когда второй час чистишь картошку, такие философские мысли в голову приходят порой… Прикинула со всех сторон и поняла, что свою сегодняшнюю ежедневную чехарду я на ежедневное вслушивание в завывание эфира не променяю. Кому-то наверно как раз нравится сидеть и слушать, а мне нужно двигаться. И пространства аэродрома сами по себе такие, что даже когда я просто несусь по нему по своим делам, кажется, что лечу, пусть «нызэнько-нызэнько», как в одном из анекдотов Соседа, но полное ощущение полёта… Как-то Сосед сказал, что по моим хотелкам мне нужно было бы осваивать не самолёт, а планер, где как раз тишина и парение, настоящий птичий полёт как у орлов и непосредственный контакт с небом без посредничества винта и мотора, которые тебя и самолёт в небо за шкирку тащат и там, по сути, ты, так подвешенная за шкирку мотора и находишься всё время… Не знаю, наверно он и прав, но сейчас не до изысков, война идёт. Мне и так ужасно стыдно, что я тут свои капризы реализовываю (давайте честно, ведь это именно так со стороны для многих выглядит)… А поэтому мне нужно не просто научиться летать, а сделать это по возможности быстрее, чтобы вернуться на фронт или где посчитает нужным командование использовать меня, как лётчика, как лётчицу… Интересно, а женская форма «лётчица» существует, или это самоделка, как с "радисткой"?! Наверно нет, как если он – летун, то это ведь не значит, что она – летуниха или летуница…

И вот приехали самолёты для меня. Нет. Конечно, они приехали не для меня, но я надеюсь, что на одном из них или на обоих я полечу… Я! Представляете? ПОЛЕЧУ!!! Я даже во сне не летала никогда, а вот ведь влезла и ведь действительно уже хочу! Кому рассказать наверно животик надорвёт, что хочу до облака долететь, и мне кажется, что там будет что-то особенное…

На самом деле привезли только один самолёт, второй прилетел сам и из него вылез какой-то смурной лётчик, быстро отдал все бумаги, получил на своих подписи и умотал на станцию, чтобы сесть на проходящий товарняк. И если этот самолетающий и прилетевший сразу стал «Филя», то второй латанный-перелатанный у меня стал «Бобик». Ну не знаю я как по-другому, я им сразу имена придумала, вернее, только глянула, и придумались сами как-то. Я даже всем бабушкиным курицам имена придумывала и они, как мне кажется, на них даже иногда откликались…

Филя у нас весь какой-то неприступный, весь такой гладенький, недотрога, франт и пижон. А вот Бобик – он несчастный. Ещё до сборки два крыла пришлось серьёзно ремонтировать, а одно правое крыло у него вообще чужое, на нём даже краска другого цвета. На двух обшивка хищнически изодрана. Да и кроме наших заплат, на нём уже старых было штук двадцать только на крыльях, а ещё на фюзеляже, заднем оперении и рулях. Зато я почти целиком увидела эти самые нервюры, как идут ленты и тросы управления элеронами… Филя на колёсах, вернее – шасси, и решается вопрос переставлять его на лыжи или нет. А вот Бобик на ободранных и видавших не одну жёсткую посадку лыжах. В общем, жалко его и он даже кажется меньше. Вроде на лыжах самолёт и должен сантиметров на пять ниже становиться, но не так же, чтобы это было издалека видно. Или это мне только кажется. Как выяснил и решал капитан, что несмотря на вид, у Бобика мотор почти новый, а вот у Фили ресурс выработан за пределы возможного и вообще не понятно, как он сюда долетел. Так что сейчас пока с Фили снимают мотор, и если не удастся его привести в должный вид или не придёт новый, возможно придётся переставлять мотор с Бобика. Против этого восстало всё моё чувство справедливости, Бобик и так жизнью побитый, единственная радость у самолёта, что мотор новый и тот хотят этому франту отдать! Ну где справедливость?! Но мне в бой бросаться не пришлось, наше мнение с Малюгой совпало, в части, не менять моторы, хотя посылки у нас были совершенно разными… Ему на межсамолётную справедливость было глубоко плевать, он как матёрый авиаинженер прекрасно отдавал себе отчёт, что начало каннибализации самолёта – это неформальный рубеж и крест на машине, после преодоления которого, вернуть самолёт в небо редко удаётся, а если удаётся, то это всегда очень трудно. Усилий почему-то требуются в разы больше, чем просто отремонтировать аналогичные проблемы у обычного аппарата. И это даже если каннибализация коснулась какой-нибудь совершенной мелочи, а уж если забрали механическое сердце самолёта – мотор, можно сразу на самолёте окончательный крест ставить, хотя по первости и уговаривать себя, что вот как только новый мотор придёт, так сразу первым делом на донора поставим и вернём в строй. Не поставите и не вернёте! Проверено и доказано практикой, которая есть мерило истины. Постоянно будут возникать какие-то резоны и обстоятельства, что этот новый мотор нужно ставить на другой самолёт, у которого ресурс мотора к финишу подошёл, вот если бы два мотора пришло, вот тогда точно бы и бедолаге достался! Но это всё игры разума и психологии, а жизненный опыт и прагматичная объективность прекрасно знают, что везде, где есть техника, всегда где-нибудь в стороне ржавеют и зарастают грязью несколько несчастливцев, с которых когда-то буквально на день чего-нибудь сняли. И потом поток уносящих ещё что-нибудь очень нужное несунов уже неудержимо растащил вчера ещё машину или самолёт или трактор, да хоть танк, какая разница, что именно за механизм, главное, что это техника и можно с одного снять и на другое присобачить. И опытный руководитель никогда не даст добро на свинчивание чего-либо с почти исправной техники!…

Так что моему Бобику повезло… Ну да, я выбрала Бобика. Во-первых, его мне жальче и я его лечила сама своими ручками, то есть ремонтировала, как другие думают, но я-то знаю, что он живой, а значит лечила. Но важнее, что я ему доверяю, и мне почему-то кажется, что Филю мне для обучения, читай – убивания, не отдадут. Всё-таки девушка и в понимании окружающих вероятность лётного происшествия при моём обучении в разы больше, так и чего хорошим самолётом жертвовать, если всё равно судьба "выбранный самолёт под бабой угробить"… И только когда я три раза докажу, что достойна и МОГУ, это отношение изменится, в прочем, не факт, вполне возможно, что спишут на случайность и патологическое везение, баба же… Я не буду тут стенать, что любому самому затрапезному распоследнему «хомо-мущиникусу» достаточно доказать всего раз и будет достаточно. Так устроен этот мир и не в моих силах его кардинально менять, да и не нужно это мне. А потому учимся и осваиваем, чтобы доказать и показать и не три раза, а сто тридцать три, и не чтобы нос кому-то утереть, а чтобы в небо пропуск получить…

Вот теперь я с Бобиком дружу. Уже залезала несколько раз в кабину и сидела в ней, пыталась всё вычитанное в "Техническом описании" к реальности привязать. Представьте, какой я испытала шок, когда оказалось, что педали совсем не для управления элеронами, а для управления рулём направления. Я залезла в книжку и прочитала, и там чёрным по белому написано, что элеронами управляют отклонением ручки в стороны, а педали – для руля! И куда я смотрела, если когда-то сказанное Валеркой, что "вот лётчиком стану, в своём самолёте пидалю нажму, елиронта повернётся и вот так полечу, а потом из кабины тебе рукой помашу, чтоб знала, что это Валерка в самолёте летит"… Нам тогда было… Да лет по девять, это в третьем классе было, когда Валерка точно решил, что ему дорога в небо и он ходил всем показывал, какие он виражи будет на своём самолёте закладывать, а уж слово «елиронт» тогда из нас никто кроме него не знал. А тут такая подстава от приятеля детства, а ведь у меня, что в башку втемяшилось, фиг оттуда выколупаешь. А ещё эта глупость, запавшая в голову из детства, наложилась на воспоминания Соседа, который никогда не летал, но имел хорошие навыки и опыт управления автомобилем и видимо по аналогии у него педали прочно ассоциировались с тормозом. А вместе с информацией об элеронах, у меня в голове трансформировалось в то, что педали качающиеся, а не связанные между собой подобно коромыслу, как это сделано в самолёте, и что я могу одновременно нажать на обе педали и отклонившиеся разом элероны выполнят роль воздушного тормоза. То есть, вполне понятно с точки зрения любого водителя, педаль до пола и резко останавливаешься перед возникшим препятствием. Но тут педали не качающиеся и эту возникшую и укоренившуюся в голове логическую парадигму нужно ломать, а ещё осознавать себя вне плоскостного мышления, что сказать гораздо труднее, чем сделать…

Сижу в холодной кабине и пытаюсь себя в новой реальности осознать, что элероны гораздо хитрее, чем я подозревала и их не педалями нужно отгибать, а ручкой управления, у которой почему-то кольцо сверху сделано. А вот интересно, почему кольцо, ведь в истребителях просто ручка с положенными на ней кнопками управления огнём и прочими механизмами? Вот ведь Валерка, зараза такая, мало, что так и не извинился и теперь даже не знаю, где его, дурака, носит, так ещё и с элеронами мне подсуропил…

Вообще, я пока совершенно не понимаю, как самолёт летит. Нет, не в смысле подъёмной силы крыльев, а в смысле управления им. Вот рули высоты – это совершенно понятно, задние края вверх, тогда набегающий поток на верхнюю поверхность давит, хвост вниз, а самолёт соответственно вверх, а когда вниз, то давит снизу и хвост задирать пытается, значит самолёт опускает нос и летит вниз. Всё просто и понятно. С рулём направления тоже всё хорошо. Руль налево, слева давит, хвост идёт вправо, а самолёт весь налево. Ничего сложного, всё понятно, как Сосед говорит, на интуитивном уровне. А вот элероны для чего? Трофимыч сказал, что для управления креном. Так, я думала, что самолёт сам кренится, как велосипед при повороте, а оказывается, его мне самой кренить нужно. А насколько кренить? А там ещё и пугающая строчка, что при крене следует учитывать уменьшение горизонтальной проекции самолёта и соответственно уменьшение его подъёмной силы и опасность потери высоты. По-русски, если эту тарабарщину перевести, выйдет: "Не крени сильно! Упадёшь, дура!" Такая куча слов, и смысл в том, что наклонишься больше и грохнешься как с велика, если равновесие не удержишь. Только с велика на землю близко падать, коленки обдерёшь. Если очень не повезёт, то нос можно расквасить, а вот с самолётом падать совсем не с велика… Хитрые эти авиаторы, вот ведь напридумывали. И главное – не говорят насколько отклонять элероны, чтобы правильно и не упасть, это самой на ручке надо научиться чувствовать… А я ведь девочка, мне нужно обязательно знать, как правильно, а не на авось, как у мальчишек почти всё…

Сосед спросил: "Выходит, что элероны с обеих сторон одновременно опустить нельзя, чтобы увеличить подъёмную силу и притормозить в воздухе? Странно, а у нас самолёты с механизацией крыла, там всякие закрылки, предкрылки, чтобы увеличить подъёмную силу и уменьшить скорость и пробег при посадке и взлёте… Я думал и с элеронами так можно, они ведь тоже в крыле…" Получается, что у нас с доктором мышление совершенно не техническое и во многом похожее. Вот же собрались в одной голове гуманитарий и девица малолетняя, нет чтобы нам хотя бы одного слесаря подкинули… Шутка, как вы понимаете, но в каждой шутке…

В общем, смирись, Мета Кондратьевна! Рули высоты это ручка вперёд и назад, а элероны это ручка вправо или влево. Если ручка вправо, то правые элероны идут вверх, а левые вниз, правое крыло идёт вниз, а левое вверх, получаем правый крен. Влево наоборот. Если отпускаю ручку или ставлю посредине, элероны и рули высоты встают в среднее горизонтальное положение, и самолёт летит прямолинейно и ровно по горизонту. Вот такой он хороший!…

Я уже упоминала, что я теперь почти как настоящий авиатор. Конечно, никто мне унты и меховой высотный комбинезон выдавать не собирался. Но вот авизентовый комбинезончик[6] мне выдали. Смешно вышло. Вообще, техникам такой не положен, он чисто пилотский, но у нашего куркуля Некрасова один такой оказался и хоть он минут десять изображал пантомиму от гримас кающегося страдальца до стиснутых зубов на лице Павки Корчагина, зовущего друзей на подвиг, но суть я поняла сама, не совсем дура, чай. Маленький он до невозможности и что ты ни делай, а растянуть его и найти такого мелкого лётчика кроме меня не получится. Самое трагичное для Гавриловича, что его рост не шибко больше моего, но вот в ширину он даже на выдохе этот комбинезон на себе не застегнёт. Вот и обломился мне, как Сосед сказал, "крутейший девайс", это надо полагать очень хорошая и ценная штука. И коль уж пошла такая пьянка, мне обломился и зимний лётчицкий шлемофон, кожаный с мерлушкой внутри и даже настоящие лётчицкие очки, которые были прицеплены к шлемофону и я вцепилась в них как клещ и допустивший такую досадную промашку Некрасов обречённо смирился с потерей. Но самым неожиданным и очень нужным для меня дополнением моего нынешнего наряда стала специальная лётная меховая маска из меха крота, который как говорят, единственный настолько мягкий и не вызывает зуда и раздражения на коже. Маску мне неожиданно презентовал Малюга, увидев, как я на морозе постоянно тру лицо и вообще пытаюсь кутаться, а узнав, что я поморозилась недавно, позвал меня с собой и выдал эту маску. В маске и надетых поверх неё очках я в ватной поддёвке, комбинезоне и валенках даже в сильный мороз чувствовала себя совершенно спокойно. Так что залезть снизу под самолёт и больше получаса придерживать от вращения гайки или самой крутить их у крепления шасси или лыжи – теперь для меня не задача, а так…

Вообще, то, что я отхватила лётный комбинезон это событие. Ведь положенного снабжения полного лётного обмундирования даже летающим лётчикам иногда не достаётся. По крайней мере, большинство наших курсантов, у кого нет своих комбинезонов со старой службы у нас летают в одних шинелях и шлемофонах с очками. С учётом, что полёты непродолжительные, это вполне терпимо, а в частях для полноценных полётов уже выдадут. Здесь это невозможно, потому что лётное обмундирование очень дорогое и идёт очень строгий его учёт. Но это в основном касается зимнего комплекта. С летним гораздо проще. Ещё одно отличие нашего полка от других авиационных частей в том, что в авиации самой крутой или вожделенной составляющей форменной одежды является кожаный реглан. А вот у нас, как у моряков регланы не в чести, у нас морские чёрные кожаные плащи, которые вообще официально являются предметом форменной одежды морской авиации, как и флотских командиров вообще. Но если на флоте плащи положены только от лейтенанта и выше, то в авиации, даже мне – фактически старшему сержанту, если я буду летать, такой плащ положен по закону, хотя коситься будут обязательно. Только нужно не только звание морское иметь, а ещё в морской части служить, ну хоть числиться на довольствии. А с положенным белым форсовым кашне на многих эти плащи выглядят очень красиво. Хотя, в самолёт в таком не полезешь, но для полётов хитрые моряки себе и классические регланы выбили, но по ранжиру ценности реглан в морской авиации всё равно ниже плаща…

Оказывается, в самолёт – это я про Бобика, других самолётов для меня нет, и я не переживаю – нужно садиться только слева, где у основания крыла сделаны специальные усиления и куда можно наступать. Нет, можно и справа, там, в зоне крепления крыла к центроплану тоже не провалишься и не порвёшь перкаль, но слева сверху ещё и полосы специальные приделаны и две пластинки-упоры вроде ступенек для ног. Это как на стойке шасси приварена небольшая треугольная укосина, специально для техников-мотористов ногу ставить, чтобы им было удобнее мотор осматривать. Вообще в самолёте ещё много таких мелких штучек. Сзади для того, чтобы было удобно брать по бокам за хвост, внизу фюзеляжа около хвостового оперенья, есть по две выемки для рук с каждой стороны. Да много всего ужасно интересного, расскажу при случае. Так вот моя первая попытка подняться к кабине Бобика чуть не кончилась конфузом. Я смело и решительно наступила на дорожку крыла ногой, и почти одновременно оттолкнулась другой, чтобы вскочить на крыло и дальше уже забираться в кабину. Только вместо этого совершила великолепное сальто и оказалась лежащей под крылом. Знаете, валенки, оказывается, ОЧЕНЬ скользкая штука. Если на снегу они наоборот лучше другой обуви ноги удерживают, то на ровных гладких поверхностях вроде крыла самолёта скользят не хуже коньков на льду и ступеньки не помогли. В общем, теперь-то я приноровилась, когда запрыгиваю на крыло не рассчитываю только на опору ногой, а нужно сразу дотягиваться и хватать за край кабины и больше рассчитывать на упор руками. Когда будет тепло и буду ходить в сапогах, скользить буду меньше, но пока я занимаюсь такой валеночной эквилибристикой. И когда буду летать, в валенках на педали не подавишь, так что тоже валенки придётся снимать…

Ещё про мой наряд, в комбинезоне и всём на меня одетом с точки зрения любой модницы я выгляжу невозможным и ужасным колобком и даже затягивать ремнём сверху на талии не очень помогает, так что я такой маленький и толстый аэродромный метеорчик. Но мне, честно сказать совершенно наплевать. Форсить будем, когда война кончится. А вот маске я рада была очень и не перестаю радоваться. Помороженное лицо вольности с холодом и ветром не прощает, прихватывает моментально. Первое время было очень необычно и даже неприятно, что на лице что-то есть. Всё-таки кожа на лице очень чувствительная. Но видимо у крота правда очень необычная шкурка, и скоро я притерпелась и пороймаску уже не замечаю и даже забываю про неё. В столовой к этому уже привыкли, а вот когда я увидела Верочку во дворе и радостно её облапила, она чуть рёв не устроила, только узнав мой голос, опознала свою ненормальную сестру. Ну забыла я, что в маске и кинулась к ребёнку. Если бы Малюга не расщедрился, не знаю, что бы с моим лицом было, ведь на аэродроме ветер постоянно, всё же кругом открыто, а зима и мороз как ему и положено. С другой стороны, как заметил рассудительный Трофимович, даже хорошо, что я так привыкаю к маске, в полёте без маски часто никак, а привыкать в воздухе никуда не годится, в небе у лётчика других дел хватает. Вообще, когда пришли Удвасы, встал вопрос закрепления техников за самолётами и из трёх техников один должен был стать Удвасником, а двое остаться на разведчиках. Наверно догадываетесь, как я молила небеса и командование, про себя конечно, чтобы нам не дали противного Крапивина. И желание исполнилось, видимо почти официальный конфликт между мной и вечно цепляющимся ко мне сержантом на это повлиял, Удвасником назначили Насонова, моего любимого Трофимыча. Старшина Насонов ко мне почти сразу стал относиться как-то по-отечески, а опыта техника ему было не занимать, так что столько ценного и интересного я от него узнала, что ни в одной книжке наверно не найдёшь. Как-то зашёл разговор про валенки наши и унты. Он рассказал, что лётчики ведь в зимнем даже летом часто летают, особенно если полёт высотный. И в мокрую погоду, чтобы подошвы унт не мочить, а подошвы унт тоже оказывается войлочные, как валенки, лётчики до вылета ходят в калошах. И тросточки себе заводят не для форсу, а чтобы калоши снимать и надевать. Он смеялся, что самолёт в полёт ушёл, а на месте стоянки в сторонке аккуратно башмаки колёсные сложены, куча калош и пара тросточек, очень, говорит, иногда это смешно смотрится, особенно, когда техники дурачась калоши в ряд выставят… Даже не представляла, что унты с войлочной подошвой, хотя мне до этих лётчицких изысков ещё долго, я ещё даже зачёт по матчасти Малюге не сдала…


Глава 43 Письма

Наконец нас нашло письмо от папы. Оказывается, он уже с декабря в действующей армии, когда узнал, что случилось с мамой и Васькой, то сразу попросился добровольцем. Вообще, он тогда не знал про Верочку и про меня вестей не было, поэтому он думал, что лишился нас всех. Ему на его письмо кто-то просто написал из дворовых соседей, что его жена была в доме, когда в него попала бомба, потом тела вытащили из под завалов и похоронили, что ещё он мог подумать? А от меня ему тоже вестей не было, я ведь не знала его адрес, а бабушке с дедушкой я написала про нас уже из Москвы. Его очень не хотели отпускать с завода, но он настоял и попал в формирующийся в Челябинске стрелковый корпус. Как опытного коммуниста и бригадира его поставили комиссаром батальона, так что он вроде и не в окопах даже. Из некоторых оговорок поняла, что он сейчас где-то на Украине, где их корпус готовится отражать удары немцев, когда они закончат подготовку к летней кампании и потеплеет. Он очень рад, что мы с Верочкой живы и благодарит меня, что я забрала сестру с собой, ведь прекрасно понимает, что это сложности и часто очень большие. Рад, что Верочка учится в школе, а не пропускает год. Под это дело, мы даже сходили с сестрёнкой к местному фотографу, и он сделал нам фотографию, где мы сидим с ней рядышком. Эту фотографию послали папе, бабушке с дедушкой и Смирновым.

С этой фотографией смешной случай вышел, я же рассказывала, что я по аэродрому ношусь бешенным колобком, в очках и маске, а тут пришлось по пути зайти в штаб к Малюге при параде и в моей затянутой в талии форсовой шинели. Малюга-то меня такой уже видел, да и дядька он матёрый, а вот оба его зама даже вскочили. Не рапортовали, конечно, но стойку сделали, за что их майор от всей души высмеял. И пусть скажет мне кто-нибудь после этого, что для женщины одежда не имеет значения и что кто-то смотрит на добрую душу, а не на внешность… В общем, прогулялась я по аэродрому и почти никто меня не узнал. Морской чёрной формой здесь никого не удивишь, здесь почти все в такой ходят, а вот стройная и в шинели, это оказалось неожиданностью…

Верочка уже вполне освоила свою левую руку. Очень обидно, что культя предплечья почти не имеет длины, и получается, самый неудачный вариант для протезирования. Если пытаться делать сгибающийся функциональный протез, то сгиб выходит ниже уровня сохранившегося локтевого сустава, и это очень заметная видимая диспропорция, которая будет сильно бросаться в глаза. Ведь самой выступающей частью нового локтевого сгиба окажется место почти на десяток сантиметров ниже своего положенного места и при таком перекосе выглядит это даже ужаснее, чем вообще пустой рукав. Потому что пустой и пустой, а когда сустав не там, где ему природой назначено, в нашем восприятии возникает тяжёлый диссонанс и внутренний дискомфорт, что в результате выливается в неосознанную негативную реакцию или даже агрессию. Наше восприятие вообще очень любопытно устроено. Спросите большинство женщин, насколько точно они на глаз могут определить расстояние? Да просто попросите отложить на земле ровно три с половиной метра. Если по роду своих занятий им не приходилось заниматься такими измерениями, то процент отклонения может составить до тридцати процентов заданной длины и это ещё приличный результат. И ничего в этом необычного нет, это не профильная для восприятия женщины задача. Но те же женщины чётко отреагируют на то, что подруга набрала два дополнительных килограмма веса. А теперь взглянем на это с позиции геометрии. Ведь любая женщина и даже большинство мужчин чётко заметят разницу в объёме талии если вместо шестидесяти сантиметров станет, к примеру, шестьдесят четыре. Но если вспомните формулу длины окружности, то видимый нами диаметр талии изменился чуть больше чем на сантиметр, что от диаметра шестидесятисантиметровой талии составит всего около пяти процентов. Сравнили тридцать и пять процентов? Потому, что так устроено наше восприятие, в отношении друг друга мы очень чётко отслеживаем малейшие нюансы и изменения, потому что абстрактные три с половиной метра не важны и не интересны, а вот чья-то талия очень даже…

Вспоминается ещё один опыт, про который рассказал Сосед. Группе женщин по жребию было предложено надеть под одежду, в которой они были, то есть в самой обычной одежде, радикулитный шерстяной эластичный пояс, и постараться, чтобы по возможности это было не очень заметно, но обязательно на уровне от верха груди до середины бедра. Никто из испытуемых не знал на ком пояс появился, а на ком его нет, и нужно было в выданном каждой списке отметить тех, на ком по их мнению пояс надет. Ошибок оказалось меньше десяти процентов, а ведь толщина этого пояса всего пара миллиметров. То есть здесь изменения размера раз в пять меньше, чем при увеличении талии на сантиметр в диаметре, но в девяти из десяти случаев это изменение отследили. Каково же будет столкнуться со смещением локтевого сустава на восемь-десять сантиметров? Почему я веду речь про женщин? Потому, что в первом тесте мужчины явно выиграют и разброс составит порядка десяти процентов, а вот во втором проиграют в пределах двадцати-двадцати пяти процентов, но и для них такой перекос сустава не останется незамеченным. Выхода тут только два, либо со сгибающимся протезом носить очень широкий рукав, который сможет это смещение задрапировать и сгиб сустава делать не шарнирный, а смещённый по оси руки. И второй вариант – это делать не сгибающийся протез. Вариант: ради протезирования идти на операцию по удалению локтевого сустава я в принципе не рассматриваю, хотя Сосед утверждает, что протезисты часто на этом требовании настаивают в подобных случаях. Сейчас мы с Верочкой пока обходимся самодельным имплантом, но приходится думать и о том, что и как делать дальше и без протезирования для улучшения самочувствия и социальной адаптации сестрёнки в таком случае никак не обойтись… Но пока это вопрос будущего и скорее всего, довольно далёкого, в полный рост это вопрос встанет, когда она перестанет расти, а до этого придётся обходиться какими-то временными мерами.

Вообще, в понимании обычного человека функциональный протез, это то, что фактически заменит конечность, то есть будет выполнять всё, что положено делать этой отсутствующей части тела. Но если с ногой ещё более или менее понятно, ведь у ноги основная и почти единственная функция – опора тела и участие в ходьбе, то с рукой всё много сложнее. А лучше всего протезировать зубы. Там всего и нужно, это восполнить проём отсутствующего зуба в ряду других, особенно если есть его здоровые собратья, на которые можно опереть протез, и предусмотреть, чтобы нигде не осталось каверн для скапливания кусочков пищи, и протез нормально омывался слюной. Ну, на прикус, чтобы не повлиял, а для эстетичности можно и вид здорового зуба сделать керамикой по цвету, если пожелаете. До дури ведь доходит, Сосед рассказал про одну девушку, которая себе все зубы обточила и поставила на них металлокерамические коронки, зато у неё теперь белая голливудская ухмылка и чистить зубы стало гораздо удобнее, как она уверяет.

Ну а рука… То множество действий, которые выполняет даже не основная, а вспомогательная рука перечислять листа не хватит. А всё, что можно требовать от самого лучшего функционального протеза, это просто быть противопоставленным здоровой руке, к примеру, если человек хочет взять что-то объёмное, то протез должен выполнить роль упора, в который поднимаемую вещь просто упрут как в стенку и фактически поднимут здоровой рукой. А для этого пальцы на протезе должны быть зафиксированы жёстко и усилие должно передаваться на гильзу протеза, чтобы культя имела достаточно сил удержать усилие не просто так, а усилие от возникшего рычага. А при письме, к примеру, протез фактически не придерживает лист, как это не задумываясь, делаем мы второй рукой, а просто лежит сверху, придавливая лист своей массой и очень хорошо, если его массы для удержания листа хватает. Вот и получается, что из того огромного списка функций руки мы на самом деле у самого лучшего функционального протеза имеем всего несколько пунктов, которые можно свести к тому, что протез выполняет функцию переносного столбика рядом на который можно опереть или упереть что-либо при необходимости. И даже во времени Соседа, когда протезисты вживляют бионические датчики реагирующие на мышечные или нервные импульсы и передающие их в спрятанные в протезы сервоприводы способные сжимать и разжимать пальцы или сгибать в локте, это преподносится как огромный прорыв, ведь даже это, уже увеличивает возможности протеза в разы. Но мы имеем нашу реальность и всё, что может быть предложено решается на уровне механики и не более. Впрочем, механика это гораздо надёжнее почти любой электроники. И при правильном выборе рода деятельности об инвалидизации речь даже не идёт.

А в быту вы даже не представляете на что порой приходится идти инвалидам для решения порой самых простых и банальных вопросов, но главное, что они могут быть решены и приспособлены для новых условий жизни. Меня восхищает, Сосед мне рассказывал, что у них на Западе иногда устраивают вселенский вой по самым малым вещам, вроде того, как же невыносима и трудна жизнь левши в мире правшей! И писать-то им неудобно, и ручки в машине под правшу придуманы, а уж про какой-нибудь рычажок справа от сливного бачка сделанный под правую руку, это вообще сознательная диверсия показывающая целенаправленную борьбу злых правшей против бедненьких левшей. Невольно возникает вопрос, а что же тогда говорить и делать инвалидам? И куда им подойти для получения всего, что им оказывается, общество уже задолжало? Кстати, будете занимать туда очередь, мне место займите, я почти уверена, что к тому времени, когда подойдёт моя очередь, мне уже тоже будет причитаться какая-то долька за что-нибудь, вроде цвета глаз или размера ноги…

К чему, я вообще завела этот разговор, Верочка совершенно по-детски искренне и честно написала папе сама левой рукой, и может оттого, что писать ей явно было трудно, письмо вышло достаточно злым, а может она просто мне не говорила никогда свои мысли, которые папе посчитала нужным написать. Она написала папе, что она вообще думает про фашистов, и что она очень рада, что папа теперь обязательно отомстит им за нашу мамочку, за Васеньку, за её ручку, которую как оторвало, она больше не видела и очень боится, что её просто бродячие кошки съели, а её нужно было вместе с мамой и Васенькой похоронить на кладбище. Что у неё ручка сильно болит иногда, но она терпит и будет терпеть, потому что мы – Луговых, и никогда она жаловаться не станет. Что именно поэтому она не хочет к бабушке и дедушке, где её будут жалеть, а она этого не хочет. Что сестра её тоже жалеет и любит, но не квохчет (она написала "квахтает"), а помогает и думает, как сделать лучше. Много, что Верочка написала, с пожеланием в конце убить столько фашистов, чтобы больше на Земле ни одного не осталось. Я когда прочитала, перед тем как отсылать, первым порывом было не отсылать такое письмо на фронт, ведь получить такое, так папка голыми руками пойдёт фашистов на части рвать. Потом решила спросить об этом у Верочки, так она вообще меня не поняла, как это не писать, что она думает папе, это же наш папка. В общем, не взялась я решать глобальные проблемы, да и кто я такая, чтобы мешать дочери сказать, всё, что думает своему отцу? Ведь если бы я сама у него спросила совета, то наверняка бы услышала, что письмо я задерживать не имею права!

Вот на это письмо папка и прислал кучу вопросов по протезированию и его перспективах. Я ему и ответила, правда соврала, что обсуждала это с умным врачом, ну как соврала, только не сказала, что этот врач у меня в голове сидит, а то, что он умный и старый, так даже и не врала ни капельки. Я постаралась по возможности сгладить острые углы, что мы живём нормально, что нас приняла семья Новиковых, у которых папа тоже на фронте, а здесь восемь детей, его жена и родители, а ещё гнусная кошка Катька, которая вот ведь зараза такая мою шинель пометила, как раз после того, как мы сходили фотографироваться. Аглая ужасно расстроилась, мы с ней замыли мою шинель щёлоком и потом кислой молочной сывороткой. А теперь шинель висит в сарае и проветривается который день. Вроде должен запах выветриться, хорошо хоть это кошка, а не кот, у тех если уж пометит, так хоть выноси, такая вонюка будет, если не кастрированный. Ну, про кошку и шинель я писать не стала. Да и про то, что собираюсь учиться летать, не хотела писать, но Верочка уже сама написала и ещё в том ключе, что если он не успеет всех фашистов убить, то Мета скоро научится летать на самолёте и полетит фашистов убивать. Вот на эту тему, тоже пришлось с папкой объясниться, что не планирую я воевать, а хочу научиться пилотировать Удвас и буду скорее всего летать в связной авиации далеко от линии фронта…

Не знаю, чего уж написал бабушке папа, но в своём письме бабушка с явной обидой выговорила мне, что я просто обязана, как только, так сразу отправить Верочку к ним и не слушать её хотелки, мол, мала ещё сама чего-то решать. В общем, я и с этой стороны получила, но отписалась вежливо и с почтением, что я бы рада, да возможности такой совершенно не имею, а как только, так непременно! О чём вас почтительно заверяю и в неизмеримом уважении остаюсь, ваша самая послушная на свете внучка…

Самые простые и приятные письма шли от Ираиды, с кучей приветов и с какими-то новостями, но гораздо больше с вопросами про нас и в самых мельчайших подробностях. Из новостей… Сергея Викулина отправили учиться в академию Генерального штаба, ведь по капитанскому цензу он для поступления уже подходит. И хоть опыта командования батальоном у него нет, но отдельная разведрота штаба фронта вполне допустимая и эквивалентная замена линейному батальону. Смирнов трудится на службе, действительно готовится решительная правка наградной системы. В ближайшее время готовится приказ ГКО о введении положения о памятном знаке, который будет вручаться родственникам награждённого посмертно в двух вариантах: матери или жене и детям. Все знаки планируется сделать номерными и с удостоверениями, но не дающими никаких привилегий и материального вспомоществования, что не запрещает подобную инициативу со стороны местных советов и руководителей предприятий. Кроме того, уже восемь человек были лишены звания и Звезды Героя, как допустившие недостойное высокого звания поведение. При этом осуждён за уголовное преступление из восьмерых был только один, и ещё один кроме этого был понижен в звании на несколько ступеней, из полковника стал капитаном и направлен командовать батальоном на фронт. И что Саша очень просил её мне об этом написать. И конечно, что очень скучает и ждёт и считает дни до нашего приезда. Не нужна ли нам какая помощь и чтобы я немедленно к ней обращалась, если вдруг что-нибудь понадобится…

У моей Верунечки кажется приключилась первая ЛЮБОФФ, я не считаю её детские обещанья выйти замуж за Кирюшу, который ей сегодня свой компот в садике отдал, он такой хороший! Или обязательно стать женой Толика, с которым они сегодня так дали противному Мишке, который такой большой, что в одиночку с ним не справиться, а вот они с Толиком сегодня Мишке дали, а за это точно надо за Толика замуж… В общем мужья у моей весёлой сестрёнки появлялись регулярно и дома их уже встречали искренним весельем, тем более, что когда ей напоминали про прошлого «мужа» трёхдневной давности, она так удивлялась, что ей глупости такие говорят и вроде старшие и не понимают, что это же было та-а-а-ак да-а-а-авно! А вот в первом классе что-то эпопея её замужеств вдруг как-то резко забуксовала. И вот всколыхнулась здесь снова. Нашим новым объектом обожания стал Тимоша или Тимофей, сын Аглаи, который на два года старше Верочки и сестры, с которой Верочка в один класс ходит. А он взял над ними шефство, покровительство и защиту, он водит их в школу и если у них меньше уроков, чтобы они его обязательно дождались, чтобы он их обеих отвёл домой. Верочка с Олей относятся к этому легко и не возражают, тем более, что пока ждут, они домашнее задание часто успевают всё сделать в удобных условиях, а не когда пятеро или шестеро детей оккупируют единственный стол в доме и сгрудившись делают домашнюю работу, и всё надо успеть непременно закончить до того как стол понадобится накрывать к ужину. Вообще я очень обрадовалась, ведь это по моим прикидкам говорит о том, что Верочка психологически восстановилась после своего ранения. Но не всё оказалось так просто. Раньше всегда инициатором своих «романов» и связанных с ними замужеств была она сама, а в этот раз инициатор Тимофей, это он оказывается придумал, что ничего, что с одной рукой, он и сам парень рукастый и башковитый, как ещё папка их говорил, так что справится, а она ему подходит. Я попыталась аккуратно выспросить, а как она сама относится к тому, что её выбрали, а не как всегда раньше это делала сама? И вот тут меня ждал сюрприз, когда Верочка совершенно серьёзно посмотрела на меня своими синими глазищами и сказала:

— Мета, ну ты как маленькая! Мальчишки, они же как дети! Пусть говорит и мечтает, а мы – взрослые женщины, посмотрим…

Сосед не удержался и хихикнул: "Вот так! Комета-Самолётиха! Шок – это по-нашему! Съела?!" Вот уж действительно! Шок – это по-нашему! И даже не знаю, что на такое сказать. Хотя, как тут же поправился Сосед, что вполне возможно, что мы сейчас приписываем ребёнку совсем не то, что она на самом деле имела в виду и может вся сценка и фраза ею просто где-то подсмотрены или услышаны и она в неё не вкладывает того взрослого циничного смысла, который мы оба в ней углядели… Наверно стоит сестру послушаться и подождать…

А наш ухажёр – Тимофей, ну и пусть будет, ведь старается и заботится, да и мальчишка добрый и светлый какой-то…

А ещё, даже здесь в сухопутной Мордовии вдали от всех морей, мы всё-таки остаёмся флотом. Потому всех взбудоражила газета "Красная звезда", в которой напечатали большую статью на целую страницу о том, что нашим Северным флотом во время боя в Баренцевом море были потоплены немецкий линейный корабль «Гнейзенау», тяжёлый крейсер "Нюрнберг"[7]  и два эсминца. В бою с нашей стороны приняли участие линейный корабль "Жан-Поль Марат", лёгкие крейсера "Максим Горький" и "Сергей Миронович Киров", а также лидер «Ленинград» и эсминцы «Володарский» и «Куйбышев», кроме этого нашей победе содействовали успешные атаки двух крейсерских подводных лодок Северного флота. Со слов командира крейсера "Максим Горький" товарища Петрова (почти цитирую орфографию и стиль печатного издания), во время, патрульного выхода нашей корабельной группы из линкора «Марат», крейсеров «Горький» и «Киров» было получена РДО от нашей крейсерской лодки, что в точке с указанными координатами она успешно торпедировала четырёхторпедным залпом немецкий линейный корабль предположительно тип «Дойчланд». Его сопровождает крейсер типа «Лейпциг» и группа эсминцев до восьми единиц, один торпедирован и после оставления командой, ею и затоплен. Линкор после попадания торпед потерял ход и после ремонта смог развить скорость не более двенадцати узлов. Сопровождающая группа кораблей флагман не бросает. После обсуждения со штабом флота было принято решение, исходя из курса и скорости, перехватывать подранка. Через пять часов корабельные группы сблизились на расстояние ведения прицельного огня. Здесь наших моряков ждал неприятный сюрприз, ведь у «Лютцова» и других карманных линкоров – его одноклассников типа «Дойчланд» всего шесть 11-дюймовых орудий, а у встреченного «Гнейзенау» их девять и все могут вести весьма точный огонь благодаря наличию на корабле артиллерийского радара. А вот у наших крейсеров против немецкого «Нюрнберга» сложилось явное огневое превосходство, что позволило им помогать нашим эсминцам ввиду их явного меньшинства.

Стоит заметить, что бой проходил в прямой досягаемости авиации обеих сторон, но количество немецких самолётов оказалось больше почти в два раза. Уже ближе к концу боя вторая крейсерская лодка северного флота успешно атаковала изрядно побитый немецкий линкор, что фактически стало той каплей, что склонила чашу весов к принятию решения о прекращении сопротивления и началу спасения экипажа. В наступивших сумерках линейный корабль Германии «Гнейзенау» опрокинулся и затонул. При начале эвакуации с тонущего линкора спасением начал заниматься ещё держащийся на поверхности крейсер «Нюрнберг», который после покидания командой тоже был затоплен. Артиллерийским огнём наших крейсеров и эсминцев был потоплен один немецкий эсминец, а ещё один «Зет-36» был взят командой эсминца "Валериан Куйбышев" на абордаж и принуждён к сдаче, так как с другой стороны уже подходил наш лидер «Ленинград», моряки кригсмарине сопротивлялись не долго. Остальные немецкие эсминцы предпочли ретироваться столкнувшись с подавляющим превосходством противника. Захваченный нашими эсминец противника отбуксирован на Архангельский судоремонтный завод, а ведь на флоте издавна захват вражеского корабля гораздо ценнее, чем просто утопление и считается в разы более значимым действием. Надо полагать, что капитан на «Куйбышеве» тот ещё сорви-голова, что додумался брать немца на абордаж, ведь эпоха абордажей закончилась вместе с парусным флотом, где это было одним из обычных тактических приёмов. Как я поняла, «Ленинград» в ситуацию не вмешивался, а только побыл рядом, как сильный старший братец, пока младший со сверстником на кулачках мерились.

С воды было поднято 1218 членов экипажей немецких кораблей и через два дня колонна из почти восьмисот пленных была проведена по улицам Мурманска, куда немцы так хотели попасть и попали, правда в ином статусе, чем ожидали. Колонну пленных возглавил капитан линейного корабля «Гнейзенау» – капитан-цур-зее Рудольф Петерс. Командир крейсера «Нюрнберг» Эрнст фон Штуднитц участия в прохождении принять не смог, так как находится на излечении в госпитале, командир захваченного эсминца погиб и в плен не попал. В воздушных боях над корабельным сражением приняли участие самолёты Северного флота и Северного фронта. Были сбиты восемнадцать немецких самолётов и пятнадцать наших. С воды удалось поднять живыми двадцать одного лётчика люфтваффе и четырнадцать наших пилотов. Гитлер отдал приказ провести бомбардировку Мурманска и трусов, сдавшихся в плен, во время прохождения колонны пленных, но силами советской авиации и средств ПВО массированный налёт на город был сорван. В результате успешного боя все наши корабли вернулись в свои базы в Архангельске, Мурманске и Молотовске. Надо полагать, что сейчас все судоремонтные мощности задействованы на всю катушку, потому что после такого боя и летающих «гостинцев» крейсерских и линкоровских калибров, на кораблях многое нужно ремонтировать…

Потопление в одном бою четырёх кораблей и захват пятого, что это, как не убедительная морская победа? Тем более, что к исходу боя уже начиналась ночь и у немцев была реальная возможность ускользнуть под покровом темноты, как я поняла. В общем, флот очень красиво и показательно отличился. Часть славной победы флота перепала и нам в виде явного изменения отношения к нам местных, которые и раньше относились к нам достаточно хорошо, но теперь добавились и восторженные взгляды. Слишком тяжело идёт война и ещё очень мало у нас громких, да и вообще побед. А вот то, что линкор «Марат» – бывший «Петропавловск» вместе с крейсерами, лидером и эсминцами оказался на нашем Севере, в этом есть и наша заслуга. А если бы ещё и «Октябрина» ушла в Баренцево море, так они на пару запросто могли бы и «Тирпица» с «Лютцовым» погонять. И Дитлю устроить грустный голодный паёк, хотя шведы пропустили бы снабжение для корпуса немецких егерей, да и Финская территория для немцев фактически прозрачна. Но и утопление одного из немецких линкоров в прямом эскадренном бою это очень громкое заявление на весь мир о том, что у СССР флот есть и это флот воюет! Это вам не бесконечные побегушки от собственной тени Черноморского флота в истории Соседа и фактическое сидение в Кронштадте запертого минами Балтийского флота, когда упомянутый «Марат» поймал авиабомбу, которая фактически оторвала ему носовую часть. И хоть там Северный флот воевал и воевал успешно, в меру всех своих сил, вот только сил-то у него было совсем немного. А тут… А ведь "Владычица морей" от одного упоминания «Тирпица» и «Гнейзенау» со всем своим огромным флотом штанишки мокрыми имеет, в общем, это не просто морской успешный бой, это событие мирового масштаба, вернее СОБЫТИЕ! И этого стоит шикарный газетный разворот, на котором фотографии адмирала Головко встречающего прилетевшего по такому случаю наркома Кузнецова. Колонна немецких моряков на улицах нашего Мурманска, и в первом ряду немецкие офицеры при всех регалиях и с кортиками. Вот фотография морских лётчиков у крыла самолёта, вот на палубе около зенитного орудия наши моряки, а рядом моряки у чудовищных орудий главного калибра, надо полагать, "Жана-Поля Марата", на обеих последних фотографиях видны явные следы прошедшего боя, сбитые леерные стойки попавшие в кадр, явная вмятина на стене башни и следы копоти. Напоследок в самом низу фото, явно побывавшего в бою немецкого номерного эсминца у причальной стенки судоремонтного завода, но уже с нашим флагом на флагштоке и наших вахтенных у трапа.

Теперь наверно вся западная пресса попытается быстренько ужать «Гнейзенау» до допотопного угольного эсминца вооружённого одним пулемётом Максим, а крейсер «Нюрнберг» до вооружённой тремя арбалетами самоходной баржи, которые Гранд-Флит не потопил раньше только потому, что не повстречал в море, да и руки пачкать стеснялись. Впрочем, нам ли к такому привыкать. А вот то, что Сталин теперь для общения с союзничками получил в руки могучий козырь, со счетов сбрасывать не стоит. И возможно, что это и есть сейчас куда более важная победа, чем потеря немцами нескольких кораблей, пусть даже больших и достаточно сильных. Да и как бы Геббельс ни извращался, но факт потери кораблей едва ли поднимет воинственный арийский дух, ведь вся кампания на востоке уже идёт совсем не так радужно и легко, как им было обещано и ожидалось. Ведь Франция с её официально самой сильной армией в Европе дрыгала своими голыми коленками под возжелавшим её тевтоном совсем недолго и отдалась на волю победителя со всем умением и страстью бывалой кокетки из Мулен-Руж. А тут какие-то азиатские дикари и недочеловеки не бегут сдаваться, а ещё набираются наглости отвечать грубо и больно, то под Москвой, то теперь в море… Да-с…

Странно, что уж очень резко и бесцеремонно задвинули в сторону подводников, которые всю эту операцию начали и не менее выразительно закончили. Ведь несмотря на все чудовищные калибры, по словам Соседа, за всю Вторую Мировую войну, кажется, ни один крупный корабль не был потоплен артиллерийским огнём и в артиллерийском бою. При том, что артиллерийский бой очень страшен и зрелищен, но современные возможности борьбы за живучесть, бронирование и непотопляемость, заложенная в конструкцию изначально, сводят усилия артиллеристов к минимуму. То есть в этом случае противостояние меча и щита, на море выигрывает щит, но есть ещё торпеды подводных лодок и катеров, а ещё авиация с бомбами и тоже торпедами. Если подумать, то к потоплению может привести только детонация одного или нескольких полных артиллерийских погребов главного калибра, но как раз эти места бронированы и защищены особенно тщательно. То есть без помощи подводников и авиации, рассчитывать на чистую, а не по очкам, победу нашим надводникам не пришлось бы. А вот в статье подводников и лётчиков незаслуженно и демонстративно задвинули в сторону. В принципе понятно, ведь есть реальная возможность выпятить вперёд так любимые всеми моряками большие плавающие железяки. Ведь так и списать их всех нафиг могут, чем же тогда все флотские играться станут? Но это я так, бурчу из вредности… Ведь я вместе со всеми рада и ведь как ни крути, но я тоже часть этого флота, и как уже замечала флотской корпоративной солидарностью заразиться успела в полной мере. Так что не бурчим, а радуемся вместе со всеми! Ура!!!…

Под эту начавшуюся газетную эйфорию я полистала и другие газеты. Наверно это очень плохо, но я почти не слежу за тем, что происходит на фронте. Честно говоря, просто физически сил и времени нет. Но вот сейчас вычитала. В тени от наступления под Москвой осталось то, что сумели остановить немецкое наступление на Тихвин, и его немцы взять так и не смогли. И больше того, немцев сумели отбросить назад и сейчас фронт выровнялся по Волхову, освободили Чудово и Кириши, и от Чудово линия фронта фактически прямо идёт в направлении Шлиссельбурга, но Ленинград немцы продолжают блокировать. Правда в районе Чудово идут тяжёлые бои и город со станцией уже неоднократно переходили из рук в руки. И у немцев здесь очень большие сложности, это уже Сосед комментирует, их излюбленный приём с обходами и охватами не работает потому, что в этих местах не так много хороших дорог и дорог вообще. Собственно, и вцепились они в Чудово именно из-за того, что это не просто дорога, а железная, с её высокой пропускной способностью.

В районе Москвы гитлеровцы отброшены за Ржев и Вязьму. Южнее немцев остановили на Днепре в нижнем течении. Бои идут в районе Днепродзержинска, немного восточнее Кривого Рога, севернее немного восточнее Полтавы и не сдан Харьков и Белгород, об этом вообще речь не идёт, до них немцам ещё далеко. По словам Соседа, обстановка на фронте гораздо лучше, чем в его истории. Из Крыма самолёты дальней авиации регулярно наносят бомбовые удары по порту Констанца и нефтяным полям и заводам Плоешти. Но если немцы соберут свои танки в кулак и с началом весны и лета ударят рассекающими, в лучших своих традициях, танковыми клиньями по удобным для действий танков степям Украины и Придонья, остановить их будет очень трудно. А ведь там где-то батальонный комиссар Луговых воюет. А что делать и лезть ли с советами? Знаешь после второго нашего хамского письма нам к товарищу Сталину лучше на пушечный выстрел не приближаться, а то боюсь, что он всё-таки вспомнит, что он горец и обидчивый, а наш организм эту обиду может и не пережить.

И вообще, чего дёргаться? Наши немцам вон как славно на море вломили! У немцев этих линкоров, всего, кажется, четыре штуки было, вроде «Бисмарк» наглы уже в Атлантике потопили. По хорошему у них только «Шарнхорст» и «Тирпиц» остались. Остальные как ни пыжься, но хоть и тяжёлые, но крейсера – недокорабли, по казуистическим правилам в Версале подписанным, построенные, да и тех Гранд-Флит кроет как бык овцу. Хотя стоит учитывать, что ради того, чтобы нам насолить бритты немцев куда угодно пропустят, ведь в нашей истории «Гнейзенау» Сосед в Баренцевом море не помнит. Там, если мне склероз не изменяет, всё как-то больше возле «Тирпица» кучковались в норвежских шхерах «Лютцов», "Адмирал Шеер" и "Адмирал Хиппер". А «Гнейзенау» в этой компании точно не было, а из лёгких крейсеров только "АХ"[8] вроде бы, значит линкор из Атлантики наши английские друзья специально на север пропустили… А самое смешное, Сосед вот только вспомнил, что же его так корёжило от названия «Нюрнберг», это же наш будущий после войны "Адмирал Макаров". Получается, что будущий крейсер Балтфлота, его дружки «Киров» с «Горьким» потопили. Хотя, честно сказать, все наши послевоенные приобретения ни один ничем себя не проявил, если не считать взорвавшийся и утонувший "Адмирал Нахимов" бывший итальянский линкор «Чезаре» или «Венетто» (не помню, который). То есть если посчитать заслугой советского уже корабля то, что с ним погибли наши моряки…

В общем, как договаривались, сидим на попе ровно. Раз уж решила, то выучиваемся летать и возвращаемся на фронт, а там за нас командиры решать будут, а мы, как положено по уставу будем выполнять полученные приказы БЫСТРО, ТОЧНО и В СРОК!


Глава 44 Курсант аэроклуба

Вот уже скоро три недели, как я хожу за Малюгой, и каждый день его донимаю вопросом, когда он у меня примет зачёт по матчасти самолёта? И каждый раз это заканчивается тем, что я получаю очередной необъятный фронт для проявления и реализации своего трудового фанатизма и растраты моей неизрасходованной девичьей энергии, что у меня её хватает его донимать. Причём я уже поняла, что Малюга терпеть не может нытиков и ходить канючить – это самый надёжный способ нажить себе проблем. Но против уставного подхода по всем правилам строевого устава, он официально ничего сделать не может, но он сразу напрочь глохнет и с иезуитской фантазией находит мне работу. А я его донимаю и дожму, никуда он от меня не денется! Влюбится и женится! Зараза такая усатая! Поручил мне сегодня зашкурить и закрасить все точки крепления крыльев, а это расчалки, распорки укосин и, чего уж, заодно и всего прочего, что может заржаветь у Фили. В очередной раз убедилась, что внешность обманчива. У моего Бобика такого затрапезного на вид состояние всех указанных узлов гораздо лучше, я точно знаю. И если бы Малюга меня сегодня сюда не загнал, а я не полезла всё проверять и шкурить при обнаружении ржавчины, то так бы и не узнала, что у него почти везде уже появились очаги коррозии. Подлезть везде, даже с моими не толстыми пальцами не так просто. А потом нужно засуричить вытертые насухо зашкуренные места и не закапать суриком всё вокруг, потому что сурик для перкаля и эмалита совсем не полезен, а очень агрессивен. И когда я вроде закончила и даже порадовалсь, что я так быстро всё успела, подошёл Трофимыч и со вселенской философической грустью на лице поведал, что это конечно очень хорошо, что я везде залезла и уже всё сделала, но вот наружные тяги я не посмотрела а там у кабанчиков и на контрольных кольцах он точно видел коррозию, вот ведь гад такой дотошный… Полезла в указанные места, и убедилась, что своё родственное свиньям название эти детальки вполне оправдывают, не кабанчики, а противные грязные хрюшки, ржавые местами! Но я справилась. Сумела…

Вообще, я заметила, что с этой беготнёй и прорвой дел стала шустрой и научилась многое делать очень быстро, а многие вещи на автоматизме, только пальцы мелькают. Я теперь совершенно не удивляюсь тому, как тётя Клава за вечер целый чулок успевала связать. Я наверно, сейчас, если научусь вязать, то довольно быстро освою скорость не меньше. Да что там вязание? Я вон картошку теперь чищу как машинка какая-нибудь. То, как я раньше чистила кастрюлю картошки больше часа и страдала ужасно, я сейчас начищу минут за семь-восемь. А вы попрактикуйтесь с моё, а особенно с пониманием, что каждая минута бездарно потраченная здесь на картошке – это минус минута полноценного сна, вот и получается, что картофелина как-то сама в руку прыгает и сразу удобно встаёт под ножик и он просто скользит направляемый упором моего большого пальца, который огибает изгибы поверхности и задаёт толщину снимаемой тоненькой шкурки. Даже нелепо вспоминать, как раньше я пыхтела выковыривая кончиком ножа глазки и всякие червоточины, сейчас глазки словно сами выщёлкиваются от касания кончика ножа. Да! Нож, должен обязательно быть очень острым, а остальное как-то само…[9]

Вот и с другими всеми работами. Тут как-то лыжу снимали, вернее, меняли пластину крепления подкоса к лонжерону фюзеляжа, когда его стукнули и деформировали не понятно, совершенно, но выявили это как всегда внезапно и меняли мы само собой срочно и с авральным горлодранием! Мне в помощь дали ученика из ШМАСа, здоровенный такой увалень, но до чего же медленный! Там только шурупов завёрнуто десять штук, а ещё шесть сквозных болтов имеется, не считая того, что нужно зашплинтованную гайку от кабанчика подкоса отвернуть, чеку вытащив на ощупь, ну неудобно там подлезать, обтекатель амортизатора большой он и мешает очень. В общем, работали мы с ним так, он сдёргивал шурупы и болты с затянутого положения, а я их уже выкручивала, и почему-то всё время он с длинной отвёрткой пыхтит сидит, а я уже отвернула и жду, когда он мне место работы освободит. Потом слышала, как он кому-то жаловался, что с этой реактивной работать не хочет, у неё за руками не усмотреть… Ну реактивная и реактивная… А мне сегодня ещё и любимую картошку чистить, пюре завтра в столовой. Все радуются, а мне чистить. Если бы не это, я бы наверно тоже радовалась, тем более, что у нашей Филимоновны не забалуешь и нет дурацкой привычки многих столовских заливать для объёма пюре водой. Поэтому пюре у неё плотное и вкусное…

По освещённой множеством огней лестнице от лифтов я спускаюсь в холл гостиницы, на красиво отделанное покрытие пола я поцокивая ставлю с изящным разворотом носка свои ножки в изумительных лёгких босоножках на тоненьком металлическом каблуке высотой (Ой! Мамочка! Как же на таком ходить-то можно?) больше десяти сантиметров, а верх из узких переплетенных кожаных ремешков, которых совсем мало, только у пальчиков и у пятки и лодыжек, но при этом босоножки удивительно устойчивые и удобные. На мне чуть искрящееся переливающееся бело-серебристое длинное почти до лодыжек прямое платье с открытой спиной. На моей обнажённой талии хозяйски лежит сильная и нежная рука… Мы выходим в освещённый островок шумной тропической ночи у дверей отеля и садимся в смешную коляску, в которой на диванчике сидим за спиной сидящего верхом на мопеде местного возницы. Он выглядит как пацанёнок, но я уже знаю, что эта внешность обманчива, просто здесь большинство очень мелкие и какие-то худосочные, поэтому в своих широких болтающихся рубахах выглядят как наши подростки в одежде на вырост. Наш возница трезвонит своим сигналом и сквозь вечернюю сутолоку запруженных улиц, залитых разноцветными огнями реклам везёт нас куда-то. Сидя моё платье имеет очень приличный, почти монашеский вид, ведь голая спина сейчас не видна, как и разрез выше середины бедра сзади и сбоку. Я прижимаюсь плечом и левой грудью к своему спутнику, а он обнимает меня за плечи и талию своей правой рукой, так мило и уютно, что сердце нежно тянет и так сладко отдаётся трепетом в животе…

Этот ресторан на самом берегу, и наш столик словно огорожен со всех сторон и открыт только вид на гавань, где множество огней, а с лодок и корабликов иногда долетает музыка, крики и смех. Нам накрывают ужин, и мы остаёмся одни, на столе горит даже не свеча, а какая-то лампа, в красной вазе пламя высотой почти до края и красные отсветы освещают нас очень хорошо, даже больше, чем смогла бы пара обычных свечей или керосиновая лампа-пятилинейка.[10]  А налетающий ветерок свечи бы давно загасил, а у этой лампы в её вазе только треплет язык пламени. Из глубины ресторана доносится негромкая музыка, а я тону в тёплых взглядах, в том, как они ласкают мои голые плечи, скользят по нахально торчащим сквозь тонкую ткань соскам, ведь под платьем у меня только чулки и малюсенькие трусики. Я помню, как может всего час назад номере гостиницы я бесстыдно голенькая вылезла из ванны, сидела на краю необъятной пятиместной кровати и неспешно заплетала свою косу, хорошо осознавая, что меня нахально разглядывают, купалась и наслаждалась этими страстными взглядами.

Я словно вижу себя со стороны (а на самом деле и правда вижу со стороны, ведь я вытащила это воспоминание из памяти Соседа и это он любовался, как нахальная Наталья кокетливо вертелась перед ним, пока собирались в ресторан, что в конце он почти сдался и предложил: "Ната! Может, ну его, этот ресторан? Давай в номер закажем, а?", но такая коварная Я, то есть конечно Наташа, на эту приманку не клюнула и продолжила свою игру и дальше…), что когда я поднимаю руки к волосам, мои груди так красиво тяжело покачиваются в такт движениям, что я невольно прогибаю спинку и распрямляю плечи, чтобы они выглядели ещё красивее. Потом я очень неторопливо выбираю себе чулочки, и даже надеваю сначала тоненькие белые, с широкой кружевной резинкой, которая начинается почти над самым коленом, хотя я их подтянула почти до своего мохнатого треугольника, я вообще не очень понимаю, куда и как носить такие чулки, но на моих ножках они выглядят очень симпатично, наверно это чулки, для того, чтобы больше на тебе ничего не было, разве, что заколка на волосах и пара серёжек.

Повертевшись в них стоя на цыпочках перед большим зеркалом, и убедившись, что моему мужчине всё было хорошо видно и он не сводит с меня глаз, я со вздохом вселенской скорби аккуратно снимаю их, они ведь такиетоненькие, что рвутся кажется даже от резкого дуновения ветра, и укладываю обратно в коробочку… Изображаю средненькую пантомиму (выбор осла из совхоза имени товарища Буридана) и примеряю другие в сеточку, но не такую, какую я видела на акробатках в цирке, у них сетка грубая и толстая, хотя тоже издали смотрится очень красиво, а тут сеточка тоненькая и ячейки наверно с полсантиметра, я не опускаюсь до пошлостей вроде установки ноги, на которую надевается чулок на подставку вроде стула или края кровати, нет, я сама наклоняюсь, демонстрируя все свои восхитительные изгибы, и от самых пальчиков чуть отставленной ножки надеваю невесомую паутинку по очереди на свои загорелые ножки. А ведь их даже после надевания нужно непременно несколько раз погладить по ноге, проверить ровно ли наделось, нет ли где некрасивого перекоса и всё под рентгеновскими взглядами, но меня это только бодрит и ласкает. И снова иду вертеться перед зеркалом на носочках, чтобы фигурка вытянулась и стала изящнее и словно летящей ввысь… Да! Про мохнатый треугольник, у меня сейчас именно такой, но мне жутко нравится, как у Наташки там всё выбрито и выстрижено, а от треугольника наверно меньше трети оставлено, с выбритой по верху выемкой, словно стрелочка показывающая где именно ждёт горячая цель, и при первой возможности тоже себе так всё сделаю, подмышки я уже брить начала ещё на Ханко впервые, бритву специально себе завела безопасную и лезвия к ней. Ноги у меня и так без волос, есть несколько внизу на голени, но не тёмные и я их по совету Соседа трогать не стала, потому что потом придётся брить ноги регулярно, а пока и нужды в этом нет…

Верчусь, своими формами перед зеркалом, а оно здесь от пола до потолка, всё я давно знаю, и решила, да и мой любимый тоже это понимает, ведь всё, что я творю это мой спектакль для него, для одного и моего самого любимого зрителя. И, конечно, я просто обязана снова вздохнуть, снять чулочки и надеть ещё одни, теперь телесного бронзового цвета… Они на моих ножках выглядят восхитительно и их я одену для него не раз и не два, когда мы вернёмся в нашу северную промозглую сырость. А здесь я поверчусь в них, может даже пожалею моего зрителя и стремительно подбегу поцеловать, но чтобы успеть увернуться от его рук пытающихся меня поймать, потому что сегодня его сладкая птичка запланирована как самый вкусный десерт после ужина и не раньше, и он это знает, но участвует в нашей игре… А теперь беленький красивый бюстик с мягкими ласковыми чашечками, даже не верится, что такую нежную прелесть можно сделать. Я надеваю, закидываю руки назад расправляя лямочки и застёгивая пару крючков на самую последнюю позицию, чтобы он сидел плотнее, успевая аккуратно и бережно заправить в него свои кругленькие грудки…

Вообще, мне была прочитана довольно интересная лекция, для чего существует бюстгальтер. Как выясняется, совсем не для красоты, а чтобы помочь нашим милым грудкам в борьбе с беспощадной земной гравитацией. И если вы не желаете когда-нибудь вдруг обнаружить свои соски на уровне пупка или ниже, то будете носить лифчики. А к их ношению и подбору подходить со всей ответственностью! А не бегать как дурная суфражистка-феминистка в борьбе неизвестно за что, выбрав как единственные точки приложения своей нереализованной энергии неповинные ни в чём бюстгальтеры, чулки и каблуки. И на самом деле не имеет никакого особенного значения, каких размеров грудь тебе досталась от природы, на любую действует земное притяжение изо дня в день, а при ходьбе каждым шагом к этому добавляется ещё и амплитудное угловое ускорение и уже не просто тянет вниз, а раскачивает с вертикальной амплитудой. А грудь удерживается на положенном ей природой месте только кожей и соединительно-тканной капсулой, в которых мышц нет, чтобы напрячь и притянуть бедные грудки куда вам захочется или противостоять упомянутым нагрузкам.

Наверно видели каноны африканской красоты, где бюстгальтеров не знали никогда, да и одежду носить очень жарко. Там женщины не изнурённые одеждой гордо демонстрируют всем желающим свои оттянутые до пупка и ниже ушки спаниеля, и вы сами можете убедиться, что размер не имеет радикального значения, все пустыми кармашками шлёпают по животам и это у них считается эталоном красоты, когда соски точно указывают на собственные коленки стоя. Если для вас это тоже эталон, то можете меня дальше не слушать. И как девичью честь, которую следует беречь смолоду, так и бюстгальтер нужно носить не тогда, когда уже провисло, а идти резать к косметическому хирургу страшно или денег нет. Носить нужно всегда, как только грудки начали расти, то есть ещё в школе. И тогда не нужно будет никого обманывать и с пеной у рта уверять всех, что лифчик нужен только для обмана, когда груди можно придать его чашечками любую форму. Придать-то можно, вот только когда грудь в лифчик уложена в рулет свёрнутая, о каком нормальном полноценном кровоснабжении тканей можно говорить?! Даже когда грудь свободно висит отвисшая ниже края рёбер, в груди уже нарушена полноценная циркуляция крови, а потом, когда на этом фоне грудь как попало (читай "для красоты") упихали в красивый, а не по размеру подобранный бюстгальтер, с кровоснабжением вообще труба! А почему я так уверенно говорю, что лифчик не по размеру? А откуда взяться умению правильно подбирать и носить, если отродясь этого не делала? Так что висящее грустное вымя вместо красивой груди того размера, какой тебе Бог подарил – это не вина троих детей! Нечего на малюток наговаривать! Это сама дура и лень было пошевелиться и о себе позаботиться.

