Полина Гриневич
Цветы на ее ладонях
Уршула любила огоньки с детства. Огонь завораживал и манил её своей особенной, необыкновенной жизнью. Огоньки могли согреть, могли обжечь, могли разбежаться по опилкам и бумажкам во дворе, могли красиво танцевать в печке на дровах или в камине в корчме, куда она ходила с отцом. Огонь мог быть разным: робким, прячущимся среди черных угольков, слабым, пытающимся прорасти среди сырых веток, и огромным, грозным, как в детском лагере на последнем вечере перед расставанием. Огонь был живым и близким, даже в самом раннем детстве, когда она пыталась стащить любой коробок спичек, который оказывался в пределах досягаемости для маленькой девочки. Заметив такой интерес дочери к огню, отец стал убирать подальше зажигалки, спички и даже пытался не разрешать ей смотреть на огонь в печи. Но это было глупо, ведь она все равно чувствовала его силу там, внутри. Чувствовала, как он мечется и пытается освободиться, найти выход, расправить свои крылья-языки, дотянуться до всего, что привлекало его.
Потом печку убрали и провели центральное отопление. Отец бросил курить, и в доме уже не было спичек. В корчме сменился владелец и переоборудовал помещение в новом стиле, без старинных изысков. Огонь отступил, почти исчез из воспоминаний, но его тепло сохранилось, и каждый раз, когда кто-нибудь просто произносил слово "огонь’, пламя словно вспыхивало рядом, как будто в полголоса напоминая: я здесь, только позови.
На память об огне у нее осталась любовь к ярким цветам в одежде, яркой косметике и отчаянная страстность в отношениях, которая даже отпугивала парней, один из которых как-то сказал, что боится просто сгореть в ее объятьях.
Потом верфь, где работал отец, закрыли окончательно. Некоторые рабочие — приятели отца — уехали, другие нашли себе другую работу. А отец запил. Время от времени он находил себе работу, но ненадолго.
Именно в это время она в первый раз вырастила цветок.
Выезд к тетке на Мазуры, даже просто в уик-энд даже осенью, Уршула могла считать событием. Она стремилась покинуть родной дом и планировала поступать не в гданьскую политехнику, а в Университет Казимира Великого в Быдгощи. С деньгами все равно были проблемы, а она хотела вырваться из этой атмосферы вечной неудачи и безнадежности.
В тот вечер отец решил устроить гриль на свежем воздухе. В общем-то, все было здорово, смешно и весело: дети пани Гражины веселились и бегали вокруг огня, она сидела у воды и просто думала, а отец запивал колбаски своим "Специалем". Потом Гражина увела детей, а он сел на свой старенький велосипед и, распевая что-то про Малгоську, рванул в деревню за добавкой.
Стало достаточно зябко, и Уршула решилась подойти к огню. Она испытывала странное чувство: казалось, затухающие угольки взывали к ней, просили помочь, обещая нечто необыкновенное. Она подкинула в пищу огню парочку оставшихся поленьев и протянула к пламени озябшие ладони. Но почти погасшие угольки не давали тепла, и костер не желал разгораться. "Ах, какой же ты слабак, как тот Анджей, который сбежал, жалуясь на красные пятна у себя на груди. Красные пятна, которые появились от того, что он не знал меры и слишком много загорал на заливе вместе с ней. Да, именно поэтому”. Ей стало интересно, а что бы стало, если бы она не сдерживалась, и тогда, и сейчас, и дала волю чувствам, обняла его изо всех сил руками и ногами и выпустила, выпустила все эмоции наружу.
Огонёк в костре — до этого совсем неразличимый — словно услышал ее мысли и, протиснувшись между двух толстых поленьев, стрельнув снопом искр, потянулся к ее рукам. "А, дружочек, наконец осмелел. Она заворожено смотрела, как язык пламени поднялся, взвился в подступающей темноте и почти… почти прикоснулся к ее раскрытым ладоням. Ей страшно захотелось остановить, сохранить это немое общение с пламенем, и один маленький клочок-огонек оторвался и необъяснимым образом повис над ладонями. Она удержала его, сама, не зная, как, внутренним усилием и с удивлением увидела, как по рукам, по жилам словно побежали красные струйки огня. Эти струйки протянулись к зависшему огоньку, соединились, и он вдруг набух, расцвел и распустился сказочным цветком. Цветок повис в воздухе, словно питаясь от огненных корней, выступающих из рук Уршулы, и распустил пламенный бутон в обрамлении огненных листьев. Свет от цветка был ярким, и в опустившемся сумраке он сиял словно необыкновенный сказочный факел.
