-Рин- (СИ) [_monkey] (fb2) читать онлайн

========== Фрагмент I. ==========

— Иногда мне хочется, чтобы у тебя не было этой дурацкой регенерации, — в полутьме прошептала Рин.

Это было их первое постоянное убежище. Комнатка на втором этаже самого простого конохского домика, где, помимо них, квартировало ещё три семьи. Одна — на втором, две — на первом.

— Почему?

— Тогда я могла бы вновь тебя лечить, — улыбнулась она. Обито лежал с закрытыми глазами, но слышал, что она улыбнулась. И мог поспорить, что смущённо. Так нежно смущаться умела только она: её хотелось сжать и не отпускать, как бы она ни противилась и ни пыталась скукожиться в попытке спрятать от взгляда розовые щёки. Не открывая глаз, он нащупал её, сгрёб в охапку и остался доволен, только когда она затихла у него под боком.

— Ты так смешно в детстве храбрился, утверждая, что не нуждаешься ни в обработке ран, ни в еде. Помнишь, Кушина-сан нам обед принесла? — Рин хихикнула у него под мышкой. — А теперь ты действительно ни в чём из этого не нуждаешься… — продолжила она грустно. — А я так хочу снова быть нужной тебе…

— Ты нужна мне. Всегда, — помолчав, он добавил: — Просто так.

— Но ты же столько времени жил без меня. Совсем. Значит — без меня можно…

— Ох, Рин…

Он снова сжал её и задумчиво поцеловал в кромку волос у лба.

— Я бы рад был забыть эти годы, вышибить из памяти к чёрту. Я бы променял их все — на хоть одно мгновение с тобой. Я был ходячий труп, клянусь. Это не жизнь.

Она поспешно обвила его руками как смогла — неудобно, Обито тяжёлый, нужно ещё выпутаться из его рук — и поцеловала, куда пришлось. Пришлось — в локоть.

Такая трогательная. Она всегда щадила его чувства, всегда сопереживала ему.

Почему-то Обито казалось, что, знай она тогда, что он жив, она бы так с ним не поступила. Не умерла бы.

— И всё-таки. Ты стал такой… Самодостаточный. Сильный… Прости, — снова смутилась она.

Обито расхохотался.

— Думаешь, я не знаю, каким посмешищем был тогда? Да честно говоря, и сейчас не лучше.

— Балбес.

— Ну вот видишь!

— На комплименты напрашиваешься, — она ткнула его кулачком в бок.

— Щекотно!

— Так тебе и надо!

Отсмеявшись, Обито притянул её к себе и вдохнул запах волос. Раньше он никогда всерьёз не пользовался обонянием и был всецело равнодушен к запахам. Хватало зрения — основное для него — и слуха — необходимость для любого шиноби. Вкус стал бесполезен вместе с потерей навсегда чувства голода, а сработавшее осязание обычно означало существенный промах в обороне и сообщало о том, что камуи полетело к чертям. Радость от прикосновений случалась редко и требовала определённых условий.

Рин же будила абсолютно все чувства, оживляя его целиком, одной только кожей лаская сразу четыре из них. Рядом с ней Обито ежом ощетинивался ими, как антеннами, счастливо принимая любой идущий от неё сигнал. Любой был приятен. Совершенно любой. Что угодно, напоминающее о том, что она теперь жива.

— Если честно, я тогда немного обижена была на тебя. Что ты… бросил нас, что ли. Я знаю, что ты поступил правильно. Просто… Эгоистка я, да?

— Разве ты не была рада, что Какаши выжил? — вырвалось у Обито прежде, чем он успел отфильтровать поток мыслей.

— Это так сложно объяснить…

— Я не должен был спрашивать. Забудем про этого индюка хоть на день.

Рин молчала. Обито не нравилось это молчание, оно было неуютным, он даже завозился.

— Только не говори, что это правда. Что он тебе нравился, — сам же не выдержал. Давно поклялся же себе не заводить с ней речь о Какаши в этом ключе!

В становящейся уже жуткой тишине раздался какой-то прерывистый свистящий звук. Оказалось, Рин пыталась сдержать смех. Неудачно. В следующее мгновение она прыснула вслух.

— Глупый ты такой!

Обито не знал, как ему реагировать. Что это значит? Нет или да? Он напряжённо ждал ответа, все чувства были обострены, и по оголённым нервам любое слово проходилось болью. Бессмысленные фразы воспринимались как излишний раздражитель.

— Так вот почему вы постоянно ссорились? Ты что, ревновал меня к нему? — Рин не могла остановиться.

— Нет, — буркнул Обито. Он чувствовал себя сейчас очень уязвимым, будто необдуманным вопросом добровольно вскрыл себе грудную клетку, разведя рёбра в стороны, — а там трепещет, беззащитное, — и хочется теперь спрятать, но непослушные рёбра замкнуло: не поддаются, не возвращаются на место.

— Эй, — её ладошка опустилась на грудь, мягко толкая их, помогая закрыть. Обито задышал чуть свободнее. Рин — гениальный медик. Каким-то чудом ей удавалось исцелять и нематериальные раны. На секунду даже показалось, что её рука в этот момент была окутана зелёным огоньком. — Хороший мой, — она потёрлась носом о его щёку.

Вот ради одного этого прикосновения — всё это — того стоило. Обито было достаточно самому любить её. Видеть рядом — и только. Но когда это возвращалось вот такой нежностью — ему казалось, что он этого не вынесет и умрёт от счастья. Он совсем не ждал от неё взаимности. Тех крох внимания, которые ему перепадали от неё в детстве, ему всегда было достаточно — и даже более чем. В благодарность за них он готов был отдавать ей всего себя. А сейчас ему даже внимание не было нужно. Он нуждался просто в том, чтобы она позволяла ему отдавать. Болезненно гордый, как все Учиха, он, тем не менее, сделал её смыслом своей жизни — и это никак не затрагивало его самолюбия.

Обито закрыл глаза и замер, дрессируя дыхание, едва справляясь с ним. И плевать было, что Рин так и не ответила. В конце концов, ничто больше не имеет значения. Кроме того, что она сейчас здесь, с ним. Навсегда.