Вообще, в период беременности и кормления, к этому атрибуту туалета предъявляются особенно суровые требования. В том числе и по количеству, ведь чашечки должны быть достаточно плотными и конечно не растягиваться во все стороны, а потому при изменении размеров грудей готовящейся кормить будущего малыша будущей мамаше, категорически нельзя их заталкивать насильно в старые размеры, только вред будет. А значит, уже на этом этапе нужны новые лифчики, как минимум два, чтобы иметь возможность их менять и стирать в промежутках носки. Но не факт, что рост будет взрывным и одномоментным, скорее всего к родам ещё пара потребуется, может и не одна. А когда родится малыш и начнётся лактация, тут размер точно в старые чашечки не влезет. И во время кормления хорошо бы имеет специальные чашечки у бюстгальтера, где спереди предусмотрена прорезь и клапан, который грудь может прикрывать и удерживать в естественном положении. Кстати, под этот клапан удобно вставлять тряпочки-прокладки, чтобы подтекающее молоко впитывали и грудь не прела в мацерациях.

Не нужно наверно говорить о том, что материалы лучше натуральные и гипоаллергенные. А после периода кормления весь организм переживший серьёзные изменения вполне возможно не влезет в старые бюстгальтеры, так что нужны другие. И ничего в этом криминального, так устроена жизнь и наш организм, ведь никто не возмущается тому, что при беременности и после далеко не все старые наряды можно надеть. И как данность, что после родов часто гардероб подлежит замене из-за изменения фигуры, к слову, и часто даже обувь. И чем один из элементов одежды – бюстгальтер должен отличаться от всего остального? Вот тогда даже после рождения и выкармливания трёх-пяти-восьми детей грудь у мамочки будет высокая и красивая, а главное здоровая! Для ленивых и не желающих тратить деньги на лифчики, но думающих о своём здоровье, рекомендую обратиться к опыту наших бабушек. Только искать придётся в сельской глубинке и там, где местные сумели защититься своими местечковыми обычиями, а в городах искать бесполезно, со времён Петра всё русское там вытравили с усердием которому могли бы найти куда лучшее применение, а вот любое и что угодно НЕ русское, приветствовалось и всячески облизывалось, ведь главное, что не эти ненавистные русские. Вот именно в таких местах найдёте поддёвочные нижние подгрудные жилеты, которые носили наши прапрабабушки. Эти жилеты надевались поверх рубах и фиксировали вместе с рубахой груди снизу, то есть создавали удобную опору для груди, фактически это тот же самый принцип бюстгальтера и подгонять просто. Для кормящих такой жилет был строго обязателен, а для удобства кормления и ухода за грудью на нижней рубахе делается более длинный разрез на вороте со шнуровкой, и при желании разрезы со шнуровкой делаются и напротив каждой груди.

Если вы достаточно дотошны и наблюдательны, посмотрите старые картины, на многих можно увидеть как устроен этот элемент одежды, кстати, даже на итальянских полотнах с традиционными мадоннами, тоже мне попадалась шнуровка и разрезы. Само собой удобно в такой конструкции подкладывать мягкие чистые тряпочки под грудь, чтобы не травмировалась и не натиралась, а ещё для впитывания подтекания молочка. Как это ни удивительно, но сохранили такой предмет одежды в Германии, в традиционном Баварском женском наряде есть такой жилет и девушки носят его с радостью, в сельской моде Альп такое есть, в таком жилете даже бегает в одной из серий очаровательная Мишель Мерсье в роли Анжелики, кажется ещё не успевшей стать богачкой, упакованной в корсет. Раскройте глаза, посмотрите и подумайте! И тогда не будете удивляться воспеваемым Некрасовым и прочими, настоящими РУССКИМИ КРАСАВИЦАМИ с высокой красивой грудью под сарафанами, а ведь не будь таких жилетов-поддёвок, то по самой логике сарафана и других традиционных русских женских нарядов на Руси в пору было бы вводить африканскую моду, где грудь измеряют не объёмом, а длиной, ведь сарафаны не предполагают подгрудных вытачек и давят своей массой на грудь сверху, помогая тяготению…

Но для себя из этого эмоционального спича я вынесла важное и главное в моём случае, что мне нужно немедленно привыкать носить бюстгальтер, а уж в воздух только в нём. И пусть мой Удвасик не скоростной истребитель, где перегрузки до семи-восьми «же», при которых каждая из моих не таких уж больших грудок в вираже приобретёт вес в пару кило без вариантов и экивоков! Какая, простите, кожа и соединительная ткань такое издевательство выдержит? Но и парой «же» с вибрацией я издеваться над ними не собираюсь, чтобы не удивляться потом, почему это при застёгивании ремня вдруг свою грудь прищемила, и что она вообще тут на талии делает? Не хочу я вислые уши вместо грудок, моя мама и бабушка носили такие жилетики, и грудь у них высокая и красивая и я такую хочу, вот только размер у меня подкачал, но может ещё и вырастут немного. Хотя я и сама маленькая ещё…

Но вернёмся на то место, где нас отвлекли лифчики… Я в беленьком бюстгальтере и бронзовых чулочках верчусь перед зеркалом, выгибаюсь, тянусь на носочках, вся такая чистенькая, гладенькая, соблазнительная… Мне Сосед как-то рассказал, что ему поведал его пациент – старый матёрый режиссёр одного из питерских театров. Оказывается, самая высокая оценка для любой актрисы – это если говорят, что на сцене, она как кошка. Давным-давно в театральном мире заметили, что если во время спектакля случайно или специально на сцене появляется кошка, за ней внимательно не отрываясь будет следить весь зал, что бы ни происходило в других частях сцены. Необъяснимый феномен, даже если кошка ничего особенного не делает, просто прошла, уселась где-нибудь на сцене и даже если просто начала умываться, весь зал, как заворожённый будет неотрывно смотреть на кошку и актёры могут делать, что угодно, никто на них уже не смотрит, всё внимание фокусируется на кошке. И пока кошка со сцены не уйдёт или её не уберут, продолжать спектакль смысла нет.

Есть театральная байка про одну великую актрису прошлого, когда она фактически сорвала бенефис своей сопернице. Соперница, само собой, сделала всё, чтобы эта актриса в бенефисе не была задействована, видимо подозревала возможные неприятности с её стороны. Но эта актриса пришла на бенефис соперницы и в разгар действия нарядилась в наряд уборщицы, натянула на себя какой-то жуткий парик, и прихрамывающей походкой в калошах на босу ногу даже не вышла на сцену, а всего-лишь уселась на стул с краю у кулис, где её даже не мог видеть весь зал. Она не делала никаких движений, не говорила, не пыталась демонстративно привлечь к себе внимание, она просто сидела, иногда шевелилась и не более того, просто бабка с ведром и шваброй, присела с краю и ждёт, чтобы помыть сцену… Но эта актриса как раз была безумно талантлива и обладала умением «кошки», бенефис был сорван с треском, а соперница повержена и обвинить актрису ни в чём было нельзя, она формально не сделала ничего! Если у мужчин на сцене функция предписана ролью, и чаще всего каждый мужчина на сцене должен являть собой некий полюс внимания, сюжета, сценки, и взаимодействия этих полюсов и создаёт сценическое действо. Женщины тоже участвуют в этом жонглировании полюсами, но женщины ещё и просто есть, ими ещё и просто любуются, у нас такая природа. Мужчина тоже может быть кошкой, но это скорее его минус и порок для сцены, чем достоинство, в отличие от актрисы-женщины. Одна и та же фраза в одной и той же роли сказанная актрисой с самой высочайшей выучкой школы Станиславского и актрисой-кошкой обладает совершенно разным воздействием на зал и звучанием, любая банальщина может потрясать как божественное откровение. Может и хорошо, что так мало таких актрис.

К слову, говорят, что на экране этот эффект пропадает полностью или частично, та же кошка просто мила, но не имеет того же магнетизма, как наяву. Вот и рассказал мне Сосед, что если я когда-нибудь захочу своему самому дорогому устроить маленький спектакль, не нужно учить роль или добывать сложный реквизит, достаточно вбить себя в состояние кошки, осознать себя кошкой, которая сама по себе. Думаете, кошка на сцене не знает, что рядом полный зал зрителей? Прекрасно знает, но в том и секрет, она знает, но не обращает на зал никакого внимания, не делает вид, а искренне игнорирует и это настолько естественно, что очаровывает своей естественностью и искренностью. Вот и нужно вести себя так, словно всё, что ты делаешь сейчас – самое главное в мире, а твой зритель он, конечно, есть, но до него дело дойдёт только когда ты переделаешь все свои самые важные дела. И если ты стала точить ногти, то от того насколько качественно ты их отполируешь зависит как минимум случится через полчаса Армагеддон или нет. Любое движение от начала и до конца всей силой души, не отвлекаясь и не ослабляя внимание к своему ДЕЛУ. Вы скажете, что можно просто установить скрытую камеру и снимать, что это фактически подглядывание. Значит, из сказанного вы ничегошеньки не поняли! Кошка знает про сотни зрителей! Но она настолько независима, что это завораживает! Такое делается только для зрителя, про которого знают, но умело игнорируют, и зритель обязательно чувствует эту тонкую игру, но игра действительно настолько тонкая, что удержаться на этой грани позволяет только особый талант или быть рождённой кошкой со всеми её лапами, усами и хвостом…

Ближе всего к этому просто по роду своей работы подошли стюардессы, дикторши телевидения и воспитательницы детских садов. Между прочим, это полный список самых женственных профессий, а совсем не манекенщицы и танцорки стриптиза. Все три профессии подразумевают публичную занятость ответственной работой, требующей максимальной концентрации и при этом ещё и внешний вид не на последнем месте, что вписано в требования профессиональной деятельности. Может это не касается воспитательницы, но у воспитательницы фактически материальное воплощение реализованного материнского начала, да и покажите молодую симпатичную воспитательницу, которая на работу будет ходить в рваных трениках с оттянутыми коленями и бабушкиной бесформенной кофте. И много ли есть людей, даже женщин, которые не смотрели бы за работой стюардессы, не отрывая глаз?[11]

Может я и не кошка, но я самозабвенно меряю свой бюстгальтер, очень важно, что я себе при этом очень нравлюсь и этим ощущением я делюсь искренне и не жалея, верчусь поправляю в чашечках свои грудки, поправляю лямочку, бретельки, но в результате снимаю его, а потом и чулки. Ведь по моему плану я сегодня без лифчика и в других чулочках, в тех самых вторых сеточках… И сейчас я одеваюсь быстро, сначала чулки, ловко и привычно поправляю их, а потом рыбкой ныряю в платье. Платье я обожаю, у него такая мягкая нежная скользкая ткань, у нас сейчас такой нет, но я-то знаю, какая она на ощупь. Верх достаточно плотно обтягивает грудь и застёгивается платье в самом верху спины, почти на шее, при этом вся спина почти до середины крестца открыта, а в середине открыта почти вся талия. А вот низ хоть и узкий, но прямой, не обтягивает, а ровно и вертикально висит. Да, я сразу после чулок надела босоножки на тонком металлическом каблуке-спице, Сосед сказал, что такое называют шпилькой, но у меня ассоциация со спицей, у шпильки всё-таки два кончика. И высота каблука больше десяти сантиметров, как на таких ходить я не очень знаю, мне кажется, что это сродни ходьбе на цыпочках, но они делают такую форму ножек, что я бы ходила в таких только ради этого.

А вот теперь накраситься, Сосед сказал, что почти все мужчины обожают смотреть, как женщина делает макияж. Наверно потому, что это занятие требует полной концентрации и сосредоточенности, то есть искренность и естественная честность, если хотите. Но я крашусь очень мало, на загорелой мордашке мне хватает маленьких стрелочек в углах глаз, пару взмахов туши на концы ресниц, парой движений кисточкой с румянами подчёркиваю скулы и светлый прозрачный блеск на губы… Отбросить на спину между сведёнными лопатками тяжёлую косу и я готова!… И когда Он уже протягивает мне руку, я словно только вспомнила быстро надеваю маленькие белые почти невесомые кружевные трусики, которые едва прикрывают треугольник на лобке и узкой полоской проходит между ножек, поправляю платье, и опираюсь на протянутую руку, улыбаюсь в его ошарашенное лицо… А может ради этого последнего маленького штриха я всё и устроила… Не скажу!… Сама не знаю…

А дальше мы едем в ресторан, в котором любуемся на ночную гавань, под местные ужасно острые блюда пьём очень лёгкое сухое вино, всё очень неспешно, камерно и при этом между нами словно натянута вибрирующая от напряжения струна, ведь мы оба знаем, что будем делать совсем скоро в роскошной широченной кровати, но это десерт, вы ведь не забыли? А пока по пути к нашим столикам к нам подходит девушка с корзиной местных цветов и я выбираю две огромные белые хризантемы. Я и не видела таких никогда, они шире моей ладони, такие белые, словно светятся в полутьме изнутри, они так пойдут к моему платью. Одну отломив почти полностью стебель закрепляю заколкой на своей косе и у меня посреди спины теперь такая огромная белая пушистая звезда сияющая в полумраке, а другую тут же у зеркала вставляю в волосы сбоку над виском, мне очень нравится, я словно невеста, поворачиваюсь и ловлю нежный восхищённый взгляд, от которого меня словно окатывает теплом. Что там было о трёх вещах, которые из ничего может сделать только настоящая женщина? Не помните? А это ШЛЯПКА, УЮТ и ВОСХИТИТЕЛЬНАЯ ССОРА. (Замечу, восхитительная ссора, в которой он – жутко виноват, но может попытаться исправиться, а не безобразную базарную крикливую склоку.) Вот я и потренировалась чуть-чуть в разряде «шляпок». Мы идём к своему столику, в моих ушах покачиваются в такт шагам длинные мерцающие отблесками камушков страз серёжки. Я здесь сегодня пусть и не королева, но уж принцесса точно… Время словно стоит, мы не торопимся, я тяну, специально купаясь в нежности его и своего ожидания, но мы добираемся до своего номера, и время встаёт окончательно. Платье скинуто и остались только нежность, ласки, прерывистое дыхание, и какой-то безумный полёт в солнечную бесконечность, в которой счастье словно щекочет меня изнутри весёлым заливистым смехом…

И я просыпаюсь счастливая и опустошённая, с клокочущей радостью и всеми ощущениями в том далёком ресторане в Пхукете или Гоа, Патайе или Бангкоке, да какая разница, Сосед моей рукой нежно ласкает мою грудку, а вторая рука снова между ножек в трусиках и там мокро и сладко, и всё тело раскачивают горячие томные волны не заканчивающегося наслаждения!…

Сосед, как доктор мне сегодня прописал ласки, потому что накануне мне в помощь выделили ШМАСовца Пашу и когда я смотрела как и что он делает, поймала себя на том, что уже тянусь чтобы поцеловать его такое близкое и манящее ухо, а от взгляда его карих блестящих глаз что-то в животе вибрировать начинает… Если бы Сосед вовремя не гаркнул на меня, вот проблем бы было, если бы я его поцеловала.

— Как у вас у девочек всё сложно… Природа сильна и конкретна, ей нужно, чтобы ты реализовалась как женщина и она тебя ведёт гормональными уровнями, даже блокадой контроля сознания. Представляешь, как всё жёстко устроено, природе нужно и у тебя даже критики к ситуации нет… То есть в этот момент ты вообще не отдавала отчёт, что именно делаешь, согласна?

— Конечно! Ты, же не думаешь, что я правда хотела его поцеловать…

— Сложность в том, что именно хотела и именно ты, а вот то, что в это время твоё сознание вздремнуло отключенное это точно!

— Какой ужас! И что теперь это будет всегда так?

— Надеюсь, что у нас с тобой хватит силы воли и уменья контролировать ситуацию! Жаль, что ты сейчас с Верочкой спишь, тебе нужна разрядка, имею в виду сексуальную разрядку. Не морщись, это один из основных инстинктов. Видишь, что он с тобой делает?

— Но я не хочу так!

— Вот для этого лучше уж ты сама себя поласкаешь и доставишь себе радость и заодно снимешь накопившееся напряжение, иначе в следующий раз я ведь могу и не успеть, а проблемы нам обоим потом разгребать!

— Ну, если так… А Верочка?

— А вот Верочку нужно сегодня отправить спать на печку. Она вчера вроде подкашливала, вот и отправь её погреться…

— Только я сама наверно не смогу…

— Сможешь! У нас ведь уже получалось…

— Я стесняюсь…

— Мета, малышка! Кого и чего ты стесняешься?

— Тебя и того, что я чувствую, знаешь, я ведь словно лечу куда-то, и так сладко, что больше всего хочется, чтобы это не прекращалось!

— Про меня мы уже говорили. А остальное – естественно, так и должно быть! А то, что ты испытываешь, это наслаждение, которым природа награждает нас за то, что мы делаем, так как она в нас заложила…

— То есть это все такое испытывают?

— Не все, есть фригидные женщины и мужчины импотенты…

— Бедненькие…

Пока воевала с картошкой, шинковала капусту и чистила вялую явно подмороженную морковь, мысленно выбирала с Соседом какой сладкий момент из его воспоминаний будем сегодня играть. Мне из его девушек нравится Наташа, она, конечно, не такая как я, но мне почему-то кажется, что я её понимаю или чувствую, чувствую – вернее, а вот про понимаю – не уверена. А ещё мне очень нравится, как она одевается. Я наверно никогда в жизни так одеваться не буду, и дело даже не в деньгах на наряды, которых у неё целая куча, а в том, что сейчас нет таких тканей, какого кроя, такой моды… Как же я смеялась на сапоги и туфли у которых как у клоунов были вытянутые тонкие носы, вот как такой кошмар можно надеть и по улицам ходить? А ведь видела, что ходят и жутко гордятся, что у них такая модная обувь. А ещё Сосед показал моду на платформы, это же представить, что можно ноги на такие колобашки поставить и радоваться… Вообще, там у него какой-то переворот в мозгах у всех. А штаны, у которых мотня между колен и красивые девчонки так себя уродуют и ведь ходят, когда даже красивые ровные ножки выглядят словно у неё кривулины чудом дожившего кавалериста времён Наполеона, у которого ноги мало, что колесом, так ещё и высохли за столетия. Такие нежные шикарные ткани и так бездарно их портят. Вот послевоенная мода мне очень понравилась, такие платья и широкие юбки на утянутых в талии поясках! М-м-м-м! Вот кончим войну и я такое себе обязательно сошью и буду носить, красное в белый горошек! М-м-м-м! Хочу! Хочу! Хочу!…

А ещё вспомнила, что дня два назад, когда Малюга мне объяснял, что я должна сегодня сделать, он стал рисовать схему на листке, а я чтобы лучше видеть наклонилась к нему и от него пахнуло табаком как от папки и я вдруг поймала себя на том, что очень хочу почувствовать как наверно интересно целоваться, когда усы губы и щёку щекочут… Так, что выходит, Паша сегодня был совсем не первым сигналом, просто Малюгу я не тянулась поцеловать немедленно, но ведь порыв-то был! Да, прав наверно Сосед! Будет Верочка сегодня на печке спать…

Утром встала. Как уже сказала какая-то лёгкая и светлая вся, словно пропитанная нежной дрожащей лёгкостью… Как лепесток цветочный, которые часто в местных фонтанах плавают, они их туда специально запускают, но всё равно каждый раз вздрагиваю, как это трогательно и красиво… И вот сегодня у меня в животике, где-то в самом низу ощущение, словно я вся как этот лепесток подрагивающая на мелких волнах от колебания падающих в фонтан струй воды. Как-то очень быстро и ловко у меня сегодня с утра в руках всё спорилось, а Верочке оказалось нужно сегодня на час раньше на занятия, и я решила её проводить, так не хотелось с любимой сестрёнкой расставаться прямо сейчас, наверно ещё немного стыдно было, что её сегодня от себя отправила…

— Мета, ты говори мне когда тебе нужно одной поспать, ладно?

— Верочка, с чего ты взяла, ты же кашляла…

— Мета, я не маленькая! У тебя сегодня с утра глаза были, как мама с утра на папу иногда смотрела… Будет нужно, ты говори, я же понимаю…

Вот так! Штирлиц был, как никогда, близок к провалу! Блин! Вот и что говорить?

— Верочка, договорились. Знаешь, мне действительно нужно иногда одной спать, ты сейчас не поймёшь наверно, но когда станешь взрослее, я тебе обещаю, я всё тебе расскажу!

— Это как у тебя, когда кровь идёт?

— Нет не так, но с этим тоже связано… Не угадывай! Всё расскажу сама, и даже напоминать не нужно! Я тебе как сестра обещаю!

— Я подожду!… Мета! А где мы на нас обеих нам папку найдём?

— Как папку найдём? Зачем нам его искать? Он на фронте, мы же письма читали…

— Нет! Ты не поняла! Вот мы вырастем, и надо же нам с кем-то жениться. Но его ведь любить нужно, и любить, как мама папу любила… А для этого кто попало не подойдёт, нам с тобой папка нужен… — и выговаривает это так серьёзно! Тимоша с Олей вперёд ушли, чтобы нам не мешать болтать. А я-то дурочка уже совсем поверила, что моя сестричка стала такая взрослая, а она совсем ребёнок ещё, это же надо таким вопросом озаботиться, и не нужно ей ничего пытаться объяснять, сама всё поймёт как постарше станет:

— Знаешь, Верунечка! Найдём мы с тобой каждая по папке, даже лучше! Всё, беги давай!

Целую сестрёнку в тугую щёчку и она бежит вслед за другими идущими в школу детьми. А я разворачиваюсь, мне нужно на аэродром и буду сегодня Малюгу дожимать! Никуда он не денется! И после такого сладкого сна у меня сегодня всё получится, я просто знаю это!…

На разводе, когда я уже готова была выступить в очередной раз со своим наездом в адрес своего непосредственного начальника и даже уже встретилась с ним взглядом и набрала в грудь воздуха, у меня в голове буквально взорвалось:

— Стоять, Зорька! Блин! МОЛЧАТЬ! Стоять! Бояться! Не дыши! Не шевелись! Мета! Ты слышишь? Не сметь!

— Ты чего? Какая Зорька?

— Имя такое коровье! Главное, что остановить тебя сумел!

— А зачем?

— Мета, ты его уже почти дожала, и он сегодня уже ждал, ты же видела.

— Видела…

— Вот и славно! Молчи не вздумай опять его давить! А если сам спросит, молчи и улыбайся! Сможешь?

— Смогу! Но когда я летать-то начну?

— Я тебе что-нибудь плохое советовал когда?

— Да вроде нет…

— Вот и поверь! Должно сработать! Ты так качественно его прокачала, самое время сдать назад…

— Ну не знаю…

Тем временем Малюга, которому я продолжала смотреть в глаза, подошёл, остановился напротив и уставился на меня. Как мне сказали, стою молчу, улыбаюсь, он такой смешной. Здоровенный, но всё равно какой-то нескладный, как мишка плюшевый жизнью и детишками потрёпанный…

— И чего улыбаешься? Ничего сказать не хочешь?

— Не хочу. Улыбаюсь… Настроение хорошее…

— Совсем ничего не скажешь?

— А зачем? Товарищ инженер-капитан третьего ранга!

— Странно… — молчу, он ест меня глазами и явно сбит с толку, а я кажется понимаю, о чём сказал Сосед. Вот психолог! Блин, как он говорит…

Малюга ушёл не дав мне задания и такой озадаченный, что не описать… А я с Василием Трофимовичем пошла возиться с Филей, доделывать вчерашнее, да и посмотреть. Может что упустили, а назавтра полёты назначены. Раз не дали занятия, то не спать же ложиться, дела всё равно есть…

Насонов сегодня решил мне рассказать, как устроены высотомер и вариометр. С высотомером всё понятно, барометр-анероид, к которому крепятся через систему шестерёнок две стрелки, а цифры – десятки метров для длинной стрелки, и сотни для короткой. Всё вроде понятно и никаких сложностей. Перед взлётом выставляю ноль уровня посадочной полосы по сегодняшней погоде и, скорее всего, за время полёта глобально атмосферное давление не изменится, и при заходе на посадку имею достаточно ясный ориентир определения высоты над посадочной полосой. А вот вариометр оказался таким любопытным устройством. Нет, тот факт любопытен, что он показывает скорость набора или потери высоты, это понятно. Восхитило меня, как прибор сделали. Если я набираю высоту, то с высотой изменяется окружающее меня атмосферное давление, а в приборе почти такой же анероид, как в высотомере, за одной особенностью, он не герметичный, как положено анероиду, а тоненькой трубкой соединён с окружающим воздухом. И сечение трубки откалибровано так что прибор просто измеряет изменение высоты в единицу времени, то есть давление снаружи и внутри не сразу приходит в равновесие. А при горизонтальном полёте без изменения высоты давление снаружи и внутри уравновешено и прибор показывает ноль вертикальной скорости. Это же нужно было такое придумать!

Всё-таки я восхищаюсь мужчинами, такое суметь придумать! Как придумали двигатель, я просто молчу и не пытаюсь разбираться, это далеко за пределами моего понимания. Вот, стала бы хоть одна женщина придумывать прибор вроде вариометра? Я бы не стала, потому что не смогла бы. Вот вырастить какой-нибудь новый необычный цветок это понятно и жутко интересно. А вот придумать трубку к анероиду, чтобы это позволило измерять вертикальную скорость… Нет, это за пределами моих возможностей. У меня наверно мозги иначе устроены. В общем, я осталась потрясённая, а Трофимыч жутко довольным, что сумел меня удивить. Действительно удивил! Чего уж… Это же нужно было найти такое изящное решение, я когда смотрела на этот прибор, подспудно представляла что внутри такого прибора должно быть столько накручено, что часовой механизм рядом с ним, покажется лопатой рядом с арифмометром. А оказалось, что самыми минимальными средствами решена такая сложная задача, как не восхищаться таким изящным решением, благодаря которому я буду летать и знать, какая у меня вертикальная скорость. А в технике – чем проще, тем надёжнее…

А потом пришёл Малюга. Сам пришёл, то, что он на разводе забыл меня лично озадачить, это мелочи, а вот то, что он пришел к нам на площадку, и не с каким-то срочным приказом, а как-то даже робко позвал меня в штаб, где предложил сдать ему зачёт по устройству Удваса. А ведь я его столько времени безрезультатно донимала, но вот стоило сегодня нарушить схему и промолчать, и смотрите сами…

В штабе нас уже сидел и ждал какой-то военный во флотском плаще, но без нашивок, так что звание его я определить не смогла. Виктор Григорьевич меня старательно гонял по всем разделам, задавал каверзные с его точки зрения вопросы, но я с честью ответила ему. Да я уже почти наизусть выучила, особенно места, которые не очень внятно понимаю. Наконец, после часа с лишним истязания меня по теме "устройство самолёта сегодня и насовсем", мне объявили, что зачёт по этой теме мной успешно сдан! После чего он достал из своего вечно беременно вздутого планшета какую-то книжечку и стал её пыхтя от старания заполнять. Как мне ни было любопытно, но я держалась и с самым независимым видом разглядывала незнакомого военного, а он разглядывал меня. Наконец Малюга закончил, встал, оправил форму, я тоже встала, почувствовав, что это нужно:

— Главстаршина Луговых, Комета Кондратьевна! Вы сдали полностью зачёт по теоретической и практической части темы устройство, обслуживание и эксплуатация учебного самолёта У-2, о чём мной сделана соответствующая запись в вашей лётной книжке. Поздравляю, вы теперь полноценный курсант Саранского лётного клуба ОСОАВИАХИМ! — он протянул мне книжку, которую до этого заполнял и пожал руку. У меня сами навернулись слёзы, и если бы я попробовала что-нибудь ответить, у меня бы точно предательски дрогнул голос…


Глава 45 Отрыв от земли

И совсем у Малюги усы не колются, щекотят… Когда я стояла, а он мне руку жал, возникла какая-то неловкая пауза и незаконченность, и я наверно от захлестнувших меня эмоций вдруг схватила его за шею и поцеловала в губы. И вообще, ничего в этом такого не было, я же без языка и от радости, я и папку так много раз целовала! Это же понимать надо! А усы у него не колются…

Потом мы все немного пришли в себя, Малюга даже меня типа пожурил:

— Луговых… Ты… Эта… Вообще… Поняла, да?

— Так точно, товарищ майор! «Эта» и «вообще» больше не будет!

— И знакомься давай. Это – майор Данилов, Савелий Борисович…

— Очень приятно…

— Не знаю, будет ли вам действительно приятно, но я ваш лётный инструктор. А вы мой курсант.

— Поняла, товарищ майор! — общаться с ним было очень трудно, особенно вот так, лицо в лицо. На его лице фактически не отражалось никаких эмоций, и это не было застывшей маской паралитика, просто уровень эмоций, который, видимо, его лицо считало нужным отражать, имел гораздо более высокий порог, чем возникал в нашем разговоре. Сосед заметил: "Матёрый лётчик тебе достался…", "Ну да! Целый майор…", "Да при чём здесь майор?! Ты посмотри, у него всё лицо словно на шею оттянуто, смотри как морщины и складки кожи идут, и как провисло нижнее веко, и как сильно нависает верхнее. Так бывает только у очень глубоких стариков, а ему сорока ещё нет, значит у него это говорит о том, что его лицу пришлось много времени провести в условиях тяжелейших знакопеременных перегрузок. Чтобы такой фейс заполучить, нужны сотни и сотни часов, значит он их налетал… Поняла?"

— Заниматься с вами в классе у меня времени почти нет, предлагаю следующее: Я вам дам конспект одного своего курсанта, вы его выучите, я покажу, что на первый раз потребуется, а потом, что называется "у крыла", проверяю ваши знания, и тут же производим закрепление этих знаний на практике. Я буду вести в вашей лётной книжке учёт лётных часов и зачёты усвоенных навыков. Спрашивать и требовать буду строго, очень строго! И вот таких поцелуев не одобряю! Надеюсь, учтёте. Всё понятно, главстаршина?

— Всё понятно, товарищ майор! — у меня настроение было такое, что если бы он мне сообщил, что перед каждым вылетом, чтобы получить допуск на взлёт я должна была бы нырять с жидкий коровий навоз, я бы не особенно расстроилась, а приняла это со всей фатальностью и приготовилась нырять. И больше всего меня бы интересовало, где хранить чистую одежду и как переодеться и помыться, а не законность и обоснованность его требований. Как сказал Сосед, этим тоже очень сильно отличаются наши поколения. Для нас приказ и НАДО СДЕЛАТЬ – это одно и то же, и всё, что касается моральной, нравственной, эстетической и прочих сторон приказа целиком и полностью лежит на отдающем такой приказ, а дело получившего его точно исполнить без глупых рефлексий и переживаний, кроме как на тему наилучшего его выполнения. И при этом в наше время люди на пару порядков чище и мораль фактически христианская. Не юродивая кривоколенная лютеранская, квакерская или отполированная лживостью иезуитов католическая, а прямая и понятная не просто православная, а сначала РУССКАЯ, и при этом ещё и ПРАВОСЛАВНАЯ. И речь не про ритуальное поклонение Сварогу или Ярилу. Речь про порывы души, про то, что изнутри у каждого, что потом интеллигенты вывернули в глумливый испохабленный их дерьмовыми душонками шарж "любви к родным берёзкам". На деле же, кому из русских людей не хочется иногда выйти на луговину и ощутить всем существом соединение простора, границы между землёй и небом у горизонта, ощутить дыхание земли, пройти сквозь шелестящую светлую рощу и впитать жизненную волну леса… Чтобы омыл душу свежий ветерок с неба… И можно после такой подзарядки жить дальше, наполнившись ощущением ПРАВИЛЬНОГО и НАСТОЯЩЕГО… И где тут место сюсюканья над берёзками?

В общем, мне выдали потрёпанную тетрадку, в которой какой-то неизвестный мне курсант когда-то записывал лётные откровения. Первая порученная мне тема, с которой начинались записи, называлась "Теория полёта". И я с азартом и усердием стала вгрызаться в нагромождения новых терминов и понятий, даже в совершенно другую логику. Вот вы можете сказать: "Что такое северный ветер?" Правильно, для всех людей северный ветер, это тот, что дует с севера. Но не для авиаторов. Для авиаторов северный ветер – это тот, что дует на север, то есть южный для всех нормальных людей. И это ещё цветочки… Впрочем, Сосед меня утешил, что у моряков подобных заморочек тоже хватает. Например, если все снасти парусного судна вынесены при этом курсе налево, то это правый галс, а если левый, то все снасти и паруса — справа. Игры такие смешные цеховые, я уж про ударения и отношения ко многим словам не говорю. Слово «последний» – это табу, нужно говорить «крайний» и не дай Бог на аэродроме ляпнуть «последний», наверно и побить могут, с них станется, все резкие и нервные, жуть! Но и отходчивые, словно у них скорость жизни выше. Сосед объяснял, что это всего лишь гормоны, что уровень гормонов надпочечников у лётчиков в разы выше, лётчики, грубо говоря, писают кортикостероидами, от этого и реакции такие резкие. Но возможности надпочечников не бесконечны, и если у обычного человека в ответ на резкий раздражитель происходит "адреналиновый взрыв" и он резко меняет своё поведение и скорость, что в природе помогает выживанию животным. У лётчиков уровень адреналина всё время на уровне не сильно ниже такого «взрыва», поэтому и реакция на раздражитель гораздо более спокойная, в смысле не меняется резко поведение и скорость реакций, что чаще всего весьма позитивно для работы в небе, но сильно осложняет социальную коммуникацию на земле.

На мой вопрос, что я тоже стану такой же неуправляемой и нервной, Сосед ответил, что вполне можно с этим не бороться, а нивелировать и контролировать. И рассказал про своего институтского друга, который перед этим отслужил в разведке в Хорогском погранотряде, и чаще всего их группа работала в Афганистане. Вот с ним особенно на первых курсах было очень сложно порой, парень очень хороший, друг надёжный, но, как говорят "не довоевал", у него было классическое поведение такого вот адреналинового гипертонуса. Но вот, после института он работал хирургом в тюремной больнице на Хохрякова в Ленинграде, и как-то с СОБРом[12] съездил в пару командировок в Чечню. Когда я его встретил через год, то не узнал, спокойный, уравновешенный, совершенно адекватный человек. Опять же сторонний наблюдатель, сказал бы, что он просто довоевал, но никогда бы не смог объяснить, что значит это слово в данном контексте. А вот его друг объяснил всё совсем по-другому, что ещё в первой кавказской командировке среди многих таких же, он вдруг понял, что может скатиться в адреналиновую наркоманию и оттуда выбраться будет уже очень трудно. И прямо там, в командировке, стал сознательно работать над своим восприятием окружающей реальности. Он сам придумал себе схему, по мнению Соседа очень спорную и он её не советует никому, мне в частности: с утра полстакана водки или разведённого спирта с кубиком реланиума, вечером стакан и два кубика и крепкий кофий по паре литров в день.

При этом их отряд не сидел в какой-то казарме и не пил от безделья, а гоняли их ежедневно на самые разные задания, то есть и пострелять пришлось даже доктору. Но на его схеме как раз притупляется эмоциональный раздрай и острота нервных всплесков. Конечно, в боевой выход с таким коктейлем он ходить не советует, но в его случае, а он доктор и сидит на базе, или в БэТээРе с тыла прикрывает и это великолепно сработало. К моменту возвращения, когда у всех адреналин уже из ушей фонтанировал, он вернулся совершенно спокойный. До того дошло, что жена первое время не верила, что с ним такие изменения произошли, а потом у них чуть ли не второй медовый месяц случился и сынишку родили, хотя перед командировкой отношения в семье были уже так натянуты, что до развода оставались минуты. Во вторую командировку ехал уже совершенно осознанно с целью закрепить полученный результат. Может звучит не очень красиво и этично, что ездил в командировки, чтобы себя вылечить. Но сложность проблем с психикой в том, что почти всегда для коррекции они требуют многофакторного воздействия. В его случае это обязательное погружение в боевую обстановку, где первичная адреналиновая модель была заложена, и для её корректировки потребовалось вернуться в такую же. Смысл в том, что в психологии и психиатрии очень мало какой конкретный случай можно безоговорочно рекомендовать для тиражирования и принятия методом лечения. Друг нашёл свой способ и путь. Но вот для нас с тобой в этом примере есть очень важный, я бы сказал ключевой, момент. Что любой адреналиновый стресс можно контролировать, если не отпускать его как подстёгнутого коня без поводьев. И я постараюсь тебе в этом контроле помочь. И ещё, ты ведь женщина, и у тебя есть серьёзное преимущество, даже если ты не удержишься и сорвёшься в этом адреналиновом кураже, первая же беременность и роды, если не будешь сопротивляться предродовой выверке и перестройке организма, все эти адреналиновые скачки снимут и нормализуют, потому что беременность и роды для женского организма такой могучий стресс, куда там какому-то адреналину…

Рожать, тем более с такой целевой подоплёкой как-то совсем не хочется. У меня вообще очень жёсткая установка, сначала тот, для кого захочу родить и с кем создам семью, где мой вклад в неё это наши маленькие, которые и есть смысл этой самой семьи и овеществлённая любовь их матери и отца. Вот тогда и буду рожатьи беременеть, и не раньше!… Как там мудрые говорили, расскажите Богу о своих планах, а потом посмеёмся все вместе…

Из моего рассказа может сложиться впечатление, что у нас на аэродроме, как на сцене зачуханного провинциального театрика в центре стоит мой Бобик, где-то рядом обиженный мной Филя, неподалёку столовая заваленная тоннами вычищенной мной картошки, штабная землянка, в которой придумывает козни, не злой по сути, Малюга, и всё это завалено снегом, который мы эротично убираем. Где-то в почти полярной дали есть ещё какие-то самолёты-разведчики, шумом за сценой обозначены заглядывающие пилоты и в самом центре Я, вся такая незаменимая и прекрасная. Ну с последним я спорить – не дура, а вот со всем остальным… Вообще, с точки зрения моего здорового эгоцентризма (вот ведь словечек набралась, да?) всё именно так. Но честности ради, должна пояснить, что на самом деле всё совсем по-другому. И наш Удвасный уголок это неприметная галёрка, а в центре как раз разведчики и три появившихся позже УТИ-4 – это по сути двухкабинные «ишачки». И жизнь аэродрома бурлит и клокочет, и я в ней далеко не главный центр, честно, я даже не третьестепенный и вообще не центр, один из винтиков-гаечек отлаженного военного механизма подготовки и переподготовки лётчиков.

Так, месяц назад, когда я ещё только вживалась в аэродромную жизнь, и, наконец, запустили регулярные учебные полёты наших самолётов, среди дня вдруг начал заходить на посадку целый полк ильюшинских штурмовиков. Оказалось, что полк мы будем собирать уже здесь, а прилетели на самолётах заводские лётчики-перегонщики. Вот тогда был больше недели страшный аврал. Малюга через пару дней осип и голос к нему вернулся только через пару недель после отлёта на фронт уже нашего штурмового полка, вернее нами собранного. Я тогда посмотрела на церемонию вручения знамени полку и построение перед своими самолётами, выстроенными в линеечку. Очень торжественно и до дрожи пробирает. Сколько из тех пилотов сейчас ещё живы, и как там воюет наш полк? Но на войне всё очень быстро меняется и забывается. События вчерашнего дня кажутся порой такими же далёкими, как и случаи из далёкого детства. Штурмовики прилетели, взбудоражили наш муравейник и улетели. А у нас продолжилась уже ставшая привычной жизнь. Регулярные полёты наших самолётов зависят не от меня или моих желаний, а от погоды и как только есть погодное окно, то вылеты один за другим.

Наши Удвасики тоже не стоят совершенно. Мало того, что на них постоянно мотаются в Саранск или ещё куда нужно, порой даже не возвращаясь ночевать обратно, так на них ещё и пилотов гоняют, тогда Филя и Бобик кружат над аэродромом и часто в стороне южнее Киржеманов, это деревенька на восток от нас. Если есть возможность, то я обожаю смотреть на них в воздухе. Они какие-то трогательные. И мне особенно нравится момент, когда хорошо видимый самолёт вдруг буквально исчезает из поля зрения. Вернее из хорошо видимой достаточно большой по площади боковой проекции, при развороте оказавшись носом или хвостом из вытянутой протяжённой фигуры превращается почти в точку фронтальной проекции фюзеляжа и иногда видимых снизу лыж, а крылья, стойки, не говоря уже про расчалки и оттяжки, пропадают из вида и почти не видны. Меня с одной стороны каждый раз восхищает этот фокус, а с другой я понимаю, что это великолепный способ от кого-либо спрятаться, ведь, как ни крути, а летать мне не в мирном небе и встречи могут быть любыми. С другой стороны такой эффект ведь есть и у других самолётов, а потому нужно в небе высматривать не только протяжённые цели самолётов в явной боковой или нижней-верхней проекции, когда они большие и видны хорошо, но и особенно важно видеть эту незаметную фронтальную проекцию. А особенно важно, потому что именно в такой проекции будет враг, который заходит на меня в атаку. И углядеть, особенно на фоне солнца или земли, такую точку без крыльев и прочего это, скажу я вам, совсем не просто, ведь это не выглядывание тогда, когда точно знаешь куда смотреть, а когда оглядываешь всё небо, где противник только МОЖЕТ БЫТЬ…

Кроме правильных и не выдающихся полётов бывают всякие происшествия. Конечно Сосед шутил, когда говорил, что "лётчик — это самая главная и единственная причина любого лётного происшествия…", но в любой шутке… Как-то не так давно у нас при посадке скапотировал УТИ, и пилот-инструктор вылетел из кабины и здорово побился, его сразу увезли в медпункт, а потом на Филе в Саранск, будет жить или нет — неизвестно. Но есть факт, что он не был пристёгнут или плохо пристегнулся. Приехали проверяющие из большого штаба, зато увидела мельком Крохалёва – нашего командира полка. Как это принято, застроили всех, наказали кого попало, но к счастью признали, что пилот сам не пристегнулся, а то бы выговорами не отделались. Зато теперь за пристёгиванием ремней следят все и не по одному разу перед каждым вылетом. Даже техник, перед тем, как выдёргивать колодки обязан убедиться, что все пристёгнуты. Вообще, мне уже пришлось выдёргивать колодки. Ощущения неописучные, неописявые и жутковатые, буквально в метре молотит винт работающего мотора и гонит пригибающую к земле струю воздуха со снежной крошкой, если бы не очки и маска, вообще тоска, но дышать уже трудно, и вот надо колодку выдернуть и отбегать, при этом быть готовой, если самолёт поедет, падать под крыло и пропускать его над собой. Вообще, у толковых техников к колодкам привязаны верёвочки, за которые можно выдернуть колодки, не залезая к шасси самой, но почему-то многие считают верёвочки чем-то недостойным и считают самым правильным лично залезть под самолёт и выдернуть колодки руками. Не понять мне мужчин, как-то там в голове у них всё запутано…

Вообще, выпускающий техник – это тот кто непосредственно отвечает за самолёт, я такой не являюсь, но просто колёс ведь два и нужно с двух сторон колодки вытаскивать одновременно… А вообще, в авиации куча ритуалов и правил. В частности, я поначалу не совсем понимала, зачем нужен предполётный осмотр самолёта самим лётчиком, ведь техники за всё отвечают и буквально вылизывают самолёт на земле и в устройстве и состоянии самолёта знают в разы больше любого лётчика. Но Трофимыч сказал, что все эти правила написаны кровью и в основном самих лётчиков, и что очень часто при таком беглом осмотре выявляются многие важные моменты. Вот у него однажды лётчик не посмотрел самолёт, а он как-то не заметил, глаз наверно замылился, в результате лётчик взлетел с не снятыми струбцинами на элеронах. Это хорошо, что лётчик оказался толковый, а наш Удвасик и не такие фортели прощает, в общем, вернулся на аэродром, нормально сел, снял струбцины и полетел по делам. А при положенном осмотре обязательно бы увидел и со струбцинами не улетел. А струбцины на элероны мы тоже надеваем, чтобы их ветром не трепало во время стоянки. Так что и мне потом самолёт перед вылетом осматривать и это не оскорбительное недоверие технику, заодно на полёт лишнее время настроиться…

Я разглядывала эр-пятый, который тоже биплан и разведчик. Он больше, летает в два раза быстрее, и вообще хищный у него вид какой-то, а вот морда у него совсем некрасивая, похожа на дельфина-белуху по форме. И заводить его нужно машину подгонять и она ему мотор раскручивает, чтобы завёлся. Вот мой у-двасик провернуть винт и дёрнуть один разик. Мне правда пока ещё не дают, но я же видела. У меня, говорят, просто веса не хватит, а если заведётся, то меня воздушной струёй под винт затянет. Шутят так дяденьки. Не понравился мне разведчик совершенно. Мой Бобик милый и добрый, а этот злой какой-то. Вот УТИ ведь тоже почти боевой самолёт, вернее его из боевого самолёта переделали, чтобы лётчиков учить, у него вид совсем не агрессивный, да и Илы прилетали, полностью боевые машины, но выглядят без такого вызова, такие просто трудяги военные, работа у них такая. Или я себе опять чего-то придумала… Не понравились мне разведчики, а может я просто к Бобику своему ревную? Вот сама порой не могу понять, что у меня в голове крутится. Вот не ляжет иногда душа к человеку и ничего не сделаешь, и не объяснишь, хоть он ничего плохого не сделает и все говорят, что он хороший.

А Филя теперь не такой франт, как раньше. Это я не радуюсь, его даже жалко, его неудачно посадили и умудрились шасси подломить. Как Трофимыч ругался, мне к самолёту подходить страшно было, даже не подозревала, что такой мягкий Трофимыч может так выражаться. (Тут к месту будет, как Сосед говорит слово «ВЫРАЖОПЫВАТЬСЯ», так ругаться, что деревья гнутся, ужас просто!) Когда увидела, Филю лежащего перекошенным и мне показалось без крыла, я подумала, что всё, конец самолёту. Но оказалось, что крыло перебрали, заменили всего две нервюры, передний лонжерон подрихтовали, собрали крыло заново. Даже верхнюю обшивку не стали менять, только заклеили в паре мест, а вот нижнюю в сарае протопленном пришлось натягивать заново. Но потом крыло поставили, шасси отремонтировали, и Филя вполне ожил и уже летает. Так что вид у него теперь вполне боевой, в смысле покоцанный и залатанный. Но всё равно у меня к нему душа не лежит, и не буду же я своего Бобика предавать! Вообще, техники сказали, что это не столько ошибка пилота, сколько то, что нужно было всё-таки Филю на лыжи ставить, но как-то не вышло, вот он на колёсах по подтаявшей на солнце полосе и нашёл какую-то ямку, где ему шасси и вывернуло. Но всё равно ругают лётчика. Железная логика! Не понимаю…

Надежда Филимоновна – моя начальница столовой, что-то вдруг ко мне подобрела, даже не знаю, чего думать, жду какого-то подвоха, ну не бывает без причины изменений поведения таких суровых начальниц. Так что я теперь в столовую как к сумасбродному старшине в каптёрку хожу или в клетку к спящему медведю, чего ждать - не знаю и очень на всякий случай напрягаюсь… А у нас тут уже вовсю весной запахло. Грачи, как у Саврасова ещё не прилетели, но уже морозы начали отступать…

Ой! Я совсем забыла, у нас садился дальний бомбардировщик ТБ. Вот это громадина! Ужас просто и во все стороны пулемёты торчат. Ему длины нашей полосы еле хватило. А колёса выше меня. Весь какой-то гофрированный и голова лётчика сверху торчит такая маленькая. На нём на наш аэродром чего-то привезли, почти целый день из него чего-то выгружали. Там просто вначале треногу сооружали, из-за этого так долго вышло. Даже представить жутко, что такая громадина летает. Хоть Сосед и показывал мне как он летал на всяких аэробусах и там внутри по восемь кресел в ряд, но одно дело представлять, как триста с лишним пассажиров зараз в салон заходят, и совсем другое стоять рядом и даже иметь возможность пощупать и посмотреть на похожую на нос подлодки морду и кучу моторов… Вот уж точно подходит к нему название "воздушное судно"…

А так каждый день – рутина. Я уже ко многому давно приспособилась, хоть поначалу конечно было не просто. Как, к примеру, Филю и Бобика маслом и бензином заправлять? У нас на весь аэропорт одна машина, вторая — сломанная, и её никак сделать не могут. Есть ещё три лошади, но они чаще за пределами аэродрома ездят. Поэтому по возможности всё на саночках. Я когда первый раз санки с полной бочкой бензина пыталась дотащить, чуть не померла, валенки скользят, упереться не во что, санки стоят, а я в верёвку вцепилась и перед ними в снегу как чебурахтор какой-то копошусь, сдвинуть их пытаюсь. Это оказывается у техников шутки такие, они мне весь бензин сразу дали на два самолёта с избытком. Хорошо, что Трофимыч неподалёку проходил и увидел. Спрашивает, чего это я дура такая не попросила помочь? Вот уж фиг! Я маленькая и очень гордая птичка бурундук! Пошли они нафиг, эти ГСМщики! Теперь даже вспоминать смешно. Я сейчас как бывалый лось, с санками подлетаю к складу и если я бочку качнуть бедром могу, то значит в ней не больше половины бензина, значит мне подходит. Там ломик удобный в углу есть, я снизу бочку подцепляю, главное, чтобы носок валенка под край влез, а там валю на санки, они крепкие, не страшно. Только пробку надо проверять, чтобы не потекло и она сверху оказалась. И везу к самолётам.

Ох, в первый раз я намучилась, хотя мне ведь показали накануне, и всё так просто казалось. Но теперь у меня специальная жердина есть, она за самолётами в снегу лежит, я её втыкала в сугроб вначале, но кажется Крапивин утащил назло. Я эту жердину между полозьев санок втыкаю и таким рычагом санки вместе с бочкой переворачиваю. И это одним движением делать надо, а то если бензин внутри раскачается, то бочка на бок упадёт, тогда её поднимать сложнее. Врала нам химичка наша (я ещё в школе заметила, что она вредная), что бензин легче воды, тяжёлый он, зараза, я теперь точно знаю. А когда бочка стоит, можно насосом бензин в ведро накачать, потом с ведром по лесенке наверх к двигателю залезть, вставить воронку нужно заранее и ткань фильтровочную положить, вроде канвы, только плотнее, и наливать тихонечко. Вот только если ветер, руки сильно от бензина мёрзнут, а в варежках нельзя, они меховые, бензин впитают и вонять будут, а ещё Малюга ругается, что это пожароопасно. А в сильный ветер ещё может струю бензина в сторону от воронки сдуть, поэтому ведро пониже к воронке, и наливаем быстренько, вёдра считая. Первые можно смело лить, а вот в конце нужно смотреть, чтобы не перелить. Для этого палочку мерную в бак опускаю и остаток замеряю, а потом считаю вёдра и по звуку слушаю, как журчать перестанет, значит носик воронки уже в бензине. Если бак совсем пустой, то восемь-девять раз заливать по ведру нужно. В бак должен семьдесят один литр влезать, но влезает немного больше, на заводе следят, чтобы меньше не оказалось.

Ещё масло тоже нужно проверить и залить, но масла мало, бак всего десять литров и для него есть маслёнка, это ведро такое с носиком. Самолёты наши рядом стоят, поэтому бочку можно не перетаскивать, так заливать с одного места. Если бочка кончилась, надо снова на склад ГСМ идти, а бочку пустую за самолёты откатить, потом при случае её на машине заберут. Обычно, один раз сходить хватает, редко вырабатывают всё топливо. Я первый раз насосом качать умаялась, чуть руки не отвалились. Везде навык нужен, теперь приноровилась уже. Вам может покажется, что я вроде жалуюсь, что я такая маленькая и слабенькая. Да не жалуюсь особенно, просто рассказываю как есть. А полную бочку даже мужчины вдвоём на санках везут, потому что тут не только вес, полозья проваливаются и двое еле тянут. Вот бы я её должна была сдвинуть, если два здоровых техника еле тянут… Я могу, конечно, врать, что мне всё просто и легко, только зачем? И я ведь не прошу себе каких-то послаблений или выгоды от своей правды. И мне бабушка ещё в детстве говорила, что если сто раз сказать «Халва» во рту только слюни появляются, а вот сладко не становится. Так и зачем врать?… Нет, если мне кого-нибудь из юных ШМАСовцев в нагрузку дают, то физической силы у нас гораздо больше и такие тяжёлые вещи проще. Или из ребят, кто рядом оказался, помогут, но у всех ведь есть и своя работа, так что я чаще сама и от помощи отказываюсь. Не хорошо это на чужой шее ехать, не так меня воспитывали…

Зато я теперь на совершено законных основаниях сижу в кабине Бобика, привыкаю и осваиваюсь. Я ведь теперь не просто так, я теперь – курсант авиаклуба! Это вам не комар чихнул! Вот! С Трофимычем подгоняли мне парашют. Как мне кажется хорошо, он ругается, что я так из лямок в воздухе выпаду и подтягивает всё сам, а как он затянет, так мне двигаться неудобно. Везде тянет, ноги сами врастопыр идут. Вот я целый день с парашютом ходила, привыкала, нет, на работы я в нём не лезла, я только после обеда, когда уже не нужно было ничего грязного делать. Вроде привыкла, хотя не просто это. Всё время тебя словно кто-то под попу подталкивает, и центр тяжести сместился. Хожу, переваливаюсь, Сосед в ужас пришёл, что как только валенки снимем, он будет за моей походкой следить, не должна девушка так переваливаться. Ну и пусть следит, он в этом лучше меня понимает…

Я теперь на все вылеты Бобика ещё ревнивее смотрю. Он со своими лыжами так смешно садится, если близко смотреть, как утка на воду. Когда она свои лапы перепончатые выставляет и сразу по воде тормозить начинает. А потом когда затормозила, пузом в воду шлёп, крылья сложила и плывёт с таким видом, дескать, даже не думайте, что это я тут недавно летала! Я серьёзная птица! И такими глупостями мне заниматься не к лицу или не по клюву, ну, вы поняли! Вот и Бобик тоже свои лыжи выставит и шлёп по снегу, смешной такой…

Ещё я не рассказала, как была в глубоком шоке, когда оказалось, что вместо всех положенных по техническому описанию приборов в задней кабине только четыре из положенных девяти, а пятый вроде есть, но сломан и циферблат закрашен. И что удивительно на месте часы… Вообще, удивилась не я, а Трофимыч, он сказал, что эти самолётные хронометры очень качественные и их тащат почём зря. Ведь они работать должны при разных условиях и при сильной тряске и перегрузках, поэтому вещь почти вечная, если есть вечные вещи. А вот у Бобика каким-то чудом уцелели. Кроме часов на месте оказались: высотомер, вариометр и измеритель скорости. Аскетизм на грани гротеска, прокомментировал Сосед. Трофимыч почесал голову под шапкой и сообщил, что в принципе главные приборы есть… Ну летают же на нём…

И вообще, я буду летать на месте инструктора, потому что я маленькая, а кресло по высоте регулируется только спереди. Можно было бы конечно что-нибудь мне под попу и парашют подложить, но после случая с ремнями к этому у нас теперь относятся строго, а поэтому буду сидеть впереди. Только и впереди ничего не видно. Нос в небо смотрит, моя голова торчит чуть выше глаз, если выше, я до педалей не достану, так что вижу небо между носом с мотором и нижним передним срезом центроплана. Но полосу могу увидеть если голову с сторону наклонить, тогда вижу, правда не то, что строго по курсу, а чуть в стороне, но видно. Когда пожаловалась Насонову, Трофимыч засмеялся и сказал, чтобы я пошла в «ишачке» посидела, вот где ничего впереди не видать. Что у нас хоть мотор небольшой и нос получается довольно изящный, вот там мотор здоровенный и всё спереди загораживает, поэтому посадка и взлёт по памяти или на ощупь. Вот так вот! Посмотрела на полосу, как запомнила, так и взлетай… А вот всё равно не отступлю!…

Наконец, пришёл Данилов, провёл чёткий опрос, я ответила, вроде ошибок он не отметил, скривился, что ему сзади сидеть, но объяснения принял и пустил меня вперёд. Я сто раз перепроверилась, пристегнулась, на парашюте упопилась, валенки ещё с утра сняла, поэтому в сапогах и ноги в педали вставила. Всё положенное сделала, вроде всё уже давно знаю и сто раз уже рядом стояла, даже один раз летала с Николаичем в Саранск, только там он велел мне сидеть в самолёте и не высовываться, это наш зам командира по лётной подготовке, говорят очень хороший лётчик и орденоносец ещё за Халхин-Гол. То есть в воздух я уже поднималась, правда там сидела внизу кокпита и можно сказать, что только небо и крыло видела, а по бокам заснеженную землю. А вот как мотор чихнул и вдруг заработал, поймала себя на том, что с радостью бы сейчас из кабины выскочила и привычно со стороны посмотрела. Полное ощущение, что я верхом на этом тарахтящем бензиновом монстре сижу, аж зубы сводит от тряски. Мотор прогрела, по переговорной трубе доложила Данилову, он дал добро на выполнение задания…

Вы думали, что я вот так взяла и полетела? Ага! Два раза! Это на метле наверно в старину женщины без всех этих обязательных методик подготовки пилотов садились, волосы распускали и вперёд с визгом и гиканьем. Сегодня у меня первое упражнение или первый урок, я сегодня после разрешения выпускающего рулю по аэродрому. Моя задача разгоняться по ВПП и, не взлетев, тормозить, разворачиваться и повторять сначала. Во как! Это вам не мелочь по карманам тырить. Это подготовка меня-будущей самолётчицы… И сколько бы я не ёрничала, но из самолёта после всего шести разгонов и разворотов я вылезла едва живая. Сколько я нервных клеток сожгла, не знаю, но до столовой еле дошкандыбала. Сил вообще никаких не осталось. Вроде физически ничего не делала, но плечи ноют, словно грузила чего-то целый день. К моему счастью, сегодня не картошка и помыв посуду, пошла домой…

После этих первых покатушек по аэродрому я в себя пару дней приходила. Когда через день пожаловалась Трофимычу, что плечи очень болят, он сказал, это, скорее всего, я так вцепилась в штурвал, что перенапрягла себе всё, что смогла. Иными словами, мне нужно за этим смотреть, иначе так я летать не смогу. Стала вспоминать и подумала, что Насонов возможно прав. Вот теперь ещё и за этим нужно смотреть. Вообще, лётчик даже на Удвасике должен смотреть одновременно в десять сторон, всё видеть, ничего не пропускать, всё помнить, и всё вовремя делать и тоже почти одновременно. В принципе, я так прикинула, мне нужно рук штук шесть, а можно и больше. Глаз желательно по периметру головы во все стороны и пару на коленках и на плечах не помешают, а количество – побольше и не заворачивайте! Да чего уж мелочиться, мне бы тогда ещё крылья метров в семь размахом и на фига мне тогда вообще этот бензиновый самолёт?