— Матерь Божья! Ведьма!
За спиной у Уршулы раздался испуганный голос Гражины.
— Как бабка Ядвига!
Цветок рассыпался тысячей искр. Девушка вскочила на ноги. А тётка, истово крестясь, начала отступать, пятясь к дому.
— Не подходи! Не трогай! Деток пожалей!
Уршула не понимала, что происходит. А Гражина бросилась к дому и через несколько секунд захлопнула дверь перед носом племянницы. Отец вернулся через час, но и ему сестра отказалась открывать дверь. Пришлось ночевать в сарае — на сене рядом с курями.
На следующее утро поехали домой. Отец не сказал ни слова, а она не спрашивала, хотя очень хотелось.
Осенью Уршула уехала учиться, так и не получив ответа, кто такая бабка Ядвига, и что это было. Да и не у кого было получать ответ. Отец либо отсутствовал, либо сидел с пивом у телевизора и молчал.
Студенческая жизнь захватила Уршулу. Времени не хватало ни на что. Ни на что не хватало и денег. Она нашла подработку и сразу после занятий бежала на работу в бар, где работала официанткой. Бар напоминал ей корчму, где она неоднократно бывала с отцом. Старинная обстановка с деревянным лавками, стилизованными гусарскими доспехами на входе и старинным камином с комплектом железных щипцов и кочергой с фигурной ручкой.
Но девушку привлекала не красота узорчатой решетки, а то, что она снова была рядом с живым огнем. И однажды, когда посетители покинули заведение пораньше, она решила попробовать.
Огонь в камине практически погас. Лишь несколько угольков светили тусклым светом в темной пасти печи. На кухне гремели посудой, и она боялась, как бы кто-нибудь не застал ее за этим необыкновенным занятием. Но желание, внутреннее желание было непреодолимым.
Уршула попыталась вспомнить, что происходило с ней в прошлый раз, и протянула руки к теплу, исходящему из камина. Она вдруг почувствовала, как ее руки задрожали, и в ритм этой дрожи огонь забился, завибрировал в черноте среди обгоревших поленьев. Уршула уже сама не понимала, откуда у нее появилось это знание, как будто она всегда умела и делала это не раз. Из темноты появился слабенький бледно-голубой язычок пламени. Он колебался, как травинка на ветру, но рос. Крепчал и распускался. А за ним поднимались следующие. Цветок раскрылся, а затем, повинуясь легкому движению пальцев, закрутился, заплясал в пространстве камина.
— Вот это да! А он не выскочит?
Мужской голос за спиной прозвучал в тишине, как гром. Цветок рухнул и растекся по поленьям обычными языками пламени, а Уршула обернулась и увидела стоящего перед ней парня.
— Это такой фокус? Пиротехнический?
Девушка встала. Руки дрожали. Сердце колотилось и, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.
— Только не надо никому говорить. Ладно?
Парень улыбнулся. Улыбка у него была ослепительная, откровенная. В глазах отражались искорки огня, и царило откровенное веселье. Весь он был такой большой, широкоплечий, уверенный в себе и притягательный.
— Это я здорово сюда зашел! Конечно, не скажу! Давай знакомиться! Меня Збышек зовут, а тебя?
— Уршула. Только я уже заканчиваю.
— Отлично! Я тебя провожу. Идет?
И с этого момента они уже почти не расставались. Збигнев оказался замечательным другом и не менее замечательным любовником. Нежным и сильным. Она не могла дождаться вечера после работы и с трудом заставляла себя оторваться от мужчины утром, уходя на учебу. Казалось, весь тот огонь, который обжигал ее прежних парней, нашел себе выход в объятиях настоящего мужчины. Пламя разгоралось тогда, когда он хотел, и вспыхивало, когда это было нужно им обоим, а потом медленно угасало, оставляя после себя тепло и негу. Уршула чувствовала своего мужчину, даже когда его не было рядом, его запах преследовал ее, его руки, его губы оставляли следы, которые жгли, просили и напоминали. Она совсем забыла о своих цветах, да и зачем они были ей? Пламя находило свой выход, разгораясь и угасая каждый день и каждую ночь.
Но потом он сам напомнил ей об огненном цветке.
