КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

След золотого обоза [Давид Игоревич Выходец] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Давид Игоревич Выходец, Иван Владимирович Чумак След золотого обоза

СЕКРЕТНОЕ ЗАДАНИЕ РАЗВЕДЧИКА СЕМЕНОВА


Над Киевом проплывали тяжелые мрачные тучи. Шквалистый ветер изредка рассекал их сплошное марево, и тогда в эту узкую щель проникал холодный лунный свет. Через мгновение тучи смыкались, и земля вновь погружалась в кромешную тьму. Когда тучи сомкнулись в очередной раз, из прибрежных кустов неслышно вынырнули две фигуры.

— Слава богу, Лозенко, мы уже на Подоле... — облегченно сказал напарнику невысокий худощавый мужчина.

Лозенко устало опустился на мягкую молодую траву. Рядом с ним присел Семенов и стал неспешно перевязывать раненую руку, ниже локтя слегка задетую пулей.

— Надо же, черти… Чуть не подстрелили… Не так обидно, если б красные. А то ж петлюровцы. Ишь, слетелись в Киев! Мы, значит, город брать будем, а они потом грабить…

... Лозенко проснулся от холода через какие-то полчаса. Недалеко от него топтался Семенов. Лозенко долго смотрел на его немытое лицо, небритые щеки, потом перевел взгляд на залатанную свитку[1], стоптанные, стянутые сыромятью башмаки. Кто бы мог узнать в этом нищем стройного, подтянутого поручика, еще недавно браво щеголявшего в новеньком мундире на парадах в занятых деникинцами городах.

— Хорошо хоть в голову не попали, — посочувствовал Лозенко. — Я хотел, было, крикнуть на переправе «Не стреляйте — свои», но вовремя вспомнил ваше предупреждение.

— Правильно сделал, — смягчился голос офицера. — Задание наше секретное. Выполним — быть мне капитаном, да и тебе в рядовых недолго ходить... Ладно, передохнули, пора трогаться... — Поручик поднялся, но, пройдя шагов пять, снова остановился:

— Слушай, Лозенко, до рассвета нам надо попасть к людям, которые нас ждут. Дорога, сам видишь какая — всего можно ожидать. Так что если вдруг со мной... — он замолчал на секунду, — ну, сам понимаешь... Тогда дальше пойдешь один. Разыщешь на Подоле крайнюю от Днепра улицу...

Лозенко слушал внимательно. Затем тихонько повторил адрес и пароль. И все же в голосе солдата Семенов уловил некоторое сомнение.

— Все понял? — переспросил он раздраженно.

— Все, ваше благородие. Вот только невдомек мне, зачем мы пришли сюда, чуть головы не сложили, ради какой-то бумажки? И зачем она полковнику, если даже дураку понятно, что город окружен и, как вы сами сказали, не сегодня-завтра будет наш?

— Не твое дело, болван! — прошипел Семенов. — Если посылают — значит, надо!

Они долго шли молча. Наконец поручик замедлил ход и, махнув рукой, доверительно прошептал:

— Ладно... Только никому... Слышал я у полковника о неких ценностях, которые тщательно оберегают красные. Где они? — Семенов развел руками. — О них и надо узнать… Кроме нас с тобой, еще много людей этим занято…

Наконец, они остановились у дома, окруженного густым вишневым садом.

— Кажись, здесь, — сказал Семенов и вынул из кармана наган.

Под окном зарычал собака. Вскоре скрипнула дверь, и на крыльцо вышел толстый приземистый мужчина.

— Кто такие? — пробурчал сонный голос. Семенов вплотную подошел к нему, и тот отшатнулся, прикрываясь, словно от призрака:

— Вы?!

— Так точно. Не ждал? Я и вправду вернулся оттуда, откуда не возвращаются. — На худом лице Семенова мелькнула едва заметная усмешка. — Ладно, веди в дом. Чего дрожишь? Испугался?

— Испугаешься тут, — зашептал толстяк. — Чекисты все явки в городе накрыли!

— Лютуют?

— Не то слово, ваше благородие. Спасу нет...

Они на ощупь зашли в небольшую комнату. Хозяин зажег керосиновую лампу, дрожащий огонек которой выхватил из темноты широкую кровать, стоявшую у стены, стол и три стула.

— Сперва умоетесь или сразу ужинать будете? — спросил он гостей.

— Сначала покажи, где запасной ход, — предусмотрительно попросил Семенов.

— Вон, под кроватью погреб, — кивнул хозяин и собрался, было, идти в спальню — будить жену, чтобы накормила прибывших, но Семенов решительно остановил его:

— Назад... Если я попадусь ей на глаза, то придется ее пристрелить. Никто, кроме тебя, не должен меня видеть: красные расстреляли графа Семенова!

— Да я и сам в себя никак не приду, — признался хозяин, — хорошо помню, как вас взяли… И вдруг вы на свободе…

— Гулял бы я давно на том свете, если б не свой человек в ЧК… Но это так… Давай план, а то нам возвращаться пора…

— Так не принесли еще, — ответил толстяк, — жду.

— Как? До сих пор? — удивился офицер.

— Говорю, как есть. Может, перехватили связного красные. Сколько их уже прибрали к рукам...

— М-да... Раз так, давай хоть перекусим, что ли, — Семенов уселся на стул, взял ломоть хлеба и кусок сала. Хозяин поставил на стол бутылку самогона, но офицер сердито возразил, что сейчас пить не время.

Лозенко ел молча, в разговор не вмешивался, а поручик, выщипывая из ломтя хлебный мякиш, думал о плане и полковнике, который так ждет его возвращения. Когда Семенова вызвали в штаб, сквозь неплотно прикрытую дверь он расслышал обрывки беседы между начальником отдела деникинской контрразведки полковником Пальчевским и его давним приятелем подполковником Нечаевым.

— …Только бы перехватить у большевиков те ценности, — говорил тогда Пальчевский. — И для армии хватило бы, и мы б с тобой в накладе не остались… Только бы перехватить...


ТРЕВОЖНОЕ ВРЕМЯ ОСАДЫ


Светало. Над городом висела непроглядная сетка холодной измороси. Последние дни августа теперь больше походили на осень, и яркая зелень каштанов, обступивших здание губернской чрезвычайной комиссии, начала понемногу желтеть.

В коридоре, у кабинета с табличкой «Председатель губчека» тихо переговаривались несколько сотрудников, которые прервали разговор с появлением коренастой фигуры Петра Ивановича Денисенко — хозяина кабинета. У него было смуглое, с темным отливом лицо, на котором из-под широких косматых бровей смотрели проницательные карие глаза. Молча кивнув на приветствия, он зашел в кабинет и пригласил в него ожидающих. Последним вошел заместитель председателя губчека Артем Груша. В шинели, при портупее — он недавно прибыл с передовой.

— Как там? — Петр Иванович махнул рукой за окно.

— Сам знаешь, плохо, — вздохнул Артем.

Да, знает. Силы не равны. Еще в мае стопятидесятитысячное войско генерала Деникина двинулось на молодую Советскую Республику и, захватив Донбасс, развернуло наступление на Киев. С запада на город наседала армия Петлюры, а в тылу поднимало голову кулачье. Фронт неумолимо приближался, и надо было немедленно эвакуировать раненых, переформировывать части, усиливать бдительность. Для решения неотложных задач Петр Иванович отозвал в Киев несколько подразделений чекистов, обезвреживавших банды вокруг города, и вот теперь пятеро из них стояло перед ним. Пятеро. Его надежда и опора…

Тем временем рассвело, и сквозь заплаканные стекла проступили нечеткие силуэты деревьев. От серого утреннего света измученное лицо Петра Ивановича казалось еще темнее. Поднявшись из-за стола, он прошелся по кабинету, потом подошел к окну и, обернувшись, оперся о подоконник.

— Ну что, поди догадались уже зачем я вас вызвал. Не скрою, обстановка в городе сложная и надо быть готовым к тому, что придется отступать. В связи с этим необходимо эвакуировать ценности и, прежде всего, хранящиеся в городском банке, а это килограммы золота и всяких украшений. Не оставлять же их хозяевам-угнетателям… Вчера на переправе, — продолжил Денисенко, — был задержан подозрительный лодочник, который признался, что послан из штаба Петлюры, и там, между прочим, знают, что золото из Киева еще не вывезено.

— Так вот что их сюда тянет! Только откуда им об этом известно? — не выдержал Груша.

— Откуда? — перебил его Сергеев, другой заместитель Петра Ивановича. — Неделю назад несколько банковских служащих переметнулись к белым. Так что будь спокоен, донесли, что, где и сколько. До копеечки...

Сергеев — невысокий, худой человек, с продолговатым, испещренным морщинами лицом. До революции он несколько раз попадал под арест за распространение большевистской литературы, но, будучи человеком изобретательным, каждый раз ускользал из жандармских лап...

— Одного шпиона схватили, — посетовал Петр Иванович, — а сколько их еще рыщет за нашими спинами. И все плотнее сжимается кольцо вражеского окружения. Но надо прорваться через него! Надо, во что бы то ни стало!

Внимательно вслушиваясь в каждое слово, стояли перед ним чекисты. Молчаливый Райнис, недавно прибывший в Киев из Москвы. Матрос-черноморец Свирид Кущ в вечно расстегнутом бушлате, который просто не сходился на его широкой коренастой фигуре. Наконец, Николай Остапенко — двухметровый рыжий парень с веснушчатым лицом и огненным языком чуба, выбивавшимся из-под фуражки над левым виском.

Каждый из них понимал, какое сложное дело предстоит им. Легко сказать — эвакуировать ценности. Их же в карманах не вывезешь…

— Никогда не думал, что буду иметь дело с таким богатством, — нарушил тишину Петр Иванович, — да, видно, придется. Вот правительственная телеграмма, — положил он на стол серую бумагу, — приказывают не оставлять золото врагу.

— Трудно будет, — тихо, словно про себя, сказал Сергеев. — Все дороги перекрыты.

— Единственная возможность, — переступил с ноги на ногу Артем Груша, — пробиться с эшелоном на Чернигов и таким образом вместе с ранеными вывезти ценности из города.

— Эшелоны на железных дорогах постоянно обстреливают и грабят, — возразил Сергеев. — Может, и удалось бы проскочить, если бы имелась сильная охрана. Да где же ее взять?

Груша ничего не ответил. Денисенко глянул на окно, за которым по-прежнему шел дождь. Но иногда небольшой ветерок все же раздувал косматые тучи, и тогда кое-где проступала синяя лазурь неба. От этого короткого проблеска на душе становилось легче.

— Другого выхода нет, — снова заговорил Артем.

— Я тоже его не вижу, — поддержал заместителя Петр Иванович. — Но все это, хлопцы, разговоры. Надо немедленно, вместе, здесь и сейчас сесть и разработать четкий план маршрута: от банка к вокзалу и дальше — по железной дороге. Через шестнадцать часов, ровно в полночь, эшелон должен отправиться. Наши части, думаю, продержатся еще не больше суток…

— Хорошо бы для сопровождения использовать бронепоезд, — предложил Остапенко.

— Неплохо, — согласился Денисенко, — но он у нас один, да к тому же поврежден. В мастерской всю ночь паровоз ремонтировали. Успеют ли к сроку?

— За бронепоездом белые всегда особо охотятся… — высказал сомнение Райнис.

Совещались долго, пока Денисенко не предложил свой план операции: взвод красноармейцев, обычно выполнявший особые задания ЧК, во главе с Райнисом погрузит ценности на пять подвод, отправится с ними на станцию и там, в обстановке строжайшей секретности, перенесет их в один из вагонов. Тем временем из депо должен выйти отремонтированный бронепоезд. Чем раньше эшелон отправится, тем больше шансов на успех у него будет. Днем белым труднее напасть на след, а до Чернигова не так уж и далеко.

Против этого плана возражений не было.

— Тогда за дело! С эшелоном, товарищи, посылаю Райниса, потому что он уже выполнял подобные поручения Феликса Эдмундовича. Счастливого вам пути, — обратился он к латышу.

Райнис ушел. Вскоре покинули кабинет Денисенко, Кущ и Остапенко, которым также дали срочные поручения. Надолго у председателя задержались лишь Груша и Сергеев.


ТАКАЯ ЦЕННАЯ БУМАЖКА


Чернявый спешил. Даже забыл проверить, хорошо ли закрыл дверь синей будки, в которой чистил обувь. Он почти бежал, грея в кулаке небольшой клочок бумаги.

«Она стоит миллионы», — не покидали его слова, сказанные незнакомцем.

Тяжело дыша, он добрался, наконец, до своего дома и сразу же поднялся на чердак, предварительно трижды тихонько свистнув, чтобы Семенов ненароком не прострелил ему голову.

— Принес? — послышалось из темноты.

— Да, но сперва дайте дух перевести.

— Ладно. Что слышал от гостя?

— Я его и разглядеть не успел. Зашел человек в надвинутой кепке, назвал пароль и вместе с деньгами сунул мне эту бумажку. А с порога уже добавил, что, мол, надо спешить.

— Это я и без него знаю, — буркнул поручик, доставая из-за дымохода башмаки.

Хозяин спустился с чердака, осторожно вышел на улицу и, осмотревшись, быстро вернулся обратно.

— Тихо…

— Тогда пойдем, Лозенко. Теперь обратно — в штаб, за новыми погонами, — Семенов поднялся, стряхивая с себя солому.

К окраине города деникинцы добрались окольными путями. Когда позади осталась последняя хата, Семенов присел на корневище поваленного ветром клена.

— Спрячь. Попадешь к красным — проглотишь незаметно. А я и так запомнил, что там написано. Доберешься к своим — вручишь бумажку господину полковнику.

— А вы? — удивился Лозенко. — Разве вы не пойдете со мной?

— Никуда я не денусь, — успокоил офицер, — но если туго придется — беги. — Он замолчал, оглянулся, потом добавил:

— А я прикрою. Оружие то при мне…

Дальше первым двинулся Лозенко, за ним неподалеку шел Семенов. Пробравшись мимо хуторка, где справа и слева слышались выстрелы, они оставили позади огороды с высокими сорняками и пересекли овражек. Сразу же за шеренгой деревьев их должен был ждать казачий разъезд.

Оставалось немного, как вдруг, словно из-под земли, раздалось:

— Стой! Руки вверх!

Напротив Лозенко вырос молодой красноармеец с винтовкой, направленной в его сторону. Из-за соседнего пригорка поднялся еще один.

— Да что вы, ребята… Я ж свой, — забубнил деникинец. — Вот в город ходил, думал, лошадку какую себе прикупить. Новая власть нам землю дала, а обрабатывать ее не на чем…

— Какую еще лошадку! Бои же везде идут! — прервал его красноармеец.

— Идут, да только есть тоже что-то нужно.

— Ишь ты, покупатель! Руки-то все ж подыми, а мы обыщем! Посмотрим, кто ты такой!

Услышав это, Семенов, спрятал наган в рукав свитки и, выйдя из сорняков, направился к красноармейцам.

— О, смотри, еще один! — крикнул второй боец.

В это время Семенов приблизился и, резко выхватив наган, выстрелил в юное, чуть покрытое прозрачным пушком, лицо первого парня. Тот выпустил из рук винтовку и медленно завалился на левый бок.

Второй, обыскивающий Лозенко красноармеец, повернулся, было, к поручику, но выстрел из нагана оборвал и его жизнь…

— Беги! — крикнул Семенов напарнику и молнией метнулся в кусты.

Тот не заставил себя долго ждать.


КРАСАВИЦА КАТЕРИНА


Начальник отдела деникинской контрразведки полковник Пальчевский нервничал. Он мерил шагами кабинет, время от времени поглядывая в окно, хотя знал, что все это лишнее, поскольку адъютант сразу же оповестит его, как только вернутся тайные посланцы.

Свой отдел он разместил в небольшом сельском доме, разделенном на две комнаты, в первой из которых за печатной машинкой сидел адъютант, а в соседней, значительно большей, был оборудован его кабинет. Через дорогу располагался штаб бригады, полки которой сейчас стремительно наступали на Киев.

От нетерпения Пальчевский щурил карие глаза и до боли крутил кончики коротких усиков. Офицеры недолюбливали его, считая наглецом, выскочкой и карьеристом, но опасались: связываться с контрразведкой никто не хотел.

— Должны же вернуться, сегодня должны, — бубнил полковник.

Он старался не смотреть в сторону штаба, потому что мысли сразу же возвращали его во вчерашний день, к полуофициальной беседе с начальником штаба генералом Мокреевым. Они сидели вдвоем и, не спеша, пили французский коньяк, которым вместе с оружием, обмундированием и патронами щедро снабжали деникинскую армию союзники. Теперь Англия, США и Франция все больше убеждались в том, что сделали правильный выбор: генерал Деникин наступал. Захватив почти всю Украину и перейдя Днепр, его войска продвигались в сторону Москвы.

— Но сейчас, полковник, не об этом, — сделав глоток, продолжал Мокреев. — Киев, считайте, в наших руках, и в этом нет никаких сомнений…

Он поставил пустой бокал на стол, зажег сигару и, таинственно прищурив глаз, сказал:

— Однако, есть дело, поважнее... — Генерал пристально взглянул на Пальчевского. — Я имею в виду золотой запас, который хранится в киевском банке. Кстати, им уже интересовалось несколько разведок. Так неужели мы выпустим его из рук?

Генерал говорил ласково и тихо, но контрразведчик знал, как могут наливаться от ярости его большие бесцветные глаза и, как может срываться на душераздирающий крик вкрадчивый голос.

Пальчевский поднялся:

— Господин генерал, ваши слова я воспринимаю как боевой приказ. Вам известно, что в ЧК действует наш агент. Полагаю, его время пришло…

— Только не мешкайте, господин полковник. И, как говориться, дай вам бог…

Вернувшись от генерала, Пальчевский приказал адъютанту найти связную, и, если она снова отправилась в город, немедленно послать за ней.

Полковник очень редко беспокоил своего агента, но, если в этом была необходимость, то делал это через дочь торговца гуталином.

Вскоре адъютант доложил, что связная ждет. Полковник лениво махнул рукой, и в кабинет неслышно вошла молодая чернобровая дивчина с круглым румяным лицом.

Поздоровавшись, она улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки.

— Здравствуй, здравствуй, Катерина, — любезно указал Пальчевский на стул. — Садись, поговорим. — Он подошел к окну и задернул голубые занавески.

— Значит, ты сегодня здесь, в селе ночевала?

— Да, у тети. Вы же мне вчера ничего не говорили…

— То, голубка, было вчера. А сегодня к тебе есть очень важное и срочное дело. Сейчас пойдешь в город, найдешь там Крота и передашь ему, что от него ждут известий. О чем идет речь, он знает.

— Хорошо. Только попробуй, поймай его сейчас, — засомневалась девушка, — знаете, как у них в ЧК: утром пошлют под Борисполь, а вечером — под Обухов…

Лицо полковника стало наливаться кровью:

— Ночь, две — не смыкай глаз, крутись, как хочешь, но найди его и передай мой приказ! Кроме тебя, мне послать некого. Увидишься и больше не смей с ним встречаться. С нужной информацией пусть выходит на отца.

— Отец не знает Крота.

— Крот сам зайдет почистить обувь и вручит старику нужную бумажку.

Полковник заметил, как задрожали у девушки руки, забегали глаза…

— Не бойся, это твое последнее задание. Выполнишь — станешь знатной барышней... Слово офицера!

У девушки снова отлегло от сердца, заблестели глаза, на щеках вновь появились ямочки... Красивая дочь была у чернявого! Ради нее, любимицы, коммерсант Попетрака всю жизнь мечтал разбогатеть. За копейку был готов на все. Такая натура передалась и дочери. Правда, с недавних пор все пошло наперекосяк. Как-то пришли к ним с винтовками люди, назвались представителями рабочего Совета и конфисковали большой магазин, в который чернявый вложил все свои деньги. Пришлось идти чистить обувь. И выжидать, когда придут белые, чтобы снова встать за прилавок.

... Девушка отправилась в город, а следом за ней полковник послал еще нескольких разведчиков. Особую надежду он возлагал на Семенова, хотя долго колебался, принимая такое решение. Семенов уже побывал в руках ЧК, и, если бы не Крот, не избежать бы ему расстрела. Зато теперь у него был боевой опыт, лютая ненависть и свои, особые счеты с врагом.

Пальчевский раздвинул оконные занавески и снова, в который уже раз за день, осмотрел улицу. Разведчиков не было.

«Неужели оборвана последняя нить?» — волновался полковник. Тоненькая, незаметная, ведущая к Кроту. Почти всех агентов чекисты разоблачили и обезвредили. Двух своих офицеров Пальчевский сам отдал им в руки. И все для того, чтобы Крот завоевал доверие за проявленную революционную бдительность…

Зазвонил телефон. Полковник снял трубку и услышал голос генерала Мокреева, который был уже не таким ласковым, как прошлым вечером, а даже наоборот — сухим и требовательным.

— Как идут дела, полковник?

— Действуем, господин генерал!

— И каковы результаты?

— Конкретных пока нет, но, уверяю вас — обязательно будут! — Пальчевский выдохнул и положил трубку.

«Как будто у штабных, кроме этой операции, дел больше нет, — со злостью подумал он. — Хорошо воевать генералу: полк, вперед! Дивизия — на восток! А сам, знай, в бинокль поглядывай. Не выходит — проси резервы, артиллерию. А тут у кого подмоги просить? Или он думает, что чекисты сами, на блюдечке принесут ключики от сейфов?..»

