— Как хорошо, что мы наконец дома, — Анна сняла перчатки и купленную в английском магазине в Петербурге элегантную шляпку.
— Да, дорога была утомительной, — согласился Штольман.
— Хорошо бы чаю с чем-нибудь. Но у нас ничего нет, только какие-нибудь засохшие баранки.
— Засохшие баранки — это уже хорошо, их в чае размочить можно, — сказал начальник сыскного отделения, привыкший за годы службы перебиваться чем попало.
— Яша, баранки будут в другой раз. Нам тут пирогов принесли, знали, что мы сегодня должны вернуться. Наверное, мама приходила или Прасковью послала, — Анна обнаружила большую тарелку, закрытую полотенцем.
— Замечательно, передай им спасибо, как пойдешь к ним.
У родителей Анны был запасной ключ от снимаемого Штольманами дома, но сегодня был первый раз, когда они им воспользовались, и то, когда Яков Платонович и Анна были в отъезде. Штольман был немного удивлен, что родители Анны, особенно деятельная Мария Тимофеевна, не надоедали им своими визитами. Он думал, что теща будет приходить чаще, поучать Анну, что и как нужно делать по дому, критиковать ее как хозяйку. И он уже готов был встать на защиту Анны, если такое будет. Но Мария Тимофеевна за все время приходила одна всего пару-тройку раз, да и то по делу — например, зайти за дочерью, чтоб пойти с ней к портнихе. В остальные несколько раз родители Анны приходили к ним на чай вместе. Анна бывала у родителей раз-два в неделю, и вдвоем они ходили к Мироновым несколько раз на ужин и в выходные на обед.
— Аннушка, ты посиди, я сам разожгу плиту и поставлю чайник. Ты слишком устала в дороге. Я более привычный к этому.
— Но чай потом я заварю сама.
Они попили чаю с пирогами, и после этого Анна решилась спросить мужа о том, что не давало ей покоя еще в Петербурге.
— Яша, а как мы будем жить дальше? Ведь, наверное, по-прежнему уже невозможно… Ты — сын князя, хоть и побочный… У тебя появились родственники…
— Как? Для нас все останется как прежде. Для тебя я буду Яковом, твоим мужем Яшей, на службе я как и был, так и буду следователем Штольманом, — улыбнулся Яков Платонович. — В Затонске никаких изменений не будет.
— В Затонске? — ухватила Анна суть. — Значит, не в Затонске, а, например, в Петербурге они могут быть?
— Аннушка, я пока не могу тебе сказать ничего определенного. Время покажет. Но, думаю, в Петербурге, скорее всего, что-то изменится. Там мы не будем только одни, там будут и Ливены. По крайней мере Павел. Так что могу предположить, что то, как мы будем жить, будет зависеть не только от меня, точнее не только от нас. Я думаю, что Павел будет каким-то образом присутствовать в нашей жизни. Возможно, и Александр тоже. Мне не хотелось бы ничего менять, но, полагаю, это уже невозможно.
— Поэтому ты и сказал, что в Петербурге я буду носить кольцо Ливенов? Потому что там ты уже не будешь просто Штольманом? — поняла Анна.
— Вероятнее всего. Общаться с Ливенами и скрывать это долго не получится. Рано или поздно об этом узнают в свете. Узнают о том, что я их родственник и какой именно. Незаконный сын Дмитрия Александровича. И с того времени я уже больше никогда не буду только Штольманом. Я буду еще и побочным сыном князя, как ты и сказала. Не для всех, но для некоторых. Что за этим последует — я точно не могу сказать. Надеюсь, ничего слишком ужасного, что я буду проклинать тот день, когда я случайно увидел снимок Александра Ливена в газете и заварил всю ту кашу, которую теперь придется расхлебывать…
— А что может быть ужасного?
— Ну в лицо, меня, естественно, княжеским ублюдком назвать никто не посмеет. Если бы кто и отважился, после этого, думаю, единственной дуэлью бы не обошлось. Там бы в очередь еще и Павел с Александром встали. Они бы тоже не потерпели, если бы меня оскорбили. А за спиной — еще как, да еще и похлеще, чем я сказал… Некоторые прежние знакомые отвернутся от меня, станут презирать…
— Яков, а нужны ли такие знакомые, которые могут презирать человека из-за подобных обстоятельств?
