КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Дракон для жениха [СИ] [Ника Дмитриевна Ракитина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Светлана Крушина, Ника Ракитина ДРАКОН ДЛЯ ЖЕНИХА

Глава 1

Волосы у Эрики были мягкие и светлые, как лен, а глаза васильками смотрели из-под пушистых ресниц. Маленькие полушария грудей ‒ каждая без труда спрячется под мужской ладонью, — мерно вздымались и опадали под мягкой серовато-серебристой тканью нарядного платья. Кожа белая, как снег, и гладкая, а на щеках цвели розы, которые распускались все ярче с каждым разом, когда девушка встречалась взглядом с бледными аквамариновыми глазами пана Иохана. Тогда стыдливо склонялась белокурая девичья головка, а на дивные очи опускались ресницы.

Рядом с Эрикой сидела герцогиня Офелия, еще довольно свежая и красивая молодая женщина, фигуру которой портил огромный живот. Скрыть его были бессильны даже пышные драпировки платья. В подобном положении герцогине вовсе не следовало показываться на людях, но она с самого начала приема сидела рядом с золовкой, Дракон знает зачем. Правда, почти не поднимала головы от рукоделья, которое принесла с собой в шелковой шкатулке.

Приличия предписывали пану Иохану подойти и пригласить невесту на танец, но он предпочитал разглядывать ее со своего места. Не то чтобы он, упаси Дракон, стеснялся. Вовсе нет. Если бы настал такой день и час, когда пан Иохан заробел подойти к девице, это могло бы означать только одно: пора благородного барона нести на кладбище. И в другой раз, при других обстоятельствах, он с удовольствием прошелся бы с Эрикой пару туров в вальсе, ощущая под ладонью упругую плоть девичьего тела. И нашептал бы ей на ушко кучу глупостей, а потом любовался бы, как загораются румянцем нежные гладкие щечки. Но сегодня ему было не до танцев и не до милых глупостей. Грустно ему сегодня было. И Эрику пан Иохан предпочел бы вовсе не видеть, да только взгляд против воли притягивался к ее полудетскому личику — уж очень хороша была девица, просто на загляденье. Даже в нынешнем своем траурном настроении он готов был это признать.

Эрика снова низко наклонила голову, являя взорам идеально ровный пробор в гладко причесанных волосах, и пан Иохан усилием воли перевел взгляд на висящее напротив огромное живописное полотно в вычурной позолоченной раме. Таких полотен во дворце имелось изрядное количество — герцог был большим ценителем живописи, и его личная коллекция славилась на всю Империю, — но для пана Иохана все они сливались в одно, и различались разве что тем, что на одних нарисованы были женщины, а на других — мужчины. На этом, например, художник изобразил группу старцев, замотанных в алые и белые полотнища. Старцы были тощие и дряблые, седые их реденькие бороды воинственно топорщились, костлявые пальцы сжимали какие-то посохи, а глаза были устремлены к небесам, горящим таким нереальным багрянцем, словно кто-то перерезал глотку самому Великому Дракону, и облака вымокли в его крови. Пан Иохан решительно не понимал, зачем нужно было малевать этакое безобразие. Если уж чесались руки, то чего бы не нарисовать хорошенькую свеженькую девицу в чем мать родила? Все бы людям радость.

— Пан Иохан, — неспешно фланирующая мимо молодая дама с двухфутовым хвостом на юбке приветственно наклонила голову и стрельнула в барона многозначительным взглядом. Пан Иохан кисло улыбнулся ей в ответ и отхлебнул из бокала, про который уже почти забыл, изрядный глоток. Значительные взгляды дам и не менее значительные, но несущие совершенно иную смысловую нагрузку, — мужчин, успели уже утомить его за этот вечер. В глазах представительниц прекрасной половины человечества без труда угадывалась скорбь, а в глазах их спутников — злорадство. И за что мне все это? — подумал пан Иохан с мысленным стоном. Больше всего ему хотелось сейчас напиться, но это было никак, ну никак невозможно. Герцогу уж конечно не понравилось бы, упейся будущий зять в хлам на собственной помолвке.

Еще недавно он вовсе не собирался ни на ком жениться, рассуждая подобно множеству жизнерадостных холостяков: зачем связывать себя с одной-единственной женщиной, и тем самым жестоко ограничивать выбор, если вокруг порхает такое множество красавиц на любой вкус — толстушек и худышек, блондинок и брюнеток, совсем молоденьких и вошедших в возраст. Пан Иохан искренне любил женщин — вообще женщин, и они отвечали ему взаимностью. Но в один отнюдь не прекрасный день его призвал к себе герцог и спросил, глядя на него с улыбкой: «А не хотел бы ты, Иохани, жениться на моей сестре? В возраст вошла девица, и приданое за ней даю хорошее». Ответить «нет» было невозможно, и все же пан Иохан проговорил, взглянув в глаза сюзерену: «Без ножа режете, ваша светлость». На это герцог ответил еще более ласковой улыбкой — так могла бы улыбаться гюрза или черная мамба. «Обидишь Эрику — голову снесу, — присовокупил он так же ласково. — Хватит, Иохани, погулял — и будет. Ты знаешь, я люблю тебя, как брата, но, клянусь Драконом, мне надоело разбирать жалобы, которые приходят пачками, и в которых через одну разгневанные мужья и братья требуют призвать тебя к ответу». Таким образом, Эрике приготовлялась роль каторжного ядра, которое должно было сдержать прыть барона Криуши. Не соврал герцог: действительно любил своего вассала, как брата, и даже родной сестры для него не пожалел.

Интересно, подумал пан Иохан, а что сказала Эрика, узнав о своей грядущей свадьбе с первым бабником герцогства? Впрочем, вряд ли она вообще что-нибудь сказала. Говорят, она покорная и любящая сестра, и брату поперек слова не скажет (да и попробуй ему скажи…) Это тебе не Ядвися. А все-таки жалко девчушку, шестнадцать лет всего. Мечтала, небось, о романтическом юном принце…

— И как долго ты намерен подпирать стенку? — а вот и Ядвися, легка на помине. Пан Иохан скосил глаза на сестру: та сияла улыбкой и всем своим видом показывала, как ей нравится на этом приеме. Ее свеженькое личико раскраснелось от танцев, и она обмахивалась веером, от чего ее черные, круто завитые кудри так и плясали по оголенным плечам. — Почему не танцуешь? Боишься дамам ножки оттоптать?

— Надень накидку, — прошипел Иохан, игнорируя ее ехидный тон.

— Зачем? — наклонив голову, Ядвися окинула беглым взглядом низкое декольте и подняла глаза на брата. — Что не так?

— Не так! да у тебя вся грудь напоказ выставлена!

— Ну уж и вся. А ты хотел бы, чтобы я ходила как монашенка? Или как твоя невеста? — Ядвися кивнула в сторону Эрики, платье которой, хотя и сшитое из дорогой и нарядной ткани, отличалось весьма скромным, почти целомудренным покроем. — Так тебе больше нравится?

— Да, больше.

Ядвися прищурила на него золотисто-карие глаза.

— Не ври, брат, тебе это не идет. Уж кто-кто, а я твои вкусы знаю.

— На тебя мои вкусы не распространяются. Я хочу, чтобы ты выглядела… пристойно.

— А по-моему, я отлично выгляжу, — с самодовольной улыбкой парировала сестра. — А вот ты, Иохани, выглядишь так, как будто явился на собственные похороны. Я тебя даже не узнаю. Разве это мой брат? Нет! это сосуд мировой скорби. Иохани! Ну, улыбнись же. Тебе разве не нравится Эрика?

Иохан серьезно, без всякого намека на улыбку взглянул на невесту, потом перевел взгляд на сестру.

— Нравится-то нравится…

— Но?..

— Но на черта она мне сдалась?!

— Т-с-с! — Ядвися легонько шлепнула его веером по губам. — Не выражайся, пожалуйста, ты в приличном обществе. Все равно когда-нибудь пришлось бы жениться, так почему бы и не на ней? Не самый худший вариант, по-моему. Опять же, породниться с герцогом — это, знаешь ли…

— Т-с-с! — в свою очередь зашипел пан Иохан. Для своего возраста Ядвися была удивительно, даже чересчур практична и рассудительна, но сейчас он не был настроен выслушивать ее мнение относительно родства с сюзереном. Тем более, что к ним, лавируя меж танцующими парами, приближался сам герцог Иштван Наньенский.

— О чем секретничаете? — на плечо легла тяжелая рука, украшенная драгоценными перстнями, а перед глазами появилось притворно строгое лицо герцога. Он старательно хмурился, а глаза все равно смеялись. — Госпожа моя Ядвига? Иохани? Отчего такой мрачный вид?

— Ваша светлость, — Ядвися грациозно присела, придерживая расшитую маргаритками юбку. Глаза ее были дерзко устремлены на лицо герцога, и в них сияла такая откровенная радость, что пану Иохану стало не по себе. В голове его никак не укладывалось, что сестра, состоящая в свите герцогини, влюблена в ее супруга и нисколько не пытается эту влюбленность скрыть. Только слепой мог бы не понять, о чем кричал ее взгляд: «Я люблю тебя!» — а герцог слепым не был. И святым тоже…

— Иохани, — он неодобрительно взглянул на почти пустой бокал в руках барона, а помедлив, вовсе забрал его и небрежным жестом, как бы между прочим, поставил на поднос пробегавшего мимо слуги. — Иохани, ты позволишь похитить твою прелестную сестру? Госпожа моя Ядвига, подарите ли вы мне танец?

— С удовольствием, ваша светлость!

Герцог подал Ядвисе руку, улыбнулся одними глазами барону и вместе со своей дамой направился в середину зала, где пары выстраивались перед следующим танцем. Пан Иохан проводил их мрачным взглядом. Он тоже любил своего сюзерена, но не собирался жертвовать ради него своей сестрой. Тем более что герцог уже был женат. Впрочем, барон был далек от мысли, что господин способен его опозорить, соблазнив Ядвигу. И все-таки… все-таки на сердце было неспокойно.

И, кстати говоря, подумал пан Иохан, отворачиваясь, нужно было настоять на том, чтобы декольте сделали скромнее. Нет спору, Ядвися чудо как хороша, но в этом платье выглядит скорее раздетой, нежели одетой. Да еще эти фестоны сзади на юбке, подчеркивающие формы, хм… ягодиц… Барону нравилось, когда женщины одевались соблазнительно, но сестру он предпочел бы все-таки видеть в более скромном наряде. Однако разве ж ее переспоришь? Девчонка с детства избалована. И главное, кого винить, кроме самого себя?..

Мимо проходил ливрейный слуга с подносом; пан Иохан остановил его и взял полный бокал вина, пригубил. Поскольку он не смотрел на герцога, то и не увидел, как, прежде чем зазвучала музыка, к нему приблизился слуга и что-то сказал. Они обменялись несколькими фразами, после чего герцог поцеловал Ядвисе руку и удалился. И для пана Иохана стало полной неожиданностью, повернув голову, снова обнаружить сестру рядом с собой. Ядвися хмурила темные брови и яростно обмахивалась веером.

— Вот ведь не везет же! — сказала она в сердцах.

Мимо них медленно проплывали в танце пары.

— Что случилось? Где Иштван?

Между собой они всегда называли герцога по имени. Точно так же пан Иохан зачастую к нему обращался, когда они с ним оставались наедине — несмотря на вассальную присягу, степень близости их отношений позволяла это.

— Он… ему пришлось уйти.

— Куда?

— Откуда я знаю? — Ядвися капризно сморщила носик. — Его светлость меня в известность не поставили. Кто-то приехал… кажется. Срочно потребовал аудиенции.

— Срочно? Хм… — пан Иохан задумался и снова приложился к бокалу. Что за срочность такая, если нельзя было воспользоваться эфирной почтой?

— Ты опять пьешь? Дай сюда, достаточно уже с тебя, — она бесцеремонно забрала у него бокал и передала его слуге. — Иохани… ну, сделай над собой усилие. Подойди к Эрике. Поговори с ней. Видишь, я даже не настаиваю, чтобы ты с ней танцевал. Просто поговори!

— У нас еще будет достаточно времени для разговоров, — буркнул барон.

— Иохан! Но это уже просто неприлично. У вас же сегодня помолвка. Она должна быть с тобою рядом!

— Ядвися, ну правда, не могу, с души воротит!

Сестра окинула его далеко не восторженным взглядом.

— Зачем ты вообще согласился?

— А как я мог отказаться?

— Знаешь что, — решительно проговорила Ядвися, — тогда потанцуй со мной. У тебя слишком глупый вид, когда ты маешься тут у стенки. Потанцуешь?

— А что, поклонники кончились?

— Иохани!

— Хорошо, потанцую. Пойдем.

Танцевал пан Иохан прекрасно, и обычно получал от танцев невыразимое удовольствие — это был совершенно законный и одобренный приличиями повод обнять даму за талию, а то и скользнуть невзначай губами по щеке или мочке нежного уха. Недаром старики ворчали, что нынче танцы стали очень уж бесстыдными: вот раньше, ностальгически вздыхали они, только и можно было, что изредка коснуться пальцев партнера на короткое время, ибо танцоры не сходились ближе, нежели на расстояние вытянутой руки. Все было прилично и целомудренно. Теперь же мужчина мог спокойно обнимать даму за талию, и никого это не возмущало.

Вести Ядвисю было легко и приятно, лучшей партнерши трудно было и пожелать. Брат и сестра, внешне не схожие меж собой ничем, кроме как цветом и блеском круто завивающихся кудрей, двигались с одинаковой грацией, как будто летали по залу, не касаясь ногами паркета. Гости, не пожелавшие танцевать или же оставшиеся без партнеров, наблюдали за ними со смесью зависти и восхищения. И никому не было дело до краски обиды, проступившей на щеках Эрики. Глаза у нее стали как у ребенка, который вот-вот заплачет. Лишь сидевшая рядом герцогиня, заметившая ее смятение, ободряюще пожала ее пальцы.

…И все-таки танцевать с сестрой — это было совсем не то. Не хватало какой-то искры, которая нет-нет, да и проскакивала между паном Иоханом и его дамой. Причем совершенно неважно было, кого он выбирал в партнерши — соприкоснувшись с ним руками, встретившись взглядом с его странными, светлыми глазами, любая дурнушка начинала ощущать себя королевой, расцветала и начинала сиять отраженным светом. На Ядвисю же пан Иохан смотрел исключительно с братской нежностью, испытывая гордость оттого, что у него такая красивая сестра. Не было между ними того звенящего напряжения нервов, которое барон испытывал обычно, глядя в глаза партнерши. Была только теплая родственная нежность.

— Почему бы тебе не попробовать влюбиться в нее? — улыбаясь, спросила вдруг Ядвися.

Пан Иохан так удивился, что на секунду сбился с такта.

— В кого?

— Да в Эрику же.

— Как это «попробовать влюбиться»?

— Ну, как… Чем Эрика хуже тех девушек, в которых ты влюблялся раньше? По-моему, она очень красивая.

— Не путай любовь и увлечение, — возразил пан Иохан.

— Что? разве ты никогда еще не влюблялся?

— Это глупый разговор, Ядвися, — сухо ответил он.

Она засмеялась и затрясла головой, не думая о сохранности прически.

— Такой ветреник, как ты, братец, должен влюбляться направо и налево!

— Ветреник? Такого-то ты обо мне мнения?

— Все так о тебе говорят! — продолжала хохотать Ядвися.

Дракон знает, до чего бы они договорились, но в эту минуту музыка смолкла. Танцоры остановились. Ядвися, шутливо поклонившись брату, устремилась к одному из распахнутых по летнему времени окон. Но на пути у нее вырос какой-то смутно знакомый барону высокий молодой человек, который, приветствовав его вежливым наклоном головы, обратился к Ядвисе. Пан Иохан не стал слушать их разговор, отошел в сторону. И снова почувствовал на себе взгляд Эрики. Задавив в груди мученический вздох, барон направился в сторону невесты, которая тут же низко наклонила голову. Нет уж, с некоторым оттенком злорадства подумал пан Иохан. Довольно уже в гляделки играть.

Чем ближе он подходил, тем ярче пылали пурпуром щеки невесты. Остановившись перед ней, он наклонился и спросил вполголоса, стараясь, чтобы наружу не прорвалось раздражение, которое Дракон знает почему пробуждала в нем эта застенчивая девочка:

— Панна Эрика, вам угодно что-то сказать мне?

Преодолев себя, девушка подняла на него взгляд и покачала головой.

— Может быть, принести вам лимонада? Или мороженого?

— Я бы не хотела затруднять вас, пан Иохан, — тихим, ясным голоском ответила Эрика.

— Какое же это затруднение? Я счастлив буду услужить вам. Желаете мороженого?

— Да, пожалуйста, — сдалась она.

— Ваша светлость?

— Да, барон, пожалуйста, принесите и мне мороженого с клубничным сиропом, — оживилась герцогиня.

— Сию секунду.

И барон отправился добывать мороженое, мысленно скрипя зубами. Хотя чего, спрашивается, скрипеть? Сам ведь напросился, одернул он себя.

Музыканты снова играли вальс, и пан Иохан двигался вдоль стены, чтобы не мешать танцующим, среди которых он краем глаза заметил и Ядвисю в паре с высоким молодым человеком. А вот мороженого было что-то не видно. Пан Иохан хотел уже было махнуть рукой на поиски, когда увидел впереди герцога Иштвана, который торопливо шел навстречу, ловко огибая гостей и поминутно извиняясь. Лицо его имело выражение весьма серьезное, даже почти мрачное, и на этот раз безо всякого притворства. Вероятно, полученные с посланником известия носили отнюдь не радостный характер. Барон посторонился было, освобождая сюзерену путь, но тот вдруг резко остановился и повернулся к нему.

— Иохан! Я искал тебя. Извини, что порчу праздник, но мне совершенно необходимо поговорить с тобой. Это очень важно.

— Я к вашим услугам, ваша светлость.

— Пойдем в кабинет. Там мы сможем поговорить без помех.

Жизнерадостный и жизнелюбивый герцог Наньенский редко когда выглядел столь мрачным. Его рот, всегда готовый растянуться в улыбке, был теперь плотно сжат, а брови озабоченно сошлись на переносице. Пана Иохана распирало от вопросов, но он сдерживал нетерпение и молчал до той минуты, пока они вдвоем не оказались в герцогском кабинете, отделанном ореховыми резными панелями. Герцог упал в свое любимое старинное кресло, откинувшись на спинку, и жестом пригласил спутника последовать его примеру. Пан Иохан сел, вопросительно на него глядя. Герцог накручивал на палец светлую прядь, потемневшим взором уставившись куда-то в пространство, и, казалось, забыл, что он в кабинете не один.

— Иштван?..

Теперь, оставшись наедине с сюзереном, пан Иохан мог позволить себе фамильярность, немыслимую при посторонних.

— Ах да, — герцог вздрогнул и сфокусировал на собеседнике взгляд. — Прости, я… слегка выбит из колеи.

— Я вижу, — осторожно сказал барон. — Что случилось?

— Что случилось… час назад прибыл гонец от императора. Он привез письмо такого содержания, что доверить его эфирной почте было никак невозможно. Впрочем, судя по этому письму, император и сам пребывает в некоторой растерянности.

— Нам объявили войну? — спросил пан Иохан и тут же сам осознал глупость и нелепость этого вопроса. Однако, герцог даже не улыбнулся.

— Нет, но это… могло бы быть.

— Что же было в этом письме? — нетерпеливо спросил барон и добавил про себя: и каким боком оно касается меня?

— В столицу прибыли посланцы от Великого Дракона.

На целую минуту пан Иохан потерял дар речи. Он только и мог, что молча смотреть на герцога, в то время как в голове с ржавым скрежетом проворачивались мысли, формы которых было весьма разнообразны, но содержание в общем сводилось к одной фразе: «Но ведь Великого Дракона не существует!»

— Но ведь Великого Дракона не существует! — вырвалось у него.

— Смотри, не ляпни этого при храмовниках! — сердито ответил герцог. — О Великом Драконе никто ничего не слышал две сотни лет, и вот — он снова дает о себе знать.

— А кто видел его двести лет назад? А триста?

— Не твоего ума дела, — глядя ему в глаза и отделяя каждое слово, проговорил герцог. — Что бы там ни было, с храмовниками ссориться не следует. Даже император не пойдет на это.

— Ты ведь не больше меня веришь в Дракона…

— Иохан! Умоляю тебя, думай, что говоришь. Император и без того постоянно сомневается в моей лояльности…

И правильно делает, добавил про себя пан Иохан, которому неоднократно приходилось выслушивать политические рассуждения сюзерена.

— К тому же, задумайся вот о чем: как может тот, кого не существует, прислать целую делегацию?

Барон с сомнением смотрел на него, пощипывая шейный платок, подпирающий подбородок.

— Может быть, это шарлатаны?

— Может быть, ты держишь императора и храмовников за кучку идиотов? — свирепо парировал герцог. — Уж наверное, Верховный Жрец отличит посланников самого Дракона от шарлатанов.

— Допустим. И все-таки я не понимаю, какое отношение эти посланники имеют к тебе, Иштван…

— Вот в том-то и дело. Припомни, зачем Великий Дракон спустился со своих гор двести лет назад.

— Извини, но припомнить никак не могу. Меня тогда еще и в проекте не было!

— Иохан! Ты читал Священные Книги или нет?

Поразмыслив над этим вопросом, пан Иохан вынужден был признаться, что Книги Пророков он открывал в последний раз еще будучи мальчишкой, и то по настоянию учителя, который стоял над ним с розгами в руках.

— Понятно, — мрачно заключил герцог Наньенский. — Я всегда подозревал, что говорить с тобой о высоких материях бесполезно. Так вот, Дракон искал себе невесту.

— Ерунда какая-то, — помолчав, тихо сказал пан Иохан. — Зачем Дракону человеческая женщина?

— Откуда мне знать! — герцог запустил обе пятерни в волосы и наклонился вперед, упершись локтями в колени. Вся его поза выражала крайнее отчаяние. — Спроси у императора! Или у Верховного Жреца! Или у самого Дракона!

— А что говорят по этому поводу Книги Пророков?

— Несут околесицу о Небесном Браке. Не спрашивай меня, Иохани, что это такое, я не знаю. Книги умалчивают о том, что стало с девушкой, которую забрал к себе Дракон. Записи в них вообще несколько… туманны. Мягко говоря.

— Так посланники явились за невестой? — осенило пана Иохано.

— Да. Они желают выбрать невесту для Дракона среди самых благородных девушек империи. Его величество повелевает доставить в столицу мою сестру Эрику.

Проговорив это, герцог устремил на собеседника отчаянный взгляд голубых глаз. Пан Иохан изо всех сил старался удержать на лице серьезное выражение, хотя губы так и норовили расползтись в усмешке. Ситуация была дурацкая. С одной стороны, неизвестно, что ждет Эрику в столице, не умертвляет ли Великий Дракон (или тот, кто выдает себя за него) своих потенциальных и фактических невест. И радоваться вроде бы было нечему. С другой стороны, свадьба, по крайней мере, откладывалась, а возможно, и вовсе отменялась. И это обстоятельство приводило пана Иохана в восторг.

И конечно же, не могло не радовать, что Криушей сочли недостаточно знатными, и император не потребовал доставить ко двору Ядвигу…

— Чему ты улыбаешься? — с подозрением спросил герцог.

Пан Иохан спохватился и мотнул головой.

— Разве я улыбаюсь? Нет. Как я могу? Это все так… — он поискал слово, — печально.

Подозрительности в глазах герцога не убавилось. Более того — они сузились и стали похожи на амбразуры.

— «Печально»? То, что я должен нарушить данное тебе слово и расторгнуть помолвку — печально? Что я должен везти родную сестру в столицу, где ее, быть может, ожидает смерть — печально? И только-то?

— Я… не то хотел сказать.

— Ну конечно.

— Послушай, Иштван, — пан Иохан успокаивающе положил руку на плечо герцогу. — По-моему, не все так плохо, как кажется. Вовсе не факт, что именно твоя сестра приглянется посланникам.

Герцог покачал головой.

— Ох, не знаю… Отправить разве что ее в монастырь, а императору сказать, что умерла?

— А потом что?

С минуту они молча смотрели друг на друга.

— Лучше поезжай, Иштван. Продемонстрируешь лишний раз лояльность, а заодно получишь возможность разузнать, чего надобно этому Великому Дракону на самом деле. А с Эрикой, будь спокоен, ничего не случится. В империи много красивых девушек.

Губы герцог Наньенского сжались на мгновение, словно какая-то особенно неприятная мысль посетила его, а затем он спросил, по-прежнему в упор глядя на пана Иохана:

— Поедешь со мной?

Барон слегка растерялся. В столицу ехать не хотелось. В прошлое свое пребывание там он оставил за собой хвост скандалов; один или два были настолько серьезными, что отголоски их дошли до императорского двора, так что причин любить друг друга у пана Иохана и у императора не было. Впрочем, император — это еще цветочки, а вот затаившие смертельную обиду мужья и братья…

— Страшно, да? — словно прочитав его мысли, герцог насмешливо сверкнул глазами и откинулся на спинку кресла. В этой свободной, раскованной позе он выглядел гораздо естественнее и гораздо более походил на себя, нежели несколько минут назад, сгорбившись в кресле и вцепившись себе в волосы. — А я давно говорил, что дуэли следовало бы запретить…

— Черта с два! — вскинулся пан Иохан. — Извини, Иштван, но запрет дуэлей — полный бред! Да и не в них, собственно, дело. Думаешь, я мести боюсь? Вовсе нет.

— В чем же тогда дело?

Пан Иохан поколебался с минуту.

— Видишь ли… пока Ядвига не замужем, мне не хотелось бы впутываться ни в какие истории. Матушка наша умерла, и если со мной что-нибудь случится, сестра останется одна.

— Следовало бы начать думать об этом раньше, — сухо заметил герцог. — Но за сестру не беспокойся. Если она во время твоего отсутствия поживет здесь, Офелия позаботится о ней.

— Благодарю.

— Это единственная твоя отговорка, Иохани? Тебе разве не любопытно посмотреть на посланников Великого Дракона?

— Честно говоря, чертовски любопытно, — признался барон.

— Тогда едем. И… извини, Иохани, что так все глупо вышло.

— А я не в обиде, — искренне ответил пан Иохан.

Глава 2

Эрика путешествовала дирижаблем первый раз, и весь путь почти не отходила от панорамного окна. Пан Иохан держался поблизости. Теперь, когда он был освобожден (пусть и на время) от обузы жениховства, он чувствовал себя гораздо свободнее. Эрика поглядывала на него с удивлением, не понимая причин такой перемены в обращении, но по-прежнему заливалась багрянцем, встретившись с ним глазами. Впрочем, бОльшую часть времени ее внимание было занято разглядыванием необъятных просторов, расстилавшихся впереди и внизу, под брюхом бесшумно плывущего по воздуху дирижабля. Радость переполняла девушку, ведь она не знала, с какой целью они летят в столицу: брат так и не решился открыть ей правду. С губ ее срывались восторженные восклицания, полные такой наивной детской радости, что пан Иохан умилялся, наблюдая за ней. Умилялся и недоумевал. Ведь Эрика совсем еще ребенок! Как она могла бы стать его женой? На что, в конце концов, была бы похожа их первая брачная ночь?

Будь цель путешествия иной, барон горячо желал бы, чтобы с ними вместе летела Ядвися. Ее тоже было бы не оттащить от обзорного окна на верхней палубе, и удовольствия от разглядывания с воздуха наземных красот она получила бы уж наверное не меньше, чем Эрика, даром что была двумя годами старше. Да и посещение Дюрвишты ей пошло бы на пользу, пожалуй. Если бы повезло, то и жениха среди столичных щеголей ей сыскали бы… впрочем, положа руку на сердце, пан Иохан не мог с уверенностью утверждать, что это было бы такое уж везение. Столичная молодежь была слишком занята последней модой и собственными персонами, а для сестры барону хотелось найти мужа серьезного и дельного. Такого, чтобы с ним рядом Ядвися могла ничего не бояться. Таких людей в столице тоже хватало, но по большей части все они уже были расхватаны и оженены — невест было много, и всем хотелось выйти замуж. Пан Иохан представил, какой теперь наплыв девиц ожидается в Дюрвиште — и не смог сдержать ухмылку. Посланники Дракона выберут для своего Верховного невесту и отчалят восвояси, а сотни знатных девиц задержатся в городе еще на некоторое время. Настоящая ярмарка невест, прекрасная возможность найти знатную, богатую и красивую жену. Или закрутить пару романов — кому что больше по вкусу. Увы, пан Иохан предчувствовал, что ему лично разгуляться не придется.

На дирижабле, кроме герцога Иштвана с сестрой и барона, в столицу направлялись еще около полусотни пассажиров. Были среди них и женщины, и даже молодые и весьма хорошенькие, но пан Иохан даже не пытался завести знакомства: не хотелось ссориться с герцогом. Тот целыми часами просиживал на верхней палубе, одним глазом присматривая за сестрой, а вторым — уткнувшись в газету. Судя по выражению его лица, содержание газет ему очень не нравилось, но он, Дракон знает зачем, продолжал читать. Может быть, пытался задавить внутреннее беспокойство и тревогу? Вернее, перенести их на иной предмет.

Пан Иохан газетами не интересовался. Он вообще всю сознательную жизнь старался держаться подальше от печатного слова, полагая: если Церковь контролирует все типографии в империи и даже не скрывает этого, то чего хорошего можно ждать от газет и книг? Одно расстройство и головная боль, и сплошная путаница в мыслях, поскольку не разберешь: которая мысль твоя собственная, а которая — вычитанная. К тому же книги еще и дороги. Уж это пан Иохан знал твердо: сколько денег было потрачено на бесполезные романы для Ядвиги, которые она читала запоем вместе со своими подругами!.. Иные книги так и ходили по рукам среди девиц, но иные осаживались в Ядвисиной комнате. Набралось их уже две полки. Матушка, ныне покойная, сама испытывала пристрастие к чувствительным романам — да и была неисправимой мечтательницей, — и поощряла тягу дочери к книгам, но вот сыну, сколько ни билась, любви к чтению привить не сумела. Однако же вот какой курьез: полагая чтение романом времяпровождением бесполезным, а более серьезной и одобренной Церковью литературы — так и вовсе вредным, пан Иохан питал слабость к сложению стихов. Верно и то, что стихи рождались в его голове исключительно в порыве вдохновения, и ни разу он не сумел выдавить из себя ни одной стихотворной строки сознательным усилием. Слова просто складывались в его голове сами собой, как отклик на какое-нибудь впечатление, чувство или мимолетную мысль. Барон и сам не знал, как это получается. Большинство стихов посвящались какой-нибудь даме — даме, прелести которой на данный момент времени владели воображением барона. Возникали же они, как правило, в хмельной голове, и ничего удивительного, что наутро пан Иохан с трудом мог припомнить хоть одну строку из виршей собственного сочинения. Дамы, бывало, очень обижались на него за это.

Эрика, пожалуй, была единственной из девиц, не удостоившейся стихотворного посвящения (невелика потеря) — барону подумать было страшно о том, чтобы напиться в ее обществе… и, не приведи Дракон, ляпнуть что-нибудь помимо стиха.

— Пан Иохан… — девушка, словно подслушав его мысли, метнула в него исподлобья застенчивый и вместе с тем лукавый взгляд. — Пан Иохан, говорят, вы владеете искусством стихосложения?

— Кто говорит? — опешил от неожиданности вопроса барон.

— Например, мой брат, — лицо Эрики вспыхнуло румянцем, но она вопреки обыкновению не опустила глаз, а указала ими на герцога, загородившегося развернутой газетой. — Это правда?

— Я… не поэт, видите ли…

— Прочтите что-нибудь, барон, прошу вас.

Простота и прямота просьбы, настолько не вязавшиеся с образом тихой, молчаливой Эрики, неожиданно тронули пана Иохана, и он проговорил тихо, глядя ей в глаза:

— Где в целом мире
Тот уголок, что своим
Могу я назвать?
Где приют обрету в скитаньях,
Там и будет мой дом…[1]
— О! — сказала Эрика, и васильковые глаза ее наполнились удивлением, словно чашечки цветов — росой. — О! пан Иохан!

— Что? — с беспокойством спросил барон.

— Пан Иохан, я и не думала, что вы способны на подобные движения души!..

Выдав это заявление, озадачившее барона сверх всякой меры, Эрика настолько перепугалась собственной смелости, граничившей уже в ее понимании с нахальством, что тут же, залившись краской от самых корней волос до того места, где шею охватывал стоячий воротник платья (а может быть, и ниже), поспешно отошла к брату, склонилась к нему и о чем-то заговорила. Вынырнув из-за газеты, герцог глядел на нее с недоумением, и его можно было понять: уши Эрики, не говоря уже о щеках, полыхали малиновым пламенем, словно кто-то ее за них выдрал. С притворной сердитостью герцог Иштван сдвинул брови и, сделав страшные глаза, перевел взгляд на пана Иохана, явственно вопрошая: «Не ты ли, негодник, ляпнул что-нибудь непотребное?» Тот, приняв совершенно невинный вид, только руками развел.

* * *
За что пан Иохан особенно не любил столицу, так это за огромные, высотой футов двадцать, а то и более, статуи Великого Дракона, понатыканные на каждом углу. Не по вкусу ему были и драконы поменьше — подпиравшие балконы, украшающие фасады, корчащие из себя водостоки и флюгера. Для фонтанов пан Иохан готов был сделать исключение, особенно, в праздники, когда из зубастых пастей било струями не худшее вино.

Он вообще, хоть убей, не мог понять, как можно записать в божества такое страховидное шипастое и клыкастое чудовище. Откровения пророков Прозора и Пероя, почитаемые Церковью за Священные тексты, барон считал хмельным бредом… то есть те места, которые он еще помнил. Потому как узреть дракона, хоть Великого, хоть обычного, на трезвую голову невозможно. Лично пан Иохан за свои тридцать без малого лет не видел ни одного, даже самого завалящего. Однако в старые времена люди были легковернее. Пьяные выдумки про драконов быстро распространились среди народа, а после сотни лет костров, на которых сжигали еретиков, легенда обрела статус религии. Священные тексты, начатые Изначальными Пророками, дописывались и дополнялись, и в основном содержали в себе свидетельства встреч и бесед с Великим Драконом. В качестве свидетелей, конечно, выступали храмовники, которым пан Иохан не доверял ни на грош, тем более что за последние двести лет не было сделано ни одной новой записи…

Сказать, что теперь его мучило любопытство — значит, ничего не сказать. Он весь извелся, пытаясь представить себе посланников Великого Дракона. В них тоже двадцать футов росту, и огромная башка увенчана рогами, и зубы — что твои кинжалы, и по хребту идут шипы длиной в локоть? Если так, то интересно, как они поместились в императорском дворце? А людей они едят? Вдруг человеческая невеста понадобилась Великому Дракону только в качестве заглавного блюда на драконьем пиру? Так сказать, королевский деликатес.

…Самые шикарные статуи красовались на центральной площади, перед Храмом Дракона. Их здесь было четыре — по одной на каждом углу, и изображали они распахнувших крылья, вздыбившихся Драконов. Вокруг них были разбиты цветники, а высокие постаменты служили импровизированными алтарями. На мраморных ступенях лежали вперемежку высохшие до состояния окаменелости сладкие пирожки, фрукты с подгнившими кое-где бочкАми, увядающие живые и вылинявшие искусственные цветы, стояли потухшие, оплывшие свечи. Все в целом походило скорее не на алтарь, но на помойку. Несколько свечей, впрочем, еще горели.

— Какая красота, — тихонько сказала Эрика, выглядывая в окошко экипажа. — Брат, можно остановиться и посмотреть?

Герцог крикнул вознице, чтобы тот притормозил. Из-под колес с шипением вырвались клубы пара, от которого на несколько секунд запотели окошки, экипаж дернулся и остановился. Пану Иохану, давно не посещавшему столицу, странно было отсутствие привычных звуков, таких, например, как пофыркивание лошадей и цокот копыт по мостовой. В провинции в экипажи по-прежнему запрягали лошадей, но в Дюрвиште недавно завелась новая мода на самобегающие повозки, которые приводились в движение то ли паром, то ли каким-то газом, то ли вовсе колдовством, пан Иохан так и не сумел понять, хотя герцог и пытался растолковать ему про какие-то поршни и цилиндры. Эрика так и вовсе сначала испугалась, увидев катающиеся по улице сами по себе экипажи и таратайки, возницы которых, вместо того чтобы держать вожжи, дергали за какие-то рычаги и давили на педали.

— Наверное, на корме для лошадей экономится целое состояние, — заметил пан Иохан, проводив взглядом одну из карет.

— Топливо едва ли стоит дешевле, — возразил герцог Иштван. — Эрика, ты уже нагляделась? У тебя еще будет достаточно времени, чтобы посмотреть город.

— Да, конечно, — Эрика отодвинулась от окошка и откинулась на кожаные подушки сиденья.

В Дюрвиште у герцога Наньенского имелась квартира, и это было очень кстати: нынче столица переживала такой наплыв провинциальной знати, что найти место в приличной гостинице едва ли удалось бы. Состояла квартира из трех комнат — весьма скромно для такого блестящего господина, как герцог Иштван, но большего ему и не требовалось. Поездки в имперскую столицу он совершал в одиночестве, оставляя супругу скучать во дворце в окружении фрейлин. Теперь требовалось как-то устроиться в этих комнатах втроем — не считая горничной Эрики, которую привезли с собой из дома.

— Ничего страшного, — оптимистично заявил по этому поводу герцог. — Надеюсь, нам не придется задерживаться в Дюрвиште надолго. Как-нибудь перетерпим.

Пану Иохану вовсе не улыбалось провести несколько дней в тесной квартирке бок о бок с несостоявшейся невестой, только вот деваться было некуда. Он приготовился томиться и скучать, но слегка воспрянул духом, узнав о том, что весь следующий день Эрика собирается посвятить подготовке к визиту в императорский дворец: нужно было вымыть и уложить волосы, подобрать платье и украшения, приобрести новые туфельки и шляпку. Планировался большой поход по столичным магазинам. Точнее, все это множество необходимых предприятий запланировал герцог Иштван, а сама Эрика о своих намерениях помалкивала, да никто ее и не спрашивал — как обычно.

— Жаль, сестрица, что у тебя нет здесь подруги, — посмеиваясь, сказал он девушке. — Вдвоем с какой-нибудь модницей тебе было бы веселее ходить по магазинам, да и толку от нее было бы больше, чем от меня. Но придется тебе удовольствоваться моим обществом.

Не поднимая глаз, Эрика пролепетала, что его общество ей всегда приятно. Выглядела она очень утомленной: словно вся усталость, накопившаяся за время пути, разом обрушилась на нее, стоило только перешагнуть порог квартиры. Герцог Иштван перевел взгляд на пана Иохана:

— Ну а ты, Иохани, располагай завтра временем как тебе угодно. Не буду мучить тебя, таская по дамским магазинам. Или, быть может, ты желаешь подыскать подарок для своей очаровательной сестры?

Про подарок Ядвисе барон даже не подумал, и теперь задним числом устыдился. Впрочем, это могло и подождать, а пока он не был настроен ходить по магазинам и лавкам. Гораздо интереснее ему было потолкаться среди людей, знакомых и незнакомых, и послушать, что говорят в городе о посланниках Дракона. Наверняка кто-нибудь из имеющих доступ в императорский дворец их видел. Пан Иохан тоже мог бы явиться во дворец и узнать новости если не из первых, то хотя бы из вторых рук, но он не хотел соваться сразу в осиное гнездо — а в том, что во дворце неспокойно, он не сомневался. В конце концов, у императора тоже есть дочь Мариша, которой как раз в этом году исполнилось семнадцать лет и которую едва ли удастся исключить из числа потенциальных невест Дракона. Пару лет назад пан Иохан видел ее — бледненькая худышка со светлыми и мягкими, похожими на тополиный пух волосиками и огромными фиалковыми глазищами. Идеальный тип северной красоты, как уверяли некоторые ценители. Пану Иохану она красавицей не показалась — слишком худа, бледна и малокровна, на такую только дунь — и улетит. Такой заморыш, хоть и королевна. Ему даже стало ее жалко. Нет, вряд ли Великий Дракон пожелает себе такую в невесты.

* * *
Пан Иохан намеревался отправиться в Галерею, где вернее всего было узнать последние новости. Обычно в летний сезон жизнь в Галерее, как и вообще в Дюрвиште, замирала — хоть и не останавливалась вовсе, — поскольку столичные жители предпочитали проводить теплые месяцы в загородных домах. Не так было нынешним летом. В беломраморных переходах было не протолкнуться, в глазах пестрело от живых и искусственных цветов, украшавших воздушные летние шляпки и турнюры дам, и от ярких кушаков, обхватывающих талии различной степени стройности мужчин. Необходимость глядеть под ноги, чтобы не наступить на какой-нибудь из тянущихся по мраморным плитам шлейфов, вызывала у пана Иохан изрядную досаду — это отвлекало от выглядывания в толпе знакомых. И не просто знакомых, а благожелательно настроенных. Столкнуться с кем-нибудь, имеющим на него зуб, барону не хотелось.

К счастью, благожелательно настроенные знакомые не заставили себя ждать. Пан Иохан успел добраться только до первой крытой стеклянным куполом площадки, в центре которой весело журчал небольшой фонтан, когда кто-то деликатно тронул его локоть, а у самого уха зарокотал густой бас:

— Барон! Какая чертовски приятная неожиданность! Давненько вас не было видно в наших краях! Ах, как я рад вас встретить!

Улыбнувшись самой светской улыбкой, пан Иохан пожал стиснувшую его пальцы ладонь. Вернее, попытался пожать, ибо ладонь была так велика, что его собственная рука почти полностью в ней исчезла. И ладонь, и бас — такой густой, что его можно было мазать на хлеб, как мармелад, — принадлежали пану Александру Даймие, старинному приятелю пана Иохана и известнейшему в империи сочинителю благочестивых романов о Великом Драконе и его смиренных служителях. Это был осанистый, грузный человек с намечающимся вторым подбородком, одетый элегантно и с иголочки. Едва ли кто-то назвал бы его привлекательным мужчиной, но, сколько пан Иохан помнил, за ним всегда следовала свита из экзальтированных девиц и дам — поклонницы его сочинений. Популярность его увеличивало еще и то, что пан Даймие держал литературный салон, где по пятницам собирались сливки столичного общества. Сегодня, впрочем, шлейфа из поклонниц не наблюдалось. Сопровождала пана Даймие одна-единственная женщина — его супруга пани Оливия, очаровательная толстушка с наивным выражением глаз и вечно округленным буквой «о» ротиком. Пан Иохан почтительно поцеловал ей руку, стараясь сохранять отстраненно-почтительное выражение лица. Глазки пани Оливии наполнились истомой, но у нее хотя бы хватило ума помалкивать. Года три назад у пана Иохана с ней, совсем еще молоденькой глупышкой, состоялся бурный роман, о котором проведали родители девушки. К счастью для барона, его имя осталось для них тайной — пани Оливия мужественно молчала. Чтобы замять намечающийся скандал, родители быстренько выдали ее замуж за пана Александра, тогда еще никому неизвестного писаку. По сей день он не имел никакого понятия о том, что в прошлом его супругу и пана Иохана что-то связывало.

— И кого только не встретишь в столице нынешним летом, — прогудел сочинитель, кивая приятелю. Он снова завладел рукой пана Иохана и принялся мять ее в своей лапище — такая уж у него была привычка. Хорошо знавшие его люди старалисьдержать руки от него подальше, но барон давно не видел его и как-то позабыл об исходящей от него опасности. Поскольку возможности освободить руку в ближайшее время не предвиделось, пан Иохан старался хотя бы не морщиться. — Каждой твари по паре! Ну а вы, Иохан, по делу или от скуки? Один или с сестрой?

— Ядвися осталась дома. Не слишком разумно было бы привозить ее с собой, — кинул пробный шар пан Иохан.

Пан Даймие гулко вздохнул.

— Да, пожалуй. Странные дела нынче творятся.

— Вы давно были во дворце?

— Во дворец сейчас пускают не всякого, а только тех, насчет кого император особо распорядился, — немедленно подобравшись и потеряв изрядную долю добродушия, значительно проговорил пан Александр и воздел толстый палец. Для этого ему пришлось отпустить пана Иохана, и тот, воспользовавшись моментом, спрятал обе руки за спину. — Насчет вас, барон, насколько я понимаю, особого распоряжения не было, иначе вы приехали бы вместе с сестрой.

— Это означает: «Не суйте нос не в свое дело?»

— Вы очень проницательны.

Пан Иохан пожал плечами.

— Не понимаю, зачем делать из этого тайну? Вся империя знает, что во дворец прибыли посланники от Дракона…

— И все же это не тема для болтовни.

— Но вы их видели?

— Нет, — неубедительно соврал пан Даймие, и барон с удивлением понял, что собеседник его изрядно смущен и, пожалуй, напуган. Это человек-то, с такой легкостью сочиняющий романы про самого Великого Дракона и его последователей! Впрочем, легко сочинять истории о божестве. А каково это, когда божество нежданно-негаданно сваливается тебе на голову? Пан Иохан почувствовал себя совершенно заинтригованным, а потому приготовился действовать безжалостно.

— Но ведь кто-то же их видел? — он подхватил пана Даймие под локоть с той стороны, где на нем не висла супруга, и повлек его к фонтану. Вокруг, среди кадок с оранжерейными растениями, были расставлены скамейки, и среди них барон приметил пустовавшую.

— Послушайте, барон… — слабо затрепыхался пан Даймие.

— Неужели вы даже не полюбопытствовали относительно их облика? — проникновенно проговорил пан Иохан. — Вам ведь наверняка захотелось узнать, как выглядят те, о ком вы пишете.

— Да вам-то зачем нужно это знать? Эти дела вас совершенно не касаются!

— Они касаются его светлости герцога… К тому же… — на мгновение барон опустил глаза, а затем устремил на собеседника кристально ясный и честный взгляд. — Видите ли, пан Александр, я должен был жениться на сестре герцога Наньенского. Ее перед всеми объявили моей невестой, а тут такое…

— А, — беспомощно сказал пан Даймие и покосился на супругу, которая по-прежнему цеплялась за его локоть. — Дорогая, оставь нас, пожалуйста, на несколько минут.

Пани Оливия безропотно поднялась и отошла к фонтану. Наклонилась, принялась плескать по воде ладошкой, как ребенок.

— Это такая страшная тайна? — спросил пан Иохан, пристально взглянув на сочинителя. Тот снова вздохнул.

— Видите ли… если это просочится за стены дворца, будет громкий скандал.

— Не понимаю. По-моему, скандал уже и без того достаточно громкий.

Пан Даймие испустил очередной мученический вздох, потом достал из кармана белоснежный батистовый платок и вытер им вспотевшее лицо. В Галерее, действительно, было жарко и душно, но не настолько, чтобы заставить человека так быстро и обильно вспотеть. Видимо, затронутая бароном тема была действительно слишком болезненной для его собеседника.

— Барон, я видел их… посланников… мельком.

— И?

— Они утверждают, будто они — драконы, но…

— Ну? — пан Иохан начинал терять терпение.

— Но выглядят совсем как мы с вами!

— Не понимаю…

— Да я сам ничего не понимаю! — жалобно вскричал пан Даймие и беспомощно уставился на барона, приложив руку с платком ко лбу. — Как вы думаете, мог Император внезапно потерять рассудок? И Первосвященник вместе с ним?..

* * *
По мнению пана Иохана, Император и Верховный жрец были людьми более чем здравомыслящими и исключительно практичными — такие в одночасье с ума не сходят. И замутить им рассудок, убедив, будто человек вовсе не человек, а Дракон, было весьма затруднительно, если не невозможно. Пан Иохан пытался представить себе, как все происходило. Вот ко двору является делегация никому не известных личностей. Вот они требуют аудиенции у Императора и Первосвященника — и их требование тут же удовлетворяют. Вот они предстают перед его величеством и заявляют: «Здравствуйте! Мы — посланники Великого Дракона. И, как вы понимаете, тоже все драконы». А император им и отвечает: «Здравствуйте! Очень рад вас видеть. Давно вас ждали. Чего угодно, господа драконы? Смотр невест? Пожалуйста! Сейчас быстренько сгоним девиц со всей империи, чтобы вы могли выбрать самую достойную».

Бред? Еще какой.

Не-ет, должно было произойти что-то такое, что заставило императора поверить. Причем сразу и безоговорочно. Явление чуда наподобие тех, что описаны в Священных текстах? Еще больший бред. Но что могло убедить императора и, более того — Верховного Жреца, который вообще-то был весьма въедливым и хитрым старикашкой? Неужели — гипноз? Барону было бы очень неприятно признавать несостоятельность своих убеждений: в гипноз он не верил. Да и кому, и с какой целью понадобилось бы гипнотизировать императора и устраивать целое представление на тему Священных текстов? Уж наверное не для того, чтобы выбрать себе невесту познатнее. Это можно было бы устроить и в обход его величества.

Пану Иохану не терпелось обсудить эту тему с герцогом, он даже поспешил поскорее вернуться на квартиру, хотя первоначально планировал задержаться в Галерее до вечера. Но вот герцог Иштван как раз возвращаться не спешил, и появился только с наступлением темноты, причем в таком состоянии духа, что с первого взгляда становилось ясно: ни с какими Драконами к нему лучше не лезть. Он так и пылал праведным гневом, за которым, впрочем, угадывалось что-то вроде смущения. Едва пройдя в комнату, он бросился на диван, простер к пану Иохану руку и с жаром заговорил:

— Представь себе, до чего дошли нравы в этом городе! Какая-то портниха выговаривает мне за платье, которое носит моя сестра! Оно, мол, уже лет пять как вышло из моды! Я, видите ли, держу сестру в черном теле и хочу, чтобы она выглядела огородным чучелом! Вот скажи мне, Иохан, что в этом платье не так, а? что в нем такого, из-за чего можно поднять крик до небес?! Эта женщина чуть не превратила меня в подушечку для иголок, так она распалилась от негодования!

Взглянув на Эрику, которая стояла, потупившись, посреди комнаты, пан Иохан не смог сдержать улыбки. Платье девушки действительно давно вышло из моды — чего стоил один кринолин, хоть и не такой пышный, как носили еще десять лет назад, когда женщины внутри своих юбок болтались, как языки внутри колокольцев, но все же привлекающий к себе внимание контрастом с нынешними юбками, гладкими спереди, и собранными в турнюры сзади. Герцог Иштван решительно не понимал, чем одни юбки хуже других, и почему то, что было хорошо пять лет назад, стало плохо теперь. Сам он никогда не придавал особого значения одежде. Спасало его только то, что супруга его, как могла, следила за его туалетами — а могла она не очень, потому как герцог не любил тратить много денег на одежду. Увы, на то, чтобы заняться платьями Эрики, герцогини уже не хватало.

— По-моему, Эрика хороша и в этом наряде, а? — задиристо вопросил герцог пространство.

— Панна Эрика в любом наряде хороша, — заверил его пан Иохан, и девушка послала ему короткий, но полный благодарности взгляд. — Но вы с этой дамой пришли к какому-нибудь соглашению?

Герцог махнул рукой.

— Она полчаса объясняла мне, как должно выглядеть платье, чтобы соответствовать моде. Но я, разумеется, ничего не понял из этой ерунды. Пусть делает, как знает, лишь бы Эрика выглядела при дворе достойно.

— Разумный подход, — одобрил пан Иохан. — Иштван, насчет нашего дела… Я кое-что узнал.

Герцог приподнялся на диване и выразительно взглянул на сестру. Та поняла все без слов, по одному взгляду. Молча подошла к брату, наклонилась, и он поцеловал ее в лоб. Потом легко поклонилась пану Иохану и тихонько выскользнула из комнаты, прикрыла за собой дверь.

Глава 3

Расчеты герцога пробыть в столице три-четыре дня не оправдались. В Дюрвишту уже съехалось множество знатных девиц с родственниками, и каждый день прибывали все новые и новые лица. Пожалуй, даже гофмейстер не мог бы указать точное число претенденток в невесты Великого дракона. Императорский дворец не вместил бы всех гостей зараз, да и высокие посланцы едва ли охватили бы вниманием всех девиц одновременно. Поэтому составлялись специальные списки; гофмейстеру было поручено проследить, чтобы ни одна знатная особа не уклонилась от посещения императорского дворца. Вновь прибывшие в столицу вельможи в обязательном порядке уведомляли о своем приезде, и спустя день или два получали приглашения, в которых значился день и час, когда им следовало явиться на прием к императору.

Визит герцога Наньенского и его сестры откладывался на неделю. Узнав день, герцог не знал, радоваться ему или злиться: за неделю много чего могло произойти, — в том числе посланцы Дракона могли уже выбрать невесту для своего повелителя и на том успокоиться и отбыть восвояси, — но задерживаться на столь долгий срок в переполненной гостями столице никому не хотелось. Пребывание в Дюрвиште обещало мало радостей. Экипаж для прогулок было не достать, — тот, в котором ехали с аэростанции, герцог и его спутники заполучили просто чудом, — а выйти на улицу означало погрузиться в такую толчею, какую в обычное время можно было увидеть только на рынке. Герцог же считал ниже своего достоинства проталкиваться через плотную массу людей, а для сестры полагал это и вовсе неприемлемым.

Однако же сидеть взаперти в квартире было нестерпимо скучно, причем не только мужчинам, но и Эрике. Девушка, впервые попавшая в столицу, до сих пор ничего не знала о цели приезда, и, вероятно, недоумевала, почему они так странно проводят время. Но старалась ничем не выдать ни своего недоумения, ни горького разочарования, не задала ни единого вопроса, и уж конечно не произнесла ни слова жалобы или упрека. Но пан Иохан подмечал ее печальные взгляды, устремленные за окно в те минуты, когда она поднимала голову от рукоделия или от книги. Невольно он сравнивал Эрику с Ядвисей. Уж сестра не стала бы сидеть молчаливая и скучная, и быстро все выспросила бы и дозналась бы до правды, не то что эта безъязыкая… И все-таки Эрику барон жалел. Ему и самому было тошно проводить день за днем в четырех стенах, и он вызывался раздобыть экипаж.

— К чему это? — вяло возразил герцог Иштван, который, несмотря на скуку, явно не горел желанием разъезжать по улицам Дюрвишты. После того, как принесли счет от портнихи, настроение его резко ухудшилось, и он, облаченный в некогда роскошный, но уже слегка потрепанный синий шлафрок, с утра до вечера валялся на диване в гостиной, почитывая какие-то сомнительные сочинения (на обложке одного из них пан Иохан краем глаза углядел имя своего приятеля Александра Даймие). — Куда ты собираешься ехать?

Барон пожал плечами.

— Так… Просто покататься по городу, проветриться. Может быть, заглянуть в Галерею, повидаться с знакомыми. Твоей сестре будет интересно посмотреть столицу. Кроме того, не пора ли выводить ее в общество?

— Довольно будет и того, что ее представят ко двору, — проворчал герцог Иштван. — Кроме того, у меня нет никакого желания колесить по городу и любезничать со всеми этими бездельниками. Извини, Иохани. Я не в духе.

Вижу, ответил про себя пан Иохан и взглянул на Эрику. Она сидела, не поднимая глаз, и казалась полностью погруженной в чтение. Но барон готов был головой поручиться, что девушка внимательно вслушивается в каждое слово, хоть и не подает вида. Ему снова стало ее жалко. Так и не повидает бедняжка мир, выдадут ее замуж за какого-нибудь… кхм. И хоть бы раз в жизни, хоть бы слово в свою защиту сказала, настояла на своем. Если, конечно, есть у нее это «свое». Барон продолжал пристально разглядывать девушку, как бы пытаясь внушить ей мысль поднять голову и вступить, наконец, в разговор. Но Эрика, всегда с такой готовностью отзывавшаяся на его взгляды, теперь то ли не замечала его, то ли не желала замечать. Пан Иохан вздохнул и повернулся обратно к герцогу, который снова перенес свое внимание на книгу.

— Если ваше сиятельство не желает выезжать, то ваш покорный слуга может предложить свою скромную кандидатуру в качестве сопровождающего панны Эрики, — официальным тоном проговорил барон.

В глазах его сюзерена, когда тот выглянул из-за книги, мелькнул интерес, а плечи девушки, казалось, чуть дрогнули.

— По-твоему, это будет прилично? — с сомнением поинтересовался герцог. — Не пойми меня превратно, Иохани: не то чтобы я считаю тебя способным на гнусный поступок, но… общественное мнение…

— С нами может поехать горничная Эрики, — возразил пан Иохан. — Все приличия будут соблюдены. То есть если ты действительно не желаешь выезжать в город…

— Не желаю. Не теперь и не при таких обстоятельствах. Ну, хорошо. Если тебе удастся достать экипаж, покажи Эрике город. Только не води ее в Галерею. И вообще, толкайтесь поменьше в людных местах. Обещаешь?

— Обещаю, — кивнул пан Иохан и, краем глаза уловив движение, повернул голову и встретился взглядом с девушкой. В ее сияющих глазах благодарность смешалась с… надеждой?

* * *
Экипаж барон раздобыл без особого труда — стоило только задаться целью. Первый же столичный знакомец, к которому он обратился, согласился одолжить ему свой выезд. Знакомцем этим был пан Даймие, обласканный императором и Церковью и потому не считающий денег. У него имелось несколько экипажей — для торжественных и будничных случаев, — в основном самоходные, но был и один традиционный, запрягаемый лошадьми. Человек нескупой, почти все он уже раздал знакомым, прибывшим из провинции по тому же делу, что и герцог Наньенский, и не имеющим в Дюрвиште своего выезда. Но и для пана Иохана у сочинителя нашлась открытая коляска, хоть и старенькая, но вполне приличного вида. В нее запрягли пару ладных, незлобивых лошадей — пан Даймие очень извинялся перед приятелем, что может одолжить ему лишь такую старомодную колымагу, но барон, по правде говоря, был только рад. Не по душе ему были все эти самобегающие кареты, шипящие и пыхающие паром, совсем как… драконы. И Эрика, как он заметил, тоже обрадовалась. Впрочем, она и без того просто-таки лучилась от удовольствия в предвкушении прогулки. Радость ее затмевала даже сильнейшее смущение от того, что впервые в жизни ей предстояло отправиться на прогулку в обществе мужчины — и без сопровождения брата. Пану Иохану только теперь пришло в голову, что она ведь до сих пор считает его женихом. Никто ведь не сообщал ей о расторжении помолвки: герцог решил повременить с этим, надеясь, что все вернется на круги своя и сестра выйдет замуж за человека, которого он для нее выбрал.

На Эрике было новое нарядное платье — одно из трех, сшитых той самой портнихой, счета от которой заставляли герцога Наньенского скрежетать зубами, — и новая же шляпка, предмет особой гордости столичной мастерицы. Шляпка была и впрямь хороша — круглая и плоская, как тарелочка, а маленькие поля ее украшали цветы из пестрого шелка и органзы. Пану Иохану она нравилась куда больше, чем вышедшие недавно из моды шляпы с широкими полями, закрывавшими лицо.

Подсадив Эрику и ее горничную Карину в коляску, барон сам уселся на место возницы. Так он был лишен возможности объяснять девицам увиденное по дороге, но особого выбора у него не имелось: в маленьком экипаже помещались только двое пассажиров, к тому же возницу в распоряжение приятеля пан Даймие не предоставил, поскольку тогда сам лишился бы возможности выезжать. Но пан Иохан не особенно расстраивался. С лошадьми он управлялся прекрасно, рука у него была легкая, и между ним и животными всегда быстро устанавливалось взаимопонимание.

— Можно попросить вас ехать помедленнее? — набравшись храбрости, обратилась к нему со своего места Эрика. — Когда быстро едешь, все так и несется перед глазами.

— Поедем так, что все успеете рассмотреть, — заверил барон, обернувшись и послав через плечо улыбку. Эрика тут же потупилась, покраснела и закрылась кружевным зонтиком. Самое интересное, что горничная Карина покраснела тоже.

Даже если бы пан Иохан собирался гнать лошадей во весь опор, у него ничего не получилось бы: старинные улицы в центре Дюрвишты были узкие и кривые; обычно в это время года они пустовали, но теперь можно было только удивляться интенсивности движения. Возницы осторожничали и ехали медленно, чтобы избежать аварии. Приходилось то и дело останавливаться, уступая дорогу встречному экипажу. Но задержки эти никого не огорчали. Эрика крутила головой направо и налево и, казалось, никак не могла наглядеться. Все удивляло ее: и высокие, в три и четыре этажа, каменные здания, в изобилии украшенные колоннами, барельефами, мозаикой и кованными балконными решетками; и разодетые, непривычно шумные нарядные женщины — с их шляп свисали гроздья цветов и фазаньи перья, а на руках сидели маленькие лохматые собачонки, похожие на муфты; и парящие в небе пузатые дирижабли; и булыжник, которым были вымощены все, без исключения, улицы; и обилие вывесок и сверкающих, приманивающих своим блеском витрин магазинов; да мало ли что еще! Но больше всего робкая провинциалочка была поражена тем безудержным, не скованным замшелыми традициями бурлением жизни, которое видела вокруг. Пан Иохан, время от времени оборачиваясь через плечо, видел широко открытые, восторженные глаза Эрики, ее приоткрытые в немом удивлении губы, и усмехался про себя. Очень уж она преобразилась за последние несколько минут. Еще немного, и станет похожей на живую женщину, а не на послушную воле кукловода марионетку.

Понемногу продвигаясь вперед, лошадки вынесли коляску на центральную площадь. Пан Иохан даже удивился, поскольку в намерениях его не было сюда попасть. Но сегодня на площади наблюдалось большое стечение народу, и, повинуясь основному потоку, экипаж барона подкатился к самым дверям Храма Дракона. Еще на улице ощущался сильный запах благовоний — пан Иохан его терпеть не мог. Нужно поскорее выбираться отсюда, подумал он, и дернул было вожжи, но его окликнул тихий головок Эрики:

— Пан Иохан, можно нам зайти в храм? Всего на минутку.

Барон предпочел бы избежать визита в святилище, поскольку считал, что делать там абсолютно нечего. Он уже готовился ответить отказом, но, оглянувшись, натолкнулся на такой молящий взгляд, что у него язык не повернулся сказать «нет».

— Хорошо, идите с Кариной. Я подожду здесь, — проговорил пан Иохан, рассудив, что ничего страшного не случится, если девушка зайдет на минуту в храм в сопровождении служанки. Едва ли это сочтут вопиющим нарушением приличий. Но горничная, к его удивлению, неожиданно бурно запротестовала:

— Ой, нет, пан барон! Можно, я не пойду? У меня от всех этих штучек, которые господа церковники жгут, голова кружится и в глазах темнеет. Запросто могу и в обморок хлопнуться. Мне уже и теперь… нехорошо… — и Карина закатила глаза, наглядно подтверждая истинность своих слов. Пан Иохан, впрочем, все равно ей не поверил: была она девицей щекастой и румяной, и выглядела намного крепче своей госпожи — которая, меж тем, сознание терять отнюдь не собиралась. Но и настаивать не стал, вполне понимая нежелание служанки слезать с удобного кожаного сиденья и тащиться в полутемный и наверняка душный храм, где и без того уже немало народу. Барон, повернувшись на козлах, ждал, что скажет Эрика. Но та, по своему обыкновению, молчала и изо всех сил пыталась скрыть разочарование. Получалось плохо.

— Ну хорошо, — вздохнул пан Иохан. — Я сам с вами схожу.

Действие его слов было вполне предсказуемым — Эрика тут же отчаянно покраснела, но спорить не стала.

С некоторым трудом удалось найти свободное место и втиснуть туда коляску. Впервые пан Иохан почувствовал себя глухим провинциалом — только их экипаж, один из всех стоявших на площади, приводился в движение лошадиными силами в буквальном, а не в переносном смысле. Это обстоятельство давало повод возницам самобегающих колясок поглядывать на них с некоторым оттенком превосходства. Пан Иохан, спрыгнув на землю, потрепал по шее одну из своих лошадок.

— Не всегда прогресс — благо, — наставительно проговорил он, адресуясь к ней, и повернулся к Эрике. — Позвольте вашу руку, сударыня.

Барон помог девушке сойти на землю и строго взглянул на Карину.

— Чтоб сидела тут как приклеенная, ясно? Не смей никуда уходить. Мы с панной Эрикой скоро вернемся.

Предупреждение пришлось весьма кстати: в храм служанка идти не захотела, но, судя по ее загоревшимся глазам, была не против погулять по площади, поглазеть на столичных жителей, ну и себя показать. Не зря же она нарядилась в выходное синее платье! Но слова пана Иохана заставили ее заметно сникнуть.

— Да я бы всего на минутку! — жалобно протянула Карина.

— Знаю я твои «минутки»! Вовсе не хочется мне разыскивать тебя по всей площади. Сиди в коляске, это мое последнее слово.

Горничная насупилась, но промолчала. Барон же почувствовал на себе удивленный взгляд Эрики: девушка явно не понимала, как он может говорить со служанкой, словно с равной, да еще речью уподобляется простолюдинам. Наверное, она не поверила бы собственным ушам, если бы услышала, с какими словами ее брат обращается к слугам. Чистое, неискушенное в жизни создание. Наивное, как… ну, как оранжерейный цветок. Да ее и растили как будто в оранжерее.

Пригрозив напоследок Карине пальцем, пан Иохан предложил руку Эрике и повел ее в храм.

— Вы так добры ко мне, барон, — краснея и опуская глаза, шепнула ему девушка, прежде чем переступить порог.

Внутреннее убранство святилища имитировало пещеру. Если, конечно, нашлась бы пещера с куполом идеально полусферической формы, с прорезанными в этом куполе застекленными окнами, с колоннами, которые выстроились ровным кругом и с росписями на стенах — пан Иохан сомневался, были это фрески или что-то другое, в художественных терминах он всегда путался. Росписей было много, но кое-где они потемнели настолько, что разобрать изображение стало невозможно. А все оттого, что храм освещался по старинке, свечами: через потолочные окна света проникало недостаточно, а устроить газовое освещение не позволяло духовенство. Мол, никакой дракон не согласится жить при свете газовых рожков, тем более Великий, а Церковь — это обитель божества. А свечи — это исторично и атмосферно. К тому же живой огонь напоминает пастве о Драконьем Пламени, а значит, настраивает на возвышенный образ мыслей.

Меньше всего пан Иохан был склонен расстраиваться из-за испорченных копотью росписей. Едва ступив под своды храма, он немедленно загорелся желанием поскорее уйти отсюда. В помещении, как он и предвидел, было очень душно, пахло горячим воском и благовониями. Между колоннами и перед центральным алтарем толпился народ, хотя и не очень много — время было неурочное для службы. И что они здесь все забыли? с досадой подумал пан Иохан. Вот ведь бездельники. Несколько женщин стояли на коленях перед маленькими алтарями у боковых стен и, по-видимому, молились.

— Пан барон, давайте пройдем немного вперед? — робко предложила Эрика. Ее маленькая ручка доверчиво держалась на локоть спутника.

Он приподнялся на цыпочках и взглянул поверх голов.

— Там слишком людно. Вас затолкают. Идите лучше сюда, здесь на стенах рисунки. Говорят, их сделали очень давно известные мастера.

— Да, — благоговейно подтвердила Эрика. — Это очень старые фрески.

Мысленно пан Иохан отметил с удовольствием, что все же был прав, и все эти закопченные выцветшие рисунки называются фресками.

Они остановились перед стеной, роспись на которой сохранилась почти в первоначальном виде. Здесь можно было увидеть группу людей, принявших различные более или менее почтительные позы. Стояли они на краю обрыва, а в воздухе перед ними парил, развернув крылья и распахнув зубастую пасть, огромный красновато-коричневый дракон. По мнению пан Иохана, картинка не представляла собой абсолютно ничего выдающегося, и смотреть на нее было так же скучно, как читать периодическую прессу. Эрика же пожирала ее восхищенным взором, прижав к груди свободную руку — вторая рука по-прежнему едва ощутимо касалась баронского локтя. Глядя на ее лицо, пан Иохан понял, что стоять они тут будут долго.

Ему было отчаянно скучно, но из уважения к своей спутнице он терпел и молчал. Легко похлопывая по колену цилиндром, который он снял, войдя в святилище (против традиций ничего не попишешь), он блуждал рассеянным взором по обширному полутемному помещению. Далеко не сразу он заметил, что чуть поодаль стоит молодая дама, одетая элегантно, но неброско, и внимательно разглядывает ту же фреску, которая так заинтересовала Эрику. От нечего делать пан Иохан принялся разглядывать соседку. К сожалению, кроме тщательно продуманного туалета, ничего особенного в ней не было. Лет ей могло быть около двадцати, лицо ее, затененное полями отделанной кружевами шляпы, выглядело довольно заурядно: румяные щеки, круглый подбородок с ямочкой, совершенно неаристократичный большой рот. Темные, зачесанные кверху волосы, маленькие искорки сережек в ушах. Сложенный кружевной зонтик упирался острием в пол рядом с выставленным из-под юбки носком ботинка. Ладная, но совершенно обычная девушка. Как усердно ни пытался барон найти в ней какую-нибудь изюминку, ничего не получалось. Он даже рассердился на себя, поскольку опыт подсказывал: в любой женщине есть какая-нибудь особенная черточка, пусть даже мелкая, которая делает ее чертовски привлекательной. Разумеется, для того, кто умеет эти черточки выискивать. Пан Иохан умел. Или же полагал, что умел.

Почувствовав на себе изучающий и, откровенно говоря, довольно бесцеремонный взгляд, девушка медленно повернулась и взглянула прямо в лицо барону. В ней не чувствовалось ни малейшего смущения. Пан Иохан ждал, что сейчас она спросит, какого черта он на нее уставился, но вместо этого девушка четко, хотя и негромко, проговорила, жестом указывая на скучную картинку:

— Вам нравится эта роспись, сударь?

Барон пожал плечами.

— По правде говоря, я совершенно не разбираюсь в живописи, — ответил он так же вполголоса, чтобы не привлекать внимания молящихся.

— Ну а вы, сударыня? Как вы ее находите?

Эрика совершенно растерялась от того, что в общественном месте к ней обратилась незнакомая дама. С горем пополам она пробормотала, что фреска великолепна, и чувствуется кисть великого мастера. В ответ на это девица с зонтиком весьма невоспитанно фыркнула и категорично заявила:

— Это полный бред! Тот, кто малевал эти картинки, с трудом представлял себе, с какой стороны браться за кисть. И уж точно никогда не видел ни одного дракона!

Сам не зная почему, пан Иохан почувствовал к ней неприязнь. Но ответил сдержанно:

— А вы, вероятно, большой знаток и ценитель искусства?

— Насчет искусства ничего не стану утверждать, но если бы крылья дракона имели такое строение, как изображено здесь, он не смог бы даже взмахнуть ими, не говоря уже о том, чтобы летать с их помощью!

— И что же не так с его крыльями?

— А вы присмотритесь получше, — посоветовала девица с зонтиком.

Пан Иохан, хотя и с неохотой, последовал ее совету, вгляделся… и удивился собственной слепоте! Натурой для дракона — вернее, для его крыльев, — художнику, судя по всему, служил воздушный змей. В очертаниях крыльев без труда угадывалась характерная для этой игрушки конструкция — квадратный каркас и перекрещенные планки. Пан Иохан никогда не изучал биологию, но даже ему стало понятно, что устроенное подобным образом крыло не смогло бы поднять в воздух ни одно существо. Ну разве что на манер воздушного змея.

— Видите? — нетерпеливо спросила дотошная девица.

Барон взглянул на нее уже с бОльшей симпатией.

— Действительно, странная идея, — согласился он.

— Кроме того, — продолжала девица, — не знаю, как дракон мог бы зависнуть в воздухе наподобие колибри — а именно этим он и занимается здесь. Вы представляете, сколько фунтов он должен весить при подобных размерах?

— Никогда об этом не задумывался, — признался пан Иохан.

— Задумайтесь на досуге. А заодно и о том, какой силы ветер должен был подняться от ударов его крыльев. Смогли бы эти люди удержаться на ногах и так спокойно стоять на краю пропасти? В лучшем случае, их повалило бы на землю.

— По-моему, художник не ставил целью написать реалистичную картину…

— Если не ошибаюсь, все эти росписи претендуют на соответствие историческим реалиям, — девица с зонтиком повела вокруг себя рукой. — Кстати, советую осмотреть их все — найдете немало для себя интересного и забавного. Если, конечно, будете внимательны.

Проговорив это, она окинула пана Иохана и его спутницу пристальным взглядом и улыбнулась чему-то — не насмешливо, не так, будто увидела что-то забавное или нелепое, а так… Барон затруднился бы дать определение этой улыбке, которая осветила заурядное лицо девушки, совершенно преобразив его. От этого лица, от этих засиявших глаз у него даже сердце захолонуло. Девушка меж тем наклонила голову в молчаливом прощании и повернулась, чтобы уйти.

— Сударыня! — окликнул ее пан Иохан, справившись с мгновенным оцепенением. — Сударыня, позвольте представиться: барон Иохан Криуша. Моя спутница — ее светлость панна Эрика.

— Рада знакомству, пан Криуша, — спокойно и сдержанно отозвалась девица с зонтиком. — Приятно было побеседовать с вами. Прощайте.

Неторопливой походкой она направилась к выходу. Озадаченный, пан Иохан смотрел ей вслед, совершенно забыв про молчаливо стоящую рядом Эрику. Почему она не назвала своего имени? — спрашивал он себя. Неужели я чем-то обидел ее? или сочла меня недостойным продолжения знакомства? Недостаточно знатным? Зачем же она тогда вообще со мной заговорила?

Тонкие девичьи пальчики осторожно сжали его локоть, возвращая к реальности и пресекая поток бесполезных вопросов. Пан Иохан встряхнул головой. К чему строить догадки? Если дама не захотела продолжать знакомство — это ее право. В любом случае, это всего лишь мимолетный эпизод. Едва ли они еще когда-нибудь встретятся. Барон взглянул на Эрику.

— Давайте вернемся на улицу, — пролепетала она. — Здесь… очень душно. Мне нехорошо.

На этот раз их желания полностью совпадали. Пан Иохан повел спутницу к выходу — быть может, несколько более поспешно, чем того требовали обстоятельства. В глубине души он надеялся снова увидеть девушку с зонтиком и проследить, в какой экипаж она сядет. Зачем ему это понадобилось, он не мог бы объяснить — просто неосознанный порыв. Но в шумной и колышущейся толпе на площади невозможно было ничего разглядеть.

* * *
Прогулка по городу и особенно посещение храма утомили впечатлительную Эрику, и она попросила отвезти ее домой. Пан Иохан был разочарован. Он ожидал, что прогулка и общество Эрики доставят ему больше удовольствия. Обратный же путь еще сильнее расстроил его. Экипаж продвигался по улицам Дюрвишты с удручающей медлительностью, то и дело вовсе останавливаясь, и теперь эти задержки раздражали; а Эрика оказалась никуда не годной собеседницей. Заметив ее первоначальное оживление, барон было понадеялся, что дела пойдут на лад, без надзора брата девушка почувствует себя свободнее и разговорится. Но после посещения храма Эрика окончательно сникла и снова замкнулась в молчании — возможно, действительно почувствовала себя нездоровой. Едва не скрежеща зубами от досады, пан Иохан повернул к дому.

По дороге он вспоминал произошедший в храме Дракона странный разговор, и чем дальше, тем сильнее жалел, что так и не узнал имени незнакомки. Для девицы она держалась необычайно свободно, не переходя, впрочем, той границы, за которой раскованность превращалась в вульгарность. Своим поведением она напомнила барону Ядвигу. Впрочем, и Ядвися едва ли заговорила бы первой с незнакомым мужчиной. И не стала бы обсуждать в общественном месте несоответствие священных фресок реалиям жизни. Пан Иохан чувствовал себя заинтригованным и уже прикидывал, где можно поискать незнакомку. В Галерее, в светских салонах, в опере… быть может, в императорском дворце. Шансы на успех были почти нулевыми, если учитывать, что ежедневно эти места посещали сотни людей. Да и к чему затевать поиски и продлевать знакомство? — оборвал он себя. Через несколько дней закончится эта комедия с Драконьими невестами, он вернется в Наньен и женится на Эрике, а ее брат ему голову оторвет, если узнает, что он хотя бы посмотрел в сторону другой женщины… Пан Иохан мысленно застонал и впервые пожелал, чтобы его невеста приглянулась посланцам Великого Дракона.

Глава 4

Во дворце жизнь шла своим чередом: смешки, шепотки и шуршание шелков; настоящие драгоценности, фальшивые улыбки и двусмысленные взгляды. Сегодня, впрочем, проявления придворной жизни носили несколько нервозный оттенок. Все ждали посланцев Великого Дракона и постоянно крутили головами по сторонам, вытягивая шеи — высматривали загадочных гостей. Но, если пан Даймие сказал правду, и драконы выглядели как обычные люди, то вполне вероятно было, что они расхаживают себе спокойно среди придворных, никем не замеченные. Поэтому пан Иохан даже напрягаться не стал. Придет время, и все прояснится само собой, — так он рассудил. Хотя, чего уж там, любопытство его мучило.

Еще сегодня во дворце было очень много женщин. Так много, что мужчины среди них даже как-то терялись. Куда ни глянь, взор тут же упирался в стайку хихикающих девиц под присмотром благообразной пожилой дамы, реже — увенчанного сединами отца семейства.

В первой же зале пана Иохана сразу же обступили несколько почтенных дам — из числа тех, которые прочили за него своих дочерей пару лет назад. Как видно, невестами до сих пор столица не оскудела. Барон улыбался, раскланивался и целовал протянутые руки, но продолжалось это недолго — до той минуты, пока не подошел герцог Иштван с сестрой. Едва ли кто-то в Дюрвиште знал о помолвке пана Иохана с Эрикой, но было, видимо, во взгляде герцога нечто такое, от чего почтенных дам как ветром снесло. Барон тихонько вздохнул, сам не зная отчего — то ли от облегчения, то ли с досады.

Эрика от волнения и испуга побледнела, как мел. В императорский дворец она попала впервые, к тому же брат сообщил, что ее представят императору и его семье, и эта новость едва не лишила ее сознания. И на руку герцога она опиралась отнюдь не ради соблюдения этикета. Ее бы усадить в тихом уголке и напоить водой, но до появления императора и посланников Дракона об этом и думать было нельзя.

— Кого ты ищешь, Иохани? — вполголоса спросил герцог Иштван, и барон поймал себя на том, что крутит головой по сторонам, высматривая… кого? Да загадочную незнакомку из храма, кого ж еще.

— Смотрю, нет ли здесь пана Даймие, — недрогнувшим голосом соврал пан Иохан, обратив на сюзерена кристально-честный взгляд. — Хочу еще раз поблагодарить его за одолженную коляску.

— Что ему тут делать? Разве у него есть взрослая дочь?

— Нет, но…

— Или незамужняя сестра?

— Вы правы, ваша светлость, — кротко согласился барон. — Я не подумал.

Он попытался развлечь разговором Эрику, но та была ни жива ни мертва и не могла даже улыбнуться ему в ответ. Герцог тоже упорно молчал и заметно нервничал; его тоже не удалось вовлечь в разговор. Осознав, что вот уже добрых пять минут разоряется он один, пан Иохан умолк и стал ждать появления императора, краем уха прислушиваясь к шепоткам придворных. Всех заботило одно и то же: на кого похожи посланники Великого Дракона. Общая нервозность нарастала с каждой минутой.

К счастью, император не заставил себя долго ждать. У золоченых дверей словно из воздуха соткался гофмейстер в парадном облачении и громким голосом возвестил появление его императорского величества Якова Восьмого в сопровождении супруги и дочери. Шепотки и смешки немедленно стихли, дамы и кавалеры все как один человек склонились перед августейшим семейством.

Пан Иохан не удержался и приподнял голову — чуть-чуть, ровно настолько, чтобы не нарушать этикет, — и взглянул на королевну Маришу. Ему хотелось проверить свои впечатления от прошлой встречи с ней. Да, воспоминания не обманывали: следом за императором Яковом и императрицей Симиной ступала худенькая, бледная до прозрачности девушка, в светлом платье похожая на фею. Глаза ее были опущены, и она ни разу не подняла их, пока шла к своему маленькому трону.

— Какая красавица! — пан Иохан поймал краем уха чей-то восторженный, и вместе с тем завистливый шепот. — Как будто ее целиком выточили из белого обсидиана!

Едва высочайшая чета и королевна Мариша заняли свои места на возвышении, гофмейстер снова провозгласил:

— Посланники Великого Дракона!

Эрика тихо вскрикнула и покачнулась, на секунду почти повиснув на руке у брата. По зале пронесся ветер от повторяющихся и множащихся вздохов. Мужчины и женщины как по команде повернулись к дверям. Повернулся и пан Иохан, отдаваясь на волю любопытства. И с трудом сдержал вздох разочарования.

Трудно сказать, чего он ожидал после слов пана Даймие. Быть может, тешил себя надеждой увидеть нечто невероятное и пугающее… нет, лучше — вызывающее трепет. А увидел обычных людей.

Посланников было четверо. Впереди шла пара — мужчина и женщина, лицо которой скрывала дорогая вуаль. Мужчина был сед и благообразен. Следом за ними шли двое мужчин помоложе, и тоже совершенно обычные. У всех троих поверх парадных фраков через грудь наискось шли голубые орденские ленты. И за какие только заслуги император им пожаловал? — удивился про себя пан Иохан.

— Не обманул твой сочинитель, — едва слышно шепнул герцог Иштван, почти касаясь губами его уха. Пан Иохан слегка пожал плечами и не ответил. Его внимание было приковано к даме под вуалью. Что-то такое было в наклоне ее головы… такое… В глубине его души зародилось подозрение, которому он боялся не то что поверить — даже сформулировать не решался.

В полном молчании посланники поднялись на возвышение и встали по сторонам от тронов, повернувшись к благородному собранию. Дама так и не откинула с лица вуаль, но казалось, ее взгляд поочередно касается каждого лица и пристально его изучает. С непонятным трепетом пан Иохан ожидал, когда придет его очередь.

Гофмейстер стремительно переместился от дверей поближе к императору и посланникам; в руках его из ниоткуда появился длинный список. Настало время представить собравшихся девиц высоким гостям.

— Если бы заранее знать свою очередь! — проворчал вполголоса герцог Иштван, бросив встревоженный взгляд на Эрику, которая выглядела так, словно сию минуту собирался упасть в обморок. — Присесть бы где-нибудь… Как на грех, у меня даже нюхательных солей с собой нет.

— У меня есть, брат, — слабым голосом проговорила Эрика.

— Так давай их сюда! Случись что, ты все равно не сумеешь ими воспользоваться.

— Пожалуй, можно пока выбраться из толпы, — подумав, предложил пан Иохан. — Едва ли их императорские величества сочтут оскорблением, если панна Эрика подождет своей очереди сидя.

Ловко вворачиваясь в толпу, барон увлек за собой герцога Иштвана и его сестру. Довольно быстро они добрались до галереи, отделенной от основного пространства залы рядом колонн. Здесь стояли мягкие скамеечки, на некоторых уже расположились особенно нервные девицы. Они судорожно обмахивались веерами, а сопровождавшие их взволнованные почтенные дамы — матери или компаньонки — наперебой предлагали им пузырьки с нюхательными солями и прикладывали к вискам платки, смоченные ароматическим уксусом.

— Вот видишь, мы не первые, — заметил пан Иохан.

Эрику усадили на одну из свободных скамеечек, герцог встал рядом с видом озабоченным и даже встревоженным. Он весь был устремлен сейчас туда, к тронному возвышению, где гофмейстер объявлял имена вельможных девиц.

— Я взгляну, как движется дело, — сказал пан Иохан и, не дожидаясь ответа, направился в дальний конец залы.

В зале наблюдалось сильное, но беспорядочное движение. Гофмейстер не озаботился выдать приглашенным семействам номерки с очередью, и теперь кто-то пробирался поближе к трону, а кто-то, напротив, отступал к дверям.

Пан Иохан, извиняясь направо и налево и беспокоясь только о том, чтобы не наступить на чей-нибудь шлейф, подошел достаточно близко, чтобы разглядеть лица членов императорской семьи и посланников. Император дежурно улыбался кланяющимся гостям; улыбка Симины выглядела гораздо более живой и душевной; королевна Мариша сидела, как статуя, вперив взгляд себе в колени. По-видимому, ей было глубоко безразлично происходящее вокруг нее. Посланники выглядели усталыми (во всяком случае — мужчины, лицо женщины оставалось закрытым); необходимость внимательнейшим образом изучать одну за другой множество знатных девиц изрядно их утомила. Простым разглядыванием дело не ограничивалось. Один из посланников задавал очередной претендентке в невесты несколько коротких вопросов и внимательно выслушивал более или менее внятный лепет, слетающий с более или менее розовых губ. Женщина-дракон молчала и сохраняла полную неподвижность, так что ее с легкостью бы можно было принять за изваяние, если бы не вздымающаяся едва заметно грудь. Однако пана Иохана не отпускало ощущение, что ее взгляд, проникая сквозь вуаль, медленно скользит по лицам присутствующих. Когда ее глаза остановились на нем, он даже вздрогнул — настолько осязаемым было прикосновение ее взгляда. Барон не стал отворачиваться, а посмотрел женщине прямо в лицо, стараясь силой взгляда проникнуть за густую вуаль. Разумеется, это ему не удалось; зато прямо над правым ухом прозвенел лукавый смешок. Пан Иохан снова вздрогнул и обернулся — и не увидел справа никого, кто мог бы смеяться. Вокруг были одни только бледные, взволнованные лица, устремленные в сторону тронного возвышения. Никому не было до барона никакого дела. Он снова посмотрел на женщину-дракона. Словно в ответ на его взгляд, она медленным движением поднесла руку к лицу и чуть-чуть приподняла вуаль — ровно настолько, чтобы открыть улыбающиеся губы. Пан Иохан в ту же секунду узнал и этот румяный большой рот, и подбородок с ямочкой.

— Или это все-таки какой-то оченьхитрый розыгрыш, — пробормотал он себе под нос. — Или я вообще ничего не понимаю…

* * *
Представление Эрики высочайшим гостям прошло без эксцессов. Несмотря на сильнейшее волнение, она сумела взять себя в руки и не сделала ни одной попытки потерять сознание, хотя лицо ее оставалось пугающе бледным. Ее брат порадовался, что заранее не сообщил ей о необходимости предстать лицом к лицу с посланниками самого Великого Дракона. Имея достаточно времени для фантазий, девушка вполне могла запугать сама себя настолько, что оказалась бы неспособной ехать во дворец. Теперь же у нее просто не хватило времени испугаться как следует.

После окончания церемонии был объявлен бал, который открыли император Яков со своей супругой. Несмотря на заметную уже полноту, императрица Симина двигалась легко и даже грациозно; кружилась по зале с явным удовольствием. К августейшей чете присоединялись все новые и новые пары, хотя кавалеров явно не хватало. Даже королевна Мариша осталась сидеть на месте.

Герцог Иштван склонился к сестре, которая снова устроилась на скамеечке в галерее:

— Поедем домой?

Эрика медлила с ответом; выглядела она усталой и измученной волнением, так что пан Иохан решил, что она согласится с братом. Но, к его удивлению, она качнула головой:

— Нет, брат, давай останемся ненадолго… если можно.

Герцог заверил ее, что можно.

— Ваша светлость, вы не станете возражать, если я украду ненадолго вашу сестру? — с улыбкой обратился к нему пан Иохан. — Хочу пригласить панну Эрику на танец.

Но Эрика, взглянув на него с усталой благодарностью, снова покачала головой.

— Простите, барон, но я лучше посидела бы здесь. Я просто посмотрю, как другие танцуют, это очень красиво.

— Как пожелаете, сударыня.

— Иди, Иохани, пригласи какую-нибудь девушку. Я побуду с Эрикой, — напряжение не отпустило еще герцога окончательно, но заметно ослабло, и он был настроен благодушно. Пан Иохан поклонился и отошел в сторону.

Взглядом он быстро отыскал в толпе незнакомку под вуалью. Она стояла рядом с троном королевны и о чем-то беседовала с Маришей. Вернее, о чем-то говорила Марише, потому как та молчала, опустив глаза и храня строгое и непроницаемое выражение лица. А не пригласить ли эту драконицу потанцевать? — мелькнула в голове барона шальная мысль. Мысль показалась ему интересной, и он тут же приступил к ее воплощению, энергичным шагом направившись в сторону тронного возвышения. Ему приходилось то и дело уворачиваться от вертлявых перевозбужденных девиц, и на некоторое время он выпустил из виду Маришу и ее загадочную собеседницу. «Позвольте… прошу прощения… позвольте пройти…», — бормотал барон, скользя мимо шелестящих шелков, и сам не понял, как оказался стоящим напротив невысокого трона. Восседающая на нем королевна Мариша подняла на пана Иохана холодные фиалковые глаза… Дамы в вуали нигде не было видно.

— Вам что-то нужно, барон? — холодно осведомилась королевна, и пан Иохан удивился тому, что она знает и помнит его титул. Вроде бы, их друг другу не представляли.

— Прощу прощения, ваше высочество, — поклонился он. — Только что вы разговаривали с дамой…

— И что же?

— Мне нужно сказать ей несколько слов…

— Ничем не могу помочь вам, барон.

Ни лишнего слова, ни лишнего жеста. Совсем как механическая кукла, с досадой подумал пан Иохан. Пожалуй, Эрика и та больше похожа на живую женщину. По крайней мере, краснеет, когда он к ней обращается. А эта бледна и холодна, ни малейшего чувства ни в глазах, ни в изгибе губ. И почему она не танцует?

— Скажите, эта дама — в самом деле дракон?

— Почему вы спрашиваете?

Вопрос был задан таким тоном, что пан Иохан немедленно почувствовал себя непроходимым тупицей. Для королевны Мариши очевидным было, что посланники Великого Дракона — вовсе не шарлатаны, а настоящие, стопроцентные драконы, и она не понимала, как кто-то может в этом усомниться. Не понимала, что у кого-то в голове никак не может уложиться, что драконы видом оказались подобны людям. Может, императорская семья знала о божественной расе что-то такое, чего не знали простые смертные?

Следовало бы уйти и предоставить королевну самой себе, но пан Иохан отчего-то медлил. Он внимательно оглядел залу, но не приметил нигде знакомой вуали. Ему стало досадно, и пришла странная мысль, что женщина-дракон нарочно дразнит его. Хотя зачем бы ей это?

— Позвольте пригласить вас на танец? — неожиданно для самого себя обратился барон к королевне. В изумительных фиалковых глазах мелькнуло удивление, но холодное тонкое лицо даже не дрогнуло.

— Благодарю вас, барон, но вынуждена отказаться. Я не танцую.

Почему же? — чуть было не вырвалось у пана Иохана, но он вовремя прикусил себе язык. Еще спросил бы у королевны, не охромела ли она.

— В таком случае, прошу прощения.

Мариша молча опустила ресницы, давая понять, что приняла извинение и отпускает его.

* * *
Надлежало ждать императорского вердикта. Герцог Иштван надеялся, что исход будет благоприятным для него и его сестры: беседуя с Эрикой, ни император, ни посланники Дракона не проявили особого интереса. Он предвкушал возвращение в собственные владения и пышную свадьбу. Пан Иохан тоже предчувствовал возвращение и свадьбу, но его это предчувствие, в отличие от будущего шурина, вовсе не радовало. В сердце его поселилась какая-то непонятная печаль пополам с тревогой. Чтобы избавиться от нее хотя бы на время, он сел писать письмо Ядвисе. Барону предстояло задержаться в столице еще на два или три дня, и он полагал, что письмо доберется до Наньена быстрее, чем он.

В Дюрвишту уже приходило одно послание от сестры. Она не сообщала ничего особенного — так, обычные глупости, которыми полна голова любой восемнадцатилетней красавицы, — но строки, написанные ее легкой рукой, согрели пану Иохану сердце. Он любил Ядвисю, и ему было приятно узнать, что она здорова и весела. К тому же его изрядно повеселила ее просьба: сестра просила привезти из Дюрвишты самую модную шляпку, непременно с цветами и перьями — как будто мало их у нее уже было! Пан Иохан собирался сделать ей такой подарок, и добавить к нему кое-какие мелочи вроде шелковых перчаток, лент и кружев. В дамских штучках он разбирался не хуже модной портнихи, и считал, что у девушки должно быть как можно больше нарядных платьев — и, конечно, шляпок. Бывали, правда, такие периоды, когда семейный бюджет трещал по швам, с трудом подстраиваясь под требования последней моды, но каждый раз барон умудрялся свести концы с концами.

Шляпка, которую он присмотрел для Ядвиси, стоила маленькое состояние, и все же он не колебался ни минуты. На следующий день после приема у императора шелковое сокровище уже лежало упакованное в коробку в гостиной, готовое к отправке, а пан Иохан сочинял письмо, в котором несколько раз намекнул сестре на ожидающий ее сюрприз. Он уже предвкушал, как Ядвися будет считать часы до его возвращения.

В эту минуту появился посланник с письмом, запечатанным императорской печатью. Он передал письмо горничной, открывшей дверь; а Карина, в свою очередь, принесла его в гостиную и с книксеном отдала герцогу. Сургуч был тут же нетерпеливо сломан, и герцог стоя принялся читать послание. Оторвавшись от собственного недописанного письма, пан Иохан с любопытством наблюдал за ним. По прочтении первых же строк герцог Иштван просветлел лицом, и на губах его проступила слабая улыбка, но спустя несколько секунд брови его вдруг нахмурились, герцог поднял голову и взглянул на пана Иохана.

— Что случилось? — с беспокойством спросил тот. — Эрика?..

— Эрике позволено вернуться домой, — медленно ответил герцог, не спуская с собеседника странного взгляда. — А вот тебе, Иохани, император повелевает завтра же явиться во дворец.

— Зачем? — изумился барон.

— Этого он не пишет… разумеется.

— В таком случае, я надеюсь, все разъяснится при встрече… Но зачем я ему понадобился? — продолжал искренне недоумевать пан Иохан. — Клянусь Драконом! Кто я такой, чтобы заинтересовать императора?

— Может быть, ты сболтнул лишнее?

— Тогда бы сюда явились гвардейцы…

— Верно, — герцог свернул письмо и печально покивал каким-то своим мыслям. — Что ж, придется задержаться еще на день…

Глава 5

— Пожалуйте сюда, барон, — храня любезно-отстраненное выражение лица, гофмейстер провел пана Иохана через анфиладу комнат, запрятанных в лабиринте дворца, и остановился в небольшой полутемной гостиной. — Будьте добры подождать.

— Чего или кого мне ждать? — крикнул пан Иохан ему в спину, но гофмейстер уже вышел, тщательно притворив за собой дверь.

Барон огляделся. В гостиной не было ничего интересного, за исключением того, что эта комната, в отличие от предыдущих, через которые ему пришлось пройти, не являлась проходной. И, судя по тому, что в ней было очень тихо, она была удалена от части дворца, открытой для посетителей. Этот факт еще более усилил смятение барона, и без того пережившего беспокойную ночь. Кому и зачем понадобилось приглашать его в приватный покой?

В ожидании он присел было в кресло, но понял, что в таком положении вскоре его настигнет сон. Недосып давал о себе знать — глаза саднило, как будто в них насыпали пригоршню песка; к тому же, несмотря на волнение, барона одолевала зевота. Тогда он поднялся и принялся прилежно изучать картины, украшавшие стены гостиной. Полотна, в его понимании, оказались лишь немногим лучше тех, что висели в парадной зале герцогского дворца. Здесь пан Иохан не увидел никаких дряблых старцев. С потемневших картин на него глядели разнообразные мужские и женские лица — некоторые молодые, попадались даже симпатичные, но все без исключения до того серьезные и даже мрачные, что хотелось отвернуться и сплюнуть. Суровыми взглядами портреты ощупывали барона, и тот почувствовал себя словно на экзамене. Вот сейчас потребуют принести розги и всыпят горяченьких за невыученный урок. Неприятное впечатление усугублялось полумраком, царившим в гостиной — плотные портьеры почти не пропускали свет. Пан Иохан поежился и поспешно отошел к окну, где, как ему казалось, мрачные взгляды с портретов не могли его достать. Подумав, он раздвинул шторы, от души надеясь, что они не просто элемент декора, и за ними скрывается настоящее окно.

Окно оказалось самым настоящим. Вело оно в один из многочисленных потаенных внутренних двориков, засаженных розами. Сейчас было не время для цветения роз, и аккуратно посыпанные песком дорожки пустовали, никто не прогуливался по ним, вдыхая сладкий аромат и любуясь алыми и розовыми атласными лепестками. И все-таки пану Иохану нестерпимо захотелось выйти из сумрачной тихой гостиной в этот розовый садик. Он подумал, что за другими портьерами вполне может скрываться застекленная дверь, ведущая во двор, но проверить свое предположение не успел: за спиной послышалось шуршание женских юбок, пахнуло травянистой свежестью.

Пан Иохан обернулся. У двери, прислонившись к ней спиной, стояла и улыбалась посланница Великого Дракона. Сегодня на ней не было ни вуали, ни даже шляпки, и ничто не мешало разглядеть яркие солнечные блики в смеющихся карих глазах. Пан Иохан подумал было, что она ошиблась дверью, но ни в улыбке ее, ни во взгляде, не было ни малейшего намека на смущение или растерянность.

— Добрый день, барон, — сказала она так спокойно и просто, как будто они расстались только сегодня утром, после совместного завтрака. — Простите, что заставила вас ждать.

— Так приглашение исходило от вас? — кое-как совладав с удивлением, пан Иохан тоже старался говорить спокойно.

— Формально — от его императорского величества. Мне хотелось встретиться с вами, и я попросила вашего императора составить приглашение.

— Зачем же такие сложности? Что мешало вам просить о встрече от своего имени?

Посланница тихонько вздохнула.

— Мой… статус здесь предписывает некоторые правила поведения в вашем обществе. И встречи с абориге… с местными жителями в эти правила не укладываются.

На языке у пана Иохана так и крутился вопрос, чего ради она пошла на нарушение каких-то там правил, чтобы встретиться с ним. Впрочем, это был не единственный вопрос, который его занимал. Но дать волю любопытству было бы по крайней мере нетактично, и пан Иохан промолчал, надеясь, что дама в ближайшее время объяснит все сама.

По-прежнему улыбаясь, она прошла на середину комнаты и остановилась перед бароном в горделивой позе, положив одну руку на спинку кресла, а вторую заложив за спину.

— Вам известно, кто я? — проговорила она официальным голосом.

— Вы — дракон и посланница Великого Дракона… — в тон ей ответил пан Иохан. Не удержался и добавил: — Что бы под этим ни подразумевалось.

Великолепная улыбка даже не дрогнула.

— Сомневаетесь в существовании Великого Дракона?

— Сомневаюсь в существовании драконов вообще.

— Вы полагаете, что я — аферистка? — высокомерно осведомилась посланница.

Что я несу? — ужаснулся пан Иохан. Того, что уже сказано, достаточно, чтобы отправить меня в Лазуритовую крепость на пару десятков лет.

Дама смотрела на него с нескрываемым интересом.

— Вы всегда говорите то, что думаете, барон? Кажется, среди ваших… соплеменников это редкое качество. Впрочем, простите — я истязаю вас вопросами, а сама до сих пор не представилась. Меня зовут Улле.

— Улле?..

— Мое настоящее имя вам не осилить, — посланница снова улыбнулась, как будто прочтя его мысли. Подойдя к окну, она остановилась так близко к пану Иохану, что он вынужден был податься назад. Его снова обдало волной травяной свежести. Каким парфюмом она пользуется? Как барон ни ломал голову, никак не мог припомнить этот аромат. — Не возражаете, если я задерну шторы? По некоторым причинам мне хотелось бы, чтобы о нашей встрече знало как можно меньше людей.

— Понимаю — статус…

— Верно, статус. Конечно, это перестанет быть тайной, если мы с вами придем к соглашению…

Пан Иохан проглотил очередной недоуменный вопрос. Сказал только, слегка поклонившись:

— Я к вашим услугам, пани Улле.

— Панна, — поправила она спокойно. — Но скажите, барон, что означает эта ваша фраза? Просто вежливая формула или вы действительно готовы оказать мне любую услугу?

Разыгрывает она его, что ли? или издевается?

— В большинстве случаев это просто вежливая формула, — сдержанно ответил пан Иохан.

— А в вашем случае? Что лично вы подразумеваете, когда произносите эти слова? Вот прямо сейчас? Вы любезны и держитесь безупречно, но я вижу, что вы смущены и растеряны. Вы не понимаете, чего я от вас хочу. Так это?

— Так, — не стал отпираться пан Иохан.

Посланница Улле засмеялась, и тут произошла странная вещь: она как будто встряхнулась всем телом, и светская, немного надменная дама исчезла; перед бароном, подбоченившись, стояла лукавая задорная девчонка.

Он когда-то слышал о людях, в теле которых уживались сразу две души. Или, говоря по-ученому, разум которых делили между собой две личности, совершенно между собой несхожие. Причем сменять друг друга они могли с неподдающейся осознанию быстротой. Такие люди считались душевнобольными и содержались в особых клиниках. И вот сейчас пан Иохан заподозрил, что имеет дело с больной женщиной, иначе как объяснить произошедшую с ней перемену?

Но, с другой стороны, как душевнобольная попала в императорский дворец?

В полном смятении барон смотрел на смеющуюся Улле, не зная, что ему делать.

— Видели бы вы сейчас себя со стороны, — проговорила она сквозь смех. — У вас совершенно уморительный вид! Ох, простите, барон. Иногда мне еще бывает трудно сдерживаться. Эта форма… с трудом поддается контролю. Сейчас я успокоюсь. Вот так. Я уже спокойна.

Сумасшедшая, окончательно решил пан Иохан. Впрочем, похоже, не буйная. И то хорошо. Но как бы от нее отвязаться?

Или все-таки его водят за нос с какой-то загадочной целью?

— Скажите, барон, разве вам не будет приятнее, если мы поговорим как два разумных существа, а не как раздувшиеся от сознания собственной важности жабы? Мне лично кажется очень странным ваше поведение друг с другом. Если не ошибаюсь, у вас это называется манерностью? — Улле села в кресло, энергично закинула ногу на ногу и, снизу вверх взглянув на пана Иохана, покачала головой. — Мне говорили о вас, как о человеке, не слишком придерживающемся светских условностей и не подверженном суевериям. Именно поэтому я и выбрала вас, чтобы обратиться с просьбой…

— Кто вам говорил обо мне?

— М-м-м… некоторые ваши знакомые, — живо отозвалась посланница, принимаясь играть с длинной ниткой жемчуга, которая охватывала ее шею и спускалась на грудь. — От них я, кстати, узнала, что вы небогаты, честны, в юности служили в кавалерии и участвовали, кажется, в каких-то внутренних имперских конфликтах; сочиняете неплохие стихи — кстати, хотелось бы с ними ознакомиться, — любите сестру, чтите память покойной матери, преданы своему герцогу, с неохотой говорите о вашем отце, и вас не очень-то жалует императорский двор и церковь.

Все это Улле выпалила на одном дыхании. И чем дальше она говорила, тем сильнее возрастало изумление пана Иохана.

— Вы что же, наводили обо мне справки?

— Ну, в общем, да.

— Зачем?

— Там, в храме, вы показались мне весьма здравомыслящим человеком. Мне… захотелось узнать о вас побольше.

— И только-то?

— Разве это недостаточно веская причина? — Улле пожала плечами. — Так как же, правда это, что мне о вас рассказали?

— Со стороны виднее… особенно насчет стихов.

— О, да вы еще и скромны! И терпеливы: до сих пор ни о чем меня не спросили. Ну, почти ни о чем. Хотя очевидно, что вы так и лопаетесь от любопытства.

— Так уж и очевидно?

— Со стороны виднее, — поддразнила Улле. — Ну же, барон, спросите хотя бы уже, что мне от вас нужно.

— Что вам от меня нужно? — послушно спросил пан Иохан.

— Так-то лучше. Наконец, перейдем к делу, а то вы, люди, очень уж любите ходить вокруг да около. Итак. Мне нужно, барон, чтобы вы стали моим проводником в вашем мире — то есть, я имею в виду мир людей, — и познакомили меня с вашим образом жизни.

— В… каком смысле? — опешил пан Иохан.

— В прямом. Я хочу узнать, как вы, люди, живете. Познакомиться с вами поближе. Увидеть, каковы люди за пределами стен императорского дворца. Мне сказали, что вы вхожи в различные дома, вас принимают многие семейства, как знатные, так и нет. У вас нет предрассудков, и вы многое можете мне показать… и объяснить.

— Послушайте, сударыня… — проговорил пан Иохан, начиная закипать. — Я не знаю, кто вы такая… но крепко подозреваю, что вы меня с какой-то целью разыгрываете!

— То есть как это — вы не знаете, кто я такая? — удивленно округлила глаза Улле. — Этот вопрос мы уже обговорили.

— Я не верю, что вы — дракон!

— Вот как? Кто же тогда я?

— Обычная женщина, разумеется. Правда, при этом хитрая и расчетливая авантюристка, которая каким-то образом умудрилась убедить императора и Церковь в своей принадлежности к божественному народу! — пану Иохану очень хотелось добавить, что она еще и сумасшедшая, но по здравому размышлению он воздержался.

— К божественному народу! — повторила Улле, так и покатившись со смеху. — Ой, не могу! Божественный! Скажите, а вы когда-нибудь видели живого дракона?

— Разумеется, нет, — сквозь зубы ответил барон. Он покраснел и чувствовал себя полным идиотом. Больше всего ему хотелось, чтобы этот глупый и безумный разговор поскорее закончился. Он подозревал, что стал жертвой какого-то розыгрыша, задуманного на самых верхних уровнях власти; но никак не мог понять, зачем императору устраивать ради него такую сложную мистификацию.

— Почему же вы тогда оказываетесь верить, что я принадлежу к народу драконов?

— Потому что драконов не существует.

— Да откуда же вам знать?

— …А если бы они существовали, — пан Иохан чувствовал, что падает в пропасть, но уже ничего не мог поделать. Оставалось только зажмуриться и ждать неминуемого конца. — …то уж наверное выглядели бы не так, как вы!

— А как бы они выглядели? — с любопытством спросила Улле.

— Посмотрите наверх.

Посланница послушно подняла взгляд к потолку, расписанному маленькими, но снабженными всеми необходимыми атрибутами, дракончиками. С минуту она внимательно разглядывала их, потому перевела смеющиеся глаза на пана Иохана.

— Такие крошечные и такие зубастые? — невинным тоном проговорила она.

Барон окончательно потерял терпение.

— Сударыня, если вы пригласили меня, чтобы надо мной посмеяться, — хотя не понимаю, чем привлек ваше высочайшее внимание, — то должен сообщить, что на роль шута я не гожусь. Посему прощайте.

И он решительно направился к двери, не имея никакого понятия, как будет выпутываться из лабиринта бесконечных дворцовых покоев. Впрочем, тут же мрачно подумал он, быть может, и выпутываться не придется. Вполне может статься, что за дверью уже поджидают гвардейцы — за десять минут он наговорил достаточно, чтобы оказаться под стражей.

Но выйти из комнаты ему не дали.

— Погодите, барон! — Улле быстро вскочила с кресла, в несколько шагов догнала пана Иохана и встала перед ним, глядя в глаза. Она уже не смеялась. — Не уходите. Простите, если я вас обидела. Я вовсе не хотела над вами посмеяться. Вы… неправильно меня поняли.

— Я вас вообще не понял, — сухо отозвался пан Иохан.

— Ох, — на мгновение она спрятала лицо в ладонях, но тут же снова подняла голову. — Это трудно объяснить. Но зато я теперь понимаю, за что вас недолюбливают церковники и император.

— С церковниками я мало имел дела, а трения с его величеством возникли совершенно по иной причине… Но все-таки, сударыня, кто вы такая и чего от меня добиваетесь?

К его удивлению, Улле весьма по-свойски взяла его за руку и подвела к креслу. Пан Иохан не стал противиться и сел, все еще внутренне кипя от возмущения, но и мучаясь любопытством по-прежнему. Посланница села напротив него.

— Давайте забудем этот глупый разговор, барон, и начнем все сначала, оставив в стороне вопрос о драконах, в которых вы все равно не верите, — заговорила она. — Положим, я приехала в составе дипломатической миссии из дальних краев — так оно и есть, — и не знаю ничего ни о людях вашей страны, ни о том, как они живут. Но очень хочу узнать. И прошу вас стать моим провожатым. Ввести меня в дома, где вы бываете, познакомить с вашими друзьями. Почему я обращаюсь именно к вам? Потому что мне рекомендовали вас как человека достойного.

— Хм, — с сомнением проговорил пан Иохан, задавшись вопросом, кто из его знакомых мог дать ему такую характеристику.

— Кроме того, вы мне понравились, — добавила Улле совершенно спокойно, словно подобная откровенность между незнакомыми мужчиной и женщиной была в порядке вещей.

— Но в Дюрвиште есть люди гораздо более достойные и знатные, — возразил пан Иохан. — Если вы обратитесь к его величеству, он, несомненно, порекомендует вам…

— Но я хочу, чтобы меня сопровождали вы, барон. Вы согласны?

Пан Иохан задумался. Что бы там ни говорила посланница Улле, история попахивала — да что там, просто благоухала! — крупной мистификацией. Кто такая эта женщина? Дракон? Сумасшедшая? Дипломатический деятель? Но откуда, из какого государства? Почему она так хорошо говорит на орхонском языке, принятом в Империи, если никогда не бывала в этих краях? С какой целью она появилась в Дюрвиште? Почему так стремится войти в столичное общество? Простое ли любопытство тому причиной? Почему ей покровительствует император? С кем из знакомых пана Иохана Улле сошлась настолько близко, что они разболтали даже о службе в армии и натянутых отношениях с отцом? Слишком много вопросов, и барон предчувствовал, что ответа на них эта странная женщина не даст. Во всяком случае, не скоро.

С другой стороны, чертовски же интересно узнать, что кроется за всем этим! Пан Иохан знал, что никогда не простит себе, если откажет и навсегда утратит возможность разгадать эту загадку. Опять же, оставшись в Дюрвиште в качестве сопровождающего странной посланницы, он отсрочит свадьбу, которая ему, откровенно говоря, как кость в горле. Если сослаться на волю самого императора Якова (а почему бы и нет?), герцог не станет возражать. Наверное.

— Я согласен, — наконец сказал пан Иохан, взглянув на Улле. Та просияла, а он решительно добавил: — Но только при одном условии.

— Каком же?

— Докажите, что вы дракон.

— Уверены, что вам это нужно? — с сомнением протянула Улле.

— О да, уверен. А что, есть какие-то трудности? Ведь убедили же вы как-то императора и первосвященника.

— Вам мало того, что дама просит вас об услуге? Вам непременно нужно убедиться, что эта дама — дракон?

— Непременно.

— Упрямый вы человек, барон, — вздохнула посланница. — Странно, что мне ничего не сказали о вашем упрямстве… Ну хорошо, смотрите.

— Только учтите, что гипнозу я не поддаюсь, — поспешно предупредил пан Иохан.

— А вы в него верите? — со слабой улыбкой спросила Улле.

— Нет, не верю.

— Тогда вам не о чем волноваться, барон.

Она поднялась из кресла и несколько секунд стояла, ничего не делая. Глядя на нее во все глаза, пан Иохан пытался справиться с охватившим его волнением, с предвкушением какого-то волшебства. Хотя какое тут могло быть волшебство? Наверняка Улле попытается ввести его в гипнотический транс — с этой новомодной забавой, распространявшейся, как чума, даже среди самых образованных людей, он был хорошо знаком и считал ее чистой воды шарлатанством. Но посланница не призывала его смотреть на раскачивающийся блестящий предмет и не бормотала невнятных загадочных слов. Она просто стояла, свободно опустив руки и слегка наклонив вбок голову… и вдруг исчезла. В том месте, где Улле только что находилось, повисло облачко золотистого тумана, истекающее внутренним светом, как соты — медом. Изумленный пан Иохан несколько раз закрыл и открыл глаза, изо всех сил ущипнул себя за руку… облачко никуда не девалось. Более того, его уши наполнял мелодичный звон, чем-то схожий одновременно и со слитным звоном множества насекомых на летнем лугу, и с позваниванием связки серебряных колокольчиков, и с детским заливистым смехом. Воздух наполнился свежестью, о которой уже и позабыли в наполненном паровыми механизмами городе, и пан Иохан уловил в нем отчетливые морские и травянистые нотки. Сияющая свежесть золотой волной хлынула в сердце, отчего-то заставляя его радостно забиться. Не веря себе, пан Иохан встал и медленно обошел облачко кругом, а потом поднял руку и попытался его коснуться. Как и следовало ожидать, пальцы его свободно прошли сквозь золотистую дымку, но тело вдруг тряхнуло короткой и пронзительной болью, от которой в глазах потемнело, сердце сбилось с такта, а рука отнялась до самого плеча. Задохнувшись и едва не вскрикнув, пан Иохан шарахнулся назад.

— Простите, — услышал он сконфуженный голос Улле, а мгновением позже, когда зрение прояснилось, увидел и ее саму, стоящую на прежнем месте. — Я забыла вас предупредить, чтобы вы не дотрагивались…

— Что это было? — выдавил пан Иохан. Если бы не потерявшая чувствительность рука, он непременно решил бы, что все это: и золотистое облачко, и серебристый звон, и несказанная свежесть — все ему примерещилось. — Что за морок вы на меня навели?

— Морок? — удивилась посланница. — Вы что, не верите собственным чувствам?

Барон тяжело упал в кресло и принялся ощупывать плечо. Пострадавшая рука висела плетью, как будто чужая.

— Я просил вас доказать, что вы дракон. А вы? что вы мне показали, сударыня?

— Себя, — просто ответила Улле.

* * *
Потребовалось некоторое время, чтобы пан Иохан отошел от полученного шока. Чувствительность к пострадавшей руке возвращалась медленно. Сидя на подлокотнике его кресла, Улле терпеливо и настойчиво разминала его кисть и предплечье, пока барон не ощутил болезненного покалывания в мышцах. Для осуществления лечебной процедуры пришлось снять сюртук, и пан Иохан испытывал некоторую неловкость, оставшись при даме в одной рубашке (к тому же с закатанными рукавами) и жилете. Впрочем, Улле, казалось, не было до этого никакого дела. Да и что взять со светящегося облачка… Барон начал подозревать, что она вообще воспринимает одежду как необходимую условность.

— Я показала вам свою истинную форму, — терпеливо разъясняла Улле, продолжая терзать пальцы своего невольного пациента. — Это, конечно, мало похоже на ту зубастую крылатую ящерицу, в виде которой вы представляете себе дракона. Но однако же я и есть дракон. Мне сейчас трудно объяснить, как это может быть, но если вы согласитесь принять мое предложение, я как-нибудь сумею подобрать нужные слова…

Пан Иохан поднял на глаза и обнаружил, что она смотрит на него с лукавой улыбкой.

— Почему вы не показались мне этой самой ящерицей?

Улле усмехнулась.

— С чего вы взяли, что я могу принять форму дракона — дракона в вашем представлении?

— А разве нет?

— В догадливости вам не откажешь, — похвалила она. — Но двадцатифутовый дракон вряд ли уместился бы в этой комнатке, а в меньшего вы просто не поверили бы.

Пан Иохан от души расхохотался.

— А зачем вы меня ударили?

— Поверьте, это не нарочно… долго объяснять, — Улле отпустила его руку и щелкнула крышкой изящных дамских часов, крепившихся цепочкой у нее на талии. — Мне пора идти. Обещаю, я вам все объясню… если вы скажете «да».

И она проникновенно заглянула ему в глаза. Пана Иохана вдруг обдало жаркой волной. Как будто она делает мне предложение… то самое, руки и сердца, — мелькнула безумная мысль. Чтобы отогнать смущение, он поднялся и принялся раскатывать рукава рубашки, сосредоточившись на этом занятии и одновременно исподволь прислушиваясь к себе. В сердце все еще звенел тихонько отголосок беспричинной радости. Что же такое он все-таки видел?..

— Скажите, скажите же, что вы согласны, — умильным голоском повторяла Улле. Не доставало только молитвенно сложенных рук. Пан Иохан посмотрел на нее и невольно улыбнулся. Где та ехидная девица, которая разнесла в пух и прах творения древнего мастера, работавшего над росписью столичного храма? Взгляд карих глаз — сама невинность и наивность, ресницы беспомощно трепещут. Какая актриса пропадает!

— Я согласен, — ответил пан Иохан, в глубине души опасаясь, что Улле тут же завизжит от радости и бросится ему на шею с благодарностями. Но ничего подобного не произошло. Трепещущие ресницы опустились и поднялись — в глазах посланницы уже не было и в помине никакой наивности. Очень деловой такой стал взгляд.

— Отлично! — заявила Улле, энергично взмахнув рукой. — В таком случае, барон, ждите: вскоре я извещу, когда и где мы встретимся.

И она протянула ему ладонь, причем, судя по тому, как она ее держала — вовсе не поцелуя, а для пожатия. Пан Иохан принял руку, но медлил, не решаясь ни на какое действие. В глазах Улле мелькнуло нетерпение.

— Что-то еще, барон? — она снова взглянула на часы.

— Да, пожалуй, — медленно проговорил пан Иохан. — Понимаете ли, имеются некоторые обязательства, вынуждающие меня вернуться в Наньен. Чтобы освободиться от них, необходим прямой приказ императора.

— Будет вам приказ, — легко согласилась Улле. — А могу я поинтересоваться, что это за обязательства?

— Моя свадьба, — помедлив, ответил барон.

— А! Понятно. Значит, та милая девчушка, которая была с вами в храме…

— Моя невеста.

— И вы, значит, пообещали девушке, что женитесь на ней, — со странным выражением начала Улле, — а теперь готовы отказаться от обязательств?

— Я ничего не обещал девушке. У нас соглашение… с ее братом, — неохотно сказал пан Иохан. — Простите, панна Улле, но это долгая история, а у вас, насколько я понимаю, совершенно нет времени ее выслушивать.

Улле слабо улыбнулась и погрозила ему пальцем.

— Мы еще успеем наговориться. А пока — прощайте, барон. Вскоре увидимся.

Она отняла руку, которую пан Иохан продолжал держать, так и не решившись ни поцеловать, ни пожать ее. И удалилась так стремительно, что он не успел даже спросить, как отыскать выход из дворца. Оставшись один, он в растерянности стоял посреди комнаты и пытался собрать мысли воедино. В голове царил полный сумбур. Десятки вопросов наслаивались друг на друга, надвигались лавиной, угрожающей погрести под собой любого, кто неосторожно попытался бы просто коснуться ее, извлечь из слитной массы один из вопросов и попытаться найти на него ответ.

— К черту все вопросы и тайны, — пробормотал пан Иохан, натягивая сюртук. — Нужно подумать о более насущных вещах.

Более насущной представлялась необходимость выбираться из дворца. Улле ни словом не обмолвилась о том, что пришлет к нему слугу, и барон опасался, что выпутываться из лабиринта дворцовых покоев ему придется самостоятельно. К счастью, не прошло и минуты после ухода Улле, как за дверью послышалась размеренная поступь, и в гостиной возникла исполненная достоинства фигура гофмейстера.

