КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Самая подходящая леди [Элоиза Джеймс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дж. Куин, Э. Джеймс, К. Брокуэй Самая подходящая леди

Глава 1

20 августа 1817 года

Лондонский особняк маркиза Финчли

Кавендиш-сквер, 14

Хью Теодор Данн, граф Брайерли, много лет снося хихиканье, пронзительные вопли и неприкрытые взрывы хохота, великолепно понимал, что старший брат существует прежде всего для того, чтобы младшим сестрам было над кем потешаться. ьчжцчх Как-никак батюшка с матушкой наградили его четырьмя такими негодницами. Одного наследника им показалось мало — требовался второй, так сказать, про запас, — но в последствии им удалось произвести на свет только девчонок, которые превратили подтрунивание над братом в своего рода искусство.

— Список! — воскликнула старшая из его сестер, Кэролайн, едва не всхлипывая, так сильно она хохотала. — Джорджи, ты слышала, что только что попросил Хью?

Возможно, ему не следовало высказывать свое пожелание в присутствии лучшей подруги сестры, поскольку леди Джорджина Соррелл также сотрясалась от смеха.

— Вот дьявольщина, что в этом такого уж смешного? — возмутился Хью, начиная ощущать, как в нем закипает раздражение. — Разве не ты тысячу раз твердила мне, что я должен жениться, если не хочу, чтобы мой титул унаследовал Подкрадывающийся Саймон. И вот, когда я готов смиренно сунуть голову в супружескую петлю, ты едва не лопаешься от смеха, настолько тебе это кажется забавным.

— Я действительно считаю, что ты должен жениться, — ответила Кэролайн. — И даже уверена, что повторяла это раз тысячу, не меньше. Но теперь, решившись наконец пойти к алтарю, ты хочешь, чтобы я тебе и жену выбрала?! — И она снова начала всхлипывать. — Чтобы я составила тебе список?

— Простите, — заговорила Джорджина, слегка задыхаясь. — Я определенно не думала смеяться. Мне следует вас оставить поговорить с глазу на глаз. Я уезжаю.

Сквозь ее пальчики прорывались смешки — и Хью, не сдержавшись, широко улыбнулся. Ему всегда нравилась Джорджи, даже в те годы, когда еще носила детские платьица, в последнее же время улыбка стала редким явлением на ее лице.

— Оставьте свои шуточки, — приказал он обеим. — Мне недосуг слоняться по бальным залам и самому во всем этом разбираться. Вы же постоянно крутитесь в подобных местах и знаете все поголовье; просто-напросто укажите мне женщину с приличной родословной и здоровыми зубами.

— Похоже на покупку герефорда[1], — заметила Джорджина подруге.

— Речь не о корове, — уточнила Кэролайн. — О лошади. Ты же знаешь Хью: конюшни — вот о чем он думает дни и ночи напролет.

— Ау, я здесь, никуда не ушел, — напомнил Хью. — Можете глумиться на все лады, но я жду списка.

— Хью, — произнесла Кэролайн.

Он поднял бровь.

— Ты серьезно?

Собственная сестра вдруг не принимает его всерьез — чертовщина какая-то.

— У меня совершенно нет времени охотиться на жену, — объяснил он. — Каро, я объезжаю нового жеребца. Он…

— Минуточку, — встряла Джорджина. — Почему вы вообще решили жениться? — Смеха в ее голосе как не бывало.

— Он наконец повзрослел, — небрежно обронила Кэролайн. — Не скажу, что в двадцать восемь это слишком скоро.

Джорджина нетерпеливо махнула рукой.

— Что-то подвело его к этой мысли, Каро. — Джорджина повернулась к Хью. Она обладала изящным подбородком, но, провалиться Хью на этом месте, если тот сейчас не был похож на бульдожий. — Так что же произошло?

Хью уставился на нее. Он знал Джорджину с той поры, как ей исполнилось пять. Их матери были близкими подругами, посему они каждое лето проводили вместе. Не то чтобы последние несколько лет он часто виделся с ней… по правде говоря, они ни разу по-настоящему не беседовали с самых похорон ее мужа. А это было, кто бы подумал, два года назад?

— Хью? — окликнула Кэролайн, тоже перестав смеяться.

— Не стоит делать из мухи слона, — произнес он, задумавшись, когда это глаза Джорджины успели превратиться в два мрачных колодца. Когда-то — девчушка-хохотушка, теперь же — истинная матрона. Вдова, хотя ей не больше двадцати пяти — они с Кэролайн одного возраста.

Джорджина сидела, вытянувшись в струнку, всецело сосредоточившись на нем.

— Меня сбросил Ришелье, — признался Хью.

— Но ведь тебя же не раз сбрасывала лошадь, — удивилась Кэролайн.

Угол его рта слегка дернулся.

— Естественно. Нельзя объездить лошадь — и речь даже не о тех лошадях, которых я предпочитаю, — и не сломать при этом пару-тройку костей.

— Но этот раз произошло что-то еще, — заявила Джорджина. — Так что же?

— Я отсутствовал, — неохотно признался Хью.

— Отсутствовал? — эхом переспросила Кэролайн. — Где?

— Был без сознания. Совершенно. В коме, или как там это называют.

— И сколько дней? — спросила Джорджина. Голос ее звучал ровно и спокойно. Конечно, ведь она наблюдала, как умирал ее муж. Бедняга промучился несколько месяцев… точнее, целый год.

— Неделю, — безропотно ответил Хью. — Меня не было целую неделю.

— Почему же я не знала? — вскричала Кэролайн. Ее большие голубые глаза наполнились слезами — вот именно поэтому он и не хотел ей ничего рассказывать, вообще.

— Для подобных случаев у Пеккеринга имеются четкие указания. И он их придерживался.

В комнате повисла минутная пауза.

— Пеккеринг — ваш грум? — поинтересовалась Джорджина.

— Камердинер, — уточнил он. — Я доверил бы ему свою жизнь.

— Он хоть позвал доктора? Такой пункт есть в указаниях?

— Разумеется. Но какой в том прок? Вы же понимаете. После удара по голове вы либо очнетесь, либо нет.

— А если вы все же очнетесь, то можете остаться калекой до конца своей жизни, — проговорила Джорджина. Лицо ее побелело настолько, что проступили все ее веснушки. Джорджина всегда отличалась бледной кожей. Это свойственно всем огненно-рыжим.

— Я здоров, — резко возразил Хью. — И совершенно compos mentis[2]. — Не сказать, что он совсем уж не испугался, особенно когда к нему не сразу вернулось зрение. Он очнулся и целый день лежал в кромешной темноте, и именно тогда Хью понял, что пришло время произвести наследника. Либо так, либо придется отказаться от тренировки лошадей. Жена представлялась крайне предпочтительным вариантом.

— О, Хью, — возопила Кэролайн. — Я не могу этого вынести!

Он подошел и поднял сестру, словно она все еще была маленькой девочкой, затем сел, устроив ее у себя на коленях.

— Все хорошо, Каро, — успокаивал он, гладя ей спину. — Ты же знаешь, молодые необученные лошади могут быть опасны. Ты и сама видела мои падения сотни раз.

— Не понимаю, почему нельзя просто нанять человека на рискованную часть работы, — сказала она, прислонясь к его плечу. — Ведь другие же нанимают конюших. — Он вдруг вспомнил, что вот так же обнимал Кэролайн, когда та была намного моложе, она еще имела обыкновение сосать большой палец. Это случилось после того, как умерла их мать. Ну да, ему тогда было девять, а ей — всего лишь пять или шесть.

— Работа с лошадьми — моя жизнь, — просто сказал он. — И у меня тоже имеется конюший. Черт, да у меня их целых три из-за конюшен в Шотландии и Кенте. Но такой лошадью, как Ришелье, могу заняться только я сам.

— В таком случае, почему нельзя работать с обычными лошадьми?! — закричала на него Каро. — Почему обязательно должны быть эти ужасные арабские скакуны? Такие жестокие и совершенно неуправляемые?

— По своей природе они вовсе не жестокие, — возразил Хью, мысленно представляя великолепных животных, бок о бок с которыми провел всю жизнь. — Ришелье — горячий жеребец, для него это игра, он пытается одержать надо мной верх. Убив его дух, я убью его волю к победе.

— Я не знаю ни одного другого графа, который бы тратил свою жизнь на столь опасное занятие, — начала свое извечное брюзжание Кэролайн, верный признак того, что ей полегчало.

Хью поднялся, поставил Кэролайн на ноги и усмехнулся, глядя на нее.

— Вот и вернулась моя сварливая сестренка.

— Поделом тебе, что я сварливая. Ты сводишь меня с ума, Хью. Мало того, что я тебя совсем не вижу, так ты еще едва не умираешь, не говоря мне при этом ни слова, а я… я волнуюсь за тебя!

— Ты столько лет донимала меня с женитьбой. Надоедала с тех самых пор, как мне исполнилось восемнадцать, а это случилось целых десять лет назад. Только подумай, какой ты станешь счастливой. Все это мероприятие не должно отнять у меня много времени.

— Вам было больно? — раздался тихий голосок.

Он повернулся и встретился глазами с Джорджиной. С ее удивительными глазами цвета темной лаванды. Эти цветы его экономка развешивала в кладовой. Джорджина неотрывно смотрела на мужчину, а в ее взгляде не замечалось ни капли кокетства. Вполне естественно. Ведь для нее он был кем-то вроде старшего брата.

— Нет, — ответил он. После чего: — Да. — Лгать ей ему не хотелось. — Когда я наконец очнулся, чертовски раскалывалась голова. Полагаю, все из-за света. Но через несколько дней я уже пришел в себя.

Кэролайн подбежала к двери, слегка всхлипывая.

— Пирс, ты не представляешь, какой ужас… Хью находился без сознания целую неделю и даже не сообщил нам! — Она бросилась в объятия мужа.

— Финчбёрд[3], — поприветствовал Хью своего зятя.

Маркиз Финчли не смог как следует поклониться, поскольку к груди прижималась маркиза, но слегка кивнул.

— Получил копытом по голове?

— Увы.

— Похоже, сейчас он в порядке, — попытался успокоить жену Финчли.

— Но он почти умер, — возразила та, судорожно вздыхая между всхлипываниями.

Пирс стрельнул в шурина взглядом, яснее слов сказавшим, что тот не должен был ничего и никогда говорить своей сестре.

— Я не собирался ничего рассказывать, — оправдывался Хью, снова садясь. — Джорджина просто вытянула из меня.

Джорджина продолжала сидеть с прямой, негнущейся спиной.

— Он приехал предложить себя в качестве жертвы на брачный алтарь, — сухо сообщила она. — И я решила, что он, по меньшей мере, заглянул в глаза смерти, раз отважился на подобный шаг.

Финчли кивнул.

— Вытащить Хью из конюшен могло только нечто ужасное.

Такое замечание возмутило Хью. За прошедшие десять лет он утроил состояние, оставленное ему отцом, покупая и разводя чистокровных арабских жеребцов. Если он и не таскался по разным балам, то только потому… да, потому, что не представлял себе иной жизни, кроме тяжелого труда, острых ощущений и той чистой радости, что дарили ему его скакуны.

— Что ж, хорошо, я весь перед вами, — резко ответил он. — Да, я собираюсь жениться, так что, если желаешь поиздеваться надо мной, Финчбёрд, сделай это сейчас и заканчивай.

Руки Финчли, лежащие на талии Кэролайн, обняли ее еще крепче, и маркиз как-то странно кривовато улыбнулся поверх головы жены.

— С какой стати мне это делать?

Конечно, эта пара любила друг друга. Ничего другого Хью бы не допустил. Кэролайн всегда являлась самой мягкосердечной из его сестер. Ей была необходима забота, которую и смог обеспечить маркиз.

— Он попросил Кэролайн составить список, — объяснила Джорджина.

— Какой список? — заинтересовался Финчли.

— Список женщин, подходящих для женитьбы, — ответил Хью, вдруг почувствовав, что его затея выглядит довольно глупо. Вот теперь еще и Финчбёрд поднимет его на смех.

— Мне кажется, что одной жены более чем достаточно, — усмехнулся зять.

— Благодарю за столь высоинтеллектуальный совет, — съязвил Хью. — Каро, ты можешь прекратить виснуть на своем муже и быстренько предоставить имя или два? Я подумываю уже сегодня вечером съездить в Олмакс и заняться этим дельцем.

— Олмакс? На тот случай, если вы не заметили, Хью, — сезон уже закончился. Это произошло больше недели назад. — В голосе Джорджины вновь зазвучали мелодичные нотки смеха. Ему было ненавистно видеть в ее глазах печаль. Будь проклят ее муж со своей смертью.

— Это означает, что я не могу познакомиться с женщиной просто потому, что сейчас не сезон? Каро, когда ты начала выезжать, мне казалось, ты бывала в Олмаксе едва ли не каждый вечер в течение всего года.

— Олмакс открыт раз в неделю и только в сезон. И как это ты узнал, насколько часто я его посещала? — едко поинтересовалась Кэролайн. — Тетя Эмма так надеялась, что однажды вечером туда поведешь меня ты, но тебя это не волновало, ты не сделал этого ни разу.

— Братья никогда…

— Даже не продолжай, — прервала его Кэролайн. — Я своими глазами видела твоего лучшего друга, графа Чартерса. В тот сезон он был там три или четыре раза, со своей сестрой.

— Бедный Алек, — с сарказмом посочувствовал Хью. — Что ж, не попросить ли его составить этот список? Раз он проводил время на балах, то, должно быть, видел всех женщин на ярмарке невест.

— Если уж кто-то предоставит тебе этот список, то это буду я, — заявила Кэролайн. — Я поступлю по-сестрински, попытавшись найти тебе жену, даже если ты в такой же ситуации помочь мне отказался!

— Но твой дебют состоялся в тот самый год, когда я привез из Аравии Монтелеона, — попытался оправдаться Хью. — Ришелье, лошадь, с которой я сейчас работаю, его прямой потомок.

— Помнится, я хорошо заработал на Монтелеоне, когда тот выиграл в Аскоте, — с удовольствием вспомнил Финчли. Он подвел жену к дивану и уселся рядом с нею.

— Ну вот, ты же видишь? Финчбёрд нашел тебя и без моей помощи, а слоняйся я по балам, и Монтелеон не победил бы, — заключил Хью.

— А если бы Монтелеон не победил, никому не было бы дела до его потомства, и вы бы избежали копыт Ришелье, — вставила Джорджина.

— Джорджи, — воскликнул Хью, вспомнив ее детское прозвище, — ради Бога, хотя бы сейчас уступите мне!

Кэролайн фыркнула и выпрямилась.

— Итак, Джорджина, на ком же ему стоит жениться?

Мгновение они обе пристально рассматривали Хью. Граф терпеливо ждал.

— Гвендолин Пэссмор? — предположила Джорджина с легким сомнением в голосе.

— Я подумала о ней же, — сказала Кэролайн, но затем отрицательно качнула головой.

— Почему нет? — спросил Хью. После чего осознал, что понятия не имеет, кто такая эта Гвендолин Пэссмор. — Я не желаю жениться на какой-нибудь косоглазой, — быстро уточнил он. — Или прыщавой.

— У Гвендолин нет прыщей. Она, несомненно, самая красивая дебютантка года. Великолепные светло-рыжие волосы, безупречные локоны, — пояснила его сестра.

— Мне нравятся рыжие волосы, — заметил Хью. — Но вы же сказали, что сезон окончен? Так почему же этот образец совершенства еще не замужем?

— Она отклонила три предложения, о которых все знают, и я уверена, были еще и другие. Говорят, она ждет предложения от герцога Бреттона.

— Уже заключаются пари, как скоро герцог потеряет свою свободу, — вставил Финчли. — Он танцевал с нею дважды на балу у Макклендона.

— О его конюшнях даже и говорить не стоит, — высказался Хью, пожав плечами.

— Не конюшни привлекают женщину, — нахмурилась Кэролайн, глядя на него. — Бреттон так обходителен.

— И очень красив, — вставила Джорджина.

— А я нет? — По каким-то причинам такое заявление уязвило Хью, тем более что исходило от Джорджины. Допустим, он не щеголял на балах, но женщина, которую он — гм! — поддерживал, никогда не давала ему понять, что недовольна им. На самом деле у него сложилось устойчивое впечатление, что его широкие плечи и мускулистое тело очень даже высоко ценились.

— Ты ей не соответствуешь, — пояснила сестрица. — Она слишком прекрасна, слишком восхитительна.

— Я не согласна, — возразила Джорджина, нахмурив брови. — Для Гвендолин было бы удачей заполучить Хью. В конце концов, Кэролайн, у него твои волосы.

Кэролайн усмехнулась.

— Это моя гордость!

Хью вгляделся в волосы сестры. Цвета бренди, как и его собственные, — он даже никогда не задумывался над этим.

— Но я не знаю, захочет ли она его, — продолжила Джорджина.

— А почему нет? — возмутился он.

— Она несколько застенчива, — объяснила Джорджина.

— Ты же обладаешь манерами слона, — живо отозвалась его сестра. — Кроме того, Гвендолин действительно имеет огромный успех.

— Она — Кэролайн своего года, — вставил Финчли, крепко прижимая к себе жену.

Хью внимательно посмотрел на зятя. Нет, что бы ни случилось, он не желает томиться от любви, как его родственник. И все же…

— Если тебе удалось заполучить главную дебютантку сезона, то и я, несомненно, смогу сделать то же самое, — с горячностью высказался он.

— Давай вас сравним, — предложила его сестра. — Пирс прекрасно танцует. Он ухаживал за мной, Хью. Он добивался меня. Каждое утро в течение трех недель подряд он посылал мне фиалки. Ты на такое не способен. Ты даже… нет. Просто выброси Гвендолин из головы.

— А как насчет мисс Кэтрин Пейтон? — спросила Джорджина. — Она такая милая и приехала из деревни. К тому же понимает толк в лошадях.

Кэролайн глубокомысленно постучала по подбородку.

— Я слышала, как она спрашивала лорда Небеля, сколько овец в отаре, которой он управляет. Он даже и не знал, что управляет какими-то овцами.

— У меня у самого есть овцы, но всё, что они делают, едят. Управлять ими нет необходимости, — сказал Хью. — Пожалуй, я остановлюсь на Гвендолин. Взгляните, как это замечательно удалось Финчбёрду.

— Что удалось?

— Заполучить лучшую из женщин на ярмарке невест, — тут же пояснил Хью. — Знаю, сравнение вам не понравится, но не думаю, что это намного отличается от покупки лошадей. Всегда имеется жеребенок, про которого все думают, что из него вырастет победитель. В этом году это Гвендолин, а значит, я хочу именно ее.

Кэролайн закатила глаза.

— Ты не можешь просто взять и купить Гвендолин, Хью.

Он промолчал, поскольку знал обо всем этом достаточно, да и был почти уверен: отец Гвендолин, кем бы он ни был, вряд ли будет недоволен, узнав, что состояние Брайерли является ныне одним из самых больших во всей Англии. А если еще предложить преподнести Ришелье в качестве свадебного подарка…

— Кейт — само очарование, — продолжала Джорджина. — Восхитительный смех и прекрасная фигура. Плюс, у нее красивые зубы.

Хью это совсем не нравилось: что именно Джорджина из всех присутствующих выбирает для него жену и, делая это, еще и поддразнивает его. Ее собственные зубы были белее снега, он легко мог в этом убедиться, поскольку Джорджи снова смеялась. Интересно, почему нельзя пожелать, чтобы у невесты были хорошие зубы? Кто ж захочет жениться на кривозубой.

— Согласна, Кейт Пейтон — блестящая идея, — поддакнула Кэролайн. — Пирс, а ты как считаешь?

Зять Хью пожал плечами.

— Бесполезно предугадывать такие вещи.

Вот тут Хью с ним не согласился.

— Еще хотя бы одно имя, — попросил он. — У меня уже есть Гвендолин, Кейт и…

— Джорджина, — вставил Финчли. — Почему бы не Джорджина?

Кэролайн и Джорджина рассмеялись, что только еще больше уязвило Хью.

— Разве я могу пожелать своей лучшей подруге потратить оставшуюся часть своей жизни, пытаясь вытащить мужа из конюшен! — воскликнула Кэролайн.

Хью сузил глаза и обождал, пока Джорджина не прекратит смеяться.

— Вы ведь тоже находитесь на ярмарке невест, не так ли? — многозначительно спросил он. — В конце концов, со дня смерти вашего мужа прошло уже два года.

— Да, — подтвердила она, и весь смех улетучился из ее взгляда, как воздух из проколотого воздушного шарика.

Хью пронзило чувство вины.

— Простите. Я не должен был напоминать вам об этом. Черт возьми, я такой же бестолковый, как помощник конюха.

— Все в порядке, — успокоила Джорджина, и улыбка тронула ее губы, но никак не глаза. — Если вы не возражаете, я бы предпочла не входить в ваш список. Замуж я больше не собираюсь — такая уж у меня причуда.

— Не собираетесь замуж? — переспросил он, совершенно ошеломленный. — Никогда-никогда?

Она покачала головой.

— Состояние Ричарда не являлось майоратным. Так что теперь мне нет необходимости искать какой-то доход.

— Не в этом дело, — отмахнулся Хью. — Ведь надо же с кем-то быть? А как насчет детей?

В глазах у Джорджины мелькнуло нечто, похожее на тень, и он понял, что обнаружил ее слабое место.

— Даже я припоминаю, как вы из лета в лето таскали за собой ту потрепанную куклу, — заметил он. — То вы укладывали ее спать, то кормили листьями, в общем, не расставались с ней ни на минуту.

— Никогда мы не кормили наших кукол листьями, — возмутилась Кэролайн. — Желудями, да, но листьями, никогда.

— Пока не отправили их вниз по ручью под парусом, — добавила Джорджина. — Согласись, Каро. Боюсь, наше обращение с бедными куклами только лишь доказывает нашу полную непригодность к материнству. Сожалею, что мой брак не принес мне детей. Но не могу представить, что выхожу замуж только лишь по этой причине. А потому я ни за кого и никогда не выйду.

— Я не согласна, — возразила Кэролайн. — Ты просто не встретила еще настоящего зрелого мужчину. Мы обязательно кого-нибудь тебе найдем, кого-то такого же, как мой Пирс. Возможно, это будет военный.

Хью открыл рот — и закрыл снова. В конце концов, это не его дело.

— Вот дьявол, и где я должен познакомиться с этой Гвендолин, если Олмакс закрыт? — поинтересовался он у сестры.

— Мы устроим прием недельки через две, — быстро нашлась она. — Сегодня же вечером я разошлю приглашения. В списке будут Гвендолин и Кейт. О, и еще несколько других дебютанток. Как только я шепну словечко парочке мамаш и сообщу, что там будешь ты, как у меня окажутся все достигшие брачного возраста девицы, которых ты только захотел бы видеть.

Хью что-то проворчал под нос. Он смутно представлял, что является предметом матримониального пыла — едва ли такое можно не заметить, учитывая, что его постоянно осаждали на скачках, особенно в Аскоте. Однако до сего дня он не обращал ни малейшего внимания на попытки заманить его в брачные сети.

— Не обязательно, чтобы все они были девицами.

— Что ж, ты явно без предрассудков, — заметила Кэролайн с сестринской ухмылкой. — Но поскольку я не смогу разослать им опросный лист на этот счет, мы оставим данный вопрос до приема.

— Я имел в виду, что мне бы подошла и женщина постарше, — отозвался Хью. — Вдова. Пусть и не Джорджина, поскольку, очевидно, она по вашим замыслам предстанет перед толпой, одетой в форму. Я лишь говорю, что моей жене не должно быть шестнадцать лет.

— В этом году шестнадцатилетних дебютанток не было, — доложила ему сестра. — Семнадцатилетние, да, возможно. Нынче модно немного обождать, прежде чем начать выезжать в свет. Мне кажется, Гвендолин около двадцати.

— Она выглядит все привлекательней, — пробурчал Хью.

— Ну, и поскольку я не могу собрать одних только женщин, — заключила Кэролайн, — я уже знаю, кого приглашу для тебя, Джорджи.

— Для меня?! — воскликнула Джорджина, похоже, не испытывая особой радости по этому поводу, к вящему удовольствию Хью.

— Она же только что заявила, что замуж не собирается, — заметил он.

Финчбёрд бросил ему взгляд, явно говорящий, что спорить бесполезно, и, конечно же, Кэролайн не обратила на слова брата никакого внимания.

— Капитана Нейла Оукса. Он герой войны с прекрасным состоянием — пусть оно тебе и не нужно, — но главное, он так мужественен. Уж насколько я не люблю форму, однако и меня пробрала дрожь, когда я наблюдала, как его представляют королеве.

Поскольку Джорджина не слишком спешила высмеять эту затею, заговорил Хью тоном старшего брата:

— Будьте с ним поосторожней. Война может ужасно исковеркать человека.

— У него такие невероятно черные, как уголь, глаза, которые тебя просто затягивают, — мечтательно проговорила Кэролайн.

Хью мог поклясться, что Финчбёрду такое описание понравилось не больше, чем ему самому. Рука зятя, лежащая на талии жены, напряглась, что, похоже, вывело ее из грез.

— Еще я приглашу герцога Бреттона, — поторопилась продолжить Кэролайн. — В противном случае, мать Гвендолин ни за что не примет приглашения. Говорят, будто она всем сердцем желает видеть свою дочь герцогиней. И кто ее в этом обвинит?

— Так твой прием состоится ровно через две недели? — уточнил Хью.

— Да. Мы устроим его в Финчли-мэнор, куда отправляемся уже завтра.

— А какие у нас там замечательные куропатки, лучшие к югу от Шотландии, так что поохотимся, — размечтался ее муж. — Ты ведь в сентябре у нас еще ни разу не был.

Хью с уверенностью мог сказать, что ничего так ненавидит, как таскаться по лесам с целью кого-то подстрелить. Особенно теперь, когда стало известно, что герои войны — лучшие из мужей.

— Плюс ко всему — это мой двадцать пятый день рождения, — с удовольствием напомнила Кэролайн. — И знаешь, Хью, Пирс обещал мне какой-то особенный подарок. Так что ты сможешь взять с него пример и научиться наконец, как покорить женщину и заставить в себя влюбиться.

— Тебе повезло, что ты на другом конце комнаты, — заметил Хью. — Уж больно мне хочется ущипнуть тебя.

Маркиз усмехнулся.

— Не волнуйся, старина. Я дам тебе несколько советов… если, конечно, ты обещаешь мне следующего жеребенка по линии Монтелеона.

— Даже и не мечтай об этом! — воскликнул Хью. Но это кое о чем ему напомнило. — Зато я привезу с собой Ришелье, — сказал он своему зятю. — Найдется для него стойло в твоей конюшне?

— Безусловно! — откликнулся Финчли. — О нем ходит там много слухов, но никто его еще не видел.

— Не могу бросить его даже на неделю или две, — сообщил Хью. — У него просто страсть к скорости. Боюсь, если позволить продолжать его обучение кому-то другому, с ним может что-нибудь случиться.

— Но Ришелье на мой прием не приглашен, — с жаром возмутилась Кэролайн. — Приглашаются только двуногие представители мужского пола, и все исключительно с хорошими манерами.

Хью уже собрался заявить, что в таком случае нечего ждать и его самого, но тут вмешался Финчли и несколько осадил жену.

— Тебе не удастся заманить герцога Бреттона к нам в поместье только лишь потому, что он там увидит какую-то красавицу-дебютантку. Возможно, она-то и решила выйти за него замуж, однако, ручаюсь, сам Бреттон вовсе не горит желанием жениться. — Он встретился глазами с Хью, и они молча обменялись мыслью о том, что новая любовница Бреттона, оперная певица, известная всем как Восхитительная Далила, вероятнее всего, удержит герцога в Лондоне. — Но, если Бреттон узнает, что у нас в имении будет Ришелье, — продолжил Финчли, — он непременно приедет. Впрочем, как и остальные мужчины. Это же настоящая приманка для джентльменов.

— Глазом не успеешь моргнуть, а Бреттон уже будет на месте, — согласился Хью. — Помнится, он пытался купить у меня Монтелеона раз пять или шесть.

— Приезд Бреттона вам вовсе ни к чему, — произнесла заметно развеселившаяся Джорджина. — Он ведь ваш соперник в борьбе за руку Гвендолин, помните?

— Бреттон? Соперник?! Да если настанет такой день, я…

— Что ты? — смеясь, прервала его сестра. — Признаешь поражение? Провозгласишь себя холостяком на веки вечные?!

Ее сразил новый приступ хохота — вот они и вернулись к тому, с чего начался их разговор, а посему Хью поспешил ретироваться из комнаты.


[1] Герефордская порода крупного рогатого скота, порода мясного направления. Выведена в Англии в графстве Херефордшир в XVIII веке путём отбора и подбора местного скота. Начало ей дал один из типов красного скота, разводимого в 18 в. в некоторых южных и западных районах Англии. Работа по улучшению велась в сторону увеличения размеров и мышечной силы, чтобы использовать животных как тягловую силу и источник мяса; специального внимания их молочной продуктивности никогда не уделялось. Английская племенная книга этой породы заведена в 1846.

[2] — compos mentis — находящийся в здравом уме и твёрдой памяти; вменяемый (лат.).

[3] — Finchbird — зяблик, прозвище от фамилии зятя.

Глава 2

В возрасте восемнадцати лет Гвендолин Пэссмор поскользнулась на слякотной тропинке и сломала ногу. ьчжцчх Доктор постарался на славу, вправив кость, но целых восемь недель Гвен не могла ходить. При обычных обстоятельствах такое положение стало бы для нее невыносимой пыткой. Она очень любила гулять, любила упорхнуть из дома рано-рано утром, когда на траве еще не высохла роса, и совершать долгие-долгие прогулки — миля за милей, — пока низ платья не промокал насквозь.

Но Гвен умудрилась сломать ногу в апреле, а это означало, что не видать ей ее первого лондонского сезона.

Матушка была безутешна.

Гвен же пребывала в восторге.

Когда ей исполнилось девятнадцать, в битве при Ватерлоо погиб ее брат. Семья погрузилась в траур, и снова сезон Гвен отодвинулся на целый год.

Гвен могла бы наслаждаться своими восхитительнейшими прогулками еще одну весну и целое лето, но половину времени просидела под деревом, безутешно рыдая. Ее брат Тоби был тем единственным человеком в мире, с которым она чувствовала себя совершенно непринужденно. И вот его не стало.

В двадцать Гвен ничего не сломала и никто не умер, а потому в конце марта ее тщательно обмерили, истыкали иголками, должным образом экипировали и, придирчиво осмотрев со всех сторон, отправили в Лондон, где ее снова тщательно обмерила, истыкала иголками, должным образом экипировала и придирчиво осмотрела со всех сторон какая-то мадам с французским акцентом (данное действо удивительным образом отличалось от предыдущего, но не стало от этого более приятным).

Будучи дочерью виконта и виконтессы Стиллуорт, Гвен тут же получила приглашения на все сколько-нибудь важные события сезона и в один холодный апрельский вечер предстала перед высшим светом как дебютантка.

К ужасу Гвен, ее мгновенно признали сенсацией сезона.

— Я же говорила тебе, что она похожа на Венеру Боттичелли[1], — с гордостью заявила ее мать ее отцу, когда подобное сравнение слетело с губ уже четвертого джентльмена. И действительно, обладая волнистыми золотисто-каштановыми волосами, алебастровой кожей и глазами цвета морской волны, Гвен имела поразительное сходство с богиней, какой ее увидел итальянский мастер.

Но при каждом упоминании об этом Гвен только заикалась и краснела, поскольку, как и все остальные, прекрасно знала, что Венера, стоя в своей раковине с развевающимися волосами, прикрывала лишь одну из грудей.

Не прошло и недели с начала сезона, а мисс Гвендолин Пэссмор уже объявили бесспорной жемчужиной высшего света. В ее честь слагались сонеты, газеты называли ее Лондонской Венерой, и сам сэр Томас Лоуренс[2] умолял ее позировать ему.

Мать Гвен пребывала в полнейшем восторге.

Гвен же чувствовала себя несчастнейшим созданием.

Ей были ненавистны толпы, ненавистна необходимость вести беседу с людьми, которых она не знала. Ей не нравилось танцевать с незнакомцами, да и просто одна мысль о том, что она находится в центре чьего-то внимания, приводила ее в ужас.

Немало времени провела Гвен, забиваясь в угол очередного бального зала и пытаясь остаться незамеченной.

Ее мать только и знала, что повторять:

— Улыбнись! Да улыбнись же хоть чуть-чуть! — Либо: — Будь же повеселее!

Гвен хотелось угодить родителям. Она и рада бы стать одной из тех девушек, что смеялись и флиртовали, и веселились от души на всех приемах, но ей было вовсе не весело.

В июне Гвен начала подсчитывать дни, оставшиеся до конца сезона. В июле, пристально вглядываясь в календарь, твердила себе: «Скоро, уже совсем скоро». Затем наступил август (чистое мучение), за ним сентябрь, а там…

— У меня прекрасные новости! — ворвалась в ее комнату матушка.

Гвен не отрывала взгляда от своего альбома. Рисовала она не слишком хорошо, но тем не менее любила этим заниматься.

— Что такое, мама?

— Мы приглашены на загородный прием!

— Загородный прием? — эхом отозвалась Гвен. В животе зашевелились леденящие щупальца страха.

— О да! Нас пригласила маркиза Финчли. Это ли не замечательно?! Прием состоится через две недели.

— Я думала, что на следующей неделе мы уже уедем домой. — И не важно, что лондонский особняк тоже носил их семейное имя, домом Гвен всегда считала Фелсворт, огромное, хаотичное поместье в Чешире, — там она выросла.

— Финчли-мэнор находится в Йоркшир-Дейлс[3]. Как раз на пути в Фелсворт, — начала втолковывать ей мать. — Мы просто побудем там несколько дней. Приятно проведем время. Очень удачно, что мы сможем сделать в пути такую остановку.

А разве их поездка настолько уж длительная? Всего-то и надо, что пару раз переночевать на постоялых дворах. Но Гвен даже не сделала попытки заикнуться об этом. Так же как не стала уточнять, точно ли на пути к Чеширу лежит Йоркшир. Это ничего бы ей не дало: раз ее мать что-то задумала — никакие доводы тут не помогут.

«Прием в загородном доме», — грустно вздохнула Гвен. И тут же утешила себя, что не может же это быть хуже лондонского сезона.

— Леди Финчли написала, что там будет Бреттон, — доложила матушка, выставив перед собой письмо так, словно обладала ценным юридическим документом. — Мне кажется, Гвенни, мы близки к тому, чтобы получить долгожданное предложение. Похоже, нам представился удобный случай склонить Бреттона к этому решительному шагу.

Это был как раз один из моментов, когда Гвендолин спрашивала себя, в одном ли и том же мире живут они с матерью. Поскольку в ее-то мире было почти очевидно, что герцог Бреттон вовсе не близок к тому, чтобы сделать ей предложение. Хотя, вероятно, поступи он таким образом, и она ответила бы «да». Гвен вполне могла представить себя в роли герцогини. Ей почему-то казалось, что герцогини могут делать все, что пожелают.

Забавно стать этакой эксцентричной особой.

Да и герцог казался ей достаточно приятным человеком. Очень солидным и ужасно умным.

— Мне необходимо написать леди Финчли. Я желаю знать, кто еще к ним приглашен, — заявила мать Гвен, и ее глаза хитро блеснули. — Возможно, ее брат… лорд Брайерли, ну, ты же его знаешь.

Гвен знала. Она отлично вызубрила «Дебретт»[4]. Намного проще поддерживать с кем-либо беседу, если знаешь, кто есть кто, и как они между собою связаны.

— Интересно, кто же, — продолжала размышлять матушка. — Не могу представить никого, с кем бы лорд Финчли находился в приятельских отношениях. Хотя, очень может быть, список приглашенных составляла его жена. — Мать наклонилась и погладила дочь по руке. — Знаю-знаю, милая, ты совсем не любишь подобные увеселения, но, обещаю, там будет не столь уж ужасно. Загородные приемы совершенно отличаются от лондонских. На них всегда более домашняя атмосфера. Под конец ты непременно сдружишься со всеми.

«Если принять во внимание мой опыт общения с молодыми леди из общества, — едко подумала Гвен, — такое предположение чрезвычайно сомнительно». Она посмотрела в свой альбом. Там красовался кролик. Не пририсовать ли ему уродливый оскал. Злобный маленький кролик. Пре-вос-ход-но!

— Итак, — гнула свою линию ее мать, — мы должны успеть приобрести для тебя новую амазонку и, возможно, три новых дневных платья. О, как же я рада, что леди Финчли пришла в голову такая мысль. Я безмерно благодарна ей за эту последнюю для тебя возможность познакомиться с еще несколькими джентльменами.

— Я уже познакомилась со всеми джентльменами, — возразила Гвен. И это была правда. Ее представили каждому мужчине в Лондоне. С большинством из них она танцевала, и от четырех получила предложение о браке. Два из которых отклонил ее отец, одно — матушка («Я знаю его мать, — объявила она, — и ничто не заставит меня подвергнуть такому наказанию свою единственную дочь»), и последнее — от лорда Пеннстола — Гвен почти приняла.

Он был очень любезен и довольно красив, и всего-то на восемь лет старше ее. Всё в нем представлялось милым, буквально всё… пока Гвен не узнала, что основным своим местом проживания Пеннстол желает сделать Лондон. Его безмерно занимали вопросы управления страной — даже в то время, когда он не заседал в Палате лордов.

Гвен не могла с этим согласиться. Подумать только, она должна будет провести всю оставшуюся жизнь в Лондоне в качестве хозяйки его дома, устраивая различные приемы, — нет, это невыносимо.

А потому, с некоторым сожалением, она отказала и этому претенденту, объяснив лорду Пеннстолу свои соображения. (Ей казалось неправильным отклонить чье-либо предложение, не оставшись при этом до конца честной.) Он был разочарован, но понял ее.

Гвен знала, что если не удастся привести домой идеального мужа, ей придется выдержать и следующий сезон. Но такая перспектива (провести в Лондоне еще одну весну и лето) была гораздо предпочтительнее целой жизни в качестве жены политика.

И все же ей казалось, что она получила некоторую передышку. Гвен думала, что уже свободна от всей этой суеты до будущего года. Она взглянула на мать, которая, похоже, только что сочинила нечто вроде песенки под названием «Загородный прием, ля-ля-ля»[8].

Свобода, очевидно, только что помахала Гвен ручкой.


Алек Дарлингтон стал графом Чартерсом два года назад, но так и не привык к новому для себя имени. «Чартерсом» был его отец, грубый и строгий старик, ни разу не поговоривший с сыном, не отругав при этом. Алеку всегда нравилось быть «Дарлингтоном»[5]. Было в этом имени нечто разухабистое и бесшабашное, отлично подходящее для человека, проводившего свою жизнь в погоне за наслаждениями.

Будучи Дарлингтоном, Алек вполне соответствовал своему имени и получал от этого удовольствие.

«Чартерс»[6] же — чистое занудство. Чартерсы возглавляли ранжированные списки знати. Просматривали книги со счетами. Всегда и везде действовали исключительно ответственно.

Не то чтобы Алек снова хотел стать безответственным повесой. Просто предпочел бы сделать свой выбор самостоятельно.

Но несчастный случай с каретой унес жизнь его отца и лишил жизни его матушку, чью смерть, кстати, он глубоко и искренне оплакивал. Вот тогда Алек неожиданно обнаружил, что ему на плечи свалилась забота о двух младших сестрах. В прошлом году он выдал замуж Кандиду за второго сына из хорошей семьи, который буквально молился на землю, полученную вместе с невестой. В целом, такое положение вполне устроило обе стороны.

Но оставалась Октавия. К своим почти двадцати годам она провела в Лондоне два сезона, не удостоившись ни единого предложения, несмотря на очень приличное приданое, обещанное Алеком. И вроде вела она себя как подобает, так, по крайней мере, докладывала ему их двоюродная бабушка Дарлингтон (именно она сопровождала девушку на приемах). И наряды Октавии приобретались у самых востребованных модисток. И танцевала сестра как ангел. И пела, и рисовала — как карандашом, так и акварелью. Словом, Октавия умела все, что полагалось молодой леди ее происхождения.

Но по какой-то причине ее не «брали».

Возможно, Октавию нельзя назвать восхитительно хорошенькой, но Алек считал, что и дурнушкой сестра не является. Разве что зубы слегка выдаются вперед, но и всего-то. Зато глаза почти прекрасны — того же оттенка, что и его собственные: чистейший сверкающий серый цвет. Лично он не раз получал комплименты по поводу своих глаз. Какого черта никто не восторгается глазами Октавии?

Эти лондонские мужчины — скопище идиотов. Таково единственное объяснение, приходившее на ум Алеку.

— Ты знаешь, кто там будет? — задала вопрос Октавия. Они ехали в карете Алека, и их долгая поездка в Финчли-мэнор подходила к концу.

— Брайерли, конечно, — ответил Алек, выглядывая в окно. Несмотря на давнишнюю дружбу с Хью, в Финчли он ни разу не был. — Маркиза же — его сестра.

Октавия кивнула.

— Да, но едва ли я могу представить Брайерли в качестве своего жениха. Он мне почти как брат.

Алек рассеянно мотнул головой.

— Я абсолютно уверен, что Кэролайн позаботилась составить список приглашенных, заслуживающих внимания. Она к таким вещам подходит очень вдумчиво.

Октавия вздохнула.

— Всё так… О нет!

— Что такое?

Сестра судорожно вздохнула, как затравленное животное.

— Смотри, — и Октавия пристально уставилась в окно.

Алек честно сделал то же самое, но не увидел ничего необычного. Всего лишь еще одна карета у входа в дом, доставившая своих владельцев — молодую женщину и, по всей видимости, ее родителей.

— Ты что не видишь ее?

— Кого?

— Гвендолин Пэссмор, — простонала Октавия. — Это — худшее из всего, что могло произойти.

— И что не так с этой Гвендолин Пэссмор?

— Алек, если она будет находиться в комнате, на меня даже никто не взглянет.

Алека раз или два представляли Гвендолин Пэссмор, и он был вынужден признать, что та удивительно красива. Однако Октавия — его сестра, а потому он сказал:

— Не будь смешной. Не вижу ни одной причины, почему бы джентльмену не провести время с тобой.

— О, ну как же, — возразила та. — Да тысяча причин. Если вдуматься.

Он внутренне застонал. Сестры и сарказм — смертельное сочетание.

— В тебе гораздо больше индивидуальности, — заявил он.

Она выглядела так, словно убита горем.

— Да что я такого сказал?

— Да то, что у меня имеется какая-то там «индивидуальность»! — воскликнула Октавия. — Ты разве не знаешь, что так говорят все джентльмены, если девушка уродлива?

— Я никогда не говорил, что ты уродлива!

— Зато имел в виду, — фыркнула сестрица.

Какое-то мгновение он смотрел на нее, затем уточнил:

— Я хотел бы удостовериться: что бы я ни сказал по этому поводу, все будет воспринято негативно, так?

Октавия сдержанно кивнула.

«Вот, — подумал Алек, — именно поэтому я до сих пор и не женат». Совершенно очевидно, что можно поддерживать сносные отношения лишь с одной женщиной одновременно. Невозможно даже думать о невесте, пока сестра не пристроена.

Он покачал головой, затем взялся за ручку дверцы. Они уже остановились, и Алек стремился спрыгнуть на землю и размять ноги.

— Стой! — приказала Октавия, хватая его за руку.

— Что еще?

— Подожди, пока она войдет в дом.

Он выглянул наружу.

— Мисс Пэссмор?

— Да.

Он снова посмотрел туда же.

— Она настолько плоха?

— Я не хочу входить вместе с ней.

— Ради всего святого, Октавия.

— Рядом с ней я буду смотреться пухлой курицей-недоростком.

— Ох, бога ради…

— К тому же, — добавила Октавия с особым нажимом, — она слегка высокомерна. Если бы меня объявили жемчужиной сезона, я бы была более дружелюбна по отношению к остальным молодым леди.

Алек вздохнул. Что и говорить, ему бы не хотелось, чтобы его сестра чувствовала себя неловко, но это же смешно. И жутко неудобно. Для него. Четыре часа он трясся в этой чертовой карете и теперь мечтал просто пройтись.

— Считаю до десяти, — предупредил он. — Если к тому времени она не зайдет в дом, я выхожу.

— Пожалуйста, Алек. Ради меня!

К счастью для нихобоих, мисс Пэссмор переступила-таки порог дома, когда Алек произнес «девять», и ему не пришлось спешно придумывать, как вытянуть сестру из кареты. Однако и тогда он не смог идти нормальным шагом. Октавия, прилагая, похоже, сверхчеловеческие усилия, повисла у него на локте, и его ноги положительно приросли к земле.

— Ну, что теперь-то?

— Дай ей время, — выдавила она.

— Предпочитаешь стоять здесь истуканом, но не пересекаться с Гвендолин Пэссмор?

Лицо Октавии ясно говорило «да», но, должно быть, какая-то гордость у нее осталась, поскольку она все же позволила брату толкать ее вперед с той самой скоростью, с которой в прошлом году Алек вел под венец Кандиду.

— Наконец-то я начинаю понимать, — пробормотал Алек, — почему все так жаждут сыновей. Никакого отношения к производству наследника это не имеет.

— Какой ты злой, — огрызнулась Октавия, совершенно не выглядя оскорбленной.

— Женщины отнимают столько сил.

— Говорят, мы того стоим.

На сей раз остановился Алек.

— И кто это тебе сказал?

Октавия открыла было рот, но прежде чем смогла что-либо произнести, Алек спросил:

— Черт возьми, и что тебе наговорила Кандида?

— У нас же нет матери, ты ведь знаешь, — чопорно заявила Октавия. — Кто-то же должен был объяснить мне некоторые вещи.

Алек почувствовал, как мир слегка покачнулся. Но вполне возможно, что это лишь неприятное ощущение у него в желудке 379c78. Не болен ли он. Обессилен — уж точно.

— Предполагалось, что она должна подождать до твоей свадьбы, — проворчал он.

— У сестер нет тайн, — весело заявила Октавия, после чего вплыла в дом с широчайшей улыбкой на лице. Алек был поражен. Ни единого признака недавнего душевного страдания.

Леди Финчли ожидала гостей в холле, приветствуя вновь прибывающих с корзинкой сконов[7] в руках.

— Кэролайн, — произнес Алек и вежливо поклонился, хитро посмеиваясь, — вы смотритесь настоящей пастушкой.

— Я? — Она держала корзинку как часть специально подобранного костюма. — После столь долгого пребывания в городе мне пришло в голову, что мы вполне заслужили немного простоты. Давайте же радоваться свежему чистому воздуху, утренней росе и всему прочему, вы согласны?

— Так мне предстоит просыпаться, пока еще не высохла роса?

— Ну что вы, нет, конечно, — заверила его Кэролайн.

— Тогда, пожалуй, я соглашусь.

Ее улыбка стала больше походить на ухмылку.

— Вам нужна жена.

— Вы не первая об этом говорите.

Вскинув брови, она махнула рукой, отпуская его, а сама, продолжая улыбаться во весь рот, обернулась к его сестре.

— Октавия Дарлингтон, — произнесла Кэролайн, вложив в приветствие столько радушия, что можно было подумать, будто они не виделись целую вечность, а не далее как на прошлой неделе. — Как же я счастлива вас видеть!

— Спасибо за приглашение, — ответила Октавия, слегка приседая в вежливом реверансе.

Кэролайн наклонилась и зашептала заговорщическим тоном, хотя понять, почему, не представлялось возможным, поскольку единственным человеком, находящимся поблизости, был Алек, и он прекрасно мог слышать все, ею сказанное.

— Я пригласила множество вполне подходящих джентльменов, — сообщила хозяйка Октавии. — Вы, моя дорогая, замечательно проведете время.

И снова повернулась к Алеку, выгнув одну бровь и внимательно его рассматривая.

— Мне говорили, вы провели сезон в Лондоне, но я вас почти не видела.

— Обычно он перепоручал меня двоюродной бабушке, — с усмешкой доложила Октавия.

— Только не говорите об этом Хью, — предупредила Кэролайн Алека. — Я сказала ему, что вы лично повсюду сопровождали Октавию. — Октавии же она добавила: — Я должна была заставить брата почувствовать себя виноватым. Надеюсь, вы не возражаете.

— Нисколько, — ответила Октавия, явно польщенная тем, что Кэролайн упомянула ее в этой уловке.

— Ну что ж, — продолжила Кэролайн, — так где же двоюродная бабушка Дарлингтон?

— Она задержалась в Лондоне, — пояснила Октавия. — Дело в том, что день отъезда совпал со встречей Общества коллекционеров птиц, которые происходят дважды в месяц. Так что она приедет вечером.

— Она коллекционирует птиц?

— Как-нибудь спросите у нее самой, — предложил Алек.

— Не вздумайте, — вставила Октавия, бросая на брата свирепый взгляд. — Если только действительно не хотите обо всем этом услышать.

— Признаюсь, я заинтригована…

— Она набивает чучела, — уточнил Алек.

— О нет, она этого не делает, — воскликнула Октавия. И посмотрела на Кэролайн: — Он просто ходячая неприятность. Вредитель на теле общества.

Кэролайн рассмеялась.

— Почти все братья таковы. Говорю же вам, совершенно не знаю, что делать с Хью.

— И все же он здесь? — поинтересовался Алек. Он не виделся с другом уже несколько месяцев.

— Где-то на конюшнях, — ответила Кэролайн.

— Ну конечно.

— Вот именно. — Она закатила глаза, но затем вновь вернулась к роли хозяйки. — Уинтерс покажет вам ваши комнаты. Октавия, я поселила вас с двоюродной бабушкой Дарлингтон. В самую розовую из всех спален. Надеюсь, вы не против? Алек, а вас рядом с Хью. — Она слегка махнула рукой куда-то в глубину огромного дома.

— Пойду-ка поищу Хью, — сказал Алек и взглянул на Октавию. — Ты сможешь обойтись без меня?

Октавия, казалось, обиделась, что он смутил ее подобным вопросом перед Кэролайн.

— Конечно.

— В западном салоне уже собралась небольшая группка молодых леди, — доложила Кэролайн. — Обмениваются всякого рода слухами.

Октавия усмехнулась.

— Тогда я сразу отправлюсь туда.

— Я же спасаюсь бегством. — Алек не мог себе представить, что существует нечто еще более кошмарное, чем собранные в одной комнате молодые леди, охваченные лихорадкой всевозможных сплетен. К счастью для него, лицезреть это зрелище он был вовсе не обязан. Так что Алек вышел на улицу и, миновав подъездную аллею, двинулся к конюшням. Снова видеть Хью — это прекрасно. Они подружились еще в Итоне, затем вместе учились в университете, но по окончании учебы встречались лишь время от времени. Алек обычно жил в городе, Хью же чаще всего находился там, где и его лошади. То есть, вовсе не в городе.

Что-то тихо про себя напевая, Алек подошел к впечатляющих размеров конюшням. В нос ударил запах сена и навоза, и он улыбнулся, когда к ним добавился парфюм «потная лошадь». Сам Алек получал удовольствие от верховых прогулок, как и любой мужчина, и, конечно же, охотно посещал скачки и всякого рода охоту, но никогда не мог до конца понять одержимости Хью коневодством. Однако Алеку страсть друга нравилась. Хью не был бы Хью, если б не пас свой табун, как ревнивый жеребец.

— Хью! — позвал Алек, открывая дверь. Откуда-то из дальнего стойла раздалось ржание, сопровождаемое ругательствами, которые в свою очередь вызвали новое ржание, являющееся, как предположил Алек, ничем иным, как лошадиным ругательством.

— Хью? — снова позвал Алек.

Из стойла высунулась голова.

— Дарлингтон! — воскликнул Хью. — Рад тебя видеть!

— Взаимно. — Алек и не подумал поправить друга, назвавшего его старым именем. Ему даже польстило, что Хью по-прежнему обращался к нему как к Дарлингтону. Это так прекрасно и привычно, словно они все еще мальчишки, имеющие обязательства только перед наставниками и друзьями. Алек подошел ближе и вгляделся в лошадь. — Это тот самый жеребец, о котором судачит половина Лондона?

— Умная половина, — уточнил Хью.

— Робеспьер?

— Ришелье.

— Ну да, конечно, — пробормотал Алек.

Хью вернулся к работе, он… хм, честно говоря, Алек не совсем понимал суть его действий, но, похоже, жеребцу они были не по нраву. Алек отошел назад. Он видел несчастных, которых лягнула лошадь. И совершенно не стремился испытать подобное на своей шкуре.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Хью, даже не взглянув на друга.

— Ты меня пригласил.

— Э-э?

— Твоя сестра. Читай — ты сам.

На что Хью поднял голову и с искренним удивлением посмотрел на друга.

— Да наступят ли такие времена, когда, говоря о наших сестрах, перестанут иметь в виду и нас самих?

— Это вряд ли, — с сожалением заметил Алек.

Хью прижал пальцы к вискам, чего Алек, учитывая состояние перчаток друга, делать никогда бы не стал. Однако бедняга и в самом деле выглядел так, словно боролся со свирепейшей головной болью.

— Еще одну, — пробормотал Хью, — одну бы пристроить, и я свободен.

Алек тут же вспомнил об Октавии, ушедшей сплетничать с себе подобными.

— Давай-ка гульнем на пару, только ты и я.

— А тебе никогда не приходило в голову обзавестись невестой? — поинтересовался Хью.

Алек от неожиданности сморгнул. Беседа приняла неожиданный оборот, ужасно странный. Мужчины брак не обсуждают. Не то что женщины.

— Э-э… нет, а что?

— Но в конечном счете тебе же придется, ведь так?

— Ну… да. — Но не сейчас. Что, черт возьми, с ним такое?

Хью вздохнул. Или, скорее, простонал.

— А я вот подумываю одну такую себе подобрать.

— Жену? — спросил Алек, считая, что необходимо это уточнить. «Одну такую подобрать» прозвучало как-то не слишком определенно.

Хью кивнул и тут же отскочил назад, поскольку жеребец как-то слишком уж агрессивно фыркнул.

— Пришло время.

Неужели Хью потребовалось искать девицу с хорошим состоянием? Алек не слышал ни о каких финансовых затруднениях в семье Брайерли, хотя это и не означало, что таковых не существовало. Хью ведь вел очень замкнутый образ жизни, в городе почти не бывал; его состояние могло запросто испариться, а никто и не заметил бы.

— Ты не хочешь мне ничего рассказать? — С Хью творится что-то не то. Слишком уж он серьезный. Не сказать, что когда-либо он был несерьезен, но сейчас все выглядело как-то по-другому. Он словно весь подобрался и явно чем-то озабочен.

А ведь раньше Хью никогда не волновался ни о чем, что впрямую не касалось лошадей.

— Все прекрасно, — пробурчал Хью. — Просто у меня есть обязанности. — Он взглянул на друга. — Так же, как и у тебя.

Вроде Хью и не осуждал его, но что-то такое в его словах прозвучало. Алек промолчал, чтобы не ответить излишне резко, о чем потом придется пожалеть.

— Не смотри на меня так, — криво усмехнулся Хью. — К кому отойдет твой титул, если ты не обзаведешься наследником? Ведь брата-то у тебя нет.

— К кузену, — ответил Алек, несколько раздраженный тем, что Хью надоедает ему столь очевидными вещами.

— И ты этого хочешь? Мой, например, перейдет к Саймону Карстерсу.

Алек моргнул. С Карстерсом он был знаком. Но с превеликим удовольствием обошелся бы и без этого знакомства.

— Вы как-то связаны?

Хью мрачно кивнул.

— Троюродные кузены.

Алек обдумал услышанное.

— В вашей семье действительно трудности с сыновьями.

— Да уж, трудности.

— Что ж, ты должен жениться. И немедленно.

— Мои сестры зовут его Подкрадывающийся Саймон.

Алек хихикнул.

— Было бы забавно, не будь он твоим кузеном.

— Забавно именно потому, что все это правда. — Но в глазах Хью не промелькнуло ни капли веселья. — Я попросил составить мне список.

Алек тут же прекратил смеяться.

— Что?

— Список. Женщин. Попросил сестер составить список возможных невест. Разобраться с этим самостоятельно я вряд ли сумею.

— Но другие же как-то справляются.

Хью бросил на друга возмущенный взгляд.

— Я занят. — Он махнул в сторону жеребца, который, как должен был признать Алек, во время их беседы чудесным образом успокоился. Неважно, что сделал с злобной тварюгой Хью, но это явно сработало.

— Прекрасно. — И тут Алеку в голову пришла замечательная мысль. — Как тебе моя сестра?

— Октавия?! — Хью разинул рот от изумления. — Разве ей не двенадцать?

— Ей девятнадцать.

— Ну нет, на ней я жениться не могу. Я же так и буду представлять ее двенадцатилетней.

— На двенадцать она больше не выглядит, Хью.

Хью содрогнулся, чувствуя себя явно неловко.

— Все равно. Не могу.

— Вот черт. — Такая отличная партия — и мимо.

— Я подумываю о Гвендолин Пэссмор.

Алек взглянул на друга и испустил страдальческий стон.

— Черт, и еще раз черт.

— Что плохого в мисс Пэссмор? Мне сказали — она прекрасна.

— Так ты ее не видел?!

— И когда бы успел? — пожал плечами Хью.

Алек покачал головой. Он обожал Хью, но, честно говоря, ему становилось страшно за друга, поскольку тот порой был слишком далек от жизни обычных британцев.

— Она красива, — сказал он. — Безумно.

Хью встрепенулся, и уголки его губ поползли вверх, словно бы он хотел сказать: «Как раз то, что надо».

— Октавия ее ненавидит, — продолжил Алек.

— Вероятно, просто ревнует.

— Конечно, ревнует. Она и сама не отрицает. Но еще говорит, что та слишком надменна.

— Мисс Пэссмор?

Алек кивнул.

— Вот дьявол, — выдохнул Хью. — Терпеть не могу чванливых. Впрочем, ладно, полагаю, в любом случае я выпущу ее на дорожку. Должен же я составить о ней свое собственное мнение.

«Выпущу ее на дорожку». Алек не был так уж уверен, что Хью понимает разницу между победой над женщиной и приручением лошади.

— Так кто же еще в твоем списке? — поинтересовался он.

Хью моргнул.

— Знаешь, я как-то не помню.

Алек улыбнулся. В этом весь Хью.

— Что ж, тогда желаю успехов с мисс Пэссмор.

Но Хью уже вернулся к Ришелье, что-то шепча тому на ухо и втирая мазь в лошадиные бока.

Невероятно, чрезвычайно, вопиюще зловонную мазь.

Алек, качая головой, покинул конюшню. Оставалось надеяться, что мисс Пэссмор тоже полюбит лошадей.


[1] –

Сандро Боттичелли "Рождение Венеры", 1482-1486

[2] — Томас Лоуренс (англ. Thomas Lawrence; 13 апреля 1769, Бристоль — 7 января 1830, Лондон) — английский художник, преимущественно портретист.

Автопортрет. 1787

[3] — Йоркшир-Дейлс (Yorkshire Dales) — национальный парк в историческом графстве Йоркшир в Северной Англии, край известняковых холмов. Возвышенности сменяются болотами и лесочками, в которых любители собирают чернику и бруснику.

Север парка известен как Свейлдейл (Swaledale) и знаменит многочисленными развалинами старинных промышленных предприятий.

Район Уэнслидейл (Wensleydale) изобилует природными красотами, скалами и каскадами водопадов.

Водопад Хардроу-Форс падает с высоты 28 м.

Юг парка знаменит развалинами монастыря Болтон (Bolton, основан в 1155 г.), которые огибает река Уорф.

Ричмонд (Richmond) является самым главным городком в Йоркшир-Дейлс.

Население около 10 тыс жителей (1999 г.). Он вырос вокруг норманнского замка 1070 г., который приказал воздвигнуть первый граф Ричмонд, Алан Рыжий. Его громадные стены и башни и сейчас высятся над рекой Суэйл. Средневековые узкие улочки расходятся от старинной ярмарочной площади, где сохранился рыночный крест, знак того, что городок имеет право вести торг. Застройка городка гораздо моложе улиц, относится к георгианскому и викторианскому стилям. Здешний Королевский театр основан в 1788 г. и это один из старейших в стране.

