– Добрый день, мистер Лапин! Это Френк Гир, вам должен был насчёт меня звонить полковник Грачев…
– Да-да, припомнил! Честно сказать, не очень перевариваю всяких корреспондентов, но если сам товарищ полковник попросил…
– О, я не корреспондент, я скорее писатель. Создаём книгу «Как мы выжили», и для вашей истории там будет отдельная глава. Итак, начнём с того, как вы попали в Балканскую колонну.
– Да как попал… Случайно. После армии шоферил на «Сельхозхимии», потом водил гнилой автобус с шабашниками на лесозаготовки. Почему гнилой? Да он через день ломался. Зарплата копейки, жильё – четыре метра в общаге. А потом, когда военным оклады начали прибавлять – думаю, дай попробую. У меня же и классность, и все категории. Вот и взяли на контракт. Лычки сержантские повесили, приписали к полковому госпиталю в Подмосковье, потом перевели в Военно-медицинскую академию. А мне какая разница, где баранку крутить? Я-то сам не врач, не светило, что я могу полезного тебе наговорить?
– Вспомните, как всё начиналось, мистер Лапин.
– Да как и у всех. Телевизор смотрели, в курилке трепались. Ржали, конечно – говорили, нашли чем испугать, насморком китайским. Да у нас от похмелья в день больше помирает, чем у них за всю эту эпидемию. Если кто в маске шёл – говорили: ты ещё презик на башку натяни, чтобы уж наверняка. Шуточек много всяких было. Кто-то на памятник Ленину маску натянул, кто-то на туалетной кабинке написал «входить строго по одному»…
– Но как, мистер Лапин? Вы же говорите, Военно-медицинская академия, там опытные врачи, серьёзные специалисты, неглупые же люди!
– Я-то врачей этих сначала и в глаза не видел. Мы ж по хозяйственно-складской части работали, по обеспечению гарнизонов, по закупкам, по приёму грузов. Обычная шофёрская бодяга, только в погонах. Но смеялись недолго. Приказ пришёл – соблюдать меры, носить эти маски чёртовы, руки протирать. Выдали нам и маски, и пузырьки, и брызгалки для рта. Пару уколов сделали. Мужики плевались, конечно. Но когда нарушителей стали рублём карать – притихли. А кто-то и без должности остался, такие дела.
– Вы в тот момент имели доступ к какой-то информации, которая не разглашалась для гражданского населения?
– Особо новостей таких не было. Как-то раз целый день возили полевые палатки на брошенный полигон. Палатки, печки, дрова… Там сгружали, а зачем – бес его знает. Судачили про чумной лагерь. Еще друг такую залепуху рассказывал – вёз он непонятные длинные пакеты, целый Камаз. На разгрузке пакет порвался, а из него какие-то твёрдые картонки выпали с острыми углами. И вот как их не сложишь – гроб получается. Ну, ты понимаешь – такие сборные гробики, а он сказал, их двенадцать вагонов пришло на товарную станцию. Ну, тут – да, не по себе как-то стало. А вообще, кто с нами, работягами, говорить будет? Всё в больших кабинетах решалось, вот там и вправду что-то такое знали. И даже когда в Европе этим вирусом шарахнуло по самое не балуйся, у нас в гараже всё обычным чередом шло. Шуточки, прибауточки – словно и нет никакой эпидемии. Будто на другой планете мы, и всё видим, как по телевизору.
– Говорите, у вас был простой хозяйственный гараж, но как вам удалось попасть в Балканский конвой?
– Ты не гони коней, корреспондент, ты послушай. Когда первые борта в Европу пошли, меня там и рядом не валялось. Элита шла, спецы, даже за рулём военмед не ниже капитана. Мне один умный майор сказал, что толк от той суеты сомнение вызывал. Вакцины-то ещё не было, а итальянскую богадельню раствором побрызгать – подвиг небольшой. Другой вопрос – посмотреть обстановку, изучить, взять пробы…
– То есть, ваши военные медики занимались, по сути, шпионажем?
