========== Часть 1 ==========
Карета Его Сиятельства ехала по сельской местности. Анна пыталась отвлечься от мыслей о Якове, смотря из окна на поля, рощи и деревни, которые они проезжали. Князь Ливен явно скучал.
— Дядя Павел, Вам не интересно?
— Не особо. По большей части пейзажи за окном везде одни и те же.
— Вы часто бываете в дороге?
— Чаще, чем этого бы хотелось. Но такова моя служба…
— И чем Вы занимаетесь в пути?
— Или работаю с документами… или читаю какую-нибудь книгу… или сплю…
— Как можно спать, когда карету трясет, и она подпрыгивает на ухабах?
— О, карета отнюдь на самый худший вариант… Можно дремать и верхом на лошади, если очень устал…
— Вы, должно быть, шутите? Разыгрываете меня?
— Да какие шутки? Аня, я — человек военный, на службе бывает всякое, кроме того, я ведь не всегда был подполковником… который по возможности путешествует с удобством. Конечно, не как Его Сиятельство, но все же вполне комфортно…
— Павел Александрович, Яков говорил, что когда он был чиновником по особым поручениям, ему тоже приходилось часто быть в разъездах. Это что же… он тоже спал в экипаже… и на лошади?
— Аня, ну кареты ему явно не подавали, — засмеялся Ливен. — У него была подорожная, а уж что ему могли предоставить на месте — это только он может тебе сказать. По своему собственному опыту знаю, что бывают ситуации, когда экипаж не получается раздобыть, как и верховую лошадь. Хорошо, если кто-то может одолжить тяжеловоза и телегу.
— Телегу и тяжеловоза? — тут уже засмеялась Анна. — Вот уж ни за что не поверю… Князь на телеге…
— Аня, не князь, а офицер, который на службе. На службе я не князь, ко мне только обращаются Ваше Сиятельство. Так принято. Князь я в обществе… и в своих владениях… Там, конечно, на телеге, запряженной тяжеловозом, меня увидеть вряд ли возможно… Поскольку у меня есть конюшни, в них и верховые лошади, и упряжные. Так, как в усадьбе в Царском селе.
А вот на службе бывает по-всякому. Про тяжеловоза и телегу была отнюдь не шутка. Как-то я был в пути по служебной надобности, погода была очень скверная, несколько дней лил дождь, дороги все развезло, а ехать было нужно, причем срочно. Я был с одним обер-офицером, он правил коляской, мы медленно взбирались по дороге, точнее тому, что от нее осталось, на холм среди леса, и тут с этого холма хлынул поток воды и грязи и просто снес коляску, перевернул ее, у нее сломалась ось. Я из коляски просто выпал, а мой офицер запутался в упряжи и сломал ногу, лошади тоже досталось так, что даже стоять не могла, не то что идти… И вот я один изо всех более или менее в целости и сохранности, грязный с головы до ног, промокший до нитки, но отделавшийся парой ушибов и царапин… Офицера своего перевязал как мог, чтоб хоть кровь ручьем не лилась. Посмотрел карту — на ней где-то в версте поселение числится, думаю, ну версту-то я беднягу дотащить смогу, не оставлять же его там в грязи и под дождем, да и лошадь у людей, скорее всего, имеется. Ну и поковылял с ним туда… главное было не подскользнуться и не упасть вместе с ним, а то вряд ли бы поднялись…
— И что, подполковник нес на себе младшего по чину офицера? И в каком он чине был? — полюбопытствовала Анна.
— Аня, какая разница в каком? Важно, что человек нуждался в помощи, а не то, в каком чине он был… Я оставил его в том поселении, а позже о нем позаботился местный доктор. Поселение оказалось хутором на три дома, все между собой родственники, причем бедные, никаких верховых лошадей, только пара тяжеловозов. Вот и пришлось одолжить у них одного тяжеловоза и хлипкую телегу и так добираться до ближайшей крупной деревни, что была верстах в пятнадцати, а там уж помещик, у которого усадьба рядом, распорядился доставить меня в город на своей коляске… Так что в той деревне и в усадьбе господина подполковника видели на телеге…
Анну не оставляла мысль о том, что Павел — князь, штаб-офицер тащил на себе младшего по чину офицера, не бросил его, не роптал, и беспокоился не о себе, а о нем… Она подумала, что случись подобное со Штольманом и его помощником или околоточным, Штольман бы тоже не бросил Коробейникова или Ульяшина где-нибудь в лесу в грязи под проливным дождем, а как-нибудь доволок его до места, где тому могли бы оказать помощь. Не такой был Яков Платонович человек, чтоб кинуть другого в беспомощном состоянии на произвол судьбы…
— Девочка моя, мне бы хотелось поговорить с тобой о том, как будет в моей усадьбе, — прервал Ливен размышления Анны. — Слуги будут обращаться к тебе Ваша Милость и по имени отчеству. Так же, как бы обращались к Якову.
— Не нужно этого, — смутились она, памятуя свой опыт в доме Разумовского, где для слуг князя она тоже была Ваша Милость.
— Нет, нужно. Для них ты жена моего племянника, сына князя. В моем доме, кстати, Якова они будут называть Яков Дмитриевич. Сын Его Сиятельства Дмитрия Александровича, которого большинство из слуг знали, для них Дмитриевич, каким бы у него ни было отчество «в миру», тем более, что Яков так похож на Его Сиятельство, что они, видя Якова, все равно бы иногда сбивались и называли его по отчеству князя. Я это уже сам испытал. Сказал Демьяну, что мы едем в Затонск к сыну Дмитрия Александровича. А он спросил, надолго ли мы к Якову Дмитриевичу собираемся, так как надо знать, что с собой брать, хоть и прекрасно знал, что он Яков Платонович… Но это только для слуг. Для всех остальных он, естественно, останется Яковом Платоновичем. Понимаю, что немного путано. Но в этом есть свой резон. У Якова должно быть… прочное положение даже в глазах слуг. Называя его по отчеству князя, они непроизвольно будут воспринимать его именно как его сына, а не как бастарда. Относиться к нему с почтением и уважением, настоящим, а не показным. Ты понимаешь разницу?
Анна задумалась:
— То есть Яков Дмитриевич для них это как сын князя через много лет наконец приехавший к родным, как если бы он просто все время жил где-то далеко, например, за границей, и они его просто раньше не видели? А Яков Платонович — незаконный отпрыск князя, привеченный, возможно, из жалости и милости?
— Да, можно сказать и так. А как ты сама знаешь, подобное отношение к Якову нанесет урон его гордости.
Теперь я хочу рассказать тебе про уклад жизни в моем доме. Он может показаться тебе странным. Слуги в доме бывают только в дневное время, часов с шести утра и где-то до девяти-десяти вечера, это в обычные дни, если нет никаких приемов или поздних встреч. На ночь они уходят к себе во флигель. Я человек подобный сове, более активный в поздние часы, чем рано утром. Хотя на службе я готов ко всему, если есть возможность, я предпочитаю следовать своему внутреннему распорядку, поэтому часто работаю с бумагами поздно вечером и даже ночью. И я люблю работать в полном одиночестве и тишине, поэтому слуг в доме в ночное время не бывает вообще, даже Демьяна. Я привык к этому укладу за долгие годы и не меняю его даже если у меня живут гости, что случается крайне редко. Кроме того, я считаю, что слуги так же имеют право на отдых как и хозяева. Я не из тех хозяев, кто ждет от прислуги бодрствовать всю ночь, чтоб услужить барину — то подать ему воды, то открыть или закрыть окно. Если мне что-то нужно, я обслуживаю себя сам. Этого же я ожидаю и от гостей. Если тебе вдруг захочется чаю посреди ночи, изволь спуститься в буфетную и вскипятить воду сама или жди, когда утром придет прислуга.
Поскольку в усадьбе я живу один, да и кроме того не постоянно, я не считаю нужным содержать штат прислуги, полагающийся княжескому дому, точнее семье князя. У меня нет отдельно дворецкого, экономки и лакея, с этими обязанностями прекрасно справляется Матвей. Дворецкого, двух горничных и Демьяна на мой дом достаточно. Демьян прислуживает исключительно мне, дворецкий и горничные еще и моим гостям. У меня правило, что я не принимаю гостей с их личными слугами. Или вам прислуживают мои люди, или найдите себе другой дом, где будут не так привередливы насчет гостей. Поэтому графиня приедет без служанки. Ей и тебе будет прислуживать моя горничная, которая также выполняет обязанности камеристки. Как вы будете делить ее, договаривайтесь с графиней сами. Аня, я не самодур и не сумасшедший. Я одинокий служивый человек, привыкший жить по своим правилам и не меняющий их в своем доме в угоду другим.
Ты меня можешь спросить, зачем я тебя пригласил, если как кажется, я совсем не рад гостям. Нет, я рад, но в своем доме хозяин я. Я не приемлю ситуации, когда гости «ходят со своим уставом в мой монастырь», начинают вести себя как хозяева, причем нагло до такой степени, что хозяева сами начинают чувствовать себя гостями. Такие люди, к сожалению, бывают, я их встречал не раз. Я имею ввиду посторонних людей, а не членов моей семьи. Мои родные могут распоряжаться моим домом и слугами как я сам. Но ни Дмитрий, ни Александр никогда не злоупотребляли своим положением. И, конечно, они могли привозить своих слуг, ведь это проверенные люди, и я знал, чего от них ожидать.
И еще, это уже так для сведения, знаю, что ты себя никогда не поведешь подобным образом, но все же скажу. Я никому не позволю с моими слугами вести себя пренебрежительно. «Глашка, дура, неси сюда платье, чего ты вылупилась как корова?» Такого обращения я не потерплю. Как хозяева обращаются со своей собственной прислугой, меня не касается, но с моей извольте быть вежливы и уважительны. Если Глаша служит горничной в моем доме, она точно не дура, а если и смотрит странно, так, может, потому, что впервые увидела, что дама ведет себя как баба на базаре.
Анна хихикнула.
— Значит, подобное было, если Вы об этом говорите?
— Было однажды. Одна дама уехала в тот же день, что и приехала. Неуважение к моим людям я считаю неуважением к себе. В обществе она никогда не позволяла ничего подобного, поэтому я и предположить не мог, что слуг она за людей не считала. Но, как оказалось, она из тех, про кого говорят «из грязи в князи». Некоторые люди, поднявшись высоко в обществе, считают чуть не своим долгом унизить тех, кто стоит ниже их, а уж слуг и вовсе третируют по полной… просто чтоб чувствовать свою значимость в своих собственных глазах. К сожалению, «медные трубы» могут пройти не все.
— Дядя Павел, Вы ведь не опасаетесь, что Яков станет таким?
— Нет, конечно. Яков не из тех людей, кто жаждет возвыситься любым способом, а потом смотреть на других сверху вниз, а то и ноги о них вытирать. Если б он был таким, это уже давно можно было видеть по его отношению к подчиненным на службе. Да, он может быть резким, может вспылить, но намеренно унизить, чтоб почувствовать свою власть, это не в его характере. И сейчас он другим не станет. Его Милость не превратится в сволочь, это определенно… Хотя с другими людьми такое бывает.
Княжеская карета подъехала к станции, Демьян сходил в здание станции и уладил вопрос с билетом для Ее Милости Анны Викторовны, которая должна была ехать в откупленном Его Сиятельством купе, билетом для себя в другой вагон и перроными билетами для всех. Демьян и Трофим сняли с кареты один из сундуков князя. Анна видела, каким тяжелым был сундук — слугам пришлось поднатужиться, чтоб не уронить его. Его Сиятельство вытащил из сейфа кареты ее шкатулку с украшениями и, поколдовав над замками сундука, поместил ее внутрь него, а затем достал небольшой чемоданчик и сакваяж. Сундуки у князя были весьма примечательные — с вензелями, окованые ажурным железом, с замками, каких Анна раньше не видела… Павел увидел любопытство Анны.
— Да, такие трудно украсть — Демьян и Трофим с трудом поднимают их даже пустыми, а они мужчины сильные, и вскрыть их почти невозможно, так что за свой багаж в дороге я спокоен — что в карете, что в поезде.
Прибыл поезд, из синего вагона, соседнего с тем, где им предстояло ехать, на перрон вышел богато одетый господин и, увидев князя, поприветствовал его, приподняв шляпу, Ливен сделал в ответ то же самое. Поезд стоял на станции всего на несколько минут, и Павел с Анной поспешили в свой вагон. Вагон, в котором князь Ливен занимал целое купе, был явно для богатых пассажиров. Князь поставил чемоданчик на свой диван, а саквояж с дорогой тростью взял с собой.
— Дядя Павел, Вы оставляете чемоданчик без присмотра?
— Аня, за чемоданчиком, думаю, присмотрят, кроме того, там ничего ценного, о пропаже чего я мог бы пожалеть. А сейчас мы с тобой должны пойти в ресторан. Я увидел, что в поезде едет один мой знакомый, и мне хотелось бы встретиться с ним. Позволь мне представить тебя ему. Но прошу тебя, не вмешивайся в то, как я это сделаю.
Господин, которого они видели на перроне, уже ожидал их в ресторане.
— Граф Мусин Василий Львович, — привстал Его Сиятельство и улыбнулся, почему-то он напомнил Анне кота.
— Анна Викторовна, — коротко представил Анну Ливен своему знакомому.
— Анна Викторовна, очарован, очарован, — граф поцеловал Анне руку. При виде ее перстня, улыбка на его лице сменилась выражением удивления.
— Князь, Вас можно поздравить?
— Можно, — улыбнулся в свою очередь Ливен.
— Не ожидал…
— Сам не ожидал.
— И когда же?
— Пару месяцев назад.
— И держали в тайне?
— Просто не распространялся.
— Анна Викторовна, Павел Александрович был не в праве прятать такую прелестную супругу от общества.
— Супругу?? — зарделась Анна.
— Граф, Анна Викторовна — супруга моего племянника, — разъяснил Ливен, еле сдерживавшийся, чтоб не рассмеяться.
— Супруга племянника? — озадаченно посмотрел граф на Ливена, а затем на Анну Викторовну.
— Да, сына моего брата, Дмитрия Александровича.
— Александр женился? Ему же, как мне кажется, всего лет восемнадцать… Анна Викторовна, извините, что этот разговор мы затеяли при Вас… Но не слишком ли юн Александр для женитьбы?
— Я не говорил, что это Александр. Это старший сын Дмитрия Александровича, ему под сорок, так что он точно не был юным женихом, Анна Викторовна — его жена. Меня можно поздравить с тем, что у меня появилась такая замечательная племянница…
— Жена сына Дмитрия Александровича… которому сорок? — казалось, что до графа Мусина медленно начала доходить суть разговора. — Но как такое возможно? — его взгляд был обращен на перстень Анны Викторовны.
— Мой брат благословил этот брак перед своей кончиной, — пояснил Ливен. — Для него было очень важно, что его сын женится по любви. Поэтому Анна Викторовна получила от князя перстень Ливенов.
— Теперь я понимаю… Анна Викторовна, я очень рад за Вас. К сожалению, не многие из нас женятся по любви… То, что князь одобрил Ваш брак по любви, говорит об очень многом… По-видимому, для него счастье сына в браке было превыше… других обстоятельств… — граф очень тактично выразил свою мысль о том, что радость князя от того, что его сын женится по любви, превалировала над тем фактом, что этот сын — побочный, иначе он не подарил бы снохе перстень Ливенов.
— Именно.
— Это нужно отметить! Вы позволите мне заказать для Вас шампанское, Анна Викторовна? Или Вы предпочтете вино?
Анна не знала, что ответить.
— Анна Викторовна предпочтет легкое вино, — ответил за нее князь.
— Любезный, подай винную карту, — сделал он знак рукой. Он просмотрел список предлагавшихся вин, мысленно скривился — хотя чего изысканного можно ожидать от ресторана в поезде, даже рассчитанном на состоятельных пассажиров? Это ведь не его собственный винный погреб… Он заказал по бокалу вина для Анны и себя и закуски, Мусин предпочел коньяк.
— Едете с Анной Викторовной в Петербург?
— Нет, на этот раз в мою усадьбу в Царское Село. Племянник, к сожалению, поехать не смог — он тоже на службе, коллежский советник. Так что везу только Анну Викторовну.
— Значит, племянник Ваш тоже при чинах, как и Вы?
— Да, в чинах он даже обогнал меня. Так что мог бы смотреть на своего дядьку сверху вниз, но он не таков. Для него главное — служба, а не чины.
— А Александр? Стезю себе еще не выбрал?
— Теперь его стезя — куча поместий.
— Да, рано на него свалилась такая ноша.
— Что ж поделать, если обстоятельства таковы… Хорошо хоть серьезный молодой человек, а не ветер в голове гуляет. Оба сына Дмитрия Александровича к своим обязанностям относятся со всей ответственностью. Ливены — люди долга и чести, и эти двое, к счастью, не исключение.
Далее разговор пошел об общих столичных знакомых графа и князя, чьи имена Анне не говорили совершенно ничего.
После того как граф откланялся, они вернулись в свое купе, и Анна не смогла сдержаться.
— Павел Александрович, зачем Вы… разыграли этот спектакль? Зачем в начале позволили графу составить впечатление, что… я — Ваша жена?
— Позволил? — Ливен сделал вид, что удивлен. — Он пришел к этому выводу сам, увидев твой перстень, я не делал никаких намеков, чтобы он мог так подумать.
— Но Вы его не переубедили.
— Нет. А что, быть принятой за княгиню, жену Его Сиятельства князя Ливена — это такое большое… унижение? Вот уж никогда бы не подумал… — Павел упомянул только про жену князя, опустив про его любовницу, о чем граф без сомнения подумал в первую очередь, издали увидев Анну вместе с ним. — Ты на меня обижена?
— Нет… Я просто не понимаю, зачем все это было нужно…
— Анна, если я что-то делаю, на это всегда есть причина. Ну, в абсолютном большинстве случаев. Граф — известный светский сплетник. Если бы я сразу представил ему тебя как жену незаконного сына моего брата, он услышал бы только то, что у Дмитрия есть байстрюк, и растрепал об этом по всему Петербургу именно в таком ключе. Поверь, это было бы не то, чего я добивался. А мы медленно подходили к этому. Мы начали с того, что это якобы я женился, затем перешли к женитьбе одного сына Дмитрия, законного, а затем к женитьбе другого его сына — побочного, но, как понял граф, признанного им, иначе бы он не оставил его жене фамильный перстень… Мы говорили про одного князя Ливена, про другого князя Ливена, сына брата первого… и затем еще про одного сына князя Ливена… Сына! Не ублюдка, не бастарда, не байстрюка, а сына! Ливен, Ливен и… возможный Ливен. Сейчас граф будет сплетничать именно о том, что он узнал, что в семье Ливенов появился еще один член… даже двое, включая тебя. Родственник Ливенов — признанный его отцом-князем, человек при чине и положении, следовательно, уважаемый, а не какое-то отродье. Я знаю графа довольно хорошо и могу предугадать, как он может себя повести, и какие слухи он теперь может распространить по столице… Я сделал все, чтоб направить его мысли в то русло, что нужно мне самому…
— Дядя Павел, Вы… интриган…
— Я слышу это второй раз за последние пару дней. Надеюсь, на этот раз это комплимент? — усмехнулся Павел.
— Аня, если тебе… неловко ночевать со мной в одном купе, скажи мне об этом. Я могу просидеть всю ночь в ресторане, мне не привыкать. Я могу подремать в любом месте и в любом положении. Хоть сидя, хоть на лошади, как я тебе сказал, хоть стоя, за годы службы я приноровился ко всему.
— Павел Александрович, о чем Вы говорите? Это Ваше купе…
— Анна, это наше купе. И сейчас я еду с дамой. Если я ее стесняю, значит, я должен найти себе другое место, в поезде ресторан — это самое подходящее место в такой ситуации.
— Нет, пожалуйста, не уходите… Я не хочу оставаться одна… — Анна подумала о том, что Павла она знает, и он — порядочный мужчина…
— Да, что-то я сказал глупость. Если я оставлю тебя одну, мало ли кто может сюда забрести. Лучше чувствовать неловкость со знакомым человеком, чем попасть… в нехорошую ситуацию с незнакомым… Ты этого боишься?
— Да, — кивнула Анна. — Когда мы ездили в Петербург с Яковом, мне было с ним спокойно, хотя вокруг были и… подозрительные люди.
— Аня, в вагоне первого класса не столько подозрительных людей, как в других вагонах. Однако, ты права, и здесь может попасться какой-нибудь господин, с которым нужно быть настороже. Извини, я об этом не подумал… Я не ездил раньше в поезде вместе с дамой… с которой меня бы не связывали отношения… определенного толка… да еще на длительное расстояние… Поэтому и подумал только о том, что тебе может быть неловко ехать вместе со мной. Хотя в первую очередь должен был думать о твоей безопасности… А еще заместитель начальника охраны… Позор Вам, господин подполковник, позор! Не пора ли Вам в отставку по причине профессиональной непригодности? — Ливен сказал это так эмоционально, что Анна рассмеялась.
— Да будет Вам корить себя…
— Нет, девочка моя, если прежде твоей безопасности меня беспокоят какие-то… глупости, это непростительно.
Анна подумала, что собираясь в спешке, она забыла взять с собой несессер. Да и даже если бы и взяла, то он сейчас был бы в сундуке в багажном вагоне… У нее в ридикюле хотя бы был гребень и зеркальце — то самое, которое вернул ей Штольман в самом начале их знакомства. Зеркальце было на месте, а вот гребень — нет. Должно быть, она оставила его в другой сумочке… Вот ведь раззява!
— Аня, о чем ты задумалась?
— У меня с собой нет даже расчески… Я все оставила дома… Я думала только про платья… — призналась она.
— Было бы о чем переживать. У меня дома и расчесок и другого добра хватит. Пока можешь воспользоваться тем, что есть у меня с собой, - Павел вынул из саквояжа полотенце и кожаный несессер. - Щетка там моя, а гребешок новый, я им не пользовался. Если сможешь расчесать им свои волосы. Щетку, конечно, тоже можешь взять — если не побрезгуешь. И бери, что хочешь — мыло хорошее, французское…
Анне были нужны только расческа, мыло и зубной порошок. Когда она открыла несессер в туалетной комнате, она была поражена, что у мужчины может быть столько приспособлений, а также коробочек, баночек, бутылочек, чтоб следить за собой, и это в дорожном несессере. Что же было у него дома? Сколько времени Павел отводил на это? И когда же нужно вставать, чтоб всем этим воспользоваться и затем вовремя поспеть на службу? Это не бритва, расческа и бутылка одеколона как у Штольмана… Футляры в несессере были из серебра, все с вензелями, бутылочки явно хрустальные… Ей очень хотелось открыть флакончики с одеколонами — Его Сиятельство пользовался парфюмерией несомненно из Франции, но сдержала свое любопытство. Павел дал ей свои дорожные принадлежности явно не за тем, чтоб она прошлась по всему содержимому несессера. В одной из коробочек было мыло — с очень приятным свежим запахом, ничуть не хуже, какой бывает у духов. Зубной порошок был из дорогой аптеки, с легким мятным вкусом… Расческа и гребешок были костяными с перламутровыми вставками, как и рукояти бритвенных и других приборов. Что ж, придется попытаться расчесать ее длинные волосы гребнем, щетку Павла она взять не посмела. Анна разобрала прическу, без труда расчесала волосы и заплела их в косу.
Пока Анна ушла приводить себя в порядок, Ливен вытащил из чемоданчика простынь, подушку-думочку с вышитой монограммой Ливенов и очень тонкое одеяло, которое занимало совсем мало места, когда его сворачивали, и приготовил спальное место. Не мог же он позволить Анне прилечь на диван, на котором до этого сидел неизвестно кто. Сам он обойдется и без таких изысков, поспит сидя, как множество раз до этого. Хоть и барин, но… служивый барин… не неженка какая… В первую дорогу он ехал в купе с Демьяном, у того тоже были спальные принадлежности, чтоб отдохнуть по-человечески, иначе зачем откупать целое купе? Он ведь мог взять их сейчас для себя, Демьяну в вагоне второго класса они все равно бы не понадобились. Но, как говорится, умная мысля приходит опосля… Демьян не всегда был одет и вел себя как слуга. Когда он сопровождал Его Сиятельство в поездках, он, в зависимости от обстоятельств, мог выглядеть как человек с небольшими, но средствами — помощник какого-нибудь делового человека или служащий. В таком виде, сменив сюртук, он и ехал сейчас через пару вагонов от князя.
Анна вернулась в купе, Ливен взял у нее свой несессер с полотенцем — теперь была его очередь готовиться ко сну. Большинство пассажиров уже угомонились и не ходили по поезду туда-сюда… Анна посмотрела на застеленный диван и села на другой, где раньше сидел Павел. Она и не подумала, что в поезд с собой нужно что-то взять. Когда они с Яковом ездили в Петербург, они ехали вторым классом, ночью она дремала на плече мужа, который ее обнимал. Сейчас ей придется довольствоваться маминой шалью. Хорошо, что маменька ей ее дала.
Из соседнего вагона появился молодой человек, которого пошатывало отнюдь не из-за хода поезда. Увидев Анну, он остановился:
— Мадам, я смотрю, Вы скучаете в одиночестве… Можно Вам составить компанию?
Анна ничего не ответила. Ей стало не по себе. И почему Павел отлучился именно в этот момент?
Ливен издали увидел, что у их купе кто-то стоял. Стараясь удержаться за стенку вагона. Анну нельзя оставить одну и на несколько минут! Что было бы, если бы по своей глупости он ушел ночевать в ресторан? Сколько бы таких… искателей приключений, у которых чувство такта и приличия… утонуло на дне бутылки?
— Георг, прежде чем выпустить Вас в общество, разве Ваш папенька не научил Вас, что навязывать свою компанию даме по крайней мере неприлично? Тем более в том градусе, что Вы находитесь?
Молодой человек повернулся на голос.
— Князь Ливен?? Это Ваша дама?
— Да, это моя дама, и даже если б не была моей, я бы не прошел мимо… Вам следует пойти на свое место и проспаться. Я Вас провожу.
— Я не хочу на свое место… мне там… одиноко… Я шел в ресторан.
— Вы пойдете! Или сами, или я Вас туда доставлю!
Молодой человек сказал что-то на немецком на повышенных тонах. Ливен ответил ему тоже на немецком, в его интонации была… угроза.
— Простите, мадам… Был не прав, — попытался отвесить поклон Георг, но чуть не упал. Ливен схватил его под локоть. И повел в соседний вагон. Через несколько минут он вернулся. Анна так и сидела на его диване.
— Анечка, он тебя сильно напугал?
— Нет. Просто я не знала, что делать… Вы ведь его знаете, кто это?
— Это младший сын одного Остзейского барона, мальчишка, который выпорхнул из-под папашиного крыла и… решил не в меру попробовать взрослой жизни… Аня, он бы не причинил тебе зла… но отделаться от него было бы нелегко…
— Что Вы ему сказали?
— Что если он не пойдет по-хорошему, я скину его с поезда…
— Но ведь не скинули бы?
— Конечно, нет… Но припугнуть его стоило…
— Дядя Павел, а Вы говорили, что в первом классе меньше… подозрительных людей… — вздохнула Анна.
— Ну, слава тебе Господи, здесь был только один. А сколько их во втором, не говоря уж о третьем… Там нам с Демьяном пришлось бы сесть с двух сторон от тебя, чтоб вот такие Георги не искали твоего общества… Аня, ты не хочешь прилечь? Уже поздно.
— Маминой шали не хватит, чтоб прикрыться, если я лягу, — тихо сказала Анна.
— Маминой шали? А одеяло на что? Аня, это твое место. Я его приготовил для тебя.
— Вы приготовили его для меня? — удивилась она.
— Для тебя. Не думала же ты, что я разлягусь здесь с комфортом, а ты всю ночь будешь сидеть?
— Вы — князь, Павел Александрович… Вам положено с комфортом.
— Аня, я — военный, мужчина, а ты дама. Из нас двоих с комфортом должна отдыхать ты. И не вздумай мне перечить.
— Ну хорошо. Но тогда Вы хоть свою подушку возьмите, я положу под голову шаль, мне этого хватит…
Ливен сел в угол дивана, пристроил под голову подушку, прислонился к стенке купе, скрестив руки на груди. Через несколько минут Анна услышала размеренное дыхание — как Павел и говорил, он мог спать в любом месте в любом положении… Не то что она. Ей мешало все — стук колес, раскачивание поезда, запах дыма… неприятный осадок от встречи с тем молодым человеком… Все это, кроме навязчивого юноши, было и в тот раз, когда они с Яковом ездили в Петербург. Но тогда это ее так не беспокоило. Она тогда задремала только потому, что Яков обнимал ее, и ей было от этого хорошо и уютно — даже если вокруг было столько людей… Сейчас она занимала целый диван в купе первого класса, а сна не было ни в одном глазу… Она думала о Якове, как он там, что будет завтра, когда он пойдет на службу в управление… Какие перемены ждут его после отъезда князя Ливена из Затонска… И очень надеялась, что эти перемены не принесут Якову неприятностей…
========== Часть 2 ==========
На станции их встретил экипаж, Демьян с Климом — как звали кучера, загрузили на него багаж. Клим напомнил Анне Трофима, наверное, во время поездок князя он исполнял обязанности не только кучера, но еще и охранника, как Демьян и Трофим — как она могла догадаться по тому, что они постоянно осмативались вокруг — отнюдь не из любопытства.
Анна заметила, что один большой сундук, который она раньше был на задке у княжеской кареты, отсутствовал. Неужели его забыли в поезде?
— Дядя Павел, нет одного Вашего сундука…
— Аня, спасибо тебе за беспокойство. Но слуги у меня не такие разини, чтоб терять целые сундуки с добром Его Сиятельства. Трофим повез его в Петербург. Такие шикарные костюмы, как те, в которых я был, когда мы в Затонске ходили в ресторан и делали снимки, я ношу обычно только в столице, когда появляюсь в свете. Когда я на службе и в своей усадьбе, я предпочитаю костюмы попроще и попрактичней, и цилиндр точно не ношу.
— Это было специально для Затонска? Чтоб произвести впечатление?
— Именно. Чтоб произвести впечатление. И это, насколько я могу судить, удалось.
— Да, несомненно, — согласилась Анна.
Князь умел произвести впечатление, если не во всем, то во многом. Когда экипаж подъехал к белому двухэтажному зданию с портиком и колоннами, у крыльца Его Сиятельство и его гостью ожидало несколько слуг. Экипаж остановился прямо напротив крыльца. Демьян помог выйти Его Сиятельству, а тот в свою очередь — даме.
— Это Анна Викторовна, супруга Якова Дмитриевича, моего племянника, сына почившего Его Сиятельства Дмитрия Александровича.
Слуги почтительно поклонились князю и его гостье. Затем Его Сиятельство представил слуг Анне.
— Матвей — дворецкий, Глаша и Марфа — горничные. Марфа будет Вашей горничной, Анна Викторовна. Харитон — повар, Авдей — конюх, Фрол и Кузьма — садовники.
Анна заметила, что все слуги были настроены доброжелательно, некоторые даже улыбались ей как Матвей и Марфа. Лишь тот, кого князь называл Кузьмой, посмотрел на нее каким-то недобрым взглядом. Но, может, он был просто угрюмым человеком.
Все слуги были не моложе тридцати и не старше лет сорока пяти-пятидесяти. Самыми молодыми казались Авдей и Глаша, а самым возрастными из тех слуг, что она только что увидела — лет сорока пяти-сорока семи дворецкий Матвей и повар Харитон. Самым старшим по возрасту был Демьян, ему, как и князю, должно быть, около пятидесяти. Но князь выглядел гораздо моложе своих лет, а Демьян примерно на свой возраст. Слуги-мужчины были все как на подбор высокими и сильным на вид, кроме повара, тот был среднего роста и довольно упитанный — видимо, ему сытно жилось у княжеской кухни.
Среди слуг выделялась Марфа. И в свои годы, а она была женщиной лет сорока, может, чуть больше, она оставалась очень хороша собой, а в молодости, похоже, была очень красивой. Марфа не выглядела, как говорят, крестьянской девкой. Лицо было совсем не простое, деревенское, черты лица были правильные, большие серые глаза умные, немного лукавые, кость узкая, фигура справная… Анна подумала, что если бы Марфа была одета не в платье прислуги, а в красивое дорогое платье, она бы посчитала, что это женщина по меньшей мере из купеческого или помещичьего сословия. Но вряд ли купеческая, а тем более помещичья дочка пошла бы в услужение горничной даже к князю. Возможно, она была, как говорят, прижита своей матушкой-служанкой от какого-нибудь помещика или даже дворянина. После того, как Анна узнала о судьбе Якова, подобные вещи уже не казались ей шокирующими. Анна подумала, что таких красивых горничных, наверное, берут не только убирать комнаты… но и быть подле барина… когда он нуждается в женской ласке…
— Все просьбы и распоряжения Ее Милости выполнять беспрекословно, — сказал князь, а затем посмотрел на Анну и, ухмыльнувшись про себя, добавил, — за исключением тех, что будут противоречить моим собственным. Всем ясно?
— Да, Ваше Сиятельство, — хором прозвучало в ответ.
— Все могут возвращаться к своим обязанностям. Матвей, Марфа, займитесь багажом Ее Милости, — приказал князь. — А дом я покажу Ее Милости сам. Анна Викторовна, пойдемте со мной, — пригласил он даму.
Матвей успел открыть дверь перед Его Сиятельством и Ее Милостью и тут же вышел на улицу за багажом.
— Аня, все подсобные помещения и комнаты слуг сейчас находятся во флигеле рядом с домом. В доме только людская, под лестницей, там бывают Матвей и горничные, и иногда Демьян, если не заняты какой-то работой. Чтоб пригласить кого-то из них, когда ты у себя наверху, нужно будет подергать за шнурок у двери будуара, на первом этаже слышно, если просто позвонить в колокольчик или крикнуть. Расположение комнат в доме очень отличается от обычной усадьбы, но мне очень нравится. Все покои исключительно на втором этаже. Это похоже на то, как бывает в домах знати в Европе, например, в Англии. На первом — комнаты, в которых бывают посторонние. Справа комнаты идут анфиладой, сначала малая гостиная, затем буфетная, столовая и большая гостиная. Бальной залы у меня нет, мне она не нужна. Балов я не даю, званые вечера у меня бывают крайне редко. Если и бывают, то только для нескольких человек. Сборищ в своем доме, как я тебе уже говорил, я не люблю.
В малой гостиной я обычно принимаю с визитами, если это не деловая встреча. Буфетная не только для хранения фарфора и столового серебра. Здесь есть небольшой запас вин, когда я или гости в доме, всегда стоит самовар — так что в течение всего дня можно пить чай, а если захочешь кофе, тебе его сварят. В этом буфете постоянно немного выпечки — печенье, пироги, ватрушки, иногда пирожные, из сладостей — обычно шоколад и конфеты, еще фрукты и легкие закуски — это чтоб не бегать на кухню, которая находится во флигеле. Если ты слишком проголодаешься или тебе не понравится то, что подадут из буфета, опять же скажи об этом Матвею или Марфе. Сам я обычно между трапезами перебиваюсь именно тем, что есть в буфетной. Завтрак как получится, обед в два, ужин в семь.
Слева первая комната — библиотека, можешь брать здесь любые книги, какие захочешь. Только попрошу быть осторожной — некоторые издания редкие и ценные. Затем мой кабинет. Остальные комнаты не используются, поэтому они заперты. Я веду довольно уединенный образ жизни, гостей у меня бывает мало, поэтому многие комнаты закрыты.
Они поднялись на второй этаж.
— Здесь нет мужской и женской половины, как бывает в других домах. Здесь все по-другому. В одном крыле хозяйские покои, в другом — спальни для гостей. Если бы ты приехала вместе с Яковом, я бы определил вас в свободную спальню в своем крыле. Но поскольку ты одна, думаю, тебе будет лучше занять самую удобную из гостевых спален, вот эту, — Павел открыл дверь, ближайшую к лестнице. — Лучше следовать приличиям. Моя спальня с другой стороны лестницы. Там же комнаты Дмитрия, Саши… У графини будет спальня в конце коридора.
— Значит с этой стороны я буду только одна?
— Аня, спальня графини не рядом с моей. Не на моей половине. Она — не член семьи. Я же тебе сказал, что в своем доме я пытаюсь блюсти приличия. Ну или хотя бы их видимость. Тебя я решил разместить на половине гостей лишь по той причине, что ты — молодая женщина, приехавшая без мужа, и жить рядом с другой дамой более уместно. Но не потому, что я не считаю тебя своей семьей. Графиня — совсем другое дело. У тебя еще есть вопросы?
— А ценное лучше держать подальше от посторонних глаз или можно оставлять на виду?
— Аня, ты о чем?
— Я про свою шкатулку… Я в чужих домах мало бывала, не знаю, как принято…
Ливен засмеялся.
— Анна Викторовна, графиня в воровстве замечена не была, а мне Ваши безделушки и вовсе ни к чему, мне свои девать некуда. Слуги у меня не воруют. Ну как, по мелочи, конечно, тянут, как и везде, но чтоб на драгоценности хозяев или гостей позарились — точно не про мою челядь. Аня, я хозяин справедливый, но строгий, бесчинств не потерплю. Так что шкатулку можешь под матрас не прятать. Думаю, нам лучше спуститься вниз, сейчас Марфа придет заниматься твоим гардеробом, не будем ей мешать.
— А это… обязательно, чтоб она меня одевала и причесывала?
— В каком смысле обязательно? — не понял Павел.
— Ну, может, в доме князя Ливена так принято, чтоб дам одевали… А если я скажу, что не нужно, то я… вмешаюсь в Ваш уклад… и это будет неправильно…
— Аня, а что тебя можно насильно заставить принять услуги горничной, если ты будешь против? Я что-то в этом очень сомневаюсь. Горничная Вам с графиней дана для удобства, так как я прекрасно знаю, что с некоторыми платьями дамам нужна помощь, и чтоб надеть их, и чтоб снять.
Анна хихикнула про себя: «А Павел-то знаток… И как одеть женщину, и как раздеть…»
Увидев ухмылку Анны, Павел мысленно покачал головой: «Ведь замужем уже, а все как ребенок, если ей от такой обыденности весело. Подзавести ее что ли?»
— Да, Аня, я умею это сам… Но все же предпочту, чтоб это делала камеристка… Она сделает это более… аккуратно, ведь она получает за это жалование, а у графини платья дорогие… — в открытую усмехнулся он. — Аня, если у тебя простые платья, и ты не нуждаешься в помощи, никто не будет настаивать на том, чтоб тебя одевала Марфа. Как и на том, чтоб она делала тебе прически, если ты сама этого не хочешь. Пожалуйста, поступай так, как будет удобно тебе самой…
Они спустились вниз.
— Ваше Сиятельство, Вам письмо от Его Высокоблагородия полковника Варфоломеева. Только что доставили… — Матвей держал поднос с конвертом.
Ливен взял конверт, вскрыл его ножом для бумаг, лежавшим рядом, и быстро просмотрел письмо.
— Матвей, я еду в Петербург, прямо сейчас. Скажи Климу.
Дворецкий поспешил выполнять распоряжение Его Сиятельства.
— Аня, Варфоломеев срочно вызывает меня в Петербург, я вернусь утром. Графиня приедет завтра, ближе к обеду.
— Можно я поеду с Вами?
— Нет, ты останешься в усадьбе. Я еду по службе, а не по частным делам. Если было бы можно, я бы взял тебя с с собой. Но это исключено. Напоминаю тебе, что на ночь все слуги уходят спать во флигель. Но если ты боишься оставаться ночью в доме одна, я попрошу Марфу ночевать с тобой.
— Нет, не нужно, — Анна не хотела, чтоб Павел считал ее маленькой девочкой, которая боится темноты.
— Чувствуй себя как дома — можешь осмотреть получше дом, погулять в саду, только слишком далеко от дома не уходи. Утром можешь спать сколько хочешь, никто тебя будить не станет, если только не попросишь об этом сама. Так что, возможно, я вернусь еще до того, как ты встанешь. Ужин тебе подадут, когда ты сама захочешь, скажи об этом Матвею или Марфе. Сам я остаться на ужин не смогу, но чая мы с тобой попить можем. Ты согласна?
— Да.
— Только тебе придется меня немного подождать. Я должен отлучиться на несколько минут. Ты подождешь меня в малой гостиной? Матвей потом накроет нам в столовой. Вообще-то когда я один и тороплюсь, я частенько пью чай в буфетной.
— Его Сиятельство пьет чай в буфетной? — удивилась Анна.
— Его Сиятельство чаевничает в столовой, как ему и положено, в буфетной пьет чай подполковник Ливен, спешащий на службу.
— А Павел Александрович?
— А Павел Александрович пьет чай где ему вздумается, — улыбнулся Ливен.
— Матвей, где Демьян? — спросил князь, вернувшегося с конюшни дворецкого.
— Вещи Ваши разбирает, Ваше Сиятельство.
— Воду наверх!
— Сию минуту! — Матвей вытащил откуда-то из нижнего ящика буфета ведро, наполнил горячей водой из самовара и побежал на второй этаж, князь пошел следом.
Анне показалось, что прошло всего каких-то четверть часа, и Павел предстал перед ней посвежевший, гладко выбритый, с чуть влажными волосами, распространяя вокруг себя тонкий запах одеколона… Как можно за пятнадцать минут так преобразиться? Что же, Демьян с Матвеем напару занимались Его Сиятельством? Один помогал ему принять ванну, а другой брил его в это же время?
Ливен на этот раз был одет не в элегантный костюм, а в военный мундир.
— Павел Александрович, какой Вы красивый в мундире! — от души восхитилась Анна.
— Значит в гражданском платье я некрасивый? Такого мне еще никто не говорил… — в шутку обиделся Павел.
— Я не это имела ввиду, — Анна смутилась. — Просто в мундире Вы красивы… по-другому…
— Аня, многие женщины находят мужчин в форме привлекательными. Этим, кстати, некоторые военные и пользуются… когда кромемундира даму привлечь больше нечем… Но, если честно, мне приятно, что тебе понравилось, как я выгляжу в форме. Значит, подполковник Ливен тоже имеет шанс на твое расположение, а не только Павел Александрович и Его Сиятельство… — усмехнулся он, — рад этому, очень рад.
— Павел Александрович, Вы всегда так? С усмешкой?
— Аня, если честно, я очень редко разговариваю с кем-то подобным образом. Я веду себя так только с теми людьми, которые входят… в очень узкий круг… Вы с Яковом принадлежите ему, поэтому и видите меня таким… Таким меня не знает почти никто… Извини, если такое мое поведение тебе неприятно… — с совершенно серьезным выражением лица сказал Ливен.
— Нет, не неприятно. Совсем нет. Просто немного непривычно… Но я привыкну… — Анна поняла, что Павел имел ввиду, таким — с ухмылкой и усмешкой он был с теми людьми, с кем был близок. С родными и, возможно, несколькими друзьями. С ними он был Павлом Ливеном. С остальными он был подполковником и Его Сиятельством, которым не престало усмехаться и ухмыляться.
Матвей спустился вниз через пару минут после князя и накрыл стол в столовой. Он подал Его Сиятельству и его гостье мясной пирог, эклеры, булочки и миндальное печенье, абрикосовое и клубничное варенье.
— Аня, может быть, ты хочешь что-то другое? Прошу тебя, не стесняйся.
— Нет, нет, больше ничего не нужно.
Его Сиятельство сделал дворецкому знак удалиться.
Анна съела небольшой кусок пирога, так как проголодалась в дороге, а эклер она только надкусила. Почему-то в горло больше ничего не лезло. Ей было грустно. Но не только потому, что она была в разлуке с Яковом, это она уже осознала как необходимость, и за время пути сумела убедить себя думать о поездке как о… приключении, хоть и вынужденном. Нет, ей было еще грустно и от того, что Павел уезжал и оставлял ее одну. Ей очень хотелось, чтоб в отсутствие Якова рядом с ней был Павел. Она хотела просто посидеть с ним, возможно, расспросить о его семье, ведь семья Павла — это и семья Якова, да что там говорить, через Якова и ее тоже… А завтра, когда приедет графиня, у нее уже не будет возможности проводить с ним много времени. Его Сиятельство определенно будет уделять время графине, иначе зачем бы он пригласил ее в усадьбу?
— Аня, ты не ешь, а клюешь как птичка, — сказал Павел прямо как говорила ее маменька, когда она была маленькой. — Неужели невкусно? Мне нравится готовка и стряпня Харитона, иначе бы я его не держал. Но если тебе не по душе то, что подали, скажи честно. Ведь тебе и ужин может не понравиться. Я, правда, не знаю, что сегодня собирались подать, но тебе всегда могут приготовить то, что захочешь именно ты.
— Нет, вкусно… просто аппетита нет… И ужин я, наверное, пропущу, мне не хочется ужинать в одиночестве…
— Аня, это еще что за разговоры? Ужинать видите ли она без меня не будет. У меня такая служба — меня могут вызвать совершенно внезапно, в любое время дня и ночи. А если я на неделю уеду, ты что же всю неделю будешь голодать?
Анна промолчала. Видя, как она насупилась, Ливен сменил тон:
— Аня, ну я, правда, уезжаю только на несколько часов. Вернусь утром, как и сказал. Если бы я не поехал в Петербург, после чая я бы все равно был занят, возможно, до позднего вечера — смотря сколько накопившихся в мое отсутствие документов мне нужно было бы изучить.
И затем добавил:
— И, пожалуйста, не думай, что если завтра приедет графиня, то у меня больше для тебя не будет времени. Я могу пообещать тебе, что за исключением того времени, что я буду на службе и буду занят бумагами у себя в кабинете, ты всегда можешь рассчитывать на мое внимание. С графиней у меня есть возможность встречаться в Петербурге, а с тобой нет. Естественно, я предпочту проводить свое свободное время с тобой. Поэтому совершенно нет причины для грусти.
Откуда Павел мог знать, что она думала именно об этом, и что это ее и печалило?
— Дядя Павел, спасибо Вам…
— За что же, девочка моя?
— За то, что Вы такой…
— Догадливый и понятливый? — улыбнулся Ливен. — Аня, это же очевидно. Я привез тебя к себе в дом и тут же уезжаю, это любого бы расстроило. Тем более когда намечаются другие гости, которым тоже нужно внимание. Аня, графиня — не эгоцентричная особа, которая будет требовать, чтоб я не отходил от нее ни на шаг, и будет вешаться мне на шею. Если бы она была такой, дальше пары ни к чему не обязывающих свиданий у меня бы никогда с ней не зашло. И кроме того, она женщина умная и понимает, что мне бы хотелось поближе познакомиться с новой родственницей, раз представилась такая возможность… Да, и еще — она, возможно, будет приглашать тебя куда-то, например, на прогулку. Если у тебя не будет желания составить ей компанию, не нужно переступать через себя и соглашаться, ты сюда приехала не в качестве компаньонки. А если по какой-то причине графиня тебе не понравится, что, конечно, я слабо представляю, но ведь может случиться всякое, никто не будет заставлять тебя терпеть ее общество. Можно сделать так, что вы с ней вообще не будете встречаться, даже за едой. И не нужно жертв с твоей стороны, чтоб якобы не обидеть меня. Я все равно это пойму. Я хочу, чтоб в моем доме прежде всего было комфортно тебе. Именно тебе, а не графине. Поэтому если ты почувствуешь какую-то неловкость при общении с графиней, не говоря уж о неприязни, сразу скажи мне. Я все улажу сам. Договорились?
— Да, — кивнула Анна.
— Ну вот и замечательно. Ну все, моя девочка, я поехал, увидимся завтра утром. Не скучай здесь без меня.
Анна вышла на крыльцо проводить Павла, у дома стоял уже другой экипаж, не тот, который привез их со станции. Ливен улыбнулся Анне еще раз, и экипаж тронулся. Анна закусила губу.
Может, погулять в саду? Анна решила взять в комнате шляпку. Марфа к этому времени уже разобрала ее вещи.
— Ваша Милость, отдохнуть желаете? Или, может, с дороги ванну? А то в поездах-то этих Бог знает сколько грязи. Вы только прикажите, Матвей с Демьяном Вам с кухни горячей воды наносят. Или баньку желаете? Она как раз натоплена, мы же Его Сиятельство с дороги ждали. Баня у нас хорошая, да и господская сторона хоть и не такая роскошная, как в столице, все же не чета людской.
— Господская? — удивилась Анна.
— Ну где Его Сиятельство моется и его гости, если, конечно, они снизойдут до бани, а то некоторые только ванну предпочитают…
— Марфа, я даже не знаю… Я все свои принадлежности дома оставила…
— Ваша Милость, да у нас в кладовой целая полка всего, скажите, что нужно, я Вам все принесу. А в бане тоже всего достаточно.
Анна подумала, что предпочла бы ванну, но заставлять слуг таскать горячую воду из кухни флигеля на второй этаж дома… Пусть уж лучше баня. Там хоть ничьих услуг не потребуется… как ей представлялось… Но Марфа, видимо, думала по-другому, она спросила, что наденет Ее Милость, какое платье и белье взять с собой, ведь все, что было на ней в дороге, сразу заберут в стирку. В бане показала ей целый склад всяческих банных принадлежностей, спросила, какую воду предпочитает Ее Милость, следует ли помочь барыне помыться или хотя бы помыть волосы… Немытая еще голова Анны уже начала кружиться от чрезмерной… заботы… Она сказала, что ничего не нужно, что все сделает сама. Но Марфа настояла хотя бы прополоскать Ее Милости волосы и развела какой-то очень приятно пахнувший настой в тазу… Потом, когда Анна сидела в предбаннике и пила прохладный морс, извела на ее волосы аж три полотенца, и все время восхищалась красотой волос Ее Милости, расчесывая их… А затем спросила у нее разрешения сполоснуться самой, пока волосы Ее Милости сохнут, чтоб потом уложить их. Анна была в замешательстве — слуги князя спрашивали ее, разрешит ли она им что-то… Видимо, так распорядился Его Сиятельство… Анна к такому не привыкла. Но, видимо, придется привыкать… распоряжаться слугами князя, как, по словам Павла, это делали Дмитрий Александрович и Александр… Ей это было не по душе, как и чрезмерное усердие… но последнее казалось меньшим «злом», так как она надеялась, что графиня, которая приедет на следующий день без своих слуг, будет занимать княжеских слуг поручениями так, что прислуживать Ее Милости со всей их… настойчивостью… у них не останется возможности…
Анна отпустила Марфу и решила обойти господский дом. Начала считать количество окон, но сбилась со счета. Но хорошо запомнила, что с торца здания было три окна, это была гостиная, судя по всему, самая большая комната в доме, с фасада у нее было, наверное, четыре или пять окон. Из гостиной стеклянные двери вели на большую террасу с задней части дома. С торца на втором этаже окон не было. С другой стороны дома с торца на первом этаже тоже было три окна и ни одного на втором. Комната с окнами была одна из тех, что были заперты за ненадобностью. Деревья с этой стороны дома росли близко, своей кроной касались крыши и создавали тень… и скрывали от любопытных глаз. Анна посмотрела в сторону флигеля. Оттуда увидеть то, что было со стороны торца, было невозможно. Это было идеальное место, если было нужно с кем-то встретиться, не привлекая внимания и не уходя для этого далеко от дома. Анна пригляделась к окнам, и ей показалось, что одно из них отличалось. Так оно и было, это окно было, собственно говоря, частью двери. Она даже обнаружила замочную скважину, она была смазана маслом, значит ей пользовались… чтоб открывать и закрывать дверь, если князю нужно было незаметно уйти из дома, или если к нему приходили те, кого никто не должен был видеть… Не по этой ли причине князь отпускал всех слуг на ночь и оставался в доме один?
Интересно, а как там во флигеле, где, как сказал Павел, находились все хозяйственные помещения. Первая дверь оказалась ведущей в кухню, она была просторной, чистой, с двумя плитами, несколькими столами и бесконечным множеством предметов утвари. В ней стоял такой аромат, что у Анны начали течь слюнки… В кухне находились повар Харитон и еще одна женщина средних лет, которой не было среди слуг, когда они с Павлом подъехали к дому.
— Ваша Милость, — забеспокоился повар, — неужели что-то произошло, раз Вы сюда сами пожаловали?
— Нет, мне просто хотелось посмотреть, как тут… и узнать, что будет на ужин.
«С каких это пор родственники Его Сиятельства сами приходят в кухню узнать про ужин? Для этого есть дворецкий, — пронеслось в голове повара. — Но, видимо, у этих в доме дворецкого нет, вот и не догадалась спросить у Матвея… Что ж, привыкнет со временем…»
— Его Сиятельство не заказывал на сегодня никакого изысканного меню, — как бы оправдываясь, сказал повар, — так что все по-простому — солянка, фаршированный карп, жаркое, кулебяка… Когда прикажете подать, Ваша Милость?
— А когда будет готово?
— Так уже готово, можно хоть сейчас подавать. Я как раз собирался послать Устинью к Матвею… Ваша Милость, может быть, Вы что-то особенное хотите? Вы только скажите, если продукты для этих блюд в наличии есть, я обязательно приготовлю.
— Спасибо, Харитон, может быть, в другой раз… А ужин только для меня?
— Ну господский ужин только для Вас, Ваша Милость, ведь Его Сиятельство уехал.
— Мне много не нужно… Я бы, наверное, только карпа и кулебяку попробовала…
— Ваша Милость, Вам принесут все, что приготовлено, а там Вы уж сами выберете, что Вам понравится. Может, Вам карп не приглянется, а жаркое — наоборот…
Да, барышня — это не князь, который отсутствием аппетита никогда не страдает, особенно, когда из поездки вернется — для него и обед, и ужин из нескольких блюд только в радость готовить…
— Харитон! У тебя все готово? А то время к ужину подходит, надо бы Ее Милость предупредить, — раздался из коридора голос дворецкого, через секунду появившегося в кухне.
— Ваша Милость, Анна Викторовна, прошу прощения, что про ужин Вам не напомнил… и Вам самой пришлось на кухню идти…
— Матвей, я гуляла, усадьбу осматривала… ну и в кухню зашла… здесь так вкусно пахнет, — честно сказала она.
— Да, Харитон готовить умеет, иначе бы Его Сиятельство его не держал. Его Сиятельство его поварским искусством весьма доволен.
— Спасибо на добром слове, Матвей Евсеич.
— Харитон, поторопись. Чтоб не остыло.
— Как можно, Матвей Евсеич? Прямо за Вами и принесем все.
— Ваша Милость, пойдемте в дом.
— Матвей, а можно мне накрыть в буфетной? — Анне не хотелось ужинать в одиночестве в столовой за большим столом.
«Дожили, — вздохнул про себя дворецкий, — теперь уже ужин в буфетной… Ладно хоть чай на бегу, когда Его Сиятельство по делам спешит. Но ужин… Однако хозяин — барин, а хозяйка — барыня… Его Сиятельство сказал, все распоряжения Ее Милости выполнять, если они его собственным не противоречат. А чтоб стола для племянницы в буфетной не накрывать, такого распоряжения от него не поступало. Наверное, пока…»
— От чего же нельзя? Если Ваша Милость желает ужинать в буфетной, накрою Вам там, — Матвей поставил приборы на столик, за которым князь пил только чай. — Вы какое вино выберете?
— Вино? — Анна задумалась, стоит ли ей пить вино. Или все же пригубить чуть-чуть? — А какое пьет Павел Александрович? Может, есть открытая бутылка, чтоб только попробовать?
«У князя открытая бутылка? — засмеялся про себя дворецкий. — У него открытая бутылка редко остается, только пустые»
— Его Сиятельство предпочитает анжуйские и бургундские вина. Я могу открыть для Вас любую, Ваша Милость.
— А какое, на Ваш взгляд, подойдет?
— Вот это, — Матвей показал ей бутылку белого вина. — С рыбой Его Сиятельство всегда его предпочитает.
Анна отпила немного вина — оно было очень приятным на вкус. Князь определенно знал толк в винах. Харитон доставил блюда, Анне показалось, что аппетит у нее разыгрался еще больше. Но супа ей не хотелось. Как и жаркого…
— Матвей, можно мне только рыбы? Кусочек. Без гарнира.
Дворецкий положил пару кусочков — рыба таяла во рту. А с вином была просто пальчики оближешь… Анна не удержалась и попросила еще пару кусочков. Дворецкий выполнил просьбу Ее Милости и долил вина в бокал. После четырех кусков рыбы места для остальных блюд не осталось, даже если бы она и хотела попробовать их ранее.
— Я больше ничего не хочу… Разве что чая.
Дворецкий вздохнул в очередной раз. Этак племянница Его Сиятельства исхудает… Что ж потом ее муж скажет, когда она от князя приедет? Что ее здесь голодом морили?
— Ваша Милость, может, Вы все же отведаете кулебяки? Такую, что делает Харитон, нельзя не попробовать…
Анна кивнула. Кулебяка действительно была знатной. Наверное, если бы она решила начать с нее, у нее не дошло бы и до карпа…
— Матвей, очень, очень вкусно…
— Ваша Милость, я Вам оставлю ее в буфете. Вдруг Вам захочется позже. Я всегда ее Ее Сиятельству оставляю на той случай, если он допоздна засидится. Я Вам и пирожные оставлю.
— Пирожные? — заинтересовалась Анна.
— Да, Харитон сделал для Вас корзиночки со взбитыми сливками и с фруктами. Они и позже еще хороши будут, если еще раз чай попить захотите.
Пирожные были верхом кулинарного искусства. Теперь она знала, что можно будет попросить Харитона сделать для нее, пока она гостит в усадьбе князя.
После ужина она надумала осмотреть дом изнутри. В библиотеке книжные шкафы с застекленными полками от пола до потолка занимали почти все стены. Лишь дверь, окно и камин разрывали прямоугольник, состоявший из сотен, если не тысяч, разноцветных корешков книг. Ближе к окну стоял письменный стол с прибором, стопкой писчей бумаги и несколькими тетрадями и записными книжками. В другом конце комнаты был небольшой столик, на нем — поднос бутылкой вина и бокалом и книга. Около стола были два массивных кресла, на спинке одного из них лежал плед. Видимо, князь любил здесь читать под бокал вина. Анне было интересно, что читал Павел. Это было произведение Jane Eyre некой Charlotte Bronte на английском языке. Анна взяла книгу и пробежала глазами содержание нескольких страниц. Судя по всему, это был дамский роман. Не может быть, чтоб князя самого интересовали такие книги. Скорее всего, он просматривал их, чтоб вести с дамами разговоры в свете. Он ведь считался дамским угодником и, по-видимому, в подобных книгах искал темы для бесед с дамами.
Малую гостиную и буфетную она уже сумела рассмотреть ранее, а вот большую гостиную она видела только мельком, когда Павел проводил ее по дому. В этой гостиной была мебель стиля барокко — столики, в том числе и карточные, диваны, кресла и стулья были позолоченными. Обивкой служил темно-синий атлас с золотым рисунком. Из такой же материи были портьеры. На стенах в нескольких местах были гобелены с похожим рисунком. Казалось, что комната должна быть темной и мрачной, но из-за количества больших окон, такого впечатления она не производила. Вечером, когда зажигали свечи в позолоченных подсвечниках и в двух люстрах необыкновенной красоты — с подвесками, из фарфора с преобладанием оттенков синего цвета, в комнате, должно быть, было также красиво. Картины и статуэтки вносили в интерьер приятное разнообразие других цветовых гамм, а не выделялись режущими глаз пятнами. Больше всего Анну впечатлил рояль — он был также в стиле барокко, на гнутых витых ножках, отделанный инкрустацией и позолотой. Такого инструмента Анна не только никогда в жизни не видела, но даже и не предполагала, что они могли существовать. Она приподняла крышку рояля — Steingraeber und Soehne. Штейнгребер и Сыновья, она как-то читала про музыкальные инструменты, и рояль этой фирмы числился среди наилучших. Этот был, по-видимому, не только одним из лучших, но и одним из самых дорогих. Она не решилась даже пробежаться пальцами по клавишам — это был рояль Его Сиятельства, только его…
Когда она проходила через буфетную, дворецкий спросил, не нужно ли что-нибудь Ее Милости. В свою очередь Анна поинтересовалась, не оставлял ли князь каких-нибудь распоряжений для него и Марфы на поздний вечер. Матвей сказал, разве что показать Ее Милости, где ключ, которым запирают дом на ночь. Ключ находился в очень интересном месте — в полости ножки столика, на котором гости оставляли шляпы и перчатки. Анна подумала, что не стоит больше задерживать дворецкого и горничную, если у них нет никаких иных дел. Как говорил князь, слуги тоже нуждались в отдыхе.
Дворецкий попрощался с ней и запер дом своим ключом. Анна поднялась в свои комнаты и заново осмотрелась. В ее будуаре был диван с креслами и столик, письменный стол и секретер, а в спальне кровать размером больше, чем у них с Яковом в Затонске, оттоманка, туалетный столик со стулом и ширма. Вся мебель была, судя по всему, дорогая, но больше добротная, чем изысканная. Похоже, на гостей, которые оставались в доме с ночевкой, здесь произвести впечатление и не пытались. Интересно, в комнатах, где будет графиня, так же? Или все же они оформлены… поизящней? Хоть как-то отдаленно напоминая гостиные?
День был длинным, и Анна устала. Она подумала, что у Якова день несомненно был полный забот, ведь он не был в отделении с полудня пятницы. Наверное, там скопились дела, которыми Коробейников не мог заняться самостоятельно, без своего начальника. Хоть бы к этой занятости не прибавились сложности, которые могли появиться после отъезда князя Ливена. Анна вздохнула, сколько же перепитий из-за того, что Яков оказался внебрачным сыном Остзейского князя…
Она уже собиралась готовиться ко сну, когда ей показалось, что на этаже кто-то был. Неужели вернулся Павел? Так скоро из Петербурга он приехать не мог, к этому времени он туда, возможно, только добрался. Если только забыл что-то очень важное и вернулся с полдороги. Ну или воры… Прознали, что князь уехал по делам и решили воспользоваться случаем. Ей очень хотелось выйти и посмотреть, но было боязно. И все же любопытство побороло страх.
Она осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. С другой стороны коридора к лестнице приблизилась высокая мужская фигура, затем стала спускаться вниз. На середине лестницы она обернулась и посмотрела в ее сторону, словно приглашая ее идти следом. Фигура была духом князя Дмитрия Ливена — Анна узнала его. Как его было не узнать, если Яков был так похож на него? Анна пошла за духом князя, они спустились на первый этаж и проследовали в коридор, куда-то за кабинет Павла. Дух князя Ливена зашел в комнату, а Анна за ним. В комнате на кровати полулежала светловолосая, бледная изможденная женщина.
— Елизавета Алексеевна, как Вы себя чувствуете? Вы хотели меня видеть?
— Спасибо, Дмитрий Александрович. Сносно. Вы позаботитесь о Сашеньке?
— Конечно, как мы и договаривались, я возьму его себе и воспитаю как своего родного сына.
— Я знаю, что из Вас получится для Сашеньки хороший отец… Дмитрий Александрович, мне уже немного осталось, всего несколько дней… Я хотела спросить про Якова… — Лиза тяжело дышала и, казалось, слова ей давались с трудом.
— Елизавета Алексеевна, зачем ворошить прошлое, вспоминать о Якове… Павел стал Вам хорошим мужем.
— Очень хорошим. Спасибо Вам, что позволили мне испытать, что такое любовь и счастье… И все же я хотела узнать про Якова, меня это уже давно… мучает… Яков — он ведь не просто похож на Ливенов, он сын кого-то из Ливенов?
Князь промолчал.
— Он похож на Вас, Дмитрий Александрович. Он — Ваш сын, ведь так? Сын от той женщины, что Вы любили?
Его Сиятельство не знал, что сказать.
— Так он — Ваш сын?
— Да, он — мой сын, — наконец признался князь. — Но, как Вы и сами понимаете, он не знает об этом.
— Теперь у Вас есть законный наследник, которого Вы так хотели… Но пообещайте мне, что когда-нибудь расскажете Якову, что Вы — его отец. И позаботитесь о нем — так, как сможете, как подскажет Вам совесть. Дайте мне слово.
— Хорошо, Елизавета Алексеевна. Я обещаю.
Как только князь вышел, Лиза закашлялась. Пошарила на кровати вокруг себя и, не найдя платка, вытерла рот рукавом. Посмотрела на запачканный левый рукав сорочки с вышивкой из листиков и заплакала…
Видение пропало — исчезла умиравшая Лиза, и исчезла кровать на которой она лежала. На ее месте у стены был массивный шкаф.
Анна подумала, каким добрым, сердечным человеком была Лиза. В свои последние дни она переживала еще и о судьбе человека, так недолго вошедшего в ее жизнь. По-видимому, она давно стала подозревать, что Яков — сын ее мужа. Возможно, с того времени, когда она сама стала матерью, когда родился ее сын, естественно, больше походивший на своего родного отца Павла, чем на ее законного супруга… И она хотела знать правду о Якове, но не за тем, чтоб высказать недовольство супругу насчет того, что он поступил чудовищно — «свел» ее со своим сыном… А затем, чтоб вытянуть из него обещание принять какое-то участие в жизни своего незаконного отпрыска…
Вдруг Анна почувствовала себя очень слабой. Ей захотелось присесть и немного отдохнуть. Да, так она и сделает. Сядет в кресло, посидит несколько минут, а затем пойдет наверх в свою спальню…
========== Часть 3 ==========
Анна услышала сквозь дрему какие-то голоса.
— Ваше Сиятельство, Ее Милость пропала.
— Как пропала?
— Так не знаем. В спальне ее не было. Мы уже весь дом обыскали и сад… Нет ее нигде, и никто ее не видел.
— Да я с вас всех шкуру спущу! Человек ведь не иголка, не мог исчезнуть! Вы точно весь дом обыскали?
— А как же! Все комнаты… И остальное… Нет ее…
— Я сам все осмотрю! Иди уж! Не путайся под ногами!
Через секунду грозный голос из коридора прозвучал у нее над головой:
— Анна, так вот ты где!
Она открыла глаза. Рядом стоял Павел и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
— Как ты посмела сюда зайти? Сюда никому входить не положено! Никому! И ты не исключение!
Анна недоуменно посмотрела — спросонья она не поняла, почему так зол Павел.
— Как ты сюда попала? Здесь всегда заперто! Где ты взяла ключ?
— Ключ? Какой ключ?
— Тот, которым ты открыла дверь! Где ты его взяла? У меня в комнате?
— Я не понимаю, о чем Вы.
— Я спросил, как ты попала в запертую комнату!
— Меня сюда привел дух…
— Дух, значит, привел?? И ключ из моего стола тоже он стащил? Ты бы хоть что-нибудь более правдоподобное придумала!
Только теперь Анна поняла, в чем ее обвинял Павел. В том, что она рылась у него в столе, нашла там ключ и отперла эту комнату.
— Дядя Павел, я этого не делала!
— Ваше Сиятельство!! — еще больше повысил голос князь.
— Ваше Сиятельство, я этого не делала! Это дух!
— Дух?? Ты издеваешься надо мной??
У Анны от обиды выступили слезы.
— Я над Вами не издеваюсь… Ночью мне показалось, что я слышала шаги в коридоре. Я выглянула и увидела фигуру высокого мужчины. Он был похож на Якова, только старше. Это был Дмитрий Александрович. Я пошла за ним. Он привел меня сюда. Здесь не было заперто. Он сюда зашел, а я за ним. Он приходил к Лизе. В один из последних ее дней. Это она пригласила его. Она просила его позаботиться о Сашеньке. Он пообещал ей это, — про то, что Дмитрий дал слово Лизе позаботиться и о Якове, она говорить не стала.
— Тебя действительно сюда привел Дмитрий? И ты видела все, о чем мне сказала? — гнев в голосе князя сменился волнением.
Анна кивнула, глотая слезы.
— Я бы не стала Вас обманывать… Лиза, она была так слаба… тяжело дышала. Но все же говорила… для нее это было важно… А когда Дмитрий Александрович ушел, она закашлялась и, не найдя платка, вытерла губы левым рукавом рубашки. На рубашке были вышиты листики… Лиза посмотрела на кровь… и заплакала…
Павел понял, что Анна не могла такого придумать, она действительно видела дух Лизы. Его Лизы. Он на мгновение закрыл глаза. И попытался прийти в себя.
— Аня, она ведь тогда извинялась из-за той рубашки, что запачкала ее… Это была такая безделица… А она переживала…
Он хорошо помнил эту сцену за несколько дней до смерти Лизы. Она была еще более душещипательной, поскольку человек на пороге смерти переживал о какой-то испорченной вещи так, будто собирался еще носить ее и носить… годами, пока она совсем не износится… А не в последний раз… Его сердце разрывалось…
Еще ему было очень стыдно. Он обидел Анну, накричал на нее, обвинил Бог знает в чем… Он присел перед Анной на колени, взял ее руки в свои и стал целовать их:
— Анечка, прости меня… Прости дурака… Простишь, девочка моя?
Анна видела, какое сильное впечатление на Павла произвело то, что она увидела дух его любимой женщины. Как это его взволновало, потрясло, можно сказать, пронзило в самое сердце. О какой обиде теперь могла идти речь? Это он теперь нуждался в утешении, а не она.
Она высвободила одну руку и погладила князя по голове.
— Ваше Сиятельство, Павел Александрович…
Павел посмотрел на нее своими зелено-голубыми глазами, полными боли и грусти:
— Павел, просто Павел…
Она провела по его волосам еще раз. Затем еще. И еще. Он смотрел на нее так, будто… безмолвно молил ее о чем-то.
— Павел. Павлуша…
Что на нее нашло, что она назвала Павла ласковым именем, она не могла объяснить. Просто почувствовала, что так нужно. Ему нужно.
Когда Анна ласково назвала его, с той интонацией, как называла его Лиза, ему на мгновение показалось, что он сошел с ума. Этого не могло быть. Но это было.
Он уткнулся лицом в колени Анне, а она продолжила гладить его по голове… Ему казалось, что с каждой невинной лаской она отдавала ему частичку своей души… Что между ними образовалась какая-то особая связь… Подобное он чувствовал в Затонске, когда держал ее руку в своих руках, смотрел ей в глаза… и хотел поделиться с ней частью своей души… дать ей понять, что она всегда может рассчитывать на него, когда он будет нужен ей… чтоб поддержать ее, утешить… Теперь же он чувствовал, что это он нуждался в ее поддержке, в ее утешении… в ее нежности… в ее ласке… в ней… как в воздухе, без которого невозможно дышать… И боялся, что она могла воспринять это по-другому…
Через какое-то время он поднял голову и посмотрел на Анну влажными глазами.
— Анюшка, не осуждай меня, что я позволил этому случиться… У меня не было подобного почти двадцать лет… Чтоб по отношению ко мне проявили нежность просто потому, что хотели утешить… Не желали меня как мужчину… А жалели и сочувствовали как человеку…
Ливен встал на ноги.
— Аня, извини, что я был зол на тебя. Ты поймешь почему… Видимо, я сам случайно не запер дверь… Но если бы даже комната не была заперта, сюда все равно никто бы не посмел зайти. Это запрещено. Сюда могу входить только я. И Демьян, когда нужно убрать. Больше здесь не бывает никто, даже Саша. Он был здесь, только когда я его маленького на руках приносил сюда, и все. Это… только мое… мое прошлое… Иди за мной…
Он распахнул дверь, которая вела в другую комнату. Затем раздвинул плотные шторы, которые до этого погружали комнату во мрак. Свет упал на портрет на стене. На нем была красивая белокурая барышня с голубыми глазами. На губах была чуть грустная улыбка. Барышня была одета в белое бальное платье, скорее всего, платье дебютантки. От нее как бы исходило сияние…
— И такой ангел был не нужен Дмитрию Александровичу? — только и смогла вымолвить Анна.
— Нет, не нужен… Лиза была моим ангелом… И слишком рано ушла на небеса… слишком рано…
Под портретом стояла та самая кровать, на которой в видении Анны лежала умиравшая Лиза. Анна вопросительно посмотрела на Павла.
— Ты правильно увидела кровать в будуаре, она стояла там какое-то время по желанию Лизы. Ей там было уютнее. Туда и приходил Дмитрий. Кровать перенесли обратно в спальню за два дня до… Лиза хотела быть подальше ото всех. Кроме меня. Я сидел у ее кровати все время… выходил только по надобности… И еще, когда она попросила сыграть для нее ее любимую «Лунную сонату» — в последний раз… С того дня я ее не играл ни для кого кроме себя самого. Сыграл только недавно — для вас с Яковом… Лиза никого не хотела видеть кроме меня. А я видел, как она угасала на моих глазах… Я держал Лизу за руку до ее последнего вздоха. Затем закрыл ей глаза и поцеловал — в последний раз. С этим поцелуем из меня словно вытекла часть жизни. Не из князя Ливена, не из офицера, из меня самого… Я не знаю, сколько я тогда просидел в каком-то трансе… Потом пошел к Дмитрию и сказал, что его жена умерла. А он сказал, что это для меня она была женой, а для него она была княгиней Ливен… Не могу сосчитать, сколько раз я видел во сне те последние мгновения с ней… Сколько раз просыпался от кошмара, что она умирала на моих глазах снова и снова…
— Как же давно Вы живете с этой болью…
— Семнадцать лет, — отвел в сторону взгляд князь.
Анна взяла его за руку, провела в будуар и посадила рядом с собой на диван.
— Вам нужно это отпустить…
— Не могу…
Она положила руку ему на предплечье и стала тихонько гладить его.
— Павлуша… Ты должен… Подумай, разве Лиза бы хотела, чтоб ты так страдал…
Таких слов ему не говорил никто, даже Дмитрий, который сочувствовал его утрате. Боль, которая разрывала его сердце каждый раз, когда он заходил в эти комнаты, стала постепенно отступать — с каждым касанием нежных пальцев…
— Анюшка, похоже, только ты понимаешь, что у меня на сердце… Спасибо тебе. За все, — он поцеловал Анне ладонь.
— Павел Александрович…
— Павел, для тебя Павел… Когда мы одни, только Павел… Или как сама захочешь называть меня… Но не Павел Александрович и не дядя Павел…
— Павел…
— Да, Павел, именно так… Только, прошу, постарайся не обращаться ко мне так на людях. По крайней мере пока. Хорошо?
— Хорошо.
— Вот и славно. А теперь иди переоденься и приходи в столовую, я еще не завтракал, да и ты тоже. После полудня приедет графиня. Ну беги же, девочка моя.
Девочка моя… Его девочка. Его Анна. Его… Ему было почти пятьдесят, но он не понимал, что с ним происходит… Он хотел, чтоб Анна была в его жизни. Он больше не представлял своей жизни без нее… Он отчаянно нуждался в близости с ней… но не той, что бывает между мужчиной и женщиной… совсем не той… Как к женщине он не испытывал к Анне ничего. Совершенно ничего. Ее нежные, ласковые прикосновения никак не будоражили его, не вызывали в нем плотских желаний. Они умиротворяли его, приносили покой и затягивали раны на его сердце, которое до сих пор, казалось, было разорвано в клочья… Она была ЕГО Анной, но он не ревновал ее к Якову. Наоборот, он хотел, чтоб она была с ним счастлива, чтоб Яков дал ей все, что мог, и как жене, и как женщине. Но чувствовал, что если Яков ее обидит, то он не посмотрит на то, что он его племянник. Его Анну не смел обижать никто, ни Яков… ни уж тем более он сам…
========== Часть 4 ==========
Анна поднялась к себе в комнату. Надела лучшее из утренних платьев и сама сделала себе прическу, хотя для этого у нее сейчас была Марфа.
Павел сказал, что по отношению к нему много лет не проявили нежности, чтоб просто утешить… не желали как мужчину, а жалели и сочувствовали как человеку… Как точно он сказал… Павел был красив и лицом, и фигурой, но она ни в коей мере не желала его как мужчину. Единственным мужчиной для нее был и всегда будет только Яков. Павла ей хотелось именно жалеть и сочувствовать ему. И хоть немного облегчить ту боль, которая была в нем долгие семнадцать лет…
Семнадцать лет, за которые он, похоже, не имел возможности даже по-настоящему выплакать свое горе, поговорить по душам о своей утрате, а так и держал все в себе. Кому можно было рассказать такое да еще ожидать понимания и сочувствия? Он сожительствовал с женой брата и прижил с ней бастарда. Любовница умерла, ее супруг забрал байстрюка и сделал его своим законным наследником… Ведь именно так люди бы все и восприняли. Кому тут было сочувствовать? Явно не Павлу, а обманутому мужу, который несмотря ни на что повел себя благородно. А что муж не любил свою жену, что она ему и вовсе была не нужна, это уже дело десятое… Кто поймет, что это Павел был настоящим мужем Лизы, что безумно любил ее и их сына, которого у него забрали… Забрал брат, которому был нужен законный наследник, а не его мать, которая для него была лишь княгиней, женщиной носившей его титул и имя, и более никем… Не единственной любимой женщиной как для Павла, по которой он убивался вот уже сколько лет…
Бедный Павел. Бедный ее Павел. Ее Павел… ЕЕ Павел? Да, ее Павел. Только так, а не иначе. Не князь, не Его Сиятельство, не Павел Александрович, не дядя Павел, а Павел, ее Павел. Павел больше не был для нее просто знакомым или родственником мужа. Он стал для нее близким человеком, близким и дорогим, и отрицать это было бессмысленно. Он был нужен ей, как и она была нужна ему. Она чувствовала, что всегда могла рассчитывать на его понимание и сочувствие, как и он на ее, что он всегда поддержит и никогда не осудит… Что если б он был рядом, когда они с Яковом поссорились, именно к нему она бы пошла, чтоб рассказать о случившемся, спросить совета… и почувствовать душевное тепло, которое он бы ей дал, держа ее руку в своей… как тогда на скамье у их дома в Затонске…
За завтраком, где им прислуживал Матвей, они обменялись всего парой фраз. Анна сказала, что накануне она собиралась начать писать письмо мужу, но так и не сподобилась. А князь, что отправил племяннику телеграмму из Петербурга, что они добрались до усадьбы благополучно. Ливен спросил ее, понравилась ли ей усадьба — она сказала, что дом великолепен, вид на пруд очень живописен, а вот сад она еще осмотреть не успела. И тогда после завтрака Его Сиятельство пригласил гостью прогуляться в сад, чтоб показать ей наиболее красивые места, где она могла бы потом отдыхать, например, читая книгу.
Они вышли из дома, но Павел не обращал внимания на то, что было вокруг, он провел ее мимо красивых цветочных клумб, мимо кустов, подстриженных в форме разных фигур, мимо фонтана… и увлек в куда-то в глубину сада, где под большим раскидистыми деревом стояла скамья.
— Давай здесь присядем.
Они сели рядом, и Павел взял руку Анны в свою, таким, казалось, привычным жестом, будто делал это уже множество раз.
— Аня, нам нужно поговорить о том, что случилось… Я не думал, что это произойдет… а если и произойдет, то по крайней мере не так быстро… Не через день после того, что было в Затонске… Еще там я почувствовал… нечто необычное — когда уговаривал тебя поехать ко мне.
— Вы хотели…
— Ты, — поправил ее Ливен. — Называй меня на ты, когда мы одни… Нет больше «Вас» после всего… для меня… Надеюсь, что и для тебя тоже…
— Вы… ты хотел, чтоб я поехала к… тебе, потому что… что-то почувствовал тогда? — Анна не понимала, что хотел до этого сказать Павел.
— Я хотел, чтоб ты поехала, чтоб, если все же в Затонске будут какие-то неприятности, ты была далеко оттуда… и рядом со мной… Ну и чтоб Яков остался наедине с самим собой, если он считает, что так ему будет легче… Я очень хотел, чтоб ты поехала…
Ливена разрывали противоречия — сказать, то что он хотел, или нет? Он был зрелым мужчиной, Анна — молоденькой женщиной, можно сказать, девочкой. Сможет ли она понять его, если он сам не до конца разобрался в себе? Как сказать так, чтоб им обоим не было неловко? Чтоб не отпугнуть ее своим признанием? Может, лучше промолчать? Но что, если то, что произошло комнате у Лизы, случится еще раз? Он боялся повторения подобного, но… не исключал возможности, что так может случиться… Что если Анна… заподозрит его в чем-то… греховном? Где найти правильные слова? Господи, он как будто собирается с духом признаться в любви! Нет, признаться в любви, наверное, было бы легче… Может, все же не говорить? Но если он не скажет сейчас, то будет жалеть об этом до конца жизни, он знал это абсолютно точно…
— Аня, понимаешь, я почувствовал какую-то особую связь между нами, я не чувствовал ничего подобного никогда в жизни… Но я боялся, чтоб ты, не дай Бог, не восприняла это как что-то порочное, безнравственное… а не светлое, теплое и… абсолютно невинное… Я не хотел пугать тебя. Но сегодня… это вышло из-под контроля… В тот момент я так нуждался в тебе… в твоем участии… теплоте и нежности… И я не мог отказать себе в этом, пусть бы это и было один-единственный раз… Я осмелился положить голову тебе на колени, а ты продолжила гладить мои волосы… За эти мгновения я бы отдал все семнадцать лет своей пустой жизни, в течение которых никогда не ощущал такой заботы, поддержки, сопереживания, что ты проявила, просто касаясь своими пальцами моих волос… Аня, какая у тебя светлая душа, раз ты про других не думаешь дурно… А у меня, видимо, с темными пятнами, ведь я опасался, что ты могла посчитать, что у меня могли быть намерения воспользоваться ситуацией… Я бы не знал тогда, что бы делал…
— Воспользоваться ситуацией? Павел, ты о чем? — она, сама того не заметив, обратилась к Ливену по имени и на ты.
— О том, как мужчина может попытаться воспользоваться… добротой девушки… Но тебе такая… низость и в голову не пришла… Аня, я никогда не причиню тебе зла. Никогда. Никогда не приму твою нежность… твою ласку… как повод для чего-то… иного… И ласка с моей стороны — это тоже только теплота и нежность, ничего кроме этого, никак не завуалированное влечение — что мужчина может испытывать по отношению к женщине. Я никогда не притронусь к тебе как мужчина…
Он замолчал на мгновение, но все же решился сказать самое главное, даже если будет выглядеть… нелепым… или жалким…
— Но… мне необходимо быть с тобой рядом… хоть иногда… Не отталкивай меня, пожалуйста… — бирюзовые глаза снова смотрели на нее с мольбой, как утром. — Мне достаточно держать твою руку в своей… вот как сейчас, — он чуть сжал ладонь Анны, — чтоб чувствовать… умиротворение… покой… и подобие счастья… чего я не чувствовал с того времени… как потерял Лизу… — Павел словно проникал взглядом внутрь ее, затрагивая потаенные уголки ее души, но она не испытывала неловкости или стыда, как если бы подобным образом на нее смотрел кто-то другой. — Аня, не пойми меня превратно. Это не романтические чувства или любовь мужчины к женщине, определенно не это, ведь я знаю, что это такое. К тебе у меня совсем другое чувство, но я не могу даже себе объяснить какое…
Вот, кажется, он сказал все, что хотел… Все получилось сумбурно, скомкано, нескладно, так, что, наверное, истолковать это можно было как угодно… Только бы Анна не посчитала его сумасшедшим, а то и вовсе подонком, который пытался заговорить барышню, чтоб скрыть свои грязные намерения… Но ничего уже не изменить… Стоит лишь надеяться на чудо… Он был слишком взволнован, чтоб далее удерживать взгляд и отвел его в сторону.
Анна призадумалась — задуматься действительно было о чем, а затем позвала его:
— Павел…
— Да, моя девочка?
Она посмотрела прямо в глаза Павла,говорившие больше, чем все слова, которые он только что произнес.
— Такое чувство, что это родство, только не кровное, не физическое, а душевное? Когда ты нашел родного человека и он стал как бы частью тебя, твоей души… и тебе с ним хорошо? И ты хочешь показать ему своей теплотой и нежностью, как он много для тебя значит, как тебе дорог, и пытаешься помочь ему преодолеть… тяжелые моменты? Что ты его понимаешь, чувствуешь и… надеешься, что он чувствует то же самое?.. — Анна ощутила, как от волнения Павел еще больше сжал ее руку. Ей не хотелось выдернуть ее, наоборот, ей хотелось, чтоб он так и держал ее. Потому что… им обоим в этот момент это было необходимо. — Но это не единение с любимым человеком, когда вы с ним одно целое… как бывает между мужем и женой… Это совершенно другое…
— Да, пожалуй, душевное родство — это именно то, что я чувствую по отношению к тебе. Как точно ты это выразила… — на сердце у Павла отлегло, а душа — ликовала? Что Анна поняла все так, как это чувствовал он сам. Только сейчас он заметил, как крепко сжал руку Анны — хоть бы не сделал ей больно, он раскрыл свою руку и поцеловал ей ладонь. — А я в свои почти пятьдесят не мог найти для этого подходящих слов…
— Зачем Вы… ты говоришь про свой возраст? Хочешь, чтоб я чувствовала себя маленькой девочкой?
— Ты всегда будешь моей девочкой, маленькой, большой, но моей… Якова и моей… и ничьей больше…
— Он будет ревновать? — забеспокоилась Анна.
— Конечно, будет. Это же Яков, — чуть улыбнулся Павел. — Но не потому, что подумает о чем-то непристойном между нами, а так как не захочет тебя ни с кем делить…
— Павлуша, он… поймет? — волнуясь, она и не обратила внимания, как назвала Павла
— Вряд ли, если ты назовешь меня Павлушей при нем, — засмеялся Ливен. — Павла он еще стерпит. Но не Павлушу.
Анна зарделась, Павел был Павлушей в тот момент, когда… он в этом нуждался… Но как ее угораздило так назвать его в обычном разговоре?
— Извините… Извини, если это показалось тебе… неподобающим или неуважительным…
— Анюшка, в этом нет ничего неподобающего. Мне приятно, очень приятно. Неимоверно приятно. Это согревает мне сердце. Так меня называли всего два человека в моей жизни, два самых близких — Дмитрий, когда я был ребенком, и очень редко, когда я был уже взрослым, и Лиза… Нет, я приврал немного, Саша еще пытался меня так называть, когда как-то услышал, что меня так звал Дмитрий, — на губах Ливена появилась теплая улыбка. — Но Дмитрий пересек это, сказал, что негоже мальчику так обращаться к взрослому мужчине… Что касается Якова, он должен понять. Анечка, мне придется ему все объяснить. Когда-нибудь. Когда я сам все же больше разберусь в себе. Я не хочу потерять ни тебя, ни его… Это было бы для меня настоящим ударом, подобным потере Лизы… Поэтому я этого никогда не допущу. Верь мне.
— Верю, — кивнула Анна. Человек, который был ей так дорог, не мог… не смел солгать ей. По крайней мере не об этом.
— Павел, я так беспокоюсь за Якова. Как он там…
— Девочка моя, для твоей тревоги нет оснований. Есть очень, очень малая вероятность того, что может произойти что-то неприятное, что еще больше осложнит жизнь Якова и твою. Я… я сделал все, что, как мне кажется, в моих силах, чтоб этого не случилось…
— Это не только… ужин в ресторане, чтоб все видели, что Его Сиятельство признает своего племянника? И не только семейные портреты?
— Не только. Конечно, не только… Но давай не будем об этом…
— Павел, сколько же ты на нас потратил… И в ресторане, и на снимки… и подарки привез, никого не забыл, а Якову так очень дорогие… мне даже неудобно…
— Глупенькая, на кого же мне тратить как не на вас? Конечно, я и Саше дарю что-то по возможности, просто, чтоб сделать ему приятное. Но в этом нет нужды, у него состояние в несколько раз больше моего.
— То есть он намного богаче тебя?
— Намного. Он же единственный наследник старшего из братьев, которому от нашего отца досталось больше всего, да и имение от прадеда очень внушительное…
— А ты сам?
— У меня достаточно средств, чтоб не отказывать себе в очень многих вещах. Кроме того, я не мот, не игрок, семьи как таковой, которую нужно содержать, у меня нет, поэтому мне более чем хватает. Так что если тебе будет что-то нужно, пожалуйста, не стесняйся…
— Я совсем не это имела ввиду…
— А я именно это. Я ведь знаю, что Якову гордость не позволит у меня что-то просить, а тебе — совесть…
Анна вздохнула.
— Аня, я привез тебе кое-что из Петербурга. Надеюсь, тебе это понравится. Это будет у тебя в будуаре… Мне нужно идти, я еще должен посмотреть кое-какие бумаги до приезда графини, — Павел снова поцеловал ей ладонь, выпустил ее из своей и встал со скамьи. — Если хочешь, погуляй сама. Найдешь дорогу обратно, не заблудишься?
— Думаю, что найду. Я еще чуть-чуть здесь посижу и пойду напишу несколько строк Якову. А отправлю письмо позже, после того, как познакомлюсь с графиней.
— Хочешь поделиться с Яковом впечатлениями о моей любовнице? — улыбнулся Ливен. — Что ж, это вполне… понятно… Когда будешь писать ему, не забудь и про то, что лебеди у меня все же есть, а не только утки, — посмотрел он на Анну со знакомой ей усмешкой.
Рядом с ней стоял такой привычный Павел Александрович, дядя Павел — тот, который постоянно усмехался и ухмылялся в Затонске… а не ее Павел, который своим душераздирающим взглядом молил ее о ласке и нежности… и пытался сдержать слезы, когда она гладила его по волосам чуть ранее в этот день…
========== Часть 5 ==========
Анне не терпелось узнать, что же привез ей Павел из Петербурга. Должно быть, какую-то безделицу. Она прошлась по саду, задержалась у фонтана, чтоб потянуть время, хотя ей хотелось броситься в дом.
В будуаре на столе стоял несессер. Довольно большой, кожаный, внутри отделанный атласом, с серебряными коробочками, баночками и хрустальными бутылочками — как у князя, только без вензелей. Расчески, ножницы, пилочки имели костяные ручки и были отделаны перламутром. Скорее всего, этот несессер был оттуда же, откуда был и Его Сиятельства. Несколько коробочек и баночек были пустыми, видимо, они предназначались для пудры, румян и прочих женских хитростей. В одной коробочке было мыло, такое душистое, что его не хотелось класть обратно. В одном из флакончиков были духи… Анна подумала, что князь очень хорошо разбирался в подарках дамам. Возможно, он купил когда-то этот подарок про запас, а сейчас, поскольку она оказалась в его доме без ничего, решил привезти ей его из Петербурга… Подарок был безмерно дорогим… и личным… Могла ли она принять его? Вряд ли…
Ливен постучал в косяк незакрытой двери. Анна повернула голову.
— Надеюсь, я угодил тебе, — сказал он, так и оставшись стоять в дверном проеме.
— Мне очень понравился подарок, очень… Но он слишком дорогой… он, наверное, для более… изысканной дамы… из высшего света…
— Что?? Для более изысканной дамы из высшего света? Ты… ты имеешь ввиду, что он предназначался другой даме, а я подарил его тебе?? Анна, я не дарю подобного любовницам. Меня бы никогда не посетила мысль подарить нечто подобное, например, графине. Я купил его специально для тебя вчера вечером между встречами — после встречи с Варфоломеевым и до другой, которая была через час после первой.
— Специально для меня?
— Да, специально для тебя. В нем были только футляры. Зная, что у тебя ничего с собой нет, я решил купить тебе кое-что, в чем ты нуждалась — хорошее мыло, пару баночек с кремами и духи. Да, я выбрал это на свой вкус, но ведь если б я не привез тебе это, тебе пришлось бы пользоваться тем, что есть у меня в доме, что в любом случае выбирал я сам… Как ты могла заметить, я не купил ничего… что дама предпочла бы покупать сама, чтоб подчеркнуть свою красоту… особенно, чтоб еще больше заинтересовать мужчину…
От последней фразы Анна покраснела.
— Аня, я бы мог купить такой же несессер Якову, но, думаю, он бы ему совершенно не пригодился. Точнее, не с таким количеством предметов, как у меня…
— И… ты всем этим пользуешься?
— Иногда приходится, когда нужно из подполковника Ливена быстро перевоплотиться в Его Сиятельство.
— Что это значит? — не поняла Анна.
— Например, я могу быть в поездке, могу ехать не только в карете или экипаже, но и скакать верхом. Это может быть в непогоду, в дождь, снег, ветер… Кожа на лице от этого, как ты понимаешь, лучше не становится, обветривает. Да и руки, хоть и в перчатках, грубеют. Кто знает, может, мне повезет, и после бала какая-нибудь дама разрешит мне прикоснуться к ее ручке без лайковой перчатки, а я поцарапаю ее нежную кожу своей шершавой рукой. Это было бы непростительно для князя, — усмехнулся Ливен. — Вот в ход и идут всякие средства, которыми я редко пользуюсь постоянно. Если ты подумала, что я из тех мужчин, кто наводит марафет часами, то ты ошиблась. Кстати, подобных излишеств в дамах я тоже не люблю. Естественная красота всегда лучше… нарисованной… Ведь есть вероятность того, что под краской… утром окажется совершенно не то лицо, что видел вечером… — ухмыльнулся Павел. — Слава Богу, у меня таких дам не бывает. Мои дамы красивы от природы… Аня, я зайду к тебе еще чуть позже.
Павел пришел к ней, когда она закончила очередной абзац письма Якову, в котором она описала усадьбу князя и, как он и просил, упомянула про лебедей и уток в пруду. Его Сиятельство сменил костюм на более светлый, чем был на нем с утра, и повязал другой шейный платок — серебристый с бирюзовой нитью — цвета его глаз. Утром, когда он обнаружил ее в комнате Лизы, он был в темно-сером костюме и галстуке тоном чуть светлее. А уезжал накануне в военном мундире — сменил его в Петербурге или уже в усадьбе, до того, как ему доложили, что его гостья пропала? Интересно, сколько раз за день переодевался князь? Или он приоделся сейчас специально для графини, а обычно ходил дома, как он сказал ранее, в костюмах попроще, таком, как утром?
— Аня, у меня к тебе будет просьба. Приближается время, когда приедет графиня. Я хотел бы, чтоб ты надела то платье, в котором была, когда мы делали снимки в Затонске. Оно тебе необычайно идет. И еще, чтоб Марфа уложила тебе волосы.
Ну вот… Оказывается, князя волновало не только то, как выглядел в глазах графини он сам…
— Теперь от меня ожидается, чтоб я произвела впечатление? На графиню?
— Да, я хочу этого, — признался Павел. — И поскольку вчера я запамятовал спросить тебя, что еще ты могла забыть дома, я взял на себя смелость купить для тебя еще кое-что, — он вытащил из-за спины бархатную коробку.
В коробке был набор серебряных гребней и шпилек. На каждом из предметов было раскидистое дерево, которое напомнило ей то, под которым они сидели утром. Некоторые из ажурных листиков на деревьях были позолочены, наверное, наступала осень. На каждом гребне было также и по необычному камню, переливавшемуся всеми цветами радуги.
— Это опалы, — пояснил Ливен, — но не самые редкие, какие бывают.
— Павел Александрович, Вы… не обижайтесь… Но это очень дорогой подарок… Я не могу… я уже приняла от Вас несессер…
— Павел, ты… — поправил он Анну. — Аня, несессер был, можно, сказать, не подарком, а необходимостью — в твоих обстоятельствах. Я постарался выбрать то, что ты могла бы носить каждый день с любыми нарядами, а не только с вечерними платьями, как те наборы, где гребни все были усыпаны, к примеру, бриллиантами и изумрудами. Вот те наборы были действительно дорогие. И я мог бы купить для тебя и такой. Но не стал, не потому, что не мог этого позволить, а именно по той причине, что такой подарок ты бы точно постеснялась принять. Поэтому я купил тебе самый скромный из тех, что мне приглянулись. И я действительно могу обидеться, если ты не примешь его… Я специально ездил в ювелирную мастерскую и чуть было не опоздал из-за этого на второе совещание и не получил нагоняй от Варфоломеева, так как кроме нас двоих там присутствовали и другие люди, среди них — очень важные персоны, и опаздывать было бы непростительно…
— Вы… ты купил это не там же, где приобрел несессер?
— Нет, не там. В разных местах. Из-за одного несессера я бы не опоздал, вернулся бы заранее. Просто поехав для тебя за гребнями, я не думал, что это займет столько времени. У меня глаза разбежались, столько всего там было… заслуживавшего внимания… Ну и пока я приглядывался, выбирал… я немного задержался… Аня, пожалуйста, не давай мне повода думать, что все это было напрасно… — подполковник Ливен не опоздал, такого он бы себе никогда не позволил, если только не чрезвычайные обстоятельства. А поездка в ювелирную мастерскую к ним несомненно не относилась. Но он появился тогда, когда почти все участники совещания уже прибыли, тогда как обычно он был одним из первых. И на немой укор Варфоломеева, он просто чуть заметно пожал плечами.
— Мне бы не хотелось, чтоб ты опаздывал на службе… А из-за подарка тем более… Право, тебе не стоило так…
— Метаться по столице… в поте лица? Ну в поте… морды была только лошадь, — засмеялся Ливен. — Аня, просто после того, как совещание бы закончилось, лавки и мастерские были бы уже закрыты. Да, я мог разбудить владельцев и среди ночи, и они были бы рады услужить Его Сиятельству, но все же предпочел этого не делать. Кроме того, я не хотел задерживаться в Петербурге дольше, чем нужно, тем более раз обещал тебе, что вернусь утром. Я буду ждать тебя в малой гостиной.
Графиня подъехала сразу как только Анна спустилась на первый этаж. Они с Павлом вышли на улицу, чтоб встретить ее. Князь помог гостье выйти из экипажа. Увидев графиню, Анна обомлела. Графиня была красавицей, нет, не просто красавицей, она была ослепительно красива! Анна никогда в жизни не встречала такой прекрасной женщины.
У графини были глаза необыкновенного цвета, голубые, но с каким-то фиалковым оттенком, таких Анна никогда не видела, добрые, сияющие глаза. Их обрамляли длинные густые темные ресницы. Точеный нос, красиво очерченные губы, которые, как подумала Анна, любой мужчина мечтал бы поцеловать… Улыбка — милая, светлая, естественная, идущая от сердца, а не выученная, а тем более вымученная, как это бывает у некоторых дам… Как контраст светлой коже — темные немного вьющиеся волосы. Кокетливая шляпка с пером их почти и не скрывала. Лебединая шея, узкие покатые плечи, на которых, как казалось чудом, удерживалось в меру декольтированное платье. Изумительная фигура, которой не был нужен корсет, осиная талия, довольно высокий рост. Маленькие руки с длинными тонкими пальцами…
Рядом с графиней Анна почувствовала себя дурнушкой, несмотря на красивое платье и прическу, которую сделала Марфа-искусница. Она хоть и считала, что внешностью она не обижена и была вполне симпатичной молодой женщиной, с сравнении с графиней она определенно проигрывала. В Петербурге мужчины не раз оглядывались на нее, что вызывало ревность Якова. Но если на нее мужчины оглядывались, то к ногам графини они без сомнения падали…
Князь улыбнулся в ответ графине и поприветствовал ее: «Вы как всегда обворожительны, cherie. Вы прелестны в этом платье. Надеюсь, дорога Вас не слишком утомила?» Он поцеловал ей руку, даже не задержав ее в своей. И все. Все. Анна не знала, что и думать про Павла — что он слепец, глупец… или не совсем… мужчина… чтоб такую женщину встретить лишь одним легким поцелуем руки. Но, похоже, графиня от князя большего и не ожидала.