Она положила голову ему на грудь, неуклюже и как-то сиротски свернувшись калачиком. Её мягкие волосы на вдохе и выдохе ласкали кожу. Обито не хотелось ни о чём думать. Он осторожно опустил ладонь ей на спину, изо всех сил контролируя её вес — ему было стыдно за свою жёсткую тяжёлую лапищу, которая, казалось, могла только причинять боль, но никак не делиться нежностью. Он вспомнил, как однажды в детстве распорол её сюрикеном, а Рин со строгим видом заставила его дать забинтовать. Ему тогда было так мучительно неловко, он чувствовал себя в тот момент не шиноби, а маленьким ребёнком, который ни к чему не приспособлен. Это было невыносимо. А теперь вот он большой — в два раза больше Рин. Но с ней всё такой же неловкий.

О чём она думает?..

О своих родных, которые остались там, в другом времени, в другой жизни? Он знал, что у Рин точно была мать. Об отце её он никогда не слышал, во всяком случае, тот никогда не забирал её вечером с детской площадки. Всегда мать.

Обито давно забыл, каково это — сопереживать. Пытаться сейчас мысленно пробраться в душу Рин получалось со скрипом, чужие чувства не хотели находить место у него внутри — слишком бурлили собственные. Ему так и не удалось до сих пор отделаться от мысли, что он урод, что что-то в его душе за эти годы безвозвратно сломалось. Ему казалось, что Рин ищет это в нём, иногда вдруг пытливо и сосредоточенно впиваясь взглядом в его глаза. И — он чувствовал — не находит. Обито проклинал себя в эти мгновения, это ощущение изводило так, что хотелось выть в голос. Он чувствовал, что это незримо подтачивает их отношения, вносит непредсказуемость в их будущее, и мысленно умолял Рин не разочаровываться в нём, не отбирать у него шанс, добытый таким трудом. Он метался до тех пор, пока его снова не окрылял её ласковый взгляд.

Так нестерпимое счастье сменялось нестерпимыми мучениями и снова — счастьем.

Какаши даже иногда давал ему миссии. Покрупнее, подороже — чтобы пореже, и стараясь это не афишировать. В Конохе к Обито относились по-прежнему. То есть желали смерти. Минимум — изгнания. Только авторитет Шестого Хокаге, который сразу заявил о неприкосновенности Обито, удерживал их от самосуда.

Рин, казалось, этого не замечала. Хотя Обито мог себе представить, как её сослуживцы в госпитале обсуждают за спиной, поджимая губы — как она может жить с «этим». Обито было отчаянно плевать на всё это. Гораздо важнее было для него, как к этому относится сама Рин. Он не раз говорил ей, что готов уйти куда угодно, если она хочет — взять её с собой, устроить им прекрасную жизнь где-то ещё. Рин в эти моменты улыбалась, трепала его по волосам, и заверяла, что хочет жить только здесь — это её дом — и только с ним. Но от Обито не могла ускользнуть в этой улыбке лёгкая грусть. Может быть, она просто знала, что так будет везде — он ведь воевал со всем миром сразу, — значит, повсюду — его враги. Ей было трудно, его репутация всё-таки била по ней. Но оставить Рин было выше его сил. Он знал, что никуда не уйдёт без неё. Просто не сможет. Он даже не был уверен, если она захочет, удастся ли ей его прогнать.

Между миссиями делать было нечего. Днём, пока Рин на службе, Обито спал, чтобы потом провести с ней весь вечер и ночь. Несмотря на просто волшебные в своём мастерстве руки, готовила Рин отвратительно, над чем сама частенько подшучивала. Обито в этом был и подавно полный профан. Поэтому они чаще всего заказывали еду с доставкой. Курьер, мальчик лет двенадцати, никогда не поднимался к ним. Он околачивался внизу, пока Рин не выходила и не забирала еду, с улыбкой оставляя хорошую сумму на чай. Она надеялась, что он со временем перестанет бояться.

Обито любил её всегда бережно. Как бы желание ни туманило сознание и страсть ни накрывала с головой, он сдерживал себя, чтобы ни в коем случае ей не навредить — случайно не сжать чуть сильнее, случайно не войти слишком рано, — хотя очень хотелось выплеснуть без тормозов весь огненный ураган чувств, не находивший выхода на протяжение почти двадцати лет. Он укладывал её потом, удовлетворённую, убаюканную, подтыкал одеяло, целовал в макушку. А позже доделывал всё рукой, если сам не успевал. Впереди была вся ночь, чтобы наглядеться на неё — ещё на день вперёд — с каким-то истовым удовольствием охраняя её сон.

Пару раз он её едва не разбудил — так тихо она спала, так была похожа на мёртвую Рин из его прошлых видений. Обито кусал руку до крови, сходя с ума от страха, что она здесь, в его постели — лишь плод его больного воображения, а на самом деле он сейчас очнётся один где-нибудь в стылой пещере на краю света. Но несмотря на панику, граничащую с безумием, он так и не разрешил себе попытаться её разбудить, чтобы успокоиться, чтобы убедиться. Уверял себя, что это будет слишком эгоистично, если она всё же настоящая. И не мог признаться, что просто до обморока боится, что она так и не откроет глаза, — если нет.

Иногда днём не спалось — тогда чаще всего он линял из деревни куда-нибудь, где нет людей. Обито никогда не чувствовал пресловутого единения с природой. Любые пейзажи казались ему гулкими и безжизненными. Они не вдохновляли, а просто позволяли сменить обстановку и отдохнуть. Когда гармония наконец-то удостаивала чести посетить его неспокойную голову, он телепортировался в какую-нибудь деревню и под хенге сливался с толпой. Развлекался: играл разные роли, изучал реакции людей, мня себя эдаким бродячим мудрецом. Собственная деревня в этом плане надоела очень быстро. Всё здесь было какое-то… Чересчур, что ли. Чересчур правильное. Чересчур гордое. Чересчур доброе.

Иногда Какаши обращался к нему за советом, касающимся управления деревней, поскольку ценил его большой опыт в стратегии и руководстве. Впрочем, это Обито поначалу так думал — что из-за опыта. Со временем понял — скорее просто для компании. Кто знает, кто из них обоих больше нуждался в этой компании. Теперь Рин жива, но окончательно на свои места всё между ними с Какаши так и не встало. Может быть, тот думал, что Обито до сих пор не может его простить, и поэтому Какаши совестно было сильно лезть к нему в душу, а может, Обито действительно так и не простил. Между ними была невидимая преграда, которая мешала сблизиться. Они оба по очереди наталкивались на неё лбом, потирали ушибленное место, отворачивались и расходились каждый по своим делам.

