КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Ретенция [Илья Мартынов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Глава 1

Огромный мыльный пузырь обволакивает моё лицо, он скользит по моим щекам, лбу, по кончику носа, смыкается где-то под подбородком, я жду, пока он лопнет. Но к моему удивлению он не лопается, а напротив, уплотняется и становится толще. Я не могу открыть глаза, потому что их будет колко щипать едкое мыло. Я готовлюсь к тому, что же произойдёт дальше, представляя, как горький мыльный раствор просачивается сквозь мои стиснутые губы, заполняет носовые ходы и я захлёбываюсь в попытках набрать в лёгкие воздух.

Поразительно, но мыльная пена словно размягчается, превращаясь в потоки пресной воды, затекающей в нос и уши. Вокруг меня толща воды. Я сам весь под водой. Вода везде. Я будто бы задыхаюсь. Я хочу открыть глаза. Что-то снизу толкает меня наверх. Я распахиваю глаза и рефлекторно подрываюсь с кровати, тяжело и быстро дыша. На стекле круглого окна кислотно-зелёные прямоугольные цифры высвечивают 5:45. Опять этот сон, истощающий меня изнутри. Я уже не помню, когда он пришёл в мою жизнь. Кажется, будто был со мной с рождения. В моём сне никто меня не пугает, никто за мной не охотится. Только мыльная пена, обращающаяся в воду, в которой я боюсь утонуть.

Надо бы ещё поспать, но я вряд ли усну. После подобных пробуждений обычно уже невозможно вернуть себя в сон. Сегодня мне к десяти на работу в Центр технологических исследований. Там столько безгласых угрюмцев с серыми, однообразными лицами. Даже тошно туда идти.

После часовых неудачных попыток пристроить свою голову к подушке удобным способом мои ноги сами спускаются на прохладный пол. Откуда-то снизу слегка сквозит и щекочет пальцы ступней. В круглое окно пробиваются яркие стянутые вместе снопы света. Белого, чистого и тёплого. Свет падает на полупрозрачный столик, под которым лучи раскладываются на все цвета радуги. На поверхности стола сиянием сменяют друг друга буковки и символы данных о спектре солнечного света, уровне радиации, плотности потока космических частиц и показателях магнитного поля Земли. После первых катаклизмов на планете у каждого в городе есть похожие столики. Они помогают отслеживать изменения солнечной активности и напряжённости магнитного поля планеты. Нам мало кто рассказывает о том, что случилось почти сорок лет назад.

По рассказам покойного деда, было что-то вроде мощных выбросов на солнце и сдвига тектонических плит. Мама говорит, что из-за солнца земля стала плавиться и потекла, но я думаю, что это не так. Если бы земля стала плавиться, никто бы не выжил. Земные плиты сдвинулись по какой-то другой причине. Как нам рассказывали в школе, они смещались, поднимая уровень океана, пока бо́льшая часть суши не была затоплена. Остался совсем небольшой клочок земли. Границы нашего земного острова надежды облизывает мутная вода, погребшая под собой наследие человечества. Я с трудом верю в излагаемую государством слишком стройную теорию того, почему мы все так плохо живём. Но сейчас я стараюсь об этом не думать.

Вчера опять поздно лёг, тяжесть распирает голову изнутри. Я едва передвигаю ноги, полусонными глазами выискивая вдоль стены проход в коридор. Мне повезло. Меня заселили в квартиру с окнами, выходящими в просторный двор. В моей комнате с утра почти всегда светло. Интерьер здесь скуден и строг, но есть всё необходимое. Кровать, столик, потайной шкаф для одежды, несколько пустых полок (не понимаю, зачем они мне), да и всё. Прикроватную тумбу я вытащил ещё месяц назад на свалку, чтоб не занимала место. Вообще-то она принадлежит Корпорации, как и моя квартира, да что там – как и я сам! И тумбу выкидывать без разрешения нельзя, но я сделал это. Поздно вечером, чтоб особо никто не видел. После этого в комнате стало просторнее. Я иду босиком с чуть прикрытыми глазами. Меня слегка ведёт в сторону, я опираюсь левой рукой о гладкую полированную настенную панель, в то время как ноги, заплетаясь одна о другую, несут к ванной.

Дверь в исследовательскую приоткрыта: на прямоугольном столе два белых микроскопа с вытянутыми шеями штативов. Мои верные соратники. Молчаливые, гордые, но откровенные. Невидимое силовое поле растворяется, когда я подхожу к проёму, ведущему в ванную. Прохладные серебристые струйки, падая на лицо, смывают с меня остатки сонной пелены. Душ здесь не бывает горячим или очень тёплым, здесь экономят на подогреве. Обычно он холодный или чуть тёплый.

Включаются сушилки, и круглые капли воды с поверхности моего тела затягивает аквафильным полем в овальные отверстия, вертикально расположенные в ряд вдоль всей стены под душем. Теперь я абсолютно сух. Мама говорит, что так сушиться вредно. Поле вытягивает воду не только с кожи и волос, но и из организма. Я спрашивал об этом у техника, обслуживающего наш дом, он сказал, что это всё сказки и глупости. Я пока не знаю, кому из них больше верить. Быть может, каждый из них по-своему прав. Одно я знаю точно: сушилка – это невероятно быстро и удобно, поэтому я ею пользуюсь. Наверное, если бы это было совсем опасно, такие устройства не ставили бы в каждом доме в Центральном округе.

Я же теперь живу в элитном районе, в самом центре Мингалоса – мегаполиса, единственного города на всей сухой территории, где население превышает три миллиона человек. Здесь всё по-другому: все люди заботятся о своём здоровье и долголетии.

Моя мама и младшая сестра Никса живут на окраине Мингалоса, в квартире одного из многоквартирных домов с гниющими подвалами. Там всегда сыро. Болотистая илистая тина насквозь пропитала район, в котором я родился и жил до переезда в центр. В нескольких километрах от нашего дома начинался редкий лес с солёным болотом. За ним растянулись десятки километров вязкой сероватой жижи. Она осталась с тех пор, как много лет назад озеро вышло из берегов и затопило всё в округе. Вода отступила, но влажность осталась.

Сейчас меня мало это волнует, я перебрался в район для богатых и надеюсь однажды вытащить из нищенских трущоб маму и сестру. Мама давно на себе поставила крест, она почти не следит за собой, хотя ей ещё нет сорока. На маму я повлиять не могу, да и не хочу, взрослых бессмысленно пытаться менять, они всегда будут себя считать правее детей. Никса – другое дело. Ей всего одиннадцать, она закончит школу только через четыре года. До этого времени у неё есть шанс даже попробовать поступить в один из колледжей. Их совсем немного в городе, и в каждом из них огромный конкурс. Все говорят, что из трущоб почти никто никогда не выбирается, но я же прорвался, значит, и она сможет.

Я одеваюсь, попутно кидаю взгляд на зеркальную стену, в которой отражается тёмная каменная плитка ванной, подхожу чуть ближе и смотрю на своё лицо, ещё помятое после постели. Моё тело стало выглядеть лучше, с тех пора как полгода назад я стал ходить в бассейн и посещать тренировки по прыжкам между тумблеров – препятствий с отталкивающим силовым полем. До этого я занимался чуть меньше года рукопашным боем, но он не способствовал наращиванию рельефа. Увеличивались только сила и быстрота мышц. Но пока бассейн и тренировки не формируют из моих ста восьмидесяти сантиметров костей, мышц, жира и кожи необходимого отражения в зеркале. Лёгкая сутулость не уходит даже от хоть и редких, но интенсивных тренировок по укреплению мышц спины в зале рядом с бассейном. Руки выглядят недостаточно крупными, но ногами я доволен. В детстве мне приходилось много бегать, поэтому они у меня достаточно проработанные и рельефные. Мне хочется видеть в отражении железный пресс, но до него ещё далеко. В Центральном округе Мингалоса почти все либо худые, либо спортивные и подтянутые. Здесь культ спорта и здоровья. Для четырёхсот тысяч жителей центра работают несколько громадных спорткомплексов.

Тёмные волосы непонятного цвета растрёпаны, они густые и непослушные. Мама в детстве мне говорила, что густые волосы нравятся девочкам. Единственное утешение. По правде говоря, я не был в почёте у девочек, потому что с восьмого класса много учился и работал, не расхаживал с задранным носом, донашивал вещи за сыном маминой знакомой из второго подъезда. Меня считали занудой. Сейчас из воспоминаний о том времени остались только волосы. Они всё так же растрёпаны с утра, но потом я их тщательно укладываю. Здесь, в центре города, нельзя ходить растрёпанным, за это могут даже оштрафовать. Здесь нельзя выглядеть неряхой и носить грязные вещи, тебя могут отправить в клетку для бездомных до выяснения обстоятельств. Здесь нельзя бранно выражаться или ругать руководство Корпорации, за это могут посадить в тюрьму. Это плата за красивую и сытую жизнь.

Здесь много еды, самой разнообразной и вкусной, аппетитной и сочной, растительной и животной, полностью генно-модифицированной.

Глава 2

– Трэй Коулмэн, пожалуйста, не забудьте сегодня явиться в зал обсуждений за двадцать минут до начала сеанса вашей работы, – растекаются в коридоре звуковые волны женского голоса из аудиораспылителя.

Как же странно слышать своё имя. Даже за несколько лет работы в главной Корпорации страны я так и не привык слышать его. Мне напоминают о заседании. «Там же совсем нечего делать», – уныло заключаю я. Каким-то чудом в четырнадцать лет я был зачислен на курс экспериментальной (так называемой) инновационной программы по нейронаукам. Я попал на год раньше, потому что поступил в школу в пять лет, а не в шесть, как остальные дети. Для меня это огромная удача. Я не из тех заевшихся городских пижонов, за которых смогли замолвить словечко или внести нужную сумму для поступления. За моё обучение платила Корпорация. Почти за всё в городе и в стране платит Корпорация. Они монополисты практически во всём.

Первый год я прилежно отрабатывал учёбой потраченные на меня деньги. Я не пропустил ни одного занятия. Ходил даже с высокой температурой, шатаясь от головокружений. Однажды голову из-за гриппа окутал такой дурман, что я перепутал одного из преподавателей с приятелем по курсу, за что мне был сделан строгий выговор и снята часть выплачиваемой стипендии на следующие полгода. Но даже несмотря на это я продолжал прилежно учиться, хватаясь всеми руками и ногами за спасительную соломинку – колледж.

С третьего семестра меня стали переводить на работу в Корпорацию, засчитывая её в качестве учебной практики. Сначала я приходил 2–3 раза в неделю на несколько часов, но потом стал проводить на территории Корпорации времени ещё больше. Потом, честно говоря, не помню, что со мной происходило. Совсем ничего. У меня словно бы случаются провалы в памяти. Вернее, случались, сейчас вроде уже нет. Я ходил в университетскую клинику, но доктор холодно мне сказал, что это нормально. Сканирование клеток мозга и связей между ними не выявило ничего особенного. В тот момент я совсем немного знал об этом, поэтому подробно расспрашивать о состоянии мозга врача не стал. Иногда я не могу вспомнить даже имена преподавателей с третьего курса или то, как они выглядели. Меня это пугает, до поступления в колледж со мной такого никогда не случалось. Это не мешает мне работать, всё, что надо, я хорошо помню, но некоторые моменты не могу вспомнить в деталях. Надеюсь, однажды я разберусь в этом вопросе и восстановлю память. Главное – что я не забыл свою семью, свой дом и откуда я. Мы – то, что мы помним. Больше у нас ничего нет.

В этом году моя практика прошла в лабораториях на работе, правда вот уже как три месяца мне разрешили бывать в них не чаще трёх раз в неделю. В остальное время я посещаю колледж и дописываю диплом, тесно связанный с новейшими разработками Корпорации. Не могу сказать, что мне нравится писать диплом. Склеивать фразы в предложения, создавая бесконечное полотно текста, невыносимо однообразно и занудно. Временами совершенно не знаешь, что вообще можно написать. Меня выручают практические наработки в лабораториях Корпорации. Отчёты я включаю в содержание дипломной работы. На них я буду опираться во время защиты этим летом.

– Трэй Коулмэн, старший сотрудник отдела, подтвердите своё участие, – не унимается мелодичный голос женщины, которую я миллион раз слышал, но никогда не видел вживую. Интересно, она вообще существует или это имитация?

Я вылетаю из ванной, проскакивая через силовое поле. Меня успевает тряхнуть и слегка подбросить в воздух. Мышцы рук и ног свело. Скулы напряжены, ощущения внутри них болезненны. Я опять забыл выключить свет, сработал предохранитель силового поля. «Чёрт, когда же я, наконец, выучу это простое правило – провести ладонью по правой плитке сбоку от проёма, и свет сам гаснет, – думаю я, немного приходя в себя после встряски. – И зачем вообще эти силовые поля, что за болван их придумал!» Руки и ноги отпускает.

– Подтверждаю своё участие, – слегка запыхавшись, отвечаю я и по холодку вдоль спины понимаю, что стою в одних трусах. Хорошо, что с той стороны аудиораспылителя меня сейчас могут только слышать, но не видеть.

– Заявка подтверждена, – журчит всё тот же приятный женский голос. Зачем она говорит «заявка»? Я не подавал никаких заявок. Это инициатива отдела – отправить меня на собрание. Я не хотел этого. Ладно, без толку мусолить свои нехотения в мыслях, это всё равно ничего не изменит. Мне в любом случае там нужно появиться.

Я неспешно иду в комнату, уже чуть бодрее. Сковывающие ощущения после воздействия силового поля рассасываются. Я начинаю одеваться. Одежда удобно прилегает своей шелковистостью к телу. Таких вещей я никогда не носил в нашем округе. Первый раз я надел форму в пятнадцать лет, когда проступил в Университетский колледж, спонсируемый Корпорацией. Я совершенно не чувствовал эту одежду. Она сидела на мне настолько удобно и комфортно, что складывалось впечатление, будто её вообще не существует. Штопаные ситцевые рубашки, натирающие подмышки, поношенные, местами протёртые, тысячу раз стираные тёмные джинсы, дырявые кеды – из таких вещей складывался мой скудный гардероб. После всех мучений и терзаний по поводу дискомфорта во всём теле удобная, эластичная одежда из современных технологичных материалов казалась мне космическим чудом. Я боюсь даже думать, во сколько она обходится Корпорации. За годы учёбы носить современную одежду стало уже привычным делом. Иногда удаётся что-то прихватить для мамы у коллег-женщин, которые желают избавиться от ещё вполне приличных на вид вещей. Маме нужнее комфортная одежда. С тех пор как погиб Дэйв – мой отчим, она осталась одна обслуживать квартиру и кормить наши с Никсой вечно голодные рты.

В животе урчит, надо бы подкрепиться. Следую на кухню. Проём, ведущий туда, располагается с той же стороны, что и вход в исследовательскую. В квартире, любезно предоставленной мне Корпорацией, нет столовой или даже намёка на неё. Только кухня, где стоит крохотная плита, холодильник и небольшой выдвигающийся столик. Кухня маленькая, но светлая и приятная. Когда Никса первый раз приехала меня навестить полтора года назад, она была так сильно удивлена кристальной чистоте на кухне, что тут же с восторгом воскликнула: «Здесь как в домике из листочков белой бумаги!» Она приложила свою малюсенькую бледную ладошку с сиренево-синими мраморными прожилками к сверкающим белизной панелям на стене кухни и провела ею до пола. «Какая скользкая! Я думала, она окажется шершавой», – удивлённо вскрикнула она и, заулыбавшись, кинулась ко мне обниматься. Никса тогда едва доставала макушкой до моего пупка. Невозможно даже вообразить, насколько она была счастлива в тот момент, когда наконец-то вырвалась из затхлого гнилостного района с покосившимися чернеющими от грибка стенами и очутилась здесь, в светлом, чистом доме, на сверкающей кухне. Хотя Никса и не единокровная мне сестра, у нас нет никаких разграничений. Она любит меня как кровного брата. После смерти её отца Дэйва семь лет назад я стал для Никсы кем-то вроде старшего опекуна, почти родителя.

Я вырываюсь из потока мыслей о семье и подношу руку к полупрозрачным створкам холодильника. Они моментально отворяются, и моя рука тянется к сочному помидору. Не знаю отчего, но сейчас я хочу отправить в рот кусок именно этого насыщенно-красного, спелого фрукта (да-да, помидор – это фрукт, сам долго удивлялся, когда узнал).

Несколько помидоров вчера принесла служба доставки еды. Я их тотчас убрал в холодильник, чтоб наутро они сохранили свою свежесть. Предвкушая, как бархатистая мякоть будет таять на моём языке, а сладко-солоноватый сок потечёт по нёбу, я откусываю помидор. Мои зубы вонзаются в плоть помидора, но в этот момент происходит что-то совсем не то, что я себе вообразил. Вместо сочного, бархатистого, нежного привкуса на моём языке остаётся прогорклый, водянистый осадок. Мои глаза начинают бегать в поисках места, куда можно выплюнуть кусок отвратительной гадости. Замечаю открытый под подоконником пустой контейнер, в котором мне принесли вчера еду, и поспешно сплёвываю в него откушенный кусок. Следом плюхается и сам помидор. С омерзением смотрю вниз на вытекающую из фрукта водянистую субстанцию. Во рту неприятно вяжет, как будто меня заставили съесть стакан черёмухи и закапали сверху йодом. Вкус того и другого я помню с детства.

– Мистер Коулман, полчаса до выхода, – произносит из коридора женский голос.

«Какие полчаса?! – бормочу я под нос, глядя на часы. – Здесь пешком прогуляться меньше десяти минут». На часах тем временем 8:21. Моя рука тянется в холодильник, чтобы всё-таки что-нибудь выудить оттуда. Желудок сильно урчит. Вчера я его оставил без ужина. Нащупав гладкий пакет с творогом, я уныло вытаскиваю его из прохладной камеры. Творог из искусственного молока, кислый и бесполезный. Комки молочной субстанции оседают на зубах, отчего те неприятно скрипят. Хочется выплюнуть, так же как и помидор. Я доедаю, потому что впереди длинный рабочий день с одним перерывом на обед. Корпорация нас кормит разной едой, иногда даже весьма съедобной, но временами попадается совершенно невыносимая. Я представляю, каково моему желудку всё это переваривать. «Никсу бы вообще вывернуло от всего этого», – проносится в голове.

У моей сестры с детства аллергия на некоторые белки, содержащиеся в генно-модифицированных продуктах. Она старается их избегать. После приёма такой пищи у неё распухают щёки, лицо делается пунцово-красным, она кашляет и задыхается. Единственный доктор на весь район, иногда заскакивающий к нам в квартиру, приносит самые дешёвые противоаллергические таблетки. Только на них Никса и живёт. Из леса я раньше приносил ягоды, грибы, некоторые коренья. Дедушка меня научил немного в них разбираться. От него у меня тяга к естественным наукам. В своё время, чтобы прокормить нас, он входил в радиационную испытательную камеру и проводил там опыты. По образованию он вроде был химик, но я точно этого не знаю. Мама сама путается, кем был её отец – мой дед.

После обширных затоплений и сокращения части суши были повреждены многие заводы, фабрики, размыта почва полей с растительными культурами. Люди стали стекаться в центральные регионы, куда вода на материке не добралась. От страны осталась треть. На наших школьных картах материк с двух сторон закрашен голубой штриховкой. Это значит, что там сейчас вода, а раньше была суша. Страну разделили на одиннадцать регионов и дали название Аридафия. Несколько десятков лет назад страна называлась по-другому, но об этом говорить запрещено. На уроках географии и истории нам рассказывали, что совсем немного суши клочками разбросано по планете. Земля сделалась по-настоящему голубой. Наверное, из космоса один сплошной водянистый шар с облаками.

Я никогда не был в космосе, но, должно быть, там безумно интересно. Как бы хотелось там однажды очутиться. Я люблю путешествовать, точнее, перемещаться в доступные места. Была бы моя воля, я бы стал географом-путешественником. Мистер Вандервал, наш учитель географии, как-то говорил, что вода убывает и постепенно суша отвоёвывает свои законные территории. Я склонен ему верить.

На планете всё быстро меняется. Многие виды растений, насекомых, птиц и животных исчезли из-за климатической катастрофы. Потребовалось выводить новые сорта растений и новые подвиды животных. На базе нескольких институтов и сельскохозяйственных предприятий создали Корпорацию, которая и занялась обеспечением продовольствием людей. В Корпорации проводили многочисленные эксперименты, пытаясь ускорить процесс мутаций самыми разными способами. Наш всегда немного циничный школьный учитель биологии однажды сказал: «Спасая свои драгоценности и деньги, люди позабыли спасти свой самый главный клад – знания. Когда всё стало топить, нужно было сохранять технологии, а не набивать карманы золотом и бежать».

Лишь спустя несколько лет, когда я начал учиться в колледже, я сумел понять, о чём он говорил. Многие методы генной инженерии и отлаженные технологии действительно были утеряны, их пришлось восстанавливать, нарабатывая новый опыт, иными словами, вновь изобретая велосипед.

Так мой дед стал одним из участников этого безжалостного испытательного плацдарма. Мама рассказывала, что, когда с едой всё было совсем плохо, он часто сам подряжался идти в радиационную камеру. Желающих было немного, поэтому его там только приветствовали. Вечером в своих руках с распухшими чернеющими венами он приносил хлеб, масло, немного сушёных фруктов и сыр. Деньги ему выдавали в конверте, но на них всё равно было трудно купить еды. Витрины продовольственных магазинов пустовали. Ночью мой дед кряхтел и кашлял, ворочаясь и будя всех своими протяжными стонами.

К удивлению всех, дед прожил довольно долго, дотянув почти до семидесяти лет. Я помню его лишь до своих девяти лет. Он ходил с палочкой, кряхтел. Все его суставы, разъеденные облучением и химией, скрипели с невыносимой болью. Правда благодаря удивительной жизнестойкости это не мешало ему оставаться бодрым и энергичным. Я им всегда по-настоящему восхищался. Скрюченный суровой болезнью, едва разгибавший воспалённую спину, он гордо вышагивал по заболоченному лесу, расчищая тростью дорогу от кустиков брусники. Он стал для меня примером мужественности и стойкости.

Его не стало в тот год, когда мне должно было исполниться десять. Я лишь помню его совсем почерневшие, будто налитые синеватым свинцом жилы и спокойное лицо с закрытыми глазами, рыдающую мать, грустную бабушку. Он мог бы пожить ещё, но радиация бескомпромиссно забрала у него десяток, а может, и несколько десятков лет его бодрой и энергичной жизни. За кусок хлеба Корпорация потребовала здоровье и жизнь родного человека.

Корпорация забирала не только здоровье, но и устраивала закономерный передел власти. В Аридафии ещё тридцать лет назад существовали исторически оставшиеся от предыдущего государства три ветви власти: законодательная, исполнительная и судебная. Сенат и Совет представителей от регионов избирались из числа обычных людей. В стране был президент и худо-бедно работали суды. В Совет представителей постепенно стали набирать выдвиженцев от Корпорации. В первое время их могло быть не более десяти процентов, но со временем это число довели до половины.

Сперва Корпорация была государственной, общей, но потом одна группа людей исхитрилась реорганизовать её в частное предприятие. Они же выдвинули своих людей в Сенат, который теперь почти полностью состоит из членов Корпорации. Президент в стране стал постепенно терять позиции. Корпорация же, напротив, начала сама обеспечивать людей работой и пропитанием. Год от года еды становилось всё больше. Корпорация не пошла по пути завоевания власти, она тихо нанесла удар по самому слабому месту людей – чувству голода. Постепенно один за другим регионы подчинялись всесильному влиянию этой организации.

Корпорация монополизировала все новые сектора хозяйства страны. Втайне от президента, а возможно, с его молчаливого согласия, члены совета корпорации начали разрабатывать летательные аппараты и корабли, оснащённые вооружением. Несколько лет это держалось в секрете, пока два года назад оккупированный корпоратами Сенат не объявил импичмент президенту и не попросил его добровольно уйти с должности. С тех пор многое изменилось, законы ужесточились. Корпорация стала управлять страной, ставшей её частью. Столицу окончательно перенесли в Мингалос, а исполняющим обязанности президента страны стал глава Корпорации Кейн Рид.

До выборов нового президента разрешалось в ограниченном объёме выращивать свои собственные сорта домашних культур и употреблять растения из леса. Два года назад это строжайше запретили. Теперь в пищу можно использовать только продукцию, произведённую на фабриках корпорации. Если о нарушении узнаёт экологическая полиция, провинившегося сажают в тюрьму. Тех, кто занимается выращиванием и продажей натуральных овощей, фруктов или животных, могут расстрелять.

Мама не раз оброняла, что изменения в законах принесли в семью одно горе. Бабушка не застала нововведений, она спокойно кормилась из леса летом, делая запасы на зиму. В конечном счёте я и мама нормально перенесли тотальный переход на генно-модифицированные продукты, но вот Никса часто сваливается с приступами. Это мешает не только её здоровью, но и учёбе. Я переживаю за неё. Иногда я хочу постучаться в отдел биомедицинских исследований и сказать им: эй, ребята, может, изобретёте что-нибудь противоаллергическое от корпоративной дряни? Правда, вряд ли мы кому-то нужны с нашими мещанскими проблемами…

Кое-как доев, я встаю из-за столика, который тотчас же вдвигается обратно в стену. Я направляюсь в комнату, где в течение сорока минут изучаю компендиум со списком работ на сегодня. «Построение коннектомов в височных долях fx589s, прицельная стимуляция мозжечковых проводящих путей у объекта Румбус-44… Так, это понятно, что-там дальше? – проговариваю я полушёпотом. – Где же? А вот… Завершение анализа метаданных по распознаванию мыслительных образов…»

Откладывая компендиум в сторону на кровать, я понимаю, что сегодня вновь насыщенный день с десятками самых разнообразных задач. Впрочем, каждый рабочий день в Корпорации именно такой. У всех пятидневная рабочая неделя. Но часто люди выходят на работу и в субботу, поэтому остаётся всего один выходной. У меня бывает так, что даже его не получается провести с пользой для себя. Прошлое воскресенье я готовил длинный отчёт и лёг почти в два ночи. Сегодня среда, до выходных ещё три рабочих дня вместе с этим, поэтому я стараюсь держать себя в тонусе.

На оконных часах 09:25. Свет гоняет перламутровые блики по стеклу. На улице уже вовсю печёт яркое весеннее солнце. Если верить старожилам, несколько десятилетий назад оно пекло не так сильно. Я натягиваю тонкие серебристо-белые брюки, сверху набрасываю светлую рубашку из ткани джерси, пронизанной нановолокнами. На плечи как влитой садится тёмно-синий пиджак из шёлка и кашемира. Это моя рабочая униформа. Да, Корпорация на одежде не экономит. Руководству важно, чтобы сотрудники одевались со вкусом и выглядели почётно. Мне нравится то, как я одет. Четыре года жизни в деловом центре города научили меня разбираться в одежде.

Я выхожу на лестничную клетку. Её просторы отражают гулкие шлепки подошв моих ботинок. Вокруг пахнет фиалками и чем-то ментоловым. Я знаю, это синтетический ментол, но мне всё равно нравится. От начальника дома я однажды узнал, что ментол не только морозит воздух, но и осаждается на поверхности кожи жильцов и придаёт их лицам бодрый и свежий вид. В городском центре все должны выглядеть безупречно.

У меня вся эта клоунада вызывает смешанные чувства. С одной стороны мне приятно, что люди за собой следят, но здесь это превратилось в некий культ нарциссического бешенства, граничащего с помешательством. Люди сделались противоестественными, став больше похожими на манекены. Многие жители Центрального района даже не хотят лишний раз улыбнуться, потому что это приводит к появлению мимических морщин.

Я иногда скучаю по родным, тёплым и по-настоящему душевным людям окраин. Их лица иногда красные, иногда розово-румяные или загорелые, на них можно увидеть множество морщин, настоящих, не скрываемых. И всегда ясные, блестящие, искренние, светящиеся изнутри глаза. Бывает, идёшь вдоль посёлка из деревянных построек на самой окраине у болота. Там сидят старики и старушонки, одетые бедно, в штопаное, но всегда чистое. Смотришь в их глаза, а там отражаются крохотные белёсые блики света. Коричневые, тёмно-серые, зелёно-бурые крапинки украшают радужки их глаз, не по годам детских и добрых. Эти старики никогда не задирают голову.

Всякий раз, прогуливаясь вдоль этих домов с сидящими на порогах пожилыми людьми, я вспоминал свою бабушку и её тёплые руки. Всё её лицо измяла старость, словно превратив в постиранную наволочку, стерев былую красоту молодости, но вот руки пожалела. Жизненная сила не позволила времени изрезать впадинами ладони. Они у бабушки всегда были как будто молодые. Всегда мягкие, нежные, почти без жилистых морщин, как бывает у других стариков. С мыслью о бабушке я спускаюсь в лифте. Мне всегда тепло и хорошо на душе, когда я думаю о ней.

Мне кажется, я всё-таки простой парень, намного проще, чем все эти франты из Центрального округа, но я должен мимикрировать и притворяться, чтобы не выдать себя. Я вынужден подражать их повадкам, их надменным и точёным, как будто бы ленивым движениям, копировать их слегка задранный вверх кончик острых подбородков. Иногда я увлекаюсь, и мне словно начинает это нравиться. В такие моменты я с испугом отмечаю, что становлюсь похожим на них.

Но сейчас внутри за грудной клеткой слева растекается тепло, тепло светлой памяти о руках моей бабушки. Последнее, что вынимаю из воспоминаний о ней, – сухие слёзы в глазах матери, когда она вернулась с похорон почти пять лет назад. Бабушка так и не застала моего окончания школы, но она так хотела нарядить меня в праздничный костюм.

Створки лифта размыкаются, и я сразу попадаю во двор нашего многоквартирного дома. В Центральном округе нет частных домов, в основном здания Главной корпорации страны. Все эти постройки величественны и монументальны. Каждая из них передаёт свой неповторимый стиль и отражает руку мастера-архитектора, проектировавшего её. После затопления часть зданий, в особенности высотных, разобрали, какие-то укрепили и перестроили. Центральный округ сверху похож на многослойный круг. Каждый периметр круга вписан в бо́льший по нарастающей от центра к окраинам. Многие строения возведены в форме дуг, являющихся частью своего периметра. В своё время я насчитал в городе одиннадцать таких периметров. Внешний периметр отделён красивым высоким забором, вход в центр строго по пропускам.