В 2 км от Ричмонда находятся развалины аббатства Исби (Easby), основанного в XII в.

Из Йоркшир-Дейлс можно проехать на экскурсию в уединенные развалины аббатства Фаунтейнс (Fountains). Поэты и художники-романтики прославили его развалины как самые живописные в стране. Монастырь, основанный в XII в., был разрушен во время Реформации.

В 1727 г. вокруг аббатства был разбит ландшафтный парк Стадли-Ройял (Studley Royal) с прудами, беседками, статуями и озерами.

Хейуорт (Haworth), городок с 10 тыс. населения, знаменит как родина семьи Бронте. В целом он сохраняет застройку первой половины XIX в. Домик священника, где выросли три сестры и брат Бронте, находится на окраине городка.

Местная церковь и даже паб являются местами действия романов сестер, особенно «Грозового перевала» Эмили Бронте.

[4] — «Дебретт» — ежегодный справочник английской аристократии; издается с 1802 г.

[5] — Darlington — "любимец высшего света" (англ.)

[6] — Charters — "привилегии" (англ.)

[7] — Скон (scone) — разновидность хлеба, ячменная, овсяная или пшеничная лепешка (обыкновенно разрезается и намазывается маслом; очень популярна на севере Англии и Шотландии).

[8] Песня навеяна Джулии вот этим произведением

Stephen Sondheim — A little night music (1973) — "A weekend in the country"

Стивен Сондхайм "Выходные за городом"

Глава 3

Ужин подадут в восемь, уведомили Гвен, а время до трапезы гости могут скоротать за напитками и приятной беседой. Но Гвен, ссылаясь на усталость, стала умолять мать позволить ей появиться в гостиной без десяти восемь. Матушка согласилась, однако Гвен подозревала, что вовсе не под впечатлением доводов дочери, а скорее в мечтах об ослепительном появлении последней перед местной публикой.

На самом деле Гвен просто-напросто старалась сократить время, которое ей придется провести, вращаясь среди прочих приглашенных. Она ничего не имела против самого ужина. Разговоры за столом редко когда оказывались невыносимыми. Ведь не надо стоять и думать о том, что у тебя ноют от боли ноги, или волноваться, что пятна пота проступят через корсет. За столом все надежно прирастали к месту, что означало — никто не поглядывал через плечо, интересуясь, нет ли где какой другой компании, с более приятным обществом.

А если же атмосфера за столом все же оказывалась нестерпимой, по крайней мере можно было надеяться, что суп ваших ожиданий не обманет.

— Я проголодалась, — заметила Гвен. Они с матушкой как раз спускались по изысканной парадной лестнице Финчли-мэнор.

— Пожалуйста, дорогая, сегодня вечером не ешь слишком много, — предупредила леди Стиллуорт. — Ты же знаешь, что твой желудок слишком деликатный.

Гвен попыталась сообразить, как бы помягче на это ответить, поскольку не замечала за своим желудком ни капли деликатности, но они как раз оказались у входа в гостиную, и ее мать, шествуя дальше, прошептала:

— Выпрямись, дорогуша.

Сглотнув, Гвен прошла за матерью в салон. Пожалуй, сказать, что он переполнен, было нельзя — это был один из тех ужасно длинных прямоугольных залов с не менее чем полудюжиной групп диванчиков и кресел, но ей все равно казалось, будто присутствовало множество народу.

Гвен огляделась вокруг, пытаясь понять, есть ли среди присутствующих кто-то из ее близких знакомых. О, Кейт Пейтон. Та всегда вызывала у Гвен восхищение. Настолько она была искренней и прямодушной. И еще здесь — о боже! — Октавия Дарлингтон. Октавия ее не переносила. Или, во всяком случае, Гвен так казалось, хотя она и не была вполне в этом уверена. Но стоило Гвен очутиться поблизости, и у Октавии на устах застывала какая-то вымученная улыбка. А несколько раз, в этом Гвен не сомневалась, та делала вид, будто не замечает ее. Нет, Октавия не выказывала явного нежелания знаться с Гвен; она никогда не позволила бы себе ничего столь заметного. Но Гвен-то знала, что так оно и есть. И считала, что не имеет права огорчаться, — Гвен и сама достигла высочайшего мастерства в притворстве не замечать людей.

Однако Гвен подозревала, что мотивы такого поведения у них отличались. Октавия Дарлингтон — не из тех молодых леди, что прячутся на приемах по углам. Если честно, Гвен ей почти завидовала.

— Мисс Пэссмор, — ворвался в ее мысли приятный, мелодичный голосок их хозяйки, леди Финчли. — Я уже начала волноваться, что вы не поспеете к ужину.

— Мне очень жаль, что я так задержалась, — ответила Гвен, приседая в реверансе.

— Леди Стиллуорт, — обратилась леди Финчли к матери Гвен, — могу я на минутку украсть у вас дочь?

Та согласилась, и леди Финчли подхватила Гвен под руку, так что девушка тут же обнаружила, что ее локоть крепко прижат локтем хозяйки дома.

— Я мечтаю представить вас своему брату, — объявила леди Финчли.

— Вашему брату? — слегка удивилась Гвен. До этого она несколько раз пересекалась с леди Финчли, но у нее не сложилось впечатления, что она настолько завоевала ее расположение, чтобы та захотела сосватать Гвен своему брату.

— Мой брат Хью — граф. Брайерли.

— Да-да, конечно, — отозвалась Гвен.

— Какое облегчение, что вы о нем слышали. Знаете, он никогда не бывает в Лондоне. Я уже боялась, что о нем напрочь позабыли.

— Никогда не бывает в Лондоне? — переспросила Гвен. И ее восторг, должно быть, отразился в глазах, поскольку леди Финчли бросила на нее проницательный взгляд и произнесла:

— Так вы любительница деревни, верно?

— О, более чем.

— Я же никак не могу определиться. Находясь в Лондоне, я тоскую по деревне, а в деревне заявляю, что все мне тут надоело. Такая неопределенность не дает жить спокойно.

Гвен улыбнулась и кивнула, надеясь, что этого вполне достаточно в качестве ответной реплики.

— Мой брат — он такой же, — заметила леди Финчли, затем уточнила: — Как вы, не я. Он ненавидит город.

Гвен снова кивнула, радуясь тому, что, похоже, леди Финчли даже и не замечает, что ее собеседница мало что вносит в разговор.

— Мне кажется, у вас с ним много общего, — продолжала леди Финчли. — А вот мы и нашли его. Хью! Хью!

На ее зов обернулся высокий мужчина с густыми волосами цвета бренди. Довольно приятной наружности, подумалось Гвен, и родство с леди Финчли бросается в глаза. Ей понравилось, что его волосы не уложены в аккуратной модной стрижке, а несколько взлохмачены. И что лицо его слегка загорело. Хотя…

Она чуть-чуть отступила назад 379c78. Нечто коричневое на его ботинке, как подозревала Гвен, вовсе не было грязью.

— Каро, скажи мне, ради бога, накормят ли нас в ближайшее время?

— Хью, — многозначительно одернула его сестра, — это — мисс Пэссмор.

Гвен улыбнулась и присела в реверансе.

Лорд Брайерли дважды моргнул, после чего произнес:

— О, разумеется. Рад знакомству. — Он взял ее руку и поцеловал — этот изящный жест как-то не очень вязался со столь небрежным, как в поведении, так и во внешнем виде, мужчиной.

— Для меня честь быть представленной вам, лорд Брайерли.

Он на мгновение застыл, меж его бровей пролегла морщинка. У Гвен сложилось впечатление, что его мысли занимает что-то еще.

— Хью, — позвала его сестра, не резко, но на грани.

— Да-да, — отозвался он. Склонив голову к плечу, граф смотрел на Гвен, словно проверял… ну, скажем, на соответствие чему-то. — Я правильно понимаю, что вы с севера, мисс Пэссмор?

Она кивнула.

— Из Феслсворта, что в Чешире. Отсюда мы как раз едем домой. С нетерпением жду этого момента.

— Мисс Пэссмор предпочитает деревню, — доложила леди Финчли, отбросив всякую щепетильность.

Лорд Брайерли одобрительно кивнул.

— Лошадям там тоже лучше. Знаю, некоторые думают, что могут на должном уровне содержать конюшни в городе, но вынужден заявить, сам я против этого.

Леди Финчли повернулась к Гвендолин.

— Мой брат помешан на лошадях.

— Вы ездите верхом, мисс Пэссмор? — поинтересовался граф.

— Не очень хорошо, — ответила она. Конечно, у нее имелась кобыла. Всегда была. Но Гвен предпочитала пешие прогулки верховым. Разве можно что-либо увидеть, сидя на лошади. Уж точно не с близкого расстояния.

— А я думаю, что деревня — единственное подходящее место для детишек, — с воодушевлением высказалась леди Финчли. — У меня сохранились самые приятные воспоминания о Хайкроссе, когда мы там жили с братом и сестрами.

— Хайкросс, — произнес лорд Брайерли, задумчиво кивая. Он повернулся к Гвен, на губах играло что-то вроде усмешки. — У вас есть братья или сестры, мисс Пэссмор?

— Да… то есть, было, — исправилась она, — три брата.

— Кто-то затерялся? — хмыкнул лорд Брайерли.

— Один погиб, — спокойно пояснила Гвендолин.

Повисло крайне гнетущее молчание.

— Пожалуйста, простите моего брата, — вмешалась леди Финчли, бросаясь в пропасть. — Мы вытаскиваем его на свет только по особым случаям.

Гвендолин пожалела, что не знает, как вести себя в подобных ситуациях, — она ведь прекрасно понимала, что граф не хотел причинить ей боль, и теперь сама чувствовала себя виноватой за его сконфуженный вид. Но она не находила слов и даже не могла выдавить улыбку.

— О, смотрите! — воскликнула леди Финчли. — Герцог Бреттон. Позвольте, я его позову.

Гвендолин смущенно стояла, ожидая.

Лорд Брайерли смущенно стоял, уставившись ей под ноги.

— А вот и мы, — сказала леди Финчли. — Мисс Пэссмор, вы, конечно, знакомы с герцогом Бреттоном.

Гвен присела в реверансе, а герцог заметил, что безмерно счастлив видеть ее снова, хотя у Гвен сложилось иное мнение на сей счет, поскольку Бреттон сразу же пустился горячо обсуждать с лордом Брайерли какого-то жеребца по имени Ришелье.

— Мисс Пэссмор?

Она обернулась. Еще один молодой джентльмен. Нет, даже двое. Джордж Хаммонд-Беттс и Ален Гловер. Обоих она встречала в Лондоне, и не один раз. Они были дружны с ее братом, еще с Итона. Иногда они что-то рассказывали о Тоби, и мистер Гловер, например, так замечательно изображал его, что всегда вызывал у нее смех.

Удивительно. Ей казалось, что такое может вызвать только слезы, но этого не происходило.

— Что за восхитительный сюрприз, — произнес один из них. — Никак не ожидал, что встречу вас здесь.

— Так же как и я, — вторил ему другой.

— Вы останетесь на всю неделю? — спросил первый.

— Я с удовольствием сопровождал бы вас в Петрушку[1], — предложил другой.

— Петрушку? — эхом переспросила Гвен, совершенно сбитая с толку. Это они о еде?

— Ну…

— Это название деревни, — сообщил чей-то новый голос. — Постоялый двор там носит имя «Шалфей и Тимьян». Разве не забавно?

— Э-э… — Нет. Совсем не забавно, но Гвен ни за что этого не скажет.

— Мисс Пэссмор.

Гвендолин отклонилась назад, повернув голову направо…

И снова:

— Мисс Пэссмор.

… теперь налево.

— Добрый вечер, — удалось произнести Гвен, когда перед ней предстали еще два джентльмена. Оказалось, что гостиная слишком мала для такого количества гостей, поскольку Гвен вдруг обнаружила, что прижата к спинке дивана и уже пятеро молодых людей соперничают за ее внимание, да еще прибавьте к ним Брайерли и герцога, продолжавших топтаться рядом с нею, хотя спор их по-прежнему вертелся вокруг жеребца.

Гвен сглотнула, пытаясь улыбнуться и кивнуть всем сразу, но сделать это было затруднительно, и она подумала, что вполне может кивать куда попало и вообще не улыбаться. Единственное, о чем она сейчас мечтала, чтобы они не стояли так близко, хотя и понимала, что мужчины не виноваты; в этом углу зала места не так уж и много.

— Да, да, — проговорила Гвен в ответ на чье-то замечание о погоде, но тут же поняла: ей был задан вопрос, и ответила она, конечно, невпопад. Теперь они подумают, что она непроходимая тупица, решила Гвен, милая пустая головка с длинными рыжими локонами.

Но она же не идиотка, с несчастным видом размышляла Гвен, только ведет себя в точности так.

Гвен вздохнула, пытаясь сосредоточиться на словах, летящих со всех сторон. Она всего лишь хотела, чтобы мужчины вокруг нее говорили попеременно. Но мистер Хаммонд-Беттс что-то вещал о недавно прочитанном томике стихов, а мистер Гловер препирался с ним, с чем-то не соглашаясь; другие же джентльмены высказывались по поводу цвета ее платья, которое, откровенно говоря, было довольно заурядным, и, словно того мало, Брайерли с Бреттоном все еще продолжали обсуждать ту самую лошадь!

Уже не в первый раз Гвен пожалела, что нет в ней ни капли драматического таланта. Вот вам прекрасный момент, чтобы осесть в экстравагантном обмороке.

С тихим отчаянием она взглянула на часы. Три минуты девятого. Скоро леди Финчли должна пригласить их к столу.

В животе заурчало.

Пожалуйста. Ну пожалуйста, пусть она окажется расторопной хозяйкой, а не какой-то там «Вы так мило общаетесь; ужин может и подождать».

Гвен отыскала глазами леди Финчли, та о чем-то беседовала с джентльменом, которого Гвен не знала или, во всяком случае, не смогла признать со спины. Хозяйка не подавала никаких признаков, что ее интересует время, или Гвен, или вообще кто-либо из проголодавшихся гостей.

Ужин, очевидно, откладывался.


[1] — Название (Parsley) предложено Элоизой Джеймс.

Вот что по этому поводу говорит Джулия Куин на своем сайте (прим. ьчжцчх lorik):

Цитата:

Элоиза Джеймс назвала местную деревню Петрушкой, поэтому мне, естественно, пришлось назвать постоялый двор "Шалфей и Тимьян". О владельце постоялого двора нигде не упоминалось, но я просто уверена, что его жену зовут Розмари [2].

[2] — Игра слов. Rosemary — женское имя Розмари, rosemary — розмарин. (прим. lorik)

* * *
Алек, играя послушного долгу старшего брата, кружил по залу с Октавией, повисшей на его локте, но в конце концов заявил, что ему незамедлительно требуется выпить. Они прервали свою иноходь и теперь стояли возле графина — Алек с бокалом бренди, Октавия… с ничем.

В который раз Алек возблагодарил Господа, что не родился женщиной.

— О, да ты только посмотри на нее! — с отвращением воскликнула Октавия.

— На леди Финчли?

— Нет, — возразила сестрица, и в ее голосе прозвучало раздражение, которое женщины обычно приберегают исключительно для мужчин, носящих ту же самую фамилию, что и они. — Гвендолин Пэссмор.

Да уж. Восхитительная красавица.

— Что она натворила на этот раз? — поинтересовался Алек.

— Ничего. В том-то все и дело. Она просто стоит, а все джентльмены сбиваются в стадо подле нее.

Алек был вынужден признать, что окружившие мисс Пэссмор поклонники несколько походят на овец. Особенно Хаммонд-Беттс, со своими пышными светлыми волосами.

— Это несправедливо, — вздохнула Октавия.

— Завидуешь? — проворчал Алек.

— Да, и что? Она даже пальцем не шевельнула.

Алек взглянул на младшую сестренку. А не в этом ли вся беда — сама Октавия как раз слишком усердно старается привлечь к себе внимание. В ней же нет ничего отталкивающего, вообще ничего. Она дружелюбна и умна, у нее очаровательная улыбка. Пусть при взгляде на нее никто не станет вспоминать Венеру Боттичелли, как это происходит с мисс Пэссмор (чье сходство с богиней Алек нашел волнующе безупречным), однако никаких причин, почему его сестру нельзя посчитать более чем выгодной партией для любого молодого джентльмена, он не находил.

А если честно, что вдруг заставляет Хаммонд-Беттса да и всех остальных думать, будто у них имеется хоть малейший шанс с мисс Пэссмор?

Алек резко отставил свой бокал.

— Пошли со мной, — приказал он, хватая Октавию за руку.

— Что ты делаешь?

— Тащу тебя в это стадо.

— Что?!

Алек остановился и торжественно взглянул на сестру.

— Ты вполне достойна всех этих овец, Октавия.

И потащил ее с новой силой, пока они не очутились в самом центре воздыхателей мисс Пэссмор.

— Октавия, дорогая, — пропел Алек, — не представишь ли меня своей подруге?

Октавия широко распахнула глаза от потрясения и некоторой растерянности — неблагодарная девчонка, — но быстро оправилась (она же Дарлингтон!) и представила брата мисс Гвендолин Пэссмор, глаза которой также округлились, но — если Алек правильно понял — причина была совсем иной: что-то близкое к испугу.

— Мисс Пэссмор, — изящно изрек он, склоняясь к ее ручке. — Я столько о вас слышал. Как же так случилось, что мы до сих пор не были представлены?

— Я… э-э-э…

Пока она заикалась, Алек вспомнил, что они были представлены. Ну и ладно, она, по крайней мере, проявила благовоспитанность. Или забывчивость, поскольку в ответ произнесла нечто очень милое.

Он взял ее под руку, перехватив убийственные взгляды рядом стоящих джентльменов. Неважно. Он преподнес им Октавию. Если они не в состоянии узреть, что в привлекательности она ни капли не уступает мисс Пэссмор, то и черт с ними.

— Октавия так восторженно о вас отзывалась, — сказал Алек и увел Гвендолин прямо из-под носа Хью и Бреттона, прервавших лошадиные прения ровно настолько, чтобы с откровенным любопытством посмотреть на него.

— Ну вот, — объявил Алек, как только они отошли в дальний угол, — я вас спас.

— Спасли меня? — эхом отозвалась Гвен.

— Но вы же не хотите провести весь вечер с Хаммонд-Беттсом и прочими, я прав?

Ее губы приоткрылись в удивлении, и Алек на секунду задумался: а не туго ли она соображает. Что-то не похоже, что она способна на скорые ответы. Но тут взгляд ее изменился. Поразительно. Только-только лицо мисс Пэссмор представляло собой совершеннейшую маску, и вот…

Маска спала.

Ее глаза… оказались бездонными; как еще описать увиденное, Алек не знал. Они имели ошеломляющий аквамариновый оттенок морской волны, а он, видите ли, посчитал их пустыми — и как ему вообще могло такое в голову прийти, теперь он этого не понимал. Они вовсе не пустые. Ничего подобного. Ее глаза — это океаны, два океана…

Боже правый, с досадой подумал Алек. Неудивительно, что его сестра ее на дух не переносит. Он и минуты не пробыл в обществе мисс Пэссмор, как поглупел дальше некуда.

— Спасибо, — произнесла она и улыбнулась.

И тогда — да помогут ему небеса! — это случилось снова. Он никогда не причислял себя к мечтателям, вот уж нет. Он взрослый, крайне здравомыслящий граф, и с головой у него всегда было в порядке. В Оксфорде его считали едва ли не первым учеником, не хватало самой малости. И все же сейчас не мог оторвать глаз от ее губ. И готов был поклясться, что улыбка, только что подаренная ему мисс Пэссмор, не та же самая, что сияла на ее лице пару мгновений назад.

Октавия, напомнил себе Алек. Все это ради Октавии. Он повел себя исключительно по-идиотски, попросту взяв и протащив молодую леди через всю гостиную, — непростительное поведение для холостого, не-имеющего-намерения-вступать-в-брак джентльмена. Теперь не избежать сплетен. К концу недели весть разнесется по всему Лондону. Книга для заключения пари в его клубе без промедления заполнится ставками на то, что он женится на мисс Пэссмор к Рождеству.

Алек взглянул на сестру. Довольна ли она? Уж лучше ей быть довольной, черт побери.

Он повернулся к очаровательной мисс Пэссмор, безмолвно стоящей возле него с выражением беспредельного терпения на лице. Алек вдруг осознал, что тоже молчит, не поддерживает беседу, и потому ляпнул первое, что пришло на ум, поразительно прозаичное:

— Сегодня чудная погода.

Идиот.

— О да, — ответила Гвен. И, едва он решил, что больше она ничего не скажет, добавила: — Мне кажется, воздух уже пахнет осенью.

Алек кивнул, затем бросил хмурый взгляд на Хью и Бреттона, которые, очевидно, прекратили обсуждать Ришелье и дружно принялись наблюдать за ним. Он снова повернулся к мисс Пэссмор, продолжающей стоять все так же молча, вот только выражение лица ее стало иным. Она слегка сжала уголки губ. Но это не уменьшило ее привлекательности. Алек начал подозревать, что завизжи мисс Пэссмор, как обезьяна, то и тогда не выглядела бы безобразной.

Она и сердитой-то не выглядела. Скорее…

Скучающей.

Его брови поползли вверх. Ну уж нет! Он подался вперед, решив вывести ее из себя, и прошептал:

— Я слышал, вы думаете выйти замуж за Бреттона.

Лишь тень потрясения промелькнула на лице Гвен, но Алек успел заметить, как она сглотнула, прежде чем ответить:

— Не думаю, что он думает на мне жениться.

Алек оглянулся. Бреттон и Хью вернулись к прерванной беседе, да с таким жаром, который отвадит всякого, вознамерившегося их прервать.

— Боюсь, вы правы, — согласился он с мисс Пэссмор. — Честно говоря, я считаю, что он просто-напросто хочет заполучить жеребца.

— Потому и приехал на этот прием.

Алек моргнул.

— Ради лошади, — пояснила она. — Все лето он только о ней и говорил.

Алек почувствовал, что столь прямой ответ поверг его в некоторое замешательство.

— Ну, это действительно прекрасное животное.

Она слегка пожала плечами, но уразуметь, что бы это значило, Алек не смог.

— А вы почему здесь? — спросил он.

Гвен промолчала, при этом как-то странно на него посмотрела. Он сделал то же самое, и тогда она ответила с таким выражением, словно все и так очевидно:

— Матушка настояла.

В самом деле, разве ж это не очевидно?

— Вам не нравятся празднества и свежий воздух? — пробормотал он.

Она отрицательно качнула головой.

— Я надеялась отправиться домой.

Алек внимательно поглядел на нее. Она вела себя очень сдержанно. Мисс Пэссмор явно не походила на тех суетливых девиц, что беспрестанно теребят платочки. Она выглядела спокойной, очень спокойной. И вовсе не казалась ему надменной, он не мог представить, что она вдруг начнет делать вид, будто не узнает кого-то.

Неужели Октавия в ней ошиблась?

Да что там гадать-то? Конечно же, вполне могла ошибиться. Октавия — славная девушка, но ей девятнадцать, и думает она в первую очередь о себе. Ясно как божий день: ей вовсе не хочется видеть перед глазами потрясающе красивую соперницу, да еще и — какое невезение! — не зловредную.

Его молчаливые размышления, должно быть, слишком затянулись, так что мисс Пэссмор почувствовала себя не слишком-то уютно и стала медленно отступать в сторону.

— Мне кажется, меня зовет матушка.

Уж кто-кто, а матушка ее определенно не звала. Алек видел эту леди краешком глаза — она захватила в плен только что появившуюся двоюродную бабушку Дарлингтон, и их беседа по своему пылу и жестикуляции вполне могла состязаться с парой Хью-Бреттон.

— Я лучше пойду, — продолжила мисс Пэссмор 379c78. — Моя матушка, вы же знаете.

Он кивнул. Вероятно, особого вреда не будет, если он позволит Венере де Пэссмор уйти; Октавия уже завладела вниманием пары джентльменов, включая Хаммонд-Беттса с его пушистой шевелюрой. И Алек решил отойти, он и правда этого хотел. Но в тот самый миг, когда его мозг дал команду его ноге двинуться в путь, мисс Пэссмор взглянула на него и улыбнулась, на этот раз безо всякого смущения. Что показалось ему несколько странным, ведь он протащил ее через всю гостиную.

А она вдруг взяла и улыбнулась.

И Алек тут же понял, в какую-то чертову долю секунды, почему Октавия так ее ненавидит. Достаточно Гвендолин Пэссмор улыбнуться, и мир вокруг вас перестает существовать.

И в ответ он повел себя как обыкновенный представитель мужской породы, столкнувшийся лицом к лицу с привлекательной, на его взгляд, женщиной: дернул ее за волосы.

Если не принимать во внимание, что как раз дернуть-то он и не мог. Такое поведение не сошло бы с рук даже мальчишке десяти лет отроду, а ему стукнуло уже почти тридцать. Но Алек сделал нечто равнозначное (во взрослом понимании): просто хмуро воззрился на нее. Притворился, будто на него не действует ее улыбка, иначе бы мисс Пэссмор сразу же догадалась, как жутко он запаниковал, поскольку где-то в глубине души внезапно осознал, что жизнь его только что изменилась навсегда.

Нельзя сказать, что он рассуждал столь здраво. Скорее, решил, что у него приключилось расстройство желудка.


Разумеется, Гвендолин знала, кто такой лорд Чартерс. Не нашлось бы ни одной дебютантки в Лондоне, которая не ведала бы о его существовании. Он не являлся самой выгодной партией 1817 года (им был герцог Бреттон), но, судя по рассуждениям молодых леди, с которыми Гвен иногда общалась, шел под вторым номером.

Вокруг не так уж много титулованных холостых джентльменов моложе тридцати, без долгов и со всеми зубами. Добавьте сюда густые темные волосы, атлетическое телосложение и дьявольскую улыбку — и вы вовсе не удивитесь, что только герцог смог оттеснить его с первой строчки.

Однако лорд Чартерс не сильно обременял себя посещением приемов и музыкальных собраний, а если когда и бывал в Олмаксе, то Гвен его там не видела. Сестру же его чаще всего сопровождала их тетка, старая дева. Сестру, которая — Гвендолин была в этом уверена — никогда не отзывалась о ней «восторженно».

Очевидно, он что-то замыслил, если появился столь неожиданно и уволок ее прочь. Но потом, к крайнему удивлению Гвен, лорд Чартерс произнес слова о ее спасении, и она поразилась — неужели кто-то наконец заметил, как ее тяготит всеобщее внимание? И что на самом деле ей хотелось бы посидеть в сторонке одной, молча наблюдая за остальными гостями?

Нет. О нет, это положительно невозможно. Ведь после он ни с того ни с сего выдал ужасное замечание о ее видах на герцога Бреттона. О чем он только думал? Такое не говорят прямо в лицо, лишь шепчутся за спиной.

Во всяком случае, лорд Чартерс тотчас же стал ей совершенно неприятен. Гвен еще старалась оставаться вежливой и одарила его сладчайшей из своих улыбок, пытаясь сбежать, но он ответил ей мрачным, сердитым взглядом.

Нет, мужчин ей не понять. Ей непонятно и большинство женщин, но мужчин она не понимала вовсе.

Гвен все еще обдумывала, как бы ей скрыться, когда наконец помощь подоспела в лице лорда Брайерли, промаршировавшего прямиком в их сторону.

— Позвонили к ужину, — доложил он.

— Правда? — Гвен звонка не слышала. Но как же он вовремя, слава Богу.

— Моя сестра передала мне, что я должен вас сопровождать, — обратился к ней лорд Брайерли.

Лорд Чартерс покачал головой.

— Брайерли, да вы образец очарования и любезности.

Лорд Брайерли бросил на него непонимающий взгляд.

— Буду рада вашему обществу, — радостно отозвалась Гвен. И радость была столь очевидна, что лорд Брайерли слегка опешил.

Гвен же снова улыбнулась своей лучезарной улыбкой, на этот раз лорду Брайерли.

И вот уже лорд Чартерс как-то странно на нее посмотрел.

Продолжая улыбаться, Гвен почувствовала себя так, словно ее заманили на театральную сцену, но при этом никто не удосужился объяснить ей роль.

Или хотя бы описать общую интригу.

А тут еще подплыла леди Финчли, крепко держа под руку Кейт Пейтон. Хозяйка дома глянула на Гвен, благоговейно взирающую на ее брата, и едва не воспарила над землей от счастья.

— Алек, дорогой, — произнесла она не терпящим возражения голосом, — вы должны сопроводить к ужину мисс Пейтон. Вот, прошу. — И переложила руку Кейт на локоть лорда Чартерса.

— Гвендолин, — приветствовала Кейт, — как я рада вас видеть.

— А я вас, — пробормотала Гвен, испытывая невероятное облегчение от ее присутствия. Хотя они с Кейт Пейтон и не были особенно близки, Гвен все же знала ее достаточно, чтобы понимать, что та не притворщица, и за ее словами не кроется двойной смысл.

Процессия из гостей, по четыре в ряд, двинулась к столовой, и оказалось, что Гвен идет рука об руку с Кейт.

— Вы проголодались? — спросила Кейт, слегка склонившись к Гвен.

— О да.

— И я, — вздохнула Кейт. — Даже было подумала, что нас так и не позовут к ужину. Я сочту вечер удавшимся, только если сумею заполучить целую курицу.

Гвен рассмеялась, но тут же поджала губы, заметив, как на нее оглянулась леди Финчли, и оба графа впридачу.

— Думаю, вам следует стремиться к большему, —прошептала Гвен Кейт. — Возможно, подойдет поросенок.

— Целый?! Нет, ну что вы, не хочу выглядеть прожорливой.

— Мы можем его поделить.

— Только если вы согласитесь забрать рыльце, — запротестовала Кейт.

— О нет, это должны сделать вы, я настаиваю.

И они снова рассмеялись, и снова остальная часть компании уставилась на них. ьчжцчх Но на сей раз Гвен было безразлично. Шутить с подругой — это же замечательно.

Поэтому, к тому времени, когда Гвен доползла до кровати, она поняла, что в целом вечер оказался довольно-таки приятным. Суп был хорош, мясо еще лучше, а после того, как она покинула гостиную, ей даже ни разу не пришлось беседовать с лордом Чартерсом.

Глава 4

На следующее утро Гвендолин проснулась очень рано. Она оделась, черкнула коротенькую записку матушке, мол, отправилась на прогулку, и, взяв альбом с карандашами, выскользнула из спальни.

В доме царила тишина: определенно, большинство гостей леди Финчли не разделяло ее любви к рассвету и утренней росе. Гвен заглянула в комнату для завтрака — никого, если не считать лакея, чрезвычайно удивленного ее появлением. Заверив последнего, что в половине шестого ей не требуется плотного завтрака, Гвен удалось получить скромный ломтик хлеба, который она подумывала разделить с утками на запримеченном ею по приезде озере.

Утро выдалось чудесным: свежее, прохладное, с легким туманом, который, как известно, уже через час совершенно развеется. Гвендолин просто обожала такие мгновения. Казалось, мир принадлежит лишь ей одной. Есть только она и природа. Гвендолин Маргарет Пэссмор и миллион былинок.

Что-то проскочило мимо ног.

Гвендолин Маргарет Пэссмор, миллион былинок и маленький кролик.

Гвен улыбнулась.

Она шла по тропинке, следуя указаниям леди Финчли, и тихонько напевала. Хлеб в ее руках не был теплым, но пах как свежеиспеченный, и, отломив кусочек, Гвен с удовольствием его съела.

М-м-м, как вкуууснооо! Похоже, утки останутся ни с чем.

Где-то через четверть часа она ступила на берег озера. Оно оказалось вовсе не маленьким, с заболоченными участками и множеством деревьев у кромки. И все же и вполовину не так велико, как озеро у нее дома. Сунув в рот ещё один кусочек хлеба, Гвен огляделась в поисках сухого места, чтобы присесть. Земля выглядела не слишком влажной, но всё же мягко проседала под ногами. Гвен вздохнула — придется найти камень.

Она снова принялась напевать, переходя от Моцарта, которого играла на фортепиано, к более задорной мелодии, неизвестного — и, вероятнее всего, неподобающего — происхождения. Раннее утреннее солнце бликами отражалось в воде, и Гвен наклонила голову, чтобы определить точный угол света. Она одна. Какое же это счастье!

Ее матушка никогда не понимала, что такого находит дочь в этом спокойном, тихом уединении. До чего же странно, как некоторые могут души не чаять в человеке и всё же совершенно не понимать, что делает того счастливым.

В десяти шагах от себя Гвен увидала огромный плоский валун и направилась к нему, откусив еще хлеба. Проведя рукой по влажной поверхности камня, она решила, что та не сильно сырая, и села. Туман потихоньку рассеивался, воздух теплел, и Гвен, сняв перчатки, вынула любимый карандаш и принялась рисовать.

Набросав дерево, росшее по ту сторону тропинки, Гвен ни с того ни с сего добавила белку, хотя вокруг не наблюдала ни единой. Прервав работу, она присмотрелась к рисунку. Может, белка несколько великовата?

Или…

Не достаточно велика.

Она перевернула страницу и принялась рисовать заново: быстренько изобразив дерево поваленным, Гвен украсила его гигантской белкой. Вот теперь совсем другое дело. Она улыбнулась, даже захихикала, пририсовав зверю огромные, страшные когти.

Гвен ни за что не показала бы такое своей матушке. Никогда. Никогда-никогда. Та не перенесет подобного зрелища. Скончается от потрясения.

И все же картинке чего-то не доставало. Белка не должна быть злой.

Ты не чудовище, — пробормотала Гвен, — ты просто чудовищно огромна. — И принялась рисовать белку-даму, которая, почему-то, вышла точной копией белки-мужчины, только в причудливой шляпке.

Пожалуй, это худший из всех ее рисунков.

И, весьма вероятно, самый любимый.

Тем не менее его придётся сжечь. Попадись он кому-то на глаза, подумают, что она безумна, и тогда…

Шлеп.

Гвен замерла. В воде кто-то есть?

Ну конечно, там кто-то был. Вопрос в том, кто, или нет, вопрос в другом: успеет ли она собрать свои вещички и незаметно скрыться?

Сейчас она совершенно не желает ни с кем беседовать. В это замечательное утро ей так хорошо одной! Не говоря уже о том, что тот человек в воде, кем бы он ни был, окажется, как подсказывает логика, мокрым.

А значит, одетым непристойно, если вообще одетым.

Пылая от смущения, Гвен схватила перчатки, сунула альбом под мышку и вскочила на ноги. Она заспешила по тропинке назад настолько быстро, насколько ей это удавалось, но земля все еще была сырой, а камни — мшистыми и влажными, и страха в ней оказалось гораздо больше, чем осторожности.

А-ах!

К сожалению, удержаться от этого возгласа она не могла. У неё земля выскользнула из-под ног, и Гвен испытала отвратительное чувство полёта, прежде чем плюхнулась — и очень сильно! — на пятую точку.


— О-ох, — простонала она. Как же больно! Ужасно больно! Сердце колотилось как безумное, желудок будто наизнанку вывернуло, и…

Кто здесь?

Гвен сглотнула. Голос мужской. Разумеется, мужской: какая женщина станет плескаться в озере в такую рань?

— Здесь кто-то есть?

Возможно, если вести себя тихо-тихо…

Отзовитесь!

О нет, ни за что! Она подтянула под себя ноги и осторожно — очень осторожно — начала подниматься. В своем темно-зеленом плаще она должна сливаться с деревьями, и…

— Мисс Пэссмор?

О нет!

— Мисс Пэссмор, я знаю, что это вы.

Она снова сглотнула, медленно оборачиваясь. Посередине озерца стоял граф Чартерс, вода доходила ему до груди. Гвен молчала, пытаясь отвлечься от того, что ей прекрасно видны его плечи, а его грудь, можно сказать, ничем не прикрыта.

Она в очередной (уже третий!) раз сглотнула и поплотнее сдвинула ноги, хотя и не понимала, с чего бы. В отличие от графа, она была полностью скрыта под одеждой. И все же ей казалось, что так надо.

— Ваши волосы, — сказал он. — Вас выдали ваши волосы.

Гвен выругалась себе под нос. Она редко богохульствовала, но, имея трех братьев, выучила достаточно дурных слов, чтобы отыскалось подходящее данному моменту.


— Лорд Чартерс, — поприветствовала она, решив быть вежливой, несмотря на… Ну, несмотря ни на что.

— А что вы здесь делаете в столь ранний час? — поинтересовался он.

— Гуляю. А вы что тут делаете в такое время?

— Плаваю.

Вот наглец. Гвен вцепилась в альбом двумя руками и прижала к груди.

— Что ж, не буду мешать вашим занятиям.

Но прежде чем она смогла уйти, он задал следующий вопрос:

— Вы всегда разгуливаете на природе без сопровождения?

Он её отчитывает? Тон графа не был резок, однако вопросы, подобные этому, из простого любопытства не задают. Тем не менее он его задал. Гвен почувствовала, как выгнулись ее брови, когда она еще раз взглянула на него, стоящего полуголым в воде.

— Я никого не ожидала встретить.

— Естественно. Особы, которым хватило ума выйти на прогулку в полном одиночестве, никогда не ожидают кого-то встретить.

Возмущенная, Гвен отступила.

— Это не я сижу в озере полуголая.

— О, я вовсе не полуголый.

Она задохнулась и издала звук, даже отдаленно не похожий на нечто приличествующее леди. Очень возможно, она даже выкрикнула его имя.

— Всего хорошего, — наконец выдавила Гвен и резко развернулась на пятках.

Вот только земля ещё не успела высохнуть. И Гвен следовало об этом помнить, ведь она же падала всего пару минут назад. Однако она не привыкла лицезреть в озёрах мужчин, которые, как выразился лорд Чартерс, вовсе не полуголые. Ну в самом-то деле, разве можно винить девушку в том, что ей не достало самообладания, дабы не повторить недавней оплошности?

Гвен потеряла равновесие, затем потеряла альбом, когда тот вылетел из рук, и вслед за этим потеряла достоинство, когда с глухим стуком свалилась на землю, ударившись всем левым боком.

Падение оказалось болезненнее прежнего.

Она снова выругалась.

И потом еще раз — когда попыталась шевельнуться, а запястье пронзило острой болью.

Гвен замерла, перевела дух и решилась на новую попытку сесть.

— Не двигайтесь. — Голос лорда Чартерса раздался тревожаще близко от ее уха.

Гвен взвизгнула и зажмурилась. Она понятия не имела, как ему удалось так тихо выйти из воды, но нисколько не сомневалась, что времени на то, чтобы одеться, у него не было.


— Где болит? — спросил он.

— Везде, — призналась она. Что более или менее соответствовало истине. — Но больше всего — запястье.

— Вы сможете сидеть?

Она кивнула, все еще не открывая глаз, и позволила ему помочь ей принять сидячее положение. Граф взял ее руку и стал осторожно ощупывать, а как только Гвен вздрогнула, уточнил:

— Здесь?

Она снова кивнула.


— Слегка опухла, — доложил он, — но не думаю, что сломана.

Перелома нет.

Она знала, какие ощущения вызывает сломанная кость, прекрасно помнила тот ужасный треск, который услышала однажды, — нет, почувствовала. Нет, услышала. Нет, и то и другое. Она услышала его телом, если такое вообще возможно.

— И все же, — продолжил лорд Чартерс, — вам следует наложить повязку.

Она в очередной раз кивнула, не смея открыть глаз. У него был очень приятный голос, мягкий и умиротворяющий, и, не случись у них накануне вечером столь неприятной встречи, то Гвен сейчас чувствовала бы себя очень спокойно и непринужденно.


— Вы можете открыть глаза, — разрешил он.

— Нет, спасибо.

Граф не смеялся, но Гвен была готова поклясться, что слышала, как он улыбнулся.

— Даю вам слово, — тихо произнес граф, — я достаточно одет.

Медленно и не без сомнений она приоткрыла один глаз. К своему большому облегчению Гвен обнаружила, что он не лжет. Лорд Чартерс был в рубашке и, хотя та местами прилипла к телу, выглядел все же вполне пристойно. ьчжцчх Бриджи его промокли насквозь. Совершенно очевидно, что в воде он находился в них.

— Я ведь сказал, что не полуголый, — криво усмехнулся он. — Но не уточнил, о какой половине идет речь.

Она сжала губы, но не смогла изобразить недовольства:

— Крайне непорядочно с вашей стороны.

Чартерс пожал плечами, а лицо его приняло озорное выражение.

— Да, водится за мужчинами такой грешок.

— Вести себя непорядочно?

— Это гораздо легче, чем блистать умом.

Гвен рассмеялась, совершенно того не желая: смех вырвался прежде, чем она успела это осознать. Он тоже улыбнулся, и каким-то образом стало…

Легко.

Очень легко.

Какое чудесное состояние! Большинство людей, вероятно, не придало бы ему значения, чего нельзя сказать о тех, кому ненавистны толпы, или новые знакомства, или незнакомые ситуации. Для них нет ничего лучше, чем почувствовать себя легко.

— И часто вы совершаете прогулки на рассвете? — поинтересовался граф.

— Вы намерены меня отчитать?

Он посмотрел на ее заляпанные грязью юбки.

— Полагаю, вы и так достаточно наказаны.

Она бросила на него сердитый взгляд, затем все же пояснила:

— Я очень люблю утренние часы. Дома дня не проходит, чтобы я не гуляла. И когда два года назад, сломав ногу, я лишилась этого удовольствия, то мучилась ужасно.

— Выходит, вы знаете, каково это — сломать кость?

Гвен мрачно кивнула:

— Наихудший из всех звуков.

— Это можно услышать? — удивился Чартерс.

— Вы никогда ничего не ломали?

— У себя? Нет. И у других тоже, — быстро добавил он, заметив, как округлились глаза собеседницы. — Но… — продолжил граф как-то робко и в то же время с некоторым чувством гордости, — … мне приходилось наносить некоторый ущерб мебели. И посуде. И — о! — допустимо же сломать дерево?

Гвен с трудом пыталась сохранить на лице серьезное выражение.

— Полагаю, допустимо.

— Тогда одно я точно сломал. — Он жестом удержал ее от вопроса. — Не спрашивайте. То была весьма путанная детская игра, включавшая пушечные ядра, мечи и овцу.

Она с минуту пристально в него вглядывалась, стараясь понять, не шутит ли он. Нет, похоже, нет.

— Пожалуйста, скажите, что овца осталась цела и невредима.

— От земли овца не отрывалась, — заверил он.

И пока Гвен осмысливала услышанное, добавил:

— Но не из-за отсутствия попыток.

Она не знала, что сказать. Да и вообще сомневалась, можно ли подобрать слова в ответ на такое заявление.

Чартерс склонил голову на бок, глаза его затуманились воспоминаниями.

— Кажется, в дело ещё пошла катапульта.

Гвен покачала головой:

— Поразительно, как вы только доживаете до зрелости.

— Мальчики, вы это имеете в виду? — Он быстро вернулся в настоящее и усмехнулся. — Что ж, да, мы — ужасные существа. С этим ничего не поделаешь. Устраиваем глупые игры, слишком много пьем, затеваем войны, и это далеко не весь…

Но дальше Гвен уже не слушала. Упоминание о войне вызвало перед ее взором видение Тоби, однако лицо его имело нечеткие очертания, что безмерно опечалило Гвен. Она начинала забывать облик брата. Казалось, словно он умирает во второй раз, уже спустя годы.

— Позвольте еще раз осмотреть ваше запястье, — произнес лорд Чартерс, беря ее руку.

— Нет, нет, — откликнулась она, ужасаясь своего прерывающегося голоса. — Все хорошо.

— Вы выглядите…

— Я задумалась кое о ком, вот и все.

— О ком? — тихо спросил он.

— О брате, — ответила она, поскольку не видела причин скрывать это. — Он погиб при Ватерлоо. Я все еще очень по нему скучаю.

К ее удивлению, лорд Чартерс не предложил ей своих соболезнований и не объявил Тоби героем, не имея представления о последнем. Гвен ненавидела, когда совершенно посторонние люди высказывали нечто подобное. Что они могли знать о том, как его убили? Даже ей не было ведомо, как он погиб, она только знала, что он мертв. Сначала пришло письмо, потом им нанес визит некий офицер, однако ни одного настоящего свидетеля смерти брата так и не нашлось.

А лорд Чартерс просто посмотрел на нее с состраданием:

— Год — не такой уж долгий срок, если вы действительно кого-то любили.

И тут Гвен осознала, что он понимает. Понимает, что это такое — кого-то потерять.

Но вслух ничего не сказала, оставив свои мысли при себе, однако он все равно ответил на невысказанный вопрос:

— Моя мать, — тихо произнес он. — Два года назад.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. — Он глубоко вдохнул… и выдохнул. — Глупейший несчастный случай. Из-за неисправной кареты.

Гвен промолчала, только сочувственно кивнула. Граф смотрел на нее, и она точно знала, просто знала, что в этом они очень схожи — он тоже ценит молчаливое, искреннее участие.

Затем подумала, что у него красивые глаза. Серые, но не совсем. Край радужки был темно-темно-синим. Странно, как же она не заметила этого вчера вечером.

И тут он встал, откашлялся, и все очарование момента исчезло.

— Помимо запястья, — нарочито оживленно произнес лорд Чартерс, — ничего больше не повредили? Идти можете?

Поскольку Гвен уже сидела, то, держась за его руку, осторожно встала и проверила, переступая, как каждая из ног держит ее вес.

— Похоже, все отлично, — сказала она. — Ногу я не подвернула.

— Но вы хромаете, — заметил он.

— Немного больно после падения. Но уверена, что все пройдет.

— Могу ли я проводить вас до дома? — вежливо осведомился граф.

— Да, — согласилась она. — Буду очень признательна.

Прошлой ночью он казался ей весьма неприятным, но сейчас таковым уже не был, и Гвен решила, что легче начать с чистого листа, чем оглядываться назад. Она уже сделала несколько шагов, как вдруг вспомнила…

— О! Мой альбом! — Гвен развернулась, чтобы осмотреть пространство позади себя. Альбом лежал у самой воды, но, к счастью, остался сухим.

— Я подниму.

Лорд Чартерс осторожно выпустил ее руку и подобрал альбом.

— Вы рисуете природу? — спросил он, возвращаясь к Гвен.

Она вспомнила своих гигантских белок.

— Э-э, в некотором роде.

В его улыбке сквозило любопытство.

— И что это значит?

— Ничего, — ответила она, желая, чтобы он побыстрее отдал ей зарисовки.

— Я могу взглянуть?

— Лучше не стоит.

— Всего лишь мельком.

Гвен представить не могла чего-то более унизительного:

— Нет, милорд, я…

— Но вы же не изображаете обнаженную натуру? — прервал ее Чартерс, в глазах его плясали чертики.

— О нет! — воскликнула она, чувствуя, как щеки быстро наливаются пунцом 379c78. О боже!

Он сделал вид, что собирается взглянуть на рисунки, скользнув указательным пальцем между страниц.

— Ну пожалуйста, — вкрадчиво произнес граф, и Гвен почти сдалась.

В ее животе разрасталось какое-то очень странное, незнакомое ощущение — как будто всё там закружилось. И сердце билось как-то не так. Оно не скакало и не ухало…

Оно танцевало.

И пело.

Она сходит с ума, точно. Видимо, ударилась головой. Хотя ничего похожего Гвен не чувствовала, но, возможно, лишь оттого, что все внимание сосредоточила на запястье. Однако запястье уже так сильно не болело — и разве теперь не должна она ощущать рану на голове?

— Мисс Пэссмор? — мягко позвал ее лорд Чартерс. — Что-то случилось?

Гвен моргнула, потом бросила на него взгляд и тут же пожалела об этом: серые глаза смотрели на нее с такой добротой и участием, что сердце ее затанцевало и запело еще пуще.

— Да, то есть, нет, — заикалась она. — Я имею в виду, все хорошо. Небольшое головокружение от того, что я встала на ноги.

Он не стал уточнять, что перед приступом головокружения она уже стояла не меньше минуты, и Гвен была ему за это благодарна. А потом, к ее большому изумлению, граф вытащил пальцы из альбома и решительно его захлопнул. Затем вытянул перед собой, словно намереваясь отдать ей, и сказал:

— Буду счастлив нести его, если это облегчит вам путь.

— И не станете в него заглядывать?

— Вы же просили этого не делать, — ответил он, серьезно поглядев на Гвен.

Та раскрыла рот от удивления.

— Полагали, я вас ослушаюсь? — криво усмехнулся граф.

«Правдивый ответ его оскорбит», — с отчаянием подумала она.

— Э-э-э, да, — протянула Гвен, бросив на лорда Чартерса удрученный взгляд.

К ее облегчению, он всего лишь улыбнулся. После чего протянул ей свободную руку, чтобы она могла опереться, и повернул в направлении поместья Финчли. Они как раз шли по пологому откосу, когда он произнес:

— Вы гораздо более общительны, чем показались мне вчера вечером.

Она ответила не сразу, а когда наконец заговорила, то не отрывала глаз от тропинки.

— Не люблю большие скопления людей, — тихо сообщила Гвен.

Пару мгновений Чартерс просто смотрел на нее, затем остановился и заставил ее сделать то же самое.

— Должно быть, Сезон вы просто ненавидели.

— О да, — подтвердила она, слова сами вырвались из ее уст.

Какое облегчение — высказать это вслух. Она взглянула на графа и неожиданно прочла в его глазах поддержку.

— Для таких, как я, это самое ужасное время. Весь Сезон я только и мечтала о том, как бы оказаться дома.

— Никогда не предполагал услышать подобное от молодой леди.

— А вы часто разговариваете с молодыми леди?

Граф моргнул.

— Разумеется. Я…

— Не обращаетесь к ним, — прервала его Гвен, — а беседуете с ними.

Его брови поползли вверх, однако серые глаза по-прежнему улыбались.

— Представляете меня, стоящим посреди комнаты и читающим нотации?

— Нет, что вы. Но… Ну, вы должны признать, что вряд ли кто-либо ведет серьезные беседы на светских вечерах. А где еще вы могли бы разговаривать с молодой леди?

Чартерс хотел что-то сказать, но Гвен его перебила:

— Ваша сестра не в счет.

И тут же посчитала, что нанесла ему оскорбление. Он не отвечал, только задумчиво глядел на нее. Потом произнес:

— А я-то полагал, вы застенчивы.

— О да, — согласилась она. Но — вот ведь удивительно! — не с ним…

С ним ее застенчивость улетучилась.

Подумать только!

Глава 5

По правде говоря, Алек не принадлежал к той породе людей, что вскакивают ни свет ни заря. Окна в его доме были наглухо затянуты тяжелыми, плотными шторами. И Алек, если утреннему свету не удавалось вторгнуться в спальню, мог благополучно проспать весь день напролет. Однако же стоило солнцу коснуться его лица, как он мигом просыпался, и о том, чтобы вновь заснуть, нечего было и думать.

Увидев отведенную ему комнату в Финчли, Алек сразу понял, что вставать придется с первыми лучами солнца. Широкие и высокие окна украшали шторы, которые, в лучшем случае, слегка задерживали яркий свет. И Алек, не выносивший недосыпания, счел за необходимость лечь пораньше. И вот, сидя на кровати в половине пятого утра, чувствовал себя на удивление бодрым.

А, как следует отметить, пробуждение в половине пятого утра и бодрое расположение духа — обыкновенно вещи несовместимые.

Зная, что большинство знакомых не разделяют его странной неспособности спать при солнечном свете, Алек, выскальзывая на улицу, чтобы окунуться в озере, вовсе не удивился царившей в доме тишине. Однако удивиться ему все же пришлось — и даже очень, — когда, резко вынырнув из воды после эффектного, подобно пушечному ядру, погружения, он услышал чей-то вскрик.

Кто бы мог представить, что мисс Пэссмор окажется столь ранней пташкой?

Или, в некотором смятении подумал он, что в утреннем свете ей каким-то образом удастся выглядеть еще более красивой. Разве сразу после сна женщинам не полагается иметь опухший и помятый вид? Его сестры до своего утреннего туалета и укладки волос представляли собой жалкое зрелище.

Все это сказано с величайшей любовью, поверьте.

Однако же мисс Пэссмор, даже со стиснутыми от боли зубами, могла соперничать с Моной Лизой. Какая несправедливость по отношению к прочим смертным!

Хотя, допустил Алек, в том, что мисс Пэссмор так убийственно красива, пожалуй, нет ее вины, да к тому же она поранилась. Поэтому он выбрался из озера и приложил все усилия, чтобы произвести впечатление истинного джентльмена. Алек осмотрел раны мисс Пэссмор, и она была очень мила. Точнее сказать, сердечна, даже с чувством юмора, который, как подозревал Алек, выказывала не часто.

— Вам нравятся лошади, мисс Пэссмор? — неожиданно спросил Алек. Если Хью положил на нее глаз, крайне желательно, черт побери, чтобы они ей нравились.

Она повернулась к нему, несколько удивленная внезапной сменой темы.

— Я не питаю к ним неприязни.

— Но вы их не любите.

— Ну… — Мисс Пэссмор поморщилась, чуть-чуть, явно неуверенная, как лучше ответить. — Полагаю, свою лошадь я люблю.

— Полагаете?

— Ну, это же лошадь. — После чего взглянула на него так, словно хотела сказать: «Вы ведь понимаете меня, правда?»

Алек уставился на нее с чувством, близким к тревоге. Эта девушка не может выйти замуж за Хью. Алек не мог себе вообразить более несчастного союза.

— Что-то не так? — спросила она.

— Пока нет, — зловеще ответил он.

Губы ее приоткрылись. Казалось, она встревожилась. Или, вероятнее всего, насторожилась.

Умница. Даже Алек вынужден был признать, что походит сейчас на полупомешанного шута.

— Боюсь, я должен перед вами извиниться, — выдал он.

Она снова удивленно воззрилась на него, и он в полной мере разделял ее чувства, поскольку ничего подобного говорить точно не собирался.

Однако же осознал, что вовсе не оговорился.

— Я не понимаю, — недоумевала мисс Пэссмор.

— Я заблуждался насчет вас.

Она вдруг замерла, после чего произнесла:

— Это случается довольно часто. Я…

Она посмотрела налево, потом направо, словно хотела удостовериться, что никто их не подслушивает. Нелепо, конечно, поскольку они были совершенно одни. Но в любом случае Алексу поступок этот показался правильным, и он в некотором смысле согрел ему душу. Ведь, что бы там мисс Пэссмор не намеревалась сказать…

Эти слова предназначались ему. Только ему одному.

Она наклонилась вперед — едва-едва.

И сердце Алека пропустило удар. Четверть дюйма… Малая толика — и они стали ближе друг к другу…

У него перехватило дыхание.

Но девушка тут же отстранилась.

— Ерунда, — сказала она и потупилась, смущенная тем, о чем так и не отважилась ему поведать.

— Нет, — возразил Алек с пылом, потрясшим его самого. — Это вовсе не ерунда.

Мисс Пэссмор подняла на него глаза. Удивительные глаза цвета морской волны. Как можно родиться с такими глазами?

— Тогда глупость.

— Позвольте мне самому судить об этом.

— Я всего лишь собиралась сказать… Но это ведь довольно очевидно.

Она посмотрела куда-то в сторону, потом вниз, после чего снова на него, но не прямо в глаза.

— Вы и сами это говорили.

Алек не смог удержаться от улыбки:

— И что же я сказал?

— Меня считают холодной, — пояснила она, — но я вовсе не такая. Дело в том, что в большинстве случаев я просто не знаю, о чем говорить. Эти сборища людей… Они меня пугают.

Она потупилась, хмуро глядя на влажную траву, затем, все еще со сведенными бровями, посмотрела на Алека и тихо, будто впервые произносила эти слова вслух, сказала:

— Я стесняюсь.

Алек, которому ни разу в жизни не доводилось нервно забиваться в угол или чувствовать, как подступает тошнота, едва собираешься войти в комнату, произнес:

— Это не недостаток.

Мисс Пэссмор печально улыбнулась:

— Только не в Лондоне.

— Но мы не в Лондоне.

— Все равно что там, — заметила она, бросив на Алека несколько снисходительный взгляд. — Здесь, в Финчли-Мэнор, нет никого, кого бы я не встречала раньше. Разве что лорда Брайерли.

Алек подумал о Хью. Всецело поглощенным только одним. О безумном лошаднике Хью. Алек любил его. Действительно любил. Ради друга он готов был броситься под карету, что, собственно, одним памятным днем и проделал, спасая Хью жизнь. Чудо, что Алек тогда отделался только ушибом ребра.

Но все же Хью не может жениться на мисс Пэссмор. И вовсе не участь друга, прикованного к женщине, не разделяющей его увлечений, занимала мысли Алека. Он думал прежде всего о ней. Она будет несчастна.

Наблюдая за ее лицом, за ее губами, изогнувшимися в загадочной улыбке, говорящей об уме и намекающей на склонность к озорству, Алек понял, что не может позволить ей быть несчастной.

— Кажется, я сейчас вас поцелую, — прошептал он.

Похоже, ее потрясло признание Алека. Его-то точно ошеломило. Уж очевиднее некуда. Если он не поцелует мисс Пэссмор, прямо сейчас, в этом самом тумане, в эту самую минуту…

Это будет ужасно.

Алек коснулся ее подбородка, приподнял ей голову и какое-то мгновение просто упивался ее видом. Утренний свет запутался у нее в волосах, и Алек с трудом поборол желание потянуться к ее прическе и вытащить все шпильки. ьчжцчх Он хотел любоваться ее распущенными волосами, узнать, каковы наощупь ее завитки. Желал прядь за прядью перебрать эту великолепную массу, понять, как может существовать столь удивительный медово-золотистый оттенок.

«Красавица», — едва не прошептал Алек, но ей это, должно быть, известно и без его слов. И тут, встретив пристальный взгляд мисс Пэссмор и увидев в ее глазах то же восторженное удивление, каким полнилось его сердце, он понял, что вовсе не ее красота повинна в этом захватывающем дух ощущении.

И ей нужно знать, что все происходит вовсе не из-за ее красоты.

Поэтому он так ничего и не сказал, лишь изумленно покачал головой, а затем наклонился и поцеловал ее.

Целовал мягко, только касался ее губ, и был решительно настроен продолжать в том же духе: быть нежным, почтительным, в общем, таким, каким мужчине полагается быть с женщиной, которую он…

Женщина, которую он…

Алек отпрянул, уставившись на нее словно бы впервые.

Губы Гвен сомкнулись, и он точно знал: она собирается сказать «милорд».

— Нет, — запротестовал он, приложив палец к ее губам. — Назовите меня по имени.

Она посмотрела так, будто намеревалась произнести нечто глубокомысленное, но затем прошептала:

— Я не знаю вашего имени.

Он замер. Даже дышать перестал. А потом от души рассмеялся. Он влюбляется — черт, вполне возможно, что уже влюблен, — а она понятия не имеет, как его зовут.

— Алек, — сообщил он, не сумев стереть с лица нелепую улыбку, растянувшуюся от уха до уха. — Меня зовут Алек, и впредь обращайтесь ко мне по имени, никак иначе.

— Алек, — прошептала она. — Вам подходит. — Лицо ее озарилось улыбкой. — А я — Гвендолин.

— Я знаю, — признался он. Ведь у него же есть сестрица, которая позаботилась о том, чтобы все-все о ней доложить. Алек, однако, подозревал, что большая часть сведений не соответствовала истине. А вот имя — имя ему было известно доподлинно.

— Некоторые зовут меня Гвен.

Гвен. Ему понравилось. Очень просто. Незамысловато. Очаровательно.

Подходящее для нее имя.

— Моя матушка хотела назвать меня Гвиневра[1], — продолжила она, — но отец сказал, что это слишком причудливо.

— И он был прав, — уверенно заявил Алек.

Она улыбнулась, не сдержав смешок.

— Почему вы так считаете?

— Не знаю, — честно ответил он. — Знаю только, что так оно и есть. Вы — Гвен. Нет, Гвен — это вы.

— Гвен — это я, — повторила она, весьма удивленная.