Пальчевский приказал вызвать сотника Завару и офицеров отдела. Раз уж нет от Крота известий, придется действовать самим — перекрыть все дороги, ведущие из Киева. Заваре с сотней было приказано обойти город и выйти на Черниговский тракт, где спешиться и, оставив в лесу лошадей, переодеться в красноармейскую форму. После чего, перевязав руки, головы, под видом пробирающихся в тыл раненых растянуться в цепь…

В помощь полковник обещал дать своих оставшихся агентов. Сотник Завара должен был держать с ними связь: на пароль: «Вы не видели здесь деда с черно-пестрой коровой?» дать ответ: «Видел. У дороги присел отдохнуть».

— Выйдете на след красных — дайте немедленно знать, — напутствовал сотника Пальчевский.

Затем он отправил посыльного на вокзал, приказав передать заместителю начальника станции, чтобы тот следил за каждым вагоном, каждым грузом, проходящим мимо. Пропустит хоть один — болтаться ему на столбе.

Отдав все распоряжения, Пальчевский успокоился, но тут же напрягся, когда в кабинет вошел адъютант и сообщил на ухо, что Семенов все-таки прибыл.

— Господа, оставьте нас одних, — обратился Пальчевский к офицерам, и, будто извиняясь, пояснил: — Прошу понять правильно — дело особой важности…

Семенов не сел — рухнул на стул:

— Вот он план. Прошу, господин полковник.

Он торопливо расправил смятую бумажку и положил ее на стол…

«Да, старик, сдают твои нервы, — мысленно обругал себя Пальчевский. — Поспешил ты послать Завару на Черниговский тракт».

Вслух же он произнес:

— Благодарю, господин поручик, — и пожал руку Семенову. — Сегодня же о вашем геройском поступке доложу Деникину. И тогда завтра, пожалуй, вы уже сможете примерить погоны капитаны. Полагаю, ошибки в этом не будет…


КТО ВЫ, ПОРУЧИК ДЗЮБА?


...В кабинет, куда вновь пригласили офицеров, Пальчевский зашел гладко выбритым, в уголках его губ играла улыбка. В правой руке он держал сложенный гармошкой мятый обрывок бумаги.

— Господа, — обратился он к офицерам, — поздравляю вас с новой победой! Наша доблестная армия, освобождая Россию от большевиков, приближается к стенам древнего Киева. Враг в панике отступает!

Услышав эти слова, деникинцы стали жать друг другу руки, а младший из них, поручик Дзюба вскочил со скамьи и изо всех сил захлопал в ладоши.

«Поручик Дзюба — преданный офицер. Такой, пожалуй, не подведет», — успел подумать Пальчевский.

— Да, красные бегут, — продолжил полковник, когда шум утих. — Но для нас работа только начинается. Киев рядом, а в нем — городской банк, набитый золотом, которое мы должны у большевиков изъять. Тем более, что теперь нам известен маршрут, по которому они намерены вывезти его из города…

Где-то через час кабинет Пальчевского опустел. Каждому офицеру было дано задание, согласно которому он должен был действовать, выполняя детально разработанный план операции «Золото».

Шеф контрразведки предусмотрел, казалось бы, все: на каком километре, когда и кем будет совершено нападение на эшелон. Назначен конвой, который должен будет сопроводить отбитое золото в штаб корпуса. Наконец, сверены часы — и заработала невидимая машина тайной агентуры деникинской армии…

Последним покинул кабинет Пальчевского поручик Дзюба — невысокий, коренастый двадцатитрехлетний юноша.

— Слышали, поручик, о золоте? — спросил его на дворе штабс-капитан Рогов.

— Меня это не интересует, — безразлично ответил Дзюба, постегивая нагайкой по блестящим голенищам сапог.

Вдруг в углу двора он заметил у коновязи вороного жеребца Орла, принадлежавшего полковнику Пальчевскому. И куда сразу делись вялость и безразличие. Ревнивой завистью загорелись глаза поручика.

— Что ж, пожалуй, вас только лошади и занимают, — бросил раздраженно Рогов.

Поручик приблизился к жеребцу и похлопал его по напряженно выгнутой шее.

— Не слышал, Чередниченко, не собирается ли полковник продавать своего Орла? — спросил он у коновода.

— Не слышал, ваше благородие. А зачем он вам? Вот разобьем большевиков, вернется ваш отец на Черкасщину — и снова будет у вас конный завод.

— Орел бы его украсил…

Поручик наклонился к жеребцу и осторожно коснулся нагайкой его стройных передних ног. От прикосновения тот вздрогнул и дико загарцевал вокруг коновода.

— Осади! — рявкнул Чередниченко и, вытирая пот со лба, огляделся вокруг.

— Значит, не продает. Жаль. Хорошо бы поторговались, — гнул свое поручик.

Когда, наконец, коноводу удалось унять Орла, Дзюба, подавая Чередниченко щетку, выбитую из рук резко натянутой уздечкой, едва слышной скороговоркой произнес:

— Григорий, надо немедленно предупредить Денисенко. Передай: «Предатель рядом, маршрут изменить». Понял? Садись на Орла и живей к своему Васильку. Это очень важно. Чрезвычайно важно, потому что через несколько часов будет поздно... А я тут пока развлеку полковника…

С крыльца спускался Пальчевский. Заметив поручика, все еще пытавшегося задобрить вороного, он подошел к коновязи.

— Нравится? — спросил полковник.

— Еще бы! Это ж не лошадь, а огонь!! — похвалил Дзюба.

Каким бы выдержанным ни был поручик, но сейчас он немного побледнел, и от внутреннего напряжения на его переносице задергалась жилка…

— У моего отца на заводе не было таких красавцев…

— Не скажите. У отставного полковника Дзюбы был замечательный завод. Вы тогда учились и, видимо, не интересовались делами отца.

Черкасщина... Отец — хозяин конезавода... Владимир Дзюба... Эта легенда стала настолько привычной для молодого чекиста, бывшего слесаря с киевского завода «Арсенал» Петра Стародуба, что он сам иногда верил в то, что родился на Черкасщине, а не на Соломенке[2], и что отец у него отставной полковник-кавалерист, а не пропахший гарью кочегар… Такова она сила перевоплощения… Так надо… Двух месяцев хватило Петру, чтобы стать совершенным конником, вышколенным военным служакой, каким был поручик Владимир Дзюба, направлявшийся с назначением в штаб Деникина и перехваченный чекистами под Харьковом…

— Да, господин полковник, лошади были великолепны, но такого, как ваш Орел видеть не приходилось.

— Что ж, так тому и быть, поручик, — сказал Пальчевский. — Дайте мне только въехать на нем в Киев. А потом — Орел ваш.

— О, это слишком дорогой подарок, — растрогался Дзюба.

— Думаю, вы его заслужили своей преданностью.

— Я благодарен судьбе, которая свела меня с вами, господин полковник, — горячо отозвался поручик.

Полковнику понравился его пыл. Он улыбнулся и искренне пожал руку молодому офицеру.

Чередниченко молча продолжал чистить коня. Шерсть на Орле уже сверкала. Коновод выпрямился и спросил господина полковника, не желает ли тот прогуляться верхом, поскольку конь застоялся.

— Не до этого сейчас, — озабоченно бросил Пальчевский.

— Тогда, с вашего позволения, я сам проедусь на нем.

— Давай, казаче.

Чередниченко быстро накинул седло, подтянул подпругу и, вскочив на Орла, тут же пустился в галоп. Полковник с поручиком долго смотрели им вслед, восхищаясь и лошадью и всадником.

— Хорошо Чередниченко за Орлом ухаживает, — сказал Дзюба.

— Казак верный, хозяйственный, — согласился полковник.

Затем, что-то вспомнив, он снова пошел к крыльцу. Поручик тоже быстро покинул двор.


ВАСИЛЕК — БАРСКИЙ ПАСТУШОК


— Не стоит, сынок, сейчас в город ходить. Стреляют, ад настоящий вокруг. Вон сколько войска через наше село прошло, и все на Киев.

Василек краем глаза взглянул на румяное лицо матери. Деревянной лопатой она доставала из печи круглые паляницы[3], отрубей в которых было больше, чем муки. Вот и последний темный кругляш лег на шесток. От него исходил теплый, кисловатый пар.

— У тети Гали и такого хлеба нет... Сидит там, в городе, голодная, — сказал жалостливо Василек, — да еще и больная. Когда я последний раз там был, она почти не вставала с постели.

— Знаю, сынок, — мать подошла и провела шершавой ладонью по его белобрысой голове.

Ласка ее Васильку не понравилась. Мать думает, что он еще маленький, а ему уже двенадцать лет. Который год без отца справляется. Даже косить научился.

Василек свел к переносице тонкие, как у девушки, брови и осторожно снял с головы руку матери:

— Не надо, мама. И так чуб, словно сноп камышовый.

— Если б ты, сынок, только к тете Гале ходил, я б не так волновалась…

— Вы о чем, мама? — всполошился Василек.

— Думаешь, не знаю, почему дядя Гриша к тебе так часто наведывается, и как ты после этого из дома исчезаешь?

— Мама! — Василек укоризненно сощурил глаза. — Дядя Гриша давний отцов товарищ. Вот и переживает за нас… А то, что я исчезаю куда-то, вам кажется…

Кто-то постучал в низкое боковое окошко и Василек, вскочив, бросился к сеням. «Вспомни волка, а он у порога», — мелькнуло в голове. У крыльца дядя Гриша держал в коротком поводу разгоряченного от бега коня.

Дядя Гриша, как всегда, был немного мрачен. Из-под косматых седых бровей смотрели с опаской зеленые глаза.

— Здравствуйте, дядя, — весело поздоровался мальчик. — На коне покататься дадите?!

— В другой раз, Василек, — дядя Гриша плотно притворил дверь и немного отступил от крыльца. Мальчик двинулся за ним.

— Ты, вот что. Отправляйся скорее в Киев. Если красные задержат, скажешь, чтобы немедленно направили к Денисенко. И только ему или Артему Груше передашь: «Предатель рядом, маршрут изменить». Четыре слова... Запомнил?

— Да…

У дяди потеплели глаза:

— Положи в сумку ломоть хлеба и, если есть, кусок сала. Если кто задержит случайно, скажешь: дома есть нечего, выменял в селе, мол, и все такое.

Скрипнула дверь. Дядя Гриша замолчал.

— Чего это вы в дом не заходите? — спросила мать.

— Да некогда все. Вот ехал мимо, дай, думаю, зайду. Узнаю, нет ли вестей о Петре. Сейчас многие из плена возвращаются…

— Петра моего, пожалуй, и на свете уж нет, — вздохнула мать и, безнадежно махнув рукой, направилась к хлеву.

Василек повел гостя к воротам. Внезапно тот резко метнулся в сторону, увлекая за собой Орла в густые заросли терновника. Там, припав к плетню, он стал следить за улицей. Василек присоединился к нему.

Вдвоем они увидели, как по дороге торопливо шла стройная черноволосая девушка в длинной юбке. На голове ее был повязан белый платок с красными цветами, на ногах красовались новые сапожки.

— Нездешняя, — прильнув к уху Чередниченко, выдохнул Василек.

— Я ее знаю, бисову душу, — процедил сквозь зубы дядя. — Не зря она здесь шляется... Чует мое сердце — натворит она бед... Василек... — сказал он и задумался на мгновение. — Хотя ладно, не теряй времени, иди. Мы уж тут сами с этой птицей разберемся…

Дядя Гриша ловко вскочил на коня и помчался, лишь ветерок шевельнул за ним ветви терновника.

Василек вернулся в дом. Мать сидела на скамье у шестка и чинила сыну старые штаны. Мальчик присел рядом. «Это хорошо, что я утром заговорил о тете Гале. Теперь будет легче подступиться к матери».

Придвинувшись ближе, он льстиво коснулся виском маминого плеча.

— Не мешай, — притворно строго проговорила она. — Вот, постирала тебе штаны. Заштопаю — и надевай, а новые пока побережем. Сейчас в город только в старом и ходить.

От удовольствия Васильковы глаза засветились.

— Да я быстро, мам…

Через несколько минут он уже стоял во дворе, прилаживая на плече полотняную сумку, в которую мать положила для больной тети только что испеченный хлеб, кусок старого сала, несколько луковиц. Уместился в ней и узелок с пшеном.

— Будь осторожен, сынок, — наказывала мать. — Не лезь, где стреляют…

— Не беспокойтесь, мама, — успокоил ее Василек и лихо перепрыгнул через плетень.

Ему не раз уже приходилось ходить в Киев, но если раньше можно было надеяться, что кто-нибудь на лошадях или волах подвезет его хоть немного, то теперь… Кто сейчас осмелится ехать в город?

Он вышел за околицу, пустынную и тихую. Только впереди острыми пирамидами тополей виднелось соседнее село.

Василек решил идти напрямик, по стерне. Там узкой лентой вилась вытоптанная жнецами тропа.

И вот она, эта пыльная дорожка, уже под его ногами.

Василек хорошо знает это поле. Вон там, слева, шумит река, а чуть дальше — выпас. Каждое лето на него выгоняют барский скот.

...И всплыла в памяти лунная ночь четырнадцатого года — последняя ночь, проведенная вместе с отцом у хозяйских лошадей. В тот раз табун пригнали на пастбище еще засветло. У прибрежного холма прохаживался, ожидая их, дядя Гриша. Он прибился к селу недавно. Откуда — никто толком не знал, но отец говорил, что дядя Гриша — человек справедливый и честный, поэтому живется ему на свете нелегко. У дяди Гриши всегда лихо закрученные усы. Голос, правда, неприятный — сердитый и скрипучий. Даже страшно подступиться к такому ворчуну. Зато как интересно он рассказывает о далеких краях, об обиженных и обездоленных, которые, не стерпев издевательств, восстали против господ, таких вот, как их Анисим Мелешко, чей хлеб колосится аж до горизонта и чьих лошадей каждый вечер отец выгоняет пастись…

Солнце, уставшее за день, медленно опустилось за вербы. Отец, связав путами лошадей, надергал из копны охапку сена, разостлал ее на берегу и позвал Василька, бродившего по колено в теплой вечерней воде:

— Ложись, сынок. Завтра рано вставать.

Василек падает на душистую постель и крепко закрывает глаза, сделав вид, что сразу заснул.

Только разве уснешь, когда старшие у костра потихоньку разговор завели.

— ... все границы падут! И станет поле щедрым для всех. Ни бедных тебе, ни богатых. Хлеба на всех хватит, если его поровну, по-братски делить.

— Не может такого быть, Гриша, — не верит отец. — Веками по одну сторону богатые были, а по другую — бедные…

— Было, да не будет! — решительно настаивает собеседник.

«Было, да не будет, было, да не будет, не будет... не будет ... » — чудится Васильку, пока он не заснул ...

А проснулся, когда за рекой уже розовело небо.

— Я сам отгоню лошадей на выпас, — услышал Василек дядин голос, — а ты, Петро, иди на свою делянку косить, пока роса не спала.

Отец стряхнул с сыновьей свитки сухие стебли, накинул на плечо сумку с провизией, взял косу — и пошли они вместе навстречу рассвету. Над полем уже звенели косы, громко переговаривались женщины, подрезая серпами пшеничные стебли.

— Начнем и мы что ли? — спросила подошедшая мать.

— Начнем! — Отец ловко ударил мантачкой[4] по лезвию косы, расправил плечи, вздохнул — и повел за собой первый золотой валок созревшей пшеницы.

Солнце вошло в зенит, когда в поле появился всадник, который, подъехав к ближней группе косарей, на мгновение остановил коня и снова помчался дальше, сообщив сраженным односельчанам ужасную новость: «Война». Страшное слово покатилось над полем, перелетело реку, с разбега ударилось о плетни и как молния понеслось по домам, взмывая над огородами и поднимаясь над селом таким отчаянным бабьим криком, что, казалось, небо от горя станет камнем, не удержится в вышине и тяжко осядет на землю…

... Не успел Василек опомниться, как за горизонт укатила последняя подвода с новобранцами. Отец, спешно попрощавшись, тоже ушел, и больше его в селе не видели.

Где он? Убит ли на фронте, или томится в австро-немецком плену — никто этого не знал.

С тех пор за лошадьми ухаживали двое: дядя Гриша и пастушок Василек. Вскоре мальчика позвали к эконому — получать первый заработок. Радостный и счастливый выскочил он из конторы, крепко сжимая деньги в кулачке.

— Погоди! — остановил его стоявший на крыльце дядя Гриша. — А ну, покажи, сколько дали?

Вася молча разжал пальцы. На его маленькой ладони лежало несколько медных монет.

— Во! Сам заработал! Обещали еще три пуда хлеба дать. Мать материи наберет. Юбку сошьет, да и мне на штаны останется…

— Ну-ка, пойдем со мной, — дядя крепко схватил Василька за руку.

— Куда? — недовольно всхлипнул пастушок.

— Пойдем, пойдем.

Дядя Гриша резко рванул дверь конторы и, подойдя к столу, низко склонился над экономом:

— Сколько ты заплатил ему за лето?

— Возьми да сам посчитай! — недовольно бросил тот.

— Нечего там считать!

— А ты хотел, чтоб я ребенку как взрослому платил? Что от него — то и ему…

— Он наравне со мной работал. Не спал, все ноги сбил, а ты ему — копейки, шкура?

Василек заметил, как побледнело дядино лицо, как быстро-быстро задергались веки над расширенными зрачками глаз.

— Ну, ты! Казацкого нагая захотел?

— А ты меня нагаем не пугай. Я сам с Кубани! При случае не погляжу — вмиг рот тебе закрою!

Эконом занервничал и с дрожью сунул руку в верхний ящик стола:

— Ладно! Может, и ошибся. Я тоже живой человек... На вот, возьми... — Положив недостающие деньги, он осторожно отодвинул их от себя.

— И этого мало... Э-э! Да что с тобой говорить! — махнул рукой дядя Гриша.

На улице он на мгновение остановился, порылся в карманах и, достав несколько купюр, отдал их Васильку, чтобы кроме одежды, он смог купить себе еще и сапоги, потому что осенью ему непременно нужно было идти в школу…


ЖЕЛТАЯ ГЛИНА ОКОПОВ И КОНЬ ВОРОНОЙ


За воспоминаниями время шло незаметно, и путь до города постепенно сокращался. Вот уже и первая улица соседнего села. Василек дошел до колодца, служившего сельским центром, пересек заброшенное кладбище и, вновь ступил на полевую стежку, так никого и не встретив.

Внезапно впереди зажелтела свежая глина. «Окопы, — догадался Василек. — Только чьи: деникинские или наши?»

Как-то сразу отяжелели ноги, задрожали колени, и уже дальше он шел, боясь хоть немного покоситься в сторону. Когда ряды траншей остались позади, страх начал постепенно отступать.

«Чего бояться-то? Нечего бояться», — пытался успокоить себя Василек. Но вдруг…

— Стой! — внезапно резануло по натянутым нервам мальчика. Гул от лошадиных копыт накатился на Василька, и, словно призраки, выросли перед ним всадники белоказачьего разъезда.

— Куда идешь, хлопец?

— В город.

— Нельзя туда, — возразил самый молодой из казаков.

— Да как же, дяденька? Там меня мать с сестренкой голодные ждут. Я ж им, вот, — Василек коснулся сумки, — еды немного наменял... — и залился горькими слезами.

— Оставь ребенка, — растрогался пожилой казак с пышными седыми усами, — пусть себе идет…

— Да ты что, Платон, забыл о приказе, никого из села не выпускать? Мы отпустим — другие задержат. Мы же — граница!

— Да какая граница? — усмехнулся старый казак. — Вон рядом лес — и, поди теперь разберись, где там наши, а где красные.

— Нет,— стоял на своем молодой. — Отведем его в штаб, а там пусть господа офицеры сами решают…

Делать нечего — потупившись, мальчик поплелся за всадниками.

... В большом, крытом свежей соломой доме, на скамье, стоявшей вдоль стены, сидели офицеры. Перед ними на столе, застеленном скатертью, стояли бутылки и разнообразная еда.

Подтолкнув испуганного Василька к окну, молодой казак доложил:

— Вот, ваше благородие! Поймали за селом. В город шел…

Полковник Пальчевский, дожевав кусок мяса, медленно поднялся из-за стола и свирепым взглядом обжег подчиненного:

— Ты кого это, Воропаев, глупая твоя башка, привел ко мне? Красного лазутчика? В город, говоришь, шел?! А что он им может сообщить? То, что белые наступают? Так они об этом в Киеве и так знают…

Потом он обратился к Васильку:

— А тебе что, солдатского ремня захотелось? Шляешься у окопов... Ну-ка покажи, что у тебя в сумке?

Мальчик, всхлипывая, положил на стол кусок желтоватого сала, посыпанного темной солью, и хотел уже доставать пшено:

— Там, в городе, мать с сестренкой голодные остались. Выменял вот и…

— Ладно, иди, — скривившись, перебил его Пальчевский.

— Господин полковник! Позвольте все же допросить его, — вмешался коренастый белокурый офицер.

Пальчевский в ответ лишь махнул рукой. Все присутствующие знали, что поручик Дзюба никогда не упускал возможности лишний раз выслужиться, поэтому никто не обратил особого внимания на его просьбу.

Пропустив Василька на крыльцо, поручик вышел следом и крикнул коноводу, чтобы тот привел двух лошадей, а когда они были поданы, вскочив в седло, шепнул изумленному Васильку:

— Садись на коня и следуй за мной!

Ехали молча. Миновав село, они почему-то свернули в сторону города и поехали, как заметил Василек, уже другой, более короткой дорогой. Вскоре они добрались до леса, у которого Василька задержали и до которого он так и не дошел.

Из придорожной чащи навстречу им вынырнули две фигуры в шинелях.

— Стой! Пароль?

— Штык! — ответил офицер и, пришпорив коня, поскакал вперед. Свернув с дороги, он остановился. То же сделал и юный всадник.