Примыкающие к центру районы строились преимущественно для обслуги центра. Дальше разбросаны районы для богатого и среднего класса. А за их границами начинаются беспросветные трущобы бедняков, с юго-востока переходящие в деревянные строения стариковьего посёлка. Средний возраст жителей этого селения больше восьмидесяти лет. Туда свозят стариков, немощных, больных и одиноких. Они не нужны ни бедным трущобам, ни богатому, динамичному центру, они уже отработанный материал.

В своё время мама отвезла туда на попечение и бабушку. Я до сих пор ей не могу этого простить. Бабушка там не смогла прожить и полутора лет. Её горло сдалось в плен лёгочному кашлю, а ноги перестали слушаться. Я старался навещать её, когда вырывался из дома. Видел, что с каждым днём её некогда блестящие стёклышки глаз тускнели, делаясь блёклыми и невыразительными. Её глаза мутнели подобно донышку старой тары, на десятилетия запрятанной в дальний тёмный угол со свисающей по стенам паутиной. И однажды пришло известие о её кончине, тихой и безмолвной…

Я шагаю по сероватой плитке пространства между четвёртым и третьим круговым периметром. На плитке дифракционное покрытие. Когда лучи света в полдень попадают на него, поверхность переливается разноцветными бликами в виде геометрических фигур, подогнанных своими гранями одна к другой. Я смотрю под ноги, пытаясь увидеть дифракционный световой рисунок, но солнце ещё не в зените, и плитка бледна. Я ускоряю шаг, боясь опоздать на собрание перед рабочим днём. Пересекаю второй кольцевой периметр, проходя под высокой аркой.

Слева возвышается один из центральных корпусов исследовательского комплекса корпорации. Какое-то время я иду и разглядываю зеркальные, абсолютно гладкие остеклённые поверхности здания. Оно сияет сапфирово-синим оттенком с оранжево-жёлтыми отблесками солнечных лучей на гранях. Здание спереди похоже на усечённую вытянутую пирамиду. Очень сильно вытянутую. Сверху от самой крыши отходит полудуга, уходящая кзади до самой земли. Таких строений насчитывается целых пять. Местные их называют «пятернёй» или «близняшками».

Я отворачиваю голову и теперь смотрю прямо. Передо мной возвышается невероятных размеров, закрученная в двойную спираль, стремящаяся в самые небеса громада. Некоторые жители города называют её ДНК. Здание ДНК главное в ансамбле. Сегодня ДНК на месте, спирали неподвижны, значит, все в городе, даже президент Корпорации. Вдоль левой волнистой поверхности здания вертикально выстроены крупные белоснежные буквы PLASMIDA. Корпорация названа в честь кольцевых молекул ДНК, которые могут самостоятельно себя копировать.

Основная деятельность компании вращается вокруг производства генно-модифицированных растений и животных. После катаклизмов условия на уцелевших участках суши сильно изменились, климат сделался капризным и непредсказуемым. Пришлось выводить новые сорта растений и животных. По крайней мере нам так объясняли в школе, а потом и в колледже. Но Корпорация занимается не только этим. Несколько лет назад открыли отдел исследований мозга, в который меня приняли на работу ещё студентом. Именно туда я сейчас и направляюсь. Это здание-близнец справа от головного корпуса.

Я поспешно запускаю руку в нагрудный карман пиджака и нащупываю вытягивающий тепло металл цилиндрического жетона. Пальцы ощупывают поверхность на верхней грани цилиндра. Там красуются два витка спирали ДНК. Мои пальцы уже привыкли к этому рисунку. Если бы я был незрячим, то, наверное, узнавал бы этот символ лучше всех остальных. Вынув жетон, я бросаю не него беглый взгляд. Цилиндр влажный от пота. Почему я сегодня нервничаю? Обычное утро перед самым заурядным рабочим днём.

На входе стоят два металлических дройда с синтетическими вставками вместо суставов. Это последние модификации охранных боевых роботов. Они сканируют моё лицо. Этого не видно со стороны, но я знаю, что их датчики скользят по всем неровностям и шероховатостям моей кожи, анализируют цвет и форму зрачка, сопоставляют с хранящейся в базе данных информацией. Створки входных дверей растворяются, меня пропускают внутрь, и я прохожу дальше.

Передо мной восьмигранное ограждение с блоком для предъявления цилиндрических жетонов. Ограждения сложено из металлических перекладин, замыкающихся в единый периметр. В центре ограждения платформа с тремя лифтами. Несколько охранников о чём-то беседуют. Один толстяк, он явно злоупотребляет ГМО, и двое худых и поджарых. Самый полный стоит спиной. Услышав мои шаги, он разворачивается. Двое других кивают, натягивая улыбки и тут же горделиво запрокидывая головы.

– Доброе утро, мистер Коулман, – добродушно улыбаясь, произносит он. С его волос на лбу скапывает пот. Видно, что чрезмерный вес затрудняет теплообмен, охраннику нелегко в весенне-летний период, когда солнце нещадно прогревает всё здание. Системы кондиционирования работают только в верхних этажах, внизу их нет. Вероятно, в целях безопасности или по каким-то другим причинам.

– Здравствуйте.

– Как ваше настроение, мистер Коулман? – спрашивает тот же охранник.

Зачем он это делает? Какая ему разница, какое у меня настроение? Ему же абсолютно плевать, как и всем вокруг.

– Спасибо, хорошо, – спокойно отвечаю я, слегка поджимая губы.

– Вставляйте ваш жетон в этот проём, – произносит он и указывает ладонью на круглое отверстие с ярко-зелёным ободом вокруг на верхней грани полутораметрового цилиндрического блока. – Впрочем, вы и сами всё знаете, мистер Коулман, – словно почувствовав моё смущение и раздражение, добавляет охранник.

– Да, сейчас, – отрешённо отвечаю я и опускаю жетон в цилиндр.

Раздаётся одобрительный сигнал, и одна из металлических перекладин ограждения опускается вниз, открывая проход. Теперь я увижу свой цилиндрический жетон, только когда доберусь до своего отдела. По системе трубок он проследует прямо до самого рабочего места. Лифт сам меня отвезёт на нужный этаж, а потом закроет свои двери и спустится обратно вниз. В Корпорации не любят незваных гостей. Всё работает так, чтобы обезопасить здания от несанкционированного проникновения посторонних.

Лифт довозит меня до шестого этажа, и я слышу, как уже набивший оскомину знакомый женский голос объявляет: «Пять минут до начала собрания в отделе нейроморфных исследований».

Спокойно сворачиваю направо и двигаюсь в сторону переговорной, где мне не рады, здесь вообще никому не рады. Радость, грусть, печаль, веселье для многих из этих людей незнакомы. Их лица практически всегда отражают лишь одно – холодное безразличие. В помещении светло до неприязни. Эта белизна стен словно просвечивает тебя насквозь, утомляя глаза. Я начинаю часто моргать, окидывая взором присутствующих.

Все сидят вдоль длинного сильно вытянутого эллипса поверхности стола, отливающей серебристым металлом. Их здесь человек двадцать, я знаю лишь некоторых, с кем-то встречаемся на обедах или в перерывах, но почти никогда не разговариваем. За их спинами три больших окна, свет слепит, глаза самопроизвольно щурятся. Сквозь яркие потоки успеваю заметить здоровяка Тода и черноволосую Агафию, они о чём-то переговариваются полушёпотом. Почти все стулья заняты.

Я немного привыкаю к свету. Ещё раз окидываю всех взором. На меня устремляются несколько десятков глаз, обычно безразличных, но сегодня будто бы смотрящих в мою сторону с укором. Я киваю и протискиваюсь между стеной с окнами и стульями к единственному свободному месту рядом с Агафией. Она сжалилась надо мной и оставила стул специально для тех, кто приходит впритык, – для меня. Я у неё не спрашиваю, но уверен, что именно так и было. Пока я протискиваюсь, в центре стола Фредерик Пош – руководитель отдела нейроморфных исследований, сорокалетний светловатый мужчина с лёгким намёком на бакенбарды (единственный, кто помимо Агафии и Тода способен на какие-то эмоции в этом сонном царстве) берёт вступительное слово, чтобы ввести собравшихся в курс дела.

– Друзья, коллеги, – начинает он словно играючи, – сегодня у нас не просто собрание, а юбилейное событие. Ровно пять лет назад в этот день в Корпорации был создан отдел нейроморфных исследований, как вы все хорошо знаете, задачей которого является изучение возможностей человеческого мозга и влияния различных факторов на человеческий мозг.

Я слушаю вполуха, наконец, примостившись на сиденье по левую руку от Агафии.

– Ты чего опять впритык? – спрашивает она шёпотом на фоне говорящего Поша.

На её лице недоумение. Я бы мог не реагировать, но она точно чувствовала себя смущённой, когда просила никого не садиться рядом с ней. Мне следует извиниться, но я не хочу, поскольку формально я не опоздал, а пришёл вовремя. Я и без того частенько работаю дома до полуночи, доделывая отчётную работу или возясь с образцами в домашней исследовательской лаборатории.

– Эмм, да маме звонил, – отчего-то вру полушёпотом я, слегка розовея. – Нужно было.

Мне не хочется врать, но приходится. В этом обществе будто бы не получается без лжи. Тебя так зажимают неудобными вопросами и упрёками, что врёшь с каждым днём всё больше, это становится частью обыденности. В центре все должны быть идеальными и иметь безукоризненную репутацию. Я не знаю, отчего я вру больше – от желания казаться лучше, чем я есть на самом деле, или оттого, что боюсь быть отвергнутым этим элитным обществом и навсегда брошенным в трущобах без малейшего шанса для себя и Никсы.

– Ты успел сегодня посмотреть план работ? – шепчет следующий вопрос Агафия.

Её шелковистые, смоляные длинные пряди спадают на плечи, а ореховые глаза сияют живым огоньком пытливого ума. В коже Агафии заметен лёгкий кофейный оттенок. Она блестит в солнечном свете, бесцеремонно разбрасывающем свои лучи через оконный проём. Она единственный человек, который способен искренне говорить со мной. Но даже она будто бы успела покрыться налётом чопорности и надменного безразличия к своим двадцати четырём годам.

– А, понятно. Сегодня объявят… – Она не успевает дошептать.

Тод толкает локтем Агафию в правый бок, она тотчас разворачивается и одаривает его сердитым взглядом. Он задирает бровь, хмурится и едва заметным движением головы указывает в сторону говорящего начальника отдела. Мы оба смолкаем.

– В этом году мы запускаем новый масштабный проект, уважаемые коллеги, – продолжает вещать начальник Пош, – по нейроуправлению дистантными объектами с помощью трансляторов волновой активности мозга.

«Что-то знакомое, – проносится в моей голове, – говорят же про нашу разработку». Мои мысли где-то далеко. Зря я соврал Агафии, что говорил с мамой. Мой мозг теперь прокручивает воспоминания о доме, о маме, о Никсе. «Совсем забыл. Нужно забронировать билет на поезд до нашего района. В выходные я еду в родную квартиру», – думаю.

– Занимается этими исследованиями вместе с написанием дипломной работы по этой же теме мистер Коулман, – глядя в мою сторону и хитро улыбаясь, произносит Пош. – Мистер Коулман у нас главный претендент на то, чтобы возглавить лабораторию нейроуправления дистантными объектами силами нашего мозга.

«Что?! – разрывается внутри меня. – Возглавить лабораторию?!!»

– Мистер Коулман, приподнимитесь, пожалуйста, пусть все на вас посмотрят, – глядя на меня в упор, просит начальник Фредерик Пош.

Я встаю, заливаясь краской. Мой взгляд косится вправо на Агафию. Вообще-то это она должна возглавить лабораторию, она старше и опытнее. Мне будет девятнадцать, а ей уже двадцать четыре. Она намного дольше меня работает в Корпорации. Я стараюсь не вглядываться в выражение её глаз. «Чёрт, всё равно поймал», – думаю я, больно прикусывая губу. В её взгляде читается недоумение вперемешку с растерянностью, такой, какая случается обыкновенно с людьми, ожидавшими услышать нечто совсем иное, касающееся их самих.

– Так вот, мистер Коулман, – продолжает Пош, – может возглавить лабораторию в случае, если успешно сдаст выпускные экзамены, которые у него через три… эээ,верно ведь? Или четыре?.. – уточняет он.

– Что? – не сразу соображаю я, но тут же вдруг включаюсь и отвечаю: – Через двадцать четыре дня.

– Ну и славно. Мы желаем успехов мистеру Колуману, – подбадривающе произносит Пош. – Садитесь, пожалуйста.

Я выпалил число двадцать четыре, потому что каждый день отсчитываю дни до начала экзаменов. Самого значимого события в моей жизни. От них зависит всё дальнейшее в моей судьбе. Работа, карьера, жизнь в Центральном округе и, конечно, судьба Никсы.

Ещё несколько минут начальник говорит о приоритетных исследованиях, о планах по выделению дополнительных средств отделу. Все сидят с каменными лицами и молча слушают, даже Агафия. Я могу лишь догадываться, о чём она думает.

В конце собрания все тихо, почти бесшумно поднимаются со своих мест и начинают расходиться. Первым встаёт из-за стола Карвин с бледным, как белая мука, лицом и зализанными набок тёмно-русыми волосами. За ним поднимается Тод, почти одновременно с ним встаёт Агафия. Я сижу не шелохнувшись, пока не остаюсь один на один за столом с начальником, всё ещё окаменелый и даже испуганный.

– Это личное распоряжение главы корпорации, – кивая и улыбаясь, говорит мне начальник Пош, просматривающий очередной отчёт на поверхности стола с его стороны.

– Да, спасибо.

– Мы в вас верим, мистер Коулман, – последние слова Поша перед тем, как он встаёт и уходит.

Я тоже медленно поднимаюсь и выхожу. В голове нервом натянуты несколько мыслей о том, что делать дальше. «Какое вообще дело президенту самой большой Корпорации до меня? – встревоженно думаю я. – Может, Пош всё врёт, чтобы меня как-то взбодрить? – проносится следующая мысль. – Да вроде Пош не такой человек. Во всяком случае не замечал за ним такого».

Я следую дальше по коридору, направляясь в сторону нашей лаборатории. Ворох тревожных мыслей продолжают вертеться в голове. Я не боюсь ответственности, нет, напротив, я хотел бы повышения, но сейчас оно меня пугает. Опыта ещё совсем мало в моей практике. Да и если само высочайшее руководство обратило на меня внимание, значит, должность ответственная. «Или, быть может, им нужно найти крайнего, – всплывает в сознании, – человека, на которого можно будет свалить неуспех всего проекта. Вот и нашли молодого и неопытного меня. И всё! Конец карьере! Скажут, что опростоволосился, и уволят в лучшем случае, а ещё ведь и в тюрьму посадить могут за какое-нибудь нецелевое расходование выделенных средств. Никому не докажешь, что деньги тратил на дело, а что-то пошло не так». Глаза мои бегают по полу, когда я пересекаю входной проём, ведущий в лабораторию.

Последующие несколько часов невероятно утомительны, в голове копошатся мысли. На Агафии лица нет. Она держится молодцом, выдержки ей не занимать, сама ещё одолжит тому, кто попросит. Но бледность и лёгкая рассеянность выдают её внутреннее смятение. Она старается мне даже улыбаться, когда я спрашиваю, где взять тот или иной передатчик сигналов из мозга.

Сегодня у нас по плану подключать к вискам и лбу миниатюрные электроды, которые воспринимают сигналы мозга и могут передавать их на любое устройство, в котором есть выделенный приёмник. На следующей неделе нам предстоит опробовать электроды – передатчики мыслей из мозга в действии на тяжёлых летательных аппаратах. В Корпорации тестируют новые типы разведывательных манёвренных воздушных судов. Они хотят, чтобы пилоты управляли ими силой мысли.

– Как ты? – выдерживаю я дружественный тон, обращаясь к Агафии, когда Тод и его напарник Блэйн отходят в конец лаборатории за электродными платами.

– Ты о чём? – спокойно спрашивает Агафия, закрепляя шилообразный тонкий электрод прямо посередине макушки головы белой лабораторной крысы, обездвиженной миорелаксантом.

– Ну, эээ, – тут я понимаю, что не знаю, как именно подойти к теме. – Ну я о словах Поша…

– Всё в порядке, Трэй, руководству виднее.

– Ты серьёзно? – недоумеваю я.

– Абсолютно, – отрезает Агафия. – Лучше помоги мне зафиксировать электрод.

Я умолкаю и беру крысу за шею двумя пальцами одной руки и тут же перехватываю крохотный затылок её черепа свободной кистью. В воздухе запах палёной кости. Агафия трепанирует животному череп, чтобы добраться до мозговой ткани. В колледже я всегда ненавидел экспериментальную нейрохирургию, но здесь без неё никак. Чтобы зарегистрировать активность отдельных клеток мозга и сравнить с сигналом, подаваемым на внешние электроды, нужен доступ к живым тканям. Со времён двадцатого века ничего лучше этого изобрести так и не удалось. Надеюсь, когда-нибудь исследователей и врачей перестанут учить на живых организмах, а оставят их симуляции.

Тод недобро косится на меня из-за соседнего стола. Ему уже почти тридцать. Возможно, у него уже есть первые признаки седины, но они не заметны на фоне соломенного цвета его коротких волос. Он с самых первых дней в проекте. Я ему всегда не нравился. Он здоровый и крепкий, работящий. Я щуплый, обычный парень, да ещё из самого поганого района Мингалоса, который никто частью города-то не считает. Теперь, после того как объявили, что я могу возглавить лабораторию, Тод должен вообще меня возненавидеть. «Мне ещё нет девятнадцати, он зрелый человек. Я работаю не больше двух с половиной лет в проекте. Он с самого первого дня. Меня хотят назначить начальником лаборатории. А его даже не повышают в должности старшего лаборанта. Что-то здесь не так, – рассуждаю я, отворачивая нос от палёного запаха. – Хотя нет же! – Вдруг врывается мысль. – Я же единственный, кто обучался по новой усовершенствованной программе по нейронаукам, спонсируемой Корпорацией! Вот, наверное, почему меня повышают».

Эта мысль ненадолго меня успокаивает. Мой желудок перетягивает на себя фокус внимания. В животе утренний синтетический творог успел перевариться или не перевариться, а разложиться на молекулы, чёрт его знает. Я вообще не понимаю, как может усваиваться такая еды. Но мы, как крысы, загнанные в трюм корабля, едим всё, что есть. Скоро обед, это не может не радовать.

Я иду в переговорную, там уже заканчивают свои приготовления официанты. Мы едим всем отделом вместе. Для каждого отдела на этаже накрывается свой стол, общих столовых нет, за исключением холла в центральном здании, который иногда, по очень важным дням, превращают в банкетный зал. Только в такие дни сотрудники из разных отделов могут видеть друг друга. На одном из таких застолий по случаю празднования дня рождения Корпорации в октябре прошлого года мы и познакомились с Кристини. В тот вечер мы с ней буквально столкнулись лбами и с тех пор уже почти восемь месяцев вместе. Она похожа на ухоженную куколку. Изящная, немного строгая. У неё выращенные идеально ровные брови, ещё мне кажется, она как-то себя генно-модифицировала. Её кожа слишком уж светлая, почти молочного цвета. Мать Кристини занимает высокий пост в Плазмиде. Иногда Кристини дозволяется чуть больше, чем остальным сотрудникам её отдела.

Я присаживаюсь рядом с Агафией. Больше ни с кем из отдела сидеть не могу. Многие из них даже едят как роботы. Их руки двигаются подобно механическим держателям, почти как у механических кукол начала двадцать первого века. Возможно, только у Тода ещё более-менее естественные движения. Он занимается какими-то единоборствами. Ездит для этого специально на окраину города. Как-то Агафия мне сказала, что Тод даже умеет стрелять. Его приглашали служить в специальную армию Корпорации. Именно благодаря ей корпораты и захватили власть, но об этом никому говорить нельзя. Особенно за пределами центра. Там люди должны думать, что президент сошёл с ума, обленился и стал разваливать страну. И тут на помощь пришла Корпорация, добрая, светлая и желающая всем процветания. Те, у кого есть мозги, понимают, что это не так. Так просто не бывает в природе. Боюсь представить, что рассказывают в федеральных новостях о жизни в Мингалосе гражданам других регионов страны. Каково им там? Чем они живут?

– Тебе передать хлеба? – заботливо спокойным голосом спрашивает Агафия и уже тянется к корзинке с мучным.

– Да, спасибо, – отвечаю я и, мягко улыбаясь, смотрю на её профиль.

Как же я рад, что она со мной разговаривает. А ведь могла бы и насупиться. Но Агафия не такая. Она слишком умна, чтобы переваривать себя в яде негативных переживаний. За это она мне и нравится. Она честная и открытая, а ещё преданная любимому делу.

– Пожалуйста, – протягивает Агафия мне корзинку с хлебом.

Он выглядит красиво и даже аппетитно, но на вкус он не так хорош как на вид. На столе много разнообразной еды, разложенной на серебристых блюдах. У мамы на кухне почти вся посуда алюминиевая или из нержавеющей стали. Её посуда стёртая, кастрюли кривые, а сковороды почерневшие на дне. В центре у большинства жителей посуда либо из полимерного стекла, либо из наноплёнок, в которых всё готовится само под воздействием интенсивного сфокусированного излучения.

В корпорации строгий стиль интерьеров сочетается с предметами роскоши, такими как серебряная посуда и платиновые украшения на стенах и вокруг оконных рам. Роскошные залы и рекреации напоминают всем о могуществе и влиянии Плазмиды.

Я быстро орудую ложкой. Ещё с детства мне сподручней есть быстро. Агафия мне как-то говорила, что не стоит так торопиться, но я ничего не могу с собой поделать. Чувство голода и страх из детства, что завтра еды может не быть, заставляют мои челюсти работать в ускоренном темпе. В желудок сваливаются большие куски пищи, но он рад, что ему перепадает хоть что-то.

Сейчас Корпорация сумела обеспечить едой почти все регионы, если верить сводкам новостей. Но ещё десять лет назад были случаи, когда люди в отдалённых северных поселениях умирали от голода. Люди жалуются, что еда откровенно поганая, безвкусная, но терпеливо едят то, что им дают. Ничего выращивать самим всё равно нельзя. В лесу брать тоже ничего нельзя. Раньше мы с бабушкой часто обхаживали болота в поисках черничника или брусничной поляны. Тёмные ягодки там блестят, словно подобранные одна к одной. Если чуть сдавишь одну такую серо-голубую спелую ягоду, она тотчас лопается, и по пальцам разбрызгивается сиренево-фиолетовый сок. Он въедается, и его сложно чем-то отмыть. Так и ходишь до вечера с фиолетовыми пальцами. Экологическая полиция тогда не так строго следила за посещением лесов, как сейчас. Если бы сегодня кто увидел с такими пальцами, то могли бы назначить огроменный штраф или даже отправить за решётку.

Я отрываюсь от своих мыслей о голоде и детстве и оглядываюсь по сторонам. Волосы Карвина всё так же аккуратно зализаны, его взгляд бездумен и отрешён. Кажется, суп из генно-модифицированной жёлто-зелёной брокколи сам засасывается ему в рот. Напарник Тода Блэйн сидит рядом с Джес – заведующей всеми лабораторными исследованиями отдела. Если меня сделают руководителем лаборатории, она станет моей непосредственной начальницей.

Она аккуратно отправляет ложку с супом себе в рот, поправляя другой рукой блестящие выпрямленные рыжие волосы. Я почти ничего о ней не знаю. Она иногда приходит к нам в лабораторию, обходит все столы и что-то помечает на своём планшете. Никто точно не знает, что она там за записи ведёт, может, это она рассказал нашему шефу Пошу, что я работаю лучше других. Хотя какое там лучше других. Агафия – самая перспективная, потом Тод. Карвин и Блэйн всё повторяют за ними, у них нет своих идей и вдохновения, они лишь копировальщики.

За третьим столом в нашей лаборатории работают девушка с тёмными волосами и смугловатой кожей – Хартия и парень с широко расставленными как у рыбы-молота глазами – Одак. Мы с ними друг друга не замечаем. Они варятся в собственном соку. Обычно на обеденных перерывах они сидят вместе и тихо чавкают. Иногда мне кажется, что между ними есть какая-то связь, возможно, даже роман, но меня это не касается.

Я ещё раз окидываю взглядом стол. Никто ни с кем, ни о чём не разговаривает. За столом редко когда кто-то говорит, но сегодня особенно безмолвно. Агафия молчит как рыба, кажется, что рядом со мной сидит лишь её тень, призрачная и пустая. Я оглядываюсь вокруг и смотрю, как остальные тихо хлюпают супом. Через некоторое время все как по команде тянутся к подносам со вторыми блюдами. Сегодня из гарнира на выбор есть печёный красный картофель, тушёная фиолетовая капуста, плоские мучные спагетти с томатным соусом. Из мясного тефтели из волокон искусственного мяса, говяжья отбивная в чесночном соусе, бекон. Присутствующие безмолвно поедают второе и смотрят в сторону десертов.

Натуральной еды за столом нет. Всё выращено с применением генной инженерии. Заглядываясь в сторону Фредерика Поша, доедающего спагетти с оранжево-красным томатным соусом, я вдруг вспоминаю сегодняшний выплюнутый мною кусок помидора. Неужели и этот томатный соус сделан из таких же помидоров? Есть ли в них какие-то витамины и полезные вещества или осталась лишь форма? Я сам не замечаю, как на моём лице появляется выражение омерзения. Я больше не могу сидеть с этими людьми за одним столом. Они нафаршированы искусственными продуктами, они пропитались ими насквозь, равно как и я. Мне тошно от самого себя.

Я отвожу взгляд вниз, в сторону своей тарелки с почти остывшей суповой жижей, и краем глаза ловлю пристальный взгляд Тода, сидящего почти напротив меня. Я быстро поднимаю глаза на него и тут же опускаю. Он тоже почти ничего не съел. Почему он так на меня смотрит? Негодует, потому что меня хотят назначить начальником, или есть какие-то другие причины?

Пош начинает медленно подниматься из-за стола. Это сигнал для всех нас, что пора закругляться. Выходить из-за стола много позже руководителя считается дурным тоном и неуважением к работе. Я опять задерживаюсь, жду, пока все уйдут. Теперь в помещении нет никого, кроме обслуживающего персонала. Две женщины средних лет быстро убирают со стола. Поверхность белой скатерти стремительно пустеет.

Между каждой парой из четырёх окон находится по пилястре с серебристой окантовкой. Верхняя часть каждой из пилястр оканчивается капителью с буквой «П» наверху, составленной из орнамента, похожего на сплетённые цепочки ДНК. Я впервые замечаю, насколько в окнах чистые и прозрачные стёкла. Их словно нет вовсе. Встав и подойдя к окну, я смотрю на раскалённое добела солнце. Оно припекает, неспешно прокатываясь по светло-синему небосводу. В последнее время я много думаю о солнце. Каково ему нас здесь греть? Так ли сильно изменилась его активность за последние десятилетия? Какое солнце видели дедушка и бабушка в своём детстве?

Я выхожу из переговорной и собираюсь пройти по широкой рекреации к нашей лаборатории, когда навстречу внезапно выскакивает Кристини. Она смотрит на меня с полуулыбкой. Откуда она здесь, недоумеваю я. Сотрудникам сторонних отделов запрещено здесь находиться. Видимо, как-то договорилась сюда прийти, не без помощи своей покровительствующей мамочки. Она улыбается, но её глаза стеклянны и пусты. Они широко распахнуты и обрамлены густыми, длинными ресницами. На её голове металлический обруч, который может менять цвета. Кристини всем говорит, что обруч реагирует на её настроение, но на самом деле она сама выставляет цвет. На ней строгий светло-розовый пиджак и такого же цвета юбка чуть выше колен. Пояс подчёркивает стройность фигуры.

– Трэй, вот ты где! Я уже было хотела заглянуть в лабораторию, – восторженно произносит она.

«Только этого мне ещё не хватало, – с ужасом думаю я. – Тогда меня не повысят, а, наоборот, ещё и уволят за романы на работе».

– Да, я тут, – спокойно отвечаю я и пытаюсь натянуть подобие улыбки.

– Слушай, в пятницу будет корпоративный бал, давай туда вместе сходим?

– Да, почему нет, – выпаливаю я, не подумав.

– Ну и славно. Он, правда, поздно, почти в десять, – говорит Кристини, скрещивая белые кисти рук чуть выше пояса, – но мы ведь все тут рядом живём, не на окраину же ехать, – она хихикает. – Можешь и ко мне зайти. Она старается заглянуть внутрь меня своими широко распахнутыми глазами. В её лице удивительным образом сочетается детскость и своеобразная строгость.

Внезапно я вспоминаю, что в субботу обещал маме и Никсе приехать к ним. Поезд в семь утра, а ещё надо собраться. Наш многоквартирный дом стоит в самом конце района, на границе с деревянным посёлком. Из-за границы и медленной скорости поезд тащится почти целый час, а иногда и дольше. В Мингалосе общественный транспорт, пересекающий разные районы, не может двигаться со скоростью больше тридцати километров в час. Квадромобиля у меня пока нет, мне его не потянуть. Автобусные рейсы начнутся только с июня, поэтому придётся ехать на поезде, который ходит раз в два часа. Не позднее девяти я обещал быть у мамы.

– Кристини, эээ, а раньше никак нельзя? Мне с утра рано подрываться и ехать к своим.

– Ну что ты! Это же бал! И вообще мы же с тобой не маленькие.

– Ну ты-то да, а я ещё под вопросом, – отшучиваюсь я.

Кристини старше меня почти на три года. Её задевает вопрос возраста, иногда даже раздражает, но она почти не выплёскивает эмоции, чтобы не создавать дополнительных мимических морщин. В центре все хотят быть вечно молодыми и красивыми. Кристини не исключение.

– Что ж, малыш, придётся тебе нарушить твой режим. Маменька далеко, всё равно ничего не узнает, – говорит она с нотками сарказма в голосе, глядя на меня искоса.

Её задевают не только вопросы возраста, но ещё и моя мама Мелиссия. Они виделись лишь единожды, когда я сдуру привёз Кристини к нам в квартиру под Новый год. С тех пор у них отношения не заладились. Мама мне ничего тогда не сказала, но я знаю, что в глубине души она считает Кристини слишком избалованной и самонадеянной, а ещё высокомерной. Кристини же, напротив, всю обратную дорогу в поезде только и пыхтела, как старый паровоз, какая у меня прямолинейная и неаккуратная мама. В тот вечер я решил, что больше сводить их вместе не буду.

Вообще у нас с Кристини странные отношения. Мы почти никогда не касаемся друг друга. Она считает это лишним. Интимная близость у нас была всего несколько раз. Она никогда не заходит ко мне и не остаётся на ночь. Я ночевал у неё всего дважды. Я иногда даже не понимаю, что именно ей надо от меня – парня из отдалённого бедного района. Иногда мне кажется, что она знает про меня что-то такое, что мне самому неизвестно. Иначе что ещё её может привлекать во мне?

