Лояльный мужчина [Кристен Эшли] (fb2) читать онлайн

— Я хочу спать здесь, с тобой и тетей Марой! — заплакала она, уткнувшись ему в грудь.

— Билле, детка, ты здесь в безопасности со своей тетей, а я сейчас выйду… — начал Митч успокаивающим тоном, но Билле ничего не сказала.

— Ты больше! Злой человек испугается тебя!

Вот дерьмо. И что я с этим должна делать? Она не могла спать с Митчем, и я не могла спать с Митчем.

Митч поднял голову и посмотрел на меня.

Я придвинулась поближе к Билле.

— Ладно, милая, послушай. Ты можешь остаться здесь со мной, а Митч будет за стенкой в гостиной…

Внезапно, она дернулась.

Схватила меня за волосы, сильно дернув, мне стало больно, ее лицо покраснело и покрылось пятнами, когда она плача закричала:

— Злой мужчина придет за мной! За мной и Билли! Злому человеку будет стлашно! Ему будет ужасно стлашно! Он испугается Митча!

О, Господи.

И видя ужас на ее лице, я мгновенно сдалась.

— Хорошо, детка, хорошо, мы все будем спать здесь. Никто никуда не уйдет. Мы все останемся здесь.

Она пристально посмотрела на меня, а потом, казалось, успокоилась, потому что ее рука выпустила мои волосы, голова упала на плечо Митча, рука вяло скользнула вниз по его боку.

— Спасибо, — пробормотала она.

Я подняла руку, чтобы взять ее за лицо, она с облегчением закрыла глаза. Я перевела взгляд на Митча, не зная, что сказать или сделать. Не зная, смогу ли заснуть рядом с Митчем, но была совершенно уверена, что не смогу. Но я точно знала, что поведение Билле напугало меня до чертиков.

— Ты не возражаешь? — Прошептала я Митчу, он просто пялился на меня.

Через некоторое время ответил «нет».

— Спасибо. — Я все еще говорила шепотом.

Митч встал с кровати, и я откинула одеяло. Он положил Билле посередине, перекатился с другого бока рядом, потом потянулся, чтобы выключить прикроватный свет. Поскольку было темно, я слышала, как они устраиваются поудобнее, протянула руку, чтобы подбодрить Билле, которая уткнулась в Митча, обхватив его руками. Какое-то время я гладила ей спину, потом услышала, как она расслабилась и дыхание Билле стало более размеренным, отстранилась, перевернулась на спину и уставилась в темный потолок.

Именно тогда прошептала:

— Митч, ты не спишь?

— Угу, — ответил Митч.

— Прости меня за это.

Повисло молчание.

— Правда, гм... извини, — тихо произнесла я.

— Не беспокойся об этом.

— Она была так чертовски напугана, я... не знала, что делать.

— Мара, не беспокойся об этом, — повторил он.

— Прости, — тихо сказала я ему. — Ты такой милый и...

Я почувствовала, как кровать прогнулась, тень Митча нависла над спящей Билле, пальцы Митча оказались на моем лице, большой палец на губах.

— Есть вещи похуже, чем спать в одной постели с тобой и перепуганной до полусмерти шестилетней девочкой. Как я уже сказал, дорогая, не беспокойся об этом, а?

— Хорошо, — прошептала я, прижавшись губами к его большому пальцу.

— Давай спать.

— Ладно.

Его большой палец коснулся моих губ, а затем его тень исчезла, он снова лег. Билле зашевелилась, прижимаясь к нему, все еще тяжело дыша, я понадеялась, что она не проснется.

Я лежала в темноте и смотрела в потолок.

Некоторое время так и лежала.

Затем позвала:

— Митч?

Он глухо и сонно ответил мне.

— Ууу…

— Извини, ты не спишь?

— Не совсем.

Я прикусила губу.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Хм…

— Мара, дорогая, нам обоим завтра рано вставать на работу…

Я прервала его шепотом:

— Она была чертовски напугана.

— Ага.

— Ужасно напугана, — продолжала я.

— Ага.

— Что ты...

— Мы поговорим об этом завтра.

Я снова прикусила губу, потом ответила:

— Хорошо.

— Давай спать, милая. Сейчас все хорошо. Это все, о чем ты должна думать.

— Ладно.

— Спокойной ночи, детка.

— Спокойной ночи, Митч.

* * *

Митч

Мара заерзала на кровати, прижимаясь к Билле и одновременно прижимаясь к Митчу. Он проснулся, почувствовав, как она прижимается к нему.

Он лежал на спине, и красивая девочка и красивая женщина прижимались к его боку, обе их руки лежали у него на животе, голова Билле была у ребер, а голова Мары лежала у него на плече.

Уже не в первый раз он заметил, что волосы Мары пахнут чертовски невероятно.

Он уставился в темный потолок, думая о Маре и ее теле.

Затем усмехнулся, глядя в темный потолок.

Потом он подумал о длинных стройных голых ногах Мары, которые летом он часто видел в шортах. Он также неоднократно видел ее в бикини, когда был у бара в клубе или, когда шел в спортзал, или выходил из него, а она отдыхала у бассейна. И он видел их накануне утром, когда она была в коротком халате и той милой ночнушке. Ночнушке, которая была надета на нее сейчас. Ночнушка, которая показывала множество действительно оху*нно замечательных ее мест и открывала большую часть ее столь же оху*нно замечательных ног, которые были такими длинными, будто продолжались вечно.

Приближалось лето.

Его ухмылка превратилась в улыбку.

А потом он заснул.

14

Я буду помягче

Как только мои глаза медленно открылись, я почувствовала огромное смущение.

Перед моими глазами была чрезвычайно привлекательная, нет, преступно привлекательная гладкая кожа, четко очерченная, мускулистая грудь, а также макушка Билле, прижимающаяся к скульптурно выступающим ребрам. Моя рука лежала под рукой Билле на плоском вылепленном животе Митча.

Я моргнула, но грудь не исчезла, Билли тоже не шевелилась, и наши руки все еще лежали на плоском вылепленном животе.

Я моргнула медленнее, все было тоже, как и тогда, когда открыла глаза.

Я осторожно отодвинула голову назад и увидела знакомое, напряженное горло, потом знакомую, волевую, квадратную, заросшую темной щетиной челюсть, а потом уставилась на профиль детектива Митча Лоусона — Десять Целых и Пять Десятых. Ему на лоб упали пряди волос, его глаза были закрыты, густые длинные ресницы отбрасывали тени на скулы, и он выглядел таким невыносимо сексуальным. Таким очень сексуальным. Он был неизмеримо сексуальным.

Он казался таким красивым, что у меня перехватило дыхание.

Я так волновалась за Билле прошлой ночью, так переживала из-за всего, что даже не заметила, что он был голый по пояс. Кроме того, я не позволяла себе даже задумывать об этом, оказавшись в его постели с ним и с его обнаженной грудью.

Мне это нравилось. Все в нем.

О боже!

Я бросила взгляд на будильник, обычно я уже как десять минут должна была встать, чтобы привести себя в порядок, потом начать приводить детей в порядок. Мне не нужно было сегодня отвозить их в школу, этим обещал заняться Митч. Тем не менее, пора было начать готовиться к предстоящему дню, несмотря на то, что Митч вызвался отвезти их в школу, но кто-то должен был разбудить их, отправить в душ, проследить, как они оделись, собрать их рюкзаки с учебниками для школы (где бы они ни были) и накормить.

И этим кем-то была я.

Я осторожно подняла голову с плеча Митча, наклонившись к нему. Убрав назад темные волосы Билле с лица, подавшись к ней, чтобы поцеловать ее в висок. Моя бедная девочка так испугалась прошлой ночью, реально ужасно испугалась.

Это был еще один пункт утренней повестки дня. Найти какой-нибудь способ, который не напугал бы детей до чертиков, и поговорить с Билли и Билле о том, что она имела в виду вчера, говоря «злой человек».

— Дорогая, — громко послышался голос Митча.

Я повернула голову к нему, увидев его сексуально-сонное лицо, глаза, смотревшие на меня с нежностью, пряди волос на лбу и что-то произошло со мной, чего не случалось с тех пор, как мне было четыре года, когда я узнала о мире, в котором жила, и который был тем местом в Лиге, откуда я никогда не смогу выбраться.

Я перенеслась в мир фантазий.

— Привет, — прошептала я.

Он поднял руку и обхватил меня за щеку, шаря глазами по моему лицу.

Затем ответил:

— Привет.

— Ты хорошо спал? — Тихо спросила я.

— Ага, — также тихо ответил Митч.

— Хорошо, — прошептала я. — Мне нужно собрать детей в школу. Как нам это сделать, не нарушив твой утренний распорядок?

— Не беспокойся обо мне. Я помогу тебе.

Чёрт побери. Он был таким милым парнем.

— Ладно, — тихо произнесла я.

Его глаза опустились на мои губы, которые тут же стали горячими, грудь тоже стала горячей, а он мягко приказал:

— Иди сюда.

И я пошла, не думая, просто двигаясь к нему, его рука соскользнула с моей щеки в волосы. Как только я приблизилась, его глаза снова стали блуждать по моему лицу, по всему телу, остановившись на плечах и шее.

— Никогда не видел тебя с распущенными волосами, — пробормотал он, перебирая мои волосы пальцами. — Они гораздо мягче, чем я представлял.

Он представлял, какие у меня мягкие волосы?

Его рука обхватила меня за затылок, а глаза встретились с моими.

— И я представлял, что они будут такими красивыми и чертовски мягкими.

— Митч, — прошептала я и замолчала.

Его пальцы надавили на затылок, притягивая меня к нему, и его губы встретились с моими губами.

Господи. Мне нравился этот фантастический мир. Он был чертовски великолепным.

Билли протиснулась между нами, Митч убрал руку из моих волос. Я повернулась, посмотрела вниз, она задрала голову и ее сонные глаза маленькой девочки смотрели точно на нас.

— Митч теперь твой бойфренд, тетя Мара? — спросила она.

Услышав ее вопрос, я кубарем выкатилась из своего воображаемого мира.

Вот дерьмо!

И начала отстраняться от Митча, но он тут же обхватил меня за спину, его рука переместилась выше по моей спине к лопаткам, надавив и прижав меня к нему, так что у меня не было другого выбора, кроме как замереть в такой позе.

— Гм… — пробормотала я.

Вот дерьмо!

Я решила сменить тему и с нежностью спросила:

— Ты хорошо спала, милая?

— Скучала по своему медвежонку, — ответила Билле.

Лично я считала, что детектив Митч Лоусон намного превосходит крошечного розового плюшевого мишку, но мне было не шесть лет.

— Мы найдем его, — пообещала я.

Митч зашевелился, подхватив Билле под мышку, приподняв ее к себе на грудь так, чтобы она оказалась к нему нос к носу, кстати, и ко мне.

Он обнял ее за спину, спросив:

— Ты ешь овсянку, красавица?

Билле поморщилась, ответив:

— Пончики.

Я внимательно наблюдала, как Митч ухмыльнулся ей в лицо, чем вызвал шипение у меня в животе. И это шипение было гораздо серьезнее, потому что я лежала рядом с ним в постели, прижимаясь к нему (и к Билле) в то же время наблюдая, как он был таким милым с моей кузиной.

— Пончики — это воскресный завтрак, когда ты можешь остаться дома и посмотреть мультики. Овсянка — это завтрак перед школой, когда нужно, чтобы твои мозги включились, — объяснил Митч.

Билле наклонила набок голову и улыбнулась мини-смущенной, неуверенной улыбкой.

— Овсянка включает мои мозги? — спросила она и ухмылка Митча превратилась в улыбку.

— Да, она проникает к тебе в живот, давая энергию всему телу, пробуждает твое тело и твой мозг, поэтому ты можешь быть супер умной, — ответил Митч.

Билле подняла руку и обхватила его за шею, ее глаза стали огромными и восторженными.

— О, я хочу быть супер умной, чтобы вырасти и стать парикмахером! — заявила она. Я улыбнулась, Митч хихикнул, обе его руки крепко сжались, одна вокруг Билле, другая вокруг меня.

— Тогда, пока Мара будет подымать твоего брата, ты поможешь мне приготовить вам овсянку? — Предположил Митч.

— Хорошо, — согласилась Билли.

Затем, я даже не успела понять, что происходит, рука Митча между моих лопаток толкнула меня к нему, он приподнялся, его губы коснулись моих, я почувствовала еще одно шипение в животе, а также легкое покалывание. Потом Митч отпустил меня, перевернулся вместе с Билле и слез с кровати, оставив меня одну, к счастью, мне некуда было падать, пока я любовалась на его красивую мускулистую спину и такую же красивую задницу в темно-синих пижамных штанах с завязками, а то бы обязательно от его потрясающего вида грохнулась бы на пол. Я наблюдала, пока он выходил из спальни, Билле обнимала его руками и ногами, глядя на меня поверх его плеча и махая мне рукой, будто Митч забирал ее в отпуск, а не на кухню.

У меня не было времени раздумывать и удивляться, что всего несколько недель назад детектив Митч Лоусон был моим недосягаемым соседом, мужчиной мечты, а сейчас я спала с ним в одной постели. У меня не было времени запомнить этот момент, когда он проснулся и поцеловал меня. И у меня не было времени напоминать себе, где находилась я и где Митч в классификации мира Мары.

Мне нужно было позаботиться о детях.

Я выскользнула с кровати Митча и отправилась во вторую спальню. Я заметила, что два школьных рюкзака находились в этой комнате, а также небольшая куча одежды и другие необходимые вещи. Я схватила кое-какую одежду для Билли и Билле, отнесла ее в ванную комнату в холле, потом вернулась, разбудила Билли и повела его сонного в ванную.

Я уже вышла из холла и направилась в гостиную-кухню-столовую Митча, когда поняла, что на мне, кроме ночнушки ничего больше нет, поймав себя на мысли, что Латанья и Брэй не принесли мне халат.

Я уже собиралась повернуться на пятках и скрыться в спальне, попытаться отыскать что могла бы накинуть на себя, когда Митч повернулся, нажав кнопки на микроволновке, и его глаза встретились со мной. И его глаза мгновенно прошлись по моей ночнушке. Это означало, что я также мгновенно почувствовала, как начала краснеть. И это также означало, что я мгновенно замерла на месте. Также мгновенно застыла, потому что пялилась на Митча с обнаженной грудью. Как только вид Митча окончательно проник в меня, часть моего тела разморозилась, и это были мои колени, которые начали дрожать.

Вот дерьмо!

— У клюквенного сока странный вкус, — заметила Билле, не обращая внимания на нас с Митчем, пока мы пялились друг на друга, словно в трансе. Она отняла стакан от губ, у нее появились усы клюквенного сока, сморщила нос, глядя на Митча. Она сидела на столешнице рядом с плитой и микроволновкой.

Митч оторвал взгляд от моей ночнушки и повернулся к Билле.

— Может быть, красавица, но для тебя он полезен.

— Почему все, что полезно имеет странный вкус? — Она наклонила голову и продолжила: — Или просто плохо пахнет?

— Это не так, — ответил Митч.

— Брокколи отвратительна на вкус, — парировала Билле.

— Брокколи очень вкусная, — ответил Митч, и Билле снова сморщила нос.

— Нет, — ответила она.

— Очень вкусная, — сказал Митч.

Билле внимательно посмотрела на Митча, а потом заявила:

— Ты такой странный.

Митч улыбнулся ей. Мои колени снова задрожали.

Черт! Как я могла остаться с ним, если едва могла устоять на ногах в его присутствии?

— У тебя есть халат, который я смогла бы надеть? — Вмешалась я в их разговор, оба — Митч и Билле посмотрели на меня, я стояла на том же месте, не пошевелив ни единым мускулом.

— Нет, — ответил Митч, и его губы дрогнули.

— Ум, — в голове у меня все закружилось, но потом я вспомнила: — Можно мне одолжить твою рубашку?

— А зачем тебе рубашка? — Спросила Билли, заметив: — Ты не носила рубашки у себя дома.

— Мне холодно, — солгала я, что было совершенно неправильно, потому что это заставило Митча тут же опустить глаза на мою грудь, вероятно, чтобы проверить правдивость моего заявления.

— А мне нет, — заметила Билли.

— Ну что ж, милая, — сказала я ей и окликнула Митча, отчего его взгляд переметнулся от моей груди к моим глазам.

— Чувствуй себя как дома, дорогая, — пробормотал он и повернулся обратно к стойке, чтобы что-то приготовить, но я не успела узнать, что именно, потому что воспользовалась возможностью, чтобы сбежать из кухни.

Я подошла к его шкафу, выхватила поношенную клетчатую фланелевую рубашку, натянула ее на плечи, застегнула несколько пуговиц спереди, чтобы прикрыть себя, не до самого горла, как мне хотелось бы, но тогда я бы стала выглядеть полной идиоткой.

Затем я направилась на кухню, глубоко дыша, готовясь снова увидеть грудь Митча. Но мое дыхание не помогло, потому что, когда я вошла на кухню, глаза Митча тут же метнулись ко мне, осмотрев с головы до бедер и обратно. И они стали нежными, он широко улыбнулся, отчего этот его вид был намного лучше, чем его голая грудь.

Я сделала вид, что проигнорировала его нежный взгляд, направившись прямиком к кофейнику.

Митч же не стал меня игнорировать.

— Предпочитаю, чтобы ты была только в ночнушке, детка. Твоя ночнушка просто прелесть.

— Я тоже так думаю, тетя Мара, — вмешалась Билли. — На ней маленькие цветочки, а эта рубашка для мальчиков.

Я поставила рядом с кофеваркой кружку на стол и подошла к Билле.

Положив обе руки с двух сторон от нее, я наклонилась к ней, сказав:

— Как насчет того, чтобы мы перестали говорить о моей одежде и поговорили о тебе. Ты в порядке?

Она с усмешкой кивнула.

— Митч готовит мне овсянку, чтобы включить мой мозг.

— Активировать, детка, — нежно поправила я.

— Активиловать, — повторила она.

Я улыбнулась ей, запустив пальцы ей в волосы, убрав с плеч и перекинув на спину, потом также нежно продолжила:

— Тебе ночью приснился кошмар, дорогая?

Ее улыбка исчезла, она скривила губы, посмотрев на меня, потом посмотрела на Митча, а потом снова на меня.

— Мне очень жаль, Билле, — тихо произнесла я, — но я вынуждена попросить тебя об очень большой услуге. Очень большой. Я бы не стала спрашивать, но это очень важно.

Она перестала кривить губы, прошептав:

— Какой?

Я подняла обе руки и обхватила ее лицо ладонями.

— Когда Билли придет сюда на кухню, мне нужно, чтобы ты и твой брат рассказали Митчу о злом человеке, который тебя пугает. Ты можешь это сделать ради меня?

Она снова скривила губы, но я заметила, как она вся напряглась и ее лицо тоже. Именно тогда я почувствовала тепло Митча у себя за спиной, он наклонился ко мне, положив свои руки на стойку с двух сторон от Билле.

— Все будет хорошо, Билле, — мягко произнес он поверх моего плеча, я повернула голову и увидела, что он смотрит на Билле. — Тебе никто и ничего не угрожает, красавица. Но нам с Марой нужно точно знать, чтобы ты и Билли были в еще большей безопасности.

Я оглянулась на Билле, она опять скривила губы, но уже в другую сторону, а потом спросила:

— А ты сделаешь, чтобы папочке тоже никто не угрожал?

Я почувствовала, как тело Митча напряглось. Это означало, что он не мог и не хотел лгать Билле, обещая, что сделает.

Поэтому я решила вмешаться.

— Давай сейчас лучше будем беспокоиться о тебе и твоем брате, а о твоем отце поговорим позже. Это ведь хороший план, а?

Ее большие голубые глаза смотрели в мои, она прошептала:

— Где папочка?

Вот дерьмо. Я знала, что это когда-нибудь произойдет, так же как и то, что я не буду готова к такому вопросу. И я оказалась права, вот оно это произошло, и я не знала, что сказать.

— Э-э... — начала я, но тут вмешался Митч, сказав правду.

— В тюрьме, Билле, — размеренно произнес Митч, и глаза Билле расширились, но не в том смысле, когда ее глаза становились огромными, как бы говоря — «Разве жизнь не чудесна?».

Кстати, и мои тоже глаза от его ответа тоже расширились.

— Отец в тюрьме? — Услышали мы позади себя, я отпустила голову Билле, мы оба с Митчем повернулись к Билли, который одетый стоял с мокрыми волосами, в адски крутой гостиной Митча.

О боже! Я избегала этого момента, но жизнь была сумасшедшей девицей, все это время я пыталась приспособиться к распорядку детей, видно, они давали мне передышку, не спрашивая, а я не собиралась им выдавать эту информацию.

И что же мне теперь делать?

Я стояла в нерешительности, но Митч никакой нерешительности не испытывал.

Я поняла это, потому что он сразу же обратился к Билли:

— Приятель, иди сюда.

Билли нескольких долгих секунд смотрел на Митча, его лицо казалось жестким и пустым, но он вошел в кухню. Когда он подошел достаточно близко, Митч положил руку мне на живот, оттолкнув на пару футов назад от столешницы. Затем он наклонился, сцепил руки и повернулся к Билли.

— Обопрись ногой о мои руки, приятель, я помогу тебе подняться, — тихо приказал он.

Билли снова помедлил несколько секунд, потом поставил ногу в сложенные руки Митча, ухватив его за плечи, и Митч поднял его, усадив на стойку рядом с сестрой. Затем Митч протянул меня за край рубашки, потянул, вынуждая двинуться к нему. Как только я оказалась достаточно близко, он скользнул рукой по моей талии, обвив за бедро и крепко прижав к себе.

Затем заговорил:

— Помните, когда мы все пришли к вашему отцу, он находился не в очень хорошем состоянии? — спросил он.

Билле закусила губу.

Билли произнес напряженно и сердито:

— Я помню, что он чувствовал себя просто прекрасно, если учесть, каким он был пьяным, как обычно, и под кайфом, тоже как обычно.

Я судорожно втянула воздух. Билле перестала прикусывать губу, ее губы задрожали.

— Приятель... — начала я шепотом.

— Да, — перебил меня Митч, и я вскинула голову, чтобы посмотреть на него, он же продолжил:

— Алкоголь употреблять не запрещено, но запрещено принимать некоторые наркотики. Это достаточно плохо, но что еще хуже, так это делать то и другое на глазах у детей.

— Митч, — прошептала я свое предупреждение, но оно осталось незамеченным, потому что Митч продолжал говорить:

— Когда ты совершаешь что-то незаконное, не важно ребенок ты или взрослый, тебя наказывают. Твой отец сделал кое-что незаконное, и его наказали.

— Митч, — повторила я, на этот раз чуть громче, автоматически потянувшись рукой к его животу, слегка надавив, предупреждая, чтобы он заткнулся, но он полностью проигнорировал мои действия.

— Значит, он сидит в тюрьме, потому что употреблял наркотики? — Спросил Билли тоном, в котором звучало лишь смутное любопытство и ничего больше.

— За это и еще кое-что не слишком хорошее, — ответил Митч. — И вы оба должны знать, что он, скорее всего, просидит там какое-то время.

О Боже мой! Что же он делает?

Я видела, как слезы наполняли глаза Билле, поэтому резко сказала:

— Митч!

Митч посмотрел на меня сверху вниз и заявил:

— Они должны знать.

— Нам нужно это обсудить в другом месте, — сообщила я ему.

— Да нет же, тетя Мара, — вмешался Билли, и я перевела взгляд на него. — Митч прав. Мы должны знать.

Я перевела взгляд на Билле и открыла рот, чтобы все ей объяснить. Но увидела слезы, которые теперь текли по ее щекам, поэтому закрыла рот, но Митч зашевелился. Он отпустил меня, снял Билле со стойки, прижав к своему бедру шестилетнюю девочку, словно она была совсем малышкой и весила не больше большой куклы.

Затем он убрал волосы ей за ухо, приблизив к ней лицо, нежно сказав:

— Ты плачешь, потому что это грустные вещи. Но, может твой отец использует это время со смыслом и разберется в себе и когда выйдет на свободу, сможет лучше заботиться о тебе, потому что в конечном итоге ты заслуживаешь того, кто будет хорошо о тебе заботиться.

Билле смотрела в глаза Митча, слезы продолжали капать.

В то же время Билли пробормотал:

— Да, как будто такое возможно.

Я положила руку на колено своего кузена, предостерегающе сжав, Билле икнула, потому что у нее слезы потекли быстрее.

— Приятель, я понимаю, что ты злишься, и понимаю почему, и у тебя есть на это право, но ты мне совсем не помогаешь, — тихо заявил Митч, и Билли сжал губы. Митч опять посмотрел на Билле. — Но сейчас, дорогая, ты находишься в хорошем доме. Ты находишься с людьми, которые заботятся и любят тебя, и ты можешь очень помочь Маре, мне и твоему папе, рассказав нам о злом человеке, который так напугал тебя вчера ночью.

— Что за злой человек напугал ее вчера ночью? — Спросил Билли, и я посмотрела на него.

— Билле приснился кошмар, приятель, — объяснила я. — Она проснулась ужасно перепуганной и сказала нам с Митчем, что до чертиков боится злого мужчину, который способен причинить боль тебе, твоему отцу и ей.

— Так и есть, потому что мы не можем пойти в твою квартиру, потому что наш отец настоящий козел, — ответил Билли, тем самым заявив, как обычно, что он точно знает, что происходит.

Я только хотела сказать Билли следить за своими выражениями, но Митч снова меня опередил.

— Приятель, следи за языком, — произнес он с тихим рычанием, Билли секунду с вызовом смотрел на него, прежде чем опустить глаза в пол. Затем Митч снова перевел свое внимание на Билле, которая положила голову ему на плечо, зажав рот кулаком.

— Ты в порядке, детка? — Спросила я Билле.

— Неееее, — пробормотала она, плача, сквозь сжатый кулак.

Прежде чем я успела сказать что-то еще, меня опередил Билли.

— Чем мы можем помочь тебе и тете Маре?

Митч погладил Билле по волосам, но тут же перевел взгляд на Билли.

— Ты знаешь, о каком злом человеке говорит твоя сестра? — спросил он.

— Ага, — ответил Билли.

— Ты его видел? — Продолжал Митч.

— Да, каждый раз, — ответил Билли.

— И можешь его описать? — Спросил Митч.

Ой-ой. Я не могла сказать, как ощущала себя от слов Митча и к чему все шло.

— Конечно, — ответил Билли.

— И узнаешь на фотографии? — Продолжал Митч.

Ой-ой!

— Ага, если у тебя есть его фотография, — заявил Билли.

— Хорошо, когда я заберу вас сегодня из школы, мы прокатимся со мной в участок, познакомитесь с моими друзьями, посмотрите несколько фотографий. Если ты опознаешь его, мы поймем, кто пугает твою сестру, возможно, сможем что-нибудь предпринять.

Я стояла рядом, чувствуя, как мое давление поднялось, не зная, как относиться к такому повороту событий. И вообще, кто был опекуном этих детей — Митч или я? Мне не нравилось, что он честно им все рассказал в такой манере. Хотя им нужно было сказать, я хотела бы поговорить с ним о том, как мы собираемся все это им рассказать. Но мне не понравилось, что Митч вот так сообщил детям плохие новости, отчего Билле заплакала, а потом он решил, что дети должны пойти с ним в участок, не посоветовавшись при этом со мной.

Я уже собиралась предложить ему удалиться в общий коридор, и мне было наплевать даже, если Брент, Брэндон, Дерек и Латанья увидят нас в пижамах, пока я стану объяснять Митчу, что нельзя так менять все планы при этом совсем не спрашивая моего мнения.

— В участок?! — Выдохнул Билли, и в его голосе не было ни любопытства, ни гнева, ни жесткости, а только благоговейный трепет. Совершенно очевидно, что посещение полицейского участка — это мечта для девятилетнего мальчика.

В то же самое время Билле прошептала:

— В поооо-лицейский участок? — И ее маленький девчачий мозг катапультировал от несчастного преступника, одурманенного наркотиками отца, находящегося в тюрьме, в совершенно другой мир. Она тут же выпрямилась в руке Митча, кулак взметнулся вверх, закричав:

— Я не могу дождаться, когда расскажу своим друзьям в школе, что я поеду в полицейский участок!

Очевидно же, что посещение полицейского участка было тоже мечтой для шестилетней девочки.

Я стиснула зубы и одновременно уперла руки в бока.

Затем обратилась к Митчу тоном, который мог понять каждый, не ошибившись.

— Овсянка для детей готова?

Митч и Билли посмотрели на меня, оба тут же считав мой тон.

Билле перевела взгляд на своего брата, которому сообщила:

— Знаешь, Билли? Митч активилует наш мозг овсянкой, чтобы мы могли стать супер умными!

— Круто, — тихо пробормотал Билли с осторожностью, пока я продолжала сверлить взглядом Митча.

— Да, готова, — ответил Митч, поглядывая на меня одновременно настороженно и со смехом.

— Отлично, — объявила я, отступила назад и повернулась к Билли. — Спускайся, приятель, и садись на барный стул. — Я перевела взгляд на Митча и приказала: — Посади Билле на стул. Ей нужно поесть, а потом я помогу ей принять душ. А мы поболтаем в коридоре.

Митч пристально смотрел на меня в течение короткой секунды, затем обошел стойку, усадил Билле на стул, сказав:

— Детка, может ты не поняла, так что скажу прямо. Мы должны поговорить, мы поговорим, но мы не будем говорить в коридоре.

— Отлично, — выстрелила я, рывком открывая дверцу микроволновки, и вытаскивая две миски с горячей овсянкой, продолжив: — В твоей спальне.

— Для меня это отличное место, — пробормотал Митч.

Я пронзила его взглядом, поставив миски перед детьми, сидящими на барных стульях. Рывком открыла пару ящиков, пока не нашла ложки, а когда нашла, схватила две ложки и бросила их в миски.

Затем обошла стойку, через гостиную прямиком в его спальню. Я стояла, положив руку на дверь, пока он не вошел и не закрыл ее за собой. Я повернулась к нему, открыв рот, чтобы начать разговор, и тут же закрыла рот, внезапно оказавшись в его объятиях, прижавшись всем телом к его обнаженной груди.

В другой бы день я была бы парализованной, если бы прижалась к его обнаженной груди. Но сегодня, сейчас меня чуть апоплексический удар не хватил.

Я уперлась руками ему в плечи, пытаясь освободиться, прошипев:

— Отпусти меня.

Митч проигнорировал мои потуги, только наклонился, заметив:

— Ты разозлилась.

— Э-э... ага, — огрызнулась я. — Ты устроил там шоу одного мужчины... — я покачала головой, встала на цыпочки, чтобы быть ближе к его лицу, закончила: — Так не делается.

— Милая, они должны знать ситуацию и помочь нам, если мы хотим остановить то, что происходит, — объяснил Митч.

— Может и так, но я их опекун, а ты нам помогаешь, и поэтому мы принимаем решения о том, как лучше им все рассказать и попросить их помочь до того, как ты все им рассказываешь и принимаешь решение, как они нам должны помочь, — парировала я.

— У нас нет времени болтать или ждать, пока ты обдумаешь, как лучше, Мара. В ближайшие минуты нам нужно отправить детей в школу. Я должен поговорить с ними до школы, а потом пойти на работу, ты тоже должна идти на работу, и у нас имеется еще мудак, который разнес твою квартиру в пух и прах. Это только самое важное, не говоря уже о том остальном дерьме, которое крутится вокруг тебя и детей, мне не стоит тебе о нем напоминать.

— Нет, не стоит, — согласилась я. — Но это не значит, что мы сначала не обсуждаем с тобой решения.

— Детка, — сказал он с каким-то раздражением, но все же терпеливо, — я только что сказал, что у нас нет времени.

Я приподнялась еще выше на цыпочках, мое лицо находилось в дюйме от его лица, и ответила:

— Милый Лампкин, когда дело касается наших разговоров с детьми, мы находим время. — И я проигнорировала дернувшийся вверх от моей саркастической нежности, уголок его губ, решив окончательно высказать свою точку, с обвинением: — От твоих слов Билле заплакала. (Мара имеет в виду или Дуги Лампкин — 37-летний британский мототриалист, 12-кратный чемпион мира и самый титулованный пилот за всю историю мототриала. Или из сериала «Симпсоны» — Ларлин Лампкин. — прим. пер.)

— Она любит своего отца. Я никак не смог избежать ее слез, и ты должна это понять, они пробыли с тобой уже неделю, но ни один из них не знал, что их отец сидит в тюрьме. Они должны об этом знать, не важно сколько им лет, и не стоит приукрашивать тот факт, что наркозависимый наркоторговец, вор — их отец столкнется с серьезным сроком.

Черт, я терпеть не могла, когда он был прав.

— Ладно, ты прав, — согласилась я, отчего его рука на мне сжалась, а уголки губ дернулись, но я решила продолжить. — Но ты ошибаешься в следующем. Я не сторонний наблюдатель в этой ситуации. И ты должен был сначала обсудить все со мной, как и что им следует сообщить, чтобы мы были готовы столкнуться с любыми последствиями. Или, в данном конкретном случае, я была бы готова к таким последствиям. Мы не будем готовы, если ты единолично будешь принимать решения и озвучивать их детям, оставив меня в стороне. Мы можем сделать многое только в том случае, если будем выступать как команда — оба, поддерживая детей, потому что, зная своего двоюродного брата Билла, свою мать и тетю Луламэй, это только начало. Ты меня понимаешь?

И пока я говорила, то не обращала внимания на его руку, скользнувшую вверх по моей спине, шее и волосам, обхватившую за затылок до того, как я стала обращать внимание на его руку. Я также не обратила внимания на перемену, произошедшую в нем, пока он смотрел мне в глаза; перемену, которую почувствовала, и она была значительной, настолько значительной, что стала очень важной, но я все равно не смогла ее разгадать.

Он тихо ответил, отвлекая меня от своих мыслей.

— Я все понял.

— Хорошо, — отрезала я. — И еще одно — когда мы болтаем о таких вещах, ты не обнимаешь меня. — Я снова надавила ему на плечи. — А теперь отпусти.

— О, нет, милая, ни за что на свете я не позволю тебе злиться на меня, пока ты одета в эту милую ночнушку с распущенные волосами, предпочитая лишиться моих объятий.

Ум... о чем это он?

— Что? — Вслух переспросила я.

— Ты меня услышала, — ответил он.

— Я не в ночнушке, — напомнила я ему. — На мне надета ночнушка и твоя рубашка.

— Ты могла бы прикрыть свою ночнушку костюмом для спринтерской дистанции на лыжах, милая, но как по мне, в моей гостиной ты одета всего лишь в эту милую ночнушку, запечатлевшуюся у меня в мозгу так, что мне чертовски нравится тебя видеть только в ней. И все, что я вижу — это тебя в этой чертовой ночнушке, независимо от того, что ты собираешься накинуть на себя сверху.

— Ты рехнулся, — выпалила я.

— Ты — не парень, способный это оценить, — ответил он.

— Ладно, ты явно рехнулся, — ответила я.

— Может, ты не осознаешь, насколько хороша эта ночнушка на тебе, — парировал Митч.

О боже!

— Митч…

— … она потрясающе на тебе сидит, — продолжил Митч.

Боже.

— Митч…

— … и ты чертовски здорово выглядишь с распущенными волосами.

— Митч!

— … и я вынужден бороться сам с собой, чтобы сразу же не сдаться, когда ты выскользаешь из своего кокона, разозлившись на меня, забыв поставить защиту, пока свет Мары пылает вокруг.

И его слова заставили меня замолкнуть, вцепившись пальцами ему в плечи, я в шоке уставилась в его бездонные глаза.

— Да, — пробормотал он, крепко сжимая меня за талию. — Теперь, наконец, я вижу, что ты меня поняла.

— По-моему, мы уже закончили наш разговор, — прошептала я и это было правдой. Мы определенно закончили наш разговор.

Правда заключалась в том, что я молчала. Митч не собирался мне перечить, и я поняла это, когда его рука напряглась еще сильнее, а его рука на моей голове притянула меня так близко к его лицу, что я почувствовала его дыхание на своих губах.

— Раз уж я завладел твоим вниманием, детка, чувствуя, как ты пытаешься противостоять мне, я хочу, чтобы ты все это помнила, когда будешь обратно забиваться в своей кокон. Именно сейчас, Мара, я хочу, чтобы ты оказалась в моей постели. А когда ты окажешься в моей постели, я буду находиться в тебе. И пока я буду двигаться внутри тебя, заставив тебя кончить, пока ты будешь обхватывать своими длинными чертовыми ногами меня за спину, а я буду сжимать твою фантастическую чертовую задницу, а твой язык будет у меня во рту, и ты будешь целовать меня так, как можешь целоваться только ты. Я понимаю, что ты подвластна своему дерьму, засевшему у тебя в голове, но все же надеюсь, что если буду открыто говорить, что хочу получить от тебя, мои слова проникнут в твой мозг, и ты сможешь достаточно долго сконцентрироваться на них, дав нам обоим то, чего мы так давно хотим.

Я старалась не прислушиваться к его словам, старалась не дать его словам проникнуть к себе в душу, но мне не удалось.

Что он имел в виду, говоря, дать нам обоим то, чего мы так давно хотим?

— Ты согласна со мной? — спросил он.

— Эм…, — пробормотала я, потому что была не уверена, что согласна, но в другом я не могла с ним не согласиться, он ухмыльнулся, глядя на меня.

Затем пробормотал:

— Ты согласна.

— Мне кажется…, — начала я, и его пальцы на затылке сжались.

— Мне наплевать, что тебе кажется, милая, потому что как только что-то слетает с твоих губ, это будет немного не то, а твое искаженное понятие, неправильное понятие о жизни и обо мне. Думаю, что мы закончили наш разговор... на данный момент. Я понял твою точку зрения, ты права. Мы постараемся поговорить до того, как с детьми произойдет что-то важное. Но ты должна понять и мою точку зрения, если идти по твоей теории мы поговорим с ними не раньше, чем они закончат среднюю школу. Ну что, теперь ты готова с этим справиться?

— Тебе ведь наплевать, что я думаю? — Тихо спросила я.

— Нет, если ты не будешь постоянно бояться принимать быстрые и правильные решения, — ответил он. — Ну что, теперь ты поняла, что я имею в виду?

— Но…

— Мара, нам сейчас нужно собрать детей в школу, — напомнил он мне. — Ты согласна с тем, что я тебе сказал?

— Думаю, что да…

Его рука оставила мои волосы, обернувшись вокруг моих плеч, сжав и повторив:

— Детка, ты согласна с тем, что я сказал?

— Э... да. Я согласна с тем, что ты сказал, — согласилась я. — Или, по крайней мере, с последней частью.

Он внимательно ощупывал мое лицо глазами, и я не сопротивлялась, потому что не могла думать, находясь в его руках, пока чувствовала теплоту его кожи твердых плеч под своими пальцами. Мне, конечно, следовало думать о чем-то другом, не о нем. Скорее всего о Канаде.

— И вот еще что, милая, — прошептал он. — Раньше я прямо говорил, что хочу получить от тебя, но тебе также стоит понять, несмотря на твой кокон, из которого ты периодически вылезаешь, что я получаю от тебя больше, чем ты думаешь. Я получаю от тебя больше, мне нравится то, что я получаю. И ты должна понять, что тебе не стоит меня бояться. Ты уже знаешь, чего я хочу от тебя, но, получая то, что я хочу от тебя, я буду вести себя помягче.

Ой. Нежный Митч.

Гм... вкуснятина.

— Я... — начала я, но остановилась, когда его губы коснулись моих.

— Я буду нежен, детка, — прошептал он мне в губы. — Обещаю. Со мной ты всегда будешь чувствовать себя в безопасности.

ОМойБог.

— Митч, — выдохнула я.

Его проникновенные глаза удерживали меня в своем плену, хотя он твердо повторил:

— Всегда.

Я пялилась в его глаза, а он — в мои. Его глаза были нежными, но смотрели серьезно. Мои, наверное, пребывали в ужасе.

Затем он заявил:

— Да?

— Э-э... да, — прошептала я.

— Хорошо, — прошептал он в ответ, наклонил голову и поцеловал меня в висок. Затем отпустил, сказав:

— Я должен быстро принять душ.

— Эм... ладно, — пробормотала я и поспешно вышла из спальни, так как Митч направился в ванную, я тут же представила голого Митча в душе. Но у меня не было времени растаять в дымящейся луже от мысли о детективе Митче Лоусоне, стоящем обнаженным в душе, или любых других мыслях, которые переполняли мой мозг после разговора с детективом Митчем Лоусоном.

Мне нужно было собрать детей в школу.

15

Он ростом шесть футов и три дюйма и никогда не упускает

возможности устроить кому-нибудь взбучку

— Отлично, — заявила я, протягивая квитанцию клиенту, который только что купил нашу вторую по величине модель — «Сламбер Эксельсиор» (Совершенство сна). — Доставка будет осуществлена в субботу между десятью и двенадцатью часами. Это мы гарантируем, вам доставят... — я пару раз щелкнула по клавиатуре, глядя на монитор, затем улыбнулась клиенту, — Луис и Пол.

— Ты даже знаешь их имена? — спросил клиент.

— Конечно, — ответила я, краем глаза заметив, что Роберта медленно двигается в нашу сторону. — Луис работает с нами уже шесть лет. Пол — два года.

— Ваш магазин, действительно, семейное заведение, — пробормотал посетитель.

— Совершенно верно! — Радостно воскликнула я, Роберта подошла ближе, клиент оглянулся на нее через плечо, потом быстро перевел взгляд на меня.

— Гм... могу я спросить, — начал он, и я наклонилась к нему, ободряюще приподняв брови. — Что ты делаешь в субботу с десяти до двенадцати?

Я отшатнулась от него.

Я ненавидела, когда такое происходило, а это случалось довольно часто.

— Я просто хочу сказать, что... — он ухмыльнулся, — ты не хотела бы проконтролировать доставку, выпив со мной в это время кофе у меня дома. Ну, знаешь, типа проследить, правильно ли они все доставят.

— Мне нужно вэто время побыть с моими двумя детьми, — выпалила я, он моргнул, Роберта, не стесняясь подавила смех. Взгляд клиента метнулся к моей левой руке, а затем снова к моему лицу.

— Да, она со своим бойфрендом — полицейским детективом в это время будет пить кофе, — вмешалась Роберта, я повернулась к ней с широко раскрытыми глазами, она же присоединилась ко мне за стойкой. — Он ростом шесть футов и три дюйма, — добавила она. — И никогда не упускает возможности устроить кому-нибудь взбучку, — закончила она.

— Понятно, — пробормотал клиент.

— Гм, — пробормотала я. — Наслаждайтесь купленными матрасами, и если вам что-нибудь еще понадобится для... спальни. — Боже, я ненавидела такие ситуации. — Помните, что всегда есть магазин «Кровати и матрасы Пирсона».

Я игриво улыбнулась ему.

Он кивнул и ушел как раз в тот момент, когда открылась дверь и вошла Латанья, которая тут же встретилась со мной глазами, но у меня не было времени на ее неожиданный визит. Я повернулась к Роберте.

— Бобби, что за черт? Митч не мой парень! — Прошипела я.

— Ты спишь с ним в одной постели, — заметила Роберта, и я пожалела, что рассказала ей о сегодняшней ночи.

— Но…

— …а Митч спит с тобой в своей постели, — продолжила она.

Теперь я, действительно, жалела, что рассказала Роберте, но больше всего я жалела о том, что многое рассказала. И рассказала я ей лишь потому, что Митч меня укорил в том, что я солгала своим подругам, и это до чертиков раздражало, поэтому я решила сегодня поделиться с Робертой, что сегодня ночью мы все спали в его постели. И теперь я отчетливо вспомнила, разозлившись на Митча и на себя, почему это сделала.

— Митч спал с тобой?! — Громко воскликнула Латанья, я тут же бросила взгляд в сторону кабинета мистера Пирсона, поклявшись никогда больше никому ничего не рассказывать.

— Да… — начал я объяснять, но не смогла продолжить.

— О Боже мой! — Восхищенно воскликнула Латанья.

— И я про тоже! — Воскликнула Роберта после нее.

— Успокойтесь! — Прошипела я, наклоняясь вперед, толкнув Латанью в плечо, и в то же время снова оглянувшись в сторону кабинета мистера Пирсона. Увидев, что берег чист, я снова посмотрела на Латанию. — Это не то что ты думаешь. Билле спала вместе с нами. Ей приснился кошмар, и она хотела, чтобы Митч был рядом.

— Угу, — кивнула она, скрестив руки на груди и широко улыбаясь.

— Экстремальная ситуация, — объяснила я. — А Митч просто был настолько любезен, что… — солгала я, потому что из того, что он сказал мне сегодня утром (чем, к счастью, я не поделилась с Робертой, рассказав ей о вчерашнем вечере и ночи, но не рассказав об утре), когда он не был любезен. Сегодня утром он вел себя совсем по-другому.

— Митч хороший парень, — согласилась Латанья. — Так мило, что он лег в постель с шестилетним ребенком... — она сделала паузу, наклонилась вперед, ее улыбка от восхищения стала еще шире, — и с тобой, — продолжила она. — Я не вижу в этом ничего странного. — Она откинулась назад, качая головой, и ее сверкающие от восторга глаза обратились к Роберте. — Нет, ничего странного в том, что двое людей присматривались к друг другу в течение четырех лет, ты едва переводила глаза с этого парня, а потом вдруг однажды вечером он предложил починить тебе кран и… бац! — Она вдруг расцепила руки, громко хлопнув в ладоши, отчего я подпрыгнула на месте. — Считай, сейчас ты почти уже живешь с ним в его квартире.

Хм, похоже, я не так успешно скрывала тот факт, что избегала Митча, избегала всеми средствами показывать всем, что была в него влюблена, как мне казалось.

— Я еще не совсем переехала к нему, — сообщила я ей. — Если ты забыла, мою квартиру взломали и устроили там погром. Нам было больше некуда идти.

— Хм... а ко мне? — Вмешалась в разговор Роберта. — Или к Брэю и Бренту, — продолжила она. — А также к Латании и Дереку, — опять продолжала она. — К мистеру и миссис Пирсон, — еще дальше продолжила она. — Или в гостиницу. В Денвере ведь есть гостиницы, ты же знаешь.

— Я не думала об этом. Я тогда так устала после работы, и, Бобби, ты не видела во что, превратилась моя квартира, все было очень плохо. Просто ужасно. Там все было уничтожено, даже мои тампоны были разбросаны по всей ванной. Это было настоящее безумие, — сказала я ей, ее лицо тут же смягчилось, как и в то утро (после того, как она перестала обо мне переживать), она ободряюще сжала мне руку.

— Это правда, но подруга, послушай меня, — заявила Латанья, завладев моим вниманием. — Митч Лоусон не станет милым только потому, что он хороший. Ни один мужчина на этой земле не ляжет в постель с женщиной и ребенком только потому, что он милый. Ты слышишь, что я говорю?

Я слышала, что она мне говорила, но мне не нужны были ее слова. Я уже все выслушала сегодня утром от Митча. На самом деле, я была почти уверена, что его слова просто врезались мне в мозг.

Я решила сменить тему, поэтому спросила:

— А что ты вообще здесь делаешь?

— Я пришла узнать, что происходит между тобой и Митчем, после того раза, как Брэй мне заявил, что ты приготовишь Митчу свою известную пиццу с цыпленком барбекю, что стало настоящей сенсацией, учитывая, что он запал на тебя с тех пор, как ты пыталась вытравить из своей жизни своего козла, который потратил годы на поиски того, что ты ему не смогла дать. А потом ты исчезаешь с моего радара, потом появляешься, когда пьешь вино у Митча дома, а он ведет себя так, будто ты самый лучший хрусталь на всем белом свете, и он готов обрушиться на любого, кто попробует тебя обидеть, когда я занесла твое барахло, оставшись с вами ненадолго. А поскольку ты не отвечаешь на мои звонки, мне приходиться тащить свою черную задницу сюда, чтобы получить хоть какую информацию. И вот я здесь и меня поджидает настоящая сенсация — ты спала с Митчем. Но вот что я тебе скажу: я очень рада, что ты это сделала. Мне не терпится рассказать обо всем Брэю и Бренту, что ты спала в постели Митча с Митчем.

— Нет! — Воскликнула я, снова протягивая руку, схватив ее за руку, пока звонил наш стационарный телефон. — Прошу тебя, только не говори Брэю и Бренту.

— Ты что, обкурилась? — спросила она, и ее брови взлетели до самой линии волос. — Я не могу с ними этим не поделиться. Это очень важно. Половина одиноких женщин в «Эвергрине» переехала в «Эвергрин» только потому, что там появился Митч. Глупые сучки, потому что он не крутит шуры-муры там, где живет. Дерек сказал, что у него есть строгое правило — не заводить никаких отношений в «Эвергрине». Вот почему он не пропускает стаканчик-другой в баре у бассейна среди давних жильцов нашего комплекса и этих одиноких сучек, когда идет в спортзал. Но он связался с тобой, а ты живешь почти напротив него. И всем одиноким «эвергринкам» получается, ты просто утерла нос.

Я почувствовала, как мое сердце скользнуло к горлу, легкие начали гореть, когда услышала, как Роберта произнесла:

— «Кровати и матрасы Пирсона», чем могу быть вам полезна? — А потом она сказала такое, от чего мое сердце забилось с такой силой, что я стала задыхаться: — Вау, привет, Митч! Как ты там, черт возьми?

Я медленно, заторможено повернулась к ней, она смотрела на стойку и ухмылялась от уха до уха.

— Да, она здесь, и должна тебе сказать, что ты позвонил как раз вовремя. К ней приставал очередной клиент, — сообщила Роберта Митчу, моя рука взметнулась вверх, чтобы ухватиться за край стойки, пока я ошеломленно смотрела на нее. — Такое случается сплошь и рядом, — поделилась Роберта. — Видишь ли, он может вернуться снова, иногда они возвращаются, я надеюсь, что ты не будешь возражать, но я немного приврала, сказав этому клиенту, что Мара встречается с полицейским детективом, который никогда не уклоняется от взбучки. Ты понимаешь о чем я? Ты же не уклоняешься? — с любопытством спросила она, пристраиваясь бедром к стойке, как будто собиралась проболтать с Митчем весь день, я услышала, как Латанья хихикнула. — Да, именно так я и думала, — пробормотала Роберта, ее улыбка стала шире, но глаза немного остекленели, и она резко закончила: — Так что, если он вернется, я могу ему сказать, что она разговаривает по телефону со своим мужчиной, ты не против?

Вот тогда-то я и обрела дар речи, но едва ли не шепотом, потребовав:

— Бобби, дай мне трубку.

— О, отлично, я рада, что ты не против, — заявила Роберта Митчу.

О Боже!

— Бобби, — громче позвала я. — Дай мне трубку.

— Что? — Спросила Роберта. — Конечно. Ты тоже. Надеюсь, увидимся. — Она помолчала, — пока Митч. — Потом подняла голову, ее сияющие глаза обратились ко мне и поделилась: — Он никогда не уклоняется от взбучки, как я и подозревала.

Латанья зашлась свистящим смехом.

Я выхватила трубку из рук Роберты, свирепо посмотрела на нее, повернувшись спиной к обеим своим подругам, поднесла трубку к уху.

— Митч?

— Привет, милая, — тихо сказал он, и я услышала смех в его голосе и почувствовала знакомое шипение в животе.

— Все хорошо? — Переспросила я.

— Конечно, пока твоя подруга не сказала мне, что к тебе приставал клиент. Такое часто случается?

— Хм…

— Значит, такое часто случается, — пробормотал он.

— Ну…

Но он заметил:

— Приятно узнать, что твоя подруга тебя прикрывает.

— Эм… — пробормотала я, потом взяла себя в руки и спросила: — Зачем ты звонишь?

— Я хотел бы передать тебе новости. Дети со мной. Мы в участке. Они просмотрели несколько фотографий. Хорошая новость — это не русская мафия. Плохая новость заключается в том, что мы понятия не имеем, кто этот человек, которого боится Билле. Я показал ребятам несколько фотографий известных, если можно так выразиться, партнеров твоего кузена, но они не узнали никого. Приятель сейчас пытается воссоздать с художником его портрет.

— А Билле тебе помогает? — Переспросила я.

— Нет, у нее была тяжелая ночь, а потом и тяжелое утро. Я показал ей фотографии, но это все, что я хотел сделать. Хэнк, мой друг, пришел со своей женщиной. Теперь Билли рисует в комнате для допросов вместе с Рокси.

— Спасибо, Митч, — тихо произнесла я. — Я думаю, что это правильно.

— Ага, — так же тихо ответил он и спросил: — Ты будешь дома около семи вечера?

— Скорее после семи, — ответила я.

— Я накормлю детей. Ты хотела бы что-нибудь особенное на ужин?

— Я куплю что-нибудь по дороге домой.

— Нет, детка, я готовлю. Мы все равно с детьми заскочим в супермаркет по дороге. Можешь заказывать все, что захочешь.

Я не дышала и не прислушивалась. Я застряла на фразе Митча, что он приготовит ужин, словно за последние десять лет моей жизни он только тем и занимался, что готовил ужин один или два раза в неделю для меня.

И мне понравилось, как это прозвучало.

— Мара? — позвал он, и я крепко зажмурилась, а потом открыла глаза.

— Я здесь.

— Что ты хочешь на ужин?

— На самом деле, э-э... лучше я что-нибудь куплю по дороге.

— Мы поедим вместе, — заявил он.

— Ты можешь поесть с детьми, — ответила я ему.

— Билле хочет рыбные палочки, а Билли сказал, что согласен на все, что захочет Билле. Я перестал есть рыбные палочки, когда мне было одиннадцать, в конце концов, убедив маму, что ненавижу их. Так что я не буду есть с детьми, а поужинаю с тобой.

— Митч… — начала я, собираясь запротестовать, и прозвучало моя фраза так, как будто я собиралась, действительно, протестовать.

— Мара, детка, успокойся, — тихо заявил он, и я закрыла рот отчасти потому, что он назвал меня «деткой», но в основном потому, что он так тихо произнес мое имя. Когда наступила тишина, он продолжил: — Так как? Скажи мне, что ты не любишь из еды, и я приготовлю все, что захочу, лишь бы это было не тем, что ты не любишь.

— Ну… — начала я и тут же замолчала.

— Давай, детка, — прошептал он.

— Ну…

— Ты любишь чили? — спросил он.

— Гм, — пробормотала я, и он усмехнулся.

— Мара, милая, ты любишь чили?

— Да, — выдавила я из себя.

— Тогда я приготовлю чили и кукурузный хлеб, — решил он, и в тот же миг я почувствовала, что хочу есть, потому что его чили и кукурузный хлеб прозвучали очень вкусно. Но самое лучшее заключалось в том, что я вечером должна буду отправиться к Митчу домой…, независимо, приготовит он ужин или нет.

— Митч… — пробормотала я, но замолчала, потому что услышала крик:

— Вот вам, ублюдки!

Я резко обернулась, Роберта прошептала: «Что за черт?», я увидела, как моя мать с тетей Луламэй надвигаются прямиком на нас.

Я тупо смотрела, как они несутся через море постелей и матрасов, отмечая про себя, что они ничуть не изменились, за исключением того, что постарели на тридцать лет за прошедшие тринадцать. Волосы у обеих были высветлены. У мамы — в рыже-светлый на дюйм с отросшими темными корнями, в которых просвечивалась седина. У тети Луламей — смесь блондинки с кусками брюнетки. Она называла это мелированием, но поскольку делала сама, то выглядело немного полосато. У обеих было слишком открытое декольте, учитывая, что их кожа и груди выглядели обвислыми. Их кожа была обвислой и слишком загорелой, хотя лето еще не началось. Кроме того, они обе были одеты во все обтягивающее — мама в брюки-капри и футболку с круглым вырезом; тетя Луламэй в джинсы и блузку с оборками, которая была слишком растегнута, а там, где была застегнута, она слишком натягивалась на ней. Они обе были слишком сильно накрашены, словно хотели скрыть свои лица, как команда болельщиц «Денвер Бронкос» во время игры, по крайней мере, в течение половины сезона. И они обе покачивались на высоких каблуках стриптизерских туфлях на платформе.

Господи. А вот и они. У меня на работе.

— Ах ты, маленькая сучка! — Завизжала тетя Луламей, приближаясь.

Я не двигалась, молчала, просто стояла и тупо смотрела на них с ужасом, смешанным со страхом.

— Господи, это что, Близнецы Одни Неприятности? — Спросил Митч мне в ухо.

— А вы кто такие? — Спросила Латанья у Близнецов Одни Неприятности.

Тетя Луламэй подняла руку ладонью вверх примерно на полдюйма от лица Латании. Голова Латании дернулась назад примерно на полфута, ее руки уперлись прямо в бедра, а брови сошлись вместе.

Ой-ой.

— Я с тобой разговариваю, — огрызнулась на меня тетя Луламэй. — Ты слышишь меня, ты слишком много на себя берешь, маленькая сучка?

Я уже начала приходить в себя, когда Митч настойчиво прошептал мне на ухо:

— Мара, послушай меня…

— Мне пора, — пробормотала я и положила трубку на рычаг.

— Убери свою руку от моего лица, — прошипела Латанья.

— Поцелуй меня в белую задницу, — парировала тетя Луламей.

Я могла поклясться, что услышала рычание Латании.

Ой-ой!

— Тетя Луламэй, мама, — тихо произнесла я, обходя стойку, — прошу вас…

Я замолчала, потому что рука тети Луламэй упала, и они с мамой пронзили меня взглядом.

— Какого черта, Марабель? Что... за... черт? — Спросила мама, провожая меня взглядом, когда я подошла к ним и встала между ними, Латанией и Робертой, но почувствовала, что обе мои подруги расположились с обеих сторон от меня.

Когда мы все заняли свои позиции, я задумалась, какого черта?

Мама ничего не сказала. Они с Луламей просто продолжали смотреть друг на друга.

— Это и есть твоя мать? — Недоверчиво прошептала Роберта.

— Конечно, я ее мать, — ответила мама. — Черт побери, она ведь вылитая я.

Именно тогда я услышала, как Роберта издала какой-то сдавленный булькающий звук, одновременно Латанья проделала то же самое. Мама и тетя Луламэй, услышав эти звуки, тут же прищурились, поставив руки на бедра.

О боже!

— Послушайте, — быстро сказала я, — я знаю, что ты хочешь поговорить со мной, но сейчас не самое подходящее время. Я же на работе. — И я сказала то, что совсем не хотела, в то же время поклявшись себе, что, как только они уйдут, я куплю новый телефон, а этот выброшу. — Я дам вам номер своего мобильного телефона. Позвоните мне сегодня вечером. Мы договоримся встретиться и поговорить.

— Нет, мы поговорим прямо здесь, прямо сейчас, о моих внуках, — заявила тетя Луламэй. — И мы сделаем это здесь, потому что сейчас нет никакого с шилом в заднице полицейского детектива, поэтому будем говорить... — она сделала паузу, а затем, учитывая, что у нее было около четверти мозговых клеток от нормальных людей с тех пор, как она убила все остальные, она продолжила: — и ты не натравишь на нас полицейского детектива с шилом в заднице.

Вот тут-то она и совершила ошибку.

Она оскорбила Митча.

Того самого Митча, который всего несколько недель назад был мужчиной моей мечты, и я наблюдала за ним издалека, а он с нежностью улыбался мне, хотя и не знал меня тогда.

Он был тем самым Митчем, который позаботился о какой-то штуковине в моем кране и даже купил ее, несмотря на то, что она стоила несколько долларов, но он съездил и купил. И потом он был тем самым Митчем, который накормил ее внуков «У Лолы», и это, возможно, была самая вкусная еда, которую они когда-либо ели в самом приятном ресторане, в котором никогда в жизни не были. И сегодня он был тем самым Митчем, который собирался накормить ее внуков рыбными палочками на ужин. И он был тем самым Митчем, который прижимал к себе Билле, когда ей приснился кошмар, и заботился о том, чтобы Билли ему стал доверять. А еще он был тем самым Митчем, который переживал за меня, когда мою квартиру разнесли в пух и прах, да, именно так, как сказала Латанья, как будто я была самым прекрасным хрусталем во всем мире, и он был готов надрать задницу любому, кто посмел бы меня обидеть. И наконец, он был тем самым Митчем, который сотворил сотню вещей для женщины и двух детей, которых едва знал, только потому, что был хорошим парнем, очень хорошим парнем.

Ладно, может это и было отчасти потому, чтобы залезть мне в трусики, но все, что он сделал, это было слишком много и слишком сильно.

Он был просто хорошим, милым парнем.

Но кем он не был, так это парнем с шилом в заднице.

Поэтому, когда я почувствовала, как мое тело замерло с головы до ног, я также почувствовала, как мои губы зашевелились, сердито прошептав:

— Не говори так о Митче.

— Не учи свою тетю, как ей надо разговаривать, — резко бросила тетя Луламэй и посмотрела на мать. — Всегда высокомерная и зазнавшаяся, всегда…

Я прервала ее, все еще шепча, но на этот раз с шипением, придавая словам опасное шипение:

— Никогда так не выражайся о Митче.

— Ох-ох, — пробормотала Латанья у меня за спиной.

— Мара, милая… — начала Роберта.

Но мама проигнорировала их и наклонилась ко мне.

— Не учи свою тетю, как ей надо разговаривать.

Я наклонилась к ней.

— Я не видела тебя тринадцать лет. Тринадцать лет. Это первый раз, когда я вижу тебя, ты приходишь ко мне на работу, кричишь, хамишь, требуешь и оскорбляешь моего... моего... — я на секунду растерялась, а потом выпалила: — моего Митча, хорошего парня, ты его вообще не знаешь и не имеешь права оскорблять. Ты даже не поздоровалась. Ты не поинтересовалась, как я себя чувствую. Ты просто..., — я снова потеряла дар речи и закончила: — ты.

— Марабель…, — начала мама, но я покачала головой и подняла руку перед ее лицом. Ее глаза прищурились, но я уже высказала свою точку зрения, она заткнулась.

— Ты всегда такая, нечего скрывать, ты можешь разговаривать со мной так, как всегда разговаривала, обращаться со мной так, как ты всегда обращалась со мной, но не смей, не смей оскорблять Митча, — огрызнулась я.

И тут я услышала, как мистер Пирсон произнес у меня за спиной:

— Мара, дорогая, Митч на телефоне.

Я моргнула и взглянула через правое плечо на Латанью, ухмыляющуюся, как лунатик, и увидела мистера Пирсона, тоже ухмыляющегося и протягивающего мне свой сотовый телефон.

Я втянула воздух, повернулась назад к матери и Луламэй, испепелив их взглядом, который, к сожалению, их не испепелил, а затем сделала два шага, чтобы добраться до мистера Пирсона. Я протянула ладонь, и он вложил в нее свой телефон.

Я поднесла его телефон к уху и прошептала:

— Митч?

— Они оскорбляли меня? — спросил он в ответ, но голос у него был не расстроенный, а как будто улыбающийся.

Он все слышал. Сколько он слышал, я понятия не имела, но он слышал, что Близнецы Одни Неприятности оскорбляли его — высокого, красивого детектива Митча Лоусона.

Я ничего не ответила. Я пребывала в таком ужасе, что застыла на месте и потеряла дар речи.

Мое молчание длилось какое-то время, я игнорировала маму и тетю Луламэй, огрызавшихся на бормочущего мистера Пирсона, Латанью, Роберту и Митча, прокричавшего мне в трубку:

— Дорогая?

— И сколько ты слышал? — Тихо спросила я.

— Что они пришли к тебе на работу, кричат, хамят, требуют и оскорбляют твоего Митча, хорошего парня, а потом все остальное.

Я закрыла глаза, опустила голову и снова погрузилась в молчание.

Митч снова позвал в пустоту, но на этот раз он использовал другое слово:

— Милая?

Я по-прежнему молчала.

Вот тогда-то он и сказал:

— Честное слово, неужели ты думаешь, что меня волнует, что обо мне думают Близнецы Одни Неприятности?

— Меня волнует, — выпалила я и сама не поняла, почему я это выпалила и почему меня это так волновало. Не то, что говорила мама и тети Луламей, а то, что меня волнует, если кто-то оскорбляет Митча.

Митч не знал, почему, поэтому спросил:

— Мать твою, почему?

Наконец, я повернулась и увидела Роберту, Латанью и мистера Пирсона, стоящих перед моей мамой и Луламэй, лица были красные (у мамы, Луламэй и Роберты), брови были нахмурены (у мистера Пирсона), руки упирались в бедрах, постоянно покачивая головой (у Латаньи), и я решила, что пришло время мне вмешаться, подойти к ним.

— Они все еще здесь и ругаются с мистером Пирсоном, Робертой и Латаньей. Я должна что-нибудь сделать, — сообщила я ему.

— Тебе ничего не нужно делать, детка. Боб держит все под контролем, пока к вам едет полицейский патруль. Я велел им их забрать и привезти в участок, допросить по поводу того, что произошло с твоей квартирой.

Я отвернулась от суматохи, моргнула, уставилась на ковер под ногами, а потом спросила:

— Что?!

— У меня имеется план по поводу Близнецов Одни Неприятности, — сообщил он мне.

Я снова моргнула и спросила:

— План?!

— Да, детка. Ты положила трубку, я позвонил Бобу. Он уже был предупрежден, что такое возможно, я ему все объяснил, и он возглавляет Операцию «Вывоз Мусора».

Я ничего не могла с собой поделать, только хихикнула.

Затем прошептала:

— Операция «Вывоз Мусора»?!

Казалось, он снова улыбнулся, когда ответил:

— Это не очень хорошее название, но я смог быстро придумать только его. Мы можем придумать название получше.

Название операции действительно звучало забавно.

— И каков же план? — Переспросила я.

— Первая часть — это вытащить их из магазина, привести сюда и выяснить имеют ли они какое-либо отношение к погрому в твоей квартире. Остальное я расскажу тебе сегодня вечером за ужином.

— Хорошо, — тихо согласилась я, все еще наслаждаясь мыслью о том, что сегодня вечером мы с Митчем будем есть чили у него дома, несмотря на то, что будем разговаривать о моей тете и матери.

— И еще одна часть из первой части — Боб сам позаботится об этой ситуации, так что тебе не придется ничего делать. Думаю, он уже вмешался. Ты должна позволить ему разобраться с этим, а сама остаешься в стороне.

Я оглянулась на группу и увидела, что Митч был прав. Мистер Пирсон, вытянув руки по швам, вместе с Робертой и Латаньей за спиной оттесняли к дверям огрызающуюся маму и тетю Луламэй, а я в это время задавалась вопросом, когда мистер Пирсон успел стать для Митча «Бобом».

Я называла мистера Пирсона — мистером Пирсоном, потому что он был моим боссом, но он также был мистером Пирсоном, как отец твоей лучшей подруги, которого ты бы хотела иметь в качестве своего отца. Но Митч был из тех парней, обладающих властью не только из-за своей работы, но и из-за того, каким он просто был сам, и я подозревала, что многие мужчины были «Мистером» для него, но он был детективом Лоусоном для них. Он был парнем, и мистер Пирсон был парнем, и так уж был устроен их мир.

Мне пришло в голову, что Митч был Митчем для мистера Пирсона, а мистер Пирсон был Бобом для Митча, потому что они вошли в контакт, пытаясь защитить меня, как сейчас, отчего шипение снова появилось у меня в животе.

Поэтому я прошептала:

— Митч, — и его имя прозвучало очень многозначительно.

Митч услышал мою многозначительность и понял, я поняла, что он понял, когда тихо, но быстро сказал:

— Помнишь, я говорил тебе вчера вечером, что так все и будет?

— Да, — тихо ответила я.

— Ну, так все и должно быть. Я защищаю тебя от неприятностей. Боб сам разберется с ними. Ты делаешь свою работу, продаешь матрасы, приходишь домой, мы вместе съедим чили, а я буду разбираться с дерьмом, чтобы тебе ничто не угрожало. Неважно, что это за дерьмо и насколько оно опасно. Ты со мной?