Однажды Рин пришла домой раньше обычного и разбудила его резким толчком в плечо.

С шиноби так шутить не стоит, поэтому она уткнулась сразу в его мангёкё и — едва не оказалась с заломленной за спину рукой. Ещё не до конца проснувшийся и несколько ошеломлённый Обито принялся извиняться. Однако глаза Рин по интенсивности излучения ярости сейчас ничуть не уступали его шарингану в бою.

— Я думала, ты поклялся мне не лгать!

— Верно. Рин, что случилось?

_____________

========== Фрагмент II. ==========

— Девятихвостый… Минато-сенсей, Кушина-сан… Вся та трагедия… Твоих рук дело?

Вот оно. Началось. Он знал, что когда-то это случится.

Сон мгновенно выдуло из головы. Рин стала стремительно уменьшаться в размерах и отдаляться, будто бы страшные слова уже были произнесены.

Обито тряхнул головой и взял себя в руки. Ещё не поздно, сейчас он ещё успеет что-то изменить.

— Рин, во-первых, это всё ещё я, — под воздействием внезапно пришедшей в голову мысли он приспустил одеяло на груди, открывая взгляду длинную, уже светлую и едва видимую царапину наискосок от шеи до плеча. «Смотри, это твоя вчерашняя, ты меня любила, вспомни это, не руби с плеча». — Во-вторых, я обещаю быть честным. Только выслушай.

— О боже… И Учиха? И про них тоже правда?

Всё оказалось хуже, чем он думал. Обито даже не мог сказать, чего сейчас во взгляде Рин было больше — страха или боли. Это заставляло его внутренне извиваться ужом на сковородке, и каждым новым вопросом она словно разрубала его по частям — вот корчится отдельно хвост, вот ещё кусочек…

Он изо всех сил старался сохранить во взгляде твёрдость. Сейчас нельзя показывать себя слабым, ненадёжным, Рин и так в нём сомневается. Нельзя показывать, что ему за это стыдно.

От неё едва уловимо пахло лекарствами и какой-то травой. А иногда от неё ещё пахло унынием, а иногда — радостью. В зависимости от того, выжил, вылечился ли пациент.

Он не допустит того, чтобы Рин ушла. А она, конечно, уйдёт, если увидит в нём недотёпу, что не в ладах с головой и что не может сейчас толком объяснить и половины своих поступков. Никому не нужен такой мужчина. Нужен — сильный и уравновешенный. И Обито будет таким.

Кажется… слушает. Не уходит.

— Учиха сами виноваты, — начал он с более простого. — Они хотели нарушить достигнутый с таким трудом мир и повергнуть деревню в состояние самой худшей войны — гражданской. Я помогал Учихе Итачи в исполнении решения Хокаге. Из двух зол выбирают меньшее. Осуждая меня за это, тебе придётся заодно осудить героев деревни.

Рин смотрела на него, не говоря ни слова, и с каждой секундой страх в её взгляде постепенно сменялся какой-то нехорошей решимостью. Или это Обито так казалось?

Она встала и прошла к окну как деревянная. Так ходили некоторые воскрешённые эдо тенсей — с полным подчинением.

Рин вздёрнула жалюзи. Пластины захлопали друг о друга, как крылья большой хищной птицы. Полосатый свет сгруппировался и рухнул в окно одним сплошным комком.

Обито сжал кулак под одеялом. Рин повернулась к нему несколькими отрывистыми промежуточными движениями, как будто точно не определилась, поворачиваться ли. В её глазах сверкнули влажные блики. Она подошла, присела рядом, провела пальцами по следу от царапины. Обито вздрогнул, ему вдруг показалось, что Рин хочет стереть эту линию, хотя, он знал, медицинские техники не способны убирать шрамы, даже самые тонкие. Обито не мог отделаться от мысли, что этими неловкими задумчивыми прикосновениями она с ним как будто прощается. С ним каким-то известным только ей, своим собственным Обито у себя в голове. И знакомится с реальным — ему так хотелось думать.

Наконец, странный ритуал был закончен, и закономерно пахнуло холодом, словно пространство между ними разрубил безжалостно упавший сверху ледяной занавес. Обито поёжился и даже поймал на себе пару мурашек.

— Ты подсознательно не даёшь мне шанса, я же вижу. Пожалуйста… дай.

— Твоя бабушка…

— Что? — Обито показалось, нет, совершенно точно — он ослышался.

— Она… тоже там была? — Рин смотрела на него внимательно-внимательно и немного удивлённо, как будто недоумевая, почему всё ещё продолжает с ним разговаривать.

— Боги, Рин, нет, конечно, нет, - чистая ложь. Он не знал. Обито не знал тогда, жива ли бабушка, и какая-то часть его малодушно надеялась, что уже давно нет. Во всяком случае, ему она не попалась. Значит, Итачи. Или всё-таки умерла, успела. Чёрт, почему он не может исполнить одно-единственное обещание — быть честным? Почему эти чувства настолько сильнее него? В кого они его превращают? Пришлось сделать невероятно болезненное усилие над собой: — Я не знаю.

Рин резко всхлипнула и зажала себе рот обеими руками. Блики в её глазах задрожали, потекли слезами по ладоням, ныряя в щёлочки между пальцев.

— А дети? Там ведь были дети?.. Выжил только один…

— Пожалуйста, не надо.

Что он ещё может сказать из правды? Что его бы и сейчас это не остановило?

— Обито… — на миг в ней промелькнула его родная Рин, беспокоящаяся за него. Но теперь Обито отчетливо видел — её взгляд — он как тогда. Когда он погибал под завалом. Взгляд, провожающий умирающего. Пытающийся смириться. И сейчас Рин действительно провожала какого-то своего Обито. Но там, во взгляде, как и тогда, была надежда. Чёрт, всё-таки была!

— Зачем тебе это было? Почему… откуда в тебе… эта кровожадность? Я не могу поверить… Кушина-сан… Она ждала ребёнка… Мы с Какаши тоже его ждали… Сенсей ходил такой счастливый… А ты… Как ты мог… Как тебе это в голову пришло?!

Каждое слово — как удар. Как сломанное ребро. Она отталкивает его руку — и Обито хочется совсем её оторвать, чтобы не верить, что это часть его, что она действительно его отвергает.