Выучила вторую тему, осознала основы по рулению в воздухе и управлению оборотами мотора. Это ещё счастье просто, что не нужно шасси убирать и за уровнем температуры масла следить и жалюзи открывать и закрывать… Но Бобика я теперь ещё больше люблю! Был бы он конь, я бы ему яблок и морковки сладкой притащила… Пришёл день второго занятия, на котором я должна была выполнять подлёты, то есть отрываться, лететь немного и снова садиться и так несколько раз. Страшно? А вы думали? Но постаралась расслабить плечи, выполнила всё положенное и мы вырулили на полосу, поехала к самому началу полосы, развернулась, встала, получила разрешение инструктора и финишёра, пошла на взлёт, как взлетела не поняла, чувствую ручка вперёд пошла, это значит я пропустила момент и уже садиться нужно, села, проехала, развернулась, опять пошла на взлёт, подорвалась, опять не заметила чётко момент отрыва, вроде ехала и уже расстояние до земли и уже не трясёт так как только, что… Вроде всё правильно делаю, Савелий Борисович ручку у меня больше из рук не забирает. Уже мокрая вся, опять подскок и касание. И на очередном касании ручка вдруг пошла на меня, педали задвигались и мы стали набирать высоту и ушли влево в зону пилотажа. Понятно, что это не я рулю, это Данилову надоело, и он полетать решил. В зоне пилотажа я честно сказать очень мало что поняла, только, что мы несколько раз вверх ногами были. Потом уже на земле мне рассказали, что мы сделали «бочку» раза три, «горку», "петлю Иммельмана" и просто повиражили… "Петлю Нестерова" на другой раз оставили… Инструктор мне чего-то говорит, руками в толстых перчатках показывает фигуры, которые называет, а я как оглушённая стою и внутри всё звенит: "Я! САМА! БОБИКА В НЕБО ПОДНЯЛА!!!!" и чихать, что у меня почти сразу Данилов управление перехватил и потом фигуры какие-то делал! Не понимает он, что меня трясёт всю…

Я ПОЛЕТЕЛА!!!!…


Глава 46 Бедный Бобик

На следующем занятии я уже должна буду взлететь и выполнить «коробочку» после чего сесть на аэродром. Кстати, этот полёт официально станет началом моей лётной карьеры, о чём будет сделана отметка в моей лётной книжке. Данилов, кажется, правильно понял моё состояние и быстро свернул свои разговоры, показал мне темы, которые будет спрашивать в следующий раз и ушёл. Довольный или не довольный, по его лицу не поймёшь. Может, если бы я с ним бок о бок прожила пару лет, я бы научилась читать его мимику, пока же мне это не дано. Домой хоть и уставшая скакала как бабочка. Через два дня моё следующее занятие и я полечу сама, попробую сделать «коробочку» и сама сесть. Фактически это и есть выход в небо. Эти мысли колотились в мою теменную косточку и отдавались где-то в копчике визгливой радостью. И если кому-то покажется, что это ерунда, вспомните только о том, что даже самые матёрые лётчики почти всегда поднимают тост, чтобы количество взлётов всегда соответствовало количеству посадок. Одно дело, когда после подскока не набрав фактически высоты, сразу плюхаешься на полосу и совсем другое зайти на полосу издали и приземлиться. Вообще, я, кажется, только сегодня почувствовала, что я влезаю в совершенно другой мир, и что по старому вокруг смотреть уже не смогу, что моё желание посмотреть на облака вблизи уже не кажется мне детским и глупым. И как повод это ничуть не хуже желания доказать рыжей Люське, что я не хуже худого Женьки из соседнего класса. И не такие казусы порой приводили людей и не только в авиацию…

Я почти зубрила конспект, считала часы и вообще всё впереди казалось каким-то сказочно прекрасным… С утра этот лётчик мне сразу не понравился. Какой-то он был неправильный. И не нужно мне говорить, что это я после себя в этом убедила, что знала и предчувствовала заранее. Нет, он не пыхал серой и из-под штанов у него не торчали хвост и копыта. Но когда он на Бобике поднялся отработать какие-то фигуры и упражнения, у меня внутри всё сжалось, и я с ужасом ждала посадки. Когда он стал уверенно и грамотно заходить на посадку, у меня отлегло от сердца, Бобик так привычно растопырил свои лапки-лыжи, я на какую-то секунду отвлеклась, и встрепенулась, когда резко оборвался звук мотора и раздался треск. Сбоку от средней линии ВПП как-то несчастно-перекошенно лежал мой родненький Бобик, со всех сторон к лежащему самолёту уже бежали люди, у самолёта кто-то копошился, а я бежать не могла, я тихо шла с силой выдирая ноги из ставшей вдруг вязкой поверхности под ногами. Первое, что услышала"…главное лётчики оба живы…", а вот мне это было не главное, и про моего Бобика такого никто не мог сказать. Из сломанного нижнего крыла торчали обломки лонжеронов и нервюр, на тросах лежал в стороне оторванный элерон, одна стойка загнулась, а из верхнего крыла вылезло крепление второй, вывернутая нелепо под углом лыжа торчал из-под деформированного фюзеляжа… Лётчиков уже увезли в медпункт, а я сидела на коленях, и смотрела на то, что осталось от моего несчастного Бобика, от моего Бобика! Убила бы нафиг того урода, который такое с ним сделал…

Когда меня приобнял Трофимыч, я не сразу поняла, что он мне говорит:

— Не переживай, сделаем мы твоего Бобика! Лучше прежнего станет…

А когда дошло, я посмотрела на него, как на ненормального! Как можно сделать вот ЭТО?! Но оказалось, что я глубоко не права. Бобика волоком потащили в ремонтный сарай, его обшивка местами обдиралась об весенний наст, куски сломанных крыльев дотащили измочаленными, я на это без слёз смотреть не могла и когда мужчины уже в сарае начали свои пляски вокруг моего любимого Бобика, я не выдержала и ушла. Два дня я не подходила к ремонтному сараю, мне просто было страшно, что я оказалась права, а Трофимыч мне на глаза не показывается потому, что боится мне в глаза смотреть, потому что соврал и не может выполнить обещанное. Но на разводах, как мне кажется излишне бодро Малюга выделял ремонтную бригаду, которая занимается восстановлением самолёта, и ещё поторапливает их, что из графика выбиваемся, борт в небе нужен, ему каждый день из штаба звонят. Моё специфическое восприятие готово было скорее заподозрить их всех в сговоре и игре, чем поверить, что всё хорошо. Это больно, терять друзей. Пусть даже это самолёт, но для меня он не бездушный, для меня он живой, он мой Бобик! На второй день приехал Данилов и, узнав, что моего Бобика побили, заикнулся, что можно и на втором, но я видимо так на него посмотрела, что он как-то смешался и ушёл, только сказал мне учить ещё две темы. Я вообще-то уже почти смирилась, что дальше буду учиться уже на Филе, но вот прямо сейчас я не могла, это словно постель после мужа остыть не успела, а молодая вдова уже нового хахаля в неё тащит. Когда эти пляски с якобы восстановлением закончатся, вот тогда и сяду в Филину кабину…

На четвёртый день меня после развода, когда я пристроилась подавать ключи механикам, которые чего-то в моторе УТИ делали, отловил Трофимыч:

— Дочка, что-то тебя совсем не понимаю…

— Да чего там понимать, дядя Вася…

— Все парни как бешеные её Бобика восстанавливают, только и слышно: Мета то, Мета это, что расстроилась очень… А она и носа не кажет…

— Не хочу я смотреть на развалины…

— Да какие развалины?! Некрасова раскулачили, он синюю и серую краску выдал, а сейчас уже нужно плоскости и фюзеляж обтягивать, а тут лучше нежных женских рук ничего нет…

За разговором он меня потихоньку подталкивал к ремонтному сараю. Его по возможности утеплили, и сейчас внутри топились две буржуйки, и было даже жарко. Пахло стружками, маслом, какой-то удивительной смесью запахов ремонта самолёта. На козлах-подпорках висел почти скелет моего Бобика, больно было смотреть на два его отсутствующих крыла с одной стороны, почему-то подумала про Верочку, у неё ведь тоже ручки нет… И я поначалу не понимала радостного воодушевления Трофимыча. А он меня тащил куда-то мимо. В дальней части сарая лежали два крыла, вернее это ещё не были крылья, а скорее полный набор коробки крыльев, но у одного уже был закреплён элерон, видимо тот, что остался целым. И вот только тут до меня стало доходить, что это ведь его крылья, а фюзеляж хоть и скелетированный, но уже полной формы, а нос вообще весь целенький… А Трофимыч продолжал делиться со мной информацией:

— Он ведь как сел, почему-то мотор заглушил, а потом может элеронами дёрнул, вот и чиркнул крылом… И как ему удалось на одну лыжу-то встать… Там же дуги и не страшно, если бы только по поверхности чиркнул… А там же до края и сугробов рядом вот и потянуло его и он зацепился и крылья заломал… И лыжа не выдержала… Да, ладно! С мотором вообще всё хорошо, мотористы уже смотрели, даже винтом не зацепил ничего, мотор-то заглушен был… Осталось только лоск навести, перкалем обклеим, каркас весь уже проверили, где надо всё заменили. С гаргротом вообще ничего не случилось. А два крыла уже собрали и теперь обтягивать и красить. Уже решили делать ему морскую раскраску, мы же морская авиация! У нас знаешь какие красивые самолёты! Это не зелёные ёлки сухопутные…

От Трофимыча я, кажется, за всё время столько слов с такими эмоциями ни разу не слышала. Нет, одно дело, когда он чего рассказывал, а вот так в разговоре. Нервничает он что ли?…

В результате я после этого дней пять из ремонтного сарая вылезала на четырёх костях, а мою работу в столовой взвалили на нарядников из ШМАСа, и я там вообще не появлялась. Мне передали от Некрасова, что с Надеждой он всё решил, и я могу не волноваться. С каждым днём Бобик становился всё красивее, и он всё больше походил на здоровый самолёт. Мы уже обтянули плоскости, на порыве перетянули и рули высоты. Последним была окраска, и я узнала, что морской камуфляж серо-синий с голубым брюхом и нижними поверхностями нижних крыльев. Из покраски мне доверили самое важное – нарисовать все положенные звёзды, а их восемь штук и каждую нужно белой краской окантовать. Четыре меньше на низ нижних крыльев и на вертикальное хвостовое оперение с рулём направления, а четыре больших на боковины фюзеляжа позади кабины и сверху на верхние крылья. Хоть муторно и сложно, но я справилась. А наутро шестого дня его выкатили из сарая на новых лыжах от комплекта для разведчика, чуть больше, но так он даже больше стал на утицу садящуюся походить. Теперь Бобик стал даже красивее Фили, каким он прибыл франтом. Мне разрешили погонять его по аэродрому без подлётов. В моём понимании всё было нормально, и даже двигаться он стал немного мягче, а может мне показалось. Опробовать его в воздухе приехал Данилов и сразу после опробования, если всё будет хорошо, назначил мой полёт… Но самое классное, было то, что на носу Бобика кто-то из ребят написал белой краской «Бобик»… Серо-синий новенький красавец со своим именем, гордо стоящий на широких лыжах. Я понимаю, что он не новый, а отремонтированный, я говорю про его вид…

Данилов поднял его в воздух, слетал на пилотаж, от души там покрутился, и скоро я увидела такую милую сердцу картинку, как мой Бобик растопырил свои лапки и садится. Ей Богу, у меня слёзы выступили. Девятнадцатого марта сорок второго года я впервые сама поднялась на Бобике в небо, почти идеально выполнила «коробочку» и сама села, чуть жестковато, но Бобик меня простил. То есть почти через два месяца после приезда сюда моя мечта стала обретать плоть и кровь…

После посадки я получила ряд замечаний, с объяснением, что именно сделала неправильно и как это исправить и не допускать. Тут же пошли в штаб, где Данилов вписал в мою лётную книжку сегодняшнюю знаменательную дату. Страницы с налётом часов у меня всё так же пусты и чисты как выметенная ночная театральная сцена в пустом театре. Но сегодняшняя запись открыла право вносить на них записи о налёте… Сразу из штаба меня отпустили в честь такого дела и я побежала радоваться картошке, куда же от неё родимой денешься…

Вот удивительная штука наша память и восприятие. Первое сентября первого класса большинство из нас, особенно те, кто в школу очень хотел и готовился, а не те, кого в юдоль знаний гнали пинками, помнят с самыми мелкими подробностями, а вот из последующих десяти лет очень мало что, так отдельные миги и эпизоды. А ведь вроде бы даже было интереснее, да и сами вроде подросли и стали вокруг смотреть осмысленнее, а не изумленным наивным растопыром своих детских ресниц. Вот и моё обучение лётному делу. Я так хорошо помню, как нюхала краску, когда в духоте под потолком сарая со стремянки рисовала на свежей сине-серой покраске по трафарету красные звёзды, в неудобном свете светящей сбоку лампочки. Как меня мутило от запаха свежей краски, но я терпела и красила, а потом после того, как нарисовала вторую звезду, вернулась к первой рисовать белый кант…

Первый полёт фактически не запомнился, потому что едва мы взлетели я потерялась… Пока я вся была сосредоточена на управлении, на штурвале и педалях и пыталась осмыслить что показывают разные стрелки на приборах, что когда вернулась в реальность, до меня дошло вдруг, что я совершенно не знаю, куда мне нужно лететь. Нет, формально я знаю, что мне после взлёта нужно совершить правый поворот на девяносто градусов, пролететь новым курсом минуты три, до пяти, в общем. Потом совершить последовательно три поворота налево при этом в последнем повороте постараться сразу привязаться на местности и повернуть с расчётом выхода в створ посадочной полосы, и начать эволюции подготовки к посадке. Вроде всё просто в плане выполнить маршрут в виде квадрата или прямоугольника, потому его и называют «коробочкой». Вот только где этот самый аэродром я не понимаю. Оглянулась назад, и ничего не вижу. А сзади ведь ещё должны быть строения, которых на аэродроме хватает, во многих печки топятся и дым идти должен. Верчу головой и вижу много разных дымов, но все почему-то далеко, и карту района я выучила, только где здесь в этой заснеженной белизне то, что так хорошо на карте нарисовано? Как и где искать аэродром не понятно. Спрашивать у Данилова не хочется, от слова совсем! Мандраж и паника уже готовы накрыть с головой…

Знаете, такой известный всем совет "Возьми себя в руки!", бóльшей глупости придумать нельзя! И я не брала себя в руки, я решила выполнить поворот на девяносто градусов, по компасу. Посмотрела цифры и решила к ним прибавить или отнять девяносто, я в тот момент даже под стволом пулемёта не смогла бы ответить на вопрос: "При повороте направо это по счёту градусов или против?" Взлетела и курс не меняла, значит, поворачиваем направо и справа должен быть аэродром! Повернула по компасу, смотрю направо, аэродрома не вижу, вдруг чувствую, что ручку управления влево Данилов тянет, оказывается, когда стала вправо выглядывать, неосознанно ручку тоже вправо потянула и Данилов выровнял самолёт. Время идёт, ручку прямо держу, лечу, сердце в горле от возбуждения стучит, стоит огромных сил не затрястись всей… НЕ ВИЖУ Я АЭРОДРОМА!!! Он должен быть, но не вижу, дымы везде, всё белое, вроде посёлок, вроде железная дорога, но состояние такое, что сообразить привязаться по таким хорошим ориентирам, как посёлок со станцией и железная дорога, которую вижу, в голову даже не приходит. Для меня железка сейчас имеет только один смысл – это НЕ аэродром! Хорошо, что и в передней кабине часы есть, прошло больше трёх минут, а при моей скорости я помню, что в минуту самолёт пролетает от полутора до двух километров, пора поворачивать налево, а это вернуться на прежний курс, да не проблема. Аккуратно жму на педали и потихоньку отклоняю элероны наклоняя ручку управления. Мне ужасно хочется посмотреть, как элероны отклоняются, а они едва видны, меньше десяти градусов отклонения, чуть кончики из-за кромки высунулись, а крен вполне ощутимый и самолёт резво разворачивается. Вот теперь прямо и не ищем аэродром, бесполезно, он сейчас где-то сзади и слева, летим прямо и успокаиваемся. Вот после следующего поворота налево буду смотреть слева и должна километрах в шести-семи увидеть, если прямо буду лететь минуты три…

Когда после поворота увидела даже не аэродром, а подъезжающую к нему такую приметную машинку, на которой в столовую продукты возят, а по ней уже и аэродром. Я испытала искреннее недоумение, КАК я его могла не видеть?! Вот же он! Теперь меня потряхивало уже от радости, но я сумела высмотреть створ полосы и сразу заложила поворот. Не буду говорить, что при снижении, когда нос вниз, полосу видно, а едва стала выравнивать самолёт, нос задрался и закрыл всю полосу. Вот это и есть садиться по памяти. Хорошо, что ветра сегодня как на заказ нет совсем, полосатый колдун (чулок и другие названия) висит по столбу не трепыхаясь и дымы все в небо, как палки торчат, только на высоте метров ста словно ломаются. Ориентируюсь на видимые боковые края полосы с сугробами, где-то здесь посадочное «Т» выложено, вот ещё ниже и уже вижу дальний конец аэродрома и вдруг стало как-то спокойно, когда подумала, что сейчас Бобик свои лыжи так трогательно растопырил и как утка садится приближается к земле… То, что затрясло когда лыжи поехали по полосе наверно секунд на двадцать позже, чем должно было по моим ощущениям, это мелочи! А рулить по аэродрому это мы уже умеем, здесь для нас нет проблем…

Видела ли я что-то в полёте? Вроде смотрела и даже чего-то видела, но так была озабочена поиском аэродрома, что на всё остальное внимания не обращала… А Данилов меня даже похвалил и сказал, что сам, когда впервые взлетел ориентировку потерял, что чуть не начал сразу обратно разворачиваться, и еле посадочную полосу нашёл… И что наверно треть молодых пилотов в первом полёте ориентировку теряют… Наверно, если бы он всё это перед вылетом проговорил, я бы скорее всего не потерялась вообще… Но говорить ему это я само собой не стала… Меня ждёт родная картошка! Картошка! Картошечка… Которую как раз та замеченная мной машина и привезла… Да я её просто обожаю, даже вместе с картошкой…

Потом был второй полёт, по той же программе, только мы не садились, а дважды заходили без посадки, потом уходили после захода с имитацией посадки на круг и снова выполняли «коробочку» и снова шли на створ ВПП. Только вот во втором полёте чулок почти полностью расправился, а не висел как в первый раз и ветер он показывал почти поперёк полосы и в первый раз меня почти снесло бы с полосы, если бы я с этого захода не имитировала посадку, а садилась… Данилов по трубе прокричал, что я не учла снос, что я уже и сама поняла. А вот рассчитать снос не смогла, и второй раз промахнулась, уже слишком забрав на ветер. Только в третий раз зашла нормально и села, проехала по аэродрому и снова пошла на взлёт…

Только в четвёртом полёте смогла расслабить руки и плечи, и не вцепляться в ручку управления. И только после четвёртого полёта у меня не ныли плечи и шея. А в моей лётной книжке появилась первая запись про один час налёта. В реальности в воздухе я пробыла часа три, ну уж точно больше двух, но считает инструктор и считает по-своему. Наверно он знает, как правильно, тем более, что и другим он так же так считал. Значит если я начну чего-то выяснять, то он может и запишет не час, а два, но по сравнению с теми у кого записан честный час, как принято, то мои два получатся неправильными или нечестными по отношению ко всем остальным… Да ерунда это всё! Важнее, что я сегодня вроде бы сумела к карте привязаться и сориентироваться не только по идущей с юго-запада на северо-восток прямо через центр посёлка дороге, но и по соседним деревням Алексеевке и Киржеманам, а ещё по перекрёстку дорог в двух километрах южнее станции и центра посёлка. На земле села и разобралась, куда идут цифры по компасу, ну не нужно мне было раньше такое знание, и если на земле мне нужно было сориентироваться, то хватало направлений на север и юг, при очень острой нужде ещё восток и запад или их промежуточные румбы, но не градусы в цифрах. Здесь же на компас со стрелкой сверху привычно не посмотришь, здесь у меня в стёклышке только часть катушки компаса с написанными на них градусами видна и вертикальная полоса, которая мой точный курс в градусах показывает. Ещё внятно осознала, что сверху всё выглядит совсем не так и то, как вполне знакомые места выглядят сверху мне нужно осваивать, заново знакомясь сверху, можно сказать знакомиться и только после этого привязываться к знакомым по земле местам. Вот даже мой родной Васильевский в Ленинграде, я теперь уверена, что сверху он выглядит, совершено неожиданным для меня образом. Конечно, в городе достаточно много ориентиров, к которым легко смогу привязаться. Есть Нева с её рукавами, есть высокие и легкоузнаваемые соборы и площади, мосты, наконец, а от этих привязок и родную шестнадцатую линию найду, не сомневайтесь. Но если без такой широкой привязки всё сразу станет совсем не так просто…

И если вы подумали, что с началом полётов я перешла в когорту лётчиков и перестала шуршать по аэродрому, то вы сильно ошиблись. С полётами моя нагрузка снова возросла, никто не снял с меня уже имеющихся заданий ни по самолётам, ни по столовой. По столовой на днях получилось довольно смешно и поучительно. Верочка с Тимошей, мне думается, что инициативу проявила сестрёнка, вполне в её духе задумка, решили мне помочь хотя бы по столовой. Но так как в этот день ничего особенно серьёзного не было, в плане меню были макароны и каша, так что я всё сделала сама и достаточно быстро, так что их попытка помощи провалилась, но они узнали, что назавтра будет картошка и решили прийти помочь. Ну а кто я такая мешать широким душевным человеческим порывам? Увидев, что мне привалила команда помощников, мне не дали ШМАСовских нарядчиков, ведь школа каждый день выделяет несколько человек в наряд по кухне. В результате, Верочка само собой чистить не может, иразвлекала нас разговорами, а Тимоша этого никогда не делал, у них в семье очень строгое разделение работ на мужскую и женскую, то есть к готовке его никогда не привлекали, даже в детстве. Единственные движения достойные мужчин – это какие-то конкретные операции, вроде разрубить кусок с костями, что нужно делать мужчинам, иногда натаскать воды, в том числе на приготовление пищи, ну и во время засолки капусты её пошинковать помочь. Словом, картошку мальчик взял в руки первый раз, но видел-то он, как её чистят не раз и не два, а вы и сами знаете, как легко кажется то, что делают привычно и умело. Слава Богу, что я углядела, как именно он чистит, и сразу скорректировала его, чтобы чистил, тонко снимая шкурки. В результате он бедный сидел, пыхтел, очень старался, но почистил хорошо, если килограмма три. Всю остальную кучу пришлось чистить мне в одиночку. А когда дают нарядчиков, то четверо ребят берут на себя хотя бы половину объёма. В общем, вместо помощи устали все, даже Верочка нас подбадривать и развлекать в меру своих сил. По дороге пришлось вежливо и чтобы не задеть хрупкое мужское самолюбие Тимофея, отказаться от их помощи, не забыв поблагодарить за сегодняшнюю помощь. Хоть и медленно, но Тимофей ведь свою кучку почистил и старался, я же не стала им объяснять, что не будь их, мне помогали бы четыре взрослых парня, которые наработали бы в разы больше. Верочке перед сном шёпотом пришлось объяснять всю правду, больше они мне не помогали, чему я искренне радовалась…

Верочка узнав, что я уже летаю, захотела посмотреть на сестру в воздухе, но выяснилось, что всё не просто. На аэродром я, конечно, смогла бы её провести, но за ней потянулись бы Тимоша с Олей, а там и ещё кто-нибудь, а я бы получила нагоняй за детский сад на территории. В принципе правильно, я и сама считаю, что детям рядом с самолётами делать нечего. Тем более, что с самого начала предупредили, что часовые сначала стреляют, и только потом разбираются, и взрослые провели с местными детишками правильную работу. Я же своим приводом детей могу всё это опрокинуть корове под хвост. А Верочке всё равно толком ничего не увидеть и не узнать, ведь зона пилотажа у нас в стороне от посёлка, как вы сами понимаете. Она даже попробовала дуться, но быстро свернула процесс… Ведь одновременно дуться и меня нежно обнимать укладываясь спать не выходит. А спим мы вместе и в обнимку. И здесь Верочка сильно изменилась, раньше я с ней спать не могла, эта егоза так вертелась и пиналась во сне, что никакого сна. Теперь же она, даже если хочет во сне перевернуться, сначала шепчет мне об этом и только после переворачивается. А утром ничего об этом не помнит, то есть это у неё как-то на подсознании происходит. И мы с ней спим обнявшись. Я уже научилась оберегать её культю, у неё в одном месте очень чувствительно и болезненно. Сосед сказал, что возможно в шов захватили какой-то нервик и он припаялся к рубцовым тканям. А ещё нам вместе гораздо теплее. Ведь как бы ни топили печь, но к утру дом всё равно немного остывает, а в ветреную погоду остывает намного сильнее…

Третью четверть Верочка закончила без троек и только с тремя четвёрками… Вот так живём и служим – не тужим…

Глава 47 Весна и НАПы

Вслед за первой эйфорией, когда буквально трясёт возбуждением просто факт полёта и отрыва от земли, пришла, можно сказать, рутина. Теперь я уже летала в зону пилотажа и выполняла там задания Данилова, которые не повторялись. Что-то получалось сразу, а что-то приходилось отрабатывать на земле и повторять снова. Даже не могла себе представить, что оказывается почти всё, что я делаю в воздухе, я могу делать на земле и отрабатывать всю последовательность каждого движения при любых манёврах. Конечно, это не сможет никогда заменить настоящий полёт, но отработав движения на земле, я в воздухе могу всё внимание сосредоточить на особенностях и малейших нюансах, а ещё гораздо важнее оказалось, что нужно не просто запоминать какой ногой или рукой что делать, а мышечные ощущения, на сколько именно сантиметров подвинуть ручку или рычажок не глядя, по одним ощущениям. И тут имеет значение всё, даже в какой одежде я села в самолёт…

Когда потеплело, и я сняла ватные штаны, а это пара сантиметров толщины под попой, и соответственно высоты, оказалось, что надо приноравливаться к новому положению тела. Вообще, парадокс в том, что приподнять себя вверх я могу, но тогда я едва дотягиваюсь до педалей. У педалей есть регулировка, трубка самой педали входит в приёмную трубу и в них просверлены дырки, в которых вставлены болты. И в самом дальнем положении я фактически управляю педалями носками, буквально пальцами, а это чревато и почувствовала я это хорошо, когда с Даниловым отрабатывали «бочки». Я подозревала и даже вроде была готова, что при перевороте я могу потерять связь с педалями и даже их вроде контролировала, но во второй части переворота моя левая нога выскользнула из стремени педали, а вставить её обратно сразу не получилось. Хорошо, что сзади у меня сидит Данилов и когда я в процессе вставления ноги под ремень стремени, дёргала руль направления, он своими ногами парировал эти рывки. Само собой, он приказал немедленно прекращать вылет и садиться. Оказалось, он и не думал о наличии такой проблемы. С Трофимычем и ещё двумя техниками стали пытаться решить этот вопрос. Самое простое – это приварить другие трубки и просверлить новые отверстия, но тогда трубка будет упираться в конце и уже не сможет быть отрегулирована для высоких лётчиков, а значит никто такое делать не позволит. Другой, тоже быстрый вариант, это сделать для меня деревянные накладки, которые я смогу ремнями пристёгивать к педалям и снимать после полёта. Его и решили реализовать для меня пока. А вообще, Трофимыч пообещал придумать, как решить этот вопрос качественнее и не таскаться с деревяшками и ремнями, ну технический он человек и верит только металлу, а к дереву относится с очень большим подозрением. С другой стороны металлические крепления лучше и крепче, это я тоже понимаю. Самое простое, это сделать мне две личные педали с длинными трубками крепления, но их таскать тяжело, да и снять их откуда-то нужно… Забегая вперёд, скажу, что Трофимыч выполнил обещание и уезжала я уже с двумя трубчатыми надставками-удлинителями, каждая из них тонкой частью вставлялась в приёмную трубку, а в широкую вставлялась трубка педали плюс два дополнительных болтика. А пока у меня были две деревянные колобашки, которые надевались и крепились на педали, а уже на них ремнями я крепила свои ноги. Благодаря этому у меня появилась возможность сесть выше, мне стало в разы удобнее управлять, и обзор у меня вырос. В следующий раз при «бочках» и даже "перевороте Иммельмана", ничего не выскакивало, и я справилась…

А Верочка – прелесть! Эти двое меня всё-таки уговорили, что под большим секретом я им покажу свой самолёт. После уроков, когда и у нас после обеда на поле меньше суеты и людей, я встретила их на КПП и тихо провела знакомиться с Бобиком. И хоть снаружи им Бобик не мог не понравиться, ведь после покраски его ещё не успели сильно обшаркать, внутри он сестрёнку совершенно не устроил. Конечно, я их не повезла кататься, хотя по несколько разочарованным мордашкам не смотря на мои слова, они на это рассчитывали. В их понимании, раз лётчик, то это как владелец телеги с лошадью, захотел, сел, губами причмокнул, вожжами по спине хлопнул и "Но-о-о!" прокричал, всё, поехали… А что для даже просто вылета по кругу, нужно в штабе записку оставить, а потом дождаться разрешения финишёра, не говоря про все танцы вокруг самолёта перед вылетом. Потом мы зашли в столовую, где меня отпустили, и по дороге домой, сестрица стала развивать идею, какой на самом деле лучший, в её понимании, настоящий самолёт для девушки или девочки, вроде неё.

В её представлении самолёт должен быть весь ТА-А-АКОЙ КРАСИВЫЙ, по закатывающимся глазкам я поняла, что это что-то по элегантности не уступающее белому концертному роялю, как плавностью линий и монументальностью форм, так и гладкостью блеска полированной поверхности. Обязательно должна быть красивая лесенка, чтобы в туфельках красивых удобно садиться было, а дальше её фантазия рванула на всех парусах. Я чуть живот не надорвала, когда представила себе этот летающий рояль, где в открытом кокпите я сижу, откинувшись на мягком, обшитом плюшем диване, в пышном бальном платье с открытыми плечами, в не меньше, чем императорских драгоценностях, и с уложенными в высокую причёску волосами. Ручка управления вся покрыта резьбой и инкрустацией, все кнопочки и приборы тоже очень красиво украшены и когда я лечу всем должно быть видно, какая я красивая в самолёте сижу… Злой Тимоша (это Верочка его так охарактеризовала за этот вопрос) поинтересовался, а как же волосы, ведь ветер встречный? На что был моментально парирован, что никто не запретит девушке летать в красивом кокошнике с ленточками, чтобы волосы не трепало! И её фантазия полетела дальше, я уже с трудом успевала за ней, и так и не могу понять, в какой момент оказалось, что в самолёт мы обязательно ещё будем запрягать красивых белых коней. Но вот летать обязательно мимо трибун, где все будут мной любоваться и махать руками и шапками. В общем, грубая реальность не выдержала испытания девичьими требованиями к красоте и элегантности. Я уж молчу, что пахнуть от настоящего женского самолёта должно непременно цветами и мёдом…

Насколько я поняла, даже в далёком будущем никто так и не создал идеального женского самолёта, а жаль… И если сначала я даже хотела рассказать Трофимовичу, про то каким должен быть настоящий самолёт, то поутру я поняла, что он этого не оценит и даже может обидеться. Хотя воспоминания об этой фантазии Верочки мне часто поднимают настроение. А как же иначе, ведь мы девочки и я её очень хорошо понимаю и даже во многом с ней согласна, вот только в жизни мало места нашим фантазиям, всё грубее, приземлённее и обыденнее…

Незаметно пролетели каникулы, пришла весна и наверно последние, ой, извините, крайние разы Бобик ещё летает с лыжами, да и так при взлёте и посадке приходится выбирать боковые не разбитые участки полосы. Впрочем, и тем, кто на колёсных шасси не намного проще и легче. Мы как раз собирались проводить процедуру смены лыж, когда на аэродроме началась суета. Оказалось, что привезли НАПы Назарова. Для меня такой невольный привет от Валерки и папки, ведь они оба этими самыми НАПами занимались. С машинами, которые привезли нам настилы, приехал южный очень подвижный и шумный инженер из Дагестана. Он очень быстро говорил с жутким акцентом, что понимать его порой было трудно, но ещё быстрее он умудрялся жестикулировать. Накладки начались с того, что у нас почти все самолёты сзади имеют не дутик, а костыль, что для перфораций не предусмотрено и он вполне может на малой скорости в отверстия проваливаться и рвать секции. Что с этим делать — непонятно, ведь как Р-пятые, так и Удвасики, используют костыли не только как дутики другие самолёты, но и в качестве механического тормоза. То есть просто попробовать поставить вместо костыля чужой дутик не получится, да и дутик это не просто колесо от тележки, у него своя непростая система крепления, в частности разные режимы, когда он крутится свободно и когда зафиксирован жёстко. Как уж наше командование обсуждало возникшую проблему не знаю, но решили, что НАП стелим, а эр-пятым и УТИ на костыль ставим что-то типа конька. Удвасики будут летать с грунта, чему не только я, но и остальные Удвасники очень обрадовались, и облегчённо выдохнули, рисковать провалиться нашим маленьким костылём в дырку металлической перфорации никому не хотелось, а к размокшей поверхности весеннего аэродрома наши лёгкие самолёты относятся легче всех остальных. После сборки щитовой ВПП с неё взлетел и сел сначала УТИ, потом разведчик с дооборудованными костылями. Вообще, конечно визг скользящего по железу железного конька костыля для любого технаря – это каждый раз стресс и ножом по сердцу, но уже буквально через пару дней все привыкли. Но главное ведь летали, а то через несколько дней полосу бы закрыли для полётов на просушку. Мы как-то с родителями поехали в Павловск по парку погулять, приехали, а на воротах объявление, что парк закрыт на просушку. Мне же стало немного грустно, что вот именно мне не судьба попользоваться нашими с Валеркой трудами. И ведь мы тогда совсем забыли о том, что у многих наших самолётов есть костыли…

К майским праздникам у меня в лётной книжке уже красовалось целых восемь часов налёта. В воздухе я уже чувствовала себя вполне уверенно и не вылезала с колотящимся сердцем из самолёта после каждой посадки. В этих южных для нас – северян местах уже вполне вступила в свои права весна. И на праздник мы собирались уже по-летнему. Верочка попросила, чтобы я обязательно надела свою медаль, а я, чтобы уйти от этого, и не обидеть сестрёнку вспомнила, что у меня есть нарядное выпускное платье. Правда как раз первого числа подул прохладный ветер, и под него пришлось надевать чулки и нижнюю рубаху. Но это не испортило нам праздничное настроение…

Я не захотела в свой редкий выходной идти на аэродром, да и в гражданском платье это делать не очень удобно, а вместо этого провести весь праздник со своей семьёй, то есть с любимой сестрёнкой. Хоть мы и виделись с ней каждый день и каждую ночь спали вместе, но нам всё равно не хватало общения. Вместе с нами со всей ответственностью на праздник собиралась и вся семья Новиковых, наряжались, надевали всё самое лучшее и праздничное. Затык возник при выходе, когда Аглая увидела, что я, вот ужас, собираюсь идти с непокрытой головой. Надевать платочек на голову мне совсем не хотелось, но и обижать хозяйку тоже. И когда я уже почти смирилась с тем, что мне придётся сейчас повязывать голову белым платком, я вспомнила про своё шёлковое кашне. Я быстро его достала, хорошо, что оно лежало сложенным и почти не помялось, повязала его через лоб, прикрыла уши и сзади под косой заколола английской булавкой. Вышло даже оригинально и стильно, к тому же не придерёшься, голова вроде как покрыта. Ещё перед этим Верочка настояла, чтобы я повязала себе косу белой лентой с бантиком, и хоть мне казалось, что с жёлтым в чёрный горох платьем это не будет смотреться, но выход нашёлся с помощью второй белой ленты, которую я повязала взамен моего потерянного пояска. Теперь же с кашне наряд получился законченным и словно так и задуманным. А Верочка была просто – принцесса. В своём самом красивом и при этом достаточно тёплом нарядном сиренево-голубого оттенка платье с длинным рукавом и пристёгнутым имплантом, она выглядела как маленькая принцесса. На её коротких волосах мы завязали два чудесных хвостика над ушками с яркими большими четрёхлопастными сиреневыми бантами. И даже сумели дойти до центра, не испачкав нарядные туфельки. Сначала выступил председатель сельского совета, потом директор местной школы, которая оказалась ещё и секретарём поселковой парторганизации. Пригласили и наших, от авиаторов выступил начальник штаба полка. Мало говорили о солидарности трудящихся, как-то слабо в неё верится, когда весь рабочий класс всей Европы работает на Гитлера, то есть против единственного социалистического государства. Больше говорили о войне и о том, как вся страна поднялась на борьбу с агрессором…

А потом были танцы, причём в разных концах площади свои. В одном месте играл местный гармонист, в другом принесли патефон. Гармонист жутко фальшивил и, кажется, уже выпил, но большинству важнее был задаваемый задорный ритм, а вот мы ушли от издевательств над своими ушами к патефону, где собралась более степенная часть общества. Танцующих было не много, но они были, и место в середине было свободно. Я увидела, как Верочка мнётся:

— Солнышко! Ты хочешь потанцевать?

— Хочу… — полные глаза слёз.

— Так! Ну-ка слёзы долой! И пойдём танцевать…

— Но у меня же ручка…

— Глупенькая! Ведь можно танцевать, когда партнёры держат только одной рукой, а вторая опущена, так вроде ещё с гусаров и других военных началось, из-за того, что им нужно было сабли придерживать во время танца… — фиг его знает, правда это или нет, я по ходу придумала, чтобы Верочку убедить. Ведь я правда видела, что так танцуют. Только вот совершенно не помню, одной рукой держатся оба или только партнёр? Но мне это было совершено фиолетово, я хотела доставить радость моей сестрёнке, а поэтому мы сами будем устанавливать правила!

— Правда?

— Ну конечно! Так что, промокаем слёзы и идём танцевать! Такой красавице и просто стоять в стороне просто неприлично!

— Но мы ведь девочки обе…

— Так мужчины на фронте. Вон, видишь, две женщины уже танцуют…

И это стало последним аргументом. Натанцевались мы с ней от всей души, что по пути домой усталая Верочка едва перебирала ногами, а я взяла её за талию, это мы с ней не так давно научились ходить, держась за талии друг дружки, как маленькие лебеди в танце, только у них руки переплетены спереди, а у нас сзади. Но так очень близко прижавшись боками, удобно чувствовать друг друга. И как оказалось так очень удобно вести усталую девочку с буквально заплетающимися ножками. И главное, почему Верочка так вымоталась, мне показалось, что она так хотела насладиться этим ощущением, что она нормальная, такая как все и может вместе со всеми танцевать, что просто не могла остановиться. И сейчас шла, хоть и уставшая до предела и молчала, видимо сил даже болтать не осталось, но такая счастливая, что я просто не могла не радоваться вместе с ней. Дома она заснула, едва я постелила постель и раздела её. А мы со взрослыми ещё немного посидели за керосиновой лампой и с маленькой стопочкой самогонки…


Я прочувствовала взлёт и посадку с колёсами и костылём с раскисшей полосы. И если взлёт был труднее, особенно вначале, когда костыль зарывался в землю и тормозил, то посадка была словно въезд в стену. И так колёса на раскисшем грунте катили плохо и вязли, ведь несмотря на малые размеры самолёта и вес всего около тонны, но весь этот вес приходится только на два узких колеса и костыль сзади. В общем, если бы у нас мотор был посильнее, то капотирование через винт было бы весьма вероятно, а так Удвасик прощал и такое неудобоваримое состояние полосы. После скользких лыж и пробега после, накатом почти во всю длину аэродрома, на колёсах всё оказалось совсем иначе…

Данилов взялся обучать меня слепым полётам, что называют полётом в сложных метеоусловиях. Над моей кабиной закрепили каркас, на который натянули брезент. Сначала планировали, что я взлечу, а потом спереди опустится шторка и я ничего не смогу видеть. Но оказалось, что исполнить это хоть и можно, но сложно. Поэтому взлетал и садился Данилов руля из второй кабины, а мне передавал управление уже в воздухе, где я должна была выдерживать курс и высоту и выполнять полёт по заданному маршруту, сама рассчитывая повороты и курсы с учётом сноса ветром и прочее. А Данилов потом объяснял мне мои ошибки и огрехи. Меня очень выручала не оставившая меня и в небе "шишка направления", но вот то, что чувства начинают обманывать, когда ничего не видишь и начинает казаться, что приборы врут, особенно прибор уровня или горизонта, он стоит прямо, а кажется, что летишь с креном и очень хочется его исправить. Заставить себя не дёргаться и верить не чувствам, а приборам было очень сложно. После переоборудования Бобика закрытой кабиной на слепые полёты образовалась целая очередь, что я едва успевала обслуживать и заправлять моего красавца. Вакханалию пресекли мотористы, оказалось, что в этой эйфории выработали весь ресурс мотора, и Бобик встал размоторенный.

Вот кто бы мне раньше сказал, что самолёт без мотора можно назвать «РАЗМОТОРЕННЫМ»? Удивительные люди – авиаторы! С новым мотором и я полетала и налетала в сложных метеоусловиях целых восемь часов. Поверьте, это очень немало, а к концу мая у меня уже было с ними целых двадцать семь часов… Два вылета Савелий Борисович посвятил, как он назвал "боевому маневрированию", то есть не выполнение классических пилотажных фигур, а как уворачиваться от атак более скоростных самолётов, я сразу поняла, что это за скоростные самолёты, от которых нужно уворачиваться. Но два вылета – это очень мало, можно сказать, что Данилов только обозначил канву навыков и умений, которые мне потом нужно будет самой нарабатывать. Но и показанного было немало, ведь кроме того, что я просто выполняю задания, все отработанные навыки и приёмы потом прокручиваются в голове, обдумываются и оцениваются со всех сторон, то есть потом я смогу всё показанное усваивать и применять гораздо быстрее и эффективнее. Вообще, из некоторых обмолвок моего инструктора, он со мной занимается по упрощённой программе, а вот с будущими истребителями или штурмовиками объём и задачи каждого полёта намного сложнее и требования куда жёстче. И как-то засомневалась, что ребята из одного из лучших Оренбургского училища научились только взлетать и садиться, как это показано в любимом фильме, если я это уверенно стала делать уже на восьми часах официального налёта. Скорее всего, это из ряда чисто лётчицких рисовок друг перед другом. А то, что «Кузнечик» там скапотировал, так и мотор у истребителя во много раз мощнее, да и полоса – не бетонная полоса гражданского аэропорта. Тут я бы больше списала на нервы и незнакомую машину, а не плохую подготовку пилотов…

Очень запомнился первый раз, когда перед вылетом мне было сказано, что по команде я должна в воздухе выключить зажигание, то есть остановить мотор. Вообще, это упражнение на планирование нужно делать без предупреждения, но у нас я сижу спереди и выключатель у меня, вот и пришлось делать иначе. Я честно сказать, ждала, что это случится сразу после взлёта, но Данилов не кричал, а я летала и уже почти забыла, когда в пилотажной зоне наверно в самой дальней от аэродрома части он дал команду глушить мотор. Выключила и настала жуткая тишина. То есть не тишина, а свист и скрип расчалок, фюзеляжа, распорок и других частей самолёта. Винт встал, и самолёт немного клюнул носом. Не давая панике меня захлестнуть, я сориентировалась по отношению к полосе, прикинула, что выйду с двумя поворотами, и стала планировать. Без мотора почти все манипуляции с органами управления стали немного другими, ближе к концу стало казаться, что высоты не хватит, и я испугалась, но тянула к полосе, стараясь максимально использовать хвалёную летучесть Удвасика. В результате перелетела посадочное «Т» метров на двести, за что выслушала потом порицание инструктора. А вот за то, что мы спланировали и без мотора пролетели больше десяти километров, я ещё больше полюбила моего Бобика, хотя Данилов всё-таки мастер, и наверняка всё учёл, в том числе и имеющуюся у меня высоту. Потом ещё раз пять я сажала Бобика с выключенным мотором. С планированием у поликарповского биплана было всё прекрасно, а я научилась при планировании не только сберегать высоту, но и снижаться резко, если нужно и садиться там, где требуется. Кстати имена к самолётам прилипли намертво, и если на Бобике имя было написано, то Филю тоже стали звать по имени, хоть нигде и не отражённому…

В какой момент я вдруг почувствовала, что лечу, словно в детстве играли, когда бегали расставив руки и представляли себя то самолётами, то птицами, но наши раскинутые руки были крыльями и мы летели куда и как хотелось нам. То есть я словно раскинула руки и лечу куда не нужно, кренюсь, поворачиваю, а сама любуюсь красотой открывающихся с высоты видов и меня ни на секунду не отвлекают от этого движения, которые делают мои руки и ноги, всё они делают как надо, а я просто лечу! Такое восхитительное ощущение, словно я даже дышать стала глубже, а выполнение задания превратилось в такую простую вещь, что я чуть не рассмеялась…

Для поворота мне уже не нужно было сосредоточенно выверять насколько мне повернуть педали и отклонить ручкой элероны, я просто хотела повернуть и выбирала только то, насколько резко я это хочу сделать. Вот после этого я впервые в полёте достала карту и стала по ней прямо тут же сверять карту с тем, что я вижу под крылом. Когда сели, едва удержалась от того, чтобы после доклада не поцеловать Данилова, как тогда Малюгу. А каким наслаждением стало в этом новом состоянии выполнение фигур пилотажа! Это же просто не объяснить и не описать… Я теперь не оглядывалась на горизонт при выполнении бочек, я просто чувствовала что и как делает послушный мне самолёт, я как в воде, когда нырнула и плывёшь куда и как хочешь, кувыркаешься в такой понятной и податливой воде и чувствуешь себя так уютно и уверенно… Это такое волшебное чувство единения и свободы, при этом всё в заложенных конструкцией и возможностями самолёта рамках, которые не мешают, а только требуют, чтобы я их учитывала. И рамки не злят и не висят гирями на ногах, они просто есть и я с ними в согласии и понимании… Не знаю я как описывать чувства и ощущения, их нужно самому прочувствовать, тогда и объяснять станет нечего. Наверно только после этого я стала лётчицей, а до этого я ещё только училась правильно двигать педалями и едва не трястись из опасения сделать что-нибудь не так или ошибиться что-то забыв…

Данилов наверно это сразу почувствовал, ну не может профессиональный инструктор не заметить такое качественное изменение в ученице, но его, как всегда, непроницаемое лицо ничего не выразило, только задания он мне теперь давал без полного разъяснения каждого нюанса, а формулировал только общую канву вылета, но мне и не требовалось больше. Не знаю, почему почти все так радуются выполнению фигур высшего пилотажа, нет, есть в этом какой-то особый шик и удовольствие от осознания того, что самолёт тебе послушен и как это выглядит со стороны. Мне же всё время казалось, что когда я чутко прислушиваюсь к виражам и просто наслаждаюсь полётом и смотрю как красиво вокруг, это гораздо интереснее и тоньше по строгости ощущений и переживаний. Может я и не права, но это снова ощущения, которые не пощупать и не измерить…

У Верочки начались летние каникулы, в деревне начался сезон, и все были заняты с утра и до глубокой ночи. Верочка хоть и с одной рукой, но старалась по возможности тоже помогать. Мы уже даже успели пару раз сходить с ней искупаться в запруде на Нуе, местной речке, которая течёт севернее станции. Местные чаще ходят на более близкую запруду на речке Устюшке, но из-за её ручки мы ходили далеко на Ную и обе купались голышом. Если по прямой, то километра четыре, а если по дороге и потом по берегу Устюшки, наверно на километр больше. Мне ужасно хотелось как раньше, когда ездили всей семьёй, взять картошки и посидеть у костерка, но картошка к весне уже вся повяла, и проросла. Хотя у костерка вечером мы всё-таки посидели в субботу девятого мая, так мы отметили Верочкин день рожденья, по костровой традиции жарили на веточках пару кусков взятого домашнего хлеба. Мы решили не афишировать, что у неё день рождения, не столько с каким-то умыслом, просто здесь как-то совершено не принято отмечать дни рожденья. Поэтому мы решили, что извещать о том, к чему они не привыкли, это ставить приютивших нас хозяев в довольно двусмысленное положение. С одной стороны, раз мы официально известили, то нужно как-то отмечать, ну хоть формально стол накрыть, пусть даже без каких-то изысков. С другой стороны сразу возникает обида у других детей, а почему их дни рожденья не празднуют и не отмечают? Мы об этом узнали случайно ещё когда в марте был день рожденья у Оленьки, и она по пути в школу обмолвилась, Верочка вечером начала меня трясти, дескать, что делать, а делать оказалось ничего не нужно, никто и не вспомнил о такой мелочи, да и Оленька не выглядела как-то обиженной или ущемлённой. Ну не отмечают, вот так у них принято, так и чего переживать. А мы привыкли отмечать и отметили по-своему. День выдался на удивление солнечным и даже жарким, так что я даже залезла в воду. Б-р-р-р! Открыла, как говорят, сезон. А Верочка на берегу ухахатывалась глядя на синюю и дрожащую после купания сестру. Но я быстро присела к костерку, согрелась, и дальше мы смеялись уже вместе. Я же порадовалсь, что смогла спокойно залезть в холодную воду. Тогда в Карелии и потом в лазарете мне казалось, что я настолько промёрзла, что теперь уже наверно никогда не отогреюсь. И если бы мне в то время сказали, что я в мае полезу в холодную весеннюю воду, я бы покрутила пальцем у виска такому предположению. Обратно мы шли счастливые и искусанные уже появившимися комарами. Невольно вспомнишь Пушкина:

Любил бы лето я!
Кабы не зной,
Не комары, да мухи!…
А во вторник шестнадцатого июня позвонил Александр Феофанович. Меня вдруг выдернули из-под Бобика, которому я через лючок уже смазала, а сейчас пыталась смазать снизу узлы крепления и амортизации костыля. В общем, бегом в штаб, и не в наш, а в полковой, который в центре посёлка. Чего я только не напридумывала пока бежала, даже, что меня сейчас за моё второе хамское письмо Сталину арестовывать будут. Но оказалось, что это по ВЧ со мной решил поговорить товарищ комиссар. Я успела прибежать и даже спокойно отдышаться, когда меня, наконец, позвали в комнату ВЧ-связи.

— Ну здравствуй, пропавшая племянница!

— Здравствуйте, Александр Феофанович! Никуда я не пропадала, письма пишу, ваши получаю…

— Да ладно! Это я так! Как твои успехи, мне доложили, но я хочу от тебя услышать…

— Успехи есть, уже налетала больше тридцати часов. Мой инструктор уже подписал мне самостоятельные полёты. Много это или мало, не знаю. Он сказал, что теперь только набирать лётный опыт и практику. Он фактически свою задачу уже выполнил. Я сейчас его жду, в основном потому, что без него меня никто на полёты не ставит…

— Так может распорядиться?

— Не нужно. Меня всё устраивает и он смеётся, что ему даже нравится пассажиром полетать…

— Ну, хорошо! Я понял, что фактически ты закончила курс подготовки аэроклуба, как мне доложили, а ещё по факту освоила специальность авиационного техника на самолётах У-2. Всё правильно?

— Наверно…

— Тогда слушай! Верочка закончила учёбу, ты — тоже. На днях будет приказ по тебе. Тебя откомандируют в распоряжение Новикова, а проездные выпишут через Москву. Будете выезжать, дашь телеграмму. Знаешь, как девочки по вам уже соскучились?!

— Какие девочки?

— Соня с Ирой! Мне тут от них уже столько выслушать пришлось, что я не придумал ничего, чтобы тебе здесь учиться… Всё поняла?

— Всё… Спасибо…

— Да не за что! Я тоже по вам соскучился… Собирайтесь! Очень ждём вас! Сестру поцелуй от нас! Всё! До встречи…

Как вы понимаете, армейский комиссар Смирнов просто так ничего не говорит. И я поняла, что времени у нас не больше пары дней. Труднее всего было прощаться с Бобиком. Да и к Трофимычу успела привыкнуть, вообще, уже опять успела врасти в наш аэродром. Вечером пришёл Данилов, неожиданно меня обнял и расцеловал. Сделал окончательные записи в мою лётную книжку и ушёл не прощаясь…

До вечера бегала, автоматически делала привычные дела. Я с первого дня прекрасно понимала, что я здесь временно, что главное здесь для меня учёба, и вот её я практически закончила и ничего меня здесь кроме возникших привязанностей не держит. Честно, я почему-то ждала звонка после майских, ведь к этому времени минимальный курс «взлёт-посадка» я уже освоила и с учётом того, что война, я была уверена, что на этом всё и со дня на день нас отправят обратно, но дни шли, ничего не менялось, и я как-то расслабилась. Поэтому звонок, словно обухом по голове оглушил…

Вечером рассказала Верочке, и она испугалась поначалу. Но потом, когда я стала её успокаивать, она осознала, что её там ждёт тётя Ира и тётя Соня, я как-то даже не осознавала, что для неё они куда более домашние, это я держу дистанцию, а Верочка их обеих уже приняла, да и общалась она с ними гораздо больше меня…

Вот говорят, что в путь мы трогаемся задолго до того, как сядем в поезд или самолёт, что на самом деле мысленно мы в пути с момента принятия решения о том, что поедем. Вот и я уже прокручивала в голове, что нам в поезде понадобится, что из вещей и куда упаковывать, не забыть взять на память о Трофимыче и Бобике мои удлинители для педалей. Всех поблагодарить. Устраивать отвальную – это мне вроде как не по чину, так что с этим проще. Я мысленно уже одевалась в поезд и ходила по нему, стараясь не испачкаться всепроникающей поездной угольной пылью.

Назавтра я ждала, что приказ будет на утреннем разводе, но меня обычно расписали на работы, что я восприняла без всяких эмоций. В штабную землянку меня вызвали перед самым обедом. Какой-то сердитый Малюга встретил меня очень недовольным взглядом:

— Знаешь, зачем позвал?

— Не знаю, но подозреваю…

— Сказать трудно было?

— И как вы, себе это представляете, с утра я подхожу и говорю, вы не ставьте меня на работы, приказ будет! Вы же сами бы меня наругали и сказали, вот будет, тогда и поговорим!

— Ну да. Так и сказал бы… Ну ты всё равно должна…

— Так точно! Должна! Исправлюсь!

— Ладно! Не шуми… Ты… Эта! Не сердись, что работой тебя так загружал… Я же как лучше хотел. Чтобы не пинали тебя, что в любимчиках ходишь и тебе послабления делают… Понимаешь?

— Не знаю… Это вроде: бей своих…?

— Да ничего ты не понимаешь! А, ладно! Трудно с вами… Мне тут шепнули, что весь следующий набор ШМАСа женский будет, я уже думал, как бы тебя на должность в школу поставить, ты бы с ними справилась, ты сможешь! А тут вон как… Тебя куда? Знаешь?

— Сначала в Москву. Потом на фронт… Ленинградский…

— Уже лётчиком?

— Ну да… Я же отучилась…

— А я уже рапорты писал, хотел со штурмовиками тогда… А, ладно! Не держи зла! Ты ничего! Наша! К Некрасову зайди, я ему уже сказал… Попрощаться зайти не забудь…

Некрасов встретил меня ещё смурнее. Да что они, все сговорились, что ли?

— Проходи давай! Уезжаешь?

— Уезжаю…

— Ты же летать будешь?

— Ну да…

— Вот я и говорю… Ты до отъезда зайти не забудь! Соберу тебе кое-что…

— Да не нужно…

— Ты меня не учи! Мала ещё! Я ведь тоже Балтийский! Ладно! Иди пока. Зайти не забудь!…

Вечером меня снова выдернули в штаб, звонил Белоглазов, уточнил, знаю ли я про свой отъезд? И не возникло ли каких-либо сложностей, о которых ему следует знать? После моих ответов он взял с меня обещание быть на связи при любых непредвиденных случайностях. И что ориентировочно мой отъезд запланирован на девятнадцатое, то есть у меня фактически один день и на службе меня задействовать уже никто не будет… В общем контроль и учёт. Вот только на мой вопрос: на какое время девятнадцатого нам рассчитывать? Он как-то странно съехал с темы. Но учитывая, что он проявил себя уже достаточно надёжным и дотошным, я решила, что у него ещё не всё окончательно состыковано и он уточнит этот момент и позже доведёт. В общем, я почти угадала, но к случившемуся готова не была, но давайте по порядку.

Верочка назавтра устроила ревизию своего чемодана и все вещи, из которых успела вырасти, и не только их, отдала Аглае. Из зимних вещей я успела спасти от раздачи только её зимнее пальто. С которым, как я позже поняла, она и сама не очень хотела расставаться. Зато у нас получился только один чемодан и полупустой мешок, я так обрадовалась. Рано я радовалась, потому что Некрасов мне полностью забил этот мешок и второй тоже, а шинель мне пришлось нести в руках. Впрочем, я не в обиде, ведь он выдал мне фактически полную новую лётную экипировку на летнее время. Здесь нужно пояснить, что как такового демисезонного варианта не существовало, в выданном мне сейчас, летали и в межсезонье и летом. Тепло костюма регулировали тем, что поддевали вниз под комбинезон. Летом в жару комбинезон вообще предпочитали не носить и летали просто в своей форме хэбэ, которой у меня не было, ведь это как раз та самая голубая матросская роба, от которой у меня был только верх. А вниз я летом носила хлопчатую юбочку, в которой в самолёт не полезешь. Ещё он мне выдал перчатки с крагами, но пальцы у них оказалсь из тонкой и мягкой замши. Два шлемофона, зимний у меня уже был, к нему только сменные подшлемники, а вот летнего у меня не было, и я до сих пор летала в зимнем, честно сказать, я как-то вообще не думала даже, что есть зимний и летний вариант. Ну голова после полётов мокрая, наверно это ещё одна форма платы за право подниматься в небо и так должно быть. Вы не думайте, я вовсе не телушка безропотная, которую ведут куда угодно, а она даже не дёрнется, очень даже могу дёрнуться. Просто в тех случаях, когда не всё знаю и понимаю, с детства как-то привыкла безоговорочно доверять тем, кого знаю и кто явно в этих вопросах умнее и опытнее. А раз тот же Хитрый хохол не дал мне другой шлемофон, значит и нет другого, так и чего пыль поднимать? И вообще, у меня голова тогда была столькими вещами занята, что было не до обдумывания шлемофона, ей-богу… Долго перечислять, но теперь на месте мне не нужно будет выпрашивать это снабжение, у меня уже всё есть. Конечно, это не было благотворительностью, всё выданное было записано в мой вещевой аттестат. Вот только нашему человеку, думаю, не нужно объяснять огромную дистанцию между «положено» и "имеется в наличии". Но самое главное, Хитрый хохол приберёг напоследок, когда он достал, я не решилась поверить, но это был именно он! Сияющий гордой заслуженной улыбкой на лице Виталий Гаврилович протягивал мне чёрный, гладко поблескивающий, новенький морской плащ-реглан! За такое не зазорно полгода в его каптёрке бесплатно полы мыть. Я влезла в него, хоть на моей худобе он болтался, но я в нём не собиралась форсить, я в нём собиралась летать, и в продуваемой кабине Удвасика иметь такой плащ – это для многих – несбыточная мечта и Некрасов мне её реализовал. Само собой, когда я от радости смогла нормально дышать, я его от всей души расцеловала, а уж какая у него было довольная физиономия! В общем, вы понимаете, свободных мест у меня не осталось…

На аэродроме известие о моём отъезде вызвало шок. До меня только после этого стало доходить, что я здесь действительно оказалась одной из самых первых старожилок, ведь раньше меня из тех, кто остался, были только Малюга, Трофимов и Некрасов, все остальные, а это без малого пара сотен человек вместе со ШМАСом, появились здесь уже после меня. И моя носящаяся по территории личность была уже давно привычным элементом местного пейзажа. Всё это мне ещё предстояло прочувствовать в полной мере…

Назавтра я сходила в школу и взяла Верочкин табель и выписанную ей грамоту за окончание года с "серебряным результатом"[13]. Зашла к Надежде Филимоновне, чтобы поставить её в известность о своём отъезде и расписаться в документах, что меня, вернее Верочку, увольняют по собственному желанию с должности разнорабочего кухни. Вот уж об этой части своей жизни здесь, я жалеть не стану. К концу третьей недели, я думала, что сдохну от таких нагрузок. Надежда опять была приторно-медовая и я так и не поняла, что это всё значит, но теперь меня это уже не касается. При том, что я сказала, я была очень благодарна Надежде и Некрасову, за то что они согласились так оформить Верочку и терпеть мой жуткий график, ведь найти в посёлке желающего поработать на моё место проблемой бы не стало, а вот что бы мы с Верочкой тогда кушали, не знаю. Аглая хоть и говорила, что попробует прокормить и Верочку, но быть зависимой и объедать её детей я бы себе не простила и не позволила… Ведь даже со специальным пайком на Верочку и моим, не скажу, что этот объём можно было бы назвать изобилием, и это количество продуктов выглядело прилично, только потому, что здесь жили довольно голодно, как наверно везде в тылу воюющей страны…

Сбегала в штаб, отметила командировочное, получила положенные подписи и печати, мне отметили по июнь включительно комсомольские взносы, расписалась в каких-то приказах. Оказывается, меня включили в праздничный первомайский приказ о поощрениях, так что в графу поощрения мне вписали благодарность от командира полка. Мелочь, а приятно, тем более, что из БАО в приказе оказались всего человек пятнадцать… В строевой части порадовались, что наш старшина полностью рассчитал и закрыл мой денежный аттестат по май включительно, как я поняла, не много имелось фанатиков, подобных нашему Виталию Гавриловичу, которые любят, а главное умеют, во всех этих цифрах разбираться… В общем, к отъезду мы с Верочкой были почти готовы…


Глава 48 19 июня. В "туберкулёзе"

В общем, к отъезду мы с Верочкой были готовы… А вот Белоглазов не проявлялся. Верочка, которая уже настроилась на отъезд, с утра пятницы дёргала меня, ну не умеют дети ждать. А мне оставалось только успокаивать её, и ждать посыльного или самой идти, вот только куда, на аэродром или в центр посёлка в штаб полка?… Пока я размышляла, приехал на велосипеде посыльный с аэродрома, и с извечной хамовитостью всех приближённых и допущенных:

— Ты чего тут рассиживаешься? Тебя Малюга уже полчаса ждёт! Скоро ругаться начнёт…

— Стой! А мне вещи тащить?

— А я откуда знаю? Ну возьми, наверно…

— Вот и замечательно! Твой велосипед Тимофей отведёт, а ты бери чемодан!

— Я в носильщики не нанимался!

— Тебя послали, значит должен помочь! Бери, давай! А то Малюга ругаться будет.

— Вот, ну что за жизнь такая?… — и дальше бурчал уже тихо, надо полагать, очень это унизительно, что какая-то… Или что-то в этом роде, я думаю.

Я подхватила вещмешки и свёрнутую подкладом наружу шинель, и мы стали прощаться с вышедшим нас проводить семейством Аглаи Петровны. Только Тимофей, как велосипедоводитель ещё не прощался с нами. Слёзы, объятья, поцелуи, слова, часто глупые, но всё честно и от души… Что и у меня защипало в носу, а Верочка так просто до самого аэродрома шмыгала носиком…

Наш караван без вопросов пустили за КПП, всклокоченный Малюга увидев нас лишь буркнул: "Ждите!…" – и усвистал куда-то. Как оказалось, у нас ЧП, на взлёте отрезало мотор у разведчика, и лётчик чудом сумел посадить самолёт и ему к счастью хватило полосы, но сами понимаете, Малюге было совсем не до нас. Мы расположились у штаба, попрощались и отправили домой Тимошу, с которым Верочка о чём-то напоследок долго шепталась. Я не могла понять, зачем нас сюда вызвали, хоть ещё вчера звучала идея отвезти нас в Саранск на самолёте, но я представила, как пробуют вместе с нами затолкать наши чемоданы и отказалась от такой чести. Мы конечно маленькие и обе поместимся, а под крышку гаргрота можно затолкать вещи, но это никому не нужные сложности и не уверена, что чемодан влезет.

Очень хотелось ещё раз сходить к Бобику, но я усилием воли запретила себе и так вчера чуть не ревела, когда с ним прощалась и уходя оглянулась, а он стоит такой грустный и одинокий, даже рули высоты как нарочно опущены… Сейчас идею навестить Бобика словно подслушав меня озвучила Верочка, и пока ей объясняла, что мы этого делать не будем, как-то и сама перехотела. Сидели ждали наверно с час, все проходящие приветливо здоровались, но с разговорами не лезли. Но вот умудрилась потрясти Надежда Филимоновна, которая прибежала, нет, правда прибежала и едва отдышавшись:

— Ой, девочки! Успела! Так боялась опоздать… Вот вам, это от нас всех! — протянула немаленький свёрток, а мой нос уже уловил запах выпечки, и похоже рук тёти Лизы, которая на кухне была лучшей мастерицей по всему выпечному, а её пышный хлеб можно было есть без всего, он и так был удивительно вкусный. — Вы уж… Там… Не поминайте… В общем! Счастья вам, маленькие!…

Да, по сравнению, с ней мы были действительно маленькие. А я вот уж точно не могла бы себе представить, что Надежда прибежит к нам с пирожками, один из которых непосредственная Верочка уже ухватила и укусила. Заведующая столовой смутилась, смешалась, и скомканно простившись, быстро ушла. А я подумала, что эти пироги нам очень кстати, ведь здесь нас никто провизией, как Ираида не загружал, так хоть на сутки решили вопрос с едой в дороге. Вообще, сделала себе внушение, надо было хоть картошки попросить Аглаю отварить, и несколько яиц бы она нам не пожалела. А так, теперь по станциям бегать, провизию искать. Хотя деньги мы почти не тратили и с выданными мне Некрасовым, у нас было рублей семьсот, а цены на базарах и станциях очень кусаются…

Но что толку себя вдогон костерить… Решила принимать неприятности по мере их поступления, как увидела заходящий на посадку тяжёлый бомбардировщик, тот самый «Туберкулёз», как уже как-то прилетал к нам ещё когда холода стояли. И если я его уже видела, Верочка стояла с открытым ртом и смотрела на этого исполина. Мне и в горячечных снах не могло бы прийти в голову, что это за нами… Но Смирнов договорился и попутный борт из Оренбурга сделал посадку ради двух ОЧЕНЬ ценных пассажирок, о чём нам поведал смешливый курносый борттехник. Если в прошлый раз я только опасливо смотрела на гиганта снаружи, то теперь нас погрузили в его сумеречное нутро. Злобный Сосед буркнул: "И это сараище ещё и летает…", но видимо почувствовав моё возмущение быстро показал мне пару картинок светлых просторных салонов с креслами из своего времени и спрятался. Нас устроили в каком-то закутке, но мы ещё не успели взлететь, а двигатели так и не глушили, и всё время приходилось кричать, техник потащил меня к открытой боковой двери. Каково же было моё изумление, когда оказалось, что у самолёта собрался почти весь аэродром и нам машут руками и что-то кричат с улыбками. Верочка стояла тут же и ловила рукой подол своего платья, прижимаясь к моему боку, вот здесь у меня слёзы брызнули…

На высоте немного похолодало, но Верочка в лёгком платьице замёрзла бы, и мы завернулись вместе в мой широкий кожаный плащ, так что долетели без происшествий. Верочке не понравилось, что окошки так высоко и они маленькие и в них ничего не видно. Сели мы у деревни Домодедово, а у самого трапа нас встречал… Ну конечно, Миша Гнеман, только теперь у него было не два, а уже три кубика, я решила проявить наблюдательность и показать свой ум (молчала бы уж лучше!):

— О! Поздравляю! Вы теперь уже старший политрук?

— Нет, теперь я просто политрук, а раньше был младший…

— Извините, я думала… Но вас ведь все называли политруком.

— Да просто не принято в общении выговаривать и слово «младший» не говорят, так подполковника часто в разговоре называют полковником.

— Не знала, спасибо! И всё равно поздравляю!

— Ничего страшного! Я вон в ваших нашивках и полосках совсем не разбираюсь. Знаю только, что одна самая широкая на рукаве – это капитан первого ранга, к нам в школу приходил выступать, я запомнил…

Тем временем погрузились в машину, с чемоданом нам сзади снова было тесновато, но чего уж… Это во многие разы компенсировало, то, что всего за несколько часов мы были уже в Москве, вернее ехали к ней. И не нужно сутками слушать стук колёс, думать, где взять покушать и нюхать угарный паровозный дым.