Это был хороший вопрос.

С Митчем ли я?

— Детка, ты меня слышишь? — спросил он в тишину.

Я невидящим взглядом уставилась на происходящее передо мной, обдумывая его вопрос, которому, возможно, придавала большее значение, чем он, и не задумываясь, прежде чем сама себя остановила, ответила:

— Я с тобой, Митч, — прошептала я, теперь настала его очередь замолчать.

По его молчанию я поняла, что он услышал в моем ответе то большее значение, которое я придавала его вопросу.

И затаила дыхание.

Затем он мягко приказал:

— Иди и продавай матрасы.

Я втянула воздух. Потом заметила у парадной двери подъехавшую полицейскую машину. А потом увидела, что моя мать тоже увидела полицейскую машину, и тут же услышала, как она завизжала:

— Что за мать твою? Только не это!

Митч тоже услышал ее вопль.

— Патруль, — пробормотал он.

— Марабель! — Закричала мама, когда полицейские вышли из машины. — Ты позвонила этому с шилом в заднице своему парню копу, чтобы он забрал нас — твою тетю и меня.

Я отняла телефон от уха, впервые в жизни поблагодарила Бога, что в магазине не было покупателей, стараясь быть вежливой, крикнув в ответ:

— Нет! И второе тоже нет, поскольку ты продолжаешь так выражаться о нем!

— У вас проблемы? — спросил один из вновь прибывших полицейских, и мистер Пирсон, кивнув, шагнул вперед.

— Господи! Разве я не могу просто поговорить со своей собственной дочерью? — Взвизгнула мама.

— С шилом в заднице? — Спросил Митч прямо мне на ухо, и снова мне показалось, что он улыбается.

Я закрыла глаза.

— Марабель! Иди сюда и поговори с этими копами! — потребовала тетя Луламей.

— Мара, милая, оставайся на месте. Офицеры проинструктированы, — приказал Митч.

— Хорошо, — прошептала я Митчу.

— Марабель! — Взвизгнула мама.

— Ты не против, если я тебя отпущу, или ты хочешь, чтобы я оставался на линии, пока они не уйдут? — Спросил Митч в телефонную трубку.

Я открыла глаза и увидела, как мама и тетя Луламэй набросились на офицеров, мистера Пирсона, Роберту и Латанью, сопротивляясь приказам офицеров, отчего те вытащили наручники.

Мой ответ был — нет. Но я была далеко не в порядке, наблюдая одновременно с моим боссом и двумя моими лучшими подругами, как на мою мать и тетю надевают наручники.

— Я в порядке, — солгала я.

Затем снова наступило молчание

— Что ты хочешь пива или вина к чили?

Я моргнула, услышав его вопрос, Роберта и Латанья улыбнулись, когда офицеры подтолкнули мою мать и тетю в наручниках к дверям. А мистер Пирсон смотрел на них так, будто его уговорили пойти на какую-то современную авангардную пьесу, на которую он совсем не собирался, и она ему не очень нравилась, поэтому рассеянно спросила:

— Что?!

— Пиво или вино к чили? — Повторил Митч.

— Ум…

— Пиво подходит лучше, детка, но если ты хочешь вина, я куплю вина. Мы выпили все, что у меня было прошлой ночью, так что ты должна мне сказать, если захочешь.

— Пиво — хорошо, — ответила я.

— Хочешь, я куплю тебе что-нибудь на десерт?

— Ум…

Офицеры открывали задние двери машины.

— Мороженое?

— Хм…

Офицеры втолкнули внутрь машины маму и тетю Луламэй.

— Замороженный яблочный пирог?

— Уу…

Офицеры закрыли двери машины.

— Мы с детьми могли бы заглянуть в пекарню Тессы и купить кексы.

Я уже пробовала ее кексы не один раз, поэтому сразу же заявила:

— Кексы.

— Отлично. — И в его тоне снова появилась улыбка.

Офицеры забрались в машину.

— Купил Билле плюшевого мишку.

Машина начала отъезжать, я произнесла:

— Извини, что?

— Перед тем как поехал за детьми в школу, заскочил в «Таргет» и купил ей плюшевого мишку.

Я подошла к стойке и положила на нее руку, потому что внезапно мои ноги задрожали.

И они дрожали, потому что Митч заехал специально в «Таргет», чтобы купить Билле еще одного плюшевого мишку.

Но они также дрожали еще и потому, что он понял, что я солгала, что была в порядке, и не отпускал меня. Я понимала, что он занятой парень, но он все равно разговаривал со мной, пытаясь отвлечь мое внимание от родственников — Близнецов Одни Неприятности и того бардака, который они устроили в моей жизни. А поскольку он был очень занятым парнем, я понимала, что отнимаю у него много времени на Билле, Билли, кузена Билла, но он позвонил Бобу и спланировал Операцию «Вывоз мусора», а потом еще кое-что.

Поэтому, когда я положила руку на стойку, чтобы не упасть, тихо сказала:

— Они ушли.

— Хорошо, — также тихо ответил он.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Затем, все еще тихо сказала:

— Теперь я в порядке, Митч.

— Хорошо, — повторил он, также тихо.

Я сделала еще один успокаивающий вдох.

Затем прошептала:

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, детка, — прошептал он в ответ.

— Увидимся вечером, — сказала я ему.

— Ну, это того стоило, — ответил он, вызвав еще один шипящий звук у меня в животе, а затем тихо сказал: — Увидимся, дорогая.

— Пока, Митч.

Потом я услышала, как он положил трубку.

Я захлопнула телефон мистера Пирсона и подняла голову, вся моя команда подошла ко мне и смотрела на меня.

Я окинула их всех взглядом и сказала:

— Простите. Они…

— Больше ни слова, Мара, — твердо оборвал меня мистер Пирсон. Я взглянула на него, он поднял руку, сжимая мне предплечье. Приблизился и мягко сказал: — Ни слова, дорогая. Не думай об этом. Мы с Митчем все уладили.

Он выдержал мой взгляд, сжал мою руку, улыбнулся, затем отпустил, осторожно забрав из моей руки свой телефон, направившись к себе в кабинет.

Я повернулась и посмотрела ему вслед.

Затем обернулась и увидела Роберту и Латанью, пристально смотрящих на меня.

Вот тогда-то я прикусила губу.

А когда я прикусила губу, Латанья перевела взгляд на мои губы, потом посмотрела мне в глаза и приказала:

— Так, сначала самые сочные новости, что происходит между тобой и Митчем. А потом мы доберемся до Отвержения Роллер Дерби. А сейчас, именно это для меня главнее.

Отвержение Роллер Дерби.

Это было очень забавно.

И что было еще смешнее, не шутка, так это то, что Роберта и Латанья не смотрели на меня так, словно я была отбросами Роллер Дерби или еще хуже, их лица не были ошеломленные, потрясенные, с отвращением, как только они поняли, кто мои родственники. Они смотрели с интересом (с сильным интересом) и, ну, выглядели как всегда выглядит Роберта и Латанья.

И не только это, мистер Пирсон тоже выглядел также. Он просто сказал, что они с Митчем разобрались, будто посчитал за честь участвовать в Операции «Вывоз Мусора».

Я совершила еще один успокаивающий вдох, посмотрела на двух женщин, которые значили для меня целый мир, и мои губы за меня приняли решение до того, как я успела собраться с мыслями, заявив:

— Митч в меня влюблен, я влюблена в него, но мне кажется, что меня подменили при рождении, — объявила я, Роберта и Латанья в течение нескольких секунд молча пялились на меня, а затем обе расхохотались.

И когда они закончили хохотать, я поделилась с ними своими мыслями.

Точно, поделилась.

Некоторыми мыслями мне приходилось делиться с клиентами, я поделилась.

Всеми.

А когда закончила, они уже не выглядели заинтересованными, но все равно выглядели как Роберта и Латанья.

Две женщины, которые значили для меня целый мир.

16

Моя Мара любит свечи

Нам с Митчем не удалось придумать другого названия для Операции «Вывоз Мусора», пока мы ели чили, кукурузный хлеб и кексы, поскольку Митч помогал Билли с домашним заданием, а Билле весь вечер капризничала. Отчего все свое внимание я переключила на нее между порциями восхитительного чили, кукурузного хлеба и, наконец, кексов, пока она капризничала, стонала и вообще плохо себя вела.

Кстати, Митч приготовил отличный чили из четырех разных видов бобов со специями, бобы были сочными и ароматными, но не слишком острыми, он положил сверху тертый сыр, который расплавился. Кукурузный хлеб был потрясающим. А кексы из пекарни Тессы никогда не разочаровывали отчасти потому, что они всегда были сочными и влажными, но главным образом потому, что она всегда покрывала их горным завитком глазури.

Я решила, что Билле капризничает, потому что плохо спала вчера ночью, поэтому я сидела с ней. Я очень устала. Вот только не могла стать такой же капризной с Билле и Митчем рядом.

Наконец, мы уложили детей спать, что обычно не создавало проблем, они были хорошими детьми. Билли не поднимал шума, но Билле куксилась и упрямилась, и я еще больше устала, когда наконец устроилась с ней поудобнее, пока читала ей, она провалилась в сон, сжимая в руках своего нового плюшевого мишку.

И только после этого я вернулась в гостиную Митча, который развалился на своем секционном диване с пивом в руке, вытянув длинные ноги, положив их на огромный пуфик, смотря бейсбольный матч на плоском экране, но он тут же повернул голову и его глаза поверх спинки дивана встретились с моими.

— Она заснула? — тихо спросил он, я устала, беспокоясь о Билле, беспокоясь обо всем остальном, надеясь, что Билле хорошо выспится, но его вопрос заставил мое сердце затрепетать.

Хотя вопрос был простым, но каким-то интимным. Его забота о Билле перемешивалась с заботой обо мне, озвученная таким знакомым вопросом, который, как правило, отец задает матери, муж — жене.

Мне нравилось. Простота и интимность — прекрасно, но еще прекраснее было то, что исходили они от красивого мужчины, хорошего человека, отличного парня, сидящего на потрясающем секционном диване в своей великолепной гостиной и смотрящего на меня с нежностью.

Я подумала об этом.

И сказала:

— Угу.

Затем, уставшая, взволнованная от того, что внезапно осталась наедине с Митчем, чувствуя себя довольно странно из-за этого, что я была у него в квартире, и все так быстро происходило, не говоря уже о том, что Митч сказал мне сегодня утром, я обдумала свои варианты действий. И по идеи мне следовало присесть на его секционный диван.

Я решила, что безопаснее всего будет держаться от него подальше, поэтому отправилась в самый конец. Он сидел посередине одной стороны дивана. Я села поближе к подлокотнику с противоположной стороны.

Он наблюдал за мной, пока я усаживалась, его губы подергивались, но он не двигался.

Я отлично помнила, что в последний раз, когда мы остались с ним наедине в гостиной и по телевизору показывали бейсбольный матч, мы поссорились. Сегодня я очень устала, но было еще рано ложиться спать. И ложиться спать означало лечь в его постель.

Поэтому мне предстояло как-то убить время и главное не поругаться с ним.

Поэтому я выпалила первое, что пришло мне в голову:

— У тебя хороший вкус.

— И?

И говоря ему об этом, я уперто смотрела на пуфик, подвинувшись, чтобы поджать под себя босые ноги и прислониться к подлокотнику, но когда он задал свой вопрос, я посмотрела на него.

— У тебя хороший вкус, — повторила я, и его брови вопросительно поднялись, поэтому запинаясь, стала объяснять, чувствуя себя идиоткой:

— Ты... очень хорошо одеваешься, твоя... квартира тоже очень хорошая. Я имею в виду... у тебя, действительно, хорошая мебель.

На это замечание он задал странный вопрос:

— Ты знаешь «Дизайн Фьюжн»?

Я наклонила голову набок и спросила в ответ:

— Магазин на Черри-Крик-Норт?

— Ага, — ответил он.

— Да, — ответила я.

— Этот магазин принадлежит моей сестре Пенни.

Ну... ничего себе.

Я бывала в том магазине. Мебель в том магазине была невероятной такой же, как и ценники, но еще более невероятными.

— Ух ты, — прошептала я, и он ухмыльнулся, а потом махнул рукой.

— Это все ее барахло, — заявил он.

— Извини?

— Она обставила мою квартиру полностью.

Услышав его слова, я моргнула.

— Твоя сестра обставляла тебе квартиру?

— Да. Она просто повернута на дизайне. Она украшает все. Она даже декорировала свой холодильник внутри.

Я снова моргнула.

— Украсила свой холодильник внутри?!

Митч с усмешкой кивнул.

— А как можно украсить холодильник внутри? — Спросила я, заинтригованная этой идеей.

— На стены холодильника с боков она приклеила наклейки, поставила причудливые миски, в которые кладет причудливое дерьмо, а не еду, которая стоит на полках. Иногда она даже ставит туда маленькие вазы с цветами.

Я не могла сказать, было ли это странно или круто, поэтому не стала делиться с Митчем своими сомнениями.

К счастью, он продолжил:

— Когда она перекрашивала стены и потолок в комнатах своих детей по три раза в год, ее мужу это надоело, он уговорил ее открыть собственный магазин, чтобы она украшала чужие дома и зарабатывала на этом деньги, вместо того чтобы тратить все их деньги на ремонты. Поэтому, когда я переехал в эту квартиру, она взяла на себя все заботы по декорированию, я согласился, мое сопротивление было бы бесполезным, она бы все равно занялась декором моей квартиры, я не мог ей сопротивляться.

— Значит, у тебя не было права голоса? — Спросила я с удивлением, Митч казался мне человеком, который командует всем и определенно всеми, кто его окружает.

Митч отрицательно покачал головой.

— Единственное, что я попросил, что мое место должно быть удобным и для парня, не гея. Она преуспела в первом случае, а вот по поводу второго можно поспорить.

Он замолчал, но его глаза не отрывались от меня, и у меня возникло ощущение, что он ждет, что я скажу в ответ.

Поэтому я решила высказать свое мнение.

— Ну... не совсем для гея.

Он откинул голову и расхохотался. Я прикусила губу. Его смех перешел в хихиканье, подбородок снова опустился, он поймал мой взгляд.

— Это хорошо, я думаю, — пробормотал он сквозь улыбку, его глаза были такими согревающими, что моя грудь стала очень, очень теплой.

Вместо того чтобы запоздало и благоразумно держать рот на замке, погрузившись в бейсбол по телевизору, я по глупости решила уточнить:

— Твоя квартира выглядит очень красивой. И твоя квартира очень тебе подходит, потому что ты тоже всегда выглядишь очень красивым.

— То есть ты хочешь сказать, как я одеваюсь, выглядит красиво и не совсем по-гейски? — поддразнивая спросил он меня, я немного выпрямила спину, зная, что он подшучивает, но я не хотела, чтобы он вдруг решил, что я пыталась его оскорбить.

И, кроме того, как он одевался, было абсолютно красиво, но не в том смысле, как геи, хотя геи всегда выглядели хорошо и красиво.

— Нет, я говорю, что ты всегда хорошо выглядишь, как в... э-э... хорошо и... вот. Просто ты всегда выглядишь очень, очень мило.

Когда я закончила, его лицо изменилось, как и глаза. Лицо и глаза смягчились, но последние потемнели, и у меня в груди стало еще теплее, а также и другие части тела тоже стали теплыми. Затем его взгляд быстро скользнул по всему моему телу, свернувшемуся у подлокотника не совсем веселого, но определенно удобного и крутого дивана.

Затем так же резко он поднялся на ноги.

Я проследила за ним взглядом, пока он шел на кухню, затем вернулся в гостиную со свечами в банках. Потом заметила, как он поставил их на полку мебельной стенки и зажег. Затем он выключил лампу, осталась гореть только одна, освещение комнаты изменилось, став совершенно другим. Потом не отрывая от него глаз, я увидела, как он подошел к пуфику, схватил пульт, направил его на телевизор, тот погас. Затем он бросил пульт на пуфик, взял другой, направил его на мебельную стенку, и вдруг из его стереосистемы тихо полилась песня Journey “Still They Ride”.

Отличная песня.

И свечи были хороши; успокаивающий аромат свежего хлопка наполнял комнату.

Свет от свечей,романтическое, приглушенное освещение комнаты и тихая музыка.

Ой-ой!

Застыв, я смотрела, как он бросил пульт на диван, подошел ко мне, подхватив меня под мышки, и поднял вверх.

— Митч, — прошептала я, тут же ухватив его за плечи. Одна его рука заскользила вниз по пояснице на задницу, он наклонился ко мне, затем подхватил под колени. Другой обхватив меня за спину, поднял вверх, маневрируя между пуфиком и диваном, вместе со мной. Затем он уселся на диван, посадив меня к себе на колени, развернулся, откинувшись назад, он оказался в лежачем положении, а я лежала на нем, затем перекатился лежа, но теперь он оказался на мне.

От шока я замолчала.

А когда он устроился сверху, прислонившись спиной к спинке дивана, а я лежала на спине, я повторила уже с придыханием:

— Митч.

— Операция «Вывоз Мусора»… — прошептал он, его рука поднялась и обвилась вокруг моей шеи.

— Про... сти, что? — Прошептала я в ответ, еще сильнее вцепившись в его твердые плечи.

— Я хочу, чтобы твоя мама и тетя уехали из Денвера, — объявил он.

Я тоже этого хотела и подозревала, что он догадывался об этом, поэтому промолчала, сосредоточившись на том, чтобы особо не реагировать на его теплое, твердое тело, прижимающееся к моему боку и на его сильную, теплую руку на своей шеи.

Это было трудно, потому что его большой палец стал поглаживать низ моего подбородка, это было очень приятно, но, к счастью, он снова заговорил, и я решила сосредоточиться на его словах.

— Как я и предполагал, они ни черта не знают о погроме в твоей квартире. Но это не значит, что я оставлю их в покое. Они приехали сюда для того, чтобы доставлять тебе неприятности. Я собираюсь устроить им более трудное время в городе в надежде, что они одумаются и уедут домой.

Его слова были похожи на хороший план.

— И как же ты собираешься это сделать? — Спросила я.

— Они пробыли здесь уже три дня и дважды были в полицейском участке. Если они еще что-либо сделают подобное с тобой, я их арестую.

Я наконец перестала думать о его теплом, твердом теле, прижимавшемся ко мне во весь рост, о его сильной, теплой руке на своей шеи, его большом пальце, нежно скользящем по моему подбородку, в шоке уставившись на него.

— Разве это не полицейское преследование?

— Неааа, — тут же ответил он. — Работа полиции заключается в том, чтобы пресекать домогательства и притеснения граждан. Ты не видела свою маму уже тринадцать лет. Ты не так уж много мне рассказала о себе, но то, что ты рассказала, могу судить, что есть определенная причина почему ты уехала от них. Ты решила уйти и начать новую жизнь, хорошую, но вдали от нее. А потом она оказывается у твоей двери, начинает скандалить, ругаться, привлекая внимание твоих соседей. Затем приходит к тебе на работу, опять выражается, привлекая внимание твоего босса. Служитель закона спокойно объяснил ей и твоей тетушке всю ситуацию, и как они могут установить с тобой контакт, но они обе проигнорировали слова детектива, решив сделать все по-своему, что совсем неправильно. Если они пересмотрят свою позицию по отношению к тебе, свяжутся с тобой и будут вести себя, как воспитанные, порядочные люди; мы остановим Операцию «Вывоз Мусора». Если они продолжат поступать также, как и прежде, им светит еще одна поездка в полицейской машине в участок. Им уже сделали дважды предупреждение. Два раза. Третий раз, ты выдвинешь обвинения, и они сидят в камеру. А когда они выйдут, у них будет два варианта. Если они продолжат вести себя также, будет выдвинуто еще худшее обвинение, что означает, что они проведут в Колорадо больше времени, чем ожидали, или они вернутся домой и оставят в покое тебя и твоих племянников. — Он сделал паузу и задержал мой взгляд на мгновение, прежде чем закончить. — Если они попытаются еще раз усложнить тебе жизнь, Мара, я зачитаю им их права и поставлю перед выбором, но уже через решетку. Это и есть Операция «Вывоз Мусора».

Я смотрела ему в глаза и не знала, что сказать.

Но я познала непостижимую глубину унижения, понимая, что этот добрый мужчина, растянувшийся рядом со мной на секционном диване, имел дело со всем, что касалось меня, а вернее с Биллом и всем его дерьмом, а также моей мамой и тетей Луламей и со всем их дерьмом, которое шло с ними в придачу.

И из-за этого я закрыла глаза и отвернулась.

Но Митч не дал мне сбежать в свой Мир.

Он обхватил меня за подбородок, повернув к себе голову, и шепотом приказал:

— Посмотри на меня.

Я открыла глаза.

Его голова на дюйм приблизилась к моей.

Я затаила дыхание.

Затем он погрузился в бездонные глубины моего унижения, тихо сообщив:

— Я звонил в Айова, вытащил все их дела.

Боже.

Он продолжил:

— Я знаю о них многое.

О Боже!

Его голова опустилась еще на дюйм, я видела перед собой только его лицо.

— И еще, детка, я знаю кое-что. Ты — не они.

Я отпустила его плечо и сомкнула пальцы вокруг его запястья, поглаживающую мой подбородок, прошептала:

— Митч…

— Ты — не они, Мара.

— Я…

Его большой палец переместился, прижавшись к моим губам, лицо приблизилось еще ближе.

— Ты... не... они, детка, — прошептал он.

— Ты... — прошептала я в его большой палец, и он провел им по моей щеке. — Я хочу сказать, что ты последнее время занимаешься только моими проблемами, вся твоя жизнь теперь состоит из моих проблем, Митч. Все дело в том, откуда я родом. Речь идет, кто я есть, а я есть одна из них.

— Ты права и не права, — ответил он мне.

И моя вторая рука, лежащая на его плече, соскользнула к груди, а первая — на его запястье присоединилась к ней, я спросила:

— В чем я не права?

— В том, что все, чем заполнена мою жизнь, Мара, как ты выразилась, связано с тобой, детка, я не возражаю против этого. И не права в том, что касается и тебя. Ты ведь хороший человек. Ты пытаешься сделать все правильно и лучше для своих племянников. Ты упорно работаешь, чтобы они не жили той жизнью, которую, как я предполагаю, тебе пришлось жить. То, что происходит с тобой и с ними, касается только их, твоего кузена Билла, что он не покончил с той жизнью, из которой ты сама выбралась, и это ни хрена с тобой не связано.

— Связано, — прошептала я.

— Это не так, — твердо заявил он.

— Митч, именно так все и есть.

— Мара, — его пальцы напряглись на моем подбородке, — почему ты думаешь, что я не возражаю против всего этого дерьма, которое поглощает мое время?

Я моргнула, потому что это был действительно хороший вопрос.

— Я... я не знаю, — пробормотала я, он усмехнулся губами и глазами, которые я видела перед собой, и это было феноменально, проведя еще раз большим пальцем по моей щеке, от чего у меня захватило дух.

— Потому что ты даришь хорошие рождественские подарки, — заявил он.

Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе, и заикаясь спросила:

— Пода… что?

— Ты даришь хорошие рождественские подарки, — повторил он. — Латанья, Брэй, Брент, бл*дь, даже Дерек, все так говорят. А также они говорят о подарках на день рождения, которые ты даришь.

Они говорят?

— Но… — начала я, но он перебил меня.

— И ты много работаешь. Твои коллеги очень высокого мнения о тебе, а твой босс, черт побери, относиться к тебе, как к своей дочери.

Я снова моргнула, по животу разлилось тепло, что мистер Пирсон так обо мне отзывался, а потом спросила:

— Правда?

Митч снова ухмыльнулся и ответил:

— Правда.

— Я… — начала я, но его рука тут же напряглась у моего подбородка, лицо приблизилось еще чуть-чуть. Так близко, что я почувствовала его дыхание на своих губах. Я закрыла рот и посмотрела в его проникновенные карие глаза.

— Ты хорошо выглядишь. Ты хорошо одеваешься. От тебя приятно пахнет. У тебя просто чертовски фантастический смех. Ты верна мне. Ты же любишь меня. И, дорогая, каждый раз, когда я видел тебя в нашем коридоре или на вечеринке, ты была чертовски милой, даже если ты заправляла свои волосы за ухо, всячески избегала меня, как чумы, и сматывалась с такой скоростью, как только могла. С тех пор как твой придурок, с которым ты встречалась, наконец-то исчез, я ждал своего звездного часа, и было отстойно, что мой момент наступил, когда ты рыдала в моих объятиях, а детям рано пришлось научиться, что жизнь действительно может быть отстойной сукой. Но поскольку я дождался своего часа, а, следовательно, смирился с этим дерьмом и собираюсь идти с тобой туда, где ты сейчас находишься, а не прятаться за стенами и отступать в тот твой Мир, который существует у тебя в голове, я готов смириться с этим дерьмом, приняв все.

О боже мой.

О Боже мой!

— Так ты ждал своего часа? — Прошептала я.

Митч молча кивнул.

— В течение двух лет еще и до этого я наблюдал и гадал, что ты делаешь с этим мудаком, который, серьезно, дорогая, даже внешне не заслуживал того, чтобы дышать с тобой одним воздухом, а тем более иметь какие-то отношения.

Должна была признаться, что хотя Дестри и был вне моей Лиги, в словах Митча была доля правды.

Но он ошибался в другом.

Он был явно хорошим парнем, хорошим человеком, и ему нужно было кое-что узнать.

— Митч, есть вещи, которых ты обо мне не знаешь, — осторожно начала я.

— Ты права, но у нас будет время, и ты мне все расскажешь.

— Я так не думаю…

— С тобой что-то произошло и что бы это ни было, в свое время ты мне расскажешь, когда сочтешь нужным. Я покопался в делах твоей мамы и тети, Мара, повстречался с твоим кузеном, твоей матерью и тетей, я не обижаюсь на их слова, милая. Узнав, как ты росла, и познакомившись с тобой сейчас за много миль от этого дерьма, когда ты оставила ту жизнь позади, что не так-то просто сделать, ты еще сильнее мне нравишься и я уже по уши завяз с тобой и во всем этом.

Я смотрела в его темно-карие глаза, которые были так близко, и не могла удержаться, чтобы не выпалить:

— То, что ты говоришь, не вписывается в мир Мары.

Это было глупо, по-идиотски откровенно, я поняла это, как только одна из его бровей удивленно дернулась, в глазах появился юмор, и все его тело затряслось от смеха.

Ладно, я говорила, как идиотка, но я и была идиоткой, и ему действительно нужно было об этом знать для его же блага, не только тот факт, что я была идиоткой, но и все остальное.

Поэтому я продолжала:

— Это противоречит всем законам природы.

Его тело начало трястись еще сильнее, рука соскользнула с моего подбородка к шее и обвилась вокруг, он прикусил губу, и я поняла, что просто пялюсь на него, а он пытается не расхохотаться.

Поэтому я прошептала:

— Я вовсе не шучу.

Внезапно веселье исчезло с его лица, он медленно закрыл глаза и опустил голову, его лоб слегка коснулся моего, а пальцы на моей шее легонько сжались.

Затем он открыл глаза, глубоко заглянув в мои, прошептав:

— Знаю, но, детка, сегодня ты сказала мне, что со мной. Теперь я прошу тебя остаться со мной, и, если ты останешься, я обещаю, клянусь тебе, что приведу тебя в тот мир, где ты поймешь, что твои слова были чертовски смешными.

Я просто знала, что он понял, насколько весомыми были мои слова раньше.

— Митч… — начала я, но он чуть приподнял голову и покачал ею.

— Мир Мары искаженный и х*евый, мое мнение, твоя мать, возможно, и тетя имеют к этому прямое отношение. В реальном мире, в котором живут все, включая тебя, дорогая, мы с тобой, черт побери, составляет единое целое.

Шипение пронеслось по моему животу, когда я слегка прижалась к его груди и тихо сказала:

— Я так не думаю и... и... я не хочу, чтобы ты разочаровался, когда все поймешь.

Я смотрела, как его глаза снова медленно закрылись, потом открылись, у меня перехватило дыхание от того, что я увидела в их бездонной глубине.

Задолго до того, как я пришла в себя (не то чтобы я совсем пришла в себя), голова Митча опустилась слегка вправо.

Потом я почувствовала, как его зубы прикусили мочку моего уха, а язык коснулся ее, и он прошептал:

— Ты сама сегодня сказала, что я твой Митч.

О Боже, я и забыла, что он слышал мои слова.

— Я твой Митч? — опять спросил он.

У меня ускорилось дыхание, в груди потеплело, мне стало жарко, мои пальцы сжались на его рубашке, но я не понимала то ли мне стоит прижать его к себе или оттолкнуть.

— Я твой Митч, детка? — настаивая спросил он.

Я промолчала, не в состоянии ему объяснить, почему хочу защитить его от себя. Как я сказала, он — мой Митч, не зная, что сказать, как описать, кем он являлся для меня, потому что я не могла описать словами, кем он был для меня, на самом деле не знала, кем он для меня был, но я не могла позволить им оскорблять его.

Мне нужно было сменить тему.

Поэтому я произнесла:

— Свечи так вкусно пахнут, — неловко, правда, сменила тему, решив, что лучше всего оттолкнуть его, что и попыталась сделать, стискивая его рубашку, но он не сдвинулся ни на дюйм.

Именно тогда я услышала, как песня сменилась на песню Пола Маккартни «Моя любовь».

О Боже!

Мне очень нравилась эта песня! Это была великая песня, сладкая песня, прекрасная песня.

Его нос прошелся по моей мочке уха, затем его губы скользнули вниз по моей шее, рука заскользила по моему плечу, затем по груди, а затем по моему боку.

Пока его руки скользили по мне, меня начала бить дрожь.

— Если я — твой Митч, то ты — моя Мара, — прошептал он мне на ухо, и его слова снова заставили меня вздрогнуть, потому что мне очень понравилось, что я его Мара. Его язык прошелся по моему горлу, рука скользнула вверх по моему боку, и я снова задрожала.

Ладно, можно было с уверенностью сказать, что я не могла уже сосредоточиться на разговоре (не то чтобы я контролировала этот разговор), я вместе со своим телом, вернее скорее мое тело и я должны были что-то предпринять.

Поэтому с отчаяньем, стараясь не очень-то с трудом вздыхать, я заметила:

— Запах действительно очень приятный, можно с уверенностью сказать, что эти свечи хорошие. На них явно не скупились на масла.

Его губы двигались по моему горлу, потому что он улыбнулся, а затем его язык скользнул вверх по другой стороне моей шеи к уху, и он прошептал:

— Моя Мара любит свечи, поэтому, когда мы с детьми ходили в «Таргет» за продуктами, Билле выбрала эти свечи для тебя.

Митч заметил, что я люблю свечи.

Боже.

Это было так мило.

Его большой палец начал поглаживать мой бок под грудью.

О Боже!

Это было так приятно.

Я разжала руки и слегка надавила ему на грудь, повернув голову.

— Митч…

Как только я его позвала, он повернул голову ко мне, и его губы захватили мои.

Он не стал выкладываться до конца в поцелуе, который был нежным и мягким. Таким красивым и милым. Он действовал неторопливо, как бы изучая, мягко. Хотя его язык был у меня во рту, но это было приятно, не навязчиво, отдавая многое, но ничего не беря, и я снова вцепилась в его рубашку, на этот раз определенно для того, чтобы прижать его к себе.

Митч прервал поцелуй и прошептал мне в губы:

— Люблю твой рот, милая, — и я не смогла сдержаться, меня снова забила дрожь.

Он слегка отодвинулся, удерживая мой взгляд, обхватив руками мои запястья на его груди. Он двигал мои руки по себе, не отпуская, но все же каким-то образом умудрился моими запястьями вытащить свою рубашку из джинсов и просунуть мои руки, которые теперь дотрагивались до его горячей, гладкой кожи и твердых мышц.

Его кожа под моими пальцами ощущалась просто невероятно, у меня даже перехватило горло.

Потом я заметила, как его глаза потемнели. Мне нравилось, что они потемнели, его голова опустилась, губы снова захватили мои в новом поцелуе. Этот поцелуй все еще был милым, неторопливым, нежным, но не изучающим, также много отдающим, но и немного забирающим, уговаривающим дать больше, я хотела дать Митчу больше, что и сделала. И его руки по мне двигались точно так же, как и его поцелуй. Неторопливо, нежно, уговаривая, а мое тело таяло под ним, исследуя пальцами контуры его спины, мне так сильно нравилось то, что я исследовала, отчего поднялась пальцами выше, чтобы смогла исследовать больше.

Затем он снова прервал поцелуй, на этот раз его губы скользнули по моей щеке, вдоль подбородка. Он добавил язык, когда губы скользнули вниз по моему горлу, затем снова вверх, затем прошелся зубами, покусывая мочку уха, провел языком по коже за моим ухом. Медленно, нежно, не торопясь, пока мои руки двигались по его спине, а тело все больше поддавалось ему, мое дыхание становилось все быстрее и быстрее, касаясь кожи на его шее.

Затем его рука двинулась вверх по моей грудной клетке, я задержала дыхание, он приподнял голову, поймав мои губы своими, его язык скользнул внутрь, пальцы сомкнулись на моей груди.

Мне так нравилось ощущать теплую руку Митча на своей груди, что спина слегка выгнулась, и тихий стон скользнул вверх по моему горлу прямо ему в рот.

Его большой палец дотронулся до моего соска, мне так понравилось ощущение, что спина больше выгнулась и длинный, глубокий стон опять заскользил по моему горлу ему в рот.

Неторопливый, нежный, потерянный. И когда мой стон скользнул в его рот, Митч наклонил голову и углубил поцелуй. Он стал более жестким, требовательным и Боже, было так хорошо.

Я вытащила одну руку из-под его рубашки, проведя вверх по его спине, шее, запустив пальцы в его мягкие, густые волосы, прижав его голову к себе, потому что не хотела, чтобы его поцелуй заканчивался.

Никогда.

Его палец встретился с большим пальцем на моем твердом как камень соске, он сжал сосок, перекатывая между пальцами через мою блузку, и, Боже, это было так чертовски хорошо, что я застонала ему в рот, бедра приподнялись, врезавшись в его эрекцию, и тут я потеряла сама себя.

Он переместился, чтобы оказаться всем телом сверху меня, его рука спустилась вниз и задрала юбку, его колено оказалось между моих ног, заставляя раздвинуть их шире, но он мог этого не делать, потому что я перекинула ногу на его бедро.

— Господи, как хорошо. Так чертовски, убийственно сладко, — пробормотал он мне в губы, его голос был глубоким, с хрипотцой, я ощутила изменения его тона, которое отдалось между моих ног.

— Митч, — прошептала я, приподнимая голову, притягивая его голову к себе. Я целовала его жестко, требовательно, скользнув языком ему в рот, и на этот раз услышала его стон в ответ.

Который тоже отозвался у меня между ног.

Затем его рука на моей груди потянулась к пуговицам блузки. Он быстро и умело расстегнул их, пока мы целовались горячим, влажным и требовательным поцелуем. Я прижималась к нему всем телом, он прижимался ко мне всем телом, и мне нравилось ощущать вес его телу, ощущать его мужскую силу.

Затем внезапно он перестал расстегивать пуговицы на моей груди, его пальцы сжались, оттянув ткань в сторону, и я ахнула прямо ему в рот, тело дернулось от возбуждения. Затем он быстро отодвинул чашечку лифчика в сторону, и я потерялась в поцелуе, когда его пальцы сжались под моей грудью, приподнимая ее. Затем его верхняя часть тела наклонилась вниз, губы обхватили мой сосок, и он глубоко втянул его в рот.

Так глубоко.

О Боже, Боже, Боже! Это казалось невероятным.

Таким невероятным, что спина оторвалась от дивана, голова вжалась в подушку, а шея выгнулась дугой, погрузив пальцы ему в волосы. Я глубоко застонала, а затем захныкала, когда его действия на моем соске открыли огненную дорожку прямиком к моему паху.

Внезапно Митч приподнял, повернув голову, к спинке дивана.

Я ошеломленно уставилась на него, недоумевая, почему он прервался, пытаясь заставить его продолжить, но он резким низким голосом пробормотал:

— Бл*дь.

Потом вдруг его руки быстро задвигались по мне, опуская лифчик на грудь, застегивая блузку и опуская мою юбку.

Затем он внезапно переместился, оказавшись полностью на мне, как бы прикрывая, он опять повернул голову, глядя в сторону пуфика.

И именно в этот момент я услышала всхлипывающий голосок своей племянницы, дошедший до меня сквозь туман любовной прелюдии на диване с Десятью и Пятью Десятыми, детективом Митчем Лоусоном.

— Тетя Мара, мне что-то не хорошо.

17

Проследи за Митчем

Я резко повернула голову в ту сторону, откуда раздался голос. Посмотрела поверх пуфика как раз вовремя, увидев Билле, стоящую у противоположной стороны дивана, наклонившуюся вперед и блюющую на ковер в гостиной Митча.

— Черт, — пробормотал Митч, задвигавшись вместе со мной. Прежде чем я поняла, что происходит, я уже стояла на ногах у дивана.

Я моргнула и покачнулась, затем сосредоточилась, Митч подхватил Билле на руки быстро направившись через гостиную в холл.

Я обогнула диван и ее блевотину на ковре, ринувшись за ними, по пути застегивая пуговицы на блузке. К тому времени, как я добралась до его ванной комнаты, там уже горел свет, Билле тошнило над унитазом, Митч сидел рядом на корточках, придерживая ей волосы. Он повернул в мою сторону голову, встретившись со мной глазами.

— Видно, у нее температура, она вся горит, — тихо произнес он.

Я направилась к шкафу в ванной, надеясь, что именно там он хранит полотенца.

— Насколько все плохо?

— Даже не знаю. У меня нет градусника. У тебя есть градусник в квартире?

— Нет, — ответила я, увидев полотенца в шкафу. Я схватила одно, подошла к раковине и открыла кран с холодной водой.

Я снова услышала очередной позыв к рвоте Билле, потом она заплакала:

— Мне плохо.

Я выжала полотенце, нежно воркуя:

— Знаю, детка. Ты заболела. Я оботру тебя холодным полотенцем.

Я подошла к Билле, Митч немного отодвинулся в сторону, все еще удерживая ее волосы, я наклонилась, спустила воду в туалете. Потом сложила полотенце и положила ей на лоб, пока она кашляла в унитаз.

Внезапно я услышала голос Митча, который говорил:

— Да, милая, извини, что звоню так поздно, но Билле тошнит, и она вся горячая. Что нам делать?

Я посмотрела на него, он разговаривал по телефону, его взгляд был устремлен в спину Билле. Я погладила ее по спине, когда ее еще сильнее затошнило, машинально прикусила губу, у меня сжималось сердце от того, как ее маленькое тельце сильно содрогалось.

Скорее всего, именно поэтому она весь вечер капризничала и пребывала в плохом настроении.

Видно, другая женщина с большим опытом общения с детьми скорее всего поняла бы с чем было связано ее капризное состояние гораздо раньше, чем я.

Мне следовало больше внимания уделять своим племянникам, а не переживать из-за Митча, а потом валять с ним дурака на диване.

Понятно же, что я была отстойной опекуншей.

— Нет, не думаю, что у Мары это есть, но я схожу в аптеку. Да, спасибо, созвонимся, — сказал Митч, закрывая телефон, его глаза обратились ко мне. — Сестра говорит, что нужен детский «Тайленол», и мы должны помереть ей температуру. Если у нее не будет спадать температура, мы должны отвезти ее в больницу.

— Понятно, ты пойдешь в аптеку или я? — Спросила я.

— Я пойду, ты справишься здесь?

Я кивнула, удерживая ее волосы. Он кивнул в ответ и наклонился, поцеловав меня в лоб. Затем выпрямился и ринулся к двери, но я окликнула его по имени.

Он остановился и посмотрел на меня сверху вниз.

— Что?

— У нее нет медицинской страховки, — прошептала я.

Стиснув зубы, он кивнул и тихо произнес:

— Не беспокойся об этом сейчас, милая. Давай дадим ей лекарство и подождем. А?

— Да, Митч.

— Я мигом вернусь.

— Хорошо.

И он исчез.

Билле вывернуло наизнанку все, я уложила ее в постель с новым холодным полотенцем на голове. Я также умудрилась убрать блевотину в гостиной (хотя испытывала позывы и меня саму чуть не вырвало), задула все свечи и просто интуитивно нашла среди пультов пульт, чтобы выключить стерео систему. Митч вернулся, я свернулась калачиком рядом с Билле в его постели. Билле лежала, прижавшись ко мне и скулила, стонала, ей явно было плохо, мне так было плохо от ее стонов и от того, как она вжималась в меня, все это пугало меня до смерти.

Митч появился в дверях, я посмотрела на него.

— Скорее, — прошептала я.

— Хорошо, — прошептал он в ответ.

Он дал ей дозу лекарства, снял полотенце с ее лба, которое стало горячим, пока я уговаривала Билле подержать термометр во рту. Митч вернулся с новым намоченным холодным полотенцем и еще одним, чтобы положить его на затылок. Затем он достал термометр, посмотрел и пробормотал:

— Бл*дь.

— Насколько плохо? — Спросила я.

— Не очень хорошо, — ответил он, положив термометр на тумбочку, снова вытащил телефон. Билле прижималась ко мне, дрожа всем телом, поэтому я накрыла нас одеялом. Я вытянулась на боку, притянула ее поближе к себе, снова положила холодное полотенце ей на лоб, а Митч говорил:

— Извини, Пенни, у нее жар сто три градуса (39,4⁰С), ее бьет озноб, и она так сильно хочет зарыться в Мару, кажется, будто Мара это одеяло. — Он замолчал на пару секунд, я не сводила с него глаз, а его глаза не отрывались от меня. — Да, я уже дал ей лекарство. — Пауза. — Да. — Пауза. — Хорошо. — Пауза. — Да, я позвоню тебе завтра и дам знать. — Пауза. — Да, спасибо, дорогая, пока. — И он захлопнул свой телефон.

— Твоя сестра? — Спросила я.

— Да. Она говорит, что надо переждать. Можно дать еще одну дозу только через четыре часа и померить тогда температуру, если жар не спадет. Если будет еще хуже, чем сейчас, нужно будет ее везти в больницу.

— Митч, — прошептала я со страхом в голосе, потому что я почти что ничего не знала о повышенной температуре у детей, но маленькая Билле со сто тремя градусами казалось мне, что все очень плохо.

Потом я увидела, как он сел на кровать, скинул ботинки, поднялся, отодвинул одеяло и забрался в постель рядом с Билле, прижавшись к ней.

— Митч, — повторила я шепотом, в этом шепоте тоже был страх, но совсем другого рода.

— Я поставлю будильник через четыре часа, мы проверим ее.

— Эм... может тебе не стоит ложиться с нами, — начала я.

— Хочу с Митчем, — захныкала Билле, каким-то образом умудрившись одновременно зарыться в меня и в Митча.

Вот черт!

Его глаза встретились с моими.

Я перевела взгляд вниз на свою племянницу и сказала:

— Билле, Митчу нужно…

Она оборвала меня:

— Хочу с Митчем.

Черт побери!

— Хорошо, тогда я пойду…

— Хочу с тобой. Хочу с Митчем. Хочу с Митчем! — Ее голос становился все громче, я услышала ее страх, поэтому подняла руку, погладила ее по волосам и крепко прижала к себе.

— Ладно, он останется здесь. Я тоже буду здесь. Все будет хорошо, — проворковала я.

— Холодно, — пробормотала она.

— Все будет хорошо, — прошептала я и перевела взгляд на Митча.

— Не уходи, — прошептала она в ответ.

— Я никуда не уйду, — нежно заверила я ее.

— Последи, чтобы он не ушел, — потребовала она, заторможено хватаясь своей ручкой за его рубашку.

— Я здесь, красавица, — пробормотал Митч и начал гладить ее по спине.

— Холодно, — пробормотала она и снова зарылась в меня и Митча.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоить панику за Билле и панику за себя, что я снова буду спать в постели Митча с Митчем. Наконец я положила голову на подушку. Митч положил голову на руку, локоть на подушку. Благодаря этому мы не отрывали друг от друга глаз.

— А сколько детей у твоей сестры? — Тихо спросила я.

— Трое, — ответил он.

Я молча кивнул. Это было хорошо. Его сестра явно была экспертом в этом вопросе.

Я сделала глубокий вдох и притянула Билле поближе к себе. Билле потянула за собой Митча тоже поближе к себе, еще глубже зарываясь в нас обоих. Митч продолжал гладить ее по спине, к счастью, вскоре она заснула.

Когда я поняла, что она заснула, поделилась тем, о чем думала.

— Весь вечер она вела себя странно. Она редко бывает в плохом настроении, но мне даже не пришло в голову, что она может…

Митч понял куда я клоню, поэтому шепотом меня остановил:

— Мара, не надо.

Я отрицательно покачала головой.

— У нее нет медицинской страховки, Митч. Если все будет настолько плохо…

— Мара, дорогая, не думай об этом.

Я выдержала его взгляд.

А потом последствия этой ситуации обрушились на меня, как товарный поезд. Все, что сейчас происходило. Все, что случилось с Билле и раньше. Все эти события накатывали на меня с такой силой, что я не могла сдержаться. Все давившие страхи, казалось, тащили меня куда-то, куда я не знала, и боялась, поэтому мне легче было выпустить их наружу.

И я выпустила.

— Страховка. Адвокаты. Новая квартира. Забота о детях. Митч, милый, у меня есть деньги, но не так уж много. Если нам придется отвезти ее в больницу, мой бюджет будет подчистен. Я даже не догадывалась, что она заболела, когда она стала капризничать весь вечер. Я не знаю, что мне делать, это... все, все это слишком много и..., — я поперхнулась, сглотнула, взяла себя в руки (немного) и тихо закончила, — я даже не поняла, что ребенок заболел.

Я замолчала, его рука покинула спину Билле, приблизившись к моему подбородку, большой палец прижался к моим губам.

— Мара, детка, не надо, — снова прошептал он. — Не сейчас, пока она спит. У твоих племянников имеется крыша над головой, они не голодают, живут с людьми, которым на них не насрать и завтра отправятся в школу. Не думай сейчас об этом дерьме. Мы подумаем об этом позже. Поговорим об этом и все решим. Но пока, милая, все хорошо.

— У Билле нет еды в желудке, ее вывернуло наизнанку, — напомнила я ему.

Он ухмыльнулся и напомнил мне:

— Ну, а у ее брата есть.

Он не сводил с меня глаз, а я смотрела в его проникновенные, бездонные глаза.

Затем услышала ровное дыхание Билле и почувствовала, как спокойствие в глазах Митча передалось мне вместе со словами, проникающими внутрь, и товарный поезд отбросил меня в сторону. Я глубоко вздохнула и кивнула.

Затем его большой палец нежно коснулся моих губ, но его пальцы остались на моем подбородке, когда он мягко приказал:

— Иди, готовься ко сну, придешь, посидишь с ней, потом я пойду в ванную.

Я не сводила с него глаз. Затем снова кивнула. Осторожно высвободилась из объятий Билле и сделала то, что он мне велел. В ночнушке, с чистым и увлажненным лицом, я скользнула под одеяло, Митч прижимал Билле к себе. Затем он осторожно выбрался с кровати и отправился в ванную (хотя я сомневалась, что он протер лицо и увлажнил его). Затем, обнаженный по пояс (опять), одетый в пижамные штаны (снова), он присоединился ко мне и Билле, укутав нас обеих своим большим, длинным, теплым телом.

О боже!

Чтобы отвлечься от мыслей о Билле, Митче и всем прочем, я спросила:

— Ты завел будильник?

Он кивнул.

Я еще глубже прижалась к Билле и наклонила голову так, что моя голова оказалось у ее волос. Она была права, шампунь, который купил ей Митч, имел приятный запах.

— Давай спать, Мара, — услышала я мягкий голос Митча.

Да, разве возможно заснуть, когда у Билле температура сто три градуса, ее тошнило и бьет озноб. И что мне делать с тем, что я взяла на себя материнские обязанности, не будучи сама матерью. И я снова оказалась в постели с детективом Митчем Лоусоном — Десять Целых и Пять Десятых, после того как я позволила ему проскользнуть прямиком на вторую базу на его диване, даже не попытавшись осалить его мячом.

— Хорошо, — согласилась я.

* * *

Митч

Десять минут спустя Митч увидел, как Мара заснула.

Он осторожно перекатился, поставил будильник, выключил свет, откатился назад и притянул к себе обеих красивых женщин.

А потом заснул.

* * *

Билли

Вернувшись на цыпочках к своей кровати, Билли лег, уставившись в темный потолок.

Он проснулся, когда услышал, что Билле стало плохо. Такое случалось нечасто, но, когда его сестра заболевала, он всегда заботился о ней сам.

А сегодня он прятался, наблюдая тайком (когда мог), все время подслушивая, как тетя Мара и Митч крутились вокруг его сестры.

И он слышал, что сказала тетя Мара.

У нее было не так много денег, чтобы оставить их, и она боялась.

Она может передумать.

Она может передумать и не оставить их у себя.

А он не мог ей позволить передумать.

Он также слышал, что говорил Митч.

Митч был на стороне Билли и Билле, старался все сделать так, чтобы тетя Мара не слишком боялась.

Для Билли это означало две вещи.

Первое, он должен был сделать все возможное, чтобы удержать Митча, чтобы тот развеял страхи тетушки Мары, и она не отказалась бы от них.

Значит, он и Билле должны вести себя очень хорошо, чтобы тетя Мара не захотела по другим причинам отказаться от них.

Он мог вести себя хорошо, особенно с тетей Марой, и он был уверен, что Билле тоже может.

Что же касается того, как удержать Митча, он считал, что для этого ему не придется слишком много трудиться. Митчу очень нравилась тетя Мара. Парни не смотрят на девушек так, как Митч смотрел на тетю Мару, если девушка им не нравится, а она очень нравилась Митчу. И парни не дотрагиваются все время до девушек и не приближаются к ним, как Митч к тете Маре, если девушка им не нравится, а она очень нравилась.

И все же ему придется внести свою лепту, чтобы удержать Митча с ними, а значит и с тетей Марой.

Он не возражал против этого, ему нравился Митч. Митч был хорошим мужчиной, купил Билле розового плюшевого мишку (второй раз, он понял это, хотя Билле и не поняла, но он не собирался ей об этом говорить).

И вообще, тетя Мара тоже смотрела на Митча (когда он не видел) так же, как Митч смотрел на тетю Мару (но тому было не важно смотрит она на него или нет), так что Билли решил, что она — тетя Мара тоже хочет, чтобы Митч был с нею рядом.

* * *

Митч

Четыре часа спустя раздался сигнал будильника.

Митч лежал на спине, как и вчера ночью, красивая маленькая девочка и красивая взрослая женщина прижимались к его боку, обе их руки лежали на его животе. Голова Билле лежала у его ребер, голова Мары — на плече, но на этот раз нога Мары переплелась с его ногами.

Он осторожно быстро вытянул руку, выключил звонок будильника, дотронувшись до лба Билле.

Ее лоб был холодным и влажным также, как и влажные волосы, температура спала. Она быстро поднялась и также быстро опустилась. Слава Богу.

Он повернул голову, снова протянул руку, поставил будильник на утро, осторожно выскользнул из постели, заботливо подложив вместо себя подушку под голову Мары и Билли, ни одна из них даже не пошевелились.

Он даже не задумался перейти на диван ни на секунду. Вместо этого вышел из спальни, прошел через гостиную, запер входную дверь, выключил свет, прошел через всю квартиру и вернулся к себе в спальню.

Затем он залез обратно в кровать, лег на спину, отодвинул подушку, заменив ее собой, обе прекрасные — девочка и женщина снова прижались к нему.

Он уставился в темный потолок, вспоминая, как Мара назвала его «мой Митч». Он также подумал, как она обезумела от одного лишь прикосновения его большого пальца к ее твердому соску.

Ухмыльнулся, глядя в темный потолок.

А потом заснул.

18

Мечта, ставшая реальностью

Я медленно открыла глаза, как и вчера, почувствовав смущение.

И точно так же, как и вчера, почувствовала смущение потому, что перед моими глазами предстала преступно привлекательная гладкая кожа, крепкая мускулистая грудь и прижатая макушка Билле к скульптурным выступам ребер, а также моя рука с рукой Билле, лежащие на его плоском, резном животе.

Я моргнула, как и вчера, крепкая, мускулистая грудь никуда не делась так же, как и макушка Билле, но в этот раз поняла, что колено моей ноги упиралось в мягкие хлопковые трусы прямо в твердость Митча.

О боже!

В полусонном состоянии я задала себе вопрос, как такое случилось, да так быстро.

Даже если бы я снова не проснулась с обнаженной грудью Митча (и Билле) и не была полностью погружена в свои мысли, я все равно не смогла бы найти ответа.

Просто потому, что моя жизнь была отстойной (в основном, за исключением той части, которая касалась нежного, милого, хорошего парня Митча, Билли и Билле), я решила сделать себе подарок и запрокинула голову назад. В этот момент увидела знакомое, напряженное горло, знакомый, волевой, заросший темной щетиной подбородок, а затем я снова пристально вперилась в профиль спавшего детектива Митча Лоусона — Десять Целых и Пять Десятых.

Я также внимательно стала разглядывать его губы, которые я знала уже теперь, могли делать просто удивительные вещи не только, прижимаясь к моим губам, но и когда захватывали мой сосок.

И думая обо всем этом, глядя на его мужскую красоту и вспоминая прошлую ночь (до того, как нас прервала Билле), у меня перехватило дыхание.

А потом мне вспомнилось то, что вчера вечером происходило с Билле. И все мысли, что я опять оказалась в постели с прекрасным Митчем и более тревожные (но определенно не неприятные) мысли о том, что происходило у меня с Митчем на диване Митча, вылетели из моей головы. Осталась только мысль о Билле.

Я посмотрела на часы, через шесть минут должен был зазвонить будильник. Митч не разбудил меня ночью, чтобы я проверила Билле.

Я осторожно высвободила руку из-под руки Билле, убрав с его живота, и коснулась ее лба.

Холодный.

Слава Богу.

Потом я прислушалась, они оба ровно дышали, и Билле дышала не тяжело, а спокойно, размеренно. Глубоко и ровно, насколько я могла судить, как вполне здоровый человек

Я закрыла глаза и вздохнула с облегчением.

Значит визит к врачу отменяется, а также отменяется его оплата счетов.

Мысленно я сделала пометку поговорить с мистером Пирсоном и включить моих племянников в мою медстраховку.

И еще кое-что — я не собиралась в данный момент думать о том, сколько будет стоить страховка. В моей жизни уже было достаточно всего, чего я боялась, мне не стоило еще добавлять к этому списку и переживания о страховке.

Затем я осторожно отодвинулась от Митча и Билле, соскользнула с кровати, прикрыв Билле одеялом. Встала, Митч зашевелился, я замерла. Затаив дыхание, смотрела, как он перекатился на бок, обхватив Билле рукой, но ни один из них не проснулся. Их глаза оставались закрытыми, Билле прижималась щекой к его груди.

Я уставилась на него, потому что Митч был прекрасен во сне. Но он был неописуемо красив, будучи хорошим, добрым человеком, который во сне заботливо прижимал к себе спящего шестилетнего ребенка. Девочку, у которой был радостный, солнечный характер (когда она не блевала и не чувствовала себя дерьмово), у которой также имелся дерьмовый отец, чья преступная деятельность и слабость натуры сделали ее жизнь небезопасной, способной причинить ей боль.

У моей прекрасной племянницы с тефлоновым покрытием того, что было с Митчем, никогда не было и никогда не будет с Биллом. Не будет такого, когда ей приснился кошмар и ей необходимо ухватиться за взрослого мужчину, чтобы почувствовать себя в безопасности. Не будет такого, когда она заболела и нуждалась просто в человеческом участии.

Никогда.

Теперь все это у нее появилось.

И то, что сейчас находилось перед моими глазами напоминало мне плакаты о счастливой семейной жизни, но видя эту картину — Митча, обнимающего спящую шестилетнюю девочку, было, по-моему мнению, именно тем, из чего и сделаны мечты.

Каким образом на божьей земле моя жизнь так изменилась, что пред моими глазами сейчас стояла картина, о которой можно было только мечтать?

У меня не было ответа на этот вопрос, и у меня не было времени подумать над этим ответом. Потому что я тут же решила, что Билле сегодня не пойдет в школу, и это было неплохо, у меня был выходной. Но Билли должен был отправиться в школу, и я должна была его туда отвезти.

Я молча обошла кровать, подошла к стулу и схватила фланелевую рубашку Митча, которую бросила на стул вчера утром.

Накинула на плечи и вышла из комнаты. Тихо прикрыв за собой дверь, я поспешила по коридору на кухню, одновременно завязывая волосы в хвост на затылке. Зайдя на кухню, я порылась в шкафчиках и начала варить кофе, а потом вернулась в детскую спальню. Я вошла, подойдя к надувному матрасу на полу, где спал Билли.

Присев рядом с ним на колени, легонько потрясла его за плечо, он открыл глаза и сонно посмотрел на меня.

— Пора тебе отправиться в душ, приятель, — шепотом произнесла я.

— Хорошо, тетя Мара, — без колебаний прошептал он в ответ, вылезая из постели в одной из новых пижам, которые я купила ему, в свободных шортах и свободной футболке, и зашаркав в ванную комнату.

Я решила выпить чашечку кофе, пока он принимает душ. А потом решила отправиться в спальню Митча, взять свои вещи, принять душ в ванной в холле после того, как Билли выйдет, перед тем, как отвезти его в школу, а в это время Митч мог воспользоваться своей ванной в спальне, чтобы подготовитьсяк рабочему дню.

Я стояла перед кофейником, наливая кофе в кружку, капнув молока, поставила кофейник обратно в кофеварку, поставила кружку на столешницу, чтобы взять ложку, и тут кое-что произошло.

Две сильные руки сомкнулись, одна на моих ребрах, другая на груди. Я застыла как статуя, темная голова наклонилась, и я увидела обнаженные накаченные предплечья, как только почувствовала губы на своей шее.

— Доброе утро, детка, — прошептал Митч, трепет пробежал по моей спине, как только я ощутила, что моя мечта стала явью.

Митч обнимал меня и прошептал: «Доброе утро, детка».

Мне это нравилось.

Да, мне это очень сильно понравилось.

И я хотела бы так встречать каждое утро всегда.

— Митч, — прошептала я в ответ, не в силах больше ничего сказать.

Его руки сжались на мне, губы не отрывались от кожи на шее, когда он спросил:

— Ты хорошо спала?

— Эм..., — ответила я, перед глазами все затуманилось, тело все еще напоминало статую, а в голове все плыло.

Очевидно, для Митча мой ответ был достаточным, потому что его губы переместились с моей шеи к уху, и он пробормотал:

— Ты такая мягкая и теплая и так хорошо ощущаешься в моих руках, особенно твои изгибы.

— Гм, — пробормотала я.

Боже.

Его руки сжались.

— Хотя ты ощущалась бы еще сильнее, наверное, если бы между нами не было шестилетнего ребенка.

О Боже!

— Хм…

— У Билле спала температура, — сообщил он мне.

— Гм... да, — пробормотала я. — Проверила ее лоб, прежде чем встать.

— Мммм… — прошептал он мне на ухо, отчего еще один, более сильный трепет пробежал по моему позвоночнику. Такой сильный, что все мое тело задрожало. Я почувствовала еще одно сжатие его руки, затем руки Митча исчезли, но не прошло и секунды, как его руки оказались на моих бедрах. Я почувствовала, как жар его тела покинул мою спину, но только для того, чтобы развернуть меня к себе лицом, а затем его жар оказался спереди, и его руки снова обвились вокруг меня, одна оказалась на пояснице, другая — выше на лопатках.

Я заглянула в самую глубину его проникновенных глаз и тут же растерялась.

— Ты должна была разбудить меня, — прошептал он, его лицо было так близко, что я почувствовала его дыхание на своих губах.

— Зачем? — Прошептала я в ответ, все еще пропадая в его глазах (в тепле его тела, в его сильных руках, обнимающих меня).

— Потому что ты бросила меня в постели с шестилетним ребенком, — ответил он, и это было сказано мягко без всяких обвинений.

— Ну и что?

— Детка, она — не моя дочь.

— Ты ей нравишься.

— Но она — не моя дочь. Ты там, это круто. Я один в постели с Билле, не так круто.

Вот черт.

Ладно, вот оно что. Я оказалась очередной раз идиоткой, думая, что они напоминали мне американскую мечту семьи. Я, как всегда, облажалась, и Митчу стало не по себе.

— Прости, — прошептала я.

Его руки напряглись, одна из них на лопатках поднялась вверх, и его пальцы схватили меня за хвост.

— Все нормально, — прошептал он в ответ, и я снова начала растворяться в его глазах, хотя его веки опускались одновременно с опускающейся головой, а губы были на расстоянии вдоха от моих.

— Митч, — позвала я, но мои губы коснулись его губ. А потом мои губы вообще перестали говорить, потому что его губы оказались на моих. Он обхватил меня за затылок, наклонив мою голову в сторону, рука передвинулась в другую сторону, его язык прошелся по моим губам, пока мои губы сами собой не раскрылись и его язык не проник внутрь.

Боже.

Вот оно опять.

О Боже!

Он был так хорош на вкус, он так прекрасно ощущался и так прекрасно целовался.

Руки заскользили вверх по его спине, пальцы впились в предплечья, пока он целовал меня, он был таким вкусным, что я не могла не целовать его в ответ.

Наконец, губы Митча оторвались от моих, скользнули вниз по щеке к уху, он зарычал, сжав руки:

— Боже, мне так нравится твой рот.

И вот я снова, стою в его объятиях, крепко прижатая к Митчу и тяжело дышащая.

Как такое случилось?

— Митч… — начала я.

Он приподнял голову, встретившись со мной глазами, оборвав меня:

— Когда у тебя следующий выходной?

Я моргнула.

— А что?

Его рука, лежащая на моих бедрах, напряглась еще сильнее.

— Твой следующий выходной, дорогая, когда?

— Ум... сегодня, — ответила я.

Он ухмыльнулся и тихо произнес:

— Я знаю, милая. Когда у тебя следующий выходной?

— Ээээ ... в пятницу.

— В четверг вечером мы возьмем няню.

Я моргнула, услышав это, такие слова обычно говорит отец матери, муж жене говорил еще больше слов, которые могли ей понравится.

— Что?

— Няня.

— Но почему?

— Потому что в четверг вечером я приглашаю тебя на ужин. Я тебя напою. Потом доставлю домой, а потом буду делать с тобой разные вещи. И то, что я предполагаю проделывать с тобой мягко переведет нас в пятницу, и я не хочу, чтобы дети меня прерывали, пока я буду это делать.

У меня подогнулись даже пальцы на ногах, колени задрожали, а соски начало покалывать.

О боже!

Я изо всех сил пыталась найти дорогу обратно в мир Мары, который был для меня более безопасным и гораздо более здравомыслящим, и начала:

— Я не…

Я замолчала, услышав, как открылась дверь в ванной комнате в коридоре. Билли вышел из душа.

Голова Митча отодвинулась от меня на два дюйма и слегка повернулась, прежде чем он пробормотал:

— Дети все время прерывают.

Я задвигала руками, прижав их к его груди, что было не очень хорошо, так как все мои пальцы встречали на своем пути только его горячее, твердое, гладкое тело.

Я пришла в себя и начала:

— Митч…

В этот момент раздался стук во входную дверь.

Митч повернул голову в другую сторону, я проследила за его взглядом, и мы оба уставились на входную дверь.

— Кто бы это мог быть? — Прошептала я.

— Понятия не имею, — ответил Митч уже не шепотом, отпустив меня, отчего мои руки отлетели в стороны, поэтому я прижала ладони к столешнице, чтобы удержаться на ногах, наблюдая, как Митч направлялся к двери.

Он посмотрел в глазок, опустил голову, пару раз удивленно качнув головой, повернулся ко мне, взглянув на меня. Я увидела удивление в его глазах, а также едва заметное раздражение. Затем он снова повернулся к двери, снял цепочку, повернул замок и открыл.

— Ты никак не могла умерить свое любопытство, а? — спросил он того, кто стоял за дверью, и в его голосе была та же смесь удивления и легкого раздражения.

— Да, потому что мой брат позвонил мне в девять часов вечера, спросив, что нужно дать больному ребенку с высокой температурой... так что ты прав, никак не могла умереть свое любопытство. Ничего не могла с собой поделать. — Услышала я женский голос, и тут же увидела, как Митч отошел в сторону, пропуская в квартиру женщину с такими же темными волосами, как у Митча, правда, вьющимися, стильно подстриженными, доходящими ей до плеч. Она была высокой, как и Митч, не совсем высокой, как он. И сложена была совсем не так, как Митч. Она состояла из отменных сисек и задницы.

За ней проследовала точная копия только в возрасте, и эта женщина очевидно была матерью Митча.

И я оказалась права. Его мать носила твинсеты (двойки — единый комплект из блузки и пиджака, или пиджака и юбки).

С платками.

Очень красивыми.

О... боже мой!

— Привет, вы, должно быть, Мара, — заявила миссис Лоусон, завидев меня. — Я мама Митча, Сью Эллен.

Мой мозг тут же воспользовался этим неудачным моментом, напомнив, что на мне была всего лишь ночнушка, а сверху рубашка Митча, а на Митче не было ничего, кроме пижамных штанов с завязками. И я тут же представила себе, что меня застукали в квартире Митча ранним утром, одетую только в ночнушку, трусики и рубашку Митча, а Митч был в пижамных штанах, и что могла подумать обо мне эта женщина, которая сказала, что ее зовут миссис Лоусон, и женщина, которая, скорее всего, была сестрой Митча — Пенни.

— Привет, — ответила я прежде, чем успела начать задыхаться от смущения.

Сестра Митча направилась к барной стойки, и ее улыбающиеся глаза остановились на мне.

— Я — Пенни, сестра Митча, — как бы между прочим представилась она, будто ситуация была вполне нормальной — застать соседку ранним утром у своего сексуального брата. Несмотря на то, что эта соседка обосновалась с ее сексуальным братом, пытаясь выплыть из длинного кризиса, в которой втянула ее горячего брата.

Что, кстати, было совсем не так.

— Э-э... привет, — отозвалась я. — Я — Мара, ум... — я не могла выдать про себя никакой дополнительной информации, потому что, скорее всего, они уже знали, кто я, поэтому была не уверена, кем была для Митча. Только вчера вечером он назвал меня «своей Марой», и от одной этой мысли, у меня сейчас бегали мурашки.

Я надеялась, что родственницы Митча этого не заметят.

Пенни проигнорировала мое глупое молчание и спросила:

— Как Билле?

— Температура спала, — ответил Митч. Закрыв за ними дверь и направившись на кухню. Ко мне. И я заметила, что он сразу как-то расслабился после такого необычного появления, возможно его мать и сестра часто без предупреждения наведывались к нему, скорее всего, что так. — Все случилось очень быстро, быстро поднялась температура и так же быстро спала, до второй порции лекарства не дошло.

— Это хорошо, — пробормотала миссис Лоусон, подходя к Пенни и становясь рядом с ней у стойки бара.

— Вы, ммм... может кофе? — Спросила я, подтягивая свои навыки хозяйки и задаваясь вопросом, стоит ли мне вести себя, как хозяйка, потому что это все же не моя квартира, а также потому, что, скорее всего мне лучше перед ними извиниться и отправиться в спальню Митча одеться.

Митч уже доставал кружки, а миссис Лоусон ответила:

— Отличная идея.

— С удовольствием выпью чашечку, — добавила Пенни.

Хотя я пыталась казаться вежливой, до конца не понимая, как относиться к их ответу, если учесть, что их ответ означал, что они собираются остаться здесь на некоторое время. И как ни странно, они не удивились, что я стала играть роль хозяйки на кухне Митча в ночнушке и в его фланелевой рубашке.