— Да-да. — И когда она выгнула бровь, добавил: — Гвен Единственная.

— Вы уверены?

— О, безусловно, — пророкотал он. — Это же чрезвычайно очевидно.

— Чрезвычайно, говорите.

Он медленно улыбнулся:

— Чрезвычайно.

Она улыбнулась в ответ, но на сей раз с лукавым видом. Алек решил, что ему по душе такая Гвен.

— Думаю, вы должны поцеловать меня еще раз, — сказала она.

И Алек решил, что он просто без ума от такой Гвен.

Он взял ее за руку, переплетая пальцы, и потянул Гвен к себе, медленно, соблазняюще, пока у нее не сбилось дыхание.

— Вы хотите, чтобы я поцеловал вас? Хм…

Она кивнула.

— Здесь? — прошептал он, целуя ее в нос.

Она покачала головой.

Его губы нашли ее лоб.

— Здесь?

Она снова покачала головой.

— Здесь? — тихо произнес он, овевая горячим дыханием ее губы.

— Да, — выдохнула она.

Он поцеловал один уголок ее рта, затем другой:

— Здесь? Здесь?

Она не ответила, но Алек слышал, как учащается ее дыхание, почувствовал его влажное тепло на своей коже 379c78. Осмелев, он легонько провел языком по внутренней — такой нежной — стороне ее нижней губы и ласково поддразнил:

— Здесь?

Гвен снова промолчала, но все же ответила ему «да» — телом. Руки ее скользнули Алеку за спину, и она, качнувшись, прильнула к нему. От этого соприкосновения у него подскочил пульс, и Алеку внезапно пришлось сдерживать себя. Его пальцы, руки, душа — все рвалось к ней в желании сдавить ее в медвежьих объятьях. Он хотел целовать ее, прикасаться к ней. Он хотел ей поклоняться.

Он хотел, чтобы она узнала, каково это, когда тебе поклоняются.

Он еще раз поцеловал ее, и еще, уверенный, что то был самый долгий, самый глубокий, самый совершенный поцелуй в истории. О таком поцелуе слагают легенды и песни. Где-то, подумал Алек, сейчас рыдают поэты. Ни один стих в мире не мог соперничать с этим неподражаемым, идеальным поцелуем.

Алек упивался Гвен, вбирал ее аромат. Крепко обнимал ее, впечатывая ее тело в свое. К тому времени, когда Алек закончил поцелуй, он познал всю Гвен, постиг самую сущность ее души.

А ведь он даже не видел ее обнаженной.

О, Боже!

Алек отступил, резко закашлявшись. Откуда подобные мысли? Он же джентльмен. Романтик. А перед ним Гвен. Гвен Единственная. Изысканный цветок, бесценное сокровище. Ему не полагается воображать ее без одежды, хотя он то и дело представлял себе женщин раздетыми.

Разве не этим занимаются мужчины?

Но с ней так нельзя, отчитывал себя Алек. Так не поступают с девушками, на которых собираются жениться. Не то чтобы он решил жениться на ней, нет, хотя, право, обдумывая теперь эту мысль, он находил ее чертовски привлекательной. И все же Гвен из тех женщин, которых берут в жены, а не которых представляют нагими или полунагими.

Она выше этого.

Хотя…

Боже правый, она выглядела бы умопомрачительно на любой стадии оголенности!

Алеку стало трудно дышать.

— Вам нехорошо? — встревожилась Гвен, но Алек не смел на нее взглянуть. Иначе он вновь примется воображать ее себе… в том самом виде. Который возымеет глубочайшее и, вполне вероятно, мучительное воздействие на определенные части тела.

Ох, надо же! Упомянутые части, оказывается, уже под воздействием, но, если он просто перестанет думать о Гвен, и о том, что она почувствует, когда он дотронется руками…

Это надо прекратить.

Немедля.

— Полагаю, мы должны вернуться в дом, — выдавил Алек.

— Сейчас?

Алек кивнул, едва глядя на Гвен. Он понимал, что находится на грани.

— Возможно, вам следует пойти первой, — сглотнув, произнес он.

— Вы хотите, чтобы я вернулась одна?

— Нет, — ответил Алек, хотя сам при этом закивал.

— Так вы… не хотите, чтобы я вернулась одна.

Он хотел схватить ее и вновь притянуть к себе. Он хотел снять с нее всю одежду и целовать снова и снова, на сей раз в тех местах, которые не принято упоминать вслух. Он хотел услышать ее страстные стоны, после чего он хотел…

— Лорд Чартерс? То есть Алек… Вам плохо?

Гвен явно беспокоилась. Хуже того, она, похоже, готова была протянуть руку и дотронуться до него.

Ей действительно придется возвращаться одной. Алек мчался обратно в озеро.


[1] — Гвиневра — супруга короля Артура [King Arthur], любившая Ланселота [Lancelot]. После смерти Артура ушла в монастырь. Ее имя символизирует прекрасную, неверную, но раскаявшуюся супругу.

Интересный факт — до романа Кретьена де Труа, который ввел образ Ланселота в литературу, сюжета о любви Ланселота и Гвиневры не существовало. ьчжцчх В ранней литературе королева изменяла мужу с Мордредом [Modred] (племянник — либо незаконный сын — Артура, пытавшийся захватить трон и смертельно ранивший в битве короля Артура), и, кстати, родила ему двух сыновей.

Эдмунд Лейтон "Акколада" (Посвящение в рыцари. Леди Гвиневра и сэр Ланселот), 1901

(Поскольку, на мой взгляд, Гвиневра здесь похожа на Гвен, то привожу в достаточно большом формате)

Глава 6

Гвен сразу поняла, что ее первые поцелуи бесподобны.

Ей, конечно, не с чем было сравнивать, и прежде ей никто не рассказывал в подробностях или без оных о других, не столь впечатляющих первых лобзаниях. У нее не было сестер, и, насколько она знала, ни одна из ее подруг еще не удостаивалась поцелуев, по крайней мере, от тех, кого стоило упоминать. Но Гвен знала, святые небеса, она точно знала, что ее первые поцелуи — лучшие из лучших.

Она была совершенно уверена, что лорд Чартерс — Алек, напомнила себе Гвен, — испытывал те же чувства. Но потом он вдруг отстранился и отвернулся. И сейчас, откровенно говоря, его голос звучал так, что складывалось впечатление, будто лорд не совсем здоров.

А значит, к наступлению ночи она, вероятно, также ощутит недомогание.

Гвен улыбнулась, несмотря на то, что Алек по-прежнему стоял к ней спиной и не мог этого видеть. Нет, скорее, она улыбнулась именно потому, что он не мог этого увидеть. Было жестоко смеяться в лицо человеку, находящемуся в подобном состоянии. Но Гвен ничего не могла с собой поделать. Она могла думать лишь о том…

Какой это замечательный способ подхватить простуду.

— Алек? — тихо позвала она. Он не ответил на ее предыдущий вопрос о его самочувствии. — Алек? Я могу вам чем-то помочь?

Гвен показалось, будто лорд Чартерс застонал. Мучительно вздохнув, он обернулся и взглянул на нее.

— Гвен, — скрестив руки, начал Алек, чувствуя себя, судя по внешнему виду, весьма неловко. — Знаете ли вы, что происходит между мужчиной и женщиной?

Ее глаза расширились, и она покачала головой.

— Если вы сейчас же не вернетесь в дом, — предупредил он охрипшим голосом, — то узнаете.

Несколько секунд Гвен растерянно смотрела на лорда Чартерса, а потом как-то вдруг все поняла.

— О! — вскрикнула она, отскочив назад.

— Вы уловили мою мысль, — пробормотал Алек.

— Не совсем, — запнувшись, ответила Гвен, — но вместе с тем… да?

Он опустил руки, потом скрестил их на груди, снова опустил перед собой, сцепив в замок. Она не припоминала, чтобы лорд Чартерс когда-либо вел себя подобным образом.

— Мы не так уж далеко от дома, — сказала Гвен.

— Нет.

Она сглотнула и указала на траву, где лежал совершенно позабытый ими альбом:

— Мне нужно забрать мои наброски.

Алек не двигался, на несколько секунд Гвен тоже замерла. Наконец, понимая, что один из них должен прервать неловкую паузу, девушка быстро наклонилась, схватила альбом и отступила назад, прижимая его к себе.

— Увидимся позднее, — сказал Алек, по-прежнему крепко стискивая руки перед собой.

— Разумеется. Я буду ждать нашей встречи.

Он согнулся в поклоне:

— Возможно, вы покажете мне один из ваших рисунков.

Гвендолин подумала о своих гигантских белках со страшными клыкам и в причудливых шляпках. И в этот раз не увидела причин для смущения.

Несколько часов спустя лорд Чартерс ощущал себя бодрым и преображенным. Второе его купание в озере оказалось весьма полезным, и к тому времени, как он вернулся в Финчли-мэнор, Алек снова чувствовал себя почти человеком.

Мокрым с ног до головы, но человеком.

Горячая ванна и смена одежды завершили его преображение, и он почти был готов спуститься к завтраку, когда услышал стук в дверь. Алек открыл было рот, чтобы сказать «Войдите», но дверь отворилась прежде, чем он успел заговорить, а это, разумеется, означало, что пришла его сестра.

— Алек! — воскликнула Октавия, ворвавшись в комнату. — Где ты был?

Он на мгновение задумался над вопросом. Вряд ли сестра его разыскивала. Алек знал, что Октавия любит поспать и ни при каких обстоятельствах не встала бы настолько рано, что успела бы заметить его отсутствие.

— Все уже спустились завтракать, — продолжила она.

А, так вот что имелось в виду.

— В таком случае, почему ты не там? — спросил Алек.

Октавия капризно надула губки:

— Я пришла за тобой.

Он поправил манжеты рубашки, одернул сюртук и кивком показал камердинеру, что тот может быть свободен.

— С каких это пор ты не можешь есть яйца с беконом без моего вдохновляющего присутствия?

— Алек.

— Ну ладно, в чем дело?

— Это все мисс Пэссмор, — сказала сестра, и Алек тотчас насторожился, расслышав в ее голосе радостные нотки.

— Что мисс Пэссмор? — осторожно спросил он.

Октавия склонилась к нему, ее глаза сияли в предвкушении возможности поделиться свежими сплетнями.

— Очевидно, сегодня рано утром она ходила на прогулку.

— Очевидно? — Он ненавидел слово «очевидно».

— Я сама ее не видела, — призналась Октавия. — Но другие видели.

— Не вижу ничего предосудительного в утренней прогулке, — сказал Алек, стараясь прекратить этот разговор. — Если ты имеешь склонность к подобным прогулкам, я позволю тебе совершать их дома.

Если Оливия и обратила внимание на прозрачный намек брата, она не показала вида, вместо этого продолжив, как будто он ничего не говорил:

— Эмили Моттрэм имеет основания полагать, что она была не одна.

Эмили Моттрэм? Кто, к черту, такая эта Эмили Моттрэм? И что она себе напридумывала? Алек был совершенно уверен, что они с Гвен этим утром были одни. Никто не мог их увидеть. Никто.

— Эмили видела ее, когда та вернулась, — пояснила Октавия. — Она выглядела очень растрепанной.

— Мисс Моттрэм? — раздраженно уточнил Алек.

— Нет. Мисс Пэссмор. Эмили сказала, она выглядела так, словно вывалялась в грязи.

— Ну, возможно, так оно и было, — резко ответил он. — Вчера ночью был дождь, и земля скользкая. Мисс Пэссмор могла упасть.

— О, я тебя умоляю, — скептически протянула сестрица. — Такого никогда бы не произошло.

Алек в раздражении взмахнул руками:

— О чем ты?

Октавия рассерженно фыркнула:

— Она так грациозна. Она бы никогда так просто не упала.

— Тебе в самом деле надо что-то сделать с этой завистью, — строго произнес Алек. — Это просто неприлично.

Юная любительница сплетен отступила назад, негодующе открыв рот:

— Ты стал таким занудой.

— Если я зануда, то ты мегера, — выпалил он в ответ.

Октавия задохнулась от возмущения:

— Ты назвал меня мегерой?

Алек не посчитал нужным отвечать на этот вопрос.

— Почему ты ее защищаешь? — требовательно спросила его сестрица.

— Я никого не защищаю, — запротестовал он, хотя все-таки полагал, что ему бы стоило встать на защиту мисс Пэссмор. — Я просто указываю на то, что ты сплетничаешь, и это в высшей степени неприглядно.

— Алек! — воскликнула девушка, и тому показалось, что она сейчас топнет ногой.

В ответ он молча сложил руки на груди.

— Ты не понимаешь, — настаивала Октавия. — Я никогда не найду себе мужа, если поблизости будет она. Никогда.

Если в обществе поведение сестры было таким же, как сейчас, подумал Алек, тогда она, скорее всего, сама прекрасно справляется с тем, чтобы отпугивать возможных поклонников. Однако он не был настолько жесток, чтобы сказать подобное ей, поэтому постарался умерить свой гнев. С трудом сопротивляясь желанию закатить глаза, Алек обратился к Октавии:

— Ты не можешь винить в своих несчастьях мисс Пэссмор.

— О, разумеется, могу, — резко возразила она. — И прежде чем ты выскажешь в мой адрес еще одно оскорбление, позволь уверить тебя в том, что я не единственная молодая леди, которая чувствует себя подобным образом.

— Октавия, я разговаривал с мисс Пэссмор. Собственно говоря, не далее, как вчера вечером, когда увел ее от общества юных джентльменов, чтобы дать тебе возможность привлечь их внимание.

— И я благодарна тебе за это, — неохотно выдавила упрямица.

Алек покачал головой. Сестрица явно намеревалась свести его с ума.

— Я нашел ее весьма любезной и добросердечной юной леди.

— Это потому, что ты мужчина, — почти прошипела Октавия.

— Это потому, что я человек. Господи Боже, сестра, что с тобой стряслось? Когда ты стала такой гадкой?

— А когда ты влюбился в Гвендолин Пэссмор? — бросила она в ответ.

— Я не…

Алек оборвал себя, поскольку правда состояла в том, что он понятия не имел, влюблен он в Гвендолин Пэссмор или нет. Он определенно влюбился в саму идею о ней. О Гвен. Единственной Гвен, со смеющимися глазами и легкой улыбкой.

Ипоцелуем. Идеальным, восхитительным, переворачивающим душу поцелуем.

Лорд Чартерс ни разу в жизни не испытывал такого мгновенного ощущения родства с другим человеком, какое почувствовал с этой девушкой несколько часов назад.

— Октавия, — начал Алек, постаравшись, чтобы его слова прозвучали рассудительно, — у тебя нет никаких причин полагать, что мисс Пэссмор совершила что-либо еще, кроме ранней утренней прогулки. Я могу лишь сделать вывод, что ты распускаешь о ней сплетни со зла. И не в состоянии передать, как мне за тебя стыдно.

— Поверить не могу, что ты говоришь это мне, — ответила Октавия и потрясенно уставилась на него, в испуге приоткрыв рот. — Ты же мой брат.

— Несомненно.

Алек скрестил руки на груди и холодно взглянул на сестру.

— Я намереваюсь узнать, с кем она была, — тихо сообщила та.

— Предупреждаю тебя, — пригрозил ей брат. — Не лезь в это дело.

— Но…

— Хватит, — приказал он, не в состоянии выслушивать дальше этот вздор. — Тебе никогда не приходило в голову, что мисс Пэссмор просто может быть стеснительной? Что она держится отстраненно в надежде, что, возможно, ты сделаешь первый шаг?

С минуту Октавия молча смотрела на него, а потом заявила:

— Любой, кто так выглядит, не может быть стеснительным.

— Иногда у людей просто нет выбора.

Однако сестрица составила собственное мнение и не собиралась от него отказываться. Она затрясла головой и возразила:

— Не имеет значения, даже если мисс Пэссмор стеснительна. С ее стороны жестоко не обращать внимания на чувства молодых леди, которые не привлекают так много поклонников, как она.

— Боже милостивый, Октавия, что сделала мисс Пэссмор, чтобы так тебя обидеть? И вообще, в Финчли есть хоть кто-нибудь, чьи ухаживания ты хотела бы принять?

Кажется, это заставило ее хотя бы ненадолго замолчать. Потратив несколько секунд на раздумья, Октавия пробурчала:

— Есть. Хью.

О Господи, только этого не хватало в такое утро.

— Хью не собирается жениться на ком-либо, не приходящем в восторг от идеи рожать детей верхом на лошади, — повысил голос Алек. — И помимо этого, ты его не интересуешь. Он все еще думает, что тебе двенадцать.

— Ты говорил с ним обо мне? — ошеломленно спросила Октавия.

— Он сказал, что подумывает о том, чтобы жениться. Я упомянул тебя.

— Что? — почти выкрикнула она. — Как ты мог так поступить?

Алек откинул голову назад и зарычал. Он должен найти ей мужа. И поскорее. Он был просто не в силах выносить все это.

— Как же я теперь посмотрю ему в глаза? — простонала Октавия. — Он будет думать, что я хочу женить его на себе.

— А ты не хочешь?

— Нет!

— Отлично. Скажи мне, кого ты хочешь. Хаммонд-Беттса? Еще кого-то? Только не называй Бреттона, поскольку даже я не смогу дать тебе герцога.

— Есть еще мистер Гловер, — вполголоса капризно призналась ему сестрица.

— Он тебе нравится?

— Я не питаю к нему неприязни.

Разве он не вел подобный разговор сегодня утром? О лошадях?

— Я посмотрю, что смогу сделать, чтобы усадить вас рядом этим вечером, — пообещал Алек.

Желательно как можно дальше от стола, за которым будет сидеть он.

Октавия распахнула глаза:

— Что ты собираешься сделать?

— О, ради всех святых, в мои намерения не входит вешать вывеску. Я попрошу Каролину. Не привлекая излишнего внимания. Она будет счастлива это сделать. Каролина — ужасная сводница.

Октавия поджала губы, явно пытаясь решить, может ли она доверять брату в столь важном предприятии. Наконец она, видимо, пришла к выводу, что у нее нет выбора, поскольку сказала, правда, немного резковато:

— Спасибо.

Помолчав несколько секунд, Алек спросил:

— Могу я теперь спуститься вниз и позавтракать?

Октавия кивнула и последовала за братом к дверям. Но прежде чем он смог уйти, она с тихим возгласом схватила Алека за руку:

— Еще одно, братец.

Он устало повернулся:

— Что?

— Сегодня хозяева предполагают затеять для гостей игры. Стрельба из лука, бадминтон и прятки.

— Не подстрели мисс Пэссмор, — тотчас же откликнулся лорд Чартерс.

— Алек. Я не собираюсь… — Она фыркнула, как умеют только леди, и затрясла головой, очевидно решив, что в ее возражениях мало проку. — Я просто хотела попросить тебя оказать мне услугу. Ты не мог бы сыграть в прятки?

— Сам с собой? — саркастически осведомился он.

— Все будут играть, — продолжила Октавия, не обращая внимания на его колкость. — Ты встанешь в пару с мисс Пэссмор?

Алек выпрямился. Вот это уже было интересно. Разве что…

— С каких это пор в прятки играют парами?

— Никто и не играет. Но ты не мог бы уделить ей немного внимания? — Она взмахнула рукой. — Прогуляться с ней куда-нибудь или что-то в этом духе. Отвлечь ее.

— Ты хочешь сказать, увести ее ото всех остальных.

— Именно, — вздохнула Октавия, как будто объясняла урок глупому школяру. — Если ее там не будет, джентльмены, возможно, в самом деле обратят внимание на других девушек.

— Что заставляет тебя полагать, что она захочет провести это время со мной? — спросил Алек.

Октавия воззрилась на брата, как на идиота:

— Потому что ты… О, ради всех святых, все мои подруги в тебя влюблены. Даже я признаю, что ты привлекателен.

— Мое сердце не выдержит такого проявления сестринской любви.

— Прекрати себя так вести, — пригрозила Октавия.

— Как «так»?

— «Мое сердце не выдержит»…ьчжцчх — передразнила она брата. Но тут же, прекратив ломать комедию, строго предупредила его: — Женщины не любят служить объектом сарказма.

— Ну да, они любят лишь упражняться в сарказме, — протянул Алек.

Октавия даже не притворилась, что оскорблена.

— Пожалуйста, постарайся сегодня удержать мисс Пэссмор подальше ото всех. Ты можешь сделать это для меня?

Алек полагал, что вполне справится с подобным поручением.

Глава 7

— Внимание, правила! — выкрикнула леди Финчли. — Послушайте правила!

Гвен терпеливо ожидала, пока их хозяйка пыталась привлечь внимание гостей. Не столь уж и большая их компания, похоже, разбилась на группки поменьше. Себя Гвен решила причислить к компании леди Финчли, лорда Брайерли и герцога Бреттона, хотя бы из тех соображений, что находилась рядом с ними.

— Никто меня не слушает, — пожаловалась леди Финчли стоявшему возле нее брату, который выглядел так, словно с радостью оказался бы в любом другом месте.

Гвен с интересом за ними наблюдала. Ей нравилось наблюдать за людьми. Кроме того, это занятие позволяло ей не смотреть на Алека, покорно застывшего в нескольких шагах от Гвен подле своей сестры, которая, по-видимому, всеми силами пыталась привлечь внимание Аллена Гловера.

Мисс Дарлингтон довольно откровенно выказывала свои намерения, но Аллен, казалось, не возражал. Напротив, он краснел и глупо улыбался в ответ. Гвен порадовалась за него; как и она, Гловер страдал застенчивостью, и как же славно было видеть, что сейчас он хорошо проводил время.

— Дамы и господа! — вновь подала голос леди Финчли. — Минуточку внимания!

Но Октавия Дарлингтон принялась болтать с Эмили Моттрэм, которая строила глазки Джорджу Хаммонд-Беттсу. А мать Гвен присоединилась к пожилой гостье — двоюродной бабушке Алека, насколько поняла Гвендолин, — и дамы затеяли оживленный разговор о водоплавающих птицах.

Гвен надеялась, что миссис Дарлингтон не питала к птицам особой приязни, поскольку, по мнению виконтессы Стиллуорт, утки лучше всего выглядели тушеными в соусе.

По правую же руку от них герцог Бреттон беседовал с леди Соррелл, вероятно, о лошади, которую так упорно пытался приобрести у лорда Брайерли. Леди Соррелл кивала и, кажется, даже как-то поддерживала разговор. Гвен сочла это весьма любопытным. Сама она не слишком интересовалась вопросами скотоводства, но пришла к заключению, что большинство мужчин не особо прислушиваются к мнению женщин на сей счет.

— Кто-нибудь хочет узнать правила? — предприняла еще одну попытку леди Финчли.

По всей видимости, никто не хотел.

— Хью, — вздохнула леди Финчли.

Лорд Брайерли сунул два пальца в рот и издал ошеломительный свист.

Разговоры мгновенно стихли.

— Отлично, Хью, — пробормотал Алек.

Гвен тоже была впечатлена.

Леди Финчли выразила признательность милой улыбкой.


— Мой брат — человек исключительных талантов.

— Время от времени я бываю полезным, — шутливо отозвался лорд Брайерли.

— И поскольку я привлекла ваше внимание… Спасибо, Хью, — кивнула брату леди Финчли. — … Возможно, я могла бы изложить правила.

В игре в прятки существуют правила? — спросил кто-то.

— В моем доме существуют, — бойко ответила леди Финчли. — Во-первых, никто не должен удаляться от имения. Владелец поместья, с которым наши земли граничат на севере, весьма нелюбезен, и у него ужасное зрение. Он может принять кого-нибудь из вас за куропатку.

Несколько молодых леди испуганно ахнули.


— Это шутка, — успокаивающе сказал Алек.

— О, вовсе нет, — возразила леди Финчли. И, даже не переведя дыхание, продолжила перечисление правил: — Если начнется дождь, игра отменяется, а мы собираемся в гостиной за бисквитами и бренди.

— Существует ли хоть одна причина, по которой мы не можем прямо сейчас отменить игру и сразу перейти к бренди? — пробормотал герцог Бреттон.

— Кажется, я вижу облачко, — с надеждой произнес кто-то.

— Тише вы, оба, — шикнула леди Финчли. И продолжила: — Водить будут двое, но сговариваться им нельзя. Остальные гости спрячутся и…

— Гости? — прервал ее брат. Он повернулся и подозрительно посмотрел на сестру: — А как насчет тебя?

— О, я буду за вами наблюдать. — Хозяйка поместья сделала широкий жест рукой, словно указывая на громадное живописное полотно. — Кто-то же должен за всем следить.

— Этим «кем-то» мог бы быть я, — заметил лорд Брайерли.

— Когда вас найдут, — продолжила леди Финчли, определенно предпочитая обращаться к толпе, а не смотреть на брата, — вы должны вернуться в дом и сообщить, кто из водящих вас нашел. Победителем станет последний найденный, а утешительный приз достанется игроку, которому больше повезет в поисках.

Слова леди Финчли были встречены гробовым молчанием.

— Вы выиграете, если никто вас не отыщет, — поспешно внесла ясность хозяйка, — и займете второе место, если найдете больше людей, чем другой игрок, который водит.

Очевидно, эти пояснения возымели больший успех, в особенности, когда мистер Хаммонд-Беттс спросил:


— Будут призы?

— Разумеется, будут призы! — воскликнула леди Финчли. — Что за радость в игре без призов? — Она одарила толпу широкой улыбкой. — И я подробно вам о них расскажу — как только решу, какими они будут.

— Кэролин! — простонал кто-то.

— Ну да, я не подготовлена, — отмахнулась та. — Но я стараюсь изо всех сил.

— Я все еще голосую за бренди, — протянул герцог Бреттон.

— А вот за это, — откликнулась леди Финчли, — вы будете водить. — Она повернулась к Гвен, видимо, потому что та, единственная из женщин, стояла рядом: — Таким образом, он не сможет быстро покончить с игрой, спрятавшись у всех на виду и позволив обнаружить себя в первые же пять минут.

— Весьма разумно, — согласилась Гвен.

— Да, я тоже так думаю. Я бы предложила водить и тебе, — повернулась леди Финчли к брату. — Но мне кажется, это должна быть женщина.

Она начала оглядывать толпу. Сперва внимание Кэролин привлекла Гвен, которая взглядом умоляла хозяйку: «Только не меня!». Должно быть, леди Финчли разглядела панику в глазах Гвендолин, поскольку переместила вытянутую, подобно угломеру[1], руку и остановила свой выбор на младшей сестре Алека.

— Мисс Дарлингтон! Вы тоже будете водить!

Октавия восторженно захлопала в ладоши и проворковала что-то мистеру Гловеру, хотя Гвен толком и не расслышала, что именно. Она не могла представить человека, у которого возникло бы желание водить в такой игре. Быть вынужденной бродить по парку в поисках других людей — до чего же ужасно. Гвен уже строила планы, как забежит за своим альбомом, прежде чем идти прятаться. Если она найдет укромное местечко, то сможет выиграть игру и провести несколько часов в блаженном одиночестве.

Хотя…

Гвендолин украдкой глянула на Алека и отвела глаза, заметив, что он тоже украдкой посматривает на нее. Не удержавшись, она улыбнулась. Возможно, именно сейчас ей вовсе и не хочется оставаться в блаженном одиночестве. Гвен так привыкла проводить время на загородных приемах, пытаясь убежать и скрыться ото всех и вся, что теперь ей даже не сразу пришло в голову, что, возможно, на сей раз может найтись кто-то, от кого ей не захочется сбегать.

Возможно, на сей раз ей захочется сбежать с кем-то.

Она почувствовала, что краснеет, и уставилась на траву под ногами, боясь поднять голову, пока на ее щеках так явно виден румянец. Но все надежды, что никто этого не заметит, разбились вдребезги, когда она услышала над ухом бархатный голос:


— Вы покраснели.

— Вовсе нет, — солгала она, хотя знала, что щеки порозовели еще сильнее от одного лишь звука этого голоса.

— Лгунья, — прошептал Алек. — И о чем вы только думаете?

Гвен подняла голову, чтобы ответить, но прежде, чем она заговорила, к ним присоединилась Октавия Дарлингтон.


— Хорошенько спрячься, братец, — с усмешкой обратилась она к Алеку. — Я тебя найду.

— Будь так добра, — отозвался тот. — Я предвкушаю, как буду наслаждаться бренди, пока Бреттон таскается по грязи.

— Там не так уж грязно, — возразила Гвен.

— Для такой обуви много грязи не потребуется, — ответил Алек, кивком указав на легкие туфельки сестры.

— О, это старье? — отмахнулась Октавия. — Они такие поношенные. Я как раз собиралась от них избавиться.

— Не удивительно ли, что мне приходит столько счетов? — пробормотал Алек 379c78.

Гвен с трудом сдержала смешок, но под угрюмым взглядом Октавии быстро приняла серьезный вид.


— Я не нравлюсь вашей сестре, — заметила она, как только Октавия их покинула.

— Сейчас моя сестра не нравится мне, — сурово произнес Алек.

Гвен не знала, что на это сказать. Вероятно, ей следовало быть милой и чуткой и воскликнуть: «О, не говорите так!». Ну, или нечто подобное. Но Октавия Дарлингтон четыре месяца бросала на нее сердитые взгляды, и Гвен это, по правде говоря, порядком надоело.

— Она просто ревнует, — заверил ее Алек. Он устало вздохнул, но тут же мотнул головой, отгоняя неприятные мысли, и, с улыбкой повернувшись к собеседнице, пояснил: — Октавия всегда мечтала о тициановских локонах.

Гвен закатила глаза.


— Это правда, — настаивал он. — И еще о зеленых глазах.

— Я вам не верю.

— Ох, ладно, я солгал насчет глаз, но уверен, что слышал ее стенания по поводу волос.

— Ей, вероятно, хочется, чтобы они сильнее вились, — предположила Гвен. Об этом мечтали почти все юные леди.

Новое направление, которое приняла беседа, казалось, повергло Алека в некоторую растерянность.


— В любом случае, чего бы она ни хотела, у нее этого нет.

— Ваша сестра очаровательна, — сказала Гвен.

— И не покривила душой. У Октавии были великолепные густые волосы и очень красивые серые глаза. Совсем как у Алека, к которому Гвен с недавних пор стала неравнодушна.

— Не так очаровательна, как вы, — тихо произнес Алек. — И, боюсь, она это знает.

Их взгляды встретились, и Гвен чуть не шагнула к нему навстречу. Казалось, само мгновение молило о поцелуе, и чем дольше она глядела в его глаза…


— Перестаньте, — придушенно произнес Алек.

— Что перестать?

— Вот так на меня смотреть.

Гвен нервно сглотнула, отступила назад и торопливо оглядела собравшихся, пытаясь понять, заметил ли кто-нибудь, как она не сводила с Алека взгляда влюбленной коровы. Леди Финчли смотрела в их сторону, но Гвен не была уверена, наблюдает ли та за ними или за герцогом Бреттоном, который, прислонившись к дереву, с поистине христианским терпением громко считал:


— Тридцать четыре… Тридцать пять… Вы сказали, до ста?

— До тысячи, — откликнулась леди Финчли, озорно улыбаясь.

— Вероятно, нам стоит спрятаться? — прошептал Алек.

Гвендолин смущенно взглянула на него:


— Вместе?

— В правилах насчет этого ничего не говорилось.

Мне смутно припоминается некая неудача на экзамене по математике в Итоне, — произнес герцог. — Что-то, связанное с трехзначными числами.

Это непростое понятие, но, уверена, вы разберетесь, что к чему, — подбодрила его леди Финчли.

Взглянув на самого желанного холостяка Англии, который стоял, прислонившись к дереву, и считал вслух, словно школьник, Гвен от души рассмеялась.


— Не понимаю, о чем он только думал, — покачал головой Алек. — Ему бы следовало знать, что пытаться провести Кэролин Финчли — напрасный труд.

— А вы когда-нибудь пытались? — поинтересовалась Гвендолин.

— О, много-много раз. Я знал ее еще малышкой. Ее брат — мой близкий друг, — поведал Алек, пока они отдалялись от дома.

— Лорд Брайерли кажется очень хорошим человеком, — заметила Гвен.

Алек впился в ее лицо напряженным взглядом:

— Вы не выйдете за него.

Гвендолин едва не поперхнулась:


— Простите?

— Он ищет жену. Не знаю, чем вызвана подобная спешка, но… — Алек помолчал, а затем поинтересовался: — Вы умеете хранить секреты?

— Умею, — подтвердила его спутница.

— Он составил список. Вернее, его сестры составили. Список возможных невест.

Внезапно многие события предыдущих дней обрели смысл.


— Я в списке? — нахмурившись, спросила Гвендолин.

— Разумеется, — ответил Алек. Он произнес это так буднично, что Гвен растерялась. Он повернулся и удивленно на нее посмотрел: — А вы думали, что не попали туда?

— Я… я не знаю.

— Не имеет значения. Если лорд Брайерли попросит вас выйти за него, вы ни в коем случае не должны соглашаться.

Гвен не могла не задаться вопросом, не было ли у него на уме какого-либо иного плана, но прежде, чем успела хотя бы посетовать на недостаток смелости (она никогда бы не отважилась спросить об этом, никогда), Алек покачал головой и заявил:

— Вы будете несчастны.

— Несчастна? — А затем какой-то чертик внутри нее заставил спросить: — Отчего же?

Он очень строго посмотрел на Гвендолин:

— Хью живет и дышит лошадьми. У него не будет времени на жену, которая не разделяет его пристрастия.

— Некоторые женщины нашли бы подобное положение вещей привлекательным.

Алек пристально вгляделся в ее лицо:

— А вы?

Гвен сглотнула:

— Полагаю, это зависело бы от моего мужа.

Они достигли поляны на краю леса и вошли под сень деревьев. На лицо Гвен упала тень, и девушку пробрала дрожь.

Но она не была так уж уверена, что дрожит от холода. Алек остановился, и его рука нашла ее руку. Их пальцы переплелись, и он притянул Гвен к себе. Она подняла глаза, и у нее перехватило дыхание. Алек так пристально смотрел на нее; он наверняка смог заглянуть ей прямо в душу, подумалось ей.

— Что, если бы я был вашим мужем? — мягко спросил он. — Такое положение вещей вас устроило бы?

Она молча покачала головой.

— И меня нет, — пробормотал Алек, поднося ее пальцы к губам. — Мне кажется, муж и жена должны разделять свои пристрастия.

Гвен улыбнулась. Она ощущала себя женственной. И смелой.

— Речь ведь уже не о лошадях, ведь так?

— Определенно, не о них.

— Книги? Мой отец страстно любит свою библиотеку.

— Некоторые, — произнес Алек таким соблазнительным тоном, что Гвен оставалось только гадать, о каких книгах он подумал.

— Вышивка? — поддразнила она. — Мама питает пристрастие к вышиванию.

— Страсть просыпается во мне исключительно при мысли о вышивке на одежде, которая на вас надета.

Щеки Гвен запылали от смущения, однако каждой клеточкой своего тела она ощутила довольно-таки сильное волнение. Волнение и восторг.

Алек наклонился и поцеловал ее в уголок рта:


Но еще большая страсть просыпается во мне при мысли о вышивке на одежде, которую можно с вас снять.

— О боже, — прошептала Гвен. — Мне кажется, мы углубились в лес недостаточно далеко.

Алек громко расхохотался, схватил ее за руку и потянул за собой. Гвен вприпрыжку бежала за ним, еле поспевая за его широким шагом. Перепрыгивая через корни и ныряя под ветки деревьев, она не переставая смеялась, запыхавшаяся, но счастливая.

— Стойте, — взмолилась она, с трудом увернувшись от веток ежевики, преградивших дорогу. — Я не могу… Ох!

Алек остановился.

Гвен врезалась в него, их тела столкнулись с внезапной всеобъемлющей силой, а потом… Пути назад уже не было. Он не произнес ни слова, да она и не желала, чтобы он говорил. Его руки обхватили ее талию, а пальцы Гвендолин запутались в его волосах, и все, что происходило между ней и Алеком сегодня утром, показалось незначительным в сравнении с этим моментом.

Гвен не знала, что на нее нашло, она даже не помышляла, что в ней могут пробудиться столь сильные чувства. Но когда она налетела на Алека и прижалась к крепкому мужскому телу, нечто в ней, чему она не могла подобрать название, обрело свободу. Она ощущала желание — нет, потребность — прикасаться к нему, целовать его, показать ему, что она не просто застенчивая маленькая Гвендолин Пэссмор. Она женщина, страстная женщина. И она хочет его.

Гвен простонала имя Алека, притягивая его еще ближе. Она ощущала себя сильной. Она ощущала себя неистовой. Ей хотелось повелевать своей жизнью. Этим моментом.

Всем миром!

Она рассмеялась. Откинула голову назад и рассмеялась.


— Что такое? — тяжело дыша, спросил он.

— Не знаю, — жадно ловя ртом воздух, призналась Гвен. — Просто я так счастлива. Я чувствую себя… Я чувствую…

Алек снова притянул ее к себе, но на этот раз целовать не стал. Просто сжал в объятиях и заглянул ей в глаза.

— Я чувствую себя свободной, — прошептала Гвен.


Примечания:

[1] Угломер — строительный измерительный прибор, предназначенный для определения углов в различных конструкциях.

Глава 8

Алек не хотел ее целовать.

Ну хорошо, это неправда. Он хотел ее поцеловать. Вот только не так. Но сейчас…

Даже появись здесь сам король и прикажи Алеку остановиться, тот не смог бы это сделать. Впервые в жизни им двигало нечто, выходящее за пределы простого вожделения и даже за пределы жизненной потребности. Гвен принадлежит ему. Он должен сделать ее своей. Должен показать ей…

Проклятье, он не знал, что именно должен ей показать. Просто знал, что должен…

В том-то и дело. Алек ничего не знал. Ничего, кроме того, что есть она и он, и этот момент, и этот поцелуй, и ветер, и листья, и аромат влажной земли, и…

— Ты такая красивая, — прошептал Алек.

Он должен был это сказать. Обязан.

— Я чувствую себя красивой, — тихо ответила Гвен. — Ты заставляешь меня чувствовать себя красивой.

Алек коснулся ее локонов, пряди цвета червонного золота скользнули между его пальцами. С утра волосы Гвендолин были уложены в высокую прическу, но после бега по лесу разметались по плечам.

— Откуда они знают, как это делать? — пробормотал Алек.

— Что делать?

Он поднял локон, наблюдая, как завиток мягко пружинит в воздухе, затем накрутил волосы на палец.

— Откуда все пряди знают, как собраться, чтобы получились кудри?

Гвен чуть не рассмеялась:

— У меня очень смышленые волосы.

— Только волосы?

— Пальцы ног тоже довольно умны.

Алека внезапно охватило желание увидеть ее ноги.

— Это становится интересным.

— А как насчет тебя?

— Меня? — Он притворился, что серьезно обдумывает этот вопрос. — У меня очень умные руки.

Гвендолин взяла его руку и поднесла к своим губам.

— Мне нравятся твои руки.

Алек ничего не ответил, не решаясь заговорить. Он едва мог дышать, он даже имя свое с трудом удерживал в памяти, пока она целовала каждый суставчик.

— Они ласковые, — тихо произнесла она. — И очень умелые.

— О боже, — простонал Алек. — Гвен.

Но она не остановилась. Перевернув его руку, она взглянула на ладонь.

— Видишь? — спросила Гвен, касаясь чувствительных бугорков у основания его пальцев. — Мозоли. Откуда у изнеженного графа мозоли?

— Мне нравится работать руками, — хрипло ответил Алек.

Она кивнула:

— Мне тоже.

— Я люблю долгие прогулки, — сказал он.

Она поцеловала его ладонь:

— Я тоже.

А затем, поскольку момент показался подходящим, Алек выпалил:

— Мне нравится зеленый.

Гвен подняла на него взгляд своих удивительных зеленых глаз. Он даже не думал о ее глазах, произнося эти слова. Или думал?

— Это твой любимый цвет? — спросила она.

Он кивнул.

А она улыбнулась:

— И мой тоже.

Алек смотрел на Гвендолин, задаваясь вопросом, когда это моргание другого человека стало так завораживать. Но ресницы Гвен порхали, словно балерины. Он мог простоять здесь все утро, глядя, как поднимаются и опускаются эти бархатистые реснички. Их четкие очертания на ее щеках, то, как она каждый раз едва уловимо улыбалась, закрывая глаза…

Он становился мечтателем.

Он становился глупым.

Ему было плевать.

— Мой второй любимый цвет — сливовый, — сказала Гвендолин, с улыбкой смотря на Алека.

«Мой тоже», — чуть не откликнулся тот, вот только это было не так. Поэтому он усмехнулся в ответ и произнес:

— Мне нравится апельсиновый.

— Мне нравятся апельсины.

Он опустил голову, прижавшись лбом к ее лбу:

— Мне нравятся сливы.

Ее губы нашли его, но коснулись их лишь на миг.

— Мне нравится клубника, — продолжила она.

Алек запнулся:

— В этом есть какой-то скрытый смысл?

— Я не знаю, — беспомощно пожала плечами Гвендолин с легким смешком.

Он коснулся ее подбородка, затем скользнул пальцами вниз, к шее.

— Ты хоть приблизительно понимаешь, насколько сильно я сейчас хочу тебя поцеловать?

— Немного, — прошептала Гвен.

— Я такого раньше никогда не испытывал, — признался ей Алек. Потому что так было правильно. Гвендолин должна знать, что он был искушенным мужчиной и бывал с женщинами. Редко когда обходился без женщин. Но ему необходимо было, чтобы она знала, что с ней все совершенно по-иному.

— Как и я, — отозвалась Гвен, а затем добавила: — Я этого не понимаю.

Алек снова поцеловал ее, слегка укусив за нижнюю губу:

— Не думаю, что ты должна это понимать.

Он начал покрывать поцелуями ее шею, зарычав от желания, когда она откинула голову назад, открывая ему доступ к своей теплой нежной коже.

Алек поворачивал Гвендолин, пока она не оказалась спиной к дереву, а затем прижал ее к стволу, снова нашел губами ее шею и двинулся вниз, ко впадинке под ключицей, к выпуклости груди, выглядывающей над вырезом платья.

— Алек, — простонала Гвен, но он не услышал в ее голосе даже намека на желание его остановить, поэтому смело двинулся еще ниже, проведя языком по коже над отделанным рюшами декольте.

Его руки лежали на ее плечах, и, прежде чем Алек осознал, что делает, он потянул одну сторону лифа вниз.

Алек поцеловал ее плечо, коснулся губами нежной кожи предплечья, запечатлел поцелуй на упругой груди, а затем мучительно медленно взял в рот сосок и слегка его прикусил, издав низкий стон удовольствия, когда услышал тихий удивленный вскрик Гвен.

Где-то в глубине души Алек понимал, что должен остановиться. Ради всего святого! Гвендолин невинна, а он занимается с нею любовью под деревом. В разгар игры в прятки. Но он не мог заставить себя отстраниться. Только не сейчас, когда она в его объятиях, такая сладкая и пылкая. Когда из ее горла вырываются эти неописуемые и бесконечно соблазнительные звуки.

— То, что я говорил раньше, — выдохнул Алек, прижимаясь к Гвен своим возбужденным естеством, хотя и понимая, что это принесет ему лишь еще большие муки, — по поводу того, что если бы был твоим мужем…

Она издала какой-то звук, который Алек счел попыткой сказать «Да?».

— Это было предложение. — Он отодвинулся ровно настолько, чтобы можно было вдохнуть. — Неуклюжее, я понимаю, но… — Он попытался опуститься на одно колено, но обнаружил, что не может удержать равновесие, так что вместо этого у него вышло нечто вроде комичного полупоклона. — Ты выйдешь за меня?

Сперва она ничего не ответила, и Алек встревожился бы, если бы не было очевидно, что она пытается отдышаться. Наконец Гвен подняла на него взгляд и спросила:

— В самом деле?

Он кивнул.

Она кивнула.

И вот так состоялась помолвка Алека Дарлингтона, седьмого графа Чартерса, и мисс Гвендолин Пэссмор, дочери лорда и леди Стиллуортов.

Эта история была не из тех, что стоит рассказывать детям. Малышам поведают о лепестках роз, бриллиантовом обручальном кольце и катапульте (она добавится к рассказу в последнюю минуту).

И это сойдет лорду и леди Чартерс с рук, если тетушка Октавия (как она в конечном счете станет именоваться) не надумает изложить свой взгляд на обстоятельства помолвки своего старшего брата.

«О БОЖЕ! — стучало в голове Гвен. — О боже, о боже, о боже».

И в самом деле, о чем еще она могла думать? Она только что (Гвен была вполне в этом уверена) обручилась с графом Чартерсом, который (Гвен была совершенно в этом уверена) проделывал чрезвычайно грешные вещи с ее левой грудью, что доставляло ей (Гвен была целиком и полностью в этом уверена) огромное удовольствие.

— О БОЖЕ!

Однако внутренний голос мисс Пэссмор крайне редко кричал.

— АЛЕК!

Гвендолин застыла. Или, вернее, застыл Алек, все еще продолжая прикрывать ее грудь своей большой рукой. Лицо его исказилось от страха.

— Алек Дарлингтон, не смей делать вид, будто меня здесь нет!

Алек не двинулся с места, но Гвен расслышала, как он чертыхнулся. В смятении она выглянула из-за его плеча.

— Чем это ты занимаешься? — вопила Октавия Дарлингтон, бешено размахивая руками во все стороны.

Гвен не смогла удержаться от мысли, что совершенно очевидно, чем именно они занимались. Неимоверно униженная, она нырнула обратно за Алека.

— Алек! — вновь возопила Октавия и на сей раз даже стукнула брата по спине. — Что ты делаешь? О боже, Алек, когда я просила тебя избавиться от мисс Пэссмор, я не это имела в виду!

— Октавия, — прорычал он, — заткнись.

Но Октавия Дарлингтон закусила удила и не желала ничего слушать.

— Только не говори…

— Тихо! — рявкнул Алек.

Он обернулся, встав перед сестрой в чрезвычайно неудобной с виду позе. Но, поворачиваясь, продолжал прикрывать собой Гвен, и та была ему за это крайне благодарна.

— Боже мой, Октавия, ты орешь как базарная торговка.

— Как ты мог так со мной поступить? — вопила она.

— Уверяю тебя, — огрызнулся Алек, — к тебе это не имеет никакого отношения.

Но тут к Гвендолин вернулась способность соображать.

— Что она имела в виду… — начала Гвен.

— Ты целовал ее, — выкрикнула Октавия. — Целовал ее!

— Ради всего святого…

— Что она имела в виду, — повысила голос Гвен, — говоря об «избавлении» от меня?

— Ничего, — быстро ответил Алек. После чего потребовал: — Октавия, отвернись.

— Ни за что!

— Отвернись, или — Господь свидетель — я лишу тебя приданого.

Задохнувшись от подобной грубости, Октавия все же отвернулась. Гвен отошла от Алека и поправила платье.

— Так что же она имела в виду, — решительно повторила мисс Пэссмор, — говоря об «избавлении» от меня?

— Она идиотка, — проворчал Алек.

— Я все слышала! — тут же огрызнулась Октавия.

— Так и было задумано!

— О! — Она уперла руки в бока. — Я могу повернуться?

— Э-э-э, да, — ответила Гвен, поскольку Алек был слишком занят, сверля сестру гневным взглядом.

Октавия обернулась, и Гвен едва удержалась, чтобы не отшатнуться. Мисс Дарлингтон выглядела разъяренной. Щеки ее горели румянцем, кудряшки (которые, по мнению Гвен, явно имели искусственное происхождение) подпрыгивали и раскачивались, взгляд был полон неприкрытой злобы.

— Ты худший брат на свете, — заявила она Алеку.

— Нет! — яростно перебила ее Гвен. — Не говори так. Не смей так говорить!

— Какое ты имеешь право так со мной разговаривать?

Гвен шагнула вперед, ткнув в Октавию пальцем:

— Никогда так больше не говори. Ты хоть представляешь, что бы я отдала за еще хоть одну минуту, проведенную с моим братом? За один шанс сказать, как сильно я его люблю?

Октавия упрямо поджала губы. Гвен не могла сказать, была ли та сердита или смущена, но сейчас ее это не волновало.

— Мой брат был моим лучшим другом, и он присматривал за мной, и если бы он все еще был жив, то был бы на этом приеме рядом со мной, как твой брат сейчас с тобой, так что не смей говорить, что твой брат…

— Гвен, — мягко позвал Алек, положив свою руку на ее.

Но Гвендолин не собиралась позволить ему себя успокоить. Она стряхнула его руку и сделала еще шаг к Октавии.

— Почему ты меня ненавидишь? — требовательно вопросила мисс Пэссмор.

— Я с ней не разговариваю, — заявила Октавия, демонстративно поворачиваясь к брату.

— Нет, — выпалила Гвен. — Ты не сможешь просто отвернуться от меня!

— Алек, — процедила мисс Дарлингтон, — я хочу, чтобы ты проводил меня в дом.

— Ты не сможешь просто отвернуться от меня, — повторила Гвен.

На протяжении всего сезона Октавия Дарлингтон вела себя невыносимо 379c78. Она никогда никуда не приглашала Гвен. Друзья Октавии подчеркнуто не замечали мисс Пэссмор, если та оказывалась поблизости. А когда обстоятельства вынуждали девушек вступать в беседу, Октавия отвечала односложно и даже не трудилась скрывать кислое выражение лица.

Если не было свидетелей.

И Гвен все это уже порядком надоело.

— Почему ты меня ненавидишь?

— Я тебя не ненавижу, — фыркнула Октавия.

— О нет, ненавидишь. — Гвен повернулась к Алеку, уперев руки в бока. — Ненавидит.

— Я знаю, — со вздохом откликнулся тот.

Октавия на мгновение онемела от изумления, а затем сердито ткнула пальцем в Гвен:

— Она надменна и груба. Она уводит у нас всех подходящих джентльменов. Она всегда окружена ими, но сделала ли она хоть малейшую попытку отослать кого-нибудь к нам? Нет!

Гвен изумленно уставилась на свою обвинительницу. Если бы Октавия только знала, как отчаянно она ненавидела сезон. Гвендолин была бы счастлива отослать всех джентльменов, если бы только знала, как это сделать.

— Что ж, больше тебе нет нужды об этом беспокоиться, — сказал Октавии Алек. — Я попросил мисс Пэссмор стать моей женой, и она дала свое согласие. — Внезапно он резко повернулся к Гвен: — Ты ведь согласилась, да?

Гвен уже собралась было ответить «да», но потом вдруг прищурила глаза:

— Ты так и не сказал мне, что твоя сестра имела в виду, говоря об «избавлении» от меня.

— Ничего, — выдавил Алек. — Она попросила меня отвлечь тебя, чтобы другие джентльмены тебя не искали. Задание, которое, должен признать, я был счастлив выполнить.

— Ты не говорил мне, что заинтересовался ею, — пробормотала Октавия.

— А разве это изменило бы что-то? Святой боже, Октавия, только не говори «да». — Он поднял руку, предваряя слова сестры. — Если скажешь «да», я тебе этого не прощу. Обещаю.

— Но…

— Нет! — резко сказал он. — Если ты скажешь «да», это будет означать, что тебя больше заботит, как причинить вред мисс Пэссмор, чем как обрести собственное счастье, и если это так, то мне невыносимо думать, что я имею хоть какое-то отношение к твоему воспитанию.

Октавия наконец замолчала.

Алек повернулся к Гвен и взял обе ее руки в свои.

— Гвен, — сказал он. — Единственная Гвен.

Она почувствовала, что улыбается. Не смогла удержаться.

— Я люблю тебя. Не понимаю, как это могло произойти за столь короткое время, но я знаю себя и знаю, что это правда.

Гвендолин сглотнула, пытаясь сдержать слезы. Она тоже не знала, как такое возможно, вот только…

Она чувствовала то же самое.

— Я обожаю тебя.

Она кивнула, надеясь, что он верно истолкует это как «Я тоже».

— Я хочу провести с тобой мою жизнь.

— Я рисую кроликов, — выпалила она.

Он моргнул.

— Что? — спросила Октавия.

— В моем альбоме, — пояснила Гвен. Она понятия не имела, почему заговорила об этом, и на самом деле уже успела раскаяться в своем необдуманном порыве, но, начав, теперь не могла остановиться. — Ты просил посмотреть мои рисунки. Я рисую кроликов. И белочек.

— Это н…

— С клыками.

— Клыками? — В голосе Октавии прозвучал интерес и, кажется, даже некоторое восхищение.

Гвен не обратила на нее внимания, сосредоточившись на Алеке.

— Некоторые из них похожи на моих знакомых.

На его губах заиграла улыбка:

— Кто-нибудь из них похож на меня?

Она чуть не солгала. Чуть.

— Была одна белка, — призналась Гвен. — Этим утром.

Улыбка Алека стала шире:

— Красивая?

— Не очень, нет.

Он начал смеяться.

— Но я нарисовала ее до того, как увидела тебя в озере. Если бы я рисовала сейчас…

— Если бы ты рисовала сейчас… — подбодрил ее он.

— Я не знаю, — сказала она и нахмурилась, обдумывая ответ. — Полагаю, могло бы выйти немного похоже на лорда Браейрли.

Услышав это, Алек громко расхохотался:

— Что Хью тебе сделал?

— Ничего, — признала Гвендолин. — Но никто другой не приходит мне в голову. И он написал тот ужасный список.

— Какой список? — заинтересовалась Октавия.

— Возможно, ты могла бы нарисовать ему лошадиные зубы, — предложил Алек, притянув Гвен ближе, — вместо клыков.

— Это я могу.

— Какой список? — еще раз спросила Октавия.

Гвен улыбнулась своему новому нареченному, шагнув в его объятья.

— Я могла бы нарисовать его в виде лошади, — предложила она, начиная терять нить беседы. ьчжцчх Алек опять послал ей тот взгляд и…

— Не смей снова ее целовать! — завопила Октавия. — Не смей снова целовать ее при мне.

Слишком поздно.

Он поцеловал Гвен.

И ей это понравилось.

Почти так же сильно, как нравился он.

Глава 9

Кэролайн полагала, что утверждение, будто ее планы в большинстве своем претворяются в жизнь в точности так, как было задумано, не было пустым бахвальством с ее стороны. Невозможно вести хозяйство в трех различных поместьях, находившихся во владении маркиза Финчли, и не научиться искусно управлять людьми и улаживать всевозможные проблемы. Но сейчас она находилась во власти новых, довольно обескураживающих эмоций.

Герцог Бреттон все еще стоял, прислонившись к дереву, и пытался досчитать до тысячи, очевидно, надеясь, что Кэролайн не заметит, как он пропускает некоторые числа. Или сотни чисел.

— Это же прятки, герцог, — попеняла она ему. — Прошу вас, постарайтесь сосредоточиться на цифрах.

Бреттон застонал и продолжил отсчет.

— Дорогой, — обратилась Кэролайн к только что присоединившемуся к ним мужу, — ты не видел, с кем ушла Гвендолин Пэссмор?

Маркиз Финчли, прищурившись, осмотрелся по сторонам так равнодушно, как только мог человек, которому всевозможные брачные игры в светском обществе откровенно наскучили.


— Последний раз я видел мисс Пэссмор, когда Чартерс изумленно пялился на нее, как рыба, попавшаяся на крючок.

— Ей следовало быть не с Чартерсом, — сердито прошипела Кэролайн. — Я выбрала ее для Хью. А если бы мисс Пэссмор не заинтересовалась Хью, то это должно было произойти лишь из-за вспыхнувшей любви к нему… — Маркиза махнула рукой в сторону герцога Бреттона. — …Но теперь, когда он, как оказалось, даже считать как следует не умеет, мне придется простить ей это.

— А что с Чартерсом не так? — удивился маркиз. — Из добропорядочной семьи, граф, приятный малый.

— Я выбрала ее для Хью, — повторила Кэролайн, чувствуя, что вот-вот заплачет. — Теперь мой брат, наверное, никогда не женится. Я не уверена, что ему подойдет мисс Пейтон.

— Почему нет? Вчера у нас с ней состоялся интересный разговор об осушении земель.

— Вот именно, — вздохнула маркиза. — Кейт мне симпатична, правда, симпатична. Но я не уверена, что Хью оценит ее начитанность. И она такая прямолинейная!

— Мужчинам это нравится, — честно ответил маркиз. — К тому же у нее очень милый ротик. Хотя, — добавил он, наклоняясь и целуя жену в губы, — не такой милый, как твой.

Герцог выпрямился и отступил от дерева.


— Тысяча, — торжественно провозгласил он. — А где же все?

— Именно это вы и должны выяснить, — ответила Кэролайн тоном, который можно было бы назвать раздраженным — вот только она никогда не испытывала раздражение. Ну, почти никогда. — Они прячутся, ведь это игра в прятки. Мисс Дарлингтон досчитала до тысячи по меньшей мере две минуты назад и уже побежала искать спрятавшихся.

Маркиз схватил жену за руку.


— Нам нужно спрятаться, — заявил он.

— Спрятаться? Я не могу прятаться. Мне ведь придется перепоручить кому-нибудь свои обязанности. Я должна остаться…

Финчли потянул ее за собой.

— Идите и найдите других игроков, — велела Кэролайн герцогу, оглянувшись через плечо. А затем, поскольку его светлость выглядел так, словно собирался вздремнуть или выпить бокал бренди, о котором недавно упоминал, поторопила: — Ну же, идите и найдите их!

Маркиз потянул жену прямиком к дому, втащил вверх по лестнице и втолкнул в ее спальню. К счастью, горничной маркизы нигде не было видно.

— Что, бога ради, ты творишь, Финчли? — спросила Кэролайн, тяжело дыша.

Он захлопнул за ними дверь:


— Мы одни.

— И что?

— И теперь я не Финчли, не так ли?

Невольная улыбка коснулась уголков губ Кэролайн:

— Полагаю, что так.

Маркиз прижал жену спиной к двери и притиснул ее своим большим теплым телом к деревянной поверхности.

— Тогда… как меня зовут?

Он склонил голову и начал делать что-то восхитительное с шеей Кэролайн.


— Хью называет тебя Финчбёрд, — поддразнивая мужа, ответила она. И обнаружила, что развязывает его галстук, даже не успев толком понять, как это случилось.

— Меня зовут Пирс, — прорычал маркиз.

— Да, но ты не любишь, когда тебя прилюдно называют Пирсом, — прошептала Кэролайн. Маркизе пришлось перейти на шепот, потому что муж ухитрился стянуть лиф ее платья и… Ей вдруг стало нечем дышать.

— Мы не на людях, — ответил он, заключая жену в объятия.

Она коснулась ладонью его щеки:


— Мне не следует этого делать. Я должна придумывать игры для моих гостей. Они будут гадать, куда я подевалась.

— Игры, — усмехнулся маркиз. — Оставь гостей в покое, Кэролайн. Всего за несколько дней я увидел больше игр, чем за все время, что был ребенком. Они же взрослые мужчины и женщины.

Финчли опустил жену на кровать.

Кэролайн откинулась назад, размышляя, позволить ли ему продолжать.


— Игры полезны, — заметила она, любуясь морщинками в уголках глаз мужа и наслаждаясь тем, как он расстегивает ее платье, — быстрее, чем сумела бы справиться ее горничная.

— Чепуха, — возразил маркиз, стягивая рукава платья вниз и приступая к корсету.

— Они заставляют людей быть вместе, — объяснила Кэролайн, скидывая туфли. — Это часть моего грандиозного плана, который поможет Хью найти какую-нибудь подходящую для женитьбы леди.

— А может, он пока не хочет жениться, — выразил сомнение Пирс.

— Хочет! Он сам попросил меня составить список невест. Но, боюсь, Чартерс завладел вниманием Гвендолин Пэссмор. Теперь мне придется сосредоточиться на Кейт.

— Тем лучше, — отозвался маркиз, сражаясь с неподдающейся шнуровкой корсета. — Ох, прости, порвалось… Гвендолин не смогла бы сделать так, чтобы Хью ловил каждое ее слово.

— А ты ловишь каждое мое слово? — Кэролайн пристально посмотрела на мужа, почувствовав легкое сомнение.