– Да помилуй, где там шпионаж! Всё лежит перед глазами – бери да смотри. Исследование было, полевая научная работа, вот так скажу. И не зря, думаю. После Китая и Италии по другим этой заразой вжарило – Греция, Франция, Германия… Ну, и Балканы накрыло. У нас в это время тоже несладко было, по Москве патрули с собаками и тазерами, министерские здания под больницы отдавали, но всё же пока не так. Вот тогда и полетели новые борта, пошли конвои. Людей стало не хватать – стали привлекать всех, подмели и меня под это дело. Хоть я ж пацан деревенский, по-иностранному только «Гитлер капут» и умею. Такие дела.
– Вы прибыли в Белград – что вы там делали?
– Строили перевалочный лагерь для экстрадированных из Европы мигрантов. Палатки, заборы, лазареты… Потом обслуживали по медицинской части. Меня за «Урал» посадили, так вот, у него в кунге медкабинет был. Ну, как кабинет, вроде лаборатории. Там всегда дежурный медик – честь по чести, в комбинезоне, маске, респираторе. Проверял особо подозрительных, а мне в это время рядом не разрешали быть, я всё больше в районе спец-столовой отсиживался, с парнями трепался да чаи гонял. Иногда в деревни выезжали – там тоже проверяли. А там же беда совсем. Народ уж сколько без работы, магазины без товара – ржавого гвоздя не найти. Бывало, угостишь ребёнка конфетой, а доктор головой качает, брови под маской хмурит – нельзя!
– Кстати, как складывались отношения с местными, с пациентами? Вас боялись, ненавидели или, наоборот, благодарили?
– Нас ненавидеть было не за что. Больных к нам привозили государственные органы, иногда и силой, они же охраняли лагерь, чтоб контингент не разбежался. Стояли снаружи в своих скафандрах красных. Они же и трупы вывозили по ночам. Один раз ко мне подошёл местный карантинник – уже переболевший, но ещё не выписанный. Знал, что я выездной, попросил в любой деревне ему ракии купить. Я вроде и пожалел бедолагу, но командир увидел, в сторону оттащил: ты, что! Одному привезёшь, завтра к тебя весь лагерь в очередь встанет. Так что вовремя я одёрнулся, а то мог и без погон остаться. А вот местная охрана – те исправно за забор передавали ассортимент. Регулярно, как автолавка. Хотя, погоди! Была история. Он же, командир, как-то всех собрал и говорит – вы б сняли погоны, значки всякие. А то разговорчики идут, что ходите тут как оккупанты. Все цацки – долой, проще будьте. А нам что? Даже лучше. Утром простую рубаху накинул – не жарко и удобно. Ну и стали мы как партизаны, кто во что горазд.
– Вам нравилось там служить, вы не боялись?
– Служба как служба. Чему там нравиться? Скучно, конечно. Хотелось и за забор выскочить, и погульбанить. Девки там были красивые, озорные, а трогать нельзя. Но деньги платили хорошие, всё на счет капало. Думали, отгуляем ещё своё, дотерпим.
– Давайте перейдем к моменту, ради которого я вас и побеспокоил. Расскажите, как всё началось – прямо с первой минуты.
– С первой минуты… На первой минуте я сидел у столовки и проигрывал Кольке Коцману три пачки «Винстона» в «очко». Хотел отыграться, но тут прибежал ефрейтор кричит, что срочно меня на грузовой двор зовут. Я, как был в домашних портках и майке, помчался. Мне дают бортовой Камаз и капитана-экспедитора в придачу. Гони, говорят, на болгарский погранпункт с неотложным грузом медицинского оборудования. Там встретят. Ехать-то две сотни вёрст, я в кабину и прыгнул. Мне туда ещё ИРП закинули, пару баклажек воды, а еще Колька мой «Винстон» отдал – молодец он, не жлоб, не крыса. В общем, жить можно – погнали!
– Без оружия?