Митч поставил кружки на стол, я схватила кофейник и разлила кофе по чашкам. Все молчали, поэтому я ухватилась за фразу, которую произнес Митч, подойдя ко мне с галлоном молока, спросив:

— Что ты имел в виду, что дело не дошло до второй порции лекарства Билле?

Он плеснул молока в две кружки и отставил галлон в сторону, ответив:

— Поставил будильник, как и обещал. Он разбудил меня, я проверил ее лоб, температура спала.

При этих словах, забыв об аудитории, я уставилась на его красивый профиль, пока он доставал чайную ложку из ящика стола, потянувшись к сахарнице.

Тогда я спросила:

— Почему ты меня не разбудил?

— Не видел причин, с ней все было в порядке, — ответил Митч, насыпая сахар в кружки.

— Но почему же ты меня не разбудил? — Повторила я, тогда Митч повернул голову и встретился со мной взглядом.

— В этом не было никакой необходимости, милая, — повторил он с расстановкой. — С ней все было хорошо, вы обе сладко спали, поэтому я тоже заснул.

Я почувствовала, как мои брови нахмурились.

— Ты снова заснул?

— Ну, да, хотя нет. Я встал, выключил свет, запер входную дверь, вернулся в постель и снова заснул.

Я уставилась на него, приоткрыв рот.

Он проснулся, чтобы проверить Билле, обнаружил, что с ней все в порядке, встал с кровати, не пошел на диван, а вместо этого выключил свет, запер входную дверь и вернулся в свою кровать, где я спала с Билле.

Почему он так сделал? Почему?!

Он повернулся и протянул чашку с кофе матери и сестре, я наблюдала за ними, они, как я смутно заметила, наблюдали за нами, причем наблюдали за мной очень внимательно. Затем он развернулся и взял свою кружку с черным кофе. Поднес ее к губам. Я открыла рот, чтобы сказать.

— Привет, — услышала я бормотание Билли, и мой взгляд метнулся к моему кузену, одетому уже в новые джинсы и в одну из новых футболок, которые я ему купила, причесанный, и выглядевший как идеальный ребенок.

— Эй, ты, должно быть, Билли, — улыбнулась ему миссис Лоусон. — Я мама Митча, Сью Эллен, а это моя дочь, сестра Митча, Пенни.

— Привет, — улыбнулась Пенни.

— Привет, — улыбнулся в ответ Билли, взбираясь на барный стул и посмотрев на Митча. — Ты не мог бы сегодня тоже сварить мне овсянку, Митч? — спросил он.

— Конечно, приятель, — пробормотал Митч, поставил кружку с кофе на стойку и подошел к шкафу.

— Круто, спасибо, — пробормотал Билли в ответ.

Ладно, это было странно. Это было очень странно и безумно. Но сейчас у меня не было времени как следует подумать над странностью Билли. Моя жизнь перевернулась с ног на голову, теперь у меня было двое детей на руках, мой двоюродный брат сидел в тюрьме, и русская мафия в дополнение ко всему хотела его смерти. Моя квартира была опечатана, как место преступления. Моя мать и тетя находились здесь в городе. А я и двое моих ново приобретенных детей фактически жили с моим сексуальным соседом-парнем, в которого я тайно была влюблена в течение многих лет. Мне необходимо было сосредоточиться на всем этом, но не конкретно на Митче, не на явно любопытной сестре Митча и такой же любопытной его маме.

Я схватила свою кофейную кружку, сделала укрепляющий глоток кофе и подошла к стойке, оказавшись напротив Билли.

— Билли, милый, Билле вчера заболела, так что сегодня она останется дома со мной, — заявила я ему.

— Заболела?! — Спросил Билли, и на его лице внезапно отразилось беспокойство, но он выглядел опять же немного странно, как будто что-то скрывал от меня.

Я не успела поинтересоваться или обратить на это слишком пристальное внимание, потому что вмешался Митч и мне пришлось сфокусироваться на нем, когда он твердо заявил:

— Она не останется дома.

Я с удивлением повернулась к нему и заметила, что не только его слова были твердыми, но также выражение его лица тоже было твердым, и это удивило меня еще больше.

— Она останется, — заявила я ему.

— С ней все в порядке, — ответил он, подходя ко мне и ставя перед Билли стакан молока. — Температура спала. Она вполне здорова.

— Прошлой ночью ее тошнило, Митч, — напомнила я ему.

— Ее тошнило?! — Спросил Билли, и я посмотрела на него.

— Да, дружище, именно так. Теперь с ней все хорошо, — заверила я его. — Но я хочу, чтобы она сегодня осталась дома.

— Она вполне здорова, Мара, — вмешался Митч. — И она уже достаточно пропустила школу, об этом я узнал вчера, когда разговаривал с ее учителем. Очевидно, ее отец не заставлял ее особенно посещать школу. Но теперь с ней все хорошо, и она должна пойти в школу.

Я повернула голову к Митчу.

— Может быть, она и в порядке, но у нее может возникнуть рецидив, а я не хочу, чтобы она в этот момент была в школе. Я хочу, чтобы она находилась дома, хочу быть рядом, если что-то подобное произойдет.

— Если у нее будет рецидив, нам позвонят из школы, ты или я съездим за ней, — ответил Митч.

— Это пустая трата времени, — ответила я. — Если у нее случится рецидив, она будет уже дома, и это не будет пустой тратой времени.

— Она пойдет в школу, Мара, — объявил Митч, и я почувствовала, как мое кровяное давление резко подскочило.

— Нет, Митч, — заявила я сразу же, как только вспомнила кое о чем и посмотрела на Билли. — Может, тебе тоже не стоит ходить в школу?

Я видела, как глаза моего племянника загорелись радостью при мысли, что он пропустит школу, но услышала голос Митча.

— Это почему еще, черт возьми?

— А что, если он тоже подцепил этот вирус, черт возьми? — Спросила я вместо ответа. — Все произошло очень быстро, Митч. Буквально минуту назад с ней было все хорошо, хотя Билле весь вечер капризничала и не хотела ложиться спать. Через два часа ее уже тошнило на ковер в гостиной, и температура была сто три градуса. Это может произойти и с Билли, и, если с ним такое случится, я хочу, чтобы он был здесь.

— Если он заболеет, то нам позвонят из школы, и кто-то из нас съездит за ним, — парировал Митч.

Мое кровяное давление определенно стало еще выше, именно поэтому я положила руки на бедра, наклонилась к нему и резко заявила:

— Это опять будет пустая трата времени.

— Детка, они оба идут в школу сегодня, — объявил Митч.

— Дорогой, нет, — решительно заявила я.

Митч пристально посмотрел на меня. Я сердито уставилась на него в ответ.

— Просто для протокола, милая, я тут подумал, что мне больше нравится Мара, которая живет в своем собственном мире, в мечтах и мыслях, со своими «ум» и «эээ» и не высказывает своего мнения так агрессивно. Давай вернемся к ней.

После этого я ответила:

— Просто для протокола, милый Лампкин, я знаю, почему тебе нравится Мара, которая живет в своем собственном мире, потому что та Мара позволяла поступать тебе по-своему, командуя. Но когда я беспокоюсь о своих детях, а ты со мной не согласен, я не собираюсь возвращаться к той Маре. И кстати, я напомню тебе, что вчера ты обещал, что мы будем командой, обсуждая вместе все решения, касающиеся детей.

— Э-э... детка, — он огляделся, мой взгляд вспыхнул, когда я заметила, что он с сарказмом оглядывается, затем его глаза встретились с моими, и он заявил: — Мы ведь так и делаем. Мы же сейчас… обсуждаем.

К счастью, прежде чем я окончательно взорвалась, в этот момент вмешалась Пенни, сказав:

— Могу просто сказать, что мне это все чертовски нравится.

— Мне нравится еще больше, милая, — добавила миссис Лоусон, и я быстро взглянула на них, они обе широко улыбались.

Прежде чем я успела испугаться, что присутствующая аудитория вылетела у меня из головы, заговорил Митч.

— Может быть, кто-нибудь из вас сможет быть более полезной в данной ситуации, пойдет и разбудит Билле, чтобы она успела принять душ и подготовиться к школе, — предложил он матери и сестре таким тоном, что это вовсе было не просьбой.

— Пожалуйста, не надо, — быстро вставила я. — Ей лучше поспать, и я не хочу показаться грубой, она не знает никого из вас, поэтому не хочу, чтобы испугалась проснувшись.

Глаза Митча резанули по мне, и он зарычал:

— Мара…

Я не умела рычать, но решила постараться изо всех сил, поэтому тоже прорычала по-своему:

— Митч.

— Может я смогу быть в чем-то полезной, будучи голосом опыта, сказав. Прости, Мара, но Митч прав, скорее всего с ней будет все хорошо, — заявила Пенни, я прикусила губу, и ее глаза обратились к брату. — Но мне еще больше жаль, Митч, потому что Мара во многом права. Возможно, с ней все будет хорошо, но, если бы это был мой ребенок, который вчера выблевывал свои кишки на ковер и у нее была бы высокая температура, я ни за что бы не отправила ее на следующий день в школу. — Потом она перевела взгляд на Билли, и ее лицо смягчилось. — И еще больше мне жаль, дорогой, потому что, если бы ты был моим ребенком, я бы заставила тебя пойти в школу и забрала бы, если бы ты заболел.

— Я бы тоже так поступила, — согласилась миссис Лоусон.

— Хорошо я пойду в школу, — вмешался Билли, и я посмотрела на него, потому что еще пять минут назад его глаза горели восторгом при мысли, что он пропустит сегодня школу, и вообще, какой ребенок не хотел бы пропустить школу?

— Ну вот и все, — решил Митч, и я снова посмотрела на него. — Выяснили, — закончил он, повернулся к шкафу и вытащил коробку с овсянкой, пока я наблюдала и обдумывала то, что происходило в моей голове, и поняла, что тоже была на взводе.

Затем я спросила в спину Митча

— Наш вчерашний разговор о совместном решении... — я помедлила, чтобы подчеркнуть свою мысль, прежде чем закончить, — во все?

Он поставил коробку с овсянкой и повернулся ко мне. Я впилась взглядом в его танцующие, прекрасные, бездонные темно-карие глаза и вдруг почувствовала себя, прижатой к его высокому, твердому телу сильными руками, удерживающими меня в клетке.

Он прошептал мне на ухо.

— Да, и отчасти нет.

— Я так и думала, — язвительно ответила я, подвинув свои руки с его талии назад.

Он поднял голову, улыбнулся мне сверху вниз и спросил:

— Ты хочешь овсянку?

Я свирепо посмотрела на него, мне действительно хотелось сказать «нет», и было много другого, что я хотела ему сказать. Но я не могла все это высказать, потому что, во-первых, за нами наблюдала его мать и сестра, а во-вторых, вчера я съела его овсянку с кленовым сиропом, которым он полил, и она была очень вкусной.

— Да, — резко ответила я.

Его улыбка стала шире, он сжал меня в объятиях, отпустил и повернулся к овсянке. Я повернулась к своей кружке с кофе, которая стояла перед Билли. Именно тогда я увидела миссис Лоусон и Пенни, все еще широко улыбающимися, и Билли, который переводил взгляд с меня на Митча и опять на меня, и выражение его лица снова стало на пятьдесят лет старше, чем было на самом деле.

Я решила проигнорировать все это и сосредоточиться на кофе.

И мне показалось, что это было лучшее решение, которое я приняла за сегодняшнее утро.

19

Суровый, яркий свет мира Мары

Я осматривала себя в зеркало в ванной комнате Митча.

Разглядывая себя, поняла, что совершила огромную ошибку. Огромную. Самую огромную в своей жизни.

Я рассматривала накрашенное лицо. Затем мои глаза переместились на волосы, которые я завила в большие мягкие локоны и распустила по плечам. Затем посмотрела на шелковую блузку сапфирового цвета, в сборках поднимающуюся к шее, обкручивающуюся вокруг широкой лентой, завязанной сзади, полностью обнажая плечи, руки и спину. И напоследок я перевела взгляд на красивые джинсы и потрясающий серебряный пояс.

И я поняла.

Поняла, что не смогу этого сделать. Я должна была исправить свою ошибку.

Я услышала, как открылась входная дверь.

Митч вернулся, отвезя детей к Пенни, и мы собирались пойти ужинать.

И теперь я должна была набраться мужества, чтобы исправить свою ошибку.

* * *

Даже в лучшие времена я была бестолковой, но, когда моя жизнь превратилась в полный бардак, чего не случалось с тех пор, как я уехала от своей сумасшедшей, агрессивной матери, ничего такого не случилась, потому что я защищалась от подобного бардака каждую секунду и каждый день, когда я была еще более бестолковой, чем сейчас.

Но за два дня до этого я проснулась в мечте, ставшей явью после ночи, которая включала в себя Митча на диване, что стало (почти) другим видом мечты, ставшей явью. Я боролась с этим, но недостаточно сильно. Он убаюкивал меня, подкрадываясь, разрушая мой безопасный кокон, укутывая меня в свой, который казался мне более безопасным, уютным, теплым и намного, намного лучше моего.

* * *

В то утро, когда появилась мама и сестра Митча, Митч приготовил овсянку и объявил, что отвезет Билли в школу. Он опять проделал то же самое, не обсуждая этот вопрос со мной. С другой стороны, он уезжал на работу, а мне нужно было присматривать за Билле, так что я не стала спорить, поскольку его властный приказ имел смысл.

Он принял душ, пока я (на удивление) легко болтала с его мамой и сестрой, очень милыми, Пенни была очень откровенной и очень забавной, а его мама позволяла Пенни в основном вести все шоу, при этом довольно улыбаясь.

Митч уехал, отвозя Билли в школу, а себя — на работу. Но не раньше, чем он схватил меня за руку, подвел к двери, где мы остановились со зрителями (включая Билли, стоящего прямо рядом с нами) и попрощался, как прощается супружеская пара, прожившая вместе уже не один год. Это означало, что он обнял меня за талию, притянул к себе всем телом, коснулся губами моих губ, а затем пробормотал, вызвав шипение у меня в животе: «До вечера, дорогая».

И они с Билли ушли. Я пребывала в таком оцепенении, что мне потребовалось несколько минут, чтобы его стряхнуть, а миссис Лоусон (которая настаивала, чтобы я называла ее Сью Эллен) и Пенни через несколько минут продолжали болтать со мной, пока не проснулась Билле. Они (я имею ввиду сестру Митча и мать Митча) пробыли достаточно долго в квартире Митча, но уже без Митча, познакомились с Билле, которая полностью очаровала их, а потом они ушли.

Митч позвонил мне днем, поинтересовавшись о Билле, и я еще глубже погрузилась в свой мир грез, слушая его глубокий голос по мобильному телефону, интересующийся состоянием здоровья Билле. В этом мире грез я сказала ему, что с ней все хорошо, у нее нормальный аппетит, и все в мире Билле было просто отлично.

Потом он спросил, какие у меня планы на день, и я заявила, что собираюсь заняться стиркой, потом отправлюсь в супермаркет, заберу Билли из школы, спросила можно ли мне сходить в свою квартиру, чтобы постирать белье. Он велел мне воспользоваться его стиральной машиной и сушилкой. Я решила не спорить, потому что у меня не было особых возражений, но мысленно сделала пометку к списку своих покупок добавить стиральный порошок, мне не хотелось пользоваться всеми его вещами.

Все еще пребывая в мире грез, я поделилась с ним тем, что вчера позвонила своему страховому агенту, и опять спросила не смогу ли я пойти в свою квартиру завтра, когда придет агент, желающий осмотреть причиненный ущерб, чтобы составить бумаги. На это Митч заявил, что он не хочет, чтобы я находилась там одна, можно пойти только с ним или с Латаньей или с кем-то другим, при этом он спросил во сколько придет агент и сообщил, что сам встретится с ним. Я стала спорить, потому что агент должен был прийти в одиннадцать, и Митчу бы пришлось уехать с работы. Митч сказал, что полицейское управление находится всего в десяти минутах езды, а магазин Пирсона гораздо дальше, и для него это совсем не сложно. Потом я сказала Митчу, что он слишком много для нас делает. А Митч своим нежным голосом произнес «детка», и я немедленно хрипло согласилась с ним, выпалив: «Хорошо».

Спор был окончен.

Я спросила, не хочет ли он пиццу на ужин. Он ответил, что было бы здорово, и сообщил, что я понравилась его сестре и матери. Счастливое шипение, прошедшее потоком внутри меня, заставило ответить, что они мне тоже понравились.

Разговор продолжался, и он сказал, что у нас забронирован столик в «Норт» на вечер четверга. Я сообщила, что мне нравится «Норт», потому что так оно и было, но я также сказала, чтобы не задохнуться от мысли о настоящем, официальном свидании с Десять Целых Пять Десятых — детективом Митчем Лоусоном. Потом он сказал, что Билле и Билли проведут ночь с четверга на пятницу у Пенни. Я не стала спорить, потому что знала, что в этот момент я была немного не в себе, думая, с чего бы Билле и Билли проведут ночь у Пенни, определенно этот момент заставил бы меня задыхаться.

Мы повесили трубку после того, как на удивление долго, легко, информативно болтали, тепло, обыденно и интимно.

Поэтому, когда Митч отключился, я наконец позволила себе глубоко вздохнуть полной грудью.

Затем я посадила Билле в машину, купила все необходимое для пиццы с цыпленком барбекю, вернулась домой и сразу же положила цыпленка в маринад. Я занималась стиркой и уборкой сверху донизу, таким образом выражая маленькую благодарность Митчу за то, что он был таким крутым, позволив нам остаться у него. А потом я поехала за Билли. Когда мы оказались дома, я помогла сделать ему уроки. Затем, поскольку было тепло и приближалось лето, мы все пошли на детскую площадку в нашем комплексе, Билли крутился рядом, а Билле сидела у меня на коленях, и мы качались на качелях.

Когда мы вернулись, я стала готовить пиццу, вручную сделав тесто, так как моя хлебопечка осталась у меня дома.

Потом Митч вернулся с работы.

— Митч! — Закричала Билле, вскакивая с дивана, бросаясь через весь холл к двери, он успел сделать только один шаг в квартиру, как она обхватила руками его за бедра, крепко обняв, запрокинула голову назад, глядя на него с его высоты.

— У нас будет куриная пицца от тети Мары!

Митч положил ладонь ей на затылок, улыбнулся, глядя на нее сверху вниз и пробормотал:

— Я знаю, красавица.

Затем он наклонился, поднял ее, с ней на руках закрыл дверь, спросив:

— Тебе лучше, милая?

Она с энтузиазмом кивнула.

— Хорошо, — пробормотал он, и я увидела, как его руки сжали Билле, отчего появилось еще одно сладкое шипение у меня в животе. Затем он перевел взгляд на Билли и крикнул:

— Привет, парень.

— Привет, Митч. Я сделал уже все уроки, — молниеносно добавил Билли, и судя по тому, насколько быстро он это заявил, явно не хвастаясь по-детски, не выжидая, чтобы его похвалили, и не пытаясь что-то выпросить, поскольку он оказался молодцом. В сообщении Билли было явно что-то другое, я до конца не могла понять, поэтому внимательно изучала выражение его лица и язык тела, пока Митч не перебросил через спинку дивана Билле, усадив ее рядом со мной, и пока тут же его губы не оказались на моей шее.

— Привет, милая, — прошептал он, целуя меня.

По груди разлилось тепло, я запрокинула голову назад, он оторвался от меня, глядя мне в глаза.

— Привет, — прошептала в ответ, тут же растворившись в его глазах.

— Наконец-то, — пробормотал он, его глаза смеялись, — я попробую твою пиццу.

Услышав это, я нахмурилась.

А Митч громко расхохотался. Затем я почувствовала, как он обхватил меня за хвост волос, легонько потянул за него, отчего голова запрокинулась еще ниже и прикоснулся своими смеющимися губами к моим.

Понятно, что я перестала хмуриться в тот же самый момент.

Затем он отпустил мой хвост и направился в спальню, по пути снимая пиджак.

Я смотрела ему вслед, не в силах вынырнуть из самого безопасного, уютного, теплого, лучшего кокона, который появился вокруг меня с его появлением, главным образом потому, что мне просто не хотелось.

Мы ели пиццу за обеденным столом, так распорядился Митч. И пока мы ели мою пиццу за его обеденным столом, я все глубже погружалась в мир своих грез, потому что за всю свою жизнь у меня никогда не было ничего похожего. Ничего похожего, чтобы вся семья собралась вокруг огромного стола. И ела бы отличную пиццу (это не совсем мои слова). И слушала бы болтовню детей и глубокий, красивый голос красивого мужчины, вступающего в разговор и, наблюдая за всеми, кто мне был не безразличен, видя, как они улыбались, рассказывая что-то смешное или грустное, делясь своими мыслями и делами, как бы разделяя свою жизнь с ним.

И я отлично понимала, что раньше такого у Билли и Билле никогда не было, и я видела, что им это нравится так же, как и мне.

А может, даже больше, чем мне.

И я следила за оживленной Билле, если в это можно было поверить, ее восторженность поднялась на три ступеньки выше, в то время как ее собственное тефлоновое покрытие, такое уютное, как теплый кокон, плотно охранял ее. Я видела, как Билли внимательно наблюдает за Митчем, подражая ему во всем, например, как он ел, потом поставил в раковину свою тарелку, потом как уселся в свое кресло, наконец-то имея перед глазами хорошего, порядочного мужчину в качестве образца для подражания…

Ему все это нравилось определенно больше, чем мне.

И мой безопасный, уютный, теплый и намного лучший кокон почувствовал себя немного хихикающим, когда Билли заявил, что просто горит желанием вымыть посуду. Затем Билли с таким же отчаяньем, с такой скоростью стал ее мыть, что ни Митч, ни я не смогли его отговорить от этого. Он даже не дал нам самим убрать со стола.

Я наблюдала за ним с большой тревогой, а потом почувствовала еще одну тревогу, озабоченность, наблюдая за Билли, который настолько усердно убирал все на кухне, в глазах Митча появилась такая же тревога.

Должно быть, он почувствовал на себе мой пристальный взгляд, потому что перевел на меня глаза, я склонила голову набок, он прошептал:

— Позднее, дорогая, — я только кивнула.

Когда я уложила детей спать, а Митч растянулся на диване, смотря матч по бейсболу. Я обогнула диван, его глаза тут же остановились на мне, я же вперилась в него взглядом.

— Иди сюда, детка.

Я скользнула глазами по всему его растянувшемуся телу, он выглядел настолько обалденно, лежа на диване, его глаза смотрели на меня с такой нежностью, как и его голос, отчего мои мозги глубоко зависли в мире грез, хотя мое тело автоматически передвинулось к нему. Как только я придвинулась к нему на расстояние вытянутой руки, он сделал резкий выпад, его пальцы сжались на моем бедре, я оказалась прижатой к спинке дивана, он прижался ко мне своим боком, а моя щека при этом прижималась к его груди.

— Досмотри со мной игру, а потом я отпущу тебя спать, — пробормотал он.

— Ладно, — пробормотала я в ответ.

Его рука тут же обвилась вокруг моей поясницы, пальцы беспорядочно стали выплясывать по джинсам на моем бедре. Я вздохнула и обняла его за живот.

Понятно теперь? Я совершенно обезумела с ним.

Я слышала его грохочущий голос, когда он пробормотал:

— Назвать твою пиццу очень хорошей нельзя.

Я моргнула, но была так глубоко погружена в мир своих грез, уютно устроившись на диване рядом с Митчем, что мне было все равно, что он скажет, поэтому прошептала в ответ:

— Не хороша?!

Его пальцы впились мне в бедро, когда он ответил:

— Она чертовски великолепна.

Я даже не предполагала, что смогу еще больше расслабиться в его объятиях, но услышав его слова, я расслабилась, растеклась еще больше, еще сильнее сжав его живот.

Его рука, обнимающая меня за спину, ответила взаимностью на мое сжатие.

Затем он пробормотал:

— Спасибо, что убралась в квартире.

Он заметил.

Боже, он был таким милым.

— Всегда пожалуйста. Спасибо, что позволил нам остаться у тебя, — пробормотала я в ответ на очередное пожатие его живота.

— Всегда пожалуйста, — прошептал он.

Еще одно шипение пронеслось у меня по животу, затем его пальцы вернулись на место, и я безучастно уставилась в телевизор, наблюдая за игрой. Митч тоже уставился в телевизор, и я поняла, что в нем тоже кипели эмоции, но из-за всего происходящего, и еще одного дня у меня не было сил поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Единственное, на что у меня хватило сил, это чувствовать его теплый живот, расслабленные движения его пальцев на своем бедре, его поднимающуюся и опускающуюся грудь при дыхании.

Мои веки отяжелели, телевизор внезапно погас, так же внезапно меня поставили на ноги, он обхватил меня рукой, другая — сжала подбородок, запрокинув мою голову назад. Затем его рот оказался на моих губах, я открыла губы, его язык скользнул внутрь в сладком, восхитительном прикосновении с моим языком, а потом его губы испарились.

— Тебе пора спать, милая, — пробормотал он.

— Хорошо, — пробормотала я в ответ.

Его рука сжалась вокруг меня, губы улыбнулись, он развернул мое тело, легонько толкнув, и мои ноги донесли меня прямиком в его спальню.

Меня мало заботило, наденет ли он пижаму, мало заботило имеется ли у него одеяло или подушка. В рекордное время я уже лежала в своей ночной рубашке в его постели и крепко спала. Поэтому не видела, как он вошел, забрал свою пижаму, переоделся в ванной комнате и взял подушку, которой я не пользовалась, убрал волосы с моей шеи, затем провел пальцем по моему подбородку, потом вышел из спальни, закрыв дверь и лег на диван.

* * *

На следующее утро я открыла глаза и услышала, как Митч, Билли и Билле разговаривали на кухне.

Я опять закрыла глаза.

Потом улыбнулась в подушку.

Затем скатилась с кровати, подготовилась в ванной комнате, натянула фланелевую рубашку Митча и направилась на кухню за кофе, овсянкой Митча и в помощь Митчу, собирающих детей в школу.

* * *

Вернувшись после работы в квартиру Митча, я увидела на кухонном столе записку от него:

«Дорогая,

Дети сейчас со мной в парке у дома. Мы перекусили. Мы пойдем ужинать, когда ты вернешься домой, найди нас.

М.»

Он написал: «когда ты вернешься».

Домой.

О боже! Мне это нравилось.

Я вошла в спальню Митча, переоделась в джинсы и футболку, мысленно поставив галочку, спросить Митча, когда я смогу вернуться в свою квартиру, чтобы все там убрать (и переехать назад к себе), но также сделала пометку, спросить у него, когда я смогу забрать еще кое-какие свои вещи из своей квартиры. Потом надела шлепанцы и отправилась их искать.

Спускаясь по задней лестнице в дворик на заднем дворе нашего комплекса, я заметила Латанию и Брента, сидящих за столом для пикника с женщиной, которую я не знала. Все они наблюдали за Митчем, Дереком и Билли, играющими в мяч с еще одним чрезвычайно сексуальным парнем и точной его копией — такими же сексуальными, но только маленькими копиями мальчиками (с которыми я тоже не была знакома), пока наблюдала за ними, как Билли бегал за мячом, преследуя одного из них, хотя я не понимала самих правил игры, но предполагала, что они все прекрасно их понимают.

Меня тут же приветствовала Билле также, как она приветствовала Митча, врезавшись всем телом с обниманием бедер, затем она перевела свой взгляд на воображаемую погоню парней (или чего-то еще). Митч держался отстраненно (физически, поскольку он не бросал мяч в игру), но не эмоционально отстраненно, потому что его глаза потеплели, выражение лица смягчилось, и красивые губы улыбнулись, когда он увидел меня. Меня также приветствовала женщина, с которой я не была знакома, пожав мне руку, она оказалась Тесс О'Хара (из пекарни Тессы!). Она была женщиной Брока Лукаса (чрезвычайно горячего парня), партнера Митча (О Боже! его напарника! партнеры-копы были как одна семья!) Лукас кивнул мне, а два мальчика оказались Джоэл и Рекс, сыновьями Брока (О боже!) и мы собирались на ужин вместе с ними (о Боже, Боже, Боже) после игры.

Я присела к Тесс, Латании и Бренту за столом для пикника после того, как справилась с непосильной задачей во время знакомства, не задохнувшись и не упав в обморок, и в данный момент смотрела, как Митч, Дерек, Брок, Джоэл, Рекс и Билли играют в бейсбол.

И я начала волноваться, наблюдая за их игрой.

Не из-за своей сумасшедшей жизни в мире грез. Не потому, что узнала сегодня, что медицинская страховка моих опекунов будет обходиться мне в кругленькую сумму каждые две недели. Не потому, что мой сегодняшний день закончился тем, что Митч играл в бейсбол с Билли, а потом мы отправимся (на еще один) семейный ужин, с его партнером и семьей его партнера. Не потому, что я давно уже не получала известий от мамы и тети Луламей, а потому, что моя мать и тетя затихли на время, явно устраивая заговор, а это не предвещало ничего хорошего.

Нет, еще я злилась, потому что Билли не очень хорошо управлялся с бейсбольной рукавицей, бросая мяч. Скорее его отец этому не научил. Но и это было еще не всем. Дело в том, что Билли явно хотел быть таким же лучшим, крутым, не потому что он хотел казаться хорошим, а судя по его поведению, я поняла, что он не хотел раздражать или разочаровывать Митча.

И он, казалось, совсем не замечал того факта, что ни Митч, ни Брок, ни Дерек, если уж на то пошло, совсем не разочаровывались и не раздражались от его игры. Все мужчины играли терпеливо, постоянно подбадривая его, при этом не давлея своим опытом, естественно спокойно, но Билли этого не замечал. Чем больше они бросали мяч, тем больше Билли нервничал и волновался, промахиваясь или бросая не туда, что случалось почти каждый раз.

— Это плохо, — пробормотала я, наблюдая, как Билли упустил еще один мяч, который Митч бросил ему буквально прямо в рукавицу, если бы Билли был более спокоен, не слишком старался угодить и не сдвинул свою рукавицу в последнюю минуту, то поймал бы.

— Он успокоится, детка, — пробормотала в ответ Латанья. — Помни, что для него это все в новинку, как и для тебя с Митчем.

— Он сильно нервничает, — прошептала я.

— Точно, — прошептал в ответ Брент, и я посмотрела на него, его глаза тоже были полностью сосредоточены на Билли. — Он слишком взвинчен.

— Потому, что он думает, что Митч, Брок и Дерек крутые, но он так думает из-за того, что Митч, Брок и Дерек, на самом деле, крутые, он тоже хочет стать крутым, — объяснила Тесс, затем мягко подтолкнула меня плечом и прошептала: — Он успокоится, Мара. Все будет хорошо.

— Дело не в этом, — ответила я ей.

— Придет в себя, — добавила Латанья.

Я отрицательно покачала головой, думая о последних двух днях, сказав:

— Он стал напоминать ребенка робота. Для него это не просто игра в бейсбол. Мне кажется, последнее время он постоянно на взводе.

— Это странно, — заметил Брент. — Мне казалось, что он в лучшем случае расслабится, находясь подальше от своего отца, в более безопасном месте.

Я молча согласилась с ним, наблюдая, как Билли бросил мяч Дереку, тот пролетел очень высоко, Дерек подпрыгнул, но так и не смог поймать, так как мяч буквально пролетел над его перчаткой в дюйме. Билли видел, как Дерек приземлился, сморщившись с такой силой, что на него было жалко смотреть.

Это было напряжено и тяжело.

Вот тогда-то я и решила прервать игру.

И собралась уже было подойти к Билли, как услышала, что Митчсказал:

— Дайте минутку, парни!

Он посмотрел на Дерека, опустив руку в перчатке вниз, Дерек бросил мяч Митчу, тот поймал его перчаткой, словно та была его второй кожей и подошел к Билли. Добравшись до Билли, он наклонился к нему.

Билли отошел на шаг назад. Митч положил ему руку на плечо, осторожно наклонившись к нему, потом что-то сказал, Билли слушал, опустив голову, уставившись в траву и сосредоточившись. Потом Билли закусил губу. Затем Билли резко поднял голову и встретился взглядом с Митчем.

Я затаила дыхание.

Митч улыбнулся Билли. Билли улыбнулся в ответ. Рука Митча, все еще лежавшая на его плече, слегка хлопнула его по плечу, затем он выпрямился и пошел прочь.

Билли облизнул губы и отошел на два шага назад. Митч повернулся к нему и бросил мяч, Билли, стоя неподвижно, следил за мячом, падающим прямиком в его перчатку, затем сжал перчатку.

Как только его перчатка сомкнулась вокруг мяча, я вскочила на ноги, вскинула руки вверх и закричала во все горло:

— Ура! Хоп-хоп-хоп! Давай, Билли!

Глаза Билли метнулись ко мне, в них читался шок, потому что Брент, Тесс и Латанья тоже повскакали на ноги рядом со мной и тоже стали орать. Затем его лицо расплылось в неуверенной улыбке, а потом он перевел взгляд на Митча.

— Я тут, Уинчелл, — крикнул Митч, хлопая по внутренней стороне перчатки. — Сосредоточься, приятель, не спускай глаз с моей перчатки, ни о чем не думай, все отпусти.

Билли кивнул, крутанулся и сделал удар. Мяч летел высоко и прямо на Митча, не так далеко, как раньше. Митч легко поймал его, лицо Билли расплылось в широкой улыбке, когда Митч улыбнулся ему в ответ.

— Потрясающе! — Завопил Дерек.

— Давай, Билли! Вперед, Билли! Вперед, Билли! — начали скандировать Брент, Латанья, Тесс и я, к нам подлетела Билле, скандируя вместе с нами, обняв меня за бедра. По лицу Билли пополз румянец, он снова прикусил губу, но все же продолжал улыбаться.

Митч бросил мяч Дереку, Дерек перебросил его Броку, Брок быстро бросил его Билли, не давая Билли возможности расслабиться, и Билли снова его поймал. Мы снова зааплодировали. Билли покраснел еще сильнее, он тут же снова бросил мяч Митчу, который чуть не угодил тому прямо в перчатку. Митчу оставалось всего несколько дюймов, чтобы дотянуться.

Еще один подбадривающий вопль издал наш хор, на этот раз громче и безумнее.

Дерек засмеялся. Брок с улыбкой взглянул на свою женщину (которая, если серьезно, была очень сексуальной!). Митч улыбнулся, глядя в газон, покачав головой, прежде чем снова поднять голову и кинуть в Дерека, Дерек поймал и мгновенно запустил мяч в Билли, которому следовало до него дотянуться, но он снова поймал. Отчего с нашей стороны послышалось еще одно громкое и безумное «Ура!».

Так все и продвигалось: Митч, Брок, Дерек и даже (я бы добавила, вполне дружелюбно настроенные) Джоэл и Рекс не давали Билли шанса напортачить, слишком сильно сосредотачиваться на броске или слишком нервничать. Они даже подменили его, когда Митч поймал пас Билли, затем передал ему мяч обратно, и Билли вступил в игру.

Наша группа поддержки устроилась за столом для пикника, мальчики продолжали играть в свою игру. Билли пропустил несколько пассов, но их было немного, и они были далекими, его броски были не совсем точными, но были намного лучше, и, в конце концов, он обрел достаточно уверенности, что послышалось несколько «уумф-уумф».

Билле взобралась на стол для пикника, присев позади меня на колени, высвободила мои волосы из хвоста и начала с ними что-то мудрить, Брент, Латанья, Тесс в этот момент разговаривали со мной обо всем на свете. Я наблюдала, как Билли расслабился и начал получать удовольствие от игры, парни стали перебрасываться шуточками, играя в бейсбол.

В конце концов я остановила свой взгляд на Митче, затем стала разглядывать его совершенное тело, так спортивно двигающееся, пока он болтал с нашим общим другом и своим другом копом, сыновьями своего напарника и моим любимым племянником.

И я все глубже погружалась в свой безумный мир грез, который совсем не был моим миром, но я не могла от него отказаться.

И я не могла от него отказаться, потому что светило солнце. В Колорадо наступил май. Было тепло. Я находилась с кучей людей, которые мне нравились, с недавно познакомившимися, которые оказались классными, и хотя все было очень, очень неправильно в мире Мары, в этом реальном мире, в этот сверкающий, идеальный момент, все было очень и очень правильно.

* * *

Поэтому после игры мы отправились ужинать с Тесс, Броком и его сыновьями.

У нас был отличный ужин, который превратился в настоящее светопредставление (в основном из-за Билле, которая явно не могла решить, в кого она больше была влюблена в Джоэла или Рекса, поэтому она слишком много уделяла им внимания… а также Митчу, который определенно был теперь ее третьим самым любимым человеком в мире после Билли и меня, и она хотела, чтобы он об этом знал), и все время, пока мы расслаблялись, я не чувствовала себя так, будто находилась в каком-то безумном мире грез, который не был моим.

Я совсем этого не чувствовала.

Даже когда закончился ужин и Митч придвинул свой стул поближе ко мне и обнял меня за спину, лениво поигрывая прядью моих волос, разговаривая при этом с Броком.

Даже тогда не чувствовала.

Я ощущала себя вполне реально, будто это мой мир, и мне все нравилось.

Это было чертовски здорово.

Так что я не хотела из него выбираться.

* * *

Следующее утро началось так же, как и предыдущее, за исключением того, что Митч провел меня в мою квартиру, чтобы я смогла взять кое-какие вещи для нашего свидания.

Но на этот раз конец в моей квартире был другим, не такой, как в тот раз

И только когда я оделась, накрасилась и была готова к нашему свиданию, смотря на себя в зеркало в ванной Митча, я поняла свою ошибку.

Шелковый, такой уютный, безопасный и теплый кокон вокруг меня, сделанный из тепла и заботы Митча, полностью разрушился.

И когда он пал, резкий, яркий свет мира Мары ослепил меня, напоминая, кто я, а кто он и чем все может у нас закончиться.

Я моргнула, глядя на себя в зеркало, услышав, как Митч вошел во входную дверь.

И поняла, что ради детей, ради себя, ради Митча и, главное, ради наших сердец, я должна вытащить всех нас с ослепляющего света мира Мары, пока не стало для всех нас слишком поздно.

20

Пока не стало слишком поздно

— Мара, милая, ты готова? — Крикнул Митч из гостиной-кухни-столовой.

На нетвердых ногах в серебристых босоножках с ремешками на шпильках, я вышла из его ванной комнаты, полная решимости объяснить Митчу все о мире Мары и его месте в нем.

Другими словами, для нег не существовало места в мире Мары.

Моя преданность этой задаче мгновенно пошатнулась от прямого удара, когда я, войдя в гостиную, увидела Митча, стоящего в конце барной стойки, одетого в сшитую на заказ рубашку цвета эспрессо, которая безумно сексуально смотрелась на нем, таком же пиджаке цвета эспрессо, который также смотрелся на нем сексуально, сказочно темно-коричневом поясе на выцветших джинсах, которые определенно смотрелись на нем еще более сексуальнее. Он запрокинул голову, делая глоток из бутылки пива, пока я сетовала на то, что красилась в его ванной комнате, а он переодевался в своей спальне. Поэтому я упустила возможность увидеть его великолепие (поэтому встретилась с его вернувшимся великолепием) до того, как он отвез детей к своей сестре.

Вместо этого я была поражена тем, насколько он был красив с головы до ног.

Его глаза скользнули по бутылке пива, затем он опустил голову, отчего я получила второй прямой удар сразу после первого, он опустил руку с бутылкой, и его темно-карие глаза, вперились в меня, за наносекунду превратившись из теплых в обжигающие.

— Господи, — пробормотал он.

Я остановилась в четырех футах от него, взяла себя в руки и объявила:

— Митч, нам надо поговорить.

Как будто я вообще ничего не говорила. Он отставил бутылку в сторону, его горящий взгляд прошелся по мне сверху донизу и обратно, время от времени замедляясь, беспорядочно, медленно ощупывая, отчего я почувствовала себя немного странно, как никогда себя не чувствовала раньше. Прекрасной и своего рода немного забавной. Смешной, чего я не чувствовала, находясь в его объятиях, видно, это был другой своеобразный вид смешного.

— Господи, — снова пробормотал он.

— Митч, ты меня слышишь? — Спросила я, подавляя свое прекрасное чувство смешного.

Наконец его взгляд переместился на мое лицо.

— Иди сюда, детка, — приказал он нежным голосом, но в его голосе слышался рокот, который я ощущала физически. Теплый, сладкий, бесконечно сексуальный.

Еще одно прямое попадание.

— Митч, я спросила, ты меня слышишь.

— Иди сюда, — повторил он.

— Нам нужно поговорить, — тихо повторила я.

— Тебе надо поговорить, мы поговорим за ужином, — ответил он. — Сейчас мне нужно, чтобы ты подошла ко мне.

— Митч… — начала я, и он зашевелился.

Сделав выпад рукой, его пальцы обхватили меня за запястье. Он дернулся назад, я же влетела в него, столкнувшись с его телом и руками, обхватившими меня.

— Черт, — пробормотал он, и я запрокинула голову, взглянув на него, у меня перехватило дыхание от того, что я внезапно оказалась в его объятиях, которые определенно были не тем, где я хотела бы быть, собираясь ему сообщить, что считала важным. — Я знал, что твои волосы прекрасны, когда распущенны, но, Господи, не настолько.

Вау. Это было очень мило.

Нет-нет. Мне необходимо было сосредоточиться. Сфоку... сироваться!

— Митч, мне нужно, чтобы ты выслушал меня, — заяивла я ему.

Его рука скользнула по моим волосам, глаза стали блуждать по моей голове, он пробормотал:

— Я весь во внимании, дорогая.

— Митч! — Резко оборвала я, уперев руки ему в грудь, вцепившись в лацканы пиджака, отчего его глаза впились в меня.

— Не надо, — вдруг произнес он, и я ошалело моргнула.

— Что?! — Переспросила я.

— Мара, я вижу, ты сама себя накрутила, собираясь высказать мне то, что, скорее всего, разозлит меня и разрушит все мои планы на сегодняшний вечер, так что я прошу тебя, не надо.

Я снова моргнула. Затем сообщила:

— Нам нужно поговорить.

— Ты собираешься со мной поговорить о том, как хорошо нам было вместе, лежа смотреть бейсбол? — спросил он.

Я уставилась на него и почувствовала, как мои брови сошлись на переносице.

— Я не смотрела бейсбол.

— Ладно, ты собираешься со мной поговорить о том, как хорошо нам было лежа вместе, смотреть бейсбол, когда ты отключилась?

Я раздраженно втянула воздух, потому что он разрушил мой план, когда он так говорил, напоминая мне, как хорошо нам было вместе, на самом деле так и было, поэтому я огрызнулась:

— Нет.

— Хорошо, тогда, возможно, нам стоит поговорить о том, насколько прекрасен был каждый наш поцелуй с первого до последнего?

Я напряглась и выпалила:

— Однозначно нет.

— Ты уверена, что не хочешь поговорить, насколько хороша ты на вкус? — спросил он.

О боже! То, что говорил Митч было похоже на теплое, сладкое, бесконечно сексуальное ощущение, которая я чувствовала просто физически.

Вот черт.

— Нет, — повторила я.

— Может, как чертовски здорово ты себя ощущала, когда прижималась ко мне и крепко хваталась.

Он полностью разрушил мой план!

— Нет! — Мой голос становился все громче.

— И ты не хочешь поговорить со мной, насколько тебе это нравилось так же, как и мне.

— Митч…

— Лучший поцелуй в моей жизни, — продолжал он. — Все до единого.

Боже, Боже мой!

Это было очень мило.

Я закрыла глаза, открыла и прошептала:

— Прекрати.

Но он не останавливался.

— И самые лучшие поцелуи в твоей жизни тоже. Ты же сама сказала, детка. О том первом, ты мне прямо сказала, я точно понимаю, что остальные были такими тоже. — Он ближе наклонил голову к моей, его голос стал ниже, когда он тихо произнес: — Особенно, когда ты лежала на спине на моем диване.

Он много чего делал своими губами, когда я лежала на спине на его диване, и в этом он был прав, это было лучшее, что у меня когда-либо было. Все это.

— Пожалуйста, мне нужно кое-что тебе сказать, — тихо попросила я.

Его руки сжались, пальцы запутались в моих волосах, голова опустилась еще ниже, лицо приблизилось к моему, он сказал:

— Если только ты не собираешься мне сказать, что так же сильно, как и я, хочешь узнать, к чему все это может привести. Больше ничего из твоих уст в данную минуту, я не хочу слышать.

— Это очень важно, — тихо сказала я ему.

— Это будет полная херня.

Я пристально посмотрела на него и ответила:

— Нет, не правда.

— Меня не было полчаса, детей тоже. Все это время ты была одна и думала о сегодняшнем вечере. Это означает, что у тебя было время, когда тебя ничто не отвлекало от своих мыслей, что ты начала паниковать по поводу сегодняшнего вечера. А это значит, что у тебя было время опять засунуть свою голову в задницу, я говорю тебе, Мара, я ждал этого вечера четыре года, так что я не позволю тебе испортить его своим дерьмом.

Еще одно прямое попадание, прямо в цель. В яблочко. Весь мой боевой настрой рассыпался в прах.

— Ты ждал этого вечера четыре года?! — Спросила я голосом, который не узнавала даже сама, и я знала почему. Глупо, по-идиотски, безмозгло, но в голосе прозвучала надежда.

— Детка, я же говорил тебе об этом вчера вечером, — напомнил он мне.

— Но… — начала я, но он оборвал меня.

— … когда я переехал в этот дом, ты жила с мужчиной, — заявил он, я и так это знала, а также знала, что он тоже это знал, Митч продолжил: — Твой мужчина был мудаком, и я это понял, потому что большую часть времени наблюдал, как ты тянулась к нему, а не он к тебе. Когда мужчина имеет такую женщину, как ты, он не заставляет ее тянуться к нему, а сам идет к ней. Я окончательно понял, что он мудак, когда он ушел, потому что только мудак может отпустить такую женщину, как ты.

ОМойБог! Еще одно прямое попадание.

Ему пришлось замолчать, потому что мне пришлось заставить его замолчать.

— Митч…

— О нет, Мара, ты хочешь поговорить, мы говорим. Мы уберем это дерьмо с нашей дороги и сделаем это быстро, чтобы не потерять нашей брони в ресторане.

Я посмотрела на него снизу вверх, потом снова впилась в него взглядом.

— Да, я хочу поговорить, но говоришь все время только ты.

— Это потому что, судя по выражению твоего лица, мне насрать, что ты скажешь.

Мой взгляд потеплел, и я спросила:

— Ты только что сказал мне это?

— Да, — ответил он без колебаний.

— То, что я хочу тебе сказать, так же важно, как и то, что говоришь ты, — сообщила я ему.

— Неаааааа, то, что ты собираешься мне сказать, это полное извращение и полная херня, я не собираюсь стоять здесь и выслушивать, как ты хочешь испоганить и извратишь действительно чертовски хорошую неделю, несмотря на то, что Билле психовала от страха и ее рвало. Я не собираюсь стоять тут и выслушивать все это дерьмо, потому что у нас была действительно хорошая неделя, и мне удалось все же, каким-то образом вытащить твою голову из задницы, и мы вместе смогли хорошо прожить эту неделю, хотя бы потому что в данный момент ты выглядишь просто чертовски невероятно. Я проголодался и хочу есть. И я хочу поужинать, сидя за столом перед тобой, выглядя так же обалденно, как и сейчас. А потом я хочу отвезти тебя домой и попробовать стащить с тебя эту чертовски сексуальную блузку, и также выяснить смогу ли я заставить тебя дать по тормозам, когда ты позволишь трахнуть себя в этих самых сексуальных бл*дских туфлях.

Я впилась в него взглядом, хотя его слова обжигали меня, как лесной пожар.

И заявила:

— Это реальное безумие.

— Не сейчас, в другой раз я бы поинтересовался, почему ты так думаешь, но сейчас мне, если честно, насрать, — парировал он.

— Я так думаю, потому что это и есть реальное, полное безумие! — Огрызнулась я.

— Господи, Мара, — прошипел он сквозь зубы.

Я сразу же приступила к делу.

— Такие люди, как ты, не тратят свое время на меня, не встречаются и не занимаются со мной сексом.

Когда эти слова слетели с моих губ, его лицо тут же приобрело жесткое выражение.

Но он втянул воздух носом, его голова откинулась назад, поэтому перед своими глазами я увидела только его горло и нижнюю часть задранного подбородка, он пробормотал в потолок:

— Господи, бл*дь, ты решила начать все сначала.

И прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он опустил голову, следовательно, его подбородок тоже опустился вниз, его блестящие темные глаза встретились с моими, а руки крепко сжались вокруг меня, он ответил:

— Детка, в другой раз я был бы готов выслушать любую твою извращенную, гребаную причину, из-за чего ты извергаешь это дерьмо, но главное заключается в том, что я захотел бы выслушать любую твою извращенную, гребаную причину, из-за чего ты извергаешь это дерьмо, но в данный момент не собираюсь этого делать. И я не собираюсь этого делать потому, что уже слышал, как ты извергаешь извращенное, свое гребанное дерьмо. Я и тогда был с тобой не согласен, как и теперь. Сейчас я тоже с тобой не соглашусь. Но в данный момент я имею в виду нашу предыдущую неделю, которая доказала тебе, что я прав, а ты, бл*дь, ошибаешься.

— Митч! — Прокричала я. — У нас ничего не получится.

— У нас получается уже целую неделю, — заметил он.

— Потому что я жила в мире своих грез, — ответила я, и его брови сошлись вместе.

— Мать твою, о чем ты? — прошептал он.

— Это не настоящий мир, Митч, — сообщила я ему.

— Он настоящий, Мара, — сообщил он мне.

— У нас не получится! — Воскликнула я, приходя в полное отчаяние.

Его глаза скользнули по моему лицу, несколько минут он внимательно изучал выражение на моем лице, потом мягко заметил:

— Понятно, ты заперлась в своем мире и даже меня не впускаешь туда.

— Нет, — солгала я совершенно искренне. — Я почти уверена, что ничего не получиться.

— Как ты можешь так говорить, если не даешь нам шанса, чтобы все продлилось дольше, чем какая-то гребаная неделя?

— Я уже говорила тебе почему. Такие мужчины, как ты, не проводят время с такими женщинами, как я! — Выстрелила я в ответ.

— Господи, Мара, и я уже один раз все тебе объяснил. Мне насрать, что твой двоюродный брат оказался полным придурком, а твоя мать с тетей — полным кошмаром, о котором узнал каждый, и что у тебя была судимость в несовершеннолетнем возрасте. — Закончил Митч, отчего все мое тело окаменело.

ОМойБог.

О Господи.

— Что? — Прошептала я.

Смутно заметив, как сердитое, расстроенное выражение на лице Митча перешло в напряженное, а его руки крепче обняли.

— Мара… — начал он.

— Ты знаешь о моей несовершеннолетней судимости? — Спросила я шепотом.

Руки Митча сжались еще крепче, а лицо еще более стало напряженным.

— У меня есть друг, который в качестве одолжения заглянул в твое досье, и я знаю, что ты и твой кузен Билл были замешены в чем-то противозаконном.

У меня сжался желудок, я попыталась вырваться из его хватки, но его хватка стала только сильнее.

Митч продолжил.

— Мара, самое главное то, что происходит здесь… а не то, что было в прошлом. Ты чиста уже четырнадцать лет.

— Ты попросил кого-то отыскать мое досье?! — Все еще спрашивала я шепотом.

— Ага, попросил. Ты была такой замкнутой, постоянно находилась в своем собственном мире в течение двух лет, несмотря на то, что твой бывший ушел; ты не оставила мне ни единого шанса, ничего, была заперта наглухо. Я хотел узнать, где ты работаешь, поэтому стал копать. Большой кредит. Никаких долгов. Приличные сбережения. Кое-какие инвестиции, без риска. Никаких штрафов за парковку. Никаких нарушений правил дорожного движения. Ты сменила всего две работы и три квартиры за тринадцать лет. Но когда ты была ребенком, тебя четыре раза привлекали за пьянство в несовершеннолетнем возрасте, пока тебе не исполнилось шестнадцать, один раз за хранение марихуаны, другой — за пьянство и хулиганство. Детское дерьмо, которое совершают все подростки, за исключением, что ты была с мудаком, который был старше тебя, но, видно, был недостаточно умен, чтобы защитить тебя, чтобы ты не попадалась.

Он произнес столько всего, но ничто не произвело на меня впечатления.

— Ты приказал кому-то отыскать мое досье? — Опять повторила я.

Его руки слегка встряхнули меня.

— Да, Мара. Я проделал это какое-то время назад, детка, и когда я говорю «какое-то время», имею в виду до того, как починил твой кран, — он наклонился еще ближе, — поэтому сейчас мне насрать, все то, что ты собираешься мне сказать.

На этот раз до меня дошел смысл его слов.

— Я была тогда подростком, — прошептала я.

— Мне это известно.

— Дома было не слишком хорошо, — продолжила я шепотом, выражение лица Митча снова изменилось. Гнев и разочарование исчезли, теперь он был напряжен. Гипер-напряжен.

— Насколько нехорошо? — тихо спросил он.

Но я его не слышала.

— Я была молода, Билл тоже был молод. В подростковом возрасте мы были с ним очень близки.

— Мара…

Я отвернулась и закрыла глаза, прошептав:

— Ты наводил обо мне справки.

И в этот момент почувствовала, как сильно бьется сердце.

Он знал про Билла. Он увидел тогда Билла в его обычном состоянии, и это было не очень хорошо. Он познакомился с моей мамой и тетей Луламей, зная о них, и это тоже было нехорошо.

Все было очень плохо.

Если не сказать, что все было еще хуже.

Я тогда и так была Два и Пять Десятых, но он узнал о моем послужном списке в несовершеннолетнем возрасте, когда я была глупой идиоткой, совершала глупые вещи, делала еще больше глупых вещей, потому что была достаточно глупа, совершая их с Биллом, отчего сама себя опускала до Двойки. А если он когда-нибудь узнает о том, что творилось у меня дома, я стану в его глазах Единицей. А может Нулем и Семьдесят Пять Сотых. Никто не захочет становиться Нулем и Семьдесят Пять. Никто. За исключением, тех, кто уже Нуль и Семьдесят Пять Сотых или даже ниже, я и так всю жизнь провела с ними, поэтому становится ими снова не собиралась.

Я слишком много работала, чтобы выбраться из всего этого дерьма. Я очень старалась, что все это осталось позади. Я столько трудилась, чтобы скопить какие-то сбережения. Иметь приличную квартиру. Красивую мебель. Красивую одежду. Хороших друзей.

Я много работала ради этого.

— Мара… — позвал он.

— Отпусти меня, — прошептала я и едва заметно толкнула его в грудь.

Его руки напряглись, он пробормотал:

— Черт побери, Господи, Мара, милая, посмотри на меня.

И тут меня вдруг поразило, как тогда разозлился Митч, когда пришел к Биллу. Как он разозлился на Билла! Что с трудом сдерживался.

И в этот момент меня поразила мысль, если Митч смог выяснить о моем прошлом, то и Служба защиты детей тоже сможет.

Я резко повернула к нему голову и открыла глаза.

— Я не такая, как он. Совсем не такая. Я не такая, как Билл. Я закончила со всем этим тогда. Все это дерьмо оставила там дома, когда уехала.

— Господи, Мара, — тихо произнес Митч, пристально глядя мне в глаза.

— Билл не закончил с этим дерьмом. Я завязала. Клянусь Богом, я завязала с ним, — с горячностью выпалила я.

— Я знаю, детка.

— Я никогда не позволю ничему такому произойти с Билле и Билли. — Я сжала лацканы его пиджака и привстала на цыпочки, заглянув ему в глаза. — Обещаю, Митч. Никогда.

Он впился в меня глазами и прошептал:

— Черт возьми, милая, где бы ты сейчас ни была в своих мыслях, выматывайся оттуда и возвращайся ко мне.

Я отрицательно покачала головой и продолжила.

— Ты можешь им сказать, тем из службы детей, скажи им, что я пообещала тебе, что позабочусь, чтобы с детьми никогда такого не случилось. Я скорее умру, чем позволю им прикоснуться к этому дерьму, Митч. Клянусь Богом. Я знала, что Билл пил, знала, что он употреблял, но я никогда не думала, что все так плохо. Я не думала, что он делает все это у них на глазах. Я не знала, что они все видели. Не знала, пока не увидела все вместе с тобой. Я понимала, что у них все не очень хорошо дома, но не предполагала, что все настолько плохо. Я бы не оставила их тогда с Биллом, если бы знала. Клянусь Богом. Клянусь Господом богом. — Я еще сильнее вцепилась в лацканы его пиджака. — Они никогда не вернутся к нему. Я обещаю тебе, как бы тяжело мне не было, чего бы мне это ни стоило, они никогда не вернутся к нему. — Слегка потянула его за лацканы и прошептала: — Клянусь Богом, они никогда не вернутся.

Его рука освободилась из моих волос, обхватив за голову, лицо оказалось в дюйме от меня.

— Мара, детка, вернись ко мне.

Но я не слышала его.

А решила вернуться к своей прежней, гораздо более важной теме.

— У нас ничего не получится, — прошептала я.

— Мара, прекрати и вернись ко мне.

— Такие, как ты созданы не для таких, как я, — мягко заявила я ему.

— Господи, детка, — тихо произнес он в ответ, большим пальцем скользнув по моей щеке, блуждая глазами по моему лицу.

— Мне стоит уйти.

— Ты никуда не пойдешь.

— Мне нужно уйти, — решительно заявила я.

— Милая, я не отпущу тебя. Ты была права, нам нужно поговорить.

— Мне лучше уйти сейчас, — предупредила я, — пока не поздно.

Он открыл рот, готовый ответить, но…

Из коридора раздался приглушенный стук. Не в дверь Митча, а более отдаленный.

Видно, в мою квартиру, потом я услышала крик матери:

— Марабель Джолин Ганновер! Мы выясним все сейчас, черт побери, с тобой! Открой эту чертову, бл*дь, дверь!

Только не это!

Я замерла в объятиях Митча, дернув головой в сторону его двери, почувствовав, как его руки напряглись.

Затем посмотрела на него, он сжал губы, будто пытался побороть улыбку, я прищурилась, глядя на его губы, не находя в этой ситуации ничего смешного. Затем очередная мысль пришла мне в голову, и я посмотрела ему в глаза.

— Меня зовут Марабель Джолин Ганновер, — шепотом представилась я.

— И? — также шепотом, стараясь не рассмеяться, ответил он.

— Разве не так называют отбросы из трейлера... которые влекут за собой одни неприятности, — добавила я.

Его губы стали подергиваться, когда он пробормотал:

— Детка.

— Признайся, ведь так и есть, — настаивала я.

— Вообще-то, мне кажется, что у тебя очень милое имя.

Он был таким благородным.

— Отбросов из трейлера, — вставила я.

Он покачал головой, его губы дрогнули.

Его губы подергивались!

Потом он сказал:

— Очень милое. Я бы даже сказал сладкое. И оно милое и сладкое, потому что принадлежит тебе.

Мое имя точно не было сладким.

Именно Митч был сладким.

Ах!

Я решила сменить тактику.

— А как зовут тебя? — Переспросила я.

— Ты знаешь как меня зовут, — ответил он.

— А твое полное имя, — настаивала я.

— Митчелл Джеймс Лоусон, — ответил он.

— Хорошо, — пробормотала я, и его руки снова сжались.

— Что? — поинтересовался он.

— Твое имя — имя сексуального полицейского, такого же сексуального бейсболиста или троюродного брата короля.

И все его тело затряслось, когда он отвернул голову в безуспешной попытке скрыть улыбку.

— Марабель! — Услышала я визг своей матери в коридоре. — Мы выясним сию минуту все это дерьмо... бл*дь!

Я прикрыла глаза.

— Они уйдут через минуту, я позвоню в «Норт», скажу, что мы опаздываем, — спокойно предложил Митч, и я открыла глаза, глядя на него совершенно не спокойно. На самом деле, я была почти уверена, что мои глаза готовы были вылезти из орбит.

— Митч! — Прошипела я.

— Все будет хорошо, — успокаивающе произнес Митч, двигая руками вверх и вниз по моей спине, большая часть которой была обнажена, поэтому было очень приятно. — Я дам им шанс. У меня нет сейчас времени разбираться с их дерьмом, когда я пригласил тебя на ужин. Через пару минут они уйдут, тогда мы сможем отправиться ужинать и поговорим обо всем за едой.

Черт возьми, он был таким упрямым.

Конечно, я это знала и тоже была упрямой, но в данный момент решила не думать о своем упрямстве, а только о его.

— У нас ничего не выйдет, — снова прошептала я, возвращаясь к своей прежней теме (понимаете? Я же была упрямой).

Его внимание сосредоточилось на мне, я напряглась, как только его рука скользнула вверх по моей шее и зарылась в волосах.

Затем он опустил голову, его губы захватили мои, он целовал меня крепко, влажно, глубоко, основательно и долго.

Очень долго.

И очень, очень хорошо.

Так долго и так хорошо, что, когда он закончил, и поднял голову, посмотрев на меня сверху вниз, туман в моей голове не сразу рассеялся, но я прислушалась.

За входной дверь установилась тишина.

— Кажется, они ушли, — прошептала я.

Он склонил голову набок и тоже прислушался. Потом отпустил меня, взял за руку и потянул к двери со словами:

— Слава Богу, пошли есть. Я чертовски проголодался.

Да, именно так он и сказал.

Словно до этого у нас не было стычки.

Словно он не слышал ни единого моего слова.

Словно не было Близнецов Одни Неприятности, которые снова решили меня навестить.

Словно, мы частенько выходили с ним ужинать, и нас задержал всего лишь один неуместный телефонный звонок, прежде чем мы смогли выйти за дверь.

Да, детектив Митчелл Джеймс Лоусон был упрямым.

Еще более упрямым, нежели я.

Черт побери.

21

«Любимый наркотик»

Мои глаза медленно открылись и мгновенно впитали окружающую обстановку.

Я лежала в большой кровати Митча. Со своего места в кровати я видела его мягкое кресло с накинутой сверху моей шелковой сапфировой блузкой и джинсами. Мои вещи перепутались с его мужской рубашкой цвета эспрессо, сшитой на заказ, таким же пиджаком, джинсами с коричневым поясом, продетым в петли. Мои туфли валялись на полу рядом с мужскими ботинками.

Спине было жарко, и я понимала чей это жар. Митча. На талии лежал тяжелый груз, и я понимала, чей это вес. Это была рука Митча.

Я чувствовала себя в тепле, безопасности, полностью осознавая, что происходит. Я находилась в квартире Митча, в постели Митча с Митчем.

И между нами не было Билле.

Билле и Билли находились сейчас в другом доме, где-то там.

О боже!

* * *

«Норт» был итальянским рестораном на Черри-Крик. Я уже дважды бывала в этом месте. Еда там была потрясающая, декор великолепный — кругом темное дерево, кремовые кожаные стулья с оттенками зеленого лайма и ярко-оранжевого. Все было потрясающе.

Почти в ту же минуту, как мы вошли в ресторан, Митч, будучи упрямым и настойчивым детективом, как я запоздало поняла, горящий безумным желанием втиснуться в жизнь Двух и Пяти Десятых, решил тут же воспользоваться моим крайне эмоциональным состоянием.

Едва он успел выпить пиво, а я — «Фриззанте» с маракуйей, официантка буквально только стала удаляться от нашего столика с заказом, как он перешел к допросу.

— Я хотел дать тебе время, чтобы ты все рассказала мне в свое время, в своем темпе, но после того, как сегодня наблюдал, как ты погружаешься в свое чертовое прошлое, передвигаясь по моей квартире, я понял, что не готов дать тебе время, чтобы ты двигалась в своем темпе. Так что в данную минуту ты расскажешь мне о своей маме, — приказал он.

Я смотрела куда угодно, только не на него, сделав еще один глоток освежающего, восхитительного вина, пытаясь собраться с мыслями после пережитой ссоры с Митчем, которая включала в себя побочный эффект моей матери, и одновременно пытаясь придумать способ уйти от ответа, ничего не рассказывая о своей матери.

К сожалению, пока я думала, как мне улизнуть от ответа, непроизвольно положила левую руку на стол. Тут же обнаружив, как он потянул мою левую руку к себе через стол, переплетя со мной пальцы.

Переплетенные пальцы Митча, на ощупь казались очень приятными. И ни капельки ни милыми.

Очень даже превосходными.

Черт возьми.

Я поставила фужер и посмотрела на наши переплетенные пальцы. Потом подняла взгляд на Митча.

— Мне кажется, что…

Его пальцы сжались.

— Расскажи мне. — Произнес он твердо.

Я решила сначала попробовать другой метод — стервы.

— На самом деле, это не твое дело.

Он отрицательно качнул головой.

— Я знаю, что ты постоянно фильтруешь мои слова, тебе не придется с этим разбираться, потому что постоянно буду говорить тебе одно и тоже, пока мои слова окончательно не засядут у тебя в голове. Мара, ты будешь в моей постели и в моей жизни, и когда ты купишь себе новую кровать, я буду спать в твоей постели и в твоей жизни. И в один день, когда до тебя наконец-то дойдет, ты оглянешься вокруг и вдруг заметишь, что ты уже давно пребываешь в моей постели и в моей жизни. Так что, поскольку я намерен продолжать в том же духе, я хочу кое-что о тебе узнать. И узнать не ту, про тебя сегодняшнюю, а что тебе пришлось пережить, чтобы стать той, кем ты есть сейчас. Итак, — его пальцы снова нежно сжали мои, — расскажи мне о своей маме.

— Ты тоже постоянно фильтруешь мои слова, когда я объясняю тебе границы, и что ты должен двигаться дальше без меня.

— Я не фильтрую, милая. Я игнорирую твое дерьмо, потому что оно дает сбой. А теперь расскажи мне о маме.

— Дает сбой, — повторила я.

— Так и есть, — ответил он, а затем добавил: — Расскажи мне о своей маме.

— Нет, оно ничего не дает.

— Мара, детка, расскажи... мне... о... своей ... маме.

Я склонила голову набок и прищурилась.

— Ты такой упрямый.

— Расскажи мне о своей маме.

— И это очень раздражает.

— Расскажи мне о своей маме.

— И еще властный.

— Мара, о своей маме.

— И ты иногда можешь быть полным придурком.

— Мара…

Я закатила глаза и сказала, глядя в потолок:

— Черт возьми, хорошо, я расскажу тебе о своей маме.

Но это была не уступка с моей стороны. А моя новая стратегия. Я решила, что ему следует узнать о моей матери. Возможно, хотя было и так ясно, что он всегда был настороже, был очень проницательным, часто понимал меня и уже многое обо мне знал, но возможно, он, просто несмотря на все это, не замечал мои Две и Пять Десятых.

Поэтому я решила посвятить его в этот ранг.

Сделав еще один глоток «Фриззантэ», поставила фужер на стол и начала, глядя куда угодно, только не ему в глаза, разоблачая Мару, которой он меня считал.

— Моя мать — пьяница. Как и тетя Луламэй. Функционирующие алкоголики, если можно, так сказать. Они курят сигареты и травку. И пьянствуют. И развлекаются. Им обеим уже за пятьдесят, хотя с ними двумя я не общалась и не видела больше десяти лет, за исключением нашей «милой» встречи у меня в магазине, подозреваю, что их образ жизни за это время особо не изменился.

— Нехорошо, что твоя мать и тетя — действующие алкоголики, Мара, но это не так уж плохо, — заметил Митч.

Я перевела взгляд в его прекрасные глаза. Такие карие, смотрящие на меня с теплотой и такие глубокие. Бездонные. Мне хотелось утонуть в них, плыть, глядя в его глаза всю оставшуюся жизнь.

Вместо этого я тихонько вздохнула, собралась с духом и продолжила, может, когда я закончу свой рассказ, он поймет, что я не для таких, как он.

— Мое первое воспоминание о матери, когда она занималась сексом на диване в нашем трейлере с волосатым водителем грузовика.

Взгляд Митча тут же стал напряженным.