Он стянул с нее корсет. Кэролайн посмотрела вниз. Каким-то образом Пирсу удалось раздеть ее до сорочки, но сам он все еще оставался одетым. Маркиза потянулась вперед и начала расстегивать пуговицы на жилете мужа.

— Пирс? — вновь обратилась она к нему. — Ловишь?

Финчли уделял все свое внимание изгибам ее груди, и хотя Кэролайн оценила его сосредоточенность, она продолжала упорствовать:


— Ты ловишь каждое мое слово?

— Нет, — ответил Пирс хриплым от желания голосом, стаскивая с себя сюртук и отбрасывая его в сторону.

Кэролайн моргнула, глядя на него:

— Нет?

Рубашка маркиза пролетела через всю комнату, а сапоги со стуком свалились на пол.

— Не ловишь? — Кэролайн почувствовала себя до смешного разочарованной. Конечно же, Пирс ее любит. Он…

Большое мужское тело накрыло маркизу.


— Мне не хочется ловить каждое твое слово, — прорычал Финчли жене на ухо, вжимая ее в кровать так, что… что… Кэролайн почувствовала внезапный жар 379c78. Она обвила шею мужа руками.

— Мне больше нравится ловить каждый твой вздох, — продолжил маркиз. Он стянул тонкую сорочку и припал губами к соблазнительной груди.

— Не знаю… нам следует быть на улице и играть в прятки, — прошептала, чуть прикусив мочку его уха, Кэролайн.

Она почувствовала, как по всему телу Пирса прошла дрожь.

— Я собираюсь сыграть в прятки прямо сейчас, — усмехнулся он несколько минут спустя.

К тому моменту Кэролайн потеряла нить разговора. Маркиза потянулась к мужу:


— Прошу тебя, мне нужно…

— Сначала спрячемся, — развил он свою мысль, и глаза его дьявольски блеснули, — а о том, как найтись, позаботимся позже.

Маркиза задохнулась от страсти, а затем… снова задохнулась от страсти.

К тому времени, как Финчли с женой спустились к гостям, игра в прятки закончилась. Кэролайн с явной неохотой высвободила свою ладонь из руки мужа. Вокруг мисс Октавии Дарлингтон собрались юные леди, которые, на искушенный взгляд хозяйки, выглядели чем-то взволнованными.

На секунду Пирс задержал Кэролайн и прошептал ей на ухо:

— Долго еще до отхода ко сну?

Она посмотрела на него, почувствовав, как щеки ее заливает румянец. И покачала головой.


— Замолчи! — шикнула маркиза на мужа, после чего покинула его, ничего не желая так сильно, как вновь подняться по лестнице и надолго улечься спать.

— А вот и я, дорогие мои, — прощебетала Кэролайн, быстро присоединившись к группке молодых леди. — Прошу вас, поделитесь со мной своей историей, Октавия.

Мисс Дарлингтон стояла, прикрыв лицо ладонью, и стонала: «Мои глаза! Мои глаза!», — но при звуке голоса Кэролайн проворно опустила руку вниз.

— Ничего страшного, леди Финчли, — отозвалась Октавия. Две другие девушки кивнули, соглашаясь. — Совсем ничего.

Маркиза вздохнула. Она знала, что означало это «ничего».


— Вот теперь я настаиваю, — мягко сказала она. — Что с вашими глазами, Октавия? У вас появился ячмень? Или глаза воспалились?

— Нет! — воскликнула мисс Дарлингтон. — Просто мой брат…

Кэролайн продолжала широко улыбаться. Она готова была поставить сотню фунтов на то, что Гвендолин Пэссмор не станет частью ее многочисленной семьи. Бедный Хью.


— Позвольте я угадаю, — предложила маркиза. — Ваш брат влюбился.

— Что ж, можно и так сказать, — с неодобрением отозвалась Октавия.

Кэролайн взяла юную леди под руку:

— Мы можем так сказать, потому что это правда, не так ли?

С минуту мисс Дарлингтон молчала, так что маркизе пришлось слегка ее ущипнуть.

— Это только мое предположение, но я заметила, что ваш брат, кажется, без ума от Гвендолин Пэссмор.

— Он… в лесу…

В лесу он предложил Гвендолин стать его женой, — продолжила Кэролайн, ловко прерывая Октавию и не давая той возможности неосторожно сболтнуть лишнего. — Разве это не романтично? — Маркиза предупреждающе посмотрела на других девушек, и те послушно кивнули. — Думаю, мы все согласимся с тем, что наша дорогая Гвендолин была самой прелестной девушкой этого сезона. Бесспорно, мы рады видеть, какой удачный она сделала выбор.

Все леди закивали, словно марионетки.

— К тому же, — добавила Кэролайн, — теперь все ее поклонники начнут подыскивать себе иной предмет обожания.

Лица девушек просияли. Маркиза не могла припомнить, чтобы когда-либо ранее вела себя подобно глупой наседке, но со стороны, должно быть, именно так сейчас и выглядела. Она понизила голос:

— Вы уже встречались с капитаном Нейлом Оуксом?

Все девушки отрицательно покачали головами.

— Герой войны. Я видела, как его представляли королеве, — сообщила им Кэролайн.

Юные леди вежливо улыбнулись. Нет, настолько глупой она не была никогда.

— Разумеется, у него была ужасная репутация, прежде чем он уехал на континент, — добавила маркиза. — Отчаянный повеса! Такой привлекательный мужчина представляет собой опасность для юных леди. Вашим матушкам следует соблюдать крайнюю осторожность, пока этот тигр не стал безобидным котом.

Вежливая незаинтересованность на лицах девиц исчезла, и их глаза заискрились.

Кэролайн притянула локоть Октавии ближе к себе:

— Давайте немного пройдемся, милочка. Хочу показать вам вид из западного окна.

Но, добравшись до западного крыла, Кэролайн потеряла к виду из окна всяческий интерес.

— Гвендолин станет вашей невесткой, — обратилась маркиза к Октавии. — И если только я не ошиблась в своих предположениях, вы собирались крайне опрометчиво высказаться о будущем члене вашей семьи.

Мисс Дарлингтон поджала губы, скрипнув зубами:


— Вы бы только видели…

— Ваш брат влюблен, — сказала Кэролайн, почувствовав, что ей немного жаль Октавию. Очевидно, та ревновала так сильно, что не видела дальше своего носа.

Октавия кивнула:


— Я знаю.

А иметь Гвендолин в качестве члена семьи — это вовсе не то же самое, что иметь ее же в качестве соперницы, — подчеркнула Кэролайн. — Мисс Пэссмор — милая девушка, и я бы с удовольствием называла ее своей сестрой. Я надеялась, что она влюбится в моего брата Хью.

— Полагаю, мне повезло, — отозвалась Октавия. К ужасу Кэролайн, в глазах мисс Дарлингтон блеснули слезы. — Мне придется находиться рядом с ней до конца своих дней, так что все смогут сравнивать наши фигуры и говорить о том, какая Гвендолин хорошая, какая она очаровательная, после чего общество сможет позабавиться, обсуждая, какая неинтересная я!

— Октавия! — воскликнула маркиза. — Такого не будет!

Мисс Дарлингтон смахнула слезу, сбегавшую по щеке.


Она выставила меня чудовищем перед братом, — призналась Октавия, глотая слезы. — Она… она сказала, что отдала бы что угодно, чтобы хотя бы еще одну минуту провести со своим умершим братом, как будто… как будто я не люблю своего брата, — а я же его люблю.

Я уверена, что Гвендолин не это имела в виду. — Кэролайн ласково приобняла Октавию за плечи. — Полагаю, вы что-то сказали Алеку? Что-то, что не понравилось Гвендолин? — Мисс Дарлингтон кивнула. — И она вступилась за него. Знаете что, Октавия? С этого момента у вашего брата есть кто-то, кто любит его так сильно, что всегда будет защищать. Он нашел ту, которая будет с ним, будет рядом всегда, всю жизнь. Ту, которая подставит ему плечо, и родит детишек, и просто будет очень сильно его любить.

Октавия неуверенно улыбнулась:

— Это звучит так… мило. А вы… вы любите маркиза так же сильно?

Кэролайн посмотрела через плечо и встретилась взглядом с Пирсом. Ее сердечко екнуло при виде мужа.


— Да, — без колебаний ответила она. — Да, люблю. И вы тоже найдете свою любовь, Октавия. ьчжцчх Но пока вы просто должны быть счастливы за брата и за Гвендолин.

— Я буду счастлива, — пообещала мисс Дарлингтон, глубоко вздохнув. — Я была такой невыносимой и… и я буду счастлива.

Пирс коснулся плеча Кэролайн.

— Я подумал, что нужен тебе, — произнес он. — У тебя был такой взгляд…

Октавия присела в реверансе.

— Пойду найду брата, — сказала она. — Кажется, я забыла поздравить его с помолвкой.

Пирс обнял Кэролайн одной рукой:

— Опять во все вмешиваешься, да?

Маркиза взглянула на мужа и усмехнулась:

— Самую малость.

Глава 10

Четыре года назад…

Увидев, как высокий, широкоплечий юноша идет по подъездной аллее прочь от дома ее семьи, мисс Кэтрин Пейтон поняла, что ей наконец представилась долгожданная возможность переговорить с ним наедине.

Будь мисс Пейтон старше, или мудрее, или менее сосредоточена на том, что намеревалась сделать, она бы разглядела и скованность в плечах молодого Нейла Оукса, и гневную чеканность каждого его шага. И непременно бы заметила, что, хотя он забыл шляпу и его густые, черные, как смоль, волосы разлохматились, а лицо раскраснелось от холодного ноябрьского ветра, Нейл, похоже, не обращает на это внимания. И ей бы стоило задуматься — почему?

Но она не была ни старше, ни мудрее и, поглощенная своими чувствами, смущающими и необузданными, не стала размышлять над всяческими «почему». Ей было всего шестнадцать, она только-только осознала собственную расцветающую женственность и теперь страстно желала проверить ее действие — и в первую очередь на том юноше, что сейчас удалялся по подъездной аллее. Начнем с того, что Кейт никогда бы и в голову не пришло спрашивать себя, что привело его в Бинг-холл. Нейл Оукс всегда, сколько она помнила, считал Бинг-холл едва ли не родным домом, против чего не возражали ни мать Кейт — пока была жива, — ни ее отец до сего дня.

Возможно, мистер Пейтон сочувствовал Нейлу, ведь родных братьев и сестер у парнишки не было, — мать же умерла несколько лет назад, после чего — слишком скоро — ему пришлось мириться с появлением мачехи и, почти сразу за тем, с рождением единокровных братьев-близнецов, тех самых братьев-близнецов, каковые, по всеобщему мнению жителей Бернивинейского графства, были подозрительно хорошо развиты, чтобы считаться недоношенными.

А может, мистер Пейтон высоко ценил то, что в Итоне Нейл вступался за его наследника, Тома, которого был старше на два года. Если бы не это покровительство, брат Кейт вряд ли избежал бы рабства, в какое обычно попадают самые младшие ученики школы. Или, возможно, мистеру Пейтону просто нравился этот юноша: его дьявольская находчивость и умение побеждать. И не только когда дело касалось местных красоток. Надо сказать, в таких, как Нейл, рисковых молодых людях эсквайры постарше любят видеть самих себя в столь же юные годы.

Но ничего из вышеперечисленного не пришло на ум мисс Пейтон, когда она, схватив с комода шляпку, сбежала по лестнице и через отдаленную столовую попала на кухню, где, сорвав шаль экономки с крючка у двери, выскочила наружу, торопясь за Нейлом.

И все потому, что была решительно настроена на поцелуй.

Над тополиной аллеей, шуршащей золотой и бурой листвой, висели пепельно-серые тучи. Промозглый ветер, шквалистые порывы которого обещали приближение бури, щипал Кейт за нос и так трепал длинные атласные ленты на ее капоре, что те вились за ней, словно знамена на скачках. Когда Кейт оставила позади аллею, Нейл опережал ее на сотню метров. Она окликнула его, но голос потонул в шуме листвы, и Кейт, позабыв о приличиях, приподняла повыше легкие муслиновые юбки и побежала.

Она любила Нейла Оукса, любила всю сознательную жизнь, но до недавнего времени даже не догадывалась, что ее чувства к нему, которые она никогда не принимала за сестринскую привязанность, нечто большее, нежели обычная дружба. Однако в последний год Кейт стала замечать, что с нетерпением ждет его визитов, мечтая сразиться с ним в словесном поединке, и почему-то забывает дышать при виде закатанных рукавов рубашки, открывающих его на редкость мужественные руки. Еще она ловила себя за изучением формы его губ и размышлением: твердые они или мягкие… А так же поняла, что в последние месяцы одни только нотки ирландского акцента, перенятого Нейлом у своей матери, кажутся ей невероятно очаровательными. Вдобавок ко всему, Кейт обнаружила, что встревает в любой разговор, в котором упоминали Нейла, а коль скоро тот был сорви-головой, то и разговоров о нем было предостаточно.

Кейт совершенно не смущало, что Нейлу прочили будущее заправского негодяя, — она слишком хорошо его знала. Лучше, чем кто-либо еще.

Она была с ним, когда сын конюха свалился в реку, и Нейл не раздумывая кинулся спасать бедолагу, а после не сказал никому ни слова, чтобы мальчишку не наказали за беспечность. Ей доводилось наблюдать, с какой нежностью Нейл обнимал своих единокровных братишек и с какой вежливостью отвечал на бесконечные придирки мачехи. И Кейт точно знала, насколько сильно чувство чести у этого человека, чье имя стало олицетворением крайней распущенности и порока.

Ничто не могло заставить Нейла отказаться от данного им слова. Однажды Том рассказывал ей, что как-то раз старший мистер Оукс, вспылив из-за какой-то надуманной ошибки в расчетах с Баки Бакстоуном, решил не выплачивать тому остаток денег. Так Нейл взял долг отца на себя и, предложив в качестве платы свои спину и мускулы, пять дней кряду ворочал на поле Бакстоуна каменные глыбы размером с дыню.

Нет, Кейт не принимала его за святого. Где уж там. Нейл часто пускался в различные авантюры, своим изрядным безрассудством ставя под удар не только себя, но и других — ее братьев в том числе. И как бы учтиво он ни выслушивал жалобы мачехи, они не влияли на его поведение. Совершенно. А драки?! Ничего на свете он не любил больше шумной потасовки: они с Томом столько раз ставили друг другу фингалы под глазом, что и не сосчитать. К тому же Нейл выпивал — слишком много и слишком часто.

Наконец, Кейт была прекрасно осведомлена, какую он снискал репутацию в отношении местных девиц. И неудивительно. Ее братья, считавшие Нейла образцом для подражания во всем, что касается поведения настоящего мужчины, беспрестанно обсуждали завоевания друга, и надо было быть глухой, чтобы не услышать их разговоров. Да братья и не прилагали особых усилий, чтобы Кейт их не подслушала. Более того, порою до ее ушей долетали слова самого Нейла, восхвалявшего некоторые девичьи… хм… достоинствами это как-то трудно назвать.

Однако в последнее время амурная сторона его жизни, которую Кейт когда-то сочла недостойной внимания, стала вызывать у нее… ревность. Нейл, то и дело провозглашавший тосты в «Черном Льве» за какую-нибудь местную красотку, ни разу не пил за нее, Кейт. И никогда не танцевал с ней ни на одном из местных балов и праздников, разве что на глупейших сельских танцах, на каких приглашали даже детей.

А ведь должен был. Она же такая хорошенькая. Ей достаточно взглянуть в зеркало, чтобы увидеть, что кожа у нее белоснежная и гладкая, волосы по цвету и сиянию схожи с пухом молочая, а глаза вовсе не блеклые, как это зачастую бывает у светловолосых, а темно-синие, почти черные, и потому столь приметные. Вот только фигурой Кейт, разумеется, никогда бы не смогла похвастаться: слишком она была низкоросла и тонка. Но на последнем балу в честь сбора урожая Гарри Фентморган, племянник викария и виконт, сказал ей, что она изящна, словно принцесса фей.

Но когда Кейт обмолвилась об этом Нейлу, тот лишь рассмеялся.

Однако три дня тому назад в «Черном Льве» подмастерье кузнеца Билли Эггс поднял кружку в ее честь. Об этом Кейт не преминула сообщить ее горничная Нелл, узнавшая, в свою очередь, сию новость от троюродной кузины, Нэнси Хайтауэр, что прислуживала в той самой таверне. По словам Нэнси, в прошлую пятницу в четверть одиннадцатого вечера Билли Эггс поднял свою кружку и громко произнес:

— За мисс Кейт Пейтон, самую красивую девушку в Бернивинейском графстве!

Некоторые из присутствующих вслед за ним воскликнули: «За мисс Пейтон!» — что, разумеется, в высшей степени отрадно. И лишь Нейл Оукс, вскочив со своего места, «словно бык, которого кольнули в зад», выбил кружку из рук Билли и рыкнул:

— Не смей пить за мисс Пейтон, будто она обыкновенная девка. Уж точно не при мне.

Все только рты поразинули: уж от кого-кого, а от Нейла Оукса никто не ожидал призыва соблюдать приличия. Да и слышать, как он в столь грубой форме бранит Билли Эггса, с которым вместе участвовал во многих непристойных забавах, было просто невероятно.

А потом Билли ударил Нейла, и вся таверна оказалась вовлечена в пьяную драку…

Впрочем, дальнейшая история Кейт не интересовала, поскольку вечера в таверне частенько заканчивались пьяными дебошами. Что же действительно было небезынтересно, так это почему Нейл Оукс категорически возражал против того, чтобы в таверне провозглашали тосты в ее честь. Может, спрашивала себя Кейт, он как-то особенно дорожит ее добрым именем? А если так, то по какой причине? Как друг семьи или здесь нечто большее?..

Стоило этому вопросу зародиться в голове, как с каждым прошедшим часом он казался Кейт все более значимым и мучил столь же нещадно, как крапивница прошлой весной, когда она наелась мидий. Ну, может, чуток полегче. При этом Нейл, тот, который вечно путался под ногами, ни с того ни с сего пропал из их дома, лишив Кейт возможности проверить, а не таится ли в его полуночных глазах нежное чувство.

А вдруг ничего подобного она в них не увидит? Что ж, тогда останется одно — спросить его напрямик, почему он ударил Билли Эггса. И если сей поступок не был вызван романтическими чувствами, а всего лишь несколькими пинтами пива, значит пора бы уже — и давно пора — Нейлу Оуксу начать видеть в ней женщину.

В любом случае сегодня после полудня, к тому моменту как она покинет общество Нейла, Кейт намерена точно знать, каковы же все-таки у него губы.

Она догнала его на берегу разделявшей их поместья реки: он уже собирался перейти по пешеходному мосту, ведущему к его фамильному имению.

— Нейл! — закричала Кейт, крепче прижимая к голове шляпку из-за неистового ветра; длинные пряди волос хлестали ее по раскрасневшимся щекам.

Нейл резко обернулся. При виде Кейт грозное выражение его лица смягчилось, хотя приветливая, поощряющая к общению улыбка на губах не расцвела. Однако Кейт, никогда и не нуждавшаяся в поощрении, если ей вздумалось что-либо сделать, заторопилась к нему и, когда Нейл поклонился, будто она была леди, а он джентльмен, и встретились они на улицах Лондона, а не на берегу мутной речушки, опешила. Правда, его прекрасных манер хватило лишь на наклон головы, и, выпрямившись, он снова нахмурился.

— Кейт? Что ты здесь делаешь?

— Бегу за тобой, — ответила та, пытаясь отыскать в его глазах хотя бы намек на страсть. Разглядела она одно только раздражение. Нейл уже смотрел на нее так однажды, на сельской ярмарке. Тогда Кейт было десять, и она покрасила в розовый цвет призовую племенную кобылу его отца. Кейт поплотнее закуталась в шаль, одной рукой придерживая капор, чтобы тот не унесло.

Нейл пригладил свои густые черные кудри:

— Ясно. И что же ты хочешь?

— Где ты пропадал? Мы не видели тебя целую неделю, а ты, только что побывав у нас дома, ушел и даже не повидался с Томом, хотя он был у себя. Все это выглядит довольно странно. Могу лишь предположить, что тебя выгнали, — бросила она в шутку и потому не заметила, как Нейл слегка вздрогнул от ее слов. — Неужели ты наконец сотворил нечто такое, что даже папа с его, казалось бы, безграничной способностью к всепрощению не смог найти тебе оправдания?

— А тебе разве не объясняли, что невежливо совать нос в чужие дела? — парировал он.

— Пытались, — доложила Кейт. — Но как я узнаю то, что хочу знать, если никто по своей воле мне ничего не рассказывает? Неужели ты предпочтешь, чтобы я выведывала все исподтишка? Конечно же, нет! Это было бы слишком гадко. Пусть я лучше прослыву невежей, но никак не пронырой.

Нейл покачал головой, недовольное выражение сменилось печальной улыбкой, а потом и смехом:

— Устами младенца…

— Я уже не младенец, Нейл, — заявила Кейт и поежилась, поскольку на ее обращенное к нему лицо упали первые капли ледяного дождя. — Мне уже шестнадцать.

Он снова улыбнулся.

— Ах да, кажется, припоминаю: несколько недель тому назад ты стояла у меня над душой, требуя подарка, — сказал он, снимая пальто и накидывая ей на плечи. Она утонула в складках огромного одеяния, подол которого, распластавшись на влажной земле, укрыл и носки ее туфель. Шерсть пальто впитала в себя запах и тепло Нейла, что вмиг окутали Кейт. Но мечтала она о более интимном соприкосновении с его запахом и теплом — в его объятиях, а не в одежде.

— Многие девушки в моем возрасте уже выходят в свет и даже обручены.

Ухватившись за отвороты пальто у ее шеи, Нейл деловито застегивал пуговицы, но после этих слов руки его замерли, а лицо превратилось в непроницаемую маску.

— Да.

— Осмелюсь предположить, что и на мою долю хватит поклонников.

— Нисколько в этом не сомневаюсь.

Все шло не так, как представлялось Кейт. Потому она оставила попытки легкими поддразниваниями заставить его хоть как-то выказать ревность и перешла к своей обычной тактике — решила идти напролом.

— И несомненно, меня будут целовать, — заметила она.

— Черт бы их побрал, конечно будут! — слова вырвались из него с такой неожиданной силой, что Кейт от удивления моргнула. Он же покраснел от гнева. — Куда ты клонишь, Кейт? Зачем пристаешь ко мне со своими бесстыжими планами?

У нее расширились глаза:

— Бесстыжими?.. Нейл Оукс, полагаю, тебе не понравится, если к уже имеющемуся списку твоих грехов добавится еще и лицемерие. Если бы поцелуй превращал девушку в бесстыжую женщину, тогда во всем графстве не нашлось бы ни единой девицы старше семнадцати, которая смогла бы претендовать на порядочность. За исключением Чернушки Ламли, да и то, она осталась нецелованной вовсе не из-за недостатка усилий с ее стороны.

— Уверен, ты все преувеличиваешь.

— Ничуть, — честно ответила Кейт. Она с серьезным выражением лица подалась вперед и, положив маленькие ладошки Нейлу на грудь, почувствовала, как часто бьется его сердце. — И полагаю, ты, как никто другой, должен это понимать, ведь именно ты, по всей вероятности, несешь ответственность за большую часть этих «бесстыжих» губ.

— Тебе не следует говорить такие вещи, Кейт. Тебе и знать-то о таких вещах не следует, — заметил он резко, но при этом покраснел еще сильнее.

— Это почему же? — спросила она, искренне смутившись.

— Да потому… что ничего хорошего в этом нет, вот почему, — ответил он.

Она рассмеялась столь странному перевоплощению Нейла Оукса, первейшего повесы округа.

— Вот только Мэри Грант утверждала обратное. И Беатрис Ламли.

— Господи, спаси и помилуй! — выдохнул Нейл.

Кейт подняла бровь:

— И от чего же Всемогущий должен тебя спасти?

— Да от тебя же.

— От меня? — Изумление в ее широко раскрытых глазах быстро сменилось острым интересом. — Почему от меня?

Он долго смотрел сверху вниз на обращенное к нему лицо Кейт, а потом, с несчастным видом, протянул руку, чтобы убрать прядь волос из уголка ее губ.

— Ты просто чума на мою голову, Кейт Пейтон.

— Ну разумеется. Ты же столько лет об этом твердишь. И что? Ты как-то странно себя ведешь, Нейл, — тут наконец она поняла, что он и в самом деле ведет себя очень странно. Встревоженный и сердитый, он смотрел на нее гневно, осуждающе… и в то же время печально. Она придвинулась поближе, вглядываясь в хмурое лицо, желая разгадать, что же его беспокоит. — Что случилось, Нейл? Неужели ты… Неужели и вправду на этот раз совершил что-то ужасное? — заволновалась Кейт.

— Да. Нет! — вырвалось у него. — Проклятье! Что ты от меня хочешь, Кейт?

Она закатила глаза:

— Поцелуй, что же еще?

Нейл уставился на нее, а она рассеянно отмечала застрявшие в его черных кудрях, точно хрусталики, капли ледяного дождя и чернеющие от влаги плечи пиджака, и решительную линию рта, и длинные, густые ресницы.

— Я думала, это и так понятно, — заметила она тихо.

— Нет, — прошептал он, словно осужденный и уже потерявший надежду человек.

Его слабость удивительным образом подействовала на Кейт: она почувствовала себя упоительно женственной, соблазнительной и могущественной. И, воодушевленная новыми ощущениями, настолько расхрабрилась, что впервые в жизни принялась флиртовать с Нейлом Оуксом.

— Нет, тебе не совсем понятно? Или нет, ты не будешь меня целовать? — спросила она с напускной застенчивостью.

В ответ он лишь странно, полузадушенно простонал, что Кейт сочла за крайне ободряющий знак.

— Что ж, полагаю, тебе придется это сделать, — заявила она, улыбаясь Нейлу сквозь пелену дождя.

— Ты ведешь себя глупо, — прорычал он и, дернув за лацканы пальто, нечаянно притянул Кейт ближе к себе.

Она не ощущала страха, нет. Скорее, была зачарована. Она любила Нейла со всей силой, на какую способы шестнадцатилетние, и доверяла ему. И желала его, пусть и несколько туманно, но тем не менее страстно.

— Вовсе нет, просто я донельзя практичная. Зная наперед, что мне никуда не деться от поцелуев, я немного поразмыслила и решила, что мой первый опыт должен быть приятным, самым приятным, а поскольку ты — признанный мастер в этой области, кого, как не тебя, мне следовало выбрать для первого поцелуя.

Приподняв бровь, Кейт улыбнулась Нейлу в полной уверенности, что вот сейчас он наклонит голову и поцелует ее. Но он не поцеловал. Он сердито на нее уставился, а поскольку так и не отступил — руки его продолжали сжимать несчастную ткань у ее горла, — Кейт встала на цыпочки, потянулась изо всех сил вверх и… и…

Поцеловала Нейла.

Губы у него оказались холодными и мокрыми от дождя и совсем-совсем безучастными. Выходит, он действительно не хотел ее целовать. Кейт уже была готова потерять самообладание, опуститься на пятки и в смятении убежать, но только ее губы начали свое отступление, как Нейл наклонил голову и с силой прильнул к ним. Чуть приоткрывшись, губы его замерли — горячее дыхание опалило Кейт рот, а скользнувший вдоль ее губ язык вызвал волну дрожи. Когда поцелуй стал более страстным и требовательным, трепет охватил все ее тело. Губы Нейла жадно ласкали, но в остальном он казался будто скованный параличом: никак иначе к ней не прикасался и, хотя по-прежнему держал за лацканы пальто, не придвинулся ближе ни на йоту.

Обезволев, Кейт привалилась к Нейлу, опираясь руками о его грудь, чтобы не упасть, отчего сердце его зачастило, а сам он натянулся как струна. Но едва Кейт обвила руками его шею и плотнее к нему прижалась, как Нейл вышел из ступора. С полустоном-полурычанием он приподнял Кейт за плечи и отставил подальше от себя.

— Я не собираюсь рисковать тем, что мне дороже всего, ради минутного удовольствия, — произнес он еле слышно.

— Ты о чем? — спросила Кейт, недоуменно на него уставившись. Голова у нее шла кругом, а каждая клеточка тела болезненно ныла от неудовлетворенного желания.

— Я покупаю патент на офицерский чин в кавалерии, — сообщил он, тяжело дыша. — Я уезжаю.

— Что? — переспросила она ошеломленно.

Нейл никогда не говорил, что собирается поступить в кавалерию, никогда даже не выказывал желания носить военную форму. Никогда. Но именно этого он хотел больше всего на свете? И боялся поцеловать ее, поскольку это поставит его мечту под угрозу?.. О боже, неужели он подумал, пусть и на какое-то мгновение, что она обвинит его в компрометирующих действиях? Не мог же он так плохо о ней думать! И все же… Из груди Кейт вырвался всхлип.

— Кейт, пожалуйста. Я не могу здесь оставаться.

— Превосходно. ьчжцчх Уходи! — выдавила она, задыхалась от унижения и боли.

— Кейт, ты не можешь получать все, что бы ни пожелала. Не сейчас. Через несколько лет, когда будешь старше…

— Я не ребенок! — закричала она, по щекам ее текли слезы и смешивались с дождем.

Кейт вырвалась из его объятий и, сорвав с себя пальто, швырнула им в Нейла. Он, поймав пальто одной рукой и протягивая Кейт другую, шагнул навстречу. Лицо его было бледным.

— Кейт…

— Отправляйся в ад, Нейл Оукс, — бросила она и умчалась прочь.

Глава 11

4 года спустя

— Вы очаровательны, мисс Пейтон, — прошептал Хью, граф Брайерли, остановившись у поздно расцветшего розового куста. В это послеполуденное время другие гости отдыхали перед ужином. Граф же предложил Кейт прогуляться по саду своей сестры, маркизы Финчли. И Кейт согласилась, поскольку это полностью совпадало с ее планами, — она считала себя превосходным стратегом.

Лорд Брайерли зажал подбородок Кейт между большим и указательным пальцами и с неожиданной нежностью наклонил ее голову. Мисс Пейтон уже не была неопытной дебютанткой, так что прекрасно понимала намерения графа. Если честно, она с нетерпением ожидала его поцелуя. Кейт задержала дыхание и приготовилась насладиться лаской.

Хью был красив и очень мужественен. По правде говоря, он напоминал ей главного конюха ее отца — крупного, мускулистого парня с темными рыжевато-каштановыми волосами и шоколадно-карими глазами. Конечно, было бы чудесно, если бы граф постригся. Это добавило бы элегантности, которой, надо признать, ему недоставало. К тому же одежда его слегка запылилась. Кейт провела в свете два сезона, о чем свидетельствовал семейный гроссбух, потому с уверенностью могла утверждать, что запыленный вид Брайерли не к лицу.

Тем не менее он граф, владелец превосходного рогатого скота и, совершенно очевидно, время от времени принимает ванну. Чего, до недавнего времени, нельзя было сказать о ее четырех братьях… Кейт мысленно себя упрекнула. Следовало бы сосредоточиться на том, что собирался сделать Брайерли, а он, пока Кейт размышляла об отсутствии лоска в его костюме, медленно склонял к ней голову. И теперь застыл со странным, нерешительным выражением лица.

Взгляд этот был ей знаком. Шесть лет назад, когда скончалась ее матушка, Кейт взяла на себя роль главы семейства и с тех пор отлично поднаторела в чтении выражений на лицах мужчин. Граф ждал поощрения. Любой мужчина, будь он молод или стар, слуга или граф, неизменно нуждался в поощрении.

Потому, когда Брайерли улыбнулся, глядя ей в глаза, Кейт улыбнулась в ответ и чуть выше подняла подбородок, давая понять, что не имеет ничего против поцелуя. Она с удовольствием примет ухаживания графа, особенно сейчас. Кейт зажмурилась. И стала ждать. Когда же ничего не произошло, ее пронзило чувство болезненного недовольства. Ей что, придется все сделать самой? Она приглашающе вытянула губы. Брайерли выругался.

Ошеломленная, Кейт открыла глаза — как раз в тот момент, когда граф развернулся, а появившаяся из ниоткуда крупная рука, выглядывавшая из черного рукава, ударила его в плечо и с силой отпихнула прочь. Брайерли отшатнулся, сразу же сжав кулаки, и приготовился дать отпор. Но Кейт, научившаяся с успехом разнимать мужские потасовки, уже бросилась между графом и нападавшим. Она развернулась лицом к незнакомцу и…

Нейл.

Она знала, что он приглашен, ожидала, что встретит его, но все же… прошло уже четыре года.

Кейт уставилась на Нейла, чувствуя, как сердце бьется где-то у нее в горле, а дыхание со свистом вырывается из приоткрытого рта. Она машинально сделала шаг навстречу, подняв руки в безотчетном приветствии, и в то же время успела обежать взглядом каждую черточку когда-то знакомого лица, отметить все произошедшие в нем изменения: красный серповидный шрам на твердом подбородке, глубокие морщины на щеках, лишенных теперь мальчишеской припухлости, черные брови, хмуро сошедшиеся над крупным, римским носом. Нейл казался выше, шире и куда мрачнее, чем Кейт помнилось. Все в нем было одновременно и таким знакомым, и таким чужим.

Поговаривали, что за годы службы в армии он возмужал и повзрослел, и теперь это уже не тот неудержимый шалопай, чье имя стало нарицательным для всех повес в окру́ге. Но видя, как Нейл ударил Брайерли, что сильно смахивало на его прошлые выходки, Кейт засомневалась в правильности ходивших слухов. А ведь слухи — это все, что у нее было. Вернувшись с войны, Нейл поселился в Лондоне, где даже был представлен королеве.

— Кейт! Отойди, — потребовал он, удивив ее, — теперь его голос был ниже и грубее, чем ей запомнилось.

«Кейт! Отойди»? Проведя на войне почти четыре года и впервые встретив ее после возвращения, все, что он мог сказать, — это «Кейт! Отойди»?

— Ничего подобного я не сделаю, Нейл Оукс, — ответила она, уперев руки в боки.

«Капитан Оукс», — напомнила себе Кейт, хоть в подобных напоминаниях и не нуждалась.

Ее братья — старший и трое младших — хвалились молниеносным продвижением Нейла по службе в кавалерии при каждом удобном случае. Из-за этого, а также писем, которыми Нейл обменивался с ее семьей, можно было подумать, что он им родной брат, а не сосед. А почему бы и нет? Нейл носился по Бинг-холлу, сколько она себя помнила.

— Ты ударил его светлость, — заметила Кейт, с досадой топнув ногой.

— Я его не ударил, а лишь отодвинул. Он собирался тебя скомпрометировать, — ответил Нейл, переводя на нее взгляд черных глаз.

— Скомпрометировать? — пробормотала Кейт. — О, ради всего святого, Нейл. Только древняя старуха могла счесть столь незначительный… — Тут она заметила изумление на лице Брайерли, покраснела и продолжила: — Ничто из того, что произошло или могло бы произойти, нисколько меня не скомпрометирует. Могу еще добавить, — Кейт мрачно уставилась на Нейла, — что если бы все поцелуи заканчивались у алтаря, то у тебя собрался бы настоящий гарем!

Краска залила худые скулы Нейла, но глаз он от Кейт не отвел.

— Как ваш сопровождающий, я обязан следить за вашим благополучием, как физическим, так и общественным.

— Мой сопровождающий? — недоверчиво переспросила Кейт.

— Будь я проклят, если вы — сопровождающий мисс Пейтон, — вскинулся до того молчавший Брайерли.

Кейт подошла к нему и остановилась рядом, чувствуя себя виноватой от того, что почти забыла о графе. А он ведь собирался поцеловать ее. Казалось бы, уж это-то должно заслужить ее внимание.

— Тогда вы точно прокляты, ваша светлость, — спокойно ответил Нейл. — Потому как я действительно сопровождающий мисс Пейтон. Защитник. В общем, тот человек, который следит, чтобы леди не лишилась своей добродетели.

Кейт внимательно вгляделась в Нейла.

— Неужели вы приобрели предосудительные привычки, капитан?

Тот слегка опешил.

— Нет… я бы… я… Что, черт возьми, вы имеете в виду?

— Я слышала, что некоторые офицеры, расквартированные в экзотических странах, пристрастились к курению дурмана. Говорят, при этом человек начинает бредить, а поскольку только так и можно объяснить ваше нелепое заявление, вы, похоже, добавили еще один порок к обширному списку уже имеющихся.

Брайерли издал звук, подозрительно похожий на еле сдерживаемый смех.

— Нет, Кейт, — выдавил Нейл. — Это не бред. Если сомневаетесь в моих словах, спросите сестру его светлости. И она вам сообщит, что как только я прибыл сюда нынче днем, ваш брат Том, вот ведь идиот, покинул поместье, назначив меня своей заменой.

К сожалению, Кейт понимала, что Нейл вряд ли солгал. Том не слишком-то обрадовался необходимости играть роль дуэньи при сестре и пошел на это только по настоянию отца. По прибытии в Финчли-мэнор, узрев толпу симпатичных потенциальных невест, ожидающих возможности познакомиться с ее высоким, мускулистым красавцем-братом (Кейт не питала никаких иллюзий насчет их желания встретиться с ней самой), Том пришел в отчаяние, чувствуя себя загнанным зверем. И с каждым днем это отчаяние становилось все заметнее, поскольку до него дошло, что в брачную ловушку может угодить не только «бедный старина Брайерли» — как он называл графа, — но и он сам. С тех пор брат изводил Кейт просьбами уехать с этого злополучного приема сразу же, как только позволят приличия.

Вполне в духе Тома — взять и удрать 379c78. Его поведение лишь с натяжкой можно назвать добросовестным, в значительной мере благодаря неудачному примеру его кумира, того самого темноволосого ирландца, который теперь стоял и с такой непонятной уверенностью смотрел на Кейт, — и когда это, черт возьми, Нейл успел стать таким самоуверенным? Это ее не на шутку встревожило.

Хотя, в общем-то, следовало бы насладиться своего рода иронией: тот же самый повеса, который втравливал ее братьев во всяческие сомнительные проказы, теперь был вынужден играть роль беззубой няньки младшей сестры своих друзей. Правда, в эту самую минуту Кейт пребывала не в том настроении, чтобы оценить ситуацию по достоинству. Бегство Тома спутало все ее планы, и ей придется их пересмотреть, заново все разложить по полочкам, просчитать все по новой. Чтоб тебе провалиться, Том!

Кейт прибыла в Финчли-мэнор исключительно для того, чтобы найти мужа, и намеревалась этого добиться. За время двух ее сезонов хозяйство Пейтон-холла пришло в упадок. Слуги, очевидно, сочли, что можно и не работать, стоило молодой хозяйке выйти через парадную дверь. Знаменитый сыр с их сыроварни два года подряд, — те, что Кейт провела вне дома, — не удостоился главного приза на ежегодной ярмарке, проводимой в графстве. В первый же год их фруктовый сад наводнила тля, а во второй — паутинные клещи. Не говоря уже о скандалах, в которых оказались замешаны два ее младших брата, слишком молодые, чтобы сопровождать ее в город… Кейт содрогнулась.

— Не думай, что подобное развитие событий устраивает меня больше, чем тебя, Кейт. Поверь, это не так, — заговорил Нейл, прерывая ее размышления.

Она ни капли не сомневалась. Лицо Нейла помрачнело от досады. Куда только делись его прежние смех, бравада и кредо «да и черт с вами!»?

— Я бы здесь не появился, знай наперед, что придется играть роль твоей дуэньи, — продолжал он. — Но, с другой стороны, ты бы осталась без сопровождения, присмотра и защиты, — тут Нейл сердито взглянул на Брайерли, — а это недопустимо.

— Вряд ли без защиты, Нейл. Леди Финчли…

— …любезно заверила меня, что с радостью присмотрит за тобой, — перебил ее Нейл. — Но Том не ей передал свои полномочия, к тому же леди Финчли и так есть чем заняться.

Ах, так он выполняет свой долг. И вновь Кейт от досады захотелось топнуть ногой. Не нужно ей внимание, вызванное чувством долга.

— Видите ли… — встрял Брайерли, но тут же себя оборвал. — Вот дьявольщина! Да кто вы, собственно, такой?!

— Нейл Оукс, — ответила Кейт. — Сын нашего соседа. Капитан Оукс.

Нейл кивнул.

— К вашим услугам… э…

— Граф Брайерли, — Кейт неохотно представила мужчин друг другу. После чего развернулась к Нейлу. — А теперь извинись, — прошептала она, пытаясь вложить в голос повелительные нотки, но опасаясь, что всего лишь выдала свое отчаяние.

Ей нужно остаться на приеме. А если Нейла выгонят, все ее планы пойдут прахом.

Нейл с минуту пристально ее разглядывал, затем обратился к Брайерли:

— Прошу прощения, милорд. Я преступил черту из желания выполнить возложенные на меня обязанности.

Кейт выдохнула, не сознавая, что до этого затаила дыхание. И почему-то расстроилась. Прежний Нейл никогда бы не извинился за то, о чем не сожалел, а поскольку он ни о чем не сожалел, то никогда и не извинялся. И принесенное теперь извинение, больше чем что-либо еще, сказало Кейт о том, что Нейл уже не тот нахальный и дерзкий юнец из ее детства. А как же быть с тем, что он «отодвинул» графа? Прежний Нейл его бы отдубасил. В свое время он поколотил порядочное количество народу. В основном в драках.

— Понимаю, — ответил Брайерли. По какой-то причине он выглядел еще более раздраженным, чем минуту назад. — Кажется, до меня доходили слухи о ваших воинских доблестях, капитан Оукс. Моя сестра ужасная болтушка. Ваши извинения приняты. К тому же я тоже должен попросить прощения — у вас, мисс Пейтон. Надеюсь, вы не станете думать обо мне хуже?

— Нет! — заверила она его. — Не думаю. И даже не собираюсь.

Кейт понятия не имела, что еще сказать, поскольку Нейл находился на расстоянии вытянутой руки, переводя холодный взгляд с нее на Брайерли. Какое-то время все трое чувствовали себя неловко и старались не смотреть друг другу в глаза.

— Так как ты здесь оказался? — наконец спросила Кейт у Нейла. — Раз уж прибыл вовсе не для того, чтобы «играть роль дуэньи».

— Подозреваю, что леди Финчли решила пригласить меня из патриотических соображений, — ответил тот.

— Патриотических? — переспросила Кейт.

— Да. Зная, что я совсем недавно вернулся с войны. — Его невозмутимость дала трещину. — А где же, по-твоему, я пропадал, Кейт? И чем, по-твоему, занимался?

Разумеется, она знала, что он воевал. Сколько ночей мысли об угрожавшей ему опасности не давали ей уснуть, да и сейчас, по привычке, они лишали ее душевного равновесия.

— Я не знаю, — успокаивающе произнесла она. — Мне ты никогда не писал. Я решила, что ты прожигаешь жизнь в зловонных закоулках… хм… да где бы они ни находились, — солгала Кейт, не желая, чтобы Нейл догадался, как часто и много она о нем думала. — Мне всегда казалось, что тебе суждено скатиться на дно.

Однако Нейл успокаиваться отказывался.

— Я писал. А вот от тебя писем не было.

Что верно, то верно, но Кейт не собиралась что-либо объяснять, потому промолчала.

— Нет никаких сомнений, что хоть один из твоих многочисленных братцев поведал тебе, чем я занимаюсь, — продолжал Нейл. — Мы обменялись множеством писем.

— О, конечно, поведали, — последовал резкий ответ. — Если верить их словам, вы единолично выиграли дюжину сражений, восстановили испанскую монархию и вошли в круг доверенных лиц Наполеона, после чего прокатились на слоне, вышли победителем в схватке с крокодилом и пересекли вплавь Гибралтарский пролив.

Впервые с моментасвоего непрошеного появления Нейл улыбнулся, и Кейт вновь осознала, сколь поразительной была его улыбка — одновременно распутной и неотразимой. И сразу же за этой мыслью пришла другая: каким бы повесой и негодником ни был Нейл, — а он, возможно, ничуть не изменился, — ее любовь к нему нисколько не угасла, а лишь усилилась и созрела. Она все еще его любит. И так будет всегда.

— Что ж, я и правда плавал в Гибралтаре, — уклончиво согласился Нейл. — И не только потому, что, будучи пьян, свалился с пирса.

Кейт не выдержала и рассмеялась, и сразу же что-то вспыхнуло в его глазах.

— Вы скучали по мне, Кейт? — слегка склонив голову, спросил он с каким-то загадочным выражением лица.

Как она могла ответить на это, если не знала, что он подразумевал? За прошедшие четыре года она тоже изменилась: приобрела светский лоск и научилась хитрить. Превратилась из ребенка в женщину.

— Конечно, скучала. Я же привыкла, что вы все время рядом. Мне недоставало и того ужасного мерина, Тома, когда мы его продали.

Нейл нахмурился.

— Это все очень интересно, — счел необходимым вмешаться Брайерли. — Но, капитан Оукс, может, вы пообщаетесь с мисс Пейтон в более подходящее время. Пусть вы и гость моей сестры, но здесь ваше присутствие de trop. {излишне (фр.).}

— Неужели? — спросил Нейл. — Тогда позвольте мне исправить положение. — И он повернулся к Кейт: — Мне кажется, вы только что хромали.

Кейт недоуменно моргнула. Она вовсе не хромала…

Не успела она ничего понять, как Нейл уже взял ее за локоток, потянул на себя и подхватил на руки так ловко и небрежно, словно прачка постельное белье. ьчжцчх Брайерли помрачнел, и Кейт поняла, что стоит ей сказать хоть слово, и он вмешается. И хотя ей казалось, что новый Нейл не станет биться с графом на кулаках, полной уверенности в этом у нее не было.

Потому вместо возражений Кейт ответила:

— Какой же вы наблюдательный, капитан.

Нейл улыбнулся.

— Сэр. — И, кивнув Брайерли, не ожидая ответа, ушел прочь с Кейт на руках.

Глава 12

— Мисс Пейтон! — воскликнула леди Финчли, увидев, как из-за угла дома выходит капитан Нейл Оукс. На руках он держал её юную соседку.

Кэролайн, даже не закрыв входную дверь, поспешила спуститься с крыльца, где провожала Синглуортов. Их незамужняя и весьма подходящая для брака с Хью дочь объявила за завтраком о своей беременности и намерении выйти замуж за отца ребенка. Посему продолжать гостить у Финчли им не имело смысла.

Но что происходит? Неужели мисс Пейтон что-то себе повредила? И почему её несет не Хью, а капитан Оукс? Чуть раньше Кэролайн видела, как её брат в обществе мисс Пейтон исчез в саду, и надеялась, что он познакомится ближе с хрупкой наследницей. Но, видимо, надежды сии были напрасны, поскольку теперь её держит на руках другой мужчина.

Кэролайн встречалась с капитаном всего несколько раз, впервые — по приезде в качестве молодой жены в Финчли-мэнор. Тогда он, конечно, был не капитаном Оуксом, а лишь сумасбродным сыном ирландской красавицы и безмерно богатого баронета, чей род был почти столь же древним, как Дейлс (1), а имение — таким же обширным.

Ей вдруг вспомнилось, как удивились местные дворянчики, когда Нейл Оукс купил патент офицера и отправился на войну. Никто не верил, что столь бесшабашный юнец станет кому-либо подчиняться. Однако несколько недель назад, под конец сезона, когда Кэролайн находилась при дворе, капитана вместе с другими героями войны представили королеве. Он выглядел изнуренным, смотрел мрачно и тревожно, но вся его высокая широкоплечая фигура выражала достоинство, которым Кэролайн восхитилась. После же официальной части Оукс разговаривал с нею и Финчли сдержанно и степенно. Определенно, бесшабашный мальчишка стал рассудительным мужчиной.

Кэролайн была уверена, что именно такого человека могла бы полюбить Джорджина. Только вот по прибытии капитана брат мисс Пейтон — этакий бездельник! — решил взбрыкнуть и уехал, успев перед отъездом поручить заботу о сестре не слишком счастливому, но покорно согласившемуся капитану Оуксу. Какая невероятная досада!

«Хотя, — подумала Кэролайн, с сомнением разглядывая капитана, — в его нынешнем выражении лица никакой подавленности не наблюдается».

Он казался весьма довольным, что держит на руках Кейт: капитан был из тех мужчин, которые выглядят с женщиной на руках на редкость браво.

«Не слишком ли браво?» — засомневалась Кэролайн, начиная раскаиваться в своем решении пригласить такого обеспеченного и привлекательного гостя на прием, единственной целью коего было подыскать жену для Хью.

Пусть ей и хотелось, чтобы её дорогая подруга обрела любовь, сосватать брата — куда важнее.

По крайней мере, мисс Пейтон казалась невосприимчивой к привлекательности капитана Оукса. Она выглядела настолько холодно, насколько позволяла её хрупкая красота. То есть поистине ледяной. В отличие от своих крупных, крепко сбитых братьев мисс Пейтон была миниатюрна и хорошо сложена.

Право слово, должно быть, Творец забавлялся, создавая Кейт Пейтон, ибо леди Финчли не знала ни одной другой юной леди, чей облик столь бы решительно не соответствовал характеру. Мисс Пейтон не была ни хрупкой, ни слабой, и ореол воздушности и чего-то неземного, что излучала ее крохотная женственная фигурка и напоминающая тонкостенный фарфор кожа, улетучивался сразу же, как только Кейт открывала рот.

Не то чтобы она вела себя напористо или слишком прямолинейно. Просто мисс Пейтон была невероятно прямодушна. Кэролайн, уже наученная в браке, что мужчины не понимают тонких намеков, подозревала, что прямота Кейт объяснялась тем, что юная леди была единственной особой женского пола в семье.

За прошедший сезон Кэролайн несколько раз встречала мисс Пейтон в Лондоне и находила миниатюрную красавицу довольно милой, пусть и немного пугающей. Кейт даже не пыталась очаровывать потенциальных воздыхателей и хотя обладала кругом преданных поклонников, большинство джентльменов находило её уверенную манеру держаться отталкивающей.

— Все в порядке? — крикнула Кэролайн, как только пара приблизилась.

— Всё хорошо, — отозвался капитан Оукс, поднимаясь по ступеням на террасу.

— Вы поранились, мисс Пейтон? — спросила хозяйка дома.

Мисс Пейтон не выглядела страдающей от боли, хотя зрачки её синих глаз расширились, превратившись в черные омуты, а выражение лица можно было описать только как напряженное.

— Лодыжка, — ответила она. — Я подвернула ногу, и Не… капитан Оукс настоял на том, чтобы отнести меня. — Она перевела взгляд на своего «спасителя»: — Благодарю за помощь, капитан Оукс, но, полагаю, вы уже можете отпустить меня. Уверена, сейчас нога выдержит мой вес. Это совершенный пустяк.

— Нельзя допустить, чтобы вам стало хуже, — возразил капитан Оукс, ещё крепче прижимая к себе Кейт.

Локон черных волос упал ему на лоб, и Кейт сверкнула глазами, будто ей нанесли оскорбление. А затем убрала провинившуюся прядь от лица капитана. Тот замер и, хотя на хладнокровном лице не дрогнул ни один мускул, заметно напрягся.

Кэролайн пораженно смотрела на парочку перед собой, не в силах тронуться с места и совершенно не понимая, что делать дальше. В основном потому, что была не совсем уверена, что происходит.

— Надеюсь, вы не сочтете меня чересчур фамильярным, леди Финчли, — извинился капитан Оукс. — Мы с детьми Пейтонов выросли вместе и привыкли вести себя друг у друга как дома. По крайней мере, пока не умерла моя матушка. Должен признаться, мисс Пейтон частенько нарушала мирную жизнь семьи, — добавил он. — Постоянно висела на канделябрах, скатывалась с перил и досаждала конюшим. Я уж не говорю о бедных лошадях.

— Мисс Пейтон досаждала вашим лошадям? — Улыбка Кэролайн застыла. О, нет! Хью это не понравится. Совсем не понравится.

— Она выкрасила призовую племенную кобылу моего отца в розовый цвет к сельской ярмарке, — поделился капитан, доверительно понизив голос.

— Мне было всего десять! — вспыхнула мисс Пейтон. — И вряд ли можно назвать один-единственный случай «досаждением лошадям».

Кэролайн успокоилась. Детскую выходку Хью может простить.

— Нет, но как ты назовешь ту историю с колли? Когда ты научила его ездить на лошади без седла, и он взял в привычку бегать по нашим пастбищам и запрыгивать на ничего не подозревающих лошадей.

Пойманная на сим недоговаривании, мисс Пейтон дерзко улыбнулась, в глазах её зажегся озорной огонек. Глаза капитана Оукса тоже загорелись.

«Боже, он и вправду красивый мужчина», — с удивлением поняла Кэролайн.

В этот момент мисс Пейтон вспомнила — приложив определенное усилие, — что сердита.

— Капитан. Пожалуйста, отпустите меня, — сказала она, не оставив тому иного выбора, кроме как подчиниться и осторожно поставить её на ноги. — Спасибо. — Юбки Кейт зашелестели, когда она резко отвернулась.

За её спиной капитан Оукс широко улыбнулся и заметил:

— Мисс Пейтон всегда быстро излечивалась.

И Кейт тотчас же перенесла вес на правую ногу, словно бы щадя левую.

— А! Так я и думал, — вполголоса сказал капитан, обращаясь к Кэролайн. — Только тревога мисс Пейтон, как бы нас не расстроило её увечье, придала ей мужества притвориться, что нога не болит. Но, хоть и тяжело сыскать создание храбрее её, она не может так долго скрывать свои страдания.

Мисс Пейтон издала странный звук. Она смеялась? Или всхлипывала?

— Очень храброе создание, — сказала Кэролайн, повысив голос, дабы мисс Пейтон наверняка услышала её похвалу. — Вы весьма заботливы, мисс Пейтон.

— Именно так, — согласился капитан Оукс. — Она сама забота. Воплощение леди.

Мисс Пейтон повернулась. Она смеялась. На фарфоровой коже проступил легкий румянец, глаза сверкали.

— Ты превзошел себя, Нейл, — сказала она, прежде чем посмотреть на Кэролайн. — Видите ли, в нем играет ирландская кровь: он не может удержаться, дабы не выдумать что-нибудь этакое. Я вовсе не храбрая. Да и не настолько совершенная леди, как Гвендолин Пэссмор. Но уверяю вас, лорду Брайерли нет нужды запирать двери конюшен из опасения, что мне может взбрести в голову прокатиться на лиловой лошади.

— Конечно, нет, — согласилась Кэролайн. — Мне даже мысль такая не приходила на ум, и я уверена, что мисс Пэссмор ничуть не…

— Прошу вас, леди Финчли, — перебила её Кейт, улыбаясь без тени упрека. — Я знаю, какова я, и, признаюсь, неприлично собой довольна. — Тут она бросила такой быстрый взгляд на капитана Оукса, что Кэролайн подумала было, уж не померещилось ли ей. — Как, к счастью, и кое-кто другой. Тот, чье хорошее мнение обо мне сложилось благодаря вам.

Что..? О! Должно быть, она говорит о Хью, внезапно догадалась Кэролайн. Мисс Пейтон беспокоилась, что может не понравиться хозяйке дома и что эта неприязнь повлияет на мнение Хью. Но нужды тревожиться не было. Во-первых, мисс Пейтон очень нравилась Кэролайн, во-вторых, её мнение не имело веса для брата, поскольку Хью решал для себя всё сам.

— Я все ещё здесь, Кейт, — сказал капитан Оукс, и звук его голоса, больше похожий на мурлыканье, заставил Кэролайн затрепетать. — Ты уверена, что хочешь продолжать разговор с миледи сейчас? В моем присутствии?

— У меня вряд ли получится забыть о вашем присутствии, капитан, если вы будете продолжать надо мной нависать. Поэтому да, я вполне уверена, — ответила Кейт.

Кэролайн и не заметила, что капитан нависает над кем-то, но ему, похоже, это замечание доставило удовольствие, поскольку он вновь улыбнулся.

— Простите меня, — сказал Оукс, кланяясь и отступая, тем самым оказываясь от мисс Пейтон метрах в трёх. Та, должно быть, внезапно поняла несправедливость своего упрека, поскольку залилась жарким румянцем. Что на памяти Кэролайн случилось впервые. Мисс Пейтон, и повела себя так по-женски?

Кейт перехватила удивленный взгляд Кэролайн и ещё больше покраснела:

— Я… э-э-э… Я лучше пойду и дам отдохнуть ноге.

— Конечно, — согласилась Кэролайн.

— Позвольте мне вас проводить. — Капитан Оукс предложил руку Кейт, но та шарахнулась от него, как одна из необъезженных молодых кобылок Хью.

— Нет! Нет, я… Думаю, ноге пойдет на пользу небольшая разминка, — нашлась мисс Пейтон и поспешила претворить слова в дело: прихрамывая, вошла в дом.

— Мне казалось, мисс Пейтон повредила другую ногу, — пробормотала Кэролайн, глядя на капитана Оукса.

Но все мысли о том, какую же ногу повредила мисс Пейтон, исчезли в один миг при виде его лица. Казалось, Кейт унесла с собой всю ту горячность и страсть, что оживляли капитана. В его черных глазах погас огонек, лицо помрачнело, отчего геройски красивая внешность словно бы поблекла, и капитан стал выглядеть усталым и серьезным.

Не жалел ли он о своем предложении заменить Тома, брата мисс Пейтон? Определенно, приглядывать за Кейт Пейтон — не самое естественное или легкое занятие для молодого человека, несмотря на все уверения капитана в том, что никто не справится с этим лучше него и что он, несомненно, считает это своим… какое там слово он употребил? Не обязанность, не долг… Тогда она ещё подумала, что капитан сказал как-то необычно… Искупление. Да, именно так: он считал заботу о Кейт искуплением.

Кэролайн надеялась, что он не слишком серьезно воспринял возложенное на него поручение. Ему следует знать, что она и сама присмотрит за Кейт. Надо напомнить об этом, дабы он смог вздохнуть свободно и наслаждаться отдыхом.

— Право слово, вы не должны относиться к этому столь серьезно, — мягко сказала Кэролайн.

Он повернулся к ней, вопросительно приподняв густые черные брови:

— Мэм?

— Я буду рада побыть компаньонкой для мисс Пейтон. Выступление юного Томаса Пейтона в этой роли было формальностью. На самом деле, его присутствие здесь было продиктовано нашим желанием восполнить недостаток джентльменов, — призналась она. — Поэтому вам совсем необязательно принимать столь близко к сердцу ваше великодушное предложение присмотреть за мисс Пейтон.

— Не уверен, что и мисс Пейтон посчитала бы мое предложение великодушным.

— Да, но она так молода.

— Только по годам, — рассеянно ответил капитан. — На плечи Кейт легло слишком много забот, когда умерла её матушка. С тех пор больше никаких раскрашенных лошадей. — Кэролайн понимающе кивнула. — Юной леди нужно иногда веселиться.

— Как и вам, — тихо произнесла Кэролайн.

Капитан Оукс поморщился.

— Полагаю, многие бы сказали, что я вдоволь повеселился в молодости. Боюсь, с тех времен репутация моя довольно скверная. Знаете, Кейт всегда считала, что я дурно влияю на её братьев. Пытаюсь вовлечь их в свои предосудительные делишки.

Он снова говорил о мисс Пейтон. Бедная Джорджи.

— Уверена, вы искупите любые грехи, которые когда-либо совершали, если будете вести себя с мисс Пейтон исключительно примерно.

— Сумею ли? — шутливо отозвался капитан, и в его черных как эбонит глазах вновь промелькнула искорка, но уже в следующую секунду губы печально изогнулись. ьчжцчх — Конечно, вы правы. Она заслуживает только лучшего.

И, кивнув, капитан пожелал хозяйке дома приятного вечера.

(1) Йоркшир-Дейлз или Йоркшир Дейлс (англ. Yorkshire Dales) — возвышенность в Северной Англии, а также одноимённый национальный парк Великобритании.

* * *
Кэролайн всё ещё смотрела вслед высокой, идеально прямой фигуре капитана Оукса, когда появился Хью. Значит, он таки был в саду с мисс Пейтон. И доброй службы ему это не сослужило.