— Нет, нет, князь, в Вашем экипаже путешествовать одно удовольствие.
— Наталья Николаевна, это Анна Викторовна Штольман, жена моего племянника.
— Анна, это Наталья Николаевна, графиня Потоцкая, — представил князь дам друг другу.
— Приятно познакомиться, Ваше Сиятельство.
— Ваше Сиятельство? Ни в коем случае. Только Наталья Николаевна. В доме князя никаких Сиятельств, он это не приветствует. Но мне тоже очень приятно, Анна Викторовна. Мне очень хотелось с Вами увидеться, и я рада, что князь пригласил меня к себе, когда Вы гостите у него.
— Наталья Николаевна, Матвей проводит Вас в Ваши комнаты. Мы с Анной будем ждать Вас в малой гостиной. Скоро обед.
За столом князь посадил Анну по правую руку от себя — как почетную гостью, что ее удивило. Она думала, что на этом месте будет сидеть графиня. На столе стоял очень красивый сервиз — наверное, его доставали для особых поводов.
— Я решил постараться угодить с обедом обеим дамам. Сегодня будет форель в белом вине, мне доложили, что тебе, Анна, понравилась рыба.
— Да, очень, очень вкусно.
— Ну карп ни в какое сравнение с форелью не идет. Вот ее Харитон готовит так, что думаешь только о том, чтоб ненароком не съесть всю рыбину самому, а оставить еще что-то и гостям, — улыбнулся Ливен. — А Вы, графиня, насколько мне кажется, не отказались бы от фазана с трюфелями.
— Не отказалась, — кивнула Наталья Николаевна.
Кроме упомянутых хозяином блюд им подали суп-пюре из шампиньонов, заливную ветчину и страсбургский пирог. Интересно, у графини тоже был такой искусный повар или у нее дома все же подавали не такие изысканные блюда? На десерт Матвей принес фрукты и всевозможные пирожные.
— Угощайтесь, дамы, здесь на любой вкус. Для Вас, Наталья Николаевна, бисквиты с шоколадным кремом, тебе, Анна, по-моему, нравятся корзиночки с фруктами, а я ни за что не упущу возможность полакомиться «наполеонами». Аня, ты тоже попробуй — лучше, чем их выпекает Харитон, я не встречал нигде, даже в лучших столичных ресторанах и кофейнях. А вот эклеры меня впечатлили у вас в Затонске. Представляете, графиня, в Затонске в ресторане при Дворянском Собрании повар-француз.
— Француз? Из Франции?
— Нет, из России, полукровка. Но готовит так, что иным столичным поварам стоило бы у него поучиться. А уж какие эклеры печет — язык проглотишь… Анна, ты не знаешь, как он оказался у вас в Затонске?
— Дядя Павел, я даже и не знала, что у нас в городе есть повар-француз… У меня как-то больше знакомых немцев — доктор Милц, аптекарь Кауфман, теперь вот Штольман…
— Ливен, — поправил ее князь.
— Пусть так, — согласилась Анна, — но все равно немец.
— Определенно немец.
— Как Вам понравился Затонск, князь?
— Очаровательный городок. Оказывается, помимо Якова и Анны у меня там есть знакомый. Анна упомянула доктора Милца, так вот когда-то очень давно, когда я был отроком, он лечил меня в Петербурге. Прекрасный человек и замечательный врач. Кроме всего прочего он еще и патологоанатом, помогает в том полицейском управлении, где Яков — начальник сыскного отделения.
Анна посмотрела на Ливена.
— Да, Аня, ты права, что это я за столом про такие вещи? Это мы с тобой к такому привычные, а графиня — дама чувствительная. Наталья Николаевна, Вы уж меня, неотесанного вояку, простите… — улыбнулся князь.
— Прощаю… А Вы, Анна Викторовна, что же за столом такие разговоры с мужем ведете?
— Про расследования? — уточнила Анна. — Да, бывает такое… — она не стала говорить графине, что когда-то помогала будущему мужу в расследованиях. Что, собственно говоря, на месте преступления они и познакомились, и их романтические отношения развивались благодаря именно расследованию преступлений.
— Князь, а какие планы у нас на сегодня?
— К сожалению, дамы, сейчас я не смогу уделить Вам время, — посетовал Ливен, допивая свой чай. — Но обещаю весь вечер после ужина посвятить Вам. А теперь прошу меня извинить, служебные дела не терпят отлагательств.
Анна хотела спросить кое-что у Павла, но пока обменивалась с графиней парой ничего не значащих фраз, он уже успел уйти, и ей пришлось побеспокоить его в кабинете. Он уже погрузился в дела. Перед ним лежал план какого-то здания с прилегающей территорией. На плане были пометки. Анна заметила это краем глаза, когда Павел убирал его в зеленую папку при ее приближении к столу.
— Да, Аня?
— Прости, я не думала, что ты уже занят… Я сегодня, наверное, допишу письмо Якову, только у меня нет конверта, и я не знаю, откуда его отправить.
— Вот возьми, — князь вытащил конверт из ящика стола.
— Так он же… с вензелем…
— Ну, а какой еще может быть у Его Сиятельства? У меня все такие. Других нет.
— А Якову ты присылал письма в обычных…
— У Матвея брал, — честно сказал Ливен. — Если хочешь, спроси у него.
— А письмо потом куда? Ему отдать?
— Нет, мне отдай. Если закончишь поздно, положи его мне на стол. Я утром заберу его во дворец, там отправят с дворцовой почтой.
Графиня ждала племянницу князя у входной двери, держа в руке свою шляпку:
— Анна Викторовна, не желаете прогуляться, раз князь занят?
— С большим удовольствием, Наталья Николаевна. Только отнесу к себе конверт и тоже возьму шляпу.
========== Часть 6 ==========
— Вы хотите погулять в каком-то определенном месте или Вам все равно? — спросила графиня.
— Все равно. Можно просто прогуляться по саду. Или посидеть на скамье у пруда.
— Скамья у пруда, пожалуй, подходящее место для беседы. Вы ведь не против поговорить?
— Конечно, нет.
Обе дамы расположились на скамье у пруда, в котором плавали лебеди и утки.
— Анна Викторовна, Вы — замужняя женщина, поэтому, думаю, Вы понимаете, что мы с князем не просто хорошие знакомые.
— Да, он говорил, что Вы — его дама сердца.
— Нет, не дама сердца, будем называть вещи своими именами, всего лишь любовница. Дамой сердца я не буду никогда, — чуть грустно улыбнулась графиня.
— Почему же?
— Потому что выражение дама сердца, по моему мнению, подразумевает, что у мужчины к женщине имеется сердечная привязанность, а подобного от князя ожидать не приходится. Свое сердце он больше не отдаст никому. Себя — да, но не сердце… Его сердце было отдано женщине лишь однажды, много лет назад… Вы ведь все равно рано или поздно узнаете, что в жизни князя была трагическая история. Когда-то он безумно любил одну женщину, говорят, даже был тайно помолвлен с ней.
— Тайно помолвлен? — Анна сделала вид, что удивилась. Павел не был тайно помолвлен. Он был невенчанным мужем для Лизы, своей любимой женщины.
— Да, говорят, ходили такие слухи. Но свадьбы не было. Эта дама умерла от какой-то болезни. И, судя по всему, с кончиной этой дамы в князе умерли и чувства к женщинам, точнее одно чувство — любовь. Он может чувствовать по отношению к женщинам что угодно — интерес, влечение, даже страсть. Но не любовь.
— Страсть, но не любовь? Как странно…
— Анна Викторовна, страстное желание мужчины обладать женщиной это отнюдь не любовь. Женщине очень повезло, если мужчина испытывает к ней и то, и другое. У меня с обоими мужьями такое было, поэтому я знаю, о чем говорю…
«Значит, ей тоже повезло, Яков ее и любил, и страстно желал — что демонстрировал ей со всей своей пылкостью. Она почему-то не задумывалась, что если бы она не встретила Штольмана, а в ее жизни появился какой-то другой мужчина, и она вышла бы за него замуж, отношения с тем мужем могли бы быть совершенно иными.»
— Анна Викторовна, Вам, наверное, интересно узнать про князя, ведь Вы его мало знаете. Вы можете задавать мне любые вопросы без стеснения.
— Каков он? Что любит, чем интересуется?
— Итак, что у нас любит князь? Дайте подумать… Что же он любит больше всего? Скорее всего, свою службу. Она для него главное… пожалуй, смысл его жизни…
«О, как Павел похож в этом на Якова, для Штольмана служба тоже неимоверно важна», — подумала Анна.
— В свете князь бывает скорее по необходимости, что к этому обязывает его положение, чем по своему желанию. К кутежам пристрастия не имеет. Может выпить несколько бокалов вина или рюмок коньяка, но ни разума, ни достоинства не теряет. Откровенно пьяным я его не видела ни разу.
«Замечательно! Не хотелось бы еще одного родственника, который любит приложиться к бутылке. Ей хватит и дядюшки Петра… и Якова…»
— За карточный стол садится разве что от скуки. В картах не азартен, на крупные суммы не играет и уж тем более их не проигрывает.
«Очень хорошо. Совершенно не как Яков в прошлом… Он ведь с картами не расставался даже после своего печального опыта в Петербурге… Так их и вертел в руках постоянно… пока не тот случай с похищением…»
— К балам князь равнодушен, хотя и прекрасно танцует, а вальсирует так и просто божественно. А как Ваш муж, Анна Викторовна?
— Мой тоже замечательно танцует. Хотя мы с ним танцевали всего два раза — на балу в офицерском собрании и на… нашей свадьбе, — Анне не хотелось говорить графине, что свадьбы у них со Штольманом не было, так как венчались они тайно, но было торжество, уже когда они жили как муж и жена.
— Ну в Петербурге у Вас будет гораздо больше возможностей. Там постоянно кто-нибудь дает бал, то у кого-то именины, то свадьба, то наследник родился… Со знакомствами князя дома скучать Вы точно не будете.
— А какие интересы у Павла Александровича?
— Очень любит музыку. Сам прекрасно исполняет. Но не любитель оперы, бывал там лишь чтоб составить мне компанию. Но Вас поведет туда обязательно. К оперетте и театру интерес имеет, но очень разборчив относительно постановок. Книги любит, у него очень хорошая библиотека — с его слов, ведь сама я кроме романов ничего не читаю… Лошадей любит, у него хорошие конюшни, и он замечательный наездник, как, говорят, и Александр. Правит тоже очень умело, так что ездить с ним на прогулки одно удовольствие. Не так, как с теми, кто гонит как сумасшедший и боишься вылететь из экипажа.
— Вы с ним ездили на прогулки?
— Конечно, в Петербурге это было множество раз. У него несколько экипажей, есть даже карета, но, конечно, каретой он не правит — для этого у Его Сиятельства есть кучер, такой здоровенный молодец.
— У Павла Александровича два кучера, — уточнила Анна, - Трофим и Клим.
— Да? Возможно. Князь может себе это позволить, он человек со средствами… Какие же еще у него пристрастия? Женщины, точнее красивые женщины.
— Наталья Николаевна, Вы очень красивы, необыкновенно хороши, — от души сделала комплимент графине Анна. — Должно быть, Павел Александрович… очень ценит, что у него такая… дама.
Графиня улыбнулась.
— Ценит ли князь, что у него такая, как Вы считаете, красивая любовница? Князь — можно сказать, коллекционер женской красоты. Насколько я знаю, все его дамы были исключительно красивыми женщинами, одна красивей другой. У меня отнюдь не самая впечатляющая внешность из тех женщин, что у него были.
— Мне сложно в это поверить.
— Но это так. В ту пору, когда я была замужем за графом, у него была дама, при встрече с которой у меня просто перехватило дыхание — настолько она была совершенна. С такой женщины только писать портреты. Я в сравнении с ней простушка.
— Но ведь такие женщины требуют… соответствующего обрамления свой красоты… а это большие… расходы…
— Вы, наверное, имеете ввиду, содержит ли князь своих любовниц?
Анна не ответила, а графиня засмеялась.
— Князь настолько превосходен как мужчина, что из дам, даже неимоверно красивых, могла бы выстроиться очередь, чтоб его самого взять на содержание… Анна Викторовна, да не краснейте Вы. Я говорю Вам об этом откровенно вовсе не за тем, чтоб Вас смутить. Я понимаю, что еще недавно Вы были барышней и подобные разговоры для Вас… в новинку. Просто о князе Вы, желая того или нет, узнаете многое от столичных сплетников. Есть люди, которые очень любят обсуждать чужую жизнь, притом не особо обращая внимание, есть ли рядом родственники обсуждаемых ими особ, и не стесняясь в выражениях. От меня Вы хоть услышите про князя то же самое в приличной форме и без искажения фактов, как это могут сделать некоторые. Вы меня понимаете?
— Да, — кивнула Анна. — А те сплетники делают подобное… по злому умыслу?
— Кто как. Кто по злому умыслу, кто по глупости, кто от скуки.
— А граф Мусин?
— Кот Василий? — хихикнула графиня. — Этот, скорее, от скуки и для привлечения внимания к собственной персоне. Как сказал бы князь, у него просто язык как помело.
— А почему Кот Василий?
— Мурлыкает слишком много. Как кот, мол, я весь такой милый и пушистый, возьмите меня на ручки и приласкайте… Ну и… за кошками бегает, но не только в марте.
Анна рассмеялась, ей и самой граф чем-то напомнил кота.
— А откуда Вы его знаете, Анна Викторовна?
— Встретились с ним в поезде по дороге сюда.
— Из Москвы, видно, ехал, своего второго сына навещал.
— Второго сына? Так он женат?
— А как же. И кошечка у него своя есть, и котяток полон дом. Второй служит в каком-то полку в Москве…
— А как же другие… кошечки?
— Ну, а что? Он же всегда в свою корзинку возвращается…
— И много таких Котов Василиев в Петербурге?
— Да сплошь и рядом. Поэтому Анна Викторовна, мой Вам совет, Вы прислушивайтесь к тому, что князь будет Вам говорить о людях в свете, с кем можно водить компанию, а от кого лучше держаться подальше, хоть они и производят благоприятное впечатление… А то у князя может возникнуть желание такому вот Коту Василию… не только хвост оторвать…
— Спасибо, что предупредили…
— А что касается Вашего вопроса, князь никогда не поставит женщину в зависимое от него положение. Никогда не обидит, не унизит, с дамами он очень обходителен. К сожалению, среди мужчин такие любовники встречаются не так уж часто.
— А он ветреный мужчина?
— Он известен как дамский угодник, любитель красивых женщин, но не как не распутник, идущий на поводу у… мужских потребностей… Извините, если подобные слова звучат для Вас слишком резко. Я уже сказала, что в свете Вы можете услышать то же самое, но совсем другими словами… и не всегда пристойными… Да, он выбирает женщин, назначает дамам рандеву, но в этом нет ничего особенного. А бывают ли у него интрижки с другими женщинами при постоянных любовницах знает только он, поскольку, как говорят, вроде бы замечен в этом не был. Конечно, он флиртует с дамами, но как в свете без этого? Так что как мужчина родственник у Вас весьма достойный, и краснеть за его личную жизнь Вам не придется. Вам ведь именно по этой причине хотелось узнать подробности о его связях с женщинами?
— Да, — кивнула Анна, — по этой, Вы совершенно правильно догадались. Он — красивый мужчина, с титулом, с состоянием… такие могут быть… неразборчивы в своих связях.
— Уж кто кто, а князь очень разборчив. Его дамы — не только красивые, но и приятные во всех отношениях женщины. И для вас как для родственницы есть еще один плюс в отношениях князя с женщинами. С любовницами он не сожительствует, он их только посещает. Может, правда, пригласить к себе в имение на несколько дней. Как меня сейчас. Так что его дам Вы будете видеть очень редко, да и то где-нибудь в свете, а не у него дома в Петербурге, или не видеть вообще.
— Наталья Николаевна, Вы так говорите… словно… — Анна не могла подобрать слов, чтоб выразить свою мысль.
— Словно я — одна из многих? Но ведь это так и есть. Я не надеюсь быть вместе с князем всю его жизнь как Вы, его семья. И еще одно, если все же когда-нибудь сложится ситуация, что у Вас или у Вашего мужа возникнет… недопонимание с одной из дам князя, будьте уверены, что он примет Вашу сторону, семья для него гораздо важнее его связей с женщинами.
«Да, по-видимому, графиня действительно знает Его Сиятельство очень хорошо — что он примет сторону родственников. Ведь Павел сам сказал, что хотел бы, чтоб в его доме было комфортно именно ей, его племяннице, а не графине… И попросил сказать ему, если она почувствует неприязнь к графине, чтоб он сам уладил ситуацию… »
— Я могу судить об этом по его отношению к брату и племяннику, он был близок с Дмитрием Александровичем и любит Александра. Теперь и Вы его семья, и я искренне рада за него. Думаю, со временем Вы с ним сблизитесь.
«Со временем? Это уже произошло… быстрее, чем она могла себе представить… Она никогда не думала, что кто-то, кого она знала такое короткое время, мог бы стать близким и родным человеком…»
— Вы встречались с Дмитрием Александровичем?
— Да, я была представлена ему и Александру. Для дамы князя очень большая честь быть представленной его семье. И уж совсем невиданная честь быть приглашенной провести время с членом его семьи.
— А Вы бывали здесь прежде?
— Да, однажды, зимой. Может быть, месяц спустя после кончины Дмитрия Александровича. Князь приглашал меня на конец недели. Он, верно, решил, что в компании ему будет лучше, но… предпочел службу… и одиночество. После того, как он приезжал из дворца, он занимался бумагами. Почти все время. И мы виделись разве что в столовой… Но я ни в коей мере не в претензии. Я понимаю, что так, видимо, ему было легче.
«Бедный Павел… Ему и горе было разделить не с кем. Пригласил даму и понял… что ее присутствие совершенно лишнее… Бедная Наталья Николаевна — пригласил к себе кавалер, но… внимания должного так и не оказал…»
— Что же Вы тогда так и скучали?
— Зачем же? Хоть и была зима, а дни были прекрасные — теплые, солнечные, я в волю накаталась по окрестностям в княжеской двуколке.
— А Вы много где бывали?
— Ну не так чтобы очень… Большой возможности путешествовать не было, а вот жила в разных местах. В Петербурге, в паре мест не так далеко от него — сначала с первым мужем, а потом со вторым, ну и, конечно, в имении графа… но в нем не по несколько недель в год, а постоянно только после его смерти… Я… дважды вдова…
— Дважды… Как это… ужасно… терять любимых.
— Да, Анна Викторовна, это очень больно… Но благословение Божие, если рядом есть человек, который поддержит…
— А что же случилось? Если я могу спросить…
— Оба моих мужа были военными, офицерами, вместе служили. Андрей, мой первый муж, погиб на войне с турками. А Константин, граф Потоцкий, был там ранен. Он так же переживал смерть Андрея, как и я. Мы в то время с ним и сблизились как друзья… Я потеряла мужа, а он… тоже оказался один, расстался с дамой, которой после войны собирался сделать предложение… но этого, слава Богу, не произошло… Понимаете, у них, казалось, были взаимные чувства, и дело шло к помолвке, а тут война… А вернулся он раненый, у него было ранение в ногу, все, слава тебе Господи, зажило, только прихрамывал немного — на погоду, и шрамы были… некрасивые… Вот эта дама и сказала ему, что ей не нужен хромоногий калека… на которого в постели-то и смотреть противно… Но об этом я узнала уже после нашей с ним свадьбы, он просто как-то проговорился… как счастлив, что я его люблю и такого — страшного со шрамами, не как другая…
— Не любила его эта дама! — заявила Анна. — Если бы любила, разве бы ей было важно, сколько у него шрамов и как они выглядят, — она подумала о том, что у Штольмана не один шрам, но никогда от этого он не был для нее менее любимым и желанным.
— Абсолютно с Вами согласна, что она его не любила… Поэтому я и говорю, что хорошо, что они не поженились. Что бы могло быть, если б они поженились, а потом, уже после свадьбы, она стала ему говорить, как он ей противен… Какому же человеку такое будет приятно? Но тогда я только знала, что эта дама нашла себе другого кавалера, и что граф поначалу сильно переживал… Приходил к нам с сыном сначала редко, а потом все чаще и чаще, а уж как каждый день стал приходить, а потом из-за службы несколько дней не смог, тут мы оба и поняли, что друг без друга тоскуем… и не можем врозь… Так и жили, души друг в друге не чая, пока несчастье нас не разлучило… навечно…
Анна вопросительно посмотрела на графиню.
— Анна Викторовна, это не секрет… Конечно, мне до сих пор тяжело говорить об этом, хоть и несколько лет прошло… Мы тогда были в имении, Константин пошел купаться на реку… и утонул, хоть и плавал прекрасно. Говорят, скорее всего, в холодный ключ попал, и ногу свело… Нелепая смерть… Андрей хоть на поле боя погиб, за царя и Отечество, а Константин — от глупого несчастного случая… Я тогда как не в себе была, все как в тумане… даже сами похороны плохо помню… Можно сказать, очнулась, когда увидела князя с моими мальчиками. Он их обоих обнял и говорил о том, что их папенька теперь на небесах и что вокруг него ангелы, и что за него надо молиться, чтоб ему там на небе, откуда он на них смотрит, было хорошо… Я… тогда этого вынести не смогла, ушла реветь в другую комнату… проревелась, вышла, и князь сказал мне: «Наталья Николаевна, Вы всегда можете на меня рассчитывать»… Он потом к нам в имение приезжал пару раз справиться, как мы там… Он хоть графу и был просто хорошим знакомым, а не другом, однако о его вдове с детьми переживал… Но, знаете, я тогда была настолько подавлена, что этого не оценила… А он, видимо, решил что надоедает своими визитами… Это понимание пришло ко мне уже потом, когда мы с ним года через три неожиданно встретились в столице, тогда одним из первых его вопросов было, как я и мои мальчики. Я сказала, что все хорошо, что мальчики теперь оба в корпусе, и что я живу в Петербурге. А он сказал, что рад, что мы будем теперь видеться в свете… Так и получилось — случайные встречи на приемах, в салонах… А потом уже и не случайные… и не только встречи… Вот такова сейчас моя жизнь… любовницы князя, — улыбнулась графиня. — Он — завидный кавалер, и, что уж говорить, многие дамы хотели бы оказаться на моем месте…
— Наталья Николаевна… Вы счастливы с Павлом Александровичем? — не удержалась от вопроса Анна.
— Счастлива? — с удивлением посмотрела графиня на Анну. — С князем мне приятно, хорошо и… комфортно. Счастлива я была в обоих браках, что с Андреем, хоть и так недолго, что с Константином… Анна Викторовна, не всегда в отношениях бывают любовь и счастье, иногда симпатии и влечения друг к другу бывает достаточно, чтоб связь продолжалась довольно долго… как у меня с князем… Вы со временем узнаете больше про отношения в свете и увидите, что подобное там весьма распространено… А Вы счастливы в браке, Анна Викторовна?
— Да, — честно сказала Анна.
— Значит, Вам повезло с мужем.
— Очень.
— Как я вижу, и ему с Вами тоже… Я очень рада, что наше знакомство состоялось, и буду надеяться, что оно станет более близким и здесь, в усадьбе князя, не закончится, а продолжится в столице, когда Вы переедете туда вместе с мужем… Продолжится… при любых обстоятельствах…
— Вы о чем, Наталья Николаевна?
— Я о том, что я буду рада видеть Вас среди своих приятельниц, а со временем, как я надеюсь, и подруг, независимо от того, буду ли я все еще в отношениях с князем или нет. Я мало к кому чувствую расположение с самого начала, и Вы — одна из таких дам.
— Я… польщена, Наталья Николаевна…
— Анна Викторовна, а вот это уж совсем лишнее… — засмеялась графиня. — Я предпочла бы услышать от Вас, что Вы просто рады.
— Я очень рада.
Анна и правда была рада. Графиня ей тоже понравилась. Да, со своими… особенностями, но видно, что женщина добрая, открытая, не заносчивая, какими могут оказаться другие дамы в светском обществе Петербурга, в котором новых знакомств ей никак не удастся избежать. Другая бы старалась держаться от нее подальше, зная, что ее муж — незаконный сын князя, даже если она и в отношениях с его дядей. А Наталья Николаевна сказала, что ей повезло с мужем, если она счастлива с ним. Да, дама без светских предрассудков, а это очень важно. Ах, если бы все знакомые Его Сиятельства были такими…
========== Часть 7 ==========
После разговора с графиней Анна вернулась в дом и поднялась к себе, в то время как Наталья Николаевна осталась на скамье около пруда. Она сказала, что этот сельский пейзаж радовал ей глаз и умиротворял ее… и что в такой обстановке можно было наконец отдохнуть от условностей света… Но князь, по-видимому, не считал, что в его усадьбе следует о них забывать, так как позже обратился к Анне с просьбой.
— Аня, пожалуйста, переоденься к ужину в вечернее платье, я хочу пригласить тебя с графиней провести вечер в большой гостиной. Пусть это и дома, но мне хотелось бы, чтоб сегодня было… торжественно. Марфа к тебе придет.
— Прическу тоже другую сделать? — Анна вздохнула — сколько времени потратила Марфа на эту, к приезду графини.
— Это на твое усмотрение. Мне так эта очень нравится.
Анна привезла пару вечерних платьев и выбрала то, что было персикового цвета. По ее мнению, оно ей очень шло, а главное — нравилось Якову. Она могла надеть его и сама, но Его Сиятельство все же прислал Марфу. Когда она раздумывала, что же из ее шкатулки взять, чтоб придать законченный вид своему туалету, к ней снова зашел Павел.
— Марфа сказала, что уже помогла тебе одеться. Ты выглядишь блестяще, но я бы хотел добавить еще немного блеска, — он открыл футляр с драгоценностями, в немлежал комплект — ажурные серебряные листья с позолоченными краями, а в центре каждого — опал. На серьгах было по одному листику, а на подвеске три. Комплект очень напоминал по стилю гребни, которые были в ее прическе.
— Я бы очень хотел, чтоб ты это надела. Прошу тебя.
— Павел Александрович! Павел! Я не могу…
— Аня, я не дарю тебе это… «Пока не дарю», — подумал он. — Это… Ливенов. Я просто прошу тебя надеть это на сегодняшний вечер.
— А гребни, они тоже Ливенов?
— Нет, они не Ливенов, они твои. Я купил их вчера для тебя, как и сказал.
— Но это не совпадение, что они похожи?
— Вот это как раз чистое совпадение.
В ювелирной мастерской, куда он приехал, чтоб купить для Анны гребни, выбор был приличный, но или наборы были очень дорогими, такими, которые, как он был абсолютно уверен, Анна никогда бы не приняла, или же скромными, но без изящества и «изюминки». Он спросил, есть ли что еще. Гольдман ответил, что есть один набор, выполненный на заказ, но за него не заплатили, и скорее всего не заплатят. Его заказал один аристократ для своей пассии, но к тому времени, когда набор был изготовлен, он уже расстался с той дамой, и он был не из тех кавалеров, чтоб дарить дамам прощальные подарки. Ливен попросил показать ему изделия. Увидев гребни и шпильки, он понял, что заплатит за них, сколько бы Гольдман не запросил. Они были как раз для Анны… И кроме того очень напоминали украшения, которые он когда-то подарил Лизе… Украшения, которые он сейчас предлагал надеть Анне… Он никогда бы не подарил ничего из того, что принадлежало его жене, ни одной из своих любовниц, такое бы ему никогда в голову не пришло. Но Анне, своей юной племяннице? Именно о том, как эти гребли подойдут к украшениям Лизы, он подумал в ювелирной мастерской… А после всего, что произошло между ним и Анной утром, он точно знал, что в Затонск уедут листики не только на гребнях, но и на серьгах и подвеске.
— Разреши мне помочь? — он застегнул цепочку на шее Анны, не коснувшись ее кожи.
На мгновение у Анны появилось чувство, что в комнате кроме нее и Павла был еще кто-то, но оно было настолько мимолетным, что она не заострила на нем внимания… Павел вышел, а ей нужно было надеть серьги и не забыть посмотреться в зеркало перед тем, как спуститься вниз. Ей понравилось, как она выглядела — платье было прелестным, и украшения, которые одолжил ей Павел, очень к нему подходили.
Анна ожидала графиню и князя в малой гостиной. Павел появился раньше гостьи. И тут же сделал Анне комплимент: «Анна Викторовна, Вы неотразимы!» Сам он был в элегантном черном костюме и выглядел… еще более эффектно, чем в своем военном мундире. При взгляде на него Анны, он ухмыльнулся: «Должен соответствовать красоте своих дам».
Красоте?? Когда графиня присоединилась к ним, Анна даже не могла подобрать подходящего слова, чтоб выразить, как выглядела та, облачившись в вечерний туалет. На ней было платье цвета бордо с вышивкой бисером черного цвета, драгоценности были с черными камнями, названия которых Анна не знала. Платье сидело на ней как вторая кожа, подчеркивая все ее женские прелести, по которым мужчины несомненно сходили с ума. Она понимала, почему Павел увлекся графиней — такой женщиной невозможно было не увлечься. Князь с графиней составляли красивейшую пару, она, пожалуй, никогда ранее и не видела таких красивых пар, а уж чтоб они так внешне подходили друг другу, и подавно. И ей не верилось, что у князя были женщины еще красивее Натальи Николаевны, наверное, она просто поскромничала. Анна догадывалась, что такой ослепительной женщине как графиня постоянно говорили комплименты — и не только мужчины, и от них можно было устать. Возможно, поэтому она и решила сказать, что у Его Сиятельства все дамы были как на подбор, чтоб ее саму Анна оставила со своими словами восхищения в покое.
Ужин был не столь обильным как обед, но не менее изысканным. Анне понравились кораблики с креветками, а графине — кролик в белом соусе. Князь отдал предпочтение телятине с крыжовником и орехами. На десерт был подан торт со взбитыми сливками и абрикосами. Анна подумала, что если их так будут потчевать каждый день, то к концу недели ее платья придется расшивать. После ужина они переместились в большую гостиную, где был накрыт стол с закусками — в основном тарталетками всевозможных видов, фруктами и винами.
— Графиня, я помню, зимой Вам понравилось мое розовое анжуйское вино. Эта бутылка урожая другого года, но не менее удачного. Надеюсь, что Анне как и Вам оно придется по вкусу.
— Ах, князь, Вы помните такие мелочи, — улыбнулась графиня.
— Матвей, откупори для нас бутылку.
Дворецкий открыл бутылку и разлил вино по бокалам. Князь сделал дворецкому жест удалиться и, подняв свой бокал, произнес тост:
— За самых прекрасных дам!
Отпив из бокала, он картинно расплылся в блаженной улыбке и пропел красивым голосом:
— Бургундское, шампанское, бордо или прованс,
За все я вина, право, не скажу,
Но знатоку изысканных, ей Богу, не до вас,
Когда на белом свете есть анжу.
Вот так Его Сиятельство! Анна никак не ожидала от него такого. А еще говорил, что поет посредственно. Если так посредственно, то как же хорошо? Сколько же в Павле талантов?
— Как замечательно Вы спели, Павел Александрович.
— Аня, я не спел, а… промурлыкал… — засмеялся Ливен.
«Промурлыкал? Еще один кот? Который бегает… по кошечкам не только в марте?» — хихикнула про себя Анна.
— Князь, премилый куплет и такая живая мелодия. Откуда это?
— Куплет — от меня, а мелодия — из какой-то оперетты…
— Вы сыграете?
— С превеликим удовольствием, cherie.
Князь поставил свой бокал на рояль и сел за него. Он еще раз спел куплет, на этот раз под свой аккомпанемент.
— Милые дамы, что еще для Вас исполнить?
— Арию князя Орловского из «Летучей мыши», — попросила графиня, устроившись со своим бокалом в кресле позади рояля. — Вы говорили, она у Вас одна из самых любимых.
— Да, это правда. Мне она очень нравится.
Анна подошла вплотную к инструменту — ей хотелось быть поближе, когда Павел будет исполнять арию. Она еще раз подумала, почему в Затонске он преуменьшил свои способности, сказав, что неважно поет в сравнении с тем как играет? Ведь петь в обществе он не стеснялся, иначе бы графиня не знала о его пристрастиях. Или, отказываясь, он хотел дать шанс Якову продемонстрировать его таланты, естественно, не предполагая, что тот скрывал их от всех? У Павла был красивый баритон, пел он уж точно не хуже Якова, да что уж там говорить, Анна была не совсем уверена, что Яков одолеет арию из оперетты. Голос у Якова был очень красивый, но, скорее всего, как говорят, для камерного пения. У Ливена же голос был сильный, хорошо поставленный, с таким, по ее мнению, можно было быть и профессиональным исполнителем на большой сцене. Но, скорее всего, с князем занимались учителя, а Штольман пел так, как ему было дано от природы.
«Радость забвенья
Горьких волнений,
Тайна продленья
Светлых мгновений…»*
Когда Павел пел эти строчки, он смотрел на Анну взглядом, который… снова связывал его и ее… Она поняла, что эти слова предназначались именно ей, ведь их можно было напрямую отнести к тому, что произошло между ней и Павлом утром. Она надеялась, что он смог хоть на немного забыть свои горькие волнения, а что касалось светлых мгновений между ними — это несомненно было тайной. Не от Якова, который узнает об этом, как и обещал Павел, а от посторонних людей или даже знакомых, таких как графиня… Когда Павел заканчивал арию строчками «эту чашу пью за встречу нашу…», у него был совершенно другой взгляд — князя, развлекавшего дам. А когда он взглянул в сторону графини, в его взоре не было огня, про который он только что спел… Может, гостиная — просто не место, где князь смотрел бы на графиню подобным образом?
— Дядя Павел, а сколько лет Вы играете и поете? — полюбопытствовала Анна.
— Играю лет сорок пять, наверное…
— Сколько??
— Лет сорок пять, с тех пор, как себя помню, то есть лет с трех-четырех. Чему ты удивляешься, не молод уже твой дядюшка.
— С Вами ведь занимались?
— Конечно, несколько лет, до тех пор, пока я не поступил в корпус. А там уж больше пришлось развивать свои способности самому.
— Почему Вы сказали в Затонске, что поете посредственно? — чуть тише спросила Анна, — Вы поете… бесподобно…
— Аня, потому что в сравнении с тем как я играю, это, на мой взгляд, посредственно, и с тем, как пел Дмитрий — тоже. Вот он действительно пел бесподобно. Думаю, если б Якову давали уроки как мне, он мог бы достичь гораздо больших высот. Что касается моей игры, мне во многом повезло, мои гувернеры и наставники прекрасно играли, а Дмитрий еще нанимал мне и учителей музыки. Да и инструменты у меня были очень приличные, похуже этого, но все же высокого класса.
— А в Петербурге у Вас такой же рояль?
— Нет, поменьше этого — кабинетный, но тоже весьма хороший. А вот в имениях в Лифляндии не слишком, но там я и бываю редко, чтоб для меня изготавливали рояль на заказ как здесь и в столице. Этот вот — такой же как у Листа, только с инкрустацией и позолотой.
— У какого Листа? У Вашего знакомого?
— У Ференца Листа, — рассмеялся князь, — композитора.
Анна почувствовала себя… дурочкой. Нет, она, конечно, знала Ференца Листа, точнее его произведения. Но ей как-то и в голову не пришло, что у Павла может быть рояль как у самого Листа, да еще, судя по всему, более красиво и дорого украшенный.
— Аня, как насчет того, чтоб сыграть дуэтом?
— С Вами, Павел Александрович?
— Со мной. У Наталья Николаевны… другие интересы.
— Я играю посредственно…
— Так же, как я пою? — усмехнулся Ливен.
— Нет, у меня действительно весьма скромные успехи.
— Настолько скромные, что ты ни с кем не играла дуэтом?
— Играла… Но очень мало.
— А когда в последний раз?
— Несколько месяцев назад… Но это был дуэт с губной гармоникой…
— Губной гармоникой?? У кого же сей талант?
— У Коробейникова, его научил играть немец-булочник. Как-то у нас дома мы дали с Антоном Андреевичем небольшой концерт.
— Анна Викторовна, рояль и губная гармоника — это… экстравагантно… — поделилась своим мнением графиня… - А кто такой Коробейников?
— Это помощник Якова, очень приятный молодой человек, — пояснил Его Сиятельство. — Анна, такой дуэт, должно быть, был очень милым. И было весело.
— Да, всем понравилось, и было весело.
— Ну на губной гармонике я, к сожалению, не играю, наверное, потому, что у меня не было знакомого немца-булочника, который мог бы меня научить, — улыбнулся князь. — Так как? Сыграем что-нибудь дуэтом?
Анна, возможно, и рискнула бы что-нибудь простенькое, если бы они с Павлом были одни, но при графине…
— Нет, дядя Павел… Это Ваш инструмент…
— Аня, и что?.. Ты, кстати, можешь играть на нем, когда захочешь. У меня очень много нот, хотя часто они мне не нужны — я многое играю по памяти.
— А вдруг я расстрою Ваш рояль?
— Это ж как надо мучить бедный инструмент, чтоб его расстроить? — рассмеялся Ливен. — Аня, не стесняйся. Если тебе захочется помузицировать, ноты вон в том комоде.
— Я, возможно, воспользуюсь Вашим предложением. Как-нибудь.
— Значит, сегодня ты со мной играть не будешь… Очень жаль… Но настаивать я не имею права… А предложить тебе выбрать, что сыграть для тебя, могу. Так что для тебя исполнить?
— Полонез Огинского. Вы можете?
— Он тебе нравится?
— Да, очень… И я играла его как-то… для Якова. — Анна хотелось послушать полонез именно по этой причине — что он напоминал ей самые счастливые моменты в их с Яковом недолгой семейной жизни. — Мне бы очень хотелось послушать, как его исполняете Вы.
— Прекрасный выбор. Ты хотела бы, чтоб я исполнил его на рояле?
— А на чем же еще?
— Я могу, например, на гитаре.
— На гитаре? — удивилась Анна. — Это, наверное, звучит очень… необычно?
— Ну для меня не так уж необычно, ведь я его играю много лет. А ты сможешь оценить сама.
— Не знала, что Вы, князь, играете на гитаре. Вы играете на чем-нибудь еще?
— Пусть для Вас это пока останется секретом, cherie, должна же быть в мужчине какая-то загадка, — пококетничал Его Сиятельство и пошел за гитарой.
Полонез Анне очень понравился, да, необычно, но так… вдохновенно… Ей тоже хотелось узнать, на чем еще играл Павел. Сейчас она была уверена, что были еще один-два инструмента, которыми он владел.
— Теперь Вы, князь, выберите, что сами бы хотели исполнить, — предложила графиня.
— А я выбираю чардаш Брамса, — улыбнулся князь и снова сел за рояль — его пальцы забегали по клавишам.
Под задорные звуки танца Анне захотелось пуститься в пляс. Да и графине, как она видела, тоже. Жаль, что на их вечере был всего один кавалер, да и тот в роли музыканта, а не партнера по танцам…
— Дамы, давайте еще по бокалу вина, — князь подошел к накрытому столу. — Вам того же самого? Или желаете какое-то другое?
Обе дамы предпочли то же самое вино, и Его Сиятельство поднял свой бокал:
— За милых дам,
За радость этой встречи,
За этот чудный вечер
Я все, что есть, отдам!
— Ах, князь, Вы такой… щедрый, — пошутила графиня. — Может, Вы нам почитаете стихи?
— Стихи? — немного задумался Ливен. — Хотя почему бы нет?
Я потерял себя и как найти не знаю…
И вот нашел… Но разве это я?
Я пересматриваю сущность бытия
И лишь на добрых духов уповаю…
Анна поняла, что четверостишие Павел сочинил на ходу, и предназначалось оно ей, мимолетный взгляд Павла, который она уловила, говорил ей именно об этом.
— Князь, Вы никак ударились в мистику? Это на Вас так не похоже… Чьи это стихи?
— Слышал где-то, — не признался Ливен в своем авторстве. — Что касается мистики, я в нее не ударялся, она… сама пришла ко мне, — улыбнулся он. — Не берите это в голову, cherie, это так, под влиянием момента… Просто сегодня со мной такие феи, что невольно потянуло на что-то… сверхъестественное…
— А, может, мы поговорим о… литературе? — Анна решила увести разговор в сторону от мистики. — Что Вы сейчас читаете, дядя Павел?
— Один философский трактат, но увольте меня, дорогие дамы, от его пересказа, это будет для Вас слишком скучно.
— Князь, я все хотела Вас спросить, Вы читали «Анну Каренину»?
— Просматривал.
— Несчастная женщина эта Анна Аркадьевна, — вздохнула графиня.
— Она несчастная? — недоуменно посмотрел на графиню Его Сиятельство. - По-моему, так это она делала несчастными всех вокруг себя — и мужа, и любовника, и детей своих.
— Право, князь, Вы к ней несправедливы… У нее была такая непростая любовь…
— Мне кажется, она не любила никого кроме себя.
— А Вронский?
— А что Вронский? Любила бы его, так жила бы с ним в мире и согласии, а не трепала бы нервы и не требовала бесконечных доказательств этой самой якобы любви. Эгоистка и истеричка, более никак назвать ее не могу.
— Князь, такое мнение… чересчур суровое… даже для Вас, — покачала головой графиня. — Ну если Вы не верите, что она любила Вронского, то детей-то хотя бы она любила. Вон как по Сереже тосковала…
— Детей она своих любила? Уж позвольте не согласиться. Любила бы, подумала бы, как они без нее, прежде чем под поезд кидаться… Вот Вы, Наталья Николаевна, говорите, что она Вронского любила. Если бы это было так, так она бы в дочери от любимого мужчины души не чаяла. А она спихнула ее на своего законного супруга, который, кстати, принял девочку как родную, и наслаждалась своими капризами. Не вижу я в ней материнской любви, как и никакой другой.
— Вы так говорите, Павел Александрович, так как у Вас своих детей нет.
— Лучше вообще не иметь, чем с такой вот вертихвосткой, — высказался Ливен.
— А как Вы, Анна Викторовна, думаете, мадам Каренина любила кого-нибудь?
— А я не имею по этому поводу своего мнения, так как этот роман не читала, — Анна решила не вмешиваться в спор князя и графини. Когда она прочла роман, у нее было какое-то двойственное чувство, которое она тогда не могла выразить. С одной стороны, ей было жаль Каренину, с другой… А что с другой, она поняла только сейчас, когда Павел разложил все по полочкам. Ведь и правда получается, Анна Аркадьевна была довольно эгоистичной особой…
— Вы, Анна Викторовна, прочитайте, там многое для себя можно почерпнуть…
— А что там Анна может для себя почерпнуть? Как от мужа к любовнику бегать как некоторые? Так она, слава Богу, по любви замуж вышла, и муж у нее хоть и старше намного, но не сухарь какой-то, а мужчина, который умеет показать свои чувства. Анна, не трать время на эти бредни, почитай лучше что-нибудь другое.
Анна хотела спросить у Павла про книгу, которую видела на столике в библиотеке, но не решилась это сделать в присутствии графини. Вдруг Павлу будет неловко перед графиней, что он читает женские романы. Лучше она спросит у него как-нибудь потом, когда они будут одни.
Она посчитала, что было уже подходящее время удалиться и оставить Павла с графиней наедине, ведь у него за весь день так и не было такой возможности.
— Павел Александрович, Наталья Николаевна, спасибо за чудесный вечер. Но, кажется, я немного устала. Вы меня извините, если я поднимусь к себе?
— Да, Аня, и тебе спасибо, что разделила нашу компанию. Это был необыкновенно приятный вечер, у меня в доме очень редко бывают такие.
— Анна Викторовна, благодаря Вам мы сегодня насладились музыкой, ведь для меня одной князь редко соглашается играть и петь, — выдала Ливена графиня. — Надеюсь, пока Вы здесь, он еще не раз развлечет нас своей игрой.
— Непременно, Наталья Николаевна. Обещаю подумать, что еще исполнить для таких прекрасных дам как Вы с Анной. Анна Викторовна, спокойной ночи и прекрасных сновидений, — князь поцеловал Анне руку, но не ладонь.
Когда Анна вышла, Ливен улыбнулся: «Решила оставить нас с Вами тет-а-тет. А сама пошла мужу про нас писать». Затем позвонил в колокольчик, дворецкий не заставил себя ждать.
— Слушаю, Ваше Сиятельство.
— Скажи Марфе, пусть поднимется помочь Ее Милости, а затем Ее Сиятельству.
— Как прикажете, — поклонился дворецкий.
— Графиня, благодарю Вас, что приехали.
— Князь, да за что же благодарить? Мне и самой было интересно познакомиться.
— Ну и каково Ваше впечатление?
— Вам очень повезло, добрая, светлая девочка. Неискушенная, светом не испорченная. Когда я ей про Вас рассказывала, так пару раз покраснела.
— Могу представить, что Вы ей там про меня наговорили, — усмехнулся князь.
— Да ничего такого, от чего другие бы засмущались. Ей привыкать надо. Она ведь в Петербурге о Вас все равно узнает. Какие-нибудь сплетни.
— Да какие сплетни? Наталья Николаевна, мы с Вами вместе около полутора лет, все уже давно потеряли интерес к моим прошлым… ммм увлечениям…
— Ну дай-то Бог, — улыбнулась графиня. — Но, например, про княжну все же могут рассказать… как Вы за ней бегали.
— Да, про эту могут, — скривился Его Сиятельство. — Ну, положим, бегал я не за ней, а от нее… Да и бегала она, собственно говоря, не за мной, а за моим именем и титулом… Сначала пустятся во все тяжкие в конюшне, а потом спохватятся, что жеребец-то не только удовольствие может приносить, но и последствия… и решат, что своими прелестями могут любого светского волокиту прельстить… и что он на них бросится, ничего не замечая… да еще и жеребеночку будет рад… Хотя чего я тут разглагольствую, мамаша-то её, княгиня, тоже целомудрием никогда не отличалась, любовников как перчатки меняет, у князя рога давно в двери не проходят… Жаль, что у него на рогах деньги не растут, мужа ведь для доченьки покупать пришлось… Мда, не хотел бы я, чтоб Анна подобные истории слышала…
— Вот и я о том же…
— Хорошо, что про нас с Вами рассказывать нечего. Все настолько… тривиально, что и сплетничать не о чем… Разве что Вы замужем за графом Потоцким были, когда я знакомство с ним водил? Так это сколько лет назад было, да и кто в свете друг друга не знает? А больше мне ничего на ум и не приходит.
— А Анна счастлива в браке? Действительно по любви вышла, ведь, как Вы и сказали, Ваш племянник ее намного старше?
— По любви, тут даже и сомнений быть не может. Любит его безмерно, и он ее тоже. Пара голубков, смотришь на них, и сердце радуется. Как бы Дмитрий за них порадовался, если бы дожил, — вздохнул Ливен.
— А племянник Ваш правда на Дмитрия Александровича очень похож?
— Копия просто, даже жесты его, например, левую манжету теребит, когда волнуется… Я когда его впервые в Петербурге увидел, просто обомлел — Дмитрий тридцать лет назад, каким я его тогда помнил… Да Вы, графиня, и сами увидите потом.
— Князь, когда же Вы нас представите?
— При первой же возможности, Наталья Николаевна, как только они будут в столице… Надеюсь увидеть Вас завтра за обедом, с утра я буду во дворце. Bonsoir, cherie, — князь поцеловал графине руку и направился в кабинет, где его все еще ждали бумаги.
Комментарий к Часть 7
* Один из многочисленных вариантов либретто “Летучей мыши” Штрауса Советских времен, так что, если следовать историческим реалиям, князь исполнять его не мог. Но очень хотелось, чтоб он исполнил именно его для Анны… и для нас.
========== Часть 8 ==========
Анна проснулась рано, выбрала простое утреннее платье, заколола волосы гребнем с опалом и решила до чая прогуляться в саду. Ноги сами собой привели ее к скамье под деревом. На ней сидел Павел, задумчивый и печальный. Рядом с ним на скамейке лежали пять крупных роз розово-персикового цвета. Увидев ее, Павел вытер платком часть скамьи, влажную от росы.
— Аня, доброе утро! Я смотрю, ты сегодня ранняя птичка. А я срезал розы для тебя.
— Для меня? — удивилась Анна. Она скорее бы подумала, что розы предназначались графине.
— Да, для тебя. Из тех, что есть в моем саду, это самые любимые… Мне нравится цвет, как мне кажется, в нем сочетаются нежность и яркость и сила жизни… — эти розы почему-то напомнили ему Анну — какой она была накануне в платье персикового цвета, в ее внешности были нежность, юношеская неискушенность и радость жизни — в отличии от графини, которая выглядела как красивая опытная женщина, знавшая себе цену… — Аромат у них очень приятный, и стоят они долго…
— Спасибо…
— Садись, что же ты стоишь?
Анна села, Павел тут же взял ее руку в свою, не спрашивая, можно ли.
— Это Ваша с Лизой скамья?
— Нет. Теперь это будет наша с тобой скамья. При Лизе ее не было. Ее поставили потом. После… Сначала я тут просто сидел под деревом. Подолгу. Один… А потом приказал поставить скамью… Ну и с того времени на этой скамье и сижу. Бывает, вспоминаю Лизу. Она же здесь жила, любила этот сад… Хотя, конечно, тогда он был другим…
— Поэтому Вы… ты такой грустный?
— Грустный? Возможно… Просто я все еще под впечатлением, что ты увидела Лизу… незадолго до смерти…
— Павел, ты веришь, что я вижу духов? — Анна задала очень важный для нее вопрос.
— Аня, ты не знала Дмитрия и Лизы и не могла придумать то, что рассказала мне, да еще с подробностями, следовательно, ты это видела. Я не могу отрицать очевидного, хотя и непонятного для меня…
— А Яков как-то сказал, что это все мистификация, цепь совпадений… — вздохнула Анна и решила рассказать Павлу про ссору со Штольманом.
— Аня, здесь дело не столько в его вере или неверии в твое духовидение, сколько в доверии в целом. Что когда, как я понимаю, он уже был неравнодушен к тебе — иначе бы он не реагировал так бурно, он вообразил, что такой светлый и искренний человек, пусть и с какими-то особенностями, которых он не был готов понять и принять, его обманывал… Аня, это боль, это разочарование, и от этого отрицание всего, что с этим связано… Я тоже материалист, и мне трудно осознать, что подобное бывает, но если этому нет логического объяснения, это не значит, что его не существует… Ты видела Дмитрия и Лизу, я точно это знаю… А как назвать это — вещим сном, духовидением или как-то иначе, не суть важно. Важно то, что я знаю, что это не игра больного воображения, не безудержная фантазия и тем более не подлый розыгрыш с целью поиграть на моих чувствах… Ты всколыхнула мои чувства… очень сильно… но ты не играла на них…
— Павел, я… не хотела, чтоб тебе было больно… в любом случае…
— Знаю… иначе бы ты не была по отношению ко мне так… участлива… — Павел поцеловал ладонь Анны. — Я действительно очень нуждался в твоем утешении… Ведь твое видение было про один из последних дней Лизы… Это тяжело переживать снова… Как, конечно, и многое другое… Знаешь, я ведь даже на кладбище очень редко хожу, так как не могу там… Хоть и есть возможность… Даже специально туда ездить не надо, я ведь в Гатчине бываю по службе.
— В Гатчине?
— Да, в Императорском дворце. Не так далеко от него имение, которое раньше было Дмитрия, а теперь Саши. Отсюда оно верстах в тридцати пяти. Лиза там похоронена.
— Ее похоронили не здесь, где она умерла? — удивилась Анна.
— Было бы странно, если бы ее похоронили в усадьбе родственника мужа, если имение самого мужа было довольно близко. Дмитрий все же хотел соблюсти приличия. Княгиня Ливен, супруга Дмитрия Александровича, должна покоиться на его земле.
— И отпевание было там же?
— Да, в местной церкви. Я стоял у ее гроба и даже не смел плакать. И на кладбище тоже. А то бы это выглядело… подозрительно… что деверь так сильно горюет по невестке…
— Павел, это так ужасно… так жестоко и несправедливо… — Анна крепче сжала руку Павла.
— Я даже на поминки не остался. Зачем мне этот фарс? Поехал обратно в Царское Село. Заказал в церкви службу по Лизе и направился домой, в усадьбу. Там был только Демьян. При нем-то мне было не стыдно и разреветься, и напиться с горя… — Ливен сам не знал, почему его потянуло на подобную откровенность.
— А другие слуги?
— Их рассчитали сразу же после смерти Ее Сиятельства. Да и слуг было не так много — две горничные, одна из которых ухаживала за Лизой, Сашина няня, лакей, повар, садовник и работник на конюшне. Им всем предложили пойти в услужение к одному крупному помещику в его новое имение в Астраханской губернии и очень хорошую компенсацию за переезд… Это был мой знакомый, я договорился с ним об этом заранее.
— Зачем всем надо было давать расчет да еще и перевозить за тридевять земель?
— Что ж, скажу тебе, раз у нас зашел такой разговор. Потому что Ее Сиятельство они знали как мою жену, жену князя Павла Александровича Ливена… Дмитрий приезжал в усадьбу как мой брат, а не как ее супруг.
— Павел, как такое возможно?? Как подобное вообще можно было устроить?? — Анна была ошеломлена.
— Поверь на слово, это было возможно. Мы жили очень уединенно, никого не приглашали. Кроме Дмитрия к нам не приезжал никто. Разве что доктор. Но он был доктором Дмитрия и никогда бы нас не выдал. Слуг из местных не было вообще, их всех привезли издалека, из разных мест, людей одиноких и не болтливых. Елизавета Алексеевна, княгиня Ливен, для них, естественно, была моей супругой. Из слуг кроме Демьяна никто не знал, кто мне была Лиза на самом деле.
— И про Сашу он знает?
— Доподлинно не знает. Но догадывается. С чего бы мне было жить с беременной женщиной, если она носила под сердцем не моего ребенка?
— А как же Сашу окрестили?
— Саша родился в Петербурге, мы перевезли туда Лизу примерно за месяц до того, как он появился на свет. Я присутствовал при рождении Саши и взял его на руки сразу после Дмитрия. Саша там же в столице и был крещен, как и положено — как сын князя Дмитрия Александровича Ливена, своего официального отца. А я стал его крестным.
— Как же тебе тогда должно было быть обидно… и больно… — посочувствовала Анна Павлу.
— Аня, мне не на что жаловаться. Я с самого начала знал, что так будет. Таков был уговор, и я сам на это согласился. Что если от наших с Лизой отношений будет ребенок, то его отцом будет считаться Дмитрий. Дмитрий был Саше прекрасным отцом, каким я из-за своей службы никогда бы ему не стал. Кроме того, Дмитрий вырастил Сашу хотя бы до восемнадцати лет, а со мной в любой момент могло случиться что угодно…
— На твоей службе?
— Да.
— Что же это за служба?
— Ты же знаешь, сейчас я — заместитель начальника охраны Императора.
— Но это не только… непосредственная охрана Государя?
— Не только.
— А что еще?
— Это не моя тайна.
— У тебя такая… опасная служба?
— Аня, эта служба не опасней любой другой. Просто на ней может случиться всякое.
— И когда она началась?
— После смерти Лизы. Когда мне стало все равно, что со мной будет…
Анна посмотрела прямо в грустные бирюзовые глаза:
— Павел, мне не все равно…
— Анюшка, я знаю… — не отрывая взгляда, сказал Павел.
Эти короткие фразы были больше, чем просто слова.
— Павел, а ты был на войне?
— Аня, я — военный, офицер, конечно, я там был.
— На русско-турецкой?
— Да, на ней. Для другой я был еще слишком юн.
— Страшно?
— Да, страшно, — не стал скрывать он.
— Ты… был ранен?
— Был.
— Сильно?
— Главное, что не убит… — Ливен не хотел говорить ни о войне, ни об ее ужасах, ни о боли — ни о душевной, ни о физической, через которую ему пришлось пройти… Незачем его девочке знать подобные вещи… — Аня, пойдем в дом выпьем чаю, — предложил он. — А потом я поеду во дворец, вернусь скорее всего около полудня.
Павел подал Анне руку, помогая встать, а затем она взяла его под руку.
Дворецкий будто все время стоял у двери, поджидая Его Сиятельство и его гостью.
— Матвей, найди вазу для роз и подай нам с Анной Викторовной чай. Поставь мейсен, мой любимый, для нас обоих, — распорядился князь.
Анне показалось, что Матвей на долю секунды как-то странно посмотрел на Его Сиятельство. Но тут же принес посуду из фарфора такой невиданной красоты и хрупкости, что было боязно даже брать в руки. На чашке был кусочек сада с одним и тем же раскидистым деревом в разные времена года, одно время года плавно перетекало в другое. Лето — где дерево было зеленое с плодами, осень — где у дерева были разноцветные листья, урожай, по-видимому, уже собрали, и зима — где у дерева были голые ветки с парой одиноких листочков. На чашке не было весны. Картинка с весной оказалась на блюдце — там дерево было все покрыто нежно-розовым цветом.
— Аня, это мейсенский фарфор, маленький сервиз на две персоны Jahreszeiten. Это очень ценный и дорогой для меня подарок. Это подарок Лизы. Я получил его… уже после того, как она умерла… Я понял значение этого подарка только после того, что случилось в комнатах Лизы, когда ты спросила, хотела бы Лиза, чтоб я страдал, а я ответил, что она хотела, чтоб я был счастлив… Неужели человек может из-за скорби быть слепым целых семнадцать лет? Лиза в тайне заказала этот сервиз на две персоны, заранее зная, что вместе с ней я уже из него чай пить не буду. Что я буду пить чай из него с кем-то другим… или, как думала Лиза, с другой… Но все эти годы я пил чай из этого сервиза один… Второй комплект поставили на стол впервые — для тебя…
Анна поняла, сколько для Павла значил этот жест — поставить для нее сервиз, который был подарком его любимой женщины да еще и последним, посмертным подарком.
— Павел, это чудесный подарок, он несомненно был выбран с любовью. Такого красивого фарфора я не видела никогда в жизни… Спасибо тебе, что ты… счел меня достойной… этого сервиза…
— Нашел тебя достойной? — недоуменно посмотрел на нее Павел. — Думаю, ты — тот человек… с кем Лиза хотела бы, чтоб я чаевничал вместе… человек, который мне… близок и дорог…
— Для меня очень важно, что ты сейчас сказал, — призналась Анна. — Павел, значит, ты вернешься около полудня? — уточнила она.
— Где-то так.
— Я, наверное, буду в саду. На нашей скамье или у пруда. Только я не буду знать время, у меня с собой нет часов.
— Я могу найти тебя сам или попросить Матвея найти тебя. Или, если хочешь, я могу дать тебе мои часы.
— Твои часы? А как ты сам?
Ливен засмеялся:
— Аня, ну что ты право, не одни же часы у Его Сиятельства. Сейчас принесу тебе.
Павел вернулся с карманными часами, они были не золотыми, как те, что она видела у него в Затонске, а серебряными с золотым рисуном, но видно, что тоже дорогими:
— Можешь держать их у себя все время, пока ты гостишь здесь. Мне они не нужны. Ну все, Аня, мне уже нужно ехать.
— Ой, я не отдала тебе письмо для Якова. Ты подождешь минуту?
— Если только минуту, — улыбнулся Ливен. — Аня, конечно, подожду.
Анна сбегала за письмом.
— Вот, — она отдала Павлу письмо в том конверте с вензелями, который он дал ей накануне.
— Увидимся позже, — Павел поцеловал Анне ладонь.
Павел уехал, Анна подумывала, чем бы заняться, и в это время спустилась графиня. Выглядела она бесподобно — красивое платье, вроде бы простого кроя, но очень элегантное, очень приятного василькового цвета, волосы в прическу явно уложены не ей самой, а Марфой. Наверное, она так старалась для князя… Или она всегда такая — как с картинки? Она ведь не она, Анна, которая не привыкла, чтоб ей так прислуживали… Да и на мужчину ей производить впечатление не нужно — Яков видел ее всякой, в том числе и не в самом лучшем виде — и когда она болела, и когда как-то в полубессознательном состоянии пришла в обносках в участок к Штольману… Она была уверена, что от того, что ей прическу не делает постоянно куафер или камеристка, а ее наряды не все последнего сезона, для Якова она менее… желанной не станет… А вот графине, похоже, нужно было поддерживать интерес князя к себе… Она же сама говорила, что не надеется быть с ним до скончания века…
— Доброе утро, Анна Викторовна, — улыбнулась графиня.
— Доброе, Наталья Николаевна.
— Не составите мне компанию выпить чаю?
— Я только что попила с дядей Павлом.
— Князь у себя в кабинете?
— Нет, он уехал во дворец, вернется около полудня.
— Конечно, служба есть служба… Но, надеюсь, в те дни, пока мы с Вами гостим, он постарается не проводить во дворце больше времени, чем это действительно необходимо…
— Наталья Николаевна, не думаю, что Павел Александрович будет задерживаться специально, разве что если этого потребуют служебные дела… Ведь для него служба превыше всего, Вы сами так сказали, да и я знаю по своему мужу…
— Конечно, я понимаю это. А Ваш муж часто задерживается на службе?
— Задерживается? Начальник следственного отделения Штольман иногда там живет, — грустно улыбнулась Анна. — Если какое-то серьезное преступление. Но, слава Богу, Затонск все-таки не Петербург, у нас, конечно, и убийства бывают, и ограбления… Но все же не каждый день…
— Но Вы о них беседуете с мужем, в том числе и за столом?
— Да, подобное бывает…
Графиня хмыкнула про себя — о времена, о нравы! Беседовать с такой очаровательной юной женушкой об убийствах за столом? Хоть бы у ее мужа хватило ума в спальне с ней это не обсуждать…
— Привыкли к тому, что мужа часто не бывает дома?
— Стараюсь привыкнуть… Эта неделя у него очень непростая, его почти все вечера не будет дома, вот мы и решили, что раз так, то грех не воспользоваться приглашением дяди Павла… посмотреть, как он живет… и познакомиться с Вами… — настоящую причину поездки в усадьбу князя Ливена Анна решила не озвучивать.
— Я очень рада, что Вы приехали. Но жаль, что Ваш муж не смог поехать вместе с Вами. Скучаете по нему, наверное?
— Конечно, скучаю, — вздохнула Анна и добавила про себя «и очень беспокоюсь». Ей по несколько раз на дню приходила мысль, как там ее Яков, все ли у него хорошо, не появились ли новые злопыхатели… Хоть Павел и сказал ей, что переживать нет причин, она не могла не думать о том, а что, если…
— Анна Викторовна, у Вас есть какие-нибудь планы на день?
— Совершенно никаких.
— Не хотите сходить покормить уток?
— Почему бы нет?
— Я потом вернусь в дом, возможно, займусь вышиванием, затем отдохну — дорога сюда вчера мне показалась утомительной… Но все время сидеть здесь я тоже не хочу, подумываю о том, чтоб после обеда взять экипаж и проехаться по окрестностям, может, до ближайшей деревни. Не желаете присоединиться?
— Вы поедете с Павлом Александровичем? — Анне не хотелось нарушать уединение графини и Павла.
— Нет, не думаю. Скорее всего, он будет занят служебными бумагами. Если он уезжает во дворец всего на полдня, то просматривает документы сразу по возвращении, а если они требуют тщательного изучения, занимается ими еще и поздно вечером… По крайней мере так было, когда я приезжала сюда зимой…
— Наталья Николаевна, а чем конкретно занимается Павел Александрович?
— Понятия не имею. Если честно, никогда не вникала. Это мужские дела. Я не особенно интересовалась подробностями службы мужей… И уж тем более никогда не выспрашивала князя. Мужчины не любят, когда женщины суют нос в их дела…
— Да, Вы правы. Не всем мужчинам это нравится, — Анна судила по Штольману, своему собственному мужу.
— Знаете, мне расспрашивать у мужей о их службе и времени-то особо не было — я занималась домом и детьми в обоих браках.
— Я Вас понимаю, — кивнула Анна. — Наталья Николаевна, Вы меня подождете здесь или у пруда? Я хочу сходить на кухню попросить хлеба для уток.
— Я буду ждать Вас у скамейки около пруда.
Харитон с радостью дал Ее Милости бумажный кулечек с хлебом для уток, и Анна поспешила к графине. После первых кинутых в воду кусочков, утки подплыли к берегу, а пара, что были похрабрее, даже вышла на травку.
— С утками у меня связаны самые приятные моменты. Мы с мальчиками в хорошую погоду частенько ходили кормить уток в парк. Иногда и Константин к нам присоединялся. Мальчики очень любили, когда отец с ними гулял… Какие это были прекрасные дни…
— Наталья Николаевна, Вы сказали, что оба мужа Вас любили и Вы были с ними счастливы.
— Да, была счастлива и сама любила их обоих.
— Вы… полюбили… до свадьбы? — решилась Анна на вопрос.
— В Андрея я определенно была влюблена до свадьбы, точнее мы оба были влюблены. С Константином, как я и рассказала Вам, было по-другому, мы поняли, что не можем друг без друга, что должны быть вместе. У нас несомненно были чувства друг другу, а вот как именно назвать их — я затрудняюсь. Наверное, это какая-то вариация любви, но точно не влюбленность. Влюбленность и страсть пришли чуть позже.
— Любовь, но не влюбленность? Как так?
— Мы стали сначала дороги и близки друг другу как люди, как друзья, а затем как мужчина и женщина. Иными словами, полюбили друг друга сначала душой, а уж потом… телом. Нам хотелось быть вместе, но страстно желать друг друга — как любовники, мы испытали это после венчания. И оба были удивлены, как сильно нас влекло друг к другу и какая страсть вспыхнула между нами… Возможно, в тех обстоятельствах, что мы были, мы просто боялись… дать волю своим чувствам из опасения потерять человека… А как поженились, то и опасаться уже было нечего — ведь связаны, как говорится, до конца жизни…
— А как Вы считаете, Наталья Николаевна, могут между супругами возникнуть чувства, если… они вступили в брак не по собственной воле… И они во всем очень разные… Я почему спрашиваю, у нас одну барышню, она дочка офицера из гарнизона, выдали замуж за… сына богатого помещика, — на ходу сочинила Анна историю. — Этот брак устроили родители с обеих сторон, офицеру хотелось для дочери мужа со средствами, а помещику для сына — жену из дворян… Сын помещика — человек хороший, но от отца зависимый и старше ее более чем на двадцать лет… А она — такая тихая, скромная, не могла перечить отцу, когда он выбрал ей мужа… В таком браке по принуждению могут возникнуть какие-то чувства между ними?
— А почему бы нет? Все зависит от самих людей — хотят ли видеть этот брак как“каторгу” всю жизнь или попытаются найти в нем положительные стороны, а в навязанном супруге те черты, которые им приятны. Тогда может возникнуть хотя бы симпатия, а это уже немало. Конечно, если один из супругов или оба имели к кому-то сердечную привязанность, а их принудили к браку с другим человеком, то в этом случае все сложнее, хотя и тогда есть шанс на счастье.
— И так бывает?
— Бывает. В свете есть много тому примеров… Я расскажу Вам про один, это о моей хорошей знакомой. Она была молоденькой барышней из дворянской нетитулованной семьи, но с завидным приданым. Он — старший сын графа, на двадцать с лишним лет ее старше, у него тогда была дама, в которую он был влюблен, но явно не из того круга, который бы одобрил старый граф. С кем его сын проводил ночи, ему было безразлично, а вот кто ему подарит законного внука, следующего носителя титула — очень. В общем, старый граф, который уже был не так здоров, решил женить сына, и выбор пал на мою знакомую. С обоих сторон родители были весьма довольны возможной партией для детей. Дочь получала титул графини, сын графа — приданое и юную невинную барышню, которая, естественно, не имела скандальной репутации его любовницы. Но ему самому не была нужна неопытная барышня, а ей — светский волокита на двадцать лет ее старше, за которым тянулся хвост любовниц… Но у обоих хватило ума не начинать семейную жизнь со ссор, взаимных упреков, а тем более ненависти… Сохраняли нейтралитет, стали узнавать друг друга, выделять те черты, которые им импонировали… Он был доброго нрава, балагур, очень интересный собеседник, разбирался в искусствах, в литературе, умел вести себя с дамой — делать комплименты… ну и, конечно… другое… Моей знакомой такой… кавалер понравился. А он открыл для себя, что жена у него не девочка, едва вышедшая из юношеского возраста, и не пустогодовая кокетка, которых в свете более чем достаточно, а весьма умная и образованная молодая особа, и к тому же чувственная… Он не ожидал, что недавняя барышня, а не только дама с опытом могла желать мужской ласки… В общем, приноровились друг к другу… А потом она оказалась в положении, тут уж у него чуть ли не ум за разум зашел — как же, первый ребенок в сорок с лишним лет ожидался. Он с нее пылинки стал сдувать, окружил ее всяческой заботой, чуть ли не на руках носил везде… Ну и пропал, как говорится. И у нее к нему чувства появились… Живут в браке уже лет двенадцать, оба счастливы, трое прекрасных детей… А ведь могло бы быть и совсем по-другому, если б оба сами не постарались в этом поначалу насильственном браке найти свое счастье… Но, конечно, более высокие шансы на счастье в тех браках, где супруги сами выбрали друг друга и поженились по любви… У Вас ведь так в браке, Анна Викторовна?
— Да, именно так. Я спросила Вас просто из любопытства, мне было интересно, есть ли шанс у моей знакомой…
— Как я сказала, если оба захотят этого, почему бы нет… Анна Викторовна, за беседой мы и не заметили, как скормили уткам весь хлеб. Не желаете вернуться в дом?
— Я только на минуту — возьму какую-нибудь книгу в библиотеке и обратно в сад. Сегодня замечательный день, и мне не хотелось бы сидеть в комнате.
Анна посмотрела книги в шкафах, но так и не смогла выбрать ни одной, книг было слишком много, и она решила позже спросить у Павла, есть ли какие-нибудь, которые он мог бы посоветовать ей прочитать. Дверь в кабинет князя была открыта, и Анна заглянула туда. В кабинете была Марфа:
— Ваша Милость, пока Его Сиятельства нет, я тут прибираю.
Марфа вытирала комод, на котором стояли снимки. Только мужчины, только Ливены. Дмитрий Александрович, Павел и Саша лет четырнадцати-пятнадцати. Александр явно больше походил на Павла, чем на Дмитрия. Павел и Александр — кровные отец и сын, видимо, один из недавних снимков. Павел и Яков — ее любимый снимок, где они были так похожи, если не видеть Дмитрия Александровича. Да, мужчина уже в возрасте, но с ним у Якова гораздо больше сходства.
— Ваша Милость, бывает же так. Как Яков Дмитриевич на своего батюшку Дмитрия Александровича похож, просто одно лицо. Сразу видно, что его сын, тут и гадать нечего, — словно прочитала ее мысли Марфа.
— А ты видела Дмитрия Александровича?
— Конечно, он же приезжал к нам иногда.
Анна хотела поговорить с Марфой о настоящем отце Якова, но зашел дворецкий и сказал ей заняться кладовкой на втором этаже и найти для Его Сиятельства коробку, в которой были какие-то заметки, как только она закончит в кабинете. Анна посчитала, что ей лучше удалиться — вряд ли бы Павлу понравилось, что она своими разговорами отвлекала слуг от работы.
Ей не оставалось ничего иного как просто погулять в саду. Ей очень нравились подстриженные в форме разных фигур кусты, и она бы задержалась, чтоб рассмотреть их получше, если бы не садовник, который их подравнивал, он снова посмотрел на нее каким-то недобрым взглядом и буркнул что-то неразборчивое — видимо, вместо приветствия. Что ж, бывают такие буки, главное вон какую красоту сотворил. Фигуры можно рассмотреть и в другой раз, когда садовника не будет поблизости. Анна прогулялась около клумб, все они были очень красивыми, видно, что садом занимались с любовью. Посидела на скамье у фонтана и полюбовалась радугой, которую образовывали падавшие капли воды. Затем провела немного времени у розария, розы там были нескольких сортов — от крупных величавых красавиц, среди которых были те, что утром для нее срезал Павел и что стояли теперь в ее будуаре, до простеньких, но не менее очаровательных чайных. Из розария Анна пошла к скамье, на которой сидели они с Павлом. Она присела на нее и не заметила, как пустилась в размышления.
Анна вспомнила разговор с графиней о браках. Как хорошо, что она вышла замуж по любви. Пусть тайно, без родительского благословения. Но она сама выбрала себе мужа. И была с ним счастлива… А вот бедную Лизу заставили выйти замуж. За князя, за самого старшего из братьев Ливенов, который бы унаследовал больше всех остальных и был до тех пор все еще холост. За мужчину почти пятидесяти лет, у которого за всю жизнь было множество любовниц, но которому не была нужна юная жена, ни как женщина, ни как, по возможности, близкий человек… Лиза была для него только княгиней Ливен… женщиной, носившей его титул и фамилию… Рассказывая графине про брак по неволе вымышленной офицерской дочери и сына помещика, она, конечно, думала о браке Лизы и Дмитрия Александровича. Ей хотелось знать, могли ли они в таком браке, по мнению графини, быть не только чужими людьми… Получается, что если бы Дмитрий Александрович и Лиза постарались узнать друг друга получше, увидеть что-то хорошее, как знакомая Натальи Николаевны и графский сын, может, у них появилась хотя бы взаимная симпатия… Но, видимо, они к этому совершенно не стремились, и поэтому у них не было вообще никаких отношений. Был только ненужный и тяготивший их обоих формальный брак… Вот как так жить?.. Не поэтому ли Лиза согласилась позже на отношения с Павлом? Пусть не с законным мужем, а с любовником и позднее сожителем, но любившим, желавшим ее, стремившимся сделать ее счастливой, заботившимся о ней… Пусть хоть так, если иначе никак… Пусть хоть такое тайное счастье… И тут у Анны возник вопрос. Павел сказал, что о них никто не знал, но жить… под постоянным страхом того, что они могут быть разоблачены — так ли уж много в этом счастья? Или они об этом не думали, точнее старались не думать, а жили, так сказать, одним днем? А там будь что будет?
Анна вынула часы Павла — время приближалось к полудню, значит, он скоро приедет в усадьбу. Перед возвращением в дом она решила сделать круг по саду — прогуляться чуть дальше, чем она уже ходила… Анне показалось, что в траве у дорожки что-то было, вроде бы пуговица. Она подняла ее, и в глазах у нее потемнело… Она увидела… Лизу, как та падала…
========== Часть 9 ==========
Ливен приехал домой в то время, что и обещал Анне. В малой гостиной графиня занималась вышиванием. Она попросила разрешения взять экипаж, сказала, что сначала хотела ехать после обеда, но передумала и решила нагулять аппетит. Поскольку ранее она предлагала Анне Викторовне ехать вместе, было бы нехорошо, если бы она уехала сейчас, не поставив ее в известность. Князь пообещал графине, что найдет Анну и передаст ей, что прогулка переносится. По дороге он увидел Марфу и отправил ее с распоряжением конюху, чтоб тот заложил для графини экипаж. Он прошел в глубь сада к скамье, где могла сидеть Анна, но там ее не оказалось. Возможно, она решила прогуляться в более удаленных частях сада. Он пошел по дорожке, которая вела в ту часть сада, где были фруктовые деревья. Вдруг Анна надумала полакомиться спелым яблоком или грушей? Он обошел одну из клумб и заметил впереди на траве какое-то светлое пятно. Анна! Его Аня!
— Боже! Да что за место проклятое?! Аня! Анюшка, девочка моя…
Анна почувствовала, как ее кто-то поднимал.
— Павел, куда ты меня несешь?
— В дом… Тебе стало плохо… от жары, наверное.
— На надо в дом. Посади меня на лавочку. На нашу. Донесешь?
— Донесу.
Ливен осторожно опустил Анну на скамью и сел рядом. Анна прислонилась к нему плечом, а он приобнял ее и взял ее руку в свою.
— Павел, ты не волнуйся…
— Да как тут не волноваться?
— У меня такое бывает. Не от жары… Когда духи приходят… Я увидела Лизу…
— Лизу увидела?? На том самом месте?? — Павел, казалось, побледнел.
— Да, я заметила вот это, подняла… И увидела, как Лиза на землю падает… И сама упала… — Анна протянула Павлу какую-то грязную пуговицу. — Не знаешь, откуда?
— От сюртука, похоже.
— От твоего?
— Может, и моего. В ней нет ничего особенного. Выбрось.
Но Анна положила пуговицу на скамейку.
— Почему ты спросил про место?
— Понимаешь, я как-то нашел Лизу на том самом месте. Тоже в обмороке. После этого она и заболела. Не знаю, сколько она там лежала, земля была холодная, она простудилась… А потом все хуже и хуже… ну и…
— А от чего она в обморок упала?
— Она не помнила. Говорила, по саду гуляла, а потом все… Аня, Лиза была слабого здоровья. Сашка ей тяжело достался. Носила она его без проблем, а вот разродиться никак не могла… Слишком большой он был для ее хрупкого тела… Долго поправиться не могла. Говорила даже, что так и не увидит, как Сашенька вырастет… Я тогда даже злился, мол, ну что за глупые мысли… А получилось вон как — и года не прошло… Потом она в целом выздоровела, только лихорадка у нее иногда бывала, непонятно от чего, так от нее она слабела… но в обморок не падала. Что в тот раз произошло, никто не знает.
— Что ж ты ее одну отпускал гулять? Муж еще называется, — с укором сказала Анна.
— Аня, так я же не всегда денно и нощно был дома. Я только приезжал. Когда служба позволяла. В тот вечер и приехал. Дома ее не оказалось. Слуги сказали, что она пошла в сад. Она часто так делала. Когда Сашеньку уложат, шла в саду погулять… Анюшка, ну лучше тебе? Давай все же пойдем в дом.
— Пойдем.
Анна решила таки взять с собой пуговицу, сжала ее в руке… и снова… увидела Лизу.
Она стояла с каким-то мужчиной подавленная, испуганная…
— Пожалуйста! Прошу Вас! Не будьте так бессердечны! Я не могу!
— И не просите. Вы знаете, что мне от Вас нужно. И я от Вас не отстану, пока не получу своего, — он решил уйти.
— Пожалуйста! — Лиза хотела остановить его.
Мужчина ее толкнул, и, пытаясь удержаться, она схватилась за его рукав. Пуговица, которая оторвалась, укатилась куда-то в сторону… Женщина упала. Мужчина ушел прочь…
Павел хотел подать Анне руку, чтоб помочь ей встать, но Анна уже встала сама. Внезапно ее повело в сторону, и она стала оседать. Павел успел подхватить ее. Выглядела она еще хуже, чем когда он нашел ее на земле. Он взял ее на руки:
— Аня, хватит храбриться. До дома сама ты, похоже, не дойдёшь.
Анна попыталась ему что-то сказать, но он остановил ее.
— Потом расскажешь, когда отдохнешь.
Занеся Анну в дом, он бросил дворецкому:
— Марфу найди мне! Живо! Ее Милость, похоже, на солнце перегрелась.
— Вот беда-то! — запричитал Матвей.
На шум из малой гостиной вышла графиня и увидела, что князь шел к лестнице с Анной Викторовной на руках.
— Что случилось?
— Анна в обморок упала. Второй раз уже… перегрелась, наверное.
Графиня посмотрела на князя, разве что не сказав: «Идиот Вы, Ваше Сиятельство!»
Павел занес Анну в спальню и бережно положил на кровать поверх покрывала.
— Анечка, Марфа сейчас придет.
— Павел, не уходи… Посиди со мной… — она протянула к нему руку, он взял ее, подержал и отпустил.
— Анюшка, не могу… нельзя… одному… А вместе с Марфой я посижу…
Вперед Марфы появилась графиня:
— Анна Викторовна, милая, как Вы?
— Спасибо, лучше.
— Не тошнит Вас?
— Тошнит? Нет… просто нехорошо стало…
— Вы не в ожидании часом?
— В ожидании? В ожидании чего? — не поняла Анна.
— В ожидании прибавления в семействе, — пояснила графиня. — Вы ведь дама замужняя, это закономерно. Может, маленького Ливена под сердцем носите. Муж у Вас хоть и другую фамилию имеет, но кровь-то княжеская… Ливенов… Поосторожнее бы Вам нужно быть…
— Прибавления в семействе? Нет, не думаю, — смутились она и посмотрела на Павла. Ей было неловко говорить об этом с графиней, и она надеялась, что Павел уведет ее из спальни.
— Павел Александрович, что Вы застыли как вкопанный? Идите уже! Не видите, что здесь разговор не для мужских ушей, — распорядились графиня.
— Наталья Николаевна, у Анны Викторовны иногда бывают обмороки. И с ее замужеством это никак не связано. И, если нужно, в своих семейных делах я разберусь сам, без Вашей помощи, — забыв о вежливости, сказал князь.
— Ну как знаете! — фыркнула графиня и столкнулась в дверях с Марфой.
— Павел… — запнулась Анна, — Александрович… Зачем Вы так с ней?
— Как? Она действительно лезет не в свое дело. И кроме того, кто ей позволил указывать, что мне делать в моем собственном доме? Марфа, а ты где шляешься? Почему тебя нет, когда надо? — переключил князь свое недовольство с гостьи на прислугу.
— Ваше Сиятельство, так Вы сами меня отправили на конюшню сказать Авдею, чтоб экипаж для графини заложил.
— И правда. Забыл совсем. Ну надеюсь, что она… воспользуется им… до вечера…
— Чем она так Вас прогневала?
— Да вот Анне Викторовне стало нехорошо, и графиня решила поинтересоваться, не в ожидании ли Анна Викторовна… маленького Ливена… Ну и смутила ее…
— А ей-то какое дело? Это дела семейные, — высказалась Марфа совсем как хозяин, и Анна улыбнулась. — И кто сказал такую глупость, что худо женщине только в положении может быть? Пришла тут, взбаламутила всех. Двое детей у самой, а все никакого понятия, как затяжелевшая женщина может выглядеть. Не слушайте Вы ее, Ваша Милость, у меня глаз наметанный, я бы сразу увидела. Будет у Вас ребеночек, но не сейчас, позже. Когда время придет.
Князь смотрел на свою служанку и чуть улыбался. Не даст Марфа Анну Викторовну в обиду. И не посмотрит, графиня это или кто другой.
— Марфуша, ты мне чаю не принесешь, сладкого?
— Сейчас, Ваша Милость, мигом сбегаю.
— Марфа, ты сломя голову-то не беги. Тихонько иди. А то еще чашку разобьешь.
Марфа посмотрела на князя, хихикнула и пошла за чаем.
Павел присел на край кровати и снова взял Анну за руку:
— Аня, ты как? Совсем плохо? Надо бы за врачом послать.
— Нет, не нужно врача. Я же сказала, что у меня такое бывало… когда духи приходят… Это, наверное, пугает, что я сознание теряю. На самом деле ничего страшного. Я раньше быстро от этого отходила…
Анна подумала о том, что раньше так с ней сидел Яков… Сейчас Якова с ней не было, он был далеко, в Затонске… Но был Павел…
— Ты посиди со мной, не уходи… пожалуйста… Мне так… спокойнее… когда ты рядом…
Ливен понимал, что нехорошо оставаться наедине с Анной в ее спальне, хоть и двери открыты, но важнее не то, что подумают, а чтоб Анне было спокойней. А если кто что и подумает… Так Марфа не подумает… А графиня… его не особо волновало мнение графини… Это его дом. Его девочке плохо. Все остальное значения не имеет.
— Анюшка, я не уйду. Ты постарайся отдохнуть.
Несколько минут Анна пролежала молча, просто смотря на Павла и чувствуя тепло его руки. Это успокаивало. Неприятное ощущение, которое бывало у нее после общения с духами, прошло. И она вспомнила, что хотела сказать, как только Марфа вышла за чаем.
— Павел, спасибо, что остался. Мне намного лучше. Вот чаю выпью, и совсем хорошо будет… Ты извини меня, я чуть было не оговорилась и тебя просто Павлом при Марфе не назвала…
— Аня, если бы ты при Марфе и назвала меня Павлом или как иначе, она бы сделала вид, что не заметила… При ней можно. И при Демьяне…
— Можно? — удивилась Анна.
— Можно, — подтвердил Ливен.
— И все же как-то неловко… И еще я не знаю, как лучше к тебе обращаться на людях… Павел Александрович? Почему не дядя Павел?
— Аня, я знаю, что в Затонске просил тебя так называть меня… Но понял, что это не мое… За глаза ты меня так несомненно называть можешь, но при личном обращении я предпочел бы, чтоб ты этого не делала. С положением дяди у меня как-то… непросто. Формально я Саше дядя, на самом деле я его отец. Для Якова я тоже дядя. Но по возрасту я ему больше как брат. Тебе по возрасту я как дядя, но раз я не вижу себя дядей для Якова, то как тогда с тобой? Без сомнения я тебе родственник, но вот как это обозначить — я в растерянности… Все очень запутано… Поэтому я хотел бы, чтоб ты называла меня просто Павел… И, если хочешь, при посторонних можешь обращаться ко мне Павел Саныч или Пал Саныч, — предложил он.
— Пал Саныч, — попробовала Анна. И ей понравилось. Палсаныч… Это совсем не то, что… какой-то чужой Павел Александрович…
Ливен помолчал, а затем решился:
— А когда мы одни, можешь также называть меня Паули.
— Паули? — переспросила Анна.
— Да, так меня называл только Дмитрий. Только он, и никто другой…
— Паули — это по-немецки?
— По-немецки — Пауль. Паули — это, насколько я могу судить, по-фински. Мы же не чистокровные немцы, в нас много чего намешано. Со стороны Ридигеров есть, например, шведская кровь да и не только… Почему Дмитрий решил называть меня именно Паули, я не знаю, никогда не спрашивал. Паули так Паули… Главное, что это имя было только мое… А Павел — Павлов всегда вокруг довольно много.
— Пал Саныч, Паули, я, пожалуй, подожду Марфу в будуаре… И расскажу что-то важное…
Они сели на диван в ожидании Марфы. Теперь уже Анна взяла Павла за руку и рассказала свое видение. Павел снова стал белее полотна.
— Аня, насколько… точно ты видишь то, что происходило?
— Этого я не знаю… Могу только сказать, что это не мои фантазии. Это духи говорят через меня. Верно, Лиза не решилась сказать тебе это при жизни, а ее дух все же решился…
— Получается, этот человек оттолкнул ее, она упала, потеряла сознание и пролежала так, пока я ее не нашел. А если бы я не нашел? Если б не приехал домой? Страшно даже подумать… И я даже представить не могу, кто бы это мог быть… Кто эта… мразь, которая ее там бросила и ушла…
— Павел, а что этот человек хотел от Лизы?
— Да хоть что. Так, как он это сказал, речь могла идти о чем угодно…
— Может, он ее… как женщину… домогался?.. Извини…
— Это вряд ли… Не была она тогда такой цветущей женщиной, чтоб мужчина… страстно возжелал ее… А хотел бы, так что ему мешало там же и попытаться овладеть ей? Нет, здесь другое.
— А что тогда?
— Больше похоже на шантаж… Скорее всего прознал, что Лиза мне не жена. И решил погреть на этом руки.
— Деньги?
— Деньги. Документы.
— Документы?
— Документы. При моей службе у меня и в то время был доступ к документам… которые могли кого-то… заинтересовать… Но тогда, конечно, я их домой не брал. Но тот человек мог этого не знать.
— Он хотел, чтоб Лиза для него их украла??
— Ну или хотя бы прочла, о чем они.
— А Лиза о твоей службе много знала?
— Имела самое поверхностное представление. Я ее в детали никогда не посвящал. Зачем ей лишние волнения? Я старался не давать ей причин для этого.
— Это правильно.
— Только вот почему она мне не рассказала про того человека?
— Тоже не хотела тебя волновать.
Павел вздохнул.
— Значит, кто это был, ты не видела?
— Нет, — покачала головой Анна. — Это… не от меня зависит, что я вижу… Мне бы очень хотелось знать, кто так поступил с Лизой… но я не видела лица.
— Ну на нет и суда нет.
— Павел, у меня случайно оказалась спиритическая доска. Я положила ее в сундук и забыла. А здесь в усадьбе обнаружила. Я могу попробовать вызвать дух Лизы. Спросить, кто… ее преследовал. Раньше у меня такое получалось, а сейчас… не уверена… Но вдруг получится…
— Не смей! — повысил голос Павел. — Не смей!!
— Почему? Ты разве не хочешь узнать, что за человек это был?
— Я не хочу, чтоб тебе было еще хуже, чем в саду, — сказал он.
И подумал, что Лизу он уже потерял. Много лет назад. Но Анну… потерять Анну… сейчас… Он этого допустить не мог…
— Павел, я только хочу попробовать…
— Анна, пообещай, что не будешь вызывать никаких духов… — строго сказал Ливен.
— Ну Павел…
— Пообещай или отдай доску.
— Не отдам.
— Где, ты говоришь, у тебя доска? В сундуке?
— Павел, там сейчас не платья… а в основном только белье.
— И что ты думаешь, что, дожив до своих лет, я не видел женского белья? Представь себе, я перевидал всякого… — ухмыльнулся Ливен.
— Ты не посмеешь!!
— Да неужели?? — с сарказмом спросил он. — Это следователь Штольман, может быть, и поделикатничал бы и не полез в дамский сундук. А подполковник Ливен, вояка, деликатничать не приучен…
— Пал Саныч!!
— Анна Викторовна!! Или сама отдашь мне доску… Или я распоряжусь, и доску заберут вместе с сундуком.
— Как это вместе с сундуком? Там же мои вещи…
— Значит, будешь ходить только в том, что на тебе! И что слуги взяли постирать и погладить.
— Ваше Сиятельство, я Ее Милости чай принесла! — зашла с подносом в комнату Марфа.
— Так поставь! Марфа, ты сундук видишь? Вытащи оттуда доску. На дне? Или завернула во что-нибудь? — спросил он у Анны.
— На дне. Просто в тряпице…
Марфа нашла доску и отдала Его Сиятельству.
— Ну вот видишь, и сундук забирать не пришлось, — усмехнулся Павел, унося с собой доску. — Приятного чаепития!
========== Часть 10 ==========
Доску у нее Павел забрал, но можно ведь попробовать и по-другому. Анна зажала в кулаке пуговицу и произнесла: «Дух Елизаветы Ливен, прийди ко мне! Покажи, кто ее обидел!» Анну снова куда-то унесло, на этот раз она увидела Лизу с тем же мужчиной, но он стоял не спиной, а полубоком.
— Так чего Вы хотите, Григорий Александрович?
— А то Вы не понимаете. Денег хочу. Много денег.
— Да где же я их возьму?
— Да уж точно не у любовничка Вашего. Откуда у последыша деньги? У супруга своего законного просите. Да побыстрее, а то весь Петербург узнает, что его княгинюшка не просто с его братцем кувыркается, а еще и ублюдка ему в подоле принесла.
Когда Анна пришла в себя, она решила немедленно рассказать об этом Павлу. Будь что будет!
Внизу она нашла дворецкого в буфетной. Он чистил фамильное серебро.
— Матвей, ты не знаешь, где Павел Александрович?
— В кабинете он, Ваша Милость.
Павел сидел за столом очень подавленный, на столе были какие-то бумаги, но он их не читал, его взгляд был направлен в никуда. Это было понятно, такие неприятные новости. Да еще она сейчас добавит. Но ведь нужно сказать Павлу про Лизиного обидчика. Нельзя такое скрывать.
— Павел, ты, пожалуйста, на меня не сердись. Но я… без доски попробовала… вызвать дух Лизы…
— Без доски попробовала?? — повысил голос Ливен. — Анна, я же тебя просил этого не делать!! На тебе снова лица нет! Зачем ты так себя мучаешь?
— Павел, а я тебя просила не сердиться… И не волнуйся за меня, пожалуйста… Мне не было так плохо, как до этого… И я увидела, кто тогда был с Лизой, что за человек… Григорий Александрович, так она его назвала. Он хотел денег за молчание… о том, что вы с Лизой любовники… и что у Лизы сын от тебя, а не от мужа… — Анна постаралась облечь слова мерзавца в менее обидную и унизительную форму. — Мужчина лет пятидесяти, выглядел неважно… Волосы светлые или седые, глаза… мутные что ли… Не знаю, как сказать…
Павел замер как статуя. Белый как полотно. С застывшим выражением лица, которое даже невозможно описать… что наступил конец света?
— Павел!! Павел!! Паули!! Очнись!! — Анна похлопала Павла по плечу.
— А? Анюшка, моя…милая… Не выбирал он выражений как ты сейчас… Специально не выбирал, чтоб Лизу больше запугать…
— Ты его знаешь??
— Аня, это… мой брат Гришка…
— Брат?? Ты не ошибся? Он на Ливенов совсем не похож.
— А он на Ливенов и не был похож. Он похож на Ридигеров, родственников с материнской стороны.
Анна вспомнила, что когда в Петербурге они пришли поговорить с Александром, он сказал, что на Ливенов были похожи только Дмитрий Александрович и его самый младший брат Павел. Остальные братья были в родню матери.
— Павел, ну не мог брат такого сделать…
— О, этот мог!! Этот как раз мог!! — со злостью сказал Павел. — Это не брат, а исчадье ада! Сборище пороков, куда не ткни! Мот, картежник, пьяница, любитель опиума, развратник, садомит… Может, я какой-то его порок и забыл перечислить, уж слишком много их было…
— Тогда понятно, почему Лиза тебе про него не сказала… Какой-никакой, а брат…
— Да какой он брат?? Черная овца в нашей семье, которая целого стада стоила… Все пороки, какие есть, его, из долгов не вылазил… Пока отец был жив, еще как-то эти долги покрывал… А после его смерти Гришка, видно, совсем в разнос пошел…
— А когда ваш батюшка умер?
— Не батюшка он мне, а Его Сиятельство Александр Николаевич! — вспылил Павел. — Содержал ведь как-то Гришку, сволочь эту, наследства даже не лишил. А Дмитрию всю жизнь нервы мотал, угрожал, что его всего лишит и Гришке отдаст… Гришка после его смерти кое-что получил. Как же, князь все-таки, хоть и… позор семьи…
— А сколько ему отец оставил?
— Ну если про деньги, то коли не проматывать, на несколько лет бы хватило. Если на широкую ногу жить, так, может, на год. А после только на доход с имения, которое он ни продать, ни заложить не мог.
— Так когда ваш отец умер?
— Ну Лиза тогда в положении была, на третьем месяце…
— А когда ты Лизу нашел, сколько со смерти отца прошло?
— Думаю, год с небольшим где-то… Сашка уже большенький был, месяцев семь, наверное… Аня, ты думаешь, он поэтому и решил Лизу шантажировать, что отцовские деньги к тому времени успел промотать? — наконец догадался Ливен, который обычно не отличался тугодумием.
— Ну, думаю, такое возможно. Только не понимаю, почему он именно к Лизе за деньгами пошел.
— Ну это-то как раз и понятно. Лиза — женщина слабая, думал, что с ней легче договориться. С меня не взять столько, сколько с жены старшего брата, у которого состояние было очень приличное. Дмитрий с Лизой хоть и были женаты, можно сказать, формально, в финансах он ее не ограничивал. Если б ей были нужны деньги, дал бы, не спрашивая, зачем, в разумных пределах, конечно.
— А если не в разумных? Если Григорий запросил с Лизы очень много?
— Ну тогда бы ей пришлось объяснить ему, зачем ей понадобилась такая крупная сумма.
— И Лиза, которая… не смогла бы противостоять… напору… рассказала бы ему?
— Думаю, что да.
— И что тогда?
— Да кто его знает… Дмитрий мог сразу заплатить, хотя я в этом сомневаюсь… Но в любом случае постарался бы сделать так, чтоб Гришка больше не проявлялся… никогда…
Анна с ужасом посмотрела на Павла:
— Павел!! Дмитрий Александрович мог пойти на такое??
— На что, Аня?
— На братоубийство…
Такое кошмарное подозрение Анны Ливена даже не задело.
— Нет, сам убить, своими руками не мог, для этого он был слишком слабохарактерный, — сказал он, будто подобное было в порядке вещей. — Нанять кого-то? Так на это тоже смелость нужна… Думаю, вероятнее всего Дмитрий заплатил ему сколько-то, а Гришка на радостях от больших денег напился или накурился в прямом смысле слова до потери сознания да и помер… — обьяснил Павел Анне и подумал, что нужно будет все же поразмыслить… мог ли Дмитрий быть каким-то образом причастен к смерти Гришки. Но это потом, когда он останется наедине с собой…
— А как он умер?
— Да вот как я тебе и сказал — от своей неуемной страсти к бутылке и опиуму… Я вообще удивляюсь, как он еще так долго протянул… Говорят, его нашли мертвым в притоне. Но это со слов Дмитрия, это ему сообщили о смерти Гришки…
— Князь… умер в притоне??
— А что князь не человек что ли? Князья и в притонах умирают, и в публичных домах, и собутыльниками до смерти забиты бывают… да что угодно…
— Павел, как это гадко…
— Да уж гаже не бывает… Гришка, понятно, конченная сволочь был… Но я бы все равно на него не подумал. Что он мог на шантаж своих родственников пойти. Ладно бы чужих людей… А что Лизу толкнул да так и бросил лежать, это иначе как, что по-скотски поступил, не назовешь… То, что она потом умерла из-за того, что на холодной земле тогда пролежала, я утверждать не могу, но что болеть стала гораздо чаще, это несомненно… Так что Гришка в любом случае виноват…
Павел вытащил из шкафа графин с коньяком и рюмку.
— Аня, мне надо выпить… Тебе не предлагаю. Все равно откажешься… Ты иди. Не нужно, чтоб ты меня пьяным видела, — совсем как Яков сказал он и выпил залпом две рюмки подряд.
— Да что у вас, Ливенов, как что, так напиться! Что Яков, что ты, одинаковые!
— Так он же Ливен, чего другого ты ожидала?.. Да, я выпиваю. Но редко напиваюсь. А уж до потери сознания напивался всего два раза за свою жизнь — когда умерла Лиза и когда умер Димий… А сейчас у меня именно такое настроение — напиться и забыться… Иди, пожалуйста…
— Никуда я не пойду!
— Ну так сиди и смотри на мою пьяную рожу, коли тебе так хочется! — грубо сказал Павел и налил очередную рюмку. Посмотрел на Анну и, ухмыляясь, опрокинул следующую. И еще одну.