— Она знала, что я была в трейлере, — добавила я.

Пальцы Митча судорожно сжались.

— Она не остановилась с ним даже, когда встретилась со мной глазами, — продолжила я.

— Господи, милая, — пробормотал Митч.

— Я выбежала из нашего трейлера, когда она стала делать ему минет, но вернулась в свой закуток, когда он стал трахать ее сзади.

У Митча отвисла челюсть.

— Я помню каждую секунду, — прошептала я. — Это выжжено у меня в мозгу.

Митч втянул воздух через нос.

— Мне было тогда четыре года, — закончила я.

Он прикрыл глаза. Я поняла, что это значит, поэтому проигнорировала, когда холодная рука сжала мое сердце, выжимая из меня жизнь. Отвернулась и сделала еще один глоток вина.

— Я не знаю своего отца, потому что мать не знает от кого залетела. Росла я в маленьком городке. Все в этом городке знали о моей матери и тете Луламэй, поэтому все обо мне думали определенным образом. Родители, дети, учителя — все. Родители и учителя считали меня отбросами, они обращались со мной как с мусором. Даже когда я была маленькой, они относились ко мне именно так, никак иначе. С той самой минуты, как я поняла, что из себя представляет этот мир, я была, словно покрыта дегтем, и с каждым вдохом я не знала другого мира. Родители не разрешали своим дочерям приходить ко мне домой, а мне — к ним. Учителя почти не замечали меня. Когда я подросла, парни решили, что я такая же, как и моя мать. Это было не очень веселое время, так как трудно было убедить парней, что я не легкая добыча. Поэтому после нескольких очень невеселых свиданий я перестала с кем-либо встречаться. У меня было все два друга — мой кузен Билл и подруга по имени Линетт, чьи родители были единственными в городе, относящиеся ко мне по-человечески.

Когда я глубоко вздохнула, Митч настойчиво сжал мои пальцы:

— Посмотри на меня.

Я не стала на него смотреть, представляя, что могу увидеть. Я не хотела этого видеть.

Поэтому продолжила:

— Тетя Луламэй была замужем за отцом Билла, но они развелись, он остался в городе. Они разводились ужасно и безобразно. И перед разводом очень много ругались, причем на глазах у всего города, у себя в трейлере, перед трейлером, у нас в трейлере, в барах, на улице. И после развода ничего не изменилось, их ссоры продолжились в том же порядке. У сестры Билла другой отец, но он смылся, даже не увидев ее рождения. У Билла была такая же репутация, как и у меня, когда я была маленькой, то ощущала себя, что мы только с ним вдвоем противостоим всему этому миру, поэтому цеплялась за него, потому что искать опору было негде. Став старше, он стал вести себя более иначе, чем я, реагировать на все происходящее. Он на пару лет старше меня, я попалась на эту удочку, так как была молодой и глупой. Не понимала того, что делала, это только укрепляло всех в мыслях, что я была точно такой же, как Мелбамей — моя мать и Луламей Ганновер. Но для меня это означало и кое-что другое. Я хотела быть с Биллом, так по крайней мере я не была с ними, а я ненавидела находиться рядом с моей матерью и тетей, поэтому готова была сбежать от них любым возможным способом.

Я сделала еще один глоток вина, Митч снова сжал мою руку и нежно потянул к себе.

— Мара, милая, посмотри на меня, — тихо попросил он.

Я все еще не могла посмотреть на него, опустив свой фужер, продолжив:

— Линетт спасла меня и ее родители. Весь год окончания школы она постоянно твердила мне, что я должна уехать, но в глубине души я понимала, что никогда не уеду. Я понимала, что мне на роду написано получить какую-нибудь паршивую работу с окладом чуть больше минимума, и провести всю свою жизнь в трейлере, как моя мать и тетя Луламей. Что мне суждено жить в этом городе, понимая, что все смотрят на меня как на отбросы общества. Но на выпускной родители Линетт подарили мне свою старую машину в исправном состоянии, дядя Линетт был механиком, а также ее родители дали мне тысячу долларов.

И я быстро скользнула взглядом по его лицу, даже не успев толком разглядеть выражение его лица, продолжив говорить, но только уже шепотом.

— С их стороны это был потрясающий подарок. Никто никогда не был ко мне так добр и так щедр. Бак был заполнен, в машине стоял холодильник, заполненный газировкой и сэндвичами, а также шоколадными батончиками, Линетт, ее отец и мать просто приказали мне забраться в эту машину и уехать из города. Поэтому я забрала кое-какую одежду, кассеты с музыкой — все, что у меня было, и уехала. Я свернула на трассу I-80 и направилась на запад. Когда добралась до Денвера, в ту же секунду, как только увидела открывшийся вид, поняла, что это самое подходящее для меня место. Город был огромный, меня здесь никто не знал, горы были такими прекрасными, мне захотелось любоваться этой красотой каждый день. В моей жизни присутствовало не так уж и много красоты, поэтому мне показалась эта идея отличной, жить в таком месте, где каждый день я смогу любоваться этой красотой. И я осталась. — Я глубоко вздохнула, закончив свой рассказ словами: — И поскольку ты навел обо мне справки, то знаешь все остальное.

— Кто-нибудь из тех парней, которые считали тебя легкой добычей, причинили тебе боль? — Мягко спросил Митч, и я случайно взглянула ему в лицо, онвыглядел таким же, как обычно, проницательным и напряженным, но в остальном его лицо побелело.

— В том смысле, как ты предполагаешь, нет. Это касалось не физического воздействия, в основном касалось того, что они мне говорили, то, как смотрели на меня и, как отзывались обо мне все это было нехорошо. Девочки тоже говорили разное дерьмо, а девочки могут быть гораздо более жестокими по сравнению с мальчиками.

— А твоя мать вообще заботилась о тебе?

Я пожала плечами.

— Было бы лучше, если бы она думала обо мне как о досадной помехе при ее скудных денежных средствах. Она думала, что я веду себя слишком нахально и вызывающе, о чем постоянно говорила. Я хорошо училась в школе, она не думала, что этим можно гордиться. Смеялась надо мной. У нее было много бойфрендов, которые были просто приятелями по траху, и она любила посмеяться надо мной в их присутствии. Когда я стала старше, ее бойфренды вдруг поняли, что я уже не девочка, а девушка, и у них стали появляться разные идеи на мой счет. Иногда они пытались…. Это выводило мать из себя, она начала воспринимать меня как соперницу. Она не защищала меня от них, а кричала, называя шлюхой, а потом начинала издеваться поддразнивая. Я все равно не смогла бы ее победить. — Я снова пожала плечами и отвернулась, глаза Митча потемнели, но не от желания, а от ярости. — Как правило я ускользала из трейлера ближе к ночи, особенно если у нее кто-то был или она устраивала вечеринку. Я перебиралась в трейлер Билла, спала на полу рядом с его кроватью или отправлялась к Линетт, у нее была двуспальная кровать. Мне казалась ее кровать такой огромной. — Я вздохнула, выдохнула и тихо прошептала: — Мне так нравилось спать у нее на кровати. — Потом моргнула, взяла себя в руки и продолжила: — Я забиралась к ней в комнату через окно. Ее родители знали об этом, но ни разу ничего мне не сказали.

— Давай вернемся к мужчинам в жизни твоей матери, которые стали на тебя заглядываться, — осторожно предложил Митч, и я снова посмотрела на него.

— Дело не в этом, Митч. Меня никто не изнасиловал, если ты об этом, — сказала я без эмоций. — Ее мужчины приходили ко мне в комнату, держали за руки, но обычно были такими пьяными или под кайфом, так что я спокойно могла улизнуть от них. Потом я научилась сбегать раньше, чтобы они не успевали ко мне подойти. Некоторые из них были милыми. Некоторые, мне кажется, понимали, каково это быть дочерью Мелбамей. Некоторые из них пытались взять на себя роль отца. — Я покачала головой и отвернулась, пробормотав: — Мелбамей ненавидела это больше всего.

Я схватила свой фужер и сделала оставшийся глоток, поставив пустой фужер на стол и уставившись в пол рядом с нашим столиком. Все это время Митч молчал. Все это время держа меня за руку. Когда до меня дошло, что он молча сидит напротив, держа меня за руку, я перевела на него взгляд, встретившись с ним глазами.

Как только я посмотрела в его глаза, он спросил:

— Ты ведь понимаешь, что она — это не ты?

— Понимаю, — прошептала я.

— И ты понимаешь, что это не твоя жизнь и никогда такою не была.

Я сжала губы и снова пожала плечами. Я стала переводить взгляд, но пальцы Митча напряглись до такой степени, что моим пальцам стало больно. Это определенно привлекло мое внимание к нему. Он резко дернул меня за руку, потянув к себе, у меня не было другого выбора, кроме как податься к нему вперед через стол, снова смотря ему в глаза.

— Я не понимаю, как работают твои мысли, детка, — тихо произнес он, тоже подавшись ко мне через стол. — Почему ты все время возвращаешься к дерьмовому прошлому, хотя это была не твоя жизнь тогда и не твоя жизнь сейчас. Вместо того, чтобы сидеть здесь передо мной и смотреть на меня, думая, что я буду осуждать тебя за то дерьмо, которое никогда не было твоим, ты должна сидеть здесь передо мной с гордо поднятой головой, гордясь, что смогла выбраться бл*дь из этого дерьма, создав себя совсем другую, сделав что-то хорошее из своей жизни.

— Я…

Он отрицательно покачал головой, его пальцы еще сильнее сжались на моих, я крепко поджала губы.

— Я уже говорил тебе раньше и повторю еще раз. По своей работе я встречаюсь с таким количеством разного дерьма, слишком многим, и это настоящая редкость, Мара, почти такого не бывает, когда ребенок, живя в тех условиях, как ты, способен, благодаря своей силе воле, выбраться на хрен из подобного дерьма и даже сделать какую-то карьеру.

— Я продаю кровати, Митч, — напомнила я ему. — Я не президент свободного мира. У меня даже нет высшего образования.

— Да какая разница? — быстро выстрелил он в ответ.

— У меня нет собственного дома.

— И у меня тоже, — заметил он.

Хмм. Это была правда.

— А ты знаешь, кто твой отец? — Спросила я, и его глаза вспыхнули.

— Да, и ты тоже его узнаешь, потому что познакомишься с ним.

Я отрицательно покачала головой.

— Неужели ты не понимаешь, Митч? Я даже не знаю своего отца.

— Милая, это не значит, что ты ужасный человек. Это не твоя вина, что ты не знаешь своего отца, потому что ты не могла его знать, если даже твоя мать не может сказать кто он. Это полностью ее вина.

Я попробовала другую тактику.

— У тебя есть высшее образование?

— Да, — ответил он, и я снова отвела взгляд.

От чего он снова дернул мою руку.

— Глаза на меня, — прорычал он так, что я тут же посмотрела ему в глаза. — То, что я получил высшее образование, не означает, что я из другой Лиги, нежели ты.

— Твоя мать носит твинсеты, — напомнила я ему.

Он моргнул. Затем пристально посмотрел на меня.

Затем покачал головой, его губы слегка дрогнули, прежде чем он ответил:

— Милая, разве ты не понимаешь, что твое дерьмо разбито в пух и прах?

— Нет, — указала я на очевидное.

— Ну, так вот оно разлетелось в дребезги, — ответил он.

Я еще сильнее наклонилась к нему, посмотрев открыто в его бездонные, прекрасные глаза.

— Две недели назад ты сумел пробраться через окно в мой мир и пришел в бешенство, Митч. Ты только взглянул на моего кузена Билла, увидел, как живут Билле и Билли, и пришел в бешенство. А это моя семья. И такова моя жизнь. И ты отмахиваешься от моих слов, потому что это не твоя жизнь, но я не могу избежать ее. Это просто невозможно, я пыталась. Но все это постоянно будет следовать за тобой по пятам. Мой кузен в тюрьме, ему грозит срок, если он доживет до суда. Его дети живут в твоей квартире, Билле переживает за отца, который для нее ничего не сделал хорошего, чтобы как-то заслужить ее переживания, а Билли беспокоится обо всем, хотя в его возрасте нужно беспокоиться лишь о том, как и большинству детей, как перейти на следующий уровень в какой-нибудь видеоигре. И все эти неприятности стучаться в мою дверь и кричат, что кто-то вломился ко мне в квартиру, и поэтому моему соседу приходиться противостоять всему. И этот прекрасный, добрый человек, решивший навести информацию, натыкается на мои приводы в несовершеннолетнем возрасте. Это никуда не денется и никогда не уйдет. Это всегда будет со мной. Это не история, а она у меня в крови. В этом вся я.

— Нет, Мара, две недели назад я вошел в дом твоего кузена. И пришел к нему после того, как сначала сходил на ланч с красивой женщиной и двумя очень хорошими детьми, и пришел в бешенство, потому что этому придурку было наплевать, что его дети сбежали из дома и ничего не ели целый день. Его дом находился в ужасном состоянии, он сам был пьян и под кайфом, даже не вздрогнул, когда его увидели дети в таком состоянии. Я пришел в бешенство, потому что они выросли из своей одежды, их ботинки разваливались по частям, но он нашел деньги на водку, наркоту и сигареты. И я пришел в бешенство, потому что он не извинился перед тобой, что тебе пришлось бросить все свои дела, забрать его детей, и судя по тому, как ты это делала, я понял, что спасала ты их от их придурка отца уже не первый раз.

Я уставилась на него, он поднял наши руки, расцепил пальцы, но продолжил удерживать меня за руку, крепко, прижав ладонь к ладони, его глаза встретились с моими.

— А три с половиной недели назад, я вошел в твою жизнь, в твой мир, Мара. В убранную квартиру с хорошей мебелью, с цветами на покрывале, когда я узнал, что из инструментов у тебя имеется только молоток. Я тогда узнал, что ты даже не догадываешься, почему мужчины покупают у тебя матрасы и кровати. Потому что ты носишь узкие юбки, обтягивающие твою великолепную задницу. Потому что у тебя ноги, которые растут от ушей. Потому что ты закалываешь волосы, поэтому они как зомби двигаются к кроватям и матрасам, единственное, о чем думая в этот момент, представляя тебя с распущенными волосами, со своими руками на твоей заднице и ногами, обернутыми вокруг них на этой кровати, которую ты хочешь им продать. И кровать может быть сделана из гвоздей, им будет насрать на это. Они купят любую кровать — свою фантазию, ты получишь свои комиссионные, ни хрена не понимая, как все работает.

ОМойБог. Неужели он всерьез думает, что это так на самом деле?

— Митч…

— И я понял, что у тебя отличный музыкальный вкус, и о причине, по которой ты почти не обращала на меня внимания в течение четырех лет, потому что ты — патологически застенчива.

— Митч…

— И это очень мило.

— Прошу тебя, Митч…

— И это была отличная чертовая новость для меня, твоя застенчивость означала, что ты была в меня влюблена, следовательно, я наконец-то смог вступить в игру.

— Прекрати, — прошептала я.

— И наблюдая за тобой и твоими племянниками, как вы общаетесь друг с другом, я понял, глядя на вас, что это будет стоить моих усилий, хотя понимал, что будет трудной и непростой задачей — вытащить твою голову из задницы.

— Перестань. — На этот раз произнесла я с шипением.

— И я уже знал о тебе достаточно, ты отлично выглядишь в шортах, отлично выглядишь в бикини, отлично готовишь, много работаешь и твои друзья любят проводить с тобой время.

Все мысли вылетели у меня из головы, и я испуганно заморгала, глядя на него.

— Ты видел меня в бикини?!

Он не обратил внимания на мой вопрос.

— Итак, я вступил в игру.

— Когда это ты видел меня в бикини?

— И сейчас мы заключим сделку.

Я снова моргнула и напряглась.

— Что за сделка?

— Мы продолжим с того, где ты находилась в определенном состоянии на прошлой неделе. Была расслаблена, вышла из своего кокона, и на этот раз ты выйдешь навсегда и дашь мне шанс. А я собираюсь использовать этот шанс, пытаясь убедить тебя, что ты не та, за кого себя принимаешь, а именно та, какую тебя знают все остальные.

Я дернула руку в его руке, но он только сильнее сжал ее.

— Отпусти мою руку, — потребовала я.

— Нет, — возразил он. — По рукам?

Я уставилась на него, а потом напомнила:

— Ты же понимаешь, что этот шанс включает двух детей, долбанутого кузена, за которым гоняется русская мафия, да еще сумасшедшие идеи моей матери и тети Луламэй. Может они и продолжают пить, и за столько лет убили все свои мозговые клетки, используя и наркоту, чтобы поднять себе настроение, но, когда они входят в раж, все может выглядеть довольно-таки ужасно, если не сказать уродливо, — я сделала паузу, — или еще более уродливым.

— Мара, детка, смотри на жизнь широко открытыми глазами и вспомни, что всю прошлую неделю я жил с тобой рядом. Я все прекрасно понимаю, милая, а вот ты — нет.

Вот тогда-то меня и торкнуло.

Точно. Всю прошлую неделю Митч жил со мной, вернее я с ним.

Нет, это было не совсем так. Он не только жил со мной, но и заботился обо мне и детях. Я была слишком занята, слишком измотанной и слишком напуганой, чтобы осознать всю полноту его помощи. Неделю без Митча я бы ни за что не справилась. У меня был очень горький привкус моего одиночества, и он истощил меня так, что просочился до костей. Мне пришлось бы взять отгулы. Пришлось бы разбудить Билли, когда заболела Билле, чтобы я смогла сходить в аптеку и купить ей «Тайленол». На самом деле, я бы даже не догадалась купить «Тайленол».

Хотя, наверное, позвонила бы Роберте, и она бы мне сказала.

И все же без него мне было бы тяжелее.

Гораздо сложнее.

Опустошительнее.

Я уставилась на Митча. Он совершал все эти действия, даже не жалуясь, не говоря, что устал, не злясь, и самое главное, я его об этом не просила. И несмотря на весь бардак, он продолжал заботиться обо мне, прижимаясь на диване, когда мне необходимо было отключиться. Приготовил чили на ужин. Готовил мне и детям завтрак. Ставил будильник, просыпался, проверял Билле, не будя меня, чтобы я могла выспаться.

Какой здравомыслящий мужчина во всех Штатах будет так нянчиться с патологически застенчивой женщиной Две и Пять Десятых, у которой из инструментов есть только молоток? Женщиной, которая даже не подозревала, что есть такая штука, как винтель для перекрытия воды? Женщиной, которая сбежала скорее всего с нашего первого свидания и подставила его на втором? А потом вдруг она оказалась опекуном двоих детей и у нее появилась адская семейка, потому что даже сам дьявол не захотел проводить время с ее адской семейкой?

— Ты очень необычный человек, детектив Митч Лоусон, думаю, возможно, потому что ты немного сумасшедший, — выпалила я то, что бурлило у меня внутри и вырвалось наружу, прежде чем я смогла сдержаться.

Митч моргнул пару раз, потом запрокинул голову и расхохотался.

Я наблюдала, как он смеялся, уверяя себя, что это и есть доказательство того, что он сумасшедший, и в то же время думая, что он был безумно красив, как всегда, и предполагала, когда он смеялся.

Когда он закончил смеяться, наклонился ко мне, поднеся наши скрещенные руки к своим губам.

— Ты хочешь сказать, что мы договорились?

— Нет. — Я отрицательно покачала головой, веселье исчезло с его лица, поэтому я поспешно добавила: — Здесь вопрос касается не только меня, Митч, чтобы согласиться. Замешаны еще два человека.

— Запомни, Мара, я это знаю.

— Значит, ничего не получится…

— Я когда-нибудь давал тебе повод думать, что поиграю с тобой и выкину на обочину или их?

— Нет, но...

— То, что у меня происходит и что хочу иметь с тобой, то же самое у меня есть с каждым из этих детей. То, что я могу дать им — они всегда получат от меня, если захотят, независимо от того, сложится у нас с тобой или нет.

Я почувствовала, как у меня сдавило горло, а на глаза навернулись слезы.

Боже, он действительно был отличным парнем.

— Они тебе нравятся, — прошептала я.

— Они хорошие ребята, — ответил он.

— Ты тоже им нравишься, — заявила я.

— Я знаю.

Я сжала губы, сглотнула и сделала глубокий вдох, чтобы сдержать слезы, прежде чем они польются и испортят весь мой макияж.

Митч молча наблюдал за происходящим.

Затем спросил:

— По рукам?

— Мы с тобой нарушаем все законы вселенной, — объявила я.

— Нет, ты и я против всех законов извращенного, испорченного мира Мары, но я собираюсь исправить мир Мары, так что ответь мне, по рукам?

Я прикусила губу, обдумывая сделку, которую он предлагал, понимая, что буду однозначно сумасшедшей, если соглашусь на его условия.

Затем, поскольку я и так уже была сумасшедшей идиоткой, прошептала:

— По рукам, если ты мне кое-что пообещаешь.

Его рука напряглась, глаза впились в меня.

— Что?

— Когда ты все же уйдешь и начнешь жить своей красивой жизнью, не сожалей о том времени, которое потратил на меня.

Он секунду пристально смотрел мне в глаза, потом прикрыл их, повернул голову и поднес наши руки к своим губам. Он просто приложил наши руки к своим губам на очень долго, так мне показалось.

Затем провел моими костяшками своим губам, открыл глаза и посмотрел на меня.

— Обещаю, что никогда не пожалею о том, что провел с тобой время, Мара.

Я молча кивнула.

— Тогда договорились.

Вот тогда-то и принесли нам еду.

* * *

Ужин состоял из трех блюд. Митч выпил еще пива, а я — два бокала вина

Во время ужина Митч не позволял мне впадать в панику из-за идиотской сделки, которая приведет меня к разбитому сердцу, скорее всего до остатка своих дней, которые я проведу рыдая над стихами Сильвии Плат (или похожей поэзии). (Сильвия Плат (англ. Sylvia Plath; 27 октября 1932 — 11 февраля 1963) — американская поэтесса и писательница, считающаяся одной из основательниц жанра «исповедальной поэзии». — Прим. пер.)

За время ужина я узнала, что Митч родился в Пенсильвании, его отец перевез семью в Колорадо, когда ему было пять лет. Я также узнала, что Пенни была его старшей сестрой, младшая сестра по имени Джуди работала физиотерапевтом в реабилитационном центре в Вейле.

Дальше он поделился со мной убийственной новостью, что был помолвлен с девушкой, с которой учился еще в школе, и они продолжали встречаться, пока он учился в университете. Он продолжил рассказывать мне убийственные новости, сказав, что порвал с ней, когда стал полицейским, кем всю жизнь хотел стать, не отправившись работать в банк на ее отца, как она того хотела, отчего она очень разозлилась.

Он также поделился ужасной новостью, что переехал в наш комплекс из-за тренажерного зала и беговой дорожки, думал, что осядет здесь только пару лет, пока не накопит на дом достаточную сумму. Эта новость была еще более ужасающей, потому что он остался в нашем комплексе, ему нравился спортзал, беговая дорожка и главное, что он мог видеть меня в шортах или мельком у бассейна в бикини летом.

Поскольку его заявление было способно разрушить мое представление о семье и обо мне, Митч быстро перевел разговор на музыку и фильмы. Однако он чуть не потерял над собой контроль, когда я призналась, что являюсь фанаткой боевиков, он тут же заявил, что я идеальная женщина, потому что у меня была отличная задница, длинные ноги, «фантастические чертовые волосы... еще более фантастические, когда они свободно спадали на плечи», я любила бейсбол, «хотя бы... «Кабс».. э-э, детка» (пробормотал он с дразнящей ухмылкой), и мне также нравилось смотреть боевики, когда стреляют и все кругом взрывается.

При этих словах я заерзала на стуле, прикусив губу, глядя куда угодно, только не на него, и стараясь не задохнуться от волнения, моментально подумывая его спросить, смотрел ли он «Команда «А». Митч оплатил счет и вывел меня на улицу.

Он остановился, я подняла на него голову.

— Ты сможешь в этих туфлях пройтись пару кварталов? — спросил он.

— Зачем? — Вопросом на вопрос ответила я.

— Ты сможешь в этих туфлях пройтись пару кварталов? — повторил он свой вопрос.

— Да, — ответила я, потому что уже поняла, что с детективом Митчем Лоусоном лучше не спорить, мои ноги стали бы гудеть, пока я стояла бы на месте и выясняла целую вечность, куда он решил меня отвести, нежели пройти больше квартала на каблуках.

Он обнял меня за плечи и свернул на линию бутиков на Черри-Крик. Я опустила руку ему на талию, наслаждаясь ощущением, когда мое бедро иногда соприкасалось с его, при ходьбе. Пройдя два квартала вперед и один — вглубь, он остановился перед витринами магазина.

— Это магазин Пенни, — произнес он, наклоняя голову в сторону «Десижен Фьюжен», я уже знала, его сестра была хозяйкой этого магазина, в котором однажды побывала и ушла, потому что здесь продавались потрясающие, дорогие вещи, ценники были более чем немного пугающими.

Я посмотрела на витрины, на классную мебель и еще более классные аксессуары, а потом перевела взгляд на Митча.

— Отличный магазин, — прошептала я.

— Ты же знаешь, что она обставила мою квартиру, — заявил Митч, я кивнула, а он продолжил. — Ты патологически застенчива, а Пенни — патологический дизайнер. Она переделала все детские комнаты примерно по пять раз. У нее трое детей, самой старшей — семь. И это не только касается детских комнат. Она столько же раз перекрашивала стены в других комнатах в доме, что я сбился со счета. Ее муж, Эван, дважды хотел с ней развестись. Я присутствовал оба раза, когда он заявлял о разводе. Все выглядело не очень красиво.

— Уф, — пробормотала я, глядя в витрины на дорогие, великолепные товары, выставленные в них, думая, что если комнаты детей имеют такую красоту, то неизвестный мне Эван, должно быть, базиллионер или должен быть номинирован на звание святого.

— Он экскаваторщик, — продолжил Митч, оказывается Эван был далеко не был миллионером и поэтому однозначно должен стать святым. — У них в доме есть диван, который стоит почти десять тысяч долларов. — Я ахнула, и мои глаза метнулись к нему. — Она просто чокнулась на этом. Все, что касается декора — настоящая заноза в заднице. У нее есть вкус к шикарной жизни, а Эван не может позволить себе ничего, кроме пива. Поэтому он уговорил ее открыть этот магазин, чтобы она могла продавать свой вкус к шикарной жизни.

— Умный ход, — заметила я.

— Да, теперь она уговаривает других потратить деньги на шикарную жизнь. Но этот магазин все еще является ее «любимым наркотиком», дорогая, и Эван сделал так, чтобы она могла испытывать кайф от своего детища каждый день.

Я изучала выражение лица Митча, понимая, что он не просто так завел этот разговор, чтобы отвлечь меня от паники, а пытаясь мне что-то сказать.

Митч продолжил:

— Пенни относится к тому типу женщин, которых нельзя игнорировать, потому что Пенни относится к типу женщин, которые не любят, когда их игнорируют и не допускает этого. Но во время финальных игр по баскетболу NCAA Эван испаряется для всех. Никто не смеет беспокоить Эвана во время игры плей-офф, для внешнего мира он перестает существовать.

Я ждала этого момента.

— Она понимает его, поэтому завязывает себя узлом, сделав все, чтобы ничто не помешало ему смотреть игры, чтобы Эван мог получить свой «любимый наркотик». Ни дети. Ни телефонные звонки не могут его беспокоить в данный момент. Заботиться, чтобы у него всегда под рукой было холодное пиво. Ничего не должно его отвлекать.

— Значит, они помогают друг другу, — заметила я, Митч улыбнулся и развернул меня к себе лицом, обняв обеими руками.

— Нет, — тихо произнес он. — Они любят друг друга. Знают, что нравится другому, знают, что нужно другому, чтобы каждый из них мог испытать кайф, поэтому предоставляют такую возможность. По крайней мере, Пенни предоставляет, но и Эван тоже, только не ноя, как моя сестра.

Я положила руки ему на грудь и спросила:

— А какой наркотик предпочитаешь ты?

— Понятия не имею, — ответил он. — Чтобы понять от меня это никак не зависит. Но с кем я решу разделить свою жизнь, должна быть женщина, в какой-то момент завязавшая себя узлом, чтобы я смог испытать этот кайф.

О боже! Вот оно, наконец.

— Митч…

— Но только лишь в том случае, что я буду знать, что я ее мужчина, который поймет ее и даст ей то же самое взамен.

Так оно и было. Я знала, всем сердцем чувствовала его слова.

— Слишком много всего для первого свидания, — заметила я, учитывая, что Митч переводил тему разговора, чтобы я перестала волноваться, наговорив кучу всего, отчего я пугалась еще больше.

— Я провел с тобой больше завтраков, чем с любой другой женщиной за последние полтора года, — ответил Митч. — Я знаю, как ты выглядишь по утрам. Я знаю, как ты ведешь себя, приходя домой усталая с работы. Я знаю, что ты выбираешь в меню самое дешевое блюдо, пытаясь быть милой, иногда бесишь меня, пытаясь отвадить от себя. Думаю, все это потому, что ты действительно милая и очень хорошая, а также ты наряжалась на те два несостоявшихся свидания, стараясь ни в коем случае не оттолкнуть меня. Я знаю, что ты любишь обниматься, когда спишь. Знаю, что ты предпочитаешь крепкий кофе с молоком. Знаю, что у тебя хорошо получается ладить с детьми. И я знаю, что ты любишь музыку и благовония, которые помогают тебе расслабиться. Поэтому прихожу к выводу, что это не первое наше свидание. Больше похоже, что мы прожили уже полгода. А шестимесячная отметка означает, когда ты перестаешь говорить о дерьме, которое не имеет значения, и начинаешь говорить о том дерьме, которое значит для нас все.

Понятно. Я попалась. У меня было такое чувство, что я схожу с ума. Поэтому решила, что Митчу стоит об этом узнать.

— Ты сводишь меня с ума.

Он напугал меня еще больше, сказав:

— Хорошо. Моя первая стратегия работает.

Я моргнула. А потом уставилась на него. Затем спросила:

— Что?

Он наклонил голову ближе ко мне.

— Я не знал, что на тебя подействует, милая, поэтому для начала попробовал это, решив посмотреть, что получится. Мне нужно кое-что изменить... — он замолчал, а я продолжала смотреть на него.

Именно тогда решила с ним поделиться:

— … мне нравится спокойствие и душевный покой.

— С этим ты можешь распрощаться, — посоветовал Митч.

Прозвучало, как не очень хороший ответ.

— Гм, — пробормотала я, пытаясь вырваться из его рук, но безуспешно. На самом деле, руки Митча притянули меня ближе, а лицо опустилось еще ниже.

— А теперь, прежде чем я отвезу тебя домой, мне нужно кое-что у тебя выяснить.

— А мне необходим еще один бокал вина, — возразила я чистосердечно.

— Я куплю домой бутылку. А теперь тебе придется мне кое-что объяснить.

— Нет, мне просто необходимо выпить бокал вина вот уже как десять минут назад.

Митч не принимал отказов.

— Почему ты оставила меня одного в постели с Билле?

Его вопрос сбил меня с толку. И почему-то одновременно напугал. И напугал, потому что я оставила его в постели с Билле пару дней назад, он тогда дал мне понять, что ему это не понравилось, и я тогда извинилась, но он опять вернулся к этому вопросу, подсказывало мне, что он действительно не был счастлив, что я оставила его с Билле.

Мой голос звучал так тихо, слишком тихо, когда я напомнила ему:

— Я уже извинилась перед тобой за это.

— Да, извинилась, и я сказал тебе, что все в порядке. А теперь я хочу знать, почему ты это сделала.

Замешательство перешло в страх, я склонила голову набок.

— Что почему?

— Почему, мне нужно узнать?

— Угу.

— Я просто хочу узнать.

Я прикусила губу и внезапно поняла, смогу ли я ответить на его вопрос так, как он хочет, чтобы я ответила, учитывая весь мой жизненный опыт. И от этого мне стало еще страшнее.

Тогда я решила сказать:

— Не думаю, что это было неправильно с моей стороны.

— Почему?

— Что почему?

— Почему не думаешь?

— Я... просто не думала тогда, что в этом есть что-то плохое.

— Ей шесть лет, я уже взрослый мужчина. Я знаком с ней меньше месяца. Ты же не оставишь взрослого мужчину одного в постели с шестилетним ребенком.

Боже. Я не только сделала что-то плохое, но как он все объяснил, со стороны выглядело, как что-то ужасное. Словно я совершила что-то порочащее и отвратительное.

— Ты купил ей «Тайленол», — выпалила я в свою защиту шепотом.

Брови Митча сошлись на переносице.

— И что?

— Ты давал ей «Тайленол» — повторила я.

Его рука скользнула вверх по моей коже спины, погрузившись в волосы, он пробормотал:

— Мара…

— Мы целовались, — поспешно продолжала я. — На твоем диване. Мы разговаривали. А перед этим ты спросил заснула ли она, ну, не знаю, ты спросил так, словно был ее отцом или что-то в этом роде. Потом пришла Билле и ее вырвало. И от этого... я испугалась. Не зная, что делать, родители... — я покачала головой, чувствуя себя глупо, такой незащищенной, поэтому отвернулась, потом снова посмотрела на него, потому что не могла сейчас сдаться. Мне необходимо было все ему объяснить, потому что для него это было очень важно. — Молодые родители, наверное, тоже сначала не знают, что им делать. А ты узнал, что нужно делать, и сделал. Ты пошел в аптеку, как поступил бы любой отец. Не такой, как Билл. Если бы Билле стошнило, Билл, скорее всего, даже этого бы не заметил. Билли мог бы... Но Билли не появился, скорее всего он спал. Но в аптеку пошел именно ты. А потом ты остался с ней и со мной. Ее так сильно бил озноб от высокой температуры, и она не хотела, чтобы ты уходил. Она хотела, чтобы ты лег рядом. Это было... мы просто были... я забыла, кто мы, и подумала, думала..., — я снова покачала головой, крепко зажмурившись, сжала губы, открыла глаза и прошептала: — Я подумала, что у нее никогда не было такого хорошего отца, и у меня тоже никогда не было отца, но я тогда подумала... если бы у нас был отец и она заболела, то лучше всего быть рядом с отцом в такой момент, когда ты можешь почувствовать себя лучше. — Я сделала глубокий вдох, перевела глаза от его напряженного взгляда и уставилась на его горло. — Я не оставляла ее в постели с Митчем. Я оставила ее в постели с мужчиной, который заботился о ней ночью, когда она заболела. Мне казалось, что в этом не было ничего не правильного. Я не считаю это чем-то плохим. Думала, — я совершила еще один вдох, голос стал еще ниже, когда призналась, — мне казалось, что это прекрасно — вы оба.

Его рука обхватила меня за затылок, он прижал мое лицо к своему горлу. Слезы наполнили мои глаза, а пальцы вцепились в его рубашку.

Боже, я была не только Два и Пять Десятых, а была такой идиоткой. Зачем ему вообще понадобилось заключать со мной сделку, на которую он заставил меня согласиться за ужином? Зачем? В ней не было никакого смысла.

— Прости, что из-за меня ты очутился в неловкой ситуации. Я не подумала, — сказала я ему в горло.

— Шшшш, — тихо ответил он.

— Мне очень жаль, — повторила я.

— Мара, дорогая, мне нужно было узнать, почему ты так поступила, после того, как ты рассказала мне свою историю, я решил, что имеется определенная причина, по которой ты патологически так застенчива с мужчинами, которые тебе нравятся. И эта причина может иметь под собой не очень красивую историю. И я должен был узнать с чем имею дело. — Я попыталась запрокинуть голову, но он удерживал мою голову на своем горле, продолжая говорить. — Но то, что ты мне сейчас рассказала, не имеет ни красивой истории. Только то, что ты только что сказала, отчего могу сделать вывод, что уже прорвался через твой кокон.

— Ты не знаешь этого наверняка, — честно призналась я.

— Детка, ты только что сама мне сказала, что считаешь меня новым отцом Билли, а себя — новой мамой для них. Скоро дети станут твоими официально, и любому парню, которому посчастливится тебя заполучить, видно высветит удача, потому что ты подумала, что он станет достойным отцом для детей. И, понятное дело, ты именно так и думаешь обо мне. Так что если это не большая, чертовая дыра в том дерьме, которым ты так крепко обмоталась вокруг себя, то конечно нет.

Моя голова дернулась назад, несмотря на его руку, удерживающую меня за голову, я посмотрела на него.

— Я не думаю о тебе как о новом отце Билле.

— Детка, думаешь. Ты только что это сказала сама.

Вот дерьмо! Я ведь сказала!

— Может, это так прозвучало, но я не думаю о тебе как о новом отце Билли. — Хотя, если подумать, я врала, потому что, по правде говоря, именно так и думала тогда.

— Ты и глазом не моргнула, когда спросила меня: «Ты в аптеку сбегаешь или я?» Тебе было ясно, что я помогу, несмотря на все, что происходило с Билле. Ты не сказала, не мог бы я сходить в аптеку. Ты уже заранее предполагала, что кто-то из нас должен сбегать Билле за лекарством.

— Я тогда плохо соображала, потому что испугалась, она заболела. Но я не думаю о тебе как о ее новом отце. Это просто какое-то сумасшествие!

Еще одна отчаянная ложь.

— Ладно, а когда ты говорила мне, как мы будем в дальнейшем принимать решения, как команда, о детях, о чем ты всякий раз мне напоминаешь, ты не говорила мне, что я никто, а ты опекун. Ты сказала, что мы команда, и мы все сначала обсуждаем, а потом принимаем решение… вместе. И это было еще до того, как Билле заболела.

Вот черт. Я именно тогда так и сказала.

Поэтому решила промолчать, только сердито посмотрела на него.

— Прямо в эту секунду вспомни все, что ты только что мне сказала, черт возьми, вспомни обо всем, что ты говорила раньше, когда речь заходила о Билли и Билле, — твердо приказал он.

Я сердито смотрела на него. Затем на секунду задумалась о его словах и обо всем, что говорила ему, но не было необходимости ничего вспоминать, поскольку я и так все помнила. Все до последней секунды.

— Я вовсе не это имела в виду. — На этот раз я почти лгала.

— Нет, на самом деле, сейчас, когда ты не волнуешься, ты начинаешь врать. Ты волнуешься совершенно по-другому поводу, поэтому начинаешь мне врать.

Боже, я ненавидела, когда он уличал меня во лжи.

Видно, Митч еще не закончил, но, когда заговорил снова, притянув меня ближе, наклонив голову на дюйм к моему лицу, голос стал низким, нежным и таким сладким, что потряс мой мир.

— Есть и еще кое-что, что меня не остановит, дорогая, я знаю, что ты идешь в комплекте с двумя детьми, ты должна это знать. Тебе также стоит знать, что я хочу иметь своих детей, двоих. И мне все равно, в случае, если у нас с тобой все получится, что у наших общих детей будут еще старшие брат и сестра, в которых не течет моя кровь, но они всегда будут в моем сердце.

Я моргнула, глядя на него, чувствуя, как открыла рот, телом растворяясь в его руках, одновременно чувствуя, как слезы начинают щекотать нос. Я чуть не расплакалась, потому что Билли и Билле уже поселились в его сердце. И я чуть не расплакалась, думая, что Митч хотел общих детей со мной, и это стало бы воплощением мечты. Это было бы даже лучше. Более красивое. За пределами мечты, и я не знала, что это такое. Я хотела этого так же, как хотела всю жизнь слышать его «Доброе утро», видеть его взгляд, когда я вошла к нему в гостиную той ночью, как он возвращался домой, целовал меня в шею, а потом в губы, когда смеялся.

— Ты меня слышишь? — спросил он, потому что я не могла сказать и слова.

— Да, — прошептала.

— Так что тебе не стоит мне врать, что ты так не думаешь обо мне и Билле, потому что я не возражаю.

Я решила немедленно сменить тему разговора. В основном потому, что вот-вот готова была разрыдаться, а мне не хотелось рыдать на моем первом свидании с детективом Митчем Лоусоном. Свидание и так было достаточно эмоциональным.

— Ну, ты можешь забыть о моей застенчивости к мужчинам, потому что я хорошо общаюсь с мужчинами. Только с тобой у меня все не так.

— Почему? — спросил он.

— Потому что ты — это ты, — ответила я.

— Почему? — настаивал он.

— Потому что ты настойчивый, упрямый и говоришь, что мне пора вытащить голову из задницы.

Он ухмыльнулся, его пальцы заскользили по моим волосам, пробормотав:

— Господи, ты полна дерьма.

И я о том же.

— Вовсе нет.

— Мара, у тебя были проблемы со мной в течение четырех лет, и все эти четыре года ты даже не подозревала, что я настойчивый и упрямый, а я тогда не говорил тебе, что ты засунула свою голову в задницу.

— Ты абсолютно прав. У меня были проблемы с тобой в течение четырех лет, потому что ты горячая штучка, и я знала, что ты не из моей Лиги. Теперь у меня проблема с тобой, потому что ты настойчивый, упрямый и говоришь, что у меня голова в заднице, и я забыла упомянуть, что ты можешь быть придурком.

Его ухмылка превратилась в улыбку, а голос стал мягким и поддразнивающим, когда он сказал:

— Рад, что мы все уладили, детка.

— А теперь ты отвезешь меня домой? — Резко спросила я, что было довольно глупо, учитывая, что «дом» был его квартирой, и я определенно могла попасть в еще большие неприятности у него дома, и я точно знала, что у меня и так уже полно серьезных неприятностей.

Его глаза потемнели, рука сжалась, он пробормотал:

— Однозначно.

Он уж точно знал, сколько неприятностей меня поджидают у него в квартире, главным образом потому, что он собирался втянуть меня во все эти неприятности, которых ждал с большим нетерпением.

Вот черт.

Затем он отпустил меня, поведя обратно к ресторану «Норт», обняв за плечи, я честно поделилась:

— Ты же понимаешь, что только что напугал меня до чертиков, что отвезешь меня домой и не дашь заснуть мне на диване. Я зажгу свечи в твоей комнате, послушаю свой MP3 и переоценю свое решение о сделке.

— Нет, я знаю, что отвезу тебя домой, и когда мы туда доберемся, я приложу немало усилий, чтобы разорвать твой кокон еще больше. — Его рука сжалась, когда он закончил, — я еще не закончил с тобой сегодня.

— Мы закончили на сегодня.

— Это не так.

— Именно так.

Зазвонил его сотовый, и он не успел мне ответить, полез во внутренний карман пиджака за ним. Затем он вздохнул, посмотрев на экран, открыл и приложил к уху, все еще продолжая идти со мной, обнимая за плечи.

— Лоусон, — ответил он, слушая. — Нет, сейчас не самое подходящее время. Я не могу, — сказал он, еще немного послушал и добавил: — Ты не понимаешь. Я, действительно, не могу. У нас с Марой имеются планы на сегодняшний вечер. — Он замолчал, еще немного послушал, а потом сказал: — Позвони Чавесу. — Он еще долго слушал, — тогда позвони Найтингейлу. — Он остановился, продолжая слушать, уставившись на свои ботинки. Затем ответил: — Я не в восторге от этого. — Потом ему пришлось еще слушать, затем он сказал. — Хорошо, я приеду, но ты будешь должен мне, и когда я говорю «будешь должен», имею в виду огромный должок. Понял? — Он снова послушал, вздохнул, поднял голову, встретился со мной глазами. — Я должен отвезти Мару к себе домой и приеду. Не делай глупости, не дай нашпиговать свою задницу свинцом, пока я туда доберусь. Я не хочу просидеть в реанимации полночи, а потом еще заполнять всякие бумажки вторую половину ночи. — Он помолчал, — увидимся.

Захлопнул телефон и прижал меня к себе.

— Новое направление, — сказал он.

О боже! Я и так уже была напряжена от его слов «нашпиговать задницу свинцом» и «полночи в реанимации». Мне не нужно было еще и дополнительное давлении от нового направления Митча.

— Митч…

— Я отвезу тебя домой, ты потусуешься одна, посмотри телевизор, выпей вина, зажги свечи, послушай музыку что угодно, но что бы ты ни делала, ты не переоцениваешь свое решение, а делаешь все, соблюдая условия нашей сделки, оставаясь на моей волне. Мне нужно будет отъехать, меня не будет какое-то время. Когда ты захочешь спать, то ляжешь в мою постель.

— Митч…

— Детка, я не лягу вместе с тобой спать, что для меня полный отстой, но у меня есть друг, которому я должен прикрыть спину. Сегодня вечером нет никого из парней, кто был бы свободен. Ему нужна помощь, мы должны поработать с ним, но даже если никто ему не поможет, он сделает все один, так что я должен ему помочь.

— Ты не ляжешь вместе со мной? — Переспросила я.

— Через какое-то время.

Я уставилась на него во все глаза. Затем прошептала:

— Это безопасно?

— Будет, если я буду с ним. Если он пойдет один, все может стать по-другому.

— Ты уверен, что это безопасно? — настаивала я.

На этот раз он пристально посмотрел на меня, его голос был мягким, когда он ответил:

— Моя работа — не безопасна. Изо дня в день может произойти все, что угодно.

О Боже!

— Но, — продолжил он, — то, что мы делаем в масштабах вселенной, более или менее… безопасно.

— Это не очень хороший ответ, Митч, — прошептала я.

— Зато честный, Мара, — спокойно ответил он. — А теперь, детка, сделай мне одолжение и даже, когда меня не будет рядом с тобой, оставайся со мной в этом реальном мире, заберись в мою постель на ночь, чтобы я знал, что дома меня ждет что-то хорошее, ради чего стоит возвращаться, когда я закончу с этим дерьмом.

— Хорошо, — ответила я, прежде чем успела поднять голову.

Он усмехнулся. Затем его рука коснулась моего подбородка, приподняла голову, и он прикоснулся своими губами к моим.

Приподняв голову на полдюйма, он пробормотал:

— Теперь я знаю, что могу использовать свою карту опасной работы, чтобы заставить тебя стать милой. — Я прищурилась. — Наконец-то, — прошептал он мне в губы, когда обе его руки сомкнулись вокруг меня, — я нашел ей хорошее применение.

Затем он снова прикоснулся своими губами к моим, на этот раз дольше, его губы были раскрыты, как и мои, но движения языком не было.

А это было все равно великолепно.

Когда он прервал поцелуй и проводил меня обратно к «Норту», я не стала делиться с ним тем, что ему совсем не стоит использовать свою карту опасной работы, чтобы еще больше меня напугать, чтобы получить то, что он хотел. Ему всего лишь достаточно поцеловать меня, отчего я превращалась в тающее масло в его руках.

Нет, не так, ему всего лишь стоит назвать меня «деткой».

* * *

Митч отвез меня домой и поцеловал у своей двери, не долго и не влажно, надо признать, что было ужасно. Потом он сказал, чтобы я не волновалась, если проснусь утром, а его не будет. Чтобы ни о чем не думала, просто ему нужно больше времени.

А потом он исчез.

Я умылась, увлажнила лицо и надела ночнушку с его фланелевой рубашкой. Потом зажгла им купленные свечи. Затем включила один из своих списков музыки расслабления на его стерео.

А потом я занялась тем, на что у меня не хватало времени и сил.

Я решила осмотреть его квартиру.

Вообще, для меня многое о человеке можно понять по музыке, ту, которою он слушает, и если бы его музыка была отстойной, я бы тут жерасторгла с ним сделку.

Вот почему я начала внимательно осматривать его квартиру. Он же настоял на этой сделке, и я хотела окончательно выяснить, во что ввязалась.

Я уже знала, что у его сестры был отменный вкус, и его квартира выглядела как шоу-дом, но более уютный и более обжитой. Я узнала также, когда убиралась здесь, но также и прожив в течение нескольких дней, что Митч был не очень аккуратным, хотя и не был неряхой. Вскрытая и нераспечатанная почта валялась где попало (я всю ее собрала и положила при входе). Его пиджаки были брошены на очень крутые стулья в столовой (их я тоже развесила на места). Спортивные журналы валялись тут и там, многие из которых уже давно нужно было выбросить (но я сложила их все в стопку).

Именно тогда я обнаружила, что у него имелся отличный музыкальный вкус, отличный на самом деле, более эклектичный, чем мой, и он готов был потратить большие деньги на компакт-диски, что было почти неслыханно в наши дни с плейерами, но мне это в нем нравилось. У него также был отличный вкус в фильмах, о чем свидетельствовала его коллекция DVD, боевики, перемешанные с хорошими триллерами. Мы были так похожи в своих вкусах в музыке, фильмах и книгах. Он предпочитал читать триллеры, как и я, но он также читал серию «Настоящее преступление», которую я не читала.

Я прошла на кухню и отметила то, что заметила еще раньше. Он предпочитал пить американское пиво в бутылках. Также заметила, что он явно готовил больше, чем только чили. Не то чтобы у него имелась кладовая, где были запасы, если ему вдруг захочется, например, испечь какой-нибудь пирог. Нет, но у него были специи, которые указывали на то, что его кулинарный арсенал включает в себя гораздо больше, чем просто чили, а также продукты, которые подтверждали, что его арсенал был намного больше, чем чили.

Его аптечка в ванной комнате подтверждала то, что я и так уже знала, он не накладывал разные муссы и гели на волосы. Также я узнала по его аптечки, что он предпочитал ибупрофен, как и я. Ни аспирина, ни ацетаминофен, как и у меня (если не считать недавнего детского «Тайленола»).

Я перестала вынюхивать о его частной жизни, включив музыку, снова забравшись в постель Митча.

Его кровать была потрясающей, но ему действительно нужен был матрас от Пирсона. Его матрас не был отстойным, но он был далеко не «Спринг Делюкс». Он даже не был в том же диапазоне, что «Райское наслаждение».

Я решила сосредоточиться на уговаривании Митча насчет здоровой спины и важности правильного матраса, а не на том факте, что я снова оказалась в кровати в очень крутой квартире детектива Митча Лоусона. Я какой раз собиралась заснуть, забравшись в очень прохладную постель детектива Митча Лоусона. Но на этот раз после страшного и неоспоримого факта, что у нас состоялось наше первое официальное свидание, во время которого у меня было такое чувство, что я окончательно согласилась быть девушкой Митча.

И за все это время, находясь в квартире Митча, я ни разу не выскользнула из реального мира, не спряталась в своем мире Мары, сосредоточившись исключительно на том, чтобы не поддаться страху от тревоги, что Митч в данный момент обеспечивает поддержку своему другу, что было более или менее… безопасно.

А потом я заснула.

* * *

А теперь я проснулась. Я была не одна в квартире Митча, в постели Митча с Митчем, похоже ночью он вернулся домой (целым и невредимым, слава Богу!) и лег ко мне в постель.

О боже!

Я подумала, что раз он работал почти всю ночь, то ему нужно как следует выспаться, поэтому тихонько попыталась выскользнуть с кровати, чтобы дать ему отдохнуть.

Я осторожно начала передвигаться, передвинувшись буквально меньше чем на дюйм, прежде чем его рука на моем животе тут же напряглась. Я отодвинулась на два дюйма, врезавшись в его горячее, твердое тело, почувствовала, как его лицо зарылось в мои волосы.

— Куда это ты собралась? — сонно пробормотал он.

— Я подумала, что тебе нужно отдохнуть, а я переберусь в другое место, — задумчиво произнесла я.

— Ну-ну, — решительно прорычал он.

О боже!

22

Овсянка на ланч

— Здоровая спина — это очень важно.

Да, именно эта фраза и вырвалась у меня после того, как Митч запретил мне покидать его постель.

Его рука еще сильнее напряглась, и он пробормотал:

— Что?

— Хороший матрас для поясницы, твой матрас очень удобный, но тебе нужен более лучший. Ты ведешь активный образ жизни, матрас должен заботиться о твоей спине.

Митч молчал. Затем я почувствовала, как его тело начало сотрясаться. Потом почувствовала, как мое тело задвигалось потому, что Митч повернул меня к себе лицом. И я оказалась лицом к лицу с ним. Потом почувствовала, как его руки обняли меня и скользнули по моей ночнушке, но я была слишком занята разглядыванием его красивого лица, улыбающихся губ и немного сонных, но более чем немного жарких глаз, чтобы обратить внимание на его руки.

— Ты собираешься подобрать для меня хороший матрас, детка? — спросил он все еще слегка сонным, но очень сексуальным голосом. Таким сексуальным, что его голос отозвался у меня в семи местах — покалыванием в голове, в набухшей груди и в появившейся теплоте в груди, во влажности между ногами и в скручивающихся пальцах на обеих ногах.

— Э-э... — пробормотала я, он ухмыльнулся и перекатился так, что оказался всем своим телом на мне. Вот тогда-то я и прошептала: — Митч.

И вот тогда-то его губы коснулись моих, глаза встретились с моими, он шепотом ответил:

— Поглядим, смогу ли я разорвать твой кокон и позволить моей Маре летать.

Потом он наклонил голову и поцеловал.

Его поцелуй не был сонным. Он был сладким, теплым, нежным и влажным. Потом его поцелуй стал еще слаще, теплее и влажнее, но не нежнее. Я поняла, что мои руки забродили по его гладкой, теплой коже, и его гладкая, теплая кожа была действительно чертовски хороша, моим рукам очень хотелось ее исследовать. Что я и делала. Потом я поняла, что его руки на моей ночнушке тоже исследуют меня, и мне это тоже очень понравилось. Примерно в это же время его поцелуй стал еще слаще, еще горячее, намного влажнее и намного глубже, и он мне понравился еще больше. Так сильно понравился, что я ответила ему таким же поцелуем.

Но его рука проскользнула вверх по моему боку, по моей груди, и его большой палец тут же с силой коснулся налившегося соска, и мне это тоже очень понравилось, ну, очень. Так сильно понравилось, что тело выгнулось дугой, я уперлась ногой в кровать, перекатившись вместе с Митчем. Как только он оказался на спине, а его накаченное тело оказалось подо мной, я вдруг поняла, что мне просто жизненно необходимо ощутить ладонями его гладкую кожу и твердые мускулы, и мое открытие просто стало мультисенсорным.

Поэтому мои руки автоматически двигались по его груди, ребрам, животу, бокам, а губы передвигались по его заросшей щетине подбородка, шее, горлу и дальше по ключице вниз. Затем мои губы, язык и руки стали двигаться одновременно, повсюду касаясь, охватывая масштабно и пробуя на вкус. Я решила присоединить к этому процессу зубы, покусывая, и это было не только сексуально, но и прекрасно. Всюду, где я прикасалась, пробовала, покусывала, всюду были его выпирающие мышцы. И от того, как напряглась его рука у меня на плече. И короткий рык, вырвавшийся у него из горла. И, как пальцы второй руки пробрались в мои волосы, обхватив затылок, мне нравился каждый дюйм, каждая реакция на мои действия.

Затем я наклонилась, обводя языком выпирающие контуры его пресса, пока пальцами скользила вверх по его боку, а другой рукой потянулась к завязкам на пижамных штанах.

И я потянула за завязки. Он снова зарычал, сжав пальцы на моем затылке, его великолепный рык отозвался между моими ногами. И мои губы тут же переместились в сторону, затем вниз, я провела языком по его изгибающимся мышцам от бедра к паху. И внезапно рука из моих волос исчезла, он подхватил меня обеими руками под мышками, подтащив вверх по своему телу.

Потом начал целовать, крепко обнимая одной рукой, а другой, зажав в кулак мои волосы. Вдруг он резко поднялся, не отодвигаясь от моих губ, наши языки переплелись, колени приподнялись, и я оседлала его. И устроившись на нем поудобнее, почувствовала, как его член подо мной затвердел, и в этот момент поняла, что он мне просто необходим. Необходим.

Мне нужен был весь Митч.

Я оторвалась от его губ, крепко ухватившись за него руками, опустив бедра, потираясь о него, запрокинув голову назад.

Руки Митча скользнули под мою ночнушку, приподнимая, вжиг и она исчезла. Он отбросил ее в сторону, не мешкая, одной рукой крепко ухватив меня за талию, другой потянулся к моей груди, приподняв. Я опустила голову, наблюдая за ним, как он наклонил голову к моей груди, сомкнув губы вокруг соска, стал с силой сосать.

Я двинула бедрами у него на коленях, он зарычал в мой сосок, ощущение было таким хорошим, Боже, так чертовски было хорошо, что я застонала, запустив обе руки в его волосы, наблюдая, как Митч ласкает мой сосок, двигая при этом бедрами. Да, Боже, да, глядя на его красивое лицо, и ощущая, что вытворял его рот, я хотела его еще больше.

— Милый, — позвала я дрожащим голосом, но он не ответил.

Его рука оторвалась от моей груди, обвившись вокруг талии, при этом другая рука потянулась к другой груди, и он повторил то же самое, что и с первой, а я по-прежнему наблюдала за ним.

Мои бедра снова дернулись, когда он начал сосать, и они снова дернулись с низким, отчаянным стоном, вырвавшимся из моего рта, когда его язык начал выделывать круги.

— Митч, — попробовала я еще раз хриплым голосом. — Милый, — позвала я, запутавшись пальцами в его волосах, он откинул голову назад, его глаза обожгли меня огнем, отчего мои губы мгновенно приблизились к его губам не для того, чтобы поцеловать, а чтобы прошептать:

— Ты мне нужен, милый.

Я видела вблизи, как его глаза вспыхнули, честно, еще более сексуальным огнем, а обе его руки крепко сжались.

— Ты хочешь сказать, что готова, детка? — прошептал он мне в губы, голос был хриплый и такой красивый.

— Да, — выдохнула я.

— Точно?

Боже, Боже, он был таким хорошим парнем.

Я сильнее ухватилась за его плечи, бедра снова задвигались у него на коленях, и мое хриплое «Да» прозвучало резче, нетерпеливее и требовательнее.

И, очевидно, убедительно.

Он хорошо его расслышал. Это я поняла, потому что внезапно оказалась на спине, торс Митча своей тяжестью накрыл меня, и он потянулся своей длинной рукой к ночному столику.

Я вытащила ногу из-под его бедер, он тут же посмотрел на меня, наклонив голову, но я всего лишь приподняла ноги, подхватив пальцами трусики, стягивая их вниз. Вот тогда-то он опустил глаза вниз, к моим ногам, а потом перевел на тумбочку. Я сняла трусики, отбросила их в сторону и едва успела от них освободиться, как Митч полностью оказался на мне, задвигав нижней частью тела, требуя, чтобы я раздвинула ноги.

Я так и сделала, и его ноги оказались между моими.

Ладно, Боже мой.

Черт побери, но похоже ему между моими ногами было хорошо.

Я перевела взгляд на его лицо, заметив, как он разорвал упаковку презерватива ровными белыми зубами (которые тоже были очень сексуальными!), при этом его глаза были устремлены на меня. Затем сама упаковка исчезла, и я почувствовала, как он задвигал рукой между нами, держа меня в плену своего взгляда, мое дыхание участилось, я почти задыхалась от предвкушения.

Так оно и было. Это должно было случиться.

И я не могла больше ждать.

— Ты принимаешь таблетки, милая? — тихо спросил он.

— Нет, — нетерпеливо ответила я, слегка приподняв бедра, чтобы подчеркнуть свою готовность принять его, отчего его губы дернулись.

— Прием у врача будет в приоритете, — приказал он.

— Хорошо, — согласилась я.

Потом почувствовала его, отчего мои губы приоткрылись. Хотя это была всего лишь его головка члена, обещание, но оно уже мне казалось совершенным.

Его руки двинулись по моим бедрам, скользнув вниз, подхватили с обратной стороны мои колени, приподнимая мои ноги вверх и разводя с двух сторон от своего торса. Подняв одну руку, он положил предплечье на кровать рядом с моим плечом, запустив пальцы мне в волосы, другая его рука покоилась на моей ноге, опускаясь вниз, так медленно, ниже и ниже, пока его прекрасные, бездонные, чувственные, горящие темно-карие глаза удерживали меня в своем плену, а его красивое лицо было так близко от меня, а его член медленно, так медленно, заскользил внутрь.

Его пальцы двигались вверх и вниз по моей ноге, сжав ягодицу как раз в тот момент, когда он полностью в меня вошел.

Митч находился внутри, соединенный со мной, удерживая мой взгляд, его дыхание смешивалось с моим, и я обнимала его всеми возможными способами.

В моей жизни было не так уж много красоты, но я поняла, что в этот момент, чувствуя, как он меня заполнял, чувствуя, его длинные пальцы у себя в волосах, глаза нежные, добрые, красивые, без слов говорящие, что ему действительно нравится то, где он находился, и я поняла в этот момент, что даже если бы у меня в жизни было достаточно красоты, я все равно бы не испытала тогда такого более прекрасного мгновения, чем сейчас.

И именно поэтому я притянула его еще ближе, крепко зажав его торс между своими ногами, отчего мои глаза наполнились слезами.

Он увидел мои слезы, и когда увидел, то застонал, опустив голову, проведя своим носом по моему, прошептав:

— Моя Мара, такая чертовски сладкая.

Затем он начал двигаться.

И его движения были еще прекрасней.

Он двигался также, как целовал меня тогда на диване — нежно, сладко, неторопливо, целуя нежно, но глубоко иногда, его губы и язык ласкали мою шею, и я знала, что он внимательно прислушивается, двигаясь быстрее, сильнее, только тогда, когда я была к этому готова. Я с силой прижимала его к себе, перебирая его волосы, его язык был у меня во рту, член глубоко погружался, когда у меня начался оргазм. Шок пронзил меня всю, мне пришло в голову, что я вот-вот кончу от одного лишь движения этого мужчины внутри.

И все произошло, голова откинулась назад, мои руки и ноги судорожно сжались, я прошептала:

— Митч, малыш, — и я испытала оргазм с мужчиной, который двигался внутри меня, и этот мужчина был Митчем, и это был самый лучший, самый сладкий, самый долгий оргазм в моей жизни.

Боже.

Господи.

Превосходный.

Я опустила голову и почувствовала, что он все еще двигается внутри, быстро, жестко, глубоко, Господи, так великолепно, что открыв глаза, увидела его перед собой. Его лицо потемнело, глаза смотрели напряженно, дыхание сбилось. Он передвинул вверх на дюйм предплечье, его пальцы погрузились в мои волосы, зажав в кулаке, он потянул, моя голова приподнялась, и его губы прижались к моим в тот момент, когда его рука на моей заднице резко дернулась вверх. Он стал входить глубже, сильнее, быстрее, я застонала ему в рот, пока его язык кружил с моим, а его член — двигался в меня.

Он перестал целоваться и прорычал мне в губы:

— Если для тебя это слишком, детка, ты должна...

— Не останавливайся, — взмолилась я, напрягая конечности, а киска начала спазмировать. — Не останавливайся, Митч, малыш, пожалуйста.

Он и не останавливался, его губы снова прижались к моим, рука на моей заднице приподняла мое тело еще выше, чтобы входить еще глубже. Именно тогда у меня начался второй самый лучший, самый сладкий, гораздо более мощный (но не такой долгий) оргазм в моей жизни. Он был за гранью совершенства, когда я закричала в рот Митча, а он застонал в мой, погружаясь по самые яйца и замерев.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, я даже не чувствовала его веса. Наоборот, я наслаждалась весом его тела, пальцами в моих волосах, его губами, нежно двигающимися по моим губах, рукой на моей заднице, скользящей вверх и по-собственнически обхватывающую мое бедро.

Его губы заскользили по моей щеке к уху, рука обхватила за бедра и крепко сжала, он шепотом спросил:

— Как ты себя чувствуешь в реальном мире сегодня с утра, детка?

Мои руки и ноги напряглись, он приподнял голову, и я увидела его невероятно сексуальное, удовлетворенное лицо, его глаза смотрели с теплотой, нежнее и выглядели красивее, чем я когда-либо видела (и это о чем-то говорило).

Видя все это, я ответила честно, как и было улыбаясь.

Он улыбнулся в ответ.

Наклонил голову, прикоснулся своими губами к моим легким поцелуем, а затем сказал прямо в губы:

— Не двигайся.

После этого осторожно выскользнул из меня, перекатился и поднялся с кровати, накрыв меня одеялом, я моргнула, глядя в потолок, соединив ноги. Я повернулась на бок, подтянув колени и положив руки под щеку на подушку. Я успела лишь мельком увидеть его подтянутую спину и красивую задницу, прежде чем он исчез в ванной.

В отличие от того, что все думали обо мне в Айове, я уехала из того маленького городка девственницей. Только когда мне исполнилось двадцать, и я уже три месяца встречалась с одним парнем в Денвере, я решила расквитаться со своей девственностью.

Получилось не особенно хорошо в основном потому, что секс казался мне чем-то испорченным, прочным из-за выходок моей матери и ее трахающихся приятелей, которые пытались то же самое проделать со мной, и парней в средней школе, которые были настоящими придурками. К сожалению, мой парень, с которым я встречалась, был также молодым. Он был очень хорош собой (определенно Десятка, с точки зрения внешности, но после того, как я отдала ему свою девственность, он оказался в этом смысле — Единицей и Пять Десятых). Он три месяца выжидал этого момента, и сказать, что он был разочарован и бесчувствен, было бы преуменьшением. Он был просто взбешен, высказал мне не очень приятные слова, находясь еще со мной в постели, потом ушел, и я больше никогда о нем не слышала.

Излишне говорить, что после этого я уже не горела желанием снова попробовать заняться сексом, пока не появился Дестри, который предоставил мне еще один шанс.

Поначалу Дестри был очень терпеливым, и это стало одной из причин, почему я осталась с ним, хотя в большинстве другом он был придурком. Он был старше моего первого бойфренда и, казалось, получал настоящее удовольствие, добиваясь меня. Учитывая, что мой первый опыт был дерьмовым, ему потребовалось еще больше времени, чтобы затащить меня в свою постель (четыре с половиной месяца). Оказавшись в постели, он был терпеливым, мне казалось, даже понимающим, также мне казалось, что ему нравилось меня учить, что послужило одной из причин, почему я осталась с ним. Я частенько смущалась и робела, но это не значит, что я не училась у Дестри и не получала удовольствия от секса. Получала, просто недостаточно быстро училась.

Поэтому он вскоре потерял терпение быть моим учителем, когда мои ответы перестали его удовлетворять, и я не была готова попробовать что-то новое, что вызывало у меня дискомфорт.

Он порвал со мной еще до того, как я созрела для чего-то нового.

После этого я никогда особо не задумывалась о сексе. Не то чтобы секс пугал меня, просто у меня не было парня, поэтому мне и не нужно было об этом думать.

Только теперь я поняла, почему мои ответы не удовлетворяли Дестри.

Потому что Дестри был не только плохим учителем, но и полным дерьмом в постели.

И я поняла это, потому что Митч не был дерьмом в постели. Митч был нежным и проницательным. Митч не прилагал особых усилий к сексу, просто естественно направлял наши желания, и туда, куда он их направлял, это было чертовски сенсационно.

А это означало, что ему даже не нужно было пытаться меня чему-то учить. Мне не нужно было особенно сильно думать что и как. Мне не нужно было даже пытаться об этом задумываться. Просто Митч направлял меня, и было видно, что это происходило без особых усилий, и я понимала это, потому что сама кончала без особых усилий.

Дважды.

Дважды, да еще как!

Все это означало то, что мы только что разделили с Митчем, было просто потрясающе. Было чем-то очень красивым. Прекрасным.

Это было так удивительно, красиво и прекрасно, что впервые в жизни я застряла в реальном мире, застряла в мире Митча. И мне здесь очень нравилось, поэтому я закрыла глаза и улыбнулась.

Затем распахнула глаза и улыбка исчезла.

Я заставила ждать своего первого парня три месяца. Дестри — четыре с половиной.

Митча…

Я начала считать.

О Боже!

Наше первое настоящее, официальное свидание состоялось только вчера.

А утром я занималась с ним сексом!

ОмойБог!

На меня нахлынуло отчаяние, вымывая послевкусие великолепного секса с Митчем, и я как по волшебству услышала, как заурчала вода в туалете, перекатившись на кровати и потянувшись за ночнушкой на полу. Я села, пытаясь натянуть ее на себя, почувствовав, как матрас на кровати прогнулся, Митч опустился на кровать.