– Какое там оружие? Нам не полагалось, мы же вроде как медицинская миссия. Пропуск был – вот и всё наше оружие. Ну, или по матери послать – тоже на дурных действовало. Там русский язык уважали строго, лучше всякого оружия. Бояться нам было нечего. Ладно, пылим до пункта встречи. На всё ушло часа четыре – дороги там не утюгом глаженые, да ещё блокпосты. В сумерках подруливаем на точку. Прибыли, встали – приказ выполнен. Курим, отдыхаем. А вот хрен там! Погранцы вокруг носятся, балаболят на своём, машут фонарями. Знаешь, у них некоторые слова вроде и понятные, но они так быстро трещат, что голова разламывается на три дольки. Одно только мы с капитаном поняли, что надо чуть дальше нам встать. Тронулись. А куда дальше-то? Оказалось, за шлагбаум нас вытолкали. А там уже другие балаболки подскочили с фонарями и автоматами. Я и не понял, кто это. Там место такое, что три границы сходятся – Сербия, Болгария и Румыния. И в темноте не поймёшь, где какой флаг висит.
Короче, стучат в дверь – милости просим на выход, господа. Капитан свои бумажки в потных ручонках жамкает, а их никто и не попросил даже. Ну, выходим, что делать. Автоматами в спину тычат – ладно, так положено, карантин же. И отводят нас в какой-то подвал. Слышь, корреспондент – в подвал! На голый бетон – сидеть, твари! И обидно было, мы же вам помощь привезли. Хоть бы руку пожали, чаю налили. Четыре часа в дороге ради вас… Оставили нас, ушли. Капитан всё бумажки перебирает, сопит, а сам бледный, как спирохета.
Я положеньице обмозговал, уже хотел вариант капитану предложить. Не успел. Вдруг звук какой-то тревожный… Сначала подумал, печку разожгли, дрова трещат. А это автоматы на улице хлопают, слышь, корреспондент! Стрельба идёт! Только потом узнали, что румынцы и болгары за наш груз поцапались, палить начали. Мы, значит, им подарочки возим, а они друг другу за них глотки грызут.
Ну, наше дело такое. Не вмешиваться. Переглянулись мы с капитаном – и в дверь. Благо, уже не сторожил никто. Бежали долго, пока стрельба не затихла. И бежали как есть – я в портках и майке, а он в камуфляге без погон и шевронов. Документы личные были при себе, да. А толку?
Короче, вышли на какое-то село. Ну, или городок, не знаю. Веришь – полный ад. Дома пустые, двери заколочены, витрины разбиты. Горелые машины по всей улице. Как Мамай прошёл. Тухлятиной воняет, ещё какой-то химией. И везде ленты, везде знаки – заражение, заражение… Хотели мы порыться там, каких-то печенек найти – не успели.
Потому что вдруг картина в полный рост. Два микроавтобуса, восемь жердяев в скафандрах и респираторах, оружие, все дела. Взяли нас за белы рученьки, даже фамилию не спросили. Ну, и поехали мы. И хоть бы знать – где, что, куда? Ничего непонятно! Капитан начал залупаться – типа мы свои, мы тут вообще главные – схлопотал шокером в затылок. Я вскочил – ну, и меня тоже…
– Вы знаете, кем были эти люди?
– Никто не знает, кем были эти люди. Мы оказались в Румынии, это я потом узнал. Там в мутной водичке много всяких людей было. Может и с британскими паспортами, а может – и с американскими. Как-то было без разницы. Проснулся в палате на тридцать человек. Белье сырое, подушка как половая тряпка. Какие-то многоножки по стенам ползают. Да это бы и ладно. Людишки вокруг – полумёртвые. Не шевелятся, не говорят. Кто-то под капельницей, кто-то просто одеялом накрыт и не шевелится. И вот тут я понял. Нас тоже за чумных приняли. И сунули в самую заразу. Я было встал, врача позвал – тут мне по лбу прикладом хрясь – лежать! И пистолет на поясе показывают. И ремни на кровати. Типа не дёргайся ты, мил человек, целее будешь. А лежать сил нет. Вонища кругом, эти ещё стонут, пердят, булькают. Мне-то какой резон тут валяться?
– Так я и не понял, мистер Лапин. Что это было? Тюрьма, больница, пункт изоляции?