— Слушай, голубь, — заговорил, наконец, деникинец, — дальше поедешь один. Возможно, там будут стрелять, но ты скачи, пока не наткнешься на красных. Передай им все, что сообщил тебе дядя Гриша…

— Не знаю такого, — захлопал ресницами Василек.

— Это хорошо, что ты осторожен. Но мне ты можешь доверять. — Дзюба близко наклонился к Васильку и тепло улыбнулся: — Если забыл, что передать, я напомню. Это очень важно.

— Я все помню, — доверчиво прошептал мальчик. И вздохнув, испытал облегчение.

— Тогда держись крепче! — Поручик хлестнул нагайкой коня Василька, тот поднялся на дыбы и помчался вперед.

Свистел ли это встречный ветер, или действительно вслед юному всаднику стреляли, но Василек, низко припав к лошадиной гриве, уже ни на что не обращал внимания. Не успел он оглянуться, как оказался среди густого орешника, далеко позади оставив поле. Вдруг его конь отпрянул в сторону, но, почуяв на узде чьи-то крепкие руки, покорно загарцевал на месте.

— А ну, слезай!

Не успел мальчик что-либо понять, как кто-то сильный выхватил его из седла и приземлил на мягкий слой слежавшейся листвы.

Василек поднял глаза — перед ним стоял боец с краснойзвездой на фуражке.

— Дяденька, отправьте меня в губчека, — потребовал юный разведчик, вытирая краем сумки лицо, мокрое от пота.

— Вона как! — расхохотались красноармейцы, неизвестно откуда взявшиеся и плотно обступившие коня.

— Мне срочно нужно, — стоял на своем Василек. И уже тихим голосом добавил: — По очень важному делу...

Смех быстро стих, потому что все поняли: неспроста, видать, мальчик гнал коня в такую пору в город.

— Тогда давай к комиссару! — бойцы быстро подсадили Василька в седло…

В небольшой, сизой от табачного дыма комнате, у круглого стола с лежавшей на нем картой, сидело несколько человек. Красноармеец доложил о юном перебежчике, и комиссар, пожилой военный с седыми висками, перевел взгляд на Василька:

— Хорошо, хлопец, сейчас тебя проводят. Дайте ему коня!

— У меня свой, — сказал Василек.

— Тогда ты совсем молодец! — улыбнулся комиссар.

В комнату вошел молодой человек в блестящей кожанке, и комиссар, прервав на полуслове его доклад, приказал доставить юного гостя в губчека.

Вновь мчался Василек вместе с провожатым по безлюдным городским улицам, пока не попал в узкое ущелье двора трехэтажного серого здания.


ЧЕТЫРЕ ВАЖНЫХ СЛОВА


Перед входной дверью о чем-то переговаривались двое в военной форме.

— Василек! — громко окликнул один из них.

— Здравствуйте, дядя, — узнал мальчик Артема Мироновича Грушу.

— Здорово, сынок, заходи! Такому гостю всегда рады! — ответил Артем и пригласил Василька со своим собеседником пройти в здание. Пропустив их в кабинет, он плотно закрыл за ними дверь.

— Садись, Петр Иванович, — обратился он к невысокому мужчине с внимательными темно-карими глазами. — Располагайся и ты, сынок. Вижу, трудно тебе пришлось. — Заметив, как покраснел мальчик, Артем перевел разговор на другое:

— Гляди, какой ты герой — на коне прибыл! Где ж ты взял его?

— Белый офицер дал. — И Василек рассказал обо всем.

— Что ж, сынок, ты привез важные сведения, — сказал Артем и, помолчав, добавил, кивнув на соседа: — Знакомься, председатель губчека Петр Иванович Денисенко.

— Больше тебе ничего не передавали? — спросил тот.

— Это все.

Артем Миронович встал со стула, подхватил Василька, потом, подняв, подбросил его к потолку и крепко прижал к груди:

— До конца дней не забудем твою услугу. А пока, голубь, лети к тете Гале да поспи — пусть забудется все плохое.

Проводив мальчика, Груша снова вернулся в кабинет. Денисенко продолжал сидеть, обхватив голову руками.

— Предатель рядом... — вслух размышлял он. — Тогда в кабинете присутствовали самые верные чекисты. Кто ж из них предал?

— Сейчас не это главное. Предателя выявим, никуда он не денется. Главное сейчас — вывезти из Киева золотой запас. А для этого, сам видишь, времени осталось мало.

— Так-то оно так, Артем. Только положение очень уж скверное…

Положив тяжелые руки на стол, Груша погрузился в раздумья. В это время в кабинет зашел Сергеев.

— Садись, — хриплым голосом предложил ему Денисенко.

— Что случилось? Мне кажется, вы чем-то взволнованы? — Сергеев перевел взгляд с Денисенко на Грушу.

— Среди нас — предатель, — прямо отрубил Петр Иванович. — Он сообщил о маршруте эшелона с золотом контрразведке Пальчевского. Хорошо, что Дзюба успел предупредить…

— Не может быть! Кроме нас, здесь утром были Остапенко, Кущ и Райнис. Мы же вместе разрабатывали план. Вот за этим столом.

Он пожал плечами, затем решительно сказал:

— Нет! Здесь какая-то ошибка... Я ручаюсь за каждого и готов хоть сейчас доверить им свою жизнь.

— Жизнь можно, — в тон ему добавил Груша, — а вот задание… Давайте пока воздержимся от этого.

Денисенко вскочил со стула и начал большими шагами мерить кабинет.

— Значит так! Маршрут менять мы не будем. Притворимся, что ничего не знаем о намерении врага и отправим груз заранее оговоренным путем.

— Шутишь, Петр Иванович? — удивился Артем.

— Сначала дослушай. Маршрут останется тем же, но только для деникинских контрразведчиков. А мы сейчас втроем разработаем новый... И никто, кроме нас, о нем знать не будет.

— Умно! — Артем стукнул кулаком по столу. — Дело говоришь!

— О железной дороге теперь и думать нечего. Кольцо вокруг города почти сомкнулось. Так что, возьмем отряд из чоновского[5] полка — преимущественно коммунистов… Но нужен решительный, волевой командир…

— Где ж его нынче взять, когда враг на пороге? — с отчаянием спросил Сергеев.

— Я поеду, — поднялся Артем.

— Погоди, у тебя будет не менее ответственное задание. Давай лучше поищем надежную кандидатуру.


ДЕМЕЕВСКИЙ ОТРЯД ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПОХОД


— Я знаю такого человека, — вмешался Сергеев. — И волевой, и честный, и сто раз проверенный.

— Говори же, ну! — не выдержал Артем.

— Особое поручение, — неспешно продолжил Сергеев, — может выполнить Трофим Казимирович Устименко, комендант Демеевки[6].

— Действительно! Хорошо, что ты вспомнил о нем! Его ребята, кстати, уже выполняли поручения ЧК. Так что… Вызови его немедленно! — Денисенко поднялся из-за стола…

Через полтора часа в дверь кабинета постучали.

— Комендант Демеевки прибыл! — доложил Устименко.

Чекисты поднялись и пожали руку Трофиму Казимировичу. Был он высок, чуть сгорблен, с открытым прямым взглядом голубых глаз. За высокий рост кочегара киевских трамвайных мастерских в 1916 году «забрили» в Нарвский гусарский полк. Но недолго служил Устименко царю-батюшке. Во время февральской революции 1917 года гусары избрали его в полковой комитет. Вскоре он снова появился в трамвайном депо, где возглавил рабочую дружину, а впоследствии — красногвардейский отряд революционной Демеевки.

Сергеев рядом с Устименко выглядел подростком, и трудно было догадаться, что этих людей объединяет крепкая и давняя дружба. Большевик Сергей, как прозвали трамвайщики слесаря Сергеева, длительное время вел революционную пропаганду в мастерских и в лице Устименко нашел самого искреннего помощника.

— Здорово, старина, здорово! — обрадовался Сергеев другу. «Старине» же совсем недавно исполнилось только двадцать четыре года.

— Садись, Трофим, — сказал Денисенко. — Объятия оставим на потом. Думаю, для этого будет более уместная обстановка, — Петр Иванович указал на свободное место за столом. — Пока же слушай внимательно. Необходимо немедленно выполнить чрезвычайно важное поручение — вывезти из города банковский золотой запас. Мы здесь уже советовались и решили поручить это дело тебе. Сразу предупрежу: за ним уже охотятся белые, а они, сам знаешь, опасны…

Денисенко замолчал, подошел к Трофиму Казимировичу и положил руку коменданту на плечо:

— Много людей дать тебе не могу. Все, кто способен сражаться — там, — Петр Иванович кивнул за окно, стекла которого тихо позвякивали от близкой канонады.

Комендант Демеевки выпрямился, скрипнул кожанкой на тугих плечах:

— Спасибо, товарищи, за доверие. Уж как-нибудь постараюсь сберечь добро. — И после паузы добавил: — А что касается бойцов, то не беспокойтесь. Я возьму своих, демеевцев. Когда отправляться, Петр Иванович?

— Сегодня, Трофим. Иди, сдавай комендатуру и готовь обоз. Подводы возьмешь в губчека. Позаботься об одежде. Сейчас город покидают беженцы: воспользуйтесь этим и смешайтесь с толпой — днем с огнем вас тогда не сыщешь. Естественно, при условии строжайшей бдительности. Во-первых, никто из бойцов не должен знать, что везет обоз. Во-вторых, учти, что везде на дорогах в Чернигов рыщут многочисленные банды и деникинские лазутчики. На время, конечно, мы собьем их с толку — снарядим подставной эшелон, но, когда они спохватятся, наверняка начнут разыскивать тебя…

— Часа через два я буду готов, — твердо заверил Устименко.

— Хорошо! Тогда иди, Трофим. Когда совсем соберешься, дадим тебе последние указания.

Устименко, хлопнув дверью, зацокал подковками по ступеням. Вскоре покинули кабинет Денисенко, Груша и Сергеев...

На дворе спешно готовился к выезду на вокзал подставной обоз. Бойцы грузили на подводы огромные тяжелые сейфы с двуглавыми орлами.

— Чего доброго, нападут на них еще в городе, до погрузки в эшелон, — тревожился Артем.

— Не нападут, — уверенно ответил Петр Иванович, — не такие уж белые дураки, чтоб идти на лишний риск.

— А кто возглавит этот «парад»? — спросил Артем.

— Райнис. Все будет так, как договорились утром.

— Но теперь мы одинаково не можем доверять ни Райнису, ни Остапенко, ни Кущу, — возразил Груша.

— Вот и воспользуемся моментом, — подмигнул Денисенко, — проверим Райниса. Если переполошатся у Пальчевского, захватив нашу «липу», значит, Райнис вне подозрений…

— А как мы узнаем об этом?

— Дзюба оповестит…

Подошел Райнис. Доложил: отряд готов к отправлению. Денисенко достал из бокового кармана часы.

— Вагон под погрузку стоит на втором пути. Начальник станции покажет. Половину отряда поставьте на погрузочные работы, а остальных с оружием — охранять подходы к железной дороге. В вагоне установите пулемет и возьмите как можно больше патронов. У вас, кажется, есть уже опыт сопровождения?

— Я вывозил ценные бумаги, архив и конфискованное золото из Харькова…

Райнис не заметил, как Артем переглянулся с Денисенко.

— Тем лучше, — сказал Петр Иванович. — Напоследок один совет: если нападут деникинцы — защищайтесь. Но не переусердствуйте. Начнет враг брать верх — уходите…

Изумленными глазами латыш взглянул на председателя губчека.

— Берегите себя и людей. Постарайтесь незаметно выйти из боя — и быстро сюда. Чтобы никаких рукопашных! Так надо, товарищ Райнис, — добавил он.

— Сделаем! — ответил латыш.

Денисенко и Груша крепко пожали руку Райнису.

Несколько минут спустя прибыл комендант Демеевки. Трудно было узнать в нем того лихого Устименко, который несколько часов назад наведывался в губчека: вместо новенькой кожанки — серая латаная рубаха; чуб, непослушно выбивающийся из-под фуражки со сломанным козырьком; брезентовые брюки с широкими штанинами, заправленными в стоптанные сапоги.

— Если у тебя весь отряд так обмундирован, то можно быть спокойным, — осматривая Трофима Казимировича, улыбнулся Денисенко. Председатель губчека повел коменданта во двор соседнего дома, где уже стояло пять подвод, на дне которых лежали узкие деревянные ящики. Поверх них валялись телефонные аппараты, бумаги, книги и прочий хлам.

— Вот, на всякий случай, документы на эвакуацию управления железной дороги, — передал Денисенко папку, перевязанную белой лентой. Потом показал кожаный портфель с бумагами. — Прибудешь в Чернигов, сдашь груз по описи в особый отдел Всеукраинского ЧК… А теперь познакомь меня со своими хлопцами.

Демеевцы, кто сидя, кто стоя, отдыхали под каштанами в соседнем переулке. Было их человек восемьдесят. Метрах в двухстах от них подгоняли седла на коней еще десятка два бойцов.

— Это хорошо, что лишних лошадей имеете, — похвалил Денисенко, — если в дороге заболеет какая или под пулю попадет — будет, кем заменить… Ба, да тут знакомые все лица, — Денисенко подошел к кареглазому смуглому парню, сидевшему верхом на коне.

— Добрый день, Давид, — поздоровался с ним председатель. — Почему не заглядываешь, спаситель?

— Не привык начальству глаза мозолить, — улыбнувшись, отшутился всадник.

Денисенко вспомнил, как три года назад охотились за ним в Киеве жандармы. Уходя от погони, выбежал он на брусчатку и вскочил в первую попавшуюся пролетку, а юный извозчик-цыган, хлестнув вожжами, так разогнал экипаж, что жандармы на казенных лошадях остались далеко за углом той злосчастной улицы.

— Видать, крепко ты тогда плетей схватил? — спросил Давида Денисенко.

— Было… Зато потом, в семнадцатом, когда полицейский участок брали, я уж за все рассчитался…

Слушая Давида, Петр Иванович одновременно осматривал демеевцев. Его окружали совсем зеленые, семнадцати-восемнадцатилетние парни. Попадались и моложе… Заметив у них оружие, Петр Иванович приказал спрятать его на подводах. Затем распорядился выдать отряду пулемет и несколько десятков гранат.

— Пулеметчики есть? — спросил председатель губчека.

— Есть, — выступил вперед коренастый, со шрамом на левой щеке и с Георгиевским крестом, прикрепленным к полотняной рубахе, Андрей Цибуля.

— Крест не снимай, пусть подозрение отводит. Сядешь на первом возу. На нем же и пулемет замаскируйте.

Денисенко подошел к Трофиму Казимировичу, хозяйничавшему у подвод, узнал, все ли в порядке. Потом предупредил: никого к обозу не подпускать, а уж если туго придется, держаться до конца…

Подошел Артем Груша, а с ним Василек, успевший навестить тетю и едва вернувшийся от нее из Куреневки[7].

— Погоди, Трофим, возьми с собой этого курносого, — Груша легонько подтолкнул мальчика. — Будет у тебя связным.

Председатель губчека посмотрел на Василька, молча глядевшего озорными глазами из-под руки Груши, и добавил в поддержку:

— Разведчик добрый и хороший наездник. Такой здесь нырнет — там всплывет. При любой оказии мальцу легче проскочить будет. Так что, береги его.

— Будьте спокойны, — отозвался комендант и обратился к мальчику: — Садись на подводу к дяде Андрею. Впередсмотрящим будешь…

Петр Иванович пожал Трофиму руку:

— Счастливого пути. Ждем от вас хороших вестей. С нетерпением ждем…

Пронзительно скрипнули несмазанные петли, медленно разошлись тяжелые створки железных ворот. Первая подвода выкатилась на мостовую узкого переулка и затарахтела вниз, к днепровской переправе. Следом со двора губчека выехали и другие пароконки.

На окраине города обоз влился в сплошной, бесконечный поток беженцев. Скрипели, грохотали телеги, ревели коровы, плакали дети, кричали, перекрикивая друг друга, ездовые, стремясь любой ценой выскочить, вырваться из этого плотного человеческого водоворота, обливающегося потом и напуганного войной, неизвестностью и неопределенностью. Киевляне покидали обжитые места и в этой шумной суматохе пробивались в окрестные села и хутора, кто к знакомым, кто к родственникам или просто добрым людям пересидеть-переждать лихолетье.

Демеевцы быстро смешались с многолюдной рекой и растворились в ней, но уже под Броварами[8] им пришлось пережить первую тревогу.

Василек, сидевший за спиной пулеметчика Цибули, от нечего делать разглядывал всех, кого они обгоняли или кто обгонял их. Вдруг его взгляд задержался на красивой кареглазой девушке с ямочками на щеках. «Где я ее видел?..» И вдруг, в памяти всплыли заросли терновника во дворе, стук сапожек незнакомки по безлюдной улице и яростный шепот: «Натворит она бед…»

— Дядя Андрей, — тронул мальчик локоть Цибули, — вон там, слева мелькнула девушка в белом платке. Очень подозрительная... Мне о ней дядя Григорий говорил.

Ездовой не поверил, но Василек продолжал изо всех сил тормошить его. Наконец, Андрей оглянулся, подумал минуту и передал парню вожжи:

— Ладно, погоняй пока, а я пойду с Трофимом посоветуюсь...

Легко соскочив с телеги, он скрылся в толпе.


СЕЙФЫ С СЮРПРИЗАМИ


Смеркалось. Заканчивался напряженный августовский день. Все, кто еще остался в Киеве, не зажигал света и сидел тихо, прислушиваясь к артиллерийской канонаде, всё отчетливее доносящейся из пригорода…

Петр Иванович Денисенко нацепил на гвозди, вбитые в верхний край рамы окна, серое одеяло, чиркнул спичкой и поднес бледный язычок пламени к небольшому огарку свечи. К неверному огоньку молча придвинулся с бумагами Артем Груша. На стене зазвонил телефон.

— Слушаю!.. — снял трубку Денисенко. — Понял, спасибо. Новость действительно хорошая... — и, на мгновение отстранившись от аппарата, бросил Артему:

— Это с бронепоезда. Они только что вернулись…

Артем вскочил на ноги:

— Было нападение? Отбились?

«Все в порядке, — гулко раздалось из трубки. — Но подробности потом. Надо быстрей дырки залатать. Слишком много привезли…»

— Значит, Райнис, как я и предполагал, наш человек, — облегченно вздохнул Денисенко. — Остается Кущ и Остапенко. Кто из них?

— А где они, Петр Иванович?

— Задания выполняют. Они сейчас под постоянным наблюдением, но пока — ничего подозрительного…

— Остапенко, — продолжил Артем, — вместе с Сергеевым в царской тюрьме сидел. Сам понимаешь, сколько лиха хлебнул за свои убеждения. А вот насчет Куща... Его к нам прислали из действующей армии. Мол, надежный товарищ, проверенный. А что мы знаем о нем? Может, взять и прижать его?

— Прыткий ты очень. А если он не виноват? Может, тут еще кто-то действует ... — Денисенко снова погрузился в раздумье. — Ладно, чего гадать. Времени мало, и медлить нельзя.

— А я о чем? Действовать нужно! — гнул свое Артем. — Будем ворон ловить — нас же за горло возьмут. Деникинцы ждать не будут…

— Разрешите? — приоткрыл дверь дежурный губчека и доложил, что прибыл Райнис.

— Пропустите немедленно.

Латыш остановился посреди кабинета, поднес ладонь к козырьку и тяжело выдохнул:

— Товарищ председатель губчека, ваше приказание выполнено! Отстреливались, пока патроны не кончились. Гранатами отбивались. Потом, воспользовавшись замешательством белых, незаметно ушли. В результате двое наших убиты, один — тяжело ранен.

— А каковы потери противника? — спросил Артем Груша.

— Не успел посчитать — враги не дали, — полушутя ответил Райнис, — но, думаю, осталось их там не меньше сотни. Особенно, когда на подмогу бронепоезд пришел…

— У вас на рукаве кровь, — заметил Денисенко.

— Это мы раненого вытаскивали…

— Ясно. Что ж, вы справились с заданием, товарищ Райнис, — Петр Иванович пожал чекисту руку.

— Сильно белые к вагону лезли? — поинтересовался Груша.

— Как сумасшедшие.

— Еще бы. Хочется золотопогонникам руки в золото окунуть. Посмотрел бы я на них, когда они сейфы вскроют…

— Я бы тоже. Там ведь сюрпризы для них приготовлены!

— Какие? — Артем вопросительно взглянул на Райниса.

— Достаточно открыть дверцу сейфа, как взорвутся оставленные внутри бомбы.

— Слышишь, Петр?

— Слышу, — улыбнулся председатель губчека и положил руку Райнису на плечо.

— Идите отдыхать. Утром, если не придется вас ночью побеспокоить, получите новое задание…

Денисенко с Грушей снова окунулись в свои дела. Необходимо было сменить явки, намеченные только утром. Непрерывно звонил телефон — группы Остапенко, Куща и других чекистов извещали о задержанных на улицах и в домах агентах Деникина…


ПРЕЖДЕВРЕМЕННАЯ РАДОСТЬ ПОЛКОВНИКА ПАЛЬЧЕВСКОГО


Когда поручик Дзюба вновь вернулся в село, на улице уже совсем стемнело. Он с трудом отыскал дом, где полковник Пальчевский собирал на срочное совещание контрразведчиков.

Тихо прикрыв за собой дверь, поручик, утомленный долгой дорогой, сразу же сел на ближайшую от входа скамью. Осмотревшись, он облегченно вздохнул: прибыли пока не все, так что зря он беспокоился, что опоздает.

— Как там дела? — не отрываясь от бумаг, спросил Пальчевский у Дзюбы.