Боже.

Я сидела к нему спиной, натягивая ночнушку, успела только опустить ее до талии, когда он обнял меня, я невольно подалась телом назад.

Врезавшись в его твердую как стена грудь, он прошептал мне на ухо, повалившись на бок и увлекая за собой.

— Пустая трата времени, милая. У меня выходной, Пенни отвезет детей в школу. У нас есть время повеселиться до того, как нужно забирать их из школы, и мы потратим это время на лучшее занятие, и как бы ни была хороша твоя ночнушка, она тебе не понадобиться. — Мы упали на матрас и подушки, он обхватил меня другой рукой, нежно прикусив плечо, потом его голова опять оказалась у меня на шее, он закончил: — хотя я покормлю тебе овсянкой, чтобы восстановить силы, но тебе придется надеть мою рубашку.

У меня появилось щекотание в животе.

— Митч…

— Кроме того, тебе следует знать, что есть мы ее будем в постели.

И в животе началась вторая волна щекотания!

Вот черт побери.

— Митч!

Он отодвинулся, перевернул меня на спину, затем пристроился на мне, улыбаясь и глядя сверху вниз.

Боже, как же он был красив!

— Что? — спросил он.

— Я не такая, — заявила я, и его улыбка немного померкла, и он моргнул.

Затем повторил:

— Что?

— Я не такая, — повторила я. — Я знаю, что тебе может так показаться, у нас было первое свидание только вчера, и мы... сегодня уже в постели, но я не такая. У меня было всего два любовника. С первым я встречалась три месяца до того, как... ну, ты понимаешь... и с Дестри, первый и второй оказались вроде как ... придурками, я встречалась четыре с половиной. Не знаю, что со мной произошло, но ты должен знать, что я не такая.

Митч приподнялся на локте, другой рукой, прижав меня к матрасу, он не двигался и не отводил от меня глаз даже, когда я уже замолчала.

Поэтому я решила продолжить, решила показать, что говорю правду и искренне, подняла руку, положив ее на грудь, приподнялась, уперевшись на локоть, прошептав:

— Мне необходимо, чтобы ты знал это.

Он молчал, даже не пошевелился.

— Для меня очень важно, чтобы ты это понимал, — продолжала я.

Ни малейшего движения с его стороны и ни единого звука. Его глаза были устремлены на меня, казалось, что он о чем-то глубоко задумался. О чем именно, я понятия не имела, поскольку он продолжал молчать, но о чем бы он не думал, видно для него это было важно.

Но также мне было важно сказать ему то, что я уже сказала, поэтому обхватила его за шею, сжав пальцы, все еще шепча:

— Это важно.

Наконец он заговорил, и когда заговорил, только и сказал:

— Милая, заткнись.

Я моргнула.

Затем спросила:

— Что?

— Заткнись.

— Заткнуться?!

— Ага.

Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе.

— Я говорю тебе важные вещи, а ты говоришь мне заткнуться?

— Ага.

Я открыла рот, но ничего не сказала, потому что Митч наконец зашевелился. И зашевелился он — обе его руки сомкнулись вокруг меня, он перекатился на спину вместе со мной, я выпрямилась и села на него сверху, мне снова пришлось его оседлать. Его руки разжались вокруг меня, одной он с силой ухватил меня за бедро, другая потянулась вверх, обвившись вокруг моей шеи, и три пальца оказались в моих волосах, он наклонил мою голову к себе.

Затем заговорил:

— Хорошо, я должен объяснить все правильно, чтобы моя мысль дошла до тебя, и ты не переврала ее и не додумала, как ты каким-то образом умудрилась решить, что я подумал на одну гребаную секунду, что ты такая, так что слушай.

Ой-ой.

Теперь я поняла, что он решил, что это для меня было важно.

Прежде чем я успела полностью отдаться растущей паники и додумыванию, Митч продолжил:

— Учитывая время, что я наблюдал за тобой, пока ты была с этим придурком, и хотел тебя, мы говорим о двух годах, Мара, двух ... чертовых... годах, которые мне потребовались, чтобы раздеть тебя и уложить в свою постель. Милая, я думаю, ты можешь быть абсолютно уверена, что это в значительной степени означает, что ты «не такая».

Я уставилась на него, думая, что это правда.

Вроде бы.

— Но мы же...

Он покачал головой, и его рука сжалась так же, как и пальцы в волосах, и я замолчала.

— Ты сбежала от меня на нашем первом свидании. Ты продинамила меня во второй раз. Ты дала мне понять, что ты не такая в первый раз, когда твоя задница сидела в моем внедорожнике. Ты дала мне отворот поворот в коридоре еще до того, как я только попытался. Билли прервала нас, когда я в первые добрался до второй базы. Я спал в своей постели с тобой и шестилетним ребенком дважды, прежде чем вытащил тебя на свидание. И я вынужден был пообещать своей сестре, что она сможет обставить твою квартиру, когда ты получишь страховку, чтобы она смогла оторваться по дизайну в твоей квартире, чтобы я действительно смог, бл*дь, повести тебя на свидание, — говорил он, а затем закончил: — дорогая, поверь мне, это не так просто.

Я моргнула.

— Ты обещал Пенни, что она сможет обставить мою квартиру?

— Да, в этом вопросе ей лучше не противостоять. Она выслушает тебя, и она хороша в декоре и полна решимости все это осуществить. Сделай себе и мне одолжение, просто позволь ей обставить твою квартиру.

— Но, Митч, ее мебель стоит дорого…

Он притянул мою голову еще ближе и ухмыльнулся, прежде чем ответить:

— Детка, ее наценка неслыханная. Оптом у нее все стоит столько же, сколько и обычная мебель.

Вау.

Это означало, что я смогу позволить себе мебель из «Фьюжен Дизайн».

Это было круто!

— Мара, — позвал Митч, отрывая меня от мысли, на которой я полностью сосредоточилась, а вернее на диване, который заметила в витрине магазина Пенни, представляя, как он будет смотреться у меня в гостиной, но я посмотрела на Митча, он больше не улыбался, а выглядел очень серьезным.

Поэтому я собралась с духом.

Это было хорошо, потому что в ту же секунду, как только я сосредоточилась на нем, он заговорил низким голосом, медленно, чтобы я осознала весь смысл сказанного, даже его пальцы на моей шеи напряглись, чтобы я прислушалась к тому, что он говорил:

— Ты — не Мелбама Ганновер. Ты не шлюха. И ты не такая. Ты так далека от Близнецов Одни Неприятности, что это даже не смешно. Ты совсем не та, за кого тебя принимали в школе, родители школьников и те трахающиеся приятели твоей матери. Ты — Мара, ты милая, ты прекрасная, и я не забуду до самой смерти, как прекрасно было оказаться в тебе, когда ты обнимала меня, смотреть в твои глаза, которые увлажнились, и чувствовать своим нутром, что ты чувствовала, как и я, насколько это прекрасно.

Мои глаза сразу же увлажнились, как только я услышала его слова, руки провели по его плечам, его слова просачивались в меня глубоко, прямые и правдивые, даже я, обладающая особым талантом все домысливать и искажать, не смогла их исказить, даже если бы попыталась.

Но я и не собиралась пытаться.

— Митч, — прошептала я и замолчала, потому что у меня перехватило горло, а еще потому, что я не знала, что сказать.

Он еще не закончил, и я поняла это, когда он притянул меня к себе, откинулся назад и перекатился так, что оказался сверху, его бедра были между моими ногами, а лицо было так близко, когда он прошептал:

— Твои волосы мягче, чем я ожидал, и красивее, когда распущены. Ты слаще, чем я ожидал, смешнее, преданнее, я и так ожидал, что ты будешь феноменальной, но должен сказать, детка, мне чертовски приятно узнать, что реальность просто зашкаливает. А еще лучше то, когда ты злишься, мне приходится бороться с собой, чтобы не сорваться. Когда ты улыбаешься, мне приходится бороться с собой еще сильнее. И когда ты заглядываешь мне в глаза и видишь все, что ты там видишь, и я знаю, что тебе нравится то, что ты видишь в моих глазах, потому что это написано у тебя на лице, я борюсь с собой что есть сил. Но даже наконец-то заполучив тебя — это еще одна реальность, которая находится за пределами всего, что я представлял. Улавливаешь ход моих мыслей? — спросил он, не став дожидаться ответа. — Твоя мать ненавидела тебя, потому что знала, что ты лучше ее, и каждый день ты напоминала ей об этом, что ты станешь той, кем ты стала теперь. Поэтому она пыталась всеми средствами в тебе это убить. Сводя тебя с ума своими высказываниями, что ты чертовая сука, и, честное слово, я много чего повидал, а сколько уже выслушал, твоя мать, по-моему мнению, претендует на самую худшую чертовую мать в истории. И все же ты ее побила, потому что ты — это та, кем стала сейчас. И, милая, есть много всего в тебе, и не только я говорю и вижу это, сколько в тебе хорошего. И теперь я прикоснулся к твоей прекрасной стороне после стольких лет ожидания, и сказать, что это не доставляет мне никакого гребаного удовольствия — одно из серьезных гребаных преуменьшений.

— Ты должен остановиться, — прошептала я в ответ, сердце так сильно забилось, казалось, вот-вот выскочит из груди. Грудь, в которой разлилось тепло, стала гореть от жары.

— Я не перестану, пока не буду уверен, что ты понимаешь то, что я хочу тебе сказать и не отбросишь мои слова в сторону, все же веря в то, во что хотела эта сука, чтобы ты верила.

— Ты должен прекратить, — повторила я шепотом.

— Мара, нет…

Я убрала руку с его плеча и прижала пальцы к его губам.

Затем тихо сказала:

— Я не отбрасываю твои слова в сторону. — Я скользнула пальцами по его щеке, затем перебралась в волосы, подняла голову и прошептала: — Я понимаю, что ты мне говоришь.— Прижалась губами к его губам, продолжая шептать: — Теперь ты должен сварить мне овсянку. Потому что, по моим подсчетам, у тебя имеется восемь часов убедить меня, что я — Мара твоего мира, прежде чем снова на нас что-нибудь обрушится, я испугаюсь и/или сойду с ума, и/или запаникую, и/или еще что-нибудь произойдет, уверена, если бы была одна, наверное, не смогла бы всего этого пережить. Но с твоей помощью мне легче, и очевидно, все, что ты сейчас сказал, мне все равно не так легко поверить.

Я замолчала (наконец-то), излив свою душу (наконец-то) и затаила дыхание, бездонные глаза Митча уставились в мои.

Затем он спросил:

— Восемь часов?

— Пока не нужно будет ехать за детьми в школу, — пояснила я.

Он повернул голову, взглянув на будильник, потом снова перевел на меня взгляд, и когда он снова на меня посмотрел, мне понравились смешинки в его глазах, потому что его смешинки были с сексуальным подтекстом.

— Потребуется потрудиться и приложить силы, — прошептал он.

Господи, как же я на это надеялась!

Я улыбнулась, снова приподнялась и прикоснулась губами к его губам, прежде чем тихо произнесла:

— И для этого мне нужна овсянка.

Он рухнул на меня, моя голова ударилась о подушки, Митч пробормотал мне в рот:

— Я сварю ее через минутку.

— Мне потребуется выносливость, — пробормотала я в ответ.

Его руки скользнули вверх по моим ребрам, приподнимая ночнушку, он продолжал бормотать:

— Через минутку я все сделаю, детка.

— Но... — он передвинулся бедрами между моих ног, и я поняла, почему ему нужна минутка, что означало, что мне тоже нужна эта минутка, поэтому я сдалась.

— Ладно, через минутку.

Он улыбнулся мне в губы. Я улыбнулась ему в ответ.

А потом он меня поцеловал.

А потом он делал со мной многое другое, а я — с ним.

В конце концов на ланч у нас была овсянка.

23

Доброе утро

Прошло шесть недель…

Я сильно кончила, так сильно, что спина выгнулась дугой, руки взлетели, чтобы обхватить за бедра Митча, пока я с трудом переводила дыхание, двигая бедрами, толкая вглубь его твердый как камень член.

Я все еще продолжала кончать, когда его большой палец покинул мое сладкое местечко, сначала одна рука переместилась на мое бедро, затем и вторая. Потом его руки продвинулись вверх, обхватив грудную клетку, притянув мое тело к нему. Его губы накрыли мои, язык проник ко мне в рот, руки обхватили, он перевернул нас, начав с силой и глубоко входить. Я приподняла ноги в коленях вместе с бедрами, чтобы предоставить ему больший доступ, держась за его плечи.

Прижимаясь к нему, мои пальцы прошлись по его густым, мягким волосам, я принимала его толчки языком в рот и между своих ног. Он что-то пробубнил мне в рот, затем, наконец, его глубокие жесткие движения между моими ногами, вырвали у него рваный стон, который проник мне в самое горло.

Приходя в себя, я ощутила его губы, заскользившие по моей шее, куда он уткнулся носом, его член, мягко двигающийся внутри, свои пальцы, перебирающие его волосы, пока другая моя рука передвигалась по его теплой коже спины.

Моя душа вздохнула свободно, но сердце улетело.

Затем он приподнял голову, его насытившиеся, сексуальные глаза встретились с моими, он пробормотал:

— Доброе утро.

Секунду я смотрела на него, лежа на подушке, обхватив его ногами за бедра, а руками вокруг и вдруг расхохоталась.

Потому, что он сначала разбудил меня руками, потом ртом, и до тех пор, пока он не произнес это слово, никто из нас ничего не сказал.

Когда я перестала смеяться, наклонила голову и открыла глаза, взглянув на него, он перестал двигаться внутри, глубоко погрузившись, а его рука поднялась, и кончиками пальцев он провел по моему виску и линии волос, Митч улыбался, глядя на меня.

— Доброе утро, — прошептала я и почувствовала, как улыбка сползла с моих губ, когда ко мне вернулось воспоминание.

Митч увидел, как пропала моя улыбка, потому что его улыбка тоже пропала, выражение лицо стало нежным, он смотрел с интересом, и его потрясающие губы прошептали:

— Что?

— Помнишь ту ночь, когда заболела Билли? — Тихо спросила я.

Его пальцы скользнули вниз по линии моих волос, обвившись вокруг моей шеи, большой палец приподнялся и погладил подбородок, когда он ответил:

— Ага.

— Помнишь, как на следующее утро ты пришел на кухню и обнял меня? — Спросила я, и его большой палец замер у меня на подбородке, а взгляд стал напряженным.

— Ага, — прошептал он.

— Тогда ты сказал: «Доброе утро», прижался к моей шее, обнял меня, и я подумала, что хотела бы, чтобы ты каждое утро всегда говорил мне «Доброе утро».

Его пальцы напряглись у меня на шее, он приблизил голову, взгляд стал более напряженным, а голос хриплым, когда пробормотал:

— Мара.

Я ухмыльнулась ему, а затем сообщила:

— Но сейчас все было намного лучше.

И его тело затряслось, рука оставила мою шею, обе его руки обхватили меня, и он поцеловал с открытым ртом (смеясь, кстати, что делало его просто потрясающим), потом он нас перевернул, к сожалению, выйдя из меня, но к счастью, перевернув меня с собой, целуя и устраиваясь на спине со мной сверху.

Когда он закончил целоваться, я подняла голову и посмотрела вниз на своего мужчину, который обнимал, смех все еще присутствовал в его глазах, и снова моя душа свободно вздохнула.

Затем он заговорил:

— Ну ладно, детка, сегодня утром действуем так: я иду в ванную, потом поднимаю Билли, который принимает душ, ты тоже принимаешь душ, а я пока готовлю кофе и завтрак. Ты выходишь из душа, будишь Билле, мы позавтракаем, ты ведешь Билле в душ, вы там делаете все свои дела, пока я буду принимать душ, а дальше мы выезжаем. Согласна?

— Ага, — ответила я.

— Готова? — спросил он.

— Ага, — сказала я с усмешкой, привыкшая уже к его плану, и мне это нравилось, поскольку каждое утро мы совершали именно такой ритуал.

— Погнали, — прошептал он, поднял голову, быстро поцеловал меня, потом перекатился с меня на другую сторону кровати, одновременно откидывая одеяло.

Я наблюдала, как он отправился в мою ванную комнату.

Моя душа снова вздохнула, и это был хороший вздох.

Митч закрыл дверь, и я перекатилась на спину, натянув одеяло до груди.

Был июнь, лето обрушилось на Скалистые горы с удивительной силой. Обычно в мае и июне можно было ожидать чего угодно, даже снежных бурь, но сейчас стояла теплая, солнечная погода, были почти каждый день послеполуденные грозы в течение вот уже нескольких недель, опуская жару и оставляя ночи прохладными и свежими.

Прошло уже шесть недель с тех пор, как Митч вытащил меня в реальный мир, и эти шесть недель были лучшими неделями в моей жизни, ни один день, что я прожила в мире Мары, даже близко не походил на них.

* * *

Для начала я разобралась с противозачаточными. Митч сказал, что это первоочередная задача, и я была с ним согласна.

Я не хотела, чтобы между мной и Митчем что-то стояло, поэтому без промедления отправилась к врачу и стала принимать таблетки.

* * *

Второе, что произошло мама и тетя Луламэй пропали. Я позвонила Линетт, она произвела разведмиссию, сообщив, что они вернулись домой. Скорее всего потому, что у них кончились деньги, чтобы превратить мою жизнь в ад, и они не обзавелись в этом городе тем обычным набором пьяниц и придурков, которые у них были там, чьи бумажники они могли бы подчистить, украв деньги, когда пьяницы и придурки отключались.

Между прочим, я все рассказала Линетт во время очень длинного телефонного разговора, такого длинного, как марафонская дистанция, пока моя задница сидела в шезлонге у бассейна. Но в середине нашего марафонского телефонного разговора мне было все труднее сосредоточиться на всех важных событиях, о которых я ей рассказывала, потому что появился потный Митч после тренировки в тренажерном зале, и потный он выглядел таким сексуальным. Мне стало еще труднее сосредоточиться, когда я наблюдала за выражением его лица, пока он шел ко мне, отчего поняла, что ему всерьез нравится мое бикини. Еще труднее мне было сосредоточиться (по вполне понятным причинам), когда я слушала Линетт, он стал меня целовать, сильно, но без языка. А потом ему было трудно сосредоточиться на мне, когда его увидели Билли и Билле, и ему пришлось следующие десять минут поднимать и кидать их в воду. Они вылезали из бассейна, а он снова и снова бросал их туда. И наконец, мне было совсем трудно сосредоточиться на разговоре, наблюдая за ним, заметив насколько он выглядел безумно сексуальным, его сексуальность возросла сверх всякой меры, потому что он был весь потный, много улыбался и смеялся, заставляя Билли улыбаться и смеяться, а Билле улыбаться и визжать. Я была не единственной, кто заметил его безумную сексуальность, мне пришлось оторвать свой взгляд в солнцезащитных очках от моего мужчины и моих детей, когда женский радар собственницы пропищал, отчего я более пристально стала разглядывать в бикини женщин, которые пускали слюни и бросали на Митча пристальные взгляды.

Но мне все же удавалось при этом слушать мою подругу.

Линетт была вне себя от радости, сообщая (неоднократно), что она все время мне говорила, что я была явно Десять и Пять Десятых.

— Может ты даже Одиннадцать! — пронзительно закричала она.

Я не могла сказать, что поверила ей (определенно, не по поводу Одиннадцать). Но это не означало, что Митч разорвал мой кокон и помог мне взлететь, но означало, в чем я была (в основном) убеждена, что была по крайней мере твердой Восьмеркой.

Но в этом меня убедила не Линетт, а Митч.

Она планировала приехать к нам в августе, познакомиться с Митчем, Билли и Билле, и ее родители тоже подумывали приехать с ней. Я не виделась с ней уже три года, с тех пор как она навещала меня, а с ее родителями уже тринадцать лет.

Я с нетерпением стала ждать их приезда.

* * *

Третье событие — Билл был выведен из строя, заключен под стражу, ясное дело, что для начала он разыграл свою козырную карту. Он ждал решения суда, государственный защитник готовил защиту, но Митч сказал, что Билл так легко не отделается. Во-первых, потому что он был виновен, во-вторых, потому что его уже дважды привлекали и, в-третьих, потому что он отказывался признавать свою вину.

От него не было вестей ни мне, ни детям, но я навестила его всего один раз, причем навестила с Митчем, стоящим у меня за спиной (так приказал Митч), и мой визит ничем хорошим не закончился. Возможно, все прошло бы не очень хорошо, даже если бы Митча со мной не было.

Достаточно долго он не брал трубку, потом Билл взял свой телефон, но все равно продолжал сердито смотреть на Митча через стекло, затем перевел на меня взгляд, сказав: «Пошла ты на х*й, Мара. Пошла ты». И повесил трубку, встал и подошел к охраннику.

Явышла после встречи, дрожа всем телом, стараясь не заплакать, Митч крепко обнимал меня за плечи. И когда я вышла, дрожа всем телом и стараясь не заплакать, до меня вдруг дошло, что я присматриваю за его детьми, которых собираюсь воспитывать до тех пор, пока они не станут достаточно взрослыми, чтобы строить свою собственную жизнь; моя квартира была разграблена из-за него; он натравил на меня мою мать и свою мать — тетю Луламэй, и ему судя по всему абсолютно не на что было злиться, а мне так наоборот, было на что.

И я, потому что меня это просто бесило, поделилась всем этим с Митчем во внедорожнике. Причем делилась подробно, со всеми деталями, я вспомнила историю нашей семьи, которая уходила далеко-далеко в прошлое, ту историю, о которой я никогда никому не рассказывала, но в тот момент я была в ударе. Я перевела дух только тогда, когда мы оказались у него в квартире, он протянул мне бокал вина, крепко поцеловал, чтобы я наконец-то заткнулась, приподнял мою голову за подбородок, чтобы я окончательно сосредоточила свое внимание на нем (наконец-то) и посмотрела ему в глаза, в которых плескался смех.

Потом он пробормотал:

— Мне нужно сходить к Брэю и Бренту за детьми. Ты разнесешь мою квартиру к чертовой матери за те две минуты, что меня не будет, или зажжешь чертовую свечу, сделаешь глоток вина, выдохнешь и соберешься с мыслями?

Я сердито посмотрела на него.

Затем пробормотала:

— Второй вариант.

— Хорошо, — пробормотал он в ответ, снова поцеловал на этот раз несильно, но намного дольше. А потом отправился за детьми.

За те две минуты, что его не было, я сделала то, что обещала, но я также воспользовалась этими двумя минутами, чтобы начать бояться, что во время своей тирады поделилась давнишней семейной историей с Митчем. Уродливой, откровенной семейной историей, и, возможно, ему понадобятся эти две минуты, чтобы прийти к выводу, что я — Две Целых Пять Десятых.

Но видно он не пришел к такому выводу, потому что вернулся с Билле, перекинутой через плечо, как пожарники носят рукав, визжащей и смеющейся; с Билли следовавшим за ними, ухмыляющимся, и Митч объявил, что собирается научить Билли мужскому делу —управляться с грилем.

Потом он приготовил гамбургеры, пока мы с Билле готовили гарнир, я с Билле жарила картошку и делала салат (ну, делала в основном я, она наблюдала за мной, сидя на столешнице и что-то все время рассказывая), пока Митч на балконе учил Билли управляться с грилем.

Я перестала беситься и пугаться, попивая вино маленькими глотками, пока ужинала с семьей, уложила детей спать и заставила Митча посмотреть игру «Кэбс» по телевизору («Кэбс» выиграли!), а потом я выдала ему приз за то, что он был действительно хорошим парнем, и я выдала ему приз, когда мы были у него в постели.

* * *

Полиция сняла ленту с моей квартиры, и я могла теперь заняться уборкой, которую страшилась делать, потому что предстояла огромная работа, а также еще и потому, что я не хотела внимательно собирать и рассматривать все те доказательства, что вся моя жизнь, которую я так усердно выстраивала, была разрушена.

Митч, будучи Митчем, приложил к этому руку, образно говоря.

Когда у меня наступил выходной, он договорился со своей матерью, чтобы та забрала детей из школы, и договорился с Латаньей, Тесс, Пенни и двумя женщинами своих партнеров в полиции — с Джет и Рокси, чтобы они все пришли ко мне и помогли с уборкой.

Я в некотором роде пребывала в восторге от Джет и Рокси, в восторге от их историй, которые были опубликованы в газете, и написаны книги об их любви с нынешними мужьями. Но они были действительно классными, немного сумасшедшими, и поскольку мы убирались впятером все получилось намного быстрее, несмотря на то, что когда я попала в свою квартиру, она выглядела намного хуже, чем я предполагала, почти ничего не осталось, что можно было бы сохранить.

Но впятером, на самом деле, уборка шла намного быстрее и довольно весело. И было радостно еще и от того, что Пенни принесла с собой брошюры и каталоги, потратила много времени, чтобы объяснить мне «свое видение моей квартиры», которое мне очень понравилось.

Поэтому на следующий день Пенни заказала всю необходимую мебель и множество еще кое-чего. Вместе с ней и Сью Эллен я дважды ходили по магазинам (один раз с Латаньей), чтобы купить все остальное (посуду, постельное белье и т. д.), а Митч (как-то вместе с Дереком) присматривал за детьми, пока нас не было дома, чтобы Билле не узнала о случившемся. Затем Митч взял с собой Билли, чтобы сделать «мужское дело», как я это называла, они купили мне новый телевизор, DVD-плеер, PS3 и стерео, а мы с Билли в это время оставались дома, что означало, что я отполировала ей ногти на ногах и руках, смотря вместе с ней «В поисках Немо».

Все покупки мы складывали у меня в квартире, оставаясь жить у Митча, пока то, что заказала Пенни не было доставлено ко мне полторы недели назад. Мистер Пирсон назначил доставку матрасов на тот же день, что и Пенни. Пока я была на работе, Пенни (с помощью Сью Эллен) пришла и лично приняла все: мебель, лампы, картины на стены. Они даже постелила постельное белье на кровати, поставила посуду в шкафы и положила плюшевого мишку Билле на ее застеленную постель.

Теперь все выглядело просто потрясающе.

И в тот день после школы мы с детьми вернулись в мою квартиру.

Билле полностью поверила в историю, что мы все это время жили у Митча, потому что в моей квартире шел ремонт. Билли же прекрасно понимал все, но как обычно жалел свою сестру, ничего ей не рассказывая.

* * *

Когда мы переехали назад ко мне, то же самое проделал и Митч (вроде как). Не говоря ни слова (я не собиралась с ним об этом спорить), он поставил свою зубную щетку в мой (новый) держатель для зубных щеток, крем для бритья, бритвы и дезодорант — в шкафчик с аптечкой и множество пиджаков, курток, рубашек и джинсов в мой шкаф, подвинув мои вещи в сторону, чтобы разместить нижнее белье, футболки, пижамы и носки в мои ящики.

После того как он это все проделал, я распределила свои вещи по ящикам, выделив ему два освободившихся ящика. Я перекладывала свои вещи, борясь со слезами. Не со слезами, вызванными вторжением Митча в мои ящики и в мою квартиру, а слезами, вызванными тем, что Митч таким образом сделал заявление, которое мне понравилось, оно означало, что он собирается быть в моей жизни, в жизни моих детей, намеревался остаться с нами, несмотря на то, что наши квартиры были разделены общим коридором.

Митч вошел в мою спальню, когда я находилась на пол пути освобождения двух ящиков для него, шмыгая при этом носом.

И вот тогда-то Митч окончательно сорвал с меня остатки моего кокона, и именно в тот момент ему удалось выполнить до сих пор, как я все время считала, вполне невыполнимую задачу — убедить меня, что я по меньшей мере являюсь Восьмеркой.

Он машинально стал выполнять эту миссию, услышав мое шмыганье носом, просто подошел, отодвинул меня от ящиков, обнял, притянув к себе.

Затем он наклонил голову и встретился взглядом с моими заплаканными глазами.

Внимательно изучил выражение моего лица, а затем тихо произнес:

— Детям нужна стабильность. Необходимость в стабильности подтолкнула нас к тому, что у них теперь есть два дома, разделенные общим коридором. Итак, наши действия заключается в том, чтобы стабильность, которую Бад (так в последнее время Митч стал называть Билли {В переводе с анг. парень, дружище, друг}) и Билле будут иметь — в этом доме и в моей квартире. Обстоятельства будут таковы, когда ты находишься в моей постели, они — в своих во второй спальне, я куплю им приличные кровати, как только представится такая возможность. Но большую часть времени, когда я буду находиться в твоей постели, они тоже будут здесь. Я принес сюда кое-какое свое барахло. Хочу, чтобы ты приобрела все необходимое тебе и детям в двойном комплекте и перенесла часть этого барахла ко мне в квартиру. Где бы они не находились — у тебя или у меня, дом для них должен быть домом, а не беготней туда-сюда за шампунем и чистыми футболками. — Его руки сжались, лицо приблизилось, а голос стал ниже. — Думаю, что они должны идти и дальше вместе с нами, детка, они уже привыкли, что мы вместе, мне кажется, что мы не должны устраивать для них стресс, потому что не вижу никаких причин для того, чтобы мы были теперь порознь. Им хорошо и комфортно с нами, и мы приложим все силы, чтобы так было и впредь. Бад прекрасно понимает, что происходит между тобой и мной, а Билле все равно, лишь бы люди, которых она любит, были счастливы рядом с ней. Так, что все очень хорошо. — Он не сводил с меня глаз, его руки напряглись, и он мягко спросил: — Ты согласна?

— Угу, — прошептала я.

— Детка, — его руки снова сжались, — это очень важное решение для детей. Если ты говоришь «Угу», это значит, что ты хочешь остаться со мной, в моей жизни, а я соответственно буду с вами. Ты можешь предложить другой сценарий на ближайшее время, клянусь, что соглашусь с ним, учитывая то, что между нами происходит. Я сказал тебе, что думаю на этот счет, но спрашиваю тебя, ты согласна со мной, я не ожидаю в таком вопросе быстрого ответа «Угу».

— Митч, милый, — я снова сжала его руку, — ответ такой... угу.

— Дорогая…

Я прижалась к нему ближе, он замолчал, скользнув рукой по его шее, и прошептала:

— Дети нуждаются в стабильности, конечно, но стабильность определяется не местом, а кто живет с ними в квартире, определяется человеком. Я поняла это уже давно. Я всю свою жизнь прожила в трейлере, и это было не очень стабильное место. Они всю жизнь прожили с Биллом, и для них это тоже было не очень хороший и стабильный дом. Не думаю, что их особенно заботит, где они будут спать, пока ты и я рядом, и поскольку ты и я будем рядом, то мой ответ на твой предложенный сценарий — угу.

Он задержал на мне взгляд, затем медленно закрыл глаза, сделал глубокий вдох, выдохнул и открыл глаза. Именно тогда я поняла, что мой ответ был одновременно важным и был именно тем, что Митч хотел услышать. Первое я поняла, а второе значило для меня все, очень многое.

И, кстати, это было впервые, когда я почувствовала, как моя душа вздохнула свободно, и это было тогда чертовски здорово.

И пока я обдумывала насколько это было здорово, Митч продолжил:

— Хорошо, если ты не против, то поговорим об остальном.

О боже!

В этот момент я была так счастлива, была самой счастливой, нежели когда-либо в своей жизни. Насчет «остального» я была не совсем уверена.

И Митч стал мне озвучивать все остальное.

— Я поговорил с нашей управляющей компанией, у них появятся две квартиры с тремя спальнями. Одна — в августе, другая — в сентябре. Срок моей аренды истекает в ноябре. Мне также сообщили, что срок твоей аренды истекает в январе следующего года. Мне также сказали, если мы переедем в другой дом этого комплекса и предупредим их заранее, они не будут выставлять нам неустойку за раннее расторжение договора аренды.

Мы переедем?

Мы вместе переедем?

Я и близко не справлялась с тем, что говорил Митч, но он продолжил:

— Но мне кажется, что это не наш сценарий.

Я даже не успела понять испытала от его слов облегчение или разочарование.

У меня не было времени все осмыслить и принять решение, потому что Митч еще не закончил.

— Нынче спрос на недвижимость, — объявил он. При этих словах у меня перехватило дыхание, а он продолжил: — Я уже давно подумывал купить себе квартиру или дом. Пришло время мне перестать тратить свои деньги на аренду, я уже достаточно заработал на первый взнос. Детям нужна будет другая школа, хорошо бы они переехали и пошли учиться в другую школу. Я подумываю о покупке дома, и мне нужен твой вклад, потому что, когда наступит январь ты, Бад и Билле переедете вместе со мной. Мы выберем дом и отправим их там в ближайшую школу.

Моя грудь быстро поднималась и опускалась потому, что я была близка к гипервентиляции легких.

— Бад и Билли еще полгода будут жить в одной комнате, — продолжал Митч, — они уже привыкли к этому, оба еще дети, но так или иначе, на горизонте должны начать маячить две раздельные комнаты.

Я слышала все, что он говорил, но не могла понять, что он сказал ранее.

— Ты хочешь, чтобы мы переехали с тобой?

— Да.

— Ты хочешь, чтобы мы переехали с тобой. — Повторила я, но на этот раз уже не в форме вопроса.

Его брови сошлись на переносице, и он повторил:

— Да.

— Но... э-э... Митч, — начала я. — Мы вместе живем чуть больше месяца.

— Я похож на мужчину, который не знает, чего хочет? — Спросил Митч, и я моргнула.

Нет, он не только не был похож на такого мужчину, но и вел себя совсем не так потому, что он точно знал чего хочет.

— Нет, — прошептала я.

— Хорошо, тогда я похож на человека, который не поймет, что получил то, что хотел?

ОМойБог!

В груди начался пожар, и я выдавила еще одно:

— Нет.

Митч задержал на мне свой взгляд и быстро вздохнул.

— Я говорю не о завтрашнем дне. Я говорю о январе. Я уже давно решил, что в ноябре начну подыскивать жилье. Тогда с тобой это совсем никак не было связано, но теперь ты и дети появились в моей жизни, теперь это связано и с тобой, так что ты должна принять в подборе дома участие. Между нами может происходить разное дерьмо, но, детка, — он снова сжал меня в объятиях, — другого дерьма не случится, у вас останется твоя квартира. Но если другого дерьма не произойдет, то через полгода или раньше, если мы все будем готовы, ты либо сдашь свою квартиру, либо вообще откажешься от нее, а мы будем жить в нашем собственном доме, где у каждого будет место для уединения, а у детей свои комнаты.

Я уставилась на него во все глаза.

Митч в течение двух секунд выдерживал мой ошалелый взгляд, а затем все же спросил:

— Ты согласна?

— Ты думаешь, что я — Десять и Пять Десятых, — выпалила я шепотом.

Его брови сошлись на переносице, и он спросил:

— Что?!

— Или, по крайней мере, Восьмерка, — выпалила я.

— Э-э, детка... не понял, что?

Я еще несколько секунд пялилась на него.

Почувствовав, как его руки сжались на моей талии, пока мы стояли у меня в спальне. В спальне, которую помогла обставить его сестра. В спальне, где появились в шкафу его стильные пиджаки и рубашки, боксеры и носки расположились в моих ящиках, и наш разговор касался совместного переезда, хотя мы и так уже наполовину съехались.

Поэтому я позволила все ему выпалить.

— Ты — Десять с Половиной, — сообщила я ему.

— Детка... что? — спросил он, слегка смущенно, немного нетерпеливо и раздраженно, потому что, как я поняла, он понял куда я клоню.

— Мир Мары поделен на сектора, с Единицы до Тройки, с Четверки до Шестерки и с Семерки до Десятки, — тихо заявила я, на его лице уже стало видно больше понимания и больше раздражения, но я не унималась. — Ты — Десять с Половиной.

— Мара…

— Мама убедила меня, что у меня Два с Половиной балла.

Митч замолчал, но его лицо ужасно нахмурилось.

Я внимательно смотрела ему в лицо, прежде чем снова почувствовала, как слезы защипали в носу, прошептала:

— Я ведь не Две и Пять Десятых, да?

— Нет, — твердо и немедленно заявил он.

Перед глазами все стало расплываться от слез, когда я выдохнула:

— Я не Две и Пять Десятых.

Затем почувствовала, как его рука скользнула вверх по моей шее к волосам, и я снова сосредоточилась на его лице, которое заметно приблизилось.

— Во-первых, милая, люди есть люди, и все они разные. Ты решила их классифицировать, хорошо, но в реальном мире люди делают то, что делают, каждый из них принимает свои собственные решения, которые определяют их движение по жизни. Некоторые из этих решений хорошие, некоторые плохие, некоторые представляют собой комбинацию того и другого, но каждый человек отличается от другого, и люди меняются. Во-вторых, решения, которые ты принимала в своей жизни, определили саму тебя, и, если ты не способна сама это увидеть, кем ты стала, тогда тебе стоит открыть глаза, детка, и оглянуться вокруг на людей, которые тебя любят и которым ты не безразлична, и через них понять, кто ты есть. Если тебя интересует моя точка зрения по поводу этой дерьмовой классификации, которую ты придумала, то нет, ты абсолютно не Две и Пять Десятых. Ты даже близко не стоишь с Двумя и Пять Десятых, и меня безумно бесит то, что твоя сучка мать и те придурки в твоем родном городе вбили это тебе в голову, что ты думала о себе так все эти годы.

И он был прав. То же самое мне говорила Линетт. Мистер Пирсон не говорил, он просто действовал. И Роберта. Латанья, Дерек, Брэндон, Брент... даже Билли и Билле любили меня, доверяли мне, им нравилось находиться со мной, и они не боялись лишний раз это показать.

Да и Митч тоже. На самом деле, с той минуты, как он вошел в мою квартиру, чтобы починить кран, он никак не показал, что думает, будто я была Две и Пять Десятых, он не только не возражал находится рядом со мной, но и хотел вернуться, чтобы попробовать мою пиццу.

О Боже! Я оказывается все это время была такой идиоткой!

Поэтому я не преминула это озвучить:

— Я настоящая идиотка.

Митч отрицательно покачал головой, глядя в потолок, сильнее меня сжав, затем перевел на меня глаза и раздраженно сказал:

— Господи, Мара, ты не Две и Пять Десятых, и ты не чертовая идиотка. И вот еще что: мне совсем не нравится, когда ты так о себе выражаешься. И, вот еще что, ты должна воспитывать двух детей, и они должны у тебя научиться быть уверенными в себе, чтобы принимать правильные решения, определиться в жизни, ты должна научить их этому. Ты не сможешь их этому научить, детка, если не поймешь, кто ты есть на самом деле и насколько ты прекрасна.

— Ты злишься на меня, — заметила я очевидный факт.

— Э-э... да, — подтвердил он. — Но у меня было более чем достаточно опыта в общении с людьми и женщинами…

Хмм. Он не мог бы повторить это еще раз, особенно последнее.

Митч продолжал.

— И я знаю, что независимо от того, как сильно я могу заставить тебя кончить, ни один хороший оргазм не изменит твое восприятие самой себя и не заменит его моим, какой тебя вижу я. Я знаю, о чем говорю. А также знаю, что большинство женщин, которые выглядят так же, как ты, живут засунув головы в задницы по другим, гораздо более раздражающим вопросам. Так что светлая сторона в твоей проблемы, несмотря на то, что ты такая красивая и прекрасный человек, ты никогда не будешь думать, что твое дерьмо не воняет. И должен сказать, милая, я без зазрения совести готов получать от тебя все, что ты мне даешь — твою сладость, отношение, твой рот, возможно ты думаешь, что взяла меня за яйца, что по мне совсем не плохо.

— Ну, это хорошо, что ты увидел светлую сторону, — пробормотала я, переведя глаза на его плечо, затем посмотрев ему в лицо, когда он расхохотался, а его руки сомкнулись вокруг меня с новой силой, что у меня перехватило дыхание.

Потом он перестал смеяться, ослабив свою хватку (слегка), и его лицо оказалось перед моим.

— Я уже чуть больше месяца постоянно наблюдаю за твоей светлой стороной, — прошептал он, и у меня зашипело в животе.

— Митч… — прошептала я в ответ.

Он прервал меня, сказав:

— Нам нужно покормить детей. Итак, возвращаясь к предыдущему вопросу: я покупаю дом, ты и дети выбираете его вместе со мной, согласна?

Я смотрела в его добрые, чувственные глаза, с которыми просыпалась каждое утро больше месяца, глаза, с которыми хотела просыпаться каждый день до конца своей жизни. Я была с ним согласна еще тогда, я была с ним согласна с тех пор, как впервые сказала ему об этом несколько недель назад, и, если бы это было в моей силе я была бы с ним, пока не испустила бы свой последний вздох на этой земле.

— Детка, ты согласна? — подсказал он.

— Да, — тихо произнесла я.

— Хорошо, — прошептал он, я улыбнулась, а потом он спросил: — Готова?

— Да, — повторила я.

— Двигаемся, — пробормотал он, коснувшись губами моих губ, затем отпустил меня и пошел в ванную.

Я повернулась и закончила перекладывать вещи в ящиках, уже не плача.

А перекладывала вещи с улыбкой.

* * *

Хотя все успокоилось и... ну, просто успокоилось огромным и значительным образом, над нашими солнечными днями в прямом и переносном смысле висело одно облако, и это облако был Билли.

Митч был прав, Билле было все равно, где она живет и что делает, лишь бы люди вокруг нее, которых она сильно любила, были счастливы. Ей не нужно было наполняться энергией, так как ее тефлоновое покрытие восхищения всем миром было непобедимо.

Но с Билли что-то было не так.

Он лип то ко мне, то к Митчу, или к нам обоим, как клей. Он часто просил Митча подбросить ему мяч (и Митч это делал). Он каждый вечер просил Митча или меня помочь ему с уроками. Он попросил меня научить его управляться со стиральной машиной. Он мыл посуду. Он помогал готовить ужин. Он постоянно убирался в их комнате. Он вытаскивал пылесос и пылесосил весь дом. Он провел инвентаризацию всех запасов продуктов и записал все необходимое в список покупок. Если мы были в магазине, он бросался через проход за продуктами, и мне не приходилось толкать тележку по проходу, чтобы подойти к нужному товару. Если Билле начинала уставать и капризничала, он старался ее отвлечь и занять. Если я уставала, он предлагал почитать ей перед сном.

Если мы оставались с ним, а Митча не было рядом, он все время спрашивал о Митче. «Но где же он? Чем он занимается? Когда вернется домой? Не кажется ли мне, что гамбургеры Митча были самыми лучшими? Разве не круто, что Митч может умножать цифры в уме, а не на бумажке?»

После нашего первого свидания он четыре раза за день спрашивал, когда они с Билле смогут еще раз поехать к Пенни на ночь. Потом две недели спустя, когда мы с Митчем провели еще одну ночь наедине, а Сью Эллен присматривала за детьми, он, вернувшись домой на следующий день, дважды спросил, когда они снова смогут поехать к Сью Эллен.

А потом три дня назад у нас с Митчем произошел несущественный спор во внедорожнике, о чем именно, я даже не помню. Дети были с нами, и я почувствовала, как атмосфера внутри салона резко изменилась, отчего мне даже стало как-то не по себе. Оглянулась на заднее сиденье, Билли смотрел в боковое окно, его профиль был напряженным и жестким, зубы сжаты, руки сжаты в кулаки, плечи напряжены, а губы дрожали. Он выглядел испуганным и почти готов был заплакать.

Меня это так встревожило, я тут же перестала перебрасываться короткими фразами с Митчем, взглянув на него, кивнув головой на заднее сиденье. Митч взглянул в зеркало заднего вида, потом перевел взгляд на дорогу, его челюсть так напряглась, что стала биться жилка.

Позже в постели Митч притянул меня к себе и заявил:

— Ты злишься, я злюсь, мы готовы все высказать друг другу, но не перед детьми, а с глазу на глаз.

— Ты заметил, — прошептала я.

— Ага, заметил.

Я сказала ему то, как мне показалось, он уже и так знал, учитывая, что он был очень проницательным полицейским:

— С ним что-то не так, Митч, с ним что-то происходит не очень хорошее.

— Когда ты столько времени прожил в ужасных условиях, дорогая, а потом получил что-то очень хорошее, то прикладываешь все силы, чтобы это сохранить. И ты это прекрасно знаешь.

Я действительно это узнала на своей шкуре.

Поэтому молча кивнула.

— Он ужасно боится, — тихо продолжал Митч.

Я прикусила губу.

— Ага, — согласилась я, а потом спросила: — Может, нам стоит поговорить с ним на эту тему?

Митч изучающе смотрел на меня, раздумывая.

Потом сказал:

— Не знаю. Мне кажется, если мы попробуем завести разговор на эту тему, то он будет еще больше нервничать. Мы должны продолжать в том же духе, делать то, что делаем изо дня в день, чтобы он чувствовал себя хорошо и стабильно, тогда скорее всего он перестанет бояться.

— Я поговорю об этой проблеме с Бобби на работе, — заявила я ему, настала его очередь кивнуть.

— Я уже говорил об этом со Слимом, — сообщил он, чем удивил меня. — Слим обратил на это внимание, когда мы играли в бейсбол, хотя это было трудно не заметить.

Брок — напарник Митча имел прозвище Слим.

Брок был хорош в этом вопросе, потому у него было двое сыновей. И скорее всего у Брока имелся опыт в воспитании детей.

— И что он сказал?

— Сказал, что если мы попытаемся завести разговор на эту тему, то Бад может еще больше закрыться и нервничать. Если мы будем вести себя, как всегда, то он может перестать бояться и успокоиться, — сказал Митч с усмешкой.

— Отлично, — пробормотала я, и Митч крепко сжал мою руку.

— Давай решим так, мы дадим ему две недели. Если он не успокоиться, мы опять с тобой поговорим и тогда решим, кто будет с ним разговаривать. Согласна?

Я улыбнулась и прошептала:

— Но, если ты готов, освободи меня от этого, я не буду протестовать.

Его голова склонилась на подушку, а губы дрогнули.

— Это еще почему?

Я прижалась к нему всем телом и сказала:

— Потому что мне так уютно.

— Милая, ты не можешь спать на мне, — заметил он.

— А кто говорит про спать? — Спросила я, и его глаза вспыхнули.

Затем его руки зашевелились. Потом зашевелились мои руки.

Наши губы и языки тоже задвигались. А затем задвигались другие части тела в движениях.

К тому времени, как мы разъединились, я уже чувствовала себя намного спокойнее, фактически, пребывая почти в коматозном состоянии. Но все равно я вылезла из кровати, привела себя в порядок, надела ночнушку и трусики, Митч натянул пижамные штаны. Разумеется, мы раздевались догола, но не спали голыми. Не хотели, чтобы заявилась Билле, если вдруг заболеет, а мы появились бы перед ней в чем мать родила.

Меня беспокоил этот вопрос. У меня были запланированы занятия по воспитанию приемных детей, Служба опеки над детьми больше не приходила, хотя Митч сообщил им о ситуации с моей квартирой, сказав, что скорее всего они наведуются ко мне еще раз, когда мы переедим назад в мою квартиру.

Я не знала, как они отнесутся, что каждую ночь я сплю с парнем и детьми, находящимися в соседней комнате. Несмотря на то, что этот парень был очень хорошим парнем, хорошим детективом Митчеллом Джеймсом Лоусоном. Мне не нужна была ни одна причина, чтобы Служба опеки разрушила все то хорошее и стабильное, что мы предоставляли детям.

Поэтому, свернувшись калачиком рядом с Митчем, я сонно выкладывала ему все свои опасения по поводу Службы опеки.

На что Митч, которому совсем не хотелось спать, ответил:

— Если кто-то попытается отобрать у тебя детей, Мара, он будет иметь дело со мной.

Я моргнула в темноте, глядя на его грудь, затем приподняла голову и посмотрела в темноте в его лицо.

— Прошу прощения?

— Тебе и так есть, о чем беспокоиться, не беспокойся о Службе опеки. Не знаю, как они относятся к этому дерьму, если узнают, что ты живешь с парнем, но, если попытаются забрать детей, я устрою им такой фейерверк, какого они никогда не видели. Так что не беспокойся об этом.

— И как ты это сделаешь?

— Не беспокойся об этом.

— Митч…

Я тут же замолчала, когда он перекатился со мной, и теперь всем телом лежал на мне. Всем своим прекрасным телом, обхватив с двух сторон меня за голову, запустив пальцы в волосы, и в темноте его лицо приблизилось к моему. Хотя я не могла отчетливо его видеть, я определенно чувствовала напряженность всего его тело.

— Тебя просто некому было научить этому, я научился у своих родителей. Родители делают все, чтобы защитить своих детей. Все. Всем, что у них есть. Родители выматываются, истощая свои силы. Иногда они страдают и их сердца истекают кровью. Они частенько отказывают сами себе, работая на износ. Они делают все, что в их силах. Это сейчас у мамы с отцом есть достаток, но пока я рос, мы жили не богато, у нас было немного, но я никогда этого не чувствовал. Я даже не понимал, черт возьми, пока не стал сам зарабатывать на жизнь и не вспомнил свое детство. Я ни в чем не нуждался, хотя редко что просил. Они делали все, постоянно работали. Они учили меня жизненным урокам, позволив получить свою долю «шишек и тумаков», но они научили не дотрагиваться до настоящего дерьма. Бад и Билле уже получили свою долю «шишек и тумаков». С них хватит, Мара, и если уж мне придется об этом позаботиться, то я сам позабочусь об этом.

Я тяжело дышала, потому что он давил на меня всем своим весом, но не только от его слов, а от гораздо большего, что он сказал.

— Я... я не знаю, что сказать, — прохрипела я. Он услышал мой хрип и уперся на руку, согнутую в локте на кровати, передвинув свой торс с меня.

— Мне нечего сказать, — сказал он. — Я просто изложил все, как есть.

— Митч…

Он остановил меня, прикоснувшись своими губами к моим, прошептав:

— Давай спать, детка.

— Думаю, что…

— Не думай, — прорычал он, и к нему вернулась прежняя напряженность. — Послушай. Четыре года я наблюдал за тобой, такой хорошенькой, мне нравилось смотреть, как твоя задница двигается в обтягивающих юбках. Но через пять минут ты полностью сотрясла мой мир, когда я увидел тебя с двумя детьми в том месте, где они пережидали, когда ты за ними приедешь. Не прошло и двух часов, как к нам в ресторане подошла женщина, сказав, что у нас прекрасная семья. Я даже не понял ее слов, потому что у нас тогда не было отношений, а теперь я понимаю, что она имела в виду. И она была права. И я также понял, что у меня имеется кое-что. Я должен уберечь этих детей от новых падений, «шишек и тумаков», и я должен уберечь свою женщину от новых падений, и я готов изнурять себя, истекать кровью, отказывать себе, чтобы это сделать.

Я молчала, совершенно неподвижно глядя на него.

А потом я разрыдалась.

Митч перекатился со мной в руках на спину, а я продолжала плакать.

Когда я перестала плакать, Митч дотронулся большим пальцем до моей мокрой щеки, прошептав:

— Никогда не верил в это дерьмо, но сейчас мне кажется, что я влюбился в тебя с первого взгляда.

Я вздрогнула, дыхание сбилось, а слезы вернулись.

— Митч…

— А Бад и Билле значат для меня больше, потому что они оказались катализатором, который привел меня к тебе. Мне просто повезло, что они вместе с тобой.

Еще один толчок, еще одна большая трещина, и мой кокон стал крошиться.

— Митч…

— Я люблю тебя, милая, — прошептал он.

Я уткнулась лицом ему в шею и снова разрыдалась. И на сей раз я рыдала дольше.

Когда слезы высохли, он положил меня на кровать, свернулся калачиком, прижав к себе, уткнувшись лицом в мои волосы.

И когда напряжение в его объятиях ослабло, я прошептала:

— Ты — мужчина моей мечты.

— Я знаю.

Я моргнула, глядя на свою подушку в темноте.

— Как?

— Мара, детка, я тоже никогда не верил в это дерьмо, но теперь знаю, что ты была создана для меня. А, когда ты чувствуешь это, то знаешь и другое.

О боже мой.

— Я была... я была... создана для тебя?

— Я полицейский не просто так, дорогая.

— Значит, ты был создан, чтобы меня спасти, — предположила я, не уверенная, что мне это понравится.

— Нет, я был создан, чтобы защищать тебя, а ты была создана так, чтобы все это стоило моих усилий.

Ладно, это мне нравилось. Я была абсолютно уверена, что это мне очень понравилось.

Даже слишком.

— О, черт, — прошептала я дрожащими губами, — кажется, я сейчас снова заплачу.

Его тело затряслось, рука напряглась, он зарылся глубже лицом в мои волосы, и я услышала его смех.

Отчего разозлилась.

— Митч! Не принято смеяться, когда говоришь по душам.

— Да, не принято, но не во время одного из разговоров, когда дело касается Марабель Джолин Ганновер.

Я поймала себя на мысли, что пялюсь в свою подушку в темноте. А потом поняла, что была настолько вымотана оргазмом, двумя рыданиями и разговором по душам с детективом Митчем Лоусоном.

Поэтому пробормотала:

— Как скажешь, — чем вызвала еще смех.

А... неважно.

Я прижалась спиной к Митчу, его рука крепче обняла меня. Его дыхание стало ровным и расслабленным.

Но я не заснула. А пялилась на складки подушки в темноте, обдумывая его слова.

Потом я еще раз прокрутила их в голове — слово в слово.

И еще раз.

И каждый раз моя душа вздыхала.

А потом я заснула.

* * *

Все произошло три дня назад.

Дети не должны были идти в школу, была суббота, мы с Митчем были выходными, поэтому собирались отвезти детей в «Шесть Флагов Элит Гарденс».

Билле и Билли были вне себя от восторга, ведь они никогда в жизни не были в парке развлечений.

Да и я тоже никогда не была.

Митч тоже никогда не был (и в своей манере горячего парня, мачо-копа), понял, что просто обязан нас туда отвезти.

Митч вышел из ванной, подошел к своим пижамным штанам, валяющимся на полу, взял и натянул их на себя, а я все это время наблюдала за ним. Потом я решила тоже вылезти из кровати, потянувшись, но Митч почему-то не отправился будить Билли, а подошел к кровати и сел на край.

Затем он перебросил мои волосы через плечо, его пальцы обвились вокруг моей шеи, он притянул меня к себе, подавшись вперед.

Не сводя глаз, прошептал:

— Это лучшее «Доброе утро», которое у меня было, когда ты обхватила своим ртом мой член.

Я втянула воздух, соски начало покалывать, но он еще не закончил.

— Черт возьми, детка, мне так нравится твой рот, но после этого я полюбил его еще больше. Так же, как и все, что касается тебя, реальность оказалась лучше, чем мои ожидания. Все другое, бл*дь, просто ни о чем.

— Митч, — прошептала я в ответ, крепко сжав его запястье.

Его глаза улыбались, когда он закончил свою речь:

— Мне придется усерднее трудиться, чтобы превзойти твой минет.

Я почувствовала, как мои глаза тоже улыбались, потому что губы улыбались, но все же сумела вымолвить:

— Подумаю, как я смогу тебе помочь в этом.

И он сменил тему разговора.

— Просто чтобы ты знала, ты права насчет «Спринг Делюкс». Твой матрас — это высококлассное дерьмо, детка.

— Я же тебе говорила, — напомнила ему я.

Он ухмыльнулся.

Затем прошептал:

— Но с тобой я готов спать даже на гвоздях.

Я моргнула. Потом мои глаза наполнились слезами.

Митч заметил, скользнув большим пальцем по моей щеке, затем наклонился, прикоснувшись губами к моим, встал и вышел, отправившись будить Билли.

Я смотрела ему в след, пока дверь не закрылась на его красивую спину и отличную задницу, потом плюхнулась обратно на кровать и уставилась в потолок, глубоко вздохнув.

А потом услышала, как завизжала Билли:

— Элит Гарденс!

Ну, я догадалась, что это означало, что мне не придется ее будить.

Я услышала топот ее маленьких ножек по полу, послышался стук в дверь спальни, затем услышала глубокий голос Митча откровенно лгавшего, что я в душе, хотя я находилась голая в постели.

— Она в душе, красавица.

Услышав эту информацию, Билли тут же переключилась на другую цель.

— А можно нам пончики?

— Мы заскочим за ними по дороге в парк развлечений, — ответил Митч.

— Ура! — Взвизгнула Билли.

Вот тогда-то я и улыбнулась, глядя в потолок.

Могу сказать только одно — мне нравился реальный мир.

Реальный мир оказался потрясающим.

И я собиралась в нем задержаться.

Надеюсь, что задержусь в нем навсегда.

* * *

— Через две чертовые секунды мы выходим, детка, — нетерпеливо крикнул Митч от входной двери. Билли и Билле стояли рядом с ним, Билле подпрыгивала, и даже Билли нервничал от волнения.

А я металась по квартире туда-сюда.

— Мне нужно найти солнцезащитный крем, — крикнула я ему.

— Ты сможешь купить все в парке, — крикнул мне Митч, когда я бежала по коридору.

— Бад, у тебя есть кепка? — Крикнула я из ванной, не обращая внимания на Митча, схватив детский солнцезащитный крем в аптечке.

— Да, тетя Мара, — крикнул в ответ Билли.

— Билли, милая, неужели ты…

— У меня есть шляпа! — Закричала Билли. — Пошли, пошли, пошли!

Я сунула солнцезащитный крем в свою большую сумочку и выскочила в коридор.

Направляясь к ним.

Затем я окинула всех взглядом, пробормотав:

— Ладно, пошли.

— Ура! — Взвизгнула Билли, Митч открыл дверь, она выскочила первой, Билли ринулся за ней, я подняла глаза на улыбающегося Митча.

— Йиппи, — тихо произнесла я, широко улыбаясь.

Глаза Митча тут же опустились на мои губы, затем его рука обхватила меня за талию, он притянул меня к себе, его губы опустились на мои, и он одарил меня коротким, горячим, влажным поцелуем.

Наконец он оторвался от моих губ, но продолжил держать за талию, вывел меня за дверь, все еще крепко прижимая к себе, пока мы вместе в коридоре стояли у моей двери, он проверял, заперта ли она.

И вот я, о чем еще два месяца назад не могла даже мечтать, что когда-нибудь в своей жизни буду стоять рядом с Митчем. А сейчас я стояла в общем коридоре, вплотную прижимаясь к детективу Митчу Лоусону, ожидая, когда он закончит проверять заперта ли моя дверь.

А еще я не могла даже мечтать о том, что в тридцать один год мой мужчина отвезет меня с детьми на нашу первую вылазку всей семьей в парк развлечений.

Тогда я не могла даже о таком мечтать, конечно, я ошибалась.

Мне не просто нравился реальный мир.

Мне он очень нравился.

Потому что этот мир был похож на мою мечту.

24

Наши дети

Я выпрыгнула из внедорожника Митча на землю, захлопнула дверцу, с легкой усталой улыбкой наблюдая, как Билли, словно зомби, отстегнул ремень безопасности и тоже вылез из машины с заднего сиденья.

Парк развлечений был убийственным местом. У детей произошел настоящий чертовый взрыв эмоций и у меня тоже.

Но лучше всего была та часть — весь день глаза Митча горели каким-то новым для меня светом, который мне нравился. И этот свет был совсем не связан с его обычным чувством юмора, которое с легкостью передавалось Билли, Билле и мне. И его глаза горели новым светом не потому, что был солнечный день, у нас был выходной, и мы все находились в парке развлечений.

Причина была в чем-то другом.

Я знала, что люблю его. Он был мужчиной моей мечты. Он думал, что мы созданы друг для друга, и мне нравились его мысли на этот счет. По мере того как проходили дни и недели, и наши жизни естественным образом переплетались, и дети также переплетались вместе с нами, я начинала верить, что Митч был прав.

Но в тот день он делился с нами нечто большим.

Во всем, чем он делился с нами, он делился нечто большим.

Мы отлично провели время; дети вымотались и устали, потому что весь день они буквально ни разу не присели, их переполняло возбуждение, удивление, адреналин и большое количество совсем нездоровой еды. Билли, Билле и я, нам очень понравилось. Понравилась каждая секунда.

Но огонек в глазах Митча, сообщил мне, что ему понравилось больше. Не потому, что ему понравились американские горки и дрянная еда.

Не потому что ему нравилось видеть нас счастливыми, ему нравилось делать нас счастливыми, и ему хотелось, чтобы мы об этом знали.

С самого начала он продемонстрировал всю щедрость своей натуры и заботу, но было прекрасно ощущать, как с каждым часом его удовольствие повышается, и он получал от нашей радости нечто большее, предоставляя ее нам.

Я и раньше знала, что из Митча выйдет отличный отец.

Но я сразу поняла, что он способен создать прекрасную семью.

Я поняла, потому что он уже создавал семью.

И от этого я любила его еще больше.

Билли захлопнул дверь машины, отвлекая меня от радостных мыслей. Затем к моему удивлению он медленно направился ко мне, привалившись на меня. Он обнял меня за талию, навалившись своим весом, я подумала, что это тоже прекрасно.

Обняла его за плечи и посмотрела в окно внедорожника, Митч согнулся над задним сиденьем. Отстегнул вырубившуюся Билле, вытащив ее из детского кресла. Она машинально обхватила его своими ножками за талию, положила голову ему на плечо, ее рука свесилась, а Митч поддерживал ее под попу. Он захлопнул дверь, другой рукой обхватил ее за спину, прижав к себе.

Кстати, это тоже было прекрасно.

Я подтолкнула Билли к тротуару, когда Митч с Билле двинулся в ту сторону, включив сигнализацию и заблокировав замки.

— А все то барахло, — тихо сказала я Митчу, имея в виду разнообразные сувениры и призы, которые Митч и Билли выиграли в парке развлечений, лежащие в кузове.

— Оставь, — так же тихо ответил Митч. — Я вернусь и заберу их.

Я кивнула, и мы с Билли направились к Митчу с Билле на тротуар. Я видела, как Митч поджидает меня с Билли, и снова на его лице отразилось удовольствие и свет в его глазах, который я видела в вечерней темноте, уголки его губ слегка приподнялись. Моя рука двинулась к нему, а моя душа вздохнула.

Может именно это он и почувствовал. И его душа тоже вздохнула.

Должна была признаться, что моя душа снова вздохнула, подумав, что мы предоставляли ему такоеудовольствие, учитывая сколько он отдавал нам.

Мы бок о бок поднимались по ступенькам, я крепко держала Билли за плечи.

— Ты хорошо провел день, Бад? — Тихо спросила я.

— Лучше некуда, — пробормотал он.

Лучше некуда.

И он был прав. Это был самый лучший день в моей жизни. Для всех нас. Может, даже для Митча.

Я оглянулась на Митча, заметив, как его все еще улыбающиеся губы касались макушки Билле.

Да. Это было самый лучший день в моей жизни. Даже для Митча.

О да, я любила детектива Митчелла Джеймса Лоусона. Я любила семью, которую мы создавали. И мне нравилось, что ему это тоже все нравилось.

Я посмотрела вниз на свои ноги, сосредоточившись на последних нескольких шагах. И хотя я устала, но это была приятная усталость, поэтому я не хотела грохнуться лицом вниз на лестнице, чем и завершила бы такой отличный день. Билли продолжал наваливаться на меня, пока мы поднимались, я не отрывала взгляд от своих ног, пока не добирались до нашего коридора, в голове кружила уйма счастливых мыслей, я дрейфовала в счастье.

И, когда услышала, как Митч прошептал отрывистое «Нет», за которым тут же последовало тихое, очень сердитое «Черт возьми, нет», я так удивилась при том настроении, в котором мы все пребывали, что подняла голову, вытянув шею, чтобы посмотреть, что он увидел перед собой.

Его лицо было словно высечено из камня.

Да что же там могло быть?

Он остановился, я автоматически остановилась за ним, Билли — вместе со мной. Потом я посмотрела в ту сторону, куда смотрел Митч, почувствовала, что мое тело окаменело точно так же, как лицо Митча, я поняла, когда Билли увидел их, потому что его тело окаменело, упираясь в меня.

Мама и тетя Луламей стояли у моей двери. Их глаза были устремлены на нас. Их волосы были начесаны до максимального объема. Макияж — дань уважения енотам. Их декольте было таким глубоким. А руки были скрещены на груди, подпирая грудь вверх, отчего она вываливалась из декольте еще больше.

И они довольно ухмылялись.

И я поняла почему.

Рядом с ними стояла Джез.

Джез!

Мать Билле.

У меня сердце замерло, тело превратилось в камень, но, увидев Джез, мое сердце начало стучать с перерывами. Не в том ритме, как я привыкла, а словно спотыкаясь на ухабистой дороге, пока мое удовольствие после лучшего дня в моей жизни просачивалось наружу, а внутри поселился страх.

Я не видела ее уже шесть лет. Она сбежала через несколько месяцев после рождения Билле. Она была плохой матерью тогда и выглядела как плохая мать сейчас.

Даже хуже.

Она выглядела взвинченной, слишком худой, ее одежда больше подходила к моей матери и тети, было ясно, что она не обращала особого внимания на свой наряд, за исключением макияжа, на ней было столько косметики, гораздо больше, чем на моей матери и тете Луламэй. Я даже не могла предположить, что можно наложить на лицо столько косметики, но передо мной стояло неопровержимое доказательство в тусклом освещении коридора.

Черт побери, Билл.

Билл заставил мою мать и свою мать разыскать мать Билле и привести ее сюда, чтобы трахать мне мозги.

А трахать мне мозги означало трахать мозг Митчу, Билли и Билле.

Боже.

Я почувствовала, как Билли стало трясти. Все его тело задрожало. Соответственно, мое тело тоже стало дрожать от его тряски, отчего я тут же пришла в себя после шока.

Конечно, Билли знал Джез, хотя это было очень давно, но он вспомнил ее. Несмотря на то, что он был тогда совсем маленьким, он старался избегать ее тогда почти инстинктивно, у этих детей чувство опасности было в крови. А учитывая, что ему было сейчас девять, а рассуждал он как девяносто летний, поэтому он моментально понял, зачем она появилась на пороге моей квартиры.

Кроме того, он ни разу, никогда не видел ни Мелбамай и Луламей Ганновер. Но он тоже тут же понял, кто они такие, а также понял зачем они пришли.

Я подтащила Билли поближе к Митчу и настойчиво прошептала:

— Это Джез. Мать Билле. Не Бада, а Билле.

— Хорошо, — отрезал Митч, отчего его тон стал еще более злым, настроение опасно накатывало по всему коридору, его тело все еще было твердым как камень.

— Поздненько для двух маленьких детей, — сказала мать, все еще ухмыляясь, и Митч тут же зашевелился.

Но он двинулся к моей двери. И не к своей двери.

А к двери Дерека и Латании.

Я была удивлена, но последовала за ним, таща за собой все еще трясущегося Билли и не сводя глаз с теперь уже Трио Близнецов Одни Неприятности.

Митч не произнес ни слова, поднял кулак и постучал в дверь. Я не понимала, что он собирается делать, но спрашивать не стала. Он явно собирался попасть к соседям, а я собиралась двигаться за ним.

Тетя Луламэй двинулась к нам, скрестив руки на груди, слегка подавшись вперед, не сводя глаз с Билли. Как только она сделала пару шагов, я придвинулась поближе к Митчу, еще крепче сжав плечо Билли, встав так, чтобы Билли оказался между мной и Митчем, а я стояла перед ней.

— Привет, Билли, я твоя бабушка, — проворковала она, и Билли придвинулся ко мне так близко, словно хотел залезть в мою шкуру.

Я крепче прижала его к себе.

— Насколько я могу судить, она выросла довольно хорошенькой. — Услышала я бормотание Джез и перевела взгляд на нее, она смотрела на Билле с легким любопытством, не более.

Меня это удивило, не говоря уже о том, что встревожило. Кроме того, ее оценка Билле как «довольно симпатичной» была просто убийственной. Даже спящая и почти полностью скрытая от глаз самим Митчем, Билле была великолепной.

Джез была матерью Билле и не видела свою дочь уже шесть лет.