– Хорошо, но только недолго, – сдаюсь я, понимая, что могут последовать обиды и упрёки, а лишний стресс перед экзаменом мне совсем ни к чему.

– Ну и славно! – восклицает Кристини.

Она смотрит на моё лицо и хитро улыбается.

– Чего ты там увидела? – смущаюсь я.

– Да в этом свете у тебя глаза выглядят светло-коричневыми, я думала, они зелёные. И уши так смешно растопырены в разные стороны, – она хихикает и чуть отваливается назад, выпячивая на меня низ живота. Странная поза, но для Кристини это нормально.

В этот момент в моих ушах и щеках расширяются сосуды, отчего лицо разогревается и приобретает красноватый оттенок. Жар спускается к шее, оставляя неприятный осадок в горле. В начальных классах иногда старшеклассники дёргали меня за уши и смеялись. Мне не хотелось выглядеть лопоухим, поэтому я радовался, когда мои хоть и непослушные, но густые волосы отрастали, скрывая оттопыренные ушные раковины. Когда я стал старше, моё круглое лицо чуть вытянулось, а уши, как мне показалось, прижались к голове. Но, видимо, я ошибался, многие до сих пор замечают мою лопоухость. Кристини знает, что мне неприятно, но всё равно из раза в раз выкидывает придурковатую шутку насчёт моего внешнего вида. При этом она регулярно пытается ещё и задеть мою мать. Неужели она так злопамятна?

– Ну, я же не такой идеальный, как франты твоих подружек. Прости, я слишком естественный, – не хочу звучать едко, но сквозь ухмылку, нарисовавшуюся саму по себе, выходит непросто.

– Ты что, обиделся? – она вытягивает нижнюю губу, становясь похожей на капризную маленькую девочку.

– Нет, что ты. Кому-то же надо компенсировать твою красоту!

Она морщится, потом подбрасывает свои тёмные брови и начинает хихикать. Иногда в такие моменты мне хочется начать её щекотать до коликов в животе, а порой и вовсе просто развернуться и уйти. Временами у меня складывается ощущение, что Кристини не понимает, что своими фразами способна сильно задеть людей. Вряд ли с мамой – большой чиновницей она вообще много думает о других людях.

– Извини, я не хотела, – она всё ещё улыбается, а краска на моём лице продолжает гореть.

– Мне надо работать.

Она провожает меня, сколько может – до лифта, приобнимает и исчезает в кабине. Я двигаюсь дальше в сторону лаборатории.

День проходит быстро, намного быстрее, чем обычно. Около семи часов вечера выхожу из здания, где находится наша лаборатория, и смотрю на красоту растекающихся оранжево-красных бликов на сверкающей синеватой поверхности одного из небоскрёбов Плазмиды. В голове прокручиваю планы на конец недели и на начало следующей. Завтра у меня учёба в колледже. Потом опять работа, поездка домой, а с понедельника беспилотники. Это моя самая любимая часть исследований. Главная цель моей разработки – создать интерфейс, позволяющий полностью управлять беспилотным летательным аппаратом силой мысли, напрямую из мозга. Интерфейсы уже готовы, мне осталось лишь отладить механизм более точного переключения между умственными задачами.

Когда-то были созданы похожие устройства, но многие алгоритмы были утеряны или засекречены, нам пришлось разрабатывать их самим, с нуля. С нашими нейроинтерфейсами в аппарате лётчик может вообще ничего не делать, а лишь отдавать мысленные команды, чтобы скорректировать работу автопилота. Иногда это нужно, когда автопилот не может справиться с какой-то специфической, нестандартной задачей. Я же считаю, что это даже лишнее, потому что встроенное автоматическое управление уже настолько совершенно, что никакой человек его не заменит… Хотя я могу ошибаться и чего-то не учитывать.

Я иду не спеша. Мне сегодня не очень хочется возвращаться домой, в корпоративную квартиру. Там всё напоминает о работе и о предстоящем повышении. На меня опять накатывают дурные мысли. Что если я не справлюсь с возложенной на меня ответственностью? Меня уволят? Оштрафуют? Отправят обратно в наше захолустье?

Вечереет. Солнце всё больше походит на раскалённое дно одной из старых маминых сковородок. Я решаюсь прогуляться по деловому и культурному центру города, это всего в одном квартале от главного комплекса зданий Плазмиды. Кварталы в центре большие, нет, они громадные, потому что расстояния между строениями невообразимо гигантские: можно было бы уместить ещё три-четыре многоквартирных дома, как наш. Так только в самых центральных районах. Город перестраивали на месте другого поселения. Наш учитель истории сказал, что почти девяносто процентов старого города было либо снесено, либо перестроено. Мингалос – это новодел. Интересно, зачем понадобилось устраивать такие большие пространства между зданиями?

Я пересекаю центральный периметр, потом сворачиваю по дугообразной аллее вправо. Дороги выстилают материалом, похожим на серовато-фиолетовый каучук. Говорят, в отличие от асфальта и бетона, он амортизирует стопу при ходьбе, что сохраняет здоровье суставов и позвоночника. Дорожная выстилка вплотную примыкает к фундаментам зданий. Её, словно смолу, некогда разлили по всему городу, намертво сцепив все постройки друг с другом.

Нигде в центре города я не видел ни одного дюйма свободной земли или песка. Практически во всём центре Мингалоса нет парков, садов, нет газонов с зелёной травой. Только искусственные покрытия, намертво замуровавшие почву и пески. Сама аллея – это двадцать устремлённых в небо стреловидных складчатых туй, каждая чуть выше меня ростом. В городе плохо с растениями. Если говорить о настоящих растениях, то их тут вообще нет. Вокруг только уродливые генно-модифицированные мутанты. Они расставлены в скверах и на площадях. Многие из этих растений по ночам расцвечивают свои плоды неестественно-яркими, кислотными цветами. Некоторые особенно выдающиеся жители континентального государства находят их красивыми.

Такие как, например, наш мэр. Он говорит, что растения новой эры принесли «неповторимую современную красоту и эстетику» в наш мир. Какой он всё-таки маразматик, мэр столичного Мингалоса. Я, моя мама и сестра считаем эти неуклюжие создания просто вырожденными уродцами. Неужели полосатая груша, расцвеченная как арбуз, со стекающим, липким и тягучим лимонно-цитрусовым концентратом может выглядеть для кого-то привлекательной? Мало того что концентрат мерзко пенится и шипит, так он ещё и превращается в желтовато-зелёную сосульку, свисающую почти до самой земли. Ночью эти сосульки люминесцируют, и беззаботные откормленные (в отличие от большинства других жителей) представители администрации центрального Мингалоса умиляются тому, насколько сильно это склизкое сопливое уродство похоже на замечательный фонтан, бьющий прямо из сердца дерева.

Нам с сестрой тошно слушать их возгласы. Ничего, кроме брезгливости, это вызывать не может. Меня изнутри аж выворачивает от их умилённых поросячьих глазок, заплывших жиром. Моя сестра их терпеть не может, особенно с той поры, когда узнала, что они некогда голосовали за всеобщее введение модифицированных продуктов. Никса у меня хоть и маленькая, но смышлёная. В свои одиннадцать она уже выучила столько, сколько многие и в сорок не знают.

Пока я медленно прогуливался в городе, незаметно подсветили центральные улицы, а каучуковый настил стал переливаться перламутровыми бирюзово-оранжевыми крапинками. В него что-то добавляют, чтобы он сверкал и сиял изнутри. Миллионы крапинок сверху похожи на огоньки в домах. Нечто похожее можно увидеть на ночных картах.

Я дохожу до сквера, где люминесцирует очередное изуродованное модификациями дерево. С горечью смотрю на него. Заслужило ли оно такой участи? Кто нам дал право так издеваться над беззащитными растениями? На втором курсе нам читали генную инженерию. Её преподают всем студентам университетского колледжа, независимо от специальности. Как мне показалось тогда, одной из задач этого предмета являлось восхваление успехов и достижений Корпорации.

Лекции на нашем потоке читал профессор Джордж Умбертон. Очень своенравный, надменный тип. Его подбородок был всегда задран вверх, а грудь выпирала колесом, натягивая петли вокруг пуговиц клетчатой рубашки, выглядывавшей из полурасстёгнутого тёмно-серого пиджака.

Однажды кто-то из студентов спросил, правильно ли мы поступаем, что вмешиваемся в геном растений. Умбертон поднял бровь, хищно оскалился и сказал: «А знаете, что бы сделали с вами растения, если бы вы не обладали руками и ногами? Они бы сожрали вас заживо, оплели бы своими корнями и ветками, высосав все ваши соки! Когда миллионы лет назад наши предки обитали в саванне, их поджидали самые коварные организмы, угрожающие уничтожить их. И знаете, что это были за организмы?»

Тот студент, я не помню его имя, вытаращив глаза, испуганно смотрел на Умбертона. Но ему хватило смелости спросить: «Что?»

Рот профессора растянулся в сладкой улыбке – он явно ощущал своё интеллектуальное превосходство. Коварно сузив свои змеиные глазки, он ответил: «Травы! Много трав! Трава! Она вытеснила кустарники и деревья, на которых обитали наши предки. Она заставила их спуститься на опасную неизведанную поверхность, чтобы прокормить себя и продолжить эволюционировать. Да, наши предки сумели выжить и приспособиться. Со временем им даже пошло это на пользу. Но думаете, трава кого-нибудь спрашивала, думаете, она беспокоилась о будущем наших предков? Нет! Ей было абсолютно плевать. Она лишь использовала предоставленный ей ресурс.

Господа, если вы думаете, что мы используем растения, то вы глубоко заблуждаетесь. Когда наши средневековые предки съедали ягоды, а потом опорожняли кишечник в лесу, то знайте, растения их безжалостно использовали для своего расселения. В природе всё временно. Одни господствующие виды сменяют другие. Мы первые, кто попытался выйти из-под влияния естественного отбора. И чтобы людям оставаться господствующим видом, нам нужно обратить генетические механизмы в свою пользу. В этом и состоит задача генной инженерии. Теперь вы творцы настоящего и будущего нашего вида. Всё в ваших руках и мозгах. Помните об этом».

Он говорил настолько увлечённо, что я до сих помню почти каждое его слово. Странно, мне кажется, это осталось в моей памяти навсегда. Какова всё-таки сила эмоционального, аргументированного убеждения. На ней строились идеологии целых государств. Теперь на этой силе формируется устройство нашей страны.

Солнце совсем спряталось, город теперь высвечен стройными рядами домов и улиц. На улицах заметно стихает. Пора разворачиваться и идти к дому. Я прохожу арку периметра и собираюсь повернуть в сторону своего подъезда, как слышу за своей спиной приближающиеся шаги. Кто-то стремительно меня догоняет. Обычно я не испытываю страха здесь, в центре. Это на окраине тебе могут звездануть по затылку и что-нибудь отобрать. Здесь я ни разу ни с кем не сталкивался, но вот некоторые ребята из отдела (по их рассказам) нарывались на грабителей, чудом оставаясь живыми. Сердце ускоряет темп. Сосуды пульсируют всё быстрее.

Шаги уже совсем у меня за спиной. Я начинаю осторожно разворачиваться, но тут же получаю внезапный удар в левое плечо, не очень сильный, но болезненный. Мой правый кулак сжимается, я готов ударить обидчика. Резко разворачиваюсь и вижу знакомый плащ Тода. Он демонстративно отворачивается и теперь идёт, будто бы меня не замечая. Сворачивает налево, в сторону соседнего корпуса такого же дома, как и у меня. Он стукнул меня плечом, сделав вид, что будто бы случайно.

Внутри у меня всё вскипает. Зубы сводит от злобы и обиды. Хочется догнать Тода и дать ему хорошего пинка. Но тут я вспоминаю утреннее собрание. Понимаю, что, возможно, скоро я стану его начальником. Это его задевает. В моей голове возникают образы, как я с радостью изгаляюсь над Тодом, когда он работает за своим столом.

Пульс постепенно приходит в норму, зубы отпускает. Дополнительно успокаиваю себя мыслью, что в схватке с этим здоровяком я запросто мог бы остаться без всех передних зубов. А лечить зубы дорого и неприятно. «Интересно, он выслеживал меня или случайно заметил?» – размышляю я, подходя к дому. В лифте я уже забываю про инцидент. У меня нет привычки долго дуться и обижаться. Однажды дедушка сказал, что обида подобна яду: чем больше думаешь о ней, тем сильнее себя отравляешь.

Я вваливаюсь в свою квартирку. Сбрасываю ботинки, затем носки и иду по растянувшейся вдоль трети прихожей полосе из белых желеобразных шариков с отростками. Каждый отросток слегка отливает оттенками слоновой кости и походит на хвостик головастика. Прохладные шарики щекочут мои ноги, расслабляя всё тело. Я полностью успокаиваюсь, проходя ещё полтора метра. В квартире темно. Коридор освещён лишь внутренней подсветкой ленты, засыпанной этой чудесной студенистой силиконовой субстанцией. На стопах находятся рефлекторные точки, при воздействии на которые можно расслабить весь позвоночник. Это то, что мне сейчас нужно больше всего. Я кидаю одежду на вешалку, полностью раздеваюсь и следую в душ.

Глава 3

Ночью я сплю неспокойно. Постоянно ворочаюсь. Снятся какие-то длинные белые коридоры, одинаковые, бесконечные. Вновь пузырь, он густой и липкий. Я как будто вижу разноцветные разводы на поверхности плёнки. Мыльный раствор растекается водой, заполняя ушные проходы, проникая в нос и рот. Тяжело дышать. Сердце бешено колотится. Разлепляю глаза, вскакиваю, хватаюсь липкой рукой за влажный лоб. На часах 6:21. Сегодня удалось поспать подольше, уже неплохо. Стекло завибрировало бы в семь тридцать. Вибрация усиливается и мягко будит меня, если сам не просыпаюсь. Я встаю и отключаю будильник, встроенный в стекло. Шторы раздёрнуты. За ними предутренние золотисто-оранжевые разводы на тонких слоёных облаках. Вновь ложусь, решаясь ещё немного поваляться. Не замечаю, как сонливость вновь одолевает меня.

Открываю глаза. Яркий солнечный свет пробивает комнату насквозь. Часы высвечивают светло-жёлтым 8:37. Чертов сон! Вскакиваю. Быстро одеваюсь, мчусь в конец коридора, успеваю умыть лицо, провожу рукой по правой узкой плитке, отключаю силовое поле, вылетаю из ванной. На учёбу нельзя опаздывать. Начало занятий в девять утра и не минутой позже. Хорошо, что учебный корпус, также как и работа, неподалёку от моего дома.

Прибегаю в аудиторию без четырёх девять, запыхавшись. Протискиваюсь с краю на третий ряд. Раздают материалы для теста. Как всегда, вовремя. Я успел повторить позавчера лишь половину. После теста ещё две пары, потом беседа с научным руководителем моего диплома. Мне с ним повезло. Он относится с пониманием к моей работе. Не все студенты работают, за кого-то платят родители. У таких ребят больше времени на учёбу и подготовку к диплому.

Время на парах словно слизывает некий космический поглотитель минут и часов. Иду в кабинет профессора Нордмана получать наставления по работе. Здороваюсь. Он кивает в знак приветствия, раскладывая на столе плёнки с томограммами.

– Вы ведь уже определились с мотивирующей частью вашего исследования, мистер Коулман? – с места в карьер спрашивает он, отрывая взгляд от плёнок и глядя в мою сторону.

– Ээээ, не очень понимаю… я как бы мотивирован, – что-то невпопад блею я.

– Это я знаю, что вы мотивированы. Ваша работа имеет самый что ни на есть практико-ориентированный подход. Вы придумали, как обосновать для научного совета степень актуальности исследования?

– Да, – неявно улыбаясь, отвечаю, наконец, поняв, о чём речь. – Управление беспилотными летательными аппаратами. Эм… У корпорации «Плазмида» есть потребность в интерфейсах управления. В своей работе я подвожу базу из наук о мозге под работу интерфейсов, – продолжаю я более уверенным тоном.

– То есть это узкий запрос для нужд Корпорации? – пристально глядя на меня и немного сощурив свои проницательные глаза, осведомляется профессор Нордман.

– Да, именно, то есть… эээ, – по действием этого взгляда я начинаю сомневаться в своей правоте.

– Вам не кажется, что это всё же слишком узкий запрос? Может быть, ещё что-то?

«К чему он клонит? Мы же уже сотню раз всё это обговаривали», – думаю я.

– Я думаю, эээ, – подбираю слова.

«Ладно, чёрт с ним. В конце концов, я уже почти выпускник. Надо быть увереннее в себе», – подбадриваю сам себя.

– Это достаточный запрос и достаточное основание для обоснования актуальности исследования, – наконец выпаливаю я, словно озвучивая какой-то окончательный вердикт.

– Хм. А как же интересы других людей? Какая будет польза другим людям от вашей разработки? Или, может, вред?

Теперь я понимаю, к чему он клонит. Вообще, это очень опасно – сомневаться в актуальности исследований, если заказ приходит из Корпорации. Профессор Нордман очень рискует. Я сам его когда-то выбрал в качестве своего руководителя за приверженность неким общенаучным принципам и идеалам. Он большой специалист в своём деле, равных ему нет во всей Аридафии. И поэтому его свободомыслие терпят. Странно, но он раньше никогда не выражал так открыто свою позицию. Неужели он тоже считает, что у Корпорации слишком шкурные интересы?

– Профессор, – начинаю я более робким и уже менее уверенным голосом, – это не моя разработка. Я лишь дорабатываю алгоритмы. Подобные устройства существовали и ранее. Их можно использовать в мирной авиации или для управления персональными автомобилями или сельскохозяйственной техникой. Я думаю, что любую технологию можно использовать как во благо, так и во вред.

– Спасибо за клише в ответе, – едко подмечает профессор Нордман. – Много вы видели в Аридафии персональных автомобилей?

«И правда – а много я их видел?» – проносится в моей затуманенной голове. Совсем немного. Сколько их в целом Мингалосе? Несколько сотен? Надо срочно что-то придумать… Чёрт, нужен какой-то ответ. Я уже почти выпускник. Нельзя быть мямлей.

– Эмм, немного, но это пока, я верю в светлое будущее, когда их станет больше, – несу я чушь, чтобы как-то отмазаться от неудобных вопросов.

– Что ж, пусть так и будет. На защите скажете, что вы планируете расширять область применения интерфейсов, в том числе для управления дройдами во врачебной практике.

– Хорошо, профессор.

Понимая, что лучше уйти, поскольку сегодня я не готов долго дискутировать, я медленно начинаю разворачиваться к двери.

– Трэй! – окликает меня Нордман, – выбирая тему для будущих исследований, думайте об интересах большинства, а не о маленькой кучке заевшихся бюрократов. Вы хороший человек. Помните об этом.

– Э, да, вас понял, – отвечаю я в растерянности.

Вот это поворот. Здесь явно что-то нечисто. С чего это профессор так открыто выражает своё недовольство правящей верхушкой. Я прощаюсь и вылетаю из кабинета.

Я брожу по центральным кварталам несколько часов в раздумьях над работой и словами моего научного руководителя. Кристини отсылает мне на коммуникатор десятки сообщений с вопросами о том, где я и чем занят. Я лишь успеваю их закрывать, проскальзывая пальцем по выгнутой мембранной поверхности. Наномолекулы складного, помещающегося у меня на ладони устройства высвечивают очередное сообщение: «Не забудь завтра про бал!!!» Не испытав особого восторга от полученного сообщения, нервно заталкиваю гаджет в карман.

Ночь проходит быстро. Сегодня я проснулся по будильнику в восемь сорок. После душа следую на кухню, открываю холодильник, копошусь там в поисках еды, оставшейся с начала недели. Думаю, что надо бы заказать чего-нибудь к понедельнику. Бросаю случайный взгляд вниз, на контейнер. Там лежит всё та же надкусанная мною два дня назад помидорка. «Надо выбросить её уже», – думаю я. Завтракаю тостом с сыром и зеленью, запивая белковой смесью со вкусом гренок и ветчины. Беру контейнер, иду на лестничную площадку. Открываю мусороприёмник, опрокидываю контейнер и вываливаю помидор и остатки разжёванной мякоти внутрь. Содержимое смачно плюхается поверх других пищевых отходов. Возвращаясь обратно, замечаю, что дверь квартиры напротив чуть приоткрыта и оттуда из щёлочки струится свет. Там раньше никто никогда не жил. Новые соседи? Захожу к себе в квартиру. Бегу в ванную, споласкиваю руки. Одеваюсь и вылетаю на работу. По пути вспоминаю, что Тод меня позавчера сильно толкнул. Весь день стараюсь с ним не пересекаться. На обеденном перерыве молчу, как и все, будто бы специально стараюсь себя не выдать. После работы отправляюсь домой переодеться.

На торжественные случаи у меня только один нарядный смокинг – тёмно-синего цвета, с золотистыми запонками. Они не из драгоценных металлов, только имитация. Приходят сообщения на коммуникатор, но я их не читаю. Я знаю, что они от Кристини. Она сейчас начнёт меня заваливать вопросами из разряда «рубашка отглажена?», «сверкают ли ботинки?». Ненавижу такие моменты. Можно вызвать трансфер, но для меня это дорого. Я экономлю. Стараюсь лишние деньги отвезти маме. Мне немного приплачивают за работу, хотя могли и не делать этого. Поскольку Корпорация и так обеспечивает всем необходимым и оплачивает все мои расходы. Иду пешком. Быстро. Осталось около пятнадцати минут до начала бала.

– Опять ты чуть не опоздал! – подскакивает ко мне Кристини у самого входа в концертный зал и хватает за руку. Она в длинном зеленовато-жёлтом платье с вкраплениями золотой нити. В руке она держит зелёную шляпку с искусственными перьями. В этом одеянии она походит на змею. Ни на йоту не сомневаюсь, что ей неудобно.

– Привет, дорогая, – тянусь к ней, чтобы коснуться губами её белоснежной щеки, но она отводит голову в сторону.

– Ты что, на людях это неприлично. Мы же культурная пара, – говорит она с распахнутыми от удивления глазами.

Я ничего не отвечаю, беру её за руку, и мы следуем внутрь. На входе нас ждут трое встречающих в белых строгих рубашках и длинных чёрных камзолах. Сегодня вечеринка в стиле девятнадцатого века. Вспоминаю уроки истории. На изображениях картин того века люди облачены в длинные, неудобные одежды. На дамах платья, из-под подолов которых аккуратно показываются носики туфелек, мужчины одеты во фраки или сюртуки. В голове вспыхивают картинки с историческими сражениями в Европе. Тогда Евразийский континент ещё не сдвинулся с места и не стал дрейфовать навстречу Североамериканскому. Чем жили те люди? О чём они мечтали? В школе совсем немного об этом рассказывают. Только Наполеоновские войны в голове и отпечатались. Тут же припоминаю картину, где он одет в нечто похожее на лосины, и представляю, как все эти мингалосовские франты так же разодеты.

Сдавливая смех, прохожу дальше, придерживая за руку Кристини, которая восторженно крутит головой по сторонам. Кажется, словно у неё не шея, а ножка юлы. Так странно видеть Кристини такой энергичной на людях. При мне она вялая как рыбина, провалявшаяся под солнцем, а здесь сияет, блещет, даже улыбается. Я одет не совсем так, как подобает, но мне всё равно, я тут не за тем, чтобы ходить павлином и красоваться.

Проходим в шикарный зал в роскошном убранстве. Я здесь был лишь единожды – на оперном концерте, когда учился на первом курсе. Длинные гирлянды крупных бриллиантовых капель свешиваются с потолка, крепясь к круглой сверкающей люстре из резных кусочков хрусталя. На стенах между современными светоотражающими панелями золочёные растительные орнаменты. Должен признать, что архитекторы и декораторы поработали на славу. Им удалось соединить современные технологии с роскошью старины.

В зале много людей, так много, что почти не видно центральной сцены. Женщины в тёмных болотистых цветов платьях в пол. В тканях платьев золотые и серебряные тиснения. «Кто-то ютится в комнатушках, собирая гроши по карманам, а кто-то разодет в золото и серебро», – в голове проскакивает досадная мысль. На мужчинах строгие однотонные костюмы и светлые рубашки со стоячими или отложными воротничками. Мимо туда-сюда шныряют официанты с прилизанными набок волосами, одинаковые, все как на подбор. «Может, их тоже специально вывели с помощью генной инженерии», – шучу я про себя.

Кристини высвобождает мою руку и мчится к какой-то своей знакомой. Они хватаются за руки и будто бы отваливаются друг от друга в разные стороны, отплясывая свой диковинный приветственный ритуал. У меня появляется шанс расслабиться ненадолго и оглядеться.

Никого из знакомых не замечаю. Вряд ли тут естькто-то из колледжа или с работы. Все они слишком заняты. На сцену выходит конферансье. Он что-то рассказывает о бальных традициях, я не слушаю, мне это неинтересно. И тут он объявляет выход на сцену президента «Плазмиды», вернее, уже и президента Аридафии. Я его ещё ни разу не видел живьём. Какой он из себя?

Я аккуратно протискиваюсь ближе к сцене, стараясь никого не задеть. В толпе становится жарковато, у меня взмокли подмышки. Ненавижу это ощущение. Рубашка липнет к рёбрам. Я не успеваю подойти к цене, когда статный коренастый мужчина средних лет уверенной походкой направляется к микрофону, его сопровождают четверо серьёзного вида людей. Вероятно, телохранители. В зале все затихают и обращают взгляды в сторону президента.

– Дорогие друзья! Я рад вас приветствовать на открытии ежегодного торжества по случаю дня рождения Корпорации, – начинает он свою речь. – Основание Корпорации ознаменовало собой новую эпоху в развитии и восстановлении Аридафии после тех страшных событий. Многие знания и технологии были утрачены, но благодаря талантливым инженерам, исследователям и управленцам мы сумели восстановить большую часть из них.

Моё внимание переключается на внешность президента Рида. Я теряю смысловую нить его властной, но монотонной речи. Разглядываю его идеально уложенные волосы, с лёгкой проседью в нескольких местах. Он стареет? Почему он не воспользуется технологиями омоложения?

Я протискиваюсь сквозь плотные ряды слушающих, чтобы разглядеть его поближе. Видимо, во мне говорит природа исследователя. Ничего не могу с собой иногда поделать, любопытство берёт верх. Мне надо всё самому увидеть, услышать, а ещё лучше потрогать, ткнув пальцем. Однажды я был в музее искусства прошлых эпох. Я не удержался и протянул руку к античной статуе. Мне захотелось потрогать гладкий мрамор, ощутить его прохладу. Целых двадцать минут потом разминал руку после полученного толчка защитного силового поля. Больше я не тянул руки к экспонатам. Затерявшись в потоках своих раздумий, я не заметил, как почти вплотную подошёл к сцене. Теперь могу видеть каждую складку на одежде президента.

– И по этой причине празднование дня основания Корпорации, – завершает он свою речь, – является почти таким же особенным событием, как и отмечание Дня становления новой Аридафии. А теперь, друзья и сподвижники, веселитесь! Объявляю бал открытым! – он улыбается, странновато кривя рот, а его руки вздымаются вверх.

Нас секунду мне кажется, что президент Рид посмотрел в мою сторону. Взгляд его сделался словно бы немного суровым и печальным. Он как будто даже узнал меня. Да нет же. Зачем я тешу своё самолюбие? Даже если президент как-то и повлиял на моё назначение, то, вероятно, он даже никогда и не видел меня в лицо. Кто я такой? Мелкий муравьишка, букашка по сравнению с ним. От него исходит сияние власти и могущества. От меня веет нищетой, трусостью, ничтожностью и мелкой постыдной дрожью.

Наши глаза встречаются. Какое-то мгновение он ещё разглядывает меня будто бы с интересом, а потом резко отворачивается и уходит прочь со сцены. В этот же самый момент я ловлю ещё чей-то взгляд, теперь сбоку. Кто-то с неподдельным интересом на меня таращиться. Я осторожно поворачиваю голову вправо и вижу Тода. Он не сводит с меня своих сердитых глаз. Что он здесь делает? Ему бы впору сейчас набивать кому-нибудь физиономию в тренировочном зале или заниматься ещё чем-то похожим. А он здесь и смотрит на меня.

Разворачиваюсь и иду обратно, в то место, где Кристини отпустила мою руку. Вижу её недовольную мину по поводу моего отсутствия. Ещё около часа терплю её трёп с подругами. С облегчением прощаюсь с ней после вечеринки. Она сегодня не приглашает, да я и не хочу ничего. Нужно хорошенько отоспаться перед завтрашней поездкой домой.

Ночью вновь вижу сон с водянисто-мыльным пузырём, в котором я тону и захлёбываюсь. Может, это мой животный инстинктивный страх перед стихией океана, некогда затопившего наш континент? Какая только глупость не заберётся в голову!

Я быстро собираюсь, не успеваю позавтракать. Вчера после упрёков и укоризненных взглядов Кристини выпил несколько бокалов шипучего алкогольного напитка. Сегодня голова тяжёлая, как чугунный бочонок. Запихиваю в контейнер для еды остатки хлеба, молочную смесь, ореховую пасту. Сую контейнер в белый пустой рюкзак. Мне неизвестно, сколько мы сегодня простоим на границе между периметрами. С собой всегда стоит брать что-нибудь из еды.

Я частенько прихватываю с собой рюкзак, подаренный мне в университетском колледже Корпорацией. Они мне его дарили для спортивной одежды, но я приспособил его под ношение всего что только можно. Он белый, совершено белый, без единого пятнышка, без серой ниточки. Рюкзак почти не запачкался и не посерел за четыре года. Это потому, что я обитаю в центральных районах, где воздух фильтруется и нет сырости. На окраинах рюкзак бы уже давно начал разъезжаться из-за повышенной влажности. В Плазмиде любят светлые вещи. Так корпораты демонстрируют свою элитарность и превосходство над остальными жителями Аридафии.

Вокзал в третьем периметре, а посты проверки документов и разрешений на въезд и выезд – в девятом и одиннадцатом. Иногда в девятом не проверяют, а в одиннадцатом обязательно всё проверят и осмотрят багаж, если он подозрительный. Однажды поезд задержали почти на два часа, когда какой-то сумасшедший лаборант пытался вывезти экспериментальные опытные образцы из исследовательского центра Корпорации. Неужели собирался их кому-то продать, или он и вправду сумасшедший? Весь поезд тогда перевернули вверх дном. Я выворачивал карманы и несколько раз показывал содержимое рюкзака.