Нужно было ещё тогда ей признаться и в этом тоже, но он так и не смог. Это значило бы положить на чашу весов ещё больший груз и снизить и без того невеликие шансы на её благосклонность. Но Рин умница, она всё стерпела. Она поняла, а он злоупотребил её доверием… Про разборки с кланом же он просто забыл — это казалось незначительным и неважным. А может, не казалось, может, просто он забыл уже давным-давно — заставил себя забыть.

И самое главное — слов-то не было. Кроме правды, Обито было нечего сказать.

— Я был очень зол. Этот мир отнял у меня тебя, и мне нужно было с ним поквитаться. Я чувствовал, что это сожжёт меня изнутри. Я не убивал сенсея… У меня не было ни с кем личных счётов. Только с миром в целом. Я довёл Кьюби до того состояния, в котором даже сам уже не мог им управлять, и… сбежал. Я даже не видел, что было дальше.

— А Кушина-сан? Ты не знал, что значит извлечь биджу из джинчуурики? Что это за собой влечёт? — её голос звенел от сдерживаемых слёз.

— Знал, — Обито опустил голову.

Похоже, Рин ждала, что он скажет ещё что-то. Но толковые слова совсем кончились. Ему никогда не видать её прощения. Обито сидел и изо всех сил, до боли в лёгких вдыхал её запах, чтобы отвлечься и вернуть себе самообладание, придумать что-то — хоть что-нибудь — в оправдание. Но всё было бы ложью. Плевать ему было на Кушину. И на Наруто — плевать. Да и сейчас тоже. И Рин этого не простит.

Она умерла, заодно лишив их с Какаши сна и покоя, ради того, чтобы не допустить нападения биджу на деревню. Ей никогда не понять того, кто сам натравил демона на Лист. Сейчас Обито совершенно точно знал, что не сделал бы этого, и совсем не потому, что вырос. Просто ради неё. Потому что она бы так не хотела. И потому что это не было непосредственно связано с тем, чтобы вновь её обрести. Единственное, что он будет беспрекословно решать за Рин — вопрос сохранности её жизни. Как бы эгоистично с его стороны это ни было, но он больше не допустит, чтобы она жертвовала собой.

Оставалось только одно. Показать гендзюцу. Может быть, будучи там, видя то, что он видел, Рин поймёт глубину его отчаяния.

Перед глазами промелькнули обрывки подземной жизни. Обито закусил губу. Нет, он никому добровольно это не покажет. Он не заставит Рин это пережить. Он возненавидит себя за такое.

— Обито, а что если я умру? Смерть всегда ходит рядом с ниндзя, пусть даже с медиками немножко реже. Что тогда будет? Сколько людей на этот раз ты отправишь на тот свет заодно со мной? Твоя любовь — как проклятие. Я чувствую себя мировой бедой.

У Обито пересохло во рту. Проклятие… Действительно, он никогда не умел любить. И в первую очередь об этом говорило то, что он никогда не уважал по-настоящему жертву Рин, хотя даже в мыслях не корил её за это. Он считал её поступок даже не ошибкой — несчастным случаем. Он простил ей смерть, потому что на самом деле это была их с Какаши вина. Они поклялись её защищать и не уберегли. Она ни при чём.

Это просто его любовь — проклятие.

Но она настолько проросла в него, так крепко вплелась в кровоток, в каналы чакры, опутала собой всё внутри, что не вытравить уже. Обито и его любовь теперь — одно. Одно большое проклятие.

Он ничего не сможет с этим сделать. Даже умереть. Оторвать себя от Рин по собственной воле ему не под силу. И если кто-то будет пытаться сделать это за него, он будет драться до последнего, он свою чёртову жизнь так просто не отдаст.

Это замкнутый круг. Обито никогда из него не выбраться.

— Пока я жив, ты больше не умрёшь, — твёрдо сказал он. — Так что это всё в прошлом. А если умру я, то таких проблем тем более не возникнет.

Обито попытался улыбнуться, но его улыбка была встречена острым холодным взглядом, и сразу скукожилась, потухла.

— Ты правда не понимаешь? — Рин подняла на него полные слёз глаза, дрожащие губы, щёки, такие влажные, что, казалось, татуировки сейчас стекут с них обычной краской. Увидев, что Обито к ней тянется, чтобы обнять, она вскочила с кровати, почти крича: — Я боюсь тебя! Я не знаю, на что ты ещё способен и что ты ещё скрыл! Ты так поступал с некогда близкими тебе людьми — где гарантия, что со мной не поступишь! Я хочу тебе верить, но всё, что я вижу при взгляде на тебя — опасность. Во мне всё кричит, чтобы я к тебе не приближалась.

«Прости, но я не приближаться к тебе не могу», — подумал Обито и уже стоя в дверях смыкал вокруг неё руки, когда Рин распалась на кружащиеся в воздухе листья. Тут он услышал, как чуть скрипнула на петлях входная дверь. Шуншин.

Обито припечатал кулаком косяк, зажмурился и прислонился к последнему лбом, не отрывая руки.

Лучше бы она его ударила. Так бы от неё хоть что-то осталось — хоть жгучий след на коже, хоть ненадолго. Но теперь Обито со всех сторон обступило пронзительное одиночество. Самый страшный враг, который уже не первый раз одержал над ним верх… Оно словно растворяло Обито, и тот переставал существовать. Хотелось хоть чего-то — пусть даже боли — чтобы почувствовать себя живым. Кем-то. Не никем…

Что ей сказать теперь? Что сделать, чтобы она перестала бояться? Обито считал себя знатоком человеческих душ. Только с Рин он становился так беспомощен, как будто и не было всех этих лет, всех этих людей, выполнявших его волю.

У Куренай Рин тоже не оказалось. Доведённый до отчаяния и заподозривший её во лжи, Обито даже применил гендзюцу. Как только увидел, что нужно, он кивнул и молча исчез, в последние секунды перед телепортацией наблюдая, как та поспешно подбирает с пола ребёнка. Куренай действительно не врала, Рин сегодня не появлялась.

Ни в госпитале, ни в библиотеке, ни в одной закусочной её не оказалось. Он даже проверил скалу Хокаге, потому как сам раньше любил подолгу там сидеть. Близкий к тому, чтобы начать спрашивать у прохожих, Обито отправился к воротам поинтересоваться напоследок у Изумо и Котецу, не покидала ли Рин пределы деревни.