— Все в порядке! — вытянулся поручик. — Я получил ваш приказ немедленно явиться сюда, но очень хотел посмотреть, как снаряды сводной батареи разносят большевистский эшелон!

— Понимаю вас, юноша, сам бы не отказался от такого зрелища. Но опасаюсь, не перестарались ли артиллеристы? Не разбили ли вагоны начисто? А то, как узнают, какой груз отбили у красных...

— Все предусмотрено, господин полковник. Там, при вагонах, остался эскадрон охраны командного состава бригады — офицеры как один преданные нашему делу, — успокоил Пальчевского Дзюба.

Тем временем прибыли все, кто был вызван на совещание.

— Господа, имею честь сообщить вам: операция «Золото» успешно завершена. — Голос Пальчевского сразу же приобрел деловой тон. — Каждый из вас заслуживает высокой награды. И, слово офицера, никто ею не будет обделен. Но только после ликвидации чекистского подполья в Киеве. Уже завтра мы займем его, и первое, что надо будет сделать — обезвредить агентуру красных, оставленную в городе.

Дзюба слушал Пальчевского, низко, почти до колен склонив голову. Потом выпрямился, коснувшись спиной стены, повернулся лицом к полковнику — и взгляды их встретились. Полковник смотрел дружески, благосклонно. Поручик благодарно моргнул и смущенно опустил глаза в пол.

«Повезло мне с офицером…» — подумал полковник.

У Дзюбы же скребло на душе: «Пальчевский зря не скажет. Раз уж вслух, откровенно заговорил о неминуемой ликвидации большевистского подполья — значит, ловушка для этого уже подготовлена. Все это будет завтра ... Но как отвести беду, как?»

Дзюба стиснул зубы. Впрочем, впереди еще ночь, по крайней мере — полночи. Достаточно времени, чтобы найти выход…

Офицеры весело зашумели, на притихшего Дзюбу никто не обратил внимания.  Еще бы, ведь скоро — свидание с Киевом, а там уже можно будет отдохнуть…

В это время приоткрылась дверь, и в нее без стука быстро вошел офицер связи штаба.

«Чего это его принесло? Что-то случилось?» — с любопытством разглядывал Дзюба вытянувшегося у порога капитана. Тотчас в комнате стало тихо. И только когда Пальчевский медленно, словно раздумывая, стоит ли ему вставать, или нет, поднялся из-за стола, штабист сухо доложил:

— Господин полковник, вас вызывает генерал…

Пальчевский, не проронив ни слова, подошел к вешалке, снял с нее фуражку и, миновав все еще стоящего на вытяжку посланца, двинулся к выходу.

На улице полковник остановился и, не поворачиваясь к сопровождавшему его капитану, спросил:

— Как себя чувствует генерал?

Офицер замялся, но, в конце концов, сочувственно ответил:

— Не в духе…

— С чего бы это, как вы думаете?

Капитан, видимо, мысленно взвешивал каждое слово, потому что ответил через длительную паузу:

— Не уверен, но, мне кажется, причиной тому — появление в штабе окровавленного командира кавалерийского полка Соснова. Он поднял скандал, кричал: «Нас предали! Кто нам подсунул этот эшелон?!» Потом потерял сознание, и его унесли санитары…

— Предали? — не услышал собственного голоса Пальчевский.

Они уже прибыли, и офицер, приоткрыв дверь к Мокрееву, четко доложил:

— Полковник Пальчевский, ваше превосходительство!

Пальчевский зашел, чеканя шаг, и вскинул руку к виску. Но не успел он сказать и слова, как его опередил Мокреев, удивительно спокойным голосом предложивший:

— Сядьте, голубчик, сядьте…

Генерал достал из ящика трубку, набил ее табаком, раскурил и только тогда нарушил напряженную тишину:

— Ну! Что будем докладывать верховному, Павел Семенович? Так, мол, и так, потеряли полсотни людей, отбивая большевистский эшелон, в котором, верите, золотом даже не пахло…

— Как? — подхватился Пальчевский. — Я немедленно выясню…

— Сидите! — оборвал его генерал. — И так все ясно. Вы просто недооценили противника, потеряли чувство бдительности и поплатились за это. Вас, опытного контрразведчика, большевики, как мальчишку, — Мокреев крутанул пальцем в воздухе, — вот так, обвели…

Полковник вдруг покраснел, на скулах его обильно выступил пот. Он долго дрожащими руками доставал из кармана платок, а в голове роились всевозможные предположения:

«Неужели хитрый лис Денисенко вычислил Крота? А тот ему все выложил!»

Но ведь Кроту полковник давно уже не давал никаких поручений, дабы не навлечь на него подозрений чекистов. Может большевистский агент действует в самой контрразведке?

Но никто же не отлучался из подразделения. Да и слишком быстро была проведена операция, чтобы красные успели изменить маршрут эшелона с золотом. Тогда где же оно?

Генерал перехватил затуманенный взгляд полковника, тяжело вздохнул и подошел к нему:

— У вас, Павел Семенович, впереди еще ночь. Воспользуйтесь ею, чтобы выйти на настоящий след золота. Пока еще есть возможность. Слышите? Единственная возможность искупить вину. Иначе завтра, вполне возможно, меня и вас будет судить трибунал!


КАК ОТВЕСТИ УГРОЗУ?


...Поручик Дзюба выбежал за полковником почти сразу после того, как тот отправился к генералу. Он догадывался, что произошло что-то необычное, и, возможно, теперь ему, наконец, удастся выяснить, получил ли Денисенко сообщение о намерении деникинцев, изменил ли маршрут, или уже сейчас Мокреев с Пальчевским поделят захваченное золото?..

Дзюба стал под стеной амбара. Рядом мелькнула тень.

— Чередниченко? — тихо окликнул он.

— Беда, господин поручик, — подал голос коновод.

— Какая беда?

— У Орла передняя нога распухла. Пойдемте, ваше благородие, посмотрите.

— Подкову проверял?

— Да не подкован он на передние.

Зашли в конюшню. Чередниченко плотно прикрыл ворота и, улыбаясь, начал рассказывать:

— Кому беда, а нам — радость. Встретил я ординарца полковника Соснова, а тот мне на ухо: привезли, мол, в штаб сейфы с большевистского эшелона. Генерал Мокреев сам занят был, и поручил полковнику заняться их осмотром. Соснов с офицерами взялись, было, только дверцу первого открыли, а изнутри как бабахнет! Кто сразу упал, кто с испугу в огороды кинулся…

— Правда? Так это здорово, Григорий! — не сдержал радости Дзюба. — Молодцы! А Василек-то каков! Хорошего помощника ты мне дал… Ну, а теперь мне надо идти, пока Пальчевский не вернулся. Будь поблизости, можешь понадобиться.

Дзюба услышал тяжелые шаги полковника и быстро юркнул за ворота.

Пальчевский вдруг словно постарел.

— Господа, — не поднимая глаз на присутствующих, глухо заговорил полковник, — вынужден извиниться перед вами. Я поспешил с сообщением об успехе, которого, к сожалению, мы не имеем. Золотой запас красные отправили другим путем. Каким? Неизвестно, но до утра мы должны найти его, иначе... — Пальчевский замолчал и строго посмотрел на своих подчиненных. — Иначе быть не должно!

Полковник, наконец, овладел собой. Он четко отдавал приказы. Офицеры, не получившие их, должны были все время находиться у штаба и ждать в любую минуту его вызова.

Услужливый Дзюба, всегда с подчеркнутой преданностью готовый выполнить любое задание, и на этот раз был наделен особым доверием начальства. Пальчевский назначил его своим посыльным и сразу дал поручение: вызвать Семенова, который по возвращении из Киева отлеживался на сеновале соседнего дома.

Семенов явился заспанный, помятый, удивленно щурясь на свет.

— Отдохнули? — вернул его к действительности басовитый голос Пальчевского.

— Благодарю, господин полковник, но, извините, не успел. Мы с Лозенко ни умылись, ни побрились — сразу спать залегли.

— Прекрасно. Вид у вас, что надо. Возьмите Лозенко, еще несколько человек и отправляйтесь обратно в Киев. Найдите Чернявого и передайте, чтобы он немедленно связался с Кротом. Нам нужно знать, куда из городского банка исчез золотой запас. Связного с донесением пошлете ко мне, а сами — вдогонку за золотом. И пусть вам повезет!

Дзюба проводил через двор Семенова, тепло распрощался с ним и направился к конюшне.

— Григорий, ты здесь? — прикрыв ворота, крикнул он в темноту.

— Здесь, господин поручик, — зашелестев сеном, коновод приподнялся с пола.

— Один?

— Один. Если лошадь не брать.

— Значит, так, друг: в губчека действует агент по кличке Крот. Пальчевский только что послал к нему людей — узнать об изменении маршрута эшелона с золотом.

— Стало быть и мне пора отправляться. Я вас правильно понял?

— Да, Григорий…


ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ


В этот раз пробираться в Киев было значительно проще. Бои шли уже на окраинах, и вокруг то и дело взрывались снаряды, вспыхивала ружейная пальба, трещали объятые пламенем дома.

Среди всего этого в зарослях приднепровских склонов неслышно скользил Лозенко. За ним, словно тень, крался Семенов, позади которого следовали несколько офицеров — его охранников.

Добравшись до дома Чернявого, они убедились, что хозяин не спал. Пропустив в дом Семенова, он вопросительно уставился на поручика.

— Не здороваюсь, потому что недавно виделись, — произнес офицер.

— Да, да, совсем недавно…

— Дочь дома? Зови, дело есть.

Хозяин послушно кивнул головой и шмыгнул в соседнюю комнату. Вскоре оттуда вышла Катерина.

— Надо немедленно найти Крота. Я тоже пойду с тобой.

— А если его нет в городе? Что делать? — спросила девушка.

— Искать! Поняла? Идем, сейчас каждая минута дорога, — и, махнув рукой в сторону окна, за которым гулко бухало, поручик добавил: — Слышишь, что происходит?

Затем, выпив ковшик воды, спросил:

— У тебя есть пропуска?

— Два есть, — склонила голову девушка.

— Хорошо. Тогда двинулись.

Катерина с Семеновым пошли впереди. За ними украдкой на почтительном расстоянии следовал Лозенко с офицерами. Через полчаса они остановились у одной из явочных квартир деникинской контрразведки.

— Пароль какой? — спросил Семенов у Катерины.

— Три раза стукнуть в окно…

Трижды звякнуло стекло под пальцем деникинца. Вскоре дверь отворилась, и на двор вышел пожилой мужчина. Навстречу ему из темноты шагнула дочь Чернявого. Они о чем-то переговорили, и девушка снова вернулась к Семенову.

— Крот сюда не заходил и никаких распоряжений не давал.

— Ясно. Пошли дальше.

Через час они все же наткнулись на Крота, который вместе с двумя красноармейцами конвоировал хозяина другой, раскрытой чекистами явки.

«Ему, пожалуй, ничего не грозит, — думал Крот. — До утра подождет, а там наши подоспеют…»

— Стой, кто идет? — крикнул красноармеец, заметив фигуры Катерины и Семенова.

— Свои. Вот пропуска. Здесь недалеко прячется один тип. Вот барышня утверждает, что это белый офицер, — мгновенно нашелся Семенов.

— Да, да, я его знаю, — подтвердила Катерина.

Крот приказал одному из красноармейцев отвести задержанного в ЧК, а с другим направился за девушкой.

Он отстал на шаг, поравнялся с поручиком и незаметно кивнул на красноармейца, который, ничего не подозревая, цокал коваными сапогами по брусчатке.

Поручик все понял…

— Тебя не удивляет мое появление? Внезапное, без предупреждения? — спросил Семенов Крота, когда с красноармейцем было покончено.

— Такая наша служба. В ней трудно что-то предвидеть, — невозмутимо ответил Крот.

— Трудно предвидеть? А надо! Очень надо!! И почему мы доверились такому идиоту, как ты?!

— Что такое? — удивился Крот.

— А то, что в эшелоне, о котором ты сообщил Пальчевскому, ничего не было. Не тем путем ушло из Киева золото. Вот так, уважаемый, — съязвил Семенов.

Чего-чего, а такого известия Крот не ожидал. «Как же так? Ведь окончательное решение о маршруте вывоза принималось в моем присутствии. Изменили? Когда? Кто? И почему это сделали без меня? Неужели заподозрили?» — лихорадочно сопоставлял он события последних дней.

— Значит, так, — взглянув на карманные часы, сказал Семенов, — сейчас двенадцать ночи. По крайней мере, семь часов на то, чтобы узнать, где золото, у нас есть.

— Понимаю, господин поручик. Только как? Выкрасть самого Денисенко? Так его хоть распни — ничего не скажет. А может, проникнуть в его кабинет? Может там какая подсказка найдется?

— Это мысль. Тем более, для тебя этот кабинет — дом родной. Думаю, ты справишься, — поймал его на слове Семенов.

— Попробую…

Через некоторое время Семенов и Крот подошли к зданию губчека.

— Стой, кто идет? — окликнул часовой, но, узнав знакомого чекиста, опустил оружие.

Поравнявшись с бойцом, Семенов молнией метнулся к нему. Красноармеец упал.

— Не торопитесь. Внутри еще один, — оттаскивая под куст убитого, прошептал Крот. — Придется по водосточной трубе на второй этаж подниматься. Там справа окно.

— Тогда полезу я, — Семенов снял сапоги и ухватился за шершавый от ржавчины желоб.

Добравшись до окна, он крепко схватился за металлический обруч, державший на стене водосток, а правой ногой толкнул раму. Та чуть слышно скрипнула, но не поддалась. «Закрыто на шпингалет», — понял Семенов и надавил ступней на стекло. Оно треснуло в середине, осколки упали в темную пустоту кабинета.

Ногами вперед Семенов скользнул в отверстие и, опустившись на пол, замер. Вокруг было тихо. Достав из кармана спички и чиркнув ими, в неровном свете огонька он разглядел на стене телефон, рядом карту, а под окном скамью. В левом углу кабинета стоял старый двухтумбовый стол. Подойдя к нему, Семенов дернул один из ящиков, другой. Пусто. Он повернулся к другой тумбе. Рывок — заперто.

На мгновение он замер и напряг слух: в звенящей тишине было слышно, как где-то из незакрытого крана капала вода.

Осторожно перевернув стол, поручик всем телом навалился на его ножку, которая затрещала и отломилась, расщепив на несколько обломков трухлявую стенку тумбы. Погрузив в провал руку, поручик нащупал бумаги и достал их. Снова загорелась спичка — в своей руке он разглядел приказы, распоряжения, списки, удостоверения, среди которых обнаружил небольшой плотный прямоугольник. Прочитав на нем жирные чернильные строчки, Семенов вздрогнул.


«Телефонограмма. Чернигов. Особый отдел Всеукраинского ЧК. В ваше распоряжение 28/VIII 1919 года отправлен обоз из пяти подвод. Командир обоза Трофим Казимирович Устименко. Встречайте. Денисенко».


... Все это время Крот продолжал стоять внизу до тех пор, пока из окна не показался поручик. Он быстро сполз по трубе и, хлопнув Крота по плечу, произнес:

— Все! Теперь бегом к своим!

Уже на ходу Семенов спросил Крота:

— А кто такой Устименко?

— Комендант Демеевки.

— Кто-то из наших знает его?

— Чернявый. Он до революции на Демеевке магазин держал.

— Приведи хозяина дома, где мы только что были! — приказал Семенов одному из своих охранников.

Когда белогвардеец исчез, поручик достал из кармана часы — шел второй час ночи. Луна медленно спускался с небосклона.

Привели сапожника.

— Устименко знаешь? — не дав тому опомниться, сразу спросил Семенов.

— Конечно! Кто же этого бандита не знает! У Никонова, хозяина кондитерской фабрики даже фото его есть.

Позже нашли и хозяина. С появлением в Киеве красных тот, лишившись фабрики, занялся ремеслом фотографа.

Семенов, поздоровавшись, сразу же распорядился:

— Пойдете с нами. Поможете найти нужного нам человека…

Затем он отправил Лозенко к Пальчевскому с просьбой выслать отряд вслед за обозом с золотом, а остальным сообщил:

— Теперь в дорогу — на Черниговский тракт.


ТРЕВОГА! РЯДОМ — ВРАГ


Василек проснулся, когда первые солнечные лучи осветили поток беженцев. Рядом, изредка подергивая намотанными на руку вожжами, сидел Андрей Цибуля. Ехали очень медленно, часто и подолгу останавливаясь: в бесконечном водовороте даже пешему трудно было протиснуться вперед.

— Вы так и не ложились, дядя Андрей? — спросил, Василек, протирая глаза.

— Нет, мальчик... Только толку с того — топчемся на одном месте…

— Так давайте я лошадьми править буду, а вы отдохните.

— Не, не нужно пока. Высплюсь, когда в Чернигов прибудем.

Мальчик громко шмыгнул носом, потом удобней устроился на мешковине. Яркое солнце явственно вырисовывало лица попутчиков, которые от бессонной ночи стали еще более осунувшимися.

«И когда только станет свободнее?» — подумал Василек, оглядываясь вокруг. Вдруг... Василек даже на ноги вскочил. Вновь она! Метрах в тридцати он заметил в толпе мелькнувший белый платок с красными цветами. Что ж ее так тянет сюда? Вчера только на глаза попалась и исчезла, как сквозь землю провалилась. А сегодня — на тебе: опять крутится у обоза.

— Дядя, — придвинулся Василек к Цибуле, — вон там за арбой, — мальчик показал на фуру, набитую ящиками и узлами, — я сейчас снова видел ту вчерашнюю незнакомку.

Цибуля, прищурившись, несколько минут вглядывался в поток беженцев, затем сполз с передка телеги и, дождавшись командира, повторил ему слова мальчика.

— Гостья, кажется, опасна, — добавил Цибуля, — вчера Василек уже видел ее, а сегодня она вновь у обоза трется. Надо бы прибрать ее…

В это время к ним подошел еще один демеевец.

— Тут такое дело, Трофим Казимирович, — озадаченно произнес он. — Сейчас еле от какого-то мужичка отбились. Все лезет и лезет к телегам, и так уж настойчиво просит, чтоб его узел на подводу взяли. А сам, гляжу, так и шарит глазами, так и норовит рукой под брезент залезть…

— Где он? — заинтересовался Устименко.

— Хлопцы прогнали. Хотели задержать, а потом посмотрели — калека: рука перебита, худой какой-то. В общем — нищий горемычный…

— Худой, говоришь! — сердито повторил Трофим Казимирович. — А ты думал, белые пузатого офицера с золотыми погонами за тобой пошлют? Жди его, а нищий тебе — пулю в затылок. — Переведя дыхание, он предостерег: — Будьте бдительнее! Всех, вызывающих подозрение, задерживайте!

... Догнав свою подводу, Андрей Цибуля, попросил Василька:

— Ты дамочку ту хорошо запомнил? Попробуй ее поискать. Найдешь — дай мне знать.

Мальчик спрыгнул на землю и пошел сквозь толпу. Но напрасны были его поиски: девушка, словно призрак, исчезла бесследно. Возвращаться ни с чем Васильку не хотелось, и он вновь раз за разом обследовал тракт.

Уставшие за ночь люди садились в тени, развязывали котомки и начинали завтракать. Другие, не останавливаясь, сворачивали на проселки, ведущие к окрестным хуторам.

— Оно и лучше, что народ расходится, — кивнул Трофим Казимирович Давиду Цыгану, ехавшему рядом верхом на лошади, — можно будет ускорить движение.

— Но тогда, Трофим, нас легче будет найти.

— Тоже верно. Надо бы сказать хлопцам, чтоб держались поближе к подводам с оружием.


ПРИЗНАНИЕ БЕЛОГВАРДЕЙСКОЙ СВЯЗНОЙ


... А в это время Никонов из-за спин беженцев украдкой указывал Семенову на Трофима Казимировича:

— Вон он, Устименко. Комендант Демеевки…

— Ты мне подводы покажи! — потребовал поручик. — Мне обоз нужен!

— Обязательно. Когда он к нему подойдет…

— Ну да... И пальцем покажет. Он что, дурак?!

— Что же делать? — испуганно спросил Никонов. — Меня ж эта голь насквозь знает, подойду ближе — конец мне.

— Боишься? Чернявый тоже боялся, пока не всыпали ему десяток розг. Теперь, как пес побитый — ласковый и послушный. Поэтому смотри мне, — поручик поднес кулак к носу бывшего кондитера.

— Да что вы, я мигом! Я уже иду! — дрожащим голосом промямлил Никонов, проклиная Попетраку, который поднял его среди ночи и повел к этим головорезам.

Среди группы беженцев появилась Катерина. Не дойдя до Семенова и услышав разговор об отце, она замедлила шаг и встревоженными глазами стала высматривать старика.

— Что с тобой? — увидев, она подбежала к нему.

— Ой, доню, на свою беду связался я с тем душегубом. Чего он свирепствует, зверем кидается? Хоть умри, говорит, а найди обоз. А как я его найду? Вон сколько телег на дороге…

— Тебя били?

— То переболит. Страшнее другое: обещали через час расстрелять... Еще и казака ко мне приставили, — он робко оглянулся и заговорил совсем тихо: — Вот он идет…

Катерина ухватила отца за руку, глухо всхлипнула и, ускорив шаг, потащила его за собой.

От Пальчевского уже прибыло два гонца. Полковник ждал сообщений об обозе и уже послал в погоню белогвардейский отряд.

Терпение Семенова лопнуло. Поняв, что ни на Никонова, ни на Попетраку надежды нет, он сам отправился на дорогу…

«К телегам никому не подходить, — тихо передавали друг другу демеевцы приказ Устименко, — следить за ними на расстоянии…»

На первой подводе сидел теперь один Василек. На четырех других примостились небритые и немытые мужики. То были раненые красноармейцы, прибившиеся перед отъездом к отряду Устименко. Переодетые кто во что, они скорее походили на ремесленников, чем на охрану золотого обоза.