Дома нас ждала радостная встреча, встречающими оказались Ираида Максимилиановна и Софья Феофановна. Обе по очереди стали радостно тискать счастливую Верочку, вертеть её и разглядывать, восхищаться, как она выросла и уже загорела, а она в ответ щебетала и скорее выкладывала все свои новости, а я вместе Мишей возилась с вещами. Потом Ираида заявила, что двух отощавших девочек нужно срочно откармливать и нас усадили за стол, где гордая Верочка не преминула продемонстрировать, как ловко она научилась пользоваться подарком комиссара. В общем, нас встретили как дома, вернее, нам обеим дали почувствовать, что это и есть теперь наш дом, где нас всегда ждут и рады нам любым…

А вот после Софья умудрилась меня удивить и потрясти, когда оказалось, что в зале меня ждёт её подарок, поистине королевский в моём понимании. На четырёх изящных складывающихся ножках стоял красивый новенький, сияющий полировкой ксилофон, принц среди ксилофонов, а прямо на расписанных выжженными узорами пластинах лежали три комплекта разных палочек и молоточков. Я только в этот момент почувствовала, как же я соскучилась по возможности играть. А какой у него оказался шикарный сочный звук! Оказывается у Софьи есть давний хороший знакомый мастер делающий инструменты, и к этому заказу он подошёл со всей ответственностью и фантазией. Нам на занятиях в оркестре рассказывали, что для усиления звука ксилофона используют разные способы, один из них это закрепление специально подобранных труб резонаторов под каждой пластиной, но тогда ксилофон практически теряет свою мобильность. Здесь же мастер пошёл по совсем другому пути, может он не добился того же по сочности звука, как при использовании резонаторов-труб, но звук явно стал более сочный и длинный, чем у привычного мне ксилофона. Как, не очень понимая сама, попыталась передать объяснения мастера Софья, он сделал ксилофон удобным к переноске, но сумел усилить звук каждой пластины за счёт второй, выступающей резонатором звука. В общем, как я потом разглядывала, каждая пластина стала двойной, но нижние пластины были не плоские, да, чего уж, не понимаю я, как это работает, но ведь работает!…

Я взяла палочки, потом попробовала молоточки, другие палочки, звука для объёма залы было даже многовато, а я наслаждалась звучанием и сама не заметила, как стала играть какую-то мелодию, в которой словно плыла. Я ещё в детстве пыталась объяснить Мишке с Валеркой, которые сидели и учили ноты, выданные им в оркестре, куда мы естественно пошли записываться все вместе. Нам рассказывали про ноты, но я музыкальные звуки воспринимала всегда не ушами, а какой-то вибрацией у себя под ложечкой, и если фальшивили, то там же возникал дискомфорт и зуд противный. А когда я играла сама, я очень быстро перестала смотреть на свои палочки и пластины, по которым нужно попадать, я словно окуналась в мелодию и руки сами тянулись именно туда, куда мелодии нужно. Опять глупое какое-то объяснение, но как описать словами, то, что чувствуешь? Вот объясните словами горький вкус, если понятия «горький» нет! Или слепому разницу в оттенке между сиреневым и бледно-розовым и почему они в одежде чаще всего не сочетаются, как это цвета, могут не дружить… Вот и моё объяснение, вполне к такому ряду можно отнести. Может когда-нибудь придумают слова, чтобы точно описывать чувства. Ведь, когда мне томливо и сладко, когда внизу живота плещется нежное горячее наслаждение, и в трусиках мокро, а что-то внутри сжимается щекоча и я словно лечу куда-то к солнышку… Это ведь не может передать и сотой части важных и тонких оттенков моих настоящих ощущений. Здесь вообще, может лучше всех сотен слов будет одно громкое и эмоциональное "У-У-УХ!", в которое я вложу все эти чувства, и оно будет не дальше от истины, чем все слова вместе взятые…

Вот и в мелодию я нырнула, не заметив даже, и очнулась когда услышала, как Верочка чистым голосом уже ведёт, пытаясь взять низкие для неё ноты:

Масло полезно! Питательно!
Ешьте его обязательно…
Я спохватилась и повела свою партию. И всего с парой огрехов, мы задорно на два голоса спели "Песенку о королевском бутерброде". Оказывается, не только я скучала по музыке, Верочка тоже с удовольствием пела и наслаждалась пением, тем более, что песня довольно сложная и её трудно выпевать местами, и в ней на неё приходятся партии молочницы и королевы, а мне только короля и коровы, у которых и слов-то всего ничего. Верочке ужасно понравилось, с какими ошарашенными лицами сидели Софья с Ираидой и вошедший уже во время исполнения комиссар, что она не попросила, а потребовала с меня «Брич-Муллу». К концу песни, не разогретое и нагруженное чрезмерным усердием горло Верочки стало посипывать, так что допела я одна, а Верочке было велено: до завтра молчать или говорить только шёпотом. А на будущее горло сначала "разогревать"!

На нас обрушились десятки вопросов, на что Верочка не особенно напрягаясь сдала меня с потрохами, прошептав, что это мы с Меточкой в поезде от скуки разучивали. А дяденька полковник так хорошо про Туркестан рассказывал, что Мета и предложила спеть…

Мне опять пришлось объяснять, что я ничего не сочиняла, я просто слышу эти песни в голове, вот и пою… А мне хотелось снова к ксилофону. У меня буквально руки зудели, как мне хотелось поиграть, а не отвечать на дурацкие вопросы, поэтому не медля согласилась ещё чего-нибудь сыграть или спеть.

И с какой же радостью и задором я барабанила заводную "воздушную кукурузу", а потом сначала просто играла, не выдержала и спела "Барабан".[14]  И видела перед глазами симпатичного рыжего кудрявого парня, который это поёт гораздо лучше меня, да и песня мужская, но мне нравился ритм, и я пела скорее про ту, и от имени той, что пляшет на барабане…

Потом, чтобы не дразнить отлучённую от пения Верочку мы пошли разговаривать за чаем, а где ещё русским людям лучше всего разговаривается, как не за чаем и желательно самоваром? Верочка, пользуясь тем, что ей разрешено только шептать, залезла комиссару на колени, и рассказывала ему всё на ухо, что остальным уже поведала. Софья с хозяйкой не переставали восхищённо удивляться песням, и пытались склонить меня к тому, что раз так хорошо выходит, то мне стоит не летать где-то, а прямо здесь учиться музыке и мы с Верочкой тут рядом будем. Но я отказывалась, что всё это можно и после войны сделать, а сейчас война важнее и я как лётчик смогу освободить для фронта одного хорошего пилота и сама принести свою посильную помощь. Против таких убойных доводов им сказать было нечего…

Тут раздался звонок, и Смирнова срочно вызвали на службу. Я заметила, что он вроде как прихрамывает, оказалось, что пока мы были в Мордовии, его во время поездки на передовую ранило осколком разорвавшегося неподалёку снаряда. Но в госпитале он пролежал всего три дня и ушёл долечиваться домой, а на самом деле вышел на работу. А нам просил всех об этом не писать, ведь мы получали письма от всех троих и даже ещё приветы от Сергея и Николаева с Митричем. Я отметила про себя, что к двум орденам ещё за Гражданскую и более новому ордену Ленина, с которыми его увидела впервые, у него не добавилось за целых полгода ни одной награды, хотя, больше чем уверена, что даже не при желании, а просто рвением отирающихся поблизости от людей на таких высоких должностях, у него, как минимум, пара уже должны были появиться, то есть он сознательно и активно этому противодействует, что вызвало моё невольное уважение к комиссару.

Верочку, уставшую от обилия впечатлений помыли и уложили спать, Софья Феофановна тоже ушла. А я, заинструктированная Соседом после обсуждения с ним же, пошла к ушедшей к себе Ираиде. Коротко стукнув я вошла в спальню, где уже в ночной сорочке у туалетного столика сидела хозяйка с распущенными волосами. Дело в том, что принимать такие подарки можно только от родных людей, от чужих нельзя или нужно за них адекватно платить и лучше сразу. Платить Смирновым или Викулиной меня не поймут и нечего. Значит нужно определяться со статусом наших отношений, вот с таким посылом я и пришла. Смысл в том, чтобы грубо вторгнуться в личную зону, чтобы понять их истинное отношение, и уже из этого расставить все точки на всех положенных местах… Меня явно не ждали, но невольное движение навстречу с разведением рук в стороны, словно в желании обнять, сказало гораздо больше любых слов, а радостная улыбка появившаяся на задумчивом до этого лице не оставила сомнений. Теперь уже мне требовалось сглаживать допущенную грубую неловкость вторжения, и я не особенно задумываясь, скорее инстинктивно, присела к ней на колени и она сразу меня крепко обняла. Так мы и сидели молча, две женщины, или женщина и девочка, я обхватила её шею, мои руки зарылись в её густые тяжёлые волосы, и я наслаждалась их запахом. Я не предавала нашу мамочку, но я почувствовала себя как у неё на коленях в детстве и мне было очень хорошо и уютно. Когда пауза немного затянулась, я не отрываясь, и не глядя в её глаза сказала:

— Я буду звать тебя Ида, это ласково и достаточно уважительно. Ты согласна? — Да! Меточка! Да! — и она стала шептать какие-то ласковости чуть отстранившись и начав целовать моё лицо и я чувствовала как меня касаются её мокрые щёки… — Я так хотела дочку или дочек! Ведь мальчишка никогда бы не смог так прийти… Я не заменю вам вашу маму, но я буду очень стараться! Веришь? — Верю…

Мы ещё долго сидели, обнявшись, наслаждались возникшим новым нашим качеством и чувством единения и родственной близости. Почему посторонние мужчина и женщина могут стать самыми родными людьми, при создании семьи, а мы не можем стать родными с Ираидой и комиссаром? При этом у нас была, и всегда будет жить в душе наша мамочка, наш папка останется нам папой. Мы никого не предали и не собираемся, мы пришли на пустое место их погибших сыновей и если сможем дать немного тепла и радости этим хорошим людям, так почему бы и нет?…

Потом я молча ушла спать к Верочке. Слова были бы лишними, кажется это поняла и Ида, теперь уже "Моя Ида", "Моя Идочка", не мать, а что-то гораздо бóльшее, чем просто очень хорошая старшая подруга или любимая тётя. Оказывается я жуткая собственница, ужасно приятно про себя проговаривать это «МОЯ», ведь все кого я люблю не просто так, а МОИ, МОЙ папка, МОЯ Верочка, МОИ бабушка и дедушка, как были МОИ мамочка и Васенька! Может именно поэтому вместе с ними вырван из сердца кусок и так болит это место?! Теперь выходит, что и комиссар тоже МОЙ или наш, ведь Верочка влезла ему в сердце, не спрашивая и не снимая тапочки, на одних своих детских рефлексах без планов и назначения целей. И нас Смирновы, кажется, даже уже поделили, Идочка выбрала меня, а Верочку – комиссар. Залезла под одеяло к тёплой, пахнущей детским сном сестрёнке, которая сразу хозяйски закинула мне на живот свою ножку. И пока не заснула, лежала и думала, правильно ли я делаю? Почему Ираида и комиссар, а не открыто предлагавшая себя Софья Феофановна? Наверно как раз из-за того, что она врубила это сходу, не вникая особенно, то есть это – прежде всего, да и только, благодарность за сына. Да и почти уверена, что Смирнов не преминул поделиться с Сергеем своими матримониальными задумками в отношении меня, поэтому эта непонятная ситуация с Сергеем Викулиным меня, честно сказать, здорово напрягает, то есть я очень надеюсь, что статус «почти-сестры» поможет мне удержать его на дистанции. А Смирновы, почти не набивались на близость и любят искренне, и мне кажется, что они даже сами ещё не осознали, что уже поставили нас на место своих погибших сыновей и теперь нам с ними даже отношения безболезненно не разорвать. Нет, это не я всё так хорошо продумала, это почти всё мне Сосед разложил, как и объяснил, что надо идти к Ираиде, и очень внимательно смотреть на её неосознанные действия, которые покажут настоящее отношение, а не слова, за которыми можно спрятать, что угодно. Вроде ничего плохого во всём этом не нашла, успокоилась и заснула.

И мне снился добрый-добрый сон, как я иду, ступая босыми ногами по мягкой шелковистой траве, чуть придерживая подол своего длинного до земли платья. Нос щекочет запах разогретого на солнце разнотравья, а впереди стоит стеной светлый лиственный лес, в котором заливаются на все голоса певчие птицы. Я не знаю, куда и зачем иду, но я знаю, что иду правильно, и что цель уже близко. Вдруг впереди раздвинулись кусты, и из них вышел волк, нет, судя по размерам, это какой-то царь волков, его голова была на полметра выше моей, а тело в длину больше трёх метров, не считая хвоста. От неожиданности я замерла и не знала, что мне делать дальше, как волк присел, а потом лёг, положил свою лобастую голову на землю, и прикрыл лапой себе нос и глаза. Это оказалось так неожиданно, что я засмеялась, и весь испуг мгновенно исчез, и я подошла к волку, который от моего смеха перестал закрываться лапой, а поднял голову, оставаясь лежать. Я подошла, присела перед ним, аккуратно подвернув под коленки подол своего платья. Руки сами протянулись в нему, я запустила пальцы в его густую и жёсткую шерсть, наши глаза оказались напротив и я выдержала пристальный взгляд его жёлтых немигающих глаз. А ещё говорят, что волк не может человеку в глаза прямо смотреть. Словно услышав мои мысли, он лизнул мне нос своим большим шершавым языком, а мне захотелось прилечь между его лап и поспать в этом защищённом уютном гнёздышке. Я привалилась к его груди и заснула, словно окунулась в океан нежной беззаботной любви и заботы. И меня беззаботно несли куда-то эти ласковые тёплые волны, а от зверя пахло почему-то осенним прелым лесом… Мне было так удивительно хорошо и уютно, что я кажется смеялась во сне. Наутро от сна почти не осталось воспоминаний, а только светлое настроение и остатки золотистого смеха в глубине груди…


Глава 49 20-22 июня. Москва

В очередной раз Сосед, как он говорит, «завис». Странные они у себя в будущем. Александр Феофанович объяснил, что возможность на три дня задержаться в Москве у нас потому, что он ОЧЕНЬ попросил Белоглазова выписать мне командировочное с расчётом поезда, то есть эти три дня и есть поезд, вместо которого мы прилетели на «туберкулёзе». Но к Николаеву он нас тоже хочет отправить самолётом, тем более, что сейчас прямая ветка на Ленинград перекрыта немцами, а вкруговую добираться не меньше трёх, а то и четырёх дней. С подачи Соседа я и спросила Смирнова, а почему бы нам ещё на три дня не задержаться в Москве, что я не настаиваю, но Ида ведь так рада и Верочка не успела с его дамами наобщаться? На что комиссар ответил, по-моему, совершенно понятно, что там проездные выписывались на поезд, а самолёт вышел фактически случайно и попутно, ведь до последнего не было гарантии, что лётчики согласятся нас забрать, а переделывать документы перед вылетом физически было сложно, почти невозможно. А теперь мы вылетаем практически официально, и он об этом знает, поэтому устраивать подлог он не станет. Вот и что в этом такого? Всё честно и правильно. А Сосед сидит у меня в голове и обалдевает. Но ведь комиссар всё правильно делает и поступает честно, я и сама бы так сделала. А эти три дня, как случайный подарок вышли. Конечно, к этой случайности комиссар приложил руку, но ведь и он не Господь, а потому, всё правильно. А в проездных документах у меня указано "В распоряжение РО штаба Ленинградского фронта", а время прибытия "двадцать третье июня", как комиссар объяснил, он сразу сказал, что отсюда мы полетим. По мнению Соседа, на месте комиссара, он бы велел Белоглазову выписать мне дату прибытия числа двадцать седьмого. А ещё в Москве бы оформил госпитализацию с амбулаторной формой лечения и дал нам отдохнуть хотя бы недельку, а после госпиталя выписали бы новые документы с учётом опять таки поезда, вот и ещё три дня. Он даже не понимает, какие мерзкие вещи предлагает. И где он найдёт врача госпиталя, который своей подписью подтвердит необоснованную госпитализацию? Даже Софья Феофановна, как бы она ни радовалась нашему приезду, откажется и правильно сделает. А Сосед НЕ ПОНИМАЕТ…

Уже двадцать третьего я должна предстать перед своим новым-старым начальником – уже подполковником Николаевым. Вообще, резануло по мозгу датой в командировочном, ведь это значит, что уже год и один день войны. А по моим ощущениям прошёл не год, а пять, не меньше. И то, что было до войны уже как в другой жизни и давным-давно. Честно сказать, в том, что прав календарь, а не мои ощущения меня убеждает Верочка. По приезде все в голос отмечали, что она сильно выросла и повзрослела, а я и не замечаю, ведь всё происходило при мне и постепенно. Хотя, да, моей девочке уже девять лет и она совсем не похожа на ту, что я помню недавней загорелой до черноты первоклашкой. Столько всего вместил в себя этот год, того, что радовало и того, чего бы любой ценой хотела избежать. И хоть Сосед меня пытается убедить и приводит аргументы, что в гибели моих родных я не виновата, но я-то сама знаю, что не сделала всё, что возможно для отправки их к бабушке, то есть фактически их спасения.

А тут ещё комиссар сказал, что по его информации, батальонный комиссар Кондрат Луговых сейчас находится на излечении после ранения и контузии в Сталинградском госпитале, и что он представлен к ордену. И лечится уже две недели, а это значит, что своё последнее письмо он написал уже из госпиталя и ведь ни одним словечком не обмолвился, всё у него хорошо и просто замечательно. Вот ведь, гад какой, нас он расстраивать не хочет! Ну я ему напишу! Как это он нас в детстве правде учил?…

Но Александр Феофанович разговор завёл по другой причине. Ведь папа как комиссар батальона попадает под юрисдикцию или командование как раз его управления и если я дам согласие, то ему не составит почти никакого труда перевести боевого обстрелянного комиссара служить в Москву. Когда я представила, что не если, а когда папка узнает, о том, что я дала согласие на его перевод, он мне голову оторвёт и правильно сделает, ведь он и на фронт пошёл после того, как мамочку и Васеньку убили. Поэтому я почти не думала, давая свой категорический отказ, и что не сомневаюсь в том, что папка на такое предложение ответил бы так же. Как оказалось, и ответил, а Феофанович, получается мне снова маленькую проверку устроил, вот ведь тоже гад! Он видимо почувствовал, сгрёб меня в охапку, поцеловал в ушко и извинился. И откуда знает, что мне ужасно нравится, когда в ушко целуют, а может и не знает, но ведь всё равно ужасно приятно, аж мурашки по коже и дыхание замирает, когда немного царапучая щека по кончику ушка скользит, а я чувствую горячее дыхание и губы чуть влажные в серединке… Ещё чуть и мокрая бы вся стала и тело всё слабеет… И ведь он ничего ТАКОГО не хочет… Точно гад! Но до чего же приятно, что я его не разочаровала… Понятно, за что его Ида любит, обаятельный до жути! Этого у него не отнять и красивый, я же помню, как любовалась им ещё в лазарете. Но теперь он не просто, а МОЙ или вернее НАШ с Верочкой комиссар, так что целует он меня по праву родственника и ничего в этом неприличного нет!…

Почти все дни я не отлипала от своего ксилофона, Боже, как же я была счастлива снова играть на моём любимом инструменте. С Верочкой разучивали песни, которые я тут же подбирала. Самые разные и всякие, хотя я и старалась ей подбирать детский репертуар. Ида старалась к нам не заходить и не мешать, но вечерами мы даже устраивали небольшие концерты, которые проходили с неизменным успехом. А в ответ на настойчивые просьбы, что надо, чтобы эти песни услышали не только они, я вдруг подумала, что сама я петь не хочу и Верочку в это болото пускать тоже, но как раз по радио пел Бернес свою знаменитую"…А в остальном, прекрасная маркиза…". Я прервала очередную тираду Софьи Феофановны, которая старалась каждый вечер после работы забегать к нам и даже оставалась ночевать, чтобы не тратить время на дорогу.

— Знаете, я подумала и у меня есть мысль, как исполнить ваши пожелания, но без нашего участия…

— Это как? — опешили обе.

— Я почти абсолютно уверена, что у вас в Москве достаточно много знакомых и вам не составит труда выйти на Марка Наумовича…

— Бернеса?

— Да и вот эти две песни, я думаю, он исполнит замечательно, а может даже три. Только мне тогда нужна будет ещё нотная бумага, чтобы их по нотам расписать. Слушайте, только извините, я их не тренировала, будут сбои наверно…

И я спела сначала "Никого не будет в доме…", потом "Со мною вот что происходит…". Мелодии несложные и голос сильно не нужно напрягать. А если касаться планок тихонько каучуковым молоточком, то выходит как раз нужно тихое проникновенное звучание сравнимое по уровню с тихим гитарным перебором. А следом Окуджавовское "Простите пехоте…"

На словах:

…ты появишься у двери,
В чём-то белом, без причуд,
В чём-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют…
…я словно почувствовала, как женщины и Верочка замерли. Замечательная песня, которую Бернес с его не великим голосом, но фантастическим талантом исполнителя, не споёт, а скорее сыграет, вложит столько проникновенности, что мурашки по спине побегут у слушателей. А вот вторая, где какой-то непонятный почти адюльтер, по нашим временам приняли гораздо спокойнее. Вообще, она мне не очень нравится, это Сосед настоял. «Пехота» гораздо больше зацепила комиссара, и эта песня, тоже изумительно ляжет на голос Бернеса, как мне кажется. Сосед со мной согласился и предложил, если уж не понравилась вторая песня, исполнить ещё одну, что я и сделала. Вообще, он предлагал две "Каждый выбирает по себе…" и «Дорогу», которую мы с Верочкой учили первой, но я выбрала песню Глазова и Птичкина «Похоронка» из фильма "Ожидание полковника Шалыгина" и "Если у вас нету тёти…", а Расторгуевскую «Дорогу» мы спели напоследок с Верочкой на два голоса весело и задорно, впрочем Верочка и в «Тёте» сразу подхватила припев и получилось замечательно.

В общем, решили, что к певцу пойдёт Ида с "Зимним днём", так его переназвали, «Пехотой», "Похоронкой", «Тётей» и «Дорогой», все дружно посчитали, что эти песни лучше всего подойдут. Помня, что Окуджава уже есть и ему не намного меньше, чем мне сейчас, я попросила в песне "Про пехоту", чтобы в авторстве указали, что песню написал один грузинский мальчик, но, как и в остальных авторство остаётся неизвестным или народным. Софья, видимо на Бернеса Ираиду будет выводить именно она, так как похоже, что она не чужда музыки, сказала, что он может отказаться, если не будет прояснён вопрос авторства, ведь для творческих людей это очень больной вопрос. Так как я не собиралась лезть на сцену и присваивать себе чужие песни, как многие попаданцы, я предложила им официально оформить авторские права песен, как неизвестного автора, а положенные средства пустить на закупку танков, пусть будет музыкальный танк или рота, я же не знаю объёмы авторских отчислений. На ещё какое-то дополнение от Софьи, я посоветовала попросить Бернеса в таком случае определиться, что ему важнее: "шашечки или ехать"? После объяснения, что это из диалога придирчивого пассажира и водителя, атмосфера сама разрядилась. Мне осталось только записать все пять песен и расписать ноты, которые ещё требовалось завтра купить. А Ида, как слышавшая, как именно эти песни звучат, сможет донести это до исполнителя, который увидит ноты… Вообще, я бы не согласилась, потому что одно дело, что я спою их кулуарно, без шума и помпы, сделаю приятно близким людям, и совсем другое вот так на всю страну выдать чужие песни. Но Сосед объяснил, что с нашим вмешательством в историю, эти песни могут быть уже и не написаны, а мы ведь можем и не наживаться на них. В общем, убедил, речистый, ведь ещё Софья с Ираидой так уговаривали, да и молчавший комиссар был с ними солидарен, а Верочка вдруг осознавшая, что эти песни с нашей подачи прозвучат по радио, даже притихла в испуганном недоумении и рот ладошкой прикрыла, но тоже была на стороне уговаривающих.

В день приезда, выкроили время и съездили к мастеру, с которым уже всё было оговорено, снять мерки с Верочкиной культи. Поэтому к нашему отъезду сестрёнка уже осваивала новый профессиональный имплант. Как объяснили, внутри он частично сделан из бальзы и потому очень лёгкий, не больше пятисот граммов, но предусмотрено наращивание гильзы, и вкладыши в неё, поэтому его должно, даже с учётом роста малышки, хватить года на два. Само собой, что качественно сделанная кисть не шла ни в какое сравнение с нашими проволочно-ватными потугами, а уж как Верочка радовалась, одно это стоило того, чтобы сделать новый имплант.

Ещё Ида накупила сестрёнке новых нарядов, что даже пришлось серьёзно с ней об этом поговорить, что новые наряды и радость ребёнка – это очень хорошо, но не развращаем ли мы её этим? Умеренность воспитывается в том числе и такими мелочами. Мы никогда не бедствовали, ведь папа очень хорошо зарабатывал, но никогда не покупали и не шили просто так и без дела. Мы и так были всегда одеты весьма добротно, но ничего лишнего у нас не было, хотя, думаю, что родители могли бы это позволить, ужавшись в чём-то другом. Но наша мамочка лучше пойдёт на рынок и купит нам свежей черешни и алычи, чем сошьём платье, которое оденем пару раз, да и себе тоже лишнего не шила. Ну не было в нас вещизма. И вообще, я уверена, что у Софьи есть дома платья, но она на военной службе и носит форму практически всё время, да и я в Москве только раз выходила в своём красивом жёлтом платье, а так тоже хожу в форме. Да мне и в голову не приходит, что может быть иначе, я же на службе, а сейчас в командировке, вернее, по пути к месту службы. То есть редкие моменты, когда я не в форме, это сродни самоволке, не очень комфортно, если честно, и не понимает меня в этом Сосед, ведь у них всё по-другому. Я в шоке была, когда узнала, что у них офицеры на службу в гражданке ходят, а форму на КПП переодевают. Так и чего вы служить пошли, если форму носить стесняетесь? Вы и Родину так же кокетливо и стеснительно защищать будете?! Да, не слишком удобно, что я всё время должна смотреть по сторонам и приветствовать старших по званию. Но я ведь дала присягу и как может быть иначе? А если даже такая малость меня тяготит, так и чего я полезла служить?… И вообще, "не одежда красит человека", а вовсе наоборот, и не нужно про то, что эта мудрость устарела или, что женщинам форма не идёт, как носить… В общем, что касается обнов для Верочки, Ида меня поняла и согласилась, договорились, что больше она просто так покупать не будет, а будет покупки делать вместе с Верочкой и обдуманно обсуждать! Ой! Какая я взрослая и рассудительная была, когда мы это с ней обсуждали…

Не думаю, что этот удар под дых был иезуитски просчитан заранее, от комиссара бы я ещё могла заподозрить многоходовую провокацию, но не от Идочки. Назавтра она меня затащила в "Смерть мужьям", не знаю, есть ли уже это название, это Сосед выдал, это большая корсажная мастерская в центре Москвы. И есть у меня подозрение, что просто так с улицы сюда не заходят, Ираиду здесь хорошо знали, потому что встретившая нас мастерица с ней обнялась и расцеловались они как старые подруги:

— Что, Ирочка, решила обновить свой гардероб? И что это за прелестное дитя с тобой?

— Нет, Машенька! Я сегодня просто сопровождаю свою новую родственницу. Знакомься, её зовут Мета, а это Машенька, для тебя наверно Мария Николаевна.

— Ой, да брось! Мета, не слушай её! Я ещё совсем не старуха меня по отчеству обзывать. Называй меня просто Маша или Мария… — Вообще, называть Машей даму явно за пятьдесят, меня немного коробило, но Сосед влез и сказал не дёргаться, а принимать местные условия игры. Похоже они немного косят под богему, а там это принятая форма общения. — Да! Ты не сказала, это я так полагаю… Серёжа… Решился всё-таки?

— Нет, Машенька! Ничего ты не поняла. И Сергей тут ни при чём. Это одна из наших дочерей, есть ещё одна. Но она пока маленькая для ваших услуг…

— Ну и молодец! Это Смирнов твой решился?

— Это мы скорее с Метой решились… Машенька, не нужно фантазий, фактически мы их удочерили, поверь, они очень хорошие девочки. Давай к делу!

— Ну сразу к делу! Сама раздразнила, и обрываешь… — изобразила обиду мастерица, а сама быстро начала меня раздевать, да так ловко, что я от неожиданности даже не успела начать сопротивляться, я уже стою в одних трусиках и меня вертят, как куклу капризная девчонка в магазине, но всё настолько деловито и привычно, что уже готовые сорваться возмущения как-то застряли в горле.

— Ну что скажешь, Машенька?

— Что тут говорить, сама видишь. Скроена девочка на славу. Родит легко, молоко будет, не поскупилась природа на здоровье. Ваша закваска?

— Наша. Наша… До чего ж ты любопытная! Только язык сильно не распускай!

— Мне самой интересно, а так… Ты же меня сколько уже знаешь? Что делать будем?

— Так сама и спроси…

— Так она у тебя, как наложница султанская молчит, только глазами зыркает…

— Не привыкла она к такому общению, я же помнишь сперва вообще хотела к другому мастеру… Мета! Я предлагаю пару лифчиков и трусиков, если больше ничего не хочешь… Поверь, лучше Машеньки и в Париже не сошьют! — Тут я поняла, в какое Эльдорадо меня привели, ловко сплавив комиссара выгуливать Верочку… Вспомнила сказку про Али-Бабу, которую мне Сосед показывал, я сейчас была как Касым в пещере: "Я всё хочу! Мне всё здесь надо!…" И на меньшее меня бы не уговорил согласиться, даже комсомольский билет в кармане. А когда Мария достала ткани и я их потрогала и увидела расцветки, мне завыть от тоски и ужаса перед предстоящим выбором захотелось. Никогда я не сатанела так от каких-то тряпочек, но или память Соседа, или просто я созрела как женщина, но у меня так изменилось отношение к хорошему белью, а тут оно вот рядышком, только руку протянуть. Как же я удивлялась когда-то словам мамочки про нужность красивой оборочки на поясе, которую всё равно никто не увидит. Теперь бы я ещё и бантик пришила, и начихать, что не увидят, это нужно мне, а не кому-то! Наверно моё смятение было написано на моём лице, что Ида тихонько меня спросила:

— Меточка! Ты стесняешься или ещё какая причина?

— Ида! Я всё хочу! Я даже не знала, что мне так важно красивое бельё, я раньше наверно маленькая ещё была…

— Мета! Давай подумаем. Всё – это какая-то сказочная цифра, не находишь?

— Извини, я сказала, что чувствую. Наверно мне нужно пару лифчиков, как ты сказала, трусики тоже хорошо. А давай Верочке тоже трусики закажем, это не слишком нагло?

— Мне в радость, глупенькая. Теперь давай с Машенькой выбери фасон и остальное, не бойся, у нас есть деньги.

— Неудобно… Сама вчера…

— Мета, ты красивая молодая девушка и тебе нужно красивое бельё! Хватит и того, что тебе пришлось форму надеть. Машенька! Мы готовы…

И тут Сосед ринулся в атаку, как в прошлый раз, когда мы юбочку мне сделали. Вообще, кажется, он правда осуществил потаённую мечту многих мужчин оказаться у истока той красоты, которую женщины на себе носят. Я не вмешивалась, только робко влезла с просьбой про одно маленькое боди… "Мета! Не мешай! Будет тебе боди, мне кажется, что тебя теперь здесь с цветами встречать будут…" А эти двое с таким азартом спорили и что-то обсуждали, хватали ткани, ленты, кружева, прикладывали ко мне и снова чего-то чиркали на листе рисовальной бумаги закреплённой на мольберте тут же. Краем глаза я видела затихшую ошарашенно Ираиду, но прервать сейчас Соседа и Марию наверно и землетрясение бы не смогло. Наконец они до чего-то договорились, а лист был исчиркан весь и если бы я в этих рисунках хоть, что-то поняла, но, судя по тому, как бережно Мария свернула его и повесила новый, там было, что-то важное и ценное, ТАК она на меня смотрела…

— Ирочка! Это не девочка! Это клад! Ты знаешь, что она мне тут предложила? Не поверишь, новый крой для чашечек и что-то мне подсказывает, что это будет шедеврально! Так просто, в две детали! Ирочка! Это же уму непостижимо!… Я эту девочку уже люблю! Я при тебе торжественно обещаю, пока я ещё работаю, для вас каждой по три изделия в год без очереди и бесплатно! Так! Меточка! Давай теперь всё, что ты мне рассказала, сошьём для тебя, повернись, мне оказывается теперь мерки немного другие нужны… Ирочка! Ты чего там застыла? Давай раздевайся! Тебя тоже заново обмерять теперь нужно…

В общем, мне мы заказали бесплатно три бюстгальтера, с цветом я растерялась, выбрала только бледно-алый и белый, третий оставили на усмотрение Марии. Ещё она обещала сшить мне боди комбинированное с бюстгальтером, ей, как настоящему профессионалу было ужасно интересно реализовать новое… Ираиду уговорили на один лифчик, комбинацию и пару трусиков к ним.

Когда мы выходили, я спросила у Соседа, как мы эту феерию Ираиде объяснять будем? Сосед попросил не переживать и начал, его словами: ездить Иде по ушам.

— Ида! Знаешь, я в школе ещё, ходила в кружок занимательной математики у Перельмана на Петроградской. Ну про него многие слышали. Он книжку о математике и физике в занимательных опытах и задачах вроде бы уже издал. Он вообще так интересно занятия ведёт. Однажды он нам рассказал про Чебышева. Что когда Чебышев вернулся из Франции, куда ездил знакомиться с французской математической школой, он объявил в Петербургском университете свою профессорскую лекцию: "Основные и новые тенденции современной парижской моды". В результате, набилась полная аудитория петербургских модниц, которые услышали о такой «интересной» лекции. Но вот после того, как Чебышев начал свою лекцию словами: "Давайте для простоты представим, что человеческое тело имеет форму шара…" минут через пятнадцать в зале осталось только два чудом проникших на лекцию студента математического факультета[15] . Но парадокс в том, что Чебышев действительно ходил по парижским портным. Но заинтересовали его вопросы кроя с чисто математических позиций. И уже сейчас многие математические закономерности используются умными портными. Но особенно разработки Чебышева и его продолжателей станут актуальны, когда со временем раскроем и многими операциями шитья и вязки одежды займутся умные счётные машины, просто Чебышев, как многие гении значительно опередил своё время. Ведь даже сейчас очень мало кто из математиков всерьёз разрабатывает такой важный практически вопрос, как описание формы тела и её изменения при тех или иных движениях, а ведь представьте, как это важно! Уже очень скоро самолёты начнут лететь быстрее скорости звука, а значит, потребуются высотные и противоперегрузочные костюмы, но не просто так сшитые, а полностью анатомические, то есть максимально повторяющие форму тела и конечностей, иначе выполнить свою задачу костюм не сможет, это не кальсоны, складки на которых никого особенно не волнуют. И здесь без математики и основ заложенных профессором Чебышевым уже не обойтись. А ведь анекдот про эту лекцию среди так ничего и не понявшего столичного света ходил лет десять. Вот после этого рассказа я и стала интересоваться вопросами кроя. Нет, я не хочу шить, мне просто любопытно, какими способами портные добиваются того, что одежда сидит на таких разных телах. Вот, к примеру, наша грудь, если мужчинам рубашку или пиджак кроить гораздо проще, нет женской груди, то нам в платье нужно учесть ещё и грудь и не просто, а чтобы красиво было. Знаете сколько вариантов решения этого вопроса существует уже сейчас? — Ираида от такой тирады пребывала уже почти в астрале, но нашла в себе силы попытаться ответить на прямой вопрос:

— Ну… Не знаю даже…

— Самый простой – это вытачки из подмышек от бокового шва, но это не всегда удобно. Есть вариант вытачек из нижнего сектора при отрезном лифе, и там их бывает с десяток вариантов. Потому, что далеко не всегда хорошо и удобно пытаться решить проблему одной большой вытачкой. Есть даже варианты вытачек со стороны выреза горловины или от среднего шва, чаще навстречу боковым из подмышек. И в каждом случае мастеру нужно принять правильное решение исходя из формы данного человека и того наряда, который шьётся, а это знания и колоссальный опыт, если мастер хороший. А не топорный недоучка. А встретившись с Марией Николаевной, я не удержалась и обсудила с ней некоторые свои мысли, которые мы ещё в кружке обсуждали касательно кроя чашечек, в частности. Ведь сейчас практически единственный вариант, это крой из трёх деталей, а я посмотрела и осталась в непонимании, а почему не делать из двух, чуть изменив схему кроя. Я даже пробовала рассчитать модель с помощью тригонометрических функций, но оказалось, что классической тригонометрии для этих целей мне мало, а других знаний у меня нет. А вот мастер, не имея математического образования, но имея колоссальный опыт и набитую руку уловила идею и может сделать всё на чистой интуиции, которая есть неосознанная реализация опыта и знаний. Вот.

— Мета! Я потрясена! Это, правда, в голове не укладывается. Но я очень рада, что вы с Машенькой нашли общий язык, она правда может самый лучший мастер в Москве. Знаешь, а ты её сильно из равновесия выбила, она даже не сказала свою любимую фразу "И мы им всем покажем!", на что традиционно новички пытаются уточнить, кого имела в виду Маша, и чаще всего предполагают, что речь про мужчин, но Машенька отвечает "ВСЕМ, это и значит ВСЕМ! Всему миру покажем!"… — по глазам я поняла, что Ида потрясена и продолжает пребывать в этом состоянии. Но объяснение Соседа точно приняла. А вот мне стало и самой интересно, а откуда на самом деле врач столько про шитьё знает?

— Видишь ли, Мета. Я же хирург, а значит, мне приходится много шить, но не костюмы, а раны операционные ушивать. И если ты не ремесленник, а профессионал, то просто обязан интересоваться многими смежными дисциплинами. Например, хорошие травматологи-ортопеды сами изучают сопромат и материаловедение, которые в медицинском институте не преподают, ведь это дисциплины из курса инженерных технических ВУЗов. А нужно это для расчета и правильного использования разных способов остеосинтеза при переломах и при использовании разных материалов. Ведь если сломается машина у которой что-то лопнуло, не выдержав нагрузки, это неприятно и требует ремонта, а вот если травматолог наложил металлические пластины на зону перелома и больной наступил неудобно и пластины сломались, это фактическиповторный перелом и не обязательно по линии старого и это брак в работе врача, не говоря о том, что при любом переломе есть риск шока, жировой эмболии, тяжелого и даже смертельного кровотечения из повреждённых сосудов и многое другое. То есть травматолог должен очень хорошо знать и рассчитать исходя из параметров больного, что и как использовать при остеосинтезе, чтобы в итоге иметь минимум двукратный запас прочности. Понимаешь, для чего ему изучать такие вроде бы далёкие от медицины дисциплины? А вот тупые ремесленники просто лепят на глаз побольше да потолще, а больше особенно в отношении живого организма далеко не всегда лучше!

— Это ты понятно объяснил. А вот кройка и шитьё я не поняла. Ну разрезал, потом этот разрез зашил, при чём здесь кройка?

— Ты права, что чаще всего операция так и происходит. Но есть множество ситуаций, когда без расчёта кроя не обойтись. К счастью, я не комбустиолог… Так, стоп, извини! Это специалисты занимающиеся ожоговыми больными, к счастью, потому что мне не приходилось общаться с этими тяжелейшими больными, ведь для этого либо на сердце надо иметь танковую броню, но как тогда лечить и сострадать? Либо надо быть святым, чтобы такое изо дня в день выдерживать. Вот они с этими вопросами сталкиваются почти постоянно, ведь им нужно закрывать большие протяжённые ожоговые дефекты.

А как это? Ну самое простое, это возьми, нарисуй на листе букву «И», представь, что по линиям сделаны разрезы, и перемести получившиеся треугольные лоскуты по отношению друг к другу, и сшей, то есть у тебя получится шов в виде буквы «N». Если ты это сделаешь на листе бумаги, то у тебя лист перекорёжит, а на имеющей эластичность коже произошло перераспределение кожи и её натяжения на этом участке. И ещё нужно заметить, что когда ты будешь сшивать стороны лоскутов, которые раньше прилежали к косой палочке с вертикальными сторонами условной буквы, их длина будет разная, и просто наложить шов не получится, с каждым стежком нужно выбирать получившуюся слабину одного из сшиваемых краёв. И это пожалуй самый простой случай кожной пластики, чаще всего такое приходится использовать при восполнении дефицита кожи при закрытии не слишком больших раневых дефектов. Вот, к примеру, привела мне одна знакомая свою очаровательную дочь, а у девочки на бедре большой покрытый волосами невус, из-за которого девочка даже раздеться не везде может и колготки тоненькие с короткой юбочкой носить, про пляж я вообще молчу. Размеры родинки (это и есть невус, только по-русски), больше восьми сантиметров, сделать просто окаймляющие разрезы в виде миндалины и иссечь не выйдет, слишком сильное натяжение кожи получится, девочка довольно худенькая и бедро маленькое. Вот и пришлось думать и рассчитывать, а потом перед операцией ещё старательно рисовать на коже зелёнкой, чтобы разрезы прошли как нужно. А потом ещё объяснять маме и дочке, почему у неё рубцы такие некрасивые и много, ведь в понимании обычного человека хирург – это фокусник, «чик» и стало как новое. В общем, мне кажется, что они так до конца моим объяснениям и не поверили, а через годик эти линейные рубчики после шва по Золтану только с лупой разглядеть получится, но вот только нужно ведь сейчас и сразу! Ну да ладно. Это врачебные проблемы и тебе они не нужны, грустно просто, что твою хорошую работу не ценят и не понимают…

И хоть раз столкнувшись с подобными вопросами, если ты считаешь себя настоящим хирургом, а не фельдшером-коновалом со скальпелем, поневоле станешь разбираться, как такие вопросы решают те, кто профессионально шьёт и кроит, кто профессионально из плоской ткани формирует объёмные конструкции одежды. И здесь многие предметы женского белья вне конкуренции для изучения. Ведь на самом деле скроить и сшить огромное пышное бальное платье часто намного легче, чем маленький и незаметный бюстгальтер. На платье есть место, для того, чтобы заложить драпировки, вытачки, защипы, складки, вывести линии за счёт правильного кроя, да и на протяжении фигура довольно линейная. А вот в маленьком объёме лифчика, когда нужно значительно воздействовать на форму и плоскую ткань превратить в уютные вместилища для округлостей, вот где мастерство и тонкая умная работа. И ведь платье не сильно-то натереть или сдавить может, а может вообще быть свободного силуэта. Чего бюстгальтер себе позволить не может в принципе, он обязан сидеть плотно и удерживать порученные ему объёмы в указанных местах и положениях, при этом не натирая и не сдавливая нежный женский организм. Вот все эти несовместимые требования должны быть удовлетворены при его изготовлении. Так что изучал женское бельё очень внимательно. Правда, с появлением стрейч-тканей мастерства требуется всё меньше, важнее просто рассчитать какую степень эластичности заложить в ту или другую часть и как совместить по эластичности верх и подкладку. Ну что, сумел ответить на твой вопрос?…

Но тут мы дошли до счастливого комиссара с не менее радостной Верочкой, которая начала рассказывать как много интересного и вкусного мы упустили, потому что они зашли в настоящий ресторан и там кушали мороженое и пили кофе с глистами[16], на самом деле там нет глистов, а кладут мороженое и очень вкусно, а в мороженое накрошили шоколад и полили мёдом, получилось тоже вкусно и нам всем нужно немедленно сходить туда ещё раз. Настоящий ресторан оказался «Метрополем», где по дневному времени не было ещё его известной злачной атмосферы пьяного разгула, так что мы с Идой убедились в качестве фирменного мороженого и кофе, хотя Сосед и вякнул, что называть кофеём напиток наполовину из цикория просто неприлично. Не знаю, мне понравилось…

А в понедельник началось обвальное поступление наших многочисленных заказов. Верочка получила свой имплант, и мы ей помогли его надеть. Он очень понравился и она стала к нему привыкать, то есть уже не снимала, но встал вопрос, что делать со старым, в который было вложено столько возни, и который служил столько времени верой и правдой. Ираида, при всей чуткости проблемы не видела и собиралась просто выкинуть, но мы с Верочкой успели отстоять нашего друга – старый имплант. Мы подумали и аккуратно распороли его на составляющие, которые разложили по назначению, отдельно тряпочки, отдельно проволока, ремешки, вата и та полоса корсажной холстины с конским волосом. Отдельно получилась небольшая кучка мусора, которую мы пошли и выкинули. Так мы не убили так хорошо послуживший нам имплант, а разобрали на части, которые ещё вполне послужат. Скорее всего, после нашего отъезда Ида всё благополучно выкинет, но это уже её дело и право.

А потом Мария Николаевна сама привезла наш заказ, было видно, как её разбирает азарт и любопытство посмотреть, что же у неё получилось. А вначале она гордо скинула свою кофточку и показала свой новый лифчик, заявив, что она как настоящий учёный "первый опыт с риском для жизни и здоровья" поставила на себе. Не понявшей шутки Верочке, пришлось объяснять и ей стало жалко собачек, которых мучают и смешного в этом она ничего не увидела и смотрела на нас очень осуждающе. В общем, получился нормальный такой Содом с Гоморрой, когда в одной комнате целых четыре женщины разного возраста и ещё идёт примерка нового белья, шумно весело и изматывающе, по крайней мере, для меня. Но эта усталость не могла помешать мне, оценить качество, добротность и красоту получившихся предметов туалета. Бюстгальтеров получилось четыре, три как договорились и один в подарок, как я и хотела, белый, алый, синий и розоватый. А вот от тёмно-зелёного бюстье, я впала в некоторое замешательство. С одной стороны, я слышала, что о нём рассказывал Сосед, но, что у Марии Николаевны получится, не ожидала, и второе, это неожиданный очень тёмный болотный цвет, который могу представить в верхней одежде, но не в нижнем белье.

В результате, я померила и влюбилась в эту штучку. А ещё оказалось, что из той же ткани есть совсем простая короткая, но такая игривая шёлковая сорочка с трусиками и поясом. В таком комплекте нужно вертеться перед любимым и единственным, вот уж никогда бы не подумала, что такой густой и тёмный зелёный мне будет так хорошо. В зеркале я в этом комплекте выглядела роскошно и богато, это наверно самое точное определение. Вообще, Мария действительно Мастер, не зря ведь говорят, что хороший мастер практически художник. Из четырёх сорочек только у алой были узкие чёрные кружевные вставки и только по линии лифа и у тёмно-зелёной по подолу. Выглядели все они очень скромно и просто, но как они ложились на тело, как по моим ощущениям, так и по тому, что я видела отражённым в зеркале. Восхитительно, что можно ещё добавить. Верочка застеснялась и убежала мерить свои трусики к нам в комнату, а я мерила всё тут, как и Ираида, которой тоже очень понравились её бюстгальтер нового кроя и сорочка. А я оценила после объяснений Соседа, как грамотно и качественно Мария сшила и подогнала ей изделие, при её не маленьком размере и объёме, что весьма не просто, но она сумела. Самым последним было моё боди. Как Мария умудрилась выкроить и сшить его так плотно прилегающим по фигуре из не тянущегося шёлка я не понимаю, да и Сосед только восхищённо вздыхал, как я понимаю его эмоции. Конечно, пришлось делать дополнительную застёжку спереди иначе не утянуло бы в талии, ведь материал не тянется, кроме крючков внизу, но это шёлковое чудо плотно сидело и нежно держало мои грудки, и при этом не сильно стесняло движения. Вот его украсили кружева внизу по вырезам для ножек, по передней застёжке и по верху чашечек, но настолько естественно и в меру, что придраться было совершенно не к чему, даже если бы очень захотелось… Все наборы дополнили пояса в цвет и по трое трусиков. Мария очень придирчиво разглядывала и проверяла посадку на мне бюстье:

— Знаешь, даже не знаю, кто кроме тебя решится такое носить… Но потом пообещай, что обязательно расскажешь как носилось, все плюсы и минусы! Хорошо? Вот посмотрела на тебе и как ты радуешься, может и себе сошью, что-то в этом есть…

Конечно, пообещала, почему и не рассказать? Я намерила всё и хоть я была абсолютно уверена, что всё и так просто замечательно, но в паре мест, Мария стремительно подпорола и прострочила на Идиной машинке принесёнными с собой нитками, ведь и нитки шёлковые в цвет. В финале мне буквально приказали теперь мерить всё по очереди и показывать им, а они будут зрителями и наслаждаться мастерством. У меня появились возможность свои фантазии и сны реализовать в яви, пусть не в таком эротическом ключе, как во сне, но тем не менее. Напоследок я выбрала тёмно-зелёный комплект, а так как мы были в зале, и здесь стоял мой ксилофон, а мне очень не хотелось сразу снимать надетую на меня прелесть, я прямо так в этом зелёном комплекте подошла к инструменту и спела песню Никитина "Куплю тебе платье такое", вот только все проблемные рефлексии из него убрала, заменив проигрышами и повторами и переделала немного, в нужное мне русло[17]:

Сошью тебе платье такое
Какие до нас не дошли
Оно не земного покроя
Цветастое не дорогое
С оборкой у самой земли…
С оборкой у самой земли…
С обложкой весеннего цвета
Куплю тебе модный журнал
Прочтёшь три-четыре совета
Нашьём тебе платьев за лето
Устроим с тобой карнавал
С оборкой у самой травы
С оборкой у палой листвы
С оборкой у снега седого
С оборкой у тонкого льда
С оборкой у хрупкого льда
С оборкой у самой земли
С оборкой у палой травы
С оборкой у жёлтой листвы
С оборкой у снега седого
И даже у тонкого льда…
У нежного хрупкого льда…
Мелодия на более ритмичном чем гитара инструменте заставила всю песню звучать радостнее и веселее, а не грустно, как у автора, в общем, получилось замечательно, как мне кажется… Надеюсь, что автор на меня не станет слишком обижаться, когда родится… Верочка тоже была очень рада своим обновам и Мария пообещала, что в следующий раз сошьёт ей и сорочку. Потом Ираида с Марией долго выясняли, сколько нужно заплатить денег, ведь Мастер категорически отказалась их брать, что то, что она узнала – это тоже деньги фактически… Сошлись на том, что Ида заплатит за свои предметы, а наши так и быть, пусть будут подарками…

Собираться было очень не просто, мы обрастали вещами с катастрофической скоростью, и один ксилофон занимал достаточно места и объёма, хоть и полностью складывался и упаковывался в специальный футляр для перевозки. Меньше конечно, чем разложенный, но всё равно чуть больше метра в длину, правда, с удобной ручкой. А ещё куча одёжки моей форменной и Верочкиной. Ситуацию из тупика вывел комиссар, сказав, что как минимум половину вещей он бы на нашем месте просто оставил в шкафу в нашей комнате. В результате, нагруженные, конечно, но вполне транспортабельные мы с утра не слишком выспавшиеся были погружены в самолёт. Кажется это какая-то переделка Ер-два[18]  под нужды гражданского флота, по крайней мере, присутствовал скромный салон, где мы успешно разместились с двумя полковниками, майором и лейтенантом кажется фельдъегерской службы. И с могучим рёвом машина пошла на взлёт…


Глава 50 23 июня. Ленинградский фронт

Долетели очень быстро, я уже как-то привыкла, что ли, и очень расстроилась, когда оказалось, что нас не встречают. Родная Ленинградская область встретила нас нудным тёплым летним дождиком. А я нагруженная, как локомотив, какой там самый могучий паровоз? Ладно, не суть! Просто я тащила не меньше. Верочка, видимо решившая, что сейчас станет крайней из-за избытка своих вещей, по поводу которых пришлось с ней буквально воевать за каждый носок или маечку, а она ещё и обижалась при этом. А вот сейчас до неё, наконец, дошло. В одной руке чемодан, в другой чехол ксилофона, на спине два вещмешка, при моей могучей комплекции это выглядело наверно весьма поучительной иллюстрацией, к какому-нибудь глубокомысленному философскому эссе. Аэродромы, как я заметила, блин, большие! И чтобы найти какой-нибудь транспорт надо эту территорию покинуть и ловить попутные транспортные средства уже за пределами КПП, вот к нему мы и шкандыбали. Всё рано или поздно заканчивается, а на КПП добрый человек сделал козырёк, под которым оставила Верочку и вещи, а сама побежала уговаривать взять нас выезжающих водителей. Нам жутко повезло, что первый же водитель полуторки согласился нас подбросить почти до самого штаба фронта. Моему кожаному плащу почти никакая грязь не страшна, поэтому я уселась спиной к кабине в кузове почти пустой полуторки, а на колени себе посадила сестрёнку, которую так было удобнее всего держать и не испачкать её красивое нарядное платье. Я уже устала к тому времени с ней воевать, и она под шумок его надела, а я махнула рукой, злорадно подумав, что если изгваздает, будет ей урок на будущее. Тут проснулся Сосед:

— Слушай! Вот я чего не понимаю, а чего ты как ослик женского рода все вещи с собой тащишь, представляешь, как это со стороны выглядит, а военный должен быть мобилен и боеспособен, но не с таким же табором…

— А что мне было делать?

— Зайти в дежурку, откозырять, представиться, ты же теперь лётная единица! А после поинтересоваться, где бы ты могла пока вещи оставить, потому что тебе нужно в штаб, а потом ты всё заберёшь. Тут непременно есть свой местный Митрич, у которого в кандейке найдётся место не только для твоего багажа…

— И где ты раньше такой умный был?

— Извини, отвлёкся, а когда сообразил, мы уже ехали на этой гравицапе…

Нас высадили метрах в трёхстах от штаба, я оставила Верочку с вещами и понеслась узнавать куда мне дальше, и увидеть Николаева. Не буду дальше живописать подробности наших мытарств. Замечу, что в штаб меня не пустили, на том простом основании, что разведотдел, который мне нужен, находится отдельно. А вот где именно он находится, мне говорить отказались, вдруг, я злая шпионка… Вообще, или я не тот тон в общении выбрала, или здесь в принципе всё как-то не так, но общение со штабными вымотало ужасно. Убедившись, что через дежурного мне ничего не узнать, а может он и сам не знает, а таким хитрым способом это скрывает, чтобы не уронить лицо. В который раз убеждаюсь, что мужчин я не понимаю, а ведь с мальчишками во дворе и в школе никогда никаких проблем не возникало, они всегда были для меня ясными и понятными до последней своей конопушки. Я решила пробиться в строевой отдел, ведь там сидел мой знакомый Котов, если я не путаю, да и вообще, мне всё равно именно в нём придётся отмечать свои документы. И я ведь ни на секунду не забывала, что под дождём замотанная в мой плащ меня ждёт сестрёнка.

В строевом отделе Котова не оказалось или его здесь вообще нет, я так и не поняла. А вот расположение отдела Николаева мне сказали, может я сама у дежурного лопухнулась, когда стала спрашивать, где разведотдел, а нужно было как здесь искать отдел подполковника Николаева. Это же тоже вроде части секретных мероприятий, когда воинские части или отдельные подразделения официально именуются под разными шифрами вроде "Хозяйство Пятакова", при этом Пятаков это чаще всего командир, но может быть и какой-нибудь приметный старшина или зам. По всем канонам жанра, разведотдел расположился даже не в городе, а в какой-то деревне, даже и не в той ли, где нас на выход когда-то собирали. А на мой почти наглый вопрос, не желают ли они помочь мне с транспортом, мне даже отвечать не стали оскорблённые в своих лучших чувствах: "Мало того, что сказали, где искать кого надо, так она ещё и транспорт требует, вообще эти флотские обнаглели!" Мне, честно сказать, до их переживаний дела было мало, мне нужно было отбарабанить туда себя, вещи и сестру, желательно вместе и без потерь. Вот где был этот Сосед? Сейчас бы налегке уже давно бы всех нашли, а сейчас приходится тащиться на контрольный пост на выезде из города в нужном направлении, и это если ещё я всё правильно поняла. А дождик каплет и рядом Верочка плетётся в моём плаще, который ей как бальное платье до земли, но главное не красота, а что не мокнет. От меня скорее пар идёт, тащить на себе столько…

Между прочим, вы не ослышались, мы действительно приехали на Ленинградский фронт и штаб его находится в Волхове. Хотя, Сосед уверял, что с началом блокады Ленинграда бывший Ленинградский фронт разделили на Ленинградский внутри кольца и Волховский снаружи. Как ещё в Москве объяснил Смирнов, сейчас Ленинградский остался снаружи со штабом в Волхове, а внутри кольца созданы КОР и ЛООР. КОР – это Кронштадтский оборонительный район отвечающий за доступный берег Финского залива, остров Котлин (на котором Кронштадт находится), Ораниенбаум со всей территорией плацдарма. Он создан на базе Балтийского флота и Ленинградской военно-морской базы. Подчинение Ленинградскому совету обороны во главе с Ворошиловым. ЛООР – это Ленинградский особый оборонительный район, отвечающий за удержание рубежей вокруг города. Создан на базе частей Ленинградского гарнизона, частей городского народного ополчения, частей Ленинградского фронта, подчинение как и у КОРа. Это было решением Сталина, и чем он руководствовался неизвестно. Есть предположение, что и чисто политическими моментами вроде того, что город обороняет не целый фронт и флот, а только силы обороны, кроме того, у фронта задачи несколько иные, чем у оборонительного района, который занимается непосредственно обороной и именно за неё несёт ответственность. Хотя, формально по уровню и статусу особый оборонительный район не уступает фронту, если даже и не выше. Но это эмпиреи за пределами моего девичьего восприятия. Важнее, что когда я услышала, что поеду на Ленинградский фронт, я думала, что внутрь кольца блокады, а оказалась за его пределами. Кстати, Ленинградский фронт поделен на три армейские группы: Новгородская армейская группа, Волховская армейская группа и Свирская армейская группа (НАГ, ВАГ и САГ). Соответственно, сейчас я как раз в Волховской, которая посредине, нахожусь.

Вот нет во мне ещё этого военного чутья или не пропиталась я ещё должным образом этими военными ритуалами и не заметила лощёного капитана, который попался мне навстречу. И по закону классического свинства конечно, когда нагруженная как верблюд я его не поприветствовала должным образом, что он, конечно, отметил и начал меня немедленно громко отчитывать. Не знаю как долго бы он разорялся, но влезла Верочка и таким тоном произнесла "Тс-с-с… И ЭТО – мужчина…", что капитан мгновенно испарился, растворился в реальности. Вот ведь мне не везёт попадаться именно в такие моменты и ни одного убедительного армейского комиссара за спиной… Когда я уже думала, что мои оттянутые ношей руки теперь навсегда будут где-то ниже колен заканчиваться, а до выездного КПП было ещё неизвестно сколько, я услышала звук остановившейся машины. Повернулась готовая выслушивать какую-нибудь очередную нотацию, что привлекла чьё-то начальственное внимание, но к нам спешил от машины хорошо знакомый Мышаков:

— Товарищ старшина! Вот как хорошо, что я вас встретил! А это сестричка ваша! Давайте вещи, я вас к нашим отвезу…

Если мне за спиной водителя увиделись в эту минуту ангельские белые крылья, наверно даже строгий схимник не углядел бы в этом богомерзкой крамолы. Мышаков быстро и умело распихал вещи по машине, Верочку усадили сзади, а я заняла начальственное место справа от водителя. И уже через пару десятков минут меня и Верочку радостно приветствовал Митрич…

В общем, Николаева нет на месте, он уже несколько дней где-то пропадает, оставленный за него капитан Красильников собирался, как велено, за вами машину на аэродром послать. Но тут со вчерашнего дня какое-то ЧП и все носятся как в попу укушенные, словом все про всё забыли и машину не прислали. А когда вспомнили и стали звонить на аэродром, то оказалось, что нас никто не видел и где мы не знают. В общем, нормальная рабочая накладка.

— Митрич, а чего случилось-то?

— Старшина! Вам нужно привыкать, что у нас лучше не знать ничего, что вас конкретно не касается. Я понятно изложил? Давайте, лучше вы посушитесь, и я вас покормлю, чем Бог послал!

Собственно, Митрич полностью прав и лишние вопросы действительно задавать не стоит. Он снова мне попенял, что я медаль не ношу, пришлось выкручиваться, что на голубой хэбэшной робе носить награды как-то не очень прилично, ведь на ней я даже комсомольский значок не ношу. Ну, действительно, ведь роба – это как рабочая одежда и на ней ничего не носят.

Как бы и что бы Митрич ни говорил, но сам он почти всё и про всех знал. И от всей души делился со мной местными новостями: что Николаев теперь не просто подполковник, а ещё и начальник отдела, а не зам, как раньше. Что меня направят в полк связи штаба фронта…

— Митрич! Почему в связь, я ведь на лётчика выучилась?!

— Вот торопыга! Полк связи и есть авиационный, там одни связные самолеты.

— А-а! Так бы и говорил…

— А я как сказал? Вот же бабы, всегда виноват! От горшка два вершка и откуда берётся? Ты лучше слушай, а не перебивай старших!

— Я слушаю, извини…

— Вот в этот полк тебя и отправим, но Николаев хочет тебя к бомбардировщикам пристроить, у него там командир полка хороший товарищ.

— А чем в первом полку плохо?

— А тем, что ты наша, то есть нашего отдела. А там командуют те, кто с большими звёздами и будут тебя гонять, куда захотят, мы тебя и не увидим. А так, конечно, тоже придётся иногда летать по чужим делам, но это уже только с ведома, и по личному разрешению Сергея Николаевича. Потому, что ты будешь наша полностью и у бомбардировщиков ты хоть и будешь, но никому там не подчиняешься, только нам. Смекаешь?

Да чего тут смекать, умный Николаев не хочет своих людей подставлять и уводит в сторону. И то, что надо мной не будет кучи начальников, мне тоже нравится. Как потом выяснилось, я в отделе была не единственная, нас было двое на Удвасиках. А вообще, в начале войны даже стоял вопрос о том, чтобы авиационный полк связи фронта разворачивать в два, потому что машин в нём по штату было шестьдесят в четырёх эскадрильях по четырнадцать самолётов. Но пока собирались, самолёты повыбило и потери среди личного состава большие, вот и вышло, что сейчас в полку всего двенадцать самолётов и тринадцатый мой. А исправные и летают всего половина или чуть больше. В группах своих самолётов вообще нет, они пользуются связными самолётами лётчиков, которые положены в каждом авиаполку. Лётчики из связи рвутся в боевые части и после ранений обычно в полк не возвращаются, это если вообще возвращаются. И женщина в полку я не единственная, там уже две девушки после аэроклубов есть. Но вроде бы формируются женские полки бомбардировщиков, истребителей и ночных бомбардировщиков[19], куда девушки очень хотят перевестись. То, что из этой неразберихи Николаев хочет меня выдернуть вполне понятно и никаких возражений с моей стороны.

Митрич, предложил, пока есть возможность, после обеда оставить Верочку у одной хорошей местной женщины, у него, я думаю, не с одной хорошей женщиной налажены здесь контакты, но он себя блюдёт и никаких намёков, даже если и есть что-нибудь, то всё скрыто и не пойман. Впрочем, поди его пойми, у него могут быть и чисто старшинские интересы, как с интендантами и другими нужными людьми. Как я понимаю, Митрич как раз из тех старшин, за которых иной комдив майора не думая отдаст. Верочка само собой отказалась и упёрлась, поехали вместе…

До аэродрома оказалось совсем не близко и в полуторке нас вытрясло от всей души. Моим летающим конём оказался «У-2СПЛ», единственный в полку. Все остальные просто связные «СП» с тремя кабинами вместо двух и без дублирования управления, как в привычном мне Удвасике. Буква «Л» в названии назначенного мне летательного аппарата означает «Лимузин», то есть это не столько связной самолёт, сколько для перевозки двух пассажиров. А так, как о комфорте пассажиров решили позаботиться, то над задним объединённым кокпитом установлена сдвижная плексигласовая крыша[20] кажется от истребителя Яковлева со сдвижной крышкой. К счастью, хоть кабина пилота осталась не затронута зудом передельщиков, так как и так не особенно хороший обзор в закрытой кабине становится вообще никаким. Вообще, нагородили столько всего, что я внутри узнала только оставшуюся нетронутой кабину пилота. Сзади в увеличенном кокпите переднее сиденье откидывается, заднее кажется стандартное из задней кабины, вот только пассажирам парашюты кажется не положены. Судя по сделанным мягким сидушкам и спинкам. Самолёт мне всё больше не нравился. Неизвестно, как он поведёт себя в воздухе с такой нашлёпкой сзади и как отразится на его поведении такое перераспределение веса, но то, что жизнь у этого аппарата была долгой и трудной, было видно невооружённым взглядом. Если Бобик имел поначалу вид явно тёртого жизнью бойца, то этот Барбос скорее походил на избитого жизнью и списанного в тираж ветерана. Стало понятно, почему желающих заполучить себе это чудо самодеятельного творчества пока не нашлось. И кроме его удручающего состояния, ещё и не стоит сбрасывать со счетов, что из-за этой надстроенной кабины практически слепой становится большая часть задней полусферы, а в условиях прифронтовых полётов это уже не каприз, а жизненная необходимость иметь возможность обзора во все стороны. Но, я сама выбрала себе военную дорожку, и выбирать, как на рынке не получится. И с учётом того, что в полку половина самолётов не летают, не факт, что мой Барбос не стал источником каннибализации запчатей. Ведь хоть он и числится условно "пригодным к полётам", но, судя по всему его виду и запылённости, в небо он не поднимался уже давно. Увидев мою реакцию, Митрич как-то страшно засмущался, и вообще демонстративно стал занимать Верочку. Это гораздо позже я случайно узнала, что этот самолёт был зарезервирован за мной именно стараниями Митрича, который посчитал, что такой красивый и с кабиной самолёт гораздо лучше всех остальных…

Но не всё было одинаково плохо, когда я лазила по самолёту к нам подошёл техник, и каково же было моё изумление, когда я сначала просто отметила, что я это лицо уже где-то раньше видела, ведь форма очень меняет внешность людей, и только усилием памяти сумела его узнать:

— Николай Евграфович, здравствуйте! Какими судьбами? Вот уж не думала вас здесь встретить… — он словно споткнулся при моих словах, явно силясь вспомнить меня, но в отличие от меня у него это выходило гораздо хуже…

— Здравствуйте, а мы разве знакомы?