Как бы мисс Пейтон ни заверяла Кэролайн, что считает, будто у них с Хью много общего — по большей части их объединяло отсутствие интереса к моде, что, как показывает опыт многих, не может стать краеугольным камнем брака, — капитан Оукс, очевидно, ни в грош не ставил её слова. Кэролайн видела выражение его лица — решимость, которая наверняка читалась на нём, когда он осматривал высоту, что приказали захватить в битве. Потому и сомневалась, что кто-нибудь сумеет устоять против такого напора. Уж конечно не мисс Пейтон. И даже не Хью.

Что ж, теперь Кэролайн оставалось лишь придумать способ донести до брата, что его списку потенциальных невест нанесён серьёзный урон, и решить, какую другую юную леди можно предложить.

— Ты видела черноголовую скотину, на которой ехала мисс Пейтон? — спросил Хью, подойдя к сестре. — Скажи, что видела, иначе мне придётся снарядить поисковую партию. Я не доверяю этому ирландскому негодяю, хоть он и утверждает, что является опекуном мисс Пейтон. Наверняка врет.

— Ну, не совсем. Перед отъездом Том Пейтон похлопал его по спине и сказал, что вверяет ему сестру. И почему некоторые юноши питают такую неприязнь к скромному обществу дам?

— Потому что знают, что из общества на вечер оно слишком часто перерастает в пожизненное. А теперь о мисс Пейтон…

— Ах, да. Ну, капитан Оукс донес её до двери, после чего отпустил, и мисс Пейтон похромала в дом. Как она умудрилась подвернуть ногу, Хью? Ты же не…

— Гонялся за ней? — язвительно спросил тот. — Ради бога, Каро, она милая кобылка, но не настолько, чтобы я забылся. Ты, кстати, должна быть мне благодарна: я выказал невиданную выдержку, не врезав этому мерзавцу.

Кэролайн в ужасе посмотрела на брата.

— Что ты натворил?

— Ах, вот он, пример любящей сестры, — вздохнул Хью. — Меня грубо использовал один из её гостей, а она ещё спрашивает, что натворил я. Я не совершил ничего недостойного и даже неожиданного. Ты велела мне ухаживать за моей возможной женой, так? Я и ухаживал за мисс Пейтон. Хотя должен уточнить, что я только собирался… э-э-э… поухаживать за ней, как откуда ни возьмись появился этот ирландец и оттолкнул меня.

Капитан Оукс оттолкнул Хью? О боже. К счастью, брат не выглядел разгневанным, лишь немного раздражённым. Пожалуй, ей действительно следует поблагодарить его, что он не ввязался в драку, тем самым не испортив её прием. Поэтому Кэролайн ласково сказала:

— Ты очень правильно поступил, не став отвечать ударом на удар, Хью.

Тот пренебрежительно фыркнул.

— В этом не было смысла 379c78. Девчонка по уши влюблена в этого парня, как и он в неё. Пытаться влезть между ними — пустая трата времени.

Кэролайн моргнула. Хоть она сама пришла к тому же выводу, её поразило, что Хью оказался столь проницателен. Она и представления не имела, что он так хорошо разбирается в чувствах.

— Почему ты так решил? Ты же ничего не знаешь о юных леди.

— Верно, — согласился он. — Но мисс Пейтон напомнила мне молоденькую арабскую кобылку, которую я запряг вместе с Ришелье прошлой весной: она шарахалась от него, приплясывала и покусывала его…

— Хью! — воскликнула Кэролайн, с чувством хлопая брата по плечу, дабы напомнить, что перед ним не один из его конюших.

Вспомнив о правилах приличия, Хью изобразил смущение.

— Извини, Каро. Суть в том, что мисс Пейтон можно вычеркнуть из списка. Но даже если бы капитан не появился, я думаю, оно и к лучшему. По правде говоря, меня весьма смущает её чрезмерная деловитость.

Услышав сие суждение, столь схожее с её собственным, Кэролайн не смогла сдержать улыбки.

— Ну, это и правда можно считать препятствием, — задумчиво сказала она и добавила: — Мне жаль, что мисс Пейтон тебе не понравилась.

— Напротив, она мне очень нравится, — возразил Хью. — Просто я бы скорее нанял её управлять поместьем, нежели женился и взял в постель.

— Хью!

Он пожал плечами:

— Я бы постоянно волновался, в достаточной ли мере выполняю супружеские обязанности, и ждал бы указаний, понимаешь? Вряд ли бы меня это сильно вдохновляло.

Кэролайн громко рассмеялась.

— Ты неисправим. Но поскольку дом полон красивых юных леди, я не стану беспокоиться о твоём будущем. Однако я надеялась, что капитан Оукс поладит с Джорджи. Ей всегда нравились мужчины в форме.

— Джорджи? — воскликнул Хью. Казалось, эти слова сестры вывели его из себя больше, чем стычка с Оуксом.

— Да. Я не могу согласиться с её решением никогда больше не выходить замуж.

— И ты всерьёз думала сосватать её Оуксу? Совсем с ума сошла? У этого человека репутация верного прислужника Сатаны. А война сделала его даже более восприимчивым к тем демонам, что владели им до покупки офицерского патента.

— Его дурная репутация сложилась, когда он был ещё мальчишкой, Хью. Впрочем, твоя репутация была ничуть не лучше. И смею сказать, он, как и ты, сумел справиться со своими демонами.

Непохоже было, что слова сестры убедили Хью.

— Это совсем другое! Нет, я против. Кроме того, Джорджи — птица не его полета.

— Кто бы мог подумать, что ты такой зазнайка! — воскликнула Кэролайн. — Капитан Оукс богат, происходит из весьма древнего и достойного рода, и все, кто его знают и кто служил с ним, считают его настоящим героем.

— Но он всё равно недостаточно хорош для Джорджи, — возразил Хью. — В любом случае, это не имеет значения. Твой герой войны одержим мисс Пейтон, поэтому даже если бы Джорджи его захотела, то не получила бы. — В его голосе отчетливо слышались довольные нотки.

— Ну, я и не говорила, что она испытывает подобное желание, — сказала Кэролайн, пытаясь не выдать своего любопытства. — Хотя, безусловно, могла бы. Ты же знаешь, Хью, что Джорджи не захотела оказаться в твоем списке.

Он посмотрел на сестру, и та увидела в его глазах какую-то тень.

— Она такого не говорила, — заявил Хью.

— Нет, говорила.

— Она сказала — и заметь, я цитирую, — что у неё есть причуда больше никогда не выходить замуж.

— Господи, — развеселившись, воскликнула Кэролайн, — ты определенно внимательно прислушивался к той части нашего разговора, Хью.

— Так и есть.

Кэролайн широко ухмыльнулась.

— И я не зазнайка, — внезапно продолжил Хью. — Я лишь хотел сказать, знаешь ли, хорошо, что капитан Оукс влюблен в мисс Пейтон. Они с Джорджи всё равно не подошли бы друг другу. Никогда.

И, поставив этим точку в разговоре, он отправился восвояси.

Глава 13

В тот вечер за ужином Нейл подождал, пока мисс Эмили Моттрэм и её двоюродная бабушка и компаньонка леди Диана Нибблхерд займут свои места, и сел между ними. Кейт, в гостиной (где гости собирались перед ужином) избегавшая Нейла, ещё не вошла в обеденный зал. Наверное, продолжала читать бедному Финчли лекции об ирригационных системах.

Первая встреча с ней прошла не так, как Нейл задумывал. Он совсем не ожидал, что наткнётся на Кейт в ту минуту, когда её обнимает другой мужчина, а она маняще склоняет головку, приглашая того к поцелую. И если бы она хоть чуть-чуть выразила нежелание находиться в объятиях ублюдка, история эта не закончилась бы столь мирно. Но чего не было, того не было, и посему Нейл просто избавился от парня, прекрасно сознавая обязанности, возложенные на него чёртовым Пейтоном. Но ещё лучше сознавая кипящую внутри ревность.

Разобравшись с посягателем — коим оказался брат хозяйки поместья, — Нейл посмотрел на Кейт и на одно восхитительное мгновение увидел, как она распахнула глаза, а уголки её рта приподнялись в едва заметной улыбке, и почувствовал, что теперь, после четырёх лет на войне, наконец оказался дома. Потребовалось всё его самообладание, дабы не схватить её в объятия и не поцеловать.

Но даже смотря жадным взором на её прелестную хрупкую фигурку, Нейл видел, как она вспоминает о причинах их отчуждения, и лицо её становится непроницаемым. Что сбивало с толку. Кейт, которую он оставил, никогда не скрывала своих чувств за безупречным фасадом — у неё такого и не было! Но теперь появился, и более чем безупречный. Худощавая девочка превратилась в потрясающую женщину. Её скулы казались выше, носик — аккуратнее, а глаза — больше, темнее и загадочнее.

Когда она пройдёт к столу, её усадят между Альбертом Хантом и Луи дю Прейе. Поскольку связь между Хантом и леди Фурвейр, сидящей чуть дальше, ни для кого не являлась тайной, а дю Прейе был женат, Нейл не возражал. Вряд ли бы он справился с собой, доведись ему наблюдать, как подходящие в мужья холостяки пожирают глазами его Кейт.

Ведь она — его Кейт, и всегда была ею, несмотря на то, сколь мерзко и чудовищно он поступил четыре года назад. Ему самому не верилось, что он был таким глупцом. Но вспоминая себя того, он, пожалуй, верил. Высокомерный дерзкий молодой подонок, он всегда полагал, что женится на Кейт, хотя ей об этом никогда не говорил, ожидая, пока она подрастёт. Но когда ей исполнилось шестнадцать, Нейл вдруг заметил, как смотрят на неё другие юноши, и посчитал, что пришло время завоевать соседку.

Тогда он невероятно гордился той благородной почтительностью, с какой относился к Кейт. Он ни разу не признался ей в любви, не говоря уже о поцелуях. Был образцом высокой морали. Не говорил и не делал ничего, что могло бы не понравиться её отцу. Разумеется, Нейл был весьма доволен собой в день, когда отправился к мистеру Пейтону просить дозволения ухаживать за Кейт. И ему и в голову не приходило, что Маркус Пейтон может отказать. С чего бы? Он умён, хорошо сложен, здоров и происходит из старинного, знатного и очень богатого рода.

Но он непростительно ошибался.

Маркус Пейтон был резок. Он считал Нейла «небрежным», «недостаточно нравственным», «безответственным и отчаянным», хотя «надеялся», что время «сделает из него человека». Чего пока не произошло. Но самым обидным стало обвинение, что Нейл «всего лишь поверхностно знаком с понятием чести». Нейл никогда не отрицал, что грешен, но свою честь берёг как зеницу ока. Пожалуй, единственное, что было для него на самом деле важно.

Отсутствие чести, которое показал его отец, на людях выражая скорбь по почившей матери Нейла и одновременно готовясь к тому, что её место вскоре займёт его любовница, навсегда внушило Нейлу чувство отвращения к подобному низкому поведению.

Но если Пейтон считал его бесчестным, то так же, скорее всего, думал весь Бернеуинни! Поняв это, Нейл был потрясён.

Более того, Пейтон полагал, что Кейт недостаточно повидала мир и ей не стоит выбирать такого «малообещающего юного дьявола, когда можно получить графа, а то и маркиза».

И, продолжил любезно объяснять заботливый отец, Кейт заслуживает всего того, что пожелала бы ей матушка, будь она жива, и в этот список входят веселье, легкомыслие, дебют в свете, несколько сезонов в Лондоне и богатый выбор кавалеров. И, как её отец, он, Маркус Пейтон, намерен обеспечить ей всё это.

Нейл, хотя и был поражен и смущен, продолжал весьма горячо отстаивать свою партию. В конце концов он получил небольшую поблажку: Пейтон не станет отвечать безоговорочным отказом на сватовство Нейла, если тот пообещает не ухаживать за Кейт и не пытаться влюбить её в себя (поскольку отец считал, что чувства Кейт по-детски уязвимы), пока она не дебютирует и не достигнет восемнадцати лет. Так Нейл сможет доказать, что на самом деле благородный человек. В случае же отказа мистер Пейтон поклялся навсегда запретить Нейлу посещать свои владения.

Злой и униженный, Нейл покинул Бинг-холл и уже собирался пойти напиться, как дорогу преградила Кейт. Сейчас, четыре года спустя, он как наяву видел её личико в ту минуту: лукавое, соблазнительное и восхитительно желанное. Глядя на неё тогда, он вдруг понял, что хочет жениться на ней не только потому, что всё к этому шло, а потому, что искренне её любит.

Он совершенно не знал, что и как сказать. Даже не знал, что данное Пейтону обещание позволяет ему сказать. Его честь, единственное, чем Нейл никогда не рисковал за свой короткий, но блистательный путь повесы, настаивала на соблюдении уговора. И потому Нейл не предпринял ничего.

Пока Кейт его не поцеловала.

Потребовалась вся его воля, дабы сдержаться и не потащить её в отцовские конюшни. Но… Это была Кейт. Если бы он заключил её в объятья, признался в любви, чёрт, даже предложил руку и сердце, то потерял бы. А ему не хотелось получить всего один поцелуй, или час поцелуев, или вечер, ночь, неделю, даже год. Кейт была нужна ему навсегда.

Битва между своевольным юнцом, привыкшим всегда получать желаемое, и зарождающимся мужчиной, готовым пожертвовать сиюминутным вожделением ради будущей цели, никогда не шла столь тихо и столь трудно. Нейл задрожал от невинного поцелуя Кейт, вспотел от прикосновения нежных рук к груди и разочарованно сжал зубы, впервые осознав, чего ему может стоить испорченная репутация. Он не мог этого допустить.

Но также не мог два года оставаться поблизости, всегда желая и никогда не получая; не имея возможности высказаться, когда мальчишки, а потом мужчины, будут толпиться вокруг неё; постоянно гадая, дарит ли она поцелуи другому. Единственный возможный выход: поступить на службу в армию. И именно это своё намерение Нейл и озвучил, усугубив положение неспособностью объяснить Кейт, что должен уехать из-за любви к ней и невозможности за ней ухаживать. Попытавшись намекнуть на причины своего решения, он только всё испортил, назвав её ребенком.

Кейт послала его к черту.

И в какой-то степени туда он и отправился, купив патент офицера кавалерии и отбыв на войну во Францию.

Нейл не собирался отсутствовать так долго, но давно томившееся в ожидании и наконец проснувшееся чувство долга не дало ему вернуться раньше. Наполеон должен быть повержен. В этом состоят его искупление и его прямая обязанность. Таким человеком он стал. Но каждое письмо от одного из братьев Пейтонов вызывало дрожь в руках: Нейл боялся, что обнаружит внутри известие о помолвке Кейт.

Теперь корсиканский коротышка наконец потерпел поражение, и Нейл освободился от обязательств и ответственности. Он сдержал своё обещание отцу Кейт и наконец мог открыться… Но судьба и чертов Том Пейтон навязали ему роль компаньонки Кейт, и никуда не девшаяся честь требовала, чтобы он не домогался любимой, пока та находится под его опекой. И, бог ему в помощь, он будет благородным до конца. Не даст её отцу предлога отвергнуть сватовство.

— Вы думаете о войне, капитан Оукс? — спросила хорошенькая брюнетка, сидящая рядом.

— Простите, мисс Моттрэм?

— На мгновение вы помрачнели, и я подумала, что вы, наверное, вспоминаете о каких-то трагических событиях на поле боя.

— А, — сказал он. Юным леди нравится слушать истории о героизме и отчаянной храбрости. Как бы ему хотелось, чтобы война состояла только из этого. — Я и в самом деле думал о битве.

— И вы победили в ней? — спросила она 062ca0. Широко распахнутые глаза загорелись восхищением.

— Нет.

— О. — Разочарованный вздох.

— Мне приказали покинуть поле боя.

— О, — повторила мисс Моттрэм. В эту секунду рядом с дю Прейе села Кейт. Её щеки были покрыты румянцем, в поведении чувствовалось лёгкое волнение, которое большинство людей не заметили бы. Но Нейл как раскрытую книгу читал Кейт: каждая мелочь в манере держать себя, каждый жест и взгляд были ему понятны. Нейл мог только предположить, что именно он является причиной её беспокойства. Чертовски жаль, что он мешает ей наслаждаться приёмом!

— …несчастливым. Полагаю, однако, что подчиняться приказам необходимо.

— Простите? — Он совсем забыл о манерах. Смотрел лишь на Кейт и расслышал только последние слова леди Нибблхерд, двоюродной бабушкой мисс Моттрэм.

— Я сказала, что, говоря о приказе уйти с поля боя, вы выглядели совсем несчастным, — повторила пожилая дама.

— В ту минуту я и чувствовал себя самым несчастным человеком в мире, — медленно сказал он, сознавая, что Кейт их слушает, несмотря на то, что отвернулась к соседу по столу. — Но теперь понимаю, что тогда был не готов. Был слишком молод и порывист, чересчур поглощен собой. На самом деле, если бы тогда я вышел на поле, то мог бы потерять всё.

— Свою жизнь и жизни большинства своих солдат, — понимающе кивнула мисс Моттрэм.

Нейл не ответил. Перехватил хмурый взгляд Кейт, брошенный ею из-под светлых бровей.

Она всегда выглядела как пирожное: крошечное существо, созданное из расплавленного сахара, лёгкое, как паутинка, светлое и сияющее, такое хрупкое, что могло бы растаять в утренней росе. Годы лишь добавили её облику этого неземного ореола. Но всё же теперь она выглядела старше и взрослее, и больше походила не на эльфа, а на королеву фей. Величественная, уверенная в себе женщина, знающая, чего хочет. Светлые волосы сияли тем же здоровьем, что окрасило в розовый цвет её нежные щечки и полные губы. Всё в ней стало ярче, прозрачнее, легче. Всё, кроме глаз. Они потемнели, обретя новый, более тёмный, насыщенный и сложный пьянящий оттенок фиалок в тени и полночного Критского моря.

Кейт бросила быстрый раздражённый взгляд на дю Прейе. Сосед по столу слишком близко наклонился к ней, а когда она отвернулась, уставился на её декольте. Затем поднял глаза и перехватил гневный взгляд Нейла, но лишь пожал плечами, ничуть не смутившись. Нейл сжал зубы, и дю Прейе повернулся ко второй соседке.

— Думаю, вы знакомы с мисс Пейтон, — сказала леди Нибблхерд, заметив интерес Нейла.

— Да. Наши семьи владеют соседними поместьями.

— Ваш отец — сэр Джон Оукс? — спросила мисс Моттрэм. — Я слышала, у него плохо со здоровьем. Мне так жаль.

На самом деле у отца Нейла всё было хорошо, но он назвал плохое здоровье причиной для переезда с молодой женой и сыновьями-подростками в более приятный итальянский климат, оставив поместье в руках Нейла.

— Спасибо, мисс Моттрэм. У него всё хорошо, насколько это возможно для больного.

— Значит, вы знакомы с мисс Пейтон всю жизнь? — продолжила леди Нибблхерд.

— Так и есть.

«И люблю её полжизни».

— Скажите, — начала мисс Моттрэм, — а она всегда была такой… здравомыслящей? — Она поспешила добавить: — Не то чтобы мисс Пейтон не очаровательна, но в её присутствии я всегда чувствую себя молоденькой девицей, а ведь я её старше.

— Всего на несколько месяцев, — поспешила ввернуть леди Нибблхерд, и по быстрому испуганному взгляду, брошенному мисс Моттрэм на родственницу, Нейл предположил, что «несколько месяцев» на самом деле — несколько лет.

— Действительно? — Он склонил голову набок. — Почему?

— Ну, она не говорит о моде, — с явным удовольствием начала мисс Моттрэм. — Во всяком случае, почти не говорит. Не общается близко со сливками общества и светскими модницами. Ни разу не появилась в театре и опере, хотя пробыла в Лондоне два полных сезона. Вдобавок, она такая уверенная в себе и… сдержанная. Разговаривает с джентльменами так, словно… будто она сама джентльмен. Можно даже позабыть, что она — юная леди.

Услышав эти слова, Нейл едва сдержал смех. Он сомневался, что кто-то хоть на миг может забыть о том, что Кейт — женщина. Особенно если видел её с горящими глазами, развевающимися на ветру волосами, смеющейся, как в тот день на ступенях поместья.

— Она очень молода, — со знающим видом поджимая губы, заметила леди Нибблхерд. — Зачастую юные леди окружают себя ореолом уверенности, дабы скрыть свою неуверенность. Но если она надеется найти себе мужа, то ей лучше бы показать себя уязвимой. Джентльменам не нравятся излишне волевые и неудержимые женщины.

— Разве? — спросил Нейл, пытаясь скрыть улыбку. Он любил Кейт именно потому, что она была волевой и… да, неудержимой.

— Так и есть, — подтвердила леди Нибблхерд. — Я четырежды была замужем и знаю, что нравится джентльменам.

— Вы, безусловно, отлично осведомлены.

— Именно. — Она умиротворенно фыркнула. — Я бы сказала, что сейчас мисс Пейтон ведёт себя более воспитанно, чем когда только появилась в свете. Осмелюсь сказать, что если бы её отец не был так богат, в первый год она бы не получила предложений руки и сердца.

Нейл навострил уши:

— Она получала предложения?

— А вы не знали? — спросила леди Нибблхерд.

— Конечно, не знал, бабушка, — вмешалась мисс Моттрэм. — Он же сражался с лягушатниками.

— Гм, — сказала леди Диана. — Ну, мисс Пейтон получила несколько предложений. И ещё несколько в прошедшем сезоне, что позволяет мне считать, что она наконец-то начала проявлять женственность. Если она надеется заполучить… стать графиней, то ей придётся вести себя женственно. Брайерли, возможно, не слишком взыскателен, но прислушивается к своей сестре (по крайней мере, так мне говорили), а она весьма требовательна.

Нейл нахмурился. Сначала Кейт была весьма озабочена тем, чтобы он извинился перед Брайерли, а позже старалась произвести впечатление на леди Финчли. А с её помощью на графа? Неужели его Кейт так беспокоилась бы о том, как выглядит со стороны? Вряд ли. Но, вдруг понял он, возможно, она изменилась. Возможно, пророкотало сердце, она больше не его Кейт.

— Я считаю мисс Пейтон потрясающей, — вмешалась мисс Моттрэм, отвлекая Нейла от его мыслей. — Да. Так я думаю. Из всех юных леди она удивительнее всех, и я бесконечно ею восхищаюсь, даже если немного боюсь, — поделилась она, бросая быстрый взгляд на Кейт, которая не отвлекаясь следила за ходом их беседы.

Та не могла слышать, о чём они говорят — стол был слишком широк, а разговоры со всех сторон чересчур оживленными — но её интерес был очевиден. Тут дю Прейе наклонился поближе и что-то пробормотал ей на ухо. Её щеки мгновенно зарделись. А Нейл заметил, что рукав француза задел Кейт.

Этот ублюдок к ней прикоснулся!

В Нейле вскипела ярость. Он хотел ринуться через стол, разбивая хрусталь и фарфор, схватить дю Прейе за горло и вытрясти из него душу. Но сдержался. Четыре года назад он мог бы поддаться минутному желанию, но сейчас речь шла не о нём или дю Прейе, а о Кейт. Она, несомненно, почувствует себя униженной, оказавшись в центре скандала.

Поэтому Нейл аккуратно положил салфетку рядом с тарелкой, извинился перед соседками по столу и встал. Обойдя стол, дошёл до противоположной своему месту стороны. Ужин ещё не начали подавать, и кое-кто продолжал разговор стоя, поэтому передвижение Нейла осталось незамеченным. Он шёл к Кейт, которая отвернула от него залитое румянцем лицо, без сомнения, опасаясь, что сейчас Нейл сдёрнет дю Прейе со стула и швырнет через всю залу. Как бы ему хотелось это сделать!

Но он лишь улыбнулся и положил руку на спинку стула ублюдка. Наклонившись и понизив голос настолько, что только дю Прейе мог его слышать, Нейл, по-прежнему улыбаясь, сказал:

— Если ты доставишь мисс Пейтон хоть капельку неудобства, если её румянец изменится хоть на один тон, если ты прикоснёшься к ней хоть пальцем, я переломаю все до единой косточки в твоей руке, Богом клянусь. убыцшу Я ясно выражаюсь?

Нейл не стал дожидаться ответа дю Прейе, а выпрямился, похлопал француза по спине, показывая дружелюбное отношение, и вернулся на своё место.

До конца ужина кремовая чистота кожи Кейт оставалась неизменной.

А дю Прейе сидел белый как мел.

Когда гости покончили с десертом и ждали, пока хозяйка не пригласит остальных леди в гостиную, Кейт в сотый раз покосилась на Нейла. Как остро она чувствовала его присутствие, лишающее её покоя! И как ясно понимала, что время его изменило. Лицо, на котором прежде отражались все мысли, теперь ничего не выражало. Живость, ранее присущая движениям, исчезла. Нейл стал спокойнее. Он изменился. Сильно ли?

Она весь вечер пыталась не смотреть на него, ибо кто-нибудь мог заметить, куда она всё поглядывает. Но потом Нейл увлёкся беседой с мисс Моттрэм, и Кейт поняла, что вновь таращится на него. Внезапно на неё нахлынули воспоминания об их последней встрече. О вкусе его губ, каменной твёрдости груди, диком, загнанном взгляде. После того украденного поцелуя она понеслась домой и два дня прорыдала в подушку, притворяясь больной, дабы не пришлось ничего объяснять семье.

Нейл писал ей, а она рвала запечатанные письма на мелкие кусочки. Он приходил, требуя встречи, а она отсылала его, зная, что даже Нейл не ворвётся в их дом без приглашения. Хотя отчасти желала, чтобы он так сделал. Но зачем ему? На подобное способен лишь без памяти влюблённый мужчина. Нейл, будь он безумно влюблён, определённо поступил бы так. Осадил бы замок и проник в логово дракона. Однако он не был безумно влюблён.

Но ещё будет.

Перестав плакать и проклинать Нейла, оставив попытки разлюбить его, поняв, что её сердце принадлежит лишь одному мужчине и, единожды отдав, вернуть его не получится, Кейт поклялась, что по возвращении Нейл Оукс найдёт здесь женщину. Не ребёнка. Женщину с опытом, с двумя сезонами в Лондоне за плечами, умеющую целоваться. Другими словами, подходящую ему леди.

Узнав, что капитан приглашён на приём к Финчли, Кейт также приняла приглашение. Здесь она уже немного пофлиртовала с Брайерли, дабы разжечь в Нейле дух соперничества. Поскольку он всегда стремился побеждать, Кейт обязана представить себя наградой. Но, появившись, он повёл себя не как претендент на её руку, а надел личину компаньонки. О, какое унижение! И как же он изменился! Стал таким далёким и сдержанным. Высокомерным…

Дю Прейе что-то прошептал ей на ухо, отчего она встрепенулась и заметила, что Нейл смотрит на неё. Кейт сразу же залилась предательским румянцем. Секунду спустя Нейл встал и подошёл к ним. Она ждала, дрожа от волнения, но с ней он даже не заговорил. Только улыбнулся, похлопал дю Прейе по спине и сказал ему что-то, чего Кейт не расслышала.

Почему Нейл не сказал ей ни слова? Да, она тоже с ним не заговорила, но она-то пыталась раззадорить его! У него же оснований для подобного поведения нет! Разве что он пытается вести себя осмотрительно 062ca0. Нейл? Осмотрительно? Кейт ещё больше нахмурилась.

— Дорогие гости, — ворвавшись в мысли Кейт, воскликнула стоявшая рядом с мужем леди Финчли. — Портвейна для джентльменов сегодня не будет. Мы лучше поиграем во что-нибудь. Обещаю, игры будут лишь слегка неприличны.

Кейт проследовала за остальными гостями в салон, при входе заметив, что Чартерс протягивает восхитительной леди Гвендолин Пэссмор ледяной пунш, а Брайерли стоит позади леди Джорджины, овдовевшей подруги леди Финчли. Нейл же, скрестив руки на груди, прислонился к дальней стене, отделившись от общества. Конечно, незамужние барышни не готовы были позволить ему там остаться и через несколько минут окружили его хихикающей стайкой. Кейт едва не рассмеялась при виде загнанного выражения на его лице, и растущее в ней напряжение отступило. Возможно, Нейл и изменился, но совершенно чужим не стал.

— А сейчас мы завяжем глаза одной из леди и посадим её сюда, — объясняла леди Финчли, указывая на поставленный посередине комнаты стул. — Как только она займёт место, джентльмены выстроятся в ряд, и первый из них поцелует ей руку. Если она захочет, то может попытаться сразу угадать, кто её поцеловал, или же может прикоснуться к лицу джентльмена и узнать его таким образом. Если леди угадает кавалера только по поцелую, ей будет присуждено два очка. Если угадает после того, как коснётся лица, — одно. А если не сможет назвать егоимени или ошибётся, то выйдет из игры. Леди остаётся сидеть, пока безошибочно угадывает своих обожателей. Побеждает леди, набравшая больше всего очков. Я буду первой, — сказала леди Финчли, занимая стул и завязывая себе глаза мягким батистовым платочком.

Джентльмены заухмылялись и подтолкнули Финчли к началу быстро выстраивающейся очереди. Он шагнул к жене и нежно взял её за руку, а затем с видимой страстью поцеловал пальчики.

Губы леди Финчли растянулись в ослепительной улыбке.

— Мне даже не нужно касаться вашего лица, сэр. Ведь я целую его каждое утро…

Финчли выпрямился, торжествующе улыбаясь остальным.

— Дедушка.

Все рассмеялись, а Финчли развернулся и резко поднял хихикающую жену со стула, одновременно стягивая с её глаз повязку.

— Ах ты! — любящим голосом воскликнул он. — Доигралась? Ты уже потерпела поражение.

— Напротив, сэр, — глядя ему в глаза, озорно пропела она. — Мне кажется, я выиграла.

И под громкие аплодисменты друзей Финчли запечатлел на губах жены звучный поцелуй.

Кэролайн дернулась, шутливо шлепнула мужа и, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, словно невинная девица, оглянулась. И увидела Кейт.

— О, мисс Пейтон. Уверена, у вас получится лучше, чем у меня. — Она протянула Кейт платок.

— О, я… Я…

— Давайте же, мисс Пейтон, — подбодрил её дю Прейе. В его голосе прозвучала насмешка. — Это довольно пристойная игра. Даже для загородного приема. Даже для совсем юных леди.

Кейт не могла отказаться. Она должна показать себя женщиной, не боящейся флирта и ухаживаний, а не девчонкой, которую опытные мужчины и в расчёт не берут.

— Конечно, — согласилась она. Взяла предложенный платок и села. Надела повязку на глаза и замерла в неуверенном ожидании.

— Вытяните руку, мисс Пейтон, — услышала она слова леди Соррелл. — Ваш первый кавалер ждёт.

Прохладная рука завладела её ладонью. Теплый сухой поцелуй коснулся пальчиков. Кейт склонила голову.

— Боюсь, я вынуждена попросить коснуться вашего лица, — сказала она. Вытянула руку, и невидимый джентльмен поднёс её к своему лицу. Кончики пальцев быстро пробежались по длинному узкому носу, редким бровям, бакенбардам… Только у викария были такие старомодные бакенбарды. — Это викарий.

Её ответ встретили одобрительным смехом, и леди Финчли громко объявила:

— Очко в пользу мисс Пейтон. Следующий джентльмен!

На этот раз Кейт уже знала, что следует поднять руку. И та тут же оказалась в плену у крепкой ладони с длинными, слегка влажными на кончиках пальцами… Кейт нахмурилась, пытаясь вспомнить, пальцы какого джентльмена по какой-либо причине могли быть столь холодными. Граф Чартерс принёс леди Гвендолин бокал ледяного пунша…

— Лорд Дарлингтон.

— Отлично!

— Да как же она догадалась, что это Чартерс?

— Два очка! — выкрикнула леди Финчли. — Итого три. Следующий джентльмен, прошу вас.

Кейт немного успокоилась. Игра и правда оказалась довольно весёлой.

— С таким количеством очков её будет невозможно обыграть, — протягивая руку очередному «обожателю», услышала Кейт ворчание леди Нибблхерд.

— Мисс Пейтон, вы подглядываете? — спросил лорд Финчли.

— Нет, сэр. Граф пил ледяной пунш, а викарий — единственный из гостей, кто носит бакенбарды.

— А! В таком случае давайте найдем для неё задачку потруднее. Без растительности или ледяных конечностей, — предложил Финчли. — Вы, сэр.

Кейт догадалась, кто это, едва он взял её за руку. От узнавания, пришедшего из самой глубины её души и не оставлявшего никого сомнения, внутри всё задрожало, по коже побежали мурашки. Она жарко вспыхнула и взмолилась, чтобы платок скрыл красноречивый румянец.

Кейт почувствовала, как он склоняется ближе и воздух словно заряжается его присутствием, а затем… Затем его тёплые, твёрдые и подвижные губы коснулись её пальчиков. Задержались ли они на мгновение дольше, чем позволяли правила приличия? Она слишком часто дышала и не могла понять. Кейт заколебалась, неуверенная, стоит ли раскрыть, как хорошо, на каком интуитивном уровне она его знает, или же изобразить неведение.

— Боюсь, я должна… — Она почувствовала, что покраснела ещё сильнее. — Могу ли я коснуться вашего лица, сэр?

Сильные мозолистые пальцы ухватили её руку и поднесли к лицу. Прямой нос, широкий рот с чётко очерченными губами, твёрдый квадратный подбородок, гладко выбритый перед ужином. Его кожа была восхитительно тёплой и упругой, а волосы — прохладными, шелковистыми и густыми.

— Это нечестно, — донеслось до неё нытье мисс Моттрэм. — Она трогает его лицо слишком долго.

Кейт отдёрнула руку, деликатно кашлянула и, напомнив себе, что она уже ветеран в подобных играх, беспечно заметила:

— Даже не буду пытаться угадать. Боюсь, я не знаю вас, сэр.

Её слова были встречены разочарованным перешёптыванием, и она сняла с глаз повязку.

— О, капитан Оукс! — увидев его, воскликнула она. Прижала руку к груди: — Я потрясена. Я должна была угадать. — Она похлопала ресницами.

Его глаза сузились, но он лишь безразлично обронил:

— Да. Должны были.

Неужели ему всё равно? Неужели он изменился настолько, что она больше не могла его рассердить? От этой мысли Кейт заволновалась. Какими бы ни были их отношения в прошлом, кем бы она ни была для него раньше — но тогда несколько умело подобранных слов могли вызвать чувства, огонь, бурный горячий ответ.

— Кто вызовется следующим? — спросила леди Финчли. — Давайте же, леди. Кто рискнет побить рекорд мисс Пейтон?

Леди Нибблхерд сразу же вытолкнула вперёд свою племянницу, и под хихиканье собравшихся мисс Моттрэм и Кейт поменялись местами.

Вечер быстро подошёл к концу в череде сменяющих друг друга игр, которым с всё большим весельем предавались гости. Кейт смеялась и улыбалась, участвовала и выигрывала во многих забавах, кокетничала с лордом Брайерли и поддразнивала светловолосого и смущённого мистера Хэммонд-Беттса. Она бы получила истинное наслаждение от вечера, если бы всё время не ждала с замиранием сердца, что к ней подойдет Нейл Оукс и скажет что-то из ряда вон выходящее… или сделает что-нибудь подобное. Например, схватит её в объятия и поцелует.

Чего он, конечно же, не сделал.

К чёрту его.

Так продолжалось ещё пять дней. Нейл относился к ней с подчёркнутой вежливостью и вёл приятные, серьёзные и ни к чему не обязывающие беседы. От чего Кейт сходила с ума. Радость ей доставляло только то, что он совсем не обращал внимания на незамужних юных леди, отчаянно строящих ему глазки. Девицы жеманничали, хихикали и подлизывались, но он ничем не давал понять, что они ему интересны. Вместо этого он держался поодаль, довольствуясь компанией юных лордов Китласа, Лэндри и Гиркена, что Кейт само по себе находила непостижимым, поскольку ни одному из этих великосветских юнцов прежний Нейл и руки бы не подал. убыцшу

Если же он был не с ними, то всегда находился неподалёку от Кейт, но не нависая над ней, держась на расстоянии. Он заботливо протягивал руку, если некому было сопроводить Кейт, делал комплименты её красоте, но никогда не заходил слишком далеко. Другими словами, вёл себя как превосходная компаньонка.

И наконец Кейт отчаялась…

Глава 14

— Леди Финчли велела тебе сопровождать меня в город, — объявила Кейт на следующее утро.

Нейл, читавший на террасе за завтраком утренние лондонские газеты, поставил на стол чашку, сложил газету и поднял глаза.

Кейт стояла рядом и в красном жакете из тафты, идеально сидящем на её гибкой фигуре, являла собой воплощение изысканности. Вызывающе маленькая тёмно-синяя шапочка залихватски сидела на её белокурых волосах, а бахромчатая атласная вуаль игриво касалась румяной щеки.

Сердце Нейла забилось в груди так, как четыре года назад не билось ни разу. Но ведь четыре года назад её улыбка не была полна дьявольской женственности, а в глазах не светилось веселье.

«Тогда она ещё не была взрослой женщиной», — понял Нейл. Невольное покачивание бёдрами, серебристый смех, тонкая бровь, которая так изящно выгибалась, искорки, вспыхивающие в глазах за секунду до того, как пухлые губки растянутся в улыбке, наклон головы, порхающие пальчики, когда она жестикулировала, объясняя что-то — всё в ней словно сговорилось, дабы показать хозяйку загадочной, обворожительной и пленительной.

Она вовсе не была его Кейт. Не такой, какой он её помнил. Но это нисколько не умаляло его желания. Напротив, лишь распаляло его. Последние четыре дня превратились в пытку. Он завидовал каждому мужчине, к которому Кейт прикасалась даже мимоходом, жалел каждой улыбки, подаренной ею другому, будь тот мальчиком или мужчиной, конюхом или герцогом. Ходил за ней следом, с подозрением выискивая хоть намёк на чрезмерную фамильярность со стороны мужчин, готовый остановить дальнейшее нарушение приличий

Нейл убедил себя, что в том состоит его долг. Обязанность. Честь. На самом деле, он знал, что поступает так лишь потому, что хочет сам заполучить Кейт. Но не может. Пока они не уедут отсюда, он даже не вправе ухаживать за ней, ведь он всего лишь чёртов компаньон.

Потребовалась вся его воля, дабы сохранить выражение лица невозмутимым. Он поднялся и предложил Кейт сесть. Та покачала головой.

— Нет, у нас нет времени бездельничать. Мы непременно должны поехать в город этим утром, — настаивала она.

— В самом деле? — вежливо переспросил он.

— Да, мне нужно купить ленты и успеть пришить их к шляпке до дневного пикника.

Нейл разрывался пополам. С одной стороны, он хотел провести наедине с нею несколько часов. С другой же — ненавидел мысль, что его низвели до роли компаньона. Словно беззубого старого дядюшку. Да сгорит Том Пейтон в аду!

— Уверен, леди Финчли позволит вам воспользоваться её экипажем и даст грума в сопровождающие.

— Ты не слушал меня, Нейл? — Она нетерпеливо покачала головой. — Все грумы сейчас заняты, устанавливая шатёр для пикника или занимаясь другими домашними делами.

— Возможно, вас сможет отвезти кто-то из гостей? — предложил он. — У леди Соррелл есть экипаж, и она…

— О, ради всего святого, почему тебе обязательно нужно спорить? — перебила Кейт, нетерпеливо постукивая ножкой. — Если хочешь отказаться, Боже милостивый, просто сделай это, а не предлагай какие-то выходы и оправдания.

— Я не хочу отказываться, — резко ответил он. Может, правилами этикета ему и запрещено сейчас за ней ухаживать, но это не значит, что он собирается лишить себя общества любимой. Особенно, если она сама желает оказаться в его компании — а именно такое складывалось впечатление. Хотя понять, почему, он не мог. — С удовольствием поеду с вами, мисс Пейтон.

— Гм, — сказала она, и выражение её лица немного смягчилось. — Если так вы показываете своё удовольствие, капитан Оукс, хотела бы я увидеть, как вы проявляете отвращение.

Он улыбнулся. Кейт всегда умела поддразнить его — даже тогда, когда другие замирали в ужасе.

— Велю подготовить экипаж.

— Не беспокойтесь. Нас уже ждут у главного входа.

Он приподнял бровь:

— А вы в себе весьма уверены.

Кейт столь лучезарно улыбнулась, что у Нейла перехватило дыхание.

— Только когда чего-то хочу. О, да.

На подъездной дорожке их и правда ждал синий кабриолет. Молодой конюх придерживал голову разгоряченного серого мерина, пока Нейл усаживал Кейт в экипаж и сам залезал на козлы.

— Серый ещё не совсем объезжен, — обеспокоенно заметил конюх. — Может, желаете заменить его на животное попокладистее?

Кейт ответила, не дав Нейлу и рта открыть:

— Вам стоит знать, юноша, что капитан Оукс одно время был самым лихим наездником в графстве. — Она фыркнула. — Я определённо удивлена, что вы о нём не слышали.

Нейл украдкой посмотрел на Кейт. Поразительно, что она столь рьяно бросилась на его защиту. Возможно, решила простить его грехи и хотела вернуться к прежним дружеским отношениям, как в юности. А от дружбы… Может ли дружба перейти в большую близость? Надежда делала Нейла порывистым, и порывистость эта всегда была предметом его особой ненависти. Он докажет Кейт, что стал зрелым рассудительным мужчиной, достойным её!

— Простите моё невежество, мисс, — покраснев, извинился конюх. — Я не отсюда родом.

— О, — сказала Кейт, её негодование утихло. — Ну, теперь ты знаешь. В Бернеуинни сроду не было коня, которого капитан Оукс не сумел бы обуздать. — Она лукаво посмотрела на Нейла: — Полагаю, и сейчас так?

— Смею заверить, я бы справился. Благодарю. — Лёгким движением рук он дёрнул вожжи, и жеребец пошёл резвой, но послушной рысью.

Они довольно долго проехали в неловком молчании, затем Кейт наконец заговорила:

— Тебе понравилась церемония представления королеве?

На самом деле, нет. Лондонское общество мало его привлекало, а церемония проводилась скорее для простонародья, чем для тех, кого чествовали, но озвучить сие мнение казалось грубостью.

— Да. Это было высшей почестью и похвалой.

Кейт покосилась на него.

— Значит, ты изменился. Раньше тебя не слишком-то волновали хвалебные слова.

Поразмыслив, Нейл ответил:

— Если человек должен повести армию в бой и, что ещё более важно, успешно вывести её оттуда, то ему следует заручиться поддержкой людей, их доверием. Посему да, я изменился. Теперь я знаю цену доброму мнению.

С лица Кейт слетело насмешливое выражение, и она, наклонившись, легонько коснулась руки Нейла.

— Мне стыдно за себя. Следовало догадаться, что тебе не нужна лесть, дабы улучшить мнение о самом себе.

Он усмехнулся.

— Как я помню, в юности лесть не интересовала меня только потому, что я, самоуверенное сатанинское отродье, и так был весьма высокого о себе мнения. Выше некуда.

— Верно, таким ты и был. — Её голос прозвучал задумчиво. — Смею сказать, это принесло тебе и пользу.

— Какую?

— Не думаю, что сомневающийся человек мог стать капитаном. Ты возглавил отряд благодаря и уважению солдат, и своей уверенности. Колебаниям в бою нет места.

Проницательность и серьёзность Кейт поразили Нейла, и он внимательно посмотрел на любимую.

— Ты так говоришь, словно раньше думала об этом.

— Да.

Он улыбнулся немного озадаченно:

— И что же привело тебя к размышлениям на подобные темы?

Кейт повернулась и, глядя ему в глаза, ответила прямо и откровенно:

— Как же, Нейл. Ты.

От неожиданности тот дернулся, отчего вожжи скользнули по крупу серого. Мерин прянул в сторону, и Нейлу пришлось приложить немало усилий, дабы вновь заставить коня слушаться. Ко времени, когда он справился с мерином, Кейт уже отвернулась и снова спокойно смотрела на дорогу.

— О чём ты говоришь? — спросил он, с трудом сохраняя невозмутимый тон.

Она сразу же ответила:

— Я же беспокоилась о тебе. Пусть мы и расстались не совсем удачно, Нейл, но это не значит, что меня не волновало твоё благополучие. Поэтому я думала об этом. О тебе. И решила, что храбрость и самоуверенность, — она дразняще на него посмотрела, — не совсем плохие качества для капитана.

— Я польщен твоим участием.

Кейт хихикнула. Подумала, что он шутит. Но Нейл не шутил.

— Да. Мне было не всё равно, что с тобой происходит.

— Тогда почему ты не писала?

— Вообще-то писала.

И снова она удивила его.

— Но я ничего не получал.

Кейт снова прыснула, но на сей раз в смешке прозвучали взрослые насмешливые нотки.

— Да ладно тебе, Нейл. Ты лучше всех знаешь, что умеют мои братья и чего не умеют. И когда же они научились сочинять нечто большее, чем простейшие записки?

Нейл уставился на любимую:

— Так это ты писала все те письма? — переспросил он, хотя, едва услышав её слова, сразу же понял, что так оно и было. Ни один из братьев Пейтонов не славился умением выражать мысли; начав же получать от них весточки, Нейл был впечатлен многостраничными красочными посланиями. И не зря, потому что писали ему не братья. Пространные описания сельской местности, смен времён года, забавные истории о знакомых и частые отсылки к их общим воспоминаниям… Именно слова, написанные рукой Кейт, в редкие минуты передышек переносили его с полей битв во Франции домой, в Бернеуинни.

— Не то чтобы полностью, — беззаботно ответила она. — Только то, что интересно.

На этот раз рассмеялся Нейл, и серый загарцевал от волнения.

— Господи, Кейт, но почему бы просто не подписаться своим именем?

— Гордость, — призналась она. — Возможно, ты не замечал, слишком поглощённый чувством собственной важности, но мне также свойственно весьма немаленькое самоуважение.

— На самом деле, я припоминаю свои подозрения, будто в графстве есть ещё кто-то с самомнением, не уступающим моему. Но тогда я отмел эту мысль, посчитав фантазией.

Кейт рассмеялась, и Нейл присоединился. Было так легко смеяться с нею вместе. В их веселье не было ни скрытых мыслей, ни страха остаться непонятыми, ни надуманности.

— Твоя очередь. Почему ты не писал мне?

— Я…

— Твою единственную попытку едва ли стоит упоминать.

— О, я боялся.

— Боялся? — удивлённо переспросила Кейт.

— Да. Я боялся, что если снова напишу тебе, ты мне ответишь и… поставишь точку на нашей… дружбе. Которую я ценю. — Он улыбнулся.

— Почему? — она выжидающе смотрела на него.

Нейл хотел рассказать ей, но не мог. Он так долго ждал, и приём леди Финчли завершится всего через несколько дней. Тогда и он сможет завершить миссию, возложенную на него Томом, предстать перед отцом Кейт и получить от него разрешение за ней ухаживать. На сей раз, с Божьей помощью, он сделает всё правильно.

Посему объяснил он шутливо:

— Было бы чертовски неприятно жить по соседству с семьёй, один из членов которой отказывается со мной разговаривать. Кроме того, мы же старые друзья. А старую дружбу необходимо лелеять. — Нейл улыбнулся. Кейт не ответила. — Вот я и довольствовался тем, что в каждом письме просил твоего брата давать читать мои послания всей вашей семье.

На лицо Кейт легла тень.

— Понятно. Ну, слава Богу, что ты мне не писал и тем самым не дал возможности разрушить нашу дружбу, иначе где бы я сейчас была, если бы поссорилась с тобой?

— Кейт?

— Что, если бы Том поступил так, как поступил, и оставил меня без компаньонки, с которой я могла бы дальше гостить у Финчли? Наверное, леди Финчли взяла бы эту заботу на себя, но это не совсем хорошо. А ведь нужно следить, чтобы всё выглядело пристойно. — Голос Кейт звучал всё напряжённее и чётче. — Конечно, можно сказать, что молодой капитан, не состоящий в родстве с леди, вряд ли является для неё подходящим компаньоном, но следует принять во внимание, что означенный капитан, как ты настойчиво подчеркнул, является старинным другом её семьи. Поэтому спасибо тебе, дорогой старый друг, за то, что помогаешь мне с поисками мужа.

При этом напоминании о роли, единственной в настоящее время, которую он играл в жизни Кейт, удовольствие, что Нейл получал от их разговора, внезапно испарилось. Он не хотел играть эту роль!

— Рад получить твоё одобрение, — ответил он, не сводя глаз с зада мерина. — Приложу все усилия, дабы ты была довольна. Скажи, есть ли кто-то на примете?

— О, да, — дерзко ответила Кейт.

— Могу ли я узнать его имя?

«Дабы позаботиться, чтобы мерзавец внезапно оказался вынужден покинуть приём».

Кейт покачала головой:

— Нет, не думаю. А что если он не ответит мне взаимностью? О, я даже не знаю, как смогу пережить подобное унижение. — Её голос внезапно понизился до шёпота: — Или боль.

Боль? Неужели её привязанность столь сильна? Конечно, это не Брайерли. Нейл не знал графа, но хорошо знал мужчин, и в поведении Брайерли по отношению к Кейт не было ничего, указывающего на более глубокие чувства. Если он причинил Кейт боль…

Нейл резко щёлкнул вожжами, и серый ринулся в галоп, заглушив разговор бряцанием постромков и грохотом колес. О, как же ему хотелось так же быстро довести до конца этот чёртов приём!

Следующую четверть часа расстройство Нейла тем больше усугублялось, чем холоднее становилось лицо Кейт 062ca0. Он не был уверен, чем вызвал её гнев, разве что своими словами о старой дружбе… О Господи!

Ну не могла же она всерьез решить, что он назвал её старухой? С другой стороны — в свои двадцать лет она уже не лучилась очарованием юности. Возможно, Кейт думала, что незамужнее состояние делало её менее вожделённой. Маленькая дурочка. Нейл мог бы присягнуть, что сейчас она намного более желанна, чем в шестнадцать, и он не сомневался, что с каждым годом она будет становиться только краше.

И Нейл не собирался позволять никакому другому мужчине убедиться в сим знании на собственном опыте.

Но, чёрт побери! Что, если этот таинственный поклонник решится на предложение до того, как у Нейла появится возможность заговорить? Если бы ему не навязали роль компаньона, он бы уже признался ей во всем. Или если бы прибыл сюда, заранее заручившись разрешением её отца, то смог бы забыть об условностях и объявить о своих чувствах. Но он её компаньон, и согласия отца не получил. Он в мыле примчался в Финчли-мэнор из Лондона, потому что узнал, что Кейт будет здесь, и с проницательной хитростью бывалого стратега думал провести рекогносцировку, прежде чем вступить в бой. Ну, и оказался в дураках, лишь оттеснив самого себя на задний план, пока другие добиваются руки Кейт. Кто же эти другие?

— О! — воскликнула Кейт, когда они въехали на вершину холма, у подножия которого раскинулась деревушка Парсли. — Я и забыла о ярмарке!

Нейл проследил за её взглядом. Парсли лежала перед ними словно разломленное пополам рождественское печенье, из которого высыпались посетители и скоморохи, торговцы и их товары, заполонившие улицы и прилегающие поля. Вдоль главных улиц расположились украшенные лентами и розетками шатры, владельцы которых зорко следили за снующими туда-сюда мальчишками, ворующими то яблоко у одного, то кусок мясного пирога у другого. Лоточники с корзинами на шеях толкали тележки, заставленные кувшинами с сидром и молоком. Музыканты и кукловоды устраивали самодельные подмостки на любом клочке свободного места, борясь за внимание зевак с помощью похабных песенок и пантомимы. Маленькая собачка ходила на задних лапах перед стариком в разноцветном сюртуке, а обезьянка нахально выпрашивала монеты у столпившихся вокруг зрителей.

Глаза Кейт засветились от радости, губы приоткрылись как у ребенка.

— Хочешь остаться? — спросил Нейл.

Кейт поколебалась, но в конце концов покачала головой.

— Нет. Нет. Если мы пропустим пикник, леди Финчли станет беспокоиться, что с нами случилось.

«Но будет ли кто-то беспокоиться именно из-за тебя, любимая? А ты?» — подумал Нейл.

— Ты помнишь, где находится суконная лавка? — спросила Кейт.

— Да. — Он ловко провёл взбудораженного мерина через запрудившую главную улицу толпу. В конце улицы он повернул экипаж в столь же оживлённый переулок, где напротив деревенской конюшни находилась лавка суконщика. Здесь также было столпотворение — по большей части мужчины-работники, многих из которых Нейл знал в лицо.

Он остановил экипаж перед входом в лавку, спрыгнул на землю и обошёл его. Кейт уже встала со скамейки. Нейл не стал тратить времени на ступеньки, а просто поднял руки. Кейт чуть наклонилась вперёд и положила руки ему на плечи, а он обхватил её за узкую талию и поставил на землю. Посмотрел на её поднятое вверх лицо и на мгновение замер, не отпуская рук.

— Кейт…

— Да?

«Нет».

— Сколько времени тебе потребуется?

Она отпрянула.

— Столько, сколько нужно! — покраснев, бросила она, вздёрнула подбородок повыше и, не оглядываясь, вплыла в суконную лавку.

Нейл запустил пальцы в волосы, а затем, беззвучно чертыхаясь, забрался в экипаж. Но только он собрался сесть, как с высоты заметил небольшой огороженный верёвкой пятачок земли во дворе расположенной через дорогу конюшни — и двух мужчин за верёвкой. Должно быть, проходило ежегодное первенство по боксу, и, судя по всему, оно уже почти закончилось. Один из бойцов лежал ничком на земле, а другой, крепкий молодой блондин, поднял кулак над головой, а товарищи победителя от души хлопали его по спине.

Нейл сузил глаза. О Боже, это же брат Кейт, Том.

Нейл соскочил на землю. В нём вновь вскипели гнев и разочарование. Он пересёк улицу и, расталкивая кольцо радостных мужчин, пробил себе дорогу к Тому Пейтону, чёртову Тому Пейтону, виновнику того бедственного положения, в котором он, Нейл, оказался. Том поднял глаза, когда толпа, почувствовав опасного незнакомца, расступилась перед Нейлом.

— Пришел поздравить меня, а, Нейл? — завидев старого друга, крикнул Том.

— Нет.

— Нет? Паршиво. Я только что выиграл первенство графства в третий раз подряд, а мой лучший друг даже не может сказать

«молодец»? — печально заметил Том. — Тогда зачем ты пришёл, да ещё и зыркаешь своими чёрными глазищами, как распоследний забияка?

— Я собираюсь лишить тебя титула, — пророкотал Нейл.

— Да ладно! — взорвался Том.

— Слишком поздно! — крикнул один из стоящих рядом с Томом мужчин. — Он уже победил в честном поединке! — Должно быть, этот молодчик уже собрал кругленькую сумму, ставя на Тома, и теперь боялся потерять весь свой выигрыш.

— Не-а! — закричал другой. убыцшу — Любой может бросить вызов, пока двое стоят на ринге! Таковы правила!

Раздался нестройный хор голосов. Кто-то выступал в защиту права Нейла бросить Тому вызов, кто-то — против.

— Слушайте сюда! — прогремел Нейл, силясь перекричать гомон. — Если я выиграю, мне не нужен кошель, титул или чёртова лента.

— Так чего же ты хочешь? — спросил Том, уже разминая плечи.

И Нейл ему сказал.

Глава 15

Кейт достаточно часто слышала громкий свист, крики и ругань скверно ведущих себя мальчишек, чтобы с чем-либо спутать эти звуки. Где-то неподалёку мужчины явно затеяли какое-то безобразие. Заплатив за совершенно ненужную ленту (единственной целью поездки было желание провести время наедине с Нейлом, и только поглядите, как хорошо — то есть не очень хорошо — всё прошло), Кейт отправилась на поиски источника шума.

Обнаружила она его сразу же за дверью лавки.

Драка шла полным ходом. Двое мужчин стояли лицом друг к другу в плотном кругу зевак. Оба тяжело дышали, их наполовину расстегнутые рубашки промокли от пота. Кейт потрясенно уставилась на забияк. Она знала их обоих. Её старший брат Том и Нейл.

«Из всех чёртовых…»

Кейт сжала губы в тонкую линию. С неё довольно.

Приподняв юбки над хрупкими щиколотками, она ступила с чуть возвышающегося тротуара на пыльную мостовую. То ли из-за её очевидно дорогого платья, то ли из-за ещё более очевидной опасности, плескавшейся в тёмно-синих глазах, толпа мужчин расступилась перед нею словно библейское Красное море. И сразу же сомкнулась за её спиной, пока Кейт с трудом пробиралась в гущу свары. Не останавливаясь на краю образовавшегося вокруг драчунов свободного места, она прошествовала прямо туда, где двое мужчин теперь боролись на земле, схватила здоровяка-брата за светлые волосы и резко дёрнула.

— Ай! — взвыл тот, отпустив Нейла и перекатившись на спину. Он смерил Кейт гневным взглядом. — Чёрт, Кейт! Больно же!

— И поделом! Тебе должно быть стыдно за себя! Дерёшься как мальчишка! И вам всем тоже. — Леденящим душу взглядом она окинула собравшихся мужчин, которые всё больше чувствовали себя не в своей тарелке. — Билли Эггс, знает ли твоя жена, что ты здесь, и — дай-ка угадаю — делаешь ставки на кровавый спорт? А ты, Грейнджер Тоби? Ты слишком стар для этой чепухи, но и ты здесь, да ещё с окровавленным носом! Надеюсь, его тебе расквасил не мой брат, ведь он на два десятка лет моложе, только вот не уверена, что это бы его остановило!

— Ты не должна быть здесь, Кейт, — раздался низкий мужской голос.

Она развернулась, ожидая увидеть Нейла на земле — похоже, от кулаков Тома ему крепко досталось. Но ей пришлось посмотреть на него снизу вверх. Нейл стоял прямо позади неё, и его глаза блестели как чёрные угольки.

— Как и ты, Нейл Оукс.

— Возвращайся в лавку и жди меня там, — сказал он. Даже не сказал. Приказал, чёрт возьми!

— Конечно же, я никуда не пойду. Из всех шуток…

Но она не договорила, поскольку Нейл с рычанием схватил её за запястье, дёрнул на себя и перебросил через плечо, словно мешок с картошкой.

— Ай! Поставь меня на место! Отпусти, сейчас же! — заверещала Кейт. Мужчины же разразились восторженными выкриками.

— Так её, капитан!

— Молодец, Оукс, вот мой мальчик!

— Не дай ей спуску!

— Эй! — визжала Кейт, бешено брыкаясь и колотя по широкой спине Нейла кулаками. Столь тяжело доставшаяся ей утончённость была потеряна до последней крупицы за доли секунды. — Отпусти меня, ты, мерзавец!

В ответ Нейл направился через толпу к конюшням, продолжая держать Кейт на плече.

— Эй, Нейл! — позвал Том слегка встревожено. — Ты же не думаешь…

— Замолчи, Том, — выплюнул Нейл. — Я вернусь через минуту, и мы закончим начатое.

С этими словами он пинком распахнул дверь конюшни. Оказавшись внутри, он, по-прежнему не обращая внимания на протесты Кейт и наносимые ею удары, размеренно зашагал в сторону комнаты для упряжи. Вошёл внутрь. Комната оказалась совсем небольшой, с единственным оконцем высоко на стене, сквозь которое проникало немного света. Пылинки кружили в воздухе, затуманивая дверной проем, а голубь, отдыхавший на жёрдочке, выпорхнул сквозь узкое оконце на улицу. Ухоженные шоры и сбруя свисали с вбитых в стены крюков, а единственное начищенное и смазанное седло лежало на спине стоящего в углу коня-качалки. У дальней стены стопкой были сложены попоны.

Дьявольская улыбка осветила тёмное красивое лицо Нейла, когда он заметил попоны, и сердце Кейт сразу же бешено забилось от страха и предвкушения. Затем Нейл усадил её на них и, ни разу не оглянувшись, вышел, притворив за собой дверь. Глядя ему вслед, Кейт недоверчиво разинула рот: скрежет задвигаемого засова ни с чем не спутаешь.

Нейл её запер.