— Трофим, я узнал Никонова, — подошел к Устименко Иван Новиченко, — с чего этот фабрикант вдруг попал сюда? Надо бы поговорить с ним…

А Семенов тем временем решил снова найти ту подводу, на которую полчаса назад пытался положить свой мешок, за что возчик больно ткнул его в бок кнутовищем. Поручик догнал телегу, словно невзначай оперся здоровой рукой на вещи, прикрытые брезентом, и отшатнулся. Ствол винтовки? Или показалось? Он еще раз приблизился и сунул руку под брезент. «Оружие! А где оружие, там и золото». — От радости у него закружилась голова: «Наконец-то!»

И только он хотел отступить на обочину, чтобы среди толпы разглядеть своих помощников и известить их об удаче, как его окликнул хрипловатый голос:

— А ну постой, дядя. Чего это тебя к моей телеге словно магнитом тянет?

Поручик скосил глаза влево. На него надвигался молодой, высокий, с могучими плечами цыган.

— Ранен я, сынок. Пешком идти, сил нет. Думал, хоть на несколько минут примощусь на телеге. Ну что я помешаю? Подвези, а? — взмолился Семенов.

— Подвезу. Почему не подвести? — согласился Давид. — Но сначала обыскать тебя надо. Сам понимаешь, время нынче тревожное, чего доброго…

— А ну, все сюда! — крикнул Семенов и рванул из-за пояса нож.

Не успел он замахнуться, как цыган ловко выкрутил ему руку. Вскочив, Семенов тут же рухнул на дорогу. На него с разбегу прыгнул цыган и, схватив вожжи, брошенные кем-то из возчиков, стал вязать поручику руки.

Неподалеку застыла Катерина, широко раскрытыми глазами глядя на эту непонятную борьбу. Василек увидел ее и, вихрем подлетев, ухватил за юбку.

— Вот она, дядя Андрей! Скорее сюда, а то убежит! — закричал мальчик.

Однако, растерянная девушка даже не пошевелилась, но когда к ней подлетел Цибуля, тут же нашлась:

— Не трогайте, я вам еще пригожусь. Мы с отцом здесь не по своей воле. Поручик заставил, — и кивнула в сторону Семенова.

— Ну, да! Призналась, когда попалась.

— Учтите, я вам больше нужна, чем белякам. Отпустите — расскажу о предателе в вашей ЧК.

— Змея ползучая! — заскрежетал зубами Семенов.

— Заткнись! — не удержался Давид и с силой отвесил ему оплеуху.

Трофим Казимирович молча оттолкнул разгоряченного цыгана и подошел к Катерине:

— Сколько вас здесь, на дороге?

— Со мной, отцом и Никоновым — восемь.

— В штабе знают, что вы вышли на нас?

— Да.

— Ладно, стойте здесь. Остальных — расстрелять. По закону военного времени!

Затем подозвал к себе Давида:

— Готовь лошадей, сажай этих, — кивнул он на Катерину с отцом, — и вези скорее в ЧК. Сдашь — возвращайся обратно.

Но ехать в город Давиду не пришлось. Отряд Устименко догнал АртемГруша.

— Еле нашел, — тяжело дыша, сказал он. — Хотя рассчитывал догнать вас значительно дальше.

— Мало прошли, Артем. Больше стояли, чем ехали. Такая вокруг коловерть, словно весь Киев на ноги поднялся. Вот и сейчас почти час стоим. Но многие уже сошли с дороги, свернули к окрестным селам, так что двигаться будет легче.

— Поторопись, Трофим! Я для того и прибыл, чтобы предупредить: белые напали на след обоза... Не сберегли мы тайну…

Он кивнул Устименко, предлагая отойти в сторону, и наедине рассказал об ужасном событии…

Сегодня Груша, как обычно, с рассветом прибыл к зданию губчека. Ступив на порог, он удивился, почему у входа нет часового. Тут же подошел Денисенко. Вдвоем они зашли в кабинет и увидели разгром: стол перевернут, бумаги разбросаны… Телефонограмма в Чернигов отсутствовала…

— Кто-то из своих действовал, — нахмурился Устименко.

— Подозрение на Куща падает. Дано распоряжение на его арест…

— Не спеши, — спохватился Трофим Казимирович. — Тут мы белых захватили, а с ними их киевскую связную и ее отца. Они знают человека, проникшего в ЧК.

Артем с Устименко, подошли к Давиду, охранявшему красивую девушку и пожилого мужчину. Груша приказал им возвращаться с ним в город, а Трофиму Казимировичу посоветовал:

— Сворачивай с тракта и окольными путями все время вперед, потому как догонят деникинцы — считай, всему конец…

Груша пришпорил коня, махнул рукой, призывая следовать за собой двух всадников, едва державшихся в седле, — Катерину с отцом — и развернулся в обратном направлении. Минут через двадцать поток людей уменьшился, на дороге стало свободнее.

Груша поравнялся со своими попутчиками:

— Не вздумайте играть со мной. Свернете хотя бы на метр — слово будет за ним, — в его руке блеснул сталью наган.

Катерина всхлипнула:

— Куда ж нам бежать! Мы и так уж намучились…

— Ладно, смотри, чтоб порядок был, — не смягчая голоса, Груша засунул наган за пазуху. Потом косо взглянул на Катерину и спросил: — Скажи, ты могла бы мне прямо сейчас назвать агента, действующего в ЧК?

— Фамилию его я не знаю, кличка же — Крот.

— А какой он из себя?

— Высокий, рыжий, с веснушками на лице…

— Понятно, — сказал для вида Артем, а самого озарила такая догадка, что на душе даже страшно стало: «Остапенко... А мы невинного Куща за горло взяли… Надо скорее в город!»

Дорога в Киев была почти пуста, но вблизи Дарницы[9] они наткнулись на вражеский разъезд.

— Кто такие? Откуда и куда? — преградил им дорогу старший.

Артем едва сощурил глаза, и Катерина поняла, что именно от нее чекист ждет помощи в затруднительном положении.

— Мы из группы полковника Пальчевского, едем с донесением, — сказала она решительно и в подтверждение назвала пароль.

— Проезжайте, — дал разрешение деникинец.

Переправа была еще в руках красных. Больше всадников никто не останавливал, и они спокойно добрались до губчека.


КОНЕЦ НЕУЛОВИМОГО КРОТА


Въехав на двор, Артем крикнул часовому:

— Девушку, старика под арест! — и, соскочив с коня, устремился в кабинет Денисенко:

— Где Остапенко?

— Повел Куща на расстрел, — ответил Петр Иванович. — Не признается ни в чем, вражья душа! Так что нечего с ним церемониться.

— Отставить! Немедленно отставить!.. Кущ невиновен! — закричал Груша и, выхватив наган, кинулся к камере. Сергеев — за ним.

Камера оказалась пуста.

Груша в отчаянии грохнул железной дверью, перепрыгнул ступени крыльца, но зацепился за край одного из кирпичей, окружавших цветник, и упал, пролетев метра три по траве. Затем снова вскочил на ноги, наискось пересек прямоугольник двора и, уже теряя силы, оперся рукой о каменную стену, закрывавшую окна соседних домов.

Рядом под кустом сирени стоял Кущ. Его бледное, как полотно, лицо, растрепанные волосы, расширенные и застывшие зрачки глаз говорили о том, что он уже приготовился к смерти… Напротив, целясь в него из нагана, стоял Остапенко, около него — два красноармейца с винтовками.

— Стой!!! — не своим голосом гаркнул Артем.

Резко оттолкнувшись от стены, он подскочил к предателю и рубанул ладонью по поднятой руке. Оружие со звоном упало на землю.

— Взять его! — заорал Груша.

Однако, опешившие красноармейцы, Кущ и Сергеев продолжали стоять на месте.

Остапенко же неожиданно нагнулся, схватил упавший наган, и, выпрямляясь, ударил Артема головой в живот. Тот вскрикнул и отлетел в кусты.

Быстрее всех опомнился Кущ. Он, как подкошенный, рухнул Остапенко в ноги и уронил его навзничь. Сергеев насел сверху. Вдвоем они скрутили предателя и с помощью красноармейцев связали ему руки.

— Прости, Свирид, что так вышло… — обратился Груша к Кущу. Потом они вместе подняли Остапенко и потащили его в кабинет Денисенко.

Петр Иванович растерянно развел руками:

— Объясните мне, наконец, что здесь происходит?

— Сейчас, — поморщился от боли Груша. — Сейчас все выясним…

Он вызвал дежурного по губчека:

— Доставьте сюда девушку!

Катерина робко переступила порог кабинета и остановилась, зажмурившись от света. Груша пригласил ее подойти ближе и спросил:

— Скажи, есть в этой комнате человек, с кем ты держала связь в городе?

Та подняла глаза и задержала взгляд на Остапенко.

— Да. Вот он, Крот. Сегодня ночью с поручиком Семеновым он похитил план нового маршрута вашего обоза…

После этих слов она отвернулась, съежилась и шагнула в приоткрытую дежурным дверь, беззвучно скрывшись с ним в темноте коридора.

В этот момент в кабинет вошел красноармеец и доложил, что к губчека прибыл окровавленный человек с требованием увидеть Денисенко. Получив разрешение, он вышел и через некоторое время вернулся с другим бойцом, поддерживавшим Григория Чередниченко.

— Свой я… От Дзюбы... Среди членов губчека — белогвардейский агент... По кличке Крот... — едва произнес он и обмяк, потеряв сознание.

— В санчасть его! Быстро!! — крикнул бойцам Сергеев, а сам подошел к Остапенко:

— Ну, что, мерзавец, продолжим спектакль?

У предателя отнялся язык, подкосились ноги. Так молча он и рухнул на скамью, с ужасом осознавая, что игра для него закончилась. Игра подлого и коварного изменника, так легко и дешево купленного льстивыми обещаниями Пальчевского…

Денисенко неторопливо произнес:

— Остынь, Сергеев. Такая наша служба. А тебе, сволочь, — ткнул он пальцем в Остапенко, — именем революции, место во дворе у стенки!

Остапенко упал на колени, пополз и, обняв сапоги Денисенко, взмолился:

— Пощадите, товарищи! Не убивайте! Я искуплю вину!! Искуплю!!! Слышите?!

Его дрожащего, так и вывели из кабинета. Это было последнее, что произошло в жизни вражеского агента…

— Значит, так, — начал успокаиваться Денисенко. — Для деникинцев он жив и здоров. Как и раньше, связь между ним, точнее, нами и Пальчевским пойдет через Катерину. Думаю, девушка справится…

Затем председатель губчека прошелся по комнате, закрыл окно и, вернувшись к собравшимся, тихо сообщил:

— В Киеве — белые. Теперь, товарищи, вокруг нас враги. Так что уходим в подполье.


ПЕРВАЯ АТАКА ОТБИТА


На дороге, перед обозом, неожиданно разорвался снаряд. За ним, но уже ближе, — второй, затем третий. Засвистели осколки, дико заржали кони. Оставшихся на дороге беженцев, словно ветром сдуло.

Устименко подбежал к Васильку и приказал ему немедленно укрыться в роще, зеленевшей рядом.

— Только после боя возвращайся к обозу. А если не отобьемся — пробирайся к Чернигову и зови наших на подмогу. Понял?

Василек махнул рукой и исчез за кустами придорожного боярышника.

— Артиллерийская подготовка, ребята, — крикнул Давид Цыган, сдерживая напуганных лошадей. — После нее жди атаки деникинцев!

— Все по подводам! Оружие к бою! — перекрывая оглушительные взрывы, закричал Устименко. — Пешим залечь у обочины, верховым — в кустарник и ждать моей команды!

Двадцать всадников помчались вдоль дороги и нырнули в низину, заросшую ивняком.

Еще несколько снарядов упало поблизости. Стало тихо.

Вдруг демеевцы увидели, как вдали, над оврагом, поднялось облако пыли, а затем услышали, как оттуда донеслись свист и вопли.

— Готовьтесь, кавалерия прет! — крикнул Андрей Цибуля и схватил пулемет, наводя ствол на передних всадников. В прорези прицела замелькали лохматые шапки.

Заметив, что Андрей готов к бою, Трофим Казимирович крикнул:

— Подпускай ближе, бей точнее!

У Андрея пальцы застыли на пулеметной гашетке, глаза впились в серое облако, стремительно приближавшееся к дороге. И вроде не на отряд, не на обоз, а только на него несутся враги. Уже хорошо видны их раскрытые усатые рты, поднятые над головой блестящие сабли. Вот уже слышно, как храпят их лошади.

— Огонь! — раздается голос Устименко…

Цибуля дергается, и его пулемет начинает косить первые ряды кавалеристов. Летят, ударяясь о землю лошади, люди. Между очередями до Андрея доносятся щелчки затворов винтовок. Это прицельно бьют по всадникам ребята Суходола. Деникинцы, мчащиеся позади, налетают на передних, на сбитых лошадей, тоже падают, и в эту кучу без умолку строчит Андрей Цибуля…

Деникинцы, не ожидавшие такого сопротивления, не были готовы к отступлению, а потому лишь некоторые из них смогли сдержать лошадей, развернуться, и теперь растерянно метались по полю, пытаясь достичь спасительного оврага. За ними на лошадях умчалась двадцатка демеевцев, к которой присоединился и Устименко.

— Не увлекайся, командир! — крикнул ему Цыган. — Давай обратно, к отряду! А с этими мы сами справимся!

Несколько десятков всадников исчезли за белым горизонтом степи, по которой кое-где еще носились лошади, потерявшие в бою хозяев…

— Вроде отбились! — сказал Устименко, неспешно скручивая цигарку. — Ничего себе денек!

— Да уж. У меня волосы дыбом встали, когда они подлетели к самым подводам, — отозвался Иван Новиченко.

Медленно спадало напряжение после внезапного боя. К группе бойцов подъехал Давид, держа за уздечку стройного жеребца.

— Хлопцы, гляньте, какого красавца цыган раздобыл! Небось самого генерал с него свалил!

А Давид подозвал Василька и передал ему уздечку:

— Бери, малец, твой будет. Я себе еще достану…

И вновь прозвучала команда Трофима Казимировича трогаться дальше. Он понимал, что это лишь первая стычка с деникинцами. Рядом — вражеская артиллерия, и если она сейчас молчит, то лишь потому, что уже потрачен запас снарядов, а новых еще не подвезли.

Защелкали бичи, колеса телег пронзительно скрипнули и покатили вперед, подальше от места, только что политого кровью.

Справа от дороги призрачно маячил лес, и каждый мысленно прикидывал, как бы хорошо было отдохнуть в его чаще…

Теперь уже мало кто из беженцев попадался на пути. После боя все поняли, что обоз для них — опасный спутник, поэтому старались отстать от отряда. Но, как не торопил своих ребят Устименко, обоз двигался медленно. Давид отворачивался каждый раз, когда видел, как кто-то из демеевцев замахивался кнутом на обессиленных лошадей. Всем — и людям, и коням — хотелось пить. Жажда донимала больше, чем голод.

Давид обогнал подводы и поехал вперед разведать местность. Вскоре он возвратился и доложил, что впереди никого нет. Разъездов он тоже не встретил и сообщил, что в километрах в двух, недалеко от дороги есть небольшой пруд.

— Хлопцы, скоро вода! — объявил командир.

Облизав пересохшие губы, демеевцы приободрились. Вскоре они добрались до оврага, на дне которого зеленел заболоченный пруд.

Трофим Казимирович взглянул на часы и приказал за десять минут напиться самим, напоить лошадей и взять воды в дорогу.

Бойцы утолили жажду, запаслись водой и присели на зеленой траве кто переобуться, кто перевязать раны, кто проверить патроны. А уже и уходить пора, потому как снова тревожится Устименко.

— Может, в тот лес свернем, Трофим? — поднялся на ноги его помощник, бывший плотник трамвайных мастерских Петр Суходол.

— Нельзя, Петр. Время упустим. Пока по бездорожью будем идти — белые догонят.

— Оно, конечно так, только люди устали. Здесь, на открытом месте, трудно будет бой принимать. А его не избежать.

— Знаю, но рисковать не будем. Надо идти вперед.

Невысокий, поджарый Суходол был на голову ниже своего более молодого командира.

— Уже час после боя прошел, Петр, а вокруг тихо.

— Может в их штабе еще не знают о поражении. А как узнают, не переживай, снова попрут. Беспокоит меня, что в десяти километрах отсюда — железная дорога. По ней могут быстро снаряды подбросить…

Снова двинулись, за обозом потянулось легкое облако пыли. К первой подводе, на которой сидел Цибуля, подъехал на жеребце Василек.

— Ловко вы, дядя, всыпали белым!

— Андрей — добрый пулеметчик, — подал слабый голос Демид Федченко. Он лежал на подводе с перевязанной головой. Сквозь бинт проступало рыжее пятно.

— Больно, Демид? — спросил Цибуля, повернувшись к раненому.

— Ничего, Андрей, не обращай внимания. Погоняй, а то налетят коршуны…

Подводу подкинуло на ухабе, и Демид поморщился, но промолчал. Лишь рыжее пятно на марле стало шире. Он попросил воды. Василек быстро слез с коня, вытащил из-под сена флягу и поднес ее к губам раненого.

— Спасибо, хлопчик, теперь легче…

Цибуля попробовал ехать медленнее, но Демид заметил это.

— Погоняй, тебе говорю! За тобой весь обоз идет — не смей его сдерживать! Если не выдержу и помру, скинь меня на дорогу, а сам не останавливайся.

Голос Демида слабел. Все чаще он просил пить. Прикладывая к губам раненого флягу с водой, Василек чувствовал, как пылает его лицо.

Скрипели подводы, и скрип их смешивался со стоном и криками раненых…

— На станции — белые, — доложил командиру Давид, снова успевший съездить в разведку. Демеевцы озабоченно поглядывали на Трофима Казимировича. Они не слышали, что сказал ему Цыган, но догадались, что он привез невеселую весть.

— Однако, быстро прут, сволочи. Наверно, уже и Киев взяли, — сказал Устименко, — но надо оторваться от них, обязательно надо!


ПОРУЧИК ДЗЮБА СПЕШИТ К БАТАРЕЕ


— Господа, рад сообщить вам, что наши войска заняли Киев, — объявил своим контрразведчикам Пальчевский. Впервые подчиненные видели его небритым и осунувшимся. Он нервничал: слишком долго не было вестей от отряда, посланного на захват обоза.

Нервничал и поручик Дзюба. Он тоже с нетерпением ждал сообщений.

В небольшой комнате на длинных скамьях вокруг стола, накрытого скатертью, сидели офицеры, которые то и дело поглядывали на часы, висевшие на стене.

В это время скрипнула дверь, и в комнату вошел подполковник Нечаев. Он давно ждал случая поздравить друга с победой, но вместо поздравления принес горькую весть:

— Сейчас я был в штабе. Не советую тебе попадать генералу на глаза.

— Почему?

— Потому, что из посланного кавалерийского отряда назад вернулось всего несколько человек. Короче, полный разгром…

Повисла пауза. В наступившей тишине все впились глазами в Пальчевского, ожидая, что он скажет.

— А причем здесь контрразведка?! — наконец произнес полковник.

— Простите, господа, — вмешался в диалог поручик Дзюба. — Мне кажется, мы теряем время. Наше место не здесь, а…

— Погодите, поручик, — мрачно оборвал его Пальчевский. — Надо сначала разобраться, чья вина в том, что отряд был разгромлен. Мы с большим трудом разведали маршрут, напали на след обоза, а доблестная кавалерия не смогла справиться с горсткой голодранцев!

— Я просто предупредил вас как друга, — словно оправдываясь, пробормотал Нечаев.

— Что в штабе решили делать дальше? — перебил его Пальчевский.

— Не дать опомниться красным. Как только они появятся у Бобрика, по ним откроет огонь артиллерия. И доведет дело до конца…

— Да, конечно, — заволновался Пальчевский. — Мы действительно должны быть там, у обоза…

Хитрый Пальчевский хотел перехватить победу у регулярных белогвардейских частей, чтобы потом говорить, что благодаря именно его усилиям было захвачено золото. Он остался в комнате с Нечаевым, в то время как офицеры поспешили выполнять приказ…

Поручик Дзюба еще вечером наказал своему коноводу хорошо накормить коня и дать ему отдохнуть. Теперь конь, пока его седлали, в нетерпении переступал ногами.

Поручик вскочил в седло и помчался к станции Бобрик. Он отчетливо осознавал, что никто, кроме него, теперь не сможет спасти обоз от гибели…

Въехав на холм, он осмотрелся вокруг и внизу, в урочище, увидел несколько пушек, возле которых уже суетились солдаты.

Поручик взглянул на Черниговский тракт: по нему там и тут брели кучки людей. Вдруг из-за леса появились всадники, за ними выкатились подводы. Одна, две, три, четыре, пять…

«Это они, — догадался Дзюба, — едут и не знают, что обречены на верную смерть…»

Поручик нащупал в сумке гранаты, приготовил маузер. Сначала у него возникла мысль приблизиться к батарее и швырнуть гранаты в обслугу, но он тут же отказался от нее. Ну, погибнет несколько артиллеристов, на полчаса вспыхнет паника. За это время обоз подойдет ближе, и тогда по нему ударят прямой наводкой. Нет, действовать надо иначе.

— Вперед, поручик! — раздался вдруг рядом голос штабс-капитана Рогова. Он тоже верхом направлялся к батарее. — Проверим, верно ли понял задачу их командир!

— В чем же она заключается?

— В полном уничтожении обоза.

— А вы знаете, господин штабс-капитан, что везет тот обоз?