— Николай Евграфович, вы вели авиамодельный кружок на Васильевском?

— Было такое, только у меня мальчики занимались…

— А я вот та самая единственная девочка, которую вы выгнали после пары занятий…

— Вот же судьба-злодейка! Вспомнил! И поверьте, мне до сих пор стыдно за тот поступок.

— Ничего страшного! Я обиды не таю. Может вы и правы тогда были, не женское это дело…

— А здесь вы каким ветром?

— Так я теперь лётчик и пилот, как мне сказали, этого замечательного летательного аппарата… А вы здесь кем?

— Значит вам его подсуропили… Н-да-а… А я, позвольте представиться: бывший вахмистр конной артиллерии Донского казачьего войска Панкратов, сейчас сержант авиационной технической службы, служу здесь авиационным техником. А вас, извините, запамятовал как звать, никак вспомнить не могу…

— Ничего страшного, Николай Евграфович. Я – Мета, или полностью Комета Луговых.

— Фамилию помню, а вот имя, только, что редкое…

— А вы техник по какой специальности?

— А я не специалист-ремонтник, я самолётный техник. Вначале у меня было даже два закреплённых самолёта, да побились где-то, потом новый прислали… Ну как, новый, в смысле на замену. Подшаманили, полетел, но не вернулся… Теперь я выходит уже неделю, как безлошадный. Я и к вам подошёл, что вы с самолётом возитесь, не могу я без дела… А тут вон как…

— А что вы про этот самолёт скажете?

— Да много чего могу сказать, а если внутрь загляну, то ещё больше… Вы действительно на нём летать решили, не шутите?

— Да какие уж тут шутки. Предписание имею, вот приехала посмотреть, а тут такое чудо…

— А меня к себе возьмёте, не попрекнёте старым?

— Возьму, если за самолётом будете хорошо смотреть… Вот только тут ещё сложность, я вроде бы буду базироваться на другом аэродроме, пообещаю, а вас не отпустят…

— Вы немного, наверно, не в курсе организации ВВС, если я за самолётом закреплён, то где самолёт, туда и меня, вас же не на другой фронт перевести хотят?

— Нет, я и приписана наверно здесь буду…

— Тогда и разговаривать не о чём. А сейчас давайте я предметно этого красавца осмотрю. Вы на таких летали уже?

— Нет, только на обычных…

— Вы понимаете, что тут у вас будут сложности по обзору?

— Понимаю и это меня не радует…

— Ну, тут можно зеркала установить на стойки кабана, хоть немного обзор появится. Вообще, здесь крышка гаргрота увеличена вверх, а вырез кокпита удлинён. В принципе, при обычном полёте не сильно будет отличаться в пилотировании. А вот с пассажирами центр масс сразу значительно назад сместится, вот здесь будет сложность со взлётом и посадкой, в воздухе ручкой будете удерживать… Мотор здесь лучше сразу менять, я с мотористами могу и сам поговорить. Так, в принципе, ничего кардинально здесь больше не меняли. До завтра всё проверю и подтяну, если мотор перекинут сегодня, то завтра его можно уже будет облетать. Устроит?

— Конечно!

— Тогда вам сейчас в штаб и лучше нам вместе сходить, тогда и меня сразу за самолётом закрепят…

Мы оставили Митрича с машиной и сестрёнкой у самолёта, а сами пошли в штаб полка. Вообще, я тогда очень удивилась, почему нас легко пропустили на поле, и почему вообще никого не заинтересовало, кроме Панкратова, что мы по самолёту лазаем. Оказалось, что у нашей машины есть специальный пропуск, а в полку знают, что самолёт закреплён за отделом Николаева, поэтому и снимать с него что-либо опасались. Но как рассказал позже Николай Евграфович, никто ведь толком самолёт не разглядывал, и не особенно лезли, не потому, что боялись разведки, а опасались, вдруг у этой самоделки все внутренности поменяны и снимать смысла нет. Как оказалось, переделки коснулись очень малой части самолёта и фактически кроме доработки части фюзеляжа не поменяли почти ничего. Так, на более поздних лимузинах будет другая схема прокладки тросов управления, не снаружи, а внутри фюзеляжа. А Барбос на самом деле даже не «СПЛ», как мне сказали и даже не «СП» переделанный, а санитарная «эска» или «С-1», переделанный умельцами, отчего и кокпит увеличенный, а не двойной сзади и почему гаргрот высокий, он от санитарной версии остался… Впрочем, наверно вам как и мне тогда особенно эти чисто технические подробности ничего не сказали. На скорость, как говорят, не влияет и слава Богу!

В штабе с одной стороны обрадовались появлению лётчика на простаивающий самолёт, с другой сразу сообразили, что я под их командование не попадаю, что их не обрадовало. И хоть с кислыми минами, но потихоньку мне всё оформили и Панкратова за самолётом закрепили. Сразу после этого он убежал договариваться с мотористами, вытребовав какую-то бумажку у начальника штаба. Я утрясла почти все дела и вернулась к Митричу, который к этому времени уже повеселел, что за его прокол его не ругают, хотя я тогда причин перепадов его настроения не знала…

Потом мы поехали в бомбардировочный полк, где меня сначала познакомили с Иваном Хромченко, это наш первый отделовский лётчик. Так как он здесь уже всех знает и прошёл процедуру перевода самолёта на этот аэродром, он помог оформить нужные бумаги для полка связи об откомандировании меня и самолёта на другую площадку вместе с техником. За техника он меня похвалил, оказывается он с техником немного лопухнулся, и ему пришлось искать техника уже здесь, а это лишние проблемы. Здесь уже с нами везде ходил Митрич и решал возникающие вопросы. Мне сказали не вникать, я и не лезла…

А вот по пути из этого полка мы сразу заехали в деревеньку неподалёку, где Митрич решительно направился к одному из домов. Как оказалось, он уже договорился здесь для нас о постое. В доме жили две женщины, бездетная вдова с матерью мужа, которые нас приняли весьма радушно. Вот только после этого мы поехали в отдел, до которого здесь было совсем близко.


Глава 51 Обживаюсь

После обеда с вещами и выданным пайком нас отвезли в назначенный нам на постой дом. Перед выездом Митрич озаботился, что я хожу как «голая» в его понимании, в смысле без оружия. Я полезла в сумку и достала свой Браунинг, за что Митрич меня похвалил, переписал с него номера и сказал, что нужно его узаконить, а то вдруг у меня из-за него возникнут проблемы. Что это значит, я поняла недели через две, когда в очередное посещение отдела мне была торжественно выдана выписка из приказа о награждении меня этим именным пистолетом. Кроме этого он выдал мне небольшую никелированную полированную пластинку с гравированной надписью об этом, к которой нужно найти специалиста, способного мне в накладную пластинку-табличку аккуратно вклеить и не испортить вид пистолета. После, посмотрев, на моё ошарашенное озадаченное лицо, он как-то грустно кивнул своим мыслям и молча забрал у меня пистолет с пластинкой, буркнув: "Сам найду… А то…" Но до этого, помня о моём опыте, он выдал новую кобуру с наганом, под которую пришлось ослаблять ремень и надевать её сзади на юбку. Было катастрофически неудобно и особенно садиться — револьвер всё время упирался в спину. Митрич вспомнил, что у лётчиков пистолеты на ремешках, чтобы сидеть в самолёте не мешали, я же вспомнила рассказы в госпитале, как эти ремешки в трудной ситуации любят за всё цепляться и отказалась, заявив, что лучше я привыкну в такому неудобству, чем буду этими ремешками за всё цепляться. Но Митрич наморщил лоб и вспомнил, что у него есть кобура у которой ремешки не сбоку кобуры, как у этой, а нестандартно сверху, то есть револьвер не серединой на ремне, а самым верхом и тогда должен меньше давить, принёс её, и она оказалась гораздо удобнее. Вообще, наш старшина дотошно вникал в любые мелочи. Само собой, его не мог не заинтересовать такой предмет, как мой громоздкий футляр с ксилофоном, а узнав, что в нём и про моё умение играть, не успокоился, пока не выдавил из меня обещание спеть и сыграть на каком-нибудь празднике для всего отдела. Как я поняла, я теперь скорее была в отделе, чем в лётном полку, что гораздо удобнее в плане моего использования на нужды отдела и того, что меня не станут дёргать на сторону, так что отказываться не видела никакого смыла. Ближайшую неделю мне выделили для облёта района и знакомства с местностью и самолётом.

Дома нам с Верочкой на двоих выделили целую светлую и просторную веранду со своим входом. По летней поре, о лучшем и мечтать было бы грех. Назавтра у меня уже вылет и мне предстояло Верочку оставить одну под присмотром хозяек, но вроде бы с ними наладился контакт и всё должно быть хорошо, а мне надо перегнать и облетать моего Барбоса. В общем, мы начали вживаться в новые условия и нас закружила местная суета и беготня…

Когда утром добралась до аэродрома полка связи, то оказалось, что мотористы ещё возятся, а встретивший меня чумазый от ремонта Панкратов пообещал, что часа через три самолёт к вылету уже подготовит. Я было собралась расслабиться и подождать, только занести дежурному заявку на вылет. Как бы не так! Меня сразу отправили в штурманский класс, где мне требовалось выучить карту и сдать её знание штурману полка. А этот капитан гонял меня как сидорову козу и раза четыре выгонял учить ещё. Как же я ему потом была благодарна, а тогда злилась и учила уже ему назло и из принципа. А он приносил чёрно-белые не подписанные листы аэрофотосъёмки по которым мне нужно было опеределить, где я нахожусь и куда мне нужно лететь, чтобы попасть на аэродром. Жуть! На каждом таком снимке нужно было найти какой-то характерный элемент для точной привязки и ориентирования, для этого очень хорошо запомнить карту и разные особенности в каждом районе. Вот эти характерные детали я и учила. А, прощаясь, он заметил, что то, что он мне дал, это крохи, в лучшем случае десятая часть того, что позволит лётчику хорошо ориентироваться на этой местности. И сколько бы я не летала, я должна всё время запоминать всё новые и новые ориентиры, а особенно изменения старых вместе со сменой времён года. И это мне ещё повезло, что мне требовалось изучать и отвечать только территорию по нашу сторону от фронта, другим лётчикам, что летают и на сопредельную сторону нужно знать и учить в два раза больше. В общем, из штурманского класса я вылезла к обеду и была рада, что быстро отделалась и получила разрешение на полёты. Во время изучения района оказалось, что до бабушкиной деревни по прямой всего два часа полёта, а там такой луг есть за деревней, он большой и ровный к реке сбегает… И так захотелось слетать и проведать всех, но… Был бы попутный рейс… Но в тех краях интересов армии увы, нет, это глубокий тыл, к счастью. Даже цыпки по коже побежали, когда вдруг представила на нашем Белом озере немцев…

Барбос ждал меня уже готовый к полёту. Кажется сегодня у него даже крылья чуть иначе растопырены. Вспомнила наставление по полётам, и пошла по кругу полностью отрабатывая легенду положенного предполётного осмотра. Дважды сбилась, пришлось почти заново начинать, но упёрлась и повторяла, пока не провела всё. Не очень удобно, да что там удобно, просто дико, что вместо задней кабины и ровной поверхности гаргрота до киля, здесь горб кабины. И если раньше увидеть стабилизаторы и весь киль с рулём направления мне достаточно было повернуть голову назад, то теперь стабилизаторы ещё можно увидеть высунувшись в сторону и вывернув голову, то киля фактически не видно из кабины вообще, ведь я ещё и маленькая, может, будь я метра два и смогла бы высунуться настолько высоко, хотя сомневаюсь. Евграфович уже привернул мне мои удлинители педалей и поднял сиденье на нужную высоту. Вот теперь я сначала подгоняла ремни подвесной системы нового парашюта, а теперь подгоняю привязные ремни сиденья. Разрешение на облёт самолёта уже получено, и дано «добро» на взлёт по готовности. Я вдруг разволновалась гораздо больше, чем при первом полёте с Даниловым в Черемзинке. Пришлось посидеть, успокоиться, провести весь полёт на земле, то есть выполнить все действия с ручкой, педалями, другими органами управления. Хорошо, хоть шасси мне убирать не нужно, а то крутить ручку уборки шасси как на УТИ мне ещё только не хватало для полного счастья…

В десятый раз поправила шлемофон, очки на носу, проверила ход педалей и рукоятки управления, вдохнула, выдохнула и высунулась дать отмашку на запуск. Насос, подкачка, магнето… Столько раз делано и мотор не успевший остыть после прогрева при проверочном прогоне после его установки и регулировки, и погода жаркая. Взлетела, повертела головой, приноравливаясь к зеркалам на обеих задних стойках кабана, сосредоточилась на ощущениях от самолёта, вроде нет такой уж глобальной разницы, пошла в пилотажную зону и вдруг как прострелило в голове: "Корова! Здесь немцы летают! Вокруг смотри! До фронта по прямой меньше шести десятков километров!" И я стала вертеть головой во все стороны, и осматривать небо, если раньше скорее по настоятельным напоминаниям Данилова и для того, чтобы лучше определиться с местом своего нахождения, то теперь с совсем другими целями и ощущениями. Теперь небом я не любовалась, а высматривала едва заметную точку вражеского "мессера" или другого негодяя, который может захотеть нас с Барбосом обидеть. Отработала пилотаж, даже иммельман сделала пару раз, ну красивее фигура, чем просто петля, которую тоже крутанула. Втолкала, как учил Данилов, Удвасик в штопор на два витка, из которого самолёт вылез сам, едва перестала его толкать. Дала почти максимальные нагрузки на резких виражах, горках и пикированиях… Самолёт чувствую, летит устойчиво, какой-то кардинальной разницы с привычным мне Бобиком не нахожу. Огляделась с высоты в плане ориентирования, углядела выученные ориентиры, привязалась по месту, и убедилась, что небо чистое. Всё, можно на посадку…

Отдала в штабе полученные вчера в бомбардировочном полку и выписанные вотделе бумаги, загрузила вместе с вещами Панкратова в пассажирскую кабину, вещей он набрал на ещё одного пассажира, не меньше. Попросила его сесть назад, чтобы лучше почувствовать изменение центровки самолёта. Ручка немного потяжелела или отупела, но управляемость сохранилась в полном объёме. Вообще, из-за такого малого веса самолёта, даже один пассажир это фактически десять процентов от массы Барбоса, с двумя – ещё больше, а смещение центровки даже в десяток миллиметров уже отражается на ручке управления. Вроде бы бомбардировщики берут по весу даже больше, но у них бомбовый груз стараются разместить на уровне центра подъёмных сил крыльев, чтобы не сильно страдали от груза лётные качества, а не так как пассажиров, ведь им же комфорт нужен. Даже устанавливаемые на крылья кассеты для перевозки раненых позволяют взять больше веса, но они-то как раз на крыльях. Дорога до нового места базирования потребовала полнейшей сосредоточенности для ориентирования, но добрались, фактически с хода зашла на посадку, определившись по деревне, где нас поселили и присмотренным вчера ориентирам. Нам определили капонир, разместили в казарме моего техника… Восхитила реакция встретившего нас Ивана, который сходу обозвал Барбоса «верблюдом». Ну уж если за всего лишь чуть крупноватую кабину наши штурмовики окрестили «горбатыми», то не стоит сомневаться, что монструозная двухместная кабина на достаточно изящном фюзеляже Удвасика вызовет весьма резкие ассоциации. Уже по дороге к дому осознала, что я сегодня весь день в полноценном статусе лётчика и ничего, нимб на уши не давит…

Верочка познакомилась с соседскими детьми, и даже вроде возник контакт, настроение у неё хорошее, рассказала кучу новостей. У меня от сердца отлегло, ведь я оставила её в новом месте с практически незнакомыми людьми. Но, к сожалению, служба не предполагает вращение на орбите вокруг сестрёнки и мы с ней обе знали о трудностях, которые нас могут ждать… В принципе, я с ней даже проговаривала ситуацию, что если так сложатся обстоятельства, что не смогу за ней присматривать, то я без возражений отправлю её к бабушке с дедушкой. И она, хоть и набычилась, но вынуждена была на эти слова согласиться…

А дальше начались мои лётные будни. Первые три дня мы с Иваном почти не расставались. Во-первых, я практически по новой изучала район полётов, и не только по карте, но и в полётах с ним, когда мне большинство ориентиров он показывал на месте. Кроме просто изучения полётов мы возили какие-то пакеты, Иван сказал, что это ради моего знакомства с частями и площадками мы взяли на себя на эти дни бóльшую часть почты штаба фронта, что обычно полётов меньше. Зато теперь я знала и садилась на два десятка площадок, которые и аэродромами-то назвать язык не повернётся. В одном месте у штаба армии под взлёт и посадку назначили бывшее футбольное поле, на котором никто и не думал убирать деревянные ворота со старыми драными рыбацкими сетями. Некоторые площадки оказались удобными, другие с сюрпризами, довольно неприятными, если о них не предупредили. В одной бригаде я вообще, чуть заикой не стала. Когда стали вылезать из самолёта Ивана и я увидела перед нами обозначения минного поля, судя по которым мы сейчас на этом самом поле находимся. Оказалось, что заминирована только середина, а полоса вдоль посадки шириной метров в двадцать чистая, а табличками огородили всё поле с запасом, чтобы на него местные коров не гоняли, ведь коровам не объяснишь, куда можно, а куда нельзя, проще их вообще удержать в стороне от всего поля. Вот и вышло, что мы сели на минное поле, если верить обозначениям. Да и с точки зрения дезинформации противника тоже неплохо.

Кроме этого Иван учил меня некоторым приёмам и хитрушкам, придуманным уже на фронте или приспособленным под возникшую необходимость. Прежде всего, понимание, что малая скорость – это почти главное средство обороны небронированного фанерного самолётика. То есть у истребителя против нас скорость выше раза в четыре-пять, даже у тихоходного лаптёжника почти в три раза. А это значит, что по отношению к нам эти самолёты имеют разницу в скорости больше сотни километров в час, а дистанция эффективного прицельного огня не так велика, то есть фактически у противника есть секунда на то, чтобы вести уверенный прицельный огонь в нас. А для этого лётчик должен на глаз рассчитать свою и наши скорости, возможности маневрирования и вывести себя в точку, откуда сможет дать прицельный залп. А вот здесь, если для истребителя основная защита это широкоамплитудный манёвр, то у нас можно сказать основное это манёвр безамплитудный. Хоть на Удвасике действительно можно выполнять практически все фигуры высшего пилотажа, в противоборстве с истребителями противника они ничем не помогут. А вот при формально прямолинейном полёте, за счёт резкого снижения скорости или увеличения, можно существенно сбить прицеливание врагу. А теперь представьте, что я могу менять скорость в два раза. Для истребителя со скоростью под шесть сотен километров в час это диапазон от трёхсот до шестисот, что для него во время боевого маневрирования невозможно. А вот для меня семьдесят и сто сорок вполне приемлемые режимы.

Но нельзя действовать однотипно и шаблонно, даже в одной стычке. Да и менять скорость только изменением работы винто-моторной группы нельзя (нет, вы заметили, как я выражаюсь, вот, что значит с техниками столько общаться), вернее, это не столь эффективно, как требуется с подобной ситуации. Особенно он заставил с ним отрабатывать «скольжение», это когда ноги работают в одну сторону, а элероны в другую, в результате самолёт неожиданно для врага начинает лететь не прямо, а в сторону, при этом не поворачивая корпус, то есть боком. А ещё этот манёвр великолепно съедает скорость, что между прочим можно использовать при заходе на посадку, но нужно учитывать, что при проведении этого манёвра не очень аккуратно, самолёт может здорово просесть по высоте. То есть, при изменении скорости нельзя ограничиваться только изменением мощности работы двигателя, для торможения подходит ещё и набор высоты, то есть размен высоты на скорость, который возможен и в обратную сторону, когда для ускорения можно использовать пикирование. Но в противостоянии с противником все эти манёвры должны быть чёткими, неожиданными, быстрыми, решительными, но не слишком заметными в исполнении. Вообще, Иван ужасно хотел, чтобы в нашем с ним полёте на нас попробовал поохотиться какой-нибудь немец, чтобы показать мне практическое использование всего, что он рассказывает теоретически. И мы даже видели несколько раз в небе немцев, пару раз это были бомберы в сопровождении своих истребителей, один раз лаптёжники четвёркой, и дважды пары мессеров, возможно как раз охотники, как немцы любят. Один раз летела большая группа из двух пар звеньев, то есть восемь машин распределённые по высоте и в ширину. Пара впереди и две пары уступом по бокам, этакий клин, причём первая пара ниже всех, а четвёртая пара выше на полторы тысячи над ними и между самолётами этой пары разница в высоте была больше полукилометра, так что я вначале решила, что вверху только один, пока не разглядела последнего.

Вообще, эта последняя группа очень сильно напугала, не своим количеством, а тем, что мы их встретили, когда они шли почти на нас пересекающим курсом, то есть видны были во фронтальной проекции и я их заметила только из-за мелькнувшего в небе блика, словно звезда в сумеречном небе иногда так вспыхивает, и только потом разглядела точки самолётов. И «точки» в этом случае не формальность, их действительно было видно, словно маленькие тёмные мошки висят в воздухе. Если бы не блик, то не знаю, как скоро бы я их увидела, и стало страшно, что небо совсем не так миролюбиво и ласково, как выглядит и что однажды оно меня может не отпустить на родной аэродром, чтобы я выполнила любимый тост лётчиков про равенство взлётов и посадок. Только после этой встречи в небе у меня окончательно сложилось понимание опасности во время полётов. Но дело даже не в смерти, как раз не о ней речь, а о том, что я подведу этим мою любимую Верочку и как она будет без меня такая маленькая, родная и уязвимая?

К счастью, они нас не заметили, ведь заметить маленький самолёт на фоне земли очень непросто, а мы с Иваном летали не просто низко, а очень низко. Это была ещё одна хитрость, которой он меня учил. Вообще, его советы и умения очень хорошо дополнили то немногое, что пытался мне показать Данилов. А ещё у него на всех маршрутах были несколько мест, которые он называл «норками», не в смысле дырок в земле, а в том смысле, что здесь он мог спрятаться. Вы думаете, что лес сверху выглядящий ровным однородным массивом таким на самом деле и является? Никому из лётчиков летающих на скоростях больше трёх сотен километров в голову не придёт снижаться над лесом с риском зацепить высокие деревья. И это не потому, что они трусы, просто при их скоростях физиология зрительного восприятия возникшего на курсе препятствия и время необходимое обработать это сигнал и передать его мышцам больше, чем требуется самолёту, пролететь расстояние до препятствия. А ведь в ответ на осознание наличия препятствия, на движение рук и ног пилота ещё и самолёт должен отреагировать и изменить курс, а это тоже время, так что никакой Чкалов не в состоянии на таких скоростях уклониться от возникшей по курсу сосны или берёзы. Наверно понятно, что даже самый твёрдый и железный самолёт не переживёт (и пилоту не даст), встречи с обычным деревянным деревом… А вот при наших скоростях мы можем себе позволить даже слалом между верхушками самых высоких деревьев. И хоть, как сказал Сосед, Иван явно адреналиновый наркоман, и такие змейки на предельно малой высоте это щекочущее нервы развлечение, где любая даже малая погрешность становится фатальной, но тут вопрос выживания. Он меня учил, и показывал всё на малой скорости и учил знакомиться с каждой новой «норкой» постепенно, составляя в уме воображаемую карту расположения высоких деревьев и не пытаться летать между ними, а сначала отрабатывать маршрут, не снижаясь ниже верхушек, над ними. И только убедившись в верности всех своих расчётов начинать снижаться, ведь тут на отработанном маршруте могут оказаться деревья, которые тоже достаточно высоки, но их высоту не смогли оценить правильно заранее и посчитали меньше. А когда такой подросток появится у тебя на курсе неожиданно, можно и мяукнуть не успеть. Пару «норок» он особенно хвалил, что на них есть продольные прогалы и просека, направление которых он знает и в одной даже как-то спрятался от приставшего "мессера", просто снизившись и пролетев на малой скорости над самой землёй пока немец пытался его обнаружить и потерял в результате, когда Иван вынырнул из просеки в стороне и тихонько ушёл. Ещё повезло, что просека шла в поперечном направлении, и был не виден не только летящий по ней Удвасик, но и она сама. У меня руки чесались попробовать самой поизучать свои «норки», что-то в этом занятии было такое исконно женское, не просто хитрость и ловкость, а ещё изящество какое-то…

Неделя, отведённая мне на ознакомление, подошла к концу, и дальше я уже буду летать сама. Николай Евграфович тоже не сидел на земле без дела. Он вылизывал нашего Барбоса и я совсем не удивилась, когда на третий день встал вопрос о том, что его бы хорошо покрасить заново. Здесь Сосед снова влез, и мы стали рисовать схему покраски. Камуфляжными пятнами уже никого не удивишь, а вот рассыпанные всюду треугольники разных размеров и цветов в полнейшем беспорядке, это было незнакомо и непонятно. Но Сосед упирал, что это самая лучшая схема, которая в его время называется "цифровой камуфляж", что издали, благодаря линиям излома сторон треугольников, глаз сам начинает их успешно привязывать к более структурированным линиям окружающего ландшафта. То есть не объект, покрашенный камуфляжными пятнами, пытается скрыться на общем фоне, а глаз наблюдателя сам от себя прячет неприятный для его восприятия объект на окружающем фоне. Самое нелепое, что он потребовал не ограничиваться двумя-тремя оттенками зелёного, а использовать в общей сложности целых восемь цветов, среди которых были даже яркий жёлтый, красный, синий и голубой. Правда, эти цвета были в самых маленьких треугольниках и наносились группами вместе. В результате цвета словно поглощались друг другом. Бомберы ходили смотреть на моего Барбоса как в цирк, но Панкратов стоически исполнял поставленную задачу и я удивилась потом вместе со всеми, когда после покраски стоящий на фоне леса самолёт нельзя было рассмотреть уже со ста метров, а лётчики сразу перестали смеяться. Панкратов же рассказал, что он мне не поверил и нарисовал на фанерке точную уменьшенную копию предложенной раскраски и удивился, что поставленная вертикально фанерка пропала из глаз на расстоянии всего в четыре метра. Хотя при желании и волевом усилии он смог заставить себя разглядеть отдельные треугольники, но стоило сделать ещё пару шагов и уже даже усилия не помогали. Кроме всего, покрасили стёкла пассажирской кабины, но тоже с хитростью, перед покраской тонкой кисточкой была нанесена мелкая сетка из растопленного с маслом воска, поверх которой уже проводилась покраска. Когда краска уже схватилась и перестала липнуть, но не отвердела окончательно, стёкла протёрли намоченной в горячей воде тряпкой, и краска над восковыми полосками слетела. Когда краски высохли кабину помыли и если снаружи она вся была теперь закрашена, то изнутри было неплохо видно, что делается снаружи, если снаружи был день, а ночью и при чистых стёклах ничего не видно… Даже заикаться не буду, что Николай Евграфович отрегулировал и выставил всё в Барбосе настолько качественно и точно, что мне даже стало как-то стыдно за то, что так невзлюбила в первую встречу Барбоса и имя ему дала, в общем-то, со зла. Но с другой стороны, вполне собачье имя, а пёс с таким именем имеет право быть верным и надёжным другом…

Со следующей недели уже меня одну стали гонять по освоенным с Иваном и новым маршрутам. Перед полётами Иван комментировал мой предстоящий полёт, уточнял ориентиры и особенности площадок. К слову, часть площадок либо были новыми, либо Иван на них не летал. Но, мой личный опыт набирался. И далеко не всегда простой и положительный. Так совершенно расслабленно вылетела в артиллерийскую бригаду с пакетами приказов из штаба, ведь по военным правилам приказ, конечно, могут отдать и по телефону, но в кратчайшие сроки командир, получивший устный приказ должен получить его в бумажной форме и подшить в свои документы. Да и десятки распоряжений по всему фронту, вплоть до приказа по изменению учёта хранения старых покрышек используемого автотранспорта нужно доставлять во вверенные части и подразделения. Конечно, в роты и батальоны я не летала, с этим уровнем разберутся штабы вышестоящих дивизий и корпусов. Лечу, деревня, где они размещаются мне известна, не раз мимо пролетала, с восточной стороны к ней примыкает большой выпас, который зелёным пятном великолепно виден и я его тоже хорошо помню. Вот на этот выпас я и должна сесть, в чём могут быть проблемы? А проблемы притаились на земле, как оказалось, знающие лётчики-связники прекрасно знают, что средняя часть красивого луга заболочена и её по весне заливает половодье, а коровки по весенней первой травке уже бегут туда пастись прямо в воде и по грязи, и делают это с удовольствием. А ещё часть луга заросла болотной осокой, а эта травка имеет могучую корневую систему позволяющую спекать в крепкий непрерывный ковёр даже поверхность топких болот. Но здесь ведь ходят коровы, а весят они гораздо больше зайчиков, поэтому в многолетней борьбе осоки и коровьих копыт сформировалась любопытная поверхность из кочек, на которых угнездились матёрые многолетние кусты осоки и провалов по колено между ними, которые вытоптали себе коровы. Сверху это всё выглядит как совершенно ровный зелёный травяной ковёр, который просто манит на него приземлиться…

Вообще, при посадке руки, ноги и голова заняты очень плотно, не в смысле, что они снуют непрерывно, а в том, что всё напряжено и задействовано и нельзя отвлекаться. И просто удача, что я не выпендрилась и не стала сажать Барбоса с понтом сразу на три точки. Ведь, если бы в эти кочки воткнулся мой костыль, всё вышло бы гораздо трагичнее. А так, я вполне готовая, что при касании неподготовленной поверхности немного трясёт, красиво снизилась и зашла на посадку. Но вот к тому, что при касании меня не немного потрясёт, а моя голова решит вдруг оказаться в моих надетых сегодня красивых синих шёлковых трусиках, зубы клацнут, прикусив язык, а рукоять управления скользким вьюном вывернется из рук, и самолёт взбрыкнёт как лошадь Пржевальского, я была совершенно не готова. И слава создателю этого замечательного летучего самолёта, что он сам по своей конструкции оказался умнее меня и просто от такого пинка подлетел и сел гораздо дальше на более ровном месте, куда, как выяснилось, и садятся все самолёты. Наблюдавшие мою посадку зеваки были очень удивлены моему заходу поперёк привычного курса посадок. И вот остановив самолёт, и быстро убедившись, что всё у меня на месте, я излила словами весь скопившийся эмоциональный букет…

Тирада была достойна внесения её во все возможные исторические анналы и хроники. Ни одного матерного слова, но этот крик души Соседа я не прерывала и присоединилась бы к каждому слову. Я потом правда уточнила, почему такая милая пушистая полярная лисичка, которую я видела в зоопарке, летает и пролетела в сантиметре от нашей "откляченной мотолыги", и что это за часть моего организма? Сосед что-то сумбурно объяснял, и я поняла точно, что в сакральное знание кто это такие "ЗЕЛЁНЫЕ ДОЛБОПУПЕЛЫ", которых нам очень хочется встретить и "вывернуть им всё их интимное по диагонали и наискосок", мне себя посвящать пока рано. И тем более где живут со своими дочерьми "шестиногие скунсы, завёрнутые в фельдепёрсовые фонари"… У слышавших моё выступление зрителей на лицах застыло восхищённое уважительное благоговение. Они, кажется, тоже поняли, что прикоснулись к великому и сакральному…

Удивило меня другое, когда Сосед излагал свои взгляды на мироустройство и наше к нему отношение, речь была вполне членораздельной и ясной, а вот с пакетом в штабе, я уже шепелявила прикушенным языком, и всё больше и больше не любила всех людей со скрещёнными пушками на петлицах. Но хоть и с запинаниями в шепелявых "сяськах и масяськах" пакет я сдала и подписи на сопроводительных документах получила. А после пошла уже спокойно и внимательно осматривать своего Барбоса после такой свирепой посадки. Вот где мне пригодились все мои знания техника, когда я где можно глазами, а где и на ощупь облазила весь свой самолёт. То, что выдержать он не имел никакого права, он с честью выдержал и я не нашла никаких повреждений, фактически получилось, что я отделалась только испугом и прикушенным языком. Сосед, правда, пессимистично заметил, что если я и дальше планирую такие посадки, то он не даст ломаного гроша за сохранность моих шейного и поясничного отделов позвоночника. Обратно я вылетела, уже совершенно успокоившись, и даже покрутилась в одной из примеченных себе раньше "норок".

Как я для себя поняла, в «норке» важно не только моё знание возможного виражирования по известному маршруту. Важно знать на какой максимальной скорости этот маршрут проходим, но ещё важнее, если там есть какие-то хитрые ловушки, которые без досконального знания места не углядишь. Ну и, само собой, наличие полян, прогалин, просек, где можно безопасно снизиться и спрятаться. Так я уже пряталась за эти дни один раз от пары охотников просто за леском на бугре посреди болота. Нет, они к счастью за мной не охотились, но я их увидела и поняла, что они вполне могут меня увидеть над этим голым болотом, вот и свернула к этому бугру. Когда я вылетела из-за него, немцы были уже далеко и едва ли сумеют меня теперь разглядеть, в отличие от того, как вначале мы шли пересекающимися курсами, и я оказывалась у них сбоку и рядом…

Дома всё честно, ещё пришепётывая рассказала Панкратову, и что я всё осмотрела, но ничего криминального не нашла. Николай Евграфович тут же стал серьёзен как английский лорд на приёме королевы и полез смотреть и щупать нашего Барбоса. Как оказалось, он всё-таки нашёл последствия грубой посадки. Лопнули два витка резиновой ленты амортизатора и оборвало кабанчик верхнего троса левого руля высоты, а долетела я на страховочном кольце. К слову, у нас в Мордовии таких изысков на тросах управления не имелось, а здесь крепления дополнены кольцами, которые оказывается могут реально подстраховывать в подобной ситуации. Я решила, что при осмотре я бы обрыв кабанчика точно увидела, похоже он был треснут, а оторвался уже при посадке здесь или при виражах в «норке». О чём технику я говорить не стала, а только от души его поблагодарила…

Иван либо пропадал в отделе, либо где-то на маршрутах, мы с ним теперь почти не виделись. Бомбардировочный полк жил своей жизнью и однажды, когда я уже собиралась зайти на посадку, вдруг увидела, что мне навстречу поднимается вся махина «Пешек» полка, с ходу выстраиваясь в строй тройками без сбора и кружения над аэродромом. Но их взлёт с земли я уже видела и ничего в этом особенно примечательного не было, а вот когда в воздухе мимо проходят ревущие машины одна за другой… От воздушных струй винтов их нагруженных моторов, вытягивающих тяжёлые самолёты с бомбами почти в перегруз, мой маленький самолёт аж подкидывает, это действительно впечатлило. Я сразу убралась с их пути и кто-то даже покачал мне крыльями. Вот ведь ерунды, пару раз переложить элероны, но как же приятно и словно подчёркивает нашу принадлежность к общему крылатому племени…

Потом я летала целую неделю личным извозчиком подполковника Николаева. Скучная вышла неделя. Потому что работал Сергей Николаевич, а я, доставив его на место, тупо сидела и занимала себя чем угодно. Как, сами понимаете, ждать и догонять – отвратительные занятия. И как водится, план полётов на день был весьма условным, потому что менялся довольно часто по ходу в течение дня. Я не читала книжки, но к счастью у меня был Сосед, который мог наверно заменить какую-нибудь не маленькую библиотеку. А ещё он очень любил кино, и я смотрела фильмы, так что мне было чем себя занять и не сильно скучать при этом. А вот как неграмотные кучера целыми днями могли сидеть из года в год на облучке, я не представляю. Вот уж после такого ежедневного отупения только и остаётся пойти, залить в себя бутыль водки, в морду кому-нибудь дать и самому получить…

В четвёртом полёте с Николаевым нас вдруг атаковал лаптёжник, причём летели, видимо с бомбёжки к финнам группой в семь штук, спрятаться мне было негде, я только как могла, прижалась к лесу, но лес незнакомый и сильно рисковать снижаться было нельзя. Вообще, когда мне всё так красиво рассказывал и объяснял Иван, он не стал заострять внимание на такой мелочи, что попадание одного авиационного разрывного снаряда для нашего самолёта фатально и чаще всего разрывает его на куски. В этом плане, как ни удивительно, предпочтительнее пулемёты, даже крупнокалиберные, которые в отличие от винтовочных калибров вырывают куски из фюзеляжа и плоскостей, но живучесть самолёта часто позволяет с этими дырами удачно сесть или даже дотянуть до аэродрома. Винтовочного калибра пулемёты просто прошивают всё насквозь и главное, чтобы на их пути не попалось что-нибудь особенно ценное и дорогое, к примеру, мотор или моё любимое тело. Вот большинство истребителей стараются по въевшейся привычке сблизиться на минимальное расстояние, чтобы поразить цель наверняка. А те же лаптёжники или ещё более опасный и сволочной сто десятый мессер имеют пушки достаточных калибров[21] и могут поливать издали как при штурмовке целей на земле. А вот это действительно страшно и очень опасно. К несчастью, я обнаружила подходящие сзади Юнкерсы уже когда прятаться куда-нибудь было поздно. Хоть я старательно смотрю в зеркала заботливо установленные для меня на стойках кабана и даже кручу головой в эти мгновения, чтобы увеличить сектор обзора, но качество осмотра мной задней полусферы оставляет желать лучшего, а немцы ещё и шли на небольшой высоте, может поэтому меня и заметили в боковой проекции на фоне светлого неба. В общем, когда один явно пошёл на меня в атаку, я стала вертеться как уж на сковородке, с ужасом ожидая, когда остальные присоединятся к потехе, после чего шансы долететь и доставить своего пассажира станут близки к нулевым…

В общем, я виражила, сбрасывала и набирала скорость, делала горки и пикировала. Пару раз по самолёту пробежала дрожь от попаданий, но он слушался руля, и мы пока летели. Если я правильно истолковала произошедшее, этот единственный пилот решил порезвиться, гоняя смешную этажерку, а остальные в этой потехе участвовать не стали и, не изменяя курса, летели к себе. В результате он заходил на меня всего три раза. Мне сразу вспомнился бой с таким же Юнкерсом, когда на МОшке я добиралась на Гангут. Какие виражи тогда закладывал наш катер, но ему было далеко до того, что творила я. И в отличие от катера у меня не было двух зенитных ДШК с расчётами из двух матросов каждый. А двенадцатимиллиметровые пули пусть и не смертельны для самолёта, но и игнорировать их не выйдет. Мне кажется или я чего-то не понимаю, но снаряды немца взрывались без попаданий, а ещё стучали пулемёты винтовочного калибра. И если истребитель можно попробовать обмануть, выжидая, когда он подойдёт поближе и уворачиваться за мгновение до начала стрельбы, то здесь он поливал меня как из шланга, а мне оставалось только вертеться и снова вертеться не переставая и прижиматься к верхушкам деревьев… Когда он отвернул после третьего захода и по прямой кинулся догонять своих, я даже не поверила в такое счастье…

Мы как раз с утра вылетели в САГ (Свирскую армейскую группу) на посадочную площадку у деревни Мегорский погост недалеко от Вытегры. А ведь от Вытегры до бабушки по прямой всего чуть больше сотни километров, а там такой луг у речки… Может из-за этих мыслей я и пропустила немцев. Но тут по переговорной трубе Сергей Николаевич приказал возвращаться. Отлетели мы всего километров на сто, даже ещё не пересекли траверз Лодейного Поля, чуть меньше часа полёта. Наше дело маленькое, прокукарекать, а там, хоть и не рассветай. Заложила поворот, заодно выглядывая, где бы здесь себе «норку» сделать, как-то очень мне не понравилось чувствовать себя беззащитной мишенью. Как я ни волновалась, что при стрельбе нам чего-нибудь повредили, но самолёт летел, слушался и мотор не сбоил. Только после посадки оказалось, что Николаеву в ногу попало, и он в пассажирской кабине сам себе наложил жгут и сделал перевязку. Крови потерял наверно грамм триста, и в основном из-за того, что жгут наложил, ведь рана по касательной по передне-наружной стороне бедра, а здесь артерий крупных не водится. А вот то, что он пережал венозный отток, как раз и выдавило кровь через рану. С другой стороны, кровопотеря не критичная, доноры за раз больше сдают и не жужжат, а вот рану кровью изнутри хорошенько промыло, что ему совсем не помешает…

Небольшое отступление.

Вообще, о кровопотере… Если люди рассказывают, что от "ужасной раны" весь пол был в крови, то это значит кровопотерю в сотню миллилитров. А вот если в крови "были даже стены и потолок", то смело себе отмечайте кровопотерю в двести кубиков. При кровопотере в триста-четыреста кубиков воображение обывателя уже рисует кошмар с кровью "по колено", при бóльших объёмах идут фантастические описания про вёдра, которыми вычерпывали. И я не глумлюсь, я констатирую фактическую реальность. Что самое удивительное, почти нигде и никто не врёт. Возьмите сотню кубиков, разлейте и разбрызгайте по полу, как раз весь пол в крови и получите. Добавьте ещё и будут стены и потолок. Но наше воображение с опытом покраски стен или побелки потолка знает, что расход на квадратный метр составляет около ста грамм краски, в помещении в пятнадцать квадратных метров уже имеем полтора литра. И чего вы мне тут врёте про сто кубиков? Я что, полы не красил? А если добавить стены и потолок, так столько крови в человеке иногда нет. Про "по колено", тоже нет вранья, ведь при описанных потерях крови часто образуются лужицы на полу и при наступании в них летят брызги и порой до колена. Опять чистейшая правда! А "вёдра с кровью", просто при мытье даже двадцать кубиков крови качественно окрашивают всю воду в ведре в красный цвет. Вот сколько раз воду выносили менять, столько вёдер и получите… Извините, за это отступление, опыт скорой помощи, знаете ли…

Жгут я само собой немедленно сняла и вернула ремень товарищу подполковнику. Если бы он мне по переговорной трубе сказал, я бы сразу подрулила к медпункту, а так пришлось Панкратову бежать за машиной и везти Николаева к врачу. Доктору лишняя ответственность не нужна и он после перевязки отправил нашего начальника в госпиталь на хирургическую обработку раны. А мы с Николаем Евграфовичем полезли отмывать пассажирскую кабину, пока кровь не высохла, и смотреть Барбоса на предмет повреждений. Мыла, как нетрудно догадаться, баба-дура ни на что иное не способная. Это я шучу так, сама вызвалась мыть, трезво оценивая, что в самолёте техник разбирается в разы лучше меня… В крыльях, фюзеляже и хвостовом оперении сержант авиационной технической службы насчитал двадцать восемь пулевых и осколочных дырок. Пришлось поменять левую погнутую пулевым попаданием качалку управления рулями высоты вместе с верхним тросиком. Пара краевых повреждений нервюр посчитали не критичными, больше всего возни вышло с заменой одной петли крепления левого верхнего элерона. В принципе мы нормально долетели на двух оставшихся петлях, но летать и дальше с обнаруженным повреждением – моветон, тем более, что эту неполадку можно устранить. Вообще, чем больше узнаю Николая Евграфовича, тем больше радуюсь, что именно он занимается нашим Барбосом, и вообще встретился на моём пути. Мало того, что у него золотые руки, так он ещё и к делу относится с истовым старанием и дотошностью, а главное, самозабвенно любит самолёты. Кажется, ему вообще очень понравилось, что я дала имя самолёту и отношусь к нему как к живому… А то, что я явно знаю самолёт не теоретически уже создало между нами очень добрые и дружеские отношения…

А вот Соседа удивило какое-то чистое и незамутнённое отношение к труду людей нашего времени, это его собственные слова. Я, честно сказать, так и не смогла понять, что его так удивляет, хотя он мне очень старался объяснить. Оказывается у них, к примеру, лётчику западло (вот меня просто шокирует, что доктор, умный и интеллигентный человек, запросто пользуется словами из блатной фени) было бы мыть свой самолёт, это вроде как роняет его авторитет и подрывает его реноме. Вот ведь бред какой! Хотя он сам при этом рассказывал про замечательного доктора Анну Ивановну Гошкину[22], которая была доцентом в Первом меде, а начинала свою медицинскую практику на фронте. Вот у неё были очень тяжёлые больные, она занималась темой билиодигистивных анастомозов, это очень тяжёлые состояния нарушений проходимости желчных путей и эти больные в большинстве ходят после операции с трубчатыми дренажами, по которым в баночки течёт желчь. Те, кто нюхал как воняет в таких случаях желчь, имеют реальное представление о нестерпимой вони. Но больные во сне могут повернуться, и трубочка выпадет и натечёт на пол, или банку с желчью уронить и разбить, в общем, девятая палата была кошмаром отделения. Если летом её ещё можно легко проветрить после мытья, то в холодное время весь запах на отделении. Для того, чтобы убить хоть часть запаха мыли с лизолом, и была одна старая санитарка, которая единственная могла мыть эти палаты. А как страдали сами больные, порой вынужденные из-за невозможности ходить лежали и нюхали свою или чужую вонь, рассказывать не стану.

Так вот, для Анны Ивановны не было никакой проблемы, если она увидела первой, что случилось очередное подобное ЧП, самой сходить за ведром с тряпкой и быстро помыть палату. И почему-то её за это только ещё больше любили и уважали больные, а коллегам хорошему хирургу, кандидату наук и доценту и так ничего доказывать нужды не было. Но вот что удивительно, если бы он взялся так помыть палату у своих больных, то на него бы все пальцами показывали, и об уважении речи бы уже не шло. Хотя вроде почти всё то же самое, только не доцент. Теперь, оказавшись в нашем времени, он предполагает, что именно это чистое и искреннее отношение к работе нашего времени было тем барьером, который защищал Анну Ивановну, и которого у него никогда не было и видимо он уже был заражён этим вот своего времени отношением, когда западло делать недостойную работу. А я из его рассказа поняла, что это к ним в общество проникли как раз не только тюремные слова, но и тюремные понятия и отношения, когда среди сидельцев отношения к труду регламентировано его блатным статусом и местом в иерархии тюрьмы. Видимо, мы просто живём как люди, а не как арестанты, хоть и не за решёткой. И при этом именно наше время там все поносят, как разгул "беспредела кровавой гебни" и что у нас полстраны сидит. Если бы сидело полстраны, то у нас во всех окрестных дворах был бы не один бандюжонок отсидевший за воровство по малолетству, а каждый второй. Только в нашем дворе жило сотни две разных людей, и из них никого никуда не сажали, в школе ничего не слышала. Да! Вполне допускаю, что у нас район рабочий, все вокруг работали на наших Василеостровских заводах, но даже при этом никак в полстраны не вписаться. И если бы я себе позволила некоторые слова, что использует из блатного жаргона Сосед, меня бы осудили окружающие гораздо сильнее, чем, если бы я стала материться… Странные они там у себя в будущем![23]

Мне серьёзно удалось удивить и даже шокировать Николаева, когда при прощании попросила его как об услуге:

— Сергей Николаевич, а давайте завтра чуть позже вылетим, и вам выспаться нужно, да и по самолёту есть работа…

Вы бы видели, как он на меня посмотрел, и отвечать не стал. Но на лице с поджатыми губами красноречиво отразилось всё, что он обо мне в тот момент подумал. Хоть я его очень уважаю, и вёл он себя с ранением очень достойно, но мужчина остаётся мужчиной и к тому далёким от медицины. Вполне допускаю, что в эти мгновения он вполне серьёзно, при остальном уме и общей здравости, обдумывал и представлял внутри себя ту самую последнюю каплю крови, которую сейчас его несчастное сердце пытается куда-нибудь протолкнуть. В общем, в госпиталь товарищ подполковник явно ехал умирать, не меньше. А тут эта ненормальная девица такую чушь несёт, не вопрос даже выживет ли он вообще, а про вылет чуть позже просит! Вот же послал Господь подчинённых!…


Глава 52 Будни фронтовые

Мне было очень любопытно, как себя поведёт начальник. С утра пошла на аэродром, проверить, что за вечер и ночь сделал Николай Евграфович с помощниками и вообще каков наш статус, мы готовы лететь или нужно день-два на ремонт просить? Техник всё сделал и дырки не только заклеил, а даже закрасил, благо почти белые ночи и тепло. Усталый, конечно до черноты, но довольный, и на моё сочувствие лишь отмахнулся, что после нашего отлёта отоспаться успеет. Ещё раз поблагодарила техника и гордого, почти новенького Барбоса и пошла в штаб полка, звонить в отдел, доложить, что к вылету готова и узнать своё расписание на сегодня. Разговаривала с Ваней Хромченко, его куда-то сегодня с Красильниковым отправляют, а раз я на крыле, то и проблем нет, как раз перед этим решали, кто и куда сегодня едет и летит, если я не на крыле. Из полунамёков поняла, что Иван с Красильниковым куда-то в тыл к немцам намылились и, скорее всего, вылетят после обеда или вообще вечером.

Мы два дня назад тоже в немецкий тыл летали. Иван меня перед вылетом заинструктировал совсем, да и меня саму знатно потряхивало, жутковато как-то, ведь в тыл к немцам… Да и Николаев, обычно одним автоматом в полётах обходившийся взял ещё один для меня и даже принял у меня быстро зачёт на тему: "Что тянуть?… Куда давить?… И откуда пули вылетают?…". С Иваном перед вылетом проложили маршрут, несколько раз проговорили ориентиры в пути и особенности площадки. В итоге, всё оказалось до невозможного тривиально и обыденно. Летели в партизанский край Ленинградской области за Любань. Там в болотах и в истории Соседа во многих деревнях всю войну немцев так и не увидели, хотя фронт ушёл далеко на восток. Иван туда летал уже не раз, поэтому все его инструкции были по делу, маршрут в обход зениток и низенько над самыми деревьями. Долетели, нас встречали со всем радушием. Мне даже предложили, пока пассажир дела делает и решения решает, в баньке попариться. Но я отказалась, о чём позже очень жалела, если бы знала, что у меня почти полный день и даже часть ночи, с удовольствием бы намылась. Так же и обратно, так ни одного немца и, не увидев ни в небе, ни на земле, даже линию фронта прошли над болотами, где никакого фронта с обеих сторон нет. С обеих сторон патрулируются только края болота. А ещё эти болота любят разведгруппы, до нелепого доходит, говорят, там по весне наша группа встретила немецкую и полдня воевали, а наши патрули не знали, что им делать, стрельба на болоте и наши туда недавно ушли, а группа без рации – за языком…

Когда по прилёту Николаев стал меня торжественно поздравлять с боевым крещением, я даже обиделась, хотя формально ответила по уставу. Действительно в нашем тылу летать порой куда опаснее, хотя и понимаю, что раз на раз не приходится и как ни крути, а там внизу немцы, а здесь садись где хочешь, вернее, сможешь, — везде наши. Так что по зрелому размышлению формально Сергей Николаевич прав полностью…

Вообще, схему и логику мышления Николаева мне не постичь и я наверно никогда не буду готова, к резким поворотам его мыслительных эволюций. В первый день, когда прилетели к танкистам, вернее рембат, который стоял глубоко в тылу за Будогощью, после покидания самолёта он вдруг приказал мне подстрелить из револьвера сидящую на ветке метрах в двадцати ворону. В общем, пока до меня дошло, что от меня требуется, пока я достала и взвела свой наган, ворона, до этого внимательно разглядывавшая нас своим глазом сорвалась в полёт наверно ещё за секунду до моего выстрела, ну вы ещё скажите, что в этих умных летающих крыс можно попасть не из засады. То есть тест на стрельбу и меткость я с треском провалила и теперь со мной кто-нибудь в приказном порядке три раза в неделю стреляет из нагана и других пистолетов. На мой лепет, что я всё-таки лётчик и шансов, что меня в воздухе выручит пистолет или вообще понадобится, очень мало. Он вполне резонно заметил, что из всего времени суток, в воздухе я максимум несколько часов, а всё остальное время я на земле, где пистолет вполне может выручить, а значит, им нужно уметь пользоваться. Вот теперь стреляю, уже два раза до звона в ушах и дрожи в руке мы изводили боеприпасы. В принципе, бессмысленными эти занятия я совсем не считаю, ведь носить на ремне пистолет, это может отпугнуть только хулиганов малолетних, но их и без пистолета можно не особенно бояться. А вот если противник серьёзнее, то одного вида и наличия нагана уже мало, его нужно уметь применять и делать это правильно. А для этого только один путь, тренироваться и стрелять, без ссылок на "нравится – не нравится"…

Начальник приехал с Мышаковым, вылез из машины бледноватый и с тросточкой. эмка тут же уехала, а Николаев подошёл ко мне и спросил:

— А откуда вы вчера были так уверены, что сегодня я буду в состоянии лететь?

— Да тут ничего сложного, товарищ полковник. Дырку в борту я видела, а когда вам перевязку делала, под кожей пулю прощупала, то есть направление раневого канала уже представить могла, потому и жгут вам сразу сняла. С такой раной, если не нагноится, вас бы недельку подержали и выписали. А вы человек занятой и должность у вас ответственная, так что вам сразу предложили амбулаторно лечиться и только на перевязки ездить, я думаю. А значит, вы сегодня с утра были на перевязке и нам лететь только чуть позже. Я ничего не перепутала?

— Да нет, словно со мной вчера рядом были. Но откуда?

— Знаете, Сергей Николаевич, вот Александр Феофанович уже перестал мне это вопрос задавать, принял такой, какая я есть. Я же рассказывала, что анатомию в школе учила, что на сестринскую практику в больницу ходила, так и Сергея Викулина тоже лечила по своему пониманию, как говорят, в основном всё правильно сделала. Софья Феофановна вообще утверждает, что у меня врожденное клиническое мышление, хотя порой я и говорю с её точки зрения парадоксально неправильные вещи, вот только я эти неправильные вещи могу обосновать логически, а она ссылается на какие-то медицинские авторитеты и фамилии… Я ответила на ваш вопрос?

— Более чем.

— Ну что, летим в Мегорский погост, до которого вчера не добрались?

— Нет, сегодня в пятьдесят четвёртую армию, помните, где это?

— Помню… Можно грузиться…

Вообще, меня тут Сосед как-то подколол, дескать, уже, сколько летаешь, а на облака только издали смотришь. Да, как-то правда вылетело из головы, как узнала ещё в Мордовии, что у моего Удвасика потолок всего три тысячи, а облака часто на высоте порядка десяти километров, словом, как-то у меня эта идея отодвинулась сама собой и забылась почти… Хотя в один день облачность низко висела, что даже бомберы не летали, а нам раздолье, двести метров до нижней кромки – это почти пятиполосное шоссе для Удваса. Скоростникам на их скоростях ничего толком не разглядеть и любое неловкое движение и уже в землю воткнулся, а нам летай – не хочу. И можно немного расслабиться, что и немцев к земле приковало. Вот я в эти низкие облака ради интереса влетела. Обманули! Туман и туман, даже ощущение сырое похоже… А вот до тех настоящих облаков, которые как горы я не долетела пока, да и не рвусь. Почему? А знаете, хочется оставить и сберечь мечту и сказку, а так долечу, и будет у меня на одну сказку в душе меньше. А оно того стоит?…

Раз уж стала вспоминать, пока везла начальника в штаб армии, вспомнила, как в один из дней спела Иде и Софье песенку Никитина "Ласкающийся ёж":

Убегу – не остановишь,
Потеряюсь – не найдёшь!
Я – нелепое сокровище,
Ласкающийся ёж…
Убегу – не остановишь,
Потеряюсь – не найдёшь!
Я – нелепое сокровище,
Ласкающийся ёж…
Вниз по лесенке
Позвольтепройти,
Весёлой песенки
Заучим мотив…
Голова закружится
Будто во хмелю,
Люблю по лужам,
По небу люблю…
А вечером снега сугробы
Окутывают фонари…
Бродим вместе мы оба
До зари…
А может быть слишком рано
Весеннее в феврале?…
Небо умеет обманывать
Людей на Земле…
Убегу – не остановишь,
Потеряюсь – не найдёшь!
Я – нелепое сокровище,
Ласкающийся ёж…
Вниз по лесенке
Позвольте пройти,
Весёлой песенки
Заучим мотив…
Голова закружится
Будто во хмелю,
Люблю по лужам,
По небу люблю…
Убегу – не остановишь,
Потеряюсь – не найдёшь!
Я – нелепое сокровище,
Ласкающийся ёж…
Дурацкая и смешная песенка, Верочка её обожает за её какую-то детскую сумбурность и заводной мотив, но я спела её не просто так, а объяснила, что я так себе Сергея вижу. И так как я теперь вроде как почти член семьи и с этих позиций лицо заинтересованное, если они не хотят, чтобы первая ушлая стерва их Серёженьку захомутала, то стоит подумать, чтобы самим ему такую найти, главное умную.

Их обеих заело, почему я их Серёже хочу подсунуть стерву? Я объяснила, что он замечательный парень, но о женщинах у него сугубо гипотетические знания, в которые ни одна нормальная девушка не впишется при всём желании, а стерва наплюёт на его лепет и прогнёт его как ей нужно. В принципе, его с детства окружают достаточно сильные женщины, которым он с детства привык подчиняться, так что такая схема ему понятна, и легко будет воспринята. А вот быть полностью самостоятельным главой семьи, принять на себя ответственность за другого человека и личность, при этом руководить мягко и нежно, любя и с заботой, а не командовать как своими бойцами у него сейчас вряд ли выйдет. Вот лет через пятнадцать возможно ума наберётся, но кто ж ему эти пятнадцать лет даст неохомутанным ходить? Обычная хорошая мягкая и добрая девушка с ним сейчас обречена либо быть несчастной, либо стать стервой и взять всё в семье в свои руки. То есть вернулись к исходной позиции. Так и зачем кактус брить и осинку из него делать, если можно сразу взять осину?! Это я про стерву, если кто не понял…

Тётеньки зависли и надолго, а Верочка ещё поддала жара, весело напевая: "…Я – нелепое сокровище…". Вопрос о том, что я себя рядом с ним "Никак не вижу!" нами уже не поднимался, после того, как в разное время все по очереди получили от меня на это категоричный и однозначный отрицательный ответ. Я прекрасно понимаю, что повела себя довольно жёстко и может даже грубо, как кукушонок, который конкретно, жёстко и рефлекторно расчищает себе место для выживания, ведь выкормить кроме него небольшим птичкам, которым кукушка свои яйца подкидывает, ещё и своих птенцов нет возможности. Вот и позаботилась природа о таких рефлексах. Вот только совершенно непонятно, как в природе сформировался такой механизм материнства у кукушек… В ответ на достаточно громкие и обязывающие заявления, я просто сделала следующий шаг, чтобы определиться со статусом своим и Верочки, за которую я отвечаю как старшая сестра, а на самом деле как мать, чего уж гримасничать и себя обманывать. И статус, который мне предложили, переводит меня из непонятного «нечто», на которое распространяются, в том числе и возможные матримониальные планы, в статус сестры этого самого никак не желающего взрослеть капитана и орденоносца. А это чётко и однозначно расставляет все положенные точки. Как-то с детства привыкла, что смотреть на занозу и из страха боли не выдёргивать в надежде, что как-нибудь само образуется – дело совершенно бесперспективное и неблагодарное, и кроме нагноения, в результате которого гной прорвёт рану и вымоет занозу, надеяться не на что. Вот только боли и проблем нагноившаяся заноза принесёт гораздо больше. Так что привыкла занозы вытаскивать сразу, хоть и больно. В итоге Софья кажется всё-таки обиделась, ну а какой матери приятно такие оценки своему ребёнку слышать. Хотя, она женщина неглупая и до неё дойдёт реальный смысл, как он, кажется, почти сразу дошёл до Иды.

В общем, я довольна, что вроде бы этот дурацкий узел сумела распутать. Ида попыталась порасспрашивать откуда у меня такие выводы и оценки, я по сути повторила всё, только может другими словами, ну и выяснилось, что накладка вышла. Я в слово «стерва» вложила смысл, который мне подсказал Сосед, а вот у них в этом слове совсем иной смысл… В общем, в понимании Иды и Софьи я зачем-то предложила найти мясо от падали и женить на нём их сына и племянника. То есть здесь «стерва» – это в своём исконном смысле падаль и мясо павшего животного и никакого флёра решительной умной расчетливой женщины за этим словом в принципе не значится. То есть уже обзывают женщин стервами, но имеют в виду только прямое оскорбление, ведь называют падалью и мертвечиной буквально без иносказаний и вторых смыслов. В итоге пришлось извиняться и объяснять, что я на самом деле имела в виду, а Ида после моих объяснений и извинений пошла звонить Софье и пересказывать ей. Вот же блин! Ну должна же я была мозги включить и сообразить, что я это слово слышала как-то вскользь, но не обращённое на женщину. И про основной смысл я знала, а вот с бранным безоговорочно поверила Соседу и такой прокол… Но вроде бы удалось отболтаться, что это бабушка так называла скандальную соседку и вкладывала в это такой смысл, что та, хоть и отвратительная и скандальная баба, но при этом умеет с мужиками обращаться и липнут они к ней, как репьи и умная при этом, хоть соседствовать с ней чистое наказание… И что вот именно этот смысл – девушка, пусть даже с отвратительным характером, но умеющая обращаться с мужчинами и умная, нужна НАШЕМУ Сергею, я вложила в свои слова и совсем не хотела никого обидеть…

Среди прочего узнала, когда вдруг задалась вопросом, а как мне считают вылеты, ведь если бомбардировщики или истребители взлетели со своего аэродрома, отбомбились или отстрелялись и вернулись к себе, это у них один вылет. А я ведь после вылета сажусь в точке назначения и потом опять взлетаю, выходит у меня за раз получается два вылета? А вот фиг вам! У меня вообще эти вылеты никто не считает, и хоть я буду двадцать раз садиться и взлетать. Считается общий налёт в часах по выработке ресурса мотора, который учитывает техник. Но один боевой вылет я всё-таки теперь получила и посадка у партизан не считается за второй вылет. Боевым считается вылет с заданием в тылу врага, а даже то, что вчера нас гоняли как вшивых по бане, боевым этот вылет не сделало. Но при желании, я имею право получить свои законные сто граммов водки за боевой вылет, как и мой техник, ведь он тоже считается членом экипажа, как закреплённый за моим самолётом.