Хотя прошло всего двадцать минут, Кейт показалось, что минули часы, прежде чем она услышала последний ликующий рёв толпы снаружи, а несколько минут спустя — звук шагов. Она поднялась на ноги и встала лицом к двери, уперев кулаки в бока, готовая сразить своим острым язычком любого, кто войдёт, и неважно, будет это Нейл или Том.

Дверь распахнулась, и внезапно яркий свет ослепил Кейт. Она моргнула, глядя на высокую широкоплечую фигуру на пороге.

— Нейл? — прошептала она.

Он вошёл внутрь, и Кейт резко втянула воздух. Влажные чёрные кудри запылились, грудь работала как кузнечные мехи под разорванной и пропитанной потом рубашкой. На щеке наливался синяк.

Нейл молчал.

От одного лишь его вида у Кейт по телу пошли мурашки. Но храбрости ей было не занимать, к тому же она привыкла управляться с невоспитанными мальчишками. Знала, что не стоит показывать страха и сомнений.

Вместо этого она дала волю своему возмущению.

— И что ты теперь скажешь в своё оправдание? — требовательно спросила она. — Закрыл меня, а потом отправился колотить моего брата. Надеюсь, ты оставил его в сознании? Хотя многие, и я в том числе, сказали бы, что Том в сознании мало чем отличается от бесчувственного Тома, поскольку думает он редко. Но ты точно такой же, Нейл Оукс. Я-то думала, ты изменился, но ты так и остался паршивой овцой в нашей семье! Хотелось бы мне знать, как это могло произойти, ведь у нас ни единого общего предка нет!

Кейт тараторила и понимала это. Она всегда тараторила, когда нервничала. Кейт заставила себя остановиться. Она и так уже испортила свой образ утонченной юной леди, устроив представление. Она глубоко вдохнула и выдохнула, собираясь с мыслями.

— Ну?

— Ты закончила? — спросил Нейл так спокойно, словно вёл беседу в гостиной леди Финчли.

Кейт попыталась держаться столь же уверенно:

— Думаю, да.

— Хорошо. — Тон его звучал любезно, но Кейт вздрогнула. — Потому что я хочу кое-что сказать, если позволишь.

Она кивнула, настороженно за ним наблюдая.

— Спасибо. Во-первых, — Нейл шагнул ей навстречу, — я тебе не брат.

— Знаю. Я…

Он поднял руку, делая знак замолчать.

— Очевидно, не знаешь, иначе не пыталась бы гонять меня тем же кнутом, что и свору негодяев, с которой живешь. Потому хочу ещё раз прояснить, что я тебе не брат. Я никогда не испытывал к тебе братских чувств, и, несмотря на то, что ты только что сказала, не думаю, что ты питаешь ко мне сестринскую любовь. Я прав?

Он сделал ещё один шаг вперёд. К ней. Кейт чудом осталась стоять на месте.

— Прав? — потребовал подтверждения Нейл.

В ожидании ответа он, казалось, задержал дыхание.

— Да.

Нейл выдохнул, и выражение его лица преисполнилось ещё большей решимости, пристальный взгляд не отрывался от глаз Кейт. С каждым шагом он неумолимо приближался. Сердце Кейт бешено билось.

— И я тебе не дядя. — Теперь Нейл преодолел уже больше чем две трети помещения, и храбрость, поддерживающая её до сих пор, начала ослабевать. Кейт задрожала. — И не замшелый старый верный друг семьи.

Отступив на шаг, Кейт упёрлась в стену. Нейл остановился перед ней. Приподнял её голову за подбородок, повернув лицо к свету.

— И, упаси Господь, я не твой компаньон.

— Что?

— Том только что решил вернуться на приём леди Финчли в качестве твоего компаньона. — В голосе Нейла слышалось мрачное удовлетворение.

— Правда? — удивилась Кейт.

— Да. Посему теперь я волен поступать так, как захочу сам.

— Понимаю, — затаив дыхание, отозвалась Кейт. Со склонённой головой Нейл выглядел чертовски опасным, но Кейт его не боялась. По крайней мере, не слишком сильно.

— Не думаю, что понимаешь, — возразил Нейл. — Пока нет. Но я намерен это исправить.

И с этими словами он наклонился и прижался губами к её рту. Мимолётная, скользящая ласка, и коленки у Кейт подогнулись. Впрочем, поцелуй быстро закончился. Очень, очень быстро.

— Я приехал за тобой, Кейт Пейтон. Я четыре года ждал, пока смогу наконец за тобой ухаживать. Смогу завоевать тебя, сделать своей невестой, — низким яростным голосом заявил он. — И мне наплевать, что ты намерена делать и за кого желаешь выйти замуж, за местного ли священника или графа-землевладельца, поскольку никто — никто и никогда! — не будет любить тебя так сильно, страстно и достойно, как любил, люблю и буду любить я. Никто.

Кейт распахнула глаза. Он любил её? И ждал четыре года, чтобы начать ухаживать? И тем не менее стоял рядом, когда она флиртовала, жеманничала, играла в глупые игры и притворялась рафинированной светской дамой, хотя она всего лишь надеялась вызвать в нём хоть какое-то чувство! Чувство, которое выходило бы за рамки приличий, чувства долга или добродушной снисходительности! О Боже!

— Так почему ты раньше не сказал? — воскликнула Кейт, так сильно толкая его в грудь, что Нейл отступил на шаг.

Он ошеломлённо на неё уставился.

— Почему ты просто, — она снова толкнула его, — не сказал, что любишь меня? — Ещё один мощный толчок. На сей раз Нейл не пошевелился. Но это было неважно. Кейт пребывала в ярости, и как здорово было выплеснуть её!

Она упёрлась руками в его широкую твёрдую грудь, готовясь к очередному толчку, но Нейл перехватил её запястья и крепко их сжал.

— Потому что это неуважительно.

— Неуважительно? — потрясённо выдохнула она.

— Да. Я не смел даже подумать о том, чтобы воспользоваться своей близостью к тебе как компаньона в собственных целях. Это было бы подло. Недостойно благородного человека.

— О, так я и поверила! — горько рассмеялась Кейт. — С каких это пор Нейл Оукс хоть на грош ценит чужое мнение?

Её гнев наконец-то разжёг ярость и в Нейле.

— С тех пор, как твой отец уведомил меня, что пока я не обзаведусь целеустремленностью, ценностями и честью, мне не будет дозволено за тобой ухаживать.

— Он так и сказал?

— Да. Четыре года назад, как раз перед нашей с тобой встречей на пешеходном мостике.

Кейт обмякла, и её напряженные пальчики расслабились на его груди, но Нейл так и не выпустил её рук. По лицу Кейт было понятно, что она вспоминает тот день, открывая новый смысл давно произнесенных любимым слов. Выражение лица Нейла смягчилось.

— Он заставил меня поклясться честью, что я не стану ухаживать за тобой, пока тебе не исполнится восемнадцать, — нежно сказал он. — Я намеревался подчиниться его желанию, но в тот самый день ты меня поцеловала, и я понял, что на самом деле мне не хватит решимости и сил молча стоять рядом и смотреть, как с каждым днем ты становишься всё милее и соблазнительнее, как расцветаешь. И мысль о том, что мне придётся наблюдать, как вокруг тебя вьются другие мужчины — а это было неизбежно — разъедала мне душу как кислота. Я понял, что я не тот, кем себя считал. Тогда и решил, что должен стать лучше, превратиться из испорченного дурня, стоящего на своём, в человека, достойного тебя. Потому и купил патент. — Нейл аккуратно свёл обе руки Кейт вместе и обхватил её запястья ладонью, тем самым освободив вторую руку, и лёгким, как перышко, прикосновением дотронулся до щеки Кейт. Она не поняла, кто из них дрожал. — Однако я и не догадывался, как тяжело мне будет находиться вдали от тебя, не иметь возможности видеть, как ты превращаешься из девочки в женщину, только от других людей слышать о твоих выходках и демаршах, добродетелях и недостатках. Думаю, что после всех моих расспросов о тебе Том счёл меня сумасшедшим. Я не собирался задерживаться во Франции так надолго. Но долг, если хоть раз пойти у него на поводу, становится ревнивым собственником, и потому, лишь когда Наполеон был окончательно повержен, я смог вернуться к тебе, свободный от обязательств и ответственности, молясь, чтобы ты никого не нашла за всё это время 062ca0. — Нейл вдруг помрачнел. — Но, видимо, я слишком долго отсутствовал, поскольку сейчас ты утверждаешь, что задумала женить на себе какого-то беднягу. Но, Кейт, я не могу тебе этого позволить.

— Почему? — спросила она, глядя на его суровое лицо, страстно желая, чтобы Нейл произнес слова, которые она так давно мечтала услышать.

— Потому что никто не знает тебя лучше меня. Никто не понимает тебя лучше меня. Ты до смерти запугаешь любого обормота своим острым язычком и требовательностью. Да он поседеет через две недели после вашей свадьбы!

Кейт ожидала услышать вовсе не это, и потому уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова.

— Это правда, — напыщенно кивнул Нейл. — Ты мегера, деспот, ангел, сильфида, королева фей и буря одновременно.

— Я не такая! — возмущенно воскликнула Кейт, сжав лежащие на груди Нейла руки в кулаки.

— Именно такая! — заявил он и отчего-то начал смеяться. Крепкие белые зубы сверкнули на тёмном, испачканном грязью лице. — Брыкаешься как самая настоящая мегера и визжишь как ведьма. Граф будет в ужасе.

— Граф… — выплюнула она. — Да мне наплевать на мнение графа Брайерли!

Нейл вдруг прижал её к себе, почти приподняв над землей.

— Тогда кто? На кого ты нацелилась, Кейт? Скажи мне, какому несчастному ты намерена испортить жизнь? — Хотя говорил он умоляюще, в его голосе чувствовался безудержный пыл. Нейл слегка встряхнул Кейт. — Ну говори же!

— Зачем? — потребовала она. — Чтобы ты предупредил его, насколько он близок к столь ужасной судьбе?

— Нет. Хочу узнать, к каким мужчинам ты питаешь склонность. Так как его зовут?

Нейл выглядел таким ранимым и незащищенным, что Кейт не могла и дальше над ним издеваться, пусть его чёртово благородство и превратило последнюю неделю в сплошное отчаяние и раздражение.

— Нейл Оукс.

Его тёмные брови напряжённо нахмурились, а взгляд пропутешествовал по её лицу в поисках иронии или чего похуже, но ничего такого Нейл не увидел. Лишь её глаза, тёмные и глубокие, сияющие честностью и блестящие от невыплаканных слёз.

— Ты. Нейл Оукс. Тот самый мужчина, которому я отдала своё сердце в четырнадцать лет. — Она негромко рассмеялась. — Мы, гарпии и мегеры, — чертовски преданные создания. Выбрав себе жертву, остаёмся ей верны до конца. Ты — единственный, кого я когда-либо любила и буду любить. — Она высвободила руки и, совсем как четыре года назад, обняла его за плечи. Точно так же, как и тогда, встала на цыпочки и притянула к себе его голову для поцелуя. — А теперь, на случай, если ты вдруг решишь заставить меня ждать ещё четыре года, я намерена вынудить тебя меня скомпрометировать.

— Что? — удивился Нейл.

— Я слышала о женщинах, которые идут на подобные уловки, дабы привязать к себе мужчин, и, оказывается, мне такие увёртки не чужды! — Кейт куснула слегка тронутый щетиной подбородок Нейла, и он вздрогнул. — Конечно, такие приёмы и хитрости

срабатывают только с теми мужчинами, которые ценят свою честь.

— О боже, Кейт, подумай, прежде чем начинать… — хрипло прошептал Нейл.

— Это началось давным-давно, капитан Оукс. Четыре года назад. Потому, здесь и сейчас, снова и всего один раз, я спрашиваю тебя: ты поцелуешь меня?

На сей раз Нейл не стоял словно громом поражённый. С гулким голодным рыком он подхватил Кейт на руки и жадно приник к её губам. Не прерывая поцелуя, отступил к вороху попон и уложил на них возлюбленную. Кейт выгнулась ему навстречу, наслаждаясь тяжестью его тела, твёрдыми мускулами, разгоряченной упругой кожей. Языком Нейл скользил по её сжатым губам, пока Кейт интуитивно не приоткрыла рот и не попробовала его на вкус.

Кейт была деревенской девушкой. Знала, чем могут заниматься мужчина и женщина, и долго, пылко и воодушевлённо ждала этой минуты. О, как долго и как пылко! И теперь её руки порхали под изодранной рубашкой Нейла, поглаживая бугрящиеся мышцы спины и широкие плечи, прижимая любимого к себе. Тем временем его губы переместились на подбородок Кейт, а затем Нейл начал медленно прокладывать дорожку из горячих влажных поцелуев — по нежной шейке и дальше вниз.

Носом он отодвинул тонкую ткань, оголив грудь. С томительной скрупулезностью Нейл исследовал губами мягкую плоть, пока наконец не нашёл сосок и не втянул его глубоко в рот. убыцшу Вцепившись в волосы Нейла и запрокинув голову, Кейт выгнулась на попоне. По её телу разливались волны удовольствия.

Когда Нейл поднял голову, его глаза были темны, как ночь, а выражение лица — свирепым и торжествующим.

— Ты выйдешь за меня.

— Да, — тяжело дыша, подтвердила Кейт.

Она обхватила его за талию, но Нейл не отпускал её, покрывая лёгкими поцелуями шею и щёки, покусывая плечи и лаская мочки ушей.

— Скоро? — промурлыкал он.

— Как можно скорее.

— Поклянись.

— Клянусь! — выдохнула Кейт. — Только сейчас, пожалуйста… сделай… О, прошу тебя.

И Нейл подчинился.

class='book'> Глава 16 В тот же день после обеда Том Пейтон явился к леди Финчли и мрачно, пространно и совершенно невразумительно объяснил, что обстоятельства де поменялись и он вдруг осознал, что в силах исполнить братский долг и вновь выступить в роли дуэньи при сестре.

Слушая юношу, стоявшая подле мужа на террасе Кэролайн не могла не задаться вопросом, не из-за синяка ли, красовавшегося под глазом, молодой мистер Пейтон образумился. убыцшу Будучи очень учтивой хозяйкой, она удержалась от расспросов, но не от того, чтобы вечером поведать мужу о своих подозрениях. Тем не менее леди Финчли приняла юношу радушно. Возвращение привлекательного и крепкого Тома Пейтона означало, что капитан Оукс, который вопреки убеждённости Брайерли за всю неделю не проявил к Кейт Пейтон ни малейшего предосудительного внимания, был волен общаться с другими юными леди. Таким образом список завидных женихов пополнился вторым холостяком. И хотя Джорджина, к разочарованию Кэролайн, не выказывала особого интереса к капитану, для остальных незамужних девушек приём становился гораздо увлекательнее.

Несколько часов спустя, когда леди Финчли перетасовывала составы команд для турнира по крикету, лакей объявил о прибытии посетителей. Удивившись, хозяйка в сопровождении мужа вышла на террасу поприветствовать новых нежданных гостей и поняла, что не такие уж они и нежданные. В синем кабриолете Брайерли сидели капитан Оукс и мисс Пейтон. За ними следовал всадник — привлекательный, подтянутый джентльмен средних лет.

— Бог мой, — прошептал Финчли, — да это же старина Пейтон. Я его, конечно, приглашал, но думал, он прислал письменный отказ. Что неудивительно. По-моему, старик не бывал в обществе по меньшей мере лет десять! Каким ветром его сюда занесло?

— Я бы сказал, выдающимся арабским скакуном с задатками Байерли Тюрка (1).

Оглянувшись, Кэролайн увидела, что на террасу вышел Хью.

— Интересно, не разводит ли старик у себя на ферме лошадей? — шёпотом полюбопытствовал он. — Знал бы, какие породистые кони у отца мисс Пейтон, не одалживал бы ей свой экипаж. Но, судя по всему, жалеть уже поздно.

— Брайерли, о чём это ты? — спросил Финчли, когда лакеи поспешили помочь мисс Пейтон спуститься, а мистеру Пейтону — спешиться.

— О мисс Пейтон. Я предложил ей воспользоваться моим экипажем и посоветовал найти подходящего сопровождающего — например, её компаньона Оукса — и отправиться в Парсли 062ca0. Кэролайн, умоляю, не смотри на меня так. Я подумал, что пора бы им с капитаном возобновить их… хм… роман.

Кэролайн внимательнее присмотрелась к черноволосому капитану и к стоявшей подле него изящной платиновой блондинке. И действительно, капитан, с нежностью глядя на Кейт, заботливо склонился над ней. Щёки девушки порозовели, глаза сияли.

— Боже мой, Брайерли, а я и не знала, что ты такой романтик, — со смешком заметила Кэролайн.

— Не романтик, а прагматик. Бедолага прогонял каждого, кто осмеливался провести в обществе мисс Пейтон более одной приятной минуты. Я испугался, как бы он не перешёл от рычания к потасовкам и тем самым не испортил твой праздник, Каро. А этого нельзя было допустить, верно?

— О, нет, нет. Конечно же, нет, — поспешили уверить его Кэролайн и Финчли, обменявшись у него за спиной весёлыми взглядами.

— А при чём тут мистер Пейтон? — спросил Финчли.

— Понятия не имею, но думаю, скоро узнаем. — И троица улыбнулась поднимающемуся по лестнице мистеру Пейтону и шедшим чуть поодаль от него капитану Оуксу и мисс Пейтон.

Мистер Пейтон остановился на верхней ступеньке и расплылся в ухмылке.

— Ну что ж, думаю, вам интересно, почему я здесь, — без всяких предисловий начал он. — Знаю, я послал сюда Тома приглядывать за Кейт, и в обычных обстоятельствах всё было бы замечательно. Но обстоятельства необычны. Нейл, — он небрежно ткнул через плечо в капитана, — попросил руки моей дочери, и я дозволил ему спросить Кейт, выйдет ли она за него. И она, очевидно, согласилась, потому что теперь их обоих трясёт от желания окольцеваться. А молодым людям, которых трясёт от желания, доверять нельзя. А Тому, хоть он и славный парень, не угнаться за юной парой, которую трясёт от желания, и уж тем более не стать преградой, если пара сия вознамерится сделать что-то, чего делать не следует. Поэтому я здесь и сердечно благодарю вас за гостеприимство.

Пока он пожимал руку Финчли и обменивался приветствиями с Брайерли, Кэролайн не могла не заметить, как после выступления мистера Пейтона капитан Оукс улыбнулся Кейт или как та очаровательно покраснела в ответ, и её разобрало любопытство…

Но потом она решила, что не её это дело, и, вложив руку в руку мужа, повела всех пить чай.

(1) Байерли Тюрк — первый из трёх жеребцов, ставших родоначальниками современных чистокровных верховых лошадей.

Глава 17

Вечером перед ужином Кэролайн кружила по гостиной, разглядывая незамужних девушек. Откровенно говоря, невесты, достойные стать женой Хью, выбывали одна за другой, но, к досаде Кэролайн, брат, похоже, сего не осознавал. Сначала он оказался слишком медлительным и упустил Гвендолин, уступив её Чартерсу, а потом, если Кэройлайн верно поняла слова Хью об «ухаживании» за мисс Пейтон, Оукс, в сущности, украл у него из-под носа Кейт.

Всё это было крайне досадно, а ещё и Пирс чуть раньше невозмутимо сказал:

— Оставь Хью в покое. Он сам себе кого-нибудь найдёт.

Кэролайн поймала себя на том, что грызёт ноготь.

— Я очень сердита на Хью. Он всё своё время проводит на конюшнях. С тем же успехом мог бы остаться у себя в поместье и объезжать этого бестолкового коня там. Он почти не участвует в дневных играх, а вчера, когда пришёл на ужин — могу в этом поклясться! — принёс лошадиную вонь на подошвах своих ботинок.

— По-моему, — заметил Пирс, — ни одна женщина из твоего списка его не интересует.

— Вот и прекрасно, — парировала Кэролайн. — Потому что обе обрели мужей раньше, чем Хью решился пойти дальше приветственных поцелуев рук.

— Думаю, он хочет Джорджину, — бросил Пирс и, конечно же, сразу же выпорхнул из комнаты, не дав супруге сказать, что и у неё возникли такие же подозрения. Очень по-мужски!

Но заинтересована ли Джорджина в Хью?

От этой мысли у Кэролайн всякий раз замирало сердце. Даже когда она кружила среди гостей, слушала их болтовню и, улыбаясь, то тут, то там бросала реплики, волнение её не оставляло. Насколько ей помнилось, Джорджи не оказывала Хью ни малейшего предпочтения.

Да и с чего бы ей? Кэролайн сморщила носик и напомнила себе, что смотрит на Хью как младшая сестрёнка 062ca0. Если же глядеть правде в глаза… Она первая, вперёд всех, заявит, что её брат — принц среди мужчин… иногда. Он силён, благороден и предельно честен.

Но вот чего ему не хватает, так это элегантности. А Джорджина? Кэройлайн знала лучшую подругу как свои пять пальцев. Джорджи могла часами разглядывать переливчатую ткань или переплетения великолепного индийского шёлка. Даже Кэролайн была не в силах с ней тягаться. А она считала себя страшной модницей.

В то время как Хью…

Кэролайн точно знала, что у него есть камердинер, но случайный прохожий в том скорее всего усомнится. Не говоря уже, что нынче Хью заставлял великосветских матрон охать и ахать, тренируя эту свою лошадь без рубашки. Что в высшей степени скандально. Мало того, что брату не хватает элегантности, большую часть времени он вообще не одет. Самые строгие мамаши и близко не подпускают своих дочерей к конюшням из страха, что те увидят его грудь.

Вздохнув, Кэролайн заметила, что Джорджина в гостиной ещё не показалась. Нет, союзу сему не суждено случиться. Джорджина, вероятно, привлекала Хью красотой и утончённостью, но вот ему её нечем привлечь. Джорджи не станет довольствоваться мужчиной, чьи ботинки порой заляпаны навозом, а появления в столовой редки и всегда позже должного.

Кэролайн остановилась рядом с мисс Пэссмор и Чартерсом. К её удивлению, оба они благосклонно улыбались Октавии Дарлингтон, стоявшей гораздо ближе к Аллену Гловеру, чем можно ожидать от случайных знакомых. Однако бедняга Аллен не из тех, кто в силах сделать предложение без поощрения, и Октавия определённо желала Аллена поощрить.

— Узнаю этот взгляд, — шепнул голос на ушко.

Пирс.

— Я просто подумала, — тихо отозвалась Кэролайн, — что некоторые молодые пары нужно лишь чуть-чуть подтолкнуть…

— Больше не втягивай меня в эти дурацкие игры, — простонал Пирс. — Умоляю тебя, Кэролайн!

— Я почти ничего от тебя и не требовала, — возмутилась она. — Ты каждое утро гоняешься за куропатками, а я всего-то и прошу выделить немного времени днём. убыцшу Пирс, ты только посмотри, как чудесно всё складывается! Готова поклясться, Купидон свил гнездышко в нашем доме.

— Только больше не втягивай меня в игры, — вновь проворчал Финчли. Но Кэролайн знала, что вовсе он и не раздражён.

— Можно устроить неразбериху с рассадкой за ужином, — задумчиво произнесла она.

— Ты опасная женщина, — беря жену за руку, сказал Пирс. — Приказать, чтобы звонили к ужину?

— О нет, пока рано. Хью ещё не пришёл, что в общем-то неважно, так как он часто запаздывает. Но Джорджина тоже пока не спустилась. Дам ей ещё несколько минут.

Глава 18

За время, минувшее со дня смерти её мужа Ричарда, леди Джорджина Соррелл успела привыкнуть к одиночеству. Хотя, если быть честной, ей и до того тоже было одиноко. Бедный Ричард болел весь последний год их брака, но ещё раньше они, казалось, позабыли, что значит говорить друг с другом.

И чувство одиночества лишь обострилось при виде той страсти, с которой капитан Оукс поцеловал свою Кейт. Они даже не заметили невольных зрителей! Что ж, подобная картина омрачит настроение любого.

Конечно, сие никоим образом не связано с тем, что в начале Кэролайн задумала сосватать за капитана именно Джорджину. Хотя стоит признать, ей всегда нравились такие мужчины — крупные, с этакой характерной грубой мужественностью…

Джорджи тут же постаралась выбросить из головы эти мысли. Ведь до чего нелепо! Как может леди восхищаться грубой мужественностью!

Ричард был совершенно другим. Всегда изящен и элегантен, чисто выбрит и немного надушен.

И скучён.

Вот оно. Наконец-то она признала правду о собственном браке. Ричард был скучным, а потом он заразился этой ужасной болезнью и угас за год. Но, несмотря на все страдания, он ни разу не пожаловался. Ангел, право слово.

Тяжело жить с памятью об ангеле.

Ричард никогда не целовал ее так крепко, что ей пришлось бы отклониться назад, как вышло, когда Оукс поцеловал Кейт. И не смотрел на нее, как граф Чартерс на Гвендолин, словно хочет облизать ее от самой макушки до пальчиков ног.

И теперь, когда все эти счастливые пары собрались в гостиной и не могут отвести друг от друга глаз, Джорджи не могла… просто не могла.

Её новое вечернее платье было сшито из роскошного шёлка коньячно-жёлтого оттенка, настолько тяжелого, что ткань ложилась чудесными складками. Декольте отличалось смелостью, какую себе могла позволить только зрелая женщина.

Но даже в новом платье с маленькими кокетливыми рукавами и плавными линиями Джорджина не чувствовала себя желанной. Да и счастливой тоже.

Ведя пальцами по перилам, она спустилась по лестнице. После смерти Ричарда Джорджи решила никогда больше не выходить замуж. Но даже когда она напоминала себе, какое удовольствие завтракать в одиночестве, или не слышать больше, как мужчина стучится в дверь твоей спальни, или никогда не бояться, что тот, кто тебе дорог, может умереть на следующее утро….

Но даже тогда она чувствовала лишь зависть. Яростную и болезненную зависть. Ей хотелось быть настолько желанной, чтобы мужчина выглядел почти помешанным от страсти. Ей хотелось, чтобы её целовали, пока губы не покраснеют и глаза не засияют.

Мысли эти стали последней каплей. Спустившись, Джорджина не свернула к гостиной, откуда доносились пронзительные возгласы гостей, а пошла прямо. Лакей бросился вперёд, распахнул перед ней дверь, и она вышла на свежий воздух.

Следом заспешил дворецкий с шалью, но Джорджи отправила его в дом. Всего семь часов вечера, и на улице было ещё тепло. Под ясным в преддверии сумерек жемчужно-голубым небом она направилась в розовый сад, прислушиваясь к тихому жужжанию пчёл, которые собирали последние глотки пыльцы из согретых на солнце роз.

Конюшни располагались за садами, и к ним можно было попасть, пройдя под небольшой каменной аркой и дальше по мощёной тропинке. По всем правилам Хью должен сейчас сидеть в гостиной и болтать с дебютантками.

Хью пришлось вычеркнуть первую в его списке леди по вине лучшего друга, а вторую — из-за капитана Оукса. Ему следовало бы находиться рядом с сестрой, выспрашивая имя третьей кандидатки. Но всю прошедшую неделю Хью появлялся за столом через пять минут после сигнала к началу ужина.

Когда Джорджина вышла из сада, её встретил совсем другой воздух 062ca0. Резким контрастом женственности и приторности роз стал земляной запах тёплой грязи и навоза. Она зашагала к скаковому кругу, примыкающему к конюшням. На заднюю часть круга лился свет из окна конюшни, но большая часть тренировочной площадки пряталась в глубокой тени.

На мгновение Джорджине показалось, что Хью здесь нет, но потом она его увидела. Верхом на Ришелье, спиной к ней, он ехал шагом по площадке. Прислонившись к ограждению, Джорджи вслушивалась в низкий рокот его голоса — Хью говорил со своим конем. Прядая ушами, жеребец внимательно слушал.

Ришелье был сильным и поджарым, со шкурой столь насыщенного коричневого цвета, что сейчас казался почти чёрным. В нём проскальзывало что-то от дьявола: в том, как он косил глазами и потряхивал поводьями, будто отвечая Хью.

Но не Ришелье привлёк внимание Джорджины. А Хью. Хью, который для неё словно старший брат. Хью, который поднимал её с мощёных тропинок, когда она падала, вытирал ей слёзы и нос, если и не что пониже.

На нём не было рубашки. Он скакал на коне без единого клочка ткани на верхней части тела. И вот так, в одно мгновение, сердце Джорджины глухо застучало в груди.

А в голове волей-неволей появились картинки из супружеского прошлого, в которых муж её выглядел будто тусклое отражение в зеркале. Ричард был таким же мягким и белокожим, как и она. Он не казался хилым, по крайней мере, до болезни, но руки его были тонкими, а грудь безволосой. Аккуратный, элегантный, он напоминал ухоженную ласточку.

Но Хью… Ничто в Хью не было мягким или тонким. Крепкие мускулы на груди говорили о ежедневных сражениях с чистокровными жеребцами. Даже в угасающем свете дня Джорджи могла разглядеть его огромные плечи, а когда он легонько натянул поводья, и перекатившиеся под кожей на руках мускулы. Хью повернул в сторону, и Джорджи увидела, как напряглась его широкая спина.

Тотчас же захотелось перейти от наблюдений к прикосновениям. Джорджи представила, как проводит пальцами по этим мускулам и чувствует его силу и жизненную мощь. Хью походил на средневекового рыцаря, готового защищать свою даму или отправиться в крестовый поход. Руки её задрожали.

Джорджи перестала дышать. Скорее бы он обернулся и дал ей возможность увидеть свою грудь! Наконец конь с всадником достигли забора, и Ришелье повернул в её сторону. Жеребец начал понемногу гарцевать, поднимая изящные ноги в грациозном и кокетливом танце.

Хью рассмеялся выходке Ришелье, продолжая с ним разговаривать. Его кожа оттенком напоминала тёмный мёд. Похоже, у него вошло в привычку снимать рубашку, когда становилось слишком жарко. Грудь его была покрыта волосами, тёмной стрелой уходящими в его бриджи.

Морщась от собственной глупости, Джорджи решила, что сравнение со средневековым рыцарем неверно. Это бог. Аполлон, тренирующий нового коня, дабы тот скакал по небесам и будил солнце.

Джорджина сглотнула. Она должна уйти. убыцшу Сейчас же. До того, как Хью её заметит, до того, как она начнёт действовать так, как ей подсказывает распалённое воображение.

В эту секунду он поднял взгляд и увидел её. Это мгновение на всю жизнь останется в её памяти — восхитительный загорелый мужчина верхом на прекрасном коне на фоне неба цвета тёмного сапфира. Хью казался отчуждённым и недоступным, как все греческие боги… но только до того момента, когда глаза их встретились и на его лице появилось что-то, чего она никогда прежде не видела на лицах мужчин.

Что-то, касающееся только её. Что-то, от чего перехватило дыхание и бросило в дрожь.

А потом это чувство пропало, и Хью соскочил на землю, радостно её приветствуя.

— Полагаю, я снова опоздал на ужин, — сказал Хью, перебрасывая поводья через луку седла. Казалось, он даже не осознавал, что одет неподобающе. Последние лучи солнца легли на его плечи и руки.

У Джорджи возникло непреодолимое желание сбежать. Он слишком отличался от всех знакомых ей мужчин. Слишком большой, слишком мужественный, слишком сильный… слишком во всём.

— Да, вам следует отправиться на ужин прямо сейчас, — сумела выдавить она. — Сразу после ванны, разумеется.

Хью стащил с ограды льняную рубашку.

— Я принимал ванную после тренировки сегодня утром. Вы прежде никогда не приходили.

— А я и не знала, что вы допускаете зрителей на свои омовения, — рассмеялась Джорджи.

— Для вас я мог бы сделать исключение, — ответил Хью, не сводя с неё глаз. — Но вообще-то, я говорил о своих тренировках с Ришелье.

— Не приходила, — подтвердила Джорджи. Она отказывается присоединяться к таращащим глаза женщинам, которые вздыхают по его плечам и приберегают кусочки сахара для его лошади!

Хотя откровенная ложь утверждать, что она не вздыхает по его плечам.

— Почему нет? — с искренним интересом спросил Хью. — Разве вы больше не любите лошадей? А девочкой любили. Я всё ещё помню ту крошку-пони, которая у вас была…

— Лакомка.

— Точно. У неё была прямая спина и вздорный нрав. Из горных пони, не шетлендской породы.

Джорджина улыбнулась:

— Помните, как она вставала на дыбы и несла, когда думала, что настала пора возвращаться домой? А если мы с ней забирались чуть дальше от конюшни, чем ей было по нраву, она могла проскакать галопом весь путь до дома.

— Мне пришло в голову вывести Ришелье завтра на прогулку, — сказал Хью, заправляя рубашку в бриджи. — Присоединитесь?

— У меня нет лошади.

— Кобыла Кэролайн не такая живая, как ваша Лакомка, но у неё хорошие манеры. Тем самым вы сделаете мне одолжение.

— Как же? — удивилась Джорджи.

— Я слишком упорно тренирую Ришелье. Нужно дать ему немного повеселиться.

— Повеселиться? Я думала, скаковые лошади любят скачки. Разве это для него не веселье?

— Если тренировки превращаются в рутину, он может потерять запал. Завтра я дам ему отведать немного травы из канавы, украсть яблоко из какого-нибудь сада и просто попастись в поле — если смогу найти поле без раздражённого фермера. Я хочу, чтобы завтра он побыл просто лошадью, а не вероятным победителем.

— Повеселиться, — повторила она.

Хью перегнулся через ограду и пальцем приподнял её подбородок.

— А вы помните, что значит веселиться, Джорджи?

— Я очень часто хорошо провожу время, — заверила она. Глаза её остановились на его нижней губе. Почему все эти годы, что она думала о Хью как о старшем брате, она никогда не замечала, сколь полная у него нижняя губа?

Да такие мысли просто неуместны, вот почему!

— Не похоже, что этим летом вы хорошо проводите время, — он потянулся и щёлкнул её по носу. — Ни одной улыбки. Печальные глаза.

Вот Хью, которого она помнила. Тот Хью, что присматривал за всеми ними, подбадривал ходящих хвостиком детей, вытирал слёзы и отвечал на вопросы.

— Что ж, — слабо улыбнулась она, — ведь оба наших вероятных супруга ускользнули от нас.

Выражение его глаз переменилось.

— Я и не знал, что у вас есть такой вероятный супруг.

— А капитан Оукс? — подсказала Джорджи. — Кэролайн пригласила его на приём главным образом ради меня, и одна из дам вашего списка перехватила его, не успела я станцевать с ним и двух танцев.

— Но Берджерон постоянно с вами танцует, — Хью прислонился к ограде, будто собрался проговорить всю ночь напролет. — И Джиркен, хотя я всё-таки надеюсь, что вы не рассматриваете этого наивного дурачка всерьёз. Впрочем, мне вообще казалось, будто вы дали зарок не выходить больше замуж. Но если это так, то, похоже, вы позабыли сообщить о сим решении своим преданным поклонникам.

— Ну не могу же я об этом объявить. Тогда мне нечего будет делать на балах. Никто не станет со мной танцевать.

— О, недостатка в партнерах у вас не будет.

— Ошибаетесь.

Хью наклонился вперёд:

— Вы вдова, Джорджи. Все мужчины станут танцевать с вами — потому что вы чрезвычайно восхитительны, и все они хотели бы уложить вас в постель. — Его дыхание качнуло кудри у неё на лбу. Он пах чистым потом и немного пряностями, соломой и мужчиной.

— Значит, мне останутся разговоры только с распутниками?

— Разговоры с повесами уж точно поинтереснее, чем с Джиркеном.

— Вы так говорите, словно ни один истинный джентльмен не захочет на мне жениться, но могу вас заверить…

— Но они хотят на вас жениться, — перебил Хью. — Пемброук, Лендри и Китлас. Особенно Китлас. Он смотрит на вас, будто вы — воплощение Венеры. Все, за исключением Льюиса Дюпре, разумеется, да и то лишь потому, что он уже женат.

— Тогда ему следует прекратить так на меня смотреть, — отрезала Джорджина.

— И прикасаться к вам, — согласился Хью. — Дайте мне знать, если он зайдет слишком далеко. Вышвырну его тогда в соседнее графство.

В голове промелькнула мысль, что Хью, похоже, заметил всех мужчин, что танцевали с ней за прошедшую неделю, каждого, кто говорил ей комплименты. Наверняка он просто присматривает за ней, как это свойственно старшим братьям.

— Если, конечно, вы не жаждете его прикосновений, — добавил он.

— Нет, — ответила Джорджи, с трудом припоминая, чего она хочет или не хочет. Особенно когда речь шла о ее поклонниках.

— Вы так чертовски прекрасны, что если даже скажете всем мужчинам в этом доме, что не собираетесь выходить замуж, они все равно не оставят надежды.

— Говорите как верный друг, который давно меня знает, — улыбнулась она Хью.

— Волосы будто пламя. — Он пробежал пальцем по кудрям Джорджи.

— И соответствующий им нрав, как говаривала матушка.

— Вы наверняка всё знаете про свои глаза, поэтому говорить о них я не стану, — решительно и к разочарованию Джорджи продолжил Хью. — Безупречный маленький подбородок, высокие скулы, восхитительная кожа. Во имя всех богов, Джорджи, кого еще можно назвать прекрасной, если не вас?

Её охватили восторг и смятение.

— Я подразумевала не такой тип красоты. Я говорила о красоте Гвендолин.

— Гвендолин? — Он выглядел ошеломленным. — Если хотите знать моё мнение, она лишь бледная ваша копия. Будто выцветший

портрет.

До жути близко к тем словам, что она сама использовала для сравнения Ричарда и Хью!

— Я не имела в виду наш внешний вид, — попыталась она объяснить, хотя при этом чувствовала себя как тщеславная дурочка, напрашивающаяся на комплименты. — То, как выглядит Гвендолин… будто она сошла с полотен Рафаэля.

Хью обернулся и проревел:

— Фимбл!

В дверях появился конюх. Хью показал на Ришелье и перепрыгнул через ограду. Джорджина отступила на шаг. Он возвышался над ней, волосы упали на его лоб, а рубашка снова выбилась из бриджей.

— Ну вы и дурёха, — сказал он непринужденно, взял её за руку и повёл к дому.

— Знаю, — согласилась Джорджи. — Давайте поговорим о чём-нибудь другом.

— Хорошо. Насчет завтра. Я буду ждать вас на конюшне в восемь утра. Мы должны уехать до того, как спустятся желающие посмотреть тренировку Ришелье.

— Я не сказала, что буду…

Они прошли под старой каменной аркой, ведущей в розовый сад. Хью остановился и заставил остановиться и Джорджи. А когда она споткнулась, он поддержал её за руку.

— Вы не можете пускать меня в галоп или останавливать, словно своих лошадей, Хью, — сказала она, сознавая, что дрожит. И дрожь эта возникла не от того, что она едва не упала, а от тепла мужской руки, лежащей на её обнажённом локте.

— Чёрт побери, Джорджи, вы же знаете, я не силён по части комплиментов.

— А я как раз на них напрашиваюсь, — призналась она 062ca0. — Не обращайте на меня внимания.

— В том-то и дело. Я не могу не обращать на вас внимание. Так всегда было.

Она открыла рот, но слова не шли.

— И если я что-то и понял за эту чертовски бесконечную неделю, так это то, что когда вижу вас, чувствую себя счастливым. И уж точно я не чувствовал ничего подобного при виде Гвендолин. Ну, кроме облегчения, когда она вычеркнула себя из моего списка, — добавил он.

Неуверенная улыбка задрожала на губах Джорджины.

— О, Хью.

Хью мгновение подождал. Он давал ей возможность сорваться с места, подобно кролику, выпрыгивающему из кустов. Она могла беззаботно рассмеяться и стремглав улепетнуть в особняк.

Джорджина не пошевелилась.

Он целовался, как и скакал на лошади: яростно, неистово, сосредоточенно и держа всё под контролем. Разумеется, после окончания траура её целовали другие мужчины. Но поцелуи Хью ничем не походили на поцелуи тех мужчин.

Джорджи скользнула пальцами ему в волосы; она вся напряглась, погружаясь в водоворот ощущений: его жаркий аромат, твёрдость губ, сила рук и даже грубость кирпичей, на которые она опиралась спиной.

— Джорджи. — Что-то заставило её очнуться — то ли проскользнувшие в его голосе грубоватые нотки, то ли интонация, с которой сорвалось её имя.

— Я не собираюсь выходить замуж, — отпрянула она. — Меня нет в вашем списке. Вы ведь понимаете это?

— К чёрту список, — сказал Хью. И снова поцеловал её, так восхитительно и пугающе. Их тела соприкоснулись, и даже сквозь тяжёлый шёлк платья она почувствовала требовательность его желания.

Таков был Хью. Объезжая лошадь или целуя женщину — он никогда не стеснялся собственного тела. Даже сейчас его руки скользили вниз по её спине совершенно неподобающим образом.

«Ни один мужчина прежде не касался меня так», — поняла в эту минуту Джорджи.

— Почему вы говорите «к чёрту список»? — спросила она, когда Хью оторвался от её губ и принялся целовать шею.

Так приятно! Так хотелось перестать думать и просто наслаждаться тем, как его губы ласкают кожу. Только вот Джорджина думала всегда. Она думала и в минуты близости, которые они делили с Ричардом в первый год их брака, когда ещё утруждали себя подобными делами.

Ричард обычно вежливо спрашивал, устраивает ли её то или это, а она серьёзно думала, прежде чем ответить. Большей часть она на всё соглашалась, хотя решительно отказалась заниматься любовью при свете лампы.

Будет ли Хью столь же вежлив? Джорджи сомневалась. Вот и сейчас его руки возмутительнейшим образом лежали на её ягодицах, сжимая их, а такие ласки уж точно были среди тех, про которые Ричард спросил бы её, прежде чем даже помыслить о прикосновении. Да и вряд ли Ричарду пришло бы в голову ласкать её там!

И все же прикосновения Хью были… были восхитительны!

— Мы не должны… — вспомнив о приличиях, прошептала она.

Хью выпрямился, кивнул в сторону дома:

— Мне нужно переодеться к ужину. Сядете рядом со мной?

— Я не могу сесть рядом с вами, — возразила Джорджи. — И вам это прекрасно известно! Помните старую поговорку «каждый сверчок знай свой шесток»? Мы будем рассажены в соответствии с нашим статусом. Как говорится в другой старой поговорке, мои сани окажутся от ваших очень-очень далеко, граф Брайерли.

Хью сжал руки на её талии.

— Я не собираюсь тратить ещё один ужин, наблюдая, как Китлас смотрит на вас кротко и грустно коровьими глазами, а Дюпре облизывает губы и касается вашего плеча. А я в это время сижу рядом с молчаливой Гвендолин, скрипя зубами и в надежде, что руки Дюпре не тянутся под столом к вашему колену!

Джорджи захлестнула такая волна счастья, что она с трудом смогла удержаться от смеха:

— Но вы должны сидеть там, где вас посадила Кэролайн!

Он посмотрел на неё и зарычал. Именно зарычал, словно какая-то собака!

— Я сяду рядом с вами, Джорджи.

— Я…

— Или я вытащу вас с вашего места и посажу себе на колени.

— Хью, это нелепо, — запротестовала она. — Вы не можете!

— Никогда не любил это слово. Или вы передадите Кэролайн, что нужно изменить рассадку таким образом, чтобы я сидел рядом, ведь, похоже, сегодня я опаздываю больше обычного… Или же я вас скомпрометирую. — Глаза говорили, что он настроен решительно.

Джорджи аж рот открыла.

— И как только вы собираетесь проделать это в переполненной столовой? — И тотчас залилась краской, увидев дьявольский блеск в его глазах.

— Дорогая, — сказал Хью, проводя пальцем вдоль её подбородка. — Я могу… нет, я скомпрометирую вас в любом месте, где вы только позволите.

— Что ж, тогда я не позволяю, — неуверенно ответила Джорджина.

— Тогда придётся довольствоваться тем, что заключу вас в объятия и буду восклицать: «Ах, Джорджина, мне никак не забыть, как сладка ваша попка на ощупь!»

Она засмеялась.

— Вы не посмеете. убыцшу И это вы пытались изобразить шотландский акцент? Больше похоже на подвыпившего рыбака.

Хью улыбнулся, его руки скользнули по её спине и ниже…

— Так и есть. Кажется, из-за вас мне больше не интересно…

— Что? — спросила Джорджина, стараясь упокоить несущееся вскачь сердце, ведь его руки так сладостно скользили всё ниже…

— А вот это требует дальнейшего исследования, — сказал Хью и прижался губами к её рту.

Глава 19

Войдя в гостиную незадолго до начала ужина, Джорджина схватила Кэролайн за руку и прошептала:

— Твой брат настаивает, что за ужином сядет рядом со мной. — И при виде удивленного лица подруги, словно защищаясь, добавила: — В конце концов, Гвендолин теперь обручена.

— Это недопустимо, — возразила Кэролайн. — Хью не может просто взять и заявить, что хочет пересесть, потому что его соседка по столу обручилась. Во избежание неловких ситуаций я рассадила всех гостей согласно их положению в обществе. Нельзя, чтобы все за столом пялились на леди Фурвьер и Альберта Ханта, гадая, правда ли у них роман.

— А я и не знала! — слегка отвлекшись, воскликнула Джорджина. — Разве он не брат епископа?

— Никому не говори, но я выделила им смежные комнаты. Так почему Хью хочет сидеть рядом с тобой? Не потому ли, что ему надоело вести светские беседы с Гвендолин?

— Думаю, да. Он пообещал закатить сцену, если не добьется своего.

— Пожалуй, мы могли бы попробовать кое-что новенькое сегодня вечером. Я превращу это в игру… — Кэролайн ненадолго умолкла. — Которую наиболее строгие мамаши не одобрят.

— Прошу тебя, не затевай ничего до прихода Хью, — взмолилась Джорджина. — Дю Прейе прицепится ко мне, чем смутит свою жену.

— Бедняжка, — сказала Кэролайн. — Не хочу показаться жестокой, но она, скорее всего, к подобному привыкла. Должна заметить, ты выглядишь восхитительно. Даже роскошно. — Она прищурилась. — Чем ты занималась?

Джорджина почувствовала, как щеки заливаются легким румянцем.

— Ничем! — А потом добавила: — Просто веселилась.

— И с кем же ты веселилась? — требовательно спросила Кэролайн. — Я простояла здесь больше часа, увлекшись болтовней, но тебя не видела… ты пряталась в каком-то уголке? О нет, только не говори, что все это время была с Гиркеном. Я не вынесу, если ты выйдешь за него замуж.

— Ничего подобного, — ответила Джорджина. — Не глупи. Если я снова соберусь замуж, — а ты прекрасно знаешь, что брак в мои намерения не входит, — обязательным условием для мужа будет умение считать до ста.

— Хм-м-м, — подняв бровь, протянула Кэролайн. — Ладно, полагаю, не стану тебя смущать, осведомляясь, какое отношение мой брат имеет к твоим… скажем так… увлечениям, в число которых, по твоим словам, не входит брак.

— Спасибо, — поблагодарила Джорджина и в ту же секунду поняла, что Хью у нее за спиной. Она его почувствовала, узнала, даже ощутила запах — чудесный аромат природной свежести, мужчины и мыла.

— Ба! Кого я вижу! — воскликнула Кэролайн. По тому, как она подшучивала над старшим братом, Джорджина рассудила, что лучшая подруга понаделала немало поспешных выводов.

— Привет, Каро, — поздоровался Хью небрежно, словно это не он положил руку на талию Джорджине.

Прикосновение обжигало сквозь шелк платья, как будто Хью касался ее обнаженной кожи. Резко повернувшись, Джорджина отодвинулась. Нельзя позволять ему… вести себя так, будто она его собственность.

У Хью в глазах что-то промелькнуло, тем не менее он степенно кивнул, поцеловал ее обтянутую перчаткой руку и дружелюбно произнес:

— Леди Джорджина.

Хью задержал ее руку в своей чуть дольше положенного, и Джорджина поняла, что он посмеивается про себя.

— Я переговорю с дворецким. Меня посетила чудесная мысль, — заявила Кэролайн и упорхнула.

От усмешки Хью по всему телу Джорджины разлилось тепло, а сердце забилось чаще.

В другом конце комнаты Кэролайн отвернулась от дворецкого и хлопнула в ладоши.

— Прошу внимания, — обратилась она к собравшимся. — Сегодня вас ожидает особый сюрприз.

В комнате воцарилась тишина. Мамаши, лелеющие матримониальные планы, посмотрели на хозяйку неодобрительно, джентльмены — со скучающим видом, юные леди — заинтересованно.

— Мы сыграем в игру, — продолжила Кэройлан, — которая определит, кто с кем рядом сядет за ужином. В одну из моих любимых в детстве игр. Вы наверняка ее помните. Она называется «Вам нравится ваш сосед?» — Она махнула рукой в сторону пяти хлопочущих лакеев. — Как видите, слуги составляют стулья в два больших круга. Те, кто родился с января по июнь, уходят в тот конец комнаты, а кто родился с июля по декабрь, остаются в этой части гостиной.

— Подумать только, — воскликнул ее муж, — ты нас разлучила, дорогая!

Кэролайн послала Финчли воздушный поцелуй.

— Я обедаю с тобой каждый день, — улыбнулась она, демонстрируя ямочки на щеках. — Все помнят эту игру? Прошу всех сесть, джентльмены рядом с леди… Один человек встанет в середине круга. Я займу исходное положение здесь, а мой брат может занять его в другом круге.

— Разве не похвально с ее стороны помнить, что мы с тобой родились в одном месяце? — прошептал Хью на ухо Джорджине.

— Тише, — предупредила она, чувствуя, как краснеет. Стоявший рядом с ней Хью был таким приметным, словно… словно….

Джорджина не додумала мысль до конца. Кроме того, Кэройлайн объясняла правила игры.

— Я выберу леди и спрошу: «Вам нравится ваш сосед?» Если она ответит «нет», я могу объявить одного из отвергнутых соседей своим сотрапезником. С другой стороны, если сосед ей нравится, он может сопроводить ее к столу. Пара покидает круг, а я снова задаю вопрос. Круг будет уменьшаться, пока мы все не поделимся на пары. Всем все понятно?

Юные леди восторженно зашумели и радостно захихикали.

— Мне нравится, — сказал Хью. — Будь готова к притязаниям, Джорджи.

Она стукнула его веером по руке.

— То, что ты начинаешь первым, не означает, что непременно выиграешь меня. А вдруг я окажусь рядом с лордом Гиркеном? Он, кажется, родился в подходящее время, чтобы присоединиться к нашему кругу.

— Сдается, я сумею выиграть. А теперь будь послушной девочкой и следуй со мной.

— Я не послушная девочка, — усмехнулась Джорджина.

— Не могу выразить, как я рад это слышать, — сказал Хью, потом остановился и посмотрел на нее.

Его взгляд… был непристойным! Она почувствовала, как кровь прилила к лицу.

Мгновение спустя Хью возглавил свой круг и, не церемонясь, принялся рассаживать всех по местам. Обнаружив, что сидит между капитаном Оуксом и графом Чартерсом, Джорджина не смогла сдержать улыбку. Хью намеренно посадил ее между мужчинами, которые были совершенно не заинтересованы в ее обществе за обеденным столом.

— Итак, — сказал Хью, оглядывая круг. — Всем удобно? Леди Пэссмор?

— По-моему, меня следовало посадить рядом с дочерью, — чуть раздраженно ответила та.

— Ах, эти правила рассадки гостей такие строгие, — сладко пропел Хью. — Сперва джентльмен, потом леди. Вот если бы ваш сын был здесь, я смог бы вам угодить. Пора начинать. — Он повернулся к капитану Оуксу: — Оукс, старина, тебе нравятся твои соседки?

Капитан Оукс неторопливо посмотрел на Джорджину слева от себя, потом на леди Фувьер справа и печально покачал головой.

— Будучи человеком чести, — сказал он, — должен признаться, что мне не нравятся мои соседки.

Хью устремился к Джорджине, прежде чем она успела вздохнуть. И не просто взял ее за руку, а схватил, поднял и вынес из круга под визг возмущенных матрон.

— Уберите их с Оуксом стулья, — обратился Хью к лакею, поставил Джорджину на ноги и снова вернулся в круг. — Капитан, раз уж вы выказали себя самым привередливым, вставайте в круг и задавайте вопрос, кому пожелаете.

Джорджина наблюдала, как Оукс медленно повернулся кругом, а потом сыграл в ту же игру, что и Хью, спросив джентльмена справа от леди Кейт, нравятся ли ему его соседки. Лорд Гиркен на миг замешкался, очевидно, раздумывая, не заявить ли ему права на Кейт, однако сердитый взгляд ее прелестных глаз пресек любые притязания. Оукс подхватил мисс Пейтон на руки и вынес из круга.

— Надеюсь, никто не намерен поднимать меня, — насмешливо произнесла вдовствующая графиня Пемсбиддл.

— Это неприемлемо, — заявила леди Нибблхед и бросила на Эмили Моттрем, свою подопечную, хмурый взгляд, который предупреждал, чтобы та не смела позволять джентльмену себя поднимать.

— В моем случае не столько возмутительно, сколько невозможно, — улыбнулась графиня. — Одни мои корсеты весят больше, чем мисс Эмили.

В тот вечер за столом велась более оживленная беседа, чем в предыдущие дни. Конечно же, в основном у всех мысли были заняты тем, кто кому нравится. Пожалуй, самое интересное произошло, когда в круге остались лишь несколько игроков. Миссис Дю Прейе, обнаружив, что сидит рядом с мужем, объявила, что ей не нравятся ее соседи, и гордо прошествовала к столу в сопровождении викария.

Джорджина чудесно проводила время. Ее сердце пропускало удар всякий раз, когда она встречалась взглядом с Хью. И билось чаще, стоило ему случайно задеть ее ногу своей. Еще сильнее оно зачастило, когда Джорджина поняла, что добрую часть времени Хью прижимается к ее ноге своей. Она попыталась напомнить себе о собственном положении умудренной вдовы, но поймала себя на том, что смеется, словно легкомысленная, неопытная девушка.

Они болтали то об одном, то о другом, в общем, ни о чем… Джорджина, неожиданно для себя, рассказала Хью о куклах, которые делала для сирот.

— Так ты шьешь одежду? — недоуменно спросил Хью. — А не самих кукол?

— Именно. Я имею дело с тряпичными куклами. Поначалу я использовала кукол с фарфоровыми головами, но вскоре выяснилось, что тех кукол отбирали у детей и продавали. Поэтому теперь я беру за основу тряпичных кукол и каждую из них наряжаю в поистине изысканное платье из настоящего газа с шелковыми лентами, кружевом и блестками. Это так увлекательно!

— А где ты берешь ткани?

— У модисток остается довольно много обрезков. Примерно каждую неделю я посылаю слугу в ателье. Само собой, за ленты я плачу, иначе их продали бы шляпнику.

Хью улыбнулся ленивой улыбкой, которая согрела Джорджину от макушки до пят.

— Я отчетливо помню, как ты, еще ребенком, не расставалась с той потрепанной куклой.

— С Эсмертой, — сказала Джорджина. — Я любила Эсмерту. Мне было гораздо интереснее создавать наряды для нее, нежели шить образцы.

— Думаешь, если бы ты не родилась леди, то стала бы модисткой?

— О, непременно. И обзавелась бы собственным ателье мод. Я мечтала об этом, когда была маленькой, пока наконец не поняла, что леди… ну, что леди выходят замуж.

— И ты вышла за Соррелла, потому что он хорошо одевался? — вертя в руках вилку, поинтересовался Хью.

— Нет, — ответила Джорджина и не смогла больше выдавить ни слова.

— Без сомнения, ты была в него влюблена. Я до сих пор помню, как сияло твое лицо в день свадьбы.

Она едва улыбнулась.

— Это одна из причин, почему я никогда не выйду замуж. Довольно легко любить человека и при этом не иметь ни малейшего понятия, что он собой представляет. — Хью дернулся всем телом, и Джорджина добавила: — Я не имею в виду, что он был чудовищем или кем-то подобным!

— Тогда каким он был? — очень низким и ровным голосом спросил Хью.

Джорджине казалось, что их двоих заперли в маленькой раковине, а голоса вокруг отодвинулись куда-то и звучали далеко-далеко.

— Он обладал злым чувством юмора. — Джорджина чуть отклонилась, чтобы лакей смог забрать ее тарелку, и задела плечом Хью. — Мы часто смеялись…

— Похоже, вам было весело.

— Да. Пока я наконец не заметила, что мы всегда смеялись над людьми. Над манерой одеваться одного, над несуразными конечностями другого, над визгливым смехом третьего. — Хью молчал, и Джорджина, не глядя на него, продолжила рассказывать о том, о чем никому не говорила. — Ричард любил насмехаться над людьми.

— А над тобой он насмехался?

— Да, — призналась она. — Но всегда безобидно. Я была… я была его подобием, знаешь ли. Ему хватало любезности не обращать внимания на мои изъяны, если только он не был очень рассержен.

Хью взял ее за руку, и Джорджина, на время трапезы снявшая перчатки, ощутила силу и тепло его пальцев.

— Невозможно быть лишь чьим-то отражением, Джорджи. И я не нахожу в тебе никаких изъянов. Вы были счастливы вместе?

— Да, — ответила она. — Конечно. — Однако в ее голосе слышалось поселившееся в душе сомнение. Хью сильнее сжал ей пальцы. — Тебе нравился Ричард? — спросила Джорджина.

— Нет, — отрезал Хью. — Что вполне закономерно. Я принадлежу к тому типу людей, который он презирал. И я… — Он задумался, вероятно, подбирая нужные слова. — В отличие от меня, Соррелл был истинным джентльменом. Не родись ты для уготованной тебе лучшей доли, стала бы модисткой. Я же, не взирая на происхождение, объезжаю лошадей. Многие джентльмены считают, что мне не следует этим заниматься.

— Не ведешь себя, как принято, — согласилась Джорджина.

Всякий раз, когда она встречалась с ним взглядом, у нее по спине пробегал мороз и слабели колени. В том-то и странность. Ведь Джорджина всего лишь разговаривала с Хью. С Хью, лучшим другом брата. С Хью, который находился рядом почти всю ее жизнь.

С Хью… и только. Если не считать, что свечи отбрасывали свет на его волосы, и теблестели, словно новенький полпенни. У Хью были такие же, как у Кэролайн, волосы: густые, роскошные, цвета бренди — они спадали почти до плеч. И изумительные глаза: карие с примесью темно-зеленого, словно у толстого стекла на донышке винной бутылки.

Конечно же, Джорджина всегда считала Хью привлекательным. Но он ей не подходил. Она даже не рассматривала кого-то вроде него в качестве мужа. Наоборот, в тот год, когда состоялся ее дебют в высшем обществе, ее взгляд блуждал по бальным залам, выискивая мужчину, который…

— Может, я и правда искала джентльмена, который поймет мою увлеченность одеждой, — призналась Джорджина. — До чего же глупый повод влюбиться.

— Соррелл одевался в высшей степени элегантно.

Хью отпустил ее руку и принялся чистить маленькую грушу. Длинные завитки шкурки плавно опускались под его пальцами.

— Когда я впервые его увидела, на нем был расшитый жемчугом камзол из черного бархата. — Она перевела взгляд с пальцев Хью на его лицо и заметила, что он пытается сдержать усмешку. — Знаю. По всей видимости, он пребывал в весьма вычурном настроении. Однако в его гардеробе водилась и изысканная одежда. У него был еще один камзол из небесно-голубого атласа, который Ричард носил с того же цвета тонкими, как паутинка, шелковыми чулками.

— Изысканно, — поддакнул Хью. Наконец сладив со своим ртом, он с совершенно серьезным выражением передал грушу Джорджине. — Ты такая же модница, как и он? — Хью уставился на ее платье. — На тебе надета довольно милая вещица.

— Вещица? — Она захихикала. — Вещица?

— Платье, — поправил он. — Мне нравится.

— Рукава немного широковаты, — просветила его Джорджина. — И это видишь? — Она указала на кружевную кайму, оторачивающую лиф платья 062ca0. — Я бы вышила его жемчугом, а не кружевом. На фоне тяжелого шелка оно смотрится тонковато.