— Прошу следовать за мной, барон, — церемонно обратился он к пану Иохану. — Я провожу вас.

Барон охотно воспользовался приглашением.

Глава 6

Улле ждала в закрытом экипаже у ворот городского парка. На дверцах экипажа не имелось ни гербов, ни каких-либо других опознавательных знаков, и пан Иохан два раза прошел мимо, даже не подумав подойти, тем более что на козлах сидел совершенно непримечательный малый в сером, как будто пыльном сюртуке. Он прошел бы мимо и в третий раз, если бы его не окликнула Улле, которая уже некоторое время с интересом наблюдала за тем, как он расхаживает туда и сюда, все сильнее нервничая.

— Могли бы хоть цветок на окошко прицепить, — буркнул пан Иохан, забираясь в экипаж.

— Закройте дверцу, барон… Цветок был бы ни к чему. Мне не хотелось привлекать ничьего внимания.

— И моего в том числе, надо полагать? — он окинул взглядом небольшой, отделанный светлой кожей салон. Сиденья были мягкими и весьма удобными, но места от силы хватало на двоих. — С нами еще кто-нибудь поедет? — с сомнением спросил он.

— Нет, только мы двое, — улыбаясь, Улле смотрела на него и теребила жемчужное ожерелье. Ее окружало облако пахнущей травой и небом свежести, и сердце пана Иохана на мгновение дрогнуло при воспоминании о той беспричинной радости, которая посетила его недавно. — Вас что-то смущает?

— Хм… — барон усилием воли подавил неуместное волнение и на несколько секунд задумался, соображая, как бы помягче сформулировать то, что его беспокоило. — Вы — знатная дама…

— И что же? — нетерпеливо перебила она.

— Знатных дам обычно сопровождают компаньонки. В крайнем случае, горничные.

— Фу, сколько мороки. К чему это?

Пан Иохан совершенно потерялся. Ему еще никогда не приходилось объяснять столь очевидные истины. И кому — молодой девушке…

— Считается не слишком… хм… приличным, если дама показывается в обществе с мужчиной, который не является ее родственником…

— Почему? — с искренним недоумением спросила Улле. — Что в этом такого неприличного?

— Это… трудно объяснить…

— Трудно или попросту невозможно? Но, если уж вас так волнуют внешние приличия, — она подчеркнула голосом слово «внешние», — что мешает представить меня знакомым как вашу родственницу? Скажем, двоюродную или троюродную сестру. Или внучатую племянницу. В этом случае все приличия будут соблюдены, не так ли?

— Пожалуй, так, — подумав, согласился пан Иохан. — Но только в Дюрвиште вас знают как посланницу Великого Дракона… едва ли я могу оказаться в родстве, хотя бы и отдаленном, с подобной личностью…

Улле хитро улыбнулась и покачала головой.

— Быть может, меня многие знают, но… мало кто меня видел. Вуаль — весьма удобное изобретение, знаете ли. Так что скажете? Примете меня к себе в родственники?

Помолчав, пан Иохан согласился. Сначала он, правда, хотел было отказаться, поскольку мысль об обмане вовсе не радовала, но с каждой секундой обман этот представлялся все более мелким и незначительным, и под конец барон рассудил, что ничего дурного из этого не выйдет. Он даже окажется в выигрыше, поскольку, объявив Улле своей родственницей, он защитит себя и ее от слухов, которые в ином случае распространились бы по Дюрвиште со скоростью степного пожара. Причем, с большой вероятностью, одной только Дюрвиштой дело не ограничится…

— Почему-то мне кажется, — добавила Улле, поблескивая глазами в полумраке салона, — что вы беспокоитесь не столько за мою репутацию, барон, сколько за свою. Ничего страшного, я вас понимаю. Помнится, вы говорили, что у вас есть невеста… Кстати, что она сказала, узнав о вашем желании остаться в столице?

— О моем желании?..

— Вероятно, ничего, — со смешком ответила сама себе посланница. — Ваша невеста производит впечатление очень молчаливой девушки. Ну а ее брат? Неужели тоже ничего не сказал?

— Кое-что сказал…

— Что же именно? Позволено мне будет узнать?

— О, ничего особенного, — очень вежливо заверил пан Иохан.

На самом деле, герцог Иштван говорил долго и прочувствовано, но мало какие его слова барон решился бы повторить при даме. Да и при мужчине тоже. Узнав о распоряжении Его Императорского Величества касательно дальнейшего пребывания пана Иохана в столице, герцог взвился наподобие сыплющей искрами и шипящей карнавальной свечи. Смотреть на него было жутковато, и пану Иохану стоило больших трудов уговорить его успокоиться. Герцог решительно не понимал, почему именно его будущий зять должен стать провожатым драконицы, а пан Иохан не мог ничего объяснить, поскольку и сам не понимал, почему на него пал выбор посланницы Улле. В конце концов, все решило то обстоятельство, что в этом загадочном деле замешаны посланники Великого Дракона. Если бы не это, герцог ни за что не смирился бы с крушением свадебных планов, и лично отправился бы во дворец предъявлять императору претензии. С него сталось бы.

— Ничего особенного, — повторил пан Иохан.

— Он вернулся в Наньен?

— Да, сегодня утром.

— И оставил за вами свою квартиру?

— К чему все эти расспросы, панна Улле?

— Беспокоюсь, не остались ли вы по моей милости без крыши над головой. Только и всего барон, только и всего.

— Не стоит беспокойства. Герцог действительно позволил мне остаться жить в его квартире… но откуда вам это известно?

— Просто догадалась, — серьезно ответила Улле и вдруг пристально взглянула ему в лицо. — Скажите, барон, а вы действительно женились бы этой милой девочке, если бы вернулись в Наньен?

— Сослагательное наклонение здесь неуместно, — проговорил пан Иохан, подчеркнуто сухим тоном недвусмысленно давая понять, что неуместен весь этот разговор. — Я женюсь на Эрике, когда вернусь.

— Вы так ее любите?

— Мы помолвлены. Простите, сударыня, мне не хотелось бы это обсуждать.

— Помолвлены… понятно. В таком случае, позвольте поздравить вас с тем, что в скором времени вы обретете кроткую и послушную спутницу жизни.

— Благодарю.

Некоторое время они молчали, пристально глядя друг на друга. Пан Иохан подумал, что у посланницы Улле очень необычный взгляд: ни одна молодая женщина не станет смотреть в глаза мужчины, с которым едва знакома, так внимательно и прямо, будто пытается проникнуть в самые его мысли. Ему даже стало слегка не по себе, и он тут же напомнил себе, что Улле — не человек. Или, по крайней мере, пытается его в этом убедить.

— Итак, барон, — проговорила Улле, встрепенувшись, — давайте перейдем к делу. Куда мы сегодня поедем?

Пану Иохану понадобилось несколько секунд, чтобы освободиться от странной магии ее взгляда и вспомнить, зачем он здесь. Он перевел дыхание и непроизвольным жестом провел по лицу ладонью.

— Поедем… мы поедем к моему хорошему приятелю, пану Александру Даймие. Он держит самый модный в столице литературный салон, и сегодня он как раз принимает гостей. Вы хотели войти в высшее общество — ну, так у него собираются самые сливки.

— О, литературный салон! — заинтересовалась Улле. — Как любопытно. Кстати, вы любите сливки, барон?

— Нет, — с запинкой ответил пан Иохан, слегка ошарашенный неожиданным вопросом.

— Жаль, очень жаль. Ну, а литературу?

— Терпеть не могу.

— Вот это новость! — воскликнула Улле. — А как же ваши стихи?

— Это не литература, а баловство. Подождите минутку, сударыня, я объясню вознице, куда ехать.

* * *
В то самое время, пока пан Иохан разговаривал с пыльно-серым возницей, ее светлость Эрика Наньенская плакала навзрыд в крошечной каюте дирижабля, которому предстояло доставить ее обратно домой.

Поднявшись по трапу, брат предложил Эрике снова занять место на верхней палубе, чтобы во время полета полюбоваться величественной панорамой Империи, но она отказалась, отговорившись головной болью, и быстро скрылась в своей каюте. Ее и впрямь терзала боль, но не головная, а душевная. Эрика не совсем еще понимала, чем она вызвана, и не хотела, чтобы брат заметил неладное и начал расспросы. Все равно она не смогла бы сказать ничего внятного. Сначала стоило бы разобраться в себе.

Но едва скользящая в пазах дверь каюты с легким щелчком встала на место, отделяя Эрику от всего мира, девушка поняла, что вдумчиво покопаться в себе не получится. Слезы, в течение последних нескольких часов подступавшие к горлу и сдерживаемые лишь титаническим усилием воли, прорвались наружу таким могучим потоком, что Эрика не успевала утирать их. Чтобы никто ее не увидел и не услышал, — в том числе и Карина, поселившаяся в примыкающей к ее каюте каморке, — она бросилась на узкую кровать, с головой накрылась одеялом и отдалась на волю слезной стихии.

Нет, нечего было и пытаться обмануть себя — причиной всех этих бурных рыданий являлся пан Иохан. Тот самый человек, женой которого Эрика должна была стать. Тот, который с легким сердцем отпустил ее обратно в Наньен. Тот, который ни капельку не любил ее…

…Она знала его с самого детства. Как и брат, пан Иохан был старше Эрики на четырнадцать лет, и почти не обращал на малышку внимания, только время от времени, когда был в особенно хорошем настроении, угощал ее конфетами. Она же с первого взгляда — вернее, с тех самых пор, как начала сознавать себя, — была очарована темноволосым улыбчивым юношей, который очень скоро превратился в красивого молодого мужчину. Разумеется, ни о какой любви не могло быть и речи, маленькая Эрика восхищалась другом своего брата чисто по-детски. Только лет в тринадцать она впервые с женской точки зрения взглянула на пана Иохана, который— увы! — был на целую вечность ее старше. Когда он приближался, она теряла дар речи; взгляд его удивительных аквамариновых глаз заставлял сердце сбиваться с ритма; а заговори он с ней — казалось, тогда она лишилась бы сознания. Но он с ней не заговаривал, только кивал и улыбался, пока она оставалась ребенком, а позже, когда Эрика подросла и стала барышней, приветствовал молчаливым поклоном. На протяжении лет пан Иохан оставался далеким и чужим взрослым мужчиной, который жил в своем взрослом мужском мире. Эрика и подумать не могла, что когда-нибудь приблизится к нему хоть на сколько. Тем более, его всегда окружало множество красивых женщин, которым он расточал свои ослепительные улыбки. Эрика могла только наблюдать за ним издалека, и ее это устраивало — пан Иохан излучал столько света, что хватало и на ее долю. Как ни была она юна, все-таки понимала, что женщин к нему влечет не столько его красота, сколько этот свет. Но ей он не предназначался.

Когда брат объявил, что она должна стать женой пана Иохана, Эрика перепугалась до полусмерти. Как! Стать женой этого красивого черноволосого мужчины, жить с ним в одном доме, говорить с ним каждый день, родить ему детей? Разве это возможно?.. Когда первый шок прошел, новая мысль обожгла Эрику: но ведь он не просил у нее руки! Она спросила об этом брата, и тот объяснил, что, поскольку она несовершеннолетняя, подобные вопросы допустимо решать с ним, ее опекуном, без ее участия. «Не бойся, барон Криуша хороший человек, и будет ласков с тобою, — добавил он. — Конечно, он не богат, но я дам за тобой хорошее приданое. Вам не придется ни о чем беспокоиться». О деньгах Эрика беспокоилась меньше всего, а утверждение брата о том, что барон Криуша — хороший человек, ей пришлось принять на веру.

После того, как решение о свадьбе было принято, и назначен день помолвки, она стала присматриваться к пану Иохану внимательнее. Его визиты в герцогский дворец не участились, и Эрикой он интересовался не больше, чем обычно. Впрочем, они вообще редко виделись, поскольку девушка большую часть дня проводила в своих апартаментах. Несколько раз они встречались в парке, и пан Иохан был любезен с нею — не более того. На влюбленного жениха он вовсе не походил. Эрика же не могла смотреть на него без затаенного волнения, но причиной тому была вовсе не любовь. По-прежнему она невыразимо робела перед ним… и почти боялась его, хотя он и оставался в ее глазах самым красивым мужчиной из всех, кого она видела. Его улыбка ослепляла, его взгляд обжигал сердце. И он по-прежнему оставался для Эрики незнакомцем и не делал никаких попыток сближения.

Увы! несмотря на юные года, она понимала, что ни о каком браке по любви не может быть и речи. Мужчины — ее брат и барон — заключили между собой некий договор, главным пунктом которого являлась она, Эрика. Чего касался этот договор, ей, разумеется, не сообщили. Но она видела, что предстоящая свадьба вовсе не радует ее нареченного.

На торжестве, посвященном их помолвке, пан Иохан так странно смотрел на нее, что ее то и дело обдавало жаром с головы до ног. Никогда прежде Эрика не видела такого выражения в его аквамариновых глазах. Ей даже стало не по себе — он будто ощупывал ее взглядом. В конце концов она не удержалась и шепотом спросила у сидевшей рядом герцогини Офелии:

— Почему барон Криуша так на меня смотрит?

После недолгого изучения барона на лице Офелии появилось странное выражение, крайне озадачившее Эрику.

— Мне кажется… — поколебавшись, проговорила герцогиня, — барон немного пьян.

— Пьян?! — это предположение было для Эрики как пощечина. — Этого не может быть!

— Милая… — немедленно стушевалась Офелия. — Я не знаю, что тебе сказать. Я не знакома с бароном настолько близко, как Иштван, и не могу толковать его взгляды.

Однако у Эрики осталось подозрение, что герцогиня поняла его взгляд слишком хорошо.

Ее охватила жгучая обида, когда барон пошел танцевать с сестрой вместо того, чтобы пригласить ее, свою невесту. Но она загнала обиду поглубже в сердце. Внезапно Эрике пришло в голову, что для пана Иохана она такой же чужой человек, как и он для нее. Быть может, в этом и кроется причина его отчуждения? Но ведь не робеет же он перед ней, думать так попросту глупо!

С того дня появилась у Эрики дерзкая мечта: перестать быть для пана Иохана чужой. Поездке в столицу она обрадовалась в первую очередь потому, что углядела в ней прекрасный повод для сближения с женихом. Казалось, ее надежды оправдываются: на дирижабле пан Иохан выглядел более раскованным и оживленным, много разговаривал и шутил с ней, вообще держался так, будто освободился от каких-то духовных оков. И после, в Дюрвиште, он был очень мил… жаль, слишком поздно Эрика поняла, что вернее было бы сказать о нем — «равнодушно мил». На ее место могла бы оказаться любая женщина, и барон держался бы с ней точно так же. Она не трогала его сердце.

Только когда пан Иохан сообщил, что вынужден остаться в Дюрвиште на неопределенный срок — и сообщил безо всякого видимого сожаления, — Эрика поняла, что ничего из ее надежд не выйдет. Даже если им суждено стать мужем и женой, они останутся чужими до самой свадьбы. А быть может, даже клятва перед алтарем ничего не изменит. И когда Эрика осознала весь ужас подобной перспективы, ей стало так больно, что даже слезы не могли помочь. И, давясь рыданиями в своей каюте, она задалась вопросом: а как же пан Иохан смог смириться с этим? Как он мог оставаться спокойным? Неужели его не пугает, что всю жизнь придется прожить с нелюбимым человеком?

* * *
Ход у экипажа оказался удивительно ровным, движение почти не ощущалось. И под окнами ничего не свистело и не шипело, мешая разговору. Поэтому Улле говорила почти не переставая всю дорогу.

— …А чем занимается ваш приятель?

— Он сочинитель. Неужели вы не слышали о нем? Пан Даймие часто бывает при дворе.

Улле неопределенно пожала плечами.

— Я мало кого знаю из ваших вельмож, барон, иначе не просила бы вас стать моим сопровождающим. Так значит, ваш приятель — сочинитель. И что же он сочиняет?

— Исторические романы о Великом Драконе, — с убийственно серьезным видом ответил пан Иохан и получил огромное удовольствие от изумленно округлившихся глаз Улле.

— О ком?!

— О Великом Драконе.

— Ваш приятель знаком с ним?

— Полагаю, что нет. Но у него богатая фантазия.

— Подумать только! А можете рассказать поподробнее об этих романах?

— Увы, не могу. Я их не читал.

— Ни одного?

— Ни одного, — подтвердил пан Иохан. — Я же сказал, что литературу терпеть не могу.

— Хм, ладно. Тогда спрошу у самого пана Даймие.

— Не советую этого делать, если только не хотите смертельно его обидеть. Понимаете ли, он полагает, что нет человека, не знакомого с его сочинениями. Нет и быть не может.

— А как же вы?

— Я хорошо притворяюсь.

— Ох, как у вас все сложно! Но что же делать? Вы меня заинтриговали. Теперь мне очень хочется узнать, о чем эти романы.

— Я достану для вас. Кажется, у герцога было несколько. Не думаю, что он забрал их с собой.

— Благодарю, — Улле с улыбкой коснулась его руки в перчатке.

Они прибыли, когда большинство гостей уже собрались. Пан Иохан не питал никаких иллюзий и прекрасно понимал, что их появление не останется незамеченным, как бы ему ни хотелось обратного. Еще он знал, что в салоне он встретит некоторых людей, которые будут отнюдь не счастливы его видеть. Стоило бы поразмыслить о предпочтительной светской стратегии. Будь пан Иохан один, он выбрал бы самую очевидную и прямую линию поведения, но он сопровождал даму — а значит, придется вести себя так, чтобы и в грязь лицом не ударить, и ей не навредить.

С непринужденным видом пан Иохан вступил в залу. На сгибе его руки невесомо покоилась ручка Улле. Незамедлительно он ощутил, как на нем и его спутнице скрестились десятки взглядов. А навстречу уже спешил хозяин дома, преследуемый целой свитой из девиц разной степени свежести и привлекательности, но с одинаковым выражением восхищения и преклонения в глазах. Пан Иохан немедленно отметил, что пани Оливии среди них нет.

Сочинитель был близорук, а потому не сразу разглядел лицо новой гостьи. А когда разглядел, то остановился так резко, будто с разбегу налетел на стену. В глазах его промелькнуло беспокойство — да что там беспокойство, почти испуг! Пан Иохан с подозрением покосился на Улле — та улыбалась с полной безмятежностью.

— Э… — начал было пан Даймие, но барон опередил его, поняв, что ситуацию нужно срочно спасать, иначе все инкогнито Улле рухнет.

— Позвольте представить вам мою сестру… двоюродную. Панна Улле только вчера прибыла с Западного побережья.

— Э… очень приятно, сударыня, — с некоторым напряжением выдавил сочинитель и поцеловал протянутую драконицей руку. — Иохан, я так рад вас видеть! — продолжал он уже более живым голосом. — Хотя никак не ожидал, что вы здесь появитесь. Я думал, вы вернулись в Наньен.

— Дела вынуждают меня задержаться на некоторое время, — спокойно ответил барон.

— А… да… конечно, — пан Даймие снова с тревогой взглянул на Улле. — Иохан, можно чуть попозже попросить вас на пару слов?

— Конечно.

Раскланявшись, они разошлись — пана Даймие ждали другие гости.

Улле с любопытством озиралась вокруг.

— Это и есть ваши сливки общества?

— Они самые, — вполголоса ответил пан Иохан.

— Пока что не вижу ничего особенного…

— А я ничего особенного и не обещал.

— Ну, знакомьте меня с этими сливками.

Они сделали круг по зале, то и дело останавливаясь, чтобы поговорить с каким-нибудь знакомым пана Иохана. Посланница Улле очевидно получала удовольствие, с живостью вступая в беседу. Что до барона, то чем дальше, тем сильнее ему становилось не по себе. Женщины вовсю строили ему глазки, а он первый раз в жизни не знал, как реагировать. Одна старая знакомая, пани Аманда, так и вовсе, приблизившись, беззастенчиво повисла у него на свободной руке, прижалась к плечу и пропела игриво:

— Ах, какой же вы ветреник, пан Иохан! на прошлой неделе, говорят, вас видели с сестрой Иштвана Наньенского, а нынче вы с другой дамой! Вы меня просто убиваете!..

— Улле — моя двоюродная сестра, — сухо ответил барон, пытаясь отстраниться от своей бывшей пассии. Но ее как будто приклеили самым надежным каучуковым клеем.

— В таком случае ваша сестра, вероятно, не обидится, если я украду вас на пять минут, — плотоядно улыбнулась пани Аманда, настойчиво потянув его за собой.

Но барону вовсе не хотелось быть украденным. С этим романом давно было покончено, более того — не далее, как полчаса назад он видел среди гостей супруга пани Аманды, который и так уже имел на него зуб. Пан Иохан повернулся к своей спутнице в надежде, что она выручит его и придумает какой-нибудь предлог, чтобы не отпускать его. Но Улле все так же улыбалась и смотрела на него разве что с легким любопытством. Он понял: ей интересно посмотреть, что он предпримет. Вот ведьма!

— Конечно, иди, Иохан, — голосом заботливой сестры проговорила она. — Я не пропаду.

Уж ты-то, конечно, не пропадешь, сердито подумал пан Иохан, проследив, как она направляется к группе столпившихся вокруг пана Даймие девиц. Они что-то щебетали наперебой, и до барона донесся звенящий в экстазе голос одной из них:

— Пан Александр, пан Александр, — лепетала юница, — а как вам понравилось мое сочинение? Вот это:

Вот и зимняя пора —
Грязь, и снег, и ветер злющий.
Птичья песенка с утра
Не звенит над сонной пущей.
Ветки хрупки — знай ломай!
Где ты, наш зеленый май?
Смолк под кущей благовонной
Соловей неугомонный…[2]
— Милочка, — добродушно басил в ответ сочинитель, и его мощный глас разносился по зале, без труда перекрывая общий приглушенный гул голосов. — Увольте, я же ничего не понимаю в поэзии!

— Ах, вы скромничаете, скромничаете, я знаю! Разве вы можете чего-то не понимать? Ведь вам всякое слово подвластно: и поэтическое, и прозаическое.

Купился или нет пан Даймие на эту грубую лесть, пан Иохан уже не узнал: спутница втянула его в смежную с залой комнату, где не было никого, кроме слуги, расставляющего на столах кофейники и вазочки с печеньем. Пани Аманда отослала его прочь повелительным жестом. Со значением поглядев на прибывшую пару, слуга вышел.

Пани Аманда немедленно прильнула к барону.

— Ах, коварный изменник! — зашипела она. — Сбежали без единого слова, и целый год не давали о себе знать! Да еще меняете женщин, как перчатки! Как только вас земля носит, бесстыдник! Думаете, я поверила, что эта круглоглазая девица — ваша сестра? Ну уж нет!

— Что вам от меня нужно? — яростным шепотом спросил пан Иохан.

— А вы не догадываетесь? — и, не тратя больше слов, пани Аманда попыталась впиться в него поцелуем, но барон ловко увернулся. К сожалению, полностью освободиться ему не удалось, поскольку нежные женские пальчики насмерть вцепились в лацканы его сюртука, и разогнуть их можно было разве только с помощью ломика. Пани Аманда порозовела от гнева и нахмурила пушистые брови.

— Вы ведь говорили, что любите меня! — с едкой горечью упрекнула она.

— Когда это я вам такое говорил? — опешил пан Иохан, который точно помнил, что подобных слов не говорил никому и никогда — потому что это была бы ложь, а лжи он не терпел.

— Что?! вы не помните? А ведь клялись в вечной любви, посвящали мне стихи!

Впредь надо внимательнее выбирать женщин, мрачно посоветовал себе пан Иохан. И тщательно взвешивать, кому из них можно читать стихи, а кому — нет, поскольку это обязательно будет истолковано как признание в любви.

— Возможно, вы меня с кем-то перепутали, — тихо и убедительно проговорил он, глядя пани Аманде в глаза.

Он прекрасно знал, чем рискует, делая подобное заявление, а потому успел избежать пощечины, которую, взвизгнув, примерилась влепить ему пани Аманда.

— Черт возьми! — шепотом вскричал он и, ухватив ее за запястья, не без труда оторвал ее пальцы от своей одежды. — Давайте прекратим эту глупую сцену, пока она не переросла в скандал! Не ставьте меня и себя в дурацкое положение. Нас ничто не связывает.

Судя по трагически переломившимся бровям пани Аманды, она собиралась жарко оспорить последнее утверждение. Но не успела. За спиной барона хлопнула дверь, пани Аманда взвизгнула и шарахнулась от него, как от жгучей крапивы. Пан Иохан обернулся и увидел стремительно летящего на него высокого лысеющего господина с перекошенным от ярости лицом. Поскольку супруг пани Аманды — а это был именно он, — действовал решительнее и быстрее своей преступной половины, пан Иохан не успел ничего предпринять, и хлесткий, размашистый удар по лицу заставил его до крови прикусить язык. Рука сама собой взлетела для ответного удара, но тут же на ней повисла пани Аманда.

— Нет! не смейте!

И в самом деле, охолонул пан Иохан, не хватало еще драку устроить. Отступив на шаг, он неспешно вытащил носовой платок, сплюнул в него кровь, тщательно вытер губы и только тогда поднял глаза на оскорбленного супруга. Тот стоял перед ним, трясясь от ярости и, видимо, не находя подходящих слов для выражения своих чувств и намерений.

— Я пришлю к вам секунданта, — с ледяным спокойствием проговорил пан Иохан.

— Нет! — взвился оскорбленный муж, вмиг обретя дар речи. — Это я пришлю к вам секунданта!

— Как вам будет угодно.

— Извольте сообщить свой адрес!

Со всей вежливостью пан Иохан исполнил его просьбу, назвав адрес квартиры герцога. Оскорбленный муж ожег его яростным взглядом, схватил за руку бледную пани Аманду и грубо дернул ее к себе.

— Мерзавка! Мы сейчас же отправляемся домой!

— Милый, ты не так все понял!

— Все я правильно понял. Идем, живо.

Он ринулся к двери, почти силой увлекая пани Аманду за собой. Пан Иохан, мрачно наблюдавший за ними, поймал ее умоляющий взгляд и, проклиная себя на чем свет стоит, быстро заступил оскорбленному мужу дорогу. Конечно, эта дура сама во всем виновата. Но это не повод обращаться с ней настолько грубо и применять к ней ругательные эпитеты.

— Извольте вести себя с супругой повежливее, — тихо сказал пан Иохан. — Иначе секунданты нам уже не понадобятся.

— Вы не посмеете затеять тут скандал! — дрожащим от ярости голосом выговорил оскорбленный муж.

— Посмею, — еще тише заверил пан Иохан.

— Сумасшедший, — пискнула пани Аманда, перехватив взгляд его аквамариновых глаз, и уже сама потянула супруга к дверям. — Я все объясню тебе, милый…

Супруги удалились, на ходу шипя друг на друга. Пан Иохан постоял с минуту, закрыв глаза и размышляя. Похоже, в скором времени Улле придется искать себе нового сопровождающего: чем бы дуэль ни закончилась, доброго ждать не приходится. В любом случае придется уехать из Дюрвишты. Официального запрета на дуэли не существовало — по крайней мере, такого, которое исходило бы от императора, — но Церковь, а следовательно, и общество, смотрело на них очень, очень неодобрительно. Впрочем… пан Иохан пожал плечами. Одним скандалом больше, одним меньше — его репутация и без того далека от совершенства. И кто только рекомендовал его Улле как честного, порядочного человека?

— Кретин! Ведь знал же, что чем-то подобным дело и кончится, — сказал сам себе пан Иохан, открыл глаза и вернулся в залу. На него тут же обрушилась лавина приглушенных разговоров гостей.

— …то есть как это: нет души? Вы думаете, что говорите? Ведь если души нет, то зачем тогда…

— …пан Гус, конечно, гений, кто спорит! Но, согласитесь, ваять статую Великого с девятью зубцами по хребту вместо двенадцати — это слишком смело…

— …это пахнет ересью…

Пан Иохан тряхнул головой и увидел перед собой, нос к носу, встревоженного и даже чуть-чуть побледневшего хозяина салона.

— Что случилось, Иохан?

— Ничего особенного. Можно попросить вас об одном одолжении?

— Ра… разумеется.

— Будьте моим секундантом.

— Великий Дракон! — пан Даймие окончательно спал с лица. — Что вы натворили?

Глубоко вздохнув, барон объяснил ситуацию. Приятель выслушал его с похоронным видом, потом взял под руку и отвел в сторону. В спину им, как дробь, били обрывочные фразы:

— …вереница черных карет с зарешеченными окнами через Хлебные ворота. Клянусь! по обе стороны цепь из гвардейцев…

— …Окассен и его подруга сошли с коня, как вы уже слышали и поняли. Он вел лошадь под уздцы, а подругу вел за руку, и они шли вдоль берега…[3]

— Конечно, я не отказываюсь, Иохан, — озабоченно говорил пан Даймие. — Но нехорошо все это…

— Да чего уж хорошего, — согласился барон. — Но что остается делать?

— Вы могли бы извиниться…

— Извиниться? Черта с два! Он ударил меня!

— Но ведь за дело, Иохан, за дело, — мрачно прогудел пан Даймие.

— За дело меня нужно было бить год назад, — возразил пан Иохан. — Теперь, за сроком давности, претензии не принимаются. Кроме того, сегодня я ее и пальцем не тронул, она сама набросилась на меня, как кошка.

— И чем вы их только берете, — вздохнул сочинитель, и барон не удержался от улыбки.

— Уж вам грех жаловаться — поклонницы ходят за вами толпами.

— Это совсем не то, друг мой, совсем не то… Послушайте, Иохан, я понимаю — вам, быть может, теперь не до того, но я хотел спросить вас кое о чем.

— Да?

— Эта Улле… — проговорил пан Даймие, многозначительно шевеля бровями и понизив голос до крайности, так что барону пришлось пригнуться к нему. — Она ведь никакая вам не сестра, верно?

— Допустим…

— Я видел ее среди посланников Великого Дракона… или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — помедлив, сказал пан Иохан.

Сочинитель испустил шумный вздох.

— В таком случае, объясните, как получилось, что вы появились сегодня вместе?

— Так это не вы рекомендовали меня ей? — пристально глянул на него барон.

— Что вы! — испугался сочинитель. — Мы даже не разговаривали.

— Тогда все это странно… — медленно проговорил пан Иохан. — Хорошо, я расскажу… хотя сам толком ничего понял. Только пообещайте, что будете молчать.

— Обещаю, — торжественно провозгласил пан Даймие.

Барон едва успел закончить рассказ, когда его отыскала Улле. Мужчины обменялись многозначительными взглядами, в которых явственно читалось «тс-с-с!», и повернулись к ней.

— Что это у тебя с лицом, братик? — окинув скептическим взглядом своего кавалера, она моментально вернулась к роли заботливой сестры. Пан Иохан потрогал скулу — она ощутимо раздулась и на прикосновение отреагировала болезненно. Только кровоподтека и не хватало. Да уж, это вам не банальная пощечина…

— Мелочь, не стоит беспокойства, — сквозь зубы проговорил он.

— И все-таки лучше приложить лед, — встрепенулся вдруг пан Даймие, как будто только что заметил изменения во внешности приятеля. — Не годится вам показываться в таком виде, друг мой… Прошу, пойдемте со мной, я распоряжусь насчет холодных компрессов.

В знак признательности Улле улыбнулась ему и, пресекая попытку бегства, немедленно сцапала пана Иохана под локоть. Ему подумалось, что сегодня он идет нарасхват — все так и норовят повиснуть у него на руке.

Хозяин салона провел их в смежную с залой комнату — уже другую, — и попросил подождать, а сам поспешно удалился.

— И все-таки, где вы так неудачно ударились? — с любопытством спросила Улле, едва оставшись наедине со своим кавалером. — Только не уверяйте, что споткнулись, все равно не поверю.

— Не буду уверять, — согласился пан Иохан. — Давайте вообще не будем говорить об этом.

— Как пожелаете, барон… Но позвольте-ка взглянуть на вашу скулу.

— К чему это? не нужно…

Но Улле уже подошла и, коснувшись его лица ладонями, мягко заставила повернуть голову. Это было уже вовсе ни на что не похоже. Случалось, что женщины сами висли у него на шее — чего далеко ходить за примером, взять хотя бы ту же пани Аманду, — а некоторые особо бойкие дамочки и вовсе по собственной инициативе тащили его на ложе, но в прикосновениях Улле не было и намека на плотскую страсть. Ее ладонь едва ощутимо поглаживала щеку пана Иохана, но это было какое-то очень… деловое, что ли, прикосновение. Барон стоял, боясь пошевелиться, и молился про себя, чтобы никто не вошел в комнату — довольно с него на сегодня дурацких положений.

— Что вы делаете, сударыня?

— Т-с-с… не мешайте мне.

— Не мешать делать что?

— Да помолчите же вы две минуты! Неужели трудно?

— Если вернется пан Даймие, — не унимался пан Иохан, — он может неправильно нас понять…

На этот раз Улле не снизошла до ответа, просто закрыла ему свободной рукою рот. Это уже слишком! — решил он и, взяв ее за плечи, мягко, но решительно отодвинул от себя.

— Что бы вы ни задумали — довольно, сударыня…

Вскинув голову, она обожгла его сердитым взглядом.

— Глупец! Я же пытаюсь помочь вам!

— В каком смысле «помочь»?

Но узнать ответ пану Иохану было не суждено — отворилась дверь, и в комнату вошел пан Даймие в сопровождении слуги с подносом, на котором стояло блюдо с колотым льдом и лежала стопка аккуратно сложенных полотенец. Вмиг потеряв к барону всякий интерес, Улле спокойно освободилась из его рук и с любезной улыбкой повернулась к хозяину дома.

— О, пан Даймие, боюсь, вы немного опоздали. Компрессов не потребуется, барон уже прекрасно себя чувствует.

— Что вы… — сочинитель запнулся и с ошарашенным видом уставился на пана Иохана, выражение лица которого являлось точным отражением его собственного — ибо, поднеся руку к лицу и коснувшись щеки, барон с изумлением обнаружил, что и припухлость, и болезненные ощущения исчезли, как их и не было.

Глава 7

— Ну и что вы смотрите на меня, как на храмовое изваяние? — недовольно поинтересовалась Улле. Откинувшись на подушки сиденья, она ленивым взором провожала проплывавшие за окном достопримечательности Дюрвишты. Пан Иохан смотрел на нее и то и дело трогал пострадавшую и чудесно исцеленную щеку.

— Ведь это был не обман зрения, как тот фокус с облаком, — проговорил он негромко.

— Фокус? — оскорблено фыркнула Улле, выпрямившись на сиденье и перенеся взгляд на собеседника. — Обман зрения? Что бы вы понимали!

— Я рациональный человек, панна Улле. И мне трудно поверить своим глазам, когда они видят то, чего… не должны видеть. Но сегодня… — пан Иохан снова коснулся щеки. — Я всегда считал, что исцеление наложением рук — сказки церковников. А вы… сделали это.

— На вас, оказывается, так легко произвести впечатление? — заметила посланница.

Барон промолчал.

— Прекратите на меня так смотреть!

— Что вы еще умеете, посланница? Летать? Превращать камни в золото? Взглядом перемещать предметы?

— Не в этой форме, — отозвалась Улле слегка раздраженно. — Вас настолько сильно беспокоят мои способности? Вы меня боитесь?

— Нет.

— Тогда в чем дело, барон? Ведь вы с самого начала знали, что я не человек.

— Верно. Наверное, мне просто нужно время, чтобы привыкнуть.

— Так привыкайте быстрее, — посоветовала Улле. — Иначе у нас с вами дело не пойдет.

Оно и так не пойдет, вздохнул про себя пан Иохан. Если о дуэли узнает Церковь, ее служители не упустят возможности под предлогом пропаганды ненасилия и укрепления собственных позиций надавить на императора Якова, и тот, быть может, с неохотой, но отменит свое предыдущее распоряжение и вышлет нарушителей порядка (то есть выживших нарушителей) из столицы. Однако у барона оставалось еще несколько дней, и он собирался использовать их наилучшим образом.

— Хотите посмотреть на Дюрвишту с высоты? — обратился он к Улле. — Или предпочитаете продолжить знакомство с представителями высшего света? Если так, то…

— Нет, довольно высшего света, — живо перебила его посланница. — Говоря откровенно, было ужасно скучно. И стихи никудышные.

— А у ваших… соплеменников тоже существует литература?

— Вас это удивляет? Существует, но… в несколько иной форме. И у нас сочинительством не занимается кто попало.

— Интересно было бы ознакомиться…

— Попозже. И в обмен на ваши стихи, барон, — хитро улыбнулась Улле. — Мне ведь тоже очень интересно. О вас отзываются как о неплохом поэте. Да, да, это так, — засмеялась она, когда пан Иохан с сомнением покачал головой. — Я не обманываю: о вас действительно так говорят! Почему вы не верите?

— Да кто же говорит такое?

— К чему затевать этот разговор по второму кругу, барон?

— И все-таки…

— Хорошо: некоторые дамы без ума от вашего искусства стихосложения. Что? вы краснеете? О, какой же вы забавный! — и, окончательно развеселившись, Улле расхохоталась в голос. Скрипнув зубами, пан Иохан заставил себя промолчать. А нечего возмущаться, если сам себя дураком выставляешь… Но, однако же, интересно было бы узнать, чего еще наговорили ей «некоторые дамы»…

А вот Улле было совершенно неинтересно говорить на эту тему. Немного успокоившись, она наставила на действительно покрасневшего барона дерзкие смеющиеся глаза и небрежно спросила:

— Кстати, что вы там сказали насчет возможности посмотреть на Дюрвишту с воздуха?

Пан Иохан сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаиваясь, и только после этого объяснил, что можно устроить прогулку на дирижабле над столичными окрестностями. Конечно, их двоих никто не повезет, поэтому придется присоединиться к обществу других экскурсантов. Но, если госпоже посланнице угодно, чтобы никто ей не мешал, можно нанять воздушный шар.

Выслушав, Улле сморщила отнюдь не точеный носик.

— А, вот вы о чем… Нет, на воздушный шар мне лезть не хочется, очень уж ненадежное и неудобное сооружение. Ваши дирижабли, правда, тоже имеют не слишком удачную конструкцию и выглядят, откровенно говоря, просто нелепо, но этот вариант мне нравится больше.

— Может быть, вы просто боитесь высоты? — чуть приподнял брови пан Иохан.

— Если эта попытка подразнить меня, то весьма неудачная, — парировала Улле. — Так что? когда мне готовиться к воздушной прогулке? Впрочем, начиная с послезавтра, я абсолютно свободна.

— Я постараюсь устроить все как можно быстрее. Но как же ваш смотр невест? Разве с ним покончено?

— О да, — с явным удовольствием отозвалась посланница.

— И можно полюбопытствовать, кто стал избранницей?

— Разве вам это не безразлично, барон? Ваша невеста осталась при вас, какое вам дело до остальных.

— Моя невеста… Зачем вам вообще понадобилось устраивать это представление?

Улле, приняв серьезный вид, строго посмотрела на него.

— У нас имеются свои причины, но вам их знать ни к чему.

— Вы обещали объясниться, — напомнил барон.

— Я обещала объяснить кое-что, но не все. Сдержите же свое любопытство! Во время нашей воздушной прогулки — ежели она состоится — я вам кое-что расскажу, так и быть. Не касательно невесты для Великого, нет, не обольщайтесь. Но вам это тоже должно быть небезынтересно. Устроит вас такое обещание?

Пан Иохан молча склонил голову.

Экипаж ровно бежал по улицам, на которых в последние два-три дня стало заметно свободнее — барон понял это только теперь. Наплыв гостей спадал по мере того, как знатные претендентки на роль невесты дракона отсеивались, и родители увозили их по домам. Пан Иохан задумался: что за девица приглянулась посланникам Великого, какая ее ждет судьба? И что она, бедная, почувствовала, узнав вынесенный ей приговор?

* * *
Необходимость справляться без прислуги не то чтобы тяготила пана Иохана, но ему казалось обидным, что никто не приносит ему по утрам в постель кофе и булочки. На следующее же утро после отбытия герцога ему подумалось, что стоило взять с собой в Дюрвишту хотя бы камердинера. «Нужно подыскать какого-нибудь расторопного и честного малого, — решил барон, повязывая перед зеркалом шейный платок. — То есть, конечно, в случае, если я задержусь в столице после глупейшей дуэли».

Итак, никто не позаботился приготовить завтрак, и пану Иохану пришлось спуститься в кафе, которое, по счастью, располагалось тут же поблизости и ежеутренне напоминало о себе ароматом свежих булочек, растекающимся по улице и проникающим через окна в квартиру герцога Иштвана. Бывало, за этими булочками бегала горничная Карина, и приносила их целую корзинку. Увы, теперь бегать за ними было некому.

Завтракать в одиночестве и молчании показалось пану Иохану скучновато, однако утреннюю газету, которую, не спрашивая, положил на его столик услужливый официант, он отодвинул с раздражением. Не хватало еще с утра забивать голову официальными благоглупостями! Он оглядел помещение кафе в надежде увидеть человека, с которым мог бы завести ни к чему не обязывающую беседу длительностью в одну чашку кофе, но зал пустовал. Только в углу торопливо расправлялась с бриошами девица в соломенной шляпке — вероятно, цветочница или продавщица из галантерейной лавки. Пан Иохан решил, что она не слишком подходящий объект для непринужденной беседы, а чего доброго, и вовсе поймет его превратно. Как можно быстрее он покончил с кофе и вернулся в квартиру — ожидать посланника от оскорбленного супруга.

Посланник не заставил себя ждать, явился в самый ранний час, дозволенный приличиями. Этого господина барон знал, хотя и не близко, но достаточно, чтобы раскланиваться при встрече. Пан Иохан предложил ему присесть и взять сигару (хотя сам не курил), но тот отказался и заявил, что задерживаться надолго не собирается:

— Я только хотел узнать имя вашего секунданта, барон. С ним мы будем обсуждать детали.

— Разумеется. Пан Александр Даймие, вероятно, вам знаком?

На длинном лице гостя мелькнуло удивление.

— Пан Даймие будет вашим секундантом?

— Именно так.

— Хорошо, — сдержанно кивнул гость и, помедлив, вздохнул. — Очень неприятное дело, барон. Признаться, сначала я не хотел соглашаться участвовать в нем, но мой друг очень просил…

— Вы опасаетесь неприятностей?

— Говоря откровенно, да. Разумеется, не для себя, барон — для друга. Даже если не принимать во внимание, что кто-то может оказаться убитым или раненым, — (ничего себе, «не принимать во внимание»! — подумал пан Иохан), — вы знаете, как Церковь смотрит на поединки…

— Знаю.

— Если бы согласились решить дело миром…

— Каким же образом? — полюбопытствовал пан Иохан.

— Если бы вы извинились перед моим другом… — продолжал гнуть свою линию посланник.

— Извиниться? Мне? А впрочем… отчего же нет? Я готов извиниться, но только при одном условии.

— Слушаю вас.

— Ваш друг тоже принесет мне свои извинения.

Секундант взглянул на пана Иохана с таким возмущением, словно тот заявил, будто у Великого Дракона не одна, а три головы.

— Это невозможно!

— Нет — так нет, — покладисто согласился барон. — В таком случае, вам следует незамедлительно встретиться с паном Даймие. Всего хорошего.

Избавившись, таким образом, от нудного гостя, пан Иохан вздохнул с облегчением и смог приступить к обдумыванию более насущных дел.

В первую голову стоило бы написать письмо Ядвиге, дабы подготовить ее к возможным неприятностям — пан Иохан не исключал, что может уже не вернуться в родное поместье живым-здоровым. Но рука не желала браться за перо. Сидя за письменным столом в квартире его светлости, некоторое время барон размышлял, не написать ли лучше герцогу Иштвану, обратившись с просьбой позаботиться о Ядвиге в случае, если с ним, паном Иоханом, произойдет несчастье, — но отверг и эту мысль. Просьба показалась преждевременной; к чему беспокоить людей заранее? В конце концов он решил, что попросит пана Даймие послать весть его близким в случае его гибели (что, впрочем, он все-таки полагал маловероятным). Успокоившись на этом, барон с чистой совестью отодвинул письменные принадлежности и отправился на взлетное поле, чтобы договориться со знакомым пилотом о воздушной прогулке.

Вид дирижаблей вблизи всегда приводил его в трепет. Казалось невероятным, чтобы этакая махина, размеры которой слабо укладывались в сознании, способна была подняться в воздух, да еще с пассажирами на борту — а число пассажиров, которое могли принять гондолы самых больших летательных аппаратов, доходило до сотни.

Да и аэродром представлял собой зрелище почти сюрреалистическое: огромное поле, конца-края которому не было, утыканное белыми шестами, особенно яркими на фоне предгрозового черно-синего неба. Кое-где около шестов неподвижно висели вытянутые эллипсы дирижаблей, издали похожие на огромные бумажные фонари. Впечатление от величественной и в чем-то мрачной картины не нарушала даже суматоха, царящая на дороге; движение здесь было оживленным — столичный аэродром, все-таки. Из окна наемного экипажа пан Иохан задумчиво созерцал светлые упругие эллипсы дирижаблей, перечеркнутые крест-накрест тонкими черными линиями — тросами, на которых крепились гондолы, — и размышлял о том, в какой восторг пришла бы Ядвися, окажись она здесь. Бедная! Ведь в свои восемнадцать лет она и не видела ничего, и не бывала нигде, кроме герцогского дворца и пары-тройки наньенских провинциальных городишек, где она по большей части пропадала по портновским, шляпным и галантерейным лавкам. Нет, подумал пан Ионах, решено: если меня не выставят из Дюрвишты, выпишу к себе сестру. Пусть хоть ненадолго окунется в удовольствия столичной жизни.

* * *
Едва не приплясывая от нетерпения, Ядвига выскочила на балкон и перегнулась через перила, словно это могло помочь ей лучше разглядеть тех, кто будет высаживаться из подъезжающего экипажа.

— Великий Дракон! Что ты делаешь? — послышался за спиной испуганный голос герцогини Офелии, и нежная рука деликатно обхватила Ядвигу за талию. — Ты же упадешь, милая!

— Вздор! — ей очень хотелось освободиться от объятий ее светлости, но это показалось слишком уж невежливым, и Ядвига только передернула плечами. — Перила достаточно высокие.

— Ты ведешь себя слишком безрассудно, — мягко попеняла ей герцогиня. — Понимаю, ты соскучилась по брату. Но необходимо сдерживать себя, моя милая.

Сдержанность! Всем сердцем Ядвига ненавидела это слово. Сначала матушка, потом брат без конца втолковывали ей, как необходимо быть сдержанной. Не показывать окружающим истинных чувств. Не делать того, что хочется. Улыбаться, когда к глазам подступают слезы, и снова улыбаться, когда наружу рвется хохот. Степенно идти, когда хочется бежать. И ни в коем случае — ни-ни! — не говорить людям о том, какие чувства ты к ним испытываешь. Еще дозволительно уверять девушку или молодую женщину в вечной дружбе, называть ее «милой» и «сладкой», но прямо и честно сказать той же особе: «Я вас терпеть не могу!» — Великий Дракон! об этом и подумать нельзя. Что касается мужчин, в беседах с ними не дозволено вообще ничего, кроме «да», «конечно», «вы правы». Только заикнись о своих чувствах, поведи себя несдержанно, и ославят на весь свет как вульгарную особу.

Особенно бесило Ядвигу то, что ее брат мог спокойно говорить и делать что угодно. Уж его-то никто не назовет вульгарным и грубым, недостойным общества воспитанных людей. В крайнем случае вызовут на дуэль, но от этого его честь и достоинство не пострадают. Даже напротив. Почему, почему на свете такая несправедливость? Почему мужчинам можно все, а женщинам — ничего?

Сейчас больше всего Ядвиге хотелось отцепить от себя герцогиню Офелию и скинуть ее с балкона, чтобы не мешалась со своими дурацкими советами. А затем самой перемахнуть через перила (если позволят длинные юбки), спрыгнуть на клумбу и тут же повиснуть на шее у герцога… у Иштвана. И не заботиться о том, что подумают и скажут окружающие о таком вопиющем нарушении приличий. Впрочем, Ядвига была уверена, что в глубине души — очень, очень глубоко, — брат ее одобрил бы. Его и самого необходимость соблюдать приличия частенько тяготила. Уж она-то это знала.

Экипаж остановился, лакированная черная дверца распахнулась. С подножки спрыгнул герцог Иштван. Спиной уловив устремленные на него взгляды супруги и Ядвиси, он быстро обернулся, улыбнулся и отвесил элегантно-небрежный поклон. У Ядвиги перехватило дыхание от странного чувства — какая-то болезненная смесь восторга и нежности. Какой же он красивый!.. Затем герцог протянул руку кому-то, кто оставался в экипаже, и спустя секунду на гравийную дорожку сошла девушка. Несмотря на закрывавшую лицо густую вуаль, по робким скованным движениям и характерному наклону головы Ядвига узнала Эрику. С противоположной стороны из кареты самостоятельно выбралась Карина, после чего дверца захлопнулась, возница хлестнул лошадей, и экипаж свернул с подъездной аллеи в сторону.

— А где же Иохан? — недоуменно проговорила Ядвига. Как можно деликатнее она освободилась от руки герцогини Офелии и поспешно прошла с балкона в комнату, а оттуда, приподняв подол платья, почти бегом направилась к лестнице. Скорее всех домочадцев она оказалась в холле, где и повстречала только что вошедших герцога под руку с Эрикой.

— А, панна Ядвися! — герцог церемонно и официально поцеловал ей руку, но при этом — вовсе не по этикету, — пристально посмотрел ей в лицо, и от взгляда серых глаз Ядвися все вспыхнула. — Как вы без нас поживали? Здоровы ли? благополучны ли?

— Все хорошо, ваша светлость, благодарю вас, — кротко ответила она, но кротости ее хватило ненадолго. Вместо того, чтобы смиренно ждать, пока мужчина соизволит спросить ее о чем-нибудь еще, она сама приступила к расспросам. — Но где же мой брат? Разве он не должен был вернуться с вами?

Герцог заметно помрачнел.

— Иохан вынужден был остаться в Дюрвиште. Такова была воля его величества императора.

— О, Великий Дракон! что он натворил?

Впору было перепугаться. Хотя Ядвига и не сопровождала брата в его поездках, и он, разумеется, не рассказывал ей о своих столичных похождениях, все же кое-какие слухи достигли и ее ушей. Она знала, что Иохан наделал шуму в свой последний визит в столицу, и император был откровенно им недоволен.

— Ничего не натворил, — сказал герцог, продолжая удерживать руку собеседницы в своей, как будто забыл о ней. В холле появилась Офелия, которая в силу своего положения не могла передвигаться с такой же резвостью, как Ядвига, но герцог Иштван даже не взглянул в ее сторону, как будто ничего не заметил. — То есть, я на это надеюсь. Посланница Великого Дракона, прибывшая ко двору, выразила желание, чтобы Иохан показал ей столицу.

На несколько секунд Ядвися потеряла дар речи. С самого начала она полагала известия о посланниках Дракона не более чем глупой, хотя и рискованной, шуткой; слухом, пущенным кем-то с целью позабавиться.

— И они действительно прибыли с миссией от самого Великого Дракона?

— Они так утверждают.

— И вы этому верите?

— Иохан верит.

Ядвися, быть может не очень вежливо, вырвала из ладони герцога свою руку. Она знала брата и знала его практичный ум. Церковь он посещал только по большим праздникам, и то лишь потому, что того требовали приличия (будь они трижды прокляты!); никогда ни в каких драконов он не верил. И вот, на тебе.

— Супруг мой! — напомнила о себе пани Офелия. Герцог повернулся к ней с рассеянной улыбкой.

— Здравствуй, дорогая.

Такое сдержанное, если не сказать суровое, приветствие никого не удивило и не насторожило: все знали, что герцог не слишком нежничает с супругой.

— Ему на голову кирпич упал? — громко поинтересовалась Ядвига, возвращая разговор к интересующей ее теме.

Эрика вздрогнула и приподняла голову. Ядвисе показалось, что взгляд голубых глаз, скрытых вуалью, устремлен прямо на нее. Конечно, герцогская сестричка шокирована ее вопросом, выраженным отнюдь не деликатно. Герцог тоже вздрогнул и взглянул на Ядвигу.

— Кому?

— Да Иохану же!

— А! Да. Что-то вроде. Кажется, он видел что-то такое, что заставило его поверить. Но в подробности он меня не посвятил… Взгляните сюда, пани Ядвися, — он обернулся и жестом остановил слугу, который вносил в холл несколько коробок. — Иохан передал для вас посылку. Быть может, он положил в коробку какую-нибудь записку.

Упомянутая посылка оказалась шляпной коробкой. Тут же в холле, не потрудившись подняться в свою комнату, Ядвися распотрошила ее, но не нашла в ворохе упаковочной бумаги ничего, кроме очаровательной шляпки из лилового бархата с двумя розовыми шелковыми лентами, спускающимися на плечи. На некоторое время позабыв о странном поведении брата, Ядвися, чьи глаза так и засверкали, приложила шляпку к кудрям и повернулась к герцогине Офелии.

— Как? Хорошо мне?

— Очень хорошо, — похвалила ее светлость. — Упана Иохана восхитительный вкус.

* * *
Между девушками никогда не было близких дружеских отношений, и потому Ядвися страшно удивилась, когда вечером Эрика подсела к ней и, краснея от смущения, похвалила узор вышивки. От неожиданности Ядвися уколола иголкой палец, уронила пяльцы на колени и вгляделась в лицо герцогской сестры.

— Что-то случилось?

Тонкие пальцы Эрики перебирали и комкали ткань юбки.

— Можно поговорить с тобой о твоем брате?

«Говори, коли есть, что сказать», — чуть было не ляпнула Ядвися, но вовремя прикусила язычок.

— А что с моим братом? Тебе что-то известно о нем и об этих драконах?

Девушки говорили тихо, чтобы не услышали герцогиня и несколько ее фрейлин, которые сидели тут же в комнате, коротая вечер за рукоделием и болтовней.

Эрика покачала головой.

— Нет, я ничего не знаю об этой странной истории. Я хотела поговорить о другом.

— О чем?

Эрика покраснела и нагнула голову так низко, что Ядвися не видела больше ее лица, а только прямой пробор в волосах.

— Как ты думаешь, — почти прошептала герцогская сестра, — пан Иохан может полюбить меня?

— Фу, что за глупости? — возмущенно и растерянно вскричала Ядвися и тут же зашипела от досады на себя, понизила голос. — Ужасные глупости ты спрашиваешь. Да и откуда мне знать? Иохан не доверят мне свои сердечные тайны. А с чего ты вдруг озаботилась этим?

— Да ведь мы должны пожениться…

— Ну и что?

— Как же ты не понимаешь? — горячо зашептала Эрика, глубоко уязвленная равнодушием собеседницы к столь важной для нее проблеме. — Что же это получится за семейная жизнь, если между нами не будет любви?

— Можно подумать, все поголовно мужья и жены без памяти любят друг друга, — фыркнула Ядвися. — Если ты так считаешь, то ты совершенно ребенок. Посмотри хотя бы на своего брата.

— Но мне хотелось бы, чтобы у нас было иначе, чем у других…

— Всем этого хочется. Но лично я на такой подарок судьбы не рассчитываю. А ты не огорчайся, — сказала Ядвига, вдруг поддавшись порыву жалости к этой белокурой девочке, опечаленной настолько, что слезы готовы были закапать из ее глаз. — Даже если Иохан не сможет полюбить тебя, он все равно не будет тебя обижать. Он хороший.

— Брат говорил то же, — едва слышно прошептала Эрика.

— Вот видишь. Тебе нечего бояться.

Эрика неаристократично хлюпнула носом.

— Он так легко расстался со мной! Мой отъезд ничуть его не расстроил… Казалось, он даже рад остаться с этой посланницей.

Может, так оно и было, подумала Ядвися. Женщина, перед которой нет никаких обязательств, Иохану наверняка интереснее, нежели та, на которой ему в скором времени придется жениться (конечно, если только посланница-дракон в самом деле женщина). Но Эрике знать об этом не обязательно. Она и так слишком расстроена. И кто мог подумать, что холодность жениха, назначенного ей братом, то есть человека, которого она еще месяц тому назад едва ли замечала, настолько ее огорчит? Сомнительно, что в столь короткий срок Эрика прониклась к своему суженому нежными чувствами. Очень хотелось спросить, так ли это, но даже Ядвися понимала, что вопрос прозвучит слишком бестактно. Другое дело, если бы их с Эрикой связывала давняя дружба…

— А ты видела ее, эту посланницу?

— Только издалека. И на ней была вуаль.

— Вуаль? Драконы носят вуали?

— О, она выглядит как обычная женщина.

— Хм, — призадумалась Ядвися. — Хотелось бы взглянуть на нее хоть одним глазком. Ах, если бы Иохан позволил мне приехать к нему…

— Так напиши ему, — робко предложила Эрика. — Кажется, он всегда рад тебя видеть.

— А в самом деле! Отчего бы не написать. Вдруг он не станет возражать против моего приезда? Ведь, насколько я понимаю, невесту для Великого Дракона уже выбрали? Значит, никто не потянет меня во дворец на смотрины, — рассудила Ядвися. — Что ж! это хорошая идея. Напишу сегодня же.

— Можно и мне приписать несколько строк?

Ядвися взглянула на Эрику с любопытством. Кажется, и она, и Иохан ошибались на счет герцогской сестренки, и у этой белокурой малышки имеется нечто большее, нежели хорошенькое личико и нежный тихий голосок. Быть может, если копнуть поглубже, у нее обнаружится и характер? А Ядвися-то считала ее безответной дурочкой! Интересно, с какими словами она собирается обратиться к Иохану?

— Конечно, напиши, — милостиво согласилась Ядвися, поднимаясь. Получив у герцогини Офелии позволение покинуть гостиную, девушки направились в Ядвисину спальню, чтобы немедленно приняться за составление письма.

Глава 8

Пан Филипп Ойша, знакомый пилот, сказал, что отправление дирижабля «Ариэль» состоится на рассвете. На удивленный вопрос пана Иохана, почему так рано, он ответил, что экскурсантам нравится любоваться с высоты окрестностями, освещенными лучами восходящего солнца. «Незабываемое зрелище, — добавил он. — Знаете, даже у меня дух захватывает, а ведь я видел это не один десяток раз».

И снова пан Иохан пожалел об отсутствии прислуги. Отправить с запиской к Улле было решительно некого! Впрочем, он не знал, пожелает ли посланница Великого Дракона подниматься в столь ранний час, но в любом случае следовало известить ее о времени отбытия. И пан Иохан не придумал ничего лучшего, как отправиться к своему приятелю-сочинителю, с тем чтобы отрядить с письмом кого-нибудь из его слуг.

— А вот и вы! — приветствовал гостя пан Даймие. — А я уж хотел послать к вам человека, чтобы сообщить о времени и месте дуэли.

— Надеюсь, встреча состоится не завтра на рассвете? — улыбнулся барон.

— А у вас уже есть на этот час какие-то планы?

— О да.

— Вы меня поражаете. Что ж, вам придется к вечеру завершить все свои дела.

— К которому именно часу?

— К шести.

— Верно, времени мне хватит, — задумчиво проговорил пан Иохан.

— Что до выбранного места… — начал было пан Даймие, но барон перебил его.

— Простите великодушно, но давайте ненадолго отложим этот разговор. Я ведь не просто так зашел к вам. Я хотел просить об одолжении: нужно доставить письмо одной даме, так нельзя ли позаимствовать у вас кого-нибудь из слуг?

Пан Даймие несколько удивился необычной просьбе, но ему хватило такта не пуститься в расспросы.

— Конечно, — сказал он. — Можете располагать моими слугами, как вам угодно.

Уступив просьбам приятеля и его супруги пани Оливии, пан Иохан остался на ужин. В доме сочинителя его и нашло ответное послание от Улле: она извещала, что ее вовсе не затруднит подняться на рассвете, и что ее экипаж будет ждать в означенный час там же, у ворот городского парка.

— Хорошие новости? — поинтересовался сочинитель, наблюдая, как пан Иохан с невозмутимым видом складывает письмо и убирает его в карман. Ужин был завершен, и мужчины сидели в смежной со столовой гостиной, за кофе. Пани Оливия примостилась тут же, в укромном уголке, но держалась так тихо и неприметно, что про нее почти забыли.

— Это касательно завтрашнего моего дела, — пояснил пан Иохан. — Письмо от моей двоюродной сестры… Улле… ну, вы помните.

— А! — только и сказал пан Даймие и замолк, испуганно округлив глаза. Глядя на него, на его встревоженное полное лицо с двойным подбородком, утопающим в пышном шелковом платке цвета сливок, барон не удержался от улыбки.

— Ничего особенно важного. Я обещал ей показать Дюрвишту с воздуха. Мы условились о прогулке на дирижабле.

— На рассвете?

— Именно так.

— Трудный же вам завтра предстоит день, друг мой, — сочувственно прогудел пан Александр.

* * *
И он как в воду глядел: день и впрямь обещался быть трудным. Пан Иохан понял это, едва отворив дверцу коляски. Хотя шторки на окнах и были приспущены, это не помешало ему разглядеть, что рядом с Улле сидит еще одна девица. О том, что это именно девица, а не солидная дама, свидетельствовала со всей очевидностью ее ладная и точеная, но только излишне худощавая фигурка. О личности же девицы оставалось только гадать, поскольку лицо ее скрывала густая темно-синяя вуалька. Пан Иохан так и застыл, пригнувшись, в проеме: одна нога на ступеньке, вторая в воздухе. Под его весом легкий экипаж качнулся.

— Прошу прощения?

— Отомрите, барон, — со смешком проговорила панна Улле. — И идите сюда, а то опоздаем.

Отнюдь не вежливо тараща глаза на скрывающую лицо даму, пан Ихохан забрался в экипаж и сел напротив Улле и ее спутницы. Быть может, это еще одна посланница драконов? Едва ли.

— Моя… приятельница пожелала присоединиться к нам, — с улыбкой заявила Улле. — Вы не будете возражать?

— Конечно нет. Но… позвольте поинтересоваться: мы знакомы?

Не отвечая, дама неторопливо, обеими руками откинула в лица вуаль. На пана Иохана с бледного худенького личика глянули два колдовских фиалковых глаза. По спине у него пробежал холодок.

— Ваше высочество…

— Позволяю вам сегодня называть меня по имени, барон, — холодно прервала королевна Мариша. — Но только сегодня. Я не желаю быть узнанной.

— Понимаю. Но… — он озадаченно взглянул на Улле. Та безмятежно улыбалась.

— О побеге панны Мариши никому не известно. Мы полагаемся на вашу сдержанность, барон, и надеемся, что вы не станете широко распространяться о сегодняшней поездке.

Пан Иохан слегка поклонился, давая понять, что благодарен за оказанное доверие. Королевна Мариша смотрела на него неотрывно, и так пристально, так серьезно и так не по-детски, что мурашки по спине так и бегали вверх и вниз. От взгляда фиалковых глаз сама душа готова была покрыться изморозью. Черт возьми! Ведь ей всего семнадцать. Откуда же она взяла такой взгляд?

— Не будем же медлить, — нетерпеливо проговорила Улле, и пан Иохан, встряхнувшись, крикнул вознице, чтобы трогал.

Экипаж, слегка покачиваясь и пуская из-под колес шипящие струи пара, двинулся по улице.

Минут десять все молчали, и пан Иохан даже поежился от нарастающей неловкости. Впервые в жизни, оставшись наедине с двумя молодыми девицами, он не знал, о чем говорить. Впрочем, и сидеть на расстоянии вытянутой руки от королевны ему еще не приходилось. Не то чтобы он так уж робел особ королевской крови, но и привычки общаться с ними не имел, так что ощущение это было ему внове. Требовалось привыкнуть.

Первой, разбивая неловкое молчание, заговорила Улле — но вовсе не о том, о чем пану Иохану хотелось бы беседовать.

— Вероятно, вы скучаете по своей невесте, барон? — ни с того, ни с сего поинтересовалась она.

От неожиданности пан Иохан не сразу нашелся, что и как ответить. Но не успел он и рта раскрыть, как королевна Мариша добавила полной мерой от себя, вонзив в него холодный фиалковый взгляд:

— У вас есть невеста, барон?

Ее надменный, слегка сдобренный недоумением тон покоробил пана Иохана.

— А вас это удивляет, панна Мариша?

— Не удивляет, нет. Но, полагаю, многих дам огорчает это обстоятельство.

Скажите, пожалуйста! подивился про себя барон. И эта знает обо мне больше, чем я мог ожидать. Неужели тоже справки наводила? Но ей-то зачем?

— Можно ли поинтересоваться, кто стал счастливой избранницей?

— Ее светлость Эрика Наньенская.

— О! — холодно проговорила королевна. — Выгодная партия для вас, барон. Не так ли? Герцог Наньенский, как мне помнится, весьма богат и дает за сестрой хорошее приданое. Браво, барон.

— Вы полагаете, я женюсь только ради приданого? — в тон ей отозвался пан Иохан, уязвленный неожиданной бестактностью, почти грубостью Маришиных слов.

Королевна холодно улыбнулась и стала похожа на фиалку в сугробе.

— Всем известно, — неспешно сказала она, — что ваш отец, ныне покойный, спустил почти все состояние на рулетке и в карты; еще немного, и его семейству пришлось бы идти по миру с протянутой рукой. Вам, барон, даже пришлось поступить в армию, чтобы добыть средства к пропитанию. Вернувшись домой после его смерти, вы взяли управление поместьем на себя, сумели расплатиться с отцовскими долгами и заметно поправили свои дела, однако же не все у вас до сих пор гладко, и деньги герцога Наньенского пришлись бы весьма кстати. К тому же, я слышала, у вас есть незамужняя сестра.

Все это было высказано спокойным, почти скучным голосом, но у пана Иохана даже челюсти заломило от злости.

— Весьма польщен вниманием, которое вы проявили к моим обстоятельствам, — сквозь зубы проговорил он, заметив, с каким интересом слушает Улле излияния королевны Мариши. — Однако же не понимаю, чем этому вниманию обязан.

— О, только не воображайте, будто я нарочно расспрашивала о вас, — она тихо засмеялась — будто льдинки зазвенели. — При дворе чего только не наслушаешься — десятки бездельников с утра до вечера околачиваются в приемных покоях и только и делают, что сплетничают. Против охоты узнаешь много такого, чего и знать-то не желаешь. А ваша невеста, она красива?

— Да, очень.

— А по мне, так бледновата, — бесцеремонно вмешалась Улле, окончательно повергнув пана Иохана в состояние ступора. Никогда еще общение с представительницами прекрасного пола не было так тяжко для него. Непробиваемая холодность королевны Мариши и — особенно! — граничащая с вульгарностью неделикатность Улле действовали на него почти угнетающе и заставляли чувствовать себя неловко. — И совершенный ребенок. Не понимаю, барон, как вы можете жениться на ней. Это, по меньшей мере, нечестно по отношению к девушке.

— Простите, но я уже говорил, что не желаю обсуждать это.

— Да, я помню. Но ведь я не обсуждаю, просто высказываю свое мнение, — ядовито улыбнулась Улле.

Все вновь замолчали.

— И все-таки это лучше, чем стать невестой Великого Дракона, — проговорила вдруг королевна Мариша, и пана Иохана поразила горечь, прозвучавшая в ее словах — будто хлебнул полынного отвара.

— О нет, не лучше, — возразила Улле.

— Да вам-то откуда знать?

— Уж поверьте, — загадочно ответила посланница. — Великий Дракон совсем не то, что вы думаете. И невеста нужна ему вовсе не для того, чтобы укрепить свое финансовое положение.

— А зачем? — спросил пан Иохан.

Но Улле покачала головой.

— Всему свое время, барон. Всему свое время.

* * *
Они едва не опоздали к отправлению. Последние пассажиры поднимались по трапу, а у нижнего его края стоял пан Ойша и беспокойно крутил головой по сторонам. Завидев пана Иохана, выбравшегося из экипажа, он просветлел лицом и приветственно взмахнул рукою.

— Я оставил для вас места на верхней палубе, барон, — сообщил он, когда пан Иохан в сопровождении двух девиц приблизился к трапу. — Но вы не предупредили, что с вами придут две дамы…

— Уверена, у вас найдется еще одно местечко, — обворожительно улыбнулась Улле, и бравый пилот растаял.

— Конечно, сударыня, разумеется…

— Погодите, — остановил расшаркивающегося приятеля пан Иохан. — Не утруждайте себя. Я вполне могу постоять.

— Воля ваша, барон, но…

Что собрался сказать пан Филипп, так и осталось тайной, покрытой мраком. Почти в ту самую секунду, как он заговорил, над взлетным полем разнесся пронзительный звон — сигнал к отправлению. Недовольно сморщив нос, посланница Улле быстро зажала ладонями уши, словно ребенок.

— Пойдемте, я покажу ваши места, — скороговоркой пробормотал пилот и почти бегом ринулся вдоль салона. Пан Иохан, в сопровождении своих дам, поспешил за ним следом. Посланница Улле так и шла, не отнимая рук от ушей, пока звон не прекратился.

Места оказались у самого панорамного окна, в удобных бархатных креслах, у небольшого столика на четыре персоны. Два кресла напротив занимали усатый господин, и с ним — молоденькая девушка в светло-сером платье. Пан Ионах раскланялся с ними (получив в ответ милую девичью улыбку и смущенный взгляд из-под каштановых ресниц) и, дождавшись, пока его спутницы усядутся, встал за их креслами. Почти на грани слышимости размеренно застучали моторы. Салон вздрогнул, мягко качнулся (барон для надежности схватился за спинки кресел), земля наклонилась вбок, а затем плавно ушла вниз. Пан Иохан не видел лица посланницы Улле, но по тому, как она схватилась обеими руками за поля шляпы, словно ту могло унести ветром, она заключил, что взлет произвел на нее некоторое впечатление. Он склонился к ее уху и самым серьезным образом вполголоса поинтересовался:

— Не испугаетесь, панна Улле?

Посланница издала характерное фырканье и опустила руки.

— Я? испугаюсь? Что это вы себе вообразили? Да я, если желаете знать… впрочем, не важно. Просто я удивилась тому, что эта колымага может, действительно может подняться в воздух. По ее виду ни за что не скажешь…

С последней фразой пан Иохан полностью согласился, однако же вслух выражать этого не стал. Сообщил вместо этого, подпустив в голос немного иронии:

— У этой, как вы выражаетесь, колымаги, целых пять восьмицилиндровых паровых движителей и подъемная сила почти шестьдесят тонн! Кроме того, в баллоны закачан гелий, а не водород, что делает полет совершенно безопасным. А еще…

— Да что вы говорите! — перебила Улле, демонстративно захлопав глазами. — Подумать только, какие сложности: движители, какой-то там гелий… А вот не хотели бы вы полетать по-настоящему, безо всяких там приспособлений? А, барон?

— Что вы имеете в виду?

Она улыбнулась ехидной улыбкой, к которой он уже начал привыкать.

— Когда-нибудь я вам покажу…

— Вы уже столько всего мне наобещали, панна Улле… Боюсь, вам не хватит времени выполнить все обещания, — хмуро усмехнулся он в ответ.

— Почему? Времени у нас с вами как раз достаточно.

Пан Иохан промолчал.

Сбросили балласт, и дирижабль быстро набирал высоту. Внизу уже громоздились серые и голубые полусферы куполов, между ними пеной вскипала зелень парков, кое-где темнела гладь водоемов. Окутанная предрассветной дымкой, словно полупрозрачным газовым покрывалом, столица выглядела романтично и несколько таинственно. Посланница Улле не утерпела и вскочила с кресла, оглянулась на пана Иохана:

— Барон? Вы, кажется, обещали быть моим экскурсоводом?

Бесцеремонно взяла его за локоть и потянула к самому окну. Пан Иохан нерешительно поглядел на королевну. Панна Мариша сидела, как истукан, и лица ее под вуалью было не разобрать. Улле тоже нетерпеливо на нее глянула.

— Итак? Вы к нам присоединитесь?

Королевна поднялась, как деревянная, покачнулась и сразу ухватилась за второй локоть пана Иохана.

— Да, я… простите. Мне вдруг стало нехорошо.

— Вы что, боитесь высоты? — задрала брови бесцеремонная Улле.

— Нет, но я…

— Боитесь, — заключила Улле. — Зачем же вас понесло на дирижабль? Барон, держите ее крепче. Не хватало еще обморока.

Но королевна Мариша уже вполне овладела собой и даже отпустила руку пана Иохана.

— В обморок я не упаду, — заявила она довольно твердо. — Все хорошо. Это была просто небольшая слабость.

— Быть может, вам лучше присесть… — с сомнением проговорил пан Иохан.

— Нет. Не хотелось бы упустить такую редкую возможность полюбоваться городом с высоты.

По правде сказать, пан Иохан предпочел бы, чтобы королевна осталась на месте. Тогда он мог бы спросить у посланницы Улле, кто дал разрешение на эту прогулку… если вообще это разрешение у кого-то спрашивали. А в случае, если это был самовольный побег, кому-то придется отвечать за самовольство… и отвечать как бы не головой. Пану Иохану очень не хотелось навлекать на себя императорский гнев.

Но в присутствии королевны Мариши он все равно не мог заговорить об интересующем его предмете.

— Смотрите, солнце восходит… — посланница Улле буквально прилипла к окну, упершись ладонями в стекло и едва не расплющив от него нос.

Показавшееся из-за горизонта солнце заметила не она одна. По салону пронеслись вздохи и радостные восклицания, кто-то даже зааплодировал. Пан Иохан досадливо обернулся. Конечно, восход солнца — зрелище безусловно красивое и заслуживающее внимания, но к чему столь преувеличенное выражение эмоций? Но хотя бы его спутницы вели себя сдержанно.

Стоя вплотную к окну, Улле глядела вниз с живейшим интересом. Пан Иохан пододвинулся и встал рядом, чтобы удобнее было показывать достопримечательности. Императорский дворец с монументальным столпом перед ним, Музей Искусств, Галерея, грандиозное здание Оперы, Академия, площадь Фонтанов и тут же — лобное место, летние резиденции знати, окруженные парками, храмовый квартал…

— Вы так хорошо знаете город, — повернулась к нему Улле. — Можно подумать, вы здесь родились.

— В самом деле, — заметила королевна Мариша, — вашей памяти, барон, можно позавидовать.

Она помолчала и добавила:

— И свободе передвижений тоже. Наверное, вы много повидали…

— Больше, чем хотелось бы, — отозвался пан Иохан.

— О чем вы? Ах, верно, вы говорите о войне. Ведь вам приходилось воевать. Так ли?

— Да.

Посланница Улле отлипла от стекла — не отнимая, впрочем, ладоней, — и повернулась к барону, широко и по-детски жадно распахнув глаза.

— На что похожа война у вашего народа, барон? Расскажите, прошу вас.

— На что может быть похожа война? — пожал плечами пан Иохан. — Много крови, боли, сотни мертвецов… По правде, мне не хочется об этом говорить.

— Я знаю мужчин, которые всегда рады поговорить о своих подвигах, — тихо заметила королевна Мариша, и на этот раз барон не понял, что означает ее странный тон. Он снова пожал плечами.

— Вероятно, все дело в том, что я не совершил никакого подвига, о котором стоило бы рассказывать…

Посланница Улле прыснула и оборотилась к стеклу.

— Глядите, что это там такое? Вон там, над водой, поднимаются башни. Видите? Это чей-то дворец?

Пан Иохан взглянул на башни, потом — коротко — на невозмутимую королевну Маришу, и только после этого ответил:

— Это Лазуритовая крепость. Самая знаменитая тюрьма Империи. Странно, что вам про нее еще ничего не рассказали.

— Тюрьма? Вы шутите?

— Если бы.

— Однако же вы, люди, очень странные существа, — Улле покачала головой и вернулась к созерцанию крепости.

Дюрвишта с ее пригородами полукольцом охватывала огромное озеро, дальний берег которого едва-едва можно было различить. В его серо-синих водах взблескивало солнце, уже поднявшееся над горизонтом. Посредине озера, с небольшого островка, поднимались в небо пять белоснежных тонких башенок, увенчанных шатровыми крышами цвета яркой лазури. Видно их было еще из города; правда, они терялись среди плотной городской застройки. Стены крепости белизной могли соперничать с кусками колотого сахара, в солнечный день их блеск слепил глаза. Сказочная красота этого чуда архитектурной мысли удваивалась, отражаясь в темных озерных водах.

Дирижабль начал разворачиваться в сторону озера.

— Мы пройдем прямо над крепостью, — пояснил пан Иохан.

— Зачем было устраивать тюрьму именно здесь? — пробормотала посланница Улле. — Других мест разве не нашлось?

— По правде, прадед нынешнего императора строил Лазуритовую крепость как летнюю резиденцию, так что по сути крепостью она никогда и не была, разве что по виду. Но деду императора показалось, что в помещениях слишком сыро. И он отправил туда в заключение надоевшую жену. А где один узник, там и второй, и, чего уж, третий… Так и пошло.

— Очаровательная история…

— Насколько известно, никто еще отсюда не сбежал, — добавил пан Иохан. — Даже если какому-нибудь бедолаге посчастливилось бы выбраться из камеры — в озере полно ядовитых змей. Эффективнее и надежнее любых ловушек…

Поджав губы, посланница Улле продолжала молча разглядывать обманчиво безобидную крепость и обманчиво безмятежную озерную гладь. Пан Иохан, который не видел там ничего интересного, встал вполоборота к салону и принялся рассеянно наблюдать за пассажирами. Многие покинули свои кресла и выстроились вдоль панорамных окон. Кому не хватило мест, неспешно прогуливались по салону или сидели за столами, занимая время светской беседой и прохладительными напитками. Здесь, на верхней палубе, собралась публика, принадлежащая исключительно к высшему свету. Солнце играло на светлых платьях дам и зажигало искры в глубине бокалов, наполненных золотистым лимонадом. В воздухе висел легкий гул голосов, чем-то похожий на тот деятельный пчелиный гул, который можно услышать в летний день рядом с цветущей липой. За ним едва можно было разобрать неумолчный стук двигателей. До сих пор он гармонично вплетался в прочие звуки, наполнявшие салон дирижабля, но теперь пану Иохану показалось, что в нем появился некий диссонанс. Как будто стук стал неравномерным — так, пропуская удары, бьется больное сердце. Пан Иохан прислушался: показалось или нет?

— …Отчего у вас такой невеселый вид? — вдруг спросил над самым ухом голос посланницы. Оказывается, она уже некоторое время стояла рядом и внимательно разглядывала лицо барона, а он и не заметил. Он встряхнулся и обернулся к Улле.

— О чем вы думаете, барон?

— О том, что внешний вид редко отвечает сущности, — он ответил первое, что пришло в голову.

— Это вы о тюрьме? Ну, мысль не новая и довольно банальная. Однако же трудно поверить, чтоб именно это вас так заботило. У вас какие-то неприятности?

Вы — самая главная моя неприятность, подумал пан Иохан. Возможно, он даже ляпнул бы что-нибудь в этом роде, но Улле вдруг насторожилась, коснулась его плеча и спросила странным голосом:

— Скажите, барон, а часто эти штуки падают?..

— Не часто, но бывает, — он сразу понял, о каких «штуках» идет речь. — А почему вы…

— Погодите. Кажется, двигатели остановились. Слышите?

— В самом деле… — прислушался пан Иохан. — Возможно, просто небольшие неполадки. Ничего страшного… В любом случае мы не упадем, нас просто немного отнесет ветром в сторону, — успокоил он.

Улле посмотрела на него с некоторым сомнением, но не стала больше ничего спрашивать. Снова повернулась к окну — Лазуритовая крепость по-прежнему притягивала ее взгляд. Королевна Мариша, которая очевидно не находила в этом виде ничего интересного, сообщила в пространство:

— Пожалуй, я вернусь на место, присяду.

— Позвольте проводить вас, — пан Иохан учтиво подставил локоть. До их столика было идти от силы четыре шага, но королевна милостиво приняла приглашение.

С подчеркнуто безразличным видом она преодолела эти четыре шага и опустилась в кресло. Сказала, не глядя на пана Криушу:

— Возвращайтесь к панне Улле, барон, ей будет приятно ваше общество. А меня ни к чему ни опекать, ни занимать. Я просто посижу здесь немного.

Пан Иохан не стал спорить. Он решил, правда, для начала воспользоваться случаем и заглянуть в кабину к пилотам — узнать, в чем дело, почему остановились двигатели. Конечно, падение им не грозило, но ветер понемногу сносил дирижабль обратно к середине озера. К Лазуритовой крепости… Пан Иохан понимал, что вероятность напороться на крепостные шпили ничтожно мала — шли они довольно высоко, — но ему хотелось услышать то же самое от опытного летчика. Тогда бы он мог успокоить своих спутниц.

Он был уже в середине салона, когда стеклянные створки дверей качнулись, отблескивая солнцем, и пропустили офицера в белой с золотом летной форме. Вот кстати, подумал пан Иохан, разглядевший нашивки, капитан сам идет ко мне в руки…

— Паны пассажиры! — громко провозгласил капитан, откашлявшись, и все лица повернулись к нему — озаренные улыбками, безмятежные. — Минутку внимания. У нас возникло небольшое затруднение — нет, нет, волноваться не нужно, просто пустячок. Нам придется стравить из баллонов газ и сесть. Возможно, будет слегка потряхивать, но это ничего, прошу только сохранять спокойствие. Все окончится благополучно.

После этого объявления пробиться к капитану не было уже никакой возможности — его плотно обступили, встревожено щебеча, дамы. Пан Иохан посочувствовал бедняге и поспешил вернуться к своим спутницам. Несмотря на заверения капитана, он не рассчитывал на мягкую посадку. Вряд ли их будет всего лишь «слегка потряхивать»… Как бы гондола вовсе не развалилась при соприкосновении с землей — ее конструкция на подобную аварийную посадку едва ли рассчитана. Ну, а причальных мачт поблизости, разумеется, нет.

Впрочем, дамам знать об этом вовсе не обязательно. Пока что.

Улле так и стояла, приклеившись к окну. Пан Иохан хотел тронуть ее за плечо, чтобы привлечь внимание, но она услышала его шаги и обернулась.

— Нас сносит к крепости, — сказала она озабоченно.

— И правда, — согласился пан Иохан, глянув в окно. Ветер по-прежнему не переменил направления. — Но капитан заверил, что…

— Я слышала… Даже не знаю, радоваться тому, что мы летим над водой, или нет. Учитывая ядовитых змей…

— Думаю, все обойдется, в воду мы не упадем. Но лучше вам вернуться на место и сесть. При посадке может сильно трясти.

— Хорошо, — согласилась посланница.

Пан Иохан снова встал за креслами своих спутниц. Королевна Мариша сидела, строго выпрямившись, бледная и неподвижная — впрочем, как обычно. Если она и боялась, то не подавала виду. Зато усатый господин, который делил с ними столик, выглядел крайне встревоженным. Он сразу обратился к барону с вопросом: грозит ли им опасность, как пан думает?

— Никакой опасности, мы уже спускаемся, — заверил пан Иохан — и тут гондолу сильно тряхнуло, он едва устоял на ногах. Раздались испуганные женские крики, но их тут же перекрыл оглушительный скрежет.

— Только этого не хватало, — хладнокровно проговорила Улле, глядя куда-то в сторону. Пан Иохан проследил ее взгляд, и почувствовал себя словно во сне: из дальней стены, снизу вверх, медленно прорастал тонкий блестящий шпиль. Он все удлинялся и удлинялся, от него по стене разбегалась сеть трещин, уши терзал пронзительный скрип и скрежет, перемежающийся испуганными воплями и визгом; вот шпиль уперся в потолок, в проломе показалась лазоревая черепица, шрапнелью ударила в пол. Закричали, пытаясь увернуться, пассажиры. Даже те, кому не досталось и кто стоял, попятились. Снаружи раздался громкий хлопок — вероятно, при столкновении была повреждена оболочка дирижабля, и лопнул один из баллонов с газом. Пан Иохан только успел порадоваться, что гелий не воспламеняется при соприкосновении с воздухом… как вдруг пол резко накренился вбок. Под слитное: «А-а-х!» — пан Иохан, чтобы не упасть, ухватился за край стола, который был намертво прикручен к полу. В салоне все пришло в движение, все полетело кувырком; кресла, стремительно набирая скорость, заскользили к пролому. За пояс пана Иохана уцепилась какая-то визжащая дамочка, повисла всей тяжестью. Он глянул мельком, в надежде, что это одна из его спутниц — но перед глазами мелькнули незнакомые каштановые локоны и пухлый разинутый рот. Освободив одну руку, он попытался поймать за спинку промчавшееся мимо кресло — но куда там! Его самого чуть не сорвало с места.

Где-то зазвенело разбитое стекло, и от полного боли крика по спине продрало холодом.

— Панна Улле! Ваше высочество! — забывшись, крикнул пан Иохан, озираясь. Никто ему не ответил. Впрочем, за стонами и криками едва ли кто-нибудь его вообще услышал.

Гондолу снова жестоко тряхнуло. Барон, пребольно ударившись бедром о край столешницы, повалился на пол, и только в последний момент успел схватиться за ножку стола — одной рукой. Второй пришлось придержать перепуганную дамочку, которая иначе улетела бы к пролому. От напряжения пан Иохан заскрипел зубами. Он понимал, что надолго его не хватит — тяжесть была изрядная, он и сам весил немало, и дамочка худышкой не выглядела.

— Великий Дракон! Великий Дракон! — без перерыва повторяла дамочка. Ее шляпа съехала набок, округлившиеся глаза наполнились ужасом.

— При чем тут Великий Дракон! — разозлился пан Иохан и попытался подтянуть ее повыше, чтобы она смогла ухватиться за ножку стола и отпустить его. — Держитесь вот тут…

— Нет! — взвизгнула она и в панике прижалась к барону всем телом. — Не бросайте меня! я боюсь! Пожалуйста!

— Ох, да не дергайтесь вы! — то ли застонал, то ли зарычал пан Иохан. Но беспокойная дамочка не вняла и продолжила трепыхаться в его объятиях, как вытащенная из воды рыба. Вспотевшие, сведенные от напряжения пальцы так и соскальзывали с полированного дерева. Еще секунда, другая, и пан Иохан, в обнимку с дамочкой, поехал на спине — вниз, вниз, по наклонному полу, как с горки на санях. Перед глазами замелькали люди, предметы… в числе прочего пронеслась и картинка, которую барон принял за плод разволновавшегося воображения: примерно в трех футах над полом висела панна Улле, она держала подмышки обмякшую королевну Маришу. Что она висела в воздухе — это точно, пан Иохан отчетливо видел ее туфельки и даже затянутые в шелк щиколотки, торчащие из-под оборок юбки; одна из туфелек ожесточенно колотила по волосатому запястью чьей-то руки, которая норовила уцепиться за щиколотку Улле. Что за бред, удивился пан Иохан. Впрочем, бред бредом, а долг призывал его прийти на помощь даме — однако, он не успел сообразить, что именно можно предпринять в его положении. Что-то, скользнув мимо, ударило его по затылку, и он лишился сознания.

* * *
Голова болела, болела страшно; еще не до конца придя в себя, пан Иохан застонал. На лоб сразу легли чьи-то прохладные ладони, стало полегче. Это мама! подумал он в полусне. Она так делала, когда он в детстве болел, и прикосновения ее рук снимали боль и жар.

— Мама… — счастливо вздохнул пан Иохан и накрыл прохладные ладони своей рукой.

Глава 9

И сразу же наваждение прошло.

— К счастью или нет, я не ваша мама, — проговорил насмешливый голос, и пан Иохан немедленно выпал из полусна в реальность и открыл глаза. Он лежал вовсе не в постели, а на чем-то жестком и неудобном — под спиной явственно ощущались многочисленные бугры и неровности, — а рядом, подобрав ноги, сидела посланница Улле с перепачканным грязью лицом, без шляпки, с упавшими на плечи волосами. Вид у нее был потрепанный и усталый. Ее ладони лежали на лбу у барона, как будто так и надо было. Пан Иохан тут же сбросил их, словно обжегся, и попытался приподняться.

— Вы опять за свое, панна Улле?

— Нет, ну что вы за неблагодарный человек! — возмутилась посланница. — Стараешься, как лучше… Между прочим, если бы не я, вы бы тут не лежали… то есть, может быть, и лежали бы, но уж точно не разговаривали бы! Могли бы и спасибо сказать.

— Спасибо. Вот только вспомню, за что… — ему наконец удалось приподняться на локтях, и он огляделся. Вокруг были деревья — много деревьев. Так много, что кроны их смыкались над головой, образуя зеленый шатер без единого просвета. А лежал пан Иохан прямо на земле, из которой выпирали мелкие камушки, корни и прочий лесной мусор. — О-хо-хо… Где мы?

— Не знаю, — слегка раздраженно ответила посланница Улле.

— То есть… как?

— Вот так! я же не знаю здешних окрестностей.

— А что вообще… случилось?

Улле уставилась на него удивленно:

— Вы разве не помните?

— Минутку… — пан Иохан потер лоб (и обнаружил, что рукав его светлого выходного сюртука висит клоками, и к тому же перепачкан землей и травой). — Я только соберусь с мыслями…

Собраться с мыслями оказалось непросто. Боль посланница Улле сняла, но головой пан Иохан, судя по всему, ударился неслабо. Мысли застилала мгла, сквозь которую не сразу удалось пробиться. Пан Иохан старательно, минута за минутой, восстановил все события сегодняшнего дня…

— Ах да, ведь «Ариель», кажется, потерпел катастрофу, — медленно проговорил он. — Гондола напоролась на шпиль Лазуритовой крепости, в салоне начался форменный кавардак… так, так… а потом…

Пан Иохан вспомнил, как за него цеплялась какая-то пышная испуганная дамочка, и как он вместе с ней съезжал по перекошенному полу к пролому, откуда торжественно воздвигался крепостной шпиль. И еще что-то было странное, связанное с Улле, чего он пока не мог осознать…

— А как я, собственно, оказался здесь?

— Я вас вытащила.

— Вытащили… как?

Улле возвела глаза к лиственному своду.

— По воздуху, барон. Вас и королевну Маришу.

— Да! Ее высочество! — вспомнил пан Иохан и встревожено оглянулся, даже не подумав выяснять подробности спасения «по воздуху». — А где же она?

— Не знаю. Видите ли, барон, вы не один тут валялись в обмороке. Я в некотором роде… утомилась, пока занималась вашим спасением. А ее высочество не пожелали, видимо, дожидаться, пока мы с вами оправимся от полета… или падения, это как посмотреть.

— О нет, только не это! — пан Иохан со стоном упал обратно на траву. — Мало мне дуэли, из-за которой теперь пойдут пересуды… Так еще придется объяснять Его Императорскому Величеству, что сталось с его единственной дочкой. Кажется, у меня появится прекрасная возможность изучить Лазуритовую крепость изнутри!

— Ну, королевну Маришу можно поискать, — заметила Улле. — Если вы, конечно, оправились достаточно, чтобы идти… А что за дуэль, о чем вы говорите?

Пан Иохан понял, что проболтался. Но теперь было уже все равно.

— Сегодня в шесть вечера я должен стреляться с одним господином, — объяснил он. — Если я не явлюсь на поединок, — а я, разумеется, не явлюсь, — скажут, конечно, что я струсил, поджал хвост и все такое…

— А что он сделал вам плохого, этот господин? — удивленно расширив глаза, спросила Улле.

— Ударил меня по лицу…

— За что?

Пан Иохан вздохнул.

— За то, что меня поцеловала его жена…

— Ничего себе! — фыркнула Улле. — Так это ее нужно было бить по лицу, а не вас — если я только правильно понимаю ваши, человеческие, моральные нормы. Вы-то причем? Или вы ее, как это говорится, спровоцировали?..

Пан Иохан снова вздохнул.

— Не то чтобы…

Посланница Улле помолчала, разглядывая его с внезапно проснувшимся интересом.

— Что? — приподнялся барон. — Что вы во мне такое нашли?

— Я-то? ничего. А вот ваши дамы… — Улле загадочно улыбнулась. — При дворе я много чего наслушалась. О вас говорят, и говорят много. И вот мне интересно, неужели целоваться с вами настолько приятно, что даже замужние женщины готовы пойти на скандал ради вашего поцелуя?

И не успел пан Иохан опомниться после этой неожиданной тирады, как посланница Улле прильнула к нему и крепко, со смаком поцеловала в губы. Причем это не был какой-нибудь там мимолетный поцелуй — он длился долго, и далеко не одни только губы в нем участвовали. По правде говоря, у пана Иохана даже дух захватило. Его руки как-то сами собой обвились вокруг стана Улле — с приятным удивлением он обнаружил, что корсет она не носит, — а она в ответ с большой охотой обняла его за шею.

— А что, интересные ощущения, — проговорила панна Улле, наконец, отстранившись, и плотоядно — как показалось барону — облизнула губы. — Что-то в этом есть.

— Где вы научились так целоваться? — задыхаясь, спросил он. Выпускать ее из объятий он отнюдь не спешил, а она и не пыталась освободиться.

Вместо ответа она запустила пальцы в его растрепавшиеся кудри, притянула к себе его голову и снова с упоением поцеловала.

Пану Иохану потребовалось все самообладание, чтобы остановить это безумие. На груди у него лежала молодая привлекательная женщина, которая к тому же не носила корсет — было от чего потерять голову! Она прижималась так тесно, что сердце ее, казалось, бьется об его ребра… Этот поцелуй не был похож ни на какой другой. Помимо обычного волнения тела, вызванного близостью женщины, пан Иохан испытал — наверное, впервые в жизни, — волнение духа, причем совершенно особого рода: его вновь как будто окутало облако травянистой свежести и серебристого смеха, и накатила волна беспричинной радости. И что-то подсказывало ему, что если он пойдет дальше, то испытает наслаждение, ни с чем не сравнимое… Соблазн был велик, страсть туманила голову… а вот посланница Улле, очевидно, совершенно не понимала нависшей над ней угрозы и вообще не сознавала, какие последствия она может спровоцировать своим, мягко говоря, нескромным поведением. Пан Иохан, едва не застонав от учиненного над собой насилия, крепко схватил ее за плечи и отодвинул от себя.

— Прекратите… — выдохнул он. — Прекратите немедленно, иначе я за себя не ручаюсь!

— А в чем дело? — удивилась она, глядя на него невинными карими глазами. — Вам нехорошо?

— Да… мне нехорошо… очень нехорошо… Сядьте вот тут, прошу вас. Да, вот так и сидите.

Он заставил ее сесть на прежнее место, а сам отодвинулся подальше. Приподнялся, откинул с лица влажные волосы. Посланница Улле, сложив на коленях руки без перчаток, смотрела на него с искренним недоумением. Пан Иохан перевел дыхание и сказал, медленно роняя слова:

— Никогда… и ни с кем… больше так не делайте. Вас могут неправильно понять… и попытаться причинить вам вред.

— О чем вы говорите?

Пан Иохан покусал губы. В голове мало-помалу прояснялось — но все-таки ему никак не приходили на ум простые (и приличные!) слова, в которых можно было бы объяснить Улле, на что она напрашивается, набрасываясь с поцелуями на мужчин.

— Люди… — запинаясь, начал он, — бывают разные. Есть мужчины, которые могут воспользоваться своим физическим превосходством над женщиной… и обидеть ее.

Улле рассмеялась.

— Не совсем вас понимаю, барон, но обидеть меня не так-то легко! Спасибо, конечно, за заботу, но… вы это всерьез, насчет физического превосходства? Я легко подняла вас и панну Маришу — какой мужчина может оказаться сильнее?

— И все-таки… не делайте так больше. Это, самое меньшее, неприлично.

— А! Вот в чем дело. С этого бы и начинали. Так значит, я своим неприличным поведением оскорбила ваши чувства, барон? — усмехнулась Улле.

— Нет… не то, — в замешательстве ответил пан Иохан. — Я… не могу вам объяснить, пожалуйста, не настаивайте.

Улле помолчала.

— Хорошо. Значит, будем квиты. Я избегаю объяснений, вы тоже имеете полное право от них уклониться. Однако, раз вы находите это таким важным, я обещаю никого больше не целовать. Впрочем, не думаю, чтобы мне еще захотелось делать это с кем-то… кроме вас, барон, — серьезно закончила она.

— Панна Улле! прошу вас. Женщине не пристали подобные слова.

— Ну хорошо, хорошо. Моя откровенность вам не нравится, вижу… Обещаю молчать.

И посланница, которая выглядела уже гораздо бодрее, чем в начале разговора, принялась сосредоточенно изучать свое платье, изрядно пострадавшее в перипетиях. Улле тщательно отряхнула юбку (которая отнюдь не стала от этого чище) и горестно вздохнула, когда обнаружила прореху на плече.

— Ну вот, платье погибло, — заключила она, пытаясь пристроить на место болтающийся лоскут. У нее, однако, ничего не получалось. — Да и вы, барон, выглядите не слишком представительно.

— Ничего,переживу, — проворчал пан Иохан. Правая половина его сюртука превратилась в лохмотья; рубашка пострадала несколько меньше, но все-таки годилась теперь только на тряпки. Щегольской цилиндр, разумеется, потерялся; порванные перчатки после краткого осмотра барон решил выбросить. — Меня больше другое заботит…

— Что же?

— Ее высочество Мариша — это во-первых. Где она и что с ней? Нужно ее отыскать во что бы то ни стало. Во-вторых — дирижабль. Не может быть, чтобы спаслись мы одни. Возможно, есть и другие… и им требуется помощь.

Улле посмотрела на него долго и пристально.

— Все-таки я не ошиблась, когда выбрала именно вас, барон… — он вопросительно поднял брови, но посланница не снизошла до пояснений. Она встала и принялась разглаживать юбки, заодно отдирая от них болтающиеся кружева. — Придется ненадолго оставить вас одного — хочу осмотреть окрестности…

— Но я тоже могу пойти с вами! — запротестовал пан Иохан.

— У меня одной получится быстрее, — улыбнулась Улле. — Я ведь умею превращаться в облачко, помните? Ждите здесь, никуда не уходите.

С этими словами ее силуэт прямо на глазах у барона рассыпался золотистой пыльцой — там, где только что стояла живая, материальная женщина, в воздухе зависло прозрачное эфемерное облако. В ушах пана Иохана колокольчиками зазвенел серебристый смех. С обреченным стоном барон опустил голову на скрещенные руки.

Прав был пан Даймие, когда предрекал ему трудный день.

* * *
Посидев немного в одиночестве, пан Иохан остыл и успокоился. И только тогда понял, насколько сильно выбила его из колеи дикая выходка Улле. Ведь он даже не спросил, каким именно образом она вытащила его и королевну Маришу с дирижабля! Она сказала «по воздуху», но как это понимать? Всплыло еще одно воспоминание, истолковать которое пан Иохан однозначно не мог: туфельки посланницы Улле, зависшие в трех футах от пола. Привиделось ему это или было на самом деле? Пан Иохан не удивился бы, если бы узнал, что было. После превращения живой женщины в золотистое облачко левитация казалась такой мелочью…

Он с удивлением вдруг понял, что почти совершенно спокоен. Только внутри как будто звенела туго натянутая струна — это заявляла о себе жажда деятельности. В самом деле, панна Улле, женщина, в одиночестве разгуливает по окрестностям, пусть даже в виде облачка; а он мужчина, сидит, сложа руки, и ждет! Раздосадованный этой мыслью, пан Иохан поднялся на ноги и тут же понял, почему посланница просила его остаться и подождать: голова его закружилась так, что ему пришлось схватиться за ствол ближайшего дерева, чтобы не упасть. Он постоял немного, пережидая приступ дурноты. Предметы перед глазами двоились и плыли. Прошла минута или две, лучше пану Иохану отнюдь не становилось, напротив, дурнота усилилась настолько, что его стошнило, после чего барон почел за лучшее снова прилечь. Вот теперь-то он начал тревожиться по-настоящему. И зачем только королевну Маришу понесло в лес одну-одинешеньку? Чего она хотела добиться, что доказать? И где, как ее разыскивать, особенно если его самочувствие не улучшится? Пана Иохана не утешало даже то обстоятельство, что, по его расчетам, они должны были оказаться не очень далеко от Дюрвишты. Если дирижабль напоролся на шпили Лазуритовой крепости, то панна Улле, по всей видимости, перенесла барона и королевну Маришу в лес, который рос по дальнему от столицы берегу озера. Отсюда до города всего три-четыре часа ходу… Будь пан Иохан один, и чувствуй он себя лучше, он без труда преодолел бы это расстояние. Но с дамами… Впрочем, обдумывать, насколько труднее добираться до города с дамами, было преждевременно. Прежде пан Иохан желал бы увидеть их обеих рядом, целых и невредимых.

Но минуты шли, посланница Улле не возвращалась, и барон начал опасаться, что с ней приключилось несчастье. Плотная листва деревьев не пропускала солнечного света, и пан Иохан не мог точно определить, сколько времени прошло. Несколько раз он пробовал встать, но ему удавалось сделать от силы два-три шага, после чего неизменно накатывала дурнота; а после очередной попытки и вовсе с новой силой разболелась голова, да так, что в глазах потемнело.

А впрочем, может быть, это просто начали сгущаться сумерки…

Таким образом, то вставая, то снова укладываясь на траву, пан Иохан промаялся довольно долго. Под сплошным шатром из листвы становилось все темнее, и барон уверился, наконец, что это ему не мерещится — и впрямь приближался вечер. А ему становилось все хуже. Пожалуй, так нехорошо ему было разве что в первые дни после ранения, давным-давно, когда он еще юношей попал в военный госпиталь. Только тогда его не грызла тревога за двух женщин, которых он должен бы был защищать, а вместо этого…

У пана Иохана не достало даже сил обрадоваться, когда он заметил меж чернеющих в сумерках стволов золотистое сияние. Он только слегка приподнялся навстречу Улле, чья фигура словно соткалась из воздуха прямо перед ним. Лицо посланницы показалось ему озабоченным.

— Вы нашли ее? — спросил пан Иохан, уже заранее зная ответ.

Она покачала головой.

— Ни ее саму, ни каких-либо следов. Правда, несколько поодаль я видела какое-то странное поселение — совсем небольшое, от силы десяток домов. Только дома эти совсем не похожи на те, в которых в которых живете вы в городе — они низкие, круглые и, кажется, сделаны из плотной ткани. И люди в этом поселении тоже не похожи на вас, они даже одеваются иначе. Я подумала, что они, может быть, видели нашу королевну, но… — она замялась. — Но они показались мне какими-то… дикими, и после ваших слов я подумала, что может получиться нехорошо, если я выйду к ним одна… — и Улле почти виновато посмотрела на пана Иохана.

— Вы хорошо сделали, что не показались этим людям. Скорее всего, это цыгане… От них можно всего ожидать.

— Вот и я так подумала! — подхватила Улле. — Вдруг они повели бы себя агрессивно, мне пришлось бы защищать себя… Я могла нечаянно причинить кому-нибудь вред… А что такое эти цыгане, барон? — в глазах посланницы загорелись огоньки искреннего интереса. — Расскажите мне о них, барон. Почему они не похожи на вас?

— Если позволите, я отложу рассказ на потом… — пан Иохан поморщился от накатившей боли. — А что остальные пассажиры? Вы видели кого-нибудь?

— Нет, никого. Я была на берегу, но крепость слишком далеко, не разглядеть… Так что будем делать, барон?

— Что делать… — повторил пан Иохан и с усилием сел. Ему удалось удержаться от болезненной гримасы, но что-то, вероятно, его все-таки выдало, потому что посланница Улле вдруг быстро опустилась на колени и пристально взглянула ему в лицо. — Что делать… Я думаю, нужно все-таки поговорить с цыганами. Они все видят и все знают, такой уж народ… может быть, они и помогут. Только… вот что, панна Улле… Я в город не пойду, пока не отыщу ее высочество. А вот вам лучше бы вернуться. Ваши… соотечественники, должно быть, уже тревожатся и разыскивают вас.

— А вас разве никто не разыскивает?

— Разве что мой противник и секундант… Панна Улле, пожалуйста. Мне будет спокойнее, если я буду знать, что вы благополучно добрались до города и находитесь вне опасности.

— Откуда же вы будете это знать? — чуть насмешливо спросила посланница.

— Я уверен, что вы, с вашими способностями, сумеете вернуться одна, — твердо, хотя несколько медленно выговаривая слова, серьезно сказал пан Иохан. — Поверьте, мне нелегко предлагать это. В другой ситуации я ни за что не отпустил бы вас… — он вдруг запнулся и начал резко бледнеть. Панна Улле тут же оказалась рядом и обхватила его за плечи.

— Что такое? Снова голова?

— Да… это ничего… сейчас пройдет…

— Ничего себе: пройдет! — возмутилась Улле. — Да вы сейчас в обморок грохнетесь! Чего же вы сразу не сказали? Ну-ка, ложитесь… вот так.

— Вы что, снова хотите меня лечить?

— Да, хочу и буду! И не трепыхайтесь, а то вам же будет хуже…

А трепыхаться, однако, было от чего. Посланница Улле села, вытянув ноги, и заставила барона лечь таким образом, что его голова оказалась у нее на коленях — такая поза, быть может, еще пристала бы пылким влюбленным, но никак не мужчине и молодой женщине, которые едва-едва знают друг друга. Но из двух зол обычно выбирают меньшее, и пан Иохан рассудил, что лучше пойти на нарушение приличий, чем на неопределенный срок остаться беспомощным и жалким из-за мучительной головной боли. К тому же, из-за его бездействия могла пострадать, а то и погибнуть, дочь императора…

— Делайте, что считаете нужным, панна Улле… — тихо проговорил барон, и посланница тут же с готовностью положила ему ладони на лоб.

— Вы очень благоразумный человек, пан Криуша, — с одобрением сказала она. — Но я догадываюсь, что вы намереваетесь, как только боль отступит, немедленно броситься на поиски ее высочества. Так вот, вынуждена вас разочаровать. Чтобы лечение было эффективным, вам нужно хорошенько выспаться хотя бы до утра, и уж я об этом позабочусь.

— До утра? Но допустимо ли терять целую ночь?

— А далеко ли вы уйдете по лесу в темноте? — парировала Улле. — Если вы рассчитываете на какие-то мои особенные способности, барон, то разочарую вас снова: до утра я никак не смогу помочь вам чем-либо. Мои силы тоже ограничены.

От досады и злости на собственное бессилие пан Иохан зашипел сквозь зубы.

— Ну, ну, не нужно так огорчаться, — утешила его посланница. — Панна Мариша показалась мне практичной и разумной девицей. Полагаю, на ночь она найдет себе пристанище и проведет ночь спокойно, если только уже не вышла к людям…

— Например, к цыганам, — тихо вставил пан Иохан. Боль отступала, вместо нее накатывала сонливость. Барон пока что ей сопротивлялся, но чувствовал, что долго не продержится.

— А что? думаете, они способны поступить с ней… нехорошо?

— Не исключаю такой возможности…

— Ой-ей, — как-то совсем по-детски сказала Улле после долгого молчания. — Ох и влетит мне от брата…

Пан Иохан хотел спросить, к чему она вспомнила своего брата и за что ей от него влетит, но язык его совершенно сковала дрема. Да и глаза слипались, как будто веки намазали медом. Тревожные мысли заволоклись туманом, и спустя минуту пан Иохан крепко уснул.

Проснулся он удивительно свежий и бодрый, без всяких признаков недомогания, но в крайне дурном настроении, поскольку, еще не успев открыть глаза, тут же припомнил весь вчерашний день. А сегодняшний едва ли будет лучше, мрачно подумал он, поднимаясь.

Впрочем, стоило порадоваться хотя бы прекрасному самочувствию.

Улле, подложив ладони под щеку, мирно спала рядышком на земле. Ее каштановые волосы растрепались, прическа совершенно потеряла форму, а платье было порвано и измазано землей. Теперь его постеснялась бы надеть и кухарка. Впрочем, барон выглядел не лучше.

Он не стал будить посланницу. Оглядевшись по сторонам, он заметил в траве тут и там алые бусинки земляники. За четверть часа он набрал целую пригоршню, и пересыпал ее в большой лопух, как в миску. Роскошный завтрак, подумал пан Иохан с усмешкой, не хватает только кувшина сливок… Он подвинул лопух с горкой ягод под самый нос Улле. Она заворочалась, заулыбалась во сне, несколько раз облизнулась (пан Иохан тоже невольно улыбнулся) и через минуту со сладким вздохом открыла глаза.

— Что это? — спросила она, улыбаясь.

— Ваш завтрак, — ответил пан Иохан. — Сливок, извините, нет…

— Да, я помню, что вы не любите сливки, — Улле села и без всякого стеснения потянулась, закинув руки за голову. — Так вы эту землянику специально для меня собрали?

— Ешьте побыстрее, панна Улле.

— Опять уходите от ответа, барон… — она покачала головой, взяла несколько ягод и бросила их в рот. Зажмурилась от удовольствия. — М-м-м! Как вкусно. Право же, у меня никогда не было такого замечательного завтрака. Благодарю вас, барон.

— На здоровье, — ответил пан Иохан.

Пока Улле смаковала дары леса, он расхаживал меж деревьями и размышлял. Вчера он собирался отправить драконицу обратно в город, но сегодня решил, что это не самая лучшая мысль. Мало ли, что может случиться в безлюдных местах с одинокой беззащитной женщиной? Ну, допустим, не совсем беззащитной и не совсем женщиной, но все-таки… Будет не по-мужски отослать от себя Улле. Совсем не по-мужски. Да и потом, если она останется с ним, одной заботой будет меньше. Довольно с него и потерявшейся королевны.

К тому времени, как Улле закончила завтракать, пан Иохан уже составил примерный план действия и совершенно на этот счет успокоился. Еще он успел слегка видоизменить свой костюм: скинул изорванный сюртук и распустил шейный платок.

— Так гораздо лучше, — одобрительно сказала Улле, внимательно наблюдавшая за его действиями. — Знаете, в вас появилось что-то такое… дикое. И чертовски привлекательное.

— «Дикое» — весьма верное слово, — проворчал пан Иохан и провел ладонью по щекам и подбородку — щетина отросла уже изрядно и, по его мнению, придавала ему не то чтобы дикий, а попросту разбойничий вид. — Что касается «чертовски»… советую вам, панна Улле, не употреблять это слово в приличном обществе. Для дамы оно… не годится.

— Учту, — весело сказала Улле, отряхнула руки и встала. Ее губы и щеки были испачканы земляничным соком, и пан Иохан подавил желание достать носовой платок и вытереть ей лицо. — Я готова. Пойдемте? Буду показывать вам дорогу.

Она тоже ни словом не вспомнила о том, что сегодня утром должна была бы вернуться в Дюрвишту.

Пан Иохан давно не ходил по лесу, и забыл, какое это сомнительное удовольствие, когда на тебе городские ботинки с тонкой подметкой. Его даме, впрочем, приходилось еще труднее, едва ли не каждую минуту она останавливалась, чтобы освободить юбку, зацепившуюся за куст. Про себя пан Иохан дивился ее мужеству и терпению: будь он на ее месте, уж не стал бы держаться за человеческий облик и превратился бы в облачко, чтобы не мучиться.

Солнце поднималось все выше, и все настойчивей давал о себе знать голод. У пана Иохана со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было, и в животе началась настоящая революция. Это уже было даже и неприлично. Он с беспокойством поглядывал на Улле — не смеется ли? Но она, кажется, была слишком занята тем, чтобы уберечь свое платье от окончательной гибели.

А хорошо было бы набрести на ферму! Наверняка в окрестностях есть несколько. Пан Иохан подумал о свежем хлебе и кружке парного молока, и в животе заворчало сильнее. Он нарочито закашлялся.

— Что с вами? — тут же обернулась Улле. — Снова заболели?

— Нет, это нервное, — соврал пан Иохан. — Видите ли, стоит мне немного поволноваться, как тут же начинается неуемный кашель.

— Правда? — удивилась посланница. — Ну надо же…

Наконец, лес расступился, и словно в ответ на мечты пана Иохана о домашнем хлебе и парном молоке, впереди показался чистенький беленый домик с соломенной крышей. Барон невольно ускорил шаг, но Улле вдруг встала как вкопанная и нахмурилась.

— Не припоминаю этого дома… Неужели заблудилась? — проворчала она недовольно.

— Неважно, — поторопил ее пан Иохан. — Спросим про табор у этих фермеров. И кстати, я надеюсь, что нам предложат здесь более плотный завтрак.

Утро было ясное, и свежая солома на крыше домика блестела, как золотая.

— Солнце сделало крыши золотыми, но солома в то утро не подорожала, — проговорил пан Иохан вполголоса, но с чувством.

— А? — удивленно переспросила Улле.

Барон улыбнулся.

— Так, ерунда, пришло вдруг в голову…

От коровника к дому шла женщина с тяжелым бидоном — переливала из ведер молоко утренней дойки. Пан Иохан окликнул ее и ускорил шаг, схватил Улле за руку, чтобы не отставала. Женщина остановилась, настороженно глядя на пришельцев из-под полей накрахмаленного чепца. На ней было простое, но опрятное платье и белый передник. Пан Иохан поздоровался, женщина почтительно присела. Она была не молодая и не красивая, тяжелый труд от зари до зари оставил на ней отпечаток, но пан Иохан улыбнулся ей так, как будто она была первой красавицей империи. Почти всегда это производило нужный эффект. Но фермерша смотрела по-прежнему хмуро.

Пан Иохан спросил, не даст ли она им молока и хлеба, и добавил торопливо, что заплатит. И тут же с ужасом вспомнил, что оставил свое портмоне в кармане сюртука, который теперь висит себе на ветке ольхи среди леса. У него, правда, было золотое кольцо — совсем простое, стоило оно, тем не менее, гораздо дороже хлеба и молока.

— Вот, возьмите, — сказал пан Иохан, стащив кольцо с пальца.

Фермерша посмотрела на кольцо, на барона, и покачала головой.

— Оставьте его себе, пан, — проворчала она. — Я с вас ничего не возьму.

Видимо, порыв пана Иохана все-таки произвел на нее некоторое впечатление. Она вынесла гостям по огромной глиняной кружке еще теплого молока, и дала по ломтю свежего пшеничного хлеба. Улле, усевшись на скамеечку перед домом, с удовольствием принялась за еду. Она уплетала хлеб с таким аппетитом, что фермерша, которая стояла перед ней, сложив под передником руки, начала даже улыбаться и одобрительно кивать.

— Ишь, как изголодались, — приговаривала она. — И как же вас сюда занесло, панычи? Несчастье, что ли, какое приключилось?

— Точно, несчастье, — согласился пан Иохан. Он завтракал стоя. — А скажите, добрая женщина, не проходила здесь, случайно, молодая девушка, в городском платье, такая светленькая и худенькая?

Фермерша подумала и ответила степенно:

— Нет. Светленьких, да в городском платье не видала. У нас тут последние дни все больше черные такие шастают. Дикие, чумазые, одно слово — цыгане. У них тут табор неподалеку, притащились на наши головы.

— Где? — встрепенулась Улле.

— А вона там, за той посадкой. И за что нам такое наказание? Шляются днем и ночью, песни свои дикие распевают. Хуже саранчи эти чумазые, — пожаловалась фермерша. — Я уж и белье боюсь на улице оставлять — стащщут, глазом не успеешь моргнуть. У соседей вона корову увели… И девушку вашу, как знать, тоже они увели. Им ведь, ворюгам этаким, все ровно — что корова, что лошадь, что человек… Все тащщут. А уж светленьких детишек да девчоночек молодых особенно любят.

— Спасибо вам! — пан Иохан торопливо заглотал остатки молока и потянул со скамейки Улле, которая пригрелась на солнышке, разомлела и никуда уже не спешила. — Нам пора идти.

— Спасибо! — вторила ему Улле. — Жаль только, я с земляникой поторопилась, — добавила она, отойдя шагов на сто от фермы. — С молоком вкуснее бы, наверное, получилось.

— Надо думать, — хмыкнул пан Иохан.

Глава 10

К завтраку Ядвися спускалась, трепеща от нетерпения. Что-то должно было случиться. Что именно, она не знала, но проснулась с предчувствием какого-то важного события. Может быть, сегодня придет письмо от брата? Нет, еще слишком рано. Пока письмо доставят, пока Иохан прочтет его, пока найдет время ответить, дня три-четыре наверняка пройдет. Если только он не решит воспользоваться эфирной почтой, но чего бы ради? Никакой срочной необходимости в Ядвисином приезде нет…

В столовой, где обычно завтракали домочадцы, стены были отделаны дорогим заморским шелком с изображением диковинных птиц. Названий их Ядвися не знала, но ей нравилось разглядывать их за трапезой, любуясь яркой окраской перьев. Это помогало, во-первых, отвлечься от глупых разговоров, которые обычно велись за столом; а, во-вторых, не пялиться слишком откровенно на герцога Иштвана. Но сегодня Ядвися на птиц даже не взглянула. Мысли ее были заняты другим.

За накрытым столом уже сидели герцогиня Офелия и Эрика, обе в утренних светлых туалетах, свежие и безукоризненно причесанные. Поглядев на них, Ядвися на секундочку остановилась, чтобы проверить, все ли в порядке с платьем. Не хотелось бы выглядеть растрепой рядом с потенциальной невесткой и… кем там будет приходиться ей герцогиня, если братец женится-таки на Эрике? Ядвися даже лоб наморщила, но нужное слово никак не шло на ум.

Офелия деликатно намазывала маслом кусок сдобной булочки. При появлении Ядвиси она придержала руку с ножом, чтобы мягко попенять:

— Ты опоздала, милая. Мы начали без тебя.

— Прошу прощения, — небрежно сказала Ядвися и уселась на свое место, раздумывая, почему за столом нет герцога Иштвана. Какие такие важные дела удержали его от присутствия за семейным завтраком?

— Кофе? — ласково спросила герцогиня.

— Да, пожалуйста.

Нетерпение Ядвиги нарастало — до того, что вскоре ей трудно стало усидеть на месте. Она незаметно ерзала на своем стуле и думала о том, что у Эрики почему-то заплаканные глаза, а Офелия подчеркнуто не обращает на это никакого внимания и заливается жаворонком, хотя обычно такой словоохотливости за ней не водилось. Да и тема, выбранная ею для болтовни, показалась Ядвисе очень странной: герцогине вдруг вспомнился дирижабль «Империя», полгода назад потерпевший крушение над одной из северных провинций. Ядвися слушала вполуха. История воздушных перевозок ее не интересовала, и она недоумевала, почему Офелия вдруг заинтересовалась этим предметом.

— Те, кто видел его падение, рассказывали потом, что это было ужасно, — болтала герцогиня. — Сильный встречный ветер сорвал внешнюю обшивку и повредил один из баллонов — ну, тех, в которые закачивают газ. Дирижабль начал падать, врезался в склон холма и взорвался! Никто не успел еще ничего понять, а от него остался один каркас. И тем не менее, представляете, девочки, почти все пассажиры спаслись. Это просто чудо! И такое, говорят, часто случается…

— Что часто случается? — рассеянно переспросила Ядвися. — Дирижабли падают?

— Да нет, милая. Я хотела сказать, что почти всегда всем пассажирам удается спастись. Иногда, правда, их не сразу находят… Так что тебе совершенно не о чем волноваться, Ядвися, — сладким и ласковым голосом добавила Офелия.