— Павел! Тебе уже хватит!
— Да что ты говоришь?? А что тебе не нравится? Я такой не нравлюсь? — развязно спросил Ливен, которому, как казалось, хмель уже ударил в голову. — Так ты сама на меня такого хотела посмотреть.
— Не нравишься, — серьезно и совершенно спокойно ответила Анна. И пошла к двери.
— Анюшка, девочка моя, пожалуйста, не уходи… — послышалось за ее спиной. — Прости меня… — Павел взял ее за локоть и повернул к себе. Глаза у него были совсем не как у пьяного человека, когда они ничего не выражают. Напротив, в них было слишком много — боль, обреченность, даже какая-то вселенская скорбь. — Аня, тошно мне… на душе тошно… не могу я больше… Лиза, Гришка, Дмитрий… Это слишком… даже для меня… слишком… Не уходи, останься… Не такой я пьяный, как, может быть, тебе кажусь… Мне гораздо больше надо, чтоб действительно напиться… И я не опасный, я понимаю, что делаю…
Он взял Анну за руку:
— Аня, пойдем к Лизе в комнату. Там нас никто не побеспокоит. Я хочу побыть один… с тобой…
Анна с сомнением посмотрела на Павла. Разумно ли это? Он все понял без слов.
— Аня, я никогда не сделаю тебе ничего… плохого. Даже если я буду пьяный. Даже если буду сильно пьяный, а не как сейчас… Только если дурь какую скажу… Пойдем, пожалуйста… Мне это очень нужно… очень… — зелено-синие глаза снова смотрели на нее с мольбой, как в то утро… и надеждой, что она не откажет.
Анна почему-то поверила. Сама не знала, почему. Павел открыл ключом комнату и зашел в нее. Анна зашла следом. Он сел на диван в будуаре, а она встала перед ним. Павел снова взял ее руку в свою. Она была наедине с мужчиной, да еще не совсем трезвым… но не боялась. От Павла не исходило опасности. От него исходили тоска и отчаяние… Павел смотрел на нее молча, совершенно ясными глазами, без малейшего признака того, что он только что выпил. Да и не были это глаза взрослого мужчины, это были глаза… ребенка, который нуждался в ласке и нежности… и умолял — пожалуйста, пожалуйста… Анна провела рукой по его волнистым волосам, Павел тут же закрыл глаза и сидел так, не шевелясь, пока она гладила его по голове. Как близкого человека, как друга, которому было плохо и которого она хотела поддержать… как маленького мальчика, который так напомнил ей того Яшу, который нуждался в ее ласке, когда плакал, узнав, почему его не любил и бросил отец, и что ни приемному отцу Штольману, ни настоящему отцу, какому-то князю Ливену он был не нужен…
За все время Павел сказал только одну фразу:
— Ты ведь не бросишь своего Паули, правда?
— Паули, Павлуша, я тебя не брошу, никогда, — ответила Анна, чувствуя, как у нее сжалось сердце.
Когда она убрала руку с его головы, Павел просидел так еще пару минут прежде чем открыть глаза — это были те же печальные бирюзовые глаза, но на нее смотрел уже не ребенок, а мужчина.
— Аня, спасибо тебе большое… Ты — мой ангел-спаситель… — Павел поцеловал Анне ладонь. — Меня так утешал… гладил по голове только Димий, больше никто…
— Никто? — удивилась Анна. — А твоя матушка?
— Ты имеешь в виду княгиню, Ольгу Григорьевну? Нет, такого я не припомню. Да я ее в детстве, собственно говоря, почти и не помню. Сколько раз за свое детство я видел родителей, я могу пересчитать по пальцам. Я жил в имении в основном только с няньками и гувернерами… Мать, наверное, долго не подозревала, что носит меня… вот я и появился на свет, не нужный вообще…
Анна была ошеломлена тем, что Павел сказал про себя.
— То есть родители тебя не хотели? Ты родился, потому что… так получилось? Павел, ты же князь!
— И что, что я князь? У родителей уже было четыре князя, родившихся за первые семь лет брака. Четверых было и так более чем достаточно, а пятый был и вовсе совершенно… лишний… Я родился почти через пятнадцать лет после Михаила. У меня есть подозрение… что когда я… получился, они, возможно, уже какое-то время не жили как муж и жена… а потом как-то князь «осчастливил» супругу своим визитом в ее спальню… может, в затишье между своими бесконечными похождениями… Ну и я… неожиданное и ненужное последствие… этого визита…
— Последствие визита?? Паули! Ты… ты не можешь так говорить про себя! — возмутилась Анна.
— Почему нет, если это так и есть? — спокойно спросил Павел. — Аня, я — не дитя любви как Яков. Он был нужен Катеньке… И был бы без сомнения нужен Дмитрию, если б он узнал о сыне… вовремя… Ко мне были совершенно равнодушны и отец, и мать… Если бы не Дмитрий, я был бы по сути дела сиротой при живых родителях… Когда он меня забрал к себе — мне тогда было семь, я настолько к нему привязался, что боялся, что он… может меня отдать… или отцу… которому я был не нужен… или в никуда… И что я снова буду один…
Анна сидела настолько потрясенная, что слов у нее просто не было… Ну ладно, Яков был не нужен Штольману, раз он был не его родным сыном, а ребенком, которого жена родила от другого мужчины… Но маленький князь — ну пусть пятый по счету, но ведь не у поденных рабочих родился, где он мог быть лишним ртом… В княжеской семье, где, чтоб нанять нянек и гувернеров возможности были… а чтоб дать ребенку хотя бы немного тепла, если уж не любви — нет…
— Я сейчас, по-своему, тоже один… И столько всего… чтоб нести это одному… — вздохнул Ливен.
— Павел, почему же ты один? У тебя есть Саша, Яков. У тебя есть я…
— Аня, сейчас только ты… Разве я могу рассказать подобное Саше или Якову? Рассказать, об одном брате, который оказался еще большей мразью, чем я думал о нем многие годы? О другом, любимом брате, который все же, положа руку на сердце, мог быть причастен к смерти первого? Рассказать ЭТО?? У меня никогда язык не повернется…
— Павел, это я… я сделала такое дурное предположение про Дмитрия Александровича… Но ты же сам сказал, что он не мог…
— Аня, эта мысль пришла бы мне самому, как только я немного отошел от потрясения… Это напрашивается само собой. Я считаю себя довольно умным человеком, чтоб не понимать подобных вещей. Просто тогда я мыслил не совсем… ясно. Отрицание подобной возможности было лишь защитной реакцией на ошеломляющие новости… Да, у Дмитрия не было сильного характера, но было доброе сердце. Он любил меня и любил Сашу. Кто знает, на что бы он мог пойти, чтоб защитить нас? Свою жизнь он пустил под откос, но, возможно, собрался с духом, чтоб предотвратить, чтоб такое же случилось со мной и Сашей… Он ведь понимал, что будет грандиозный скандал, если Гришка разболтает обо всем. И что Гришка от одной подачки не успокоится, а так и будет тянуть деньги… Мне очень хотелось бы верить, что Дмитрий не причастен, и что Гришка умер сам, от своих возлияний, от своих пороков, которые и составляли всю его жизнь…
— Ну так и постарайся думать именно так. От того, что ты будешь мучить себя сомнениями, тебе легче не будет… Он ведь мог умереть от пьянства в любой момент, ты сам сказал, что удивлялся, как он вообще так долго прожил… Значит, просто настал тот день, когда это случилось… Павел, так думать будет лучше всего…
— Анюшка, чтобы я без тебя делал… В моей жизни никогда не было такого человека, который бы меня… чувствовал так, как ты… Никто… даже Лиза… Лизу я любил, очень любил и до сих пор люблю… Но это совсем другое…
Анна понимала, что хотел сказать Павел. Она любила Якова, очень любила. Знала, что никого как мужчину кроме него она не полюбит. Если бы они с Яковом были одни в комнате, она бы ласкала его совершенно по-другому. Даже по голове, по волосам гладила по-другому, с волнением, с трепетом, с предвкушением, что Яков откликнется на это и подарит ей свои ласки в ответ. Что от таких ласк они перейдут к другим, от которых сердце начинает биться быстрее, пробуждается желание быть вместе и дарить друг другу наслаждение… А потом вместе подняться на небеса от блаженства, которое разделили…
С Павлом ничего подобного ей испытать не хотелось. Ей это было не нужно. Совершенно… Ей хотелось чувствовать, знать совсем другое, что то тепло, что она ему дарит, притупляет горечь и боль, заполнившие его сердце, помогает ему справиться с тоской и отчаянием, спасает от гнетущего одиночества… И дает ей надежду увидеть на его лице сначала грустную улыбку. Затем другую улыбку — открытую и теплую. И наконец ухмылку — как у того Павла Ливена, которого она узнала в Затонске. До того, как он стал ее Павлом в своей усадьбе в Царском селе.
И еще что Павел, который просто держал ее за руку, целовал ее ладонь и назвал ее Анюшка, так, как не назвал никто другой, стал важным человеком в ее жизни. Она знала, что если с ней или Яковом не дай Бог что-то случится, именно он придет на помощь, будет ее поддержкой и опорой, ее защитником, ее советчиком, ее «жилеткой» для слез — всем, в чем она будет нуждаться в тот момент… как в этот момент он нуждался в ней…
— Аня, ты ведь меня не презираешь? — вдруг спросил Павел. — Ответь честно, для меня это очень важно.
— Нет, конечно. За что мне тебя презирать?
— За то, что… ты меня таким, как сейчас, видишь… слабым… даже, наверное, жалким… За то, что у меня даже мужества не хватило, чтоб просто по-человечески тебя попросить об утешении и ласке, которые мне так были нужны… Что мне нужно было выпить, чтоб набраться смелости тебе это сказать… Трезвому-то признаться в таком унизительно, а с пьяного что возьмешь…
— Ты что же нарочно выпил??
— Ну как нарочно? Для того, чтоб немного успокоиться в твоем присутствии, мне бы и пары рюмок хватило… А чтоб решиться тебя просить — и бутылки, наверное, мало… Не привык я к этому… Моя жизнь до тебя была иной… — Павел сжал ее руку, которую до сих пор держал в своей.
— Я потерял себя и как найти не знаю…
И вот нашел… Но разве это я?
Я пересматриваю сущность бытия
И лишь на добрых духов уповаю… — с грустью процитировал Ливен свое четверостишие, которое пришло ему в голову накануне. — Каквидишь, сегодня появились не только добрые духи, но и злые — несмотря на мое упование… И я… я снова потерял себя… А с тобой нашел… Анюшка, я не пугаю тебя? Это… не бред пьяного человека, поверь мне… Я просто не знаю, как это выразить…
— Нет, что ты… совсем не пугаешь… Я тебе… доверяю… Для меня это тоже было… необычно… как и для тебя…
— Аня, ты так мало меня знаешь, и все же доверяешь мне, даже такому как сейчас… Это многого стоит, очень многого… Я тебе тоже доверяю, как никому… Ты можешь говорить со мной о чем угодно… О жизни, о своих переживаниях, об отношениях… О прошлом, настоящем, будущем…
— А о тебе?
— Обо мне? Конечно, если тебе это интересно. Можешь спрашивать, что хочешь знать про меня, про мою жизнь… мой опыт… Про все… без исключения… кроме службы — об этом я говорить не имею права… Я же понимаю, что у тебя много вопросов. Я постараюсь ответить как можно честнее. Даже если в каких-то ситуациях я буду выглядеть не совсем приглядно. Ты должна знать, каким я бываю… каким могу быть…
— А если я случайно спрошу то… чего не следовало бы? Ты не рассердишься?
— Аня, о чем таком ты можешь спросить, чтоб я рассердился?
— Ну, о чем-нибудь… очень личном…
— У меня от тебя нет секретов. Но если ты все же задашь вопрос, на который мне по какой-то причине не хотелось бы отвечать, я так и скажу тебе об этом. Но сердиться не буду. Так что не беспокойся и не стесняйся. Так что бы ты хотела узнать?
У Анны было очень много вопросов, но она не знала, с чего начать. Но вспомнила про портрет Лизы в соседней комнате.
— Скажи, а почему ты называешь Лизу просто Лиза, а матушку Якова Катенька?
— Ну это очень просто. Катю так называл Дмитрий, а я перенял это у него. А насчет Лизы — Аня, когда мы с ней познакомились, она была для меня Елизаветой Алексеевной как и другие барышни, которых я знал в обществе. И оставалась Елизаветой Алексеевной несколько лет — когда она стала сначала невестой, а потом супругой Дмитрия. Дмитрий называл ее по имени-отчеству и на Вы.
Впервые я назвал ее Лиза, когда узнал, что она в положении. Она сказала мне: «Павел Александрович, у меня будет ребенок. Ваш ребенок». Для меня весь мир тогда перевернулся, я понял, что не просто влюблен в Лизу, а люблю ее, безумно люблю и до конца жизни буду любить ее и ребенка, которого она носит под сердцем. Осознал, что она не просто дорогая для меня женщина, а именно жена, мать моего ребенка… и признался ей в любви… — у Павла на лице появилась такая светлая улыбка, а говорил он с такой теплотой и нежностью, что у Анны на глаза чуть не навернулись слезы. — С этого времени она стала для меня Лиза. Иногда я также называл ее Элиза, а вот Лизонька — редко, только… в определенные моменты… Так уж вышло…
А меня она называла по имени-отчеству еще дольше, чем я ее. Впервые она назвала меня Павел, когда Саша начал толкаться. Я помню, что мы были в гостиной, я играл Венгерский танец Брамса — тот, что играл для вас с графиней, и Лиза закричала: «Павел, Павел! Иди сюда! Он пинается!» Я тогда как идиот спросил: «Кто?». «Наш маленький». Я подбежал к ней, она положила мою руку на свой живот, и я почувствовал, как он шевелился — думаю, уже в то время он был хороший танцор… Затем смутилась и призналась: «Я люблю Вас, Павел Александрович… как мужа люблю». А я поправил ее, что нужно говорить: «Павел, я тебя люблю как мужа», - у Павла снова была очень теплая улыбка. - Вот так она дошла до Павла… а вскоре уже и до Павлуши… Ну вот как-то так получилось, что Катя для меня — Катенька, а Лиза — это Лиза.
— Павел, а Лиза с Катей похожи? Или мне это только показалось?
— Ну как похожи, обе невысокого роста, можно даже сказать миниатюрные. Дмитрию Катя даже до плеча не доставала. Но он меня и чуть повыше был. Лиза была мне в аккурат по плечо… Обе блондинки с голубыми глазами, но черты лица все же разные… А почему ты спросила?
— Я просто подумала, что если они были чем-то похожи, как так, что Дмитрий Александрович совсем не заинтересовался Лизой?
— Может, поэтому и не заинтересовался, что чем-то напоминала ему Катеньку. Ну, если сказать грубо, копия это не оригинал. Не Катя, другая, и все тут… Может, была бы совсем другого типа внешности и увлекся ей… Кто его знает, возможно, он вообще думал, что отец над ним издевался, специально выбрал ему такую жену, чтоб он смотрел на нее, думал про Катю и мучился…
Анна вздохнула.
— Знаешь, а я, возможно, наоборот, на Лизу внимание и обратил, так как она мне Катю напоминала, только не понял этого. Они ведь не только внешне были похожи, но и чем-то по характеру, обе добрые, скромные, застенчивые, мягкие… Правда одно большое отличие в них все же было. Катю я помню счастливой, веселой, улыбчивой, а вот Лиза даже улыбалась как-то с грустинкой.
— Как на портрете?
— Да, как на портрете. Этот портрет заказал ее дед, тот, который с нашим отцом организовал ее брак с Дмитрием… Катя узнала с Дмитрием, что такое любовь, а уж потом ее выдали замуж. А Лизу сначала выдали замуж, а уж гораздо позже она испытала чувства по отношению к мужчине. На венчании она была очень печальная. Знала бы она, что ее в том браке ожидало…
— Ты был на венчании?
— О, я не просто там был, я был еще и шафером Дмитрия, — с горечью сказал Павел. — И это была не блажь брата, это отец настоял. Причем, он знал, что я был к Лизе уже тогда неравнодушен… Я же до этого просил его не женить Дмитрия на Лизе, а разрешить мне жениться на ней, она ко мне хоть симпатию испытывала — как человеку, не как к мужчине, но все же это лучше, чем идти под венец с мужчиной почти на тридцать лет старше, к которому было абсолютное безразличие… Но отец только посмеялся в лицо…
Анна слышала ранее от Якова, что отец, зная, что Павел был влюблен в Лизу, женил на ней Дмитрия, но была шокирована еще больше, чем в первый раз, так как до этого ей не было известно, что Павел был шафером брата.
— Паули, но как же так?? Разве можно так издеваться над людьми?? Чтоб человеку отказать в женитьбе на барышне, к которой у него чувства, а потом заставить его быть свидетелем на свадьбе, где ее выдают за другого, да еще его брата…
— Аня, наш отец любил над людьми измываться, был тиран и сволочь каких поискать. Я бы сказал еще более грубо, да не при даме подобное говорить… И Гришка, скотина, больше всех из нас в него повадками пошел. Папаша наш был сластолюбец и выпивоха. Все мы, чего греха таить, к бутылке прикладываемся, ты сама по мне с Яковом видишь. Да и женщин у нас всех довольно много, и это не секрет. И у Дмитрия, и у меня, и у братьев пока не женились… Но никто из нас с женщинами жесток не был. Как я тебе сказал, я напиваюсь крайне редко, о Дмитрии могу сказать то же самое. Думаю, и Яков такой же. Притом, никто из нас пьяный агрессивным не становится, рук не распускает… Не то что отец или Гришка. Отец Евгения и Михаила бил, без причины, просто потому что власть над ними имел. Бил и на трезвую голову, а по пьяни так еще жестче… Про Гришку слухи ходили, что он своих любовниц и… любовников тоже не щадил, когда напивался… Вот такие у меня и твоего Якова были родственники… И это то, что я знал раньше, до того, что ты мне рассказала сегодня…
— Павел, а отец с вашей матушкой был груб?
— Груб был, словесно. Но чтоб руку на нее поднять, такого не припомню — княгиня все же, негоже, чтоб другие видели, что она в синяках ходит… Но я видел родителей в своей жизни очень мало, чтоб судить… Слугам от него доставалось, да и на любовницах, думаю, отец свою злость срывать мог.
— Любовницах?
— Любовницах, женщинах, которых он всю свою жизнь… удостаивал своим княжеским… вниманием… а то и вовсе без внимания, так… Ходок он был еще тот…
— А матушка ваша что же, не знала об этом?
— Как не знать? Знала, конечно. А что она могла сделать? Да и зачем? Брак у них был по договоренности, ни о какой любви там и речи не было.
— Пятеро детей без любви? Я… я думала, что они… охладели друг к другу уже потом… когда ты родился…
— Аня, чтоб охладеть друг к другу, нужно сначала воспылать, а такого между ними никогда не было. А насчет детей — что же ты думаешь, что дети только по любви появляются? Отнюдь нет. Думаю, что могло и больше пяти быть. Возможно, скинула мать, и даже не одного… а уж потом они жили… каждый своей жизнью… И, если честно, не знаю, сколько у отца еще кроме нас пятерых…
— И такое могло быть?
— Аня, если мужчина изменяет жене направо и налево, конечно, может. Но, правда, никто Его Сиятельству Александру Николаевичу вроде как незаконных детей не предъявлял.
Анна снова вспомнила разговор с Александром, когда он сначала предположил, что если отец Штольмана был похож на Ливенов, то он мог быть побочным сыном старого князя. Но Яков ответил, что его отец на Ливенов не похож. И тогда Саша сказал, что, значит, Яков — сын Дмитрия Александровича, поскольку он-то точно с Его Сиятельством одно лицо…
— Павел, а все мужчины изменяют?
— Многие. Почему ты спрашиваешь?
— Ну интересно… — пожала Анна плечами.
— Подожди, неужели ты боишься, что Яков может тебе изменить? Ох, Аня, Аня! — покачал Павел головой… Как тебе только такое в голову могло прийти?
— Не то чтобы боюсь… Но у него было много женщин… как у вас всех… как у тебя…
Павел улыбнулся:
— Аня, я сказал довольно много. Много — понятие очень… неоднозначное… Для одного мужчины и пять женщин за всю жизнь много, для другого несколько десятков недостаточно…
— У нас в Затонске был купец, так у него было три любовницы одновременно, — поделилась Анна.
— Три любовницы одновременно? Какие однако страстные мужчины оказывается у Вас в Затонске, — усмехнулся Ливен. — Нет, три это чересчур, да и две тоже многовато… Женщин у меня было достаточно, больше, конечно, по молодости. Я ни в коей мере не бахвалюсь этим, но и не стыжусь этого, просто князю-то женщины охотней свои милости раздают, чем, например… полицейскому. Но беспорядочных связей у меня не было никогда. Нередко мужчине приписывают гораздо больше женщин, чем у него было в реальности, думаю, с Яковом могло быть так же. Знаешь, как в свете бывает, поцелуешь вечером даме ручку, а на следующий день скажут, что утром ты вышел из ее спальни… Могу тебе сказать, что образ и репутация мужчины не всегда соответствуют действительности… и как он относится к женщинам — тоже… Например, у меня репутация светского волокиты, но своей жене я не изменял никогда, ни разу, и даже в мыслях такого не было. Для меня союз с любимой женщиной священен, иначе зачем в него вступать?
Я вижу в Якове много от себя самого. Любимой женщине, с которой у него отношения, а уж тем более жене он не изменит. Я могу представить только одну ситуацию, когда он мог бы это сделать. Когда сам уличил бы любимую женщину в измене. Тогда не исключаю возможности, что с горя он пошел бы напился в стельку и подцепил кого-нибудь. А потом, может, даже и не вспомнил, с кем согрешил… А поскольку ты изменять ему явно не собираешься, можешь быть спокойна.
— А тебе изменяли?
Ливен посмотрел на Анну, словно она спросила глупость. Анна почему-то вспомнила о том, что сказала ей графиня, что князь был превосходным любовником, со своими дамами обходителен, а не жесток… как его родственники… красив… Неужели такому можно изменить?
— Не может быть… Павел, ты ведь — князь, такой красивый мужчина и, как говорят, превосходный любовник…
— Что ж ты думаешь, если я князь, красивый мужчина и превосходный любовник, мне не изменяли? — засмеялся он. — Еще как изменяли. Причем даже с такими мужчинами, что диву даешься, где у женщин были глаза и разум… Превосходный любовник — это не идеальный, который помимо всего прочего еще и все время под рукой. Аня, у меня на первом месте служба, а не женщины. А по службе я частенько отлучаюсь из столицы, причем бываю не только под Петербургом, но и могу уехать куда-то по служебным делам на пару недель, а то и дольше. Так вот, бывало, что я вернусь в Петербург, а дама уже с другим кавалером, — поведал Ливен Анне наиболее невинную часть сюжета, оставив пикантные подробности о том, как именно это было, при себе.
Анна подумала, что уже слышала подобную историю.
— Ты прощал?
— Мне нечего было прощать. Я не любил этих женщин, а они не любили меня. Если они предпочитали других мужчин, это был их выбор. Я просто больше не имел с ними отношений.
— Все так просто?
— Да, все так просто… когда не любишь… А когда любишь, все может быть очень сложно… Как у меня было с Лизой… Аня, давай лучше не будем об этом… — у Павла в глазах снова появилась грусть, которая пропала, пока Анна отвлекала его разговором.
— Хорошо, не будем… Павел, пообещай мне, что сегодня ты пить больше не станешь.
— Этого я пообещать тебе не могу. Могу пообещать, что не напьюсь. И что сегодня больше не приду просить тебя об… утешении… даже если мне захочется выть… Если выпью, пойду спать, по дому ходить не буду, чтоб тебе на глаза не попадаться…
— Павел, это твой дом…
— Нет, Аня, это наш дом — мой, твой, Якова и, конечно, Саши. И я не намерен причинять тебе в нем неудобство… Я еще останусь здесь на немного. Потом пойду в кабинет, мне нужно работать… Увидимся позже, возможно, за обедом, — Павел снова поцеловал ей ладонь и улыбнулся.
Павел не вышел из комнаты вместе с Анной. Теперь ему нужно было побыть одному… и подумать… Он привел Анну в комнату к Лизе… туда, куда не позволял заходить даже их с Лизой сыну… Был там наедине с Анной… принимал ее нежность и ласку… и не чувствовал себя предателем по отношению к жене… Он пошел в соседнюю комнату, раздвинул шторы и встал перед портретом Лизы… Чувства по отношению к Анне у него несомненно были, но совершенно иные — не те, что были к единственной любимой женщине в его жизни… И Лиза его понимала — ему показалось, что ее грустная улыбка стала чуть… светлее…
========== Часть 11 ==========
Его Сиятельство на обед не появился. Передал через Демьяна, что он занят срочными бумагами. Анна поняла, что дело было не в документах, а в том, что Павел был в таком подавленном состоянии, что просто не хотел никого видеть. Никого. В том числе и ее. Она не посмела пойти к нему. Не потому что боялась, что он мог ее выгнать или накричать на нее. Если б накричал или даже выгнал, она бы поняла его. Но зачем портить ему настроение еще больше, чем она уже сподобилась до этого? Лучше было оставить его в покое. Если так ему было легче. Графиня, уехавшая на прогулку, похоже, сразу же, как князь резко высказался, чтоб она не вмешивалась в его семейные дела, к обеду не вернулась.
Анна спросила Матвея, возможно ли снова накрыть ей в буфетной. Ей не хотелось сидеть одной за большим столом в столовой.
— От чего же нельзя, Ваша Милость? Как Вам будет угодно. Вы — родственница Его Сиятельства, для нас все равно что хозяйка, как прикажете, так и сделаю.
Все равно что хозяйка?? Так ее представил князь своим слугам? Когда князь сказал, что слуги должны беспрекословно выполнять все ее распоряжения за исключением противоречащих его собственным, она думала, что это… дань уважения ей как гостье… А оно вон как оказывается… Теперь понятно, что слуги носились с ней как с писаной торбой…
Обед был вкусным, но более простым, чем в дни приезда графини и самой Анны. Видимо, у князя не всегда подавали такие изыски, как накануне. Рассольник, бефстроганов, расстегаи и птифуры были выше всяких похвал, но Анна съела всего лишь понемногу, так как ни аппетита, ни настроения у нее не было.
Графиня извинилась, что пропустила обед. В деревне она встретила свою старую знакомую, они пошли в местный трактир и заболтались. Оказалось, что знакомая с семьей снимала дом всего в нескольких верстах от усадьбы князя. Дама пригласила графиню в гости на весь следующий день и предложила ей остаться заночевать, так как вечером у них собиралось небольшое общество по поводу именин старшей дочери хозяйки.
— Анна Викторовна, я, было, хотела замолвить за Вас словечко, но подумала, что Вам будет скучно в том обществе. Там будут семейные люди, все с детьми, и разговоры будут вестись в основном вокруг этого. Ни Вам, ни князю это не принесло бы удовольствия. Так что не сердитесь на меня.
— Я совершенно не сержусь… Наталья Николаевна, мне неловко, что так нехорошо получилось… когда я упала в обморок, и дядя Павел меня принес… Он был излишне резок с Вами…
— Анна Викторовна, даже не думайте об этом. Это я не сдержалась. Князь был прав, что я вмешалась не в свое дело. Это Ваши семейные дела, Ливенов… Я просто очень беспокоилась за Вас. Женщина, особенно неопытная, может не всегда сразу понять, что она уже в положении. Думает, что это что-то другое, не бережется. А Вы в обморок два раза упали… Конечно, первое, что мне пришло в голову, что Вы в ожидании…
— Наталья Николаевна, Павел Александрович правильно сказал, что со мной бывает, что я теряю сознание, и это не связано с моей семейной жизнью…
— Сейчас я понимаю. Меня может извинить лишь то, что теперь мне остается беспокоиться только за других дам.
Анна не поняла, что хотела сказать графиня.
— Анна Викторовна, к сожалению, у меня самой уже больше не может быть детей. Вторые роды были очень тяжелые.
— Как жаль…
— В жизни такое бывает. В этом даже есть свои преимущества. Если б не это, мы бы вряд ли сошлись с князем. Жениться Его Сиятельство не собирается никогда, бастарды ему не нужны…
«Конечно, не нужны, у него один и так уже есть», — подумала Анна про Александра.
— Поэтому женщина, у которой не может быть детей — идеальный вариант для него. А для меня идеальный вариант — мужчина, который не будет ожидать от женщины появления наследника. Так что у нас связь, которая устраивает обоих. Да не смущайтесь Вы, Анна Викторовна. Я поначалу тоже смущалась таких тем, а потом просто привыкла.
— Я понимаю…
— Что касается детей, мы с графом думали, что у нас будет хотя бы двое, он, как и я, очень хотел дочь после сына. Константин часто говорил мне, что хотел бы, что у него была доченька, такая же красавица как и мама. А я шутила, а что если появится рыженькая с веснушками — вся в него. А он отвечал, что тогда бы будем называть ее Солнышко… Но появился Лис, Лисенок…
— Лис?
— Феликс, Лис. Когда он родился, уже был с рыженькими волосиками. Сережа увидел его и сказал: «На лисичку похож». А когда мы его крестили, на тот день выпало имя Феликс. Вот и стали называть его дома Лис и Лисенок… Хорошо, что у нас появился сын, наследник титула… А то после смерти Константина у нас была бы очень непростая ситуация. Титул бы унаследовал брат мужа, с которым у нас… не было понимания.
— Почему?
— Потому что в его глазах я им не ровня. Да, из потомственных дворян, но мелкопоместных, не из аристократов, да еще с ребенком от предыдущего брака.
— А что же сам граф?
— Ну мое происхождение его вообще не волновало. Как я уже Вам говорила, он был другом и сослуживцем моего первого мужа, Андрея. Когда мы поняли, что не можем друг без друга и обвенчались, он принял Сережу как своего… Сережа своего родного отца совсем не помнил, когда тот был убит на войне, он был совсем малышом. Он звал графа папенька, как и его родной сын. Граф любил обоих мальчиков, они его просто обожали. Он погиб, когда Сереже было десять, а Феликсу — шесть с половиной. Мы хотели определить Сережу в корпус, когда ему будет одиннадцать. Но смерть отца настолько потрясла его, что он не мог находиться дома и сам решил, что для него лучшим будет поступить в корпус в тот же год. Мы с младшим сыном уехали в имение и прожили там три года, пока он так же не был зачислен в корпус. С того времени я снова живу в Петербурге. Чтоб быть поближе к моим мальчикам.
— Скучаете по ним?
— Конечно, скучаю. Навещаю их в корпусе. Сейчас они гостят у друга Сережи в имении в Новгородской губернии.
— И Вы их отпустили?
— Отчего же не отпустить? Отец этого мальчика — офицер в отставке, человек добрый, но строгих правил. У него не забалуешь. Сережин одноклассник — его последний сын. Старшие уже взрослые, вышли в люди, дома только одна дочь, она заканчивает гимназию. Так что я за своих мальчиков спокойна, да и в их возрасте уже нужно своей жизнью начинать жить, а не возле материной юбки сидеть.
— А сколько им сейчас лет?
— Сереже пятнадцать, Феликсу одиннадцать.
— Такие взрослые сыновья? Сколько же Вам лет, Наталья Николаевна? Вы, верно, вышли первый раз замуж совсем молоденькой.
— Мне тридцать восемь.
— Сколько?? Тридцать восемь?? — не поверила Анна. — Вы выглядите намного моложе.
Графиня засмеялась.
— Да, лет на пять уж точно, а то и больше, чем есть на самом деле. Так что между мной и князем не такая большая разница, как это может показаться. Да и он тоже выглядит гораздо моложе. Так что у меня вполне молодой красивый кавалер.
— А у него красивая молодая дама. А Ваши сыновья на Вас похожи?
— Вы не поверите, в моих мальчиках от меня нет совершенно ничего, как будто я им не мать. Оба пошли в своих отцов. Старший — блондин с серыми глазами, очень симпатичный, думаю, через пару лет будет разбивать сердца барышням, младший, как я уже сказала, рыженький, с веснушками, с карими глазами… кроме цвета волос ничем внешне не примечательный. Но душа — как у его отца, добрая, светлая. Старшего брата любит безмерно, как и тот его.
— А их карточка у Вас есть?
— Есть. Я покажу Вам, как вернемся в дом. Давайте прямо сейчас и пойдем.
Дамы поднялись в комнаты, в которых остановилась графиня. Анне было интересно, отличались ли комнаты, куда Павел поселил свою, как он сказал, метрессу от тех комнат, что занимала она сама. Она думала, что, возможно, в этих комнатах была более изысканная мебель, чем у нее самой, но нет, она была такой же добротной, но довольно простой, как и в ее будуаре.
На столе стоял снимок, на котором были два мальчика в форме. Один был светловолосый высокий стройный юноша с приятными чертами лица, он был серьезен, у второго, поменьше, улыбка была чуть ли не до ушей, а лицо было все усыпано веснушками. Оба нисколько не походили на свою матушку, которая отличалась исключительной красотой. Сергей был симпатичным мальчиком, младший… как сказала графиня — у него было добрая душа… Но кто знает, может, Лис еще и похорошеет с возрастом… А если нет, так всегда может найтись барышня, для которой добрая душа важнее внешней красоты. Вот Наталья Николаевна же полюбила его отца, а он, по-видимому, тоже не был писаным красавцем — если судить по его сыну.
— Анна Викторовна… У меня есть карточка… где мы все вместе… еще всей семьей… Вы хотели бы взглянуть?
— Всей семьей?
— Да, я с мальчиками и мужем… Я эту карточку… мало кому показываю…
Анна поняла, что имела в виду графиня — что свой семейный снимок она не решилась выставить на обозрение… в доме князя…
— Да, конечно.
Наталья Николаевна достала снимок из одного из сундуков.
— Вот они, мои мужчины… Это за несколько дней до трагедии, в саду в нашем имении…
На карточке оба мальчика были, конечно, поменьше, чем на том снимке, что графиня только что показала, мальчики были одеты в костюмы-матроски. Мужчина был в офицерской форме, он улыбался. Да, красивым его не назовешь, но улыбка придавала его неброской внешности определенную привлекательность. Дама, что держала под руку офицера, была настолько хороша, что… с нее можно было писать портреты — как выразилась Наталья Николаевна про одну из бывших пассий князя.
— Анна Викторовна, если приглядеться, то между деревьями можно увидеть пруд, мы там тоже кормили уток, и с мальчиками, и с Константином… Но мальчикам больше нравилось кормить их в парке недалеко от того места в Петербурге, где мы жили, когда Константина перевели в столицу… Не знаю почему, но сейчас, когда я кормлю уток, я всегда вспоминаю, как мы кормили их именно всей семьей… неважно где — хоть в парке, хоть в нашем имении…
— Наталья Николаевна, а имение у Вас большое?
— Ну как сказать… Не огромное, но дохода с него хватает, чтоб жить вполне безбедно, не особо шикуя, конечно, но и не затянув пояс. В имении очень хороший управляющий — свое дело знает и человек честнейший. Не представляю, что бы я без него делала после того, как граф… нас покинул… Константин ему доверял во всем, и я сейчас тоже. Так что мне не нужно жить там постоянно, чтоб все держать под контролем, как это иногда бывает у других… Мне нравилось жить в имении с Лисом, но сейчас, когда я одна, я предпочитаю жизнь в столице.
— У Вас там свой дом?
— О нет, я снимаю квартиру. У графа не было дома в Петербурге, да даже если б он и был, зачем он сейчас мне одной? А на будущее — так мальчики, когда закончат обучение в корпусе, могут получить назначение куда угодно… Совсем не обязательно это будет столица и даже ее окрестности… Так что содержать дом в нашем положении было бы весьма неразумно. А для меня одной квартира достаточно большая. Есть, где принять гостей, сделать небольшой вечер… Анна Викторовна, когда Вы будете в Петербурге, я непременно хотела бы видеть Вас у себя. Конечно, не только на званом вечере, но и просто в любое время, на чашечку чая.
— Я бы тоже была рада видеть Вас у нас, Наталья Николаевна.
— Надеюсь, мы с Вами будем жить если не поблизости, то хотя бы не слишком далеко… Хотя об этом загадывать рано. Все зависит от того, где Вы с мужем сможете найти жилье…
— А это место далеко от того, где Вы сейчас живете? — Анна назвала адрес.
— Нет, всего в нескольких кварталах. А почему Вы спрашиваете?
— Там наша с мужем квартира.
— Ваша с мужем? Ваш муж там жил до того, как из столицы его перевели в Ваш городок?
— Я не знаю, где муж жил в Петербурге, — призналась Анна. — Он мне никогда об этом не говорил. Эту квартиру ему, точнее нам с ним, оставил Дмитрий Александрович…
— Дмитрий Александрович оставил Вам с мужем квартиру?? Мне князь об этом не говорил… Хотя почему он мне должен был об этом говорить? Это опять же Ваше, Ливенов, семейное дело… Но я за Вас очень рада, жилье в столице весьма недешево, и иметь свою квартиру -это большая удача.
— А дома у Павла Александровича Вы бывали? Как у него?
— Бывала пару раз, когда он приглашал еще двух-трех своих друзей с дамами… Он вообще-то не любит у себя дома чужих людей… такой уж он человек… Гостиная у него, конечно, производит очень приятное впечатление… думаю, и в других комнатах тоже не менее изысканно…
Графиня не была у Павла дальше гостиной? Вот так… номер…
— Анна Викторовна, да Вы сами скоро все увидите, Вы же его семья, не посторонние ему люди… Вас-то он часто к себе будет приглашать… Хотя бы на семейный ужин…
Заговорив об ужине у князя в Петербурге, обе дамы почувствовали, что приближалось время ужина здесь, в усадьбе. Когда они появились в столовой, то увидели, что стол был накрыт только на две персоны. Его Сиятельство не вышел из кабинета даже на ужин.
========== Часть 12 ==========
Анна снова проснулась рано, и следующей мыслью за той, как там в Затонске Яков, все ли с ним благополучно, была та, как Павел после вчерашнего, после того, какие новости она принесла ему, и как он был потрясен. Она не видела его с того момента, как вышла днем из комнаты Лизы… Спал ли он вообще или всю оставшуюся часть дня и ночь пил, хоть и обещал ей не напиваться… Она поспешила в сад, где по утрам бывал Павел, надеясь застать его там. Он как и в прошлый раз сидел на скамье. На их скамье, как он назвал ее. Снова грустный. Но он не выглядел с похмелья, как, бывало, ее дядюшка Петр. И пахло от него не перегаром, а тем же одеколоном что и накануне.
— Доброе утро, девочка моя, — Ливен привстал со скамьи и поцеловал ей ладонь. — Зачем же подниматься в такую рань? Это мне нужно на службу…
— Павел, я за тебя беспокоилась… как ты… вдруг тебе… нездоровится…
— Иными словами, не напился ли я вчера до потери рассудка и не мучаюсь ли с похмелья? — усмехнулся Ливен. Анна промолчала.
— Аня, я же тебе обещал, что не напьюсь, а свое слово я стараюсь держать. Кроме того, мне сегодня на службу, у меня с утра важная встреча. Вчера мне нужно было к ней подготовиться, изучить кучу документов. Больше, чем я предполагал. Так что как бы мне не было горько, я бы не позволил себе лишнего. Служба для меня превыше всего.
— Значит, ты правда вчера был занят бумагами до ночи?
— Ну не до ночи, но мне пришлось просидеть над ними гораздо дольше, чем хотелось бы… А потом я очень устал… от всего… и от бумаг… и от того, что произошло ранее…
— Ты… хоть ел что-нибудь? Ты ведь вчера не вышел ни к обеду, ни к ужину…
— Аня, когда у меня много дел, я, бывает, не выхожу из кабинета, Демьян или Матвей приносят мне что-нибудь прямо туда — как вчера. Я поел немного, ни настроения, ни аппетита не было… За весь вечер я выпил бутылку анжуйского вина, но для меня это… как для тебя пара стаканов компота… Если честно, сам я не люблю крепкие напитки, коньяк пью больше в компании или как вчера… чтоб немного затуманить разум… Виски, ром, водку и другие напитки я держу только для гостей. Не знаю, сколько бутылок вина мне нужно, чтоб напиться, никогда не пробовал, а того коньяка, что был у меня в кабинете, мне все равно бы не хватило… дойти до того состояния… чтоб вообще ни о чем не думать…
— Значит, думал? — осторожно спросила Анна.
— Конечно, думал…
— И что же ты надумал… я могу узнать?
— Попросить у тебя прощение за вчерашнее. Я вел себя неподобающе…
— Павел, я тебя уже простила. Да и прощать, собственно говоря, было нечего…
— Спасибо, Анюшка, для меня это очень важно… — взгляд зелено-синих глаза пронзил Анну, как это уже бывало.
— Павел, я не об этом…
— А я об этом. Аня, если б тебя не было, я не знаю, что бы было… Да, мог напиться до потери сознания… не вчера, так сегодня или в любой другой день… мог вообще пойти в разнос… Но не могу. Потому что ты рядом… Я не сделаю или по крайней мере попытаюсь не делать ничего… что могло бы причинить тебе боль, страдание или расстроить тебя… Постараюсь оградить тебя от подобного… И от неприятностей в целом…
— А как же твои боль и страдания?
— Мои? Постараюсь справиться… А если не смогу… Ты ведь мне поможешь?.. — грустно улыбнулся Ливен. — Но я очень надеюсь, что теперь смогу справиться сам… Поскольку ты уже помогла… Больше, чем ты это можешь себе представить… Спасибо тебе, девочка моя, — он снова поцеловал ей ладонь.
Анна подумала, что Павел попросил у нее прощения. Два раза — вчера и сегодня. За то, что, как он считал, он вел с ней себя неподобающе. А она сама — было ли это подобающе прийти к нему и рассказать такое, от чего можно сойти с ума, а не только захотеть напиться до беспамятства? Вчера она считала, что она должна была рассказать ему про обидчика Лизы… А потом, когда он видела Павла в его кабинете, а затем в комнате Лизы — человека в последней степени отчаяния… узнавшего, кем оказался шантажист, и кем мог оказаться в связи с этим его любимый брат… Она очень сомневалась, что сделала правильно, рассказав ему о своем видении… Кому от этого стало лучше? Уж точно не Павлу. И не ей самой. Но Павел ни в чем ее не обвинил, даже не разозлился на нее за такие ужасные новости. А еще и просил прощения за свое поведение. Нет, это ей нужно просить у него прощения. Хотя бы сейчас…
— Павел, и ты меня прости… Я не думала, что это принесет тебе столько боли. Я виновата перед тобой.
— Аня, ты ни в чем не виновата. Виноват лишь Гришка, больше никто. Я мог узнать о том, что было в твоем видении, например, из дневников Дмитрия, которых множество, и на которые мог бы наткнуться сам или, что намного хуже, Саша. Вот тогда без сомнения мне было бы намного тяжелее. Я никогда не пожелал бы, чтоб у Саши зародились те же подозрения про Дмитрия, что и у меня. Не думаю, чтоб в дневнике он написал что-то прямо. Но додумать суть произошедшего… Саша смог бы без труда.
— Думаешь, Дмитрий Александрович действительно мог написать о таком в дневнике?
— Кто его знает… Очень надеюсь, что нет… И что Саша об этом никогда не узнает… И прошу тебя, никогда не говори об этом Якову. Это ему знать совершенно не нужно. Обещаешь?
— Обещаю.
— И я хотел попросить тебя еще об одном. Пожалуйста, не вызывай духов ни Лизы, ни Дмитрия, ни Гришки. Я действительно очень за тебя переживаю. Не хочу, чтоб тебе снова было нехорошо… Кроме того, возможно, о некоторых вещах лучше догадываться, чем знать о них наверняка… Я очень стараюсь настроить себя на мысль, что Гришка все же умер своей смертью… Не очень пока получается… Но, думаю, со временем, я смогу себя в этом убедить, — немного приврал Ливен Анне. Он прекрасно знал, что эта мысль будет приходить к нему, как бы он не хотел от нее избавиться…
— Павел, я очень на это надеюсь… А насчет твоей просьбы, а что если их духи сами ко мне придут — как бывает…
— Ну тогда уж ничего не поделать… если сами придут… Единственное, на что я очень надеюсь, что тебе не станет снова плохо… Ну будет об этом… — Ливен решил закрыть неприятную тему. — Какие цветы ты бы хотела сегодня? Я срежу для тебя.
— Цветы? Зачем? Розы все еще очень хороши.
— Давай тогда я сорву букетик Анютиных глазок? Анютины глазки для Анюты. Можешь поставить их в спальне, если захочешь.
Они пошли к одной из клумб с Анютиными глазками, и Павел сорвал несколько нежно-голубых:
— Анюшка, эти цвета твоих глаз. В следующий раз я сделаю букетик из разноцветных — мне очень нравятся синие и фиолетовые с желтым. Они такие… радостные.
— Павел, а какой букет ты соберешь завтра для Натальи Николаевны?
— Для графини? — князь с недоумением посмотрел на Анну. — Аня, для того, чтоб делать букеты в комнаты гостей, у меня есть садовники.
Матвей нашел прелестную маленькую вазочку, куда поставили собранный князем букетик. Дворецкий разлил чай в любимый мейсен Его Сиятельства. Глядя на счастливую улыбку князя, ему хотелось улыбнуться самому. Такая улыбка у Его Сиятельства бывала только тогда, когда приезжал Александр Дмитриевич. Не дал Бог князю детей, а из него ведь получился бы замечательный отец. Александра Дмитриевича любит как своего сына, да и к девочке вон как сердцем прикипел. Стал бы он для какой-то дамы на коленках ползать и Анютины глазки собирать, то ли у него садовников нет, чтоб букет составить…
Его Сиятельство махнул дворецкому, чтоб тот оставил их с племянницей одних.
— Аня, меня снова не будет примерно до полудня, а графиня уедет на целый день и вернется завтра. Так что ты сегодня будешь полдня одна, и тебе придется занимать себя самой.
— Откуда ты знаешь, что Наталья Николаевна уедет?
— Она сказала Матвею, а он мне.
— Ты не против, что она, будучи у тебя в гостях, посещает других знакомых?
— Почему я должен быть против? Она — свободная женщина. Едет к своей давней приятельнице, с которой не виделась долгое время… И могу предотвратить твой вопрос, я ей верю на слово. Действительно ли она едет к этой даме или какому-то другому человеку, я не собираюсь проверять. Как говорится, чему быть, того не миновать.
— Павел, неужели ты не ревнуешь ее к другим мужчинам? Ведь Наталья Николаевна такая красивая женщина. Должно быть, многие мужчины оказывают ей знаки внимания…
— Да, Наталья Николаевна очень красивая женщина. И это естественно, что мужчины оказывают ей знаки внимания. Поверь мне, дальше банального флирта в свете вряд ли кто-то отважится зайти, зная, что она — моя любовница. А попытаться отбить ее у меня — что ж, пусть попробует… Но, как я уже сказал тебе, чему быть, того не миновать… Если ей встретится порядочный мужчина, который полюбит ее и будет готов связать с ней свою жизнь, а не взять на содержание или просто… посещать ее, и пробудит в ней ответные чувства, я отойду в сторону, ее возможному счастью я мешать не буду.
— Павел, ты альтруист? — улыбнулась Анна.
— Вовсе нет. Просто каждый человек заслуживает счастья. А насильно мил не будешь… Но если внимания графини будет искать ловелас, цель которого пополнить список своих побед еще одной привлекательной дамой, то такого я не потерплю. Но Наталья Николаевна достаточно проницательная и разумная женщина, чтоб не дать подобному кавалеру шанса в то время как у нее уже есть любовник, который ее устраивает… Так что, как ты видишь, о ревности здесь и речи быть не может…
«Интересная точка зрения у Его Сиятельства», — подумала Анна.
— Павел, ты, пожалуйста, извинись перед Натальей Николаевной. Вчера очень нехорошо получилось…
— Да, я был непростительно несдержан и резок. Просто я очень за тебя беспокоился… А когда увидел, как тебе было… неловко от расспросов графини, вспылил… Я извинюсь, как только увижу ее. Я сделал бы это сам, без твоей просьбы. Но мне приятно, что ты тоже думаешь о том, чтоб мои отношения с графиней не были омрачены вот такими… недоразумениями…
— Вы часто с ней ссоритесь?
— Ссоримся? Нет, разногласия у нас, конечно, бывают… Разные мнения, как было при обсуждении «Анны Карениной»… Но это нормально, у каждого человека свои взгляды, своя точка зрения… Но ссоры… Если часто ссориться, зачем вообще поддерживать отношения? «Анну Каренину», кстати, перечитать не желаешь?
— Перечитать?
— Аня, вот уж ни за что не поверю, что ты не читала этот роман. Ты же просто решила не встревать в мой спор с графиней.
— Ты… считаешь, что настолько хорошо меня знаешь? — усмехнулась Анна.
— Насколько я могу представить, ты никогда не была кокеткой и не стремилась кружить головы кавалерам, чем заняты многие барышни… А у… необычной… образованной барышни из небольшого городка не так уж много развлечений помимо чтения… И такой роман как «Анна Каренина» вряд ли прошел мимо нее.
— А ты действительно считаешь Анну Аркадьевну эгоисткой и истеричкой?
— Действительно. Иного мнения у меня о ней никогда не было… Я считаю, Вронского она не любила, любила только саму себя… Иначе бы жила с ним душа в душу и любила дочку от него…
Анна задала следующий вопрос очень тихо, почти шепотом — чтоб, не дай Бог, не услышал Матвей, который был в буфетной:
— Ты это… по своему личному опыту… судишь?
— Да, ты правильно поняла. По личному опыту. Как это было с Лизой… — так же тихо ответил Павел. — Очень разное… отношение женщин в похожей ситуации и к мужчине, и к ребенку… Лиза любила меня и Сашеньку, а мадам Каренина — только себя… Так что, дать тебе «Анну Каренину»? — уже громче спросил он.
— Нет, не стоит. Я бы что-нибудь другое почитала.
— У меня есть очень интересная история про сыщика Шерлока Холмса, но она на английском языке. Хочешь попробовать почитать ее? Мне она очень понравилась.
— А про что она?
— Прочитаешь и узнаешь. Обещаю тебе, ты не разочаруешься. Пойдем я дам тебе журнал.
Ливен нашел журнал Beeton’s Christmas Annual 1887 года, в котором была опубликован рассказ.
Рассказ, который посоветовал ей Павел, был очень увлекательным. Но все же, видимо, ей было читать на английском сложнее, чем Павлу, так как чтение продвигалось не так быстро. Кроме того, ей попадались слова, значение которых она не знала. Они не влияли на понимание содержания истории в целом, но было бы неплохо не упускать некоторых деталей. Наверное, у Павла есть где-нибудь английский словарь, тогда она перечитает рассказ снова. А если нет, придется спрашивать значение слов у него самого. Сыщик мистер Шерлок Холмс напомнил ей Штольмана, а его помощник доктор Ватсон — Коробейникова. Нужно будет потом рассказать Якову об этих героях. И можно спросить Павла, находит ли он какое-то сходство Штольмана и Коробейникова с литературными персонажами…
Павел, как у него проходит день? Хорошо, что у него есть служба, на которой у него, скорее всего, нет возможности думать о произошедшем вчера. Она не хотела, чтоб ему было больно… Она подумала о том, что Павел теперь стал занимать важное место в ее жизни, раз она так беспокоилась о нем. Раньше такое место в ее жизни занимал дядюшка Петр. Сейчас таким человеком для нее стал Павел… Тоже дядя, только по мужу, но без сомнения не только дядя… Она вытащила из кармана платья часы князя — время приближалось к полудню. Перед тем как пойти в дом и подождать Павла там, она решила прогуляться в глубине сада, точнее в его конце, куда собиралась, но так и не попала, упав в обморок, когда ей привиделась Лиза.
Со стороны фруктовых деревьев она услышала голоса, а затем и увидела в отдалении садовника, шедшего с каким-то мужчиной. Тот его спросил:
— А кто та мамзелька, что появилась в доме?
— Приживалка князя.
— Только приживалка? А не…?
— Ты его дамочку видел? У него все как над подбор писаные красавицы… как графиня… С такой как эта он не снизошел бы даже до того, чтоб ее так… мимоходом… оприходовать… нето что пустить ее в свою постель…
— Тогда кто она ему?
— Да, говорят, молодуха его племянника, ублюдка его братца… Из жалости, видно, привез…
О чем дальше говорили мужчины, Анна не слышала, ей с лихвой хватило и этого. За ними она не пошла, наоборот, развернулась и поплелась в сторону их с Павлом скамьи, откуда только что ушла. Села на нее полубоком, положила руки на спинку и уткнулась лицом, и только потом разрыдалась. В голос. Взахлеб… Сколько она плакала, она не знала. Слезы все не кончались и не кончались. Потом она почувствовала, как ее кто-то обнял — тихонько, осторожно… и спросил:
— И какое горе приключилось у моей девочки?
Анна подняла заплаканное лицо:
— Так, ничего особенного…
— От ничего особенного так не страдают. Что произошло? Не скрывай от меня.
— Я… случайно подслушала разговор садовника с другим мужчиной. Там было… много обидного…
— Аня, расскажи, что именно он сказал, слово в слово, — Павел сел рядом с ней, приобнял и взял ее руку, а другой рукой вытащил из кармана платок с вензелем и протянул ей — все как на лавке у них во дворе в Затонске. — Ну же.
— Мне стыдно…
— Анна!
Она тяжело вздохнула и пересказала то, что услышала. Такой ярости на лице Павла Анна не видела никогда. Даже тогда, когда он вообразил, что она украла ключи и вторглась в комнату Лизы… В сравнении с тем, как он выглядел сейчас, тогда он был просто очень рассержен…
Что сказал про себя Ливен, лучше было не слышать никому. Не должен так выражаться князь, да и офицер тоже… это был лексикон… портовых грузчиков? Ему хотелось пойти и избить этого скота до полусмерти, потом в прямом смысле заставить его своим поганым ртом жрать землю, которую он так любил обрабатывать, чтоб он ей подавился и сдох… Он отвернулся, посидел так несколько мгновений, стараясь унять свою ярость, чтоб не напугать Анну, и снова повернулся к ней — уже с более спокойным лицом.
— Анечка, девочка моя, посмотри на меня. Ты у меня красавица, самая красивая. Для любого мужчины была бы честь, чтоб ты стала не просто его возлюбленной, а супругой. Яков очень гордится, что у него такая красивая жена. Никого не слушай. И Яков — вовсе не такой, это тот недоносок, кто его так назвал, такой… И если уж он так в курсе моей личной жизни, с кем я и как, должен был знать, что женщин я в свою спальню не приглашаю… И уж тем более не веду себя с ними так, как он сказал… Это так, к слову…
Аня, этот помощник садовника — он очень хороший работник, как говорится, руки золотые, но… человек гнилой, язык у него грязный, я слышал, что он злословил по поводу других слуг… Но они сами между собой разбирались… Сейчас же он получит по полной. За все. Трофим поучит его хорошим манерам. От души. Я бы и сам с ним расправился, да не княжеское это дело, для этого слуги есть…
— Павел, не трогай его…
— Ну уж нет! Я этого так не оставлю! Извини, я должен немедленно идти. А ты постарайся успокоиться, — он погладил ее по плечу — совсем как она сама его когда-то и быстрыми шагами пошел к дому.
Анна вздохнула несколько раз и медленно пошла к дому сама. Ей хотелось подняться в комнату и побыть там одной. По дороге она задержалась у фонтана, умылась из него, смотреться в воду она не стала, она и так знала как выглядела — теперь уж точно так, что… ни один мужчина не посмотрит в ее сторону…
У дома Анна увидела, как трое слуг шли в одном направлении. Она пошла за ними, сама не понимая, зачем. И встала в сторонке от толпы. Теперь стало ясно, по какой причине всех созвали на двор у конюшни. Там голый по пояс, привязанный за руки к столбу стоял садовник. А возле него с розгами в руках Трофим. Князь стоял в паре шагов от них, спиной к ней. Он оглядел свою челядь, словно пересчитал, все ли явились по его приказу.
— Кузьма Сидоров будет наказан за то, что осмелился оскорбительно высказаться о Ее Милости Анне Викторовне и моем племяннике Якове Дмитриевиче. Трофим, приступай.
На голую спину посыпались удары розг — один, два, три… Ливен не был жестоким человеком. Он был жестким — когда этого требовали обстоятельства, но не жестоким. Сейчас же, смотря как Трофим со свистом опускает розгу на спину садовника, а она рассекает кожу до крови, он чувствовал нечто вроде… удовлетворения. Что подонок, который обидел Анну, чувствует ту же боль, что причинил ей… и ему самому… Какой же мерзкой скотиной надо быть, чтоб подобным образом отозваться о женщине… Любая женщина, красивая или нет, заслуживала мужского внимания… и уважения… Уважения хотя бы в том, чтоб не дать ей почувствовать, что мужчина использовал ее, даже если у него к ней не было ничего кроме плотского желания… И уважения в том, чтоб не только самому получить удовольствие, но и дать его ей… или хотя бы попытаться дать… По-видимому, такое отношение к женщинам садовнику было не ведомо. Да и были ли у него вообще женщины? Какая женщина в своем уме пойдет с таким скотом? Если только уж совсем от отчаяния, что не может заполучить мужчину получше, или за деньги… Ну теперь у него не будет денег и на женщин, пока не найдет новое место, где его снова возьмут без рекомендаций, как сделали в усадьбе князя, увидев его способности к садоводству и решив, что его умения для усадьбы важнее всего остального. Да, с деньгами у него будет туго, если, конечно, он не наворовал больше, чем знал Его Сиятельство… Князь приказал Трофиму дать десять ударов, но со всей силы, не щадя мерзавца. Девять… десять… Теперь пусть убирается из усадьбы, зализывает свои раны в другом месте…
Кузьма не проронил ни звука, пока продолжалась порка, но затем процедил сквозь зубы:
— Вы еще пожалеете, Ваше Сиятельство.
— Это ты будешь жалеть. В Уральских рудниках. Если, конечно, доедешь до них. А то ведь на этапе всякое случается. Думаешь, я не знаю, что ты из княжеского сада урожай на сторону сбывал? Или что садовый инструмент у тебя чересчур часто стал ломаться? На пару гривенных, даже целковых я глаза могу и закрыть, но того, что какая-то шваль оскорбляет членов моей семьи, семьи князя Ливена, никогда не потерплю! Убирайся, пока цел! Не то я не знаю, что с тобой сделаю!
Его Сиятельство обвел грозным взглядом свою челядь еще раз:
— Если я услышу, что еще кто-то сказал хоть одно дурное слово про мою племянницу Анну Викторовну или племянника Якова Дмитриевича, его ожидает то же самое — не взирая на возраст, пол и заслуги. Зарубите себе на носу!
Князь оглянулся и, увидев Анну, подошел к ней.
— Анечка, так было нужно. Чтоб другим было неповадно. Ты должна уяснить, я — хозяин, челядь обязана знать свое место. Иначе все рухнет в тартарары… В былые времена за оскорбление членов княжеской семьи засекли бы до смерти. А этот отделался десятью ударами и потерей места.
— Я постараюсь… Можно мне пойти к себе? Мне как-то неважно. Я отдохну и выйду к обеду. Если смогу.
— Конечно, иди. И не серчай на меня.
Ей действительно было неважно. Человека высекли из-за нее. Да, он был виноват, не нужно слугам злословить о хозяине и его семье, за это могут наказать. Но сечь его розгами так, что на спине оставались кровавые вздутые полосы… не слишком ли это суровое наказание? Или Павел, точнее князь Ливен, прав, что садовник заслужил подобную экзекуцию? Возможно, понимание этой ситуации придет к ней позже… Но она в этом пока сомневалась…
========== Часть 13 ==========
Анна поднялась в свои комнаты, но оставалась одна совсем недолго — к ней заглянула Марфа.
— Ваша Милость, меня прислал Его Сиятельство справиться, не нужно ли Вам чего. А я Вам чаю принесла да с пирожными — сладеньким-то всегда хорошо настроение поправить.
— Спасибо тебе, Марфуша. И князю спасибо передай. Но мне ничего не нужно. Просто не по себе мне от той картины…
— Ваша Милость, Анна Викторовна, не расстраивайтесь. Кузька уже давно этого заслуживал, да Его Сиятельство был слишком добр… А сейчас правильно сделал, что заступился за Вас. Это же видно, что он к Вам относится как к дочке, которой у него никогда не было… Не дал ему Бог доченьки, так хоть теперь Вы у него есть. Александр Дмитриевич-то вырос, мужчина уже, его уже не приласкаешь. Он сам уже вовсю девиц обхаживает… А нашему князюшке много ли надо — пару слов да взглядов теплых… не таких, какими на него его полюбовницы смотрят… Графиня, она, конечно, женщина хорошая, только она в нем за мужчиной человека не видит… А Вы видите…
— Марфуша, ты о чем?
— Как о чем, Анна Викторовна? Что же еще мог Кузька сказать, как не то, что Вы — полюбовница Его Сиятельства? У него язык всегда без костей был. Каких только гадостей он про нас всех не говорил… и бит был мужиками за свой злой язык не раз…
— Не это он сказал… Но это неважно… А что, все остальные тоже думают, что я… полюбовница Павла Александровича? — тихо спросила Анна. — Стыд-то какой…
— Не беспокойтесь, Ваша Милость, никто про такой срам и не думал. Что же мы своего барина не знаем, чтоб такие грешные мысли в голову полезли? Все рады, что у него новые родственники появились. Он ведь человек одинокий. У него только и были что Дмитрий Александрович да Александр Дмитриевич… Дмитрий Александрович зимой умер, так Его Сиятельство долго от этого отойти не мог… все скорбел по брату… А тут повеселел. Матвей случайно услышал, как он одному своему знакомому, офицеру из дворцовой охраны сказал, как он счастлив, что у него нашелся племянник — сын его брата Дмитрия Александровича, прекрасный, достойный человек, да еще женатый на очаровательной девочке… и что он едет их навестить… А потом телеграмма пришла, что он Вас привезти собирается. Мы все обрадовались, ну вот, думаем, и будет нашему князюшке повеселей… Не будет он плохого человека в дом приглашать… и сам ничего дурного не задумает.
— А часто ли в усадьбе применяются физические наказания как сегодня?
— Да я в усадьбе посчитай почти что пятнадцать лет, не припомню, чтоб кого-то высекли. Без жалования за воровство выгоняли, за пьянство тоже. Жениться заставляли. Такое было.
— Это как?
— Да конюх когда-то девчоночку молоденькую, поденщицу, что нашей прачке иногда приходила помогать, совратил и ребеночка ей сделал. И парень-то неплохой был, только уж чересчур до женского пола охоч. Только девки у него все в соку были да с опытом — ни одна не понесла. А эта прям дитя дитем выглядела. Ну Его Сиятельство и сказал, или под венец, или… в острог… Что уж он про конюха знал, какие еще грехи, неведомо, только тот конюх все же женился на бедняжке.
— Это Трофим?
— Да Господь с Вами! Этот вообще в амурах с девками не замечен. У него одни лошади на уме… Может, он совсем до женского пола не падок, есть такие… что им вообще этого не надо. А того конюха уж давно в усадьбе нет, уехали они потом куда-то… Ой, Ваша Милость, разболталась я что-то… Зачем Вам про нашу дворню слушать?
— А сама-то ты как в усадьбу попала?
— А я в имении у одного богатого помещика жила — знакомого Его Сиятельства, была сначала нянькой, а потом камеристкой, помогала барышням наряжаться. А когда их всех замуж выдали, не нужна стала. У барыни своя камеристка была. Тогда мне Его Сиятельство место горничной предложил, с условием, что если у него когда-то дамы будут гостить, то я буду одевать и причесывать их. Жалование приличное предложил. Ну я и согласилась. И не пожалела. Дамы за все эти годы всего несколько раз приезжали, и то ненадолго, на неделю, не больше, а то и вовсе только на выходные или на день. И все были красивые женщины, приятные, обходительные… Мы даже пару раз, бывало, надеялись, что он будущую княгиню привозил. Но нет, так и не сподобился, все бобылем и ходит. И на его виды на графиню тоже надежды нет. Не похоже, что она ему в сердце запала… А нам так хозяйка нужна…
— Так что ж, вы бы хотели, чтоб Павел Александрович женился?
— Конечно, хотели бы. Но, видно, так и не дождемся. Не встретилась ему та, чтоб он ей свое имя и титул захотел дать. Это ведь он так, из мужского самолюбия красавиц себе заводит, а жена ему совсем другая нужна — чтоб любила его по-настоящему и понимала… Вот на такой как Вы он бы женился — той, которая душу его разглядит, а не то, каков он снаружи… Только, он, похоже, сам в себе разобраться не может… хоть и не молод уже…
— Марфуша, какая же ты мудрая…
— Это мудрость житейская, а не я.
— А правда, что князь дам в свою спальню не допускает? — не смогла сдержать своего любопытства Анна.
— Истинная правда. Ни в ту, ни в другую.
— У него здесь две спальни?
— Да, одна наверху, в господском крыле — большая, как барину и полагается. И еще совсем маленькая спаленка внизу, из его кабинета, рядом с запертыми комнатами. Он там иногда спит, когда заработается.
«Или когда с тоски по Лизе напьется в очередной раз», — подумала Анна. Как она предполагала, Павел спал там, когда Лиза болела.
— Так вот в спальнях у него женщин никогда не бывало. Хоть у Его Сиятельства постель перестилает только Демьян, и без этого было бы понятно, бывает в спальне женщина или нет. Так что никогда такого не было. Он своих дам навещает в гостевой спальне, той, где сейчас графиня. Но и там тоже постель перестилать и комнаты убирать Его Сиятельство только Демьяну доверяет… в определенных случаях… Сам говорит ему, когда… есть такая необходимость… Не хочет он, видно, чтоб другие женщины, пусть и служанки, видели… свидетельства… его утех с полюбовницами… Это и к лучшему, Демьян будет молчать как рыба. А бабы — народ болтливый, не хватало еще, чтоб они подробности… плотских страстей Его Сиятельства обсуждали. В этом отношении Его Сиятельство очень… деликатен… не то что другие мужчины, которые как будто нарочно свои мужские победы стараются напоказ выставить. Так что, Анна Викторовна, никаких сплетен да еще таких, от которых краснеть придется, в усадьбе Вы не услышите. Кузьма был единственный, кто мог сказать какое-то непотребство. А теперь его, слава тебе Господи, больше тут нет.
— Марфуша, а где сейчас Павел Александрович? — Анна только сейчас вспомнила, что не знает, куда делся журнал, который он ей дал. Может, его подобрал Павел, когда шел к дому?
— Должно быть в кабинете, где ему еще быть? Если так рано вернулся из дворца, то, стало быть, привез бумаги, которые будет изучать.
— Его в это время беспокоить нельзя?
— Думаю, Вам можно, Ваша Милость.
Анна постучала в дверь кабинета и приоткрыла ее:
— Можно?
— Заходи, Аня, — Ливен сидел за столом и изучал карту, в его руке был карандаш, которым он делал на ней какие-то пометки. Карту он свернул, как только она переступила порог кабинета.
— Ты что-то хотела?
— Я тебя отрываю?
— Не очень.
— Павел, я, кажется, потеряла в саду твой журнал, когда услышала… те гадости. Ты его не находил?
— Нет. Но из сада он никуда не денется. Если он тебе нужен, я скажу Матвею, пусть поищет сам или скажет Флору.
— Нет, нет, мне не к спеху… Павел, из-за меня ты лишился хорошего садовника… Мне жаль…
— Аня, я лишился садовника не из-за тебя, а из-за того, что долгое время закрывал глаза на его поведение, на его отношение к людям. Мне давно нужно было разобраться с ним, пригрозить ему расчетом, если он не прекратит говорить пакости о людях. Но я предпочел этого не делать, так как меня очень удовлетворяла его работа. В итоге безнаказанность привела к той ситуации, что произошла сегодня. Я сам допустил это. Мне некого в этом винить кроме себя самого. Я не сожалею, что мне пришлось приказать наказать его и выгнать, он заслужил это. Поверь мне, я найду садовника не хуже этого, но на этот раз без злого языка…
Ливен вышел из-за стола, подошел к Анне, взял ее за руку и посмотрел ей прямо в глаза:
— Анюшка, я сожалею только об одном, что ты услышала те… непотребные слова… Мне было… очень больно за тебя, очень…
— Только за меня? А за себя? — тихо спросила Анна. — Кузьма ведь сказал плохо не только про меня…
— Аня, конечно, это меня задело. Но я слышал о себе немало, правда, не от прислуги или работников… и не в такой мерзкой форме… Когда мужчина — дамский угодник, кто-нибудь нет-нет да и пройдется по его… личной жизни… Но если это не прямое оскорбление, то это приходится пропускать мимо ушей, точнее делать вид, что не слышал… и не связываться со злопыхателем… Иначе дуэли можно было бы устраивать чуть ли не каждый месяц… Но если кто-то оскорбит тебя, этого я не спущу. Он поплатится за это. Никто и никогда не останется безнаказанным, поверь мне.
В голосе Павла было столько твердости и жесткости, что по спине Анны пробежали мурашки. Это говорил князь Ливен, а не Павел. Но через секунду она снова увидела Павла.
— Я никому не позволю обижать тебя, моя девочка… Ты много значишь для меня… — Павел поцеловал ей ладонь.
— Я… пожалуй, пойду… поищу твой журнал в саду сама…
Когда Анна вышла, Павел подумал о том, что если бы Анну оскорбил не садовник, а кто-то равный ему, то непременно была бы дуэль. Первая в его жизни, где он был бы не секундантом, а участником…
Анна решила не обращаться к слугам с просьбой о поисках журнала, зачем беспокоить их по такому ничтожному поводу. И хотела пройти мимо Матвея, но он, завидев ее, почти подбежал к ней:
— Ваша Милость, Анна Викторовна, может, Вы покушать желаете? Прямо сейчас? От волнений-то иногда аппетит пробуждается. Я могу у Харитона узнать, готова ли кулебяка, он ее для Вас делает, она ведь Вам так в день приезда понравилась… А я Вам в буфетной накрою, если Вы в столовой не желаете… Вкусная еда, она всегда настроение поднять может… Или, может, бокал вина? Тоже помогает… Ваша Милость, Вы только не берите в голову то, что видели… про этого недоумка.
— Почему недоумка?
— Так как разве у нормального человека в здравом уме могут все время гадости в голове и на языке быть? Да чтоб еще их про семью князя, хозяина своего, рассказывать? Взял его Его Сиятельство с улицы, так он должен был своего благодетеля и семью его чтить и уважать. А этот недоумок что? Похабщиной ему оплатил. Правильно Его Сиятельство сделал, что приказал высечь его и выгнать. Давно надо было. Если б мы услышали, что он про Вас с Яковом Дмитриевичем слово худое сказал, сами бы Его так взгрели, что и свет белый был бы ему не мил, да и язык ему бы не мешало подрезать…
Мы здесь все очень рады, что Вы приехали, и надеемся, что и Яков Дмитриевич до нас доедет. Все здесь к Его Сиятельству Дмитрию Александровичу с большим уважением относились, и к Его Милости Якову Дмитриевичу такое же отношение будет. А Вы, Ваша Милость, для Его Сиятельства как свет в окошке. Мы же видим, как он Вас привечает, вон, мейсен свой любимый для Вас приказал достать, никогда бы он с дамой из него чай пить не стал, только с дорогим ему человеком, слишком уж этот сервиз для него особенный. Конечно, он бы никогда плохого слова в Вашу сторону не потерпел… Князюшка наш — дай Бог ему здоровья, прекраснейший человек, человек чести, такого родственника Вам с Яковом Дмитриевичем небеса послали… Вы уж извините, что я так много Вам всего наговорил… Но не мог не сказать…
— Спасибо, Матвей… за твои слова.
Анна вышла из дома и… пошла в сторону конюшни… Посмотрела на столб, к которому был привязан наказанный садовник. Перед ее глазами возникла картина экзекуции… все-таки это было ужасно… и больно… но больно на сердце — от гладких слов, которые снова прозвучали в ее голове. Она не заметила, как смахнула слезу. Из конюшни вышел Трофим, и, увидев ее, подошел к ней.
— Ваша Милость, Анна Викторовна, не извольте гневаться, но я сказать Вам кое-что должен.
— Говори, Трофим.
— Я знаю, Вам очень неприятно было на порку смотреть… Вы не серчайте на меня, не мог я по-другому, Его Сиятельство приказал Кузьку выпороть, я не мог ослушаться… Да и правильно Его Сиятельство приказал. Наверное, как услышал, что Кузька злословил, так сам его хотел забить… Да не княжеское это дело со слугами да работниками самому разбираться, на это у него мы с Демьяном есть… Да если б мы услышали, что он про Вас или Якова Дмитриевича дурное слово сказал, сами бы с мужиками его так отходили, что ему те десять розг лаской бы показались… Зубами бы язык ему прищемили, а потом выбили несколько, чтоб неповадно было… Вы уж извините, что я так прямо говорю… Но никто бы из нас глаза на это не закрыл. Так что поделом Кузьке, подлюге этой…
— Не извиняйся, Трофим… Просто я раньше такого не видела, вот и расстроилась…
— Ваша Милость, может, для Вас фаэтон запрячь? Прогулка-то всегда настроение поднимает.
— Трофим, спасибо. Но он Павлу Александровичу может понадобиться… Ведь графиня на чем-то уехала…
— Ваша Милость, графиня на двуколке уехала, она у нас без надобности стоит. У Его Сиятельства кабриолет, он его частенько на службу берет, поскольку любит сам править. А если ему нужно в Петербург, или, наоборот, сюда в усадьбу, то я ландо закладываю, я на нем графиню привез.
— А почему не в карете? — поинтересовалась Анна.
— В карете? — удивился кучер. — Карета у нас для столицы, на ней Его Сиятельство ездит на балы да на встречи, где ему полагается согласно своему княжескому статусу появляться. Ну и для особых поездок… Для… дам у него другие экипажи имеются. Ваша Милость, так заложить для Вас фаэтон? Я свожу Вас, куда скажете.
— Нет, не нужно. Я просто по саду погуляю…
Анна направилась в глубину сада. Скорее всего, она обронила журнал ближе к тому месту, где слышала голоса садовника и другого мужчины. Она медленно пошла в том направлении, поглядывая по сторонам, нет ли где журнала. Голосов оттуда не слышалось, но раздавались очень подозрительные звуки — вроде неровных шагов и… лязга металла… Она ускорила шаги, поспешив на звуки, и увидела из-за куста знакомую фигуру — Павел был к ней боком, в брюках и одной рубашке… с пятном крови на рукаве… со шпагой в руке, в позе, которая не оставляла сомнений в происходившем — он вел с кем-то поединок. Снова послышался лязг металла, и сквозь листву она увидела острие второй шпаги, от которой защищался Павел.
Дуэль?? Да сколько можно этих дуэлей?? Отец, Штольман, теперь Павел! Довольно! Довольно!! Она побежала.
— Павел!! Павел!! Пал Саныч!!
Бряцанье металла прекратилось. Павел опустил шпагу, повернулся, Анна почти налетела на него. Его бирюзовые глаза сияли, даже скорее горели — так, что это… немного пугало…
— Аня, в чем дело? Что случилось? Почему у тебя такой испуганный вид?
— Павел, я… я услышала, а потом увидела… я думала, что ты… — бессвязно пробормотала она… — Думала, что это дуэль…
— Аня, девочка моя, дуэль с Демьяном? — рассмеялся Ливен. — Мы с Демьяном просто упражняемся. Мы часто это делаем, иначе можно потерять все навыки.
Упражняемся, чтоб не потерять навыки… А что еще он мог сказать Анне? Что после того, как она ушла из его кабинета, он задумался о том, что если бы Анну оскорбил равный ему, то в его жизни была бы первая дуэль, где он был бы участником… Эта мысль не давала ему покоя, разъедала его изнутри, как и злость, даже скорее ярость, все еще бурлившая в нем. И это требовало выхода… Он знал, каким способом мог выплеснуть это, точнее использовать это, чтоб убедиться, что всплеск эмоций не повлиял на разум, реакцию и твердость руки… Схватка с Демьяном…
Демьян со своей шпагой отошел в сторону на несколько шагов. Он видел, что произошло. Девочка бежала им навстречу, от волнения выкрикивая имя Его Сиятельства. Она называла князя по имени и на ты. Слава тебе Господи, наконец-то в жизни князя появился еще один человек, который стал ему дорог и близок, иначе бы Его Сиятельство не позволил столь фамильярного обращения. По имени и на ты Его Сиятельство называли лишь члены его семьи и пара друзей. Любовницы, по крайней мере при посторонних, обращались к князю только по титулу и имени отчеству, и никак иначе.
— Я думала, что ты не с Демьяном, а с кем-то другим…
— Аня, да с кем здесь можно устраивать дуэль? С соседями-помещиками? Да и по какому поводу?
Да по тому, что Павел сказал, что не спустил бы человеку, если бы тот… обидел ее… Мало ли у кого кроме садовника мог быть… грязный язык… Но говорить о своем предположении Павлу она не решилась, поэтому сказала:
— Вы, мужчины, всегда можете найти повод… любой…
— Анна, я по натуре не дуэлянт, мне и на службе хватает ситуаций, которые… могут пощекотать нервы… И в моем понимании для дуэли действительно нужна веская причина. И, естественно, равный по положению противник… Как я тебе сказал, это просто тренировка.
— Тренировка?? А почему у тебя кровь на рукаве??
— Кровь? Где? Это? — Ливен увидел пятно на рубашке. — Это не кровь. Это сок от вишни. Я, видимо, задел переспелую ягоду, вот она и брызнула. Хорошо, что только на рубашку. Это Демьян загнал меня к вишневому кусту. А ты думала, что меня ранили?
Анна кивнула. Сейчас она видела, что пятно на сорочке Павла совсем не цвета крови, но издали она этого распознать не могла.
— Девочка моя, меня не так легко ранить, иначе какой из меня заместитель начальника охраны Государя? И для того, чтоб подобного не произошло, я и упражняюсь с Демьяном.
— А почему здесь?
— Ты имеешь в виду в саду, среди яблонь, груш и вишневых кустов? Просто победитель должен был получить право набрать столько яблок, груш и вишни, сколько хотел.
— Да будет Вам шутить, Пал Саныч… Я спросила, почему вы упражнялись в саду, а не около дома?
— Аня, на открытом пространстве мало кто атакует. Чаще нападают исподтишка, из-за угла, даже из-за дерева, поэтому и необходимо уметь вести поединок в таких условиях…
— Я так не умею, — вздохнула Анна, — я умею только на открытом пространстве.
— Что ты умеешь? — переспросил Павел.
— Фехтовать, меня папа научил.
— Виктор Иванович тебя научил фехтовать? Как он, должно быть, хотел сына, если дочь научил такому, — высказал он мысль вслух. — А стрелять он тебя не научил?
— Нет. Но ты ведь научишь? — загорелась новой идеей Анна.
— Аня, если я тебя научу стрелять, меня самого пристрелит Яков. А я еще жить хочу…
— Ну пожалуйста… Ты ведь, наверное, Сашу научил…
— Сашу я научил многому, и стрелять, и фехтовать… И приемам борьбы…
— Приемам борьбы? Это чтоб отразить напор нападающего? Научишь? Чтоб можно было защитить себя? От таких… как Георг?
— Аня, для защиты от таких как Георг приемы не нужны, для них хватит и пары… слов покрепче…
— А если не хватит?
— Ну, а если я покажу тебе, как… На ком ты потом будешь практиковаться? Вдруг я на старости лет еще надумаю завести княжича, а ты приложишь меня со всей силы? — пошутил Ливен.
— Павел, мне, правда, нужно… Мне это очень могло бы помочь… однажды…
Павел понял, что дело принимало уже нешуточный оборот.
— Демьян, сходи, принеси револьверы… и чистую рубашку. Шпаги можешь забрать, — громко отдал распоряжение Его Сиятельство камердинеру, ожидавшему на том расстоянии, чтоб не слышать разговора князя и его племянницы.
Когда камердинер отошел, Ливен со всей серьезностью спросил:
— Анна, что тогда случилось?
Рассказывать о том, что произошло, было не менее стыдно, чем о том, что она услышала из уст садовника. Но она понимала, что Павел спрашивал не из любопытства. Она в нескольких словах рассказала про адептов и магистра. И что, к счастью, тогда вовремя появился Штольман и спас ее, смертельно ранив того умалишенного сектанта. Анна видела, как у Павла заходили от ярости желваки. Совсем как это бывало пару раз у Якова.
От боли за Анну Ливену стало физически больно самому. Грудь сдавила такая боль, что, казалось, он на мгновение забыл, как дышать…
Господи, девочка моя, сколько же выпало на твою долю… сколько страданий, кошмаров, мерзости… Не дай Бог кому-то испытать такое! Ему хотелось обнять Анну, прижать к себе… Но это было невозможно — он был в полурасстегнутой, мокрой от пота рубашке, если б он прижал Анну к себе, она бы уткнулась не в ткань сюртука, а в его все еще разгоряченную от поединка кожу. Это было абсолютно… неправильно.
— Анюшка, девочка моя, через что тебе пришлось пройти… Ты — очень сильный человек, если смогла справиться… — он взял руки Анны в свои. — Надеюсь, Яков тогда… сумел помочь тебе… забыться? — случайно проговорил он вопрос вслух, сжимая руки Анны еще сильней.
— Как? — не поняла она.
Павел мысленно разразился тирадой. Господи, Яков, ну ты и идиот! Она тогда нуждалась в ласке, в нежности, в плотской любви — именно тогда, больше всего тогда… Чтоб в твоих объятьях она забыла, что та мразь прикасалась к ней своими грязными лапами. Чтоб знала, чувствовала, каждой клеточкой тела чувствовала, что есть мужчина, который любит ее, именно любит, а не испытывает похоть или хочет овладеть ей ради каких-то мракобесных ритуалов… И это все можно было показать и девице — так, чтоб она забыла обо всем на свете, обо всех ужасах, через которые прошла… И если б ты повел себя как любящий мужчина, она не задала бы сейчас подобного вопроса… А, наверное, покраснела бы… от одной мысли, как это было…
— Ну это можно сделать по-разному, — неопределенно сказал он. — Знаешь, возможно, я и покажу тебе пару приемов защиты, но не сегодня. Сегодня я попытаюсь научить тебя стрелять, — он увидел приближавшегося к ним Демьяна.
— Ваше Сиятельство, я все принес. Вам помочь?
— Не нужно, я сам. Проводи Анну Викторовну. К стрельбищу. Я вас догоню.
— Я могу подождать, — предложила Анна.
— Аня, мне нужно переодеть рубашку. Или иди с Демьяном, или отвернись. Пожалуйста, — нечего Анне смотреть на полураздетого мужчину, хоть и хорошо сложенного. Пусть любуется Яковом, на то он ей и муж. У Якова, судя по всему, тело тоже тренированное, есть на что посмотреть.
— Ваша Милость, пойдёмте, — позвал Демьян племянницу князя. — Анна Викторовна, не мое дело, конечно, дела Его Сиятельства обсуждать, но в этом случае я молчать не могу, Вы уж извините. Мне очень жаль, что Вам пришлось лицезреть ту жестокую картину. Но Кузьке еще повезло, что Его Сиятельство Трофиму приказал его выпороть, у него только шкура и портилась. А если б Его Сиятельство сам за него взялся, так у него бы все внутренности были отбиты и кости переломаны, Его Сиятельство знает как обидчика на форшмак пустить да и бил бы его со всей силы, а уж чего-чего, а силы в нем немерено… Никогда бы он не стерпел, если б Вас с Яковом Дмитриевичем кто-то обидел, не такой он человек, семья для него не пустое место… Да мы и сами бы этого мерзавца не хуже Его Сиятельства отметелили, если б от него какое пакостное слово о Вас услышали… Он и так уже давно нарывался, чтоб ему все ребра переломали да язык укоротили…
— Демьян, а что, Кузьму все здесь ненавидели?
— Ну про ненавидели не скажу, а не любили это точно. Садовник он был отменный, в саду много чего сделал — и клумбы новые разбил, и цветы разнообразил, и кусты в форме разных фигур постриг… А вот человек он был поганый… Всякого норовил или унизить, или высмеять, или оговорить… Понимаете, есть такие люди, которые с другими сойтись не могут, поэтому и в одиночестве все время, делом заняты и счастливы от этого. А Кузьма дело свое очень любил, а вот людей терпеть не мог. Может, конечно, обидел его кто когда-то крепко, но нельзя же на весь люд злобу держать… и тем более вымещать ее… и козни строить… Мало ли у кого чего в жизни не было… Тут у многих из нас свои истории, но ведь не обозлились на весь белый свет…
— Демьян, и у тебя своя история есть?
— Есть, Ваша Милость.
— Мне неловко спрашивать…
— Так отчего ж неловко? Никакой тайны в этом нет… поскольку я сам… тайна.
— Тайна?
— Я ведь не знаю, кто я такой на самом деле. Меня как-то зимой, это уж с четверть века назад было, Его Сиятельство нашел в лесу — я был очень сильно избит, голова вся разбита, без сознания, так и замерз бы на морозе, если б Его Сиятельство сам меня на свою лошадь не взгромоздил и не привез в имение. Я поправился, слава Господу нашему, и, конечно, Его Сиятельству, и все свои умения сохранил — помнил и как барину услужить, и одеть его, и побрить, и как читать и писать… Только вот вспомнить не мог, кто я такой… и откуда… и хозяина своего прежнего вспомнить тоже не мог… Жизнь свою помню только с того момента, как очнулся в доме князя, а до этого — ничего. Его Сиятельство пытался найти тех, кто меня знал, да тщетно, никто не объявился. Тогда Его Сиятельство позаботился, чтоб мне документы выправить, как уж он это сумел сделать, мне неведомо… Но без бумаг человеку тяжело в жизни, особенно если у него какие-никакие умения имеются, и он может, если повезет, на хорошем месте служить… Вот и получил я новое имя — Демьян Павлович Найденов. Демьян — это имя на день крещения выпало, отчество он мне свое дал — Павлович, раз стал моим крестным отцом, а фамилию — Найденов, так как нашел меня… Вам, Ваша Милость, наверное, трудно представить, как это князь спас неизвестно кого да еще стал его крестным отцом… Но вот такой чистой души человек наш князюшка… И мы за него и в огонь, и в воду… И никогда бы не позволили, если б кто его самого или его близких обидел…
Анна подумала, каким добрым, сердечным, неравнодушным человеком был Павел - не прошел мимо умиравшего незнакомца, спас его да еще сделал все, чтоб вернуть его к нормальной жизни… Конечно, после этого Демьян будет предан ему до конца своих дней…
Ливен подождал, пока Анна с Демьяном удалятся на почтительное расстояние. Скинул грязную сорочку, протер принесенным камердинером влажным полотенцем лицо и тело и, надев свежую, застегнул на все пуговицы ее, а затем жилет, который снял с сучка обпиленной ветки яблони. Теперь он, не чувствуя неловкости, сможет стоять близко к Анне, если нужно будет направлять ее руку при стрельбе.
========== Часть 14 ==========
Демьян и Анна Викторовна пришли туда, сама она еще не была. Между деревьями стояло что-то вроде частокола. Демьян насадил на заостренные концы жердей падалицу.
— Здесь вы с Павлом Александровичем тренируетесь в стрельбе?
— Если в усадьбе, то да. А вообще у него много… возможностей.
— Он хороший стрелок?
— Отменный. Умеет стрелять из всех видов оружия, очень меткий… Да Вы, Ваша Милость, и сами скоро все увидите.
Ливен действительно оказался прекрасным стрелком. Он сделал несколько выстрелов по яблокам и ни разу не промахнулся, все яблоки разлетелись на куски… Анна была под большим впечатлением.
— Мне… Мне так никогда не научиться, — вздохнула она.
— А тебе и не нужно. Главное научиться стрелять так… чтоб не навредить себе самой. Демьян, поставь щит, на котором мы учили Александра Дмитриевича.
Демьян поднял с земли за изгородью большую плоскую фигуру. И поставил ее перед ней. Фигура была покрашена в черный цвет, и на ней были нарисованы круги. Павел протянул Анне перезаряженный Smith & Wesson.
— Ой, тяжелый…
— А ты как думала? Это же армейский револьвер. И держать ты его должна будешь на вытянутой руке… Вот так, — Павел показал Анне, как нужно стоять и держать оружие. — Сможешь?
Анна попыталась повторить. Рука с револьвером у нее дрожала, точнее ходила ходуном…
— Горе ты мое… - покачал головой Павел… — Гармонь что ли тебе купить, чтоб руки сильнее были… Ну попробуй прицелиться…
Анна попробовала.
— Нужно взвести курок, а нажимать на спуск плавно, нежно — как даму ласкаешь…
— Ваше Сиятельство! Вы… это… не при Ее Милости же такое… — пробормотал Демьян.
— Аня, извини, я заговорился… Это я так Сашу учил… В общем, плавно и нежно… как кошку гладишь… как за ушком ей чешешь… чтоб мурлыкала… — исправился князь.
Анна взвела курок, затем нажала на спусковой крючок — грохот от выстрела показался ей громче, чем был, когда Штольман стрелял, стоя рядом с ней…
— Ну вот, сударыня, убили Вы его… — вздохнул Ливен.
— Убила??
— Ну от пули в голову мало кто выживает… Значит, убили…
— Я… нечаянно…
— А вот это уж несомненно — нечаянно, точнее случайное попадание… При таком дрожании руки пуля могла попасть куда угодно… Ну ничего… Начало положено в любом случае… Аня, ты сильно испугалась?
— Не знаю…
— Хочешь еще попробовать? Или одного раза хватило?
Анна была в замешательстве… Со стороны все казалось куда проще… Но сдаваться? Пасовать перед Павлом, которого сама просила научить ее? Ну уж нет!
— Я еще попробую.
— Наша девочка, Ливенов, трудностей не боится, идет вперед, — улыбнулся Павел. — Ну давай. Потихоньку, без спешки, нам торопиться некуда. Противник вон от испуга стоит как вкопанный — и так может душу Богу отдать, без того, что ты на него револьвер наставишь.
Из пяти остававшихся в барабане пуль две попали в цель — одна в ногу, другая в плечо и три куда-то мимо.
— Демьян, у нас здесь что-нибудь полегче есть? «Бульдог» какой-нибудь?
— Должно быть. Я принесу, если есть.
— Аня, с «Бульдогом» тебе будет гораздо сподручнее. Он легче, и курок у него взводить не нужно, это револьвер двойного действия, у него нужно только нажимать на спуск…
— Ласково, как кошку за ушком гладить? — усмехнулась Анна.
— Именно. И еще раз извини меня за ту фразу. Я действительно оговорился. Просто я вспоминал, как учил стрелять Сашу, ну и… забылся… что пытаюсь научить стрелять не молодого человека, а барышню.
— Барышню? Я замужем…
— Ну тогда замужнюю барышню, — улыбнулся Павел. — Ну хорошо, замужнюю даму.
— А своих дам ты раньше стрелять не учил?
Ливен рассмеялся.
— Нет, дам я стрельбе не учил. Как и фехтованию или приемам борьбы… Ты — единственная… Даме не нужно всего этого уметь, для того чтоб защитить ее, есть мужчина…
— А если… такого мужчины… нет рядом… в нужный момент? Тогда как?
— Аня, по большей части мужчина сильнее женщины, если только он не калека или не пьян в стельку. Так что шансов у женщины отбиться, скажем честно, немного. Да и то, что мужчина разоружит женщину, а потом обратит оружие против нее самой — вероятнее того, что она сможет убить или ранить его… Кроме того, ты же ведь не собираешься носить с собой револьвер постоянно — как следователь Штольман, который за столько лет без него уже жизни себе не представляет… Но я обещал тебя научить и сдержу слово…
— Ваше Сиятельство, вот бельгийский «Бульдог», — появился Демьян с револьвером поменьше.
— Это гораздо лучше. Заряди, Анна Викторовна его попробует.
С «Бульдогом» у Анны дело пошло на лад — она радовалась как ребенок, когда очередная пуля попадала в черную фанерную фигуру. И хоть не все пули достигли цели, Павел был удовлетворен результатом.
— Молодец, для первого раза очень хорошо. Но на сегодня достаточно. У тебя и так будет болеть рука с непривычки. Надеюсь, что не сильно. Но если ощутимо, скажи мне или Марфе, у меня есть мазь, чтоб облегчить боль.
— А когда мы будем стрелять в следующий раз?
— Посмотрим. Как рука у тебя будет… Давайте пойдем в дом, а то мы к обеду уже припозднились… точнее, пропустили его
— Ой, а который час?
— Ну как мне говорит мой аппетит, два минуло уже давно…
Да, уже давно, ведь Матвей предлагал ей кулебяку, которую Харитон решил испечь ей к обеду…
На пути в дом Павел нашел в клумбе оброненный ранее расстроенной Анной журнал. С ним ничего не случилось, лишь помялась пара страниц. В малой гостиной Его Сиятельство ожидал военный с пакетом от полковника.
— Павел, тебе снова нужно ехать в Петербург? — нахмурилась Анна.
— Нет, это просто бумаги, которые я ждал. Но с ними мне придется просидеть сегодня довольно долго. Так что обед и ужин вместе — это, пожалуй, все время, которое я смогу уделить тебе.
Обед был скромным, домашним. Кроме кулебаки Матвей подал суп с клецками, котлеты из щуки и мясо с грибами. Корзиночки и эклеры со взбитыми сливками завершали трапезу.
— Я смотрю, у князя не всегда только деликатесы, — улыбнулась Анна.
— Аня, я люблю вкусно поесть. Но вкусно - это не только деликатесы и какие-то вычурные блюда. Когда нет гостей, я могу питаться весьма скромно, главное, чтоб мне нравилось. Мясо или рыба, конечно, должны быть, но вот будут ли они под соусом, на который Харитон убьет полдня, или же их просто зажарят на вертеле — мне все равно, я с наслаждением съем в любом случае, я не такой привереда. А вот без сладкого я не могу, но это ты уже, как я думаю, сама заметила. Поэтому Харитон и печет каждый день что-нибудь вкусненькое. Еще я люблю картофель, во всех его видах, — как бы смутился князь. — Но предпочитаю жареный, хрустящий, мясо какое-нибудь к нему и пару яиц… И запеканку картофельную с мясом… ммм…
Анна показалось, что Павелсейчас облизнется.
— А такую запеканку можно на завтра?
— Отчего же нельзя? Можно даже сегодня — на ужин. Почему бы себя не побаловать?
— Матвей, — крикнул князь дворецкому, который его ожидал распоряжений в буфетной.
— Слушаю, Ваше Сиятельство.
— Скажи Харитону, пусть картофельную запеканку с мясом на ужин сделает. И найди мне Демьяна.
Демьян пришел через несколько минут, когда Его Сиятельство после долгих раздумий все же решил взять последний эклер.
— Демьян, принеси Марфе мазь от растяжений, пусть Ее Милости руку намажет.
— Зачем? Не нужно… — попыталась протестовать Анна.
— Аня, нужно. Потом рука будет меньше болеть, а то и вовсе не будет. Мазь очень хорошая, сделана по специальному рецепту, только запах немного резкий. Зато помогает. Тебе нужно будет пару часов посидеть спокойно, руку не утруждать… И, надеюсь, все обойдется… Не хочу, чтоб Яков мне потом предъявлял претензии, что я тебя здесь покалечил… Он нас с тобой и за сам факт, что я взялся учить тебя стрелять, по голове не погладит… Не говоря уж… о приёмах борьбы…
— Да, а когда ты покажешь?
— Покажу как-нибудь. Обязательно. Ну все, девочка моя, иди к себе, скоро Марфа придет тебя врачевать. А я пойду к своим бумагам… Увидимся за ужином.
Следом за Анной поднялась Марфа, у нее в руках была баночка с мазью и кусок ткани.
— Ваша Милость, Демьян сказал, что Вы руку натрудили, что Вам ее всю от плеча надо намазать.
— Всю? — удивилась Анна.
— Всю, — кивнула Марфа. — Я ее Вам тряпицей оберну, а после оботру. Но Ваше красивое платье я запачкать не хочу…
Анне пришлось снять платье, а после того, как Марфа наложила мазь, которая имела чуть горьковатый запах, и обвязала ее мягкой тканью, надеть пеньюар.
— Ну вот, а теперь Вам нужно дать немного руке отдохнуть. До ужина, перед ужином я Вам остатки мази смою и помогу одеться.
— Перед ужином? Так долго? Мне что так и сидеть?
Анне вдруг захотелось пойти поиграть на рояле… наверное, потому что было нельзя… Или прокатиться в фаэтоне, как ранее предлагал ей Трофим… так как в таком виде, что она пребывала, это было абсолютно невозможно… Ну или, после того, как Павел учил ее стрелять, совершить что-нибудь этакое… героическое… ну или хотя бы почитать про это… если уж нет никаких других вариантов…
— Марфа, ты знаешь, какие книги есть у Павла Александровича?
— Некоторые знаю, не все, конечно.
— А «Три мушкетера» у него есть?
— Есть. Вам какую, Ваша Милость, на французском или на русском? Его Сиятельство предпочитает этот роман на французском, а Александр Дмитриевич на русском, но во французской книге маленьким он любил картинки рассматривать…
— А ты обе можешь принести?
— Сейчас же схожу.
Марфа вскоре вернулась с двумя книгами, обе были далеко не новые и читанные-перечитанные. По ним было видно, что Ливены любили этот роман.
Читая роман в который раз, Анна задумалась о том, кем из мушкетеров мог бы быть ее Штольман… Пожалуй, храбрость и гордость у него — от Д’Артаньяна, а благородство — от Атоса… Нежинская - явно Миледи, такая же особа без моральных принципов… А Павел? Его Сиятельство больше походил на Арамиса — дамского угодника и поэта, а просто Павел — на Атоса, скрывавшего тайну своей личной жизни…
За ужином, наслаждаясь так любимой князем картофельной запеканкой с мясом, Анна спросила его, кем из героев «Трех мушкетеров» он хотел бы быть.
— Конечно, Д’Артаньяном, как и большинство. Но я не Д’Артаньян.
— А кто же?
— Думаю, во мне сочетаются Атос и Арамис, но, конечно, без уклона в религиозные вопросы… Стезя священника меня никогда не привлекала. А вот военного, аманта и любителя пропустить пару бутылок хорошего вина — это да, этого у меня не отнять, — засмеялся Ливен. — А ты себя видела Анной Австрийской, королевой Франции?
— Нет… я себя вообще никем не представляла… Павел, а у тебя была когда-нибудь такая бумага, где написано: «Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказу и на благо государства. Император»?