И при этом испытывала всего лишь легкое любопытство и бормотала всякую чушь.

Что же все это значило?

Я не спрашивала, у меня не было времени.

Потому что Митч рявкнул:

— Больше ни шагу, — прорычал он так, что даже тетя Луламей остановилась и посмотрела на него.

— Я… — начала она.

— И ни слова, — продолжал Митч низким вибрирующим голосом, настолько разъяренным, что я ощущала его физически. — Мы разберемся с вами через минуту.

Тут тетя Луламэй резко выпрямилась прищурившись.

— Это мои внуки, — прошипела она.

Прежде чем Митч успел ответить, дверь открылась, на пороге стоял Дерек.

А потом нас уже не было в коридоре.

Митч подтолкнул меня с Билли к двери, заставляя войти, пройти мимо Дерека, и как только мы оказались внутри, он захлопнул за нами дверь.

Я сразу же обратила внимание, что феерия мини-коктейлей была в самом разгаре В руках Дерек держал бокалы для мартини, на кофейном столике в гостиной стояли полупустые тарелки с едой, два серебряных шейкера, ведерко со льдом и бутылки. Все это я видела уже много раз. Устроившись поудобнее, Латанья не стала тратить время, чтобы ходить на кухню, а решила смешивать коктейли прямо здесь. Она расположилась там, где ей было удобно.

Брэй и Брент сидели на диване.

Как и кузина Латании, Эльвира.

Эльвира.

Я не совсем понимала, что задумал Митч. Но в чем я была уверена на все сто, так именно в том, что Эльвира была джокером.

Я знала Эльвиру, так как она была главным блюдом в коктейльных экстравагантных вечеринках Латании. У Эльвиры был свой стиль, сестра и брат, которые действовали ей на нервы, и она рассказывала об этом всем, и рассказывала (очень обстоятельно). Кроме того, у нее была интересная работа — она управлялась ватагой котов, вернее кучкой мужчин, которые занимались каким-то таинственным бизнесом, но мне казалось, что они были частными детективами (или что-то в этом роде), но, как только доводилось поближе с ней познакомиться, она для вас становилась очень прикольной.

Но если Восторг Латаньи можно было писать всегда с большой буквы «В», то Мнения ее кузины Эльвиры заслуживало заглавной буквы «М». Из уст Эльвиры вылетало почти все, она была страшно любопытной. Она всегда говорила то, что думала, не фильтруя, прямо и открыто, и у нее всегда имелось на все свое собственное мнение.

Она мне нравилась, но я должна был признать, что она немного меня все же пугала.

Во время очередной мини-коктейльной феерии Латании, той самой, без Эльвиры, Латанья поделилась со мной своим мнением по поводу своей кузины.

В данный момент Эльвира, Брэй, Брент, Латанья и Дерек смотрели на нас с выражением удивления на лицах, у каждого присутствовало свое удивление, и я их не винила. Мы ворвались в самый разгар вечеринки.

— Неужели все... — Начал Дерек, но Митч не дал ему продолжить, услышав яростное захлопывание входной двери.

Все глаза (включая и мои) устремились на Митча, но тут он заговорил:

— Близнецы Одни Неприятности стоят в нашем коридоре, — спокойно объяснил он, направляясь прямиком во вторую спальню Дерека и Латании, которую они использовали наполовину под кабинет, а наполовину, как логово для ее мужчины. Когда Митч двинулся в ту сторону, я тут же пошла за ним вместе с Билли. Дерек последовал следом за мной. К нему присоединилась Латанья. Брэй, Брент и Эльвира тоже поднялись с дивана и последовали за нами.

Митч продолжал говорить на ходу, неся все еще спящую (к счастью) Билле.

— Они привезли подкрепление. Мать Билле, — сказал он, входя в комнату. Мы с Билли последовали за ним, а также Дерек и Латанья. Брэй, Брент и Эльвира сгрудились в дверях.

Я услышала несколько прерывистых вздохов, предположив, что они исходили от Латании, Брента и Брэя. Лицо Дерека стало напряженным.

Митч наклонился, я увидела в свете, проникающем через открытую дверь комнаты, как он осторожно положил Билле на диван в мужском логове Дерека, устроил ее поудобнее, затем протянул руку, чтобы стянуть покрывало со спинки дивана. Он накинул на нее покрывало, получше ее укрыв.

И мы все услышали еще один стук в дверь.

Все головы повернулись в ту сторону, Митч не повернулся, а очень быстро задвигался, его движения были контролируемыми, плавными, просчитанными, будто он сдерживал себя. Он без колебаний проследовал из комнаты, Брэю, Бренту и Эльвире пришлось быстро отойти в сторону, когда его длинные ноги вынесли его в холл квартиры.

Я все еще крепко обнимала дрожащего Билли, поспешив за Митчем вместе с Билли.

— Все будет хорошо, дорогой, — прошептала я, пока мы шли за Митчем, он с трудом поднял голову, чтобы взглянуть на меня испуганными глазами, у меня сжалось сердце. — Обещаю, Бад. — Продолжала я шептать. — Все будет хорошо. — Я снова сжала его плечо. — Обещаю.

Мы добрались уже до гостиной, но Билли даже не кивнул мне в ответ, ужас застыл у него на лице. Услышав голос Митча, я остановилась и посмотрела на дверь.

Он открыл ее, закрывая вид своим телом, но я разглядела тетю Луламэй.

— Пять минут, — отрезал он.

— К черту пять минут, — ответила тетя Луламей. — Мы ждем уже целый час.

— Тогда тебе придется подождать еще пять минут, иначе твоя задница будет сидеть в патрульной машине и тебе предъявят обвинение в домогательствах, — огрызнулся Митч, и я успела увидеть, как тетя дернула головой и сузила глаза, прежде чем он захлопнул дверь перед ее носом.

Затем он развернулся, подошел прямо к Билли и присел перед ним на корточки.

Он обхватил его за шею и с силой, но нежно оттащил его от меня, приблизившись к его лицу на расстояние дюйма.

— Я разберусь, Бад, — сказал он низким, более глубоким, чем обычно, голосом, не сводя глаз с Билли.

Билли молчал.

Митч легонько встряхнул его, сжав ему шею.

— Обещаю тебе, я все сделаю. Ты мне веришь?

Билли не пошевелился и ничего не сказал.

— Бад? — Митч снова легонько встряхнул его, наконец Билли кивнул.

У меня подпрыгнуло сердце, когда Митч притянул Билли к себе и на полсекунды прижался своим лбом ко лбу моего племянника, прежде чем отпустить его и выпрямиться.

Затем он посмотрел на Латанию.

— Для Билле дверь закрыта. Там будет литься дерьмо, я не хочу, чтобы она его слышала. Ты должна будешь отнести ее в свою комнату. Да? — спросил он, Латанья кивнула, и бросилась в мужское логово Дерека.

Митч посмотрел на Дерека.

— Я не хочу, чтобы эти женщины были рядом с детьми, и я не хочу, чтобы они узнали, что я живу напротив Мары. Вот почему я пришел к тебе. Через минуту мы с Марой пойдем к ним, и разберемся с ними в квартире Мары. Если ты услышишь какое-нибудь дерьмо, которое тебе не нравится, например, что эти суки стали говорить на повышенных тонах или угрожать, ты звонишь Слиму. Он знает, что происходит, и знает, что делать. Если тебе не понравится то, что ты услышишь, ты опять же звонишь Слиму. Без раздумий. Ясно?

Дерек кивнул:

Митч посмотрел на Брэя и Брента.

— Составьте компанию Баду. Он в ступоре.

Брэй и Брент кивнули, Брент отделился от Брэя и направился к Билли.

Глаза Митча остановились на мне, скользнули по моему лицу, и я поняла, что ему не понравилось то выражение на моем лице, которое он увидел, он тихо сказал:

— Пойдем, милая.

Теперь была моя очередь кивнуть.

— Я пойду с вами, — вдруг объявила Эльвира, как только я двинулась к Митчу, и мы оба посмотрели на нее.

О боже! Вот так. Эльвира решила вмешаться в план Митча.

— Нет, — возразил он.

— Э-э... да, горячий парень, мачо, награжденный за заслуги, кристально чистый, как стеклышко, полицейский детектив, — выпалила она в ответ, вот так просто. Я же говорю у нее свое Мнение на все. — Я провожу почти все свое время с горячими парнями, мачо-мужчинами, но даже если бы я не проводила с ними столько времени, не нужно быть психологом семи пядей во лбу, чтобы понять, что ты, горячий парень, мачо, незапятнанный полицейский детектив сейчас не на шутку рассердился. Я повторяю, что ты награжден за заслуги и считаешься безупречно честным. Ты должен сдерживать свое дерьмо, оставшись таким, как о тебе говорят, но в данный момент мне кажется, у тебя осталось меньше дюйма терпения.

Я решила, что она все правильно поняла.

Она продолжала.

— Вам двоим также нужен свидетель того, что там произойдет. Я не ваша соседка и не ее лучшая подруга, — она подняла руку, указывая пальцем вниз на ее красивые ногти, я рассеянно заметила, что они были покрашены потрясающим темно-фиолетовым лаком. Она указала пальцем на меня и Митча, а потом опустила руку. — Значит, этим свидетелем буду я.

Одно я поняла точно — Латанья рассказала своей кузине о Митче, обо мне, Билли и Билле.

Кроме того, я еще поняла, что Эльвира была не просто умна, она была очень мудрой женщиной.

Митч видно пришел к такому же выводу, потому что он кивнул и пробормотал:

— Ладно, пошли.

Митч еще что-то сказал, развернувшись, я не расслышала, потому что мы с Эльвирой двинулись вслед за ним к выходу.

— Где мои внуки? — стоя за дверью тут же спросила тетя Луламей.

— Мы поговорим у Мары, — ответил Митч, направляясь к моей двери с ключом наготове.

— Я хочу увидеть своих внуков! — начала громче говорить тетя Луламей.

Митч остановился, развернулся на каблуках и подошел к тете Луламэй, и даже тетя Луламэй, которая никогда не отличалась особым умом, все же хватило ума понять, что она слишком далеко зашла. Она вздрогнула и съежилась, когда он оказался перед ней и наклонился к ее лицу.

Я затаила дыхание.

— Мы весь день провели в парке развлечений. Твоя внучка очень устала и спит. Твой внук тебя никогда не видел, но со всем этим дерьмом от вас он боится вас до смерти. В данный момент он находится в той квартире, — Митч поднял руку и указал на дверь Дерека. — Дрожит, потому что так чертовски напуган. А теперь, если ты хочешь убедить кого-нибудь, что тебе не плевать на этих детей, то будешь говорить потише и выждешь тридцать гребаных секунд, пока мы не доберемся до квартиры Мары, чтобы поговорить. У тебя есть еще один выбор — убраться отсюда, а это значит, что примерно через десять минут твоя задница будет сидеть в полицейской машине. У тебя имеется секунда, чтобы кивнуть, согласиться или дать волю своим чувствам. И так твой выбор? С этой секунды.

Она тут же кивнула.

Я выдохнула с облегчением.

Митч подошел к моей двери, открыл ее, но не вошел. Он остановился, и его глаза скользнули по мне, вместе с протянутой рукой.

Я подошла к нему вплотную, Эльвира стояла у меня за спиной, и когда я подошла к нему, и протянула ему руку. Он сомкнул пальцы на моей руке, и мы вошли внутрь, Эльвира следовала за нами, а Трио Близнецов Одни Неприятности замыкали наше шествие.

Рука Митча стиснула мою, и он тихо приказал:

— Зажги свет, дорогая, а затем сразу же ко мне.

Я посмотрела на него снизу вверх, кивнула и быстро прошлась по комнате, включая лампы по обе стороны дивана. Митч встал в шести футах от двери, уперев руки в бока. Эльвира подошла и села на барный стул у бара, спиной к стойке, лицом ко всем. Именно тогда я заметила, что ее обтягивающее платье было довольно эффектным, и если я смогу пережить эту разборку без психического срыва, то поинтересуюсь у нее, где она его купила. Мама, тетя Луламей и Джез стояли у двери с удивлением разглядывая мою квартиру.

Я их прекрасно понимала. Серьезно, Пенни проделала отличную работу. Моя квартира выглядела просто потрясающе.

Выражение лица Джез сменилось безразличием, когда она перевела взгляд на Митча. Ей было наплевать на все происходящее, и я про себя задалась вопросом, что она вообще тут делает. Она показалась мне не столько участником разборки, сколько простым наблюдателем.

Когда я подошла к Митчу, взгляд мамы и тети Луламей обратился ко мне, и выражение их лиц сменилось презрением.

— Кто она такая? — Спросила Джез, кивнув в сторону Эльвиры, но мама опередила ее, и то, что сказала моя мать было важнее, по крайней мере, по мнению Митча.

— Я знала, всегда знала. — Она протянула руку, указывая на мою квартиру. — Распутница, маленькая дразнилка всегда задирала нос, думая, что ты лучше всех, думая, что ты та, кем не являешься.

Очевидно, она говорила это обо мне.

И, совершенно очевидно, повисшая гроза в комнате стала более удушливой, атмосфера стала густой, как клейстер, и так уже серьезно разозлившийся Митч разозлился еще больше.

Намного больше.

— По поводу этого, вы обращаетесь только ко мне. Вы не обращаетесь к Маре, — отрезал он, приказав, и мама посмотрела на него.

— И зачем мне это делать? — тут же вставила она.

— Потому что ты стоишь и думаешь, что у тебя есть преимущество, когда у тебя нет ничего, и, если ты быстро не изменишь свое поведение и не сделаешь все правильно, я обрушу на тебя, твою сестру и сына твоей сестры целый мир боли. И часть под словом «правильно» заключается в том, что ты не проявляешь неуважения к моей женщине или ко мне, — ответил Митч, одна его рука осталась на моем бедре, а другая скользнула вокруг моей талии и притянула меня ближе.

— Это что, угроза? — спросила тетя Луламей.

— Нет, — ответил Митч.

— Высокий и могучий коп, ты думаешь, что закон на твоей стороне, — заявила мама, скривив губы. — Но у нас имеется адвокат, у Луламэ, Джез и меня. И он говорит, что система любит помещать детей к кровным родственникам, чем ближе родственники, тем лучше. Не к какой-нибудь двоюродной сестре, а к маме и бабушке. А Джез как раз готова переехать в трейлер поближе ко мне и Луламэй, чтобы у этих детей была настоящая семья, которая будет заботиться и следить за ними, чтобы они получали все то, что им необходимо.

После ее слов, ее лицо изменилось, и я поняла, что оно изменилось. Я поняла, потому что часто видела изменения в выражении ее лица в своей жизни. И я знала, что предвещали эти изменения в выражении ее лица — очередной какой-нибудь ужасный, гадкий поступок.

И я оказалась права, потому что она продолжала:

— И Джез не просто так приехала сюда, будучи мамой Билле, мы счастливы забрать девочку. Ты можешь оставить себе мальчика.

Мое сердце сжалось с такой силой, что я испугалась, что оно разорвется, рука Митча судорожно сжалась на моей талии.

Они наняли адвоката.

И они были счастливы разделить детей.

Они наняли адвоката, и они хотели разделить детей.

— Я вижу, что ты не такая уж умная. А просто глупая, — тихо ответил Митч, не сводя глаз с мамы.

— У меня есть адвокат, который думает иначе, — парировала тетя Луламэй.

— Нет, — ответил Митч, пристально глядя на Луламэй. — У вас есть адвокат, который с радостью возьмет у вас деньги за это дело, которое, он в этом больше, чем уверен, никогда не выиграет.

Мама отрицательно покачала головой.

— Вот видишь, ты не слишком умен. Разве ты не понимаешь? Мы предлагаем вам сделку. Мы забираем девочку. Если тебе нужен мальчик, оставь его себе. Все счастливы.

Девочка.

Мальчик.

Почему же она не может назвать их по именам Билли и Билле?

Мне стало трудно дышать.

— Ты не заберешь с собой Билле, — заявил Митч.

— Джез — ее мать, — заявила тетя Луламей. — И мой сын выбрал с кем он хочет, чтобы росла его дочь, и он выбрал Джез, Мелбу и меня.

— Билл не имеет права на выбор, — парировал Митч.

Именно тогда выражение лица тети Луламей из уродливого превратилось просто в отвратительное.

И в ее взгляде появилось что-то такое, я поняла по выражению ее глаз. Она берегла свой козырь и собиралась его разыграть.

Я напряглась, а она начала.

— Он и не выбирал, когда ему предъявили обвинения. Теперь он выбрал после разговора с окружным прокурором и даст показания в обмен на сделку со следствием, — глаза тети Луламэй горели огнем, я совсем перестала дышать и почувствовала, как тело Митча напряглось.

Мама улыбнулась так, что я вцепилась с силой в рубашку Митча на спине.

— И у него есть кое-что очень хорошее. Настолько хорошая информация, что они готовы уступить всем его требованиям. И одно из этих требований — он назовет человека, у кого должны воспитываться его дети. И если у тебя есть здравый смысл, то соглашайся. Ты можешь оставить себе мальчика, а девочку мы заберем себе, — заявила она.

Я поняла, что Митч собирается ответить, но я не дала ему такой возможности.

Не дала, потому что в мгновение ока, длившееся одну наносекунду, я вдруг все поняла.

Джез было совершенно наплевать на Билле. Неизвестно на самом деле она собиралась переехать в трейлер поближе к ним или нет, она пришла сюда, потому что они ей что-то пообещали. Что именно, я понятия не имела. Но что бы она ни получила, ей нужна была ее дочь.

И я понятия не имела, как мама и тетя Луламэй собрались заплатить адвокату. У них не было денег, и у Билла тоже. Скорее всего они пообещали ему заплатить, уговаривая какого-то чертового адвоката, чтобы он взял их дело, я также поняла, что как только адвокат вникнет в это дело, то радость и блеск с моей матери и тети слетит тут же.

И во всем штате нельзя было найти судью, который забрал бы двух детей у женщины с отличным домом, имевшей постоянный доход, еду, одежду и хороших людей, которые окружали ее в жизни, и отправил бы детей жить в трейлер с женщинами, которые ни раз попадали в полицию.

И Билл это тоже знал.

Но ему было насрать.

Он просто хотел поиздеваться надо мной. Возможно, и над Митчем тоже. Но в большей степени надо мной.

И он для этого использовал своих детей.

И когда я все это поняла и осознала о том, что происходит прямо сейчас в моей квартире и не только в моей квартире. Я вдруг отчетливо поняла то, что мне постоянно говорил Митч, что люди, которые хорошо меня знали, и кому я была не безразлична, лучше меня говорили обо мне.

Я не была Двойкой с Половиной. Я не вела себя, как моя мать, не разговаривала, как тетя, я никогда никому не угрожала, как они, мне и в голову бы такое не пришло. Я бы никогда, даже за миллион лет, не сделала бы ничего подобного.

Потому что это было не мое.

И никогда моим не было.

Поэтому я и ответила первое, что пришло мне в голову, когда я все это поняла.

— Убирайтесь из моего дома, — тихо заявила я, и все взгляды обратились ко мне.

— Что?! — Воскликнула мама.

— Выметайтесь из моего дома. Сейчас же, — повторила я, дополнив свое предложение.

Мамины глаза сузились.

— Марабель Джолин, ты вообще меня слушала?

— Да, — ответила я. — И больше не желаю тебя слушать. И больше не желаю дышать с тобой одним воздухом. С меня хватит. Ты все сказала, теперь скажу я. Это последний разговор, когда мы ведем без адвокатов. Если я только увижу тебя, надеюсь, что больше никогда не увижу. Делай свои гадости. В данный момент мы закончили.

— Ты не понимаешь, — вмешалась тетя Луламей, — у моего Билла на кое-кого есть отличный компромат. Полиция готова целовать ему задницу, чтобы заполучить его. Если ты не согласишься на эту сделку, Марабель, то можешь потерять обоих детей.

— Нет, ты ничего не понимаешь, — парировала я. — Мне наплевать. Если ты хоть на секунду думаешь, что я позволяю тебе... или ей, — я кивнула в сторону Джез, — находиться рядом с моими детьми, советую еще раз все обдумать. Этого никогда не случится.

— Ты ошибаешься, — возразила тетя Луламей.

— Посмотрим, — мгновенно ответила я. — А теперь убирайтесь.

Мама слегка наклонилась вперед и сказала с угрозой:

— Ты должна подумать об этой сделке, девочка.

Мой голос звучал сильно и уверенно, я ответила:

— Не собираюсь, и ты знаешь, почему я не собираюсь даже задумываться об этом. Но я все же объясню. На вас двоих были заведены уголовные дела. На меня нет. У вас обоих не было постоянной работы. У меня есть. Еще десять минут назад ни одна из вас никогда не встречалась с этими детьми. Вы не присылали им ни поздравительных открыток, ни рождественских подарков. Они всю жизнь прожили в Денвере, никогда не выезжали за пределы штата и уж точно не были в Айове. Их отец-пьяница, наркодилер с двумя ходками. Эта женщина, — я кивнула в сторону Джез, — оставила свою маленькую дочку и не видела ее до сих пор, пока совершенно неизвестная причина не привела ее к моему порогу. И если ты думаешь, что мы не понимаем, чем ты смогла ее подкупить, чтобы она появилась здесь, учитывая, что мой мужчина — уважаемый полицейский детектив, то ты еще глупее, чем я думала, и у меня была целая жизнь доказательств того, что ты абсолютно тупая. — Мои глаза по очереди останавливались на маме и тете Луламей, а голос стал тише. — И у меня действительно хорошая память. Отлично. Если ты подашь в суд, я выложу все по поводу вас, — я, прищурившись, взглянула на Джез, — всех вас. Ни за что на свете ты не отберешь у меня ни одного из моих детей. И да, — я посмотрела на тетю Луламэй, — я сказала, что это мои дети, потому что они — мои дети. И поскольку они мои, я люблю их, и они любят меня, я готова изнурять себя, истекать кровью, отказывать себе, но я сделаю это, чтобы они были в безопасности, защищены и остались со мной. Ты пришла сюда только потому, что Билл настолько глуп, и винит меня во всех своих ошибках, решил потрахать мне мозги. Он знает, что ему никто не поможет в этом мире. Он достаточно умен, чтобы это понять. Он использует тебя, но ты недостаточно умна, чтобы все это понять. Вы можете запустить процесс, наблюдая, как я буду протирать пол вместе с вами в зале суда, а можете отправиться к себе домой и держаться от всего этого подальше. Потому что вам здесь не рады, вам не рады в моем доме, в моей жизни и в жизни моих детей, и вам никогда не будут рады.

Когда я закончила, смотря им открыто в глаза, то чувствовала себя такой спокойной, полностью себя контролируя, ровно дыша, и, хотя рука Митча обнимала меня за талию и крепко сжимала, мне это было не нужно.

Мне было не нужно.

Потому что я была не Две Целых Пять Десятых, нет. Я также не была Восьмеркой. И не была Десяткой.

Митч был прав. Моя система классификации была полностью дерьмовой.

Я просто была порядочным человеком.

И так было всегда.

— Черт меня побери, — пробормотала Джез, внимательно изучая выражение моего лица, — я не купилась на это дерьмо.

— Ш-ш-ш, — прошипела тетя Луламэй Джез, — мы все поняли.

Я вздрогнула от неожиданности, когда услышала взрыв смеха позади себя. Я взглянула в сторону кухни и увидела Эльвиру, ухватившуюся за край стойки, все ее маленькое округлое тело колыхалось от смеха. Она запрокинула голову назад, похлопывая себя ладонью другой руки по довольно впечатляющей груди.

Она продолжала смеяться еще какое-то время, потом все еще хихикая и вытирая слезы с глаз, заметила:

— Ты все поняла. О боже, как это смешно.

— Ты думаешь, у них больше влияния, чем у окружного прокурора? — Спросила мама, указывая на меня и Митча.

Эльвира перестала хихикать, сосредоточившись острым взглядом на моей матери.

И когда она заговорила, ее голос был тихим.

— Да. Не чтобы избавить вас от неприятностей, а чтобы избавить их от боли в заднице, которую вы с собой несете, — она кивнула в сторону «их» — меня и Митча, — позволь я кое-что объясню. Детектив Митч Лоусон хорошо известен в этих краях как хороший полицейский, и когда я говорю «хорошо известен», я имею в виду, что о нем писали в газетах. И когда Митч хочет, чтобы он и его подруга взяли двух детей на воспитание, которые жили не в очень хорошей среде, а они готовы дать им все хорошее, что есть в этом мире, окружной прокурор, конечно, решит отдать им этих детей, а не вам, несмотря на то, как вы считаете, что окружной прокурор мечтает получить какую-то важную информацию от подонка, но газеты однозначно узнают об этом, и тогда окружной прокурор будет выглядеть в глазах общественности не очень уж хорошо. А окружному прокурору нравиться выглядеть хорошо в глазах общественности. И, если вы еще не догадались, мне кажется, что Мара с Митчем, чтобы сохранить и защитить детей, расскажут о вас все, и не будут при этом препятствовать прессе, если та захочет освещать этот процесс и вмешается.

Она повернула голову к нам с Митчем.

Потом сказала:

— Извините, но я должна была выложить все это дерьмо.

Прежде чем кто-либо из нас успел ответить, Эльвира снова повернулась к Трио Близнецам Одни Неприятности, и когда заговорила снова, ее голос стал еще тише.

— Теперь я знаю все о Билле Уинчелле. И я знаю, на кого у него есть компромат. И я знаю, что у этого человека, на кого у него компромат, имеется нюх на подобные дела, и если Билл только откроет рот, то количество вдохов Билла Уинчелла на этой земле значительно сократиться. Охраняет его или нет полиция, он — ходячий мертвец. Если он настолько глуп, что не понимает этого, поскольку он твой сын просвети его об этом. В данный момент его ждет не очень счастливое будущее, которое включает в себя не только ограниченный выбор гардероба. Но, по крайней мере, у него есть будущее. Если он откроет рот, у него не будет даже этого. Ты меня поняла?

Я перевела взгляд с Эльвиры на Трио и увидела, что Джез по-прежнему было на все наплевать. Мама внимательно изучала Эльвиру. Но, к моему удивлению, тетя Луламэй побледнела и выглядела немного растерянной.

Эльвира снова заговорила, и когда я снова повернула к ней голову, то увидела, что она смотрела на Митча.

— Я знаю, что парни горят желанием опустить этого парня, но этот тупой недоумок затеял эту игру только для того, чтобы поиметь тебя, и ему нужно это дать понять. — Ее взгляд остановился на Митче, и она закончила: — И ты это знаешь.

— Мы скажем ему, чтобы он включил в сделку со следствием программу защиты свидетелей, — заявила мама, и все посмотрели на нее.

— Ты можешь ему это сказать, но Уинчелл этого не поймет, — ответила Эльвира. — Возможно, у него есть какая-то информация, но не настолько важная, чтобы ему предложили программу защиты свидетелей.

— Ты не можешь этого знать, — возразила мама.

— Женщина, ты меня не знаешь, но я знаю все, что происходит в подпольном мире Денвера. Знаю и знаю гораздо больше. И я знаю, что если твой парень не заткнется, то в следующий раз ты увидишь его в гробу, — парировала Эльвира.

Все молчали. Тетя Луламей была даже встревожена и расстроена. Мама сердито посмотрела на Эльвиру. Джез выглядела так, будто если бы у нее имелись наручные часы (которых у нее не было), она бы посмотрела на время.

Наконец заговорил Митч:

— Мне кажется, вас попросили уйти.

Мама перевела взгляд на Митча. Джез сделала полшага к двери.

Тетя Луламэй тоже посмотрела на Митча, кивнув в сторону Эльвиры, спросила:

— То, что она говорит, это правда?

— Да, — решительно ответил Митч.

Тетя Луламэй взглянула на маму. Мама продолжала раздраженно и зло смотреть на Митча.

И вот тогда я поняла, что именно мама была главным вдохновителем (так сказать) всего этого представления. Дело было вовсе не в моем кузене Билле, Билли и Билле.

Все дело было в ней и во мне.

Все дело было в том, что она хотела опять меня унизить.

Митч снова оказался прав.

Всю свою жизнь я соперничала с матерью. Она хотела сбить с меня спесь, удержать, доказать, что я никто. Она ничего не добилась в своей жизни и ей очень хотелось, чтобы и я ничего не добилась бы в своей, потому что, если бы я чего-то добилась и стала лучше нее, ей было очень плохо, что она так обошлась со своей жизнью, просто выбросив ее на помойку.

И вот я стою рядом с хорошим, красивым, солидным, респектабельным мужчиной в сказочно обставленной квартире, по ту сторону коридора находятся двое детей, которые обожают меня, а также куча друзей, которые в любой момент готовы поддержать и прикрыть мне спину.

И она просто не могла этого вынести.

— Живи дальше, — прошептала я, почувствовав, как напряглась рука Митча, и увидела мамины глаза, устремленные на меня.

— Что? — отрезала она.

— Ты для меня больше не существуешь. Не после всего этого бардака, даже не до этого бардака, но определенно не после. Мы закончили. Я иду своей дорогой, ты — своей. Тебе тоже нужно двигаться дальше, — посоветовала я.

— Марабель Ганновер, не указывай своей матери, что мне делать, — огрызнулась она.

— Ладно, не иди по жизни вперед. Твой выбор. Но перестань горевать и сожалеть о том, что ты выбросила свою жизнь на помойку. Разве ты не видишь? — Я подняла руку и продолжала держать ее вверху. — Ты не сможешь меня победить.

Я опустила руку и посмотрела ей прямо в глаза.

Мама пристально смотрела на меня, а потом перевела взгляд на Митча.

— Ты дурак, — заявила она, и мое тело напряглось, как и тело Митча, — видишь, она обманула тебя своей шикарной одеждой и своей шикарной квартирой, заставив думать, что является той, кем на самом деле не является.

— Нет, — ответил Митч, — твоя одежда и то место, где ты живешь, показывают мне настоящую Мелбамей Ганновер, и взглянув на тебя, я сразу понимаю, что ты за женщина, моя Мара — не такая.

— Если ты съездишь в Айову, там тебе многое о ней расскажут, — настаивала мама.

— Я уже ответил на твой вопрос и не собираюсь повторяться, — пробормотал Митч, а затем произнес: — И сейчас напомню тебе, что вас попросили уйти.

Мама махнула рукой на Митча и снова посмотрела на меня.

— Ты все равно не сможешь убежать от себя самой, той, какая ты на самом деле.

— Ошибаешься, мама, — ответила я. — Я никогда не была той, кем ты меня считала, поэтому мне и не от чего убегать. Но я действительно сбежала не от той, кем ты меня считаешь, а от тебя. Я сбежала от тебя тринадцать лет назад. Дело сделано. Я ушла. Я давно уже не живу с тобой, поэтому двигайся дальше и продолжай жить.

— Он поймет кто ты есть, поймет и бросит тебя, — сказала она.

— Боже мой! — Воскликнула я. — Я не прихватила с собой Митча на стоянке грузовиков, мама, не отвезла его к себе домой и не поила дешевым виски. Я — не ты, и Митч понял это раньше меня. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. А теперь, ради Бога, уже поздно, я устала, мои дети тоже устали, Бад в ужасе. Мне нужно привести детей домой и уложить спать, и Бад должен успокоиться. Так что вы можете просто уйти?

— Я... — начала было мама, но Митч перебил ее:

— Мара попросила вас уйти.

Мамины прищуренные глаза уставились на Митча.

— Я скажу все то, что собиралась... — начала она, но Митч прервал ее.

— Мара попросила вас уйти.

Мама наклонилась вперед, и ее голос повысился, когда она начала:

— Послушай…

Митч отпустил меня и двинулся к ней.

К счастью, его опередила Эльвира. Спрыгнув с барного стула, она с такой скоростью в открытых босоножках на высокой шпильки, оказалась перед Трио Близнецов Одни Неприятности, властно заявив:

— Ладно, разговор окончен. Вы сделали неправильный выбор, сейчас наступило самое время для адвокатов, — сказала она, подталкивая Трио к двери.

— Мы еще не закончили, — отрезала мама.

— Закончили, — ответил Митч, все еще двигаясь вперед, но уже более медленно.

— Мы еще не закончили! — Крикнула мама, Эльвира, обойдя Джез, открыла входную дверь.

Джез тут же вышла за дверь. Ей было наплевать на все, что разыгрывалось у меня в квартире. И то, что они ей пообещали, видно было не так уж много и определенно не стоило той головной боли, которую она поняла, я готова им создать. Мне показалось, что в ту же минуту, как только я потеряла ее из виду, она словно испарилась.

Тетя Луламэй схватила маму за руку, но мама твердо стояла в дверях, нос к носу с Эльвирой, Митч теперь стоял у нее за спиной.

Мама открыла было рот, чтобы возмутиться, но Эльвира опередила ее.

— Ладно, женщина, я вижу, что ты не понимаешь, но если законный владелец квартиры просит тебя уйти, то у тебя нет выбора. Они у меня на глазах просили уже несколько раз, ты не выполняешь их просьбу, может произойти некрасивая ситуация. Вас неоднократно просили уйти из этой квартиры — сама арендатор и ее партнер, который оказался полицейским детективом, и все это происходит в присутствии свидетеля. А ты сопротивляешься, — она покачала головой, — нехорошо. Вы можете, приняв глупое решение, позвонить своему адвокату, или вас могут вывести за эту дверь в наручниках. Я чувствую себя горячим парнем, мачо, у меня вся спина вибрирует от ярости, потому что там стоит Митч, думаю, у вас имеется около пяти секунд. Поэтому думайте быстрее.

Мама сердито посмотрела на Эльвиру.

Тетя Луламэй потянула ее за руку.

Мама твердо стояла на ногах и перевела взгляд на Митча.

Я видела только спину Митча, но он тоже стоял твердо позади Эльвиры.

Тетя Луламэй снова потянула ее за руку.

Мама перевела свой взгляд на меня.

Затем она усмехнулась.

Потом она прошептала:

— О чем я только думала? Ты не стоила таких моих хлопот. Никогда.

Краем глаза я заметила, как напряглось все тело Митча, но выдержала взгляд матери. Я не стала утруждать себя ответом, потому что знала, что она, как всегда, не права и, если уж совсем честно, она не стоила с моей стороны дополнительных усилий.

Мама ждала.

Эльвира и Митч стояли твердо перед ней.

Тетя Луламэй снова потянула маму за руку.

— Сука, — прошипела мама, повернулась на своих стриптизерских туфлях и потопала за дверь.

Вот и все. Последнее, что могла сказать мне моя мать.

Понятно.

Тетя Луламей, не глядя никому в глаза, последовала за ней.

Эльвира закрыла и заперла входную дверь.

Я вздохнула.

Митч повернулся на каблуках и зашагал ко мне.

Мое облегчение испарилось при виде выражения его лица и напряженной походки. У меня была секунда, чтобы собраться с духом, прежде чем он оказался прямо передо мной. А потом я оказалась в его объятиях. А потом он стал целовать меня, крепко, глубоко и влажно. Поцелуй был таким неожиданным, но это был поцелуй Митча, который был действительно хорошим, поэтому я растаяла в его объятиях, обхватив его за плечи.

Наконец, он оторвался от меня, мои ресницы затрепетали, я заметила его горячий взгляд.

— Это было... чертовски... феноменально, — с силой прошептал он.

О. Теперь я поняла всю силу этого поцелуя.

Я ухмыльнулась и еще больше прижалась к нему.

Затем прошептала в ответ:

— Спасибо.

Митч тоже улыбнулся и крепко сжал меня в объятиях.

— М-м-м, хорошая, — услышали мы бормотание Эльвиры и посмотрели в ее сторону, она подняла свой телефон и указала на нас. Я услышала звук, похожий на щелчок камеры телефона, затем: — Нет, — продолжала она, — эта лучше.

— Э-э... Что ты делаешь? — Спросила я, и Эльвира перевела взгляд с телефона на меня.

— Я понимаю, что сейчас неподходящее время, дорогая, но мои девочки просто обожают тебя. Мы с Тесс рассказали им всю подноготную, но ни у одной из нас не имеется наглядного подтверждения того, что Митч завел себе такую милую маленькую красотку. Гвен, Кэм и Бинпол крутились вокруг нас с Тесс, и, хотя Тесс сказала им, что у вас двоих все очень здорово, что аж искры летят, мои девочки начинают терять терпение. С Кэм и Бинпол, я могу как-то справиться. Но Гвен — женщина Хоука, а Хоук — мой босс, и Хоук готов предоставить своей женщине все, чего бы она не захотела. И когда я говорю «все», он покупает ей туфли за тысячу двести долларов.

Она снова уткнулась в свой телефон и начала нажимать кнопки, а я моргнула при мысли о том, что мужчина покупает женщине туфли за тысячу двести долларов, и в то же время моргнула при мысли о том, что у нее должно бытьдвенадцать сотен туфель. Я имею в виду, что в каком-то смутном уголке своего сознания я понимала, что существуют такие мужчины и женщины, но только в каком-то смутном уголке сознания.

Пока я переваривала эту информацию, а также восстанавливалась после разговора с Трио и поцелуя «я горжусь тобой» Митча, Эльвира продолжила:

— Итак, Гвен попросит Хоука оказать на них давление. Ему совершенно безразлично, кого будет просить из своей команды Митч. Но ему совсем не безразлично все, что касается Гвен, потому что он готов выполнить все, чего бы она не попросила, возможно, что более важно, чтобы она не нервничала и заткнулась. Хоук немного выглядит пугающе. Даже для меня. Так что я просто отправлю им эту фотографию и немного напишу. Дам моим девочкам что-то, чтобы они немного успокоились. — Она все время нажимала на кнопки и говорила. — Мы обязательно посидим, чтобы они могли устроить тебе допрос с пристрастием третьей степени за «Космо». Думаю, в клубе, потому что там у них такие классные бокалы. Или в «Круиз Салон». Я все организую.

Я перевела взгляд с Эльвиры, которая все еще нажимала на кнопки, на Митча, который смотрел на Эльвиру так, словно не знал, то ли рассмеяться или надрать ей задницу.

Затем я снова посмотрела на Эльвиру, которая все еще нажимала на кнопки.

— Ты хочешь сказать, что отправляешь фото меня с Митчем женщинам, которых я не знаю?

Она перевела взгляд с телефона на меня.

— Да, вроде того. Вообще-то, я отправляю им эсэмэски с твоими фотографиями в объятиях Митча.

У меня напряглись руки, когда я спросила:

— Зачем?

— Потому что они знают Митча, — мгновенно ответила она. — Им нравится Митч, и они хотят быть уверены, что Митч выбрал женщину, которую они одобрят. У тебя только что была целая словесная битва, а до этого ты провела весь день с Митчем и двумя детьми в парке развлечений, а ты все еще выглядишь потрясно и сексуально. Я написала об этом им вместе с вашими фотками. Все будет хорошо. Не так уж много женщин способны выглядеть хорошо после дня, проведенного с двумя детьми в парке развлечений. Я пишу им, что ты готова изнурять себя, истекать кровью, отказывать себе, но сделать все, чтобы дети были в безопасности, которые даже не твои родные дети, это тоже произведет на них должное впечатление. Но ты должна выпить «Космо» в маленьком черном платье, чтобы действительно завоевать их, и это ты должна сделать сама.

— У меня нет маленького черного платья, — сказала я ей.

Ее внимание снова вернулось к телефону.

— Ничего страшного, мы пройдемся по магазинам.

— Э-э... мне нужно нанять адвоката, а не покупать маленькое черное платье, — напомнила я ей.

Она нажала кнопку и пробормотала:

— Вот. — Потом посмотрела на меня. — Ну ладно, говорю еще раз, я уже упоминала Хоука. Он наводящий страх крутая задница, чертовый коммандос. Когда я говорю это, я не лгу. Так что я повторяю, он наводящий страх крутая задница, чертовый коммандос. Итак, когда ты представляешь себе крутого коммандос то, это Хоук. И Хоук любит детей. Но он совсем не любит, когда дети пугаются, и некоторые взрослые начинают использовать их в своих разборках. Я ему все расскажу, кстати, я полностью ему все расскажу, несмотря на то, что он не знаком с этими детьми, он станет настоящим крутым психом, чертовым коммандос и Близнецы Одни Неприятности даже не поймут, что произошло.

Матерь Божья!

— Эльвира… — начал Митч, понизив голос, опустив одну руку и повернувшись всем телом к Эльвире, но ее нельзя было остановить.

— Извини, Митч. Считай, что уже сделано.

— Не впутывай в это дело Хоука, — приказал Митч.

— Так вот, к тебе один вопросик, — сказала она. — Твоя женщина сексуальная, фигуристая, у нее имеется задница, ноги, я думаю, ты это заметил. Так вот, она может выпить «Космо» с нами девочками, придет домой к тебе пьяная в маленьком черном платье. Ты хочешь этого, или ты хочешь, чтобы она потратила свои деньги на адвоката, чтобы раз и навсегда разобраться с этими мерзкими шлюхами, если ты хочешь все же первое, то я позволю повеселиться Хоуку и его банде не очень веселых парней. Таким образом, ты не только приведешь свою женщину домой пьяной в маленьком черном платье, но и обратишь свое внимание на двоих детей, один из которых сейчас сидит по коридору напротив в квартире, перепуганный до смерти.

Я не была уверен, что понимаю, что значит «повеселиться» для наводящего страх крутого, чертового коммандос.

Но в чем я была уверена точно, что нам пора позаботиться о Билли.

Поэтому я повернулась к Митчу, положила руку ему на грудь и прошептала:

— Милый, нам нужно забрать Бада.

Митч хмуро посмотрел на Эльвиру, потом обнял меня за плечи и крепко сжал, потом посмотрел на меня сверху вниз и пробормотал:

— Ага.

Я еще сильнее прижалась к нему и прошептала в ответ:

— Да.

— Мы закончили? — Спросила Эльвира, и мы с Митчем посмотрели на нее.

— Закончили, — ответил Митч, подталкивая нас обоих к двери.

— Спасибо, Эльвира, — сказала я, когда она открыла дверь.

— От меня не убудет. Я не собираюсь заставлять этих шлюх спасаться бегством на своих стриптизерских туфлях, это сделает Хоук, — пробормотала она, высунув голову за дверь, посмотрев сначала по сторонам, будто она тоже была коммандос, проверяющей, чтобы берег был чист. Потом она снова посмотрела на меня, — хотя, если честно, я была бы не прочь поучаствовать в этой операции.

Я усмехнулась.

Эльвира ухмыльнулась в ответ, а затем вышла за дверь.

Понятно, берег был чист.

— Детка, — тихо позвал Митч, выводя нас в коридор.

Я подняла на него глаза и увидела, что он смотрит на меня сверху вниз.

— Сейчас самое время поговорить с Билли. Он устал, но я не хочу, чтобы он ложился спать, обдумывая это дерьмо. Я хочу, чтобы он спокойно заснул.

Я кивнула в знак согласия.

Митч еще не закончил.

— Я собираюсь начать разговор. Ты мне доверяешь в этом?

Как будто ему нужно было спрашивать.

— Конечно, — ответила я.

— Хорошо, — пробормотал он, его глаза оставили меня, он смотрел на дверь Дерека и Латании, к которой мы приближались.

— Митч, — позвала я, замедляя шаг, и он тоже замедлил шаг.

— Что? — спросил он, глядя на меня сверху вниз.

Моя рука обняла его и крепко сжала.

— Сегодня лучший день в моей жизни, малыш, — прошептала я.

Я видела, как у него из глаз исчезла озабоченность, они загорелись тем светом, который я видела весь день.

Затем он произнес:

— Ага.

И провел нас в квартиру Дерека и Латании, чтобы мы могли забрать наших детей.

25

У мужчин нет таких моментов

Мы привели детей ко мне в квартиру, оставив Эльвиру наедине с Дереком, Латаньей, Брэйем и Брентом. Я боролась с сонной Билле и ее непослушными конечностями, вытаскивая ее из одежды, надевая пижаму и укладывая в постель с розовым плюшевым мишкой, пока Митч тащил Билли в ванную, чтобы тот переоделся и почистил зубы.

Митч наливал мне бокал вина, а я зажигала свечи, когда мы услышали, как Билли вышел из ванной.

Я перевела взгляд на Митча, он посмотрел на меня, а потом, не отрывая глаз, позвал:

— Бад, зайди на минутку в гостиную, ладно?

Я закончила со свечой, когда Митч вышел из кухни, неся бокал, а для себя бутылку пива. Билли появился в своих свободных шортах и футболке в холле.

Митч остановился по пути к моему новому, супер-классному дивану (я купила тот диван, что был выставлен у Пенни в витрине, когда я заикнулась о нем, и она поняла, что он вписывается в «ее видение моей квартиры», он оказался в моей гостиной).

— Я знаю, что ты устал, Бад, но нам надо кое о чем поговорить прежде, чем ты ляжешь спать. Ты не возражаешь?

Билли запрокинул голову, не сводя глаз с Митча, выглядя при этом лет на пятьдесят, несколько секунд стоял в нерешительности, потом кивнул.

— Садись на диван, — тихо приказал Митч.

Билли снова кивнул, и они с Митчем задвигались.

Я подошла к дивану. Митч подошел к дивану первым и протянул мне бокал. Затем он кивнул мне на диван. Я села. Митч сделал большой глоток пива, поставил бутылку на кофейный столик и сел рядом со мной, оставив несколько футов свободного пространства между нами. Билли обошел диван, пока я потягивала вино, и остановился в нерешительности.

У Митча не было нерешительности.

— Садись сюда, Бад, между мной и Марой.

Плечи Билли странно дернулись, затем он подошел к нам и сел в небольшом пространстве между мной и Митчем. Я мгновенно повернулась к нему всем телом, скрестила ноги и взяла свободной рукой его за руку.

Билли опустил голову и посмотрел на наши сцепленные пальцы. Я сжала его руку, и он поднял на меня глаза. Именно тогда я слегка улыбнулась ему.

Он не улыбнулся мне в ответ. Было видно, что он нервничает, мой милый Билли.

Митч поднял обе ноги и положил их в ботинках на мой кофейный столик, но сделал это под небольшим углом, как бы окружая Билли.

Нет, не так.

Заключив его в кокон физически, как бы в семейное гнездышко.

Господи. Я любила Митча Лоусона. Я любила его и любила достаточно сильно, и когда он укутывал Билли в кокон вместе со мной в безопасное гнездышко, я не собиралась ругаться с ним по поводу его ботинок на моем новом кофейном столике.

Билли перевел взгляд на ноги Митча.

Он тоже заметил это, хотя Билли вообще редко что-нибудь упускал из вида.

— Посмотри на меня, Бад, — тихо приказал Митч. Билли поднял и повернул голову, чтобы посмотреть Митчу прямо в глаза. Митч не стал медлить. — Есть кое-что, что тебе нужно знать. Но самое главное — я влюбился в Мару.

Мои губы приоткрылись, я была почти уверена, что глаза вылезли из орбит.

Ну, это была не та часть, которую я ожидала услышать. Я не возражала, но… просто не ожидала.

Совсем не ожидала.

Митч продолжал говорить:

— Мара разделяет мои чувства.

Я моргнула, потом посмотрела вниз и увидела, что голова Билли повернулась в мою сторону. Я закрыла рот, чтобы улыбнуться и снова сжала ему руку.

Митч продолжал, и Билли оглянулся на него.

— Мужчина, который собирается строить свою жизнь с Марой, строит свою жизнь с тобой и с Билле. Я и есть тот мужчина. Ты должен понять что, влюбившись в Мару, я влюбился в тебя и твою сестру. Прямо сейчас, Бад, без обмана. Чувства, которые я испытываю к Маре, принадлежат ей, чувства, которые я испытываю к Билле, только для нее, а чувства, которые я испытываю к тебе — для тебя. У вас у всех есть моя любовь, но не коллективная, а индивидуальная. Ты меня понимаешь?

— Я... — прошептал Билли и тихо закончил: — Нет.

Митч молча кивнул.

— Хорошо. Я хочу сказать, что влюбился в вас всех целиком. Я влюбился в каждого из вас по-своему, в таких, какие вы есть. Потому что ты есть у Мары, а я собираюсь строить свою жизнь с Марой. Я забочусь о тебе, потому что ты хороший ребенок. Ты умный. Ты доверяешь мне. Ты любишь и заботишься о своей сестре и Маре. Я знаю взрослых мужчин, которые не обладают такими чертами характера, какие есть у тебя. По этим причинам я тебя люблю. Существуют разные причины, по которым я люблю Билли. И имеются совсем другие причины, почему я люблю Мару. Сегодня так, как мы провели время, в этом было что-то хорошо. Но чувства, которые я испытываю к тебе, не те чувства, которые я должен испытывать к Маре. Это те чувства, которые заслужил только ты, поэтому они только для тебя. Теперь ты меня понимаешь?

— Думаю, да, — тихо ответил Билли, и я снова сжала его руку.

Митч продолжил:

— Ладно, тогда я объясняю дальше. Я люблю тебя, как Билле и Мару. Билли любит всех нас. Мара любит всех нас, и я думаю, что ты тоже. А раз мы все любим друг друга, это и делает нас семьей.

Я почувствовала, как слезы защипали глаза, когда я смотрела, как Билли сглотнул и его глаза заблестели от слез.

Митч еще не закончил.

— Жизнь идет своим чередом, я надеюсь, что ты будешь танцевать с Марой на своей свадьбе, а твоя сестра будет танцевать со мной на своей.

О Боже мой!

Моя рука судорожно сжала руку Билли, а он в ответ крепко сжал мою.

Митч продолжал говорить.

— Между сегодняшним днем и вашим будущем не каждый день будет таким хорошим, как сегодня, когда мы все очень счастливы, веселимся и смеемся. У нас будут и трудности. Но это будут наши семейные трудности, и мы будем их решать вместе. В этом и заключается моя работа и работа Мары до тех пор, пока ты не станешь взрослым мужчиной, наша работа заключается в том, чтобы никто за пределами нашей семьи не посмел доставить тебе и твоей сестре проблемы и неприятности. Мара взяла на себя эту роль самостоятельно и позволила мне стать частью команды. Мы оба — она и я относимся к этому вопросу очень серьезно. С теми женщинами, которых ты видел, дружище, мы разобрались. Вот и все. Никто не причинит вам вреда. Не сейчас, не в будущем. Ничего. Мара позаботится об этом. Я позабочусь об этом. — Он наклонился ближе и понизил голос. — Какое-то время тебе приходилось быть главой семьи, Бад, но сейчас тебе уже пора перестать волноваться на этот счет. Я уже говорил тебе ранее, я разберусь с этим. И я разобрался. И Мара тоже. Так что дело сделано. Что бы там ни было у тебя в голове, ты должен оставить эти мысли. Больше ты и Билле не боритесь одни против всего мира. У тебя есть мы. Тебе нужно избавиться от этого груза, Бад. В семье мы все заботимся друг о друге. Теперь ты не должен заботиться один о себе и Билле. Ты должен снять этот груз с плеч, передать его мне и Маре и просто быть Билли.

Билли долго смотрел на Митча, а потом тихо спросил:

— Та женщина собирается забрать Билле?

— Нет, — мгновенно ответила я с Митчем в один голос, и Билли посмотрел на нас обоих.

Затем он посмотрел на меня.

— Ты собираешься получить над нами опеку… постоянную?

— Да, — снова мгновенно ответила я.

— Завтра мы с Марой поговорим с адвокатом, — вставил Митч, это было для меня новостью, хорошей новостью, и мы с Билли уставились на него. — Мы начнем процесс, чтобы Мара стала твоим законным постоянным опекуном, а когда придет время, добавим и меня.

Я крепко сжала губы.

Билли не был готов поверить в это.

— Всякое случается, Митч, иногда очень плохое. И Билле…

— Не беспокойся об этом, — оборвал его Митч. — Давай, об этом будем думать и беспокоиться мы с Марой.

— А что, если вы расстанетесь?

Я затаила дыхание.

Митч еще сильнее прижался к Билли и прошептал:

— Посмотри на меня.

— Я смотрю на тебя, Митч, — прошептал в ответ Билли.

— Нет, Бад, ты внимательнее посмотри на меня, — снова шепотом приказал Митч.

Я выдохнула и сделала еще один вдох.

Билли сосредоточился на лице Митча.

Тут заговорил Митч:

— Всю свою жизнь, сколько я себя помню, я мечтал стать полицейским. Я хотел быть только им. Смотрел передачи по телевизору, боевики, детективы. И представлял, что это я. Так что я сам выбрал кем хочу стать. Я люблю свою работу. Я горжусь тем, что делаю. И когда я узнал о девушках и понял, что когда-нибудь у меня появится девушка, я также понял какой она должна быть. Точно так же, как я хотел быть полицейским, я знал, какая женщина мне нужна. И я нашел эту женщину, и она сидит на этом диване.

Мое сердце подпрыгнуло, я выдохнула и закрыла глаза.

Боже, это было так приятно.

Нет, это было просто здорово.

Я открыла глаза, а Митч продолжил говорить:

— И я вырос в очень дружной семье и всегда знал, что тоже хочу иметь такую же. Так что я не могу обещать тебе, что наша жизнь будет протекать идеально. Я не могу предсказать будущее. Но я могу сказать: то, что у нас есть, когда мы с тобой играем в мяч, или управляемся с грилем, или сидим за столом и делаем домашнее задание, для меня кое-что значит. Это очень важно для меня. А когда что-то важное такое существует, ты всегда об этом заботишься. У меня бывают такие же моменты с твоей сестрой и Марой. Эти моменты что-то значат для меня. Они очень важны, и я обещаю тебе сейчас, я сделаю все, что в моих силах, чтобы позаботиться обо всем, обо всех вас. Я не могу предвидеть будущее, но могу тебе это пообещать. А теперь скажи, ты мне доверяешь?

— Я доверяю тебе, Митч, — прошептал Билли, сжимая мою руку, и я почувствовала, как по моей щеке скатилась слеза.

Митч и бровью не повел.

— Хорошо, — пробормотал он. — Итак, Мара оценила, как ты управляешься с пылесосом, и мы хотели бы, что ты выполнял кое-какую работу по дому и получал хорошие оценки, но ты не должен себя изводить, делая жизнь других людей гладкой. Отныне ты будешь просто Бадом. Пусть жизнь будет такой, какой она должна быть, и верь в то, что мы встретим все, что придет, как одна семья. Ты можешь сделать это для нас с Марой?

— Да, — прошептал Билли, крепче сжимая мою руку, и еще одна слеза скатилась по моей щеке.

— Хорошо, — снова пробормотал Митч, затем поднял руку, обняв шею Билли и притянул его еще ближе к своему лицу. А когда он притянул его ближе, его лицо изменилось и приняло такое выражение, что я сразу все поняла, и молилась за Билли, чтобы он тоже все понял, хотя Билли никогда ничего не упускал.

Но ему и не нужно было ничего упускать.

Потому что Митч просто сказал:

— Я люблю тебя, Бад, — прошептал он Билли, и больше, чем две слезинки скатилось из моих глаз.

— Я тоже люблю тебя, Митч, — прошептал Билли в ответ, и тут я всхлипнула, и оба мужчины посмотрели на меня.

Я помахала им своим бокалом и пробормотала:

— Не обращайте на меня внимания. Насладитесь своим моментом.

Митч откинулся на спинку, отпустил Билли и улыбнулся мне.

— У мужчин нет моментов.

— Ну, знаешь, — ответила я. — Именно в этот момент я наблюдаю как раз один такой.

— Это не момент, дорогая, это встреча умов, — возразил мне Митч.

— Это как раз такой трогательный момент, Митч, — возразила я ему.

Митч перевел свою ухмылку на Билли и спросил:

— Разве у нас был трогательный момент?

Билли пристально посмотрел на Митча, потом на меня.

— Неааа.

Билли даже не знал, что такое трогательные моменты. Он просто соглашался с Митчем, потому что Митч был крутым парнем, а я была девушкой, которая плакала.

Я закатила глаза, еще раз сжала его руку, отпустила ее и вытерла мокрое лицо, пробормотав:

— Ладно, как хотите.

Когда я перестала стирать слезы, оглянулась на своих парней и увидела, что они улыбаются друг другу.

Наблюдая за ними, мне потребовалось совершить над собой некоторое усилие, только одна слеза вырвалась наружу, я не разразилась тысячью слез, преуспела в этом стремлении, сделав то, что сделала бы любая девушка, чтобы преуспеть в этом своем стремлении. Я сделала еще глоток вина.

— Хорошо. Вот и все, пора спать, — распорядился Митч, снимая ноги с кофейного столика, чтобы Билли мог пройти.

Билли вскочил и обогнул диван, а мы с Митчем смотрели ему вслед.

Он остановился на полпути к выходу из гостиной и снова повернулся к Митчу.

— Спасибо за сегодняшний день, Митч, было весело.

— Мы сделаем это снова, Бад, — ответил Митч. — А теперь отправляйся спать. Да?

Билли кивнул.

— Да. Спокойной ночи, Митч, — пробормотал он, посмотрел на меня и крикнул: — Спокойной ночи, тетя Мара.

— Спокойной ночи, милый, — отозвалась я.

Билли направился в свою комнату. Я посмотрела на Митча главным образом потому, что он наклонился ко мне и просунул руку между мной и диваном. Он потянул меня к себе, я сосредоточилась на бокале с вином, который боялась расплескать, пока он выполнял этот маневр.

Мне удалось все же ничего не разлить, я устроилась на своем мужчине, расслабилась с вином и свечами, когда мы услышали:

— Тетя Мара?

Мы с Митчем оба повернули головы назад. Когда мы это сделали, то увидели Билли, стоявшего в тени холла у входа в гостиную.

— Да, милый? — Спросила я.

Билли выдержал мой взгляд.

Затем он объявил:

— Билле очень похожа на тебя.

Я не знала, к чему он клонит, но ответила ему правду.

— Да, это так, Бад.

— Как ты думаешь, я похож на Митча? — Спросил Билли.

Боже.

Господи.

— Да, — тихо ответила я.

— Та женщина в ресторане сказала, что у нас прекрасная семья, — напомнил мне Билли, и Митч крепче меня обнял.

— Так и есть, — ответила я ему. — Но тогда мы об этом не знали, но она оказалась права.

Билли не сводил с меня глаз, потом его взгляд переместился на Митча, прежде чем посмотреть в пол, он спросил:

— Митч, а когда ты женишься на тете Маре, мы с Билле можем взять твою фамилию?

О Боже!

Боже, Боже, Боже!

— Если ты так хочешь, то обязательно, — ответил Митч.

Я начала глубоко дышать.

Билли снова перевел взгляд на меня.

А потом, хотя он и прошептал, но я услышала, как он сказал:

— Ты должна знать, что я тоже люблю тебя, тетя Мара.

Затем он исчез в темном холле.

У меня снова перехватило дыхание, и на этот раз мне не удалось сдержать тысячи слез. К счастью, мне удалось не разразиться громкими всхлипываниями, а плакать молча.

Митч забрал у меня бокал, я зарылась в него, он поставил мой бокал рядом со своим пивом на кофейный столик, притянул меня к себе обеими руками.

Это заняло некоторое время, но я все же потом взяла себя в руки.

Затем прошептала ему в шею:

— Я люблю тебя, детектив Митчелл Джеймс Лоусон.

Митч крепко сжал меня в объятиях.

— Я знаю, детка. Я тоже тебя люблю.

— Все было правильно, дорогой. — Я подвинулась, чтобы поцеловать его в шею, а затем откинула голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза, он наклонился ко мне, чтобы посмотреть на меня. — Спасибо тебе.

— В любое время, милая, — ответил Митч.

Мне это понравилось.

В любое время и каждый раз, сейчас и на протяжении всей нашей жизни с нашей семьей.

И снова моя душа вздохнула, но губы улыбнулись.

— Я чертовски горжусь тобой за то, как ты разговаривала со своей матерью и тетей, — сказал мне Митч.

Моя улыбка стала шире, и я ответила ему:

— Просто чтобы ты знал, твой поцелуй сообщил мне об этом.

Митч улыбнулся мне в ответ.

— Точно.

— И еще кое-что ты должен знать, — прошептала я. — Я смогла это сделать только благодаря тебе.

— Мара, — начал он, но я отрицательно покачала головой и еще сильнее прижалась к нему.

— Нет, во мне это было, я чувствовала, но именно ты открыл мне глаза, кто я есть на самом деле. Я всегда была порядочным человеком, и даже если бы ты не стоял рядом со мной во время того разговора с этим Трио, я бы все равно сделала бы все возможное, чтобы сохранить и обезопасить детей. Но мне было так хорошо, когда ты был рядом. Мне было приятно осознавать, что именно такой я и была всегда. И мне было приятно выйти за пределы того, кем я себя считала раньше. И ты подвел меня к этому. Так что... — я улыбнулась и прижалась еще ближе, — спасибо тебе.

Митч опустил голову, прижавшись к моим губам, прошептал:

— Пожалуйста, детка.

Моя усмешка превратилась в улыбку.

Митч коснулся губами моей улыбки, отодвинулся на полдюйма и заметил:

— С самым трудным на сегодня мы закончили. Я зависну на время на матче.

Зависнуть на диване с Митчем, вином, свечами и бейсболом.

Идеальное завершение (почти) идеального дня.

— Хорошо, — прошептала я. Митч ухмыльнулся, и через тридцать секунд телевизор был включен, Митч убрал ноги с моего кофейного столика, уложил меня между своим откинутым на подушки телом и диваном, я держала бокал в одной руке, щека была на его груди, его рука обнимала меня за спину, другая моя рука приземлилась на бедро, а он держал пиво в другой руке.

Я сделала глоток вина и зависла.

Митч потягивал пиво и смотрел игру.

Да.

Идеальное завершение (почти) идеального дня.

Я, Митч, вино, пиво, бейсбол и в соседней комнате спят Билли и Билле.

26

Дождь всегда заканчивается

Прошло два дня…

Я была одета, как на работу, потому что потом собиралась поехать на работу.

На мне была узкая светло-бежевая юбка-карандаш. Милая светлого персикового цвета блузка. Коричневые босоножки-лодочки на высоком каблуке. Волосы были собраны в закрученный пучок на затылке.

Митчу нравилось, как я одевалась на работу, он сказал, что очень сексуально, хотя ему и не нравилось, что я продавала матрасы мужчинам, одетая таким образом. Но мне приходилось кормить сразу четыре рта. А когда Митч начал кормить еще три рта, то понял мою необходимость так одеваться.

Я сидела за маленьким письменным столом. Митч, как и в прошлый раз, стоял у меня за спиной.

Я совсем не нервничала, но волновалась. Понятия не имея, откуда возьму деньги, чтобы оплатить работу адвоката после нашей вчерашней встречи, которой он будет заниматься в ближайшие месяцы. И я понятия не имела, какая реакция меня ожидает в данный момент.

Но реакцию моего двоюродного брата мне было наплевать.

Я найду деньги, а человек, который вот-вот получит от меня плохие новости, не заслуживает моих нервов и беспокойства.

Раздался звонок, и я почувствовала, как за спиной напрягся Митч, повернув голову к двери.

Митч, в отличие от меня, нервничал. И нервничал он за меня. Я сказала ему, что все будет хорошо, что я в полном порядке, но он мне не поверил.

Но по моей реакции, он поймет, что ему не о чем беспокоиться.

Я наблюдала, как Билл в своем оранжевом комбинезоне и белой футболке появился в дверях.

Он выглядел похудевшим, но цвет его лица стал лучше и его прилично подстригли. Очевидно, в тюрьме сидел и парикмахер. Или, по крайней мере, в тюрьме имелся парикмахер, и Билл воспользовался его услугами, поскольку ему не нужно было теперь принимать решение, потратить свои деньги на стрижку или на наркоту.

Лицо Билла сморщилось, когда он увидел меня, но он подошел все же к стулу за маленьким столом за стеклом напротив. Присел, глядя на меня, а потом перевел взгляд на Митча.

Я схватила телефонную трубку.

Билл перевел на меня глаза.

Он даже не пошевелился.

Я прижала трубку к уху и стала ждать.

Он по-прежнему не двигался.

Митч потерял терпение, наклонился и постучал костяшками пальцев по стеклу. Затем он указал пальцем в сторону телефона.

Билл сердито посмотрел на него и схватил трубку.

Как только он поднес ее к уху, я произнесла:

— Не злись, не бросай трубку и не уходи, — быстро сказала я. — То, что я хочу сказать, очень важно, и ты должен это услышать.

— Я не уверен в том, что ты хочешь сказать, так уж важно, Мара, — ответил Билл, его глаза наполнились ненавистью, а рот и нос скривились в усмешке.

— Это касается Билли и Билле, так что если ты думаешь, что для тебя это не важно то, что я решила сделать, хотя мне необходимо было это сделать уже давно, — ответила я и продолжила: — я знала это.

Билл пристально посмотрел на меня, затем его глаза метнулись к Митчу, прежде чем вернуться ко мне.

— Скажи то, что должна сказать, чтобы я мог убрать отсюда и больше тебя не видеть. Я бы предпочел сидеть взаперти с кучей психов бандитов, чем сидеть здесь с тобой, так что, думаю, ты понимаешь мое мнение, когда дело доходит до тебя, — парировал Билл.

— О, — прошептала я, — я поняла, когда ты послал мою мать и свою мать ко мне. И если я не поняла этого даже тогда, то окончательно все поняла, когда ты заставил их отыскать Джез, чтобы использовать и ее, угрожая мне, Билли и Билле.

Лицо Билла не изменилось, он продолжал сверлить меня взглядом и ухмыляться. Он не чувствовал угрызений совести, даже не предполагая, как его действия могли повлиять на меня, а также не предполагал, как его действия могли отразиться на его детях.

Я продолжила говорить:

— Когда Билли увидел Джез, он вспомнил ее и испугался, Билл.

Билл просто продолжал свирепо смотреть на меня.

— Настолько сильно испугался, что его затрясло.

Билл не произнес ни слова.

— На всякий случай, если тебе не все равно, Билле спала и ее не видела.

От Билла не последовало ни звука.

Я вздохнула, думая, что не следовало удивляться его реакции, учитывая, что он был идиотом.

Я сразу же перешла к делу.

— Вчера мы с Митчем встречались с адвокатом и наняли его. Мы хотим, чтобы он занялся получением для меня постоянной опеки над детьми.

— И меня это должно волновать, потому что...? — Спросил Билл, и я моргнула.

Затем спросила в ответ:

— Прости?

— У меня полно дерьма, о котором мне стоит беспокоиться, Мара. И еще одно дерьмо мне не нужно. Из-за тебя я получил двадцать четыре на семь головную боль на свою задницу, что теперь постоянно должен оглядывать и прикрывать свою спину. Я не собираюсь еще тратить свое время на размышления о том, что ты там задумала. Ты давно горела желанием доказать своему парню-свинье, что ты хороший человек, забрав у меня моих детей. Если я закончу все это веселье живым, то потом и побеспокоюсь о тебе и твоем дерьме.

— И Билли с Билле, — вставила я.

— Что? — вяло спросил он.

— Если ты закончишь это веселье живым, то будешь беспокоиться обо мне, Билли и Билле, — уточнила я.

— Как скажешь, — пробормотал он.

Боже, мой двоюродный брат был настоящим ослом.

— Ни как скажешь, Билл. Твой сын считает тебя куском дерьма, а твоя дочь плакала, переживая за тебя. Так что это не совсем «как скажешь». Это же твои дети и...

Билл оборвал меня:

— Ненадолго, если ты и твой коп получите то, что хотите, так какая разница?

В этом он был прав.

Пора было переходить к самому трудному.

— Ты мог бы все упростить, если бы помог нам, — сказала я ему, и он улыбнулся, но это была не очень приятная улыбка.

— Ага, — прошептал он сквозь свою мерзкую ухмылку, — этого никогда не будет.

Полная задница мой кузен.

— Ты не понимаешь, Билл. Я не прошу за себя. Я прошу за Билли и Билле.

— Этого никогда не будет, — повторил он.

Я уставилась на него во все глаза.

Затем глубоко вздохнула.