— А почему я, собственно, должна волноваться? — удивилась Ядвига.

Герцогиня, с застывшей на лице улыбкой (совсем как у фарфоровой куклы), кинула быстрый взгляд на Эрику, которая безучастно смотрела в свою тарелку, и вновь повернулась к Ядвисе. Ее рука очень медленно и как бы вкрадчиво нырнула в вырез декольте и извлекла оттуда конверт. Ядвига чуть не взвизгнула от нетерпения.

— Это от Иохана?

— Н-нет… это от знакомого твоего брата, пана Даймие. Его светлость получили письмо сегодня на рассвете, оно пришло эфирной почтой… Прочти его, милая. Только не волнуйся, умоляю.

Если Офелия в самом деле не хотела, чтобы ее подопечная волновалась, лучше бы она этих слов не говорила. Ядвися немедленно ощутила, что ее сердце колотится где-то в горле. Дирижабль… крушение… письмо от приятеля Иохана… Она схватила конверт — он уже был распечатан. На лицевой стороне стоял адрес отправителя, напечатанный характерным машинным шрифтом. Дюрвишта, пан Александр Даймие. Неужели тот самый знаменитый сочинитель, романами которого Ядвися зачитывалась? Почему же Иохан никогда не говорил, что они знакомы? Не хотел хвастать или не придавал знакомству значения? Впрочем, сейчас эти вопросы были неважны. Ядвися, забыв про еду, торопливо развернула шуршащий лист с полосками наклеенных слов. Дирижабль «Ариель» потерпел крушение, напоровшись на шпиль Лазуритовой крепости. С прискорбием вынужден сообщить, что пан Иохан барон Криуша был на борту во время несчастья. Среди спасенных пассажиров его нет, так же как и среди погибших. Обязательно сообщу, как только узнаю какие-нибудь новости. Пан Александр Даймие.

Письмо было адресовано герцогу Наньенскому. Так вот почему его не было за завтраком: не хотел брать на себя тяжелую обязанность горевестника. Ох уж эти мужчины, так и норовят улизнуть от ответственности…

Ядвися несколько раз перечитала письмо, пытаясь его осмыслить. Поверить в то, что Иохан пропал — а быть может, погиб, — было невозможно.

— Все будет хорошо, милая, — Офелия, внимательно наблюдавшая за ней, ласково прикоснулась к ее запястью. — Твой брат обязательно отыщется.

— Куда он вообще мог исчезнуть с дирижабля? — громко спросила Ядвися. Возвращать письмо она не спешила.

— Как только это станет известно, пан Даймие напишет…

— Ну да, а я должна сидеть и ждать? Ну уж нет. Я еду в Дюрвишту.

Офелия так перепугалась, что замахала на нее руками (в правой она все еще держала нож для масла), забыв о приличиях.

— Что ты, что ты! Куда ты поедешь! Так нельзя, не годится тебе ехать!

— Почему же? — Ядвися с грохотом отодвинула стул и встала. — Ведь это мой брат пропал, не так ли? Я хочу достоверно узнать, что случилось.

— Милая, ну нельзя же так! — простонала Офелия, но Ядвися не стала ее слушать и почти бегом ринулась из столовой. Нужно было как можно скорее собрать вещи и придумать, как улизнуть из дома, чтобы ее не остановили. Хорошо бы герцогиня не нажаловалась Иштвану, а то с него станется запереть Ядвисю в спальне…

На полпути ей вдруг вспомнились заплаканные глаза Эрики. Вот бедняжка, неужели она плакала из-за Иохана? Или просто ей с утра влетело за что-то от брата? Впрочем, нет, слишком спокойно он выслушивала рассуждения герцогини о воздушных катастрофах, и даже не вздрогнула, когда заговорили об исчезновении Иохана. Уж не настолько хорошо она умеет владеть собой! Значит, знала заранее. Жаль ее, подумала Ядвися. Ни слова ведь ни пикнет, будет страдать молча и реветь, тайком утирая слезы. Бедняжка.

А не взять ли ее с собой в Дюрвишту?

Эта мысль неожиданно понравилась Ядвисе. Если поехать вдвоем, никто не станет вопить о нарушении приличий. Да и веселее будет. Правда, раньше Эрика ей совсем не нравилась, но недавний разговор их как будто сблизил, и Ядвися даже почувствовала к герцогской сестре что-то вроде симпатии. Да, нужно ей предложить поехать вместе.

Оказавшись в своей спальне, Ядвися заперла дверь и вытащила из-под кровати саквояж, с которым приехала из дома. Раскрыла его, распахнула дверцы платяного шкафа и задумалась. Все наряды не увезешь, да и ни к чему. Не собирается же она порхать по балам. Она раздергала на вешалках платья, выбрала несколько попроще, свернула их и уложила в саквояж. Туда же отправилось белье, кое-какие украшения и прочие необходимые мелочи. И только уложив вещи, Ядвися вспомнила о том, о чем следовало подумать в первую очередь — о деньгах. Она уселась перед туалетным столиком и выдвинула один из ящиков, где лежало карманное издание модного романа пана Даймие о Великом Драконе. Меж листами книги заложены были несколько купюр. Ядвися неспешно их пересчитала и вздохнула досадливо: этих денег, пожалуй, хватило бы добраться до Дюрвишты, но жить в городе будет уже не на что. Придется что-то придумывать. Да вот можно, наверное, попробовать занять денег у того же пана Даймие. Раз он такой хороший знакомец брата…

Ядвися тщательно свернула банкноты трубочкой и спрятала их за рукав платья. Потом приоткрыла дверь и выглянула в коридор — не караулит ли кто ее, чтобы не сбежала? Никого не было видно. Приободрившись, Ядвися отправилась на поиски глупышки Эрики с твердым намерением уговорить ее ехать в столицу, чтобы на месте разузнать все о пропавшем пане Иохане.

Она тронула дверь в спальню Эрики, та оказалась незапертой. Без малейших угрызений совести Ядвися открыла дверь и тихонько вошла в комнату, не постучавшись. На всех окнах были подняты шторы, и внутрь широким потоком врывался солнечный свет. Вся залитая этим светом, Эрика сидела у туалетного столика, как недавно Ядвися. Только она не деньги считала, а мазала по лицу пуховкой, пристально глядя в зеркало. Ядвися, уже не таясь, подошла и встала рядом. Эрика пискнула и сунула пуховку под стол.

— Фу ты, гадость какая, — сказала Ядвися, разглядывая ее густо напудренное лицо. Ну, ясно, хотела скрыть следы слез. Только вот припухшие и покрасневшие веки никакой пудрой не спрячешь. — Ты сейчас на клоуна похожа, дурочка. Очень глупо.

Эрика вспыхнула — это было видно даже под толстым слоем пудры, — и вскочила. Губы ее задрожали.

— Ах, оставь меня, — всхлипнула она и с неожиданной резвостью выскочила за дверь.

— Вот так-так, — растерянно сказала Ядвися. Несколько помедлив, она тоже вышла в коридор и закрутила головой. Эрики уже не было видно, только вдалеке вроде бы послышались приглушенные рыдания. Ядвися пошла на звук. Где-то глухо хлопнула дверь. Спряталась, значит. Интересно, где? В герцогском дворце полно потайных покоев, и если Эрика наверняка знала их все или уж точно бОльшую часть, то Ядвисе никто экскурсию не устраивал. Правда, она и самостоятельно кое-что разузнала, но дворец был велик, всех ухоронок не отыскать.

— Вот глупо-то, — буркнула она и наугад пошла по коридору, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.

Невидимая Эрика продолжала плакать, до Ядвиси доносились редкие приглушенные всхлипывания. Видимо, бедняжка сдерживалась изо всех сил, но горе ее одолевало. Хотя какое у нее могло быть горе? Пан Иохан всегда был для нее чужой человек, и вряд ли еще полгода назад ей было до него хоть какое-то дело. Ядвися понимала, что разумнее всего вернуться в комнату, схватить саквояж и улизнуть из дворца, пока не хватился герцог Иштван. Но что-то ее останавливало. Может, жалость к этой слезливой маленькой дурочке? Плакала-то Эрика не по кому-нибудь, а по ее собственному брату, и это не могло оставить Ядвисю равнодушной.

Она снова остановилась и прислушалась. Показалось или всхлипывания стали ближе? Как будто прямо за стенкой… Ядвися внимательно огляделась и вдруг увидела неприметную дверцу в стене, обозначенную только тонкой, как царапина от ножа, щелью. Она поискала какую-нибудь ручку, ничего не нашла и толкнула дверцу внутрь. И почувствовала сопротивление, как будто внутри кто-то стоял, навалившись спиной на дверь. Ядвися приникла к ней ухом и осторожно поскреблась.

— Эрика? Это ты?

Всхлипывания стихли, как будто Эрика зажала себе рот ладонью или платком. Ядвися поскреблась еще разок.

— Эрика? Прости меня. Это я по глупости сказала, про клоуна. Ну, прости.

— Уйди-и-и, — послышалось из-за двери жалобное.

— Ну, чего ты ревешь? — продолжала Ядвися, как будто уговаривала маленького ребенка. — Видишь, я же не реву. А ты тем более не должна.

Дверь слегка подалась.

— Да-а-а, — протянула Эрика. — Ты такая сильная. Я тебе завидую.

— И ничего не сильная, обычная, — Ядвися осторожно надавила плечом. — А плакать решительно не из-за чего. Ничего с Иоханом не случилось, жив он.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все тут.

Давление с той стороны дверцы внезапно ослабло, и Ядвися едва удержалась на ногах, буквально ввалившись в маленькую темную кладовку, заставленную швабрами и ведрами. Среди всей этой хозяйственной утвари стояла, понурившись, Эрика, и комкала в руках платочек. Ядвися взяла ее за плечи и решительно вывела на свет.

— Ой, какая же ты зареванная! Пойдем, приведем тебя в подобающий вид. А потом ты послушаешь, что я хочу тебе сказать.

Взяв Эрику за руку, Ядвися отвела ее к себе в спальню, а там усадила на кушетку и сама уселась рядом.

— Ну-ка, — она потянула из рук Эрики платочек, обшитый кружевом. Он оказался промокшим насквозь, и к тому же был совершенно истерзан, только что не разорван пополам. — Это ты его так изувечила? — удивилась Ядвися, поглядев на тоненькие и слабенькие пальчики герцогской сестры. — Дай-ка я его выкину. Оживить его уже не получится.

И чтобы слово не расходилось с делом, Ядвися бросила погибший платочек в корзину для бумаг, а из шкафа достала другой, украшенный ее собственной монограммой. И принялась стирать с лица Эрики пудру с прочерченными в ней слезными дорожками. Нос у Эрики покраснел, веки и губы припухли, и теперь она вовсе уже не казалась красавицей.

— Ну? Теперь ты успокоилась? — приговаривала Ядвися, орудуя платком. — Видишь, у меня не слезинки. А все почему? Потому что я верю в брата. Ну и что ж, что его не могут отыскать? Это вовсе не значит, что он погиб.

— Но куда он мог подеваться с дирижабля? — едва слышным голоском спросила Эрика.

— А вот это я и собираюсь выяснить.

— Как?

— Для начала поеду в Дюрвишту и лично встречусь с этим паном Даймие.

— Ой, — Эрика округлила глаза. — Сама поедешь?

— Конечно, сама. Не ждать же, пока Иштван раскачается…

Эрика посмотрела на Ядвисю так, словно та на ее глазах превратилась в Великого Дракона. Такая фамильярность по отношению к брату была для нее непостижима.

— А хочешь поехать со мной?

Эрика испуганно замотала головой.

— Ты что! Брат меня не отпустит.

— А мы его и спрашивать не будем, — ехидно улыбнулась Ядвися. — Думаешь, он меня отпустит! Как бы не так. Он же пообещался Иохану присматривать за мной. А это, очевидно, подразумевает, что я не должна выходить за парковую ограду.

— Ты такая смелая, — вздохнув, повторила Эрика. — А я… нет, я не могу поехать.

— Боишься?

— Да, — призналась Эрика. — Я ужасная трусиха.

— Иохану нравятся смелые девушки, — подковырнула ее Ядвися и тут же пожалела об этом: глаза герцогской сестры снова наполнились слезами. — Ну, будет, будет, — она поспешно протянула Эрике почти чистый платок. — Я пошутила. Иохану всякие девушки нравятся, в том-то и беда. Ну вот опять, что такое? — с досадой воскликнула она, когда по щекам Эрики покатились-таки слезинки. — Что же с тобой делать?

Вероятно, ей пришлось бы самой вытирать плаксе слезы, но в эту секунду в дверь постучали — негромко, но весьма решительно, а затем послышался голос герцога Иштвана:

— Панна Ядвига, вы у себя? Можно войти?

Ядвися стремительно вскочила, затолкала под кровать собранный саквояж и снова самым чинным образом уселась рядом с Эрикой. И только тогда сказала «войдите». В дверь просочился герцог Иштван. Выглядел он ужасно виноватым, но при этом изо всех сил старался показать, будто очень сердится. Ядвися едва не прыснула, глядя на него.

— А, Эрика, и ты здесь! Очень хорошо. Я как раз хотел поговорить с тобой.

— Конечно, брат, — покорно отозвалась Эрика и встала. Ядвися метнула в нее свирепый взгляд, но тут же спохватилась, поняв, что выдаст себя.

— Ну а вы, панна Ядвига? — герцог заговори с ней нарочито сердитым тоном. — Супруга рассказала, что за завтраком вы были грубы и не сдержанны. Я понимаю ваше огорчение, — («огорчение?!» — чуть было не завопила возмущенная Ядвися, все ее восхищение герцогом вмиг прошло), — но ведь пани Офелия ни в чем не виновата, незачем было ей грубить.

— Да я ни слова грубого ей не сказала! Я сказала только, что нельзя сидеть сложа руки и ждать известий!

— Но, панна Ядвига, мы же ничего не можем сделать. Уверен, гвардейцы уже ведут поиски пропавших. Нужно запастись терпением и надеяться на лучшее, а когда ваш брат отыщется, пан Даймие непременно сообщит об этом. Ехать же в столицу вам и ни к чему, да это и… неприлично.

Ядвися в последнюю секунду сдержалась, чтобы не ляпнуть какую-нибудь грубость (на этот раз по правде). Неприлично! А делать вид, что ничего не случилось, прилично? Тоже мне, сюзерен, друг и потенциальный шурин! Да ему просто плевать на Иохана. Внутри Ядвися так и кипела от негодования, но усилием воли заставила себя сидеть смирно, да еще и глаза опустила. Пусть Иштван думает, что она стыдится своего порыва и необдуманных слов.

— Все будет хорошо, панна Ядвига, поверьте.

Она кивнула, не поднимая глаз. Герцог еще помолчал, помялся, и обратился сестре:

— Пойдем со мной, Эрика. Нужно поговорить.

На прощание герцог положил ладонь Ядвисе на плечо — несомненно, с целью утешить и поддержать, но она едва не цапнула его зубами за руку, так уж она разозлилась.

Наконец, она осталась одна, выглянула в окно и с досадой вздохнула. Солнце стояло высоко, домочадцы и слуги давно проснулись, и время было упущено. Если бежать сейчас, ее непременно кто-нибудь заметит и остановит. Придется ждать завтрашнего утра, а до этого часа Дракон знает что может случиться.

Чтобы занять время, Ядвися пересела к столу, достала бумагу и чернильницу. Ей пришла мысль направить Иштвана по ложному следу. Жаль только, что она, не подумав, сболтнула при герцогине насчет поездки в Дюрвишту, теперь потребуется приложить немало усилий, чтобы убедить герцога и его супругу, будто на самом деле она направилась в родное поместье — там ей легче будет пережить это нелегкое время. Но ничего, подбодрила себя Ядвися, сама все испортила, сама теперь выкручивайся. Да что ты, в самом деле, не сможешь убедительно соврать?!

Она неожиданно увлеклась письмом (или, быть может, враньем?) и не заметила, как пролетело время. От занятия ее отвлек тихий и робкий стук в дверь.

— Ядвига, ты еще здесь? — прошептал кто-то, прильнув, вероятно, губами к самой створке. Это была, конечно, Эрика — кто другой стал бы шептать?

— Заходи! — нетерпеливо крикнула Ядвися.

Вошла герцогская сестра, уже вполне спокойная, без всяких признаков недавних слез на лице.

— Брат тебя уже отпустил?

Эрика кивнула.

— Он говорил с тобой об Иохане?

Она кивнула снова. Ядвися посмотрела на нее с любопытством.

— А что он сказал? Если, конечно, не секрет.

— Он сказал… — Эрика тяжело вздохнула и потупилась. — Он сказал, что я не должна плакать. И если я огорчаюсь из-за расстроившейся свадьбы, то это вовсе ни к чему. Брат обещал, что подыщет мне другого жениха, не такого разгиль… — она покраснела и умолкла.

А у Ядвиси даже кончик носа побелел от злости.

— Не такого разгильдяя? — зашипела она, совершенно позабыв о необходимости сдерживаться. — Ах вот как! Иохан, значит, разгильдяй! Ну-ну! А сам-то хорош, руки распускает! Все! Ноги моей не будет больше в этом доме! Завтра же на рассвете уезжаю.

— А можно и мне с тобой? — робко спросила Эрика.

— Ага, решилась все-таки? Что ж, поедем. Помочь тебе собрать вещи? И вот еще: у тебя деньги есть? А то у меня только на один билет.

— Есть… немного. Но на билет должно хватить. А мы возьмем с собой Карину?

— Ее-то еще зачем?

Эрика смотрела на нее наивными удивленными глазами.

— Нельзя же без горничной. Кто будет нам помогать одеваться и причесываться? Да и…

— Никаких горничных! Еще Карины нам не хватало. Справимся сами. А если тебя так волнуют приличия, — осенило вдруг Ядвисю, — то я прекрасно сыграю роль горничной.

— Вот уж нет, — со слабой улыбкой возразила Эрика. — Для горничной ты слишком… шумная.

— Я буду помалкивать, — пообещала Ядвися. — Так что, пойдем собирать твои вещи?

Вскоре обнаружилось, что она очень правильно сделала, предложив помощь: Эрика нипочем не управилась бы самостоятельно. Она вовсе не знала, с какой стороны взяться за дело, и Ядвися сама выбирала для нее платья и аккуратно складывала их в небольшой саквояж. А Эрика только стояла у нее над душой и время от времени пыталась вмешаться в процесс, однако больше мешала. Даже досада брала, настолько она была не приспособленной для самостоятельной жизни.

Наутро, еще не рассвело, Ядвися на цыпочках пришла будить свою сообщницу, как и было условлено накануне. Записку для герцога Иштвана она оставила в своей комнате, на самом видном месте.

Она ожидала, что заспанную Эрику придется вытаскивать из постели, но та уже ждала, сидя в темноте у задернутого шторами окна. Эрика даже оделась самостоятельно. Правда, платье было криво застегнуто (дотянись-ка до всех крючков на спине, да еще и в темноте!), и Ядвися, поставив на стол свечу, вызвалась быстро его поправить. Закончив туалет, девушки, крадучись, вышли в коридор. Дворец еще спал, и можно было не опасаться нежданных встреч со слугами или домочадцами, но лучше соблюдать осторожность. Ядвисе не хотелось разбудить кого-нибудь лошадиным топотом.

— Выйдем через кухню, — шепнула она в ухо Эрике. — Там еще никого нет.

— Ты уверена?

— Уверена! У нас еще, самое малое, полчаса времени.

И Ядвися не ошиблась: растапливать печи начинали на рассвете, и до той поры девушки спокойно могли выйти в дверь, через которую во дворец каждое утро поставляли съестные припасы. Изнутри она была заперта на обычный крючок — ужасная небрежность, с точки зрения Ядвиси.

— Подожди минутку, — сказала она, небрежно бросила на пол саквояж и принялась шарить по многочисленным кастрюлькам и горшочкам на столах и полочках.

— Что ты делаешь? — удивилась Эрика.

— Ищу что-нибудь нам на завтрак. Вот, возьми булочку. Она, правда, немного подсохла, но еще вполне съедобная. А вот кофе! Конечно, вчерашний и холодный. Ну, ничего. Будешь кофе?

— Ядвига! — испугалась Эрика. — Но разве можно вот так… брать… без спроса…

Ядвися обернулась, насмешливо сверкнула глазами.

— А у кого ты собираешься спрашивать? И потом, ты же у себя дома. Так что ешь, пожалуйста, без разговоров. Не хватало, чтобы ты хлопнулась по дороге в голодный обморок.

И, подбадривая сообщницу личным примером, Ядвися вонзила зубы в подсохшую пшеничную булочку. Эрика, поколебавшись, тоже принялась за еду.

— Завтра утром уже будем в Дюрвиште, — сквозь булочку сказала Ядвися. — Хорошо бы к этому времени Иохан отыскался. Я тогда уговорю его вернуться домой.

— Тебе разве плохо в Наньене? — обеспокоено спросила Эрика.

— Как сказать… — еще неделю назад Ядвисю привела бы в восторг возможность навсегда поселиться в одном доме с ненаглядным Иштваном. Но после вчерашнего она и видеть не желала этого предателя. — Дома все равно лучше, — выкрутилась она. — Если бы ты только знала, Эрика, какой у нас там чудесный заросший парк. Иохани все грозится его вычистить и обстричь, но я не позволяю. Чего хорошего в оболваненных деревьях и квадратных ровненьких клумбах? Уверена, Иохани и самому больше по душе дикие заросли, а грозится он только для порядка. Ну и чтобы меня подразнить.

Они допили холодный кофе (который Ядвися нашла вполне терпимым, а Эрика — отвратительным), поставили грязные чашки в таз, положили в карманы еще по одной вчерашней булочке (про запас) и вышли через черный ход во двор, а оттуда в парк. На траве еще лежала роса, по дорожкам клубился предрассветный туман. Не проснулась еще ни одна птица. Тихо и сумрачно было в парке, деревья казались вырезанными из черного картона. Подхватив юбки, чтобы не волочились по сырому гравию дорожек, девушки заспешили к воротам.

Их никто не остановил — в парке, как и во дворце, не было ни одной живой души. До станции они добрались уже засветло. Эрика ужасно устала тащить саквояж, оттянувший ей все руки, но ни разу не пожаловалась. Ядвися посматривала на нее с одобрением: герцогская сестра, тихоня и молчальница, пробуждала в ней все более отчетливые симпатии. Надо будет посоветовать Иохану, чтобы получше присмотрелся к девочке, решила Ядвися. А то он ничего не видит дальше голубых глаз и розовых губок.

Еще через полчаса девушки сидели вуютном купе поезда.

— Здесь гораздо просторнее, чем в каюте дирижабля, — заметила Эрика.

— Мне так хотелось бы полететь на дирижабле! — отозвалась Ядвися. — Наверное, сверху все кажется очень красивым.

— Очень.

— Жаль, что у нас мало денег, — вздохнула Ядвися.

Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Застучали колеса. Эрика забилась в уголок и притихла, глядя в окно. Ей вспоминался недавний полет: как она стояла на палубе у панорамного окна, а пан Иохан стоял рядом, наклонял к ней красивую голову, улыбался своей светлой улыбкой, говорил что-то… Читал стихи. Эрика вспомнила выражение его глаз в ту минуту — они стали совсем прозрачные, как настоящие аквамарины, — и вдруг с ужасом поняла, что окончательно влюбилась. И никакой другой жених, кроме барона Криуши, ей не надобен. И если брат захочет выдать ее за кого-нибудь еще, она лучше уйдет в монастырь к Ирисовым сестрам. Потому что ни один до смерти влюбленный мужчина не будет смотреть на нее так, как смотрел пан Иохан — нисколько ее не любя. Один этот взгляд дорогого стоил.

Глава 11

Пан Иохан еще не видел шатров, но уже знал, что табор расположился неподалеку. Об этом свидетельствовало множество мелочей: среди лесной травянистой свежести вдруг потянуло дымом; ветер принес обрывки гортанных фраз, перезвон гитарных струн и лошадиное ржание; залаяла собака. Пан Иохан остановился в раздумье, и Улле обернулась к нему через плечо:

— Что-то не так?

— Пожалуй, вам лучше пока остаться здесь.

— А вы?

— А я, прежде чем выйдем к ним открыто, хочу поглядеть, что это за люди.

— Тогда я пойду с вами. Не беспокойтесь, они меня не увидят, — улыбнулась Улле. — Вы же знаете, я умею становиться незаметной, когда желаю.

Возразить на это было нечего, и пан Иохан, скрепя сердце, согласился.

— Хорошо, будь по-вашему. Только лучше не медлите с… превращением. Мне так будет спокойнее.

Его последние слова еще не отзвучали, а Улле уже послушно развеялась в воздухе золотистой пыльцой.

Оказывается, навык бесшумного подкрадывания еще не совсем забылся. Еще бы, столько раз он спасал пану Иохану жизнь в той далекой уже войне! Со стороны, правда, по-партизански крадущийся через лес барон выглядел несколько нелепо, но смотреть на него было все равно некому. Разве только Улле, которая плыла себе меж деревьями безмятежно сияющей в лучах утреннего солнца дымкой. И нелепость ситуации едва ли ее волновала.

Никем не замеченный, пан Иохан добрался до самого края леса и устроился в густых зарослях орешника; а его спутница потекла ленивой дымкой вперед. До ближайшего шатра было шагов двадцать, и со своего места пан Иохан прекрасно видел всю поляну с раскиданными по ней пестрыми шатрами и кибитками.

Табор был большой, одних только детишек барон насчитал полтора десятка. Сосчитать их было не так уж и легко: на месте ребятне не сиделось; маленькие увертливые фигурки с воплями и смехом носились взад и вперед. К тому же, на взгляд пана Иохана, все они были на одно лицо: одинаково смуглые, черноволосые, чумазые и голосистые. От их звонких гортанных криков звенело в ушах.

На вытоптанном пятачке между шатрами горел костер; над ним стояла тренога, к которой за крюк был подвешен котелок. Простоволосая женщина в пестром и, на взгляд пана Иохана, вульгарном платье, помешивала в нем ложкой с длинной ручкой. Еще несколько таких же ярко одетых женщин и один мужчина сидели поодаль. Мужчина держал на коленях гитару и, склонив к ней кудлатую голову, что-то наигрывал. Ветер доносил до пана Иохана только отдельные аккорды, которые не складывались в цельную мелодию, но, вероятно, мужчина заиграл плясовую, поскольку одна из женщин вдруг вскочила и, потряхивая плечами и взметая цветными юбками, прошлась перед сидящими товарками в жарком диком танце. Остальные женщины вскинули над головами смуглые руки, подбадривая танцовщицу хлопками в ладоши. Ритм все ускорялся, музыкант поднял голову и смотрел теперь на танцовщицу, которая кружилась уже вовсе неистово, так что юбки ее разлетелись по воздуху, обнажив по колени смуглые стройные ноги.

— Ах, как красиво! — восхищенно прозвучал в ушах пана Иохана бесплотный голос Улле, и он завертел головой по сторонам — не вернулась ли незаметно посланница? Но не увидел ее ни в человеческом, ни в эфирном воплощении. Оставалось только догадываться, каким образом она сумела переправить на расстоянии свой голос.

— Вы видите, барон?

— Вижу, — прошептал пан Иохан. — А как у вас это получается — говорить со мной?

— О, я еще и не такое умею, — с легким оттенком высокомерия усмехнулась Улле. — А вы, если хотите что-нибудь сказать, можете просто подумать — я услышу. Только думайте отчетливо, не отвлекаясь ни на что постороннее.

— Так вы слышите мои мысли? — поразился пан Иохан. Эта новость не вызвала у него восторга.

— Да, я могу слышать мысли, если в этом есть нужда. Но не пугайтесь, у меня нет привычки подслушивать из пустого любопытства.

— А вы видите ее высочество?

— Пока нет. Не торопитесь, барон, дайте оглядеться.

— Только будьте осторожны, панна Улле, умоляю.

Музыка вдруг оборвалась резким аккордом, и в то же мгновение танцовщица упала на колени, словно подкошенная, и перегнулась назад, запрокинув голову и почти касаясь затылком земли. Послышались одобрительные возгласы.

— Сколько в этих людях жизни! — сказал голос Улле. — Извините за откровенность, но ваши знакомые по сравнению с ними — просто снулые рыбины!

— Спасибо на добром слове.

— Вы не согласны?

— Нет.

— Судя по вашему тону, вы все же обиделись. Ведь обиделись же?

— Это неважно, панна Улле. Прошу вас, поскорее найдите ее высочество… если только она здесь.

Посланница замолчала; прошло не больше минуты, но пану Иохану показалось, что он ждет целую вечность. Он уже готов был выйти из своего укрытия на поляну и приступить к расспросам, а там будь что будет.

Он почти решился, когда вновь послышался голос Улле, на этот раз слегка взволнованный.

— Барон! Кажется, я нашла.

Пан Иохан стремительно выпрямился в полный рост, готовый броситься на выручку королевне.

— Где?

— Не торопитесь. Сначала послушайте. И вот что… закройте глаза.

— Зачем?

— Закройте. Можете вы хотя бы минуту не задавать вопросов?

Пан Иохан, внутренне скрепившись, повиновался. И изумленно вздохнул, когда перед внутренним взором предстала яркая и отчетливая картина: две немолодые женщины, сидящие на бревне перед одной из кибиток с наглухо задернутым пологом. Одеты они были с той же режущей взгляд пестротой, что и молодые их соплеменницы, а их неряшливо свисающие на лицо волосы отчасти прикрывали ярко-красные платки. Одна цыганка курила трубку, словно мужчина, вторая щелкала орехи: разгрызала скорлупу удивительно крепкими зубами и тут же сплевывала, а ядрышки съедала. Пан Иохан видел все это так ясно, словно стоял в двух шагах от женщин.

Спустя секунду он услышал голос той, что курила трубку.

— Где твой малый-то? — повернулась она к соседке. — Все городскую приблуду обхаживает?

— Ага, — неспешно ответила та. — Всю ночь с ней просидел.

— А ты и не разогнала?

— А что, дело молодое, пусть его.

— Ох, не хорошо это, — осуждающе сказала курильщица, вынув из зубов трубку. — Не годится так-то. Чем ему наши девушки не угодили? Чего за эту моль бледную ухватился вдруг? Как будто околдовала она его, вмиг ума лишился! Схватил, уволок, как паук муху…

— Пусть его, — повторила вторая женщина. — Хоть такая ему приглянулась, и то ладно, а то на девушек совсем и не смотрит, нос воротит, ни одна не по нём…

Кровь отхлынула от лица пана Иохана: он понял, про какую «городскую приблуду» и «бледную моль» говорили цыганки.

— Панна Улле!..

— Спокойнее, барон, — откликнулась посланница. — Я сейчас загляну в домик и посмотрю, действительно ли это наша беглянка.

— Скорее!

Напружинив все мускулы, пан Иохан ждал и дождался: в его ушах раздался короткий отчаянный вскрик королевны Мариши, и почти одновременно с ним прозвучал взволнованный голос Улле:

— Барон!.. Сюда!

Куда именно «сюда», пан Иохан не стал дослушивать — от нетерпения кровь в нем кипела, — решил, что разберется на месте. С треском, кое-как уклонившись от упругих веток, так и норовящих хлестнуть в лицо, он проломился сквозь орешник и выскочил на поляну. Огляделся. Похоже было, что отчаянный крик королевны никого не встревожил, а вот появление нового действующего лица вызывало живой интерес. Несколько мальчишек, пробегающих мимо, остановились как вкопанные, пооткрывали рты и уставились на встрепанного барона черными, как вишни, глазенками. Женщины у костра тоже его заметили: одна из них показывала на него пальцем остальным; гитарист отложил инструмент и поднялся; рука его потянулась к поясу, за которым торчал тесак. А еще к пану Иохану подбежали несколько собак, которые, правда, вели себя пока что дружелюбно и ограничились обнюхиванием его ног.

Барон искал взглядом двух цыганок, которых показала Улле. Почему-то ему казалось, что королевна Мариша непременно скрывается в фургончике за их спинами. Но весь табор был — движение, мельтешение ярких пятен, и пан Иохан никак не мог сосредоточиться. Меж тем, медлить было непозволительно, каждая секунда была драгоценна. Трудно представить, что делали с королевной Маришей, если она начала кричать, позабыв про гордость и королевское достоинство.

— Панна Улле! — в отчаянии крикнул пан Иохан. — Где вы? отзовитесь!

— Сюда! — вспыхнуло в голове, и справа, на самой границе зрения, начал разгораться золотой свет. Повернувшись, барон увидел, что сияние исходит от той самой — или, вернее, из той самой кибитки, которую он безуспешно искал. Не было никаких сомнений, что это именно она — перед нею пан Иохан увидел двух цыганок с алыми косынками на волосах. Потеряв всю свою невозмутимость, они вскочили на ноги и с изумлением пялились на неземной свет, который пробивался сквозь полотняный полог и с каждой секундой разгорался все ярче и яростней. Пан Иохан осторожно протиснулся между меховыми боками собак и побежал навстречу сиянию.

Ему оставалось сделать всего несколько шагов, когда сияние вдруг угасло, а фургончик заходил ходуном. Вероятно, посланница Улле сочла нужным вмешаться и приняла человеческое обличие, хотя барону неясно было — зачем. В виде облака она могла и обезопасить себя, и защитить королевну, ведь соприкосновение с ней грозило недоброжелателю самое меньшее болевым шоком; пан Иохан помнил, чем закончилась его попытка притронуться к облаку. Но об этом можно было подумать и позже.

Он не слишком деликатно оттолкнул плечом цыганок, оказавшихся на пути, взлетел по двум ступенькам приставной лестнички и отдернул полотняный занавес кибитки. Внутри было сумрачно, и после яркого солнечного света пану Иохану показалось, что он попал в непроглядную ночь. В глубине фургона происходила какая-то возня; кажется, боролись двое. Боролись отчаянно, но молча, слышалось только учащенное дыхание и пыхтенье. Пан Иохан бросился вперед, но запнулся обо что-то мягкое и полетел на пол. На помощь пришла военная выучка — тело само вспомнило все, что было нужно, и отреагировало должным образом: и подобралось, и сгруппировалось, так что барон мягко перекатился через плечо… и уже далеко не так мягко ударился плечом же о деревянный бортик фургона (а может, впрочем, это был вовсе не бортик, а сундук, не разобрать). Пан Иохан поднялся сначала на колени, потряс головой, потом выпрямился в полный рост. Глаза уже привыкли к сумраку, и можно было разглядеть внутреннее убранство кибитки, весьма пестрое и даже беспорядочное. Но пана Иохана больше интересовали те двое, которые продолжали борьбу, не обратив на вторжение извне никакого внимания.

— Панна Улле? — позвал он. — Панна Мариша?

Пыхтение прекратилось, дерущиеся расцепились, и на секунду установилась тишина. Но уже в следующее мгновение кто-то вдруг бросился на пана Иохана с приглушенным рычанием. Второй человек, прижатый было к полу, приподнялся; мелькнули растрепавшиеся белые волосы, фиалковым отсветом полыхнули глаза.

— Барон!..

Пан Иохан мельком порадовался, что королевна, наконец, отыскалась, и тут же заставил себя сосредоточиться на противнике. Тот как раз налетел на него, замахиваясь изогнутым ножом. Вот так гостеприимные люди!.. Рассматривать буяна досконально было некогда; пан Иохан только отметил, что это высокий, крепкий мужчина с буйной черной гривой волос, в синей рубахе. Барон легко перехватил руку с ножом, но вот удержать ее было значительно труднее, противник был вовсе не какой-нибудь слабосильный хлюпик, да и приемы его были отнюдь не из арсенала благородного человека. Пан Иохан неплохо боксировал, но его умения были бесполезны против соперника, который не признавал никаких правил. Пришлось и барону позабыть о правилах. Несколько секунд они боролись, не произнося ни звука, и ни один из них не мог взять над другим верх; но вот цыган провел подлую подсечку, и пан Иохан грохнулся на пол. Никакого преимущества, впрочем, противнику это не дало, поскольку барон держал его крепко и в падении увлек за собой. Сцепившись, они покатились по полу, то и дело натыкаясь на острые углы и сшибая мелкие предметы. Что-то падало и разбивалось; под спиной, больно впиваясь в кожу, хрустели глиняные черепки. Несколько раз пан Иохан влетал головой во что-то мягкое и податливое — не иначе тот самый предмет, об который он споткнулся при входе. Почудилось даже, будто предмет этот пошевелился и простонал что-то, но за это барон не поручился бы. Мало ли что примерещится в пылу схватки…. Блестящее лезвие ножа так и мелькало в опасной близости от его лица и горла, и это было не очень-то приятно. Не более приятным было и перекошенное от злости лицо цыгана, а еще барону не понравилась кровь на его губах и подбородке. Можно было подумать, будто этот человек грыз чью-то живую плоть, словно дикий зверь. Неужто он умалишенный?

Вскоре пан Иохан начал уставать, тогда как противник по-прежнему был полон сил. Они катались по тесному фургону туда и сюда, покуда барон не оказался прижат лопатками к полу. Цыган тут же навалился сверху, придавил ноги и нацелился ножом в лицо, а свободной рукой вцепился барону в горло. Оскалившись от напряжения, пан Иохан одной рукой пытался отвести от себя нож, а второй схватил противника за ухо и принялся его выкручивать; но проклятый цыган, казалось, был вовсе не чувствителен к боли, и с каждой секундой барон понимал все отчетливее, что поединок этот он проиграл. Он разозлился: противно было бы умереть с этакой гадкой рожей перед глазами, — и злость придала ему сил. Он рванулся и почти скинул с себя противника, но тот откинул голову и быстрым, сильным движением клюнул его лбом в переносицу. Искры из глаз так и посыпались, а в голове поплыл звон; на несколько секунд пан Иохан потерял сознание. Руки его ослабли; и тут ему пришел бы конец, если бы цыган вдруг не обмяк и не повалился на него мешком. Нож, глухо звякнув, упал на пол. Пан Иохан перевел дыхание и попытался приподняться, но для начала нужно было скинуть с себя тяжелое тело. После сокрушительного удара, выбившего из него дух, пан Иохан едва ли справился бы с этой задачей самостоятельно; однако, кто-то, кого он не видел за растрепанной гривой цыгана, взялся ему помогать. С помощью неведомого доброжелателя барон, наконец, высвободился из-под поверженного противника, сел и увидел перед собой бледное девичье личико с размазанными по щекам и подбородку полосками подсохшей крови. Королевна Мариша была похожа теперь не на фиалку в сугробе, а на маленькую испуганную девочку. Прическа ее растрепалась, и непокрытые светлые волосы беспорядочными прядями спадали на лицо и плечи; платье на груди было разорвано. В руке она сжимала плеть, тяжелая рукоять которой могла сама по себе послужить оружием.

— Этим вы его и приласкали? — спросил пан Иохан, глазами указав на цыгана.

Губы королевны вдруг задрожали.

— Я убила его, да?

— Не думаю. Полежит, отдохнет, и будет лучше прежнего, — возразил пан Иохан. — Спасибо вам, панна, вы мне жизнь спасли.

Королевна Мариша посмотрела на плеть и вдруг отбросила ее с отвращением и ужасом, как будто это была змея. Следующий ее поступок стал и вовсе полной неожиданностью: она порывисто обняла пана Иохана за шею и прижалась к нему. Он почувствовал, что она дрожит, а сердце ее колотится часто-часто, как у птички.

— Этот человек вас поранил? — спросил барон, вспомнив о кровавых мазках на лице королевны. Она помотала головой и всхлипнула.

— Я так испугалась!

Еще бы! — хотел ответить пан Иохан, но его опередили.

— Ну-ка, парень, повернись, только медленно! — коверкая слова, сказал незнакомый хриплый голос. — И так, чтобы я руки твои видела!

Барон повернулся — вместе с Маришей, которая не желала его отпускать. В треугольном проеме, образованном двумя половинами полога, стояла цыганка, та самая, которая минут десять назад мирно курила трубку на чурбачке перед кибиткой. Теперь вместо трубки она держала в руке старинный мушкет, дуло которого смотрело прямо в лицо пану Иохану.

— Это еще что такое? — сквозь зубы проговорил он. — А ну бросьте оружие.

— Ага, щаз, — отозвалась цыганка и на своем языке вдруг гаркнула что-то во всю силу легких, так что даже в ушах зазвенело. Кибитка закачалась, полог раздвинулся, и полоска света упала на загадочный продолговатый предмет, который не давал покоя пану Иохан с тех пор, как он перешагнул порог этого своеобразного жилища. С удивлением и ужасом он понял, что это никакой предмет, а лежащий ничком человек… женщина, и ее платье было ему очень хорошо знакомо. Посланница Улле! И досталось же ей, наверное. Жива ли?.. Барон старался разглядеть, дышит ли она, но его внимание отвлекла голова, просунувшаяся между двумя полотнищами. Эта голова принадлежала второй цыганке, тоже барону знакомой. Она вопросительно повела глазами, и ее черные брови взлетели под самый край алой косынки. Между подругами состоялся короткий, но весьма энергичный разговор, из которого пан Иохан не понял не слова. Впрочем, смысл его стал ясен уже через минуту, когда вторая цыганка наклонилась и выудила из груды беспорядочно наваленного барахла тонкий кожаный ремень.

— Девку-то отпусти, — велела та, что держала мушкет.

— Да я ее и не держу, — честно сказал пан Иохан.

— Ага, — повторила она и повелительно шевельнула дулом мушкета. — Отлипни-ка от него, девка. Отодвинься в сторонку.

— Вы об этом пожалеете! — холодно сказала королевна Мариша.

Цыганка недобро прищурилась.

— Обоих вас, что ль, пристрелить разом, а?

— Делайте, как она говорит, — скрепив сердце, шепнул пан Иохан.

— Но…

— Прошу вас!

Королевна неохотно повиновалась.

— То-то же, — сказала цыганка и бросила товарке: — Вяжи его, Гита. И покрепче! А ты, парень, руки за спину.

Пан Иохан прикинул расстояние, отделяющее его от мушкета. Вышибить бы его, да и дело с концом. Но по-всякому получалось, что расклад не в его пользу: пока он дотянется до оружия, тетка успеет выстрелить. Может, и не убьет, но ранит наверняка, на таком расстоянии и кривой не промахнется.

Делать нечего, барон, скрипя зубами, завел за спину руки, и Гита тут же опутала ремнем запястья. Пока она возилась (по всему было понятно, что связывать пришлецов ей приходилось отнюдь не каждый день), пан Иохан разглядывал неподвижно лежащую посланницу Улле. Значит, все-таки не убереглась, несмотря на самоуверенные заявления… Он закусил губу. Главное, чтобы посланница была жива. Если жива, то сумеет себя вылечить. А он уж как-нибудь выкрутится, не первый раз руки вяжут.

— И-и! — сказала цыганка, подергав ремень. — Слабо, Гита. Слабо! Затягивай еще.

Гита охотно послушалась и добилась того, что ремень чувствительно врезался в запястья.

— Перестарались, — сказал пан Иохан.

— Ничего, потерпишь. Зато буянить больше не будешь, посидишь смирно. Гита, давай теперь девку.

— Только попробуйте меня тронуть! — зашипела королевна Мариша, но никто ее шипенья не испугался.

— Тихо, тихо! А то враз твоему дружку мозги вышибу.

Марише, согласно ее королевскому достоинству (никому, впрочем, тут не известному, но действующему, вероятно, исподволь), руки связали шелковым платком не то шарфом. На очереди была посланница Улле.

— А ты почто, парень, Петра пришиб? — строго спросила цыганка у пана Иохана.

— Поделом ему. Впрочем, мне кажется, он жив, — буркнул тот без особой уверенности — не всякая голова выдержит соприкосновение с таким тяжелым и твердым предметом, как рукоять плети.

— Живой? — отложив мушкет, тетка склонилась к недавнему противнику барона. Похлопала его по щекам, наклонилась к лицу. Покивала удовлетворенно. — А и правда. Сейчас оклемается. А все-таки, чего не поделили? Или это — твоя женщина? — она ткнула пальцем в покрасневшую от злости королевну.

— Моя, — не моргнув глазом, ответил пан Иохан.

— А эта? — цыганка кивнула на поверженную Улле. Та, словно услышав, что о ней говорят, слабо пошевелилась, и у барона камень с души свалился. Жива.

— И эта тоже.

— Ишь ты. Одной, значит, мало… А ты кто такой вообще будешь, парень?

— Не ваше дело.

— Паныч, небось, — хмыкнула цыганка. Бесцеремонно схватила его твердыми пальцами за подбородок, заставила повернуть голову вправо и влево, вглядываясь в лицо. — Оно и видно. А откуда ты туточки взялся?

— С дирижабля. Он… упал в озеро, — пан Иохан решил несколько отступить от истины, но избежать долгих объяснений. — Учтите, если дотронетесь до этих женщин хотя бы пальцем, у вас будут серьезные неприятности.

— Ой, напужал. А чего же вас, паныч, сюда-то понесло, а не в город? — резонно вопросила цыганка, подбоченившись.

Пан Иохан промолчал. Если ему и придется давать отчет об этой непредвиденной прогулке, то уж конечно не этим теткам.

— Ну ладно, посиди пока. Подумаем, чего с тобой делать. И ты тоже посиди, девка, — обратилась цыганка к Марише. Та одарила ее негодующим фиалковым взглядом. — Гита, а ну, принеси-ка ведерко воды, — велела она товарке, а сама присела рядом с Петром, который до сих пор не подавал признаков жизни. Мушкет снова оказался у нее в руках, только смотрел он уже не на барона, а в голову королевне. Ишь, тетка, поняла, что к чему.

Пан Иохан терпеливо ждал. Ну, что такого могут сделать с ним эти люди? Не убьют же. Зачем им лишние неприятности с властями? Законопослушными гражданами, конечно, их не назовешь, и все-таки на убийство, да еще беспричинное, вельможи они не пойдут. Другое дело, если бы в драке… Вот ранить, пусть даже нечаянно, кого-нибудь из девушек могут, и это плохо. Как бы отобрать мушкет? Впрочем, даже с оружием уйти будет трудно, пока панна Улле остается без сознания. Вот если бы порешить дело миром… Попробовать договориться? Пообещать награду за освобождение королевны и посланницы? Черта с два! Пан Иохан не взялся бы предсказать, как они поведут себя, узнав, кого случай привел в их лагерь.

Он незаметно пошевелил кистями и понял, что почти их не чувствует — онемели, отекли. Слишком туго их Гита стянула. Перестаралась. Нужно освободиться как можно скорее.

— Почему у вас кровь на лице? — обратился он к Марише, делая вид, будто в фургончике они только вдвоем. — Этот человек вас… ударил?

— Нет, — сумрачно отозвалась та. — Он пытался меня поцеловать. А я его укусила.

— Понятно, — пан Иохан вздохнул с облегчением. — А я уж было подумал, что это он вас… покусал.

Королевна ожгла его гневным взглядом. Пожалуй, и пощечину влепила бы, будь у нее свободны руки. Оставалось только удивляться, насколько быстро она оправилась от испуга.

— А что случилось с панной Улле? Ее ранили?

— Не знаю. Она появилась из ниоткуда и бросилась к нам. Но этот варвар грубо оттолкнул ее, и она упала и больше не поднималась.

— Он ударил ее ножом? Или она сама обо что-нибудь запнулась?

— Я не видела…

Пан Иохан озадаченно нахмурился. Со своего места он не заметил крови ни на полу возле посланницы, ни на ее платье. Что же могло вызвать столь длительный обморок?

Меж тем, вернулась с полным ведром Гита, и по знаку своей товарки щедро окатила водой Петра. Он замычал, зафыркал, захлопал глазами и попытался приподняться. Цыганки с двух сторон заботливо обхватили его за плечи и помогли сесть. Он обвел фургончик мутным взглядом, по-видимому, не совсем понимая, где он находится и кто все эти люди. С мокрыми, облепившими голову и шею волосами он выглядел почти комично, и пан Иохан, глядя на него, не удержался от смешка. Взгляд Петра, до того перебегавший с одного лица на другое, метнулся к лицу барона и остановился. В глазах появились какие-то признаки мысли. И мысли эти, надо сказать, были недобрые. Барон отвернулся, чтобы не накликать лиха, и позвал посланницу.

— Панна Улле! — но она по-прежнему молчала. Тогда он перевел взгляд на королевну. — Можете вы объяснить, зачем сбежали от нас? Почему не дождались, пока мы придем в себя?

— Не стану я ничего объяснять! — вспыхнула Мариша. — И довольно уже расспросов! Не желаю! — если б она не сидела в неудобной позе, привалившись боком к какому-то сундуку, то, пожалуй, сердито притопнула бы ногой. Пан Иохан внимательно вгляделся в нее и кивнул.

— Хорошо, — сказал он подчеркнуто ровным тоном. — Воля ваша. Не буду больше ни о чем спрашивать.

— Ох и норовистая девица, — ухмыльнулась цыганка. — Ты бы с ней построже. Иной строптивице и плеть на пользу…

— Да как вы смеете… — начала было королевна, но встретилась взглядом с паном Иоханом и осеклась.

А он демонстративно промолчал. Неровен час, ляпнешь что-нибудь не то, а злопамятная Мариша нажалуется отцу… и угодишь прямиком в Лазуритовую крепость. Впрочем, вероятность оказаться узником в этом очаровательном месте и без того достаточно велика, и увеличивается с каждой минутой. Исчезновение королевны обнаружили еще вчера, а при расследовании этого происшествия рано или поздно должно всплыть его, барона Криуши, имя… Да если б одна только эта беда! Посланница тоже пропала, и к ее исчезновению он тоже причастен, а безопасность посланников Великого Дракона — уже прерогатива Церкви, а ее гнев еще опаснее, нежели императорский, поскольку грозит анафемой и костром. Вот и думай, которая из зол меньшая: пожизненное заточение в сырых подвалах Лазуритовой крепости или прилюдное сожжение.

Меж тем, убедившись в относительном здравии Петра, цыганка, к безграничной радости пана Иохана, перешла к панне Улле. Петр же, покряхтывая, поднялся на ноги. Постоял, покачиваясь, и вдруг шагнул к королевне Марише. Та бесстрашно подняла взгляд, в фиалковых глазах было одно только презрение.

— Маленькая тварь! — рыкнул Петр и с размаху ударил ее по лицу.

Пана Иохана так и вздернуло на ноги.

— Как ты смеешь, мерзавец! — и он бросился вперед с намерением либо ударить нахала плечом, либо пнуть ногой — уж как получится.

Петр развернулся к нему, занося руку для удара, но на этот раз пан Иохан успел уклониться; а заодно, исхитрившись, с огромным удовольствием пнул буяна в коленную чашечку. Оглушительный рев боли всколыхнул кибитку и переполошил, вероятно, всех собак в таборе. Брех, во всяком случае, поднялся несусветный.

— Ну, довольно! — распрямившись, цыганка сердито сверкнула глазами; в ее руке снова оказался мушкет, и пан Иохан снова безо всякого удовольствия заглянул прямо в его дуло. — Мужчины! — презрительно выплюнула она. — Все бы вам собачиться! Иди-ка ты, Петр, отсюда подобру-поздорову. Иди-иди, кому говорю! — и она снова перешла на свой язык — вероятно, родная речь звучала, с ее точки зрения, убедительнее. И впрямь, Петр, злобно сверкнув на барона глазами, пригнулся и выбрался из кибитки.

— И что дальше? — поинтересовался пан Иохан.

— Дальше — сядь и помалкивай, — цыкнула на него тетка.

— И долго сидеть? Гарантирую вам и вашим соплеменникам серьезные неприятности, если будете нас удерживать. И со стороны властей, и со стороны Церкви.

— Да сядь ты! Подумаешь, какой грозный. Нечего нас Церковью пугать, над нами у вашего Дракона власти никакой нету.

— У Дракона, может, и нет, а вот у Церкви… — зловеще сказал барон и добавил, кивая на Улле: — Чем размахивать оружьем, лучше бы привели даму в чувства. Это вам зачтется.

— Ну уж нет, мне и вас двоих довольно.

Неизвестно, как долго они пререкались бы (пан Иохан только начал входить во вкус, поняв, что никто ни в кого нарочно стрелять не будет), но фургон снова заходил ходуном, и по приставной лесенке друг за другом забрались Петр и еще какой-то кучерявый, наполовину седой мужчина с роскошной ухоженной бородой. Он грозно хмурил кустистые брови и вообще имел вид весьма недовольный, но особенно пану Иохану не понравился пистолет, небрежно засунутый за широкий вышитый кушак. Что-то ему подсказывало, что этот человек не будет доставать оружие для того только чтобы им впустую размахивать. Уж не вожак ли это? — озадачился барон.

Бородач внимательно осмотрел его маленькими, черными и злобными глазками, потом такому же осмотру подверглась королевна. Все это время цыганка с мушкетом, Гита и Петр говорили все разом, перебивая друг друга. Они размахивали руками и, кажется, пытались показать в лицах недавнюю драку. Терпения бородача хватило ненадолго. Он злобно цыкнул и разразился длинной яростной тирадой, при этом руки его вертелись, как крылья ветряной мельницы; пан Иохан начал даже опасаться, как бы нечаянно от него не схлопотать, и слегка подался назад. Наконец, Петр повернулся к барону и гаркнул:

— А ну, выметайся отсюда! Живо! И ты тоже ступай за ним! — махнул он королевне Марише. Та угрюмо хлюпнула носом — из него тонкой струйкой стекала кровь. Все, подумал пан Иохан, двадцатилетний отдых в Лазуритовой крепости мне обеспечен. За один только разбитый королевский нос. Впрочем, он ведь не знал еще, какие повреждения получила панна Улле. Быть может, у нее все ее хуже.

— Давай, давай! — к Петру присоединилась цыганка. Она тыкала барона мушкетом, вынуждая подвигаться к выходу. Но пан Иохан уперся и сказал хмуро, указав взглядом на панну Улле (та упорно не желала возвращаться в сознание… или, быть может, искусно изображала обморок?):

— Без нее я не пойду.

— Пойдешь как миленький! — еще один чувствительный тычок в ребра. Пан Иохан начал серьезно опасаться, как бы мушкет от такого непочтительного обращения не выстрелил сам собой. — Можешь и снаружи подождать, пока она проснется.

— Проснется? — опешил пан Иохан. — Так она спит?

— Похоже, — хмыкнула цыганка. — Чудные же вы, горожане, клянусь Ясным Солнцем.

Ваша правда, подумал барон.

Понукаемый неласковыми тычками, он вывалился из полутемного фургона на свет. Королевна, которую Гита крепко ухватила за локоть — за ним.

Он ждал, что перед кибиткой окажется полно народу — еще бы, столько шуму наделали! Чего стоил один только последний рев Петра, распугавший всех псин! (С такой глоткой ему бы Великого Дракона изображать на храмовом празднике, да вот только его соплеменники Дракона не почитали). Но нет, никто и бровью не повел, все продолжали заниматься своими делами. Не иначе как привыкли, притерпелись к буйным скандалам. На бревнышке перед фургоном сидели всего лишь двое: знакомый пану Иохану гитарист (уже без инструмента) и незнакомая еще молодая женщина жаркой, дивной красоты. Эту красоту не портило даже безобразное платье из набивного ситца — черного, заляпанного огромными вульгарными розами. Пан Иохан до того на нее загляделся, что едва не свалился со ступенек. И красавица тоже повернула голову и посмотрела ему в глаза. Да так и застыла. Ее темные, как вишня, глаза, обведенные по контуру черной краской, вдруг расширились.

— Ты! — она ткнула в пана Иохана пальцем и начала медленно приподниматься. — Ты, убийца! Я тебя узнала!

Вот это еще новости! подумал барон, с изумлением в нее вглядываясь. По-разному его женщины встречали, но чтоб так… Уж не уложил ли он супруга красавицы на одной из дуэлей? Но он не мог припомнить, чтобы стрелялся с цыганом.

— Кто ты? — спросил он.

Красавица не ответила. Злобно кривя губы, она встала и подошла к пану Иохану. Обеими руками схватила его за воротник многострадальной рубашки, дернула на себя неожиданно сильно, так что он даже пошатнулся. Королевна Мариша смотрела на него изумленным и одновременно сердитым взглядом.

— Не помнишь меня? не узнаешь?

Он покачал головой.

— Нет.

— А я тебя узнала. По глазам узнала! У, глазюки твои рыбьи! Смотри на меня! Вспоминай! Вспоминай! Вспоминай!

На каждое «вспоминай» пришлось по оплеухе: по левой щеке, по правой, опять по левой. Оплеухи были не сильные, но обидные, а главное, пан Иохан не мог понять — за что? Что он должен вспомнить? Красавица вошла в раж, избавиться от нее самостоятельно не было никакой возможности (руки-то оставались связанными), и, вероятно, за третьим «вспоминай!» последовало бы четвертое, пятое, шестое и так далее, но, к счастью, спохватилась Гита. Крикнула что-то на своем языке, отпустила Маришу, подлетела, сграбастала красавицу поперек талии и давай оттаскивать. На помощь ей подоспел выскочивший из фургона Петр.

— Убери руки! — отбивалась та. — Пусть вспоминает, как пять лет назад вломился к нам со своими гяурами!

— Куда это «к вам»? — спросил пан Иохан. Лицо горело от пощечин. Но зато он, кажется, начинал кое-что понимать. Пять лет назад… Он велел себе не отвлекаться на невероятную красоту женщины и снова всмотрелся в лицо. Так и есть! Она была не цыганка. Такая же смуглая, черноволосая, но — совсем другой тип… если присмотреться внимательнее. Овал лица другой, скулы острее, нос с горбинкой… Мысленно пан Иохан надел на нее платок, плотно обхватывающий голову и полностью скрывающий волосы. Да… горянка. Дочка, жена или сестра одного из тех, кого барон вместе со своим отрядом гонял по горам.

— Вспомнил? — ликующе крикнула красавица — уловила, как изменилось выражение его лица.

— А ну, ша! — гаркнул вдруг бородач. До этой секунды никто его не замечал, а он, оказывается, уже спустился с приставной лесенки и стоял, поддерживая подмышки размякшую посланницу Улле. Она проснулась, но, по-видимому, не совсем, и осоловело и рассеянно поводила вокруг глазами. Ее голова клонилась то на плечо, то на грудь, ноги подламывались, а на губах блуждала странная, какая-то пьяная улыбка. Вообще у посланницы Улле был вид пьяного в стельку человека.

— Уведите эту дуру поскорее и проследите, чтобы сидела тихо! — продолжал рычать бородач. — А этих двоих берите и ведите за мной.

Петр беспрекословно взял за руку пана Иохана, а цыганка, пугавшая его мушкетом, сцапала за локоть королевну Маришу. Та зашипела в унисон с красавицей, которую поволокла прочь Гита.

— Не трогайте меня!

Гита осуждающе покачала головой.

— Ох и ядовитая девка…

— Да уж не ядовитее вашей, — возразил пан Иохан. — Не девка, а дикая кошка…

— А ты и впрямь, небось, перед нею виноват? — злобно покосилась на него Гита. — Не просто так она на тебя накинулась, а? вот была бы моя воля…

— Помалкивай! — оборвал ее бородач. — Возьми лучше веревку покрепче.

Тремя парами они двинулись прочь от табора. Пан Иохан пытался понять, куда их ведут. В лес, чтобы пристрелить без свидетелей и лишнего шума? Но зачем тогда веревка? Наверное, хотят связать им ноги, чтобы не дать убежать? Эта мысль не понравилась пану Иохану. Впрочем, тут же напомнил он себе, этим людям нет никакого резона убивать нас. Тела рано или поздно найдут, убийства повесят на цыган — на кого же еще? — и по их следу пойдет гвардия…

Они зашли в лес довольно далеко, так что поляна уж не просматривалась, и даже никаких звуков с нее не долетало. Зато барону показалось, будто сбоку меж стволов проблескивает водная гладь.

— Стань сюда, — бородач толкнул его спиной к дереву и взялся за веревку. Пан Иохан едва не зарычал от бессильной злости: будь панна Улле в полном сознании, он попытался бы что-нибудь предпринять, как-нибудь отвлечь на себя внимание цыган, чтобы дать девушкам возможность убежать. Но оставить посланницу одну он не мог. Поэтому он покорно позволил прикрутить себя веревкой к толстому стволу.

— Ай, тут муравейник! — сказала Мариша с панической ноткой.

— Ничё! — отозвался Петр. — Авось не сожрут.

Девушек привязали к соседним стволам. Посланница продолжала блаженно улыбаться, очевидно не осознавая происходящее. Бородач аккуратно смотал остатки веревки и повесил ее на плечо.

— Счастливо оставаться, панычи, — степенно сказал он, поправляя за поясом пистолет. — Не держите на нас зла.

— Идите к черту, — нелюбезно ответил пан Иохан.

Глава 12

На пана Александра Даймие Эрика взирала с благоговением: как же, перед ней был великий сочинитель романов, известных своей высокой духовностью! От восторга и робости она буквально трепетала, как лист осины на ветру. А вот Ядвися не ощущала никакого восторга и душевного подъема. Она видела перед собой только толстого, не в меру разряженного, одышливого, немолодого уже человека с бегающими глазками. И это был, сколько она знала, друг ее чудесного брата! Ядвися не пыталась скрыть своего разочарования и смотрела на хозяина салона прямо и пристально, так что ее взгляд заставлял литературного мэтра смущаться и ежиться.

Впрочем, сам внезапный визит двух девиц (обе были при саквояжах) привел пана Даймие в состояние глубоко душевного смятения. Он никак не мог ожидать, что к нему пожалует сестра без вести пропавшего барона Криуши, и теперь не знал, как себя с нею вести. Об Эрике он и вовсе не знал, что подумать: пан Иохан так и не рассказал ему о своей помолвке. Усадив девиц на кушетку в гостиной, сочинитель промямлил какие-то слова соболезнования и на этом иссяк. Ядвисю, разумеется, его невнятное бормотание нисколько не удовлетворило.

— Неужели до сих пор нет никаких новостей? — настойчиво спросила она, безотрывно сверля взглядом пана Даймие. Тот встретился с ней глазами и вдруг подумал, что сестра нисколько не похожа на брата, только вот взгляд этот… аквамариновые холодные глаза барона Криуши часто глядели так же пристально и безжалостно, как эти бархатные девичьи очи. — Ведь столько времени прошло! Ведутся же, наверное, какие-то поиски? В газетах должны печататься списки… Или вы не читаете газет?

— Ах да, газеты! — спохватился пан Даймие и, с облегчением отведя взгляд от Ядвисиного лица, зашарил руками по журнальному столику. — Минутку… минутку… где-то здесь была статья, которую я собирался показать вам, панны… и его светлости герцогу Наньенскому, конечно… Да куда же она запропастилась… Ах, вот она! — вскричал сочинитель и извлек из-под стопки газет какую-то вырезку, уже слегка помятую. — Вот… желаете ознакомиться?

Ядвися нетерпеливо отобрала у него вырезку и, повернувшись так, чтобы Эрике тоже было видно, стала жадно читать. Статья называлась «Ужасная катастрофа „Ариеля“» и написано в ней было следующее.


«В шестой день июня ничто не предвещало катастрофы. Солнце вставало над росистыми травами нежное и розовое, обещающее знойный безоблачный день, каковы все почти дни в благословенной Дюрвиште в это время года. Дирижабль „Ариель“, ведомый отважным капитаном Ойшей и его многоопытной командой, оторвался от причальной мачты и, подобно крылу Великого Дракона, воспарил над землей, дабы показать своим пассажирам ее благость и драгоценное покровительство наших божеств, но увы, по недосмотру ли техников (кои будут примерно наказаны по повелению Нашего Императора) или прочим каким причинам, пассажирам, среди коих находились представители благороднейших семей из столицы, окрестностей и даже провинции, явившихся на сезон, не дано было вдосталь налюбоваться распростертым внизу благодатным краем. Но ни они, ни команда не теряли мужества. Дирижабль надежно держался на ладони воздуха, и решено было стравить газ гелий из баллонов, дабы совершить посадку. Увы, увы… внезапный шквал понес беспомощный аппарат прямо на шпили Лазуритовой Крепости!

Взрыдайте, мужья и жены Дюрвишты. Баллон насадился на острый шпиль, аки бабочка на булавку. Воздух стал утекать, рули высоты заклинило, кабина накренилась… Но и теперь ни команда, ни пассажиры не теряли присутствия духа. Едва в столице и окрестностях стало известно о катастрофе (благодаря пейзанам, везущим в город юные овощи, да простят мне благородные читатели столь низменную подробность), тут же к Лазуритовой Крепости потянулись спасатели. По тревоге были подняты драгунский полк и баталион мотопехоты, квартирующие в летних казармах к северу от столицы. Туда же привлечены были пожарные, каменщики, мойщики стекол, маляры и трубочисты — словом, всякий, кто умел и мог работать на высоте и внести свой вклад в спасение сограждан. Они несли и везли с собой веревки, крючья, пожарные лестницы, брезентовые полотнища, словом, все, что могло помочь в спасении жертв катастрофы. Кроме того, к месту ея прибыли премьер-министр Н., начальник полиции Б., генерал-губернатор М., бургомистр Ц., И., глава военного округа и генерал от инфантерии, а также другие военные и гражданские чины. Сам император послал с ними свой указ, предписывающий оказать всемерную помощь потерпевшим „Ариеля“. Были раскинуты госпитальные палатки для пострадавших и членов их семей, организована раздача сдобных булочек и пирожных из кондитерских г.г. Харлея и Студебеккера, а также прохладительных напитков от Сваровского, ибо день оказался действительно знойным и солнце подбиралось к зениту.

Сколько примеров скромного мужества было явлено там и простого семейного страдания. Так, граф М. едва был уведен от тела своей погибшей супруги.

Веревки были накинуты на шпиль, спасатели поднялись по башенной винтовой лестнице и через проломы вылезли на крышу. Держась на мощных стропилах, они сумели забросить канаты с беседками (особым образом приспособленными ремнями и кусками посконного полотна), и через четыре часа усиленного, до кровавых мозолей, труда, из изломанной кабины были извлечены все пострадавшие — и живые, и мертвые. Увы, согласно спискам, некоторых особ там не оказалось. Поиск продолжается. В нем участвуют полиция и имперские егеря с собаками с Его Императорского Величества псарен.

На третьей странице нашего издания Вы можете ознакомиться с мартирологом и списком имен пропавших без вести, а также узнать, в какие госпитали были определены те из пострадавших, кого сразу не забрали семьи. Этим несчастным вы можете выразить свое участие и поддержку.

А мы присоединяемся к безутешным и скорбим вместе с ними.»


Имя под статьей стоялоЯдвисе неизвестное, но сам напыщенный тон навел ее на некие подозрения, и она взглянула на пана Даймие особенно пристально. Уж не он ли между делом пописывает для газет? Но он не заметил ее взгляда, так как был полностью поглощен складыванием гармошкой листа бумаги. Впрочем, он это или кто другой, особой разницы для Ядвиси не было. Важно было другое.

— У вас есть эти списки, про которые написано в статье? — спросила он. — Я хотела бы их посмотреть.

Сочинитель быстро поднял на нее глаза.

— Нет… нет. Я сохранил одну только эту статью. Но можете поверить на слово: имя вашего брата, барона Криуши, было перечислено вместе с прочими, пропавшими без вести.

— И много их, этих пропавших?

— Нет… не очень. А на сегодняшний день остались только трое. И, знаете, это такие имена, что вокруг них — и вокруг вашего брата, панна, — уже поднялась шумиха.

— Что за имена? — продолжала напирать Ядвися. Шокированная ее настойчивостью Эрика тихонько тронула ее за руку, на что Ядвися не обратила никакого внимания.

Пан Даймие страдальчески задрал брови и с самым несчастным видом оглянулся через плечо, как будто кто-то мог его услышать.

— Видите ли, панна… уже почти наверняка установлено, что на борту «Ариеля» находились посланница Великого Дракона и ее высочество королевна Мариша.

— И они тоже пропали?

— Именно так.

— Но причем здесь мой брат? Впрочем, погодите… — Ядвися нахмурилась и поднесла палец к губам. — Я что-то такое слышала про посланницу. Кажется, она пожелала, чтобы мой брат показал ей столицу и окрестности? Верно? И поэтому они вместе оказались на борту дирижабля?

В знак согласия пан Даймие наклонил голову, так что отчетливо обозначились все его три подбородка.

— А как на «Ариель» попала ее высочество?

Сочинитель развел руками.

— Этого я не знаю. Но вашему брату, панна Ядвига, в случае если он вернется… то есть, — поспешно поправился он, — когда он вернется, грозят серьезные неприятности от полиции, от императорского дворца и Церкви…

— Но в чем же он виноват? — с сердитым нетерпением воскликнула Ядвися. — Глупости какие. Нет, по-видимому, вы ничего не сумеете мне растолковать. Лучше мне пойти во дворец и узнать там…

— Что вы, что вы! — испугался пан Даймие и, забывшись, схватил ее за руку своей медвежьей лапищей. Другая на ее месте самое меньше взвизгнула бы, но Ядвися и бровью не повела. Она была вся внимание и не отвлекалась на подобные мелочи; знай она сочинителя и его медвежью хватку лучше, пожалуй, всерьез обеспокоилась бы сохранностью пальцев. — Нельзя вам ходить во дворец. Император разгневан на вашего брата, а через это можете пострадать и вы.

— Как же, в таком случае, вы советуете мне поступить?

— Лучше всего езжайте домой. Между прочим, в письме я советовал его светлости герцогу Наньенскому соблюдать спокойствие и ждать, и ни в коем случае…

— Ваше письмо я читала.

— И все-таки приехали! — сокрушенно вскричал пан Даймие и как-то по-женски всплеснул руками. — Это очень, очень неразумный поступок, панна Ядвига. И неразумно было со стороны его светлости отпускать вас и ее светлость…

Ядвися сделала вид, что ничего не слышала, а честная Эрика мучительно покраснела. К счастью, ей хватило ума промолчать.

В эту минуту очень кстати в дверях гостиной, где сидел пан Даймие с девушками, появилось новое действующее лицо — высокий лысеющий господин средних лет. При виде его сочинитель сморщился, как от зубной боли, но слабость его длилась всего лишь секунду. Он тут же надел на лицо любезную улыбку и поднялся навстречу гостю, выпустив руку Ядиси (а она так и не поняла, какой участи избежала).

— Ах, граф! — с вымученной учтивостью воскликнул пан Даймие. — Я вас не ждал. Позвольте, я вас представлю своим гостьям. Граф М. Панна Ядвига, баронесса Криуша. Ее светлость Эрика Наньенская.

— Баронесса Криуша? — в смятении повторил граф, уставившись на Ядвисю. — Скажите, а барон Криуша вам приходится…

— Родным братом. А вы — тот самый граф М.? — с невинным видом поинтересовалась Ядвися, протягивая для поцелуя руку. — Ну, тот самый, которого с трудом увели от тела погибшей супруги?

— Что? — растерялся граф.

— В статье напутали, — поспешно сказал пан Даймие и под шумок стянул со стола оставленную без присмотра газетную вырезку. — Не обращайте внимания.

— А! — сказал граф. Он все смотрел и смотрел на Ядвисю, и лицо его вытягивалось все сильнее, являя собой воплощенную скорбь и раскаяние. Не понимая, чем вызваны такие метаморфозы, Ядвися даже забеспокоилась. А он вдруг упал на одно колено, не выпуская ее руки.

— Что такое?!

— Баронесса, примите мои соболезнования! — речитативом заговорил граф. — Увы! Последняя наша встреча с паном Иоханом накануне несчастья прошла при злополучных обстоятельствах! Злая судьба свела нас не как добрых друзей, а как врагов! Увы! Я горько сожалению, что погорячился и оскорбил пана Иохана, и бросил ему вызов…

Пан Даймие глянул на графа с отчетливым выражением «лучше бы вы помолчали, кретин», и быстро повернулся к девушкам. Но не успел ничего сказать — Ядвися его опередила.

— Мой брат хотел с вами стреляться? — отчетливо спросила она, не проявляя, впрочем, по этому поводу особенного беспокойства. Она прекрасно знала, что это не первая, и — если только не будет скоропостижной свадьбы, да и то — как знать! — не последняя дуэль пана Иохана. Зато в глазах Эрики отчетливо читался ужас.

— Никто ни с кем не стреляется! — поспешно вклинился пан Даймие. — Стороны принесли взаимные извинения. Инцидент исчерпан. Верно я говорю, граф?

— Совершенно верно, — с готовностью подтвердил тот и осторожно, с отчетливым хрустом в коленях, встал и распрямился. На Ядвисю он все еще смотрел с опаской, как будто она могла вот-вот подскочить и вцепиться в него наподобие бульдога или пираньи, но в целом выглядел гораздо спокойнее. — Баронесса, позвольте спросить: вы прибыли в столицу в связи с несчастьем?

— Я собиралась встретиться с братом, — ответила Ядвися довольно холодно. Граф М. ей совершенно не нравился. — И надеюсь, в скором времени мы увидимся.

Граф вытаращил глаза и открыл рот, намереваясь что-то сказать, но пан Даймие снова перехватил инициативу:

— Быть может, нужно помочь вам устроиться? Панна Ядвига, ваша светлость? Вы могли бы остаться в моем доме…

— Благодарю, — Ядвися встала и потянула за собой Эрику, которая так и не проронила ни слова. — Мы займем квартиру его светлости герцога Наньенского. Если получите какие-нибудь известия о брате, пан Даймие, будьте добры, пришлите нам записку.

* * *
— Какой забавный увалень, — заметила Ядвися, имея в виду пана Александра.

Эрика следом за ней забралась в экипаж, который должен был доставить их на герцогскую квартиру. Экипаж, конечно, девицам ссудил сочинитель.

— Мне кажется, он очень добрый человек, — весьма серьезно отозвалась на критическое замечание подруги Эрика.

— Может быть. Только не очень умный…

Ключа от герцогской квартиры у девиц не было — в спешке они о нем и не подумали. Да и не переворачивать же было в поисках ключа весь дворец. Ядвися уповала на слугу брата, который, по ее мнению, должен был и поныне пребывать в квартире, поскольку его-то никто на воздушную прогулку не приглашал (ей и в голову не пришло, что Иохани отправился в столицу сам-друг, безо всякой прислуги).

Дверь в квартиру была не заперта. Ядвися покачала головой — вот раззява! Такого слугу пороть — не перепороть! — и вознамерилась было войти без стука и прочих предисловий, но ее поймала за рукав Эрика.

— Ты не хочешь позвонить?

— Зачем? — удивилась Ядвися. — Думаешь, кто-то станет возражать против нашего вторжения?

И она спокойненько вошла в квартиру.

Вопреки ожиданиям, никто не бросился им навстречу и не попытался выяснить личности незваных гостей.

— Хм, — сказала Ядвися, озираясь. — Очень странно. Ау, есть тут кто-нибудь?

— Кажется, вроде как вода плещется, — шепнула Эрика.

— Правда? — Ядвися прислушалась. Откуда-то сбоку и впрямь доносилось что-то вроде плеска воды — с таким звуком слабенькая струя падает из крана в наполненный сосуд. — Наверное, там ванная. Пойдем, посмотрим.

— Ой, Ядвися, ой, а вдруг там…

Но она уже решительно направилась на звук. Эрика, белая от волнения, помялась на месте, но потом — делать нечего, — поставила саквояж и послушно засеменила за ней.

Где-то что-то упало — судя по звукам, медный таз для умывания, и послышалось злобное шипение. Ядвися, полная твердых намерений разобраться, кто это безобразничает в отсутствие хозяев, вихрем пронеслась через комнаты и решительно распахнула дверь ванной. И застыла на пороге, не зная, смеяться ли ей или плакать от накатившего облегчения.

В ванной, по грудь в душистой пене, сидел пан Иохан. Мокрые черные волосы облепили лицо и сосульками спускались по шее. Поза его выдавала крайнее напряжение — руками он вцепился в бортики ванной с такой силой, словно ожидал, что она на манер скакуна вот-вот взбрыкнет короткими изогнутыми ножками и ускачет в неизвестном направлении.

— Ядвися! — страшным шепотом сказал пан Иохан. — Ты что здесь делаешь?

Вместо ответа Ядвися (в душе ликующая) взяла с вешалки махровое полотенце и протянула его брату.

— Возьми.

— А ну кыш отсюда!

— Подожду тебя в комнате, там и поговорим, — сладко проговорила Ядвися. Весьма довольная собой, развернулась — и уперлась в Эрику, которая безуспешно пыталась заглянуть ей через плечо.

— Кто там? — испуганно пискнула герцогская сестра.

— Т-с-с! — с заговорщическим видом Ядвися приложила палец к губам и легонько подтолкнула Эрику в сторону гостиной. — Все хорошо, все просто прекрасно, только запасись, пожалуйста, терпением…

Но в первую очередь запастись терпением пришлось ей самой. Очень уж весело было думать, какое лицо станет у Иохани, когда он выйдет из ванной и обнаружит в гостиной свою невесту. А еще веселее было представлять, как покраснеет и смутится Эрика при виде своего полуодетого жениха. Ядвига понимала, что это не совсем честно по отношению к ним обоим, но ничего не могла с собой поделать. Ее просто распирало от предвкушения восторга. В конце концов, можно умаслить стонущую совесть напоминанием, будто эта проказа — просто маленькая месть брату за те волнения и страхи, которые пришлось перенести по его вине.

Она усадила Эрику на диван, та беспрекословно подчинилась и замерла испуганным зверьком. Ядвися недовольно осмотрела ее понурую и печальную фигурку и бесцеремонно щелкнула ее по носу:

— Голову выше! Ну, нельзя же постоянно глядеть таким сосудом мировой скорби! Улыбнись, пожалуйста. И помни, что мужчинам нравятся веселые и резвые девушки, — слегка покривив душой, добавила она после кратких раздумий.

Эрика послушно улыбнулась — ох уж это ее послушание! — но тут послышались мягкие быстрые шаги босых ног, и ее личико вновь испуганно дрогнуло. Она вскинула на Ядвисю жалобный взгляд, но тут в дверях появился встрепанный и рассерженный пан Иохан. Его вид полностью оправдал Ядвисины надежды: влажные волосы были взлохмачены, будто он только вытер их полотенцем и не успел расчесать; из одежды на нем имелись только домашние шаровары и распахнутый шлафрок, полы которого от стремительной ходьбы развевались за спиной, как крылья; на голой груди барона с отметиной шрама еще сверкали капли воды. Пан Иохан ворвался в комнату с явным намерением обрушить, не теряя ни секунды, на сестру свой гнев, но вдруг увидел Эрику и остановился так резко, будто с разбегу налетел на стеклянную стену. Его лицо и шея вмиг покраснели, и он судорожным движением запахнул шлафрок, но это были цветочки по сравнению с тем, что творилось с Эрикой. Казалось, она вот-вот то ли расплачется, то ли хлопнется в обморок от избытка чувств. Ядвися поняла, что несколько перегнула палку: нужно было все-таки предупредить брата о гостье. А теперь он точно оторвет ей голову, как только они останутся вдвоем; отыграется на ней за свой стыд…

— Прошу прощения за свой вид, сударыня, — проговорил он сквозь зубы, кланяясь в сторону Эрики. По порывистости его движений стало ясно, что он не на шутку разозлился. — Я не ожидал вас застать.

— Брат, я все объясню, — торопливо сказала Ядвися.

— Очень на это надеюсь! Только с объяснениями тебе придется несколько повременить: если панна Эрика позволит, я оставлю вас на минуту, чтобы одеться.

Панна Эрика, разумеется, позволила. Даже если б у нее имелись возражения, вряд ли она сумела бы выдавить из себя хотя бы слово. Жаркий румянец, заливший ее лицо, медленно и мучительно растекался по шее и спускался на грудь.

Пан Иохан исчез за дверью, а Ядвига встрепенулась и, бросив на подругу предостерегающий взгляд, поспешила за ним. Она рассудила, что лучше рискнуть головой, но объясниться с братом как можно скорее. Пока он будет одеваться, может такого нафантазировать! Опять же, лучше поговорить с глазу на глаз, в отсутствии слишком уж чувствительной и нервной Эрики.

Дверь в комнату была только прикрыта, но не заперта, и все-таки Ядвися, чтобы не будить лиха, тихонько постучалась и сладким голоском пропела:

— Иохани, это я! не сердись, пожалуйста, давай поговорим!

Дверь распахнулась резко и неожиданно; Ядвися испуганно ойкнула и отшатнулась. Появившийся на пороге брат — уже без шлафрока, голый по пояс, — схватил ее за плечи и довольно грубо втянул в комнату.

— Что ты наделала, зачем привезла сюда Эрику? — тихо зарычал он. — Что это все вообще значит?

— Тебя огорчает присутствие Эрики?

— Да! — шепотом рявкнул пан Иохан. — Огорчает! И очень! — он толкнул сестру в стоящее в углу кресло и бесцеремонно задвинул ее ширмой. — Зачем вы приехали?

— Мы получили сообщение о крушении дирижабля, — очень кротко сказала Ядвися. — И о том, что ты пропал без вести. Ну рассуди, как я могла оставаться в Наньене? Я должна была приехать!

— И что ты собиралась предпринять? — язвительно осведомился пан Иохан.

— Какая теперь разница? Ты же нашелся. Между прочим, не хочешь рассказать, где ты пропадал, если тебя так долго не могли найти, и что с тобой приключилось?

— Не хочу, — барон, уже в рубашке и брюках, заглянул за ширму и, застегивая жилет, вперил с сестру сердитый взгляд. — Нет, это надо ж было додуматься! Как ты только убедила Иштвана отпустить вас?

Ядвися потупилась.

— Он что, ничего не знает? — с подозрением спросил пан Иохан.

— Сейчас-то уже, наверное, знает…

— Черт возьми! Ты меня в гроб вгонишь!

— Не ругайся, — она встала, взялась за борта жилетки брата и проникновенно заглянула ему в глаза. — Все ведь уладилось. Зато мы свели знакомство с паном Даймие и графом М… Послушай, Иохани, неужто ты обходишься совсем без слуг? — поспешно перевела она разговор в другое русло, заметив, как напряглось лицо брата при упоминании имени графа. Пожалуй, не стоило сейчас заговаривать о несостоявшемся поединке. — Это никуда не годится. Позволь, я помогу тебе одеться… Ты только, пожалуйста, не ругайся и не сердись. Согласна, я очень глупо сделала, что не предупредила насчет Эрики. Но, понимаешь ли, я просто растерялась, потому что никак не ожидала застать тебя здесь, — ворковала Ядвися, украдкой переводя дыхание. Вообще-то брат был спокойным и вполне уравновешенным человеком, но она ожидала более бурной вспышки негодования и вообще проявления чувств в ответ на свою довольно пакостную, говоря откровенно, выходку. Но теперь, вероятно, что-то занимало его сильнее, нежели приезд сестры и невесты. Ядвися приметила: стоило ему отвернуться от нее в сторону, как его светлые глаза принимали отстраненное и вместе с тем сосредоточенное выражение, словно какое-то недавнее воспоминание снова и снова возвращалось и овладевало всеми его мыслями. Эх, вот если бы выманить у него подробности воздушной прогулки в обществе посланницы и королевны! — размечталась Ядвися, подавая брату заранее приготовленный им сюртук. Между тем она не забывала отвлекать его внимание на себя стоунами словесной шелухи: — А не взять ее с собой было невозможно, потому как она начала бы проливать бесконечные слезы и просто зачахла бы от горя. Ты просто не представляешь, как огорчило ее известие о твоем исчезновении! Она рыдала и рыдала без конца…

— Интересно, с чего бы это, — проворчал пан Иохан и отодвинул ненужную ширму.

— Согласись, нет ничего странного, если девушка принимает близко к сердцу несчастье, которое стряслось с ее женихом.

Барон резко отвернулся к зеркалу, чтобы поправить шейный платок.

— Ей до меня ровно столько же дела, сколько мне до нее, — сказал он сквозь зубы. — То есть ровным счетом никакого. Так что не трать своего красноречия, сестричка, а лучше признайся откровенно: зачем ты привезла Эрику с собой?

Ядвися встала у него за спиной и поверх плеча посмотрела в глаза его отражению.

— Мне стало ее жалко, — призналась она. — Понимаешь, Иохани, она и боится тебя ужасно, и… ну, мне кажется, она тебя любит.

— Глупости, — пробормотал он. — Она меня совсем не знает.

— Или же, по крайней мере, хочет полюбить, — не отступала Ядвися. — Право, она совсем не плохая девушка. И может стать хорошей женой.

— Ну, довольно! Еще твоих проповедей мне не хватало. Вот что, сестренка: завтра утром вы сядете в поезд и отправитесь обратно в Наньен… если только раньше вдогонку за вами не примчится Иштван или его люди.

— А ты?

— Мне нужно остаться здесь. Император еще не позволял мне уезжать.

Ядвися удивилась: и это говорит ее своевольный брат, который всегда поступал так, как сам считал нужным, пусть даже рискуя при этом навлечь на себя гнев императора?

— Вот это славно! Тебе нужно разрешение, чтобы вернуться домой?

— Ты ничего не понимаешь, Ядвися, поэтому лучше помалкивай.

— Вот именно, ничего не понимаю, — подхватила она. — А потому страстно желаю, чтобы ты мне растолковал, зачем ты должен оставаться при этой… драконице.

— Кто бы мне самому это растолковал…

— Уж не приглянулся ли ты ей, братишка? — осенило вдруг Ядвисю.

— Не знаю, — хмуро ответил барон, которому эта шальная мысль уже неоднократно приходила в голову после сцены с поцелуем и собственноличными откровенными признаниями Улле в симпатии к нему (правда, ее словам он не особенно верил, очень уж спокойно и ровно, почти по-деловому, они звучали). — Пойдем уже к Эрике; нехорошо, что ты оставила ее одну.

Ядвися схватила его за локоть.

— А про дирижабль тоже не расскажешь?

— Если ты побывала у пана Даймие, он уж наверное расписал тебе все в красках, — хмыкнул пан Иохан.

— Он подсунул какую-то дурацкую статью, вот и все.

— Дурацкую, хм? Надо будет взглянуть… Понимаешь, самое-то интересное мы как раз и пропустили… — он осекся и быстро, искоса взглянул на сестру. Та чутким ухом уловила его заминку.

— «Мы»? Значит, это правда? Ты был на «Ариеле» вместе с посланницей?

— Ну а зачем же иначе меня туда понесло?

— И королевна тоже была с вами?

— Нет, ну все разболтал! — сердито сказал пан Иохан. — Черт бы побрал этого бумагомараку! Не может держать язык за зубами!

Не будь здесь Эрики, он, пожалуй, и рассказал бы сестре о катастрофе и дальнейших событиях, которые теперь, несколько часов спустя, представлялись едва ли не в комическом свете. Особенно их развязка, когда посланница Улле, постояв с часок привязанной к дереву, пришла, наконец, в нормальное состояние и немедля рассыпалась в воздухе пыльцой, а затем материализовалась немного в стороне. Терзая веревки сначала королевны, а потом пана Иохана, она сконфуженно призналась, что слишком увлеклась и допустила промашку. «От него так и пыхало энергией, — сказала она о неистовом Петре, — и я пожадничала… Нельзя было так объедаться». Пан Иохан, разумеется, ничего не понял и потребовал объяснений, и посланница Улле с виноватым видом поведала, что для них, драконов, человеческие эмоции — все равно что для барона, скажем, крепкое терпкое вино. Эта новость не так чтобы потрясла пана Иохана, который готов был уже к любым неожиданностям, но вызвала у него вспышку негодования. «Так вы, оказывается, просто-напросто упырь!» — вскричал, и посланница немедленно обиделась: «Вам же от этого нет никакого вреда! Ну скажите, разве вы ощущали какое-то неудобство, когда я вас целовала?» Барон опешил. «Что?! Так вы нарочно меня шокировали, чтобы…» — «Вовсе не только ради этого, — горячо запротестовала посланница. — Конечно, мне нужно было подкрепиться, но, поверьте, мне было очень приятно просто по-человечески…» Тут барон заметил, что королевна слушает их перепалку с подчеркнуто холодным и очень неприятным выражением лица, и решил, что выяснение отношений можно — и нужно — отложить на другой раз, когда они с Улле останутся наедине.

Обо всем этом пан Иохан мог бы говорить с сестрой, но с Эрикой — никогда. И вообще от нее нужно было избавляться как можно скорее. Впрочем, он был почти уверен, что вскоре, — быть может, уже сегодня, — следом за сестрой пожалует Иштван. Придется выгораживать перед ним Ядвисю, а значит, неприятностей на порядок прибавится…

Эрика сидела там, куда ее усадили и, кажется, за все это время даже ни разу не пошевелилась. Глядя на нее, пан Иохан едва заметно покачал головой. Если бы он сам мог выбирать себе супругу, то никогда такая тихоня не привлекла бы его внимания. Подумать страшно: годами терпеть рядом присутствие безответного, понурого существа без малейшего признака воли! Может быть, все-таки послать Иштвана к черту, и Дракон с ней, с вассальной присягой?

Нет, не хватало еще распускаться и раскисать при девушках! Пан Иохан встряхнулся, принял бодрый вид и по очереди поглядел сначала на сестру, затем на невесту.

— Уверен, что сегодня вы еще ничего не ели, — сказал он с веселым и светским выражением, стремясь поскорее загладить недавнюю неловкость. — Позвольте, милые панны, пригласить вас в кафе. Здесь неподалеку есть весьма недурное заведение.

Ядвися согласилась сразу, а Эрика заколебалась: никогда в жизни она еще не посещала кафе, тем более в обществе мужчины, который даже не приходился ей родственником.

— Ничего страшного в этом нет! — подбодрила ее Ядвися. — Никто тебя там не съест. Правда, Иохани? А я, говоря, откровенно, страшно проголодалась, и с охотой променяла бы свою самую любимую шляпку на чашку кофе со сдобной булочкой!

— Этак на тебя шляпок не напасешься, — рассмеялся пан Иохан — и, заслышав его смех, Эрика вдруг просветлела, как будто на ее лицо лег солнечный отблеск.

— Пойдемте же! — заторопилась Ядвися и потянула подругу за руку, как вдруг от входной двери раздался страшный грохот, словно в квартиру ломилась армия двадцатифутовых драконов.

Все трое переглянулись: девушки — с удивлением, а мгновенно помрачневший пан Иохан — с тревогой. Похоже, свершилось то, чего он опасался с того момента, когда разглядел под вуалью лицо королевны. Сделав девушкам знак оставаться на месте, он медленно направился к двери.

— Именем императора, открывайте! — послышалось грозное восклицание, и спустя секунду тот же голос с удивлением и уже далеко не так грозно добавил: — Э! да здесь открыто!

В прихожей послышался множественный топот ног и звон шпор.

— Эй! Хозяева! Есть кто дома?

— А кто вам нужен? — осведомился пан Иохан, вставая в дверях гостиной и разглядывая непрошенных гостей. Гостей было пятеро, и все носили форму императорских гвардейцев. Один из них, судя по знакам отличия, старший, уставился на барона и важно подкрутил усы.

— Вы — пан Иохан барон Криуша?

— Допустим.

— Извольте отвечать «да» или «нет», — нахмурился гвардеец.

— Допустим, да.

— По приказу Его Императорского Величества вы арестованы, барон. Будьте добры пойти с нами.

— Что такое? — налетела из гостиной Ядвися. — Арестован? За что? Покажите бумаги!

Офицер щелкнул каблуками и чуть поклонился в ее сторону.

— А вы, панна, кто такая будете?

— Я — баронесса Криуша, — приосанилась Ядвися.

— Моя сестра, — пояснил пан Иохан. — Я готов идти с вами, капитан. А ты, — обернулся он к сестре, — завтра же — слышишь, завтра же! — будь добра вернуться в Наньен. Если понадобятся деньги, обратись к пану Александру, он не откажет. И не волнуйся. Все уладится.

Изумленная до глубины души покорностью, а еще больше — спокойствием брата, она смотрела на него, приоткрыв рот, и не находила слов.

Глава 13

После того, как брата увели, Ядвися некоторое время сидела в гостиной, закусив губы, и напряженно размышляла. Разумеется, уезжать из Дюрвишты она не собиралась ни одна, ни в сопровождении герцога Иштвана; а если бы ее попытались к этому принудить, она сопротивлялась бы всеми возможными способами и не постеснялась бы пустить в дело зубы и ногти. Впрочем, до таких крайних мер, она надеялась, не дойдет.

Эрика сидела рядом с ней, ни жива, ни мертва, и боялась пошевелиться. Арест пана Иохан представлялся ей концом света, и кое-как держалась она только потому, что ей стыдно было снова расплакаться и разнюниться перед подругой, решительный настрой которой служил образцом для подражания.

Вдруг Ядвися вскочила, схватила шляпку и устремилась к зеркалу.

— Собирайся, — бросила она через плечо изумленной Эрике.

— Куда мы идем? На вокзал?

— Вот еще! Сначала мы идем в кафе, чтобы поесть…

— Но я и думать не могу о еде! — запротестовала Эрика. — Я не проглочу и кусочка!

— Поесть придется, — отрезала безжалостная Ядвися. — А потом мы навестим еще разочек пана Даймие, поскольку он пока единственный наш знакомый в Дюрвиште. Надеюсь, он сможет нам помочь. Нужно сообщить ему об аресте, и пусть он придумает, как устроить с Иоханом свидание, и заодно разузнает, в чем конкретно его обвиняют. Подумать только, это негодяи не удосужились даже показать официальные бумаги! Явились, как будто так и нужно! И братец тоже хорош — поплелся как овечка на бойню! Ума не приложу, что это с ним приключилось. Совершенно на себя не похож!

Рассыпаясь искрами от негодования, Ядвися совладала-таки с шляпкой и повернулась к подруге.

— Ну? Ты готова? Пойдем уже, я просто умираю с голоду!

Эрике невдомек было, как можно в такой трагический момент думать о еде, но накативший страх перед появлением в общественном месте без приличествующего ее положению сопровождения заглушил все прочие чувства. Она промолчала и только взволнованно кивнула, подтверждая свою готовность проследовать на улицу. Ведь правда же, не съедят ее там?

Девушки вышли на полутемную лестницу и стали спускаться. Миновав пролет, они увидели, что навстречу им быстро поднимается какая-то женщина. Ее лицо было скрыто полями летней светлой шляпки, но, поравнявшись с ней, Эрика все-таки заглянула ей в лицо и удивленно ахнула: это была та самая женщина из храма, которая насмехалась над изображениями Великого Дракона. Женщина быстро взглянула на нее и остановилась.

— Панна Эрика? — проговорила она вопросительно.

Эрика кивнула, глядя на нее во все глаза.

— Вы меня помните? Мы с вами встречались… не очень давно.

Эрика снова кивнула.

— Я не назвала тогда своего имени, — любезным и светским тоном продолжала женщина. — Позвольте исправить свою оплошность сейчас. Вы можете называть меня панна Улле. А ваша спутница… — она взглянула на пылающую любопытством и нетерпением Ядвисю. — Вы, наверное, сестра барона Криуши? Я права?

— Как вы догадались? — удивленно округлила глаза Ядвися.

Панна Улле сладко улыбнулась.

— Вы с братом очень похожи…

— …неужели? все говорят, что между нами нет совершенно никакого сходства…

— …кроме того, — не дала себя сбить Улле, — он так много о вас рассказывал, что я видела вас перед собой как наяву — вот в точности такой, какая вы есть.

— Рассказывал обо мне? — с сомнением повторила Ядвися. Манера, в которой представилась женщина, показалась ей очень подозрительной. «Можете меня называть…» Что за странный оборот? Она смерила панну Улле пристальным взглядом. Уж не новая ли это подруга Иохана? У него было довольно времени, чтобы завести роман. — Позвольте спросить: вы с моим братом хорошо знакомы?

— Да-да, мы с паном Иоханом весьма сблизились за последнее время, — ответила женщина, и Ядвися отметила про себя: «Ну, так и есть. Еще одна поддавшаяся чарам моего милого брата». — Кстати, он теперь у себя? Ведь вы от него идете?

— Его теперь нет, — ответила Ядвися, выразительно стрельнув глазами в Эрику. — молчи, мол. — А по какому вы делу? Может быть, я могу что-нибудь ему передать?

— У меня к нему личный разговор. Очень странно, что он ушел. Я рассчитывала непременно застать его дома…

— Вы договаривались о встрече?

— Нет, но… — панна Улле запнулась. — Вы не будете возражать, если я подожду его в квартире? Мне обязательно нужно его увидеть.

Девушки переглянулись. В печальном взгляде Эрики явственно читалось: «Неужели между паном Иоханом и этой женщиной такие близкие отношения, что она запросто навещает его у него на квартире? Неужели она так ему нравится и ему приятнее быть с ней, а не со мной?» — «Нос выше! — ответил ей решительный взгляд Ядвиси. — Это еще не установлено!»

— Боюсь, увидеться с ним вы не сможете, — сказала она после короткого раздумья, в результате которого пришла к выводу, что скрывать факт ареста ни к чему. Если арест предполагался тайным, то чем больше людей о нем узнают, тем хуже для той личности, которая арест инициировала. Если же никакой тайны нет… Рано или поздно весть об аресте разнесется по всей Дюрвиште, это несомненно. И центром распространения новости станет, конечно, салон пана Даймие. После неодобрительного восклицания брата, упрекавшего сочинителя в излишней болтливости, Ядвися поняла, что на молчание этого человека полагаться не стоит…

— Боюсь, увидеться с ним вы не сможете, — повторила она. — Во всяком случае, в ближайшее время. С полчаса назад явились гвардейцы и увезли его.

Это сообщение, казалось, ничуть не удивило панну Улле, а только слегка взволновало.

— Ох, какая досада! Все-таки я не успела! — воскликнула она, всплеснув руками. — А куда его увезли?

— Я как раз собиралась это выяснить.

— Да, выяснить это необходимо! — заявила панна Улле и, схватив обеих ошарашенных девиц за руки, повлекла их вниз по лестнице. Они даже не упирались, уступив ее напору. — Пойдете, скорее пойдемте!

У дома ждал элегантный экипаж. Ядвися и Эрика, словно загипнотизированные, забрались в него без единого вопроса. Экипаж тут же тронулся, и о своем намерении зайти в кафе и поесть Ядвися вспомнила уже только на соседней улице. Возвращаться было поздно, и оставалось утешаться тем, что пан Даймие вспомнит о долге радушного хозяина и предложит назойливым гостьям какие-нибудь закуски. Впрочем… не было ведь ни слова сказано о том, куда они направляются! Так куда же эта странная панна Улле везет их?

— Куда мы едем? — спросила Ядвися, изо всех сил сопротивляясь желанию высунуться в окошко и крикнуть вознице: «Остановитесь!»

— К пану Александру Даймие, — совершенно спокойно отозвалась Улле.

Ядвися попыталась припомнить, говорила ли она этой женщине о том, к кому собиралась идти, — ничего такого не вспомнила и недоуменно нахмурилась.

— Но ведь…

— Разве вы не к нему направлялись? — с невинным видом спросила панна Улле.

— К нему-то к нему, но…

— Значит, все хорошо.

Ядвися откинулась на подушки, все еще хмурясь. Было в этой женщине что-то такое, что ей совсем не нравилось. Возможно, дело было в призрачной полуулыбке, не сходящей с полных розовых губ Улле. Уж очень неуместной эта полуулыбка казалась в данных обстоятельствах.

День клонился к вечеру, и салон «Ветка сливы» открыл свои двери для гостей. Сегодня, впрочем, в салоне царила предгрозовая атмосфера, которая обещала вот-вот разразиться бурей; едва переступив порог, Ядвися поняла, что в воздухе пахнет скандалом. Общество нынче собралось не слишком многочисленное и преимущественно мужское, что было редкостью. Сам хозяин не слишком спешил показаться гостям, и девушки в сопровождении слуги прошли несколько комнат, прежде чем нашли его. Пан Даймие с несчастным и озабоченным выражением лица стоял, согнувшись над диваном, на котором развалился некий молодой человек в военном мундире. Молодой человек курил трубку и, дико раздувая ноздри, бешеными глазами неотрывно следил за крупным бородатым мужчиной во фраке, который огромными шагами расхаживал по комнате, схватившись за горло, будто его что-то душило, и закатив глаза под самый лоб. «Нет, вы смерти моей хотите! — задушено пищал он. — Да-да, смерти! Я не могу так, у меня бронхит!» Молодой человек цедил сквозь зубы, продолжая злобно трепетать ноздрями: «Бронхит — болезнь воображаемая, все это чушь!» Даймие, чуть не плача, увещевал обоих: «Голубчики, умоляю вас, ну не ссорьтесь же, ведь мы все хорошие друзья!» Его никто не слушал. Понаблюдав некоторое время за живописной группой, Ядвися поняла, что если они сами себя не объявят, никто их попросту не заметит. Она обернулась к панне Улле, чтобы обсудить с ней план наступления на хозяина салона, но обнаружила рядом одну только растерянную Эрику.

— А где панна Улле? — нетерпеливо спросила Ядвися.

Герцогская сестра пожала плечами.

— Не знаю… Может быть, она отстала по дороге?

Ядвися обдумала это предположение и решительно отмела его: панна Улле не выглядела как человек, который может отстать и потеряться в не слишком многочисленном светском обществе. Гораздо более вероятным казалось, что она из каких-то своих соображений намеренно ускользнула, предоставив девушек самим себе. Ядвися не очень огорчилась по этому поводу, полагая, что они с Эрикой и своими силами сумеют организовать правильную осаду крепости… то бишь, пана Даймие. Тем более что сейчас он выглядел весьма уязвимым, пребывая в явном смятении чувств. Сообщение об аресте пана Иоахана должно было, по соображениям Ядвиси, добить его, сделать сговорчивым и готовым выполнить любые просьбы гостьи, включая и требование немедленной аудиенции у императора.

Появление неугомонных девиц, вероятно, мало его обрадовало, но он уже был настолько огорчен и встревожен ссорой между гостями, что огорчаться и тревожиться сильнее было попросту некуда. Мужчины, впрочем, при виде Ядвиси и Эрики присмирели и приняли любезный вид. Молодой офицер даже соизволил подняться с дивана и поклонился, звонко щелкнув каблуками. Пан Даймие рекомендовал спорщиков как своих собратьев по перу: бородач был барон А., а офицер — граф Фрез. Лирические романы барона были хорошо известны Ядвисе, и теперь она с удивлением разглядывала его, не в силах осознать, что за страницами, над которыми она вздыхала ночи напролет, стоит такой внушительный и крепкий, полный здоровья мужчина, а вовсе не бледный юноша с горящим взором, как она по наивности себе воображала.

Спорщики немедленно взяли девиц в оборот, позабыв о разногласиях, и пан Даймие немного расслабился и успокоился — однако ж, рано. Значительно на него глядя, Ядвися намекнула, что у нее к нему есть важный разговор, который желательно бы провести с глазу на глаз. Гласность гласностью, но она все же не решалась заявить об аресте брата прилюдно. Пан Даймие лучше нее придумает, как преподнести скандальную новость обществу, он светский человек, а она всего лишь провинциальная барышня. Очень не хотелось сесть в лужу перед лицом таких значительных личностей. Выведут еще потом в романе, стыда не оберешься…

Усилия Ядвиси не пропали даром. Догадавшись, что сигнализирует взглядами она не просто так, пан Даймие галантно взял ее под руку и, извинившись перед остальными гостями, увел ее в соседнюю комнатку, где никого, кроме них, не было. Прикрыл двери и с обреченным видом повернулся к Ядвисе.

— Что-то еще стряслось?

— У меня две новости, пан Александр, — повела та классический зачин. — Одна добрая, другая злая… — и она обстоятельно поведала о том, как неожиданно застала брата на квартире у герцога и как затем, прежде чем она успела его расспросить, явились гвардейцы и увели его. Сочинитель слушал и покрывался пятнами, а когда Ядвися умолкла, схватился обеими руками за пухлые щеки.

— Так я и знал, что случится что-нибудь в этом роде, — простонал он. — Чуяло мое сердце, что вся эта история с посланницей Дракона обернется бедой…

— Насколько это серьезно, как вы думаете? — озабоченно спросила Ядвися.

— Я думаю, — продолжал стонать пан Даймие, скорбно на нее глядя, — что ваш брат теперь в Лазуритовой крепости.

— Почему же непременно там?

— Потому что из-за него чуть было не погибла посланница… а впрочем, как знать, быть может, и погибла? Он ничего не говорил о ней?

— Нет, мы не успели толком поговорить.

— И о королевне Марише не упоминал? Хотя бы мельком?

— Говорю же вам, — начала сердиться Ядвися, — нас прервали гвардейцы. Вот почему нам с братом необходимо увидеться, и я прошу вас поспособствовать этому.

Пан Даймие всплеснул пухлыми руками.

— Ах, да что я могу! Вы преувеличиваете мое влияние, панна!

— Можете вы хотя бы порекомендовать кого-нибудь, кто в силах помочь?

Сочинитель снова схватился за щеки и сильно потер их.

— Возможно, Фрез мог бы помочь… у него связи… Кроме того, — быстро, с особым выражением зашептал он, подавшись вперед, — он дерзкий человек и предан ее высочеству королевне Марише. Он готов рискнуть и спасти ее высочество; быть может, он рискнет и спасет вашего брата…

— Минутку, минутку, — перебила заинтригованная Ядвися. — От чего это нужно спасать ее высочество? Да еще с риском?

— От чего спасать? Да от Дракона же!

— Не понимаю вас.

— Ах, да ведь вы ничего не знаете! Королевна Мариша избрана невестой Великого Дракона и вскорости должна отбыть к своему жениху. Есть люди, которые не хотят допустить этого и готовы за нее бороться. Только, умоляю, панна Ядвига: молчите! Ни слова никому об этом, иначе многие головы полетят с плеч. Император скорее отдаст единственную дочь Дракону, нежели допустит бунт против его воли…

Ядвися задумчиво смотрела не него. Новость о существовании под носом у императора группы заговорщиков нисколько ее не поразила и не взволновала. Мужчины вечно во что-то путаются, жить без этого не могут. Гораздо больше ее заинтересовало другое: императорская дочь удостоилась великой чести и будет ритуально обвенчана (что бы это ни означало) с загадочным и могущественным существом, которого не видел никто из ныне живущих людей. Но ведь она с самого начала была перед глазами у посланцев, так зачем же было устраивать все эти смотрины? Боялись прогадать?

Отчего-то Ядвися совсем не испытывала к бедняжке жалости, ей только было любопытно: что же Великий Дракон делает со своей человеческой супругой? Вероятно, что-то не очень хорошее, раз Маришу вознамерились спасать от его когтистых лап.

— Хорошо же, — проговорила она. — Эти господа готовы подставить свои шеи за королевну. Но из чего следует, что они с такой же готовностью подставят шеи за моего брата?

— Да ведь он тоже причастен к этой истории.

— И что же?

— По правде говоря, — потупился пан Даймие, — я намекнул Фрезу, что пан Иохан приближен к посланцам и может быть полезен. Фрез за это ухватился: им очень не хватает информации, а ваш брат, раз уж сопровождает посланницу в обществе, наверняка знает что-то такое, чего не знает больше никто. Если Фрез узнает, что пан Иохан угодил в темницу…

— Минуточку, — снова перебила Ядвися, нахмурившись. — Вы что же, хотите втянуть моего брата в заговор?

Сочинитель так и съежился и стал вполовину меньше.

— Нет-нет… — промямлил он. — Что вы, панна Ядвига, я даже не думал…

— Охотно верю, что не думали! — отрезала она. — Но втянули. Или вот-вот втянете… — она нахмурилась еще сильнее и задумалась. — Впрочем, — сказала она минуту спустя как бы про себя, — хуже быть уже не может, Иохану и без того грозит смерть или пожизненное заточение… если я верно понимаю.

— Очень верно понимаете, очень верно, — поддакнул пан Даймие, с надеждой на нее поглядывая.

— Только обещайте, что не станете ни во что втягивать Иохана против его воли, — сурово потребовала Ядвися. — Знаю я, как это бывает: сначала спасают человеку жизнь, в после начинают на этом играть и принуждают к поступкам, которые в других обстоятельствах человек ни за что не совершил бы.

— Пообещать я могу что угодно, но только от меня ничего не зависит, панна Ядвига. Поговорите об этом с графом Фрезом. Он свиреп только с виду, а вообще милейший человек, уж вы мне поверьте… И… позвольте спросить… — в маленьких глазках сочинителя блеснуло любопытство, — откуда у вас такие познания в части спасания жизней и дальнейших обязательств?

— В книгах прочитала, — Ядвися вздернула голову и встала, всей позой выражая готовность немедленно вступить в схватку с заговорщиками. — Что ж, пойду поговорю с графом. Вы со мной, пан Александр?

Сочинитель тут же пообещал ей всяческую помощь и содействие; но едва они вступили в гостиную, он снова съежился вдвое против прежнего: буря продолжалась, хотя уже и в меньших масштабах благодаря присутствию Эрики. И точка приложения ее сил (если можно так выразиться) несколько сместилась. Мужчины взялись наперебой бомбардировать бедняжку Эрику литературными анекдотами, и каждый старался перещеголять другого в остроумии и ядовитости; фонтаны сдобренного ядом красноречия сопровождались пламенными взглядами, скрещивающимися где-то в районе затылка Эрики. Видно было, что красноречие мужчины расточают в пику друг другу. Они сели по обе стороны от Эрики, и та принуждена была вертеть головой туда и сюда, в зависимости от того, кто говорил в данную минуту. Ядвисе, впрочем, показалось, что рассказчики уже несколько выдохлись, и пламень в их взглядах остывал.

Ядвися поступила к дивану и оглянулась на пана Даймие, напоминая ему об обещании помочь и поддержать. Тот откашлялся и провозгласил, вклинившись в очередную тираду барона А.:

— Господа! Минуту внимания, господа. Я должен сделать небольшое объявление. Или, вернее, дополнение… небольшое, но весьма важное… Панна Ядвига, с которой вы имели честь сегодня познакомиться — сестра барона Иохана Криуши.

Барон А. и граф Фрез встали и уставились на Ядвисю с новым вниманием.

— Того самого барона Криуши? — приподнял бровь граф.

— Того самого, — подтвердила Ядвися с высокомерным спокойствием.

— Панна в курсе дела? — обеспокоено повернулся к сочинителю барон А.

— О да, — сказал пан Даймие и бросил выразительный умоляющий взгляд на Ядвисю. — Панна выразила готовность помочь нам всем, чемтолько сможет, но сначала, в свою очередь, она сама хочет попросить о помощи. Дело касается ее брата…

На несколько секунд все замолчали. Фрез весьма бесцеремонно разглядывал Ядвисю, и она платила ему той же монетой, изучая его лицо. Это лицо ей не очень понравилось: широкоскулое, с крупными, как бы несколько размазанными чертами, маленькими серыми пристальными глазами и слегка приплюснутым носом, оно свидетельствовало о крайнем упрямстве и не склонном к компромиссам характере. Лицо барона А., с окладистой ухоженной бородой и большими ясными глазами, вызывало больше симпатий и доверия. К тому же он и вел себя куда деликатнее.

— Итак, что же стряслось с бароном Криушей? Чем мы можем помочь? — наконец, громко и отчетливо проговорил Фрез, продолжая в упор глядеть на Ядвисю. Она решила, что довольно уже стоять и села рядом с Эрикой. Сели и мужчины.

Ядвисин рассказ был краток — она почти ничего не знала. Несколько слов вставил слегка воспрянувший духом пан Даймие, который знал, по крайней мере, некоторые подробности катастрофы «Ариеля». Заговорщики внимательно слушали. Барон А., казалось, был огорчен и взволнован известием об аресте пана Иохана, на широком же светлом лице Фреза не дернулся ни единый мускул. Ядвися уже поняла каким-то особенным чутьем, что именно от этого не слишком приятного ей человека зависит многое, если не все, и на протяжении рассказа смотрела только на него; и к концу совсем пала духом: глядя на его невозмутимую физиономию, она решила, что вмешиваться он не станет. Очевидно, на помощь пана Криуши они не слишком рассчитывали и не очень-то в ней нуждались. Вот-вот, ждала Ядвися, Фрез с равнодушным видом скажет: «Нас это не касается», — и отвернется. Но Фрез не торопился отворачиваться, и напротив, принялся выпытывать у нее малейшие подробности: что говорил да что делал пан Иохан, когда сестра видела его в последний раз, да что именно сказали гвардейцы, когда заявились по его душу, вплоть до мельчайшего жеста и взгляда. Он был очень настойчив и спрашивал отрывисто и придирчиво, как на допросе. Ядвися рассказала все, что смогла вспомнить, то есть очень немногое, и Фрез остался видимо не удовлетворен.

— Плохо, очень плохо, — проворчал он, наконец. — У вас была хорошая возможность все разузнать, но вы ею не воспользовались…

Ядвися, покоробленная его тоном, раздраженно пожала плечами.

— Хотела бы я посмотреть, как вы взялись бы за дело.

— Еще увидите, панна, еще увидите.

Далее граф Фрез решительно заверил ее, что сделает все возможное, чтобы прояснить положение пана Иохана. («Верьте ему, верьте! — шепнул на ухо Ядвисе пан Даймие. — Граф человек слова, раз пообещался, то непременно сделает, пусть даже придется расшибиться в лепешку!» Ядвисе, конечно, очень хотелось поверить). С тем и распрощались, условившись, что как только будут какие-нибудь новости об арестованном, Ядвисе тут же дадут знать.

— Вы, полагаю, останетесь на квартире у герцога Наньенского? — полюбопытствовал пан Даймие, и она ответила в утвердительном смысле. И тут же подумала, что самое время попросить взаймы немного денег.

* * *
На обратном пути пришлось таки зайти в кафе, так как за всеми разговорами девушки совершенно забыли о завтраке. И только выйдя от сочинителя, Ядвися вновь поняла, насколько проголодалась. Теперь, впрочем, наступило уже время для обеда, и они с Эрикой основательно подкрепились супом, говядиной и кофе, а затем неспешным прогулочным шагом отправились на квартиру герцога. Дел у них больше никаких не было, а потому они могли позволить себе небольшой променад.

По дороге они говорили о новых знакомых. Мнения их решительно разделились: насколько Ядвисе не понравился граф Фрез, настолько он понравился Эрике («очень решительный и серьезный господин; видно, что честный»). И совершенно наоборот обстояло с бароном А. («Видно, что лукав и увертлив», — припечатала Эрика, невероятно изумив Ядвисю этим заявлением, и особенно — тоном, которым заявление было сделано. «Из чего же ты это заключила?» — «По глазам увидела…У него глаза так и бегали, ты не заметила?»).

— Хотелось бы знать, выйдет ли что путное из этой затеи… — вздохнула Ядвися, приостанавливаясь перед подъездом дома, где располагалась герцогская квартира. — Впрочем, все равно нам больше не на кого рассчитывать. Других знакомых в Дюрвиште у меня нет. Разве что попросить о помощи твоего брата, вот только…

Она не уточнила, что именно скрывалось за этим «вот только», но Эрика, верно, поняла ее и не стала спрашивать. В молчании они поднялись по лестнице.

Дверь была открыта, хотя Ядвися точно помнила, что запирала ее; девушки неуверенно остановились у порога и переглянулись.

— Может быть, пан Иохан вернулся? — робко предположила Эрика.

Может быть… — поколебавшись, ответила Ядвися и потянулась было к дверной ручке.

— Погоди… можно спросить у консьержа…

— Будет тебе! Чего ты все боишься? Не воры же посреди дня к нам забрались.

Как и утром, она бесстрашно вошла в квартиру, нарочито громко стуча каблуками. На этот раз навстречу ей тут же раздались шаги, и из комнат в коридор вышел высокий светловолосый мужчина, в котором Ядвися, даже против света, тут же узнала герцога Иштвана. Он не дал девушкам сказать ни слова, схватил их обеих за руки и почти грубо втащил в освещенную солнцем гостиную. Поставил перед собой и по очереди оглядел их. Эрика тут же покаянно повесила голову, а Ядвися бесстрашно взглянула герцогу в глаза — и поняла, что он взбешен до последней степени. Храбрости в ней сразу поубавилось. В отличие от Иохана, который все таил в себе, герцог никогда не давал себе труда сдерживать сильные чувства, и от его гнева можно было серьезно пострадать. Ядвися решила, что лучше не переть напролом, а для первой минуты выказать смирение и раскаяние, и присела в глубоком книксене. Однако же, это не помогло.

— Вы сейчас же соберете вещи, — яростно сказал герцог Иштван, глядя поверх склоненных девичьих голов, — и вечерним поездом отправитесь обратно в Наньен. Слышите меня? Вечерним поездом! Сегодня же!

Очевидно, он не знал еще ничего о последних событиях, и Ядвися сочла своим долгом его просветить. Однако, чтобы объяснить ему ситуацию, требовалось для начала его успокоить и привести в состояние, когда он будет способен спокойно и трезво слушать. Уже через минуту Ядвися поняла, что смирение и кротость ничего не дадут, и решила переменить тактику. Рискуя шокировать и напугать еще больше и без того уже испуганную Эрику, она скользнула к герцогу, поймала обеими руками его руку и горячо ее поцеловала. Герцог Иштван вздрогнул, очень покраснел (чем весьма удивил Ядвисю) и впал в то самое состояние, которое требовалось для внимательного слушания. Не меньше его покраснела и Эрика, но на нее никто не обратил внимания. Герцога усадили на диван и принялись излагать ему события сегодняшнего беспокойного дня.

Глава 14

За сестру пан Иохан не особенно беспокоился. Ядвися — девушка самостоятельная, в большом городе сама не пропадет и Эрику в обиду не даст. В крайнем случае, обратится за помощью к Даймие, раз уж они свели знакомство. А в самом крайнем случае о ней позаботится герцог Иштван, который, — пан Иохан был в этом более чем уверен, — вот-вот прибудет в столицу по следам беглянок. Правда, такой вариант событий подразумевал громкий скандал: барон, зная сестру, ничуть не сомневался, что она откажется возвращаться в Наньен по крайней мере, до тех пор, пока не наведет справки о судьбе брата. Пожалуй, она и Иштвана убедит поспособствовать, с нее станется…

Гвардейцы обращались с арестованным весьма почтительно. На него, впрочем, надели наручники, но капитан просто рассыпался в извинениях, ссылаясь на правила и порядок. Пан Иохан не стал спорить, хотя запястья еще саднили после тугих веревок, которыми связывала его решительная цыганка Гита. Защелкивая наручники, гвардеец увидел под манжетами ссадины и удивленно взглянул на барона. Тот сделал вид, будто ничего не заметил.

На мостовой напротив дома ждал старомодный четверной экипаж, выкрашенный в черный цвет и с решетками на окнах. Внутри было так просторно, что справа и слева от барона спокойно разместилось по гвардейцу; остальные трое, включая капитана, устроились напротив. Капитан крикнул вознице трогать и знаком велел подчиненным опустить заслонки на окнах — каждому со своей стороны. Стало темно, но все же сквозь щели с улицы просачивалось немного света, и пан Иохан мог видеть лица своих конвойных.