А вообще, после этих потягушек с "Юнкерсом", с утра у меня здорово побаливают руки, спина и поясница и даже ноги, вот уж они вроде бы не сильно участвовали в маневрировании. А я свои занятия по физподготовке с приездом сюда забросила. В Черемзинке мне и так хватало беготни и растяжки устраивала себе не чаще пары раз в неделю, а здесь и это не стала делать. "Зазвездилась, лётчицей неимоверной стала" – прокомментировал Сосед. Что ж, он полностью прав. Значит надо и на физкультуру время выделять. Вообще, здесь у бомберов неплохой спортгородок видела, нужно на него сходить и ближе познакомиться. Да и летать с шефом конечно здорово, но мне нужно лётное мастерство нарабатывать. Сосед рассказал, что у меня сейчас самый опасный период освоения профессии. Так у них выяснили, что самый высокий процент аварийности не у новичков, а у тех, у кого водительский стаж больше года, но меньше пяти. То есть новички ездят аккуратно, потому что ещё очень неуверенно чувствуют себя на дороге, а к году появляется опыт и желание полихачить и плюнуть на какие-то запреты и ограничения. У меня уже появилась уверенность в своих силах, я стала позволять себе наверно чуть больше расслабляться в небе, а это очень чревато, ведь и этих лаптёжников вполне могла увидеть раньше, если бы летела змейкой и внимательнее оглядывала небо, в том числе и сзади. Скорее всего, это бы мало результат изменило, но вот, по сути, изменило бы очень много. Да и сами мои манёвры были совершенной импровизацией, потому что я почему-то была уверена, что к такому подготовиться нельзя, и не готовилась. А почему не могу подготовиться? Это не значит, что я должна отработать до блеска комплекс по уклонению от восемьдесят седьмого, а потом от сто девятого мессера и иже с ними. Мне даже при отработке моих «норок» нужно сосредотачиваться на всех аспектах пилотирования и, каждый раз, не забывая проговаривать и напоминать, что это маневр без потери высоты, а здесь слетела на десять метров, а тут на все тридцать. Соответственно, чтобы компенсация этой потери высоты, если нужно удержаться в плоскости, шла автоматически и не требовала как в прошлый раз такого напряжения, а мозги вполне можно занять чем-нибудь другим. То есть, учиться и ещё раз учиться, а Барбосик должен стать таким же естественным, как сапог на ноге, о котором не думаешь, а делаешь, что танцевальный красивый шаг, что просто перепрыгиваешь через лужу на пути, думаешь о красоте или о том, чтобы не забрызгаться, но совсем не о надетом на ногу сапоге. То есть, того чувства самолёта, что у меня уже появилось, для боевого маневрирования мало, вернее нужно расширять его диапазон через наработку опыта…

В общем, понизила я себе самооценку, но по делу, чего уж… Раз начала играть по мальчиковым правилам, то и расслабляться не стоит. А небо ошибок не прощает, зевнуть один раз какого-нибудь охотника и никто даже не узнает в каком лесу или болоте обломки твоего самолёта… А Николаев словно решил доказать, что и с раненой ногой может работать и за этот день у нас было шесть перелётов и при этом умудрились вернуться ночевать обратно и даже засветло…

После этой недели с начальником я с ним летала ещё раз пять, но в основном летала в одиночку с пакетами штаба. Как по случаю рассказал всё и про всех знающий Митрич, не нравится людям летать внутри закрашенной кабины, что в открытой кабине у Ивана, когда можно по сторонам смотреть им комфортнее, да и чего уж, факт, что девица за штурвалом, со счёта сбрасывать не надо. А та неделя с начальником – это Николаев фактически своим героическим примером доказывал, что со мной летать не страшно. Но даже его ранение связали именно с моей закрашенной кабиной, а не со случайностью встречи с "Юнкерсами", от которой нас не смогла бы уберечь вторая открытая кабина. Психология и общественное мнение – штука загадочная и логикой не управляемая. Вот как оно оказывается…

Двадцатого августа мне приказом командующего фронтом присвоили очередное звание «мичман», а моему технику "старшего сержанта авиатехнической службы". Как сказал, при объявлении об этом начальник, что я этот карьерный рост пойму правильно. И, что это не столько карьерный рост, сколько просто один из способов облегчить мне решение некоторых вопросов в условиях военного общежития, так как для очень многих имеет большое значение количество и вид знаков на петлицах или галунов на рукаве, как у меня. В принципе, мне и правда это было не особенно важно, тем более, что должность пилота самолёта связной авиации предполагает разброс званий от младшего сержанта, до капитана или даже майора. Так специально оставлена лазейка для списанных из скоростных самолётов лётчиков, которые хотят летать, и чураются занимать командные должности. Таким образом, связная авиация – это очень разномастное лоскутное одеяло и не только в качестве и званиях лётчиков. И самолётный парк не только Удвасики, но и эр-пятые, эр-первые и даже, говорят, списанные «пешки» и «Яки», которые из-за критических дефектов в бой уже не пошлёшь, а летать в тылу на извозе до полной выработки ресурса планера они ещё вполне могут. Хотя, такие самолёты при возможности забирает себе авиаразведка, всё-таки скорость часто имеет значение. Так что теперь я по званию равна Митричу и достигла своего потолка, как я понимаю. Впрочем, начальник прав, что мне это совершенно без разницы…

Регулярные занятии стрельбой не столько повысили мою меткость, хотя с двух десятков метров в банку от тушёнки теперь попадаю уверенно, сколько наработали навык быстрого извлечения и приведения нагана к бою. По себе почувствовала, что у меня изменилось отношение к оружию. Как когда-то ощущение прохладного металлического Браунинга под подушкой дарило мне в лазарете чувство безопасности и защищённости, то после отлёта в тыл как-то почти перестала носить его с собой. Здесь же на фоне регулярных стрельб как-то само собой теперь уже усилиями Митрича официально наградной ствол я стала носить при себе. Когда в юбке, то в планшете, а в комбинезоне в специально пришитом для него кармане под левой рукой и под левую руку. Так посоветовал сделать Тарасенко, старший сержант из такой же группы, как была у Викулина, получилось, что именно ему в передышке между выходами выпало больше других меня учить стрелять. Вот уж кто умеет стрелять и при этом ему, кажется, нет разницы из чего. Мне до такого мастерства не подняться, вы бы видели, как он из двух пистолетов стреляет, словно из автомата, у него все выстрелы словно одна очередь и банки, расставленные в самых разных местах, все почти одновременно улетают пробитые пулями. А как он при этом двигается, никаких рывков, всё плавно, словно течёт, только рука отдачей дёргается. Но ещё эффектнее, когда он держит банку выстрелами в воздухе. Вот он мне и посоветовал. Объяснения вполне убедили, а по форме карман ничем не выдаёт своего содержимого, квадратный и внутри обшит плотной замшей с клапаном на штырьке-застёжке, как на кобуре, пистолет внутри не болтается и не переворачивается. Смысл в том, что большинство людей рефлекторно гораздо больше внимания уделяет правой руке, как наиболее опасной, ведь левшей не больше пятой части и меньше половины из них приучены эффективно своей ведущей рукой пользоваться, большинство же переучено под общепринятую правую руку. А я хоть и правша, но левой теперь действую не хуже, вот узнав об этом, Тарасенко и предложил такой вариант. И ещё, размер кармана и пистолета намного меньше привычного для оружия. Фактически, ну кто будет ждать подвоха, от выставленного открыто напоказ кармана с заведомо не опасным содержимым под «нерабочей» рукой? С момента начала активного обучения стрельбе, к счастью эти умения мне использовать не пришлось. Но ведь зубы мы чистим не тогда, когда пульпит ночью из постели поднял, а профилактически, вот и я смотрю на свои занятия стрельбой так же…

Ещё ребята где-то на выходе добыли и на нём вернулись из-за линии фронта немецкий мотоцикл БМВ с коляской, но без пулемётной турели. Трофей неделю простоял во дворе без дела, пока Митричу не пришла идея посадить на него лётчиков, ведь, хоть аэродром и находится достаточно близко, но дорога быстрым шагом всё равно не меньше получаса выходит, да и до деревни, где Верочка, не меньше. А давать нам каждый раз машину не всегда есть возможность. Но Иван вдруг оказался резко нетерпим к мотоциклам. Сосед ещё добавил, что наверно и хорошо, потому что с таким заводным складом характера, как у него и отсутствием страха перед большими скоростями, он на мотоцикле просто опасен для окружающих будет. Вроде бы даже была в тридцатых годах идея всем лётчикам запретить водить мотоциклы, так как они не чувствуют скорости, а в седле мотоцикла ощущения очень похожи на открытую кабину самолёта тех лет, и разбивались часто. Ведь на многие препятствия лётчики не реагировали, у них мышление не в плоскости, а в объёме, только мотоцикл какую-нибудь корягу или канаву перелетать при рывке ручки на себя не желал. Но вроде так и не приняли радикального решения. А вот меня он взялся обучать вождению, вернее сначала сам сел и поехал, а я в это время училась вдогон за ощущениями своего тела. Меня очень удивила его фраза в самом начале, что самое ценное у мотоцикла с коляской – это выступающие слева части двигателя, на которые он показал, и что их, прежде всего, нужно беречь при правом повороте! Что-то в этой фразе было неправильное и чем левые отличаются от правых, и правые повороты от левых? Но речь только про левые и не какие-то конкретные детали, а пальцем мне показал на нижнюю часть мотора слева. Повторив, что поэтому поворот в сторону коляски делать особенно аккуратно.

Уже позже, когда я несколько дней ездила сама, и мне очень нравилось, если бы ещё не тарахтение мотора, которое с утра наверно будило всю деревню, хотя, кто в такое время в деревне спит, кроме моей Верочки? В общем, решила я как-то развернуться вправо и газанула резко вывернув руль, как я не перевернулась – повезло и спасла хорошая реакция. Вот тогда мне и стало понятно, что имелось в виду в той фразе. Ведь после неё, я первые дни очень аккуратно поворачивала направо, а тут забыла и узнала, что при резком правом повороте даже гружёная коляска имеет скверную привычку закидываться вверх и легко можно оказаться под ней и мотоциклом. При весе мотоцикла несколько сотен килограммов, это очень не порадует мой нежный девичий организм. После этого можно считать, что я окончательно освоила мотоцикл с коляской. А в качестве пассажира Иван совсем не был против прокатиться до аэродрома, да и Панкратов мотоциклу был очень рад, и водить его умеет. И вообще, даже в пределах аэродрома перемещаться либо на чём-то, либо бегом, либо долго. Техник вылизал и отрегулировал немецкий механизм до идеала, который не достижим, но получившееся подобие меня вполне устроило, про такое говорят "как часики работет". С утра или после долгой стоянки, открыла краник бензопровода, пару раз качнула шпыньком насоса, решительно дёрнула ногой ручку акселератора и мотор затарахтел, только обороты ручкой поддерживать, чтобы прогрелся спокойно… Ещё, оказалось, что у меня манера езды очень аккуратная и со мной комфортно ездить. Да, просто я не хочу грязной чуней ходить и поэтому очень старательно выбираю траекторию движения и по лужам проезжаю аккуратно и без брызг. Вот и выходит, что везу плавно и бережно, при этом проигрыш в скорости очень незначительный… Раза два пришлось гнать, когда нужно было быстро доставить пакеты, потом комбинезон чистить пришлось и мотоцикл мыть… Мне не понравилось, тем более, что выигранное в пути время пришлось на чистку потратить, не полезу же я заляпанная грязью в самолёт, потом ещё и его отмывать…

В первых числах августа я заработала ещё два боевых вылета. В самый разгар битвы на юге, где немцы собрали почти все свои силы и рванулись за Майкопской и Грозненской нефтью с расчётом выхода к Бакинским промыслам, как в истории Соседа. У нас вдруг активизировался Линдеман, вернее его корпус, который за взятие Шлиссельбурга и блокаду Ленинграда получил генерал-полковника и вообще был в фаворе у Гитлера, как я услышала в одном из разговором в отделе. С чего он вдруг предпринял несколько ударов севернее и южнее озера Ильмень, так и осталось не ясным. Ведь танков у него почти нет, а наши уже качественно окопались и с наскока сбить нашу оборону шансы минимальные. У Ивана одной из задач был периодический облёт нашего переднего края и ближних тылов немцев с наблюдателем на борту для сбора информации. Но в одном из вылетов, его самолёт обстреляли, и сейчас он загремел в госпиталь с ранением в плечо и голову, при этом сумел дотянуть до аэродрома и посадить машину. А задачу на такие разведывательные полёты никто с отдела не снимал. Конечно, для таких полётов днём чаще привлекали истребители, но хотя бы раз в три дня нужно это делать на Удвасе или разведчике-пятёрке, скорости несопоставимы и истребитель, проносясь над передовой видит только очевидные вещи, к тому же и пилот один и ему кроме разглядывания земли есть чем в кабине самолёта заниматься. Вот для этого и есть облёт с летнабом на тихоходе.

Правда Барбос неудобен тем, что из кабины пассажира почти ничего не видно, вот и пришлось мне летать на машине Ивана. Тут тоже оказалась куча нюансов, которыми со мной в госпитале активно делился расстроенный, что не может сам лететь, Иван. Но ему обязательно нужно отлежаться и даже не из-за раны плеча, а из-за того, что его даже от небольшого напряжения при нашем разговоре два раза рвало желчью. Пуля прошла вскользь и рана на голове защищённой шлемофоном ерундовая, её зашили, там, где кусок кожи сорвало и вывернуло, а вот сотрясение у него серьёзное. С плёчом непонятно пока, врачей больше его голова волнует. В общем, специфика такого полёта в том, чтобы не попасть под зенитки, для которых мы очень лёгкая и удобная цель. Если же нужно обязательно попасть в район, прикрытый зенитками, то выбирать время перед закатом или перед рассветом, в сумерках заходить из их тыла и с выключенным мотором. Выстроить маршрут так, чтобы отменная немецкая служба наблюдения и оповещения не засекла. А лучше вообще выскочить с тыла на бреющем, подпрыгнуть вверх, чтобы набрать высоту для планирования на цель и выключить мотор. Не висеть над окопами, потому что солдаты очень сильно не любят наши Удвасы и стрелять будет всё, а нам и винтовочной пули хватит, даже пистолетной мало не покажется при удачном попадании.

В общем, перед вылетом сидели и продумывали мой вылет до мелочей, и эту придуманную прокладку я должна была в воздухе по памяти привязать к ориентирам на земле и выдержать. К планированию полёта подошли со всей ответственностью и всё сделали на рассвете, облетели почти половину нашего участка фронта. В нашу сторону стреляли мало, а может просто попали только три раза, ведь ружейную стрельбу в кабине не всегда можно услышать, это не артиллерия, но в очередной раз убедились все, что новичкам везёт и не только в картах. А вот когда полетели через день, всё как-то сразу не задалось… Сначала летнаб чего-то углядел и мы на одно место три раза заходили с разных сторон, нас вообще-то пара наших истребителей прикрывала, патрулируя сверху, так что истребители нам не очень страшны, я так думала. Пока мы там что-то разглядывали, видать сообщение о нашей активности и наглости дошло до немецких лётчиков, и они прилетели целым звеном и истребители завели свою карусель в высоте. Николаев потом страшно ругался на нас, что раз уж там обнаружили важное и вынуждены были для уточнения ещё и заходить повторно, то нужно было на этом заканчивать, а не переть дальше, напрашиваясь на неприятности, которые вскоре прилетели. Наши истребители потеряли один самолёт, хорошо, что ветер был в нашу сторону, и лётчика снесло к нашей территории. В общем, ну не сообразила я, а летнаб тоже ничего не сказал. Ну а что такое приказ, я усвоила туго и полетела дальше…

Пролетела всего километров двадцать, как понизу прилетела ещё пара "мессеров" по нашу душу. Вот здесь стало понятно, что смываться нужно без вариантов, только сделать это оказалось не так просто. Вспомнила про зенитчиков, к которым прилетала недавно, и очень надеялась, что они ещё не сменили позиции. В общем, зенитчики одного "мессера" записали себе, второй успел отвернуть и ушёл. Хотя, видимо планировал подождать, когда я полечу дальше, потому что было чётко видно, как он почти сорок минут кружил неподалёку над своими позициями, недосягаемый для нашей зенитной артиллерии, но вот уж фиг! Я у зенитчиков и села, тем более на эту поляну уже раньше садилась. Ваниному самолёту досталось, да и меня едва не задело, две дырки обнаружила совсем рядом. Одна пуля спереди и сбоку пробила масляный бак и из него вытекло больше половины масла, часть которого попала на горячие части мотора, и было много противного вонючего дыма. На посадку я заходила в хорошо дымящем самолёте, так что вопросов, почему мы здесь сели ни у кого не возникло. В общем, посидели у зенитчиков, разобрались с дыркой в маслобаке, заткнули чопиком и низом тихонечко часа через два перелетели к себе. Как я поняла, дальше летали уже самолёты разведэскадрильи, а у меня теперь было целых три боевых вылета.

На пару с Панкратовым наших боевых уже поллитра с лишком выходит. Только где их нам получать — неизвестно, в полку я не питаюсь, а поэтому хоть Николая Евграфовича там кормят, но боевые у него не учитывают, тоже по учётам непонятно где. Вернее основной учёт у нас весь через разведотдел, но у нас ведь есть ещё и наше авиационное начальство, которого я толком и не видела, о чём ничуть не жалею. Вообще, любой служивший в армии знает, что самый лучший статус для любого служивого – это быть где-нибудь подальше от начальства и не просто поближе к кухне, а вообще иметь какой-нибудь неучтённый статус в каком-нибудь прикомандировании, чем стоять в общих дружных рядах и строю. Впрочем, по поводу неполучения техником положенной водки, Сосед сказал, что если Николай захочет, то в мужском дружном коллективе не просто сто грамм найдёт, а ополлитрится ещё и с закуской и не обязательно для этого наличие боевых вылетов. Просто Панкратов у меня – золото и не любитель за воротник закладывать. В общем, дырок в самолёте Ивана после двух вылетов насчитали три в первом и больше десяти во втором вылетах. Невольно восхитишься удивительной живучестью конструкции самолёта. Правда маслобак и выхлопной коллектор пришлось менять, но это мелочи, если подумать. Мысли о том, что любая из этих пуль, возьми она чуть в сторону могла продырявить уже меня и никакой брони на её пути нет, я от себя гоню. Ну, если не повезёт, то на ровном месте споткнёшься и руки-ноги себе переломаешь…

Вообще, если не считать этой нервотрёпки, то в воздухе держусь уверенно и даже заметила, что уже появилось время, не только смотреть по сторонам, высматривая возможные опасности, но и восхищаться красотой и небом… Даже с высоты в две сотни метров уже становится видна кривизна Земли, но это как раз понятно и не удивляет. А удивило и даже потрясло, что в воздухе возникает странный оптический эффект, не всегда, а только в очень ясную погоду, когда говорят, что видимость миллион на миллион, над закругляющейся Землёй словно закруглённая по горизонту сфера какой-то почти ощутимой хрустальной голубизны, в которой и висит самолёт и ты в нём. И словно в этом миге нет ничего постороннего, только ты и это чудо! И нет даже времени, потому что здесь всё бесконечно… Когда окунулась в это волшебство, даже дыхание от благоговения и оторопи перехватило!

Правда и в другое время небо круглится и висит над головой, словно купол из древних сказок, и под ним плывут облака и ты такая маленькая на своём Удвасике… Вечером после дождя, когда солнце висит низко, а воздух насыщен водяной пылью, пару раз видела роскошные радуги, не какое-то бледное подобие, а широкие, выразительные со всеми положенными и сочными цветами, однажды позади, а первый раз просто летела к ней с полной иллюзией, что через пару десятков километров при этом курсе, буду пролетать под этой удивительной цветной аркой. И сколько бы разум и знания ни твердили, что до радуги долететь или дойти невозможно, как и до горизонта, что в этом суть этого оптического обмана, но яркость и почти материальность цветной дуги протестовали и уверяли в несостоятельности знаний…

Вообще, попытаться в несколько фраз или страниц впихнуть больше двух месяцев жизни, весьма неблагодарное занятие. Конечно, можно вспомнить сказочное: "…и жили они долго и счастливо, и умерли в один день…" тут в несколько слов вообще почти целую жизнь затолкали и даже эмоционально окрасили это описание… Но мы вполне живые люди и суеты у нас куда там сказочным героям…

Далеко на юге в степях разворачивалась эпическая битва, судя по сводкам наше командование имело чёткую задачу не отдать Придонье и не выпустить южную группу немцев в Донские степи и конечно не допустить до Майкопских и Грозненских нефтепромыслов. До сих пор держался снабжаемый по морю и поддерживаемый Черноморским флотом ООР (благодаря большой частоте упоминания для советских людей уже не требующая расшифровки аббревиатура – Одесский оборонительный район, как и наши КОР и ЛООР). Танки Манштейна, которые удалось переправить в низовьях Днепра в районе Херсона остановлены на линии восточнее Каховки, и не столько потому, что здесь была создана какая-то могучая линия обороны, а потому, что, выйдя к Перекопу, основной удар направлен в Крым, но укрепления Перекопа держатся. Севернее идут тяжелейшие бои за Запорожье, а линия обороны южнее активно укрепляется и насыщается войсками и техникой. К слову, уже вышел приказ Ставки аналогичный двести двадцать седьмому приказу "Ни шагу назад!" из истории мира Соседа. Вообще, чтобы вылавливать факты и полный объём информации из скудных сводок нужно иметь как минимум военное образование, хорошо знать карту и многое другое. Я же из всего имела представление только о том, что Каховка и Днепр – это где-то на юге и вроде на Украине…[24] Но видимо из-за неудачно складывающихся действий произошла активизация в центре фронта и у нас. Так что у нас фронт не в застывшей статичной глубокой обороне. Операции фронтового масштаба не проводятся, но на уровне полков и дивизий столкновения довольно частые и бои идут серьёзные и упорные. Но и наши уже набрались опыта и былой игры "в одни ворота", как год назад уже нет…

В один из дней, я с утра собралась, прыгнула на мотоцикл и поехала на аэродром. Верочку уже несколько дней с утра не бужу, потому что встаю очень рано, а хозяйка сама выразила желание помочь с утренними процедурами сестрёнке и главное, что Верочка согласилась. Вот и сегодня я поцеловала сладко пахнущую детским сном пушистую макушку, собралась и поехала по утренней темени. Как-то неписаными правилами установлено, что лётчики должны встречать рассвет уже на ногах и готовые к вылету. Хорошо, хоть белые ночи закончились и сами ночи уже набрали достаточную протяжённость. Приезжаю, меня на КПП хорошо знают и пропускают, если одна, без остановки. Подкатила к стоянке моего Барбоса, поставила мотоцикл в стороне под масксетью, Евграфыч крикнул, что меня в штаб вызывали, почесала в штаб пешком, сказал бы раньше, съездила бы, а так, чего бы с утра не пробежаться по холодку… Звонили из отдела, ничего важного и срочного, скоро привезут пакеты и маршрут, возвращаюсь и у самолёта вижу задушевные посиделки Верочки и Панкратова…

— Верочка!

— Ой, Мета!… Дядя Коля, скажи ей, а то она ругать будет…

В общем, оказалось, что из меня великий сыщик никогда не получится. А Верочка с Панкратовым познакомилась совсем не сегодня, а уже пару недель назад. У сестрёнки как-то не сложились отношения с деревенскими, не то что её кто-нибудь обижал, просто не приняли её, и ей в деревне очень скучно. Вот она и придумала ездить со мной. Она как-то выясняла, когда я еду одна и сразу на аэродром и умудрялась утром быстро спрятаться в коляске мотоцикла, а здесь тихонечко незаметно вылезти. И при этом её ведь никто не выдавал, ни Панкратов, ни хозяйки, у которых мы жили. Впрочем, последние могли и не знать ничего, а интересоваться чем и где занимаются дети в деревнях не особенно принято, если эти занятия не несут в себе какого-либо урона или опасности. А здесь на аэродроме, если эта ясноглазая красотка срывающимся голоском попросит, едва ли кто из суровых местных мужчин устоит перед такой просьбой. Как выяснилось, её знают уже почти все и с ней радостно здороваются и у них даже уже какие-то темы для разговоров есть, они о чём-то спрашивают и что-то обсуждают.

Верочка – совсем не такая бука, как я, и не старается держать дистанцию. Ведь я до сих пор даже командование полка по именам не знаю, обращаюсь только по званиям, хотя мне это знание и не требуется и общаюсь я с ними только мельком, когда вынуждена пользоваться их штабной связью или согласовать формальности моего очередного вылета. Да и вообще, из всех местных, я общалась больше пары слов только в один из первых дней с местным особистом, который меня быстро опросил и оставил в покое. Ну и с техником самолёта Ивана Гаврильевым Саввой Митрофановичем. Вот только его исконно русские имя и фамилия совершенно не стыкуются с его внешностью. Как сказал Сосед, при виде Гаврильева у меня происходил явный когнитивный диссонанс, потому что он – самый настоящий и абсолютный якут без примеси микрона славянской крови, просто при крещении дали православные имена и фамилию. Вообще, азиаты бывают с довольно большими, хоть и узкими глазами, но Савва имел просто восхитительно маленькие и узкие глаза, которые на его широком плоском лице просто исчезали временами. Вообще, всё у него было как-то на грани, худой до невозможного, но жилистый и сильный, по словам Панкратова. Носик не просто маленький, а словно стесняющийся высунуться вперёд выступающих щёк и скул, про глазки я уже упоминала, невысокий и жутко кривоногий, то есть его колени отстоят друг от друга сантиметров на тридцать при стойке "пятки вместе". Коротко по уставу стриженые прямые чёрные волосы при этом умудряются торчать во все стороны. И как при таком складе внутри него помещается какой-то гудящий рокочущий голос – наверно самая большая загадка. Но технику он любит и понимает, иначе едва ли Евграфович принял бы его как равного и так дружелюбно. То есть я на аэродроме общалась и знала троих человек, не считая Ивана. И это за прошедшие почти полтора месяца. Верочка же за свои несколько наездов перезнакомилась уже почти со всем полком. А ведь мы сёстры и должны быть похожи…

Поглядев и осознав сложившуюся ситуацию, я поняла, что "пресекать и не пущать", уже поздно, но упорядочить и обозначить рамки я обязана. Вот об этом и поговорили до моего очередного вылета. Правда пришлось пообещать её на самолёте покатать, хотя, я это не очень поняла, ведь она уже летала и не раз, это я в самолёт впервые меньше года назад впервые села. Но обещание дала и его выполню, только это не значит, что выполню на днях, о чём не забыла сказать этой шантажистке… И если раньше по возвращении вечером домой, я замечала иногда, что сестрёнка грустная и в плохом настроении, теперь по возвращении меня иногда встречала её счастливая мордашка, иногда заляпанная маслом и растрёпанная до состояния соломенного облака над головой вместо приличной для девочки причёски. Ей подогнали по фигуре и ушили самый маленький комбинезон и даже ботиночки маленькие нашли. И найти иногда после вылета я её могла где угодно, то в столовой, помогающую накрывать столы, то в караульном помещении, то в моторной или столярной мастерской… Я прекрасно понимаю, что здесь ей гораздо интереснее и тем более, когда она как принцесса в центре всеобщего внимания и любимица всего полка. И если поначалу я нервничала, что военный аэродром – не самое безопасное место, то услышавший это Панкратов меня заверил, что Верочку ни к чему опасному никто близко не подпустит, а в остальном и в деревне бык забодать может. В общем, если Верочка ещё и не получила статус дочери полка, то только потому, что я, как её старшая сестра и опекун была против этого…

Незаметно начался сентябрь и встал вопрос о том, что девочке нужно учиться. Война – это понятно, но жизнь никто не отменял и дети должны учиться, ведь победа будет за нами и нашей стране нужны умные и образованные люди. Поэтому накануне, я выпросила в отделе выходной для решения этих вопросов и, посадив Верочку в коляску, поехала в соседнюю деревню решать вопросы с учёбой сестры. Ещё в Москве Ида предлагала к началу сентября отправить Верочку к ним, чтобы она смогла учиться у них, но я, как и сестра, не хотели расставаться и были против разлуки, ведь при таком подходе ещё правильнее было бы отправить сестру к бабушке на Вологодчину.

Соседняя деревня встретила нас уже ставшим привычным прифронтовым видом. На улицах было довольно много военных, возможно даже больше, чем коренных жителей, нам охотно объяснили где находится школа, пояснив, что ехать туда большого смысла нет, потому как в школе располагался военный госпиталь, который немцы ещё в июне разбомбили, а директора школы лучше искать у него дома. Где мы его в огороде и обнаружили. Очень пожилой мужчина, наверно начавший учительствовать ещё в царские времена, быстро вник в суть вопроса. В ответ обрисовал нам сложившуюся ситуацию. Школу действительно реквизировали под размещение госпиталя, и учебный год, поэтому, завершили немного раньше. Но потом госпиталь разбомбили. Теперь вопрос о строительстве новой школы пока в процессе обсуждения, тем более, что не совсем понятно, на сколько учеников рассчитывать новую школу. На сегодня в посёлке детей школьного возраста чуть больше полусотни. Старших уже решено отправить в интернат в Волхове. А с остальными будут индивидуально заниматься учителя на дому. Давать задания и проверять качество усвоенного материала. В принципе, меня эта схема вполне устраивала, в том, что я смогу помочь и объяснить непонятные места, у меня сомнений не было. Особенно в глубинке были распространены самые разные и порой даже причудливые формы обучения, оставшиеся ещё от продолжающего свою работу местами Всевобуча. Вообще, большинство ещё не заформализовались и стремились достигнуть результата, а не выдержать любой ценой внешние атрибуты и антураж. Так очень широко изменяли схемы и учебные графики, чтобы наиболее качественно подстроить их под местный сельский уклад, который в разных местах и специализации местного хозяйства мог отличаться существенно. И если в городе фактически было только две формы: очное обучение и экстернат, то здесь вариантов было куда больше. Само собой, что такое образование по качеству уступало регулярному очному в городских школах, но я посчитала, что для курса начальной школы его будет достаточно, а остальное догоним позже, если потребуется. Мы договорились, что Верочку внесут в списки местной школы, а задания она будет получать раз в две недели, как и отчитываться за их выполнение…


Глава 53 11 сентября. Опять в лесу

Не хочу говорить, что я сразу заподозрила подвох и ждала каких-то гадостей. Ничего подобного не было. Да и с самыми разными пассажирами и заданиями мне летать пришлось уже не один раз. Когда в августе в Барбоса стал грузиться необъятной толщины корпусной интендант, я думала, что его бедренное уширение вспучит по бокам фюзеляж моего самолёта, но ничего подобного не случилось, нормально долетели и сели, со всеми интендантскими восемью пудами живого веса. Хотя в тот полёт брать разрешённого второго пассажира я бы всё-таки поостереглась. К слову, при всей своей массе интендант двигался вполне бойко, и в самолёт и из него переместился без посторонней помощи, если бы не жалобно скрипнувшие стрингера и лонжероны, то можно было бы подумать, что веса никакого лишнего вообще не имелось…

Посыльный из штаба примчался как всегда на мотоцикле без коляски весь заляпанный засохшей грязью и покрытый пылью, так что когда он откинул на лоб свои очки, на его лице ярко сверкали только глаза и зубы. И между фразами он откашливал и сплёвывал червячков отхарканных из бронхов слепков грязи. В общем, как всегда СРОЧНО! НЕМЕДЛЕННО! ЛИЧНО В РУКИ! Почему я не бросила, как обычно этот пакет в пассажирскую кабину ответить не смогу, но факт остаётся фактом. Обычно, если пакет маленький и влезает в планшет, то я кладу его в планшет, а большие всегда возила в пассажирской кабине, засовывая за висящие по спинке переднего сиденья привязные ремни, тогда пакет не мялся и не валялся по всей кабине. В этот раз здоровенный пакет, который, и в портфель не каждый влезет, я затолкала под себя. В смысле, положила на решётчатую сидушку, на которую укладывается парашют, на котором сижу сама.

Верочка уже усвистала куда-то здороваться со своими многочисленными полковыми знакомыми. Я приняла доклад от техника, обошла с осмотром Барбоса, ничего неправильного не обнаружила, хотя почему-то осматривала самолёт с каким-то чрезмерно дотошным вниманием. Для себя объяснила это тем, что Панкратов напомнил, что у Барбоса заканчивается ресурс мотора и наверно в конце той недели нам предстоит его менять. И что он мне в пассажирскую кабину положил десятилитровую канистру масла, чтобы я не забыла перед обратным вылетом проверить уровень и долить, а то к концу ресурса двигатель часто начинает масло скачкообразно расходовать. Было у меня тогда чувство тревоги или это потом услужливая память мне его подсунула? Наверно уже и не узнаю никогда…

Запустили мотор, погоняла на разных оборотах, Евграфыч выдернул колодки и хлопнул по законцовке крыла, я добавила газу и порулила мимо полосы с НАПами в ожидании отмашки флажка финишёра, вот махнул и я пошла на взлёт. Вообще, посмотрела здесь на эксплуатацию НАПов. В распутицу НАПы используют без вопросов и радуются. А вот когда полоса сухая, многие предпочитают с НАПов только взлетать, а садиться на грунт, а многие и взлетать предпочитают с грунта. И когда я попробовала уточнить чем же это продиктовано, нет ли каких-то неучтённых факторов мешающих эксплуатации, мне всё объяснили привычкой лётчиков и какими-то нелепыми страшилками, дескать если грубо сесть на полосу НАПов, то секции можно вырвать и тогда они вздыбятся и можно сотню метров этих железяк своим самолётом собрать. Дальше, можно не продолжать, потому что и так понятно, что желающих на скорости в пару сотен километров в час насаживаться фюзеляжем на торчащие железки найти трудно…

А мне с моим хвостовым костылём НАПы в принципе не показаны, и я привычно взлетела с травы. Мой уже вполне знакомый курс был к площадке штаба стрелковой дивизии у деревни Прилуки, из которого посыльный доставит пакет в штаб армейской группы. На земле бушевали последние всплески лета, удивительные сентябрьские дни бабьего лета, а в небе курчавились кучевые горы ещё летних облаков в такой редкой на севере небесной сини. Лететь мне предстояло всего часа два. По прямой вышло бы в два раза меньше, но по рекомендованной прокладке я сначала летела через Будогощь на Любытино. Потом по Мсте поворачивала на запад и, срезая изгиб реки, по прямой выходила на Мсту ниже по течению, и в конце посадка у деревни Прилуки. В общем, ничего сложного, летала по этому маршруту раз семь. Свои первые полёты пыталась записывать, потом бросила, потому что смысла в этом не видела. Какие-то приметы и ориентиры запоминала и так, а вести на фронте дневники было порицаемым занятием. На этом маршруте у меня было уже две "норки" найдены, одна в самом начале, неподалёку от деревни Заднево, вот же придумали название для деревни. Шикарная "норка", там ещё и две просеки есть, одна правда старая, но под разными углами и обе облетела на разных скоростях. Вторая чуть похуже инемного южнее маршрута на речке Холова, но уж очень там лес красивый, матёрый и приметный издали с большой проплешиной болота в серединке. Южнее Будогощи на Новгородчине леса вообще более матёрые и болот гораздо меньше. В этой части Ленинградской области над многими зелёными такими милыми на вид проплешинами или лугами даже снижаться не хочется, слишком вероятно, что красивая на вид ровная поверхность – это подёрнутая мхом и травой поверхность бездонного топкого болота…

Старательно выписываю змейку, не залезая выше полутора сотен метров вверх, кручу головой и в зеркала выглядываю небо. Беспокойство не отпускает, на всякий случай прислушиваюсь к мотору, меняю режимы, погоняла, вроде ничего страшного. Внизу уже давно Новгородчина, вышла почти точно на Замостье, ушла направо по Мсте. Вот бы сейчас к облакам подлететь, вот же они, совсем рядом! Такие пушистые и красивые, как большие кучи распушенной ваты, а по земле скользят тени от них, до "норки" осталось километров тридцать…

Вот вы смотрели кино? Там перед каким-то ключевым поворотным опасным моментом музыка тревожная появляется, тона приглушаются, цвета словно становятся жёстче. Каждый знает, что в жизни так не бывает, никто поймавший темечком упавший с карниза шестого этажа горшок с фикусом не видел, как этот фикус ветром минут десять перед этим раскачивало, и как он качался в положении неустойчивого равновесия, перед тем как сорваться вниз. И никто в жизни никогда не слышит эту предваряющую тревожную музыку. Да и сам момент происшествия-удара горшка по голове «везёт» увидеть случайным единицам и то, далеко не всегда, обычно для окружающих свершение события начинается уже после того, как от вскрика или звука удара повернули голову и, наконец, сообразили, что же именно случилось, мысленно додумав и отмотав назад на несколько минут. Но каждый раз, глядя фильм, и слыша этот тревожный музыкальный подвод, мы ведемся на этот приём и ждём, готовы, как при барабанной дроби в цирке при исполнении смертельного номера.

Вот эта выверенная сценаристом предопределённость и есть "как в кино", но в жизни всё гораздо тривиальнее и без внешних звуковых и других эффектов, как тот самый неожиданный глухой удар горшка фикуса по темечку…

Как я сумела среагировать на мелькнувшую справа тень, не знаю. Я ведь летела и всё время крутила головой и выполняла «змейку», чтобы максимально уменьшить слепую зону сзади, большую из-за моей пассажирской кабины. Зеркала хоть и удобны, но дают скорее чувство ложной безопасности. Ведь даже если, глядя в них двигать головой, зеркала захватывают только узкий сектор, а глаз одним брошенным взглядом охватывает почти полусферу. Но жизнь в очередной раз показала, что на любую попытку предусмотреть случайность, она найдёт какой-нибудь свой мерзостный контрдовод. Когда справа боковым зрением даже не увидела, а словно ощутила промелькнувшую тень, я резко свалила самолёт влево вниз с креном, благо высоты до земли было больше ста метров, а при моих скоростях это даже много порой. И очередь, которая должна была перечеркнуть мой самолёт, я тоже скорее почувствовала, чем увидела, впереди себя по курсу, которым летела до маневра. А узкий хищный силуэт мессера-охотника промелькнувший впереди теперь разглядела как на картинке…

Сосед мне как-то объяснял, что у меня правильная для лётчика реакция на выброс адреналина. Это такой гормон, который вырабатывает организм в случае шоковой ситуации, как если вдруг на мирно жующего на полянке травку зайчика из кустов выскакивает голодная лиса или волк. И вот для того, чтобы максимально мобилизовать все силы зайчика для его выживания, в эту секунду ему в кровь вбрызгивается адреналин. Вот только и тут, оказывается, природой предусмотрены две стратегии выживания, заяц может с места подпрыгнуть на пару метров вверх и удирать с невероятной скоростью, дальше уже петляя и запутывая следы, как он умеет, а может мгновенно замереть, буквально окаменеть и даже не дышать, в народе говорят "ноги стали ватные и к полу приросли". В природе обе эти стратегии дают почти равный по эффективности результат, иначе использующие их зайцы бы не оставили потомства и не передали бы этот полезный опыт выживания своим потомкам. Но это касается природы и зайцев, а вот в случае выбора такой деятельности, как лётная, второй тип реакции категорически недопустим.

Впрочем, на тип реакции неплохо бы проверять и при выдаче водительских прав, к примеру. Почти все опытные водители и автоинспекторы знают, что на месте любого ДТП бывают оба этих типа реакции. И можно стереть язык по самые гланды, объясняя и обучая, но если в человека генами заложен второй тип адреналиновой реакции, то при любой неожиданности он тупо упрётся ногами в педаль тормоза и никакая самая навороченная АВС не поможет и по асфальту росписью в абсолютной некомпетентности водителя будет чёрный след заблокированных тормозами колёс. То есть там, где ещё многое успеет сделать водитель с первым типом реакции и возможно вообще избежит столкновения, водитель со вторым типом реакции на заблокированных тормозами колёсах по прямой попытается «замереть». А это в большинстве случаев самые неэффективные выбор и решение, которые приводят к наиболее тяжёлым последствиям в возникшей ситуации. И в каждой автошколе с первых занятий не перестают повторять, что автомобиль или мотоцикл – это объекты чрезвычайно высокого уровня опасности для окружающих! Но при этом обследовать кандидатов на заложенную в них врождённую схему адреналиновой реакции почему-то никто не удосуживается, а ведь водитель со вторым типом реакции – это фактически потенциальный убийца при возникновении почти любой нештатной ситуации на дороге, от которой никто и никогда не сможет никого застраховать. И если следовать так любимому многими в двадцать первом веке судейскому крючкотворству, виноваты в этих смертях не столько водители со своим вторым типом реакции, а те, кто им выдал права и допустил к управлению автомобилем. И почти изумляет аргументация, что при таком отборе, половину людей нужно не допускать до вождения. Но ведь больше пятой части мужчин – дальтоники, а половина – цветоаномалы, то есть имеют нарушения в восприятии отдельных цветов и оттенков, и их почти всех не пропускает медкомиссия, а ведь это не мало и почему тут не срабатывает ваша забота об ущемлении их прав? И не нужно сказок, что можно наработать опытом и тренировками правильную реакцию на стрессовую ситуацию. Можно наработать автоматизм упорными тренировками на определённые ситуации. Но для реализации именно этих автоматических наработок нужно время для осознания и включения именно этих наработанных реакций. Вот только выскочивший на трассу лось не предупреждает о своих планах, и дальше работают голые рефлексы, а в них забит второй тип реакции. Странно всё это… Но вернёмся к нашей героине с её первым типом адреналиновой реакции…

Немец проскочил налево, и словно красуясь, красивым разворотом с набором высоты, стал выстраивать новую атаку. А у меня в голове словно защёлкал арифмометр. До моей "норки" километров тридцать, вернее чуть больше двадцати, ведь посёлок у моста через Мсту уже пару минут как остался сзади и слева, а это минут десять лёта если прямо. Но вот только немцы мне этих десяти минут давать точно не собираются… А почему немцы, а не немец? Потому что я углядела вверху над нами напарника напавшего на меня гада, и его теперь тоже нужно не выпускать из поля зрения, ведь никто не знает, когда он пожелает помочь первому. Но пока он вроде только барражирует наверху и не собирается мешать приятелю резвиться с «русс-фанер», то есть со мной, ведь я для них не противник, а смешная мишень и не более. Хотя, мишень и смешная по своим характеристикам, но за каждый сбитый Удвасик железный крест выдают и платят больше, чем за большой бомбер…

Так, а первый уже развернулся и опять заходит сзади-справа. Кошу взглядом вправо и жду, как меня учил Иван, когда он выйдет на расстояние прицельного огня, у истребителей это на уровне рефлексов вбито, хотя по такой цели, как мой самолёт можно стрелять издали и шансы сбить меня у него есть и вполне реальные. А мне тут надо не красивый пилотаж с иммельманами и петлями Нестерова показывать, а с толку его сбивать. Если он заходит сбоку, то я удачно скорость прибавила, ведь он из неё будет упреждение рассчитывать. Вообще, я только сев за штурвал сама, осознала, что в воздухе сплошная математика, и тут не столько нужно, как в балете отрабатывать какие-то па или прыжки, в смысле манёвры ради их красоты и зрелищности, столько считать и прикидывать исходя из десятков переменных. Ведь условия задачи довольно жёсткие, и, к примеру, после набора высоты после размена её на скорость, возможности следующих манёвров весьма ограничены, фактически только скорейший набор скорости. То есть, если ты всё правильно просчитал и сделал, и подловил врага в этот момент, и сохранил свою скорость, а значит и управляемость, то противник у тебя как на блюдечке. А для этого нужно смотреть и считать, решать задачу с переменными и варианты возможных вероятностей. Вот сейчас он строит свою атаку из расчёта наших скоростей и в момент выхода на дистанцию стрельбы у него уже очень мало возможностей подкорректировать курс, а значит и попасть, если я сумею вывернуться и обмануть его расчеты.

Это всё просто на словах и теоретически, а не сейчас, когда руки на подкове штурвала уже вспотели и наверно дрожат даже, но я задавила все эмоции и жду, когда он выровняется и встанет на окончательный курс, который рассчитал. Это в описании долго и много выходит, на самом деле всё происходит гораздо быстрее и время полного разворота у него с десяток секунд, когда он словно красуясь, показал мне свои плоскости и киль с ненавистными чёрно-белыми крестами и пауком свастики на хвосте. То есть от момента его первой атаки прошло не больше половины минуты… Вообще, в разговоре с Иваном я была почти потрясена, когда он сказал, что объём в котором происходит воздушный бой группы истребителей имеет протяжённость около пятидесяти километров. А пока истребитель строит выход в атаку и прицеливается, он успевает пролететь пару километров. Но это померкло, когда Сосед сказал, что бой реактивных сверхзвуковых истребителей с наведением своими радарами и корректировкой с командного пункта может проходить над территорией в пять-шесть сотен километров. То есть истребители развернулись и начинают сходиться один над Ленинградом, другой над Москвой, а в зоне прямой видимости друг друга они находятся полторы секунды. Вот это действительно жутко. А ещё у них ракеты с умными головками самонаведения, которые умеют маневрировать. Кнопку нажал, и она сама долетит и собьёт. Про баллистические межконтинентальные ракеты я лучше промолчу… Вообще, всё это как-то не правильно…

При его скорости, за секунду немец пролетает полторы сотни метров, а я всего три десятка, эффективное расстояние для прицельной стрельбы меньше полукилометра. С двухсот метров ему уже нужно отворачивать начинать, чтобы не столкнуться с целью, то есть фактически у него не больше двух секунд для прицельного и эффективного огня и совсем нет времени для коррекции своего курса, то есть прицела, ведь прицеливается он своим самолётом, вернее курсом. И я выглядываю глазом даже не расстояние до него, это почти невозможно на таких расстояниях и скоростях, а скорее момент, когда он перестанет выравнивать самолёт и полетит прямо в выбранную им точку. А ведь мне ещё нужно успеть начать свои движения педалями, рукояткой и ручкой управления дроссельной заслонкой, в ответ на которые мой самолёт изменит параметры своего полёта и я не прилечу в высчитанную немцем точку, в которую он прицелился и хочет меня в ней убить. А от движений руками и ногами до реализации ответа самолётом тоже должно пройти не меньше пары секунд, вот, в этом, если подумать и есть суть любых игр в воздушные «кошки-мышки». И тут главное не начать раньше и не протянуть до того, когда станет уже поздно…

Заходит справа и сверху, то есть не должен сразу заметить, что я горку сделаю, и скорость этим погашу. Но вот он выравнивается, пора сбрасывать обороты двигателя, на изменение тяги самолёт отвечает медленнее, чем на движения органами управления рулями и элеронами. Выравнялся и идёт на сближение, теперь резво тяну ручку на себя и чуть вправо, компенсируя крен и поворот педалями в другую сторону, сбросила скорость раза в два, он попытался довернуть, но не вышло и снова очередь, вернее, только её начало впереди по курсу. Опытный! Сумел понять, что я не влечу в его очередь. Проскочил передо мной, а я уже почти потеряла подъёмную силу, и самолёт клюёт носом… Валюсь в пикирование с набором скорости. Эх, сейчас бы узнать, о чём эти двое между собой по рации говорят, хорошо бы первый принял ситуацию как провокацию и подначку с моей стороны, чтобы не разрешил второму поучаствовать! Но в любом случае, это только оттянет момент, когда им надоест, и они начнут работать парой и наверняка. Кажется я уже взмокла вся, адреналин, чего ж вы хотите! Но уже больше двух минут я отыграла и край своей "норки" уже вижу, если бы была повыше уже бы хорошо видела, а так только верхушки облюбованного леса. Даже Мсту, которая поперёк моего курса сейчас не видно…

Набрала скорость и поглядываю на немцев, и мне совершенно не нравится, что они забрались вверх и сейчас по большим радиусам летают по кругу, видимо общаются и за счёт крена при вираже держат меня в поле зрения. Да! Если они сейчас меня по всем правилам загонной охоты начнут вдвоём зажимать, мне мало не покажется. И надо быть честной, то, что я пережила две атаки и жива, это не столько моё мастерство, сколько чрезмерная пренебрежительность немца ко мне. Если он решит, что я достойный противник и мобилизуется, то мне и одного вполне может хватить…

Вариант садиться, я даже не рассматриваю, потому что с одной стороны подо мной почти сплошные перелески и ни одной пригодной площадки, хотя дальше есть поля. С другой стороны, во время захода на посадку самолёт становится фактически идеальной мишенью, потому что вынужден двигаться на малой скорости прямолинейно, и не маневрируя. Поэтому уж лучше крутиться, ведь «лаптёжник» тогда отстал от нас с начальником, может и у этих горючее кончится или патроны, а может и кто-нибудь из наших подскочит и а-та-та им сделает. Мне только на время надеяться и что до своей "норки" дотяну… А там по берегу Холовы в одном месте есть небольшая луговина, а с восточной стороны, откуда мы подлетаем лес достаточно высокий и посадку прикрыть может, если они не разделятся и оба сзади останутся…

Было мне в эти минуты страшно? Даже не знаю. Вот то, что от возбуждения и адреналинового шторма всё тело словно звенело, это запомнила очень хорошо. А уж как обострилось восприятие, даже меня удивило, что я хорошо разглядела головы немцев за рубленными плоскими стёклами кабин. Нет, углядеть мимику даже моё обострённое зрение не смогло, но то, что один кивал головой, видимо разговаривая по радио, видела совершенно точно. А тем временем до Мсты, за которой моя "норка" осталось уже меньше десяти километров. А там я смогу уже крутиться на виражах, если второй не станет меня сверху подкарауливать… В принципе здесь подо мной есть по пути несколько деревень с полями вокруг них, но хоть они и есть, но я там никогда не садилась и для посадки нужно хоть разик пройти низко, осмотреть подходы, чтобы построить заход на посадку и сесть, а это, как я уже говорила в условиях, когда двое крутятся над головой – фатально. И если даже меня не собьют на заходе и выравнивании перед посадкой, то из самолёта на земле мне выскочить едва ли дадут… Спуститься ещё ниже, чем сейчас тоже не получится, сама могу деревья зацепить, да и высоты хоть сотню метров иметь нужно, чтобы была возможность маневрировать. Всё это проносится в голове со скоростями пулемётных очередей, голова крутится как волчок, немцы снова расходятся, вернее, один опять начинает разворачиваться в мою сторону, а второй так и виражит на высоте. Ну что ж, передышка закончилась…

В этот раз он решил не красоваться и заходит сзади, то есть играться со скоростью смысла не имеет, даже значительный сброс скорости не даёт никаких преимуществ, просто ему потребуется чуть увеличить длину очереди и я в неё сама влечу, даже сбросив скорость… Но на этот случай есть вариант вертеться по курсу, только это опять на словах гораздо проще, чем на деле… Чтобы не потерять "мессер" из поля зрения, пришлось наклонить голову ниже края кабины, ещё чуть выше и в зеркала я его уже не увижу, но в этом есть маленькое преимущество, ведь он не видит, что я верчу головой, может поверит, что я потеряла его, старательно продолжаю выписывать пологую змейку, а он уже заходит сзади, в этой проекции его крыльев почти не видно, только капелька кабины и фюзеляжа…

Всё! Пора! Газ вперёд, а ручкой и педалями резко соскальзываю в наружную сторону очередного виража, при этом со стороны я продолжаю лететь прежним курсом, правда при этом теряю скорость и немного высоты, но это мелочи, главнее, купится он на это или нет?..

Купился! Проскакивает мимо выше и слева от меня, теперь снова выравниваю самолёт и набираю высоту, теперь мне нужно куда больше высоты, потому что немец, похоже, разозлился и после боевого разворота идёт навстречу, если бы не разница в высоте, сказала бы, что лечу ему в лоб…

А вот того, что я с креном в девяносто градусов не стану виражить, а сначала провалюсь вниз, и только потом вместе с выравниванием уйду на вираж по самым макушкам даже не деревьев, а кустов или молодого ивняка, он не ожидал. Хотя кажется один раз меня всё-таки зацепил, потому что самолёт встряхнуло с глухим ударом, когда немец так-так-такая пронёсся мимо. Но вроде всё управление в норме… Вот гад! Точно попал в Барбоса, вон левое верхнее крыло у законцовки вспушило и клочья перкаля болтает набегающим потоком воздуха… В голове проносится недоумение, что левое крыло было внизу и во время попадания я уже провалилась вниз, а значит попасть должен был в верхнее, которое осталось ближе к исходной траектории, а попал в самую нижнюю часть опущенного вниз крыла. Вот нелепость дурацкая!…

Но размышлять нет времени, он теперь заходит сзади и уже не сверху, а почти на одной со мной высоте, а я вижу проскочившую подо мной светлую нитку Мсты… А вот теперь побегаем, в свою "норку" могу и отсюда войти. Тут в излучине у деревушки Змеево поля, но важнее, что есть просеки и пара прогалов в лесу, может вырубки старые, но это не важно. Я почти стригу самые верхушки деревьев, в незнакомых местах так летать нельзя, но здесь я уже летала и у меня маршрут есть, только бы он за мной увязался… Смешно звучит «увязался», когда у него скорость в четыре раза больше моей… А мне нужно в середину моей "норки", до которой ещё километра три, но и здесь я уже крутиться могу…

Верхний так и кружит наверху, а первого, кажется, не на шутку разобрал азарт, он уже два раза пролетел почти на моей высоте… Вывернулась ещё из-под двух его атак, правда снова поймала пару попаданий, одно в уже пострадавшее левое верхнее крыло, а второе кажется сзади в фюзеляж или в хвост, потому что удар встряхнул весь самолёт, но на крыльях я ничего не вижу. Двигатель на максимуме, мне сейчас вся скорость нужна, не столько для скорости, которая против "мессеров" мне ничего не даёт, сколько для эффективного маневрирования. Я уже вижу проплешину в середине леса, скорее всего это болото подковообразной формы с полкилометра в диаметре, а вот вокруг середины где растут просто столетние монстры можно вертеться, но до неё ещё долететь нужно. Неожиданно я проморгала очередную атаку, вернее я была уверена, что у меня ещё секунд пять есть, когда оглянувшись увидела как слева сзади на меня уже заканчивает заход в атаку охотник. Рефлекторно дёрнула ручку вперёд и проваливаясь вниз пыталась сообразить, есть у меня запас высоты или сейчас на полной скорости врежусь в землю?!…

Выданный мне на сегодня аванс везения ещё не иссяк, и я буквально скребнула колёсами по верхушкам низкорослого подлеска, когда проскочивший мимо немец зацепил верхушку дерева, и его самолёт закрутило в воздухе. В стороны полетели какие-то куски, плеснуло чёрным дымом и беззвучно (звук ещё не долетел) над лесом пыхнуло многоцветьем сильного взрыва. Не успела я обрадоваться, что с одним покончено, как увидела краем глаза, что верхний сорвался с высоты и пикирует в мою сторону…

Второй оказался совсем с другой манерой боя и пилотирования. Он заходил издали, тщательно выстаивая свои атаки, и делал это гораздо качественнее и опаснее, потому что всё время учитывал моё возможное противоманеврирование, чем фактически лишил меня преимуществ малой скорости и маневра. Всего трижды он зашёл на меня и у меня уже изрешечены оба правых крыла и скорее всего хвост, потому что стали туго двигаться педали руля направления и ручка на себя. Я из-за кабины не могу посмотреть на свой хвост, но управляемость я потеряла наполовину или на треть. Мне самой и двигателю пока везёт, но я уже буквально всей кожей чувствую приближение предела, за которым для меня уже ничего не будет. Вспоминаю про короткую вырубку у старой лесной дороги, заходить на неё нужно почти строго с юга, а я лечу на запад, но выбора у меня почти нет, только резко виражить и заходить на посадку с хода, второго шанса у меня может уже не быть…

В этой ситуации мне уже почти плевать на немца, мне сейчас гораздо важнее сесть и любая ошибка при посадке для меня даже опаснее ещё нескольких попаданий. При такой малой высоте идущую поперёк моего курса вырубку я не вижу, но там на краю приметная старая ель, а вот её я прекрасно вижу, как тёмный острый обелиск торчит из леса. Тьфу! Нафиг! Какой обелиск? Столбик указательный! Даже думать не смей! Ты ещё сестру вырастить должна!!!…

При этом продолжаю виражить рваным ритмом, выгадываю, чтобы подойти к вырубке на правом вираже, чтобы довернув ещё сбить скорость и сразу садиться! Господи! Только бы на пень какой не налететь! Есть! Поймала или попала, не важно! Положила самолёт в вираж крыльями почти перпендикулярно к поверхности земли, выключила двигатель и подачу топлива, над самой поверхностью почти успела выравнять самолёт и вытягивая ручку на себя успеваю упереться правой рукой в край кокпита. Успеваю уловить мысль, только бы ремни выдержали… Касание, несколько подскоков уже по земле, сильный удар, скрежет и хруст, меня дёргает в сторону и на миг в глазах меркнет…

В перекошенной кабине тишина, пахнет бензином и горячим мотором, во рту вкус крови, справа лес ближе и самолёт наклонён вправо, рассуждать некогда, надо выскакивать… Отстегнула выдержавшие посадку ремни, выскакиваю из кокпита, в последний миг успеваю увидеть и прихватить пакет, скатываюсь под крыло, когда сверху с рёвом проносится немец… Пока он будет разворачиваться у меня секунд десять есть… Не знаю, как выглядел мой рывок со стороны, но мне запомнилось, что я, не разгибаясь, несусь к кустам на опушке, в руке зажат картон пакета, а по бёдрам сзади колотится сумка парашюта…

Только провалившись в кусты метров на семь, я привалилась плечами к стволу дерева и, наконец, перевела дух. В левой руке оказался зажат помятый конверт, а в стиснутом кулаке правой пучок травы с землёй. Съехавший в сторону парашют сделал мою позу косой, но я с болью смотрела на перекошенный, на прогалине самолёт, который сквозь ветви кустов был виден почти весь. Одновременно прислушивалась к тарахтенью невидимого "мессера", по звуку, он уже развернулся и снова приближается. Внутри поднялась рефлекторная волна желания бежать от этого звука подальше, не осмысленная, а скорее паническая, когда её оборвал грохот раздавшихся с неба очередей, в ответ на которые Барбос выплеснул пару рыжих огненных языков…


Глава 54 Немец

Как загипнотизированная я смотрела, как выплеснулись два рыжих огненных языка. Немец уже улетел, и стал слышен гудящий звук и треск разгорающегося пламени, как вдруг с хлопком пламя плеснуло во все стороны и охватило всего Барбоса. Всё так же криво сидя на парашюте я не могла отвести взгляда от сгорающего самолёта и не услышала приближение "мессера". Что он обстреливает опушку дошло, когда на меня полетели ветки, листья, какие-то щепки, а по земле и ближайшим деревьям глухой дробью взрыкнули удары попадания снарядов и пуль. Хоть и запоздало, зажмурила глаза и одновременно поняла, что в меня он не попал, если бы было иначе, я бы об этом уже знала. Открыла глаза и продолжила смотреть на догорающего Барбосика. Жаркое пламя рыжее внизу в небо вырывалось столбом копотного чёрного дыма. Только почувствовав мокрое на губах, поняла, что плачу. То есть даже не плачу, просто сами текут слёзы из глаз, а зубы стиснула так, что заболели желваки. И как-то совершенно без эмоций видела, как немец снизился и дважды проштурмовал противоположную опушку. Наверно увидел там чего-то, потому что мою опушку он больше не обстреливал…

Сразу после этого звук его мотора стал удаляться. Оно и понятно, что ему здесь делать, сесть он не может, меня не видит, всё, что мог он сделал. А вот, что мне делать сейчас? Сначала расстегнула на себе ремни подвесной системы парашюта и села на него ровно. Потом осмотрела пакет, к счастью, хоть и помятый, но он остался целым, то есть не придётся доказывать, что я с его содержимым не знакомилась. Почти автоматически вынула и осмотрела свой наган, почищенный, заряженный, готовый к бою. Его тяжесть в руке как-то сама выровняла скачущие мысли. Достала планшет, определилась по карте, где нахожусь. Сразу сделала отметки где упал немец и где сгорел мой Барбосик. Прикинула, что по прямой до места назначения мне больше тридцати километров. Ближайший населённый пункт, в зависимости от того, какое направление выберу, либо Красный бережок у места впадения Холовы в Мсту, либо Курино на юге на той же речке Холове, только выше по течению. На юге же есть дороги и не будет проблем с форсированием водных преград, хотя ближайшая от меня дорога лежит в противоположную от места моего назначения сторону. Но, знаете, ходить по лесу по азимуту, вы уж простите, но меня как-то совсем не тянет на такие эксперименты. Значит, сначала иду к дороге, а там уже решу куда дальше. Только ещё до этого уж очень меня подмывает посмотреть на место падения первого немца. Хоть я сама видела взрыв и огонь, но вот что-то зудит внутри и толкает сходить…

В принципе, это даже не очень отклонит меня от пути к дороге. Всего-то с километр, может чуть больше, главное с направления не сбиться. Решение принято, парашют на плечо и потопали. Зеркальце осталось в мотоцикле на аэродроме, даже не посмотреть на себя, пальцами ощупала лицо, вроде ничего страшного не нащупала. Немного поцарапала лицо, щиплют царапины, это когда сквозь кусты проламывалась с пакетом в руке, да губу прокусила изнутри при посадке, наверно. Пакет затолкала за пазуху комбинезона, больше всё равно некуда. Есть вариант под резинки и ремни к парашюту, но тогда он наполовину открытым будет, зацеплю где-нибудь, порвётся, замучаешься объясняться, тогда уж лучше будет его просто сжечь, дескать с самолётом сгорел. Но если уж так вышло, что сумела его сохранить, так постараться о нём позаботиться и доставить по назначению целым…

Если бы не запах, наверно мимо бы прошла. Ну не пришло бы мне в голову сразу поверху свою цель высматривать. От места моего приземления к дороге нужно идти почти строго на восток, а вот к месту падения немца на юго-юго-восток, по моим прикидкам не больше двух километров. Попалось несколько роскошных грибов, толстый крепкий боровик и пара подосиновиков, подберёзовики, сыроежки и прочие я не считала. К первому красному кинулась, вывернула его из земли, но сообразила, что тащить мне его нет никакого смысла, и вообще ещё не ясно как буду добираться, словом, воткнула его на его законное место и потопала дальше. И по закону всемирного свинства, грибы попадались почти на каждом шагу, вот соберёшься специально за грибами, они словно специально попрячутся, а тут сами под ноги лезут. Забрела на какую-то болотинку, скорее всего это лесной родник водой землю напитал, и стало такое мокрое и хлюпкое местечко в яме может быть от старого выворотня. И если бы не обстоятельства и не зундящие и лезущие в лицо и за шиворот комары, прогулкой вполне можно было бы даже наслаждаться. После пережитой опасности изнутри распирало энергией, едва удерживала себя от того, чтобы побежать. Вот ещё мне не хватало для полноты картины ноги себе повредить. Но грубо возвращала в реальность необходимость шлёпать на себе кровососов, а обломать веточку и обмахиваться показалось каким-то неправильным, даже вульгарным почему-то. Проходя, сорвала немного водянистой давно переспелой черники. Чуть отойдя от остроты переживаний заметила, что немного подташнивает, на всякий случай ощупала голову и шею. Ничего криминального не обнаружила, а отделаться небольшим сотрясением мозга после аварийной посадки – это можно считать, что вообще ничего не случилось. По крайней мере, кроме тошноты ни рвоты, ни двоения в глазах, ни слабости, ни нарушений координации или головной боли нет, так что и волноваться не нужно…

Пока шла, успела к лесу принюхаться. Когда отошла от Барбоса метров на двести, запах самолётной гари совсем пропал, остался запах летне-осеннего смешанного леса. Уже потянулись осенние паутинки, на которых паучки летают, как папка рассказывал. Поначалу встревоженный шумом и пожаром притихший испуганно лес потихоньку оживал, уже зачвиркали какие-то мелкие птахи в ветвях. Словно появился шорох листвы, который есть в лесу, даже при абсолютном безветрии. На полянах уже вызревший иван-чай вымахал выше меня и его крепкие стебли с недовольным хрустом ломались, когда я продиралась сквозь его заросли, а вредный пух норовил прилипнуть к мокрому лицу. И вдруг в это мирное и знакомее вмешалась какая-то чужая диссонирующая нота. Сначала не поняла, что это новый запах, который ещё не стал сильным, обоняние на него отреагировало, но ещё не идентифицировало, и не сообщила о нём мозгу, вот и не смогла сразу понять, что именно стало не так…

Вообще, я думала, что смерть на войне должна пахнуть сгоревшим порохом, гарью сгоревшей техники, раскалённой окалиной железа, кровью, наконец. Но я обоняла какой-то резкий и противный запах даже не дерьма, а кислый и гораздо противнее. Я бы ещё думала, но Сосед пояснил, что это запах кишечного содержимого, поэтому мне он и незнаком, а вот он такое в прозекторской нюхал уже. Нюхая и оглядываясь, на всякий случай достала наган, я вышла к дереву, на сук которого напоролся видимо вылетевший из кабины при ударе об дерево немец. Представляю, какой силы должен был быть удар, если тело сломало довольно толстую ветку и на получившийся сук насадилось животом и грудью… Только теперь поняла, что меня так смущало и толкало идти смотреть на место падения. Когда от самолёта вроде бы отлетали разные куски, мне показалось, что мелькнуло тело человека, но всё это происходило мельком и я не могла быть ни в чём уверена, тем более, что меня вот-вот его напарник мог атаковать. Если бы он раскрыл парашют, вопросов бы не осталось, но парашюта не было, вот и свербело непонятное в подсознании…

Смешанное с кровью кишечное содержимое частью стекло по ногам висящего на дереве трупа, частью по стволу дерева почти до земли. Вот тут у меня появились позывы на рвоту, и я вывернула свой желудок под ближайший куст, стало гораздо легче. Немец повис на высоте метров семь-восемь, так что придётся лезть наверх. Вот только осина ставшая последним препятствием в судьбе оккупанта, внизу сантиметров тридцать в поперечнике и почти не имеет нижних ветвей, а из-за натёкшей по её стволу гадости, обхватывать ствол и карабкаться не хочется совершенно. Выручила стоящая рядом матёрая берёза. Между деревьями расстояние не больше метра, вполне смогу дотянуться с берёзы и сдёрнуть тело вниз. Сосед хмыкнул, что если немец был вампиром, то дерево для упокоения он выбрал себе правильно, хотя, если бы был вампиром, от встречи с осиной должен был рассыпаться в прах… Удивляюсь я иногда юмору Соседа. Вот и не противно ему о всяких гадостях говорить?