— Ты права, не нужны. Но я просто рассказываю тебе, что может быть. Оскорбления, не прямые, а завуалированные могут быть нанесены и тебе. Ведь ты — жена побочного княжеского сына… Кто-то может просто намекнуть, что быть замужем за таким как я — это позор… Другие могут посчитать тебя меркантильной особой, которая так хотела втереться в княжескую семью, что опустилась до брака с незаконным сыном…
Анна серьезно смотрела на мужа:
— Это все? Или еще что-то?
— Есть еще кое-что. Ко мне может повыситься интерес определенной части женского общества. Потому что заполучить в любовники или даже на один раз княжеского бастарда — это более заманчиво, чем чиновника по особым поручениям, — честно сказал Штольман.
— Но ты ведь теперь женат.
— Для подобных особ не имеет значения, женат мужчина или нет. Им все равно. Если женат, возможно, это даже пикантней, так как придает остроты… Аня, я тебе сказал сразу, что у меня больше никогда не будет женщины кроме тебя, что я тебе никогда не изменю. Но могут пойти слухи, что у меня есть любовница и даже не одна, или что я развлекался с кем-то… И эти слухи, с большой долей вероятности, будут распускать именно отвергнутые мной потенциальные любовницы. Я хочу тебя предупредить, что если подобные слухи дойдут до тебя, ты ни в коем случае не должна им верить
— Женщины, о которых ты сказал — это просто охотницы за пикантными приключениями? Или же кто-то из твоих бывших? — прямо спросила Анна.
— Охотницы за приключениями, как ты их назвала. Что касается бывших, то по большей части это были порядочные одинокие женщины, которые искали на тот момент внимания приятного мужчины. Они не из тех, кто будет навязывать себя мне, когда я женился.
— А…?
— Ее нет в Петербурге, по-видимому, нет и в России вообще, — Штольман прекрасно понял, что Анна имела в виду Нежинскую. — Даже если бы и была, после того, как до нее дошли бы новости обо мне, она смотрела бы на меня только с презрением и отвращением. Ведь это бы так унизило ее в своих глазах. Связаться с бастардом, когда вокруг полно настоящих князей… — он бы не удивился, если бы услышал от нее что-нибудь едкое вроде: «Якоб, и это меня ты считал шлюхой… Ну и как, гордый Штольман, обнаружить, что ты - байстрюк, которого мать прижила от любовника? Ладно хоть от князя, а не от крепостного…» Он знал, что после подобных слов у него было бы желание придушить Нежинскую… Какие разные женщины в его жизни… Какое счастье, что у него есть Анна. Анна, которая вытирала ему слезы и гладила его по голове, когда они узнали шокирующую новость. В тот момент он почувствовал любовь Анны пронзительнее, чем когда-либо. — Так что, Анечка, насчет нее можешь быть спокойна. Знаешь, в этом случае положение бастарда одно из немногих преимуществ моей предстоящей жизни. Она никогда бы уже не стала пытаться завлечь меня.
— А если бы не это, попыталась бы?
— Не исключаю этого. Но не потому, что я был бы ей нужен. Просто отомстить. Чтоб сделать тебе больно… Аня, но я бы никогда с ней больше… Ты мне веришь? — Штольман посмотрел Анне прямо в глаза.
— Верю. Верю, — Анна на самом деле верила, что Яков больше не позволил бы себе ничего с Нежинской. Но вот в самой Нине она была не уверена. Точнее, наоборот, она была уверена, что та попробовала бы в очередной раз пустить в ход свои чары. Хорошо, что как внебрачный княжеский сын Штольман интересовать ее больше не будет. Это успокаивало.
— А что еще может измениться в нашей жизни?
— Аня, сам Петербург — это уже абсолютно другая жизнь нежели Затонск. Без изменений в моей личной жизни. А с ней — наверное, для тебя это будет совершенно другой мир. Впрочем, для меня тоже. Нам нужно будет научиться жить по-новому. И принять то, что в нашей жизни появятся новые люди в качестве родственников.
— Яков, я очень рада, что у тебя появились родственники. Ты им нужен, как и они тебе. Павел и Александр — приятные люди, оба приняли тебя, а ведь все могло быть и по-другому.