Поймав его взгляд, капитан вдруг хмыкнул, принялся разглаживать усы и заерзал на сиденье. Вероятно, он знал об арестованном нечто такое, что приводило его в смущение. А может быть, даже заставляло чувствовать себя виноватым. В другое время пан Иохан завел бы разговор и вытянул у капитана, производившего впечатление добродушного и на удивление мягкого человека, в чем причина его беспокойства, но теперь ему больше всего хотелось спать: предыдущая ночь выдалась деятельной и бессонной. Он немного вздремнул в ванной, но появление Ядвиси нарушило его сон.

Не обращая внимания на тряску, пан Иохан привалился спиной к стенке экипажа и прикрыл глаза. Прислушиваясь к себе, он с удивлением обнаружил полнейшее отсутствие какого бы то ни было беспокойства относительно дальнейшей своей участи. Он не сомневался, что теперь его везут в Лазуритовую крепость, но и это его не взволновало. Напротив, нежданно-негаданно барон увидел в этом повод для маленькой радости: если черный экипаж и впрямь направлялся в загородную тюрьму, у него в запасе оставалось довольно времени, чтобы поспасть.

Но едва он смежил веки, карета остановилась, и капитан пригласил выходить. Пан Иохан с большой неохотой выпрямился на сиденье.

— Мы разве уже приехали?

— Так точно, пан барон, — с готовностью подтвердил капитан.

— Мне казалось, что до Лазуритовой ехать дальше.

— До Лазуритовой? — повторил капитан удивленно. — С чего вы взяли, пан барон, что мы едем туда?

У пана Иохана были все основания считать, что его везут именно туда, в загородную тюрьму, похожую на дворец снаружи и на склеп изнутри, но излагать свои доводы гвардейцам он не собирался. К тому же ему вдруг подумалось, что после катастрофы «Ариеля» крепость может быть повреждена, и новых заключенных в ней временно не принимают. Как бы то ни было, ему же лучше…

Выбравшись из экипажа, пан Иохан догадался, что находится во дворе городской тюрьмы — хотя раньше ему не приходилось видеть ее здание с внутренней стороны, этот мрачный серый фасад с зарешеченными окнами невозможно было ни с чем перепутать. В сопровождении гвардейцев он пересек мощеный булыжником двор и прошел сумрачными коридорами, перегороженными решетками через равные расстояния. Тюремщик в серой форме, который после непродолжительной беседы с капитаном присоединился к гвардейцам, с любопытством разглядывал барона: видно, нечасто у него появлялись благородные постояльцы.

Перед паном Иоханом распахнули тяжелую дверь с маленьким окошечком, снабженным задвижкой, и он ступил в комнату, которой суждено было стать его домом на ближайшие несколько дней или недель (а то и лет — кто знает!). Здесь с него сняли наручники, и капитан, щелкнув напоследок каблуками, удалился в сопровождении тюремщика. Дверь с лязгом захлопнулась. Пан Иохан с любопытством огляделся, но ничего интересного, впрочем, не увидел: скучные штукатуренные стены с маленьким зарешеченным окошком на северной стороне и скромным алтарем — на западной; железная койка с прикрученными к полу ножками, на ней тощая серая подушка и серое же одеяло; хлипкий табурет и еще более хлипкий стол у стены — вот и вся обстановка. На столе лежала растрепанная книжка. Пролистав ее, пан Иохан убедился, что это одно из первых изданий раннего опуса его приятеля пана Александра: «Великий Дракон: реальность и мифы». Только под страхом смерти он согласился бы читать сие душеспасительное творение, и потому поспешно положил книжку обратно. Еще в углу камеры обнаружилось ведро, прикрытое дощечкой; это ведро особенно понравилось пану Иохану. Экая древность в эпоху ватерклозетов! Просто неожиданный подарок судьбы. Усмехаясь, барон снял сюртук, поискал взглядом, куда бы его повесить — разумеется, ничего не нашел, так что пришлось аккуратно его сложить и оставить на относительно чистом табурете. После чего пан Иохан разлегся на скрипучей постели и заложил руки за голову. Едва ли господин дознаватель пожалует в ближайшие часы, так что, по крайней мере, никто не помешает ему выспаться.

Перед тем, как заснуть, пан Иохан некоторое время развлекался, воображая, какой кавардак творится сейчас в императорском дворце. Бедная королевна Мариша! Интересно, как она объяснит свой дерзкий побег разгневанному отцу? Заступится ли за нее посланница? Барон немного пожалел, что не может воочию наблюдать встречу преступных девиц с императором. А впрочем, быть может, оно и к лучшему. Ему и самому придется столкнуться с императорским гневом, и чем позже это произойдет, тем лучше. Рассудив таким образом, пан Иохан закрыл глаза и позволил-таки себе соскользнуть в дрему.

Он самым мирным образом проспал несколько часов и проснулся от прикосновения чьей-то ладони к лицу. Немедленно вспомнилось недавнее пробуждение, очень похожее на это, так что барон почти не сомневался, чье лицо увидит, открыв глаза. И не ошибся: посланница Улле сидела на краю его постели и самым недвусмысленным образом гладила его по щеке. Ничуть не удивившись, он перехватил ее руку и приподнялся.

— Кто это вас сюда впустил? — спросил он. — Насколько мне известно, все свидания в обязательно порядке проходят во дворе и под присмотром охранника.

Улле улыбнулась вполне безмятежно.

— Никто меня не впускал. Никто даже не знает, что я здесь, — и она указала на зарешеченное окошечко над изголовьем кровати. — Мне довольно и маленькой щелочки.

— Если кто-нибудь услышит наши голоса и зайдет сюда, у вас будут неприятности, — тихо сказал пан Иохан. Он все еще удерживал запястье Улле и не собирался отпускать его, а она, в свою очередь, не делала никаких попыток освободиться.

— Значит, будем разговаривать шепотом, — ответила она невозмутимо и совершенно естественным жестом положила вторую руку барону на плечо. Он глубоко вздохнул, не зная, как реагировать. Однажды он уже объяснил Улле, что недопустимо вести себя с мужчиной так свободно, и она, вроде бы, приняла его слова к сведению. И вот снова… Значит, она провоцирует его намеренно? Но с какой целью?..

— Ваша сестра рассказала, что вас арестовали, — продолжала Улле, глядя ему прямо в глаза из-под полей светлой шляпки. — И я захотела посмотреть, как вы тут устроились. Надеюсь, вы извините меня за то, что я не поспешила сразу к вам, а сначала попыталась добиться встречи с императором…

— Вы видели Ядвигу?

— И Ядвигу, и ее светлость Эрику. Они направлялись к вашему другу сочинителю, я их проводила до салона, и там их оставила… Надеюсь, они хорошо проводят время. Но вы не спрашиваете, зачем я хотела видеть императора…

— Надеюсь, не для того, чтобы просить за меня? — в упор спросил пан Иохан.

— Именно для этого! А что здесь такого? Вы ведь понимаете, что оказались в этом негостеприимном месте лишь из-за того, что мне вздумалось пригласить на прогулку королевну Маришу! Императору это не понравилось, меня он наказать не может, так что досталось вам. Я собиралась объяснить ему, что он поступил нехорошо и неправильно. Вас следовало бы приставить к награде, а не сажать в тюрьму.

— Не вздумайте ляпнуть ему про награду, — сумрачно предупредил пан Иохан.

— Хорошо, про награду не буду. Но вытащить вас отсюда необходимо. Правда, на это потребуется время… Но я рассчитываю на помощь своих сородичей и ее высочества Мариши. Все вместе мы сумеем переубедить императора, на этот счет можете не беспокоиться.

— А я и не беспокоюсь. Меня больше волнует, каким образом убедить Ядвигу вернуться в Наньен.

— А зачем?

— Здесь ей делать нечего, пока… — барон хотел сказать: «пока я вынужден сопровождать вас», но вовремя прикусил язык. Улле, однако, его поняла.

— А хотите, я возьму вашу сестру к себе в свиту? — спросила она лукаво.

— Что?!

Посланница Улле придвинулась к нему поближе.

— Видите ли, скоро я отправлюсь домой, и мне понадобится свита. Даже не столько мне, сколько королевне Марише, которая поедет с нами…

— Зачем ей ехать с вами?

Улле посмотрела на него с каким-то сожалением.

— Вы разве еще ничего не поняли? На Маришу пал выбор Великого Дракона. Она должна ехать к своему жениху.

— О! — только и сказал пан Иохан и от удивления не мог больше выговорить ни слова. Впрочем, тут же ему вспомнились некоторые исполненные горечи замечания королевны. Ведь намекали же ему, и намекали не раз… А он ничегошеньки не понимал.

— Послушайте, барон… Королевна еще обратится к вам с просьбой, а пока я хочу попросить вас от себя лично: поедемте с нами. Конечно, это небыстрое путешествие, и я понимаю, что вы не хотели бы оставлять сестру одну надолго, поэтому предлагаю место в свите и ей.

— Мне ехать с вами? — все больше и больше удивляясь, переспросил пан Иохан. — Да зачем я вам понадобился?

— А вы разве не хотите повидать диковинки нашего города Драконов? И увидеть воочию самого Великого Дракона? А главное, узнать, зачем ему нужны человеческие невесты? — подлащиваясь, Улле придвигалась все ближе и ближе, пока пан Иохан не ощутил прикосновение ее груди к своей. Он отодвинулся бы, да некуда было: лопатки его уперлись в железную спинку кровати. Сердце пустилось в бешеный пляс, как в тот раз, когда Улле целовала его.

— Панна Улле… — прошептал он едва слышно, не видя перед собой ничего, кроме огромных ореховых глаз. — Я ведь просил вас… не делать так больше…

Каждое последующее слово давалось ему все с большим трудом. Панна Улле меж тем распустила его шейный платок и взялась теребить пуговицы на жилете.

— Ничего не могу с собой поделать… — прошептала она в ответ, прижав губы к его щеке, и он почувствовал, что она улыбается. — В этом теле — ничего не могу… Сама не знаю, что со мной творится… Меня к вам так тянет, барон, так тянет… а вас ко мне — нет? скажите честно…

— Да… — ответил он, осторожно снимая с ее волос шляпку. — Да, да, да… Но, панна Улле… вы отчетливо понимаете, что делаете?

— А вы всех женщин об этом спрашиваете? — тихонько фыркнула она, и ее ладонь скользнула ему под рубашку, тронула отметину шрама. — Если да, то мне удивительно, как они еще не забросали вас камнями за такие дурацкие вопросы… Конечно, я ничего не понимаю. Но надеюсь, что вы мне сейчас все хорошенько растолкуете…

Если бы в следующие полчаса тюремщик вздумал заглянуть через окошко в камеру, он очень сильно удивился бы и, пожалуй, не поверил бы своим глазами. Такого вопиющего нарушения приличий никто из заключенных себе еще не позволял. Но барону и панне Улле повезло, и почему-то никто из тюремщиков не заинтересовался поднятым ими шумом.

После первой пробы они решили, что кровать слишком уж неудобная, и перебрались на пол, предварительно постелив одеяло. Было жестковато, но зато в спины не впивались сломанные пружины.

Такого волшебного чувства полного слияния с женщиной, с подругой, пан Иохан никогда еще не испытывал. Улле отзывалась на малейшее движение не только его тела, но и души, да и он чувствовал ее словно самого себя. В такую минуту и умереть не жалко! — подумал он потрясенно, когда они с Улле, совершенно уже обессиленные, наконец, разомкнули объятья. Посланница, разрумяненная и сияющая, откинулась на спину и посмотрела на барона счастливыми глазами.

— Я и подумать не могла, что бывает так!..

— Я тоже, — признался он. Все вокруг сияло золотым светом, очертания предметов были смутными, как будто их окутывал густой туман.

— И против этого-то вы меня предостерегали?

Пан Иохан мысленно застонал. Все-таки она ничего не поняла! Как же ей объяснить?

— Поймите, ведь нельзя же с первым встречным…

Она приподнялась и решительно зажала ему рот ладонью.

— Причем здесь первый встречный? Я же сказала, что меня тянет к вам… Какое мне дело до остальных? Да я никому и не позволила бы к себе притронуться! Хотите знать, почему королевна Мариша сбежала от нас в лесу? Она почувствовала, что между нами что-то есть… почувствовала нашу общность… ей невыносимо было…

Пан Иохан резко отвел ее ладонь.

— Она вам это сама сказала?

— Нет…

— Вы прочитали ее мысли?!

— Нет! Это получилось само собой, она так громко думала…

Пан Иохан поднялся на колени. Его вдруг замутило, и на душу опустилось темное облако, загасив золотой свет — он и сам не понял, отчего…

— Как бы то ни было, не желаю ничего об этом слушать. Вставайте, панна Улле, я помогу вам одеться.

Она встала, пытливо на него глядя.

— Это обязательно — и дальше обращаться друг к другу так официально? Может, будете называть меня просто Улле?

— Не на людях, — пан Иохан дотянулся до кровати и взял ее платье.

— Но сейчас-то мы вдвоем!

— Улле, — сказал он, выпустил из рук платье и, не совладав с собой, схватил ее за плечи и принялся целовать лицо. Она, смеясь, отвечала ему, ее губы скользили по его щеке, подбородку, по носу… — Улле, Улле, Улле… моя Улле… — голова его горела, и он сам не заметил, как это у него вдруг вырвалось. А посланница заметила и самодовольно улыбнулась ему в висок. Конечно, этой улыбки он не увидел.

— Так вы поедете со мной?

— Поеду, если вы просите, — он водил губами по ее бархатистой, как шкурка персика, щеке. Улле чуть отодвинулась, и он потянулся за ней. «Куда ты собрался ехать? — завопил вдруг придушенный внутренний голос. — А как же Эрика и обещание жениться на ней? Об этом ты забыл?» Пан Иохан отмахнулся от него. Он не мог сейчас ни о чем думать. Эрика была так далеко, а Улле — вот она…

— Хорошо, значит, поедете. С сестрой вы поговорите сами или лучше мне ее пригласить?

— Как вам угодно…

— Ну, довольно, довольно! — смеясь, она отворачивала лицо от его поцелуев. — Подайте лучше платье. Кажется, я слышу в коридоре чьи-то шаги…

И снова, как в прошлый раз, в лесу, пану Иохану пришлось сделать нечеловеческое усилие, чтобы побороть и загасить в себе возбуждение. Стараясь дышать глубоко и ровно, он молча смотрел, как Улле поправляет сорочку и нижнюю юбку, а затем берется за платье.

— Я помогу, — шагнул он к ней.

Улле улыбнулась ему через плечо.

— Вы удивительно ловко управляетесь с дамскими нарядами… Любая горничная вам позавидует.

— Не вертитесь, а то я криво застегну крючки.

Он быстро справился с платьем, и Улле села на табурет, чтобы обуться.

— С ботинками вы тоже мне будете помогать?

— Обязательно.

— Лучше сами оденьтесь. Не ровен час, кто-нибудь заглянет, а вы тут в чем мать родила. Конечно, стесняться вам нечего, но все-таки…

Пан Иохан решил обойтись без полного туалета и ограничился только тем, что надел брюки и рубашку. Улле тем временем кое-как уложила волосы — а вернее, просто подняла их кверху и закрепила шпильками.

— Может быть, вы и прически умеете делать? — лукаво спросила она сквозь зажатую в зубах шпильку, снизу вверх глядя на барона.

— Увы, не умею.

— Ну, мне пора, — она встала и протянула ему руку. Во второй руке она держала шляпку. — О, погодите, что это? — ее взгляд упал на потрепанный том, который так и лежал, всеми забытый, на столе. — «Великий Дракон: реальность и мифы», Александр Даймие. Какая прелесть! — Улле подняла на барона смеющиеся глаза. — Значит, это и есть сочинение вашего приятеля? Кажется, вы обещали дать мне почитать какой-нибудь роман… Обещание вы не сдержали, так может, позволите мне взять эту книгу? — заручившись молчаливым согласием барона, она ухватила томик подмышку. — Теперь мне в самом деле пора. Ну, не отчаивайтесь, скоро вас отсюда выпустят. А до этого я вас еще навещу. Не возражаете?

Он только молча посмотрел на нее, но она поняла все без слов и рассмеялась.

— Какие все-таки странные у вас глаза, — сказала она, отступая к окошку. — Такие холодные, но когда вы глядите — вот так, как сейчас, — становится жарко. Не надо, не смотрите так, а то я не смогу уйти.

Но Улле все-таки ушла; вернее — улетела, унося с собой книгу, золотой свет и душевное спокойствие пана Иохана. Он посмотрел, как облако золотистой пыльцы вытягивается в зарешеченное оконце, и тяжело опустился на табурет. Теперь, когда он остался один, и эйфория от близости посланницы сошла на нет, он почувствовал себя совершенно замороченным; хуже того — на сердце навалилась ледяная глыба. Он пытался как-то осознать произошедшее. Почему близость посланницы так на него действовала, что он почти переставал помнить себя? Ему приходилось обнимать женщин и красивее, и ласковее, но ни одна не вызывала в нем такого влечения. Может быть, Улле его околдовала? Она ведь не человек… эх, если бы вспомнить об этом раньше! Барона вдруг кинуло в дрожь при мысли, что несколько минут назад он обнимал и целовал не человеческую женщину, а дракона, с помощью какого-то волшебства принявшего человеческий облик! Почему до сих пор ему не приходило это в голову? Ведь сколько раз он видел превращения Улле! Но стоило ей только коснуться его, и он все позабыл… Мало того, пан Иохан был совершенно уверен, что и в следующий раз, когда Улле захочет с ним быть, повторится то же самое, он забудет Эрику и свой уговор с Иштваном…

Чтобы немного успокоиться, он прилег на кровать и закрыл глаза. Но тут совсем некстати его принялись одолевать мысли о Марише. Вернее, о том, что сказала Улле: будто бы королевне невыносимо было знать, что между ними есть что-то этакое, и поэтому она убежала в лес. Сам собой напрашивался вывод: Мариша его взревновала. Но с какой стати? Она видела его второй раз в жизни! И вообще, не слишком ли высоко он занесся, если думает, что его скромная персона может вызвать интерес у девицы королевской крови? К тому же, удостоившейся великой чести стать невестой Великого Дракона! Да она от первой до последней минуты то и дело обдавала его высокомерным холодом… если, конечно, не считать тех моментов, когда она висела у него на шее в цыганской кибитке. Пан Иохан вспомнил, какая она была хрупкая и беззащитная, как он обнимал ее за тоненькую талию — и ему вновь стало нехорошо. Да что это такое творится? Он замычал и спрятал голову под подушку. Ведро бы ледяной воды сейчас… чтоб остыть…

К счастью, его терзаниям положил конец приход тюремщика, который решил полюбопытствовать, как поживает знатный арестант. Увидев через окошко, что барон лежит, упрятав голову под подушку, он забеспокоился, вошел в камеру и спросил, не заболел ли благородный пан. Криуша тут же с облегчением отбросил мучительные и непонятные мысли, сел на кровати и охотно вступил с тюремщиком в разговор. Несколько времени они мирно беседовали; говорил в основном тюремщик, жалуясь на скучную жизнь, сварливую жену и маленькое жалование. Пан Иохан сочувственно слушал: болтовня этого маленького серенького человечка развлекала его и спасала от внезапно накатившей после визита Улле тоски. Наконец, проникнувшись к благородному арестанту искренней симпатией, тюремщик робко спросил, не играет ли тот в карты. Пан Иохан страшно удивился — он никак не ожидал встретить здесь такие запанибратские отношения между охранниками и заключенными, — но ответил положительно. Тюремщик немедленно извлек из кармана форменной куртки засаленную колоду и предложил скоротать за игрой немного времени — до того часа, когда придет пора делать обход и разносить ужин. Барон, усмехаясь, согласился, предупредив, правда, что денег у него с собой нет ни гроша. «Не надо денег! — замахал на него руками маленький тюремщик. — Сыграем на интерес».

Игра совершенно рассеяла тоску пана Иохана и, принимаясь в скором времени за ужин, он уже с удовольствием думал о предстоящем вскоре путешествии в город драконов в обществе очаровательной посланницы Улле. Правда, кое-что его все-таки несколько смущало: Улле ведь так и не сказала, зачем ей понадобилось, чтобы он был в свите.

Или это понадобилось не ей, а королевне Марише?..

Глава 15

— Ну и дела… — невесело протянул герцог Иштван, почесывая бровь. — Умеет же Иохан привлекать к себе внимание и устраивать вокруг своего имени шумиху. Впрочем, такого я от него все-таки не ожидал. Угодить в Лазуритовую крепость, и за что! — за похищение августейшей особы! Ума не приложу, что тут можно сделать и как помочь. Идти кланяться императору и просить о помиловании?

Подобная перспектива Ядвисю нисколько не напугала.

— И пойдем, если нужно. Но сперва давайте подождем, что скажет граф Фрез. Пан Даймие рекомендовал его как верного человека…

— На слово графа можно положиться, — согласился герцог Иштван. — Я немного его знаю, и не могу сказать о нем ничего дурного. Однако же, в таком нелегком и, пожалуй, деликатном деле он может потерпеть неудачу.

— И все-таки подождем, — заключила Ядвися, и никто ей не возразил. — Утро вечера мудренее.

Герцог согласился и даже не вспомнил, что грозился тем же вечером отправить своевольную девицу и попавшую под ее дурное влияние Эрику домой в Наньен.

На следующее утро, не успел герцог Иштван снарядить приехавшего с ним слугу в кафе за булочками и кофе к завтраку, в дверь постучал незнакомый мальчишка. При нем была записка от графа Фреза к Ядвисе, где он уведомлял, что все устроил, и панна может увидеться с братом в городской тюрьме. Ядвися возликовала.

— Вот видите! — повернулась она к герцогу, помахивая в воздухе запиской. — А вы сомневались в его способностях.

— Охотно беру свои слова обратно. Только одна вы никуда не пойдете, не хватало еще вам, молодой девице, в одиночестве явиться в тюрьму… Впрочем, вам вообще нечего там делать. Будет лучше, если с Иоханом переговорю я сам.

— Нет-нет, во-первых, я тоже хочу его видеть и хочу говорить с ним, а не слушать пересказ вашего разговора. Во-вторых, я буду не одна. Граф пишет, что встретит меня у ворот и проводит меня к Иохану, — Ядвися указала на письмо. — Так что избавиться от меня вам не удастся.

Вопреки ее ожиданиям, услышав о готовности графа Фреза сопровождать ее, герцог Иштван помрачнел еще сильнее. Но тут же, явно пересилив себя, улыбнулся светской улыбкой.

— Прекрасно, я как раз хотел встретиться с графом и сказать ему пару слов.

— Так в чем же дело, — обворожительно улыбнулась в ответ Ядвися. — Поедемте вместе.

— Ну, хорошо, — помявшись, неохотно согласился герцог. — Будь по-вашему.

В тюрьму они поехали вдвоем; Эрика осталась дома под присмотром слуги. Уступив Ядвисе, герцог ни за что не поддался бы уговорам сестры; впрочем, та и не настаивала. Ей и хотелось, и страшно было снова встретиться с паном Иоханом, к тому же ее до судорог пугала мысль оказаться в тюрьме, пусть не в камере, а в особой комнате для свиданий. Лазуритовая крепость или обычная городская тюрьма, оба этих заведения представлялись ей чем-то вроде преисподней.

Ядвися же ничего не боялась и первую половину пути рассуждала о том, что дела Иохана обстоят, по всей видимости, не так уж и плохо, раз его не увезли в Лазуритовую крепость, а оставили в городе. Возможно, его освобождения будет добиться легче, чем кажется. Герцог слушал вполуха, думая о чем-то своем, но, тем не менее, умудрялся поддакивать в нужных местах — сказывалась светская привычка участвовать в разговоре, не вникая в него. Ядвисе вскоре надоели его однообразные «Да, конечно», «Разумеется» и «Вы совершенно правы», она надулась и замолчала.

У тюремных ворот стоял простой черный экипаж, его единственным украшением были гербы на обеих дверцах.

— Это Фрез, — без воодушевления сказал герцог, едва взглянув на гербы, и подал Ядвисе руку. В ту же минуту дверца черного экипажа отворилась, и на мостовую спрыгнул человек в военном мундире. Это в самом деле был граф. Он увидел Ядвисю, увидел герцога, и что-то в лице его, как показалось Ядвисе, неприятно передернулось, но он тут же принял самый спокойный вид и быстрым упругим шагом подошел к ним. Сухо и коротко, по-военному поклонился; звякнули шпоры. Поскольку взаимных представлений не последовало, Ядвися сделала вывод, что мужчины знакомы. Впрочем, едва ли следовало ожидать иного; оба они, обладая высокими титулами и немалыми состояниями, вращались в один и тех же кругах высшего общества.

— Пойдемте, — только и сказал Фрез и повел герцога и Ядвисю через ворота, через пыльный скучный двор, по темноватому грязному коридору, перегороженному решетками, в тесную скудно обставленную комнату с серыми стенами и низким потолком. Несмотря на летнее время, было промозгло и сыро, как если бы здесь никогда не топили. Да и камина или печи вовсе не было видно. Ядвися встала посреди комнаты, озираясь, и чем дальше, тем сильнее ей становилось не по себе: все здесь было так грязно и уныло, что страшно и противно было даже дотрагиваться до чего-либо. Особенно угнетающе подействовало на нее маленькое зарешеченное окошко, очень высоко устроенное, так что и дотянуться до него можно было, только встав на стул. Ядвисе вдруг стало страшно за брата: если даже комната для свиданий так убога, то что же творится в камерах, где держат арестованных?

— Присядьте, — отрывисто сказал Фрез, указывая ей на мерзкого вида старый обшарпанный стул. — Вам придется подождать несколько минут.

— Благодарю, ничего страшного, я так… — пробормотала Ядвися в ответ, чувствуя себя ужасно несчастной. Все ее радостное настроение улетело в один миг. Она даже со страхом ожидала появления брата — что-то с ним сделали в этом ужасном, мрачном месте?

Фрез посмотрел на нее странным взглядом, сумрачно улыбнулся и вышел, еще раз попросив подождать несколько минут. Ядвися повернулась к герцогу и с удивлением обнаружила, что он совершенно спокоен и, по-видимому, чувствует себя в этой тюремной обстановке ничуть не хуже, что в роскошно обставленной гостиной своего наньенского дворца.

— Я предупреждал, что вам не надо ехать, — вполголоса, строго заметил он, встретив ее взгляд.

Ядвися молча смотрела на него с самым несчастным видом. Смягчившись, герцог подошел и ласково взял ее за руку; в глазах его появилось то самое выражение, от которого прежде, бывало, Ядвисино сердце начинало биться чаще, а дыхание перехватывало. Но теперь, после слов, сказанных герцогом о брате, она не почувствовала ничего, кроме благодарности Иштвану за понимание и сочувствие.

— Ну же, — проговорил герцог, как бы между прочим поглаживая ее руку. — Глядите веселее, панна Ядвига. Не думайте о плохом, ваш брат сейчас появится живой и здоровый, и в таком же веселом расположении духа, как и прежде.

Насчет «прежнего веселого расположения духа» можно было бы и поспорить — Иохан никогда не был склонен к беспричинному веселью, — но Ядвися не стала, тем более что за дверью уже послышались шаги нескольких человек и какое-то железное лязганье. Ядвися поспешно отняла у герцога руку и повернулась ко входу. Дверь открылась, и в комнату вошел, чуть согнувшись, словно боялся удариться головой о притолоку, граф Фрез. Следом за ним охранник в мундире ввел человека, которого Ядвися сначала не узнала. Человек этот был без сюртука, в одной рубашке и расстегнутом жилете; его черные волосы топорщились в разные стороны, а лицо неприлично заросло черной щетиной. И только встретившись с ним взглядом, Ядвися узнала светлые аквамариновые глаза брата — и даже руками всплеснула.

— Ох, что же это с тобой сделали? — и Ядвися, позабыв о присутствии охранника, бросилась обнимать пана Иохана. Но объятия вышли какие-то неловкие, брат даже не пошевелился обнять ее в ответ. Ядвися почувствовала это и отодвинулась, встревоженная и немного обиженная. — Да что с тобой?

— Ты почему не в Наньене? — спросил пан Иохан без малейшей тени улыбки и отшагнул назад. Снова зазвенело железо, и только тут Ядвися заметила у него на руках наручники или кандалы (она не знала разницы). Потому-то он и стоял так неловко, выставив руки перед собой. Герцог тоже заметил оковы и вспыхнул от гнева.

— Сию же минуту освободите господина барона! — резко повернулся он к охраннику.

— Никак не можно, благородный пан, — ответил тот почтительно. — Начальством не велено…

— Сию же секунду! — закипел герцог. — Как вы смеете! Я требую!

— Оставьте его, ваша светлость, — заступился за съежившегося охранника пан Иохан. — Ничего не поделаешь, такие уж тут правила. Вообразите, они даже не позволили мне побриться, даже цирюльника отказались позвать.

— Таковы правила, господин барон, — жалобно пробормотал охранник. Похоже было, что он повторял эту фразу не впервые.

— Ладно, ладно, слышал уже… — прервал его Иохан и повернулся к графу. — Простите, но я, кажется, не имею чести знать вас…

— Граф Фрез, — щелкнул тот каблуками.

— А! — оживился пан Иохан. — То-то ваше лицо показалось мне знакомым! Помните, нам довелось встретиться в Н-ском ущелье, шесть или пять лет назад?

— Право? — граф особенно пристально всмотрелся в него, и его лицо, просто неприлично, по мнению Ядвиси, неподвижное и суровое, вдруг помягчело. — Так это вы? Вы тогда служили в пятом кавалерийском полку, верно?

— Верно!

— Вот славно! — сказал граф и, к немалому удивлению Ядвиси, просиял скупой улыбкой. — А хорошая тогда вышла заварушка, барон, как думаете?

— Заварушка что надо, — отозвался пан Иохан, но далеко не с таким воодушевлением, и тут же перевел разговор на другую тему. — Однако, я никак не ожидал встретить вас здесь, граф. И вас, ваша светлость. И уж меньше всего ждал увидеть тебя, сестра, — сурово сказал он, удостоив, наконец, вниманием и Ядвисю.

— Как, по-твоему, я могла уехать, зная, что ты в тюрьме?

— Не спешите упрекать сестру, барон, — вдруг заявил граф Фрез. — Панна Ядвига заслуживает не упреков, но благодарностей.

Пан Иохан пристально взглянул на него, потом на девушку.

— Вот как? За что же я должен ее благодарить?

Да, за что? — мысленно повторила Ядвися и тоже с любопытством уставилась на графа. Однако, граф был, без сомнения, светским человеком и умел отделываться многозначительными и туманными фразами.

— Неужели вы, барон, настолько мало цените свою сестру, так что даже не находите, за что ее благодарить? — очень серьезно спросил он и, будто спохватившись, обернулся к охраннику. — Оставьте нас, нам нужно поговорить с господином бароном.

— Никак нельзя-с… За заключенным должен быть непрерывный надзор…

На щеках вспыльчивого герцога Иштвана снова загорелся гневный румянец, но граф, не терявший присутствия духа, судя по всему, ни при каких обстоятельствах, надвинулся на охранника, выкатив колесом обтянутую мундиром широкую грудь. Вид у него при этом, как невольно признала Ядвися, был внушительный. Орел! — подумала она с чем-то вроде восхищения. И еще она подумала, что ему, пожалуй, очень не достает усов — с тем, чтобы браво их подкручивать.

— Исчезните, любезнейший, на четверть часа, — проговорил граф негромко, но очень веско, и вложил в руку тюремщику ассигнацию.

— Ваше сиятельство… вы очень щедры…

Граф нетерпеливо замахал на него рукой.

— Иди, иди уже.

Часто кланяясь, охранник подвинулся к выходу и исчез за дверью, как и было велено. Граф дождался, пока дверь плотно закроется, и обвел присутствующих серьезным взглядом.

— Присядем, господа. Времени у нас немного.

Герцог услужливо подвинул Ядвисе обшарпанный стул. Помедлив, она осторожно рисела на самый краешек. Стул казался ей таким же гадким, как и остальные предметы в комнате, но она кое-как сумела побороть в себе брезгливость. Уж четверть часа можно было и потерпеть. Мужчины тоже сели кто где; пан Иохан устроился на краю стола, положив на колени руки в наручниках, герцог — на подоконнике, графу достался второй свободный стул. Ядвися все пыталась поймать взгляд брата, но он упорно смотрел на графа, как будто ждал исключительно от него важных слов. В его позе ей мерещилось какое-то напряжение, происходящее отнюдь не от неловкости скованных рук; он будто сдерживал в себе нетерпеливую дрожь или нестерпимое желание сейчас же идти и бежать куда-то. И по лицу его то и дело проходила словно бы рябь. Глядя на него, Ядвися поняла: за прошедшие день и ночь случилось еще что-то, чего она пока не знала, и брат переполнен этим событием. Но что могло случиться в тюрьме? Дурное это или хорошее?

— Итак, господа, нам нужно переговорить о многом, но времени нет, — сказал Фрез, отвечая пану Иохану таким же пристальным взглядом, каким тот смотрел на него. — Поэтому я буду предельно краток, и прошу простить мне невольную грубость, которая в таком положении неизбежна. Барон, ваша сестра, — последовал короткий сдержанный поклон в сторону Ядвиси, — обратилась к нашему общему знакомому пану Даймие за помощью в том, чтобы прояснить ваше положение и как можно скорее добиться вашего освобождения; а пан Даймие передал ее просьбу мне…

— Пану Даймие не следовало бы впутываться в это дело, — спокойно сказал пан Иохан. — Тем более, я никого не просил о помощи; и мне не нужна помощь.

— Иохан, что ты говоришь! — с укором воскликнула Ядвися.

Пан Иохан повернулся к ней и улыбнулся ровной, спокойной улыбкой, сильно поразившей Ядвисю.

— Мой арест — просто недоразумение, — сказал он. — Очень скоро я отсюда выйду.

— Вы уверены? — спросил граф Фрез, хмурясь.

— Совершенно уверен.

— И это — тоже недоразумение? — не выдержал герцог, указывая на наручники.

— Это — самое главное недоразумение и есть.

— Хорошо, вы уверены, что скоро выйдете на свободу, — не отступал Фрез. — Но мы могли бы поспособствовать, чтобы ваше освобождение произошло как можно скорее.

— Я очень благодарен и ценю ваше желание помочь мне, граф, но ничего не нужно. Право, не утруждайтесь.

— Подумай, Иохан, не отказывайся так просто от помощи, — сказал герцог Иштван.

— Мы можем надавить на нужные рычаги, — со значением сказал Фрез.

— Да кто же такие эти «мы»? — все так же улыбаясь, спросил пан Иохан, но не дал ответить и сразу продолжил: — Простите меня, граф, но мне кажется, вы не совсем бескорыстны, протягивая мне, так сказать, руку помощи. Вы сами чего-то от меня хотите.

— Иохан, как ты можешь… — возмущенно начал было герцог Иштван, но Фрез прервал его.

— Нет, господин барон прав, — очень спокойно и очень серьезно сказал он. — Вы весьма догадливы, тем лучше, — обратился он к пану Иохану. — Могу я говорить напрямую?

— Разумеется.

Граф Фрез сел очень прямо и сцепил на коленях руки в замок, умышленно или нет отчасти скопировав позу панаИохана.

— Тогда слушайте. Мне стало известно, что вы имеете близкие отношения с одной дамой… особенной дамой, прибывшей с дипломатической миссией от лица… весьма значительной персоны.

— Вы обещали, что будете говорить напрямую, так говорите же. Я вас не понимаю. О какой даме идет речь?

— Не понимаете? — переспросил Фрез.

— Нет, не понимаю.

— Что ж, хорошо. Я подразумеваю посланницу Великого Дракона.

— А! — пан Иохан прикрыл глаза, но Ядвися успела заметить, как при упоминании посланницы в них вспыхнул свет. — Вероятно, это вам Даймие сказал. Если так, то весь двор уже обсуждает мои дела.

— Еще нет, — без тени улыбки сказал Фрез. — Ваше положение сопровождающего при посланнице Великого Дракона известно немногим. Мы понимаем, что ни к чему трубить об этом на каждом углу.

— Снова «мы», — заметил пан Иохан. — Вы что же, граф, состоите в каком-нибудь обществе или кружке?

— Это не имеет отношение к делу. Так вы близко знаете посланницу?

— «Близко» — не совсем подходящее слово…

— Вам известно, что вскоре посланники должны вернуться к своему повелителю и увезти с собой невесту Великого Дракона?

— Известно.

— И вам известно, кто эта невеста?

Пан Иохан открыл глаза и посмотрел прямо на Фреза.

— Да.

— Откуда вы узнали? Выбор посланников держится в тайне.

— А вы? вы ведь тоже знаете, не так ли? Приступайте уже к делу, граф, четверть часа вот-вот истечет.

— Хорошо, вот вам дело. Невесту Дракона будет сопровождать свита; устройте так, чтобы я был в этой свите.

— Зачем я буду это устраивать? — удивился пан Иохан. — Да и каким образом?

— Очень просто: убедите посланницу, что мое присутствие необходимо, а она донесет это до сведения императора, — невозмутимо сказал Фрез.

— Кто я такой, чтобы советовать посланнице, кого включить в свиту? — помолчав, тихо спросил пан Иохан и, еще чуть помедлив, спрыгнул со стола на пол и выпрямился. — Простите, граф, но я подозреваю здесь какую-то интригу, я не хочу в ней участвовать.

Фрез тоже встал.

— Значит, вы будете равнодушно смотреть, как гибнет юная, ни в чем неповинная жертва? — со значением спросил он.

— Почему вы думаете, что кто-то непременно должен погибнуть?

Пан Иохан проговорил это спокойно, но Ядвися заметила, как непроизвольно сжались его кулаки.

— Так что же, барон, выходит, мы не можем на вас рассчитывать? Подумайте, ведь это не составит для вас никакого труда.

— Ничего не могу обещать, не зная вашей цели, граф.

С полминуты они стояли, молча вглядываясь друг в друга. Ядвися с любопытством изучала их обоих, по их лицам стремясь понять, что у каждого на уме. Выражения их лиц разительно отличались — хмурая и строгая серьезность графа Фреза и светская приятная полуулыбка пана Иохана, — но в одном они стоили друг друга: те мысли и чувства, которые они желали скрыть от окружающих, оставались скрытыми и ничем себя не проявляли.

— В таком случае, позвольте откланяться, — наконец, слегка нагнул голову граф.

Пан Иохан ответил учтивым полупоклоном.

— Рад был знакомству. Ядвися, останься на минутку. Господа, прошу прощения, я должен сказать пару слов сестре.

Вот теперь на мою голову обрушатся все громы и молнии, подумала Ядвися с неудовольствием, но ничем не выдала своих мыслей, а только улыбнулась брату.

Фрез первым подошел к двери, но на пороге остановился.

— Барон, я буду настаивать еще на одной встрече. Вы не откажете?

— Всегда рад гостям, — улыбнулся пан Иохан.

Он терпеливо ждал, когда их оставят наедине с сестрой, но следом за Фрезом, вышедшим уже в коридор, у двери замялся герцог Иштван. С неожиданно смущенным видом он обернулся к пану Иохану, взявшись одной рукою за косяк.

— Иохан, два слова…

— Да, ваша светлость?

Герцог поморщился.

— Ну, зачем ты… Кажется, мы тут все свои остались.

— Я тебя слушаю, Иштван.

— Видишь ли, Иохан… — заговорил герцог незнакомым сдавленным, каким-то не своим голосом, при этом покраснев и с явным усилием заставляя себя глядеть на того, к кому он обращался. — Я хотел сказать, что ты… можешь быть свободен… от… от всяческих обязательств перед… перед Эрикой.

Брови пана Иохана едва заметно дрогнули, но в остальном он нисколько не переменился в лице. Ободренный его спокойствием, герцог вздохнул свободнее и продолжил уже обычным своим голосом:

— Ты можешь думать, что я не человек слова и слишком легко забираю назад свои обещания, но…

— Нет, погоди, — мягко прервал его пан Иохан. — Я все понимаю. Конечно, после этого скандала с моим арестом… говоря короче, Эрике нужен другой муж. Ты не беспокойся.

— Спасибо, Иохан, — сказал герцог, окинув его просветлевшим взглядом, после чего повернулся и поспешно вышел в коридор. Дверь за ним затворилась.

И Ядвися увидела, как в ту же секунду брат, доселе стоявший очень прямо, вдруг весь обмяк, как будто из него вынули невидимые поддерживающие его стержни, вскинул руки и обоими кулаками несколько раз ударил себя по лбу.

— О, я болван! — прошипел он сквозь зубы.

Ее так и подбросило на стуле.

— Ты что? — она подлетела к нему, схватила за руки и силой отвела их от лица. Пан Иохан смотрел на нее сильно заблестевшими, как настоящие аквамарины, глазами. — Что случилось, Иохани?

— Все одно к одному… — пробормотал он. — Как будто нарочно подстроено кем-то…

— Так ты же все равно не хотел на ней жениться, — удивляясь его странному виду и странным словам, сказала Ядвися.

— А, ты ничего не понимаешь.

— Так объясни.

Пан Иохан качнул головой и отнял у нее руки.

— Если б я сам понимал как следует! Вот что, Ядвися… очень скоро я, наверное, уеду. Из Дюрвишты, из Империи… очень далеко.

— Куда?

— В страну Великого Дракона…

— Что? — Ядвися приподнялась на цыпочки и озабоченно потрогала братнин лоб. — Иохан, ты бредишь?

— Да будет тебе! — он резким движением отвел назад голову. — Посланница Улле пригласила меня в свою свиту. Я… не мог отказаться.

— Улле? — Ядвися соображала, чуть приоткрыв рот. Вспомнилась встреча на лестнице и странная женщина, которую она приняла за новую пассию брата. — Панна Улле! — вскричала она изумленно. — Да ведь я ее встречала! Вот уж не знала, не думала, что она — посланница Великого Дракона! Я-то решила, что она… — Ядвися запнулась, покраснела и смущенно хихикнула.

— Ты ее встретила? — взволнованно спросил пан Иохан, тоже покраснев. — Когда, где?

— Долго рассказывать, — отмахнулась Ядвися и оглянулась на скрипнувшую дверь: обеспокоенный тюремщик, прорвавшись через двойное заграждение Фреза и герцога Иштвана, сунул нос в комнату, чтобы убедиться, что не затевается никакой заговор, и что между заключенным и благородной девицей не происходит никаких непристойностей. — Иохан, скорее, ты ведь что-то хотел мне сказать…

— Ах, да… Так вот, я еду далеко и, вероятно, очень надолго. Я беспокоюсь, что будет с тобой. Одной в поместье тебе оставаться нельзя, но ты можешь пожить у Иштвана… или поехать вместе со мной. Посланница Улле согласна взять тебя в свиту.

— А как же… поместье? — глупо спросила Ядвися — ничего другого ей в эту минуту просто не пришло в голову.

— Поручу его управляющему, — нетерпеливо сказал Иохан. — Что поместье, когда такие дела творятся!

— Ох, Иохан! — Ядвися прижала руки к груди, во все глаза глядя на брата. — И как ты умеешь впутываться в разные истории? Подумать только, тут тебе и Великий Дракон, и… императорская семья… Ты, правда, знаешь, кто стал невестой Дракона?

— Разумеется, знаю. Да вскоре все узнают… Ядвися, ты подумай, пожалуйста, над тем, что я сказал. Только думай не очень долго, не тяни с ответом.

— Но ведь тебе сначала нужно выйти из тюрьмы…

— Об этом не волнуйся. Посланница Улле обещала…

— Господа хорошие! — донесся из-за двери ноющий голос охранника. — Нельзя же… существуют правила-с…

— Минутку! — крикнул пан Иохан и, наклонившись, поспешно поцеловал сестру в лоб. — Ну, иди.

Ядвися с улыбкой приняла поцелуй и лукаво блеснула глазами.

— Так значит, ты больше не настаиваешь, чтобы я возвращалась в Наньен? — спросила она от двери.

* * *
Вечером произошла тяжелая сцена с участием Эрики. За ужином герцог, упорно глядя в свою тарелку и терзая приборами кусок говядины, объявил, что помолвка сестры с бароном Криушей расторгнута, и свадьбы не будет. В присутствии Иштвана Эрика никак не показала своих чувств и не проронила ни слова; внешне спокойно она продолжила разрезать на маленькие кусочки мясо, хотя и съела очень мало. Но когда подали десерт, она объявила, что у нее разболелась голова (губы ее при этом дрожали), извинилась и ушла в спальню. Герцог ничего на это не сказал, как будто его не касалось.

Ядвися же поняла, что ей снова предстоит выступить в роли утешительницы. До этой минуты она размышляла о разговоре с братом, о его странном настроении, которое она не могла понять и о странном предложении войти в свиту посланницы Улле; а об Эрике и о том, как она примет новость о разрыве с паном Иоханом, почти не думала. Да это была вовсе и не новость, ведь еще в Наньене герцог объявил, что найдет сестре другого жениха. Впрочем, теперь, поразмыслив, Ядвися решила, что в тот раз Иштван говорил не серьезно, а просто бросил эти слова сгоряча, в сердцах, ведь без веской причины он не мог разорвать договор, не потеряв лица. Такая причина появилась только сейчас, и ею стал арест пана Иохана. Герцог прощал своему вассалу и другу многие прегрешения, но скандал с королевной бросал слишком уж черную тень на репутацию барона, и без того не безупречную; Иштвану совсем не хотелось, чтобы рядом с именем пана Иохана поминали имя его сестры и его собственное.

Все это Ядвися понимала. Понимала она и то, каких усилий стоило герцогу Иштвану объявить о своем решении. Но лучше всего она понимала, какую пощечину пришлось стерпеть ее брату; он спокойно улыбался в лицо герцогу, но Ядвися не могла забыть его отчаянный жест, когда они остались наедине. Пан Иохан не желал свадьбы с Эрикой, но отказ больно ударил по его самолюбию. Оно пострадало даже дважды: первый раз, когда его принудили к помолвке, а второй — когда отказали.

Но пана Иохана, по крайней мере, не надо было утешать, он и сам совладал бы со своими уязвленными чувствами. Что до Эрики, то ей, вне всяких сомнений, требовалась помощь и поддержка; герцог же на это был не способен. От женских и девичьих слез он старался держаться подальше. Поэтому, спустя минуту или две после ухода герцогской сестры Ядвися поднялась из-за стола, приготовившись идти и утешать бедняжку.

— Куда вы? — тут же вскинул на нее глаза герцог.

— Мне больше не хочется, — она указала на тарелку с недоеденным пирожным. — Я сегодня устала и пойду лучше в комнату, прилягу.

— Конечно, идите, — с расстановкой проговорил герцог. — И узнайте у Эрики, как ее самочувствие. Не нужно ли послать в аптеку?

Самочувствие Эрики было неважное. Это было видно по тому, что она ничком лежала на кровати и рыдала, зарыв лицо в подушки. Ядвися присела с ней рядом и сочувственно погладила ее по плечу.

— Ну, что ты? Что ты? Не надо.

Эрика дернула плечом, как будто хотела сбросить ее руку.

— Глупышка, ты на меня сердишься? Я-то в чем виновата?

— В монастырь… уйду… — донеслось до Ядвиси сквозь частые всхлипывания. — Не хочу… не хочу так… Ни брат… ни он (под ним подразумевался, верно, пан Иохан)… меня даже не… не спросили: хочу ли? как будто мне все равно… за кого замуж… я для них кукла… игрушка…

— Ого, — сказала немало озадаченная этой неожиданной вспышкой девичьего самолюбия Ядвися. — Что ж ты раньше молчала?

— А меня… никто не спрашивал! — вскрикнула Эрика, повернув голову набок, чтобы легче было говорить.

— Ах, глупенькая, да если все время ждать, пока спросят!.. Так и промолчишь всю жизнь, и будут тобой крутить-вертеть по своей прихоти. Ты хоть раз сказала брату, чего сама-то хочешь? Нет? ведь нет? Вот оттого-то он и решает все за тебя. А ты выйди сейчас к брату и скажи, что не хочешь другого жениха, кроме Иохана.

Предложение Ядвиси так поразило Эрику, что она перестала плакать и уставилась на подругу широко распахнутыми, испуганными глазами.

— Как же я это скажу?..

— Так и скажешь. Словами, — Ядвися потянула ее за руку, принуждая сесть. — А от слез никакого толку не будет.

— Нет, Ядвися… — Эрика ладонями принялась отирать мокрые щеки. — Я не могу…

— Ты хочешь за Иохана замуж или нет? — сердито спросила Ядвися.

Герцогская сестра стала пунцовой и закрыла лицо руками.

— Хочу… — прошептала она едва слышно.

— Тогда пойдем.

— Ой… — Эрика покачнулась, как будто собиралась упасть в обморок.

— Не «ой», — безжалостная Ядвися обхватила ее за пояс и потянула вверх. Эрика слабо отбивалась. — Вставай, вставай уже.

Приложив некоторые усилия, Ядвися поставила подругу на ноги и, поддерживая за талию, повела к двери. Эрика шла как сомнамбула, и когда девушки появились в гостиной, герцог, уже отужинавший и читавший теперь газету, при виде сестры переменился в лице.

— Эрика, ты что? Ты нездорова? Тебе стало хуже? — не на шутку встревожившись, он вскочил с кресел. — Послать за доктором?

— Если барон Криуша отказывается взять меня в жены, — ни жива, ни мертва, едва шевеля губами, выговорила Эрика, и Ядвися, со строгостью глядя на герцога, одобрительно кивнула ее словам, — то я постригусь в монастырь… Я так решила, брат…

— Что?! Что ты такое говоришь?

Но Эрика, и без того бледная, как привидение, вовсе помертвела и, закатив глаза, стала оседать на пол. Ядвися досадливо ахнула и крепче ухватила ее поперек талии, но ей недоставало сил удержать подругу; хорошо, на помощь пришел Иштван, который ничего не понимал и бледностью мог соперничать с сестрой. На его зов явился слуга, которого немедленно послали за знакомым доктором.

Глава 16

Доктор уверил, что никакой опасности для жизни Эрики нет, и нужно только меньше волноваться. Затем, выписав успокоительные капли, откланялся.

Просидев у постели Эрики и дождавшись, пока она уснет, Ядвися вышла в гостиную. Герцог Иштван неподвижно сидел в кресле, в темноте, не зажигая света, и хрустел пальцами. Ядвися выкрутила газ в рожках и села напротив него.

— Вы что, совсем не любите свою сестру? — спросила она с упреком.

— Напротив, — мрачно отозвался герцог. — Очень люблю.

— Так предоставьте ей самой выбирать, как жить.

— Не говорите глупостей, панна Ядвига. Эрика слишком молода, она ничего не знает.

— А вы, значит, знаете, как для нее лучше?

Герцог яростно глянул на нее.

— Панна Ядвига! Ваш брат дает вам слишком много воли. Слишком много! Это уже ни в какие ворота. На его бы месте… — он оборвал себя. — Вот что. При первой же возможности вы и Эрика отправляетесь в Наньен. Эрика выйдет замуж за того, за кого я скажу; а если будет противиться, то я уж устрою так, что она не сделает и шагу за порог своей спальни. Вас, панна Ядвига, я тоже с удовольствием посадил бы под домашний арест, но это уж решать вашему брату…

— Нет уж, в Наньен я не вернусь, — заявила Ядвися, вставая. — Езжайте туда сами. А я поеду вместе с Иоханом…

— Куда?

— Это вас не касается.

Герцог одним прыжком оказался рядом с нею, схватил за плечи, больно сжал.

— Куда собирается ехать Иохан?

— Это… не ваше… дело! — повторила Ядвися, возмущенно трепыхаясь в его руках. Герцог яростно встряхнул ее и притиснул к себе так, что ребра затрещали. — Пре… кра… ти… те… Как вы… смеете!

— Смею! Ядвига! Я не хочу, я не допущу, чтобы Иохан впутывал тебя в свои аферы! — странно прерывающимся голосом заговорил герцог, впервые в жизни перейдя с Ядвисей на фамильярное «ты». — Пусть он делает что хочет, пусть губит себя как заблагорассудится, — но ты, ты… держись от его дел подальше. Вернись в Наньен! Я сделаю все, все, чтобы тебе было хорошо в моем доме…

Вот это новость! — подумала слегка испуганная его голосом Ядвися. Уж не питает ли герцог к ней серьезных чувств? Конечно, он часто заигрывал с ней, и светски флиртовал, и посылал значительные взгляды, но Ядвися никогда не воспринимала этого всерьез (хотя иногда и очень хотелось). Но чтоб делать такие откровенные заявления… как это возможно? Он же женатый человек!

Ядвися, трепеща, подняла голову и взглянула в глаза герцогу. Его взгляд напугал ее еще больше. Слишком горячий. Слишком страстный. До Ядвиси вдруг дошло, что она стоит, вплотную прижатая к его груди, в тесном кольце его сильных рук, а его длинные светлые волосы касаются самого ее лица. Еще месяц назад она с восторгом думала об объятьях блестящего герцога Иштвана, но теперь они ей совсем не пришлись по душе.

— Брат вас на дуэль вызовет, — торопливо прошептала Ядвися.

Герцог Иштван, не отпуская ее, улыбнулся.

— Да ведь ты ему не скажешь, правда?

И потянулся к ее губам.

— Я вас сама застрелю! — крикнула Ядвися и рванулась от него изо всех сил. — Только пальцем троньте, тогда увидите!

— Бешеная! — тоже закричал Иштван. Его улыбка в один миг сменилась сердитой гримасой. Он разомкнул руки, и Ядвися поспешно отбежала от него к двери, приготовившись, чуть что, скрыться в спальне и накинуть крючок. — Вся ваша семейка бешеная! Ну чего, чего ты хочешь? Чтобы я развелся с женой и сделал тебе предложение? Но это невозможно!

— Да я и не думала! — искренне возмутилась Ядвися. — И не кричите так громко, а то с Эрикой снова припадок случится.

Герцог мрачно смотрел на нее, тяжело дыша.

— Завтра же — в Наньен, — сказал он тише, но очень неприятным голосом. — А будете с Эрикой брыкаться, свяжу вас, запакую в ящики и отправлю по почте.

— Ну, ну, попробуйте! — фыркнула Ядвися и ушла в спальню.

К рассвету она твердо решила, что поедет с Иоханом, куда бы он ни собирался, хоть к черту в пекло. А еще через пару часов, искусно поведя беседу с проснувшейся Эрикой, добилась и от нее согласия поехать с ними (конечно, при условии, что посланница Улле не станет возражать, но этот пункт Ядвися брала на себя). Эрика была в таком непритворном отчаянии, что почти без колебаний решила нарушить волю брата и оставить его. Драконы пугали ее куда меньше, чем перспектива выйти замуж за первого встречного, приглянувшегося герцогу. Ядвися мысленно потирала руки; она была очень довольна собой и теми переменами, которые наблюдала в подруге.

* * *
Пан Иохан провел беспокойную ночь; в голове, словно черные тучи, теснились мысли, которые его вовсе не радовали и от которых он с охотою избавился, если б знал, как. И только одна-единственная светлая мысль — об Улле, — как тоненький солнечный луч временами пробивалась сквозь эту мрачную стену.

Наутро, не успел он закончить завтрак, пришел заспанный тюремщик. Почесывая голову и не скрывая удивления, он заявил, что за бароном приехала странная дама, которая привезла приказ об его освобождении, подписанный лично Его Величеством императором Яковом. Сердце пана Иохана захолонуло; это могла быть только Улле, никакая другая дама не решилась бы приехать в тюрьму без сопровождения.

Его провели во вчерашнюю комнату, на этот раз оставив руки свободными. Посредине комнаты на стуле сидела Улле. Ее голова была слегка наклонена, так что поля шляпки скрывали лицо, но пан Иохан все равно узнал ее сразу. На ней было белое платье, и вся она как будто светилась; отблески источаемого ею света лежали на серых грязных стенах. Барон подошел к ней, тихо опустился на колени и снизу вверх заглянул в улыбающееся лукавое лицо.

— Улле… Это правда? Я свободен?

Посланница засмеялась и провела ладонью по его спутанным волосам.

— Я же обещала… Вы готовы ехать?

— Готов.

Он даже не стал спрашивать, куда посланница хотела его везти; ему было все равно, он был счастлив одним ее присутствием. Наверное, она меня околдовала, — подумал пан Иохан и тут же забыл свою мысль.

Во дворе их ждал самодвижущийся экипаж. Не дожидаясь указаний, возница вывел его за ворота и направил по улице.

Пан Иохан откинулся на мягкую кожаную спинку сиденья и не отрываясь глядел на Улле.

— Эта черная борода вам идет, — сказала она с улыбкой.

— Да, я помню, вы говорили, что она придает мне дикий вид, и вам это нравится.

— Будет жаль, если вы от нее избавитесь.

— Говоря откровенно, я не привык… — пан Иохан потер щеку; кожа под отросшей щетиной немилосердно зудела. — Все-таки я предпочел бы побриться.

— Ну, оставьте же хотя бы бакенбарды! Кстати, я как раз хотела сказать, что мы едем ко мне, и вы сможете освежиться и переменить платье. А затем нас ждут во дворце.

— Во дворце?

— Нужно же познакомить вас с моими соплеменниками. Путь предстоит неблизкий, и будет лучше, если мы все заранее притремся друг к другу.

— Ах, да… — пробормотал барон. Он уже успел совершенно забыть о том, что вместе с Улле в Дюрвишту прибыли и другие посланники.

— Я обещала навестить вас до того, как вас выпустят, но ничего не получилось. Вы не обиделись?

— Нет, ничуть.

— Но скучали?

Пан Иохан чуть улыбнулся.

— Скучать мне не давали. Вчера меня посетила целая делегация… — и он рассказал о встрече с Фрезом, Ядвисей и герцогом Иштваном, умолчав только о той части разговора, которая касалась разорванной помолвки.

— Это очень интересно, — протянула Улле, узнав о просьбе графа Фреза включить его в свиту. — И он никак не объяснил свое желание сопровождать нас?

— Никоим образом.

— Хм… — чуть нахмурившись, Улле задумалась и примолкла. Пан Иохан не стал отвлекать ее разговорами. Он просто смотрел на нее, и от этого ему уже было хорошо.

Вопреки его ожиданиям, посланница Улле жила не во дворце, а занимала роскошную квартиру — два этажа, шесть больших комнат, — с видом на набережную. В квартире было две ванных комнаты, и пану Иохану предоставили выбрать любую на его вкус. С невыразимым удовольствием он скинул рубашку, которую не снимал несколько дней, и стал намыливаться душистым мылом, физически ощущая, как отстает от его кожи тюремная грязь. Уже обливаясь прохладной водой, он вдруг вспомнил, что у него с собой нет смены платья; мысль о том, что придется надеть несвежую рубашку, сразу испортила настроение. Но Улле чудесным образом предусмотрела все и сама лично принесла ему в ванную халат. Нисколько не смущаясь его наготой, она смотрела, как он одевается и завязывает пояс. Кажется, ей нравилось разглядывать его.

— Счастлива будет ваша супруга, Иохан, — заметила она.

— Думаете?

— А вы думаете иначе?

— Боюсь, я не гожусь быть хорошим мужем.

— Почему?

— Мне трудно примириться с необходимостью выбрать единственную женщину из многих тысяч, — откровенно сказал пан Иохан.

— То есть, вы предпочитаете любить многих женщин, а не какую-то одну? Да-а, в таком случае бедняжке Эрике, в качестве вашей супруги, вероятно, придется нелегко, — улыбнувшись, согласилась Улле. — Ну, пойдемте.

Барон хотел сказать, что Эрика никогда не будет его женой, но посланница взяла его за руку и повела за собой, всем своим видом показывая, что продолжать этот разговор ей неинтересно. Они пришли в комнату, где приготовлено было платье для визита во дворец. Пан Иохан с сомнением оглядел рубашку, жилет и фрак.

— Почему вы уверены, что все это придется впору?

— Просто доверьтесь мне…

— Я начинаю думать, что вы и в самом деле божественное существо и спустились с небес…

Улле засмеялась. Глядя на нее, пан Иохан снял халат и понял, что сей секунд он одеваться не станет. Вместо этого он подошел к посланнице, отвел с ее шеи волосы и стал целовать ее.

* * *
Как всегда, императорский дворец был полон бездельниками, которые толклись по залам и убивали время в бесконечных бестолковых разговорах ни о чем. Когда пан Иохан, держа под руку посланницу Улле, проходил по залам, разговоры вокруг замолкали, и десятки любопытных взглядов устремлялись на него. Очевидно, со вчерашнего дня изменилось многое, и скандальная история с его участием стала-таки общественным достоянием. Пан Иохан привык к шлейфу шепотков и многозначительных взглядов, который тянулся за его спиной после нескольких поединков с его участием и в особенности — после его прошлого посещения Дюрвишты, но то были шепотки и взгляды неявные и деликатные, а любопытство, проявляемое к его персоне нынче, было лишено даже намека на деликатность. На него откровенно пялились и только что не указывали пальцами.

Это было то самое, чего так боялся герцог Наньенский: любопытствующие, искоса, взгляды, усмешки и сплетни. Ах, вы видели, вон идет барон Криуша. Как, тот самый? Да, тот самый, которого император упек в тюрьму за попытку похищения королевны Маришы. Да что вы говорите? А я слышал, будто барон спас ее от верной смерти… Будет вам, какая опасность может угрожать ее высочеству в стенах дворца, который она не покидает?.. А вы слышали, что барон состоит в связи с посланницей Дракона? Нет, нет, подробностей я не знаю, но герцогиня М. говорила, будто… И так далее, и до бесконечности.

Многочисленные знакомые соблюдали внешние приличия и вежливо раскланивались с ним, но сопровождали свои поклоны такими гаденькими, как казалось пану Иохану, улыбочками, что он только невероятным усилием воли заставлял себя отвечать на приветствия подобающим образом.

— Вы так напряжены, барон… — выбрав момент, шепнула Улле ему в ухо. Поскольку он держал ее под руку, она не могла не почувствовать, как напружинились мускулы на его предплечье. — Что случилось?

— Оглянитесь вокруг… вы видите? Слышите?

— Вижу и слышу, что вы возбуждаете всеобщий интерес. Так что же из этого?

— Слишком много интереса! Скажите, Улле, здесь все уже знают, кто вы такая?

— Наверное, знают, — безмятежно ответила посланница. — Расслабьтесь, Иохан! Неужели вас в самом деле беспокоит, что о вас думают и говорят все эти люди?

Пан Иохан хотел было ответить, но заметил, что в их сторону направляется невысокая хрупкая девушка, по пятам за которой следовала небольшая стайка молоденьких фрейлин. Придворные бездельники расступались перед ней, низко кланяясь. Барон дождался, когда она подойдет ближе, и тоже поклонился, физически ощущая у себя на лице холодное прикосновение взгляда фиалковых глаз. Если близкое присутствие посланницы Улле наполняло его ощущением внутреннего жара, то при виде королевны Мариши его как будто снегом запорошило. Температура воздуха в радиусе десяти футов опустилась ощутимо ниже нуля. Заговори я сейчас, подумал пан Иохан, из рта непременно должен повалить пар. Непременно… Быть может, мне примерещилось, что эта ледяная дева обнимала меня в цыганском фургончике, ища во мне защиты?

Теперь, когда Улле держала его под руку, а королевна Мариша стояла в нескольких шагах от него, пан Иохан испытывал то, что, должно быть, испытывает кусок железа в клещах кузнеца, когда его поочередно суют то в раскаленный горн, то в бочку с ледяной водой. Это было не слишком приятно.

— Рада видеть, что вы снова на свободе, барон, — с какой-то детской важностью проговорила королевна. — У вас все благополучно?

— Да, благодарю вас, ваше высочество.

— Панна Улле передала вам мое пожелание видеть вас и вашу сестру в моей свите, когда я отправлюсь в далекое путешествие?

— Для меня это большая честь, ваше высочество.

— Так вы согласны? — на мгновение лед в фиалковых глазах растаял, и они просияли признательностью и… и еще чем-то, чему пан Иохан не мог поверить. Неужели то была радость?

Он молча поклонился, выражая согласие.

Мариша величественно протянула ему маленькую руку в белой атласной перчатке.

— Пойдемте, барон, я отведу вас к отцу. Он хотел что-то сказать вам.

С великим удовольствием пан Иохан отказался бы от личной встречи с императором, но это было никак невозможно; тем более, его приглашала сама королевна. И он пошел через анфиладу залов: с одной стороны от него шла панна Улле, с другой — Мариша, а позади шелестела шелками стайка фрейлин. Так, окруженный девицами со всех сторон, барон оказался у закрытых дверей, которые по знаку королевны распахнули перед ним молчаливые лакеи.

В небольшой и относительно скромно обставленной гостиной император Яков беседовал с несколькими представительными мужчинами, обвитыми поверх фраков орденскими лентами всех мастей. Гостиная, по-видимому, была из числа приватных комнат, поскольку здесь не толпились придворные бездельники. Недовольно нахмурившись, император повернулся к вошедшим; ему не понравилось, что помешали важному разговору, и он приготовился метать громы и молнии, однако при виде дочери его лицо несколько разгладилось.

— Что тебе? — заговорил он, впрочем, отнюдь не ласково. — Я занят… ах, посланница Улле, прошу прощения, я вас не сразу узнал, — еще немного смягчился он.

Надев на лицо любезную улыбку, император двинулся к драконице, но тут девицы расступились в стороны, и он увидел пана Иохана. Император сбился с шага, и лицо его приняло надменное выражение. Неторопливым движением он вынул из кармана пенсне и стал через него разглядывать барона. Тот застыл оловянным солдатиком, твердо решив про себя ограничиться только самыми необходимыми, предписанными этикетом словами и действиями, что бы ни сказал и что бы ни сделал император.

— А, барон Криуша… — вяло промямлил его величество, как будто ему было неприятен сам звук этого имени. — Ра-ад видеть, ра-ад видеть, что с этим неприятным недоразумением покончено… Моя дочь ра-ассказа-ала мне о том, как вы повели себя… хм-м-м… весьма, весьма достойно… Ваш поступок, барон, во многом заглаживает ваши… э-э-э… прошлые прегрешения…

Было очевидно, что император так же рад видеть пана Иохана, как и тот — его; и так же много имеет сказать ему; но с этикетом приходилось считаться не только простым смертным, но и членам августейшего семейства. Барон с деревянным лицом слушал невнятное затянутое бормотание его величества Якова и незаметно, одним глазом, косил в сторону Улле. Пользуясь своим особым статусом при дворе, посланница оставила спутника один на один с императором и отошла на другой конец комнаты, где ее немедленно окружили орденоносные фраки. Их лица (насколько он мог разглядеть) казались пану Иохану знакомыми, но он никак не мог припомнить, где видел их; фрачные господа наперебой ворковали вокруг Улле, а она отвечала им что-то, улыбаясь хорошо знакомой барону победной, торжествующей улыбкой. Каждая такая улыбка, предназначенная кому-то из орденоносных собеседников, зазубренной иглой входила пану Иохану в сердце, и в какой-то момент он даже испугался за себя: то, что он испытывал, слишком уж походило на ревность, а это чувство доселе было ему совершенно незнакомо. К тому же, он был уверен, что так же как не бывает дыма без огня, так не бывает и ревности без любви… Неужели я влюбился в посланницу? — спрашивал себя пан Иохан, окончательно отвлекшись от слов императора, которые текли мимо него, не задевая сознания; и от этой мысли ему стало по-настоящему страшно. Добро бы, влюбиться в обычную смертную женщину, это еще куда ни шло (хотя и хорошего мало), но — в драконицу… В существо, чуждое человеку по самой нематериальной природе своей…

— Барон! — император немного повысил голос, отвлекая пана Иохана от лихорадочных размышлений. — Барон, посланница Улле поведала мне о своем желании видеть вас в своей свите. Поначалу я думал возражать, поскольку от свитских будет зависеть безопасность не только господ посланников, но и… — он запнулся и чуть поморщился, — … других лиц. Но моя дочь, после прискорбного случая с «Ариелем», приняла сторону панны Улле, и я… вынужден был покориться их объединенному желанию, — слово «вынужден» его величество подчеркнул и интонацией, и откровенно неприязненным взглядом сквозь пенсне. — Вам, барон, известно ли, что моя дочь удостоилась великой чести быть избранной невестой Великого Дракона?

Пан Иохан с трудом оторвал взгляд от посланницы Улле и поклонился.

— Воистину, это великая честь… И я польщен высочайшим вниманием, оказанным мне ее высочеством…

— Вы, надеюсь, понимаете всю меру возложенной на вас ответственности, — перебил его император, неожиданно четко выговаривая слова, как будто вовсе и не мямлил минуту назад. — Верю, вы оправдаете наши ожидания, иначе… — он многозначительно замолк, но пан Иохан и без того прекрасно его понял.

Он еще раз поклонился, изо всех сил стараясь выразить взглядом как можно больше преданности императорской фамилии, и его величество отпустил его небрежным взмахом руки. Не теряя времени, пан Иохан устремился к посланнице Улле, которая все с той же победительной улыбкой выслушивала окруживших ее орденоносцев, но обнаружил, что за ним следует королевна Мариша, успевшая уже избавиться от своих фрейлин. Пришлось остановиться.

— Я к вашим услугам, ваше высочество.

— Я… очень сожалею, что из-за меня вам пришлось несколько дней провести под арестом… — запинаясь, словно какая-нибудь гимназистка, вымолвила Мариша, и пан Иохан взглянул на нее с новым изумлением. Это снова была та девочка, которая на несколько минут показалась в цыганском фургончике. Но тогда они были наедине, теперь же… — Должно быть, вы на меня очень сердитесь…

— Нисколько, — искренно ответил пан Иохан.

— Вы не из простой вежливости так говорите?

С серьезностью, которая так не подходила к ее юным летам, Мариша заглянула ему в глаза и кивнула чему-то увиденному там. Затем как бы между прочим взяла его под руку и неспешно двинулась вдоль стены, увлекая барона за собой, прочь от посланницы Улле и ее собеседников. Пан Иохан с трудом подавил нетерпение.

— Если вы в самом деле не сердитесь, осмелюсь потревожить вас просьбой… Уже решено, что первую часть пути, до южной границы, мы проделам на дирижабле. На этом особенно настаивали посланники. Но, однако, мы считаем, что воздушный путь — не самый удобный и безопасный, и гораздо разумнее было бы выбрать наземный транспорт.

Услышав, как королевна Мариша явно намерено подчеркивает голосом «мы», пан Иохан навострил уши. Граф Фрез, помнился, тоже все педалировал это «мы»… Уж не состоят ли одни в одном и том же обществе? Если королевна Мариша входит в число заговорщиков… Да нет, какая дикая мысль! Когда бы так, уж она бы настояла, чтобы Фреза включили в свиту. Нет, все это глупость.

Наверное, успокоил себя пан Иохан, дело в том, что королевна просто боится лететь на дирижабле после недавней катастрофы, но признаться в своем страхе, не уронив королевского достоинства, разумеется, не может. Ну а о себе говорит во множественном числе «мы» по неистребимой привычке августейших особ…

— Барон, очень прошу вас, помогите переубедить посланников! Если они откажутся от мысли путешествовать по воздуху, все остальное нетрудно будет устроить. Их слово — первое…

Нет, все-таки они в заговоре с Фрезом, в легкой панике подумал пан Иохан. Тот тоже считал, что я как-то могу повлиять на решение посланников… Все они в заговоре, все до единого.

— Боюсь, посланники меня не послушают, — помедлив, сказал он.

— Вас — послушают, — не отступала королевна Мариша. — Панна Улле очень высокого о вас мнения. Очень.

Барон вдруг заподозрил, что угодил в самую середину искусно сплетенной паутины, и теперь его быстро и аккуратно обвивают липкой нитью, лишая возможности освободиться. Понять бы только, кто хозяин этой паутины: королевна Мариша, Фрез… или, быть может, сама посланница Улле?

Но что в нем такого, почему все так заботятся, чтобы не дать ему уйти?

— Наконец, вы можете сделать это для меня, — тихо проговорила королевна и, словно забывшись, сжала его предплечье. — Можете хотя бы попытаться. Ведь осталось совсем немного… и мне было бы приятно… — голос ее вдруг оборвался, и она резко отвернулась. Но пан Иохан успел заметить, как задрожали ее губы. Поддавшись жалости, он взял ее за локти и повернул лицом к себе.

— Ваше высочество… Вы знаете… что будет с вами? Они сказали?

— Не будем об этом говорить, — королевна упорно не смотрела на него, пряча глаза под опущенными ресницами. — Не спрашивайте… это вас не касается. И… отпустите меня… нельзя…

Опомнившись, пан Иохан разжал пальцы. В самом деле, хватать королевну за руки на виду у всех было, по меньшей мере, неприлично. К счастью, император уже покинул гостиную, а остальные были слишком заняты игривой, как казалось барону, беседой с Улле. Никто ничего не заметил.

Королевна Мариша беспокойным жестом обхватила себя за острые локти — то ли озябла, то ли желала поскорее стереть с себя прикосновения мужских рук. Пан Иохан, склонив голову, смотрел на нее, и в душе его поднималось новое чувство. Ему, именно ему придется сопровождать эту девочку в логово Дракона, где ее ждет… что? Никто, кроме ее самой, этого не ведает, а она стремится оградить окружающих от этого знания. Что, если приняв приглашение посланницы, он согласился участвовать в преступлении худшем, чем убийство? Пан Иохан вдруг пожалел, что отказал Фрезу в его просьбе. Чем юная королевна заслужила свою участь?.. Нет, нужно будет решительно расспросить панну Улле и узнать, зачем Дракону нужна невеста.

— Идите… — едва слышно выговорила королевна. — Идите к посланнице. Поговорите с ней. Видите, она зовет вас, барон…

В самом деле, панна Улле, улыбаясь, кивала пану Иохану; а заметив, что он на нее смотрит, недвусмысленно поманила его облитой кружевами рукой. Но он словно прирос к месту и никак не мог найти в себе силы уйти и оставить королевну наедине с ее отчаянием — а ему стало вмиг очевидно, что она в отчаянии. Но Мариша гордо подняла подбородок, фиолетовые глаза засияли холодным светом.

— А скажите, барон, — заговорила она прежним надменным, насмешливым и почти злобным тоном, — вы с легким сердцем оставляете свою невесту ради долгого путешествия? Бедняжка! Уверена, она в отчаянии от того, что ваша свадьба снова откладывается на неопределенный срок! Глядите, как бы она в ваше отсутствие не нашла себе другого жениха, с ее приданым ей это не составит никакого труда.

Как будто в лицо залепили мокрым снежком! Вся жалость к королевне тут же улетучилась. Вот ведь змеюка! Нарочно ведь целила в больное место, по глазам видно. И как только угадала…

Пан Иохан сдержался, не стал ничего отвечать. Сжал зубы и, не поклонившись, направился к посланнице Улле. Та встретила его смеющимся взглядом и пожатием руки, как будто они не расстались всего пять минут назад.

— Вот, барон, позвольте представить моих соплеменников…

Трое фраков в орденских лентах скалили зубы в улыбках, и до барона дошло, что их лица он уже видел однажды — в тот день, когда вместе с герцогом Иштваном они привозили во дворец Эрику.

Драконы по очереди представились, кланяясь и пожимая барону руку. Эти не были так деликатны, как панна Улле, и обрушили на него лавину своих полных имен и званий, совершенно его ошарашив. Ни за какие сокровища мира пан Иохан не взялся бы повторить их, из опасения вывихнуть язык: каждое имя было все равно что заковыристая скороговорка. К счастью, панна Улле пришла на помощь и подсказала короткие имена, не слишком благозвучные, но зато короткие и ясные:

— Катор.

— Пек.

— Тео.

— Какое же ваше полное имя? — не удержавшись, буркнул пан Иохан.

— О, я ведь говорила, что оно будет вам не по силу, — отмахнулась посланница.

— И все же…

— Уллевертилатта-ап-Коттанх, — выпалила на одном дыхании панна Улле и звонко расхохоталась на вытянувшуюся физиономию барона. — Поедемте теперь к вам на квартиру, я хочу поговорить с вашей сестрой и узнать, какое решение она приняла. Да и вашего герцога следовало бы поставить в известность.

Глава 17

Половину пути пан Иохан молчал, его снова одолевали раздумья. Видя его настроение, Улле тоже сидела тихонько, поглядывала в окно и едва слышно напевала себе что-то под нос.

Пожалуй, впервые в жизни барон пробовал разобраться в себе; ранее в его душе никогда не случалось такой путаницы чувств. Все было более или менее ясно и просто. Конечно, бывали — и нередко — и сложные моменты, возникали затруднения и препятствия, для преодоления которых требовалось серьезное напряжение сил, физических и духовных, — но все эти моменты, препятствия и затруднения носили сугубо практический характер. Может быть, пан Иохан и не всегда бывал покоен, но всегда знал, хотя бы в теории, что нужно сделать, дабы разрешить затруднение. Теперь же он вдруг оказался в ситуации, разрешить которую было, кажется, не в его силах. Одновременно его язвила обида, полученная от герцога Иштвана, терзала ревность к Улле и изводила тревога за королевну Маришу. Причем сильнее всего пан Иохан желал бы разъяснить для себя этот последний пункт, ведь ледяная дева была чужим, совершенно чужим и далеким для него человеком, и ее судьба, казалось бы, вовсе не должна была его трогать…

И однако первые слова, с которыми он обратился к посланнице, были именно о ней, о королевне.

— Улле, откройте все-таки тайну: на что вашему Великому Дракону человеческая невеста? Вы обещали когда-нибудь рассказать это. По-моему, самое время.

Посланница лукаво глянула на него из-под кружевных полей шляпки.

— Знаете, мой предок тоже долго ломал голову над этим вопросом: зачем бы ему понадобилась девушка из человеческого племени?

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что когда несколько тысяч лет назад ваши предки, Иохан, привели к моему предку самую красивую, на их взгляд, девушку своей страны, — в качестве жертвы, как после выяснилось, — они не предоставили никаких объяснений. Возможно, они полагали, что мой предок непременно должен ее сожрать или еще каким-либо образом надругаться над бедняжкой. Но мы не едим плоти разумных существ. И не можем сочетаться браком с представителями другого биологического вида — я имею в виду с тем, чтобы произвести на свет потомство. Так что мой предок довольно долго не мог решить, как ему поступить с девицей, которая, меж тем, лежала в глубоком обмороке от страха. Он рассудил, что просто вернуть ее родителям нельзя — каким-то чувством он угадал, что это или оскорбит, или огорчит, а может, озлобит людей, которые по-своему пытались угодить ему и сделать приятное. Но и чтобы оставить ее при себе, требовались какие-то основания. Тогда-то, в угоду вашим соплеменникам, Иохан, и была выдумана белиберда о Небесном Браке. Вашей церкви эта выдумка почему-то очень понравилась, и невест Великому Дракону стали поставлять с завидной регулярностью, стоило ему только выйти к людям…

— Так значит, вы не убиваете несчастных девушек?

— Ну разумеется, нет!

— И они живут среди ваших соплеменников…

— …ни в чем ненуждаясь, — поспешно подхватила Улле, — и, поверьте, им воздают королевские почести.

— Но почему, почему за столько сотен лет вы не порвали с этой традицией, не убедили людей, что вашему Великому Дракону не нужны невесты?

— На это у нас есть собственные причины, — уклончиво ответила посланница.

— Какие же? — не отставал пан Иохан. — Да и объясните же кстати, что такое этот ваш Великий Дракон?

— Для начала, он не наш, а ваш… Да и поговорим лучше об этом позже, — Улле отодвинула занавеску и в сотый, наверное, раз выглянула на улицу. — Мы уже на месте.

На темноватой лестнице пан Иохан молча предложил посланнице руку. Так же молча Улле приняла ее. Не обменявшись ни словом, они поднялись в герцогскую квартиру.

Попробовав дверь и убедившись, что она не заперта, барон прошел прямо в гостиную. Несмотря на белый день, шторы были задернуты; в полутьме пану Иохану сперва показалось, что комната пуста. Только когда из самого темного угла послышался стонущий голос, принадлежащий, несомненно, тяжело больному или умирающему человеку: «Кто здесь?», — он повернулся на этот голос и заметил хозяина квартиры, который расслабленно полулежал, раскинувшись, в креслах. Голова его была обвязана вымоченным в уксусе полотенцем; в комнате пахло кислым.

— Это я, — сказал пан Иохан и подошел к окну, с намерением раздвинуть шторы. — Что ж вы в темноте сидите?

— Ах, не тронь! — заелозив ногами в сафьяновых домашних туфлях по полу, герцог неловко попытался выпрямиться в креслах. — Оставь, так лучше. Голова болит ужасно, — пожаловался он и вдруг спохватился: — А как же ты тут, Иохан? тебя неужто выпустили?

— Стараниями панны Улле.

— О!..

Только сейчас герцог Иштван приметил светлую фигуру посланницы, как будто мерцавшую в сумраке наподобие призрака. Упершись ладонями в подлокотники и завозившись с удвоенным усердием, он, наконец, сумел выпрямиться и встать.

— Высокочтимая панна… прошу простить меня… за мой неподобающий вид…

— Какие пустяки, не извольте беспокоиться, — величаво повела рукой посланница.

— Нет-нет… я сейчас… на минутку…

— Да оставьте же! Мы сами зашли на одну только минутку. Должна сказать, ваша светлость, что я ужасно рада познакомиться с вами так близко, — с торжественной улыбкой заявила вдруг панна Улле, останавливаясь в двух шагах от герцога. — Ваша сестра очень мила, — добавила она без всякой видимой связи.

Онемевший и почти оцепеневший — словно загипнотизированный, — герцог машинально поцеловал ее пальцы.

— Хочу извиниться перед вами, — продолжила панна Улле, отняв у него руку, и неспешно двинулась вдоль стены, разглядывая убранство гостиной, — за то, что намерена похитить у вас барона. Жаль огорчать вашу очаровательную сестру и нарушать ваши планы, но, понимаете ли, существует такая вещь, как государственная необходимость, — эту откровенную чушь проговорила она с самым серьезным видом.

— Да… государственная необходимость… — пробормотал герцог. — Конечно, я понимаю… Так значит, барон Криуша едет с вами?

— Именно так. Его отсутствие, вероятно, будет очень долгим: путь предстоит немалый, да и мой брат, конечно же, не пожелает скоро отпустить гостей.

— Ваш брат? — одновременно спросили герцог и пан Иохан. В душе барона зашевелились вдруг недобрые предчувствия. Однажды ведь Улле упоминала уже своего брата в связи с пропажей королевны… Что, бишь, она тогда такое говорила?..

Пан Иохан сбился с мысли и глазами своим не поверил, когда увидел, что посланница покраснела. Такое с ней случалось впервые за все время знакомства.

— Мой брат… да, — она быстро взяла себя в руки и улыбнулась как ни в чем не бывало. Однако пан Иохан поймал на себе мимолетный взгляд, в котором ему почудилась некоторая виноватость. — Мой брат и есть Великий Дракон.

— Поверить не могу… — прошептал барон, прикрывая глаза.

В дальнейшем разговоре он демонстративно не участвовал, предоставив Улле самой договариваться с Иштваном. Впрочем, после сенсационного заявления посланницы, чтобы добить герцога, потребовалось всего-то ничего. Он уже был неспособен к серьезному сопротивлению: воля Великого Дракона, пусть и явленная через его родственницу, подавила его. Пан Иохан был даже несколько удивлен подобной его мягкотелостью, ведь в сущности Иштван был человеком, скорее, властным и не любил, когда ему перечат. Как видно, последние события сильно поколебали его веру — точнее, безверие, — и заставили пересмотреть некоторые свои взгляды. Поэтому высказанное посланницей пожелание присоединить к своей свите и панну Ядвисю он воспринял весьма мирно.

Заручившись его согласием, позвали из спальни девушку. Она явилась в гостиную сию же секунду, как будто подслушивала под дверью (пан Иохан не исключал и такой возможности), да не одна, а в сопровождении Эрики. Та была бледной до синевы, но губы сжимала решительно и глядела без обычной своей коровьей покорности. На бывшего своего жениха, впрочем, она подняла глаза только однажды, а на брата не смотрела вовсе. Пан Иохан тут же заподозрил какой-то заговор… Казалось бы, о чем могли договориться такие разные девушки? Но ведь приехали же они в Дюрвишту вместе. Значит, какие-то ниточки между ними протянулись. Пану Иохану очень захотелось расспросить сестру об ее внезапной дружбе с Эрикой, но, раз решившись молчать, положил выдержать характер до конца. Он сел в то самое кресло в темном углу, где недавно возлежал занедуживший герцог, скрестил руки на груди и замер молчаливой статуей, предоставив барышням самим разбираться.

Барышни и разобрались, причем весьма скоро и умело. Улле и Ядвися поздоровались за руку и обменялись неожиданно дружелюбными улыбками, а затем приступили сразу к делу. Ядвися уже заранее все обдумала, и на вопрос посланницы ответила немедля в том смысле, что готова ехать туда, куда едет брат: с ним ей ничего не страшно, а страшно, напротив, надолго остаться без него в опустевшем доме. «Вот и славно», — Улле улыбнулась ей и дружески пожала руку, ласково поглядев при этом в сторону пана Иохана. Тот сделал вид, будто ничего не заметил.

— Но у меня будет к вам встречная просьба, посланница! — немножко волнуясь и торопясь, заговорила Ядвися. — Сделайте одолжение, возьмите с собой и Эрику тоже!

— Что? — приподнялся в креслах изумленный пан Иохан. — Эрику? Зачем — Эрику? Иштван! Что же ты молчишь?

Герцог в самом деле молчал; и по выражению его лица в эту минуту пан Иохан ясно понял, откуда взялось намоченное уксусом полотенце. Походило на то, что еще до визита Улле у герцога с девушками состоялось объяснение, и тихая, кроткая доселе Эрика заявила о наличии у нее собственной воли.

— Если панна Эрика желает… — с улыбкой проговорила посланница.

— Желаю, — неожиданно твердым голосом ответила герцогская сестра и с вызовом — подумать только! с вызовом! — взглянула на своего несостоявшегося жениха. Пан Иохан ошеломленно молчал и только переводил взгляд с Ядвиси на Эрику и обратно. Даже зная свою сестру, подобной прыти от девиц он никак не ожидал.

* * *
— У вас такой вид, словно вы жалеете о своем согласии, — шепнула посланница Улле, скользнув за спинку кресла, где сидел пан Иохан. На несколько минут они остались в гостиной вдвоем: Ядвися и Эрика вызвались приготовить чай, а герцог удалился, чтобы привести себя в «приличный» вид.

— Я дал слово, — неохотно ответил барон. Он не повернул головы и потому не видел Улле, но всеми нервами чувствовал ее близкое присутствие.

— И что?

— Не могу же я его забрать.

— Но вам хотелось бы, не так ли?

— Оставьте, панна Улле. Я сказал, что поеду с вами, и я поеду.

— Но, кажется, вам не очень понравилось, что к нам присоединится ваша невеста.

Пан Иохан помолчал немного. Ему очень хотелось обернуться, но он сдерживался.

— Эрика больше не моя невеста. Наша помолвка расторгнута.

— Вот как! — с едва заметной досадой воскликнула Улле. — Значит, вы свободны? Что же вы не сказали об этом раньше? Мне бы не пришлось так расшаркиваться перед вашим герцогом.

— А почему вы не сказали раньше, что Великий Дракон — ваш брат?

— Один-один! — засмеялась посланница. — Так, кажется, у вас говорят? Но я могу легко загладить свою вину. Хотите, представлю вас лично Великому Дракону?

— Зачем? — содрогнувшись, спросил пан Иохан.

— Поглядите, насколько он не соответствует образу того чудовища, о котором говорят ваши священные книги… Да-да, я прочитала роман вашего приятеля. Знаете, это очаровательно! Я хочу с ним поговорить. Давайте перед отъездом еще раз зайдем в его чудесный салон.

— Вы перепугаете его своим появлением насмерть.

— Правда? Он такой пугливый? А выглядит очень крепким мужчиной. Нет, Иохан, в самом деле, прошу вас, — ласкаясь, Улле наклонилась и поцеловала его в макушку, а когда он запрокинул к ней лицо — в лоб и брови. — Я буду хорошо себя вести и не стану его пугать. Честное слово.

После сегодняшнего посещения дворца пану Иохану очень не хотелось появляться в обществе, и он колебался, но поцелуи Улле все решили.

— Хорошо, — сказал он тихо. — Только помните свое обещание.

— А вот и чай готов! — объявила Ядвися, входя в гостиную с подносом в руках.

* * *
Пан Иохан все продолжал молчать и вечером, по пути в салон. Прислонившись головой к отделанной атласом боковой стенке экипажа, он снова размышлял, на сей раз о странных гримасах судьбы: еще утром он был заключенным в городской тюрьме, днем — придворным кавалером шествовал по залам императорского дворца, и вот, наконец, вечером светским человеком ступит на натертый до блеска паркет одного из самых модных домов Дюрвишты. Что-то будет дальше?

И судьба продолжала таки строить гримасы: едва переступив порог салона, пан Иохан буквально натолкнулся на Фреза, который как раз отстегивал саблю. Рядом в молчаливом ожидании стоял лакей. Пан Иохан поклонился и хотел было пройти мимо, но граф, оставив в покое саблю, поспешно и почти грубо схватил его за локоть.

— Как, вы уже на свободе, барон?

— Как видите. Я же говорил, что вся эта история только недоразумение, — сухо ответил пан Иохан. Почти солдафонская грубость и демонстративно пренебрежительное отношение Фреза к светским условностям его покоробили.

— Кажется, я догадываюсь, кто приложил руку к вашему освобождению, — граф смерил посланницу Улле яростным взглядом, как будто та была его первейшим и злейшим врагом. Она же ясно улыбнулась ему и хрустальным голоском проговорила:

— Пан Криуша передал мне вашу просьбу, граф. С сожалением вынуждена отказать.

Маленькие глазки Фреза вспыхнули, лицо налилось пурпуром, и он процедил сквозь зубы:

— Я ни о чем не просил барона.

— Правда? — Улле с самым невинным видом приподняла брови. — А мне, напротив, показалось… впрочем, если вы утверждаете…

— Прошу прощения, граф, — пан Иохан настойчиво потянул посланницу в сторону. Он начинал жалеть, что не взял со спутницы обещания хорошо вести себя в общем и целом, а не только в отношении пана Даймие. — Зачем вы его цепляете? Ведь ясно же, что у него зуб на вас и ваших сородичей…

— Зуб? — Улле прыснула и, забавляясь, несколько раз клацнула зубами.

— Что это вы выдумали? прекратите, прошу вас…

— Хорошо, хорошо.

Хозяин салона отыскался в одной из гостиных; вокруг него собралась неизменная стайка девиц. Они плотной толпой обступили его, наперебой щебеча о каком-то свежевышедшем романе (пан Иохан так и не сумел установить в несусветном гвалте имя автора, понял только, что роман «так мил, почти гениален!»), и пан Даймие сумел только издали кивнуть новым гостям (при этом жалобно округлил глаза, увидев Улле под руку со своим другом). Улле, отпустив барона, изящно уселась на диванчике и приготовилась ждать, пока намеченная жертва освободится для общения. Пан Иохан сел рядом, настороженно на нее поглядывая. За сегодняшний день он и без того изрядно устал, и не хотел участвовать ни в каких скандалах. Пока что, однако, панна Улле сидела настоящей паинькой и с интересом прислушивалась к девичьему чириканию. Барон ни к чему не прислушивался и рассеянно скользил взглядом по фигурам во фраках и светлых выходных платьях. Краем глаза он отметил, как в комнату вошел граф Фрез. Глядя себе под ноги, он пересек гостиную и остановился в углу напротив пана Иохана и посланницы. Его появление вывело барона из задумчивости, он поднял прояснившийся взгляд на Фреза и встретился с небольшими серыми глазками, глядящими прямо в упор. Это уже показалось пану Иохану настоящей дерзостью и, пожалуй, вызовом — такие взгляды он видел разве что у противников на дуэли. Он приподнял брови, спрашивая этим: «Что вам угодно, сударь?», — и Фрез поймал его мысль на лету, тут же указав глазами на панну Улле. Пан Иохан нахмурился: «Оставьте ее в покое!» — «В таком случае пеняйте на себя», — просигнализировал ему Фрез и отвернулся.

Пану Иохану очень хотелось встать и немедленно вызвать его на поединок, но он понимал, как глупо это будет выглядеть: ведь не было сказано ни слова. Пришлось скрепить себя и ждать. Чего? Барон и сам толком не знал.

В дверях возникла черно-белая осанистая фигура барона А. На несколько секунд он застыл на пороге, расточая обществу солнечные улыбки (пан Иохан заподозрил, что он нарочно репетировал их накануне перед зеркалом, такие они были блестящие) и позволяя вдоволь налюбоваться собой. И он произвел своим появлением тот эффект, которого добивался: девицы, окружавшие пана Даймие, вспорхнули, словно по команде, стайкой разноцветных птичек, и в едином порыве устремились к барону А. Тот раскрыл им навстречу руки, как будто намереваясь обнять их всех, и заулыбался еще шире. Послышались восклицания: «Ах, ваш последний роман — такая прелесть!», «Шедевр!», «Просто конфетка!», — и пан Иохан понял, что так восхищало окружавших пана Даймие девиц.

— Наконец-то! — кровожадно шепнула посланница, приподымаясь.

Барон тут же вскочил следом.

— Помните, вы обещали!

Панна Улле улыбнулась ему через плечо приторной, как сироп, улыбкой, и потекла — иного слова в ее походке в этот момент подобрать было нельзя, — к сочинителю, который еще не заметил приближающейся опасности и, отдуваясь, обтирал мокрое от пота, покрасневшее лицо платком. Пан Иохан, как приклеенный, поплелся следом за посланницей. Несмотря на данное ею обещание, его томили недобрые предчувствия — не миновать нынче еще одного скандала!

На ходу панна Улле протянула в сторону руку. Барон в недоумении повернул голову, сочтя, будто она на что-то указывает — но нет! Дело было совсем в ином. Послышались женские взвизгивания, кто-то испуганно шарахнулся в сторону. Пан Иохан закрутил головой, пытаясь разобраться, что происходит. Не сразу, далеко не сразу заметил он нечто, по воздуху движущееся через залу. Это был какой-то предмет неопределенной формы, именно с его-то пути и отскакивали с взвизгами. Предмет, как нетрудно было определить после недолгого наблюдения, двигался по направлению к посланнице, и в конце концов лег ей прямо в протянутую руку. Только тогда пан Иохан разобрал, что это — виноградная кисть, видимо, подхваченная из вазы с фруктами — эти вазы были заботливо расставлены по всей гостиной. По комнате проносились возбужденные шепотки, гости спрашивали друг у друга, что означало сие загадочное явление? Многие, впрочем, вовсе ничего не заметили. Девицы, облепившие гордо и покровительственно улыбавшегося барона А., так уж точно.

С виноградной кистью в руке панна Улле подошла к сочинителю. Тот вскочил, как ошпаренный, и принялся поспешно промокать платком только что утертое и опять вспотевшее лицо.

— Я так счастлива, что наконец могу поговорить с вами, — промурлыкала посланница таким нежным и ласковым голосом, что у пана Иохана мурашки по спине побежали от ощущения близкой беды. — Видите ли, пан Даймие, я прочла ваш роман, и у меня родилось множество вопросов касательно…

— Конечно… разумеется…

— Видите ли, — продолжала мурлыкать Улле, и в довершение эффекта продела свою свободную от винограда руку под локоть сочинителя и увлекла его в сторону. — Я многого не поняла. Меж тем как вы, вероятно, прекрасно разбираетесь в предмете, о котором пишете — иного я просто не допускаю… Так вот объясните мне, драгоценный пан Даймие, почему Великий Дракон явился вашим пророкам Прозору и Перою именно в виде огнедышащего страшилища с костяными шипами по хребту, а не в каком-либо другом виде?..

— Н-не… понимаю… — пролепетал сочинитель, беспомощно косясь на пана Иохана, который все пытался взять посланницу за локоть и отвести ее в сторону, но она виртуозно, как бы между прочим, избегала его прикосновений. — Вероятно, пророки увидели Дракона таковым потому, что сие был его истинный облик…

— Неужто… — еще один хитрый маневр, и рука пана Иохана снова необъяснимым образом хватанула воздух. — Вам это доподлинно известно?

— Панна Улле, — не выдержал барон.

— К чему я клоню, — проникновенно продолжала посланница, повернувшись к пану Иохану спиной, — истинный облик — понятие относительное. Есть существа, способные принимать какой угодной облик, но легче всего им дается тот, который наиболее желателен, или, скажем так, наиболее приятен в данный момент времени для существа, с которым происходит контакт.

— Э…

— И мне хочется понять, — гнула свое Улле, — почему вашим пророкам приятнее было увидеть огнедышащее чудовище, нежели, например… секундочку…

Она остановилась, обернулась, и пан Иохан тоже застыл, прикованный к месту ее взглядом и улыбкой.

— Почему не так? — спросила посланница, и — исчезла. На том месте, где она стояла, к потолку рванулось дерево с багряной листвой.

Вокруг закричали и завизжали — шум поднялся невообразимый. Пан Даймие сначала побагровел, затем побледнел, и, кажется, приготовился упасть в обморок.

— Почему не так? — прошелестел клен и рассыпался в воздухе стайкой нежно-голубых бабочек.

— Ведьма! — поднялся над общим гулом раскатистый голос Фреза. Пан Иохан оглянулся и увидел, что граф решительно проталкивается сквозь беспорядочно мятущихся по комнате перепуганных гостей.

— Почему не так? — продожала вопрошать преобразившаяся Улле, и рой бабочек слепился в нечто водянистое и прозрачное… Пан Иохан решил, что это дева морская, хотя разбираться досконально ему уже было некогда: он перехватил за грудки рвавшегося к посланнице Фреза и пытался удержать его на месте (что оказалось нелегкой задачей, поскольку граф был весьма дюжим молодцом). Что было дальше, пан Иохан не видел, а только слышал, как Улле вопрошает снова и снова на разные голоса: «Почему не так?» Очевидно, она вошла в раж. В гостиной стоял невообразимый шум. Половина гостей поспешила сбежать, а те, что посмелее, остались, обступили посланницу и вовсю обсуждали ее превращения. Что до хозяина салона, он, вероятно, уже лежал в глубоком обмороке. Во всяком случае, пан Иохан, пошарив вокруг взглядом, насколько позволяла ситуация, его не обнаружил.

— Отпустите меня, чтоб вас черти взяли! — прорычал побагровевший Фрез, рвясь из его рук. Рычал он, впрочем, не слишком громко — так, чтоб услышал только соперник.

— Отпущу, если дадите слово оставить панну посланницу в покое, — так же негромко отозвался запыхавшийся пан Иохан.

— Не дождетесь. Вы что, не видите — она же ведьма!

— Она — дракон, — возразил пан Иохан, делая попытки выволочь графа за дверь. В душе он радовался тому, что Фрез оставил свою саблю у входа. — И я не понимаю, почему вас это так задевает.

— Не понимаете?

— Нет, не понимаю.

Фрез вдруг перестал рваться и, глубоко вздохнув, уставился в лицо барону недобрым взглядом. Пан Иохан осторожно убрал руки, настороженно на него глядя. Шейный платок неудобно сбился на бок, но барон не стал его поправлять — боялся отвлечься.

— Ну, так вы скоро поймете, барон, — пообещал Фрез мрачно и кинул зловещий взгляд в сторону Улле. Та, кажется, начала уже уставать — по крайней мере, образы сменяли друг друга далеко не с такой быстротой, как вначале. — Да уберите руки. Ничего я ей не сделаю. Во всяком случае, не сейчас. И вот что, барон — берегитесь.

— Беречься — вас?

— Не меня. Ее.

И, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, граф Фрез устремился к дверям гостиной с такой быстротой, что ветер засвистал. Пан Иохан не стал его удерживать, посторонился. Постояв несколько секунд на месте, он стал пробираться к посланнице Улле. Нужно было уводить ее как можно скорее… впрочем, это уже все равно. Скандал состоялся.

Улле окончательно выдохлась и стояла в своем человеческом обличье и немного растерянно озиралась по сторонам, встречая везде удивленные и испуганные взгляды. Завидев протискивающегося к ней меж двумя фрачными господами пана Иохана, она просияла улыбкой. Такую улыбку, как будто немного пьяную, барон у нее уже видел раньше… Сделать выводы было легче легкого: посланница снова не удержалась и «подзакусила».

— Вам понравилось, барон? — обратилась она к пану Иохану с нетерпеливой и слегка капризной ноткой в голосе, как у балованного маленького ребенка.

— Поговорим на улице, — отрезал барон и крепко взял ее за локоть. — Господа, пропустите нас.

— Вы сердитесь? — заглядывая ему в лицо, поинтересовалась Улле.

— А вы как думаете?

— Ну, простите меня… Да, знаю, я нарушила слово. Но если б вы знали, как нелегко удержаться…

— Не знаю и знать не хочу. Молчите.

По его тону, а более того — по лицу, — Улле угадала, что продолжать разговор бесполезно, умолкла и безропотно позволила вывести себя из салона.

Глава 18

Четверым в маленькой квартире герцога стало бы слишком тесно, и Иштван (невзирая на головную боль и общее тревожное состояние) озаботился, в то время как пан Иохан увещевал Фреза в салоне «Ветка сливы», снять для брата и сестры Криушей отдельные апартаменты в доме по соседству. Эрика весьма огорчилась вынужденной разлукой с новой подружкой; Ядвисе переезд пришелся тоже не очень-то по душе, но она прекрасно понимала, что после недавней сцены ей невозможно оставаться в одних комнатах с герцогом. Впрочем, ей и вообще неприлично было бы делить квартиру с посторонним мужчиной.

Переезд состоялся скоропостижно, и утро пан Иохан и Ядвися встретили уже на новом месте. Квартирка состояла из двух комнат, маленьких, но чистых и хорошо обставленных. Стоила она, правда, немалых денег, однако пан Иохан не стал торговаться с хозяином и настоял на том, чтобы платить самому, а не брать золото у герцога (он это предлагал). Все равно ему недолго оставалось жить в Дюрвиште.

Нужно ли говорить, что проснулся он в отвратительном настроении? Вчерашний скандал не выходил у него из головы, и мрачность его только усугубилась, когда за утренним кофе слуга Иштвана принес ему записку от Улле (посланница ничего не знала о переезде, и потому указала прежний, известный ей адрес). Улле просила пана Иохана заехать к ней, как только у него выдастся свободная минута. Ему, однако, было бы невыносимо видеть ее после вчерашних событий, и он написал в ответ, что ведь день будет занят — с тем и отослал слугу.

Ядвися, сидящая напротив, с любопытством наблюдала за сменой выражений на лице брата.

— Что вчера случилось? — спросила она, поднося к губам чашечку с кофе. — Я имею в виду, помимо того, что тебя прямо из тюрьмы повезли в императорский дворец.

Пан Иохан поднял на нее хмурый взгляд.

— Случилось то, что милостью панны Улле мне нельзя больше показываться в приличном обшестве.

— Пфы! И это тебя огорчает? Ты же все равно уезжаешь.

— Да, но когда-нибудь я вернусь.

— Что за похоронный тон? — удивилась Ядвися. — Что она вообще с тобой сделала?

— Кто?

— Ты прекрасно знаешь, кто. Посланница Улле.

— Что она может со мной сделать? — пробормотал пан Иохан, опуская глаза.

— Околдовать? — предположила Ядвися. — Нет, правда… Брат, ты не влюбился ли в нее?

— Мне и самому хотелось бы это знать.

— Оставь это. Все равно ты никогда не сможешь жениться на ней.

— Жениться! Разумеется, не смогу. Да только разве в этом дело?

— В чем же?

— Ядвися, прошу, не пытай меня. Я бы и рад объясниться, только сам ничего не понимаю…

— Влюбился, как есть влюбился, — сочувственно проговорила Ядвися. — И угораздило же тебя…


Влюбленность брата в посланницу в Ядвисины планы никак не входила — мысль о подобной невестке отчего-то не приводила ее в востог, — и она решила предпринять некоторые контрмеры. Для начала, она объявила пану Иохану, что ей нужно заехать в несколько магазинов, чтобы приобрести вещи, совершенно необходимые в дороге. Из Наньена она привезла всего несколько платьев, и теперь ей многого недоставало. С самой ласковой улыбкой Ядвися спросила у брата, не согласится ли он сопровождать ее, и пан Иохан согласился с охотой и, пожалуй, даже поспешностью: он терпеть не мог ложь, а теперь его записка к Улле становилась чистой воды правдой. Тогда Ядвися сделала следующий шаг и намекнула, что Эрике тоже нужно бы приобрести несколько мелочей (Эрика, правда, об этом еще не знала, но уговорить ее было делом несложным, стоило только посулить присутствие пана Иохана в тесном пространстве экипажа).

— Ты ведь не станешь возражать, если Эрика поедет с нами? — ангельским голосом поинтересовалась Ядвися, и пан Иохан, отчего-то отчетливо скрипнув зубами, ответил:

— Не стану.

Ядвися решила пропустить скрип зубовный мимо ушей и отправилась к Эрике.

Поначалу Эрика смутилась и хотела было отказаться: ситуация показалась ей щекотливой. Но Ядвися, чье влияние на герцогскую сестру росло с каждым часом, как дважды два доказала ей, что, во-первых, ничего зазорного и неприличного тут нет, а, во-вторых, совместные выезды предоставляют ей прекрасную возможность опутать пана Иохана своими чарами. Пусть он, наконец, почувствует ее неотразимость!

Но пан Иохан ничего чувствовать не желал, по большей части он молчал и о чем-то думал. Ядвися окончательно уверилась, что он пропал, и ей стало не по себе. Влюбленным брата она видела, и не раз — такова была пусть не легкомысленная, но неспособная подолгу сохранять привязанность к женщине, натура пана Иохана, — но никогда влюбленность так на него не действовала. Во всяком случае, он не глядел таким мрачным и серьезным. Влюбленность была для него приятным приключением… Чем же так поразила его посланница? Мало того, что она не человек, вдобавок ко всему она и не красавица! Мысленно сравнивая Улле и Эрику, Ядвися раз за разом признавала, что герцогская сестра гораздо красивее. Значит, дело не во внешности?..

Но Ядвися не сдавалась. Она не переставала тормошить брата и изо всех сил стремилась вовлечь в разговор Эрику. Ей очень хотелось, чтобы между Иоханом и герцогской сестрой протянулась, наконец, хоть какая-то ниточка. Брат же держался безукоризненно вежливо, но и только, а Эрика так и вовсе словно язык проглотила. Ее новоявленной храбрости достало, вероятно, на то лишь, чтобы выказать протест против давления Иштвана. Обратить на себя внимание пана Иохана Эрика, увы, не умела. Хотя, полагала Ядвися, ей этого очень хотелось. Поэтому Ядвисе пришлось взять эту заботу на себя: скажем, помогая выбрать подружке новые башмаки, она призывала брата полюбоваться, как ловко сидит этот предмет сапожного искусства на маленькой ножке ее сиятельства. К ее огорчению, пан Иохан и тут вел себя необычайно сдержанно: со всей серьезностью оглядев башмачок на ножке Эрики, (и вогнав этим взглядом бедняжку в краску) он соглашался, что вещица прелестная, и нужно ее непременно взять, — и тут же отводил в глаза в сторону и погружался в мысли, совершенно точно не имеющие никакого отношения к примерке обуви. Но проходило несколько минут, он встряхивал головой и возвращал свое внимание покупкам — но не девушкам.

Так прошел день. Пообедали в одном из уютных кафе, приглянувшихся Ядвисе, и к вечеру экипаж остановился у дома, где герцог Наньенский снимал квартиру. Пан Иохан молча помог Эрике сойти на мостовую, проводил до двери квартиры и очень учтиво поцеловал на прощанье руку — хотя при этом так и не вымолвил ни слова, — и, уже вновь выйдя на улицу, заметил на противоположной стороне знакомый экипаж с плотно занавешенными окнами. Ядвися, наблюдавшая за ним в окошко, заметила, как он передернул плечами и, помедлив, отвернулся. Она сразу догадалась, кто сидит в этом экипаже, и ей стало интересно, что будет дальше.

А дальше рука в белой кружевной перчатке отодвинула занавеску, и пан Иохан тут же повернул голову, словно его потянули за веревочки. Медленно, как бы через силу, он пошел через улицу.

Ядвися немедленно распахнула дверцу и крикнула:

— Иохан, куда ты?

— Подожди меня, я сейчас вернусь.

Держа в руке шляпу, пан Иохан приблизился к экипажу. Дверца его распахнулась, но на улицу никто не вышел, только женская рука все тянулась к барону, словно манила. Пан Иохан подошел почти вплотную, и рука с удивившей Ядвисю фамильярностью запустила пальцы в его волосы и потянула его голову внутрь, в салон. Барон уперся, но рука не сдавалась. Тогда он схватил ее за запястье и сказал что-то — Ядвися не расслышала, что. Но все это было страшно интересно, и она, не выдержав, выскочила из экипажа и поспешила к брату.

— …не пытайтесь сделать из меня комнатную собачонку, панна посланница, — донеслись до нее его последние слова. Ядвисю поразило несоответствие их тона, спокойного и почти равнодушного, содержанию.

— С чего вы взяли, будто мне это нужно? — отозвался удивленный женский голос. Ядвися узнала Улле. — Комнатная собачонка, выдумаете тоже! И почему вдруг «панна посланница»? Иохан, вы все еще на меня сердитесь? Но ведь я извинилась.

— Извинились и считаете, что этого достаточно?

— Перестаньте, Иохан, или я начну думать, что и вы такой же ханжа, как все прочие в этом городе… Это была всего лишь маленькая шутка, а вы злитесь так, будто я обрушила на ваши головы метеоритный дождь… Ах, вот и ваша милая сестра! — Улле, наконец, выглянула из экипажа и лучезарно улыбнулась. — Здравствуйте, панна Ядвига. Скажите, ваш брат сегодня весь день глядит такой букой?

— Увы.

— Несмотря на присутствие очаровательной спутницы? Я видела, как барон провожал ее до подъезда. Кажется, это была сестра герцога Наньенского?

— Вы не ошиблись, — сказал пан Иохан и замолчал.

Улле с улыбкой взглянула на Ядвисю.

— Ваш брат сегодня определенно не в духе, — шутливо заметила она. — И это очень жаль. Весь день я летала по делам, ни минутки свободной, а последний час только и мечтала, что о чашке ароматного чая с бисквитом. Но, вероятно, барону теперь не до чаю…

Это было нахальство чистой воды, но Ядвися искренне восхитилась посланницей.

— Вы нас очень обяжете, панна Улле, — деревянно проговорил пан Иохан, и лицо у него стало совершенно такое, какое было, когда он в тюрьме ударял себя по лбу, — если подниметесь и выпьете с нами чаю… Впрочем, если вы заняты и торопитесь, я не смею вас задерживать…

— Нет-нет, я с удовольствием составлю вам компанию! — заверила Улле и живо соскочила на мостовую, мимолетно оперевшись на руку барона. — О, разве нам не сюда? — она указала на подъезд, куда вошла Эрика. — Помнится, ваша квартира была в этом доме.

— Мы только сегодня переехали, — пояснила Ядвися. Она все пыталась понять, чего в ней больше по отношению к посланнице — симпатии или неприязни. Если бы не ее вольное обращение с братом и не его душевное смятение, Ядвися, пожалуй, была бы рада подружиться с нею. В нынешних же обстоятельствах…

— Сегодня во дворце поднялся ужасный шум, — оживленно щебетала посланница, поднимаясь по лестнице под руку с паном Иоханом. — Вы не поверите, из-за чего.

— Из-за чего же? — вежливо спросил барон.

— Вернее сказать, из-за кого. Ее высочество вдруг объявили, что не желают путешествовать летательным аппаратом… как бишь его…

— Дирижаблем.

— Да! Вот именно. Дирижаблем. Королевне Марише, видите ли, хватило разок прогуляться по воздуху, чтобы набраться страху на всю жизнь. Конечно, напрямую она этого не сказала, но все было ясно и без слов…

— И ее можно понять, — неожиданно для себя сказал пан Иохан. Он вспомнил об обещании, данном им королевне Марише — и не выполненном. Но что же делать, если не пришлось к слову? Вероятно, королевна догадалась или же почувствовала, что не может рассчитывать на чью-либо помощь, и решилась действовать сама. И пан Иохан действительно прекрасно ее понимал. — После той аварии…

— Да? Но что такого ужасного случилось? Ведь никто не погиб?

— Нет, кажется, было несколько жертв, — вмешалась Ядвися, припомнив прочитанную у пана Даймие статью.

— Ну, все равно, королевна-то не пострадала… Вам, Иохан, досталось сильнее.

— Так что же последовало за заявлением ее высочества? — нетерпеливо спросил барон.

— Что еще могло последовать, кроме скандала? Ведь приготовления уже почти завершены, уступка же капризу королевны означает, что все придется начинать заново.

— Это займет много времени?

Посланница Улле наморщила под шляпой лобик, просчитывая.

— Дня два или три…

— Но это же такие мелочи! Почему бы не уступить капризу, как вы выразились, ее высочества? В обстоятельствах, когда она ничего не решает, можно бы предоставить ей возможность хотя бы самой выбрать способ путешествия…

— Дело не во времени, хотя и в нем тоже — отъезд и так непозволительно долго откладывали…

— В чем же тогда?

— Спрошу напрямую, барон: вы жалеете королевну?

— Отвечу напрямую, панна посланница: да, я ее жалею.

— Я так и подумала.

— А вот я с удовольствием полетала бы на дирижабле! — не выдержала Ядвися. — И ни за что не променяла бы этот полет ни на что другое.

— Вот и я говорю, что королевна сама не понимает своего счастья, — кивнула Улле и окинула пана Иохана странным взглядом.

Беседуя, они поднимались по лестнице так медленно, что Ядвися начала уже опасаться, как бы не пришлось ночевать в подъезде. Но посланница вдруг замолчала, и они сразу прибавили шагу.

Ядвися взяла на себя приготовление чая, хотя ей было страшно интересно знать, о чем будут беседовать, оставшись наедине, брат и посланница. Но, похоже, они решили играть в молчанку. Во всяком случае, сколько Ядвися ни прислушивалась, стараясь потише звякать чашками, не услышала ни слова.

Они просидели за чаем с полчаса. Посланница с видимым удовольствием выпила несколько чашек и с аппетитом съела невероятное количество свежих бисквитов, за которыми послали в ближайшее кафе. Пан Иохан пил и ел без особой охоты и все помалкивал. Девушки, впрочем, и без него не скучали. Они уселись на диван бок о бок и принялись непринужденно щебетать, как будто были знакомы тысячу лет. Как зачастую в таких случаях, разговор шел обо всем и ни о чем конкретном.

Когда Улле, душевно распрощавшись и даже расцеловав в обе щеки Ядвисю (прощание с паном Иоханом она ограничила тем, что протянула ему для короткого пожатия руку), ушла, барон решил, что пора и ему заняться сборами. Оставив сестру прибираться в гостиной, он ушел в соседнюю комнату и достал ящик с пистолетами, дабы тщательно осмотреть их и убедиться в их исправности. Отчего-то ему казалось, что в предстоящем путешествии оружие ему ох как пригодится. Он даже задумался, не взять ли с собой карабин… но за карабином пришлось бы посылать в поместье, а на это не оставалось времени. Впрочем, можно было поискать подходящее оружие в столичных магазинах. Пан Иохан произвел мысленные подсчеты наличных средств — и обнаружил, что почти все деньги истратились на покупки для Ядвиги. Что ж, придется брать кредит: не впервой, да и чем дальше, тем меньше хотелось пускаться в далекое путешествие безоружным. Опыт последних недель показывал, что там, где посланница Улле, о скуке и покойной жизни можно позабыть.

Застав брата за осмотром пистолетов, Ядвися нисколько не удивилась.

— Надеюсь, ты не собираешься ни с кем стреляться? — полюбопытствовала она, присаживаясь рядом.

Пан Иохан быстро повернул пистолет дулом от сестры.

— Вроде бы, нет. Ты думай, где садишься… Что, если он случайно выстрелит?

— По-моему, у тебя в руках подобное произойти не может.

— Не льсти мне.

— И все-таки, в кого ты собираешься стрелять?

— Если б знать… — вздохнул пан Иохан и почему-то вспомнил горянку, накинувшуюся на него в таборе.

* * *
Пан Иохан потратил несколько часов на поиски достойного оружия. Он придирчиво рассматривал все образцы, предлагаемые приказчиками, — один наряднее другого, — и наконец, остановился на одном, особенно ему приглянувшемся не дорогой отделкой, но исключительным качеством. Приказчик, хорошо его знавший, уважительно заметил, что пан барон, как и прежде, прекрасно разбирается в оружии и сделал великолепный выбор.

— Покупку доставят вам сегодня же. Соблаговолите сообщить ваш адрес?

Барон соблаговолил.

Вечером у дверей его квартиры, словно сговорившись, встретились двое посыльных: приказчик из оружейной лавки, с длинным футляром подмышкой, и мальчик лет четырнадцати, одетый с иголочки — этот, поклонившись, пану Иохану, извлек из внутреннего жилетного кармана два письма, благоухающие духами каждое на свой манер. Барон безошибочно угадал аромат свежести, принадлежащий посланнице Улле. Послание оказалось тоже в ее духе, всего несколько загадочных слов: «Быть по-вашему, Иохан». Он покрутил лист так и сяк, в слабой надежде отыскать какую-нибудь приписку, пояснявшую бы эту странную фразу, но ничего не обнаружил. Разгадка — во всяком случае, он так решил, — нашлась во втором письме. Аромат, исходивший от голубоватой дорогой бумаги, был пану Иохану незнаком, но императорскую печать на конверте он не мог не узнать. Легким девичьим почерком на бумагу были небрежно брошены скупые слова благодарности. Никакой подписи, разумеется, не было, но пан Иохан рассудил, что из членов августейшей фамилии писать ему может только королевна Мариша. И благодарности он мог удостоиться за одну только вещь… Значит, посланница Улле переговорила-таки со своими сородичами, и воздушное путешествие отменили. Но какой еще транспорт мог бы вместить внушительную (пан Иохан не допускал иного) свиту королевны? Перебрав в уме несколько вариантов, он остановился на железной дороге. Пожалуй, поезд — самый подходящий для подобной задачи транспорт. Может быть, не самый быстрый, но наиболее безопасный. Что ж, через несколько дней, барон рассчитыал узнать, насколько его предположения соответствуют истине.

* * *
Глядя на собравшуюся на привокзальной площади толпу, пан Иохан заподозрил, что все без исключения столичные жители явились проводить невесту Дракона в дальний путь. Выбор посланников Великого Дракона стал уже общественным достоянием, и люди тянули шеи в попытке увидеть королевну. Но ее высочество проскользнули в вагон незамеченными, скрывшись под темной вуалью.

Свита, вопреки ожиданиям пана Иохана, оказалась вовсе не большой и не пышной, всего полтора десятка человек, не считая посланников Дракона. То были фрейлины (в их число, по официальной версии, вошли и Ядвися с Эрикой) и охрана. К какой категории отнести себя, пан Иохан не знал. Вероятно, его причислили к охране.

Его не отпускало любопытство: несомненно, до драконьих земель железнодорожные рельсы еще не дотянули, а значит, оставшуюся часть пути придется преодолевать иным способом. Каким? С этим вопросом пан Иохан, не удержавшись-таки, обратился к Улле: соглашаясь сменить воздушный вид транспорта на наземный, драконы наверняка что-нибудь спланировали. Но Улле только улыбнулась ехидно и поинтересовалась, неужели пан барон не в состоянии преодолеть несколько миль на своих двоих?