Отнесла в сторону и сложила под дерево свои парашют и планшет, подумав, вытащила и положила в кучу ещё пакет из штаба. Подпрыгнула, ухватилась за толстую ветку, наступила на тонкую и вскарабкалась на берёзу. Долезла до немца, дотянулась и дёрнула его за куртку или во что он там одет. Фиг вам, Комета Кондратьевна! Труп только вздрыгнул болтающейся рукой и ногами. От запаха снова замутило, но не бросать же начатое. Ухватилась за удобную ветку, упёрлась спиной в берёзу, а подошвой сапога в грудь немца выше дыры и со всей силы толкнула. С треском рвущейся ткани тело соскользнуло, и с противным хлюпом и глухим стуком головы об ствол осины упало вниз. Вот этого мой желудок уже не выдержал и меня начали скрючивать спазмы с противным вкусом желчной горечи во рту, ведь желудок пустой. Чуть не свалилась, но успокоила свою вегетатику и слезла вниз…

Как-то разговаривали с Соседом про книжки о попаданцах и про трофеи в частности. И наверно я с ним во многом согласна. Когда он рассказывал, как многие авторы просто слюной захлёбываются, когда рассказывают, как их герои потрошат трупы и наших и немцев в поисках трофеев, и как они им радуются. Он предложил разделить эти процессы, когда человек просто упивается добычей трофеев и ситуацией, а когда вынужденно приходится пользоваться трофеями. К примеру, сбежал из плена и нужно вооружиться, взять оружие врага и с его помощью защищаться и нападать – это вполне понятный процесс и адекватные действия. Совершенно аналогично на службу ставят захваченную у врага технику и оружие и это делают со стародавних времён. А вот, когда переходят какую-то незримую грань и начинают упиваться добычей трофеев, не брезгуя ничем, в этом есть уже что-то от помоечников. И ведь у тех, кто в помойках копается смысл не в том, что хотят найти что-то нужное и ценное, смысл в том, что это – ХАЛЯВА! В моём понимании – это унизительно и недостойно человека, как попрошайничать, ведь это по сути своей обман, мошенничество такой необычной формы. Если не верите, дайте попрошайке, у которого табличка, что "он есть хочет и голодает" хлеба или пирожок, если много народу не будет, то, скорее всего, он вам скажет много нецензурного и выкинет вашу еду. То есть ему не нужна еда и написано у него про еду и голод враньё, он хочет денег, но не хочет работать! Что это, если не мошенничество? И вообще, трупы обирать – это как-то не этично в моём понимании, как у пьяного по карманам лазить…

Так! Что мне нужно сделать? Разоружить, не должно оружие, где попало валяться. Забрать его документы, которые подтвердят мой рассказ и может, несут в себе какую-либо полезную для командования информацию. Забрать его парашют, мне ведь ещё до штаба добираться, вот и отдам парашют местным жителям за помощь, там качественные и нужные в хозяйстве верёвки и хороший шёлк, им он дороже денег будет. Очки у него новенькие и целые, как-то Иван говорил, что они очень хорошие, он видел у кого-то и так глаза при этом закатывал, вот ему и отдам. До чего же противно у трупа по карманам лазать, а ещё вонь эта. Но вытащила его личные документы из кармана, хорошо, что дыра от сука осины ниже кармана. Сняла планшет с картой и какими-то бумагами, личные документы и очки затолкала в планшет, он большой, больше моего, который тоже засунула к немцу, всё влезло. Кобура с Вальтером судя по надписи на затворной раме, оказалась испачкана, осторожно вынула пистолет и запасную обойму, кобуру брать не стала. Хорошо, что парашют у него сзади висел, не запачкался совсем. Всё, теперь можно на дорогу выходить, тут до неё километр, не больше…

Уже двинувшись к дороге, встрепенулась, что шла я не искать выпавшего немца, о котором не знала, а к месту падения "мессера", а теперь не дошла и свернула, и это не правильно. Пришлось резко менять свои планы, разворачиваться и идти вправо и назад. Благодаря почти безветренной погоде в поисках мне снова помог мой нос. Метров за сто пятьдесят почувствовала запах технической гари, горящий самолёт – это вам не запах от туристского костерка с запекающейся на углях картошкой. На место падения вышла минут через десять. Собственно смотреть там оказалось не на что. Остатки догорающего самолёта ещё чуть чадили. В лесной поросли падающий самолёт проломил себе косой проход длиной метров пятьдесят, в конце которого и коптили его остатки. То, что я вышла на тело лётчика, это невиданная удача, ведь судя по тому, что парашют не раскрыт, его выбросило из разрушающегося самолёта или уже мёртвого или без сознания. Если бы этого не произошло, то сейчас его останки догорали бы в той куче коптящих обломков, на которую я сейчас смотрю. Ещё раз, как когда смотрела на горящего Барбоса, порадовалась, что лес сырой и не начнётся лесной пожар. Всё намеченное я сделала, то, что видела сверху, подтвердила и делать мне здесь больше нечего.

Если от места падения Барбоса уходила с болью, словно предаю и бросаю его, то от сгоревшего "мессера" просто развернулась и пошла. После вопроса Соседа прислушалась к себе и не обнаружила ни радости, ни злорадства, ни даже банального удовлетворения оттого, что враг заслуженно поплатился за всё. Единственное и самое сильное чувство, которое было внутри – это усталость. И ломили не только перенагруженные мышцы и связки, морально устала не меньше. Сейчас, когда напряжение отступало, усталость выходила на первый план и нужно скорее добираться до Прилук, сдавать пакет и с чистой душой где-нибудь прилечь и придавить минут по тридцать на каждый глазик, как Панкратов любит говорить. А сейчас нельзя давать себе ни на секунду расслабиться, только позволь себе присесть, и чтобы встать понадобится в сто раз больше сил, чем просто постоять не присаживаясь…

С двумя парашютами как беженец топаю по нехоженому лесу. На дорогу вышла уже через пятнадцать минут, до неё оказалось ближе, чем прикидывала. Да, это вам не безлюдная Карелия, где можно десятки километров по глухому лесу топать и не встретить следов человека. На юг до Курино всего километра три с половиной, на север до Красного Бережка километров пять. Но ещё в лесу решила идти на север, потому что Курино на берегу Холовы и ещё по ней выгребать до Мсты, а Бережок на Мсте, а это выигрыш километров семь, с учётом кривизны изгибов русла реки. Мне бы добраться скорее, так что иду на север. Не поверю, что в деревне, которая на берегу немаленькой реки нет лодок и проводника, который мне поможет до Прилук добраться, и лодку обратно пригонит. Я решила, что этот вариант надёжнее, чем голосовать на дороге попутку, которая ещё не известно, будет или нет, и захочет ли останавливаться и брать меня пассажиром… На деревушку вышла всего через километр, может чуть больше.

Смешно, но в деревне меня первым делом попытались арестовать, как я поняла, на всякий случай. Немцы здесь в прошлом году успели отметиться, когда ударили в сторону Тихвина и с целью соединиться с финнами на Свири, правда недолго. Но успели лишить местных многих иллюзий, в частности о добрых и культурных оккупантах, хотя до зверств как в партизанской Белоруссии дойти времени им не хватило. Едва увидели меня на дороге, как все попрятались, а ко мне вышел дедок в малахае и растоптанных валенках с дремучего вида ружьём, в котором только паутины в стволе не хватало, и стал на меня его наставлять. Наверно этот карамультук и есть воспетая в народе переделка винтовки Бердана – легендарная «Берданка». Настроение у меня и так не было весёлым, так что я деду сказала, всё, что про него думаю, и умудрилась не использовать ненормативную лексику. Дедок сразу проникся и со словами:

— Так бы и сразу… — стал интересоваться, чем они могут помочь Красной армии. Чуть не засмеялась, когда осознала, как наш диалог мог смотреться со стороны, наши люди непостижимы в принципе. Вот представьте себе сбитого где-нибудь над Баварией немецкого пилота, который выходит к поселению, где бдительный местный бургомистр встречает его с оружием и требует от лётчика удостоверить его личность. А в ответ летчик, вместо предъявления документов игнорируя направленное на него оружие, начинает ругаться. Бургомистр, вместо того, чтобы воспользоваться оружием, чуть ли не извиняется и предлагает свою помощь, всячески показывая свою лояльность и любовь к армии. Вы верите в такой бред? А у нас это нормально. И ведь я ни на секунду не допустила себе мысль просто предъявить свои документы, которые есть и совершенно нормальные и законные. Видимо, мы, правда, живём на каком-то невербальном эмоциональном слое реальности, как Сосед как-то рассказывал. И Бисмарк ничего не понимал и не мог понять, когда говорил, что на любую европейскую хитрость Россия ответит такой невообразимой глупостью, что приведёт любого европейца к фатальному поражению! Мы отвечаем не ГЛУПО! Мы отвечаем ЭМОЦИОНАЛЬНО! Вот как объяснить с позиций логики, что крепостные крестьяне при нашествии Наполеона собирались в партизанские отряды и били оккупантов везде, где найти могли? Ведь они униженные, бесправные и забитые крепостные и после войны их никто не будет освобождать и они снова вернуться к своим барам и помещикам и будут дальше горбатиться на барщине и церковной десятине. А тут и нет европейской логики в основе, которой лежит ВЫГОДА, здесь даже не патриотизм или любовь к Родине, здесь эмоциональное неприятие происходящего и вторжение чужих!…

В общем, повылезали из всех углов человек тридцать женщин и детей. Пара стариков, женщины в возрасте и дети не старше четырнадцати. Я объяснила, чего хочу, и что за помощь отдам им парашют немецкого лётчика. И если им с него ещё что пригодится, то рассказала, где его оставила и как его искать, а ещё где упал сам самолёт с которого, как перестанет гореть хорошо бы шильду с мотора снять и сдать в милицию под протокол, как и с моего Барбосика. Моё предложение встретили с радостным воодушевлением. Нашлась лодка и проводниками девочка с мальчишкой лет тринадцати. В общем, от приглашения постоловаться отказалась и уже через полчаса мы плыли по реке. Оказалось, что до Красного Бережка я не дошла, а вышла на выселки. Через километр с небольшим мы проплыли мимо довольно большого села у устья Холовы. Часа через четыре причалили в Прилуках. Больше половины пути гребла я, ещё бурлящий в крови адреналин нужно было утилизировать и физические нагрузки очень к месту, да и вспомнить забытый уже навык было на удивление приятно. Тем более, что сил во мне теперь было куда больше. И из заморенных на скудном пайке подростков гребцы так себе, аим ещё обратно выгребать. Я поблагодарила своих помощников и пошла искать штаб. Сдала пакет, который умудрился не порваться и попросила дать мне возможность позвонить к себе в отдел.

Дозвонилась, доложила Красильникову о том, что со мной произошло и где я нахожусь. Мне приказали сидеть и ждать, меня найдут и решат все вопросы. Скоро меня действительно нашёл здоровенный капитан. От него узнала, что по дорогам в объезд из-за того, что прямую дорогу по левому берегу контролируют немцы, до Волхова набегает почти пятьсот километров. Я как представила себе, что пятьсот километров буду наверно сутки трястись на какой-нибудь давно умершей, но не извещённой об этом полуторке, мне стало совсем грустно. Как оказывается нам в воздухе легко и быстро…

В принципе капитан был со мной согласен, но вот своей авиации у них не было, но он попробует договориться… А я решила позвонить в отдел ещё раз, может удастся Ивана выдернуть, но его не оказалось, правда удалось поговорить с Митричем, которого попросила за Верочкой съездить и её домой отвезти и объяснить ей, что не нужно волноваться. Почему-то было ужасно стыдно перед Панкратовым, что я потеряла нашего Барбоса, вроде как он мне его доверил, а я его не уберегла. Вот умом всё прекрасно понимаю и знаю, что он меня ни в чём не обвинит и будет искренне радоваться, что я сама жива осталась, но всё равно откуда-то вина внутри сидит. Вообще, про Барбосика я старалась не думать. Когда уходила, он уже почти догорел, по сути, от него остался только остов, перекрученные жаром трубы лонжеронов, подкосы и другие металлические части, мотор упал на землю, видимо его веса не выдержал размягчённый температурой крепёж. Этот дымящийся скелет уже ничем не напоминал моего красавца Удвасика, и от этого больно щемило сердце…

Тем временем капитан отвёл меня в какой-то пустой кабинет с единственным столом и стулом, где предложил всё случившееся отразить в рапорте. Правда перед этим очень недальновидно сводил меня в столовую, где мы с ним на пару съели по тарелке жидкого рассольника и по порции варёной картошки с куском солёной рыбы. После солёной рыбы выхлебала две кружки жидкого едва сладкого, но горячего чая. Села за стол и начала старательно писать…

Каково же было моё удивление, когда обнаружила себя уютно свернувшейся в углу кабинета на полу с парашютом и планшетом под головой и что меня будит какой-то сержант с повязкой на руке, дёргая за штанину комбинезона: "Товарищ лётчица! Вас найти велели!"… Вскочила, обтёрла лицо от остатков сна. Мельком глянула на лист, на котором значилось только: "П/полковнику Николаеву. Рапорт."… Вот это я дала! И ведь даже ручку аккуратно пером на чернильницу положила и в углу спать завалилась! Пошла за сержантом, как выяснилось, к телефону.

Звонил Красильников. Сегодня мне приказано остаться здесь, а завтра меня прилетит забрать Иван или другой связной самолёт. А пока написать подробные рапорты по полёту и как добралась до штаба. Уточнил, взяла ли я расписку за доставленный пакет? Сказал, что мной будет заниматься какой-то лейтенант Власков. Едва вышла из переговорной комнаты, как познакомилась с названным лейтенантом. Пошла обратно в комнату со столом писать, что велено. С завистью и сожалением посмотрела на угол, в котором оказывается так уютно можно спать, но взяла себя холодными руками за тёплое ТУТ, и стала писать рапорты…

Если бы вы знали, как я благодарна Соседу, за его навыки по написанию рапортов и подобных бумажек. Видимо много он за свою жизнь всякого подобного сочинил, раньше бы умерла, даже просто попытавшись описать, как дошла утром от кровати до туалета. А теперь леплю казенными округлыми фразами, всё по делу и не придерёшься. Описала, как во время полёта была атакована парой "мессеров"-охотников, что атаковал один, второй вначале не участвовал. Что уворачивалась, как могла и позволяли возможности самолёта. Как во время одного из манёвров вывела немца на большое дерево, от которого он не сумел увернуться из-за чего был повреждён его самолёт и упал. А на меня в отместку накинулся второй. Но мне удалось от него пару раз увернуться, а потом посадить на поляне повреждённый самолёт и быстро его покинуть. Самолёт был почти сразу расстрелян на земле немцем и сгорел. Как потом я пошла смотреть место падения "мессера". Как нашла на дереве труп вылетевшего из самолёта немецкого пилота. Полезла за его документами, выяснила, что немца звали Курт Майзелес в звании гауптмана. Разбирать дальше готическую вязь, которой кто-то старательно выписывал его документ, желания не было. Вообще, даже в руках держать его бумаги противно, меня аж потряхивало от брезгливости, сверхчеловеки хреновы! Вдвоём на девушку в безоружном тихоходном самолёте и то не справились! Уроды! Но в рапорте написала имя и звание немчика. Кроме этого указала, что кроме личных документов изъяла планшет с картами и бумагами, а также личное оружие. Опять пришлось лезть в планшет, чтобы написать номер пистолета. Кроме этого указала, что забрала и передала жителям деревни в благодарность за помощь в доставке меня к штабу немецкий парашют, на всякий случай указала, что парашют был повреждён и ценности не представляет. (Хотя, как-то слышала разговор, что наши изучали немецкие парашюты и выяснили, что наши ПЛ по многим параметрам гораздо лучше для лётчиков. В частности, вопрос покидания самолёта на больших скоростях, наши парашюты гарантированно работают на скорости до трёх с половиной сотен километров в час, а немцы смогли добиться только двухсот.[25]  А вот шёлк немецких парашютов мягче и более гладкий на ощупь.) В заключение написала координаты мест падения обоих самолётов и что попросила местных жителей, в частности старшего там деда Николая, чтобы при первой возможности снял шильды с моторов обоих самолётов и сдал в милицию под протокол.

После окончания писанины успела попасть на ужин и мне нашли место в расположении связисток штаба. Девочки на меня косились, но не лезли с разговорами. Ведь войдя я сразу представилась: "Мичман Луговых. Пилот связного самолёта штаба фронта. Сегодня буду ночевать у вас." Про себя подумала, что вот бы они удивились, если бы узнали, что рядом с ними бывший радист-дальник. А моё мичманское звание для них возможно звучит куда суровее какого-нибудь капраза. Стена между нами стала железобетонным монолитом, когда я, как-то не задумываясь, разделась и оказалось, что под комбинезоном у меня роскошное и нарядное тёмно-зелёное шёлковое бельё, а на ногах хоть и простые, но чёрные чулки с подвязками к поясу в комплекте к остальному белью. Вы представляете, как это смотрелось со стороны? Сочного тёмно-зелёного цвета шёлк с глянцевым отливом из которого великолепно по фигуре сшиты бюстье с полуоткрытыми чашечками, каких сейчас никто ещё не делает с бретелями не посредине, а с боков, ближе к подмышкам, и нижняя часть до талии, как корсаж утягивающий, хотя и не утягивает, слава Богу, своя талия имеется, из такого же шёлка красивая нарядная сорочка, к ним трусики и пояс. Я сама к нему уже так привыкла, что не задумываюсь даже, а вот для них моё шёлковое роскошество с вышивкой и кружевами явно стало шоком.

Сложила планшет и оба своих пистолета под подушку, парашют задвинула под кровать, сняла шлемофон и распустила косу. Скинула комбинезон, тельняшку, сняла бельё и чулки, натянула на босые ножки сапоги, и в одних трусиках потопала в умывальню наслаждаясь ощущением отпущенных на свободу из косы и не прижатых шлемофоном распущенных волос. В умывальнике обнаружила оставленную кем-то тёплую воду, которой с удовольствием ополоснулась. Нашла зеркало, в котором осмотрела своё лицо, на котором не нашла никаких следов аварии, пара ссадин не в счёт. Сосед уже раз сто говорил, что у меня хорошая фигура, стесняться мне нечего. Чуть дисгармонировал свежий синяк над левым коленом, это я ударилась об торчащую рукоять управления дроссельной заслонкой, когда вылезала из кокпита, но мина почти королевского величия на моей мордочке делала эту мелочь несущественной. Вернулась в спальню, надела комбинацию, завязала не туго узкой лентой волосы в низкий хвост. Местные девочки едва не лопались от любопытства, но ко мне приближаться не рискнули. Всё-таки ВВС и пилоты – это каста и статус, немаленький, замечу. А тут ещё и звание морское – непонятное с тельняшкой в придачу. Да, ну и фиг с ними, я упала на выделенную кровать и провалилась в сон…

Когда встала и одевалась обнаружила, что мои бюстье и пояс явно были подвергнуты самому тщательному изучению, потому что складывала я их иначе. Вообще, не знаю даже, есть ли в наших ВВС ещё хоть одна лётчица, которая летает в таком же роскошном белье, как у меня. Но для меня это уже стало привычным и по-другому я себя уже и не представляю, не дай Бог отвыкать придётся. Вначале, когда мне всю эту красоту только пошили, и я без дрожи в руках это чудо в руки взять не могла, Сосед мне очень жёстко мозги прочистил, что нужно быть последней дурой, чтобы относиться к хорошему белью, как к праздничному платью на выход. Он объяснил, как про лифчик уже говорилось, но и остальное красивое бельё, что эта красота нужна не для показа кому-то, а для меня самой и это бельё нужно для того, чтобы его носили каждый день, а не хранили где-нибудь в дальнем загашнике. И только сельские дуры услышав название "нарядное бельё" проводят прямую аналогию с праздничным туалетом и берегут такое бельё для особых случаев или внучкам передать по наследству. А «нарядное» для белья – это всего лишь способ продавцов подчеркнуть, что бельё красивое и можно за него больше денег взять, и носить такое должна уважающая себя дама, а не любая лохушка, которая его оценить не в состоянии.

В принципе его слова не отличались по смыслу от тех, что говорила моя любимая мамочка. И я стала носить, и даже заметила, что с разного цвета комплектами у меня немножко разное настроение. А уж как приятно его на своей коже ощущать, это словами вообще не передать. В самое жаркое время я под комбинезоном обходилась одним боди. Летом и так не прохладно, а ещё на аэродроме самолёт даже под масксетью нагревается, в небе тоже солнце палит, под кустик в тень не спрячешься, и от мотора жаром пышет. Вот поэтому в одном шёлковом боди под хлопчатым комбинезоном, не переставая восхищаться мастерством Марии Николаевны и её волшебных золотых рук, которая при минимуме возможностей сумела сделать такое чудо. И так было иногда смешно, думать о том, что все эти суровые мужчины вокруг в осадок выпадут, если я свой комбинезон скину и, встав на цыпочки, в своём очаровательном боди мимо продефилирую. Так что теперь девочкам-связисткам есть о чём поговорить и что обсудить не на один вечер темы им подкинула. И вообще, многое у меня из привычных рамок выпадает, мало мне красивого белья, так ещё и Браунинг мой думаете никто не оценил? Ой! Плохо вы девушек знаете, что они такую перламутровую красоту не заметят…

Наутро меня нашёл Власков, который быстро сводил на завтрак, и мы поехали на аэродром истребителей, от которых сегодня был запланирован борт в Волхов. До наших добралась уже в середине дня. Иван едва не визжал, когда я подарила ему очки немца. Как он объяснил, немцы делают какое-то покрытие, благодаря которому эти очки даже позволяют смотреть в сторону солнца и меньше устают глаза. Мне это было не интересно, но мне была очень приятна доставленная Ивану радость. Хотя, даже трогать их лишний раз мне было противно. Пистолет и запасную обойму сдала Митричу, который старательно всё зарегистрировал в своих приходно-расходных книгах. Планшет со всеми документами и картами вместе с рапортом сдала Николаеву, после чего поехала на аэродром виниться перед Панкратовым, что не сберегла нашего Барбосика. Верочка оказалась на аэродроме, оказывается, после звонка Мирича, она наотрез отказалась ехать домой и осталась ночевать в полку. Когда обняла и прижала к себе её родное тельце, до сих пор сковывавшее меня напряжение, наконец, отпустило…

Сдала спасённый мной парашют. Панкратов не мог скрыть своего расстройства. Но на мои неловкие попытки извинений, он рассмеялся, что он расстроен не столько гибелью нашего Барбосика, сколько тем, что мы теперь с ним БЕЗЛОШАДНЫЕ! Вот так я и осознала, что я теперь стала нелетающим пилотом – лётчиком без самолёта, безлошадной…


Глава 55 Может ответ на наши письма

В августе САГ начала операцию по вытеснению финнов с левого берега Свири, на который им удалось прорваться фактически, не встретив сопротивления, когда в ходе начавшегося наступления финских войск в сорок первом всё внимание было сосредоточено на обороне Карельского перешейка и подступов к Ленинграду. В результате вся оборона севернее и противодействие прорыву в направлении Петрозаводска и Олонца оказалась по остаточному принципу, то есть никакая. Когда были сбиты с позиций пограничники и приграничные гарнизоны, сопротивление попытались организовать на подступах к Сортавале и Кексгольму (нашему Приозерску), но соотношение сил было совершенно не в нашу пользу и сопротивление оказалось недолгим и не эффективным. Второй порыв закрепиться и встать в оборону был предпринят уже на подходах к столице Карелии, но финские войска успели подойти к городу задолго до появления реальной обороны, так что занятие Петрозаводска не стало битвой за город, да и малочисленный гарнизон едва ли мог что-то противопоставить финской ударной группировке.

К тому возникла ситуация непоняток в разделе зон ответственности между Ленинградским и Северным фронтами. Для каждого из них фокусом и главным были города Ленинград и Мурманск, а Петрозаводск и Южная Карелия для них оказались далёким и докучным флангом. А удара в направлении Олонца и Свири кажется, вообще никто от финнов не ожидал, так что часть мостов через Свирь даже толком не охранялись. И что могли бы сделать тыловые ВОХРовские караулы против подхода регулярных частей финской армии? Вот в результате такой ситуации и возникло нынешнее положение дел, когда финское наступление остановили уже на левом берегу Свири и врагом были захвачены оба берега почти от Лодейного Поля до Онежского озера. Если быть трезвым и честным, то в тот момент финнов на этом рубеже никто героически, как немцев под Москвой не останавливал, финны остановились сами, по двум причинам. Первое – то, что Свирь как линия раздела зон влияния была предусмотрена соглашениями с Гитлером и не имело смысла воевать за союзников и за территорию с которой придётся уходить. Второе – то, что даже уже захваченный кусок требовалось «переварить» и освоить, а для организации качественного рубежа требовалось снабжение, плечо которого и без наступления уже стало почти предельным.

В общем, именно во исполнение плана «Барбаросса» и с целью соединиться с войсками союзников, была предпринята прошлогодняя отчаянная попытка прорыва немцев в направлении Тихвина, откуда до соединения с финскими войсками осталось бы уже всего полторы сотни километров, правда это непроходимое почти сплошное болотистое бездорожье. Но этот прорыв удалось локализовать, и освободить Кюхлера и фон Лееба от решения трудной задачи по преодолению этих болот для воссоединения с войсками Маннергейма.

И вот теперь, во исполнение директивы Ставки ВГК решено выдавить финнов с левого берега Свири, что хорошо не только с позиции освобождения захваченной советской земли, но и с точки зрения организации устойчивой обороны на рубеже и получения в своё распоряжение нормальных рокадных дорог, которых в этом районе очень мало. Сейчас наступление со стороны Вытегры на правом фланге и от Лодейного в направлении Подпорожья уже почти закончилось и финны упорно продолжают удерживать только предмостье у железнодорожного моста и подходы к плотине Свирской ГРЭС. Наступление застопорилось потому, что финны угрожают подрывом обоих объектов при продолжении наступления. И если потеря моста только неприятна и потребует его восстановления в будущем, то подрыв плотины куда более неприятное по последствиям событие. В результате, сейчас обе стороны зарылись на своих рубежах и азартно укрепляют оборону. В сторону освобождённого левобережного Вознесенья из Подпорожья прокладывают железнодорожную ветку, которую дальше планируют связать с Вытегрой и Волго-Балтийским каналом…

На нашем и Новгородском участках идут почти постоянные столкновения. До сих пор удерживается наш плацдарм в районе Чудово и в левобережной части Новгорода идут почти постоянные бои. Новгородский Детинец уже несколько раз переходил из рук в руки. На центральном участке была предпринята попытка прорыва в направлении Любани по автомобильной и железной дорогам, но немцы успели капитально зарыться и наше наступление остановили.

Из приятных неожиданностей, по радио услышала, как изумительно Бернес спел «Похоронку». И пусть у него почти нет голоса, но вот гениальность и проникновенность исполнителя у него не отнять. Сначала я услышала, как напевает себе под нос"…если до рассвета доживу…" суровый капитан – начлёт бомбардировочного полка. А потом и сама по радио услышала, до мурашек пробирает. Из разговоров поняла, что Бернес уже спел по радио окуджавовскую "Не верьте пехоте…" и "Если у вас нету тёти…", народ в восхищении и мусолится интрига, что это за замечательная девочка, подарившая народному певцу такие замечательные песни и что за грузинский юноша написавший одну из них. Вплоть до абсурда, что эти песни сам Сталин написал, а Бернес так его зашифровал «ЮНОШЕЙ», ведь певец сам сказал, что автор в Москве живёт. Последние новости мне под огромным секретом принесла жутко довольная Верочка, вы бы видели её хитрющую счастливую мордашку, когда она мне это всё рассказывала, едва удерживаясь от хохота. В общем, мы с ней насмеялись до того, что вечером животы у обеих болели…

Очень положительно и эмоционально встретили люди указ о введении знака для родных тех, кто награждён посмертными орденами и медалями, а для воспитанников детских домов в каждом теперь при появлении таких случаев на входе будет стенд, где будут помещаться такие знаки с описанием, за что награждён их воспитанник. В связи с тем, что практика таких награждений уже имеет достаточную продолжительность, сейчас наградные структуры обрабатывают новые награждения и награждения от первого января сорок первого года. По мере выполнения этой работы будут последовательно обрабатываться данные за другие годы. Знак под первым номером был в Туле торжественно вручён матери младшего сержанта погранвойск Егора Васильчикова, который находился в пограннаряде и вместе с напарником встретил врага ночью двадцать второго июня и, будучи раненым в течение почти часа сдерживал врага и не давал переправиться через пограничную речку немецким солдатам. Подошедшее с заставы усиление удерживало рубеж ещё почти три часа, потом при отступлении вынесли тело погибшего героя. Об этом на следующий день после опубликования указа была большая статья в "Правде" с фотографиями с награждения и самого знака. Мне знак понравился, из середины стилизованного венка на три четверти выступает маленькая копия ордена Красной Звезды, вся подвеска размерами всего два с половиной сантиметра и носится на Георгиевской ленте шириной полтора сантиметра. Даже старое классическое описание "Лента цветов дыма и пламени" использовали не замалчивая, что это традиционная лента русских Георгиевских орденов и медалей.

Через неделю, был опубликован указ о признании части царских военных наград вручённых до февраля семнадцатого года и разрешение их к ношению. К ним причислили Георгиевские медали и ордена четвёртой степени, орден святой Анны третьей степени, с Анненскими медалями и оружием, орден святого Владимира четвёртой степени без банта и с мечами, наградное оружие "За храбрость". Одновременно была напечатана большая интересная статья, где были объяснены все пункты, почему именно эти ордена и указанные степени. В частности, все перечисленные награды в упомянутых формах и степенях давались за личное отличие в бою, а не за выслугу. Кроме того, объяснялись сроки, что с приходом к власти Временного правительства указанные награды стали вручаться, как попало и этими наградами с грамотами Временного правительства награждали своих сторонников позже лидеры Белого движения во время Гражданской войны, что, понятно, делает эти награды недопустимыми к ношению и признанию в СССР.

Тем же числом вышел указ о новых наградах. Ордена "Отечественной войны" трёх степеней, с разрешением награждать третьей и второй степенью рядовых и младший командный состав, первая степень только для награждения среднего и старшего командного состава. При этом награждение более высокой степенью возможно только при наличии младшей степени, но ношение только одной старшей степени, то есть не прямо запрещено носить рядом несколько степеней ордена. Орден «Славы» или как следует из статута и как называли его в истории Соседа – орден "Солдатской Славы" награждаются только рядовой и младший командный состав армии и флота. У ордена четыре степени, но носятся все, которыми награждён человек. Награждение только за личное мужество в боевой обстановке. "Полный бант" – все четыре степени фактически приравнивают кавалера к званию Героя Советского Союза.

Отдельным пунктом прописаны полководческие ордена: Орден «Суворова» – за блестящее проведение наступательной операции с минимальными потерями в личном составе и технике от уровня полка и выше. Пять степеней – пятая и четвёртая до уровня бригады, третья и вторая до армии, первая от уровня фронта. Ношение разных степеней запрещено, награждение более высокой степенью только при наличии предыдущей. Орден «Кутузова» – за блестящее проведение оборонительной операции с максимальным сбережением личного состава и ценного имущества. Тоже пять степеней аналогично ордену «Суворова». Орден «Барклая-де-Толли» – за штабное обеспечение действий войск принесшее блестящие результаты. Тоже пять степеней, аналогично предыдущим орденам. Орден «Ушакова» для награждения военнослужащих флота за успешные действия на море принесшие победу. Пять степеней – пятая, четвёртая и третья для награждения среднего и старшего командного состава, вторая от уровня командира корабля, первая от уровня командования флотилии. Ношение и последовательность награждения как у предыдущих орденов. Орден «Нахимова» – могут награждаться не только военнослужащие флота, за успешные действия не на море или на море, но не связанные прямо с боевыми действиями против вражеских флотских сил (Десантные действия, морские конвойные действия, различные виды обеспечения действий флота, небоевые действия на море.) Пять степеней, всё как у ордена «Ушакова», только вторая степень кроме командиров кораблей от уровня командира полка, первая – плюс от уровня командующего корпусом.

К полководческим орденам объявлены медали за отличие: Медаль ордена «Суворова», медаль ордена «Кутузова» за успешные действия в наступлении и обороне – трёх степеней. При получении первой степени дальше награждение медалью «Фрунзе» – для армии, медалью «Чкалова» – для авиации, обе медали тоже трёх степеней. Для награждения служащих в подразделениях тыла и обеспечения медаль ордена «Барклая де Толли» пяти степеней. Для флота медаль ордена «Ушакова» за отличие в морском бою трёх степеней. Для флота, привлечённых сил и за обеспечение действий флота – медаль ордена «Нахимова» тоже трёх степеней. При получении первой степени дальше награждение медалью «Макарова» трёх степеней.

Для медалей ношение всех имеющихся степеней обязательно, допустима замена ношением наградных колодок на повседневной форме одежды. Этим же указом вводится понятие, вид и правила ношения наградных колодок. Соответственно вводится замена четырёхугольной колодки пятиугольной. Виды лент соответствующих каждой награде и новые правила ношения наград и колодок будут доведены отдельными приказами и опубликованы позже.

Во время чтения Сосед вспомнил про орден Александра Невского, про который мы забыли написать, а он был в его истории. В этот раз князя Александра видимо не стали упоминать, вовремя вспомнив, что до революции вроде бы был орден Святого князя Александра, который правда не нашёл такого же широкого распространения как орден Святого Равноапостольного князя Владимира, того самого "Красного Солнышка". С другой стороны, по статуту тоже не очень ясно, что с этим орденом делать, почти все варианты полководческих отличий уже охвачены упомянутыми орденами, а награды – не тот объект, где, чем больше, тем лучше. Если задача, чтобы знали и уважали, то "лучше меньше, да лучше". А если навалить кучей, то никто ничего не воспринимает, оценивается «куча», как в истории Соседа воспринимались увешанные килограммами юбилейных медалей ветераны. И мне было бы любопытно спросить кого-нибудь из тех времён, а найдётся ли среди них хоть один из сотни, кто мог бы по планками отличить хотя бы пять-шесть видов наград. И что любопытно, Сосед смог назвать ленты четырёх Орденов и пяти медалей. Красно-жёлтая лента ордена Ленина, красно-белая – ордена Боевого Красного Знамени, красно-серая – ордена Красной Звезды, георгиевская – ордена Славы. Сине-голубая медали "За отвагу", серо-жёлтая – медали "За боевые заслуги", ну и медаль "За оборону Кавказа", "За оборону Ленинграда", "За победу над Германией". Многие ли вспомнят больше? А из этого следует, что смысла в планках наград никакого, когда для подавляющего большинства это просто разноцветные фантики, впрочем, и сами награды воспринимаются как просто большой объём брякающего металла, а это недопустимо для государственных наград. Фактически все награду, которые не узнаются по лентам – не существуют, потому что разницы между такой наградой и октябрятским значком не много. А ведь почти все боевые награды даются за пролитую кровь и боевое отличие… Так что и хорошо, что не сделали лишний орден…

В указе также сообщалось о готовящемся к принятию "Кодекса о наградах", в котором будут сведены все вопросы и правила награждений, наград, их ношения, их лишение и все сопутствующие подробности. Кроме военных вводились дополнительные трудовые награды: Ордена "Трудовой Славы", медаль "За трудовые заслуги" и медаль "За отличие в труде", которые были только перечислены и указано, что статуты трудовых наград и вся остальная информация будут опубликованы в новом Кодексе. В общем, все громко и с чувством переваривали свалившийся сверху вал информации. А я так поняла, что тут не только наши письма сработали, но и частично разговоры со Смирновым проглядывают. Особенно мне понравился пункт о «лишении», отмеченный отдельно. Но мне кажется, что заявленный Кодекс преподнесёт множество неожиданностей для многих, ведь само разрешение ношения целого ряда царских наград без показательного перехода к погонам тоже неспроста… Может, я не совсем точно передала написанное в газете, рассказываю, как сама поняла…

Но вообще, я как-то зациклилась на нашем довольно спокойном участке фронта. Скоро уже будет год Ленинградской Блокаде, немцы успели капитально укрепиться на Синявинских высотах и по дорогам, так что к попытке атаки по кратчайшему расстоянию до Ленинграда они очень хорошо готовы. Из Ленинграда успели вывезти почти половину жителей, особенно не задействованных на производствах и детей, а до блокирования города успели создать достаточный запас продовольствия и сырья для городских производств. Сейчас из города по Ладоге везут большое количество произведённой в Ленинграде продукции, про голод в городе ни одного слова, снабжение города, флота и гарнизона фактически не отличается от других мест. То есть заблокировать город и уморить его у немцев не выходит. И если полгода назад над Ладогой кипели страшные воздушные бои, то теперь у северной группы немецких армий авиации не хватает, потому что все резервы идут на юг, где всё лето разворачиваются основные события. Нет, авиация у немцев есть, и то, что меня в нашем тылу сбили немецкие охотники, самый яркий тому пример. Но вот прервать сообщение с городом по озеру они не в состоянии. Видимо из-за того, что и наша истребительная авиация бóльшей частью привлечена на защиту озёрной трассы, и позволяет немцам летать в наших тылах. В Ленинграде освоили выпуск сторожевиков ПВО, которые обеспечили фактически зенитный зонтик над озером. Как я поняла из рассказов, это какие-то простейшие чуть ли не самоходные баржи, которые из города везут по железной дороге. Но при этом на них установлено до двадцати зенитных стволов на каждом и ДШК – там самый малый калибр. При такой огневой мощи и устойчивой артиллерийской платформе возможности пикирующих бомбардировщиков – основной ударной силы немцев фактически сведены к нулю. Потери с обеих сторон во время этой битвы за небо над Ладогой были большие, но наших лётчиков успевали спасать, ведь они прыгали над нашими кораблями, а вот немцы шли в плен. Как сказал всё знающий Митрич, уже взято в плен больше двухсот только немецких лётчиков, не считая стрелков и других членов экипажей, а сколько не успело выпрыгнуть или не спасли, можете себе представить потери люфтваффе…

А на юге, я не очень хорошо себе представляю географию тех мест, так что возможно не совсем точно могу пересказать. По сводкам Совинформбюро Одесса продолжает обороняться. Армию Манштейна остановили на каких-то Ишунинских позициях на Перекопе, то есть, как я поняла, в Крым не пропустили. По Днепру рубеж держится, и там идут тяжелейшие бои, Манштейн сумел переправиться в нижнем течении, а выше по течению в Днепропетровске идут тяжёлые уличные бои и город держится. Немцам удалось ворваться в Запорожье, но их из города выбили. Только это не самое главное, буквально несколько дней назад передали, что фланговым ударом с севера и благодаря высаженному на берег Каркинитского залива десанту удалось окружить основные силы Манштейна и сейчас окружённую группировку уничтожают. Успешный десант обеспечили силы Черноморского флота под командованием адмирала Галлера. То есть флотом командует уже не печально знаменитый Октябрьский. По этому вопросу выяснилось, что сначала назначили адмирала Алафузова, но поменяли на Галлера уже через полтора месяца, в течение которых он вместо дел флота азартно слал кляузы на предыдущее командование и возбудил больше тысячи дел против командиров флота. Теперь же флот не только помогает снабжению осаждённой Одессы, но и поддерживает защитников огнём корабельной артиллерии. Кроме этого активно содействует удержанию Днепровского рубежа, введя достаточные неглубокой осадки канонерские силы в Днепровский лиман и в нижнее течение Днепра. Вот и десантную высадку успешно обеспечили. Уже сдалось в плен больше сорока тысяч немцев, румын и итальянцев. А наши войска очищают от противника левобережье нижнего течения Днепра.

Из разговоров поняла, что наши применили какие-то новые "Газовые бомбы", но это не химическое оружие, а специальный газ, который взрывается после распыления. Надо полагать нашим удалось сделать боеприпасы объёмного взрыва. А многие бронесилы немцев были уничтожены с помощью нового пирогеля, от которого в степи укрыться никакой возможности нет. На южном фасе нашей обороны уже прославился не так давно сформированный женский ночной легкобомбардировочный полк под командованием легендарной Евдокии Бершанской.

Оборона и удержание Днепропетровска, где сошлись в кровавом клинче шестая армия Рейхенау, и наши войска под командованием Малиновского превратилась в точку с каким-то знаковым статусом. На взятие "Днепровской твердыни или крепости", как теперь называют немцы Днепропетровск бросают все резервы войск и техники, которые там, в уличных боях сгорают, как в топке. Конечно, никакой крепостью город не является, но в упорной обороне каждый дом превращён в узел сопротивления, поневоле заговоришь об аналогиях штурма мощных фортификационных укреплений. Как я понимаю, сейчас в Днепропетровске происходит то, что происходило в истории Соседа в Сталинграде. Да и по времени почти совпадает, если наши устоят до зимы. А гитлеровский поход за Грозненской и Майкопской нефтью потерпел сокрушительный крах. А ведь в тылу у этого рубежа остаётся работающие промышленные Харьков и Сталинград, почти весь Донбасс и огромная территория, не отданная врагу.

Наша дальняя авиация регулярно и успешно наносит удары из Крыма по нефтепромыслам Плоешти, а Черноморский флот совершил набеги и разрушил три самых крупных порта союзников Гитлера – Болгарии и Румынии. Молотов на линкоре "Парижская Коммуна" нанёс государственный визит в Стамбул, где провёл переговоры с турецким правительством о недопустимости для турецкой стороны несогласованного с нами пропуска в Чёрное море через проливы любых военных кораблей, ведь на Кавказе развёрнута наша армия под командованием генерала с замечательной фамилией Баграмян…

Да, как-то упустила, все взятые в плен немецкие лётчики и члены экипажей были официально осуждены с утяжеляющим вину коэффициентом, то есть получили наказание в два раза больше, чем любой равный ему по званию и должности пехотинец. Это за многочисленные преступления Люфтваффе против мирных жителей в виде бомбёжек и расстрела беженцев и пассажирских поездов, за бомбёжки и расстрелы санитарного транспорта и госпиталей. Те экипажи, которые были замечены лично в подобных действиях, по приговору трибунала расстреляны, что было опубликовано в наших газетах и за рубежом с приговором трибунала, с полными списками расстрелянных и указанием мест и времени, совершённых ими преступлений против советских граждан. Кроме этого заявлено, что уже составляется перечень частей отметившихся негуманным отношением к советским гражданам и что всем проходившим службу в этих подразделениях придётся нести ответ вне зависимости от прошедшего времени и гражданства. В частности, шестая армия Рейхенау в полном составе вошла в этот список, в котором изначально были только войска СС, за приказ командующего по отношению к местным жителям и исполнении его в частях армии.

Лётчики очень хвалят появившийся и уже успевший о себе заявить истребитель По-5, бывший в разработке как И-185. С новым мотором Швецова мощностью больше полутора тысяч сил и с пушечным вооружением он почти по всем показателям превосходит Мессершмитт БФ-109. Но пока этих самолётов мало и на них летают только лётчики гвардейских полков. Хотя немцы уже опробовали на нашем фронте новые истребители Курта Танка Фокке-Вульф сто девяносто. Мы это как раз обсуждали с Панкратовым, который в этих вопросах рядом со мной профессор, если не академик. И когда я с подачи Соседа решила выпендриться и сократила название последнего истребителя до «Фоккера», была вынуждена с красным от стыда лицом выслушать короткую лекцию о том, что «Фоккер» и новый «Фокке-Вульф» – не просто разные самолёты, их даже делают разные страны. И «Фоккер» – это довольно старый уже самолёт, но ещё есть несколько штук в ВВС Финляндии, и с ним я вполне могу в воздухе встретиться. Сосед после такого ляпа решил спрятаться и отсидеться молчком…

Из того, что коснулось нас непосредственно, это начавшаяся унификация сопутствующих компонентов по обслуживанию самолётов. К примеру, на самолёты нашего бомбардировочного полка пришли новые универсальные элементы крепежа и подвески бомб и эрэсов, а ещё переделаны некоторые штуцеры и разные приёмные части всяческих заливок топлива, масел, других жидкостей или подключения баллонов высокого давления для пуска и прочего. Одним новшествам Евграфович радовался, другие ругал, но то, что теперь почти любой самолёт на любом аэродроме мог получить достаточное обслуживание отмечал как главный плюс. Нас эти изменения коснулись в самой малой степени. Оружия у нас нет, пуск ручной, а не стартёром с баллоном и компрессором. Заправку ведром и воронкой усовершенствовать и унифицировать дополнительно сложно. А вот на новых и более совершенных боевых самолётах изменения куда глобальнее.

Ещё значительно усилилась наша аэродромная ПВО, теперь вместо трёх счетверённых "Максимов", которые стояли в разных концах, у нас две батареи, причём одна на базе бывших плавающих танков, как говорят. Эта вторая батарея свои машины почти каждый день перегоняет на новые места и вообще, приятно видеть, как под масксетями хищно ощупывают небо их насторожённые стволы. Тем более, что они уже даже сумели себя проявить с хорошей стороны. Правда меня в тот момент не было на аэродроме, я летала в тот день с каким-то полковым комиссаром из политуправления фронта. Вообще, место дислокации полка немцам давно известно и периодически аэродром пытались бомбить, правда как-то формально. При мне штаффель "Хенкелей" с горизонтального полёта вывалил над аэродромом больше четырёх десятков бомб, из которых принесли неприятности только две, остальные упали в лес. У нас никто не погиб, были ранены двое, одного увезли в госпиталь, и пострадала одна и так неисправная "пешка". Огонь наших счетверённых "Максимов", не принёс тогда никакого результата. А тут был серьёзный налёт, в котором участвовали две волны, сначала пикировщики, а следом "Хенкели" (какие именно не знаю, не говорил никто). Видимо задача стояла, если не уничтожить, но серьёзно вывести из стоя наш полк, который сумел своими действиями вызвать стойкую неприязнь у противника. Вот только у нас оказалась усилена ПВО, что стало для немцев очень неприятным сюрпризом. В результате налёт не удался, а наши зенитчики записали на свой счёт двух лаптёжников упавших рядом и один "Хенкель" не дотянувший до линии фронта. Кроме этого, два самолёта уходили с явно видимым дымом. Когда я прилетела, чуть с ума не сошла, когда поняла, что Верочка могла снова попасть под немецкие бомбы. Но она гордо заявила, что ещё до начала налёта её успели спрятать в глубокой щели в дальнем углу аэродрома и САМ ВАСИЛИЧ с ней там сидел и присматривал. Кто такой этот Василич я так и не узнала, но была ужасно рада, что всё удачно обошлось. Результатом этого налёта стала одна пятиметровая воронка почти в центре аэродрома. ВПП не пострадала и самолёты тоже, а зенитчики заслуженно ходили именинниками.

Если подвести своеобразное резюме, то можно с уверенностью сказать, что война у нас идёт совсем не так, как в истории, которую рассказывал мне Сосед. Конечно, хочется потешить свою гордыню и заявить, что это последствия наших замечательных писем Сталину. Но помня о том, что усилия даже нескольких человек не смогут преодолеть инерцию запрограммированных действий огромных масс народа, нужно признать, что если и сыграли наши письма свою роль, то роль эта не так велика.

К примеру, описанный нами в письмах напалм был уже разработан перед войной, чуть иного состава, и не пошёл в широкое применение только потому, что был не принят лётчиками, и было заявлено о неудобстве и неэффективности его применения. Ну и ещё один немаловажный элемент, что наш вариант пирогеля гораздо проще и дешевле в изготовлении. Но факт, что такой состав уже имелся и просто испытывал трудности по применению и внедрению в войсках, говорит сам по себе о многом.


Глава 56 Безлошадная

Вы никогда не замечали такой удивительный парадокс. Вот человек сидит дома, не включает телевизор и компьютер, на кухне у него газ, и хобби у него, к примеру, склеивание моделек каких-нибудь без использования других инструментов кроме резака, пинцетов и клея. И он может сутками не пользоваться электричеством, ну, может за исключением холодильника и света в туалете и ванной. Но стоит отключить свет всего на несколько часов, как ему не по себе и дискомфортно, вдруг срочно ему нужно посмотреть новости по телевизору, залезть в Интернет, и, ну совсем немедленно просверлить электродрелью дырки, и повесить на лоджии две полочки, которые куплены уже два года назад, и до сих пор не повешены! А он может спокойно свои модельки клеить, и вполне возможно, что и клеил бы и не заметил даже, что свет отключали, но он узнал, и чувство тревоги все часы без света его просто изматывает. И не описать его счастье и радость, когда, наконец, загорается свет в ванной и туалете, а на кухне взрыкнув загудел холодильник. Вы думаете, что он побежал радостно полки вешать? А вот и не угадали, всё просто вернулось в привычные рамки и он, скорее всего, спокойно пошёл клеить свои модели, для чего ему никакое электричество не нужно…

Собственно на этом же эффекте держится сидение на губе или в тюрьме, особенно в современных Соседу комфортных по евростандарту сделанных камерах с телевизорами и выходом в Интернет и в тренажёрный зал. И чего бы не сидеть? Ведь многие горожане, кому не нужно каждый день являться на рабочее место, иногда за пределы своих квартир неделями не выходят и ничуть от этого не страдают. Но тут не просто "не выхожу – потому, что не хочу!", а "выходить НИ-И-З-З-ЗЯ!"…

Не скажу, что для меня летание уже успело превратиться в рутину и нудную повседневность. Или, что полёты стали настолько частью моей жизни и распорядка, что их отмена стала сродни попытке бросить курить, и включился механизм отмены и ломки. Нет, я ещё не налеталась и мне это очень нравится, но полёты ещё наверно не совсем часть меня, я ещё прекрасно помню свою жизнь без неба… Но сейчас, мой взгляд как магнитом каждые пару минут поднимается вверх, при ходьбе я каждые пару минут начинаю крутить головой осматривая сферу вокруг себя, каждый раз спохватываюсь, что я не в самолёте, но через пару минут всё повторяется. На аэродроме, всё время словно каторга, какая-то, что бы я ни делала, но ноги сами приводят меня к нашей стоянке, где глаза сами выискивают следы от продравшего траву костыля или вдавления от колёс моего Барбоса… Стоящие в стороне, прикрытые масксетью бочки, две ещё полные, а одна наполовину пустая и рядом две полные канистры с маслом для Барбосика. Сиротливо лежат в стороне ненужные сейчас никому колодки под колёса, а рядом свёрнутый брезент, которым накрывался мой кокпит и остекление пассажирской кабины. Под ним лежит чехол от мотора, и ещё куча всякого разного, напоминающего о базировавшегося здесь недавно самолёте. Нет, я не рыдаю над каждым напоминанием, как бы ни было жалко моего Барбосика, но он просто самолёт, и рыдать над ним, когда на фронте каждый день гибнут и получают ранения наши советские люди просто стыдно. Но все эти напоминания не столько о самолёте, сколько о том, что без него я не лётчик, я бродящее по земле недоразумение, которому теперь в небо не подняться. А небо – вот оно, совсем рядом, манит и дразнит солнышком бабьеголета и облаками. Роскошными кучевыми облаками, до которых я так и не долетела… В памяти услужливо всплывают виды начинающих своё осеннее буйство красок леса под крылом, как в безветренную погоду озёра и реки бликуют, словно волшебные зеркала. Как под тарахтение мотора словно висишь в этой хрустальной бесконечности и упиваешься восторгом этого волшебства. И как раз сейчас природа с каждым днём всё красивее и изысканнее раскрашивает себя перед однообразной цветовой скупостью снежной зимы, а я этого увидеть не могу, потому что безлошадная…

Иван летает и даже предложил полетать с ним стрелком, он установил позади третьей кабины ШКАС на поворотной турели, но мне не хочется, потому что в этом будет что-то неправильное и не честное… Зато смогла больше уделить времени моей любимой сестрёнке. Мы с ней разобрали все полученные задания и съездили за новыми. В принципе ничего не вызвало у неё сложностей и я успокоилась с переживаниями, что она не учится ежедневно и как положено. Мы с Соседом пришли к мнению, что в начальной школе нет сложных заданий и вполне допустима такая домашняя форма обучения, особенно если есть, у кого спросить, как в нашем случае и уточнить любой неясный момент…

Вчера мы с Николаем Евграфовичем поехали в наш полк, ведь я приписана к полку связи штаба фронта, а у бомберов я только прикомандирована с самолётом и техником. Вообще, желания туда ехать нет никакого, но, к сожалению, избежать этой поездки – возможности нет. Барбос официально числится за полком, а значит, я обязана заполнить полностью его формуляр, где не только отразить и подписать факт гибели самолёта и невозможность его восстановления и дальнейшей эксплуатации, но и заполнить ещё кучу показателей вроде налёта планера, выработки ресурса мотора, имевшие место во время эксплуатации крупные поломки и ремонты, и прочее, и прочее… Только после этого самолёт будет официально списан и снят с баланса полка и всех учётов. В этой бумажной работе многое взял на себя Евграфович, за что я ему безмерно благодарна. Кроме этого требуется завизировать записи в моей лётной книжке, ведь все записи до этой процедуры формально ещё не являются официальными и не имеют завершённого статуса, хотя после подписи Николаева никто в полку подписываться не имеет права, его должность намного выше. Но печати канцелярии полка должны быть поставлены, а данные из лётной книжки перенесены в ведомости и формуляры полкового делопроизводства. В общем, ходьба, бумажки, подписи, нежелание этим заниматься у занятых другим представителей командования полка… Всё знакомо и понятно, вот я и трепыхаюсь вместе с Панкратовым. Как сказал Сосед, это очень напоминает процесс получения справок для оформления заслуженной пенсии в собесе в его время. Не знаю уж, мне не с чем сравнивать. Самое сложное, что мне раньше пришлось пережить по возне с бумажками, было оформление в радиошколу, когда я бегала и получала характеристику из школы, потом справку из милиции и из поликлиники. Но здесь всё в несколько раз глобальнее и запутаннее. Ради посещения полка даже пришлось переодеться в парадную фланельку и юбку, а руль мотоцикла уступить Панкратову. Не представляю, как люди ездят в коляске, я, пока доехали, поклялась себе, что больше в коляске ездить не буду, и руль никому не передоверю. Обнаружилось совершенно новое для меня ощущение дикого дискомфорта, когда я не управляю, и от меня ничего не зависит. В машине или другом самолёте это как-то не очень воспринимается, а вот в коляске мотоцикла – просто ужас какой-то. Совсем не понимаю Ивана, который сам за руль мотоцикла садиться не желает, а со мной в коляске или сзади ездит с удовольствием. Я даже как-то вначале заподозрила его в том, что это просто повод меня полапать, но он с гораздо бóльшей охотой лез в коляску, чем на сиденье позади меня, а уже когда однажды на кочке его рука соскочила с моего живота и даже не на грудь, а просто чуть съехала, вы бы видели, как он покраснел и извинялся. Вот уж я удовольствия от езды в коляске точно не получила, да, ещё бесконечные и бессмысленные попытки защитить мою чёрную форму от пыли. По приезду всё равно пришлось мыться и чиститься. Видимо своей формой флот лишний раз подчёркивает, что в море пыли не бывает…

За день со всеми бумажками управиться не вышло. И просто замечательно, что я служу в нашем отделе! Красильников, оказывается, озадачил местного уполномоченного и нам уже переслали снятые шильды с "мессера" и моего Барбоса. Как оказалось, это весьма облегчило процедуру оформления списания самолёта. В процессе выяснилось, что при приёме была допущена ошибка, вернее небрежность, и самолёт по документам проходит под двумя разными названиями, при одном номере планера. То есть по одним документам он проходил как есть, то есть У-2С с переделкой санитарной кабины в пассажирскую двухместную, а по другим как У-2СП – переделанный или даже У-2СПЛ (что означает СП – спецприменения, то есть трёхместный вариант связного самолёта, а СПЛ – спецприменения – лимузин, с закрытой пассажирской кабиной заводского изготовления с отдельным входом в каждую из задних кабин). То есть к моему Барбосу это относиться никак не может, потому что он явно – самодеятельная переделка санитарного самолёта. Но вы же помните: "что написано пером…", вот и пришлось мне писать и изворачиваться на бумаге, за чью-то невнимательность. И если бы не привезённые шильды и фото, во что превратился после пожара самолёт с протоколом из милиции при всех положенных печатях и свидетельских подписях, грустно мне было бы всё оформлять. Вообще, этому участковому уполномоченному за проделанную работу и оперативность я как минимум бутылку хорошего коньяка задолжала.

Отдельным спектаклем стало признание уничтоженного, благодаря моим действиям немецкого истребителя. И опять, если бы не привезённые шильды, фотографии и протоколы из милиции, фиг бы я что смогла доказать. Если даже держа в руках фотографии, протоколы осмотра и показания местных жителей (оказывается наши кульбиты над лесом местные видели), мне на голубом глазу в лицо говорят, что этого не было и быть не могло, а что написано в бумагах они не знают и знать не желают. В принципе, мне бы собственно нафиг не упал этот сбитый немец, запишут или нет – не важно. Но, как объяснил Панкратов, если я немца на себя не докажу и не зарегистрирую, то факт потери самолёта могут повесить на меня, как вину и ошибку управления, приведшую к потере техники, а там уж как карты лягут, просто деньги заставят выплачивать или дело уголовное заведут… Фактически мне нужно не доказать факт сбития немца, а факт боя с двумя немецкими охотниками, в котором мой самолёт безвозвратно пострадал. Но раз бой закончился тем, что немец упал, то бой и сбитие немца стали сцепленными событиями. Вот и сражалась я за своё честное имя, через доказательство, что я спровоцировала падение немца. Всё-таки хорошо иметь умных людей за спиной. Оказывается, мой рапорт был завизирован и учтён в делопроизводстве штаба НАГ, кроме этого по факту работы с добытыми у сбитого гауптмана документами есть соответствующие входящие и исходящие номера в разведотделе штаба фронта, плюс свидетельские показания из милиции, шильды, оружие, тоже официально оприходованное, протоколы и фотографии. И даже при такой аргументации нервы мне помотали.

И, что меня не перестаёт удивлять, в лётной книжке, несмотря на "мессер", количество боевых вылетов так и осталось равным трём. Вот мне было бы интересно, если бы я не летала тогда на разведку и в тыл, как бы у них сходилось – ни одного боевого вылета, потеря самолёта и сбитый немец? Хотя, ведь и ремонты официально так и проходят, как ремонт повреждений, полученных от огня самолётов противника, и это тоже всё официально в документах техников фигурирует. Наверно в этих военных учётах такая же удивительная заумь, как в расчётах денежного содержания, которые мне в своё время наш Хитрый хохол пытался объяснить.

В общем, я носилась по штабу злая и взведённая, наверно от меня можно было папиросы прикуривать. Вот под горячую руку мне и влетел наш полковой кадровик. Знаете, бывают такие вытянутые вперёд лица вызывающие ассоциации с миром птиц или зверей. Только у нашего кадровика вроде бы вполне нормальное лицо, но с первой встречи у меня оно стойко ассоциировалось с крысой. Ничего, что обычно вызывает такую ассоциацию в виде торчащих верхних зубов или маленьких круглых глаз не было, разве только прилизанность и блеклость какая-то, а главное, ощущение брезгливости, когда невольно отодвинуться хочется. Вот этот старший лейтенант с тремя кубиками на голубых петлицах, ведь при этом орёл и краса ВВС с висящим на спинке стула ухоженным жёлтым регланом, какой не у каждого настоящего лётчика есть, и начал через губу, явно злорадствуя, мне чего-то излагать. Я, занятая своими мыслями, его толком и не слушала и если бы не одёрнувший меня Сосед, наверно так и поскакала бы дальше…

Оказалось, что три дня назад вышел приказ о приведении званий летающих пилотов из сержантских в средний командный состав. Вот об этом он и злорадствовал:

— …но, как это для вас наверно грустно, касается это только боевых линейных, запасных и учебных полков, а в полках вроде нашего это касается только находящихся на командных должностях от командира звена и выше, а также уже имеющих государственные награды или подтверждённые боевые вылеты. Сами понимаете, дорогая, вас это никаким боком не касается и лейтенантское звание вам никогда не получить… — явно юродствуя сокрушённо наслаждался он.

— Хорошо, товарищ старший лейтенант! Я поняла, что вы сказали, но я не могу понять, почему меня до сих пор не включили в приказ на новое звание и не известили меня об этом? Или это рассматривать как ваше должностное несоответствие?

— Да что вы себе позволяете?

— Я? Да вы только что мне сами сказали, что как минимум по двум пунктам этого приказа мне должно быть присвоено новое звание, и при этом я вижу, что вы исполнять упомянутый вами приказ злостно не желаете.

— Ещё скажите, что у вас боевые вылеты есть! Про награды я вообще промолчу!…

— И правильно сделаете. У меня по лётной книжке три боевых вылета. Кроме этого я в ноябре прошлого года была награждена медалью "За боевые заслуги", а это ведь не пионерский значок, а государственная награда. Я ничего не путаю?

— Но… Позвольте…

— Не позволю! И в моём личном деле это всё отражено. Не буду задерживать вас, и мешать вам в исполнении ваших должностных обязанностей! До свидания…

Вам бы стоило видеть его лицо в этот момент. А уже через два дня я стала целым МЛАДШИМ ЛЕЙТЕНАНТОМ ВВС. Как я уже говорила, мне это всё было не важно, но Митрич поднял такой шум и визг, что просто заставил меня перешивать нашивки. Вот только я ему "зверски" отомстила, потому что в лейтенантском звании мне уже не по чину ходить во фланельке и с гюйсом, мне положен китель или тужурка, как его здесь называют, а её у меня нет, да и где бы нашлась военно-морская тужурка на женскую фигуру? Так что первый наезд Митрича мне почти удалось отбить, но на шинели и кожаном пальто пришлось мои уже привычные четыре жёлтеньких узких мичманских галуна менять на один средний серебряный с голубым кантом и с серебряной звездой сверху. Зато у Верочки просто праздник случился, ведь теперь она совершенно законно имела полное право спороть мои галуны и носить без нашивок мои фланельку, куртку от робы и форменку, а чёрная юбочка у неё и так нашлась, правда не узкая, а расклешённая. Так что теперь со мной ходит самый очаровательный матросик, какого только можно себе представить. Формально к ней не придраться, ведь положенных краснофлотцу звёздочек у неё на рукавах нет, а значит на ней наряд просто очень похожий на форму. Да и расклёшённая юбочка не очень похожа на прямую форменную. Но её это не смущает и она требует у меня берет, который пришлось ей выдать, предварительно проведя с ним все положенные отпаривания и придание формы. К её счастью, она у меня девочка довольно крепенькая, а я совсем худенькая, так что только чуть большая длина рукава, а остальное заправляется под ремень, который мне теперь тоже другой положен.

Среди этих разборок и выяснялок со старшиной, я вспомнила, что было крайне неуютно в лесу без ножа, хоть я и обошлась без него в этот раз, но если уж на всякий случай я ношу два ствола, то добавить к ним нож – моя святая обязанность. Здесь возникла сложность совсем иного рода, у Митрича все ножи и кинжалы подобраны для удовлетворения вкусов и потребностей наших ухорезов, а мне нужен, конечно, не маленький перочинный, но и не какой-нибудь штык или палаш. Когда Митрич гордо выложил свои богачества, а я скорчила неудовлетворённую гримаску, можно считать, что просто в душу старшинскую плюнула или пнула грязным ботинком. Он почти обиженно стал выяснять, чего же мне не так, на что я постаралась объяснить, что мне не врагов им резать, а колбаски нарезать или консерву открыть, что мне нужен не боевой тесак, а хороший бытовой ножик, который мне может понадобиться в нестандартной ситуации… Митрич, молча сложил свои клинки, о чём-то усиленно размышляя, а потом его лицо озарилось эвристическим огоньком и он кинулся куда-то в угол своей кладовой, чем-то там пошумел и вылез со свёртком:

— Вот, смотри! Это – то, что тебе нужно! Называется "Табун-Лабагар",[26]  баргутский нож, сам с Халхин-Гола привёз, думал уж никогда не понадобится, а вот гляди ж ты…

Мне в руки лёг восхитительный нож, с резной роговой рукоятью под мою небольшую руку, с толстым лезвием всего длиной сантиметров семь-восемь, по виду финка и финка, даже изгиб рукоятки похожий, о чём я тут же спросила.