— Согласен с тобой. Остается только осознать, что я — тоже Ливен. Не сам факт, а мою принадлежность к Ливенам. Но после того, как я простил князя, думаю, мне будет легче это сделать.
— Яков, ты на самом деле простил его?
— Да, простил. Меня больше всего тронуло, что он просил не осуждать матушку за то, что она провела с ним ночь, после которой родился я, так как она его тоже любила. И еще, что он в ту первую и единственную ночь подарил ей кольцо, которое предназначалось жене. Он не мог на ней жениться, но кольцо отдал. Получается, что для него самого Катя в ту ночь стала его женой или кем-то вроде этого. Конечно, принять обстоятельства моего рождения и последствия этого для меня непросто. Но, по крайней мере, я знаю, что мои родители любили друг друга, что я появился на свет от любви, а не в результате случайного свидания или того хуже насилия…
— Извини, что спрашиваю об этом, но ситуация с Лизой, матерью Александра? Получается, что ваша встреча не была случайна, что князь специально выбрал тебя, зная, что ты — его сын? Разве такое можно простить?
— Да, это именно так и было. Если говорить прямо, то князь действительно хотел меня использовать, чтоб получить для себя наследника. Как я и подумал, увидев Александра. Простить, такое, наверное, вряд ли возможно до конца, но понять мотив его поступка можно. Хотя, естественно, я его не оправдываю. Такое оправдать нельзя. В любом случае это непорядочно и по отношению к его жене, и ко мне, — Штольман не хотел признаваться Анне, как на самом деле ему было нехорошо, когда он об этом узнал.
— Непорядочно?? Яков у меня другие слова на языке! Но женщинам их непозволительно говорить. Как можно так поступать с людьми? Мне очень жалко и тебя, и особенно Лизу.
— Ну меня в тогдашней ситуации жалеть не стоит. Это сейчас, когда я знаю, зачем все это было, конечно, мне очень не по себе. Павел, кстати, сказал, что князь отказался от этой затеи со мной, так как решил, что лишив меня настоящего отца, не может лишить меня еще и возможного сына. Так что хорошо, что все не зашло слишком далеко. По всяком случае, для меня.
А Лизу действительно жаль. Но она хотя бы не знала, что я — сын ее мужа. Знаешь, ведь получается, что все ее три мужчины были Ливены. Сначала муж, затем я, ну и Павел. Саша сказал, что у нее были отношения с Павлом. Или он не все рассказал, или сам не все знает. У Павла с Лизой были не просто отношения, они жили как муж и жена.
— Что?? Как?? — Анна открыла рот от удивления. — Как муж и жена?? При живом муже?? Как такое возможно?
— Ну как это было, я не знаю. Но Павел сказал, что считал Лизу своей женой, что у них была семья. Он был на службе, но все время приезжал к ним. А Дмитрий не просто не мог иметь детей, он вскоре после свадьбы стал несостоятелен как мужчина, то есть почти сразу же их брак стал формальным. Так что, по сути, Лиза не изменяла мужу как мужчине ни со мной, ни с Павлом. Павел, кстати, был в нее влюблен еще до ее замужества, просил отца не женить на ней Дмитрия, так как тот был к ней абсолютно равнодушен, но отец только посмеялся над ним, и одного сына принудил к браку, а другого лишил на тот момент возможного счастья.
— Да что же за чудовище был их отец? — покачала головой Анна.
— Да, вот такое чудовище. И это чудовище умерло, когда Лиза была беременная Сашей. Наверное, после этого Павел и начал жить с Лизой, можно сказать, открыто. Уже не боясь отца. Ну и, естественно, с позволения Дмитрия. И они были счастливы. Только вот, получается, очень недолго, Лиза умерла от чахотки.
— Как все печально… Бедная девушка… Как я понимаю, замуж ее выдали насильно, потом ей пришлось завести любовника, чтоб забеременеть от него, а потом еще одного, когда с первым не вышло… А потом, когда все-таки она родила, она умерла, когда сын был младенцем. За что же ей такое? — Анну действительно потрясла эта история.
— Аня, такие вопросы почти всегда без ответа. Одно могу сказать, она была дочерью графа, скорее всего, ей с малолетства внушили, что долг превыше всего. Ее долг был выйти замуж и дать мужу наследника, а какой ценой — это уже неважно.