Это был уже октябрь. Или, может, даже ноябрь. Унылые листья сгребали в кучи и вывозили с улиц и скверов. Но в парке они еще были, и Збышек сгребал их ногой в маленькие кучки. Потом из маленьких кучек у него получилась большая. Затем он присел на скамейку, а девушка устроилась у него на коленях. Збигнев в последнее время постоянно ходил задумчивый и пару раз обмолвился, что дела в их охранной фирме идут не очень. Она сидела и задумчиво перебирала его волосы, а потом просто прижалась к груди. В парке царила необыкновенная тишина, ни ветерка, ни голосов птиц. Так бывает только осенью, когда природа уже отдыхает от летней веселой жизни и начинает готовиться к зимнему сну. Они сидели так некоторое время, а потом Збышек серьезно посмотрел ей в лицо.
— Слушай, Улька! Тогда, в корчме, этот фокус с огнем. Ты могла бы показать мне еще раз?
Уршула задумалась. Могла бы она повторить? Конечно. Но что он хотел бы увидеть?
— Ну, вот, хотя бы развести огонь на этих промокших ветках и листьях?
Просто разводить огонь было неинтересно. Она на секунду задумалась. Да, это будет весело. Над кучей преющих листьев сверкнула одна искра, потом другая, вот они уже слились, и среди осенней сырости забегал, засуетился необыкновенный огненный зверёк. Он носился по аллее туда-сюда, чуть не касаясь ног парня и девушки, крутился среди листвы.
Збигнев смотрел на это с восторгом. Он прижал девушку к себе и даже, после особо высокого прыжка огненного создания, громко закричал.
— А от него может загореться что-нибудь?
— Конечно, глупый. Это же огонь!
— А если загорится, ты потушишь?
— Не знаю.
Она действительно не знала. Это было даже интересно. Огонь, удерживаемый ее внутренней силой, жил, рос и веселился. А мог ли он умереть по ее желанию?
Зверек вернулся к куче листьев и опавших веток и замер, распластался среди них. Некоторое время ничего не происходило, а потом от мусора пошел густой белый пар вперемешку с дымом. Еще немножко, и среди дыма появились первые робкие язычки пламени. Еще чуть-чуть и огонь весело затрещал, поглощая подсохшие ветки.
— Ну все, гаси, а то сейчас придет кто.
— Не могу. Не получается.
Действительно, она понятия не имела, как сделать так, чтобы огонь прекратил трещать и радоваться жизни. Видимо, вырвавшись на свободу, он уже не хотел подчиняться магии.
Збигнев вскочил и забросал огонь мокрыми листьями. Густой белый дым валил еще некоторое время, а потом и он исчез.
Парень вернулся к Уршуле очень довольный. Глаза у него блестели. Видимо, способности девушки все равно произвели на него впечатление.
Все неприятности начались зимой.
В один из дней Збигнев приехал к ней прямо в университет. Некоторое время они просто молча сидели у него в машине. А потом он сообщил, что у него проблемы. Ему поручили в фирме решать вопрос, а он ничего не смог сделать. Что это был за вопрос и что, собственно, он должен был сделать, Збигнев не говорил. Зато он сказал, что только Уршула может ему помочь. Нужно было подшутить над парочкой неприятных типов.
— Просто напугаешь их. Никто ведь ничего не поймет, даже если ты будешь рядом.
Девушке это не понравилось. Было в этом что-то неправильное, гадкое. Но Збышек явно переживал, и она просто не смогла ему отказать.
Через пару дней он снова заехал за ней, и они поехали в торговый центр. Там они еще долго сидели и целовались в машине на стоянке.
Потом Збигнев напрягся и показал ей на двух мужчин, которые везли полные тележки к автомобилю, стоявшему буквально в десяти метрах от них.
— Вот эти. Люди из поморского ганга.
Глядя на неспешно приближающихся людей, находившихся всего в нескольких метрах от них, Уршула вдруг поняла, как ей страшно. До этого она не задумывалась, что Збышек может быть по работе как-то связан со всякими "разборками". А теперь название "охранное" зазвучало совсем по-другому. Она неуверенно посмотрела на мужчин, потом на Збигнева.
— И что делать?
— Придумай что-нибудь. Надо, чтобы они просто испугались.
Она еще на секунду задумалась. Потом взглянула на бумажные пакеты с бутылками в тележках и невольно усмехнулась. Этим алкоголикам не удастся побаловаться пивом. Мужчины подкатили тележки к машине и уже открыли багажник, как вдруг заметили, что пакеты дымятся. Еще мгновенье, и они вспыхнули, превратив тележки в костры на колесах. Мужчины бросились откатывать тележки прочь, один из них выхватил из автомобиля огнетушитель, а огонь все веселился, пожирая продукты. Отовсюду бежали люди, а они со Збышеком покатывались со смеху в салоне автомобиля.