В поезде достаточно просторно и совсем немного людей, несмотря на то что суббота. В Мингалосе есть люди, которые никогда не покидали его пределов. Всю жизнь так и просуществовали. В основном это молодые, родившиеся примерно двадцать-тридцать лет назад. Я бы так не смог. Свобода! Открытые пространства. Зеленеющие луга с прохладной росой. Каждая такая капля на целый глоток. Леса с непроходимыми зарослями. Ледяные ручьи с плещущими своими ворсинками-плавниками пескарями. Вот моя стихия. Природная и буйная. Обычно за свежим воздухом многие едут за город в отдалённый Тирос. Там есть большие парки и несколько прозрачных озёр. Купаться в них нельзя, но можно хотя бы полюбоваться.

На границе девятого периметра сегодня проверяющих нет, поезд медленно тащится дальше. Он едет почти бесшумно за счёт электромагнитной подушки. В животе пусто, желудок урчит, надо подкрепиться. Достаю хлеб, открываю банку с ореховой пастой. Отламываю небольшой кусок от буханки и обмакиваю в коричнево-жёлтую жирную массу. На вкус сносно, но не сказать чтоб очень вкусно.

Однажды бабушка рассказывала нам с Никсой, как в детстве они всей семьёй ели хлеб с пекарни. Они тогда жили на окраине маленького городка, позднее затопленного поднявшимся океаном. У всех детей их семейства по щекам слюнки текли от одного запаха свежеиспечённого душистого, горячего пшеничного хлеба. Мягкие булки разваливались под лёгким надавливанием пальцев, и под золотистой корочкой обнажалось воздушное белое мучное тесто. Такой хлеб таял во рту. Они запивали нежную пышную мякоть хлеба тёплым парным молоком. Бабушка говорила, что сама природа из своих недр отдавал волшебный питательный напиток.

Пока я вспоминаю рассказы бабушки, представляя, как вместо своего хлеба с ореховой пастой уплетаю золотистые булки, поезд медленно подбирается к одиннадцатому периметру. Он замедляет своё движение. В каждый вагон заходит конвой из трёх проверяющих и двух дройдов, парящих в воздухе. В случае сопротивления кого-то из пассажиров дройдам разрешено открыть огонь на поражение. Поэтому все обычно молчат и делают что велят. Сегодня проверяют быстро, нас совсем немного в вагоне. Смотрят мой пропуск из Корпорации, в рюкзак не заглядывают. Наверное, я не выгляжу слишком подозрительным, желающим вывезти ценности Корпорации. Через пятнадцать минут поезд трогается с места, и мы плавно отъезжаем от пропускного пункта на границе периметров.

За окном мелькают потрёпанные временем постройки окраин. Некоторые многоквартирные дома совсем почернели от сырости. Здесь нет защитного осушающего купола, как над городом. Раньше было ещё хуже, сейчас вода, по-видимому, действительно, стала отступать, климат становится суше.

Сверху Мингалос похож на паутину, сотканную из периметров с поперечными прожилками дорог. В пределах центральных периметров основные постройки Корпорации. С третьего по шестой периметр идут культурные учреждения и административные здания, ещё немного домов среднего класса. С седьмого по девятый находятся дома самых богатых и влиятельных горожан. Там же размещается городской зоопарк. В десятом и одиннадцатом периметре находятся смешанные постройки со спортивными залами, мастерские, больницы и городской зоопарк.

На севере Мингалоса за одиннадцатым периметром начинается огромный испытательный полигон. Никто не знает, что там происходит. Некоторые горожане говорили, что слышали за высокими стенами с колючей проволокой нечеловеческие стоны. Будто бы там пытают людей, вырывая им языки. А ещё там видели странных существ, похожих на людей, но с гладкой склизкой кожей и горящими в темноте зелёными глазами. Не знаю, правда ли всё это. Быть может, очередная байка. Сам я стараюсь туда не ходить. Место и правда жутковатое. Кто вообще туда ходит по ночам, если видел их зелёные глаза? Глупость какая-то.

Мы движемся на юг, немного восточнее относительно центра города. Там и есть самые окраины, где стоит наш многоквартирный дом. Мингалос смещён к востоку от центра страны. Если ориентировать карту севером наверх, то в сотне километров справа от столичного города начинается океан, совершенно бескрайний. На карте Аридафия выглядит одиноко, а окружающие воды зловеще обступают её со всех сторон. Нам говорят, что мы остались одни. Может ли быть такое? Иногда доносятся слухи, будто есть ещё немного сухой земли с самостоятельными поселениями далеко в океане. Но кто мог бы это проверить? В Аридафии совсем немного воздушных судов. Да и куда лететь? Где искать те поселения?

Одиннадцать регионов составляют единое континентальное государство. На все регионы распространяется действие федеральных законов, запрещающих ведение собственного частного сельского хозяйства и добычу пропитания в лесах, реках и озёрах. В прошлом году за нарушение закона несколько тысяч человек посадили в тюрьму, некоторых публично казнили.

В северных регионах добывают драгоценные металлы, такие как золото и платина. Оттуда золотые нити в нарядных платьях женщин на вчерашнем балу. Уголь и нефть – в юго-восточных регионах. На юге ведётся добыча свинца и других металлов. По рассказам нескольких ребят с моего потока, которым посчастливилось попасть в колледж, в тех регионах постоянный смог и видимость пропадает уже через двести метров.

В соседнем с Мингалосом регионе выстроены громадные предприятия по производству технологических новшеств. Я думаю, что где-то там же разрабатывалось вооружение для внутренней армии самой Корпорации. Практически всё, что открывается или работает в стране, проходит под эгидой генерального плана «Плазмиды». Каждое новое предприятие, каждая новая больница, школа или даже дом строится с разрешения корпоративного отдела планирования.

Вновь окидывая печальным взглядом убогие однообразные домишки окраин, убеждаюсь, насколько отличается тягостная жизнь простых граждан от роскошной жизни корпоратов. В «Плазмиде» не экономят на двух вещах: качественных кадрах и технологиях. Одно километровое центральное здание, похожее на ДНК, чего стоит. Оно крепится сверху на мощные, крепки тросы, которые цепляются за громадный метеорит на орбите Земли.

Ума не приложу, как им удалось подвесить столь громадное здание в воздухе. Башня не просто парит, она ещё и перемещается. Иногда ДНК покидает своё основное место и плывёт по воздуху несколько сотен километров, описывая воображаемую восьмёрку или какую-то иную фигуру. Так корпорация провозглашает своё господство во всех ближайших регионах. Каждый, кто видит парящее в небе высоченное здание, невольно горбит спину под натиском ощущаемого величия. Все понимают, что за ними неустанно наблюдают. Их есть кому контролировать.

Глава 4

На станции меня встречают мама с Никсой. Я отдал Никсе свой старый коммуникатор. Теперь она всегда может знать о моём приближении через систему вышек связи, восстановленных несколько лет назад в самых крупных населённых пунктах. Должно быть, она сегодня радостно вскрикнула, когда увидела на карте приближающуюся точку моего устройства. Поезд останавливается. Платформа почти пуста. Выхожу из вагона. Сырость обдаёт мой нос, лоб и щёки холодом. В воздухе как будто прослеживается запах плесени. Возможно, мне кажется с непривычки после долгого пребывания в центральном районе. Вижу две стремительно приближающиеся ко мне фигуры. Одна из них движется намного быстрее.

– Привет, Трэй! – набрасывается на меня Никса, сияя от переполняющего её счастья.

– Привет, Никса!

Я сморю на неё, а потом прижимаю к груди. Она легонько хлопает меня кулачком по спине. Это наш тайный знак, что всё в доме в порядке и с мамой всё тоже нормально. Её голубые глазки сверкают как два драгоценных камушка, волосы развевают по ветру ароматы утреннего бальзама. Лишь бледность щёк и красные пятна на шее сигналят о скрытой беде со здоровьем. Аллергии не отпускают Никсу ни на один день. Раньше она ходила вялая из-за таблеток, но когда я уезжал на учёбу, пообещала мне повеселеть и радоваться каждому дню. Сейчас я вижу, что слово своё моя сестра сдержала.

У мамы усталый вид, но она улыбается, хоть и через силу. Иногда я не понимаю, рада ли она меня видеть всерьёз или просто старается делать вид, потому что так надо. Мне хочется верить в её искренность.

Мама обнимает мои плечи, затем аккуратно отстраняет от меня Никсу. Та, в свою очередь, упорно сопротивляется и не хочет отпускать лямку моего рюкзака, повисшего на руке.

– Рада тебя видеть, сынок, – произносит мама.

– И я, мам. Пошли уже скорее домой. Мне не терпится скинуть рюкзак и немного размять кости после часовой поездки.

– Хорошо. Тебе не тяжело?

– Что ты, мам. Я справлюсь. Ноги только немного устали сидеть.

– Он у нас сильный. Самый сильный! – весело выкрикивает Никса, подбегает и дёргает меня за лямку, так, что я чуть не заваливаюсь на спину. Сестра отскакивает от меня теннисным шариком, я мчусь за ней. Всё как в детстве, когда мы убегали друг от друга, играя в догонялки.

– Осторожно, там крутой спуск с платформы! – кричит мама нам вслед.

Мы едва в состоянии адекватно среагировать на предупреждение. Игра охватила нас обоих. Я рад, что Никса хоть так отвлекается от своей болезни.

Мама открывает нам с Никсой дверь. Я прохожу первым. Они мешкают с ключом, нередко застревающим в замочной скважине. Дешёвые замки быстро ржавеют.

В квартире всё по-старому. Работают две еле живые сушилки для нормализации воздуха. Боком прохожу через захламлённый коридор, в конце которого крохотная кухонька. Даже в моей квартире кухня в полтора раза больше. Заглядываю в свою комнату. Здесь ничего не тронуто. Никса здесь убирается раз в неделю. Счищает новые грибки над карнизом. Иногда по окнам течёт конденсат, сегодня его на счастье нет. Никса влетает в комнату.

– Смотри, как я поддерживаю порядок в твоей комнате! Я не такая ленивая, как говорит мама, – заигрывающе улыбаясь, тараторит она, выворачивая шею и глядя на меня сбоку. Её глаза всё ещё горят после пробежки.

– Не слушай её. Ты очень даже работящая. Спасибо тебе! Приятно видеть комнату чистой.

– Я теперь дотягиваюсь на табуретке до самого потолка. Там бывает паутина и чёрная гадость. Раньше приходилось ставить одну табуретку на другую, а сейчас вот и одной достаточно.

Смотрю на неё и понимаю, что она заметно подросла. Хотя выглядит ещё хилой и невыносимо бледной. Её благоразумность компенсирует болезненность.

– Скоро будешь и без табуретки доставать, – говорю я сестре, прижимая её голову к себе и легонько трепля влажные волосы, всё так же источающие запах бальзама.

– Дети, скоро можно будет идти есть! – кричит, вернее, пытается кричать мама с кухни.

– Хорошо, мам! – быстро и звонко отзывается Никса.

– Да, скоро будем, – громко произношу я.

– Трэй, – сестра внезапно поднимает свою голову и пристально смотрит на меня, оттопыривая свою малюсенькую алую губёнку.

Я знаю этот взгляд. Никса не может просить, она уже взрослая. Она просто смотрит и ждёт, пока я сам ей сообщу, что привёз полный рюкзак самых разных сладостей из центра. На удивление, на них у неё обычно нет аллергии. Сладости в центральном юнимаркете «Мингалос молл центр» (Mingalos Mall Centre) действительно что надо, закачаешься. Разноцветные леденцы, которые вращаются у тебя на языке и шипят, разбрасывая кисло-сладкие пузырьки, конфеты-свистульки, белый пористый шоколад, превращающийся в молочный коктейль во рту, нежные сливочные вафли… Но больше всего Никса любит фигурные конфеты на палочке в виде разных зверушек. От одного их вида в её маленьком желудке взрывается фейерверк предвкушения. Можно буквально слышать, как на всю комнату урчит её живот.

– Никса, – начинаю я, – я не привёз тебе сегодня ничего.

Вижу в её глазах печаль и тускнеющий огонёк надежды. Она явно ожидала, что у меня будет целый ворох сладостей.

– Ну ничего, я и без них обойдусь. Главное, что ты приехал, – спокойно, стараясь не выказывать расстройства, отвечает она, обнимая меня ещё крепче.

В этот момент я осознаю, что она становится совсем взрослой.

– Но у меня есть деньги, на которые мы можем купить! – восклицаю я и опускаю взгляд вниз.

– А где?!

– А в лавке Фанварда! Они недавно открыли представительство от центрального юнимаркета!

– Урра! Будут леденцы! – Никса начинает прыгать вокруг себя. Я смотрю и не могу нарадоваться. Как я счастлив видеть её такой подвижной и живой, а не вялой и беспомощной.

– Скорее пойдём! – говорю ей я.

– Ребята, давайте за стол! Еда стынет! – громко, собравшись с силами, произносит мама.

Я собираюсь выскочить из комнаты, планируя, как после еды мы пойдём с сестрой за леденцами на местный рынок. Тут Никса опускает голову, берёт меня за руку и тянет назад.

– Что такое? – спрашиваю я с недоумением.

– Знаешь, я тут кое-что вспомнила и подумала, что не надо мне конфет. У мамы совсем разошлось полотенце, да и недавно она жаловалась, что совсем после работы в школьной столовой теряет силы. Сейчас весна. Давай ей купим витамины лучше… и полотенце, если у тебя хватит…

Теперь я понимаю, что Никса не только повзрослела, но и стала рассудительной. Витамины стоят катастрофических денег. Всего одна фабрика их производит. Люди даже стоят в очереди на витамины и лекарства по квотам. Купить можно в двух аптеках на окраине, но цены заоблачные. Одна пачка может стоить две моих стипендии, на которые можно даже в центре жить почти месяц.

Я прикидываю в уме, сколько у меня денег. Я скопил чуть больше двух стипендий. Не богач, но и не совсем бедняк. Как раз впритык на витамины и на полотенце хватит. Может, немного на леденцы останется.

– Хорошо, – говорю я, улыбаясь Никсе, и мы идём есть.

За столом похлёбка с куцыми кусками то ли говядины, то ли баранины. После генных модификаций их почти не отличить ни по виду, ни по вкусу. Мама во всём ограничивает Никсу, боится приступов. В этот раз, в честь моего приезда, она разрешает сестре съесть двойную порцию омлета.

– А почему ты не берёшь себе салат? – спрашиваю я у Никсы, поднося к ней миску, полную зелёных листьев с жёлтыми овальными крапинками на них.

Мама решительно отводит миску в сторону, жестом запрещая Никсе есть салат.

– Овощи и травы в последнее время совсем испортились. Ей не стоит рисковать. Качают ещё какой-то химией. Почти в каждом растительном продукте и даже в хлебе есть остатки аквафобина, – поясняет мама.

– Это тот, который делает растения устойчивыми к чрезмерной влажности? – на всякий случай уточняю я.

– Да, у неё на него аллергия. А в животной пище…

– Да-да, мам, я знаю, токсичный белок, который не даёт мясу плесневеть и быстро гнить, – раздражённо произношу я и пододвигаю миску к себе поближе.

– Тем более, ты и сам всё знаешь, – говорит она, не глядя мне в лицо, только изредка поглядывая на уплетающую омлет Никсу.

Мой поток мыслей уходит в университетские лекции по паразитологии, где нам рассказывали о появлении мутировавших видов плесени, способной жить на мясе и рыбе даже при температуре минус двадцать градусов. Такая плесень способна быстро разлагать мясные волокна. В «Плазмиде» разработали ген, который встраивают почти каждому животному. Благодаря этому гену в организме свиньи или коровы синтезируется белок, предотвращающий развитие плесени.

– И что, теперь даже из леса и с огорода не раздобыть?

– Ну, до леса ещё долго, только в августе что-то появится. Да ты и сам знаешь, что они теперь творят. Выжгли у знакомых в посёлке весь сад с яблонями в прошлом году и ещё ядом каким-то опрыскали.

– И что, вообще ничего не осталось?! – удивлённо переспрашиваю я.

– Нет, ничего. Выжгли дотла. Сейчас там ни травинки не растёт.

Мама не из тех, кто преувеличивает. Порой она, напротив, описывает всё даже слишком блёкло и неподробно. Если уж она так сказала, значит там сейчас вообще какой-нибудь котлован из химической жижи на месте того самого сада.

– Ума не приложу, зачем они это делают. Народ и так бедствует. Со своих садов и ферм хоть бы разрешили кормиться. Всё запретили, – она тоскливо смотрит в никуда.

Никса вглядывается в печальное лицо мамы, потом её глазёнки обращаются ко мне. Я стараюсь улыбнуться.

После ланча мы быстрым шагом идём в аптеку за витаминами, оттуда на рынок, где покупаем полотенце и несколько леденцов. Никса довольна, но старается скрыть эмоции. Замечаю на её лице смешанные чувства. Она понимает, что беспечно радоваться леденцам ей по возрасту уже не положено, но эмоции слишком сильны.

Остаток дня я помогаю маме разбирать балкон. Кристини, наконец, проснулась после пяти бокалов выпитого шампанского и теперь заваливает меня укорительными сообщениями. В них упрёки за то, что я неподобающим, по её мнению, образом вёл себя на балу. Я читаю два из них и откладываю коммуникатор. Сегодня я посвящаю день своему дому и семье. Мы работаем с мамой молча. Я стараюсь не тормошить её, только изредка подбадриваю и говорю, что после расчистки хлама станет светлее и чище. Через несколько часов работы она уходит готовить ужин.

Вечереет. Через стекла окон вижу, как солнце начинает прятать свой красный диск за далёкий лес. Верхушки огромных сосен и елей видны отсюда сразу за деревянным поселением. Я понемногу отключаюсь от городской суеты и совсем расслабляюсь.

Через час мама тревожно кричит из комнаты Никсы.

– Трэй, скорее сюда. Вызови Мистера Ходжкина!

Это местный доктор. Он один почти на весь район. Выдаёт больничные, осматривает выписавшихся из амбулаторной клиники. С тяжёлыми случаями кладут в стационарную больницу, самую простую, где лечат доступными способами. Удалят аппендицит, срастят кости, откачают после отравления. Каких-то сверхсложных операций там не проводят. Если случилось что-то серьёзное, нужно ехать в центр Мингалоса и лечиться либо за огромные деньги, либо вставать в очередь по квоте от Корпорации. Таких очередников тысячи. Многие умирают, так и не дождавшись операции. Но об этом СМИ всегда умалчивают. В новостях только и успевают рассказывать про то, какие замечательные, удивительные методы бесшовных операций изобрели в главной клинике Корпорации. Эти методы действительно впечатляют, но не менее впечатляет их недоступность для простых смертных. Они созданы только для верхушки «Плазмиды» и для тех, у кого есть большие деньги.

Малютку Никсу кидает то в жар, то в холод. Я вижу, как распухли кисти её рук. Шея вздулась над гортанью. Она сипит. Сестре трудно дышать. Её глаза чуть сузились от отёка. Из краешка левого глаза вот-вот выкатится хрустальная слезинка. Не могу смотреть на Никсу без содрогания. Я хочу взять её за руку и успокоить, помочь ей продышаться, но понимаю, что надо бежать за доктором в единственную дежурную клинику почти в квартале отсюда. Мама пыталась с ними связаться, но никто не отвечает. Возможно, медперсонал на экстренном вызове, а может, просто не хотят разговаривать. Такое уже случалось. Надо идти самим. В этот момент жалею, что у меня нет квадромобиля.

Мчусь по узкой разбитой улочке, сворачиваю налево. Облака сгущаются, небо становится совсем тёмным. Только дождя сейчас не хватало. Я бегу настолько быстро, насколько позволяют мне мои ноги. Ещё один поворот, по пути едва не врезаюсь в пожилую пару. Вижу трёхэтажное здание клиники. Горят окна второго этажа, на первом всё черно. Стучу в дверь. Тишина. Стучу громче. Вновь нет ответа. Стучу ещё и ещё, пока не слышу проворачивание замка с той стороны. Искры света, словно спицы, колют глаза.

– Коулман, ты? – слегка подскриповатым голосом спрашивает меня помощница доктора Ходжкина, женщина лет пятидесяти.

– Да, – я хватаю воздух ртом, пытаясь отдышаться, – это я, миссис Фрэйм.

– Что случилось? Мама, сестра? – она немного знает мою семью из-за Никсы.

Миссис Фрэйм одна из немногих, кто радовался за меня, когда я поступил в университетский колледж. Помню, она тогда сказала, что Аридафии очень нужны учёные, а окраинам Мингалоса доктора нужны ещё больше. Почему-то она думает, что я учусь на медицинском, раз связан с нейроисследованиями. Ну, да сейчас это совсем не важно.

– Приступ аллергии, задыхается! – почти перехожу на крик, всё ещё щуря глаза от яркого света.

– Поняла-поняла, сейчас позову доктора, – она спешно скрывается в дверях.

Я жду на крыльце, переминаюсь с ноги на ногу, потом поднимаю голову вверх и мысленно упрашиваю небо не заливать нас водой. Небо меня слышит и, сдерживаясь, видимо, из последних сил, терпит. Выходит мистер Ходжкин с исказившимся от усталости после длинного дежурства лицом, он коротко приветствует меня, и мы садимся в электромобиль скорой помощи. Едем молча. Мысленно себя успокаиваю. Главное, чтоб отек не перекрыл полностью доступ кислорода в лёгкие.

Дома Никса лежит вся синюшная и едва слышно дышит через раз, как будто рыдает без слёз. Рядом мама в ужасе приложила руку к мокрому лбу мой сестры. У меня внутри металлическим хватом сжимает сердце. Кислород как будто и мне перекрыли. Мистер Ходжкин просит расступиться и вводит без замедлений дозу адреналина и ещё ядерную смесь каких-то других препаратов. Проходит совсем немного времени, Никсе легчает, она начинает дышать глубже и спокойнее.

– Это конфеты, – выпаливает мама, словно оправдываясь, – теперь они и туда эту гадость добавляют или производят из какой-то гадости… я уж не знаю.

– Да уж, – растерянно произносит мистер Ходжкин, убирая ампулы с остатками лекарств в кейс. – Невозможно же её постоянно так откачивать. Однажды это может плачевно закончиться.

Я боюсь думать, чем именно, но подозреваю, что ничем хорошим подобные приступы обернуться не могут. Кома? Удушье? В голове клубятся самые кошмарные образы, но ужаснее всего – видеть в этих образах свою сестру. Меня передёргивает, и я, чтобы отвлечься, подсаживаюсь к сестрёнке на кровать. Мягкими, плавными движениями глажу её волосики. В её взгляде испуг, боль, какая-то раздирающая изнутри тоска. Но есть в них и что-то ещё… твёрдое, непоколебимое… С секунду раздумываю и понимаю, что – мужество.

– Я даже и не знаю, чем теперь её можно кормить. Если даже в конфетах из сахарного сиропа сплошные токсины, – растерянно глядя на мистера Ходжкина, произносит мама.

– Мелиссия, увы, я просил нам выделить нетоксичные продукты для аллергиков, но в Корпорации строгая политика. Они не хотят, чтобы с этих продуктов перекидывалось грибковое заражение, – с сожалением произносит доктор. – А может, и попросту не хотят возиться, проще народ токсинами кормить, зато заражения нет, да и продукты целы. Я слышал, что себе на стол они другие продукты поставляют.

Мама качает головой и тяжело вздыхает. А в моей голове растут сомнения в правильности пищевой политики «Плазмиды».

Весь следующий день я провожу рядом с кроватью Никсы, пытаясь развеселить её всеми доступными мне способами. Она вновь вялая и почти не улыбается. Теперь она похожа на маму. Меня это тревожит. Два вялых существа в одной квартире – это уже слишком. С этой мыслью я проживаю весь день до глубокого вечера.

В утро моего отъезда Никса уже ходит, но её тошнит и водит из стороны в сторону. Мне больно смотреть на неё, совсем не хочется оставлять её тут на маму. Сегодня я ей не доверяю ещё больше. Она своим уныньем лишь усугубляет положение дел.

– Пока, Трэй. Я буду скучать по тебе, – ослабевшими руками она обнимает меня.

– Я обещаю что-нибудь придумать. Ты веришь мне? – спрашиваю я, глядя сестрёнке прямо в глаза.

– Да, Трэй. Я всегда тебе верю.

– Никса, пообещай, что будешь сильной и крепкой. И будешь помогать маме. Мы скоро увидимся.

– Обещаю, – она смотрит мне в глаза, и я ей верю. Больше, чем маме, как самому себе. Она теперь совсем выросла.

Я ухожу один. На этот раз никто меня провожать не пойдёт. Никса должна оставаться дома, а мама присматривать за ней. Поезд в 7:00. Я ещё успею на работу.

Состав ползёт длинной гусеницей. Мы въезжаем в тоннель. Глаза слипаются после бессонной ночи из-за тревог за Никсу. Несколько раз я вставал и заходил в комнату, прислушиваясь к её дыханию, едва уловимому, но такому успокаивающему. На глаза падают гири, мозг приказывает сам себе уснуть.

На границе с одиннадцатым периметром сегодня особенно тщательный контроль. Едва приоткрыв глаза, вижу, как специальный отряд экологической полиции тщательно проверяет вагон, высматривая и вынюхивая малейшую подозрительную вещь. Я первый раз всерьёз задумываюсь: что они так старательно выискивают? Поддельные документы, оружие, запрещённые натуральные продукты или нечто более важное и опасное для них, для системы? Два буйвола в тёмно-зелёной форме подходят ко мне. Один длинным щупом больно тычет меня сонного в плечо, пытаясь поскорее растолкать. Мой раздражённый взгляд заставляет его отвести от меня металлический прибор для досмотра. Многоугольная головка сканнера дройда, зависшего в воздухе, поворачиваются в мою сторону. Грани сканера играют в лучах утреннего солнца, разбрасывая блики по потолку вагона. Безжалостный робот-убийца, лишённый души и сердца, с этого ракурса выглядит не таким уж грозным.

– Мистер, что у вас в сумке? – басит буйвол с татуировкой на шее в виде щита, отражающего лазерный луч или что-то в этом духе.

– У меня… эээ, да ничего особенного, – приходя в себя, отвечаю я и растягиваю лежащий рядом со мной рюкзак.

– Запрещённые предметы есть? – буйвол горланит стандартный вопрос, запихивая щуп поглубже, чтоб он сумел достать самое дно.

– Нет, ничего.

– Так, вроде чисто, – через пару секунд, вытаскивая щуп, произносит полицейский-досмотрщик, – приятного пути.

– Спасибо, – бурчу я, поглаживая ещё ноющее плечо. Хорошо, что на этот раз правое. Вспоминаю толчок Тода несколько дней назад. Злость сводит челюсти. Хочется прямо сейчас заехать и буйволу, и Тоду в челюсть. Кому первому? Через десять минут здравомыслие одерживает верх над эмоциями, мой мозг позволяет мне не думать о бессмысленной обиде. Хотя какая-то тревога и ощущение непонимания от всего происходящего остаются.

Высадившись с поезда, очень быстрым шагом семеню в сторону дома, нужно взять компендиум на сегодня и кое-что прихватить из своей домашней исследовательской лаборатории. До работы ещё больше получаса. Переодеваюсь, беру всё необходимое и вылетаю из квартиры. Лифт ракетой несёт меня вниз.

Выйдя из дома, наблюдаю, как дройды-уборщики старательно перетасовывают мусор, распихивая по разным секциям. Вспоминаю, что сегодня понедельник. В начале недели мусор всегда убирают. Запах стоит отвратный, но его обычно быстро развеивают. Мой взгляд падает на кучу пищевых отходов, сверху которой лежит надкусанная мною почти неделю назад помидорка. Это точно она. Она блестит глянцем. Всё такая же на вид яркая и свежая, алая, будто только с теплицы. Морщась, я протягиваю руку и беру помидорку. Она так же хороша и вполне аппетитна.

Я помню, как быстро портились яблоки, которыми меня угощала бабушка. От них пахло природной кислотой и железистой эссенцией. Если яблоко из сада откусишь, то в тот же день оно потемнеет, а через два-три совсем испортится. В маленькой теплице на заднем дворе дома, в котором она доживала свои последние годы, рос физалис, сладкий перец и всегда несколько кустов помидоров. Созревая, те помидоры едва становились розовыми, но их вкус был насыщенным, мягким и бархатистым. Такие помидоры быстро портились, если их не успевали съедать. С этим же помидором, излучающим неестественную свежесть, что-то не так. Я таращусь на помидор.

Окидываю взглядом кучу мусора и понимаю, что со всей нашей едой определённо что-то не так. Слова мамы про то, что она не знает, чем теперь кормить, звучат для меня совсем по-другому. Я ощущаю себя беспомощным. Хочется кричать. Некоторое время стою и ошарашенно смотрю на кучу пищевых отходов. Там НЕТ ничего, хоть сколько-нибудь похожего на гниль. Корки апельсинов почти не высохли, половина баклажана абсолютно цела и невредима. Сколько она там пролежала? Не меньше моего помидора. Откуда тогда запах? Чего-то тухлого. Наверное, мясо. Оно ещё способно портиться, а овощи и фрукты – практически нет. Пинаю со злостью контейнер с мусором. Хочется рычать и ругаться. Сдерживаюсь.

За спиной слышу чьи-то быстрые шаги, лёгкие и будто бы воздушные, едва касающиеся плиточных поверхностей. Я оборачиваюсь и вижу, как мимо стремительно проносится девушка с густыми, развевающимися волосами. Она словно подпрыгивает при ходьбе. Створки лифта быстро скрывают её пышную шевелюру. После неё остаётся лишь нежный аромат. Он сладкий и естественный. Что это? Орхидеи, фиалки? Я не силён в ароматах цветов. Но я уверен, что этот запах навсегда врежется в мою память. Кто эта незнакомка? Я ни разу её не видел в нашем подъезде. Может, плохо присматривался? «Вряд ли», – отмахиваюсь сам от себя. У меня хорошая память на лица и образы с детства. Провалы на это не повлияли. Какое-то время я думаю о девушке, пытаясь припомнить, не видел ли я её раньше, но постепенно поток мыслей вновь притекает к помидору и куче биоотходов. Я разворачиваюсь, бросаю помидор назад в мусор и говорю себе, что пора прибавить шагу, чтобы не опоздать.

В голове всплывает последний приступ Никсы. Таких сильных проявлений аллергической реакции у неё не было очень давно. Может, конечно, мама не всё мне рассказывает. Но думаю, что она бы не стала такое прятать. Если дело пойдёт так и дальше, то ещё неокрепшее сердце Никсы может однажды не выдержать и остановиться. Ладони рук увлажняются, физиологически подтверждая мою внутреннюю панику, назойливую и бесконтрольную.