— И все равно, не представляю, как она могла согласиться на такое… Неужели вообще никак не протестовала?
— Анна, это ты можешь протестовать, у тебя есть характер. Он есть не у всех. Павел сказал, что отец выбрал ее, так как она была безропотной. Я бы ее так не назвал. Не в том смысле, что она была забитой и боялась всего. Она была доброй, мягкой, никогда не сердилась, не высказывала недовольства, всегда была приветлива, хотя и бывала грустной. Она, скорее всего, была просто женщиной с мягким характером, которая не в состоянии противостоять другим. Из таких могут получиться хорошие жены и матери, если им, конечно, попадется порядочный мужчина. Я рад, что она стала Павлу хотя и незаконной, но все же женой и была счастлива с ним. Знаешь, это лучше, чем жить в браке с нелюбимым мужем и мучиться… Как это было с моей матушкой…
— Яков, как ты думаешь, а что бы было, если бы Катя сказала князю, что ждет от него ребенка или, когда ты родился, что ты — его сын?
— Аня, я думал об этом. Но ни к какому выводу не пришел. Самая большая проблема была в том, что она уже была замужем. Если бы они согрешили и она забеременела до замужества, думаю, скорее всего, они поженились бы как можно быстрее, вероятнее всего, тайным браком. Но у Кати был законный муж, не просто сожитель, от которого можно уйти в любой момент. Ты сама понимаешь, что развестись — это очень сложно. Это также большой скандал, без этого почти никогда не бывает. В их случае скандал был бы неизбежен, ведь она согрешила с князем. В обществе ей, думаю, после этого было бы отказано.
Если же она поступила бы по-другому — просто ушла от мужа и стала жить с князем во грехе, то тогда не знаю, что бы было со мной. Вероятнее всего, я был бы незаконнорожденным, так как Штольман не дал бы мне своей фамилии… Думаю, что по этой причине она ничего князю и не сказала, чтоб ее сын не был лишен прав законного отпрыска дворянина.
— Я вот о чем подумала, если бы твоя матушка не умерла так рано, она потом, наверное, сказала бы тебе, кто твой настоящий отец.
— Возможно. Ведь его кольцо она мне давала. Я это вспомнил. Думаю, конечно, когда Штольмана не было дома, а не при нем. А за Штольмана ее выдали, так как он положил глаз на Катю. Помнишь, тебе приснилось, что он сказал, что простил бы Кате просто измену, так как она его не любила? То есть она его не любила, а он ее? У него, судя по всему, были к ней в начале какие-то чувства. Но, конечно, безответные, ведь она любила Ливена. Возможно, он надеялся, что Катя со временем примирится со своим положением, и у них будет семья. Но этого не случилось.
— Но ведь он знал, что Катя любила другого, более молодого, не на двадцать лет старше ее, думаю, более красивого… И все же надеялся?
— Аня, я тоже старше тебя почти на двадцать лет и я не красавец… — тихо сказал Штольман. — И я не смел верить поначалу, что у тебя могут быть сильные чувства по отношению ко мне, но я надеялся… Надеялся несмотря на то, что у тебя были молодые поклонники, знаки внимания которых ты могла бы принять с радостью.
— Яша, прости, я сказала не то… У нас с тобой все иначе. Ты — первый и единственный мужчина, которого я полюбила. Мне не важен твой возраст, и для меня ты самый красивый… И мне не нужен был никто другой кроме тебя… Про Катю я имела в виду, что если бы было наоборот, у нее был немолодой неказистый возлюбленный, а ее выдали замуж за молодого красивого мужчину, возможно, у него бы и появился шанс завоевать ее сердце.
— Знаешь, если я так похож на Дмитрия, то он тоже не был красавцем. Интересный мужчина — возможно. Но отнюдь не красавец. Мне кажется, что Штольман был не обделен внешностью. Я сейчас вспоминаю, он был мужчина довольно приятной наружности. Думаю, даже более привлекательной, чем у Дмитрия.