— Знаю, полковник нам говорил.

— Тогда скажите, что будет с ценностями, если по подводам ударят снарядами?

— Не волнуйтесь, поручик, — успокоил его Рогов, — лучше собрать их по частям, чем вообще упустить из рук.

Разговаривая, офицеры съехали в небольшой распадок. Над их головами прошелестел первый снаряд.

— Пристреливаются, — пояснил Рогов.

Конь его стал подниматься по крутому склону. Еще минуту, две, и он окажется наверху. Поручик резко натянул поводья, догнал штабс-капитана и, поравнявшись, почти в упор выстрелил в него.


ВАСИЛЬКОВА ГРАНАТА


Давид Цыган заметил, как притихли, предчувствуя опасность, его друзья.

— Ничего, хлопцы, скоро в Чернигове будем! — крикнул он весело. — А там у меня кума есть. Небось уже борща наварила и молочка приготовила!..

Не успел Давид закончить, как недалеко впереди поднялся столб огня и дыма.

— Тяжелыми бьют, — выдохнул Цибуля.

— Но плохо целят, — кивнул Давид, — так и в сам Чернигов не попадут.

Снаряды стали ложиться слева и справа. Устименко понял, что сквозь эту огненную стену им не проскочить.

— Стой! — подал он команду. — Выпрягайте лошадей! Отправляйте их с Васильком в ближайший лес.

Цибуля подхватил раненого Демида, осторожно, как мог, снял его с телеги. И в этот момент осколок попал Андрею в левое плечо. От неожиданности он согнулся, осел и, прижавшись к колесу, крикнул Васильку: «Выпрягай!»

На помощь мальчику поспешило несколько бойцов. Схватив у них поводья двух лошадей, он погнал остальных перед собой прямо через поле к лесу.

Демеевцы торопливо, но дружно стаскивали подводы на обочину, стремясь хотя бы частично защитить груз от снарядов. Но взрывы подступали все ближе.

— Мерзавцы! — чертыхнулся Андрей, зажимая пробитое плечо. — Бьют наверняка. Знают, собаки, что у нас ни одной пушки нет, нечем ответить.

— А если пулеметом, — посоветовал кто-то.

— Не получится: батарея за холмами. Только патроны зря потратим.

Командир приказал залечь, но все плотнее свистели и шипели вокруг горячие осколки. В конце концов, снаряд попал прямо в телегу, и из разбитого ящика потекло в кювет золотое сияние, радугой играя на солнце.

— Неужели не довезем, Трофим? — приподнялся на локтях Петр Суходол.

— Не знаю, надо быть готовым ко всему...

Вдруг командир почувствовал, как выше колена обожгло правую ногу. Он тихо вскрикнул и обхватил рану рукой.

— Придется теперь в пешем строю драться, — застонал Устименко. — Не поднять мне теперь ногу к стремени.

— Ничего, сейчас перевяжу, — вскочил Петр.

У Трофима Казимировича над правой бровью забилась жилка. Широкое лицо побледнело от потери крови.

— Отступать здесь нельзя ... Будем драться до последнего, — с трудом произнес он.

Чуть поодаль расположился Давид. Он отбросил от себя саблю, которая сейчас была ни к чему, и положил перед собой гранаты.

Впереди него лежал Василий Бойко — молодой еще парень. Он неожиданно вскрикнул и схватился за голову, когда снаряд разорвался в нескольких шагах от него.

— Пристрелялись, — сердито сказал Давид, — теперь дадут пару залпов — и от нас лишь мокрое место останется…

Внезапно все стихло. Понемногу все зашевелились и с недоверием стали оглядываться по сторонам.

— Что же то они? Нащупали цель и не уничтожили ее? — удивился Суходол.

— Значит, суждено мне с кумой встретиться. Глядишь, и впрямь еще борщом угостит, — снова пошутил Цыган.

— Погоди, сейчас деникинцы начнут угощать, — бросил Цибуля.

...Неожиданное затишье озадачило и командира деникинского эскадрона, который только что прибыл на выгон за Бобриком и еще не был готов к атаке. Теперь он растерянно смотрел в сторону батареи…

А там, в пороховом тумане, возле наблюдательного пункта гарцевал на коне Дзюба с погонами штабс-капитана.

— Господин подпоручик! — крикнул он командиру батареи. — Генерал Мокреев приказал немедленно прекратить огонь!

— Почему? — удивился тот. — Ведь приказ был стрелять до полного уничтожения колонны?

— Тогда точно не знали, что везут красные. Теперь же контрразведчики достоверно установили, что те подводы загружены ценностями. Золотом, сударь! А вы по нему снарядами… Сейчас в атаку пойдет кавалерийский полк полковника Соснова, и то богатство без лишнего шума и пыли — в наших руках.

— Что ж, начальству виднее, — недовольно буркнул артиллерист. — Только позвольте узнать, кто передал приказ генерала?

— Офицер связи штабс-капитан Рогов!

— Прекратить огонь! — приказал командир батареи.

Дзюба пришпорил коня и снова вернулся туда, где оставил мертвого Рогова. Пристегнув на прежнее место погоны штабс-капитана, он сорвал с верхней губы и выбросил клок черной шерсти, послуживший поручику усами. Не спеша, он снова выбрался на возвышенность.

«Чем же мне помочь отряду?» — мучился Дзюба. Оглянувшись, он увидел, как эскадрон, развернувшись веером, набирал разгон для атаки…

Демеевцы тоже заметили всадников и рассредоточились, занимая выгодные позиции: под холмиками, в ложбинках, за колесами телег.

Андрей Цибуля, взобравшись на подводу и сняв брезент с пулемета, почувствовал, как невыносимо болит раненое плечо.

— Стрелять сможешь? — спросил Устименко.

— А куда же я денусь? — морщась от боли, ответил Цибуля

Едва поднявшись на колени, обескровленный тяжелой раной, ухватился за оглоблю Демид.

— Ложись под телегу! — крикнул ему Андрей.

— Нет, я у тебя вторым номером буду. Слышишь, чтобы никого в помощь не брал, я буду... — и, уцепившись за передок, он подтянулся и перевалился на дно телеги.

Под соседней подводой лежал Василий Бойко. У его белокурой головы темнела лужица запекшейся крови. Кроме него еще около десятка бойцов неподвижно застыли в теплой придорожной пыли, и некогда было выяснять — живы они или уже остыли...

А поле, растревоженное копытами конницы, гудело все громче и громче. Каждый молча выбирал себе цель. Притихли на обочине демеевцы, у которых не было теперь ни переднего края, ни тыла.

— Слышишь, Давид? — толкнул Новиченко Цыгана.

— Ишь ты, воспитанные, без крика и посвиста атакуют. Мы тоже сейчас встанем и, вежливо так — бух, на колени: милости просим к телегам. Так что ли, хлопцы?! — Давид оскалил белые зубы, и у бойцов вдруг потеплело на душе.

«Он так и умрет с прибауткой», — подумал про Цыгана Устименко.

Вражеская конница приближалась. Блеснули кокарды на фуражках белогвардейцев.

— Подпускать на бросок гранаты! — раздался голос Трофима Казимировича.

Шагов за сто до обоза конники начали полукольцом охватывать демеевцев.

— Ну, братья, теперь бей! — нажал на курок Устименко и не услышал выстрела, потому что в это время громким баском заговорил пулемет Андрея Цибули.

— Подавай, Демид, ленту! Шевелись, родимый, — крутился на телеге пулеметчик, перенося огонь слева направо и наоборот.

Выхваченные пулями из стремительного полета, люди и лошади кубарем катились, поднимая облака пыли. Сквозь грохот боя и топот копыт теперь отчетливо доносилось мучительное ржание, крики и стоны.

Остальные всадники, видимо поняв, что пулеметный огонь не позволит им приблизиться к проклятому обозу, кинулись демеевцам за спину и, осыпаемые новыми очередями, посланными из пулемета Цибулей, направились к лесу, за деревьями которого с табуном лошадей совсем недавно скрылся Василек.

Такого маневра никто из демеевцев не ожидал. Поднявшись во весь рост, они удивленно смотрели вслед конникам, которые быстро преодолевая короткое расстояние, стремительно приближались к зарослям.

Еще бы! Там остался беззащитный мальчишка, а с ним все гужевые и верховые лошади, потеря которых означала бы для отряда немедленное и полное поражение…

...Василек провел лошадей через низкий колючий сосняк, вышел на поляну с одинокой кудрявой грушей и остановился под ней, раздумывая: оставить коней прямо здесь, на открытом месте, или загнать их в чащу, где хоть и будет надоедать мошкара, но все-таки будет безопаснее. Остановился на втором — забрел с табуном в заросли орешника, связал повод всех лошадей, прислушиваясь, что же творится там, за лесом на дороге, где остались один на один с врагом его старшие братья.

Тах-тах-тах — это бьют стрелки Суходола.

Тра-та-та-та-та — а это строчит из пулемета Андрей Цибуля…

Вдруг Василек даже присел от неожиданности: что-то невдалеке затопало, приблизилось к лесной чаще, затрещало в посадке, и на поляну вылетело десятка два деникинских кавалеристов.

— Все ко мне! — в азарте крикнул какой-то детина. «Наверное, командир», — подумал Василек, сквозь гущу зелени разглядывая нежданных гостей. Всадники немедленно сбились вокруг молодчика в белой бурке. Запахло потом взмыленных коней. Василек левой рукой раздвинул ветки орешника, правой же невольно полез за пазуху и нащупал нагретую телом гранату, прихваченную у Цибули, чтобы не так было страшно в лесу.



Кони белогвардейцев перевели дух после безумного гона и начали прядать ушами, прислушиваясь к тому, что происходило вокруг. Внезапно, почуяв обозных лошадей, они все, как один, потянулись в сторону густого зеленого орешника. Заметив это, белогвардейцы насторожились, переглянулись, и Василек понял, что сейчас его обнаружат. Не дожидаясь, он рванул предохранительную чеку и, размахнувшись, изо всех сил бросил гранату на поляну. Она упала точно под ноги спешившемуся командиру, который успел лишь поднять руки, заслоняя лицо, но снизу уже оглушительно грохнуло, оторвало деникинца от земли, сбило с ног вместе с всадниками нескольких лошадей. С развесистой груши посыпались листья, а в орешнике, напуганные взрывом, шарахнулись в стороны Васильковы лошади.

Словно вихрь подхватил остатки эскадрона, и всадники, забыв обо всем на свете, рассыпались кто куда.

...Как только деникинцы исчезли в лесу, Трофим Казимирович, приказал бойцам занять позиции с другой, ближе к лесу, стороны дороги. Все ждали того, что конники придут в себя после неудачной атаки, перегруппируются и уже оттуда снова ринутся на отряд. Но тут неожиданно раздался звук взрыва, над верхушками деревьев появилось едва заметное облачко, а из зарослей в панике выскочили деникинцы и исчезли в зыбком тумане.

— Ребята! Там же Василек! — выдохнул Устименко.

Первым на ноги вскочил Цыган, за ним поднялись еще несколько бойцов и побежали, было, к лесу, но внезапно остановились, потому что навстречу им шел с табуном сам Василек.

Андрей Цибуля первым догадался, что произошло, поднял на телеге брезент и начал пересчитывать гранаты: одна, две... пять, шесть... Седьмой не было…

«Ай да, молодец! Гляди, что удумал!», — мысленно похвалил Андрей мальчика, а вслух крикнул Устименко:

— Да это же Василек их гранатой угостил. Так испугал, что как бы от страху не померли…

А демеевцы уже окружили Василька, заботливо осматривали его со всех сторон — не ранен ли. Он же, дрожа от пережитого, размахивал руками и, глотая слова, пытался рассказать о случившемся.

— Дай я тебя расцелую, — подошел к мальчику Цыган и крепко прижал его к себе, а потом вынул из-за пояска наган и вручил со словами: — Держи. Он в бою добыт...


ОТРЯД СВОРАЧИВАЕТ В ЛЕС


Устименко был доволен исходом боя. Отметив Василька, он улыбался, шутил, подбадривал людей. Но никто из них не знал, что у командира на душе. Половина бойцов отряда была ранена, поэтому первое, что он сделал – распорядился перевязать раны.

Кучками садились демеевцы, помогая друг другу бинтовать пулевые и осколочные отметины. Командиру тоже перевязали простреленную ногу. Хромая, он подошел к разбитой снарядом подводе, осмотрел поврежденный ящик и крикнул Цыгану:

— Сбей его и собери драгоценности. Остальным, — приказал Устименко отряду, — запрягать лошадей!

Суходол, Новиченко и Цыган вместе с трухой, пылью, деревянными щепками сгребали горстями золотые вещи и ссыпали их в ящик.

Возле них присел Василек.

— Давай, помогай, сынок, — обратился к нему Суходол. — У тебя глаза молодые, лучше видят…

Вот уже забит ящик, запряжены лошади. Командир приказал разместить раненых на подводах.

— Садись и ты, Трофим, еле на ногах держишься, — предложил ему Иван Новиченко.

Устименко осмотрел обоз и не увидел ни одной телеги, на которой бы не сидели или не лежали раненые.

— Нет, Иван. Не сяду, — отказался он и вытер пот со лба. — Если сяду, потом могу не встать, а так, глядишь, разойдусь и, болеть меньше будет.

Он облизал губы.

— Ну, вперед, что-ли…

Обоз тронулся.

Первой подводой снова правил Василек. Рядом с ним сидел Андрей Цибуля, левое плечо которого обжигало, словно огнем. Тут же, на дне неподвижно лежал Демид.

Лошади уныло брели, таща за собой тяжелые телеги, усеянные окровавленными, обессиленными демеевцами. Заметив, что кто-то из них отставал, Устименко догонял телегу и напоминал:

— Нельзя даже на минуту останавливаться.

А сам еле держался.

— Может, хотя бы на коня сядешь? — спросил его Давид.

— Нет, пожалуй, не смогу…

Прижавшись друг к другу, на третьей подводе ехали братья Рузяк. Младший из них, семнадцатилетний Семен, был ранен в грудь. Он постоянно пытался что-то сказать, но вместо слов на его губах появлялась лишь красная пена. Старший, Олекса, пробовал положить его на спину, но тогда парень захлебывался кровью и совсем не мог дышать. Олекса поддерживал его могучими руками и успокаивал:

— Ничего. Скоро приедем в Чернигов, в госпиталь тебя отдадим. Там быстро вылечат…

С невыразимой тоской смотрел он на бледное, безусое лицо брата, периодически поднося к его рту полупустую флягу с водой.

Молча двигались демеевцы, тревожно поглядывая, не поднимется ли пыль из-под копыт деникинской конницы? Не засвистят ли снаряды над головой?..

Давид Цыган носился верхом вдоль дороги. Он только что вернулся из разведки и подъехал к Устименко:

— Впереди тихо, Трофим.

— Хорошо, что тихо, — кивнул Устименко и посмотрел на небо. — Солнце садится... Скорей бы уже стемнело, Давид. Кажется, никогда в жизни не ждал я так вечера.

Дорога эта была знакома Давиду с детства. Он часто ездил по ней вместе с отцом.

— Если не замедлим нигде и не остановимся, то через час-полтора доедем до села. Там передохнем.

Давид снова пришпорил коня и умчался вперед.

Вечером отряд добрался до небольшого села и остановился на площади возле колодца. Там их уже ждал Цыган, о чем-то беседовавший с невысоким худощавым мужчиной.

— Это фельдшер, — подвел Давид незнакомца к Устименко. — Он согласился помочь раненым.

— Хорошо, — бросил командир и тяжело опустился на мокрую траву, росшую у самого колодца. Заскрипел журавль, демеевцы потянулись к прохладной воде.

— Ну что, начнем лечиться, командир, — приветливо улыбнулся медик.

— Начнем. Только не с меня, а с тяжелораненых…

Осторожно, словно младенца, снял Олекса Рузяк брата с телеги и положил на землю у фельдшера.

— Этого дальше везти нельзя.

— Так что ж, я его здесь брошу? Чтобы белые порубали? — вспыхнул Олекса.

— Не бойся, спрячем у надежных людей. Он совсем еще мальчик, так что о нем даже спрашивать никто не будет.

Уговорил фельдшер оставить в селе и тяжелораненого Демида.

На том и сошлись. Хотели оставить еще Андрея Цибулю, но тот отказался:

— Пока жив, буду у пулемета.

Петра Гордиенко и Дениса Калину Давид едва разбудил. Те как легли на траву, так и уснули…

— Идите скорее к фельдшеру, — теребил их Цыган. — А то скоро трогаться, некогда спать.

Перевязали ногу и Устименко.

А на небе уже высыпали звезды. Площадь заполнила тишина. Лишь у колодца позвякивало ведро да похрапывали кони.

— Нужно как можно дальше оторваться от преследователей, — говорил Трофим Казимирович. — Знаю, что людям и лошадям необходима передышка, но, боюсь, мы можем дорого заплатить за нее.

— Вот если бы свернуть где-нибудь на другую дорогу. Есть же такие, кроме самого тракта, — добавил Суходол.

— Лошади из сил выбились. По хорошей дороге еле тянут, а свернем на другую — застрянем где-нибудь, — вмешался в разговор Давид. — Да еще и раненых вон сколько… Впрочем другая дорога есть, и идет она через лес. Когда мы лошадей здесь за бесценок брали, домой другой дорогой возвращались.

Командир и Суходол улыбнулись. Они-то знали, как цыгане за бесценок лошадей берут. Но Давид на это не обратил внимания и продолжал:

— Темно тогда было, дорогу я не запомнил. Зато запомнил здешнего деда, который нам ее показывал. Вот если бы сейчас его найти…

Давид исчез в темноте. Вскоре он вернулся со старым крестьянином, который стал жаловаться на то, что казацкие нагайки опять по его спине гулять будут за то, что его сыновья у Семена Буденного служат.

— Ничего, дед. Недолго им нагайками махать… — успокоил Трофим Казимирович. — Есть, говорят, здесь поблизости лесная дорога. Нам бы выйти на нее, а то смотри, как люди устали, — и командир показал на бойцов, лежавших у колодца. — Отбиваться от белых сил уже нет, а они по нашему следу идут.

— Понимаю, помогу, — согласился старик. — Мы с тобой, хлопец, — обратился он к Давиду, — пойдем вперед, а вы идите за нами.

Проехав еще немного по тракту, обоз свернул на узкую темную улицу, которая за околицей плавно перетекла в проселочную дорогу. Впереди показались первые деревья, а через некоторое время лес темной стеной обступил демеевцев.

Грунт становился все мягче, все глубже погружались в него колеса. Наконец, первая телега встала.

Андрей Цибуля взял вожжи у Василька и резко дернул их. Телега не сдвинулась. Подошли демеевцы, ухватились кто за колеса, кто за оглобли. Богатырским плечом уперся в борт Устименко. В результате телегу вытащили, а Давид на то место, где застряли колеса, накидал кучу веток, чтобы не застряли другие.

— Тяжела дорога, — согласился дед. — Но будет легче. Там, правда, песок, но все-таки не болото.

Оглянувшись, он окинул взглядом обоз и добавил догадливо:

— Кони у вас вроде добрые, а не тянут никак. Видать тяжелое что-то везете…

В стороне от дороги стоял Давид, держа в руках пилу и топор.

— Олекса, иди-ка сюда, — позвал он старшего Рудзяка. — Давай с тобой несколько деревьев свалим, чтобы они перекрыли дорогу. Нам работы немного, а деникинцы, если надумают пойти за нами, помучаются, пока стволы растащат.

Лесную тишину нарушило вжикание пилы и шорох веток. С треском упали на дорогу подпиленные деревья.

— Здесь, пожалуй, достаточно, — тяжело дыша, произнес Цыган, — Пойдем, Олекса, подальше и сделаем еще несколько завалов.


ЛОВУШКА ЖДЕТ НА ВЫХОДЕ


— Так кто же на самом деле сопровождает обоз? — допытывался у контрразведчиков полковник Пальчевский, — Семенов докладывал, что отряд насчитывает не больше ста человек — плохо вооруженных ополченцев с киевской окраины. Тогда как же так вышло, что они дважды отбили наши атаки…

Только что прибыл связной от генерала Мокреева, который не на шутку тревожился за судьбу золота. Генерал распорядился снять с фронта конный и пеший отряды, добавил к ним два английских танка и приказал немедленно закончить операцию.

Следом за офицером связи прибыл прапорщик Паливода, который доложил, что выделенные для нападения на обоз части уже отправлены в погоню.

— Прекрасно, мы тоже там будем, — обрадовался Пальчевский, приказав Дзюбе и Паливоде сопровождать его.

В полночь контрразведчики прибыли к месту боя, на котором кое-где еще чернели неубранные трупы людей, лошадей, а вскоре уже догнали пехотный батальон, командир которого доложил об отсутствии красных впереди. Только что вернувшиеся разведчики подтвердили это — они даже не напали на их след.

«Куда же так быстро исчез обоз?» — недоумевал полковник. Он пришпорил коня, офицеры поскакали за ним. В селе, где еще вечером сельский фельдшер лечил демеевцев, контрразведчики услышали лязг уздечек, храп лошадей.

— Узнайте, прапорщик, кто там! — приказал полковник Паливоде.

Тот быстро вернулся и доложил, что спешился и поит лошадей казачий отряд.

Пальчевский тоже подъехал к колодцу. Спрыгнув с коня, он взялся за край ведра и хотел уже зачерпнуть им воды, когда кто-то слегка тронул его за локоть. Полковник вздрогнул от неожиданности. Оглянувшись, он увидел перед собой съежившегося сельского мужичонку.

— Вы наверно кого-то ищете, ваше благородие? — робко спросил он.

— А что такое? — грозно переспросил Пальчевский.