Подходя к главному зданию «Плазмиды», я уже не смотрю на него с вдохновением, как раньше. Мои мечты и планы относительно светлого будущего тают. Я и раньше не был в восторге от политики корпорации и нашего «старого-нового» президента, но сейчас меня переполняет лишь разочарование, злость и презрение.

Весь день я хожу сам не свой. Тода почти не замечаю. Он старается делать вид, что и он меня не видит. Кристини сегодня не пришла. Видимо, дуется из-за бала. В очередной раз приходит мысль, что пора разрывать наши странные отношения. У меня нет сил играть в игры по её надуманным правилам. Я считаю, что отношения должны складываться сами собой, без лишних претензий и требований. Требование одно – взаимная любовь и уважение. Люди вместе, потому что нравятся друг другу, этого достаточно. Кристини явно считает иначе.

Вечером я иду на прогулку, она не освежает меня, а лишь тяготит неоднозначными мыслями, сдавливающими и морщинящими моё тело. Я смотрю на изуродованное елово-грушевое дерево, и в моей голове начинает рождаться план, невыполнимый, рисковый, самонадеянный, безумный, но от этого ещё более будоражащий моё сознание. Я решаюсь бросить вызов беспощадной политике Корпорации и подмятого под её глыбой влияния государственного аппарата. Людей заключили в пищевое рабство. Пора снять с них эти оковы.

Глава 5

Я хожу на работу как робот-андройд. Стараюсь ни с кем особо не общаться. Я теперь, вероятно, так же бледен и безэмоционален, как и большинство моих коллег. Агафии, возможно, даже легче от того, что я с ней почти не разговариваю. Пару раз начальник Пош кидал на меня хмурый, озадаченный взгляд, но потом отмахнулся и перестал обращать внимание, видимо, решив, что я перегружен подготовкой к диплому.

Большую часть времени приходится проводить в ангаре, где размещены четыре испытательных аппарата-беспилотника. Они почти такие же, как у службы безопасности Корпорации, но в них немного иначе устроена панель управления. Аппараты выглядят громоздко, но способны на многое. Два обхватывающих полукруглых крыла облегают почти прямоугольную кабину с небольшим грузовым отсеком сзади. Передняя часть кабины чуть скошена, поэтому окна наблюдения располагаются под углом, образуя полутрапецию в сечении. Все аппараты имеют вертикальный взлёт и посадку.

Моя задача – научить их двигаться максимально плавно и аккуратно, учитывая самые тонкие изменения в активности мозга, через волны которой транслируются умственные команды. Я почти доработал технологию, осталось совсем немного. Сегодня, спустя неделю после возвращения с окраин, я смотрю перед собой, и сердце замирает, когда аппарат неспешно и величественно взлетает над моей головой. Я едва перевожу взгляд вправо, как хвостовая часть крыльев моментально изменяет угол отведения, и беспилотник устремляется в сторону. Хорошо, что ангар очень просторный и есть поле для манёвров. Но скоро этого будет явно недостаточно. Завтра я запрошу у главного инженера разрешение на открытие верхних створок крыши. Мысленными командами сажаю беспилотник и улыбаюсь.

Теперь это часть моего плана. Я разработал технологию не для Корпорации, а для себя, для освобождения людей. Мою голову опьяняет самовосхваление, но я тут же берут себя в руки. Нужно ещё многое хорошенько продумать, самолюбование лишь ослепляет и одурманивает идущего к цели.

До защиты диплома ещё две недели. Я стараюсь не пропускать тренировки в зале и усиленно занимаюсь дома борьбой. Это также входит в мой план. С каждым днём он становится всё сложнее. Я осознаю, что выполнить задуманное будет чрезвычайно непросто, но, как мне кажется, это того стоит. Мой безумный план состоит в том, чтобы проникнуть в Научный институт высокочистых первозданных растений (НИВПР) и выкрасть оттуда семена натуральных растений. Нас водили туда на экскурсию, когда мы учились ещё на первом курсе. Идти туда, чтобы посмотреть на горстки семян под колпаками, казалась мне чем-то странным. Как сказали нам на экскурсии: «Эти семена являются архаизмом, пережитками прошлого. Они напоминание о том, с чего всё начиналось».

Да, я знаю, что красть всеобщее достояние – это нехорошо. «Но разве не для такого случая были зарезервированы семена?» – рассуждаю я про себя. Кто может нам запретить пользоваться дарами природы? Сейчас именно в этом я вижу спасение Никсы. Я осознаю риски и последствия, но это лишь ещё больше разжигает во мне желание воплотить план в реальность. От этих мыслей начинает сосать под ложечкой. На самом деле я не собираюсь красть все семена, я лишь возьму понемногу из разных хранилищ.

Я иду домой, неспешно шаркая по плитке. Сегодня я задержался дольше обычного, почти до 22:50. Уже начало двенадцатого, когда я выхожу с пропускного пункта. Мне разрешается работать лишь до одиннадцати вечера. С 23:01 все входы и выходы ангара блокируются. Ангар находится южной части шестого периметра. Идти ещё четыре квартала, если срезать по диагонально-ступенчатому маршруту. На улице прохладно. Шею холодит свежий воздух. Он относительно сухой. На окраинах такой же поток влажного воздуха заставил бы всё моё тело начать дрожать от сырого холода.

Сегодня я не буду махать кулаками или отжиматься, а лягу спать. По пути можно обдумать, как проникнуть в хранилище семян. «Взорвать дверь? – рассуждаю я. – Нет, не то, глупо, да и где взять взрывчатку? Сверху не подлезть. Вентиляционная шахта только на втором этаже в другом корпусе». Я сворачиваю на косую улицу и продолжаю размышления, проходя между высокими административными зданиям. На флагштоке одного из них флаг Аридафии. На сиреневом фоне золотыми нитями в вытянутый овал вписана женская фигура. Руками она симметрично раздвигает контуры овала, словно не давая им сомкнуться. Овал символизирует очертания оставшейся части суши, а фигура женщины – это богиня, защищающая сухопутные границы от натиска океана. Я смотрю на флаг. Он едва колышется на ветру, но выглядит благородно и величественно.

Мысли о реализации безумного плана вновь завладевают мной. Если бы я мог раздобыть кодовый ключ – пропуск в хранилище, чтобы беспрепятственно проникнуть внутрь, не привлекая лишнего внимания, и забрать что нужно. Проблема в том, что я почти ни с кем никогда не общался ни в Корпорации, ни в колледже. В школе я умел завоёвывать внимание, но не без помощи хитростей, конечно же. В центре Мингалоса вся моя энергия уходит на учёбу и работу. Я даже не знаю по именам многих ребят с нашего курса, лишь некоторых из них. «Если бы найти того, кто может иметь доступ к хранилищам в Институте, – рассуждаю я. – Нет, это тоже глупость. Он или она сразу же выдаст меня экологической полиции или службе безопасности Корпорации, что, в общем-то, одно и то же. Значит, нужно как-то раздобыть этот грёбаный ключ!» Сегодня я уже слишком устал, чтобы ещё что-то додумывать. С трудом доковыляв до входной двери, вваливаюсь в квартиру и немедля залезаю в душ. Быстро споласкиваюсь и нагишом иду в комнату. Подушка моментально набрасывает сверху пелену сна, глубокого и крепкого.

Наутро я спокойно просыпаюсь, сегодня мне не снился мыльно-водяной пузырь. Или, быть может, я не помню свои сны? Вчера мне с утра завезли новую порцию продуктов. В холодильнике есть йогурт и какие-то пирожные. Наспех съедаю одно из них. Оно кажется сладко-солоноватым на вкус. Йогурт добавляет кислоты к завтраку. Живот полон, можно выдвигаться на учёбу.

По пути в колледж вновь про себя рассуждаю о возможных способах проникновения в хранилище. Я так много думаю об этом в последнее время, что план Института уже прочно впечатан в моей памяти. На всякий случай сегодня ещё раз посмотрю на него в университетской электронной библиотеке.

Две пары отсиживаю как на иголках, мысли не дают покоя ни на секунду. Быстро съедаю свой ланч и мчусь в библиотеку. Обычно здесь много народу, но сегодня всего три человека, не считая меня. Сажусь перед монитором, погружаю пальцы в резиновую панель, внизу появляется виртуальная клавиатура. Набираю в овальном поисковом окне «синтез полипептидной цепи типа CX116». Жалею, что не уделял должного внимания общим курсам по биохимическому синтезу. Сейчас бы эти знания мне очень пригодились. Чешу затылок и осторожно оглядываюсь по сторонам, чтоб никто не глазел, чем я тут занимаюсь.

Дедушка рассказывал, что раньше знания были доступны всем. Вокруг Земли на её орбите вращались тысячи спутников. Они сообщали людям их координаты в любой точке планеты. С помощью них работали устройства спутниковой связи. Позднее появились вышки связи, расставленные по поверхности континентов узорами, походившими на пчелиные соты. Вышки отправляли и принимали радиосигналы. Устройства связи, называемые смешным именем «телефоны», попадая в пределы вышек, могли обмениваться данными, отсылать сообщения и совершать голосовые вызовы.

Люди протянули десятки тысяч сверхскоростных оптических кабелей по дну океана, чтобы общаться друг с другом на разных континентах. Спутники, вышки и кабели связали всю планету единой сетью, называвшейся «Интернет». Находясь в тысячах километрах друг от друга, люди могли моментально увидеть друг друга. Интересно, как это было – постоянно общаться друг с другом? Что они писали и говорили друг другу? Использовали они эти фантастические технологии для важных разговоров или без умолку болтали и писали глупые сообщения, такие же, как мне отсылает Кристини? В голове всплывают картинки с тысячами людей, сидящих с прямоугольниками телефонов и машущих руками в экраны. Они улыбаются и светятся счастьем.

После солнечных выбросов практически все спутники вышли из строя. Многие просто упали, сгорев в атмосфере. А те, что чудом уцелели, вероятно, вышли из строя навсегда. Кабели разорвались. Вышки сотовой связи затопило, некоторые упали сами. Так всемогущая сеть Интернета была разрушена. Единичные уцелевшие вышки можно встретить и сейчас. Одна такая стоит в лесу, но она ржавая и кажется, будто вот-вот свалится набок.

Около десяти лет назад «Плазмида» совместно с тогдашним президентом запустила строительство вышек в самых крупных населённых пунктах Аридафии. Сейчас уже построено немало вышек, с помощью которых мы можем общаться. Два года назад я купил себе новый коммуникатор, он очень гибкий и стильный. Я давно о нём мечтал и вот купил. Самый первый мама подарила мне, когда я поступил в колледж, его я и отдал Никсе. Так мы можем обмениваться сообщениями и видеть на карте, кто из нас где находится. Мы не совершаем голосовых вызовов, потому что это очень дорого, нам достаточно коротких сообщений.

У Корпорации есть своя внутренняя сеть. Она не такая совершенная и обширная, как уничтоженный Интернет, но там хранится вся база данных, в том числе с уцелевших резервных серверов. К этой базе данных я сейчас и пытаюсь подключиться, чтобы найти биохимический алгоритм для синтеза белка, свободного от токсичных веществ. Если я научусь быстро синтезировать белок, то частично проблема с аллергическими приступами Никсы будет решена. Увы, растения в любом случае придётся выращивать самому. Без растительной клетчатки никуда. С её помощью растущий организм Никсы сможет получить нужное количество витаминов.

Через час поисков нахожу некоторые алгоритмы ускоренного синтеза, и меня это радует. Я даже знаю, где взять необходимые реагенты и среду. На моём лице проступает улыбка, а из живота через грудь к горлу прокатывается волна восторга. Сворачиваю страницу с формулами. Вновь озираюсь по сторонам, чтоб узнать, не привлёк ли я к себе чьё-то внимание. Тут приходит сообщение от Кристини: «Привет, утёночек! Я сегодня отпросилась пораньше у мистера Плантикса. Может, сходим на оперу? Или ты опять вечером идёшь прыгать между стенами и бултыхать ноги в бассейне?»

Ненавижу, когда она называет меня утёночком. Я ни капли не похож на утку или кого-то вроде неё. Какая, к чёрту, опера! Диплом на носу и мой план, сумасшедший, заполняющий всё пространство моего совсем не бесконечного сознания. С минуту сижу хмурый от раздражения. Сейчас я даже радуюсь, что у нас нет тех удивительных технологий, которые были у людей в начале двадцать первого века. Я бы с ума сошёл, если бы Кристини постоянно со мной общалась, желая видеть моё лицо. Про себя смеюсь этому факту и постепенно успокаиваюсь.

Некоторое время сижу, уставившись на фиолетовый экран с логотипом колледжа. В голове что-то вертится, что-то пытается собраться в единую структуру. И тут внезапно меня осеняет идея: «Мистер Плантикс! Этот старый, полувыживший из ума биотехнолог! Он же нас и водил в НИВПР и показывал семена, и у него есть доступ к хранилищам. Кристини работает под его руководством, значит, я могу зайти к ней и выкрасть ключи. Только пока не знаю как, но это вполне вариант!»

Обрадованный, я спешно сохраняю себе на съёмный цилиндрический носитель данные о синтезе белков и, окрылённый, вылетаю из библиотеки. Вообще-то, я уже совсем всерьёз подумывал разорвать с Кристини, но сейчас этого делать ни в коем случае нельзя. Придётся тащиться сегодня на оперу. Не то чтобы я не люблю музыку, просто сейчас в моей жизни она не к месту.

Зал сегодня полон лишь наполовину. Я почти не слушаю старательно вытягивающую ноты диву. Она блещет в своём великолепном пышном белом платье, но мне не до неё. Голова доверху забита мыслями, настолько плотно, что там негде даже микробу пробежать. Кристини не очень нравится. Я это вижу по её дёрганию и ёрзанию на стуле, но она изо всех сил старается не выдавать своего раздражения. Посещение оперы – это часть её имиджевого ритуала, бессмысленного, но невероятно важного. Нужно соответствовать предъявляемым требованиям. Завтра она расскажет всем своим подругам и их бойфрендам, что была со мной на опере. Часть о том, что это было невыносимо утомительно, будет деликатно опущена. Слушающие придут в неописуемый восторг. Говорящая останется довольна собой и своим образом. Партия разыграна.

– Кристини, а почему ты никогда не приглашаешь меня в гости на ваш этаж? – нарочно пренебрежительным тоном спрашиваю я, когда мы выходим на улицу.

– Эээ, что? Не поняла, – едва опомнившаяся и возвращающаяся в реальность после сомнамбулического транса, переспрашивает Кристини.

– Ну, ты ни разу не приглашала меня в гости к себе на работу. Хотя сама к нам на этаж спускаешься.

– А, да как-то не думала, что тебе охота к нам идти. Ты серьёзно хочешь?

– Ну да, – совсем искусственно небрежно кидаю я, – почему нет? Это же весело – ходить друг к другу в гости.

– Ну хорошо, приходи. Хоть завтра! – уверенно произносит она и закатывает глаза к небу, тёмно-синему, с распластанными жидкими полосками сероватых облаков.

«Вот так легко и непринуждённо дочь высокопоставленной начальницы Корпорации запросто нарушает все правила и запреты, – думаю я. – Нужно идти в обязательном порядке, чтобы разведать обстановку».

– Вот и приду завтра после обеда! Жди! – почти неестественно смеюсь я, хотя внутри совсем не смешно.

– Давай я сама спущусь и встречу тебя у лифта. Ты же сам не сможешь подняться. Тебе только спускаться на лифте можно.

– Да, давай так и сделаем.

Я больше чем уверен, что Кристини даже и в голову не пришло, что я преследую какие-то корыстные цели. Скорее всего, она, наоборот, сейчас думает, что после оперы я захотел стать к ней ближе и видеться чаще. Возможно, она даже сейчас себя нахваливает и думает, какая она молодец. Хотя это всего лишь мои мысли, что на самом деле думают женщины – для меня всегда будет оставаться загадкой.

Мы прощаемся у её дома, тоже многоквартирного, но гораздо более роскошного. Прихожие в таких квартирах невероятно просторные, а каждая комната почти как три моих. Она целует меня, но не зовёт внутрь, лишь, таинственно улыбаясь, смотрит в глаза. Разворачивается и уходит. Я ещё раз подмечаю, что у неё точёная, словно после работы античного мастера, фигура, и я не прочь даже пойти за ней, но раз она не зовёт, не буду напрашиваться. Жду, пока лифт унесёт её на пятый этаж. Домой иду быстро, стараясь не оглядываться.

На следующий день с нетерпением жду обеда и его окончания. Нужно уже скорее приступать к реализации плана, а для этого необходимо раздобыть ключ от хранилища. Едва подхожу к лифту, как из него выходит Кристини. Сегодня она выглядит слегка помятой и растрёпанной, самую малость. Если бы я её не знал хорошо, то подумал бы, что всё в порядке.

– Привет, утёночек, – она тянется к моей щеке и едва ощутимо проводит по ней пухлыми губами.

«Опять это дурацкое обращение “утёночек”», – выругиваюсь про себя.

– Привет, Кристини, – делая максимально добродушный голос и сдерживая раздражение, произношу вслух. Негодование на моём лице маскирует улыбка. Надеюсь, что я выгляжу естественно и приветливо.

– Ты поел?

– Да. Очень плотно.

– А мне сегодня что-то ничего не лезет в рот. Может, к вечеру аппетит нагуляю. Хм, а может, это из-за плотного завтрака, – словно забыв, о чём мы договаривались, начинает рассуждать она, чуть закатывая глаза.

– Так мы пойдём сегодня осматривать твои владения? – с улыбкой вбрасываю в поток её размышлений свой вопрос.

– Эээ, ну да. Трэй, только не очень долго. Мистер Плантикс отошёл по делам. Можно зайти, но он должен скоро вернуться.

– Да без проблем. Просто гляну одним глазком, как вы там вообще работаете. Интересно же, чем ты живёшь в Корпорации, – вскидывая брови и изображая на лице гримасу заинтересованного добродушного болвана, небрежно бросаю я.

– Ну хорошо, тогда пойдём, – она скрещивает на груди руки. – Там, правда, особо не на что смотреть, – отстранённым голосом произносит Кристини, разворачиваясь к лифту.

Мы поднимаемся на двадцать восьмой этаж с нашего пятого. Выйдя из лифта, я испытываю дежавю. Коридор и стены точно такие же, как у нас. Даже цвет один в один. Неужели тут все этажи настолько одинаковые? Из лифта мы сворачиваем налево. В конце коридора кабинет руководителя отдела. Только в этом и заключается всё отличие. Кабинет Поша на нашем этаже справа от лифтов, рядом с лабораториями.

Здесь всем руководит мистер Плантикс, Кристини – его помощница. Сколько раз она жаловалась мне, что он уже жутко старый и почти выжил из ума. Однажды она пошутила насчёт того, что его семья пустила корни в самые недра Корпорации и теперь его никак не выдернуть из-за этих корней. Кристини идёт первой, своим цилиндрическим ключом открывает дверь, осторожно заглядывает внутрь, будто боясь увидеть там что-то страшное, а потом распахивает дверь и уверенно входит. Видимо, Мистер Плантикс ещё не вернулся.

– Вообще, по секрету, обычно эта дверь открыта, – тихо произносит она, пожимая плечами. – Но когда он уходит, зачем-то запирает её.

В просторном, светлом помещении с двумя рабочими столами, монитором и шкафом для документов нет никого, кроме нас. В задней стене дверь, ведущая в кабинет Плантикса, там, наверное, и должны быть все ключи. Кристини начинает тараторить, рассказывая о неудобствах свей работы. Она похожа на куклу, жалующуюся на то, что её поселили в слишком маленький игрушечный домик. Я не слушаю Кристини, лишь киваю и оглядываюсь по сторонам. Она указывает мне на стул. Я сажусь, она располагается с другой стороны стола. Я кошусь на дверь, ведущую в кабинет Плантикса. Какое-то время мы болтаем о всякой ерунде, интересной Кристини. Тут раздаётся звук неуклюжих, тяжёлых шагов.

– Это мистер Плантикс идёт, – шепчет мне Кристини.

– Может, я пойду? – отчего-то несколько испуганно говорю я.

– Нет, не надо. Он не злой. Я ему рассказывала про тебя. Он знает, что…

Дверь распахивается, и в кабинет входит полный мужчина лет семидесяти. Он тяжело дышит, будто через узкую трубку. С лёгким смущением смотрит своими узкими сероватыми глазками то на меня, то на Кристини.

– Это мой Трэй, мистер Плантикс, я вам о нём рассказывала, – улыбаясь, оправдывается Кристини.

– Здравствуйте, – выдавливаю я.

Плантикс молчит. Я разглядываю его лицо, обрамлённое неопрятными серебристыми прядями волос. Интересно, в его возрасте ему прощают столь неаккуратный вид? Под его глазами две длинных, узких, похожих на щели вмятины. Вероятно, из-за наплывов жира на лице.

– Он работает ниже в отделе, зашёл в обеденный перерыв.

– Я с вами ходил на практику в НИВПР, когда учился в колледже на первом курсе, – пытаясь разрядить обстановку, добавляю я.

– Ааа, вспомнил, – произносит Плантикс после секундной паузы, теперь приблизившись и разглядывая меня в упор. – Вернее, вспомнил не тебя, а то, что рассказывала Кристини.

Его голос не звучит угрожающе. Он вполне приветлив.

– Да, наверное, сотни студентов с вами ходят на практику, – продолжаю разряжать обстановку я.

– Это верно, – говорит он мне и, улыбаясь, переводит взгляд на Кристини. – Вы только не забудьте за делами амурными, что нам скоро готовить практику для новичков.

В этот момент вмятины под его глазами становятся более глубокими и искривлёнными.

– Да, мистер Плантикс, я поняла.

– Отлично, я тогда в кабинет, – басисто кашляя, говорит он. – Если кто зайдёт, я там до вечера, – он открывает боковую тонкую створку шкафа (которую я даже не приметил) и достаёт оттуда ключ от кабинета. Там же я вижу ещё четыре цилиндрических ключа. «Неужели он и правда такой маразматик, что хранит ключи в столь легкодоступном месте?» – недоумеваю я про себя. Но меня этот факт радует. Возможно, достать ключ будет проще, чем я думаю.

– Вам удачных исследований, Трэй, – улыбается он одной половинкой рта, искривляя линию под глазом.

– Спасибо, мистер Плантикс, – учтиво киваю я.

– Кристини, не засиживайтесь. Ребятам нужна практика, – говорит Плантикс, открывая дверь своего кабинета.

– Достал уже с этой практикой, – полушёпотом злобно шипит Кристини, когда дверь за её начальником захлопывается.

– Это для студентов, да? – интересуюсь я.

– Ага. Как и вас тогда водили. В этом году они хотят что-то поинтереснее придумать. Я даже не всё ещё знаю. Готовлю план экскурсии. Вообще, Плантикс любит студентов и любит преподавать. Это его негласное хобби.

– Понятно. Не знал этого.

– Угу, – подперев рукой подбородок, она отстранённо глядит на шкаф с документами.

– И ты их сама поведёшь в НИВПР?

– Мы вместе с Плантиксом.

– Ого! Это же будет интересно. И ты сама будешь всё показывать? – аккуратно выуживаю я нужную информацию.

– Ну частично. Плантикс сказал, что сделает, может, мне запасные ключи от лаборатории и резервных хранилищ.

Когда она это произносит, у меня от напряжения стягивает мышцы живота.

–Это же ответственно. Он тебе настолько доверяет? И даже ключи дадут? – подвожу я разговор к нужным вопросам.

– А что такого? – она смотрит на меня, затем переводит взгляд в сторону шкафа. – Вон они, все ключи висят. Я и так могу ими пользоваться.

«Значит, там то, что мне нужно», – ликую я в мыслях.

– Эх, а мне пока настолько не доверяют, – чтобы объяснить свои вопросы, произношу я.

– Ну погоди, тебя же скоро повысят. Я даже с мамой об этом говорила.

В этот момент в голове мелькает: «А не Кристини ли подсуетилась насчёт назначения меня начальником лаборатории?» Впрочем, мне плевать. Сейчас есть раздумья поважнее.

– И что она сказала?

– Ничего. Сказала, что ты исполнительный и ответственный, со слов Поша, и тебе можно доверить важные дела. Да, впрочем, неважно. Ты мне лучше скажи, что ты планировал на выходные?

Она намекает на совместный поход куда-то. И ведь придётся идти.

– Пока ничего. Есть предложения?

– Да. Но я ещё не решила. Сообщу тебе попозже.

– Хорошо, я тогда побежал, – встаю со стула.

– Чмокни меня, утёнок.

Я целую Кристини в щёку. Она встаёт, и мы вместе возвращаемся на мой этаж. Там я её целую ещё раз. Она поднимается обратно к себе.

Глава 6

Прошло уже больше полутора недель с того момента, когда я узнал, что ключи находятся в маленьком отделении за боковой дверцей шкафа. Два раза я успел прогуляться до НИВПР и обратно. Рядом с институтом разбит сквер – единственный в городе. Пышные кроны ясеней скрывают прогуливающихся в тени от дневного палящего солнца. Именно в густоте ясеней я спрятался, когда через щель в заборе наблюдал за сотрудниками.

Все строго по расписанию покидают территорию института до половины одиннадцатого вечера. Сверху хорошо прослеживается форма главного здания в виде буквы «Н». Со стороны сквера можно видеть лишь боковые атриумы. Отсюда здание предстаёт в виде римской цифры «I». Два корпуса соединены галереей. С обеих сторон галереи в боковых атриумах курсируют охранники. Но не всегда. У них пересменка в 22:35. Вообще, я заметил, они жутко ленивые и нерасторопные. Это не буйволы-проверяльщики в поезде.

Прорабатывая детали плана, я решил, что мне потребуются очки ночного видения со встроенным двойным инвертоскопом. В таких очках перед глазами три картинки. Ты видишь всё перед собой, а специальная система линз и зеркал демонстрирует тебе, что происходит с боков. Это полезно, чтобы не крутить головой лишний раз. Я рад, что теперь такие очки есть и у меня. Они же мне заменят маску, если я попаду под датчики наблюдения. Это, конечно, не самая последняя модель с новым типом электронно-оптического преобразователя, но всё же вполне мощный инструмент. Жаль только, что с ручным переключением режима. Лавочник мистер Феликс долго и подозрительно приглядывался ко мне, прежде чем согласился их продать.

Когда я был совсем маленьким, мы бегали с ребятами из начальной школы и глазели на бинокли, маскировочные костюмы, ружья и диковинные приборы для разведки и военных действий. Многие из них сохранились у мистера Феликса ещё со времён до глобального затопления. Люди тогда воевали друг с другом. Сейчас Корпорация воюет со своими же гражданами, но уже на другом фронте. Иногда в моей голове не вяжется цепь произошедших во время затопления событий, но заваленный миллионом учебных и рабочих задач, я всё меньше об этом думаю. Мысли вновь и вновь возвращаются к моей экстравагантной затее. Я сижу за кухонным столом и думаю, что теперь мой план практически идеален.

В пятницу, воскресенье и вторник я выбирался поездом на окраину. Целью моих поездок было приобретение нужного оборудования, в том числе и очков. На полулегальном рынке «Всемогущая Афина»” можно раздобыть всё что угодно. Некогда дедушка там покупал себе запчасти и патроны для старого охотничьего ружья. Я раздобыл несколько кошек. Купил костюм из маскировочной ткани. Он чуть жмёт, но думаю, если походить в нём по дому несколько дней, он разносится. На вопросительные взгляды проверяющих в поезде я сказал, что теперь хожу в секцию скалолазания и мне нужны кошки для страховки. Буйволы хмуро кивнули и пошли дальше.

С очками я поступил острожное. Они разборные, состоят из трёх частей. Я купил футляр для обычных очков и перевозил каждую из частей по отдельности. Именно по этой причине мне пришлось совершить три поездки. К моему счастью, буйволы ни разу не обратили внимания на футляр. Вообще-то очки со встроенным инвертоскопом не являются запрещённой вещью, но я не хотел лишний раз попадать под подозрение. Неизвестно, какие трудности меня могут поджидать во время осуществления задуманного, но нейроны моего мозга беспрестанно трудятся, чтобы предусмотреть самые разные варианты событий.

Задачка не из лёгких, особенно для человека без особой боевой подготовки. Надеюсь, те месяцы, что я потратил на занятия рукопашным боем в спортивной секции, мне не пригодятся, а если и пригодятся, то лишь в самом крайнем случае. Тренер был так себе, он постоянно то отлучался на всё время занятий, то показывал из раза в раз одни и те же приёмы, а потом ставил нас в пары и заставлял драться. Мне повезло, что в секции меня ставили в паре с Крисом, который был на голову выше, да ещё и намного опытнее меня. Крису было поначалу скучно со мной бороться из-за того, что он быстро ушатывал меня, но затем он стал делиться мастерством в виде полезных советов.

Это он, а не тренер, научил меня правильно стоять во время атаки, закрывать шею, вкладывать силу тела в удар. Наши тренировки стали интереснее. Мне показалось, что в какой-то момент у Криса даже появился азарт в глазах, потому что я стал сильнее. Обычно он всё равно побеждал, но несколько раз мне всё же удалось ему смачно накатить в подбородок и по рёбрам. Потом Крис уехал на север к отцу, бывшему старому вояке. И я перестал посещать тренировки, не видя в них больше смысла. Последнюю неделю я особенно часто вспоминаю то, чему научился на борьбе.

За это время я был в кабинете Кристини ещё два раза. Мне удалось узнать, что цилиндрический ключ от хранилища – фиолетовый, с тремя белыми боковыми желобками вдоль всей поверхности. Я нашёл почти такой же ключ в лавке мистера Феликса на рынке «Всемогущая Афина». Его отличие в том, что один из желобков немного не доходит до края. Мне кажется, что с виду ключи практически не отличить. Даже магнитная цепочка, на которую он крепится, один в один.

Кристини в один из дней доставала все ключи и для своих нужд записывала в протокол их коды на нижней стороне. Мне кажется, Кристини хотела просто щегольнуть своей властью, поэтому демонстративно разложила передо мной все ключи. В любом случае, это оказалось мне на руку. Так я и узнал, как выглядит нужный мне ключ. Теперь мне останется лишь подменить на время ключ от хранилища на ключ из магазинчика мистера Феликса. Это будет непросто, но выбора нет.