— Нет! Это не финка. Вот видишь, тут у ручки сгон вроде упора есть, а ещё без клюва и "брюшко" лезвия больше… Хотя, знаешь, наверно ты и права, очень похожие ножи…

Тут же не откладывая, Митрич на своей любимой машинке настрочил мне на комбинезон справа подм ышкой чуть выше талии узкий карман под нож, а если не в комбинезоне, то могу его на ремень в петельку надевать или даже в сапог за голенище сунуть. К ножу прилагались жёсткие деревянные ножны, обтянутые тиснёной кожей с петлёй для ношения на поясе. Мне ножик очень понравился и я в глазах Митрича полностью реабилитировалась. Вот ведь интересная штука, у него не было ножа, который мне нужен, а обида в мой адрес, как будто я специально придумала задачу, чтобы его в плохом свете выставить. И вы скажете после этого, что это женщины непонятные и мозги у нас странно работают?…

Наш старшина и блюститель правильности соблюдения формы и её атрибутов не отступился и в вопросе моего обмундирования. Нашёл ведь мастера и ткань для двух тужурок, белой летней и чёрной тёплой. Пока я слонялась без дела, как самая безлошадная самолётчица фронта, он свозил меня на машине Мышакова в Новую Ладогу, где разместилось командование Ладожской флотилии. Туда же перебралось одно из флотских ателье, или просто мастер приехал из Ленинграда, не знаю как на самом деле. Но в посёлке имелся официальный флотский портной по пошиву военно-морской формы или построению, как мне уже объясняли. Когда ему было сообщено, что вот этой милой девушке нужно сшить форму младшего лейтенанта морской авиации, дядечка выпал в прострацию минут на пять. Как я поняла, он ни разу в своей долгой жизни на женщин ничего не шил, и я ужаснулась от того, что при таких навыках он для меня сошьёт. Похоже, что заказ для него был аналогичен заказу коронационного наряда для английской королевы. Быстро сообщила свои сомнения Митричу, и он, как человек понимающий толк в качестве форменной одежды, со мной после нескольких вопросов мастеру согласился и мы втроём пришли к соглашению, что он мне сошьёт только чёрную тужурку на первое время, при этом, чтобы не сильно мучиться с подгонкой по фигуре, он сошьёт мне её совершенно прямую без приталивания, и короче, то есть до верха бёдер, а не до середины, как положено у мужчин. Но за это берёт на себя исполнение всех положенных нюансов по размещению пуговиц, нашивок и прочее. А под шумок, я вытребовала с него две ушитые по мне тельняшки, мои уже поистрепались за прошедший год. В отделе, Митрич выдал мне положенный теперь к моей форме командирский ремень с якорем и звездой, а кортик обещал если не найдёт, то закажет сделать.

От ремня вдруг очень возбудился Сосед, ведь на флоте он во время институтских сборов успел побывать и видел парадные флотские ремни. Оказывается у нас ремень совсем иначе застёгивается. Левая приёмная часть ремня с овальной пряжкой имеет посредине вертикальную прорезь, в которую вставляется правая часть со звездой и якорем, и, поворачиваясь, застёгивает ремень. В истории Соседа левая часть с бляхой была уже сплошная с крючком с внутренней стороны, а на правой просто скоба для зацепа за крючок, и цвет ткани ремня жёлтый с продольными полосами. И ещё он заметил, что кажется, в парадной форме, к которой на флоте положено носить палаши и кортики для женщин холодное оружие не предусмотрено. Да и с юбкой кортик или палаш действительно будут выглядеть несуразно, как ему кажется, с чем я не могла не согласиться. И вообще, нельзя исключить, что я сейчас единственная женщина в ранге среднего командира на всём Красном флоте, так что нам, возможно, и правил ещё не успели написать. Информацию про нелепость кортика и юбки я донесла до Митрича, на что, вот ведь упёртый, он сказал, что тогда он мне шитого краба для берета точно найдёт. Посмотрела на него и поняла, что этот раз сказал, значит, найдёт, а про звёздочку на берете, я как-то и забыла…

За это мне пришлось участвовать в процедуре обмывания нового звания в отделе, правда, удалось сместить фокус внимания на Ивана, который был просто счастлив, получить первые кубики в свои петлицы. А я смоталась на аэродром и привезла Верочку и Панкратова. Кстати, как бы мы с Верочкой не веселились по поводу слухов, вокруг, новых песен Марка Наумовича, но то, что мы имеем к этому отношение она молчала как партизан на допросе и, вполне понимала серьёзность этого требования. Оказывается с ней об этом ещё в Москве Ида поговорила, не знаю, какие она нашла слова, но сестрёнка прониклась. К середине празднества Митрич принёс мой любимый ксилофон, который хранил у себя и напомнил мне о моём обещании. Пришлось выполнять и к счастью Бернес уже спел свои песни, и я могла их спокойно исполнять, тем более, что и Верочка с удовольствием хотела попеть. Уже после первой песни никто больше не косился, типа, а что тут ребёнок делает? А её задор и очарование в комплекте с чистым звонким голосом были выше любых похвал.

Хоть я и посмеивалась, когда она пела «Брич-Муллу» и её голосом звучало: "… Я удвоил в пути небольшую семью…", но кроме меня этого никто не замечал. А голос и слух у ребёнка феноменальные, ведь она, мне кажется, сумела в песенке "о королевском бутерброде" не раздвоить некоторые буквы, как это делала Татьяна Никитина, она их кажется расчетверила, такое коротенькое стаккато пропела, что мурашки по коже. А после «бутерброда» как-то само собой получилось продолжить тему про трудную королевскую жизнь. Мы с Верочкой неплохо спели "Всё могут короли", которую у Соседа пела какая-то Пугачёва, а потом про отставного стрелка:

В королевстве где всё тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь агромадный
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур!
Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил,
А тем временем зверюга ужасный,
Коих ел, а коих в плен волочил…
И король тотчас издал два декрета:
Зверя, надо, говорит, одолеть, наконец!
И отважится на это, на это,
Тот принцессу поведёт под венец!
А в отчаявшемся том государстве,
Как войдёшь, так сразу наискосок,
Бесшабашно жил в гульбе и гусарстве,
Бывший лучший, но опальный стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили мёды и тут…
Протрубили во дворе трубадуры,
Хвать стрелка, и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: Не буду!
Я читать тебе морали! Юнец!
Но если завтра победишь Чуду-Юду,
То принцессу поведёшь под венец!
А стрелок: Да это, что за награда?
Мне бы выкатить портвейна бадью!
А принцессу мне и даром не надо!
Чуду-Юду, я и так победю!
А король: Возьмёшь принцессу и точка!
А не то, тебя раз, два, и в тюрьму!
Ведь это всё же королевская дочка!
А стрелок: Да хоть убей! Не возьму!
И пока король с ним так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур,
И возле самого дворца ошивался,
Этот самый, то ли бык, то ли тур…
Делать нечего, портвейн он отспорил,
Чуду-Юду победил и убёг…
Вот так принцессу с королём опозорил,
Бывший лучший, но опальный стрелок!
(В. С. Высоцкий, думаю, можно не пояснять.)
Теперь бернесовские «Дорогу» и «Тётю» спели почти хором, в общем, все остались очень довольны. Вот только Николаев озадачил, что перед ноябрьскими праздниками пятого числа будет годовщина со дня образования или рождения военной разведки Красной армии и если я к этому приготовлю небольшое выступление, будет здорово. Я тут же решила уточнить требуемый формат, на что Сергей Николаевич дал добро на весёлое что-нибудь и даже лучше, если не по теме праздника, что вон как люди сегодня радовались, устали все уже на этой войне…

Под шумок, ведь в связном полку самолётов не хватает катастрофически и появления нового техника никто особенно не ждёт, Панкратов не стал сильно афишировать себя и смотался со мной обратно в бомбардировочный полк. Объяснил это тем, что он почти уверен, что долго я безлошадной не просижу, а его к тому времени могут уже куда-нибудь запрячь и выцыганить его обратно может оказаться сложно, тем более, что в полку самолётов не хватает и его руки там сейчас сильно не нужны. В его словах был резон, да и терять такого замечательного техника как Николай Евграфович — я что, совсем дурочка…

От безнадёги безлошадья, я даже попросилась у Николаева сесть на смены радистом, вот ей-богу, кто бы мне сказал, что буду слоняться из угла в угол и дуреть от факта, что мне летать не на чём. А ведь уже была как-то почти неделя непогоды, когда никто не летал, такой ветер и грозовые дожди, что никто не рисковал вылетать, тем более, что временами видимость падала меньше пяти десятков метров. Ну закрепили мы тогда с Панкратовым растяжками к кольям дополнительно Барбосика и куча дел нашлась. Да и восстановить навыки радоприёма мне показалось совсем нелишним. Правда из всех корреспондентов только один работал быстро и качественно, чувствуется хорошая школа. Остальные передавали и принимали очень медленно, и явно на севших батареях работали, слышимость была едва на троечку. Если в первую смену меня ещё подстраховывал Витюша, то во вторую я уже вышла полностью сама.

Кстати, наш отдел – это не вся разведка фронта, а только оперативный отдел разведуправления фронта, хотя фактически он тянет на себе всю основную работу, но есть ещё само управление в штабе, где на генеральской должности сидит наш бывший начальник, у которого Николаев был замом. Вообще, разведка – это не ребята в плащах и с кинжалами из дешёвых детективов, это огромная куча аналитической работы, переводов, опросов, допросов, сведение разных разведывательных действий в интересах разных родов войск и подразделений, и ещё вагон и маленькая тележка решаемых задач. И если разведка вовремя и правильно обеспечила сведения, то это словно само собой получилось, а вот если наоборот, то хоть яловая, а телись! И начинаются проблемы, крики, гонка и прочее, что, к слову, совсем не увеличивает эффективность действий.

На прошлой неделе поговорила с Идой, которая попросила комиссара дать ей такую возможность. На удивление, было безумно приятно услышать её живой голос, действительно что-то родственное в душе шевельнулось. Оказалось, что нам с Верочкой передают приветы огромное количество людей, которые о нас помнят, даже удивительно! Она же посетовала, что Сашенька сейчас так загружен работой в Москве, что даже ночевать домой не всегда приезжает. Я подумала, что не исключено, это из-за будущего наградного кодекса. Бывший лейтенант учится и не исключено, что его могут направить к нам на практику, что меня как-то не особо обрадовало. А вот приветы от комиссара, Софьи, Веры Николаевны, Машеньки, Марка Наумовича и ещё какие-то имена, владельцев которых я к своему стыду совсем не запомнила, искренне порадовали. Вторая порция искренней искромётной радости была дома, когда я пересказывала наш разговор Верочке, которая почти всех неизвестных мне людей прекрасно помнила и мне их описывала, а я с трудом вспоминала о ком идёт речь. Но главнее была радость сестрёнки, вот уж я рядом с ней точно бука-букой…

Папа пишет, что вернулся в свой батальон, что воюет и очень радуется, что у него такие замечательные дочери. Пришло письмо и от бабушки, которая посетовала, что один из маминых братьев – наш дядя вернулся после ранения из госпиталя, очень слабым и едва ходит. Но она очень надеется его выходить. Вообще, даже сквозь врождённый оптимизм бабушки, сквозят нотки, из которых ясно, что в деревне жизнь сейчас очень тяжёлая и непростая, что план по колхозу, несмотря на уход почти всех мужчин, не уменьшили, и что люди буквально жилы рвут на полях, что старшие подростки не могут дождаться, когда им придёт срок идти служить, ведь на фронте во многом легче, чем горбатиться сейчас в тылу…

Мне пошили тужурку… Вы помните присказку про седло на корове? Вот именно про неё я и вспомнила едва это уёжище на себя надела. Наверно мне высшие силы нашептали, когда попросила мастера не приталивать мне китель. Если он в таком свободном варианте умудрился меня изуродовать, что бы вышло, будь у него желание подогнать мне китель по фигуре, я даже представлять боюсь. В общем, я обзавелась новеньким крабом на берете, и получила почти официальное разрешение ходить в лётном комбинезоне, благо у меня остался почти новый радикально чёрного цвета и с чёрным ремнём, сапогами и тельняшкой в распахнутом вырезе выглядит достаточно стильно. Можете представить, себе это чудо портновского гения, если даже моё начальство прониклось. Сосед сказал, что у меня сейчас почти форма морской пехоты из его времени. Благодаря тому, что я приноровилась надевать под комбинезон хорошее бельё, чулки и тельняшку, он мне не натирает, а температура воздуха вполне допускает такую многослойность в одежде. Панкратов вместе с самым якутским техником Ленфронта Саввой на пару вылизали самолёт Ивана, что он клянётся, что он наверно и новый так не летал.

На Ивана нагрузка выросла почти вдвое, и он от усталости ходит сероватый. Уже была мысль меняться за штурвалом на его самолёте, но Евграфович выступил резко против, что техника, тем более такая сложная привыкает к определённым рукам и менять их не лучшее решение, тем более, что мы не особенно выиграем, ведь сам самолёт далеко не молод и может не выдержать такую усиленную эксплуатацию. К моему удивлению, его очень энергично поддержал Иван, так что всё осталось по-прежнему.

В отделе мою безлошадность воспринимают, как мне кажется каким-то личным укором. Уже была идея посадить меня на самолёт Ивана, а его перевести в разведэскадрилью на эр-пятый, Ваня не против, но после проработки вопроса оказалось, что там возникли какие-то свои трудности и вопрос тихо увял. Были не менее фантастические варианты, но результатов они не принесли, в частности забрать один из положенных каждому линейному полку разъездной Удвас, но какой же командир полка согласится отдать нужный ему самому самолёт. Были предприняты две попытки, но едва приказ о передаче приходил в полк, как самолёт оказывался сломанным, раскапотированным или вообще без крыльев, вы бы видели, как гениально майор истребителей сыграл изумление, когда мы приехали в полк и он повёл нас показывать нам "этот никуда не годный аппарат". Что часть увиденного и для него стало сюрпризом, подтверждало его бормотание: "Вот же черти! Только бы крылья не пропили!…"

Можете представить себе степень моего отчаяния, если у меня даже возникла идея, а не слетать ли в Москву и не попросить ли самолёт у Александра Феофановича? И что смешно, я уверена, что он бы нашёл мне самолёт, скорее всего я бы получила новенький прямо с завода, где их понемногу продолжают выпускать, но потери настолько велики, что восполнить их один завод физически не может. Но вот просто стыдно так блатовать и пользоваться знакомствами. И вообще, дружба и любовь категорически не допускают извлечение материальной прибыли, она в состоянии убить самые добрые и светлые чувства и многолетние отношения…

На наш фронт приехала по каким-то делам герой Советского Союза довоенная легенда и мой кумир Марина Михайловна Раскова, может благодаря ей я решилась проситься в небо. Она уже забрала в женский полк всех девочек из связного полка. И тут узнала, что я тут есть. Тем более, что она очень плотно взаимодействует с политуправлением, и её приезд решили совместить с награждением, а Николаев, оказывается, подал на меня наградные документы. Поясню, что тут дело даже не в уничтоженном немце, тем более, что сбитых считают истребителям и бортстрелкам, а в том, что есть положение по ВВС о представлении к госнаградам. И хоть боевых вылетов у меня всего три, но суммарный налёт в прифротновой полосе уже набежал за сотню вылетов, а это по введённому коэффициенту больше десяти боевых вылетов для линейных частей и подлежит награждению. Тем более, что Николаев приплюсовал сюда боевые и немца и подал на орден Красной Звезды, ведь его до сих пор совесть мучает, что я получила медаль, когда вся группа получила ордена. Но в результате каких-то штабных течений, Марина Михайловна вручила мне вторую медаль "За боевые заслуги". Любит меня именно эта награда, как я понимаю, и в отличие от начальника я практически не расстроилась. Само собой, что Раскова сделала стойку, тем более прочитав мой наградной лист и, надо полагать, ещё и личное дело. Разговор со мной она начала, видимо приложив мою ситуацию к себе. Фактически у меня в личном деле два орденских представления, на "Большой концертный зал" (орден Боевого Красного Знамени) и Красную Звезду, но получила только две самые маленькие медали, если размером выразить их авторитет в иерархии наград. Её, как любого профессионального военного такое положение дел расстроило бы очень сильно, вот и со мной она начала с возмущения и обещания, что если я буду в женском коллективе, то там такие подставы невозможны. Сосед ехидно хмыкнул, что в женском коллективе иногда подставы такие, что медаль вместо ордена за счастье покажутся…

Мне было ужасно интересно вблизи увидеть и пообщаться с кумиром моего детства, но соглашаться переводится в женский полк в мои планы совершенно не входило. И не потому что я боюсь, а из-за Верочки, которую здесь я уже устроила, и как-то организовалось всё, а вот что и как будет в новом полку у меня никаких гарантий нет. И это сейчас, пока уговаривает Марина Михайловна такая мягкая и пушистая, а стоит моему статусу измениться, моментально узнаю, что такое командный рык в её исполнении. И это не в претензию ей, доля командирская такая, что нужно командовать и порой людей на верную смерть посылать. Поэтому свой ей ответ, я начала с того, что меня совершенно не обидело то, что получила медали вместо орденов, ведь награда – это не заработанная сдельная оплата, где можно поторговаться и цену себе набить, раз государство дало медаль, значит так оно меня оценило, и я благодарна уже за то, что отмечена и с моей стороны было бы верхом наглости и неблагодарности выражать в такой ситуации своё недовольство! Буду работать над собой и служить дальше, ведь не за награды служим, а Родине! Ведь кроме всего прочего мне совсем не нужно было получить в её лице себе недруга, вот потому и пафос очень в тему пошёл. И очень кстати пришлось то, что флот меня отдавать ни за что не хочет и я пока здесь летаю только потому, что у моего начальника хорошие личные отношения с командованием Ладожской флотилии, где я официально числюсь.

К счастью, Раскова, как опытный политический боец, реально оценила, что бодаться из-за меня с флотом дело крайне неблагодарное и сдала позиции. И дальше поговорили уже без идеи фикс – заполучить меня в свой женский заказник. Вблизи она оказалась совсем не такой, какой её рисовало моё детское воображение. Но во время этой беседы после награждения я сумела получить очень нужную мне от неё вещь, я набралась наглости и спросила, нет ли у неё случайно лишней фотографии для моей сестрёнки. Рассказала историю Верочки, что я бы очень хотела, чтобы у неё была фотография такой заслуженной и известной женщины с каким-нибудь жизнеутверждающим пожеланием написанным её собственной рукой. Раскова всё-таки матёрый политик и общественный деятель, у неё с собой оказалась даже не одна фотография, а выбор из трёх разных, мы вместе выбрали фото у крыла Удвасика, где она гораздо моложе, чем сейчас, Сосед сказал, что эту фотографию она наверняка больше других любит. И Марина Михайловна её подписала, но отказалась подписывать только Верочке: "Сестрам Луговых – Вере и Мете! Никогда не сдавайтесь! И мы победим! М. Раскова Ленфронт. 24 сентября 42 г." Сосед верно рассчитал, что она, как политический деятель и популяризатор часто выступает перед самыми разными аудиториями и должна иметь такое мощное средство воздействия, как наглядные формы агитации в виде своих фотографий. И даже то, как легко и не задумываясь, она сделала надпись, говорит о том, что ей это привычно. И сама надпись очень к месту и в тему. В общем, расстались мы с ней в хороших тонах, что очень порадовало.

Дома, когда я вручила любимой сестрёнке подписанную фотографию Расковой, я подумала, что у нашей планеты прямо сейчас появится ещё один маленький, но очень громко визжащий очаровательный спутник. Она устроила такой визг, что на шум пришли обе наши хозяйки, которым была продемонстрирована подписанная фотография, но видимо, далека, оказалась известность Расковой от сельского хозяйства Ленинградской области. Хотя они прониклись тем, что человек видимо известный и достойный, если Герой Советского Союза и медали вручала, поэтому сделали на лицах подобающее выражение, покачали головами и даже поцокали языками. Как это исстари умеют делать русские крестьяне, сталкиваясь с барскими причудами, дескать: "Да тешься ты, барин, а от нас не убудет, главное, чтобы плетей не выписал!"… Вообще, меня вызвали в клуб штаба фронта, ничего толком не объяснив, и даже всё знающий Митрич в этот раз прокололся. Так что на награждение я прибыла в своём чёрном лётном комбинезоне и была там белой вороной чёрного цвета и единственной девушкой и представительницей флота. Видимо именно два последних пункта позволили ситуацию спустить на тормозах, и у меня было объяснение, почему я не ношу уже имеющуюся государственную награду. О том, что я сейчас безлошадная, учитывая тему разговора, я Расковой не заикнулась и у неё видимо сложилась уверенность, что я была выдернута в штаб прямо с вылета…


Глава 57 2 октября. Тотошка

Вообще, три недели с того момента, как я оказалась без самолёта запомнились какой-то постоянной нервной суетой. Пока летала всё было как-то уравновешено и стабильно, у меня было дело и вокруг этого всё строилось, каждый день и час был так или иначе сфокусирован на самолёт, полёты или какие-то сопутствующие вещи. А тут постоянная какая-то дерготня в самые разные стороны и непонятно совершенно, как на это реагировать порой и что ждёт следующим шагом…

В пятницу… Не угадали, не тринадцатого, а второго октября, когда я отсидев ночную смену в радиоцентре и хорошо отработав с двумя корреспондентами, причём первого вообще едва сумела услышать сквозь уже занятый кем-то диапазон, услышала и попросила уйти на запасную частоту, где эфир был чище, но вот слышимость сигнала стала хуже. Вообще, для людей далёких от проблем прохождения радиосигналов, сообщаю, что в разное время на одних и тех же частотах проходимость радиосигнала может меняться самым причудливым образом. В частности, в эфире часто можно услышать так называемые маркеры, когда на какой-то частоте передают установленный сигнал, что зная расположение передатчика позволяет прикинуть проводимость сигнала в этом и близких диапазонах частот. Тогда до таких излишеств ещё не дошли, да и уровень развития аппаратуры был ещё на совершенно другом уровне. Вот и получалось порой, что сигнал принять становилось почти цирковым номером, особенно если приходилось работать с мобильной, то есть слабой, радиостанцией. Но мне удалось вытащить из-за грани восприятия сеанс связи со сложным абонентом, так что смену я сдавала довольная хорошо выполненной мной работой. И так как кроме обязательных радиосеансов я всю ночь просидела на дежурном приёме, то была уставшая и вполне обоснованно собиралась поехать спать… Причём, дежурный приём в радиоцентре отдела гораздо более нервный, чем в своё время высиживала на Ханко. Ведь на Ханко я держала связь со стационарными узлами или кораблями, где стоят достаточно мощные станции, а значит и сигнал у них чёткий и слышен отчётливо. А вот здесь, ведь кроме утверждённого времени сеансов связи у групп в тылу противника могут сложиться самые неожиданные обстоятельства. И они могут выйти на связь почти в любое время, а мощность переносных радиостанций, работающих на батареях несравнима с таковой у кораблей, ведь на кораблях и стационарных узлах кроме мощности ещё и конфигурации антенного хозяйства по всем правилам и с максимальной отдачей для выходного сигнала, чего не сказать в отношении переносной антенны заброшенной грузиком на какую-нибудь ветку. Собственно, ничего особенно нового я не озвучила, просто пояснила, что мне, как радисту на приёме приходится очень старательно вслушиваться в эфир, в котором разных обрывков морзянки и прочих шумов хватает, а мне нужно услышать в этой какофонии слабый сигнал переносной станции и не пропустить его. Кроме этого, здесь на приёме я должна обязательно ещё оценивать такую характеристику, как характер самой передачи и манеру работы знакомого абонента. Ведь наш радист может работать под наведённым на него автоматом и это может выразиться в том, что передача станет нервной и рваной или наоборот слишком медленной, да Бог его знает, как конкретный человек выдаст в эфир изменившееся эмоциональное состояние. Поэтому любые непонятности я обязана отразить на бланке принятой радиограммы и заверить своей подписью. Понимаете, теперь, о чём я говорила, когда упоминала, что дежурство более нервное?…

Накануне перед дежурством мне приснился замечательный сон. Вообще, как я поняла, Сосед мне достался довольно редкого типа, можно было бы его назвать тайным романтиком, такие в его время уже вымерли как мамонты. Не живут такие в условиях погони за наживой, они даже не белые вороны, они раздражающе неуместны и мешают всем, как ненормальный решивший прогуляться по Невскому в середине дня в костюме трёхметрового динозавра с пятиметровым волочащимся хвостом. Никто не будет восхищаться и радоваться за столь креативного человека, скорее будут толкать, пинать и ругаться. Вот и романтики как этот чудак в нелепом костюме в середине людской толчеи несущейся за лишним рублём.

Когда он ещё был молодым и зелёным как три рубля клиническим ординатором (это дословно его собственное определение, хотя почему трёшка зеленая – не знаю, серая она какая-то с буроватым оттенком и пехотинцем, рубль — с шахтёром песчаного оттенка, а пятёрка с лётчиком с небольшой синевой, вот три червонца с Лениным точно красного цвета.) поручили ему вести палату "повышенной комфортности" как это тогда называли, а был девяносто третий или четвёртый год, ну правда кому из серьёзных врачей интересно возиться с каким-нибудь блатным знакомцем и разные консультации и обследования согласовывать. Действительно пациенты были капризные и утомительные в большинстве. Но как-то положили на обследование тогдашнего директора музея-заповедника "Царское Село" и с ним даже подружились, оказался удивительно интересный человек. Но обследование закончилось и его выписали, но перед этим он зачем-то попросил координаты для связи. Ну дал он домашний телефон, уверенный, что это такая форма показать своё внимание, и что бумажку с телефоном выкинут едва выйдя на улицу. Но ситуация развернулась самым неожиданным образом, вы поймите, это ещё почти СССР и многих более поздних возможностей вроде слетать в Париж или Индию ещё нет у большинства, даже взять напрокат вечерние наряды было негде, это самый разгул кооперации, гласности и всеобщего офонарения от того, что можно сдуру наворотить.

В общем, через несколько дней домой позвонили и попросили разрешения подойти для согласования ряда вопросов от имени его пациента. Пришла милая дама, которая сначала поинтересовалась не будет ли он возражать, провести романтический вечер с женой, который ему хочет подарить его бывший пациент. Вот так! Романтический вечер и никак иначе, но заинтриговало не на шутку. И надо заметить, что жена у Соседа удивительная чистюля и брезглива до ужаса временами. В общем, не зря тётенька с ней решила побеседовать. Поехали они с ней как потом выяснилось в театр к костюмерам, и там долго выбирали ей наряд. Почему долго, а потому, что я и сама бы очень подумала одевать некоторые театральные костюмы. Это на экране все наряды такие красивые, на деле влезать в провонявший чьим-то потом, а может и не одного человека, костюм мне противно. Вот поэтому и искали ей платье долго, чтобы и красивое и не ношеное или хотя бы можно без риска его постирать и привести в порядок. Ведь многие театральные костюмы вообще нельзя стирать или в чистку сдавать, они этого не перенесут.

В оговорённый день вечером к ним домой подъехала «Волга» директора с личным водителем, которая повезла Соседа с женой в Пушкин. Дело происходило во второй половине мая, в это время темнеет уже поздно, у Екатерининского дворца их встретил директор и пригласил… Вот если бы он повёл куда-нибудь во дворец, я,ей-Богу, бы в нём разочаровался, заметил Сосед. А он повёл мимо дворца, если хорошо знаете дворцово-парковый ансамбль, то обойдя дворец, вышли со стороны китайской деревни, а там наверху беседка, из которой открывается восхитительный вид на Александровский парк. В этой беседке накрыт маленький столик, из-за растущих чуть в стороне ёлок доносятся звуки живой музыки, кажется скрипка и виолончель, там же, как выяснилось позже, размещены официанты из Метрополя, со всеми их атрибутами. Тогда как раз только закончили реставрацию и восстановление этой беседки и участка парка вокруг. Поднялись в беседку, и был восхитительный ужин с видом на парк, ещё без наших ленинградских комаров, садящееся солнце, удивительный весенне-летний вечер, музыка и очень вкусные блюда. Честное слово, было абсолютное настроение какой-то ожившей сказки…

Не буду говорить пустые банальности, но если у вечера может быть свой вкус, то у этого вечера был вкус какого-то удивительного уюта, нежности и трогательной, хрупкой до дрожи любви. И хоть я переживала этот вечер чувствами мужчины, то есть Соседа, но когда мне он снился, я была в том самом длинном струящемся бело-голубом платье «Жозефина» с высокой талией под грудью, кокетливым алым бантиком посредине глубокого округлого выреза и рукавчиками в виде небольших фонариков с узкими оборочками по краю. Ещё я прекрасно знала, что на мне только беленькие трусики, тонкие телесные чулочки с белым поясом и белые свадебные босоножки на тонком каблучке. Волосы собраны наверх, чтобы оставить открытой мою длинную шею, а в ушах покачиваются старинные серебряные серёжки с настоящим жемчугом от прабабушки жены Соседа.

Нас привезли в Пушкин, я знаю ещё меньше мужа, нас встретил очень милый пожилой мужчина и проводил до беседки, к которой я шла, немного проваливаясь каблуками в ещё не улежавшуюся хоть и укатанную дорожку. Пара мраморных ступенек и я уже на мраморном полу беседки, в которой очень удобно двоим, но скорее всего, тесно уже для троих. По бокам узкие скамеечки под проёмами между колонн, поддерживающих крышу, на них лежат свёрнутые в рулончики два толстых шерстяных пледа. Почему я была уверена, что будет шампанское? Наверно срабатывал какой-то книжный стереотип, но к холодным мясным закускам было подано изумительное чуть кисленькое и терпкое красное сухое вино. Я вообще к вину отношусь неприязненно и готова терпеть только шампанское за его шипучие пузырьки и настроение праздника. А с целью опьянеть лучше любого вина простая водка или хороший деревенский самогон, хоть я никогда не напивалась, просто повторяю авторитетных мужчин. Но тут смысл наверно не в том, что это вино и в нём есть алкоголь, смысл был в его сочетании с закуской, настроением, этим вечером и в сумасшедшей игре лучей низко висящего над парком солнца в живой рубиновой тайне внутри бокала.

Говорят, что труднее всего рядом с кем-то рядом правильно молчать, но в этот вечер влезать трескотнёй нелепых слов было бы кощунством. Я не привыкла к длинным платьям и первые пару раз едва не наступила себе на подол, который словно струи водопада сразу растекался вокруг моего тела и ног и его так нежно чуть трепал изредка налетающий лёгкий ветерок. Теперь я уже опытная и перед тем, как встать я подхватываю пальцами и чуть приподнимаю край платья, чтобы не наступать больше на него. И даже некоторая сырая зябкость от ещё не проснувшейся до конца природы, очень к месту, она остужает горячую кожу… Наверно на моём месте любая девочка бы стала фантазировать, как здесь гуляли фрейлины и придворные усатые гвардейцы, и сколько в этой беседке было сорвано умелых и не очень поцелуев… Только во мне нет никакого благоговения перед воспоминаниями о царском режиме, я знаю, что эти развлечения и роскошь выжаты с потом и кровью из миллионов замученных непосильным трудом и ежегодно не знающих, сумеют ли они пережить голодную весну и дотянуть до урожая и так из года в год. Красива со стороны придворная сверкающая мишура, но как-то не вызывает она умиления, когда вспоминаешь, что девять из десяти рекрутов только в армии впервые в жизни пробовали мясо… И я наслаждаюсь тем, что их теперь нет и эти дворцы и парки принадлежат трудовому народу. И у меня есть этот сказочный вечер, в первый и последний раз и такого больше не будет, поэтому я буквально пью каждое мгновение этого разлитого в воздухе чуда… И когда я всё-таки озябла, мне на плечи ложится колючий, но восхитительно тёплый уютный плед, в который можно завернуться и смотреть как гаснут последние всполохи вечерней зари, а небо словно краски в помывочном стакане неопытного художника приобретает новые оттенки, цвета перетекают из одного в другой и словно смешиваются и выцветают по мере угасания заката…

Никаких пошлостей, почти без слов, единичные касания, но сколько же было тогда разлито нежности и доверия между двумя… За весь вечер был только три поцелуя, первый раз руку, когда только подняли первый бокал за столом, второй раз в основание шеи сзади, когда я чуть озябла и меня укутывал пледом и третий раз в машине по пути домой… Но каждый из этих трёх поцелуев наверно стоил нескольких десятков вроде бы страстных засосов, ведь, чтобы выразить смысл каждого из них Толстой наверно бы написал по роману…

Только раз больно кольнуло в сердце, что как раз именно сейчас в Пушкинских дворцах хозяйничают фашисты и потом это потребуется восстанавливать многие и многие годы, как эту беседку почти пятьдесят лет. Мне Сосед показывал фотографии, во что превратили прекрасные дворцы и парки европейские цивилизаторы и даже трудно себе представить, как можно было воссоздать заново всю эту красоту…

Я проснулась наполненная восхитительным настроением этого чудесного вечера и ощущением какого-то новогоднего ожидания, как в детстве накануне праздника. И что с того, что я просто пришла в штаб и отсидела полное дежурство в эфире, а ничего не произошло? Такие ощущения-предвестники – это мимолётные улыбки Госпожи Удачи и к ним нужно относиться очень уважительно и бережно! И ни в коем случае не позволять себе хамские закидоны вроде той пушкинской старухи у разбитого корыта. Впрочем, мне всегда казалось, что Пушкин просто пожалел психику читателей, на самом деле рассерженная волшебница скорее всего распылила старую дуру на атомы, вполне возможно, что с частью окружающего ландшафта. Я бы на месте рыбки так и сделала, благодарность – благодарностью, но борзеть-то не стоит… Вот поэтому я ни на секунду не позволила себе даже толики недовольства, что ещё ничего не случилось, значит ещё не время, а у меня просто очень чуткий нос, или какой орган за предчувствия в организме отвечает?…

А сейчас после смены я пойду – высплюсь, и всё у меня и моих близких будет прекрасно!… Я уже почти ощущала щекой нежное касание шуршащего волшебства пуховой подушки, но словно чёртик из табакерки выскочил откуда-то до противного бодрый и энергичный Митрич…

Ага! Поспала… Я уже не первый день знакома с нашим старшиной, и что значит эта глубокомысленная таинственная ехидина на его лице могу не знать в подробностях, но то что в ней ни секунды спокойного отдыха для меня лично в ближайшее время, можете даже не сомневаться…

— Товарищ младший лейтенант! — ну что я говорила…

— Митрич! У тебя хватит бесстыдства усталую девушку после ночной смены в радиоцентре задерживать на пути к той, которую я сейчас люблю, о которой я мечтаю, которая одна меня в состоянии понять, и принять любую и всегда?… — не ожидавший такого пассажа Митрич даже смутился…

— Э-э-э… Ты про сестру, что ли?

— Я про кровать, старшина!

— А-а!… Это ерунда! Дождётся! И вообще, сон нам обещан только после Победы! — Митрич быстро оседлал ситуацию.

— И что тебе нужно от несчастнейшей девушки разведотдела Ленфронта, которую не любят, обижают и не понимают её тонкую возвышенную нежную натуру?

— Это кто тебя тут обижать посмел?

— Митрич, это поэтическая гипербола! Так чего случилось?

— Да ну тебя! А на вид умная девка, иногда…

— Мне уже обижаться начинать?

— Нет, потерпи чуток, в машину погрузимся и там можешь часа два обижаться…

— У тебя совесть есть?

— Да Бог с тобой! Откуда совесть у старшины? Хватит болтать! Нам ещё на аэродром заехать нужно…

— А на аэродром-то зачем? И у меня ещё Верочка не разбужена и не обихожена…

— С Верочкой всё уже решено, её хозяйки обещали разбудить и обиходить, я с утра уже заехал и поговорил. Ну, чего стоим?

— Злыдни вы все! Вот уйду от вас на флот, там кораблики такие железные и адмиральский час есть…

Митрич уже откантовал меня во двор к обшарпанному и видавшему в своей жизни не один тяжёлый день бортовому автобатовскому ЗИСу, где почти галантно открыл передо мной пассажирскую дверь, а сам полез в кузов, успев гаркнуть на шофёра, который резвым кречетом сиганул за руль…

Первые пару часов я честно продрыхла пристроившись в углу кабины, пока не начались настоящие ухабы, на которых спать стало уже невозможно, а пришлось уцепиться за дверцу и какую-то ручку под лобовым стеклом, чтобы не летать по тесной кабине. Со злорадством подумала, что старшине в кузове сейчас ещё веселее.

Дело было не столько в том, что дорога просёлочная, сколько в том, что по ней до нас прошёл не один десяток танков, и дорога превратилась в такой восхитительный полигон для убийства рессор, что не описать. К счастью скоро нашлась развилка, на которой мы свернули, и обычный ухабистый просёлок показался почти асфальтовым шоссе. Так как я честно продрыхла всю первую часть пути, даже предположить где мы сейчас находимся, не имела ни малейшего шанса. Судя по времени, мы успели отъехать километров на пятьдесят, может меньше. На деле оказалось, что мы успели проехать Кириши и сейчас в этих лесах должны найти штаб КАКОЙ-ТО бригады, в котором найти КАКОГО-ТО капитана, с которым у Митрича КАКАЯ-ТО договорённость. Такая КАКАЯ-ТО ситуация, мутная и в стиле старшины, если подумать, Митрич, гад – молчит и только улыбается загадочно. А мы с Евграфовичем как два заложника или живой балласт для пустой трехтонки. В кузове кроме Митрича и зачем-то автоматчика с ППШ ещё и Панкратов. Митрич хотел и нашего аэроякута Гаврильева прихватить, но удалось остановить этот старшинский порыв, ведь кому-то нужно самолёт Ивана к вылету готовить и выпустить его в полёт. Потом я задрыхла и что дальше происходило не вникала. Но при этом было ясно, что вся эта кампания как-то связана с самолётами, иначе чего бы тащить нас с Панкратовым, только пока ничего авиационного на горизонте не просматривалось, а нервничать и гадать с таким ушлым путаником как Митрич – занятие изначально обречённое на провал.

После долгой езды, которая вытряхнула из нас не только все силы, но как мне кажется даже мысли, мы нашли искомого капитана, по крайней мере общался Митрич с военным при одной шпале в петлицах. Нас пригласили в дом, где напоили вкусным крепким чаем, который после такой дороги был словно эльфийский бальзам и амброзия в одном стакане. О чём там договариваются высокие стороны нас не посвящали, да и не особенно хотелось, тело после тряски просто отдыхало и не только моё, все чуть взопревшие после горячего чая растеклись по лавкам и наслаждались покоем. Это надо быть таким электровеником, как старшина, чтобы носиться и чего-то выяснять, за что мы ему были благодарны, вернее за то, что он это делал сам не привлекая расслабленных нас.

Вскоре пришёл капитан, как оказалось, командир разведроты, который чуть приоткрыл завесу таинственности. Из его туманных объяснений выяснилось, что нам не было особого смысла приезжать с утра. Что сейчас нас могут устроить поспать или иначе отдохнуть, а выдвигаться будем только ближе к ужину. По уже сложившейся традиции меня повели в женское расположение, и я приготовилась опять пересечься со связистками, но не угадала, меня разместили в расположении банно-прачечного отряда, где я с удовольствием доспала своё заслуженное время сна. Вот уж перед кем я не стала бы ни за что выпендриваться как перед связистками. Почему-то незаслуженно совсем забытые и стыдливо замалчиваемые части в составе Красной армии, которые двигались всюду с нашими войсками, и благодаря их непрерывному каторжному труду у нас фактически не было за всю войну потерь от эпидемических заболеваний. После банного дня все солдаты получали форму и бельё без окопных блох и вшей.[27] И вообще, очень многие «медсестрички», о которых с такой нежностью вспоминали потом многие фронтовики, на самом деле имели должности прачек этих самых отрядов. В любую погоду в самых неприспособленных условиях, без всякой механизации своими опухшими от работы в воде с щёлоком руками эти героические женщины ежедневно стирали и приводили в порядок форму и бельё всей нашей Красной армии. Нет у меня права перед этими труженицами выпендриваться и ещё очень большой вопрос кому из нас проще и легче.

За мной прислали посыльного, и мы поехали дальше по нашим мутным и таинственным делам. Подозреваю, что фамилия неизвестного капитана Сусанин, а отчество Иванович, потому что если нарисовать на карте кракозябру нашего маршрута, то самый хитрый тактик бы не смог установить цель нашего движения. Хотя в местных болотах и чащобах найти проезд – задача не для слабых духом. Но и это плутание закончилось, как всё в этом мире. Автобатовский шофёр уже даже не матерился, а просто скрипел зубами от бессилья и злости.

Машину бросили в каком-то перелеске, совсем недалеко уже была слышна возникающая изредка вялая перестрелка. И судя по пролетающим иногда поверху с гудением шальным пулям, мы были совсем недалеко от передовой, что словно услышав мои мысли подтвердил капитан, что до наших окопов отсюда всего метров двести, а дальше за нейтралкой уже немцы. Вскоре из кустов появились два местных проводника, которые куда-то повели нас. В одном месте попросили пригнуться и перебежать ложок нагибаясь как можно ниже, место оказалось пристрелянное немцами и просматриваемое с их позиций. Наконец, мы пришли к месту назначения, и нас окликнул спрятанный в кустах часовой.

Чего мы забыли здесь на передовой в полукилометре от фашистов я придумать не могла, ровно до тех пор, пока не начали стягивать маскировку из уже подвявших ветвей. Задвинув хвост в кусты на каких-то непривычно стройных ногах-шасси с каким-то удивлённым выражением на застеклённой мордочке, если можно носовую часть самолёта представить мордочкой, стоял самолётик чуть выше и больше знакомого и привычного Удвасика. Гораздо более высокое шасси, по одному высоко расположенному крылу, вытянутый, какой-то изящный закруглённый нос с округлой дырой под коком винта, словно застывший в восклицании рот и просто огромное остекление просторной даже на вид кабины.

Если бы не украшающие его проклятые кресты и какая-то непонятная растопыренная подобно свастике чёрная зверюга на жёлтом с чёрной каймой щите,[28] я бы наверно его поцеловала. Первая ассоциация, которую он во мне вызвал, была с молодым голенастым, немного нескладным журавликом. А при взгляде ровно спереди он напомнил взъерошенную, оттопырившую в стороны уши (крылья) недовольную дворнягу. Ещё даже не осознав толком, что мы приехали за ним и это без пяти минут мой новый самолёт, я уже назвала его "Тотошкой"…


Конец третьей книги.

Примечания

1

Из монолога Аркадия Райкина по тексту М. Жванецкого. Когда он в перекошенном пиджаке о качестве рассуждает, что вот ему пошили костюм… А! Вы думаете, я не на ту пуговицу застегнул? Правильно! Но если я на ту застегну, то ещё хуже будет!…

(обратно)

2

Фраза вожака Акелы из «Маугли» Р. Киплинга.

(обратно)

3

Имеется в виду старый советский анекдот: Лежат на прилавке венгерский бройлер весь такой упитанный и пышный, а рядом весь синий тощий какой-то цыплёнок за один рубль и пять копеек за килограмм. Бройлер не выдерживает и спрашивает у цыплёнка: – Милейший! И как вам вообще не совестно здесь рядом со мной, таким упитанным и красивым такому синему и страшному лежать? — Зато, я сам дошёл и своей смертью умер…

(обратно)

4

из «Бородино» М. Ю. Лермонтова, если кто забыл

(обратно)

5

Изумительная песенка. По ней ещё мультфильм сделали. А как там Татьяна Никитина восхитительно поёт! К слову, и «Брич-Мулла» ничем не хуже, хоть там и нет таких вокальных изысков

(обратно)

6

Авизент – сокращение от авиационный брезент, в народе ещё известный как "Чёртова кожа", специально разработанная ткань, в которой по сравнению с обычным брезентом кроме устойчивости к промоканию уделено внимание малой продуваемости, при сохранении всех прочих выгодных свойств обычного брезента вроде крепости и непромокаемости. В авиации использовался очень широко. В частности на комбинезоны лётчиков. К примеру, зимний меховой комбинезон снаружи обшивался авизентом, что усиливало устойчивость комбинезона к механическим повреждениям, уменьшало продуваемость и увеличивало срок службы. Лёгкий комбинезон из авизента, который видимо и достался героине предназначен для межсезонья и летних средневысотных полётов. Обычно на зимних комбинезонах в 1941-42 гг. было два кармана слева на груди и на правом бедре, кроме этого места для крепления карабинами пистолета и планшета на поясе. Низ штанов и рукавов оснащался штрипками, для надевания сверху унт и зимних меховых трёхпалых рукавиц с крагами. Зимний комплект лётного обмундирования лётчика кроме перечисленного, имел ещё зимний шлемофон и меховую маску на лицо. Небольшие дополнения вроде шёлковых шарфов на шею и прочее официально в комплектацию не входили.

(обратно)

7

Я в курсе, что теперь немцы везде пишут, что «Гнейзенау» и «Шарнхорст» – всего лишь тяжёлые крейсера, вот только те же немцы «Лютцов» (Бывший "Дойчланд") сами называли карманным линкором. Вот только его размеры чуть больше 180 метров и водоизмещение 12 тысяч тонн, в то время как у «Гнейзенау» длина больше 230 метров, а водоизмещение больше 31 тысячи тонн. Странный крейсер, получается, в разы тяжелее карманного линкора. Да, до сорока с лишним тысяч тонн водоизмещения «Бисмарка» и «Тирпица» не дотянул немного, но ведь не так уж и сильно. Да и калибры совсем не крейсерские, девять стволов по одиннадцать дюймов, это не намного меньше двенадцати дюймов орудий нашего линкора «Марат», который родился линкором и им же оставался всю жизнь без всяких игрищ по переобзыванию. А вот то, что «Нюрнберг» – совсем не тяжёлый крейсер возражать не стану, но простим журналистам небольшое преувеличение.

(обратно)

8

«АХ» – это устоявшееся название немецкого крейсера "Адольф Гитлер"("AH" – "Adolf Hitler"). Не помню, чего уж в нём такого, что он удостоился такой чести

(обратно)

9

Может у кого-нибудь возникнет вопрос, а почему Сосед не посоветовал Мете сделать овощной ножик, в котором уже есть заданная ширина прорези и можно не напрягаться по поводу толщины снимаемой шкурки. На эту тему у каждого будет своё мнение. Лично мне эти ножи ужасно не нравятся, я таким люблю чистить морковь, а вот картошку мне удобнее и привычнее чистить обычным ножом. Мне ещё муж рассказывал, как в армии они чистили заточенными по краю алюминиевыми ложками, и так наловчились, что потом ему было очень трудно вспоминать, как это делать ножом. А ложки точили тут же об бетонные полы столовой, затачивали край и носик ложки вынимать глазки. То есть можно и так

(обратно)

10

Лампа пятилинейка – в своё время керосиновые лампы имели градацию мощности по ширине используемого фитиля, а линия равняется 1/10 от дюйма = 2, 54 мм, то есть ширина фитиля пятилинейки равна 12, 7 мм. У современных керосиновых ламп уже подзабыт восьмилинейный стандарт и фитиль идёт не 20,32 мм, а просто 2,0 см. Да и не найдёте наверно уже фитиль для пятилинейки.

(обратно)

11

Просто для справки, самые мужественные профессии: командир воздушного судна, капитан корабля и врач-хирург. Сами догадались, что эти три профессии объединяет? Правильно! Все трое стоят на грани чужой жизни и смерти, то есть работа связана со смертельным риском, но вся ответственность из всех задействованных лежит именно на указанных персонах. И все трое работают скрытые от глаз широкой публики, а когда их видят, они расслаблены и отдыхают, то есть над их деятельностью ещё и туман таинственности, скрытности и, чего уж, избранности, ведь к кандидатам на эти должности сложнейшие требования, жестокий отбор и многие годы тяжёлого обучения. И уже от себя, как врач, добавлю, что все трое живут не долго, первый инфаркт в тридцать пять – сорок лет – это не исключение, а скорее норма для этих людей. Психологический пресс в виде изматывающего стресса и ответственности – это очень не просто и здоровья не прибавляет…

(обратно)

12

Специальный отряд быстрого реагирования при подразделениях региональных управлений по борьбе с организованной преступностью. Фактически – реальный офицерский спецназ в структуре МВД. Едва ли его можно даже ставить рядом с ОМОНами или т. н. войсковыми спецназами. В прочем и задачи у них разные

(обратно)

13

Ещё в середине семидесятых во многих местах ещё учитывали и отмечали учеников с "серебряной успеваемостью" и после окончания школы выдавали не только золотые, но и серебряные медали. У моей мамы такая была. Если я правильно помню, серебряная медаль значила, что в аттестате только пятёрки и четвёрки, причём последних не больше чем пятёрок. При поступлении в ВУЗы, некоторых серебряных медалистов приравнивали к золотым, и они тоже сдавали только один экзамен. Лично мне такое нравится, и я бы не отказалась от такой формы отличия, притом, что к золотой медали отношусь крайне негативно.

(обратно)

14

Я уже поясняла, что это за мелодии, первые две исполняли Татьяна и Сергей Никитины, последнюю Гнатюк-младший.

(обратно)

15

Подлинная история. И без тогдашних разработок Чебышева и его последователей женщины бы не получили сегодня связанные на машинах-автоматах анатомические чулки и колготы, не было бы такой удобной спортивной формы и много ещё всего. И современные портные и технологи уже не видят своей работы без использования вычислительной техники, тем более, что сейчас всё больше предметов одежды вяжется на машинах в бесшовном исполнении. Вообще, сегодня этому уже есть своё название и без современной компьютерной ТОПОЛОГИИ не мыслятся целые направления. Мы к этому так привыкли, что не задумываемся, а ведь даже вывязать пятку у носка есть несколько вариантов и они не идеальны уже потому, что вариантов несколько, а ведь это всего лишь пятка шерстяного носка… В общем, со случайного любопытства профессора Чебышева и его математического взгляда на моду и одежду, а потом почти анекдотичной ситуации с лекцией всё и началось…

(обратно)

16

Речь про кофе-гляссе, как вы понимаете…

(обратно)

17

Изумительная мелодия и начало песни, а дальше начинается какое-то неудобоваримое самопережёвывание. Может автор не смог адекватно выразить свои мысли? Ой, не хотела бы, чтобы меня так «любили»…

(обратно)

18

На самом деле, скорее всего это была оригинальная Бартиниевская Сталь-7 в пассажирском варианте. Несколько таких и грузопассажирских было построено ещё до ареста конструктора и передачи его работы Ермолаеву, который и отметился дальним бомбардировщиком Ер-2, у которого пассажирской модификации не имелось. Вообще у Стали-7 был вполне приличный по тем годам пассажирский салон на 12 посадочных мест.

(обратно)

19

Эта инициатива Марины Расковой была и в нашей истории и полки были сформированы. Но полностью женским получился только будущий 46-й гвардейский Таманский ночной бомбардировочный полк, которым бессменно командовала Бершанская. В полку за годы войны больше двадцати женщин были удостоены звания Героев Советского Союза. В истребительном воевала Герой Советского Союза Лидия Литвяк, полк был смешанным. Создать женский полк на самолётах Пе-2 не вышло, вернее он был смешанным, всего с несколькими женскими и смешанными экипажами, но вскоре стал обычным бомбардировочным полком. Вообще, уже с конца 1942 года всё больше должностей в БАО стали занимать женщины после ШМАСов, в некоторых полках мужчины в аэродромной службе остались в единичных экземплярах.

(обратно)

20

До войны существовала разработка и единичные экземпляры попыток приспособить самолёт под перевозку ценных пассажиров. Так известна модификация «Башнефть» с прозрачной кабиной, пару экземпляров с закрытой комфортной кабиной делали для особых пассажиров, так один двухместный самолёт был подарен С. М. Кирову. Чаще всего переделкам подвергались самолёты У-2С (санитарные) у которых сзади уже был предусмотрен другой кокпит под перевозку раненых и больных и вместо гаргрота высокая обтекаемая крыша часто с окнами. Фактически модификация У-2СПЛ это заводская доработка трёхместного пассажирского «СП», но она широко появится чуть позже. Позже всё-таки будут созданы варианты «лимузинов» Рафаэлянцем, Зусмановичем и Куликом, на момент нашего рассказа, фактически все «лимузины» – это частные инициативные переделки.

(обратно)

21

Тут какая-то накладка в рассказе. Вообще, вроде как Ю-87 (Лаптёжник) не имел пушечного вооружения и для штурмовки не использовался, его основным и единственным оружием против наземных целей были бомбы в достаточном количестве и ассортименте, а для самообороны имел два пулемёта калибра 7,92 спереди и один у заднего стрелка. Пушек у него не было, в отличие от многих других немецких самолётов. Но хоть во всех справочниках пишется, про именно такое вооружение, но очень специфичная и узнаваемая внешность самолёта не даёт его спутать ни с кем иным. По воспоминанию многих, при атаках с него наземных целей упоминаются именно пушечные, а не пулемётные попадания. К примеру, один эвакуировавшийся на корабле по Ладоге мужчина, тогда подросток лет четырнадцати, описывал атаку двух Ю-87 (других самолётов не было), сначала сбросили по две бомбы из-за чего буксир с баржей неподалёку получил сильный крен, но дошёл до Кобоны. А во время заходов и обстрелов одно попадание пришлось в лежавший на палубе неподалёку чемодан с вещами. Чемодан взорвался и куски вещей (книги, альбомы, носильные вещи) разлетелись в клочья и у него уже на берегу из плеча достали снарядный осколок, а второй глубже он носил в плече многие годы, и его было хорошо видно на всех рентгенограммах. Не думаю, что разрывная пуля калибра 7,92 сможет вызвать такое воздействие и уж врачи, скорее всего, сумели бы отличить снарядный осколок от пулевого. И ещё, гитлеровцы были очень сильно удивлены нашими штурмовиками и их эффективностью над полем боя, что было предпринято несколько попыток построить равный по качеству и назначению самолёт. Так, почему не допустить, что самое простое и эффективное, это установить вместо пулемётов или одного из пулемётов одну или пару курсовых авиационных пушек на Ю-87. А теперь во всех справочниках пишут исходную комплектацию с пулемётами. Немцы вообще после войны всячески уменьшали свои возможности и силы, ведь как им иначе объяснить себе и окружающим, что их разбила лапотная армия большевиков? И им в этом очень помогала вся Европия. Ведь, если русские разбили немцев, то что говорить о себе французам, по которым ролики Гудериана проехались не заметив даже следов самой могучей армии Европии. Ну, вы поняли.

(обратно)

22

Анна Ивановна Гошкина – реальный человек, действительно была доцентом кафедры общей хирургии 1-го ЛМИ им. акад. И. П. Павлова. В 1941 году училась на пятом курсе, по ускоренной программе до нового года закончили обучение и были направлены на фронт. Всю войну прошла во фронтовых медсанбатах, награждена многими орденами и медалями (речь не про юбилейные). Первый год работала вместе с мужем, они учились на одном курсе и поженились перед войной. Во время одной из операций случился налёт гитлеровской авиации, и её муж был тяжело ранен. Она закончила начатую операцию и после этого сделала операцию своему мужу… Всё правда, так и было.

(обратно)

23

Готова подписаться под каждым словом. Когда читала кучу гадостей, которые полезли про ГУЛАГ после перестройки и особенно цифры и количества заключённых. Цифры, замечу, больше количества погибших на войне. Вот только в семье моей бабушки с войны не вернулись четыре брата деда, в семье моей другой бабушки с войны не пришло трое мужчин. В деревне сейчас на памятнике погибшим в войну выбили список погибших на фронте там больше пятидесяти человек, в деревне дворов меньше. Из посаженных и арестованных в деревне в те годы старики вспомнили только одного совхозного водителя-ворюгу, которого за воровство и посадили. Да, во время войны на Байкале местные фактически не ели своего родного омуля, потому что он весь шёл на запад – в госпиталя и в действующую армию. И многие не знающие, на фронте считали, что им дают селёдку, когда на самом деле иногда это был легендарный деликатесный Байкальский омуль. И никто с автоматами на причалах рыбаков не встречал и рыбы добывали, не смотря на уход мужчин на фронт, даже не больше ли, чем до войны и всю старались переработать и отправить скорее чтобы ценная рыба не пропала. Так и где ГУЛАГовские миллионы? Я потом уже когда вся эта вонь пошла, спрашивала у своих знакомых о погибших на войне и посаженных или расстрелянных. Да нашла одну семейку, где кого-то посадили по 58-й статье, три года дали. Семейка, к слову, при первой возможности усвистала якобы в Израиль на родину предков, а потом вроде писали письма знакомым из Канады. Так, я понимаю, что за дело посадили, хоть им и обидно до слёз. Больше из моих друзей и знакомых никого никто не сажал, а вот погибшие на войне почти в каждой семье. К слову, в упомянутой, пострадавшей от кровавой ГэБни семье, никто не погиб и не воевал даже, все вовремя узнали про волшебное слово «эвакуация»… Для сравнения память о карательных отрядах Колчака и его продразвёрстке в Сибири, которые по времени были на двадцать лет раньше сохранилась великолепно. Сохранилась с подробностями и именами, кого застрелили при сопротивлении, кого к забору гвоздями прибили, кого шашками порубили, кого повесили или запороли насмерть, а ведь деревня вольная казачья, где даже окружной атаман поостережётся голос без повода повышать… Так, что нет веры в солженицынское враньё!

(обратно)

24

Всегда умиляла болезненная возня Киева по поводу формулировки "НА Украине", а не "В Украине", по мне, так наоборот гордиться нужно. В русском языке, когда говорят «На» в смысле обозначения местоположения и вместо варианта «В», это говорит об уважительном отношении к большому пространству упомянутого места. На Дальнем Востоке люди это прекрасно понимают и гордятся своим краем и никому в голову не придёт сетовать, что едут к ним НА Дальний Восток, а не В Дальний Восток, потому что «В» – это куда как мельче. А придурки, которые кричат, что «На» – это предлог, обозначающий положение верхом на чём-то, языка не знают и не брались бы рассуждать о том, чего не знают. Хотя, эти рассуждения для таких же, как они сами идиотов, которые не знали никогда, что выдачи нет "С вольного Дона" и уж точно не "Из Дона".

(обратно)

25

Реальный факт. Наши первые парашюты для лётно-подъёмного состава гарантировали успешное покидание самолёта на скорости до 300 км/час, к 1941 году в новой модели сумели эту цифру увеличить до 350 км/час. У немцев эти работы не пошли, и решить проблему им не удалось до конца войны. А то, что предлагалось, было настолько сложным и ненадёжным в использовании, что в строевых частях не применялось. Прошу не путать парашюты лётчиков с другими видами парашютов, хотя и с десантными парашютами немцы не добились первенства. Вот, в чём немцы были чуть лучше – это в качестве самой используемой шёлковой ткани из-за поставок из французского Индо-Китая.

(обратно)

26

«Табун-Лабагар» – Не будем осуждать строго Митрича, за то, что он так свирепо исковеркал баргутское или монгольское название, на самом деле речь про нож, который, скорее всего, называют «Утюбун-Ялбагар» в русской неточной транскрипции, потому что кириллица не в состоянии передавать горловые и носовые звуки этих языков. Ближе всего по смыслу – "Детский дорожный" нож. В традициях степняков первый нож вручается мальчику примерно в шесть-семь лет и этим признаётся, что он теперь уже маленький, но мужчина. И грубо говоря, этот нож давать девушке не совсем положено, но где баргуты, а где наши герои…

(обратно)

27

К слову, у цивилизованных европцев для борьбы с насекомыми была только вонючая не очень эффективная присыпка, а вопросы помывки и санобработки белья и одежды решались на уровне рот и батальонов, и зависели от расторопности ротного и батальонного интенданта. В среднем официальные помывки происходили примерно раз в месяц, остальное было личной инициативой самих солдат, в летнее время для помывок использовались любые удобные водоёмы, солдаты стирали себе сами. К примеру, после сдачи в плен армии Паулюса наша медслужба была вынуждена развернуть несколько инфекционных госпиталей, для лечения немецких и прочих пленных. А что вы хотите, если сам Паулюс гордо носил свою амёбную дизентерию заработанную ещё в Первую Мировую до самого Сталинграда. За всю войну в нашей действующей армии не потребовалось разворачивать ни одного инфекционного госпиталя, все вопросы решались с использованием при необходимости инфекционных изоляторов при медсанбатах. И это тоже отражение труда наших банно-прачечных отрядов. Но зато немцы очень гордятся, тем, что в каждой дивизии в составе тыла обязательно был полевой бордель, и каждый арийский солдат получал талончики для его посещения по утверждённому графику. Пусть вшивый, блохастый и скрюченный от поноса, но зато обслуженный настоящей арийской проституткой. Вот это и есть настоящая европическая цивилизованность! Да! И не забывайте восторгаться!

(обратно)

28

Речь про старинный герб Фландрии, по-другому – фламандский лев. Стилизованное изображение чёрного льва (правда в этой растопыренной каракатице увидеть льва наверно смогут только странные люди близкие к геральдике) на жёлтом фоне. Был официальным знаком легиона ваффен-СС «Фландрия» сформированный из добровольцев фламандского происхождения из Бельгии, Нидерландов и Люксембурга. По факту в лучшие свои дни численность легиона не дотягивала даже до полка. Его передавали под командование дивизии танковой «Викинг», 11-й панцергренадёрской дивизии «Нордланд», придавали полку «Норвегия», в общем, весьма запутанный военный путь европских добровольцев. Достоверно известен только финал, когда в 1944 году последние оставшиеся в живых 50 человек были включены в состав дивизии СС «Полицай». Всего легион потерял на нашей земле убитыми более 5000 бельгийцев, и почти 5000 валлонов и фламандцев попали в плен (к слову, цифры и формулировка взяты без изменения. То есть, погибших Бельгия признала, как добровольцев из числа своих граждан, а вот в плену у нас бельгийцев оказывается не имелось, ведь Бельгия с нами не воевала и в состав стран Оси не входила. Как она ещё умудрилась в число стран победительниц не попасть). На северо-западе воевала такая изумительная европическая солянка. Как-то очень часто упоминается, что фланги 6-й армии Паулюса под Сталинградом очень плохо удерживали румынские и итальянские части из-за чего нам и удалось их смять. Но почти никто не вспоминает, что на Центральном участке старательно воевали венгерские, хорватские, французские, чешские, словацкие и сборные балканские части. Про толпы добровольцев из «нейтральной» Швеции в финской армии я уже упоминала в первой книге. Но желающие хапнуть русской земли в Европии ещё не закончились и на северо-запад достались: испанская "Голубая дивизия" – отмороженная на всю голову поначалу опора генерала Франко, от которых он с удовольствием избавился, спихнув их на восточный фронт. Уже упомянутые полк «Норвегия» (дивизии СС «Викинг» и «Нордланд» даже из своего названия заявляют о своей скандинавской основе), легион «Фландрия», бригада «Нидерланды», полк «Данмарк», штурмовая бригада «Лангемарк» – из североевропских добровольцев. Я ещё не вспоминаю про изначально многонациональную дивизию СС «Полицай», способную только измываться над мирными жителями дивизию СС «Галичина» и другие не немецкие формирования. Французы сейчас ОЧЕНЬ громко кричат о том, как славно воевала с Гитлером эскадрилья «Нормандия», но почему-то совсем позабыли и молчат о том, как против СССР воевала целая дивизия СС «Шарлемань», мне почему-то кажется, что дивизия и эскадрилья – это не сопоставимые величины.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 39 12 января. ЛВК ГКГ ВВС СССР
  • Глава 40 После 13 января. Отъезд
  • Глава 41 17 января. Саранск – Черемзинка
  • Глава 42 Филя и Бобик
  • Глава 43 Письма
  • Глава 44 Курсант аэроклуба
  • Глава 45 Отрыв от земли
  • Глава 46 Бедный Бобик
  • Глава 47 Весна и НАПы
  • Глава 48 19 июня. В "туберкулёзе"
  • Глава 49 20-22 июня. Москва
  • Глава 50 23 июня. Ленинградский фронт
  • Глава 51 Обживаюсь
  • Глава 52 Будни фронтовые
  • Глава 53 11 сентября. Опять в лесу
  • Глава 54 Немец
  • Глава 55 Может ответ на наши письма
  • Глава 56 Безлошадная
  • Глава 57 2 октября. Тотошка
  • *** Примечания ***