— А мне нравится лиф. — В голосе Хью послышались плотоядные нотки.

Проследив за его взглядом, Джорджина покраснела. Конечно же, кружевная кайма едва прикрывала грудь.

— Правда? — бросив на него взгляд из-под ресниц, спросила она. — И что тебе в нем нравится?

Он наклонился ближе и прижался к ней ногой.

— Ты снова напрашиваешься на комплименты.

— Да, — беззастенчиво подтвердила она и принялась ждать.

— Мне нравится, как он углубляется спереди. Я не нахожу нужных слов, но это платье призвано восхищать мужчин, — томно прошептал Хью.

Это была опасная игра. И Джорджине не следовало в нее играть. Не стоило даже задумываться о подобном. Однако она ощущала себя немного безрассудной, поэтому, вопреки здравому смыслу, одарила Хью легкой улыбкой.

— Этот лиф мне досаждает… он так низко сидит, что я не могу носить корсет.

— Ах. — От этого приглушенного возгласа по телу Джорджины разлился огонь. Что-то ей подсказывало, что точно такой же звук Хью издает в постели с женщиной.

Не то чтобы она его когда-нибудь слышала… но могла себе представить.

Даже взгляд Хью был куда сокровеннее, чем все отношения Джорджины с мужем.

— В чем дело? — спросил Хью и, опустив руку под стол, втайне от всех переплел ее пальцы со своими.

Она попыталась улыбнуться, но, поняв, что улыбка выйдет в лучшем случае печальная, вернулась к разговору об одежде.

— У моего мужа имелись изумительные халаты из травчатого шелка. Ричарду нравилась эта ткань, но для камзола она казалась слишком вычурной.

— Только не говори, что он приходил в твои покои лишь для того, чтобы вы вдвоем могли посидеть и полюбоваться его халатом.

Уловив в голосе Хью насмешку, Джорджина погрустнела и вырвала руку.

— Ричард был хорошим человеком. Он никогда никого намеренно не обижал и любил одежду так же… ну, так же, как ты любишь лошадей.

Кэролайн, сидевшая во главе стола, поднялась и сказала:

— Леди, извольте проследовать за мной в гостиную.

Хью тоже встал, взял Джорджину под локоть и помог подняться.

— Джентльмены присоединятся к леди в гостиной, — возвестил хозяин.

— Я сделал хороший выбор, верно? — шепнул Хью на ухо Джорджине. — Финчберд — прекрасная партия для Кэролайн.

— Не ты выбрал ей мужа, а она сама!

Гости один за другим покидали столовую. Хью придержал Джорджину, пропуская их вперед.

— Ну уж нет, — возразил он. — Я отказал троим или четверым, прежде чем Финчли удосужился сделать предложение. Он легко мог ее потерять.

— О.

— Разве не помнишь, как сильно ей нравился профиль лорда Сету? Она, вероятно, приняла бы его предложение из-за одного подбородка, и после свадьбы Сету утащил бы ее исследовать Нил или оставил чахнуть дома. Сестренка пришла в ярость, когда я ему отказал. К счастью, неделю спустя Финчли вернулся из деревни и буквально споткнулся о Кэролайн на балу.

— А я и забыла про ее влюбленность в Сету, — задумчиво произнесла Джорджина. Ее мать приняла первое же предложение, сделанное дочери.

Комната опустела. Одним ловким движением Хью прижал Джорджину к стене.

— Кажется, ты склонен мной помыкать, — прошептала она.

— У меня обнаруживаются самые различные склонности, когда речь заходит о тебе, Джорджина.

Его тягучий голос, словно дикий мед, растекся по ее коже, а потом Хью накрыл губы Джорджины своими. Она растворилась в поцелуе, и все тревожные мысли вылетели у нее из головы. Хью целовал ее так, будто узнавал.

— Ты меня и так знаешь, — непроизвольно выдохнула Джорджина.

— М-м-м, — довольно промычал Хью. — Не так хорошо, как хотелось бы. — Он отстранился и посмотрел ей в лицо, кончиком пальца провел по линии брови. — Ты напоминаешь мне Ришелье. Тебе необходимо немного развеяться.

— Развеяться?

— Именно, — лениво улыбнулся Хью и прикусил ей губу.

— Хью!

Он снова ее укусил, а потом принялся целовать. Джорджина попыталась обдумать его слова о необходимости развеяться, однако нарастающее наслаждение вытеснило мысли.

Безумие, но когда Хью ее целовал, Джорджина чувствовала себя бесконечно юной. Вот только она не юная. Ей двадцать пять лет. А в душе и того больше.

Хью старше нее, но он беспечен и…

— Прекрати думать, — легонько встряхнув ее, приказал Хью.

— Я…

— Ты слишком много думаешь. А еще чересчур беспокоишься.

— Зато ты совсем не беспокоишься, — заметила она.

— Так лучше, — прошептал он и, сжав ее бедра, притянул Джорджину ближе к…

Он не походил на Ричарда.

Ее тело запылало. И часть Джорджины, чувственная, давно забытая часть, заставила ее прижаться к Хью, запустить пальцы ему в волосы и неистово поцеловать. Заставила ее затрепетать, когда он тихо застонал, а его глаза потемнели от желания. Хью смотрел на нее не как на девушку, которую знал всю жизнь, не как на лучшую подругу сестры и вдову, а как на источник, из которого жаждал испить больше всего на свете.

Джорджина высвободилась из объятий, только когда услышала шум у двери, но даже тогда не обернулась, чтобы узнать, кто вошел.

— Джорджи, — окликнула с порога Кэролайн. Джорджина медленно повернулась. Кэролайн, смеясь, протягивала ей руку. — Если не хочешь вызвать бурю сплетен, тебе лучше пойти со мной.

Джорджина покинула Хью. Выходя из столовой, она не удержалась и оглянулась.

Откинув голову назад, Хью стоял, привалившись к стене, и наблюдал, как Джорджина уходит. Ничего соблазнительнее она в жизни не видела. Этот высокий, красивый мужчина со взъерошенными ее пальцами волосами, с глазами, потемневшими от желания, смотрел на нее. Нуждался в ней.

И эта его улыбка!

Чувственная, греховная, манящая.

Джорджина заставила себя отвернуться.

— Не забудь, завтра утром мы катаемся верхом, — крикнул Хью ей вдогонку.

— Предлагаешь сопровождать меня, дорогой братец? — хихикнула Кэролайн.

Он заворчал на нее, а потом, когда Джорджина вновь бросила взгляд через плечо, повторил:

— Завтра, Джорджи.

Он ей приказывал… ей следовало воспротивиться. убыцшу Следовало…

Она кивнула.

Глава 20

Когда на следующее утро Джорджина спустилась вниз, в передней столпилось множество джентльменов. Похоже, компания, во всяком случае, ее мужская половина, снова собиралась на охоту за куропатками.

Джорджина надела свою лучшую амазонку — жакет цвета зеленого яблока с черными галунами-застежками и оторочкой — и теперь с удовольствием увидела, какое впечатление произвел наряд на определенное число мужчин, которые таращились на нее, задрав головы. Это особое облачение для верховой езды облегало ее бюст и бедра в весьма удовлетворительной манере. Лучше самого наряда были лишь милая шляпка (зеленая, с задорно торчащим пером) и хлыст. Не то чтобы Джорджина воспользовалась бы им, но если его украшала восхитительная черно-зеленая кисточка, то как же его с собой не захватить?

— Как мило, что вы собираетесь поохотиться вместе с нами. — Маркиз Финчли подошел к подножию лестницы и встретил Джорджину широкой улыбкой. — На нашем приеме собралось столько изнеженных дам, и моя жена в их числе, что у нас, к сожалению, образовалась исключительно мужская компания.

— Вот уж чепуха, — возразила Джорджина, спустившись на последнюю ступеньку. — Доведись мне отправиться с вами, то вы бы не смогли ни плеваться, ни чертыхаться, ни обмениваться непристойными шутками.

— А случалось вам слышать шутку о вдове и священнике? — спросил Дю Прейе, делая шаг вперед, чтобы взять ее под руку.

— К счастью, нет, — ответила Джорджина, отпрянув от навязчивого кавалера.

Дю Прейе снова скользнул ужом и ухватил ее за локоть.

— Смотрю, вы одеты для верховой езды, леди Джорджина. Я с удовольствием составлю вам компанию вместо того, чтобы бродить по лугам в поисках парочки птичек.

Финчли за годы брака с Кэролайн неплохо узнал ближайшую подругу жены и точно догадался по выражению ее лица, насколько той претило провести утро в обществе распутного мистера Дю Прейе.

— Ну уж нет, — воскликнул хозяин, хлопая Дю Прейе по спине. — Вы же поклялись, что сегодня подстрелите по меньшей мере двух птиц, не забыли? После того, как вчера не попали ни в одну куропатку да к тому же едва не задели Оукса.

Дю Прейе раздраженно посмотрел на маркиза.

— Возможно, лучше вам обойтись без меня, раз в таком свете видите тот несчастный случай. Такое могло случиться с кем угодно.

— Однако я настаиваю, — добродушно не унимался Финчли. — Леди Джорджина, без сомнения, медленно покатается по окрестностям, а мы, мужчины, должны принести домой ужин. Один из наших соседей-фермеров, мистер Баки Бакстоун, любезно позволил нам поохотиться на его землях, Дю Прейе. Там даже самый непутевый охотник что-нибудь да подстрелит. Разумеется, я и не утверждал, что вы к таковым принадлежите.

— Вы не должны упускать такую возможность. Я редко катаюсь больше десяти минут, так что вы даром потеряете время, — предупредила Джорджина, окидывая Дю Прейе ледяным взглядом, который бы охладил пыл любого джентльмена, достойного этого звания.

— Значит, в другой раз, — сдаваясь, отступил Дю Прейе. — Может быть, завтра утром.

— Могу ли я поговорить минутку с вами наедине, леди Джорджина? — неожиданно спросил Финчли. Он провел ее в маленькую гостиную и начал без обиняков: — У меня кошмарные неприятности.

— Что такое? — спросила она, с удивлением глядя на хозяина дома. — Затруднения с охотой?

— Нет, это не имеет к охоте никакого отношения, речь идет о подарке на день рождения Кэролайн.

Финчли запустил руки в шевелюру, уничтожив изысканную прическу, что сотворил поутру его камердинер.

— А в чем загвоздка?

— Я придумал просто чудесный подарок: выписал труппу Королевского театра. Актеры прибыли бы сюда и устроили особое представление «Двенадцатой ночи» в домашнем театре в поместье завтра вечером 062ca0.

— О, Кэролайн придет в восторг! — воскликнула Джорджина. — Вы просто чудесный муж!

Финчли стиснул зубы.

— Задумка-то была недурна.

— Что же произошло?

— Актеры не поспеют. Прошлой ночью прибыл гонец, который сообщил, что большая часть труппы заперта в магистрате в Бате. Похоже, они дали представление, где высмеяли принца-регента, и кое-кто из публики возмутился. Идиоты! Ведь принц-регент — их же покровитель!

— Но ведь можно же попытаться внести за них залог, — предложила Джорджина.

— Они в Бате, — печально заметил Финчли. — В Бате. Скакать туда добрых три дня. А я обещал Кэролайн особенный подарок, и хуже всего, она знает, что дело касается театра.

— У вас собственный театр в поместье?

Маркиз утвердительно кивнул.

— Кэролайн узнала, что я готовлю его для представления, хотя и понятия не имеет, что я пообещал небольшое состояние этой самой труппе, чтобы они приехали в Дейлз. Кэролайн ожидает, что завтра вечером посмотрит пьесу на свой день рождения, а у меня ничего нет.

— Извините, но никогда в жизни не играла на сцене, — пошутила Джорджина.

— Я и не собирался предлагать вам играть. Но не могли бы вы заглянуть на местную ярмарку, коли уж собираетесь совершить прогулку верхом? Дворецкий слышал, что там дает представление странствующая труппа. Деревня примерно в миле отсюда по дороге.

— Разумеется, — согласилась Джорджина. — Если встречу каких актеров, приглашу их в поместье назавтра к восьми вечера.

— Пусть даже будут обычные жонглеры, — повеселев, попросил маркиз. — Я пошлю с вами двух грумов.

— В этом нет нужды.

— Но я настаиваю. В пределах нашего поместья бояться нечего, однако не хочу, чтобы вы без сопровождения ездили в деревню. Похоже, сегодня вы решили обойтись без горничной.

— Я еду не одна, — признала Джорджина, чувствуя, что губы невольно расплываются в глупой улыбке.

Маркиз вскинул бровь.

— Боже мой! Только один джентльмен отказался участвовать в охоте на куропаток. Неужели и ваше имя есть в некоем списке?

— Конечно нет! — Она вскинула подбородок. — Мы ведь друзья детства. Не может быть меня ни в чьем списке.

Финчли улыбнулся ей, и Джорджина в очередной раз подумала, как же повезло ее подруге Кэролайн.

— Согласен. Вы слишком незаурядны, чтобы попасть в общий список, леди Джорджина. Желаю приятного утра. И зная, с кем вы проведете это время, полагаю, что утро выдастся приятным.

* * *
Хью уже подумывал вернуться в поместье и вытащить Джорджину из постели, как упомянутая леди неторопливо прошествовала к конюшням.

Она походила на изысканную, ужасно дорогую коробку сластей с развевающимися лентами, кисточками и перьями. Ее прекрасные локоны были уложены в высокую прическу, а сверху красовалась до нелепости маленькая шляпка. Под мышкой Джорджина держала хлыст, а такой тонкой талии Хью в жизни не видел.

Стоило Джорджине подойти к ограждению, как Хью на время забыл все подходящие случаю приветствия.

И лишь когда стала меркнуть ее веселая улыбка, Хью выпалил:

— Джорджи, ты лишила меня дара речи.

И соответственно, на ее губах снова заиграла дерзкая улыбка.

— Это все моя модистка-француженка, — пояснила Джорджина с поразительным отсутствием скромности. — Тебе нравится? — Она повернулась кругом.

За прошедшие десять лет сестры красовались перед Хью множество раз. Он многому научился из таких моментов. Мужчина никогда и ни за что не должен говорить, что лиф слегка тесноват или юбки чуточку коротки. Нельзя указывать, что алый цвет подчеркивает красноту носа, а поперечные полоски не всегда льстят фигуре.

Визитная карточка — похвала. Похвала и только похвала.

Так что Хью открыл было рот, но ничего не произнес. Талия Джорджины была такой узкой, что он мог бы обхватить ее одной рукой. Ему хотелось сорвать белый кружевной шарф, чтобы лицезреть красивую шею. Хью заметил, как мелькнули лодыжки, — они оказались самыми стройными, изящными лодыжками на его памяти.

В общем, ее амазонка вызывала в нем лишь одно единственное желание: подхватить Джорджину на руки, ворваться в конюшню и бросить с размаху на охапку соломы.

Лучше так, хотя за неимением соломы, подойдет и хорошая крепкая стена.

— Хью, тебе не по душе моя новая амазонка? — спросила Джорджина без тени беспокойства, и у Хью закралось чувство, что она точно знала, какое впечатление на него произвела.

— Нет. — Он отвернулся прежде, чем стало бы ясно, насколько это впечатление сказалось на его бриджах. — Я уже оседлал кобылу Кэролайн, Элсбет. Лошадка тебя ждет.

Джорджина подошла к лошади, дерзко покачивая бедрами. Так что Хью подсадил свою спутницу в дамское седло, а сам, не глядя на нее, забрался на Ришелье.

Давая жеребцу усвоить кое-какие правила, Хью потратил несколько минут. Он уже раскусил нрав Ришелье. Другого такого озорного и легкомысленного коня редко встретишь. Он был совсем не злым, но, с другой стороны, любил играть в непослушного коня.

Само собой, удовольствия от прогулки по дороге, ведущей от Финчли-мэнора, хватило, чтобы подвигнуть Ришелье дернуться прочь от пролетающего мимо насекомого, притвориться, что испугался ласточки, взлетевшей с дуба, и вообще вести себя как чувствительное, жизнерадостное животное.

Какое-то время Хью был занят, управляя конем поводьями и голосом, чтобы напомнить Ришелье, кто тут хозяин и что шараханье в сторону и подъем на дыбы не пристали хорошо воспитанной лошади.

Хью даже не глядел на Джорджину, пока они не повернули на проселочную дорогу. Он только что вернул Ришелье на землю после игривой попытки коня коснуться передними копытами облаков, когда увидел, что Джорджина побледнела, как полотно.

— Что случилось? — спросил он, останавливаясь посреди дороги.

Разумеется, Ришелье сразу же различил тревогу в голосе хозяина и перестал баловаться, начал прядать ушами, дабы показать, что внимательно слушает и ждет указаний.

— Ничего, — ответила она с вымученной улыбкой. — Какой же он живой скакун.

— Он просто играет, — пояснил Хью. — Я позволил ему показать свой норов, потому что не желаю сломить его дух. Но видишь, какой он славный парень? Слушается беспрекословно, когда я того требую. Надеюсь, ты не сильно волновалась, когда он встал на дыбы?

— Конечно нет, — заверила его Джорджина.

Однако смотрела прямо перед собой, а он не видел даже ее профиль из-за задорной шляпки с дурацким закрученным пером. Хью направил Ришелье чуть ближе, чтобы суметь достать и сдернуть шляпку. Шпилька для волос упала в грязь на дороге.

— Что ты вытворяешь? — возмутилась Джорджина, щеки заалели от возмущения.

Хью ухмыльнулся.

— За этой вещицей тебя не разглядеть.

— Это не вещица, — раздраженно поправила она, — а шляпка для верховой езды, к тому же самая модная на весь Лондон.

— Ты меня поцелуешь?

— Что?

Он наклонился ближе.

— Поцелуй меня, — приказал Хью, чтобы посмотреть, отзовется ли она на его настойчивость в голосе так же беспрекословно, как и Ришелье.

— Ни за что, — ответила Джорджина с возмущением пожилой матроны. — Мы на открытой со всех сторон дороге. Да и нам нет повода целоваться.

— Вот тут ты ошибаешься, — возразил Хью. — Я как раз подумал, что если ты меня поцелуешь, то я не переброшу эту дурацкую шляпку через вон ту стену.

Джорджина задрала красивый носик.

— Я не из тех, кого можно шантажировать. — И затем добавила: — Если выбросишь мою шляпку, я все расскажу твоей сестре.

В обычные времена это его остановило бы. Хью терпеть не мог, когда его бранили сестры, особенно Кэролайн. Однако ему не хотелось, чтобы Джорджина носила такую модную шляпку, которая придавала ей вид… герцогини. И он все-таки бросил.

Джорджина остановила свою лошадь.

— Кажется, я потеряла свою вещь.

— Неужели? — переспросил безмерно собой довольный Хью.

— Умоляю вас, верните ее мне, — попросила она. И выставила решительно подбородок: точь-в-точь генерал.

Джорджина обратила взор к Хью, и на мгновение он забылся. В утреннем солнечном свете ее глаза стали темно-фиолетовыми в обрамлении длинных загнутых ресниц.

— Джорджи, — потянувшись к ней, хрипло позвал Хью.

Но Джорджина, разумеется, была превосходной наездницей, и ее кобыла осторожно отступила подальше от его протянутой руки.

— Будьте любезны, мою шляпку.

В эту игру могли играть двое, поэтому Хью спешился, привязал Ришелье к столбу, чтобы тот пощипал вдоволь травки, растущей у ограды, затем перемахнул через низкую каменную стену, — туда, где упала шляпка, — и бросился на землю.

Он разлегся на клеверном поле. убыцшу Небо над ним было светло-голубого оттенка. Пчелы, жужжа, перелетали с цветка на цветок. Хью развязал шейный платок и запихнул его в карман сюртука.

Глава 21

Прошло по меньшей мере пять минут, прежде чем Хью услышал шорох, и поверх стены показалась голова Джорджины.

— Я так понимаю, ты упал.

В ее голосе слышалась легкая картавость, которую он помнил еще с той поры, как Джорджи было лет семь или восемь. У нее всегда была склонность скорее толковать жизненные перипетии, чем бросаться в перепалку.

— Давай, присоединяйся, — лениво предложил Хью, даже не делая попытки, как всякий порядочный джентльмен, встать в присутствии леди.

— Ты полагаешь, что заберусь на перелаз и брошусь на землю?

— Ага, — с искренней жизнерадостностью подтвердил он.

— И полагаю, поцелуешь меня потом в чистом поле?

Скорее, он надеялся, что они будут любить друг друга в чистом поле, но рассудил, что неблагоразумно высказать свои чаяния вслух.

— Я бы страстно хотел целовать тебя на каждом встречном поле. Могу я помочь тебе перебраться через стену?

Он встал, чтобы сподручнее было ей подсобить.

— Хью, скажи на милость, что ты от меня хочешь?

В глазах ее отражалось смятение.

Хью подошел ближе и улыбнулся:

— Поцелуй.

— После прошлого вечера я это поняла… поняла, что ты хочешь меня поцеловать. Но почему сейчас? С чего это на тебя вдруг нашло? Я же долгие годы была рядом. Мы провели вместе последний сочельник богоявления, и сомневаюсь, что удостоилась в то время с твоей стороны большего внимания, чем обычные поздравления с праздником.

— У меня кобыла жеребилась, — запротестовал Хью. — Не помню, чтобы вообще приходил домой в те дни. Я дневал и ночевал в конюшне.

— Откуда мне было знать? — прямо заявила Джорджина. — Ты едва удосуживался заговорить со мной, когда мы оказывались в одной комнате.

— До меня не доходило, — оправдывался Хью, обнаружив, что они ступают на опасную территорию. — Я тебя не видел.

— Конечно же ты видел меня, — возразила она. — Видел так ясно, как я вижу свою шляпку на ветке. Посему, пожалуйста, достань ее мне, прекрати вести себя так нелепо, чтобы мы уже могли продолжить путь в деревню.

— Я из-за тебя чувствую себя нелепо, — сказал Хью. И знал, что это правда.

— Теперь, когда ты заметил меня? — спросила Джорджина.

Тон ее голоса ясно как день говорил, что именно она думает о поведении Хью в прошлом году. И годом раньше. И возможно, за год до того.

— Дело не в тебе, — оправдался он. — Я вообще никого не видел.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что я лишь смутно помню тот праздник богоявления. Голова у меня была забита конюшней. Я помню, что резвились мои сестрички, и ты там была, и Финчберд, конечно. О, и тетушка Эмма.

— И вдобавок с добрый пятòк других людей, — резонно заметила Джорджина.

— Я их не видел. И не помню. У меня кобыла жеребилась двойней. Помню, что смотрел на тебя и все думал, какие же у тебя грустные глаза, однако понятия не имел, что сказать по этому поводу или чем развеселить, поэтому просто уходил в конюшни.

Она фыркнула. Разумеется, деликатно, как леди, однако все же фыркнула.

— Я же сейчас тебя вижу, — оправдывался Хью.

Джорджина отломила веточку боярышника и принялась вертеть. Эти изящные пальчики пробуждали в теле Хью какой-то алчное голодное неистовство, жажду стянуть перчатки с рук Джорджины и прижаться ртом к ладоням.

— Не думаю, что хочу, чтобы ты на меня смотрел, — не глядя на него, заявила она.

— Что это значит?

Он взял ее за подбородок и повернул к себе лицом, так что Джорджина поневоле встретилась с ним глазами…

— Ты ничего не смыслишь в жизни.

На это у него имелся честный ответ.

— И в чем мои недостатки? Скажи, и я исправлюсь.

Ее лавандовые глаза потемнели от грусти, наполнились печалью.

— Ты не видишь… ты просто не понимаешь.

— Я замечаю тебя теперь, Джорджина. Уж поверь. Никогда больше не смогу войти в комнату, чтобы не почувствовать, что ты там. И я бы не хотел иначе, — добавил Хью. — Всегда первым делом буду искать тебя.

Голос его звучал убежденно, и хотя мысль для него была новой, он до глубины души знал, что это правда. Ему уже никогда не стать прежним.

— Люди умирают, Хью. Умирают.

Лицо Джорджины так побледнело, что он мог бы сосчитать все ее восхитительные веснушки.

— Знаю. Месяц назад сам чуть не погиб.

— Вот именно! Ты не понимаешь.

— Разумеется, я осведомлен. Я знаю, может произойти что угодно, и именно поэтому попросил Кэролайн составить тот список. Уж не считаешь ли ты, что я осквернял двери бального зала без доброй на то причины, будь она неладна?

Улыбка в глазах Джорджины подернулась печалью, которую Хью ненавидел.

— Не считаю.

— За исключением, если ты была в зале, — добавил он, зная, что это правда.

Она сморщила нос:

— Весьма приукрашено.

— Весьма правдиво. Теперь.

— Я хочу сказать, что ты по-настоящему не задумываешься, что смерть существует. Однако она есть, Хью. Есть. Сегодня человек жив, а завтра уже умер. И ты вполне можешь стать одним из них, учитывая твой опасный род занятий.

— Уж не беспокоишься ли ты, что Ришелье встает на дыбы? И что твой собственный пони ведет себя не лучше? Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь свалиться в разгар этих их проказ.

— Я знаю и все-таки испугалась. — Хью знал, что Джорджина не лжет. — Я не хочу бояться, — призналась она, с той же выворачивающей душу искренностью в голосе, что была и в его словах.

Как пощечина.

— Не совсем уверен, что ты хочешь сказать, — осторожно произнес он.

— Ты похож на мальчишку, Хью. Ты не понимаешь, как хрупка жизнь. Не осознаешь нить, которая рвется между этим мгновением и следующим.

— Джорджи…

— Ты просто мальчишка, — повторила она тусклым голосом, глядя снова на свои перчатки.

Так Джорджина и впрямь думает, что он недостаточно для нее мужественен. Она и вправду хотела мужчину пожилого, как и говорила Кэролайн. Все это пламя между ним и Джорджи никогда не погаснет, он, черт возьми, прекрасно это знал.

Ему придется убедиться. Он не может вот так просто дать ей уйти.

— Ты говоришь, что не хочешь выйти за меня замуж?

— Хоть ты мне не делал предложения, но да. — Джорджина твердо встретила его взгляд, и Хью разглядел в ее глазах лишь одну решимость.

— Потому что я для тебя недостаточно мужественен.

— Я не собиралась тебя оскорблять, — убежденно заверила она. — Это… это прекрасно, что ты так радуешься каждой секунде, живешь настоящим. Просто у меня все по-другому.

— Потому что твой муж умер. А если ты снова выйдешь замуж, Джорджи… — Хью с трудом выговаривал слова, поэтому постарался совладать с голосом. — Какого мужа ты хочешь?

— Я же сказала тебе! — выкрикнула она. — Я не хочу замуж. Больше никогда.

— Ну, давай просто скажем, что ты вышла замуж. Опиши мне своего мужа.

— Это не то слово, — прошептала Джорджина.

— Тогда опиши мне мужчину, который бы понял, что ты хочешь сказать.

— Думаю, важно понимать, что люди в конце концов умирают, — сказала она. — Да, умирают. Ты проживаешь свою жизнь, словно не веришь в возможность смерти. Тебе двадцать восемь, а ты только что вышел из недельного беспамятства. И еще ты ведь никогда не перестанешь объезжать лошадей?

Хью помотал головой.

— Ты не веришь, что смерть придет за тобой, — заявила Джорджина. — Полагаешь, что ты исключение из правил.

Хью не мог с ней спорить. Да и что толку? Если женщина не считает тебя мужчиной, если думает, что ты еще мальчишка, значит, она тебя не уважает. А если что он и усвоил, имея дело с лошадьми, да и с людьми тоже, — уважение нельзя вытребовать.

Он сталкивался с кучей народу, который не уважал его. Кто-то думал, что он грубиян и дурак, потому что не рядился в парчу и шелк, кто-то считал, что он тупица, потому что не заседал в Парламенте, а кто-то понять не мог, как можно находить удовольствие, пачкаясь и работая до седьмого пота с лошадьми.

Но никто из этих людей не вонзал нож в его сердце как сейчас.

Джорджина его не уважала.

Хью кивнул.

Потом отвернулся и достал ее шляпку. Набрал воздуху, вернул на лицо улыбку и повернулся.

— Ладно, — произнес он, имея многолетний опыт изображать перед сестрами радость на лице. — Давай отправимся в деревню.

— Хью, — позвала Джорджина, когда он снова очутился на ее стороне стены.

Он мог судить по голосу, что она расстроена. Потому выжал еще одну улыбку, но не смог встретиться с Джорджиной взглядом. Вместо того Хью помог ей сесть в седло и привел Ришелье. Жеребец немедленно понял, что все забавы кончились и потрусил по дороге как благовоспитанное умное животное, каковым он, в сущности, и являлся.

Хью заставлял себя думать о коне, а не о женщине, ехавшей рядом 062ca0. Он переживет. Конечно, переживет. Пройдет все, словно громы и молнии, что проносились над ним, словно сон в ночи и с той же неизбежностью. Мгновенная яркая вспышка — и вот уже все исчезло.

Джорджина пыталась поговорить то на одну тему, то на другую, поэтому он наконец поддержал разговор и решительно вернул его к лошадям. А поскольку Джорджина мало что могла сказать по этому поводу, Хью поведал ей обо всех родословных своих конюшен, в том числе и тех, что в Шотландии.

В деревне Парсли имелась только одна мощеная булыжником улица, и из конца в конец ее запрудила веселая крикливая толпа. Вдоль улицы выстроились в ряд тележки, на которых продавалось все — от кукол до пирогов с мясом.

Хью подался вперед.

— Ярмарка в самом разгаре. Не пройдет и двух часов, как здесь окажется каждый фермер.

— Где мы найдем актеров?

— В трактире, — заявил Хью. — Когда актеры не дают представление, они пьянствуют. И кроме того, я не позавтракал и не отказался бы от пары ломтей бекона.

— Собственно, я тоже, — созналась Джорджина.

— Нам придется вести лошадей из-за толпы.

— Ты имеешь представление, где постоялый двор?

Он помог ей слезть с лошади, тут же убрав с талии руки.

— Был тут несколько раз с Финчбердом. В этой деревне лишь две достопримечательности — пивная и церковь. Церковь вон там. Значит, мы пойдем в противоположную сторону.

И отправился туда, ведя лошадей. Хью волей-неволей замечал, что проходившие мимо женщины так и норовили улыбнуться ему, их сияющие очи призывно блестели. Какая-то черноволосая девица, дерзко вертя пышными бедрами, в открытую подзывала его, и он в ответ засмеялся.

— Развлекаешься? — раздался рядом голос.

Хью взглянул сверху на Джорджину. Она снова пришпилила шляпку, и он не мог ничего увидеть, кроме ее недовольно сморщенного носа. Господи. Не помешает сиятельной леди Джорджине узнать, что другие женщины считают его вполне подходящим мужчиной.

— Да, — довольно искренне признался Хью. — Ты заставляешь меня чувствовать себя юнцом. Не более, чем дураком-молокососом. Поэтому да, я развлекаюсь ради собственного удовольствия. — И улыбнулся во весь рот какой-то Иезавели с губами как вишни, восседавшей на краю тележки и болтавшей ногами. Она послала ему воздушный поцелуй и прокричала что-то, чего Хью не разобрал.

— С тобой же рядом иду я, — гневно заметила Джорджина. — Эта же шлюшка видит, что я могла быть твоей женой!

— Странный народ женщины. Они отзываются на мужчин, а не женщин. Будь здесь Дю Прейе, к примеру, ее бы ничуть не волновало, что он женат, в противном случае она тут же бы поинтересовалась, женат ли он.

— Так ты…

— Будь я и в самом деле твоим спутником, разумеется, я не стал бы улыбаться другим женщинам, — твердо сказал Хью. — А каков в этом отношении был Ричард?

— Он никогда не улыбался другим женщинам.

Ну разумеется. Так сразу и верится. Похоже, в жилах мужа Джорджи текла не кровь, а водица. И сейчас Хью задумался, что, возможно, Джорджина и на этот раз искала именно такого мужчину.

Хью вздохнул. Ее нелепое перышко скользнуло по его плечу. убыцшу Он видел только выбившиеся рыжие локоны и отдал бы все что угодно за то, чтобы притянуть ее ближе и поцеловать в носик. Похоже, всем было наплевать. На улице царила всеобщая сумятица и толчея, и никому не было дела до пары господ, ведущих в поводу лошадей по улице.

— Вон «Черный лев», — сказал Хью, кивнув на длинное приземистое здание.

— Что за странный герб у них, — заметила Джорджина.

На взгляд Хью он был похож на большую швейную булавку. От всей ситуации Хью корчило, как от боли. Такого ни один мужчина не мог терпеть, и пусть Джорджина считала его каким-то юнцом, Хью точно знал, кто он.

Мужчина. Мужчина, который нуждался в кружке пенистого пива.

Глава 22

Джорджина чувствовала себя совершенно разбитой и павшей духом. Словно пропасть разверзлась у ее ног. То же самое ощущение несчастья одолевало ее после смерти Ричарда.

И еще она по-настоящему не скорбела по Ричарду, не так, как… как стала бы скорбеть по Хью, если бы он умер. От этих мыслей ей стало совсем худо.

Хотя она ему даже не жена.

И от этой ярмарки ей не становилось веселее. Крики разносчиков соперничали с воплями детей. Куда ни глянь, повсюду флаги, палатки и торговцы, продающие все, начиная с имбирного хлеба и кончая креслами-качалками. И, как кисло замечала Джорджина, большинство женщин посылали улыбки Хью.

Ни с того ни с сего Ришелье стал вести себя как самое идеально воспитанное животное. Он спокойно трусил к постоялому двору, с озабоченностью черепахи наблюдая, как детишки снуют туда-сюда. Конь, который сильно испугался какой-то бабочки получасом ранее, даже не дернулся, когда где-то поблизости загрохотал фейерверк.

Джорджину переполняло желание заставить Хью посмотреть на нее.

— Ришелье ведет себя как ангел, — похвалила она.

Хью взглянул на нее сверху совершенно дружески, даже как-то по-братски.

— Разве? — добродушно отозвался он, погладив Ришелье.

Джорджина проследила за лаской и поняла, что Хью не носит перчаток. И сейчас, подумав, не могла вспомнить, видела ли его в перчатках вообще когда-нибудь.

У Хью руки большие: размах пальцев вдвое больше, чем у Ричарда. И сильные, как и плечи. Руки, знавшие тяжелый труд и умевшие до всего дотянуться. Хью уже отвернулся и разговорился с каким-то человеком, который сидел, развалившись, перед трактиром. А Джорджина не могла отвести глаз от руки Хью, державшей поводья.

Руки мужчины.

А не мальчишки.

Запястье пересекал шрам, она только сейчас заметила тонкую белую линию на загорелой коже.

— Что случилось с твоим запястьем? — спросила Джорджина.

Хью услышал, но не обернулся, продолжая болтать, потом дал человеку монету и поводья лошадей.

— Так, ерунда, — беззаботно отмахнулся он.

Все улетучилось. Весь этот любовный пыл между ними, то, как Хью смотрел на нее, отчего Джорджина ошущала себя такой желанной, по-настоящему желанной впервые после ее замужества, — все это ушло как ни бывало.

Следуя за Хью в переполненный постоялый двор, Джорджина чувствовала себя павлиньим хвостом. Все взоры обратились на Хью, потом все уставились на нее.

В трактире не было других леди.

— Хью, — позвала она.

И с трудом расслышала себя сквозь царивший вокруг людской гам, однако Хью сию секунду повернулся.

— Да?

— Не могли бы мы снять отдельную комнату?

— О, да у них тут такого сроду не водится, — сообщил он. — Ты ведь не против?

— Нет, — еле слышно сказала она.

Прежде чем Хью подвел Джорджину к низенькому окошку, где они сели, у нее было довольно времени, чтобы понять: она не только здесь единственная леди, но и вообще единственная особа женского пола.

Стол почернел от времени и был испещрен выцарапанными инициалами посетителей. И не особенно чист. Джорджина не смела поднять глаза, поскольку на нее со всех сторон таращились мужчины, от чего она чувствовала себя не в своей тарелке. Они глазели с любопытством. И жадностью. Как будто думали…

— Похоже, они решили, что ты моя пташка, — весело сообщил Хью. — Им не постигнуть твой уровень изящества. — Джорджина сглотнула. — Не беспокойся. Никто к тебе не посмеет обратиться, пока я здесь. — Появился трактирщик и одарил ее таким же взглядом, что и все остальные, будто она дорогая, но доступная особа. — Завтрак, — приказал Хью. — Что у вас есть. Я голоден, и наверняка ее светлость тоже проголодалась. И нам очень нужно перемолвиться словечком с кем-нибудь из актеров, приехавших на ярмарку, если они здесь присутствуют.

— Пьянствуют на задворках, — коротко сообщил трактирщик и отошел, не проронив больше ни слова.

Джорджина опустила взгляд и обнаружила, что водит пальцем по какому-то вырезанному на столешнице слову.

— Хрен, — наклонившись, прочел Хью. Джорджина отдернула руку как ужаленная. — В аккурат для леди, — развеселяясь, заметил он.

На нем был простой черный сюртук, обтягивающий плечи. Шейный платок Хью снял, и вид его открытой шеи напомнил Джорджине о золотистой коже, таившейся под одеждой.

Это чуть лукавое поведение показалось глупым и неподобающим. Джорджина стянула шляпку и положила на пол у стула, а стек с кисточкой отдала какому-то мальчишке, оседлавшему ручку метлы. Тот взвизгнул от радости.

Джорджина сняла бы и дурацкий жакет, если бы могла. Он был чересчур тесноват для матроны, для вдовы. Наверно в нем она похожа на разодетую овцу, словно старушка, старательно пытавшаяся стать такой, какой ей уже не быть.

Так бы сказал Ричард. У Ричарда всегда были твердые понятия, что следует или не следует носить женщине. В сущности, самые лучшие их беседы касались женской одежды. Они бы пошли в театр и все представление шептались, обсуждая костюмы. Потом по приходу домой разобрали бы по косточкам, во что был одет каждый из зрителей.

При этих мыслях к глазам подступили слезы. Ричард неистово презирал женщин, из кожи вон лезших, лишь бы не признавать, что они стареют.

Джорджина так и слышала его в своем воображении, как он резко осуждает какую-нибудь бедняжку лет тридцати, опрометчиво надевшую платье с глубоким декольте. Не то чтобы и ей самой исполнилось тридцать, однако уже вдова. Она поежилась при мысли, что бы выдал Ричард о ее тесной амазонке и причине, по которой Джорджина ту надела. И лишь когда Хью окликнул ее, Джорджина очнулась.

Трактирщик вернулся с двумя тарелками, на которых высились горы яичницы и бекона. Он поставил перед господами тарелки и сказал:

— Тут позади меня мистер Лир, великий актер. По правде сказать, лучше вам позволить ему присесть, а то он еще упадет, чего доброго. С самой зари пьянствовал.

— Лир? — повторила Джорджина.

На первый взгляд человеку, шедшему по пятам за трактирщиком, с трудом подходило шекспировское имя. Носил он кожаные отрепья и большие сапожищи с отворотами у колен. Впрочем… Лир был из тех, кого не стоило недооценивать. Его губы растянула улыбка. И померещилось, что он из тех, кто мог бы с улыбкой на устах запросто убить.

— Ага, Лир, как в величайшей из великих трагедий, — поддакнул актер, усевшись на стул, на который жестом указал Хью. — Благодарю покорно, милорд. Сейчас я скажу вам, прежде чем вы спросите меня, миледи, что я позаимствовал имя у короля, хотя он был королем, который чрезвычайно любил актерство, мог бы вам сказать. Как актер, я не имею особых причин выступать под своим именем, пока большую часть времени провожу за тем, чтобы представлять кого-то другого, поэтому отчего же не выбрать имя по своему вкусу?

Он был пьяницей. Очаровательным, наверно, давним пьяницей. Язык его чуть заплетался, и сидел Лир, развязно раскинув конечности, явный признак, что он пьян в стельку. И все же был красив, даже в свои пятьдесят с лишком, с высокими скулами и осоловевшими, но ярко блестевшими глазами.

Джорджине пришло на ум, что, возможно, так в жизни и выглядят короли — преследуемые, подвыпившие и усталые.

— Ты не знаешь, на какое время Финчли хочет назначить представление? — спросил ее Хью.

Она отложила вилку. Завтрак, может, сервировали не так уж и изящно, но бекон был превосходен.

— В восемь. Вас это устроит, мистер Лир?

— Вы захватили нас в момент величайшего упадка, — с ленивой усмешкой в голосе отозвался Лир. — Мы закисаем и забываем наши роли. Впрочем, вряд ли вы ожидаете лучшего от труппы, попавшей в такую собачью дыру, как Парсли.

— Эй, ты, — вмешался вдруг возникший словно из-под земли трактирщик, — попридержи-ка язык, когда ты у нас в Парсли, а то в два счета вышвырнем тебя за ухо как шелудивого пса. Не угодно ли господам, чтобы я принес что-нибудь выпить к мясу? — спросил хозяин у Хью.

— Мы всегда сможем импровизировать, — сказал актер и мечтательно добавил: — Вот так я начинал, знаете ли. Давненько, в Лондоне.

— Пива мне и мистеру Лиру и стакан лимонада для ее светлости, — приказал Хью. — И в какой роли вы импровизировали? Всегда ли играете Короля или иной раз и Шута?

— Вечно Шута и время от времени Короля, — грустно признался актер.

Он поднял кружку с пивом и отпил.

— Интересно, есть ли у вас пьеса, которая годилась бы для дня рождения маркизы Финчли? — спросила Джорджина. — Маркиз упоминал, что надеется на постановку «Двенадцатой ночи» Шекспира.

— Вот эту не можем, — уныло ответил Лир. — Могу представить вам на выбор кровавые страсти вместе с трупами и подходящими песнями. Привидения, битвы, удавленницы, женщины-привидения, знаете, есть разница между привидением мужского пола и женского…

— И в чем же? — заинтересовалась Джорджина.

— О, привидения мужского пола одержимы местью, как полагаю, — ответил Лир, снова прикладываясь к пиву.

— А чем одержимы женщины? — спросил Хью.

— Придурочными песенками, — ответил Лир. — Миловашками. Да тем же, чем когда были живы. Болтаются и воют «Споемте иву, иву».

— Иву? — недоуменно переспросил Хью.

— Песня из одной пьесы Шекспира, — пояснила Джорджина. (Трагедия «Отелло» — Прим. пер.)

— А, Шекспир, — с прояснившимся лицом воскликнул Хью. — Если я вернусь привидением, то учту ваш опыт по части мужского-женского, за исключением пения. Уж лучше придурочные песенки, чем мщение.

— Что такое «миловашки»? — спросила шепотом Джорджина.

Укрывшись за кружкой пива, Хью засмеялся:

— В точности, что ты и думаешь, милая.

«Милая»! Слово перевернуло ей сердце.

— Можем изобразить «Битву кентавров», «Историю любви евнуха», — стал перечислятьЛир, — или «Веселую трагедию Пирама и Фисбы». То или другое.

— «История любви евнуха»? — с сомнением в голосе переспросила Джорджина.

— Пирам и Фисба, — вмешался Хью. — Евнух морально подорвет дух дня рождения, даже если упомянутый джентльмен поражен любовью. Завтра в восемь, мистер Лир. Дворецкого Финчли зовут Слак. Он будет счастлив показать вам театр, когда бы вы ни соизволили нагрянуть. Я только попрошу вас не появляться в театральных костюмах, когда прибудете в поместье, чтобы маркиза вас случайно не заметила.

— Мы явимся, спрятав наши королевские бархаты и сияющие короны в сундуки. Миледи, милорд. — Лир встал и без лишних церемоний откланялся.

— Превосходно, — сухо заметил Хью. — Ну, наверно, мы здесь завершили все дела.

И не успела Джорджина понять, в чем дело, как он вытащил ее из таверны и снова забросил в седло.

Похоже, Хью направил лошадей к дому, но она не могла вынести эту мысль. Вообще-то, Джорджина сходила с ума от грусти, не говоря уже о гневе на саму себя. Хотя обдумать это не могла — просто не было времени.

— Где бы нам найти яблоко для Ришелье? — спросила Джорджина.

— В конюшнях есть яблоки, — ответил Хью, держа путь из городка.

Он попросту упорно стремился вернуться домой.

— Ты не собираешься поучить его забавам? — спросила она, толчком дав знать Элсбет, что ей хотелось бы поддержать Ришелье.

— Наверно, нам всем хватит уже забав на сегодня, ты не считаешь?

Голос изменил ему, и тогда Хью посмотрел на Джорджину.

Ласковым веселым взглядом. Как смотрит друг. Словно проскочившая между ними искра уже ушла в прошлое 062ca0. Прошлое, которое Джорджина увезет домой на память, так же как память о ее браке. Чтобы вспоминалось темными ночами. И ей оставалось гадать, что пошло не так и что она могла бы сделать по-другому.

И ярость от этого в одно мгновение перехватила горло, Джорджина непроизвольно сжала коленями Элсбет, которая, неправильно истолковав посыл хозяйки, рванулась вперед и перешла в галоп.

Это произошло так неожиданно, что Джорджина чуть не вылетела из седла, а она сроду не терялась на лошади, даже сидя в женском седле. С тех пор как ей исполнилось восемь лет.

И хотя сразу же могла остановить Элсбет, но не стала. Вместо того просто наклонилась вперед навстречу ветру и позволила кобыле выбирать дорогу. Они неслись прочь. Прочь, прочь.

Джорджина слышала, как отрывисто кричал Хью, потом раздался тяжелый стук копыт Ришелье. Он в считанные секунды их настиг бы. Ришелье был рожден для скачек. Ей не нужно было оглядываться, чтобы знать, как прижаты уши жеребца, как копыта взрывают землю, вздымая клубы пыли. Еще секунда — и Хью схватит ее поводья.

Слева высилась старая каменная стена. Справа всю дорогу до поместья Финчли вилась живая изгородь из боярышника. Джорджина с Элсбет перепрыгнули ее, потому что легче свалиться с дамского седла, когда поворачиваешь налево. Кобыла перемахнула боярышник легко, как стрекоза касается водной глади, и понеслась в чистом поле.

Джорджина слышала, как бранится Хью, но слова его уносились ветром. Может, Хью думал, что Элсбет понесла. Да кому интересно, что он там думал? Край поля приближался, и они выскочили на следующее, перемахнули через разрушенную стену, проскакали по сельской тропе. Сзади слышалось, как копыта Ришелье громыхают по земле.

Потом оказались уже за другой зеленой изгородью. Джорджина немного не рассчитала и чуть не соскользнула с седла, но умудрилась удержаться. Хорошо, что она забыла свою шляпку в трактире, потому что и так бы ее давно потеряла. Модные шляпки не предназначены для бешеных скачек по полям.

Теперь Элсбет стала похрапывать, ноздри потемнели от пота. Она была изящной, милой лошадкой, уши ее трепетали, ожидая следующей команды. Она и сама наслаждалась скачкой… однако начала уставать.

Они перепрыгнули последнюю изгородь, просто потому что могли и потому что по другую сторону был пруд. Тогда Джорджина соскользнула с лошади, и прежде чем Ришелье взял предыдущее препятствие, расстегнула ненавистный жакет, вывернула его наизнанку, стала вытирать шею Элсбет, приговаривая:

— Ты сладкая девочка! — И сама старалась отдышаться.

Элсбет ткнулась в ладонь и тихо заржала, говоря на лошадином языке, что сама не прочь повторить. Только не сейчас. Потом Джорджина стянула уздечку и пустила кобылу к пруду.

Ришелье перемахнул кусты с запасом в добрых три фута. Этот конь выиграл бы Эскот, подумала Джорджина. В нем есть мощь, и у него великолепные сильные ноги.

Хью соскочил с седла, прежде чем копыта Ришелье коснулись земли, но вместо того чтобы засмеяться, испытав удовольствие от погони, он огромными ладонями как тисками схватил Джорджину за руки и тряхнул. Сильно.

— Что, черт возьми, ты вытворяешь, Джорджи?

И снова тряхнул.

Она вырвалась, отступив, и его руки упали. Ярость дрожью отдалась у нее в спине.

— Ты не имеешь права…

Хью не стал слушать то, что она могла сказать. Просто притянул к себе, как мешок с зерном, и впился ей в рот, заглушив слова.

Поцелуй Хью как гроза. Такой свирепый и собственнический, что, наверно, Джорджина и не смогла бы с ним бороться. Только не ее тело. Разум заволокла дымка желания в тот же миг, как Хью прижался к ней. Колени ослабли, руки обвились сами собой вокруг него… и Джорджина забыла как дышать.

— Не смей так больше делать, — свирепо заявил Хью секундой позже.

Доселе Джорджина даже не задумывалась, почему так поступила, однако сейчас усмехнулась.

— Почему бы и нет?

— Для такого рода шалостей ты недостаточно хорошая наездница.

Она сощурила глаза.

— Покажи мне любое достаточно высокое препятствие, и Элсбет его возьмет. Да кто ты такой, чтобы считать себя лучшим наездником, чем я?

— Я, — просто ответил Хью.

— Ты? Да ты все время падаешь, — возмутилась Джорджина. — А я нет. В жизни не падала с лошади.

— Ну, ты…

— И к тому же я езжу в дамском седле, — добавила она, подчеркивая, что это важно.

Стало видно, что гнев Хью уже схлынул.

— Так ты хочешь сказать, что мне нужно брать у тебя уроки?

— Я никогда не падаю. И не беру препятствия, которые не способна одолеть моя лошадь.

— Я тоже, — коротко сказал он.

— Тогда почему ты меня тряс?

Джорджина не смотрела на него, просто смахнула листочек с белой блузки. Почему-то без жакета она чувствовала себя какой-то уязвимой. Корсаж был пошит из тонкого ирландского льна. Она могла разглядеть, как через рукава просвечивают голые руки.

— Потому что ты… — Он замолк.

— Я лучше всех езжу в дамском седле, ты же знаешь.

Джорджина просто напомнила ему, потому что это была правда, и Хью ее знал.

— Ты до печенок напугала меня, — признался он, еще раз легонько встряхнув Джорджину. На сей раз ласково. — Я подумал…

— Страх, — строго заметила она, — неподвластное чувство. Я всегда так думала.

И тут Хью ее удивил. Запрокинул голову и рассмеялся, дикий хохот прокатился по полю. Даже Ришелье навострил уши, прислушался и снова принялся щипать траву.

— Так ты решила преподать мне урок?

Огромный красивый зверь этот Хью, и Джорджина его хотела. Смотрела, как он хохочет, обратив лицо к солнцу, любовалась мощной загорелой шеей и сдавалась, признавая правду.

Она хотела его, чувствуя примитивное лютое желание, несвойственное тому, что ей довелось испытать в браке. Она желала Хью до боли, которая зарождалась в груди и разливалась по всему телу до самых кончиков пальцев.

И все же Джорджину уязвило, что Хью смеется над ней, поэтому она отвернулась и пошла к Элсбет, которая мирно пощипывала одуванчики, росшие на берегу пруда.

Хью последовал за ней.

— Помнишь, как мы плавали много лет назад? — промолвил он, наклонившись к уху Джорджины.

Которая не ожидала, что он окажется так близко, вздрогнула и эхом отозвалась:

— Плавали? Я же не умею плавать.

— Только не говори, что ты забыла.

В его голосе звучали озорные ноты.

— Я никогда не плавала, — уверенно настаивала Джорджина.

Плавание — не тот род занятий, который даже рассматривается приличными молодыми леди. А Господь знает, что она всегда соблюдала приличия.

— Мне было десять лет. В то лето умирала моя мама, поэтому вы со своей мамой гостили в нашем поместье.

Джорджина непроизвольно взяла Хью за руку.

— Прости. Мне было шесть. Нет, должно быть, семь. Я не совсем ясно помню то лето.

Хью от души, даже радостно улыбнулся.

— Она была самой лучшей мамой, но совсем не следовала приличиям, как ожидалось от графини. Я с ума сходил по лошадям с той поры, как покинул детскую.

— Ничего удивительного, — сказала Джорджина, крепко держа его за руку.

— Обычно она приходила в детскую и забирала меня в конюшни. Даже в то лето я приходил в ее покои, и она рисовала для меня лошадей. Всегда рисовала меня на лошади, прыгающей через препятствие, которое было выше замка, и побеждавшей в скачках… А мой любимый рисунок тот, где я прилип к спине коня, копытами бьющего по луне.

Ей показалось мало держать Хью за руку, поэтому Джорджина совершила то, чего никогда не делала прежде. Она подвинулась к нему поближе, взяла его лицо в ладони и поцеловала. А потом обхватила за шею и крепко-крепко к нему прижалась.

А поскольку это был Хью, то он обратил объятие, которое значило лишь утешение, в нечто совсем иное.

— Погоди, — сказала Джорджина, отодвигаясь спустя несколько минут. Дыхание застряло в горле. — Я хочу…

На сей раз Хью взял ее лицо в ладони.

— Что ты хочешь, Джорджина Соррел? — спросил он настойчиво и жестко, встретив ее взгляд.

Это было уже слишком.

— Я хочу услышать о твоих приключениях с плаванием. О тех, в которых, по твоему мнению, я участвовала, хотя ничего подобного не было.

Игравшая на губах Хью улыбка говорила ей, что он еще вернется к своему вопросу, а сейчас не станет настаивать. Вместо того он сел на траву и потянул Джорджину за руку. Она потеряла равновесие, упала ему на колени и запротестовала:

— Хью, так нельзя делать! Ты не можешь тянуть и таскать меня, и вообще, будто я кобыла с уздечкой.

— Я никогда о тебе так не думал, — возразил он, укладывая ее рядом с собой. Пальцами задел туфельки, потом медленно, самым неприличным образом погладил лодыжку.

— И так не делай! — возмутилась Джорджина, выставив вперед ноги так, чтобы Хью не отвлекал ее своими заигрываниями. — Расскажи мне, куда ты ходил плавать.

— На лошадиный пруд, — прямо сказал он. — Ты, наверно, не помнишь поместье…

— Нет, помню, — прервала она его — Я там была неделю на богоявленский сочельник, если ты помнишь. Лошадиный пруд за конюшнями, и не совсем пруд. Больше похоже на разлившийся ручей, который протекает через ваше поместье.

— Он все еще там, — задумчиво сказал Хью. — Хотя не знал, что ты ходила в конюшни в те праздники.

— Мы уже выяснили, что ты меня не замечал, даже если я и ходила, — сухо напомнила Джорджина.

Поскольку правда была в том, что она неоднократно приходила к конюшням и наблюдала, как Хью выгуливал лошадей, и даже заглянула к новорожденным близнецам-жеребятам, хотя скорее дала бы отрезать себе язык, чем призналась.

— Поэтому ты молила богов отомстить за мою слепоту, — целуя ее в ушко, пошутил Хью.

— Что?

— И боги за тебя отомстили, — продолжил он. — Поскольку отныне всю оставшуюся жизнь я всегда буду знать, где ты, Джорджина, или же не будет мне покоя. И всегда перво-наперво увижу тебя в любой комнате, куда войду. И всегда буду желать найти тебя там.

Она сглотнула и крепко закусила губу. Хью говорил спокойным и ровным тоном, знакомым ей с детства. И не требовал от нее ничего, даже не просил ответить. Он просто…

Утверждал очевидное.

Просто давал ей знать.

— Ты говорил о плавании, — напомнила она, поскольку не знала, что ему ответить.

Хью вздохнул и еще раз чмокнул ее в макушку.

— Обычно я возвращался в сумерках, весь потный после скачки, и кидался в пруд. Тем летом… все стало по-другому. Матушка была при смерти, и врачи все время сновали туда-сюда. Все слуги, вся семья суетились вокруг нее.

— Я знаю, — сказала Джорджина, прислонившись к нему. — Я знаю, что это значит.

— Я запамятовал, что Ричард болел. Конечно же ты знаешь, каково это. — Он убрал со лба локоны и поцеловал ее туда. — Итак, тем летом мне предоставили больше свободы. Сестры — и ты вместе с ними — сидели безвылазно в детской с сонмом нянек. Однако я вырос достаточно, чтобы сбегать от надзора. И сбегал.

— То лето я не помню ясно, — нахмурившись, призналась она. — Мама так близко дружила с твоей матушкой и отцом… конечно же, мы приезжали каждый июль. Как помню, просто лето проходило за летом, время, когда мы тоже могли сбежать от нянь и купать наших кукол в ручье, и играть с тобой, и строить шалаши.

— Я бы сбросил одежду и прыгнул в пруд, — сказал Хью.

— Ну, я никогда этого не делала, — засмеялась Джорджина. — Тогда почему ты думаешь, что я с тобой плавала?

— Потому что так и было.

Она помолчала секунду. Потом раздалось:

— Нет!

— Я не знаю, что бы Каро делала без тебя тем летом. Ты носила в переднике носовой платок.

— Я всегда носила платок, — заметила Джорджина. — Одно из правил мамы.

— И всегда доставала его, если кто-то принимался лить слезы, — продолжил Хью. — Не то что бы я сам плакал. Я не верил в слезы.

— Полагаю, мальчики не плачут, — со вздохом признала она.

Единственный мужчина, которого Джорджина видела плачущим, был камердинер Ричарда, после того как умер хозяин. Она разрешила ему сидеть с Ричардом до самого конца, потому что… потому.

И когда камердинер вышел из спальни Ричарда с опухшими глазами, и слезы еще скатывались по его щекам, Джорджина в тот момент поняла, что овдовела.

— Тогда ты этого еще не понимала, — напомнил Хью, положив подбородок ей на макушку. — И несколько раз давала мне платок, когда тебе казалось, что я в нем нуждаюсь. И я всегда с пренебрежением его отталкивал, но за жест был благодарен.

— Не помню, — призналась Джорджина. — Как странно.

— Потом матушка умерла. И мы все надели траур, и приехали наши тетушки, наступил кошмар. — Хью обнял ее крепче. — Из детской стало труднее выбираться, но я умудрился спустя несколько дней. До того… ну, девчонки нуждались во мне.

— Ты был самым лучшим старшим братом, — заверила Джорджина. — Даже для меня, хотя я не твоя сестра.

— И слава богу, что нет, — сказал он с искренней радостью в голосе, от чего ее сердечко живо встрепенулось снова. — Я бросился в пруд не потому, что собирался заплакать…

— Поскольку мальчики не плачут, — подсказала она.

— Потому что у всех глаза были на мокром месте и чтобы никто, на всякий случай, не заметил, что я в этом смысле ошибка природы.

— И где вступаю я?

— Ты тоже сбежала, только я не знал. Должно быть, ты последовала за мной. Тебе было — сколько? — семь лет, поэтому я не могу представить, как тебе это удалось.

— О, я могла сбежать, — подтвердила Джорджина. Ей так нравилось очутиться в теплом гнездышке, которое образовали обнимавшие ее руки Хью. — Меня так муштровали по части правил и слуг, как поступать, что я всегда знала точно, как поступить неправильно. Это же неизбежно. Заранее учат не целоваться по темным углам еще до того, как возникнет даже смутное побуждение этим заняться.

— А Ричард целовал тебя в темных углах?

В голосе звучала не ревность, а любопытство.

— Нет. Значит, я сбежала из детской?

— Я только знаю, что когда отвлекся от плескания в пруду, который, кстати сказать, был восхитительно теплый, то ты уже была там.

— На краю пруда?

— Когда я увидел тебя, ты уже сбросила передник и платье. Меня охватил такой ужас, что я ничего не предпринял. Ты в один миг скинула туфли и чулочки, потом сорочку и просто вошла в воду.

— Нет!

Хью засмеялся.

— Да. Именно. Ты, истинная леди Джорджина. Ты сбросила без помощи горничной всю одежду и вошла в воду, словно родилась с умением плавать.

— А как поступил ты?

— Я не мог выйти, — пояснил он. — Потому что хоть я знал не так много о правилах поведения, однако был уверен, что юным леди не полагается видеть краник мальчиков. Поэтому я отступил поглубже в воду, а ты последовала за мной. А потом, не успел я опомниться, как ты уже плескала на меня водой.

— Поверить не могу, что не запомнила такое!