Сегодня завершающий этап моего плана. Поздно вечером я отправлюсь в НИВПР, чтобы вернуть себе и людям то, что некогда подарила им сама природа. Конечно, вряд ли кто-то сможет сейчас воспользоваться семенами, но по крайней мере я попробую помочь своей сестре. Вчера я лёг чуть раньше обычного, чтобы хорошенько отоспаться. Этой ночью меня даже не преследовал назойливый сон с захлёбыванием в пузыре.

Выхожу из дома. Я переступаю через тонюсенькие швы между плитками, стараясь не наступить ни на один из них, и ещё раз прокручиваю в голове последовательность действий. Подменить ключ, вывести из ангара беспилотник, отключить всю иллюминацию, долететь до института, спрыгнуть на крышу, там через вентиляционную шахту на второй этаж первого корпуса, оттуда спуститься в галерею, пробежать…

Внезапно меня отвлекает проносящаяся в нескольких метрах машина. Я дошёл уже почти до края выстеленного плиткой пространства и стою у самой дороги. В Мингалосе мало машин. В основном служебные или такси. Лишь самые состоятельные горожане владеют автомобилями. У тех же, что денег куры не клюют, есть специальные квадромобили, способные летать по воздуху за счёт четырёх двигателей на воздушной тяге. Таких автомобилей я видел в городе всего десятка два. Власти Мингалоса не любят видеть технику в руках горожан, особенно в центре. Три года назад они даже запустили серию плакатов, пропагандирующих пешие прогулки и сохранение чистоты города. Тогда я это воспринимал как экологическую акцию, даже радовался такой инициативе, поскольку сам ходил пешком.

Автомобиль, промчавшийся мимо меня, принадлежит Альбертине Инваритте, матери Кристини. Несколько раз я видел её мельком. Она показалась мне строгой, но справедливой. Мать Кристини как-то обмолвилась при нас, что люди в регионах живут пассивно, не желая делать что-либо для своего же благополучия. Корпорация и государство посылают дотации в самые удалённые регионы, но стоящие на местах начальники лишь разворовывают поступающие средства. За это их сажают в тюрьму или казнят публично. Она поддерживает такую политику.

Не успел я подумать о матери Кристини, разворачиваясь и идя вдоль пешеходной части дороги, как мимо проскочил полугрузовой автомобиль телевидения. «Вероятно, снимают какой-то сюжет с шишками “Плазмиды”», – подумал я.

Автомобиль Альбертине Инваритте направил мои мысли в сторону Кристини. Что она во мне нашла? Нужен ли я ей на самом деле, симпатичен, или же она просто считает меня своим питомцем и таскает повсюду как аксессуар? В последние дни мы словно бы сблизились. Она даже не шлёт тонну бесконечных сообщений с упрёками. Мы видимся на обедах, в прошлую субботу провели почти весь вечер вместе. Мне несколько паршиво на душе, потому что я играю, а она делает всё по-настоящему. Ощущаю себя манипулятором. Мне бы уже нужно порвать с ней, но никак не решаюсь. Да ещё такое стечение обстоятельств. Может, я узнаю её с какой-то другой стороны и мне станет рядом с Кристини комфортнее?

«Эй, парень, у Кристини такая мамаша, – вдруг одёргиваю я себя, – а твоя сестра и мать живут в нищете. Может, Инваритте потом и подсуетится как-то для Никсы». Кристини несколько раз заикалась про то, что любит детей, но с Никсой почти ни разу сама так и не заговорила, а с моей мамой и вовсе чуть не разругалась. «Да уж, вот получится семейка, если мы поженимся», – смеюсь я про себя. Несколько минут я ещё думаю о возможности будущей семьи с Кристини, но эти мысли быстро улетучиваются, как только я приближаюсь ко входу в Центр исследований «Плазмиды».

Внезапно меня с пят до макушки прошибает тревога. Пальцы рук начинают трястись. Шея сама втягивается в плечи, а между лопатками неприятно потягивает. Сегодня я совершу преступление. Или не совершу – и останусь неудачником. По собственным ощущениям, решимости довести дело до конца всё же больше. Я кидаю робкий взгляд в сторону проходной, затем оглядываюсь назад. Жизнь человека, ни разу ни у кого ничего не укравшего, останется в прошлом, как только я переступлю порог здания, всё переменится. Это абсолютно точно. Я выйду отсюда другим, более сумасшедшим и бесстрашным. С прошлым Трэем Коулманом будет покончено.

Я прохожу через входной проём. Мои глаза бегают, ладони вымокли от нервного пота, бледное лицо отражается в стекле. Мне кажется, что самый полный охранник подозрительно смотрит на меня. Он здоровается, я едва киваю. Зубы сводит от дрожи. Приказываю своим нервам успокоиться. Опускаю цилиндр, прохожу в лифт. Тело немного отпускает, оно неохотно расслабляется. Понимаю, что всё как обычно. Охранник всего лишь поздоровался. У него нет повода меня в чём-то подозревать.

Агафия сегодня принесла пирог в честь своего дня рождения. Я взял кусок, но почти ничего не съел. В горло еда не лезет, а в живот словно залили бетон, туда ничего не протолкнёшь. Пришлось покрошить куски в тарелку, чтобы создать видимость, будто я попробовал. После обеда я иду к лифту, где меня ждёт скучающая Кристини. Моя рука скользит по правому боковому карману пиджака. Внутри спрятан поддельный ключ.

– Привет, утёночек.

– Привет, Кристи, – едва произношу я с болезненной улыбкой на лице.

– Ты какой-то белый совсем. У тебя всё хорошо? – спрашивает она, глядя на мой лоб.

– Да, всё нормально. Аппетита просто нет.

– А, у меня тоже такое бывает.

– Ага.

– Трэй, сегодня моя мама в здании, – едва слышно произносит она, когда мы заходим в лифт.

– Да? Она по какому-то важному вопросу? –искренне интересуюсь я. Напряжение вновь ощущается в теле.

– Я и не знаю на самом деле, – она пожимает плечами, – просто мне некомфортно. Я боюсь, как бы она не увидела, что я вожу тебя в своей кабинет. Мистеру Плантиксу всё равно, а вот она может потом развопиться. Ну, знаешь…

– Да, я понял. Тогда я могу спрятаться, если она придёт.

– Хм, а что, это мысль. Плантикс сегодня уехал на весь день куда-то. Если мама зайдёт, спрячешься за шкафом или под вторым столом. Ты же не толстый, поместишься. Вряд ли она будет обыскивать кабинет, – она смеётся.

– Годиться, – отвечаю я, в этот момент прикидывая, как поступить с ключом.

Мы по уже отработанной схеме заходим в кабинет, садимся по разные стороны стола, и я вновь слушаю Кристини. Внезапно раздаётся звонок из её коммуникатора. Про себя завидую, что у неё, вернее у её мамы, есть деньги на звонки.

– Это мама, – шепчет Кристини, глядя на внешнюю поверхность коммуникатора, где красно-синие точки то слетаются вместе, превращаясь в «МАМА», то разлетаются хаотично в разные стороны.

– Я понял, – киваю я.

– Да, мам, привет… Ага, да, я в своём кабинете. Ну где же мне ещё быть? – наигранно весёлым голосом произносит Кристини.

Ни я, ни Никса таким голосом с мамой никогда не говорим. Я даже вообразить себе не могу подобной театральности. У них, видимо, так принято.

– Да, конечно. Разумеется, смогу, – продолжает Кристини. – Заходи, я тебе покажу проект практики.

Я настораживаюсь. Ладони сейчас мокнут, кажется, больше, чем перед входом в здание.

– Она будет здесь через две минуты, – с досадой произносит Кристини, завершив разговор.

– Эээ, и что мне делать? Уходить? – спрашиваю я (хотя это не входит в мои планы).

– Нет, ты можешь не успеть до лифта. Прячься за шкаф, я немного с ней поговорю и выведу.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Меньше чем через две минуты в комнату входит Альбертине Инваритте. Я уже за шкафом. «Правильно, что не побежал к лифту», – с облегчением думаю я.

– Ну что тут у вас, мисс Инваритте? – дружелюбно, но властно произносит она.

– Работаем, миссис Инваритте, – бодрым тоном, не теряясь, отвечает Кристини.

Альбертине садится на то место, где ещё совсем недавно сидел я. Несколько минут они говорят о планах «Плазмиды» по изменению программ в колледже. Какие-то части разговора я вообще не могу разобрать. Вероятно, многое из этого они уже обсуждали, сейчас, скорее, сплетничают. В конце их короткого разговора Альбертине Инваритте прощается и просит её не провожать. «Ну же, Кристини, иди с ней. Проводи», – думаю я.

Альбертине встаёт и уходит, Кристини остаётся в кабинете. План разваливается. Мне нужен ключ. Рассказать Кристини про свою идею – исключено. Она тут же доложит матери. Вряд ли она вообще способна понять мою ситуацию. Я выглядываю из-за шкафа. Взгляд Кристини мечется то в мою сторону, то в сторону двери. Тут мне на ум приходит шальная мысль уговорить Кристине посмотреть, ушла ли её мать.

– Ты можешь проверить, она точно ушла с этажа? – спрашиваю я, вылезая из узкого промежутка между шкафом и стеной.

– Эээ, ну давай. Схожу в общую комнату, возьму что-нибудь тебе перекусить, а то ты совсем бледный. Там, может, ещё что-то осталось после обеда.

– Ага, давай, аппетит вроде просыпается, – говорю я, потирая живот и садясь на свой стул.

Как только Кристини уходит, я считаю до пятнадцати, вскакиваю со стула и решительно направляюсь к шкафу. Боковая створка проворачивается туго, но я надавливаю сильнее. Вижу четыре ключа. Один из них мой. Крепко держу левой руке поддельный ключ, заливая его потом. Аккуратно снимаю с магнитной застёжки заветный фиолетовый цилиндр. Тут же раздаётся оглушающе-высокий звук сирены. «Это что ещё такое?! Так мы не договаривались!» – кричит внутри меня. Я запихиваю ключ мистера Плантикса в карман. Рука сама автоматически вешает поддельный цилиндр из лавки мистера Феликса на место настоящего ключа. Сирена замолкает. Едва я закрываю трясущимися руками створку, как слышу шаги за дверью. Сирена кричала так сильно, что весь этаж уже мог давно сбежаться сюда. Я столбенею от ужаса с явно перекошенным от испуга лицом. Надо что-то придумать. Срочно.

В дверь вваливается Кристини с распахнутыми от удивления глазами. Я рад, что это она, а не кто-то другой.

– Ты ничего не трогал в шкафу?! – спрашивает она, держа в руке кекс.

– Эээ, нет, – я завожу трясущиеся руки за спину. Ищу, что сказать. – Просто, просто, – от волнения глаза хотят сбежать с моего перекошенного лица, – я тут сделал пару гимнастических трюков, чтобы размяться, слегка шкаф задел.

– А, хм… Сильно задел? – спрашивает Кристини и быстрым шагом подходит к шкафу.

– Ну так, пнул слегка и локтем задел.

Стискивая зубы от напряжения, она открывает створку дверцы. Я знаю, что она проверяет там.

– Странно, все ключи на месте, – недоумевающе произносит она и закрывает хранилище с ключами обратно.

– Да я и сам удивился. С чего бы сирене так орать, – я резко вскидываю плечи вверх.

– У нас как-то барахлила магнитная застёжка, тоже пищала сигнализация. Предохранитель на месте, его никто не снимал.

«Болван, – в этот момент выругиваюсь про себя я. – Даже про предохранитель не узнал как следует».

– Ну, может, само там что-то отошло.

– Ну да, надо проверить застёжки.

– Может, угостишь кексом? – перевожу я тему разговора, играя бровями.

– А, да, прости. Вот, держи, – она протягивает мне пахнущую жареным изюмом формовую выпечку.

Через несколько минут, дожёвывая кусок кекса, я прощаюсь с Кристини и направляюсь к лифту. В лифте ещё раз себя корю за то, что не выяснил про предохранитель. В голове крутится вопрос: «Почему отключилась сигнализация, когда я повесил поддельный ключ?» На ум приходят предположения: либо сигнализация работает какое-то время, либо датчикам всё равно, магнит от какого ключа возвращается на место. Сейчас мне это уже не важно. Ключ доступа к хранилищу у меня в кармане. Вечером я приделаю к нему цепочку и повешу на шею.

До шести вечера, как и положено, зависаю на работе. Время бежит. Я ещё раз обдумываю свои действия. В кабинете Кристини я убедился, что план не совершенен, но назад дороги нет. Я уже украл ключ. Надо действовать дальше.

Покидаю здание исследовательского центра. Через полчаса ходьбы в быстром темпе достигаю ангара с беспилотниками. Сегодня седьмой день, как я получил разрешение на вылет за пределы ангара. Прошлым летом я прошёл курс подготовки пилота на летательном аппарате R.111e RinoPlan. За это в народе беспилотники называют носорогами. Их используют полиция, пожарные, экстренные службы и военные. Сперва мне хотели запретить покидать ангар. После того как я сказал, что интерфейс настроен под меня и для перекодирования под нового пилота могут уйти недели, мне разрешили летать в пределах с четвёртого по девятый периметр. Это как раз то, что мне нужно, именно в девятом периметре находится НИВПР. «Ну что, поехали», – говорю себе я, стягивая рюкзак, в котором у меня припрятано снаряжение.

Я вхожу в кабину через грузовой отсек, фиксирую своё тело, надеваю нейрошлем управления, соединяюсь с бортовым компьютером летательного аппарата. И вот мы сливаемся в единое целое – мозг и машина. Беспилотник дёргает, но не сильно. Начинаю вертикальный подъём. Когда махина зависает в воздухе над ангаром, я ощущаю, словно это я сам взлетаю. Границы между мной и машиной стёрты. Один мозг на двоих. Даже автопилот я ощущаю какой-то частью своей нервной системы.

Мы парим над городом. Беспилотник то ловко поднимается вверх, то стремительно падает вниз. Автопилот меня подстраховывает, мы с ним вступаем в противоборство. Сегодня мне придётся его победить. До этого я прислушивался к нему, сегодня он должен беспрекословно выполнять все мои команды. Некоторое время аппарат сопротивляется, но затем уступает. Биологический мозг берёт верх над искусственным.

Несколько часов пролетают незаметно. Над городом набрасывается звёздное покрывало ночного неба. Луна сегодня полная и яркая, крыши зданий бликуют. Всё видно почти так же хорошо, как и днём. Я летаю над разными частями города, стараясь не подлетать близко к крыше НИВПР. Силуэты чернеющих высоток местами озаряются крошечными огоньками зажжённого света. Башня корпорации величественно возвышается над Мингалосом. Почти во всех окнах есть дежурный синий или обычный бело-жёлтый свет, обрамляющие дуги крыш многих зданий горят ярким зелёным светом. Внизу по паутине артерий центральной части города проносятся немногочисленные машины. Их в городе не больше сорока тысяч, но этого достаточно, чтобы создать гирлянды из огней бегущего потока.

Время переваливает за отметку в двадцать два часа. Пора действовать. Остался час. У меня будет всего двадцать минут, чтобы пробраться в здание и осуществить задуманное. Десять минут останется, чтобы вернуться в ангар. Мой беспилотник зависает в густых кронах высоченных ясеней сквера рядом с НИВПР. Внешний и внутренний свет аппарата отключён. Современные технологии сделали его почти бесшумным, это только на пользу.

Я переодеваюсь, надеваю на глаза очки со встроенным инвертоскопом. На голову натягиваю плотно прилегающую шапочку, чтобы скрыть электроды нейрошлема. Проверяю ключ на шее. В одном кармане моего к этому моменту разношенного камуфляжного тёмного костюма припрятана универсальная отвёртка, в другом – баллончик с жидким замораживающим фризером. Я его обнаружил в бардачке беспилотника. Сегодня у него особая миссия. Жду, пока наступит 22:30, и подлетаю к крыше здания.

Спрыгиваю вниз и отдаю команду аппарату подняться в воздух, облететь круг и вернуться через девятнадцать минут. Иду по крыше института. Всё в точности как на снимках сверху, обнаруженных мной в университетской библиотеке. Ящик основной вентиляционной шахты влит в центр поверхности крыши первого корпуса здания. Решётка хилая, как я и ожидал. Замораживаю крепления. Отсчитываю десять секунд и отрываю решётку. Прикрепляю первую кошку на вакуумную присоску. Её длинная верёвка поможет мне спуститься. В голове засекается таймер. Есть всего три минуты, чтобы проскользнуть по вентиляционной шахте, расставив ноги и руки. Здесь очки как нельзя кстати. Без них не было бы видно ровным счётом ничего.

Добираюсь до нижнего выхода из шахты. Он ведёт прямо к лестнице. Закрепляю две кошки, прицепляю себя к ним. Отвёртка сама трансформирует своё жало, откручивая болты решётки. Спускаюсь вниз, и вот я уже стою на второй сверху ступени лестницы. На всех трёх экранах очков всё чисто.

Прохожу на первый этаж. Пробираюсь к галерее, на потолке тускло мерцают две лампы дежурного света. Переключаю очки в режим слабого освещения. За огромными стеклянными окнами галереи, соединяющей корпуса, лучи лунного отсвета выхватывают из темноты растения оранжереи, стройным рядом сидящие вдоль дорожек. Окна доходят не до самого конца, поэтому можно проскочить, пригнувшись или на корточках. Охранники точно где-то в оранжерее, охраняют самое уязвимое место НИВПР.

Осторожно спускаюсь по лестнице, осталось две ступеньки до пола первого этажа. Из-за угла слева раздаются цокающие шаги. Узнаю бьющие по полу набивки на пятках служебных ботинок. Такие же у буйволов, проверяющих поезд. Ранее примеченные мною охранники выглядели неуклюжими, этот вряд ли от них чем-то отличается. Несколько секунд на раздумье – атаковать или спрятаться. Я оглядываюсь по сторонам. Прятаться особо негде, сплошные белые стены отражают лунный свет, струящийся из окна над моей головой. Шаги становятся громче. Мое сердце стучит быстрее. Изнутри грудной клетки начинает жечь. В висках раздаётся гулкая пульсация.

Звон набивок совсем рядом. Из-за угла вырывается пучок света. Рука быстро переключает боковой рычажок смены режимов очков на смешенное освещение, и я отпрыгиваю в темноту. Два нагрудных фонарика и один в руке толстобрюхого охранника заливают лестницу светом. Я прижимаюсь к стене. Кисть сжимается, мой локоть взлетает вверх, и я применяю навыки борьбы, которым научился в этом году. Оглушённый ударом в висок охранник падает на пол. Бедняга от неожиданности даже не смог ничего предпринять. Вряд ли он понял, что вообще произошло. Вероятно, я первый человек, кто пробрался в НИВПР ночью за последние десять лет, а может, и за весь срок существования учреждения.

В кулаке пульсирует боль, отдающая в локоть. Охранник проснётся не раньше чем через час. Интересно, что бы сказал Крис насчёт моего удара? Хорошо, что я нейрофизиолог и даже немного знаю, куда и как правильно бить. Не хватало, чтобы ещё из-за поганой политики Корпорации страдали невинные люди. Охранник лишь выполняет свою работу, и за то, что он рискует, ему приплачивают. Выключаю тумблер чувства вины и осторожно, почти на корточках, выползаю в галерею, ведущую во второй корпус.

Пока всё тихо. Добираюсь до второго корпуса, не поднимаясь в полный рост. Прямо передо мной коридор, залитый чуть более ярким однотонным светом с синеватым оттенком. Вход в хранилище слева. Останавливаюсь. Обернувшись, кидаю взгляд в сторону галереи. Вокруг тишина. Слышу только своё собственное дыхание, выдавливаемое мускулатурой грудной клетки.

Разворачиваюсь и подскакиваю к массивным металлическим дверям в нескольких метрах от меня. Пальцы стаскивают цепочку с ключом, который я вставляю в плиту с углублением на стене справа от двери. Ключ вошёл почти полностью. Но ничего не происходит. Обычно такие ключи сами утопают и двери открываются. Здесь же тишина. «Какого лешего?!» – выругиваюсь я шёпотом. Время нещадно утекает. Осталось около десяти минут, чтобы всё закончить. Пытаюсь провернуть ключ сначала в одну сторону, затем в другую в надежде, что это сработает. Он словно врос в углубление. «Может, я всё-таки ошибся с ключом?» – внутри растёт паника.

Я считаю до трёх и беру себя в руки. Если бы ключ был не тот, он бы вообще не подошёл. Как бы меня тут не застали врасплох. Я вспоминаю заливающий уши высокий звук сирены в кабинете Кристини и тут меня осеняет: «Где-то должен быть предохранитель!» Прощупываю всю плитку по периметру и нахожу снизу малюсенький переключатель. Аккуратно отвожу его. Ключ выскакивает обратно больше чем на половину, и о чудо – двери начинают разъезжаться в разные стороны! Я выдёргиваю ключ и вхожу внутрь.

Под колпаками запрятаны выставочные образцы, но мне нужны самые чистые, природные линии культур. Некоторые из них были выведены естественными методами селекции без модифицирования, есть растения – совершенно дикие прародители культур. Быстро подхожу к первому огромному шкафу-сейфу, встроенному в стену рядом с колпаками, выстроенными в ряд. Вижу плитку, вставляю ключ, снимаю предохранитель. С шипением и валящим изнутри паром массивная дверь шкафа отходит. Выдвигается ручка, за которую я дёргаю.

Несколько секунд стою, ошарашенный и растерянный. «Неужели это оно? Святая святых истоков домашних растений». Передо мной расфасованные по стеклянным ящичкам семена и зародыши злаковых культур. Достаю несколько плотно свёрнутых пакетов и отсыпаю один из них – несколько сортов пшеницы, в другой ржи, в третий овса. Вряд ли я будудома выращивать пшеницу, но кто его знает, что меня ждёт в жизни. Закрываю дверцу шкафа, жду, пока она заблокируется. Во втором шкафу оказываются различные сорта томатов, баклажанов, огурцов, сладкого перца. Я повторяю процедуру, отсыпая в пакетики уже чуть больше.

В третьем клубни различных сортов картофеля, разрезанные кубиками. Я беру совсем немного, так как не уверен, что раздобуду столько почвы. В четвёртом шкафу семена белокочанной капусты поколения F1, надпись на одном из ящичков указывает именно на это. Я вспоминаю бабушкин суп с капустой, наваристый и ароматный. В животе урчит, но я не обращаю внимания. Всплывают обрывки экскурсии Плантикса, рассказывавшего, что часть этих семян была каким-то чудом спасена из коллекции Вавилова. В голове рисуется образ седовласого мудрого старца с бородой. Про себя я ему признателен и ещё за то, что перевёз и сохранил семена. Мне становится совестно за то, что я так варварски единолично распоряжаюсь достоянием общечеловеческого масштаба, но мысли о ситуации с Никсой вновь помогают мне оправдать свой поступок.

Пора закругляться. Засыпаю семян капусты, хватаю немного из ящичка с укропом, закрываю дверцу. Плотно закрепляю пакетики внутри пояса вокруг моего живота. Теперь я похож на детскую игрушку – волчок. Выхожу, ещё раз быстро заглядываю и проверяю, ничего ли я не обронил, вставляю ключ в плитку. Створки дверей смыкаются, вытаскиваю ключ и мчусь в сторону галереи.

Странно, какой-то слишком яркий свет, неужели дежурное освещение стало более интенсивным? Спустя мгновенье осознаю, что свет мелькает и струится из оранжереи со стороны улицы. Это светят охранники, они что-то прочухали. Без раздумья переключаю очки в режим усиленного освещения и мчусь вдоль галереи.

– Вот он! Бежит к центральной лестнице! – раздаётся приглушённый крик одного из охранников.

Очки на экранах бокового вида показывают двоих слева и одного справа. Один из тех, что слева, целится в меня. Я едва успеваю пригнуть голову. Вряд ли этот олух в полутьме способен в меня попасть, но всё же надпочечники вбрасывают в кровь солидную дозу адреналина. Звон битого стекла. Сверкающие крохотные кусочки рассыпаются к моим ногам, но я не останавливаюсь и мчусь дальше. Что-то звонко ударяется об пол, и галерея начинает заполняться клубистыми облаками. «Зачем они применили газ?!» – успеваю подумать я.

Оглушённого мною охранника уже нет. Куда он подевался? Или его успели оттащить другие? Взбегая на лестницу, слышу топот неуклюжих ног. Охранники мешкают. Газ теперь явно играет против них самих. Они затормозили, а мне – дополнительное время. Цепляюсь за чёрную верёвку. В очках она выглядит зелено-жёлтой. Кошка втягивает меня в вентиляционную шахту. Не заморачиваюсь с кошкой, чтобы её отцепить. Отцепляюсь и пристёгиваю себя к двум другим верёвкам. Подъём занимает меньше двадцати секунд. Это пока самая приятная часть в моём плане. Техника отрабатывает затраченные на неё средства, почти одну пятую от моей заработной платы.

Выбираюсь на крышу. Она влажная. Видимо, конденсат покрыл её после тёплого дня. Мои прорезиненные мягкие кеды скользят, я старательно удерживаю равновесие. Жду беспилотник. Почти как по расписанию в небе над моей головой возникает тёмный массивный силуэт. Он подлетел, но не опускается ниже. Мне не дотянуться. Срываю с себя очки. Этого делать не стоит, но мне так лучше видно. Я отдаю аппарату приказ, но он не слушается моих команд.

В это время в десятке метрах от меня поднимается тяжёлая дверь, на крышу вылезает сперва один, затем второй охранник. Они вертятся, словно меня не замечая, видимо, ещё не отошли от воздействия газа. Беспилотник продолжает сопротивляться моим командам. Не понимаю, в чём дело. Потом соображаю: пока я лез, сбились датчики нейрошлема. Как могу, поправляю датчики. Беспилотник спускается ниже сперва почти надо мной, а затем вдруг начинает тащиться в сторону края крыши. «Да, технологию стоит ещё доработать, – думаю я. – А мне ещё с этой посудиной диплом защищать». Чувство юмора не помешает.

Охранники, наконец, меня заметили и двинулись в мою сторону. Беспилотник продолжает лететь к краю крыши. Я следую за ним, стараясь не оглядываться. Выстрел. Мимо. Ещё один. Я почти у самого края, тут невысоко, но если упасть, кости будут собирать долго. Мне немного страшно прыгать за аппаратом. Но позорнее – быть пойманным с поличным кучкой престарелых служак в форме. Раздаётся ещё один выстрел. Слышу звон рикошета от обшивки беспилотника. Разбегаюсь и прыгаю вперёд. Одной рукой цепляясь за выступ открытого грузового отсека, подтягиваю вторую руку. Напрягаю мышцы пресса, плечей, включаю в работу ноги – и вот я уже в грузовом отсеке. Тренировки с прыжками на стены не прошли даром.

Кое-как прихожу в себя. Снимаю шлем. Автопилот берёт командование на себя. Я вижу, как слева вдалеке ко мне приближаются два дежурных полицейских управляемых аппарата. Их крыша мерцает синим, а нижняя подсветка включена на полную мощь. Это видно даже отсюда. Значит, ребята на вызове. Вероятно, по мою душу. Старпёры успели-таки вызвать полицию. Дело дрянь, но отступать не собираюсь. Пусть ещё попробуют поймать.

Пробираюсь к креслу пилота, снова быстро надеваю шлем. Отдаю команду – мчать на максимальной скорости вперёд. Липкая от пота, всё ещё напряжённая спина прижимается к креслу. Оно не очень удобное. В полицейских аппаратах оно должно быть комфортнее. Иначе как бы они целыми днями и ночами на них летали? Я чувствую, что оторвался. Меня это радует. Но расслабляться нельзя, мой мозг ведёт аппарат сам. Командую свернуть за высотку справа, облетев трубу городского водогрева. Я немного успокаиваюсь, но, вспоминая о времени, вновь начинаю нервничать. На часах беспилотника над широкими окнами табло высвечивает 22:54. Шесть минут до закрытия ангара. Если я не успею, всё пропало.

Я выныриваю из-за здания и вижу летящих слева два полицейский аппарата. Видимо, ребята знают, как срезать, чтоб летать быстрее. Один из них подлетает почти вплотную. Стук и скрежет металла. Слева от окна искры. В кабину просачивается запах палёной обшивки. Неужели где-то щель? Я ещё не так хорошо владею беспилотником, как они, но у меня есть преимущество – мои команды быстрее. Я приказываю аппарату нырнуть вниз, затем уйти влево. Полицейские не отстают, они позади, уверенно сидят на хвосте. Секунда, ещё одна, мозг выстраивает тактику. Через мгновенье я резко взмываю ввысь, почти вертикально. Мои позвонки сплющивает от перегруза, такого ещё никто никогда не делал с этими машинами. Полицейские так не умеют, пока не умеют. Возможно, скоро моя технология станет доступна и им.

Я смотрю вниз, два синих прямоугольных огонька проносятся вперёд. Я вижу, как они пытаются развернуться и начать движение обратно и наверх. Но мой беспилотник уже слишком высоко. Я отдаю приказ лететь за пирамиду здания конструкторского бюро. А за ним и ангар как на ладони. Меньше чем за минуту я достигаю башню-пирамиду и скрываюсь от полицейских за ней. На табло 22:58. Я спускаю аппарат вниз. Снимаю пояс, запихиваю в рюкзак, накидываю сверху пиджак и в таком виде мчусь на пропускную. Нет времени сегодня осматривать обшивку, завтра придумаю, как объяснить это начальнику технопарка. Пальцы дрожат от напряжения, спина ноет, а на лбу выступили капли холодного пота.

– Что-то вы сегодня долго, – говорит, слегка улыбаясь, начальник службы безопасности ангара, нажимая на заветную кнопку блокировки всего здания.

– Да, совсем немного осталось до представления технологии начальству, – тяжело дыша, стараюсь максимально небрежно ответить я.

– Да, точно. Когда у вас там?

– Эмм, через четыре дня, – выпаливаю я, хотя сам даже не могу вспомнить точно через сколько.

– Совсем немного.

– Ага.

–Удачи вам, мистер Коулман, и спокойной ночи.

– Спасибо. И вам.

Я выхожу на улицу и понимаю, что огни городского горизонта плывут по диагонали и слегка вращаются. Меня сейчас вот-вот вырвет. Из последних сил я сдерживаю позывы желудка и иду дальше. Не понимаю сам, от чего больше меня мутит – от нервного перенапряжения или от головокружительных трюков в воздухе, а может, от того и другого вместе.