— Начиталась ты романов, девочка моя, не бывает таких бумаг, — еще раз засмеялся заместитель начальника охраны Государя, подумав, что иметь такой документ иной раз было бы неплохо…
После ужина Анна продолжила чтение романа в саду. Жара спала, и сидеть на лавочке, будучи чуть обдуваемой ветерком, было очень приятно. Но вдруг небо заволокло тучами, читать больше не было возможности. Хорошо, что она поторопилась и успела дойти до дома до того, как начал моросить дождик, иначе бы она могла испортить книгу. Прочитав у себя в будуаре еще несколько глав, она решила пожелать Павлу спокойной ночи, но, чуть приоткрыв дверь в кабинет, увидела, что он полностью погружен в работу, и не стала его отвлекать. Когда он нагнулся за слетевшим со стола листом бумаги, она закрыла дверь и поднялась обратно к себе.
========== Часть 15 ==========
Кто-то колотил в дверь так, что Анна чуть не подпрыгнула в кровати. Открыть было некому, все слуги ночевали во флигеле как обычно. Анна накинула пеньюар и, выбежав в коридор, увидела, как с другой стороны шел Павел, на ходу завязывая халат.
Павел открыл дверь, за ней стоял молодой военный, какой у него чин, Анна не разглядела.
— Ваше Сиятельство! Ваше Сиятельство! Вам надо во дворец!
— Мартынов, ну что ты орешь как оглашенный! Пожар там что ли?
— Хуже! Там рядом с Александровским парком тело нашли!
— А я тут причем? Пусть этим занимается полиция ну или Дворцовая полиция.
— Так мужик, которого убили — это садовник Ваш. Ему голову пытались садовыми ножницами отрезать!
— Твою мать! — выругался Ливен, не постеснявшись даже Анны.
К крепкому словцу подполковник Ливен привык на службе. Сам он подобные выражения употреблял крайне редко, когда, как говорится, других слов уже не было. Но, бывало, посмеивался, читая резолюции Государя, которые часто выходили за обычные рамки. Иногда они были настолько резкими, что их лучше было бы… замазать чернилами… чтоб не попались на глаза никому другому…
— Он избитый весь, спина — кровавое месиво… Уже выяснили, что он одному из дворцовых садовников жаловался, что это Вы его приказали высечь, а потом выгнали… да еще грозились, что он и до Уральских рудников не доедет… Или набрехал и не было такого? Говорят, брехло он еще то был, да и грязь всякую на людей лил, не зря же его порешили…
— В этот раз не набрехал. Было. И выпорот был по моему приказу, и выгнан из усадьбы был. И про рудники было…
— Так вот я и решил сам к Вам приехать, Ваше Сиятельство, пока за Вами не послали… поедемте же скорее…
— Ну дай мне хоть одеться, не в халате же ехать.
Павел повернулся к Анне:
— Аня, иди спать. Это не у нас в доме случилось. Во дворце неприятности…
— Ничего себе неприятности! Человека убили да еще так жестоко! Никуда я не пойду, я с Вами, Пал Саныч, поеду!
— Анна! Иди к себе! Я что сказал?
— Не пойду!
Ливен вздохнул. Анну не заставишь, если уперлась. Он посочувствовал Якову, которому приходилось сталкиваться с упрямством Анны неоднократно. Он не хотел препираться в присутствии нижнего чина и выглядеть слабаком, который не может справиться со своевольной девчонкой. Лучше сделать вид, что он сам решил, что ей стоит поехать.
— Анна, на сборы пять минут. Время пошло. Если через пять минут тебя не будет внизу, мы уедем без тебя.
Анна бегом побежала наверх. Подполковник вздохнул еще раз.
— Анна Викторовна, жена моего племянника, — пояснил он. — В своем городке помогала в расследованиях своему будущему мужу, он у нее начальник сыскного отделения. Так что к трупам она привычная, не кисейная барышня.
— Ну смотрите сами, Ваше Сиятельство, — неуверенно сказал Мартынов.
Павел не думал, что Анна соберется за пять минут, что требовались ему самому, чтоб быстро переодеться в костюм, и тогда у него будут все основания уехать без нее. Но Анна оказалась очень проворной. Переоделась, и сбегая по лестнице и держа шляпу в одной руке, пыталась заколоть свои волосы одним из гребней, которые он ей подарил.
— Пал Саныч! Я не опоздала!
— Давай уж шляпу подержу, а то так растрепой и поедешь.
Анна справилась с волосами и даже умудрилась закрепить шпилькой шляпу, чтоб не слетела по пути.
— Где твоя шаль?
— В будуаре на кресле…
— Я схожу за ней. На улице прохладно, а ехать на так близко.
Павел вернулся с шалью и накинул Анне на плечи — он обещал Марии Тимофеевне заботиться о ее дочери.
Мартынов не гнал лошадей, но и не давал им отдыху. До дворца они доехали минут за двадцать, на что у самого Ливена уходило немногим менее получаса. Ему иногда приходилось придерживать Анну, так как коляска на ухабах подпрыгивала. От тряски шаль упала на сидение, да так там и осталась, когда они сошли с коляски около ворот в Александровский парк.
Анне хотелось посмотреть и этот парк, и другие, и дворец, ведь Павел обещал свозить ее сюда, но так и не сподобился. Но видеть резиденцию Императора сейчас, при таких обстоятельствах, было, естественно невозможно, да и не хотелось.
Мартынов провел подполковника с племянницей к тому месту, где нашли тело садовника, и сказал, что будет ждать их у ворот, чтоб отвезти обратно. Тела уже не было, его убрали. Остались лишь полувпитавшиеся следы крови.
— Аня, тебе лучше подождать в сторонке. Я потом к тебе подойду, — сказал он, увидев вдалеке Мелентьева.
Ливен предпочел бы иметь дело с начальником Дворцовой полиции полковником Ширинкиным, но тот был в Императорской резиденции в Гатчине, где в это это время находился Государь с семьей. Поэтому ему было не избежать разговора с его помощником подполковником Мелентьевым, с которым у него были не только не приятельские отношения, как с самим Ширинкиным, но и весьма холодные, даже немного натянутые. Ливену иногда казалось, что сам факт, что офицер другого подразделения, находившийся с ним в одном чине, был князем, был для Мелентьева как бельмо в глазу.
Мелентьев был явно не в духе — еще бы, быть вызванным среди ночи на такое происшествие. Скорее всего, его вытащили из постели любовницы, которой он обзавелся здесь в Царском селе, в то время как в Петербурге у него была жена.
«О, да, похоже, у него сегодня все радости жизни были», — подумал Ливен, стараясь не приближаться к подполковнику настолько, чтоб запах перегара был уж совсем невыносим.
Мелентьев называл его только по имени-отчеству, и никогда ни Ваше Сиятельство, ни господин подполковник. Ваше Сиятельство — слишком много чести, на взгляд Мелентьева — незаслуженной, господин подполковник — быть на одном уровне с Ливеном… Павел Александрович — так можно называть кого угодно…
— Что, Павел Александрович, доложили уже Вам, что Вашего человека убили и пытались ему голову отрезать?
— Доложили, — не стал скрывать Ливен. — Иначе зачем бы я здесь появился? Хотя он уже не мой человек, но все же я его знал и довольно долго… Кто дело будет расследовать? В уездное полицейское управление передадите?
— Еще чего! Сами разберемся, без местных фараонов!
Ситуация хуже, чем он предполагал. Он все же надеялся, что Мелентьев решит сбыть дело с рук местным властям, а не будет заниматься им сам. Но вполне понятно, что дело решили оставить у себя, поскольку это случилось рядом с Императорским парком, и подозреваемым и виновным мог оказаться кто угодно, это не хотели предавать огласке.
— Павел Александрович, в свете последних событий, получается, Вы — подозреваемый… формально, конечно… пока… Как сам убитый говорил, Вы на него злобу затаили…
— Алексей Леонтьевич, ну не Вам же объяснять, что если бы я хотел от него избавиться, его тела никогда бы не нашли. А если бы и нашли, то точно не около Александровского парка и не в тот же день.
— Да понимаю я, — нехотя согласился Мелентьев. — Но процедура есть процедура. Где Вы были около девяти вечера?
— У себя в усадьбе, работал в кабинете с бумагами после ужина. Часа два. Где-то с восьми и до десяти.
— К Вам кто-нибудь заходил?
— Никто.
— Даже из слуг?
— Даже из слуг… Нет, Демьян, мой камердинер, заходил чуть позже восьми. Я ему сказал, что он мне больше не нужен и отпустил его. После него никто больше не заходил. А в начале одиннадцатого я сам выходил на крыльцо ненадолго, так воздухом подышать. Тогда меня видели Трофим, кучер, и Матвей, дворецкий, они стояли невдалеке и разговаривали, а увидев меня, подошли и спросили, не нужно ли мне чего. Но около двух часов меня никто не видел.
— Значит, алиби у Вас нет?
— Получается, что нет… Но как я по-вашему добрался до дворца? Лошадь я не брал, экипажа закладывать не приказывал. Не пешком же я до дворца шел.
— А это Вы как объясните? — Мелентьев протянул дорогую запонку, на которой был вензель Ливенов. — Ваша?
— Моя, — не стал отрицать князь. — Но я потерял ее с месяц назад. Наверное, в своем саду и потерял, а садовник ее нашел. Не сумасшедший же я, чтоб на убийство в таких запонках идти… надел бы уж тогда чего попроще… Где ее обнаружили?
— У него во рту, где язык отсутствовал…
— Что?? Язык отсутствовал?? — не поверил своим ушам Ливен.
— Да, ему язык вырезали.
— Вырезали??
Ливен почувствовал, как весь ужин поднимается вверх…
— Да, наверное, теми же ножницами, что голову пытались отрезать… и выкинули куда-то… А, может, с собой забрали. А запонку в рот положили. Моим ее помыть пришлось, так как она вся в крови была, непонятно даже сначала было, что это такое…
Помыли улику, потому что она была грязная. Какая прелесть…
— Простите, когда я ее этому негодяю в рот заталкивал, не думал, что принесу такое неудобство для следствия, — с сарказмом сказал Ливен.
— Вам бы все фиглярствовать, Павел Александрович, а дело более чем серьезное… Других-то подозреваемых кроме Вас нет…
— Так найдите! Не может быть, чтоб на такого дрянного человека никто камень за пазухой не держал.
— Одного мы уже нашли…
— Я задержан?
— Зачем? Мы же знаем, где Вас найти… Если что…
Мелентьев пошел к воротам в Александровский парк, а Ливен — туда, где оставил Анну. Он видел, что она волновалась.
— Павел, у тебя неприятности? — чуть слышно спросила она.
— Не более, чем я предполагал.
— Неужели они тебя подозревают?
— Пока кроме меня больше некого. Я ему угрожал. Алиби у меня нет, я в то время был один в кабинете. Два часа. Никто меня не видел. За это время я теоретически мог добраться до дворца, убить садовника и вернуться к себе в кабинет.
— Как это не видел? Я тебя видела, когда под окнами проходила… Ты стоял у секретера и тебя в руках была какая-то зеленая папка.
— Господин полицейский! Подождите! — кинулась Анна вслед за стражем порядка. — Подождите! Я видела князя! Он правда был в кабинете.
— Мадам, Вы вообще кто? — не очень вежливо спросил полицейский чин.
— Это Анна Викторовна Штольман, жена моего племянника. Гостит у меня в усадьбе, — сказал Ливен, поспешивший за Анной.
— Штольман? Я знавал одного Штольмана в Петербурге, он был чиновником по особым поручениям. Занимался как-то кражей драгоценностей на приемах и балах, наши-то никого найти не смогли, а этот нашел… Так Вы говорите, он Ваш племянник?
“Еще бы они нашли, такие мастера сыска, что ради следствия даже улики моют, не осмотрев их тщательно”, — с издевкой подумал Ливен.
— Да, мой племянник. А Анна Викторовна его жена. А это господин Мелентьев, помощник начальника Дворцовой полиции, — представил Ливен господина Анне.
— Господин Мелентьев, я видела князя вечером. А вот он меня нет. Думаю, Вы понимаете, что как жена начальника сыскного отделения я осознаю, что вводить следствие в заблуждение чревато последствиями?
— Я учту, что Вы мне сказали. Всего доброго.
— Аня, зачем ты сказала… то, чего не видела. Документы из зеленой папки я изучал не сегодня, а в другой день. И видеть ты меня с улицы не могла. У меня уже много лет привычка задергивать шторы, когда я работаю с бумагами. Зачем ты пытаешься составить мне алиби? Пусть я даже и не виновен…
— Ну, может, насчет папки я что-то и перепутала, но мне казалось, что это было сегодня, — вроде бы как попыталась оправдаться Анна. — Павел, я не солгала. Я тебя действительно сегодня видела. Но ты прав, не с улицы. Я хотела зайти к тебе, чуть приоткрыла дверь, увидела, как ты занят, и решила не беспокоить. Ты читал какой-то документ, и в это время у тебя со стола слетел лист бумаги, и ты нагнулся, чтоб его поднять… Теперь ты мне веришь, что я тебя видела?
Ты спросил, зачем я это делаю. Ты же сам прекрасно знаешь. Я не могу позволить, чтоб тебя стали по-настоящему подозревать, когда этого… человека убил кто-то другой, а не ты…
Они уже шли по направлению к коляске, в которой их ждал Мартынов, как услышали, что кто-то кричал:
— Ваше Высокблагродье! Там еще один мертвец! Зарезан!
Павел и Анна обернулись — к Мелентьеву бежал человек в форме. Мелентьев махнул им рукой, мол, следуйте за мной. Под деревом в траве лежал мужчина с раной в груди.
— Павел Александрович, Вам знаком этот человек? А то поди тоже из ваших?
— Нет, не знаком, впервые вижу.
— А Вам, мадам?
Анне на секунду показалось, что она где-то видела этого человека, но, должно быть, она обозналась, ведь здесь, в Царском селе, она не знала никого кроме слуг князя, а мужчина был не из них.
— Нет, не припоминаю…
— Вам, мадам, лучше пока оставаться у Ливена. А Вам, Павел Александрович, на службе появляться я запретить не могу… пока… Завтра, точнее уже сегодня днем, я с Вами снова побеседую. Официально, — тон Мелентьева не предвещал ничего хорошего, а взгляд, которым он смотрел на Ливена — тем более. — А пока можете быть свободны.
— Как любезно с Вашей стороны, Алексей Леонтьевич… Пойдемте, Анна Викторовна, — Павел взял Анну под руку.
— Павел, почему ты не нравишься этому человеку? — вдруг спросила Анна.
Ливен не ожидал подобного вопроса.
— Я полагаю, потому что я князь. Не все приветствуют титулованных особ на службе, считая, что им легче сделать карьеру, что им даются привилегии, послабления и тому подобное.
— Это так?
— Аня, мне почти пятьдесят лет, а я все еще подполковник. Хотя мог бы быть полковником, а при очень хорошем раскладе и выше. Но я не карьерист, не иду по трупам, никого не подсиживаю, и, что главное, перед начальством не лебезю и уж тем более не занимаюсь лизоблюдством. Я из тех людей, про кого говорят «служить бы рад, прислуживаться тошно». А такие, даже с титулами, не всегда в почете.
— А этот Мелентьев — из тех, что ты только что сказал? Карьерист, идущий по трупам, и лизоблюд?
— Насколько я могу судить, да. В данном случае, он в прямом смысле пойдет по трупам — трупам моего бывшего садовника и второго человека, чтоб выказать себя перед начальством…
Ливен попросил Мартынова ехать медленно, торопиться уже было некуда. От качки Анну стало клонить в сон, и она опустила голову на плечо Павла. Он накинул на нее шаль Марии Тимофеевны и немного приобнял ее — пусть его девочка немного отдохнет, прошедший день был очень тяжелым, а тот, что уже наступил, и того не легче.
Мартынов остановил коляску довольно резко, и Анна проснулась:
— Мы приехали?
— Да, Анна Викторовна.
— Спасибо Вам, господин Мартынов, что беспокоитесь за Павла Александровича, — поблагодарила она военного.
— Да как же не беспокоиться-то за Его Сиятельство? По-другому никак нельзя. Он о нас беспокоится, и мы о нем…
— Мартынов, ты езжай, отдохни… Тебе заступать сегодня?
— Так точно, Ваше Сиятельство.
— Если так, найдешь Покровского, отдашь господину майору записку, что я приказал поставить сегодня кого-нибудь вместо тебя. Я сейчас ее напишу.
— Не нужно этого, Ваше Сиятельство. Я не устал совсем…
— Ну хорошо, как знаешь… А вот я устал, да и Анна Викторовна тоже…
— Аня, ты иди к себе, а я пойду в кабинет. Всем спокойной ночи.
Анна поднялась к себе. Она и правда устала, и нужно было ложиться спать. Но ее мучила одна мысль, ей казалось, что она все же где-то видела мужчину, которого зарезали. Но где она его могла видеть? Из усадьбы она никуда не отлучалась. Гостей кроме графини у них не было, среди его слуг, как сказал Павел, этого человека не было тоже… Может, ей просто почудилось? Во внешности мужчины не было ничего необычного, чтоб он чем-то мог запомниться… И тем не менее у нее было впечатление, что она его видела, притом совсем недавно… А что сегодня произошло? Павел приказал выпороть Кузьму, которого потом убили… Выпороть за то, что он говорил гадости про нее и Якова… говорил какому-то неизвестному мужчине… Теперь она вспомнила… Именно с ним садовник делился своими грязными мыслями. Нужно непременно сказать об этом Павлу! Прямо сейчас! Вдруг это важно, а то днем его будет допрашивать этот противный Мелентьев.
Она сбежала вниз, увидела под дверью кабинета Павла свет от лампы и, постучав, зашла. Павла в кабинете не оказалось, хоть лампа на столе и горела. Дверь в другую комнату была открыта настежь. Там на узкой кровати, наполовину закрытый одеялом, в своей любимой клетчатой пижаме, уткнувшись лицом в подушку, спал… ее Яков. От неожиданности она окликнула его:
— Яша…
Мужчина пробормотал:
— Аня, откуда тут Яков? Иди спи уже… И мне дай поспать… Ты хоть в коляске подремала…
— Павел! Паули! Вставай!!
Ливен открыл глаза и сел, спустив ноги на ковер.
— Аня, ну что еще случилось?
— Павел, мне нужно тебе сказать что-то. Это нельзя откладывать до утра…
— Подожди меня в кабинете. Я сейчас… Извини, я не могу найти халат…
— Это сейчас совершенно неважно, — махнула она рукой. — Да и я к тебе всего на минуту.
— Ох, Анна Викторовна, не печетесь Вы о своей репутации. Ходите по ночам в комнаты к мужчине, — чуть улыбнувшись, покачал головой Ливен и сел за стол, чтоб не стоять перед Анной в одной пижаме.
— Ты не первый, кто мне это говорит. Но сейчас речь не об этом.
— Даже так? И кто же это был?
— Я потом тебе расскажу. Сейчас важно другое. Павел, я вспомнила, где видела того второго мужчину, что был зарезан. Это ему садовник говорил… всякие гадости. Только я его не сразу узнала. В саду на нем был картуз, да и видела я его сбоку всего пару секунд. Но сейчас я уверена, что это был он…
Ливен что-то пробормотал, похоже, то же, что сказал, когда ему сообщили об убийстве садовника ранее.
— Что ты сказал?
— Что это совсем не кстати…
— Почему?
— Потому, что именно с ним Кузьма делился своими мерзкими… фантазиями… И мне, естественно, это могло не понравиться…
Анна не могла понять ход мыслей Павла.
— Аня, задета честь моей семьи. Я мог этого так не оставить. Разделаться и с обидчиком, и со свидетелем оскорбления… Как бы меня и в его убийстве не стали подозревать…
— Павел, это же глупо! За это не убивают.
— Поверь мне, убивают и за меньшее. И вообще без причины…
— Ну так не говори им ничего. Никто ведь больше не знает про тот разговор. И вообще, что конкретно там сказал садовник…
— Разговор мог слышать кто угодно — я сам, как я и хочу сказать, чтоб тебя вообще не впутывать… Любой из слуг — сад-то большой, деревьев и кустов много. За любым мог быть кто-то, кого ты не видела, но кто мог тоже слышать это…
— Это плохо… Павел, а как тот человек попал в сад?
— У меня в усадьбе нет изгороди. Со стороны сада, как и с любой другой, в моих владениях мог оказаться кто угодно.
— Мне кажется, это человек уже бывал у тебя в усадьбе… Ведь Кузьма сказал ему про графиню… а тот про нее ничего не спросил… значит, видел ее…
— Похоже на то… Аня, думаю, уже сегодня в усадьбу прибудут полицейские, чтоб опросить слуг, что же все-таки произошло между Его Сиятельством и садовником, и расспросить про того второго мужчину, вдруг его кто-нибудь знает или видел… Возможно, кто-то из моих слуг его опознает…
— Павел, у тебя из-за меня такие неприятности…
— Анюшка, ну что ты право… Ты тут совершенно не при чем… Это я сам кашу заварил… мне и расхлебывать…
Анна обошла стол и положила руку Павлу на плечо:
— Павел… тебя не арестуют?
— Ну что ты так переживаешь, девочка моя?
— Ну как же не переживать? Не все ведь такие честные как Штольман и хотят найти настоящего преступника… Некоторым совершенно без разницы, кого отправить на каторгу…
— Аня, поверь, князя не так легко отправить на каторгу. Если дойдет до того, что меня действительно сделают основным подозреваемым, мой адвокат позаботится обо мне. А пока не бери это в голову, — Ливен накрыл своей рукой руку Анны, лежавшую у него на плече.
Анна почувствовала теплоту руки… и мягкость пижамной кофты, которой касалась так много раз… Пижама ее Якова… ее Яков… ее Штольман… Если все же станут подозревать Павла, нужно будет немедленно сообщить Якову. Он уж точно не бросит Павла в беде…
— Ну что ты так призадумалась? Я же сказал, что пока не о чем беспокоиться… Ты лучше расскажи, что там за похождения по ночам к мужчинам?
Анна рассказала Павлу про историю с инженером Буссе.
— Павел, ну скажи, разве Яков был прав?
— Абсолютно прав. Нечего барышням по ночам шастать в номера к прожженным волокитам. Пусть их хоть десять раз хотят убить.
— Неужели Яков на самом деле подумал про меня плохо?
— Он не про тебя плохо подумал, а про него. Как только представил, что с тобой мог сотворить тот пьяный ловелас, так у него боязнь за тебя… ну и ревность тоже… затмила всякий разум… и понесло его… Да, он был прав, что беспокоился за тебя, но только он… не смог найти для этого подходящих слов… Так что, думаю, получил за дело… Но и ты тоже хороша… Развлекли Вы с Яковом местных жителей, — Ливен хихикнул.
— Почему тебе смешно?
— Аня, там, наверное, пол-Затонска обсудили Вашу семейную ссору.
— Семейную ссору?? О чем ты говоришь??
— Аня, не будет женщина бить по лицу постороннего ей мужчину прилюдно да еще с такой… страстью… Знаешь, как это смотрелось со стороны? Что немолодой мужчина приревновал свою молодую жену или любовницу к молодому сопернику, а она, будучи оскорбленной его подозрениями, дала ему пощечину…
— Павел, а что люди могли бы так подумать… глядя на нас?
— Ну, как видишь, я мог… Думаю, и другие тоже… Надеюсь, ты больше подобных номеров с похождениями не выкидывала?
— Кажется, нет…
— Только кажется? — усмехнулся Павел.
— Ну ты ведь не расскажешь Якову, что я приходила к тебе ночью?
— Ты приходила ко мне ночью… Это звучит так… интригующе… Тогда уж и ты не говори, что я на руках приносил тебя в спальню, — усмехнулся Ливен еще раз. — Ну не дуйся. Конечно, не расскажу. Хоть в этом и нет ничего дурного… Аня, иди отдыхай. И мне дай спокойно поспать хоть пару часов. А то уже скоро слуги придут, начнут по дому сновать…
========== Часть 16 ==========
Ливен надеялся поспать по крайней мере часа два, пока не придут слуги. Проспал он, быть может, с час и проснулся в холодном поту от того, что ему приснился дурной сон — изувеченное тело садовника. После этого сон к нему больше не шел. Он решил подняться в свои покои, освежиться, переодеться, и, возможно, прогуляться по саду.
Ему оставалось только надеть мундир, когда он услышал истошный крик. Кричать могла только Анна, графиня в эту ночь в доме не ночевала, слуги еще не появились. Он со всех ног бросился к Анне, пролетел через будуар в ее спальню. Зрелище было душераздирающее. Анна сидела в кровати, ее и так большие глаза были просто огромными от ужаса, ее трясло, и она тяжело дышала…
Он кинулся к ней, буквально плюхнулся на кровать, прижал Анну к себе и стал гладить ее по спине, приговаривая:
— Анюшка, девочка моя, успокойся. Я здесь, с тобой, маленькая моя…
Анна прижалась к нему, ища зашиты, понемногу ее дрожь стала проходить, и она смогла прошептать:
— Паули, мне страшно… Там был дух… он… ему…
Анна сейчас не была молодой женщиной, она была маленькой девочкой, напуганной до смерти. Она напомнила ему Сашу, когда однажды ему приснилось чудище, и он своим криком он разбудил его среди ночи. Няни в комнате Саши тогда не было, ее отправили во флигель, так как она прихворнула, а спать в комнатах с другой служанкой Саша отказался наотрез. Павел сам уложил сына и, идиот, рассказал ему перед сном сказку про царевича, который поборол Змея-Горыныча… а ночью был разбужен диким криком. Саша сидел в кровати и рыдал, размазывая слезы… Он подбежал к сыну, схватил его на руки, крепко прижал к себе и стал успокаивать как мог. Затем сел на кровать, посадил его к себе на колени, обнял и стал гладить по спине… как сейчас Анну… Саша вроде бы успокоился, но все еще боялся, что чудище придет снова. Тогда он забрал сына к себе в спальню, положил рядом с собой и обнял его:
— Сашенька, чудище больше не придет. А если придет, я тебя защищу. Спи, мой родной.
Чувствуя теплоту, Саша довольно быстро заснул. Попинал, правда, его немного, ворчаясь во сне, но проспал до утра. И, к счастью, на утро и не вспомнил про чудище…
Что делать с Анной Павел не знал. В отличии от пятилетнего Саши его маленькой девочке было за двадцать, и она была замужем… Не мог же он забрать ее к себе спальню, положить рядом с собой и обнять:
— Анечка, дух больше не придет. А если придет, я тебя защищу. Спи, моя родная…
Он так и сидел, прижав Анну к себе и поглаживая ее по спине. Сколько прошло времени, пара минут или четверть часа, он не знал… Дрожь у Анны прошла совсем, дыхание стало спокойным, почти неощутимым. Ну слава тебе Господи, кажется, пришла в себя…
Анна проснулась от ужаса и собственного крика. Еще никогда она не сталкивалась с подобным зверством в своих видениях. Ее сердце колотилось, дышать было тяжело… Как ей был нужен в тот момент Яков… чтоб просто обнял ее и посидел с ней, пока ей не станет легче… Но его не было, он был далеко в Затонске… Был Павел… но он спал внизу в спаленке рядом с кабинетом и уж, конечно, не пришел бы к ней сейчас…
Нет, Павел не пришел, он прибежал… обнял ее крепко как Яков и стал гладить по спине… В его сильных и в то же время нежных объятьях ей стало гораздо лучше, его ласка вытягивала из нее чувство страха и тревоги и заполняла ощущением покоя и безопасности…
— Паули, что бы я делала сейчас без тебя?… Когда нет Якова…
Ливен отпустил ее:
— Ну вот, Анечка, кажется, все обошлось…
— Павел, я увидела…
— После расскажешь. Чего тебе принести, вина или чая, моя милая?
— Лучше, наверное, чая.
— Давай сначала вина. А потом я сделаю тебе чай.
— Сам? — удивилась Анна.
— Сам. Для слуг еще рано. Я быстрее сделаю сам, чем бегать за слугами.
Ливен принес из своей комнаты неполный бокал легкого вина — не хватало еще, чтоб Анна опьянена в таком-то потрясении.
— Аня, выпей и прилягь.
— Паули, не уходи…
— Я скоро приду. Сделаю чай и сразу вернусь. Это всего лишь несколько минут.
Он спустился в буфетную, всипятил воду в бульотке, которую Матвей оставлял ему там на ночь, заварил тот же чай, что подарил Марии Тимофеевне. Подумав, что в тонкой фарфоровой чашке он слишком быстро остынет, он достал штайн — большую кружку для пива, которую привез как-то из Германии с Октоберфеста. Пива он не любил, пошел на праздник только за компанию со своим приятелем, тоже Остзейским немцем. А кружку купил, потому что понравился на ней рисунок — Баварские Альпы с одним из тамошних замков. Он бывал в Германии не раз, больше всего ему нравилась долина Рейна между Кобленцем и Майнцем, где было множество замков и крепостей, и Альпы. Он видел недостроенный романтический замок Людвига II, который впечатлял своим великолепием уже в то время… Вот бы как-нибудь свозить туда Анну… Конечно, после Вены… А сейчас ему нужно идти наверх, Анна уже заждалась. Он перелил заварившийся чай в кружку, добавил сахар. Поставил на поднос тарелку с шоколадом и куском пирога — вдруг Анна захочет чего-нибудь сладкого.
Анна к тому времени накинула пеньюар — тот, что Яков купил для нее в Петербурге, и ждала Павла в будуаре.
— Аня, я же просил тебя оставаться в постели. Зачем ты встала? — спросил он, поставив поднос на стол, а затем протянув ей кружку.
— Мне уже лучше.
— Точно?
Анна кивнула. Ливен произнес, как бы размышляя вслух:
— Очень мило… и скромно… Хотя от Мадам Дезире лучше все же что-нибудь более… пикантное… Думаю, Якова это бы впечатлило больше… Для графини я бы такого покупать не стал…
Анна тут же попалась на его провокацию:
— Могу представить, что ты там покупаешь для графини!
Но спохватившись, что сказала лишнее, с досады пару раз ткнула Павла пальцем в грудь.
— Павел Саныч!! Вы!! Вы переходите границы!!
— Эк же Вас разобрало, Анна Викторовна! — ухмыльнулся Ливен. — Как мне кажется, границы мы с Вами перешли… уже давно… Представить ты, Аня, можешь что угодно… Но на самом деле я никогда сам ничего подобного дамам не покупал, не имею такой привычки, но счета оплачивал, такое бывало… Я просто решил тебя подначить, чтоб отвлечь от того ужасного видения, — признался он. — Ну раз сердишься, значит, тебе и правда лучше, — уже без ухмылки, с теплой улыбкой сказал он.
— Павел, ты что же нарочно решил меня… подначить?
— Да, нарочно. Если б ты все еще не отошла от своего кошмарного видения, ты бы вряд ли бы стала возмущаться моими… фривольными… замечаниями…
— Павел, твоя уловка не удалась… Мне все равно нужно тебе рассказать…
— Аня, ты сама пыталась вызвать дух перед сном? Скажи честно.
— Нет, честно, нет… Это пришло ко мне само, без моего желания… Я видела, как кто-то пытался отрезать Кузьме голову садовыми ножницами, которыми обрезают толстые ветки… Но я не видела, кто это был… Я видела только, как он это делал, как сжимал те большие ножницы у Кузьмы на шее, а тот пытался вырваться, сначала кричал, потом хрипел… а потом затих… и упал… И сколько было крови…
Бог мой! Бедная девочка! Да от такого не то что кричать будешь, а поседеешь или с ума сойдешь… Только бы она не увидела, что ему еще и язык вырезали…
— Аня, и это все? Больше ничего не видела?
— Нет, я проснулась… от этого ужаса…
Ну слава тебе Господи, хоть другого кошмара не привиделось… А то тут утешением в виде поглаживания по спине, бокалом вина и чаем не обойтись… Что бы он стал делать, если б Анна увидела ту жуть, что ему рассказал Мелентьев, он не знал… Его самого даже от разговора об этом чуть не вывернуло наружу, хотя в своей жизни он встречался с жестокостью всякого рода…
Что ж это такое?? Напасти просто преследуют Анну… То те треклятые адепты, то это кошмарное видение… Слишком много для такой… неискушенной в жизни девочки… Нет, надо что-то делать…
— Аня, ты пей чай, а то остынет. Я думаю, будет лучше, если в спальне рядом будет спать Марфа.
— Павел, пожалуйста, не надо… Я не хочу…
— Но почему?
— Я… не хочу, чтоб меня посчитали… припадочной или сумасшедшей…
— Припадочной или сумасшедшей? О чем ты говоришь?
— А как иначе люди это воспримут? В обморок я падаю, по ночам кричу… И это они еще не знают, что я вижу духов…
— Любого человека могут мучить кошмары, и он может упасть в обморок. Это не причина считать человека припадочным или ненормальным. Я говорил тебе, что меня долго мучил кошмар, когда я видел во сне, что Лиза умирала… Но назвать себя ненормальным из-за этого я не возьмусь.
— Но ведь ты не будил криком весь дом…
— Аня, я не будил весь дом… потому что кроме меня в нем по ночам никого не было… — признался Павел. — Это — одна из причин, почему слуги не ночуют в доме.
— Тебе было… стыдно?
— Нет, просто я не хотел лишней суеты вокруг себя. Налить рюмку или сделать чай я и сам себе мог, без их помощи. А что кроме этого они могли сделать? Демьян ведь не сидел бы со мной, меня за руку не держал и по голове не гладил как ты, — грустно улыбнулся Павел. — Что интересно, этих кошмаров у меня кроме этого дома не бывает нигде. Только здесь, где она умерла… Поэтому я почти здесь и не бывал… какое-то время. Я ведь даже хотел продавать эту усадьбу, да Дмитрий отговорил меня. Сказал, что раз я часто бываю по службе в Царском Селе, стоит оставить этот дом. Да и Сашу сюда можно будет привозить. Я его послушал.
— Павел, а эта усадьба — только дом, флигель и постройки?
Ливен обрадовался, что болтовней можно хоть немного отвлечь Анну от кошмара, что она увидела.
— Когда Дмитрий купил ее для нас с Лизой, примерно так и было. Вроде какой-то помещик решил обзавестись еще одной усадьбой, но то ли на ее переустройство потратил больше, чем рассчитывал, то ли вообще разорился, но земли вокруг дома почти не было, только сад. Но это было нам на руку — меньше земли, меньше людей. Дмитрий купил усадьбу почти что за гроши, скажем так, гораздо дешевле, чем она могла бы стоить. Подробностей я не знаю, то ли она ушла с молотка, то ли еще что… Так что несколько лет был только дом с постройками. А потом я стал прикупать землю сам, сейчас есть и поля, и угодья, роща, через которую мы ехали сюда, тоже моя. На другом краю владения домик управляющего. Он в моем доме бывает редко, меня без надобности не беспокоит… В общем, сейчас это небольшое имение, но я по-прежнему называю это место усадьбой. Да и то поместье в Лифляндии, что дает мне основной доход, действительно настоящее поместье, а это так — поместьице.
Слушая рассказ Павла, Анна допила горячий чай. Теперь она совсем успокоилась. Но ей не хотелось, чтоб Павел уходил.
— Ты посидишь со мной еще немного?
— Я бы очень хотел, но мне придется уйти. Скоро придут слуги… И, Анюшка, родная моя, ты должна меня понять, я не могу приходить к тебе каждый раз, когда тебя будут мучить кошмары из-за духов. Сегодня нет графини, мы с тобой одни… Давай я все же попрошу Марфу ночевать в вашем крыле.
— Нет, не нужно… Павел, я постараюсь… не кричать… и не пугать никого, — тихо попросила Анна.
Как это можно постараться не кричать, если кричишь во сне и просыпаешься от этого? Он знал по самому себе, что это не зависит от желаний человека. Это происходит, и все тут. И да, Анна права, не хотелось бы, чтоб при этом моменте присутствовали посторонние люди. Он старался справиться с этим сам. Анна в таком состоянии могла принять заботу, но только близкого человека — Якова… а если его не было с ней рядом… то его самого… Значит, Анне было без него не обойтись… Это было важнее всего. Важнее того, что могла бы подумать или сказать графиня… Подумать она, конечно, могла что угодно, но сказать или даже намекнуть — вряд ли, и то не для того, чтоб предъявить претензии, а для того, чтоб попытаться образумить его… И все же, если она хоть словом намекнет на нечто подобное… придется попросить ее уехать… А что после этого будет между ними в Петербурге — там будет видно… Хотя и так понятно, что ничего уже не будет… Разве ему будет нужна женщина, которая могла принять сострадание за… похоть… Однозначно — нет… Да, графиня была одной из лучших его любовниц и порядочнее многих других женщин — она точно не стала бы распускать о нем никаких слухов, даже если бы они и расстались… Но она была одной из многих… А Анна — одна-единственная…
— Хорошо, я не буду приглашать Марфу, раз ты не хочешь… И не беспокойся… я приду к тебе, если услышу, что тебе плохо… Но я очень надеюсь, что этого не произойдет… Не знаю, сможешь ли ты сейчас уснуть, но постарайся хотя бы отдохнуть.
— А ты?
— Мне нужно во дворец. У меня там дела по службе, кроме того, меня должен допрашивать Мелентьев. Так что меня скорее всего не будет целый день. Я вернусь к вечеру.
— Я за тебя так боюсь.
— Аня, пока переживать не о чем. Это только формальности. У Мелентьева кроме подозрений ничего на меня нет. Если в усадьбу приедут полицейские и решат просто поговорить, скажи, что видела меня в кабинете, но про то, что слышала разговор садовника, не говори. Если будут братьофициальные показания под подпись, скажи, что будешь делать это только в пристуствии адвоката князя Ливена. И очень прошу тебя, не вздумай пытаться вызывать никаких духов. Этого совершенно не нужно. А кроме того, это опасно. Меня дома не будет, кто тебе поможет, если что? Аня, ты меня поняла?
Анна молча кивнула. Она поняла. Но слова-то с нее Павел не взял…
========== Часть 17 ==========
Ливен только успел зайти в свой кабинет и сесть за письменный стол, как появился Мелентьев.
— Павел Александрович, пересядьте на другой стул, мне нужно будет вести записи, — даже не поздоровавшись, распорядился помощник начальника Дворцовой полиции.
Как будто записи нельзя вести и сидя на том стуле, куда садятся посетители. Но Ливен прекрасно понял — Мелентьев хотел унизить его, занять его собственное место, чтоб у себя в кабинете он был не хозяином, а постороним. Ну что ж, если Мелентьеву кажется, что он этим самым выведет его из себя — то очень напрасно.
— Итак, Павел Александрович, что же такого сказал садовник, что Вы приказали его высечь да еще и выгнали?
— Оскорбительно высказался в отношении моего племянника и Анны Викторовны.
— А именно?
— Вы бы Все равно узнали, что Яков Платонович, муж Анны Викторовны — внебрачный сын князя Ливена, моего старшего брата Дмитрия Александровича. Так вот, внебрачный сын. Но не ублюдок. Особенно для слуг и работников. Для них он Ваша Милость или на худой конец барин. И Анна Викторовна — не молодуха ублюдка, а Ее Милость или барыня.
— Значит, Штольман — незаконный сын Вашего брата… А я, судя по его отчеству и фамилии, думал, что Вашей сестры.
— У меня нет сестер и никогда не было. А что, Вас смущает, что Штольман — незаконный Ливен? Меня так нисколько. Он для меня такой же племянник, как если бы был рожден в законном браке моего брата. И я никому не позволю оскорблять его достоинство.
— И все?
— А Вам этого мало? Задета честь членов моей семьи. Впрочем, о чем я. Вам, видимо, такое понятие, как честь семьи не знакомо.
— И какие у Вас отношения с госпожой Штольман?
— Родственные. Сколько еще можно повторять, Анна Викторовна — жена моего племянника.
— Только ли родственные? Госпожа Штольман — молодая красивая женщина…
— Мелентьев, Вы забываетесь!! Если бы Вы задали этот вопрос не в рамках расследования, я бы вызвал Вас на дуэль!
— Я не спросил у Вас ничего… предосудительного… Но по Вашей реакции сейчас я вижу, что Вы готовы на многое… на очень многое… Так Вы говорите, госпожа Штольман гостит у вас?
— Да, но не только она. У меня еще гостит графиня Потоцкая, она составляет компанию Анне Викторовне. Наталья Николаевна — моя любовница, и, к Вашему сведению, я этого не скрываю. Она — вдова, с чужими женами, в отличии от некоторых, я связей не имею.
Мелентьев аж побагровел. Он прекрасно понял, что имел в виду Ливен. Что у него кроме жены есть любовница, да не просто есть, а о ней знают среди Дворцовой полиции. И бывает он у своей пассии почти в любое время, так как ее муж служит управляющим в поместьи верстах в пятидесяти от Царского Села и приезжает домой не чаще одного-двух раз в месяц.
— Ну хорошо… Оставим Вашу личную жизнь в покое… пока… И кто Вам донес о том оскорблении? Может, приврали? И не так все было?
— Я сам случайно услышал. Если бы мне пересказали это, в первую очередь я бы проверил, не решили ли оговорить человека. Но это не тот случай. У Кузьмы всегда был поганый язык. Любил он гадости говорить про людей, как за глаза, так и в лицо. Говорят, мужики его за это не раз били. Так что обиженных на него — пруд пруди.
— Так что же держали такого?
— Садовник он был отменный. Мой садовник два года назад сломал руку, и этого взяли ему в помощь на время да так и оставили. Он много хорошего сделал в саду, например, кусты подстриг в форме разных фигур. Розы высадил новые, каких у меня до этого не было — розы крупные, очень ароматные и долго стоят. У него был дар зеленью заниматься и в земле ковыряться. Этого у него не отнять. Еще бы дегтем ему его поганый рот залить, и цены бы ему не было.
— Или язык отрезать. Тоже помогает.
Ливен вздохнул.
— Ну так что? Вы причастны к убийству Сидорова?
— Я же сказал, что я его не убивал.
— Ну, может, Вы сами и не убивали, а приказали слугам убить. Они ведь для Вас на все готовы.
— У меня дураки не служат. Даже если бы я и приказал убить, тела Вы бы не нашли так же, как если бы это сделал я сам… И не стали бы убивать в день ссоры да еще и возле Императорского парка…
— Как знать, как знать…
— Подполковник, Вы что себе позволяете?? — с криком ворвался в кабинет Ливена обычно любезный начальник Дворцовой полиции Ширинкин.
Оба подполковника вскочили и вытянулись по струнке при появлении полковника.
— Вы садитесь, садитесь, Ваше Сиятельство, — более спокойным голосом обратился к Ливену Ширинкин. — Подполковник, кто дал Вам право заниматься делом, которое находится вне вашей компетенции, и почему я узнаю о преступлениях последним?? — снова перешел он крик.
Мелентьев стал что-то лепетать про близость мест преступления к Императорским паркам и возможных подозреваемых.
— Извольте доложить по форме, а не мямлить!!
Мелентьев в несколько словах доложил о ситуации.
— Все документы, заметки, показания, что Вы собрали, мне лично в руки! Дело будет передано Никольскому, начальнику следственного отделения уездного полицейского управления. Вон!!
Мелентьев отдал Ширинкину папку и покинул кабинет.
— Значит, Вы у него единственный подозреваемый, Павел Александрович? — спросил полковник Ливена, бегло просматривая содержимое папки.
— Ну а кто еще? Это же самое очевидное, по его мнению. А других подозреваемых еще искать надо…
— Вот же послал Всевышний такого дурня в помощники! Как говорят, заставь дурака Богу молиться, а он себе лоб разобьет… Все выказать себя перед начальством из кожи вон лезет… Надеюсь, что после этой его выходки я наконец смогу от него избавиться. Вы, Ваше Сиятельство, не беспокойтесь, Никольский во всем разберется, я уверен, он, как Вы и сами знаете, профессионал высокого уровня. Вы побеседуете с ним? Он в коридоре дожидается.
— Конечно, побеседую.
— Я оставлю Вас с ним тет-а-тет.
Никольский — блондин с голубыми глазами, которому было чуть за сорок, высокого роста и прекрасной выправки, зашел сразу же, как полковник Ширинкин вышел. В его руках была папка.
— Хотелось бы сказать Вам, Ваше Сиятельство, доброе утро, да такое утро добрым не назовешь.
— Вот именно…
— Мне бы присесть куда…
— Так садитесь за стол.
— Ну не на Ваше же место. Вас что с него Мелентьев согнал?
— Ну зачем я буду на человека напраслину возводить, не согнал… скажем так, распорядился.
У Никольского полезли брови вверх:
— Да кем он себя возомнил??
— Ну, видимо, на тот момент — имеющим… очень большие полномочия…
— Те, которых ему никто не давал, в том числе и его непосредственный начальник полковник Ширинкин?
— Что, и в коридоре слышно было?
— А то…
Никольский раскрыл папку и посмотрел бумаги гораздо внимательнее, чем Ширинкин.
— Для помощника начальника охраны Императора работа слишком топорная, а для князя — слишком кровавая… — усмехнулся следователь. — Неужели, господин подполковник, Вас не учили, как человека по тихому убрать? Без рек крови… Можно ведь было просто… скажем, придушить, чем-нибудь тяжелым по голове стукнуть, пристрелить аккуратненько в конце концов… К чему вся эта театральщина, а, Ваше Сиятельство?
— Да будет Вам, Роман Дамианович, поерничали и хватит, — миролюбиво сказал Ливен своему давнему знакомому. - Давайте уже по существу, а то у меня скоро важная встреча, да и Вам время терять тоже ни к чему…
— Да уж, времени потеряно и так слишком много… Так что Вы можете сказать по существу, Павел Александрович?
Ливен кратко рассказал то, что уже рассказывал Мелентьеву. И про оскорбление Сидоровым его племянника и племянницы, и про наказание и изгнание садовника из усадьбы. И про угрозы. И про довольно хлипкое алиби.
— Ну Ваше алиби меня меньше всего интересует, так как если бы я Вас и стал подозревать, то в последнюю очередь… А вот Ваших слуг и работников — гораздо больше.
— Думаете, кто-то из них? — с сомнением спросил князь.
— Не исключаю такой возможности, — честно сказал Никольский. — Мне придется поехать в Вашу усадьбу. Думаю, сегодня чуть позже. Или в крайнем случая завтра. После Вас у меня встреча с доктором Антоновым. Он сейчас как раз телами занимается. Надеюсь, сможет увидеть больше, чем тот, кому Мелентьев это поручил.
— И я надеюсь…
— А Штольман действительно Ваш племянник?
— Да, это так.
— Он никогда не говорил, что в родстве с князьями…
— Вы его знаете? — удивился Ливен.
— Да, мы учились в одно время в Императорском училище правоведения. Но я много лет его не видел, случайно как-то встретились в Петербурге лет пять назад. Он тогда был чиновником по особым поручениям. Чего он с того времени достиг?
— Вашей должности в маленьком заштатном городишке… Но в чине коллежского советника.
— За какие-такие… заслуги?
— Да, думаю, это он Вам сам сможет рассказать, когда приедет ко мне в усадьбу в гости.
— А с какой стороны он Ваш племянник? Просто очень любопытно. Штольман никогда не хвастался этим как другие мальчишки…
— Как Вы своим дедом?
— Нет, я не…
— Wirklich, Ihre Gnaden?* — усмехнулся Его Сиятельство.
— Ну если только совсем чуть-чуть, — признался Никольский.
Дед Никольского со стороны матери был бароном Ралем, у него оставшийся без отца, погибшего на Крымской войне, Роман и проводил много времени до того, как его, болезненного мальчика, отдали не в кадетский корпус по стопам отца-военного офицера, а в Императорское училище правоведения. — Так что же Штольман?
— Он сын моего самого старшего брата Дмитрия Александровича, он и сам об этом узнал совсем недавно. Так что хвастаться ему в годы учебы в училище было нечем… Как, впрочем, и стыдиться тоже…
— Он САМ сын князя? Я-то подумал, что он не родной, а какой-нибудь двоюродный или троюродный племянник, что Вы в более отдаленном родстве…
— Нет более чем в близком…
— Простите, а что именно Ваш бывший садовник сказал, что Вы его розгами приказали высечь?
— Гадко высказался по поводу… его происхождения…
— Княжеским отродьем что ли назвал? — догадался Никольский.
— Если бы… ублюдком… — не стал скрывать князь. — А Мелентьев это достаточным поводом для наказания не посчитал…
— А что же тогда достаточный? Когда… княжеского племянника нецензурным словом бы обозвали?
— Не знаю. У нас с ним, видимо, понятия о чести очень разные… Не такие, как у нас с Вами…
— И подобные инсинуации он по отношению и к другим людям допускал?
— Ну какими выражениями он других слуг крыл, я могу только догадываться. Сам этого не слышал. Слышал только про своего племянника и его жену.
— А с кем он разговаривал?
— Я этого не видел, лишь слышал пару фраз, которые садовник произнес. Голос был его, это я точно могу сказать, у меня музыкальный слух очень хороший, я бы не ошибся.
— И что Вы сделали?
— Развернулся и пошел на конюшню, сказал Трофиму, кучеру своему, найти мерзавца и у столба привязать, а когда все соберутся, прилюдно высечь… Чтоб другим неповадно было…
— Какие там у Вас в усадьбе страсти, Ваше Сиятельство, — картинно покачал головой Никольский.
— Да вот такие, Ваше Высокоблагородие, — в тон ему ответил Ливен.
— Вы Штольману сообщили, что произошло?
— Зачем? У него и своих забот хватает… Я был бы рад, чтоб и его жена, Анна Викторовна, ничего не знала. Но так и уж получилось, что она в курсе всего…
— С ней стоит разговаривать?
— А смысл? Она садовника всего несколько раз мельком и видела… Что она может сказать? Как он теми ножницами кусты подрезал?
— А про второго убитого?
— Ну уж если я не знаю, кто это, так она и подавно… Меня можно все же с натяжкой назвать местным жителем, а она сюда всего пару дней назад приехала…
— Павел Александрович, если Вам покажется, что есть что-то, что могло бы пролить свет на эти преступления, дайте мне знать.
— Непременно, — пообещал Ливен… думая, что, возможно, ему придется нарушить обещание…
Комментарий к Часть 17
Полковник Ширинкин - историческая личность, остальные - вымышленные персонажи.
* Неужели, Ваша Милость? (немец.)
========== Часть 18 ==========
Павел просил Анну отдохнуть, она пыталась подремать, но больше ворочалась, чем лежала спокойно. Она думала о том, что произошло… И думала о ее Штольмане, которого ей очень не хватало, не только как любимого мужа, без которого на нее иногда находила грусть днем, а вчером перед сном в этой большой кровати, предназначавшейся для двоих — тем более, но и как следователя, который, как она была уверена, смог бы раскрыть эти преступлени и тем самым снять подозрения с Павла…
Анна позавтракала в буфетной и пошла в сад посидеть с «Тремя мушкетерами» на их с Павлом скамье. Попозже, когда вернется из гостей графиня, можно будет поболтать с ней… Прочитав несколько глав, она почувствовала, что сидеть на скамье стало неудобно, и решила пройтись по саду между клумб. Цветов было множество, самых разных… Но когда она посмотрела на Анютины глазки, про которые Павел сказал, что они «радостные», ей захотелось сорвать парочку именно их. Она наклонилась и между фиолетово-желтыми пятнами увидела на земле маленькие грабельки, которыми рыхлили землю и, видимо, оставили их… Про Анютины глазки она тут же забыла. Грабельки интересовали ее гораздо больше… ведь она могла кое-что сделать с помощью их — попытаться вызвать дух садовника. Она помнила, что слова Павлу она не давала, а значит, и нарушать было нечего… Поэтому она не могла не попробовать вызвать дух Кузьмы и спросить, кто его убил… Анна взяла в руку грабельки и сказала: «Дух Кузьмы Сидорова, покажи, кто его убил!»
Она увидела Кузьму… но не как убивали его, а… совсем другое… Это было как короткая вспышка, всего несколько мгновений…
Мужчина, который был рядом с Кузьмой, сказал:
— А если я тебя сдам?
— Не успеешь! — Кузьма воткнул нож своему знакомому куда-то в тело, выдернул его и посмотрел на свою пораненную левую руку… Подождал, пока тот упадет на землю и замрет… А потом покинул место преступления…
Об этом нужно срочно сообщить Павлу! Чтоб противный Мелентьев не подозревал его хотя бы в убийстве этого второго человека… Это не терпело отлагательства… Она побежала в дом, чтоб попросить Демьяна отвезти ее к Его Сиятельству, ведь его наверняка знали служащие во дворце и могли выслушать его просьбу вызвать подполковника Ливена на улицу, чтоб она могла с ним поговорить. Но, к ее разочарованию, Матвей сказал, что Его Сиятельство отправил Демьяна с каким-то поручением. Взяв со столика в фойе свою шляпку и перчатки, она подумала о том, кто еще мог помочь ей. Возможно, Трофим, ведь, даже если он и был только кучером, он все же был знаком хотя бы кому-то во дворце, кто мог бы передать ее просьбу Павлу. Она поспешила на конюшню и увидела, что от нее шла графиня. Как хорошо, Трофиму не нужно будет тратить время, чтоб заложить экипаж.
— Анна Викторовна, что с Вами?
— Наталья Николаевна, я Вам потом всю объясню… — не останавливаясь, сказала она.
— Трофим! Трофим!
— Да, Ваша Милость?
— Мне нужно срочно во дворец к Павлу Александровичу! Ты меня отвезешь?
— Конечно, отвезу… — кучер помог племяннице князя сесть в экипаж.
Всю дорогу она повторяла:
— Трофим, ну можно побыстрее??
— Ваша Милость, я и так гоню, как только могу… Я не хочу, чтоб двуколка перевернулась по дороге, и мы вообще не доехали…
Наконец Трофим подвез ее к одному из входов во дворец и попросил подождать его. Подошел к офицерам у двери и обменялся с одним парой фраз. Как она и предполагала, кучера Его Сиятельства здесь знали. Он вернулся к племяннице князя.
— Ваша Милость, Вы пойдёте с тем офицером, он проводит Вас к Его Сиятельству.
Анна последовала за своим проводником, они молча прошли через несколько помещений и оказались в коридоре.
— Вторая дверь справа, — наконец сказал офицер.
Анна поблагодарила его и пошла по коридору. Она хотела постучать в указанную офицером дверь, но дверь открылась, и она почти столкнулась с очень высоким крепким бородатым мужчиной, одетым весьма непрезентабельно — в простую рубашку с шитьем и далеко не новые брюки, заправленные в кирзовые сапоги. Анне его внешность показалась знакомой, хотя она не представляла, где могла его видеть.
— Вы куда, барышня? — спросил великан.
— Я… я к Его Сиятельству, подполковнику Ливену. Я его племянница, Анна Викторовна Штольман. Мне очень нужно его увидеть. Это безотлагательное дело, особой важности, — сказала она.
— Ну раз безотлагательное, проходите, — мужчина придержал дверь.
— Анна Викторовна, это еще что такое?? Кто Вам позволил являться ко мне на службу?? — строго спросил стоявший у окна подполковник Ливен. Не Павел.
Мужчина, тихо зашедший за Анной в кабинет, сделал подполковнику едва заметный знак. Тот так же едва заметно кивнул.
— Я извиняюсь… Я не думала, что меня пропустят во дворец… Павел Александрович, я надеялась, что Вам передадут, что я хотела Вас видеть, и Вы сможете выйти и поговорить со мной. А меня провели внутрь… Это действительно срочно. Очень срочно. Я не могла ждать, пока Вы вернетесь домой. Я… видела, кто убил второго человека. Это был садовник. Этот человек угрожал его сдать, видимо, властям, и Кузьма пырнул его ножом, он был у него в левой руке, и сам поранился о него… Я это хорошо видела… Я не хочу, чтоб Мелентьев подозревал Вас в убийстве и этого второго… Но я не знаю, как доказать ему, что-то, что я видела, это правда…
— Весьма впечатляет… Но Мелентьеву уже ничего доказывать не нужно, — раздалось у Анны за спиной. — Дело передано в уездное управление полиции. И Ваш дядя уже не является подозреваемым… И как это у Вас получается — видеть подобное?
Анна обернулась:
— Я и сама не знаю. Эти видения ко мне приходят, и все.
— А Варфоломеев мне говорил, что Вы умеете с духами разговаривать…
— Раньше разговаривала… А потом у меня… способность видеть духов совсем пропала. И вот теперь понемногу возвращается. Но разговаривать с ними так, как раньше, я пока не могу. Я больше вижу что-то… Ну вроде бы как сны… — призналась она.
— Вы по этой причине отказались принять его предложение? — спросил мужчина.
— И по этой тоже, — не стала вдаваться в подробности Анна.
— А если бы Ваш дар полностью вернулся, Вы бы хотели использовать его на благо Отечества?
— Я… не знаю… Я даже не представляю, чем мой дар мог бы помочь Отечеству…
— Ну это бы мы потом с Вами обсудили… уже более обстоятельно… А Вы как считаете, Павел Александрович?
— Ваше Императорское Величество, у меня на этот счет пока нет определенного мнения… — уклончиво ответил Ливен.
Ваше Императорское Величество? Ваше Императорское Величество?? Сам Император???
У Анны подкосились ноги. Как она могла не узнать Императора, если видела его на портретах сотни раз?? Хотя на портретах он был другой — такой… величественный, как и положено быть Императору.
— Вы все же подумайте, Анна Викторовна.
— Я подумаю, Ваше Императорское Величество, — пообещала Анна.
— Павел Александрович, Вы на сегодня можете быть свободны. Отвлекитесь немного от забот, сходите с племянницей на прогулку, вон какая погода хорошая…
Император вышел.
— Павел, дай мне воды…
— Аня! Аня! — Ливен помог Анне сесть на стул и налил стакан воды из графина на подоконнике.
Анна торопливыми глотками выпила воду.
— Я не узнала Императора… какой позор… какой ужас…
— Аня, не ты первая и не ты последняя, — засмеялся помощник заместителя охраны Государя.
— Как думаешь, он понял это?
— Если и понял, то не подал вида.
Ливен припомнил пару курьезных случаев, связанных с такими же ситуациями, в которой оказалась Анна. Но зачем ей знать о них?
— Ты посиди немного успокойся, а потом я проведу тебя по дворцу, где можно, и мы прогуляемся в парке.
Анна кивнула.
— Только до этого тебе нужно привести себя в порядок…
— В порядок, а что со мной не так?
Ливен открыл дверцу шкафа, стоявшего рядом с двумя большими металлическими сейфами. В нем было зеркало. Анна тут же поднялась посмотреться в него. И снова запричитала:
— Какой ужас! Какой позор! Предстать перед Императором в таком виде! — волосы у нее растрепались, шляпка сбилась. — Что же он обо мне подумал?
— Только то, что ты очень торопилась, чтоб сообщить мне важные новости… Но поскольку мы с тобой пойдем гулять и можем встретить немало людей, тебе все же лучше причесаться… Или у тебя снова с собой нет расчески? Этак ты у меня все расчески перетаскаешь, — хотел подразнить Анну Ливен.
— Я… в спешке сумочку… дома оставила… а не в экипаже, — призналась Анна.
— Горе ты мое, — уже в который раз сказал Ливен, вытащив свой костяной гребешок из кармана.
Анна стала снимать перчатку, и не заметив, что кольцо Ливенов зацепилось за ткань, порвала ее:
— Ну вот, — расстроилась она, — как я теперь без перчаток? Не идти же на прогулку в дырявых…
— Да уж, лучше совсем без них, чем с дырой, — согласился князь. И подумал, что с другой стороны это даже хорошо, так как теперь все смогут увидеть перстень Ливенов. Такой, какой видели у него самого множество раз…
Анна вздохнула, разобрала волосы и снова собрала в прическу, заколола их гребнями с опалами, которыми не хотела расчесывать волосы, боясь их сломать — хватит на сегодня и порванных печаток, и надела шляпку, чуть кокетливо сдвинув ее на один бок.
— Ну как?
— Красавица, как всегда.
— Ты правда считаешь меня красивой?
— Аня, я же не слепой. И я уже говорил тебе об этом… Подожди, сейчас позову пару своих подчиненных, чтоб охрану тебе обеспечили… А то от потенциальных поклонников мне одному тебя не отбить, — пошутил Ливен.
— Ну ты скажешь!
— Аня, у тебя естественная красота… Ты всегда хороша… даже когда растрепанная и в сбившейся шляпке… А при дворе и в свете очень много женщин, которые из себя вон лезут, чтоб казаться красивыми, не являясь таковыми на самом деле… Таких как ты… и…
— И как Наталья Николаевна?
— Да, и как она… мало… Думаешь мужчины этого не понимают? Понимают очень даже хорошо… Помяни мое слово, среди офицеров и придворных уже пошел слух… что к князю Ливену пожаловала такая очаровательная особа… Некоторые точно будут прогуливаться по парку в надежде, что встретят нас, и у них будет возможность с тобой познакомиться…
— С какой целью?
— С целью завести с тобой роман, с какой же еще?
— Павел, я замужем! — она показала на обручальное кольцо и перстень Ливенов.
— Ну для некоторых… кавалеров замужество дамы не является помехой, чтоб не попытаться завести с ней интрижку…
— Павел, ты серьезно?
— Более чем. Мне кажется, что в Петербурге мне с Яковом и Сашей придется, по крайней мере поначалу, сопровождать тебя повсюду — так сказать, по графику… чтоб оградить тебя от мужчин… с дурными намерениями…
— А не то ты им… не только хвосты поотрываешь? — захихикала Анна.
— Мы все трое таким не только хвосты поотрываем, если нужно будет, — серьезно сказал Ливен. — Анна, это не шутки… В свете есть мужчины, которые… слов не понимают… Пока ты не появилась, я как-то не задумывался, каково это отцам или другим родственникам, когда их девочек домогаются светские ловеласы… А теперь понимаю…
— Даже девочек… у которых есть муж?
— В том числе… Аня, неужели ты думаешь, что если дочь или племянница замужем, порядочный человек сделает вид, что не заметит, что к ней будет… проявлять чрезмерное внимание… мужчина, имеющий репутацию… неразборчивого в связях… Нет, конечно.
— Такой, как Кот Василий?
— Так вот откуда ветер дует… про хвост… — засмеялся Павел. — Графиня тебя, значит, уже просветила? Аня, в сравнении с другими граф Мусин совершенно… безобиден… Да, ходок он еще тот, но он заводит интрижки только с женщинами, которые сами этого хотят. Он не преследует женщин и не навязывается им в любовники как некоторые… Если бы он представлял для тебя угрозу, я бы тебе сказал об этом сразу же без всякого стеснения. И уж тем более не стал бы Вас знакомить…
— Даже для того, чтоб он разнес по Петербургу сплетни об Якове… в нужном тебе свете?
— Даже для этого. В Петербурге есть куча подобных сплетников, которые сделали бы это с таким же успехом как он… Как например, некоторые из тех, кого мы встретим сегодня… Ну пойдем…
Они вышли на улицу, обошли дворец и зашли в него с главного входа. Павел провел ее в Большой зал или, как он еще назвал его, Светлую Галерею. Это самое большое парадное помещение дворца, созданное по проекту архитектора Растрелли, предназначалось для проведения официальных приемов и торжеств, парадных обедов, балов и маскрадов… Анна представила, как в этом зале под музыку вальса кружили дамы и кавалеры… И, возможно, одной из пар был Его Сиятельство князь Ливен со своей дамой графиней Потоцкой…
— Аня, можешь рассмотреть отделку зала поближе, если хочешь.
— А нам… вообще можно здесь находиться… когда Император во дворце? — шепотом спросила она. — У тебя не будет неприятностей?
— Не будет. Ты же ведь просто посмотришь, не станешь пытаться отколупать позолоту на память, — так же шепотом сказал Ливен.
— А что такое бывает?
— Бывало…
— И какое за это наказание?
— Да пальцы отрубают, больше ничего…
— Павел!
— Аня, на балах ведь бывают очень… избранные люди, у некоторых из них свои резиденции почти или совсем не уступают Императорскому дворцу по красоте и богатству. Кто же будет такое проделывать да еще и в присутствии охраны? Прости, я просто неловко пошутил.
— Но ведь тебе ничего не будет, что ты провел меня сюда?
— Нет, ничего. Даже когда Император во дворце.
— Я думала, что Император в другой резиденции… иначе бы я… не посмела здесь появиться…
— Да, он с семьей в Гатчине, приехал в Царское Село сегодня лишь на несколько часов.
— Из-за того, что произошло?
— Аня, как будто у Императора нет других дел…
— А какие у него дела?
— У Государя дела, естественно, государственные, — улыбнулся заместитель начальника охраны монарха.
— Но ведь он приходил к тебе, а не ты к нему.
Ливен мысленно покачал головой — иногда Анна понимает больше, чем нужно… Да, Император приходил к нему… и помимо вопросов, касающихся непосредственно службы, разговаривал и о том, что случилось накануне… Но в Царское село он приехал, естественно, не по этой причине… точнее, по другой… но и по этой отчасти тоже… К тому времени, как Государь появился во дворце, уже стало известно, что второго мужчину, которого опознали как Ивана Агапова, владельца лавки, с большой долей вероятности убил Сидоров. Доктор Антонов сразу же обратил внимание на рану на его левой руке, которую он мог получить, втыкая нож в тело своей жертвы… Так, как и увидела это Анна…
То, как отреагировал на это Император, стоявший у Анны за спиной, беспокоило его больше всего… То, что он заинтересовался ее даром. Хоть бы дар у нее никогда полностью не восстановился, и ее не пытались привлечь… точнее не пытались заставить… использовать его… на благо Отечества… Он совершенно не хотел, чтоб Анна была втянута в эти… политические игры… Он на собственной шкуре знал, какого это быть… инструментом… в таких играх. Но он не знал другой жизни, поскольку это по сути и была его жизнь… А Анна знала… И он отдал бы все, чтоб она не узнала это никогда… Нужно будет обсудить это с Яковом. Как постараться сделать так, чтоб Анна не попала… в эти… сети…
— Аня, Император может в своем дворце ходить туда и к тому, кому хочет… Это ничего не значит… Пойдем, я покажу тебе еще пару помещений и проведу тебя по парку.
В парке, как и предполагал Павел, к ним подходили его знакомые — и офицеры, и господа в дорогих костюмах, пошитых у лучших столичных портных по Парижской моде. Среди них оказалось два графа, один князь и несколько нетитулованных дворян. Все они с интересом смотрели на перстень князей Ливенов. Когда Его Сиятельство представил свою спутницу как супругу своего племянника, было видно, что оба графа были откровенно разочарованы замужним статусом племянницы Ливена, но, тем не менее, сказали, что будут надеяться иметь удовольствие видеть ее в свете в Петербурге… Про одного из них Павел сказал, что он в свои почти сорок лет был все еще холост и, если б она не была уже замужем, мог иметь серьезные намерения, про другого — что он женат, но с дамами любит лишь пофлиртовать, не более того… Что касается немолодого князя, то Его Сиятельство выразился весьма витиевато — что хотел бы такому бриллианту чистой воды обеспечить соответствующее обрамление… Что это значило, Анна не поняла. Но по выражению лица Павла догадалась, что в этом не было ничего хорошего… И спросила его, как только князь после прощального поцелуя руки пошел по дорожке дальше.
— Павел, что он имел в виду?
— То, что… заинтересован в том, чтоб дать тебе… соответствующее обрамление… — зло сказал он.
— Я не понимаю…
— Аня, да что уж тут непонятного… когда мужчина почти открыто предлагает тебе стать его любовницей и содержанкой…
— Что??? — Анна споткнулась. — Любовницей и содержанкой?? Открыто?? При тебе?? При, как ты ему сказал, моем дяде??
— Он предлагал подобное и… в присутствии мужей — если тебе интересно… И… некоторые даже соглашались…
— Павел… и это… представитель… высшего света??
— Да, и куда уж выше… Близкий друг одного из Великих Князей… Поэтому я и сказал тебе, что, похоже, по началу всем троим Ливенам придется нести дежурство, сопровождая тебя на всякие светские мероприятия… А позже, когда станет понятно, что никаких авансов ты не раздаешь, большинство потеряют интерес.
— Большинство?
— Да, большинство. Всегда найдется два-три ловеласа, которые, считая себя неотразимыми, будут считать… что женщина просто их… дразнит своими отказами…
— Как все… сложно в свете… — вздохнула Анна. Чтоб перевести разговор с темы, которая была неприятна им обоим, она осторожно спросила:
— Павел, мы могли бы сходить туда, куда нас привозил Мартынов?
— Нет, не могли, — твердо сказал Ливен. — Не за чем туда ходить. Я не собираюсь потакать твоим… экспериментам…
— Павел, а ты на самом деле уже не подозреваемый, как сказал Государь?
— Да, на самом деле. Следователь сказал, что подозревал бы меня в последнюю очередь, что такая работа для заместителя начальника охраны Императора слишком топорная, а для князя слишком кровавая… Что если б мне нужно было убрать человека, я бы сделал это по-тихому, без рек крови…
— Ты… можешь по-тихому… если нужно? — Анна посмотрела Павлу прямо в глаза.
— Аня, я… отвечаю за жизнь и здоровье Императора… Если б на него кто-то покушался, конечно, я мог бы убить, если б не было другой возможности защитить его… Но желательно… не привлекая к этому излишнего внимания… Понимаешь?
— Понимаю, — кивнула Анна. — Но если следователь тебя не подозревает, то кого тогда? Кого-то из усадьбы?
— Да, сказал, что не исключает такой возможности.
— Павел… скажи, Кузьме не только голову пытались отрезать… но и язык?
— Что??? — Ливен развернул Анну и схватил за предплечья. — Анна!! Ты… ты же мне говорила, что больше ничего не видела!!
— Паули! Отпусти меня… мне больно…
— Анюшка, родная моя, прости… я не хотел… — он тут же убрал свои руки. — Я… я за тебя… так боюсь… так боюсь… Еще раз прости, — он взял руку Анны с перстнем Ливенов, осторожно сжал, подержал недолго, поцеловал ее ладонь и поднял глаза, в которых Анна увидела настоящее раскаяние, а не просто формальное извинение. На самом деле ей не было больно, просто она не ожидала, что Павел так себя поведет. Но и его, кажется, тоже можно было понять…
— Я тебе сказала правду, что больше ничего не видела. Просто после того, как Кузьма говорил гадости, и ты приказал высечь его, я очень расстроилась… Слуги же не знали, что я сама слышала все те грязные слова… Они подумали, что я так распереживалась из-за жестокой сцены, что увидела… И пытались оправдать твое… распоряжение… Говорили, что Кузьма давно такого заслуживал, что если б услышали, что он говорил дурные слова про меня или Якова, сами бы с ним расправились… Думаешь, они на самом деле бы так поступили?
— Думаю, что да… А причем здесь… про язык?
— Так они все говорили… что ему его поганый язык надо отрезать, укоротить…
— Аня, кто все??
— Матвей, Трофим, Демьян… Неужели кто-то из них мог совершить такое?
— Аня, это только слова… сказанные от переизбытка эмоций… Кроме того, их слова мог слышать кто угодно… и запомнить их… Что касается Демьяна и Трофима… они знают… как убрать человека… по-тихому… Про Матвея ничего сказать не могу… Но не представляю, чтоб кто-то из них решил отрезать голову… и язык…
— А Демьян и Трофим — они помимо всего прочего еще и… твои охранники?
— Да, это так, — не стал скрывать Ливен. — Они многое могут и умеют, чтоб… если что… помочь Его Сиятельству справиться с нападающими…
— А такое было? Только честно.
— Да было, два раза за все годы…
— Паули, я за тебя так боюсь, так боюсь… — Анна взяла Павла за руку.
— Анюшка, ну что ты… И тогда все обошлось… и если подобное, не дай Бог, еще случится, тоже обойдется… С тремя вооруженными, обученными мужчинами не так легко справиться… даже с двумя… Тебе не о чем беспокоиться… Поедем домой, девочка моя.
Оказалось, что Трофима Его Сиятельство давно отпустил, и им предстояло ехать домой в княжеском кабриолете. Когда через полчаса кабриолет остановился около дома, Ливен помог Анне сойти с него, а затем на что-то нажал, и сидение, на котором они только что сидели, поднялось, обнажив металлическую конструкцию… с вмонтированным в нее сейфом. Ливен открыл его и достал из него пакет.
— Как в карете? — спросила Анна
— Да, как в карете… И некоторых других экипажах… Аня, скоро обед, надеюсь, что Харитон приготовил что-нибудь вкусное… Хотя от длительной прогулки я проголодался как волк и готов съесть что угодно…
Графиня, услышав голоса, выглянула из малой гостиной:
— Павел Александрович! Анна Викторовна! Что происходит? Приезжал какой-то Никольский, представился следователем уездного управления полиции. А я и знать не знаю, о чем речь… Спросил меня, где я была вчера и сегодня, я сказала что уезжала в гости, уехала вчера утром и вернулась незадолго до того, как появился он сам… Он сказал, что вопросов ко мне больше не имеет… И даже не счел нужным пояснить, зачем приезжал…
— Наталья Николаевна, за время Вашего отсутствия случилось… кое-что нехорошее… Один из садовников был высечен розгами по моему приказу и выгнан из усадьбы. А ночью его тело нашли недалеко от Александровского сада.
— Сколько я пропустила… И как же его убили? — спросила из любопытства Наталья Николаевна.
— Да голову садовыми ножницами пытались отрезать, — не подумав, сказала Анна.
— Что?? — впечатлительная графиня побледнела, покачнулась, и Ливен успел подхватить ее до того, как она стала оседать на пол. А затем помог ей сесть в ближайшее кресло:
— Наталья Николаевна, Вы в порядке?
Графиня кивнула.
— Матвей, вина Ее Сиятельству! И найди Марфу!
Дворецкий поспешил исполнять распоряжения князя.
— Ох Аня, Аня… — покачал Павел головой.
— Я же не специально… — пробормотала она.
Матвей принес графине бокал вина, после нескольких глотков бледность на ее лице стала пропадать, и она спросила:
— Анна Викторовна, это правда?
— К сожалению, да, — ответил за Анну Павел. — Но, как Вы, Наталья Николаевна, уже поняли, следователь с Вами об этом беседовать не собирается, так что Вам переживать не о чем… Вы в состоянии будете пообедать с нами? Или же Марфе потом принести Вам что-нибудь?
— Нет, я присоединюсь к обеду… Он ведь не прямо сейчас?
— Нет, я рассчитывал, что накрывать будут где-то через полчаса.
Матвей появился с Марфой, и князь тут же отдал новое распоряжение:
— Демьяна ко мне в кабинет. Срочно.
Затем снова посмотрел на графиню:
— Наталья Николаевна, я могу отлучиться на несколько минут? С Вами останутся Анна Викторовна и Марфа.
— Да, конечно.
Демьян доложил Его Сиятельству, что всех слуг и работников допросили. Никто разговора садовника, за который тот был наказан и выгнан, не слышал. Согласно показаниям, накануне около девяти часов вечера все были в усадьбе, и никто из нее не отлучался… Не было ни одного работника или слуги, которого не видел бы кто-то другой… Но было ли это так, или же кто-то кому-то составлял алиби, Ливен уверен не был…
========== Часть 19 ==========
За обедом графиня почти ничего не ела, а после него решила отдохнуть, все еще находясь под впечатлением от последних новостей.
— Да, да, Вам необходимо отдохнуть, Вы слишком переволновались, cherie, — князь взял руки графини в свои и поцеловал обе. — Дайте мне знать, если Вам что-нибудь будет нужно.
— Ах, князь, Вы так внимательны…
Анна мысленно хмыкнула: «Это называется внимателен?? Да Штольман был ко мне более внимателен, а он не был любовником, как Павел Натальи Николаевны. Или в свете так и бывает??»
Анна поднялась к себе, ей тоже не давали покоя недавние события… Она ходила взад-вперед по будуару… Проходя мимо стола, она машинально взяла с него пуговицу… и увидела какое-то помещение, где стояла обшарпанная грязная мебель. За одним столом у стены сидел сильно пьяный мужчина со светлыми волосами, когда-то он, судя по всему, был очень красив. На столе были почти пустой графин и тарелка с какой-то непонятной густой жижей. К блондину подошел мужчина в плаще.
— Адонис, вот ты где!
— А г-где мне еще бы-быть? — произнес светловолосый мужчина заплетавшимся языком.
— Оставь моего Владека в покое! Он же еще мальчик, хороший мальчик…
— Э нееет… — покачал блондин пальцем, — твой Владек уже б-был порочным мальчиком, а стал порочным разв… развратным мужчиной, — засмеялся он пьяным сардоническим смехом. — И я здесь ни… ни при чем… Он сам… гм… пожелал уча… участвовать… Видно, это у него в к-крови… Как и… у ме-меня, — снова оскалился он. — Немного острых ощуе… шущений еще никому не по-пмешало…
— Ты ЭТО называешь острыми ощущениями, мразь??? — мужчина схватил блондина за голову и несколько раз ударил затылком о стену, а затем поспешил уйти. Пьяница упал лицом в тарелку, часть содержимого каплями заляпала стол и испачкала светлые волнистые волосы.
К посетителю подошел прислуживавший в заведении молодой человек, пошевелил его, приподнял и, извернувшись, обшарил его карманы. Из одного он вытащил бумажник. Чтоб пересчитать банкноты, ему пришлось отпустить мужчину, и тот снова упал лицом в тарелку. Купюр было много, и сумма, вероятно, была немаленькой — на его лице была довольная ухмылка.
— Кузька, делись давай! А то я на тебя донесу! — обратился с угрозой появившийся второй работник заведения.
Кузька отсчитал несколько банкнот и процедил:
— Если ты хоть слово вякнешь, я тебе башку или твой длинный язык садовыми ножницами отрежу, теми, что от папаши моего остались!
— Тише ты! Чтоб тот в углу с опиумной трубкой нас не услышал…
— Да что он может услышать в своем дурмане? А если и услышит, все равно не поймет, былочто или это ему почудилось…
Оба работника заведения ушли, оставив посетителя лицом в тарелке. Один был Кузьмой Сидоровым, бывшим садовником Его Сиятельства, второй — тем мужчиной, которого он зарезал. А ограбленный ими пьяный светловолосый господин — князем Григорием Александровичем Ливеном…
— Павел! Павел!! — Анна влетела в кабинет Ливена так внезапно, что он даже не успел перевернуть бумаги, которые читал.
— Анна!! Да что это за такое сегодня?! Ты то врываешься в мой кабинет во дворце, то здесь дома! Что опять?? — рассердился он.
— Павел, Дмитрий Александрович не убивал Гришку! Он ни в чем не виноват! Я видела, как это случилось!
— Анна, я же просил тебя, очень просил не вызывать духов!!
— А я и не вызывала… Видение пришло ко мне само по себе, — Анна решила скрыть, что это случилось тогда, когда она нечаянно взяла в руку пуговицу от сюртука Григория. — Ну послушай же!
Она пересказала Павлу то, что увидела.
— Как думаешь, от чего умер Григорий? Кто в этом виноват? Мужчина в плаще?
— Аня, он мог умереть и от того, что тот мужчина бил его головой об стену, но я все же больше бы поставил на то, что Гришка от ударов только потерял сознание, а умер, скорее всего, задохнувшись или захлебнувшись в тарелке похлебки или что там было… Может, еще и был жив, когда те двое половых ушли…
— А ушли, оставили его, потому что один ограбил, а второй потребовал долю награбленного?
— Скорее всего. Если умер, то никто в краже их не заподозрит.
— А деньги… ты думаешь, были от Дмитрия Александровича?
— Совсем не обязательно. Если он шантажировал свою семью, мог и еще кого угодно… Возможно, уже давно промышлял подобным…
— Интересно, а следствие было? По поводу его смерти?
— Мне об этом не известно. Полагаю, что нет. Зачем притону полиция? Если знали, какое настоящее имя посетителя, то могли родственникам сообщить — это в лучшем случае, да и то, чтоб с них денег за молчание потребовать — это же скандал, если родственник высокопоставленных или титулованных особ умирает в притоне от пьяного угара… А родственники бы уж его смерть обставили… достойно… скончался у себя дома… не от беспробудного пьянства, а, например, от сердца… А в худшем — в притоне бы просто избавились от тела, выкинули в какую-нибудь канаву. И поминай, как звали.
— А ты… знал, что Григория его… знакомые называли Адонис?
— Знал. Под этим именем про него слухи и ходили… Но многие знали, кем он был на самом деле — князем Ливеном…
— А Кузьма, интересно, знал?
— Мог и не знать. Думаю, что не знал. То, что он ко мне в усадьбу попал — просто совпадение.
— А то, что его сейчас убили?
— Аня, я не знаю. Здесь хоть что можно предполагать… И мотив, и есть ли связь с тем, что случилось в усадьбе, и кто это сделал… Хотя насчет последнего у меня есть пара мыслей. Эти двое говорили про курителя опиума, который мог их услышать. Но это так давно было, как говорят, это дела давно минувших лет, так что я очень сомневаюсь, что кто-то решил… поквитаться с Кузьмой через столько лет… Еще один возможный подозреваемый — мужчина в плаще… Он ведь явно не хотел убивать Адониса. Возможно, и виновен в его смерти, но это не было преднамеренным убийством… А эти двое могли его тогда шантажировать или смертью Адониса, или связью того Владека и Адониса… Но опять же столько лет прошло… Аня, кто сейчас знает…
— Павел, а в чем тот мужчина обвинял Григория?
— В том, что тот втянул Владека в свои… порочные… увлечения…
— А какие именно?
— Анна, а вот это тебе знать совершенно не нужно! — резко сказал Павел. Еще не хватало Анне знать подробности про свальный грех, содомию и остальные «прелести» бурных плотских страстей Гришки. Он и сам-то о подобном знал только понаслышке… и был рад, что ни разу не только не участвовал в этом, но и не лицезрел.
— А все-таки? — не сдавалась Анна.
— Анна, тебе достаточно знать то, что бывает у мужчины с женщиной в браке, то, что ты узнала от своего мужа, а больше чем это, тебе знать незачем.
Анна надулась.
— Я сказал, незачем! — повысил голос Ливен. — Если я так говорю, то, значит, имею на то причины! Анна, и, пожалуйста, найди себе занятие, не беспокой меня больше, мне некогда…
— Павел, ты когда-нибудь отдыхаешь? У тебя только служба! Тебя же Император отпустил на сегодня!
— Аня, если я был больше не нужен Его Величеству, это не означает, что мне можно сегодня не заниматься служебными делами вообще. У меня сегодня была важная встреча, после нее мне нужно изучить бумаги до завтра.
— Павел, какая все-таки у тебя служба? Чем ты занимаешься?
— По большей части бумагами, как ты видишь сама…
— Но ведь бумаги могут и подождать…
— Далеко не всегда.
— Я думала, что у тебя будет больше свободного времени.
— Я тоже так думал. Но это зависит не от меня.
Да, он тоже надеялся, что будет не настолько загружен. Думал так в Затонске, когда увозил Анну к себе в Царское Село. Но он не мог сказать Анне, что в день их приезда в усадьбу был вызван Варфоломеевым в Петербург по той причине, что один из офицеров, которые были под его началом, погиб при загадочных обстоятельствах. От горьких мыслей от потери Серебрянникова, прекрасного человека и профессионала высокого уровня он тогда пытался отвлечься хотя бы чуть-чуть, разъезжая по столице в поисках подарков для Анны. А по пути в усадьбу снова переживал о смерти капитана. Домой он приехал в дурном, подавленном настроении, тогда-то он и сорвался, обнаружив Анну в комнате Лизы…
Он не мог рассказать Анне и о том, что на втором совещании было решено, что пока обстоятельства смерти капитана Серебрянникова не прояснятся, подполковнику Ливену предстоит заниматься большей частью того, что капитан раньше делал для него самого, это, естественно, помимо его основных обязанностей… Совещания, встречи и самые секретные документы, которые он ни в коем случае не мог выносить из дворца, занимали у него где-то полдня. Остальные бумаги, которые по большей части для посторонних казались ничего незначащей писаниной, он забирал домой, чтоб внимательно их изучать, анализировать, делать выводы… и принимать решения… и впоследствии отдавать приказы… Таких бумаг была куча… и многие из них требовали немедленного рассмотрения… Что бы там не говорил Государь…
— Аня, иди… постреляй что ли с Демьяном…
Анна вздохнула и пошла… выполнять распоряжение князя… Демьян без разговоров согласился пойти ней на стрельбище. Там они провели, возможно, с час. Анна стреляла не так много, делая перерывы, чтоб рука не слишком уставала. На пути к дому она увидела, как графиня кормила уток — хорошо, что та не пошла гулять в глубь сада, а то ей, возможно, снова сделалось бы нехорошо, увидь она, как племянница князя тренируется в стрельбе…
Когда Анне зашла в дом, ей показалось, что она услышала звуки музыки. Может, и правда показалось? Но она решила пойти проверить. В гостиной за роялем сидел грустный Павел.
— Аня? Я думал, ты все еще в саду…
— Нет, уже вернулась… А Наталья Николаевна все еще там… Ты играл?
— Так, не играл, наигрывал… Не думал, что кто-то услышит… Когда я играю для себя, я обычно сажусь за рояль, когда в доме никого нет…
— И слуг?
— И их тоже. Вечером или ночью, после того как они уйдут… Сейчас на меня просто нашло… У меня такое бывает иногда… Я знаю, что ни Матвея, ни горничных сейчас в доме нет, вас с графиней тоже не было…
— Нашло из-за того, что я рассказала тебе ранее — про Григория? А ты в связи с ним подумал о Лизе, о том как он обошелся с ней?
— Да, это так… — согласился Павел. — Аня, меня никто не понимал и не чувствовал так, как ты… Ты чувствуешь то, что у меня внутри, глубоко… что я… от всех скрываю… И да, мысль о Лизе… привела меня сюда, к роялю… и стал наигрывать… это…
— А что это было?
— «К Элизе» Бетховена, — Павел наиграл еще немного. — Я играл это ей, ей очень нравилось.
— Красиво. Сыграешь?
— Я обычно не играю для других то… что связано с моими личными переживаниями…
— Извини… я понимаю…
— Нет, Аня, я сыграю для тебя. Ты, ты совсем другое дело… Ты — не чужие люди, которым я бы не хотел показывать своих эмоций… Я хотел сказать, что поскольку я играю это только для себя, я… могу быть слишком эмоционален… и даже где-то сбиться или ошибиться, хотя обычно играю довольно чисто. Так что строго мою игру не суди. Обещаешь?
— Обещаю, — Анна оперлась на крышку рояля.
Павел играл так, словно звуки издавали не его руки, а его сердце и душа. Иногда он закрывал глаза, иногда смотрел на Анну каким-то затуманенным, отрешенным взглядом — словно он был не здесь, а где-то совсем в другом месте… даже другом мире… Павел был прав, такое публике видеть не нужно. Это слишком личное, слишком, чтоб это с кем-то делить. Но ей он позволил разделить с ним его чувства.
— Паули, это и есть… любовь?
— Да, Анюшка, это и есть любовь… для меня… Как я уже сказал, я играл это для Лизы. И как и «Лунную Сонату» после Лизы не играл ни для кого кроме себя… Правда, однажды я играл и не заметил, как зашел Саша. Когда я закончил играть, он спросил, что со мной. Видимо, я выглядел… не очень адекватно… Я сказал, что у меня грустные воспоминания по поводу этой пьесы, так как я играл ее его матушке, когда она была больна. Но тогда он еще не знал, кем мне была Лиза, поэтому не задал больше никаких вопросов.
— А я могу спросить?
— Конечно.
— Ты играл ей это, когда ей было уже совсем плохо? Как и «Лунную сонату»?
— Да, и тогда тоже… Поэтому мне и тяжело… каждый раз переживать…
— А Лизе было хорошо слышно твою игру? Ведь до ее спальни отсюда далеко.
— Рояль тогда стоял не здесь, а в моем кабинете.
— В кабинете? Там же не так много места.
— Пришлось вынести кое-что из мебели. Но рояль поместился там без проблем. Так что Лиза слышала все очень хорошо. Но… хорошо, что не видела меня… У меня иногда текли слезы, особенно ближе к ее уходу, ведь каждый раз моя игра могла оказаться для нее последней…
— А что она еще любила?
— Ей нравилась музыка, но скорее не какие-то определенные произведения, а что это я играл для нее. Поэтому я играл то, что нравилось мне самому.
— И что нравилось тебе?
— Бетховен, Шопен, Моцарт, Шуберт, Лист…
— Сыграешь как-нибудь?
— Обязательно… А сейчас мне бы хотелось сыграть для тебя «Сказки Венского леса» Штрауса. У Штрауса прекрасные вальсы, но именно этот я хотел бы станцевать с тобой.
— Этот вальс? Со мной?
— Да, с тобой. На каком-нибудь балу. И Якову я этот вальс не уступлю… Ты получишь огромное наслаждение танцевать его, особенно когда его будет играть оркестр, а не так как я, на рояле.
Павел стал играть вальс с чувством, с темпераментом, даже страстью… Анна наблюдала за ним. Если он так страстно его играл, как же он вальсировал? Должно быть, дама трепетала в его объятьях, когда он кружил ее… Так, наверное, трепетала графиня, когда они танцевали…
Прозвучал последний аккорд, и через несколько секунд Павел сказал: «Мне кажется, я слышу шаги Натальи Николаевны». Анна не слышала шагов, но, по-видимому, у Павла слух был лучше ее, так как вскоре действительно появилась графиня.
— Ах, князь, Вы нас с Анной Викторовной давненько не радовали своей игрой, хоть и обещали… Сыграйте нам что-нибудь этакое… задорное…
«Задорное? Когда ему сейчас плакать хочется?» — подумала Анна.
— Польку, быть может, cherie? — как ни в чем не бывало спросил князь.
— Да, пожалуйста.
Его Сиятельство сыграл польку, сыграл безукоризненно, его пальцы летали по клавишам, но Анне казалось, что ему хотелось побыстрее закончить пьесу… и закрыть крышку рояля…
— Павел Александрович, как же Вы чудесно играете, Вас слушать одно удовольствие. Жаль, что Вы его дарите не так часто… Анна Викторовна, Вам ведь тоже понравилось?
— Очень.
— Князь, я поднимаюсь ненадолго к себе… — лицо графини снова стало хмурым.
— Конечно, Наталья Николаевна. Мне очень жаль, что эти новости произвели на Вас такое тягостное впечатление… Но постарайтесь об этом не думать, ведь это произошло даже не здесь, а в другом месте, далеко…
— Но ведь… высекли его здесь, в усадьбе, да? А из-за чего Вы, князь, назначили… такое наказание?
— Cherie, не берите это в свою прелестную головку, — Его Сиятельство поправил своей даме локон, а затем как и ранее поцеловал ей обе руки. — Он давно этого заслуживал, просто кое-что послужило последней каплей… Позже я задумался, что наказание было совершенно не ко времени. Мне следовало бы обождать, пока Вы с Анной Викторовной не уедете. Но так уж получилось… Но я очень рад, что Вас не было в усадьбе, когда это произошло… — Ливен подумал о том, что если Анна так расстроилась, а, она все же повидала многое, к графине, наверное, нужно было бы приглашать врача, чтоб он дай ей какое-нибудь лекарство от нервов, а не кружку чая и бокал вина, как он сам Анне, когда ей привиделся кошмар…
Павел и Анна снова остались одни.
— Анюшка, девочка моя, а ты как?
— Я? Нормально… Но я все время думаю про то, что увидела… про Григория… Извини, что снова напоминаю тебе…
— Да у меня самого это из головы не выходит… Но как я уже тебе сказал, это было так давно, что я не представляю связи с последними событиями…
— А, может, она все же есть?
— Анна!!
— Что?
— Даже не думай!! Никаких духов!! Пусть все идет своим чередом. Никольский во всем разберется, на то он и начальник следственного отделения.
— Как Штольман?
— Да, как Штольман. Кстати, выяснилось, что он учился в одно время с Яковом в Императорском училище правоведения.
— Да? Вот было бы интересно с ним познакомиться…
— Анна, не раньше, чем Яков приедет сюда и познакомит Вас сам… как-нибудь…
— Ты… ты ему сообщил?
— Нет, и не собираюсь. И ты не вздумай, — жестко сказал Ливен. — У него и в Затонске хватает дел. Приехать из-за них он все равно не сможет, а лишние волнения ему вовсе ни к чему. Или ты хочешь, чтоб он там весь извелся, зная, что ничего сделать не сможет? Для тебя что, любопытство в расследовании этого дела важнее, чем спокойствие родного человека?
— Нет… Это не так… — понуро сказала Анна. — Я не хочу, чтоб Яков… еще больше беспокоился…
— Значит, этот вопрос мы закрыли.
Ливен видел, что Анна расстроилась. Да, он был с ней, возможно, резок. Но, а как иначе? Если по-хорошему она понимать не хочет. Он прекрасно осознавал, что узнай Яков, что Анна снова влезла в какую-то нехорошую историю, а он даже не пытался препятствовать этому, Яков был бы на него зол и высказал ему это в таких выражениях… что из печатных слов в его речи были бы только предлоги и союзы… И был бы абсолютно прав…
— Давай я сыграю для тебя еще что-нибудь, — решил он сменить тему разговора. — Вальс Шопена, например?
Анна кивнула в знак согласия. Павел начал играть, и она снова увидела человека, который полностью погрузился в музыку — ту, которая была, судя по всему, так близка ему…
— Как все же много может передать музыка, сколько чувств…
— Аня, скоро у тебя будет еще больше возможностей наслаждаться музыкой. Ты будешь посещать оперу, оперетту, оркестровые концерты, а не слушать, как я играю дома на старом рояле…
— Я бы предпочла слушать тебя… и именно дома… А не когда ты будешь играть в обществе… для других…
— Ты… уловила разницу?
— Да… Для себя… и меня ты играл сердцем и душой, а для других — пальцами…
— Я бы, наверное, никогда не смог так определить разницу. Но, думаю, ты права… — Павел поцеловал Анне ладонь. — Аня, пойду я, у меня еще бумаги остались непрочитанные…
— Отдохнуть тебе надо, Павел… А то ты совсем заработался…
— Аня, такова служба… Ты же по Якову знаешь, что служивые люди — люди… подневольные… Я очень постараюсь в следующие пару дней все же заниматься служебными делами поменьше… Я ведь понимаю, что я пригласил Вас с графиней к себе, а сам…
— Павел, ну ты хоть на прогулку Наталью Николаевну позови… после ужина…
— Ну если она будет в настроении…
— Ну так подними ей настроение… Или ты… искушенный… дамский угодник… только на словах? — усмехнулась Анна и вышла из гостиной до того, как опешивший Ливен направился оттуда в кабинет.
========== Часть 20 ==========
Анна видела во сне Якова, только не такого, как знала она, а молодого — такого как, возможно, Александр, ну или чуть старше — такого, о котором Лиза просила позаботиться Дмитрия Александровича…
Как всегда по утрам она направилась в сад. Павел сидел на их скамье и ждал ее.
— Мне сегодня приснился Яков, — без приветствия начала она.
Ливен встал, поцеловал ей ладонь — как уже повелось.
— Аня, доброе утро. Это нормально, я бы даже сказал, хорошо… Ты же по нему скучаешь, тебе его не хватает… Ты не беспокойся, он тебе точно написал, не мог не написать. Письмо придет не сегодня-завтра. Вообще-то я думал, что оно будет уже вчера, но, возможно, в понедельник он был очень занят и устал и написал его только во вторник. Если так, то, думаю, письмо ты получишь сегодня.
— Хорошо бы, — вздохнула Анна. — Павел, мне нужно тебе что-то сказать. Важное. В то первое утро, когда ты нашел меня в комнате Лизы, я видела духов Лизы и Дмитрия Александровича…
— Да, я помню… Из-за этого я тогда и… распереживался… а потом случилось то… что случилось… между нами…
— Я тебе не все тогда сказала. Возможно, то что я скажу, тебе будет неприятно… Лиза не только хотела, чтоб Дмитрий Александрович позаботился о Сашеньке… Она интересовалась… про Якова. Про то, что он похож на Дмитрия Александровича. Спросила, был ли Яков его сыном от любимой женщины…
— И что ответил Дмитрий?
— Сначала ничего, потом все же признался, что Яков его сын, но он об этом не знает. И тогда она попросила Дмитрия Александровича дать ей слово, что он когда-нибудь расскажет Якову, что он его отец и позаботится о нем, как подскажет ему совесть.
— Я не удивлен. Лиза была очень хорошим, добрым, душевным человеком. Только я не понимаю, почему ты решила, что мне будет неприятно?
— Потому что она была твоей женой, твоей любимой женщиной, а спрашивала… про другого мужчину…
— Аня, у меня никогда не было ревности. Судя по всему, Яков относился к Лизе очень хорошо, хоть и не любил ее. Он ей нравился, и это уже большой шаг от полного безразличия, что у нее было с Дмитрием. Если ли бы не Яков, Лиза вряд ли бы смогла полюбить меня, ведь до него она не знала, что по отношению к мужчине можно испытывать какие-то чувства. Пусть даже самые легкие. То, что она спросила о нем, говорит лишь о том, что у нее о нем остались теплые воспоминания, и что она была небезразличным человеком.
— Но как это должно быть тяжело подозревать, что тот мужчина, который ей когда-то нравился и с которым были отношения, сын ее мужа…
— Аня, Дмитрий не был ей мужем в полном смысле этого слова, в этом вся и суть. Она носила его фамилию и титул, и все. Ей был навязан мужчина почти на тридцать лет старше, к которому она не испытывала совершенно ничего… Думаю, даже уважения не испытывала, как это бывает, когда муж намного старше жены. И не потому, что был плохим человеком по сути, а потому что в свои почти пятьдесят лет не мог противостоять отцу и допустил, чтоб этот… фарс, который назвали браком, состоялся. Допустил, чтоб исковеркали жизнь не только ему самому, но и ей… Аня, Дмитрий был ей по существу чужим человеком. Мне кажется, что когда она стала подозревать то, что Яков мог быть его сыном, она больше думала не о том, насколько это было противоестественно, что супруг подтолкнул ее к связи с ним, а что, по ее мнению, он был бездушен и безразличен к своему сыну, как и к ней самой, и просто воспользовался обоими. Ей было обидно не только за себя, но и за Якова… Я думаю, мысль о том, что Яков — сын Дмитрия, пришла ей в голову тогда, когда родился Саша, который разумеется походил на меня больше, чем на Дмитрия. Дмитрий всегда относился к Саше очень хорошо, он полюбил его с рождения, искренне полюбил. Наверное, Лиза и подумала, как так может быть, что чужого сына, пусть даже сына брата, он полюбил как своего, а к своему собственному был равнодушен, и он ему был совершенно не нужен… Видимо, это ее мучило. Вот она и решила перед своим… уходом узнать точно, был ли Яков сыном Дмитрия и вынудить его дать ей слово позаботиться о своем, по ее мнению, ненужном родном сыне.