Те замерли с настороженными лицами, вытянувшимися ещё больше, когда Обито активировал шаринган.

— Нохару Рин не видели?

Привратники переглянулись. За обоих ответил Изумо:

— Нет. Мы на дежурстве всего два часа тридцать пять минут.

Шаринган не уловил следов лжи.

— Что-то случилось? — пискнул Котецу. Изумо поспешил ткнуть того локтём в бок.

Вместо ответа Обито наградил его тяжёлым взглядом.

— Если увидите, передайте, что я её искал.

Они нестройно покивали и снова переглянулись.

— Обито! Ищешь сестрёнку Рин?

Источник возгласа приближался, на бегу приветственно помахивая ему рукой.

Узумаки. Чёрт бы тебя побрал.

— Ты что-то знаешь о том, где она, или просто поболтать прицепился? — мрачно осведомился Обито.

Известно, что, попавшись на глаза лисёнышу, просто так не отвяжешься, поэтому Обито в таких случаях предпочитал как можно скорее ретироваться через камуи под каким-нибудь важным предлогом, а то и без. Тем более что Наруто питал к нему какую-то особую симпатию и, если встречал где-то, не упускал шанса попытаться о чём-нибудь панибратски побеседовать, что Обито страшно раздражало. Это малец слишком рано возомнил, что лучше всех знает, что хорошо, а что плохо, а с возрастом его характер портился, и, несмотря на вечно беззаботный и весёлый вид, из наивного добрячка он стал медленно, но верно превращаться в обыкновенного зануду. У Обито были подозрения, что если тот таки станет Хокаге, то это будет первый невероятно глупый и совершенно невыносимый глава деревни, занимающийся лишь тем, что читающий нотации односельчанам, и скинувший всю работу на советника.

Наруто стиснул кулаки и слегка наклонился вперёд:

— Я, между прочим, помочь пытаюсь, даттебайо! А ты, как всегда, ведёшь себя как засранец! Сестрёнка Рин у Хокаге! Если хочешь её застать, то поторопись: я её видел там полчаса назад.

Обито перевёл дух. Рин нашлась.

Но - что?! У Хокаге? Какаши?!

— Не помешал? — со всей возможной холодностью осведомился он, материализуясь посреди кабинета.

___________

Примечания:

Саундтрек к фрагменту: КиШ - Воспоминания о былой любви

========== Фрагмент III. ==========

Обито с облегчением заметил, что расстояние между присутствующими составляет не меньше трёх метров. Он себе уже чего только не вообразил.

Какаши стоял спиной к столу, присев на край.

— …Цунаде-сама найдёт, кем заменить тебя в госпитале? — договорил он, обращаясь к Рин. — Обито? Что ты тут делаешь?

— Я пришёл за Рин.

— Найдёт, Какаши, я с ней уже обсудила…

— Хорошо. Тогда я сейчас оповещу остальных.

— Что тут, чёрт возьми, происходит?! — не выдержал Обито.

— Рин попросила у меня миссию, — спокойно ответил Какаши.

— Прости, Обито, мне нужно побыть какое-то время вне деревни… — она отчаянно прятала глаза.

— Это из-за меня?

Она опустила взгляд в пол, беспокойно теребя кнопку на поясной сумке. Блики света разбежались по колыхнувшимся гладким волосам.

— Обито, тебе, наверное, лучше уйти, — начал Какаши и вперился в него странным взглядом. Обито почудилось, что тот хочет передать ему этим что-то, что Рин слышать не должна.

— Что за миссия? — сухо осведомился он, ещё не решив, что лучше со всем этим делать.

— В Стране Мороза обнаружена аномальная зона, в которой пропадают люди, а если кто-то возвращается, то ведёт себя как зомби, ни на что не реагирует и в скором времени умирает. Гражданским медикам причину смерти установить не удаётся. Любые технические средства на обсуждаемой нами территории выходят из строя. Причём раньше такого не происходило. Поселение существует уже много лет. Нужно выяснить, что там происходит и, по возможности, устранить угрозу.

— Вот как! И какой ранг присвоен этой миссии?

— Ранг А, — неловко выдавил Какаши. — С возможным переходом в S. Рин будет не одна, она присоединится к поисковой команде восемь в качестве медика. Также мы направим с ними наших специалистов из научного подразделения.

— Что ещё за зона? Что из себя представляет?

— Это единственный проходимый участок горного хребта. Он делит поселение на две части, и жителям так или иначе регулярно приходится перебираться из одной части в другую в связи с различными надобностями.

Миссия Обито не понравилась. Отпустить Рин в какую-то… аномалию, рискнуть ей… Он так привык, что она служит тут, под боком, в госпитале!

— Я с ними.

— Для тебя есть другое задание.

— Я отказываюсь.

— Ты не можешь отказаться. Больше никто с ним не справится.

— Значит приступлю после возвращения.

— Обито, это не обсуждается, — Какаши сдвинул брови и сложил руки на груди.

— Какаши, я пойду? — робко спросила Рин, продолжая прятать глаза.

— Конечно. Береги себя, Рин.

_________________

Какаши встретил взгляд Обито, в котором боролись ярость и мольба.

— Рин… Вообще-то, задержись. Я кое-что забыл. Это касается миссии. Скоро вернусь. Дождись меня здесь.

С тяжёлым сердцем, не будучи полностью уверенным, что правильно делает, Какаши покинул кабинет.

_________________

«О нет, зачем ты…»

Она ведь именно этого и хотела избежать.

— Я не хочу ни о чём разговаривать, — поспешила предупредить Рин.

Обито молчал. Его ноздри едва уловимо раздувались, грудная клетка ходила ходуном.

— Я и не собирался.

Рин успела увидеть кровавые и одновременно полные слёз глаза, но как бы ни был силён её контроль чакры, она знала, что сопротивляться гендзюцу Обито ей не под силу.

Он перенёс её куда-то в темноту.