— Я думала, что он — серый невзрачный мужчина…
— Нет, я помню его сухим безэмоциональным человеком, это так. Но он отнюдь не был некрасивым. Он был высоким, статным мужчиной с правильными чертами лица, с темными волосами и карими глазами. Интересно, как я сейчас это вспомнил, ведь я почти забыл, как он выглядел? Он не был стариком, когда женился. Когда я видел его в последний раз, ему было около пятидесяти. Конечно, мне в девять лет он казался старым. Но это было не так. Знаешь, думаю, если бы он захотел, он бы мог без проблем жениться после смерти моей матушки. Но он почему-то этого не сделал. Возможно, перестал верить женщинам. Он так и умер вдовцом.
- А что случилось?
— Я не знаю. Мне просто сообщили о его смерти, так как я был его единственным родственником. Причем, уже после похорон. Я не знаю даже, где он похоронен. Впрочем, у матушки на могиле я тоже ни разу не был. Ни когда я был маленький, ни когда вырос.
— А почему так? Ведь она же твоя мать.
— Наверное, боялся, что нахлынут воспоминания, которых я не хотел…
— А ты помнишь, где вы жили?
— У нас был дом, примерно как у твоих родителей, может, немного меньше, за городом, точнее не так далеко от города. Отец был чиновником. Честно скажу, каким — я точно не знаю, ведь он со мной почти не общался, возможно, он был кем-то вроде инспектора, поскольку часто ездил по службе по разным местам.
— Это было где-то в Остзейском краю?
— В Эстляндии, на границе с Россией. И Штольман, хоть и был остзейским немцем, был православным, говорил дома только на русском, хотя, естественно, прекрасно знал родной язык, а вот матушка говорила и на русском, и на немецком. От меня он требовал говорить на русском, так как считал, что моя дальнейшая жизнь будет в России. Почему — я тогда не задумывался, был слишком мал для этого. Возможно, потому, что своим наследником он меня не считал и не видел моей жизни в Эстляндии, или потому, что знал, что Ливен через несколько лет определит меня в пансион в Петербурге. Но я хорошо болтал и на немецком. Сначала благодаря матушке, а затем гувернеру Ивану Карловичу, с которым, кстати, общение на немецком отец не поощрял.
— С гувернером, за которого, как оказалось, платил Дмитрий?
— Именно. Еще у меня была няня Агаша. Вот сейчас думаю, Агаша — это от Агафья или от Агата? И еще была Марта, служанка. Агаша была добрая и меня любила, я с ней проводил много времени, так как матушке часто нездоровилось, а вот Марта была строгая, — почему он все это сейчас вспомнил? Ему казалось, что он совершенно забыл о своем детстве.
— А что стало с этим домом?
— Не знаю, никогда не интересовался. Возможно, Штольман продал его и переехал куда-то. Никакого наследства он мне не оставил, по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Но про наследство теперь понятно, раз я не был его родным сыном, он не посчитал нужным оставить мне что-либо. Я на него не в обиде, хотя после окончания училища мне бы это не помешало. Кстати, мне тогда задавали вопрос, почему я ничего не получил.
— И что ты ответил?
— Что, по-видимому, отец долго и серьезно болел, и все деньги ушли на лечение. Хорошо, что не оставил долгов.
— Тебе было очень трудно? — участливо спросила Анна.
— Да, трудно. Одному всегда нелегко. Денег было мало, жил я сначала по каким-то углам. На службе и то было тише и спокойнее, чем в тех переполненных муравейниках. Бывало, если одна из камер была свободной, что случалось довольно редко, спал там — чтоб просто выспаться в тишине, благо начальство на это смотрело сквозь пальцы.
— Потомственный дворянин, полицейский чин, окончивший Императорское училище правоведения, спал в камере? Ты серьезно? — Анна не могла поверить в подобное.
— Да, потому что это было лучше, чем жилье, которое я мог себе на тот момент позволить. У меня же было только одно жалование, а на него нужно было и снимать житье, и есть, и одеваться… — ситуация, когда Коробейников задолжал за свои воротнички, была ему знакома не по наслышке. — Позже, конечно, я уже снимал хорошую комнату, а потом и квартиру. Но это когда я уже продвинулся по службе. Так что поначалу ни приемлемого жилья, ни личной жизни, только служба.
— Ни личной жизни?
— Аня, ну какая личная жизнь может быть в таких условиях? Естественно, никакой.