— Павел, я тебе об этом рассказала, чтоб спросить у тебя мнения, стоит ли сказать Якову, что Лиза взяла с Дмитрия Александровича слово…
— Нет, думаю не стоит. Это Лиза считала, что Дмитрию сын совсем не нужен. Но ты ведь знаешь, что на самом деле это было не так. Он любил Якова, да, на расстоянии, да, не признавшись, что он его отец. Но любил его и заботился о нем как мог, так, чтоб отец не узнал о его мальчике.
— Скажи, а как возможно, чтоб ваш отец не знал о Якове, если Дмитрий Александрович платил за его обучение в Училище правововедения? Это ведь стоит больших денег, и платить нужно не один год…
— Не думаю, что это с этим были сложности. Да, деньги большие, но платить каждый год не обязательно. Можно внести сумму за все годы вперед. Просто нужна эта сумма.
— И как же Дмитрий Александрович мог устроить такое?
— Ну и это не проблема. Например, сказал, что проиграл в карты, а, как ты знаешь, карточный долг — долг чести.
— А что, Дмитрий Александрович был игрок? — с опаской спросила Анна, подумав, что страсть к игре у Ливенов, видимо, это семейное… И Григорий, и Дмитрий… и ее Яков… Хорошо хоть Павел, по словам графини, не проявлял к картам интереса.
— Вовсе нет. Так от скуки иногда… Но если садился за карточный стол хоть когда-то, мог теоретически кому-то проиграть. Мог специально проиграть немного, совсем не столько, сколько ему было нужно, чтоб заплатить за обучение Якова. Здесь важен сам факт, что проиграл. А заплатить за обучение можно через подставное лицо, а то, думаю, и вовсе анонимно, совершенно не обязательно указывать, что это сделал князь Ливен. И устроил он Якова в Училище, думаю, тоже через какое-то третье лицо, не сам напрямую… Мне кажется, что Дмитрий все же хотел рассказать Якову, что он его отец… Сам, без того обещания, что дал Лизе. Возможно, хоть перед своей смертью… Пригласил бы Якова к себе и признался ему… Но ты знаешь, что тогда для этого не было возможности, Яков же пропал, и было даже не известно, жив ли он… Хотя Дмитрий верил, что жив… Вот тогда он и рассказал о Якове мне… чтобы я позаботился о нем…
— А после обучения Дмитрий Александрович принимал какое-то участие в его жизни? Я не про Лизу… Я про его службу, карьеру…
— С уверенностью я сказать об этом не могу. Думаю, что он как-то следил за его жизнью, ведь он знал, что Яков был направлен в Затонск, даже что у него были чувства к тебе… А вот принимал ли какое-то непосредственное участие в его судьбе, об этом мне не известно… Хотя одно соображение есть. Возможно, он поспособствовал тому, чтоб после окончания Училища Яков получил место в Петербурге. Просто чтоб его не отправили за тридевять земель. Но, если и так, он попросил, чтоб Якова не пристроили на какую-нибудь синекуру, а нашли ему настоящую службу. Но саму карьеру Яков сделал сам, Дмитрий к этому не причастен. Думаю, Дмитрий им гордился, как горжусь им я.
— Яков говорил что первое время ему приходилось очень трудно, что денег не хватало, и даже что, бывало, спал в участке в камере…
— Аня, думаю, в участке он спал даже когда уже был в приличных чинах.
— А ты откуда знаешь?
— Я знаю Якова. Он предан службе. Я сам такой… А насчет того, что Яков по молодости бедствовал, я не удивлен. К сожалению, довольно многие молодые люди из небогатых дворянских семей в таком же положении. Я сужу по младшим офицерам, бывает, что им даже обмундирование не на что обновить. Военная формато намного дороже гражданского платья. В полиции Якову хотя бы можно было ходить в партикулярном платье, купить сюртук какой-нибудь недорогой, пока на лучший денег не будет.
— Павел, ты ведь носишь форму на службе не все время?
— Далеко не все. Скажу прямо, при моей должности не всегда нужно привлекать внимание своим мундиром. Чаще, наоборот, лучше быть среди свиты и оставаться незаметным, благо что с моим титулом это не вызывает подозрений.
— То есть для тех людей, что не знают о твоей службе, ты можешь быть просто князем Ливеном, одним из аристократов из окружения Императора?
— Да, ты правильно поняла, именно так. Особенно такое удобно, когда Государь в поездках или на каких-то мероприятиях, где есть охрана не только в мундирах, но и в штатском. И Анна, я не разглашаю государственной тайны, это обычная практика в охране монарха.
— То есть ты можешь быть на балу, а на самом деле на службе?
— Ну примерно…
— И даже с дамами не можешь потанцевать?
Ливен улыбнулся:
— Могу, когда есть возможность. Правда, желание возникает редко.
Анна припомнила, что графиня сказала, что князь балов не любит, хоть и хорошо танцует.
— Почему?
— Потому что не все дамы прилично танцуют, а не пригласить, значит, обидеть… Вот и приходится иногда танцевать и с теми, кто в такт не попадает, кто на ноги наступает… А от этого все очарование танца пропадает, и думаешь, хоть бы музыка быстрей закончилась…
Одной из причин, по которой он не жаловал свет, была та, что, бывало, он был вынужден играть роль дамского угодника с женщинами… которых он не выбирал себе сам… За время его службы ему пришлось не единожды танцевать с такими дамами, развлекать их на балах, приемах, в салонах, флиртовать, если эти дамы проявляли чрезмерное внимание, а то и навязчивость по отношению к кому-то из членов Императорского дома, или наоборот родственник Государя не в меру увлекался женщиной, которая была «не ко двору» монаршему семейству… Семья Императора нуждалась не только в физической охране, но и в охране их душевного спокойствия… Поэтому хотя бы среди родственников, по возможности, было необходимо препятствовать возникновению ситуаций, подобных тем, что допустил когда-то сам Император и кое-кто из Великих князей. Конечно, не все скандальные ситуации удавалось пресечь на корню, но их несомненно могло бы быть гораздо больше, если б в них во время не вмешались… некие люди… Как-то он сказал Якову, что князь выбирает себе любовниц сам, а не дает быть выбранным. Князь — да, но не лицо, стоящее на защите интересов семьи монарха. Дважды за свою службу у него были короткие интрижки (причем в обоих случаях закончившиеся по его инициативе, так и не дойдя до спальни) с женщинами, которыми сам он изначально бы не увлекся. Он не играл на их чувствах, чувств там не было и в помине, было лишь желание заполучить кавалера, желательно с самым высоким титулом. Поэтому переключить свое внимание с не особо подвергавшегося их чарам женатого Его Высочества на более чем заинтересованного холостого Его Сиятельство было не так уж плохо. А что интрижка продолжалась лишь несколько недель, так князь никогда не отличался особым постоянством в своих увлечениях, а в свете были и другие достойные кавалеры с титулами… Такой дамский угодник «по предписанию» он был не один, и, слава Богу, возможные романы с подобными дамами «отписывались» уже более молодым его… сотоварищам… а ему доставались только танцы, светские беседы и легкий флирт… в которых он был весьма искусен… Он посмеялся про себя, вспомнив, как светский лев граф Т. буквально не давал прохода Нежинской, когда стало понятно, что она нацелила свои когтистые лапки на женатого члена монаршей семьи, и сетовал, что другим хотя бы достаются приятные женщины, а не такая стервозная особа… Что ж, как говорится, наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…
— Ты… довольно строг… Я бы хотела как-нибудь потанцевать с тобой, если возможно… А теперь и не знаю… вдруг я тебя разочарую… Я не очень хорошо танцую…
— Аня, я ведь сказал тебе уже тогда, когда играл «Сказки Венского леса», что хотел бы танцевать этот вальс с тобой… и что не отдал бы его даже Якову… А если б мы пошли с тобой на какой-нибудь бал вдвоем, без него, я был бы твоим кавалером весь вечер и перетанцевал с тобой все танцы, которые бы ты захотела — вопреки бальным традициям. И не важно, сколько раз ты бы могла наступить мне на ноги. В твоей бальной книжке было бы только одно имя — Его Сиятельство князь Ливен…
— Павел, ты надо мной подшучиваь?
— Абсолютно нет. Если ты беспокоишься, что ты недостаточно хорошо танцуешь, я научу тебя.
— Научишь меня? Сам?
— А почему бы нет? Нам нужно, чтоб только кто-то аккомпанировал. К сожалению, графиня музыкальными талантами не обладает, а то я попросил бы ее. Так что придется отложить до Петербурга. Хотя… что нам мешает и без музыки?
— Прямо здесь?
— Прямо здесь. Так что, «Сказки Венского леса»? Я постараюсь… намурлыкать…
— Хорошо… — не очень уверенно сказала Анна.
— Анна Викторовна, разрешите Вас пригласить? — он протянул ей руку. Они встали в позицию и, Павел стал напевать мелодию. Он вел бесподобно, а вот она немного спотыкалась. Но танцевать с Павлом было… восхитительно даже без музыки, а была бы еще музыка…
— Спасибо, моя дорогая. Это было прекрасно, — он поцеловал ей руку.
— Ты это сказал из вежливости? Как князь говорит дамам, потому что так принято? — спросила Анна.
— Анюшка, не из вежливости, а от чистого сердца. Это было прекрасно. Прекрасно, ведь я танцевал с тобой… Ты будешь танцевать еще лучше, когда будет практика. Сейчас ты просто немного скована и боишься ошибиться. Тебе нужно больше доверять партнеру. Доверься мне, и все будет хорошо, — Павел смотрел ей прямо в глаза.
Доверься мне, и все будет хорошо… Анна поняла, что Павел имел ввиду не только танцы…
— Ты танцевал этот вальс прежде?
— Нет, никогда.
— Почему? Ведь он так тебе нравится.
— Именно поэтому. Я не хотел танцевать его со случайной партнершей. Я хотел танцевать его с той, которая будет для меня хоть что-то значить… А ты много значишь для меня… Поэтому этот вальс будет наш. На первом же балу, где он будет звучать.
— Павел, ты говоришь про бал серьезно? Не шутишь?
— Анна, а что заместитель начальника охраны Государя похож на придворного шута?
— Нет, конечно… Но все эти балы… все это настолько для меня нереально…
— Аня, через несколько месяцев, когда вы с Яковом переедете в Петербург, это будет реально. Балы, приемы, салоны… светская жизнь… и светские сплетни в придачу.
— Мне кажется, что Яков не будет рад такой жизни, да и ты, я слышала, не любишь свет.
— Что ж, придется полюбить. Ради тебя.
— Ради меня?
— Да, ради тебя. Аня, ты будешь единственной дамой из семьи князей Ливенов в Петербурге. От меня и Якова будут ожидать, что ты будешь появляться с нами в свете. Знаю, что Яков будет находить поводы избегать высшего общества. Но мне как князю подобное не всегда удается, да и, если честно, сейчас, когда есть ты, я этого и не хочу… Я хочу, чтоб ты заняла достойное место в свете как племянница и невестка Их Сиятельств князей Ливенов. Поэтому мне самому придется сопровождать тебя, когда Яков не сможет или не захочет куда-то идти. И я буду более чем счастлив делать это.
— Спасибо, конечно… Но вряд ли это возможно… Даже по той причине, что одно бальное платье — не для Затонска, а для высшего общества Петербурга это целое состояние… Мы с Яковом не можем себе этого позволить… у нас нет таких денег, — смущенно сказала Анна.
— Зато они есть у Ливенов. У Саши и меня. И одеть уж одну-то женщину у нас хватит средств…
— Павел, о чем ты говоришь??
— Я говорю о том, что Ливены не нищие, чтоб не позволить себе заказать несколько бальных и вечерних платьев для единственной родственницы в Петербурге.
— Якову это не понравится, — покачала головой Анна.
— А кто его будет спрашивать? Неужели ты еще не поняла, что это я решаю многие вопросы, которые касаются семьи? После смерти Дмитрия я сейчас старший из мужчин этой части семьи Ливенов, по сути — ее глава. Теперь на мне лежит ответственность, как она будет существовать, как будем жить мы все — я, Саша и вы с Яковом. И Якову придется с этим смириться, — Анна в который раз за время ее пребывания в усадьбе увидела Его Сиятельство князя Ливена. Один из них был тогда, когда он расправился с неучтивым садовником, оскорбившим его семью… — Аня, — смягчил он тон, — вам с Яковом придется привыкать к новой жизни… и жить по ее правилам… По-другому уже не получится… И если от племянницы и невестки князей Ливенов ожидается, что она будет блистать в свете, то у нее будут самые лучшие наряды, которые Ливены могут себе позволить. Мы, конечно, не Голицыны или Шереметевы, нам до них ох как далеко, и все же позволить себе мы можем достаточно… Ты не будешь выглядеть хуже той же графини… По крайней мере на балах…
— А с Лизой ты танцевал? — Анна решила направить мысли Павла чуть в сторону от обсуждения возможностей покупки ее бальных платьев.
— Да, несколько раз.
— Она хорошо танцевала?
— Нет, она была слишком застенчивой для этого. Но для меня это было не важно. Впервые я танцевали с ней на их с Дмитрием свадьбе…
— На их свадьбе?
— Да, я пригласил ее после их с Дмитрием танца, я видел, что ему и танцевать-то с невестой не хотелось, да и ей с ним тоже. Подумал, ну, может, ей будет в радость потанцевать с другим мужчиной, коль муж ей не мил. Чему радоваться, когда насильно выдали замуж за почти старика, к которому не было никаких чувств? Она выглядела грустной, но в то же время очень хорошенькой в своем подвенечном платье, которое ей очень шло. Я тогда сделал ей комплимент про то, как она очаровательна.
— Ах, Павел Александрович, — ответила она, — как бы мне хотелось Вам верить. Но я ведь знаю, что это не так. Вы просто слишком добры ко мне. Как всегда. Не может невеста, которая выходит замуж по неволе, выглядеть очаровательно… Как я мечтала когда-то, чтоб у меня было такое красивое подвенечное платье, такой свадебный бал… И у меня сегодня все это есть… Но разве я могла когда-то представить, что все это может быть… но без того человека, которого я полюблю или хотя бы буду относиться к нему с симпатией?
— Елизавета Алексеевна, я понимаю, что мой брат намного старше Вас, и что Вы не хотели выходить за него, но ведь такие браки не исключение… Бывает, что симпатия между супругами возникает позже…
— Павел Александрович, я не надеюсь на это. Я знаю, что я ему совершенно не нужна. И никогда не буду нужна… как могла бы быть нужна кому-то другому… Я очень признательна, Павел Александрович, что Вы меня пытались утешить. Только Вы один… никто более… Остальным все равно, каково мне сегодня… и каково будет потом… в доме князя… Вы ведь будете бывать у нас хоть иногда? Правда? Я… буду ждать Вас…
— Аня, я тогда понял, сколько было в этом… казалось бы, простом приглашении. Больше, чем я смел надеяться… Она будет ждать меня… Я прекрасно понимал, что между нами никогда ничего не может быть. Но просто видеть ее для меня уже было бы счастьем…
— Ты ведь будешь бывать у нас хоть иногда? Правда? Я буду ждать тебя…
Павлу показалось, что земля повернулась вспять на двадцать лет… И он сказал то же самое, что и тогда:
— Непременно. Всегда, когда мне позволит служба…
— Павел, а почему ты говоришь, что Дмитрий Александрович был почти старик, когда он женился? Сколько точно лет ему было? И Лизе?
— Дмитрию было сорок восемь, а Лизу выдали накануне того, как ей исполнилось двадцать один.
— Сорок восемь? На год младше, чем ты сейчас? Почему же ты считаешь его стариком? Я не считаю тебя… даже мужчиной… средних лет…
Павел улыбнулся.
— Аня, спасибо тебе, мне очень приятно. Наверное, дело именно в этом. Я, к своему счастью, выгляжу гораздо моложе своих лет. Обычно мне дают года сорок два-сорок три, редко сорок пять. Что, конечно, для мужчины совсем не возраст. Дмитрий выглядел на свои года и даже старше, то есть лет на пятьдесят. Лиза же, наоборот, выглядела моложе, очень юной — как на портрете в спальне. Когда они были рядом, эта разница казалась еще более внушительной. Юная барышня, совсем девочка, и мужчина пятидесяти лет, на ее фоне совсем старик… Да что говорить, и по сути старик… Говорят, что когда пожилой мужчина женится на юной особе, он молодеет. Не в случае Дмитрия и Лизы. Но он стал выглядеть моложе, скажем так, более свежо, когда он забрал себе Сашу. В нем появилась радость жизни, энергия… Он стал просто другим человеком… Очень печально, что Лиза его таким не увидела… — Ливен и сам теперь казался грустным.
— Павел, я тебя расстроила?
— Нет, это просто… воспоминания… Аня, я благодарен тебе, что ты со мной говоришь о моем прошлом, ведь кроме тебя мне об этом поговорить не с кем… Поскольку в нем было все так непросто… Пойдем в дом? Пора завтракать.
— Матвей, где Ее Сиятельство? — спросил князь дворецкого, открывшего дверь. — Уже встала?
— Да, встала. Пошла уток кормить.
— Да? — удивился Ливен. — Мы ее не встретили.
— Должно быть, Вы разминулись. Наверное, в тот момент она была во флигеле, брала там у Харитона хлеб для уток.
— Везет же уткам, столько внимания к ним Ее Сиятельства. При графине они скоро растолстеют так, что летать не смогут. А если смогут — то улетят в ее поместье, — пошутил князь.
— Ну так ты и поезжай в ее поместье за своими утками — сказала Анна, когда Матвей ушел в буфетную. — Будет предлог…
— Анна, ты думаешь мне нужен предлог съездить к любовнице в гости? Ошибаешься. Если бы ее имение было поближе, а я располагал временем, я бы съездил туда и без всяких предлогов… Так же, как она приехала в мое…
Анна подумала, что у графини было не так много развлечений в усадьба кавалера. Но накануне после ужина князь все же пригласил ее на прогулку в сад. Однако вскоре пошел дождь, причем довольно сильный. Павел и Наталья Николаевна прибежали в дом все мокрые, на плечи графини был накинул сюртук Павла… Оба задорно смеялись, что очень порадовало Анну. Похоже, когда они бежали рука в руке, Наталья Николаевна по дороге еще и потеряла шляпку. Павел отправился за ней обратно в сад несмотря на ливень… Графиня была такая хорошенькая, что Анна не могла не сделать ей комплимент.
— Анна Викторовна, я, наверное, сейчас выгляжу как девчонка… Но так приятно, когда кавалер пытается спасти твой наряд ценой собственного сюртука… даже если это и совершенно не поможет…
— И, прошу тебя, не уподобляйся Эмме, — прервал Павел мысли Анны.
— Эмме? Какой? Среди моих знакомых нет Эммы.
— Эмме Джейн Остин. Неужели ты не читала?
— Нет…
— Тогда я тебе дам этот роман, если найду его. Тебе он должен понравиться… Подождем, когда вернется графиня, тогда и позавтракаем все вместе, хорошо?
Анна кивнула. Не так уж часто Наталье Николаевне удавалось завтракать в обществе Его Сиятельства как ей самой.
========== Часть 21 ==========
Поднимаясь по лестнице с Павлом, Анна решилась:
— Я хотела попросить тебя кое о чем, но не знаю, насколько это… прилично.
— Ну пока ты не скажешь, мы этого не узнаем.
— Я могла бы посмотреть… где жил Дмитрий Александрович?
— Отчего же нет? Только там смотреть особо нечего. Дмитрий был из тех людей, про которых говорят «все свое вожу с собой». В его комнатах нет почти никаких личных вещей, они больше похожи на гостиничный номер. Но если тебе интересно, я их для тебя открою. Пойдем, я возьму у себя ключи, я ведь всей связки с собой не ношу.
— А это удобно? Заходить к тебе? К тебе же… дамы не заходят…
— Аня, я же тебя не в опочивальню приглашаю, а в жилую комнату. Кроме того, ты не посторонняя дама, а приходишься родственницей, хоть и не кровной. Так что на тебя мои… правила не распространяются… И, если ты хочешь, кроме комнат Дмитрия я могу показать тебе те, где будете жить вы с Яковом, когда приедете вместе, или ты одна в следующий раз. Проходи, пожалуйста, — Ливен толкнул дверь в свои покои и пропустил Анну вперед. — Вот так я живу. Как видишь, все довольно скромно, — как бы извиняясь, сказал князь.
Жилая комната князя не поражала роскошью позолоты или лепнины, а была на удивление уютной. Не такой официальной, как кабинет внизу. И совсем не мрачной. В ней преобладали светлые оттенки — обивка на диване и креслах была из атласа серебристого-серого цвета срисунком, шторы и ковер были подобраны в цвет обивки. Вся мебель была изящная, на изогнутых ножках, стиля Рококо. Был застекленный шкаф, на двух полках стояли книги, еще на одной — всякие безделушки, что, по мнению Анны, было нехарактерно для мужчины, да еще находившегося на такой серьезной службе. Там же стоял детский рисунок в рамке, на нем были три человечка — маленький держал за руки двух больших, один из которых был чуть повыше. Под человечками аккуратными, но не очень уверенными буквами было выведено — папа, Саша, Павел, а над их головами той же детской рукой была сделана надпись латинскими буквами Lieven. На нижней полке стояло несколько бутылок, бокалов и рюмок… и вазочка с конфетами. Был также письменный стол на котором, как и в кабинете, лежали бумаги, но стоял еще малахитовый письменный прибор. На комоде стояли часы, также инкрустированные малахитом. Вокруг них были расставлены снимки. Как и в кабинете — Ливенов, все мужчины: сам Павел, Дмитрий, Александр, Яков… И лишь на одной карточке была женщина — она сама. Это был снимок, на котором она стояла вместе с Яковом по одну руку и Павлом по другую. Павел заметил, что ее взгляд задержался на этом снимке.
— Аня, ты не против, что я поставил его здесь? Мне не хотелось ставить его в кабинете. Туда приходят посторонние люди, и некоторые не в меру любопытные из них будут задавать лишние вопросы. Сюда же я поставлю ваш с Яковом снимок с вашей свадьбы — когда он мне пришлет его. Там вы такая красивая и счастливая пара.
— Павел, ты же знаешь, что настоящей свадьбы у нас не было.
— Зато любовь у вас настоящая. А это гораздо важнее.
Внимание Анны привлекла картина на стене — той, где стоял диван с креслами и столиком. Это был морской пейзаж — парусник на довольно спокойном море… море цвета глаз Павла Ливена, лишь с несколькими небольшими волнами.
— Это марина Айвазовского, — пояснил Павел
— Копия картины? — уточнила Анна. Она видела несколько репродукций картин этого художника в журналах, которые показывал им в гимназии учитель рисования, у которого она брала уроки.
— Нет, Аня, это оригинал, — рассмеялся Ливен, — как и тот ночной морской пейзаж, что у меня в спальне. Негоже Его Сиятельству весить у себя копии. Я говорил тебе, что могу позволить себе довольно много. Уж пару картин точно. Мне очень нравятся морские пейзажи, и Айвазовский — один из моих любимых художников. Я ездил к нему в Феодосию, когда был с семьей Императора в Ливадийском дворце. Оттуда и привез картины, две здесь в моих покоях в усадьбе и одна в квартире в Петербурге.
— Необычайно красиво.
— Хочешь посмотреть вторую? Мне она нравится еще больше. Ты поймешь, почему… Ты не беспокойся, у меня там убрано, — чуть смущенно сказал Павел.
Анна старалась не разглядывать спальню Павла в открытую, но не заметить огромную кровать с серо-голубым пологом и покрывалом из такой же материи было невозможно. На прикроватной тумбе была книга Jane Eyre, которую она раньше видела в библиотеке, и фарфоровая статуэтка ангела, очень напомнившего ей… Лизу… В комнате еще был туалетный стол со стулом, большое зеркало, оттоманка — так же, как и в ее спальне, но отсутствовали шкаф для одежды и ширма.
— У меня большая гардеробная за спальней, как и во всех покоях в господском крыле. В гостевых спальнях гардеробных нет, поэтому там стоят шкафы и ширмы. Это единственное отличие гостевых комнат от хозяйских, — ответил Ливен на незаданный вопрос. — В доме перепланировки не проводилось, расположение комнат такое же, как при прежних владельцах. Нам хотелось переехать побыстрее, думали, что потом как-нибудь переделаем больше по своему вкусу. Лиза занялась только убранством комнат на первом этаже — гостиными, столовой, пока не стала совсем кругленькой как колобок. Я оборудовал свой кабинет. До спален дело так и не дошло. Потом уже было не до этого… Ну, а позже… мне уже было все равно… — грустно сказал он. — Ну или почти все равно. Я только немного преобразил свои покои. Мебель поставил ту, которая нравится, картины сюда привез… Так как тебе эта?
На полотне снова было море и парусник. Но был не день, а ночь. На небе была полная луна, от ее отражения по ряби моря бежала лунная дорожка. Луна также освещала корабль. Картина была спокойной, умиротворяющей…
— Это как «Лунная соната» в красках? — спросила Анна. — Только «Лунная соната» печальнее…
— Интересное сравнение. Я никогда так не думал. Но ты точно подметила. Мне нравится смотреть на этот пейзаж перед сном… иногда это помогает… отвлечься… и забыться… Я люблю море, люблю смотреть на него, даже без кораблей, как волны набегают на берег, с пеной или без, или когда полный штиль и оно просто сливается с горизонтом… и появляется ощущение бесконечности… Люблю его запах и шум…
— Павел, как ты все это описываешь… с душой… Скажи, сколько человек тебя знают… таким?
— Каким?
— Романтиком, быть может?
— Романтиком? Моя жизнь и служба не позволяют мне быть романтиком. Но, возможно, в глубине души я и такой… тебе виднее… А сколько человек знают меня таким — Дмитрий, Лиза и… ты. Больше никто…
Анна поняла, почему Павел никогда не приглашал любовниц в свои покои, он не хотел, чтоб они видели, каков он на самом деле — не светский лев, дамский угодник… а романтичный, чувственный и… ранимый человек.
— Аня, а ты сама была на море? — Ливен сменил направление разговора.
— Нет, никогда.
— А хочешь его послушать?
— Послушать?
— Да. Пойдем в комнату.
Ливен взял с полки большую раковину:
— Приложи к уху и послушай. Говорят, что это похоже на шум моря.
Анна сделала, как сказал Павел.
— Если хочешь, возьми себе.
— Нет, я не возьму, это твое… Павел, если ты так любишь море, почему ты не стал морским офицером?
— Потому что моего мнения отец никогда не спрашивал. Он решил, что я буду военным. Его Сиятельству Александру Николаевичу перечить было невозможно. Да и моря я в детстве по сути дела не видел, хоть у Ливенов и есть усадьба на Рижском взморье. Но там я впервые побывал, когда уже был почти взрослым. До этого я видел только Неву и Финский Залив в Петербурге. Но корабли я, конечно, видел, как и морских офицеров. Но я даже не мечтал, что могу быть одним из этих офицеров с кортиками. Мне была уготована другая судьба. А потом, лет в пятнадцать-шестнадцать, побывал на море… и до сих пор восхищен им… Пойдем, я покажу тебе другие комнаты.
Они вышли в коридор.
— Самые большие покои мои и Лизы. Они соединяются дверью через гардеробные. Лизины комнаты сейчас закрыты. За Лизиными комнатами кладовая. С другой стороны коридора покои Дмитрия, Саши и за ним, с торца — ваши с Яковом. С другой стороны от них — кладовая, та, что примыкает к комнатам Лизы, так что мешать вам никто не будет.
Павел провел ее по покоям, которые находились в конце коридора. В них была жилая комната, спальня, ванная и гардеробная. Комнаты были поменьше, чем у князя, как он и сказал. Мебель была попроще, кровать большая, больше чем у них в Затонске, но без полога. Все было в бежево-коричневых тонах.
— Аня, это пока так. Потом Вы с Яковом сможете переделать тут все по своему вкусу.
— Что значит переделать?
— Поменять мебель, занавеси… Что угодно. Сделать так, как будет нравиться вам.
— Павел, распоряжаться в твоем доме? Это невозможно.
— Аня, теперь это и ваш дом, и вы должны чувствовать себя здесь именно как дома, а не в гостях… Можешь даже подумать, что бы ты хотела поменять здесь к своему следующему приезду. Если тебе придут в голову какие-то идеи, скажи мне, не стесняйся. Вам должно быть здесь комфортно, ведь, думаю, после переезда в Петербург вы будете бывать здесь не так уж редко. По крайней мере я на это надеюсь. А теперь пройдем в комнаты Дмитрия.
Покои Дмитрия Александровича были по размеру примерно такими же, как те, что Павел предполагал отдать ей с Яковом. Здесь была мебель, похожая на ту, что была в «их» комнатах. Только кровать была не такой широкой. Это, по-видимому, потому, что жены у князя не было, и большая кровать ему была не нужна. Павел был прав, что комнаты были обезличенные, по ним не скажешь, кто тут жил, действительно как гостиничный номер — заехали на время и уехали, оставив его таким же для других гостей. Павел провел ее даже в гардеробную, и там обнаружилась вещь, принадлежавшая князю — сюртук.
— О, я совсем про него забыл, — сказал Павел. — Дмитрий оставил его потому, что он уже выходил из моды и забирать его в Петербург он не захотел. Но сказал, что в деревне он ему еще может послужить. Демьян спросил меня, что с ним делать. Я сказал оставить там, где он был. Ну вот он до сих пор здесь и висит.
— А ты в комнаты к Дмитрию Александровичу не заходишь?
— Очень редко да и то только в гостиную. Я ведь сказал тебе, что комнаты безликие. Если бы здесь было много вещей Дмитрия, которые мне бы напоминали о нем, может, и заходил бы чаще. Но, как видишь, здесь ничего нет. Кроме того, я бываю в его особняке в Петербурге, так что ностальгии относительно этих комнат у меня нет.
Они все еще стояли в гардеробной. Павел взял сюртук и прикинул к себе.
— Помнишь, я говорил тебе, что Дмитрий был меня чуть повыше? Видишь, рукава мне немного длинные?
Анна хотела помочь Павлу приложить сюртук получше, но, дотронувшись до него, на мгновение увидела дух князя в этом сюртуке, стоявший рядом с ними, и отпрянула назад.
— Аня, в чем дело? Я что-то сделал не так?
— Нет, нет. Это не ты… Я только что видела дух Дмитрия Александровича…
— Снова?
— Я не знаю, что со мной. То дух Лизы, то Дмитрия, то садовника… Ко мне столь часто духи не приходили с тех пор, как я их видела до исчезновения Якова… И приходят они сами по себе, я их не вызываю… — немного слукавила Анна. — А раньше, когда хотела, чтоб пришли, не знала, что из этого получится, — ей вспомнилось, как в Петербурге она видела князя Ливена и Платона Штольмана после смерти Кати, но в ее видении Штольман стоял к ней спиной, и, каков он внешне, она так и не узнала. Она решила спросить об этом Павла.
— Павел, а ты когда-нибудь видел Штольмана, отца Якова?
— Да, однажды. Мы с Дмитрием тогда ездили в имение соседей, где Катя жила с родственниками, и у них гостил этот Платон Павлович. Я запомнил, как его звали, так как у него отчество было как мое имя. Но фамилии его я тогда не знал, как и не знал того, что именно за него потом выдали Катеньку.
— И каков он был? Красивый?
— Аня, ну что я в девять-десять лет мог понимать в мужской красоте? Я и сейчас-то не знаток этого, — засмеялся Ливен и уже серьезно добавил, — помню, что он был высокого роста, почти как Дмитрий, значит, примерно моего, статный. Лицо очень приятное, я бы сказал красивое, красивее, чем у Дмитрия.
— Как у тебя?
Павел улыбнулся:
— Аня, ну нашла красавца… Хотя комплимент приму, знаю, что сделан от души… Во внешности Штольмана было что-то… интересное… Не знаю, каких кровей в нем было намешано, но почти с уверенностью могу сказать, что вряд ли он был чистокровным немцем. В его облике было что-то южное, возможно, средиземноморское или испанское… Так мне показалось. Просто тогда я читал одну приключенческую книгу, там был испанский граф, он был нарисован на многих картинках, так я почему-то подумал именно про него, когда увидел Штольмана. Поэтому я его и запомнил.
— То есть Яков на него совсем не похож?
— Ну все мы люди… Аня, если б Яков не был копией Дмитрия да еще с нашими ливенскими зелено-синими глазами, возможно, какое-то отдаленное сходство и можно было найти… при большом желании… Ну волосы вьющиеся у обоих… хоть и разного цвета — у Штольмана намного темнее… Мне действительно трудно сказать что-то определенное… Знаешь, та книга, где был граф — ни названия, ни автора я не помню, но она до сих пор в библиотеке в том имении в Лифляндии, что рядом с бывшим имением Катиных родственников. Если хочешь, я напишу управляющему, и мне пришлют ту книгу.
— Да, это было бы интересно. А каким человеком тебе показался Штольман?
— Я тогда об этом не думал. Что ж, попробую вспомнить, что было сорок лет назад… Впечатление он произвел положительное, спокойный, сдержанный человек… Хотя, подожди, я увидел, как он смотрел на Дмитрия, когда думал, что его не видят, не знаю, как лучше охарактеризовать его взгляд, в нем было что-то нехорошее…
— Как к сопернику? Ревность?
— Нет, не сказал бы… Быть может, злоба, ненависть…
— Из-за Кати? Из-за того что Дмитрий за ней ухаживал?
— Скорее всего. Конечно, в то время я об этом и не задумывался. Это я сейчас пытаюсь делать выводы. У Дмитрия была репутация повесы, видимо, Штольман думал, что никаких серьезных чувств у него к Кате быть не может. Что он завлечет в свои сети наивную невинную барышню, а затем бросит… Никто ведь точно не знал, как далеко у них зашло… Например, я сам пару раз видел, как они целовались, не в щечку, по-настоящему, страстно… А однажды видел, как они вместе выходили из покоев Дмитрия… а уж что там между ними было — можно только догадываться… Может, потом, когда Дмитрий расстался с ней из-за отца, Штольман решил, что князь, получив свое, просто бросил ее, и предложил Катиным родственникам брак с ней, считая, что спасает ее.
— Спасает?
— Спасает ее репутацию. Что после князя она вряд ли кому будет нужна… Да еще со скромным приданым…
— Но… у Кати с Дмитрием тогда не было того… из-за чего репутация барышни может быть безвозвратно погублена… В этом Дмитрий Александрович сам признался Штольману… после смерти Кати… когда тот сказал ему, что Яков — его сын… Что у них был всего один раз, после которого и родился Яков… У меня было такое видение…
— Аня, Штольман и сам, думаю, понял, что Катя досталась ему девицей. Не идиот же он был в сорок лет, чтоб не понять подобного. Но до свадьбы-то он этого знать не мог… Вот, возможно, и думал, что для Кати все же лучше брак с ним, чем вообще никакого…
— Он, похоже, Катю любил… а не просто так решил на ней жениться, из жалости…
— Ну насколько глубоки были его чувства к ней, я сказать не могу. Он знал Катю дольше, чем Дмитрий, это точно. Возможно, она ему нравилась, возможно, он и был в нее влюблен, но только держал свои чувства при себе. Наверное, думал, что в свои сорок лет он не пара такой молоденькой девочке. А когда у нее закрутилось с князем, а потом Его Сиятельство, как Штольману казалось, ее бросил, он посчитал себя не такой уж неподходящей партией для Кати. Наверное, надеялся, что Катя со временем забудет князя…
— А она не забыла…
— Нет, не забыла… И потом согрешила с ним… да еще и сына от князя родила… Знаешь, я в чем-то сочувствую Штольману. Что его благородные намерения пошли прахом. И не его вина, что так получилось. Думаю, ему было очень больно и горько.
— Павел, Яков говорил, что его отец был холоден с его матерью, а его и вовсе не замечал.
— Аня, а что ты хотела? Жена принесла ему в подоле ребенка от любовника. Какая в этом радость? И все же он поступил благородно, от мальчика не отказался, жену-прелюбодейку на улицу не выгнал. Да, жил с ней, по-видимому, как живут соседи — просто под одной крышей. Мальчика сердцем не принял, но и не обижал его. В подобной ситуации это еще не самый худший исход. Нельзя заставится себя полюбить ребенка от любовника жены или простить жену за измену, не формально, а от всего сердца, не все люди способны на такое, но не быть подонком можно. Так что Штольману я не только бы не предъявлял претензий, но и пожал ему руку за то, что он был порядочным человеком, — Ливен решил на затрагивать вопроса, что этот порядочный человек продал усадьбу и не оставил приемному сыну и полушки…
— Павел, я согласна с тобой, что Штольман не был плохим человеком. Просто мне очень жалко Якова, что у него было такое безрадостное детство, и что в его жизни, возможно, из-за этого не было близкого человека столько много лет…
— Аня, сейчас у него есть ты, это благословение Божие. И есть я. И Саша. И был настоящий отец, хоть он об этом и не знал… Я не буду закрывать комнаты Дмитрия. Если ты захочешь еще сюда прийти, не спрашивай больше у меня разрешения.
— Хорошо, спасибо.
— И ты все же подумай насчет ваших комнат, что бы ты хотела там изменить. Или у тебе уже сейчас есть пожелания?
Желание у Анны уже было. Но просить об этом Павла она не могла. О таком не просят.
— Аня? Ну так что?
— Я… подумаю…
— Подумаешь о том, как сказать мне, что хочешь кровать с пологом как у принцессы для вас с Яковом? — усмехнулся Павел.
— Павел! Откуда…
— Да по твоим глазам видно было… как тебя это впечатлило… Куплю я для вас такую кровать, только поменьше немного, ведь и спальня у вас не такая большая.
— Ты только Якову об этом не говори. А то засмеет меня…
— Засмеет? Что жена решила поставить в спальню шикарную кровать? Извини, не вижу в этом повода для насмешек…
— Ну что, как ты сказал, она как у принцессы…
— Ну так пусть тогда сначала надо мной посмеется. Что у меня кровать как у принца, как я в детстве хотел. Если ему смелости хватит мне такое сказать. Но ведь не скажет, даже если и подумает… Аня, ты мне только должна сказать, в каких цветах делать комнаты. Ведь если ставить такую кровать, и мебель в спальне нужно будет перетянуть или другую купить, и занавеси другие… Я знаю, что те коричневые оттенки, что сейчас, тебе не понравились. Это слишком уныло, да?
— Нет, бежевый цвет хороший, но там коричневого уж очень много… Может быть, разбавить его каким-нибудь другим? Бежевый с голубым? Как думаешь?
— Бежевый с голубым? Что ж, очень неплохо. Когда я буду в Петербурге, я посмотрю ткани. Если хочешь, потом пришлю тебе образцы, ты сама выберешь. Но если мне доверяешь, то я могу выбрать и сам.
— Лучше ты сам выбери. А то вдруг их Яков увидит. Что я ему тогда скажу? Что я занимаюсь переустройством комнат в твоем доме? Мне кажется, он такого не поймет.
— Хорошо, сделаю так, как ты скажешь. Аня, купить вам кровать, какая тебе нравится, и обустроить комнаты на ваш вкус — это самое малое, что я могу сделать для вас с Яковом. Я думаю, что стоит заодно сменить и мебель в гостиной, а не только в спальне. Какую бы ты хотела? Аня?
— Что-то вроде той, что у тебя… Мне у тебя очень понравилось, — честно сказала Анна.
— Хорошо, я поищу нечто похожее. А потом мы займемся вашей квартирой в Петербурге. Если там вас что-то не будет устраивать, только скажи мне. Все будет переделано по вашему вкусу.
— Павел, это очень щедро с твоей стороны. И все же это большие расходы…
— Аня, финансовая сторона тебя, точнее вас с Яковом вообще не должна беспокоить. Это мои заботы, мои и Саши, а не ваши. Анюшка, я сделаю все от меня зависящее, чтоб вы с Яковом были счастливы, — серьезно сказал Ливен, — а мебель и новые ковры со шторами — это такая мелочь, что о их стоимости не стоит даже упоминать. Поэтому, как я сказал, если вы захотите что-то поменять, только дай мне знать. И если уж на то пошло, не обязательно говорить об этом Якову, чтоб он не протестовал заранее.
— Как не говорить? Как это возможно?
— Ну скажем, что я решил сделать вам подарок… на годовщину свадьбы, например. От подарка ведь отказываться не принято. Трость же он все-таки взял… примет и другое… со временем…
— Как думаешь, Наталья Николаевна уже верулась? — Анна только сейчас вспомнила, что они так и не позавтракали.
— Сейчас узнаем.
Графиня уже была в столовой, но завтракать не начала, ожидая их. Матвей доложил Его Сиятельству, что пришла почта, в которой были письма от Якова Дмитриевича ему самому и Ее Милости. Анна хотела вскочить из-за стола и, забрав письмо, уйти к себе в комнату.
— Сядь и поешь! Никуда от тебя письмо не убежит! А если будешь плохо есть, вообще до вечера письмо не отдам.
— Пал Саныч, так нельзя!
— С тобой только так и можно!
Анна вздохнула, но съела пышный омлет с грибами и попила чая булочкой.
— Я могу идти?
— Матвей, отдай письмо Ее Милости, — распорядился князь.
Анна схватила письмо с подноса, который подал дворецкий, и побежала наверх.
— Все еще ребенок… — покачал головой князь. — Не так ли, cherie?
— Пусть подольше такой и остается, в этом и есть ее очарование… — ответила Наталья Николаевна.
========== Часть 22 ==========
Анна сидела в своем будуаре и перечитывала письмо от Якова. Как хорошо, что после визита Павла в Затонск, похоже, отношение к Штольману как к сыну князя Ливена стало меняться к лучшему… Это было настолько приятной новостью, что она читала об этом, наверное, уже раз в третий… Она снова подумала и про самого князя и решила пойти и посидеть в комнатах Дмитрия Александровича — просто так. Она зашла к нему, но не села на диван или в одно из кресел. Ей почему-то вдруг захотелось еще раз взглянуть на сюртук, который носил Дмитрий Александрович. Павел сказал, что Дмитрий был чуть выше его, а сам он был выше Якова. На снимке в кабинете Павла разница в росте между ним самим и Дмитрием Александровичем была мало заметной, а вот если поставить рядом Дмитрия Александровича и Якова, было бы сразу видно, что Яков значительно ниже отца, вершка на полтора-два. Это, пожалуй, было бы единственным отличием во внешности Якова от своего отца-князя. Анна посмотрела на сюртук, судя по его покрою, князь до старости имел хорошую фигуру — статную, не расплывшуюся, ей хотелось надеяться, что таким же в преклонные годы останется и Яков. Она дотронулась до сюртука — ткань была добротной, приятной на ощупь. Она провела пальцами по сюртуку еще раз… и ей показалось, что в комнатах князя она больше не одна.
Дух Дмитрия Александровича, одетый в тот самый сюртук, к которому она только что прикасалась, сидел перед секретером и что-то писал в тетради. Затем взял ее и еще какую-то вещь и поместил в секретер куда-то сбоку, куда именно ей не было видно из-за спины князя. Затем он развернулся и вышел из комнаты. Конечно, тетрадь и та, другая вещь не могли до сих пор находиться в секретере, ведь Павел сказал, что личных вещей его брат не оставлял. И все же она решилась заглянуть в ящики секретера. Все они были пустыми, правда, один из них, как ей показалось, застрял, и она, пытаясь помочь себе вытащить его побольше, вероятно, нажала на какую-то пружину, так как из стенки секретера выдвинулась панель. Анна потянула ее, это оказалась не часть стенки, а тайное отделение — плоский, толщиной с книгу ящичек, в котором что-то было. Это что-то плотно сидело в ящичке, и ей пришлось его потрясти. На пол выпал небольшой портрет и тетрадь, по-видимому, та, в которой писал князь.
На портрете была светловолосая женщина с совсем маленьким мальчиком, может быть, около года. В женщине Анна узнала Катю — мать Якова, она была похожа на ту Катю, что была на портрете, который сейчас стоял у них с Яковом дома в гостиной — где по просьбе князя изобразили его несостоявшуюся семью — его самого, его любимую женщину и их сына. Получается, что мальчик на этом портрете был маленький Яша. Она спросит у Павла разрешения забрать этот портрет для Якова. Анна положила портрет на сукно секретера и подняла с ковра тетрадь, которая раскрылась на одной из страниц. Не замечая того, она начала читать… и не могла остановиться…
«Какой сегодня неудачный день. Должен был быть таким радостным, а принес только боль и разочарование… Я очень расстроился. Так расстроился, что аж сердце прихватило… Ездил сегодня посмотреть на своего сына к Департаменту… Как всегда в таком случае своего экипажа не взял, а нанял извозчика. Остановились неподалеку, стали ждать. Ждали недолго, с час, может. И он вышел, мой… чиновник по особым поручениям… Как он на меня все-таки похож. А как выглядит — истинный Ливен, держится с достоинством, элегантный… Я им просто залюбовался, благо он стоял возле здания, никуда не торопился, не как обычно… И тут к нему подошла эта (короткое слово было вымарано) и по-свойски взяла его под руку. Даже не взяла, а прямо нависла на нем… Одно дело, знать про эту (снова слово жирно зачеркнуто, и даже бумага немного прорвана) в его жизни, и совершенно другое — видеть ее рядом с ним. Меня чуть удар не хватил, так мне стало плохо.
Амбициозная, расчетливая, алчная, эгоистичная стерва. Зачем ей мой мальчик? Он не может ей дать ничего, за чем она обычно охотится — ни новой должности при дворе, ни связей, ни денег. Чего от него хочет эта интриганка? Использовать как инструмент в своих грязных играх? Ох, как бы до греха какого его не довела. А то ведь и эполеты полетят, и Сибирью запахнет. В лучшем случае. А куда уж мне за ним в Сибирь-то ехать, не молод уж, да и здоровье в последнее время стало все больше подводить…
Где у Якова были глаза и мозги, когда он с ней связался? Неужели до сих пор не видит, что ей верить ни в чем нельзя? Что она вся насквозь фальшивая, жеманная, мордочка хитрая, лисья и повадки такие же… Может, она, конечно, в постели кудесница, но хоть бы не наградила его какой заразой, которую по всему дворцу насобирала… Неужели во всем Петербурге перевелись женщины, которые могут ублажить мужчину? Ведь были же у него красивые, приличные, достойные женщины. Нет, надо было связаться с этой потаскухой…
Смотреть на них я уже больше не мог. Попросил извозчика отвезти меня в ресторан. Он, видя мое горестное выражение, все же спросил:
— Тот господин — сынок Ваш, поди, барин? Похож на Вас шибко.
— Сынок, — согласился я.
— Из-за этой крали и не видитесь? Не по душе Вам, видно, сноха…
Сноха?? Да не дай Бог!! Если Яков по своей дурости еще и женится на этой бестии, ничего ему не оставлю! Ни гроша! Не хватало еще, чтоб через него она получила еще что-то от Ливенов! Она и так уже обобрала немало похотливых светских дураков… Позволит Яков себя окрутить, женится на ней, пусть всю жизнь живут на его чиновничье жалование, а не на княжеские доходы! Может, я и чересчур суров с сыном, но на капиталы князей Ливенов он с ней жить не будет! За глупость подобного рода надо платить. Хоть мне и жалко его, до слез жалко — сын, единственный, но с таким его выбором я никогда не смирюсь и не приму его… И даже, скорее всего, в этом случае не скажу ему, что я — его отец… Хоть я и хотел сделать это, да еще и обещал это Елизавете…»
Анна сидела потрясенная — получается, что из-за Нежинской Яков не только мог не получить ничего от князя Ливена, но и никогда не узнать, что тот являлся его настоящим отцом… Ей было жалко и Якова, и князя… Князю, вероятно, было действительно горько до слез — в нескольких местах чернила немного расплылись… Не такой женщины как Нежинская желал он своему единственному сыну… Даже как любовница она была неугодна, а уж как возможная жена и подавно… Князь Ливен писал по принципу бумага все стерпит и не жалел нелестных слов в отношении Нежинской, но два слова, видимо, наиболее непристойных, все же вымарал… Какие — можно было догадаться. Не из тех, что приняты в обществе… Но князь не только клял фрейлину на чем свет стоит, но и задал очень уместные вопросы. Зачем Штольман был нужен Нежинской? Для каких грязных дел? Дмитрий Александрович был умен и дальновиден — он даже предугадал, что с Якова полетят эполеты и что его куда-нибудь сошлют. Штольмана действительно понизили в чине, но вместо Сибири «сослали» в Затонск… где они встретились… И куда приезжала Нежинская, чтоб вернуть Штольмана в Петербург, а главное — себе… И в чем-то все же преуспела, как бы горько это ни было… Яков Платонович с ней в Петербург не уехал, но позволил себе… больше, чем Анне бы хотелось… Она понимала, что у мужчины возраста Штольмана да еще с репутацией дамского угодника не просто были женщины, а их было немало. Но видеть рядом с ним Нежинскую было… больно. И дело было не только в ревности, но и в том, что, как правильно написал князь, это была расчетливая, эгоистичная и насквозь фальшивая женщина, в искренние сердечные чувства которой к Штольману Анна не верила. Нет, какие-то чувства у нее к Штольману были, вот только шли они не от сердца. А он, похоже, поначалу Нежинской верил… Анна подумала о том, что никогда не относилась к Лизе с неприязнью, хотя она тоже была любовницей Якова. Да, это было очень давно, и с Лизой она, естественно, знакома не была. Но почему-то ей казалось, что если бы такое случилось, она бы ревновала Якова к ней, горевала, что он предпочел Лизу ей, но плохо бы про нее не думала. Эта добрая, приятная женщина была бы ее соперницей… но не врагом… Не врагом, от которого можно ожидать любой гадости и подлости как от Нежинской…
Анна понимала, что такая бесчестная, и к тому же, по словам князя, распутная женщина как Нежинская пришлась князю Ливену совершенно не по душе, даже если и имела высокое положение фрейлины Императрицы. Но была озадачена тем, что сама она, похоже, приглянулась Его Сиятельству. Она осозновала, что дочь провинциального адвоката с невеликим приданым была не самой лучшей партией для Штольмана, что если бы он надумал жениться, в Петербурге он мог бы найти себе супругу и породовитее, и побогаче. Но в своих письмах к сыну князь всячески подталкивал его жениться именно на ней, Анне, когда каким-то образом узнал, что Яков отдал ей свое сердце. Оставил ему квартиру, чтоб он жил там с ней, оставил перстень князей Ливенов, который был у нее сейчас на руке… Рассказал все своему брату, похоже, заранее зная, что Павел примет его незаконного сына… и его избранницу… Была ли симпатия князя Ливена к барышне Мироновой основана только на том, что Яков влюбился в нее, как ей хотелось думать ранее, или же что после Нежинской для Его Сиятельства любая порядочная барышня или дама уже была бы хороша для сына, она теперь затруднялась сказать…
Ливен поднялся в свои покои и увидел, что дверь в комнаты брата была открыта. Около секретера сидела Анна и смотрела в никуда.
— Аня, что случилось? Почему на тебе лица нет?
— Павел? Извини, я зашла в комнаты к Дмитрию Александровичу…
— Я же тебе говорил, что ты можешь заходить в них, когда захочешь, поэтому и оставил их открытыми.
— Я снова увидела дух Дмитрия Александровича, он сидел за этим секретером и что-то писал, а потом взял тетрадь и еще что-то и поместил куда-то сбоку. Я даже не поняла куда… А когда дух исчез, я решила попробовать поискать. Открыла несколько ящичков и в одном случайно на что-то нажала, оказалось, что внутри боковой стенки был тайник. И я вынула его. А в тайнике… вот, — она показала Павлу портрет Кати и Якова и тетрадь.
— Я не понимаю, из-за чего ты расстроилась. Думала, что я буду тебя ругать, что ты залезла в секретер? Нет, не буду. Ты ведь не среди вещей Дмитрия копалась, я же тебе сам сказал, что здесь никаких его вещей нет.
— Но Дмитрий Александрович-то мне показал… Точнее его дух…
— Ну так ты же случайно открыла. Если не знать точно, где механизм, тайник не открыть. Только если действительно случайно. В таких секретерах часто бывают потайные отделения, в совершенно разных местах — двойное дно в ящичке, выдвижная стенка как в этом… Дилетанту в этом не разобраться. Тебе просто, как говорят, подфартило. Я рад, что ты нашла портрет. Я и не знал, что такой есть.Теперь у Якова будет свой настоящий портрет с матерью. А не тот, где он с Дмитрием и Катей, про который мы не могли с точностью сказать, с кого он срисован, с изображения Якова, о котором мы не знали, или, возможно, даже с моего. Или ты не рада?
— Нет, конечно, я тоже очень рада, что нашелся этот портрет.
— Тогда в чем дело?
— Павел, тетрадь упала на ковер и открылась на одной странице, а я прочитала… вот здесь… больше я ничего не читала… честно…
Павел взял дневник брата. Быстро пробежал глазами по странице.
— Ты из-за Нежинской так расстроилась?
— Да… Ты ее знаешь?
— Как мне ее не знать, если мы оба при дворе? Дмитрий, на мой взгляд, дал ей очень точную характеристику… Тебе неприятно из-за того, что Яков связался с такой недостойной женщиной?
— Да… И что он… был с ней в Затонске… после того, как расстался с ней в Петербурге… и еще кое-что…
— Аня, мне кажется, он был с ней не только по той причине, что она была… доступной женщиной… Думаю, там было не все так просто… Но даже если и не это, мужчина может пойти с женщиной, даже с бывшей… если он не связан обязательствами с другой… Ведь будет ли у него когда-нибудь что-то с тобой, Яков не был уверен… мечтал — да, но вряд ли даже надеялся… Так что не суди его строго… за Затонск…
— Не судить его строго за Затонск?
— Да. А что касается, самой его связи с Нежинской, согласен, приятного тут мало… Но думаю, Дмитрий принял слова извозчика слишком близко к сердцу — он зря беспокоился, что Яков и Нежинская могли когда-то пожениться. Зная Нежинскую, я могу сказать, что она бы никогда опустилась до того, чтоб выйти за Штольмана — не за таким мужем она охотилась все годы. Штольман совершенно не из того круга, откуда мужчины, которых она пыталась захомутать. Но если бы Яков растерял последние крупицы разума и сделал ей предложение, а она приняла его — по неведомым мне причинам, то Дмитрий бы сделал правильно, если б ничего не оставил Якову… И я бы… тоже подумал, говорить ли Якову, что мы родственники… Извини, если это прозвучит для тебя предвзято, но я бы не стал искать… родства с человеком, который выбрал себе в жены подобную особу… Ливенам хватило позора иметь такого как Гришка, без Нежинской…
Ливен знал о Нежинской много, очень много. Положение фрейлины часто давало возможность найти достойную партию для брака в высшем свете. Но Нежинская, похоже, хотела слишком многого, у нее были чересчур большие амбиции. Как говорится, не по Сеньке шапка. Своих денег у нее не было, она могла рассчитывать только на приданое, которое должно было быть ей дано как фрейлине. Но ей был не нужен безденежный муж, которого бы интересовало ее собственное приданое, она хотела возвыситься, хотела мужа со средствами и желательно с титулом, ну или хотя бы из титулованной семьи (но уж точно не бастарда как Штольман!). Но такие мужчины искали в супруги кандидаток с безупречной репутацией. А Нежинская слишком уж рьяно пыталась пролезть наверх и урвать, где только можно, всеми возможными и невозможными способами, в том числе и теми, из-за которых потом бы шушукались за спиной мужа — это в лучшем случае. Завести с ней постельную интрижку — почему бы нет, если уж сама вешается на шею, взять на содержание — но только тех пор, пока не подвернется более подходящая любовница, вступить в законный брак — Боже упаси! Нежинской оставалось только надеяться на случай. Или на чью-то наивность и неискушенность. Тогда-то и случилась трагедия.
Один из младших сыновей графа, который был в свите, скромный, деликатный, чувствительный и не испорченный чрезмерным вниманием женщин молодой человек с весьма небольшим доходом был полмолвлен с барышней из хорошей дворянской семьи. Когда стало известно, что один из его бездетных родственников, лежавший буквально на смертном одре, решил сделать его наследником своего немалого состояния, в него железной хваткой вцепилась Нежинская, клянясь, что любила его с тех времен, когда впервые увидела при дворе. Как она сумела околдовать его, Ливен догадывался. Потерявший разум от безудержной страсти С. разорвал помолвку со своей невестой и решил жениться на Нежинской. Находившийся при смерти, но в здравом уме родственник, узнав об этом, изменил свои намерения относительно наследника. Нежинской он стал больше не нужен, она его бросила — ее страстная любовь прошла так же внезапно, как и возникла. С. попытался вернуть себе бывшую невесту, но был, естественно, отвергнут. С горя он решил застрелиться, но выжил и стал калекой. Умер от беспробудного пьянства спустя где-то год. Конечно, трудно винить в той трагедии только Нежинскую, мужчина должен думать все же головой, а не чем другим, но на Неженскую тем не менее Ливен был очень зол.
Он знал еще один случай, когда несколько лет спустя Нежинская вела себя примерно таким же образом — пыталась окрутить одного из придворных, члена одной из аристократических семей, практически без гроша за душой, к тому же помолвленного, на которого ранее она не обращала никакого внимания и воспылала чувствами, как только он получил внезапное наследство. У Ливена тогда появился повод для злорадства — тот шельмец стоил самой Нежинской, он просто несколько раз воспользовался фрейлиной для удовлетворения своей похоти, а потом заявил ей, что ожидал от нее в постели большего, и что она не годилась даже на роль содержанки… Но Нежинская тоже в долгу не осталась — выждала, когда тот волокита женится, и отправила его уже на тот момент жене пару подметных писем о том, что ее муж развлекался на стороне (естественно не с ней самой!), и тем самым спровоцировала скандал, который дошел аж до двора… Не заполучить мужчину с положением (а желательно и титулом!) и средствами, так хоть отомстить ему, нагадить и то в радость… Знать, кого охмуряет Нежинская и ей подобные помимо членов и родственников монаршего семейства и придворных, которые могли быть потом «взяты на крючок», не входило в сферу его интересов и ранее. А в последнее года три-четыре он и вовсе занимался в основном совершенно другими делами, часто за пределами дворца и даже Петербурга, и Нежинская уже не занимала его так, как прежде, у него хватало дел и без этого. Жаль, что он не продолжил интересоваться ей даже из чистого любопытства… Как он уже потом выяснил, Нежинская была в разработке у другого ведомства, к которому он имел лишь опосредованное касательство… Иначе бы он знал, возможно, уже тогда про ее делишки с Разумовским… И про Штольмана… Он вообще не понимал, как получилось так, что Штольман не попал в поле его зрения хотя бы раз…
— Слава Богу, у Якова все же достало ума с ней расстаться… И жениться на тебе… Аня, в жизни многих мужчин бывает хотя бы одна женщина, о связи с которой они потом пожалели — по разным причинам. Но хуже всего, когда от такой женщины невозможно избавиться. Якову еще повезло, хоть Нежинская и редкостная дрянь, но она только в его прошлом.
— Павел, Яков мне сказал, что… она больше не заинтересуются им, так как он бастард, что для нее было бы унизительно… иметь отношения с таким.
— В этом он абсолютно прав. Чиновник по особым поручениям в качестве любовника для нее более приемлем, чем отродье, даже княжеское… фу, какой позор… Так что в нем как в мужчине она точно больше не заинтересована.
— Но… пакостей с ее стороны исключать нельзя, так ведь? Яков сказал, что ее вроде бы нет в Петербурге… Но ведь она может там появиться в любое время… Я из-за этого больше всего расстроилась… Не из-за отношений Якова с ней… Дмитрий Александрович и ты о ней такого… нелестного мнения… И я знаю, какая она… От нее можно ожидать чего угодно… Я этого боюсь…
— Аня, прошу тебя, не бойся. Она не появится в Петербурге. А если бы даже появилась, то никак бы вам с Яковом не навредила. Я бы принял меры, чтобы этого не случилось.
— Принял меры? Павел, что это значит?
— Принять меры в данном случае означает не дать человеку осуществить своих намерений.
— У тебя есть такие… возможности?
— Да, есть. У меня есть много… как ты назвала, возможностей… А если бы не было, то я бы их изыскал. Я не допущу, чтоб бывшая дворцовая шлюха гадила в моей семье! — резко сказал Ливен.
— Павел, это… слишком даже для Нежинской, — покачала головой Анна.
— Ну извини, красивых слов не выбирал, назвал как есть. Поверь, я не тот человек, чтоб отзываться о женщине подобным образом, не имея на то оснований. Да и вообще употреблять подобные выражения по отношению к женщине. Но про эту особу более приличных слов у меня нет… Благодаря моей службе, я знаю о ней больше, чем кто бы то ни был, гораздо больше, чем Яков, и уж тем более, чем ты… Поэтому своих слов назад я брать не буду… И позволь мне заняться ей. Я тебе обещаю, она никогда вас не побеспокоит. А если попытается, то очень сильно об этом пожалеет.
Ливен не бравировал и не бросал слов на ветер. Он действительно сделает все, ВСЕ, чтоб Нежинская не смогла нагадить в его семье, если задумает подобное. Как он сказал, у него были такие возможности. Эта особа не заслуживала снисхождения, слишком много людей пострадало от нее, и он не допустит, чтоб это снова повторилось по отношению к Якову и Анне.
Анна поняла, что Ливен знал, о чем говорил. Перед ней был не Павел, и тем более не Паули, перед ней был князь Ливен и заместитель начальника охраны Императора… которому лучше было не переходить дорогу…
— Павел, а… Дмитрий Александрович знал ее?
— Насколько мне известно, в отличии от меня лично знаком он с ней не был. Но, возможно, и видел ее где-нибудь в свете — этого исключать нельзя. Меня он никогда о ней не спрашивал. Думаю, до него могли дойти какие-то разговоры о ней, слухами, как говорится, земля полнится, тем более о таких как Нежинская. Ну или собрал о ней сведения…
— Значит, он интересовался жизнью Якова, даже знал о его романах…
— Да, получается так. Но теперь я не удивлен.
— Скажи, а почему, зная тебя, Нежинская не увидела связи между тобой и Яковом, ведь вы с ним так похожи?
— Аня, где князья Ливены и где Штольман? Это — пропасть,огромная пропасть. Ей, по-видимому, и в голову никогда не приходило, что мы можем быть в родстве. Мало ли какие люди бывают похожи…
— А Варфоломееву? Он ведь тоже знает вас обоих?
— Аня, насчет Варфоломеева я тебе сказать не могу. Полковник, конечно, человек очень умный, но что у него на уме, только ему одному известно. И хочу тебя предупредить, если Вы с ним встретитесь, не вздумай его об этом спросить. Любопытство в данном случае неуместно.
— Хорошо, не буду, как скажешь, — чуть насупилась Анна.
— Анна, у него могут быть причины, по которым он не хотел бы об этом говорить. Не стоит ставить человека в неловкое положение.
— Я поняла… Павел, ты заберешь тетрадь Дмитрия Александровича? Или мне оставить ее здесь?
— Заберу. Просмотрю. Если найду что-нибудь интересное про Якова, я тебе расскажу или дам прочесть.
Ливен не пошел к себе в кабинет, там ему, скорее всего, не дадут почитать спокойно. Он пошел к себе в покои, где без великой надобности его не смел беспокоить никто. Откупорил бутылку со своим любимым анжуйским вином, налил себе бокал и сел в кресло. Поначалу в записях было мало чего интересного, чаще всего какие-то незначительные события — типа визита соседей или рождения жеребчика, которого Саша назвал Вихрем.
Примечательные записи начались с той, которую прочла Анна. Дмитрий был прав — ничего кроме гадостей от Нежинской ожидать не следовало. И, к сожалению, был прав и в том, что из-за нее Яков оказался в большой беде. Павел допил вино и сходил за початой бутылкой к шкафу. Похоже, ей место на маленьком столике у кресла, где он сидел, и к концу прочтения записей, она будет пустой.
После пары страниц заметок, опять же, можно сказать, ни о чем, была следующая:
«Вернулись из имения в Петербург, и я только сегодня узнал, в какую передрягу попал мой мальчик. Похоже, из-за той. Сердце так ныло, что я заплакал от боли за моего сына… Не заметил, как ко мне зашел Саша и увидел меня. Сказал: «У Вас, верно, горе, батюшка, раз Вы так плачете». Что я ему мог сказать? Что мой сын из-за дуэли с князем, возможно, пойдет под суд? Что его заключат в крепость или отправят из столицы куда подальше, туда, где есть место полицейскому с подмоченной репутацией? Что разжалуют из чиновника по особым поручениям до какого-нибудь околоточного? Надо что-то делать, но не знаю, что… как ему помочь…»
Два дня записей не было никаких. Видимо, Дмитрий был весь в раздумьях, что предпринять. На третий день появилась следующая: «Ездил сегодня к Палену поговорить. Описал ему ситуацию. Пока без имени. Тот сказал, что дело плохо. Разумовский этого так не оставит». Далее три дня без записей, и новая: «Ездил к Палену снова. Рассказал, как есть. Ну почти, как есть. Думаю, тот понял все и без моего признания. Обещал подумать, что можно сделать».
После нескольких записей брата на других страницах, в которых в отношении дела его сына не было ничего кроме упоминания людей, к которым он обращался, и боли от того, что ничего пока сделать не получается, появилась еше одна: «Последние новости, слава Богу, хорошие: говорят, будет лишь понижение в чине и «ссылка», точнее перевод куда-то за Урал следователем в какой-то медвежий угол. Это уже лучше, чем я мог ожидать. Но это так далеко. Хотелось бы все же поближе. Я и так уже надоел всем хуже горькой редьки. Но пойду кланяться в ноги снова. Авось, уважут старика».
А далее шли совсем занятные записи:
«Какая радость, словами не передать! Вроде как нашлось моему мальчику место в каком-то уездном городишке. Да не просто следователем, а начальником сыскного отделения! Будет хоть и при небольшой, но должности, да и не на Урале или в Сибири».
«Случайно выяснил, что кроме князя от моего имени за него еще просил полковник Варфоломеев. Да, начальник моего Павла. Оказалось, что мой мальчик знаком с Варфоломеевым по службе, но не знает Павла. Как такое может быть?»
«Ну вот и все, мой мальчик едет в Затонск».
Кроме Палена, бывшего Министра юстиции, в записях Дмитрия упоминались такие имена, что даже он сам, имея среди сильных мира сего такие связи, о которых другие и мечтать не могли, подумал бы раз десять, чтоб к ним обратиться… А Дмитрий пошел. Пошел, как он написал, в ноги кланяться… Чтоб через этих людей его единственному непутевому сыну, возможно, были бы даны какие-то послабления… И добился. Дмитрий не написал прямо, кто именно приложил руку к тому, чтоб чиновника по особым поручениям коллежского советника Штольмана разжаловали только на один чин до надворного и отправили вместо дыры на Урале или Камчатке в маленький, но все же цивилизованный уездный городок, да еще начальником следственного отделения. Но это понятно, что данный человек имел влияние на тех, кто принимал решение о дальнейшей судьбе Штольмана. Павлу на ум пришли два высокопоставленных чиновника. Скорее всего, из этих двоих им был Р. И тогда становится понятно, почему на сцене появился Варфоломеев. Не только из человеческого сочувствия и участия, а, как можно догадаться, и из-за своих собственых интересов относительно разжалованного чиновника по особым поручениям, которого можно было привлечь к своей деятельности — хотя бы в благодарность за помощь в его незавидном положении. Интересно, знал ли Варфоломеев, что истинным просителем за Штольмана был князь Дмитрий Александрович Ливен, старший брат его заместителя подполковника Ливена и настоящий отец самого бывшего чиновника по особым поручениям?
Ливен допил вино и спрятал тетрадь в сейф — так на всякий случай. Он еще не решил, стоит ли говорить Анне и Якову о том, что он только что узнал из дневника брата.
========== Часть 23 ==========
Ливен вздохнул. Да, много интересного он почерпнул из дневника Дмитрия. Он и сам думал, что все было не так просто с тем, что Штольман был назначен начальником следственного отделения в Затонск… Теперь многое стало понятно… И все же кое-над чем нужно будет поразмыслить…
Затонск, Затонск… В связи с Затонском у него было одно дело, которое требовало решения. Спустившись вниз, он попросил Матвея отправить Марфу к нему в кабинет. Горничная пришла почти сразу.
— Марфа, разговор у меня к тебе будет серьезный.
— Слушаю, Ваше Сиятельство.
— Ты хочешь, чтоб у тебя появилась хозяйка?
— Это как? Вы что же жениться надумали, Ваше Сиятельство…
— Вот еще! Жениться! — хмыкнул князь.
— Так как же без Вашей женитьбы у меня хозяйка появится? Хотя, впрочем, и так бывает…
— Марфа! Так, как ты подумала, бывает. Но не со мной. Я приведу женщину в свой дом как хозяйку только в одном случае, если она станет княгиней Ливен. Думаю, это ты и так знала — за столько-то лет уже все мои повадки выучила… Я говорю про Анну Викторовну в качестве твоей хозяйки. Она ведь тебе понравилась?
— Да, очень приятная, добрая и участливая дама.
— Муж у нее тоже приятный человек. Начальник сыскного отделения, коллежский советник. Как видишь, при чинах и при должности, не какой-нибудь там купчишка. Человек положительный, серьезный, вспыльчивый, правда, иногда, но не злой. Им в дом нужна прислуга. Скажу честно, к ним приходила одна женщина, но отказалась. Когда в городе стало известно, что Яков Платонович — побочный сын Дмитрия Александровича, князя Ливена, многие люди к ним отнеслись… не по-христиански…
— Только из-за того, что Яков Дмитриевич не в законном браке князя и своей матушки родился?
— Только из-за того.
— Вот уж точно нехристи. Дитя-то тут в чем виновато…
— Ну дитя-то сейчас взрослое, сорока годов, — улыбнулся Его Сиятельство. — Но ситуации это не меняет. Я хочу, чтоб у них служил человек, для которого будет важно только то, что Яков Платонович — из Ливенов, а не каким образом он появился на свет. Тот, который будет им служить верой и правдой, честно, усердно как мне. И будет вознагражден соответственно. Мной. Только работа там всякая — та, что обычно по дому требуется. Не только комнаты убрать и даму одеть и причесать, как ты привыкла. И готовить надо, и на кухне прибрать. Ну в общем, думаю, сама знаешь, какая работа по дому нужна… Но это только на несколько месяцев. Яков Платонович ожидает перевода в Петербург, там у них квартира, та, что досталась от Дмитрия Александровича. В Петербурге уже надо будет больше ухаживать за Анной Викторовной, ей ведь нужно будет в свете появляться, ну и комнаты их убирать. А там со временем, даст Бог, и на ребеночка сподобятся. Я ведь знаю, как ты Александра Дмитриевича любила, когда он маленький был. Если маленький появится, нянькой будет, возможно, даже Луша. Она ведь еще не старая, одного Ливена вырастила, поднимет и еще парочку. Но Анна Викторовна наверняка позволит тебе с ним возиться. Как тебе такое предложение? Ты бы поехала к Анне Викторовне и Якову Платоновичу? Можешь подумать, я с ответом не тороплю.
— Так я сразу скажу, что поехала бы.
— Вот только есть одна проблема. В Затонске, городке, где они живут, домик они снимают маленький, жить там тебе негде. Поэтому нужно будет найти для тебя жилье — или комнату где-нибудь, или попросить родителей Анны Викторовны, чтоб они тебя у них разместили. Но в этом случае придется Марии Тимофеевне изредка прислуживать, но только как даме — прическу сделать и помочь одеться, если она на какой-нибудь званый ужин соберется или если к ним важные гости придут. Но такое бывает очень редко. Мария Тимофеевна — особа вздорная, нервы у нее иногда случаются… А вот Виктор Иванович — человек спокойный, рассудительный. К этому и профессия его обязывает — он адвокат. Но если и жить у них, то только, как я сказал, несколько месяцев, пока Яков Платонович с Анной Викторовной не переедут в Петербург.
— А как это с нервами у барыни? Как барыня у Елисеевых, по три раза на дню в обморок хлопается? Если так, то лучше комнатку где-нибудь…
Князь засмеялся:
— Нет, не как Елисеева. Так, говорят, поистерит немного, и все. Не знаю, что уж она там от нервов пьет, может, пустырник. Но для пустырника у нее старая Прасковья есть. Только не говори, что ты моих… хм… дам одевала и причесывала. А то и правда в обморок упадет… Если спросит, лучше про семью помещика Пшеничникова скажи, где до меня служила. Там, в провинции у них нравы… не такие свободные, как здесь у нас…
— Я понимаю…
— И еще, Марфа, хоть ты поедешь ты к Анне Викторовне как прислуга… я очень бы хотел, чтоб ты стала ей еще кем-то вроде компаньонки…
— Компаньонки? Ваше Сиятельство так для такой дамы как Анна Викторовна нужна образованная женщина, которая с ней об искусстве, о литературе могла бы беседу поддержать. А я что? Читать, конечно, умею, книгу ей прочитать смогу… Но обсуждать с ней то, что там написано — этому меня никто не учил…
— Книгу она и сама без тебя может прочитать. И пересказать тебе, что там написано… Ей бы про жизнь с кем поговорить… например, про отношения… между мужчиной и женщиной… Ей о таком поговорить не с кем… С маменькой у нее нет такого доверия, чтоб о подобном разговаривать… А с тобой, думаю, ей не так неловко бы было…
— Со мной?? Ваше Сиятельство… Так что я ей сказать могу… про плотскую-то любовь…
— Ну ты еще скажи, что у тебя любовников никогда не было! — усмехнулся Его Сиятельство.
— Ну были, конечно, как не быть… Только когда это было…
— Марфа, а что с Демьяном у вас все? Амуры закончились? — прищурился князь. — Или он не к тебе бегал? Так если не к тебе, я б его и не отпускал на весь вечер… Марфа, я же не дурак, вижу, что вокруг меня происходит. Что отношения у вас Демьяном уже который год… что скрываете Вы их… Только вот зачем? Он — мужчина холостой, ты тоже не замужем… К чему такие тайны мадридского, точнее ливенского двора?
— Это Демьян так решил… Да так и к лучшему… Разговоров меньше… Да и сейчас… я уеду, значит, мы с ним расстанемся…
— Марфа, он же со мной будет в Затонск приезжать… Что же я не мужчина, не пойму, что ему на свидание с тобой захочется улизнуть? А в Петербурге так это вовсе не проблема. Как сейчас здесь встречаетесь, так и там будете… То что ты ему очень нравишься, это и так видно… А если за несколько месяцев, пока ты в Затонске, он… блудить начнет… так, значит, не было у него серьезных чувств — уж извини… Но я Демьяна хорошо знаю, не думаю, что он до такого докатится… Он мужчина умный и понимает… что такая красивая женщина как ты… если что… другого кавалера себе без труда найти сможет…
Марфа была красивой женщиной… особенно когда он привез ее от Пшеничникова — в самом расцвете женской красоты… Настолько красивой, что ему казалось, что иной «благородный господин» не посчитал бы зазорным вступить с ней в связь — нет, не на одну ночь, а в длительные отношения, сделать ее своей конкубиной, а если у него хватило бы смелости нанести вызов обществу, то и женой… И если б кто-то из его знакомых положил глаз на его красивую прислугу и был бы готов к серьезным отношениям, он был бы рад устроить ее жизнь… Он подозревал, что Марфа появилась от связи, в которой хотя бы один из любовников был не из простых, а, скоре всего, даже оба, но никому из них девочка, плод их греховной связи, была не нужна, поэтому и подкинули ее тем, кто бы мог ее взять… И он надеялся, что уже взрослая Марфа, очень красивая женщина, будет нужна порядочному мужчине с добрым нравом, который мог бы позаботиться о ней… как о женщине… и сделать ее счастливой… Марфа была не только красивой, но и умной, доброй и сердечной женщиной и могла бы стать хорошей спутницей жизни для мужчины с определенным положением, а что до нехватки образования и манер, так он видел, каких внезапных наследников состояний, бывало, привозили из глухих мест, и ничего, и на таких наводили светский лоск, было бы желание…
Но вышло совсем по-другому… Вскоре после приезда Марфы он пригласил троих своих знакомых на выходные и понял, что светские повесы увидели ней только возможную легкую добычу для забав на то время, что они были в гостях у Его Сиятельства, правда, никаких действий не предпринимали, только обсуждали вслух ее прелести, не более… Но на второй день один воспылавший страстью гость все же попытался пристать к Марфе, однако отпустил ее, увидев гнев в глазах князя. Не найдя более подходящего довода, чтоб охладить его пыл, Ливен сказал ему, что Марфа его женщина, и что он не потерпит, чтоб кто-то протягивал к ней руки. У того ходока оказались не только длинные руки, но и длинный язык. И он высказал Марфе, что если она обслуживала своего хозяина, то могла бы не ломаться и обслужить и его гостей… Это он узнал от самой Марфы, застав ее плачущей во время уборки одной из гостевых спален и выпытав у нее причину ее слез.
— Ваше Сиятельство, Вы сказали этому человеку, что Вы… пользуетесь мной… Но ведь этого никогда не было…
— Марфа, этого не было и никогда не будет. Какой бы красивой женщиной ты не была. Тебе не о чем беспокоиться. Это против моих правил заводить отношения в своем собственном доме, для меня это неприемлемо. Не потому что я считаю, что вступить в связь женщиной из прислуги — это унизить себя, а потому, что прислуга — люди подчиненные своему хозяину, они боятся, что могут чем-то разгневать его, и будут терпеть даже то, что не нравится… а то и вовсе противно… Я никогда не позволю себе ничего с женщиной, которая была бы зависима от меня или считала бы себя обязанной мне чем-то… Но этому человеку это знать необязательно. Сейчас при других гостях выставить его из своего дома я не могу, это вызвало бы еще больше… сплетен… Но к себе я его никогда больше не приглашу. Мне не нужны гости, которые ведут себя под моей крышей как похотливые скоты… И если вдруг еще кто-то хоть раз попытается принудить тебя к чему-либо, немедленно скажи об этом мне. Такого бесчинства я в своем доме не потерплю…
Тот разговор состоялся около пятнадцати лет назад. К его радости, проблем с гостями, ищущими плотских развлечений в его доме, больше не было. По той причине, что он стал намного тщательнее отбирать людей, которых приглашал в свой дом. Зачем ему такие гости, которые совершенно не уважают его? Если для кого-то прислуга не была человеком, то для него была и имела право… выбирать себе кавалеров сама… а не быть игрушкой для сладострастых господ… И Ливен знал, что… воздыхатели у Марфы за эти годы были, но не из «благородных» — управляющий соседнего имения, гувернер, который служил у других соседей… и его собственный камердинер Демьян. Мужчины были приличные, обходительные, серьезные, но не один из них мужем Марфы так и не стал… Он предполагал, что Демьян был бы не прочь вступить с Марфой и в законный брак, но поскольку его обязанности были намного больше, чем только камердинера князя, он не хотел связывать себя брачными узами, чтоб Марфе потом не было еще больней, если б с ним что-то случилось… А случиться могло что угодно… По этой же причине он, вероятно, и предпочитал, чтоб их отношения не были у всех на виду… И Ливен уважал его решение… И был уверен, что даже если Марфа уедет на несколько месяцев в Затонск, Демьян не станет искать развлечений на стороне, это было совершенно не в его характере.
— Так что, Марфа, из-за своих… амуров с Демьяном не переживай… Все у вас будет хорошо…
— Так сейчас, когда Вы, Ваше Сиятельство, все расписали… конечно, и переживать не о чем… А до какой… степени с Анной Викторовной про отношения-то говорить можно?
— Марфа, ну если вопросы будет какие задавать, то постарайся отвечать… откровенно, не юлить… но, скажем так… без излишних подробностей — если, конечно, она сама совсем уж… о сокровенном не спросит… Опыта у нее в таких отношениях немного… что уж там говорить… Муж, как ты понимаешь, ее единственный мужчина, что с ним узнала, то и узнала… Конечно, Яков Платоныч — мужчина опытный, но вот что он молодой жене показал — это другой вопрос… Но не думаю, что она прямо будет спрашивать о том, что у мужа с женой в спальне происходит — стеснительная она для такого… А вот про то, как с мужем лучше ладить, как после ссоры помириться — про такое, конечно, интересоваться может… Ну и про любовь тоже…
— Про любовь?
— Про любовь, Марфа, про любовь… Хочется же ей про свои чувства с кем-нибудь поговорить, а поговорить не с кем…
— А с Вами, Ваше Сиятельство? — спросила Марфа и прикусила язык — и кто ее за него дернул!
— Но меня-то в Затонске не будет, а ты будешь… И еще… если увидишь, что у них там… романтическое настроение… а ты дома, уж постарайся находить повод, чтоб из дома уйти… чтоб не смущать их…
— Ну про это, Ваше Сиятельство, могли бы и не говорить, сама бы догадалась, чай не совсем глупая, — немного обиделась Марфа на князя.
Ливен рассмеялся:
— Ну если б ты была глупая, я б тебе к Анне Викторовне с Яковом Платоновичем ехать и не предложил. Дураков у них в Затонске и так хватает… А насчет дураков, точнее местных жителей — когда будешь в город ходить, в лавки, на рынок, постарайся при случае говорить, как князья Ливены рады такому родственнику как Яков Платонович. Лишний раз упомянуть то, что Штольмана привечают титулованные родственники, не помешает…
— Это само собой, — согласилась Марфа. — А как мне называть Якова Дмитриевича?
— Ну, Ваша Милость, естественно. А вот насчет имени — как уж он сам решит… Да, и если он или Анна Викторовны будут спрашивать про Ливенов, рассказывай им все, что знаешь, у меня от них тайн нет… В том числе и тех, о которых ты… догадываешься…
Марфа поняла, что имел в виду князь. Тайну про Александра Дмитриевича, точнее про Александра Павловича… Ну и про самого Якова Дмитриевича, конечно… Ну раз Его Сиятельство решил не иметь секретов от Анны Викторовны и Якова Дмитриевича, то, значит, так нужно…
— Марфа, тебе собираться долго, если что?
— Так что нам бедным людям собраться — только подпоясаться.
— Ну уж не прибедняйся. Знаю, что какой-никакой гардероб у тебя есть. И когда с Анной Викторовной поедешь, надень платье… получше… А то ведь вы с ней первым классом поедете…
— Ваше Сиятельство… А сама-то Анна Викторовна хочет, чтоб я к ним поехала? А то и разговор-то у нас, может, был… пустой…
— Захочет. Или ты сомневаешься, что я смогу ее уговорить?
— Сомневаюсь? Да Вы хоть кого можете уговорить, Ваше Сиятельство, — улыбнулась Марфа.
— Ну и я того же мнения, — улыбнулся в ответ князь. — Ступай, Марфа… И спасибо тебе за все…
— Это Вам, спасибо, Ваше Сиятельство. Тоже за все.
Так, с Марфой все решено, это хорошо. Надо теперь отправить телеграмму Миронову насчет проживания Марфы. Но он верил, что Виктор Иванович ему в этом не откажет. А в том, что он сможет уговорить Анну, он был абсолютно уверен. Но он решил отложить разговор с Анной на последний день, чтоб, если все же она заартачится, сказать, что все уже устроено, и это было бы неблагодарностью по отношению к тем людям, которые так старались все это сделать.
Теперь можно немного отвлечься от дел. Ливен решил перечитать письмо Якова, которое он быстро просмотрел до того, как Анна обнаружила дневник Дмитрия. Видно, что Яков писал его в хорошем настроении. Ливен улыбнулся, читая строки о том, как к Штольману пришли барышни с просьбой подписать статью, и что он написал «Штольман, сын князя Ливена, женатый по любви». Да, хоть Яков женился по любви, хоть ему повезло… Он также перечитал статью и снова улыбнулся. Что ж, Ребушинский написал в том ключе, что он и хотел. Может, немного пафосно, но с другой стороны, а как без этого? В таком городке как Затонск приезд князя — событие, а если он родственник местного жителя — тем более. Он уже хотел отложить публикацию и заняться бумагами, но пришла Анна.
— Павел, к тебе можно?
— Да, Аня, заходи.
— Ты читаешь статью из газеты?
— Да, пересматриваю.
— Как, по –твоему, это хорошая статья?
— По-моему, да. А что, тебе не понравилась?
— Понравилась. Павел, это ты… попросил Ребушинского написать ее?
— Попросил? — Ливен усмехнулся. — Я похож на человека, который будет просить вашего… бумагомарателя?
Анна посмотрела на Павла с опаской.
— Но ведь не заставил?
— Нет, не заставил. Я предложил ему, именно предложил, — в какой форме он это сделал, это другой вопрос.
— Ты ему за это… заплатил?
— Что?? Анна, ты о чем?? Чтоб я платил подобному… Нет, конечно. Мне показалось, он и сам был рад написать про Его Сиятельство.
— А можно мне показать статью Наталье Николаевне?
— Ну если тебе так хочется, покажи.
— Тогда я прямо сейчас и пойду. Пусть графиня почитает про твой визит к нам.
За ужином графиня сказала, что, судя по статье, князь произвел в Затонске фурор. Ливен посчитал, что фурором назвать его появление там, возможно, было бы чересчур, но это несомненно дало повод для разговоров на день-два, а то и на неделю, но что во второй раз такого интереса вряд ли следует ожидать… Сказав это, он подумал о том, что в свою следующую поездку к Якову нужно будет взять с собой дневник Дмитрия. Он решил не скрывать от племянника, что его настоящий отец князь Ливен принимал участие в его судьбе — такое, какое мог. Он надеялся, что узнав об этом, Яков будет более снисходителен к родному отцу и будет чувствовать себя ближе по отношению к нему… и еще чуть больше осознавать себя Ливеном… Это все, что в этой ситуации он мог сделать в память о любимом брате.
========== Часть 24 ==========
Утро у Анны началось как обычно — с прогулки к скамье, где они встречались с Павлом. На скамейке лежал букетик крохотных разноцветных маргариток.
— Доброе утро, девочка моя, — Павел как всегда поцеловал ей ладонь. — Ничего, что я собрал для тебя такие цветы? А то подумаешь, что в следующий раз я для тебя сорняков насобираю, — улыбнулся он.
— Нет, мне очень нравятся… Но, пожалуйста… сделай букет для Натальи Николаевны — сам… Ей ведь тоже, наверное, хочется, чтоб ты показал ей… свое расположение… А его ты показываешь… только мне… Ей, думаю, обидно…
— Аня, графиня прекрасно знает свое… положение… Но если ты так настаиваешь, пойдем, срежу ей… несколько стеблей душистого горошка…
— Душистого горошка?? Для своей… дамы?? — обиделась Анна за графиню. — Лучше уж правда пойди нарви сорняков…
Ливен засмеялся:
— Женская солидарность? Аня, я же пошутил. Конечно, для графини я срежу каких-нибудь… приличных цветов. Розы, может? Только не красные… Срежу ей розовые…
Они пошли к розарию, и Его Сиятельство выбрал пять крупных розовых роз.
— Павел, я все хотела тебя спросить, тебе так нравится та книга?
— Какая?
— Jane Eyre. Я сначала видела ее в библиотеке, а потом… у тебя в спальне… Ты часто ее читаешь?
— Да я, можно сказать, знаю ее наизусть… Но все же, бывает, и перечитываю…
— А о чем она?
— О непростой любви молоденькой сироты-гувернантки Джейн Эйр и аристократа мистера Рочестера лет на двадцать ее старше.
— Ты читаешь женские романы?
— Аня, я читал его, точнее переводил с листа, для Лизы — английского она не знала… Ей он очень нравился, и она просила меня почитать его ей… в том числе и в ее последние дни…
— Извини…
— Аня, к чему извинения? Ты этого не могла знать.
— А этот роман есть в русском переводе?
— Есть, но это больше пересказы, нежели переводы… Мне, откровенно говоря, не понравился ни один, что я читал. Перевод Введенского, его Лиза читала сама, не так уж плох, но и в нем кое-что упущено. Да и русифицированные имена в английском романе резали… глаза и слух… Поэтому ей нравилось, когда переводил я… Если хочешь почитать книгу, я дам тебе… Можешь даже взять ее с собой в Затонск.
— Нет, это твоя с Лизой книга… Вдруг ты снова захочешь перечитать главу-другую, а у тебя ее не будет под рукой…
— Давай я дам ее тебе перед твоим отъездом, а вернешь ты мне ее, когда мы снова увидимся… Я бы дал тебе и русский перевод, но хочу, чтоб у тебя создалось свое впечатление о романе, а не то, которое ты бы получила через восприятие переводчика… Ты ведь в отличии от Лизы можешь прочитать роман и в оригинале…
— Спасибо. Я возьму книгу с собой. Павел, я видела статуэтку ангела… у тебя в спальне… Она мне показалась похожей на Лизу, но я видела ее лишь мельком, я могла и ошибиться.
— Нет, ты абсолютно права. Художник расписал лицо ангела… основываясь на ее изображении на портрете… Я заказал статуэтку к первой годовщине ее кончины… Мне хотелось, чтоб она… была рядом со мной, но так, чтоб люди… не подозревали… о моей тайне… — грустно сказал Павел. — Об этом никто не знает… точнее, не знал… до тебя…
— А можно спросить тебя об очень сокровенном?
— Спрашивай, я же давно сказал тебе, что ты можешь спрашивать у меня все, что тебя интересует.
— Павел, а как бы Вы жили, если бы Лиза… не умерла? Ведь вряд ли бы было возможно всю жизнь скрывать, что Вы не женаты. Да и Саша бы подрос. У него ведь отчество Дмитрия Александровича, а не твое…
— Аня, я думал об этом, много думал… Как вариант, я бы мог найти место службы далеко от Петербурга, где-нибудь в глубокой провинции или даже на рубежах Империи. Там, где если и знали о Ливенах, то по наслышке, а то и не слышали вовсе. Для окружающих Саша, скорее всего, был бы сыном моего брата, на вдове которого я женился… А поскольку отца он не помнил, то называл бы папенькой меня… Но как бы это могло быть на самом деле, нам не дано было узнать… Знаешь, Саша ведь называл меня папа. Когда мы были вместе с Лизой. Он рано начал говорить, очень рано, как и ходить тоже… Конечно, он не помнит, что я когда-то был для него папой, а не Павлом…
— А сейчас, когда он узнал, что ты его настоящий отец, называл?
— Нет, ни разу.
— А ты бы хотел?
— Очень, — печально сказал Ливен. — Но не надеюсь. Понимаю, что если до восемнадцати лет у него был один батюшка, то на девятнадцатом другой папенька не появится… Да и кроме этого, некоторые мальчишки в восемнадцать лет еще дети, а Саша слишком взрослый для своих лет…
— Он говорил нам с Яковом об этом в Петербурге. Что ощущает себя намного старше, лет на двадцать пять.
— Ну насчет двадцати пяти, думаю, он преувеличил, а вот от чуть за двадцать - недалеко от истины. Так что у меня взрослый сын, можно сказать, мужчина, а не юноша.
— А хотел бы маленького? — из чистого любопытства спросила Анна.
Это был вопрос, от которого стало… больно… очень больно… Но об этом никто не должен был знать… Он вздохнул про себя и спросил обычным тоном:
— Маленького? Только если ты подаришь — вы вместе с Яковом. Тогда кто я ему буду, дед?
— Павел, ты слишком молод, чтоб быть дедом. Будешь дядей…
— И еще я буду ему крестным, ты ведь мне в этом не откажешь?
— Конечно, нет… Если когда-нибудь будет кого крестить… — печально сказала Анна.
Павел прекрасно понял, о чем сказала Анна. Что вопреки предположению графини Анна пока не была в положении. И жалела об этом.
— Анюшка, родная моя, всему свое время. Тебе ведь и Марфа это сказала. Вы женаты всего ничего. Это, наоборот, хорошо, что у Вас пока ребенок не намечается. Вы с Яковом еще притираетесь друг к другу, узнаете друг друга лучше… Всегда лучше, если у супругов сначала согласие и понимание, а уж потом дети…
— Согласие и понимание? Да, это очень важно… Павел, мне кажется, что в некоторых вещах Яков меня никогда не поймет так как ты… Хоть и очень любит меня, и я его очень люблю… Почему так?
— Почему? Быть может, потому, что мы с тобой говорим очень откровенно, доверительно… С Яковом у тебя по-другому. Думаю, одна из причин в том, что хоть мы с ним в чем-то и похожи, мы все же разные люди. Со своим опытом, со своим восприятием мира. Яков, насколько я могу судить, из той категории людей, про которых говорят «чужая душа — потемки», или «вещь в себе». Похоже, у него в жизни не было людей, с которыми он мог бы быть близок и доверять им, он все время был сам по себе, пока не встретил тебя. Я другой, про меня знают то, что я позволяю знать про себя, видят меня таким, каким я хочу, чтоб меня видели. Но это не значит, что я никому в жизни не доверял и ни с кем не был откровенен, хотя бы до определенной степени. Мне очень повезло, у меня в жизни был Дмитрий, он был моим самым близким другом, а не просто старшим братом, заменившим мне по сути родителей. У меня с ним были доверительные отношения. Он обо мне знал много, больше чем любой другой человек, он был моим советчиком в очень многих вопросах и жизненных ситуациях. И он меня понимал. Опять же во многом. К сожалению, он не смог дать мне нужной поддержки и понимания в ситуации с Лизой. Но я думаю, что это было по той причине, что он просто отторгал что бы то ни было, связанное с ней. Что ему было настолько не по себе, что эта женщина была ему навязана в супруги, что даже по сути организовав мой с ней союз, не мог по-настоящему проникнуться моим горем… Например, мне хотелось поговорить о Лизе, с кем еще кроме него я мог? А в ответ я получал: «Уволь меня от этих разговоров». Или же я плакал по Лизе, когда держал Сашу на руках, а он мне говорил, что хватит лить слезы, что надо быть мужчиной… Я ведь не знаю, как он себя вел, когда узнал, что Катя умерла. Может, он проревелся раз да и спрятал свои чувства глубоко, а потом ожидал того же от меня. Не могу судить… Но в остальном он был тот человек, к которому я мог обратиться по любому поводу… У Якова, видимо, такого человека не было. И ему трудно осознать, что теперь у него такой человек есть — ты… Вторая причина в том, что не только из-за склада характера Якова, но и в виду обстоятельств, в которые вы попали, вы долгое время друг другу очень многого не говорили и пока все еще не до конца понимаете, что сейчас между вами все по-другому. Что сейчас не только можно, но и нужно говорить о тех вещах, которые волнуют и беспокоят. И то один другого не так поймет, то другой напридумывает себе что-нибудь… Отсюда и непонимание, и обиды, и ссоры…
— Павел, откуда ты это знаешь? Тебе Яков говорил про наши ссоры?
— Нет, никогда. Это не в его характере. Это было лишь мое предположение… основанное на моем очень коротком опыте семейной жизни. Я очень любил Лизу, она со временем тоже полюбила меня, как я говорил тебе ранее. Казалось бы, что еще нужно для счастья? Даже в таком положении как у нас? Нет, любовь это отнюдь не все, что нужно для этого. Как я уже сказал, согласие и понимание просто необходимы.
Например, Лиза любила кататься по окрестностям, эта усадьба в то время была в удалении от других поместий. Лиза брала экипаж и правила сама. Сколько раз я говорил ей не ездить одной, так как это опасно в ее положении. Я за нее переживал, а она обижалась, что я ограничиваю ее… что она и так все время дома одна со слугами, что ей хочется хотя бы на прогулку, но не со слугами, которые каждую минуту охают и ахают и тем самым портят настроение… Я злился, что она меня не слышала, а она, что я сам живу полной жизнью, а ей не позволяю и малого…
— Павел, у меня было впечатление, что Лиза была… тихой, застенчивой, кроткой…
— Она такой и была. Но когда она носила Сашу, у нее появились капризы. Я сам этого не ожидал. Но говорят, что подобное весьма типично для женщин в положении. В общем, ни один из нас иногда не хотел понять другого. И мы, бывало, ссорились. Да, ссорились, когда она носила Сашу. А это было совершенно некстати… Если бы мы прожили вместе какое-то время одни, а не стали жить одним домом, когда Лиза уже была беременная, то, думаю, научились бы слушать и понимать друг друга лучше. Постараться понять разумом, а не эмоциями… А у нас было… поссоримся, потом пойдем в ее спальню… мириться… В другой раз поссоримся, и я иду спать к себе… Потому что она меня видеть не хочет…
— У вас с Лизой были разные спальни? — удивилась Анна. — Ты же говорил, что Вы жили с ней как муж и жена.
— Аня, за годы замужества она привыкла спать в своей спальне. Я имею ввиду именно спать. Никаких супружеских отношений с Дмитрием кроме всего нескольких раз в самом начале их брака не было. Он ее в спальне не посещал, не заходил даже просто так, пожелать спокойной ночи. Она не знала, что бывает по-другому, пока мы не стали жить вместе. Мы поначалу пытались, но она не могла спать со мной в одной постели — то я повернулся, разбудил ее, то захрапел, разбудил…
— Ты храпишь? — не удержалась от вопроса Анна, вспомнив, что, когда они ехали в поезде, она не слышала никаких звуков кроме размеренного дыхания.
— Нет, обычно не храплю. Но когда простужен, иногда бывает. Ну вот так мы промучились недолго и решили, что будет лучше, что у каждого из нас будет своя спальня… Я приходил к ней вечером… А потом уходил спать к себе… чтоб ее не беспокоить.
— В ту спальню, где ты сейчас?
— Да, только там в то время была обычная кровать, без полога. Эту я поставил потом… после Лизы…
— Не представляю, как это спать с мужем в разных спальных…
— Аня, поэтому я собираюсь купить вам такую кровать, как ты хочешь, чтоб у вас была одна спальня, — улыбнулся Ливен. — А вообще разные спальни для высшего света - это как раз довольно распространенное явление. Не только когда брак заключен по договоренности, без любви, но и в обычных семьях, где между супругами есть чувства. Мужья утром встают раньше, идут на службу или по своим делам, жены нежатся в своей постели… или страдают от недомогания при беременности…
— Когда мы поссорились с Яковом, я ему постелила на диване в гостиной — как ты научил меня в Петербурге… Яков проспал там одну ночь, а потом сказал, что вернется, когда я сама этого захочу, когда пойму, что мне самой это нужно… В тот же вечер я попросила его вернуться… Не могла без него. Привыкла…
— Аня, я за вас очень рад. Анюшка, у вас все будет хорошо, поверь мне, надо лишь подождать, не нужно торопить события. Все должно идти своим чередом.
— Ты так думаешь? Что все будет хорошо?
— Я уверен. Вы очень любите друг друга. У вас все будет замечательно. По-другому быть просто не может, — Павел поцеловал Анне ладонь. — Пойдем пить чай.
Наталья Николаевна была уже в столовой, как всегда она выглядела прекрасно.
— Cherie, это Вам, — протянул князь букет своей даме.
— Ах, князь, Вы меня балуете… Но необычайно приятно, — на лице графини появилась улыбка, которая так нравилась Анне.