— Все те ночи, когда я убегала от матери и ее мужчин, вечеринок, я приходила к тебе. Все те ночи мы говорили в темноте, что будем делать, куда поступим учиться, кем станем. Все те ночи мы говорили только о том, что куда бы мы ни пошли, кем бы мы ни стали, мы станем теми, как мечтали, а не теми, кем нас считал весь город. Я никогда не отказывалась от своей мечты, Билл, не знаю, почему ты отказался. Но сейчас мне наплевать, потому что я не несу ответственности за твою жизнь и за то, что ты с собой сделал. Ты сам во всем виноват. Но ты хочешь всю вину за твою неудавшуюся жизнь повесить на меня? Хорошо. Давай. Хотя меня это мало волнует. Единственное, что меня заботит на данный момент, чтобы Билли и Билле не вели ту жизнь, которая была у нас с тобой в детстве не по нашей вине. Теперь у них есть хорошие кровати, хорошая одежда, новая обувь. У Билли хорошо получается играть в бейсбол, Митч учит его управляться с битой, и у него это неплохо получается. Билли спит каждую ночь с розовым плюшевым мишкой, в которого она влюбилась, это ее любимая игрушка. Дети всегда ходят в чистой одежде в школу. Они едят три раза в день. Они много смеются. Они находятся рядом с людьми, которые заботятся о них, помогают им делать уроки, и они вовремя ложатся спать. Кажется, что все это очень простые вещи, но мы-то с тобой, Билл, знаем, что именно такие простые вещи — это все. И я даю им их. И Митч тоже. Я прошу тебя сделать мне одолжение, и это одолжение — позволить Митчу и мне продолжать им давать все эти простые вещи. Ты должен подписать бумаги. Вот и все. Ты отсидишь, приведешь себя в порядок, выйдешь, и мы сможем поговорить, ты тоже сможешь присутствовать в их жизни. Но только если ты разберешься с самим собой и никогда больше не будешь претендовать на них. Теперь у них есть семья. Они вполне довольны. Они счастливы. Сделай мне одолжение, позволь продолжать заботиться о них, делая их жизнь лучше. И оказывая мне эту услугу, ты фактически оказываешь эту услугу им в первую очередь.

Билл наклонился к стеклу, прищурившись, и медленно произнес:

— Этого… никогда… не случится.

Я молча кивнула. Я так и знала.

И все же я должна была попробовать.

Потом сказала:

— Отлично. Но, хочешь ты или нет, обязательно случится, Билл. Просто займет больше времени. И после того, как они станут официально моими детьми, ты проживешь остаток своей жизни, осознавая, что твой сын ненавидит тебя, а также то, что со временем ты станешь всего лишь туманным воспоминанием для своей дочери, потому что ты растратил ее любовь впустую, которую она так щедро тебе давала. И ты можешь обдумывать это в своей голове, пытаясь и это повесить на меня, но я знаю, что где-то глубоко внутри ты будешь точно знать, что виноват лишь только сам, один. Ты также будешь знать, что я дала им то, о чем мы с тобой мечтали еще в детстве. И ты также будешь знать что, когда Билли встретит девушку, полюбит ее и захочет провести с ней остаток своей жизни, он будет танцевать на своей свадьбе со мной. И также будешь знать что, когда Билле найдет кого-то, кому отдаст свое сердце, она будет танцевать на своей свадьбе с Митчем. И знаешь, все это тоже будет исключительно твоя вина.

Его лицо исказилось, и он прошипел:

— Пошла ты на х*й, Мара.

Но я отрицательно покачала головой.

— Ты говоришь мне «пошла на х*й», хотя на самом деле ты посылаешь на х*й своих детей — Билли и Билле. То, что ты проделываешь со мной, напрямую отражается на твоих детях. Итак, Билл Уинчелл, ты только что доказал мне, что именно тот, кем тебя считал весь наш город. Ты — засранец с дерьмом вместо мозгов, не заботившийся ни о ком, кроме себя. И тебе с этим придется как-то жить.

Он открыл рот, чтобы что-то ответить, но я даже не стала слушать.

Положила телефонную трубку на рычаг, отодвинула стул и, не глядя больше на него, повернулась к Митчу. Я поймала его руку, его длинные, сильные пальцы крепко и с теплотой сжали мои, и не оглядываясь, мы вышли из комнаты.

Мы вышли из комнаты и шли по коридору, когда Митч пробормотал:

— Я позвоню адвокату.

— Хорошо, — прошептала я.

Его пальцы сжались.

— С тобой все в порядке?

— Да, — ответила я.

Его пальцы снова сжались, но его рука также потянула меня, он остановился.

Я подняла на него голову.

— Точно? — тихо спросил он.

— Единственное, о чем мне стоит беспокоиться — как заплатить адвокату. Я потратила много лет, откладывая деньги на черный день. — Я слегка улыбнулась ему. — Когда идет дождь. Но чтобы ни случилось. Дождь всегда прекращается.

Взгляд Митча скользнул по моему лицу. Затем он улыбнулся в ответ. Затем поднял руку, обвил вокруг моей шеи и притянул к себе.

Потом он поцеловал меня, быстро, крепко, но с закрытым ртом.

Затем прошептал мне прямо в губы:

— Принимайся за работу, милая.

Я усмехнулась, глядя на него.

И мы пошли дальше, Митч довел меня до машины, и я отправилась приниматься за работу.

27

Операция «Пьяный секс потом»

Прошли две недели и два дня…

— Я вернулся, детка! — Крикнул Митч из моей гостиной-слэш-кухни-слэш-столовой.

Он отвез детей переночевать к Пенни не потому, что мы должны были куда-то пойти, а потому, что я должна была пойти с девочками в клуб, а он — на работу. У него что-то не клеилось с одним делом, над которым он работал, поэтому он работал сверхурочно. У меня появилось новое маленькое черное платье и новые сексуальные босоножки на высоких каблуках, и я встречалась с девочками («девочки» были Роберта, Латанья, Эльвира, Тесс и подруги Эльвиры — Гвен, Кэм и Трейси) за выпивкой в клубе.

Маленькое черное платье и сексуальные новые туфли, которые сейчас были на мне, были куплены, потому что в магазине мистера Пирсона началась ежегодная летняя безумная распродажа кроватей и матрасов, и, буквально половина Денвера, как оказалось, нуждалась в матрасах и/или кроватях. Я сбилась с ног, но моя выручка для магазина была убийственной.

Конечно, я хотела положить деньги в банк на гонорар адвокатам, но, учитывая сверхурочную работу Митча по какому-то большому делу, и если учесть, что он явно усвоил урок Эльвиры о маленьком черном платье, он уговорил меня сходить с ней по магазинам (что я и сделала) и побаловать себя (что означало побаловать и его).

Так что теперь на мне было надето первое в истории МЧП (маленькое черное платье). Без рукавов. Оно было из джерси. Короче любого платья, которые я предпочитала носить. С голой спиной. Оно держалось на липучках во многих местах и плотно облегало все остальные.

А туфли даже меня заводили, они выглядели такими сексуальными.

Я добавила вечерний макияж (чего никогда не делала, но выглядело довольно хорошо, я сама согласилась). Я также распушила волосы (сделала нечто такое, чего никогда раньше не делала, но тоже выглядело хорошо).

Теперь я готова была поехать в клуб.

И «поехать» означало, что Митч отвезет меня в клуб. Я работала сегодня, девушки встречались в клубе за ужином, и я должна была позднее встретиться с ними там. Вернувшись домой, я быстро съела сандвич с индейкой. Митч отвез детей к Пенни, собирался подбросить меня в клуб, а потом отправиться на работу, я должна буду написать ему, когда мы начнем расходиться. Если он сможет меня забрать, то заберет. Если не сможет, то Эльвира пообещала, что Хоук приедет за Гвен, Эльвирой и всеми остальными, и развезет всех по домам, также отвезет и меня.

Мой вечер был полностью распланирован, поэтому я чувствовала себя легко и комфортно. Все, что мне нужно было сделать, это стать гламурной, появиться у них на вечеринке в клубе и пить вместе со всеми коктейли.

После целого дня продажи матрасов это был отличный отдых.

Между прочим, я совсем не беспокоилась о встрече с тремя женщинами, которые, как сказала Эльвира, проявляли ко мне интерес. Да, вот именно так далеко я вышла за пределы своей зоны классификации от Единицы до Десяти. Три месяца назад, встреча с тремя женщинами, которые бы судили меня, достаточно ли я хороша была для детектива Митча Лоусона, заставила бы уже биться меня в истерики или сходить с ума.

Сейчас же?

Да, ради Бога.

Если даже я им не понравлюсь, честно говоря, мне было наплевать, я не собиралась даже задумывать на этот счет.

Митч мне нравился. И только это имело значение. А я нравилась Митчу.

Я отвернулась от зеркала в ванной, выключила свет и крикнула:

— Я готова ехать, если ты здесь!

Я подошла к кровати, схватила свою маленькую черную сумочку, выключила лампу у кровати, и на своих четырехдюймовых каблуках вышла за дверь. Я двинулась дальше по коридору и увидела Митча у бара, он листал папку, лежащую на стойке, когда я вышла из холла, он поднял глаза, уставившись на меня.

— Мы можем поехать прямо сейчас? — Спросила я, продолжая двигаться к нему. — Латанья прислала эсэмэску. Они там уже собрались…

Я замолчала, потому что выражение его лица наконец-то до меня дошло.

Да.

До меня.

На самом деле, он смотрел на меня, а также вглубь меня, пожирая глазами.

Я остановилась как вкопанная.

И когда я остановилась, Митч немедленно двинулся в мою сторону, не сводя глаз с моего платья.

— Митч… — начала я.

— Я не хочу выезжать прямо сейчас.

О боже!

— Митч, — прошептала я и начала пятиться назад, потому что он наседал на меня и не собирался останавливаться.

Когда я начала пятиться назад, он продолжал двигаться вперед, поэтому я продолжала отступать.

— Господи, детка, я знал, что у тебя длинные ноги, но... черт. — Теперь его глаза были прикованы к моим ногам, а голос был тихим, сэксуальным, низким, рычащим и очень возбужденным. Меня кинуло в жар даже от его голоса.

О боже!

— Митч, ты должен ловить плохих парней, — напомнила я ему, пятясь в тень коридора, а он продолжал наступать.

Он двигался так быстро, что у меня не было другого выбора, кроме как отступать вместе с ним, и это означало, что я, пятясь, вошла в дверь своей спальни.

— Митч! — Воскликнула я, прижимая руки к его груди. — Плохие парни, помнишь? — Напомнила я ему.

Его руки обвились вокруг моих бедер.

— Они все равно будут плохими даже после того, как я тебя трахну.

О боже!

— Митч. — Я снова перешла на шепот.

Пальцы Митча вцепились в мой облегающий низ платья, задрав его до самой талии.

В общем-то платье было настолько коротким, что особо не пришлось на много задирать подол.

И все же это было горячо.

Я выронила сумочку, вцепившись пальцами в его рубашку, пытаясь удержаться на ногах, так как они ослабли.

Митч снова зашевелился, я почувствовала кровать у своих ног, потом он зашевелился, и лампа у моей прикроватной тумбочки снова зажглась.

Я стояла перед кроватью, ноги дрожали, он откинулся назад на несколько дюймов, и его горячие глаза прошлись по моему разгоряченному телу, остановившись набедрах, где он увидел маленькие кружевные черные трусики. Затем его горячие глаза переместились на мои, его горячее тело прижалось ко мне, а руки двинулись назад, нырнув под мои трусики, обхватив за задницу.

Я вздрогнула всем телом.

— Я не буду ждать, когда ты придешь домой пьяная, чтобы трахнуть тебя. Сделаю это сейчас и потом.

О…

Парень.

— Милый... — прошептала я, но больше ничего не сказала, потому что его губы оказались на моих.

А потом его язык оказался у меня во рту.

А потом моя рука оказалась в его руке.

Затем его руки двинулись вниз, стягивая с меня трусики вместе с моей рукой. Я почувствовала, как они заскользили вниз по ногам и мягко приземлились у моих щиколоток.

Я еще раз вздрогнула, держась за Митча.

— Переступи через них, — приказал он с очередным рычанием, на этот раз более густым, и я сделала, как мне было велено, мои обутые в туфли на шпильках ноги с трудом перешагнули через них, прежде чем пальцы Митча стиснули мою задницу. Он приподнял меня, впиваясь пальцами в плоть, чтобы раздвинуть мои ноги. Я раздвинула их, помогая ему, а потом оказалась спиной на кровати, Митч на мне, его губы снова на моих губах.

Было много поцелуев, много ласк, пока его пальцы играли между моих ног, а я сжимала его твердую промежность, мои всхлипывания проникали ему в рот, как только его губы оторвались от моих и скользнули по моей щеке к уху.

Он прижал свой член к моей руке, скользнул двумя пальцами в мою киску и прошептал на ухо:

— Я буду трахать тебя жестко, детка.

Боже.

Мне это понравилось.

Митч был нежным любовником, чувственным, вдумчивым, жестко действующий только тогда, когда знал, что я готова к этому.

И он знал, что сейчас я к этому готова.

Он еще не закончил говорить:

— Я хочу, чтобы ты сидела там, пила со своими девочками, но постоянно чувствовала меня.

Боже.

Я тоже этого хотела. Так сильно хотела, что мои бедра уперлись в его руку.

Его большой палец надавил на мое сладкое местечко, и я снова дернулась.

Я повернула голову и прошептала ему на ухо:

— Хорошо.

— Освободи меня, — приказал он, и я дрожащими руками стала расстегивать его ремень, затем джинсы, спуская их вниз по бедрам.

Он поднял голову, поймав мой взгляд, я обвила ногами его бедра. И почувствовала легкий трепет от ощущения его джинсов, трущихся о кожу, затем его пальцы исчезли, и я почувствовала гораздо больший трепет, когда его член вошел.

Губы приоткрылись, глаза закрылись, а шея выгнулась.

Он продолжал двигаться быстро, жестко, глубоко, положив голову мне на шею, его голос был хриплым, когда он шепотом спросил:

— Сколько ты готова взять?

Я опустила голову, запустив обе руки ему в волосы, он приподнял голову, продолжая двигаться быстро и жестко, когда я прошептала в ответ:

— А сколько ты готов дать?

Он ничего не ответил вслух.

Нет, он вышел, перекатился, я оказалась на животе, потом на коленях, а потом его руки схватили меня за бедра, двигая к себе при каждом толчке, пока он брал меня на коленях. Спина выгнулась, прижавшись грудью к кровати, его руки скользнули вверх к моим ребрам, подушечки пальцев глубоко впивались мне в кожу, продолжая тянуть меня к нему назад и входить.

— Да, — прошептала я в одеяло.

— Тебе так нравится? — Прорычал Митч.

Он знал ответ на свой вопрос. Мы уже делали это раньше, и мне это нравилось.

Никогда еще он не был таким твердым, таким яростным, таким горячим.

Никогда еще.

— Да, — повторила я.

Потом он опять вышел, но ненадолго. Перевернул, приподняв вверх, одной рукой он обхватил меня за талию, а обеими ногами — за бедра. Он переместил нас, я ударилась спиной о спинку кровати у стены, его член опять вошел.

— О Боже, — выдохнула я.

Рука Митча передвинулась, ладонь обхватила за задницу, наклонив бедра, чтобы еще глубже войти. Другой рукой он сжал мою руку, прижал ее к стене у моей головы, его глаза впились в мои, сильнее обжигая, чем я когда-либо видела.

Это было прекрасно. Это было потрясающе. Это было очень возбуждающе.

— Детка, — прошептала я.

— Опусти пальцы между ног, милая, я хочу почувствовать, как ты заставляешь себя кончить, пока я тебя трахаю.

— Хорошо, — мгновенно согласилась я и опустила пальцы, куда мне было сказано.

Боже.

Да.

Это было еще прекрасней. За гранью фантастики. Испепеляюще.

Наши губы соприкоснулись, дыхание смешалось, глаза не отрывались друг от друга, рука Митча сжимала мою, я всхлипнула, и он понял, что это значит.

— Давай, — прорычал он.

— Да, милый, — прошептала я.

— Теперь, детка, давай.

Мои губы приоткрылись, глаза закрылись, рука с силой сжала его руку, ноги обхватили его за бедра, я почувствовала, как язык Митча скользнул между моих губ, а его член продолжал двигаться внутри, и оргазм пронзил меня насквозь.

Три минуты спустя, когда мои руки крепко обнимали его, одна из рук находилась у него в волосах, ноги сжимали его вздрагивающие бедра, он уткнулся лицом мне в шею, глубоко врезавшись, так и замер во мне, застонав.

Я наклонилась и поцеловала его кожу рядом с ухом, где завивались его мягкие темные волосы.

А потом прошептала:

— Я так люблю твои волосы.

Я почувствовала его улыбку у себя на коже, а затем почувствовала и услышала его странный ответ:

— Отстой.

— Что?

Он приподнял голову, его рука все еще лежала на моей заднице, сжимая ее так же, как и другая рука, обнимающая меня за поясницу.

— Отстой, — повторил он, глядя на меня сверху вниз, выражение его лица было довольным и удовлетворенным, глаза все еще возбужденными, но затуманенные, насытившиеся (что, кстати, делало их еще более горячими), что делало его еще более красивым, чем обычно.

Я могла точно сказать, да, мой мужчина был совершенно прекрасным.

— Почему отстой? — Прошептала я, чувствуя себя томной и удовлетворенной, но не потому, что у меня только что был фантастический секс с многими позициями с моим великолепным бойфрендом. А потому, что он был со мной, ему это нравилось, и он не возражал, чтобы я знала об этом.

— Я хочу, чтобы у тебя было пятнадцать таких платьев, чтобы я мог трахнуть тебя во всех пятнадцати. Но это бы означало больше сверхурочных для меня, и у меня не будет столько времени трахать тебя в них. И это полный отстой.

Я почувствовала, как мои губы приподнялись, и тихо сказала:

— Да, но у меня есть одно очень хорошее.

Я видела, как его губы тоже приподнялись в улыбке, когда он тихо ответил:

— Да, одно определенно достаточно хорошее.

Мой мужчина думал, что я горячая штучка. Мой мужчина считал меня сексуальной. Мой мужчина, только взглянув на меня в моем МЧП, не смог оторвать от меня рук.

Моя душа снова вздохнула.

Его глаза скользнули по моему лицу и волосам, прежде чем вернулись к моим глазам, он пробормотал:

— Твои волосы выглядели великолепно и раньше, детка, но теперь они выглядят чертовски фантастично.

— Сексуальные волосы, — пробормотала я, гадая, заметят ли девочки, что у меня сексуальные волосы, и тут же подумала, что Роберта и Латанья определенно заметят. И весьма вероятно, что Эльвира тоже обратит внимание.

Митч усмехнулся, вышел, тут же упал на спину, увлекая меня за собой. Затем он поправил свои джинсы, а я оседлала его.

Я подняла голову, посмотрела на него сверху вниз и прошептала:

— Мне необходимо привести себя в порядок.

Его руки закончили с джинсами, обе потянулись, обхватив меня за задницу, когда он прошептал в ответ:

— Я знаю.

Он даже не пошевелился. Или, что еще важнее, его руки по-прежнему оставались на моей заднице.

— Ты отпустишь меня, чтобы я могла это сделать? — Спросила я.

— Да, но не хочу, — ответил он, и я уставилась на него, лежащего на моей постели, такого расслабленного, все мое тело еще покалывало от предоставленного им оргазма, киска все еще продолжала пульсировать от его члена, это так меня поразило. Этот мужчина был моим, и теперь это была моя жизнь.

И я вспомнила, как он пришел ко мне чинить кран. Как наблюдала за ним, пока он шел по коридору к ванной комнате, и как мне хотелось, чтобы он каждый день вот так ходил по моей квартире.

Теперь так оно и было.

Он спал в моей постели. Он принимал душ у меня в ванной. Мы были командой, которая заботилась о наших детях. И он только что жестко трахнул меня, я ему помогала прийти к оргазму, а сейчас он не хотел меня отпускать.

— Что? — Услышала я нежный голос Митча и поняла, что я задумчиво пялилась на него, хотя и думала о нем. Его руки соскользнули с моей задницы, обхватив за талию, и прежде чем я успела ответить, он спросил: — Детка, о чем ты думаешь?

— Помнишь, как ты сказал, что влюбился в меня четыре года назад? — Спросила я вместо ответа.

— Ага, — ответил он.

— Ну, я тоже влюбилась в тебя, — заявила я ему, и он усмехнулся.

— Знаю.

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, я хочу сказать, что ты мне так сильно нравился, что я убедила себя, что люблю. А когда ты первый раз пришел ко мне, чтобы починить мой кран, я была такой идиоткой, для меня это была своего рода пытка, потому что я тогда была такой идиоткой. Но я мечтала только об одном, представляя, как каждый день ты будешь расхаживать по моей квартире, а теперь... ну... ты расхаживаешь. Э-э... — я заколебалась, — перебрался совсем ко мне.

— Ты не была идиоткой, — с нежностью произнес Митч.

— Точно была, — так же тихо ответила я, и он снова улыбнулся.

— Хорошо, но тогда ты была очень милой идиоткой.

Я закатила глаза.

Митч сжал меня в объятиях, и когда я снова опустила на него глаза, то увидела, что он больше не улыбается.

— Самое лучшее, что со мной могло случиться — это треснутая прокладка в кране, — прошептал он.

— Жаль, что я не знала, что такое прокладка, а то бы сама ее разорвала, — прошептала я в ответ, и он громко расхохотался.

Потом перекатился, зашевелился, и мы оба оказались на ногах, Митч отдернул мою юбку.

— Приводи себя в порядок, милая, — пробормотал он. — И я отвезу тебя к твоим девочкам. — Он наклонил голову и коснулся моих губ, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.

Я схватила трусики и пошла в ванную приводить себя в порядок, и пока я была в ванной то поняла, что у меня действительно сексуальные волосы. Я даже не стала поправлять прическу, а оставила все как есть. Так что Роберта, Латанья и Эльвира все сразу пойму, как только меня увидят.

Да ради Бога.

У меня имеется горячий парень — полицейский детектив, не способный оторвать от меня своих рук. Поэтому я запросто могла пойти и выпить с девушками, имея прическу явно после секса. Я могла пойти куда угодно с такой прической. Я готова была даже закричать об этом с крыши — «Посмотрите на меня! У меня такая прическа после секса с детективом Митчем Лоусоном! У меня сексуальные волосы!»

Я усмехнулась про себя, занимаясь своими делами, потом вошла в спальню, забрала сумочку и подошла к Митчу, который стоял у бара, изучая дело в папке. Когда я подошла к нему дольно близко, взглянув мимолетно на листки в открытой папке, невольно нахмурилась, потому что кое-что увидела, как раз перед тем, как его рука скользнула на мою талию, и он закрыл папку.

— Ладно, — пробормотал он, его рука напряглась на моей талии, начиная движение в сторону двери, — давай отправимся в путь.

Но я как-то сжалась и напряглась, взглянув в его лицо снизу вверх.

— А почему у тебя в папке лежит портрет Отиса?

Он слегка склонил набок голову и спросил:

— Что?

— В этой папке, — я кивнула в сторону папки. — Почему у тебя нарисованный портрет Отиса — кузена мистера Пирсона?

Тут брови Митча сошлись на переносице, он пристально посмотрел на меня, затем заглянул в папку, открыл ее, перелистывая листы, пока не добрался до наброска портрета Отиса.

— Ты о нем говоришь? — спросил он, постукивая пальцем по наброску, но спрашивал он странно настороженно.

— Да, — ответила я, глядя на рисунок, потом перевела взгляд на Митча. — Это Отис Пирсон. Кузен мистера Пирсона. Он работает у него в магазине.

Митч уставился на меня, его рука на моей талии внезапно с силой сжалась, но он не проронил ни слова.

Вот дерьмо!

Я поняла, что это означает, поскольку он был полицейским детективом, и папка точно была с работы, и в папке был нарисованный портрет Отиса.

Поэтому осторожно спросила:

— Отис попал в неприятности?

— Мара, — начал Митч, но я продолжила.

— Я просто хочу сказать, что не удивлена. Отис такой же кузена мистера Пирсона, как и Билл, только мне казалось, что кузен мистера Пирсона не имеет проблем с законом.

— Мара, — снова начал Митч, но я продолжала:

— И все же это ужасно, что ты занимаешься расследованием и подозреваешь члена семьи мистера Пирсона.

— Мара, детка, — его рука легонько сжала мою ладонь, а голос стал более напряженным и мягким, — этот набросок был сделан нашим художником по описанию Билли, того человека, который приходил к Биллу и его видели дети.

Я напряглась и как-то сжалась всем телом.

Затем прошептала:

— Что?

— Твою мать, — прошептал в ответ Митч, и его взгляд скользнул поверх моей головы.

— Митч, — позвала я, положив руку ему на грудь и легонько толкнув. — Ты это серьезно? Это тот самый ужасный плохой человек, которого так боялась Билле?

— Бл*дь, мать твою, бл*дь! — выплевывал Митч, затем поднял руку, провел пальцами по волосам и посмотрел на рисунок.

— Митч! — Воскликнула я, начиная еще больше волноваться. — Поговори со мной!

Он посмотрел на меня и как-то странно произнес:

— Конечно, матрасы.

Я в шоке качнула головой, отпрянув.

— Дорогой, ты несешь какую-то чушь.

Он наклонился лицом ближе к моему, обхватив меня и второй рукой за талию.

— Ты говоришь, что этот мужчина работает на Боба Пирсона?

Я снова кивнула.

— Да. На складе. Он занимается заказами или занимался до тех пор, пока не напортачил по-крупному.

— Господи, бл*дь, — пробормотал Митч, снова глядя поверх моей головы.

— Митч! — Воскликнула я, снова прижимаясь к его груди, и он снова опустил на меня глаза.

— Милая, когда разбомбили твою квартиру, ее основательно уделали. Но особое внимание было уделено именно матрасам. Их просто выпотрошили, как и все кровати.

Боже мой!

Он был прав, именно так все и было.

— А этот парень Отис бывал у вас в магазине? Может он проявлял к тебе какое-то особое внимание? В общем он хоть как-то обращал на тебя внимание? — Спросил Митч, и я отрицательно покачала головой.

— Нет, — добавила я, чтобы точно ответить на его вопрос. — Он не приходил в демонстрационный зал. Мистер Пирсон ему не разрешает, потому что Отис может напугать клиентов, он выглядит немного жутковато.

Так оно и было.

Совершенно жутко.

Но для двух маленьких детей Отис, наверное, выглядел, как настоящее чудовище.

Боже, как такое могло случиться?

Митч начал рассказывать:

— Он замешан. Он спрятал что-то в матрасах. Допустим, оплошал, потерял матрас, не важно, что там было спрятано, пока не важно. Когда тебе доставили матрас, он подумал то, что он потерял было в нем, и пришел искать. Думаю, что потом его осенило, когда он выпотрошил твои матрасы, что ты могла найти это что-то и куда-то перепрятать, поэтому он стал громить твою квартиру, пытаясь это что-то отыскать. Скорее всего он бы нашел, если бы ты перепрятала. Он может узнать твой домашний адрес по базе данных сотрудников или по заявкам на доставку?

— Да, — ответила я. — Но не по базе данных сотрудников, он отвечает за доставку товара, поэтому в заявке на доставку, конечно, может. Он имеет доступ ко всей информации, касающейся поставок и доставки.

— Черт возьми, бл*дь, я должен был раньше показать тебе этот рисунок, — пробормотал Митч, снова глядя на штриховой портрет Отиса.

Я снова прижала руку к его груди и заставила снова посмотреть мне в глаза.

— Ты этого не знал. Я же тоже ничего не знала, что происходит на самом деле у Билла. Как ты мог знать, что это имеет какое-то отношение к тому, где я работаю? Это же полное безумие.

— Я должен был тебе его показать, — повторил он.

— Митч, я же говорю тебе, что почти ничего не знала о Билле и его жизни, но даже если тебе это ни о чем не говорит, ты все сразу понял, как только вошел к нему в дом вместе с Бадом, Билле и со мной. Я была так напугана, а ты все заметил. Ты же не мог тогда знать, что приходившего в гости к Биллу пугающего мужчину, я могла знать. Это один шанс на миллион.

— Мара, дорогая, ты постоянно расставляешь все точки над «i», все анализируя и обдумывая, относясь потрясающе скрупулезно ко всем деталям. Это базовые основы полицейской работы. Я должен был... показать тебе.

Его голос был хриплым и звучал не очень хорошо, поэтому я спокойно ответила:

— Хорошо.

— Его фамилия Пирсон? — Тут же спросил Митч, я кивнула. — И давно он у вас работает?

— Не так давно, как я. Три года. Кажется, он переехал в Денвер из Канзас-Сити. Мистер Пирсон помог ему, дав работу. Я не знаю, почему он переехал. Знаю, что у него не было никаких навыков продавца и вообще работы в ритейле, так же думаю и еще в других областях, поэтому мистер Пирсон принял удар на себя, взяв его к себе на работу ради своих родственников.

— Помимо того, что он жуткий, ты чувствовала какие-то плохие флюиды от этого парня, видела каких-нибудь плохих парней, ошивающихся вокруг него, может видела, что он вел себя странно, скрытно, как-то неправильно?

— Нет, насчет плохих парней, но он просто жуткий, потому что всегда ведет себя странно и скрытно. И никаких плохих флюидов, кроме ощущения, что он явно облажался в семье, я почему-то думала, что он просто идиот. Потому что некоторое время назад, он сделал бешенный заказ на кучу «Спринг Делюкс». Просто заказал огромную фиговую кучу. И мистер Пирсон был, конечно, недоволен. Эти матрасы — наша самая совершенная модель. Мы не много их продаем, они прилично стоят, поэтому это было настолько глупо, я бы даже сказала, глупее, чем обычно, когда он перезаказал «Спринг Делюкс» еще раз. Я могла бы понять, если бы он заказал «Дрим Веавер», даже «Сламбе Эксельсиор», мы множество их продаем. Но «Спринг Делюкс»? — Я замолчала и покачала головой.

Митч одарил меня полуулыбкой, а затем заметил:

— Знаешь, для меня это ни хрена не значит.

— Я хочу сказать, что мы никогда не продаем достаточное количество «Спринг Делюкс», он облажался с этим. Даже, когда устраивается распродажа, их все равно трудно продать. Потому что есть другие матрасы, доступные по цене и потрясающие для многих по своим характеристикам. Так что, если ты заведуешь складом и должен заказать товар, то лучше, как правило, заказывать другие марки, но никогда не «Спринг Делюкс». — Митч уставился на меня, а я закончила: — В этом ты можешь мне поверить. Ты же понимаешь, о чем я говорю, потому что хорошо знаю все матрасы.

— Ладно, детка, как насчет того, чтобы я доверился тебе? Я также займусь этим Отисом Пирсоном. Я также пошлю кого-нибудь, чтобы он поближе его рассмотрел и присмотрел за ним. А еще я буду следить, чтобы моя женщина не подходила к нему ближе чем на десять футов. Тебе нужно будет в ближайшее время идти к нему на склад?

Я отрицательно покачала головой.

Митч согласно кивнул.

— Вот и отлично. Не ходи туда. Как только он приблизится к тебе, ты тут же уходишь от него в другую сторону. Ты ни за что не находишься с ним одна в каком-нибудь уединенном месте, даже в комнате отдыха. Ты замечаешь его на стоянке, тут же садишься в машину и запираешь все двери, уезжаешь или звонишь мне. Я поговорю с Биллом.

Ну и отлично.

С Биллом ничего не получится, и Митч это прекрасно знал. Мы оба это знали, потому что Митч уже пробовал с ним поговорить после того, как Билле тогда приснился ужасный кошмар. Билл не проронил ни слова.

И все же я напомнила ему об этом факте.

— Я не уверена, что будет какой-то результат, дорогой.

— С ним будет разговаривать не Слим. Он не будет разговаривать со Слимом, с ним будет разговаривать Эдди. Эдди не будет на работе, Хэнк будет разговаривать. Хэнка не будет на работе, я позвоню Тэку.

Я моргнула, услышав новое имя.

Поэтому поинтересовалась:

— Тэку?!

Он кивнул.

— Тэк так зовут его в клубе. Хотя на самом деле он Кейн Аллен. Он президент мотоклуба байкеров «Хаос», я знаю, что сейчас один из его парней сидит. Тэк перекинется с ним парой слов, его парень загонит Билла в угол, и я получу нужную мне информацию.

Я уставилась на него во все глаза.

Затем прошептала:

— Ты знаешь президента байкерской банды?

Его руки крепко сжались.

— Детка, я же полицейский. Я знаю многих людей, и многие из них, кого я знаю, не являются стопроцентно послушными гражданами.

— Гм… — нерешительно начала я, — может этот президент байкерской банды твой должник за какую-нибудь услугу?

— Нет, — ответил Митч, что означало, что если он попросит этого Тэка, то будет должен президенту банды байкеров.

— А это хорошая идея? — Тихо спросила я.

— Нет, быть должником Тэка — нехорошо. Но у меня на руках женщина и двое детей, которые спят на трех новых «Спринг Делюкс». С тех пор как моя женщина их купила, моя задница почти каждую ночь лежит в ее постели на этих матрасах, а когда дети оставались дома, моя мама была с ними у тебя в квартире. Поэтому у Отиса фактически не было возможности еще раз проникнуть в твою квартиру, думаю он скорее всего в курсе, что твой парень — полицейский, так что даже, если он и захочет получить хоть мало-мальскую возможность, то, вероятно, отнесется к ней со всей осторожностью. Я не знаю, нашел ли он то, что искал, может поэтому ему и нет смысла больше идти на риск. Даже если это и так, я хочу знать, почему он уничтожил все, что у тебя было, как он связан с твоим кузеном, и хочу быть уверен, что тебе, Баду и Билле ничего не угрожает. И я сделаю все, что должен сделать, чтобы быть в этом уверенным. Даже готов иметь должок — услугу за услугу президенту банды байкеров.

Ну, можно сказать, что он был прав.

— Хорошо, — прошептала я.

— Вот и отлично, — ответил Митч.

— Должна признаться, — начала я, пытаясь объяснить ему, — что все это как-то выбило меня из колеи, выбило из колеи на вечер «Космо» с девочками, которых я не знаю, готовых мне устроить настоящий допрос третьей степени, чтобы точно понять, подхожу и достаточно ли я хороша для тебя.

Митч улыбнулся:

Затем его руки крепко сжались на мне, и он ответил:

— А я должен сказать, что почти ничто не помешает мне провести ночь, которая закончится тем, что ты напьешься «Космо» и все еще будешь в этом платье и этих туфлях, учитывая то, когда ты трезвая секс у нас ох*ительно горячий, поэтому я с нетерпением жду, насколько он станет еще горячее, когда ты будешь пьяна.

Внезапно я снова настроилась на ночь «Космо» и девочек, которых не знала, желающих устроить мне допрос третьей степени, чтобы точно понять подхожу и достаточно ли я хороша для Митча.

— Ладно, — твердо заявила я, — пошли. Мне пора начинать Операцию «Пьяный секс позднее».

Митч расхохотался.

Я улыбнулась, когда он так расхохотался.

Когда он закончил смеяться, все еще улыбаясь, то заверил меня:

— Я полностью с этим согласен.

И, все еще улыбаясь, я тут же ответила:

— Я знаю.

Он перестал улыбаться, понимая, что ему нравится, что я доверяю ему во всем, когда он прошептал:

— Черт возьми, Мара, я люблю тебя.

Я не перестала улыбаться, когда прошептала в ответ:

— Я знаю.

Но этот шепот заставил Митча снова улыбнуться.

А потом он поцеловал меня.

Затем отпустил, прошел через холл, выключил везде свет, я поджидала его у входной двери.

Затем он отвез меня в клуб, где я начала Операцию «Пьяный секс позднее», но только после того, как он проводил меня к банде девушек, чем поставил в их глазах уже одну галочку, приветствовал их, поцеловал меня на прощанье горячо, влажно и крепко.

Я села, представилась, заказала «Космо» и услышала, как великолепная блондинка Гвен сказала столь же великолепной афроамериканке Камилле:

— Сексуальные волосы. Митч не смог устоять еще до того, как мы закончим здесь тусить. Она подходит.

И допрос третьей степени закончился.

Я прошла.

Теперь пришло время выпить.

28

Каштанка

Мне оставалось три глотка до конца «Космо» номер четыре. Кенни уже забрал Роберту. Красивый чернокожий мужчина, представившийся Лео, забрал Кэм и Трейси. Брок приехал за Тесс. Митч написал мне, что у него все затянулось на работе, поэтому придет домой позднее, а я должна буду поехать с Хоуком, а Митч вернется домой, как только сможет, я не должна снимать платье и туфли (его сообщение было длинным и властно сексуальным). Эльвира, Гвен, Латанья и я ждали, когда за нами приедет Хоук, чтобы развести нас по домам.

А еще я так насмеялась, аж до тошноты, так на хихикалась, что все тело тряслось от смеха, а мышцы живота уже болели. Хотя меня и тошнило от смеха, я точно не могла сказать, почему. И я не знала почему, потому что Гвен рассказывала историю о похищении ее мужчины Кейба «Хоука» Дельгадо, и ее история меня немного пугала. Если бы такое случилось с Митчем, я бы с ума сошла.

Но то, как рассказывала Гвен, было ужасно смешно. И когда Ястреба похитили, и когда он сам себя и спас тогда, и когда они уже с Гвен были вместе и все было хорошо, он прочитал Гвен лекцию о том, что означает быть женщиной коммандос. И хотя его правила поведения, о которых он ей говорил, для меня были такими же пугающими, как и сама история, я ничего не могла с собой поделать, они также были еще и ужасно смешными.

— Тогда, — продолжала Гвен, вытирая глаза от смеха, — он сказал: «Подтверди, что ты меня поняла, детка».

Эльвира, Латанья и я разразились бурным смехом. Почему? Опять же, я не могла сказать почему. Возможно, потому, что мне оставалось три глотка до конца «Космо» номер четыре и, следовательно, я была намного пьянее, чем обычно.

Затем Гвен изобразила сверхглубокий мужской голос и сказала:

— Подтверди... что… ты... дашь... мне.

Когда она так сказала, мы еще сильнее зашлись от смеха. И я поняла, что больше не могу удержать голову, поэтому уронила ее на руку на столе, пока всем телом тряслась от смеха.

Я была уже близка к тому, чтобы взять себя в руки, когда услышала невероятно привлекательный, глубокий мужской голос, произнесший:

— Господи, детка. Как же ты напилась!

Я тут же резко выпрямилась, запрокинув голову назад, широко открыв рот.

Матерь Божья!

— Привет, малыш, — произнесла Гвен высокому, подтянутому, великолепному мужчине, нависшему над нашим столом, но я не могла оторвать от него глаз, он был таким... таким…. чертовски... сексуальным. У меня даже не хватило духу закрыть рот.

Вау.

Просто вау.

Детектив Митчелл Джеймс Лоусон был самым красивым мужчиной, которого я знала, идеальным мужчиной с головы до ног, как я теперь знала, он был таким красивым внутри и снаружи.

Но этот мужчина, которого Гвен называла «малышом» (о боже!) был вторым по красоте мужчиной, которого я видела, совершенно непохожим на Митча. Он был высоким, черноволосым, с невероятно огромным телом. У Митча, конечно, тоже было все это, хотя у Митча были темные волосы, в которые можно было запустить пальцы, не такие черные и коротко подстриженные. Но Митч был добрым до мозга костей, нежным, заботливым, и это было видно с первого взгляда, а этот парень не был таким.

От этого парня веяло опасностью.

В лучшем своем проявлении.

— Привет, — выдохнула я, и он перевел взгляд с Гвен на меня.

Отчего у меня тут же набухли груди.

— Ты Мара Ганновер? — спросил он.

— Да, — ответила я с трудом выдыхая.

— Ты женщина Лоусона? — спросил он.

— Совершенно верно, — ответила я.

Его губы дрогнули. Затем он снова посмотрел на свою женщину.

— Итак, вы все напились в хлам, — заметил он и закончил: — или, по крайней мере, Мара.

— Нет, мы все напились в хлам, — беззаботно ответила Гвен, хотя немного невнятно.

— Фантастика, — пробормотал Хоук, разглядывая пьяные остатки девичьей банды и не скрывая, что он не большой любитель доставлять наши пьяные задницы домой. Затем он обратился ко всем за столом: — Может кто-то из вас идти на своих ногах или мне придется вас выносить отсюда?

Я любила Митча и хотела провести остаток своей жизни с Митчем. Я хотела детей от Митча. Я хотела состариться вместе с Митчем.

Но я также хотела, чтобы этот мужчина по имени Хоук вынес меня на руках. Мне было все равно, куда он меня понесет. Я просто хотела, чтобы он меня понес.

И поскольку я была достаточно пьяна, поэтому решила поделиться с ним этой идеей.

— Я голосую, чтобы меня вынесли, — объявила я, Гвен, Эльвира и Латанья снова разразились взрывом смеха.

Хоук снова посмотрел на меня, и у меня затрепетало сердце. Затем он окинул всю меня взглядом, отчего мои ноги начали даже покалывать.

Потом его глаза вернулись к моему лицу.

— Лоусон видел тебя в этом платье?

Я молча кивнула.

— Он не только видел, но и оценил его еще до того, как она сюда пришла, — вставила Эльвира, Хоук смотрел на нее, пока она говорила, а потом снова перевел на меня взгляд.

И когда он перевел на меня взгляд, я наклонилась к нему и прошептала:

— И это было очень горячо.

Его губы снова дрогнули.

Господи, и его губы дернулись очень сексуально.

Горячо!

— Точно, — подтвердил он. — Видя твое состояние, ты можешь не понять, но я все равно скажу. Сейчас именно в этом платье, ты женщина Лоусона, поэтому он не захочет, чтобы мои руки касались тебя. Если только, скажем, если бы ты не была в этом платье, как сейчас, и тебя бы не изрешетили пулями. Так что, лучше, чтобы твой мужчина был и дальше счастлив, поэтому мой тебе совет — тебе следует попытаться выбраться отсюда на своих двоих. Если ты начнешь вдруг падать, я тебя поймаю. Договорились?

Гвен смотрела на меня, наклонившись, я оторвала взгляд от этого горячего парня и взглянула на нее.

— Я думаю, это хороший совет, — пробормотала она. — Митч очень милый, поверь мне, Хоук тоже может быть милым. Но даже если бы я была в спортивном костюме и с растрепанными волосами, Хоук сошел бы с ума, если бы другой мужчина дотронулся до меня. Митч, может быть и милый, но он тоже из этой породы. Это я могу тебе сказать наверняка.

Я кивнула Гвен, думая, что она права. Митч очень сильно переживал и заботился обо мне, не важно в платье я была или без него. Не думаю, что он очень хорошо воспримет новость, что горячий парень донес меня до своей машины.

Я повернулась к Хоуку.

— Я попытаюсь выбраться отсюда на своих двоих.

— Хорошая идея, — пробормотал он, переводя взгляд на Гвен, и снова его губы дернулись.

Однозначно…

Сексуально!

Потом я услышала, как он тихо спросил:

— Душистый горошек, счет?

— Мы еще не оплатили, малыш, — тихо ответила она.

ОМойБог!

Он назвал Гвен «Душистый горошек».

Он оказывается мог быть таким милым.

Хоук направился к бару, а я повернулась к Гвен и объявила:

— Он — моя вторая любовь в жизни.

Эльвира и Латанья снова расхохотались, но слегка затуманенные глаза Гвен стали более мечтательными, и она прошептала:

— Он — единственная любовь всей моей жизни.

Мне очень понравились ее слова. Она определенно была великолепной. И кроме того она была очень забавной и очень милой. Если бы я все еще занималась классификацией Лиги или зон, она бы стала в ней твердым — Одиннадцать. Она заслужила такого сексуального, вызывающего чувство опасности, горячего парня. Полностью.

— Мне это нравится, — прошептал я в ответ, она перевела на меня взгляд и (вроде как) улыбнулась.

— Думаю, Хоук в настроении поскорее отбыть домой, так что нам стоит допить свои коктейли, пососав трубочку, — приказала Эльвира, и я тут же сделала то, что она посоветовала нам совершить, допив в три глотка оставшуюся, буквально половину, «Космо». После этого она поставила свой бокал и объявила: — Он идет к нам, не собираясь останавливаться, Хоук явно на ходу, мы должны подняться и выйти с ним.

Ее слова запечатлелись у меня в мозгу, я быстро закончила сосать остатки своего «Космо» через трубочку. Хоук был коммандос, хотя он и был великолепным мужчиной, он все равно меня пугал. Он был в настроении «на ходу», и я не собиралась давать ему никаких советов.

Он подошел к нашему столику, когда мы все уже поднялись и держали в руках свои сумочки. Будучи настолько красивым, и став еще более потрясающим, он сначала вытащил из-за стола Гвен, отодвинув ее стул, потом помог выйти всем остальным, когда мы немногочисленной, шатающейся гурьбой поплелись за ним.

Одним словом — джентльмен.

Он точно будет второй любовью в моей жизни.

Как только я поднялась на ноги и поняла, что ноги способны меня удержать, я бросила взгляд на Хоука.

— Сколько я тебе должна за коктейли?

— Не стоит, — ответил он.

— Нет, правда, я выпила четыре «Космо». Сколько…

Его черные глаза изучающе сфокусировались на мне, и я тут же заткнулась.

— Я плачу, — твердо повторил он.

— Ясненько, — пробормотала я, заплетающимся языком.

Он ухмыльнулся.

Мои соски начали покалывать.

Затем он продолжил:

— Двигайся к внедорожнику, там поджидает тебя одна папка.

Я моргнула, глядя на него снизу вверх.

Затем спросила:

— Не поняла, что?

— Мелбамей и Луламей Ганновер?

Я почувствовала, что мои губы приоткрылись, но не могла ничего вымолвить.

Хотя он не особо ждал ответа, он все прочел по моему лицу.

— Послал кое-кого, он кое-что объяснил. Немного покопался кое в чем, получился файл. Я буду чертовски удивлен, если они снова устроят тебе дерьмо, мой человек сообщил, что он довольно скрупулезно все выяснил про них и все им объяснил, если это повторится, то ты передаешь этот файл своему адвокату, и ты будешь полностью в шоколаде. Понятно?

Я крепко сжала губы, чтобы не разразиться пьяными слезами.

Он был таким милым.

— Мара? — снова окликнул меня Хоук, подсказав: — А?

— Я приготовлю тебе одну из моих пицц с курицей барбекю, — выпалила я и тут же увидела его улыбку.

И его улыбка была такой приятной.

Очень хорошей.

У него появились две ямочки на щеках.

Две!

Обалдеть!!!

Гвен рядом с ним обняла его за плечи, наклонилась ко мне, произнеся:

— Тело Кейба — священный храм. Ты хочешь его отблагодарить за услугу, тогда купи большую банку протеинового порошка или купон на пожизненный запас творога. — Она усмехнулась. — Но пиццу я заберу с собой.

— Ты ее получишь, — прошептала я и посмотрела на Хоука. — Спасибо тебе.

— Всегда пожалуйста, — тихо ответил глубокий, привлекательный мужской голос.

Да. Он точно моя вторая любовь в жизни.

— Эй! — Громко позвала Эльвира. — Мы идем или я закажу еще один коктейль?

Хоук пристально посмотрел на нее, и я прикусила губу.

Эльвира подняла брови. Хоук молча отрицательно едва качнул головой.

И продолжил свой «ход».

Не произнося больше ни слова, позади него медленно, покачиваясь плелась девичья банда, возглавляемая Гвен.

Мы были уже в десяти футах от двери, когда зазвонил телефон у меня в сумочке. Я замедлила шаг, находясь и так в нетрезвом состояние, с трудом выудив телефон. Еще больше замедлившись, разглядев на экране телефона надпись: «Митч».

Приложила трубку к уху.

— Привет, дорогой, — ответила я.

— Привет, милая, — произнес он, и у меня одновременно от его голоса затрепетало сердце, груди набухли, ноги покалывало, а соски затвердели. — Я уже закончил, поэтому заскочу в клуб и заберу тебя.

Я отрицательно покачала головой, положив руку на дверь, за хлопнувшуюся за Латанией.

— Не давно приехал Хоук. Я сейчас собираюсь выходить из клуба, — я толкнула дверь, остановившись, вглядываясь на парковку, выглядывая остальных, заметив, что они на много оторвались от меня вперед. Выйдя за дверь, я ускорила шаг, продолжая с ним говорить: — Я иду к его внедорожнику совсем одна.

Голос Митча задрожал от смеха, когда он спросил:

— Что ты делаешь?

— Я иду пешком на своих двоих.

И тут я притихла и остановилась, услышав приближающийся визг шин. Повернув голову в сторону, заметила машину на приличной скорости, въезжающую на стоянку. Меня это так потрясло и встревожило, она мчалась прямо на меня. Где-то в отдалении я также услышала рев мотоциклов, не одного, а нескольких. Но мой мозг даже не зациклился на них потому что, видя мчащуюся прямо на меня машину, я не думала ни о чем, кроме как побыстрее убраться с ее пути.

И я убралась, будучи пьяной, несясь на высоких каблуках, что, кстати, было не так-то просто.

Машина с визгом остановилась, крутанувшись и перекрыв мне путь к отступлению, мне тоже пришлось остановиться, и тут я услышала крик Хоука:

— Мара! Не стой! Беги!

Одна из дверей машины открылась, из нее вывалился огромный устрашающего вида мужчина, гораздо устрашающего вида, чем Ястреб Гвен, устрашающего вида не в хорошем смысле этого слова, я развернулась на каблуках и побежала в другую сторону.

С другой стороны на большой скорости ко мне приближалась еще одна машина, которая перерезала мне путь к Хоуку, несущемуся ко мне, поэтому в последнюю минуту мне пришлось уклониться от выбранного пути. Но тут у меня подвернулась щиколотка, я пошатнулась, выбросив вперед обе руки, пытаясь не упасть. Сердце бешено колотилось, адреналин бурлил, в голове не было ни одной мысли, кроме удивления и страха.

А потом вдруг откуда ни возьмись появились мотоциклы.

Всюду.

Они мчались между двух машин по всей стоянке, пока я продолжала держаться на ногах, один из байков несся прямо на меня.

И прежде чем я успела увернуться, меня вдруг крепкое и уверенно подхватили за талию, я не смогла сдержать «Ух!»

Затем вдруг моя задница оказалась прямо перед байкером.

— Держись, — приказал он сиплым голосом.

— Я…

— Держись, мать твою! — рявкнул хриплый голос.

И мы, ни на минуту не останавливаясь, продолжая также мчаться на мотоцикле, двигались вперед, я повернула к нему лицо, обхватив за талию. Его рука, ухватившая меня за талию, переместилась на ручку байка, и он надавил на газ, и мы буквально вылетели с парковки.

Боже.

Что все-таки происходит?

— Что происходит? — Решила спросить я вслух.

— Сиди тихо и сохраняй спокойствие. Ты в безопасности, — ответил он, с моего наблюдательного пункта — поверх его плеча, я видела, что остальные байкеры двинулись за нами вереницей, также покинув парковку.

— В безопасности?! В безопасности от чего?! Ты кто такой? — Спросила я, немного откинув голову назад, обратив внимание на сильную, волевую челюсть и козлиную бородку, а также на длинные темные волосы, вьющиеся на сильной шеи и вокруг уха.

— Меня зовут Тэк.

О боже!

— Президент банды байкеров, Тэк?

Его подбородок слегка опустился, но не настолько, чтобы я смогла хорошенько рассмотреть его лицо, прежде чем его глаза вернулись к дороге, он пробормотал:

— Вижу, Лоусон рассказал тебе обо мне.

— Э-э... — начала я.

Он прервал мое задумчивое «эээ».

— Клуб байкеров.

— Что? — Спросила я.

— «Хаос» — это не банда. Это клуб.

По уверенному и твердому тону хрипловатого голоса, перекрывавшего рев мотоцикла, я поняла, что это очень большое различие.

Точно.

— Гм... извини, — пробормотала я.

— Просто сиди тихо и держись, — приказал он, и я подумала, что это хороший совет, учитывая, что я никогда не ездила на мотоцикле. И я также не знала, что можно ездить на мотоцикле таким образом. Мне казалось, что это не очень безопасно, хотя сам байкер, также мне казалось, понимал, о чем говорил. Он явно знал, как с ним управляться.

И все же, наверное, было бы лучше, если бы он не отвлекался на разговоры со мной и был полностью сосредоточен на дороге, тогда мы не разобьемся и не умрем, поскольку ни у него, ни у меня не было шлемов.

Мы с ревом выехали на бульвар Шпеера, потом свернули на бульвар Юниверсити, потом еще раз свернули и продолжили по Аламеде, потом еще раз свернули и снова покатили по Бродвею, а потом свернули в огромный двор перед гаражными мастерскими.

Он остановился перед длинным прямоугольным зданием, все мотоциклы с ревом въехали за нами, останавливаясь в линию рядом, будто они часто тренировались держать этот строй, будучи ВВС авиации эскадрильи «Буревестники»,только на байках.

Именно тогда я поняла, что где-то по дороге потеряла телефон и сумочку.

А я разговаривала в тот момент с Митчем, когда все началось.

— О нет, — прошептала я, глядя на шею Тэка.

— Спрыгивай, Каштанка.

Я моргнула и посмотрела на его затененное лицо, он смотрел на меня сверху вниз.

— Что?

— Я не могу слезть, пока ты не отпустишь меня и не слезешь, так что прыгай, Каштанка.

— Каштанка?!

— Твои волосы, — проворчал он. — А теперь прыгай... давай.

И только тогда я заметила, что все еще крепко обнимаю его за талию. Учитывая, что его голос становился нетерпеливым, я посчитала более благоразумно в этот момент убраться с байка, оторвавшись от него, спрыгнула на землю. Когда я оказалась двумя ногами на земле, то неуверенно осталась стоять рядом с байком, пока его собратья смыкали ряды рядом с нами.

Он перебросил ногу, схватил меня за руку и широким шагом направился к прямоугольному зданию, таща за собой.

— Гм... мистер, э-э... Тэк…

— Просто Тэк, — перебил он меня, не сбавляя шага и таща к двери.

— Эм... Тэк. Я потеряла свой телефон. Я как раз разговаривала со своим парнем, эм…

Он толкнул дверь, одновременно повернув голову ко мне, приказав:

— Дог, позвони Лоусону. Скажи, что мы забрали его женщину в компаунд, и она в безопасности.

Он знал, кто я такая?!

— Вы знаете, кто я такая? — Спросила я, когда он затащил меня в помещение, похожее на комнату отдыха, только гораздо больше и представляющую собой захудалый бар.

— Это мое дело — знать все, что стоит знать в Денвере, — пробормотал он, останавливая меня и дергая за руку.

И поскольку помещение было освещено, я смогла его разглядеть.

Вау.

Большую часть своей жизни я встречала жестких, грубых, неприветливых мужчин, таких, как он, приходящих в трейлер к моей матери, некоторые из них приходили и в мою комнату. Поэтому я не была большой фанаткой жестких, грубых, неприветливых мужчин, которым требовалась стрижка, а также им приходилось выкраивать временя, чтобы подстричь свою щетину и бородку.

Но он был совсем другим.

В его непослушных черных волосах проскальзывали седые нити. Кроме того, у него были видны татуировки и их было много. Кроме того, он обладал потрясающим строением, большой лоб и сильная челюсть. Его козлиная бородка была длинной, но мне она почему-то нравилась, и я решила, что она ему шла. У него были морщинки у глаз, и они были чрезвычайно привлекательными.

И у него были очень-очень голубые глаза.

— Ты тоже опасная горячая штучка, но другого сорта, — выпалила я, к сожалению, все еще пьяная, несмотря на драму, в которую влипла.

Он прищурился, наклонив голову набок, затем козлиная бородка шевельнулась, и уголки его рта слегка приподнялись.

— О да. Можно даже обжечься.

Он повернул голову к своим парням, которые последовали за нами, приказав:

— Охранять периметр. Никто, кроме Дельгадо и Лоусона, не должен входить.

На этом он снова зашагал, потянув меня за собой. И повел, обогнув бар, в коридор с многими дверьми.

— Ты хоть понимаешь, что происходит? — Спросила я, пока он потащил меня за собой.

— Ты знаешь Григория Лещева? — в ответ спросил он.

Русский мафиози.

Я почувствовала, как желудок сжался.

О боже!

В этом не было ничего хорошего.

— Я слышала о нем, — ответила я, когда он толкнул одну из дверей.

Потом включил свет, и мы оказались в совсем неопрятной спальне.

Он притянул меня к себе, остановил и посмотрел на меня сверху вниз.

— А, он о тебе много знает.

Фантастика.

Тэк еще не закончил.

— Он знает, что твой кузен собирается пойти на сделку с окружным прокурором.

Черт.

Тэк продолжил.

— А еще он знает, что ты недавно его навещала в тюрьме.

Вот черт.

— Э-э... — пробормотала я, не в силах поверить своим ушам.

— И наконец, он знает, что ты общаешься с этим дерьмом вместо мозгов Отисом Пирсоном.

Вот черт!

— Я едва знаю Отиса, — заявила я Тэку. — Я вроде как работаю с ним. И мне кажется, что он жуткий.

— Может и так, но, когда у Лещева появляется проблема, он ее решает все объемно.

И это звучало совсем не очень хорошо.

— Ты хочешь сказать, что он считает меня частью своей проблемы? — Спросила я.

— Я хочу сказать, что ты общалась с двумя людьми, которые доставляют ему серьезные неприятности. Он сделал себе пометку, и когда он начинает убирать беспорядок, то делает это очень тщательно.

Я пристально посмотрела на него и прошептала:

— Это же бред.

— Каштанка, этот парень — русский мафиози. Когда речь заходит о таких как он, с головой у них явно не все в порядке.

Скорее всего, это было правдой.

— А какое отношение ты имеешь к этому? — Поинтересовалась я.

— Твой кузен и Пирсон — заноза в заднице у Лешева, а он — заноза в заднице у меня, — ответил Тэк, но дальше объяснять ничего не стал.

Я решила не выспрашивать подробностей, пока мой пьяный, ошеломленный мозг переваривал ту информацию, которую он мне сообщил, и когда мой мозг переварил всю информацию, то я оцепенела. Вся, кроме руки, которая метнулась к Тэку, крепко сжав его черную футболку.

— Мои дети, — прошептала я.

Он наклонил голову и уставился на мой кулак, сжимающий его футболку. Я, к сожалению, была знакома с байкерами, поэтому знала, что они не очень любят, когда до них дотрагиваются, если это только не приглашение к чему-то более горячему, но я не убрала руки. Вместо этого потянула его за футболку, затем ослабила, сделав шаг к нему, его глаза остановились на мне.

— Мои дети. Бад и Билле. Они дети Билла, но они мои дети. Если этот парень подчищает все объемно, то он...

— Черт, — отрезал он, обрывая меня, проревев: — Брик!

Боже.

О Боже!

Я придвинулась еще ближе, сердце билось с перерывами, ухватившись второй рукой за его футболку, прошептав:

— Тэк…

— Мы уже занимаемся ими, — пробормотал он, дверь открылась, и в комнату ввалился здоровенный байкер с маленьким пивным животиком и копной рыжевато-каштановых волос, собранных в маленький хвост на затылке. — Дети Уинчелла, — сказал Тэк здоровяку.

Лицо здоровяка стало суровым, и он пробормотал:

— Бл*дь!

— Они в доме сестры Митча. Ее зовут Пенни, — сказала я ему, продиктовав ее адрес, но тут мне пришла в голову мысль, и я еще сильнее сжала руками футболку Тэка. — О Боже, Тэк. У Пенни тоже есть дети!

— Позвони Лоусону, — приказал Тэк парню в дверях. — Займись этим.

Здоровяк кивнул и исчез.

— О Боже, — прошептала я.

— Мы уже едем туда, — повторил Тэк.

— О Боже! — Воскликнула я.

Он положил руки мне на плечи и слегка их сжал.

— Детка, мы уже... едем туда.

Я посмотрела в его очень-очень голубые глаза.

— Доверься мне, — мягко произнес он.

Я продолжала смотреть в его очень-очень голубые глаза.

Я не доверяла байкерам. Опять же, к сожалению, я была знакома со многими из них, и те, с кем я была знакома, совсем не заслуживали моего доверия.

Но глядя в глаза Тэка, стоя перед ним все еще пьяная, но, по крайней мере, живая, с байкерами на улице, собирающимися позаботиться о моих детях, позвонившие моему мужчине, не оказавшись в машине, унесенной в неизвестность, страшной русской мафией, я доверяла ему.

Поэтому кивнула.

Он еще раз сжал мои плечи.

Затем тихо сказал:

— Я вернусь. Оставайся здесь.

Я снова кивнула.

Потом он исчез, а я уставилась на закрытую дверь.

29

Они выберутся из этого живыми, потому что они мои

Прошло скорее всего пятнадцать минут, но мне показались эти минуты пятнадцатью днями, дверь открылась, я обернулась, передо мной стоял еще один неприветливый, суровый байкер на этот раз по моложе, чем Тэк, держась за дверную ручку и глядя прямо на меня.

— Ты идешь со мной, — приказал он, и исчез в коридоре, оставив дверь открытой.

Я поспешно вышла из спальни, следуя за ним, идя по коридору. Он свернул по коридору, я свернула за ним, увидев Гвен и Латанию у барной стойки в комнате отдыха байкеров. Я также мимолетно отметила, что моя сумочка в данный момент лежала на барной стойке.

Латания тут же отошла от Гвен, подойдя ко мне, на ее лице читалось облегчение, как только она увидела меня живой и невредимой. Потом выражение ее лица стало тут же обеспокоенным, пока она как следует меня разглядывала.

— Дорогая, с тобой все хорошо? — спросила она, подойдя ко мне совсем близко и схватив за плечи.

— Нет, — прошептала я.

— Что случилось? — спросила она.

— Билл, — ответила я все так же шепотом.

Ее лицо сморщилось, показывая, что она поняла мои слова, все еще волнуясь, но теперь еще и злясь.

— Мы забрали твою сумочку, — тихо сказала она, сжимая мне руку. — Но плохая новость заключается в том, что приблизительно семь мотоциклов проехались по твоему телефону. Он превратился в пыль.

Божественно, что еще можно сказать!

— Йо! — Услышали мы обе и подскочили на месте, Латанья отпустила мою руку и повернулась к бару, я прищурилась, глядя за барную стойку, за которой как раз возвышалась Эльвира. Она пристально смотрела на молодого байкера, который находился с нами в комнате. — А водка у тебя есть? — задала она ему вопрос.

Я вытаращил глаза.

Только Эльвира могла почувствовать себя как дома в комнате отдыха клуба байкеров.

— Ты ее не найдешь на полках, у нас ее нет, — ответил молодой байкер, который привел меня в эту комнату.

— Ты хорошо разбираешься в алкоголе? — Спросила Эльвира, и я моргнула. — И поскольку ты здесь, нам понадобится «Куантро», клюквенный сок и лайм.

Молодой байкер уставился на нее так, словно она была инопланетянкой, спустившейся к нему за стойку бару, прямо с самой Венеры.

— Э-э... нету, — наконец ответил он.

— Я не собираюсь пить ни бурбон, ни текилу, — сообщила она ему.

— Ничем не могу помочь, — тут же заявил он, когда она поставила руку на бедро.

О боже!

Я же говорила — у нее на все есть свое Мнение.

— Мы находимся в условиях кризиса в маленьких черных платьях. Кризис плюс МЧП равняется потребление алкоголя. Поразительно еще и то, что кризис сам по себе равен потреблению большого количества алкоголя. Я должна удержать своих подруг стойкими перед лицом неизвестности, и мы твои гости, — последнюю фразу она произнесла уже более нежным голосом.

— Предлагаю воспользоваться тебе тем, что есть, — только и ответил он, отчего она сердито посмотрела на него.

Затем пробормотала:

— Тогда однозначно текила, — и повернулась к полкам за стойкой бара, на которых возвышались разнообразные бутылки.

Я взглянула на молодого байкера и заявила:

— Мне не нужна текила. Я хочу узнать, что происходит.

— Парни вернуться и вас проинструктируют, — официально ответил он.

— У тебя имеются хоть какие-то предварительные данные? — Спросила Гвен, и по ее словам я поняла, что она тщательно проходила уроки, которые штудировал ей Хоук, что означает быть женщиной коммандос.

— Парни вернуться и вас проинструктируют, — повторил он.

Я махнула на него рукой и посмотрела на Гвен.

— А где Хоук?

Она посмотрела на меня и ответила:

— Он высадил нас здесь и уехал.

— А он знает, что происходит? — Спросила я.

— Ну, он знает Тэка и знает, кто были те парни в машинах, преследовавшие тебя, так что думаю... да, он знает, — ответила она. — Хотя он ничего не сказал, — тихо закончила она.

Черт побери.

Я подошла к ней вплотную, Латанья последовала за мной.

— Ты можешь ему позвонить?

— Э-э... нет, дорогая, извини, — тихо ответила она. — Когда я говорю, что он уехал, то имею в виду, что он уехал, чтобы участвовать в том, что происходит. А когда он участвует в операции, я не звоню, потому что ему нужно сосредоточиться.

Скорее всего, это был очень умный ход.

Тем не менее, зная, что очень горячий парень коммандос Хоук был в игре, я не переставая тряслась всем телом, на что только сейчас запоздало обратила внимание.

— Эльвира, текила, — пробормотала Латанья, и я поняла, что она заметила, что я трясусь всем телом.

Потом она схватила меня за руку, я посмотрела ей в глаза.

— Русский мафиози подчищает весь бардак Билла. Тэк так мне сказал. А я тут вообще ни при чем, но они решили прийти за мной. Они также решила, как и за мной, пойдут за Бадом и Билле.

— Ты не знаешь этого наверняка, — мягко произнесла она.

— Когда я это сказала Тэку о Баде и Билле, он сразу же кого-то послал к ним. Так что да, я знаю это наверняка, — ответила я.

Она сжала губы и посмотрела на Гвен.

Гвен посмотрела на меня.

— Я знакома с Тэком, Мара. Он хороший парень. Очень хороший парень. Если он послал своего человека туда, то они сделают все, чтобы спасти детей.

От этого мне не стало легче, хотя я уже начала подозревать, что президент мотоклуба Тэк совсем непохож на тех байкеров, которых я встречала в трейлере своей матери.

— Текила, милая, сию минуту, — тихо приказала Эльвира, и я перевела взгляд на нее.

— Я и так уже пьяна, мне больше не нужно. Мне наоборот необходимо собраться с мыслями, — объяснила я.

— Текила, Мара, именно сейчас, — повторила Эльвира.

— Но… — начала я.

— Не знаю, сколько мы еще будем тут сидеть в ожидании, но тебя трясет. И хотя ты не одна сейчас, а в компании, но тебе нужно что-то другое. Послушай Эльвиру. Для успокоения. Текила поможет. В этот момент, — заявила она.

Я судорожно сглотнула. Затем кивнула. А потом наша девчачья банда встала перед стойкой бара, как один. Я взяла из рук Эльвиры стопку. Девушки подняли свои стопки, и мы в унисон выпили их залпом.

Поморщившись, я поставила стопку на стойку бара.

Латанья, не отпуская мою руку, сжала ее.

В этот момент мы услышали, как открылась дверь, а также услышали сердитый, рявкающий мужской голос:

— Как только ты услышал это еб*нное дерьмо, ты тут же должен был позвонить чертовым копам.

Я узнала этот голос.

Брок.

Я выдернула свою руку из руки Латаньи и завернула за стойку бара, увидев сердитого Брока, следующего за Тэком.

— Это не наш стиль, чувак, и ты это прекрасно знаешь, — прорычал Тэк.

Я остановилась, не сводя глаз с Брока, и спросила:

— Что случилось?

Он перевел взгляд на меня, и выражение его лица изменилось.

И то выражение, которое я увидела на его лице, сообщало мне не очень хорошие новости.