Наконец, огонь погас. В толпу вокруг сгоревших тележек протиснулись охранники супермаркета, потом подъехала полиция. Збигнев не стал ждать, пока начнут опрашивать свидетелей происшествия, и вырулил со стоянки. Уршула улыбалась до тех пор, пока не встретилась взглядом с одним из пострадавших, здоровенным мужчиной с квадратным подбородком.
Но все получилось, кажется, хорошо. Через неделю Збигнев пригласил её поехать в горы, и они три дня катались на лыжах, пили горячее вино и занимались любовью. Такого уикенда у нее не было никогда в жизни. В темноте комнаты она играла огоньками, и тени, пробегающие по лицу мужчины, только придавали ему мужественности и загадочности.
Прошло еще три недели, и он снова обратился к ней с той же просьбой. И на этот раз получилось плохо. Мужчина вышел из дома с сумкой, которую ей надо было поджечь. Может, она и загорелась, но это было незаметно. Он успел открыть автомобиль и положить сумку на заднее сиденье, когда она вспыхнула факелом. Загорелись вещи, сиденье в машине. Мужчина отскочил, а машина через несколько секунд вся запылала жадным огнем. Потом взорвался бак, и пламя перекинулось на пару стоявших рядом автомобилей. Збигнев въехал в соседний двор и вместе с другими они ждали, пока приехавшие пожарные не потушили пламя.
Она сидела в машине, сжавшись в комочек, а Збышек вышел посмотреть и даже поздоровался с кем-то в толпе зевак. Одна мысль стучала в висках: ‘Только бы не узнали!"
Спустя некоторое время Збигнев вернулся. У машины он поговорил с кем-то по мобильнику и сел за руль с довольным выражением лица. Потом обернулся и обнял ее крепко-крепко. От него пахло дымом и еще чем-то химическим, но все эти запахи не могли перебить его запах, запах возбужденного мужчины.
В эту ночь она впервые была у него до самого утра, и ее огонь, кажется, разжигал мужчину с каждым разом только сильнее и сильнее. Она даже не могла потом вспомнить, как они уснули. Пьяные от адреналина, пьяные от страсти, пьяные без вина.
Через два дня он позвонил ей и попросил приехать. Сказал, что машина в ремонте, и что не сможет заехать. Но очень, очень ждет. И голос его так дрожал от возбуждения. Она еле досидела последнюю лекцию и вызвала такси.
Машина стояла у подъезда. И, судя по выпавшему снегу, сегодня с утра он никуда не ездил. Рядом стояли еще две машины, но на них Уршула не обратила внимания.
Она открыла дверь собственным ключом, теперь он у нее был, и вошла. Скинула в прихожей пальто и хотела уже снять сапоги, как раздался звук ключа в замке, и в квартиру вошел совершенно незнакомый мужчина. Он подхватил ее за руку и потащил в комнату.
В маленькой комнате было необыкновенно много народу. Ноги девушки подкосились, и она, наверно, упала бы, если бы не держащий ее теперь обеими руками мужчина. Во всяком случае, стало совершенно невозможно дышать.
— Действительно, не обманул, быстро приехала.
Збышек сидел на стуле, губа распухла, половину лица заливал синяк. Его придерживал за плечо мужчина в кожаной куртке. А к ней обращался другой. Его она хорошо помнила, тот, которого они пугали у супермаркета.
— Ну, что же не смеёшься, курва? Если бы была моя воля, я тебя бы прямо здесь порвал. Но ничего, я подожду, я терпеливый.
Мужчина подошел к девушке и взял ее за подбородок. Уршула чувствовала, что слезы уже проложили свои дорожки по щекам. Было так страшно. И она не знала, что все это значит, что будет.
— Жаль, жаль, что за тебя кто-то предложил столько денег. Говорят, редкий экземпляр.
Он отпустил ее и отвернулся.
— Но за него никто ничего не обещал. А он, видишь, какой молодец, пару раз по морде получил и сразу тебе, любимой, позвонил. Так что не любит он тебя, не нужна ты ему.
Он отошел от девушки и внезапно резко ударил Збышека. Потом еще и еще. Второй держал парню руки за спиной, а "квадратный подбородок" бил.
Уршула закричала и попыталась вырваться, но ее держали крепко. Единственное, что она смогла сделать — это закрыть глаза, но стоны Збигнева прорывались сквозь ее рыдания.