…Рин не сразу может разглядеть почти целиком перебинтованного ребёнка, скорчившегося на чём-то вроде кровати. При приближении она различает, что тот твердит: «Я вернусь. Рин, Какаши… Подождите ещё немного». Внутри всё сжимается, когда она замечает, что один его глаз полностью перекрыт бинтами. Её ладони становятся влажными. Ей никогда не забыть, как он мужественно терпел начало той операции, когда поспешно вколотое обезболивающее ещё не успело подействовать, а ждать было некогда. Его покрытый испариной лоб, напряжённое дыхание, сжатые губы и совсем небольшую дрожь. Она ненавидела себя и каждую секунду сомневалась: не зря ли его послушала? Она ощущала себя воровкой, отнимающей последнее. Но то, как гордо носил его глаз потом Какаши, немного притупляло это чувство, успокаивало. В нём тогда как будто слились они оба. И Рин больше не нужно было разрываться между совестью и чувствами…

…Белое полосатое человекообразное существо с дыркой там, где должно быть лицо, кричит:

— А кто всё-таки такая эта Рин? Ты всю ночь повторял её имя и вытягивал губы трубочкой!

— Не твоего ума дело!!! Как ты меня бесишь! — мальчишка яростно грозит существу кулаком, но вдруг ойкает и хватается за плечо.

… — Рин и Какаши в опасности! — верещит то же существо, но его лицо на этот раз больше походит на человеческое.

Деревья вокруг Рин быстро-быстро несутся мимо и вдруг заканчиваются, а взгляду открывается пустырь. Она видит на нём себя, бледную, встрёпанную, в залитой кровью одежде, безвольно валящуюся на спину.

Стоящий рядом Какаши одними губами шепчет её имя и тоже падает…

Дальше всё застилает красным, ничего не разобрать, и вдруг сквозь эту пелену она, опять будто со стороны, наблюдает, как мальчик в чёрном плаще качает её на руках и говорит ей что-то успокаивающее, а сам глотает слёзы. А вокруг — кровь. На сколько хватает взгляда.

…От следующей сцены Рин едва не теряет сознание. К лежащему на кровати Обито прикасается длинноволосый старик в балахоне, Обито вскрикивает, от рук старика на его животе остаётся кровь, запекается, исчезает, и он повторяет всё снова. Ей хочется зажмуриться, не видеть это, и Обито позволяет, прерывает иллюзию…

_________________

Какаши застаёт их неподвижными. Обито пристально смотрит на Рин, в её лице нет ни кровинки.

Что он делает, чёртов идиот?!

Какаши толчком своей чакры приводит её в сознание. Рин хлопает глазами и едва не падает, в последний миг хватаясь за его рукав и вцепляясь в локоть ледяными пальцами. Она стоит так некоторое время и тяжело дышит, а потом переводит взгляд на Обито.

Тот стоит, зажав ладонью глаза, его рот кривится.

— Какого чёрта, Обито? — резко бросает в него Какаши.

Внезапно Рин опускается на пол, прямо на колени, закрывает лицо и тихо плачет. Оба бывших сокомандника недоумённо смотрят на неё. Первым находится Какаши, приседает и осторожно трогает её за плечи. Та не реагирует, лишь один всхлип вырывается в этот момент чуть более громкий.

— Убери от неё руки, — внезапно возникает рядом Обито и обхватывает её так, чтобы Какаши не осталось места.

Убедившись, что тот не собирается больше применять гендзюцу, Какаши отходит в сторону, продолжая пристально наблюдать.

______________

Она ещё долго дрожит и всхлипывает в его руках. Обито никак не может отделаться от горького чувства, что вот эти объятия — последние. Ему не выпадет больше шанса прикоснуться к ней. Разворошив воспоминания, как улей с крылатыми убийцами, он сделал всё только хуже. Его тянет прижаться губами к трясущейся макушке, которая пахнет так знакомо, что внутри болит, но он себе не позволяет. Лишнее движение — и Рин снова ускользнёт от него, растворится. Он не будет так рисковать. Сейчас она не отталкивает Обито, потому что ей не до него.

И вдруг он чувствует, как маленькие пальчики обхватывают его предплечье. Кровь приливает к голове, гудит в висках. Рин произносит что-то неразборчивое, и ему приходится просить её повторить. Но она, кажется, не слышит Обито. Перед его глазами только её шоколадная макушка. Проходит половина вечности, за которую Обито успевает несколько раз умереть, прежде чем Рин нарушает молчание:

— Я люблю тебя, — она по-прежнему на него не смотрит, но теперь тычется носом в грудь. — Ты покажешь мне потом всё-всё?..

______________

Какаши слышит это, и у него тоскливо сжимается сердце. «Это от радости», — говорит себе он.

___________

Комментарий к Фрагмент III.

Поскольку у меня накопилось ещё несколько набросков с этим пейрингом в этой Вселенной и я пока не знаю, свяжутся ли они все в единый сюжет, по умолчанию этот фик обещает стать серией драбблов=)

Саундтрек к фрагменту: The Calling - Wherever You Will Go

========== Фрагмент без номера ==========

Комментарий к Фрагмент без номера

PWP; лёгкий кинк; пока не закончен; та же Вселенная; непосредственной связи с предыдущими событиями нет.

Обито лежал на боку. Рин обхватила его и осторожно целовала в спину между лопаток. Кошачье место — так она называла. Обито урчал и слегка прогибался, когда Рин проводила языком по позвоночнику. Она любила в нём всё — даже этот солёный вкус на языке. После тренировок Обито всегда сразу бежал мыться, а Рин стеснялась остановить его, задержать и надышаться его запахом. Боялась выглядеть девушкой со странными пристрастиями. А вот после близости у него не было сил куда-то бежать…

Она полюбила его не сразу. Сначала просто жалела. Потом — уважала и была благодарной. А затем — поняла, что он всегда будет её. Всегда. Что бы ни случилось. Что бы она ни сделала, как бы ни изменилась, как бы ни относилась к нему. И она… не смогла не влюбиться в эту преданность. Обито больше не был жалким. Теперь он был одним из самых сильных шиноби своего времени. И он был… её. Весь.

А она была единственным топливом для этой силы.

Всё так, как они и мечтали в детстве.

Рин было приятно заботиться о нём. Пусть даже это свелось к подготовке одежды и ласкам, но Обито был за это так благодарен, что Рин часто просто не могла от него оторваться. Он так радостно отзывался на любые крохи нежности…

Даже когда она начинала баловаться. Обито лежал на животе, она забиралась на него сверху, целовала спину, а левой рукой проскальзывала вниз и находила плотный комок соска. Рин гладила его подушечками пальцев, делая тонкую кожу здесь чувствительнее и чувствительнее, очерчивала ноготками ореол, щекотала и надавливала. Обито начинал дышать глубже. Ему всегда нравились жёсткие воздействия здесь, но Рин просто не могла быть жёсткой, она всегда была нежна, и играла с ними так очень часто, так что он привык. Раздразнённые, они заставляли всё внутри него замирать каждый раз, когда он одевался и случайно задевал их тканью.