Ну что стоит Павлу быть хоть чуть… внимательней к Наталье Николаевне… А еще говорят, что он блестящий кавалер. Что же тогда другие — посещают своих любовниц исключительно… для утех? В представлении Анны кавалеры из высшего общества все же посвящали своим дамам больше времени, по крайней мере когда приглашали их к себе в гости.
После завтрака подполковник Ливен уехал во дворец. А Анна с графиней переместились в малую гостиную. Наталья Николаевна занялась вышиванием. Болтая с Анной о моде на платья в столице, она уколола себе палец и испачкала кровью вышивку. Расстроившись от этого, она решила пойти к своим уткам, а потом, возможно, посидеть на скамье у пруда. Анна осталась одна и продолжила читать номер “Отечественных записок”, который, не глядя, взяла в библиотеке, чтоб просто скоротать время до того, как Павел вернется домой. Ей почему-то вспомнилось, как у них с Яковом состоялось знакомство с Ливенами — с визита к Александру Дмитриевичу… Прошло всего ничего, а за это время произошло столько, что кажется это было по крайней мере несколько лет назад… Интересно, как там в своих имениях Саша… Александр Дмитриевич, на самом деле являющийся Александром Павловичем…
От чтения Анну отвлек звук хлопнувшей двери и чей-то голос:
— Павел, Павел, ты дома?
— Нет, Павел Александрович уехал во дворец, — объяснила Анна, выйдя из малой гостиной, молодому человеку, одетому в костюм для прогулок и высокие сапоги. — Здравствуйте, Александр Дмитриевич.
— Анна Викторовна?? Вы?? Какими судьбами?? — о том, что молодой Ливен был приятно удивлен, говорила его улыбка. Светлая теплая улыбка. Как у Павла.
— Александр Дмитриевич, Павел Александрович пригласил меня провести неделю в усадьбе.
— Очень рад, очень, это необычайно приятный сюрприз, — он поцеловал Анне руку. — Рад, что я решил заехать к Павлу. Я ведь был в своем имении неподалеку. Если б я знал, что Вы гостите у Павла, я бы приехал раньше. У меня не было никаких важных дел, я просто там отдыхал. Не окажете мне честь посетить и мое имение?
— Быть может в другой раз? С Яковом Платоновичем?
— Конечно, с Яковом Платоновичем. Хотя, какой он Яков Платонович? — усмехнулся Александр. — Он — Яков Дмитриевич, для Павла и меня, для наших людей…
За неполные два месяца Александр очень изменился, из юноши он превратился в молодого человека, в молодого мужчину. Его фигура больше не выглядела по-мальчишески угловатой, она стала более развитой, казалось, что он даже раздался в плечах… Как и сказал Павел, его сын больше не мальчик, а мужчина… И он очень походил на Павла. Не был полной копией как Яков копией Дмитрия Александровича, но очень напоминал его. И не только чертами лица, но и выражением. Улыбка и даже усмешка у него были как у Павла. В Петербурге Анна видела Павла только на портрете, и тогда могла судить лишь о том, что Александр больше походил на Павла, чем на Якова, который думал, что юный князь мог оказаться его сыном от связи, что он имел когда-то в молодости… На снимках, которые стояли у Павла в кабинете, Александр походил на Павла больше, чем на Дмитрия Александровича. Но снимки не передавали, насколько они были схожи. Сейчас когда Александр стоял перед ней, это было очень заметно. Александр также показался ей сейчас более привлекательным. Он уже ухаживал за барышнями или, как сказала Марфа, во всю обхаживал их. Судя по всему, барышням молодой князь нравился. Наверное, таким был Павел в молодости…
Анна Викторовна, не составите мне компанию в прогулке верхом?
— Верхом? Я… я не умею…
— Не умеете? Так ничего страшного, я Вас научу.
Надо же, Павел предложил учить ее танцевать, стрелять, Александр — кататься верхом… Только Яков не научил ее ничему. Нет, она не права, Яков научил ее как любить мужчину. А это было важнее танцев и езды верхом…
— Я даже не знаю…
— Анна Викторовна, не отказывайтесь. Вы же сейчас наша, Ливенов. Вы с Яковом Дмитриевичем будете приезжать к нам в имения. Неужели Вам не захочется поехать с ним на прогулку? Где только Вы и он, и никого рядом?.. Ну или просто насладиться видами природы? Одной или вместе с Павлом или мной?
Александр нашел повод — да ей хотелось бы поехать верхом с Яковом, чтоб были только они вдвоем.
— Возможно…
— Возможно? Анна Викторовна, Вам понравится, не может не понравиться. Если, конечно, Вы не боитесь лошадей.
— Нет, не боюсь…
— Ну и замечательно. У Вас есть из одежды что-нибудь подходящее для того, чтоб сесть на лошадь? Я, думаю, Вы не из тех дам, что предпочтет дамское седло? Вы не производите впечатление особы, которая будет сидеть на лошади чтоб лишь показать всем свою новую Амазонку… Вы… из тех, кто захочет потом наслаждаться свободой, полетом и свистом ветра в ушах… А научить Вас кататься так с дамским седлом я не смогу… Ведь я и сам не умею, —засмеялся он.
— Я посмотрю, что у меня есть.
Анна была рада, что взяла собой юбку-брюки, в которой когда-то каталась на велосипеде. Зачем она ей была нужна, она не знала, просто сложила среди платьев. А теперь она пригодилась.
Александр оглядел ее:
— Годится. Пойдёмте на конюшню, Анна Викторовна.
Он оставил коня прямо перед входом. Даже не привязал его. Большой вороной конь стоял совершенно спокойно, лишь повернул голову в сторону хозяина. Александр взял его под уздцы, и они пошли в сторону конюшни.
— Авдей, поставь Вихря в стойло и оседлай для Ее Милости какую-нибудь кобылку поспокойней, Фиалку, например.
— Сей момент, Ваше Сиятельство!
Конюх увел Вихря и через несколько минут вывел каурую кобылку, которая казалась в половину меньше коня князя.
— Иди, Авдей, займись Вихрем. Дальше я сам.
Он подсадил Анну на лошадь:
— Как? Не очень высоко? Вы не бойтесь, Анна Викторовна, Фиалка смирная, спокойная, не понесет, кусаться не будет… Только и Вы сидите спокойно, гриву ей не дергайте, хорошо? — Александр повел лошадь в загон у конюшни. Он объяснил ей, как лучше держаться в седле и предложил пройти пару кругов. Он держал Фиалку под уздцы, а Анна старалась… не упасть с нее. Но Александр похвалил, что у нее хорошо получается. И они сделали еще несколько кругов.
— На сегодня хватит, хорошего понемногу, да и не хочу, чтоб у Вас все болело с непривычки.
Александр помог Анне спуститься с лошади, придерживая за талию. В нескольких шагах она увидела Павла, на лице которого было странное, хмурое выражение. Что это было — недовольство, беспокойство?
— Павел… Саныч, Александр Дмитриевич решил учить меня ездить на лошади.
— Вижу. Я должен был предложить тебе это сам. Но в последние дни я больше занят делами службы, чем семьи.
Он повернулся к Александру.
— Здравствуй, мой родной. Рад тебя видеть. Значит, ты был в Гатчине? Приехал повидаться? Останешься на ужин?
— Я останусь у тебя на пару дней.
Анна отметила, что Саша не спросил у Павла разрешения, а поставил его в известность.
— Замечательно. Значит в мое отсутствие у дам не будет нехватки в мужском обществе. Кроме Анны Викторовны у меня гостит графиня Потоцкая.
— Ты привез сюда графиню? — удивился Александр.
— Нет, я привез сюда Анну. Графиня приехала по моему приглашению.
— Вот как? И где же она?
— Не знаю, я же только что приехал из дворца. Скорее всего в доме или в саду, если не уехала кататься… Я за ней не слежу, она взрослый человек, ей нянька не нужна.
— А что… мужская компания ей тоже не нужна? — повел глазами Александр.
— Саша, у меня нет возможности все время сидеть подле нее, — чуть повысил тон Павел. — У меня, знаешь ли, служба.
— Ну, конечно, как же я мог забыть? Это же ты у нас служивый человек. А я так, бездельник, которому время девать некуда.
— Саша, я этого не говорил. Я знаю, что у тебя забот, связанных с поместьями, более чем достаточно. Кстати, мне нужно будет поговорить с тобой про поместье в Вайваре, касательно него есть кое-какие… нюансы…
— А что там не так? — забеспокоился Александр.
— Там все так. Просто мне нужно будет кое-что с тобой обсудить. Не сейчас, позже.
Анне показалось, что она лишняя в компании Ливенов и, извинившись, она пошла искать Наталью Николаевну… которой была не нужна нянька… но, возможно, была нужна приятельница.
Наталья Николаевна, как и намеревалась, сидела на скамье у пруда.
— Присаживайтесь, Анна Викторовна. Что, князь уже приехал?
— Только что. Но не только он. Еще приехал Александр Дмитриевич.
— Да? — заинтересовалась графиня. — Это хорошо. Павел Александрович будет очень рад. Сейчас, когда у Александра столько обязанностей и хлопот, он уже не сможет располагать собой так свободно, как когда Дмитрий Александрович был жив. Правда, князь говорил, что в последний год в связи со своим пошатнувшимся здоровьем его брат уже не мог заниматься всеми делами в полную силу, и некоторые из них вел Александр, от его имени, конечно… Но все равно, это несопоставимо с тем, что всем нужно заниматься самому… Конечно, я имею ввиду то, что Александр может делать сам, без одобрения дяди…
— Вы о чем, Наталья Николаевна?
— Так Александр же хоть и совершеннолетний, но не полностью дееспособный. Павел Александрович — его попечитель, насколько мне известно, до тех пор, пока ему исполнится двадцать один год. Разве Вы не знали?
— Нет… Не припоминаю, чтоб Павел Саныч об этом когда-то говорил… Я, честно говоря, несведуща в подобных делах, хоть мой папа и адвокат… Вот он, конечно, в таких вопросах прекрасно разбирается.
— Значит, Ваш отец — адвокат? А Вы случайно не через него познакомились со своим мужем?
— Нет… Сначала мы с Яковом Платоновичем… столкнулись… — причем, как подумала Анна, столкнулись они со Штольманом не фигурально, а… физически — бедный только что прибывший в Затонск Яков Платонович чуть не был сбит ее велосипедом… — А уже потом он познакомился с моим отцом — при расследовании… одного дела…
— И как это — когда ваши близкие родственники бывают по разные стороны закона?
Анна решила не углубляться в подробности.
— Наталья Николаевна, ни мой отец, ни муж со мной такие вещи никогда не обсуждали, — сказала она, добавив слова, которые услышала от самой графини, — это, как говорится, мужские дела…
— Да, Вы правы… мужские дела. Так говорит мой свекр Арсений Евстигнеевич, дай Бог ему здоровья и долгих лет… Давно уже не виделись, надо бы съездить к нему и Капитолине Антоновне.
— Вы с родителями первого мужа поддерживаете отношения?
— А как же иначе? Прекраснейшие люди. Когда Андрей ушел на войну, я переехала к ним в усадьбу, Сереже тогда было всего несколько месяцев… Ну и жила у них, пока мы с графом не повенчались…
— Что?? Так что же граф к Вам приходил, когда Вы со своими свекрами жили?? Как же это так?? — оторопела Анна. — Я думала, Вы одна с сыном где-то жили…
— Нет, мы жили отдельно, но в усадьбе свекров, мы занимали домик — маленький, но свой… Туда Константин и приходил. Он, конечно, и к родителям Андрея заходил, они ведь его давно знали. Усадьба-то была всего в нескольких верстах от города, где был полк, в котором он служил…
— И что же свекры Ваши сказали, когда вы с графом пожениться решили?
— Обрадовались несказанно. Мне кажется, Капитолина Антоновна еще раньше нас поняла, что мы будем вместе… — улыбнулась Наталья Николаевна. — Счастливы были, и что я за достойного человека выйду, и что у Сережи будет хороший отец. Они ведь до этого мне даже предлагали Сережу у них оставить, если… захочу попытаться свою жизнь устроить… Когда Константин все еще в том полку служил, мы к ним иногда на обеды ездили все вместе, я имею в виду я, Сережа и Константин. А когда я уже Лиса носила, Константина перевели на новое место службы в соседнюю губернию. Так Капитолина Антоновна сокрушалась, что я теперь одна без них буду, когда маленький родится, да и видеться будем гораздо реже… А когда Константин получил перевод в Петербург, и вовсе стали два-три раза в год встречаться, так как ездить далеко… А когда та… трагедия случилась, и мы стали жить в имении графа, Капитолина Антоновна к нам приезжала, месяца два у нас жила… И потом вместе с Арсением Евстигнеевичем еще два раза приезжала недели на две… Сейчас им, конечно, такую дорогу не осилить, возраст уже не тот. Так что чуть позже я с мальчиками собираюсь на несколько дней съездить их проведать… да и с сестрами Андрея повидаться… Ну и Сереже на свое будущее владение стоит лишний раз посмотреть…
— На свое владение?
— Да, у Рудневых из троих детей только один сын был — мой Андрей. А так как Андрей погиб, то усадьба после его отца отойдет его сыну, то есть Сереже… Так что и у Сережи потом будет что-то свое, а не только у Лиса…
— А со стороны Потоцких кроме того брата мужа, который вас не особо… привечает, родственники есть?
— Есть какие-то дальние, но я их всего два раза и видела — на нашей свадьбе, а затем на похоронах Константина… Они с Константином связи практически не поддерживали, а уж со мной тем более… А ведь кто-то из них, как я слышала, даже в Петербурге живет… Возможно, и по одним улицам ходим… — грустно улыбнулась графиня. — Анна Викторовна, может, пойдем в дом? Я бы хотела немного повышивать. Я ведь как раз для Капитолины Антоновны воротничок вышиваю. Очень расстроилась, когда его запачкала, но Глаша смогла почти все отстирать, лишь одно пятнышко осталось, но я вышивку немного изменю и его стежками закрою. А Вы так и не решились заняться вышиванием?
— Нет, Наталья Николаевна, это совершенно не мое… У меня все вышивки были бы в пятнах от крови от исколотых пальцев…
Анна подумала о том, что исколотым от вышивания пальцам она предпочла бы возможные мозоли от стрельбы из револьвера…
========== Часть 25 ==========
Александр приоткрыл дверь в комнаты Павла.
— Павел, ты хотел поговорить со мной насчет поместья.
— Заходи. Что будешь?
— Что и ты.
— Я буду анжуйское. Только одной бутылки нам на двоих, наверное, будет мало.
— Значит, откроем вторую. Или у тебя запасы перевелись? Так скажи, я пришлю тебе пару ящиков.
— Дожил до того, что сын предлагает снабжать меня вином… — усмехнулся Павел.
— А что делать, коли твой… сын вырос, и доход у него все же поболее твоего? — ответил точно такой же усмешкой Александр.
Павел разлил вино.
— Саша, как раз о доходе я и хотел с тобой поговорить. Имение в Вайваре, там две усадьбы, которые давно купил твой прадед, они обе сдаются в наем.
— Да, я знаю.
— Одна из них — бывшая усадьба Штольманов, та, где вырос Яков. Его отец, ну приемный отец, продал ее кому-то сразу, как Дмитрий забрал Якова в Петербург… и после этого не оставил ему ни копейки…
— Вот сволочь! Единственный сын, пусть и не родной… Как можно было оставить его безо всего?
— Ну мотивов его поведения мы не узнаем никогда. Пусть это останется на его совести… А у нас с тобой своя совесть имеется.
— Ты хочешь, чтоб мы вернули усадьбу Якову? Думаю, это было бы правильно… Павел, а почему отец не оставил эту усадьбу Якову сам, так, как сделал с квартирой в Петербурге?
— Саша, потому что он не мог распоряжаться твоим имением, оно никогда не было его собственностью как квартира в Петербурге. Прадед оставил его тебе, Дмитрий мог лишь управлять им до того времени, когда ты станешь дееспособным.
— О, а я и не подумал… Но почему он если не мне, то хотя бы тебе об этом не сказал? Ведь знал же, что эта усадьба — дом его родного сына… Неужели думал, что я буду против того, чтоб вернуть ее Якову? Не так меня воспитал батюшка, чтоб я утаил это от своего кузена… или брата? Не знаю даже в каком родстве мне считать Якова…
— Ну поскольку Дмитрий — твой официальный отец, следовательно, для посторонних Яков — твой брат… В обществе вас обоих будут считать сыновьями Дмитрия Александровича… А какие родственные связи на самом деле между нами, Ливенами — пусть останется в тайне…
— Ну так почему он не сказал нам про усадьбу?
— Саша, я не знаю… Тебе он ведь не сказал даже про самого Якова… А относительно твоего вопроса, возможно, потому… что считал, что усадьбы Яков никогда не примет. Не только потому, что Ливены хотели бы ему ее вернуть, но и потому, что она была владением Штольмана… Не был он там счастлив…
— Плохие воспоминания?
— Да уж хорошего мало, если мать умерла, а отцу, пусть и неродному, ты не нужен…
Александр вздохнул. Своему-то батюшке, хоть, как и недавно оказалось, неродному, он был нужен, лучшего отца он и не мог себе представить.
— Мда, с тем, чтоб отдать усадьбу Якову могут быть сложности… Но деньги ведь - не усадьба…
— Ты прав.
— Может, продать ее, а деньги отдать Якову? Пусть купит себе на них что-нибудь другое. Что-нибудь небольшое, но ближе к Петербургу. На то, чтоб мы ему своих денег добавили, он ведь и вовсе не согласится.
— Да он и на те деньги, что были бы получены от продажи усадьбы, не согласится… Я пока предлагаю деньги от сдачи усадьбы в наем просто перечислять на счет, который откроем… А там посмотрим… Есть у меня одна мысль… на потом.
— Да говори уж.
— Ну будут же у Якова с Анной когда-нибудь дети, хоть один… Так что можно потом ему или ей купить усадьбу, с этим-то Яков ничего сделать не сможет. Дарственная будет не ему, а его ребенку… например, от крестного…
— А крестным будешь ты?
— Хотелось бы… — честно сказал Павел.
— Хорошо, на эту роль я претендовать не буду… И, когда придет время, можешь рассчитывать на мои финансы… для племянника или племянницы…
— А теперь я хотел бы поговорить с тобой о другом. Как тебе в голову пришло отправить Якову молитвенник с курьером? Из-за этого произошло столько… неприятностей в жизни Якова и Анны…
— Так я не думал, что так получится.
— Именно, что не думал… Разве нельзя было подождать, когда Вы с Яковом встретитесь, и ты отдашь ему молитвенник из рук в руки?
— Павел, просто я очень порадовался, когда увидел, что отец записал в нем Якова…
— Порадовался?
— Ну да… За Якова порадовался… Если отец занес его в наше фамильное древо, значит, признал его своим сыном… по крайней мере для себя самого… И мне хотелось поделиться этой новостью с Яковом как можно скорее. А тут как раз Баллинг подвернулся. Батюшка знал его давно и доверял ему, поэтому я и решился отправить Якову молитвенник с ним, ведь я не знал, когда мы встретимся в следующий раз…
— Саша, насколько внимательно ты рассмотрел ту страницу с фамильным древом Ливенов?
— А что там было рассматривать? Кроме Якова и того, кто его мать, страница точно такая же как и в Библии, что в особняке в Петербурге.
— Такая да не такая… Там еще про одного Ливена было… кое-что, чего нет в фамильном древе в Библии…
— Еще одного? Я не заметил.
— Если б ты не ликовал так по поводу Якова, думаю, что мог бы заметить, поскольку это касается тебя самого.
— Меня?? Павел, о чем ты говоришь? Что там может быть иным, чем в Библии?
— Например, маленькая, еле заметная черточка… которую провел Дмитрий…
— Куда провел?
— От моего имени к твоему…
— Что??? — Александр вскочил с кресла вместе с бокалом и чуть не расплескал вино. — Батюшка соединил наши имена?? Указал, что… мой настоящий отец — это ты??
— Да, он сделал именно это.
— Вот чёрт!! Но зачем??
— Видимо, хотел, чтоб ты когда-нибудь узнал правду. Даже если он сам не решится рассказать тебе.
— Павел… я тебя очень люблю. Так же как отца. Но…
— Но отец у тебя один — твой батюшка Дмитрий Александрович… Да, ты сейчас шутишь по поводу того, что… твоим настоящим отцом оказался я… Но всерьез ты этого никогда не примешь. Точнее, рассудком примешь, уже принял, а сердцем — нет. И ни на что другое я не надеюсь.
— А хотел бы… надеяться?
— Хотел бы… — признался Павел. — Но… Саша, Дмитрий был тебе замечательным отцом, я ни в коей мере не хотел бы занять его место… Хоть и люблю тебя… и всегда любил тебя именно как своего сына…
— Павел, я помню, ты не раз говорил мне об этом… что любишь меня как сына… Ты тогда… имел ввиду то, что я и есть твой сын?
— Саша, я говорил об этом по той причине, что когда ты родился, Дмитрий был уже немолод, и мы оба понимали, что пожилой отец — это не то же, что мужчина в расцвете лет… Чтоб ты знал, что у тебя кроме него есть еще один родной человек, который любит тебя всем сердцем… Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю… о том, что случилось зимой… Что это могло произойти и раньше… и я бы остался один… точнее только с тобой…
— Да…
— Павел, я хочу спросить тебя о чем-то… Только ответь честно… Обещаешь?
— Обещаю.
— У тебя кроме меня еще есть дети?
— Что?? Какие дети?? — удивился Ливен-старший.
— Павел, ну какие? Те, что бывают у мужчины… у которого много женщин…
— Саша, это совершенно не одно и тоже… Кстати, мне кажется, подобным предположением ты очень… расстроил Якова…
— Каким образом?
— Ну судя по твоим словам, он составил о Дмитрии впечатление, что у него бастардов целая куча… и он — один из этого множества… А он у Дмитрия единственный… Как ты у меня…
— Как я у тебя?
— Да, как ты у меня. У меня только ты.
— Точно?
— Абсолютно.
— Павел, я сильно осложнил Якову жизнь тем, что отправил молитвенник с Баллингом? Да?
— Да, ему с Анной пришлось несладко. Понимаешь, провинциальный городок — это не столица, где такие как Яков… есть чуть ли не в каждой аристократической семье… В провинции уклад жизни другой, отношение к некоторым вещам может тоже быть иным, чем у нас… Яков и так был там… как белая ворона — бывший чиновник по особым поручениям из Петербурга, а тут еще и оказался княжеским бастардом… Кто-то отнесся к этому спокойно, кто-то с пониманием… а кто-то и с презрением и злобой… К его начальнику полковнику Трегубову даже пару раз ходили делегации, чтоб Якова перевели куда-нибудь подальше из Затонска…
— А служба-то какое отношение имеет к его частной жизни? Что, от того, что он незаконный сын князя, он сразу стал плохим следователем? Что за чушь? Вон бастарды и не такие должности занимают…
— Да, но не в провинциальном Затонске…
— Только эта проблема?
— Нет, не только… много еще чего… — Павел рассказал то, что ему удалось узнать самому и от Якова.
— Павел, мне так жаль… — покачал головой Александр. — Какие люди жестокие… А того подонка Никанорова я бы сам на дуэль вызвал, если б его арестовывать не за что было!
— Тебе бы очередь пришлось занимать, — рассмеялся Павел, — за офицерами из гарнизона.
— Ну я как родственник, возможно, получил бы, преимущество в желании искать сатисфакции?
— Ну тогда бы ты был в очереди после меня… Я занимал ее раньше… — усмехнулся Павел. — Саша, это уже в прошлом, человек понесет свое наказание и без дуэли… Но твои чувства я понимаю, ведь именно из-за его пьяной выходки Яков по сути и попал в переплет…
— Но ты, когда туда ездил… ведь постарался сделать так, чтоб отношение к Якову стало другим?
— Конечно, я ведь за этим и ездил… Надеюсь, что все успокоится… Но Яков переживал, что с моим появлением там у некоторых людей будет еще больше поводов для выплеска негативных эмоций… Так что я на всякий случай увез Анну, чтоб хоть ей не досталось от этих «сердобольных» людишек. В любом месте найдутся личности, которые не упустят малейшего повода, чтобы сделать другому больно…
— А как Баллинг умер? Его убийцу нашли?
— Он не был убит, от умер сам, от разрыва сердца.
— Не может быть! Павел, он был молодым, сильным мужчиной!
— Но сердце у него было слабое — так сказал доктор, что делал вскрытие. Кстати, оказалось, что мы с ним были знакомы — он лечил меня, когда я был подростком… Так вот, Баллинг перенервничал… и сердце не выдержало.
— Перенервничал от того, что его ограбили?
— Да.
— И что он мог такого везти, что ему стало так плохо? Не золотой запас Империи ведь…
— Он вез молитвенник Ливенов…
— И что испугался, что из-за того, что про Якова мог кто-то узнать, Ливены могут с ним расправиться?
— Саша, когда ты ему молитвенник отдавал, ты его во что-нибудь завернул? — ответил вопросом на вопрос Павел.
— Ну в бумагу обычную завернул, Баллинг сказал, что б я об этом не беспокоился, так он все равно будет все перекладывать…
— Я думаю, что он из любопытства пролистал молитвенник и… увидел ту злосчастную черточку… А когда его ограбили, подумал, что грабитель тоже мог увидеть не только запись о Якове, но и связь между тобой и мной… и шантажировать нас… И что тогда… я ему спокойно жить не дам…
— И ты не дал бы?
— Не дал, ты это сам знаешь…
— Но про… черточку… это только предположение?
— Конечно, предположение, версия, как сказал бы Яков… Кстати, он эту черточку и нашел. А потом показал мне, и я ее не сразу разглядел…
— И я ее не увидел… Иначе бы точно молитвенник Баллингу не поручил везти… А… как его похоронили?
— Местные жители насобирали денег, чтоб похоронить его на лютеранском кладбище в соседнем городке, так мне сказал батюшка, которому я оставил от всех Ливенов определенную сумму, чтоб ему поставили надгробие и ограду.
— Это хорошо, что ты об этом побеспокоился. Хоть ты… Давай, помянем Баллинга что ли…
Мужчины выпили по бокалу вина и помолчали.
— Ты не знаешь, у него есть семья? — спросил Саша.
— Не знаю, но думаю, что вряд ли… Таким промыслом стараются заниматься одинокие люди, чтоб как раз, если с ними что-то случится… никто из близких не пострадал… Когда я буду в Петербурге, я постараюсь узнать о нем побольше. Если у него были родственники, я сообщу им…
— Павел… твоя служба… я иногда так за тебя беспокоюсь, так беспокоюсь, — признался Саша.
— Ну что ты, мой родной, — Павел поставил свой бокал на стол, подошел к взрослому сыну и поцеловал его в макушку, как делал это сотни раз, когда он был маленьким. — Ты бы не хотел проветриться?
— Проветриться? Павел, я не пьян…
— Саша, я вовсе не имел в виду, что ты выпил лишнего, здесь и пить-то нечего… Я о том, что мы могли бы прогуляться с дамами, а то совсем их бросили… Пойдем пройдемся по саду?
— Пойдем. Ты, как я полагаю, с графиней?.. Хочешь, чтоб я… повел гулять Анну в другую сторону? — ухмыльнулся Александр.
— Совсем не обязательно.
Мужчины нашли дам в малой гостиной и предложили пойти на прогулку. Князь с графиней пошли впереди. Александр с Анной постоянно останавливался, рассказывая про то, каким он помнил этот сад, и как он изменился за последние года два. Анна подумала, что изменился он благодаря трудам Кузьмы… которого выгнали из усадьбы, а потом убили… Интересно, рассказал ли Павел Саше о том, что произошло? Или посчитал лишним говорить ему про такие… страсти?
Когда они прошли розарий, Анна увидела, что чуть в далеке под деревом князь держал в объятиях графиню и целовал ее. Платье графини на одном плече было спущено, а ее шляпка лежала в траве. Эта картина навеяла ей воспоминания, как они с Яковом стояли в аллее, скрытые ветками деревьев, и обнимались и целовались перед тем, как она уехала в усадьбу. Такие тёплые и… сладкие воспоминания…
— Александр Дмитриевич, пойдёмте другой дорожкой, — Анна попыталась развернуть Александра, которого держала по руку.
— Анна Викторовна, Вы смущены? Не ожидали увидеть подобного?
Очень даже ожидала!
— Нет, отчего же… Я знаю, что Наталья Николаевна дама Павла Александровича. Но мне не бы хотелось, чтоб мы смутили их…
— Чтоб Павел смутился, что его застали с дамой… в объятьях? — засмеялся Александр. — Плохо же Вы его еще знаете.
Какой же Саша еще мальчишка… Такому только кошку гладить… А не даму…
— Я вообще-то о Наталье Николаевне подумала, каково бы ей было…
— Ну если только о Наталье Николаевне, — еще раз хихикнул Александр. — Ну хорошо, пойдемте что ли во фруктовый сад?
— Давайте, — Анне было все равно, куда идти, только бы подальше от Павла и графини — чтоб не помешать им…
— Знаете, Анна Викторовна, а я ведь когда маленький был, в этом саду воровал вишню и сливы, — признался Александр.
— То есть как воровали? Мне кажется, Вы здесь в усадьба Павла Саныча как у себя дома… Разве можно воровать у самого себя?
— Можно, если тебе не разрешают срывать их… Это я теперь понимаю, почему Павел это делал. Разреши он мне рвать сколько угодно, я бы, наверное, постоянно объедался и болел от этого. А тайком много не съешь… Так одну-две горсти… за раз… Правда, Павел потом ругался, что у меня рубашки в пятнах, я же ягоды, бывало, под рубашку прятал… если набирал побольше…
Анна подумала о том, что тоже видела рубашку с пятном от ягод — на Павле, когда приняла его за кровь, полученную на дуэли, которую она себе вообразила… Как она сначала испугалась за Павла, и как у нее потом отлегло от сердца, когда оказалось, что это лишь сок раздавленной ягоды…
— И сколько же рубашек Вы тогда испортили?
— Две или три… не больше… Просто Павел сказал, чтоб мне других рубашек не давали, чтоб только эти стирали, когда я по усадьбе бегаю, а то бы батюшка на рубашках разорился… Но в люди, конечно, чистые давали — когда, например, в город ездили…
— А Вы часто бывали в этой усадьбе?
— Когда как… Если мы с батюшкой в Гатчине были, то к Павлу приезжали почаще, а если, например, в Лифляндии, то, конечно, нет…
— А Павла Саныча самого редко видели?
— Нет, он ведь и сам к нам приезжал… Вот опять же сейчас, когда взрослый стал, начал многое понимать… Что он в дни, свободные от службы, старался к нам приехать… а не… с дамами это время проводить… А зимой мы, конечно, виделись чаще — в Петербурге. Батюшка зимой предпочитал столицу имениям, и Павел тоже был в Петербурге, раз сам Император там был.
— А Вы, Александр Дмитриевич, сами Императора видели?
— С нынешним, Александром Третьим, разговаривал как-то, а Александра Второго только видел пару раз, когда батюшка брал меня посмотреть, как он с… народом общается.
— А где же Вы Александра Третьего видели?
— В Петербурге видел да и в Гатчине тоже. Он же там с семьей много времени проводит, нравится ему там. И я его понимаю — красивое место…
— А у Павла Александровича кабинет во дворце в Гатчине есть?
— Есть, совсем небольшой кабинетик. Здесь, в Царском Селе побольше.
— И Вы в обоих были?
— Был, и не раз, но когда Государя в резиденциях не было. А Вы, Анна Викторовна?
— Я была в Царском Селе… Когда, как оказалось, Император был во дворце… точнее он как раз из кабинета Павла Саныча выходил… А я его и не узнала, — призналась Анна.
Александр засмеялся:
— Так немудрено в мужике-то Государя не признать… Он же как огромный медведь… Говорят, по молодости подковы и монеты пальцами гнул… Это ведь заблуждение у людей, что если это Император, то он человек… рафинированный, утонченный… только по балам да ассамблеям… А на самом деле это прежде всего… управляющий огромной территорией… и ее главный защитник, то есть человек по сути дела военный…
— А Вы не хотели сами быть военным — как Павел Александрович?
— Военным? Нет, это не мое… Да и мне столько всего предстояло наследовать, что тут уж не до военной службы и карьеры… Да и батюшка никогда об этом даже не заикался…
— Александр Дмитриевич, Вы всегда называли Дмитрия Александровича батюшка?
— Всегда.
— А почему?
— Так он же старенький был… поэтому и батюшка. Как же иначе?
— Старенький? — засмеялась Анна. — Так ему ведь чуть за пятьдесят было, когда Вы появились. — Разве это старый? Вон Павлу Александровичу почти пятьдесят… А он… так молод…
— Так это Павел, с ним и сейчас можно наперегонки бегать, и лет через десять… — улыбнулся Саша. — А батюшка и правда был совсем немолодой… Я помню, как мы гулять с ним ходили в Петербурге… Отцы, ну молодые отцы, у других мальчиков с ними и в пятнашки играли, и в лапту… А мой… только в серсо и городки… и кораблики со мной пускал, а так все больше на скамеечке сидел… Только у одного из мальчиков отец был, наверное, еще старше моего. Но он вторым браком был женат, и жена у него совсем молоденькая была, думаю, моложе всех его сыновей от первого брака. Когда тот мальчик с родителями гулять ходил, все думали, что он с маменькой и дедом был… Но мне грех жаловаться, со мной Павел и в пятнашки играл, и в прятки, и чижа… А с ними обоими мы в лото играли… А теперь уж только с Павлом… и если Вы захотите — с Вами…
— Не хватает Вам батюшки, Александр Дмитриевич?
— Конечно, не хватает… — вздохнул Александр, — Но у меня есть Павел… Конечно, хотелось бы, чтоб и матушка была. Елизавета Алексеевна ведь молодая была, когда меня родила… и когда умерла… Знаете, когда я ребенком был, один раз слышал кое-что… Как один человек другому сказал, что старый коб… в общем старик… сов… соблазнил молоденькую невинную девочку, и ему пришлось на ней жениться, так как она ребеночка понесла… А потом и вовсе довел бедняжку до гробовой доски…
— Что за чушь? Придумают же люди такое! — рассердилась Анна. — Вы же у Ваших матушки с батюшкой появились через несколько лет после свадьбы… да и то…
— С помощью Павла? — усмехнулся Саша… — Ну людям-то откуда такое знать? Они ведь как думают, если пожилой мужчина до этого никогда в браке не состоявший женился да еще на юной барышне, на это должна быть причина. А какая причина чаще всего людям в голову приходит? Что он был вынужден жениться… чтоб бесчестие юной особы скрыть… Но Елизавета Алексеевна совсем не такая была, чтоб с мужчиной… до венчания… Она была порядочной, не… порочной… хоть и родила меня не от законного супруга…
— Елизавета Алексеевна?
— Ну матушку мою Елизавета Алексеевна звали. Разве Вы не знали, Анна Викторовна?
— Знала… Только почему же Елизавета Алексеевна?
— Так батюшка ее так всегда называл… Говорил, Саша, матушка твоя, Елизавета Алексеевна, тебя очень любила… Только вот Господь забрал ее на небо к ангелам, но она оттуда на тебя смотрит… И Павел мне то же самое говорил… Я маленький, бывало, на небо смотрел и представлял, как матушка моя там среди ангелов…
У Анны на глаза навернулись слезы. Сейчас Саша был не тем молодым мужчиной, что она увидела по приезду в усадьбу, а именно маленьким мальчиком… выросшим без матушки… Что же это у Ливенов за напасть такая? Дмитрий, первый сын в семье, видимо, от матери ласки не видел, Павел, последний, не видел не только материнской ласки, но и самой матери… У Якова матушка умерла, когда он был совсем маленьким… А Саша матушки и вовсе не знал…
— О, вон и наша… сладострастная парочка, — усмехнулся Александр, мгновенно превратившись из мальчика обратно в молодого мужчину.
Навстречу им шли Павел и Наталья Николаевна — переглядываясь и пересмеиваясь. Платье графини было в полном порядке, как и шляпка… как будто между ней и князем чуть раньше ничего и не было…
— Анна Викторовна! Александр Дмитриевич! Павел Александрович предложил устроить сегодня музыкальный вечер!
— Надеюсь, никто не против? — улыбнулся Павел. — Мы с тобой, Саша, должны как-то развлечь дам.
— Непременно! Не хотелось бы, чтоб дамы скучали в нашем обществе.
— Александр Дмитриевич, скучать в Вашем с Павлом Александровичем обществе невозможно, — графиня подарила улыбку молодому Ливену.
— Надеюсь, что Анна Викторовна того же мнения, что и Вы, Наталья Николаевна.
Анна подумала, что, возможно, время в усадьбе и текло довольно медленно, но чтоб ее одолела скука — этого точно сказать нельзя. Вон сколько новых впечатлений…
— Не могу не согласиться, это действительно невозможно.
— Вы не представляете, как я рад это слышать, Анна Викторовна! Это так… вдохновляет… Я весь в предвкушении предстоящего вечера! — воодушевился Александр.
Никто не заметил, что у все еще улыбавшегося Ливена-старшего на мгновение поменялось выражение глаз… Этот мимолетный взгляд совершенно не соответствовал беззаботной улыбке, которая озаряла его лицо…
========== Часть 26 ==========
На этот раз для вечера Анна выбрала темно-синее платье, расшитое золотой нитью. И снова после того, как Марфа помогла ей одеться, к ней зашел Павел. В руках у него было два футляра.
— Аня, я принес тебе кое-что на сегодня. Не знаю, что ты предпочтешь.
В первом футляре был набор серьги и кулон — жемчуг, оправленный в золото. Очень красивые драгоценности… но, как говорят, не ее… Во втором — те украшения в виде резных листьев с опалами, что она надевала в тот вечер, когда приехала графиня. Почему-то ей снова захотелось надеть их. Когда Павел застегнул на ее шее цепочку, а она чуть поправила один из листиков, на миг у нее перед глазами появилась улыбающаяся Лиза… Она была в вечернем платье, которое дополняли украшения, что были сейчас на самой Анне…
— Павел, ты сказал, что это украшения Ливенов. Это правда?
— Да, это так.
— Но это украшения… Лизы Ливен… — Анна посмотрела Павлу прямо в глаза.
— Да… и это правда… Ты… ты сейчас увидела ее, ведь так?
Анна помолчала, но не стала скрывать, что с ней произошло:
— Да, увидела… Лиза была такая радостная, счастливая… совсем не грустная…
— Возможно, ты увидела ее в тот вечер, когда я их ей подарил… Тебе неприятно, что я дал тебе украшения, которые когда-то купил для своей жены? — осторожно спросил Павел.
— Нет, почему мне должно быть неприятно?.. Просто я не понимаю, почему ты это сделал…
— После Лизы осталось много украшений. Те, что ей покупал я, Дмитрий забирать не стал. Они так и хранятся у меня… Я никогда бы никому не смог подарить их или дать поносить. Ни одной женщине я бы даже не позволил прикоснуться к ним… Именно потому, что я любил Лизу… и выбирал их для нее… с любовью… Ты — единственная женщина, которая… знает о моей любви к Лизе… И ты… вернула ее в мою жизнь… пусть даже таким необычным способом… Аня, я чувствую это, но не могу выразить словами…
— Ты чувствуешь, что она… с тобой… хоть ее и нет рядом… И ты не можешь ее осязать…
— Да, — согласился Ливен. — что-то вроде этого… Что она все еще со мной, хоть ее и нет больше… на этом свете… И это я испытываю только благодаря тебе… И еще… что Лиза была бы очень рада, что в моей жизни появилась ты… Поэтому я и хочу, чтоб что-то из того, что было ее, точнее, что дарил ей я, стало твоим… Нет, не в знак благодарности… Просто потому, что это принадлежало одному дорогому мне человеку, которого уже давно нет, но теперь может принадлежать другому… который рядом… Я снова сказал очень запутанно, да?.. Я не обидел тебя своими… суждениями?
— Нет, не обидел… но это нужно… осмыслить… — честно сказала Анна. — А другой комплект — он тоже был Лизы?
— Нет, это просто украшения Ливенов, из тех, что достались мне как и те серьги, которые я подарил тебе в Затонске, и ты сейчас носишь. Если он тебе понравился, ты, конечно, можешь взять и его… В Петербурге тебе в любом случае будут нужны драгоценности, которые ты будешь надевать с бальными и вечерними платьями… Так что драгоценности Ливенов должны быть твоими, хотя бы некоторые из них.
— Павел, это слишком… Я — не Ливен…
— Мне все равно, какую фамилию ты носишь. Для меня ты — Ливен, так тебя воспринимаю я… и Саша тоже… Аня, неужели ты не понимаешь, что кроме тебя украшения Ливенов я все равно никому не подарю? И надевать не позволю тоже. Если ты не будешь их носить, они будут просто так лежать… как лежали годами до этого… Ну так как, возьмешь жемчуг?
— Нет, — покачала Анна головой, — не возьму.
— А опалы?
— Я подумаю, — пообещала она.
— Я был бы очень рад, если бы ты забрала их с собой… Для меня это важно… Аня, я не передариваю тебе то, что я когда-то подарил другой… Я от души хочу подарить тебе то, что нравилось Лизе… и что, как я увидел, понравилось тебе самой… Но если тебе… неприятен такой подарок, я пойму…
Анна поняла, что Павел имел ввиду. То, что она, возможно, брезгует брать то, что когда-то носила его любимая женщина, для которой изначально эти украшения были им куплены… Но это было не так. Она точно не брезговала, просто ей было неловко… Но она понимала, что не согласиться на этот подарок, значит, обидеть Павла…
— Нет, Паули, это… прекрасный подарок… Спасибо тебе большое. Я буду носить его с радостью, — сказала она, улыбнувшись Павлу. Поправляя прическу, она нечаянно прикоснулась к серьге… и снова на миг увидела улыбающуюся Лизу. И снова улыбнулась сама.
Александр уже ждал внизу, он тоже переоделся — как и Павел. На нем был элегантный вечерний костюм, по-видимому, в его гардеробной в доме Павла у него было немало одежды.
— Анна Викторовна! Вы… ослепительны! — сделал Саша комплимент. — Вы произведете фурор в Петербурге, помяните мое слово!
В это время к ним присоединилась графиня, вот она, по мнению Анны, была бесподобна — в темно-зеленом, почти черном, снова подчеркивающем все достоинства ее фигуры платье, к которому необычайно походил ювелирный гарнитур из изумрудов и бриллиантов.
— Наталья Николаевна! Вы ослепительны! Ваше появление фурор в любом месте, что здесь у меня, что в столице! — сделал комплимент Ливен-старший и повел свою спутницу в столовую. Анна и Александр пошли за ними.
Князь сел во главе стола, Анна и Наталья Николаевна заняли свои места как всегда. Александр сел рядом с Анной и все время старался быть галантным кавалером — ухаживать за ней за столом, а также поддерживать беседу. Он немного рассказал про поместье в Лифляндии, где был ранее, и про имение в Гатчине, откуда приехал и, естественно, пригласил ее в оба своих владения. Он также поинтересовался семьей Анны. Анна ответила, что семья небольшая, кроме родителей у нее есть дядя со стороны отца Петр Иванович, который сейчас за границей, но иногда живет у них, и тетя с маменькиной стороны Олимпиада Тимофеевна, но она только изредка приезжает в гости.
— Я был бы не прочь с ней познакомиться, — присоединился к их разговору Павел.
Анна засмеялась:
— Как бы Вы потом не пожалели об этом, Павел Саныч. Дядюшка Петр… найти с ней общего языка не смог… Она… своеобразная женщина.
— Своеобразная? О, это интригует, — улыбнулся князь. — Мне теперь еще любопытней…
— Может, тогда Вам еще познакомиться и с дядюшкой Петром? Он очень интересный человек, — предложила Анна.
«Познакомиться?? — усмехнулся про себя Ливен. — Но на его лицо при нашей встрече было бы занятно посмотреть…»
— Анна, я был бы рад познакомиться со всеми твоими родственниками как, думаю, и Александр. Жаль только, что у нас нет возможности бывать в гостях… как нам бы этого хотелось… У меня служба, у Саши столько забот с поместьями… Не правда ли, дорогой?
— Да, в поместьях дел хватает, — согласился Александр, — хотя во всех у нас прекрасные управляющие… Но я смог бы как-нибудь выбрать несколько дней, чтобы съездить к Вам в Затонск, если Вы, Анна Викторовна, конечно, хотели бы меня там видеть. А то Павел уже имел удовольствие посетить Вас, а я еще нет, — посмотрел Саша на Анну так, что ему никто не смог бы отказать в его просьбе.
— Конечно, Александр Дмитриевич, мы с Яковом всегда будем Вам рады… Только вот жить у нас негде… — честно сказала Анна.
— Ну это не беда. Думаю, Ваши родители на несколько дней мне в гостеприимстве не откажут?
— Саша!! Это еще что за… навязчивость? — возмутился Ливен-старший. — Не будь как в той присказке — подайте водицы, а то так есть хочется, что и переночевать негде… У родителей Анны нет возможности разместить тебя, даже если бы они и хотели. Не у всех в домах по несколько гостевых комнат как у тебя самого! Да даже если бы и были, они не обязаны принимать тебя у себя. Если когда-то и соберешься ехать в Затонск, то будешь жить в гостинице как и я.
— Ну в гостинице, так в гостинице… Надеюсь, там у вас… насекомых не великое множество?
— Александр, переживешь и насекомых, если тебе так туда хочется. Пусть сладкой княжеской кровушки попьют… а то голубой крови-то им не так часто удается отведать… Не петербуржская же гостиница, где титулованных постояльцев хоть отбавляй…
— Гостиница у нас приличная, Александр Дмитриевич, Вы не беспокойтесь. Если у нас город маленький, это не значит, что все плохо… У нас при Дворянском Собрании и ресторан хороший, Павлу Александровичу понравился, — попыталась Анна сказать слово в защиту Затонска. — И на воды к нам люди приезжают лечиться… Даже оперная певица в прошлом году приезжала, — про фрейлину Императрицы Анна умолчала.
— Да? — заинтересовался Саша. — Ну воды мне ни к чему… А вот хороший ресторан буду иметь в виду. А вина там стоящие?
— Довольно неплохие, но все же не те, к каким ты привык, — честно сказал Павел. — Не перейти ли нам в гостиную и не выпить ли по бокалу анжуйского? Или шампанского? — предложил он.
Все предпочли анжуйское, и Матвей, разлив его по бокалам,оставил князя и его гостей одних. Анна решила поболтать с Натальей Николаевной, так как за ужином она в основном молчала, не вмешиваясь в беседу семейства Ливенов.
Павел, маленькими глотками попивая вино, смотрел в сторону дам. Графиня была как всегда прекрасна — она знала, как преподать себя с наилучшей стороны. Анна тоже была чудо как хороша — в незатейливом по меркам Петербурга, но, он признавал, очень удачного кроя платье — том, созерцая которое… мужчина дает волю своему воображению… Он подумал о том, какой она будет в богатом модном туалете на каком-нибудь балу в столице, и как за ней будут увиваться мужчины… И что, как он сказал Анне ранее, всем троим Ливенам — ему самому, Якову и Александру придется нести около нее дежурство, чтоб ограждать ее от возможных назойливых поклонников… И тут он увидел, как Саша смотрел на Анну… В его взгляде был интерес… совершенно недопустимый интерес… интерес мужчины к женщине… Не тот, когда мужчина просто любуется красивой женщиной, а тот… когда он… именно дает волю своему воображению… раздевает ее глазами… когда хочет обладать ей… Только этого еще не хватало!! Что он себе позволяет?? Анна ведь ему как сестра!!
“Нет, Павел, это тебе она как… дочь… И для тебя она никогда не была и не будет объектом интереса как для мужчины… А Саша… В его восемнадцать лет его кровь играет, кипит… Природа берет верх над разумом… Где уж тут до соблюдения приличий…”
— Александр, ты бы сыграл нам что-нибудь, — Павел решил отвлечь сына от его… греховных мыслей.
— Зачем портить такой чудесный вечер?
— И правда, Александр Дмитриевич, покажите нам свои таланты, — попросила графиня.
— Таланты? — засмеялся Александр. — Наталья Николаевна, природа на мне отдыхает, во мне нет талантов, наверное, я пошел в свою матушку, Елизавету Алексеевну, а не в Ливенов.
— Ну будет тебе прибедняться, Саша, играешь ты не блестяще, но вполне прилично, лучше, чем многие другие молодые люди.
— Ах, спасибо, утешили, Павел Александрович, — усмехнулся Александр. — Так что Вам сыграть?
— «Сказки Венского леса», — попросил Павел.
Он подошел к Анне, а не к графине:
— Сударыня, разрешите пригласить Вас?
Анна разрешила, но во время вальса спросила:
— Павел, зачем ты так с Натальей Николаевной? Почему не пригласил сначала ее?
У него на это была причина — показать Саше, что в их обществе был еще один мужчина… у которого на Анну было… больше прав, чем у него самого…
— У графини будет следующий танец.
Павел вальсировал замечательно, он умело вел Анну, и она даже ни разу не сбилась. Танцевать с Его Сиятельством сейчас было еще лучше, чем под его «мурлыканье», хотя и тогда это было прекрасно. Александр играл чисто, но не так вдохновенно как Павел, Анна услышала разницу. Видимо, и Павлу его исполнение вальса не показалось впечатляющим.
— Саша, а какой вальс ты бы хотел станцевать с Натальей Николаевной?
«Вот это да, Павел по сути дела навязал графиню Александру, а тому отказаться от танца с Натальей Николаевной не было никакой возможности, это было бы верхом неприличия».
— Тоже какой-нибудь Штрауса, если Вы не против, Наталья Николаевна.
— С большой радостью.
Александр танцевал лучше, чем играл. И Наталья Николаевна получала удовольствие от танца с таким партнером.
— Хорошо смотрятся, правда? Красивая пара, — шепнул Павел, стоявшей возле него Анне.
— Ты что? Она же его на двадцать лет старше…
— Аня, в танцах возраст совсем не главное, — улыбнулся Ливен. — Главное, чтоб они подходили друг другу. А эти подходят.
Анна подумала, что графиня все же больше подходила Павлу Александровичу, в том числе и как партнерша по танцам.
— Cherie, теперь моя очередь быть Вашим кавалером. Александр, сыграй что-нибудь на свой вкус… А мы с графиней… подстроимся.
Саша ухмыльнулся — такой же ухмылкой, какую Анна видела на лице Павла десятки раз, и начал играть… Марш Мендельсона.
«Вот негодник!» — подумал Павел.
— Александр Дмитриевич!
— Что? — невинными глазами посмотрел Саша на Павла. — Ты сам сказал, на мой вкус… а вы подстроитесь…
— Ну вообще-то я имел в виду что-то вроде мазурки Шопена, которая тебе по душе…
Александр больше не проказничал и сыграл мазурку, которую любил, с гораздо большим чувством, чем вальс Штрауса до этого. Анне очень понравилось, как танцевали князь и графиня. Она снова представила их на балу в Светлой Галерее Екатерининского дворца, где они без сомнения были бы одной из самых красивых пар…
Теперь была очередь Александра пригласить Анну Викторовну.
— Павел, сыграй для нас арию Орловского.
Павел стал играть и споткнулся не менее пяти-шести раз, чем нарушил все очарование танца Александра и Анны.
— Павел, да что с тобой?
— Ноты, наверное, нужно было взять… Память что-то стала подводить, — вздохнул Ливен-старший, который не далее как пару дней назад не только играл, но и пел эту арию наизусть, без всяких огрехов. — Виноват… Быть может, перейдем просто к музыке? Александр, не желаешь сыграть в четыре руки?
— Что?
— Например, сороковую симфонию Моцарта?
— А ноты у тебя есть? А то ведь тоже поди забыл… — съязвил Александр.
— Нет, ее я помню. Так что?
— Почему бы нет?
Это исполнение было, пожалуй, лучшим за весь вечер. Было видно, что и Павел, и Александр получали огромное удовольствие от игры, они переглядывались и улыбались — причем Анне казалось, что в эти моменты один был отражением другого. Саша не так сильно походил на Павла чертами лица, как мимикой — в этом он был просто его копией… По окончании выступления дуэта Ливенов Наталья Николаевна с Анной наградили их аплодисментами. Оба исполнителя были воодушевлены реакцией слушательниц.
— Может, что-нибудь еще?
— «Венгерское рондо» Гайдна? У меня связаны с ним такие хорошие воспоминания… Ты тогда приезжал к нам в имение надолго, недели на две. И сам учил меня играть. В том числе и это рондо.
— Помню, мой родной. Как я могу забыть? — улыбнулся Павел. — Ты тогда специально делал ошибки, чтоб я дольше сидел с тобой…
— Ты… знал??
— Саша, конечно, я знал, — улыбнулся Павел еще раз. — Ты не мог делать столько ошибок в такой простой пьесе.
«Как же Павел любит сына, а Саша любит его, оба помнят такие незначительные моменты из своего прошлого, — подумала Анна. — Как хорошо, что Саша все-таки узнал, что Павел - его настоящий отец…»
Рондо, сыгранное Ливенами в четыре руки, дамам понравилось не меньше.
— Думаю, вечер стоит завершить чем-нибудь спокойным… меланхолическим… Перед сном грядущим… — предложил Саша.
— Могу исполнить твою любимую колыбельную, — посмотрел Павел на своего взрослого сына.
«А вот это зачем? Зачем Павел в присутствии дам… выставляет Александра мальчиком? Как Саше должно быть неловко».
— Павел Саныч, да, спойте, пожалуйста. Яков мне как-то пел ее, это было так красиво…
— Яков поет?? — удивился Александр.
— А что в этом такого? Он же сын Дмитрия. Есть в кого, ему-то от отца все же талант достался.
— Значит, нужно будет как-нибудь сделать вечер для близких знакомых, где будем не только мы с тобой, но и Яков… Наталья Николаевна, Вы приглашены.
— Александр Дмитриевич, не думаю, что Яков согласится участвовать в Вашем… концерте, — покачала головой Анна.
— Но почему?
— Он стесняется, — пояснил Ливен-старший. — Не все как мы с тобой привыкли развлекать общество.
— Очень жаль… Но, может, мы с тобой его все же уговорим?
— Попробуем… Ну так как насчет колыбельной?
Саша кивнул в знак согласия. Павел запел «Schlafe, mein Prinzchen, schlaf ein…» Он пел мягко… и смотрел на сына нежным взглядом… А затем, когда Саша на секунду отвернулся, таким же нежным взглядом посмотрел на Анну и повторил куплет, немного изменив его: «Schlafe, Prinzessin, schlaf ein…»
— Прямо как много лет назад, — вздохнул Саша. — Батюшка почему-то никогда не пел мне этой колыбельной, только ты. Не знаешь почему?
— Не знаю… А вот мне пел…
— Тебе? Ты же уже тогда был большой… для колыбельных… Отец говорил, что взял тебя, когда тебе было семь.
— Думаю, для колыбельной… никогда слишком большим не бываешь, — улыбнулся Павел. — Да мне до него никто колыбельных и не пел…
— А… родители? — удивился Саша. — Разве нет?
— Нет, мой родной, не всем родители поют на ночь колыбельные… Просто потому… что у них… своя жизнь, — грустно сказал Павел. Анна поняла, что о детстве Павла Александр, его родной сын, знал меньше, чем она.
— Наталья Николаевна, а Вы своим мальчикам пели? — Анна решила отвлечь внимание от неприятной для Павла темы.
— Ну а как же… и сказки рассказывала, и книжки читала. Сережа так их лет до десяти слушал… Да, до того времени, как поступил в корпус, они ведь с Лисом в одной спальне спали… — улыбнулась графиня. — Быстро мальчики растут… Не успею оглянуться, как совсем мужчинами станут, как Вы, Александр Дмитриевич…
«Ну вот, хоть Наталья Николаевна назвала Сашу мужчиной. Наверное, ему лестно, что такая красивая дама видит в нем мужчину, а не мальчика… как его отец…»
Знала бы Анна, что Павел видел в тот вечер в сыне мужчину больше, чем это бы ему хотелось… Что он был бы рад, чтоб Саша оставался мальчиком еще хотя бы пару лет… Но нет, Саша уже вырос… вырос достаточно для того, чтоб вовсю интересоваться женщинами… И это его беспокоило…
========== Часть 27 ==========
Анна проснулась с мыслью, что после вчерашнего вечера она бы не удивилась, если бы ей приснилась Лиза — в тех украшениях, что подарил ей Павел, но увидела она совсем другое. Но про это она тоже должна рассказать ему. И как можно быстрее.
— Доброе утро, Аня, — Павел привстал со скамьи и, как уже повелось, поцеловал ей ладонь, а затем, когда она села с ним рядом, взял ее руку в свою. — Как спалось?
— Хорошо… Только у меня снова было видение…
— Снова видение? И тебе снова было… нехорошо? Что ж ты не позвала меня, девочка моя? — забеспокоился Павел и сжал ладонь Анны в своей.
— Нет, нет, ничего ужасного, ты не волнуйся… Я видела лишь руки того человека, кто сделал это с Кузьмой, только и всего… Точнее только одну руку, ту, которую плохо видела… в прошлый раз… Видела близко… и смогла заметить кое-что… Думаю, теперь этого человека можно было бы опознать…
— Как? У него на руке пальца не было или был кривой?
— Нет, пальцы у него все, а на указательном — перстень с крупным треугольным синим камнем в центре и маленькими камешками по бокам…
Ливен побледнел — он видел подобный перстень много лет назад. Но такая форма кольца не была какой-то исключительной, чтоб это не могло быть простым совпадением… И все же ему стало не по себе…
— И рука не как у рабочего человека… А как у… дворянина…
— Аня, а какие еще могут быть руки у человека, если он носит подобное кольцо? Уж точно не как у каменщика или крестьянина.
— Ты знаешь этого человека?
— Нет, не знаю, — честно сказал Павел. Человека он действительно не знал. А про кольцо Анна не спросила. Ну и слава Богу. А то он бы не знал, что ей ответить… И ему почему-то захотелось, чтоб убийцу его бывшего садовника не нашли никогда…
— Павел, нам нужно пойти в полицию, к следователю. Рассказать ему, что я увидела…
— И как ты это себе представляешь? Никольский — это не Штольман, который привык к твоим… чудачествам… Единственное, что может прийти ему в голову, если ты расскажешь ему — что ты видела это своими собственными глазами, то есть присутствовала при этом… А уж далее, как у него хватит фантазии, насколько ты во всем этом можешь быть замешана…
— Я??
— Ты.
— Но, Павел, как же тогда быть? Ведь это могло бы помочь следователю найти убийцу.
— Анна, ты пойми, здесь не Затонск, а Никольский не Штольман! Если Яков позволял тебе вмешиваться в дела следствия хотя бы до какой-то степени, то здесь в Царском Селе с Никольским такой фокус не пройдет.
— Павел… это не фокус… Ты же знаешь…
— Я просто так выразился… И все же пусть Никольский занимается этим делом сам. Без твоего… содействия. Никаких расследований! Я на этом настаиваю!
Анна нахмурилась. И тут же ее лицо просветлело.
— Нет, сама ты к Никольскому не поедешь! Ишь чего удумала! — догадался Павел о планах Анны. — Я дам распоряжение слугам, чтоб одну тебя в город не возили.
— Ну Паули!
— Да хоть Павлушей меня назови, все равно не поможет! — продолжил держать оборону Ливен.
— Ну ладно… — вздохнула Анна. — А каких цветов ты мне сегодня срежешь?
— Каких это тебе цветов? Тех, что тебе нужны для того, чтоб в то время, когда я буду их срезать, ты воспользовалась бы моментом и бегом на конюшню, пока там не получили моего распоряжения?
Анна посмотрела на Павла так, словно он… залез ей в голову.
— Анна, Анна, — покачал он головой, — даже не пытайся… Я же занимаюсь… оценкой… различных ситуаций… И уж такие простые уловки вижу без труда… Пойдем-ка домой, — он встал со скамьи и подал Анне руку.
По дороге к дому Павел остановился и срезал для Анны три крупных астры — белую, розовую и темно-красную.
— Нравятся?
— Да, спасибо, они очень красивые, — немного грустно ответила она, взяв у него цветы.
— Аня, не сердись на меня, я желаю тебе только добра… Постарайся меня понять… — он поцеловал Анне ладонь, а затем убрал из ее волос божью коровку, но не опустил ее, а посадил ей на ладонь, которую все еще держал в своей руке.
— Вот, поймал для тебя домашнего питомца. Можешь взять коровку с собой в Затонск, — улыбнулся он.
— Ну хорошо хоть коровку, а не целую корову, а то бы нам с Яковом пришлось ставить ее в сарай, — рассмеялась Анна. Но коровке было, по-видимому, хорошо и в княжеском саду, поскольку она взмахнула крылышками и упорхнула.
— Ну вот, улетела, — вздохнула она.
— Ну так, может, она в Затонск полетела, передать Якову привет от тебя. У других почтовые голуби, у тебя почтовая божья коровка, — еще раз улыбнулся Ливен.
— Но я с ней послания для Якова не передала… — поддержала Анна шутливый тон Павла.
— Так она и так знает, что ему передать — что ты его любишь… Аня, как же я за Вас счастлив… Ну пойдем, а то, наверное, графиня с Сашей уже спустились к завтраку, — он повел Анну в сторону дома, так и не выпустив ее руки из своей.
Александр, который также был все это время в саду, пошел вслед за ними — очень медленно, чтоб не появиться в доме самому сразу после них.
За завтраком, как и накануне за ужином, Александр пытался ухаживать за Анной Викторовной — то подливал ей чая, то предлагал сдобы, а то рассказывал о каких-то веселых случаях, имевших место в свете Петербурга. Он видел, как смотрел на него Павел, но делал вид, что не замечал этого. После завтрака Ливен-старший не поехал во дворец, а пошел к себе в кабинет, он ждал бумаги из столицы, которые должен был привезти Демьян, и над которыми ему предстояло поработать хотя бы пару часов, наравне с теми, что уже были у него на столе.
Услышав шаги на лестнице, Павел выглянул из кабинета. Саша был одет в костюм для верховой езды. Его глаза блестели — так же, как и накануне вечером…
— Ты куда это собрался?
— Хотел покататься с Анной, точнее покатать ее. А потом проехаться сам. А что?
— Сашка!! Не смей!! Я знаю этот твой взгляд!
— Не понимаю, о чем ты!
— Об Анне. Если ты ее хоть пальцем тронешь, нет, если ты даже задумаешь это, я сам отобью тебе все, что можно! У тебя сейчас сколько любовниц?
— Одна.
— Так заведи еще, если тебе свой пыл девать некуда!
— А если я ее люблю? Она — необыкновенная, не такая как все…
— Она — жена Якова!!
— И что? Разве тебя остановило, что моя мать была замужем за твоим братом? Видимо, это у нас семейное — спать с женами родственников. Сначала Яков, потом ты… Сейчас, похоже, моя очередь поразвле…
Александр не успел договорить, так как его фразу прервал удар в челюсть.
— Ах ты маленький похотливый щенок!!
Саша держался за лицо и ошеломленно смотрел на Павла. За все его восемнадцать лет на него никто не поднял руки, ни батюшка, ни Павел, никто и никогда. Хотя, бывало, он этого заслуживал.
— Успокоился?? Чтоб я подобных слов от тебя никогда больше не слышал!!
Александр молча кивнул.
— Дмитрий сказал тебе, что уже не мог иметь детей, и что мы сошлись с Лизой, и родился ты. Так?
— А как еще?
— А так, что он не просто уже не мог иметь детей, вскоре после свадьбы он перестал быть мужчиной совсем. Слава Богу, что брак был вообще консумирован, а то молодая княгиня так бы и осталась девицей, пока он не нашел ей любовника. Ни Яков, ни Лиза не знали, что Яков — сын Дмитрия, их просто свели вместе, а потом разлучили.
Что касается меня, я был влюблен в Лизу еще до того, как твой дед женил на ней Дмитрия. Я просил его отдать ее за меня. Я должен был стать мужем Лизы с самого начала. Не было бы неудачного брака с Дмитрием, печальной связи с Яковом и моего неоднозначного отцовства. Была бы нормальная семья с самого начала. Но твой дед не позволил этого. В итоге случилось то, что случилось.
Ты думаешь, Дмитрий просто закрыл глаза на то, что у его жены был роман со мной? Ему был нужен наследник, а мне была нужна Лиза. Я стал невенчанным мужем Лизе и отцом его наследника, так как это был единственный способ для меня быть с ней. Я не был ее тайным любовником. После смерти нашего отца, которая случилась примерно через три месяца после того, как Лиза забеременела тобой, мы стали жить вместе как муж и жена. Дмитрий купил эту усадьбу возле Царского Села, так как она была довольно близко к моей службе. Я постоянно ездил к Лизе, а потом к ней и тебе. Дмитрий сюда приезжал как мой брат. Слуги вообще не знали, что настоящий муж Лизы — Дмитрий. Для них она была моей женой — женой Павла Александровича Ливена.
Павел подумал, что единственным из слуг, кто знал о том, что Лиза не его жена и кроме того догадывался, что он — настоящий отец Александра, был Демьян. Но он никогда ни словом, ни жестом не дал понять, что в курсе этой тайны личной жизни Его Сиятельства.
От новых подробностей семейной истории глаза Александра делались все больше и больше.
— А почему ты не забрал меня после смерти моей матери? Почему меня взял батюшка?
— Потому что раз Лиза была повенчана с ним, он считался твоим отцом. Или ты хотел, чтоб мы объявили тебя бастрадом? Кроме того, я был на службе. Кто бы заботился о тебе? Дмитрий сказал, что он — твой официальный отец, и так будет лучше для всех. И не ты ли не далее как вчера говорил мне, что Дмитрий — твой единственный отец, и что меня в роли своего отца ты не видишь? Или я понял что-то не так?
— Нет, все так…
— Еще, думаю, что Дмитрий надеялся, что я женюсь, и у меня будет семья.
— Но ты не женился.
— Нет, я никого не смог полюбить после Лизы. Ты знаешь, что у меня были и есть женщины, все Ливены — дамские угодники, вот это у нас точно в крови. Но что касается любви, похоже, мы любим только одну женщину в своей жизни. Для Дмитрия это была Катя, мать Якова. Для меня это была Лиза, твоя мать. Мне в отличии от Дмитрия повезло. Я не мог быть супругом Лизе, но я был ее невенчанным мужем, у меня с ней была семья. У Дмитрия не было и этого. И у тебя в жизни появится любимая женщина, но, поверь мне, это — не Анна.
— Почему не Анна?
— Потому что то, что ты чувствуешь по отношению к ней — это не любовь. Это интерес, влечение, ну наконец — влюбленность… То, что у тебя было к другим женщинам… Да и то насчет влюбленности я сомневаюсь… И я тебя предупредил, пока по хорошему. Не смей!
Александр вышел, Павел остался один. Зачем он затеял ссору? Да еще когда Саша собирался ехать верхом? Сейчас, после того, как он нанес ему обиду, Саша помчит своего Вихря во весь опор… да еще не дай Бог, дурак, разобьется… Кому он потом будет нужен покалеченный, какой из множества Анн Викторовен… которые у него могли бы быть за всю жизнь… Хоть молиться начинай, чтоб без беды добрался до рощи… Он знал своего сына слишком хорошо. Саша доскачет до рощи, найдет там какое-нибудь дерево, сядет под него, как он сам… И будет думать… что произошло… что с этим делать… и как быть дальше… А потом вернется… поговорить с ним… Ну, а пока не вернулся, надо снова заняться документами, а там, глядишь, и Демьян, приедет.
Демьян появился скорее, чем он ожидал.
— Ваше Сиятельство, я привез бумаги, как Вы просили.
— Давай их сюда. Ты Александра видел?
— Только что. На конюшне. Он велел Вихря седлать.
«Ну как я и думал».
— У него с лицом что-то неладно. Налетел, видно, на что-то.
«На мой кулак…»
— Может, и налетел… Кто ж его знает… Демьян, ты пойди на конюшню, скажи Авдею, что если Анна Викторовна придет, чтоб покатал ее на Фиалке сам, а то Александр Дмитриевич… по делам отьехал.
— Хорошо, Ваше Сиятельство… Что-то еще?
— Да не смотри ты на меня так! Знаю, что не прав был… но за дело…
— Так я разве что сказал?
— Зато подумал. Разве нет?
— Так мне и думать не положено.
— Демьян! Иди уж… на конюшню…
Демьян понял больше, чем ему бы хотелось. Демьян был гораздо больше, чем обычный слуга князя. Он был скорее помощником, чем камердинером Его Сиятельства. Он знал о князе, об офицере, о Павле Александровиче столько, сколько не знал ни один из слуг. А сколько именно — не представлял даже сам Ливен. Много. Очень много. А где не знал, там догадывался. Как сейчас. Он никогда ничего не говорил. Но за четверть века службы пару раз смотрел на своего хозяина так, что лучше бы высказался… от души…
Когда после похорон Елизаветы Алексеевны он нашел Его Сиятельство почти во вневменяемом состоянии, пьяного в стельку и рыдавшего, он и то ничего не сказал. Только посмотрел на него, покачал головой и вздохнул. Помог князю добраться до постели, уложил его, а утром принес большую кружку рассола и буквально на себе дотащил Его Сиятельство до бани, где изгнал из его тела хмель, а из головы… дурные мысли о том, что жить больше не хотелось… Нет, жить не хотелось по-прежнему, но ему уже не было безразлично, умрет ли он с перепоя… или на своей службе… На службе, все же было предпочтительней, а для этого нужно было появляться там по крайней мере на своих ногах и без запаха перегара, которым он благоухал…
И если в этот раз Демьян не смог смолчать и затронул скользкую тему, значит, в его понимании дело было совсем плохо. Дальше некуда. Только это он знал и сам… Нельзя было так поступать с сыном, даже если он вроде как и заслужил… Нужно будет обязательно извиниться. И объяснить, почему он так поступил. Саша поймет. И, как он надеялся, простит. Его мальчик не был злопамятным. Не был и глупым, наоборот, был слишком умным для своих лет. Он просто еще был очень молод и мало знал жизнь… Но с помощью кулака учить его жизни вовсе не следовало…
Александр поскакал рысью подальше от усадьбы, в рощу, где можно было посидеть одному и подумать о том, что произошло. Да, ему нравилась Анна, и, скорее всего, он даже был в нее немного влюблен, но он вовсе не собирался делать попыток соблазнить ее. Не такой уж он подонок, как пытался изобразить Павел. Зачем он стал злить Павла, провоцировать его на ссору? Он сам не мог понять. Может, он ревновал Анну к Павлу? Между Анной и им самим была разница всего в пару лет, а между Анной и Павлом почти тридцать. И тем не менее Анна явно предпочитала общество Павла, а не его… А то, что он сказал про Павла и Якова по отношению к Лизе, его матери, вообще никуда не годилось… Челюсть болела, но не так сильно, как ныло сердце — от стыда, что Павел его ударил, а еще больше от того, что он позволил себе вести себя как идиот и последняя скотина… Нужно обязательно извиниться. Он надеялся, что Павел простит и поймет его, ведь он понимал его как никто другой… Он просидел под деревом с час и решил, что пора возвращаться. Лучше не откладывать разговор на потом.
— Павел, я пришел поговорить с тобой как мужчина с мужчиной.
— Слушаю.
— Прежде всего я хотел извиниться перед тобой за ту сцену. Не знаю, что на меня нашло. Я не хотел тебя злить и ссориться с тобой…
— И ты меня прости. Не думал, что когда-нибудь ударю тебя…
— Я это заслужил. Любой мужчина на твоем месте сделал бы то же самое… Или даже вызвал на дуэль…
— Мне еще дуэли с собственным сыном не хватало. То, что я поднял на тебя руку, уже переходит все границы. Но я не смог сдержаться… Это был удар ниже пояса… Я очень любил твою мать и до сих пор люблю, и она любила меня, я не мог снести подобного оскорбления… Но в любом случае я не должен был бить тебя по лицу…
— Павел, я сам напросился на это. С моей стороны это было низко, подло… И я понимаю, почему у тебя зачесались руки… Мне самому потом было мерзко, что я сказал такую гадость…
— Саша, ты и к Якову был несправедлив. Да, он не любил Лизу так как я, но она нравилась ему. Да, у него была с ней связь, но это не была, извини за прямоту, похоть, как это звучало из твоих уст… И именно благодаря Якову Лиза потом, возможно, приняла меня…
— Как так? — удивился Александр.
— Он показал ей, что плотские отношения могут доставлять радость, а не только быть обязанностью, как было у нее с мужем, хоть и всего несколько раз. Что мужчина может быть ласков, нежен, страстен… проявлять свои чувства к женщине с помощью таких отношений… Я благодарен Якову, что Лиза узнала с ним это. Иначе бы между мной и Лизой вообще ничего могло бы не быть, ну и, как следствие, у меня не было бы тебя…
— Мне нужно будет подумать о том, что ты сказал.
— Подумай, это важно. Еще важно то, что вчера я хотел образумить тебя, не дать тебе сделать глупость, которая могла бы иметь катастрофически необратимые последствия… и защитить Анну…
— Павел, Анна мне действительно нравится… очень нравится… Понравилась еще в ту первую встречу в Петербурге… И я думал о ней, хотел увидеть ее… Но я никогда не позволю себе ничего по отношению к ней, можешь быть спокоен… — Александр подумал о том, что, когда он увидел в саду Павла с графиней, ему захотелось так же страстно обнимать и целовать Анну Викторовну как Павел свою любовницу, но, конечно, он бы ее и в щечку поцеловать не посмел… — Ты мне веришь?
— Хотел бы верить, — честно сказал Павел.
— Но мне кажется, я ревную ее к тебе… поэтому я и полез на рожон… Ты проводишь с ней столько времени… наедине…
— Ревнуешь Анну ко мне?? Александр, да в своем ли ты уме?? — воскликнул Павел.
— Я видел, как вы шли по саду рука в руке… А до этого сидели на скамье, и ее рука была в твоей… и ты целовал ей ладонь…
— Да, такое было. И не раз, если тебе интересно. Но я не понимаю, что ты нашел в этом неприличного… Что же ты не подошел, если видел нас?
— Я… я не хотел беспокоить вас… Нарушать вашу… беседу…
— Саша, о чем таком мы могли беседовать, что ты не решился нас беспокоить? Давай, говори. Не ходи вокруг да около.
— Я не слышал. Я не подходил близко. Я видел вас издалека… Я видел, что вы… уединились…
— Саша, уединиться — это точно не сидеть на скамье в саду, где помимо тебя нас мог видеть кто угодно. Я догадываюсь, куда ты клонишь. Но тебя может извинить только то, что ты еще слишком молод, чтоб правильно оценивать отношения между людьми…
В Анне я вижу прекрасного человека и добрую, милую, красивую девочку, но не женщину. И уж тем более не ту, которой я мог бы увлечься. Я отношусь к ней примерно так же, как я бы относился к дочери, если бы она у меня была… Даже если бы Анна интересовала меня как женщина, не думаешь же ты, чтоб я привез ее к себе в дом вместе со своей любовницей и оказывал ей знаки внимания у той на глазах… Если даже игнорировать тот факт, что она — жена моего племянника… Или же, наоборот, даже случайно позволил Анне увидеть… как я проявляю свою… страсть по отношению к Наталье Николаевне?
— Ты… знал, что мы видели вас?? Ты что, специально сделал это??
— Что специально?
— Ну… миловался с графиней…
— Специально миловался? — Ливен рассмеялся. — Мне что уже нельзя приласкать свою любовницу, когда хочется, и для этого нужен… повод? И какой же?
— Ну… чтоб разбудить в Анне ревность…
— Ревность в Анне?? По отношению к графине?? — Павел засмеялся еще более открытым смехом. — Ну ты даешь! У тебя прямо какая-то повальная ревность в голове! То ты говоришь, что сам ревнуешь, то что якобы я пытаюсь вызвать ревность Анны… Ох, Саша, Саша… Не о том ты думаешь… Совсем не о том…
— Наверное, я неправильно выразился насчет своей ревности. Скорее всего, это чувство называется по-другому. Но мне обидно, что моей компании она предпочитает твою. Я бы хотел стать ей другом, близким другом. Мы с ней почти одного возраста… Что общее может у нее быть с мужчиной на тридцать лет старше?
«Душа, — подумал Павел, — душа. И многое другое».
— Саша, не все меряется возрастом. Она знает меня лучше, чем тебя. Тебя до приезда в усадьбу она видела лишь однажды и очень коротко. А с ней мы провели вместе уже какое-то время. Между нами возникли теплые дружеские и родственные чувства и, надеюсь, доверие и понимание…
— Я случайно услышал, как Анна назвала тебя Павел и на ты. Это так? Я не ослышался?
«Ты бы еще услышал, как она меня называет кроме Павла…»
— Нет, не ослышался, это так.
— Ты позволяешь ей называть себя так?
— Что значит позволяю? Так меня называет Яков, почему Анна должна называть меня иначе? Да, поначалу я просил ее назвать меня Павел Александрович и дядя Павел. Но Яков так меня не зовет, и она не обязана.
— А меня она называет Александр Дмитриевич и на Вы…
— Она тебя еще слишком мало знает, чтоб называть тебя только по имени. Но, думаю, со временем вы перейдете к менее формальному общению, и у вас будет шанс стать друзьями… А если насчет возраста, то, похоже, долгое время единственным ее другом был ее дядя по отцу, который примерно моих лет. Потом ее другом стал еще и Яков, который старше ее почти на двадцать. Как мне представляется, друзей своего возраста у нее и не бывало. Возможно, были какие-то знакомые молодые люди, но явно не те, с которыми можно вести задушевные беседы или сблизиться настолько, чтоб посвящать им свое время…
— То есть она считает меня мальчишкой, юнцом, с которым и время проводить… слишком большое одолжение? Павел, я не мальчик, я давно мужчина, мужчина с опытом!
Павел улыбнулся:
— Не думаю, что твой опыт… в отношениях с женщинами… может пригодиться в ситуации с Анной. Да и какой у тебя опыт? Флиртовать, говорить банальные комплименты, чтоб склонить женщину к плотским утехам? Ты меня, конечно, извини, тут много опыта и не нужно, особенно если ты — князь, многие женщины будут рады… пойти с тобой уже только потому, что у тебя титул… А насчет Анны, она не выглядит женщиной, которую не может осчастливить муж, и которой нужен любовник. Что-что, а уж к своим годам Яков явно научился, как ублажить женщину…
— Я тоже могу удовлетворить женщину!
— Саша, я сказал, не удовлетворить, а ублажить…
— А есть разница?
— Поверь моему тридцатилетнему опыту, есть… И очень большая… — усмехнулся Павел. — Но поскольку ты об этом спросил, то тебе еще этому учиться и учиться…
Александр нахмурился.
— Саша, через это проходит каждый мужчина, если, конечно. хочет быть искусным любовником, таким, за которым…
— Женщины будут бегать, как за тобой? — закончил фразу Саша.
— Ну примерно, — улыбнулся Павел.
— А если с Анной… я был бы рад… даже без… плотских утех? Так…
— А если ты просто хочешь завести с Анной флирт, так она не кокетка, чтоб флиртовать с тобой от скуки. У нее есть любимый муж, который к ней очень нежно относится и если и делает ей комплименты, то от души, да и не падкая она на комплименты вовсе… Саша, не нужно ей ничего этого от тебя, совсем не нужно, поверь мне… Попробуй найти к ней другой подход.
— Но какой?
— Ну поговори с ней, затронь тему, которая будет ей интересна. Например, про духовидение, про расследования… Если тебя интересует, когда я держал ее за руку, мы беседовали в том числе и о духах, — Павел не обманул Сашу. Когда они с Анной сидели рука в руке, они действительно говорили о духах… а о чем еще — это принадлежало только им двоим…
— Про расследования? С женщиной? — скептически посмотрел Александр на Павла. — Теперь уж я тебя спрошу, не повредился ли ты головой. Может, в том Затонске воздух какой-то вредный и влияет на умственные процессы? Как можно разговаривать с женщиной о подобных вещах? Женщин интересуют наряды, развлечения, сплетни…
— Саша, наряды, развлечения и сплетни интересуют именно таких женщин, с которыми, как ты выразился, у тебя был опыт… У других женщин интересы могут быть совсем иного плана. Какие у Анны, я тебе уже сказал.
— А правда, что Анна видит духов?
— Истинная правда. Она помогала Якову в расследованиях. Когда он был ранен и пропал, от потрясения, от переживаний за Якова дар у нее исчез и сейчас медленно возвращается. Но она действительно медиум, это не обман и не мистификация.
— Павел, я не верю в такие вещи.
— Яков тоже не верил. Но со временем принял… Поговори с ней о духах, только не будь слишком категоричен.
— А ты сам-то в это веришь?
— Я верю в то, что в нашем мире есть очень много непознанного. И что если это трудно или невозможно понять, то это не означает, что этого явления не существует…
— Ну как всегда, уклончивый ответ… Павел, ты бы сделал блестящую карьеру на дипломатическом поприще.
— У меня и так блестящая карьера, где, кстати, подобные навыки весьма не лишние… Саша, пойди займи Анну чем-нибудь… Пофехтуй с ней, например, или стрелять поучи…
— Пофехтовать или пострелять с ней? Она что, мальчишка?
— Она иногда… хуже мальчишки, — вздохнул Ливен. — С тобой было… спокойней… Если пойдете на стрельбище, не вздумай ляпнуть ей про спусковой крючок и даму, я уже это сделал…
— Ты сказал ей это? — развеселился Саша. — Ну ты даешь! Значит, пострелять или пофехтовать с ней? Хорошо, пойду постреляю. А на лошади мне ее все-таки можно покатать, если ее уже конюх не покатал?
— Можно. Только держи себя в руках. А то я тебе эти руки оборву, как и обещал… А тебе ведь еще предстоит научиться, как женщин ублажать, — ухмыльнулся Ливен.
Александр ушел, а Павел вздохнул с облегчением — не будет от Саши проблем. Нет у него серьезных чувств к Анне, так юношеское влечение к красивой женщине, точнее к одной из множества красивых женщин, не более. Иначе бы разговор шел совершенно по-другому… Он снова взялся за свои бумаги, но, дочитав документ, мысленно еще раз вернулся к разговору с сыном. И рассердился сам на себя:
— Старый дурак! Иди, Саша, поучи Анну Викторовну стрелять… пообнимай ее… когда ее руку направляешь…
Да, он доверял сыну… Но все же на душе у него стало неспокойно — как говорится, доверяй, но проверяй… Он послал за Демьяном.
— Демьян, Александр пошел с Анной пострелять… Ты побудь с ними, а если заметишь что-то… чего быть не должно…
— Ваше Сиятельство! Нет…
— Что Ваше Сиятельство? Да… я этого… опасаюсь… В общем, если что, скажи Саше, что вспомнил, что я хотел его видеть. Понял?
— Как не понять…
Закончив просматривать папку, он сам пошел на стрельбище.
— Павел Александрович, Пал Саныч! У меня получается, гораздо лучше получается! — похвасталась Анна, увидев его.
— Очень рад твоим успехам.
— Пал Саныч, Вы мне обещали показать…
— Аня, да называй ты меня при Саше по имени, он все равно знает…
— А меня Вы, Анна Викторовна, можете тоже называть просто по имени? Я ведь тоже Ваш родственник, как и Павел… Деверь — это так, кажется, называется… — неуверенно сказал Александр.
Анна почему-то вопросительно посмотрела на Павла. В данный момент Павлу хотелось, чтоб Анна называла Сашу не Александр Дмитриевич, а Ваше Сиятельство или князь — чтоб… он чувствовал, что дистанция между ними была еще больше, чем сейчас… Но запретить? Это бы точно вызвало подозрения. Мужчину почти на тридцать лет старше Анна называет по имени, а своего ровесника, даже чуть младше по имени и отчеству?
— Ну если Анна сама так решит…
— Хорошо, Александр.
— А Вас… я могу называть Анна, без отчества? Или это будет слишком неучтиво… ведь Вы меня немного старше…
Павел покачал головой:
— Неучтиво, мой дорогой, говорить даме о ее возрасте, даже если она так молода… Насчет остального опять же решать самой Анне.
— Да, можно…
— А руку можно поцеловать… в знак моего расположения… как родственника?
— Хорошо, можешь поцеловать, — разрешил Ливен-старший.
Анне стало весело — Саша спрашивал у Павла, можно ли ему поцеловать ей руку… А про своих… дам, он тоже спрашивал у Павла, позволит ли он ему… их обхаживать… Александр принял ее веселье за улыбку, предназначавшуюся ему:
— Ах, Анна, подарить мне такую улыбку всего лишь за поцелуй руки… я сражен…
— Анна, давай уж тогда и я тебе руку поцелую, а то стою тут… как чурбан неотесанный, — Павел прикоснулся губами к тыльной стороне ее руки, но не к ладони.
Анна где-то в глубине поняла, что эти проявления внимания были… словно игра, которую Александр и Павел вели между собой. Что ж, она тоже поиграет.
— Павел, ты обещал показать мне приемы, но так и не показал.
— Что ты ей обещал показать? Какие приемы?
— Вот такие.
Секунду назад усмехавшийся Александр лежал на траве с гримасой на лице.
— Вставай, увалень, — Павел подал Саше руку.
— А еще? Павел, покажи еще! — Анна была под впечатлением от умений Павла.
— Ну хорошо… Смотри…
Павел развернулся и, как казалось, ударил Александра ногой между ног. Саша согнулся, прикрылся руками и застонал.
— Ладно, не пугай ее, я тебя даже не задел.
— Это так больно? — полюбопытствовала Анна.
— Аня, это очень больно, неимоверно, поэтому, если есть возможность, мужчину нужно бить именно туда.
— Как?
— Да как получится. Лучше все же ногой или коленом, но на худой конец хоть кулаком со всей силы… И прошу тебя, не нужно тренироваться на Саше, я все же надеюсь, что он мне когда-нибудь подарит внука, — усмехнулся Ливен-старший.
— А… тебя так били?
— Нет, Господь миловал… Мне никогда не приходилось искать взаимности у женщин… с помощью силы…
— Ну да, они же за тобой сами бегают.
— Аня, Аня, — покачал головой Павел, — и что за разговоры у нас… Ладно хоть Яков не слышит… Ну на сегодня хватит… Ты бы сходила проведала графиню, а то мы ее как-то… оставили без внимания.
Анна пошла к дому, а Александр, глядя ей в след, спросил:
— Павел, а Анна точно барышня?
— Ну судя по фигуре и по тому, что Яков мальчиками никогда не увлекался, барышня, точнее молодая женщина, — засмеялся Павел. — А что… любовный пыл у тебя уже пропал?
— Да как-то боязно к такой подходить… А то ведь и правда, как вдарит между ног… так потом и… любовницы вообще не нужны будут… Да и жениться как?
— Вот беда-то, ну женишься на вдове с детьми, раз сам уже ни на что не будешь способен, — подзавел Павел сына.
— Оно как-то все равно… своего потом хочется… хотя бы… как я у тебя…
— Саша, я очень надеюсь, что женщина, которую ты полюбишь, не будет чьей-то женой… Что ты сам сможешь на ней жениться и иметь законных детей… У меня… не было другого выбора… чтоб у меня появился ты… Но такой доли я для тебя ее хочу…
— А если б я сейчас встретил такую женщину… Что бы ты сказал?
— Совет да любовь. Но, если честно, в твоем возрасте еще очень рано жениться. Не потому, что ты не сможешь обеспечить жену, у тебя приличное состояние, тебе об этом беспокоиться не нужно… Рано потому, что ты можешь принять влюбленность за любовь, а потом быстро разочаруешься… И что? Начнешь изменять жене направо и налево в поисках той самой пресловутой любви?
— А как отличить любовь от влюбленности? Ну дай мне хоть какой-нибудь пример…
— Когда ее счастье для тебя важнеесвоего собственного… а своих желаний тем более… Ты ведь не можешь сказать такое про свои чувства к Анне? Что для тебя ее счастье с Яковом важнее… твоего желания обладать ей…
— Не могу, — вздохнул Александр. — Если б она была женой не Якова, а какого-то другого мужчины… я бы, возможно, попытался… приударить за ней… не думая, как… это может отразиться на ее отношениях с мужем… — хоть он и сказал об этом, он не представлял, как это сделать, так как опыта соблазнения замужних женщин у него не было. — Я просто хотел бы, чтоб она была моей… хоть какое-то время…
— Ох Саша, Саша, — снова покачал головой Павел. — С такими-то взглядами как бы ты потом не докатился, чтоб предлагать женщине при ее муже или родственнике стать его содержанкой… Как князь А. почти прямым текстом предложил Анне в моем присутствии…
— Что??? Да как он посмел, этот старый хрыч?? — взвился Александр.
— Старый и очень богатый хрыч… И, как ты сам знаешь, имеющий… защиту Великого Князя… Так что на твоем месте я бы озаботился не своим… желанием… А чтоб вот такие вот князья своими желаниями не досаждали ей… Ты меня понял?
Павел увидел, как мгновенно изменился Александр, из юного Дон Жуана, который немного кичился своими связями с женщинами, он превратился в… серьезного молодого мужчину.
Александр понял. Да, Анна волновала его сердце… и не только сердце… но он никогда бы не посмел навязывать ей свои ухаживания или даже попытаться по-настоящему поцеловать ее — как мужчина страстно целует женщину, не говоря уж об остальном… А другие мужчины, такие как князь, им ведь и правда все равно, чья она жена… Им бы только получить свое… Он представил, как князь А. пытался обнимать и целовать Анну… помимо ее воли… И от этой картины ему стало… очень неприятно… неприятно даже до тошноты… Его передернуло…
— Да, я понял тебя. Сейчас действительно понял… Я буду с ней рядом… когда нужно будет защитить ее от таких… поклонников… Я никому не позволю обидеть ее, никому, — твердо сказал Александр.
— Мы, Ливены, никому не позволим обидеть Анну, — уточнил Павел, — я, ты, и, конечно, Яков.
— Да, ты прав, все мы, Ливены, — согласился Саша.
Ливену-старшему оставалось только уповать на то, что в вопросах морали его слишком рано повзрослевший сын пошел в него самого, а не в своего тезку-деда… и не позволит себе ничего предосудительного… на то, что за несколько месяцев, пока Анна не переедет в Петербург, его интерес к ней угаснет, и он обратит его на какой-нибудь другой объект… Если, конечно, у него хватит благоразумия… не ехать в Затонск…
========== Часть 28 ==========
Ливены старший и младший подошли к дому.
— Саша, пойдем ко мне, мне нужно поговорить с тобой кое о чем, что касается моей службы.
— Хорошо, — кивнул Александр. — В кабинет?
— Нет, пожалуй, лучше в комнату. Ты поднимайся, я возьму бумаги из кабинета.
Через несколько минут Павел зашел в свои покои с папкой в руках.
— Капитан Серебренников недавно погиб…
— Серебренников?? То есть как погиб??
— При странных обстоятельствах… Выпал из окна гостиницы… Это случилось поздним вечером, день был очень жаркий, окно было открыто… Непонятно, действительно ли это несчастный случай, или же убийство, а, возможно, самоубийство…
— Из окна выпал?? Он что такой пьянущий был, что на ногах не стоял? Но ты же ведь пьяницу не стал бы держать на службе… да еще такой, как у тебя… Хотя, может, случилось у него что-то… и хватил лишнего… Вскрытие делали?
— Конечно, делали. Саша, пьяницей он никогда не был. И когда погиб, вообще не пил.
— Может, болен чем был… Голова закружилась, равновесие потерял, стоя у окна…
— Ничем, что бы это могло вызвать… Поэтому и странно… Вполне здоровый мужчина… По заключению врача, на теле никаких следов борьбы и насилия не обнаружено… Если б кто его вытолкнуть пытался, он ведь должен был оказать сопротивление… А самому жизнью покончить — он был очень позитивный человек да и боец по характеру, для такого должна быть очень веская причина… Да и не проще ли офицеру в таком случае застрелиться — якобы случайно… Делают же так некоторые…
— Ну так, может, и не сделал, потому что именно это бы и стали подозревать в первую очередь. Ну он и выпал из окна… А с какого этажа выпал?
— Со второго.
— Со второго и насмерть?? Это ж как надо постараться… Шею что ли сломал?
— Там ремонтировали крыльцо, что ведет на задний двор. Под тем окном как раз были битые кирпичи, часть чугунных перил, на это он и упал…
— А гостиница где? В Петербурге?
— Нет, — Ливен назвал один небольшой город неподалеку от столицы.
— А что его туда занесло?
— Служебная надобность… Встречался с одним человеком…
— Бумаги пропали? — напрямую спросил Саша.
— Нет, бумаги не пропали. Но те, что у него были, никакой ценности не имели. А человек ему никаких бумаг и не должен был передавать. Там только… устная информация была. Если бы документы пропали, сразу же бы подозрение на убийство было…
— Его допросили?
— Полиция, конечно, допрашивала. Он был одним из постояльцев. Потом с ним… наши побеседовали… Кроме него в этой гостинице были еще два постояльца, которые могли знать Серебренникова, так как оба из Петербурга. Но оба сказали, что не знакомы с ним… Все они останавливались в соседних номерах.
— А от меня что требуется? Съездить туда… повынюхивать, что и как?
— Саша, нюх у тебя отменный, — засмеялся Павел. — Но пока он не требуется… Я хотел бы, чтоб ты посмотрел сведения, что собрали об… информаторе и этих двух гостях. Мне кажется, ты можешь знать кого-то из них. Если так, скажи свое мнение о них, насколько собранные сведения соответствуют… твоему представлению об этих людях.
Ливен-младший взял бумаги и внимательно прочел.
— Про первого — более или менее то, что я о нем знаю. Так, ничем непримечательный человек, как и написано. Про второго я бы добавил лишь то, что он… вспыльчивый, плохо себя в руках может держать, так что мог полезть в драку… Но ты говоришь, что у Серебренникова синяков не было… А вот про информатора вашего — не знаю, кто на него досье составлял, но гнать его надо в шею, в какой-нибудь гарнизон на границе нашей Родины, где бы он… белых медведей или верблюдов пересчитывал… Здесь написано, что у него нет финансовых затруднений. Если и нет, то будут в очень скором будущем. Его нынешняя любовница — особа с ооочень большими запросами, и средств на нее уходит немало, не то что на предыдущих… Она без подношения и за талию-то во время танца не даст подержаться… не то что дать… — ухмыльнулся Александр… А траты на нее будет возможно скрывать от жены лишь до поры до времени… Следовательно, он уже мог… искать какой-то побочный источник дохода… Ты мне скажи, та информация хороших денег стоила? Или же он ей решил поделиться, так сказать, из любви к Отечеству?
— Она могла бы быть полезной… при определенных обстоятельствах… Но шанс наступления этих обстоятельств очень невелик… Так что располагать ей неплохо, а вот использовать… Поэтому получили мы ее больше из, как ты выразился, любви к Отечеству, нежели меркантильного интереса.
— Очередные пикантные подробности про одного из Великих Князей? Так одной такой новостью больше, одной меньше, по-моему, это уже роли не играет… Или же в этот раз там что-то совсем… выдающееся?
— Саша, ну ты ведь сам понимаешь, что этого я тебе не скажу… Но спасибо тебе, про этого человека… покопают поглубже… А откуда ты, кстати, знаешь про него и эту даму?
— Даму??? — засмеялся Саша. — От дамы у нее только платье баснословно дорогое и драгоценности, остальное от шлюхи, притом в прямом смысле этого слова. Я не слышал, чтоб она хоть когда-то оказывала внимание мужчине просто потому, что увлеклась им… Кто больше предложит, тот и ее кавалер. До тех пор, пока побогаче и пощедрее не появится. Поэтому и говорю, что ваш информатор скоро ох как в финансах будет нуждаться… А видел я их сам, пару раз, один — в ресторане, то, что было у них на столе — самое дорогое из меню, а из винной карты так уж и говорить нечего… Мне аж перед своей любовницей неловко стало — что я заказывал то, что нравится… а не то, что немеренных денег стоило…
— Ну так она-то, наверное, с тобой все же из-за того, что… увлеклась тобой? — усмехнулся Павел.
— Ну надеюсь… А относительно этого случая с Серебренниковым — больше ничего? А то, если тебе нужно, я могу туда съездить порасспрашивать тихонько… как в другие разы… Может, и сейчас что узнаю…
— Пока не нужно. Надеюсь, что это вообще не понадобится…
— Ну как знаешь… А теперь ты мне скажи, что там за история с Кузьмой? Слуги перешептываются… но ничего не говорят. Может, ты объяснишь?
— Его убили около Александровского парка, пытались садовыми ножницами отрезать голову и вырезали язык…
— Павел, что вокруг тебя происходит?? — с тревогой в голосе спросил Саша. — Люди, прости за выражение, мрут как мухи…
— Не думаю, что это связано со мной… Да и Серебренников ко мне имел отношение только по службе… Помянуть бы его надо, хороший был человек… — вздохнул Ливен и налил в бокалы по глотку коньяка.
— Садовника тоже помянем?
— Еще чего! Его убили… после того, как я приказал его прилюдно высечь и выгнал из усадьбы…
— Ну и крутого же Вы нрава, Ваше Сиятельство… — хмыкнул Александр. — И за что же?
— Было за что… за похабные слова, которые он произнес в адрес Якова и Анны.
— Ого! Ну про Якова-то понятно, какие — княжеский ублюдок, так ведь?
— Ну, а что другое он мог сказать?
— А про Анну что?
— Да тоже… грязь всякую…
— Павел, что именно? Не за ублюдка же ты его высечь приказал…
— Ну и за это тоже…
— Павел, что?
— В общем, что… у меня все любовницы красавицы как графиня… А такую как Анна… я бы не снизошел даже… мимоходом оприходовать, не то что пустить в свою постель… — пересказал Ливен слова садовника.
— Что??? Вот ведь… — Александр крепко выругался. — Есть же на свете такие… — он снова употребил ругательство.
— Саша! Ты где таких слов набрался? — нахмурился Павел.
— Не где, а у кого. У тебя, у кого же еще… не у батюшки же… Он так никогда не ругался…
— Да и я вроде так… редко выражаюсь…
— Значит, у меня память хорошая, — усмехнулся Александр. — Ты сам это слышал? Или донес кто?
— Это Анна слышала… Я нашел ее в саду, она так горько плакала… Ну я и… выпытал у нее, почему…
— Она сама эту гнусность слышала?? Да я б эту сволочь сам измордовал так, что у него все зубы повылетали, и он подавился ими! Неужели тебе не хотелось врезать ему как следует? — спросил Саша, бессознательно потирая лицо, испытавшее силу кулака Павла ранее.
— Еще как хотелось… Но боялся, что на сломанной челюсти остановиться не смогу, а забью его до полусмерти, — признался Ливен. — Поручил Трофиму…
— А Анна сильно расстроилась?