– А я и сам не понимал. Гнил там недели две, весь извёлся. Дайте, говорю, хоть книгу почитать! Ну, дали. На румынском языке. Ой спасибо! Только дело шло своим чередом. Клиентов в простыни почти каждый день заворачивали, которые уже не дышат, и уносили тихо. А их кровати растворами брызгали. И потом новых на эти же кровати ложили. И на меня смотрели. Сначала просто смотрели, потом удивлялись. Потом по пять человек приходили на меня смотреть. Что-то лопотали по-своему, но я ни слова не разобрал. Вроде говорили «русский кирпич». Не знал, зачем это, про что…
– Рашен брик?
– Вот-вот. Только это уже другие говорили, которых позже привезли. В лицо их уже не узнаю, все были в масках. И вот они-то и начали меня напрягать. Подходят с шприцем – я в отказ. Показывают пистолет на ремне – куда деваться. Брали из меня делений двадцать в день. Уносили куда-то. Потом больше стали брать, чаще, тут я завыл. Отстаньте, говорю, кровососы, я ж так и подохнуть могу. Но кормить лучше стали – супчик, мясо, овощи. А потом им кайф обломали! Ой, как же я рад был! Сначала вошли «тяжёлые», потом наши в простых «ратниках». Наши, сука, наши! Я чуть потолок головой не порвал от радости. Пока они там работали в больничке, документы и записи изымали, меня в «Тайфуне» кофейной смесью поили. Скажу тебе, корреспондент, ни разу и никогда такого вкусного не пробовал. Вкус счастья, понимаешь?
– Вас освободили российские ССО?
– Веришь, мне похер. Не интересовался. Я видел, как эти румыны рогами в пол лежали и дергались – мне больше ничего было не надо. Я счастлив был. Но потом другая история началась. Вывезли меня в Загреб. Там медицинский центр – закачаешься! Лучше любой гостиницы. И главное, все наши. Отдельная комната, четыре раза кормят, да ещё соки, фрукты прямо в коридоре ящиками – жри не хочу. Но вот кровь берут. Опять берут – по четыре раза в день. И увозят. Мне в тренажерке один боец сказал: мы тут доноры. Проект Рашен Брик – русский кирпич. Так назвали. Собрали мужиков, которые в самой вонючей вирусной помойке выжили. Кстати, капитана не было там – был слух, что помер от пневмонии, но, может, то был другой капитан, не знаю. А мы вот пригодились. Вот мы и были Рашен Брик.
– Когда вы поняли смысл проекта Рашен Брик?
– Хорошо, что спросил, корреспондент. Было такое дело. В курилке с батальонным начмедом столкнулся. Ну, охота поговорить с начальством, сам понимаешь. Я так в шутку спрашиваю: сколько ж нас тут откармливать будут? Когда на фронт, товарищ полковник?
А он мне: ты уже на фронте, боец. Твоя служба какая – людей спасать. Так знай, что только на этой неделе твоя кровь уже восьмерых спасла. Безнадёжных. И ещё четверо лучше себя чувствовать стали.
Я толком не знал, то ли они мою кровь переливали, то ли какой-то раствор из неё мутили – не моё это дело, я ж водила, а не айболит. Но тогда-то понял, что к чему. Русский кирпич! Это ж не прозвище, это целая новая наука! И вот тогда меня назначили в Поход Крови…
– Что-что? Простите, не слышал…
– Да всё ты слышал, корреспондент. «Линии жизни» – знаешь ведь? Ну, вот. Просто мы его по-своему называли. Пошли по Европе поезда. Пять вагонов с медицинской требухой, пробирками и аппаратами, а остальные десять – это мы, мешки с кровью. Я не знаю, зачем нас живьём возили, почему просто кровь авиацией не отправляли. Начальству видней. Но кормили на убой, заботились, на «вы» называли, фильмы на выбор приносили – словно как не в армии. Денежки на счёт исправно падали, неплохие. И скажу я тебе, никогда не думал, что столько стран увижу. Хоть и из окна вагона, а всё ж интересно. Приезжаешь в какой-нибудь Пловдив – за окном тоска и мрак, мусор, патрули, полицейские ленты, дым. А у нас в вагоне праздник и веселуха. И всего-то дел – раз в день пробу крови дать. Я видел, как эти пробы в сумках-холодильниках местные увозили под особой охраной. Непростая наша кровушка-то оказалась, золотая! И таких поездов потом много стало. Помню, как под Варшавой полицейский кулаком тряс и кричал нам: «Русский кирпич, здравствуй, привет, пожалуйста!».