Иногда после такой вот лёгкой, но долгой ласки, Рин делала, как ему нравится: сильно стискивала затвердевший комочек пальцами с обеих сторон, одновременно интуитивно кусая Обито в спину — рассеивая боль. Рин не любила делать больно — её служебным долгом было избавлять от страданий и не причинять их без крайней необходимости. Но иногда она чувствовала, что Обито хочет этого. А иногда он сам просил. И она давала. Внутренности сжимались от этой затеи, а Обито наслаждался и даже временами томно постанывал. Чем сильнее Рин давила пальцами, тем сильнее кусала спину. Обито, казалось, нравилось и то, и другое, но когда он переворачивался и ложился на следы от укусов, то неизменно болезненно морщился.

Лёжа на животе — единственная поза, когда Обито не мог быть активен. И Рин это нравилось. Нравилось иметь возможность обездвижить его, темпераментного и предпочитающего вести, и заставить целиком отдаться её ласкам, не заботясь ни о чём другом. Обито всегда был эмоционален, а в такие моменты и подавно. Сконцентрировавшийся только на своих ощущениях, он выражал удовольствие так, что у Рин мурашки бежали по коже.

Гладя его всего, продолжая целовать между лопаток и легонько сжимать уже болезненно откликающийся на любое прикосновение сосок, Рин опустила вторую руку и принялась ласкать его внизу. Она осторожно гладила тренированные ягодицы, всё смелее и смелее залезая на запретную территорию между. Обито напрягся, но Рин удвоила интенсивность ласк сверху. Она отпустила сосок и скользнула по боку туда, где из-под живота торчал твёрдый член. Облизав пальцы, Рин отодвинула кожу и коснулась ничем не прикрытой головки. Обито всхлипнул и глухо застонал в подушку. Она знала, что влажные пальчики ощущаются им как много маленьких язычков, и с удовольствием наблюдала, как он напрягает плечи и царапает ногтями простыню. Между тем вторая её рука продолжала подбираться к чувствительному и неприличному. Рин это безумно возбуждало. Однако она делала это мягко, позволяя Обито расслабиться и не выгибаться в спине от неожиданности прикосновения. Дождавшись, пока выступы мускулатуры на его теле сгладятся, Рин снова смочила пальцы слюной, однако на этот раз другой руки. Не прекращая то ласкать головку, то возвращаться к соску, она бережно и осторожно погладила Обито там, с удовольствием ощущая, что он реагирует как нужно. Она поцеловала его в загривок, легонько сжала зубами волосы и чуть потянула за них, чтобы успокоить и совсем отвлечь внимание от того, что сейчас ласкает скользким пальчиком ребристое колечко мышц. Несколькими надавливаниями здесь и не прекращающимися ласками торса и члена Рин всё же добилась того, что Обито, низко постанывая, расслабился окончательно и доверился её рукам. Обильно смоченный слюной пальчик продавливается в кольцо — и одновременно с этим очередной укус в спину, за которым тут же следует скольжение по плотно обхваченной ладонью головке. Обито тихо рычит, но не вырывается и часто дышит. Рин точно знала, что не сделала больно. Она подождала, прежде чем начать осторожно гладить его внутри, не забывая сбивать внимание с происходящего на торс и член. Ему непривычно, он не знает, куда деться, но настороженно покоряется. И вот уже её пальчик проникает глубже, извиваясь как-то так, что заставляет Обито извернуться и издать громкий стон. Рин пробует ещё раз — он вцепляется в подушку и весь дрожит.

Рин хорошо знает анатомию.

И Рин хорошо знает Обито. С ним можно не бояться рискнуть. Он никогда её не оттолкнёт.

Рин прижимается грудью к его спине, плотно-плотно, и чувствует, что ткань между ними начинает ей мешать. Она, слегка запнувшись, распахивает рубашку и чувствует Обито теперь всей кожей. Её грудь почему-то всегда прохладная, а он — горячий. Это же Обито, он во всём и всегда такой: бурный,нестерпимо светлый, рвущийся во все стороны, как огонь. Её Обито.

Она видела когда-то его глазами, как её кровь — та же вода, что и её стихия, — пролившись, однажды едва не затушила этот костёр. От былого ярко-оранжевого пламени остались лишь грязные тёмные угли. И только в самой их глубине ещё метался огонёк, прятался от непогоды, жёг хозяина изнутри, пытался о себе напомнить.

Рин хотелось верить, что своим появлением она смогла разжечь эту искорку в большой пожар снова. И пусть катон ей как вторая врождённая стихия никогда не давался — пугал, жёг пальцы, да и не нужен был, когда в команде есть Учиха… Но, похоже, один огонь она раздуть и обуздать всё же смогла.

Рин смотрела в тёмные тёплые глаза — и ей хотелось верить, что это так.

Что этот огонь осветил даже самые дальние уголки души.

И что тьма из его сердца совсем ушла.

Однажды она неожиданно для самой себя попросила его быть с ней погрубее. Обито с сомнением посмотрел на неё, заволновался и почему-то, наоборот, стал действовать вдвое более неуклюже, чем даже в их первый раз. Рин тогда не смогла не рассмеяться — такой он был деловой и старательный. Обито насупился, задетый этим, и действительно стал вести себя чуть грубее и размашистее. Но в его глазах то и дело она ловила всплески страха — вот он лишний раз подхватил её снизу, смягчив резкую скорость смены позиции, вот она вскрикнула чуть громче и острее — и его обеспокоенный взгляд тут как тут, взрезает мутную поволоку его собственного удовольствия. Он обращался с ней как с чем-то хрупким. Рин так и хотелось иногда стукнуть его и напомнить о том, что она живая. Не рассыплется как мумия, и не ускользнёт как призрак. Обито, проснись!

На самом деле Рин нечасто удаётся застать его спящим. И тем не менее спустя эти четыре года ей кажется, что он всё реже скулит во сне.