— Ну если нам с тобой так гадко, можешь представить, каково ей было… услышать такое…
— Да уж… Павел, ты считаешь, Анна красивая?
— Конечно, красивая…
— Настолько красивая… что если б она не была замужем… ты бы позволил ей… разделить с тобой… твою… — Саша кивнул головой в сторону его спальни.
Павел ожидал от сына похожего вопроса — захотел бы он завести с Анной роман, если б она не была замужем. Но Саша спросил о том, значила бы она для него столь много, что ради нее он… изменил бы своему принципу никогда не приводить женщин в свою спальню. Саша не понимал этого, пока он не объяснил ему, что на его собственную спальню женщина имела право только в том случае, если б была его женой. Или же конкубиной — если по какой-то причине он не мог на ней жениться. Для остальных женщин были другие спальни, чего, к счастью, в его домах хватало.
— Саша, Анна замужем, и никаких «если» быть не может… С любимой женщиной я бы делил спальню, дом, а главное… свою жизнь… и не как с любовницей, а как с женой… Я говорил тебе об этом не раз… Только это не про Анну… Да и дело не во внешней красоте… Я воспринимаю ее по-другому, не так как ты… Тебе трудно понять, что я, светский ловелас, вижу в красивой молодой женщине… совершенно иное… какие-то другие… привлекательные черты… не внешности… а те, что, возможно увидеть, если смотреть… не глазами…
— Не глазами?
— Нет… сердцем, душой…
Александр внимательно посмотрел на Павла. Не глазами, а… сердцем и душой…
— О Господи!! — охнул он. — О Господи!! Павел, да ты ее любишь!! Любишь!! Только говоришь, что нет… Как это тогда называется, если не любовь??
— Я не знаю… Но это не любовь мужчины к женщине, это точно… Я знаю, что это такое, у меня это было с Лизой, твоей матерью… А к Анне совсем другое… Так что можешь не ревновать понапрасну…
— А она тебя любит? — не сдавался Александр.
— Саша, она любит Якова, своего мужа, а не меня. И это тоже совершенно точно… И тебя как мужчину она не полюбит… Не стоит тешить себя напрасными надеждами… Она счастлива с Яковом, и ей не нужен никакой другой мужчина…
— А Анна, она потом сильно распереживалась, когда узнала, что садовника убили? В обморок не падала?
— Она нет, а вот графиня чуть не упала… А Анна один раз проснулась от того, что увидела кошмар…
— Она тебе это сказала?
— Нет… я сам услышал ее крик…
— И ты пошел узнать, что случилось?
— Конечно, пошел… Сделал ей горячего чая, чтоб успокоилась… — о том, что перед этим он держал Анну в своих объятиях и гладил по спине, Саше знать было совершенно не нужно.
— То есть ты сразу пошел за чаем?
— Ты о чем?
— Да ладно… Так бы ты сразу за чаем и побежал, если бы увидел, как ей плохо… Посидел ведь с ней… за руку, наверное, подержал… как всегда… Или скажешь, что этого не было?
Ливен-старший пожал плечами, мол, что Саша хочет, пусть то и думает.
— Павел, скажи, только честно… что ты чувствовал, когда тогда обнимал Анну? — Александр пронзил Павла своим взглядом.
— Ч-что? — пробормотал Павел… - Саша… о чем ты говоришь?
— Я спросил, что ты чувствовал, когда обнимал ее тогда… — четко повторил свой вопрос Александр, все еще не отводя взгляда.
— Что я мог чувствовать кроме страха и беспокойства за нее и желания ее защитить? — Павел понял, что обмана сын не примет.
— Но ты же мужчина.
— Я прежде всего человек, нормальный человек, который видел, что другому плохо, очень плохо… и что он нуждался… в том, чтоб его успокоили и утешили… Все.
— И поэтому ты решил, что не любишь ее как женщину? Так как она не… взволновала тебя? Что ты не чувствовал ничего… как мужчина? — допытывался Александр.
— Саша, никаких других ощущений кроме тех, что я сказал тебе, в такой ситуации быть просто не могло… Это совершенно не тот случай, когда мужчина чувствует… прилив желания, когда обнимает женщину… которая его, как ты выразился, волнует…
— Павел, я дурак, если я не могу понять, о чем ты говоришь? — нахмурил брови Саша.
— Ты отнюдь не дурак. Просто пока в твоем понимании у объятий может быть только одно… назначение — почувствовать женщину ближе… почувствовать влечение к ней… Но ведь родители обнимают своих детей, родственники друг друга… И в какой-то ситуации мужчина тоже может обнимать женщину совершенно без… плотских мыслей… как, к примеру, ребенка, который нуждается в утешении… как человека, которому нужна помощь… как я тогда обнимал Анну… Теперь понимаешь?
— Я… пытаюсь… И все же она красивая женщина… как так…
— Ну попробуем по-другому… Наталья Николаевна красивая?
— Очень.
— Я тебе сказал, что она чуть не упала в обморок. Я ее подхватил, помог ей сесть в кресло. Если б она рядом с тобой стала оседать на пол, ты бы позволил ей упасть?
— Нет, конечно. Тоже бы ей помог.
— Так чтоб помочь, приобнять бы пришлось… А то и на руки взять, если бы чувств лишилась… Ты что же в этот момент про… ее прелести бы думал… как они тебя волнуют?
— Павел, да ты… соображаешь, что несешь?? Она же твоя любовница! Твоя! Не моя! У меня что своих нет? Зачем мне вообще про ее прелести думать??
— Ну, а мне зачем про Аннины? Она же любовница, точнее жена Якова, не моя, — засмеялся Ливен. — Мне подобных мыслей и о графине хватает… Вот ее прелести меня волнуют, да еще как… но не Анны…
— Павел, ты говоришь, что Анна любит только Якова… Как же тогда она позволила тебе обнимать себя?
— Во-первых, она была в таком состоянии, что кроме своего кошмара думать о чем-то вряд ли могла вообще… Во-вторых, она не видит во мне мужчины, если можно так выразиться. Для нее я только друг и родственник, поэтому она и принимает… мои знаки внимания… принимает… без опасения, что это может быть… вниманием другого рода… которое совершенно непозволительно… И я сказал ей об этом сразу же, прямо… что как мужчина я к ней интереса не испытываю…
— Ты сказал ей такое??? Павел, как ты мог сказать такое женщине??? Это же… оскорбительно…
— Саша, что в этом оскорбительного? В том, что к неродной племяннице у меня только родственные чувства? Оскорбительно — это наоборот то, если б она интересовала меня как женщина. Чего ни в коем случае быть не должно… Знаешь, я сейчас подумал… У нас такие… смешанные чувства потому, что у нас в семье не было женщин, я имею в виду сестер, кузин, племянниц… тех, с кем бы мы общались… и у нас нет опыта подобных отношений… У тебя, например, есть двоюродная племянница Каролина, внучка Евгения. Но ты ее даже ни разу не видел да и вообще вряд ли бы вспомнил, что она есть… А если бы Евгений и Михаил общались с нами и их жены и дети тоже, у тебя было бы две тетки, одна двоюродная сестра и одна племянница, последняя примерно твоего возраста.
— Да? Может, съездить познакомиться?
— Ну съезди в Пруссию, отчего же не съездить? Правда, я даже не знаю, где они живут. Но графа Адельберга, мужа Елены, думаю, там знают…
— Я подумаю… Как знать, может, она мне понравится… очень понравится…
— Только когда ехать соберешься, перстень не забудь.
— Какой?
— Ливенов, чтоб предложение делать… А то ведь если ты к его дочери будешь интерес не только как к племяннице проявлять, Адельберг быстро тебя как будущего зятя в оборот возьмет… — поддел сына Ливен-старший. — А то ты жених завидный — князь, с приличным состоянием, красивый, молодой…
— Павел, а такое возможно? Я про такой брак… — серьезно спросил Саша.
— Про Пруссию я не знаю, а в Империи, по-моему, возможен… Саша, я же пошутил…
— А как она выглядит, ты знаешь?
— Понятия не имею. Если похожа на деда — то, наверное, больше к немецко-нордическому типу…
— А по-русски она говорит?
— А тебе не все равно? Будешь с ней на немецком общаться…
— А, может, она уже просватана? Что ж я тогда поеду…
— Саша, ну откуда я знаю? Ты же вроде как хотел с родственниками познакомиться… а не свататься ехать… — ухмыльнулся Павел.
— Так одно другому не мешает… — в ответ точно так же ухмыльнулся Саша.
— Ты же говорил, что раньше тридцати жениться на надумаешь. А до тридцати тебя никакая барышня ждать не станет, даже по самой большой любви. Выйдет за кого-нибудь другого и кучу детей ему к этому времени нарожает… Или ты думал, ты будешь любовниц менять, а она сидеть, ждать тебя и чахнуть? Нет, мой дорогой, и не надейся…
— Павел, ты сейчас сказал про перстень Ливенов… А украшения, которые были на Анне вечером, они ведь не ее? Они Ливенов, да?
— Да, Ливенов.
— Ты дал Анне украшения… моей матери?
— Нет, я дал Анне украшения своей покойной жены. Драгоценности твоей матери все были у Дмитрия, а теперь они у тебя. Саша, по какой причине ты это спросил? Если снова ревнуешь, то зря…
— Нет, не ревную… Хорошо, возможно, самую малость… Просто хотел убедиться, что Анна тебе… так дорога, как я это понял…
— Да, она мне дорога… Зачем я буду это отрицать… если ты и сам это видишь… - не стал лукавить Павел.
— Павел, а моя матушка была тебе очень дорога?
— Конечно, я же ее любил… и до сих пор люблю.
— А сколько времени прошло с того момента, как ты влюбился в нее и до того, как у тебя с ней… все произошло?
— Где-то два с половиной года…
— Два с половиной года?? Ты был влюблен в нее два с половиной года??
— Да.
— А она знала?
— О чем ты говоришь? Конечно, нет. Она ведь была замужем… Я не смел даже лишний раз прикоснуться к ее руке обычным формальным поцелуем… Я все держал в себе… и ни на что не надеялся.
— А когда у вас все случилось — для того… чтоб появился я, сказал?
— Я сказал ей об этом… до того, как это произошло. После разговора с Дмитрием… о наследнике… Признался Лизе, что уже давно влюблен в нее — еще до того, как она вышла замуж за Дмитрия, и только по этой причине хотел бы, чтоб мы были вместе… ни по какой другой… Так для нее было гораздо… легче — знать, что у мужчины… от которого она должна была родить наследника… были к ней чувства… Что он был влюблен в нее и желал ее… а не… согласился на подобное только по просьбе ее мужа… Ну а вскоре пришло и другое чувство — я понял, что люблю ее… когда она сказала, что у нее будет мой ребенок — ты… Что по-настоящему люблю ее, хочу быть с ней и с ребенком, которого она носит, всю свою жизнь…
— Павел, ты был рад… когда узнал про меня?
— Рад? Это был один из самых счастливых моментов в моей жизни. А самый счастливый — когда ты родился, мой родной, — Павел посмотрел на сына с теплой улыбкой и потрепал его по волосам.
— Это такое счастье, когда рождается ребенок?
— Самое большое, какое только можно представить…
— Папа, правда?
Ливен-старший прикусил губу, но слеза все равно скатилась по его щеке, Саша это заметил.
— Почему ты плачешь?
— Потому что… счастлив… Я… ждал семнадцать лет… чтоб снова услышать от тебя это слово…
— Какое?
— Папа.
— Я… называл тебя так??
— Да, ты очень рано начал говорить. Ты называл меня па и папа… Даже поначалу, когда Дмитрий забрал тебя… А потом, конечно, забыл… и я стал для тебя Павлом.
— Тебе было… больно?
— Да… Но я понимал, что теперь отцом ты будешь называть Дмитрия…
— Я… не могу тебя так назвать… все время… Это просто так… получилось…
— Я и не надеюсь на это… Но мне было очень приятно… Ты сам это поймешь, когда услышишь это от своего сына.
— А он у меня будет?
— Ну если Анна тебе не отобьет все, то да, — пошутил Павел. — Так что… будь с ней поосторожней…
— Я не буду к ней… приставать — если ты об этом. Но… немного пофлиртовать… этого не исключаю, — честно сказал Александр, — совсем чуть-чуть…
— Только не в присутствии Якова, а то он очень ревнивый… Он-то точно… отобьет тебе все… если что… Гуманности проявлять не будет… — ухмыльнулся Ливен-старший. — И будешь ты потом надеяться только на то, что у тебя, возможно, есть где-нибудь случайный бастард…
— Нет, нету… и не будет… — серьезно ответил Александр. — Я… не беспечный мужчина… как некоторые… На этот счет ты можешь быть спокоен…
— Ох, Саша… какие вопросы мы с тобой обсуждаем…
— Какие вопросы? Чисто мужские. Мы с тобой их и два года назад обсуждали, или ты забыл? Не с батюшкой же мне об этом было говорить, он поди к тому времени уж и забыл, как это быть с женщиной… — усмехнулся Ливен-младший.
— Саша, какой ты уже взрослый, — сказал Павел и добавил про себя «и какой все еще мальчишка».
— Поэтому и говорим на взрослые темы… Скажи… а те слова садовника, что услышала Анна, их мог слышать еще кто-то? Из слуг, например?
— Ну исключать такой возможности нельзя… Но, похоже, все же нет… Но вот Матвей, Трофим и Демьян — все они говорили, что если бы услышали что-то оскорбительное в сторону Якова и Анны, сами бы поквитались с Кузьмой — избили бы его от всей души и языка его поганого лишили…
— Ты думаешь, кто-то из них с ним расправился?
— Нет, не думаю… Кроме того, похоже, у них всех есть алиби. Впрочем, как якобы и у всех остальных слуг в усадьбе.
— Якобы?
— Саша, один другому мог составить алиби вовсе не потому, что тот замешан, а просто потому, что его никто не видел, и на него могло бы пасть подозрение… Так как других подозреваемых на тот момент не было.
— А сейчас есть?
— Насколько мне известно, нет. Следователь пообещал держать меня в курсе расследования, конечно, насколько это возможно в данном случае — как бывшего хозяина убитого садовника. Кстати, следователь, точнее начальник следственного отделения Никольский — это однокурсник Якова, они учились вместе в Императорском училище правоведения.
— Никольский, Никольский… Это внук барона Райля?
— Он самый.
— А ты Якову сообщил?
— А зачем? Чтобы он сорвался из Затонска и примчался сюда расследовать это убийство? У него и своих дел хватает… Да и кто бы ему это позволил? Он же ведь бы не с предписанием из Петербурга прибыл…
Разговор был прерван стуком в дверь.
— Ваше Сиятельство, приехал Его Высокоблагородие полковник Варфоломеев, — доложил дворецкий.
— Да? Матвей, проводи его в мой кабинет, я спущусь через пару минут.
— Саша, у меня к тебе очень серьезная просьба. Варфоломеев знает о даре медиума у Анны и уже предлагал ей ранее… использовать его на благо Отечества. Слава Богу, дар у нее пропал почти совсем и восстанавливается медленно и бессистемно… И я очень надеюсь, что никогда не восстановится до того уровня, чтоб Варфоломеев снова сделал ей предложение о… сотрудничестве… Я совершенно бы этого не хотел. Думаю, ты сам можешь догадаться, что это может означать для Анны…
— Если кратко, ничего хорошего.
— Совершенно верно. Если Варфоломеев приехал в усадьбу, следовательно, у него ко мне разговор крайне важный и, думаю, длинный… Так что мне придется пригласить его на обед, а, возможно, и на ужин и даже на вечер после него. Не пригласить будет неучтиво. Я не хочу, чтоб у Варфоломеева была возможность для беседы с Анной. Сам я постоянно находиться подле нее не смогу, так что тебе тоже придется… оберегать ее… от полковника… Я могу на это рассчитывать? На то, что ты будешь оказывать Анне внимание… но без глупостей?
— Абсолютно. Павел, я сделаю все возможное. И, как ты говоришь, без глупостей… Это не тот случай, когда можно позволить себе… эти глупости, — ответил Александр с серьезностью взрослого мужчины.
========== Часть 29 ==========
Ливен понял, что Варфоломееву доложили о том, что Анна у него. Возможно, он даже узнал об этом от самого Императора, который так не вовремя увидел Анну у его кабинета… Как он не хотел этого, как пытался этого избежать… Именно это было одной из причин, по которым он раздумал привозить Анну во дворец, чтоб показать ей его и парки, хотя имел такое намерение ранее… И вот теперь приехал Варфоломеев… Конечно, повод для его визита будет другой — например, ранее не запланированная поездка Государя, к которой нужно спешно готовиться… Какая-то срочная информация, обсуждение которой не терпело промедления… например, про Серебренникова… В общем, естественно, непосредственно служебные дела… А про Анну так, между прочим… как про многое… очень важное… как бывало не раз…
— Павел Александрович, добрый день, — поднялся со стула в приветствии начальник охраны Императора. — Не хотел Вас беспокоить, но пришлось.
— Артемий Ефремович, о каком беспокойстве Вы говорите? Я всегда рад видеть Вас в моем доме… А Вы уже давненько у меня не были… Чай, кофе, коньяк?
— Пожалуй, чай. Вы же сейчас пьете тот, что у Императора?
— Да, с тех пор, как сменился поставщик Императорского двора.
Ливен выглянул в коридор:
— Матвей, чай для Его Высокоблагородия и кофе для меня!
Через пару минут Варфоломеев отхлебнул горячего чая из дорогой чашки Его Сиятельства.
— Павел Александрович, Государь собирается быть в субботу в… — он назвал довольно людное место в столице. — Этого не планировалось, но он сам пожелал… Вам и Вашим людям нужно будет обеспечить его охрану негласно. В пятницу Вы должны быть в Петербурге и осмотреть место.
— Я хорошо знаю это место, бывал там много раз. Не думаю, что возникнут какие-то сложности. Но, конечно, в пятницу я все проверю и определю позиции для своих офицеров. Мне можно задействовать людей на свое усмотрение?
— Всех, кого сочтете нужным, кроме Воронцова и Дальберга, они в этот день будут заняты в другом месте.
— А относительно Дальберга никак нельзя уладить? Сейчас, когда нет Серебренникова, Дальберг был бы очень кстати.
— Хорошо, — махнул рукой полковник, — может его забирать…
— Полагаю, я могу забрать его себе насовсем? На место Серебренникова. Вы ведь мне не откажете? — улыбнулся его помощник.
Варфоломеев вздохнул:
— Вы всегда забираете себе самых лучших людей.
— А как иначе? При моих обязанностях мне нужны самые лучшие… А в Императорском конвое и дурак может ехать… лишь бы с лошади не свалился… Государю под ноги…
— Да, такой конфуз вряд ли бы остался незамеченным…
— По делу Серебренникова никаких новостей?
— Никаких.
— А у меня есть, но не о нем, а об информаторе, — Ливен пересказал то, что сообщил ему Александр. — Конечно, это не дает нам ничего нового о капитане, но к Жерве стоит присмотреться получше… Как бы при возможных предстоящих денежных затруднениях он действительно не начал торговать сведениями — кто ему больше даст…
— Сообразительный у Вас Александр Дмитриевич. Не в Вас ли умом пошел, Павел Александрович? — усмешка чуть тронула губы Варфоломеева.
Ливен сделал вид, что не заметил этого.
— Ну батюшка-то его, Дмитрий Александрович, тоже не скудного ума был. И воспитывал сына, конечно, развивая его умственные способности. Ну и я, по мере возможности, к его воспитанию руку приложил, но все же больше по части физической подготовки, поскольку брат мой уже тогда был в летах. Да вот, Артемий Ефремович, хорошо, когда у такого пожилого отца есть брат на двадцать лет моложе, который его сына может научить тому, чему он сам уже не в состоянии…
— Да и быть в жизни мальчика после кончины отца тоже, — уже серьезно сказал Варфоломеев. — Если бы не Вы, что бы с ним было?
— Ему было бы очень трудно… Даже думать не хочу, — хмуро сказал Павел. — Да и вообще говорить об этом…
— Павел Александрович, Вы меня извините, что я затронул эту тему… Не хотел Вас расстроить… Давайте вернемся к служебным делам. Мне хотелось бы обсудить с Вами предстоящие поездки Императора.
Поездок намечалось несколько, и детальный разговор о них растянулся до самого обеда.
— Артемий Ефремович, прошу Вас присоединиться к нашему столу. А если остались какие-то вопросы, мы займемся ими после.
Павел показал глазами на Варфоломеева Александру, ожидавшему в малой гостиной. Тот все понял.
— Господин Варфоломеев, искренне рад Вас видеть.
— Взаимно, Ваше Сиятельство. Благодарю Вас, что заострили свое внимание на Жерве.
— Не за что, всегда готов помочь, чем могу. Не изволите ли пройти в столовую? Мы, конечно, могли бы подождать дам и здесь, но, думаю, они не заставят себя ждать… Хотя не исключаю и того, что, узнав, что к нашей компании присоединился еще один бравый офицер, они будут прихорашиваться чуть дольше, — улыбнулся Александр так знакомой начальнику охраны Императора улыбкой подполковника Ливена.
Павел остался в малой гостиной, чтоб сказать Анне несколько слов до того, как она увидится с полковником.
— Анна, приехал Варфоломеев, ты уже знаешь об этом?
— Да, Матвей сказал нам с Натальей Николаевной.
— Аня, если он станет говорить с тобой про духовидение, пожалуйста, не развивай с ним этой темы, постарайся отделаться парой фраз. И главное, скажи ему, что дар к тебе, можно сказать, не вернулся.
— Павел, зачем?
— Так нужно. Для твоего же блага, — твердо сказал он, про себя добавив «и для твоей безопасности». — Обещай мне.
— Хорошо, я сделаю так, как ты скажешь, — Анна поняла, что у Павла были серьезные причины просить ее об этом.
— И еще при полковнике тебе лучше называть меня дядя Павел.
— Не Павел Александрович?
— Нет, именно дядя Павел.
— Хорошо, дядюшка Павел.
— Наталья Александровна! Вы прекрасны! — сделал князь комплимент спустившейся вниз графине. — Не для полковника ли Вы так принарядились? Если так, то я буду ревновать…
— Ревновать? Ах князь, как это было бы приятно, — подарила Наталья Николаевна улыбку своему кавалеру.
Его Сиятельство предложил дамам взять его под руки и повел в столовую. Полковник сидел на месте рядом с тем, что обычно занимала графиня. При появлении дам он встал.
— Полковник Варфоломеев, начальник охраны Государя, — представился он и поцеловал даме руку.
— Господин полковник, очень рада наконец познакомиться с Вами. Графиня Потоцкая Наталья Николаевна.
Полковник помог графине сесть за стол и, подойдя к Анне, поцеловал руку уже ей:
— Анна Викторовна, рад снова видеть Вас.
— И я… Вы рады, но не ожидали встретить меня у дядюшки Павла, господин Варфоломеев? — улыбнулась Анна.
— Не ожидал, — признался полковник. — И приятно удивлен. Как Вам здесь в усадьбе у Павла Александровича?
— О, у дядюшки чудесно… Очень сожалею, что Яков Платонович не смог поехать из-за своей службы… — вздохнула она.
— Как он?
— Он? Как всегда весь в делах. Затонск, конечно, не Петербург, но у начальника следственного отделения дел хватает… — сказала Анна только про службу Штольмана, не поделившись новостями из его личной жизни. Незачем было Варфоломееву знать, в каком положении Штольман оказался в Затонске из-за своего родства с князьями Ливенами.
Обед прошел за обсуждением светских сплетен. Анна не знала почти никого, о ком шла речь, поэтому большую часть времени молчала. Варфоломеев разговаривал в основном с графиней, рядом с которой сидел. Анна вздохнула с облегчением, по-видимому, он и не собирался говорить с ней о духах, как думал Павел. Но когда Павел снова пригласил его в кабинет, он чуть отстал от хозяина.
— Анна Викторовна, хотел спросить, а как Ваше духовидение, восстановилось?
— Не особо… Так, вижу иногда что-то… как в снах, — сказала Анна Варфоломееву то же самое, что и Государю. — Но такие видения приходят… когда им вздумается… и о чем угодно… Я над этим силы не имею…
— Так уж ли не имеете? — с сомнением спросил полковник. — Неужели Вы не можете ими управлять? Хоть в какой-то мере?
— Кем?
— Духами? Видениями?
— Артемий Ефремович, я — духовидица, скорее, даже была ей, а не духоуправительница, — улыбнулась Анна. — Нет, такое не в моей власти, да и вряд ли вообще кому-то подвластно… Духи, они… сами себе… повелители…
Варфоломеев вздохнул. И пошел к своему заместителю.
— Павел Александрович, значит, к Анне Викторовне дар медиума полностью так и не вернулся?
— Нет, да и кто его знает, вернется или нет. Мне кажется, потрясение тогда было слишком сильным и каким-то образом воздействовало на ее способности. Вы же понимаете, что духовидение — это очень… тонкая и… непредсказуемая… материя…
— Понимаю. И все же я бы хотел попросить ее попытаться вызвать дух Серебренникова.
— Нет. Я против.
— Почему же? Вдруг у нее получится увидеть хоть что-то…
— Пока она живет в моем доме, я этого не позволю.
— Но почему?
— Потому что я так считаю. И я не обязан давать Вам на этот счет объяснений, — спокойно произнес Ливен.
— И все же?
— Потому что я несу за нее ответственность. Тем более, когда она живет у меня.
— А в каком качестве Анна Викторовна живет у Вас?
— Как в каком? В качестве родственницы, племянницы, естественно.
— Естественно? Павел Александрович, по закону Анна Викторовна Вам не родственница…
— Ну что ж, не буду от Вас скрывать… в качестве любовницы…
— Любовницы? — с недоумением посмотрел полковник на своего помощника.
— Ну да, любовницы… Вот так, ударился на старости лет в распутство, привез к себе двух любовниц сразу… — вальяжным тоном аристократа сказал Ливен. — Что Вы на меня так смотрите?
— Павел Александрович! Прекратите паясничать! Я Вас вообще не узнаю… — покачал головой полковник.
— Я себя тоже… Простите меня, Артемий Ефремович… Но неужели после того, как меня видели вместе с ней, по двору все еще не поползли слухи, что я привез к себе молодую красивую особу, которую выдаю за свою племянницу?
— Ну… — замялся Варфоломеев. — При Вашей-то репутации дамского угодника… у кого-нибудь из придворных… такие мысли возникнуть могли… Ну хорошо… уже возникли… — не стал отрицать он.
— Так мне еще не хватает, чтоб пошли сплетни, что эта особа к тому же… не в себе… Что я воспользовался… скажем так, ее душевным расстройством и склонил бедняжку… к порочной связи…
— Ну нет, до этого вряд ли додумаются… даже сплетники с самой буйной фантазией… Далее… порочной связи у них воображения не хватит…
— Ой ли? Ну положим, что так… Но если Анна что-то увидит, Вам же будет нужно это задокументировать. И сколько человек будут иметь доступ к этим бумагам? И сколько из них разнесут эти слухи по дворцу и Петербургу? Вы видели у Ливена молоденькую любовницу? Хорошенькая как ангел… да только выглядит так, а на самом деле — ведьма, вызывает духов, с покойниками общается… Когда Анна со Штольманом приедет в Петербург, станет, конечно, понятно, что она — действительно жена моего племянника, и насчет моей с ней связи это были только сплетни. А вот как насчет ее… необычных способностей, которые некоторые могут посчитать… происками дьявола?
— Так Вы что же намерены скрывать, что она медиум?
— Скрывать это вряд ли получится… Но если этого не избежать, не хотелось бы, чтоб слухи… бежали впереди нее… до того, как люди сами могли бы убедиться, что ее… особенности… это не какая-то черная сила…
— Я даю Вам слово, в документах о ней не будет ни одной записи. Будет написано, что сведения поступили из анонимного источника.
— Хорошо. Ну, а если ей станет плохо, по-настоящему плохо? Мне потом из кого прикажете душу вытрясти? Из Вас? Или из себя самого, что был таким дураком, что пошел у Вас на поводу и позволил этому случиться?
— Насколько плохо ей бывает? Или может быть?
— Этого я не могу сказать. И не хотел бы этого выяснять… опытным путем…
— Но, может, обойдется? — с надеждой спросил Варфоломеев. — Павел Александрович, ведь узнать что-то про Серебренникова — это и в Ваших интересах… Неужели Вы этого не понимаете?
— Я это прекрасно понимаю. Не хуже Вас. Но не хочу рисковать.
— И все же я очень попросил бы Вас… позволить Анне Викторовне попробовать…
— Ну хорошо, — вздохнул Ливен. — Но я не позволю ей пытаться вызывать дух, как это обычно делают медиумы, насмотрелся на такие страсти в Петербурге… Она иногда может что-то видеть, если возьмет предмет, принадлежавший человеку при жизни… Но это, насколько я понимаю, как картинка, которую можно интерпретировать как угодно… Или как вспышка — несколько секунд какой-то сцены… Опять же без всякой гарантии ее понимания…
— У меня с собой записная книжка Серебренникова. Вы думаете, она подойдет?
— Это нужно спросить у Анны.
Он позвонил в колокольчик:
— Матвей, найди Ее Милость, пусть зайдет ко мне в кабинет.
Через несколько минут появилась Анна:
— Дядя Павел, Вы меня искали?
— Да. У нас с Артемием Ефремовичем к тебе огромная просьба. Несколько дней назад погиб один офицер, капитан Серебренников. Мы хотели бы попросить тебя вызвать его дух и узнать, что случилось. Ты могла бы попытаться?
— Да, конечно… Но Вы ведь знаете, что это может и не получиться…
— Анна Викторовна, мы будем благодарны Вам только за то, что Вы попытаетесь…
— Хорошо.
— Пройдемте со мной, — Ливен повел Анну и полковника в конец коридора и отперкомнату, находившуюся с торца. — Здесь нас не побеспокоят, я ее редко открываю.
Комната больше напоминала гостиную для мужчин — помимо мебели в ней стоял бильярдный стол.
— Дядюшка Павел, Вы играете в бильярд?
— Очень редко… не с кем… Разве что, когда Александр приезжает… — Павел посмотрел на Анну и взглядом дал ей понять, что не нужно при Варфоломееве просить его научить ее.
— Да, к сожалению, Александр бывает у Вас нечасто…
— Анна, ну ты же знаешь, что он занятой молодой человек… А Вы, Артемий Ефремович, не желаете потом сыграть партию?
— Тряхнуть стариной? Нет, увольте… Лучше уж Вы с племянником… После того, как Анна Викторовна попробует… Вот, Анна Викторовна, это Серебренникова, — Варфоломеев протянул ей записную книжку.
— Я хотела бы попытаться одна… Я потом позову Вас с дядей Павлом.
— Хорошо, — мужчины вышли к коридор и встали по другую сторону двери.
Анна произнесла:
— Дух капитана Серебренникова, приди! Покажи, что случилось!
Через мгновение она увидела гостиничный номер и мужчину, стоявшего недалеко от раскрытого окна. Его внимание привлекли голоса. Он подошел вплотную к окну. Из него доносились обрывки разговора… вроде бы тривиального… про погоду…
- … вмешался шторм, будь он неладен… — сказал недовольный голос.
— Шторм, шторм… Все из-за него, — произнес другой рассерженный голос. — С этим нужно что-то делать…
— Совершенно согласен с Вами. Но со штормом нужно… аккуратно… без лишнего шума… Тут надо подумать очень основательно…
Серебренников очень сильно перегнулся через подоконник, чтоб лучше услышать голоса… и вдруг исчез…
Анна вынырнула из видения. Ей не было плохо, как бывало, она лишь тяжело дышала. Она пригласила Павла и Варфоломеева в комнату и пересказала им то, что увидела. Они переглянулись — как-то странно.
— Я не знаю, что произошло… или Серебренников упал сам… или его стянули вниз… Я этого не видела.
— Хорошо. Анна Викторовна, спасибо…
— Я вам ничем не помогла, да?
— Ну мы теперь знаем, что кто-то разговаривал внизу… и Серебренникова это заинтересовало — так, что он сам высунулся из окна… а затем упал… — сказал полковник.
— О чем они говорили?
— Ну ты же слышала, о погоде, — сказал Ливен.
— Нет, не о погоде… Из-за погоды Серебренников бы не стал так любопытствовать и… рисковать…
— Анна, не бери в голову…
Не брать в голову? У Анны фразы снова зазвучали в голове… Шторм, опять шторм… Шторм… Ливень… Ливен… Шторм?? Шторм!!
— Павел, Шторм это ты?? — охнула Анна.
Ливен молчал.
— Это ты???
— Да, это я… — нехотя признался он.
— Кто эти люди?
— Я не знаю.
— Что они хотят с тобой сделать?
— Я не знаю.
— Павел, говори!!
— Аня, я действительно не знаю.
— Все ты знаешь!! Все!! — Анна подошла к нему и стала колотить кулачками по его груди, сначала легко, затем все сильнее и сильнее, так, что ему стало больно. — Так что??
— Аня, успокойся, ничего не случилось и не случится…
— Не случится?? Так же как не случилось со Штольманом??? Тебя хотят убить??
Павел попытался взять ее руки в свои, но она вырвала их, и снова на его грудь обрушились удар за ударом. Он чувствовал, что у него, скорее всего, будут синяки.
— Аня, мне ничего не грозит… Это просто… разговоры…
— Разговоры?? А после них я потом буду… общаться с тобой как с духом?? Дух Павла Ливена, приди! Так, да?? Так??? — голос Анны сорвался на крик.
— Анна!
— Верни мне спиритическую доску… чтоб я потом могла вызывать твой дух! Верни!!
— Полковник, выйдите! — обернулся Ливен к своему начальнику. Но тот словно застыл. — Выйдите, я сказал! Вон!!
Варфоломеев молча покинул комнату.
— Анюшка, родная моя, ну что ты оплакиваешь меня раньше времени… Не нужно, — Павел прижал Анну к себе, от волнения ее била дрожь. — Меня не собираются убивать. Честно… Если и задумают что-то, то это не будет… физическим устранением. Про это они и говорили…
— Я… тебе не верю… Сначала Яков, теперь ты… Что… если ты… ты тоже пропадешь? — всхлипывала Анна.
— Аня, я не пропаду…
— Но почему ты? Что ты им сделал?
— Ничего, это просто служба…
— Та служба… на которой тебе было все равно, что с тобой будет?
— Да, та самая… Когда-то мне было все равно… А теперь нет… Поэтому со мной ничего не случится… Я обещаю… — Павел немного отстранился и посмотрел Анне прямо в глаза, полные слез. — Я обещаю тебе, что я буду жить… долго… и не исчезну… — он снова обнял Анну. — Успокойся.
— Я за тебя так боюсь, — прошептала она.
— Анюшка, девочка моя, не беспокойся. Все будет хорошо…
Она за него боится… боится… из-за этого столь короткого и столь… ужасного… для нее видения… Было ли для него откровением то, что он узнал из видения Анны? Нет, это было… привычной обыденной информацией… Он как-то сказал Анне, что на него нападали два раза. Это были не грабители, он это знал точно. Это были люди, которым он мешал… И он знал, что рано или поздно он помешает кому-то снова… как сейчас… Для него это не было потрясением… Но для Анны… Принесла же нелегкая Варфоломеева с его идеей вызвать дух капитана. Они так и не узнали, выпал ли Серебренников из окна сам, или ему помогли. Он склоняются к тому, что все же помогли… Возможно, стянули за рукав пиджака, вот и не осталось синяков. Если встать на подоконник комнаты на первом этаже, мужчине подобное сделать нетрудно… Но комнату внизу не осматривали, иначе это бы было в рапорте… Неплохо было бы съездить туда самому, но он не хотел сейчас оставлять Анну. Он ей нужен и должен быть рядом с ней. Пока не отправит ее домой. Через день. А с заданием справится и Дальберг. Пусть начинает привыкать к тому, что скоро ему придется заниматься делами погибшего Серебренникова. Человек умный, наблюдательный, проницательный, честный, преданный — это самое главное. А опыт — дело наживное…
— Аня, давай сядем.
Они сели на диван, Павел приобнял Анну, взял ее руку в свою и сжал.
— Анюшка, родная моя, пожалуйста, постарайся об этом больше не думать… Это просто служба…
— Пропади пропадом такая служба!
Ливен усмехнулся:
— Я сам так иногда думаю… Но больше все же думаю о том, что она нужна… что без нее не обойтись… Так же как не обойтись без полиции… Я попрошу тебя никому не говорить о том, что ты узнала. Ни Саше, ни Наталье Николаевне. Саше лишние волнения ни к чему, а давать графине повод для очередного обморока тем более не стоит.
— Я понимаю… Павел, а Серебренников погиб… потому, что услышал то, что не должен был?
— Получается что так… трагическое стечение обстоятельств… Ведь если не знать, о чем, точнее о ком шла речь, это действительно совершенно обычный разговор… про погоду…
— А почему Шторм?
— Это еще с корпуса. У нас был один юноша, он почему-то упорно называл меня Ливень, не чтоб подразнить, а просто ему, видимо, казалось, что так правильно. И вот однажды я не выдержал и сказал, что я не Ливень, а Шторм. Ну и это приклеилось ко мне как прозвище.
— И много людей тебя под ним знают?
— Ну это не тайна, если ты об этом… Среди офицеров знают больше, в свете — гораздо меньше…
— Значит, те двое… они, скорее всего, военные…
— Не обязательно. Это мог быть кто угодно. Аня, пожалуйста, не нужно об этом думать… Для этого есть… другие люди…
— Такие как ты?
— Да, такие как я. Люди, находящиеся на службе… Прошу тебя, забудь обо всем этом…
— Как забыть? Я не могу… и не думать не могу…
— Ну что мне сделать, чтоб отвлечь тебя? Хочешь вместе с Сашей поучу тебя играть в бильярд, когда полковник уедет?
— Лучше ты один.
— Аня, не нужно так. Он тоже твой родственник и имеет право на твое внимание так же как я. Нехорошо его… так игнорировать… Ему… может быть обидно…
— Ты прав… Я об этом как-то не подумала…
Да, она об этом не подумала, как и не подумала и о другом — когда она поняла, о ком был разговор, она так испугалась за Павла, что забыла обо всем на свете, в том числе и о Варфоломееве, находившемся вместе с ними в комнате… Она называла Павла по имени и на ты, говорила с ним, даже кричала на него… как совершенно непозволительно племяннице вести себя с дядей… И Варфоломеев все это видел… пока Павел не выставил его… Она нахмурилась.
— Аня, ну а сейчас-то что?
— Я… поставила нас… в такую неловкую ситуацию… Что подумал Варфоломеев…
— Аня, Варфоломеев подумал только о том, что ты обо мне очень беспокоишься. Он меня очень хорошо знает, чтоб подумать о чем-то другом кроме этого… В этом я с тобой абсолютно честен.
— И у тебя не будет… неприятностей из-за этого?
— Почему у меня должны быть неприятности? Потому, что у меня прекрасные отношения с родственниками, и они за меня волнуются так, как это, к сожалению, не так часто бывает в других семьях? А то, что ты была… очень эмоциональной, это вполне понятно… в данных обстоятельствах… Любой человек мог бы потерять самообладание… не только ты… и не только я…
— Но ты выгнал его из комнаты… а он — твой начальник…
— Аня, это мой дом. А он, если уж на то пошло, в данный момент — непрошенный гость. Я его к себе сегодня не приглашал и имел полное право вообще не принимать его. Я же принял его, более того, пошел ему навстречу… И если человек не понимает сам, что в определенных обстоятельствах чувство такта — это необходимое условие поведения, то я не считаю себя обязанным… в такой момент думать о выражениях, которые меньше всего могли бы… ранить его самолюбие… Но в любом случае я извинюсь перед ним за грубость… когда сейчас буду с ним прощаться… Анюшка, тебе уже лучше? Мне не хотелось бы тебя оставлять, но нужно проводить полковника. Может, позвать Сашу или Наталью Николаевну?
— Нет, не нужно… Можно я посижу немного в этой комнате?
— Конечно. Отдохни. Я попрощаюсь с Артемием Ефремовичем и вернусь к тебе, — он поцеловал Анне ладонь и встал с дивана.
Ливен нашел Варфоломеева в своем кабинете.
— Ну что, господин полковник, Вы получили то, что хотели? — спросил он ледяным тоном.
— Я хотел совсем не этого… Это для меня было… неожиданностью.
— Как и для меня.
— И что Вы скажете?
— А что сказать? Как будто это в первый раз. Возможно, планируют несчастный случай… Или же подставить на чем-нибудь, или дискредитировать… чтоб я сам решил уйти — на какую-нибудь другую должность, а лучше всего в отставку… пока не разгорелся скандал… Но если хотят навлечь на меня бесчестие, так где поводы для этого? Государственных тайн я не продавал, из казны не воровал. В притонах опиум не курю, на улице пьяный не валяюсь. В банях в отличии от других князей, включая Великих, с любовниками не развлекаюсь. Байстрюков с девками из борделей не прижил, так как никогда их не посещал. Даже жене не изменяю, так как таковой не имею… Смотрю на свою жизнь и думаю… скукота одна…
— Ну не прибедняйтесь, Ваше Сиятельство… Скука — это не про Вас… как и покой… Шторм и покой — понятия несовместимые… — усмехнулся Варфоломеев.
Ливен вздохнул.
— Вы Анну Викторовну успокоили?
— Успокоил как мог. Переживает, конечно, за меня… Не может не переживать при ее-то добром сердце, родственник ведь как никак… Впечатлительная девочка, вон как разволновалась, напридумывала себе Бог знает что — что со мной может случиться то же, что и со Штольманом… Только князь и помощник начальника охраны Государя все же не начальник следственного отделения уездного городка… с которым можно не церемониться…
— А Вы правда у нее спиритическую доску забрали?
— Правда. Вы же знаете, что моего бывшего садовника убили. Вот она и хотела попробовать вызвать его дух.
— И что?
— А ничего. Забрал у нее доску и спрятал.
— Хорошо спрятали? Не найдет? Тайком не заберет?
— Хорошо, в сейф… К чему эти вопросы?
— Так Анна Викторовна страницу из записной книжки Серебренникова вырвала и себе взяла…
— Твою мать! — стукнул ладонью по столу Ливен так, что подпрыгнул чернильный прибор. — Вот ведь несносная девчонка! Неймется ей! Страницу с записями?
— Нет, пустую.
— А пустая-то ей зачем? Он же к ней, наверное, и не прикасался. Какой ей от нее прок?
— Ну, может, надеется, что даже это поможет ей вызвать его дух… Мне кажется, предмет, которым человек владел, нужен ей не для того, чтоб образовать с ним связь, а только чтоб сосредоточиться, настроиться…
— Возможно… Ну будет об этом… Артемий Ефремович, я хотел бы извиниться за свое поведение.
— Да что Вы, Павел, Александрович. Это я должен просить Вас и Анну Викторовну извинить меня. Я же не просто из любопытства стоял и смотрел. На меня какой-то ступор напал. И только когда Вы голос повысили, прошел… Я, пожалуй, поеду… Сегодня я буду в Екатерининском дворце, а завтра вернусь в Гатчину. Провожать меня не нужно.
Когда Павел вышел из комнаты, Анна вытащила из кармана лист из записной книжки Серебренникова, вырванный ей… на всякий случай. На нем не было записей, лист с заметками она бы вырвать не посмела… А чистый — ну кому он нужен… кроме нее… Конечно, капитан его вряд ли касался, но саму книжку держал в руках много раз, да и была она, скорее всего, с ним часто, поэтому она очень надеялась, что и чистый лист мог все же помочь ей вызвать дух Серебренникова. Ведь теперь речь шла не только о нем самом, но и о Павле, о Шторме, как его называли те люди… Для нее было очень важно узнать что-нибудь, хоть какую-то мелкую деталь, чтоб можно было бы… сузить круг подозреваемых, задумавших навредить Шторму. Ей очень хотелось верить, что эти люди не намеревались его убить, как сказал ей Павел. Но она понимала, что подполковник Ливен, заместитель начальника охраны Его Императорского Величества мог кому-то мешать настолько, что… иного выхода как убрать его со своей дороги они не видели…
Она положила листок между ладонями и подняла их перед собой словно в молитве, закрыла глаза и прошептала: «Дух капитана Серебренникова, приди! Покажи, как он погиб!» Ничего не произошло. Она попробовала снова: «Дух капитана Серебренникова, приди! Покажи, что произошло!» И снова ничего. Она попыталась в третий раз, но думая не только о капитане, но и о… Павле: «Дух капитана Серебренникова приди! Покажи, кто замыслил злодейство против Павла Ливена!» И тут она увидела комнату глазами Серебренникова и услышала подозрительный разговор снова. На этот раз голоса были слышны более отчетливо, голос первого человека был низким, второго более высоким. Серебренников перегнулся через подоконник, стараясь вытянуться как можно больше, чтоб увидеть что-то внизу. И она увидела это его глазами. За окном первого этажа была рука, державшая мундштук с папиросой. Света из комнаты и сияния луны было достаточно, чтоб видеть, что мундштук был довольно длинный, темного цвета с узором из светлого металла в виде обвивавшей его плети растения. Серебренников вытянулся из окна еще сильнее. Рука стряхнула за окно пепел и исчезла. Рука была слишком маленькой для мужчины…
Бумажный листок упал на ковер. Анне стало нехорошо, у нее закружилась голова, перед глазами все поплыло. Тяжело дыша, она опустилась в кресло и снова закрыла глаза. Когда она открыла их, перед ней стоял Павел. Со стаканом воды в руке:
— Девочка моя, попей, может, станет легче…
Она медленно сделала несколько глотков. Павел поставил стакан на столик. Затем присел перед ней и взял ее руки в свои.
— Анюшка, родная моя, ну зачем, зачем ты снова себя изводишь?
— Я не извожу…
— Ну а кто пытался снова вызвать дух Серебренникова… с помощью листка из его записной книжки — того, что лежит на ковре…
— Откуда ты знаешь?
— Варфоломеев обнаружил, что ты вырвала один.
— Сильно ругался, да? — тихо просила Анна.
— Нет. А вот я буду ругаться. Сильно. Если ты не будешь слушать меня.
— Не нужно. Пожалуйста, не сердись… Паули, я за тебя очень боюсь, хоть ты и говоришь, что ничего не случится… Я не могла по-другому… Я очень хотела узнать побольше… о тех людях… И я кое-что увидела… Сядь, пожалуйста…
Павел не занял такое же массивное кресло рядом, а примостился на большом пухлом подлокотнике того, где сидела она, положив одну руку ей на плечо, а второй взяв ее ладонь. Анна развернулась корпусом к нему и подняла голову, чтоб видеть его. Когда она закончила свой короткий рассказ, на лице Павла появилось тревожное выражение.
— Мундштук из темного янтаря, узор из золота…
— Да… возможно…
— Что ж, cherchez la femme — ищите женщину…
— Павел, ты узнал ее?
— Мне знаком мундштук, точнее я видел два очень похожих мундштука, и оба у женщин.
— Они обе… коварные злодейки?
— Одна — светская кокетка, абсолютная пустышка… Вторую в свете считают femme fatale — роковой женщиной, — у него самого для таких женщин было определение из одного слова и весьма короткого, которое бы он не стал говорить при Анне.
— Это твоя бывшая? Возможно, хотела тебе отомстить за что-то…
— Бывшая? Избавь меня Господи от женщин подобного сорта! Конечно, нет! Такая женщина никогда не могла бы заинтересовать меня. Кроме того я давно… тщательно выбираю себе любовниц… Среди них нет таких, кто хотел бы… уничтожить меня… физически или морально… Да и у меня никогда не было женщины, которая бы курила. Я сам никогда не курил и на дух не переношу курящих женщин… Но это так, к слову… Это просто женщина, известная своим скандальным поведением и интригами…
— Но почему тогда она… хочет тебе навредить?
— Ну в силу своей должности мне пришлось… участвовать в одном деле, касающемся ее. Не спрашивай подробностей. Вот, видимо, она и затаила злобу…
Княгиня была не просто сладострастной женщиной, не знавшей удержу и постоянно изменявшей мужу, но и по какой-то случайности или, как думал Ливен, вовсе не случайности выбиравшей любовников среди мужчин в том или ином плане близких к Императору. Она перебрала несколько родственников Государя, а также множество офицеров, включая пару из Дворцовой полиции и охраны Его Императорского Величества. Казалось, ей было лестно, что мужчины вступали за нее в борьбу, устраивали дуэли и просто драки, она сама провоцировала эти потасовки. Один их родственников Императора был ранен на дуэли, другой чуть не лишился в драке глаза. Два офицера из Дворцовой полиции и один из охраны Императора из-за скандалов были переведены подальше от столицы. Как считал подполковник Ливен, то, кому из своих пылких обожателей княгиня оказывала большее предпочтение, определял вовсе не ее собственный выбор, а интересы одного из ее постоянных любовников — некровного родственника Государя, имевшего при дворе свои интересы, водившего близкую дружбу с одним из Великих Князей… и в то же время якшавшегося с политически неблагонадежными людьми…
Сама княгиня была близкой подругой родственницы Императора, а также фрейлины Императрицы, и на ее блуд Государь довольно долго смотрел сквозь пальцы. Но он устал от драк, дуэлей и склок придворных волокит, а также жалоб их жен, но не столько на своих увлекавшихся мужей, сколько на эту вертихвостку. Ливен как-то был с докладом у Государя как раз после такой жалобщицы, чей муж на дуэли получил пулю в ногу. Император покачал головой:
— Когда же это кончится? Мне кажется, скоро эти пустоголовые потаскуны будут в очередь стоять стреляться… Могли бы уж сами пулю себе пустить… если на тот свет так отправиться хочется… Так нет, им представление подавай… драму… трагедию… Что делать-то? У Вас мысль какая-нибудь есть?
Ливен, не долго думая, сказал, что раз князь не может держать свою блудливую жену в узде, остается только удалить ее от двора подальше.
— От двора или от Петербурга? — уточнил Его Величество.
— От Петербурга будет надежнее, — высказался заместитель начальника охраны Государя.
— В имение?
— Ну в ссылку-то в Сибирь за такое не отправляют.
— А вот это зря, — вздохнул Александр III. — Ну хоть в имение… Вы, Павел Александрович, сами проконтролируйте, чтоб она уехала именно туда… А лучше сопроводите ее… Хоть под конвоем, если станет возмущаться… И пусть сидит там тихо и не высовывается, не то я приму другие меры… Кто-нибудь из Ваших людей должен будет периодически справляться, там ли она находится… На ее супруга в этом деле я положиться не могу.
Подполковнику Ливену и паре его офицеров действительно пришлось сопровождать скандальную особу в имение мужа. И появляться там с внезапными визитами. В один из визитов, который нанес он сам, княгини дома не оказалось. Слуги сказали, что она поехала в ближайший городок за новой шляпкой. Но, как выяснилось, к своему любовнику, и не в первый раз. Они встречались в гостиницах в городках, куда в хорошем экипаже можно было доехать в пределах часа. Ливен доложил Государю о случившемся. Император рассердился: «Мужа-рогоносца с этой потаскухой отправлю в какой-нибудь гарнизон, что не менее одного-двух дней пути от Петербурга. Ее неуемного… — Государь употребил неприличное слово, — с женой, моей, слава Богу, дальней родственницей — в другой, куда-нибудь на задворки Империи… Нам везде нужны обер-и штаб-офицеры. И никаких просителей за них я принимать не буду».
В итоге через несколько недель князю предстоял перевод в Тверь, о чем он не очень роптал, а придворному интригану и ловеласу — в Туркестан. Последний был в ярости, мало того, что ему не хотелось ехать в Среднюю Азию, где было совсем не спокойно, так его жена решила использовать это как повод избавиться от своего давно опостылевшего гулящего мужа и, кинувшись в ноги батюшке царю, вымолила у него позволение остаться в столице. Ходили слухи, что капитан грозился отомстить Ливену, из-за которого, по его мнению, на него свалились все беды. Подполковник Ливен не принял этого всерьез — мало ли чего не скажешь в запале… Однако, как только что выяснилось из видения Анны, это не были просто злые слова. Он действительно что-то замышлял… подначиваемый своей пока все еще любовницей… Нужно быть настороже… немного больше, чем обычно… И он был благодарен Анне за то, что теперь знал, чьих происков следовало опасаться.
— Аня, здесь нет ничего личного. Это издержки моей службы.
— А почему эта женщина называет тебя Шторм, а не Ливен?
— Потому что раньше я служил вместе с ее мужем, и он называл меня так, а не по фамилии… И тот, с кем, думаю, она разговаривала, также знает меня под этим прозвищем…
— То есть ты знаешь их обоих?
— Да… Поэтому теперь я могу предположить, что за этим последует…
— И что же?
— Ничего, из-за чего тебе следовало бы лить слезы, ангел мой… — Ливен погладил Анну по плечу, на котором все еще была его рука. — Так, скорее всего, дворцовые интриги… Анюшка, я клянусь, они не будут пытаться устранить меня физически — это было бы слишком очевидным… А насчет остального и расстраиваться не стоит. Придворные интриги — это явление постоянное, рано или поздно в них попадаешь сам. Так уж устроен свет. Я к этому давно привык, ни князю, ни заместителю начальника охраны Государя этого не избежать. Со временем ты поймешь это сама… Аня, мне нужно кое-что сделать, а затем я буду весь в твоем распоряжении, — он встал с кресла. — Если хочешь, я приглашу Сашу поиграть в бильярд, а ты посмотришь. Если тебе понравится, мы попробуем тебя научить.
Анна кивнула. Павел вышел из комнаты и почти сразу же в нее вошел Александр.
— Анна, я был в библиотеке, хотел скоротать время за книгой. Но не мог упустить случая поиграть с Павлом в бильярд.
— Он хорошо играет?
— Да. Но в свете в отличии от меня не играет, уж не знаю почему, хоть и играет гораздо лучше меня. Знаете, Анна, он превосходит меня в очень многих вещах… Мне иногда кажется, что я — лишь его бледная копия, — усмехнулся Саша усмешкой Павла. — Я очень любил батюшку, но идеалом для меня всегда был Павел, — признался он.
— А Вы никогда раньше не думали, что Павел мог бы быть Вашим отцом?
— Пожалуй, где-то в глубине души я этого очень хотел… Но думать так было бы грешно… и неуважительно по отношению к батюшке… Он ведь меня воспитал, всю мою жизнь был со мной… Он был хорошим, добрым, заботливым отцом, кроме того много знал, и с ним было интересно… И относился он ко мне не как к маленькому мальчику, он даже в детстве позволял мне бывать с гостями, когда устраивал какой-нибудь званый вечер…
— Дмитрий Александрович устраивал званые вечера? — удивилась Анна.
— Ну не отшельником же он жил… Конечно, у нас бывали гости, и на суаре, и просто на ужин… Кстати, в бильярд у нас тоже играли…
— А… дамы у вас бывали?
— Анна, ну а как же без дам? Князь без дам — это… неправильно, — рассмеялся Саша. — Если же Вы хотите спросить, была ли у него дама, которой он отдавал предпочтение среди других, то в последние годы это была княгиня Друцкая. Мне кажется, что, возможно, по молодости у отца даже был с ней роман… а потом они остались друзьями… Но это только мое умозаключение, мы с ним об этом никогда не говорили… Ирина Григорьевна — очень приятная женщина, я непременно познакомлю Вас с ней в Петербурге.
— А Павел ее знает? Извините, он не говорил мне, что у Дмитрия Александровича была дама сердца…
— Анна, она не была его дамой сердца. Она была его хорошей приятельницей. Князь, ее покойный муж, был его давним другом. Я помню, когда я был маленьким, они приходили к нам вместе, а потом она стала бывать у нас уже одна. Батюшка иногда приглашал ее в театр и на прогулки. Я был рад за него, что у него была компания. Иногда она приходила к нам с внуком, а потом он поступил в кадетский корпус, и мы не виделись несколько лет, и вот года полтора назад снова встретились — уже в свете, он сейчас в лейб-гвардии… Я Вас с ним тоже познакомлю…
— С кем это ты хочешь познакомить Анну? — Ливен-старший вернулся в комнату после того, как отправил Демьяна в Петербург с приказом двум агентам установить слежку за родственником Императора… так, на всякий случай…
— С Друцкими, с Ириной Григорьевной и Сержем…
— Да, приятное семейство… Саша, ты бы навестил Ирину Григорьевну, когда будешь в Петербурге.
— Я сам собирался. Еще в прошлый раз, но не сложилось. В следующий раз обязательно загляну к ней. Возможно, не один, а с Натальей Николаевной. Ты не против?
— Отчего мне быть против? Ей будет приятно видеть вас обоих. Она ведь, насколько я знаю, в последнее время мало где появляется… Ну что Саша, мы будем играть?
— Конечно.
— На интерес или на деньги?
— На интерес. На деньги ты меня догола разденешь, — хихикнул Александр, снимая свой пиджак. — Анна, не обращайте на нас внимания… Мы с Павлом так всегда…
Во время игры старший и младший Ливены постоянно подшучивали друг над другом и посмеивались. Анна снова увидела, как Саша похож на своего родного отца. Она подумала о том, что Саша чуть ранее сказал, что Павел всегда был для него идеалом… А он — его бледная копия… Нет, Александр определенно не был бледной копией Павла, просто он был еще слишком молод, чтоб быть во всем ему равным…
Когда Павел спросил, хотела ли бы она, чтоб они поучили ее играть, она отказалась. Ей хотелось, чтобы Павел и Саша сыграли еще несколько партий, ведь сейчас им удавалось видеться нечасто, а уж получать удовольствие от маленьких развлечений тем более. Она извинилась, сказав, что уже давно обещала помочь Наталье Николаевне придумать рисунок для вышивки, но так и не сделала этого.
— Анна пошла придумывать рисунок для вышивки? — с сомнением спросил Саша, когда она вышла. — Я бы больше поверил в то, что она пошла придумывать… как уговорить Демьяна дать ей побольше патронов для стрельбы… и перезаряжать ей револьвер до тех пор, пока они не кончатся… — ухмыльнулся он.
— Демьяну очень повезло. Я отправил его в Петербург… Так что Анне, видимо, и правда придется заняться придумыванием узоров для графини, — ответил с такой же ухмылкой Павел.
========== Часть 30 ==========
Анна плохо спала ночью. Ей снилось, что она искала Штольмана, когда он пропал… и не нашла… Как у нее болело сердце… Как жизнь без Штольмана стала вдруг пустой и никчемной… и совершенно ненужной… Затем ей снилось, что она хотела броситься искать пропавшего Шторма, но сидела, застыв, не зная, куда пойти… Далее во сне она перепугалась, когда ей показалось, что у окна появился дух Павла. Но когда он повернулся, она увидела, что это был дух Дмитрия Александровича, у которого почему-то были голос и манеры Павла: «Анюшка, родная моя, с Павлом ничего не случится. Ты просто за него слишком боишься. Как раньше боялась только за Якова. С Яковом все обошлось, обойдется и с Павлом… Я не позволю причинить зла моим мальчикам…».
От явления ей во сне этого духа она проснулась. Если это был дух Дмитрия Александровича, то почему он говорил с ней как Павел? Если это был дух Павла, то мог ли он иметь… обличие Дмитрия? До сих пор у нее не было таких странных видений… Возможно, это было действием лекарства, которое ей дал Павел перед сном… Он видел, что после того, как они с Сашей закончили играть в бильярд и присоединились к ним с Натальей Николаевной в малой гостиной, она была в подавленном настроении. И что у нее на душе было неспокойно и поздним вечером, после того, как он сказал ей, что Демьян купил ей билет домой на послезавтра. Она очень хотела в Затонск, к своему Якову, по которому тосковала… Казалось, она должна была прыгать от радости, что ей предстоит дорога домой… Но такого острого желания не было… так как оставлять Павла, которому все же, возможно, грозила опасность, она тоже не хотела… Она разрывалась между любовью к Якову и желанием поскорей увидеться с ним и… беспокойством за Павла… Она знала, что если бы она объяснила Якову, по какой причине ей пришлось немного задержаться, он бы ее понял… Ну или хотя бы попытался понять… Но Павел был непреклонен. Она едет домой. Послезавтра. Точнее уже завтра. И никаких разговоров.
Павел сказал ей, что ее отъезд совсем не связан с ее видением. Что ему нужно ехать в Петербург по делам службы, как приказал Варфоломеев. Что он с Натальей Николаевной уедет из усадьбы в столицу днем позже. И что ее более скорый отъезд был обусловлен лишь тем, что Демьян смог купить билет только на этот день, так как на следующий свободных мест в первом классе не было… Она понимала, что у Павла, точнее подполковника Ливена, были служебные обязанности, и что он не мог ими пренебрегать. Так же, как и коллежский советник следователь Штольман своими. И ей хотелось верить, что эти обязанности были настоящей и единственной причиной ее скорого отъезда. Что Павел не решил воспользоваться ими как предлогом, чтоб отправить ее домой, так как опасался того, что злодеи могли задумать какое-то темное дело в усадьбе…
Она подумала о том, насколько можно верить духам. Могли ли они приврать? Была ли связь с тем, каким был человек, и как потом вел себя его дух? Судя по всему, Дмитрий Александрович не был отъявленным лжецом. Да, он скрывал правду о своем сыне, но… например, не смог солгать о нем Лизе… Следовало ли верить ему насчет того, что с Павлом не произойдет ничего плохого, она не знала… Она хотела бы верить в это, но… Она подумала, что сейчас было бы кстати, если бы ее дядюшка Петр был рядом, и она могла спросить об этом у него. Но он был в Париже, и ей не оставалось ничего, как надеяться на то, что дух Дмитрия Александровича ее не обманывал… Да и какой смысл ему был бы говорить ей неправду? Ведь если бы его любимому брату что-то угрожало, он должен был бы, наоборот, предупредить ее об этом. Чтоб она сама могла что-то сделать или хотя бы сообщить об этом Павлу…
Смотрясь на себя в зеркало в ванной комнате, Ливен ухмыльнулся. Его, князя и заместителя начальника охраны Государя… поколотила женщина… Ну не совсем поколотила, но наставила синяков… Перстень Ливенов, который был на руке у Анны, оставил у него на груди несколько небольших, но заметных пятен. Нет, у него и раньше бывали отметины, оставленные дамами, но получал он их в порыве страсти… Ни одна женщина не наносила ему увечий… потому что боялась за его жизнь… И ни одной женщины он не отправлял подальше от себя, беспокоясь, как бы чего не случилось с ней только потому, что она была с ним рядом… Как вовремя Государь решил посетить мероприятие, на котором ему предстояло его охранять… и для чего он должен был уехать из усадьбы в Петербург… Он не особо верил в то, что его захотят устранить физически, тем более за такой короткий отрезок времени… но совсем исключать этого было нельзя… Всегда можно попытаться устроить несчастный случай, например, пожар… И он бы никогда не простил себе, если бы в таком несчастном случае пострадала Анна… Он был зол на себя уже за то, что ей пришлось столько пережить в связи со смертью его садовника… Да, нужно будет искать нового вместо Кузьмы, Фрол скоро не сможет один справляться со всем садом…
Ливен надел мундир и как обычно перед отъездом во дворец пошел в сад к любимой скамье. На скамье уже сидела Анна.
— Доброе утро, девочка моя, — он как всегда поцеловал Анне ладонь. Затем сел с ней рядом и взял ее руку в свою. — Что-то ты бледненькая… Не выспалась?
— Ну как тебе сказать… Павел, ко мне ночью приходил Дмитрий Александрович…
— О, Дмитрия можно поздравить! Наконец-то он сподобился прийти к даме ночью, — засмеялся Ливен.
— Павел, ну что ты право… Конечно, приходил не он, а его дух… Сказал, что с тобой все обойдется как и с Яковом. Как думаешь, ему можно верить?
— Аня, ну откуда я знаю, можно верить духу или нет… Духи — это все же по твоей части… Но если бы это сказал Дмитрий, живой Дмитрий, я бы ему поверил. Так как не вижу причины, по которой он хотел бы солгать. Так что, думаю, что то, что он сказал — правда, — Павел не имел понятия, стоит ли верить духу, даже его собственного любимого брата. Но он очень хотел, чтоб ему поверила Анна и если не перестала беспокоиться за его жизнь совсем, то хотя бы волновалась не слишком сильно… — Кроме того, Дмитрий был порядочным человеком, поэтому я могу предположить, что и его дух тоже… порядочный и не стал бы намеренно вводить тебя в заблуждение… тем более, что ты, как мы поняли из его записей, пришлась ему по душе… Да и, наверное, ему… оттуда виднее, что и как… — он надеялся, что ему все же удалось убедить Анну.
— Да, пожалуй, ты прав… Я не подумала о том, что Дмитрий Александрович хорошо относился ко мне… даже никогда не увидев… Значит, и его дух тоже должен быть ко мне расположен… и желать мне добра… Ну и тебе с Яковом, конечно…
— Ну вот и я о том же… Аня, я не знаю, как у меня сегодня сложится день на службе, поэтому не могу сказать тебе, когда вернусь. Но я хотел бы предложить устроить после ужина прощальный вечер в большой гостиной.
— И ты будешь играть и петь?
— Обещаю.
— И танцевать мы будем?
— Ну если ты этого захочешь, конечно.
Ей не так уж хотелось танцевать, но она хотела, чтоб в последний вечер вместе Павлу было… хорошо… Чтоб он немного отвлекся от тех новостей, которые, как она знала, не давали ему покоя…
— Да, я хотела бы танцевать с тобой.
— Вальс, я полагаю, Анна Викторовна?
— Вальс, Ваше Сиятельство… — улыбнулась Анна.
— Аня, я… не хочу быть для тебя… князем… Князь я для других, не для тебя, — твердо сказал Ливен.
— Я… обидела тебя, да?
— Нет, родная моя, что ты, — более мягким тоном сказал он. — Просто в моей жизни так мало людей, для которых я не князь… И еще меньше тех, для которых я просто Павел… И для меня это… очень важно… Вот и все.
— Ты познакомишь меня… с кем-нибудь из них?
— Конечно. Когда Вы с Яковом будете в Петербурге.
— А что это за люди?
— Разные… Имею в виду по характеру, интересам…
— А по положению?
— По положению… Я никогда об этом раньше не задумывался… для меня это не имеет значения… Но ты спросила, и я перебрал в уме несколько — получается, это в основном люди, которые имеют вес в обществе и занимает довольно высокие должности и посты… Это в своем большинстве люди из моей юности и молодости… Для кого я тогда был Павлом и так и остался им… несмотря ни на что… Если ты понимаешь, о чем я…
— То есть они примерно твоего возраста?
— Да, где-то около пятидесяти… ну или, скажем так, за сорок…
— Значит, они больше подойдут для знакомства Якову, а не мне, — вздохнула Анна.
— Почему же? Например, Звенигородский, ему где-то сорок пять, а вот его жене нет и тридцати. Оба наиприятнейшие люди. Думаю, с княгиней вы могли бы стать хорошими приятельницами.
— С княгиней?
— Ну Звенигородский — князь, следовательно, жена у него княгиня.
— Ну вот, снова князь… А ты только что сказал про людей, для которых ты… просто Павел…
— Для Георгия я действительно просто Павел. А Елена Анатольевна обращается ко мне Павел Александрович, но не Ваше Сиятельство и не князь… Георгий женился по любви на дворяночке из нетитулованной семьи. Это одна из самых счастливых пар, что я знаю. Они мне напоминают вас с Яковом.
— Разницей в возрасте?
Ливен засмеялся:
— Нет, конечно. Тем, как они относятся друг к другу. Как, например, Георгий смотрит на Елену, каким взглядом — нежным, теплым…
— А сколько они женаты?
— Года три-четыре.
— И он все еще смотрит на нее так… влюбленно?
— Да он и до старости так на нее будет смотреть. Как и Яков на тебя. У меня в этом нет никаких сомнений…
— Скажи, а Звенигородский, он как Дмитрий Александрович, занимается только своими имениями?
Ливен рассмеялся еще раз:
— Понимаю, о чем ты… Наверное, ты подумала, что он такой… скажем, домашний человек, поэтому и проявляет чувства к жене… Нет, Аня, он занимается государственными делами. Георгий Андреевич занимает высокий пост в Военном министерстве… И среди титулованных особ и среди высших правительственных чиновников и офицеров есть настоящие, живые люди, которым не чужды обычные человеческие чувства и эмоции… И только такие среди тех, кто называет меня по имени.
— А есть ли такой человек, который пусть и не называет тебя по имени, но близок тебе… больше, чем другие?
— Есть, это Демьян.
— Демьян? Твой Демьян?
— Да. Вижу, ты удивлена. Да, он мой слуга, мой камердинер и не только, но я мог бы назвать его своим другом. Вот только я для него Ваше Сиятельство, хотя уже давно предлагал ему называть меня Павел Александрович. Но так он называет меня крайне редко…
— Почему?
— Думаю, потому что в его понимании это было бы некой вариацией… панибратства… которого из уважения ко мне он допустить не может.
— Как все сложно, — вздохнула Анна.
— Ну что ты, не так все сложно, как кажется, — улыбнулся Павел. — Пойдем завтракать, — он поцеловал Анне ладонь.
В столовой Александр уплетал свои любимые блинчики с абрикосовым вареньем. Увидев Павла и Анну, он с усмешкой отодвинул тарелку с горкой блинов подальше от края стола, куда сели родственники:
— Это мое.
— Поделись и с нами.
— С тобой не буду, тебе Харитон и так настряпает. Поделюсь только с Анной, — он взял блюдце и отсчитал три блинчика. Потом вздохнул и положил еще два.
Павел картинно взялся за голову:
— О-хо-хо… Вот, Аня, посмотри на юного князя, вроде бы и получившего неплохое воспитание… Ни манер, ни великодушия… Только эгоизм и жадность…
— Я не жадный.
— Нет, ты не жадный, а очень жадный, — усмехнулся Ливен-старший. — И то, что ты так любишь эти блины, твоего поведения не оправдывает.
— Александр, если Вы их так любите, то мне не нужно.
— Аня, прежде чем так говорить, ты попробуй.
Анна обмакнула кончик блина в розетку с вареньем и откусила. Таких вкусных блинов ей еще пробовать не приходилось. Посмотрев на Сашу, она отодвинула свое блюдце с блинами — подальше от него. Потом спросила у Павла:
— Хочешь… один?
Павел уже не смог сдержать смеха:
— Аня, да если бы я действительно так хотел этих блинов, неужели я бы не взял несколько или же не попросил Харитона испечь еще? А то, что ты мне предложила… один, это мне так знакомо… Саша сделал так, когда ему было года четыре-пять. Я попросил его поделиться со мной, и он мне отложил один блинчик из, наверное, десятка. То ли из милости, то ли из сострадания.
— Из опасения, что сам ты мог взять больше. А так я тебяугостил. А клянчить, как ты меня учил, невежливо. Воспитанные мальчики так не делают, — поучительным тоном сказал Александр.
— Вот, через десять с лишним лет я наконец узнал мотив твоего поступка… И что сегодня собирается делать воспитанный мальчик?
— Хотел встретиться с твоим управляющим, поговорить о новых сортах пшеницы, узнать, что он думает о них.
— Добро.
— Я хотел бы пригласить Анну составить мне компанию. Анна, как Вы на это смотрите?
Рука с блинчиком застыла у Анны на пути ко рту:
— Александр, Вы, должно быть, шутите?
— Почему же? Я абсолютно серьезно. Я же, можно сказать, помещик… Поэтому у меня много интересов… в области ведения хозяйства… Я думал, может, Вам будет приятно проехаться в экипаже на другой конец имения Павла или даже прогуляться туда пешком. Погода сегодня замечательная, не так жарко. А после мы могли бы заглянуть на реку. Как раз недалеко от домика управляющего есть очень красивое место. Там заводь, берег пологий, а ивы своими ветками склоняются прямо в воду. Под ними очень хорошо отдыхать, и купаться там тоже хорошо. Мы с Павлом там часто плавали… Анна, если хотите, я могу сплавать, нарвать Вам кувшинок…
Павел усмехнулся про себя — насчет цветов Саша его явно обставил. Нарвать кувшинок для Анны ему бы и в голову не пришло… тем более в полураздетом виде…
— Еще можно взять корзинку с едой и перекусить там… Я захвачу какое-нибудь покрывало, чтоб расстелить на траве.
«Покрывало он хочет на траве расстелить, Остзейский Казанова! Хоть бы целоваться к ней не полез… после кувшинок-то!»
— Ты лучше гвоздичное или лавандовое масло не забудь, а то так комары искусают, что ни кувшинкам, ни пикнику уже не будете рады, — подпортил романтическое настроение Александра своим приземленным наставлением Павел.
Саша положил недоеденный блинчик на тарелку:
— Спасибо, что напомнил. Павел, ты на службу не опаздываешь?
— Пока нет. Кофе допью и поеду, — Ливен-старший, сделал вид, что не понял намека, и просидел с чашечкой кофе и любимым эклером еще минут десять. За это время других предложений по поводу прогулки на природу от Александра не поступило.
Во дворце подполковника Ливена ждал Дальберг и депеша из столицы. В первую очередь он решил ознакомиться с рапортом. Агент из Петербурга докладывал, что императорский родственник уже несколько дней находился в Псковской губернии в имении родителей, куда поехал попрощаться с ними перед своим отъездом в Туркестан. Ливен вздохнул с облегчением. Вряд ли перед поездкой в имение капитан успел разработать какой-то более или менее детальный план мести и нанять для этого нужных людей. Более вероятно, все будет организовано по его возвращении в Петербург, а попытка воплотить это в жизнь — после того, как он отбудет в Среднюю Азию.
Дальбергу он отдал приказ ехать в гостиницу, где погиб Серебренников, и тщательнейшим образом осмотреть номер на первом этаже, особенно подоконник и окно. Кто знает, возможно, там все еще остались какие-то следы, например, не полностью вытертый отпечаток подошвы сапога или ботинка. Тогда можно было бы понять, был ли родственник Императора напрямую причастен к гибели Серебренникова. Кроме того, Дальберг должен был побеседовать со служащими гостиницы и горожанами, живущими неподалеку, вдруг кто-то что-то видел. Ливен выдал ему некую сумму из своих собственных средств на тот случай, если кто-то будет заинтересован поделиться информацией за деньги. А такие люди, по его мнению, должны были быть. В книге записей постояльцев не фигурировали ни фамилия княгини, ни ее любовника, значит, портье или даже владельцу гостиницы заплатили за то, чтоб, по крайней мере на бумаге, скрыть их пребывание там. И он надеялся, что деньги, предложенные Дальбергом, могли бы сделать кого-нибудь более разговорчивым. Больше всего он ставил на горничных, убиравших номера. Кому как не им было знать, где могли напачкать своей обувью постояльцы. Горничная не могла не заметить следа от сапога на подоконнике, если, конечно, вытирала его. А несколько целковых помогли бы ей освежить память.
Вскоре после того как Дальберг уехал, подполковнику Ливену принесли записку. Начальник следственного отделения Никольский приглашал его в управление полиции.
— Павел Александрович, мы задержали некоего Фабера, человека, обвиняемого в убийстве Сидорова. Он хотел встретиться с Вами, наедине… очень просил…
— А почему со мной?
— Ему сказали, что Сидоров был раньше Вашим работником, вот он и зациклился на этом…
— Он обвиняемый? Не подозреваемый? — уточнил Ливен.
— Он признался в содеянном.
— Признался?
— Да, признался… И улики против него неопровержимые… Он сказал, что Сидоров пытался его ограбить, напал на него с садовыми ножницами… Угрожал отрезать ему голову… И что он сумел выхватить у него те ножницы и, будучи не в себе, сам попытался сделать с нападавшим то, чем он угрожал ему самому…
— Однако…
— Вы за своим садовником склонности к насилию не замечали?
— К насилию? Нет, не замечал… только к злословию… Как я уже сообщил Вам, Роман Дамианович, он постоянно говорил гадости про других слуг и работников. И был бит ими не раз… Но мне неизвестно, чтоб он сам на кого-то нападал иначе как словесно… Хотя, кто его знает… От подобного человека можно ожидать все, что угодно…
Про видение Анны, что Сидоров угрожал отрезать голову или язык Агапову много лет назад, он, естественно, следователю рассказывать не стал.
В комнату ввели мужчину лет пятидесяти очень приятной наружности, высокого, хорошо сложенного, в дорогой одежде. На его запястьях были наручники, а на правой руке… перстень с синим треугольным сапфиром… Ливен был уверен, что видел этого человека прежде. Но где, при каких обстоятельствах?
— Фабер Герман Георгиевич, — представился он, когда полицейский закрыл за собой дверь.
Имя показалось Ливену смутно знакомым, но откуда — он не припоминал.
— Ваше Сиятельство, я хотел встретиться с Вами, так как никому то, что случилось на самом деле, я рассказать не могу. Никому, кроме Вас… так как это неким образом Вас касается… И держать я это в себе тоже не могу… Мне, кажется, я уже схожу с ума… Вы постарайтесь меня не перебивать… А то мне тяжело собраться с мыслями… И говорить про это тоже тяжело…
Князь Ливен кивнул.
— В тот вечер я ждал в парке… одного человека, но он задерживался. Я услышал, как ссорились два мужчины, и из праздного любопытства пошел за ними, скрываясь за деревьями. Один из них на чем свет клял какого-то князя, который выгнал его из поместья, да еще и приказал высечь, а также всю его семейку… включая ублюдка-племянника, который, чтоб снискать милостей дяди… якобы подложил свою молодую женушку старому ловеласу, что устроил в своей усадьбе… вертеп…
У Ливена заходили желваки, а костяшки на сжатых кулаках побледнели. Что же за мразь был его садовник! Нет, надо было ему язык отрезать еще раньше!
— Я тогда подумал, что если он лил такую грязь на того князя и его семью, то ему еще мало досталось. А второй вместо того, чтоб одернуть его, сказал:
— А что ты хотел, у них, видно, вся семейка погрязла в разврате. Этот, по твоим словам, недалеко ушел от Адониса.
При имени Адонис я насторожился, но посчитал, что это просто… совпадение.
— Адониса?? А какое отношение Адонис имел к князю? — удивился мужчина.
— Как какое? Адонис же был князем Ливеном, братом твоего хозяина. Неужели ты не знал? — спросил второй.
— Нет, откуда? Адонис и Адонис… Они же все там были… под прозвищами… Ты меня за дурака держишь? Или Адонис действительно был князем Ливеном?
— Был, я сам слышал, как другой посетитель как-то называл его по фамилии.
— Значит… мы тогда… поделили денежки Ливена? — гадко засмеялся мужчина. — Слишком много я тебе тогда дал… Ты же его… не обыскивал… А сейчас мне деньги ох как нужны! Так что придется делиться!
— Делиться?? Ты свои деньги промотал, а я на свои дело открыл.
— Как открыл, так и закроешь. А то на каторге оно тебе все равно не понадобится.
— На каторге??
— Так мы же вместе оставили Адониса подыхать рожей в похлебке… А я письмецо отправлю… подметное… что видел, как ты князя прибил… Если деньгами не поделишься, то ой как пожалеешь…
— А если я тебя сдам?
— Не успеешь! — мужчина воткнул садовый нож другому куда-то в тело, выдернул его, посмотрел на свою пораненную руку… Подождал, пока тот упадет на землю и замрет… А потом, уходя от места преступления, зло сказал: — Ну вот, больше ты ничего не вякнешь. Жаль, что я тебе твою башку или язык садовыми ножницами не отрезал, как хотел когда-то!
Ливен был… в шоке… Эта часть ужасной сцены была именно такой, какой ее увидела Анна…
— После той фразы у меня перед глазами встала картина, которую раньше я считал лишь кошмарным видением, вызванным опиумным дурманом… Что двое половых из притона ограбили Адониса и бросили его умирать в таком… жалком виде… Я тогда уже не жил в Петербурге, бывал там только наездами, и когда приехал в следующий раз, узнал, что он умер, как мне сказали, дома — сердце не выдержало от непомерных излияний… Тогда я снова подумал, что та сцена в притоне была моим… бредом, что не было такого на самом деле, поскольку когда я пришел в себя, Адониса уже не было, значит, он ушел оттуда сам… Но в общем смерти Адониса я не удивился, лишь погоревал… Я ведь помнил Адониса не опустившейся развалиной, а… молодым, красивым как нордический Бог, полным страсти… Он уже потом стал таким… после меня… Но в любом случае, даже если он очень опустился, он не заслужил такой… жалкой смерти как захлебнуться в тарелке в том вертепе…
Ливен не удержался от вопроса:
— Адонис… Вы были с ним…
— Да, мы были любовниками очень много лет назад, — без стеснения сказал Фабер… — Я — Фаби…
— Фаби? — Павел задумался. — Фаби?? Тот самый?? — ему были известны прозвища пары пассий Гришки, с которыми у него были более или менее длительные связи, но он никогда, слава Богу, сам брата с ними не видел… Но мог видеть кого-то из них в свете Петербурга, не зная, что их связывало с братом…
— Тот самый… Я любил Адониса и был с ним счастлив… Тогда он и подарил мне этот перстень, я все время носил его, пока наши пути не разошлись, надолго… Когда я увидел его снова через несколько лет, он уже был совершенно другой, не тот, каким я его знал… И я не пытался возобновить с ним знакомство… чтобы не убить те хорошие воспоминания, что были у меня о нем… Мы лишь случайно сталкивались друг с другом, иногда в заведениях подобных тому, где произошла трагедия… Я не имел пристрастия к опиуму, так, баловался иногда… Но именно после того раза я и вовсе прекратил. Точнее не после него, а после того, как узнал о смерти Адониса… Подумал, что я все еще хорош, а если позволю себе затянуть себя в этот омут, то закончу так же как и он, а ведь я его на пятнадцать лет моложе… Тогда я снова стал носить этот перстень — в память об Адонисе…
Так вот, тот мужчина обшарил карманы знакомого, достал деньги и ключи, взял большой мешок, который был брошен на траву, спрятал его в разросшийся куст и пошел по дорожке… После той фразы про садовые ножницы на меня что-то нашло… Когда человек немного удалился, я заглянул в тот мешок. Там среди прочего скарба были садовые ножницы для обрезки деревьев. Я взял их и пошел за ним. Когда настиг его, просто спросил:
— Мертвый Адонис к тебе в кошмарах никогда не приходил?
Он обернулся:
— Нет… А Вы кто?
— А я… я — твой кошмар… Кошмар… с садовыми ножницами…
Я стал сдавливать его шею ножницами, он пытался вырваться, но не смог. У меня откуда-то появилась дикая сила, я сжимал ножницы сильнее и сильнее, пока из ран не потекла кровь, а он не начал задыхаться… а потом затих… и упал…
Тогда я прошелся по его карманам, как он у своего знакомого, и в одном нашел запонку с вензелем. Я сразу узнал этот вензель, такой был у Адониса. И тут у меня в голове стали звучать все грязные инсинуации по поводу князя Ливена и его семьи… Еще одного Ливена… Ливена, которому он мог бы… сломать жизнь, если бы я не забрал у него его… Я, конечно, знал, что Вы — брат Адониса… Мы с Вами не были представлены, но я видел Вас мельком не раз, и, конечно, был о Вас наслышан… Для меня Вы были человеком чести, порядочным, приличным человеком… не способным на то, что тот мерзавец говорил про Вас… И мне захотелось отрезать его поганый язык… Что я и сделал… А потом засунул ему в рот запонку Ливенов…
— Простите, Вы тогда понимали, что делали?
— Даже не могу сказать… Наверное, не совсем… Когда я потом про это думал и сейчас Вам рассказываю, меня оторопь берет… А когда делал, это казалось мне… нормальным… Наверное, у меня тогда все же помутился рассудок… Но это не мне решать… Но я ничего следователю не рассказал ни об Адонисе, ни о Вас… И никогда не расскажу…
— Что же Вы ему сказали? Ведь должен же быть мотив убийства… Не просто же так человеку пытаются отрезать голову садовыми ножницами…
Фабер повторил то, что сказал Ливену следователь:
— Что этот человек хотел меня ограбить, говорил мне очень грязные, неприличные вещи… угрожал мне садовыми ножницами… которые я у него сумел отобрать… И со страха… натворил такое… А потом просто убежал оттуда…
— И следователь Вам поверил?
— А что ему оставалось делать? Я — дворянин, уважаемый человек… И он, выгнанный из усадьбы князя за злословие и воровство работник…
— А про… вырезанный язык и запонку с вензелем он разве не спрашивал?
— Конечно, спрашивал. Но я сказал, что не все помню… Но я и правда не все помню… Но раз его язык нашли в кармане брошенного мной окровавленного сюртука, следовательно, я это и сделал…
— Вы положили отрезанный язык себе в карман?? Зачем??
— Не знаю… Я не помню, как это сделал…
— А зачем Вы бросили свой сюртук??
— Он был весь в крови. Мне хотелось скинуть его как можно быстрее… Я и сделал это… Куда я его бросил, я тоже не помнил… Оказалось, что кинул его с моста в воду… И вот вчера его выловили — он зацепился за какую-то корягу… По метке от портного вычислили, чей это был сюртук… А потом пришли за мной…
— И Вы не стали отрицать, что совершили подобное…
— Подобное зверство? Не стал… Та сцена, она у меня стоит перед глазами… Чем дальше, тем чаще… Я… я уже больше не могу… Хочу, чтоб все поскорее закончилось… Ваше Сиятельство, то, что я Вам рассказал, это только между нами, я этого для следствия подтверждать не буду. Даже если Вы перескажете это следователю… Буду стоять на своем… Что убил напавшего на меня… Так будет лучше для всех…
— У Вас есть семья? О них есть кому позаботиться?
— Откуда семья у такого как я? Я… не счел нужным жениться только для того… чтоб скрыть… свои наклонности… Не заслуживает приличная женщина такого, а на неприличной я бы и сам не женился… Даже для подобной цели… Нет, я один… Слава Богу, родители мои давно умерли, а детей кроме меня у них не было… Так что мой позор никому сердца не разобьет…
— А тому человеку… которого Вы ждали в парке? Извините, что спрашиваю об этом…
— Нет, не разобьет… Мы с ним были едва знакомы… Я хотел с ним познакомиться… поближе, но, как Вы понимаете, этого уже никогда не произойдет… Ваше Сиятельство, возьмите это, — Фабер попытался снять перстень, — это Вашей семьи…
— Нет, он Ваш, Адонис подарил его Вам…
— Берегите своих близких, Ваше Сиятельство… И прощайте…
Фабер постучал руками, закованными в наручники, в дверь и попросил увести его в камеру.
В кабинет зашел Никольский.
— И о чем он с Вами разговаривал, Павел Александрович?
— Нес какой-то бред… все про садовые ножницы… что он — кошмар с садовыми ножницами… — не стал говорить всей правды Ливен. — Вы уверены, что он в своем уме? Мне показалось, что он сумасшедший… Интересно, он всегда был таким или лишился рассудка после того, как совершил то злодеяние?
— Наш врач его осмотрел, сказал, что на сумасшедшего он не похож. Завтра ждем светило из Петербурга, что он скажет… Соседи, сослуживцы, которых мы уже успели опросить, никаких странностей за ним не замечали… А я все же сомневаюсь в его адекватности. Наверное, действительно повредился умом… Нормальный человек подобного не сотворит… Ну ткнул бы этими же ножницами в грудь что ли, в сердце попал, убил случайно… Но пытаться голову отрезать? Таких действий человека, который в своем уме, я представить не могу…
— И я тоже… Роман Дамианович, от меня что-то требуется? Подписать какие-то бумаги?
— Нет, зачем же? Все же было неофициально…
— Тогда я пойду? У меня еще столько дел во дворце.
— Конечно, Павел Александрович, не смею Вас задерживать.
Он должен рассказать Анне и Саше, что нашли убийцу садовника. Но он скажет только о том, что им оказался сумасшедший человек. Больше ничего. Он скроет, что убийца совершил свое злодеяние, чтобы отомстить за одного Ливена, которого когда-то любил, и, как он считал, защитить другого Ливена, которого, судя по всему, уважал… Он знал, что когда его брат был молод и очень красив, в него влюблялись… Но представить, чтобы порочного Адониса кто-то мог любить так сильно, чтоб через много лет пойти из-за этого на злодейское преступление, ему было трудно… И все же это было именно так… Но об этом никто кроме него не должен знать…
Но это было не главным. Самым важным было сказать Анне, что тот человек, который мог навредить Шторму, уехал за несколько сот верст, и у нее больше нет причин для тревоги. Пусть она спокойно проведет последний вечер в его доме, наслаждаясь изысканным ужином в приятной компании, а затем айсвайном и прекрасными звуками музыки…
========== Часть 31 ==========
Ливен вернулся в усадьбу, Анны и Александра все еще не было. Не то что бы он очень беспокоился, но все же… кувшинки не выходили у него из головы. Не в костюме же Саша собирался за ними плыть. Хоть бы ушел подальше, чтоб Анна не видела его… Они-то с Сашей, конечно, друг друга не стеснялись, но раздеться даже не полностью при даме — это было бы… верхом непристойности… Фигура у Саши была, конечно, неплохая, тело не такое тренированное, как у него самого, но и не как у других молодых людей, не знавших физических упражнений… Но Анне определенно не следовало этого видеть… Он надеялся, что Саша это понимал… и не стал вгонять Анну в краску… Не съездить ли к ним… чтоб убедиться, что все… прилично… Он приказал Матвею передать конюху, чтоб седлал Грома, а сам пошел сменить мундир на легкий костюм. Через четверть часа он уже был недалеко от реки.
Чуть не доезжая, он спешился и повел коня под уздцы по узкой тропинке между деревьев. Через пару минут он увидел сквозь ветви склонившихся ив рябь воды и почувствовал прохладу, исходившую от реки. Александр и Анна сидели под ивой на покрывале, разговаривали и смеялись. Между ними стояла корзинка, из которой виднелись головки кувшинок. Саша был босоногий, с закатанными штанинами брюк и без пиджака, у Анны на ногах тоже не было обуви, а подол платья был мокрый и мятый, видимо, она пыталась отжать его. Значит, ранее бродила по воде… Или же… сама пыталась достать кувшинки, зайдя в воду… Он бы этому не удивился.
Гром заржал, и молодые люди обернулись.
— Павел! — радостно окликнул его Саша. — Как хорошо, что ты освободился не так поздно, а то Анна сказала, что ты не знаешь, насколько тебя задержат служебные дела.
— По правде говоря, я мог бы остаться во дворце еще на пару часов, но среди дел больше не было тех, которые нельзя было бы отложить до завтра. Вот на завтра у меня действительно намечено очень много, и мне в любом случае придется пробыть во дворце весь день… Кроме того, сегодня все равно все пошло… не так, как я планировал… поэтому я и решил ехать домой…
— Павел, что-то случилось? — нахмурился Александр.
— Кое-что… Но мне бы не хотелось об этом говорить сейчас…
Анна внимательно посмотрела на Павла, взгляд ее был… серьезным и тревожным… Он понял, что она решила, что это касалось ее видения о Шторме. Он чуть заметно покачал головой. Она еле заметно выдохнула.
— Саша, не привяжешь Грома?
— Да, конечно.
— А лучше попои его до этого, ты знаешь, где.
Александр кивнул, взял у него огромного черного коня и скрылся за деревьями.
— Аня, о том, что произошло, я скажу вам вместе с Сашей. А тебе одной я должен сказать прямо сейчас, что человек, который был в гостинице вместе с той дамой с мундштуком, уехал из Петербурга на пару недель, поэтому мне ничего не угрожает. Значит, причин для беспокойства нет.
— Ты говоришь мне правду?
— Абсолютную.
Анна смотрела на него с неким оттенком недоверия.
— Ну хочешь, я поклянусь?
— Поклянись.
— Клянусь, что этот человек уехал далеко и не причинит мне вреда, — сказал он, добавив про себя «пока»…
— Ну хорошо…
— А почему у тебя платье мокрое? — решил он отвлечь Анну от мыслей о Шторме.
— А это… — махнула Анна рукой,. — Я кувшинку пыталась достать сама, без Александра…
— Ну и как, удалось?
— Почти… совсем немножко не дотянулась, оступилась… и чуть не свалилась в воду, — призналась она. — Но все обошлось, Саша успел меня подхватить… Ты не сердись, я платье не запачкала, оно только мокрое, скоро высохнет…
— А почему я должен сердиться? Не мне твое платье стирать, на это Глаша есть.
— Но я же вижу, что ты недоволен.
— Я недоволен не из-за платья, это такая мелочь, а из-за того, что ты могла упасть, воды нахлебаться… в лучшем случае… А что если бы на дне была коряга или камень… и ты головой ударилась?
— Ну ничего же не произошло.
— И слава тебе Господи… Я за тебя… волнуюсь, девочка моя.
— Я за тебя тоже…
— Аня, я же тебе сказал, что все будет хорошо…
Павел беспокоился за нее из-за такого пустяка как падение в воду, а сам… пытался заверить ее, что ничего не угрожает… его жизни… Как это понимать?
— Павел, а что ты все-таки хотел сказать нам с Сашей? Мне одной ты это не хочешь сказать?
— Ну хорошо. Я был у Никольского, они арестовали человека, который убил Кузьму…
— Да ты что?? И кто это?? А за что он его убил?? За то, что Кузьма его тоже… оскорбил? — оживилась Анна.
— Ну в какой-то мере… Кузьма хотел его ограбить, говорил всякие грязные слова — как всегда, угрожал ему… отрезать теми ножницами голову, если он не отдаст ему то, что у него было — бумажник и ценности…
— Ценности?? У него был тот перстень, что я видела?
— Да, был… Это дорогой перстень. Думаю, Кузьма надеялся выручить за него немало денег, — присочинил Ливен. — Но тот человек, он оказался не из пугливых, но… не совсем нормальных… точнее, совсем ненормальных… Он отобрал у Кузьмы ножницы и сделал с ним то, что Кузьма угрожал сделать с ним самим… Аня, он, похоже, сумасшедший, душевнобольной… Хотя внешне такого впечатления не производит…
— Ты его видел?
— Да, Никольский мне его показывал. На тот случай, не знаком ли я с ним. Но я его не знаю.
— И что с ним теперь будет?
— Должен приехать врач из Петербурга, дать заключение о его психическом состоянии… Это все, что я могу тебе сказать…
— Павел, не нужно говорить Саше… столько много… Просто скажи, что Кузьма хотел ограбить его, а он защищался… и что следствие все еще идет…
— Я так и хотел сказать. Зачем ему знать остальное? Это ведь мы с тобой… знаем гораздо больше…
— Павел, твоя упрямая скотина обрызгала меня с ног до головы! Не понравилось ему видите ли, что это я повел его на водопой. Все время морду в твою сторону сворачивал да еще копытом бил… — негодовал Александр.
— Не упрямая скотина, а преданный друг, — заступился за Грома Павел. — У тебя ведь Вихрь такой же… Как никак сынок Грома, весь в папашу, — засмеялся он.
— Вихрь — сын Грома? — уточнила Анна.
— Ну да…
— То есть у твоего сына… сын твоего коня? — хихикнула она.
— Да. Саше всегда очень нравился Гром… Как-то во время одной из моих поездок в Гатчину… мы свели Грома с одной прекрасной кобылкой… и получился Вихрь… Вы, кстати, в экипаже приехали или пешком пришли?
— В фаэтоне. Оставили у управляющего…
— Ну что ж, придется возвращаться домой… Ты же правда наполовину мокрый… А Наталья Николаевна уже, должно быть, вернулась из сада… Вы ей хоть предлагали ехать с вами? — спросил Ливен, пытаясь узнать, какие истинные намерения были у Саши относительно прогулки — или просто побыть на природе… или уединиться с Анной… чему присутствие графини несомненно бы помешало.
— Конечно, приглашали. Она отказалась. Предпочла прогулке вышивание. Анна же вчера нашла для нее картинку в журнале, а потом перерисовала ее на большой лист бумаги… какими-то квадратиками… А теперь Наталья Николаевна вышивает, сверяясь с этими квадратиками…
— Наталья Николаевна очень хотела картину с садом. Я просто помогла ей сделать ее пригодной для вышивки крестом. Она сказала, что хотела бы выполнить ее поскорее, так как это подарок…
За обедом князь пригласил всех на прощальный вечер в большую гостиную. Затем они с Сашей уединились в кабинете, а Анна в это время помогла графине разобрать нитки по цветам. Вернувшись от Павла, Александр предложил дамам поиграть в лото, которое нашел у себя в комоде. Графиню это на заинтересовало. А вот Анна согласилась сыграть с ним. На желание. И выиграла. Когда она закрыла последнюю цифру, Александр спросил:
— И каково же Ваше желание?
Анна наклонилась к нему и тихо, чтоб не слышала Наталья Николаевна, сказала:
— Пойти пострелять… и чтоб Вы заряжали револьвер…
Они провели на стрельбище почти до тех пор, когда нужно было переодеваться к ужину. Павла они застали у ног Натальи Николаевны… за собиранием с ковра перемешавшихся ниток одной рукой… и поглаживанием ее лодыжки другой… Анна и Александр переглянулись и оба хихикнули… Взглядом Павел дал им понять, что они пришли совершенно не вовремя… Но еще больше некстати было появление в малой гостиной Матвея с телеграммой для Ее Сиятельства.
Телеграмма была из имения в Новгородской губернии, в ней говорилось, что Сережа упал с дерева и сломал руку.
— То есть как сломал руку, упав дерева? Ему же пятнадцать, а не семь, чтоб по деревьям лазить, — удивился Ливен.
— Павел Александрович, он, вероятнее всего, полез на дерево за чем-то, думаю, за шляпкой Лидии Ильиничны. Его-то папенька за моей шляпкой по деревьям лазил и когда ему тридцать было, — улыбнулась графиня. — Я поеду сейчас же… Вы… Вы дадите мне экипаж?
— Конечно, дам, какие могут быть вопросы? Но, Наталья Николаевна, может, Вы все же завтра поедете? Уже довольно поздно для длительной поездки.
— Нет, я все равно всю ночь не буду спать… буду волноваться… да и вечер вам испорчу…
— Я бы сопроводил Вас, но не могу отлучаться из-за службы… Я боюсь не вернуться ко времени… А у меня завтра утром встреча, которую никак нельзя перенести…
— Нет-нет, князь, не беспокойтесь… Ваш кучер мужчина… дюжий, с ним, думаю, безопасно.
— И все же мне не хотелось бы отпускать Вас одну… Александр, ты не мог бы проводить графиню?
— Князь, не нужно… Я не хотела бы причинять Вам неудобство…
— Нет, нужно. Я настаиваю, — твердо сказал Ливен. — Так как, Саша, отвезешь графиню?
— Конечно, отвезу. Наталья Николаевна, Вы собирайтесь без спешки. Поедем, как Вы будете готовы, — по-деловому, совсем как взрослый мужчина сказал Александр. — Со мной Вам бояться нечего.