— А я никогда не забывал. Ты была самой прекрасной девочкой, Джорджина. Самое красивое зрелище, встретившееся мне. Кожа белая-белая, как сердцевина цветка. Волосы, обычно заколотые и прилизанные, рассыпались по плечикам, когда ты отбросила шляпку.

— Ты же не…

— Почувствовал желание? Я думал о тебе, как об одной из моих сестренок. И в то же время… смутился. Ты так отличалась от меня, и такая хорошенькая, и такая… такая женственная. Твои волосы… и как ты визжала, когда я плескал на тебя водой.

— Ты плескал на меня? Очень не по-джентльменски.

— Я не знал, что еще делать. Конечно, я плескал на тебя, ты визжала и в ответ плескала на меня, поэтому я нахлебался воды, потому что хохотал вовсю. Вот так все было.

— Но как ты выбрался из пруда? А как я?

— Главный конюх отца услышал гам и явился. Он был не дурак и понял, что видит: ходячую катастрофу. Поэтому быстренько увел тебя куда-то, а мне приказал вылезать из пруда, и на этом все кончилось. Насколько я знаю, никто ничего не заподозрил. За ужином я услышал, что ты случайно упала в поилку для лошадей, и после этого твоя мама запретила тебе гулять около конюшен, а потом лето прошло, и мы все уехали в Лондон…

— Мне ведь не следовало упрекать тебя, что ты не понимаешь, что такое смерть? — тихо спросила она.

Настал миг молчания, а потом Хью чмокнул ее в нос и признался:

— Хотелось бы, чтобы ты была права. Всю жизнь не могу забыть. Я любил матушку всем сердцем, а она умерла.

— Тогда почему ты продолжаешь объезжать лошадей? — раздраженно воскликнула Джорджина. — Ты же знаешь, что точно так же можешь умереть.

— Не знаю, заметила ли ты, Джорджи, но никто из нас не избежит смерти. — Она фыркнула. убыцшу — Я не могу жить и бояться.

— Ты не думаешь о людях, которые вынуждены бояться за тебя.

Без предупреждения Хью перевернулся, увлекая ее за собой, и вот он уже лежит в клевере, а она лежит рядом с ним. Прямо около него. Джорджина мгновенно застыла, каждая частица тела вдруг ощутила присутствие Хью. Это большое, мускулистое, великолепное тело. И пальцы ее затряслись, так ей захотелось его потрогать.

— Джорджи, — произнес он.

И все. Однако она знала, что Хью хочет сказать. И знала, каков ее ответ, только вот Джорджина была дочерью своей матери и ничего подобного не смогла бы облечь в слова.

Глава 23

Вместо ответа Джорджина просто встала на ноги.

Тень мелькнула во взоре Хью, и Джорджина поняла — он испугался, что она уйдет. Приятно было подразнить его, поэтому она повернулась, чуть поведя бедрами, и шагнула к берегу ручья. Ему было невдомек, что Джорджина принялась расстегивать жемчужные пуговки на запястьях.

Мгновением позже она ощутила Хью у своего плеча, но не повернулась, чтобы нарушить молчание.

— Джорджи, — снова позвал он.

На сей раз голос звучал бархатно, будоража все ее чувства и затрагивая каждую струнку.

Джорджина не повернулась, сосредоточившись на вытаскивании очередной жемчужинки из петли. Потом стянула льняную рубашку и бережно отложила в сторону. Хью все еще не говорил и ничего не предпринимал, насколько она знала.

Секунды хватило, чтобы снять амазонку. Еще мгновение на сапожки. Подвязки, чулки, корсет… одежда, казалось, слетала с нее. И вот Джорджина осталась в одной рубашке. Глубоко вздохнув, стянула и ее.

Потом повернулась посмотреть, что делает Хью.

Он стоял обнаженный.

Все сокрытое прежде было столь же красиво, как его грудь. Мышцы на ногах бугрились, как и подобает человеку, привыкшему управлять жеребцом лишь коленями. Ноги поросли темными волосками.

— Тогда у тебя не водились волоски на теле, — с трудом встретившись с ним взглядом, напомнила она.

— А у тебя не было грудей.

Голос его звучал чувственно и откровенно опасно. От чего Джорджина ощущала, словно смотрит на себя его глазами и видит белизну своего тела, его плавные и изящные линии.

Не говоря ни слова, она стала вынимать из волос шпильки, которых не сказать что много осталось после бешеной скачки, но каким-то образом они удерживали локоны. Теперь волны цвета темных роз упали на плечи.

Ричард когда-то одобрительно отнесся к ее телу, о чем не преминул заявить в своей деликатной манере. Однако он всегда считал, что ее волосы на грани вульгарности.

При этом воспоминании Джорджина подняла руку и закрыла густой прядью грудь.

Хью застонал, этот хриплый звук, как всхрап жеребца, напугал Джорджину.

— Тебе не нравятся мои волосы? — спросила она.

— Ничего так не любил, как рыжие волосы. С той поры, как мне было десять.

Она не смогла удержаться от улыбки.

— Ты это сказал, когда Каро предложила включить в твой список Гвендолин Пассмур.

— Слишком бледные, — заявил он. — Ее волосы лишь слабая тень твоих.

Если она простоит так еще мгновение, то попросту набросится на него и начнет трогать во всех местах, где не положено касаться мужчины. Особенно, если мужчина ей не муж.

Посему Джорджина просто развернулась и пошла к пруду.

И в тот же миг поняла, почему леди не плавают. Потому что не очень-то приятно ступать в вязкий ил. И вода холодная к тому же. И хотя с берега она выглядела совершенно чистой, теперь Джорджина не могла различить дно, от чего испытывала неуверенность. И…

И тут ее накрыла волна брызг, когда рядом мощное тело плюхнулось в воду. Хью встал перед ней.

— Все черти ада, да она холодная, — воскликнул Хью, стряхивая влажные пряди с глаз.

Уж кого-кого, а Джорджину не нужно было о том оповещать. Ее соски превратились из малиновых ягод в твердые камешки. А животу стало неуютно от накатывающих холодных волн, которые поднял Хью, плюхнувшись в воду. Ей совершенно претило заходить глубже.

— Если еще раз плеснешь на меня, — заявила она, — убью. Просто предупреждаю.

— Мы все когда-нибудь умрем, — насмешливо осклабился он.

Его стоило обрызгать, и единственное, что Джорджину удерживало, твердая уверенность, что Хью ответит тем же.

— Неужели вода в детстве была теплее? — вопрошала она, а сама не могла отвести взгляд от его плеч. И от пояса. И ниже. Вода была довольно прозрачной, чтобы хватило разглядеть… его.

Ясное дело, раньше она не смотрела. То, что можно было увидеть, ей подсказывало: Хью отличался от Ричарда. Мягко говоря. Джорджина ощутила тревогу, вспомнив, что проникновения Ричарда не приносили особого удовольствия, хотя ее муж был явно меньше.

Тут Джорджина подняла глаза и обнаружила, что Хью, наблюдая за ней, широко ухмыляется.

— Ну и как меня оценивают? — спросил он с весельем в голосе.

Джорджина отворотила нос. Боже упаси хулить покойного супруга.

— Ты чуточку меньше, — оживленно откликнулась она, — однако…

Улыбка сбежала с лица Хью, и он в один прыжок оказался с ней рядом.

— Джорджина, — обратился он низким и угрожающим тоном, однако она слишком отвлеклась на то, чтобы претерпеть посланную им волну холодной воды, плеснувшей на живот. — Хочешь перефразировать?

— Что? — дрожа, спросила она.

Он прихватил ее нижнюю губу и подался бедрами вперед.

Джорджина не утерпела и посмотрела вниз, теперь они столь близко, что вода казалась совсем прозрачной. И Джорджина узрела все. Сердце загрохотало, и когда она подняла глаза, то наверняка в них отразился испуг.

— Ничего не получится, — тихо произнесла она.

Хью застыл.

— Разве?

Она закусила губу, чувствуя, как подступают слезы. И помотала головой.

— Ты хочешь сказать, что у Ричарда Соррела был такой непомерный инструмент, что мой даже рядом не стоял? — Хью отступил на шаг и запустил в волосы пятерню. — Вот же черт!

Она не могла даже улыбнуться.

— Прости.

— За что?

В голосе звучала обида и гнев, хотя на кого он злился, Джорджина не знала.

— Ты чересчур…

— Не продолжай, — с трудом выговорил он. — Черт возьми, такого в моей жизни еще не бывало, поверить не могу, что вот оно, случилось.

— Ты чересчур огромный, — отчаянно бросила вслед ему Джорджина, поскольку Хью собрался вылезть из пруда. — Прости, Хью, но не получится ничего. Не получится.

Он замер.

— Что ты там сказала?

— Если все, что тебя заботит, — это соперничество по части размеров твоего детородного органа, — сердито бросила она, отворачиваясь и хлопая ладонью по воде, — то можешь успокоиться.

Хью в момент очутился рядом с ней, схватил и поднял на руки из воды.

— Проклятье, посмотри на меня.

— И ни к чему сквернословить, — едко заметила Джорджина.

Но в глаза посмотрела.

— Разве ты не сказала мне, что Ричард вроде великана среди мужеского пола?

— Я считаю, что великан ты, — честно призналась она. — И ничего не получится. — Вздохнула и решила быть честной до конца. — У нас с Ричардом с трудом получалось. Он был очень деликатный и при всем при том с трудом мне подходил.

От взгляда Хью ее охватила дрожь с головы до ног.

— Мы можем над этим поработать, Джорджи.

— Не называй меня Джорджи, — рявкнула она.

— Думал, тебе нравится.

Он упорно выходил из пруда, и поскольку холодная вода едва омывала ей пальцы, это не могло не радовать.

— Не тогда, когда…

— Когда тебе приспичило быть Джорджиной, а не Джорджи?

Хью поставил ее на ноги, и она вдруг затосковала по теплу его тела. Хью отправился к Ришелье, который забрел довольно далеко.

Он что, уходит? Онемев от изумления, Джорджина уставилась в его спину. Она и впрямь сказала, что ничего не получится. Однако надеялась… ну, понадеялась, что он сотворит чудо. Поскольку как-то по ходу дела решилась творить чрезвычайно скандальные вещи, те, что могли разрушить навсегда ее репутацию.

Хью вытащил тюк, притороченный к седлу Ришелье, и пошел обратно.

Вот еще отличие от Ричарда. Отросток Хью стоял торчком. Все время. Тогда как у мужа…

— Чего ты там доставал? — спросила она.

В ответ Хью улыбнулся, как кот, забравшийся в кринку сливок.

— Скатку одеяла. У меня всегда есть лишнее в запасе.

Хью бросил одеяло на ковер из лютиков и дернул Джорджину вниз с тем же отсутствием éclat (блеск, фр. — прим. пер.), которое всегда выказывал. И мгновением позже она уже очутилась на спине совершенно нагая и таращилась снизу на Хью.

— Колется? — спросил он непринужденно, словно они устроили пикник.

— Да, — только и смогла ошеломленно ответить Джорджина.

Хью схватил нижние юбки и подложил под нее, а сам порывисто улегся рядом. Он ее не трогал. Не лег сверху. Он просто наклонился и нежно поцеловал.

Какое-то время они молчали. Джорджина пыталась найти слова, когда Хью оторвался от ее рта начал творить что-то невообразимое с ее шеей… целовать и обнимать, от чего она застонала и схватилась за его плечи, надеясь, что он продолжит ласки.

Ниже.

К груди.

Одной мысли было достаточно, чтобы рассеять туман у нее в голове, и Джорджина пробормотала:

— Хью, возможно…

В ответ он снова взял в плен ее губы. Это был главенствующий поцелуй, из тех, что без слов ей поведали, что Хью взял на себя главную роль, и ей пора перестать думать.

Джорджина уступила, потому что прежде всего от этого мужского воодушевления выигрывала она. Неловкая ситуация, но что-то в том, как Хью держал Джорджину, не давая вырваться, будило в ней бешеное желание.

Вообще-то…

— Хью, — позвала Джорджина, потрясенно услышав, что задыхается. — Мы же не собираемся… — И со стоном замолкла.

— Ты сводишь меня с ума, — заявил он.

Голос срывался на низкое рычание. Потом Хью тронул губами ее грудь. Вот так вдруг. Без предупреждения, не спросив соизволения.

И Джорджина вскрикнула. Только так можно было это назвать. Нет, она ошиблась. Когда жаркий влажный рот завладел ей, она не вскрикнула. А взвизгнула.

Однако это Хью не остановило. Он просто принялся сильнее целовать ее грудь, а Джорджина подалась вперед, без слов давая понять, что не против продолжения.

Однако лишь до тех пор, пока его теплая рука не заскользила вверх по ее ноге, и к Джорджине не вернулась толика сознания. Она вскрикнула и попыталась сесть.

Хью снова толкнул ее вниз широкой ладонью, и Джорджина не смогла выразить протест, как намеревалась, потому что он прихватил ее губами, от чего ее тело снова впало в сладкую истому. Потому Джорджина закрыла глаза, чтобы не видеть просторное безоблачное голубое небо, воздух вокруг, а просто погрузиться в сумасшедшее напряженное ощущение собственного тела, как жар кольцами опутывает ей ноги и прочно гнездится у нее в животе.

Джорджина снова попыталась податься вперед, но Хью припечатал ее ладонью к земле. Потом она поймала себя на том, что пытается притянуть его к себе сверху, и от столь скандальной ситуации ее глаза широко распахнулись, и она пискнула:

— Нет!

— Да, — хрипло возразил Хью.

И вот он. Сверху. А она распластана на спине, как какая-то потаскушка, а Хью, приподнявшись на руках, смотрит на нее сверху вниз.

Она опозорилась. Разумеется. Однако была столь счастлива, что не смела дышать. А как он смотрел на нее… Глаза у него, они такие…

А руки…

— Мы не должны… — слабо запротестовала Джорджина. — Не на лугу.

Хью смотрел смеющимися глазами, и все это веселье шло бок о бок с желанием. Он ее желал.

За все дни своего замужества Джорджина не видела ничего подобного. То, что усмотрела в глазах этого мужчины, устремленных на женщину и говоривших, что ее страждут.

— Отчего же? — спросил Хью хриплым голосом, и при его звуке словно музыкальную ноту сыграли на ногах Джорджины.

— Это неприлично, — ответила она, тихо ахнув, поскольку Хью снова положил руку ей на грудь, напомнив:

— Я не женат.

— Я знаю.

Руки Джорджины сомкнулись у него на шее. На самом деле ей только и хотелось, что к нему прикасаться.

Дозволено ли это? Она не была уверена. Ричарду никогда не хотелось, чтобы его трогали. Но ведь он не хотел ни шею целовать ей, ни руки и уж тем более грудь.

— Если ты спишь со мной, то только как жена. — Хью посильнее нажал большим пальцем, и она услышала, как участилось ее дыхание, и плотно зажала рот. — Люблю, когда ты издаешь этот звук, — по ходу дела признался он.

— Мы не можем заниматься этим… на лугу, — повторила она, уклоняясь от темы женитьбы.

— Отчего же?

— Потому что… потому что мы на лугу. А это не…

Он просто прервал ее тираду, поцелуем заткнув рот и снова ввергнув в жаркий вихрь наслаждения, пока Джорджина без слов не поняла, что пристойность ничего не значит в этот знаменательный день. В это знаменательное мгновение.

С Хью.

— Ты когда-нибудь ведешь себя надлежащим образом?

— Редко. — Он нависал над ней, почти не касаясь телом, опираясь на колени. — Мне неинтересно.

Джорджина не могла удержаться от смешка.

— И почему я не удивлена?

— Воспитанные юные леди никогда не стали бы так задыхаться на лугу, — сообщил ей Хью, одним мановением руки заставляя проделывать это в точности.

— Я… — ахнула Джорджина.

— А воспитанный джентльмен не стал бы об этом упоминать.

— Что?

— Ради бога, Джорджи, ты прикоснешься ко мне или нет? Пожалуйста.

Она сглотнула.

— А это разрешается? — Прозвучало столь глупо, что она на мгновение закрыла глаза. — То есть, тебе понравится, если я позволю себе?

Хью пытливо всмотрелся в нее, почти с состраданием, а больше с сожалением, и широкая ухмылка озарила его лицо, он шлепнулся на спину, простер руки в стороны и заявил:

— Я весь твой.

Джорджина села так резко, что закружилась голова. Хью был великолепен. Она осторожна присела рядом с ним на колени и помедлила. Ей хотелось не просто прикасаться.

Она сглотнула комок. И подумала, что заранее знает ответ, но…

— Можно мне позволить себе больше?

Его ленивую улыбку следовало запретить в странах, проповедующих пуританство.

— Джорджи, дорогая, если захочешь наложить свой великолепный ротик на любую часть моего тела, то сделаешь меня счастливейшим типом в Англии.

Она глубоко вздохнула и даже не попыталась спрятать сияющую улыбку 062ca0. Наверно, выглядит как идиотка. Ну и плевать.

Это же Хью. Очевидно, первый мужчина, который видел ее почти голой, хоть ему и было тогда десять лет. И первый мужчина, чье тело вообще Джорджина видела при полном свете. Поэтому хуже уже не будет.

Тогда она внимательно стала его осматривать. Медленно, с близкого расстояния, начиная с шеи, вела взгляд вниз по телу. Не прикасаясь.

Удивительно, но, кажется, она влияла на него, даже не трогая. Когда взгляд ее достиг его живота, Хью, прерывисто дыша, вцепился в одеяло, как утопающий.

— Я думаю, — предупредила Джорджина, не слушая. Поскольку дошла до самой интересной части его тела. Всю свою жизнь она звала мужской орган «артишок». Однако это слово не имела никакого отношения к тому, чем обладал Хью. Артишок был мягкий, податливый и круглый. А у Хью было твердое и длинное.

Сама эта мысль заставила ее чувствовать… Джорджина подобрала под себя ноги, однако вдруг такая поза стала ей неудобной.

Хью издал придушенный звук:

— Джорджи, пожалуйста…

— М-м-м, — промычала она.

Потом наклонилась и сотворила в точности то, что ей хотелось сделать. Положила руки Хью на бедра, и его мышцы напряглись под ее пальцами. Нежно погладила, легко, как перышком, потом сильнее.

Хью снова простонал, и стон этот отдался меж ее ног. У Джорджины возникло намерение сотворить нечто, что ей и не снилось, а тут пришло на ум, и ей не терпелось привести в исполнение.

Не глядя на Хью, потому что была уверена, что ему такое и в голову не придет, Джорджина наклонилась, чтобы волосы закрыли ей лицо, и прикоснулась к нему там губами.

Хью вскрикнул, его бедра дернулись верх. И губы Джорджины сомкнулись вокруг него. На вкус он оказался как луг, как озеро и мужчина. Все смешалось.

Ей понравилось.

Он что-то сказал, но она не обратила внимания, просто водила руками по его бедрам, медленно, дразняще. Потом вернула руки на место.

— Нет, — хрипло проговорил Хью. — Нет.

Джорджина подняла голову.

— Тебе не нравится?

Он уставился на нее сумасшедшими глазами.

— Никто меня туда не целовал. Ни разу.

Джорджина усмехнулась и вернулась к прежнему занятию. Он захлебнулся, прежде чем ее губы коснулись тела. Радость охватывала Джорджину просто от того, что она дарит наслаждение Хью, от того, как мышцы на его бедрах напрягаются, как руки сжимаются в кулаки.

Она дразнила его, пробегая пальцами по ноге, вслушиваясь в его стоны, пока Хью неожиданно не процедил сквозь зубы:

— Это… не надо больше.

И решительно отодвинул ее руку.

— Ох! — удивленно воскликнула Джорджина. Она-то думала, что он наслаждается еще и еще.

Челюсти сжаты, глаза сверкают.

— Я обязан кое-что спросить, Джорджи.

Сердце ее замерло, рука упала с его бедра.

— Скажи мне, что Ричард этому тебя не учил.

— Ричард? — хрипло переспросила она. Потом собралась с духом. Прочистила горло, не соизволив представить, в какой ужас пришел бы ее муж, если бы она стала касаться его столь интимно. — Нет, конечно нет, — ответила Джорджина, вставая. Чувствуя стыд, жар и некоторое головокружение. — Разумеется нет. Просто глупая мысль. Я… — она замолчала на полуслове и остановилась.

Даже мысль о Ричарде странным образом остужала ее. Любая мысль о Ричарде… что бы подумал Ричард — не о том, что она только что творила, а о ней здесь, в поле, нагой? Дрожь отвращения пробежала по спине.

Хью встал, когда она отвернулась. Джорджина отступила на шаг.

— Не стоило мне это говорить.

Его хриплый голос играл у нее на нервах.

— Да, наверно не стоило, — подтвердила она, обхватив себя руками и снова передернувшись. — Знаешь, это… это не я… я не такая…

Она не знала, куда деть руки — то ли прикрыть грудь, то ли еще что.

— Забудь о Ричарде.

Джорджина выпрямила спину. Она не могла забыть Ричарда. Что она будет за жена… вдова? Но с другой стороны, что она за человек? В панике Джорджина повернулась и направилась к одежде.

— Прости, — бросила она через плечо. — Я должна идти.

Джорджина успела схватить юбку, прежде чем Хью ее догнал. Он обхватил ее за талию, Джорджина ахнула и прижала к груди одежду.

— Я не могу, — изменившимся голосом вскричала она. — Не знаю, о чем я думала. Пожалуйста, пусти.

— Я болван, — покаялся Хью. — Джорджи. Пожалуйста. Я не хотел… не собирался говорить. Просто ни одна женщина никогда…

— Не повторяй! — Она чувствовала, как опалило щеки. — Ричард не одобрил бы такое. Очевидно я… Это только я. — Джорджина вырвалась из его объятий. — Мне нужно идти.

К горлу подступили рыдания. Ей следовало бы знать, что не все, что приходит в голову, нужно делать. В таких вещах она ничего не смыслит. Вспомнить только, сколько раз Ричард должен был мягко поправлять ее, а она даже никогда…

Она стала натягивать юбку через ноги, чтобы только осознать, что Хью тянет ткань обратно.

— Оставь меня! — резко попросила Джорджина.

Он самый большой идиот на свете. В одно мгновение Джорджи смотрела на него, страстно и немного изумленно, а в следующее глаза ее потухли и… какой бес овладел им и заставил задать вопрос?

Потому что, когда она его касалась, когда так улыбалась ему, на него накатило чувство собственника.

Ее губы трогали его, а Хью думал «моя», Джорджина улыбалась, а он думал «моя», а когда она стала его целовать, ему пришла в голову совершенно идиотская мысль.

— Прости, — взмолился Хью, сдергивая вниз ее юбку и схватив за плечи, чтобы не дать ей увернуться.

— Разумеется, прощаю, — сказала она, натягивая юбку обратно. — Наверно, я на мгновение сошла с ума… и сбилась с толку. Я прошу прощения.

— Прощение? За что?

Она окатила его яростным взглядом.

Удерживая Джорджину за плечи, Хью вдруг все понял. Он бы сгорел на месте, если бы взгляд убивал.

— Ты считаешь, что я не уважаю тебя, — сказал он, притягивая ее ближе.

Джорджина сжала упрямо губы.

Хью обнял ее. Такая нежная и теплая там, где он тверд, и похоже, в нем снова начала закипать кровь. Он пробормотал ей в макушку.

— Ты считаешь, что я не уважаю тебя.

— Незачем говорить об этом, — ответила она, отталкивая его.

Но Хью не отпускал.

— Думаю, что меня испугал твой поцелуй.

— Я в ужасе, — возразила Джорджина, отталкивая его руку. — Не понимаю, что мне пришло в голову. Я…

— Меня охватило безумие, — просто сказал он. — Сумасшествие, помутнение рассудка, бешенство от наслаждения.

— Прекрасно.

Она исхитрилась вывернуться и схватить сорочку.

Хью шел за ней, потому что отныне это его участь — вечно идти за ней. Он сграбастал ее так стремительно, что Джорджина пискнула как мышь.

— Я люблю тебя.

Джорджина застыла всем телом.

Он продолжал говорить, и счастье кипело в крови.

— Я люблю тебя, Джорджина. Наверно, я любил тебя всегда, даже до того, как ты ходила со мной купаться. Ничегошеньки из того, что ты делаешь, не может ни в коей мере меня ужаснуть, или разочаровать, или заставить меньше тебя уважать. Ничегошеньки.

Он подождал мгновение, однако ж Джорджина молчала. Волосы закрывали склоненное лицо, и Хью не видел, что оно выражало. Тогда он начал целовать ей ушко, все еще прижимая ее к себе, чтобы не могла вырваться. — Когда ты меня целовала так страстно, я вдруг понял, что если такое наслаждение ты доставила бы Ричарду, я бы его прикончил.

— Он уже умер, — напомнила Джорджина.

Она говорила немного невнятно, однако больше не сердилась, судя по голосу.

— Знаю. Соболезную, что он умер. Однако мне не жаль, что он умер, потому что ты моя, Джорджи. Наверно, всегда была моей, просто до меня не доходило, иначе никогда не позволил бы тебе выйти замуж за него. Никогда.

Джорджина глубоко вздохнула и медленно повернулась к нему лицом. В прекрасных глазах светилась мучительная неуверенность.

— Так ты спросил, потому что ревновал?

Хью поцеловал ее так крепко, что она размякла в его руках, дал ощутить свое дикое желание, желание, которое сводило его с ума при одной мысли о Ричарде. И желание владеть тоже, а в довершение всему — любовь.

— Ты моя, — хрипло заявил он мгновением позже.

— Хью, — прошептала Джорджина. Дрожь в ее голосе дурманила, как хороший бренди. И проняла его до глубины души.

— Ты в самом деле подумала, что вызвала у меня недовольство тем, что делала?

Она поколебалась.

— Ричард был бы недоволен.

Хью стиснул зубы, с трудом проглотив проклятие.

— Я не Ричард. — Он втиснул бедро между ног Джорджины, прижав ногу к самой чувствительной ее части, и свирепо повторил раздельно: — Не. Ричард.

Глаза Джорджины слегка затуманились. До чего ж Хью это нравилось. И она задрожала от прикосновений его бедер.

— Я хочу целовать тебя с головы до пят, — предупредил он. — И хочу, чтобы ты всего меня целовала. Хочу любить тебя хоть на столе, хоть в поилке. Хочу, чтобы ты наклонялась над моим креслом в библиотеке и улыбалась мне. убыцшу Хочу, чтобы позволила соблазнить себя в конюшне.

От изумления Джорджина хихикнула.

Хью отодвинулся и снова упал на одеяло. Его плоть неприкрыто свидетельствовала о силе его желания.

— Пожалуйста, — попросил он. — Пожалуйста, повтори, Джорджи, хоть на секунду, на мгновение, ладно? Хочу еще хоть раз в жизни это почувствовать. Пожалуйста.

Глава 24

Речь Хью стала почти бессвязной. Джорджина вгляделась ему в лицо — этого мгновения хватило, чтобы заметить, что у него в глазах нет даже следа страха или удивления. Ничего подобного. Лишь страсть и… и что-то ещё.

Довольно чопорно Джорджина опустилась рядом с Хью на колени и положила ладонь ему на грудь. Та оказалась мускулистой и твёрдой. Джорджина чересчур смущалась, чтобы встретиться с ним глазами, поэтому просто сосредоточенно изучала тело Хью, пытаясь понять, что ему нравилось, от чего он получал удовольствие.

Безумие просто — любить подобным образом, так, что…

Она должна прекратить думать о Ричарде. Собери-ка воспоминания и отложи куда-нибудь в сторонку. Ведь ни Ричард, ни его ужасающее познание её тела… всё это не присутствовало здесь, под тёплым солнцем на полянке с лютиками, где она и Хью предавались любви.

Хью был… Хью. Растянулся, как вальяжный кот, глаза сияют от удовольствия, а тело дрожит от её легких ласк. Джорджина погладила его сосок, пробежалась кончиками пальцев по стройному телу, спустилась чуть ниже. Хриплый звук, вырвавшийся из горла Хью, послужил ей поощрением.

Но не успела Джорджинапродолжить, как неожиданно Хью перевернулся, и она очутилась на спине, прижатая сверху шестифутовым возбуждённым мужчиной.

— Я не могу, — сказал он откровенно, глядя ей в глаза. — Иначе обязательно потеряю голову и выставлю себя ослом, а так я с тобой поступать не собираюсь.

Джорджина была вынуждена признать, что ей понравилось, как это звучит.

— Потеряешь голову? — переспросила она, чуть касаясь ладонями его спины, и слегка поёрзала. — А на что это похоже?

Хью не ответил — просто наклонился и начал тереться носом о её груди. Джорджина забыла, что спрашивала, и принялась постанывать, ладони её сами собой сжались, притягивая Хью ближе. Впервые в жизни она ощущала, как внутри что-то тает, сменяясь пустотой, впервые почувствовала голод, который мог утолить только другой человек.

— Хью, — промолвила Джорджина, и голос её прозвучал не громче шёпота. — Пожалуйста, я…

Вместо ответа он погрузил палец ей между ног. Со слабым вскриком Джорджина выгнулась навстречу, прижавшись к его телу. Два мощных толчка — и она достигла пика, крепко ухватившись за Хью, дрожа и умоляя.

— Да, — хрипло прошептал он. — Наверно, не будет больно, милая Джорджи.

Отстранился и, прежде чем Джорджина смогла осознать, что он сказал, резко в неё вошёл.

Глаза Джорджины широко открылись 062ca0. Она ощущала себя абсолютно иначе, чем раньше, когда её тело, казалось, боролось с вторжением мужа. Вместо этого Хью скользнул в неё — горячий и мощный, — и захотелось не протестовать, а просить о большем.

— Тебе больно? — выходя из неё, прошептал он.

Джорджина не расслышала вопроса. В этот момент она, застонав, пыталась притянуть его обратно.

— Хью…

У него на лице медленно расцвела улыбка, и он крепко и быстро её поцеловал.

— Буду считать, что это значит «нет», — сказал Хью. И скользнул обратно в её ждущее тело. Улыбка тотчас пропала с его лица. — Боже, как приятно тебя ощущать. Ты такая маленькая и влажная, и чертовски совершенная. — Голос Хью напоминал рычание.

Джорджина безотчётно приподнялась навстречу ему, крепко цепляясь, пытаясь удержать в себе. Хью входил в неё глубоко, неторопливо. Первый её пик перешёл во второй, пока Джорджина всхлипывала и кричала, а тело по наитию отвечало на толчки Хью.

— Не могу… — с трудом выдавил он.

Но Джорджина была не в силах ему ответить. Ее захватило происходящее. Изогнувшись под Хью, она пыталась притянуть его к себе ещё ближе.

Почувствовав её ладонь на своей ягодице, он потерял голову. убыцшу Джорджина поняла это по тому, как забилось его тело, по исторгшемуся из горла стону.

Хью отстранился, опираясь на руки.

— Ты моя, — прорычал он сквозь зубы. Он был… Джорджина сильно зажмурилась, чувствуя, как внутри снова нарастает жар, и беспомощно затрепетала. — Я люблю тебя.

Голос его надломился, и Хью, наклонившись, завладел её ртом, а его тело направило Джорджину прямиком в пучину удовольствия. Но это не помешало ей запомнить его слова. И почувствовать радость в сердце.

Глава 25

Когда в обществе судачат о падших женщинах, то умалчивают о том, как те женщины справляются с затруднительным положением. С последствиями падения, так сказать. Общеизвестно, что после грехопадения Ева первым делом сшила себе платье из листьев, и Джорджина теперь ясно понимала причину.

Она сгорала от стыда.

Только что забываешься в наслаждении так, что… ну, хрипишь, вскрикиваешь и вообще ведешь себя, словно обезумела. Но вот всё миновало, и ты лежишь в открытом поле, а под колени и, скорее всего, в другие твои места забился клевер.

Волосы в полном беспорядке, и ты не так чиста, как хотелось бы, а одежда отброшена на приличное расстояние.

— Чёрт побери, — простонал Хью, закрывая глаза рукой. — Ришелье ускакал.

Джорджина села, радуясь, что можно хоть на что-то отвлечься. Груди её колыхнулись, и она прикрыла их руками, огляделась. Элсбет продолжала мирно щипать траву, но в окрестности не наблюдалось и следа предмета гордости Хью.

— Куда он ускакал? Как думаешь, мог Ришелье вернуться в стойло?

Джорджина посмотрела на Хью, но тот не показался ей настолько обеспокоенным, насколько следует быть мужчине, только что потерявшему будущего победителя скачек в Эскоте. Вместо этого он разглядывал её груди.

— Боже, ты такая красивая, — еле слышно произнёс Хью почти благоговейно.

От этого Джорджина почувствовала себя чуть лучше и робко сказала:

— И ты тоже. То есть ты очень привлекательный.

Он перекатился набок.

— Я малость грубоват и всегда таким был. Но ты, Джорджи… ты вся состоишь из округлостей, а кожа твоя такая гладкая, и на вкус ты очень приятная. Ощущение такое, словно мне не следовало бы даже касаться тебя. — Он потянулся и обвёл пальцем контур её груди.

Джорджина убрала свои руки, и её груди опустились ему в ладонь. В мгновение ока Хью оказался на коленях прямо перед ней и потянул её так, что она тоже очутилась стоящей на коленях.

Джорджина замерла от стыда, подумав о своих голых ягодицах, о том, как её груди касаются груди Хью, о том, что к её ногам прилипла трава. Но потом заглянула ему в глаза, и все из головы вылетело.

— Леди Джорджина Соррелл, — торжественно произнёс Хью, взяв её руку и поднеся к губам, — не окажете ли вы мне великую честь стать моей женой?

В голове Джорджины путались мысли… Она больше никогда не собиралась выходить замуж. Никогда не думала…

В глазах Хью промелькнула такая необычная для него неуверенность.

— Джорджи?

Ей нужно было задать вопрос.

— Я просто…

Он снова поцеловал ей руку, не отрывая от лица Джорджины глаз.

— В чём дело, любимая?

— Ты ведь даже не знал, что я находилась в комнате в прошлом году на постановке «Двенадцатой ночи», — торопливо произнесла Джорджина. — Я просто… — Она замолчала.

— Я идиот и всегда им был, — подтвердил Хью. — Кэролайн с этим согласилась бы, верно?

Джорджина кивнула.

— Я не одеваюсь как граф. Чёрт, бóльшую часть времени я даже не пахну как граф. Но я знаю, что чувствую, — горячо заверил её Хью. — Я люблю тебя, Джорджи, и ты моя. Ты выйдешь за меня замуж, потому что так и будет.

Улыбка, зародившись в сердце Джорджины, должно быть, отразилась у нее в глазах, поскольку Хью слегка разжал руку, которой вцепился ей в запястье.

— Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж, хотя временами отрешаешься от всего и чуть ли не живёшь в конюшне?

— Я никогда не ставил лошадей превыше своих сестёр, превыше людей, которых люблю. И ни за что и никогда не поставлю конюшни превыше тебя.

Джорджина улыбнулась, но у неё задрожали губы.

— Я никогда не была на первом месте в чьей-то жизни, — не успев подумать, выпалила она.

Только несколько минут спустя Хью перестал её целовать, и к тому времени Джорджина убедилась, что для него она стоит на первом месте.

— Выйдешь за меня? — ещё раз спросил он.

Глаза Джорджины наполнились слезами.

— Я люблю тебя, Хью, — прошептала она.

— Но выйдешь ли ты за меня замуж — такого, какой я есть, со всеми лошадьми, и моей глупостью, и запахом конюшен?

— Я не собиралась делать это снова.

Его пальцы, ухватившие её за плечи, напряглись.

— Неужели с твоим первым мужем у тебя было всё так ужасно, что ты не можешь даже подумать об этом ещё раз — или все дело во мне?

— Я не хотела в тебя влюбляться, — ответила Джорджина, улыбаясь сквозь слёзы.

— Тогда в чём причина?

— Я думала, что, возможно, если я не выйду замуж, то не… — Мысли путались у нее в голове, а страхи казались теперь жалкими и глупыми. И всё же об одном ей нужно было ему сказать 062ca0. — Я не уверена, что могу иметь детей.

Казалось, эти слова громом отдались в воздухе, так что Джорджина принялась объяснять:

— Ты составил список претенденток, или, точнее, его составила Кэролайн, и в нём всё сводилось к тому, чтобы родить детей и дать тебе наследника. — Она с трудом сглотнула. Но Хью продолжал молчать. — Не думаю, что я… может, мы просто заведем роман?

— Роман, — повторил он. — С тобой? Нет.

— О, что ж…

Но Хью не дал ей договорить:

— Ты моя жизнь и моё сердце, Джорджи. Я чувствую себя так, будто слепо бродил по миру, по крайней мере, до прошлой недели, когда я поднял глаза — и ты стояла там; это всё время была ты. И мне всё равно, даже если у нас никогда не будет детей.

В этот раз слёзы потекли по щекам Джорджины. Хью принялся их осушать поцелуями.

— На самом деле, ты единственный человек, которого я хочу видеть в своей жизни, так что, может быть, это и к лучшему, если детей у нас не будет, — заверил он, расслабившись и усаживая Джорджину себе на колени.

— Мы с Ричардом всё старались и старались, — призналась она, уткнувшись ему в грудь. Решиться взглянуть Хью в глаза Джорджина пока не могла.

— Мне все равно, — отозвался он.

Эти слова пророкотали глубоко у него в груди, и она поняла, что услышала в них правду, словно фраза была начертана у него на коже.

Джорджина посмотрела на Хью — и те же слова читались в его глазах.

— Ты любишь меня, Джорджи? — спросил он.

— Очень, — призналась она, и голос её сорвался.

— Тогда выходи за меня. Ведь я люблю тебя так же сильно. Обещаю вести себя осторожнее, пока обучаю лошадей. Об этом я позабочусь. А тем временем мы будем любить друг друга так долго, как сможем, и лишь это имеет значение.

Мистер Баки Бакстоун, поля которого как раз окружали пруд, и который обнаружил прекрасного коня, покрытого грязью и щиплющего анютины глазки миссис Бакстоун, внезапно остановился, разинув рот от удивления. Нет предела тому, на что способны господа в наши дни. А вот и они — голые, как в день своего рождения, — лежат прямо на его поле.

С минуту Баки смотрел на парочку, но когда мужчина и женщина опустились на траву, он развернул коня и направился туда, откуда пришёл.

— Я знаю, кто ты, — обратился он к Ришелье. — Ты принадлежишь тому графу, который наносит визиты в большое поместье, и, думаю, он вон там, на моём поле. Графу повезло, что тебя нашёл я, а не кто-нибудь из местных.

Уши мистера Бакстоуна слегка покраснели, и он пошёл быстрее. Спустя несколько минут Баки уже рассказывал своей жене, какая выдержка у некоторых людей. Но даже когда миссис Бакстоун напомнила ему о некоем случае, имевшем место двадцать три года тому назад, тёплой летней ночью, когда мистер Бакстоун ещё ухаживал за ней, тот не согласился с женой:

— То были мы, — упрямо заявил он. убыцшу — А они господа.

Миссис Бакстоун рассмеялась и взяла ещё одну простыню. Сегодня был день стирки, и она развешивала чистое бельё на верёвке.

— И почему бы этому графу не заниматься той же работой в поле, какой занимаются все другие божьи создания?

На этот вопрос Баки не смог дать вразумительный ответ, так что просто снова покачал головой и повёл Ришелье за угол дома, чтобы напоить.

Глава 26

Леди Джорджина, которой судьбой было уготовано вскоре стать Джорджиной Данн, графиней Брайерли, видела сон. Маленький мальчик с копной каштановых локонов и озорными глазами бегал по её спальне, крича что было силы. Он скакал верхом на метле, и хотя Джорджина не спускала с него глаз, умудрился смахнуть чайную чашку с ее туалетного столика.

Джорджина окликала его, пытаясь утихомирить, прежде чем малыш что-нибудь сломает — потому что он всегда ломал разные вещи, — и испытывала к нему такую любовь, что сердце её болело… но неожиданно Джорджину вырвали из сна.

Как правило, нельзя не проснуться, когда очень большое мужское тело опускается на тебя посреди ночи. Особенно когда рука этого мужчины оказывается под твоей ночной сорочкой, прежде чем успеешь проснуться.

И вот картины сна окончательно ускользают прочь, потому что… ну, Хью трётся о её шею и издаёт страстные звуки, а его рука…

Его рука!

Где уж тут помнить о каком-то сне посреди такого пробуждения.

— Что ты здесь делаешь? — Джорджина задохнулась. — Хью, ты не должен!..

— Должен, — отозвался он, и голос его прозвучал так, что не стоило с ним спорить. — Все в этом проклятом месте наконец заснули. Я уж думал, что Финчбёрд никогда не ляжет в кровать.

А затем Хью вернулся к тому, чем занимался, и у Джорджины пропало желание давать отпор, как сказали бы об осаждённых городах.

И она забыла про свой сон.

Что объясняет, почему вышеназванная леди Брайерли то и дело будет смотреть на своего новорождённого сына, Гейджа Виллета Данна, каких-то девять месяцев спустя и повторять в который раз:

— Я просто не могу этого объяснить; я чувствую, словно уже видела его, словно знала его всегда.

Гордый отец малыша, наклонившись и поцеловав сына, а затем жену, покачает головой:

— Я никогда не видел ни у кого такого взгляда, Джорджи. Только посмотри на него. Он выглядит озорником, каких свет не видывал. Тогда меня в его возрасте пришлось бы называть ангелом, но он…

Но то будет лишь спустя девять месяцев. А в эту особую сентябрьскую ночь граф Брайерли швырнул сорочку своей будущей жены прямиком через всю комнату, прежде чем вспомнил, что ему действительно нужно было кое-что сделать. Так что Хью поднял голову и сказал:

— Прости меня, дорогая.

Джорджина посмотрела на него, издав звук, похожий то ли на писк, то ли на вздох, и попросила:

— Пожалуйста, не останавливайся — продолжай то, что делал.

— Я должен. Мне нужно отдать тебе кое-что. — Он поцеловал ее в бедро. Затем поднялся с кровати и пересёк комнату.

— Ты голый! — воскликнула Джорджина, очевидно только что это заметив.

— Конечно голый, — отозвался граф, зажигая лампу на туалетном столике. — Джентльмен никогда не прыгает к леди в постель в сапогах. Боже, как сегодня холодно!

Джорджина перекатилась набок и теперь лежала, опираясь на локоть и разглядывая Хью. Её пышные рыжие волосы ниспадали волнами на грудь, и его снова ошеломило чувство, что она слишком для него прекрасна. Для такого, как он.

Но затем Хью посмотрел ей в лицо, и распутная, очаровательная гримаска Джорджины сказала ему совершенно ясно, что никто никогда не доставлял ей такого удовольствия, как он.

И потому Хью вернулся в постель, лёг рядом и укрыл их обоих с головой простынёю. И там, в тёплой пещере, созданной их телами, освещённой мягким золотым светом единственной лампы, он уверенно произнёс:

— Я люблю тебя.

Джорджина улыбнулась, и радость в её глазах заставила сердце Хью запеть.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она 062ca0. — Мы будем любить друг друга под простынёй? Ты такой романтик, Хью.

Они закутались, поскольку Хью подумал, что неким важным частям его тела грозило замерзнуть, но он не видел смысла в том, чтобы разубеждать Джорджину, если уж она посчитала его романтиком.

— Я бы хотел любить тебя везде, — ответил он, и это прозвучало как обещание. — Даже в снежном сугробе.

-

А затем со своей обычной бесхитростностью добавил:

— Сегодня утром у меня его не было.

Хью взял Джорджину за руку и надел кольцо ей на палец.

— О, — выдохнула она.

— Полагаю, оно старомодное, — промолвил Хью, вдруг подумав, что кольцо его матери может быть совсем не в моде. Оно представляло собой розовый топаз высочайшего качества, окружённый бриллиантами.

Но глаза Джорджины сияли.

— Оно прелестно, Хью. Это самое красивое кольцо, которое я когда-либо видела. Это твоей мамы?

Он кивнул и поцеловал Джорджину в нос.

— Отец отдал его мне после её смерти и сказал, что я должен подарить его своей жене.

По щеке Джорджины скатилась слеза, и Хью осушил её поцелуем.

— Ничего милее в жизни не слышала, — сказала будущая графиня, и голос её задрожал от чувств.

— Она была бы очень счастлива, — заверил её граф. — Ты бы ей понравилась, Джорджи. — Но затем он захотел, чтобы его любимая перестала плакать, так что Хью просто перекатился, оказавшись на ней, и принялся её отвлекать.

И в этом ему не было равных.

Хью был настолько хорош, что у Джорджины, в общем-то, не появилось возможности рассмотреть кольцо до утра, и она всё ещё бросала взгляды на свою руку, входя в утреннюю столовую. Было довольно поздно, и бóльшая часть гостей перешла в гостиную.

За столом сидели лишь Кэролайн и Пирс, и поскольку подруга Джорджины вскочила со стула и воскликнула: «А вот и ты!», стало ясно, что эта пара сидела за холодными тостами и еле тёплым чаем, ожидая её.

Джорджина не смогла сдержать улыбку.

— Я чуточку проспала, — сказала она, обходя стол, чтобы сесть рядом с Кэролайн.

— Воображаю… — вскричала та, но затем её голос прервался. — О, Пирс, посмотри, мой брат… моя мама… это… о, Джорджи, я так счастлива за тебя!

И лишь позднее Кэролайн сказала то, что Джорджина никогда не забудет — до тех пор, пока носит кольцо Хью, а это означало, всю её долгую и счастливую жизнь.

— Это как раз то, чего хотел мой отец, — призналась Кэролайн. — Жаль, что он не может сам всё увидеть. Он был так разочарован, когда ты так быстро влюбилась — в свой первый же сезон. И его не обрадовала твоя свадьба с Ричардом, хотя, конечно, я никогда тебе этого не говорила.

— Не обрадовала? — переспросила Джорджина, весьма удивившись.

— Это не имело ничего общего с Ричардом, но мой отец считал, что именно ты смогла бы удержать Хью от бегства в конюшни. убыцшу Папа чувствовал, что мой брат воспринял смерть мамы хуже остальных, а ты как-то помогла ему в то страшное время. Случилось что-то, что заставило папу посчитать вас идеальной парой.

Кэролайн не сказала больше ни слова, а Джорджина не спешила просветить подругу на сей счёт. Но до конца своей жизни, стоило кому-то упомянуть купание, графиня Брайерли смотрела на мужа с загадочной улыбкой — улыбкой, которая удерживала его подальше от конюшен.

Эпилог

Болтая на ходу, Кэролайн пробиралась по старинному театру.

— Видите? — махнув бокалом с шампанским в сторону подмостков, произнесла она. Надо сказать, что за ужином в честь ее дня рождения провозглашали великое множество тостов. — Первый маркиз Финчли построил это намеренно во славу одного из усовершенствований королевы Елизаветы в стране. Знаете, она обожала театр. Не могу утверждать, что с тех пор им часто пользовались, но надеюсь, когда у нас будут дети, мы почаще будем устраивать здесь представления.

Муж взирал на нее с тем выражением слепого обожания, которое Хью обычно терпеть не мог, а сейчас был почти уверен, что оно с таким же успехом навеки поселилось и у него на лице.

— Я предоставляю тебе занять место королевы Елизаветы, милая, — предложил маркиз. — На сцене.

— О! — воскликнула Кэролайн. — Это же кресло из голубой гостиной.

— То самое, в котором на портрете в точности на этой сцене восседает королева Елизавета, — гордо пояснил Финчли. — Тебе предстоит сидеть на почетном месте. Поскольку это твой день рождения. — И он наклонился и прошептал что-то на ушко Кэролайн. Что именно, Хью не расслышал, но у него имелись кое-какие догадки на сей счет, поскольку Кэролайн покраснела, а муж поцеловал ее в носик так, как совершенно не принято в приличном обществе.

Это зрелище заставило Хью призадуматься, а что бы он сотворил на двадцать пятый день рождения Джорджины, и на тридцатый ее день рождения, и на пятидесятый, и на семидесятый, если уж на то пошло. Он взглянул на нее, и в его улыбке, должно быть, что-то такое промелькнуло, потому как щеки Джорджины порозовели, и она возмущенно произнесла:

— Хью! Прекрати!

Между тем его сестра по своему обыкновению подняла смуту.

— Нет, я не желаю торчать там одна на сцене, Пирс, — говорила она. — Я хочу, чтобы ты был со мной. И Джорджина, потому что они с Хью только что обручились, поэтому им следует отпраздновать помолвку.

— В таком случае мисс Пэссмор и лорд Чартерс пребывают в том же положении, — указал ей Хью.

— И я очень рад объявить, что мисс Пейтон приняла мое предложение руки и сердца, — раздался низкий голос капитана Нилла Оукса.

— Должно быть, этот дом кишит не на шутку разгулявшимися купидонами, — тихо прошептал Хью Джорджине.

— Сожалеешь? — усмехнувшись, спросила та.

— Да нисколько, — ответил он, безуспешно пытаясь удержать легкомысленный тон. — Никогда. — И тоже поцеловал ее, поскольку уж ежели хозяин нарушает правила, предписанные светом, то другим сам бог велел.

— Пусть все обрученные пары присоединятся к нам с Финчли на сцене, — объявила Кэролайн, хлопая в ладоши и делая знаки суетившимся повсюду слугам принести кресла.

Хью занял узкий диванчик и уютно расположил рядом Джорджину. Гвендолин, мотая отрицательно головой, пыталась спрятаться где-нибудь сзади, но Алекс ухитрился уговорить ее сесть в стоявшее сбоку кресло. А Кейт пристроилась на коленях капитана Оукса, что было явно непристойно, только вот они все так привыкли видеть его, то и дело переносившим ее, что это казалось естественным. Что-то случилось с ее лодыжкой, подумал Хью. Наконец, они все, трезвоня, уселись полукругом лицом к сцене, спиной к публике.

Со стороны зрителей доносился гул ожидания.

— Ты пояснил лорду Финчли, что мы не отвечаем за это представление? — зашептала Джорджина.

— Теперь ты можешь звать его Пирсом. Ты же член семьи, — напомнил Хью.

Сама эта мысль подвела его к опасной черте: ему захотелось снова поцеловать Джорджи. Но поскольку сейчас они все сидели на сцене, а снизу на них взирало добрых человек двадцать аристократов, которые глазели на сидевших на подмостках как на театральное зрелище, то он сдержался.

В стороне от зала раздались хлопки, и сцену, и зрительный зал стали обходить лакеи, предлагая бокалы, наполненные до краев шампанским.

Маркиз Финчли встал.

— Могу я предложить последний тост за мою жену, в честь которой мы все здесь собрались?

Хью и так уже употребил намного больше шампанского, чем стоило бы, и вообще он предпочитал хороший портвейн, а не эту дамскую шипучку. Впрочем, так или иначе — выпил.

Вдобавок Джорджина молча подняла свой бокал: не за Кэролайн, а в его честь.

— За что? — наклоняясь ближе, прошептал Хью.

— За тебя, — ответила Джорджина.

Что-то защемило в груди, и он залпом прикончил шампанское, подумав, какой же он все-таки счастливчик. Лакей сразу же снова наполнил их бокалы.

В этот момент на сцену прошествовал мистер Лир. На нем был костюм из желтого бархата, вокруг головы нечто, смутно смахивающее на нимб. Только если нимбы сбиваются пьяно на бок и свисают с уха.

— Так вот они, только что обрученные! — воскликнул он, одаривая непристойной улыбкой сидевшие на краю сцены четыре пары.

— Двое из которых уже женаты, — весело поправила Кэролайн.

— А, леди Финчли. — Лир наклонился так низко, что нимб опасно накренился. Лир тут же выпрямился, подхватив его рукой. — Со всем глубочайшим уважением я выражаю вам соболезнования от всей моей труппы.

На секунду воцарилось молчание. Кажется, Пирс чуть было что-то не сказал, когда Лир поправил себя:

— Поздравления! Нет, не соболезнования! Поздравления! — Он продолжил: — Мы крайне счастливы представить вам веселую трагедию «Пирам и Фисба», часто игранную перед королевским семейством и горячо обожаемую публикой. Действующие лица — я сам, в лице Луны, свирепый лев и два нежных любовника, прелестница Фисба и красавчик Пирам.

— Превосходно, — вновь захлопав в ладоши, воскликнула Кэролайн. — Надеюсь, вы не будете возражать, если я говорю это вслух. Чувствовать себя на сцене — совершенно не то, что сидеть внизу.

— Мы приветствуем реплики любого сорта, — заверил Лир. — Хотя самыми подходящими к случаю находим аплодисменты.

Когда Лир удалился, все послушно захлопали. Секундой позже он появился опять, держа в руке фонарь. За ним по пятам следовала юная девушка, обернутая в фиолетовую мантию, которая была почти на фут длиннее, чем следовало. Девушка прошла, встала в центре сцены и приняла позу.

— Вот могила старого шута. Где… моя любовь?

И немедленно стало ясно, что, увы, Фисба отнюдь не великая актриса.

Появился рыча лев. По крайней мере, Хью подумал, что это лев, поскольку с виду все такое мохнатое и хрипло рычащее существо 062ca0.

— Ой! — взвизгнула Фисба, убегая со сцены.

Хью окинул взглядом кружок. Все в ужасе уставились на сцену. Костюмы были чудовищны, а игра и того хуже. Джорджина с мольбой взирала на Хью. Он должен что-то предпринять.

— Хорошо рычал, Лев! — провозгласил он и, подняв бокал, отсалютовал актерам. Потом подтолкнул локтем Джорджину, которая вздрогнула и выпалила:

— О! Отменно бегаешь, Фисба!

Хью снова обвел взглядом круг. Все выглядели смущенными, кроме Кэролайн, которая лучезарно улыбалась. Подняв очередной бокал шампанского, она заявила немного пьяным голосом:

— Отлично сияла, Луна. — И взглянула на мужа. — Правда-правда, Луна очень милая. — Потом повернулась к сидевшей по другую сторону от нее Гвендолин. — Луна ведь милая, как вы думаете?

— Нет, — подала голос Кейт с другого конца сцены.

Капитан Оукс прикрыл ей рот ладонью.

Лев ухватил пастью мантию Фисбы, с воодушевлением стал трясти, а потом, топая, убрался со сцены.

— Амбарный кот не мог бы постараться лучше, — заметила Кейт.

Ее нареченный послал ей одобрительный взгляд.

Из-за кулис выступил горделивой походкой Пирам. Великолепный кудрявый парик делал его похожим на пуделя.

— Милая Луна, благодарю тебя за твои солнечные лучи, — продекламировал герой. — Благодарю тебя, Луна, за то, что сияешь так ярко. — Отдав дань любезности, он принял позу. — Ибо твоими милосердными золотыми сияющими проблесками я… я… — На лице отразилось мучительное выражение. — О грациозная утка! О дорогая!

Гвендолин повернулась к Алексу:

— Откуда появилась утка?

— Утки здесь нет, — решительно заявила Кейт.

Оукс начал было смеяться, но тут Пирам схватил мантию и упал на колени.

— Запятнано кровью, — оповестил он зрителей. — Я сокрушен, я кончен и подавлен! — Последовала пауза, и все постарались вникнуть, о чем же он говорит. — Фисба, должно быть, умерла, — сообщил он публике еле-еле ворочая языком.

— О-о-ох, — подхватила Кэролайн, приканчивая бокал. — Фисба умерла. Ужасно. Бедная Фисба.

— Бедная утка, — сухо добавила Кейт.

— Бедные мы, — вставил Алекс.

— Приди же, смерть, твой истинный я друг, — проревел Пирам, явно стараясь заглушить ропот публики.

— Не можешь ли прийти да поскорей, — последовала реплика капитана Оукса.

— А мне вот жалко утку, — вставила Гвендолин. — Бедная.

Джорджина наклонилась к уху Хью и зашептала:

— С каких это пор Гвендолин стала такой острячкой? Мне всегда казалось, что она слишком стеснительная, чтобы проронить хоть слово.

Кэролайн, повернувшись к Гвендолин, совершенно сбитая с толку спросила:

— Какая еще утка? Не вижу никакой утки!

Ее муж жестом приказал принести еще шампанского.

— Не беспокойся, милая. Если хочешь утку, позже я тебе ее достану.

Кэролайн просияла от радости.

Пирам оторвался от созерцания плаща Фисбы и вытащил кинжал.

— Придите, слезы, принеся погибель, — вещал он. — Наружу, нож, и рань ты слева грудь Пирама. О, ту слева грудь, где сердце делает прыжок.

И пронзил себя. Вообще-то он заколол себя не единожды, от чего, кажется, заволновалась Джорджина, тогда Хью, пользуясь моментом притянул ее поближе и прошептал:

— Люблю я грудь, где скачет твое сердце. И другую грудь тоже.

— Итак, я умер, вот так, и так, и так, — возопил Пирам, падая мешком, разметав конечности.

Хью с видом знатока по части добротных сцен смерти кивнул Алексу. Мальчишками они регулярно устраивали драки один на один, и тот же Алекс мог растянуть свою смерть по крайней мере минут на пять.

Пирам явно знал толк в затяжной смерти. Он приподнялся с пола и выкрикнул:

— Ужель теперь мне смерть? — прежде чем снова свалиться.

— Мы видим это, — сказал Хью на ушко Джорджине.

Но Пирам еще не закончил.

— Вот улетаю я. Душа моя на небесах. Луна, прими, вот твой летун.

Луна, как оказалось, отвлеклась, так как мистер Лир не шевельнулся, пока Пирам пристально на него не взглянул. Наконец, мистер Лир поспешно удалился со сцены, а Пирам приподнялся, чтобы выдать заключительную речь.

— Вот умираю, умираю, умираю, умираю, умираю!

На сцену примчалась Фисба и тотчас же заметила фигуру Пирама, хотя трудно было его пропустить, учитывая торчавший прямо из подмышки нож.

— Ты спишь, любовь моя? — Она опустилась на колено и потрясла Пирама. — Что, умер, голубок мой?

— Разве это не напоминает «Ромео и Джульетту»? — спросила Кэролайн у Гвендолин.

— Сама я предпочитаю истории со счастливым концом, — ответила та.

— Я тоже! — подхватила Кэролайн и захлопала в ладоши. — А нельзя ли устроить для нас счастливый конец? Пожалуйста.

На мгновение на подмостках воцарилось молчание.

— Я что, сказал, что плащ запятнан кровью? — вскричал, садясь, Пирам. — Должно быть, Фисба принесла с собой кувшин вина. О, Фисба, дай испить глоток!

Фисба проворно вскочила, любезно пнула кинжал так, что тот отлетел за кулисы, и подняла Пирама на ноги.

— Испей вина с моих ты алых губ, — с невесть откуда взявшимся красноречием произнесла она.

— Живу, живу, живу, живу! — прокричал Пирам.

— Люблю… люблю… люблю… люблю, — вторила Фисба, кидаясь Пираму в объятия.

— Вот и счастливый конец, — со вздохом подытожила Кэролайн.

В начале вечера среди зрителей собрались те, кто, вероятно, ожидал, что пьесу сыграют из рук вон плохо.

А на деле же под конец, когда актеры вышли на финальный поклон, публика стоя криками выражала свою признательность.

Особенно Кэролайн.

Которая на всю жизнь запомнила празднование своего двадцатипятилетия и всегда рассказывала мужу, а потом детям, а впоследствии и внукам, что это был самый романтичный вечер в ее жизни. И о пьесе, по сути созданной для нее, Кэролайн. О лучшем подарке, который когда-либо преподнес ей муж.

— Ты просто не понимаешь, — будет говорить она снисходительному, но недоверчивому Пирсу в каждый свой день рождения. убыцшу — Там было о жизни, и смерти, и любви…

— И утке? — всякий раз будет спрашивать он.

— Вот она, волшебная тайна жизни и искусства, — скажет она, вздыхая. — Ты просто должен признать: нам не предназначено понять все.

— Одно я точно понимаю, — будет говорить он, притягивая ее поближе.

И она улыбнется ему, потому что подарок, который он дарил ей на двадцать пятый, и на тридцатый, и на пятидесятый, и на семидесятый день рождения, был всегда один и тот же, и оба они о том знали.

Ведь самый лучший подарок — любовь.



Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Эпилог