Я почти дохожу до дома, но не выдерживаю. Меня выворачивает прямо на плитку, которая завтра в полдень должна сиять и переливаться разными цветами. Я не могу остановиться, падаю на четвереньки. Рюкзак бьёт меня по затылку. Изо рта уже лезет лишь кисло-горький пищеварительный сок, а я всё не могу остановиться. Спустя несколько минут приступ прекращается. Я поднимаюсь на ослабшие ноги, вытираю рукавом пиджака остатки содержимого желудка. Дохожу до квартиры, прохожу по коридору. Сегодня нежные шарики очищающего геля меня не успокаивают. Выпиваю на кухне воды и забираюсь в прохладный душ. Обсыхаю. И заваливаюсь спать после самого необычного дня в моей жизни.

Глава 7

Наутро подняться невероятно тяжело. Совершенно не помню, что снилось. Кости ломит, поясницу болезненно тянет, между лопатками словно вонзили кинжал. Мне не хочется вылезать из кровати, но сегодня надо идти на работу. Во-первых, нельзя, чтобы кто-то что-то заподозрил. Во-вторых, нужно вернуть ключ. Я ещё не до конца проснулся, но мне невероятно страшно. Мне словно сбросили массивный камень в желудок, хотя я знаю, что он пустой.

Мой план пошёл не совсем так, как я предполагал. Я не собирался отключать охранника, не планировал уходить от полицейских. Главная зацепка – это мой беспилотник. Нужно срочно что-то придумать. «И что ты собрался придумывать? Залатать дыру, пока никто не заметил, или взорвать его, сказав, что произошёл несчастный случай?» – тут же возникает мысль.

Неохотно стаскиваю свои ноги на прохладный пол. Между пальцами задувает ветерок стелющегося понизу сквозняка. Плоская стеклянная призма поверхности стола отбрасывает на пол радугу света. Светящиеся символы сообщают, что доза радиации в моей квартире 0.31 мкЗв в час. Напряжённость магнитного поля 4,9 Э (4,9 *10-5 Тл).

Иду в душ, затем на кухню. Там светло, сыро и прохладно. Солнечные лучи ещё не успели разогреть стены дома. Доедаю остатки вчерашнего шоколадного пудинга. Во рту остаётся привкус горечи. Приходится выпить больше полулитра воды, прежде чем он становится менее явным.

Встав из-за стола, подхожу ближе к окну. Несколько секунд раздумываю, стоит ли смотреть сегодняшние новости. Краткая сводка о последних событиях в городе начнётся с минуты на минуту. Я провожу снизу по рамке округлого стекла и активирую режим телевизионной панели. Стекло темнеет, а затем вспышки фотонов вырисовывают на нём абстрактную картинку с символом Аридафии. Прослушиваю перечень новостей. Ни слова о ночном вторжении в НИВПР. Даже как-то обидно. «Всё тихо и спокойно в Мингалосе», – ехидно бурчу я себе под нос. Волнение слегка отпускает. Но это ещё ничего не значит, может, это попадет в вечерний выпуск. Подхожу к столу. Беру графин с водой и отливаю из него себе в стакан. Вода смывает остатки стресса.

– Мистер Коулман, двадцать минут до выхода, – произносит женский голос. Я подхожу к панели управления домтехникой, открываю её и с силой выдёргиваю штекер аудиопередатчика. Не хочу больше слышать этот сухой голос Корпорации. Никогда.

Одеваюсь, спускаюсь на лифте и иду в сторону главного комплекса «Плазмиды». Солнце печёт сильнее, чем вчера, но густые волосы берегут голову от перегрева. Хоть в чём-то есть от них прок. Чем ближе я подхожу к зданию исследовательского центра, тем сильнее мною овладевает страх. «А что, если там уже все всё знают? – думаю я. – Вдруг они придут ко мне с обыском?» Приказываю себе успокоиться и взять тревогу под контроль. Получается плохо, руки всё равно потеют, кончики пальцев дрожат. Вскинув голову, прохожу мимо дройдов.

Сегодня на посту четыре охранника. «Почему их больше обычного? Ждут меня? Или просто усилили охрану?»

– Доброе утро, мистер Коулман, – ко мне выдвигается самый плотный из них.

Он идёт вперед так уверенно, глядя мне прямо в глаза, что хочется убежать. Неужели он задумал меня схватить? «Брось эту чушь. Он же не полицейский. Иди спокойно вперёд», – отдаю команду самому себе.

– Доброе утро, – максимально небрежным тоном говорю я.

– Вы сегодня что-то раньше обычного, – говорит охранник.

«Я даже не знаю, как его зовут. Какое ему дело до того, в сколько я прихожу на работу. Или это намёк на что-то? – вспыхивает в сознании. – Надо ответить что-то простое и понятное».

– Работы много. Всего три дня до презентации изобретения.

– А, тогда понятно, почему вы такой бледный и уставший, – улыбаясь едва заметно, словно неуверенно, произносит охранник.

– Да? – чуть более расслабленно вопрошаю я.

– Да, просто, ээ, просто вы обычно свежее выглядите. Успехов вам.

– Спасибо, – я спешу опустить цилиндр и пройти дальше, к лифту.

В кабине лифта я не перестаю размышлять, какого чёрта охранник ко мне всё время привязывается? «Наверное, из-за моего возраста. Я тут, наверное, самый молодой, ещё и выгляжу моложе своих лет. Вот он и думает, что обо мне надо заботиться. Ладно, чёрт с ним, главное, что пока мне не задают вопросов о том, где я был вчера после двадцати двух».

Агафия уже на месте. Она ковыряется с настройками стереотакса для зажима головы животного. «Фу, гадость, – думаю я. – Сегодня опять будем сверлить голову крысе». Ненавижу эти кровавые процедуры. При виде меня она отрывается от своего занятия. На лоб ей падает несколько локонов. «И всё же она хорошенькая», – думаю я, глядя куда-то на её переносицу.

– Ты сегодня что-то рано, – нахмурившись, произносит она.

– Эм, да не спалось, решил пораньше прийти.

– Трэй, ты себя хорошо чувствуешь?

– Да, а что?

– Да ничего… Ты бледный, вчера я думала, что ты бледный, но сегодня ещё бледнее.

– Всё в порядке. Кошмары, бывает, снятся.

– Ааа. Попробуй читать сказки на ночь.

– Сказки? Ты это серьёзно?

– Ну да, только добрые и короткие.

– Эмм, ну хорошо, – всё, что я могу сказать на этот странный совет.

Сегодня мы работаем несколько напряжённее обычного. Агафия часто поглядывает на моё лицо. Кажется, я действительно неважно выгляжу. На обеде отсылаю несколько сообщений Кристини, но она не отвечает. «Что бы это значило? Она обо всём догадалась или просто занята?» Из лаборатории пишу ей еще несколько раз. Нет ответа. Радуюсь, что пока я ещё не полноценный сотрудник Корпорации, мне разрешают уходить раньше с работы или вообще не приходить. Сегодня лучше высидеть до победного. С Агафией мы договорились, что если я берусь за какую-то работу, то доделываю её до конца. Так я обычно и поступаю, но в последние две недели я сам не свой, и это заметно.

Сижу в лаборатории до самого вечера. За весь день ни одного сообщения от Кристини. Не знаю, как к этому относиться. Решаюсь написать и спросить, как у неё дела, но ответа по-прежнему нет. Выхожу из здания Центра и направлюсь в сторону ангара. «Что меня там ждёт? Толпа полицейских или начальник парка аппаратов с расспросами, откуда повреждения обшивки? Надо срочно что-то выдумать».

Иду медленно, шаркая тёмно-коричневыми подошвами по светлой плитке. Солнце обжигает правую щёку. Кажется, что оно ещё сильнее подогревает и без того кипящую от мыслей голову. Я продумываю несколько возможных сценариев, но в каждом из них фигурирует случайный пролёт вдоль стены одного из зданий. Так я собираюсь объяснить повреждения аппарата. В конце концов, может, их и вовсе не заметят. Подхожу к металлической будке пропускного пункта. На крыше мигают две зелёные лампочки, проверок нет, территория доступна для сторонних сотрудников. Я к ним тоже отношусь. Мой допуск в ангар временный.

– Ваш пропуск, мистер Коулман, – спрашивает охранник с гладким сверкающим скальпом.

– Вот, – опускаю я цилиндр.

– Хорошо, проходите, мистер Коулман. Ваш пропуск будет…

– Я знаю, спасибо, – говорю я слегка раздражённо.

«Зачем повторять мне одно и то же каждый день! Я уже здесь не первый месяц работаю», – думаю я. Прохожу дальше. Огибаю ангар справа, шагая по узким решётчатым плиткам, и вхожу в него через центральные тёмно-бурые ворота.

Внутри сегодня три аппарата, мой беспилотник стоит нетронутый, вряд ли к нему кто-то вообще приближался. Под тем, что стоит ближе ко входу, лежит один из техников, по прозвищу Усатый Майк. Рядом с ним вертятся клешни скрюченного напольного дройда. Кроме Усатого Майка в ангаре никого. Я быстрым шагом подхожу к беспилотнику, и мои глаза скользят по поверхности, пока не утыкаются в ссадину на боковой части крыла. «Фух, обшивка цела», – выдыхаю я. Вчера мне казалось, что там чёрная дыра размером с галактику. Больше часа я ковыряюсь в настройках панели управления, но содранный защитный слой обшивки не даёт мне покоя. Я решаюсь обратиться за помощью к Майку.

– Майк, не поможешь советом? – небрежно спрашиваю я, волоча ноги к технику, который вытирает руки, усевшись на металлический контейнер с инструментами.

– Да, мистер Мозг, у вас какие-то трудности? – подшучивая, он улыбается, и его густые усы расползаются в разные стороны.

– Да брось! Слушай, какой я Мозг, если с царапиной не могу разобраться, – я улыбаюсь в ответ.

– Царапина? – его брови взлетают вверх, но он не престаёт улыбаться и протирать руки.

Дройд с металлическим звоном роняет что-то на бетонный пол, не удержав в клешне.

– Опять ты шайбу не можешь удержать, – чуть поворачиваясь, упрекает робота Майк.

– Ну так что, не посмотришь там у меня?

– Давай! – отвечает Усатый Майк. – Сейчас, только руки протру.

– Да не вопрос!

Он уверенно движется в сторону моего беспилотника. Я думаю: «Только бы это можно было исправить».

– Мда, угораздило же тебя, – произносит он, потирая усы тыльной стороной ладони. – Это ты как умудрился?

– Да об крышу одного из домов.

– Да? И где?

– В смысле? – я тяну время, думая, что ответить, чтобы прозвучало правдоподобнее.

– Ну крыша какого дома?

– Да я не помню, где-то в восьмом периметре, может, даже об трубу водогрева.

– Хм… странно, но тут нет следов от бетона, – проводя пальцем по царапине, произносит Майк.

«Чёрт, что же сказать?» – я стою в растерянности, пытаясь остановить бегающие из стороны в сторону глаза.

– Может, об металлический обод трубы, ну ладно, – он сам находит объяснение. – В принципе, это поправимо.

«Майк, я уже тебя обожаю», – ликует моё сознание.

– Если справишься, я твой должник. Просто скоро уже презентация, и не хочется… эээ…

– Да знаю я про твою презентацию. Тут работы на час, ну, может, на два. Засмолю заново покрытие, никто и не заметит.

– Спасибо, Майк. Я готов тебе помогать.

– Силой мысли?! – смеётся он. – Будешь управлять мною, а я буду чинить?

«Ну почему они все издеваются над нейротехнологиями?» – мне становится обидно. Но через две секунды я тоже начинаю смеяться, представляя, как руковожу Майком через нейрошлем.

Не проходит и часа, как царапина уже залатана. Гладкая, как лакированный пластик, поверхность вновь нанесённого слоя защитного покрытия подсыхает под потоком воздуха из промышленного фена. Скоро новый слой сольётся со старым покрытием, станет лишь чуть более матовым и совсем незаметным. Я искренне благодарю Майка и про себя радуюсь, что всё вот так на удивление просто решилось. Когда я уже собираюсь домой, от Кристини приходит сообщение: «Привет. Было много работы. Не могла отвлечься. Ты ещё в ангаре?» Мне отчего-то совестно, что я использовал её. Утешаюсь тем, что в целом никак не ущемил её интересы. «Хотел с тобой пообедать кексом, но так и не достучался до Мисс Занятость», – пишу я. Зачем я пишу такую глупость? Ах, ну да. Большей глупости, чем мой план, уже всё равно быть не может.

Выхожу из ангара. От Кристини сообщение: «Это кто ещё из нас ЗАНЯТОСТЬ! Давай завтра пообедаем, а вечером в оперу?»

«Эх, опять опера», – думаю я. Впрочем, всё равно придётся завтра встречаться с Кристини, чтобы вернуть ключ.

По дороге домой думаю, как это провернуть. Подходя к нижнему этажу нашего многоэтажного скворечника, внезапно вспоминаю, что через день у меня защита дипломной работы. По спине пробегает неприятный холодок. Завтра, по-хорошему, остаться бы дома и ещё раз изучить все материалы, но ключ оттягивает карман форменного пиджака. Нужно срочно вернуть его на законное место. Обращаю взгляд на безлунное небо, слегка затянутое облаками, как серой маскировочной тканью. Луна укрылась за одним из сгустков водянистого пара.

Ночь почти не сплю, шею и правое плечо слегка тянет. Видимо, это напоминание о том, как я ударил охранника в висок. Тело ворочается в поисках удобного положения, шейные позвонки похрустывают. В эту ночь сон не смог победить напряжение. Заснуть так и не получается.

Я встаю и брожу по квартире, вытаскиваю из нижнего ящика тумбы учебные материалы и тащусь с ними на кухню. До утра читаю распечатки лекций и свои записи. Письменные тезисы уже сданы в комиссию, осталось лишь расставить в голове факты и цифры, чтобы достойно выступить с презентацией. Я засиживаюсь, забывая о времени. Облака рассасываются, и солнце вновь становится полноправным властелином своей небесной обители.

Запивая круассан имитацией зелёного чая, я на ходу одеваюсь и направляюсь к лифту. Взгляд невольно скользит по двери напротив. Кажется, она слегка приоткрыта. Всё тело замирает. «Интересно, не там ли сейчас эта девушка? Есть ли там кто-то вообще?» Едва удерживаясь от соблазна подойти и подергать ручку двери, я отхожу в центр лестничной площадки, разворачиваюсь и вызываю лифт. «Чем она меня так зацепила? Почему я вновь о ней вспомнил?» – проносится в голове. Я отвлекаю себя от внезапных мыслей и стараюсь прикрыть глаза, чтобы унять ноющее жжение. Я знаю, что они красные после бессонной ночи, но уже ничего не могу поделать.

Сегодня я прохожу пост охраны чуть увереннее, чем вчера, но нервы ритмично сжимают мышцы, из-за чего по телу пробегает легкая дрожь. Я боюсь выдать себя. Когда встречаю в коридоре Агафию, на её лице возникает удивление. Она ничего не говорит, вернее, я не даю ей выговорить ни слова.

– Привет. Да вот, решил прийти поработать. Дома нервничаю, тут обстановка больше помогает собраться, – с натянутой улыбкой отвечаю я, стараясь, чтобы слова звучали небрежно и расслаблено.

– Привет. Поняла, – она кивает, – ты сегодня до скольких?

– Эм, думаю, до обеда точно, а там посмотрим, – отвечаю я.

– Хорошо. Поможешь мне сегодня построить модель нескольких проводящих пучков?

– Да, конечно.

– Тогда в компьютерную лаборантскую подходи. Буду там.

Я кидаю вещи в основном помещении лаборатории, выхожу в коридор и следую в лаборантскую. Мы работаем несколько часов, разбирая запутанные пути волокон мозга, строя их карты и находя маленькие крючочки-зацепочки. Такие карты позволяют понять, как одни части мозга связаны с другими. Считается, что если мы их все распутаем и определим, кто, как и с кем связан, то сумеем полностью предсказать поведение человека и ход его мыслей. На самом деле такая технология уже есть, мы лишь уточняем некоторые моменты. Эта работа связана с темой моей дипломной.

Но сегодня из меня никудышный работник, я постоянно отвлекаюсь на мысли о том, как вернуть на место ключ. В голове вырисовывается последовательность действий, но повезёт ли мне в этот раз? Время подходит к обеду. Я быстро съедаю тарелку супа и пишу Кристини. Через пятнадцать минут она встречает меня у лифта.

– Утёночек, что у тебя с глазами? – она слегка оттопыривает губу и с глуповатым видом заглядывает мне в зрачки.

– Да так, ничего. Не спал просто…

– Почему?

– Нервничаю из-за диплома.

– Бедняга. Тебе нужно спать.

В этот момент я не понимаю, что именно выражают её карие глаза – сочувствие или вовсе ничего, пустоту. Быть может, она произносит эти слова просто потому, что так положено говорить. Агафию я чувствую хорошо, её лицо сообщает мне все оттенки её внутреннего состояния. Кристини же совершенно кукольная и неестественная. Неужели я – её жених из кукольного дома?

– Ты что-нибудь ел? – задаёт она ожидаемый вопрос, когда мы выходим из лифта на двадцать восьмой этаж.

– Не особо, немного супа.

– Давай я тогда сбегаю в общую комнату, захвачу каких-нибудь булок, а ты пока иди в мой кабинет.

– Хорошо, – внутри всё ликует. Ситуация повторяется, и есть шанс в этот раз всё сделать правильно. Я разворачиваюсь и иду в конец коридора – в сторону кабинета.

– Трэй! – внезапно окликает меня Кристини.

– Да? – разворачиваюсь я.

– Если будешь махать кулаками и ногами, не задень шкаф.

– Договорились, – я улыбаюсь, игриво вскинув брови.

Войдя в кабинет, я сразу же направляюсь к шкафу. «Предохранитель, предохранитель, чёртов предохранитель», – повторяю я про себя.

Дверца под давлением отодвигается, но я не вижу внутри ни одного ключа. Их там нет! «Какого?..» – взрывается внутри меня. Я стою ошарашенный. Где все ключи? Что теперь будет? Я едва не забываю закрыть дверцу, услышав шаги Кристини за дверью. Всё же иногда от ее каблуков есть какая-то польза.

– Вот, держи два рогалика, ещё захватила шоколадный мусс, – я подхожу к столу, и она протягивает мне еду.

– Спасибо, – с обезумевшими от ужаса глазами я беру сладкое.

– Ты чего? Опять тут махал руками?

– Нет, вернее немного, – растерянно отвечаю я.

– Вид у тебя совсем никчёмный, забей ты уже на этот диплом, ты там уже и так столько сделал, должны засчитать твои труды.

– Ну тебе легко говорить, – словно придя в себя при слове «диплом», отвечаю я.

– А что, разве я сама не защищалась?

– Да, защищалась, но у тебя…

– Что?

– Да ничего.

– А… поняла, ты про маму мою хотел сказать. Да она даже не знала, когда у меня защита, ясно тебе!

– Этого и не требуется.

– Трэй, я, может, и не гениальная или ещё что-то там, но я сама учила и всё сдала! Ясно?! – с покрасневшим от напряжения лицом и перекошенным ртом почти кричит Кристини.

– Да я понял. Извини, – я подхожу и приобнимаю её. Она сперва отстраняет меня, а потом сама прижимается. Зачем я это делаю? Кто эта женщина для меня? Я, наверное, для неё как дровосек для Белоснежки или еще какой-нибудь принцессы. Мы стоим так несколько минут. Её дыхание становится более спокойным.

– Трэй, а ты думал о чём-нибудь более серьёзном? – внезапно спрашивает она, глядя в окно за моей спиной.

– Ээ, о чём, например? – я включаю дурака.

– Ну, например, – она убирает голову от моего плеча, – о совместной жизни, о семье, о детях, – последнее из её уст звучит совсем нелепо.

– Хм, я даже не знаю, – очередное удивление за этот день совершенно сбивает мой разум с толку.

Кристини сама ещё как ребёнок, как семья в её вымышленном сказочном, розовом мире. Неужели в кукольный домик теперь понадобились ещё и коляски с малышами? Её ли это мысли, или она транслирует общий социальный код?

– Просто нам уже… – она сбивается. Видно, что ей непросто говорить о том, к чему она внутренне сама не готова. Готов ли я к семье и детям? Я разве что Никсу нянчил, и то не слишком долго. К собственным детям я ещё явно не готов.

– Что? – выпаливаю я.

– Мм, да нет, ничего, – отвернувшись, она направляется к своему стулу.

– Ааа, – мямлю я.

– А знаешь, тут такое случилось, – словно взбодрившись, она приглаживает руками сине-зелёную юбку и садится за стол. – Мистер Плантикс заставил меня сдать все ключи на утилизацию.

– Что это значит?

Кристини так резко меняет тему разговора, что я не сразу врубаюсь, о чём речь.

– Ну, у них там что-то случилось, и они все старые ключи заменяют на новые. Там вроде кто-то влез в институт этот с сорняками.

Она специально небрежно отзывается о НИВПР, демонстрируя своё отношение к работе. Для неё природные культуры – всего лишь сорняки.

– Ого! Ты серьёзно?! – я тщательно контролирую мышцы лица, изображая маску удивления. – Неужели кому-то там нужно что-то воровать?

– Да я и сама удивляюсь, – она пожимает плечами. – Но меня заставили сдать все ключи. Плантикс куда-то уехал. Я сама сдавала. Скоро привезут новые.

Кое-как я запихиваю в себя рогалик, второй протягиваю Кристини – она тоже не отказывается. Мы ещё трещим о всевозможной ерунде, Кристини в очередной раз сетует на старческое слабоумие мистера Плантикса. Я стараюсь поддерживать беседу, чтобы выглядеть естественно. Через полчаса я возвращаюсь на своё рабочее место, условившись с Кристини, что мы сразу после шести идём в оперу.

Наступает вечер, и мы вновь оказываемся в роскошном зале оперы. Уши заливают звуковые волны, тело вибрирует от пронизывающей насквозь музыки. Кристини, задрав подбородок, делает вид, что заворожена музыкой. Я знаю, что это не так, но сейчас это волнует меня меньше всего. Мозг пульсирует изнутри, перегоняя по кругу гипотезы о судьбе ключей. Проверял ли кто-нибудь ключи из кабинета Кристини на подлинность, или их просто уничтожили? В любом случае теперь мне уже не придется возвращать тот, что я взял. Его нужно уничтожить или спрятать. Пока он при мне, меня в любой момент могут разоблачить.

Наступает утро защиты. В эту ночь мне удалось поспать несколько часов, голова значительно яснее и свежее, чем вчера. Ноги резво несут меня вперёд, но голова сопротивляется. По спине в ритме шагов бьёт в поясницу полупустой рюкзак. В голове крутятся мысли о том, что я работаю над технологией, которая, возможно, принесёт людям лишь вред. Не будут ли использовать ее для ловли преступников, выращивающих настоящие растения, а не генно-модифицированные?

Отчего-то меня переполняет желание заявить на защите, что разработка потенциально опасна и вообще не готова до конца. Хочу ли я заниматься этим и дальше? Хватит ли у меня сегодня сил заявить комиссии, что я не согласен с разработками Корпорации? Я иду к главному зданию университетского колледжа. Пройдя половину огромного, шириной с автотрассу, коридора, я вхожу в высокие белые двери, ведущие в просторную аудиторию.

– Доброе утро, мистер Коулман, – здоровается со мной мой научный руководитель профессор Нордман, сидящий за высоким столом сбоку от панели с презентацией.

– Здравствуйте, профессор, – бодро отвечаю я.

– Трэй, как ваша уверенность в своих силах? – его взгляд остр и пронзителен, он словно сканирует меня и видит насквозь.

– Моя? – переспрашиваю я. Думал ли я о своей уверенности сегодня? Вряд ли. Да и уверенность в чём? В том, что я достойно выступлю, или в том, что сумею заявить о недопустимости подобных технологий?

– Ну разумеется ваша, Трэй. Я в вас ничуть не сомневаюсь.

– Да, профессор Нордман, я больше чем уверен, – произношу я и тут же прикусываю нижнюю губу. Я лгу, в первую очередь себе. Я теперь ни в чём не уверен, даже в том, что полицейские не схватят меня сегодня и не расстреляют завтра.

– Будем надеяться. Я взял вашу старую презентацию и добавил несколько важных замечаний. Она лежит на основном компьютере, доступ к которому вы по правилам получите после объявления начала защиты.

– Спасибо, профессор. Я распечатал и принес с собой несколько последних отчетов.

– Это замечательно. Вы взяли протокол о выполнении успешного полёта на аппарате?

– Да.

– Хорошо. Не забудьте о нём упомянуть. Комиссия сегодня не будет проверять практическую сторону вопроса, они поверят вам на слово, мистер Коулман.

– То есть мы не пойдём в ангар?

– Нет. Достаточно распечатанных протоколов полёта.

– Ага, понял.

Какое-то время мы обсуждаем ход защиты с Нордманом, пока в зал не начинают набиваться слушатели и члены комиссии. Когда все занимают места, я с удивлением обнаруживаю, что справа от пожилого председателя сидит миссис Альбертине, мать Кристини. Она лукаво поглядывает на меня. Сегодня она представляет интересы «Плазмиды». Объявляют время начала защиты, и я направляюсь к компьютеру.

К собственному удивлению, я уверенно продвигаюсь по презентации. Наконец, когда доходит время до вопросов, поднимается председатель комиссии.

– Считаете ли вы результаты своего исследования надёжными? – дряблая кожа на его шее, сплюснутой спереди, как у динозавра, колышется при каждом слове.

– Да, я считаю их надёжными, а различия в группах сравнения достоверными, что подтверждается математическим анализом, – выдаю я заготовленный ответ.

Затем следует ещё несколько вопросов, к которым я также заранее подготовился.

– Мистер Коулман, – вступает в процесс защиты Альбертине, – мы убедились в вашей компетентности относительно знания вопроса. Также мы убедились в том, что исследование проведено грамотно и качественно. Теперь я хочу убедиться в том, что ваши помыслы относительно разработанной вами технологии чисты и бескорыстны. Готовы ли вы преданно служить идеям Аридафии и Корпорации и развивать технологию лишь во благо граждан и ни для чего более?

– Ээ, – я стою в растерянности. Зачем она задаёт этот странный вопрос? Может, что-то про меня знает? В поисках поддержки я кидаю взгляд на профессора Нордмана, но я вижу лишь его профиль в самом конце стола. Он даже не повернулся в мою сторону, будто и не слышал вопроса. Вообще-то я разработал технологию чтения мыслей, и она действительно опасна. Осознание этого разрывает меня изнутри, и я хочу сказать: нет, это всё ужасно, надо уничтожить технологию, она не сможет принести людям счастья. Люди счастливее, когда не знают, о чём на самом деле думают другие.

– Мистер Коулман, мне повторить вопрос? – мягко, но настойчиво произносит Альбертине.

– Нет….

– Что «нет»? – вскинув брови, она смотрит на меня. В этот же момент в мою сторону разворачивается Нордман. Наши глаза встречаются. В аудитории повисает тишина.

– Не надо повторять вопрос, – мямлю я, не сводя глаз с Нордмана. – Да, я готов преданно служить идеям Аридафии и Корпорации, делая всё, что в моих силах, во благо людей.

– Вы слишком уклончиво ответили на вопрос, мистер Коулман.

– Да, я готов развивать технологию во благо Аридафии, «Плазмиды» и всех граждан, – произношу я, чувствуя, как пересохло в горле. Боковым зрением я вижу, как Альбертине одобрительно кивает. Нордман отворачивается и вновь смотрит куда-то прямо перед собой. Председатель объявляет об окончании защиты. Я оказался слабаком, я не смог сказать ничего внятного. Не смог отстоять настоящих интересов граждан. Я не войду в историю науки, я вообще не войду в историю. Заурядный продажный тип. Вот кто я.

Через полчаса, посовещавшись, комиссия объявляет, что моя защита прошла успешно и теперь я дипломированный бакалавр нейронаук. Нордмана нет на оглашении результатов. Возможно, он уже заранее знал, какое решение примут. Спустя минуту мне приходит в голову, что ему просто было жалко на меня смотреть. Чего он от меня ждал? Что я откажусь от защиты или попрошу никогда не использовать технологию? Я не стал искать своего научного руководителя и побрёл в сторону выхода.

В вестнике одного старинного университета, здание которого сейчас покоится под водой, я читал, что раньше студенты закатывали вечеринки по случаю сдачи экзаменов. Сейчас эта традиция утеряна. Лишь иногда студенты – те, что из богатых семей – кучкуются на официальных мероприятиях, где напиваются до сверчков в глазах.

Я не любитель выпивки. Один из наших соседей по лестничной площадке то и дело пьянствовал. Я видел, как однажды он, будучи трезвым, поздоровался с Дэйвом и пригласил его зайти на бокал виски. Я читал дома книжку, Никса была совсем маленькой, и поэтому спала. Мама была на работе. Через два часа Дэйв вернулся, едва переставляя ноги. Из коридора Дэйв окликнул меня по имени, но я даже не сразу понял, что он меня зовёт. Его голос звучал так, словно его записали на диктофон, а потом пропустили через какой-то замедлитель. Тогда он ворвался ко мне в комнату и начал душить меня. В это же время по счастливой случайности домой вернулась мама, которая едва успела оттащить его от меня. Я точно помню: когда, еле дыша, я доковылял в ванну, то увидел в зеркале, что моё лицо стало похожим на фиолетовую сливу, а оба глаза готовы были лопнуть от переполнявшей их крови.

Дэйв потом много раз извинялся за тот случай, и я его даже простил, но раз и навсегда пообещал себе никогда не пить. Сейчас я знаю, что люди по-разному реагируют на алкоголь. Кто-то добреет и размякает, а некоторые, напротив, становятся свирепыми и опасными. Наверное, я даже рад, что у меня особо нет друзей в колледже и мне не придётся пить с кем-нибудь из них.

Я спускаюсь на первый этаж. Приходит сообщение от Никсы: «Как ты, братик? Всё получилось? Мы с мамой волнуемся за тебя». Я улыбаюсь. Так приятно, когда кто-то волнуется за тебя. Я отвечаю, что всё получилось и диплом защищён. В ответ Никса отправляет несколько графических значков. Мой взгляд отрывается от экрана коммуникатора. По бокам парадной лестницы высятся светлые колонны. Между ними портреты выдающихся мыслителей, учёных, изобретателей. Раньше я даже не замечал, как их много. Ловлю себя на мысли, что к своему стыду, едва ли я узнаю среди них Евклида или Спинозу, хотя и слышал про них немало. Сегодня настала пора попрощаться с этим миром науки, теперь меня ждёт совсем другая – интеллектуальная работа, не менее интересная.

Мимо проходит группа первокурсников, в чём-то я им даже завидую. Они совсем дети, на них нет ещё груза ответственности… «Чёрт, неужели теперь я совсем взрослый? И теперь с меня будут спрашивать, как со взрослого?» Эта мысль заставляет меня поёжиться. Диплом мне выдадут только через две недели, а завтра начнётся обещанный отпуск в Корпорации. Я планирую навестить маму и Никсу.