— Саша, пусть вас отвезет Трофим — на всякий случай…
Анна поняла, что имел в виду Павел. Что с двумя, как он сказал ранее, хорошо обученными вооруженными мужчинами, которые будут сопровождать Наталью Николаевну и в случае необходимости смогут дать отпор, шансов на то, что она попадет в опасную ситуацию в дороге, будет гораздо меньше.
— Наталья Николаевна, если у Вашего сына сложный перелом, немедленно дайте мне знать. Из-за этого у мальчика может быть разрушена вся жизнь — какой офицер из калеки? Я тут же все организую — чтоб его осмотрел Вельяминов* и, если нужно, прооперировал. Он творит чудеса.
— Да, творит чудеса… Но и вознаграждение за это, тоже, должно быть, полагается… сказочное, — вздохнула графиня.
— Наталья Николаевна, а вот это совершенно не Ваши заботы! Я же сказал, что организую все. Все, — князь еще раз выделил последнее слово. — Обещайте мне, что не станете раздумывать, если будет необходимость помочь Вашему мальчику. Когда идет речь о будущем сына, здесь не место… совершенно ненужной скромности…
Анна подумала, что хоть Павел, возможно, не проявил себя столь романтически настроенным кавалером в эти дни, зато он был надежным и мгновенно находил решения в сложившихся обстоятельствах. А не охал и ахал, и не разводил руками как некоторые…
— Да, я дам Вам знать, Павел Александрович. Но, надеюсь, что все обойдется… Я пойду собираться…
Анна вызвалась помочь Наталье Николаевне, так будет быстрей, да и она, возможно, сможет сказать графине пару ободряющих слов…
Ливены остались одни.
— Павел, Трофим не повезет графиню. Мне хватит и Клима. Трофим с Демьяном повезут Анну, — сказал Александр тоном, не терпящим возражений, — она для меня и тебя важнее, чем одна из твоих любовниц… Я себе не прощу, если с ней что-то случится… Ты ведь сам не поедешь с ней на станцию… не сможешь… — посмотрел он Павлу прямо в глаза. Он никогда раньше не видел Павла таким счастливым… и одновременно таким несчастным…
— Не смогу… — вздохнул Ливен-старший, не отводя взгляда. — Попрощаюсь с ней здесь, в усадьбе…
— Мне тоже нужно пойти собраться. Конечно, как графине сундуки мне собирать не надо, но пару вещиц захватить нужно.
— Куда ты после того, как проводишь графиню?
— Думаю, мне сначала следует узнать, что с ее сыном. Возможно, его нужно будет везти в Петербург, и я, конечно, сделаю это. И сразу отправлю тебе телеграмму, если будет необходим хирург. Если с ним все более или менее, даже не знаю… Возможно, в любом случае заеду в особняк на пару дней, а потом поеду в Стрельню на недельку, я давненько там не был. Но твой экипаж дальше столицы я брать не буду, так что Клима в Петербурге я отпущу. А ты сам?
— В пятницу и субботу я точно буду в столице, далее до середины следующей недели, возможно, вернусь сюда, а, может, и останусь в Петербурге. Пока тоже не знаю… Саша, а в Затонск ты не собираешься? — осторожно спросил Павел.
— В Затонск? Не сейчас. Возможно, в следующем месяце… Ведь если ехать, то не на день, а хоть на неделю… А это нужно планировать…
— А, может, все же… лучше не ездить?
— Ты боишься, что я там стану… слишком открыто проявлять свои… симпатии по отношению к Анне?
— Такое не всегда удается держать под контролем, даже если очень стараешься…
— Ну хочешь, я возьму туда с собой… для прикрытия… свою нынешнюю любовницу? Ну или ту, которая на тот момент будет? — ухмыльнулся Саша.
— Вот только не хватало, чтоб ты еще заявился в Затонск со своей любовницей! Саша, это провинция! Там не поймут молодого человека восемнадцати лет, который без стыда разъезжает со своей любовницей! Пусть он даже князь!
Александр усмехался — совсем как Павел, ему удалось подзавести его.
— Совершенно с тобой согласен, конечно, не поймут… Как это у князя всего лишь одна любовница? Должно быть не менее двух… У меня есть парочка на примете, есть из кого выбрать для поездки… А что, может, попробовать с двумя? А то у меня такого еще не было…
— Только смотрите, Алекс, чтоб вместо ожидаемой Вами бурной страсти они друг другу глаза не повыцарапывали… или же Вам самому, — усмехнулся уже Ливен-старший, но сменил тон, — Саша, пошутили и будет, давай серьезно.
— Павел, ну не полный же я дурак, чтоб не понимать, что в провинцию к родственникам с любовницами не ездят… И не беспокойся… если я туда поеду, ничего… лишнего я там себе не позволю… Пойду собираться… Ты дашь мне одну из своих тростей? На всякий случай… А то у меня здесь такой нет…
— Револьвер тебе тоже нужен или свой есть?
— Я должен посмотреть. Не помню… — Александр пошел в свои покои.
Графиня, будучи в сильном волнении, больше мешала укладывать свои вещи, чем действительно делала это. Она то бралась за платье и бросала его, то хваталась за чулок и сокрушалась, что второго она не может найти, и перетряхивала содержимое сундука, кидая некоторые вещи рядом с ним… Марфа и Анна Викторовна переглянулись и попросили графиню заняться шляпками. Анна подрядилась аккуратно складывать ее дорогие платья, а Марфе досталось собирать остальные предметы туалета, среди которых были домашние платья и белье. К большому удивлению Анны, у графини не было таких… пикантных, волнующих воображение мужчины нарядов, как она видела у Мадам Дезире и счета за какие, по ее мнению, оплачивал бы князь Ливен. Они были красивыми, элегантными, но не… теми, что пробуждают желание мужчины… Это было странно… Наталья Николаевна приехала к своему кавалеру, за которым… охотились женщины в свете… Она делала замысловатые прически, надевала очаровательные платья… но не имела с собой нарядов, которые… разжигали бы страсть любовника в спальне?? От своих мыслей Анна зарделась… Что за глупости лезут ей в голову, когда нужно думать совсем о другом… Не как графине следует завлекать князя, а как поддержать ее… Она наклонилась и увидела под кроватью чулок, который не могла найти графиня.
— Наталья Николаевна, вот Ваш чулок.
— Да? Это хорошо… А если я еще что-то забыла? Я сейчас… такая рассеянная…
— Ну так Его Сиятельство отдаст Вам потом… Или сами заберете, когда в следующий раз приедете… — высказалась Марфа.
— В следующий раз? — неуверенно сказала графиня… И Анне показалось, что она чуть не добавила: “А будет ли он?”
— Наталья Николаевна, я бы очень хотела, чтоб мы с Вами встретились не только в Петербурге, но и здесь, у Павла Александровича. Мне очень жаль, что в этот раз у него было так мало свободного времени…
— Анна Викторовна, я все понимаю… Павел Александрович хоть и князь, но не праздный вельможа, которому нечем заняться кроме баллов и кутежей… Да и должность у него не в пример другим — требует большего внимания… и сосредоточенности… У меня все мужчины были на службе, так что я привычная к тому, что они бывают заняты и даже очень… А князь несмотря на свою занятость и два музыкальных вечера нам устроил, и потанцевал даже… И гуляли мы с ним не раз… На такое внимание грех жаловаться…
На такое внимание грех жаловаться?? Небольшие же были у Натальи Николаевны ожидания относительно своего пребывания в усадьбе князя… Анне было жаль графиню, от души жаль — такая красивая, милая, добрая женщина… Могла бы иметь кавалера, который посвящал бы ей каждую свободную минуту… А сошлась с князем, у которого на первом месте служба… а она сама… уж как получится… Нет, Павел не был к ней равнодушен, Анна была в этом уверена. Она видела как горели у него глаза, в каком приподнятом настроении он был, как улыбался… после того… как они с Сашей случайно застали его дарящим ласки Наталье Николаевне… Может, счастливым его назвать было и нельзя, но… довольным определенно…
— Ваше Сиятельство, Вам еще нужно переодеться в дорогу, Вы же не поедете в экипаже в этом платье… — напомнила графине Марфа.
— Да, а я как-то даже об этом не подумала…
Анна сказала, что будет ждать Наталью Николаевну в малой гостиной, чтобы попрощаться.
В малой гостиной уже был Александр. Он был одет в темный костюм, правый карман которого немного оттягивало что-то тяжелое, и Анна догадалась, что это был револьвер. Он поигрывал тростью, которая очень напоминала ту, с которой Павел приезжал в Затонск. Выражение лица у него было серьезное, совсем не задорное мальчишеское, как, например, когда он видел Павла с графиней целующихся в саду. Да, молодой мужчина, как и сказал Павел, мужчина, когда нужно себя таким проявить. Анна не думала, что в пути может что-то случиться, ведь даже если и ехать несколько часов глубоким вечером, должно быть, опасностей на дороге мало, если она была довольно оживленной. И все же хорошо, что Ливены решили позаботиться о Наталье Николаевне, а не отпустили ее одну. Об этом она и решила сказать Саше.
— Александр, спасибо Вам, что поедете с Натальей Николаевной.
— Ну а как же иначе? Не отправлять же ее вечером одну. Если Павел не мог поехать с графиней, то, значит, это должен сделать я… Анна, если бы я приехал к Вам в Затонск, Вы были бы рады видеть меня? Только скажите честно… а не из вежливости… ведь путь в Затонск неблизкий, и я не хотел бы, чтоб мое появление там было для Вас… нежелательным.
— Александр…
— Анна, для Вас — Саша… или Алекс… Как Вам больше по душе… К чему формальности между родственниками…
— Алекс, тогда уж и Вы называйте меня Аня… Я буду рада видеть Вас… Правда, буду рада, если еще один родственник побывает у нас в Затонске…
«Она будет рада видеть меня… пусть даже как родственника… И теперь я для нее Алекс… а она для меня Аня», — у Александра затрепетало сердце.
— Аня, Вы так добры, — он поцеловал Анне руку и задержал ее в своей, возможно, чуть дольше, чем следовало. Но поскольку Павел так часто подолгу держал ее руку в своей, она этого не заметила.
В комнату вошли Павел и Наталья Николаевна.
— Анна Викторовна, мне жаль, что так вышло, весь последний вечер из-за меня получился таким… скомканным…
— Что Вы, Наталья Николаевна… Даже не думайте об этом… Вы мне напишете, как там с Вашим сыном?
— Конечно, напишу… И буду очень ждать, когда мы с Вами встретимся в Петербурге.
— Я тоже.
Павел с Анной проводили Наталью Николаевну и Александра до экипажа. Князь поцеловал графине руку, а затем… обнял ее и поцеловал в губы — легко, но… чувственно…
— Cherie, спасибо Вам, что навестили меня… увидимся в Петербурге… Я буду скучать…
Когда экипаж отъехал, Павел предложил Анне прогуляться по саду. Она спросила его:
— Ты правда будешь скучать по Наталье Николаевне?
— И какого ответа ты от меня ждешь? — усмехнулся он.
— Может, ты подумаешь о графине… получше…
— В каком смысле?
— Ну в смысле… более… официальных отношений…
— Зачем? Меня все устраивает и так. Я — закоренелый холостяк и менять свою жизнь не собираюсь. С любовницами я под одной крышей не живу. А если ты про брачные узы, то графиня однозначно не та женщина, ради которой я бы решился на это.
— Ну чем тебе графиня нехороша? Красивая, умная, добрая…
— Можешь не перечислять дальше всех ее достоинств. Я их и так знаю.
— Тогда в чем же дело?
— На это есть причины.
— И какие же?
— Я не люблю ее. А без любви я не женюсь никогда.
— Ну ты еще скажи, что она не Лиза! — полезла Анна в бутылку.
— Нет, не только это. Я бы мог сказать много, но не буду. Это совершенно лишнее.
— И все же?
— Анна, чего ты от меня хочешь? Откровенности? А готова ли ты принять это?
Анна кивнула.
— Ты пытаешься сосватать мне графиню. Я понимаю твой порыв. А теперь послушай меня, чего от меня ожидают женщины, подобные графине. Чтоб я выводил их в свет, где бы они показывали себя и меня рядом с собой, и я делаю это, а как же, ведь князь такой галантный кавалер да еще такой красавец и франт. Чтоб я развлекал их, и я делаю это, ведь князь такой замечательный собеседник, танцор и музыкант… Чтоб я ублажал их по полной, чего они, возможно, и не знали с другими мужчинами, и я делаю это, ведь князь такой превосходный любовник… Да и вообще быть любовницей князя это так престижно, женщина сразу возвышается среди своих подруг, а завистниц тем более… Князь то, князь се… Я для таких женщин князь и больше никто. А кому из них нужен просто Павел Ливен… без титула и состояния да еще со своими переживаниями? Никому. Ни одной.
— Неужели это так? — скептически спросила Анна.
— Да, именно так. Я могу с уверенностью сказать об этом, потому что знаю, что бывает по-другому… Но знаю и когда женщины из кожи вон лезут, чтоб лучше выглядеть в глазах князя… А вдруг, вдруг… Его Сиятельство все-таки надумает жениться… ну или по крайней мере предложит жить в его доме, а не будет лишь наносить визиты…
— Может быть, ты тогдапросто не там искал женщин? Или не тех?
— Аня, думаешь, я не искал? Я знакомился с женщинами не из света, представлялся просто как Павел Ливен, офицер. И все вроде бы шло неплохо… до той поры, они пока каким-то образом не узнавали, что Ливен-то, оказывается, князь… И дальше, как по написанному — Ваше Сиятельство то, Ваше Сиятельство се… Каждый раз одно и то же. Без разницы с титулом ли эта дама, просто из высшего общества или сама зарабатывает себе на жизнь… И я давно перестал на что-то надеяться. На какие-то действительно человеческие отношения, не те, что основываются на постели и престиже. Стал специально выбирать красивых, очень красивых женщин, на них хоть внешне посмотреть приятно, если уж душевной красоты в них нет. Хотите князя, хотите искусного любовника — получите. Но не пытайтесь говорить мне ни о какой любви… Вы любите мой титул, мое положение в обществе, мои деньги, но не меня…
— Не тебя? Ты не… лукавишь?
— Нет, не меня… — покачал Ливен головой. — Зачем мне лукавить? Тем более, ты ведь сама хотела откровенного разговора… Я знаю, что такое любовь — когда любят сердцем, душой… а не только телом… И без таких чувств я никогда не буду думать о женщине как своей возможной жене, своей спутнице жизни… извини за прямоту, как бы мне не было хорошо с ней в постели, и какой бы красавицей и умницей она не была… Графиня меня абсолютно устраивает и как любовница, и как приятельница, чтоб проводить вместе время… но не более того… не как жена…
Аня, я очень рад, что вы с Яковом женаты по любви. Не представляешь, как я счастлив за вас обоих. Рад, что у Якова такая жена как ты. И вместе с тем огорчен, что он не всегда понимает… что ему досталось такое сокровище, девочка моя… — Ливен уже привычным жестом сжал руку Анны и поцеловал ей ладонь. — Извини, если я был резок с тобой… Я очень ценю твою заботу. Но при всех твоих стараниях своего мнения о брачных отношениях я не изменю. Без любви ни о каком браке речи быть не может… А графиню, как я уже сказал, я не люблю, сердцу, как говорится, не прикажешь.
Анна вздохнула.
— Аня, я насмотрелся на браки, заключенные по разным мотивам без любви, мне такого не нужно. Брак Дмитрия и Лизы — это вообще абсурд и фарс. Брак моих родителей по договоренности счастливым никак не назовешь. Графская дочь получила титул княгини, князь — ее большое приданое. Оба были молоды, отцу вроде бы двадцать шесть. Мне кажется, что его женили рано, чтоб он остепенился, как я тебе говорил, он был ходок и любитель выпить. Разве что-то изменилось в браке в лучшую сторону? Нет, он стал еще больше таскаться по женщинам и больше пить. А зачем себя сдерживать, если жена для него по сути дела пустое место? Долг они свой выполнили, нарожали аж пять сыновей. Да, именно без любви, как ты подметила. Дмитрий был нужен отцу только как наследник, чтоб передать ему большую часть состояния Ливенов. В угоду своим амбициям он сломал ему жизнь. Гришку мать, мне кажется, полюбила только за то, что он походил на ее родню, а не на мужа. Потакала ему во всем, закрывала глаза на все его пороки — итог нам известен. Евгений и Михаил были уже не особо нужны родителям. Отец на них срывал злобу, а мать даже не пыталась их защитить. С Ливенами они не общаются, живут сами по себе. И я, последыш, про меня ты уже знаешь… Кому в этой семье было хорошо? Ни одному человеку.
— Как все грустно…
— Да, веселого здесь мало… Я должен молиться каждый день, что в моей жизни был Дмитрий, я обязан ему всем. Всем. И я должен был вернуть ему сторицей… Думаешь, легко пойти на то, чтоб… иметь отношения с женой брата, даже если любишь ее, а он к ней равнодушен и сам подталкивает тебя к этому? Аня, я не развратник, не распутник, не подлец, как это может показаться другим людям. Если б Дмитрию не был нужен сын, я бы никогда к Лизе пальцем не притронулся, никогда даже не намекнул, что у меня к ней есть чувства… Я считаюсь в свете волокитой, но у меня есть свои моральные принципы — ни девиц, ни замужних дам. За всю мою жизнь у меня не было ни одной женщины, которая была бы чьей-то женой. Ни одной кроме жены моего собственного брата — потому что Дмитрию не оставалось ничего другого, как надеяться, что я, молодой и здоровый мужчина, подарю ему сына, без которого отец постоянно грозился лишить его состояния и отдать его Гришке…
— Как печально, — вздохнула Анна.
— Ты думаешь, почему в свете так распространены измены? Мне кажется, что именно потому, что люди часто вступают в брак без любви, это союзы титулов, состояний, но не сердец. В отрочестве я прочитал в одном романе, как отец-герцог говорил своему влюбившемуся сыну: «Такие как мы не могут позволить себе жениться по любви, от нас слишком многое зависит. Мы женимся из-за титулов, состояний, земель, связей, любовь для нас на последнем месте. Если ты не чувствуешь к своей супруге неприязни, то это уже большая удача. А если она привлекает тебя как женщина, то уже можешь считать себя счастливым». Мне это запомнилось на всю жизнь. Я долго об этом думал. Потом пошел к Дмитрию, спросил, правда ли то, что там написано. Он сказал, что, к сожалению, по большей части — да. Ведь отец уже запретил ему жениться на Кате, которую он любил, но которая не принесла бы Ливенам ожидаемого состояния. И сказал, что если можно избежать брака без любви, то это нужно сделать. Сам он, как видишь, такого избежать не смог. А я могу. Мне никто брака без любви не навязывает, я сейчас сам хозяин своей жизни. Если бы я полюбил женщину так, что жить без нее не мог, если бы она была свободной и с ней был возможен брачный союз, естественно, я бы сделал ей предложение. Но только так и никак иначе. Что касается графини, я бы предпочел, чтоб связь с ней продолжалась как можно дольше. Но большего мне с ней не нужно. Так что давай впредь о графине на эту тему говорить не будем. Договорились?
— Договорились, — согласилась Анна.
Она лишь хотела, чтоб Павел обратил большее внимание на графиню. Ей понравилась Наталья Николаевна. Да, возможно, в чем-то слишком прямолинейная, но зато не фальшивая, жеманная, как Дмитрий Александрович сказал о Нежинской. Ей казалось, что графиня подходила Павлу, что с ней у него могли бы быть более близкие отношения, чем сейчас. Однако Павел, похоже, прав, что для графии он князь, только и всего. Графиня обращалась к нему по титулу почти все время, называла его по имени-отчеству всего несколько раз. Неужели она и в спальне называла его князь и Павел Александрович, а не Павел? Или то, что Павел сказал о том, чего от него ожидают женщины такие как графиня, абсолютная правда, и он нисколько не лукавил? Как его описала графиня? Великолепный любовник, но не распутник, прекрасный танцор и музыкант. Не игрок, не пьяница… В общем, кавалер всем на зависть… Марфа сказала, что графиня в Его Сиятельстве не видит человека… И, похоже, это тоже верно. Графиня ни одного раза, за исключением того, когда она упомянула про его заботу после смерти графа, не сказала ничего, что характеризовало его бы как человека… Наподобие того, что он добрый, порядочный, надежный… То, что она говорила, было высокой оценкой князя по меркам света, а не Павла Ливена как человека.
Или Павел — он разный для разных людей? Она не могла представить, чтоб князь среди ночи бросился сам готовить чай для графини. Ее Паули мог сделать это и сделал, а князь Ливен — нет. На это у него были слуги. Пойти собрать ей букет — это Павел, сказать садовникам, чтоб украсили букетом комнату графини — это Его Сиятельство. Сыграть польку для графини — да пожалуйста. Сыграть «Лунную Сонату» — нет, это только для них с Яковом. Посещать любовниц в их спальнях — это князь. Привести в свою спальню графиню — нет, это личное пространство Павла, там женщин не бывает. Привести в спальню ее, Анну, и рассуждать там о красоте картины и моря — это Паули. Такой, как он сказал, каким его знали только Дмитрий и Лиза, и знает его она сама, даже не Яков. Она опять же не могла представить, чтоб Павел стоял с Яковом у того же морского пейзажа в спальне и рассказывал о том, как море сливается с горизонтом, а потом дал ему ракушку, чтоб послушать шум моря…
Но ведь и Яков был разным. Следователь Штольман одним, Яков Платонович другим, а ее Яков, Яша третьим… И то, каким она знала своего Яшу, больше не знал никто…
— Аня, — прервал Павел мысли Анны, — прощального ужина и вечера для всей компании у нас не получилось… Но ты бы хотела провести его вместе со мной? В большой гостиной?
— Да, хотела бы… Мне остаться в этом платье? Или ты предпочел бы, чтоб я оделась… как полагается?
— Аня, как ты сама пожелаешь… Думаю, тебе лучше сейчас пойти собраться самой, а потом мы… с тобой повечеряем… Марфа уложит твои вещи, ты только посмотри, чтоб все было, как тебе нужно… Но перед этим я хотел бы задать тебе вопрос. Я хотел поговорить с тобой об этом раньше, но как-то получилось, что отложил до последнего момента.
— Да, я слушаю тебя.
— Скажи, как ты относишься к Марфе? Не было ли у тебя с ней каких-то… проблем?
— Нет, никогда ничего подобного. Наоборот, все очень хорошо. Она добрая, приятная женщина… и усердная, всегда хочет мне помочь… Но не подобострастная, как бывают некоторые слуги… И еще с ней можно поговорить…
— В общем, она тебе понравилась?
— Да.
— Как ты посмотришь на то, чтоб она поехала с тобой в Затонск?
— В Затонск? Ты имеешь в виду, чтоб она проводила меня до Затонска, где меня встретит Яков? Чтоб я ехала не одна?
— Нет, Аня, чтоб она не только сопроводила тебя до Затонска, а осталась там.
— Осталась? Надолго?
— До тех пор, пока вы с Яковом не переедете в Петербург и не заберете ее с собой туда.
— Павел?! Ты хочешь, чтоб Марфа переехала к нам… и служила у нас?
— Именно. Я знаю, что к Вам с Яковом приходила женщина помогать по дому, но отказалась, как только по Затонску поползли слухи о том, что Штольман — побочный сын князя Ливена. Это так?
— Да, это правда.
— Вот я решил, что лучшая помощница по дому та, для которой тот факт, что хозяин из Ливенов, пусть и незаконный отпрыск князя, будет основанием не отказаться от места, а наоборот, принять его с радостью. Ты понимаешь меня?
— Да, понимаю… А хозяин, то есть Яков, будет ли он рад этому?
— Аня, ты — хозяйка в доме, помощь нужна тебе, а не ему, поэтому тебе и решать. А ему придется принять твое решение.
— Но у нас даже разместить Марфу негде… Ты же видел наш домик…
— Видел. И поэтому уже договорился с Виктором Ивановичем, что если ты согласишься, она будет жить в доме твоих родителей, а днем приходить к Вам — делать то, что ты сама ей поручишь. Ну и изредка помогать Марии Тимофеевне — сделать ей прическу или помочь одеться…
— Бедная Марфа, — вздохнула Анна, — с маменькой в одном доме… Она же от ее нервов… в первую же неделю захочет сбежать обратно к тебе в Царское Село…
— Плохо ты знаешь Марфу, — засмеялся Павел, — как бы Марии Тимофеевне не захотелось самой уехать… к своей сестре, как ее там, Олимпиаде Тимофеевне…
— Ну это вряд ли, — Анна знала свою маменьку гораздо лучше Павла.
— Ну так ты бы хотела, чтоб Марфа помогала тебе? Насчет ее стряпни я сказать ничего не могу, а убирает она так, что все блестит.
— Хотела бы… Только вряд ли мы можем позволить себе Марфу…
— В каком смысле?
— Ну она как-то сказала, что жалование ты ей положил хорошее.
— Да, это так.
— Я не знаю, сможем ли мы с Яковом платить ей такое же жалование, что и ты…
— Что?? О чем ты вообще говоришь?? Я ей как платил, так и буду платить. Марфа служит у Ливенов, что в моей усадьбе, что в вашем доме. Таково было условие ее переезда к вам. Я мог, например, решить, что она больше нужна в моей квартире в Петербурге, чем в усадьбе. Или же в особняке Ливенов. Или даже в каком-то из имений. Но в данный момент и позже она более всего нужна вам с Яковом, поэтому она туда и поедет.
— А с ней-то ты разговаривал? Она сама согласна? Или ты ей просто… приказал, чтоб она к нам ехала? — забеспокоилась Анна. Ей не хотелось, чтоб князь просто вынудил Марфу ехать в Затонск.
— Конечно, разговаривал. И она согласна. Анна, я не такой человек, чтоб не понимать, что у слуг тоже есть свои желания, даже если они по сути люди подневольные. Я бы не стал заставлять ее ехать к вам и уж тем более не стал бы грозить ней расчетом… Я знаю, что ей давно хотелось, чтоб у нее была хозяйка, настоящая дама, как у нее по молодости были барышни… А что у нее здесь в усадьбе? В основном только уборка… Ей ведь тоже хотелось бы… занимать положение повыше…
— Павел, но в Затонске у нее не будет положения выше. Ты же сам хотел, чтоб она помогала по дому в том, что будет нужно… Это значит мыть пол и посуду и готовить, я ведь, если честно, готовлю не ахти как. И была бы рада, чтоб Марфа хоть иногда готовила обед и ужин…
— Аня, это только на несколько месяцев, пока вы не переедете в Петербург. Там Марфа будет заниматься только тобой и вашими комнатами, больше ничем. Для остального будет кто-то другой.
— Павел!
— А как ты хотела? Сын князя с женой должны жить в соответствии со своим положением. Так что у вас будет по крайней мере двое слуг — Марфа и еще кто-то, пока не знаю, кто. Возможно, кто-то из слуг Ливенов, моих или Саши. Например, Устинья, готовит она хорошо, конечно, не так как Харитон, без особых изысков, но вкусно. И прибрать на той же кухне и в других помещениях может без труда, как и сходить за продуктами на рынок… — про нянюшку Лушу Ливен решил пока не говорить — зачем смущать Анну заранее? — Аня, пойдем, обрадуешь Марфу, что она едет с тобой.
Они вернулись в дом, и Анна поднялась к себе. Марфа укладывала ее платья и немного нервничала. Видимо, она до последнего момента не была уверена, захочет ли Ее Милость взять ее с собой.
— Марфа, ты сложи, что можешь… А остальное я сама могу… Тебе ведь и самой собираться нужно…
— Самой собираться? Значит Вы, Ваша Милость, хотите, чтоб я служила у Вас с Яковом Дмитриевичем? — посветлело лицо Марфы.
— Конечно, хочу.
— Тогда уж я Вам и вовсе ничего собирать не позволю, раз теперь Вы — моя хозяйка. Видано ли, чтоб дама сама вещи укладывала, если у нее служанка есть? Вам какое платье оставить на завтра, то, в котором Вы сюда приехали?
— Да, то. Оно удобное, для дороги в самый раз…
— А на сегодня?
— Да, на сегодня ведь тоже нужно платье… Павел Александрович пригласил меня провести вечер вдвоем… Я раньше хотела надеть вот это, но оно, наверное, слишком… роскошное… — Анна показала на единственное вечернее платье, которое еще не демонстрировала. — Может, надеть то, что попроще?
— Анна Викторовна, мне можно сказать свое мнение?
— Да, Марфа, конечно…
— Хоть Павел Александрович в Вас как в женщине и не заинтересован, он все же мужчина… и имеет право видеть приглашенную им даму… в самом прекрасном облике… Ему было бы приятно, чтоб его родственница принарядилась для него… Или он недостоин того, чтоб в его компании была дама, чье присутствие радовало бы его глаз?
— Да, Марфа, ты права… Я надену именно это платье…
Комментарий к Часть 31
* Н.А. Вельяминов - известный врач, в 1894 году получил придворное звание лейб-хирурга. Пользовался расположением Александра III, лечил его, присутствовал при его кончине.
Тот факт, что Ливен мог устроить, чтоб Вельяминов осмотрел и по необходимости прооперировал сына графини, на мой взгляд, дает большее понимание того, какие у него связи и возможности. Скажем так, далеко не простой человек.
========== Часть 32 ==========
Когда Анна зашла в малую гостиную, Павел с трудом удержался, чтоб не ахнуть. Анна была прекрасна! Очаровательна! Но выглядела она сейчас не как женщина, а как юная барышня. На ней было платье нежного цвета, называемого пепел розы, с чуть более темным рисунком. Лиф у платья был украшен маленькими жемчужинками. Анна сама была как цветок — нежный, трепетный… никем не тронутый… Он мысленно перекрестился, что Саша уже уехал… Иначе бы он не мог гарантировать, что юный Дон Жуан сумел бы держать свои чувства при себе… как намеревался… даже в присутствии его самого и графини…
— Аня, тебе это платье очень идет, — прервал он чуть затянувшуюся паузу. — Как бы ты посмотрела, если бы мы дополнили его теми жемчужными серьгами, что я тебе показывал? Только на сегодняшний вечер…
— Да, наверное…
Когда Павел ходил за украшениями, он подумал о том, что если б Саша попытался сегодня ухаживать за Анной… а здесь по какой-то… случайности оказался Яков, то он бы не знал, чем бы мог закончиться вечер… Яков бы не стерпел пылких взглядов юного воздыхателя в сторону его жены… и его внимания по отношению к ней… А Анна, наверное, бы и не поняла, что Александр видит в ней объект своих… грез, ведь он, Павел, никогда своих симпатий по отношению к ней как к женщине не проявлял, и от Саши она бы подобного тоже не ожидала… Да, телеграмма графине пришла что ни на есть вовремя… Даже, если б здесь не было Якова…
Он принес Анне жемчужный гарнитур Ливенов и помог с колье, в то время как она надевала серьги.
— Аня, поскольку сегодня на ужин нас будет только двое, я немного переиграл меню, и ужин подадут чуть позже… А пока я хотел бы предложить тебе вина, — он разлил вино по бокалам и протянул один ей. — Это айсвайн — «ледяное вино», вино, сделанное из винограда, который прихватил мороз. Оно мне очень нравится, надеюсь понравится и тебе… Я хотел бы выпить за тебя…
— За меня?
— Да, — он чокнулся бокалом с бокалом Анны и пригубил вино — оно было отличным, сладким и очень приятным. Анна тоже сделала глоток. — Как тебе?
— Вкусное… А почему ты решил выпить за меня?
— Потому что любой мужчина предложил бы тост за такую прекрасную даму… Представляю, сколько комплиментов сделал тебе Яков, когда увидел тебя в этом платье…
— А… он меня в этом платье не видел…
— Как это не видел? — удивился Ливен.
— Ну… у меня было не так много поводов, чтоб надевать вечерние платья… Мы же с Яковом почти никуда не ходим…
— А вот это зря… Ну ничего, как я уже говорил, в Петербурге ходить будете. Так что это платье пригодится.
— Ты думаешь, мои вечерние платья… они подходящие для столицы?
— Аня, из тех, что я видел — все. Далеко не все дамы любят чрезмерную роскошь, многие предпочитают элегантные, но… преподносящие их с самой лучшей стороны наряды.
— А какое из платьев тебе понравилось больше всех? — проявила Анна женское любопытство
— Ты хочешь узнать, какое платье понравилось мне больше всех… или в каком мне больше всего понравилась ты? — улыбнулся столичный дамский угодник и наполнил уже опустевший бокал Анны. Они сели в кресла, между которыми был маленький столик, куда Павел поставил бутылку.
— Эээ… — замялась она и сделала пару довольно больших глотков «ледяного вина».
— Аня, у тебя все платья красивые, но в этом ты необыкновенно хороша… И, думаю, в своем свадебном платье ты была самой прекрасной новобрачной, которую только можно представить.
— Павел, я тогда уже не была новобрачной… Я… вообще никогда не была… невестой… Я сразу стала… женой Якова… Он так считал, — сказала Анна и поняла, что проговорилась. — Павел, ты ведь… понял, да? — смутилась она и чуть покраснела.
Да, в Затонске он понял правильно… Что они поженились уже после того, как фактически вступили в брачные отношения… И Яков повел себя как порядочный и любящий мужчина, решив обвенчаться с Анной как можно скорее…
— Да, понял, — не стал скрывать он. — Но не понимаю твоего смущения.
Чтоб как-то сгладить неловкую, по ее мнению, ситуацию, она допила вино и попросила Павла налить ей еще немного. Ливен про себя хмыкнул, но в просьбе ей не отказал. Анна пригубила айсвайн и сказала:
— Но ведь это… неправильно… по мнению многих.
— Скажи, ты тогда любила Якова или… легла с ним в постель из любопытства? — намеренно не стесняясь в выражениях, спросил Ливен.
— Что?? Павел, да как… как ты мог сказать подобное?? — возмутилась Анна. — Конечно, я любила Якова, очень любила, иначе и быть не могло.
— Тогда что в этом неправильного? Когда двое людей любят друг друга и хотят быть вместе? Для вас тогда это было правильно, и только это важно. А если это неправильно для кого-то… так это их дело… Какое это имеет значение, если вы счастливы?
— И ты… не думаешь про меня плохо? У нас был… только один раз, — еще сильнее покраснела она — то ли от еще большего смущения, то ли от выпитого вина… то ли и от того и другого вместе…
«Вот же чистая душа и святая невинность… боится, что в моих глазах она может быть женщиной… свободных нравов… наподобие Нежинской… если она по любви отдалась мужчине до того, как он надел ей обручальное кольцо… и оправдывается, что это было до свадьбы только один раз…»
— Да хоть сто, хоть вы бы жили тогда вместе невенчанные, я бы никогда плохо про тебя не подумал. С какой стати я должен думать про тебя плохо? По той причине… что ты стала женщиной со своим на тот момент будущим любимым мужем? Так ведь не с чужим мужем… Или ты думаешь, что в высшем обществе все барышни выходят замуж… не познав мужчины? Если бы это было так, не было бы скоропалительных, вынужденных, а то и… принудительных браков… которые, скажу тебе откровенно, отнюдь не редкость… Аня, никто не смеет осуждать вас, как бы вы не начали свои семейные отношения, это только ваше личное дело. Даже если твои родители поняли это, и они не имеют права осуждать вас… Или же… они все же высказались по этому поводу?
— Папа… оказалось, что папа знал, что… в ту ночь, когда Яков пропал, он был у меня в гостинице… Но, как он потом сказал, он не знал, что Яков был со мной… что мы были вместе… точнее надеялся, что этого не было… — поборов застенчивость, призналась Анна. — Но ничего плохого по этому поводу он мне не сказал. И маме, судя по всему, об этом не говорил… как и обещал…
«О Господи!! Бедная девочка!! Первая ночь любви в таких ужасных обстоятельствах… да еще он сразу пропал… Как только она с ума не сошла после этого!.. Виктор Иванович, должно быть, как узнал, извелся весь… Дочь стала то ли только женой Штольману, то ли сразу после этого уже вдовой…»
— Аня, твой отец — порядочный и мудрый человек. Зачем он будет делать из этого трагедию, если вы все равно обвенчались? Да еще и рассказывать об этом твоей матери — женщине и без того… плохо справляющейся со своими нервами… Но вот с Яковом, думаю, разговор у него был основательный…
— Откуда ты все знаешь?
— Аня, если мужчина почти сорока лет допустил… такую ситуацию… даже по любви, полагаю, любой отец высказал бы ему… свое мнение насчет этого… и, скорее всего, свое недовольство… — очень осторожно сказал Ливен, на самом деле думая, что разговор мог быть на весьма повышенных тонах, с крепкими выражениями со стороны Виктора Ивановича и, он не исключал вероятности, рукоприкладством… чего Яков несомненно заслуживал… — Но не осудил ваши отношения… Он же видит, что вы любите друг друга и счастливы вместе.
— Скажи… А если бы ты был дядей Якова раньше… и случайно узнал, что у нас с ним… все произошло… Что тогда?
— А что тогда? Достал бы фамильный перстень Ливенов и… — Павел, чуть замялся, подбирая подходящее слово, — посоветовал ему немедленно идти делать тебе предложение…
Посоветовал?? Ливен подумал, что действительно могло бы быть в подобной ситуации… Какими красочными эпитетами кроме безмозглой скотины он наградил бы своего племянника, узнав, что тот потерял голову настолько, что лишил невинности барышню, которую любил… без венчания… да еще в тех обстоятельствах, когда… у них могло бы не быть… совместного будущего вообще… Что если бы в тот единственный раз Яков зачал ей ребенка, а сам… погиб?? Что бы тогда было с Анной и маленьким?? А что было бы… Сейчас он вдруг со всей ясностью осознал, что ребенок Якова и Анны не был бы бастардом, что у него был бы официальный отец… который любил бы его всем сердцем как своего собственного… По-другому быть просто не могло…
— Или же, скорее всего, пошел к вам вместе с ним… чтоб это выглядело еще более представительно и пафосно. Уж в присутствии дяди-князя Якову бы твои родители отказать не посмели, даже если бы и считали Штольмана не самым завидным женихом, — ухмыльнулся он.
— Нет, в твоем присутствие не посмели бы, — улыбнулась Анна.
— Аня, про это можно думать сколько угодно… Но, мне кажется, оно того не стоит… Не забивай себе голову…
То ли потому, что айсвайн немного… ударил ей в голову, то ли потому, что это был последний вечер вместе, Анна осмелела:
— Павел, скажи, а мужчины, которые имеют успех у женщин… или у которых просто много женщин, какие они — влюбчивые… ищут ту самую женщину… или же коллекционируют женщин для количества?
Ливен усмехнулся:
— Аня, ты спрашиваешь в общем? Или же тебя интересует какой-то конкретный мужчина?
— Ну…
— Значит, ты хотела узнать про меня. Что ж, женщин я никогда не коллекционировал, а влюбчивым я себя точно назвать не могу…
— Но… ты был когда-нибудь влюблен?.. Кроме Лизы?
Павел взял паузу, чтоб лучше сформулировать ответ. Сходил к столу еще за одной бутылкой вина. Анне показалось, что он не хотел отвечать на ее вопрос.
— Я, наверное, спросила то, чего не следовало… Извини, я сделала это, не подумав…
— Аня, я просто не ожидал такого вопроса… ну или скажем так, не сегодня… после предыдущего разговора… Да, я был влюблен — до Лизы. Пару раз легко и один серьезно. Причем серьезно, когда был совсем юный, иными словами мальчик — в прямом смысле.
— И в кого? Тоже в юную барышню? Или это секрет?
Ливен улыбнулся:
— Барышню? Да нет… Мне было семнадцать… Амели была старшей сестрой моего друга по корпусу, у них дома я с ней и познакомился…
— Значит, эта дама была старше тебя…
— Да, но не только старше — на пять лет… но и опытней — во всех смыслах… К тому времени она уже была вдовой, ее муж погиб на охоте — ружье разорвало у него прямо в руках… Но об этом я узнал позже…
— Как ужасно, — покачала Анна головой.
— Когда нас представили, я увидел красивую, очаровательную, обаятельную, умную, образованную, очень приятную в общении молодую особу… Через несколько встреч, опять же в кругу их семьи, я уже был увлечен ей… Мой друг, заметив мой интерес, сказал, что у меня мало шансов, но не только потому, что я так молод, а еще и потому, что она вряд ли примет чьи-либо ухаживания вообще… Тогда-то он и разоткровенничался, что у его сестры был кавалер — с серьезными намерениями, но бросил ее, когда узнал, что от потрясения, вызванного гибелью мужа, она потеряла ребенка, и ей сказали, что детей у нее больше быть не может. И после этого она стала сторониться мужчин… Мол, какому мужчине нужна такая женщина… кроме как для развлечения…
— Бедная женщина, как ее жаль… Столько пережила… Да еще тот человек оказался таким жестоким…
— Да, это было… жестоко по отношению к ней, но… по крайней мере он был с ней честен…
— А тебя это… не смутило? Что у нее было… такое в жизни? Или тебе было все равно?
— Нет, не все равно… Но я уже тогда понимал, что у любой женщины может быть… какое-то прошлое… и в нем мужчина, и, может, даже не один… Я тогда сказал своему другу прямо, что жениться, конечно, не собираюсь, но… был бы рад, если бы она согласилась на длительные отношения… Мой друг тогда посмотрел на меня так, будто я был… не в себе, сказал, о каких длительных отношениях может идти речь вообще, если мне семнадцать лет… и кроме того я… даже не знаю, что это значит — быть с женщиной… Что если Амели и будет нужен кто-то, то взрослый мужчина, а во мне она мужчины точно не видит…
— И что?
— А он был абсолютно прав, мужчины она во мне не видела…
— Ты выглядел юношей?
— Нет, я был хорошо развитым физически молодым человеком. Выглядел, думаю, на год-два старше своих лет… А Амели выглядела моложе. Я поначалу не знал, сколько ей лет, думал, она на пару лет меня старше… Она была невысокого роста, фигура хоть и женская, но все же больше как у барышни… несмотря на ее замужество… Глаза — иногда очень мудрые, иногда такие… детские… как у олененка… Чертами лица она очень походила на графиню, — признался Ливен, — только у Амели глаза темно-карие, а у Натальи голубые…
— Ты поэтому и… сошелся с Натальей Николаевной? Потому что она напоминала тебе Амели? — напрямую спросила Анна.
— Я об этом никогда не думал. Пока ты не спросила. Но, возможно, отчасти это так и было… — согласился Павел. — Но Наталья Николаевна нравится мне сама по себе. Она очень красивая женщина, и я ей увлечен, как, хотелось бы надеяться, и она мной… А вот Амели не видела во мне мужчины, именно поэтому она и согласилась на свидание со мной, а потом приняла мои ухаживания, даже не ухаживания, а, скорее, внимание. Около полугода мы с ней просто встречались, гуляли вместе, я бывал у нее в гостях… Я приносил ей цветы, сладости, разные безделушки, чтоб чем-то порадовать ее…
— Ты приносил ей цветы?
— Конечно. Я и Лизе приносил, на правах родственника, естественно. Я и к графине в Петербурге с цветами прихожу.
— А почему не здесь?
— А здесь нет смысла дарить, цветы и так в комнатах стоят…
— А… мне есть смысл дарить?
— Тебе есть… не смысл… а желание… радовать тебя… так, как могу… Мне как родственнику это позволительно… Я, кстати, очень рад, что ты приняла украшения с опалами… Мне очень приятно…
— А когда ты ухаживал за Амели, ты дарил ей только, как ты сказал, безделушки? Не мог тогда позволить большего?
— Почему же, мог… Просто поклонник не должен дарить даме ничего, чтоб она считала себя обязанной… принимать его ухаживания… не говоря уж о большем… Дама сама должна решить, даст ли она шанс этому мужчине… Мне Амели позволила за собой ухаживать, но у нас ничего не было, даже поцелуев в щечку… Хотя все это время я был в нее влюблен… и видел, что стал нравиться ей… Дмитрий знал о моей влюбленности, я спросил его, что делать. Он сказал, подождать, когда мне исполнится восемнадцать, и я смогу полностью нести ответственность за свои поступки, а еще лучше, когда закончу корпус и стану офицером, тогда и признаться ей в своих чувствах.
— И что ты? Признался? — спросила Анна.
— Признался… Амели мои чувства не отвергла… более того, сказала, что тоже влюблена в меня…
Ливен вздохнул про себя. Он хотел, чтобы у Анны был человек, с кем она могла бы говорить по душам об отношениях между мужчиной и женщиной, и решил, что для этой цели подойдет Марфа… Судя по всему, Анне Марфа для этого была не нужна, ну или не очень нужна, так как у нее был он сам… Он видел, что от выпитого вина Анна была слегка подшофе и… воспринимала разговоры на эту тему… хоть и с долей смущения, но все же более свободно, чем, как он представлял, это было бы, если б она была абсолютно трезвой… Вон даже поведала, как это произошло у них с Яковом… Если б не вино, он бы, наверное, не рискнул говорить с ней столь откровенно… Но он также понимал, что если он не расскажет ей и о себе, потом, скорее всего, она пожалеет о том, что поделилась с ним подробностями своих отношений с Яковом, и замкнется в себе… А ему бы этого очень не хотелось… Искренность в его отношениях с Анной была гораздо важнее давней истории о его юношеском опыте, в котором, если уж на то пошло, не было ничего постыдного, о чем он бы постеснялся рассказать Анне.
— В общем… Амели стала… моей первой женщиной… Не сразу, конечно, через какое-то время…
— Стала твоей первой женщиной? — переспросила Анна.
— Да, я стал с ней мужчиной…
— Ты… волновался?
Ливен чуть не поперхнулся вином от неожиданного вопроса… Но понял, почему Анна спросила об этом — ей хотелось знать, волновалась ли она одна в такой же ситуации…
— Конечно, я волновался, безумно волновался… Ведь до Амели я даже по-настоящему не целовался. Весь мой мизерный опыт с барышнями сводился к паре поцелуев в щечку и одному в сомкнутые губы… Я был очень стеснительным молодым человеком… относительно женского пола…
— Ты?? — удивилась Анна. — Ты, за кем бегают женщины??
— Да, я. Сейчас в это трудно поверить, да? — усмехнулся он. — А тогда… я был совершенно неопытен… Дмитрий просветил меня, как вести себя с женщиной, и кое-какое представление у меня об этом было — в теории. А вот как на практике сделать так, чтоб женщине… понравилось, чтоб не разочаровать ее… я и понятия не имел…
— Ты боялся разочаровать ее? — и снова вопрос Анны касался не только его, но и ее самой… Он просто чувствовал, что на языке у нее была вторая часть вопроса «как я?»… Конечно, она боялась разочаровать опытного мужчину…
— Да, боялся… — честно ответил он.
— Но не разочаровал?
Он мысленно покачал головой, как же мало сведуща была Анна относительно… особенностей подобных отношений — какой же мужчина признается в таком, даже если потерпел полнейшее фиаско… чего с ним никогда не случалось…
— Надеюсь, что нет… Видишь ли, Амели была прекрасной любовницей — с ней я научился всему, — да, он научился всему — как дарить женщине ласки и наслаждение и получать его самому, и как не допускать нежелательных последствий плотских радостей… И благодаря этому стал любовником, который был у дам в большом фаворе… — Она была понимающей, чуткой и тактичной женщиной… А главное — замечательным человеком, с которым легко и комфортно… Если бы в жизни каждого молодого человека была подобная женщина, было бы гораздо меньше мужчин, которые… думают только лишь о своем удовольствии… и не заботятся о том, хорошо ли с ними женщине…
— А что такое бывает?
— Аня, это счастье, что ты этого не знаешь, — серьезно сказал Павел. — Большое счастье, что у тебя такой мужчина, с которым ты познала плотскую любовь, именно любовь, а не то, что бывает у других…
— Ты был счастлив с Амели?
— Конечно, я был с ней счастлив. Это ведь были настоящие полноценные отношения, в которых была не только плотская связь, но и романтические чувства, и сердечная привязанность… и дружба…
— Вы… жили вместе?
— Нет, ну что ты… Быть любовниками это одно, сожительствовать это совершенно другое. Для меня жить с женщиной — это иметь отношения… подобные браку… разве что без венчания… Я не жил вместе ни с одной женщиной кроме Лизы, которую считал своей женой… Когда я был с Амели, я жил в той квартире, что досталось Вам с Яковом от Дмитрия. Он тогда сказал, что раз у меня появилась дама, то я должен теперь жить один… чтобы я мог приводить ее к себе без стеснения… без опасения застать его дома… Он тогда оставил мне ту квартиру, а сам переехал в особняк Ливенов, где я сейчас живу. Но Амели была у меня в той квартире всего несколько раз, да и то только в гостиной… А вот я приходил к ней часто, иногда оставался до утра — когда это было возможно… Но не только ради любовных утех, я просто хотел быть с ней вместе… и был счастлив от этого…
— А она с тобой была счастлива?
— Мне казалось, что да… Наши отношения продолжались два с лишним года… Но к концу второго года я стал замечать у нее грусть…
— Что же случилось? Она больше не была влюблена в тебя?
— Нет, наоборот. Она была очень влюблена, возможно, даже любила меня…
— Что же тогда? Отчего тут грустить?
— Аня, оттого, что она понимала, что наши отношения были серьёзными… а могли стать еще серьезнее… Что, как я потом уже понял, она считала, что пройдет еще какое-то время… возможно, год-два, и я, вполне вероятно, стану задумываться о том, что нам следует пожениться… И она решила, что нужно прекратить отношения, пока не дошло… до того, чтоб я сделал ей предложение… которое она принимать не собиралась… Я же князь, мне был нужен наследник, которого она дать не могла… следовательно, она не та женщина, которая могла бы стать мне подходящей женой… не пара мне… Да и расставаться потом нам обоим было бы еще больнее… Но она тогда просто сказала, что очень сожалеет, что не сможет иметь детей… Я сказал, что для меня это совершенно неважно. А Амели ответила, что это в двадцать для меня неважно, а в тридцать будет важно. И что тогда? Моих доводов она слушать не захотела… А какое-то время спустя сказала, что очень хочет ребенка, хочет быть матерью, а со мной это невозможно…
— Павел, извини, я не поняла, что она имела в виду… Это ведь у нее не могло быть детей, а не у тебя…
— Аня, я и сам тогда этого не понял… А нужно было бы переспросить, возможно, тогда все и было бы по-другому… В общем, спустя где-то месяц… она меня… буквально убила новостью, что выходит замуж.
— Что??? Замуж??? Как замуж?? За кого?? Как такое может быть?? Она ведь любила тебя… — заволновалась Анна.
— За одного своего знакомого, мужчину лет тридцати, жена которого за пару месяцев до того умерла родами и оставила его с новорождённой дочкой и сыном лет полутора-двух. Сказала, что этим детям нужна мать, и она готова стать ей… И что тот мужчина… согласен взять ее в жены… Я очень просил ее передумать… Спрашивал, что же с нами, с нашими чувствами… Говорил, что нельзя выходить замуж за человека, к которому она равнодушна… А она сказала, что будут чувства к детям и к мужу потом появятся… И что уже все решено, что назначен день венчания, и она не передумает… И знаешь, она по-своему оказалась права, чувства к мужу потом все же появились… И… даже ребенок, их общий ребенок…
— Что???
— Да, вот так, ей было уже за тридцать, и у них с мужем родился сын.
— Ох, — выдохнула Анна…
— Да, кроме ох тут и сказать нечего…
— Значит, если бы вы тогда не расстались… у тебя с Амели потом мог бы быть ребенок??
— Получается, что такая возможность была…
— И что же ты сделал, когда она вышла замуж?
— Я? Я… а я больше не искал серьезных отношений, только и всего… Менял женщин… заводил романы, увлекался… даже был два раза легко влюблен… Одна барышня, именно барышня, у меня с ней ничего не было, предпочла ухаживания кавалера с гораздо большим достатком, чем у меня. А во второй пассии я позже просто разочаровался, так как за внешней очень красивой оболочкой ничего не оказалось — там была абсолютная пустота… А потом в моей жизни появилась Лиза — моя единственная любовь… Ну про Лизу ты и так знаешь… А после Лизы — ничего…
— То есть больше у тебя ни к кому чувств не было?
Ливен промолчал. Только вздохнул. А что он мог сказать?
— Павел, а почему ты говоришь, что был только влюблен в Амели? Но не любил ее? Потому что был молод?
— Нет, потому что не боролся за свои чувства и счастье. Я только просил ее передумать, очень просил, несколько раз… Но сам-то я ничего не сделал, чтоб удержать ее, не предложил ничего, чтоб она осталась со мной… Думаю, если б любил, нашел бы способ… даже будучи столь молодым… А я сдался… Да, сначала очень переживал… даже плакал… от боли в своем разбитом сердце… Но через какое-то время… завел одну любовницу, после нее другую… ну и… так далее… И больше не страдал, что Амели… приняла то решение… Занятно, что Амели тогда посчитала, что я потом мог бы в ней разочароваться, так как она не могла бы дать мне наследника, следующего князя… А у меня до сих пор нет законного наследника, а тот что есть — у него другой официальный отец… И еще занятней, что… я сам стал отцом, потому что этот ребенок был нужен тому, кто сам не мог его иметь… Ирония судьбы?
— Но ты ведь счастлив, что у тебя есть Саша?
— Аня, Саша — это лучшее и самое дорогое, что есть в моей жизни… Кроме Лизы, конечно…
— А Дмитрий не попросил бы у тебя… чтоб ты… помог ему с ребенком… если бы ты был женат на Амели?
Павел закашлялся:
— Ч-что??? Аня, чтоб я изменил своей жене… чтоб дать ему наследника?? Нет, до такого он бы никогда не опустился… Он ведь… предложил мне это, так как я был холост… и мог стать Лизе спутником жизни… Да и будь Яков на тот момент женат, он бы тоже к нему Лизу… не подтолкнул…
— Ну а как тогда?
— Ну скорее всего, стал бы искать какого-нибудь более или менее похожего на Ливенов мужчину… Но вот в этом случае я не уверен, что он любил бы этого ребенка так же беззаветно как любил Сашу… Но, слава Богу, у него был сын, которому он отдал всю свою отцовскую любовь… ту, что в свое время не смог дать Якову… Но рождение Саши стало возможным не только потому, что я был влюблен в Лизу, но и потому, что у меня тогда не было женщины, с которой я был бы в серьезных отношениях… как раньше с Амели…
— А Амели — это французское имя?
— Да, французское, ее мать наполовину француженка, но так ее называли только в ее семье и я… Остальные называли ее другим именем… Да, она тоже называла меня по-французски — Поль.
— Поль? — попробовала Анна. — Мне больше нравится Паули.
— Мне тоже, — улыбнулся Павел.
— Она была из обычной дворянскойсемьи, да?
Он засмеялся:
— Там, где я учился… было маловероятно встретить отпрыска из обычной дворянской семьи… У нас все как-то были… необычные… Сыновья князей, графов, генералов, высочайших правительственных чиновников…
— А в каком корпусе ты учился?
— В пажеском.
— В пажеском корпусе?? В том самом??
— В том самом… Мой друг был сыном графа и унаследовал его титул… Амели была, соответственно, дочерью графа… Везет мне на графинь и графских дочерей…
— А ее родители знали, что у вас… отношения?
— Что я стал ее амантом? Конечно, знали. Мы от них и не скрывали этого… В свете мы этого не афишировали, но и не претворялись, что никто друг другу…
— И как ее родители… отнеслись к этому?
— Аня, я — князь. Юный князь в качестве любовника без сомнения лучше… какого-нибудь проходимца… Да и к тому же они видели, что у нас были взаимные чувства, что я относился к ней хорошо… Помню, ее отец пришел как-то утром… Мы с Амели пили кофе, а я был… без мундира… хорошо, что хоть только без него… Граф посмотрел, усмехнулся и спросил:
— Как Вам спалось, Ваше Сиятельство?
А я от неожиданности ляпнул:
— Так не спал почти всю ночь… Теперь вот кофе пытаюсь взбодриться… перед тем, как на службу следовать…
— Кофе это хорошо… Павел Александрович, смотрите не засните на службе… после такой-то ночи… а то утомились поди…
Анна засмеялась.
— Ну ты хоть кофе пил, когда ее отец пришел… А Яков, когда вернулся, но у нас еще не было своего дома, и я жила с родителями, как-то вечером пришел очень уставший, прилег отдохнуть в моей комнате и уснул… и проспал так всю ночь… хотя и хотел идти к себе домой… Мне тогда пришлось… лечь с ним рядом, больше-то было некуда, он же мою кровать занял… А утром, когда мы с ним еще спали, мама пришла его будить, так как он на службу опоздал, и его Коробейников уже обыскался… Но мы женаты были… Так что нам… ничего не было…
Ливен представил картину, когда Мария Тимофеевна пришла к дочери, а в ее постели с ней в обнимку спал Штольман. Он почему-то не сомневался, что Яков во сне обнимал Анну… Сколько, интересно, после этого Мария Тимофеевна выпила пустырнику?
— Ну так и мне ничего не было… хоть мы и не были женаты… Граф, слава Богу, понятливый был человек, да и жена его тоже…
— Думаешь, они надеялись на ваш брак?
— Нет, не думаю. Именно потому, что князю нужен наследник… Мне кажется, что надеялись… что после меня их дочь встретит достойного мужчину, который примет ее такой, какая она есть… и она даст ему шанс… В общем, как и получилось… Ее второй муж — человек хороший, порядочный, из старинного, хоть и нетитулованного дворянского рода, из состоятельной семьи, сейчас чиновник очень высокого ранга. Первый ее муж также был из очень хорошей дворянской семьи… без титула, но с приличным доходом… А я — да, князь, но на тот момент титул — это почти все, что у меня было… доход совсем небольшой, служба только начиналась… Кроме титула женщине мне предложить было нечего, да и содержать жену тоже не было средств — на том уровне, что соответствует положению княгини… В общем, в качестве любовника я был гораздо более привлекателен, нежели в качестве возможного мужа… Если, конечно, не рассматривать тот вариант, когда женщина выходит исключительно за титул и в обмен дает мужу приличное приданое… Но такой брак для меня неприемлем… как и брак без любви, как я сказал тебе ранее…
— А Саша, он на тебя в этом похож? Тоже хотел бы потом жениться по любви?
Ливен снова засмеялся:
— Ну уж точно не по расчету. Он может позволить себе жениться по любви, когда встретит такую женщину… Но до этого еще далеко… Он в отличии от меня влюбчивый. Легко влюбляется, но и легко остывает… — на это он и надеялся, поняв, что Саша заинтересовался Анной — что его увлеченность ей долго не продлится, — поэтому с дамами у него связи недолговечные… так, от нескольких недель до нескольких месяцев…
— И ты знал кого-нибудь из… этих дам?
— Некоторых из них.
— Некоторых? — хихикнула Анна.
— Аня, Саша… волокита… почище меня… Это у меня первая женщина появилась в восемнадцать и до двадцати с лишним я не знал другой… уже потом их было… довольно много… А Саша в свои восемнадцать уже может составить список своих мужских побед… Его привлекают красивые женщины… и он имеет у них успех, даже в свои юные годы… Но он пока не понимает, что… только на обожании, флирте и плотских радостях отношения долго держаться не могут… — честно рассказал Павел Анне о своем пылком сыне. — Но все приходит с опытом… И он со временем разберется, какие женщины ему действительно нужны как любовницы… и какая женщина нужна как жена… Как я понял это сам… Когда я влюбился в Лизу, а затем узнал, что ее собираются выдать за Дмитрия, я понял, что она должна стать не его женой, а моей, с ней я мог бы быть счастлив — долго, много лет, всю жизнь и что другие женщины мне были бы не нужны… Но, как ты сама знаешь, мне тогда не позволили на ней жениться… И тем не менее, позже я все же познал с ней счастье… счастье женатого семейного мужчины… Поэтому для меня брак без любви счастливым быть не может, а, следовательно, его нельзя допускать…
— Я бы тоже замуж без любви не вышла… даже за князя… богатого князя… — сказала Анна, имея в виду предложение Разумовского.
— Анюшка, так кто бы сомневался… И все же я задам вопрос — очень серьезный… Ты могла бы… рассматривать возможность брака с мужчиной, который бы любил тебя, очень любил, а ты… не испытывала бы к нему настоящих романтических чувств, но была бы к нему очень привязана?
— То есть он бы не привлекал меня как мужчина вообще?
— Нет, я не сказал этого… Он бы мог тебе нравиться, но ты бы не была влюблена в него на тот момент…
— Я не знаю, что тебе ответить… А почему ты спросил?
— Просто пришел в голову такой вопрос… Наверное, по примеру моих отношений с Лизой… с той разницей, что барышня свободна, никому в жены не обещана, и уж тем более не замужем… и чувства у мужчины более сильные, чем были у меня когда-то…
— То есть, брак с мужчиной, которому бы я позволила… любить себя… не зная, смогу ли я ответить на его чувства?
— Да, можно сказать и так…
— Мне бы очень, очень хотелось, чтоб любовь с мужем все же была взаимной, как у меня с Яковом… Иного брака я представить не могу…
— Ну и не нужно, — улыбнулся Павел. — Я же просто так спросил… Понимаешь, с дамами я на такие темы никогда не разговаривал… И, конечно, не обсуждал с ними своих отношений с другими женщинами… Все, что они про меня знали, это то, с кем у меня были связи, если видели меня с кем-то в обществе или от кого-то слышали про это, но что именно у меня было — нет… Хотя нет, некоторыми подробностями две моих бывших любовницы все же могли обменяться, — усмехнулся он. — Они потом стали подругами…
— Подругами по несчастью?
Ливен засмеялся:
— Нет, скорее, подругами по счастью… У обоих ведь был такой превосходный кавалер… А если серьезно, с обоими были легкие приятные романы, не отягощенные никакими ненужными… ожиданиями… В обоих случаях связь длилась до тех пор, пока была… пылкость…
— Павел, а можно спросить тебя про одну даму?
— Только про одну? — усмехнулся Павел в очередной раз.
— Ну про других… я слышала от тебя… А про эту — от Натальи Николаевны… Она сказала, что когда была замужем за графом, у тебя была дама необычайной красоты…
— Это как раз одна из двух, про которых я тебе только что сказал. Да, очень привлекательная женщина… и страстная к тому же…
— Так почему же… прошел пыл?
— Аня, у ее было… много мужчин, но она была с мужчиной только до тех пор, пока он ей не наскучит… точнее, пока не пройдет острота ощущений… А как только это случалось, она впадала в хандру и начинала присматривать себе нового воздыхателя… Я смог поддерживать ее пыл где-то месяцев шесть-семь, со мной у нее была самая длительная связь… кроме ее мужа… Какие чудеса он мог выделывать как любовник, что она впечатлилась им настолько, что через пару месяцев после начала их романа вышла за него замуж и не изменяла ему — для меня загадка… Но, как говорят, нашла мужчину своей мечты…
— А он был красивый мужчина?
— Вот про них можно было сказать красавица и чудовище… Он был внешне совсем непривлекательный, даже скорее некрасивый мужчина… и у дам популярностью совершенно не пользовался… Но для нее это было… не главное… она в нем нашла, что было нужно ей… Да и дети у них пошли в нее, так что куда не глянь — удачный брак… В общем, я рад за нее…
— Скажи, а была ли в твоей жизни женщина или женщины, с которой ты расстался, а потом сожалел об этом… Или же, когда она потом вышла замуж, думал, что ее мужем мог бы быть ты?
— Я жалел о подобном только в один раз в жизни — что я не мог быть официальным мужем Лизы, с которым она была бы повенчана… Про расставание с женщиной… Вот когда я сейчас рассказал тебе об Амели, о ком не рассказывал никому кроме Дмитрия — естественно очень много лет назад, я подумал, что… мне следовало бы тогда… проявить себя настоящим мужчиной, который принимает решения сам или хотя бы пытается делать это… а не просто просить Амели… изменить ее решение… Что же это за мужчина, который позволяет женщине, в которую влюблен, выйти замуж за другого? Это не мужчина, а… какой-то безвольный мальчишка…
— Павел, ты слишком строг по отношению к себе… Ты ведь тогда и правда был мальчиком… ну, молодым человеком…
— Аня, если молодой человек… вступает в плотскую связь с женщиной, он уже не мальчик. Нет, я не только про… но и про то, что он берет, точнее обязан брать, на себя ответственность за эти отношения — сколько бы лет ему не было. Вот это поведение мужчины, а не мальчика… А я поступил, скорее всего, как… обиженный юнец… Да, пострадал, пожалел себя, поплакал… и пошел искать утешения с другими женщинами…
— Ну а что ты бы мог сделать? Ты ведь сам сказал, что жену бы ты содержать не мог…
— Да, на тот момент не мог. Но мог несколькими годами позже. А что касается того, что Амели так хотела ребенка, которого не могла иметь, так я мог бы предложить ей потом взять маленького на воспитание… Делают же так пары, которым Господь не дал детей… Но… с другой стороны… если б я так сделал, в моей жизни не было бы Лизы, я имею в виду как моей жены… и не было бы Саши… А это я бы не променял это ни на что другое в жизни…
Анна узнала о Павле много… очень много… Она поняла… даже правильнее будет сказать, почувствовала… каким был Павел, настоящий Павел Ливен… Он не был дамским угодником… по сути… Светский волокита — это образ и стиль поведения, который он избрал… чтоб по-возможности не давать повода для того, чтоб его сердце было разбито в очередной раз… И каким по какой-то причине он хотел, чтоб его видела и она… На самом же деле он был мужчиной, который… всегда очень хотел иметь семью — свою собственную семью, с любимой женой, с ребенком и, скорее всего, не одним… Но судьба не была к нему столь щедра, чтоб подарить ему подобное счастье… И он довольствовался тем, что ему было дано… любимая женщина и любимый сын, формально принадлежавшие другому мужчине, пусть и родному брату… Но даже в этом случае он считал, что у него была семья… хоть такая… если иначе было невозможно… А после… когда эта семья… перестала существовать… никогда не было женщины, которую он бы… позволил себе полюбить… так как боялся, как бы снова не пришлось страдать… Только женщины, для которых он был лишь кавалером с титулом, и которых он выбирал в качестве метресс потому, что так было… положено… У князя должна была быть если не жена, так хоть любовница… Она поняла, как он был одинок… и несчастен…
После долгой паузы Анна наконец сказала:
— Паули, какой же ты несчастный…
Он рассказал Анне много… очень много… Ни с кем раньше он не делился подробностями своей личной жизни так, как с ней… потому что кроме Дмитрия в его жизни никогда не было человека, с которым он бы чувствовал себя… свободно и комфортно… чтоб говорить о подобных вещах… Он видел, что Анна поняла… точнее почувствовала, каким он был на самом деле — не менявшим женщин светским волокитой, таким, как хотел бы, чтоб его видели в обществе… и каким хотел предстать и перед ней… а мужчиной, который так жаждал, чтоб в его жизни была та женщина, которую бы он любил и с которой имел бы детей… с которой прожил бы всю жизнь как семейный человек… не посмотрев в сторону других женщин… поскольку кроме нее ему не была бы нужна ни одна другая… И что такой женщины кроме Лизы в его жизни никогда не было… возможно, потому, что он… боялся, что ему снова пришлось бы пройти через… боль и страдания… а это было больше, чем он мог вынести… И что он был одиноким человеком…
Единственное, что Анна не поняла — что он не был несчастным… потому что в его жизни была она… та, которая собрала из осколков и согрела его замерзшее разбитое сердце… не будучи при этом его… возлюбленной…
— Ну это ты преувеличиваешь… Я не могу быть несчастным, у меня есть Саша… и не только… — сказал он и добавил про себя «у меня есть ты».
В малой гостиной появился Матвей, он доложил Его Сиятельству, что ужин был готов и его можно было подавать. Павел с Анной переместились в столовую… И начали ужин… в полной тишине…
========== Часть 33 ==========
Как показалось Ливену, Анна выглядела не только задумчивой, но и печальной.
— Анюшка, родная моя, я тебя расстроил? — не выдержал он молчания, когда они перешли от мясной закуски к поданной Матвеем осетрине с грибами, дворецкий не прислуживал за столом постоянно, а ждал распоряжений князя в буфетной. — Наговорил слишком много, да? Ты, наверное, думала про меня лучше… А я разочаровал тебя… оказался не таким, как ты себе представляла… А я… вот такой… такой, какой уж есть… Прости меня… Я не хотел… испортить вечер…
— Паули, ты и правда… не совсем такой, как я себе не представляла… Но ты совершенно не разочаровал меня, нет… И ты не хуже… наоборот… Только зачем тебе все это?
— Что?
— Твои романы и интрижки… Тебе ведь это не нужно… Тебе нужно совсем другое… — сказала Анна вслух и добавила про себя «любовь».
Павел вздохнул. Анна поняла то, что он… хранил глубоко в себе.
— Аня, то, что мне нужно, точнее то, что я хотел бы, чтоб было… видимо, этому не суждено случиться… уже никогда… И поэтому у меня, как ты сказала, романы и интрижки… Я не монах, мне нравятся женщины, я увлекаюсь ими — как сейчас увлечен графиней…
— Но никогда… не откроешь им… своей души…
— Нет, об этом и речи быть не может… У любовниц совершенно другое… предназначение…
— Постель и престиж?
Ливен брызнул со смеху:
— Анна! Ты подловила меня на слове! Но если выделить суть таких отношений, думаю, что это именно так… Плотские наслаждения и наличие самой дамы, подходящей князю по его положению. То есть дамы, умеющей подать себя в свете и занимающей там определенное место, красивой и интересной. Как графиня. Как я тебе уже говорил, меня устраивают отношения с ней.
— Скажи честно… тебя иногда тяготит ее присутствие?
И снова Анна поняла больше… чем, наверное, он бы хотел…
— Да, бывает… Понимаешь, я часто нахожусь среди людей, из-за моей службы… Но, наверное, я больше… мизантроп, чем… человеколюб… Не то что бы я не любил людей, совсем нет. Я нахожу многих очень приятными. Просто постоянное или длительное присутствие человека в моей жизни, точнее в моей личной жизни я могу переносить… только если… он мне близок… Иначе это будет меня… стеснять… — выбрал он более нейтральное слово, чем «раздражать» или «нервировать», как это в действительности было. — Поэтому я редко приглашаю гостей на долгий период времени… И поэтому я никогда не жил с любовницами. Из этого бы все равно ничего хорошего не получилось… Встречаться, иногда проводить вместе ночи — да, жить вместе — нет… Это не зависит от женщины, это зависит лишь от… моих чувств к ней… С Лизой я мог жить вместе, потому что любил ее… Быть с ней для меня никогда не было в тягость, наоборот, я хотел проводить с ней как можно больше времени… Так, как это было в моей юности с Амели… Я приезжал домой к Лизе как только мог, бывало, всего на несколько часов… а то и вовсе совсем ненадолго, если, например, у меня было немного времени перед тем, как уехать по службе в Петербург… А когда мы могли проводить вместе несколько дней подряд, для меня это были самые счастливые дни…
— Знаешь, мне кажется, что вы с Яковом в этом очень похожи… Он тоже никогда… не жил с женщинами… до меня… только встречался…
— Да, думаю, в этом мы похожи… Кроме того, у него еще и не было семьи… и другой человек должен быть для него не посторонним, а своим, чтоб он мог сосуществовать с ним… Есть такие люди, которые боятся одиночества, они готовы прилепиться к кому угодно, только чтоб не быть одному… А мы, видимо, из тех людей, про которых говорят: «Быть лучше одному, чем вместе с кем попало…» Я имею в виду по-настоящему вместе, как пара, а не для ничего не значащих встреч… Когда люди действительно вместе, это не в тягость, а в радость…
— А мое присутствие тебя не тяготит? — отважилась спросить Анна.
Павел улыбнулся:
— Ну что ты, родная моя, конечно, нет. Я бы очень хотел, чтоб ты осталась у меня подольше или приехала вскоре снова… Хоть одна, хоть с Яковом… Ты — одна из очень немногих людей, с кем бы я мог жить под одной крышей, — честно сказал он и… тут же забеспокоился, не отпугнут ли Анну его слова. — Но это, думаю, потому, что вы с Яковом — моя семья. Я всегда был очень рад, когда Дмитрий с Сашей приезжали ко мне. И конечно, я не могу представить, чтоб они могли бы докучать мне своим присутствием… Так и с тобой… Поэтому я буду счастлив видеть вас с Яковом у себя тогда, когда Вы пожелаете… Мой дом — ваш дом… Аня, ну что же ты не ешь? Рыба такая вкусная, тает во рту, мне кажется, Харитону она необычайно удалась.
— Я ем… только хочу оставить место и для других блюд.
— Мудрое решение. Тогда я прикажу Матвею подать следующее блюдо. Это утка с соусом камберленд.
После того, как дворецкий подал Его Сиятельству и его гостье мясо, князь сказал, что больше в этот вечер в его услугах не нуждается, и отпустил его. Анне блюдо очень понравилось, повар у Павла был превосходный.
— А что мы изменил в меню, если не секрет?
— В нем, например, не было утки, она только для нас с тобой. Если б она была для всех, прожорливый как саранча Саша не оставил бы нам ничего кроме косточек. Ну, может, крылышки бы и пожертвовал… Но крылышками сыт не будешь, — усмехнулся он. — Поэтому для всех предполагалась телятина.
— Павел, он так много ест?
— Аня, он еще растет… Ему нужно есть, этого требует организм.
— Растет? Он и так почти с тебя ростом.
— Думаю, скоро догонит меня… Ливены в основном высокие. Дмитрий, как я говорил, был выше меня. Наш отец был примерно его роста. Гришка был где-то между Дмитрием и мной. Другие два брата, думаю, чуть ниже меня. Мать у нас была тоже довольно высокой для женщины. Яков, наверное, пошел ростом в Катю, она была маленькой.
— Он не маленький, — обиделась за Якова Анна.
— Нет, не маленький. У него хороший для мужчины рост, просто среди Ливенов он был бы одним из самых невысоких…
— А что еще Саша любит?
— О, много чего. А из того, что сегодня на столе — пирожные с фруктами — как ты и наполеон — как я, — сказал Павел, наливая Анне чашку чая. — Их ему с Натальей Николаевной Харитон упаковал в дорогу. Кроме того немного окорока, что был на обед, пирожков с мясом и грибами, свежего хлеба и фруктов. Конечно, аппетита у графини из-за переживаний нет, но, может, поест хоть что-нибудь…
Анна отметила, что Павел позаботился и о том, чтоб для графини и Саши собрали в дорогу еды.
— А Саша все сам не съест?
— Аня, ну не с голодного острова же он… Я ведь так, подшучиваю насчет него. Он знает, что по-доброму… Мы с ним часто друг друга подначиваем, ты это сама не раз видела. Но ни один из нас намеренно другого обижать, конечно, не станет… По глупости, быть может, но не специально… Вот и я если скажу тебе что-то обидное, то это не со зла, а опять же, как говорится, не от большого ума.
— Ты, да не от большого ума? — засмеялась Анна. — У кого же он тогда большой?
— Ну есть такие люди… где-нибудь… — ухмыльнулся Павел и продолжил серьезно, — я встречал как-то человека действительно незаурядного ума, но он был таким… скучным, таким сухим… что я тогда подумал, может, чуть-чуть глупости иногда и не помешает… чтоб на живого человека походить…
— А Саша умный? Как ты?
Ливен усмехнулся про себя — то, что Саша умный, в этом не сомневался даже Варфоломеев, сомневался только в том, от кого у него этот ум…
— Умный, без сомнения. Насчет твоего вопроса — ну, наверное, пошел в меня… Хотя Лиза тоже глупенькой не была… Знаешь, мне кажется, что если ребенок родился от любви между родителями, он должен унаследовать от них все лучшее. Как Саша от меня с Лизой. Иначе зачем тогда вообще любовь?.. Аня, я хотел бы показать тебе что-то, подожди, я принесу…
Павел вернулся через несколько минут.
— Вот это Сашины родители, — протянул он Анне карточку в серебряной рамке с позолоченным растительным узором.
На фотографическом снимке была молодая пара. Они очень подходили друг другу. Мужчина приобнял женщину. Мужчина был одет в дорогой костюм, женщина в вечернее платье. У нее были драгоценности в виде листьев… Анна знала, что вставки в украшениях были опалами… Павел и Лиза — такие молодые, такие красивые, такие счастливые…
— Павел, какие же вы здесь счастливые! — ахнула она. — И какие красивые оба! Ты… как принц! Лиза — просто ангел! Такая очаровательная! Вся светится от счастья! У нее совсем не такая грустная улыбка как на портрете… а такая…
— Такая, как ты увидела, когда я… подарил тебе эти украшения?
— Да… — в недоумении посмотрела Анна на Павла. — Откуда ты знаешь?
— Аня, я именно тогда их Лизе и приподнес. Это была годовщина… как мы с ней… стали мужем и женой… Дмитрий тогда специально уехал из имения на неделю… чтоб не смущать нас… Я тогда был безмерно счастлив… и у нас получился Саша… Так что, выходит, я сразу стал не только женатым, но и семейным мужчиной…
— И тогда никто ничего не заподозрил, слуги, например? — поинтересовалась Анна.
— Нет. Его Сиятельство спешно уехал по делам в столицу и нескольких слуг забрал с собой. Я остался в имении, как не однажды бывало, а уж с кем тот раз я там проводил все ночи… Лиза часто сама заправляла кровать, так что внешне все было… пристойно… А потом Ее Сиятельство кофе в постели пролила… и с расстройства простынь выкинула… В общем, никаких… улик, как сказал бы Штольман — рассмеялся он.
— Ну вы и конспираторы, — тоже засмеялась она.
— О, когда людям что-то нужно, они бывают очень изобретательны… Как, например, когда я предложил Лизе отпраздновать нашу годовщину… Я тогда очень хотел, чтобы мы провели время наедине, только она и я, и повез ее на выходные в… впрочем, название городка не имеет значения… Я как-то был в нем и знал, что там есть хорошая гостиница с рестораном и даже как ни странно театр. Конечно, не такой как в столице, но и не любительский. Мне очень хотелось, чтоб Лиза развеялась, чтоб мы хорошо провели время вместе… В тот день я подарил ей украшения, которые она сразу же надела. Мы сделали это снимок до того, как поехали в театр. Лиза очень хотела, чтоб на снимке я был в мундире, так как по ее мнению, он мне очень шел. Но я его с собой не взял. По мундиру было бы понятно, в каком полку я служил, а мы поехали туда, конечно… инкогнито… Она тогда немного огорчилась, и я пообещал ей, что на следующий год в нашу годовщину мы обязательно сделаем снимок, где я при всем параде… Но, как ты знаешь, этого не случилось… Про этот снимок и про то, что мы туда ездили, не знал никто, даже Дмитрий… Даже Саша про него не знает… Это единственный снимок, где мы с Лизой вместе. Только вдвоем… У Дмитрия был снимок со свадьбы, где они с Лизой и я в качестве шафера. Но вскоре после свадьбы Дмитрий его куда-то спрятал. Я его видел всего пару раз… Не думаю, что он его выбросил, просто убрал подальше. Возможно, Саша его как-нибудь и найдет…
— И другой карточки с Лизой у тебя нет?
— Нет, только эта… Кроме нее есть тот портрет, что в ее комнате внизу, миниатюра, где она с Сашенькой, та, что у меня в часах… и ангел в моей спальне.
— Скажи, Саша видел портрет Лизы в ее спальне?
— Нет, никогда. Только портрет Дмитрия и Лизы, который в особняке Ливенов в Петербурге.
— Александр показывал нам семейные портреты, но я не припоминаю такого… Там было два портрета Дмитрия и твой — в мундире.
— После смерти батюшки Саша перевесил этот портрет в свои покои, — объяснил Павел. — Еще, конечно, он знает мать по портрету, который в Гатчине — он был сделан, наверное, в первый год их брака… Но это… парадный портрет, он совсем не отражает то, какой она была… На нем она — княгиня Ливен, а не… Лиза… А после того, как Дмитрий признался Саше перед смертью, что я — его настоящий отец, я показал ему портрет в своих часах. Сказал, что он и его матушка со мной почти каждый день в течении более семнадцати лет… Тогда он и понял, что я действительно любил Лизу. И до сих пор люблю…
— Павел, покажи Саше этот снимок, он должен его видеть. На нем настоящая любовь.
— Хорошо, — кивнул он. — А сейчас я пойду положу карточку обратно в сейф, чтоб ее не увидел кто-нибудь другой…
«Как же Павел любил и все еще любит Лизу. Спустя столько лет… Его можно понять, что он не хочет думать о женитьбе на другой женщине, как бы ему не было, как он сказал, хорошо с ней…»
— Аня, перейдем в гостиную? — Павел предложил Анне руку.
— Да.
— Хочешь еще вина? — кивнул он на стол с винами, закусками и фруктами.
За ужином Анна пить вино отказалась, считая, что айсвайна до этого уже было достаточно. Не то что бы она чувствовала себя… странно… но легкость в голове тогда все же была… Правда к этому моменту уже прошла… Она была в нерешительности.
— Аня, я же только предложил… Я не собираюсь тебя спаивать. И сам не собираюсь набраться… Просто я знаю, что тебе понравилось анжуйское. Я могу налить совсем чуть-чуть.
— Если только чуть-чуть.
Он налил Анне половину бокала:
— Ты можешь растянуть это на целый вечер.
— И за что же мы выпьем?
— Анюшка, давай выпьем за счастье. Чтоб у каждого было счастье, о котором он мечтает…
— Да, это очень хороший тост, — Анна чокнулась с Павлом. Павел заслуживал счастья как никто другой… Ей очень хотелось, чтоб он снова был счастлив…
— Ты обещал сыграть…
— Да и потанцевать с тобой… Но, к сожалению, это сейчас возможно только под мое мурлыканье… Если тебя это не разочарует…
— Нет, я бы хотела станцевать с тобой. Даже под мурлыканье… Ты мурлыкаешь очень… музыкально…
Ливен засмеялся:
— Такого мне еще никто не говорил… Что для тебя сыграть? — он сел за рояль.
— Я хотела бы послушать то, что нравится тебе самому… Ты как-то назвал нескольких композиторов…
— Думаю, тогда Шопен… Начну с фантазии-экспромта.
После фантазии Павел перешел к вальсу и закончил ноктюрном. Анне казалось, что она перестала дышать…
— О Боже! Паули, как прекрасно…
Ливен улыбнулся:
— Рад, что ты разделяешь мое мнение. Я бы еще хотел исполнить «Утро» Грига. Кажется, что со звуками музыки восходит солнце, просыпается природа… Ты сама услышишь…
Анна закрыла глаза, ей привиделось, как солнце вставало в саду, как первые его лучи падали на цветы… Казалось, она даже чувствовала их запах… Хотя на самом деле это был аромат духов из флакончика, что были в несессере, подаренном Павлом…
— Аня, что случилось?
Анна поделилась с ним тем, что ей почудилось. Он встал из-за рояля, приблизился к ней и на секунду тоже закрыл глаза.
— Да… это действительно похоже на то, как пахнут цветы, просыпаясь утром… Хотя, конечно, когда я выбрал для тебя этот аромат, я об этом не думал. Мне просто казалось, что он тебе подойдет… Раз уж мы стоим, может, потанцуем? Разрешите Вас пригласить, Анна Викторовна?
— С удовольствием, Павел Александрович.
— Что для Вас намурлыкать, дорогая?
— Намурлыкайте «Сказки Венского леса», — попросила Анна.
— Похоже, это теперь наш с Вами вальс… Если Вы помните, Вы мне обещали его на первом балу, где его будут исполнять?
— Я Вам это обещала? Не припомню такого, — пококетничала Анна. — Помню только, что Вы собирались меня на него пригласить…
— Ах, Анна Викторовна, неужели Вы разобьете мне сердце своим отказом? — повел глазами Ливен.
— Нет, я… не посмею разбить Вам сердце, Павел Александрович, — включилась Анна в игру.
— Я запомню Ваши слова, милая моя. А потом напомню Вам, ведь у барышень такая короткая память…
Анна хихикнула:
— Павел Александрович, да Вы и правда… дамский угодник…
— Я? Дамский угодник? Как Вы могли подумать такое, сударыня? Это наговор… Я не угождаю дамам, я мечтаю угодить только Вам, моя дорогая… — продолжил флиртовать Павел.
Анна уже не могла сдержать смеха:
— Павел, хватит! Иначе я не смогу танцевать!
— Ты первая начала… я лишь поддержал… светскую беседу…
— И сколько дам после такой светской беседы подумают, что ты решил за ними приударить?
— Ну это зависит от того, насколько до этого дамы сами хотели, чтоб я за ними приударил, — усмехнулся столичный волокита. — Ну так как, повальсируем под мое мурлыканье?
Анне снова понравились вальсировать с Павлом, даже без музыки, под его, как он назвал, мурлыканье. И она видела, что он тоже получал от этого удовольствие.
— Анна, насчет этого вальса на балу я совершенно серьезно. Станцуешь его со мной?
— Конечно.
— Не забудешь, что обещала?
— Не забуду. У меня ведь память уже не девичья, — усмехнулась она. — А ты не забыл, что обещал спеть? Мурлыканье в счет не идет.
— Спою, — он поцеловал Анне руку и сел за рояль. — Романс?
— Хорошо.
— Как две звезды сквозь синий мрак ночей,
Сияет мне краса твоих очей.
Мне много благ сулят они,
Не обмани, не обмани.
Мне много благ сулят они,
Не обмани, не обмани.
Как диск луны скользит в седых волнах,
Твоя душа видна в твоих глазах.
Сияют кротостью они,
Не обмани, не обмани.
Сияют кротостью они,
Не обмани, не обмани…
Красивый голос Павла очаровывал. Когда прозвучал последний аккорд, Анна спросила:
— Павел, что это было? Такой чудный романс.
— Это романс Дюбюка на стихи Гейне, точнее на их перевод… Этот романс мне очень нравится, девочка моя.
— А ты можешь спеть это на немецком?
— Я могу только попытаться. В переводе размер не везде совпадает с оригиналом Гейне.
Ein schöner Stern geht auf in meiner Nacht,
Ein Stern, der süßen Trost herniederlacht…
— Тоже очень красиво… очень…
— Да, красиво, — согласился Ливен. — Еще один романс? Это один из моих самых любимых — Леонида Малашкина на стихи Тютчева.
Я встретил Вас — и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…
Анне казалось, что пел не Павел, а пела его душа… Никогда раньше она не слышала такого проникновенного, такого чувственного исполнения…
— Паули, у меня нет слов… Это было… Нет, я не могу даже выразить… Как вообще возможно… такое?.. Ты когда-нибудь споешь этот романс нам с Яковом? Он непременно должен его услышать…
— Обязательно…
— А что еще ты можешь спеть?
— Я немного устал, — признался он.
— Ой, я даже не подумала… прости… Конечно, тебе нужно отдохнуть…
— Нет, нет, это я должен просить у тебя извинений… В следующую нашу встречу я исполню для тебя то, что ты пожелаешь… Просто у меня завтра очень длинный и трудный день… Да и у тебя день тоже непростой… Ты не против, если мы на этом закончим наш вечер? Не обидишься?
— Разумеется нет. Спасибо тебе за этот чудесный вечер.
— Тебе спасибо, что разделила его со мной. Желаю тебе спокойной ночи и сладких снов, родная моя, — Павел встал и поцеловал ей ладонь.
— Павел, и тебе спокойной ночи.
Анна поднялась к себе и поняла, что тоже устала. Да, завтра длинный день. Нужно отдохнуть перед дорогой. Однако заснуть она не смогла, проворочалась в постели больше часа, думая о том, что едет домой, к Якову… И тут ей показалось, что она слышит звуки музыки. Наверное, и правда показалось — после музыкального вечера с Павлом. Она прислушалась, нет, это была действительно музыка. Она накинула пеньюар и пошла на звуки мелодии. Она распахнула двери большой гостиной — за роялем сидел Павел и играл.
— Аня? Ты еще не спишь? Я не думал, что тебе будет слышно…
— Не спится…
— Мне тоже…
— Сыграй, пожалуйста, сначала…
Мелодия была прекрасной, но такой печальной, что казалось, чье-то сердце обливалось кровью… У нее выступили слезы, да и у самого Павла глаза были на мокром месте… Наверное, эту мелодию он тоже когда-то играл для Лизы… Анна подошла к нему и стала гладить его по голове… как тогда, когда ему было больно… и ему было нужно ее участие…
Закончив играть, Павел поцеловал Анне ладонь — как всегда.
— Анюшка, спасибо.
— Паули, это было было… восхитительно… но так грустно, что у меня сердце разрывалось…
— У меня тоже…
— Что это?
— «К Анне».
— «К Анне»? Это Бетховен?
— Нет… это… Ливен… — взгляд печальных бирюзовых глаз проникал ей прямо в душу.
— Ливен?
— Да, Павел Ливен…
— Павел Ливен?? Ты?? Это сочинил ты??? — Анна была поражена.
— Да, я… Аня, если хочешь, я запишу для тебя ноты.
— Да, конечно.
— Хорошо, я отдам их тебе перед отъездом… Анюшка, ты уезжаешь завтра, точнее уже сегодня… Я буду скучать…
— Я тоже.
— Мне… мне так будет тебя… не хватать… Я сделаю все, чтоб вы с Яковом быстрее переехали в Петербург. Как можно быстрее…
— Ты занимаешься… поиском должности для Якова в Петербурге?
— Да, по мере своих возможностей… Только не говори об этом Якову… И прости меня…
— За что простить?
— За… все… — Павел еще раз поцеловал Анне ладонь и быстрым шагом вышел из гостиной.
Он не спал всю ночь, не мог, лишь под утро ненадолго забылся… Всю ночь после того как он сыграл Анне мелодию, которую написал для нее, он пытался занять себя чем-то — читать документы, делать какие-то заметки… но не мог сосредоточиться, что бывало с ним крайне редко… Все время он был в кабинете, спаленке рядом с ним и в библиотеке… Он не мог подняться в свою спальню наверху, ведь она была всего в паре шагов от спальни Анны. И тогда он мог пойти и постучать в ее дверь… А из кабинета нужно было пройти целую лестницу… Он представлял, как это могло выглядеть, когда мужчина приходит в спальню женщины в последнюю ночь перед расставанием… с какой целью… Больше всего он боялся, что Анна, проснувшись, могла хоть на секунду подумать именно так… и что после этого между ними все могло быть кончено… а он не мог этого допустить… Он хотел лишь пригласить ее посидеть на их скамье, подержать ее руку в своей, болтая о чем угодно, хоть о духах, хоть о музыке… или просто молча… Он не увидит ее по крайней мере несколько недель… И он уже начинал тосковать, даже еще не простившись…
Как все было бы проще, если бы он любил Анну как женщину… Тогда бы он четко понимал, что происходит — что в свои почти пятьдесят лет влюбился без памяти в молоденькую женщину, потерял голову от любви и желания обладать ею… И его порывы сдерживали бы только его внутренняя мораль и опасения разрушить ее жизнь… Но ничего подобного не было… Ему не хотелось жарких поцелуев и страстных объятий — того, чего помимо всего прочего он искал в отношениях с Лизой… Ему хотелось лишь чувствовать умиротворение и негу от того, что он держит ее руку в своей… Даже без того, чтоб она гладила его по волосам… Просто, чтоб Анна была рядом… Большего счастья ему было не нужно… да и быть не могло… Но именно без этого счастья, основанного на таких теплых и невинных отношениях, он больше не представлял своей жизни.
Он подумал, что вместе с нотами он мог бы подарить Анне. У него было много семейных драгоценностей, они хранились в основном в Петербурге, но и здесь в усадьбе было кое-что и кроме того набора из жемчуга, что отказалась принять Анна. Можно было посмотреть что-то поскромнее, как те серьги, которые он привез ей в Затонск… Он открыл один из замаскированных сейфов, которые были встроены по всему дому, только в его кабинете их было два, в одном были одни документы, в другом его личные вещи, которые представляли ценность. Он сказал Анне правду, что в его доме не нужно было бояться воровства, что слуги ничего не возьмут. Просто в силу своей профессии он привык убирать все ценное подальше от любопытных глаз и загребущих рук даже в своих собственных домах. Это была многолетняя привычка, одна из тех, что появились за годы его службы. В сейфе в футлярах была часть его собственных драгоценностей — заколка для галстука с бриллиантами и изумрудами, бриллиантовые запонки, перстень князей Ливенов, который он снял вечером… Остальные драгоценности, как его самого, так и женские были в сейфах наверху в покоях. Он никогда не дарил любовницам ничего из семейных драгоценностей, только покупал. Драгоценности Ливенов не предназначались для женщин, с которыми он делил их постель. Они были лишь для тех, с кем он мог бы разделить свою жизнь…
В этом сейфе был лишь перстень княгини Ливен, который носила Лиза. Дмитрий не дал своей супруге княжеского перстня. Накануне венчания обнаружилось, что перстень куда-то пропал, то ли потерялся, то ли его украли. Отец был в ярости, но Дмитрий лишь развел руками, мол, ничего не поделаешь. Дмитрию это было совсем не нужно, а Лизе и подавно. Позже Лиза носила перстень Ливенов, но не Дмитрия, а его, Павла. Его перстень для княгини был не таким дорогим и богатым, ведь он был самым младшим сыном, но для Лизы это не имело значения. Она приняла перстень от своего невенчанного мужа с радостью. И носила его до самого последнего дня. Дмитрий вернул его ему накануне похорон. Потом он какое-то время носил его на цепочке под одеждой. Пока Дмитрий случайно не увидел его и не сказал, что это богохульство носить «это» рядом с нательным крестом… С тех пор перстень лежал в сейфе. Теперь холодный металл будто жег ему руку. Он положил его обратно в отделанную бархатом коробочку. Он знал, что этот перстень ему больше не понадобится. Не будет у него своей княгинюшки. Никогда.
Он перебрал в уме несколько украшений, но не среди них не было ничего, что бы он мог подарить Анне. А больше ничего не было… Нет, была одна безделушка, которую он даже не мог отнести к драгоценностям.
Однажды, когда он был подростком, Дмитрий взял его с собой в ювелирную лавку, чтоб купить подарок для своей очередной дамы. Он знал, что у брата были любовницы, но не был знаком ни с одной из них. Дмитрий как-то сказал ему прямо, что после Кати женщины для него мало что значат, но молодому здоровому мужчине без них не обойтись. А поскольку жениться он не собирается, остаются только необременительные связи, в которых тем не менее к женщинам нужно относиться с уважением.
Дмитрий обсуждал с ювелиром возможный подарок, а он от нечего делать стоял и разглядывал украшения. Закончив разговор, брат подошел к нему.
— Что ж, давай купим что-нибудь и для твоей будущей дамы сердца. Но поскольку ты все равно подаришь это первой же девчонке, на которую… ты станешь заглядываться, я дам тебе лишь небольшую сумму. А ты выберешь подарок сам.
Выбор был невелик, так как лавка была дорогой. Среди полдюжины вещиц, что стоили в пределах выделенной братом суммы, лишь одна приглянулась ему. Это была совсем маленькая брошечка в виде розочки. Как объяснил Дмитрий, лепестки были из мелких рубинов, а два листика из изумрудов.
Он не подарил ее той барышне, от которой он получил свой первый поцелуй, и уж тем более Амели. Для князя, даже восемнадцати лет, подарить подобное своей любовнице было бы… позором… Он не подарил этой розочки и Лизе, у княгини Ливен было полно драгоценностей. А рассказывать ей, что лет с четырнадцати он хранил этот подарок для дамы сердца, ему казалось глупым…
Анна была под большим впечатлением от того, что Павел сочинил для нее мелодию. В ней было все — печаль, тоска… и еще много всего… Ей не нужно было спрашивать об этом как в тот раз, когда она услышала «К Элизе». В этот раз это было понятно и без слов… Печаль от предстоящего расставания… Уже сегодня Павла рядом не будет. И не будет еще по крайней мере несколько недель, а то и месяцев, пока он снова не приедет к ним с Яковом в Затонск или они не поедут или не переедут в Петербург…
Только сейчас она осознала это в полной мере, и ей захотелось… посидеть в саду на их скамье рука в руке, болтая о любых вещах или даже просто молча… Но не могла же она пойти и постучать среди ночи в дверь его спальни… Она уже раз разбудила его, придя в кабинет. И он тогда сказал ей, что дамы не должны приходить по ночам в комнаты к мужчинам… Что бы он подумал, приди она к нему сейчас, в ночь перед расставанием? Что если ему бы хоть на мгновение, спросонья, пришла мысль, что… она могла искать его внимания… как титулованного мужчины… как искали этого другие женщины… Тогда между ними все могло быть кончено… Она не могла допустить такого… ведь Павел стал важным человеком в ее жизни, и она не хотела бы его потерять…
Ей хотелось подарить Павлу что-нибудь, но что? У нее ничего не было… Но она могла нарисовать его… Конечно, его знакомые дамы из высшего света были более искусны в рисовании, но никто из них не смог бы нарисовать Павла за роялем, с такими грустными глазами… просто потому, что ни одна из них не видела князя Ливена таким, как она…
Как-то она спросила у Павла может ли она взять альбом для рисования и карандаши, которые она случайно обнаружила в малой гостиной. Ей хотелось запечатлеть какой-нибудь уголок сада… скорее всего, раскидистый вяз с их скамьей… но руки так до этого и не дошли… Она только перерисовала для графини картинку для вышивки… Альбом и карандаши были найдены в кладовке, они были куплены очень давно для Саши, но так ему и не понадобились. Павел хотел отдать их для ребятишек в деревенскую школу, как и многое другое, отданное ранее, вроде детских книжек, уже не нужных подросшему княжичу, но забыл. Она тогда сказала, что хорошо, что он думает о деревенских детях. Он ответил, что обычно он просто давал средства для школы, но зачем добру пропадать, Саша был аккуратным мальчиком и после него все было в очень хорошем состоянии. А кое-что, как альбом и карандаши, и вовсе было совершенно новым. Все было отдано с разрешения самого Александра. Он только попросил не отдавать его оловянных солдатиков, которых в течение многих лет ему покупал Павел…
Альбом с карандашами сейчас были у нее в будуаре. Конечно, она предпочла бы краски, но цветные карандаши тоже неплохо. Главное, что есть зеленый и синий. Она сделала набросок, а затем стала вырисовывать детали, особенно глаза… Когда она закончила, на нее своими печальными зелено-синими глазами смотрел ее Павел, такой, каким его видела только она…
На фоне грусти от предстоящего расставания Павлом была безмерная радость, что скоро она снова увидит своего Яшу, по которому ужасно соскучилась и про которого думала по многу раз на дню в течение всего ее пребывания в усадьбе… думала и когда была вместе с Павлом… Мысли о Якове снова крутились у нее в голове и не давали заснуть… Задремать Анна смогла только когда занимался рассвет… Ей приснился ее Яков — они сидели вместе на скамье под вязом в усадьбе Павла — рука в руке и просто молчали, улыбаясь друг другу. Им не нужны были слова…