Скорее очень плохие новости.

У меня задрожали ноги.

О Боже, нет.

— Нет, — прошептала я, переводя взгляд на Тэка, у которого было такое же выражение лица, как и у Брока. — Нет, — повторила я, ощутив, как меня обхватили за талию, но не стали отводить от двух мужчин.

Брок быстро подошел ко мне, остановился и мягко сказал:

— Мара, тебе нужно присесть.

— Говори, — спокойно ответила я.

— Мара, дорогая, мне нужно, чтобы ты сначала присела…

Я все поняла, прочитав все по его лицу, поэтому не смогла сдержаться.

Поэтому заорала во все горло.

— Скажи мне!

— Они увезли детей, — быстро ответил он, и я уставилась на него, легкие лишились воздуха, но кроме этого я больше ничего не чувствовала, только онемение, заполняющее каждый дюйм моего тела.

— А Пенни и Эван? — С усилием выдавила я.

— Эвана сильно избили, но с ним ничего страшного. Они не трогали его детей, — ответил Брок. — Просто Эван попытался им помешать.

Шурин Митча попытался помешать русской мафии.

И его сильно избили, но похоже все обойдется.

Но его могли убить.

И именно мой двоюродный брат устроил ему такое испытание.

Я продолжала пристально смотреть на Брока.

— Давай усадим тебя на диван, — мягко произнес он, двигаясь ко мне, но я отступила на шаг назад, отстраняясь от руки, поддерживающей меня за талию, поняла, что все это время меня поддерживала Гвен.

— Скажи мне, что делается, чтобы вернуть их обратно, — потребовала я.

Брок не стал медлить с ответом.

— Тэк мобилизовал своих ребят, Дельгадо — своих, а Митч мобилизовал полицейских. Это также касается Найтингейла.

— Что это значит? — Не унималась я.

— Это значит, что Тэк введет меня в курс дела, сядет на свой байк, а я доберусь до Митча, и мы вернем их, — ответил Брок.

— Тогда давай, сделай это, — приказала я. — Сейчас же.

Он вздернул подбородок, и Брок с Тэком двинулись вперед. Проходя мимо меня, Тэк пристально смотрел мне в глаза. Брок схватил меня за руку и с силой сжал. Они быстро пересекли комнату отдыха байкеров и скрылись за дверью в коридор.

Я уставилась на дверь.

— Дыши, милая, — прошептала Гвен рядом со мной.

— Они забрали моих детей, — прошептала я в ответ.

— Милая… — начала она, но я перебила ее.

— Русская мафия забрала моих детей.

Ее рука снова скользнула вокруг моей талии, а затем сжала сильнее. Латанья снова взяла меня за руку, сжав ее крепче.

Я стояла неподвижно и смотрела на двери, за которой скрылись Брок и Тэк.

Билл.

Мать твою, он мог доставать меня, но таким образом, доставая меня, он причинял неприятности своим детям. Он испортил свою жизнь, но также портил жизнь своих детей.

Билл.

Билл!

Я пыталась очередной раз защитить их.

И потерпела неудачу.

Русская мафия забрала моих детей.

Я выдернула свою руку из рук Латании и подняла обе руки. Запустив пальцы в волосы, я прижала ладони ко лбу.

— Если русская мафия причинит им боль, я убью их, — прошептала я в пол.

— Давай присядем. — Услышала я голос Эльвиры.

— Если они причинят им боль, я убью их, а потом убью Билла.

— Усадите ее на диван. — Снова произнесла Эльвира, но на этот раз более спокойно.

— Они забрали моих детей, — опять прошептала я, и на втором слове мой голос сорвался.

Я почувствовала давление на талии, затем мое тело задвигалось, обнаружив, что сижу на диване.

Через две секунды дверь, за которой скрылись Брок и Тэк, открылась, и оба мужчины появились, направившись прямиком ко мне.

Брок присел передо мной на корточки, вглядываясь в мои глаза.

— Держись, Мара, мы их вернем, — тихо сказал он. — А сейчас мне нужно добраться до Митча. Он не звонит не потому, что занят, но хочет, чтобы ты знала, что он занимается этим.

Я молча кивнула.

Митч занимался этим делом.

И, наконец, почувствовала себя немного лучше. Митч никогда, ни за что не допустит, чтобы с нашими детьми что-то случилось.

Брок кивнул в ответ, протянул руку, сжал мое колено, выпрямился и ушел.

Тэк присел передо мной.

Я затаила дыхание, увидев выражение его глаз.

Да, он, действительно, был очень опасным горячим парнем.

— Я недооценил всю ситуацию. Это мой бл*дь просчет. Мы их найдем, Каштанка, а потом вернем, — пообещал он своим хрипатым голосом.

Я смотрела ему прямо в глаза, мой голос дрожал, когда я прошептала:

— Прошу тебя. Верни их назад.

Я поняла его взгляд.

Он понимал мой.

Он кивнул.

А потом тоже исчез.

* * *

Митч

— Старик, дай мне с ним поговорить. Ты же знаешь, что это не очень хорошая идея, — произнес Хэнк Найтингейл рядом.

— Я этим займусь, — прорычал Митч.

Хэнк оглянулся на идущего следом Эдди Чавеса.

Эдди отрицательно покачал головой.

— Твою мать, — пробормотал Хэнк.

Митч проигнорировал Хэнка и Чавеза, прошел прямо в комнату для допросов, открыл дверь, увидев Билла Уинчелла, сидящего за столом в оранжевом комбинезоне. Когда они вошли, Уинчелл поднял голову, прищурился, его лицо исказилось ненавистью.

Через две секунды Билл Уинчелл стоял, прижатый к стене, и Митч сжимал его горло.

Хэнк находился с одной стороны, Эдди с другой, Хэнк пробормотал:

— Отойди от него, Митч.

— Дети у Лещева, — прорычал Митч в лицо Уинчеллу и увидел, как тот побледнел. — Он пытался похитить Мару. И просто случайно вышло так, что она сейчас не у него.

Он почувствовал, как Уинчелл с силой сглотнул, сжимая ему горло.

— Говори. Не будет прокурора. Никакой сделки. Ты не получишь ничего, кроме надежды, что твой рассказ может сохранить жизнь детям. Что ты делал и какова была роль Пирсона в этой пьесе? — Потребовал Митч.

— Митч, дружище, отойди, — не унимался Хэнк.

Митч прижал Уинчелла еще сильнее к стене, используя для этого не только руки, но и тело.

— Говори сейчас, — отрезал Митч.

— Он... — Уинчелл попытался вздохнуть, — он... Лещев забрал мою маленькую дочку?

— И Билли тоже, — подтвердил Митч. — Сейчас же говори, бл*дь! — рявкнул он.

— Моего мальчика, — прошептал Уинчелл.

У Митча не было времени выслушивать причитания этого мудака.

Это были его дети… Митча

Они были…

Черт, да у него, бл*дь, вообще ни на что не было сейчас времени.

Митч оказался с Биллом нос к носу, взревев:

— Говори!

— Я расскажу, чувак, я все расскажу, — выдавил Уинчелл.

Митч отпустил его горло и отступил. Эдди и Хэнк выдохнули, стоя с двух сторон от него, а Уинчелл потер горло и попытался двинуться вперед.

Митч положил руку ему на грудь и прижал к стене.

— Мы тут не на посиделки собрались, не выпить пивка и не болтать о футболе. Когда я говорю «говори сейчас», я имею в виду говори... сейчас.

Уинчелл посмотрел ему прямо в глаза.

Затем сказал:

— Матрасы.

— Знаю, — отрезал Митч. — Что с ними?

— Они не продаются, — объяснил Уинчелл.

— Это тоже знаю, — отрезал Митч. — Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

Уинчелл кивнул.

— Мара, она мне о них рассказывала. Она сказала, что они не продаются. Сказала, что на складе всегда имеется запас матрасов, которые лежат на складе. Когда она мне рассказала об этом, я подумал, что это идеальное место, чтобы спрятать товар или наркоту. Пирсон — хороший, законопослушный парень, семейный, у него не сеть, а всего один магазин. Он большие средства отдает на благотворительность. Присматривает за своими сотрудниками. Никому и в голову не придет, что у него на складе припрятан целый грузовик нелегального дерьма. У меня имелся должок Лещеву, он начал терять терпение, я знал, что у него были проблемы с хранением товара, поэтому поделился с ним своей идеей. Ему она приглянулась, он провел разведку, обнаружил, что Отис — слабое звено. Завербовал его, сам держался на расстоянии, предоставив это дело нам с Отисом.

— Что было в этом нелегальном дерьме? — Спросил Митч, и Уинчелл покачал головой, но ответил:

— Все, что было нужно Лещеву. Героин. Кокаин. Украденные паспорта. Драгоценности. Что угодно.

— И был сделан сверх заказ? — спросил Митч.

— Потому что аппетит у Лещева возрос, — пояснил Уинчелл. — Все работало. Они скидывали свое дерьмо на склад магазина, в марку матраса, которая фактически не продавалась. Лещев захотел скидывать еще больше товара, Отис заказал до хрена матрасов. Он знал, что его двоюродный брат подумал, что Отис облажался, так как Пирсон бы никогда не согласился на это. Но он этого не сделал.

— Ты помнишь, как разбомбили квартиру Мары? — Спросил Митч, и Уинчелл кивнул. — Это все из-за матрасов? — Опять поинтересовался Митч.

Уинчелл снова кивнул.

— Пирсон считал, что Отис — псих, неудачник, потому что он такой и есть. Как только он понял, что за это могут посадить, он потерял все свое дерьмо, но также потерял и какое-то дерьмо Лещева, те матрасы продали. Он должен был их найти, — ответил Уинчелл.

— Он нашел? — Спросил Митч.

— А он еще жив? — Вопросом ответил Уинчелл.

— Не знаю, — ответил Митч. — Мы не можем его найти.

— Тогда нет, — ответил Уинчелл.

— Твою мать, — пробормотал Эдди.

Митч продолжал:

— Знаешь, что он потерял?

Уинчелл отрицательно покачал головой.

— Это может быть что угодно.

Митч уставился на него во все глаза.

Потом прошептал:

— Ты подставил Лещеву Мару.

Уинчелл не сводил с него глаз, но лицо его оставалось бледным, и даже будучи по определению мудаком, он не мог скрыть сожаления.

— Ты специально подставил ее Лещеву, воспользовавшись местом, где она работала, используя ее босса, даже продолжая ее подставлять этому русскому мудаку, когда у нее на руках оказались твои дети, — продолжал Митч.

Уинчелл молчал.

— И ты подставил своих детей, — продолжал Митч.

— Я должен был их чем-то кормить, — прошептал Уинчелл в оправдание.

— Нет, ты заботился только о себе, покупая наркоту и выпивку, ты кусок дерьма, — парировал Митч. — Ты сам отправил детей к Лещеву. Двоих. Ты, бл*дь, выставил их и Мару прямо перед ним в качестве мишени, и теперь этот психованный мудак забрал детей, — он наклонился, — моих детей.

Глаза Уинчелла сузились.

— Они мои, Лоусон.

— Ошибаешься, — выпалил Митч, а потом заявил: — Бад спросил, может ли он взять мою фамилию. — При этих словах лицо Уинчелла еще больше побледнело. — Я женюсь на твоей кузине, мы усыновим детей, и они оба возьмут мою фамилию. Они перестали быть твоими, когда оказались несколько месяцев назад в «Остановись и иди». Ты должен был это понять еще тогда, Уинчелл, но поскольку ты тогда ничего не понял, слушай меня внимательно сейчас. Они выберутся оттуда живыми, потому что они мои.

Уинчелл открыл рот, чтобы ответить, но Митч уже все сказал.

Уинчелл не успел вымолвить ни слова, детектив Митч Лоусон уже выходил за дверь.

30

Ты пришел

Митч

Митч вылез из своего внедорожника, увидев среди сборища Тэка, и глубоко с трудом вздохнул.

В это сборище входили Слим, Тэк, Дельгадо, местный частный детектив, брат Хэнка Найтингейла, Ли Найтингейл и его заместитель Люк Старк.

Сильные игроки — тяжеловесы. Элита Денвера.

По крайней мере, это было кое-что.

Слим отделился от группы и быстро подошел к Митчу. Он остановился прямо перед ним, и Митч молча слушал, что говорил Слим:

— Ты обещаешь держать себя в руках? — Тихо спросил Слим.

— Нет, — честно ответил Митч.

— Понятно. Если бы у этого ублюдка оказалась Тесс, Джоуи, Рекс, я бы сейчас был на твоем месте и вел себя также. А поскольку сейчас ты находишься на этом месте, то я стою перед тобой и советую тебе взять себя в руки.

Митч уставился на своего напарника.

Слим продолжал:

— С Марой все в порядке. Она старается держаться, и она не одна, с ней находятся девочки. И она старается не выплескивать свое дерьмо, держа его при себе.

В этом и состояла его Мара.

Выжившая.

Но Слим оказывается не закончил.

— Ты знаешь, что «Хаос» имеет свои проблемы, и ты знаешь, что они не сотрудничают с местной полицией, пытаясь разобраться со своим или твоим дерьмом.

— Тэк должен был меня предупредить, — тихо ответил Митч. — Когда в этом деле стала замешана моя женщина и дети.

— Напарник, послушай, — Слим придвинулся ближе. — Я разговаривал со всем этим сборищем, не только нам с тобой было это невдомек, что Лещев вдруг объявил охоту на женщину копа и ее детей, за которыми ты присматриваешь, но также Тэку, Хоуку и Ли не было про это ничего известно, что она стала его целью. Как только Тэк получил вводные, он мобилизовался. Вот почему она сейчас находится в его клубе «Хаос» с девочками, а также охранниками «Хаоса», а не в том месте, куда он спрятал Бада и Билле. Тэку передали вводные только о Маре, вопрос не касался детей. Он двинулся в тот же момент, как только получил инфо, что она находится в опасности. Он вляпался по уши в эту историю, только лишь потому, что пытается очиститься от всего этого дерьма своих парней, когда дело касается Лещева. Ты должен злиться не на Тэка, хотя он переживает глубоко за случившееся дерьмо, но здесь нет его вины. Ты должен злиться на Лещева, если уж на то пошло.

Митч продолжал пристально смотреть на своего напарника. Затем он резко вздернул подбородок.

Затем все же взял себя в руки, сделав шаг, огибая Слима, и направляясь к сборищу людей тяжеловесных игроков Денвера.

— Тебе с Лукасом здесь не должно быть, — спокойно заявил Дельгадо, как только он со Слимом остановились перед ними.

— Советую не тратить понапрасну время на это дерьмо, — ответил Митч. — Мы уже здесь. Лучше обсудим план действий.

Люк Старк двинулся, и Митч посмотрел ему прямо в глаза.

— Лоусон, это дерьмо очень скоро начнет усиленно вонять, ты можешь запятнать свою репутацию, — предупредил Старк.

— Мне очень важно это знать в данный момент, когда мы решили выработать план действий? — Ввернул Митч.

— Тебе необходимо это знать, потому что все пойдет наперекосяк, ты и Лукас, если будете причастны к этому делу, можете потерять работу, тогда не сможете прокормить своих детей, — вставил Найтингейл.

— Думаю, мы зря теряем время, — проворчал Митч.

— Ты имеешь заслуги, — напомнил ему Тэк. — Если хочешь остаться таким же чистым, тебе лучше сесть в свой внедорожник и отправиться кататься по городу, а лучше к своей женщине, чтобы ее успокоить.

Митч собрал все силы и глубоко вздохнул.

Затем посмотрел прямо в глаза Тэку.

— Он похитил моих детей, — медленно произнес Митч. — Он пытался похитить мою женщину, — медленно проговорил он. — Давайте... обсудим... план действий.

Тэк пристально смотрел на него.

Затем пробормотал:

— Уважаю.

Господи, ну и настали времена, что он получил уважение от Кейна Аллена.

Господи.

Митч тяжело вздохнул.

— Хорошо, — сказал Дельгадо, и Митч посмотрел на него. — План…

* * *

Мужчины двигались через парковку, обогнув здание по аллее с задней части ресторана, понимая, что их тут засечет система безопасности, но они даже не собиралась прятаться.

Поэтому не было ничего удивительно, когда дверь открылась еще до того, как они подошли к ней.

Двое охранников внутри узнали сильных игроков, поэтому даже не пытались сопротивляться, просто отошли в сторону.

Они удивились лишь тогда, когда сами шли впереди всей процессии через пустую кухню, направляясь в заднюю комнату. И здесь двух охранников Лещева ждал настоящий сюрприз — двое из людей Найтингейла — Кай Мейсон и Вэнс Кроу, и двое из людей Дельгадо — Хорхе Альварадо и Бретт Дэй, вышли из теневых углов комнаты, заключив охранников Лещева в кольцо с тыла.

Этот маневр был проделан также молча, поскольку вся процессия, возглавляемая двумя охранниками, открывшими входную дверь и силовыми игроками, с каждым из которых стоило считаться, продолжала двигаться вперед к комнате, где обитал сам Лещев собственной персоной, но атмосфера стала еще тяжелее и гуще вокруг.

— Григорию это не понравится, — предупредил один из охранников Тэка, но Тэк полностью проигнорировал его замечание, с силой толкнув дверь.

Они вошли в комнату, отделанную в красных тонах, с большим круглым столом посередине. Лещев и четверо его ближайших помощников сидели за столом, и, хотя было уже около двух часов ночи, ужинали и пили водку.

Напряженная ночь, поэтому поздний ужин.

Увидев Лещева, Митч остановился, пытаясь основательно взять себя в руки. С его стороны это требовало усилий, но ему это удалось.

Сидевшие за столом едва взглянули на появившуюся процессию, продолжая есть, словно в комнату влетели комары, совершенно недостойные их внимания.

Не умный ход с их стороны.

Когда Хоук Дельгадо, Ли Найтингейл, Люк Старк или Кейн Аллен входят в комнату, стоит обратить на них внимание. Если этого не сделать, такие люди не оставят без внимания подобное неуважение к себе. Они были крупными игроками в Денвере. Их уважали и с ними считались.

Но Лещев оказался не так уж глуп, как показалось с первого раза. Он откинулся на спинку кресла, глядя на Тэка, улыбаясь.

— Странные союзники, — заметил он.

Они, действительно, представляли странную компанию. И Митч это знал. Мотоклуб «Хаос» Тэка все время скользил на грани реального и криминального мира. Тэк обладал своеобразным талантом, но балансирование его и его клуба было таким эфемерным, что в любой момент он мог оказаться за решеткой, потому что некоторые члены его клуба совершенно не умели скользить на грани реального и криминального мира, это только умел делать Тэк. Дельгадо и Найтингейл тоже скользили между двух миров, но их мораль была не такой сомнительной, хотя и ненамного. Хотя они не участвовали в преступной деятельности, но все дело заключалось в том, что их деятельность могла быть истолкована как преступная. И об этом было известно всем до тех пор, пока женщина Хоука — Гвен не попала в беду, они всегда старательно держаться друг от друга раздельно.

Митчу Лоусону и Броку «Слиму» Лукасу вообще не нужно было здесь появляться, поскольку Лещевым занималось федеральное расследование. Если они облажаются в этой ситуации, то им светило лишиться работы.

Лещев все это прекрасно понимал.

— Где же дети? — Спросил Тэк совершенно открыто, полностью находясь в реальном мире. Все это поняли, что Кейн «Тэк» Аллен не стал валять дурака.

Брови Лещева поползли вверх.

— Дети?

— Мы говорим о сделке, — ответил Тэк, и Митч напрягся.

Единственная сделка, которую Григорий Лещев хотел иметь с Кейном Алленом, касалась его мотоклуба и заключалась в том, чтобы Тэк перестал отдаляться от преступного мира, едва скользя на грани. «Хаос» ранее перевозил дерьмо Лещева и обеспечивал сохранность, складируя. И у Тэка был в этом определенный талант. По причинам, которых Митч не знал, но которые шокировали до чертиков всех в преступном и даже не в преступном мире, силовое поглощение Тэком «Хаоса» означало, что под его руководством клуб разорвал ряд договоров. Лещев прятал свое незаконное дерьмо в матрасах, потому что «Хаос» перестал обеспечивать транспортировку и хранение с гарантиями. Ни для кого не было секретом, что Лещева не устраивал теперь мотоклуб «Хаос», и в первую очередь его не устраивал сам Тэк.

Слим сказал, что Тэк глубоко переживал похищение детей, т.к. в этом чувствовал свою вину, предполагая, что вся эта ху*ня случилась именно из-за него. Тем не менее, в плане операции не было обсуждения заключения сделки с Лещевым. Однако у Кейна Аллена были свои правила, свой образ действий, его поступки часто бывали для всех просто неожиданными. Если Тэк достаточно глубоко проникся всем этим дерьмом, живя по своему кодексу чести, то, чтобы спасти Бада и Билле, Тэк мог даже согласиться и пойти на попятную, вернуть своих парней в игру, если этого захочет Лещев.

Для Денвера это будет не очень хорошо.

Вот почему взгляд Лещева тут же скользнул по Митчу и Слиму, прежде чем вернуться к Тэксу. Тэк ясно дал понять, что он готов поговорить о сделке с двумя полицейскими у себя за спиной, это была одна из странностей Тэка.

Неожиданность.

— Я ничего не знаю о... — начал Лещев и замялась, прежде чем закончить, — о детях.

Это был неправильный ответ, Лещев и его люди поняли это, когда через две минуты трое из них лежали на полу, один стоял у стены, пятеро были обезоружены, и на всех были направлены пистолеты.

Кроме Лещева, который сидел за столом с горящими от злости глазами, напротив Тэка.

— Это был не очень умный ответ, — прошептал он.

Дельгадо, Найтингейл, и их люди и «Хаос» будут иметь кучу неприятностей.

Тем не менее, эти люди жили на грани, питаясь и подпитываясь этой гранью, они уже привыкли.

Им было все равно.

— Где дети? — Повторил Тэк.

Лещев молчал.

Тэк ждал.

Лещев выдержал его взгляд молча.

Палец Митча на спусковом крючке пистолета, направленного на одного из помощников Лещева, лежавшего на спине на полу, зачесался.

— Пожертвуй, — тихо сказал Тэк. — Позвони. Вступи в игру. Пусть твои люди скажут, где дети. Мы пойдем за ними. Ты уйдешь. И это на тебе никак не отразится.

Лещев не шевелился.

— Сделай ход, — приказал Тэк.

— Я сделаю звонки, найду для тебя детей, а что ты можешь предложить мне взамен? — вставил Лещев.

— А чего ты хочешь? — Спросил Тэк, и взгляд Лещева метнулся к Митчу, прежде чем посмотреть на Тэка.

— Получить доступ, — ответил он.

— Я думаю, ты не понимаешь, но в этой комнате стоит человек с пистолетом в руке, направленным на одного из твоих парней, и ты знаешь, где находятся его дети. У него есть значок полицейского, но, повторяю, ты точно знаешь, где находятся его дети. Хватит валять дурака и болтать, — рявкнул Тэк, и Лещев улыбнулся.

Затем посмотрел на Митча.

И заявил:

— Доступ к изоляции.

Ему нужен был Билл Уинчелл, тут же сделал вывод Митч.

— Твой выход, Лоусон, давай, — заявил Тэк.

— Советую свою просьбу заменить на другую, — ответил Митч, глядя на Лещева, улыбка которого стала еще шире.

— Твоя женщина очень красивая, — тихо сказал он, и напряжение в комнате стало еще более ощутимым.

— Следующая просьба, — ответил Митч сквозь стиснутые зубы, игнорируя слова Лещева, не собираясь вступать с ним в перепалку.

Лещев внимательно смотрел на него.

— У меня заноза в заднице, — тихо сказал он.

— У меня тоже, и сегодня вечером я узнал, что у меня ни одна заноза в заднице, а больше. Но я не собираюсь давать тебе то, что ты хочешь. Ты не сможешь этого понять, но у меня двое детей, которых нужно вырастить, я не буду помогать тебе решать твои проблемы. Поэтому следующее.

Лещев кивнул.

— Прямо сейчас полиция обыскивает склад матрасов и кроватей Пирсона. На этом складе есть некоторые вещи...

— Ты же знаешь, кто я, — оборвал его Митч. — Ты же знаешь, что в пустую тратишь свое время. Я не вмешиваюсь в федеральное расследование. Ты облажался, доверив свое дерьмо двум идиотам клоунам. Ты рискнул и потерял. Следующее, но прежде, чем что-то сказать, подумай хорошенько.

— Как ты думаешь, дети в безопасности? — Спросил Лещев.

Господи, бл*дь, как ему хотелось задушить этого мудака.

— Мне кажется, что лучше бы им быть в безопасности… и лучше бы им ничего не угрожало, — ответил Митч.

— Если ты так за них переживаешь, как мне кажется, думаю, что именно тебе следует, — он сделал паузу, а затем закончил, — хорошенько подумать.

— Это что, угроза? — Спросил Митч, и подбородок Лещева едва заметно дернулся.

Он долго изучал Митча.

Затем прошептал:

— Для прослушки.

Митч растянул губы в улыбке. И он сделал это, несмотря на то, что ни Митч, никто другой из мужчин не надели на себя жучки.

Но они хотели, чтобы Лещев так думал.

— Интересно, — пробормотал Лещев, не сводя глаз с Митча.

— Готов выдать еще одну просьбу? — Спросил Митч.

— Она не обычная, — заметил Лещев.

Господи, этот парень любил поразглагольствовать.

— Ты готов ее озвучить? — напомнил ему Митч.

— Неприемлемая, — заметил Лещев.

— Ну что ж, тогда слушай, — произнес Митч. — Я хочу, чтобы ты выполнил то, что хочу я. Ты совершаешь звонок, я забираю своих детей, ты приносишь мне заверения, что моя женщина и наши дети перестают для тебя существовать, как и для твоих парней. Тогда ты свободно продолжаешь заниматься своими делами, «Хаос» занимается своими, а федералы занимаются тем, чем обязаны заниматься. И эта ситуация забывается. Но, если вдруг что-то происходит с моей женщиной или моими детьми, я припомню все. Лещев, мой тебе совет, тебе стоит списать провал со складом матрасов на неудачу и перегруппироваться. У тебя проблема, и мужчины, находящиеся в этой комнате, и ты прекрасно это понимаешь, способны добавить тебе еще кучу других проблем. Знаю, что ты можешь работать в многозадачном режиме, но мужчины в этой комнате горят желанием поиграть с тобой, ты не настолько хорош, чтобы помешать им в этом. Поэтому сделай звонок.

Брови Лещева поползли вверх.

— Забывается?

— Забывается, — ответил Митч.

— Ты говоришь за всех? — Спросил Лещев.

— За всех, в этой комнате, — ответил Митч.

— Есть еще одно маленькое дельце, — заметил Лещев.

— Отис Пирсон, — тут же вставил Митч.

Лещев склонил голову набок.

Митч не сводил с него глаз.

Затем, с трудом проглотив поднявшую кислоту из желудка, заявил:

— Это не вопрос, тебе не придется выкручиваться.

Митч кинул Лещеву то, что мог ему отдать, взамен на своих детей.

И теперь дело было за Лещевым — согласиться он, возьмет или нет.

Лещев пару секунд внимательно изучал Митча, потом перевел взгляд на Тэка.

— С тобой мы еще не закончили, — тихо произнес он.

— Нет, парень, незакончили, — согласился Тэк, Лещев снова улыбнулся.

— Ты меня частенько удивляешь, — заметил он Тэку.

— Да, я такой, — ответил Тэк. — Полон сюрпризов. Теперь ты готов принести Лоусону заверения, сделать звонок, или нам тут всем стоит, как девчонкам, достать вязальные спицы и продолжить болтать, пока будем вязать шарфы?

— Достойный противник всегда полон сюрпризов, — тихо заметил Лещев.

— Мужик, ты это серьезно?! Мы же не в кино играем про Бонда. Подними трубку и позвони, мать твою, — отрезал Тэк, потеряв терпение, вся комната пришла в движение.

Лещев опять посмотрел на Митча.

— Мне будет жаль, если с прекрасной Марой Ганновер что-нибудь случится.

Митч понял, что все это время Лещев наблюдал за ней.

Мало того, он с большим удовольствием наблюдал за ней.

Бл*дь.

Митч громко выдохнул, мужчины в комнате опять зашевелились.

— Но я прослежу, чтобы с ней ничего не случилось, — тихо заявил Лещев.

— Мои дети, — напомнил ему Митч.

Брови Лещева поползли вверх.

— Ты утверждаешь, что они твои?

— Они мои, — уверенно заявил Митч.

Лещев еще раз внимательно долю секунд изучал его.

Затем прошептал:

— Этого я не знал.

И наблюдая за Митчем, Лещев до конца не мог уловить то, что видит. Митч это знал. Лещев думал, что Митч решил спасти детей только из-за Мары, собственно, так оно и было… с одной стороны. Но дело было для Митча не только в ней.

И для Лещева похоже тоже, поскольку это было самое близкое к тому, чем он мог искупить свою вину перед Митчем.

И здесь вопрос совсем не стоял об уничтожении или кровопролитии, поскольку он усиленно преследовал и следил за Марой, зная, что она принадлежала Митчу.

Митч решил промолчать.

Лещев кивнул.

В знак согласия.

— Звони, — приказал Митч.

— Я найду тебе твоих детей, — улыбаясь заявил Лещев.

— И лучше тебе это сделать сию же минуту, — вступил в разговор Дельгадо, и Лещев посмотрел на него, а потом — на Тэка.

Затем очередной раз пробормотал:

— Странные союзники, — и просунул руку во внутренний карман пиджака.

Вся комната тут же встала наготове, два пистолета направились точно на него.

Лещев же только невозмутимо улыбнулся, выудив телефон из кармана пиджака.

* * *

— Чисто!

— Чисто!

— Чисто!

Митч слышал возгласы мужчин, двигаясь по дому, с поднятым пистолетом и фонариком.

Он решил подняться вверх по лестнице, Слим прикрывал ему спину, следуя по пятам. На верхней площадке коридор разветвлялся на два входа. Он повернулся, показав два пальца Слиму. Слим кивнул, одолев последние две ступеньки, и двинулся направо.

Митч же двинулся налево.

— Чисто! — услышал он снизу очередной возглас.

Лещев поступил правильно — приказав своим людям отойти, оставив детей одних.

Может правда, оставив детей?!

Митч очень надеялся, что головорезы Лещева ушли, оставив детей.

Стоя перед первой закрытой дверью на лестничной площадке второго этажа, он распахнул ее и шагнул внутрь, подняв пистолет и фонарик.

В углу комнаты находилась двуспальная кровать.

На углу кровати, спиной к стене, сидел Билли.

Билле спала, положив голову ему на бедро.

— Они здесь! — Крикнул Митч, окинув взглядом пустую комнату, опустив пистолет, быстро двинувшись к кровати. — Вот, Бад. Все хорошо. Да?

Митч старался светить фонариком не в глаза детям. Но он заметил, что оба ребенка находились в нормальном состоянии, были живы, в пижамах. Бад прикрыл Билле одеялом. Крови и заметных повреждений он на них не видел.

И Слава Богу.

Слава Богу.

Митч засунул пистолет в кобуру и подошел к кровати, осознавая, что Билли молчал, Митч еще раз ощупал его взглядом, а также Билле, выискивая следы на их теле увечий или пыток, Митч сосредоточился на парне.

— Ты пришел, — прошептал Бад.

— Конечно, Билли, — прошептал в ответ Митч.

— Ты пришел, — повторил Бад так тихо, что Митч почти не расслышал.

Потом Митч увидел слезу, скатившуюся по его щеке.

В груди у Митча что-то вспыхнуло, как пожар, ему стало трудно дышать.

Но он взял себя со всей силой в руки.

На детях не было крови и видимых ран. Они были живы и здоровы.

С ними все было хорошо.

И пришло время вернуться домой.

— Давай-ка отправимся домой, — прошептал Митч, протянул руку и осторожно взял спящую Билле на руки, почувствовал, буквально затылком, как Слим вошел в комнату за ним.

Он выпрямился, Бад сполз с кровати.

— Привет, Бад, как ты? — Спросил Слим.

Митч посмотрел на него сверху, заметив, что Билли кивнул.

— Хочешь взять меня за руку?— Спросил Слим, протягивая руку.

Но Билли, посмотрев на его руку, поближе придвинулся к Митчу, и тот почувствовал, как пальцы Бада вцепились в ремень его джинсов.

— Со мной все хорошо, — прошептал Бад Слиму.

— Вот и хорошо, — тихо ответил Слим, взъерошив волосы Бада.

— Давайте отправимся к Маре, — пробормотал Митч, выходя из комнаты, прижимая спящую Билле к груди, Бад же еще ближе придвинулся к нему, цепляясь пальцами за ремень Митча.

* * *

У Митча зазвонил мобильник.

Но звонок его не разбудил. Он не спал, даже не дремал.

Поэтому тут же открыл глаза.

И открыв глаза, он увидел сверху блестящих темных волос Билле, Мару, она внимательно и настороженно смотрела на него.

Она тоже не спала.

Он понял это.

Он передвинулся от убийственным сном спящей Билле, свернувшейся калачиком между ним и Марой, заметив, что Бад поднял голову позади Мары.

Она заявила, что они все будут спать вместе. Как только все сильнейшие игроки Денвера вместе с ним и с детьми прибыли в лагерь «Хаоса», он увидел ее, она всеми силами старалась сохранять спокойствие, и он это понял. Она продолжала также держать себя в руках, пока ощупывала и осматривала Билли и Билле, и Митча. Она потеряла все свое спокойствие, как только они оказались дома, в ее квартире, просто потребовав, чтобы все спали в одной кровати, все вчетвером.

Билли даже не проснулась, Бад с Митчем в этот момент поняли, что было бы мудро с их стороны уступить требованию Мары. Похоже, ей это было необходимо, и они решили предоставить ей этот момент.

Хорошо, что у нее была огромная двуспальная кровать.

Митч развернулся, схватил с тумбочки телефон, взглянув на экран телефона, открыл и поднес к уху.

Затем он откинулся на подушку, произнеся в трубку:

— Да, — повернувшись к Маре и Билли, отрицательно качнув головой, чтобы они не волновались.

Затем он слез с кровати и вышел из комнаты, Эдди Чавез в этот момент что-то говорил ему на ухо.

— Кое-кто хочет с тобой поговорить. Думаю, ты захочешь его выслушать.

Митч закрыл за собой дверь и вошел в гостиную Мары. Из-за жалюзи пробивалось слабое поднимающееся солнце, рассвет уже наступил.

— Хорошо, — произнес он в трубку.

— Постой, — пробормотал Чавез.

Митч прислонился к спинке нового дивана Мары, затем он наклонился вперед, глядя в холл, в которым она появилась в одной из своих милых ночнушек. Она решила последовать за ним.

— Лоусон? — услышал он в телефонной трубке.

Это был Билл, ее двоюродный брат.

— Да, — ответил он, глядя, как Мара шла к нему.

Черт, эта ночнушка была просто прелесть.

Но выражение ее лица говорило ему совсем о другом.

Он почувствовал жжение в груди, потянувшись к ней, и изо всех сил стараясь сдержаться, не спускать дерьмо, которое могло быть вызвано этим звонком.

Они все находились дома. В безопасности. Все были живы, и ни у кого не было никаких увечий или травм.

В безопасности.

Дома.

Она шла прямо к нему, он обнял ее одной рукой, притягивая к себе.

Она навалилась на него всем телом.

И тут Билл на том конце провода произнес:

— Детектив Чавез сказал, что дети живы, здоровы и с ними все хорошо.

— Так и есть, — подтвердил Митч.

Ответа не последовало.

Если честно, то Митч вымотался, в данный момент ему необходимо было позаботиться о своей женщине и детях. Сегодня определенно будет один из дней тех чертовых пончиков. Ему просто необходимо было поехать и накормить всех пончиками. И ему совсем не хотелось тратить свое время на этого придурка.

— Все?! — спросил он.

— Скажи ей, пусть пришлет документы.

И тут Митч напрягся, отчего почувствовал, как напряглось все тело Мары, когда его рука передвинулась на обтянутую футболкой грудь.

— Что?!

— Мара, — произнес Билл. — Скажи ей, чтобы она прислала мне документы о постоянной опеке над детьми. Я их подпишу.

— Ты подпишешь, без своих притязаний? — Спросил Митч, а затем услышал, почувствовав, как Мара рядом с ним, тихо выдохнула.

Последовала пауза, а затем тихое:

— Да.

— Отныне и навеки, Уинчелл, — произнес Митч.

Последовала еще одна пауза, потом более тихое:

— Да.

— Повтори, — приказал Митч.

Еще одна пауза, а затем он прошептал:

— Отныне и навеки, Лоусон.

— Правильно, — отрезал Митч. — Теперь мы закончили.

— Лоусон? — Тут же произнес Билл.

— Что?!

Еще одна пауза, а затем:

— Создай им хорошую жизнь.

— Уже делаю, — ответил Митч.

— И Маре тоже.

Митч ничего не ответил, прикрыв глаза.

— Обещай мне это ради них, ради Мары, дать им хорошую жизнь.

Митч открыл глаза и посмотрел на свою женщину, почувствовав ее мягкое тело, прижимающееся к нему, ее руку на своей груди, доверие, любовь и надежду, сияющие в ее глазах.

Господи, как же она была прекрасна! Никогда в жизни он не видел ничего более прекрасного, чем сейчас.

— Обещаю, — ответил он.

— Спасибо, чувак, — прошептал Билл.

Митч отключился, захлопнув телефон.

— Билл?! — Тут же спросила Мара.

— Он хочет, чтобы ты выслала ему документы по поводу опеки.

Она закрыла глаза и уткнулась лицом в его футболку, обвив руками его за талию.

Митч бросил телефон на диван и крепко ее обнял.

Он снова почувствовал, как она тихо вздохнула в его руках.

Затем она повернула голову, ее щека прижалась к его груди.

— Нам нужно увидеться с Пенни и Эваном, — тихо сказала она.

— С ней все хорошо, с Эваном тоже. Я уже говорил тебе об этом, детка. С ними все хорошо. Они больше беспокоятся о тебе и детях, чем ты о них.

— Нам нужно повидаться с ними, — повторила Мара почти беззвучно.

— Хорошо, милая, после того, как мы однозначно насытимся пончиками, — смилостивился Митч.

Мара молчала.

Затем тихо спросила:

— Это конец?

— Да, все кончено.

— Ты уверен?

— Все кончено, милая.

Мара снова замолчала.

Обдумывая. Он знал, что она все перемалывает и обдумывает, потом выдаст свое мнение.

И это ему в ней нравилось.

Она повернула голову, прижалась лбом к его груди, крепко обняла и прошептала:

— Я люблю тебя, детектив Митчелл Джеймс Лоусон.

Вот оно, наконец-то. Она все обдумала и поверила ему.

Митч опустил голову, прижавшись губами к чертовски так фантастически пахнущим волосам, и прошептал:

— Я тоже люблю тебя, Марабель Джолин Ганновер.

Мара держалась за Митча, а Митч в эту секунду и по всей жизни держался за Мару.

Затем краем глаза Митч, напрягшись, тут же поднял глаза, увидев Билле, летящую к ним с раскинутыми руками в разные стороны. Бад стоял, прислонившись к стене, у входа в зал.

Маленькое тельце Билли тут же врезалось в них двоих, обвив руками бедра, запрокинув голову назад, глядя на них снизу вверх, завизжав:

— Пончики!

Видно, кто-то подслушал его разговор с Марой.

Митч кинул взгляд на Бада.

Тот едва улыбнулся.

Митч ухмыльнулся парню, который был во всем его.

Затем опустил глаза вниз на свою девочку.

— Пончики, — подтвердил он.

Билли подпрыгнула на месте, тряся Митча с Марой, а затем побежала обратно, снова размахивая руками в воздухе, и крича во весь голос:

— Пончики!

— Тефлон, одним словом. — Услышал Митч бормотание Мары, почувствовав, как ее пробила дрожь.

Митч перевел взгляд с все еще усмешки Бада на Мару, которая теперь запрокинула голову назад, тоже улыбаясь.

Он солгал ей тогда в первый раз, когда ее задница сидела в его внедорожнике.

Ее улыбка была совершенно восхитительной.

Такая же, как у Билле.

И точно так же, как у Билле, ее улыбка осветляла всю комнату.

Красивая.

Такая красивая, что он не мог перед ней устоять.

Он наклонил голову, прижался губами к ее губам, поцеловав свою Мару.

* * *

Прошло два дня…

Когда Митч вошел в магазин Пирсона «Матрасы и кровати», заметив первым делом Мару, а также Роберту и еще двух продавцов, окруженных покупателями, и еще нескольких клиентов, слоняющихся по магазину.

Покупательницей Роберты была женщина.

У Мары — мужчина.

Митч вздохнул, кивнув своей женщине, впитав ее ответную улыбку, махнув ее подруге. Затем он перевел взгляд на окно кабинета в задней части магазина.

Боб стоял у окна и прямо смотрел на него.

Митч протиснулся между выставленными кроватями и матрасами, и когда он уже добрался до дверей Боба, тот уже стоял в дверном проеме своего кабинета.

— Можешь уделить мне минутку? — Тихо спросил Митч.

Боб кивнул, соединив руки за спиной, предлагая Митчу войти.

Митч вошел, Боб последовал за ним.

После этого ужасного события Боб предоставил Маре отпуск, но после двух дней отдыха она вышла на работу, хотя Боб и говорил, что она не должна этого делать.

Но Мара заявила Митчу:

— Дорогой, мне необходимо кормить четыре рта. Это оплачиваемый отпуск, но моя зарплата — ничто по сравнению с моими комиссионными.

— Четыре?! — Удивленно переспросил Митч.

— Билли, Билле, я и тебя, — заявила она.

— Но я же тебе помогаю кормить четыре рта, — напомнил он ей.

— Я все понимаю. — Она улыбнулась и напомнила: — Мы команда, а я не могу подвести нашу команду. В любом случае, комиссионные и без гонораров адвоката в будущем означают большое количество маленьких черных платьев.

И он согласился отпустить ее на работу.

Ей, действительно, необходимы были комиссионные. Она нуждалась в нормальной жизни, вернее делать то, чтобы не особо зацикливаться на произошедшем.

Поэтому Митч просто вздохнул.

Кроме того, он с нетерпением ждал будущего, включающего в себя много маленьких черных платьев.

И правда заключалась в том, что Бобу просто необходима была Мара. Летняя распродажа продолжалась, вернее продолжалось то безумие, которое и поддерживало летнюю распродажу, не говоря уже о том, что новости о том, что произошло в магазине Пирсона облетели весь город. Хотя, к счастью, операция по поиску Билли и Билле не появилась, остались только какие-то домыслы и слухи, которых никто не мог подтвердить и обосновать, по крайней мере в официальных СМИ ничего об этом не было, нигде не упоминалось о Маре и детях во всей этой истории.

Хотя склад Боба был опоясан желтой полицейской лентой, и полиция все еще обыскивала «Матрасы и кровати», скорее всего, которые в ближайшее время уж точно не поступят в продажу, клиенты шли в магазин, как и всегда. На самом деле, Мара сообщила Митчу, что в магазине творился настоящий дурдом, словно все только и ждали таких событий, чтобы купить во время летней распродажи кровать или матрас у мистера Пирсона.

Принимая все это во внимание, Митч так и не понял привлекательности преступления для среднего класса в этом магазине, но он не смог отрицать, что все так именно и было. И это стало еще одним доказательством, чтобы Мара вышла на работу.

Они с Бобом вошли в кабинет, тот закрыл дверь. Митч стоял и ждал, когда Боб начнет высказывать недовольство, что его склад опечатан, как место преступления. Митч готов был бы даже сесть напротив за стол Боба, если бы тот решил затеять свою игру, что «этого не может быть» по поводу своего кузена. Но он поддержал бы Боба, если бы тот решил «устоять на ногах».

А Бобу было просто необходимо удержаться на ногах.

Митч повернулся к нему, скрестив руки на груди.

Затем тихо произнес:

— У меня не хорошие новости.

Боб Пирсон не вздрогнул, почувствовав лишь укол вины за члена своей семьи, который не заслуживал его хорошего отношения к нему, и не смог в свое время найти такого же хорошего отношения к нему у других членов семьи. И за эту любезность, которую он совершил к одному из членов своей семьи, Бобу Пирсону полиция сообщила, что в его матрасах на складе, которые довольно-таки умело зашили, они обнаружили тайники с наркотиками, крадеными вещами и поддельными паспортами. Ему также сообщили, что он должен будет связаться со всеми покупателями «Спринг Делюкс», забрать у них проданные ранее матрасы, обменяв их на проверенные новые, причем за свой счет.

Отис — его кузен нанес удар по его бизнесу и репутации, от которого, благодаря своей силе воли, Боб оправился.

Но это все еще сильно на него воздействовало, это было заметно по более глубоким морщинам на его лице, и тому свету радости, который больше не озарял его глаза, и тому, как он держался. Дело было не только в том, что его предал человек, к которому он проявил заботу и доброту, но сколько в том, что действия его двоюродного брата поставили под удар женщину, которую он хорошо знал и глубоко любил, как свою дочь, и еще двух маленьких детей, которых Боб также считал своими собственными внуками.

Вот таким человеком был Боб Пирсон. Он не винил Мару и ее кузена Билла за это. Он винил себя за Отиса, что не смог разглядеть ранее всего этого дерьма в своем кузене.

— Отис? — Тихо произнес Боб.

Митч молча кивнул.

— Мне очень жаль, Боб. Но я хотел сообщить тебе об этом лично. Два часа назад мы нашли его тело.

Боб с шумом втянул воздух через нос, молча кивнув.

— И что?

— Лещев действовал очень аккуратно. Мы не нашли ничего, чтобы могли связать его с тем, что найдено у тебя на складе. Единственный след, который у нас есть, ведет к Отису и Биллу. Они не только прятали наркоту, но и снабжали ею дилеров, ты же знаешь, Билл сам продавал. Билл сознался, но в его признании не было ни единого намека на Лещева, ни единого. По его словам, они вместе с Отисом все придумали и все осуществили вдвоем. Полиция не счастлива от этого, но для Билла это разумный ход. Такое признание смягчит ему приговор. И то, что он принял на себя удар, не называя имен, означает, что некоторое время он отсидит, но, по крайней мере, будет продолжать дышать.

— Думаю, это вполне понятно, — пробормотал Боб, и Митч до конца так и не смог его понять. Скорее всего Боба мало интересовала русская мафия, он с нетерпением ждал, когда полиция снимет ограничительную ленту с его склада и его бизнес сможет вздохнуть, хотя он лично не создавал себе таких проблем. Возможно, он хотел получить возмездие, но знал, что никогда его не осуществит.

Митч не стал копаться в причинах. Боб не хотел делиться своими умозаключениями.

Митч помолчал вместе с ним, затем мягко сказал:

— Сожалею, Боб.

Боб выдержал его взгляд и тихо ответил:

— Я всегда такое предполагал. Отис всегда доставлял одни проблемы.

Митч отрицательно покачал головой.

— Не стоит, не надо брать на себя за него вину. Ты правильно поступил по отношению к своей семье. Это он облажался. Все очень просто. Пусть все так и будет. Ты согласен со мной?

Боб по-прежнему не сводил глаз с Митча, затем утвердительно кивнул.

Митч решил пойти дальше и позволить Бобу тоже сделать шаг вперед.

— Я поговорю с Марой. Она сделает свою пиццу с курицей барбекю. Ты с женой приедете к нам. А?

Боб улыбнулся, едва заметной, но настоящей улыбкой.

— Я много слышал о пицце Мары.

— Это офигительная вкуснятина, — сообщил ему Митч, и улыбка Боба стала еще шире.

А потом исчезла.

— У нее никогда ничего подобного не было, и я думаю о своих сотрудниках как о семье, так что, надеюсь, ты не сочтешь мои слова несколько странными, но я воспринимаю ее, как свою дочь. И ощущая к ней эти чувства, мне хотелось бы, чтобы ты воспринимал меня, именно так, как я сказал. Я рад, что она наконец выбрала достойного себе мужчину, хорошего мужчину, Митч. Я одобряю.

Вот тогда-то Митч улыбнулся.

— Спасибо, — пробормотал он.

— Нет, — тихо ответил Боб, — это тебе спасибо.

Митч кивнул. Боб повел его к двери.

В демонстрационном зале они обменялись рукопожатием. Затем глаза Митча нашли свою женщину, и он двинулся в ее сторону.

Она все еще была занята клиентом-мужчиной.

Мужчина пристально посмотрел на Митча, как только тот подошел, так же как и Мара.

— Извините, что прерываю, но это займет всего секунду, а потом я удалюсь, — произнес Митч мужчине, затем обнял Мару, притянул ее от неожиданности заторможенную к себе и поцеловал, быстро, сильно, но очень влажно.

Когда он отодвинулся от нее, она уже не казалась такой заторможенной, удивленно моргнув.

— Увидимся вечером дома, детка, — прошептал он, глядя на явно разочарованного мужчину, кивнул, снова посмотрел на свою женщину, улыбнулся ей и направился на выход.

Его работа была здесь закончена.

В дверях магазина он увидел огромную, яркую улыбку Роберты.

Тем самым, получив одобрение и от Роберты.

Он еще раз махнул ей рукой.

Она ответила ему тем же.

Он уставился себе под ноги, покачав головой, ухмыляясь, выйдя из магазина.

* * *

Мара

Прошло пять дней…

— Мы выходим через три минуты! — Крикнула я, улыбаясь Роберте, стоявшей напротив барной стойки, а ее дети в купальниках едва могли сохранить спокойствие в гостиной.

У нас обеих был выходной, и мы решили провести этот день с детьми у бассейна. Они могли порезвиться на водных горках, пока мы будем загорать. Потом мы собирались вернуться ко мне в квартиру, принять душ и отправиться в «Каса Бонита».

Отмечать.

Митч находился на работе в участке, имея на руках подписанные бумаги от нашего адвоката.

Билл согласился назначить меня главным опекуном.

Да, это дело стоило отметь. И лучше всего было отметить, поужинав с друзьями в убийственном семейном ресторане, где подавали мексиканскую еду и присутствовали бродячие музыканты, а также ныряльщики.

— Тетя Мара! — Крикнула Билле, и по ее голосу я поняла, что она находится за закрытыми дверями ванной комнаты. — Мой костюм весь перепутался! У меня не получается его правильно надеть!

— Я пойду к ней, — пробормотала Бобби и направилась в сторону ванны, когда зазвонил мой новый сотовый телефон, лежащий на барной стойке.

Я посмотрела на экран и увидела надпись: «Неизвестный абонент».

У меня брови сошлись на переносице, я подумала, что это Митч звонит с другого телефона из полицейского участка. Взяла трубку и поднесла ее к уху.

— Привет, — поздоровалась я.

— Каштанка. — Послышался хрипловатый голос.

Матерь Божья.

— Тэк, — прошептала я.

— Йо, детка, — ответил он так, словно каждый день звонил и болтал со мной.

Несколько странно.

Что же мне делать? За исключением того позднего вечера, я никогда раньше не разговаривала с байкерами, который мне бы нравился, и я не слышала о нем с тех пор, как все случилось.

Поэтому решила спросить:

— Ээээ... Как ты?

— Задаюсь вопросом, как это я все время упускаю свой шанс встретить такую хорошую, — ответил он еще более странно.

— Что? — Переспросила я.

— Ничего, дорогая, — пробормотал он и продолжил: — Я просто хотел сказать, что дал тебе обещание.

У меня перехватило дыхание.

Но Тэк еще не закончил.

— Я его не забыл.

— Хорошо, — прошептала я.

— Все в силе.

— Э-э... ладно, — повторила я.

— В моем мире, если такое дерьмо случается, то кто-то за это платит.

О боже!

Может мне стоит снять его с крючка по поводу обещания.

— Тэк.., — начала я.

— Оставайся такой же красивой, — приказал он и отключился.

Я уставилась на свой телефон.

— Кто это был? — Услышала я Бобби, подняв на нее глаза, увидев ее с Билле в милом, маленьком ярко-розовом детском купальнике с розовыми оборками на попе, входящими в мою гостиную-слэш-кухню-слэш-столовую.

— Мой ангел мести, — ответила я, и она моргнула.

Затем улыбнулась и спросила:

— Кто?!

— Ничего, — пробормотала я.

— Бассейн! — Взвизгнула Билле.

Я улыбнулась ей.

Бросила мобильник в свою пляжную сумку, прошлепала вокруг стойки в шлепанцах и ответила:

— В бассейн. — А потом крикнула: — Бад! Поторопись, мы заждались!

Бад вбежал в комнату в одних плавках и футболке.

Бобби собрала своих детей.

Мы вышли из моей квартиры и направились к бассейну.

Как только я расслабилась, то позвонила Митчу, чтобы рассказать ему о звонке Тэка. Он молча выслушал (на пару секунд погрузившись в тяжелое молчание), а потом сказал, что побывал в офисе адвоката, и тот вручил ему все документы, подписанные Биллом.

Я посмотрела на детей, играющих в бассейне.

— Дети твои, дорогая, — тихо произнес Митч мне на ухо.

Да, они были моими.

И моя душа вздохнула.

— Поскорее приезжай домой, — тихо ответила я. — Нас ждет «Каса Бонита». Брэй и Брент подтвердили, что тоже придут, хотя сообщили, что им придется маскироваться потому что, если кто-то из их гей-клуба увидит их в «Каса Бонита», их вышвырнут из клуба. Тесс позвонила и сказала, что она, Брок и дети увидятся с нами уже там. Также Кенни с детьми. Латанья и Дерек поедут за нами следом.

— Понял.

— Мы будем уже готовы к твоему возвращению.

— Понял.

— Мы пойдем в субботу с агентом по недвижимости смотреть дом? — Спросила я.

— Ага, — ответил он и тут же задал свой собственный вопрос. — Ты сейчас сидишь у бассейна в бикини?

— Ага, — ответила я.

— Твою мать, — пробормотал он.

Я усмехнулась.

Мой мужчина думал, что я очень горячая штучка в бикини.

— И я также намазана маслом для загара, — решила я добавить.

Я услышала звук, который был мне очень хорошо знаком, и он мне очень нравился, звук, исходящий из самой глубины его груди, невероятно привлекательный смешок Митча.

Затем он сказал глубоким, вибрирующим от смеха голосом:

— Мара.

Я прикрыла глаза.

И этот мужчина был полностью моим.

Моим.

Впереди меня ждала жизнь с прекрасным, добрым мужчиной, который частенько произносил мое имя глубоким голосом, вибрирующим от смеха.

И снова моя душа свободно вздохнула.

— Тетя Мара! — Завопила Билле. — Кинь меня в воду!

Я тут же открыла глаза.

— Принцесса зовет, — пробормотал Митч с улыбкой в голосе.

— Ты слышишь, — ответила я с улыбкой.

— И мне это нравится.

Моя душа снова вздохнула.

И это тоже было моим.

Все было моим.

— Хорошо, — прошептала я. — Люблю тебя, малыш.

— Я тоже тебя люблю, милая.

— Готов? — Спросила я.

— Готов, — ответил он, и в его голосе снова зазвучала улыбка.

— Брейк, — прошептала я, тоже улыбаясь.

И он отключился.

Эпилог

Родной город Бада Лоусона

Митч

Прошло тринадцать лет…

— Эта майка не особо жжет тебе тело?

Митч смотрел сверху вниз на свою жену, которая была в майке «Колорадо Рокиз». («Колорадо Рокиз» — профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Западном дивизионе Национальной лиги Главной лиги бейсбола. – прим. пер.)

С номером 9 на спине.

— Нет, — ответила она, и он усмехнулся.

— Если фанаты «Кабс» увидят тебя в таком виде, они вышвырнут тебя из клуба «Крепкий орешек», — предупредил Митч.

— Я все равно рискну, — пробормотала Мара.

Митч усмехнулся:

— Мы опаздываем, опаздываем! Извините, мы опоздали. — Услышали они оба, Мара повернула голову, Митч увидел Билле и ее бойфренда, бегущих по ряду, ее темные волосы блестели на ярком солнце Колорадо, а длинные загорелые ноги слишком были оголены в очень коротких шортах.

Стояло начало апреля. И должно было быть холодно. И было холодно.

Только не в Колорадо. Температура была восемьдесят шесть градусов (+30⁰С), и так продолжалось уже две недели.

Завтра по прогнозу обещали снег.

Но сегодня Билле была в очень коротких шортах. И она ходила в своих очень коротких шортах уже две недели, Митч понял это по ее загорелым ногам.

— Между прочим, — пробормотал Митч, переводя взгляд на Мару, — мне не нравится этот ее парень.

Он почувствовал на себе пристальный взгляд Мары и, взглянув на нее сверху вниз, заметил ее плотно сжатые губы, и блеснувшие глаза.

Затем она разжала губы и прошептала:

— Тебе не нравится никакой из ее парней.

— Да, но этот парень мне нравится меньше всех остальных, — сообщил ей Митч.

Плечи Мары затряслись, а глаза продолжали смеяться, и она снова сжала губы.

— И еще, тебе нужно поговорить с ней насчет этих чертовых коротких шорт, — продолжил Митч.

Все тело Мары затряслось от смеха.

— На этот раз я не шучу, — прошептал он.

— Ты всегда говоришь серьезно, я знаю, — прошептала она ему в ответ.

Да, он никогда не шутил. Даже, когда Билле исполнилось пятнадцать, и началась, как Мара назвала «Битва за оголенное тело». Митч тогда решил, что Билле слишком много оголяет тела. Билле была с ним не согласна. Мара объяснила Митчу, что он слишком уж беспокоиться на этот счет. Митч же объяснил Маре, что его работа заключается в том, чтобы именно и проявлять повышенную заботу о своей семье. Мара велела Митчу расслабиться. Митч заявил Маре, что его работа не включает расслабление; его работа — не разрешать своему ребенку выходить из дома, выставляя напоказ слишком много оголенного тела, поскольку он был парнем и отлично понимал, что у парней в этом возрасте и даже не в этом возрасте может быть в голове. Особенно в пятнадцать лет. И в шестнадцать тоже. И, тем более в двадцать один год, как исполнилось уже Билле.

Митчу пришлось изменить многие свои взгляды. Женщины, как он выяснил, поскольку его, черт побери, дом был полон женщин разного возраста, могли единой командой просто ополчиться на тебя. Они обладали потрясающей стойкостью. И хотя он считал, что с его стороны все это стоило затраченных усилий, но не стоило той головной боли, которую он мог получить на долгосрочную перспективу. Поэтому он всегда продолжал прилагать усилия, пытаясь отстоять свое мнение, но обычно потом сдавался.

Билле было девятнадцать, когда он все это понял. Его жене будет сорок, а он по-прежнему мог высказывать ей всякое дерьмо по поводу детей, переживая за них.

Обо всем.

— Вот мы и пришли! — Воскликнула Билле и уселась задницей на свободное место рядом с Марой, в то время как этот-как-его-там-бл*дь-парень (Митч не утруждал себя запоминанием их имен, он довольно-таки рано понял, что это бессмысленно) сел рядом с ней. И Билле посмотрела прямо на него. — Митч, Ридж не виноват, что мы опоздали. Это из-за меня.

Черт побери.

Точно. Парня Билле звали Ридж.

Мать твою.

Кто назовет своего сына Риджем?

— Папа! Мама! Подвиньтесь! Я хочу сесть с Билле!

Митч повернулся к своей дочери, которая сидела рядом с ним.

Его десятилетняя Фейт была точной копией Билле. Неуемная энергия. Много улыбок. Много смеха. Много любви. Через пять лет Митча поджидал новый уровень ада, когда его Фейт поймет, что красавица, обладает фантастической фигурой и способностью крутить всеми парнями, как пожелает.

— Хорошо, а я хочу сесть рядом с папой, — услышал он тихий голос и перевел взгляд с темноволосой голубоглазой Фейт на соседнее кресло, где сидела его восьмилетняя темноволосая, кареглазая Марси.

Марси была похожа внешне на него, но по своим повадкам очень напоминала Мару. Сладкая. Застенчивая. Умная. Тихая. Верная. Потрясающе забавная. Совершенно непонимающая, что в ней присутствует природная красота, которая вызывает к ней непомерную любовь.

Он любил Фейт, но Фейт два года назад подросла.

Марси была его маленькой девочкой и всегда ею будет.

Они поменялись местами, и Фейт заняла место рядом с Билле, которую просто обожала. Они тут же начали о чем-то разговаривать, склонив головы друг к другу, Митч подумал, что Билле похоже учит свою сводную сестру, как разбивать мужские сердца. Кстати, этот навык она тоже начала оттачивать с пятнадцати лет.

Единственная надежда Митча была, что дни Риджа были сочтены.

Так было уже ни один раз.

Митч вздохнул и обнял Марси за плечи.

Ее глаза были устремлены на поле.

— Скоро уже начнется, — прошептала она.

Ее возбуждение выражалось тем, что она постукивала своими длинными ногами об пол трибуны, а также тем, что она нервничала, передавалось и в ее голосе.

Фейт была фанаткой Билле.

Марси же Бада.

Солнце вставало и садилось для Марси только благодаря брату. То же самое можно было сказать и об отце. Марси обожала и боготворила мужчин своей семьи сверх всякой меры.

Опять же, как и ее мама.

— Да, детка, скоро начнется, — пробормотал Митч.

Она скосила на него свои карие глаза и застенчиво улыбнулась.

Черт, но ему нравилось видеть такую же улыбку, как у его жены, на лице своей дочери.

Митч улыбнулся в ответ.

Затем почувствовал пальцы Мары, сжавшие его руку. Он сжал ее пальцы в ответ, переведя взгляд на жену.

Ее глаза были устремлены тоже на поле.

Митч проследил за ее взглядом.

Была разминка.

Бад улыбался.

Митч тоже улыбнулся.

* * *

Прошло сорок пять минут…

Весь бейсбольный стадион «Курс-Филд» Денвера стоял, как один. Огромное пространство было заполнено аплодисментами и ревом толпы, когда диктор взволнованно объявил: «Первый раз, выйдя в бат, в игре «Рокерс» в родном городе, Бад Лоусон попадает в двойной хоум-ран! Добро пожаловать домой!» (bat — выход с битой) (Хоум-ран (англ. home run) — удар, при котором бейсбольный мяч пролетает все поле и вылетает за его пределы. — прим. пер.)

Митч смотрел, как Бад бежал по базам, и чувствовал, как Мара навалилась сбоку на него.

Он слышал ее прерывистое дыхание сквозь овацию, которая была посвящена их мальчику.

У нее катились слезы по щекам.

Митч перестал хлопать и обнял ее за плечи, не сводя глаз с Бада.

Он бежал по третьей базовой линии к дому, его бутсы приземлилась на основной базе, толпа все еще неиствовала.

Он давал пять, высоко поднимая руку или опуская, ударяя кулаком о кулак своих товарищей по команде, пока шел к скамейке запасных.

В пяти футах от скамейки запасных под навесом он остановился как вкопанный и посмотрел вверх на трибуны на свою семью.

Затем поднял руку, указывая на них и улыбнулся.

Именно тогда Митч рядом с собой услышал громкое прерывистое дыхание всех его четырех женщин.

Они сидели на трибуне недалеко, и Бад их увидел. Он опустил руку, поймал взгляд Митча и кивнул.

Он тоже до недавнего времени жил в доме, полном женщин. Он знал и понимал переживания Митча.

Затем его улыбка исчезла. Он выдержал взгляд Митча и стукнул себя кулаком в грудь над сердцем.

Митч кивнул, глядя на своего мальчика.

Мара со всхлипом вздрогнула у него под боком. Рука Митча крепче сжала ее за плечи, она передвинулась, прижавшись в пол оборота к его боку, обхватив двумя руками его за талию.

Потом Бад побежал к скамейке запасных и скрылся под навесом.

— Папа, — позвала Марси, вцепившись ему в футболку, он посмотрел на нее сверху вниз. — Бад сделал хоум-ран первый раз, выйдя в бат! — взволнованно воскликнула она.

Его Марси всегда приходила в восторг, когда Бад делал хоум-ран, хотя она часто видела, как ее брат отправлял мяч за поле. Они часто летали в Тусон на игру Бада за «Уайлдкэтс» в Аризонском университете.

— Я знаю, детка, — ответил Митч. — Я все видел.

— И он указал на нас! — Крикнула Фейт с другой стороны, и Митч, взглянув на нее, увидел, что она запрокинула голову вверх и подняла руку, показывая на огромный экран на стадионе. — Смотрите! Нас показывают на большом экране!

Митч даже не взглянул на экран. Потому что он увидел Билле, которая смотрела на него. И ее глаза были очень яркими.

Как у Мары были ее глаза, наполненные любовью и доверием.

Он улыбнулся ей.

Она улыбнулась в ответ, и ее улыбка была ослепительной.

Видя ее уже не в первый раз за тринадцать лет и, вероятно, не в последний, Митч вспомнил Билла Уинчелла. Впервые увидев улыбку Билле в «Остановись и иди», он понял тогда, что за нее стоит бороться и умереть. Изматывать себя, если потребуется. Отказывать себе во многом, бороться до крови за этих детей.

В последний раз Билли и Билле видели своего отца — Билла, когда он был пьян и под кайфом, забирая свои вещи из квартиры, после того, как сбежали от него. Билл оказался верен своему слову. Он отказался от всех притязаний навсегда. Митч знал, что он жив, вышел из тюрьмы и жил со своей матерью в ее трейлере в Айове. Мать Мары умерла два года назад, сердце. Подруга Мары Линетт сообщила ей об этом, но они не поехали на похороны. Луламей была жива. Но ни она, ни Билл больше не беспокоили Мару и Митча, не появлялись у ее двери.

Билл сдержал свое обещание.

И Митч тоже.

И Митч решил, что это самое лучшее, что Билл Уинчелл мог тогда дать своим детям. Обещание Митча дать им хорошую жизнь и беспрепятственный доступ к любви Мары.

Поэтому, в конце концов, по мнению Митча, Билл был не совсем мудаком.

Митч отвлекся от этих мыслей и опустил взгляд.

Господи, парень Билле обнимал ее за талию, а другую руку прижимал к ее заднице.

Митч насупившись, уставился на Риджа.

Ридж, заметив его взгляд, дернулся, тут же передвинул свою руку к ней на талию.

Довольный, что решил проблему, Митч отвернулся, заметив, как Билле закатила глаза, кинув взгляд на Мару. Он много раз видел, как Билле закатывала глаза, и его это совсем не волновало. Никогда. Билле можно сказать довела до совершенства закатывание глаз уже в возрасте семи лет.

Они сели вместе со всей толпой на стадионе, когда следующий отбивающий взял биту и занял положение на базе.

Мара опустила голову ему на плечо.

Только после того, как парень с битой отбил мяч, Мара повернулась к нему, прошептав на ухо:

— Я знала.

Митч повернул голову и внимательно посмотрел в необычные, но прекрасные голубые глаза жены.

— Что, знала, детка? — спросил он.

— Что ты создашь прекрасную семью.

Митч почувствовал нутром, ее слова были приятными, как всегда, когда Мара поражала его своей сладостью.

Он поднял руку и приподнял ее за подбородок.

— Любимая…

— Спасибо, милый, — продолжала она шептать.

— За что?

— За хорошую жизнь и прекрасную семью.

— Ты приложила к этому руку, — напомнил он ей.

— Я знаю. Мы же одна команда. Благодарю тебя за предоставленную мне возможность, такую огромную.

Черт возьми, он любил свою жену.

Он не мог придумать, что ответить, поэтому решил улыбнуться.

Мара улыбнулась в ответ, улыбка Билле была такой же сведущей, как и у его жены, когда та одаривала ею дочерей, и он ничего не мог с собой поделать.

Он наклонил голову и поцеловал ее в губы.

И он продолжал целовать Мару даже, когда услышал, как Фейт с привычным раздражением заявила Риджу:

— Они часто так делают, не обращай внимания.

«Неуправляемый мужчина» про Тэка