____________

Рин делала с ним что-то невероятное. Где бы она его ни касалась — это совершенно вынимало мозги, и Обито напрочь переставал соображать. Вот её лёгкие пальчики скользят вверх по бедру, вот они совсем нечаянно задевают между ног — Обито забывает, как дышать. Но рука летит дальше — чиркает по груди и ложится на лицо. Рин наклоняется к нему близко-близко — горячий и влажный общий клочок воздуха между носами душит и пьянит. Она упирается коленом там, где сейчас Обито жёстче и чувствительней всего. Ему уже хочется ворваться в неё, он весь мыслями — там, но ласка длится и кружит голову так сильно, что Обито совсем теряет чувство реальности. Ничто другое не имеет над ним такой власти, как её прикосновения. Обито не знает, известно ли Рин об этом, но все его пласты защиты лопаются перед ней и разлетаются металлической крошкой. Он так восхитительно счастлив, что — плевать, на всё в мире плевать. Обито может позволить себе быть беззащитным с ней. Он бы даже с радостью принял смерть от её руки. Если вдруг окажется, что жил он ради одного такого мгновения — ради единственного её такого не простого касания — то ему не жаль. Ни себя, ни других переломанных им тел и покалеченных душ. Обито сейчас самый счастливый и бессердечный человек на свете.

Счастливые всегда бессердечны.

Он даже не успевает где-то потрогать Рин: она такая юркая, колдует над ним своей кожей, задевая каждый нерв и пуская по нему разряд. Обито весь прошит этой наэлектризованной паутиной — только с Рин он это и чувствует. Только она подаёт ему энергию, смазывает своими ладонями заржавевшие шестерёнки гармонии, доверия и совести. Обито как заброшенная электростанция, разболтанный и сыпучий механизм, она губами сдувает с него пыль и встряхивает, подклеивает кое-где — и Обито ей пронзительно благодарен, — так, что в груди тесно.

========== О филлере ==========

Филлер “Плен” вынесен в отдельный фанфик. Его можно найти по ссылке: https://ficbook.net/readfic/4926454

P.S. Прошу прощения у всех, чьи отзывы удалились. Решение о разделении фанфиков далось мне нелегко. Я все комментарии до одного сохранила себе на компьютер, потому что они по-прежнему для меня очень важны.

========== Фрагмент без номера ==========

«Больше не будет больно и плохо,

Сегодня не кончится никогда…»*

Его голова лежит у неё на коленях.

— Всё закончилось. Тебе больше не нужно бороться. Теперь всё будет хорошо…

Её голос переходит в шёпот: наверное, Рин кажется, что Обито засыпает. Но он не спит.

Рин массирует ему голову, и Обито не понимает, как, когда он заслужил её руки. Её голос — то, чего ему не хватало много лет, — вот он, шурша, пробирается в подкорку, туда, где Обито бережно его хранил. «Это всего лишь я, — думает он. — Я не могу быть счастлив. Такой, как я…» Но вот Рин над ним склоняется и дышит ему в лицо: смеётся или шепчет… Обито оглушён своими мыслями, он не может разобрать её слов, но она говорит ему — и этого достаточно, чтобы ничто не казалось зря. У Обито больше нет сил, он истратил их, пока шёл к ней, он чувствует себя нищим: ему нечего ей подарить. Но она — и не нуждается, кажется… Она пытается подарить силы ему. Обито не заслужил, нет, это он должен, иначе — зачем он.

— Шшш… — Рин мокрым пальчиком гладит под его ресницами, и Обито запоздало понимает, почему тот мокрый. Ему стыдно. Он плакса, он размазня. Не таким он должен был найти Рин. Он не плакал много лет, да что же это… — Я с тобой. Тебе больше не нужно искать. Я всегда буду с тобой.

Вот оно. Обито знает, что это сон — иллюзия, всё что угодно, — так хорошо просто не бывает. Он не верит и какое-то время хочет разорвать безобразное гендзюцу и стереть в порошок того, кто такое посмел. Обито безотчётно скребёт воздух перед собой рукой, словно пробуя реальность на прочность. Реальность стоит, как прежде, нежит его руками Рин. Обито ещё не верит, но уже думает, что это, в конце концов, не так уж и плохо, это то, чего он всю жизнь хотел. Почему нет… Почему нет.

Можно просто попытаться.

— Рин… Присмотришь за мной? Я… без тебя… не справлюсь. Я больше никто без тебя. Прости мне это. Я постараюсь быть тебе нужным. Я старше, но я не умру раньше, я обещаю, и теперь я сдержу… Ты можешь мне верить. Ты знаешь?

— Тебе придётся постараться! — весело говорит Рин.

Обито доверяет ей, он всегда доверял, доверялся — только ей. Она, кажется, улыбается:

— Ты поправишься, всё заживёт. И мы будем вместе. Будем жить вместе, хочешь? Снимем квартиру. Или дом. Он будет маленький! Так уютнее, я всегда хотела… И ты будешь Хокаге. Или будешь сидеть дома! С нашими малышами, — она смеётся, но Обито кажется, что она серьёзно. — А я найду себе местечко, дадут же мне… Я буду спасать таких дураков, как ты. На тебя одного меня будет много! — она шутит. Наверное. — Обито, — Рин зарывается носом в его волосы, — я скучала. Я смотрела оттуда на тебя. Я же тоже обещала — присматривать. Тебе больше ничего не нужно добиваться, ты можешь позволить себе отдохнуть. Ты заслужил покой.

— Ты так говоришь, словно я умираю, — неуклюже смеётся Обито, совсем не чувствуя боли. — Но это неправда.

Ведь неправда?.. Он щупает там, где должны быть раны. Их нет.

Конечно, Рин вылечила. Она лучший медик!

Но что тогда Рин говорила про «заживёт»…

Мысли путаются.

— Я позабочусь о тебе… — её слова доносятся до него как сквозь толщу. Обито хватает её образ, притягивает к себе за грудки — не смей, не уходи. Верни мне Рин.

Она счастливо смеётся, но больше не обнимает его голову, а отдаляется и постепенно пропадает из виду, растворяется в дымке.

Обито просыпается. Рин не видно.

Она закопана под двумя одеялами — его и её. Спит. И хочется, и жалко будить.

Он поддаётся слабости и врывается руками в тёплое, нагретое ей пространство, обнимает, а после замирает, слушая дыхание. Рин дышит как спящая.

Ему хорошо.

И он никогда к этому не привыкнет.

Комментарий к Фрагмент без номера

*Flëur - Сегодня