— Я-то в состоянии, а вот королевские фрейлины могут выразить недовольство, — парировал пан Иохан.

Посланница только рассмеялась.

— Значит, отправим их домой! Нам они все равно ни к чему.

Пока что фрейлины, ничего не подозревая (и, вероятно, вовсе не задумываясь о столь отдаленном будущем), весело щебетали, расселяясь по купе. В вагоне стало тесно от шелковых лент и украшающих шляпки искусственных цветов и душно от смешанных густых ароматов парфюма. Пан Иохан порадовался, что едет в другом вагоне, а вот Ядвися надулась. Общество придворных дурочек ее нисколько не прельщало, и она предпочла бы ехать с братом, но кто бы позволил?

На выручку ей нежданно-негаданно пришла Улле, пригласив ее в свое купе. Ядвися, хотя и Эрику жаль было оставлять, и с отношением к посланнице она еще окончательно не определилась, долго не раздумывала и дала согласие, посчитав, что общество драконицы гораздо предпочтительнее, нежели соседство неумолчно болтающих фрейлин. Эрика, однако, тоже не осталась брошенной на произвол судьбы: ее милостиво пригласила к себе сама королевна. Бедняжка сперва даже потеряла дар речи от выпавшей ей немыслимой чести; не теряя времени Мариша увела ее к себе и уже в купе, вероятно, привела в чувства — этого пан Иохан уже не видел. Он был рад, что девушки так удачно устроились, и со спокойной душой ушел в свой вагон искать купе и раскладывать вещи. Дорога предстояла неблизкая.

Глава 19

И в поезде светская жизнь не останавливалась ни на минуту. Столичный светский дух пронизал все четыре вагона, занятые императорской свитой и посланниками.

Купе располагались в двух вагонах, в третьем был оборудован ресторан с прекрасной изысканной кухней, а в четвертом устроили салон. Само собой, салон не пустовал ни минуты: юные фрейлины, только-только разложив вещи, немедленно устремились к кушеткам и ломберным и кофейным столикам, вокруг которых можно было собраться стайками и вдоволь наговориться. За ними потянулись и мужчины, причем не стали исключениями и послы. Одна только королевна Мариша не покидала своего купе, словно пряталась от кого-то. Но ее отсутствия, кажется, не заметил никто.

Кроме пана Иохана.

С самой минуты отправления его не отпускало странное чувство, будто за его спиной захлопнулась глухая дверь, за которой осталась вся прошлая жизнь, и будто к прежнему возврата нет, и начинается что-то совсем новое, незнакомое — причем новое начинается не только для него, но для всех, кто едет вместе с ним. И в первую голову это относилось, разумеется, к королевне Марише, потому-то барону и хотелось ее видеть, потому-то он и ждал ее появления с почти болезненным нетерпением.

Почему-то ему казалось, что раз уж за ними обоими захлопнулась дверь, то их непременно должно что-то связывать — и подтверждение этой своей мысли он ожидал увидеть на девичьем личике. Удивительно, но об остальных своих спутниках он нискольконе думал, хотя, казалось бы, они все должны оказаться теперь связанными друг с другом.

Знакомые офицеры уговорили пана Иохана сыграть в бридж. Он согласился очень неохотно, мысли были заняты другим, но нужно было как-то убить время. Сидя за столом, он не столько думал об игре, сколько прислушивался к звукам шагов и досадовал на стук колес, очень ему мешавший. Стоило только заслышать новый звук, как барон вздергивал голову, словно нервный конь. Карты только что не падали у него из рук, и партнеры уже несколько раз делали ему замечания. Увы, пан Иохан и рад был бы, да никак не мог сосредоточиться на игре. И никак не мог дождаться ту, которую ждал, сам не зная зачем.

Очередной раз подняв голову на звук мягко задвинувшейся двери, пан Иохан встретился взглядом с только что вошедшей посланницей. Вероятно, на его лице мимолетно отразилась досада или разочарование, им испытанные, ибо Улле вопросительно приподняла брови. Барон понял, что продолжать игру бессмысленно (да и небезопасно для кошелька), извинился перед партнерами, отложил карты и встал. Нужно было немедленно уйти из салона, иначе, пан Иохан чувствовал это, дело могло закончиться легким помешательством.

Улле стояла перед этажеркой с новенькими, только что из типографии, книгами, предназначенными для легкого чтения, и перебирала корешки романов. Со стороны можно было подумать, что ее заботит исключительно, как бы с пользой занять себя на несколько часов, но пан Иохан был уверен: она поджидает его. И впрям, стоило ему подойти, она немедленно оставила книги в покое и обернулась.

— Что с вами, Иохан? У вас снова такое странное лицо…

— Со мной? Ничего. Не хотите ли выпить вина?

Улле взглянула на него с непонятным выражением.

— Видите ли, я вовсе не… А впрочем, почему бы и нет.

Пан Иохан предложил ей руку, и вместе они перешли в вагон-ресторан, где уселись на стол, покрытый накрахмаленной вышитой скатертью. В мгновение ока рядом с ними возник белоснежный официант с безупречно любезной улыбкой. Но, несмотря на свою вышколенную любезность, он никак не мог удержаться и все косил глазами на Улле — вероятно, он, как и прочий обслуживающий персонал, уже знал в лицо всех сопровождающих королевну.

Пан Иохан попросил карту вин, бегло просмотрел ее и выбрал божоле виллаж, а к нему — несколько сортов сыра.

— Это простое вино, — с оттенком извинения обратился он к Улле. — Никаких изысков, ничего такого. Но почему-то я особенно люблю его. У этого вина необычайно свежий вкус…

— Иохан, вы хотите… как это у вас называется… напиться? — неожиданно спросила посланница, глядя на него с тем же непонятным выражением.

— С чего вы взяли? Вовсе нет, — запротестовал барон, и тут же понял, что соврал: напиться в самом деле хотелось, только он не осознавал этого до текущей минуты. Желание вспыхнуло с неожиданной силой и грозило стать непреодолимым. Следовало немедленно предпринять что-нибудь, чтобы его подавить: напиваться при даме — особенно при этой даме! — никуда не годилось.

— Правда? А мне показалось…

Подоспел официант с заказом. Дождавшись, пока он разольет по бокалам вино, пан Иохан сразу же отпустил его.

Улле с сомнением разглядывала лежавшие на тарелке ломтики пронизанного зеленой плесенью сыра.

— Не слишком аппетитно выглядит, — заметила она. — Что это такое? Кажется испорченным.

— Попробуйте, — улыбнулся пан Иохан. — На вкус этот сыр гораздо лучше, чем на вид.

— Вы хотите, чтобы я это съела? Ведь это плесень, не так ли?

— Точно так.

Поскольку посланница все еще колебалась, барон решил воздействовать на нее личным примером, и с улыбкой взял один из сомнительных ломтиков, разжевал его и запил вином.

— Вот видите, это не ядовито.

— Не устаю удивляться вам, людям, — задумчиво протянула Улле. — Одни продукты вы оберегаете от порчи, на других же намеренно разводите плесень…

Пан Иохан продолжал улыбаться, а про себя подумал: а ведь посланница еще ничего не знает о тех сортах сыра, на которых намеренно разводят не плесень даже, а особых клещей и жучков, чтобы получить пикантную корочку! Не рассказать ли? Впрочем, нет, лучше приберечь это знание для другого раза…

— Вы хотите, чтобы я непременно это съела?

— Ни за что не подумал бы, что вы, оказывается, такая трусиха, — поддразнил барон.

— Я? Трусиха?

Фыркнув, панна Улле взяла ломтик сыра и поднесла его ко рту. И тут же сморщилась.

— Ф-фу! А как пахнет!

На это замечание пан Иохан откровенно расхохотался, и посланница, метнув в него сердитый взгляд, все же решилась откусить крохотный кусочек (непроизвольно при этом зажмурившись).

— О-о-о-о…

— А теперь глоток вина.

Улле схватилась за бокал, как утопающий хватается за спасательный круг, и поспешно отпила от него, но и вино очевидно не принесло ей облегчения.

Пан Иохан готов был биться об заклад, что, будь они наедине, она непременно выплюнула бы и вино, и сыр. Но общение с людьми все-таки научило ее соблюдать элементарные нормы приличия, так что пришлось бедняжке учинить над собой насилие и сделать глоток.

— Вы дергаетесь так, словно проглотили живого червяка, — сказал пан Иохан, заметив, как она брезгливо передернула плечами.

— Какая га-а-а-адость! — жалобно протянула панна Улле, широко раскрывая глаза.

— Неужели и вино вам тоже не понравилось?

— Как это может нравиться? — она быстро и как бы испуганно отодвинула от себя бокал. — Не то чтобы я в восторге от ваших вин вообще, но по крайней мере некоторые сорта можно было пить! И вы еще говорили о свежем вкусе!

— Тогда, быть может, попросить принести для вас воды или морса? Или мороженого?

— И морса, и мороженого! — оживилась Улле. — А еще, во искупление вины, Иохан, вы расскажете, что хорошего находите в вине. Даже если принять на веру, что вам в самом деле доставляет удовольствие его специфический вкус — оно ведь туманит рассудок!

— Только если выпить его слишком много, — улыбнулся пан Иохан, подозвал официанта и передал ему заказ посланницы. Вазочка с мороженым и запотевший графин с морсом возникли на столе словно по волшебству.

— Что вы и проделывали в жизни далеко не один раз, — заявила Улле, словно разговор не прерывался ни на секунду.

— О чем вы? — слегка удивился пан Иохан, который успел уже отвлечься от темы беседы.

— О свойстве вина затуманивать разум. Уверена, вы неоднократно испытывали это его свойство на себе.

— То есть, вы спрашиваете, напивался ли я когда-нибудь допьяна? (Улле кивнула.) Разумеется.

— Зачем?

— Ну-у-у… на этот вопрос так просто не ответить, — задумчиво проговорил пан Иохан и пододвинул к себе поближе тарелку с сыром. Отказ Улле разделить с ним трапезу сыграл, пожалуй, ему только на руку — он очень любил и вино и сыр. — Случаются, например, ситуации, когда требуется как-то подбодрить себя, придать себе храбрости.

— Вы настолько слабы духом, что вам требуется себя подбадривать? — насмешливо сверкнула глазами Улле. — Не замечала за вами, барон.

— Ситуации бывают разные, — повторил пан Иохан. — Иногда приходится делать то, к чему, мягко говоря, не лежит душа… Приходится наступать себе на горло, потому что знаешь — иначе поступить нельзя. Бывает, что невозможно ослушаться приказа офицера, но… и выполнить его тоже невозможно.

— Ах вот что, — после короткого молчания проговорила Улле. — Вы говорите о войне, в которой вам довелось участвовать?

— В частности о ней, да.

— Значит, с помощью вина вы усыпляете рассудок, а после совершаете поступки, за которые вас называют убийцей — как та девушка в цыганском таборе?

Пан Иохан вздрогнул.

— Быть может, я и впрямь убил кого-то из ее родичей. Но и нас тоже убивали…

— Да-да, я видела ваш шрам, — без малейшей доли сочувствия сказала Улле.

— Значит, вы, люди, опьяняете себя вином, чтобы было легче потом убивать. Или совершать другие поступки, о которых потом, возможно, придется жалеть всю оставшуюся жизнь. Это очень любопытно…

— Вы ничего не поняли, Улле.

— Может быть, — посланница с сожалением заглянула в вазочку, где мороженого осталось совсем чуть-чуть, на самом донышке. — Но, по-моему, вы путаете страх и угрызения совести.

— Вы-то много ли знаете об угрызениях совести? — вспыхнул пан Иохан.

Она вздохнула, и в этом вздохе послышалась необычайная и неожиданная печаль.

— Больше, чем хотелось бы, дорогой Иохан. Ах, благословенные времена, когда я еще не знала людей! Тогда все казалось простым и понятным. Вы, люди, совершенно меня запутали. К тому же, кажется, я набралась от вас много такого, без чего лучше было бы вовсе обойтись… Вы понимаете, о чем я?

— Кажется, да, понимаю…

— Ах, ничего вы не понимаете, — отмахнулась Улле. — Давайте вернемся в салон. Или нет, давайте вы покажете мне ваше купе, а я, быть может, помогу вам развеять грусть — все-таки вы чем-то опечалены.

Пан Иохан не успел еще дать согласие, а в голове уже сами собой забурлили идеи, под каким предлогом будет удобнее на несколько часов избавиться от соседа.

* * *
Офицер, с которым пан Иохан делил купе, куда-то запропал и не возвращался уже несколько часов. Барон по этому поводу не огорчался; оставшись в одиночестве после ухода посланницы (которая приложила все усилия, дабы, как она выразилась, «развеять грусть» — и весьма преуспела в этом), он задвинул зеркальную дверь, вольготно разлегся на диване и предался мечтам. Мечты были неопределенные, расплывчатые, но очень приятные.

Блаженствовал он, однако, недолго: мечты и нега были самым жестоким образом нарушены подозрительным шумом в коридоре. За дверью послышался глухой несильный стук, как будто уронили какой-то не очень тяжелый предмет, затем пан Иохан услышал сдавленный писк, в некоторой мере заглушенный шуршанием и скрежетом. Заинтригованный и слегка встревоженный — тут уж не до мечтаний! — барон соскочил с дивана и выглянул за дверь. И едва не столкнулся лоб в лоб с королевной Маришей.

Она стояла в коридоре в странной позе: одной рукой упиралась в стену, а второй ухватила за носок левую ногу, которую и разглядывала, изогнувшись и немного отклонившись назад. К счастью, ее юбка была достаточно широкой и значительно облегчала задачу; и все-таки равновесие ее оказалось непрочным: при неожиданном появлении пана Иохана королевна шатнулась к стене и едва не упала. Барон успел подхватить ее под локоть, мимолетно удивившись, зачем Мариша оказалась в вагоне, где ехали преимущественно офицеры. Но спрашивать об этом было неловко.

— Ваше высочество, что случилось?

— Каблук… сломался, — едва-едва разжимая губы, процедила Мариша и глянула вниз — вероятно, на злополучную туфельку, скрытую теперь юбкой.

— Возможно, удастся что-нибудь исправить?

Королевна пробормотала что-то, что в принципе могло быть истолковано как сомнение.

— Пойдемте ко мне, посмотрим, что можно сделать, — проговорил пан Иохан, сам изумляясь собственной храбрости (а вернее, нахальству). Не дожидаясь возражений, он взял девушку под локоть и повлек за собой — благо, идти было всего два-три шага. В купе он усадил королевну на диван и сам опустился перед ней на одно колено.

— Позвольте осмотреть ваш башмачок?..

— Вначале будьте добры закрыть дверь.

Пан Иохан покраснел, как школьник. Ну конечно, как он сам не догадался!

Не доставало еще, чтобы пошли всяческие слухи в случае, если кто-нибудь увидит их наедине… Не поднимаясь с колен, он дотянулся до двери и задвинул ее. В зеркальной створке тут же явилось отражение его самого и королевны, очень прямо сидящей на диванчике. Возникло неуютное ощущение, что они в купе уже не одни, и пан Иохан, не отдавая себе в том отчета, чуть отодвинулся от Мариши.

— Ну, что же вы? — нетерпеливо окликнула его девушка. — Мне нельзя оставаться здесь слишком долго.

— Конечно… разумеется… — пан Иохан, весь затрепетав от внезапно нахлынувшего ожидания какой-то сказки, наклонился и приподнял девичью ножку, бережно обхватив ее ладонью за пятку. Каблучок сафьяновой остроносой туфельки в самом деле оказался свернутым набок. Пан Иохан подумал мгновение и скользнул ладонью выше, обнимая щиколотку. Опаска в нем, конечно, сидела: подобный поступок королевна вполне могла счесть недопустимой дерзостью, и ответить ему… да чем угодно ответить, вплоть до приказа о немедленном аресте барона Криуши. Но девушка не шевельнулась, лишь медленно поднялись ресницы, открывая пытливо глядящие фиалковые очи.

— Вы могли повредить ногу, — пояснил пан Иохан в ответ на невысказанный вопрос. — Вывихнуть или растянуть… Здесь не болит?

— Нет, — медленно ответила Мариша, продолжая изучать его лицо. — А вы многое знаете об ушибах и растяжениях?

— Кое-что знаю. Точно не болит? — он не спешил отпускать обтянутую шелковым чулком ножку.

— Ах да, вы же воевали… Точно не болит. Ну же, барон, вы обещали починить каблук, а вместо этого… — проговорила Мариша тоном капризного ребенка — тоном, которого пан Иохан от нее никак не ожидал.

— Но туфельку придется снять, иначе я ничего не смогу сделать.

— Так снимайте уже.

Медленно и осторожно, словно башмачок был пугливой зверушкой, готовой в любой момент пуститься в бегство, барон потянул его к себе (второй рукой при этом по-прежнему придерживая королевнину щиколотку; отпустить ее было выше его сил). Несколько секунд, и туфелька лежала в его руке — невероятно крошечная, почти кукольная.

— Забыла спросить: в починке обуви вы тоже знаете толк? — с холодноватой насмешкой полюбопытствовала Мариша (вот и вернулась прежняя фиалка в сугробе!).

— Немного, — ответил пан Иохан и, не успев опомниться, обнаружил, что целует августейшую ножку. Это амок, обреченно подумал он. И как он раньше не догадался? Амок, амок чистой воды…

Королевна глядела на него, откинувшись на плюшевую спинку дивана и сощурив фиолетовые глаза. Пан Иохан, едва дыша, поднял на нее взгляд и поразился тому, с каким ледяным спокойствием она приняла его дикий поступок. Как будто совершенно обычным делом для нее было целование ног малознакомыми мужчинами.

— Я полагала, — проговорила Мариша ровным тоном, — что могу вам довериться. И вижу, что не ошиблась.

— Я все для вас сделаю… только прикажите.

— Всего от вас не потребуется. Я попрошу лишь о небольшой услуге. Но сперва сядьте на диван и сделайте что-нибудь с каблуком. Не идти же мне обратно босиком.

Как во сне, пан Иохан медленно поднялся и сел напротив королевны, сжимая в руке башмачок.

— Теперь к делу. Мне нужна ваша помощь, барон. Нет, я не о туфле, — быстро пояснила королевна, когда пан Иохан опустил взгляд на злополучный предмет. — Это гораздо серьезнее… речь идет буквально о жизни и смерти.

— Вам кто-то угрожает?

— О, разве все эти драконы — недостаточная угроза? — горько улыбнулась Мариша. — Никому толком не известно, что именно они затевают. Зачем Великому Дракону невеста? Какая участь уготована ей… то есть мне?

— Неужели вы до сих пор не знаете?

— Иначе я не стала бы об этом заговаривать.

— И вы не спрашивали их? — удивился пан Иохан — и тут же понял, что сморозил глупость. Конечно же, королевна не могла унизиться до расспросов. Однако успокоиться на этом он не желал. — А ваш отец? — настойчиво спросил он. — Он разве ничего не знает?

— Ежели и знает, то мне ничего не сказал.

— Но как это возможно?..

— Не жалейте меня, — королевна надменно вскинула голову. — Я не за тем пришла. Ведь вы, кажется, близки с посланницей Улле?

Щеки пана Иохана вспыхнули от жара.

— Да, но…

— Мне нравится, что вы не утратили способности смущаться, — заметила Мариша. — Хотя слухи о вашей персоне, гуляющие по столице, представляют вас как человека совершенно бессовестного.

— Слухи всегда все преувеличивают, ваше высочество, — пробормотал барон.

— Пожалуй, вы правы. Итак, посланница Улле вам явно симпатизирует, вы представлены прочим посланникам — у вас широкие перспективы. Вы могли бы завоевать доверие драконов…

— Предлагаете мне сделаться шпионом?

— С чего вы взяли? Вовсе нет. Даже если б у меня возникла такая мысль… ведь я уже немного вас знаю, и прекрасно понимаю, что шпионить вы не согласились бы ни за какое вознаграждение. Нет! Просто расспросите между делом об их намерениях относительно невесты… то есть меня. Поймите, пребывать в неведении относительно своей судьбы и дальше становится невыносимо.

— Расспросить между делом… не так уж охотно они говорят о своих намерениях. Я уже спрашивал как-то об этом посланницу Улле.

— И что же она ответила?

— Ничего. Отделалась туманными обещаниями дать все объяснения позже.

— Так, быть может, это «позже» настало?

— Быть может. Я спрошу ее.

— Только не говорите, что это я вас послала.

— Обещаю.

— И верните туфельку, барон. Мне пора уходить.

— Но каблук…

— Ерунда, дойду как-нибудь.

С этими словами Мариша встала, чуть касаясь пола пальцами босой ноги.

Пан Иохан тоже вскочил, борясь желанием подхватить ее на руки и так, на руках, унести. Куда унести — он наверное не знал. Куда-нибудь, где никого не будет и они останутся вдвоем. Что ж! украсть королевну — почему бы и нет? На секунду эта мысль показалась ему вполне заманчивой и нисколько не дикой. Вот только сестра… воспоминание о сестре вмиг отрезвило его. Если он похитит королевну и будет объявлен преступником (это уж несомненно!), то что станется с Ядвисей?

Перед мысленным взором встало ехидно улыбающееся лицо Улле, но барон отмахнулся от этого образа. Сейчас имела значение только хрупкая, печальная — и холодная — девушка с дивными фиолетовыми глазами.

От сознания собственного бессилья пан Иохан судорожно стиснул зубы.

Королевна поглядела в его помрачневшее лицо и молча забрала у него из рук туфельку. Изогнувшись грациозно, надела ее и опасливо шагнула к двери.

— Вот так. Ничего страшного. Будьте любезны, посмотрите, нет ли кого в коридоре.

С поспешностью, присущей более безусому юнцу, нежели опытному покорителю женских сердец, пан Иохан повиновался. В коридоре было пусто.

Когда зеркальная дверь бесшумно встала на место, он бросился на диван, раздираемый противоречивыми чувствами. Часто бывало, что ему нравились несколько женщин сразу, и чтобы не мучиться выбором, он заводил интрижки со всеми сразу (разумеется так, чтобы ни одна из них не узнала о соперницах). Иногда случалось и такое, что какая-нибудь красотка заставляла его сердце биться особенно часто. Улле первой удалось задеть его настолько глубоко, чтобы в ее присутствии он начинал терять над собою контроль. Минутами даже заползали крамольные мысли, будто эта женщина — та Единственная, которая предназначена ему самим Провидением… Но единственная на то и единственная, чтобы, отыскав ее, перестать обращать внимание на прочих женщин, а на королевну Маришу, как выяснялось, пан Иохан вовсе не мог смотреть равнодушно. И с каждой новой встречей его влечение к ней усиливалось стократно… Драконица и королевна — пан Иохан ни за что не согласился бы отказаться от одной из них ради другой. И вместе с тем обе они были для него недосягаемы; даже Улле, несмотря на возникшую между ними близость духа и тела; что уж говорить о королевне, предназначенной Великому Дракону… Ни одной из них барон не мог обладать в полной мере, и это грозило свести его с ума.

* * *
Ядвися даже не мечтала никогда путешествовать в подобной роскоши.

Обстановка купе в представительском вагоне приводила ее в восторг: пожалуй, не каждый вельможный дом мог похвастаться столь великолепной отделкой. Во всяком случае, интерьер родового дома Криушей выглядел куда как скромнее. Повсюду в купе блестело полированное дерево редких пород, мягко шелестел алый бархат, колыхались дорогие занавесы из органзы. В воздухе разливался тонкий, едва уловимый цветочный аромат, источником которого были не то свежие розы на столике, не то заботливо разбрызганные кем-то духи. Ядвися наслаждалась утонченной и блестящей обстановкой и немного завидовала королевне Марише — уж та наверняка купалась в роскоши всю свою жизнь, да и при дворе Великого Дракона ей едва ли придется отвыкать от своих привычек. Ее, королевну, всегда будут окружать только самые красивые и дорогие вещи…

Сама Мариша, впрочем, счастливой и довольной отнюдь не выглядела. То ли роскошь успела ее утомить и теперь внушала только отвращение, то ли будущее при дворе Драконов рисовалось ей отнюдь не в светлых тонах, — так или иначе, но она неизменно оставалась бледной и печальной, никогда не улыбалась и открывала рот только в случае крайней нужды, когда уже неприлично было бы объясняться знаками. Ее общество навевало на Ядвисю зеленую тоску (тихая мышка Эрика — и та была веселее и приспособленней к жизни), и потому она предпочитала держаться посланницы Улле, которая, казалось, никогда не утрачивала веселого и шаловливого расположения духа. В несколько часов девушки совершенно сошлись, и за живость и непосредственность характера Ядвися простила новой подруге даже то, что она прибрала к рукам бедняжку Иохана. Даже о ее нечеловеческой природе Ядвися почти не вспоминала. Зато Эрика заметно сторонилась посланницы: то ли чуяла в ней соперницу, то ли просто вечное шумное оживление драконицы претило ей.

Только однажды обычная веселость Улле ей изменила.

Ядвися готовилась идти в салон, чтобы вдоволь насладиться обществом блестящих аристократических кавалеров (кое-кто из них уже шепнул ей, будто ее глаза сводят его с ума), когда дверь купе резко отъехала в сторону — даже, пожалуй, правильно было бы сказать «отлетела», так что ее зеркальная поверхность уцелела чудом, — пропуская посланницу. С первого взгляда стало ясно, что с Улле стряслось нечто неприятное, выбившее ее из колеи: она была бледна и что есть сил сжимала губы, а глаза ее свирепо сверкали из-под сдвинутых бровей. Взглянув на нее, Ядвися всплеснула руками, а Эрика, поправлявшая перед зеркалом и без того безупречную гладкую прическу, уронила гребень.

— Что это с вами, панна Улле?!

— Ничего особенного, — посланница захлопнула дверь так же яростно, как и открыла, резко развернулась и, встав перед зеркалом, окинула себя критическим взором. Увиденное, вероятно, ей не очень понравилось, ибо она еще сильнее сжала губы и, раздув ноздри, гневно фыркнула. — Ваш брат, — (последовал обвиняющий взгляд через плечо в сторону ничего не понимающей Ядвиси), — кого угодно доведет до бешенства.

Ядвися медленно села на диван.

— Что же он натворил? Неужели оскорбил вас?

— Нет, не оскорбил… а впрочем, пожалуй, что и оскорбил. Только сам он не считает это оскорблением.

— Не понимаю…

— Вероятно, — продолжала в запале посланница, — он находит приемлемым, едва распрощавшись с барышней, тут же начать расточать любезности другой даме, и причем так откровенно, так бесстыдно… Да что он о себе думает?!

— Вы видели, как Иохан за кем-то ухаживал?

— Ухаживал, ха! Это было гораздо большее, нежели ухаживание. Это было… попросту неприлично!

— Да что же вы видели? — в полном недоумении вскричала Ядвися, вдруг спохватилась и обернулась на Эрику. Та стояла красная, как пион.

— Я не только видела, но и… а впрочем, неважно. А что именно — об этом позвольте умолчать.

Ядвися озадаченно тряхнула головой. Брат сделал что-то неприличное на виду у всех? Ей в это не верилось. То есть, Иохан, конечно, мог выкинуть какую-нибудь штуку, идущую в разрез с общепринятой моралью, но только если дело касалось лично его. Вот так откровенно компрометировать даму он не стал бы. Значит, Улле за ним подглядывала? Неужели из ревности?

— Простите, Эрика, — повернулась Улле к герцогской сестре, застывшей соляным столбом. — Вам, наверное, неприятно, когда осуждают вашего жениха. Но, право, на вашем месте я присмотрела бы другого кандидата в мужья. Между прочим, Иохан сам сказал мне как-то, что не видит себя в роли чьего-нибудь мужа.

Бедняжка молча закрыла лицо руками. Ядвися вскипела.

— Прекратите! Эрика-то в чем виновата?

— Только в том, что не она была на месте той… девицы, — сердито отозвалась посланница и неожиданно ласково обняла герцогскую сестру за плечи. — Ну, не огорчайтесь так. Право, барон Криуша того не стоит.

— Вы сами себе противоречите, — заметила Ядвися.

— Быть может. Ах, как мне хотелось бы превратиться в лесную кошку и выцарапать ему глаза! — кровожадно вскричала Улле, запрокидывая голову.

— Нет, лучше ей…

— А вы разве умеете превращаться в кошку? — наивно спросила Эрика из-за ладоней.

— Я много в кого умею превращаться, не только в кошку. Как-нибудь покажу. А где, кстати, ее королевское высочество?

— Наверное, в салоне. Она ушла с час назад.

— Пойдемте тоже в салон. Вы, я вижу, уже собирались выходить, а мне нужно развеяться. Ох, только бы Иохан мне на глаза сейчас не попался…

Глава 20

Однако исполнить просьбу королевны Мариши не представилось возможности.

В тот же день пан Иохан больше не встретил посланницу, а на следующий день произошли события, которые и вовсе заставили его на время позабыть о недавнем разговоре.

Если бы пан Иохан не выглянул тогда в окно, многое из событий того дня прошло бы мимо. Но он как раз любовался видом почти отвесных склонов белых меловых гор, тянущихся вдоль железнодорожного полотна на протяжении последних нескольких часов. Горы, неравномерно поросшие лесом, были красивы, но и опасны: на участках, где из-под темной зелени проступала снежная белизна, время от времени случались обвалы. Увы, как это нередко бывает, правительство, посчитав нужным провести железную дорогу именно в этом месте, слишком поздно спохватилось, вспомнив о безопасности. Самые ненадежные валуны, откровенно грозившие обвалом, повзрывали при строительстве, другие опасные участки затянули сеткой — но полностью исключить возможность схода камней не смогли.

Итак, пан Иохан глядел в окно и потому увидел, как из зарослей у подножья склона вылетела группа всадников и погналась за поездом. Барон напружинился, готовый вскочить. Едва ли у этих людей были добрые намерения, если только они не хотели скакать наперегонки с поездом из чистой удали, в чем пан Иохан усомнился, разглядев на всадниках платки, закрывавшие нижние части лиц до самых глаз.

— Кажется, на нас собираются напасть, — сообщил он своему соседу и поднялся, чтобы достать оружие. В этот момент раздался оглушительный грохот и надсадный скрежет, вагон содрогнулся — раз, другой, еще и еще, каждый новый толчок сильнее предыдущего, так что пан Иохан не удержался на ногах и повалился на пол на колени, чудом избежав столкновения с раскладным столиком. Сверху посыпались стаканы — добро еще, что пустые.

Промелькнула мысль: а ведь что-то подобное ему случилось пережить совсем недавно! Сначала крушение дирижабля, теперь — крушение поезда? Не слишком ли много для одного человека?

С жутким стоном, от которого свело челюсти, вагон дернулся еще несколько раз и, наконец, встал. Пан Иохан подождал немного — не тряхнет ли снова, — и осторожно поднялся. Из-под стола, с другого краю, показалась взлохмаченная голова офицера-соседа.

— Что это такое было? — вопросил он недоуменно.

— Полагаю, банальное разбойничье нападение, — отозвался барон, вынимая из-под откидного диванного сиденья ящик с пистолетами и зачехленный карабин.

— На королевский поезд?

— Отчего же нет? На какой поезд и нападать, если не королевский?

— Вы, я гляжу, при оружии, — сосед с вожделением поглядел на пистолеты.

— А что, они заряжены?

— А как же!

Пан Иохан расстегнул сюртук, сунул пистолеты за пояс и с ружьем в руках выглянул в коридор, где уже топотало множество ног и слышались испуганные голоса. Коридор был полон людей, так или иначе (хотя и в разной мере) пострадавших при резком торможении поезда. Глядя на кровоточащий нос одного надменного офицера, пан Иохан подумал, что еще легко отделался.

Почему, однако, все эти господа толклись здесь, вместо того чтобы бежать на выручку к королевне (…и остальным женщинам тоже, разумеется, — мысленно поправился он)?

— Что случилось? — крикнул кто-то.

— Рельсы подорвали! — отозвался неожиданно веселый голос.

— Ерунда! Просто какая-то поломка…

— Уголь закончился, — ядовито предположил господин с расцарапанным лбом.

О замаскированных всадниках никто не впоминал; впору было предположить, что пану Иохану они примерещились. Однако он вполне доверял своим глазам.

— Господа! — сказал он, возвышая голос, и побитые лица тут же все повернулись к нему. — Господа, на поезд напали бандиты. Надеюсь, оружие у всех при себе.

— Бандиты? Как! Где! Как это возможно!

— Ее высочество! Что с ее высочество? — закричал вдруг кто-то благоразумный, и пан Иохан мысленно одобрил его.

Вместе с двумя вооруженными добровольцами (более многочисленный отряд просто не развернулся бы в узких коридорах) он прошел в тамбур, дабы оттуда попасть в представительский вагон. Однако обнаружилось, что дверь — от удара ли, или еще от чего, — заклинило, и открыть ее нет никакой возможности. Мужчины попытались было вышибить ее силой, но вскоре поняли, что только потеряют время.

— Здесь тоже заперто! — крикнул кто-то, толкнувшись в дверь, ведущую из тамбура наружу.

— У проводника должен быть ключ. Кто-нибудь, отыщите проводника!

Пан Иохан не стал ждать, пока найдут проводника и ключи — драгоценное время уходило впустую. Он вернулся в коридор и прикладом карабина в несколько приемов высадил одно из окон. Шуму он поднял изрядно, но в общем смятении и панике никто ничего даже не заметил. Несколько секунд, и под ногами уже не мягкая ковровая дорожка, а крошащийся камень, поросший худосочной жесткой травой. Над головой нависли белые меловые склоны.

Бандитов в масках что-то не было видно — ни верховых, ни пеших. То ли, остановив поезд, они немедленно скрылись, что едва ли, то ли пробрались в вагоны и были заняты делом там. Посекундно озираясь, пан Иохан побежал к вагону, где путешествовала королевна со свитой. Он надеялся без помех проникнуть внутрь, полагая, что путь через запертую дверь уже проложили нападавшие. Если, конечно, их целью был именно представительский вагон…

Его чаяния сбылись, но только наполовину. Дверь была открыта, выдвижная лестница опущена, но на ступеньках стоял человек со спрятанным под маской лицом и с карабином наготове. Пана Иохана заметили, и ствол немедленно обратился в его сторону. Барон остановился и вскинул оружие, мгновенно прицеливаясь.

Увы, разбойник оказался проворнее. Его выстрел прогремел первым, правое плечо пана Иохана прожгло болью, в глазах потемнело… Сознание отключилось на какие-то доли секунды, но и этого хватило, чтобы нападавшие окончательно перехватили инициативу. Кто-то, чьего приближения барон просто не заметил, принялся остервенело выворачивать у него из рук карабин. Преодолевая боль в простреленном плече, пан Иохан, в свою очередь, вцепился в оружие мертвой хваткой и что есть сил тянул его на себя. С минуту они боролись, пока не потеряли вдруг равновесия и оба не покатились по каменистой земле. Страшно было, что карабин некстати выстрелит, но с этим уж пан Иохан ничего не мог поделать, разве что уступить противнику. Но уступать он, уж конечно, не собирался. Он все ждал, что вот-вот подоспеет кто-нибудь из его спутников, но никто отчего-то не торопился ему на помощь. Вероятно, у свитских офицеров возникли свои трудности — такое предложение напрашивалось само собой, поскольку краем уха пан Иохан услышал в отдалении выстрелы и крики.

Меж тем, силы его слабели, рана с каждой секундой мешала все сильнее, а разбойники явно не испытывали таких затруднений, как люди из королевского кортежа: к противнику барона очень скоро пришли на помощь его соратники, и после тщетной борьбы карабин перешел-таки в руки бандитов. Обезоруженного пана Иохана прижали к земле, перевернули на живот и скрутили за спиной руки; ему снова подумалось, что совсем недавно что-то подобное с ним уже происходило. Затем его дернули кверху.

— Можете встать, — проговорил над ним приглушенный полумаской мужской голос. — Ведите себя спокойно, и мы не причиним вам вреда.

— Да, но в меня уже стреляли! — возразил пан Иохан, поднявшись на колени, а затем выпрямился во весь рост. Вокруг него стояли несколько человек. Все, как один, носили черные полумаски и низко надвинутые на лоб шляпы, так что на лице виднелись одни только глаза. И все, как один, держали оружие нацеленным на пленника.

— Но ведь и вы стреляли тоже, — отозвался тот же голос, показавшийся вдруг барону очень знакомым. Он пристально вгляделся в лицо говорившего, но все-таки не смог различить ничего, кроме светлых глаз.

— Но сейчас-то я безоружен, так к чему это? — он кивнул на обращенные к нему стволы.

— Почем нам знать, вдруг вы попытаетесь бежать?

— И бросить королевну и ее дам? — искренне возмутился пан Иохан. — За кого вы меня принимаете?

— А, знаменитое благородство барона Криуши, — усмехнулся разбойник.

— Мы знакомы? — изумился барон, никак не ожидавший услышать свое имя из уст человека, который нападает на поезда. Но говоривший уже отвернулся и, не обращая на него внимания, тихо обсуждал что-то со своими соратниками.

Что ж, делать было нечего, оставалось только ждать и смотреть во все глаза, примечать, запоминать. Пан Иохан огляделся, надеясь увидеть кого-нибудь из дам — за них он тревожился сильнее всего. Черт знает, как с ними обойдутся разбойники! Положим, конечно, Ядвисю, и тем паче посланницу Улле совсем уж беспомощными не назовешь, но что они могут противопоставить силе вооруженного мужчины?

— Учтите, — громко сказал барон в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, — если вы хоть пальцем тронете кого-нибудь из барышень, я вас из-под земли достану…

Послышались смешки, но разбойник, говорившись с бароном ранее, обернулся к нему и сказал очень серьезно:

— Не беспокойтесь, барон, с барышнями будут обращаться со всем уважением. Что до вас… ведите себя тихо, и все будет хорошо. В противном случае я за своих людей не отвечаю.

К их группе подошли еще несколько человек в полумасках, с ними два связанных офицера. Вид у всех был, как после хорошей драки, пан Иохан даже позавидовал. Правда, крови ни на ком не было, тогда как его правый рукав, по ощущениям, промок уже насквозь и прилипал к телу. Перевязывать же рану никто не спешил.

— Эти самые буйные, — пояснил один из разбойников. — У остальных мы забрали оружие, мешаться они нам не будут.

— Хорошо, — сказал тот, которого пан Иохан определил как главаря; острый пронзительный взгляд его светло-серых глаз не давал ему покоя — очень уж знакомым казался! — Когда поднимемся, они могут отправляться на все четыре стороны. А этих заберем с собой, от них одно беспокойство будет.

— Так что, отвести их наверх?

— Отведите.

— Пошли, — разбойник толкнул пана Иохана в плечо (по счастью, в здоровое), понуждая идти. Но барон медлил, внимательно глядя вокруг в надежде увидеть кого-нибудь из свитских дам, и его подтолкнули еще раз, уже сильнее.

— Не беспокойтесь, ваша сестра цела и невредима, — бросил главарь, пристально за ним наблюдавший.

— И на том спасибо, — буркнул пан Иохан и без особой охоты последовал за своими конвоирами.

Сперва они шли вдоль железной дороги; на ходу он поздравил себя с тем, что хотя бы в этот раз угадал с обувью: будь он теперь не в сапогах, а в городских туфлях, прогулка по щебню и камням превратилась бы в сущее мучение. Минут через десять свернули вбок, на неприметную тропинку, круто взбиравшуюся на склон между двумя участками защитной сетки. Со связанными за спиной руками восхождение представлялось почти невозможным, но снимать веревки никто не собирался.

— Вы уж сразу сбросили бы нас со скалы, — мрачно сказал пан Иохан. — Возни куда меньше.

Ему не ответили.

Подъем был нелегкий. Взбираться по крутой каменистой тропинке почти так же трудно, как по льду; подошвы опасно скользили на каменном крошеве, и на каждом шагу пленники, лишенные возможности балансировать руками, дабы сохранить равновесие, рисковали съехать вниз по склону. Чем выше они поднимались, тем реальнее становилась опасность не просто исцарапаться в кровь о камни, а переломать ноги или, чего доброго, свернуть себе шею.

Пан Иохан старался не думать об этом, но мысли о падении назойливо лезли в голову. Пожалуй, подняться, цепляясь за сетку, было бы проще.

К середине склона он взмок от напряжения, раненое плечо горело огнем.

Обернувшись на свой страх и риск, он глянул вниз и ужаснулся, на какую высоту они забрались. Снизу склоны не выглядели настолько высокими. А ведь они одолели только половину подъема!

К счастью, метров через сто тропинка свернула вбок и пошла полого, параллельно железнодорожным путям. Идти, правда, стало ненамного легче: мелкие камушки так же выскальзывали из-под ног, грозя увлечь с собой вниз. Еще через немного снова начался подъем, но теперь в мягкой породе проступили как бы ступени, изрядно стершиеся. Значит, где-то поблизости пещера, решил пан Иохан. И не ошибся. Вскоре перед ним в горе возник черный провал. Дыра была не слишком большая, но достаточная, чтобы мужчина среднего роста мог войти, не пригиная головы (рослому барону пришлось-таки немного нагнуться, чтобы не зацепить верхнюю кромку, скалящуюся острыми каменными выступами).

Внутри было холодно и не слишком темно, во всяком случае там, куда достигал свет снаружи. И все-таки после яркого солнечного дня пан Иохан на несколько минут ослеп. Пробираться вперед пришлось с большой осторожностью, перед каждым шагом нащупывая пол впереди себя и рискуя разбить голову о свод, если потолок внезапно опустится. Чем дальше, тем темнее становилось. Вскоре один из разбойников зажег неведомо откуда возникшую в его руках лампу, и дальше пошли при ее неверном свете.

Неширокий и невысокий коридор с шершавыми бело-серыми, кое-где почерневшими стенами, полого уходил вниз. Не оставалось сомнений в рукотворном происхождении хода — мягкие известковые стены еще хранили следы обработки каким-то инструментом, да и пол казался очень уж гладким. Гладкость его, впрочем, наверное свидетельствовала лишь о том, что здесь часто ходили. И все-таки пан Иохан решил, что находится в одном из древних, давно заброшенных скальных монастырей.

Даже при прыгающем и неярком свете идти было не очень трудно, хотя временами пол круто прыгал вниз на фут-полтора, и бдительности нельзя было терять ни на секунду.

Шли недолго. Коридор вывел в новую пещеру, круглую, со сферическим сводом, тоже явно рукотворную. Здесь было на удивление светло; пан Иохан не сразу понял — почему, и только спустя минуту разглядел наверху небольшое круглое отверстие, в котором светилось ясное голубое небо.

— Пришли, — проговорил разбойник, зачем-то понизив голос. — Располагайтесь, панове.

— А собственно, что вам нужно? — вопросил пан Иохан в пространство.

— От вас, панове — ничего. Только сидите тихо.

— И как долго сидеть? — хмуро спросил один из связанных офицеров.

— Это не мне решать. Да вы садитесь, панове, в ногах правды нет. Подождать вам придется.

Подивившись неожиданному добродушию разбойника, пан Иохан с облегчением опустился на гладкий, будто нарочно отполированный, пол и откинулся к стене. От потери крови начинала кружиться голова. Он скосил глаза на плечо — рубашка промокла уже настолько, что неясно было, остановилась кровь или нет. Он склонялся к мысли, что нет.

— Вы серьезно ранены, барон? — спросил присевший рядом офицер.

— Трудно сказать. Пуля, кажется, прошла навылет.

— Рану нужно бы перевязать… Эй, ты! — обращаясь к разбойнику, оставшемуся, вероятно, сторожить, офицер повысил голос. — Пан барон истекает кровью. Сделайте что-нибудь… или развяжите руки нам.

— Простите, панове, — с отчетливой виноватой ноткой отозвался разбойник.

— Ничего не могу сделать. На этот счет никаких указаний не было…

Офицер в сердцах сплюнул.

— Да не волнуйтесь, — успокоил его пан Иохан. — Это пустяк. Вот как вы думаете, зачем они напали на поезд?

— Да чего тут думать? Раз в поезде едет невеста Великого Дракона, значит, везет с собой приданое. Вот они и позарились на золото.

— Если бы так, проще было бы нас убить на месте, а не тащить сюда, — с сомнением сказал пан Иохан.

— Может быть, они намереваются потребовать за нас выкуп, — уже не так уверенно предположил офицер.

Пан Иохан от души рассмеялся.

— Выкуп? Да ну что вы. С меня, по крайней мере, взять нечего — и это, мне кажется, вожаку этих людей прекрасно известно.

— Почему вы так думаете? — удивился второй офицер, подсевший к ним.

— Он меня знает. И мне кажется, что я его тоже знаю… Очень знакомый голос. И глаза…

— Если так, то интересные же, барон, у вас знакомства.

— Кажется, еще чуть-чуть, и я его вспомню… — пробормотал пан Иохан и, закрыв глаза, прислонился затылком к стене. Он всерьез намеревался обдумать, почему главарь бандитов кажется таким знакомым, но мысли путались, и он никак не мог сосредоточиться. Кроме того, очень сильно хотелось пить. Спустя несколько секунд пан Иохан соскользнул в забытье.

* * *
— Куда вы смотрите? — отрывисто и жестко проговорил над ухом смутно знакомый голос. — Нет, я спрашиваю, куда вы смотрите? Не видите разве, что человек истекает кровью?

Да ведь это Фрез, — подивился пан Иохан, выплывая из забытья и не открыв еще глаз. Вот чудеса, откуда здесь взяться графу? Чего только не примерещится в полубреду… Он открыл глаза и увидел перед собой черную полумаску с блестящими над ней небольшими серыми глазами. Глаза сверкали бешенством.

— Да откуда я мог знать… — виновато заныл кто-то, кого пан Иохан не видел. — Вы же не распорядились…

— А своей головой ты не мог подумать? А, барон, вы очнулись. Что, вам очень плохо? Сможете встать?

— Не знаю. Думаю, смогу, — пан Иохан тяжело поднялся и, поняв, что его шатает, привалился плечом к стене. — Представьте, пан разбойник, мне примерещилось, будто вы — один мой знакомец…

Разбойник не ответил. В руке его блеснул широкий нож. Не успел пан Иохан спросить, зачем это, как разбойник очень ловко, одним движением, перерезал веревки у него на запястьях.

— Благодарю, — барон пристально посмотрел на странного разбойника. — Где же мы все-таки встречались?

— Пойдемте со мной. Или, быть может, лучше вам подождать здесь?

— Подождать чего?

— Нужно наложить повязку. Если вы не в состоянии идти, я приведу сюда человека, который о вас позаботится.

Пан Иохан удивленно поднял брови.

— Вы всегда так любезны с м-м-м… военнопленными?

— Так вы можете идти или нет? — нетерпеливо и потому особенно отрывисто повторил разбойник.

Пан Иохан обвел глазами пещеру. Один из его товарищей по несчастью спокойно спал (вот ведь молодец!) запрокинув голову и приоткрыв рот; второй сидел, понурившись, и не смотрел по сторонам. Им руки развязывать не собирались.

— Ведите…

Без лишних слов разбойник нырнул в проход, противоположный тому, откуда пришли пленники. Он шел не быстро, чтобы пан Иохан поспевал за ним, но ни разу не оглянулся. Барон глядел в его широкую спину и думал, что этот странный человек, похоже, в самом деле хорошо его знает, иначе не был бы так беспечен… Или же он просто полагает его совершенно обессилившим от потери крови?

Они прошли по запутанному лабиринту ходов; коридор то опускался, то поднимался, но в целом, по прикидкам барона, они оставались примерно на одной высоте. Потом коридор резко пошел вниз, и неожиданно вывернул на открытую площадку, размером десять на десять шагов. Край ее круто обрывался в никуда; далеко внизу виднелась синяя лента реки. Железной дороги видно не было. Пан Иохан разочарованно вздохнул: он-то надеялся, что его отведут к королевне и ее фрейлинам.

На краю площадки, свесив ноги в пропасть, неподвижно сидел человек; он был весь в черном, включая платок, плотно обхватывающий голову.

— Фатима, — позвал разбойник. Человек по-кошачьи извернулся, вскакивая на ноги — так что даже немного жутко стало, край пропасти оказался едва ли не в дюйме от пяток женщины (ибо это была женщина). В черных шароварах, в черной же блузе и в мягких остроносых войлочных туфлях.

Голову ее покрывал черный же платок, оставляя открытыми только глаза. И это, как сразу понял пан Иохан, была вовсе не маскировка, а обычный горский наряд. Удивительно только, как горянку занесло в эти места: горские племена обитали много южнее… Недоброе предчувствие кольнуло пана Иохана, когда он встретился взглядом с темными, жирно обведенными черной краской, глазами.

— Он! — взвизгнула женщина, не дожидаясь, пока разбойник скажет что-то еще. — Это он! Убийца! Ты поймал его!

— Нет, так не бывает, — пробормотал пан Иохан, невольно отступая.

Женщина выглядела так, словно собиралась сей секунд выцарапать ему глаза.

— Ты о чем, Фатима? — резко проговорил разбойник. — Этому человеку надо сделать перевязку. Успокойся и берись за дело.

— Сделать перевязку? Ему? И ты мне это приказываешь? — она остервенело ударила себя в грудь. — О! Лучше бы ты дал мне пистолет и сказал: Фатима, можешь всадить в него еще десяток пуль, он твой! И это я исполнила бы с удовольствием. Но не приказывай мне врачевать его раны.

— Вот так-так, — разбойник перевел взгляд с разгорячившейся Фатимы на пана Иохана. Выглядел он озадаченным. — Где же вы успели перейти ей дорогу, барон?

Пан Иохан пожал плечами.

— Мне тоже хотелось бы это знать. Может быть, там же, где я успел перейти дорогу… вам?

Глядя на него в упор, разбойник стянул вниз полумаску.

— Черт, а я-то думал, мне привиделось, — после короткого молчания выговорил пан Иохан. — Как вы дошли до такой жизни, граф? И что все это значит?

— Я просил вас о содействии, — холодно и резко ответил Фрез. — Вы отказали. Пришлось действовать самостоятельно… на свой страх и риск.

— Не ожидал от вас… Неужто вы спелись с настоящими разбойниками? И ради чего? Чтобы выместить на посланнице Улле свою к ней неприязнь?

— Неприязнь? — повторил Фрез и сощурил свои и без того небольшие глазки. — Вы так это называете?

Некоторое время они сверлили друг друга взглядами.

— Полагаю, — наконец, сказал пан Иохан, — что вы открылись мне неспроста. И теперь намерены от меня избавиться… не понимаю только, к чему весь этот фарс с перевязкой раны… Однако будьте последовательны и объяснитесь до конца. Зачем вы остановили поезд и что сталось с посланницей, королевной и моей сестрой?

— Я намерен от вас избавиться? Вы ошибаетесь. Я рассчитываю на ваше молчание… ведь вы пообещаете молчать?

— Нет, — сказал пан Иохан и тяжело привалился спиной к склону, ибо силы почти совсем оставили его. — Знаете, мне не по душе ваши разбойничьи выходки. Вы дворянин, а спутались черт знает с кем… — он выразительно взглянул на мрачную Фатиму, и та в ответ яростно полыхнула глазами.

Фрез пристально оглядел его и вдруг резко повернул голову, прислушиваясь к какому-то звуку в глубине горы. Лицо его осталось бесстрастным, но в глазах мелькнуло беспокойство.

— Поговорим позже, — сказал он быстро и повелительно обратился к Фатиме.

— Рану обработай. Счеты будешь сводить позже.

Горянка зашипела, как разъяренная кошка.

— А ну тихо! — прикрикнул на нее граф. — Помни, что ты у меня вот где, — он поднял сжатый кулак и показал ей. Пан Иохан мысленно приподнял брови.

Становилось все интереснее.

Пригнувшись, Фрез нырнул в недра горы, оставив барона наедине с исходящей паром горянкой Фатимой.

Глава 21

— Проклятый гяур! — прошипела она, приближаясь мягкими кошачьими шагами. — О, если б только у меня был кинжал! Ты бы понес ответ за все свои преступления! Ты бы визжал, как боров, и валялся бы у меня в ногах, истекая кровью и прося пощады!

Пан Иохан молчал и внимательно следил за Фатимой, прикидывая, как ловчее перехватить ее левой рукой (правая уже совсем не слушалась), если она вдруг на него бросится. Кажется, девица не собиралась выполнять приказ своего вожака, хоть и была у него «вот где». Ненависть была сильнее необходимости подчиняться.

— Учти, красавица, — сквозь зубы проговорил пан Иохан, — что в этот раз руки у меня не связаны, и я много тяжелее и сильнее тебя. Не смотри, что я ранен: мне не составит никакого труда сбросить тебя вон туда, вниз. Так что умерь свой пыл, если не хочешь скатиться с этой горы со сломанной шеей.

— Подлый гяур! — вновь зашипела Фатима. — Настоящий мужчина не станет грозить слабой женщине!

— Настоящий мужчина, конечно, любезно позволит даме зарезать его кинжалом, — согласился пан Иохан. — Увы, я не таков.

Горянка приблизилась почти вплотную, и барона обдало запахом томных, тяжелых, мускусных духов и пота.

— Сядь, — велела она, и он повиновался. Она гибко опустилась рядом и ломким от злости голосом скомандовала: — Раздевайся.

Пан Иохан хотел было сострить насчет горской прыти, но посмотрел в бешеные глаза Фатимы и понял, что шутка может обойтись слишком дорого.

Он стал стягивать рубашку, но пропитавшийся кровью рукав успел присохнуть к телу.

— Хорошо бы намочить, — сообщил он, но Фатима, прошипев: «Шайтан!», взялась обеими руками за ткань и безжалостно рванула. В глазах барона потемнело от пронзительной боли.

— Ты это нарочно? — спросил он, переведя дыхание.

Разумеется, Фатима не ответила. Она оторвала от рубашки — там, где она не была замарана кровью, — лоскут и взялась стирать кровь вокруг раны, нимало не заботясь, чтобы сделать процедуру менее болезненной; напротив даже, норовила сделать побольнее. Пан Иохан крепился, стиснув зубы, но наконец не выдержал и отобрал у нее лоскут.

— Отдай. Так я и сам могу. Сходила бы лучше воды принесла, мазь какую-нибудь, или чем ты врачевать собираешься…

Вместо ответа Фатима швырнула ему в лицо скомканные остатки растерзанной рубашки, вскочила на ноги и черной молнией исчезла в горе — то ли впрямь пошла за водой и мазями, то ли не могла больше видеть физиономию проклятого гяура. Пан Иохан с усмешкой проводил взглядом ее спину; ох и достанется красавице от непримиримого Фреза (а что именно Фрез возглавлял всю эту шайку, барон уже не сомневался ни на ноготь) за то, что оставила без присмотра опасного пленника.

Действовать нужно было по возможности быстро, дожидаться возвращения горянки пан Иохан не собирался. Убедившись в бесполезности попыток стереть присохшую к коже кровь, он сноровисто, действуя одной рукой и помогая зубами, сам перевязал плечо остатками рубашки — теми, что не успели пойти на тряпки. Осторожно подобрался к краю площадки и глянул вниз, прикидывая, можно ли спуститься по склону в этом месте. Склон ему не понравился: слишком отвесный, слишком гладкий, со слишком редкой растительностью. И никаких следов сетки, призванной предотвращать сходы камней. Будь у пана Иохана хотя бы веревка, он, пожалуй, рискнул бы спуститься. Но, поскольку он лишен был всяческих вспомогательных средств (даже рубашка пошла на перевязки), и действовать мог только одной рукой, пришлось искать другой выход.

Впрочем, и искать не потребовалось: дыра, ведущая вглубь горы, осталась прямо за его спиной. С минуту пан Иохан колебался, стоя перед черным провалом. Лезть в пещеры без света, не зная хотя бы приблизительного расположения коридоров, было чистой воды безумием. Барон прекрасно понимал, что рискует заблудиться и остаться внутри горы навсегда. Однако оптимистичная часть рассудка нашептывала ему, что едва ли система подземных ходов очень уж обширна: к чему древним монахам было рыть себе в горе дворец? Опять же, сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего было невыносимо.

Решившись, пан Иохан ступил в темный холодный коридор — и снова ослеп после яркого дня.

* * *
Когда поезд со скрежетом встал, Ядвися едва-едва не свалилась с дивана, где полулежала, притворяясь, будто поглощена чтением. На самом-то деле она поверх книжки подсматривала за посланницей Улле — та вроде бы как тоже увлечена была чтением модного журнала, но пальцы ее то и дело принимались выбивать на столике нетерпеливую дробь. Никак драконица не могла успокоиться после вчерашней вспышки. Ядвисю мучило жгучее любопытство: какая же именно выходка брата так подействовала на спокойную и насмешливую посланницу? Но минула ночь, а загадка все еще не была разгадана.

Итак, поезд затрясся, и Ядвися только чудом удержалась на диване. Книжку она, правда, выронила, но доставать ее из-под стола не полезла. Гораздо больше ее интересовало происходящее снаружи. Ядвися прилипла к стеклу.

— Что такое? — сдавленно спросила Улле, приникая к окну по другую сторону стола.

— Кажется, сход камней… а впрочем… откуда случиться лавине, если склон затянут сеткой? — она растерянно взглянула на посланницу.

— Кто-то мог снять сетку или нарочно скинуть камни, — не моргнув глазом, словно с ней сплошь и рядом случались подобные неприятности, отозвалась та. — Вы слышали грохот? Примерно за полсекунды до того, как начала тряска.

Для Ядвиси и грохот, и тряска, и скрежет, — все слилось в одно, и она помотала головой.

— Поглядите-ка, — вдруг удивленно проговорила Улле, — что это за люди? Зачем они замотали себе лица черными тряпками?

— Драконья мама! — пискнула Ядвися, от волнения совершенно забыв, в чьем обществе она находится. — Это же разбойники! Бежим!

— Куда? — еще сильнее удивилась посланница, но Ядвися схватила ее за руку и что есть сил потащила прочь из купе. В коридоре было пусто, но из-за дверей доносились испуганные неразборчивые вопли.

— Скорее! Нужно найти Иохана!

— Зачем? Чтобы мешать ему?

А в самом деле! — охолонула Ядвися. Брат, уж наверное, тоже видел разбойников и готовится дать им отпор (уж брата своего она знала, и знала, что именно так он и делает). У него оружие, и он будет стрелять.

А они с посланницей станут ему помехой, ведь ему придется отвлекаться на них, заботиться об их безопасности…

— Значит, нам надо спрятаться! — решила она.

— Полагаете, эти люди хотят нас обидеть? — с несусветной наивностью вопросила Улле.

— Зачем бы еще они стали останавливать поезд? — фыркнула Ядвися. — Им что-то от нас нужно. Или кто-то из нас нужен…

— Давайте лучше поищем Эрику, — перебила ее посланница. — И ее высочество. Боюсь, они не столь предприимчивы и не догадаются спрятаться, а значит, могут опасть в руки к этим… разбойникам.

И снова Ядвися вынуждена была с ней согласиться. Ей стало ужасно стыдно: как она могла заботиться только о себе, совершенно забыв о спутницах, готовая бросить их на милость судьбы… то бишь бандитов? Брат нипочем не поступил бы так. Уж он-то о себе и не вспомнил бы и бросился бы спасать более слабых.

Девушки развернулись было по направлению к купе ее высочества, когда по вагону снова прокатился грохот — потише, чем прежде, но все-таки способный напугать. Затем послышался характерный лязг, и Ядвися, сведущая в устройстве поездов несколько более спутницы, констатировала почти хладнокровно (хотя сердце бешено колотилось):

— Это лесенку спустили. Сейчас к нам придут… И почему Иохан не оставил мне хотя бы один пистолет?

— Вероятно, зная ваш нрав, панна, он не хотел допустить кровопролития, — ответствовала Улле, и по голосу ее не понять было, шутит она или говорит серьезно. — Вот вы готовы стрелять, а еще даже не знаете, кто сюда идет и с какой целью!

— С доброй целью камни на поезд сбрасывать не станут, — проворчала Ядвися, и в эту секунду из тамбура в коридор шагнул малый в черной полумаске и шляпе, сдвинутой на самые брови.

— Прекрасные панны! — протяжно заговорил он, раскинув в стороны руки и тем самым перегородив путь к спасению. — Стойте, мои милые, не убегайте. Ничего плохого я вам не сделаю. Идите сюда, красавицы.

— Назад! — зашипела сквозь зубы Ядвися. Не сводя глаз с бандита, она начала пятиться назад, чтобы выбраться через тамбур в другом конце вагона; упирающуюся Улле она тащила за руку.

— А там нас тоже ждут, — спокойно сообщила посланница, взглянув через плечо.

И в самом деле, с другой стороны коридора к ним приближался еще один разбойник, так же растопырив руки.

— Вот мы и попались, — хмуро констатировала Ядвися. — Интересно, что с нами сделают?

— Почему вы так уверены, что с нами обязательно должны что-то сделать? — посланница продолжала поражать чудесами наивности, и Ядвися даже не удостоила ее ответом. Она прянула к окну, попеременно стреляя глазами то в одного, то в другого разбойника. Те подходили неспешно, вразвалочку, уверенные, что панночки никуда от них не денутся.

— Ничего не бойтесь, — шепнула Улле в ухо Ядвисе, и та поняла вдруг, что мелко дрожит, как в ознобе. И страшно на себя разозлилась. — Я не позволю им вас обидеть.

Разбойником оставалось только протянуть руки, чтобы взять девиц под локотки, когда распахнулась дверь одного из купе, и на пороге возникла королевна Мариша во всей своей ледяной красе.

— Что здесь происходит? — вопросила она с превосходным высокомерием.

Через какую-нибудь четверть часа три девицы — Ядвися, посланница Улле и ее высочество Мариша, — стояли у подножья меловой горы, опутанные веревками наподобие куколок шелкопряда. Связали их не туго, но плотно, так что им не пошевелить было ни единым пальчиком. Прочие фрейлины — и среди них Эрика, связанные подобным же образом, были рассованы разбойниками по купе и там же и оставлены.

Ядвися с трудом сдерживалась, чтобы не стучать зубами; трясло ее не от страха, а от нервного перевозбуждения, но все равно было очень противно.

У нее не оставалось уже сомнений, что изначально бандиты намеревались схватить королевну и посланницу (Дракон знает, зачем) и их-то пленение и было целью дерзкого налета. Ядвисю вытащили из поезда только потому, что она оказалась рядом с Улле, и теперь разбойники явно не знали, что с нею делать и поджидали того, кто смог бы разрешить их затруднение, ибо вернуть Ядвисю в поезд они отчего-то не решались.

— Эрика теперь со страху помрет, — прошептала она, улучив момент, когда охранники их на секунду отвлеклись.

— Пустяки, с нею другие фрейлины, — безмятежно отозвалась посланница. — Им наверное ничего не грозит.

— А нам? — тут же спросила Ядвися, которую безмятежность Улле выводила из себя.

— Если я правильно понимаю ситуацию, то и нам тоже, — загадочно проговорила драконица.

Ядвися немедленно загорелась любопытством и пожелала узнать, как же понимает ситуацию ее подруга по несчастью. Она уже открыла рот, но ее отвлекло замеченное краем глаза движение: со склона спускался, лихо скользя на осыпающихся камешках, еще один бандит в полумаске и шляпе, с пистолетами за поясом. Видимо, это и был тот человек, которого так ждали сторожившие девиц налетчики, ибо при его приближении они разом повернулись к нему, словно по команде.

— Это что такое? — свирепо вопросил он, невоспитанно ткнув пальцем в Ядвисю. — Ее вы зачем сюда притащили? По-моему, ясно было сказано, что…

— Но она была вот с ней, — заоправдывался первый малый, и столь же хамским жестом указал на посланницу Улле. — И мы подумали…

— Мало ли кто с ней был! Это не значит, что всех надо тащить сюда.

— Так мы можем вернуть ее обратно в вагон, — предложил второй. — Пускай сидит там, с остальными панночками.

Главарь помолчал, оглядывая девиц по очереди цепкими светлыми глазками.

— Теперь ни к чему, — отрезал он. — Берите и ее тоже наверх. А впрочем, я сам ею займусь.

— Только попробуйте пальцем меня тронуть! — взвизгнула Ядвися, вдруг не на шутку испугавшись: в голосе разбойника ей почудилось что-то очень кровожадное.

Визг ее не возымел никакого действия. Разбойник подступил к ней, примеряясь, как спортсмен-тяжеловес подступает к грузу, крякнул и самым непочтительным образом закинул ее себе на плечо, да так ловко, что Ядвися и взбрыкнуть не успела. И посланница Улле никак ему не помешала — верно, потому, что точно так же поступили и с ней.

Упущенное Ядвися наверстала после, брыкаясь изо всех сил и выкрикивая самые гнусные проклятия, тайком подслушанные у брата (Иохан бы сознания лишился, когда бы узнал, какие выражения известны его сестре), пока ее тащили вверх по склону. Но негодяй держал ее крепко, ни на секунду не ослабляя хватки; и воистину изумляло, как он сумел преодолеть столь крутой подъем, таща на плече отнюдь не хрупкого сложения девицу, которая к тому же непрестанно извивалась. Слабину он дал только минут через двадцать, когда уже и Ядвися начала уставать — попробуй-ка, повиси вниз головой на плече у незнакомого мужлана, когда руки твои плотно прикручены к бокам!

— Прошу вас поумерить свой пыл, панна Ядвися, — пропыхтел негодяй, продолжая упорно карабкаться вверх. — Потерпите немного, и мы снимем с вас веревки.

Ядвися так удивилась, что прикусила язык и едва не расплакалась от боли.

— Откуда вы знаете мое имя? — зашипела она.

— Мы с вами знакомы.

— Шутите? — Ядвися попыталась вывернуться и заглянуть ему в лицо — но, разумеется, тщетно.

— Разумеется, не шучу, — отрезал он в столь знакомой манере, что Ядвися ойкнула и снова прикусила язык. Да, голос был знакомый, и манера выговаривать слова — тоже (да и взгляд светлых глаз, как теперь поняла девушка), но вот имя никак не приходило на память.

— Кто вы такой? — требовательно вопросила она.

— Прошу вас, поспокойнее, панна Ядвися. Не брыкайтесь так. Если мы сорвемся вниз, то едва ли останемся живы.

Впечатленная не столько его словами, сколько предельно серьезным тоном, девушка попритихла — но молчать не собиралась.

— Где мой брат? Куда вы меня тащите? Я требую, чтобы вы…

— Черт возьми, — с натугой выдохнул разбойник, — надо было и рот вам заткнуть. Прошу прощения…

— Грубиян!

Постепенно Ядвися переставала бояться, и ситуация начинала представляться почти в комическом свете. Меж тем, прогретый солнцем и напитанный ароматами летних трав воздух сменился вдруг сырым и холодным; свет дня угас, и вместо каменистой тропы Ядвися увидела под сапогами своего похитителя гладкий, будто нарочно отшлифованный пол. Затем на несколько минут она перестала видеть вообще что-либо, погрузившись во мрак.

— Это пещера? — спросила она, невольно понизив голос.

— Система пещер. Учтите, панна Ядвися, ходы здесь очень запутаны, убежите — рискуете никогда не выбраться…

Сам разбойник, очевидно, ориентировался в запутанных коридорах превосходно даже в темноте — ни разу он не остановился и не сбился с шагу. А вот сзади Ядвися различила на стенах отблески света: те, кто шел за ними, разбирал дорогу далеко не с такой легкостью.

Ядвисе уже надоело болтаться на чужом плече, как куль с мукой; она собиралась с силами, чтобы вновь начать борьбу за освобождение, но не успела ничего предпринять. Тьма уступила место рассеянному дневному свету; Ядвисю наконец сняли с плеча и поставили на ноги. Оказавшись в вертикальном положении, она огляделась и увидела, что находится в небольшой пещере с двумя выходами: с одной стороны зиял темный провал, откуда принесли Ядвисю, с другой стороны сиял дневной свет — полукруглая каменная арка вела, вероятно, куда-то наружу. Ядвися тут же стала примеряться, как бы улизнуть через нее.

— Там обрыв, — предупредил разбойник, словно угадав ее мысли. — Прошу вас, панна Ядвига, оставьте мысли о побеге, вы только себе навредите. В свое время мы вернем вас домой, даю слово.

— За выкуп, да?

— Когда бы мне нужен был выкуп, я бы выбрал другую девицу, побогаче. Денежные дела вашего брата известны мне слишком хорошо.

— Тогда зачем вы меня… украли?

Разбойник поморщился, это было заметно даже под полумаской.

— Досадная ошибка. Люди переусердствовали, — он обернулся к темному провалу в стене, словно ожидая кого-то. — Черт возьми, где они запропастились? — пробормотал он.

— Не туда свернули, — злорадно предположила Ядвися и напомнила: — Вы обещали меня развязать.

— Дайте слово, что не попробуете бежать.

— Не дам.

— Два сапога пара, — сквозь зубы процедил разбойник едва ли не с отвращением и достал из-за пояса нож.

— Вы что это? — снова испугалась Ядвися. — Прекратите! Ну, хотите, дам слово…

Не успела она закончить фразу, как веревка грудой дохлых змей свалилась на пол; исполнив обещанное, разбойник не спешил убирать нож и многозначительно поигрывал с ним, пристально глядя на Ядвисю.

— Знаете что? — внезапно разозлилась она. — Ежели желаете зарезать меня, то уж приступайте к делу, довольно пугать. Терпеть не могу бессмысленного красования…

Разбойник хмыкнул (как показалось Ядвисе — одобрительно) и спрятал нож.

Девушка тут же метнулась к светлой арке — и едва успела остановиться, что есть сил вцепившись пальцами в каменные кромки. Под ногами была пропасть такой глубины, что закружилась голова.

— Ой-ей, — обессилено выдохнула Ядвися.

— Я же вас предупреждал, — проговорил за ее спиной разбойник. Голос его звучал как-то иначе, вроде бы звонче, и Ядвися настороженно обернулась.

— Граф! — изумленно воскликнула она. — А вы-то как здесь оказались?

— Отойдите от края, панна Ядвися. Не ровен час, оползень случится.

— Нет, не отойду, пока не скажете, что все это значит!

Нахмуренный Фрез шагнул к ней, протягивая руку; Ядвися качнулась вперед.

— Вот увидите, прыгну!

— Упрямая девица! — упрекнул ее граф, отступая. — Хотите назло мне свернуть шею?

— Назло вам? Еще чего! Просто держитесь от меня подальше.

— Хорошо же. Можете стоять там, сколько угодно. Я никуда не тороплюсь, — и с этими словами Фрез отошел к стене и застыл там, скрестив на груди руки.

Мысленно Ядвися послала ему самое страшное проклятие, какое только знала, и, бережно подогнув платье, осторожно села боком в проеме, упершись спиной и ступнями в противоположные боковые своды арки. Чуть подвинься в сторону — и полетишь вниз, вниз, по острым камням. А что и оставалось, как не сохранять хорошую мину при плохой игре?

— Я тоже никуда не тороплюсь, — сообщила Ядвися в воздух.

Она приготовилась сидеть долго, но из темного провала с другой стороны пещеры послышалось шарканье ног, пыхтенье и приглушенные голоса. Спустя минуту на свет показались два запыхавшихся бандита, у каждого на плече по девице. Ядвися ожидала, что сейчас Фрез вернет на место полумаску (почему-то она решила, что он откроется только ей), но — ничего подобного. Он повернул к новоприбывшим нахмуренное лицо и привычно отрывисто спросил:

— Где вас носило, черт возьми?

— Поворот спутали, — виновато отозвался малый, сгружая с плеча королевну Маришу, такую бледную, словно она готовилась вот-вот упасть в обморок.

Второй малый опустил на пол посланницу Улле, столь же румяную и жизнерадостную, как и в момент остановки поезда.

— Я же говорила, — злорадно заметила Ядвися. — Ни на что ваши люди не годны, граф. Даже похитить толком не умеют.

На сей раз Фрез не обратил на ее слова ни малейшего внимания. Глядя только на королевну, он четким шагом подошел к ней и, к великому изумлению Ядвиси, отвесил по-военному краткий и быстрый, однако же глубокий поклон.

— Ваше высочество, приношу свои извинения…

Снова на свет явился устрашающего вида нож, и в мгновение ока королевна освобождена была от веревок.

Бац! Королевская ручка, унизанная перстнями, отвесила графу Фрезу звонкую оплеуху. Мариша, даром что чуть не зеленая от слабости, сознания все-таки не лишилась, а немедленно приступила к активным действиям.

— Так его! — азартно воскликнула Ядвися, от удовольствия аж подпрыгнув (в эту секунду она совершенно забыла, что сидит на краю пропасти, одно неверное движение — и конец!).

Глаза Фреза сверкнули, желваки на скулах вспухли, но в целом граф снес оплеуху даже с кротостью, как заслуженную кару.

— Я готов предоставить все объяснения…

Бац! Королевна, совершенно очевидно, не расположена была слушать объяснения, и на второй щеке графа остались кровавые полоски от острых кромок камней, вставленных в перстни.

— Мы действовали ради вашего же блага…

На третьей оплеухе терпение Фреза иссякло; бережно, но крепко он перехватил королевскую ручку, занесенную для удара.

— Извольте сперва выслушать, ваше высочество…

— Вас похоронят в Лазуритовой крепости, граф, — снизошла разомкнуть бледные уста королевна. Ядвися от души позавидовала холодности и надменности ее голоса. Вот бы ей так уметь! — Отправят на каторгу. Нет, на эшафот.

— Да выслушайте же! — взорвался, наконец, неистовый Фрез; кротости его ненадолго хватило. — Мы не хотели отдавать вас нелюдям. Вы же на погибель идете, ваше высочество! Как это можно было допустить?

— Вы идиот! — холодно отчеканила Мариша. — Хотите войны с драконами? Вы подумали, как будет истолковано нападение на дипломатический поезд? И что вы намерены делать с похищенной невестой Великого Дракона?

— Вернем вас во дворец, к отцу-императору, — граф и глазом не моргнул. — Что до войны… Вы всерьез полагаете, что это возможно? Но мы даже не знаем, существует ли народ драконов во главе с Великим Драконом, выдающим себя за божество! До сих пор мы видели только фокусы этой ведьмы! — он метнул свирепый взгляд в Улле.

— Вот именно, что вы ничего не знаете, а суете свой нос, куда вас не просят…

— А вы — вы много о ней знаете?

— Граф, граф! — подала голос посланница. — Довольно уже говорить так, будто меня здесь нет. Насколько я знаю, по вашим меркам это считается неприличным… Или вы желаете меня оскорбить?

— Молчи, ведьма! — зарычал Фрез.

— Я вам не давала повода так со мной разговаривать, — с достоинством заметила Улле. — Вы переходите всяческие границы… Впрочем, в каком бы ключе ни пошел дальнейший наш разговор, убедительно прошу сперва снять с меня эти гадкие веревки.

— Уберите ее отсюда, быстро! — рявкнул граф на своих подручных.

— Ах, вы не желаете удовлетворить мою просьбу? Что ж, я и сама могу…

Ядвися ахнула от изумления: там, где мгновение назад стояла вполне материальная, розовощекая и, пожалуй даже, не отличающаяся хрупкостью форм девица, в воздухе развеялось облачко золотистой пыльцы; по пещере повеяло ароматом свежей травы. С диким криком, расставив руки, Фрез бросился к ней, но хватанул только воздух.

— Вот так вот, — весело сказал голос посланницы с дальнего края пещеры, и в полумраке обрисовалась ее фигура в светлом платье. Никаких веревок на ней уже не было — они остались лежать у графа под ногами. — Ну и что вы теперь будете делать?

Лучше бы она ничего не говорила. Совершенно потерявший голову Фрез выхватил из-за пояса пистолет.

— Берегитесь! — закричала Ядвися, вскакивая.

— Ведьма! — одновременно с ней крикнул граф; оба их голоса перекрыл грохот выстрела, оглушительного в небольшом пространстве пещеры. Ядвися в ужасе зажала уши и зажмурилась; сама гора, показалось ей, содрогнулась; с потолка посыпались мелкие камни. Кто-то крепко ухватил ее поперек талии и куда-то потащил; Ядвися забилась, распахнула глаза и поняла, что это Фрез оттаскивает ее от арки, где она опасно балансировала на краю обрыва.

— Пустите! Пустите меня! — завизжала она, пытаясь извернуться и хватануть его ногтями по лицу. — Улле, где вы?

— Да это дикая кошка, а не девчонка! — прорычал Фрез и весьма грубо отшвырнул ее от себя. Ядвися приземлилась на четвереньки и обнаружила себя нос к носу с посланницей, очевидно, сползшей по стене на пол; выстрел нашел цель, и на груди у драконицы распускался алый цветок. Улле удивленно разглядывала испачканную алым же ладонь. Тут же была и королевна Мариша. Она опустилась на колени и, зажав обеими руками рот, круглыми от ужаса глазами наблюдала, как белое платье посланницы становится красным.

— Больно… — жалобно протянула драконица. — Почему же так больно?.. Иохан! — вдруг подалась она вперед, силясь приподняться. — Иохан, где вы? Почему не приходите?

Видимо, этот последний порыв истощил ее силы, Улле снова откинулась назад, голова ее упала на бок, глаза закрылись.

— Убили!.. — потрясенно прошептала Ядвися, и королевна Мариша, окончательно позеленев, рухнула на пол пещеры рядом с драконицей.

Глава 22

Пан Иохан был человек отнюдь не робкого десятка, но, скажем откровенно, спустя сколько-то времени блуждания внутри горы, в полной темноте и тишине, ему стало жутко. Да и кому не стало бы? Хуже всего были мысли о том, что он останется навек погребен под толщей камня, и даже тело его, быть может, найдут только годы спустя…

Нет, лезть в пещерный лабиринт без света было сущим безумием, но, с другой стороны, что еще оставалось делать барону, зная, что время уходит, и каждую минуту могут пострадать те, кто ему… по меньшей мере… небезразличен?

Уже понимая безнадежность своего положения, пан Иохан продолжал упрямо идти вперед, хотя очень хотелось сесть, вытянуть ноги, откинуться к стене и закрыть глаза. И, по возможности, уснуть.

Удивительно, но спустя некоторое время, уже смирившись с собственной скорой гибелью, пан Иохан обнаружил, что окружает его вовсе не кромешная тьма. Где-то далеко впереди, как путеводный огонек, вспыхивали золотистые звездочки: сперва крошечные, с каждой секундой они разгорались все ярке и ярче. Это нежное сияние напоминало что-то… но что? Как барон ни силился, вспомнить не смог. Что-то, оставшееся там, снаружи, где светит солнце и ветер гуляет по цветущим лугам.

Нет, этого не могло быть! Сияние просто померещилось. Пан Иохан остановился, закрыл и открыл измученные тьмой глаза — ничего не изменилось. Золотые звездочки тихо мерцали впереди, маня к себе, и откуда-то спереди же пахнуло травянистой свежестью.

— Улле? — неуверенно позвал пан Иохан; собственный голос показался странным в глухом каменном молчании.

Он вытянул вперед руку и, как сомнамбула, двинулся вперед. Золотой свет не приближался и не удалялся, он вел за собой. Пусть это мираж, решил пан Иохан, лучше уж так, чем тьма кромешная.

Он шел и шел вперед, и вдруг будто раскат грома прогрохотал в лабиринте, пол под ногами содрогнулся, сверху запорошила пыль и каменная крошка.

Пан Иохан на мгновение остановился, для надежности уперевшись обеими руками в стенки узкого коридора. Неужели новый обвал? Не хватало еще, чтобы пещеры обрушились ему на голову. Барон снова двинулся вперед, но золотое сияние, внезапно вспыхнув фейерверком, начало стремительно угасать.

— Улле! — крикнул он, уже не сомневаясь, что именно посланница вела его — черт знает каким образом, но вела!

Секунда, две, и сияние угасло совсем, однако же вместо него пан Иохан увидел впереди другой свет — более тусклый, похожий на приглушенный дневной. Пол снова дрогнул, с потолка посыпалось, что-то — вероятно, камень покрупнее, — больно ударило в спину. Раздался новый раскат грома, на сей раз гораздо ближе, и пан Иохан понял вдруг, что это никакой не гром, а пистолетный выстрел. Какой же кретин додумался палить внутри горы? Приостановившись, барон нагнулся, пошарил по полу и поднял увесистый булыжник размером с его кулак. Другого оружия все равно не было, а не идти же с голыми руками на человека с пистолетом?

Тусклый дневной свет ослепил пана Иохана; из узкого коридора на открытое место он почти вывалился совершенно для себя неожиданно, мгновение спустя за его спиной что-то с грохотом обрушилось, по плечам заколотили острые осколки.

— Иохан!

Барон услышал и узнал голос сестры, но саму ее не увидел; ослепшие глаза различили только смутный женский силуэт. Не успел он понять, что к чему, как кто-то — вероятно, Ядвися, больше некому — повис у него на шее; по щеке мазнули шелковистые локоны, а плечо прострелило болью. Пан Иохан зашипел сквозь зубы и пошатнулся, но Ядвися ничего не заметила, поглощенная своими бедами.

— Иохан, у него пистолет! Он убил ее! Он стрелял два раза, но я ударила его по руке, и…

— Очень благородно с вашей стороны, панна Ядвися, броситься закрывать брата собственным телом, — заскрежетал срывающийся от ярости голос Фреза. — Однако смею вас уверить, что не намерен стрелять в него. Во всяком случае, пока не выясню, как он вообще здесь оказался и что случилось с Фатимой!

Пан Иохан крепко зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился и снова распахнул веки; зрение понемногу прояснялось. Он увидел, что стоит у входа в пещеру, пол которой усыпан большими и малыми камнями; вероятно, недавно здесь случился небольшой обвал, что и неудивительно после пистолетного выстрела. За шею его в самом деле обнимала Ядвися; никогда еще барон не видел сестру такой напуганной. Чуть поодаль, с красным и мокрым от пота лицом стоял взъерошенный Фрез, от которого так и полыхало жаркой яростью. В опущенной руке он сжимал пистолет; судя по тому, что стрелял он как минимум дважды и собирался стрелять еще, это был новомодный шестизарядный револьвер — пан Иохан как-то приценивался к такой игрушке, но стоила она непомерных денег. За графом маячили еще два молодца; один из них держался за голову, и из-под растопыренных пальцев струйкой стекала кровь — вероятно, в бедолагу угодил сорвавшийся с потолка камень.

— Иохан, скорее! — отпустив шею брата, Ядвися за руку (добро еще, левую!) тянула его куда-то вбок. — Что ты стоишь? Она умирает! Наверное, уже умерла!

Барон поглядел туда, куда тащила его сестра, и выронил камень; в глазах у него потемнело. Сам того не сознавая, он вырвал у Ядвиси руку, метнулся к Фрезу и навесил ему в челюсть великолепнейший хук слева, вложив в удар всю свою ярость — и остаток сил. Не ожидавший подвоха граф отлетел назад, прямо на руки своих друзей-разбойников. А пан Иохан уже повалился на колени рядом с беспомощно распростертой на полу посланницей.

Впрочем, все было еще хуже, чем ему увиделось в первую секунду, ибо рядом с Улле лежала и королевна. В голове барона лихорадочно заметались обрывки мыслей: выстрела было два… но Ядвися сказала, что второй раз ударила графа по руке, значит, он не попал… Выходит, от выстрела пострадала только Улле, да и кровь только на ней, платье же королевны сверкает почти первозданной белизной…

— Мариша не ранена, просто потеряла сознание, — подоспела ему на помощь Ядвися, поспешно присаживаясь рядом. Ушлая девица уже успела схватить пистолет, оброненный Фрезом, и, не зная как с ним обращаться, положила его себе на колени — это пан Иохан отметил мельком, не в силах отвести взгляд от кровавого пятна на груди драконицы. Черт возьми, что же делать? Склоняясь над Улле, барон трепетно коснулся ее щеки… и посланница открыла глаза.

— Иохан… — прошелестела она и слабо улыбнулась побелевшими губами. — Наконец-то… ты так долго шел…

— Улле, Улле! Что это вы выдумали? Не смейте умирать, слышите?

Посланница слабо потянулась было к нему, но снова откинулась на спину; и барон схватил и сжал ее ладонь, но в тот же миг кто-то налетел на него сзади, тяжело навалился, захлестнул шею сильной рукой, норовя раздавить горло. Пан Иохан вцепился в руку, силясь ослабить захват. Когда ему удалось глотнуть немного воздуха, он прохрипел, обращаясь к впавшей в ступор сестре:

— Стреляй, Ядвися! Цель в голову!

Девушка послушно схватилась за револьвер, но далеко не сразу сообразила, как его держать и как взвести затвор. Разбойники справились с этой задачей гораздо сноровистее, и теперь один из них держал на прицеле Ядвисю, а второй направил ствол в голову ее брату.

— Не стрелять, болваны! — прорычал Фрез, который все никак не мог одолеть отчаянно сопротивляющегося пана Иохана. — Не стрелять, если не хотите обрушить себе на головы всю эту гору!

— Стреляй, сестра! Пускай себе гора рушится…

Отчаянности Ядвисе было все-таки не занимать; и со своими страхами, и с новомодным оружием она совладала меньше чем за полминуты. Поднявшись на ноги, двумя руками она твердо навела револьвер на Фреза. Зубы у нее так и стучали, обычно смугловатое лицо белизной могло поспорить с маришиным платьем, но дуло револьвера даже не дрогнуло в ее руках.

— Я ведь выстрелю, граф, уж можете мне поверить. Отпустите Иохана!

Барон не видел ее в этот момент, но, вероятно, ее трудно было не воспринять всерьез, ибо захват на его шее ослаб, и зайдясь в отчаянном кашле, он повалился вперед, едва не придавив собою снова потерявшую сознание Улле.

Который уже раз за этот безумный день казалось, что силы окончательно оставили его, но снова и снова как будто подключался какой-то глубинный резерв, и пан Иохан находил себя способным еще на какие-то действия. Так и сейчас, неведомо каким чудом он заставил себя подняться на колени, резко развернулся, схватил Фреза за воротник и бешеным усилием повалил на землю, от души приложив затылком об каменный пол. Фрез охнул и затих.

— Держи его на прицеле. Если что — стреляй, — бросил пан Иохан сестре и поднял бешеный аквамариновый взгляд на оставшихся двух разбойников, в растерянности водивших пистолетами из стороны в сторону, не решаясь ни выстрелить, ни убрать оружие. — Стреляйте, если хотите, если жизнь не дорога. Ваш приятель устроил уже обвал, дело за малым.

Теперь, когда главарь шайки лежал на полу без сознания, у разбойников, очевидно, не было никакого желания ни хоронить себя под пещерными сводами, ни схватываться с бешеным пленником в рукопашной.

— Да ну вас, — сказал один из них и сунул пистолет за пояс.

— Давайте оружие сюда, — пан Иохан ткнул себе под ноги. Поколебавшись, разбойники повиновались; один пистолет барон заткнул за пояс, а второй, проверив, заряжен ли, перекинул в левую руку. — И ремни тоже давайте. А сами отойдите подальше и сидите там тихо, как мышки… — продолжал он, когда парни положили к его ногам свои ремни. — Ядвися, ты как?

— Все хорошо, — всхлипнула девушка.

— Тогда посмотри за ними.

Еще раньше пан Иохан углядел на полу хвост веревки; вытащив ее из-под камней, он связал Фреза. Он торопился и потому действовал грубо. Минуты бежали, а вместе с ними утекала жизнь Улле… О том, что посланница, быть может, уже мертва, барон старался не думать. После Фреза он перешел к его приятелям и связал им руки собственными же их ремнями. Только покончив с этим делом, он, наконец, снова вернулся к раненой и от облегчения на секунду зажмурился: она еще дышала. Рядом заворочалась, приходя в себя, королевна, но пан Иохан этого даже не заметил.

— Улле! — позвал он и стиснул ладонь посланницы. Показалось, что она холодеет, и он совсем потерял голову. Едва понимая, что делает, он одной рукой обнял Улле за плечи, приподнял и прижал к себе. Принялся целовать неотвратимо холодеющие губы, пытаясь согреть их своим дыханием. — Улле! Не оставляйте меня… за что вы со мной так?

Ресницы посланницы дрогнули.

— Иохан…. — прошептала она. — Так больно, Иохан… — и, жалобно застонав, снова обмякла у него в руках.

— Не уходите, Улле! — в отчаянии зашептал барон. — Останьтесь со мной… на всю жизнь… будьте моей женой!

Ядвися стояла слишком далеко и потому не отчетливо слышала, с какими словами брат обращался к посланнице, но ей хватало и того, что она видела. Сегодня он явился ей с таких сторон, о существовании которых в его натуре она могла только догадываться. Например, она допускала — в теории — что всегда спокойный и ровный Иохан способен на жестокость, но только теперь увидела это воочию. И пусть его жестокость была вызвана необходимостью, такой брат пугал Ядвисю. Впрочем, он и вообще был страшен и странен: в каменной пыли, в крови, с взлохмаченными волосами… И вот Иохан растерзанный, бледный, взволнованный, бесстыдно, у всех на виду, обнимает и целует Улле и, кажется, говорит ей о женитьбе… Ядвися решила, что ослышалась. Брат сам, по своей воле, завел разговор о женитьбе, да еще в такой момент? Нет, кто-то из них определенно сходит с ума!

* * *
— Будьте моей женой! — отчаянно повторил пан Иохан и с радостью увидел, как посланница приоткрыла глаза.

— Женой? — переспросила она слабым голосом. — Вы это серьезно? Не шутите?

— Как можно шутить этим?

— Ах вот как! — непонятно проговорила Улле и вдруг широко распахнула глаза; по отразившимся в них чувствам изумленный и испуганный барон прочел, что умирать посланница раздумала. Мало того, и щеки ее, и губы, вновь налились румянцем и потеплели. — Значит, вашей женой! — с неожиданной и невозможной для раненой силой она пихнула его в грудь, отталкивая, и села; ничего не понимающий, потрясенный до глубины души пан Иохан отпрянул назад, рискуя опрокинуться на спину. — И у вас повернулся язык предложить мне это после того, как вы ползали перед этой девчонкой на коленях и целовали ей ноги?

— Что?.. — беззвучно прошептал вмиг потерявший голос барон.

— Думали, я не узнаю? Ха! Как бы не так! Ах вы бесстыдный, бесчестный человек, коварный перевертыш! Подите от меня прочь! Идите к своей королевне, для которой вы сделаете все что угодно — так, кажется, вы говорили?

— Не припоминаю, чтобы барон говорил мне такое, — льдисто прозвенел в повисшей тишине тихий голосок королевны Мариши.

— Говорил-говорил! И ноги целовал!

— Что? — Мариша резко стала пунцовой, затем так же резко побледнела.

Пан Иохан дикими глазами взглянул на нее, на Улле и вдруг рывком вскочил на ноги, побелев так, что и смотреть страшно; аквамариновые глаза же егостали почти бесцветными, словно вода в горном ручье.

— Кажется, я понимаю… — проговорил он все еще почти беззвучно. — Вы ведь нарочно устроили этот спектакль. Ну конечно! Как я только сразу не сообразил… пуля никак не могла вас убить, ведь у вас даже тело ненастоящее… и потом, с вашей способностью к исцелению… Ах я болван! Одного не могу понять: ведь мы были только вдвоем тогда, откуда же вы узнали о нашем разговоре?

— А вы уверены, что это была ваша ненаглядная королевна? — приторно-ядовитым голосом полюбопытствовала Улле.

Пан Иохан зашипел сквозь зубы, как от невыносимой боли, резко развернулся и бросился к проему в стене, за которым поджидал обрыв. На какую-то секунду Ядвися, на протяжении всего разговора не сводившая с него встревоженного взгляда, испугалась, что сейчас он бросится вниз, чтобы разом со всем покончить — в таком смятении чувств, пожалуй, она брата ранее не видала. Но он остановился на самом краю, вцепившись здоровой рукой в каменную кромку — так же совсем недавно здесь стояла Ядвися, — и замер, низко опустив голову. До девушки доносилось его тяжелое, прерывистое дыхание.

— Иохан! — позвала она тревожно, но брат дернул головой, словно назойливую муху отгонял, и вдруг, со всей дури впечатав кулак в стену, как подкошенный повалился на колени, нагнул голову до самого пола и так, скорчившись, застыл.

— Иохани! Что с тобой?

Перепуганная до последней степени Ядвися намеревалась уже пренебречь возложенной на нее обязанностью по присмотру за друзьями-разбойниками и поспешить на помощь брату, но Улле ее опередила. С поразительной для раненой легкостью она поднялась (Ядвися глазам своим не поверила: неужели это она пять минуть назад лежала при смерти и жалобно стонала, не в силах даже приоткрыть глаза?) и ровной походкой, ни разу даже не пошатнувшись, прошествовала через всю пещеру и склонилась над паном Иоханом, мягко обняла его за плечи.

— Я вам помогу, барон.

Застонав, он распрямился и откинулся назад — и тяжело, всем телом навалился на Улле; она едва удержала его. Черноволосая голова запрокинулась, и Ядвися увидела его белое лицо с побелевшими губами и мучительно сведенными бровями. Это стало последней каплей; для острастки пригрозив разбойникам револьвером, девушка подхватила юбки и бросилась к брату.

— Что с ним? — в панике выдохнула она.

— Потерял сознание, — отвечала посланница Улле с возмутительным спокойствием. — Рана, очевидно, лишила его последних сил. Видите, сколько крови? Помогите мне уложить его. Вот так.

У Ядвиси будто глаза открылись. Конечно, повязку на плече брата она видела — трудно было бы ее не заметить в отсутствие платья, — но как-то не придала ей значения. Ей и в голову не пришло, что Иохан может быть серьезно ранен… Она только и думала о том, что посланница умирает и вот-вот, наверное, умрет.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она, когда барона уложили на спину.

— Попробую залечить рану, — просто ответила Улле.

— А вы… умеете? — Ядвися стиснула на коленях руки, чтобы скрыть дрожь.

— О да. Но довольно разговоров, время уходит. Доверьтесь мне, Ядвися, ваш брат обязательно поправится. Умереть ему я не позволю.

— Могу я чем-нибудь помочь? — тихо спросила Мариша; она сидела у дальней стены, обняв подтянутые к груди острые девчоночьи коленки.

— Просто не мешайте. И молчите.

Логично было предположить, что вначале посланница снимет повязку, но она преспокойно положила ладони прямо на пропитанную кровью ткань и замерла в этой позе, словно статуя. С четверть часа, не меньше, она сидела неподвижно и беззвучно, ничего не делая; от нетерпения и тревоги Ядвися просто извелась.

Вероятно, тоже озаботившись судьбой пана Иохана, подошла поближе и Мариша.

— Ваш брат — очень храбрый человек, — проговорила она, не поворачивая головы к Ядвисе, но адресуясь явно к ней. — Уже дважды он нас спасает, рискуя своей жизнью. К сожалению, в прошлый раз мой отец не оценил его самоотверженности и поступил с бароном очень некрасиво и несправедливо.

— Да уж, — отозвалась Ядвися. — Бросили Иохана в тюрьму ни за что, ни про что. Как будто это он виноват в крушении дирижабля…

— Тише! — шикнула на них Улле. Руки ее едва заметно дрожали от напряжения, хотя она по-прежнему вроде бы ничего не делала.

— И сегодня ему опять досталось, — прошептала Ядвися, почти с ненавистью сверля взглядом ее затылок.

Нет, подумать только! Брат предложил этой драконице связать с ним жизнь, стать его женой — да чтобы услышать от красавца барона Криуши такие слова, каждая вторая девица герцогства с радостью пожертвовала бы всеми своими драгоценностями! А что сделала эта бесчувственная кукла? Прогнала его, унизила, и ведь не наедине, а при свидетелях, да каких!

Ядвися даже зажмурилась, представив, что бы она сделала с Улле при возможности. Вот бы схватить ее за воротник, да и приложить затылком об пол, как братец приложил Фреза!.. чтобы дух вон!

Кстати припомнив Фреза, она немедленно открыла глаза и осторожно оглянулась, высматривая графа. Крепко связанный, он лежал на прежнем месте и не шевелился — то ли не пришел в себя, то ли пришел, но притворялся бесчувственным. Следовало бы подойти проверить, чтобы коварный негодяй не натворил бед, — с него сталось бы, даже и со связанного, — но Ядвися не могла заставить себя уйти от брата.

— Ох… — тихонечко проговорила Улле и разом поникла, словно увядший цветок. Прижимая ладони к повязке над раной, она клонилась все ниже и ниже, и наконец легла на грудь пану Иохану, касаясь щекой его щеки.

Ядвися возмущенно вскрикнула: какая наглость! Что она себе позволяет!

— Помогите мне подняться, — слабым и жалобным голосом попросила посланница и добавила почти совсем неслышно: — Пожалуйста.

Девушки поспешили помочь ей; поскольку Улле едва держалась на ногах, пришлось отвести ее в сторонку и усадить, прислонив к стене.

— Так значит, вы все-таки ранены? — недоуменно прикусила губу Ядвися.

— И да, и нет… Это сложно объяснить… просто я… устала… помогая вашему брату.

— А он?..

— Скоро придет в себя. Подите, побудьте с ним. Рану я… затянула, но нужно время, чтобы силы к нему вернулись.

Бросив на нее насупленный подозрительный взгляд, Ядвися вернулась к брату. Тот уже не выглядел таким бледным, и складка меж бровей разгладилась. Девушка заботливо убрала с его лица черные пряди волос, взяла его руку в свои и нежно поцеловала. С детских лет она любила пана Иохана гораздо сильнее, нежели отца, который почти не обращал на нее внимания; с годами он стал самым близким ей человеком после матушки, а после смерти матушки так и просто самым близким. Когда он после безобразной ссоры с отцом поступил в кавалерию и уехал на южную границу, десятилетняя Ядвися все глаза выплакала — боялась, что любимого старшего брата убьют злобные горцы. Теперь она подросла и плакать не собиралась, но боялась в эту минуту за Иохана не меньше, чем восемь лет назад. А может быть, даже и больше.

— Зачем вы так обошлись с бароном? — вполголоса, чтобы не услышала Ядвися, спросила Мариша, осторожно присаживаясь рядом с бледной и утомленной посланницей. — Он не заслужил оскорблений.

— Разве я его оскорбила?

— О да, и прежестоко. Неужели вы сами не поняли?

Улле помолчала, разглядывая грязное пятно у себя на подоле.

— Барон как-то сам сказал мне, что не годится в мужья и никогда не предпочтет одну женщину многим…

— …вовсе необязательно рассказывать о том, что он доверил только вам…

— …так как же я могла после этого воспринять его предложение серьезно? — продолжила Улле. — Тем более после той сцены… когда он думал, что перед ним — вы.

— А вот это было просто гадко, — холодно заметила Мариша.

— Может быть. Но как иначе я узнала бы то… что узнала? Он вас любит, ваше высочество.

Королевна покраснела, но глаз не опустила — поистине королевская выдержка!

— Какая ерунда! С чего вы взяли, что меня?

— Ну, мне-то он ноги не целовал, — слабо усмехнулась Улле.

— А меня замуж не звал…

— Ничего удивительного. Насколько я понимаю ваш этикет и вашу иерархию, это просто невозможно…

— Так или иначе, вы не должны были говорить барону то, что сказали. Вы нанесли ему рану глубже, нежели та, которую только что излечили.

— Эту рану я предоставляю исцелять вам, — нарочито подпустила в голос яду Улле. — Уверена, у вас прекрасно получится. Если, конечно, вы пожелаете взять на себя этот труд…

Мариша, все еще пунцовая до самых корней волос, все же смерила ее холодным взглядом.

— А вы злая, панна посланница. Не ожидала…

— Ведь барон Криуша вам нравится, правда?

— Не желаю продолжать этот разговор, — окончательно заледенев, отрезала королевна. — Я предназначена Великому Дракону. Вы сами меня выбрали.

— И это единственная причина, почему вы не желаете говорить? — полюбопытствовала Улле, но Мариша гордо отвернулась и замолчала.

* * *
Сознание медленно возвращалось к пану Иохану, и первым его чувством стало удивление: почему-то не было боли — совсем не было, хотя он прекрасно помнил, как невыносимым огнем жгло простреленное плечо перед тем, как он лишился чувств. Зато очень хотелось пить. Он осторожно приподнял голову, и затылок его тут же заботливо поддержали чьи-то ладони. Преодолевая ватную слабость во всем теле, барон сел, и его предупредительно обняли за плечи. Он повернулся посмотреть, кто так о нем печется (в сердце стукнулась слабенькая надежда), и увидел сестру, которая взирала на него ласково и с тревогой. Сразу стало пусто…

— Больно? — посочувствовала Ядвися, по-своему истолковав исказившую его лицо слабую гримасу.

— Нет… — пан Иохан помолчал, заставляя себя собраться. — Долго я был без сознания?

— Не очень.

Он осторожно подвигал правой рукой — не померещилось, плечо в самом деле не болело; разве только мешала присохшая к телу заскорузлая повязка.

Барон уже почти понял, что произошло, пока он лежал без чувств; взглядом поискал Улле и сказал как мог спокойно:

— Благодарю вас, панна посланница, за заботу, но, право, вы напрасно растрачивали на меня свои силы.

— Вовсе не напрасно, — так же спокойно и даже с легкой улыбкой ответила Улле. Она чуть наклонила голову; видно было, что ей очень не хватает затенявшей глаза шляпы, из-под полей которой она привыкла смотреть. — Вы еще пригодитесь нам живой и здоровый; ведь нам предстоит как-то выбираться из этой горы.

— Уж кому-кому, а не вам об этом тревожиться, — резче, чем хотел, заметил пан Иохан; мысленно одернул себя и укорил за резкость. — Кажется, вы упоминали, будто умеете летать, и даже однажды применили это умение в критический момент…

— Боюсь, в теперешней ситуации на меня рассчитывать не приходится. Мне не хватит сил ни для полета, ни для смены обличья.

— Если бы вы не возились со мной… — хрустнул зубами пан Иохан.

— О, дело не в вас. Вернее, не только в вас… Видите ли, мне ведь пришлось заняться самоисцелением. Я не притворялась, барон, рана была настоящая… и боль была настоящая. Я испугалась и слишком много сил потратила впустую. Не рассчитала.

Итак, подумал барон, вероятно, она пытается сказать, что в этот раз придется мне ее вытаскивать на себе. Хорошо же. Если бы только это был последний раз, когда ему придется к ней прикасаться… Впрочем, о дальнейшем выстраивании отношений с посланницей можно подумать позже, а теперь наверняка найдутся другие, более насущные проблемы. Для начала хорошо бы попробовать встать…

Тяжело опираясь на плечо Ядвиси, пан Иохан поднялся и постоял с минуту, проверяя, не качает ли. Качало, и муторными волнами накатывала слабость.

— Ох, Иохан, тебе бы полежать, — тревожно вздохнула сестра.

— Полежу, когда выберемся. Ты куда револьвер девала?

— Вон он, — девушка указала на пол.

— С ума сошла? Разве можно оружием разбрасываться? Давай его сюда. А второй где? Я его, кажется, выронил… — барон заозирался в поисках одного из трофейных пистолетов; второй так и торчал у него за поясом. — Ага, вот он… Ваше высочество! Умеете ли вы стрелять?

— Немного, — удивилась Мариша.

— Возьмите вон тот, он заряжен.

Королевна повиновалась и с некоторой опаской подняла пистолет. Впрочем, держала она его уверенно, и явно знала, где у него курок и в какую сторону его поворачивать дулом.

— В кого вы собрались стрелять, барон? — полюбопытствовала посланница, не спешившая покидать свое место у стены.

— Не одни же они здесь, — пан Иохан ткнул дулом в сторону присмиревших разбойников и не подававшего признаков жизни Фреза.

— А не странно ли, что сюда до сих пор никто не пришел? — тихонько проговорила Улле. — Столько шуму было, стрельба… Почему никто не поспешил на подмогу?

— Коридор завалило? — с замиранием сердца предположила Ядвися. — Иохан, я схожу, посмотрю?

Барон подумал и мотнул головой.

— Нет. Я сам. Ну-ка, отпусти меня…

Оказалось, он вполне способен самостоятельно удержаться на ногах и даже самостоятельно идти — главное, не обращать внимания на предательскую слабость.

— Здесь есть лампа, — порхнув через пещеру белым мотыльком, королевна Мариша подняла с пола все еще непогашенную лампу. — Посветить вам?

— Будьте любезны, ваше высочество.

Каждый шаг требовал сосредоточения, и пан Иохан подумал с тревогой: что же будет дальше? Все же до выхода он добрался; готовился уже шагнуть в черный провал, и тут на него словно ведро ледяной воды выплеснули. Он резко обернулся, едва не задев королевну Маришу, прянувшую от него в сторону, и выдохнул:

— А где панна Эрика?

Глава 23

В два голоса (Улле молчала) девицы объяснили, что Эрика осталась внизу, в вагоне, и ей, по всей вероятности, ничто не грозит. Пан Иохан закусил губы — по последнему пункту у него возникли сомнения, — но промолчал, ибо сделать все равно ничего пока было нельзя.

Пол коридора весь был завален камнями; барон с тревогой огляделся по сторонам, после обвала свод казался ему ненадежным.

— Осторожнее, ваше высочество, — вполголоса проговорил он. — Смотрите под ноги. А лучше бы вам вернуться. Мало ли что…

— Нет, я с вами, — храбро ответила Мариша и добавила после небольшой заминки. — Не нужно, пожалуйста, титулов. Забудьте, хотя бы на время, что я королевна.

Да разве об этом забудешь, мысленно вздохнул пан Иохан — и ничего не ответил.

Ушли они совсем недалеко, буквально футов через тридцать пришлось остановиться перед беспорядочной грудой камней, перегородившей проход.

— Дайте-ка сюда лампу… — он взял ее из рук Мариши и поднял высоко над головой. — Да-а… придется, пожалуй, поискать другой выход. Здесь мы не выберемся.

— Может быть, завал получится разобрать? — Мариша на пробу пнула носком башмачка несколько булыжников помельче.

— На это понадобится не один год…

— Но других выходов здесь нет!

— Если спустить по склону… — задумчиво проговорил пан Иохан, и, посмотрев в лицо королевны — тонкое, бледное, с огромными (от страха?) глазами, — добавил поспешно: — Не бойтесь, мы что-нибудь придумаем.

— Я не боюсь.

— Хорошо, коли так. Ну, пойдемте обратно, порадуем наших дам.

— Погодите минутку, барон, — Мариша тихо тронула его за локоть. — Два слова…

— Слушаю.

— Вы… — она вдруг смешалась, умолкла, глубоко вздохнула и начала снова: — Вы не сердитесь на панну Улле. Она не со зла, просто не… не освоилась еще с нашими… обычаями.

Пан Иохан растерялся и не сразу нашелся, что ответить; порадовался, что лампа горит неярко и не очень хорошо освещает его лицо. Ему не хотелось бы, чтобы Мариша видела сейчас его выражение.

— Да, конечно, — сказал он ровно. — Вы простите меня, ваше вы… панна Мариша.

— За что?

— За все.

Чтобы избежать продолжения неловкого разговора и не ляпнуть, упаси Дракон, чего-нибудь лишнего, пан Иохан почти бегом ринулся обратно в пещеру, где обнаружил, что за время его короткого отсутствия расстановка сил несколько изменилась. Посланница Улле сидела тихонько в уголке и, кажется, дремала; граф Фрез успел прийти в себя и даже исхитрился сесть, а умница Ядвися, не оставившая без внимания его инициативу, снова весьма решительно направляла на него револьвер.

— Уймите свою сестру, — раздраженно бросил Фрез, завидев пана Иохана. — Не ровен час, рука дрогнет.

— И одним мерзавцем будет меньше, — фыркнула Ядвися. — Иохани, что там?

Мы можем, наконец, уйти отсюда?

— Боюсь, что нет, — тихо сказал барон. — Коридор завалило. Нам еще очень повезло, что свод пещеры выдержал.

— Завалило! И что теперь делать?

— Попробуем спуститься по склону.

— Это безумие! — ахнула Ядвися.

— Чистой воды, — подтвердил Фрез. Он беспрерывно ерзал, вероятно, пытаясь устроиться удобнее. — Вы уверены, барон, что в одиночку одолеете спуск? Не понимаю, как вы вообще еще держитесь на ногах.

— Как-нибудь одолею, другого выбора все равно нет.

— Есть! Развяжите меня, и мы вместе что-нибудь придумаем.

— Развязать вас! — с удивлением повторил пан Иохан и недоверчиво рассмеялся. — С какой стати? Откуда мне знать, вдруг вы опять наброситесь на меня или… еще кого-нибудь.

— У меня нет оружия.

— Это не делает вас менее опасным.

— Барон, я даю слово чести, что не причиню никакого вреда ни вам, ни вашим… спутницам. Я даже согласен, чтобы ваша сестра продолжала водить у меня перед носом пистолетом, коли ей нравится, я и слова не скажу.

— С удовольствием бы отстрелила вам этот самый нос! — прошипела Ядвися.

— Не сомневаюсь. Так что скажете, барон?

— Не верьте ему, — тихо сказала Мариша.

Пан Иохан колебался. С одной стороны, слово чести аристократа и офицера — это немало; с другой стороны, встречались ему и такие аристократы и офицеры, для которых нарушить слово чести было не труднее, нежели осушить залпом бокал вина. Относился ли к таким людям граф Фрез — шут его знает; барон не мог судить о нем с полной уверенностью после нескольких кратких бесед… и короткой схватки. За один день Фрез наворотил таких дел, которые едва ли сочетались с честью офицера; но все-таки впечатление о нем составлялось как о человеке не склонном к коварству и прямолинейном до ломоты в зубах. Ему хотелось верить, даже если придется об этом пожалеть.

— Слово чести, граф?

— Слово чести.

— А что насчет ваших… приятелей?

— Они будут делать то, что я скажу, — самоуверенно заявил Фрез — и этому тоже хотелось верить.

— Убери пистолет, Ядвися, — вздохнул пан Иохан. — Где нож?

— Ты с ума сошел! — в сердцах воскликнула его сестра.

— Напрасно вы ему доверяете, — вторила ей Мариша.

Но барон, оставив восклицания девушек без внимания, уже подошел к бывшему противнику и оглядывался, ища нож, ибо прекрасно знал, что затянул веревки туго и голыми руками с ними не совладает.

— Не мучайтесь, — Фрез повел плечами, встряхнулся — и протянул перед собой свободные руки; в правой ладони блеснуло лезвие. — Кинжал у меня.

Напрасно вы не спрятали его сразу.

— Говорила же я тебе, — буркнула Ядвися. — Нельзя ему верить.

Пан Иохан только головой покачал, глядя, как Фрез быстро и со знанием дела разрезает веревки на ногах.

— Нате, заберите, — закончив, он рукоятью вперед сунул кинжал пану Иохану. — Мастер же вы веревки вязать, едва не до костей впились.

— Я торопился, — сказал барон и поглядел в сторону мирно дремлющей, словно ничто в мире ее не касалось, посланиицы; Фрез перехватил его взгляд и ощерился.

— Да ничего с ней не стряслось бы, с этой ведьмой. Не так-то просто ее убить. А кстати говоря, как ваша рана? Эта мерзавка Фатима, кажется, поработала спустя рукава; повязка наложена кое-как…

— Повязку я сам делал. А ваша Фатима не очень-то расположена была меня лечить; сбежала при первом же удобном случае.

— Мерзавка! — свирепо повторил граф. — Ну, попадись она мне, узнает, где раки зимуют.

Очень хотелось узнать, какие отношения связывают его с горянкой, и чем она ему обязана, если повинуется его приказам, но пан Иохан решил повременить с расспросами до лучших времен. Меж тем, выяснить этот вопрос он положил непременно, иначе рисковал до конца дней своих промучиться любопытством, уж очень странная то была пара.

— Если только ее не завалило камнями где-нибудь внутри горы, — сухо сказал пан Иохан. — Боюсь, после сегодняшней стрельбы вы не досчитаетесь многих… своих людей.

— Бросьте! Едва ли обвал затронул обширный участок.

— Вам виднее.

Не сговариваясь, мужчины подошли к арке и остановились на краю обрыва.

Фрез даже бровью не повел в сторону своих соратников, все еще связанных, словно позабыл о них напрочь.

— Чтобы спуститься здесь, нужно быть по меньшей мере козерогом, — заметил барон.

— Не думаю, чтоб даже и козерог осилил спуск. Но поглядите туда. Вон, видите? Кажется, там склон более пологий.

Прищурясь от солнца, пан Иохан пригляделся и неуверенно сказал:

— Мне кажется, я вижу край сетки.

— Быть этого не может! Железная дорога с другой стороны, — вглядываясь, Фрез наклонился вперед так сильно, что непременно свалился бы вниз, если бы не цеплялся за каменную кромку. Но и теперь хватило бы несильного толчка, чтобы отправить его в смертельный полет. Пан Иохан смотрел на его багровую бычью шеи и боролся с сильнейшим искушением. Напасть со спины было бы бесчестно, но ведь еще с полчаса назад, в пылу схватки, он не преминул бы воспользоваться оказией и скинуть противника со скалы…

Колебаниям его положил конец, казалось бы, сущий пустяк: барон случайно мазнул взглядом по лицу сестры и замер, пораженный кровожадным выражением ее глаз, устремленных на Фреза. По глазам ее явственно читалось, что она примеряется, как бы половчее всадить пулю в графскую спину… Пан Иохан словно увидел свое отражение в зеркале и ужаснулся.

Наваждение спало; он шагнул вперед, крепко ухватил Фреза за плечо и потянул назад:

— Осторожнее, ваше сиятельство.

— А и впрямь сетка, — граф выпрямился и почти весело глянул на пана Иохана. — Нам повезло. Если сумеем до нее добраться, считайте, мы уже внизу.

— Внизу… — повторила Ядвися хмуро. — А что дальше? Пути наверняка завалены камнями, добро еще, если не повреждены…

— Завал можно разобрать, — ответил барон. Его больше заботило иное. — Вы, граф, неужели просто так нас отпустите?

— Если ее высочество не переменит решения и не изволит пойти со мной, дабы избегнуть незавидной участи… — Фрез коротко, по-военному, поклонился королевне Марише, — …ничего другого мне не остается. Ее высочество вольны сами избирать свой путь. Если им угодно сгинуть в логове Великого Дракона…

— Благодарю за позволение, — холодно перебила Мариша. — А вы, полагаю, готовы взойти на эшафот? Не надейтесь, что это дерзкое нападение сойдет вам с рук.

— Не надеюсь. Но прежде чем отвести меня на эшафот, слугам вашего папеньки придется меня поискать.

— Погодите, погодите, — быстро проговорил пан Иохан, приложив ладонь к горящему лбу. Соображал он с некоторым трудом, что и неудивительно после полного событиями дня. — Так вы, граф, намеревались похитить ее высочество с тем, чтобы не отдавать ее Великому Дракону? Ах, черт! Вот к чему были разговоры о том, что вас нужно включить в свиту… Конечно, вам было бы удобнее действовать изнутри!

— Вот уж не ожидал, что вы такой тугодум, — почти грубо бросил Фрез. — Я, знаете, был уверен, что вы сразу обо всем догадались еще после первого нашего разговора в тюрьме. Ведь я говорил практически открытым текстом.

— Возможно. Да, теперь мне припоминается… Вы правы, догадаться было не сложно, но тогда я думал о другом.

Фрез пронзил пана Иохана пристальным взглядом; по всей видимости, он понял, чем — или, вернее, кем, — были заняты в тот день мысли узника.

— Давайте посмотрим, достанет ли нам веревки, — сказал он — словно точку поставил в разговоре. — Начинать спуск без страховки слишком опасно.

От веревок остались почти одни обрывки, посколько путы безжалостно кромсали ножом вместо того, чтобы терпеливо развязывать узлы. Уцелела только та, что была на Улле, но длины ее не хватало.

— Плохи наши дела, — сказал Фрез, перебирая куски веревки.

— Придется рискнуть без страховки, — ответил пан Иохан. — Учтите, граф, что я не позволю вам сломать шею на этом спуске, ибо намерен разыскать вас позже и устроить так, чтобы некого уже было вести на эшафот.

— Это что, угроза?

— Предупреждение.

— В таком случае, не проще ли решить дело теперь же, пока вот я, перед вами?

— Не проще. Не хотелось бы делать барышень сведетельницами неприглядной сцены. Кроме того, как вы верно заметили, в одиночку мне придется нелегко, а если кто-нибудь из девушек пострадает…

— Понял, понял. Кабы не барышни, мы бы с вами иначе разговаривали.

— Именно так.

— В таком случае, займемся делом.

И они занялись делом, то есть принялись связывать между собой самые длинные куски веревки. Девиц, подошедших было с вопросом, не нужна ли какая-нибудь помощь, Фрез непререкаемым тоном отправил на отдых — мол, силы им еще понадобятся. С фантастической кротостью барышни повиновались и отошли в дальнюю часть пещеры, где и устроились рядом с дремлющей Улле.

— Ваша сестра — просто огонь, — вполголоса проговорил Фрез, не поднимая на собеседника глаз и остервенело терзая веревочные хвосты. — Редкий характер! Что, к ней уже сватались?

— Никто не сватался, — ответил пан Иохан, сам себе дивясь: вот уж, казалось бы, самая неподходящая ко времени тема; да и собеседник таков, что с бОльшей охотой барон всадил бы в него пулю, нежели затеял бы приятственную беседу. — Как видно, «редкий характер» отпугивает женихов, да и приданого за сестрой я большого дать не могу. Впрочем, Ядвися и молода еще очень, успеется…

— А я, пожалуй, посватался бы, — вдруг сказал Фрез. — Да не судьба.

Пан Иохан ошеломленно уставился на него, на минуту забыв про веревки.

— Знаю, не время и не место для таких разговоров. Только другого времени не будет, когда еще свидимся.

— Напрасно вы затеяли эту авентюру, граф… — помолчав, сказал пан Иохан.

— Может быть. А может быть, и нет.

Некоторое время они вязали узлы в молчании; все более тревожась, пан Иохан нет-нет да и поглядывал на солнце: еще недавно стоявшее в зените, оно медленно, но верно клонилось к горизонту. Если не успеют до темноты, придется ждать рассвета в пещере. Без воды, без пищи; где взять силы для опасного спуска? Более всего мучила тревога за девушек, не привыкших переносить тяготы.

Единожды вспомнив о воде, пан Иохан не мог более перестать о ней думать, ибо жажда терзала его давно. Чтобы отвлечься, он облизнул пересохшие губы и заговорил о постороннем:

— Как вы сошлись с Фатимой, граф? Не могу понять, что вас связывает.

— Давнишняя история, — отозвался Фрез не очень охотно. — Да и рассказывать особенно нечего.

— И все-таки?

— Ладно, слушайте. Отец ее был один горский князек, такой же мелкий, хитрый и злобный, как и все эти горские князьки — вам наверняка известна эта порода, коли вы служили на юге. Обычный головорез, только хорошо вооруженный и при своем замке, то есть при том, что они там у себя называют замками. Разумеется, вокруг князька сколотилась самая настоящая банда, возглавил которую он сам, а два его ближайщих помощника стали его старшие сыновья. Занимались они известно чем: набеги, грабежи, разбой; южные горы кишмя кишат подобными шайками. Женщины их тоже не сидели без дела. Видели когда-нибудь плантации опиумного мака, барон?