– Как ваша судьба сложилась дальше? Вас наградили, повысили?
– Да обычно сложилась. Покатался на поездах, потом списали – сказали, что хватит. Отпуск дали на полгода, всё оплатили, и курорты, и санатории. Отдыхать быстро надоело, вернулся опять баранку крутить. Ну так-то да, цацок красивых на мундир достаточно повесили. Мы с парнями смеялись, что пора операцию делать по увеличению груди – места не хватало. В сорок пять предложили пенсию, а я и не отказался. Жена была уже с малым, кстати, венгерка, оттуда привёз. Дом в деревне построил, машину купил, лодку моторную. Когда на гражданку вышел – там многое поменялось. Народ какой-то другой стал – и деловитый, и слаженный. Такое ощущение было, что всех бездельников в карантине вычислили и отправили за Можай хворост сортировать. Чисто как-то всё стало. Словно дождь прошёл.
– И всё же я хочу задать главный вопрос. С чем вы связываете тот факт, что многие другие страны катастрофически пострадали от пандемии, а вас она задела лишь крылом? Случайность, природные условия, пресловутый русский характер, везение, дисциплина? Откуда этот ваш «кирпич» мог взяться?
– Да не знаю я… Что ты мне тут говоришь про «другие страны». Они же, эти твои страны, как швейцарские часики – тонкие, аккуратные, настроенные. И не дай бог встряхнуть или уронить. А мы сто веков были как автомат Калашникова – в грязи, но не ломаемся. Есть и люфты, есть и запас прочности, есть и способ быстро перебрать – и снова в дело. Не знаю. Давай я тебе лучше свой факт покажу, а ты посмотришь. Не выключай камеру.
Лапин вышел с телефоном из дома, осторожно установил на скамейке так, чтобы был виден весь двор.
– Вот, смотри мой кирпич! Видишь, картошечка растёт? А глянь, яблоки какие! – схватил лопату, провернул в руках. – И вот мой кирпич. А ещё – вот!
Он опустился на колено и прикоснулся обеими ладонями к земле. Потом показал на песочницу, где игрались внуки.
– Это мои кирпичи. И отец мой, и деды, и прадеды – они все из такого кирпича стену строили. И ни разу эта стена не обрушилась. А ты? Твои кирпичи из какого теста? Ладно, бывай, корреспондент. Если ещё чего хочешь спросить – ты звони. Всегда помогу чем могу.
Френк закрыл ноутбук, отодвинулся от стола. Промокнул нос бумажным платком, выпил таблетки. Ему было не очень приятно сейчас. Он только что говорил с мужчиной, который старше на пятнадцать лет. И при этом бодрый, сильный, подтянутый. Весёлый. Человек-победитель.
Френк вышел в ванную, чтобы приложить мокрое холодное полотенце к голове, которая привычно начала кружиться и побаливать к середине дня. Краем глаза заметил себя в зеркало и тут же отвернулся. Всего сорок лет, а весы показывают уже почти 130 килограммов… При том что в социальном продуктовом наборе всего две банки мясных консервов на неделю.
«Как мы выжили», – он представил себе обложку книги. А мы ли выжили? И не рано ли говорить о выживании?
Он взял телефон и набрал номер редактора.
– Линда, я уже не уверен, что мы вообще должны включать в эту книгу какую-то информацию про русских. Они совершенно ломают нам оговоренную картину.
– Сделаем вид, что про них просто забыли? – охотно отозвалась Линда.
– Нет, босс. Сделаем вид, что их там просто не было.