— Ничего. Только если вас интересует обоз, который недавно прошел здесь, так он свернул туда, в лес, — и мужичонка показал в черную темень ночи.

— Не морочь, дядя, голову! Иди, досыпай, а то ненароком нагая схватишь, — процедил сквозь зубы Пальчевский.

Когда доброжелатель, видимо местный куркулик, исчез за плетнем соседнего дома, полковник отыскал казачьего командира и рассказал ему о том, что сообщил ему крестьянин.

Вместе они договорились выслать в ту сторону небольшой разъезд.

Чутко ехали деникинцы, часто останавливались и прислушивались, опасаясь засады, а вскоре и вовсе остановились у поваленных деревьев. Вернувшись в село, они доложили, что дорога перекрыта свежим завалом.

Пальчевский и без них уже знал об объездной дороге. Знал и о том, что ехать по ней можно всего лишь пятнадцать-двадцать километров. Дальше все равно придется сворачивать и выезжать на Черниговский тракт.

Здесь же, в селе белогвардейцы провели совет и решили, что недалеко от того места, где лесная дорога сливается с трактом они устроят засаду: с правой стороны замаскируют пехоту, а на выходе из рощи — кавалерийский отряд и два танка, которые, пропустив красных вперед, должны будут отсечь им путь к отступлению.

С левой стороны позицию займут три орудия, и, таким образом, выехав на тракт, отряд, сопровождающий обоз, тут же попадет в огневое кольцо.

Офицеры еще отдавали последние команды, но Дзюба уже не слышал их, потому что мозг его напряженно работал над тем, как спасти демеевцев. «Надо пробиться к Козельцу[10], там должны быть красные».

Уже погасли звезды и бледная стена рассвета начала подпирать небосвод, когда белые закончили все приготовления.

— Теперь можно и отдохнуть, — сказал Пальчевский, исчезая в сенях дома, выбранного им под свою временную резиденцию…

... Ни жгучий свист плетей, ни грозные окрики демеевцев — ничто не могло заставить крайне изнуренных лошадей идти дальше.

Все пять подвод завязли в грязи. Лошади понуро встали.

— Скоро начнет светать, — сказал Устименко, — мало за ночь прошли.

В темноте выпала роса. Где-то в глубине леса ухала сова, да иногда с далеких озер доносились крики диких гусей.

— Дальше дороги нет, — предупредил дед. — Осталась только узкая тропа. Так что сворачивайте, сынки, на тракт…

— Все-таки верст двадцать прошли. Вот так бы до самого Козельца, — сожалел о спасительном лесе Трофим Казимирович.

— Может, хотя бы переднюем здесь, в лесу, а стемнеет — двинемся дальше? — предложил Петр Суходол.

— Хорошо бы. Только за день белые могут взять Козелец, и тогда нам — ни туда, ни сюда, — не согласился с ним Устименко.

Почти совсем рассвело. Трофим Казимирович приказал трогаться. Он ходил вдоль обоза, расталкивая бойцов, которые, воспользовавшись короткой остановкой, сразу же валились спать. Снова все дружно взялись за телеги и, в результате медленно, одну за другой, выкатили их на сухое место.

Лес поредел, грунт стал тверже. Впереди длинной лентой показался меж деревьев Черниговский тракт.

Первым на него выехал Давид. Остановившись, он осмотрелся вокруг и, не заметив никакой опасности, вернулся к обозу.

— Давай, сынок, трогай, — кивнул Васильку Андрей Цибуля, — а я пока займусь пулеметом.

Их телега, со скрипом преодолев спуск, выкатилась на широкий тракт. Лошади пошли веселее.

Иван Новиченко в это время выравнивал пулеметную ленту, которая никак ему не давалась. Что-то держало ее. Иван привстал на колени и в тот же момент рухнул, как подкошенный.

Дзи-дзи-дзи! — засвистели над обозом пули.

Ездовой второй телеги попытался развернуть лошадей обратно в лес, но сразу же завалился на передок с простреленной грудью. С правой стороны ударили пулеметы, а сзади уже вынырнула из утреннего тумана белогвардейская конница…


СМЕРТЬ АНДРЕЯ ЦИБУЛИ


— Все на землю! — крикнул Устименко, скатываясь с телеги. — Руби постромки, освобождай лошадей!

Бойцы удивленно взглянул на командира. Тот снова повторил:

— Руби, говорю! Лошади сейчас нам ни к чему!

Демеевцы залегли вдоль дороги. По ним били два пулемета, а позади них несколько деникинских всадников уже высыпали из леса на глубокую колею, минут десять назад проложенную колесами подвод, возвышавшихся теперь посреди тракта.

Поле справа и по ходу обоза усеяли фигуры солдат. Они медленно приближались, но вдруг залегли, уткнув головы в землю. Это Андрей Цибуля прошелся по ним пулеметной очередью.

Для защиты от пехоты половину отряда Устименко перекинул во главу обоза, вторую же его часть перевел в арьергард для встречи всадников,гарцевавших на окраине леса.

— Приготовить гранаты! — приказал Трофим Казимирович.

Но конница в атаку не пошла. Зато демеевцы услышали какое-то непрерывное странное гудение. Минуту спустя, они увидели, как в густых клубах дыма от рощи двигались два высоких грохочущих чудища.

— Хлопцы, так это же танки! — крикнул Олекса Рузяк.

Демеевцы притихли в напряженном ожидании. Тяжело ревели моторы, но вдруг один из танков остановился, и на конце его черной башни забилась ослепительная точка.

«Пулемет», — догадались бойцы.

У телег засвистели пули.

Иван Новиченко скатился в придорожный кювет и пополз навстречу железным монстрам. Приподнявшись, хотел последовать за ним и Олекса Рузяк, но внезапно почувствовал, как что-то ударило его в левую руку, и по ней потекла струйка крови.

Со стоном он рухнул на землю.

А в это время первая шеренга пехоты начала обходить обоз спереди и слева от леса. Заметив это, Андрей Цибуля полоснул по ней длинной прицельной очередью. Цепочка атакующих залегла.

Офицер, который вел солдат, безуспешно попытался поднять их, затем схватил винтовку и, прицелившись, выстрелил в Андрея. Пуля прошла мимо. Быстро перезарядив, он прицелился еще раз: на сей раз выстрел был более удачным. На мгновение Андрей покачнулся и выпустил из рук гашетку пулемета, но только на мгновение. Когда деникинцы бросились вперед, длинная пулеметная очередь снова прижала белогвардейцев к земле.

Морщась от боли, из последних сил налегал на «максим» Цибуля. Он словно предчувствовал, что жить ему осталось всего несколько минут. Его тело, покрытое множеством ран, содрогалось от ярости и ненависти к тем, кто подползал, подбирался сейчас к нему, и он бил и бил по ним без передышки, словно торопился успеть разрядить во врага всю пулеметную ленту.

Но не успел. Отбросив винтовку, деникинский офицер вскочил на ноги и, выхватив из-за пояса гранату, метнул ее в сторону неугомонного пулемета. Взрыв раздался в метрах пяти от Андрея, который вдруг как-то медленно, словно с опаской, сполз под колеса, перевернулся на спину и замер посреди дороги…

Оглушенный взрывом, Василек выскочил из-под телеги и неожиданно столкнулся с деникинским офицером, который, воспользовавшись коротким замешательством защитников, беспрепятственно проник в их расположение. Сбитый с ног, хлопец кубарем покатился по дороге. Рухнул на землю и деникинец, но если Василек сразу же вскочил на ноги, то офицер этого сделать не успел: двумя выстрелами из нагана Трофим Казимирович успокоил его навсегда.

С разбегу вскочив на телегу, Устименко развернул пулемет в противоположную сторону и яростно закричал на бойцов, скопившихся меж подводами:

— А ну разойдись! Дайте сектор для обстрела!

В суматохе боя он успел заметить, как четверо белогвардейцев захватили последнюю от леса телегу и дружно принялись разбивать прикладами ящик с ценностями, который после вчерашнего артобстрела кое-как сумел собрать воедино Давид Цыган.

Из пробитых дыр посыпались золотые вещи. Такого счастья деникинцам еще не выпадало. Раньше, бывало, только новые сапоги или кожанки с убитых снимали. Еще удавалось награбить кое-что по домам. А тут — золото! Они спешно бросились рассовывать его по карманам, мешкам, голенищам сапог… Но — дзи-дзи-дзи! — засвистели пули, выпущенные Устименко, и загребущие руки беляков, скорчившись, застыли навсегда. С обочины тут же вскочили Давид Цыган и Петр Суходол, которые, кликнув подмогу, быстро оттащили трупы в кювет.

Василек следил за Цыганом и Суходолом, ожидая, что же они будут делать дальше, но оклик Устименко отвлек его:

— Сынок, лови чалого и скачи скорей к Козельцу. Там наши. Попроси у них помощи, а то самим нам отсюда не выбраться… Давай Василек! Ты для нас теперь последняя надежда!

Говоря это, Устименко преследовал еще одну цель – вывести Василька из белогвардейского окружения. Возможно, увидев мальчика, деникинцы воспримут его появление как случайность и не станут преследовать. А там, за вражеским кольцом, юный разведчик обязательно попадет к своим. Тут брало верх отцовское чувство: отвести от ребенка любой ценой смертельную опасность.

Василек же воспринял слова Устименко как боевой приказ. Ему вдруг перехватило горло, он хотел, было, прижаться на прощание к дяде Трофиму, но, увидев, что тот снова взялся за пулемет, сглотнул слезу и бросился в кювет, на дне которого сбились в кучу испуганные лошади.

Ловко накинув уздечку, Василек крепко схватил жесткую гриву чалого, выскочил на его спину и, прижав колени к теплым бокам, помчался прочь…


ДВА ВЫСТРЕЛА В СПИНУ


Вначале мальчик погнал прямо по тракту, в направлении движения обоза, но, въехав на склон древней казацкой могилы и оглядевшись, быстро понял, что здесь ему рассчитывать не на что.

Впереди суетились вражеские солдаты. Василек тут же развернул чалого, ударил ему пятками в бока и поскакал обратно. Не доехав метров двести до позиции отряда, он свернул налево, в кукурузное поле, примыкавшее к лесу, из которого на рассвете вышли демеевцы.

«Дотянуть бы только до чащи, — размышлял маленький всадник, — а там по тропке — только меня и видели». Окинуть напоследок взглядом островок из телег, Василек успел заметить, как Цыган и Суходол спешно натягивали на себя военную форму, вероятно, снятую с убитых деникинцев. «Опять Давид что-то задумал. Пусть ему повезет», — пожелал он на прощанье старшему товарищу и нырнул с конем в кукурузное поле…

К тому времени его уже заметили казаки конной заставы, перекрывавшие демеевцам пути отхода. Они сначала даже опешили, увидев неизвестного мальчика на коне, но переглянувшись, быстро поскакали наперерез беглецу.

Офицеры наблюдательного пункта Пальчевского, разместившегося недалеко от артиллерийского подразделения, тоже следили за мальчиком, неизвестно как оказавшимся в этом аду.

Поручик Дзюба впился глазами в золотисто-соломенную голову парня, его фигуру, полосатую рубашку, которая явно была ему знакома. Уж не тот ли это юный помощник Чередниченко, которого несколько дней назад он провожал с донесением к Денисенко? Похоже, что он. Дзюба бросил взгляд на Пальчевского, который в этот момент убеждал прапорщика Бахметьева подождать с вводом в бой казаков. Пусть, мол, защитников золотого груза еще поутюжит пехота. Воспользовавшись этим, Дзюба вскочил на коня, стеганул его нагайкой и устремился за казаками, бросившимися в погоню за мальчишкой.

— Поручик, стойте! — крикнул ему прапорщик Паливода, но Дзюба даже не взглянул на него.

Двое из казаков, преследовавших Василька, быстро приближались к нему, еще один немного отстал, и поручик быстро обогнал его.

— Стой, малый! Стой! Штаны спущу! — кричал Васильку первый казак: их разделяло всего несколько метров, но мальчик лишь крепче приник к шее коня, который к тому времени уже достиг леса, влетел под нависшие ветви старой ели и зигзагами пошел меж деревьев в спасительную чащу. Преследовавший его белогвардеец не успел пригнуться. Большая еловая лапа, под которую ловко нырнул юный всадник, чувствительно хлестнула его, едва не выбив из седла. Казак яростно взвизгнул и одним движением рванул с плеча винтовку. Раздался выстрел. Щелкнул затвор, еще выстрел — все мимо. В третий раз ему прицелиться не удалось: подскочивший сзади поручик Дзюба выстрелил в спину усачу и тот рухнул на пожелтевшую листву. В это время появился второй казак. Лишь на какую-то долю секунды Дзюба опередил его и уклонился от острого лезвия шашки, которая, как молния, просвистела над головой поручика и, не встретив сопротивления, глубоко впилась в ствол молодой осины. Дзюба выпрямился, выбросил вперед руку с наганом — и второй казак распластался на земле у ног своего коня.

Вытерев со лба пот, поручик спрыгнул на землю, присыпал листвой убитых, затем, выломав ветку, отогнал вглубь леса их лошадей …

На обратном пути он встретил третьего казака и, остановившись, приказал ему:

— Возвращайся обратно. Там, — он махнул в сторону леса, — они вдвоем справятся. Давай назад, сейчас атака начнется.

Всадник послушно повернул коня.

Дзюба оказался прав. Прапорщик Бахметьев не выдержал и, не дождавшись команды Пальчевского, самовольно повел эскадрон на отряд Устименко. Обогнав медленно ползущие по полю танки, всадники развернулись веером и стали быстро приближаться к обозу…

— Подпускайте конницу ближе, отобьемся гранатами! — предупредил бойцов Устименко, а сам снова залег за щитком пулемета…


ХИТРЫЙ ЗАМЫСЕЛ ЦЫГАНА


А в это время Давид Цыган, Петр Суходол и еще несколько демеевцев, переодетых в форму убитых белогвардейцев, ползли по кювету навстречу танкам. Выбрав момент, они незаметно пересекли тракт, перебрались на поле и залегли там, ожидая, когда танки приблизятся.

Первый из них они пропустили, ко второму же, как только он поравнялся с засадой, бросился Давид и, выхватив гранату, ловко метнул ее в толщу железной громады.

Раздался взрыв. Машина чихнула, скрежетнула высокими гусеницами и встала. В это время открылся люк, и в отверстии показалась голова в кожаном шлеме.

— В чем дело, приятель? — сердито крикнул водитель.

Но Давид быстро замахал руками, показывая куда-то за горизонт. Высунувшись из люка по пояс, водитель стал вглядываться вдаль, чего и ждали демеевцы. Одним махом они выхватили танкиста, и не успел тот опомниться, как уже лежал оглушенный ударом крепкого кулака. С пулеметчиком покончили внутри танка…

— Мартин, — обратился Давид к Шумило, бойцу с третьей подводы, — ты, кажется, был шофером. Попробуй завести эту черепаху, а я займусь пулеметом…

Мартин сел на место водителя, огляделся: все было даже проще, чем в автомобиле. Он нажал ногой на педаль, дал газу, рванул на себя рычаг, и машина, дернувшись, послушно загрохотала железными гусеницами.

Обогнав передний танк, они преградили ему дорогу. Тот остановился, но, то ли экипаж машины был более осмотрительным, то ли, что более вероятно, уже понял, что попал в опасность, из нее никто не выходил. Тогда Суходол влез на башню и попытался поддеть крышку люка штыком. Без толку. В сердцах ударив прикладом по броне, он закричал:

— Вылезай, сволочи! А то всех разнесу гранатой!

В ответ внутри что-то зашуршало, заскрежетало, снова завелся мотор, и машина медленно попятилась.

— Так нам их не взять, — воскликнул Суходол. — Подорвать надо! А ну, хлопцы!

Отбежав на несколько метров, он, Новиченко и Олекса Рузяк одновременно метнули под танк три гранаты. В результате гусеница обвисла и медленно раскатилась по земле. Танк накренился и застыл.

— Давай к нашим! — крикнул Шумило Суходол, а сам вместе с Новиченко и Олексой пополз к дороге, прячась за только что захваченный танк.

Мартин Шумило послушно пересек тракт, обошел обоз с правой стороны и, разогнав залегшую в ложбинах вражескую пехоту, прямиком двинулся на позиции деникинской артиллерии.

Громоздкое стальное чудище, окутанное сизым дымом, стремительно надвигалось на орудия, отчего перепуганная обслуга выскакивала из окопов и разбегалась кто куда. Давид только успевал брать их на прицел…

На наблюдательном пункте Пальчевского тоже поднялась паника. Полковник, поняв, что танк попал в руки красных, забегал по окопу, пытаясь решить, что делать дальше.

Заметив подошедшего Паливоду, он приказал охрипшим голосом:

— Прапорщик, скачите за подмогой!

Но в это время танк, надвигавшийся на позиции, вдруг выпустил короткую струйку дыма и заглох.

Возможно, Шумило, все-таки не достаточно знал машину, а может быть, взрыв гранаты что-то повредил, только, что Мартин ни делал, мотор не заводился.

Заметив это, Пальчевский дал команду окружить танк. Два десятка солдат, забежав с двух сторон, мгновенно обступили его и принялись вовсю молотить прикладами по броне. Кто-то принес канистру с бензином, плеснул его на башню, поджег, и занялась огнем железная крепость.

В тот же миг внутри прогремел взрыв. Танк вздыбился и осел: экипаж Давида Цыгана не стал дожидаться смерти, подорвав себя гранатами…

А белогвардейцы с правого фланга вновь пошли на отряд Устименко. У того к тому времени не осталось ни одной ленты. Оставив на телеге остывший «максим», он зажал в руках две последних гранаты и скатился в кювет к тем, кто еще способен был оказывать сопротивление:

— Хлопцы! Приготовиться к рукопашной!

Никто не проронил ни слова. Каждый думал об одном: этой бой, скорее всего, будет для него последним…


ВАСИЛЕК ИЩЕТ ПОМОЩИ


Василек по топоту слышал, как быстро приближаются к нему казаки, но ни разу не обернулся, потому что боялся упасть с коня. Только бы оторваться от преследователей, первым домчаться до леса, а там — ищи ветра в поле. Чалый с разгона влетел под нависшую еловую лапу, колючие иглы которой больно хлестнули парня по ушам, а сердце уже ликовало от радости: «Ушел! Ушел!»

Несколько пуль просвистело в стороне, и все стихло…

Лес вскоре кончился, и лучи солнца заиграли вокруг. Василек остановился. Вдали на краю поля он заметил дома, к которым и направил коня.

«Как бы на белых не наскочить», — подумал Василек, осторожно въезжая на сельскую улочку, окруженную с обеих сторон вишневыми садами, но, миновав три дома, он так никого и не встретил. Люди словно вымерли — ни во дворах, ни на улице никого не было.

Он свернул к сельской площади и остановился у колодца. Вдруг сбоку что-то звякнуло, и Василек даже вздрогнул от неожиданности, но тут же успокоился: с двумя ведрами на коромысле к колодцу подходила пожилая женщина.

— Здравствуйте, тетя. Красные в селе есть? — спросил ее мальчик, но женщина сердито посмотрела на него, сняла с плеч коромысло, выпрямилась и вдруг крикнула звонким голосом:

— Ах ты, негодник! Красные тебе нужны? А ну вытри под носом и дуй к матери!

Василек хлестнул коня и погнал скорей от такой злой тетки.

«Куда-нибудь сам выеду, — решил он, — а там, глядишь, и наткнусь на тех, кого ищу».

Рванув по кривой улочке, он чуть не задавил поросенка, гревшегося посреди улицы и с визгом бросившегося из-под ног коня. У одного из домов он заметил кучку детей и хотел, было, остановиться, чтобы расспросить их, но наученный встречей у колодца, передумал.

В конце концов, он быстро миновал последние дома, и расступились вишневые сады, заблестела впереди река, заросшая у берегов высоким, еще зеленым камышом.

Недалеко от мостков Василек заметил табун лошадей. Приставив ладонь ко лбу, он пригляделся и чуть не вскрикнул от радости: на фуражках коноводов были красные звезды!

Смело подъехав, он спрыгнул с чалого, который немедленно забрел в воду.

— Откуда ты взялся, казаче? — спросил его высокий красноармеец с загорелым лицом.

— Мне бы, дяденька, командира! — волнуясь, ответил мальчик.

— А что случилось, сынок? — услышал Василек позади себя. Оглянувшись, он увидел коренастого человека с блестящими ремнями на груди и маузером на поясе.

«Похоже, старший», — решил Василек и торопливо рассказал ему об отряде Устименко, о неравном бое, который вели сейчас демеевцы…

— Командир послал меня разыскать красных, чтобы они вызволили наших из беды. Белых уж очень много…

— Ясно. Далеко это отсюда?

— Километров десять, за лесом, — показал рукой в сторону Черниговского тракта Василек…

Командир поднялся:

— Через пять минут всем быть готовым к выходу!

Напоив чалого, Василек вывел его на берег…

— По коням! — раздалась команда, и сотни полторы всадников длинной цепью растянулись по полю.

Проехав лес, Василек придержал чалого и подъехал к командиру:

— Здесь уже недалеко. Сейчас поднимемся на бугорок, и посреди поля, на дороге — обоз…

— Хорошо. Подождем пока все подтянутся, — ответил командир и, тепло взглянув на юного всадника, спросил: — Кто же ты у них? Связной? Разведчик?

Не успел Василек ответить, как за серым изгибом холма прогремело несколько взрывов, неспешной скороговоркой заговорил пулемет…

— Шашки вон! — громко скомандовал командир. Эскадрон веером развернулся по полю, на клинках всадников засверкали солнечные лучи. А через минуту и ослепительный блеск, и кони, и люди утонули в густом облаке пыли…

— Ура! — раздалось и покатилось за горизонт.