А мужчины уже повалили парня на пол и начали бить ногами. Она не могла, она просто не могла больше этого слышать, и в ней начал нарастать протест. Она не хотела, пыталась сдержать себя, но все происходило помимо её воли. Эта горячая волна переполняла Уршулу и требовала, требовала выхода.
Она с трудом разлепила почему-то ставшие совсем сухие губы:
— Не надо. Я прошу.
Бандит вернулся к ней. Его лицо искажала нескрываемая злоба:
— Не надо? Ах ты, дрянь!
Звук пощечины сухо прозвучал на фоне учащенного дыхания четырех мужчин, и она не смогла удержаться, выпустила это из себя. Сначала раздалось рычание, переходящее в нечленораздельный визг, и мужчина выскочил у нее из-за спины, размахивая руками, превратившимися в два огненных крыла. Пламя мгновенно перекинулось с рук и охватило все тело. Стоящий перед ней успел только открыть рот, из которого вырвался огненный язык. Через секунду огонь уже полностью охватил всех троих бандитов, превратив их в ужасные огромные подобия распустившихся бутонов. От их тел он метнулся, перебежал на шторы, книги на полках, обивку мебели.
Уршула пыталась тащить Збигнева к двери квартиры, она пыталась, но сил было мало, очень мало. И нечем было дышать. Был только огонь. И она.
Потом двери рухнули, и кто-то огромный подхватил девушку на руки.
* * *
— Извините, вы ординатор отделения неотложной помощи?
В коридоре Университетской больницы города Быдгощ женщина-врач столкнулась с двумя совсем молодыми женщинами. Окинув посетительниц недовольным взглядом, она подтвердила, что занимает эту должность.
— А как состояние Уршулы Ружевич?
Врач хотела поинтересоваться, кем приходятся девушке эти женщины, но почему-то не стала.
— Очень тяжелое. Ожоги кожных покровов, отравление продуктами горения, но главное — ожог легких. Мне нечем вас порадовать. Мы делаем все возможное, но…
— Меня зовут Дженна Раховечкова. Я сама врач. Вы должны немедленно проводить меня к ней, немедленно…
Врач просто пошла с ней. Почему она нарушила все правила, почему сделала это так легко, она не могла понять ни тогда, ни потом.
Вторая женщина, а скорее даже девушка, обратилась к сестре милосердия с просьбой пригласить героя-пожарного, который, кажется, тоже лечится в их ожоговом центре. И сестра согласилась. С удовольствием.
Через несколько минут пожарный пришел. Он осторожно прижимал к груди забинтованную руку. Девушка представилась работником благотворительного фонда, сказала, что ее зовут Сара, и попросила рассказать о его очередном подвиге.
Широкоплечим мужчина с гордостью начал расписывать, как он взломал дверь квартиры и вынес девушку вот на этих руках.
— Ну, обжегся немного. А её жалко, молодая совсем девочка. И парня ее. Но он-то меньше пострадал. Когда я вошел, она на нем лежала. Так что у него, так, ноги там. Оклемается. А, вообще, странно как-то. Вокруг пылает все, а они лежат, и пламя ее не трогает. Ну, так показалось. А на деле-то — по-другому.
— А быстро пожар потушили?
— Какое там! Вообще не потушили. Не знаю, что у них там было, а пламя словно живое. Тут собьем, там прорывается. Так и сгорел весь дом и машины рядом. Короче, все сгорело.
Сара вытащила из сумочки конверт и передала пожарному.
— Это от нашего фонда. Там кредитка на десять тысяч злотых. Мы все это опубликуем на условиях эксклюзива. Только это секрет. Пока придержите вашу историю.
Дверь открылась, и вернулись врач и Дженна. Видно было, что чешка очень устала. Глаза ввалились, на лице капельки пота.
— Искусственная вентиляция больше не нужна. Она может дышать сама. И подготовьте все к транспортировке. Мы заберем её уже сегодня. Все расходы наш фонд возьмет на себя.
Врач только ошеломленно кивнула головой. Видимо, в палате произошло нечто, оказавшее на нее неизгладимое впечатление.
— А это наш герой? Спасибо тебе, мужчина. А рука… Рука пройдет. Всеми вопросами займется Сара.
Дженна вышла. Пожарный удивленно крутил забинтованной рукой, боль в которой внезапно утихла. Сара обернулась к врачу;
— Итак, моя дорогая, за дело! Идем в дирекцию?
Оглавление
Полина Гриневич
Цветы на ее ладонях