Его считали волокитой, дамским угодником… Скажи кому, что первая женщина у него появилась только после окончания училища, уже во время службы… Что касается девочек из борделя, что для многих молодых людей было самым приемлемым, у него не было ни денег, ни желания к ним идти. Что касается обычных женщин, кто бы на него тогда обратил внимание? В свои девятнадцать лет он и не мечтал, что когда-нибудь будет пользоваться успехом у женщин. Да что у женщин? Хотя бы у одной… Он не знал, как подступиться к женщине, не говоря уж о том, как с ней себя вести. Рассказы одноклассников про их постельные приключения казались ему гадкими. Он не хотел, чтоб так было у него. Нет, он не романтизировал отношения между мужчиной и женщиной, но он не понимал, как можно описывать это так цинично, как это делали одноклассники. Да, он был одним из самых молодых, большинство его одноклассников были на год-два его старше, и уже приобрели свой опыт с женщинами. Но не он. Он не знал, как заинтересовать женщину, чтоб она могла согласиться на свидание, которое могло бы закончиться постелью. Да и даже просто на свидание.
Все решил случай. Он стал свидетелем того, как на молодую женщину напал грабитель, и он буквально отбил ее у него. Ему досталось от здоровенного детины, и дама предложила пойти к ней, чтоб он мог смыть кровь и немного привести себя в порядок. Он пошел, смыл кровь, как свою, так и чужую, выпил предложенного чаю. И был приглашен на следующий вечер на ужин. Ужин был вкусным, как и ее губы, которыми она потом поцеловала его. Сначала она поцеловала его разбитую скулу, потом щеку и затем губы… И все. Все на этот раз, как сказала она. И пригласила прийти на следующий день. Он пришел снова. И, что уж говорить, его соблазнили. И он даже не понял, как это произошло. Кажется, вот только он был в гостиной и дама начала его целовать… И вот он уже оказался в спальне, в постели с женщиной… Он потом спросил себя, зачем ей был нужен неопытный юноша… Все оказалось просто до банальности. Накануне ее бросил богатый любовник, на чьем содержании она жила. Она решила завести интрижку, пока не найдет другого подходящего любовника… И она встретила его. Ей показалось, что соблазнить юношу было даже более занятным, чем просто интрижка. Она приглашала его еще несколько раз за тот месяц, пока не нашла себе очередного состоятельного любовника. За это время он научился у нее кое-чему. У него наконец появился опыт, но не чувства к женщине. Он не помнил имени той дамы, да и не хотел помнить. После нее у него не было женщин несколько месяцев. Он просто не искал этого.
А потом в его жизни появилась… Лиза. Лиза сказала, что ее муж погиб вскоре после свадьбы. Как он мог предположить, кроме мужа у нее никого не было, так как, судя по всему, опыта у нее было не больше, чем у него самого. Ну что ж, получалось, как получалось… Как умели, так и дарили друг другу приятные моменты… Главное — им было хорошо вместе. У него впервые появились чувства к женщине. Не любовь, не влюбленность, просто симпатия, привязанность и влечение. Лиза ему нравилась и ему казалось, что и он нравился ей.
Когда он узнал, что князь поначалу надеялся получить внука от этой связи, ему стало и грустно, и смешно. Нет, такое, конечно, могло случиться, определенно могло… И Александр мог быть его сыном, как он подумал, увидев его снимок… Но просто сама ситуация, когда двух людей, еле имевших представление о плотских отношениях, свели вместе для этой цели, казалась ему абсурдной. Еще ему было интересно, действительно ли Дмитрий Александрович решил прекратить все, так как у него проснулась совесть, или же у него просто кончилось терпение… Но какая бы не была причина, Лиза уехала. Он по ней скучал. Как оказалось, она тоже тосковала по нему. Хорошо, что у нее потом появился Павел, мужчина опытный и главное влюбленный в нее. Он был действительно рад за Лизу, что в своей столь короткой жизни она все же узнала, что такое любовь и счастье. Сам он познал любовь и счастье только через двадцать лет. С Анной. И он никогда не позволит, чтоб это кто-то разрушил.
— Аннушка, давай отдохнем немного прежде чем разбирать вещи.
Анна села на диван, он прилег и положил ей голову на колени. Она стала перебирать его волосы. Это было счастьем с любимой женщиной, которого он ждал двадцать лет.