Стремительная атака красных рассекла ряды белогвардейцев и спасительной волной хлынула к островку телег, который из последних сил обороняла кучка окровавленных демеевцев…


СВЕЖАЯ МОГИЛА В СТЕПИ


Василек спрыгнул с коня и заметался в поисках Трофима Казимировича. Медленно поднимались бойцы Устименко, не сразу поверив, что пришло спасение. Мальчик напряженно вглядывался в их лица, но не мог никого опознать в изможденных, оборванных, перемазанных землей и кровью фигурах…

— Сынок! — услышал Василек знакомый голос и, наконец, узнал командира.

— Плохо бы нам пришлось, если б не ты... — Устименко ласково провел шершавой ладонью по всклокоченным Васильковым волосам.

— А где дядя Давид? — спросил мальчик.

— Нет больше Давида, — грустно ответил Устименко. На глазах у бесстрашного командира выступили слезы. Он вытер их рукой: — Геройски погиб... Да разве только он? Вон, всего человек тридцать осталось…

Красные разгоняли по оврагам недобитых белогвардейцев, а пришедшие в себя демеевцы уже сходились к телегам, доставая топоры, чтобы снова сбивать развалившиеся ящики с золотом.

Устименко осмотрел «максим» и, убедившись, что теперь тот годится только на металлолом, сбросил пулемет с телеги. Затем присел на оглоблю, попытался стянуть сапог с раненой ноги и чуть не вскрикнул: в глазах потемнело от боли. Подошедший Василек решил ему помочь. Он легонько снял простреленный сапог, поправил повязку, потом, обмотав ногу онучей, перехватил ее веревкой. Трофим Казимирович решил больше не надевать сапог и зашвырнул его на телегу. Поднявшись, он немного прошелся, припадая на раненую ногу, остановился и, не глядя ни на кого, глухо произнес:

— Задерживаться больше нельзя. Запрягайте лошадей, поедем дальше. Только сначала…

Обернувшись, он достал со дна телеги лопату.

— … нужно похоронить наших боевых товарищей. Коль пришлось им сложить свои головы, то пусть земля здешняя станет им пухом…

Трижды раздался винтовочный залп, и разошлись бойцы по подводам, оставив посреди степи небольшой бугорок, под которым легли навеки парни с рабочей окраины, и среди них — веселый и находчивый Давид Цыган, храбрый пулеметчик Андрей Цибуля.

Демеевцев окружили бойцы красного эскадрона, и вместе они двинулись в Козелец…

Прибыв на место, Трофим Казимирович сразу же направился с донесением в козелецкую ЧК, где прошло также совещание с участием представителей городского большевистского комитета. Лица у всех были озабочены: только что разведка донесла, что деникинцы готовят наступление на город.

Обоз с грузом остановился в центре, подводы окружили местные жители, но демеевцы не позволяли им подойти слишком близко.

— Ой, лышенько! — суетились вокруг женщины. — Вы только гляньте на бедолаг, люди добрые. Еще и ребенок с ними!

Васильку не понравилось такое внимание, и он спрятался на телеге под шуршащий брезент.

А женщины, кто в подоле, кто в платке приносили бойцам розовые яблоки, желтые груши. Кто-то передал кувшин с молоком. Впервые за трое суток бойцы имели возможность спокойно поесть.

— Бедные, бедные, — качали головами женщины.

— Ну да, нашли бедных, — улыбаясь, шептался с друзьями Олекса Рузяк. — Откуда им знать, что перед ними миллионеры. А может быть и самые богатые люди в мире. Это мы только с виду голодные да оборванные…

Где-то далеко за городом, оттуда, откуда пришел обоз, прогремели пушечные выстрелы. Снова вспыхнул бой.

Услышав его отзвуки, демеевцы, не успев отдохнуть, вскочили на ноги. К ним подошел Устименко, и — снова вперед. К обозу присоединилась еще одна подвода с секретными документами и золотым запасом козелецкого банка. Через полчаса отряд покинул город.

Мирно поскрипывали телеги. Василек сидел на первой из них и правил лошадьми, за ним расположились Трофим Денисович, Петр Суходол и еще три бойца.

— Дядя Трофим, — обратился мальчик к командиру. — Берите, вот, яблоки и хлеб. А если пить захотите, то есть еще бутыль молока. Мы-то уже поели, пока вы к начальству ходили.

— Спасибо, хлопче, я действительно проголодался, — ответил Устименко и жадно приложился к бутыли, поданной ему Васильком.

Они двигались всю ночь. Те бойцы, что могли еще держаться на ногах, шли впереди обоза, другие охраняли тыл. Ни разу не остановившись, к рассвету они достигли окраин Чернигова.

А город еще спал. Над блестящими волнами Десны поднимался белый туман и серебристым маревом плыл над садами и домам. Всходило солнце…


КОРОТКИЙ ОТДЫХ В ЧЕРНИГОВЕ


В Чернигове обоз остановился у здания Всеукраинской ЧК. Тяжело припадая на раненую ногу, Устименко поднялся по ступеням и вошел в первый попавшийся кабинет, где увидел сидевшего за столом молодого бойца в очках, беседовавшего со стоящим у окна матросом.

— Простите, товарищи. Мне бы председателя… — прервал их Трофим Денисович.

— Это я, — отозвался пожилой мужчина, до сих пор сидевший сбоку стола, перебирая бумаги.

— Устименко. Командир отдельного киевского отряда. Золотой фонд государственного банка доставлен в полной сохранности!

— Не может быть? — удивился председатель губчека. — Вы шутите?..

Трофим Казимирович тяжело опустился на стул. Теперь, когда опасность миновала, когда исчезло сверхчеловеческое напряжение, силы покинули его. Помолчав немного, он кивнул в сторону улицы:

— Разве это похоже на шутки?

Трое чекистов подошли к окну и посмотрели во двор, где стояло шесть подвод, под которыми лежали бойцы. Почти на каждом из них были бинты, пропитанные кровью…

— Спасибо вам, — пожал руку Устименко председатель губчека. — Не обижайтесь, что я так сказал. До нас дошли слухи, что ваш отряд был полностью уничтожен…

Трофим Казимирович налил стакан воды и медленно выпил:

— Как видите, мы опровергли их…

— Большой благодарности заслуживаете вы и ваши товарищи, — растроганно сказал председатель губчека. — Так и передайте отряду: с особым заданием справились блестяще... Три дня всем на отдых. Сдавайте груз и сразу же — спать…

Они вышли на крыльцо. В тени под телегами лежали демеевцы. Трое охраняли обоз. Петр Суходол тихо разговаривал с Васильком и Олексой.

— Интересуется, куда дальше пойдем, — кивнул на мальчика Суходол.

— Тебе, сынок, пожалуй, больше не придется путешествовать, — подошел к ним черниговский чекист. — Вот обратно в Киев, возможно, и пошлем. А им, — он кивнул на бойцов под телегами, — еще родной край от белых очищать…

— И я пойду с ними, — гнул своей Василек.

— Разведчик он храбрый, — похвалил его Петр Суходол.

— Хорошо, — согласился Трофим Казимирович, — но пока не сдадим ценности, никуда отсюда не двинемся…

Петр разобрал на передней подводе груз, достал из ящика документы.

— Все, Трофим, здесь описано, — подал он бумаги командиру.

Почти весь день Устименко и Суходол сдавали по банковской описи ценности. Василек помогал им: подносил ящики, складывал их в кучу.

После того, как все было подсчитано и сдано в банк, председатель губчека пригласил Устименко к себе на квартиру.

— Пообедаем вместе.

Потом взглянул на Василька и добавил:

— И вы, юноша, с нами пойдете. Прошу не отказать, нам с вами будет веселее. — Председатель губчека взял Василька за руку. — Меня зовут Василий Кириллович, фамилия Вербенко. Вот и познакомились…

Шли недолго. За поворотом улицы в линию выстроились небольшие домики. В третий от поворота Василий Кириллович и свернул.

Навстречу ему вышла молодая женщина.

— Вот, Тамара Владимировна, принимай гостей, — обратился к ней председатель губчека.

— Заходите, заходите, пожалуйста.

Василий Кириллович познакомил Устименко и Василька со своими детьми: девочкой лет четырнадцати и мальчиком, почти такого же возраста, как Василек, которые вежливо протянули свои руки…

Только теперь, увидев себя рядом с опрятно одетыми детьми, Василек заметил, как напрочь сносились его латаные штаны, как выцвела на солнце рубаха. Он мельком глянул на свои грязные босые ноги и растерялся. Кроме того, в большом круглом зеркале отразилось его лицо, облупленный нос, взъерошенные волосы…

— Ничего, Василек, — подбодрил его Вербенко. — Тебе нечего стыдиться. Таких, как ты, воинов, еще поискать…

Супруга хозяина пригласила гостей к столу. Сели обедать. Василек уж и не помнил, когда ел в своей жизни такой вкусный борщ.

Быстро поев, хозяин начал собираться на службу.

— А Трофиму Казимировичу спешить некуда, — сказал он, — вам, прежде всего, надо отдохнуть. Я сам пойду в отряд и прослежу, чтобы все хлопцы помылись в бане, пообедали, а раненых отправили в больницу.

Ему никто не ответил.

Обернувшись к столу, Вербенко увидел, что Устименко спит с ложкой в руке…

Прилег на диван и Василек, но ему не спалось: все время казалось, что демеевцы уехали. Девочка с матерью успокаивали его, мол, смотри, все на месте, да и командир еще спит. А мальчик, назвавший себя Димой, тем временем достал с полки книги и стал показывать их Васильку:

— Хочешь, я подарю их тебе? Читать будешь, — предложил Дима.

Василек грустно посмотрел на него, отвернулся и сказал, что читать не умеет. Правда, буквы знает…

— Я тебя научу. Это не трудно, — сказал Дима.

— Вижу, вы уже подружились — склонился над ними Димин отец, который уже успел вернуться домой.

— Читать учимся, — ответил Дима.

— Это, хлопцы, хорошо …

Проснулся Трофим Казимирович. Рядом с ним присел на кровать Вербенко.

Димин отец сообщил, что демеевцы уже побывали в бане, отобедали, отдохнули, а сейчас переодеваются в новое обмундирование.

— Там и для тебя форму подготовили, — продолжил Василий Кириллович, а когда речь зашла о фронтовых делах, Вербенко сказал:

— Своевременно прибыл ты с золотом. Именно здесь, у нас формируются основные части для отправки на фронт. Тысячи людей вступают в ряды Красной Армии, а значит средств для их обеспечения нужно много… Кстати, тебя ждут представители губисполкома и фронта: хотят наградить тебя и твой легендарный отряд. Сам Феликс Эдмундович дал такую команду, когда ему доложили о твоем прибытии к нам…

В комнату вбежала девочка и позвала Василька. Когда он вышел с ней на крыльцо, то увидел в руках Тамары Владимировны новенькую красноармейскую форму.

— Примеряй, Василек! Это мы с Катей только что перешили из отцовской одежды.

Мальчик побежал в другую комнату и вскоре вернулся обрадованный.

— Как раз подошла! — воскликнул он, расправляя гимнастерку.

— Настоящий красноармеец! — похвалил Трофим Казимирович.

Димин отец тоже одобрил швейную работу жены и дочери. Накинув на плечи китель, он ступил на порог:

— Ну а теперь пойдемте на службу. Еще много проблем надо решить.

Трофим Казимирович не сразу узнал в чисто выбритых, одетых в новую форму своих бойцов. Они весело переговаривались возле подвод.

Переоделся и командир. Позвав Василька с собой, он направился с ним к штабу губчека.

— Ну что, Василек, начнем с тебя, — пригласил Вербенко мальчика в кабинет. — Форма на тебе замечательная, но придется до времени спрятать ее в сундук.

Василек удивленно взглянул на Вербенко.

— Просьба к тебе будет. Мы вот по дороге советовались с Трофимом Казимировичем и сошлись на том, что никто, кроме тебя, не выполнит одно весьма ответственное задание... Да, да, ответственное, — подчеркнул Вербенко. — Тебе нужно снова пробраться в Киев, найти Денисенко и передать ему письмо. Понимаю, трудно будет линию фронта переходить. Это тебе не в бой с друзьями идти, когда рядом плечо, и в беде тебя не оставят. Там везде ловушки. Только ты думаешь Денисенко или Артем не хотели бы сейчас пойти вместе со всеми в бой? Ясно, хотели бы. Но ведь надо кому-то и там, в подполье сражаться…

Василек молча начал переодеваться. В пояс его грязных, разорванных штанов уже зашили письмо, которое он должен был передать Денисенко.

— Твоя форма, хлопче, будет лежать у меня дома. Обещаю при Трофиме Казимировиче, что она будет храниться, как следует. Тебе ее вручат, когда вернешься, а пока что давай прощаться. Разведчик ты опытный, учить я тебя не буду. Запомни только одно: дойдешь до Подола — найди на пристани бакенщика деда Игната. Он даст тебе свежей рыбы, отнесешь ее в ресторан. Там тебя будут ждать…

Василек попрощался с бойцами, к которым уже привык, и отправился в опасный путь…


СНОВА НА КИЕВ


Чтобы скорее добраться до Киева, Василек на станции Бобрик решил сесть в поезд. Да только где там! Даже пробиться к вагонам было невозможно: толпа гражданских и солдат окружала их со всех сторон. В конце концов, мальчику удалось протиснуться к одному, до отказа набитому вагону, но в этот момент его схватила за ворот огромная рука кондуктора. Мальчик начал вырываться. Вдруг к кондуктору подошел офицер:

— Ага, попался, негодник. Сдайте-ка мне его, голубчик, а то этот мальчишка уже один раз сбежал от нас…

Василек опешил. Перед ним стоял тот самый деникинец, который достал ему лошадь и помог добраться в Киев к Денисенко.

Из разговора между киевскими чекистами мальчик знал, что офицер этот — наш разведчик, но сейчас Василек сомневался: «Может тогда Денисенко с Грушей не об этом человеке говорили?..»

Поручик повел Василька к другому вагону, который был почти пуст, но в котором изредка мелькали погоны деникинских офицеров.

Никто из них не обратил внимания на Дзюбу, который, крепко держа мальчика за руку, втолкнул его в пустое купе:

— Посиди пока здесь, а в Киеве разберемся!

Он закрыл дверь на ключ и вышел на перрон. Василек из окна видел, как поручик достал сигарету, оглянулся. Какой-то дядька при этом быстро подошел к нему, щелкнул зажигалкой и поднес ее к сигарете поручика.

Засвистел паровоз, на перроне поднялась еще бОльшая суета. Когда поезд тронулся, Дзюба зашел в купе.

— Тебе в Киев? — спросил он мальчика, но тот, насупившись, молчал.

— Ясно, — вздохнул офицер. Он уже понял, что никакого разговора не выйдет, хотя точно знал, что перед ним связной Денисенко.

Они долго молчали. Наконец, поручик спросил:

— Может ты все-таки скажешь, зачем едешь в город?

— А чего мне скрывать? Отца моего на войне убили, мать болеет. Вот я и ищу родственников. Может, хоть они не дадут мне с голоду умереть…

Василек хотел еще что-то добавить, но запнулся и замолчал. В это время кондуктор сообщил, что поезд приближается к Киеву.

— Ты вот что! Хватит нам в прятки играть... В городе, на вокзале может я даже отшлепываю тебя немного, — предупредил офицер. — А там, бог даст, глядишь, и встретимся еще друзьями…

Поезд подошел к перрону. Офицер для порядка прикрикнул на мальчика, потом ухватил его за ухо и вывел прочь из вагона…

... Деда Игната Василек нашел в тот же день.

— Чего тебе? — поднял тот на мальчика свои выцветшие глаза.

— Мне бы рыбки, диду. Для старой тети, больна она, — попросил Василек.

Рыбак-бакенщик внимательно взглянул на мальчика и кивнул:

— Пойдем…

Когда они вошли в кладовку дед зашептал:

— Ждет тебя рыба, хлопче. Какой день ждет. Уже несколько раз ловил другую, воду менял, а никто не приходит... Думал, может всех перебили уже…

Потом рассказал, что недалеко от базара на Подоле есть небольшой ресторан. Рыбу надо отнести туда. Там на кухне дядя Даниил возьмет ее.

Свежая рыба еще трепыхалась в ведерке, когда мальчик нес ее. Возле кухни ресторана какой-то мужчина колол дрова.

— Рыбу принес? — спросил он.

— Да, для дяди Даниила.

Тот постоял немного, потом нерешительно пошел на кухню. Вскоре оттуда быстро вышел человек с небольшой бородкой в длинной серой рубахе. Подойдя к Васильку, он взял его за руку, завел в небольшую подсобку и прижал к груди.

— Василек, — шептал он, — Василе-ек... А я уж так жалел тогда, что отпустил тебя…

Только теперь, по голосу мальчик узнал в человеке с бородкой Денисенко. Действительно, трудно было узнать. Только глаза… Карие глаза остались те же.

— Ну, давай, рассказывай, — и Петр Иванович наклонился к самому лицу Василька.

Когда он узнал обо всем, что произошло в пути с отрядом Устименко, то снова спросил:

— Думаю, ты и ко мне пришел не с пустыми руками?

— Не с пустыми…

Василек достал письмо, зашитое в штанах. Осторожно расправив, Денисенко просмотрел его и спрятал в карман.

— Спасибо, сынок. А теперь я дам тебе несколько адресов. Разнесешь по ним рыбу и передашь товарищам, чтобы вечером были здесь.

... Собрались подпольщики в чулане бакенщика на Подоле. Среди них Василек узнал и поручика, с которым ехал в Киев в одном купе…

Едва горевшая свеча, освещала осунувшееся лицо Петра Ивановича.

— Прежде, чем познакомить вас, товарищи, с планом наших дальнейших действий, хочу сообщить, что золото киевского банка доставлено в Чернигов. Ценности — в наших руках!

Василек поднялся:

— Дядя Петро, вы, наверное, долго еще совещаться будете. Я, пожалуй, пойду тогда. Мне домой надо, а то у меня мать такая строгая — если долго дома не бываю, знаете, как мне от нее попадает! Так что, всего доброго… Пока…




Примечания

1

Свитка — название устаревшей верхней длинной распашной одежды из домотканого сукна, разновидность кафтана (Прим. перев.)

(обратно)

2

Соломенка - историческая местность города Киев. (Прим. перев.)

(обратно)

3

Паляни́ца — украинский хлеб из пшеничной муки, по форме — приплюснутый, округлый, обычно, с характерным «козырьком» из корки сверху, образованным благодаря надрезу перед выпечкой (Прим. перев.)

(обратно)

4

Мантачка – узкий деревянный плоский брусок для заточки косы, покрытый слоем смолы с песком (Прим перев.)

(обратно)

5

Части особого назначения (ЧОН) – военно-партийные отряды, создававшиеся при заводских партячейках, райкомах, горкомах и губкомах партии для оказания помощи органам Советской власти в борьбе с контрреволюцией, охраны особо важных объектов и пр. (Прим. перев.)

(обратно)

6

Демеевка (Демиевка) – историческая местность города Киев (Прим. перев.)

(обратно)

7

Куренёвка (Куренивка) — исторический район в Киеве (Прим. перев.)

(обратно)

8

Бровары - город областного значения в Киевской области, город-спутник Киева (Прим. перев)

(обратно)

9

Да́рница — историческая местность на левом берегу Днепра в Киеве. (Прим. перев.)

(обратно)

10

Козелец — посёлок городского типа, административный центр Козелецкого района Черниговской области Украины (Прим.перев.)

(обратно)

Оглавление

  • СЕКРЕТНОЕ ЗАДАНИЕ РАЗВЕДЧИКА СЕМЕНОВА
  • ТРЕВОЖНОЕ ВРЕМЯ ОСАДЫ
  • ТАКАЯ ЦЕННАЯ БУМАЖКА
  • КРАСАВИЦА КАТЕРИНА
  • КТО ВЫ, ПОРУЧИК ДЗЮБА?
  • ВАСИЛЕК — БАРСКИЙ ПАСТУШОК
  • ЖЕЛТАЯ ГЛИНА ОКОПОВ И КОНЬ ВОРОНОЙ
  • ЧЕТЫРЕ ВАЖНЫХ СЛОВА
  • ДЕМЕЕВСКИЙ ОТРЯД ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПОХОД
  • СЕЙФЫ С СЮРПРИЗАМИ
  • ПРЕЖДЕВРЕМЕННАЯ РАДОСТЬ ПОЛКОВНИКА ПАЛЬЧЕВСКОГО
  • КАК ОТВЕСТИ УГРОЗУ?
  • ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ
  • ТРЕВОГА! РЯДОМ — ВРАГ
  • ПРИЗНАНИЕ БЕЛОГВАРДЕЙСКОЙ СВЯЗНОЙ
  • КОНЕЦ НЕУЛОВИМОГО КРОТА
  • ПЕРВАЯ АТАКА ОТБИТА
  • ПОРУЧИК ДЗЮБА СПЕШИТ К БАТАРЕЕ
  • ВАСИЛЬКОВА ГРАНАТА
  • ОТРЯД СВОРАЧИВАЕТ В ЛЕС
  • ЛОВУШКА ЖДЕТ НА ВЫХОДЕ
  • СМЕРТЬ АНДРЕЯ ЦИБУЛИ
  • ДВА ВЫСТРЕЛА В СПИНУ
  • ХИТРЫЙ ЗАМЫСЕЛ ЦЫГАНА
  • ВАСИЛЕК ИЩЕТ ПОМОЩИ
  • СВЕЖАЯ МОГИЛА В СТЕПИ
  • КОРОТКИЙ ОТДЫХ В ЧЕРНИГОВЕ
  • СНОВА НА КИЕВ
  • *** Примечания ***