— Приходилось.

— Он очень красиво цветет, верно? Выращивать же его весьма прибыльно; отец Фатимы, как и многие его соплеменники, сделал на нем состояние.

Парадокс, однако, в том, что львиная доля «опиумного» золота идет на вооружение людей, охраняющих эти плантации. Но этим южным варварам, кажется, добрая драка дороже любого золота.

— Некоторым нашим господам тоже, — заметил пан Иохан. Он слушал и мрачнел все сильнее; если его догадки были верны и князь, о котором толковал Фрез, был тот самый, то выходило… да ничего доброго не выходило.

— Верно, но не о том речь. В общем, гонялись мы за тем князьком по всему ущелью, очень уж надоел — да и не нам одним. Кто-то из наших нас опередил: устроили засаду, покрошили всю банду. Рубка, думается мне, была жаркая, даже обидно, что вовремя не подоспели. Когда мы подъехали, то нашли только сваленные горой трупы, причем два-три безголовые: как видно, головы увезли с собой, чтобы предъявить начальству… Что вы так на меня смотрите?

— Как звали князя?

— Маро, — медленно выговорил Фрез. — Э, да не ваши ли то люди лишили нас удовольствия поквитаться с этим подонком?

— Мои, — ответил пан Иохан и снова склонился над веревками. — Только никакого удовольствия в том не было… Одно мне неясно: откуда Фатима узнала, что я там был?

— Это просто: какой-нибудь мерзавец улизнул от вас и рассказал ей. А быть может, она сама была где-нибудь неподалеку и все видела. Впрочем, не думаю, чтобы она только наблюдала и не попробовала вмешаться.

— А рассказать ей никто не мог, ибо живым оттуда никто не ушел.

— Отчего вы в этом так уверены? В щели меж камней мы наткнулись на мальчишку, он был жив, хотя и ранен. Видно, в пылу боя он забился в щель и потерял сознание; после его не заметили либо сочли за мертвого. Могли быть и другие.

— Пожалуй. Но что же Фатима?

— Терпение, барон. Мальчишку мы допросили, он был так напуган, что не упорствовал в молчании и почти сразу согласился показать дорогу к замку.

Нам того и надо было; следовало выжечь это осиное гнездо дотла, чтобы и памяти о нем не осталось.

— Выжгли?

— Само собой. Пришлось, правда, немного пострелять; в замке засели остатки шайки во главе с младшим княжеским сынком; там же были и женщины.

— Их тоже убили?

— Им предложили сдаться, но они только смеялись над нашими солдатами и оскорбляли их. Кроме того, у каждой из этих диких кошек имеется кинжал, а то и не один, и управляются они с оружием не хуже мужчин; это не наши барышни, которые за всю жизнь не берут в руки ничего опаснее вязальных спиц. Так что участь их была незавидна.

— Как же Фатиме удалось уцелеть?

— Благодаря моему вмешательству, — просто, нисколько не рисуясь, сказал Фрез. — Она, как вы, быть может, заметили, весьма хороша собою, а тогда была еще лучше — молодость и красота южных женщин проходят очень быстро, — и ее готовились пустить по кругу… простите за столь неприглядные подробности, барон, но что было, то было. Разумеется, сперва ее избили до потери сознания, иначе она не позволила бы над собою глумиться.

Участь Фатимы была бы весьма незавидна, но пришел я и помешал веселью. Я забрал ее с собой и не велел никому ее касаться… кроме нашего медика.

Сперва, когда наша красавица немного оправилась, она без устали проклинала меня за то, что я не позволил ей умереть вместе с ее семьей; она называла меня убийцей и, вероятно, ненавидела не меньше, чем ненавидит теперь вас, барон. Бесконечно сетовала она на то, что я не дал ей умереть; как-то раз даже украла у меня кинжал и пыталась зарезаться; но после она приутихла, призадумалась и, вероятно, сообразила, что, оставшись жива, получила возможность отмстить за погибших братьев и отца. Постепенно это странное создание даже почувствовало ко мне что-то вроде благодарности; она доверилась мне настолько, что просила меня разузнать, кто именно повинен в гибели ее семейства. Разумеется, я не собирался помогать ей в осуществлении планов мести, ибо полагал, что негодяи получили по заслугам… Итак, я возил Фатиму с собой, как трофей; а когда вернулся в столицу, вынужден был решать, как быть с ней дальше. Поселить ее в своем доме я не мог, и потому пришлось поручить ее заботам знакомых цыган. Так было и ей лучше; в четырех стенах, взаперти, она бы скоро зачахла. Я думал, что пути наши наконец разошлись — поверьте, неудобств своим присутствием эта девица доставляла немало, — но, вероятно, Фатима все-таки сочла себя обязанной мне, и потому время от времени появлялась на горизонте. Вот и вся история.

— А разбойники?

— Разбойники — совсем другая песня, — чеканно проговорил Фрез. — Я не собираюсь сообщать вам в подробностях всю свою биографию, барон. Если я и поведал вам историю Фатимы, то потому лишь, что она в какой-то мере вас касается. И точка.

— Хорошо, покончим с этим, — согласился пан Иохан. — Еще один только вопрос касательно Фатимы… позволите?

— Слушаю.

— Вам никогда не приходило в голову, что Фатима сама замешана в торговле опиумом?

— Скажу вам более: я уверен, что замешана.

— Отчего же тогда вы не передали ее в руки правосудия?

— Оттого, что не затем я отнял ее у одних палачей, чтобы отдать на растерзание другим. Такой мотив вам понятен?

Пан Иохан согласно промолчал, однако ж подумал про себя: быть может — и вполне вероятно, — что Фрез и сам давно уже не в ладах с законом. Такие связи, которые существуют между ним и разбойниками, повинующимися его слову, не создаются в один день.

— Вот и все, — сказал Фрез, приподымая связанную из кусков веревку, и внимательно оглядел ее, причем лицо его не выразило ни удовольствия, ни огорчения, оставшись совершенно бесстрастным. — Не знаю, достанет ли этого. Придется рискнуть.

— Скоро начнет смеркаться, — тихо сказал пан Иохан и снова поглядел на солнце. — Успеем ли?

— Успеем, по меньшей мере, испытать веревку. Спуск отложим до утра; дамам не помешает отдых. И вам тоже, — добавил Фрез, бросив мимолетный взгляд на окровавленные тряпки на плече барона.

— Нам всем отдых не повредит.

— Но сперва, пока светло, я разведаю путь.

— Почему вы?

— Не задавайте глупых вопросов, барон, — посоветовал Фрез. Сняв куртку, он обвязал вокруг пояса один конец веревки, и стал искать, куда бы закрепить второй. — Кстати, наденьте мою куртку. Боюсь, вы своим неприличным видом смущаете барышень.

Поколебавшись, пан Иохан все же последовал этой рекомендации.

Неопределенность чувств по отношению к Фрезу начинала его беспокоить: он не хотел быть ничем обязанным этому человеку, поскольку всерьез намеревался драться с ним в не очень отдаленном будущем, и одновременно, черт возьми, граф становился ему, пожалуй, все более симпатичен.

Вместе они закрепили веревку, обвязав ее вокруг каменного выступа. К сожалению, выступ был от арки дальше, чем хотелось бы, что существенно уменьшало длину веревки, и без того не слишком большую.

— Осторожнее, граф, — напутствовал Фреза пан Иохан, когда тот, одной ногой стоя на надежном полу пещеры, носок второй утвердил на не слишком надежном выступе склона.

— Если что-то пойдет не так, вы ведь меня вытянете, не так ли? — отозвался граф и перенес вторую ногу на второй шаткий выступ.

Стоя в арке, пан Иохан наблюдал, как он перемещается по склону в сторону сетки — не слишком быстро, но ловко и вполне уверенно. Так уверенно, что закрадывалась невольная мысль о том, что подобные акробатические упражнения он проделывает не впервые; пан Иохан даже позавидовал. Вот что значит человек служилый: не просто случайный гость в армии, как барон Криуша, а профессиональный военный!

— Не боитесь, что он сбежит? — ступая легко и неслышно, Мариша подкралась и встала за спиной у пана Иохана, застав его врасплох. — По нему не заметно, что спуск дается ему так уж нелегко.

— Даже если сбежит, вреда от этого не будет, — ответил барон.

— Вы слишком легко ему доверились. Вы знали его раньше?

— Первая наша встреча была в тюрьме, когда граф приходил просить меня о том, чтобы я устроил ему место в свите вашего высочества.

— Я же просила без титулов…

— Простите. Дозволено мне будет спросить, отчего вы настроены к нему столь… враждебно? Ведь всю эту безумную авентюру он затеял ради того, чтобы спасти вас из лап, как он полагал, ужасного чудовища?

— Каковы бы ни были его намерения, — холодно проговорила Мариша, — его методы характеризуют его как человека не слишком… благонадежного. Я бы не доверилась ему, когда бы даже речь шла в самом деле о спасении жизни.

— Мне кажется, вы все-таки ошибаетесь.

— Ошибаюсь? После того, как он хотел вас убить?.. Вы что же, и этому его поступку готовы найти оправдание?

Поразмыслив, пан Иохан, несомненно, и этому нашел бы оправдание, однако мысли его приняли радикально иное направление, когда он заметил, что Фрез остановился, немного не дотянувшись от сетки, и, одной рукой уцепившись за камни, второй что-то делает с веревкой у себя на поясе.

— Что он задумал? — тихо спросила Мариша, подавшись вперед.

Барон быстро глянул вниз, под ноги.

— Веревка кончилась. Видите, как натянулась? Он хочет освободиться от нее и дальше идти без страховки.

Королевна подняла на него широко раскрытые глаза, в которых поразительным образом перемешались осуждение и восторг.

— Наверное, все мужчины сумасшедшие. Ведь он страшно рискует!

— До сетки осталось совсем немного. Граф справится.

— А вы? Вы справитесь, барон?

— Справлюсь, — твердо ответил пан Иохан, хотя полной уверенности у него не было — так же как и опыта карабканья по отвесным скалам. Но что еще он мог ответить?

Меж тем, Фрез освободился от веревки, которая, вероятно, была закреплена на его поясе хитроумным узлом из тех, что никогда не развяжутся, сколько ни тяни и ни дергай веревку изо всех сил, но легко распускаются от малейшего усилия, коли знаешь, за какой конец и каким образом ухватиться. Минута, и граф остался висеть на склоне, распластавшись на камнях, безо всякой страховки, а пан Иохан присел, чтобы смотать соскользнувшую вниз веревку. Он вытягивал ее, наматывая на локоть, и неотрывно глядел на Фреза, который, помедлив немного, продолжил опасный путь. Впрочем, уже через несколько минут он повис, уцепившись за сетку, и барон перевел дыхание.

Фрез махнул рукой, привлекая его внимание, и когда пан Иохан махнул в ответ, указал сначала вниз, а потом — вверх; затем, ловко перецепляясь руками и ногами, с потрясающей быстротой начал спускаться.

— Сдается мне, граф отправился за подмогой, — морозным голосом проговорила Мариша, скрестив на груди руки. — Вот увидите, он вернется сюда с целой оравой головорезов.

— Или не вернется вовсе, — пожал плечами пан Иохан. Бегство Фреза нисколько его не обеспокоило. — Впрочем, я все-таки думаю, что вернется, и один. Мало кто из головорезов сумеет вкарабкаться по этакой круче.

Почему вы предполагаете самое худшее, панна Мариша? Вы слишком юны для столь пессимистического взгляда на мир.

— А я поражаюсь вашему благодушию, барон. Уж казалось бы, человек, повидавший всякого, подобно вам, должен всегда быть настороже и готовиться к худшему.

— И встречать всякого нового человека в штыки? К чему? Что же это за жизнь, если ежеминутно ожидать беды?

— Вы меня решительно поражаете, — повторила Мариша, окинув барона непонятным взглядом. — Итак, вы намерены ждать возращения нашего вероломного… друга?

— Вы еще не знаете его намерений, а уже обвиняете в вероломстве, — укоряще проговорил пан Иохан. — Уверен, граф вернется.

— Посмотрим.

Поджав губы, королевна одарила его еще одним трудноописуемым взглядом и отошла в сторону. Барон же, улыбаясь сам не зная чему, сел на краю обрыва ждать возвращения Фреза.

Глава 24

Начинало смеркаться, а граф все не возвращался. Пан Иохан начинал уже подумывать, что королевна была права, и более они его не увидят. И в самом деле, легко понять человека, не желавшего подставлять шею под топор палача; упускать удобную возможность скрыться и запутать следы в положении Фреза было бы просто глупо. Думал об этом пан Иохан спокойно; ежели преступный граф в самом деле бежал, он нисколько не огорчился бы, ибо в любом случае положил разыскать его позже и поквитаться за посланницу Улле. Вот только трудно будет в одиночку спускать вниз трех девиц; на помощь разбойников барон не рассчитывал. Кстати нужно было подумать, как поступить с ними…

Каждая косточка избитого за день тела ныла и требовала отдыха, хотя бы не на мягкой перине, а на жестких камнях. Ничего так не хотелось пану Иохану, как растянуться во весь рост на полу, закрыть глаза и дать роздых пусть только телу — ибо разум его был слишком возбужден дневными событиями, и при всем желании барон ни за что не сумел бы уснуть. Но лечь все-таки тянуло; однако пан Иохан не переменял позы и продолжал сидеть, как изваяние, в проеме арке до тех пор, пока небо не начало темнеть. В пещере к тому времени сгустился мрак, будто ночь настала; Ядвися молча зажгла лампу и поставила ее посередине пола.

— Лучше бы поберечь керосин, — сказал пан Иохан, на минуту отвлекаясь от бесплодных — увы! — наблюдений за склоном, где вот уже больше двух часов не происходило никакого движения. — Тушите лампу и ложитесь спать, сударыни.

— Думаешь, мы можем застрянуть здесь до следующей ночи? — озабоченно спросила Ядвися.

— Едва ли. Но как знать, не понадобится ли нам свет этой ночью.

— В самом деле, давайте спать, — проговорила Мариша, и пан Иохан бросил на нее благодарный взгляд. — Завтра предстоит тяжелый день, и если мы будем сонными и вялыми, то станем для пана барона обузой. Берите пример с панны посланницы, — обратилась она к Ядвисе, которая словно маятник расхаживала по пещере и никак не могла угомониться; Улле же спала сном младенца и ни разу не проснулась с тех пор, как пан Иохан с королевной пошли проверять подземный коридор. Пожалуй, она была счастливее всех, поскольку ничего не знала про обрушившиеся ходы.

— Но я совсем не хочу спать, — возразила Ядвися, не прерывая своих хождений.

— Что ты мельтешишь? — слегка раздраженный, повернулся к ней брат. — Все равно до утра мы ничего не можем предпринять.

— Вот это меня из себя и выводит… А ты почему не ложишься? Тебе-то больше всех досталось.

— Барон надеется дождаться возвращения этого… мерзавца, — с холодной насмешкой предположила Мариша.

— Вы правы. Надеюсь.

Минуло еще с четверть часа; Ядвися все никак не могла успокоиться и мерила шагами пещеру, вызывая молчаливое раздражение брата; королевна, казалось, задремала полусидя, пристроив голову на жесткой каменной подушке. Небо стало как черный бархат, и бриллиантами загорелись на нем звезды. Дальнейшее наблюдение в полной тьме теряло всяческий смысл, да и едва ли Фрез стал бы рисковать взбираться в гору в ночную пору. Пора было укладываться спать, но пан Иохан все медлил — быть может, потому, что звездное небо было чудо как хорошо.

— Иохани, как ты себя чувствуешь? — утомившись от хождений, Ядвися присела рядом с братом. — Рана не беспокоит?

— Ничуть. Паннапосланница постаралась на славу.

— Брат, ты в самом деле на ней женился бы? — помолчав, осторожно спросила девушка.

— На ком? — вздрогнул барон. За те несколько секунд, покуда они с сестрой молчали, мысли его успели унестись далеко, едва ли не к бриллиантовым звездам.

— Да на панне посланнице же. Или ты еще кому-то делал предложение?

— Нет. Конечно, нет! То есть не делал. Неужто я стал бы шутить такими вещами?

— Но ведь она… она… не человек… и помимо этого…

— Довольно, Ядвися, я и сам все знаю, — тихо, сквозь зубы, сказал пан Иохан. — Только теперь это не имеет совершенно никакого значения. Ты слышала, что ответила панна посланница.

Ядвися сконфуженно потупилась, и еще с минуту они оба молчали.

— Тряпки бы эти снять, — сказала девушка, с сомнением глядя на окровавленные хвосты, выглядывающие из-под одолженной графом куртки. — Фу, гадость какая.

— Не надо, не трогай. Они присохли, размачивать нужно.

При упоминании воды Ядвися украдкой облизнула пересохшие губы, но ничего не сказала. Пан Иохан, однако, сделал свои выводы.

— Пить хочешь? Потерпи немного. Утром спустимся вниз, там найдем воду.

— Да я ничего… Иохани, можно, я завтра попробую спуститься сама?

— Что это ты выдумала? — удивленно и немного сердито спросил барон. — Никуда я тебя одну не пущу.

— Ты и так намаешься с ее высочеством и панной посланницей, — подлащиваясь, Ядвися прильнула к его плечу. — Я уверена, что сумею спуститься сама. Я не боюсь нисколько, честное слово!

— Зато я боюсь, — парировал пан Иохан, дернул ее за распустившиеся кудри и вдруг напрягся, прислушиваясь. — Тихо! Слышишь?

— Что? Ничего не слышу.

— Т-с-с!

Барон отстранил сестру, приготовил пистолет и повернулся так, чтобы удобнее было стрелять в незваного гостя, ежели таковой вдруг явится.

Напрягшийся слух его улавливал сухое шуршание и шорохи, и вместе с тем как бы чье-то неровное дыхание; но сколько он ни вглядывался в темноту, не мог разглядеть ровным счетом ничего.

— Ядвися, отойди подальше, — шепнул пан Иохан.

— Думаешь, это недруг? — так же тихо отозвалась девушка, отодвигаясь назад. Как ни мучило ее любопытство, она все же понимала, что станет для брата помехой, ежели начнется перестрелка или завяжется рукопашная схватка.

— Ничего я не думаю. Еще дальше!

На всякий случай Ядвися заткнула уши, памятуя, насколько громким получается звук пистолетного выстрела под каменными сводами. Пан Иохан застыл на краю обрыва в напряженной позе, держа наготове револьвер.

— Барон, будьте любезны освободить проход, — послышался вдруг из темноты более отрывистый, чем обычно, голос Фреза. У барона сразу же будто камень с души свалился. Голос, однако же, звучал весьма напряженно, и пан Иохан сразу представил, как граф висит на склоне, цепляясь за крохотные выступы и изо всех сил напружинивая мышцы. В следующую секунду из темноты показалась исцарапанная, присыпанная пылью рука, и ухватилась за выступ рядом с сапогом пана Иохана.

Ненужный более револьвер тут же отправился за пояс, а барон встал на колени и, перегнувшись через край площадки, протянул Фрезу руку с тем чтобы помочь ему выбраться наверх.

— Не валяйте дурака, — с натугой сказал Фрез, не принимая руки. — Вы же ранены.

— Это вы не валяйте дурака, — сердито ответил пан Иохан, крепко ухватил его за запястье и потянул.

Спустя несколько минут граф стоял рядом с ним и стряхивал с плеч лямки весьма тяжелого на вид вещевого мешка.

— Что это вам вздумалось лезть в гору на ночь глядя? — с недоумением на него глядя, спросил пан Иохан.

— А, так вы меня не ждали? — осклабился Фрез; опустив мешок на пол, он принялся развязывать тесемки. Ядвися подошла посмотреть, но старалась держаться от него подальше, пряталась за плечо брата.

— Признаться, уже не ждал. Ни зги же не видно. Или вам очень хотелось расшибиться в лепешку?

— Бросьте, — небрежно отмахнулся граф. — Ничего бы со мной не случилось.

Лучше поглядите сюда.

Распустив завязки мешка, он принялся вынимать из его недр и передавать пану Иохану бумажные пакеты, источающие будоражащие воображение ароматы один другого чудеснее. Даже нахмуренная Ядвися, привлеченная соблазнительными запахами, высунулась из-за плеча брата, так ей хотелось узнать, что скрывается под шуршащей коричневой бумагой. А скрывались там: холодная курица, сладкие пирожки, яблоки, виноград, четверть сырной головы, свежий хлеб; под конец явились столовые приборы, завернутые в чистое полотенце, и бутылка вина, которую Фрез предъявил с особой гордостью.

— Отличное вино! — проговорил он и щелкнул ногтем по запечатанному горлышку. — Отличный урожай был в год, когда император Яков взошел на престол.

— Вино приличное, — согласился пан Иохан, взглянув на этикетку. — Однако, признаться, сейчас я бы предпочел самому чудесному вину глоток простой воды.

— И я тоже, — вставила Ядвися, хмуро зыркнув на графа.

— Извольте! — с невозмутимым видом тот извлек из мешка объемистую флягу и с поклоном протянул ее девушке. Ничего Ядвисе не оставалось, кроме как принять подношение: жажда мучила ее все сильнее с каждой минутой, и терпеть уж мочи не было. — Простите великодушно, стаканы не прихватил, боялся разбить по пути.

Ядвися колебалась всего несколько секунд. Жажда оказалась сильнее боязни нарушить правила приличия; и отвинив крышку, девушка глотнула прямо из горлышка фляги, придерживая ее двумя руками. Она пила долго и жадно, и вдруг испуганно выкатила глаза, поперхнулась и едва не выронила флягу.

— Что с тобой? — удивился пан Иохан. — Вода не в то горло пошла? Не нужно было так торопиться.

— Я вдруг подумала, — закашлялась Ядвися, глядя на него так же испуганно, — а что, если он насыпал отравы в воду?..

— …а так же в вино, и нашпиговал мышьяком хлеб и яблоки, — ровным тоном продолжил Фрез, не дрогнув ни единым мускулом лица. — Стоило ли ради этого возиться и лезть в гору?

— Сестра, как тебе вообще пришла в голову подобная мысль?

— Хотите сказать, что зрелище нашей агонии не стоило затраченных на подъем усилий? — как обычно, Ядвися справилась с замешательством очень быстро и смотрела уже не на брата, а на Фреза, и не испуганно, а обвиняющее. — Вот уж ни за что не поверю!

— Ты сама себя послушай: какую чушь ты городишь! — рассердившись, пан Иохан забрал у сестры флагу и демонстративно к ней приложился.

— Помирать — так вместе? — ехидно осведомилась Ядвися.

Фрез с усмешкой поглядел на нее, на барона и ничего не сказал; опустился на одно колено и стал расправлять на полу опустевший мешок, вероятно, имея в виду разложить на нем, словно на скатерти, деликатесы.

— Вы ограбили вагон-ресторан, чтобы добыть всю эту роскошь? — с трудом оторвался от горлышка фляги пан Иохан.

— Да не все ли равно? Разбудите, пожалуй, к ужину ее высочество… — сказал Фрез, не прерывая от своего занятия.

…и панну посланницу, заметил про себя барон. Не было никаких сомнений, что Фрез и пальцем не пошевелит ради Улле; добро, если он не станет препятствовать другим заботиться о ней.

— Думаете, она нуждается в земной пище? — не поднимая головы, спросил Фрез, словно прочел его мысли.

— В физическом теле — несомненно, нуждается, как и все мы.

— Ее физическое, как вы говорите, тело — всего лишь обман, видимость!

— О нет, — возразил пан Иохан. — Поверьте, вы заблуждаетесь.

— Все мы видели в салоне у Даймие, что она способна сотворить с собой, — настаивал Фрез.

— Она из такой же плоти и крови, как мы с вами. Во всяком случае, пока носит этот облик.

— Вероятно, вам неоднократно выпадал случай удостовериться в этом лично, — проговорил граф с таким нескрываемым ядом, что пан Иохан счел за лучшее ничего не отвечать.

Королевна спала очень чутко и, как тихо он ни ступал, проснулась от звука шагов — если только она вообще спала, а не притворялась спящей. В пользу последнего говорил ее ясный, вопрошающий взгляд, устремленный на подошедшего пана Иохана.

— Что-то случилось?

— Граф Фрез приглашает нас всех к ужину. Милости прошу к столу, панна Мариша.

— Он вернулся? — весьма естественно удивилась королевна, и пан Иохан снова засомневался: неужели и впрямь спала и ничего не слышала?

— Вернулся. Вот, обопритесь на мою руку.

С его помощью королевна встала; двигалась она несколько скованно, причиной чему, вероятно, было отсутствие привычки спать на камнях, и ничего удивительного, если бы под одеждой тело бедняжки, всю жизнь почивавшей на мягчайших перинах, сплошь оказалось покрыто синяками. Со всем возможным почтением, словно находились они не в темной и холодной пещере, а в роскошной, блистающей золотом дворцовой зале, пан Иохан проводил свою даму к импровизированному столу, около которого, аккуратно подвернув платье, уже уселась на полу Ядвися. С необычайно мрачным видом, будто выполняя тяжкую обязанность, она нарезала хлеб, меж тем как Фрез, встав рядом с ней на колени, раскладывал столовые приборы; запасливый граф прихватил даже несколько тарелок и сумел не разбить их по пути.

Пан Иохан подвел королевну к столу и помог ей сесть, а затем вернулся к посланнице и попытался разбудить ее. Но тщетно он звал ее, встряхивал за руку, похлопывал по щеке, пугающе бледной — ресницы посланницы даже не дрогнули, а грудь продолжала мерно вздыматься и опускаться. Ежели бы не это, легко можно было бы вообразить, будто видишь пред собою покойницу, так она была бледна и неподвижна. Сон ее был необычайно крепок, и немудрено, что пан Иохан даже немного испугался.

— Никак не могу ее разбудить, — растеряно проговорил он, обернувшись через плечо и ни к кому конкретно не адресуясь.

— Ну так и оставьте ее, — отозвался Фрез. Уже несколько минут он молча исподтишка наблюдал за манипуляциями барона, при этом продолжал методично раскладывать приборы, посуду и снедь. Получалось у него на удивление ловко и умело, Ядвися уже посматривала на него с изумлением и легкой завистью. — Говорю же вам, она нисколько не нуждается в земной пище.

— Идите к нам, барон, — поддержала его королевна. — Панна посланница сама говорила, что более всего нуждается в отдыхе. Не нужно ее тревожить.

Пан Иохан не помнил, чтобы Улле говорила что-то подобное, и заколебался.

— Идите же, — поторопила его Мариша, подпустив в голос некое подобие ласковых ноток. Впервые барон слышал у нее подобные интонации и подумал даже, что ему чудится. Но встретившись взглядом с обращенными к нему фиолетовыми очами, он заметил в их глубине теплый ласковый огонек — нечто вроде отблеска свечи. Это открытие совершенно сбило его с толку.

Он покорился нежданной ласковости, бережно опустил руку посланницы Улле и вернулся к расположившемуся вокруг ипровизированной скатерти обществу.

— Мы оставим панне посланнице самые лакомые кусочки, — с хмурой усмешкой (она все не переставала хмуриться) пообещала Ядвися. — Поест, когда проснется.

Все устали и проголодались, и поэтому принялись за еду сосредоточенно и в молчании. Бутылку вина и флягу с водой передавали по кругу; не обделили и связанных разбойников, которые получили свою порцию еды и воды. От вина отказалась только королевна, несколько времени колебалась она и прежде чем отпить из фляги — для нее было дикостью пить вот так, из горлышка, из общей посуды. Мужчины чувствовали себя непринужденнее девушек, для них, привычных к трудностям жизни на открытом воздухе, в подобной трапезе не было ничего необычного.

Сидя рядом с Ядвисей, Фрез вовсю ухаживал за ней на свой лад; галантный кавалер из него был никудышный, его обращенные к девушке слова звучали отрывисто и по-солдатски грубо, однако красноречивее слов были адресованные собеседнице взгляды. Ядвися, поначалу хмурая и раздраженная, с досадой односложно отвечала ему — словно от мухи отмахивалась, но с каждой минутой лицо ее светлело, голос смягчался.

Причиной тому были, конечно, отнюдь не грубоватые любезности Фреза. Нет, дело в том, что Ядвися все сильнее проникалась романтичностью их нынешнего положения. Теперь, когда опасность миновала, все происходящее казалось ей овеяно туманно-романтической дымкой. Эти суровые скалы, темные пещеры, свирепые разбойники, нехитрый ужин по-походному — разве могла она мечтать о чем-нибудь подобном, проводя свои дни в однообразной скуке в Наньене или родном поместье? Ядвися с малых лет завидовала мужчинами, на долю которых всегда выпадали приключения, меж тем как женщина проживала свою жизнь тихо и незаметно, так что и отличить вчерашний день от сегодняшнего невозможно было. И вот, в кои-то веки на ее долю выпало самое настояшее приключение, в котором она участвовала наравне с мужчинами (ну, или почти наравне)!..

Фрез ее мыслей знать, разумеется, не мог, и потому принимал Ядвисино оживление на свой счет. Чем более смягчалось Ядвисино лицо, тем горячее сверкал его взгляд.

Пан Иохан механически жевал, не ощущая вкуса пищи — он хоть и был голоден, однако ж усталость заглушала голод, — и наблюдал эту любопытную парочку; странные, чудные мысли вспыхивали у него в голове, затуманенной вином. Были они настолько неожиданные, что он предпочел в них пока не углубляться, а отдаться лучше на милость усталости, сковавшей тело и смежавшей веки. Первый острый голод был утолен, сил же для того, чтобы лакомиться, барон в себе не ощущал, а потому он поднялся и сказал, что намерен наконец лечь спать.

— И давно пора! — воскликнула окончательно оживившаяся Ядвися; сна у ней не было ни в одном глазу. — Ложись, Иохани, тебе нужно отдохнуть.

— И тебе тоже, — строго сказал пан Иохан.

— Мне совсем не хочется спать.

— Ядвися!

— Хорошо-хорошо, я попробую поспать, — поспешно согласилась девушка, как-то очень быстро опуская ресницы — не иначе как затем, чтобы скрыть капризный и озорной огонек в глубине карих глаз.


Каждый квадратный дюйм пола был одинаково жестким и неудобным, и пан Иохан не стал утруждаться поиском уютного местечка для сна; он позаботился только, чтобы лечь не слишком близко от посланницы Улле.

Коснуться ее, даже случайно, во сне ему весьма не хотелось бы. Кроме того, ее близость могла нарушить его душевное спокойствие, вызванное исключительно крайней усталостью; пан Иохан боялся, что начнет вспоминать и мысленно прокручивать произошедший между ними разговор, — на обдумывание которого у него до сей минуты не было ни времени, ни сил, — и впадет в уныние или же поддастся отчаянию. Позволить себе такую роскошь он никак не мог. Во всяком случае, до той поры, пока в безопасности не окажутся все те, кто волей обстоятельства был вручен ему на попечение.

Пан Иохан лег навзничь в наугад выбранном уголке, закинул руки за голову и закрыл глаза. Сразу же навалилась дрема, как будто только и ждала, когда он перестанет бороться с усталостью и ляжет. С полминуты барон слышал еще, как шепчутся о чем-то Ядвися с Фрезом (на задворках сознания мелькнула удивленная мысль: о чем бы они могли шептаться?), затем он уснул так же крепко, как спала посланница Улле.


Ядвися охотно признавала, что обманывать дурно, и обещание, данное не кому-нибудь, а любимому брату, надобно сдержать, однако она ничего не могла с собой поделать. Она твердо знала, что не сможет уснуть. Не сможет, и все тут, хоть по рукам и ногам ее вяжи! Все ее существо требовало немедленных и решительных действий — все равно каких, но только чтоб сию секунду! Будь ее воля, она полезла бы вниз прям сейчас, сама, безо всякой страховки и без братнина позволения, тем более что брат крепко спал… Брат-то спал, но за Ядвисей продолжал наблюдать пристальный взгляд Фреза. Граф не сводил с нее глаз, пока она собирала посуду и остатки трапезы; продолжал провожать взглядом и когда она встала и встала в проеме, запрокинув голову и глядя на необычно яркие крупные звезды. Несколько помедлив, Фрез тоже встал и подошел к ней, не слишком, впрочем, приближаясь. Ядвися с досадой оглянулась на него через плечо; он примирительным жестом протянул к ней руку.

— Только не грозитесь снова спрыгнуть вниз, — вполголоса проговорил он.

— Очень мне нужно грозиться! — также тихо возмутилась Ядвися. — Когда бы нужда, я бы спрыгнула безо всяких угроз… Ах, поглядите, какие звезды! — не удержалась она от восторженного восклицания, бросив короткий взгляд в небо. — Никогда таких ярких не видела. Каждая звезда — словно свеча… или нет, словно лампа… или нет…

— А хотите узнать их имена? — неожиданно вкрадчиво поинтересовался Фрез и мягко шагнул к девушке.

— Я и сама их прекрасно знаю. Вот та — Пята Прозора… Или нет, Пята — вон она, чуть ниже. Или нет… Это просто черт знает что! — капризно сказала Ядвися, от досады совершенно позабыв, что неприличными для девицы выражениями может шокировать общество. — Здесь, наверху, все эти звезды какие-то совсем другие. И расположены иначе…

— Пята Прозора — вот, — тихо и незаметно Фрез оказался за самой ее спиной и через ее плечо протянул руку, указуя в небеса. — Вы совсем немного ошиблись, панна Ядвига…

— Отодвиньтесь-ка, — велела Ядвися. — А то мой брат пристрелит вас, когда проснется.

— Ваш брат и без того меня пристрелит, он уже обещался, — очень серьезно возразил граф, но послушался и отступил на шаг.

— Так-то лучше. Можете теперь продолжать.

И Фрез честно продолжил рассказывать о звездах, возмутив тем самым Ядвисю до глубины души. Как?! После всех тех взглядов, посланных ей за ужином, он смеет хладнокровно толковать об отвлеченных материях? По мнению Ядвиси, стоя в полушаге от барышни (да еще такой привлекательной), он мог бы навести разговор на личность самой барышни и, самое малое, выразить свое восхищение ею. Вот герцог Иштван на его месте нашел бы, что сказать Ядвисе… Впрочем, к черту герцога Иштвана, коварного предателя и тирана.

Ядвися дулась, досадовала, морщила носик (пусть этого никто и не видел), но постепенно увлеклась рассказом Фреза. На первый взгляд он производил впечатление человека, не склонного к цветастым разглагольствованиям, но только на первый. Обрушил же лавину своего красноречия на бедняжку Эрику тогда, в салоне «Ветка сливы», сто лет назад (как теперь казалось Ядвисе). Вот и теперь в нем как будто высвободились какие-то внутренние резервы, и слова полились широким бурным потоком. И пусть Фрез говорил не совсем о том, о чем хотелось слушать девушке, через некоторое время она поймала себя на том, что таки слушает, затаив дыхание и едва не раскрыв рот. И похоже было, что так они простоят до утра.

Глава 25

Когда на рассвете Ядвися разбудила пана Иохана, он сразу заподозрил, что сестра спать не ложилась. Глаза у нее были ничуть не заспанные, ясные как звездочки, и возбужденно сверкали; на щеках розовел румянец. Что любопытно, такой же румянец был замечен на щеках Фреза. Пан Иохан внимательно изучил графа, изучил сестру, и решил пока не делать никаких выводов, а несколько позже обязательно поговорить с обоими с глазу на глаз. «Несколько позже» — подразумевалось «внизу» и «когда все уладится», то есть, говоря короче, очень не скоро.

Посланница Улле проснулась бледная и вялая и от завтрака отказалась, сообщив тихим «умирающим» голосом, что ее мутит. На это Фрез многозначительно приподнял брови и хотел что-то сказать, но встретился взглядом с паном Иоханом и благоразумно промолчал.

Стараясь не показывать беспокойства и напрочь позабыв данное себе только вчера обещание без надобности не касаться драконицы, барон взял вино, пару булочек и подсел к занедужившей.

— Постарайтесь скушать хотя бы хлеб, панна Улле. Впереди долгий день, вам понадобятся все силы.

— Ох, уберите вы это, — слабой рукою посланница отстранила хлеб, а для пущей убедительности и лицо отвернула. — Уберите, а то я не знаю, что сделаю.

— Вам нужно поесть…

— Знаю, вы думаете, я буду для вас обузой, — перебила Улле слабым и капризным голосом. — Не бойтесь, я постараюсь мешать вам как можно меньше.

— Вы можете сменить форму? — спросил пан Иохан, тревожась все сильнее; вместе с тревогой нарастало и чувство вины — причина слабости, охватившей посланницу, была ему слишком ясна.

— Давно бы сменила, если б могла! Ох, мне так худо, как никогда еще не было. И как только вы, люди, терпите такие муки всю жизнь? — одарив барона взглядом умирающей газели, Улле обессилено закрыла глаза и с отчетливым глухим стуком уронила голову на каменную подушку. Видеть это для пана Иохана была настоящая мука мученическая. В сердцах он ударил себя кулаком по лбу.

— И нужно же вам было потратить последние силы на целительство!..

— Гораздо хуже было бы, если б вместо панны посланницы без чувств лежали вы! — не выдержал Фрез, тщетно крепившийся, дабы не вмешаться в разговор, который, как он, должно быть, прекрасно понимал, его не касался. — Идите сюда, барон, пора заняться делом. А панна посланница пусть пока отдыхает. Спустим ее последней. Быть может, к тому времени ей станет получше.

Фрез был прав, и все-таки согласиться с ним было нелегко. Помедлив еще с полминуты рядом с Улле, — она не открывала глаз и всем своим видом выражала нежелание шевелиться и разговаривать, — пан Иохан поднялся и присоединился к спутникам, собравшимся перед аркой, за которой розовым пламенем торжественно разгоралось небо. Тут же стояли и разбойники, приятели Фреза. Им освободили ноги, но руки пока оставили связанными, не полностью им доверяя.

— Вы готовы, барон? — повернулся Фрез к пану Иохану.

— Я-то готов. Только вот ума не приложу, как бы нам спустить вниз наших дам, не рискуя их здоровьем…

— Не ломайте голову. Я уже все придумал. Смотрите… — граф присел и, к всеобщему изумлению, извлек из-за груды осыпавшихся камней объемистый моток прочной веревки. — Один конец нужно обвязать подмышками особым узлом — я покажу, как, — а второй…

— Погодите, — остановил его озадаченный пан Иохан. — Где вы раздобыли веревку?

— Там же, где и все прочее.

— Почему же вы не сказали об этом сразу?

— Хотел сделать сюрприз, — ухмыльнулся Фрез. — Или, если угодно, к слову не пришлось. Да и какая разница?.. Панна Ядвига! Могу я просить вас об услуге? — с веревкою в руках, он повернулся к девушке, смотревшей на него вопросительно. — Я покажу, как нужно крепить веревку вокруг тела…

— Нет уж, позвольте мне, — вмешался пан Иохан. Несколько запоздало он сообразил, о каком узле и каком способе спуска говорит граф, и ему очень не понравилась мысль, что посторонний мужчина будет столь интимно касаться сестры — а иначе узел не закрепить. Правда, затем ему пришло в голову, что ту же процедуру придется проделать над королевной и посланницей, и от этой мысли его на секунду охватила слабость. Он не мог ни позволить себе подобную степень близости с девицей королевской крови, ни допустить к ней Фреза. Положение представлялось безвыходным…

— Дайте сюда веревку, — сказал пан Иохан, в замешательстве став почти грубым.

Фрез снова пристально посмотрел на него, на Ядвисю (та стояла пунцовая, что было на нее совершенно не похоже), но смолчал и выполнил просьбу.

Задумка была крайне проста, и только усталостью можно объяснить, почему пан Иохан сам до этого не додумался. Правда и то, что еще вчера вечером он не располагал веревкой, необходимой для воплощения этой задумки, состоявшей в том, чтобы сделать на веревке незатягивающуюся петлю, которую пропустить подмышками — и с помощью этого нехитрого приспособления спокойно спустить девиц вниз, как спускают за борт корабля матросов. Для пущей безопасности хорошо бы было приспособить в петлю в качестве сиденья доску, так называемую «беседку», но доски под рукой не имелось.

— Объясни, что ты задумал, — потребовала Ядвися.

Пан Иохан объяснил, затем полюбопытствовал, поддразнивая сестру, не испугается ли она. Девушка только фыркнула, не снисходя до ответа.

Подергала получившуюся петлю, внимательно изучила узел.

— Значит, от меня требуется всего лишь вести себя тихо и не дергаться? — спросила она с некоторым неудовольствием; ей очевидно хотелось развести бурную деятельность.

— Можете отталкиваться от стены, — любезно предложил Фрез. — Так вы, помимо прочего, облегчите задачу тому, кто будет вас спускать. Только будьте предельно аккуратны и старайтесь не совершать резких движений…

Ядвися внимательно поглядела на него, на брата, и на минуту задумалась, сведя черные брови.

— И кто же будет меня… то есть нас… спускать? — проговорила она медленно.

— Конечно, я, — в один голос отозвались мужчины и посмотрели друг на друга взглядами, какими обмениваются противники на дуэли.

— Если вы думаете, что я доверю вас свою сестру… — начал было пан Иохан, но его голос перекрыл сильный тенор Фреза.

— Вы хорошо рассчитали свои силы, барон? Успели вы оправиться от полученной раны? Сумеете ли удержать вес человека?

— Далась вам моя рана! — вспыхнул от досады Криуша. — Вы…

— Минутку, панове! — вмешалась Ядвися, поймав секундную паузу в возмущенной тираде брата. — Меня вы не хотите спросить?

— У тебя есть предложение по делу?

— О, да. И я уже вчера говорила с тобой об этом.

— О чем именно?..

— Я хочу попробовать спуститься сама. Тем более, раз уж вы не можете прийти ни к согласию…

— Даже не думай! — отрезал пан Иохан. — Я сказал тебе «нет» вчера и повторю то же самое сегодня. Или ты хочешь довести меня до седых волос?

— Будьте благоразумны, панна Ядвига, — поддержал его Фрез. — Пожалейте брата, представьте себе его чувства в ту минуту, когда вы будете висеть на крохотном уступе без всякой опоры, и у вас из-под ноги посыплются камни…

— А вы представьте себе мои чувства, когда я буду болтаться между небом и землей в этой петле, — Ядвися подергала за веревку, — словно висельник, не в состоянии ничего предпринять. Меня вам не жалко?

— Не жалко, — сказал пан Иохан. — Извини, Ядвися, но будет по-моему.

Никакой самодеятельности.

Девушка надула губы и отошла, волоча за собой веревку, словно хвост.

— Вам бы следовало сразу приструнить ее, — одобрительно проговорил Фрез.

— Удивительно своевольная девица.

— И винить-то некого, сам воспитал на свою голову, — сквозь зубы отозвался пан Иохан. — Итак, что же мы решим? Кто останется наверху, а кто спустится вниз и будет принимать девиц?

— Останусь я, разумеется. И не возражайте, барон. Что, если вы в самом деле не удержите вес? Подумайте, ведь дело не только в том, чего хотелось бы или не хотелось бы вам лично.

Пан Иохан смолчал, ибо возразить было решительно нечего. В течение последней минуты, пока шел разговор, он украдкой так и этак шевелил раненым и залеченным плечом, и неблагодарное плечо отзывалось болью на неосторожные движения. Как видно, силы посланницы Улле иссякли раньше, чем исцеление завершилось полностью.

— Ценю ваше благоразумие, — кивнул Фрез, верно истолковав его молчание, и пошел за Ядвисей, дабы забрать у нее веревку и начать приготовления к спуску.

Душа у пана Иохана была не на месте; еще бы, ему предстояло оставить в обществе разбойников на неопределенное время трех девиц, каждая из которых была ему не безразлична. Меньше всего он тревожился за сестру: Ядвися и сама за себя постоять сумеет (особенно если не сглупит и не выпустит из рук револьвер), и разбойный граф к ней склонность имеет и потом ее, скорее всего, не тронет и своим приятелям не велит. Королевне Марише он тоже зла не причинит ни за что на свете. Другое дело — посланница Улле. Что, если Фрез возьмет да и пристрелит ее, пока некому будет его остановить? Или устроит так, что оборвется веревка во время спуска…

— Помочь вам или вы сами справитесь?..

Пан Иохан, охваченный страшными подозрениями, застыл подобно статуе, вперив остановившийся взгляд в каменную стену, и не заметил вернувшегося с веревкой Фреза. Он звука его голоса барон вздрогнул и перевел на него замутаненные очи.

— Что?..

— Я спрашиваю, умеете ли вы вязать этот узел?

— Послушайте, граф, — пан Иохан схватил его за плечо. — Дайте мне слово, что приложите все усилия, чтобы панна посланница спустилась вниз целой и невредимой. Дайте слово, что не причините ей вред… намеренно или ненамеренно. И не позволите своим приятелям…

— Постойте. Если вы помните, я уже обещался не причинять зла вам и вашим спутницам…

— Да, но теперь речь ведется особо о панне посланнице.

— Ну хорошо. Дабы вас успокоить, клянусь, что внизу вы получите свою драконицу целую и невредимую. Правда, что касается ненамеренного вреда… Поясните, будьте добры, что вы имеете в виду?

— Положим, вы допустите небрежность, которая повлечет за собой…

— Довольно, довольно, барон. Это уже совсем по-детски. Как я могу отвечать за случайности? Я дал вам слово — и на этом покончим. И давайте поторапливаться, иначе ночь нам придется снова встречать здесь наверху.

Беседочный узел пан Иохан умел завязывать одной рукой и с закрытыми глазами; несколько раз это умением ему пригождалось, а теперь предстояло буквально доверить ему жизнь. Ядвися все крутилась рядом и внимательно наблюдала за его манипуляциями; пришлось не раз и не два повторить ей, чтобы ни в коем случае не бралась вязать узел сама — в этом деле очень легко ошибиться, и последствия ошибки будут весьма печальны. Девица послушно покивала, но глаза ее очень уж подозрительно блестели, сколько ни пыталась она спрятать блеск за ресницами. Что тут будешь делать?

Горбатого, как говорится, могила исправит. Пан Иохан с удовольствием остался бы, чтобы собственноручно закрепить петлю у сестры — подмышками, а не на шее! — но не мог же он разорваться пополам. Это как в старой задачке про капусту, козу и волка, которых нужно перевезти на другой берег, мрачно размышлял барон. В лодку за раз входит только кто-нибудь один… или что-нибудь одно, при этом нельзя оставлять капусту с козой и козу с волком — последствия сего опрометчивого поступка слишком ясны.

Но эта задачка имела решение — в отличие от той, что мучила пана Иохана.

Спуск дался легче, нежели думалось. На меловой стене, сверху казавшейся отвесной и почти совершенно гладкой, имелось множество выступов и выбоин, о которые при нужде можно было опереться. Особенным опытом в искусстве скалолазания пан Иохан не обладал, и все-таки спустился он без затруднений, можно сказать, на одном дыхании, лишь слегка рассадив о камни колено. Вскоре он стоял на земле, где среди мелких камней пробивалась чахловатая трава, и, задрав голову к зеву пещеры, снизу почти невидимому, освобождался от веревки. Покончив с этим, пан Иохан сильно дернул за нее пару раз, и веревку тут же утянули наверх.

Несколько минут ничего не происходило. Барон стоял в полном одиночестве, боролся с нарастающим нетерпением и прислушивался к летней тишине, наполненной лишь стрекотанием кузнечиков, умиротворенным жужжанием пчел и едва слышными пронзительными криками ястребов в вышине. Железная дорога проходила несколько в стороне, и если что-то и происходило сейчас на месте крушения (а наверняка что-нибудь и происходило), сюда не долетало ни звука.

Наконец, после бесконечных минут ожидания с приложенной козырьком к глазам ладонью, дабы не слепило солнце, пан Иохан заметил наверху движение. Маленькое светлое пятнышко, едва различимое на фоне белого известняка, начало мучительно медленный спуск. Сперва безвольно болтающийся на веревке предмет более всего походил на тряпку, но чем ниже он опускался, тем яснее становилось, что это безвольно обмякшее человеческое тело. То могла быть только посланница Улле.

Закинув голову так, что заныла шея, пан Иохан следил за ее спуском. Она двигалась почти без рывков; видимо, Фрез старался честно исполнить обещание. Время от времени драконица вроде бы слегка оживала и делала слабые попытки оттолкнуться от скалы, дабы ускорить спуск, но этим она скорее мешала, нежели помогала делу. Прошло несколько томительных минут, и панна Улле оказалась достаточно низко, чтобы пан Иохан мог дотянуться до нее. Обхватив ее ноги, он принял посланницу в свои объятья, крепко сжал и, не удержавшись, поцеловал, куда пришлось.

— Фу! — отозвалась Улле на поцелуй и потребовала, предпринимая судорожные попытки освободиться от веревки: — Снимите скорей с меня эту гадость!

Выглядела она бледноватой, словно находилась на грани обморока.

— Вот так, — пан Иохан ловко распустил петлю, снова подергал за веревку, и она споро втянулась наверх. — Теперь прилягте вот сюда, на траву. Вам не стало получше?

— Вы с ума сошли? — капризным голосом отозвалась Улле, приняв позу изящную и вместе с тем дающую понять бестолковому мужчине, насколько она обессилена. — Пока длился спуск, я каждую минуту ждала, что этот безумец меня прикончит. Как вы могли оставить меня с ним после того, как однажды он уже чуть не проделал это? Верно, в глубине души вам тоже хочется моей смерти.

— Не говорите глупостей, — досадливо возразил пан Иохан, недоумевая, что же творится с посланницей. — Никто не хочет вам смерти.

— Но в меня стреляли! — возмутилась посланница, и, надо признать, возмущение ее было вполне законно. Однако же не было времени ни утешать ее, ни спорить с ней, поскольку наверху показалась еще одна светлая фигура. На такой высоте было не разглядеть лица и стати, но по поведению девицы пан Иохан заключил, что это королевна Мариша. Она держалась очень спокойно, не раскачивалась бестолково, не крутилась, не размахивала руками и вообще не проявляла никаких признаков страха. Где было нужно, она легонько отталкивалась от стены, в других местах — замирала неподвижно. За ее спуском барон следил с гораздо меньшим страхом, и испугался только, когда, как и Улле, принял королевну в объятия и заглянул ей в лицо: белое, словно сметана, с побелевшими губами и расширенными фиалковыми глазами. Бледность Мариши проистекала, конечно же, не от слабости, как у панны Улле…

— Вам нехорошо, ваше высочество?

— С чего вы взяли? — делано удивилась королевна, сохраняя хорошую мину при плохой игре. Ручки ее, впрочем, лежали себе на плечах пана Иохана, не торопясь исчезать, а пальчики цеплялись за рубашку (вернее, за то, что от нее осталось). Он заново поразился неземной хрупкости девичьего тела; страшно было размыкать руки — страшно, что это неземное существо с фиалковыми глазами, едва его отпустишь, немедленно рассыплется звездной пылью. Но, ничего не поделаешь, королевну пришлось поставить на землю; слишком ясно пан Иохан понимал, что чем дольше она будет оставаться в его объятьях, тем труднее будет оторвать ее от себя. И все это — на глазах у Улле…

— Сможете вы стоять без моей помощи? Не упадете?

— Не упаду, — обещалась Мариша и первая убрала руки. — Можете совсем меня отпустить, барон…

— Минутку! — спохватился пан Иохан. — Веревку же надо развязать…

Хитрый узел распускался сам собой, ежели знать, где потянуть, но барон провозился с веревкой несколько минут — вместо того чтобы развязать узел, он исхитрился его запутать; руки были как чужие. Наверху терпеливо ждали и никак его не поторапливали; быть может, были заняты какими-то своими делами. Королевна Мариша тоже терпеливо ждала, немного приподняв и отведя от боков руки, дабы упростить своему освободителю задачу. Пан Иохан честно старался не смотреть на нее, чтобы не запутаться в узлах окончательно; не смотрел он и в сторону посланницы, однако ж его не покидало ощущение, будто драконица пристально и неотрывно за ним наблюдает.

Наконец, узел был распущен, петля снята, и веревка втянулась наверх.

Отказавшись от помощи, королевна Мариша проделала несколько шагов и села в траву рядом с посланницей. Пан Иохан приготовился встречать сестру.

Ядвися единственная из девиц получила от спуска истинное наслаждение.

Она держалась как заправский скалолаз и, ежели б не юбки, которые изрядно ей мешали, пожалуй, превзошла бы мужчин в ловкость так же, как превзошла в храбрости. У пана Иохана голова закружилась, пока он наблюдал за подвигами сестры, а на языке уже крутились все те слова, которые он намеревался ей высказать, когда она окажется внизу, в безопасности. Кое-что ему хотелось сказать и Фрезу, с чьего попущения, несомненно, Ядвися так лихо летела вниз, отталкиваясь от стены ногами, обутыми в совершенно неподходящие к случаю легкие башмачки.

— Я сама! — требовательно крикнула девушка, стоило брату протянуть к ней руки. Пан Иохан отступил. В последний раз оттолкнувшись от склона, она проделала в воздухе красивую пологую дугу; когда же ноги ее коснулись земли, Ядвися сокрушенно вздохнула.

— Вот и все! — проговорила она с крайним сожалением. — Какая жалость, что так быстро все закончилось! А как хорошо было!

— Тебе бы мужчиной родиться…

— Я бы не возражала! — откликнулась Ядвися. — Только кто меня при рождении спрашивал?

— Представляю, сколько мороки с тобой было бы, будь ты не сестрой мне, а братом, — улыбнулся пан Иохан. — Пришлось бы то и дело вызволять тебя из всяческих щекотливых ситуаций. Нет! Мне, пожалуй, повезло, что ты девица.

— Ой, можно подумать, ты сам не попадаешь в щекотливые ситуации, — немного обиделась Ядвися. — То и дело с тобой что-нибудь происходит.

Взять хотя бы ситуацию, в которой мы нынче оказались. Очень может быть, что, не будь тебя в свите, мы благополучно добрались бы до места безо всяких приключений, которые ты к себе так и притягиваешь.

— Не вините напрасно вашего брата, панна Ядвига, — тихо, но твердо проговорила королевна Мариша, стоявшая поодаль; она внимательно прислушивалась ко всему, что сказано было между братом и сестрой, хотя и не подавала виду, будто ее это интересует — и вдруг решила вмешаться. — В этом путешествии если кто и притягивает неприятности, то это отнюдь не барон. Ведь целью разбойников была я. Ради моего будто бы освобождения было затеяно это дерзкое нападение…

— О, Великий дракон! — закатила глаза Ядвися. — Я просто пошутила. К чему воспринимать все так буквально и так серьезно?

Пан Иохан только улыбнулся детски-наивной серьезности королевны — но улыбнулся так, чтобы она не заметила; и ничего не ответил сестре.

На душе у него стало поспокойнее теперь, когда все три девицы были рядом с ним и в относительной безопасности (об Эрике он по-прежнему ничего не знал и старался о ней не думать, дабы не волновать понапрасну сердце).

Оставалось только дождаться Фреза и решить, что делать дальше. Впрочем, для пана Иохана, который ни за что на свете не бросил бы в беде несостоявшуюся невесту, все было более или менее ясно; оставалось поставить перед фактом непрошеного товарища по несчастью.

Глава 26

Эрика сама себе удивлялась, как только ей хватило выдержки ни разу за все эти ужасные часы не лишиться сознания или хотя бы не впасть в панику. Страшно было очень, и все-таки ни на минуту она не потеряла головы… ну, разве только в самом-самом начале, когда все так ужасно загремело и затряслось. Тогда все четыре девицы в купе посыпались со своих диванчиков, а слаженный визг на короткое время перекрыл грохот и железный скрежет. Эрике смутно помнилось, будто она тоже кричала. Ни разу не пискнула одна только королевна Мариша, бывшая тут же, в купе, вместе со своими фрейлинами; да ей и не пристало визжать, тем самым уронив себя в глазах подданных.

Когда грохот стих и толчки прекратились, напуганные девицы выждали еще несколько времени и только тогда начали подыматься с пола, охая и причитая. Ее высочество уже стояли у дверей и прислушивались, сосредоточенно сдвинув брови; происшествие, по-видимому, нисколько ее не напугало, а только лишь рассердило.

— Тише вы! — шикнула она на стенающих фрейлин. — Поглядите лучше, что творится снаружи.

Две девицы в голос закричали, что ни за какие сокровища на свете не подойдут к окну — мало ли что может за ним оказаться! Прижавшись друг к другу, они умостились на диванчике и отказались двигаться с места, пока кто-нибудь не явится их спасти. Еще какой-нибудь месяц назад Эрика непременно присоединилась бы к ним, но сегодня она смело приблизилась к окну и, замирая от собственного безрассудства, выглянула наружу.

Ничего особенного она не увидела: меловой склон, поросший самый обычной травой и какими-то высокими сухими колючками; россыпь камней на земле: покрупнее и помельче, самые обычные, банальные скучные камни. А надо всем этим — безмятежно голубое небо, подернутое легкими облачками. Эрика начала уж было отворачиваться от окна, чтобы поведать об увиденном королевне, как вдруг за стеклом из ниоткуда возник темный предмет, очертаниями похожий на человека — вернее, на голову и плечи человека в шляпе. Испуганно вскрикнув, Эрика отшатнулась, оступилась и упала на диван, и в ту же секунду в коридоре послышались громкие голоса, мужской и женский. Женский показался ей знакомым; будь у нее несколько минут на размышление, она вспомнила бы, кому он принадлежит, но события развивались слишком стремительно. Заслышав голоса, королевна Мариша бесстрашно распахнула дверь и шагнула в коридор:

— Что здесь происходит?!.

В следующую секунду она резко качнулась вперед, как будто кто-то ее дернул, — а затем исчезла. Из коридора послышалась брань, весьма неумелая, но страшная уже потому, что слетала она определенно с девичьих губок. И снова голос показался Эрике знакомым; она уже почти поняла, кто это бранится, но все испортили фрейлины, снова слаженно завизжав. Эрика и сама готова была от страха свернуться в клубок и спрятаться в укромное местечко (например, под диванчиком), но этот глупый визг неожиданно ее рассердил.

— Да умолкните вы! — тоном, поразительно напомнившим приказной тон королевны, обратилась она к спутницам, и те, знавшие Эрику как девицу исключительно тихую и покладистую, неспособную обидеть и муху, от удивления буквально остолбенели. Эрика же напряженно размышляла, закусив губу. Впервые в жизни ей приходилось решать самой за себя. Единственный раз она высказала свою волю, поднявшись в бунте против брата, но подстрекнула ее к этому бунту все-таки Ядвися.

Ядвися! Где она сейчас, что с ней? С опозданием Эрика сообразила, что ведь это ее голос она слышала в коридоре минуту назад. Ядвися ругалась!

О! если б это услыхал ее брат! Какую бы трепку, верно, он задал бы ей!

Эрика никогда не видала барона в гневе, но легко могла представить, насколько он может быть ужасен. Да… но гнев его в первую очередь обрушился бы не на сестру, попавшую в беду (это непременно, иначе с чего бы она стала так браниться?), а на ее обидчиков.

Воспламененная этой мыслью, а так же неожиданным, но непреодолимым порывом стать достойной своего возлюбленного, Эрика ринулась в коридор с криком: «Ядвися,держись, я иду к тебе!»

Увы, ее благородный и мужественный порыв пропал втуне. В дверях девушка натолкнулась на незнакомого мужчину в шляпе и полумаске, который без всякого напряжения сломил ее отчаянное сопротивление и втолкнул ее обратно в купе. Фрейлины снова пронзительно завизжали. От этого визга незнакомец пошатнулся было, словно под порывом сильного ветра; но быстро справился с собой и, одной рукой увлекая за собой ослабевшую от страха Эрику, кинулся на девиц подобно тигру. В мгновение ока все было кончено: все три барышни сидели — или, вернее, полулежали — на диванчиках с веревками, стянувшими им руки за спиной и ноги в щиколотках; у двух особенно голосистых фрейлин к тому же во ртах красовались на скорую руку сооруженные из шелковых платков кляпы. Над онемевшей Эрикой разбойник отчего-то сжалился; а впрочем, быть может, у него просто вышли все платки. Миг — и зеркальная дверь купе бесшумно закрылась за его спиной; девушки остались одни.

Несколько времени Эрика сидела тихо, как мышка — но не от того, что от страха потеряла способность двигаться и говорить, нет; она размышляла — размышляла так спокойно и хладнокровно, как никогда в жизни. При этом она как бы смотрела на себя со стороны и только диву давалась, как это она умудряется оставаться такой спокойной в безвыходной, казалось бы, ситуации, когда вокруг злодеи, судьба подруги и любимого человека покрыта мраком, и некого позвать на помощь.

Позвать на помощь!.. Признаемся: несколько минут после того, как разбойник удалился, оставив связанных девушек одних, Эрика все-таки с трудом сдерживалась, чтобы не поднять крик. Мужчины знали, что в вагоне находятся беззащитные женщины; кто-нибудь обязательно явился бы на помощь. Уж барон-то Криуша непременно пришел бы, если не за бывшей невестой, то за сестрой — наверняка. Но никто не приходил, и Эрика, небывалым усилием задушив в горле поднимающийся крик, заставила себя задуматься о причине этого. Успокоившись, вместе со способностью думать она заново обрела и способность слушать. В коридоре все стихло, но снаружи, за окном, раздавались резкие отрывистые крики, глухие удары и даже, кажется, выстрелы. Там, снаружи, разгорелось нешуточное сражение, и поняв это, Эрика заново испугалась. Что будет с ними, если верх одержат разбойники? Какая судьба уготована трем беззащитным девушкам? А Ядвисе? А ее высочеству?

Сдавленный звук, донесшийся с дивана напротив, привел внимание Эрики.

Она подняла голову и встретилась взглядом с расширенными от страха глазами подруги по несчастью. Как ни странно, чужой страх придал ей решительности.

— Тише! — прошептала она. — Молчите! Давайте подумаем, как нам спастись.

Одна из фрейлин в ответ усиленно закивала, вторая же только всхлипывала и, казалось, призыва Эрики не слышала вовсе.

Легко сказать «давайте подумаем»! Хорошо думать, когда сидишь у камина, вытянутые ноги лежал на мягкой скамеечке, на коленях — новый роман, а в руке чашка чая. Другое дело, когда ты в буквальном смысле связана по рукам и ногам, сидишь в купе вместе с двумя испуганными девицами, по вагону бродят разбойники, а за окном стреляют. Герою какого-нибудь любимого Эрикой романа понадобилось бы от силы пять минут, чтобы отыскать путь к спасению, вырваться из плена и сбежать от злодеев — попутно их еще и покарав. Бедная же Эрика даже предположить не могла, сколько времени она просидела недвижимо, без единой мысли в голове.

Только на самом краешке сознания все теплилась надежда, что вот-вот явится барон Криуша и спасет их всех… но никто не являлся. Вместо этого Эрика почувствовала, что руки и ноги ее, стянутые веревками, начинают неметь. В полном отчаянии она озиралась по сторонам, ища какой-нибудь мало-мальски острый предмет, пока взгляд ее не упал на большое, от пола до потолка, зеркальное полотно двери. Вот если бы суметь разбить зеркало и осколком разрезать веревки…

Будь что будет! Зажмурившись, отчаянным рывком Эрика бросила тело к двери. До нее было от силы два шага, и в падении девушка врезалась плечом прямо в зеркальную поверхность. Зазвенело стекло, сквозь шелковые платки замычали фрейлины, и Эрика, не сдержавшись, тоже вскрикнула.

Что-то больно чиркнуло ее по щеке, и от страха быть пронзенной осколками, а так же от удара, девушка на несколько секунд лишилась сознания.

Очнувшись, она обнаружила, что лежит на полу среди зеркальных осколков, в которых беспорядочно отражались стены и потолок купе, а так же клонящееся к закату солнце. А ведь я могла удариться головой! — запоздало сообразила девушка, — и тогда Дракон знает, какие ужасные последствия могли быть. Ведь она могла убиться насмерть! Однако пугаться было не время. Который уже раз за последние несколько часов Эрика взяла себя в руки и огляделась. Осколков вокруг валялось множество, но перерезать ими веревки не представлялось возможным, не взяв их в руки!

Хвататься за них вслепую девушка не решилась, опасаясь, и не без оснований, порезать пальцы до кости. К счастью, по периметру дверного полотна уцелели несколько весьма острых на вид осколков, торчащих теперь вертикально и чуть наклонно, словно акульи зубы. Эрика припомнила, как передвигаются гусеницы и таким манером сумела подвинуться к двери. После нескольких попыток, извиваясь всем телом, она кое-как села и приладилась спиной к зеркальным «зубам». Ей пришлось отдохнуть, прежде чем приступить к завершающей части плана, поскольку необычный способ передвижения, присущий гусенице, но не человеку, оказался весьма утомителен, особенно для изнеженного девичьего тела, к тому же стянутого веревками.

Бедная Эрика так долго провозилась, пытаясь избавиться от пут, что ей уже начинало казаться: никогда ей не освободиться, так и умрет она, словно спеленутая пауком муха. От любого шума она вздрагивала и замирала, воображая, будто вот-вот вернется связавший ее разбойник и в приступе ярости зарежет ее огромным ножом. Но дневной свет угасал, никто не приходил, и Эрика начинала подозревать, что постигшая их катастрофа поистине ужасна. Все мужчины из свиты королевны, должно быть, убиты; в противном случае кто-нибудь уже давно явился бы освободить троих барышень, брошенных на произвол судьбы… Слезы наворачивались на глаза бедняжке при этих мыслях; она кусала губы, чтобы не заплакать — и с новым упорством возобновляла борьбу.

Всякий труд рано или поздно вознаграждается. Настала минута, когда Эрике показалось, будто путы несколько ослабли; она напружинила уставшие руки — еще, и еще, и еще! — и, о чудо! веревки скользнули с ее запястий на пол. Еще до конца не веря, она поднесла руки к лицу, но в сгущавшихся сумерках видны были только их темные силуэты.

Ей хватило благоразумия не хватать осколки голыми руками, а обмотать кисть полосой ткани, оторванной от края юбки. Затекшие пальцы не слушались, и чтобы совладать с веревкой на ногах, Эрике потребовалось времени почти столько же, сколько на освобождение рук. Еще несколько минут она просидела в ожидании, пока руки и ноги снова начнут ей повиноваться, но вместо этого она почувствовала такую боль в кистях и ступнях, что едва не расплакалась. Казалось, их жгли огнем. Закусив губы и кое-как превозмогая боль, девушка на коленях подползла к диванчику, где в полудреме-полузабытьи маялись связанные подруги по несчастью.

Освобожденные девушки не могли удержаться от жалобных восклицаний, слез и взаимных объятий. Эрика и сама на минуту дала волю слезам, дабы выплеснуть весь пережитый за несколько часов страх. Однако же нельзя было предаваться отчаянию до утра; где-то поблизости могли бродить разбойники, и как знать, не вернутся ли они через час или два, дабы завершить черное дело, умертвив пленниц либо забрав их в тайное место, где они будут томиться взаперти, пока за них не заплатят баснословный выкуп.

Эрика вытерла слезы, и, взяв подружек за руки, проникновенно прошептала:

— Мы должны сами пойти за помощью!

* * *
В коридоре было темным-темно и мертвенно тихо. Эрика медленно прошла весь вагон из начала в конец, очень медленно, зачем-то пробуя перед собой ногою пол, прежде чем сделать шаг, словно шла по болоту. Наощупь она отыскивала двери и открывала их одну за другой, каждый раз замирая в ожидании, что навстречу ей из темного купе шагнет незнакомец в шляпе и полумаске. Но похоже было, что во всем вагоне остались только три полуживые от страха девицы.

— Нужно посмотреть в соседних вагонах, — сообщила Эрика подругам, вернувшись из своего разведывательного рейда. На столе уже мирно, будто ничего не случилось, горела керосиновая лампа. Правда, огонек ее был прикручен, а плотные занавесы на окне задернуты.

— Ни за что! — в голос закричали фрейлины. — Мы никуда не пойдем! Там темно и страшно!

— Но нельзя же сидеть здесь до утра и ждать!

— Почему же нельзя? О нападении уже наверняка сообщили куда следует, и к утру наверняка явится гвардия. Гвардейцы спасут нас!

— Да, но кто-нибудь может явиться раньше, чем гвардейцы, — увещевала Эрика, сама дрожа от страха.

— Ах, нет! И не уговаривай. Даже подумать страшно, кого можно встретить ночью в горах!

Меловые скалы были, конечно, вовсе никакие не горы, но девицам, никогда не видевшим настоящих гор, позволительно ошибаться.

Эрике тоже не по себе становилось при мысли о том, какие существа могут встретиться в темноте; но еще страшнее было просидеть в купе, считая минуты и зная, что в вагоне, а может быть, и во всем поезде, нет больше ни одной живой души…

— Вы как хотите, а я пойду, — решительно выпрямилась девушка.

— Безумная! — воскликнула в ужасе одна из фрейлин.

— Иди, коли охота, — напутствовала вторая. — А мы смерти не ищем.

Дрожа всем телом, но стараясь держать голову высоко, Эрика покинула купе и первым делом взяла фонарь, на который наткнулась во время предыдущей вылазки, ощупывая стену в темноте. Сначала она хотела взять обычную лампу, но потом решила, что фонарь удобнее нести. В одном кармане платья лежали спички, в другом — аккуратно завернутый в ткань зеркальный осколок.

Таким образом, будучи во всеоружии, Эрика дошла до конца коридора, осторожно приотворила лязгнувшую дверь и ступила в тамбур. Под ногами хрустнуло стекло из разбитого окна; лица девушки коснулся свежий ночной ветерок, стрекотали сверчки, где-то далеко закричала ночная птица. Дверь в тамбур соседнего вагона, где, как знала Эрика, ехал пан Иохан и прочие мужчины, не подавалась, хотя девушка несколько раз толкнула ее плечом, позабыв, что недавно сильно ушибла его о зеркало. Тогда, дрожа всем телом, она открыла незапертую боковую дверь тамбура и по разложенной лесенке спустилась на землю, попав в объятья летней ночи.

И вновь она не посмела позвать на помощь из страха, что из темноты явится тот, с кем не хотел бы встретиться ни один человек в здравом рассудке. Поведаем по секрету: гораздо сильнее, нежели диких зверей, Эрика боялась призраков и вообще всякой нежити. Ей как-то не пришло в голову, что таким существам нечего делать в непосредственной близости от железной дороги, однако же, опасаясь выдать себя, она не стала пока зажигать фонарь, тем более что ночь оказалась вовсе не так темна, как показалось в первую минуту. Небо еще не успело совсем почернеть, к тому же в нем одна за другой загорались звезды, и над горизонтом поднималась полная луна.

Все двери «офицерского» вагона оказались заперты, и Эрика устремилась дальше. Наконец, ей удалось найти открытую дверь и проникнуть в вагон-ресторан, и через минуту она снова пошла по коридорам из вагона в вагон. Нигде не было ни души, и это пугало ее все сильнее. Вагон, где ехали сопровождавшие королевну офицеры, посланники-драконы и барон Криуша, так же пустовал. Беспорядок, царивший в купе и собранная горбом дорожка в коридоре свидетельствовали, что недавно здесь происходили бурные события. Эрика хотела уж было покинуть вагон, как вдруг услышала тихий стон.

Первым ее порывом было кинуться прочь, но она заставила себя остановиться. Кто бы ни был стонавший, он, несомненно, испытывал боль и был совершенно беспомощен — иначе этот жалобный звук просто невозможно было истолковать. Задержавшись, дабы дрожащей рукой зажечь фонарь, Эрика пошла обратно по коридору, заново заглядывая во все купе.

В одном из отделений она увидела лежащего навзничь на диване человека с обмотанной зачем-то головой. На нем был фрак; но белую некогда манишку сплошь испещряли коричневатые пятна, при мысли о происхождении которых Эрика испытала приступ головокружения и тошноты. Все же она нашла в себе смелость подойти к человеку и наклонилась над ним. Когда свет фонаря упал на его лицо, Эрика узнала одного из Драконов. А точнее, самого старшего из них, благообразного седоволосого господина. Эрика припомнила, что его называли пан Катор, ибо настоящего имени никто из людей попросту не мог выговорить.

— Пан Катор, — позвала она дрожащим голосом. — Пан Катор, вы меня слышите?

Дракон открыл глаза и близоруко уставился на девушку.

— Кто здесь? Погодите… я вас знаю. Вы из свиты королевны, не так ли?

— Верно. Вы ранены?

Неуверенным жестом, словно во сне, дракон коснулся повязки на голове.

— Ранен? Да… наверное, так. Голова болит, — он поморщился и приподнялся было, чтобы сесть.

— Нет, пожалуйста, лежите! Вам нельзя вставать, — поспешно наклонилась к нему Эрика. — Вы видели, что тут произошло? Где все?

— Произошло? Хм… право, не знаю, как описать, все было так беспорядочно, — дракон снова опустил голову на диванный валик и закрыл глаза. — Когда поезд остановился, сюда ворвались какие-то люди, началась стрельба, свалка… Меня ударили по голове, и я потерял сознание. Когда я очнулся, оказалось, что в вагоне остались только мы трое — я и мои соплеменники.

Прочие джентльмены вступили в схватку и, вероятно, потерпели поражение… не знаю, живы они или нет, знаю только что нас связали и оставили здесь.

— И вы не сопротивлялись? — удивилась Эрика и тут же прикусила язычок, смущенная собственной дерзостью.

Дракон страдальчески поморщился, не открывая глаз.

— Я же сказал, что меня ударили по голове. К тому же, мой народ не привык сталкиваться с насилием. Ничего удивительного, что мои соплеменники растерялись и… уступили грубой силе.

— Как же вы освободились от веревок?

— Мы… умеем менять форму, — непонятно объяснил дракон. — К сожалению, из-за раны я потерял… хммм… концентрацию, и поэтому освобождать меня выпало моим спутникам.

— А где же они теперь? — Эрика огляделась, заподозрив, что не заметила остальных изменивших форму драконов. Как знать, на что они могут оказаться похожими?

— Ушли искать невесту и сестру Великого… Между прочим, позвольте полюбопытствовать, почему вас не увели с ними вместе?

— Я не знаю, — покраснела девушка. — Давно ли ушли ваши спутники?

— Еще засветло, — скорбно ответил дракон. — Боюсь, не постигла ли их та печальная участь, что и прочих храбрецов.

Эрика тихонько вздохнула. Зародившаяся было слабая надежда, что чудом нашедшийся мужчина как-то поможет или хотя бы что-нибудь посоветует, быстро угасла — раненый дракон явно не был способен ни на какие конструктивные действия. А значит, придется-таки ей самой идти на станцию и искать эфирную почту. Ночью, одной…


Нелегко оказалось преодолеть каменный завал, преградивший рельсы, но идти по шпалам было еще труднее, особенно в темноте. Эрика спотыкалась через шаг, пыталась светить себе под ноги, но так оказалось еще хуже.

Идти не между рельсами, а рядом, девушка не смогла, ибо острые камушки очень больно впивались в ноги через тонкую подметку башмачков, отнюдь не предназначенных для долгих прогулок. Чем дальше она уходила от слегка завалившегося набок поезда, тем глубже осознавала все безумие своей затеи. Ринуться одной, в ночь, только лишь с фонарем и осколком зеркала — жалкое оружие! — в кармане, не зная даже, далеко ли станция! Ведь она может брести всю ночь, но так никуда и не придет, тем более что каждый шаг давался Эрике все труднее, а сбитые о камни ноги взывали о пощаде.

Несколько раз она чуть было не повернула обратно; чтобы преодолеть искушение, она останавливалась и, вытянув уставшие ноги, садилась на рельсы отдохнуть и поплакать — а потом вставала и шла дальше, сама не понимая, что ею движет.

Через какое-то время Эрика оказалась как будто в коридоре: справа по-прежнему тянулся меловой склон, а слева как-то незаметно, будто крадучись, подступила стена высокого кустарника. Стало совсем уж жутко, и девушка, невзирая на боль в ногах, ускорила шаг. По этому мрачному коридору она прошла футов сто, а затем каменный склон резко отступил в сторону, и справа открылась ровная полукруглая площадка, довольно большая, плоской стороной прилегающая к железнодорожным путям, а по полукружью замкнутая каменным хребтом. И на площадке этой, обнесенные каменной стеной в человеческий рост, стояли несколько зданий.

Озадаченная, Эрика остановилась. Если это станция, то где платформа и зачем нужна ограда? Ведомая любопытством, девушка сошла с рельс на площадку, подошла поближе к каменной стене — и заметила в ней ворота, рядом с которыми на цепи висел дверной молоток. Рассудив, что обитатели этого загадочного места не стали бы вешать рядом с дверью молоток, если бы не привечали с охотою гостей, Эрика постучала в ворота. Была не была!

Как знать, быть может, здесь ей помогут или хотя бы дадут совет; а идти дальше она все равно не может. Стоя в ожидании, пока к ней кто-нибудь выйдет, Эрика озиралась по сторонам; взгляд ее привлек темный рисунок над дверью. Она приподнялась на цыпочки и подняла повыше руку с фонарем; с оштукатуренного камня на нее взглянули глазками-бусинками два дракончика с переплетенными сложным вензелем хвостами; Эрика поняла, что стоит перед воротами монастыря.

Глава 27

Фрез не заставил себя ждать; пустив вперед друзей-разбойников, он лихо слетел вниз с головокружительной скоростью. С особым вниманием наблюдавшая за ним Ядвися даже покраснела от удовольствия; когда же ноги графа коснулись земли, разразилась аплодисментами. Ни дрогнув ни единым мускулом лица, Фрез, тоже весь красный (вероятно, от быстрого спуска — во всяком случае, пану Иохану хотелось бы думать именно так), коротко поклонился в сторону Ядвиси, и тут же вернулся к делам: дернул веревочный хвост, освобождая особым образом затянутый узел, и принялся аккуратно сматывать веревку на локоть.

— Бросьте, — нетерпеливо остановил его пан Иохан. — У нас мало времени.

— Куда торопиться? — отозвался Фрез, невозмутимо продолжая свое занятие.

— Гвардия наверняка уже прибыла на место крушения; пленники освобождены, завал разбирают… и будут разбирать еще долго. Что до поврежденных железнодорожных путей, я даже не берусь предсказать, когда их восстановят. И если вы не оставили мысль продолжать путешествие поездом — напрасно. Подумайте о том, чтобы найти другой способ передвижения.

— Боюсь, что новость о происшествии не разнеслась еще далеко — места здесь дикие… — возразил барон. — Кроме того, не хотелось бы сомневаться в оперативности наших славных гвардейцев, однако им потребуется время, и немалое, дабы добраться до места. Мы даже не знаем, далеко ли до следующей станции; возвращаться же назад слишком долго, мы ехали больше пяти часов… Судьба же оставшихся в поезде меня, скажем так, немало волнует. Что, если кому-то требуется помощь?

— Есть ли кто-то, чья судьба волнует вас сильнее прочих?

— Есть, — признался пан Иохан.

— Девица? Можете не отвечать. Вы, барон, склонны привлекать к себе прелестных барышень целыми стайками, подобно тому, как огонек свечи притягивает к себе ночных бабочек — однако же пламя опаляет крылья; с вашей же стороны, барон, весьма эгоистично…

— Увольте меня от нотаций! — вспыхнул пан Иохан.

— Я только хотел сказать, что вам следовало бы остановиться и сделать выбор, — невозмутимо закончил Фрез. — Этим вы значительно облегчили бы жизнь и себе, и окружающим… бабочкам. Однако, к делу, — он закончил сматывать веревку и накинул ее на плечо. — Вы намерены вернуться к поезду — хорошо же. Я иду с вами.

— Но если там все-таки гвардейцы?

— И что же? Сдадите меня им?

— С превеликим удовольствием я лично отдам приказ о вашем аресте, — холодно проговорила королевна Мариша, подходя. — Но позже. Вы помешали нашей миссии — теперь вы обязаны помочь нам возобновить ее.

— Вы в самом деле так желаете встречи с Великим Драконом? — медленно спросил Фрез, но королевна не удостоила его ответом, лишь смерила ледяным взглядом. — Хорошо. Сделаю, что могу.

Только теперь пан Иохан понял, что до сих пор не знает, как разбойный граф сумел ночью добраться из поезда, ведь линия железной дороги осталась по другую сторону мелового хребта. Спуститься, подняться и вновь спуститься по ту сторону было бы слишком долго, Фрезу понадобилось бы гораздо больше времени, нежели заняло у него ночное путешествие; да и какой смысл спускаться вниз, когда проще и быстрее было бы сразу подняться наверх? Будто подслушав его мысли, или же, что более вероятно, верно истолковав оценивающие взгляды, которыми пан Иохан обмерял хребет, Фрез заметил:

— Здесь неподалеку имеется перевал, так что ни к чему напрасно утруждать себя. Переправимся там.

— Прошу прощения, панове, — послышался слабый и капризный голос Улле, так и лежавшей на траве в изящной позе умирающего лебедя. — Не хотите ли вы сказать, что нам снова придется куда-то лезть?

— Вы-то чего страдаете, — грубо бросил ей Фрез. — Перемените форму и перепорхните на ту сторону легким облачком, чего вам стоит?

— Извольте вспомнить, граф, что вы разговариваете с дамой, — сурово одернул его пан Иохан.

— Да-да, с дамой, — подхватила Улле, слегка оживившись и даже приподнявшись. — Что до перемены формы, то, будь это в моих силах, я давно приняла бы форму, более подходящую к нынешним обстоятельствам; сие значительно облегчило бы жизнь всем присутствующим, не говоря уже о моей скромной персоне… Однако же я чувствую себя совершенно разбитой и, увы, принуждена оставаться в этом несовершенном теле. Я заперта в нем, как в темнице, — заключила она почти торжественно и снова обессилено откинулась на траву.

— Однако же другого выхода у нас нет. Оставаться здесь, без охраны, вам слишком опасно. Мы не знаем, чего ожидать от этих мест. Вдруг здесь водятся хищники?

— Хищники? — переспросила Ядвися, и глаза ее загорелись. — Пумы, львы, леопарды? Медведи? Ах, как интересно!

— Не знаю ничего о пумах, — пресек ее нездоровые восторги брат, вовремя почуявший неладное, — но скорпионы и фаланги здесь вполне могут быть.

— Фаланги?..

— Уверяю, тебе не захочется знакомиться с ними близко. Итак, решено: мы возвращаемся к поезду все вместе, соблюдая предельную осторожность.

— Ах, барон, вы хотите моей смерти, — простонала Улле, приведя пана Иохана своим заявлением в совершенное недоумение: он решительно не мог понять, что же такое с ней происходит.

— Давайте же не будем терять время на глупые разговоры, — неожиданно вмешалась королевна Мариша, приняв самый царственный вид. — Панна Улле, никто не хочет вашей смерти. Напротив, вам будет оказана всяческая помощь. Не правда ли, барон?

— Истинная правда, — пробормотал пан Иохан.

— Итак, тронемся, наконец, в путь. Нас, кажется, ничто больше не задерживает. Барон, помогите же панне Улле подняться.

Пан Иохан покорно отправился исполнять приказание. И нелегкая же задача выпала на его долю! Драконица, совершенно разомлевшая — или же искусно игравшая роль — вовсе и не думала помогать барону в его трудах; и он возился с ней, словно с большой тряпичной куклой. Наконец, ему удалось поставить ее на ноги, однако и речи не могло быть о том, чтобы Улле шла сама; с некоторой тревогой пан Иохан подумал, как же поведет ее через перевал; она повисла на нем всем весом и едва-едва переставляла ноги.

Переход через меловой хребет дался путешественникам нелегко, особенно страдали девицы, ибо их изящные туфельки вовсе не были приспособлены для долгих прогулок по крутым склонам, усеянным острыми камнями. Правда, ни королевна, ни Ядвися, не проронили ни слова жалобы, но по тому, как сжимались их губки, было ясно, с каким трудом дается им каждый шаг. На особенно трудных участках Фрез поддерживал под руку то одну, то другую девицу (даже королевна Мариша вынуждена была принять его помощь); что до пана Иохана, Улле захватила его в личную собственность, совершенно на нем повиснув, и не намеревалась делиться своим кавалером со спутницами.

Меж тем, солнце поднималось все выше, становилось жарко; день обещался быть знойным. Хуже всех, опять же, приходилось барышням в их многослойных юбках с шлейфами и турнюрами. Ядвися с завистью поглядывала на мужчин в их распахнутых рубашках и кровожадно мечтала, как чудесно было бы избавиться от шлейфа и заодно от нижних юбок. Ах, если бы у нее была возможность облачиться в мужское платье! И отрезать волосы! И распустить тугой лиф! Однако же, мечтать не вредно; пока же приходилось терпеть всяческие неудобства и завидовать мужчинам. Последней же каплей, переполнившей чашу терпения Ядвиси, стали какие-то летучие и приставучие твари, кружившие вокруг распаренных путешественников с отвратительной настойчивостью. К тому же, они оказались жутко кусачими, одна из тварей цапнула за щеку Ядвисю так, что та взвигнула и закрутилась на месте, панически отмахиваясь от жужжащих вокруг летучих кровососов.

— Осторожнее! — Фрез остановил ее кружение, бесцеремонно ухватив за плечо. — Этак недолго и запнуться, упасть и сломать себе шею.

— Она меня укусила!

— А еще рвалась на фалангу поглядеть, — насмешливо заметил брат. — А сама испугалась обычного овода!

— А что, фаланги тоже летают?

— Хуже — ползают. Очень любят заползти за шиворот и там…

— Не надо! — взвизгнула Ядвися. — Фу, гадость какая…

Еще на спуске стало ясно, что надежды, возлагаемые Фрезом на гвардию, не оправдались. Вокруг поезда не наблюдалось никакой суеты; никто не расчищал завал и не выводил из вагонов, не перевязывал раненых. Не слышалось команд и повелительных окликов, в воздухе разливалось лишь безмятежное стрекотание невидимой армии кузнечиков, жужжание шмелей, да перекликались изредка звонкоголосые пичуги. Все было тихо и мирно, все млело под жаркими лучами степного солнца.

— Как видно, на станции еще ничего не знают о крушении поезда, — озвучила общую мысль королевна Мариша. Она устала и запыхалась не менее прочих девиц, но старалась не подавать виду и голову держала высоко.

— В таком случае, нужно сообщить, — сказал пан Иохан. — В вагонах наверняка остались раненые, им нужна помощь.

— Это наш долг, — кивнула королевна.

— Между прочим, — вмешалась Ядвися, — в свите было полным-полно офицеров. И я не вижу тут ни одного, из чего следует, что все они где-то бродят. Уж наверное, кто-то из них добрел и до станции и сообщил о крушении?

— Этого мы не знаем, так же как не знаем, далеко ли до станции, — повторил пан Иохан. — Кроме того, быть может… — он умолк, подумав, что не стоит озвучивать свою мысль при девицах. Подумал же он о том, то офицеров могли просто перестрелять. Судя по кривоватой ухмылке Фреза, граф подумал о том же.

— Что?

— Ничего. Так, ерунда.

Королевна Мариша пристально взглянула на него, но заговорила совсем о другом:

— Нам нужно взять лошадей, их везли в одном из вагонов. К сожалению или радости, до владений драконов железнодорожные пути еще не протянули.

Надеюсь, лошади не пострадали.

— Кажется, я слышу ржание, — заметила Ядвися.

— Вот еще что… Прежде чем ехать далее, мы должны непременно отыскать… одного человека, — твердо сказал пан Иохан.

— Эрику? — догадалась его сестра.

— Верно. Я… хм… несу за нее ответственность перед ее братом, герцогом Наньенским.

— Почему вы? — с холодноватым удивлением спросила королевна. — Эрика была в моей свите…

— Как бы то ни было, нужно ее найти.

— Она оставалась в купе, когда я выглянула в коридор узнать, что за шум…

Полагаю, она и теперь там, дожидается помощи, если только ваши люди, граф, — королевна метнула льдисто-гневный взгляд во Фреза, — если только ее не уволокли в горы.

— Подобного приказа я не отдавал, — со сдержанным достоинством возразил тот.

— Однако же, меня уволокли, — подразнила Ядвися.

— Это была ошибка. Мои люди перестарались.

— Пусть так! Они могли забрать и Эрику из одного усердия…

— Довольно предположений, — прервал уставший от препирательств пан Иохан. — Я осмотрю вагон и поищу панну Эрику. Возможно, отыщется и еще кто-то… уцелевший.

С изрядным чувством облегчения, удивившим его самого, он усадил Улле на шершавый белый валун, нагретый солнцем. Та немедленно принялась обмахиваться тончайшим батистовым платочком; ей было очевидно жарко, несмотря на легкое платье.

Пан Иохан, оставив девиц под присмотром Фреза (иного выхода, как довериться графу, у него не было), быстрым шагом пошел вдоль поезда, отыскивая вагон, в котором ехала королевна со своими фрейлинами. Он собирался проверить и остальные вагоны, но позже; в первую очередь он считал себя обязанным отыскать бедняжку Эрику. Должно быть, это нежное создание вне себя от ужаса! Ядвися могла наслаждаться приключениями, но Эрика, по мнению пана Иохана, принадлежала к той категории девиц, которые способны потерять сознание при виде паука, подбирающегося к шкатулке с рукоделием…

Тем сильнее было его удивление, когда он не обнаружил Эрику среди перепуганных и заплаканных фрейлин, сбившихся в стайку в одном из купе.

При виде знакомого лица, да к тому же мужского, они все наперебой жалобно защебетали и грозьдями повисли на обескураженном пане Иохане, позабыв все приличия. Кажется, они даже не обратили внимания на его дикий, растерзанный вид. Щебет же их, собственно, сводился к двум фразам: «Спасите нас!» и «Помогите нам!» Не успевал барон отцеплять от себя одну пару ручек, как взамен к нему тут же прицепливались две новых.

Такое внимание со стороны представительниц слабого пола было даже для него в новинку, несмотря на несчетное число побед у дам и девиц, так что он даже растерялся. В роли спасителя прекрасных дев выступать барону еще не доводилось, и он не знал, что делать и что сказать, тем более что его не очень-то и слушали.

Потребовалось приложить немало усилий, дабы успокоить разошедшихся девиц; пан Иохан даже начал терять терпение и едва сдерживался, чтобы не рявкнуть на них совершенно некуртуазным образом. Останавливало его большей частью соображение, что рык его произведет, вероятнее всего, отнюдь не успокаивающее воздействие, а совсем напротив.

Наконец, барону удалось снять с себя нескольких прицепившихся особенно перепуганных девиц, а затем и добиться некоего подобия порядка. Барышни обступили его полукругом, и ему стало несколько не по себе от направленных на него ожидающих, исполненных надежды взоров. Что он мог для них сделать? Увы, почти ничего! Впрочем, хорошо было уже то, что ни одна из девиц, по всей видимости, не пострадала, никому не был нанесен вред, все они только перепугались насмерть и были без сил после бессонной ночи. Убедившись в этом и успокоив совесть, он принялся спрашивать об Эрике, тревога за которую возрастала с каждой минутой. В поезде ее нет, люди Фреза ее не крали… так где же она?

Девицы бросились просвещать барона наперебой, и он не сразу разобрался, что непосредственных свидетельниц, имеющих представление о судьбе Эрики, не десять и не пять, а всего две, и только они говорят по делу. Эти две молоденькие фрейлины, путешествующие в одном купе с королевной и Эрикой, поведали пану Иохану леденящую душу историю о вторжении бандитов и о неразумной, но отважной королевне и ее наперснице, ушедшей в ночь и, разумеется, пропавшей без вести. Барон буквально схватился за голову.

Подобного безрассудства от тихой, робкой Эрики он не ожидал. Уйти одной, в ночь, понадеявшись найти какую-то фантастическую помощь! Не побоявшись ни диких зверей, ни разбойников!.. Он чуть не замычал от отчаяния, подумав о том, что могло приключиться с беззащитной девицей ночью в горах. И что теперь делать, где искать безумную?.. ему было ясно, как день, что путешествие в страну драконов придется отложить до тех пор, пока не отыщется Эрика… живая или мертвая. О, если он погибла, и ему лучше не возвращаться!

Пока он стоял и терзался, кто-то тихо подошел к нему сзади и коснулся локтя. Вздрогнув от неожиданности, пан Иохан обернулся, отвлекаясь от продолжавших верещать барышень, и увидел Ядвисю, взирающую на него с необычайно серьезным видом.

— Плохие новости, брат?

— Куда уж хуже… — вздохнул барон. — Эрика пропала…

— Как пропала? Ее похитили эти разбойники?

— Нет… не знаю. Она ушла на поиски помощи и не вернулась, — и пан Иохан пересказал сестре все, что узнал от всполошенных девиц.

Ядвися задумалась на минуту, и решительно встряхнула растрепанной головой:

— Мы обязательно найдем ее, не тревожься. Далеко она уйти не могла.

— Но захочет ли ее высочество терять время на поиски своей фрейлины?..

— Неужто ты думаешь, что ей безразличны жизни людей, сопровождающих ее в путешествии? — нахмурилась Ядвися. — Если так, ты неправ, брат. О, как неправ! К своим фрейлинам ее высочество относится очень… тепло.

— Вот уж не подумал бы, — пробормотал пан Иохан, в понимании которого определение «тепло» не подходило к королевне ни в коей мере.

— Пойдем, не будем терять время, — потянула его за рукав сестра.

Впрочем, чтобы увести его за собой, предварительно пришлось отцепить от него парочку взволнованных девиц.

Королевна выслушала новости с очень серьезным и сосредоточенным видом и тут же заявила, что Эрику, конечно, необходимо отыскать как можно скорее, не дожидаясь прибытия к месту крушения гвардии. В каком направлении искать — для нее не было сомнений. Как дважды два, королевна доказала, что Эрика должна была пойти вперед по железнодорожным путям, в надежде добраться до ближайшей станции. Предположение показалось весьма разумным, никто даже не стал спорить.

— Значит, решено, — заключила королевна Мариша. — Выдвигаемся немедленно, как только возьмем лошадей.

— Лошадей и припасы, — вставил молчавший доселе Фрез. — Не знаю, как вам, а мне не улыбается перспектива питаться сушеными сусликами.

— Хорошо, позаботьтесь достать провизию.

— Я этим займусь, — вызвался Фрез, поднимаясь с земли.

— Поторопитесь, граф, — сурово напутствовала его королевна, и он широкими шагами направился к поезду.

Пан Иохан оглядел оставшихся на его попечении девиц, и вдруг вспомнил, что за всеми тревогами, связанными с исчезновением Эрики, он совершенно позабыл о другом, не менее важном своем намерении: выяснить, нет ли в вагонах раненых. Молча, он повернулся было, чтобы идти назад к поезду, но его окликнула удивленная Ядвися:

— Иохани, ты куда?..

В нескольких словах он объяснил свою цель, но сестра с сомнением пожала плечами:

— Мне кажется, ты слишком много на себя берешь. Мы не можем помочь всем…

— Нет, барон прав, — остановила ее королевна величественным жестом. — Мы непростительно забыли о несчастных, коим может требоваться помощь. Как знать, вдруг прямо сейчас кто-нибудь умирает от раны?.. Нет-нет, мы должны немедленно отправиться к поезду и сделать все, что только в наших силах.

Ядвися так и всплеснула руками:

— Да что мы можем сделать? У нас нет ни бинтов, ни медикаментов, ничего!

Но королевна приструнила ее взглядом, и она сочла за лучшее прикусить язык и подчиниться.

Что до Улле, та даже не пошевелилась — ежели только не считать шевелением мученическое закатывание глаз.

— Как пожелаете, ваше высочество, как пожелаете! — пролепетала она. — Но только я лично с места не двинусь, пока… пока не найдется какое-нибудь средство передвижения. Любое! Какое угодно. У меня совершенно, совершенно нет сил.

— Как пожелаете, — эхом отозвалась королевна, не вступая в спор (к всеобщему удивлению); правда, голос ее звенел льдистым холодом. — Оставайтесь… и ждите. А мы, с вашего позволения, пойдем.

Увы, столь внезапно вспыхнувшее рвение ее высочества пропало без всякой пользы, ибо раненых, как ни странно, в вагонах не нашлось — если не считать дракона с замотанной головой, обнаруженного в одном из купе.

Кроме него, имелись четыре мертвых тела, принадлежавших офицерам из свиты, машинисту и его помощнику; и стайка фрейлин, немногим ранее чуть не разорвавших пана Иохана на куски. Теперь они попытались проделать то же самое со своей королевной, и Марише пришлось пустить в дело все свои дипломатические способности, чтобы угомонить их. Она заверила девиц, что помощь вот-вот придет, и все они оправятся по домам, к родным и близким.

…Что до дракона, тот сидел на диване, безучастно глядя в окно, и машинально постукивал по столику раскрытой ладонью. Характерные бурые пятна покрывали его одежду, но не похоже было, что он ранен — дракон был бледноват, но и только. Видевшая его ночью Эрика удивилась бы, насколько быстро он оправился за прошедшие несколько часов. Ввалившаяся в купе троица не вызвала в нем ни удивления, ни радости.

— Ах, — проговорил он таким тоном, словно они только-только виделись за утренним чаем. — Это вы, ваше высочество. Как хорошо, что вы целы.

— Пан Катор! — королевна бросилась к дракону с такой стремительностью, словно он был отец ее родной. — Что с вами, вы ранены? В вас стреляли?

— Со мной? Ничего. Голова болит, — словно спохватившись, он поднес руку к голове, ощупал обмотанную вокруг нее тряпку и нетерпеливым жестом сорвал ее. — Совсем забыл, совсем забыл, надо же!.. — под повязкой обнаружилось несколько мазков запекшейся крови, но, сколько можно было разглядеть, ни огнестрельных ран, ни даже просто царапин. — Как хорошо, что вы целы и что вы нашлись! — повторил дракон уже с большим воодушевлением. — Знаете, у меня прямо, как это вы, люди, говорите, камень с души свалился! Всю-то ночь я глаз не сомкнул, думал и гадал, где вы и что с вами…

— Глаз не сомкнул, а пойти поискать не подумал, — тихонько пробормотала Ядвися. Пан Иохан, покраснев, дернул ее за порядком уже истрепавшийся по камням шлейф.

— Смею заверить, прекрасная панна, что ночью вашему покорному слуге было гораздо, гораздо хуже, — с достоинством возразил дракон, демонстрируя тонкий слух. — Посему я и предпочел остаться и не чинить препон тем, кто не испытывал недомогания и храбро отправился на поиски похищенных дам…

Между прочим, позволю себе спросить: может быть, вам довелось встретить и нашу несчастную Улле? Вместе с прочими дамами она исчезла ночью — и с тех пор…

— Довелось-довелось, — не очень-то вежливо прервала его Ядвися, терпение которой было на пределе. — Панна Улле с нами. Однако же, не знаю, с чего бы ей быть несчастной…

Совершенно пунцовый, пан Иохан снова дернул ее за турнюр, на этот раз с такой силой, что едва не оборвал его. Ядвися возмущенно пискнула, но дракон ничего не заметил:

— Улле с вами! — просиял он. — Ах, какое счастье. Если бы мы потеряли ее… вы просто не представляете, какие неприятности грозили бы нам в этом случае!

— Увы, представляю, — тихо сказал пан Иохан, но никто не обратил на него внимания. Дракон, на глазах взбодрившийся и исполнившийся сил, теребил по очереди своих гостей: «Нет, правда? Наша милая девочка с вами? Она нашлась? Где же она?» Пришлось объяснять, что Улле из упрямства отказалась подходить к поезду и осталась ждать спутников поодаль.

Конечно, то была не совсем правда, но не извещать же впечатлительного дракона о неожиданном приступе недомогания… Через четверть часа он, наконец, немного успокоился, и ему пришло в голову поинтересоваться дальнейшими планами ее высочества.

— Как только мы возьмем лошадей, немедленно отправимся на станцию, дабы вызвать помощь. Кроме того, нужно позаботиться об отправке тел убитых на родину, а если это невозможно, похоронить их здесь же. А после, разумеется, мы продолжим путь, — с достоинством ответила королевна Мариша. — Наш договор с Великим Драконом остается в силе. Большая свита мне больше не нужна, я возьму несколько верных людей — этого довольно.

— Хм. Вы уверены, что…

— Это мое решение, и оно не обсуждается, — отрезала королевна.

— Хм. Ну что ж… в таком случае… я должен известить своих спутников. А после я попрошу вас проводить меня к Улле. Теперь же, попрошу минутку внимания…

С этими словами дракон закрыл глаза и замер в неподвижности; пан Иохан предположил, что он обращается к своим сородичам мысленно, наподобие того, как Улле разговаривала с ним самим после крушения дирижабля.

Ядвися, которая ничего не знала о сверхъестественной, с точки зрения человека, способности передавать мысли на расстоянии, в нетерпении поджала губы и возвела очи горе; возможно, она и сказала бы еще что-нибудь нелицеприятное в его адрес, если бы не опасение, что брат окончательно испортит ей платье.

— Что ж, — проворил дракон через две минуты, открыв глаза и медленно обведя взглядом ждущих его людей. — Теперь мои братья извещены о нецелесообразности дальнейших поисков, — (он так и сказал: «братья» и «нецелесообразность», и Ядвися с трудом удержалась от непочительного фырканья, подумав про себя: «Вот свинство! А никого, кроме Улле, искать, значит, не надо! Пусть сами выбираются? Вот так „братство“!»), — Я готов идти.

— Вы разве не можете поговорить с панной Улле мысленно? — спросил пан Иоханн с легким удивлением.

— М-м-м-м, нет, — с досадой отозвался пан Катор. — Я совсем не слышу ее, и это очень странно, и несколько меня тревожит.

Улле сидела там, где ее оставили, — кажется, даже в той же позе, — и на появление сородича отреагировала только кислой гримасой. Очевидно, по каким-то причинам она совершенно не была рада его видеть. Дракон же, напротив, засиял майским солнышком, бросился рядом с ней на землю и бережно обнял за плечи, словно любимую дочку.

— Какое счастье, что ты нашлась! Но что случилось? Почему ты не отзывалась? Ты здорова? Вид у тебя…

— Обычный у меня вид, — брюзгливо оборвала панна Улле причитания сородича. — Не спала ночью, вот и все. Так что… перестаньте меня трясти!

У меня… голова начинает кружиться!

— Ох, прости! — испуганно отпрянул пан Катор. — Прости, пожалуйста. Но все-таки, мне кажется, ты не совсем здорова. Может быть, тебе лучше прилечь?

— Может быть, — тем же тоном ответствовала драконица и, вопреки собственным словам, встала. Постояла минутку, прижимая руку ко лбу; пан Иохан с тревогой следил за ней, готовый в каждую минуту поймать ее,предотвращая падение. Но Улле, кажется, держалась на ногах вполне сносно. — Где ваш граф? Сколько мы будем здесь сидеть? Я… хочу домой!

Вот еще новости, подумал совершенно обескураженный пан Иохан. Домой! Это куда же? В драконий град, надо полагать?

— Между прочим, — продолжала Улле уже совсем другим, гораздо более твердым тоном, и вдруг вперила в сородича пристальный и строгий взор. — Вы ни словом не упомянули о панне Эрике, а мы ее, видите ли, ищем…

Почему вы молчите?

— Не упомянул о ком? — в недоумении переспросил дракон.

— Что? — одновременно с ним вскричал пан Иохан.

— О той девице, которая заходила к вам в купе ночью. Худенькая, бледненькая блондинка с голубыми глазами.

— Ах, эта девица!.. Да я, признаться, совсем забыл… И правда, заглядывала ко мне девчушка — худенькая, маленькая, в чем душа держится! — но очень, очень решительно настроенная. Даже удивительно.

— Где она? — спросил пан Иохан резче, нежели собирался. Откровенно говоря, он с трудом сдержался, чтоб не схватить дракона за грудки не встряхнуть хорошенько.

— Откуда мне знать? — пан Катор развел руками. — Она собиралась идти искать помощь…

— И вы ее отпустили?!

— Что же мне было делать? Держать ее за руку?

— Именно — держать за руку, — процедил пан Иохан, уже почти не сдерживаясь. Этот ложночашуйчатый бездеятельный размазня выводил его из себя. И это — сородич его Улле!.. — Если по-другому было никак… Эх, вы!

И, конечно, вы понятия не имеете даже о том, в какую сторону она ушла?

— Конечно, нет, — с достоинством ответил дракон, определенно не понимавший причину раздражительности собеседника.

— Да куда ж ей было идти, кроме как вперед, — вмешалась Ядвися. — Вперед, до первой попавшей станции. Не лезть же ей было ночью в горы — подумай сам, Иохани!

— Я ничему уже не удивился бы, — пробормотал барон, потирая лоб. — Пожалуй, ты права. Так давайте не будем терять времени. Хорошо, если Эрика добралась до станции, но если нет, если с ней что-то случилось…

Куда запропастился этот чертов Фрез?

— Да вон он, — указала королевна. В самом деле, невдалеке показался граф, нагруженный сверх всякой меры разнообразными тюками и пакетами — надо полагать, снедью. — Барон, подите теперь вместе с ним, подберите нам лошадей. Да не забудьте про вьючных!

— Надо полагать, наш спасательный рейд окончен, — не без ядовитости заметила Ядвися.

— Никому здесь помощь не нужна, к счастью, — отозвалась Мариша. — Обратно в горы мы не полезем — чтобы найти всех пропавших и похищенных, нужны несколько гвардейских корпусов, наших же сил определенно недостаточно, так что не будем тратить их впустую. Найдем Эрику, приведем помощь и продолжим путь. Это принесет гораздо больше пользы… всем. Пан Катор, вас я попрошу остаться с моими фрейлинами до нашего возвращения.

— Нет, — вдруг сказал пан Иохан. — Нет, так не годится. Я один поеду вперед, до станции, отправлю депешу и поищу Эрику. А вы оставайтесь, отдохните, соберите вещи. Нет, ваше высочество, не возражайте. Подумайте хотя бы о своих фрейлинах! Каково им будет, если вы бросите их в неизвестности, совершенно беспомощных? Кроме того, могут вернуться люди из вашей свиты, и хорошо будет, если вы сами их встретите.

— Это разумно, — согласился Фрез.

Судя по лицу Улле, ей эта идея тоже весьма пришлась по вкусу. Неожиданно поддержала брата и Ядвися: с одной стороны, ее влекли приключения, с другой же, очень заманчивой представлялась перспектива умыться и переменить истрепавшееся, пропыленное платье на новое и чистое.

— Иохани, тебе бы тоже переодеться, — заметила она между прочим. — Иначе на станции тебя неправильно поймут, примут за разбойника или дикаря…

— В самом деле, — согласился пан Иохан в некотором смущении.

На то, чтобы сменить платье и привести себя в пристойный вид, барону понадобилось не более четверти часа. Он горько пожалел о пропавшем во время нападения оружии — карабине и пистолетах, — в предстоящем путешествии оно весьма пригодилось бы. Впрочем, у Ядвиси был пистолет, отнятый у Фреза, и она охотно отдала его брату.

— Не будем прощаться, — сказал пан Иохан, забираясь в седло. — Уверен, что вернусь самое позднее завтра днем.

— Постарайся, чтобы с тобой ничего не случилось, — напутствовала его сестра.

Примерно через час барон задумчиво разглядывал ворота уединенного монастыря. По пути он не видел никаких следов Эрики — и вообще ничьих следов, — и теперь размышлял, могла девушка ночью, в темноте, не заметить эти ворота и пройти мимо, или же заметила и постучала в них.

Сомнения его разрешились сами собой: по дорожке к воротам спешил человек в темно-синем одеянии и с ключами в руках — несомненно, привратник. Пан Иохан спешился и стал ждать.

Глава 28

В комнате витал сладкий и свежий арбузный аромат; источником его была половинка полосатого красавца, возлежащая на столе на плоском блюде; из сахарной алой плоти его кровожадно торчал нож. Пана Иохана уже несколько раз приглашали угоститься, но он неизменно отклонял эти предложения, не до угощения ему было, хотя и пах арбуз восхитительно.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, мы уже отправили сообщение о катастрофе, — мягко увещевал настоятель монастыря, седой длинноволосый старик с ухватками столичного чиновника, нисколько не похожий на благообразного умиленного монаха, каких представлял себе пан Иохан. — Как только прелестная панна, — преподобный галантно поклонился пунцовой Эрике, взиравшей на барона влюбленными глазами, — сообщила нам о происшествии, мы тут же приняли все возможные меры. К сожалению, мы мало что можем — видите ли, мы тут лишены многих благ цивилизации, — но примем всех и окажем помощь всем, кому она потребуется.

— Благодарю вас, — тут же поднялся пан Иохан. — Я немедленно поспешу назад и передам ваше приглашение…

— Если вы подождете несколько минут, я отправлю с вами своих людей, они помогут на месте…

Барон наклонил голову в знак согласия, и настоятель поспешно вышел.

Теперь пан Иохан остался наедине с Эрикой, мечтая только о том, чтобы она не повисла на нем с изъявлениями благодарности. Но девушка вела себя, как и всегда, сдержанно, молчала, сложив руки на коленях, и только изредка поднимая глаза, в основном же взгляд ее был направлен вниз.

Правда, влюбленность из ее глаз никуда не девалась…

Под ее взглядом пану Иохану было весьма неловко, и чтоб отвлечься, он стал разглядывать обстановку то ли кабинета, то ли кельи, в которой его принял настоятель монастыря. Судя по всему, это были личные апартаменты главы обители, и подобрать им название барон затруднялся: для кабинета обстановка была слишком бедной, для кельи — слишком роскошной. Сюда его привел привратник, сразу же, как признал в посетителе жертву катастрофы на железной дороге — оказывается, о несчастье в монастыре уже знали, и пан Иохан тут же заподозрил, откуда могло прийти известие. Подозрение его оправдалось в полной мере: едва ступив через порог кельи-кабинета, он увидел сидящую на деревянной скамье Эрику, заплаканную, с покрасневшими глазами и красным опухшим носом, потерявшую половину своей красоты. При его появлении девушка округлила глаза и привстала, словно желая броситься на шею своему спасителю-рыцарю, но, к счастью испугавшегося было пана Иохана, этот порыв уже в следующую секунду прошел. Эрика осталась сидеть, а вместо нее поднялся навстречу гостю старик в длинном монашеском одеянии, в первую секунду незамеченный…

Пока настоятель ходил отдавать распоряжения, в кабинете царило молчание, которое с каждой минутой становилось все тяжелее и неприятнее. В какой-то момент пан Иохан понял, что не может и далее делать вид, будто находится в комнате один; повернувшись к Эрике, он до отвращения официальным и несколько натянутым тоном поинтересовался, что панна собирается делать дальше; вероятно, она вернется домой с бОльшей частью свиты, ибо дальнейшее путешествие обещает быть трудным и весьма некомфортным, а возможно, даже опасным. В глубине души барон рассчитывал на положительный ответ, и неприятно удивился, когда Эрика тихим, но твердым голосом возвестила, что намерена сопровождать королевну до конца пути.

— Но ваш брат… — начал было наставническим тоном пан Иохан — и не договорил, встретившись взглядом с васильковыми глазами своей экс-невесты.

— Я не вернусь к брату, пока… — проговорила она так же тихо, твердо и ровно. — Пока… не важно. Я не вернусь к брату, и точка.

С кем поведешься, от того и наберешься, — мрачно подумал барон. Без влияния Ядвиси тут не обошлось, это факт…

— Рано или поздно, вам придется вернуться домой.

— В весьма отдаленном будушем — возможно. Но не теперь.

Пан Иохан только плечами пожал; спорить с упрямыми девицами ему надоело до смерти.

— Вы стали очень… упрямы.

— Ваша сестра многому меня научила, — чуть улыбнулась Эрика, и барон готов был поклясться, что в улыбке этой промелькнуло лукавство. И откуда что взялось? Он не узнавал эту робкую девочку…

— Вероятно, за то, что вам взбрело в голову отправиться ночью одной, Дракон знает куда, в темноту, в неизвестность, — за это тоже следует благодарить Ядвигу, — сердито сказал он. Лукавство в улыбке Эрики стало еще явственнее, но девушка промолчала.

Вернулся настоятель, с ним четверо дюжих парней в монашеских рясах, обросшие бородами, похожие на медведей. Глаза они держали смиренно опущенными, но то и дело зыркали на Эрику; вероятно, появление в их скромной обители девицы, да еще, судя по платью, из высшего общества, было событием из ряда вон. Пану Иохану очень не нравились их взгляды, раздражали они его, — какие-то мрачно-плотоядные они были, — но не заявлять же вслух: «А ну, живо перестаньте глазеть на благородную девицу!». Он ограничился тем, что старался держаться к Эрике поближе.

Для монахов приготовили лошадей; сразу было видно, что это не парадные, породистые, а простые рабочие лошадки — неказистые, но крепкие; других, очевидно, в монастыре и не держали. Для Эрики тоже оседлали кобылку, с виду исключительно смирную, но все-таки девушка подошла к ней с робостью, словно боялась, что животное вот-вот укусит или лягнет ее.

Стало ясно — во всяком случае, пану Иохану, — что наездница из нее некудышная, и как она собирается выдержать дальний путь в драконьи земли — только Великому Дракону и ведомо. Следовало попытаться еще раз отговорить ее; барон решил по возвращении заручиться поддержкой самой королевны.

Кроме того, приглядевшись, барон понял, что кобылка под мужским седлом, как и прочие лошади. Нахмурившись, он подошел к Эрике и тихо спросил ее, умеет ли она ездить по-мужски. Конечно же, она не умела — среди высокородных дам это было не принято и считалось неприличным.

— Черт возьми, — буркнул он в сердцах; душевных сил на то, чтобы соблюдать приличия, почти не оставалось. Мелькнула мысль попросить у монахов какой-нибудь шарабан для барышни — и тут же исчезла: любой экипаж только создавал бы помехи на такой каменистой местности. — Значит, поедете со мной.

— Как это — с вами? — покраснела Эрика.

— На моей лошади. Не хочу, чтобы вы свалились с седла и сломали себе шею.

Девушка покраснела до ушей, но протестовать не стала.

Настоятель лично вышел проводить гостей; словно завсегдатай столичных приемов, он вел Эрику под ручку и на разные лады восхищался ее храбростью — качеством для юной девицы весьма редким и оттого еше более драгоценным. Преподобный нравился барону все меньше и меньше; ему начинало казаться, что он видел уже где-то и когда-то эту физиономию с острым птичьим носом и пристальными, близко посаженными глазами; и обладатель ее тогда носил отнюдь не монашескую рясу.

Не в силах больше сдерживать нарастающую неприязнь, пан Иохан обратился к настоятелю:

— Скажите, преподобный, вы в самом деле верите в драконов как в зубастых чудовищ с шипастым хвостом?..

Казалось, тот нисколько не удивился вопросу.

— Вы ведь верите в звезды над головой, в эти горы вокруг нас?

— Звезды мы можем видеть каждую ночь, если их не закрывают тучи, а горы даже можно потрогать.

— То есть, вы верите только в то, что можно увидеть или потрогать? — улыбнулся настоятель. — А как же, скажем, нравственный закон внутри нас?

В него вы верите? Или нет? Что до облика драконов, их описали великие пророки в своих книгах. Вы подвергаете сомнению их слова?

— Подвергаю. Мало ли, что привиделось пророкам спья… с перепугу? Вот я, например, могу заявить, что дракон — это звездная пыль. Или дракон — это… истеричная девица.

— Что?.. — преподобный, кажется, несколько растерялся. — Что вы имеете в виду, барон?

— Только то, что сказал, — устало ответил пан Иохан, — не более и не менее. А как, по-вашему, правильно это — отдавать молоденьких девушек, почти детей, на растерзание такому вот зубастому и шипастому чудовищу?

— Почему же непременно на растерзание? Неисповедимы пути Великого Дракона, и неведомо никому, для какой надобности требует он девиц…

Однако же существует Уговор, и благодаря Дракону мы живем в мире, и собираем обильные урожаи, и дарованы нам мудрость, и огонь, и крепкая вера… да все наше благосостояние идет от Дракона!

— Так ли это?

— Барон, барон! — настоятель предостерегающе поднял палец. — Осторожнее.

От ереси до богохульства — один шаг!

— Да и не стоит ничего благосостояние, за которое приходится расплачиваться жизнями ни в чем не повинных девочек, — продолжал пан Иохан, как будто ничего не слыша.

— И все счастье мира не стоит слезы одного замученного ребенка? — с каким-то почти воодушевлением подхватил преподобный. — Ах, барон, опасно читать запрещенную литературу. За это, знаете ли, ссылают на каторгу.

— Вы, однако, читаете…

— У нас тут место глухое, власти далеко… А знаете, меня удивляет, что вы, с такими-то взглядами, делаете в свите ее высочества.

— Меня и самого удивляет. Прощайте, преподобный.

— Полагаю все же — до свидания. Еще свидимся, барон.

— Прошу вас, панна, — повернулся пан Иохан к Эрике. — Я помогу вам.

Он подсадил девушку в седло; настоятель молча и неподвижно наблюдал за ним, сложив руки на животе. Когда барон вознамерился сам запрыгнуть на лошадь, в глазах священника появилось осуждение, он качнулся вперед.

— Но, барон, мы подобрали для благородной панны смирную кобылку…

— Благородная панна не может ехать в мужском седле.

— Благородная панна не может ехать на одной лошади с мужчиной! — решительно запротестовал настоятель. — Это недопустимо! Это неприлично!

Вы не родственник ей и не муж!

— Не могу же я заставить благородную панну идти пешком, — холодно ответствовал пан Иохан. — Пожалейте и вы ее нежные ножки.

— Это непристойно! — продолжал кипеть преподобный. — Я не допущу!

Барон молча пожал плечами и тронул лошадь. Не допустит он! Ну, и что они сделают? Не станут же эти длиннорясые удерживать его силой и стаскивать с седла?

— Распутник! — бросил ему в спину почтенный настоятель. — Учтите, мои братья глаз не спустят с вас!


Половину пути проделали в молчании; монахи ехали позади и сверлили спину пана Иохана недобрыми взглядами; ему это не нравилось, но он старался не обращать внимания — дырки же от их взглядов не появятся. С первых минут Эрика затаилась в кольце оберегающих ее рук подобно пойманной птичке; казалось, она едва-едва позволяла себе дышать. Барона это страшно раздражало, создавалось ощущение, будто он везет не живую девушку, а вытесанную из камня чурку. Но вот Эрика чуть расслабилась, устав от долгой напряженности тела, и он сразу почувствовал себя лучше — насколько это вообще было возможно в подобной ситуации. Пунцовое, словно раскаленное — коснись, и обожжешься, — ухо девушки маячило в непосредственной близости от его губ, и он с горечью подумал, что судьба играет против него. Вот что бы ей стоило устроить так, чтобы вместо Эрики в его объятьях оказалась… Улле? (само собой напрашивалось другое имя, но пан Иохан даже в мыслях запретил себе произносить его).

Ехали медленно; лошади осторожно ступали по камням. Монахи, как отметил барон, тоже оказались не лучшими наездниками, в седлах они держались кое-как, болтались, словно кули с мукой. Не джентльмены, одним словом.

— Барон… — произнесла вдруг Эрика, когда уже казалось, что молчание продлится до самого конца пути. — Барон, что-то случилось?

— Конечно, случилось, — отозвался пан Иохан со сдержанным удивлением. — Вы разве не помните?

— Нет, взрыв, вооруженные люди — это все я помню. Я имела в виду другое.

Что-то случилось лично с вами?

— С чего вы взяли?

Эрика вздохнула. Объяснить свои ощущения словами она затруднилась бы, но… Сколько она знала барона, он всегда казался ей чем-то вроде солнца, щедро дарившего свои лучи всем, кто был поблизости. Исходившее от него сияние (внутреннее, конечно, внутреннее!) было столь ярким, что далеко не всем хватало духу смотреть на него, не щурясь и не отворачиваясь (к этим робким людям Эрика причисляла и себя). Но теперь… теперь на солнце нашла туча, а светлое лицо барона Криуши омрачила тень. Эрика видела, что он устал и чем-то огорчен, огорчен до такой степени, что не в силах этого скрыть. Кроме того, он так странно говорил о Великом Драконе и Уговоре… Раньше подобных речей от него, вроде бы, не слышали.

— Вы не хотите отдавать ее высочество Дракону?.. — тихо спросила Эрика.

— Нет, — ответил пан Иохан. Щеки его вспыхнули, но он отчетливо повторил: — Нет. Не хочу.

— И давно вы… не хотите? Простите, барон, я не имею никакого права спрашивать вас об этом, — она торопилась, сама пугаясь собственной смелости, или, точнее, непомерной дерзости, а еще сильнее — того, что вот сейчас порыв этот пройдет, и она снова потеряет дар речи и окаменеет от робости. — …Никакого права, и вы можете не отвечать, можете осуждать и презирать меня за мое любопытство и мою неждержанность, за то, что я вообще заговорила об этом… Вы испытываете к ее высочеству какие-то особенные чувства?

Эрика ощутила, как напряглись его руки, и увидела, как сжались пальцы, удерживающие поводья. Едва дыша, она приподняла голову и взглянула в лицо своему кавалеру. На его щеках горели два алых пятна, аквамариновые глаза блестели, а губы подрагивали, будто какие-то слова рвались с них и удерживались только колоссальным усилием воли. Никогда еще Эрика не видела своего несостоявшегося жениха в таком волнении. Сердце ее защемило — ах, если бы это думы о ней, об Эрике, так его распалили! Ей все стало ясно, можно было уже не отвечать. Она печально отпустила глаза — и тут пан Иохан заговорил. Слова его звучали тихо, но отчетливо, видимо, он еще вполне владел собою, хоть и находился на грани.

— Прошлым вечером я просил посланницу Улле стать моей женой, — он помолчал и добавил: — Она отказала.

Эрика так и ахнула.

— Но она же… простите меня, пан барон… но ведь посланница Улле — не человек!

— Увы, это так. И, вероятно, она помнит об этом лучше меня. Но дело не только в этом. Она знает, что я…

— Любите ее высочество?

— Да, люблю. Люблю эту ледяную королевну. Но Улле… — пан Иохан отчетливо скрипнул зубами. — Улле — она часть меня. Когда я встретил ее, то понял, что внутри меня существует как бы пустота, а Улле эту пустоту заполнила.

Не знаю, понимаете ли вы меня, панна Эрика…

— Улле вы тоже любите, — прошептала Эрика печально.

Барон промолчал. Кавалькада медленно продвигалась вперед, но даже таким черепашьим ходом до места оставалось ехать от силы полчаса. Всего полчаса — и закончится эта волшебная близость… Близость, на которую, как прекрасно понимала Эрика, у нее нет никакого права, ибо этот мужчина не принадлежал ей даже тогда, когда был ее женихом, и уж тем более — не принадлежит теперь… и никогда не будет принадлежать в будущем.

— Я дурно поступил с вами, панна Эрика, — вдруг заговорил снова пан Иохан, — когда согласился с требованием вашего брата. Я многим ему обязан, но этого нельзя было делать, это было бесчестно.

— Сотни людей женятся по уговору, а не по любви, — пролепетала Эрика.

— Разве это хорошо? В браке я никогда не дал бы вам того, чего вы заслуживаете.

Девушка хотела было сказать, что это неважно, что сама она приложила бы все силы, чтобы супругу было бы хорошо с ней, но сдержалась, сочтя подобную откровенность совсем уж неприличной.

Впрочем, продолжать разговор в любом случае уже не было возможности, ибо впереди показался каменный завал, преградивший путь поезду и разрушивший железнодорожное полотно. Здесь пришлось сойти с седел и повести коней в поводу; причем пан Иохан, вспомнив об обязанностях галантного кавалера, предложил сперва перенести Эрику через завал, а затем перевести ее лошадь. Девица стала было отказываться, но вдруг припомнила, каково ей пришлось ночью, в башмачках на тонкой подошве, на острых камнях. Ее бедные нежные, израненные ножки до сих пор мучительно ныли. И она безропотно позволила пану Иохану поднять и перенести себя через завал.

Через пять минут Эрика оказалась в крепких дружеских Ядвигиных объятьях; в то же время чья-то рука нежно пожимала ей руку, чудом изловчившись, Эрика глянула через подружкино плечо и не поверила себе — то была королевна Мариша, в чьих глазах светилась неподдельная радость.

— Какое счастье, что вы снова с нами, — говорила надменная августейшая дева, и в голосе ее что-то хрустально звенело. — Было ужасным безрассудством с вашей стороны уйти одной, в горы, ночью! И как вы только решились? Ведь страшно было?

— Сидеть и ждать было еще страшнее, — просто отвечала Эрика, едва не задушенная в подружкиных объятьях.

— Ты прелесть! Прелесть! — заявила Ядвися, целуя ее в щеки. — Я знала, знала, что в тебе что-то есть! Ну так что же? Где ты была? Что видела? С тобой что-нибудь приключилось? Рассказывай скорее! Нет, погоди. Что брат? Что он сказал тебе? Понял он, какая ты прелесть?

Эрика поискала глазами пана Иохана — тот о чем-то беседовал с Фрезом, склонив голову. Затем она перевела взгляд на королевну, на ее непривычно оживленное, обычно такое холодное, лицо. Затем попыталась отыскать панну Улле, но ее нигде не было видно. Тогда Эрика деликатно высвободилась из Ядвисиных объятий, грустно улыбнулась ей:

— Пожалуйста, не будем говорить о бароне.

— Что ж… не будем, пожалуй, — неглупая Ядвися сразу поняла: верно, между подругой и братом состоялось некое объяснение, подробности которого ее не касаются. Любопытство ее было сильно, но чувство такта взяло верх. — Пойдем же… ты, верно, хочешь кофе? Можно достать кипятку.

И Ядвися повела подругу к вагонам, королевна же задержалась, вперив по-королевски требовательный взгляд в спину пана Иохана. Тот вздрогнул, словно кто-то, незаметно подкравшись, коснулся его плеча, обернулся и, повинуясь кивку Мариши, подошел к ней.

— Расскажите мне все, барон, — повелительно проговорила она. — Желаю услышать непосредственно от вас, где вы нашли Эрику, далеко ли до станции, есть ли поблизости поселения — и все прочее.

Много времени рассказ не занял, в подробности пан Иохан углубляться не стал. Королевна слушала, иногда кивая; когда же барон замолк, заявила:

— Что ж, это прекрасно, что отец-настоятель готов помочь. Сегодня же переправим в монастырь раненых, и остальных, кто вернется в Дюрвишту.

Там люди смогут спокойно дождаться прибытия гвардейцев. Мы же в монастыре переночуем и завтра на рассвете продолжим путь. Будьте добры, распорядитесь.

Пан Иохан молча поклонился. Роль распорядителя ему не улыбалась, но ослушаться приказа… впрочем, нет, не приказ то был, а просьба, ибо кто же предваряет приказ словами «будьте добры»?.. так вот отказать в просьбе он попросту не мог.

Неожиданно, на помощь ему пришел Фрез, и как-то получилось, что именно граф, показав себя прекрасным, просто-таки прирожденным организатором, взял на себя все заботы по транспортировке в монастырь раненых и вполне здоровых, а так же обеспечение провиантом, лошадьми и прочим необходимым. Само собой вышло, что пан Иохан и дюжие монахи оказались у него в подручных. В другое время барон воспротивился бы подчиненной роли под началом у человека, которого он намеревался в не слишком отдаленном будущем собственноручно застрелить — но сейчас он был даже рад, что не нужно думать, решать, отдавать распоряжения и брать на себя ответственность за жизни и здоровье множества людей. Можно было действовать, не думая. События прошедших суток навалились на него непосильной ношей, а вместе с ними навалилась усталость — вдруг, в один миг, как будто из него вынули стержень или пружину, до сей поры его поддерживающую. Захотелось, чтобы путешествие, и вообще эта история, уже закончились — все равно, как; все равно, чем…

Пан Иохан механически делал что-то, а думал только об одном, куда запропастилась Улле. Он все искал ее взглядом, но не находил ни на камнях у подножья мелового склона, где оставил ее, ни у поезда, ни в купе (впрочем, в закрытые он, конечно же, не заглядывал). Зачем он ее ищет и что хочет ей сказать, пан Иохан и сам не знал, но думать о другом попросту не мог. Заметив, вероятно, его рыскающий взгляд, Ядвига подскочила, выбрав минутку, и шепнула, что, мол, видела, как панна Улле вместе со своими родичами-драконами удалилась в их купе, где они и заперлись, и сидят до сей поры.

— Что ж, — с показным равнодушием отозвался пан Иохан, даже не повернув головы. — Как видно, у них дело.

— Брат, не мучь себя. Оно не стоит.

— Ах, ничего ты не понимаешь, оставь, — досада прорвалась-таки, как он ни старался ее удержать, зазвенела в голосе. И он быстро отошел в сторону, ища себе дела.

Еще до темноты все свитские, здоровые и раненые, а так же уцелевшая обслуга поезда, были переправлены в монастырь, где намеревались дожидаться прибытия гвардейцев. Позаботились так же о лошадях, провизии и некоторых особо ценных вещах, которые никто не желал оставлять на поживу разбойникам либо горцам. Говоря коротко, суеты и забот было достаточно, но Фрез действовал с решительностью и напором опытного военного, и все прошло благополучно.

Посланницу Улле пан Иохан видел мельком: среди прочих свитских, в окружении соотечественников, она готовилась ехать в монастырь. Вид у нее, против утреннего, был вполне оживленный и даже почти веселый, так что можно было только поражаться произошедшей в ней перемене. На барона она не глядела и вообще, казалось, не вспоминала о его существовании.

И еще кое-что увидел пан Иохан мельком, оно промелькнуло у него перед глазами так быстро, что он усомнился, не примерещилось ли. Но заметил еще и еще раз — и задумался.

Привиделось ему, что за камнями, в некотором отдалении, мелькает что-то черное — вроде как женский головной платок… и сверкнули пару раз из-под платка жаркие черные глаза в угольной обводке.

Глава 29

Ночь в монастыре пролетела быстро; не успел пан Иохан сомкнуть глаз, как пора уж было подниматься. Умывался и одевался он с особенной тщательностью (благо, саквояж его был снова в его распоряжении), словно собирался на столичный прием, а не в сомнительное верховое путешествие по дикой местности. На Фреза, который ночевал в одной с ним комнате, он не глядел, и не говорил с ним. Фрез тоже совершал утренний туалет с полной серьезностью и сосредоточением, и тоже не глядел на соседа. В дверях они, однако, столкнулись, и возникла минутная заминка: каждый норовил пропустить вперед другого.

В трапезной за одним большим столом собрались все, кто собирался сопровождать королевну в страну Драконов; вся ее небольшая свита. Тут же пристроился и сам преподобный, который сидел, чинно сложив руки, и умильно-отеческим взглядом оглядывал поочередно всю компанию. Разговор при нем не клеился, да и не хотелось никому много разговаривать, по всей видимости. Пан Иохан глаз не сводил с посланницы Улле, и плевать ему было на приличия: со вчерашнего дня он не перемолвился с ней ни словом; она ни на шаг не отходила от своих соплеменников, словно приклеилась к ним, и разговаривала только с ними. На барона она лишь изредка кидала загадочные, вроде как обиженные, взгляды — и только. Эрика сидела грустная и задумчивая (как и всегда или почти всегда, впрочем) и смотрела по большей части в свою тарелку, а если и поднимала глаза, то для того лишь, чтоб найти взглядом королевну Маришу — строгую, бледную, и безупречно красивую, словно на официальном приеме, — и тогда шея ее вдруг покрывалась красными пятнами.

Одна Ядвися глядела именниницей — ей досталось место рядом с Фрезом, и этот факт отчего-то заставлял ее улыбаться и стрелять глазами вместо того, чтобы дуться и поминутно фыркать на соседа. Фрез держался с ней настоящим джентльменом, сдержанно, но очень почтительно; почти не разговаривал, но всячески ухаживал.

Все это, впрочем, прошло мимо внимания пана Иохана, который только и ждал, не промолвит ли посланница Улле какое словечко. Но дождался лишь того, что настоятель, крякнув, вдруг поднялся со своего места и завел речь. Он даже не говорил, а вещал — о том, какая это огромная, невероятная, просто-таки неземная честь для него и всех братьев — лицезреть лично, так сказать, въяве и принимать в своей скромной обители, — великих сородичей Великого Дракона, а так же его царственную невесту; о том, что завещанный потомкам великими пророками союз людей и драконов принесет народу счастье и благоденствие — и всякие прочие благоглупости в том же роде; глаза его сияли этаким божественным вдохновением; и чем дальше он говорил, тем сильнее хотелось пану Иохану запустить чем-нибудь тяжелым прямо в его постную физиономию, чтобы он, наконец, умолк. И такое желание обуревало не его одного, ежели судить по выражению лица Фреза, который так и сверлил преподобного недобрым взглядом (а тот ничего не замечал, словно глухарь на току). В отличие от пана Иохана, граф не давал себе труда сдерживаться, и, пожалуй, настоятелю пришлось бы худо, когда б не Ядвися, женской интуицией почуявшая неладное и незамедлительно принявшая меры. Совершенно естественным, извечным женским движением, неосознанно, словно она проделывала это каждый день по несколько раз, Ядвися накрыла своей ладонью ладонь Фреза. Тот вздрогнул, перестал сверлить взглядом преподобного и с этой секунды смотрел только на свою соседку. Девушка же и бровью не повела; словно так и надо было.

Наконец, поток благоглупостей начал иссякать, все вздохнули с облегчением, и королевна Мариша чуть повернула голову, готовясь к ответной благодарственной речи — как вдруг настоятель так и вспыхнул новым радостным светом, и возвестил, что в честь высоких гостей будет проведена торжественная обедня, куда высокие гости, само собой, приглашаются в первую очередь. И все поняли, что сегодня никуда им не уехать. Пан Иохан покраснел от досады, но снова сдержался и промолчал — если уж королевна не стала возражать, то ему и подавно следует держать язык за зубами. Драконы раскланивались, Улле скучала и изучала потолок трапезной, а Фрез, единственный, кто мог бы выступить с резким протестом, был всецело занят своей очаровательной соседкой.

До торжественной обедни оставалось почти полдня, и гости горной обители, предоставленные сами себе, разбрелись по территории монастыря. Пан Иохан пошел было следом за Улле, все еще в надежде вызвать ее на разговор, но она словно приклеилась к сородичам; и барон, пройдя несколько шагов, вдруг остановился и одернул себя. Да что с ним такое, почему он бегает за женщиной, которая и смотреть-то на него не желает? Куда подевалась гордость древнего рода Криушей? Вспыхнув от стыда и злости на самого себя, пан Иохан развернулся, прошел несколько шагов… и уперся взглядом в парочку, вид которой подействовал на него вроде выплеснутого в лицо ушата холодной воды.

Посреди монастырского двора стояли Ядвися и Фрез и о чем-то вдохновенно беседовали. И пусть бы себе просто беседовали, пан Иохан спокойно прошел бы себе мимо, но граф держал в своих руках ладонь девушки с таким видом, словно имел на это полное право, и вокруг не было никого — совсем никого! — кого мог бы возмутить этот факт.

— Ядвися! — вполголоса, но довольно резко окликнул барон сестру. Та обернулась, спокойно отняла у Фреза руку, тихо промолвила ему несколько слов, и спокойно же подошла к брату.

— Что-то случилось, Иохани?

— Что ты себе позволяешь? — прошипел пан Иохан, хватая ее за локоть и оттаскивая в сторону. — Что он себе позволяет? Что вообще происходит?

— А что? — сестра смотрела на него совершенно невинными глазами.

— Не притворяйся, будто ничего не понимаешь! Этот человек — он… он — проходимец! Бандит с большой дороги! Мариша, если помнишь, обещала ему эшафот!

— Подумаешь! — Ядвися только фыркнула. — Она десять раз передумает, пока мы будем ехать. Если только ей вообще выпадет вернуться вместе с нами.

— Мариша может десять раз передумать, — зловещим шепотом сообщил пан Иохан. — Но я — нет.

— Ты тоже мечтаешь отправить его на эшафот? Ну и очень глупо. Лео вовсе не такое чудовище, каким хочет казаться…

— Лео?!

— Его так зовут, — пояснила Ядвися, по-прежнему сохраняя невинный вид.

— Так. Очень хорошо. Значит, он уже Лео. И о чем же вы говорили?

— Это только меня касается.

— Нет, минуточку. Не забывай, пожалуйста, что ты несовершеннолетняя, и я, как-никак, за тебя отвечаю, а значит, все, что касается тебя, касается и меня!

Ядвися попыталась использовать на брате его же собственный прием — когда он хотел уйти от неприятного ему разговора, взгляд его становился отсутствующим и уходил в сторону, а глаза как будто стекленели и обретали прозрачность настоящих аквамаринов, — но у нее ничего не получилось. Пан Иохан смотрел требовательно, в упор, и сила его взгляда была такова, что девушка просто не сумела отвести глаза.

— Давай обсудим это позже, Иохани.

— Нет, сейчас! — барон чувствовал, как Фрез, который и не подумал уйти, сверлит его взглядом, но даже головы не повернул. — Сейчас! О чем вы говорили?

Ядвися заговорщески поманила его, призывая наклониться к ней, и сама привстала на носки, чтобы шепнуть прямо в его ухо:

— Лео сделал мне предложение. Только т-с-сс!

— Что?! — призыву хранить молчание пан Иохан, конечно же, не последовал; он распямился как струна, и немного напуганная Ядвися увидела, как он сначала покраснел, а потом побледнел, и на всякий случай крепко ухватила его за руку. И не напрасно: он тут же принялся яростно вырываться и шипеть: — Пусти! Я вызову его! Как он только посмел?

— Нет! Не вздумай! — Ядвися так и повисла у него на шее, словно мельничный жернов. — Не доставало мне еще, чтоб вы стали стреляться!

Непременно, кто-нибудь из вас застрелит другого, а я… а что мне тогда делать? Без тебя я пропаду, а без… без него…

— Без него — тоже? — закончил пан Иохан, глядя на нее так, что бедную Ядвисю пробрало морозом до самых печенок. — Великий Дракон, и когда вы успели?!

— Иохани, Иохани, успокойся, прошу тебя!

— Фрез! — крикнул барон через весь двор, посколько сестра не намеревалась отпускать его шею. — Фрез, посмейте только приблизиться к Ядвиге или заговорить с ней, — я вам голову размозжу! Слышите меня? Я не шучу!

— Слышу, — отозвался тот с возмутительным спокойствием. — Не кричите. Не хотите же вы, чтобы в курсе наших отношений оказался весь монастырь.

Помните, я говорил вам, что не прочь был бы посвататься к панне Ядвиге.

— А я говорил вам, что не прочь был бы пристрелить вас. Помните? И после этого вы смеете…

— Панна Ядвига отказала мне, можете не волноваться.

— Рад слышать, что сестра не потеряла разум окончательно. Подите прочь, Фрез, и постарайтесь не попадаться мне на глаза хотя бы до вечера, если не желаете сегодня же расстаться с жизнью.

Фрез заколебался было — терпеть подобные угрозы было явно не в его привычках, но Ядвися, все еще висевшая на шее у брата, послала ему умоляющий взгляд — и он повиновался. Коротко кивнул пану Иохану с самым мрачным видом, он развернулся и зашагал со двора, скрылся среди хозяйственных построек. Только тогда Ядвися разомкнула намертво сцепленные руки.

— Сумасшедший! — бросила она брату. — Чем он тебе не угодил?

— Фрез — не порядочный человек, — резко отозвался пан Иохан. — Держись от него подальше.

— Непорядочный? Почему? Только потому, что он хотел освободить королевну от бремени жертвы Великому Дракону?

— Оставим это. Просто послушай меня.

Ядвися дерзко уставилась на него черными глазами.

— А я думала, что вольна сама выбирать себе поклонников!

— Ядвися! Не довольно ли с тебя герцога Наньенского?

— Это нечестно, брат. Я не…

— Довольно, — пан Иохан нетерпеливо тряхнул головой. — Оставим спор. Я запрещаю тебе говорить с графом и, тем более, позволять ему дотрагиваться до тебя. А теперь поди, мне нужно побыть одному.

Ядвися хотела было продолжить пререкания, но, заглянув в необычно мрачное лицо брата с упрямо нахмуренными бровями, предпочла смолчать и уйти, как он и велел. Направляясь к зданию трапезной, она несколько раз оглядывалась, но он, похоже, уже был занят своими мыслями и не смотрел на нее. Ядвисе очень не нравилось то, что происходило с братом — прежде светлый и радостный, он мрачнел и чернел на глазах, и причиной тому была явно не дорожная усталость и не столкновение с бандитами. Увы, она была почти уверена, что знает причину, и — увы же! — не в ее силах было пану Иохану помочь.

* * *
Монастырский двор был обнесен оградой — не слишком, впрочем, надежной, ибо местность была безлюдной, — с трех сторон; с четвертой же к нему вплотную подступал меловой склон. Выглядел он не слишком крутым, а на вершине его виднелось что-то вроде вырубленных из того же известняка башенок. Пан Иохан без особого труда вскарабкался к ним и обнаружил, что это — огромные глыбы камня, вроде гигантских сахарных голов, поставленные на попа, и выдолбленные изнутри. И не только изнутри — снаружи, у входа, можно было различить остатки колонн, выщербленные, стертые временем, дождями и ветрами, но все еще узнаваемые.

Внутри рукотворных пещер было темно и прохладно. Пан Иохан провел рукой по стене — под пальцами явно ощущались следы обработки каким-то грубым инструментов. Видимо, в давние времена здесь был храм или что-то подобное; а возможно, и убежище отшельников — что ж, место для поклонения Великому Дракону вполне подходящее. Не исключено, что именно из этих нескольких маленьких каменных строений вырос впоследствии и монастырь.

Пан Иохан двинулся вглубь пещеры; заблудиться он не боялся, не так уж велик был храм — если только помещения его не уходили вглубь скалы, что вполне могло быть. Но даже в темноте он не сумел бы не заметить спуск…

Внутри глыбы оказалось не одно большое помещение, а несколько маленьких, соединенных между собой арочными проходами, довольно низкими — барону приходилось наклоняться, чтобы пройти под ними. Чем дальше он уходил от входа, тем плотнее смыкалась вокруг него тьма. Вскоре он уже не видел стен, а жаль — в глубине храма наверняка имелись старинные фрески.

Барон медленно шел, едва касаясь рукой стены; кончики пальцев ощущали шершавую поверхность вертикальных выбоин — и вдруг что-то заставило его остановиться и затаить дыхание. То был не звук и не видимое глазу движение, а скорее, легкое шевеление воздуха, коснувшееся щеки. Вполне возможно, то был залетевший в пещеру ветерок, но пан Иохан так не думал.

Несколько секунд он стоял недвижим и почти не дышал, прислушиваясь, и за это короткое время почти убедился, что он не один в пещере.

— Кто здесь? — спросил он громко.

Разумеется, никто ему не ответил — если кто-то в самом деле прятался в пещерном храме, то отнюдь не с добрыми намерениями. Сложно было предположить, будто некто, подобно барону, забрался сюда из чистого любопытства и дабы убить время. Однако пан Иохан вновь ощутил движение воздуха и даже уловил шорох шагов — очень осторожных и легких. Это становилось интересным. Кто мог прятаться совсем рядом с мирной монашеской обителью? Неужели кто-то из уцелевших разбойников Фреза?

— Кто здесь? — спросил барон громче. — Ты прячешься напрасно, я тебя слышу.

Кто-то невидимый и почти неслышимый метнулся через пещеру; пан Иохан понадеялся было, что — к выходу, но нет — почти возле самого его лица что-то тускло блеснуло, а ноздрей коснулся едва ощутимый аромат пряных духов. Что за черт? — успел подумать барон, отшатываясь в сторону; опять эти духи? Откуда бы им тут взяться? Или у меня галлюцинации?

Рядом с ним что-то ударилось о камень — скорее всего, кинжал, которым его пытались убить. Он не стал ждать повторного нападения и двинулся к выходу; вступать в схватку в темноте, с невидимым противником ему вовсе не хотелось; если ж принимать бой — то при свете дня или хотя бы в сумерках. В том, что нападавший последует за ним, барон почти не сомневался. И в самом деле, едва стало чуть светлее, он сумел различить в серой тьме черную гибкую фигуру, надвигавшуюся на него со скоростью и грацией атакующей змеи. Он еще не видел лица, но уже понял, что духи ему не примерещились.

— Снова ты! — проговорил барон, более раздосадованный, нежели удивленный, и отступил еще на несколько шагов, выманивая Фатиму на свет.

Оказавшись в первом от входа, самом светлом и просторном помещении, он сам бросился на горянку — поднырнул под руку, замахнувшуюся в ударе, без всяких церемоний сшиб женщину на землю и весьма болезненным образом завернул ей руку за спину. Фатима вскрикнула и тут же замолчала, тяжело дыша. Пан Иохан вытащил кинжал из ее свободной, но ослабшей руки, и отбросил его прочь.

— Что ты тут делала? Зачем пряталась?

Фатима молчала, и он слегка усилил захват. Ему порядком надоело, что его то и дело пытаются убить. Горянка закричала и задергалась; барон выждал пару секунд и снова отпустил ее руку.

— Говори! — велел он. — Или сломаю тебе руку.

— Проклятый гяур! — и Фатима выкрикнула длинную фразу на своем языке; пан Иохан мало что понял из нее, кроме нескольких весьма оскорбительных ругательств, которых женщине даже горского племени вообще не приличиствовало знать. — Я не могла позволить тебя уйти… я ждала минуты, когда смогу добраться до тебя и вырезать из груди твое черное сердце!

— Я польщен таким вниманием. Так значит, ты искала меня? Что ж, теперь ты пойдешь со мной, и пусть твой хозяин решает, что с тобой делать.

— У меня нет хозяина!

— Это уж как тебе угодно.

Продолжая удерживать шипящую от боли Фатиму одной рукой, пан Иохан второй рукой распустил шейный платок и без всякой деликатоности стянул горянке запястья за спиной. С гораздо большей охотой онзатянул бы платок у нее на шее — всего за три встречи девица успела страшно надоесть ему, но до подобной степени озверелости он еще не дошел. Да и пусть с ней разбирается Фрез, ведь это он притащил ее сюда.

По счастью, долго Фреза разыскивать не пришлось — он бродил вдоль монастырского огорода, явно не зная, куда деть себя, — и пан Иохан увидел его, едва спустившись со склона. При его появлении несколько монахов, пропалывающие грядки, и без того уже уделяющие внимание не столько сорнякам, сколько колоритному пришлецу, и вовсе побросали работу и встали во весь рост, приготовившись внимать спектаклю, который вот-вот должен был разыграться на их глазах. Пан Иохан предпочел бы обойтись без зрителей, но раз уж они были, он решил сократить объяснения до минимума.

Фрез, конечно, увидел и барона, и его пленницу — и брови его сошлись на переносице, а лицо приняло выражение, не сулившее ничего доброго. Он хотел было заговорить, но пан Иохан опередил его.

— Заберите свою девку, Фрез, — с этими словами он неслабым тычком в спину отправил Фатиму в сторону графа. — Она набросилась на меня и пыталась убить; объясните ей, наконец, что я — неподходящий объект для кровной мести.

Фрез поймал горянку за плечо и притянул к себе.

— Где вы ее нашли?

— Там, наверху, в пещерном храме.

Фрез быстро глянул наверх, повернулся к Фатиме и резко заговорил с ней на ее языке. Она отвечала ему — так же резко и яростно, сверкая глазами так, что едва ли искры не сыпались. Разговор их пан Иохан понимал с пятого на десятого, в основном — ругательства и самые общие слова; он уловил только, что граф грозится посадить ее цепь, если она не угомонится, а девица в ответ желает ему смерти в зубах горных демонов.

Закончился их диалог тем, что Фрез, багровый от макушки до шеи, вполголоса ругнулся и повернулся к пану Иохану:

— Упрямое, злобное создание! Как бы не пришлось взять ее с собой, иначе она потащится за нами тайком, ища случая прикончить вас.

— Вы ее сюда привели, вы и думайте, как с ней быть. Лично у меня нет ни малейшего желания ежедневно созерцать ее размалеванное лицо и ждать удара в спину.

— Скорее, вы дождетесь удара в спину, если мы ее отпустим. Ах, кабы я знал, что вы окажетесь ее кровным врагом!

— А если б знали, то что бы сделали? Посадили бы ее на цепь в Дюрвиште… или где вы ее держали?

— Значит, вы все-таки знаете их язык? — прищурился Фрез.

— Неважно. Просто устройте так, чтоб она не приближалась ко мне… и сами держитесь подальше.

— Считаете, это возможно будет в предстоящем путешествии?

Не отвечая, пан Иохан пошел было прочь, но остановился и бросил сквозь зубы:

— И будьте любезны вернуть мой галстук!..

* * *
К торжественной обедне пан Иохан явился при полном параде; пусть ему и даром не нужны были все эти пустые богослужения, однако следовало держать марку. Все его спутники так же облачились в лучшие свои наряды; а что уж говорить о настоятеле, который так и сверкал во все стороны золотом, словно драгоценный потир. Странно было видеть в столь скромной обители это роскошное одеяние — несомненно, его берегли как зеницу ока на самом дне заветного сундучка и вынули на свет только ради высочайших гостей. Только вот гостей гораздо сильнее занимало убранство храма, нежели одеяние священника. Оно почти полностью повторяло убранство Храма Дракона в Дюрвиште, разве что размерами было поменьше, и освещалось похуже, и прорубленные в потолочных сводах окошки были не застеклены (должно быть, подумал пан Иохан, в дождливый день здесь ужас как неуютно). В остальном — все то же самое: и невыносимо-душный запах благовоний, закопченные канонические фрески на стенках, маленькие алтари в углах, заваленные всякой всячиной. Неясно было, какое впечатление производит вся эта обстановка на Драконов; они оглядывались по сторонам, храня вежливо-отстраненные выражения лиц. Улле привычно скучала, все эти фрески она уже видела в Дюрвиште, а сама церемония вовсе ее не интересовала.

Служба шла своим чередом. Преподобный, блистая золотом, аки красно солнышко, ходил вокруг алтаря то посолонь, то противусолонь, распевая торжественные гимны, то со связкой свечей в руках, то с кадильницей, то со священным Писанием Пророков. За ним следовали трое монахов, одетых поскромнее; каждый круг они менялись. Монахов в обители оказалось неожиданно много, так что хождения могли продолжаться неопределенно долго. Служба затягивалась, да и чего иного было ждать — торжественные молебны рассчитаны были на несколько часов. Пан Иохан попытался устроиться поудобнее, привалившись плечом к стене, но с охватившей его скукой он ничего не мог поделать, да и не старался; ему было так скучно, что еще немного — и, он чувствовал, его охватит неотвратимая зевота. Он придумал было себе занятие — отыскал взглядом Фреза и стал пристально наблюдать за ним, карауля, как бы он не приблизился к Ядвисе вопреки его запрету; но граф не двигался с места, с мрачным лицом и со скрещенными на груди руками он созерцал процессию монахов и даже не пытался встретиться с Ядвисей взглядом, — так что и это вскоре наскучило барону.

Погруженный в меланхолию, пан Иохан и не заметил, как кто-то неслышно подошел к нему и деликатно коснулся плеча. Это оказался один из Драконов — тот, что был ранен в голову; имя его барон напрочь забыл, да и черт бы с ним. Он не имел ни малейшего желания общаться ни с один из них. Однако этот Дракон, напротив, явно желал с ним поговорить, хотя он и выбрал для этого странное место и время.

— Молодой человек, — обратился он к пану Иохану, буквально первыми словами повергнув собеседника в состояние ступора — настолько не принятым было подобное обращение в обществе, где вращался барон. — Молодой человек, не уделите ли вы мне несколько минут своего времени?

Мне нужно сказать вам несколько слов.

Сказать, что пан Иохан был удивлен — значит ничего не сказать.

— Прямо сейчас?

— О нет, конечно же, нет. По окончании этого… Ээээ… этой церемонии, с позволения сказать… не соблаговолите ли вы совершить со мной небольшую прогулку… ээээ… в горы… Разговор предстоит… эээ… деликатный, и мне не хотелось бы, чтобы кто-то слышал нас.

— Я к вашим услугам… пан Дракон.

— Мое имя Катор, — промямлил дракон и с поклоном отошел в сторону.


По окончании службы пан Иохан поспешил выйти из душного, пропитанного тяжелым ароматическим дымом помещения на свежий воздух. Едва он оказался под открытым небом, как ощутил чужое прикосновение к плечу — Дракон по имени Катор уже поджидал его.

Они молча, не обменявшись ни единым словом, поднялись вверх по склону, к каменным храмам, где несколько часов назад пан Иохан встретил Фатиму.

Время близилось к вечеру, но солнце палило невыносимо; барону мучительно хотелось скинуть сюртук и, быть может, даже расстегнуть рубашку. Будь он один, он так и поступил бы, но старший собеседник его оставался застегнутым на все пуговицы, словно жара ничуть его не мучила; быть может, так оно и было на самом деле.

— Ну-с, молодой человек, прежде чем мы начнем разговор, пообещайте, что он все сказанное останется между нами, ибо речь пойдет об одной особе…

— Я не болтун, пан Дракон, — холодно сказал пан Иохан.

— Быть может, вы и не болтун, но вы — легкомысленный мальчишка…

— Потрудитесь объяснить, пан Дракон, что все это означает…

— Нет, это вы потрудитесь объяснить, какие отношения у вас с Уллевертилаттой-ап-Коттанх, и что между вами было?

Пан Иохан вспыхнул от ярости.

— Известно ли вам, что за подобные вопросы у нас принято вызывать на поединок?

— Ибо вы дикари, и ничего более, — Дракон и бровью не повел. — Так вы не ответили, что было между вами и Уллевертилаттой-ап-Коттанх.

— И не отвечу, ибо это вас не касается! Или вы ее отец?

— Я ее родич по крови, и этого довольно.

— Я не намерен продолжать этот разговор, — сквозь зубы проговорил пан Иохан и сделал движение, чтобы уйти. Он чувствовал — еще немного, и скинет этого наглеца вниз со склона.

Но Дракон схватил его за руку, останавливая.

— Нет, вы останетесь. Вы совершили дерзкий, святотатственный поступок, граничащий с преступлением, и последствия этого поступка просто невозможно себе представить! Страшно подумать, во что это может вылиться!

— О чем, черт побери, вы говорите?

— Вы были близки с Уллевертила…

— Еще раз говорю, это вас не касается!

— Полагаю, можно рассматривать ваш ответ как положительный, — с удовлетворением произнес Дракон. — Вы, люди, всегда думаете одно, а говорите другое… Так вот, по законам нашего народа вас полагается предать смерти за учинение насилия над дочерью рода Великого Дракона…

Плевать, что он посланник Великого Дракона, подумал пан Иохан с яростью, и схватил наглеца на лацканы сюртука. Ему очень хотелось размазать Дракона по скале.

— Отдаете ли вы отчет в своих словах?!

— Или вы будете уверять меня, будто дочь рода Великого Дракона по собственной воле допустила близость с… человеком?..

Тут уж у барона потемнело в глазах. Его обвиняли — и в чем?! За подобное заявление следовало уже не на поединок вызывать, — размазать тут же, сию минуту по камням, вот что следовало сделать! И трижды плевать, что он Дракон и посланник… пан Иохан приподнял Дракона за лацканы — весу в нем оказалось до смешного мало, — и от души приложил спиной об шершавую, нагретую солнцем стену каменного храма. На этом все его решительные действия закончились, поскольку он обнаружил вдруг, что руки его сжимают воздух, а перед глазами быстро рассеивается такая знакомая золотая пыльца… Спустя мгновение голос спокойный холодноватый посланника донесся уже из-за спины:

— Держите себя в руках, молодой человек. То есть, я выражаюсь фигурально…

Пан Иохан в бешенстве обернулся и обнаружил Дракона в нескольких шагах позади себя, он стоял и как ни в чем не бывало поправлял сбившийся на бок галстук.

— Уймите свой пыл. Я не имею ни малейшего желания вступать с вами в схватку. Вы разгневаны — хорошо, допустим, я ошибся и вы не принуждали Уллевертилатту к близости с вами… хотя я не понимаю, как она могла… и как вы вообще посмели коснуться высшего существа… существа, священного для вашего народа… божества…

— Плевать я хотел на «высшее» происхождение вашего Великого Дракона.

Слышите? О его святости — да и вашей тоже! — идите рассказывать храмовникам.

— Да вы еретик, — с видимым неудовольствием сказал Дракон. — Удивительно, как ее высочество допустила вас сопровождать ее в этом великом путешествии… Легкомысленный мальчишка, еретик и святотатец — подумать только!..

— А ваш Великий Дракон — он что, не святотатец? Ведь понадобилась ему зачем-то человеческая невеста!

— Во-первых, что позволено Великому — не позволено прочим… особенно смертным двуногим… — наставительно сказал Дракон. — Во-вторых, вы ничего не знаете и не понимаете, поэтому — молчите! В-третьих, речь теперь идет о вашем возмутительном поступке и о его последствиях. Вы должны понести наказание — какое именно, решать Великому Дракону, о вашей вине он извещен, но решения еще не вынес. А последствия…

— О каких, черт побери, последствиях вы толкуете?

— Вы разве ничего не знаете? Ну конечно, Уллевертилатта не сказала вам… (это «конечно» здорово покоробило и без того взбешенного пана Иохана: что значит «конечно»? она что, не сочла его достойным узнать… что узнать?) Что ж… полагаю, вам стоит узнать, к каким последствиям привело ваше легкомыслие… У нее будет ребенок.

На барона словно опрокинули ушат ледяной воды.

— Ре…бенок?

— Да, да, ребенок. Уверен, вам известно, что это такое. И что после той близости, которую вы имели с Уллевертилаттой, бывает, рождаются дети.

— Но она… не человек. Разве это возможно?

Дракон сделал нетерпеливый жест.

— Никто не думал, что это возможно. И Уллевертилатта тоже не думала. Ну а вы, полагаю, думали меньше всех, — пустил он очередную шпильку. — Однако же это случилось. И теперь только Великое Небо знает, чем это закончится. Сможет ли она выносить ребенка — вашего ребенка. Сможет ли родить. Не погибнет ли… И какой он родится, этот ребенок — человек ли, дракон — или, быть может, какой-нибудь уродец. Теперь вы понимаете, что натворили?

Мир закружился перед глазами, словно дьявольская карусель. Чтобы не упасть, пришлось привалиться спиной к каменной стене. Пан Иохан по-новому понял и бледность посланницы Улле, и ее слабость, и дурноту, и неспособность сменить форму, и странные перемены настроения. А он-то, самовлюбленный осел, считал, что дело в нем, вернее, в том, что посланница потратила слишком много сил на его лечение…

— Я должен поговорить с ней, — едва ворочая языком, сказал он.

— Она не хочет с вами говорить, — возразил Дракон.

— Но я должен!..

— Оставьте ее в покое. Дайте осознать происходящее.

Мне бы тоже осознать происходящее, с нервным смешком подумал пан Иохан.

Новость о беременности Улле никак не укладывалась в его сознании. В целом, он никогда не задумывался о такой возможности, но он хорошо знал, что пара животных, принадлежащих к различным видам, никогда не даст потомства. Они же с Улле принадлежали к различным расам, более того, она ведь даже не была гуманоидом…

— Этого не может быть… — пробормотал он.

— И тем не менее это так, — Дракон смотрел на него без тени сочувствия.

— И почему вы, люди, никогда не думаете о последствиях своих поступков?.. Все вы — словно легкомысленные дети. Не понимаю, что Уллевертилатта в вас нашла. Прощайте, молодой человек. И помните — не подходите к ней до тех пор, пока она сама вас не позовет.

С этими словами Дракон весьма невежливо рассеялся золотистым облачком, не утруждая себя утомительным спуском с крутого склона.

Глава 30

По двору маятником расхаживал Фрез; выглядело это так, словно он не знал, куда девать себя от беспокойства, что странно — он казался человеком хладнокровным, обладающим почти железными нервами. Возможно, впрочем, что его просто выводило из себя вынужденное безделье.

— Барон! — окликнул он пана Иохана, едва тот спустился со склона. — Хорошая новость: наш хозяин, то бишь настоятель этой обители, согласился присмотреть за Фатимой до того времени, когда прибудут гвардейцы. Не знаю, правда, как он намеревается сдерживать ее пыл; ох и задаст она ему перцу, но это уже его трудности. Барон… что с вами? — он вдруг обратил внимание на странный вид собеседника. — Что-то случилось?

— Ничего, о чем бы вам стоило знать, — едва размыкая губы, ответил пан Иохан. У него сильно кружилась голова, и он никак не мог сосредоточить взгляд. — А как вы думаете, можно ли тут достать вина?

Фрез очень внимательно посмотрел на него.

— Можно спросить у настоятеля. Полагаю, он не откажет.

Спустя четверть часа пан Иохан сидел в пустой трапезной лицом к лицу (если так можно выразиться) с кувшином вина, любезно поднесенного преподобным столичному гостю. Местное вино, с монастырских виноградников, оказалось на удивление сладким и крепким; пан Иохан не мог припомнить, чтобы такое вино подавали за завтраком и обедом.

Вероятно, настоятель, впечатлившись совершенно разбитым видом барона, поднес ему вина из личных запасов.

Фрез явно колебался, не напроситься ли ему в компанию, но, видимо, вспомнил утренний разговор и дипломатично удалился. И теперь пан Иохан сидел в одиночестве и пил вино стакан за стаканом, сам не зная, чего, собственно, он добивается — любителем напиться до беспамятства, дабы заглушить внутреннюю боль и тревогу, он никогда не был, и в самые тяжелые минуты предпочитал сохранить ясный рассудок.

Кувшин быстро опустел, и пан Иохан даже не заметил, кто и когда поменял его на полный. В голове шумело, но желанное забытье не приходило, только начало ломить виски. Мелькнула смутная мысль, что довольно уже пить, и словно в поддержку этой мысли в дверном проеме вдруг возникла Ядвися.

При виде брата она всплеснула руками и порхнула к нему; пан Иохан попытался было подняться к ней навстречу, но мешком повалился обратно на скамью. Славное вино держали в монастырских подвалах! Ядвися обхватила брата за плечи, жалостливо приговаривая: «Ничего, ничего, сейчас я тебе помогу»; ясно как день было, что она вознамерилась тащить его на себе — еще чего не доставало! — и приводить в чувство. Пан Иохан свирепо рыкнул на нее: «Оставь меня!». Она испуганно отскочила, а уже через секунду возобновила попытки помочь ему встать. Тогда он совсем уж грубо оттолкнул ее (краем сознания понимая, что потом, позже, ему будет нестерпимо стыдно…). Ядвися сдавленно пискнула и убежала.

Тяжело облокотившись на стол, барон прикрыл глаза, а когда открыл их, то встретился взлядом с широко распахнутыми фиалковыми очами. Половина хмеля слетела с него в то же мгновение, но все же он не придумал сказать ничего лучше, нежели: «Вот черт!» Королевна Мариша стояла, нагнувшись к нему через стол, и заглядывала в лицо с непривычным для нее выражением удивления и жалости. Пан Иохан предпринял еще одну попытку встать, но королевна остановила его, прикоснувшись своей прохладной нежной рукой к его руке.

— Сидите, барон. Что с вами? Вам плохо?

Что со мной? Да я пьян самым свинским образом, — чуть было не сказал пан Иохан, но спохватился — уж что-что, а этот факт едва ли ускользнул от внимания Мариши. Не настолько уж она была неопытна и неискушенна, чтобы не узнать пьяного…

— Если позволите… я бы хотел… остаться один… ваше… высочество… — едва ворочая языком, выговорил он.

— Не позволю, — возразила королевна, решительно забрала кувшин, переставила его на соседний стол, и села на скамью рядом с бароном — достаточно близко, чтобы край ее платья коснулся его колена, заставив его содрогнуться. — Я немного узнала вас во время путешествия, и могу с уверенностью сказать, что вы — не такой человек, чтобы напиваться без всякой причины… У вас что-то случилось, и очень серьезное. Я не прошу вас рассказать мне все, я только молю вспомнить, что вы нужны всем нам.

Завтра нам предстоит отправиться в нелегкое путешествие, и вам нужны силы… позвольте помочь вам дойти по постели, вам нужно поспать…

Путешествие! Как будто мало ему Улле, что она напоминает ему о том, что каждый следующий день будет приближать разлуку с ней, вечную разлуку… она достанется Великому Дракону, этому аморфному чудовищу, любителю молоденьких невинных девиц, а он… Пан Иохан изо всех сил стиснул руку Мариши, заставив девушку вскрикнуть.

— Фрез прав, — сказал он тихо. — Нельзя отдавать вас Великому Дракону…

Мариша удивленно смотрела на него.

— Но ведь Договор…

— Плевать мне на Договор. Вы нужны мне, понимаете — мне

Не давая времени опомниться ни ей, ни себе, пан Иохан схватил Маришу в охапку и поцеловал. Она задрожала в его объятиях, потом замерла и, кажется, вовсе перестала дышать, но не сделала ни малейшей попытки освободиться. Барон без помех целовал ее губы, и глаза, и шею, и ямку между ключиц. И Мариша снова задышала, и руки ее сперва робко легли к нему на плечи, затем взлетели выше, и тонкие пальцы принялись перебирать черные спутанные кудри.

— Я — твоя, твоя… пусть только сегодня, но я — твоя… не отпускай меня, Иохан…

Он и не думал отпускать ее. Напротив — схватил на руки и понес, ведомый скорее чутьем, нежели разумом. Как, каким чудом они оказались в келье, отведенной под Маришину спальню? Как ухитрились никого не встретить по дороге? А впрочем, быть может, и встретили кого-то, только вот не заметили этого, полностью упоенные друг другом.

А потом пан Иохан целовал ее узкие плечи, маленькие девичьи груди, крошечные изящные ступни. А потом сделал то, чего не должен был делать.

Никогда. Ни за что… Потому что у Мариши это был первый раз, а у него, наверное, тысяча сто первый, и он не имел на нее никакого права… А потом они уснули.

А спустя несколько часов барон проснулся, с больной головой, но совершенно протрезвевший, и ужаснулся содеянному.

Мариша спала, белокурая ее головка трогательно покоилась у барона на плече; светлые волосы драгоценным шелком стекали по его груди на грубые монастырские простыни. Несколько секунд пан Иохан смотрел на нее (из весьма неудобного ракурса), а затем сделал слабую попытку приподняться, ее не потревожив. Она тут же проснулась и открыла глаза.

— Что случилось? Куда ты?

— Ничего не случилось. Спи. Мне нужно уходить. Нехорошо, если меня застанут в твоей комнате.

— Никто не посмеет войти сюда, если я не позволю, — заявила Мариша, и в ее голосе зазвенели прежние царственные нотки. Зазвенели и пропали. — А я не позволю, пока ты здесь. Не уходи. Или… все кончено? Так быстро?

Пан Иохан смотрел на нее и наотрез отказывался видеть царственную деву с холодным взглядом фиалковых очей. На разоренной постели сидела прелестная девочка, очень юная, почти совсем нагая (если не считать одеяния из собственных волос, как у мифических дев), и бесконечно робкая. Говорить с ней было очень тяжело, почти невозможно. Лучше бы это была прежняя ледяная королевна.

Лучше бы он был еще пьян!

— Я останусь, если ты велишь, — сказал он медленно и снова сел на кровать. — Но ты сама знаешь, что это нельзя…

— Наверное, я понимаю, в чем дело… Ты пошел со мной из жалости, а любишь ты ее… эту Улле, — Мариша отвернулась, и лицо ее скрылось за волной светлых волос. — Тебе, наверное, очень просто пойти с женщиной… вот так…

— Все не так, — пан Иохан схватил ее за плечи и встряхнул. Как же он ненавидел подобные разговоры! И как же болит голова! — Ты сама знаешь, что это не так. Ты значишь для меня больше, чем я могу выразить словами.

В Дюрвиште я не смел коснуться краешка твоего платья, и… и лучше бы так и оставалось дальше. Ибо теперь я не знаю, как мне жить и что делать.

Мариша отвела с лица волосы и прямо взглянула барону в лицо огромными фиалковыми глазами.

— Не нужно ничего делать. Пусть все идет, как должно. Только напоследок… в самый-самый последний раз…

Она обняла его за шею и принялась целовать. Пан Иохан отвечал ей с отчаянной страстью; они снова упали на кровать, и все, что было между ними, уже вот-вот готово было повториться… но Мариша вдруг решительно выскользнула из его объятий.

— Довольно. Теперь довольно. Иначе я не смогу…

— Давай убежим, — предложил пан Иохан, заглядывая ей в лицо снизу вверх.

— Куда? — грустно спросила Мариша. — Нас будут искать, и найдут, и тогда тебя убьют… — она потянула к себе платье. — Нет, ты прав. Все должно быть закончено. Сейчас.

Пан Иохан хотел было возразить, что никогда не говорил такого, но прикусил язык. Она была права — ох, как права. Ведь есть еще Улле, и неродившийся ребенок (хотя она, конечно же, имела в виду совсем, совсем другое), и ему придется научиться терпеть и молчать, научиться смотреть на прекрасную фиалковоокую деву и ничем не выдавать своих чувств.

Впрочем, не этим ли он занимался всю дорогу от Дюрвишты — молчал, и терпел, и скрывал чувства?

Они одевались в молчании.

— Какие все-таки у вас странные глаза, — сказала вдруг Мариша, и пан Иохан с болью отметил это «вы»: значит, все действительно кончено. — Они и пугают, и притягивают. Знаете ли вы, что сейчас они совершенно бесцветные? Это так странно.

Барон отвернулся.

* * *
И снова ему повезло: выходя из комнаты Мариши, он никого не встретил.

Медленно и бездумно он шел по коридору, сам не зная, куда направляется, пока не увидел за поворотом Ядвисю. Та куда-то очень спешила, но остановилась, поджидая его.

— Как ты себя чувствуешь, Иохани? — спросила она с беспокойством. — Тебе лучше?

— Намного. Скажи, это ты послала ко мне ее высочество?

Ядвися завела глаза к потолку и неопределенно промычала в ответ нечто вроде «нууууу». Пан Иохан схватил ее за руку.

— Зачем ты это сделала?

— Надо же было кому-то тебя спасать.

— Вот спасибо, удружила…

— А что? — живо спросила Ядвися, загораясь любопытством.

— Ничего. Почему именно она?

Девушка пожала плечами.

— Не Улле же было к тебе посылать…

— Оставила бы ты меня в покое! — с сердцем сказал пан Иохан.

— И чтобы ты свалился под стол? Вот уж нет!

— Лучше бы я свалился под стол, право слово.

Ядвися пристально посмотрела на него.

— А я-то думала, ты влюблен в посланницу… а оно вон что… И почему ты вечно влюбляешься не в тех женщин?

— Много ты понимаешь! — вспыхнул пан Иохан. — Ты куда-то шла? Ну так и иди себе…

Девушка правильно оценила блеск аквамариновых глаз брата и решила оставить пока этот разговор. Не время теперь было для придирчивых расспросов. Того гляди, доведешь человека до слез… Плачущим она видела Иохана редко (можно по пальцам одной руки пересчитать), и каждый раз это был случай из ряда вон выходящий.

Они разошлись в разные стороны. Пройдя несколько шагов, Ядвися не удержалась и обернулась. Брат медленно брел по коридору, опустив голову, и явно предавался душевным терзаниям. Ядвися с досадой покачала головой; Иохана срочно нужно было спасать, но как? Увы, она понятия не имела, чем может помочь.

Ей уже ясно как день было, что ее планы по привлечению к Эрике симпатий брата провалились. Эрику он в упор не видел, зато его разрывало между другими двумя женщинами — не заметить и не понять этого мог только слепец. Чем это кончится, предсказать было трудно: ни одна из женщин его полностью не принимала, и Ядвися, в принципе, их понимала — она тоже не согласилась бы делить любимого человека с соперницей. А выбрать одну брат не мог… да и как выбрать, если одна из них — королевна, да еще невеста Великого Дракона, а вторая — сама Дракон??

Бедный брат, заплачешь тут, думала Ядвися под энергичный стук собственных каблучков. Угораздило же его! Эх, надо было послать к нему Эрику. И чем она ему не угодила? Красивая, тихая, скромная… смелая, между прочим — не побоялась одна ночью уйти искать станцию. Впрочем, смелость у нее избирательная, к пьяному брату она не подошла бы и на пушечный выстрел, она и трезвого-то его боится…

Вдруг она остановилась. Где-то за стенкой плакали — тихо и жалобно, словно дитя. Ядвися пошла на цыпочках, стараясь не шуметь, и прислушиваясь. Вот дверь, звук идет отсюда. Девушка постучала и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь и вошла.

И оказалась в келье, отведенной под спальню королевне Марише. Из обстановки здесь (впрочем, как и в прочих «гостевых» кельях) имелась только кровать под спрятанным в нише маленьким алтарем, и что-то вроде конторки в углу. Еще в келье было узкое окно, забранное решеткой; на подоконнике стоял кувшин с водой и кружка. Рядом с кроватью стоял раскрытый саквояж со свисающими из него в беспорядке платьями и бельем.

Сама хозяйка комнаты сидела, поджав ноги, на постели и плакала; на ней был легкий кружевной пеньюар, волосы распущены. Ядвися удивилась — вроде бы, для отхода ко сну было еще рановато… а впрочем, кто их знает, этих королевен, быть может, они привыкли ложиться спать засветло. Но сильнее всего, конечно, Ядвисю поразило именно то, что Мариша плакала. Ледяная дева, гордая королевна — плакала!

— Ну вот, — растерянно сказала Ядвися. — Что же сегодня за день такой?

Что еще стряслось?

Королевна отвернула заплаканное лицо с покрасневшим носом и замахала на незваную гостью рукой — уйди, мол.

— Нет уж, от меня вы так просто не отделаетесь! Подождите, я дам вам воды.

Ядвися налила из кувшина воды и протянула кружку Марише.

— Пейте, пейте!

Королевна послушно пригубила; но слезы душили ее, вода пошла не в то горло, и она закашлялась и пролила воду.

— Ничего страшного, высохнет, — утешила Ядвися и решительно уселась рядом. Титулы титулами, но человек-то плакал, и явно нуждался в поддержке и утешении. — Вас Иохан обидел?

— Вовсе нет, — Мариша отнюдь не аристократично хлюпнула носом. — Боюсь, это я его обидела. И зачем только я пригласила его в свиту? Зачем втянула во… во все это?

— Насколько я знаю, вы были не первая, кто его пригласил… Он все равно поехал бы, так что не вините себя.

— Сла… слабое утешение!

Это правда, пожалуй, мысленно согласилась Ядвися, утешение слабое. Она поискала взглядом носовой платок, нашла его среди складок одеяла, и передала его Марише. Та немедленно уткнула в него покрасневший и припухший нос.

— Должно быть, я выгляжу ужасно, — сказала она придушенно. — Благодарю вас за участие, панна Ядвига, но вы идите, пожалуйста. Через полчаса я совершенно оправлюсь, уверяю вас. Кроме того, я бы хотела пораньше лечь спать. Завтра мы выезжаем…

Ядвися встала, но уходить не торопилась.

— Быть может, передать что-нибудь Иохану?

— Благодарю, не нужно. Мы ведь еще увидимся.

Ядвися вздохнула и еще помялась; любопытство мучило ее страшно, но спросить напрямую, что случилось между ее братом и королевной, она не могла. И остаться она тоже не могла — Мариша явно не была настроена откровенничать, да и в утешениях, пожалуй, не нуждалась.

Что ж, подумала Ядвися, пойду поищу Фреза. До ночи еще далеко, спать не хочется совершенно, сидеть и вздыхать на пару с Эрикой желания тоже никакого нет… А Фрез, при всех своих недостатках, иногда бывает на удивление интересным собеседником, хотя по виду этого и не скажешь.

Да-да, конечно, брат запретил к нему приближаться… но ему сейчас определенно не до того, чтобы следить за сестрой. А если он все-таки обнаружит их и начнет Фрезу угрожать, всегда можно отговориться тем, что не Лео к ней приблизился, а она к нему. Сестру-то он на поединок не вызовет?

* * *
Пан Иохан лег рано, но заснуть не мог очень долго. В келье было очень душно, за окном оглушительно стрекотали сверчки, что страшно раздражало; и, кроме того, барона посещали разнообразные мысли, без которых он вполне обошелся бы. Он закрывал глаза — и перед мысленным взором вставало лицо Улле или Мариши, с каждым образом было связано слишком много переживаний, и сердце начинало часто биться. Где уж тут уснуть?

Утром при встрече посланница сразу же узнает, что произошло между ним и королевной, и тогда… конец всему?

Соседу его по келье тоже не спалось — а вернее сказать, Фрез вовсе не объявился даже с приходом ночи; черт знает, где его носило, а пану Иохану было безразлично. Быть может, он упражнялся в лазании по скалам при лунном свете; а луна-то как раз была на славу, она заглядывала в лишенное занавесей окно яркая и жирная, и насмешливо ухмылялась. Барону очень хотелось дать ей в рожу.

Фрез явился уже под утро, когда луна закатилась за меловой склон; разбойничей бесшумной походкой прокрался в келью и бесшумно же начал разоблачаться. Если бы не хорошо знакомая и уже слегка осточертевшая круглая физиономия его, маячившая в предрассветных сумерках, пан Иохан принял бы его, пожалуй, за призрака — так тих и аккуратен он был. Барон наблюдал за ним из-под прикрытых век, ничем не выдавая своего бодрствования; Фрез с военной четкостью и быстротой разделся, нырнул под жиденькое монастырское одеяло и тут же закрыл глаза. Вскоре и пана Иохана сморил долгожданный сон.

Проснулся он, когда уже солнце заливало своими лучами келью, а за окном гомонили какие-то очень не монашеские голоса, причем гомон их сопровождался странным металлическим бряцанием. Офицеры из свиты совершают променад, без интереса подумал пан Иохан. Несколько минут он боролся с собой: вчерашний день с первой секунды бодрствования вспомнился с безжалостной отчетливостью, и всякая охота вставать с постели моментально оставила его. О, если б можно было остаться в постели, и никогда не просыпаться, и предаваться приятным грезам…

Однако, это была уже непозволительная слабость. Пан Иохан резко, рывком, сел, затем встал и принялся одеваться. Фреза в комнате уже опять не было, и, судя по всему, давно.

С ним барон столкнулся уже в дверях, после того, как окончил туалет и собирался выйти в коридор.

— Проснулись, наконец! — бросил бесцеремонный граф вместо приветствия. — Долго же вы спите. Между прочим, гваридейцы прибыли, вы заметили?

— Гвардейцы?

Фрез посмотрел на него с недоверчивым любопытством.

— Вы что же, их не слышали? Они подняли такой гам, что перебудили, пожалуй, всех кур в здешнем курятнике. Вы хотя бы в окно выглядывали?

— Нет.

— Ну-ну, — с непонятным выражением проговорил Фрез. — Я только сунулся во двор, увидел этих молодчиков и поспешил убраться с глаз их долой и не показываться, пока не выясню, сменила ли наша августейшая невеста гнев на милость или до сих пор намерена отдать меня под стражу.

— Тогда уж и меня заодно, — хмуро сообщил пан Иохан.

— Бросьте, вас-то за что? К вам ее высочество как будто благоволит.

— Дело не в ней. Вернее, как раз в ней, но… то есть… а, черт! Не собираюсь я перед вами отчитываться.

— Да я и не настаиваю, — Фрез пожал плечами, пристально вглядываясь в собеседника. — Знаете что, барон, прогуляюсь-ка я, пожалуй, по окрестностям; а ежели во мне возникнет нужда, вы знаете, где меня отыскать, — многозначительно добавил он.

И он повернулся, чтобы уйти, но пан Иохан окликнул его:

— Постойте, граф. На два слова… Я должен перед вами извиниться.

— За что же? — хладнокровно, без малейшего удивления осведомился Фрез.

— Королевну нельзя было отдавать Драконам… вы… вы единственный, кто решился как-то воспротивиться этой бредовейшей затее…

— Бредовейшей затее? Ну-ну…

— Нет, погодите. Все прочие молчали, никому и дела не было. Все только радовались, что участь сия миновала их дочерей и сестер, а вы…

Фрез поморщился.

— Бросьте. Все равно из моей затеи ничего не вышло… а впрочем, я рад, что у вас, кажется, прошла уже охота пристрелить меня при первой же возможности.

Он коротко, по-военному поклонился, присткнув каблуками, и быстрым шагом ушел.

Во дворе словно небо опрокинулось — куда ни глянь, везде было сине от гвардейских мундиров, обтягивающих станы дюжих молодцев. Пан Иохан огляделся по сторонам, и ему стало еще тоскливее, будто он в казарме оказался. Он хотел было вернуться к себе в комнату, но его вдруг окликнул незнакомый голос:

— Сударь! Сударь! потрудитесь сообщить ваше имя, сударь.

Удивленный столь явной бесцеременностью, пан Иохан обернулся. К нему приближался рослый гвардеец с заложенным за ухо вечным пером; физиономия его отражала крайнюю степень смущения.

— Вы это ко мне? — переспросил барон.

— К вам, сударь, к вам.

— Что вам угодно?

— Свидетелей происшествия опрашиваем, — поясил гвардеец, одной рукой выдергивая из-за уха перо, а второй — ловко вынимая откуда-то из-за пазухи крохотный блокнот. — Кто чего видел, значит. Вы ведь с поезда, сударь?

— Угадали.

— Так позвольте имя узнать и задать несколько вопросов?

— Но я почти ничего не знаю.

— Приказ, сударь, — извиняющимся тоном проговорил гвардеец. — Велено всех опросить, кто с поезда.

— Прямо здесь будете допрашивать? — не скрывая нарастающего раздражения, спросил барон.

— Зачем же здесь. Пройдемте, сударь, туда, где нам никто не помешает.

Пан Иохан молча проследовал за гвадрейцем в одну из келий, вероятно, специально освобожденную монахами для «опросов». Процедура больше походила на допрос, хотя гвардеец-дознаватель держался весьма почтительно, — и барон ощущал себя чуть ли не преступником, а потому на вопросы отвечал сухо и без всякого желания. О многом он попросту умолчал, да и не выдавать же было дознавателю Фреза! Положение графа вообще его волновало и тревожило. Наверняка королевне Марише так же будут задавать вопросы, и как знать, не сдаст ли она своего похитителя гвардейцам? Просить за него было уже поздно…

Тем временем, становилось ясно, что на сегодня выезд снова откладывается. Гвардейцы заполонили монастырский двор и брали в оборот всякого, кто попадался на их пути, не делая исключений ни для дам и девиц, ни даже для монахов. Допрашивали всех подряд; мало того, в монастыре начались обыски. Дракон знает, кого или что хотели отыскать в кельях гвардейцы, но они совершенно бесцеременно перевернули каждую, самую незначительную вещь, заглядывали под тюфяки (видимо, искали спрятавшихся под ними супостатов), разве что подушки не вспарывали.

Настоятель монастыря, как ни странно, против этих бесчинств не возражал.

Пан Иохан, освободившись наконец после утомительного допроса, вернулся в свою спальню-келью и аккурат наткнулся на двух дюжих гвардейцев, один из которых ворошил его постель, а второй — копался в саквояже. Это уж не лезло ни в какие ворота.

— Пошли вон! — прошипел он в ярости, вставая в дверях.

К нему обернулись две одинаково невозмутимые усатые физиономии.

— Это ваши вещички будут? — осведомился тот гвардеец, который рылся в его вещах. — Прекрасно. А оружие тоже ваше? — он поднял револьвер, держа его за рукоять двумя пальцами. — Ай-яй-яй, сударь, что ж вы его взведенным носите? Выстрелит, не ровен час.

— Вы с ума сошли? Кто вам позволил?

— А это чьи вещички? — продолжал гвардеец как ни в чем не бывало, указывая на закрытый саквояж Фреза, мирно стоявший у стенки. — Приятеля вашего? А кто он таков? Где его найти?

Совершенно взбешенный, пан Иохан схватил гвардейца за плечо и что есть силы толкнул к выходу. Его приятель отреагировал мгновенно: бросив разворошенную постель, он стремительно распрямился, одновременно вытаскивая из кобуры собственный револьвер, и наставил оружие на барона:

— Потише, сударь, потише! — проговорил он увещевательно, но затвором, между прочим, щелкнул. — Никакого оскорбления тут для вас нет. Мы просто делаем свою работу.

— Позвольте узнать, что вы ищете в моих вещах? — спросил пан Иохан, отступая на шаг. — Полагаете, я таскаю с собой в саквояже злоумышленников?

— Кто вас знает, что вы там таскаете, — резонно возразил гвардеец. — Вдруг у вас там взрывчатка.

— Вон из комнаты! — свирепо повторил пан Иохан. — Я не позволяю вам…

Гвардейцы переглянулись.

— В таком случае, — вздохнул тот, что держал револьвер, — придется вас арестовать, сударь. За сопротивление представителям власти и противление следствию.

— Что? Арестовать? Меня? Это безумие какое-то.

— Извольте пройти с нами, сударь. Не задерживайте следствие.

Пану Иохану так надоела вся эта бестолковщина, что он не стал сопротивляться и спорить, только бросил раздраженно:

— Верните оружие на место.

— Арестованному не полагается.

— Слушайте, вы! Верните оружие, говорю вам, или позовите своего офицера.

Гвардеец помедлил, но все же сунул трофейный револьвер пана Иохана обратно в саквояж. Затем барона повели куда-то. Куда — он не мог даже предположить. Как он уже обнаружил, большинство дверей в кельях не запирались ни изнутри, ни снаружи (что и не удивительно в монастыре).

Впрочем, скоро его недоумение развеялось, когда он понял, что его собираются посадить под арест в погреб.

— Связывать вас не будем, — милостиво уведомил гвардеец. — Но если вздумаете буянить…

Пан Иохан не снизошел до ответа. Его втолкнули в темноту, и со скрежетом затворили за ним тяжеленную дверь из цельного дерева.

В погребе было, разумеется, хоть глаз коли; ни светильника, ни даже огарка арестанту не оставили. Пан Иохан постоял на месте, давая глазам привыкнуть; глупо было бы запнуться на первом же шаге, грохнуться и разбить голову. И без того ситуация была бредовая, впрочем, не бредовее, нежели все предшествующие события. Это был, пожалуй, апофеоз всех глупостей и нелепостей, произошедших в последние несколько дней.

Вскоре пан Иохан понял, что нечего и надеяться разглядеть что-нибудь в той густой, жирной тьме, которая его окружала. Погреб был сделан добротно, в его стены не проникал ни один луч света. Ругнувшись от души, он выставил перед собой руки и сделал несколько осторожных шагов вперед — перспектива простоять у двери Дракон знает сколько времени ему не улыбалась. И конечно, через пару шагов обо что-то запнулся, и чуть было не грохнулся на пол, но, по счастью, сумел удержать равновесие. Снизу, из-под ног, послышалось странное шипение, как будто сердитой кошке наступили на хвост.

— Это еще что такое… — пробормотал пан Иохан себе по нос, и повысив голос, спросил: — Кто здесь?

Членораздельного ответа не последовало, только какая-то возня и металлическое лязганье. Барон опустился на колени и зашарил перед собой руками; под пальцами попалось что-то шершавое и даже на ощупь пыльное — какая-то ткань; пахнуло пылью и потом, а еще, неожиданно, мускусом и ванилью. Что-то завозилось и снова зазвенело. Пан Иохан резко выпрямился и отшатнулся.

— Да чтоб меня черти взяли! Это опять ты!..

Глава 31

В ответ раздался дикий визг, переходящий в шипение, словно в темноте на цепи сидела горная кошка. От неожиданности пан Иохан так и шарахнулся, влетев спиной в составленные штабелями ящики. Ящики зашатались, но удержались, только сверху посыпался мусор. Барон тоже удержался, и по стеночке, по стеночке стал отодвигаться подальше. В напутствие ему летели ругательства на гортанном горском языке. Страшное, должно быть, зрелище — бранящаяся дикая кошка, отстраненно подумал пан Иохан. Хорошо, что она в цепях, а то в темноте от нее не отбиться, пожалуй. Похоже, она просто безумна.

Нащупав гладкую, не заставленную и не завешенную ничем стену, барон сел, прислонившись к ней спиной, вытянул ноги и стал ждать. В темноте время не ощущалось. Где-то капала вода, из-за ящиков слышались приглушенное бормотание Фатимы, проклинаюшей гяура и потомков его до седьмого колена.

Вскоре пан Иохан продрог, в погребе было, как положено, холодно и сыро, но встать и размяться он не решался, опасаясь снова во что-нибудь влететь.

Удивительно, но у него даже получилось задремать. Во сне был летний золотой день, солнце пятнами просвечивало сквозь листву громадного раскидистого дуба. Пан Иохан стоял, привалившись спиной к неохватному шершавому стволу, и лопатками даже сквозь сукно сюртука ощущал источаемое деревом тепло. С нижней, почти горизонтально простирающейся ветви дуба, спускались качели: две веревки и небрежно оструганная доска.

С качелей лукаво улыбалась Улле, поглядывая на барона из-под полей сиреневой шляпки. Кончиком ножки она легонько отталкивалась от земли, и качели плавно несли вперед-назад, вперед-назад. На ней было светло-сиреневое платье — пан Иохан не помнил такого, — с полей шляпки кивали яркими головками украшавшие ее цветы. Золотистый от солнца, густой от ароматов трав воздух можно было резать ножом. Краем глаза барон заметил движение. Он повернул голову и увидел мальчика лет трех, который бегал вокруг дерева, играя в обруч. Пробегая мимо пана Иохана, мальчик с улыбкой взглянул на него — глаза у него былиясные, чистого аквамаринового цвета. Пораженный, барон не мог отвести от него взгляда, и не сразу понял, что кто-то зовет его:

— Пан Иохан… Барон… Вы здесь? Откликнитесь!

Барон вздрогнул и проснулся. С сожалением подумал, что такой прекрасный сон закончился слишком быстро. Звавший его голос, однако, продолжал звучать и наяву.

— Барон! Отзовитесь!

Или ему мерещилось, или это был голос королевны Мариши. Он быстро поднялся. Где-то в отдалении мерцал свет; барон удивился, как далеко, однако, он забрался от входа.

— Я здесь, — проговорил — или, вернее, прохрипел он. Откашлялся и повторил снова, уже громче: — Я здесь.

— Слава Дракону! — пронеслось по подземью. — Где вы? Вы видите меня?

— Вижу. Стойте, где стоите. Здесь эта безумная женщина, она опасна.

— О ком вы говорите?

Пан Иохан пошел на свет, ступая осторожно; переступил через растянувшуюся на полу фигуру в черном — она лежала недалеко от входа, и свет фонаря в руках королевны слабо, но все же освещал ее. Горянка дернулась и злобно зашипела, но не сделала попытки встать.

Королевна Мариша стояла у входа, за спиной у нее маячили двое дюжих гвардейцев. Лицо у нее было бледное и гордое, голова высоко поднята –

все как обычно. Только губы едва заметно дрогнули, когда из темноты в круг света шагнул пан Иохан.

— С вами все в порядке? — спросила она.

— Благодарю вас, ваше высочество, я вполне благополучен.

Мариша передернула узенькими плечами и стала похожа на испуганную маленькую девочку.

— Пойдемте скорее отсюда, — жалобно, совсем не по-королевски сказала она. — Здесь ужасно. А ваш арест — возмутительное недоразумение… Как только я узнала… Впрочем, все разговоры наверху. Пойдемте.

Барон оглянулся на горянку. Эта сумасшедшая надоела ему до оскомины, но все же оставлять ее в темноте, в цепях…

— Велите им, — он кивнул на гвардейцев, — вывести наверх и ее тоже.

— Да кого? — сощурилась в темноту Мариша. — О ком вы говорите?

— Спросите у Фреза, — вздохнул пан Иохан. — А впрочем, не стоит. Я сам объясню.

— Ну, хорошо… Делайте, как сказал барон, — велела она. — Выведите наверх эту… женщину, кем бы она ни была.

— Но, ваше высочество… — просипел гвардеец. — Капитан приказал, чтобы она сидела тут до особого распоряжения. Это настоящая дикая кошка! Кто знает, на что она способна.

— Это и есть особое распоряжение! Будьте любезны исполнять! — Маришин голос зазвенел королевской сталью.

Гвардейцы переглянулись и без дальнейших препирательств шагнули в темноту и забряцали там цепями, поднимая Фатиму. Та отбивалась, шипела и, судя по приглушенным проклятиям солдат, пыталась даже кусаться.

Наконец, ее поставили на ноги и повлекли к выходу, крепко держа под локти с двух сторон. Барон и королевна посторонились, пропуская мимо себя гвардейцев с горянкой, и следом за ними, рука об руку, поднялись из тьмы на свет.

— Кто бы она ни была, надеюсь, с ней обойдутся милосердно, — сдвинув тонкие брови, проговорила Мариша. — Она очень опасна?

— Она пыталась меня убить, — пожал плечами барон.

— Но… она женщина!

— Вы не знаете горских женщин, ваше высочество. Иная из них стоит десятка наших мужчин.

— Но кто она? Она преследует вас? Почему?

Пан Иохан вздохнул.

— Если коротко: Фатима (ее зовут Фатима) — дочь и сестра истребленных в южных горах бандитов. Истребленных нашим… моим отрядом. Ее саму Фрез избавил от участи, которая хуже смерти, и увез в столицу Империи.

Теперь, по закону своего народа, она пытается отмстить убийце своих родных. То есть мне.

Королевна пронзила его долгим строгим взглядом и тихо проговорила:

— Я подумаю, как лучше устроить судьбу этой несчастной. А вы, барон, будьте любезны, передайте Фрезу, что после обеда мы выезжаем. И вы тоже приготовьтесь ехать… если не переменили намерений. Пока же прощайте.

С этими словами она освободила свою руку и торопливо ушла, не оборачиваясь.

Оказалось, однако, что передавать слова королевны некому: Фреза нигде не было, и даже вещи его исчезли из комнатушки, которую он делил с бароном.

Вероятно, от греха подальше он решил убраться из монастыря, пока в нем хозяйничали гвардейцы. Но у пана Иохана не было никаких сомнений, что позже Фрез снова объявится. И вообще, он не стоил беспокойства, так что барон выкинул мысли о нем из головы.


После дневной трапезы в монастырский двор набилось столько народу, что самый мелкий из драконов не нашел бы, куда пристроить даже коготок.

Королевну Маришу и ее сильно уменьшившуюся свиту явилась провожать вся монастырская братия во главе с настоятелем, гвардейцы в полном составе и, само собой, офицеры и дамы из ее сопровождения — те, которые не могли или не пожелали продолжить путешествие. Королевна и все свитские восседали на спинах не слишком изящных, но крепких и выносиливых лошадок, пригодных для долгого путешествия по горной местности. Из дам в свите остались только Ядвися, Эрика и две самые самоотверженные (или самые любопытные) камеристки; мужчин было пятеро, не считая драконов.

Все дамы облачились в амазонки и пересели в мужские седла; Эрике было явно не по себе, а вот королевна, Улле и Ядвися держались так, словно ездили по-мужски всю свою жизнь. Особенно залихватский вид Ядвисе придавала шляпка-цилиндр с вуалеткой, венчавшая высоко подобранный узел волос. Девушка не отходила, точнее не отъезжала от драконицы, которая продолжала демонстративно не замечать пана Иохана.

Барон, разумеется, предпочел бы, чтобы сестра вернулась в столицу, но его мнения никто не спрашивал.

Фрез так и не объявился до самого отъезда, и как ни странно, все приняли этот факт как нечто само собой разумеющееся. Даже Ядвися не выказала ни удивления, ни беспокойства, словно знала что-то особенное.

Настоятель завел заунывную напутственную речь; даже не пытаясь сделать вид, будто его слушает, Мариша подобралась поближе к барону, склонилась к нему и прошептала:

— Я упросила капитана гвардейцев отвезти эту несчастную в ближайших монастырь Ирисовых сестер. Быть может, там ее душа обретет покой.

— М-м-м…. — промычал пан Иохан. Фатима и Ирисовы сестры? Сомнительное сочетание. — Не знаю, ваше высочество, подходящее ли для нее это место.

Эти люди, я хочу сказать, ее горские сородичи, даже Дракона не почитают, а уж монастырь…

— И все-таки. Вы не поверите, барон, какие чудеса творят тишина и умиротворение, царящие в благословенных монастырских стенах…

Тебе-то откуда знать, чуть было не ляпнул пан Иохан, но вовремя прикусил язык.

— Возможно, вы правы, ваше высочество.


Несколько дней кортеж двигался по бездорожью, по каменистой малолюдной местности, пересеченной балками, все более удаляясь к югу от железной дороги. Было ветрено и жарко; сахарно-белые оголенные склоны балок сверкали на солнце так, что смотреть было больно. Иногда на горизонте мелькал одинокий всадник или проносился табун лошадей, перегоняемый лихим пастухом, но не встречалось никаких признаков человеческого жилья.

На всех свитских вдруг напало задумчивое молчание, даже неутомимая Ядвися приутихла, и почти все время ехали в тишине, сопровождаемые только шорохом ветра и посвистом невидимых в траве птах. Потом, как-то вдруг, на горизонте в сизой дымке поднялись фиолетовые горы и стали неудержимо приближаться.

— Это прекрасно, — вздохнула Ядвися, никогда прежде не видавшая гор. — И там, за ними, лежит ваша страна? — повернулась она к посланнице. Та молча наклонила голову.

— Значит, мы уже совсем близко, — продолжала Ядвися. — Только мне непонятно… Ведь и там живут люди, не так ли? Неужели никто из них до сих пор не нашел дорогу в ваше королевство?

— У нас есть способы, — снисходительно улыбнулась драконица. — Способы сделать невидимыми для людей тропы, о которых им не следует знать и которыми не стоит ходить и ездить. И это, уверяю вас, весьма надежные способы, на протяжении многих сотен лет удерживающие любопытных путешественников от проникновения на наши земли.

— Значит, — с замиранием сердца проговорила Ядвися, — мы будем первыми?..

— Конечно, нет, — фыркнула Улле. — Не первую же невесту мы везем моему брату. И кстати, должна вас предупредить: в нашу страну открыт путь только невесте Великого Дракона, все сопровождающие лица у определенной границы должны повернуть назад… если только хотят когда-либо вернуться домой. Ибо есть непреложный закон: любой человек, ступивший на наши земли, должен навсегда остаться нашим гостем…

— …Или пленником?

— Это уж как сложится, милая панна Ядвига.

— Мне дома делать нечего, — после короткого молчания заявила Ядвися, стрельнув взглядом в брата. — Я бы осталась.

— Обсудим это в свое время, к чему торопить события?

— А я читала в книге Великих пророков, — вдруг тихо проговорила Эрика, — что драконы могут лишить человека памяти и заставить забыть его все, что он увидел в их землях… и вообще все, что угодно…

— И какой только ерунды не написали эти ваши пророки, — отмахнулась Улле, но в глазах ее мелькнули ехидные искры. — Да и кто согласится по собственной воле лишиться памяти?

— Обстоятельства разные бывают… — вздохнула Эрика.

Драконица пристально оглядела обеих девушек, ехавших по сторонам от нее.

— Милые дамы, вы, кажется, совсем загрустили. Выше нос! Вскоре вас ожидает замечательный сюрприз. Уверяю, вам понравится.

По ночам для дам разбивали шатер, мужчины спали под открытым небом. Ночи стояли теплые, наполненные стрекотанием цикад. Пану Иохану все не спалось, и почти до рассвета он лежал, закинув руки за голову и устремив взгляд в усеянное звездами небо; лишь когда звезды начинали меркнуть, его одолевал сон. А днем ему все казалось, что кто-то невидимый едет за ними следом, буравя взглядом спину; не удержавшись, он оглядывался, но никого не видел, хотя укрыться было решительно негде. Впрочем, барон вполне допускал, что это Фрез их преследует, но как ему удавалось оставаться невидимкой — знало только небо. Все эти дни пан Иохан не обменялся и парой слов с Улле и Маришей, разве только о какой-нибудь ерунде; поговорить о серьезном и важном не выпадало возможности.

Молчание же посланницы мучило его чем дальше, тем сильнее… Быть может, именно это ее молчание и показное пренебрежение и было причиной его бессонницы.

Горы, меж тем, нависли почти над самими головами. Некоторое время путешественники ехали вдоль каменной гряды; пан Иохан прикидывал, когда же начнется подъем. Но вместо подъема перед ними открылся вход в ущелье, здесь драконы сделали знак остановиться и, отъехав в сторону, стали о чем-то совещаться, сдвинув головы.

— Что это, неужто они заблудились? — взволнованно шепнула Эрика.

— Едва ли, — отозвалась Ядвися, задумчиво прищурившись на драконов. — Вероятнее всего, дело в сюрпризе, о котором упоминала посланница…

Довольно скоро от группы драконов отделился тот, что называл себя Катором, подъехал к изнывающей в нетерпении свите и, откашлявшись, провозгласил:

— Дамы и господа, здесь мы устроим привал и попрощаемся с некоторыми из вас.

— Простите? — приподняла брови Мариша.

— Утром мы разделимся на две группы, — вежливо объяснил дракон. — Одна группа двинется вперед, навстречу величайшему и высочайшему событию в их жизни — я хочу сказать, на встречу с Великим Драконом, — а другая группа отправится в обратный путь, их миссия выполнена. Сейчас мы должны обсудить, кому выпадет великая часть предстать пред лицом Великого…

— Я поняла, — не слишком любезно прервала его королевна. — Но я ничего об этом не знаю. Я считала, что все окончательно было решено в монастыре…

— Ваше высочество, — улыбнулась, подъезжая, Улле, — мне очень жаль, но наше приглашение распространяется на определенный круг лиц. Весьма узкий круг, хочу заметить. И это не наш каприз, а воля моего высочайшего брата. Мы приблизились к границам нашего королевства достаточно, чтобы он мог уловить наше присутствие… и наши мысли. И передал мне, что с нетерпением ждет ее высочество, а также перечислил имена особ, которых желает видеть в своем царстве.

— Так не тяните, — бросил пан Иохан, выходя из двухдневного молчания. — Огласите уже, кому вы даете от ворот поворот.

— К чему же так грубо, — укорил пан Катор. — Не волнуйтесь, милый барон, ваша особа значится под номером вторым в списке лиц, ожидаемых при дворе нашего повелителя. Под номером первым, — тут он любезно поклонился Марише, — идет, вне всякого сомнения, ваше высочество. Что до вас, барон, у Великого Дракона имеется к вам ряд вопросов… и вы сами знаете, касательно чего.

Пан Иохан обратил мрачный взор на посланницу Улле, но та уже традиционно сделала вид, будто ничего не замечает и с безмятежной улыбкой любуется окрестностями.

— Хорошо, — сказал он медленно. — Я с охотой отвечу на вопросы Великого Дракона. Кстати сказать, у меня к нему тоже имеются вопросы, так что нам будет о чем поговорить.

От священного негодования дракон побагровел и, кажется, даже увеличился в размерах, раздувшись как дирижабль.

— Вы с ума сошли! Великому Дракону не задают вопросов!

— Правда? Что ж, посмотрим.

— Госпожа Уллевертилатта-ап-Коттанх! — в полном отчаянии повернулся пан Катор к Улле. — Уймите вашего… ээээ… друга! Он сам не знает, что говорит!

Улле отвлеклась от любования окрестностями и снисходительно взглянула на сородича.

— Отчего же, — проговорила она, с явным трудом сдерживая смех. — Моему венценосному брату будет весьма любопытно побеседовать с бароном. Так редко ему выпадает возможность поболтать со смертными! А вы, пан Катор, не волнуйтесь так. Это вредно для здоровья.

— Минуточку! — вдруг налетела на них раскрасневшаяся от волнения Ядвися.

— Минуточку! А позвольте узнать, почему меня нет в списке приглашенных? Иохани — мой брат, я его одного никуда не отпущу, и сама без него никуда не поеду. Так что будьте любезны, или отпустите его домой, или пригласите меня.

Драконы-мужчины окончательно потеряли дар речи, а Улле прикрыла улыбку концом газового шарфа.

— Сестра! — начал было пан Иохан самым своим строгим голосом. — Даже и не думай об этих глупостях. Ты должна вернуться домой, и точка.

— Да? И что я буду делать дома? Ждать, пока кто-нибудь соизволит ко мне посвататься, и оплакивать тебя? Ни за что! Или мы вместе лезем в пасть к дракону, или вместе возвращаемся домой. Ты меня знаешь, Иохани, так объясни этим господам, что спорить бесполезно. Ну, или могут попробовать, если хотят, связать меня и отправить домой в виде поклажи.

— Моя дорогая храбрая девочка! — наклонившись в седле, посланница обняла за плечи разошедшуюся Ядвисю. — Разве я могу отказать вам! И разве я могу разлучить вас с братом? Разумеется, вы тоже приглашены. Только мне не хотелось, чтобы вы ехали против воли — вы же помните, что назад пути не будет. Но, раз вы сами желаете…

— Пригласите и меня, панна посланница, — вдруг тихо проговорила Эрика. — Я не оставлю подругу.

— Вы уверены? — пристально взглянула на нее Улле. — Вы молоды и красивы — и, кажется, с хорошим приданым? — вас, вероятно, ждет блестящее будущее в вашем мире.

— Если я вернусь, то уйду в монастырь, — так же тихо, но очень твердо возразила Эрика. — Никакого другого будущего для меня нет. Я так решила.

— Что ж, будь по-вашему. Итак, — драконица оглядела притихшую свиту, — больше желающих нет, да мы никого больше и не приглашаем. А впрочем, — вдруг спохватилась она, — я забыла назвать еще одного решительного господина, которому полезно будет своими глазами увидеть, от какой ужасной судьбы он намеревался спасать ее высочество. Граф! — возвысила она голос, — будьте любезны, покажитесь нам. Скрываться далее нет нужды, гвардейцы далеко.

По рядам свитских пронесся приглушенный вздох удивления, когда из-за гряды камней неподалеку вдруг показался Фрез. Пан Иохан удовлетворенно кивнул сам себе: значит, не примерещилось.

— Ну, наконец-то, — проговорил граф как ни в чем не бывало, приближаясь.

Стало видно, что он весь покрыт пылью и взъерошен. — Я уж думал, что и через горы придется тащиться за вами тайком.

— Я боялась… — с радостным удивлением воскликнула Ядвися, — что вы безнадежно от нас отстали, и мы никогда больше не увидимся!

— Ну что вы, разве я мог вас покинуть?

— Хм, — хмуро сказал пан Иохан, но ничего больше не добавил — хотя очень хотелось.

— Что ж, — Улле окинула всю компанию взглядом, вид у нее был удовлетворенный. — Вот и все общество в сборе. Теперь давайте располагаться на ночлег, а утром вас ждет обещанный сюрприз.


Ночь была такая же, как и все последние ночи: теплая, звездная, с песнями невидимых сверчков и одуряющим запахом нагретых за день трав.

Ядвиге даже стало немного обидно: как это так, жизнь меняется бесповоротно, а миру до этого и дела нет, трещит себе кузнечиками и мерцает звездами, как ни в чем не бывало! Хотя бы тучи налетели, молнии засверкали, еще как-нибудь обозначились бы перемены в судьбе. Хотелось потрясений, не только внутренних, но и внешних, но потрясений не было.

Конечно же, заснуть Ядвися не сумела. Да и никому из путешественников не спалось в ту ночь. Те, кому предстояло продолжить путь, были взволнованы скорыми переменами в жизни; те, кто должен был вернуться, печалились о расставании. Мужчины развели костер, кто-то предложил приготовить чай, и остальные с энтузиазмом поддержали идею. Все собрались вокруг огня, даже драконы подошли и сели вместе с остальными, правда, чуть поодаль. Ядвися примостилась рядом с братом, оплела руками его руку и положила голову ему на плечо.

— Ты что это? — удивился пан Иохан: сестра так не ласкалась к нему с тех пор, как выросла из коротких платьиц.

— Не жалеешь? — вместо ответа спросила Ядвися.

— О чем?

— О том, что никогда не сможешь вернуться домой.

Барон пожал плечами.

— «Никогда» — очень громкое слово. Не нужно зарекаться. Кто знает, быть может, мы когда-нибудь и вернемся.

— А я не хотела бы возвращаться. Что мне делать там, дома?

— А что тебе делать среди драконов? Мы даже не знаем, что нас ждет. А дома ты вышла бы замуж…

Ядвися совсем неаристократично фыркнула.

— За кого? Там нет никого, кого бы я хотела видеть своим мужем.

— А здесь — есть? — не выдержал пан Иохан.

Девушка подняла голову и проникновенно заглянула ему в глаза.

— Ты совершенно напрасно рычишь на Фреза. На самом деле, он очень милый.

Барон не поверил своим ушам.

— Милый? Да ты ничего о нем не знаешь! На самом деле, он…

— Ну да, ну да, — живо перебила его Ядвися. — Он пытался застрелить Улле. Но я уверена, что это недоразумение!

— Дело не только в Улле, — свирепо возразил пан Иохан. — Фрез… — вдруг он замолк, заметив, как отделившаяся от группы драконов женская фигура медленно подбрела в темноту. — Прости, сестренка, я ненадолго оставлю тебя одну.

Ядвися проследила направление его взгляда, успела заметить мелькнувшее на границе светлого круга от костра светлое платье, вздохнула и не очень охотно отпустила руку брата.

— Конечно, иди…


Посланница Улле неподвижно стояла, чуть опустив голову, о чем-то размышляла, и отрешенно перекатывала мелкие камушки носком башмака. Пан Иохан не желал подкрадываться и нарочито шуршал травой, стремясь обозначить свое присутствие, но она даже головы не повернула и вообще никак не дала понять, что заметила его. Хорошо еще, вовсе не ушла, хмуро подумал барон и сказал, остановившись за ее плечом:

— Почему вы избегаете меня, Улле? То есть, — чуть сбился он, — я знаю о вашем положении… ваш сородич рассказал… но почему мы не может поговорить… обсудить… как нам быть?

— Что до моего положения, — чуть слышно отозвалась Улле, — то вы здесь совершенно ни при чем. То есть, — явно передразнила она его, — вы, конечно, принимали непосредственное участие… как бы это выразиться… в зачатии. Но дело не в этом.

— А в чем же? И как это я могу быть ни при чем? Это и мой ребенок тоже.

— Вам его не носить и не рожать, — возразила Улле, наконец взглянув на него, и барон с изумлением увидел на ее губах насмешливую улыбку. — Так что не волнуйтесь очень-то, и идите лучше поскорее к ее высочеству, вы ей нужны, а меня оставьте в покое.

— Никуда я не уйду, — заупрямился пан Иохан. — Если я вас обидел, так и скажите, а этих игр в молчанку я не понимаю!

Улле перестала улыбаться, и на ее щеках вспыхнул румянец, заметный даже в скудном лунном свете.

— Какие уж тут игры! — сказала она громче. — Вы ее любите, так признайтесь уже себе в этом, и прекратите пытаться усидеть на двух стульях, это отвратительно. И вот что я вам скажу: у нашего народа не принято, как у людей, соединяться в пары до конца жизни; но если мы сходимся с партнером, то храним ему верность, пока не разойдемся. Так что я не намерена вас ни с кем делить! Нам было хорошо вместе, но вы первый дали понять, что вам мало того, что я могу дать. И покончим с этим. Давайте не будем завершать отношения скандалом, разойдемся друзьями и сохраним друг о друге добрые воспоминания.

Возразить на эту тираду было нечего, добавить тоже, нужно было уходить и все же пан Иохан медлил.

— Скажите только одно, Улле. Ваше положение угрожает вашему… здоровью?

— Не знаю, — просто ответила посланница. — В истории нашего народа еще не было случая, чтобы связь представителей двух рас принесла плоды. Я больше не могу менять форму, и это уже нехорошо. Поэтому я очень хочу поскорее вернуться домой и возлагаю большие надежды на наших лекарей.

— Позвольте быть рядом с вами, пока все не разрешится благополучно.

— Мы будем видеться, это единственное, что я могу обещать. И идите уже, барон, идите! Я очень устала и хочу побыть одна.

После такого заявления уйти было невозможно. Пан Иохан топтался на месте, силясь подобрать нужные слова, и вдруг из темноты до него донесся дикий демонический вой, пронесшийся над степью.

— Что это? — вздрогнула Улле и инстинктивно прильнула к нему.

— Не знаю… — отозвался пан Иохан, прислушиваясь. Вой стих, но что-то подсказывало ему, что это еще не конец. И верно, спустя несколько минут раздался грохот пистолетного выстрела. Тут уж барон медлить не стал. — Скорее! Пойдемте! — потянул он посланницу за руку. — Что-то неладное там творится.


Не прошло и минуты после ухода брата, как кто-то тихо скользнул на его место, чуть задев Ядвигу плечом.

— Что случи… — начала она удивленно, поворачивая голову, и осеклась: рядом с ней сидел в самой непринужденной позе Фрез. — Ох, это вы…

— Вам неприятно мое общество? Я уйду.

— Нет-нет, останьтесь. Я за вас волновалась.

— И напрасно. Я был в полной безопасности.

— Да, но мало ли что может случиться в этих диких краях…

— Настоящая опасность еще впереди, — проникновенно сказал Фрез. — Никто не знает, что ждет нас во владениях этих оборотней, но едва ли нас встретят добром.

— Мне кажется, вы преувеличиваете, — не очень уверенно возразила Ядвися.

— Панна посланница, да и ее сородичи, вовсе не кажутся такими уж злодеями.

— Они оборотни, — повторил граф. — И могут казаться, какими захотят. Не забывайте об этом, ради вашей безопасности. И все же я рад, что мы проникнем в их город и сумеем приподнять завесу тайны. Только нужно быть настороже и держаться вместе, и тогда мы избавим ее высочество от ужасной участи.

— Почему вы уверены, что ее непременно ждет ужасная участь? Мы же не знаем, зачем Великому Дракону нужна невеста.

— Вот именно! — Фрез серьезно и пристально заглянул Ядвисе в лицо. — Панна Ядвига! У вас храброе сердце. Готовы ли встать рядом со мной, дабы помочь в важном и благородном деле? От своих намерений я не отступлюсь, как бы то ни было, но только моих сил может не достать осуществить задуманное.

— Что же вы задумали?

— Помешать проведению навязанного нам драконами бесчеловечного ритуала.

Не отдавать ее высочество Великому Дракону, — почти торжественно проговорил граф.

— Как же я могу вам тут помочь? — несколько смутилась Ядвися. — Я не боец, я не умею сражаться…

— Можете! Вы и сами не сознаете своей силы. Если вы согласитесь быть со мной рядом…

Ядвися внимала сдержанно-страстному потоку признаний, хлынувшему из Фреза, с некоторым сомнением. Что-то подобное она уже слышала от герцога Наньенского, когда тот начинал разливаться соловьем, добиваясь ее благосклонности. В те давние (как казалось) времена Ядвися, как последняя глупышка, верила каждому слову; теперь ей и хотелось бы не верить, встретить речи Фреза со здоровым скепсисом и ответить твердым отказом на его предложение (как ответила уже однажды), но голова как бы сама собой клонилась на плечо графа, и девушка не отвела его руку, когда она вкрадчиво обвилась вокруг ее талии. Ядвися и сама не заметила, как, увлекаемая Фрезом, последовала за ним прочь от костра в бархатную ночь.


Фрез предусмотрительно выбрал для прогулки направление, противоположное тому, в котором несколько ранее удалился пан Иохан. Чуть переведя дыхание, Ядвися оглянулась вокруг и увидела, что они совершенно одни, со всех сторон их обступает уснувшая степь. Сверху куполом раскинулось бесконечное небо, усыпанное тихо мерцающими звездами. Звезд было так много, и сияли они так ярко, что Ядвися восхищенно вздохнула. Не первый раз ей приходилось проводить ночь под открытым небом, но такие невероятные звезды она видела впервые.

Придя в совершенный восторг и от этих звезд, и от пряных и свежих степных запахов, Ядвися даже не стала сопротивляться, когда Фрез поцеловал ее. У нее не было ни сил, ни желания освобождаться из его рук; по краю сознания промелькнула мысль, что где-то рядом ходит Иохан, и если он увидит ее целующейся с графом, кому-то не поздоровится, но эту мысль она отогнала подальше. Так приятно было отдаться во власть сильных мужских рук, почувствовать себя слабой и оберегаемой, а главное — любимой и желанной.

— Будьте моей женой, — на секунду оторвавшись от ее губ, шепнул Фрез ей в ухо.

— Я же вам уже ответила… — слабым голосом ответила Ядвися. Сказать «нет» не поворачивался язык.

— А вы подумайте еще. Только хорошенько… Все равно я вас в покое не оставлю, пока жив…

Ядвися открыла было рот, чтобы напомнить Фрезу о существовании старшего брата, который выступает категорически против этого союза, и едва ли изменит свою позицию в обозримом будущем, как вдруг волшебство разрушилось.

Умиротворенную тишину ночи прорезал вдруг дикий вой, подобного которому Ядвисе никогда не приходилось слышать. В ту же секунду Фрез резко оттолкнул ее от себя; толчок был такой сильный, что девушка не удержалась на ногах, вскрикнула и упала, запутавшись в юбках. Краем глаза она заметила, как какое-то черное существо пронеслось мимо и набросилось на Фреза, продолжая завывать. При падении Ядвися чувствительно ударилась о камни (мимолетно пожалев о турнюре, который мог бы смягчить удар), но тут же встала на колени, пытаясь понять, что происходит.

Граф боролся с черным существом. Теперь Ядвися поняла, что это человек, закутанный в черную накидку. Он был ниже Фреза почти на голову и гораздо уже в плечах, но справиться с ним, очевидно, было нелегко. В какую-то секунду в его занесенной для удара руке что-то сверкнуло, и Ядвися с ужасом поняла, что это нож. Закусив губы, она соображала, чем может помочь Фрезу, но здравый смысл подсказывал, что лучше ей пока не вмешиваться, чтобы графу не пришлось защищать и ее тоже.

Наконец, ему удалось отбросить противника от себя, и неведомо откуда в его руке оказался пистолет. Почти не целясь, Фрез выстрелил, и черная фигура взмахнула руками и упала навзничь. Ядвися вскочила и, подобрав юбки, бросилась к жениху.

— Вы целы? Ах, у вас кровь!

На щеке графа красовался сочащийся кровью порез.

— Ерунда, — он мазанул по щеке ладонью и мельком взглянул на нее.

Ядвися протянула ему белоснежный носовой платок.

— Возьмите…

— Благодарю… Вы не ушиблись? — прижимая к щеке платок, Фрез внимательно вглядывался в ее лицо. — Сожалею, что пришлось вас оттолкнуть, но некогда было раздумывать…

— Я понимаю. Я в порядке. Кто это? — Ядвися кивнула на растянувшуюся в траве бесформенную фигуру. — Почему он на вас напал?

— Это не «он»… — прижимая к щеке платок, Фрез сунул револьвер за пояс, наклонился к черному человеку, деловито проверил пульс у него под челюстью, кивнул и отодвинул в сторону черный платок или повязку, закрывавший лицо. Ядвися так и ахнула: это была женщина. Молодая и довольно красивая; брови и глаза ее были густо подведены черным. — Надо же, и от гвардейцев сбежала, дикая кошка… И ведь до чего хитрая, я даже не знал, что она за нами идет… А вот и ваш брат, панна Ядвига. Сейчас и остальные прибегут на выстрел.

В самом деле, в нескольких шагах от убитой женщины остановился пан Иохан; за его руку цеплялась запыхавшаяся от быстрого бега посланница Улле. Барон взглянул на Фреза, на горянку, прибавил к увиденному окровавленный платок и пистолетный выстрел, и, сделав верные выводы, мрачно кивнул.

— Откуда она тут взялась? — только и спросил он.

— Улизнула из-под стражи, — отозвался Фрез. — А уж за кем именно она шла, за вами или за мной, это вопрос…

— Напала-то она на вас, — заметил пан Иохан.

— Да какая разница? Сейчас нужно ее похоронить, не оставлять же так.

Господа, господа! — повысил граф голос, обращаясь к подоспевшим взволнованным свитским, наперебой вопрошавшим: «Что случилось?», «Кто стрелял?», «На нас напали?». — Все в порядке. Никто не пострадал, кроме одной особы, которая получила по заслугам. Возвращайтесь, пожалуйста, на свои места и ложитесь спать.

— Вы тоже идите, — обратился пан Иохан к Улле, которая озиралась по сторонам со странно воодушевленным видом. Щеки ее раскраснелись, глаза блестели, словно она выпила вина. — Вам нужно успокоиться, вы взволнованны. Ядвися, пожалуйста, иди с панной посланницу в ее шатер.

Проводите барышень, офицер, — он потянул из взволнованной толпы первого попавшегося мужчину.

— Пойдемте, — девушка послушно подхватила драконицу под руку и повела к скоплению огней. Она и хотела бы остаться и порасспросить Фреза поподробнее, но опасалась, как бы ей самой не пришлось отвечать на вопросы брата о том, что она поделывала в обществе графа в столь уединенном месте.

Глава 32

Земля была сухая и твердая — копать тяжело и долго, поэтому тело завалили камнями. Работали в молчании. У пана Иохана имелось немало вопросов к Фрезу, относительно его времяпровождения вместе с Ядвисей, но он решил отложить их до более подходящего момента. Впрочем, в свете открывающихся перспектив все это становилось совсем не важным. Вернуться к прежней жизни им с сестрой вряд ли суждено, так что Ядвисе предстоит либо коротать век старой девой, либо искать себе спутника среди драконов, либо… принять предложение Фреза. Сейчас такое будущее уже не казалось пану Иохану очень уж страшным.

Остаток ночи миновал в напряженном ожидании рассвета. Все улеглись, но никто не спал; в шатре у барышень свет горел до утра. С первыми лучами солнца все тут же встали и начали сборы; после торопливого завтрака начались прощания. Свите предстояло снова разделиться — видимо, в последний раз.

Младшая из камеристок пустила слезу, но королевна быстро привела ее в должное состояние, напомнив о долге и необходимости в любой ситуации сохранять достоинство. В подкрепление своих слов она подарила девушке свой шелковый шарф, расписанный пионами, — и подарок подействовал убедительнее всяких уговоров.

Наконец, камеристки с помощью офицеров взобрались в седла, и небольшая процессия двинулась в сторону дома. Оставшиеся выжидающе поглядывали на драконов, которые отчего-то не торопились выступать.

— Не глядите так мрачно, дорогой барон, — улучив минуту, шепнул Фрез пану Иохану. — Еще не все кончено.

— Боюсь, что для меня уже все кончено, — возразил барон. — Вы были правы, граф: нужно было хватать ее высочество в охапку и бежать.

— Правда? И куда бы вы побежали? У императора руки длинные, везде достанут. Да и Великий Дракон едва ли стал бездействовать, когда похищена его невеста.

Пан Иохан уставился на Фреза в величайшем изумлении:

— А вы-то куда собирались бежать?

— Я — это другое дело, — возразил граф. — У меня нет сестры-невесты, и кроме того…. — он помедлил. — Кроме того, я считаю, что разрыв отношений между людьми и драконами пошел бы всем только на пользу.

— Вы с ума сошли? А если война?..

— Война… ну что ж, война, — Фрез пожал плечами и хотел что-то добавить, но тут пан Катор замахал руками наподобие ветряной мельницы, привлекая к себе их внимание, и он сказал только:

— Нас зовут. Не падайте духом, барон. Еще посмотрим, чья возьмет.

— По седлам, дамы и господа, — объявил старший дракон. — Пора.

Садясь в седло, пан Иохан невольно взглянул в сторону, где оставалась все прошлая жизнь и куда уехали недавние спутники. Фигуры уехавших стали почти неразличимы, превратившись в черные точки где-то на горизонте.

— Запомните, господа, — продолжал пан Катор, когда все сели по седлам, — когда будем въезжать в ущелье, держитесь позади нас и ни в коем случае не пытайтесь выехать вперед.

— А что будет, если выехать? — полюбопытствовала Ядвися.

— Будет пшик, — с пугающей доброжелательностью ответила посланница Улле.

— То есть как… «пшик»? Почему?

— Увидите.

Они в самом деле вскоре увидели. Сначала пан Иохан подумал, что в глазах у него рябит от яркого солнечного света, но приглядевшись, понял: свет тут ни при чем. В пустоте между скалами одна за другой пробегали голубые волны света, гроздьями быстро вспыхивали и гасли ослепительно-белые яркие искры. Пан Иохан молча смотрел, не зная, что и подумать. За спиной его раздался громкий вздох и восклицание Фреза:

— Это же электрическая дуга!

— Вам знакомо электричество? — изумилась панна Улле.

— Пришлось как-то наблюдать опыты Петровичева… Вы его знаете? Он развивает идею об электрической дуге, но его идеи до сих пор не признаны.

— Скоро признают, — буркнул пан Катор. — Стойте на месте, господа. Я выключу защиту.

Ядвися с изумлением и почти восторгом любовалась игрой голубого света.

— Это… в самом деле способно убить?

— О да! — радостно подтвердила посланница. — Яркая вспышка — и от человека останется горстка пепла. Только вот граф ошибается. Это не электричество. Это особый вид энергии, более подходящий для защитного поля… впрочем, долго объяснять, да я всего и не понимаю…

— Защитный экран? Зачем? — не унималась Ядвися.

— Как зачем? За этим ущельем начинаются владения Великого Дракона.

Чужакам мы не рады, ведь я уже говорила. Это — защита от людей, которые желают пробраться в наше королевство без нашего ведома.

— И много таких людей? — хмуро спросил пан Иохан.

— По счастью, немного. Но есть… Лично мне известны два-три случая.

Пан Катор, стоя перед энергетическим щитом, поводил руками, и сияние погасло.

— Прошу, господа. Можно ехать.

Завеса из голубого искрящегося света была только первым сюрпризом, ожидавшим путников. Проехав немного вдоль ущелья, по дну которого струилась мелкая и быстрая речушка, они повернули направо, следуя изгибам каменной стены, и остановились в изумлении. Целую минуту все молчали, разглядывая явившееся чудо… техники? Или магии?

— Однако же, — первым обрел дар речи Фрез. — Это то, что я думаю?

— А что вы думаете? — повернулась к нему посланница Улле.

— По-моему, это… поезд, — неуверенно проговорила Мариша.

Пан Иохан подумал, что эта машина очень отдаленно похожа на знакомый всем поезд. Напрягши воображение, можно было определить, где находится паровоз и вагоны, хотя все части были матово-белого цвета и имели обтекаемую, очень приятную для глаз форму. Ни трубы, ни топки, ни окон и дверей, ни даже колес! — ничего из того, что полагалось бы иметь поезду, пан Иохан не увидел.

— А где колеса? — озадаченно спросила Ядвися, наклоняясь в седле, словно пытаясь разглядеть их.

— Колеса есть, — заверил пан Катор. — Только вы их не видите. Это монорельс…

— И рельс не видно… — подхватила Мариша.

— Посмотрите повнимательнее, — предложила посланница.

В самом деле, из-под днища поезда спереди и сзади тянулось нечто, что можно было бы с натяжкой назвать рельсами. Точнее, одним рельсом. Вид у него, однако, был весьма странный, под стать самому поезду, и природа его, вероятно, была скорее сродни виденному ранее защитному щиту, нежели обычному железу. Рельс, на котором стоял чудной поезд, призрачно светился голубым и переливался белыми искрами.

— Вы же не хотите сказать, — едва слышно проговорила Эрика, — что дальше мы поедем на этой удивительной машине?

— Именно на ней, — кивнула Улле.

— Но вы же говорили, что этот голубой свет убивает?

— Вы же не станете трогать рельс? Если так, вам ничего не грозит. Машина совершенно безопасна. Прошу вас, господа, садитесь, занимайте места. О лошадях не беспокойтесь, для них приготовлен специальный вагон.

— Как же садиться? — заволновалась Ядвися. — Ведь дверей-то нет?..

Фрез решился первым. Лихо спрыгнув с седла, он приблизился к вагону; и при его приближении стенка вагона раскрылась… растаяла… пан Иохан не мог подобрать слов, которые точно могли бы описать произошедшее. Ясно было только, что в стенке вагона образовалось овальное отверстие высотой чуть больше роста человека. Девушки все как одна вытянули шеи, пытаясь рассмотреть, что находится внутри, но тщетно. Фрез оглянулся на них, набрал в грудь побольше воздуха и шагнул внутрь.

Ядвися захлопала в ладоши:

— Браво, Фрез! Подождите меня, я тоже иду! — она лихо спешилась и, подобрав длинный «хвост» амазонки, поспешила к вагону. Протянутая из отверстия рука Фреза помогла ей подняться и забраться внутрь.

Мариша и Эрика обреченно переглянулись.

— Пойдемте тоже? — предложила королевна. — Как бы то ни было, нужно ехать дальше.

— О-о-о-о! Что это такое? — послышались изнутри изумленные восклицания Ядвиси. — А это? Граф, поглядите сюда… Ааааах! Великий Дракон! Как думаете, можно это потрогать?

— Да что там такое? — занервничала Мариша. Она соскочила на землю, не обратив внимания на поданную паном Иоханом руку и ринулась в вагон.

Барон и Эрика поднялись в поезд вместе с драконами и застыли от изумления.

Салон мягко переливался жемчужной белизной: людям показалось, будто они попали внутрь огромной раковины. Стены, пол, потолок, сиденья — все было жемчужно-белого цвета и приятно шершавое, даже чуть бархатистое, на ощупь.

— Оно словно живое, — шепнула Эрика, и пан Иохан с ней согласился.

Внутри, так же как и снаружи, не было ни одного острого угла, ни одной резкой линии, только лишь плавно закругленные обтекаемые формы. В воздухе слышался резковатый и необычный, с оттенком сельдерея и черной смородины, но приятный аромат, почему-то напомнивший пану Иохану духи, какими пользовалась давным-давно его бабушка. Но самое главное и удивительное чудо, так поразившее Ядвисю — и да и всех остальных тоже, — находилось в центре салона.

— Интересно, они настоящие? — замирая от восторга, прошептала Эрика.

Пан Иохан только головой покачал, не зная, что и думать. Посреди салона переливался бирюзовыми отблесками столб воды, высотой от пола до потолка, то ли заключенный в прозрачнейшее стекло, то ли удерживаемый в сей форме неведомой силой. В воде самым преспокойным образом плавали причудливо раскрашенные рыбы с хвостами-вуалями и таращились на пришельцев выпуклыми равнодушными глазами, широко разевая рты.

— Обычный аквариум, — заявил Фрез, но не слишком уверенно. Он первым приблизился к чуду с явным намерением потрогать его и убедиться в его материальном происхождении. Но рука, не встретив преграды, прошла сквозь мерцающую воду и даже, кажется, сквозь одну из рыб. — Это что за чертовщина? — рыкнул он, отдергивая руку.

— Обычная голограмма, — в тон ему ответила Улле, сладко улыбаясь. — Ничего экстраординарного.

— Голо… что?

— Голограмма, — с совершенно невинным видом повторила посланница, изящно опускаясь на ближайший диванчик. — Объемное изображение, создаваемое при помощи лазера… Впрочем, это долго объяснять.

— Ведьма, — очень тихо, сквозь зубы, бросил Фрез.

— Я все слышу, граф! Уверяю, вы ошибаетесь. Это не ведьмовство. Это наука. Прогресс не чужд и вашему народу. Когда-нибудь и вы достигнете подобных высот науки и технологии… возможно.

— Зачем? — спросил вдруг давно молчавший пан Иохан, поведя вокруг рукой.

— Зачем вообще это все? Ведь мы находимся уже на вашей земле, верно?

Разве вам нужны поезда, чтобы путешествовать? Нужен этот аквариум с рыбами? Зачем?

— Рыбы красивые, — наставительно сказала Улле. — Смотреть на них — удовольствие. Что до поезда, он не для нас, а для вас. В широком смысле.

Для вас — то есть для людей. Вы же не первая делегация, которую мы принимаем, и этот поезд создан не вчера. Заставлять вас брести многие дни через горы пешком, или даже верхом — было бы невежливо, правда? Вы — гости, о гостях принято заботиться. Кроме того, что останется от красоты невесты Великого Дракона после такого тяжелого пути?.. Занимайте же места, дамы и господа. Поезд вот-вот тронется. Путешествие продолжается.

— К счастью, оно близко к завершению, — проворчал пан Катор. — Все это ужасно утомительно, я даже не предполагал… — не закончив фразу, он первым опустился на сиденье и с глубоким вздохом удовлетворения откинулся на спинку. — Ах, чудесно. Чувствуется, что мы почти дома.

Все остальные последовали его примеру; драконы — с явным удовольствием, люди — с некоторой настороженностью. Белоснежные сиденья — скорее, не скамьи, а кресла, — непривычной формы располагались парами возле окон, по обеим сторонам салона, и казались сделанными из цельного куска материала, отдаленно напоминающего мрамор. Но когда пан Иохан опустился на сиденье, он готов был поклясться, что с камнем этот материал не имеет ничего общего. Под его весом кресло упруго подалось, повторяя все изгибы и впадины тела. Первым порывом было вскочить и отойти подальше от лукавого сиденья, но он взял себя в руки и остался сидеть, привыкая к необычным ощущениям. А вот Фрез оказался не столь сдержан — он сел и тут же вскочил, словно укушенный в пятую точку, да так и остался стоять за спинкой кресла, в котором устроилась Ядвися. Кстати сказать, девицы ощущали себя определенно неплохо, чудная мебель нисколько их не смутила.

Под предводительством посланницы Улле они уселись группой около голографического аквариума —хотя пан Иохан ясно помнил, что еще пять минут назад все сиденья располагались вдоль окон салона, теперь несколько их, по числу барышень, оказались стоящими в центре.

— Не волнуйтесь, дамы, — услышал он голос драконицы, — отсюда мы тоже сможем любоваться видами — а виды нас ждут потрясающие, уж вы мне поверьте. Сейчас мы немного раздвинем окошко…

Она плавно повела рукой, и одна из стенок вагона медленно растаяла, как тает попавшая в воду льдинка. Ядвися восторженно взвизгнула, более сдержанные Эрика и Мариша тихонько ахнули. Фрез пренебрежительно фыркнул, стараясь держать лицо.

— Виды, может быть, и будут потрясающие, вот только нас унесет потоком воздуха, едва только поезд тронется с места…

— Но стенка же никуда не исчезла, — возразила посланница. — Просто я увеличила ее прозрачность. Можете сами убедиться.

— Благодарю, — с гримасой поклонился Фрез. — Поверю на слово, панна посланница.

— Вы бы сели, господин граф…

— Обойдусь.

— Как вам угодно, только не пожалеть бы…

Фрез явно возжелал уточнить, что драконица имеет в виду, но в эту секунду поезд начал движение. Он не тронулся плавно, покачнувшись, подобно тому как отчаливает дирижабль; и не начал постепенно разгоняться с лязгом и толчками, как привычные поезда. Нет! Поезд рванул с места, как бешеный бык; пейзаж за окном смазался в расплывчатое пятно, барышни дружно завизжали, вжатые в кресла силой инерции, драконы-мужчины издали протестующий возглас, Фрез повалился на пол, не удержавшись на ногах, а довольная произведенным эффектом Улле расхохоталась. Пан Иохан был единственным, кто сумел более или менее сохранить видимое хладнокровие, но и он был поражен. О каких вообще видах, подумал он, может идти речь, если они будут мчаться на такой невозможной скорости?

— Панна Уллевертилата! Панна Уллевертилата! — возопил пан Катор. — Опомнитесь, что вы делаете! В вашем положении! Как можно!

Улле, не переставая смеяться, снова повела в воздухе рукой, и поезд стал замедляться — не так резко, как набрал скорость, но вполне ощутимо. Горы за окном обрели определенные очертания, небо отделилось от тверди. Фрез с ругательствами поднялся на ноги, держась за голову.

— Какая досада, что я не застрелил вас тогда! — прохрипел он злобно.

— Простите, граф, но вы сами напросились! — силясь справиться со смехом, отвечала драконица. — Я ведь предупреждала вас!

— Какое вы еще дитя! — с упреком произнес пан Катор. — Как можно было возлагать на вас столь ответственную миссию? Прошу передать управление поездом мне. Вы так легкомысленны! Как бы не натворили бед.

Фрез, наконец, сел, продолжая зло шипеть и тереть лоб, на котором наливалась багрянцем изрядная шишка. Разумеется, Ядвися тут же пересела поближе к нему с изъявлениями сочувствия. На эту парочку пан Иохан старался не смотреть, как впрочем, и на остальных своих спутников, предпочтя уставиться в окно. Благо, виды открывались в самом деле изумительные. Даже барон, проживший в горах несколько лет, не мог не попасть под очарование их страшной красоты.

Что уж говорить о девицах! Мариша и Эрика, не в силах промолвить ни слова, полностью отдались созерцанию горных пейзажей. Да и Ядвися притихла, а говоря точнее, ее вынудили притихнуть: утомленный ее щебетанием Фрез решительно закрыл ей рот поцелуем, не смущаясь присутствием спутников (на его счастье, все были заняты любованием природой и не заметили его возмутительных действий). Поначалу Ядвися, помня о приличиях, пищала и отбивалась, но скоро сдалась. Погибать, так с музыкой! — решила она, украдкой скосив глаза на брата, который отрешенно уставился в окно.

Поезд продолжал вести себя странно. Он заметно сбросил скорость, но все равно двигался быстрее любого транспортного средства, известного путешественникам. По сравнению с ним даже дирижабли казались унылыми тихоходами. Горные пики за окном уносились назад с умопомрачительной скоростью. Время от времени, пан Иохан готов был поклясться, поезд отрывался от земли и двигался по воздуху, без малейшего толчка и ничуть не замедляясь! В эти минуты в салоне из ниоткуда начинала негромко звучать музыка: в плачущих звуках непривычного уху равнинного городского жителя инструмента пан Иохан без труда узнал дудук, столь любимый горцами. Удивительно, и драконы, значит, тоже его ценили!

Зажатые ущельем, они поднимались все выше и выше; на всем пути их сопровождала неширокая бурная горная речка, прыгающая по камням то справа, то слева. Миновали два небольших водопада, и не успели барышни обсудить свои впечатления, как ущелье расступилось, и перед взорами изумленных путешественников открылось горное озеро с водой невероятного бирюзового цвета.

— Какая красота! — воскликнула восхищенная Ядвися. — Улле, милая, нельзя ли сделать остановку и искупаться? Никогда я не видала такой чистой воды!

Посланница с улыбкой покачала головой.

— К сожалению, это невозможно. И купаться здесь я не советовала бы: даже в это время года вода обжигающе-холодная, какая бывает в проруби самой лютой зимой.

Ядвися разочарованно вздохнула.

— Ну и что ж… А я бы все равно рискнула бы.

Поезд обогнул озеро по широкой дуге, подарив пассажирам возможность насладиться невероятным видом с разных ракурсов. В застывшей, словно зеркало, воде озера отражались величественные вершины, укрытые снежными шапками, ослепительно-белыми на ярком солнце. Потом дорога снова пошла спирально вверх; справа к самым рельсам подступал поросший соснами и можжевельником отвесный склон, слева зиял обрыв. С четверть часа путешественники еще могли видеть озеро, затем оно осталось далеко внизу, скрытое деревьями.

Мариша вдруг порывисто обняла посланницу Улле.

— Это восхитительно! Благодарю вас, панна Улле, за возможность увидеть такую красоту. Я никогда не бывала в горах, и вообразить не могла…

Драконица довольно улыбнулась и ничего не ответила.

Подъем закончился, поезд вылетел на открытое место. За окнами раскинулись высокогорные луга, тут и там пестрели россыпи мелких желтых и сиреневых цветов. Ядвися снова не выдержала.

— Давайте остановимся? — попросила она, молитвенно сложив руки. — Что это за цветы? Просто прелесть что такое!

— Нельзя, — снова отказала Улле. — Если мы сейчас остановимся, то уж не сможем набрать скорость. Почему так — я не смогу объяснить, просто поверьте.

Ядвися тяжело вздохнула и примолкла.

Дудук продолжал тихо и надрывно рыдать, теперь уже не замолкая.

— Варварская музыка, — вдруг бросил Фрез. — Нельзя ли ее прекратить?

— Музыка прекрасна! — резко повернулась к нему Мариша. — Как вы можете так говорить? Она — словно голос самих гор!

— Если бы вы знали горы лучше… — начал было Фрез, но Улее прервала его довольно бесцеремонно:

— Ах, бросьте, граф. Кажется, одному вам музыка и не нравится.

Потерпите. Мы скоро начнет спускаться, а там уже и путешествию конец. Мы почти на месте.

— Так бы-ы-ыстро…. — разочарованно протянула Ядвися. Она вошла во вкус и голова была мчаться через горы, моря и леса на чудном поезде вечно.

За лугами снова начался спуск, снова дорогу обступили сосны, ели и низкорослые кусты можжевельника. Спуск длился гораздо дольше, чем подъем, но и был более пологим. Все уже успели заскучать от созерцаний хвойных зарослей, когда поезд втиснулся в узкое ущелье с бурлящей речкой, очень похожее на то, в котором началось путешествие. Только отвесные склоны гор здесь были не черные и не рыжие, а удивительные — полосатые, как слоеный торт из бисквитных и шоколадных коржей.

— Еще бы сахарную глазурь сверху… — задумчиво озвучила Ядвися общую мысль.

По прикидкам пана Иохана, они провели в пути уже около трех часов. За все это время он не проронил ни слова. Близилась минута встречи с Великим Драконам, а он все еще не знал, что скажет этому царственному чудищу (впрочем, скорее всего, он не более чудище, чем его сестра Улле), и что будет делать. Знал он одно: ни за что, пока жив, он не позволит Дракону забрать Маришу и сделать ее своей невестой. Как этому помешать, он тоже пока не придумал, но чтобы что-то решить, нужно было сначала узнать, что представляет из себя драконий жених… Ну а если, думал пан Иохан, меня казнят — подобный исход он тоже допускал, — то есть еще Фрез, он-то сидеть сложа руки не будет. А что касается будущности Ядвиси… когда они окажутся в драконьем городе, это станет уже все равно.

К обычной жизни ей в любом случае ей не вернуться, а Фрез, опять же, оградит ее от любой опасности.

— Я тревожусь за брата, — шепнула Ядвися графу. На протяжении всего пути он так и выпустил ее руку из своих лапищ. — У него на душе лежит тяжкий груз. И мне кажется, с каждым днем эта тяжесть гнетет его все сильнее.

— Не тревожтесь, — отозвался Фрез, смерив пана Иохана тяжелым взглядом.

— Вашему брату предстоит сделать нелегкий выбор. И нелегкое испытание его ждет — не думаю, что Великий Дракон призывает его для приятной беседы. Но он сильный человек. Если он сумеет разобраться в самом себе, все будет хорошо.

— А если не сумеет?..

Фрез пожал плечами.

— Лучше бы ему суметь.

Поезд начал замедлять ход. Возбужденные барышни повскакивали с мест и прилипли к огромному окну — каждой хотелось первой увидеть город драконов.

Но город они не увидели, поезд остановился, не выезжая из ущелья. Видны были только скалы, обрамлявшие устье, и — какое-то неземное сияние впереди. Скалы покрывала резьба, одновременно монументальная и изящная, изображающая гигантские каменные деревья в цвету.

— Невероятно! — прошептала Мариша. — Мы умерли и попали в рай? А это райские деревья? А этот свет? Разве такое бывает?

— Прошу на выход, господа, — улыбнулась Улле. — Буквально через несколько минут вы получите возможность рассмотреть все поближе. И даже потрогать. Только не увлекайтесь.

Панорамное окно растаяло, и пассажиры смогли выйти из поезда прямо через стену. Теперь, когда они оказались под открытым небом, покинув надежное укрытие вагона, нависающие над головами скалы казались особенно грозными, а резьба на них, воспроизводившая каждый отдельный листик, каждый лепесток цветка — делом нечеловеческих рук. Золотое сияние, за которым скрывалась страна драконов, несколько померкло, и сквозь него проступили смутные контуры тонких шпилей или башен, возносящих свои вершины прямо в ослепительно-синее небо.

— Голову даю на отсечение, — проговорилФрез, указывая на тонкое высокое сооружение, самое ближнее к устью ущелья, — что это причальная мачта. Вы разве используете дирижабли?

— Нет, но их используете вы. Видите, мы хорошо подготовились к приему гостей.

— Но дирижабль не смог бы перевалить через горы…

— Без нашей помощи — разумеется, не смог бы, не нужно и пытаться… Эрика, вы плачете? Что с вами?

В самом деле, Эрика беззвучно плакала, стиснув на груди руки.

— Это так… так… чудесно… я так счастлива…

— Утрите слезы и улыбнитесь! Для слез повода нет. Посмотрите, нас встречают!

Путешественники, охваченные сильным волнением, сбились в кучку и смотрели, как от золотистого сияния отделись несколько сферических сгутсков света (пан Иохан уже видел подобное, когда Улле принимала вид золотистого облачка) и направились прямо к ним. В пяти-шести шагах от них светящися сгустки плавно затормозили, рассыпались звездной пыльцой, и на их месте возникли человеческие фигуры в струящихся светлых облачениях, сразу и не поймешь — мужчины или женщины.

Глава 33

Один из встречавших шагнул вперед, приветственно простирая руки к путешественникам. Накидка-балахон распахнулась, словно птица раскинула крылья.

— Приветствуем вас на земле Великого Дракона, долгожданные гости! — колокольчиком зазвенел голос существа, и все сразу поняли: это женщина.

— Приветствуем и вас, дорогие соотечественники, рады вашему возвращению.

Еще немного, и вашему путешествию придет конец, вы сможете отдохнуть, освежиться, и насладиться всеми удовольствиями, доступными для наших гостей. А пока, позвольте особо приветствовать ту, что станет усладой сердца и души нашего Вечного Повелителя, — дракониха обвела внимательным взглядом группу путешественников, несомненно высматривая невесту Великого Дракона. А пан Иохан подумал: ничего себе, он, оказывается, еще и Вечный! Раньше ему не приходило в голову, сколько лет, десятилетий или столетий отпущено Великому Дракону; поджидает их тот же дракон, который явился пророкам, или это уже его преемник. Или это вовсе просто титул?

Королевна Мариша выступила навстречу драконам, склонилась в реверансе.

— Примите нашу признательность и почтение, хозяева сих дивных земель.

— Ах! — восхищенно вскричала драконица, и в сомкнувшихся кольцом руках ее вдруг оказался огромный букет цветов, словно соткавшийся из воздуха.

С поклоном она предподнесла цветы Марише, и растерянная королевна приняла дар. Цветы оказались самые настоящие, не бутафорские, хотя и невиданной формы и окраски; они приветливо кивали нежно-голубыми и светло-желтыми многолепестковыми пышными головками и источали тонкий аромат свежесорванной клубники. — Сколь дивна красота ваша, царственная гостья! Наш повелитель будет счастлив узреть вас.

Мариша вспыхнула и поспешно погрузила загоревшееся лицо в прохладную чуть влажную цветочную массу.

— Бросьте это немедленно! — неожиданно для всех, Фрез, словно укушенный, рванулся к королевне и совершенно невозможным образом ударил ее по рукам, выбивая цветы. — О чем вы только думаете?!

Драконы и барышни не то протестующе, не то шокировано вскрикнули; пан Иохан схватил Фреза за локоть и поспешно оттащил в сторону. От удара и неожиданности королевна едва не выронила букет, не все-таки удержала его; цветы дрогнули, дождь из разноцветных лепестков просыпался на землю.

— Вы с ума сошли! — гневно воскликнула Мариша. — Что это значит, граф?

— Букет может быть отравлен, — с вызовом ответил Фрез. — Мы не знаем, что задумали эти… существа, а вы столь легкомысленны, что принимаете их показное дружелюбие за чистую монету.

— Протестую! — вмешалась посланница Улле. — Не в наших традициях травить гостей! Что это вы выдумали? Вы нас оскорбляете!

— Что мне за дело, что вы оскорблены? Мое дело — заботиться о безопасности ее высочества.

— Я вас в телохранители не приглашала, — отрезала королевна, удобнее перехватывая помятый букет.

— Приглашали, раз я в вашей свите.

— Господа, господа! — поспешно вмешалась взволнованная Ядвися, повисая на Фрезе с другой стороны. — Прошу, не нужно ссориться. Это в нас говорит усталость от долгого пути и тревога, неизбежная притом, что будущее наше до сей поры скрыто туманом неизвестности. Нам нужно отдохнуть, и мы все опять станем добрыми друзьями.

Как будто до сих пор мы ими были, подумал пан Иохан, и прошипел на ухо Фрезу, так чтобы сестра не слышала:

— Клянусь, я отстрелю вам нос, граф!

— Я полагал, вы оставили мысль стреляться, барон, — хладнокровно отозвался Фрез.

— Не надейтесь.

— Вы правы, вы правы, панна Ядвига! — вскричала тем временем драконица из встречающих, изящно всплеснув руками. — Вам нужно отдохнуть! Прошу вас, эти экипажи доставят вас в место, где вы сможете смыть дорожную пыль, и вместе с нею — грустные и тревожные мысли!

Повинуясь новому взмаху ее руки, в воздухе за спинами встречающих соткались два экипажа, напоминающие открытые ландо, но приземистее, с менее громоздкими, явно каучуковыми колесами, и даже на вид очень легкие, почти кружевные. Они определенно принадлежали к семейству самодвижущихся экипажей, но непонятно было, где под этими изящными корпусами могли бы поместиться моторы.

— Рассаживайтесь, господа! — повторила драконица.

Экипажи оказались четырехместными. В одном из них на мягких кремовых диванчиках расположились барышни, во втором — мужчины. Встречающие драконы поклонились, прощаясь.

— Теперь мы с вами расстанемся — ненадолго. В скором будущем нам еще предстоит встретиться. Счастливой дороги!

Без всякого понукания или очевидных манипуляций с чьей-либо стороны экипажи мягко тронулись с места. Предположение насчет каучуковых колес, похоже, оказалось верным — ход их был мягок и легок, тряски, вполне ожидаемой при езде по дикой гористой местности, совершенно не ощущалось.

— Опять колдовство, — зашипел Фрез, не смущаясь присутствием драконов (которые, впрочем, делали вид, что его слова их не касаются). — Куда они нас везут? Кем управляются?

— Уймитесь вы, — тихо ответил пан Иохан. — И поймите уже, что нет никакого колдовства. Просто эти существа несоизмеримо опередили нас в техническом, да что там говорить — и в моральном отношении. И я всей душой надеюсь, что, если нам хватит мудрости, когда-нибудь мы сравняемся с ними…

— Не понимаю, как вы еще можете их защищать, когда они отобрали у вас дорогую вам особу — не буду называть имени, — и, возможно, везут ее на смерть!

Злобный тон Фреза хотя и покоробил барона, но по сути возразить на это было нечего, и он промолчал, вперив взгляд прямо перед собой. Не объяснять же этому графу-авантюристу, что на аудиенции у Великого Дракона он намерен предпринять все от него зависящее, только чтобы Мариша не досталась этому царственному чудовищу. Впрочем, пока он плохо представлял, что может сделать.

С другой стороны, если драконы действительно такие цивилизованные существа, как он пытался доказать Фрезу, не могут же они причинить вред юной невинной девушке, а тем более лишить ее жизни? Если бы знать, зачем же на самом деле нужна Великому Дракону невеста, не собирается же он, в самом деле, заключать с ней брак? Если б панна Улле перестала его игнорировать и посвятила его в планы брата…

Довольно продолжительное время они ехали в полном молчании, не глядя друг на друга. Каждый был погружен в собственные мысли (драконы так и вовсе, казалось, впали в блаженную дремоту) и почти не смотрели по сторонам. А посмотреть было на что… из экипажа, где ехали барышни, слышались восхищенные восклицания, ахи и охи.

По мере того, как горы отодвигались назад, перед путешественниками открывались картины одна волшебнее другой. Драконий город, подступая почти к самым подножьям гор, свободно разливался по зеленой, ярко освещенной солнцем долине. Впрочем, городом назвать поселение драконов было сложно. Ни домов, ни улиц, ни площадей путешественники не увидели.

Только тут и там над зеркальными водоемами возвышались серебристые ажурные («Как паутинка!» — восхищенно шепнула Эрика) башенки, но они выглядели настолько хрупкими, что едва ли предназначались для жилья. Все остальное пространство занимал сад или парк — огромные деревья с непривычного вида листвой росли поодиночке и группами, образуя небольшие рощицы; многие деревья были покрыты цветами, источавшими дивные ароматы.

Особенно сильно впечатлили девиц цветущие деревья, подобных которым они никогда не видели: яроматные грозья нежно-розовых и сиреневых цветов спускались до самой земли, превращая каждое дерево в природную беседку.

По пути им пришлось проехать по аллее, обрамленной рядами этих чудесных деревьев, и барышни от восхищения потеряли дар речи: им показалось, что они попали в сказочный цветочный туннель, стены и свод которого сплетены были из колышащихся, дышаших живых гирлянд.

— Как бы мне хотелось погулять там, среди этих чудных деревьев, — вздохнула Мариша совсем не по-королевски.

— Еще погуляете, — весело отозвалась Улле. Сев в экипаж, она вдруг сбросила маску отстраненно-возвышенной грусти и счастливо улыбалась, поглядывая по сторонам. Как видно, возвращение в родные края оказало на нее целебное действие. — Мой брат, я уверена, будет раз доставить вам это удовольствие… среди прочих других.

Мариша посмотрела не нее серьезно и печально.

— Разве ваш брат… пригласил меня сюда для того, чтобы доставлять мне удовольствие?

— В том числе, — уклончиво ответила Улле и ловко перевела тему разговора: — Поглядите, кажется, наши кавалеры опять разругались.

Ядвися живо развернулась к следующему в арьергарде экипажу, в котором ехали пан Иохан и Фрез, вгляделась и нахмурилась.

— Я-то надеялась, они уладили свои разгогласия… Как бы мне хотелось, чтобы они, наконец, помирились.

— Быть может, — Улле мягко приобняла ее за плечи, — ваш граф смягчится, когда узнает нас получше.

— Думаете, причина их ссоры — вы и ваш народ?

— Думаю, да. Потому что с вашим выбором ваш брат уже, кажется, смирился, — лукаво улыбнулась драконица.

Эрика охала и ахала вместе со всеми, вроде бы выражая восхищение, но мысли ее были далеко, дальше даже, чем у барона. Невидящим взглядом она провожала проплывающие мимо паутинные башенки и невозможные деревья, похожие на огромные охапки цветов. Если б кто-нибудь мог подслушать ее мысли, то очень удивился бы. Дело в том, что она обдумывала, как убедить Великого Дракона освободить ее высочество Маришу от высочайшего предназначения.

После достопамятного разговора, во время которого пан Иохан сознался в своей любви к королевне, Эрика окончательно потеряла покой. Но если раньше она печалилась о себе, о невозможности соединить свою жизнь с бароном, то теперь перед ней во весь рост встала необходимость отойти в сторону, оставить мечты о личном счастье и позаботиться о счастье для человека, который пусть недолго, но ярко освещал ее жизнь подобно солнцу. Барон был несчастен, это увидел бы даже слепой, и Эрике мучительно было видеть хмурую складку, залегшую между его бровей, и сурово сжатый рот. Больше всего на свете ей хотелось увидеть, как разгладится этот высокий лоб, и сверкнут, как бывало прежде, в ослепительной улыбке ровные белые зубы. Вот тогда Эрике можно будет закрыть, фигурально выражаясь, лицо свое, и умереть для всех, запершись в скиту среди Ирисовых сестер. Но пока…

— Панна Улле, — Эрика тихонько потянула драконицу за рукав. — Панна Улле, можете ли вы устроить мне встречу со своим братом?

— Что? — Улле повернула к ней веселое раскрасневшееся лицо. — Конечно, милая, брат захочет со всеми вами встретиться, как только вы отдохнете с дороги.

— Я не о том, — Эрика сосредоточенно сдвинула светлые брови. — Мне совершенно необходимо поговорить с ним наедине.

Улле перестала смеяться и взглянула на нее серьезно.

— О чем?

— Я не могу пока сказать. Я сама еще… не очень знаю, что скажу ему. Но это очень, очень важно, поверьте.

— Верю. И поговорю с братом. Уверена, он не откажется встретиться с вами, хотя бы из одного любопытства. Но вы должны очень хорошо обдумать, о чем будете с ним говорить, потому что это серьезная просьба. Впрочем, вы ведь это понимаете, не так ли?.. Но только, прошу, не ломайте голову над этим прямо сейчас. Сначала вам нужно как следует отдохнуть, выспаться и освежиться. Дорога была нелегкой. А мы уже почти на месте…

Экипажи, проехав по хрустящим гравием дорожкам, живописно извивающимся между небольшими водоемами явно искусственного происхождения, без всяких указаний замедлили ход и остановились у подъезда здания нежно-персикового камня, украшенного колоннадой, столь воздушной, что казалось — дунь посильнее, и колонны с тихим хрустом повалятся друг на друга. Улле жестом пригласила спутниц выйти из экипажа и сама показала пример, легко соскочила на землю, не дожидаясь помощи кавалеров.

Счастливо вздохнула полной грудью, оглядываясь по сторонам. Глаза ее сияли.

Подоспевшие пан Иохан и Фрез помогли выбраться из экипажа барышням; драконы, откровенно игнорировавшие правила человеческого этикета, встали в сторонке, о чем-то тихо переговариваясь.

Со ступенек спорхнула стайка эфемерных созданий в струяшихся одеждах.

Полупрозрачная ткань, вроде шифона или газа — как показалось Эрике — была расшита серебряной нитью, и одежды серебрились на солнце, как паутина после дожля. Создания, в которых сложно было признать существ из плоти и крови, подплыли к приехавшим, нежно подхватили их под руки — по одному с каждой стороны, — и повлекли внутрь палаццо.

— А ну пустите! Я сам! — рявкнул Фрез, и от его рыка воздшные феи испуганно порснули в стороны, но тут же снова прильнули к нему, заливаясь серебристым смехом. И как только граф ни старался избавиться от их ручек, они больше не отставали, прилипнув к нему намертво.

Пришлось покориться. Пану Иохану тоже было неловко, но он и не думал сопротивляться, решив, что серебристые создания — то ли стража, то ли слуги, приставленные к гостям Великим Драконом, и отказываться от их услуг невежливо, а может, и небезопасно. И он дал увести себя по звенящим под каблуками серебристым коридорам в предназначенные ему апартаменты.

А барышни и не думали ни смущаться, ни пугаться, ни протестовать — они приняли заботу фей как нечто само собой разумеющееся. Королевна Мариша так и вовсе с мимолетным неудовольствием подумала, что встреча могла бы быть и попышнее, не каждый же день в город прибывает невеста Великого Дракона. Но драконы, очевидно, были чужды всякой официальности и помпезности.

Зато обладали отменным вкусом.

Внутреннее убранство палаццо поражало не роскошью, а исключительным изяществом. Стены украшали фрески с замысловатым растительным орнаментом — причем драконьи художники определенно отдавали предпочтение ирисам и макам, — перила лестниц, своды арок застыли невероятными изгибами форм.

В анфиладе пути гостей разошлись. Воздушные феи увлекли мужчин налево, и барышень — направо, и как пан Иохан ни пытался сначала протестовать, потом расспрашивать сопровождающих, все его усилия остались без ответа.

Феи были молчаливы, целеустремленны и обладали силой, удивительной для их хрупкого сложения. Пан Иохан с тревогой, но и любопытством разглядывал тонкие черты их лиц, внутренним свечением напоминавших ему светильники из матового стекла. Эти удивительные существа не походили ни на кого из драконов, которых он уже знал… хотя, по правде, знал о них немного, почти ничего. Они умели принимать человеческий облик, ну и что же с того? Быть может, вид воздушных существ им привычнее и приятнее…

Апартаменты Фреза оказались через стенку. И на том спасибо, мрачно подумал пан Иохан. Можно будет позвать на помощь, в случае чего. Или устроить совместную пьянку. Или…

Он шагнул через порог и остановился, в изумленном молчании созерцая комнату, в которой ему предостояло жить. Отовсюду — с росписи стен, с лепнины потолков, с обивки мебели и с ткани портьер, с деревянной резьбы и бронзового литья — на него глядели маки, водяные лилии, пшеничные колосья, ирисы, розы, стрекозы, пузатые жуки и изящные богомолы — не комната, а сад, наполненный жизнью. Обилие красок не создавало пошлой пестроты, но дышало природной гармонией. Никаких прямых линий, глаз ласкали изощренные и изящные изгибы мебели и светильников, руки так и тянулись поглядить плавно изогнутый подлокотник кресла или свисающую с бра шелковую бахрому… Нет, они здесь определенно не пленники. Что тут говорить, в Империи так и высоких дипломатических гостей не встречают…

Феи услужливо распахнули перед ним неприметные двери, полускрытые драпировкой — за ними обнаружилась ванная комната, посреди которой возвыщалась на бронзовых звериных (львиных? или драконьих?) лапах собственно ванна, исходящая душистым паром.


Самое первое, что Ядвися увидела, — точнее, учуяла, — переступив порог своих комнат — небольшой круглый столик, уставленный всевозможными закусками. Посреди блюд с холодным, нарезанным тонкими ломтиками мясом, паштетом, сырами и маринованными маслинами (или чем-то, очень на них похожим) возвышался запотевший графин с ярко-красным морсом. Ядвися сдавленно пискнула и, едва распустив ленты шляпки, подсела к столику и принялась за еду. Мясо и сыр показались ей пищей богов. Пусть это был не настоящий горячий ужин, но и не походная каша, от которой уже воротило…

Феи деликатно ждали в сторонке, умудрившись почти слиться с росписью стен, пока она насытится, а потом поманили ее за собой и показали ей главное чудо этого сказочного палаццо.

…Уже полчаса Ядвися не могла заставить себя вылезти из ванны, все уговаривая себя дождаться, когда вода начнет остывать. Но вода, волшебным образом, не остывала. И чувство небесного блаженства и легкости, охватившее Ядвисю в первую секунду, не проходило. О, сколько раз за время этого странного, трудного — но и такого чудесного! — путешествия она мечтала о ванной… Освободиться от тесного пропылившегося платья, распустить и расчесать волосы, смыть с себя грязь и усталость!..

Ядвися была более чем уверена, что и подруги ее в эту минуту наслаждаются долгожданным счастьем очищения. Да и мужчины — наверняка!

Брат, уж тот всегда следил за собой. Если, конечно, речь не шла об экстремальным ситуациях, таких как война или путешествие. Что до Фреза…

Ядвися невольно улыбнулась, вспомнив графа таким, каким увидела его впервые в салоне у модного писателя, а затем вызвав в памяти его же, в образе разбойника. Она еще не решила, в каком обличье Лео нравится ей больше.

Наконец, ее разморило настолько, что она едва не уснула прямо в ванной.

Тогда Ядвися с сожалением вылезла из ароматной воды (которая оставалась такой же теплой) и снова попала в заботливые руки воздушных фей, которые, очевидно, ждали за дверью. Они мигом укутали ее мягкой тканью, с ловкостью опытных камеристок просушили и расчесали волосы, заплели их в свободные косы, а после облачили Ядвисю в легкое струящееся одеяние вроде тех, что носили они сами. Посомневавшись, Ядвися решила, что это все же неглиже: для выходного платья эти полупрозрачные одежды были слишком уж… откровенными. И видимо, она угадала: феи снова подхватили ее за руки и повлекли к распахнутой постели, безмолвно приглашая отдохнуть.

При виде роскошного ложа Ядвися едва сдержала восторженный стон: так соблазнительно было уснуть в настоящей кровати, после ночевок на твердой земле. Уже не думая ни о чем и нисколько не волнуясь о будущем, она нырнула под пушистое невесомое одеяло и уснула, не успела ее голова коснуться подушки. Феи заботливо поправили одеяло и бесшумно покинули Ядвисины апартаменты, тихонько прикрыв за собой двери.

А вот ее брат и не надеялся уснуть в эту ночь (впрочем, ночь ли?

Приехали-то они еще по свету, и пан Иохан вовсе не был уверен, что за окном стемнело). Он так же тщательно вымылся, хотя не позволил себе ни одной минуты понежиться, и отказался от шелкового шлафрока, предложенного ему феями:

— Извольте вернуть мою одежду.

Феи как будто заколебались и принялись безмолвно совещаться между собой.

Пан Иохан ждал, замотавшись в отрез ткани, достаточный для того, чтобы сшить пару-другую бальных платьев. Присутствие фей его нисколько не смущало: присмотревшись к ним хорошенько, он решил, что эти существа не имеют пола и даже, пожалуй, не имеют ясного понятия о различиях полов.

Возможно, это были истинные драконы, никогда не контактировавшие тесно с людьми и не успевшие усвоить их понятий.

Одежду ему вскоре принесли — не его собственную, истрепавшуюся и уже ни на что не похожую, — но вполне приличную и почти привычную: рубашку, сюртук, брюки, — все идеально подогнанное по фигуре, словно шитое у хорошо знавшего его портного, хотя и несколько странного кроя. Пан Иохан оделся сам, отказавщись от услуг фей, и попросил оставить его одного.

Воздушные создания, помедлив, все же удалились, наспоследок недвусмысленными жестами посоветовав ему лечь в кровать и отдохнуть.

Ложиться он не стал, сел в кресло у полускрытого портьерой окна. Его потряхивало в ожидании встречи — он надеялся, что скорой — с Великим Драконом. В голове мешались, сталкиваясь, самые разные мысли: в каком обличье Дракон предстанет перед ним? что захочет сделать с человечишкой, посягнувшим на его драгоценную сестру? что пан Иохан будет отвечать ему?

Последний вопрос тяготил барона больше всего.

Он пытался подобрать слова, которые объяснили бы, что произошло между ним и Улле. Что барон увидел в Улле, и что она увидела в нем… впрочем, что Улле увидела в нем, пусть она рассказывает сама, ему бы с собой разобраться. Нужные слова на ум не шли. Все объяснения казались пошлыми и глупыми. Вот если бы Великий Дракон заглянул в его мысли! Ведь сестра его владеет этим искусством, значит, и ему чтение мыслей должно быть подвластно. Впрочем… пан Иохан коротко рассмеялся и помотал головой.

Если он сам не может в себе разобраться, что поймет в сумятице его мыслей не-человек — дракон, пусть даже и великий? Что он понимает в людских страстях? Кроме того, в мыслях барона он неизменно наткнется на образ королевны Мариши и на связанный с ним хаос чувств. В каком свете предстанет перед ним пан Иохан? Легкомысленным кутилой? Или кем похуже?

Никогда раньше он не занимался самокопанием так долго и с таким рвением.

А главное, без всякого видимого результата. Только напрасно потратил время, измучился и заработал головную боль. Чтобы отвлечься, пан Иохан встал и отодвинул в сторону тяжелую портьеру, расшитую стилизованными то ли перьями, то ли листьями. За окном дышала бахратно-черная ночь, подсвеченная красноватыми и золотыми фонариками, разбросанными по саду.

Словно ожидая появления барона, в небе вдруг вспыхнули и рассыпались бриллиантовыми искрамигигантские огненные цветы, завертелась карусель серебряного пламени: над городом драконов расцвел невиданной красоты и пышности фейерверк. Ошеломленный, пан Иохан безмолвно наблюдал за буйством огней над парком. Финальным аккордом пронеслась над садом огромная огненная птица, на минуту озарив небосклон алыми и золотыми переливами. Птица была как живая, с роскошным павлиньим хвостом, с венчиком из перьев на маленькой изящной головке, и неслась она, казалось, прямо на барона, так что он невольно отпрянул от окна. Но едва не чирканув брюхом по верхушкам деревьев, птица погибла во вспышке света, на мгновение превратив ночь в яркий день, и пролилась сияющим серебряным дождем на оцепеневший сад. Город охватила тьма. Пан Иохан подождал еще немного, не последует ли продолжения, но ночь снова была тиха и безмолвна.

Он отступил от окна, размышляя, каждый ли день правители города устраивают такое феерическое представление, или это только сегодня, в честь прибытия высокой гостьи с сопровождением, и тут в дверь постучали.

Фреза принесло посреди ночи, с каким-то даже облегчением подумал барон.

Тоже, наверное, не может заснуть, или очень уж сильно впечатлился огненной птицей.

— Войдите, — громко сказал он.

На пороге возник мужской силуэт, и он сразу узнал пана Катора. Этому-то что нужно?

— Вы не спите, — без малейшего удивления констатировал дракон. — Хорошо.

Даю вам минуту привести себя в порядок, и пойдемте.

— Среди ночи? Куда?

— А вы разве собирались ложиться? — пан Катор окинул барона оценивающим взглядом. — Или у вас имеются иные планы?

Пан Иохан молча поправил перед зеркалом галстук, пригладил волосы, стряхнул с жилета невидимые пылинки.

— Я готов. Но куда мы пойдем?

— Великий Дракон приглашает вас для разговора наедине.

А ему-то чего не спится? чуть было не ляпнул пан Иохан, но сумел вовремя прикусить язык. Нужно быть сдержаннее, разговор предстоит нелегкий.

— Ведите.


Утром Ядвися проснулась под нежный звон колокольчиков. Несколько минут, не открывая глаз, она лежала и вслушивалась в затейливые переливы: колокольчики вызванивали незнакомую сложную мелодию, а Ядвися вспоминала вчерашний фейерверк. Потом она вдруг вспомнила, какой сегодня предстоит день, решительно откинула одеяло и села в постели. Портьеры были раздвинуты, в комнату мощно лился золотой солнечный поток.

Стоило Ядвисе спустить ноги на пол, нашаривая туфли, как тут же объявились неутомимые феи. Они помогли ей умыться (Ядвися уже почти не удивилась, обнаружив, что в кране имеется проточная вода, причем и холодная, и горячая!) и разложили перед ней платье, в котором, очевидно, здесь принято было ходить. Ядвися с сомнением оглядела одеяние, мало чем отличающееся от надетого на ней неглиже: легкое платье со множеством драпировок и с богатой вышивкой бисером, а к нему — кушак, который полагалось завязывать, как оказалось, под самой грудью. И никаких тебе корсетов, нижних юбок и турнюров. «Фу, стыд какой», — шептала Ядвися, натягивая тончайшие шелковые чулочки.

В новом платье она чувствовала себя… странно. Мысль о том, что придется появиться на людях без привычной брони корсета, волновала и тревожила. И вместе с тем Ядвисю посетило непривычное чувство свободы, знакомое в ее обществе, вероятно, только мужчинам, да и то не всем, ведь многие столичные модники затягивались не хуже дам — если не в корсеты, то в тугие сюртуки.

Феи помогли застегнуть и завязать все, что требовалось, тщательно расправили складки многослойных драпировок. Расчесали волосы, уложили их в пышную прическу, украсив роскошным гребнем тонкой работы. Ядвися сперва решила, что венчавший его цветок орхидеи — настоящий, живой; но поняв, что он выточен из кости или подобного материала, не могла сдержать восхищения. Заглянула в зеркало и не узнала себя в отражении: новая одежда совершенно ее преобразила. Прошлась по комнате, прислушиваясь к ощущениям. Без турнюра и кринолина было непривычно, ткань платья льнула к ногам, как бы ласкаясь. Ядвися представила, как выйдет в таком наряде к Лео, и покраснела.

— А нельзя ли вернуть мое старое платье? — взмолилась она, обращаясь к феям. Те защебетали что-то наперебой, замахали руками, затрясли головами. Смысл был ясен без перевода: нет, нельзя. Ну что ж, подумала Ядвися, сцепив зубы. Пойдем убивать мужчин своей неземной красотой.


Но убивать красотой оказалось некого.

Для завтрака гостей собрали в светлой столовой, оформленной в лимонных и золотистых тонах. Солнечные лучи лились сквозь прозрачные газовые портьеры, наполняя комнату волшебным мягким светом. Стол посредине уже был накрыт к завтраку. Мариша и Эрика стояли у чайного столика, разглядывая друг друга с интересом и смущением: обе были необыкновенно хороши в ниспадающих нарядах того же непривычного фасона, их светлые волосы оттеняли черные бархатные повязки. Фрез, намеренно или случайно, держался от них подальше, пристроившись у окна. У него такой вид, с мысленным смешком подумала Ядвися, словно он с удовольствием спрятался бы за портьерой, да воспитание не позволяет. На девушек он взирал со странным выражением, но определенно без осуждения — похоже было, что местная мода ему по вкусу. Собственно его туалет изменился мало, разве что сюртук имел более свободный крой, да место шейного платка занял скромный черный галстук.

— Позвольте, я на вас погляжу, — устремилась к Ядвисе королевна, мягко взяла ее за плечи, развернула к себе спиной и снова лицом. — Вы прелестны, панна баронесса. А ваш гребень! О небо! Это живой цветок или ювелирное изделие? Разве возможно, чтобы кто-то, помимо природы, сотворил этакую прелесть?

— И тем не менее он не живой… А где Иохан? — огляделась Ядвися. — Граф, вы его не видели? Вчера вы ушли вместе.

— Это не значит, что мы и ночь провели вместе, — отозвался Фрез с непонятным раздражением. — Последний раз я видел барона, когда он закрывал за собой дверь своей комнаты. Далее я не имею о нем никаких известий.

— Вы дурно провели ночь? — спросила Ядвися, удивленная его тоном.

Граф яростно одернул полы сюртука и приготовился что-то ответить, но ему помешала впорхнувшая в столовую панна Улле. Вид у нее был цветущий: глаза сияли, на щеках розовел румянец, губы счастливо улыбались.

— Доброе утро, друзья! — прощебетала она от порога. — Надеюсь, вы все хорошо отдохнули?

— Вас не узнать, — заметила Мариша, пристально в нее вглядываясь. — Вы так поздоровели и повеселели. Очевидно, воздух родных мест действует на вас как лучшее целебное средство.

— Очевидно, — весело согласилась Улле. — Что ж, прошу всех за стол. Нас сегодня ждет множество дел.

Драконица скользнула к столу, жестом и улыбкой приглашая всех прочих к ней присоединиться. Но никто не торопился двинуться с места.

— Разве мы не подождем Иохана? — тихо спросила Ядвися. — Полагаю, он должен явиться с минуты на минуту.

— Ах нет! — легким тоном возразила Улле, как будто только что вспомнив.

— Барона мы ждать не станем. Полагаю, к завтраку он не появится.

— Как? Что такое? Почему? — посыпалисьь встревоженные и удивленные возгласы.

Драконица обвела всех безмятежным взглядом.

— Ночью мой брат пригласил его к себе для беседы. Насколько я знаю, пан барон еще не покидал апартаментов Великого Дракона. Впрочем, в покоях моего брата имеется несколько выходов, так что, как знать…

— Тогда о каком завтраке может идти речь! — вскричала Ядвися. — Я хочу немедленно узнать, где мой брат и что с ним!

Улле успокаивающе обняла ее за плечи.

— Уверена, ему ничто не угрожает. Прошу вас сесть и успокоиться. Вам необходимо подкрепить силы. Вскоре вы сами предстанете перед Великим Драконом и зададите ему свои вопросы… Что вы предпочитаете, кофе или чай?

Глава 34

Пан Иохан не знал, почему он решил, что разговор с Великим Драконом состоится в огромной темной и затхлой пещере, навроде тех, чью внутренность имитировали столичные храмы. Но обошлось без пещер. Пан Катор привел его в гораздо, гораздо более странное место. Это был зал, очень большой — от входа барон не смог увидеть противоположной стены, — очень светлый, с зеркальными стенами и колоннами-деревьями, перемежающимися с колоннами зеркальными же. В первую секунду пану Иохану показалось, что он попал в бесконечный лес, да и на протяжении еще некоторого времени он не мог отделаться от этого впечатления.

Колонны-деревья были выполнены очень натурально, и только коснувшись морщинистого ствола и почувствовав под пальцами холод металла, пан Иохан смог убедить себя, что это дело рук человеческих… точнее, драконьих лап (или что там у них), а не творение природы.

Потолок прятался под переплетением ветвей. Не доставало шелеста листьев на ветру, но его легко было вообразить. И все эти рукотворные деревья бесконечно отражались в зеркальных стенах и колоннах…

Пан Иохан был так увлечен и поражен представшим зрелищем бескрайнего леса, одновременно живого и мертвого, что не заметил, как куда-то пропал пан Катор. Он пошел вперед наугад, совершенно не представляя, куда и зачем идет. Вздрагивая всякий раз, когда на периферии зрения мелькал силуэт идущего человека — и всякий раз по-новому понимая, что это его собственное отражение. Он совершенно потерял чувство времени и пространстваи уже не мог сказать, как давно покинул свою комнату. Быть может, еще продолжалась ночь, или уже наступил день — освещение в чудесном лесу не изменялось. Неведомые, хорошо спрятанные светильники источали мягкий рассеянный свет, схожий с дневным.

Пан Иохан все шел и шел, а лес все не кончался. То ли он ходил по кругу, то ли его попросту морочили. Как ни странно, беспокойства он не испытывал — напротив, на него снизошло странное умиротворение. И он совсем не испугался, когда обнаружил, что его отражение, зеркальный двойник уже несколько времени не мельтешит суматошно в узких зеркальных полосках колонн, а идет параллельным с ним курсом, всего-то футах в десяти левее. Пан Иохан остановился — двойник остановился тоже, и в принципе это было нормально. Он шагнул назад — двойник отступил. Барон поднял руку — отражение скрестило руки на груди и наклонило к плечу голову, как будто внимательно его разглядывая. Вот это уже было из ряда вон. Барон сделал шаг вперед — двойник остался стоять, выжидая.

Желая покончить уже с мороком, пан Иохан решительно направился к двойнику, но он так же решительно начал отступать — его словно несло ветром, он скользил по гладкому полу, почти не шевеля ногами. Пан Иохан ускорил шаг — двойник тоже.

— Да остановитесь вы! — крикнул барон, потеряв терпение.

Вместо ответа двойник взмахнул руками, словно собирался взлететь, и исчез. В ту же секунду по зеркальному лесу пронесся порыв ветра такой силы, что пану Иохану пришлось пригнуться и охватить руками ближайший ствол, чтобы устоять на ногах. Металлические ветви над его головой угрожающе заскрежетали, листья задребежжали. Даже сами деревья, казалось, со стоном зашатались.

— Ты звал меня, чтобы поговорить! — снова закричал пан Иохан, стараясь пересилить нарастающий шум, и изо всех сил вцепившись в колонну. — Так давай поговорим!

Трах! В двух шагах от него с ужасающим грохотом крест-накрест друг на друга повалились две колонны, осыпав его градом металлических осколков.

Барон невольно пригнулся.

— Поговорить?! — взвыл оглушительный потусторонний голос, почти неотличимый от воя ветра. — Поговорить?! Да тебя расплющить надо, смертный, а не разговаривать с тобой!

— Так расплющи! — проорал в ответ пан Иохан. — И покончим с этим!

Над головой у него захлопали как бы гигантские крылья, и тяжелая туша пронеслась, ломая стальные ветви, словно сухие хворостинки. Нечто тяжело опустилось, или, точнее, грохнулось на землю неподалеку от барона. Земля и небо содрогнулись от такого приземления. Пан Иохан рискнул приподнять голову и посмотреть, что за чудовище явилось по его душу.

Ничего такого, что могло бы его изумить, он не увидел. Совершенно канонического вида, словно сошедший с настенной храмовой росписи, дракон ростом не меньше десяти футов изящно изгибал шею, хлопал расправленными кожистыми крыльями и эффектно пускал дым из разинутой зубастой пасти. Несомненно, Великий Дракон не раз и не два видел принятые в церковной живописи изображения себя, такого великого и ужасного, и скурпулезно воспроизводил их сейчас. Но в целом, он был страшно похож на разъяренного гуся, и когда пан Иохан подумал об этом, ему стало смешно.

— Ах ты смеешься?! — дракон распрямил шею, увеличившись в росте еще на добрый фут, захлопал крыльями еще яростнее и зашипел, окутав все вокруг пахучим дымом (дым, как ни странно, пах довольно приятно и наводил на мысли о распаренных можжевеловых вениках). — Значит, гусь, вот как?!

— Ах да, ты же читаешь мысли. Ну, прости. Ты же сам напрашиваешься. Твоя сестра мудрее: она не щелкала зубами на собеседников и не устраивала демонстрации силы при всяком удобном случае.

— Не смей поминать имя сестры моей всуе, смертный! — взревел окончательно разъяренный дракон. Пан Иохан подумал, что вот сейчас Великий полыхнет пламенем, и тут ему и конец. Подумал совершенно спокойно, без всякой паники и уж точно без мыслей о бегстве. Впрочем, и бежать было некуда: по залу по-прежнему гулял ураганный ветер, колонны стонали и скрипели, угрожая обрушить потолок, кое-где на пол с оглушительным дребезгом валились стальные ветви, каждая из которых вполне могла проткнуть человека насквозь.

Но Великий то ли не обладал огненным даром, то ли решил приберечь пламенный факел на сладкое. Он только припал к земле, прижав крылья к бокам, и забил хвостом, словно разъяренная кошка. От его ударов колонны ломались и крошились, как сдобное печенье, ветки и листья посыпались с потолка убийственным дождем. Пан Иохан упал на колени, прикрывая руками голову и ожидая вот-вот оказаться погребенным под обломками потолка.

Ему не приходилось бывать в эпицентре землетресения, зато довелось не раз и не два попадать под обвалы во время военной службы в горах, и сейчас ощущения были схожи с теми. Нечто подобное он испытывал, когда сами горы и земля под ними содрогались, и на голову летели булыжники размером с половину дома. Теперь гор в обозримом пространстве не наблюдалось, но зато имелся разъяренный дракон, который был, пожалуй, куда опаснее. Земля под паном Иоханом тряслась и ходила ходуном, и оставайся он на ногах, обязательно потерял бы равновесие. Колонны крошились, ломались и с грохотом превращались в груды обломков, над которыми повисла сначала тонкая, а потом все более плотная завеса ржавой пыли. С потолка валились ветки и отдельные листья. Несколько листьев, острых, как лезвия, задели барона, мимоходом распоров одежду и оставив кровоточащие порезы. Хорошо еще, отстраненно подумал пан Иохан, что дракон не плюется огнем, а то он расплавил бы колонны, и меня залило бы раскаленным металлом… В данном случае шансов уцелеть у него было ненамного, но все же больше.

Как долго продолжалось разрушительное яростное буйство, трудно сказать, едва ли очень долго, но закончилось оно вполне ожидаемо — феерическим обрушением потолка со всем, что к нему крепилось. Вниз посыпались осколки стекла и обломки еще уцелевших веток, а затем грохнулась металлическая опорная балка. От неминуемой гибели пана Иохана уберегли две повалившиеся ранее друг на друга колонны, которые и приняли на себя удар. Еще на два пальца ниже — и балка опустилась бы аккурат барону на голову. Теперь же он оказался в относительной безопасности и мог спокойно переждать приступ драконьего гнева. Рано или поздно или Великий Дракон устанет крушить собственный дворец, или крушить станет нечего, и тогда можно будет подумать о том, что делать дальше. На конструктивный диалог пан Иохан уже не очень надеялся. По правде говоря, он ожидал от Великого и Ужасного бОльшей сдержанности.

Но похоже, дракон понял, что перестарался, когда вызванного им для разговора злодея и обидчика сестры накрыло балкой. Пол еще несколько раз конвульсивно содрогнулся, печально лязгнули последние упавшие листочки, и все стихло. С минуту пан Иохан прислушивался к тишине, потом опустился на четвереньки и осторожно пополз, намереваясь поскорее выбраться из-под балки. Кто знает, насколько устойчиво она лежит?

— Эй, человек! — услышал он в наступившей тишине голос, уже не громогласный и сверхъестественный, а вполне человеческий. — Ты жив?

Отзовись.

— Жив, — пан Иохан убедился, что над головой его ничто не нависает, и выпрямился, оглядываясь. Картина разрушений внушала благоговение и трепет. От рукотворного леса не осталось и следа, вместо него, сколь хватало глаз, простирался идустриальный бурелом, продираться сквозь который было определенно небезопасно. Над головой раскинулось ночное небо, усыпанное яркими и крупными звездами, которые, как понял вдруг пан Иохан, складывались в абсолютно незнакомые созведия. Это небо так поразило его, что он застыл, подняв голову к чужим звездам и позабыв обо всем на свете.

— Эй, человек! — снова окликнул его голос, приближаясь. — Что с тобой?

Ты ранен?

Барон вздрогнул, отрываясь от созерцания звезд, и оглянулся на голос.

Вокруг была ночь, в обозримом пространстве не наблюдалось других источников света, кроме звезд же, однако он прекрасно рассмотрел человека, шагающего к нему через бурелом. Человек этот шел свободно, словно по гладкому полу, а торчащие во все стороны металлические ветви с листьями-лезвиями сами раздвигались перед ним. Это снова был двойник барона — двойник полный, совершенный, повторяющий его даже в малейших деталей одежды, таких как порванный недавно рукав. Смотреть на него было странно и не очень приятно.

— Я жив и даже не ранен, — повторил пан Иохан, глядя в бледно-аквамариновые глаза двойника. — Вопреки твоим стараниям, дракон.

— Ддумаешь, я хотел тебя убить? Вовсе нет! Не в моих привычках убивать потенциальных собеседников.

— Вот именно — потенциальных… В таком случае, позволь спросить, что же тогда это было? Или у вас в обычае крушить дворцы в присутствии гостей?

— Дворцы? Ах, это, — дракон небрежно махнул рукой. — Честно признаться, этот покой был возведен по случаю, нарочно для беседы с тобой.

— То есть? Вы, как в сказке, возводите дворцы силой мысли за одну ночь?

— Что для вас сказка, для нас — обыденность… Так вот, все это представление было затеяно с одной целью: испытать тебя. Если бы ты испугался и побежал, тогда… тогда бы я тебя убил.

— Рад, что оправдал твои ожидания, — пан Иохан чуть поклонился с убийственно серьезным видом. — И что же теперь?

— Теперь поговорим. Давай найдем место, где можно сесть.

Но найти такое место оказалось непросто. Сесть на поваленный ствол барон не рискнул бы, не желая оказаться проткнутым или обзавестись порезом на месте, о котором не принято говорить. Минут десять они потратили, чтобы выбраться на свободное место, не заваленное обломками. Дракон по-прежнему шел без малейших усилий, зато пан Иохан взмок, стараясь поспеть за ним.

Наконец, руины остались позади, под ноги ласково стелилась густая шелковистая трава. Дракон опустился прямо на землю, с наслаждением вздохнул и поднял голову к небу.

— Прекрасная ночь сегодня, не правда ли?

Пан Иохан тоже взглянул на звезды. Небо определенно было чужое, он не ошибся. Чужие звезды, чужие созвездия… чужой мир? И куда же их забросило? Учение Великого Дракона не допускало существования других миров, но… в истинности учения этого барон давно сомневался, и сколько было таких сомневающихся?

— Где мы? — вырвалось у него почти против воли.

— В моих владениях.

— Где эти владения? В каком мире?

— Разве это важно? Важно то, что наши миры соприкасаются, и мы нашли способ проникать из одного мира в другой… к добру ли, к худу ли. Да сядь ты уже! Здесь нет ни змей, ни скорпионов, опасаться нечего.

Барон сдержался и ничего не ответил на это. Сел напротив двойника, глядя в прозрачные аквамариновые глаза, такие знакомые по отражению в зеркале.

— Я замечаю в твоем взгляде неприязнь, — дружелюбно проговорил дракон. — В чем ее причина? Только ли в том, что я, как ты думаешь, пытался убить тебя? Или тебе не нравится этот облик? Мне он кажется довольно привлекательным, даже моя сестра попала под его обаяние, а ее не так-то просто впечатлить.

— Ты же умеешь читать мысли, — снова напомнил пан Иохан.

— Умею, умею. Но хочу, чтобы ты сказал сам. Я же пригласил тебя для разговора, а не для того, чтобы копаться в твоей голове.

— Скажем так: я несколько разочарован.

— Чем же?

— Твоей склонностью копировать окружающие… объекты. Мне виделось, что у Великого Дракона должно быть более богатое воображение. А ты, выходит, можешь только повторять?

— Все под этой луной когда-то и где-то уже было, — философски отозвался дракон. — Придумать что-то новое почти невозможно, да и зачем? Я могу принять любой облик, то есть — буквально любой, но предпочел стать тобой. Хочу понять, что ты такое. Каково это — быть бароном Криушей.

— Ну и каково? — усмехнулся пан Иохан. — Понял?

— Это очень странно, — дракон откинулся назад, оперевшись на руки, запрокинул голову к звездному небу, как будто звезды интересовали его больше, чем разговор. — Казалось бы, у тебя есть все, чтобы вести счастливую и беззаботную жизнь. Ну, разве что кроме денег. Но, пользуясь бешеным успехом у женщин, ты мог заполучить любую богатую наследницу, любую состоятельную вдовушку, и поправить свои дела… ведь так поступают многие в твоем мире, не ошибаюсь? Однако же… однако же ты напоминаешь мне дорогую хрустальную вазу с трещиной. Такая сверкающая и богатая снаружи, внутри она скрывает незаметный до времени дефект. Чуть прояви небрежность, задень ее краем угол стола или ударь нечаянно — и вся красота осыпется дождем блестящих стекляшек. Вот и у тебя внутри такая трещина, которая грозит полным разрушением. В чем дело? Чего тебе не хватает?

Пан Иохан слушал скептически. Никакой внутренней трещины, никакого внутреннего надлома он в себе не ощущал и рассыпаться на осколки не собирался.

— Метафора красивая, но бессмысленная, — заметил он. — А чего мне не хватает… это я могу сказать. Отпусти Маришу, дракон.

Дракон резко выпрямился и уставился на барона с откровенным изумлением.

— Отпустить Маришу? Мою невесту? Куда отпустить? Уж не к тебе ли?

— Ко мне. К чему она тебе? Что ты делаешь со своими невестами? Сколько их у тебя?

— А тебе она на что?

— Я ее люблю.

На секунду пан Иохан подумал, что собеседник сейчас снова обратится в дракона, и на этот раз уже точно прихлопнет его — такая страшная тень прошла по знакомому до малейшей черточки лицу. Но у двойника хватило сил сдержаться и сохранить человеческий облик; тень прошла, только лицо продолжало подергиваться от гнева — Ты смеешь заявлять, что любишь мою невесту? — прорычал дракон. — Как ты вообще осмелился смотреть в ее сторону, зная, кому она предназначена?! Воистину нет предела человеческой наглости и глупости.

Вы только послушайте его! — патетически обратился он к неведомым слушателям (барон предположил — к звездам). — Он требует себе невесту Великого Дракона! Мою невесту! Спрошу в свою очередь: на что она тебе?

Так же потешиться и бросить, как ты поступил с моей сестрой?

— Улле не вещь, чтоб можно было ее бросить, — возразил пан Иохан. — Перед нею я очень виноват, но я готов быть рядом каждую минуту, пока она этого хочет.

— Но она тебя прогнала, — мстительно заметил дракон.

— Да, прогнала.

— И поделом! Для меня вовсе непонятно, что такого она в тебе нашла, почему предпочла тебе мужчинам нашего народа? Что такого в тебе есть, кроме смазливой физиономии? Чем ты так прельстил ее, что она допустила тебя к себе так близко? Достоинства, что ли, какие-то в тебе есть необычайные? Так я их не вижу!

— Возможно, нужно быть женщиной, чтобы увидеть мои скрытые достоинства? — отозвался барон ядовито. Все эти пафосные речи, нелепые и бесполезные, начинали его утомлять. — Не желаешь ли попробовать? Тебе ведь доступен любой облик. Или нет?

Дракон только рукой махнул; становиться женщиной, даже ради выяснения тайных достоинств оппонента, он определенно не желал. Однако, в его глазах загорелись искорки — то ли насмешки, то ли бешенства, не понять.

— Разъясни мне вот еще что: как ты собираешься быть с сестрой каждую минуту, если любишь другую? Стерпит ли она? О, уверен, что нет! Ни одна женщина не стерпит подобного унижения. Все они собственницы, все до единой, и Улле, какой бы умницей она ни была, в этом аспекте не лучше многих.

— А ты, надо думать, хорошо изучил женщин?

— Да уж лучше твоего, любезный барон. Что такое твои жалкие три десятка лет, прожитые на свете, рядом с моими… ну уж не буду говорить, дабы не смущать твой разум.

— Мой разум может это вынести, — уверил пан Иохан. — И это, и многое другое.

— Скажем так: двести лет назад я был ненамного моложе, нежели сейчас.

Кстати, последние двести лет я провел в странствиях, потому и случился досадный перерыв в отношениях наших народов… Но о моих странствиях оставим, хотя я вижу, что тебе было бы любопытно послушать.

— Любопытно, — не стал скрывать барон.

— В другой раз. Теперь мы не об этом. Так вот, мой опыт общения с женщинами — я имею в виду ваших, смертных женщин, — не ограничивается тем избранными красавицами, которых привозили ко мне в качестве невест…Ах, если б ты знал, какие женщины в самые разные эпохи становились моими возлюбленными — на час, на день, на год…

— Так ты самый обычный потаскун, — заметил пан Иохан не без злорадства.

— Было б чем хвастать! Чем же ты, о великий, в таком случае лучше меня?

— Да замолчи ты! — сердито сверкнул глазами дракон. — Ты ничего не понимаешь, смертный. Суть в том, что десятилетьями и столетьями я жил среди вашего народа, неузнанный, и наслаждался любовью ваших женщин. И меньше чем за два-три века я понял, что все они, и герцогини и горничные, схожи в одном — в собственническом отношении к предмету своего обожания — о! а меня обожали страстно!..

— Всего-то два-три века?..

На этот раз дракон пропустил мимо ушей язвительную «шпильку».

— И еще в одном они схожи: ни одна из моих возлюбленных не зачала от меня дитя, сколь бы долго ни продолжались наши отношения. Просто потому, что это невозможно. Мы слишком разные. Как невозможно появление потомства у человека и… и обезьяны.

— И кто же из нас обезьяна, позволь спросить?

— Тебе не нравится обезьяна? Изволь, я взял это животное только для примера, потому что между ним и представителем твоего народа так много кажущегося сходства… Пусть будет не обезьяна, а хоть корова.

— Обезьяны? Коровы? — вскипел пан Иохан. — Так чего же ты веками лезешь к этим обезъянам, да еще умыкаешь в свои палаты тех, кто особенно тебе приглянулся?! Эскпонаты для зоосада, что ли, собираешь?

— Стой, не кипятись! Пойдем, — дракон пружинисто встал.

— Куда? — и не думая подниматься, барон мрачно взглянул на него снизу вверх.

— Пришла пора тебе узнать, зачем мне нужны невесты из твоего народа.

Пойдем, я покажу тебе. И ты убедишься, что я вовсе не такой злодей и сластолюбивый извращенец, каким представляюсь тебе и твоим товарищам. И узнав, какая судьба уготовлена королевне Марише, ты заново обдумаешь свое требование отпустить ее с тобой.


Когда они покинули руины и вышли в сад, уже занималось утро. Звезды одна за другой гасли на бледнеющем и розовеющем небе. Просыпающие цветы сонно кивали усыпанными росой головками. Попискивалив кронах деревьев невидимые птахи. Повсюду царило совершенное умиротворение, и не верилось, что совсем недавно мир вокруг рушился, и на голову валились железные балки и битое стекло. Было еще по-утреннему свежо, но день обещался быть жарким… а впрочем, кто знает, что здесь за климат, и не управляют ли драконы погодой по собственному хотению.

Регулярный парк плавно превратился в ландшафтный, и пан Иохан теперь словно шел по лесу, правда, тщательно ухоженному и наполненному удивительными и незнакомыми деревьями. Идущий впереди него дракон время от времени коротко оглядывался, словно проверяя впечатление, которое производят его владения на гостя. Пан Иохан, в целом равнодушный к клумбам и художественно обстриженным деревьям, все же был немало впечатлен вкусом, с которым были устроены парки и трудом, который был вложен в их создание и уход за ними. Тем не менее, он старался сохранять равнодушное выражение лица, чтобы не доставить нечаянной радости хозяину здешних красот. Дракон, несмотря на все свое кажущееся или настоящение величие и могущество, а так же родство с Улле, симпатии в нем не вызывал.

Впереди меж деревьями замелькало что-то белое; оказалось — небольшой садовый павильон, исполненный с тем же причудливым изяществом, что и все здешние строения. Солнце уже взошло, и лучи его, проникающие сквозь кружево листвы, окрашивали сахарно-белые стены в розовато-золотистый цвет.

— Что это? — спросил барон с подозрением. — Усыпальница?

— В некотором роде… но мы придаем этому слову иное значение, нежели вы…

Да ты сейчас все поймешь.

Повинуясь легкому прикосновению руки, резная дверь бесшумно отошла в сторону. Внутри павильона было светло, гулко и пусто — ни украшений, ни мебели. Внутреннее помещение представляло собой одну большую комнату, или, вернее, залу. Стены сплошь глухие, без окон, зато потолок выполнен в виде полусферического стеклянного купола. Через купол этот опускался столб света, что казалось несколько странным, ведь солнце стояло еще низко и не могло создать такого освещения. Точно в центре светового столба пан Иохан увидел предмет — единственный предмет во всей зале, — который заставил его вздрогнуть. Над постаментом из белого мрамора (или другого подобного камня), не касаясь его, словно невероятной величины дракоценность, сверкал и переливался многочисленными гранями хрустальный гроб.

— В той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный на цепях между столбов, — пробормотал барон словно самому себе. — Не видать ничьих следов вкруг того пустого места… В том гробу твоя невеста.

— Поэт, как видишь, несколько приврал, — с непонятным самодовольством отозвался дракон. — Никакой норы и никаких цепей, это слишком мрачно, зачем?.. И вовсе это не гроб. Но невеста действительно там, внутри.

Подойди и убедись сам.

— Так она мертва? — резко повернулся к нему пан Иохан.

— Ты с ума сошел? Разумеется, нет.

Дракон подошел к гробу и встал, картинно опершись о постамент. На лице его застыла такая самодовольная гримаса, что барон с трудом сдержал порыв немедленно дать ему в челюсть.

— На что мне, по-твоему, труп? Девица жива и здорова, только спит уже без малого двести лет — без малейшего вреда для организма, заметь. Вот здесь, — он похлопал по постаменту, — находятся генератор сна и генератор силового поля. Генератор сна необходим, само собой, сам понимаешь для чего. Что до силового поля, то это — так, маленькая шалость, или, если угодно, уступка чувству прекрасного. Гораздо эффектнее, когда ложе парит в воздухе, правда?

На эффектность подачи барону было плевать. С сильно бьющимся сердцем он, наконец, заставил себя приблизиться к гробу. Глупо, но он ожидал увидеть в нем Маришу, хотя и помнил слова дракона о двухсотлетнем сне красавицы.

Но в гробу лежала совершенно незнакомая ему девица, темнокудрая, с роскошными соболиными бровями, густым опахалом ресниц и прекрасным, словно с мороза, румянцем во всю щеку. Руки ее были чинно сложены на пышной груди, но на покойницу она ни в коем случае не походила. Более чем аппетитные формы ее облекало сильно драпированное платье густого винного цвета.

— Хороша? — дракон повел над спящей красавицей рукой, словно это была статуя, принадлежащая его резцу.

— Слишком толстая, как по мне, — отрезал пан Иохан. — Ну и зачем это все? На кой ляд тебе спящая невеста? На невестах обычно женятся, а тут… ни уму, ни сердцу. Она так и лежит здесь двести лет? И ничуть не запылилась? Или к ней приставлен специальный слуга, чтобы смахивать с нее пыль?

Он уже сам не понимал, что несет. Перед внутренним взором его стояла спящая Мариша, на сто лет заключенная в хрустальный гроб… Дракон, однако, был так оскорблен его небрежением, что нацепленная личина двойника задрожала и пошла рябью, готовая снова обернуться драконьей зубастой пастью.

— Толстая?! Разве ты не видишь, как она прекрасна? Кто же виноват, что у вас, смертных, каноны красоты изменяются каждые несколько столетий, а то и лет?! Без малого два века прекрасная Роксана услаждала мой взор и взоры моих подданных…

Пана Иохана вдруг осенило, и он едва не расхохотался во весь голос, настолько нелепа была посетившая его мысль.

— Так вы что… приходите сюда и просто… глазеете на нее? Как на картину или статую? И все? В этом и заключается миссия невесты Великого Дракона?!

— Ты столько времени провел с моей сестрой, но так ничего и не понял про нас?.. Глазеем! Это же надо так высказаться. Да разве ты не понял, что хлеб насущный, или пища земная, или называй как хочешь, ничего для нас не значат? Они нужны лишь для поддержания плотской оболочки, которая в любой момент может быть развеяна. А чтобы жить, нам нужна другая пища… на другом, тонком, нематериальном уровне. Мы поглощаем эмоции, подпитываемся впечатлениями… Заряжаемся энергией, созерцая прекрасное.

Мы, если угодно, не материальные существа. Эта девушка подарила нам столько энергии и доставила столько минут такого высочайшего наслаждения, какое ты и твои соплеменники не в силах и вообразить… Но все, даже самые прекрасные вещи на свете, рано или поздно приедаются и требуют обновления…

— А…. я, кажется, начинаю понимать. Так ты то и дело меняешь невест, чтобы освежить ощущения? Ну а старую невесту куда? Обратно домой? Или вы их каким-нибудь способой… утилизируете?

— Вот! — дракон торжественно воздел указательный палец. — Ты подошел к главному вопросу. Конечно, мы не можем бросить на произвол судьбы честно послужившую нам девицу. И, позволь тебе сообщить, что именно тебе выпала высокая честь стать судьбой и спасением этого невинного — подчеркиваю, невиннейшего! — существа. Ты здесь затем, дабы пробудить поцелуем деву Роксану и стать ее мужем. Таков обычай.

Глава 35

Барон отшатнулся от гроба и с полминуты мог только переводить взгляд с пышнотелой Роксаны на дракона и обратно. А едва обретя дар речи, вознегодовал:

— Не стану я ее целовать! С какой стати? На что она мне сдалась?

— Таков обычай, — нетерпеливо повторил дракон. — Кто-то из свитских новой невесты целует предшественницу и женится на ней. И, как правило, живут они долго и счастливо среди нас, живут-поживают, детишек наживают — кстати, отпрыски предшественницы Роксаны еще, кажется, здравствуют. Ну подумай сам, куда же деваться девушке после столь длительного сна? А невеста она хоть куда, красавиа, умница, и приданое я за ней даю отличное…

— Не стану целовать, — твердо повторил пан Иохан. — Если вам так нужно ее пристроить, вон пусть Фрез целует.

Дракон поморщился.

— Ах, Фрез… боюсь, от него будут одни неприятности. Нет, мне хотелось бы, чтобы девица оказалась под крылом человека достойного…

— Не целуйте, барон! — раздался вдруг звонкий девичий голос.

Одновременно повернувшись, мужчины с удивлением увидели незнамо откуда взявшуюся Эрику, которая торопливо шла к ним от входа. Взволнованное лицо ее горело румянцем.

Увидев сразу двух баронов, она замешкалась, но лишь на мгновение. Можно было бы поклясться, что она поняла, кто из них — двойник, а кто настоящий. А уж каким чутьем — то ведают только пророки Прозор и Перой…

— Панна Эрика! — расплывшись в медовой улыбке, дракон поспешил ей на встречу, уже приготовляя руку крендельком. — Счастлив видеть вас!

Позвольте узнать, каким манером вы здесь очутились? Место это не простое, скрыто от посторонних глаз и не всякому показывается. Вам здесь быть не полагается!

— Значит, я не посторонняя, пан Дракон, — с изумившей пана Иохана дерзостью ответила Эрика, игнорируя подставленную руку. — Я гуляла по саду — или, вернее, не совсем гуляла, а разыскивала барона, — и тропинка сама привела меня к этому павильону. Я услышала ваши голоса… и не смогла пройти мимо. Мне очень, очень нужно с вами поговорить, пан Дракон!

— Непременно? — осведомился дракон, складывая руки на груди. — И теперь же?

— Непременно и теперь же. И наедине. Пан барон, вы извините нас? — Эрика обратила ясный взор на пана Иохана. — Очень вас прошу. И оставьте эту девицу, отойдите от нее. Не нужно вам ее целовать.

— Оставить вас наедине с ним… — заколебался барон.

— Я благодарна вам за заботу. Но, право, волноваться не стоит. Мне ничто не угрожает.

Пан Иохан смотрел на нее, слушал ее нежный голос, и не узнавал ту робкую девочку, которую знал в Дюрвиште, и на которой некогда собирался жениться по настоянию герцога. Вне сомнений, Эрика была взволнована, но вместе с тем каждый чувствовал бы, что она полна решимости довести до конца задуманное. Но вот что именно она задумала? Барон не мог даже предположить, но вдруг по-настоящему встревожился, предчувствуя какую-то новую беду.

— Уйдем вместе, панна Эрика.

Девушка тихо покачала головой.

— Нет, пан барон, простите. Я останусь.

— Да что ты, в самом деле! — нетерпеливо вмешался дракон; он был заинтересован. — Барышня просит тебя уйти, чего ты тянешь?

— Но ты…

Договорить пану Иохану не дали: он почувствовал, как невидимая рука толкает его в грудь. С изрядной такой силой толкает, отодвигая к выходу, словно он чурбак какой-то. Это было унизительно. Скрипя зубами, барон развернулся и покинул павильон.


Дракон изящно присел на край мраморного постамента и приосанился.

— Вот мы и остались одни, милая барышня, — сладко улыбаясь, проговорил он. — О чем вы хотели побеседовать?

Эрика смотрела в знакомое, более того — любимое лицо, — и боролась с нарастающей внутренней дрожью. Лицо было знакомым, а вот выражение его — совершенно чужим. Никогда не было у барона такой слащавой улыбки и самодовольного взгляда. Нужно было что-то с этим делать, и она сказала:

— Прежде чем приступить к делу, я попрошу вас сменить личину, пан дракон.

— Отчего же? — всем своим видом дракон изобразил удивление. — Облик этот я нахожу довольно приятным, да и вам, кажется, он любезен…

— Я пришла говорить с Великим Драконом, а не с бароном Криушей, — не дала себя сбить с толку Эрика. — Неужели нет у вас облика, который приятен именно вам?

— Что ж, можно и так… — фигура дракона поплыла, словно тающая на солнце ледяная статуя. Продолжалось это две-три секунды, по истечении которых Эрика без удивления, но и без радости увидела перед собой брата. Герцог стоял перед ней как живой, она даже узнала его выходной темно-зеленый сюртук. — Это лучше?

— Нисколько. Понимаю, пан дракон, вы можете добраться до любого образа из моей памяти, но все же повторяю свою просьбу: примите вид, который приятен и интересен именно вам. Без оглядки на мою память и мои симпатии.

Дракон перестал улыбаться и несколько секунд вглядывался в нее с новым интересом.

— Что ж… — проговорил он очень серьезно. — Извольте.

Фигура его вновь пошла рябью, и вот уже перед Эрикой незнакомый ей мужчина, довольно высокий, лет около сорока, с пышной пшеничной шевелюрой и щегольскими усиками. Довольно приятный, пришлось ей себе признаться.

— Благодарю, пан дракон. Это намного лучше. Теперь я смогу говорить, не отвлекаясь.

— Я весь внимание.

Эрика помолчала, собираясь с мыслями. Сколько раз за последние несколько дней она повторяла про себя слова, с которыми собиралась обратиться к Великому Дракону, выучила свою речь почти наизусть, и вот, пожалуйста, в самый ответственный момент на нее напала робость, связавшая язык! Совсем как в прежние времена, когда она жила в доме брата и не смела сказать поперек ему и полслова… ну уж нет! Не позволит она позорному малодушию перечеркнуть все, к чему она так долго готовилась! Эрика поглубже вздохнула, сцепила перед собой руки в замок так, что пальцы побелели, и заговорила, сперва запинаясь чуть не на каждом слове; но постепенно она ощутила прилив храбрости, вскружившей ей голову — вероятно, подумалось ей, именно так чувствуют себя воины на поле боя перед лицом неминуемой смерти, — и заговорила плавнее:

— Пан Великий Дракон! Не сочтите меня дерзкой и глупой… да нет, что это я! Я верю, что вы мудры и великодушны, как и подобает великому властителю, и только поэтому я дерзаю нижайше просить вас о великой милости… О милости не для себя, а для барона Криуши и ее высочества королевны… Я осознаю, что ради исполнения моей дерзкой просьбы вам, о Высокий, придется принести великую жертву, но я сделаю все, что в моих силах, для того, чтобы вы ни на минуту не пожалели о своей доброте…

— Продолжайте, дитя мое, — заинтересованно кивнул дракон, когда Эрика остановилась перевести дыхание. — О чем же вы хотите просить, да еще не для себя, а для барона Криуши? Обещаю исполнить все, что в моих силах… впрочем, я, кажется, догадываюсь, в чем дело…

Эрика посмотрела на него почти испуганно, но все же нашла в себе силы продолжать с храбростью отчаяния:

— Ее высочество королевну Маришу избрали невестой Великого Дракона.

Спору нет, никто более нее не достоин сей высокой чести. Красота ее и ум славятся во всей Империи… И участь ее не столь ужасна, как представлялось нам на родине… простите, пан Дракон, я многое слышала из вашего разговора с бароном — ведь я не сразу решилась вмешаться… И все же… сколько предстоит спать вашей невесте, пока ее красота вам не приестся, ее не сменит новая? Пятьдесят лет? Сто? Двести? Когда она проснется, все, кого она знала и любила, уже состарятся, или, что вероятнее, умрут… Она останется совсем одна среди чужого народа. Вы найдете ей мужа, но тем ужаснее ее положение — ведь человек, которого она любила, к тому времени уйдет из этого мира, а она и не увидит его угасания… А он? Каково будет ему? Знать, что его любимая спит и не проснется еще много лет, а значит, все равно что мертва…

— Вы говорите о ком-то конкретном, прекрасная Эрика?

Эрика сделалась пунцовой.

— Вы не хуже меня знаете, о ком я говорю.

— Допустим… но вас-то почему это так волнует? К чему эта вдохновенная речь?

— Вы говорите, что я прекрасна, — прерывающимся голосом проговорила Эрика. — Так возьмите меня своей невестой, отпустите Маришу!

Вот она и сказала это! Тут было впору упасть в обморок, и только великие пророки знали, какие силы удержали ее в сознании и на ногах.

— Милое дитя! — дракон умилился до того, что чуть было не пустил слезу.

Потрепал Эрику по щеке; девушка дернулась, но скрепилась и стерпела. К тому же, против ожидания, прикосновение дракона оказалось вовсе не противным — рука его была теплая и твердая, совсем как у человека. — Вы так юны. Зачем же отдавать свои жизнь и счастье за ту, что обязана исполнить свой долг? Королевна Мариша и ее отец связаны словом, а ваш барон, граф Фрез, и вы сами пытаетесь помешать им исполнить обязательства. Нехорошо! Тем более, если вы искренне веруете… Ведь вы веруете? Этим мужланам, вольнодумцам еще простительно восставать против многовековых традиций… но вы! Вы так чисты… Зачем это вам, дитя?

— Вы знаете, зачем, — прошептала Эрика. — Ведь вам ведомы все наши помыслы… не так ли?

— Я бы мог прочесть твои мысли, — согласился дракон. — Но не хочу. Что за проклятие такое — все навязывают мне всеведение и всезнание? Я хочу, чтобы ты сама сказала, почему хочешь занять место Мариши.

— Ежели вам угодно мучить меня — извольте. Я хочу, чтобы барон был счастлив, с тем человеком, который ему дорог — потому что он дорог мне.

Разве это трудно понять? Я люблю барона… вам понятно это чувство, пан Великий Дракон?

— Допустим… но ведь он вас не любит.

— И что это меняет?

Дракон долго молчал. Эрика ждала, дыша через раз. Она видела, что он колеблется. Он еще не решился, как поступить и что ответить, но уверенность его в том, что в качестве невесты ему необходима Мариша и только Мариша, сильно пошатнулась.

— Вы готовы спать сто лет? — наконец спросил он так тихо, что почти нельзя было расслышать.

— Я готова вовсе не просыпаться.

— Бедное дитя, — дракон взял ее руку в свои, поднес к губам. Эрика снова вздрогнула, и снова стерпела. — И вы, как моя сестра, пали жертвой обаяния этого негодяя…

— Не смейте так говорить о бароне! — Эрика все же вырвала руку. — Не смейте называть его негодяем! Разве он в чем-то виноват? Разве виновато солнце, что все тянутся к его теплу и свету?

— Солнце?.. — даже несколько покоробился дракон. — Не слишком ли сильное сравнение?..

— В самый раз для пана барона!

— Но солнце и убивает, на нем легко и крылья опалить!

Неизвестно, чем закончилась бы перепалка — защищая дорогого ей человека, Эрика разозлилась не на шутку, возможно, первый раз в жизни; как вдруг павильон потряс ужасный грохот, от которого содрогнулись стены и сверху посыпался мусор. Девушка вскрикнула, зажимая ладонями уши, и безотчетно прижалась к дракону, ища защиты. Но вместо того, чтобы обнять и защитить, дракон зачем-то потащил ее в сторону, да еще и довольно грубо пригибая к полу. Пока Эрика сопротивлялась, грохот повторился еще дважды, сопровождаясь звоном разбитого стекла и каким-то ужасным нестихающим мяукающим воем. Когда все — кроме воя — стихло, Эрика обнаружила себя лежащей на полу среди мелких стеклянных осколков и каменного крошева. Голова гудела, со зрением творилось что-то неладное: она никак не могла сфокусировать взгляд. Но все же, осторожно приподняв голову, Эрика рассмотрела посреди павильона крылатую фигуру существа, похожего на громадного ящера. Существо пригибало к полу украшенную гребнем голову на длинной гибкой шее и многозначительно щелкало зубами.

Непонятно как, но Эрика вдруг все поняла — это было как озарение. С отчаянным криком, — неслышным, впрочем, за нескончаемым воем, — она бросилась к дракону. Бросилась чуть не ползком, путаясь в юбках, запинаясь и падая — ноги почему-то ослабли и не желали слушаться.

— Оставьте его! Не трожьте! Он не хотел причинить нам вреда!

Приблизившись, Эрика разглядела, что драконья когтистая лапа прижимает к полу человека. Он отчаянно бился, с риском повредить себе, словно не замечая придавившей его тяжести. Эрика обхватила двумя руками драконью лапу и повисла на ней, уже понимая все тщетность своих усилий — для дракона она была все равно что фруктовая мушка для человека.

— Пустите!

Дракон, разумеется, не обратил на нее ни малейшего внимания. Но кто-то крепко схватил ее за плечи и принялся оттаскивать в сторону. Эрика ошарашено оглянулась — и потерялась окончательно, встретившись взглядом с яростно сверкавшими аквамариновыми глазами. А кто же тогда… кого же тогда прижимает к полу драконья лапа?

— Это Фрез! — крикнул ей в ухо пан Иохан, словно прочитав ее мысли. — Другого такого дурака здесь нет…

Руки как-то сами собой разжались, Эрика обмякла в объятиях барона и позволила отвести себя в сторону. Точнее, отнести — ноги слушались еще плохо. Бережно уложив ее у стены, пан Иохан бросился к дракону, и остановить его сил у девушки уже не было.

Со своего места она разглядела, что с хрустальным ложем случилось что-то: постамент, на котором оно покоилось, растрескался и почернел, от него валил черно-синий дым (обладающий, вероятно, не слишком приятным запахом, но до Эрики запах еще не дошел). Самого же хрустального гроба, собственно говоря, больше не существовало: от него остались одни осколки, сверкавшие на полу россыпью невиданно крупных бриллиантов, а среди них, среди этих осколков, лежало и слабо шевелилось тело в одеянии винного цвета. Эрика так и ахнула. Это же девица Роксана проснулась! Ей наверняка нужна помощь! Она, быть может, ранена!

Но увы! Даже ради спасения собственной жизни бедняжка не могла бы пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы помочь кому-нибудь — силы разом оставили Эрику. Даже если бы потолок обрушился на ее бедную голову, она осталась бы лежать неподвижно, покорившись собственной участи. И ей оставалось только обреченно наблюдать, как пан Иохан, встав перед самой драконьей мордой, безрассудно машет перед ней руками и, вероятно, что-то кричит, пытаясь перекрыть нестихающий мяукающий вой. И как Роксана слабо ворочается среди осколков, силясь приподняться.

Еще секунда — и барона придавит тяжелой драконей лапой. Чувствуя себя не в силах смотреть на гибель дорогого человека, Эрика устало прикрыла глаза и опустила голову. Но и ждать в неизвестности было не легче, и помедлив с минуту, она снова открыла глаза… и удивленно охнула. Никакого дракона уже не было, а на его месте стоял приятный светловолосый мужчина, Эрике уже знакомый. Рядом с ним Фрез, живой и здоровый, отряхивал от грязи сюртук. Пан Иохан, тоже совершенно невредимый, помогал подняться окончательно проснувшейся девице Роксане (только бы он сейчас ее не поцеловал! — заново испугалась Эрика).

Заметив Эрику, дракон расцвел улыбкой и стремительным шагом направился к ней. Присел на корточки и заговорил было о чем-то, но сразу сообразил, что за продолжавшимся воем его слов не слышно. Досадливая гримаса, щелчок пальцами — и воцарилась долгожданная тишина.

— Вот так-то лучше, — удовлетворенно кивнул дракон. — Как вы, дитя мое? Целы? Встать можете?

— Кажется… да… я не знаю…

— Позвольте вам помочь, — дракон неожиданно нежно и бережно подхватил ее под локти и помог подняться. — Вот так, потихонечку, пойдем… Ваше прекрасное платье испорчено, очень жаль, — нетактично заметил он, глядя на изорванный газовый подол. — Но ничего, сделаем новое, еще лучше… Видите, как все обернулось. Ваш безрассудный друг испортил установку, и теперь ритуал обручения Великого дракона с невестой, — ну, то есть мое обручение, — не может состояться. И вам нет нужды приносить себя в жертву… Барон, оставьте панну Роксану, она теперь не ваша забота. Фрез! — повернувшись к мятежному графу, он смерил его с ног до головы строгим взором. — Вы совершили безрассудный поступок, раньше времени разбудили девицу, испортили уникальную аппаратуру… счастье еще, что никто не погиб и не ранен! Вам придется ответить за все.

— В темницу, что ли, запрете? — буркнул Фрез без малейшего почтения.

— Зачем же в темницу? Мы слишком ценим каждого члена нашего общества — а вы теперь, граф, хотите иль не хотите, принадлежите нашему обществу! — да и темниц у нас нет, — тонко улыбнулся дракон. — Хотя бы потому, что удержать любого из нас в темнице — задача непростая… Поэтому — нет! Для вас будет избрано другое наказание. Вы разбудили панну Роксану, и вы женитесь на ней.

Фрез вспыхнул и заискрился, как фейерверк, тут же потеряв интерес к запачканному костюму.

— Что? Жениться? На этой девице? С какой радости?

— До чего вы, смертные, все одинаковые, — горестно посетовал дракон. — Не более часа назад пан барон вопрошал меня о том же почти такими же словами… Милый граф, это же очевидно. Вы пробудили девицу до срока, когда еще не решена была ее судьба… кому ж, как не вам, принять на себя заботу об ее будущем? Да и потом, таков обычай: разбудивший девицу обязан на ней жениться…

— У меня уже есть невеста, и другой мне не надобно!

— Можете жениться на обеих, — снизошел дракон.

Тут уж пан Иохан тоже не выдержал.

— Вы в своем уме?!

— Отчего же нет? Полигамность — если только вам известно это слово, панове, а я полагаю, что известно! — у нас хоть и не принята, но и не воспрещена; никто вас не осудит…

— Слушайте, вы! — окончательно взъярился Фрез и рванулся было к дракону, но пан Иохан, одной рукой все еще поддерживающий полусонную и явно ничего не понимающую Роксану, второй, свободной рукой ухватил его за локоть.

— Остыньте, граф. Давайте обдумаемситуацию на холодную голову.

— Вам легко говорить! Вас не вынуждают жениться на какой-то там… спящей красавице.

— И тем не менее, я был первым претендентом на ее руку, — не удержался от смешка барон. — Вы уже натворили дел, уймитесь. Между прочим, вы сами виноваты, что панна Спящая красавица воспрянула ото сна раньше времени, спала бы себе спокойно и спала, пока все не решилось бы…

Фрез пробурчал что-то неразборчивое, но явно возражать не стал.

— Нате, пан дракон, заберите пока ващу экс-невесту, нам с графом нужно поговорить… панна Эрика, позвольте проводить вас до ваших апартаментов?

— Я сам провожу, — дракон живо оттолкнул предложенную девушке руку. — Панна Эрика, как и панна Роксана, теперь не ваша забота, барон.

— Как это понимать?

— Очень просто. Вы хотели получить королевну Маришу — забирайте ее, я не против… А Эрику оставьте. Свой шанс вы упустили. Просто удивительно, какое сокровище вы проглядели… Да-да, не глядите удивленно, панна Эрика — настоящее сокровище, — (девушка пунцово покраснела и опустила глаза; в эту минуту ей страшно захотелось провалиться сквозь пол). — И я, как первооткрыватель, желаю стать единоличным владельцем этого сокровища… и никому его не уступлю. После того, как она добровольно предложила заменить королевну в ее роли… зная, на что идет… эх, да что там говорить, — дракон театрально махнул рукой. — Столько времени панна Эрика была рядом с вами, и вы не смогли разглядеть, что это за прелесть… какое это сердце!..

— А вы прям так и разглядели за полчаса, — буркнул пан Иохан; однако он был несколько смущен. — И что же теперь, запихнете ее в этот гроб?

— Никогда! Я желаю, чтобы панна Эрика была рядом со мной в полной своей, так сказать, ипостаси… Если конечно, сама того пожелает, — торопливо добавил дракон, вспомнив то ли о приличиях, то ли о свободе воли. — Но довольно пока разговоров. Нам всем есть что обдумать… предлагаю, панове, разойтись по покоям, отдохнуть и остыть.

— Верните сначала пистолет, — хмуро сказал Фрез, глядя в сторону.

— Извините, но — нет. Вы уже натворили дел. Оружие я вам не доверю…


Через час все собрались в столовой на почти уже семейный военный совет.

На повестке дня стоял, собственно, только один вопрос: как спасти Фреза от свалившегося ему на голову нежеланного брака. У части присутствующих, однако, мысли были заняты совсем другим: так, пан Иохан и королевна сидели рядышком на диване, держась за руки, как влюбленные гимназисты.

Вид у обоих был счастливый и смущенный. С полчаса назад барон отыскал Маришу в саду и ошарашил ее известием о том, что ей не нужно становиться невестой дракона, а если она пожелает стать его, барона, невестой и женой, то сделает его счастливейшим человеком на земле. Все это было так неожиданно, и высказано с таким напором, что растерявшаяся королевна тут же ответила согласием.

Ядвися еще не знала, что произошло, но она видела брата счастливым и радовалась сама. Еще она видела, что ему сейчас не до нее, а потом позволила себе вольность, и даже немаленькую: усевшись рядом с мрачным Фрезом, она сунула руку ему под локоть и положила голову на его плечо.

Граф не возражал, но веселее не стал, а именно этого она и добивалась.

Тихонько Ядвися пытала его о том, что стало причиной его хмурого вида, но он только отмахивался: «Подожди немного, все узнаешь».

Эрика сидела в стороне от влюбленных парочек, в кресле с высокой резной спинкой и изогнутыми подлокотниками. Она чувствовала себя усталой — сегодня столько всего случилось, что еще нужно было как-то осознать, — и с охотой легла бы спать, когда б не необходимость помочь Фрезу выпутаться из непростой ситуации, в которую он угодил по собственной неосторожности. Правда, Эрика не знала, чем может помочь лично она. Вид счастливых барона и Мариши не причинял ей, против ожидания, боли, но ей было грустно. Хотя следовало бы только радоваться тому, что пан Иохан снова светел и, как раньше, подобно солнцу, согревает и освещает окружающих его людей своим светом.

Присутствовала здесь и посланница Улле, хотя ее, вроде бы, никто не приглашал. Впрочем, она, скорее всего, уже знала обо всем произошедшем от брата. На парочки она взирала со снисходительной ободряющей улыбкой, словно умудренная жизнью матрона — на влюбленных неоперившихся юнцов, а с Эрикой была подчеркнуто ласкова. Под этими взглядами пан Иохан чувствовал себя, как под обстрелом, и если б не присутствие королевны, он непременно попытался бы еще раз вызвать посланницу на разговор.

— Я так рада за вас, — шепнула Улле на ухо Эрике, улучив момент. Та только недоуменно пожала плечами: непонятно, чему тут радоваться, к дракону она пришла же не по зову сердца, а по велению долга.

— Итак, друзья, — провозгласила посланница, по-видимому взявшая на себя роль председателя собрания, — мы пришли сюда, чтобы решить судьбу прекрасной панны Роксаны. Наши дамы — за исключением панны Эрики, — еще не имели чести узнать ее, а вот кавалеры успели познакомиться довольно близко. Поясню для дам: панна Роксана — бывшая невеста моего брата, ныне пробужденная и ожидающая своей участи в гостевом крыле дворца.

— Мы рады за панну Роксану, — заметила Ядвися. — Но почему, собственно, именно мы должны решать ее судьбы? Какое нам до нее дело? Ваш брат держал ее невестой — или пленницей, это вам лучше знать, — двести лет, пусть он и разбирается. Я лично считаю, что он, как честный человек — извините, дракон, — просто обязан на ней жениться.

Посланница Улле коварно улыбнулась.

— Все не совсем так, милая Ядвися. Действительно, по пробуждению экс-невеста получает жениха и выходит замуж, но не за Великого Дракона, поскольку к этому моменту у него уже есть новая невеста. По традиции, экс-невесту получает пробудивший ее кавалер из сопровождения новой невесты.

— Вы меня совсем запутали, — Ядвися затрясла головой. — Старая невеста, новая невеста… скажите прямо, кто теперь должен жениться на этой вашей Роксане, и все тут.

— С удовольствием, — улыбка посланницы Улле теперь так и сочилась ядом, она не сводила глаз с Фреза, а тот делал вид, что не замечает ее взглядов. — Наш любезный граф совсем недавно в городе, но уже успел натворить дел. Например, расколотил сонный генератор — он же ложе нашей спящей красавицы, — и тем самым прервал чудесный сон… По обычаю, именно ему теперь выпадет честь стать мужем прекрасной девы.

Ядвися взвилась пружиной, от ее разнеженности не осталось и следа.

— Что?! Почему? Кто это решил?!

— Уж конечно не я. Это традиция, освященная столетиями…

— К черту традиции! — разбушевавшаяся Ядвися совершенно забыла о приличиях. Пан Иохан вздрогнул, оторвался от созерцания новообретенной возлюбленной и с укоризной взглянул на сестру — как можно воспитанной девице употреблять такие дикие слова? Но и его молчаливый укор не остудил Ядвисин пыл. — Как угодно, а я поддерживаю графа. Мало было расколотить этот ваш генератор — пора перевернуть вверх дном все ваше царство…

— Ого! — Улле весело и удивленно вскинула брови. — Да вы тоже революционерка, моя милая?

— Верните барышню на ее родину — там для нее наверняка найдется супруг. Да что там, уверена, желающие взять за себя избранницу Великого Дракона будут в очередь вставать, чтобы посвататься к ней!

Посланница покачала головой.

— Мысль любопытная, но увы… Смертный, ступивший на земли драконов, не может покинуть их до конца жизни. Вспомните, я предупреждала об этом. Мы не можем позволить девице Роксане вернуться в родной город.

— К тому же, — неожиданно поддержала ее королевна Мариша, — ведь все ее родные и друзья давно умерли. Подумайте, панна Ядвига, каково будет бедняжке оказаться среди чужих людей.

— И среди могил близких, — добавила Улле. — Понимаю ваши чувства, моя милая, но поймите и вы нас… Мы вовсе не стремимся отнять у вас жениха…

Ядвися яростно сверкнула глазами, перебивая:

— Ну так пусть ее возьмет в жены кто-нибудь из ваших соотечественников! Столько лет они использовали ее… ее красоту… для своего наслаждения… пускай теперь расплачиваются.

— Увы, и это тоже невозможно. Наверное, наше общество кажется вас свободным от всяких условностей, но и у нас имеется множество запретов и ограничений. В частности, у нашего народа не принято брать себе пару среди представителей другой… расы. Ну, хорошо, не принято надолго… О, не смотрите так, я знаю, о чем вы думаете. Бывают исключения, но это именно исключения… И эти отношения недолговечны, как видите. К тому же, люди смертны, а жить со смертным партнером, наблюдать, как он увядает и умирает — тяжкая ноша. Поэтому, боюсь, никто из наших мужчин не сочтет для себя возможным составить счастье девицы Роксаны.

Ядвися оглянулась, ища поддержки.

— Брат! Ну что же ты молчишь? Скажи что-нибудь! Неужели ты все так оставишь?..

Пан Иохан покраснел и поднялся, не отпуская руку Мариши, так что ей пришлось встать вместе с ним. Он еще не знал, что скажет; в последние несколько часов он никак не мог собраться с мыслями — столько всего случилось и так все перемешалось. Но заговорить ему не дали: посреди комнаты вдруг повисло облако серебристого тумана, все более сгущаясь и уплотняясь, пока не приняло форму человеческой фигуры. Мгновение — и пред собравшимися явился Великий Дракон в человеческом обличье, такой, каким его видела Эрика при последнем разговоре.

— Только тебя тут и не хватало, — в сердцах проговорил пан Иохан, сразу догадавшись, кто это.

— Рад всех вас видеть, панове! — сверкнул ослепительной улыбкой дракон.

— Позвольте представиться…

— Нет нужды, — буркнул Фрез.

— Как же! — все так же сияя улыбкой, Великий подлетел к Ядвисе, схватил ее руку и прижал к губам прежде, чем девушка успела опомниться. — С прекрасной панной Ядвигой не имел чести быть знакомым доселе! Счастлив видеть вас! Вы воистину станете украшением нашего общества!

— Вот еще! — Ядвися поспешно отняла руку. — Не собираюсь я становиться никаким украшением — особенно если для этого нужно заснуть на сто лет. Все это ерунда! Лучше отвечайте: вам принадлежит дикая идея с женитьбой на девице Роксане?

— Отчего же дикая? — притворно округлил глаза дракон. — Так завещано нашими предками… Не моя вина, что граф Фрез — единственный кандидат на сию почетную роль… Или, быть может, у вас есть на примете еще кандидаты? Ваш брат решительно отказался…

Ядвися порывисто обернулась и умоляющими глазами посмотрела на пана Иохана. Тот только головой покачал.

— Прости, сестренка, но — нет.

— Ну тогда… тогда прикажите кому-нибудь из своих подданных жениться, раз они не захотят сами. Вы же правитель! Судьба ваших подданных в ваших руках. Возьмите хотя бы этого вашего пана Катора — чем не жених?

— Нет, — возразил дракон. — Судьба моя подданных в их собственных руках, и больше ни в чьих. Я не тиран… Что до пана Катора… отчасти это было бы справедливо, вы угадали. Он был самый главный… хмммм… обжора среди нас и больше, чем кто-либо, времени проводил рядом с усыпальницей.

— Так прекрасно же! Значит, ему и честь.

— Не могу. Поймите же, невозможно принудить никого из нашего народа к нежеланному союзу…

— А из нашего народа, значит, можно?

Дракон в отчаянии — поддельном ли, натуральном ли, — всплеснул руками.

— Ах, как все это сложно! Почему же нужно обязательно принуждать кого-то? Почему просто отважно и добровольно не взять на себя ответственность?! Ведь невозможно же оставить девицу Роксану на произвол судьбы, когда мы все… — да-да, все! — в той или иной мере в ответе за ее жизнь… и счастье… и…

— Отошлите ее в монастырь, — вдруг проговорила королевна Мариша тихо, но так, что ее слова легко перебили нескончаемый поток речи Великого. — В самом деле, отчего же нет? Разумеется, с тем условием, чтобы не возвращать ее в общество… Церковники, уверена, позаботятся о ней: устроят ее брак наилучшим и тишайшим образом, а может быть, даже сделают из нее святую деву — чего же лучше?

— Как славно вы это придумали! — Ядвися восторженно захлопала в ладоши и бросилась обнимать королевну. — Помните того чудесного старичка-настоятеля, у которого мы гостили после нападения на поезд разбойников? Он, конечно, не откажет нам в помощи. А насчет сохранения тайны драконьих земель вы, пожалуйста, не беспокойтесь, — она повернулась к озабоченно нахмурившемуся дракону. — Роксана ведь почти ничего не видела, поскольку все время спала, а что и видела, то и забыла за столько-то лет.

— Ну что ж… — дракон продолжал хмуриться, потирая подбородок. — Этот вариант можно рассмотреть, пожалуй… хотя в истории отношений драконов со смертными еще не было святой девы…

— Теперь будет! — Ядвися едва не прыгала от нетерпения. — Снарядите небольшой кортеж из преданных людей… ну то есть… вы поняли… и — в путь! Через какую-нибудь неделю все устроится.

— Это называется «переложить с больной головы на здоровую», — со смешком шепнула Улле Эрике на ухо. — Но мысль, в самом деле, здравая…

— Уж и здравая, — насмешливо вмешался Фрез, услышавший ее шепот. — Церковники получат новый сильный козырь в лице святой девы, а власти у них и так через край.

— Вам-то что? — поддразнила посланница. — Даже если в самом деле так, вам уже не вернуться в мир смертных, и его проблемы не должны вас волновать.

— Волнуюсь, понимаете, за судьбы оставшихся в том мире друзей, — огрызнулся граф.

— Так женитесь сами. И мир будет спасен.

— Довольно! — дракон повелительно повел рукой, призывая к молчанию. — Довольно споров. Пора принять решение, иначе мы ни к чему не придем. Дева Роксана будет передана Церкви, и ее судьбу будут решать высшие церковные чины. Это мое слово. Впрочем… постойте… — он вдруг беспокойно завертел головой. — Что это, нас подслушивают? Покажись, непрошено вошедший!

В самом деле, перед собравшимися быстро сгустилось и превратилось в человека еще одно туманное облачко, на сей раз серо-стальное. Барышни удивленно ахнули, узнав в незваном госте пана Катора.

— А мы вас только что вспоминали, — усмехнулась посланница Улле.

— Знаю, — серьезно ответил пан Катор и поклонился. — И прошу простить за вторжение. Обсуждаемый вами вопрос настолько сильно меня задевает, что я не мог не вмешаться.

— Объяснитесь, — бросил Великий Дракон. — Впрочем, кажется, я догадываюсь, в чем тут дело…

— Разумеется, вы не единственный, кто заметил, как много времени — неприлично много, — я провожу рядом с панной Росканой, упиваясь ее прелестью… Сознаюсь, хотя это и стыдно, — пан Катор понурил голову, — прекраснее ее я не встречал никого — ни среди наших дев, ни среди смертных. Теперь же, когда сон ее прерван навеки, я буду лишен радости созерцать ее красу… Если только… если только, — дракон поднял горящие глаза на своего повелителя и с жаром прижал руку к груди, — если только мне позволено будет заключить с ней союз.

— Какого рода союз?

— Я прошу позволения сделать панну Роксану спутницей на своем жизненном пути. Кажется, на этом собрании как раз обсуждалась дальнейшая ее судьба, вы хотели отослать ее к монахам, но зачем же, если возможно ей остаться в нашем прекрасном городе, где все ее знают, и окажут ей все возможное почтение…

Уже совершенно не сдерживаясь, Ядвися завизжала, как десятилетняя девчонка, (шокированный пан Катор даже шарахнулся от нее в сторону) и бросилась обнимать Фреза.

— Позвольте, позвольте ему! — закричала она Великому. — Видите, как все славно устраивается!

— В самом деле, славно, — Великий, просияв, схватил пана Катора за руку и затряс ее, выражая свой восторг. — Мы вспоминали вас, друг мой, но я и рассчитывать не мог, что вы захотите… Конечно, разумеется, вы можете заключить союз с девой Роксаной — надеюсь, по обоюдному согласию. В таком случае, мы сможем отпраздновать заключение сразу трех союзов… впрочем, нет, четырех! Панове, — он отпустил руку соотечественника, подошел к Эрике и притянул ее к себе за талию, — решая судьбу девы Роксаны, мы отвлеклись от главного, от новости, с которой я, собственно, явился к вам. Панна Эрика выразила согласие составить мое счастье и стать не моей невестой — но моей спутницей, подругой и возлюбленной. И пока она остается со мной, мне не понадобятся никакие другие невесты — ни спящие, ни бодрствующие.

Обрадованные и удивленные Ядвися и Мариша, оставив кавалеров, поспешили поздравить смущенную покрасневшую Эрику со столь неожиданным, но престижным браком (в их глазах это был, разумеется, именно брак).

— Позволь я тебя поцелую! — и Ядвися действительно расцеловала подругу в обе щеки. — Говорила же я, что ты золото! Только мой глупый брат мог этого не понять!

— А я рада, что он этого не разглядел, — улыбнулась Мариша. — Когда бы не его невнимательность, спать бы мне сейчас в гробу вместо девы Роксаны…

Подошли и мужчины.

— Не знаю даже, поздравить вас или принести извинения, — озабоченно проговорил пан Иохан.

— Извинения? За что? — изумилась Эрика.

— За то, что вел себя как болван…

— Вы уверены, панна Эрика, что дали согласие на заключение этого союза добровольно, а не под принуждением? — вмешался Фрез. — Только шепните словечко, и я сделаю все, чтобы вырвать вас из лап этого оборотня.

Эрика покраснела еще сильнее, став пунцовой, как пион, и быстро обернулась на царственного жениха.

— Вы уже достаточно сделали, граф… не нужно меня ниоткуда вырывать. Меня не принуждали, я сама…

— Угомонитесь, граф, — поддержала Улле. — Лучше верните ваше внимание невесте, сейчас это будет весьма кстати.

— На сем предлагаю разойтись, — добавил Великий, — и начать приготовления к празднеству, какого не видел еще наш древний город, ибо никогда еще не заключалось в нем одновременно столько славных союзов по любви.

Эпилог

Нынче с самого утра Мариша — давно уже не королевна, а баронесса Криуша, — была не в духе. Ее раздражало все: и игра солнечных лучей в садовой листве за окном гостиной, и пение птиц, и аромат свежесваренного кофе в фарфоровой чашечке, а пуще всего, и об этом даже думать не хотелось, собственное отражение в зеркале. Причиной ее дурного расположение духа был тот факт, что с самого утра ее супруг, даже не откушав кофе, улизнул из дома, и хотя он не счел нужным объясниться, она знала, куда и зачем он отправился.

В комнату бесшумно, как сухой листок, впорхнула эфемерная фея (до сих пор Мариша так и не разобралась, что такое эти существа, и принадлежат ли к племени драконов, или являются совершенно другим народом, призванным в услужение; она продолжала называть их феями), подлетела и почтительно остановилась, зависнув в воздухе в нескольких шагах от хозяйки дома.

— К вам пожаловала пани Ядвига Фрез, — колокольчиком прозвенела фея. — Просить? Или сказать, что вы больны?

— Просить, конечно же, просить! — в нетерпении Мариша сама ринулась навстречу подруге и, едва позволив ей ступить в комнату, схватила ее за руки и жадно забросала вопросами: — Ты оттуда, да? Оттуда? Он — там?

Отвечай, не ври мне, все равно узнаю.

— Я и не думала врать, — Ядвися смотрела ласково и печально. — Иохан там, да, у Улле. Но его нельзя винить… я, во всяком случае, не могу. Не может же он делать вид, что его это не касается.

— Вот бы кому принять многоженство, — Мариша закусила губы. — Ты сама была там? Началось?..

— Была, началось, и судя по всему, скоро и благополучно разрешится, — Ядвися потихоньку, помаленьку, увлекала Маришу к дивану. — Не волнуйся, пожалуйста. Как только все закончится, Иохан сразу же вернется домой. Он тебя очень любит.

— И Улле он тоже любит — раз сейчас он там, у нее.

— У брата большое сердце, — виновато вздохнула новоиспеченная графиня. — Уж не знаю как, он всегда умудрялся любить одновременно несколько женщин… Но уверена, сейчас любовь ни при чем, — тут же спохватилась она, увидев, как искривилось лицо готовой заплакать подруги. — Уверена, он просто чувствует свою ответственность, вот и все…

— Да-а, как же, отве-е-етственность, — жалобно протянула Мариша, неаристкратически хлюпая носом. — Уж хоть ты-то мне не ври. Любит он ее, вот и все. А меня не любит, чего меня любить, такую уродину… — она не сдержалась и все же расплакалась, упав ничком на диван и спрятав лицо в подушки. Перед глазами стоял образ Улле: удивительно похорошевшей и расцветшей в последние недели беременности. Не отличавшаяся заметной яркой внешностью посланница превратилась в настоящую красавицу. И тут же Мариша вызвала в памяти собственное отражение в зеркале: располневшая фигура, мешки под глазами, бледные щеки. Контраст был разительный. — Лучше бы он на ней женился! — простонала она сквозь рыдания.

Исполненная чувства вины за брата, Ядвися уселась рядом на краешек дивана и принялась гладить по спине и утешать подругу. Это все только выдумки, говорила она, ты сама придумываешь всякие ужасы, и неудивительно, сейчас для тебя такое тяжелое время, но потерпи немного, вот родится малыш, и ты успокоишься, поймешь, как ошибалась, и увидишь, что Иохан по-прежнему тебя очень любит, а вашего малыша он будет просто обожать… она говорила, а сама украдкой поглядывала на маленькие золотые часики — время поджимало. Она хотела еще ненадолго вернуться к Улле и узнать, не нужна ли помощь посланнице или Иохану, а потом следовало поторопиться домой — вечером Ядвисе предстояло играть роль хозяйки званого вечера. Неугомонный супруг ее, которому определенно некуда было приложить свои силы в благополучном городе драконов, придумал устроить литературный салон, совсем как в бытность свою в Дюрвиште, и, разумеется, играл там первую скрипку, а графиня в основном несла декоративную функцию и заботилась об удобстве гостей.

Самое смешное заключалось в том, что как таковой литературы драконы не знали, точнее — не создавали. Многие знакомы были с классической и современной литературой, созданной смертными, много и с удовольствием читали, но сами за много веков не создали ни одного мало-мальски значимого произведения в прозе. Зато пышным цветом цвела у них поэзия, такая же цветистая и вычурная, как их архитектура. Вылущить смысл из миллиона красивых слов Ядвися так и не сумела. Кроме того, свои творения драконы не записывали, их стихи были вроде бабочек: родились — и упорхнули, и нет их.

В роли первопроходца местной литературы Фрез видел, конечно, себя. И уже начал писать грандиозный по размаху роман приключений, в основу сюжета которого легли недавние события, произошедшие лично с ним и его друзьями. В главном герое без труда угадывался сам Фрез. Написано было хорошо, ярко, с огнем, и Ядвися только порадовалась бы за супруга, нашедшего себе дело; но она, как первый читатель, критик и иногда редактор, знала, какими в романе выведены драконы, и опасалась, как хозяева города воспримут эту выдумку. Фрез выводил драконов хладнокровными, лишенными всякой морали существами, создавшими в своем городе нечто наподобие гетто для людей, похищенных и привезенных во владения Великого Дракона против их воли. Жадные до впечатлений и эмоций бесплотные существа разводили людей как скот, провоцируя их эмоциональные всплески: прекрасно разбираясь в человеческой психологии, они подталкивали людей на нужные им поступки, словно марионеток дергали за веревочки. На взгляд Ядвиси, это была совершенная неправда и несправедливый наговор, и лично ей очень не понравилось бы, обвини кто-нибудь ее в подобном. Она пыталась убедить Фреза, что он неправ, изображая драконов злобными тварями, но он был непробиваем и упрямо гнул свою линию. Ядвися боялась, что вся эта придумка с салоном обернется бедой, когда он доберется до финала повествования, ждала взрыва негодования, а то чего и похуже, и не хотела оставлять супруга одного во время чтения романа…

Наплакавшись, Мариша, наконец, заснула, как засыпает уставший обиженный ребенок после долгих слез. Ядвися аккуратно накрыла ее подвернувшимся под руку пледом и на цыпочках вышла из комнаты. За дверью, замерев в воздухе и тихо мерцая, ждала одна из фей-служанок. При виде уходящей гостьи она дернулась было проводить ее, но Ядвися жестом показала, что в услугах не нуждается и выход найдет сама.

— Пани Марину тоже не тревожьте, — шепотом добавила она. — Она спит, не надо ее будить.

Фея согласно кивнула, а Ядвися тихо вышла из дома, где ориентировалась не хуже, чем в собственном. У подъезда ее ожидало легкое самодвижущееся ландо.

— К пани Улле, — скомандовала Ядвися, устроившись на сиденье среди шелковых подушек, и экипаж мягко тронулся с места.

В занимаемом посланницей небольшом палаццо было пугающе тихо. Еще несколько часов назад, когда Ядвися уезжала, здесь царила страшная суета, по комнатам сновали озабоченные феи с чистыми полотенцами и кувшинами теплой воды; в гостиной то и дело появлялись новые друзья и знакомые, заглянувшие осведомиться о самочувствии Улле; этих знакомых Ядвися без всяких церемоний выставляла за дверь, сделав исключение только для брата. Теперь гостиная была тиха и пуста, фей тоже было не видать. Ядвися проходила комнату за комнатой, тревожась все сильнее. Не случилось бы беды за время ее отсутствия?

Наконец, в маленькой комнатке, примыкавшей непосредственно к спальне Улле, она нашла брата. Ядвися, пожалуй, не заметила бы его, если бы, уже взявшись за ручку ведущей в спальню двери, не услышала странный звук: не то сдавленный стон, не то вздох. Она обернулась на звук и увидела неподвижно сидящего в углу пана Иохана, на котором лица не было. Ядвися тут же оказалась рядом с ним на коленях, заглядывая снизу вверх в глаза:

— Что с тобой? Что случилось? С Улле худо? Она… — Ядвися замялась, не решаясь выговорить страшное слово.

Иохан словно очнулся ото сна, взгляд его стал осмысленным.

— Нет, нет, нет! — замотал он головой. Взял сестру за руки, поднял и усадил рядом с собой. — С Улле все хорошо, она спит. И ребенок спит с ней… Мальчик. Крепкий такой парнишка, я видел мельком.

— А что ж тогда…

— Я испугался. Просто перепугался до смерти. Она так страдала… кричала…

— В родах всегда кричат, — заметила Ядвися, усмехаясь. Сама она, правда, ни разу не присутствовала при родах — девиц до этого таинства не допускали, конечно же, — но была наслышана от старших замужних подруг.

Усмехнулась же она другому: в этом «я испугался» был весь брат, который не моргнув глазом шел под пули и при этом не боялся признаться в своих слабостях. Вот Фрез ни за что не сказал бы такого. — Ну, теперь все будет хорошо. Ты бы шел домой. Улле теперь будет долго спать, а Мариша вся извелась.

— Ты сейчас от нее?

Ядвися кивнула.

— Она думает, ты ее разлюбил.

С виноватым видом пан Иохан потер лоб.

— Я ужасный дурак, сестренка. Я-то думал, что со старым покончено, что все стало просто и ясно, но… ничего не просто и не ясно. Все по-прежнему так запутанно… Что мне делать?

— Прямо сейчас — идти домой, обнять Маришу и сказать ей о том, как ты ее любишь. Здесь твое присутствие ни к чему. И мое тоже, поэтому я тоже сейчас еду домой. Кстати, у нас сегодня вечер, Лео будет читать новые главы. Придешь?

— Не знаю. Чем реже мы с твоим благоверным видимся, тем меньше вероятность ссоры между нами. При всем уважении, он из приключенческого романа способен сделать политическую прокламацию. Но нельзя же мутить воду, не разобравшись! Мы еще так мало знаем об этом месте и этом народе, нужно присмотреться. И потом, нам здесь жить, возможно, до конца наших лет, и нашим детям тоже.

— Можно уйти, не пленники же мы, — возразила Ядвися. — Но в целом ты, конечно, прав… и все же… Мне будет приятно тебя видеть. И Маришу.

— Уйти? Куда? В горы? — пан Иохан пожал плечами. — Домой нам не вернуться, это ясно. Без позволения драконов защитный барьер не преодолеть, а они никогда не позволят.

— Ты сегодня сам не свой, — Ядвися погладила брата по плечу и взглянула на часики. — Прости, мне надо ехать. И тебе тоже не стоит здесь оставаться, ни к чему это. К Улле тебя все равно не пустят до вечера это уж точно.

Очень неохотно барон подвиновался. Ядвися отвезла его домой, а затем отправилась к себе, готовиться к вечеру. Нынче у Фрезов ожидался весь цвет драконьего общества.

Вопреки опасениям Ядвиси, прием прошел спокойно и даже мило. Фрез был в ударе, прекрасно читал, без труда удерживая внимание слушателей, и даже любезничал с дамами, вдруг решив примерить образ дамского угодника.

Драконицы таяли и висли на нем гроздьями, вызывая ревность Ядвиси (та изо всех сил старалась не показать своих чувств, играя роль милой хозяйки дома). Скандала не случилось: хоть Фрез и добрался до места, за которое так тревожилась его супруга, но драконы, вероятно, приняли все за оригинальную шутку и только от души посмеялись (позже, уже готовясь ко сну, граф высказал супруге свое недоумение по этому поводу, он надеялся на гораздо более острую реакцию и предвкушал словесную стычку).

Пан Иохан тоже приехал на вечер, по большей части ради того, чтобы сделать приятное сестре — самому ему было не до веселья. В отличие от Фреза, он был молчалив и почти суров, не отходил от супруги и был к ней весьма внимателен. Мариша уже взяла себя в руки и в салон ступила прежней ледяной королевной, равной по красоте которой не было во всей Империи (и в землях драконов тоже). Ядвися пристально вглядывалась в супругов, пытаясь понять, в самом деле наступил ли между ними мир, или они играют на публику. Разобраться не получилось — то ли оба так хорошо играли, то ли в самом деле помирились. Ядвися надеялась на последнее.


Всю следующую неделю пан Иохан и Ядвися безуспешно пытались увидеться с Улле. Они приезжали к ней вместе (не сговариваясь, так случайно получалось) и поодиночке, но у подъезда их неизменно встречала одна из фей, и извещала о том, что панна Улле отдыхает, или кормит ребенка, или только что вымыла волосы, и никак не может принять гостей. Приходилось убираться восвояси. Ядвися мучилась любопытством, желая взглянуть на ребенка (который, как-никак, приходился ей племянником, пусть и неофициально), пан Иохан начинал впадать в отчаяние. Он полагал, что Улле нарочно держит его на расстоянии, чтобы помучить.

В доме Криушей в те дни царил ад. Видя состояние супруга, Мариша сама то и дело выходила из берегов и устраивала скандал за скандалом, зачастую безо всякой причины. Списывая эти взрывы на плохое самочувствие в последние недели беременности, пан Иохан терпел, молчал и надеялся, что после рождения ребенка все наладится.

Однажды с утра Ядвися остановила экипаж у подъезда палаццио Улле, привычно ожидая отказа. Но спорхнувшая со ступеней навстречу фея сделала приглашающий жест:

— Вас ждут, графиня, прошу!

Ядвися поспешно выбралась из ландо и прошла через анфиладу залитых солнцем комнат в гостиную. В рассеянных лучах солнечного света, проникающих сквозь газовые занавеси, Улле полулежала на маленькой кушетке, в неглиже, с распущенными волосами и румянцем на щеках — картинка, да и только. Рядом, под легким пологом, стояла колыбелька.

Ядвися едва сдержалась, чтобы первым делом не заглянуть туда. Но помятуя о правилах приличия, все же сначала подошла к драконице.

— Я так рада видеть тебя в добром здравии! Что малыш, спит?

— Только что поел, — объявила с гордостью Улле и, осторожно приподняв полог, заглянула в колыбельку. — Не спит. Сейчас я тебе его покажу.

Она встала, бережно вынула и передала подруге кружевной сверток с выглядывающим наружу одним только личиком. Ядвися с любопытством вгляделась в сморщенную мордочку: младенец еще не приобрел умиляющей всех матерей на свете пухлявости, и походил на обезъяннего звереныша.

Совершенно обычный младенец, и даже глаза еще непопределенно-серые, а Ядвися-то ожидала увидеть яркий аквамарин! Размечталась.

— Он человек? — взглянула она на драконицу. — Или?..

Та пожала плечами.

— Не знаю. Он еще слишком мал, чтобы сказать наверняка. Форму он, во всяком случае, пока не менял, да этого еще и ждать рано.

— А ваши… чистокровные малыши? Они какими рождаются?

— По-разному бывает, — неопределенно ответила Улле. — У нас и процесс рождения происходит совсем иначе… Не так… экстремально.

— А ты? Снова можешь превращаться?

— Нет… Еще нет. И вообще нет уверенности, что эта способность когда-нибудь ко мне вернется.

Улле говорила так спокойно, что Ядвися взглянула на нее с изумлением.

— И ты ничуть об этом не жалеешь?

— Чуточку жалею, — улыбнулась драконица. — Иногда это полезно и удобно.

Но, с другой стороны, вы же как-то живете без этой способности, и ничего, справляетесь. К тому же… — в глазах ее блеснули лукавые искорки, — там, где я собираюсь жить, способность превращаться мне будет ни к чему.

— О чем это ты?

— Все просто: я возвращаюсь в Дюрвишту.

Ядвися только и смогла сказать: «Аааах!» и покрепче перехватила малыша, словно Улле собиралась сей же миг отнять его и умчаться прочь в синие дали.

— Я долго думала, — продолжала драконица как ни в чем не бывало. — Знакомство с людьми, и в частности с твоим братом, так меня изменило, что мне стало удобнее и проще жить среди ваших, а не среди моих сородичей. Теперь я больше человек, чем дракон. Я поняла это, когда вернулась домой, куда так стремилась… Это первая причина. Вторая причина: малышу нужен отец… подожди, не говори ничего, послушай. Иохан не сможет быть с ним, не разрываться же ему на две семьи. Среди драконов мне спутника не найти, почему — я уже сказала раньше. Так отчего же не попытать счастья среди людей? Ну и третье… довольно нам с Иоханом мозолить глаза друг другу. Я не даю спокойно жить ему, а он мне. Пора с этим покончить. Он уехать не может, значит, уеду я.

— Ужасно не хочется это говорить, но ты права, — упавшим голосом проговорила Ядвися после недолгого молчания. — Даже не стану тебя отговаривать… И когда же ты едешь?

— Как только устроится все необходимое для моего проживания в Дюрвиште — об этом позаботится мой брат и друзья. Полагаю, уже через несколько дней.

— Но ты позволишь Иохану взглянуть на малыша до твоего отъезда?

— Лучше не надо. Зачем бередить сердце?

— Это… жестоко.

Улле кивнула.

— Но разумно. Давай я уложу его, у него уже глазки закрываются, — она забрала у Ядвиси сонного малыша и вернула его в люльку. — Выпьешь чаю?

Посидим, расскажешь мне, как прошел вчерашний вечер. Твой любезный супруг наверняка выкинул какую-нибудь штуку в своем роде?..


Посланница Улле уехала через три дня, тихо, никого не потревожив. И ни с кем лично не попрощавшись — во всяком случае, ни с кем из тех, с кем приехала из Дюрвишты. Ядвисе и Эрике она прислала маленькие теплые прощальные письма, в которых просила простить ее за «бегство» и выражала надежду на новую встречу в не очень отдаленном будущем.

Пан Иохан тоже получил письмо, гораздо более пространное. Ни о чем не подозревая, он очередной раз приехал к палаццо Улле в надежде сегодня добиться-таки свидания, а спорхнувшая со ступенек подъезда фея вручила ему конверт и небольшой дымчато-голубоватый кристалл. Конверт барон вскрыл тут же, и после прочтения первых же строк ему захотелось добыть где-нибудь пистолет и разнести тут все к драконьей матери… Улле писала, что не хочет больше мучить его и себя, что именно поэтому не позволила ему взглянуть на сына: «…ты бы тогда не позволил увезти его, я тебя знаю…», советовала пану Иохану постараться сосредоточить все свои помыслы на Марише и ребенке, который скоро должен родиться, «…а обо мне не нужно думать, и я о тебе не буду…». («Прекрасное утешение!..» — почти прорычал про себя барон). Чувствовал он себя так, словно ему принародно влепили оплеуху, хотя вокруг и не было ни души.

Вишенкой на торте стал кристалл, в котором, как сообщало письмо, заключался голографический портрет мальчика, первого в истории наследника двух рас. Изображение вызывалось нажатием на одну из граней кристалла и оказалось весьма четким и реалистичным. Барон имел возможность вволю налюбоваться мордашкой спящего ребенка, как будто тот был перед ним въяве.

Пан Иохан мог бы многое высказать в ответ на это возмутительное письмо, но увы, Улле не оставила ему такой возможности. Поэтому он просто сунул кристалл и конверт в карман и вернулся домой.

Примечания

1

Неизвестный автор, «Кокинвакасю», 987

(обратно)

2

Стихи Азалаиды де Поркайраргес, пер. В.Дынник.

(обратно)

3

«Окасенн и Николетта», пер. Ал. Дейча.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Эпилог
  • *** Примечания ***