Выйдя из дверей и спускаясь по широкой лестнице, я гордо смотрю вперёд. Быть может, со стороны я похож на одного из пижонов из центра Мингалоса. Сегодня можно. Теперь я дипломированный бакалавр нейронаук. Лёгкий ветерок закручивает потоки воздуха, холодит нос и уши. Я дышу полной грудью. Даже мысли о ключе и вопросе, который задала Альбертине, сами собой рассосались. Когда каблук ботинка соскальзывает с последней ступени лестницы, боковым зрением я замечаю, как кто-то пристально на меня смотрит. Повернув голову вправо, я вижу, как коренастый мужчина с широким подбородком буравит меня взглядом. Я не могу различить его лица, потому что солнце слепит глаза. Только замечаю странный синий пояс поверх серой фланелевой рубашки с длинным рукавом. Человек не сводит с меня глаз. Сердце колотится, давление распирает виски.

Я продолжаю идти, перехожу дорогу, сворачиваю в сторону университетской аллеи с уродливыми растениями. Здесь почти нет людей. Прибавляю шагу, но вдруг понимаю: что-то не так. «Я забыл рюкзак в аудитории!» – досадная мысль останавливает поток сознания. Развернувшись, я бросаюсь обратно, но тут же врезаюсь плечом в человека, шедшего сзади. Я спотыкаюсь и едва удерживаю равновесие, отскакивая назад. Передо мной стоит всё тот же коренастый мужчина. Он шёл за мной буквально след в след. Его взгляд холоден. Я на ходу выпаливаю: «Извините». Он остаётся безмолвен.

Обхожу его и иду дальше, не оглядываясь. Уже когда приближаюсь к зданию университетского колледжа, получаю сообщение от Кристини с приглашением на обед к ним в дом. Видимо, её мать уже сообщила о моих успехах. Она пишет, что будет ждать в три. Уже два, осталось немного. Я даже рад, что пойду, вернее, поеду на обед. Ещё раз встречаться со странным типом на аллее совершенно не хочется.

У Кристини есть отдельная квартира, но сегодня меня позвали туда, где живет ее семья. Я не любитель подобных посиделок, но сегодня придётся поехать, чтобы понять, почему мать Кристини с таким пристрастием выпытывала у меня ответ на свой единственный вопрос. Лифт поднимает меня на третий этаж роскошного дома в стиле техномодерн. Огромные проёмы-арки в коридоре заставляют почувствовать всю торжественность момента уже на выходе из лифта. Окна заканчиваются полукруглыми сводами. Сверху на меня смотрят зеленоватые завитки люстр, словно салют, разбрасывающие свет в разные стороны.

Тяжёлые дубовые двери с глубоким растительным орнаментом разъезжаются в разные стороны, и я попадаю в пространство, утопающее в богатстве. Я ни разу не был в настолько дорогих квартирах. Меня встречает женщина, одетая в простую тёмно-малиновую униформу с серыми нарукавниками. Она провожает меня в гостиную, где за столом уже собрались Кристини, её мать, молодой человек, две незнакомых мне девушки и Пош. Молодого человека я вижу впервые, а девушки, по всей видимости, подруги Кристини. Сперва меня удивляет, что Пош тоже здесь, но затем вспоминаю, что он тот ещё лизоблюд и прогибан под начальство, и моё смущение улетучиваются.

– А вот и виновник торжества, – приветливо, но всё равно властно, деланно низким голосом произносит миссис Альбертине, сидящая по ту сторону стола.

– Поздравляю, утёночек, – Кристини встаёт из-за стола и, сияя, обнимает меня.

Все в гостиной начинают хлопать.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – уверенно говорит Пош и указывает мне на свободное место слева от Кристини, напротив её матери.

В этот момент я замечаю, что он сидит в самом центре вытянутого прямоугольного стола с обрубленными углами. По его спокойному и почти безмятежному виду я понимаю, что он нередкий гость за этим столом. Интересно, как это начальник среднего звена так запросто сошёлся с Альбертине, которая входит в группировку аппарата управления корпорацией.

– Трэй, вам что-нибудь налить? – Альбертине отвлекает меня от мыслей о Поше, когда я усаживаюсь за стол.

– Эмм, даже не знаю, – растерянно мямлю я.

– Трэй, ничего что я вас так называю? – вновь обращается она ко мне, уже чуть более ласковым тоном.

– Да, без проблем, миссис Альбертине.

– Хорошо… Трэй, не волнуйтесь. Самое напряжённое уже позади, – она улыбается, и я замечаю, как платье настолько плотно обтягивает её объемную грудь, что полукруглый вырез кажется неприлично большим. – Давайте вина или, может быть, шампанского?

– Да я бы соку, – произношу я, и подруги Кристини начинают тихо хихикать.

– Ну, надеюсь, соку хоть томатного и с водкой? – грубо шутит Альбертине.

Про себя пытаюсь вспомнить, как называется эта дрянь. «Кровавя Мэгги… Мэрлин, нет, Мэри», – вертится в голове. В голову отчего-то приходит образ Мэри Поппинс из сказок, которые мне читала бабушка в детстве. Я представляю себе Мэри Поппинс в шляпе, облитую с ног до головы томатным соком и обиженную, что её называют кровавой.

– Давайте тогда шампанского, если можно, – отгоняя от себя глупые детские фантазии, наконец говорю я. Музыка, звучащая где-то на заднем плане, становится чуть громче – не могу разобрать, откуда она. Я окидываю взглядом шикарные гобелены на стенах, зелёные шторы с золотымрисунком, хрустальные бра по бокам от окна.

Когда официант в малиновой форме приносит мне бокал шампанского, Пош встаёт из-за стола и произносит тост.

– Друзья, коллеги единомышленники, давайте же выпьем за научный успех и за новые квалифицированные… кхе-кхе… дипломированные кадры в нашем корпоративном цеху!

– Ураа! – кричит Альбертине, вставая из-за стола.

Все поднимаются, я следую их примеру. Руки тянутся к центру стола, присутствующие поднимают хрустальные бокалы и ударяют их друг от друга. Какое-то время все пьют, проскакивает несколько шуток от Поша, Кристини о чём-то спрашивает свою подругу справа, но та её не понимает или делает вид, что не понимает. Я выпил почти весь бокал до дна, напряжение понемногу утихает. Идя сюда, я не был уверен, что Альбертине не устроит мне допрос, но теперь я расслабляюсь и не думаю о прошлом. Я немного завидую её жизни.

– Знаете, Трэй, – внезапно обращается ко мне Альбертине, – технология, которую вы изобрели, она ведь почти революционная. Как вам это удалось?

Она смотрит на меня лукаво. Я пытаюсь понять по её широкому раскрасневшемуся лицу, насколько она пьяна и стоит ли воспринимать сказанное всерьёз.

– Спасибо, но вообще-то я лишь доработал ее, – отвечаю я, смущённо поджимая губы.

– Нет, в самом деле, вы не просто доработали, вы довели её до рабочего состояния. Это ведь главное, не так ли?

– Возможно. У меня не было другого выбора.

– Выбор есть всегда! – внезапно в разговор встревает изрядно подвыпивший Пош.

– Котик, угомонись, дай мне поговорить с молодёжью, – Альбертине берёт Поша за руку и смотрит ему в глаза с глуповатым выражением лица. Вот откуда Кристини взяла эту гримасу. Видеть ее на лице дочери – ещё куда ни шло, но Альбертине выглядит странно. Мне всегда она казалась достаточно благоразумной женщиной. Такое ощущение, будто она просто прибалдела от этого Поша. Тьфу. Судя по тому, как она обращается с Пошем, они, вероятно, не просто хорошие приятели, их связывает нечто гораздо большее. Мне хочется хихикнуть, и я едва себя сдерживаю. Пош начинает крениться в сторону. Альбертине встаёт из-за стола и куда-то уводит его из гостиной. Через несколько минут она возвращается, ее лицо залито краской. Молодой человек вскакивает и помогает ей усесться на стул.

– Извините, алкоголь – дело тонкое, – говорит она, явно опьяневшим голосом.

Краснеет она, но мне отчего-то становится неуютно, и все остальные отводят взгляды.

– Давайте десерты! – вопит Кристини. Все оживляются.

– А знаете, Трэй, я ведь знала вашу мать Мелиссию, – выпаливает внезапно Альбертине.

Кристини распахивает глаза и таращится на свою мать. Затем переводит взгляд на меня. Я смотрю в её тёмно-карие глаза и вижу сходство с глазами её матери. Даже едва смугловатый цвет кожи тоже выдаёт родство.

– Да? – спрашиваю я. – Не знал.

– Да. Я знала её ещё в те времена, когда сама была примерно в твоём возрасте.

– Мама, ты мне этого не рассказывала, – с раскрытым ртом удивлённо почти пищит Кристини.

– Я тебе много чего не рассказывала, дочка.

– А откуда вы её знали? – я не выдерживаю и задаю вопрос. Моему изумлению нет предела.

– Она начинала работать в новой администрации Мингалоса, но долго не продержалась и ушла. У меня на мгновенье ёкает сердце: «Мама работала в администрации города! А сейчас варит суп в школе! Я ничего не знаю о своей матери!»

– А почему? – придумать вопрос поумнее мне не удается.

– Она была молода, строптива и принципиальна. Неужели она вам ничего не рассказывала об этом?

– Нет. Совершенно ничего.

– Впрочем, это неудивительно, она всегда была скрытна. Я тогда сама только пришла работать в администрацию. Мы какое-то время немного дружили, потом у неё случился роман с твоим отцом. Она тебе об этом тоже ничего не рассказывала?

– Ээ, нет… Она только сказала, что он ушёл, давно…

Альбертине с прищуром смотрит в мою сторону. Скажет ли она что-нибудь особенное про моего отца? Я ведь почти не знаю его.

– А чем она сейчас занимается? – Альбертине резко меняет тему, словно не желая развивать сказанное.

– Она… – я чешу затылок. Почему-то он и правда чешется. Мне немного стыдно говорить, кем работает моя мать, особенно здесь. На окраине я никогда не стеснялся, но в этой роскошной гостиной мне как-то не по себе.

– Она повар в школе, – наконец выговариваю я.

– Вот почему Кристини не смогла найти с ней общий язык. Не смогли две женщины договориться о еде, – отшучивается Альбертине. – Кристини, тебе, быть может, стоит поучиться готовке у мамы Трэя? Ты сама и яичницу не разобьёшь.

Искренне ли она смеётся? Таких женщин сложно понять. Они настолько профессионально деформированы своим высоким положением, что, скорее, похожи на хамелеонов, чем на людей.

– Тьфу ты, мама, перестань, – краснея, произносит Кристини. Её подруги заливаются смехом.

– Давайте выпьем за маму Трэя, подарившую миру такого замечательного сына! Поднимем бокалы! Урра!

Моя рука тянется к центру стола. Но мне так хочется провалиться сквозь пол в какую-нибудь бездонную яму. Я представляю, как сижу в темноте, высунув на свет лишь руку с зажатым в пальцах бокалом.

В тот вечер Кристини явно осталась недовольной. Ещё нет семи, когда мы прощаемся у лифта. Она даже не обнимает меня, просто разворачивается и уходит. Я тихо бреду в сторону дома и мысли о том, что Альбертине знала моих родителей в молодости, не покидают моей головы. Они измываются надо мной, скребут череп изнутри, не дают покоя. Внезапно мне на ум приходит мысль, что Мингалос на самом деле маленький город, почти как деревня, в которой все друг друга знают.

Глава 8

Прошло уже более двух недель с момента защиты диплома. За это время я успел съездить на окраину и навестить маму с Никсой. Никса выглядела чуть лучше, чем в прошлый раз. Сперва я хотел обсудить с мамой то, что рассказала мне Альбертине, но внутренний голос приказал мне этого не делать. В те несколько дней она действительно сияла и была рада за меня. Не хотелось разрушать нашу хрупкую идиллию. На деньги, выплаченные мне за успешную сдачу диплома, я купил Никсе велосипед, а маме ещё витаминов. На рынке нашёлся плоский старый аквариум, в который мне удалось набрать лесной земли с муравьями.

Когда буйволы-проверяющие спросили, зачем мне это, я ответил, что изучаю поведение насекомых, и они нужны мне для экспериментов. Скривив лица, они не стали больше задавать вопросы. Так я получил чистую почву для растений. Полторы недели назад я успел посадить несколько семян помидоров. Сейчас я смотрю, как в моей домашней исследовательской лаборатории под лампами от микроскопов колышутся нежные зелёные всходы. Пластинки листочков радуют меня. Я словно большой ребёнок, только что заполучивший самую желанную на свете игрушку. Кончики пальцев нежно ласкают пушок молодых стеблей. Листики всходов похожи на резные плоские пики. До цветения ещё как минимум восемьдесят дней, но меня не покидает стойкое ощущение, что дело того стоит.

Я одеваюсь и выхожу на лестницу, чтобы посвятить день своему здоровью. Взгляд в очередной раз непроизвольно скользит по косяку двери напротив. Я слышал, как она открывалась и закрывалась несколько раз. Там точно кто-то живёт. На плече у меня рюкзак, я направляюсь в бассейн, а потом планирую зайти в цветочный за каким-нибудь растительным уродцем и удобрениями. Лифт еле слышно гудит, на время лишая моё тело ощущения силы тяжести.

Я выхожу из дома и срезаю путь через арку слева. Плитка под ногами сияет разными цветами. Сейчас чуть больше двенадцати. Самое время. Прохожу арку. Иду вдоль аллеи, пересчитывая фиолетово-бурые стволы гибридных деревьев. Прохожу несколько кварталов, пока вдалеке не появляется стеклянный купол спортивного комплекса. Не то стрелы, не то иглы заострённых металлических конструкций вырываются из крыши и разрезают небо серебристыми бликами.

В бассейне много народу. Крупные брызги разлетаются во все стороны из синей чаши. Я улыбаюсь и прыгаю с бортика, плыву вдоль самой свободной дорожки. Вода мягко холодит кожу. В моём кошмарном сне всё не так, там вода густая, вязкая и едкая. Здесь она лишь щекочет нос и лёгкими уколами проходится под веками. Сегодня я плаваю без маски. Вода забирает напряжение, а вместе с ним и беспокойство. Выйдя из душевой в раздевалку, я подхожу к зеркалу и замечаю, что руки покрылись бугорками и впадинами мышц, живот стал более плоским, а грудь распрямилась, сделавшись объёмнее.

Одеваюсь и покидаю спорткомплекс. Тепло поднимается от разогретого дорожного покрытия, обволакивает лицо. Немного душно и неприятно после освежающей прохлады бассейна. Я тащусь к торговым центрам, решив прикупить себе что-нибудь в качестве подарка по случаю окончания колледжа. Я так себя ничем и не побаловал. Последние несколько лет я больше думаю о маме и сестре. Им средства нужнее – мне всего и так хватает. По сравнению с ними я просто жирую. Внезапно я вспоминаю, что мама некогда работала в администрации. Как она тогда жила? Баловала ли она себя? Ходила ли в бассейн? Как они начали встречаться с отцом? Были ли они счастливы вместе? Целый ворох вопросов. С досадой понимаю, что мне даже не с кем обсудить всё это. Я так и не завёл друзей. Почему? У меня же были друзья в школе, по крайней мере были люди, которых я считал друзьями. С кем-то мы даже вместе убегали в лес, после чего нас отчитывали их родители.

К востоку от города протекает запруженная река. Говорят, что раньше город был и на восточной стороне. Но там всё размыло, и пришлось перенести основные постройки на запад. На реке остались строения заброшенного целлюлозного комбината со множеством громадных помещений. В одном из них, кажется, в бывшем складе, мы устроили баскетбольную площадку. Нас ругали, но мы продолжали убегать к реке, пробираясь вдоль порушенных перил полуразвалившегося моста. Затем прыгали по деревянным брусьям, кинутым в сырую болотистую почву, до самой высокой каменной стены комбината. По выходным мы часами лазали по ржавым трубам, а вечером устраивали матчи двенадцать на двенадцать.

К концу предпоследнего года все сделались серьёзными и почти перестали встречаться вне школы. Мне пришлось заполнить время подготовкой к экзаменам. Другие одноклассники и ребята из двух параллельных классов готовили себя к взрослой жизни и тяжёлой работе. Многие уехали зарабатывать в прибрежные регионы – на запад или на север. Там много работы. Это главное для них. Жаль, что у нас нет того фантастического «Интернета». Быть может, мы могли бы видеться виртуально, хоть нас и разбросало по разным уголкам Аридафии.

Мысли ведут меня вперёд по центральному торговому бульвару. Мелькают вывески и витрины. Они все почти одинаковые, в соответствии со строгими рекомендациями администрации города. В центре нельзя строить и возводить что-то без разрешения городских властей и Корпорации (что по сути одно и то же). На окраинах наоборот – кто во что горазд. Вывеска каждой лавки и магазинчика стараются перещеголять друг друга своей вычурностью.

Я брожу несколько часов, вспоминая детство, и ещё раз утыкаюсь в мысль, что всё-таки без друзей в большом городе ужасно грустно. Только сейчас, оставшись хоть и на время без дела, я это остро почувствовал. «Вырастить натуральные овощи – вот моё дело», – выуживаю из потока мыслей самую важную идею и направляюсь в сторону цветочного павильона. Едва я приближаюсь к дверям, меня атакуют насыщенные сладковатые цветочные ароматы, смешанные с влагой торфянистой земли. Витрины утопают в зелени с яркими сверкающими пятнами цветов.

Прохожу внутрь, здороваюсь с продавщицей, миловидной женщиной лет сорока, которая возится с декоративной упаковкой. Около получаса гуляю вдоль длинных стёкол, разглядывая искорёженные модификациями растения. У некоторых цветков из бутона вместо тычинок торчат ризоидные корни, свисающие вниз до самой земли. Представляю, как бы смотрелся со стороны я сам, если бы у меня из ушей торчали ноги или руки. Морщу нос.

Выбираю фикус с широкими плотными листьями. Мне он кажется самым естественным на вид. Хотя я знаю, что ночью он может выкинуть какой-нибудь финт, начав светиться или пахнуть лимоном. К нему прилагается большой горшок, полный земли, и пакет удобрений. Учёт удобрений ведётся строго. Нельзя покупать больше определённого количества на одно растение. Именно поэтому мне и нужен цветок. Возможно, ему придётся обойтись и вовсе без подкормки. Изучив вопрос в библиотеке, я выяснил, что цветочные удобрения содержат наименьшее количество вредных накапливающихся химикатов. Поэтому именно их я и буду использовать для подкормки помидоров.

Горшок оказывается слишком тяжёл, чтобы пронести его несколько кварталов в руках. Я вызываю грузовое такси. Через полчаса я вытаскиваю горшок из машины. Осторожно заношу цветок в лифт и мчусь вверх. Руки затекают от груза, пальцы белеют. Медленно выхожу из лифта, и, крепко вцепившись обеими руками в горшок, шагаю направо к своей двери. Слышу, как лифт с лёгким свистящим гулом падает вниз.

Ставлю цветок у двери и с облегчением выпускаю воздух из лёгких. Пальцы скребут по дну карманов в поисках электронного плоского ключа. Лифт за спиной вновь гудит. Кто-то поднимается. Гудение приближается. Я нахожу ключ и прислоняю к считывателю. Дверь с мягким щелчком открывается. Я беру в руки цветок, подпирая коленом дно горшка. Слышу, как расходятся створки лифта. На площадку просачивается тот самый аромат, нежный, цветочный, но одновременно яркий и сногсшибательный. Я знаю, это точно она, незнакомка с развевающимися волосами. Дверь начинает автоматически закрываться, врезаясь ручкой в горшок. Меня чуть ведёт в сторону и, словно косолапый медведь с бочонком мёда в когтях, я заваливаюсь с цветком в руках на бок. Влажные пальцы не удерживают стенки горшка, и он с глухим стуком ударяется об каменный пол. Почти половина земли высыпается наружу. Я не оборачиваюсь, а лишь присаживаюсь на корточки.

Моё лицо залито краской. Мне должно быть плевать, что обо мне подумают, но смущение завладевает разумом. Она заставляет меня испытывать нелепый стыд. За спиной тишина. Она смотрит. Я точно это знаю. Пальцы вминаются в комья разбросанной почвы, и под ногтями сразу же появляются черные дуги. Я спешно сгребаю грунт в горшок. Развернувшись боком, я вижу, что она приближается ко мне. Аромат становится гуще и слаще. Голова начинает кружиться. То ли от аромата, то ли от волнения. Она теперь совсем близко. Её коленки сгибаются, и она опускается рядом. Её длинные красивые пальцы входят в грунт, подбирают щепотку земли и несут в сторону горшка. Посмотрев на нее, я замечаю лишь синие глаза. Её взгляд сосредоточен. Она уверена в своих движениях.

– Спасибо. Не стоило вам… эээ, – я смотрю, что ей на вид не больше чем мне, – тебе пачкать руки.

– А я и не пачкаю, – спокойно отвечает она.

– Теперь под ногтями останутся частицы земли и всякая грязь, – улыбаясь, произношу я и смущённо отвожу взгляд. Сердце колотиться, уверен, моё лицо похоже на блин красного предзакатного солнца.

– Разве это грязь? – спрашивает она с лёгкой насмешкой.

– Да, конечно. Она же пачкается.

– Не той грязи надо бояться, – она произносит это и ещё усерднее собирает почву. Мне кажется, будто я уже где-то слышал похожие слова, но не могу припомнить, где именно.

– А какой же? – провоцирую её на ответ.

На мгновение она замирает. Её голова поворачивается в мою сторону. Я повторяю её движение. Наши взгляды встречаются.

– Грязи из сердца и души, – произносит она. У неё настолько спокойный и уверенный взгляд, что я не в состоянии долго его выдержать. Я отвожу глаза. Вернее, они сами хотят сбежать.

– Понятно, – еле слышно произношу я. Мы продолжаем сгребать землю.

– Не стоит добавлять много удобрений. Эти фикусы их не любят, их почти не трогали инженеры, – произносит она, когда мы почти заканчиваем собирать грунт.

– Понял, спасибо, учту, – смущённо произношу я. Мой обонятельный анализатор уже начал привыкать к аромату её духов. Они почти не ощущаются, лишь изредка, когда она двигает руками. От ее тела веет теплом, которое смешивается со сладостью цветочного запаха и заполняет носовые ходы, буквально вынося меня из реальности. Может, у меня есть зачатки синестезии?

– Ну вот и всё, остальное завтра уберут дроны, – она встаёт и стряхивает остатки комочков и песчинок с пальцев прямо в горшок.

– Спасибо тебе огромное за помощь.

– Да не за что, – она пожимает плечами. Я встаю. Горшок остаётся на полу.

– Ты ведь недавно здесь, верно? – не удерживаюсь я от любопытства.

– Ну, уже почти месяц, если даже не больше. Я наездами тут. Иногда ночую у брата в другой части города. А ты здесь давно?

– Да, уже почти четыре года. Квартиру предоставляет «Плазмида».

– Ты так давно работаешь на них? – ее голос звучит по-прежнему уверенно, но теперь в нем слышно удивление.

– Ну, не совсем… сперва я учился, а потом, после первого курса колледжа, уже стал на них работать. Я, кстати, Трэй.

– Я Раварта. Можно просто Рав. Я уж думала, ты никогда не представишься, – она смеётся, и я вижу, как её пухлые губы обнажают маленькую кривизну одного из центральных нижних белых зубов. Это не уродует её, а, напротив, красит, добавляя естественности. Даже при не очень хорошем освещении я успеваю заметить, что, в отличие от Кристини и её подруг, на лице Раварты почти нет яркой косметики. Её красота – природная и чистая, первозданная.

– Да, извини, растерялся с этим цветком.

– Да ничего. Бывает. Ты увлекаешься разведением растений?

– Ну как тебе сказать… Пытаюсь, – я почти не лгу, я действительно пытаюсь.

– Давай помогу занести его в квартиру, чтоб ещё раз не выронить.

Я окидываю взглядом её подтянутое, стройное тело, оценивая её силу и сноровку. Одновременно прокручиваю в памяти последние сутки, пытаясь сообразить, закрыл ли я дверь в лаборантскую. Вспоминаю, что закрыл, и соглашаюсь. Мы вместе втаскиваем цветок в прихожую и ставим его под планкой с крюками для одежды.

– У тебя есть гидрогелевый коврик! Вух! – удивляется она, увидев рассыпанные белые влажные шарики с хвостиками.

– Да… вообще-то он, вернее они, шарики эти, были здесь с самого начала.

– А у меня вот нет такого, – она наиграно поджимает губу, но тут же будто берёт себя в руки и переводит взгляд на цветок. – Жить будет. Главное, рассеянный свет и тепло.

– Ага… – Я стою в растерянности, не зная, что делать. Она помогла мне, и нужно как-то отблагодарить. – Знаешь, у меня есть чай и клубничный джем.

– Спасибо, я, пожалуй, пойду.

– Эмм, – я чешу затылок, – я просто хотел тебя отблагодарить.

– Я не люблю этот синтетический джем.

– На самом деле я тоже. Гадость. Раньше, когда была жива бабушка, мы собирали ягоды в лесу и делали настоящее варенье.

– Правда? – в ее глазах внезапно загораются огоньки. Она оживляется.

– Ну да. Оно было таким вкусным и ароматным.

– Знаешь, если ты подождёшь пару минут, я кое-что принесу к чаю.

Меньше, чем через две минуты она возвращается с небольшой банкой чего-то красного.

– Что это? – тихо спрашиваю я, закрыв дверь.

– Это настоящий брусничный джем! – она улыбается, и в ее глазах искрится неподдельная радость.

– Из лесной брусники? – шепчу я.

– Да!

– Но откуда?

– Это секрет. Старые запасы. Последняя банка. У меня бабушки не было, я сама всё собирала.

Мы идём на кухню, я завариваю чай, но она отказывается и просит налить ей горячей воды в кружку.

– Я пью просто воду или иногда развожу в кружке пару ложек джема, – поясняет Раварта.

– Класс! – я запускаю в банку чайную ложку. Кисло-сладкий с лёгкой горчинкой вкус заполняет весь рот. Слюна прибывает.

– Как тебе?

– Бесподобно, – отвечаю я, с благодарностью глядя ей в глаза.

Она кокетливо хихикает. Нравлюсь ли я ей? Такая шикарная девушка, должно быть, интересуется парнями постарше и побогаче. Тут я вспоминаю Никсу – она бы обрадовалась настоящему джему. После того случая мама почти всё ей запрещает.

– Знаешь, ты меня прости, – робко начинаю я, – мне нечего тебе предложить взамен такого богатства, как брусничный джем. У меня есть маленькая сестра, у неё аллергия и… я готов тебе дать, может, что-то из своей еды или вещей каких-нибудь взамен… эм… – слова застревают в горле. Мне совестно просить у малознакомой девушки.

– Бери всё, – договаривает за меня Раварта.

– Ты серьёзно?

– Да! – она смотрит на меня и пододвигает банку ближе к моему локтю. – Если бы у меня был такой брат, как ты, я была бы счастлива. Наверное, вы очень счастливая семья.

Меня ошарашивает внезапное согласие Раварты. Откуда такая щедрость? Я уже даже не спрашиваю, откуда у неё джем из настоящей брусники. «Счастливая ли у нас семья? Мы небогатые, но добрые. Я так думаю. Во всяком случае я люблю маму и сестру, а они меня. Наверное, мы счастливы». Мне хочется узнать, почему она не счастлива с братом, но я удерживаюсь от вопроса.

– Я просто хотел попросить немного отлить из банки. Я не могу забирать всё.

– Можешь.

– Нет, Раварта, прости.

– Трэй, теперь тебе точно придётся всё забрать, – её голос звучит решительно.

Я сдаюсь, хотя мне совестно. Мало того что мне помогли, так ещё и последнее сокровище отдали. Ситуация похожа на сон. Я даже тянусь к оголённому локтю и незаметно щиплю себя за кожу. Нет, я не сплю. Как всё странно.

Мы болтаем с Равартой, обмениваемся воспоминаниями о детстве и о том, как там было много всего настоящего и натурального. Выясняется, что они с братом приехали из одного северного региона. Она почти не упоминает брата, лишь вскользь говоря о нём. Я не выпытываю. Когда я сижу рядом с ней, внутри отчего-то становится хорошо и светло, словно по воздуху мне от нее передается какой-то заряд. Из-под короткого рукава её светлого платья виднеется небольшой, но глубокий шрам. Видно, у неё было боевое детство.

Мы не замечаем, как проходят минуты и часы. Лишь около одиннадцати вечера мы вдруг осознаем, как быстро утекло время. Я прощаюсь с Равартой. Мы смотрим друг на друга, и я чувствую, как тепло разливается в животе, а затем охватывает всё тело. На прощанье мы обмениваемся кодами номеров коммуникаторов. Достав из кармана пиджака своё устройство, вижу несколько непрочитанных сообщений от Кристини. Мне совестно больше обычного, но я отключаю эти мысли. Хватит с меня на сегодня угрызений совести.

У меня остаются ещё две с половиной недели отпуска. Мы с Равартой видимся почти каждый день. Я сознательно избегаю Кристини, выдумывая поводы, чтобы не встречаться с ней. Один раз я даже вру, что вообще уехал из города. С каждым днём, понимаю я, тяга к Раварте внутри меня лишь усиливается. Я напоминаю сам себе кусочек металла, завлекаемый силами мощного магнита – девушки с пышными светлыми волосами и пронзительными небесными глазами.

Временами Раварта отлучается к брату на день или два, но затем мы вновь встречаемся и проводим вместе часы. Я много рассказываю ей про своё детство, про сестру, про странное поведение матери в последние годы. Она слушает, внимательно глядя мне в глаза. Так увлечённо ещё никто и никогда меня не слушал. Удивительно, за эти дни я пересказал Раварте почти половину своей сознательной жизни, но о ней самой так толком ничего и не узнал, кроме того, что их мать умерла, когда она была совсем малюткой, а через какое-то время этот мир покинул и её отец.

Мой отпуск заканчивается. Я выхожу на работу – теперь в должности руководителя лаборатории, как и обещал Пош. Мы реже видимся с Равартой, но в свободное время стараемся погулять и зайти ко мне домой. Я ещё ни разу не был у нее в квартире, но мне это и не нужно, она сама заходит ко мне. Проходит ещё несколько недель, и вот однажды на кухне случается первый робкий поцелуй. Мы сидим, обнявшись, и молчим, долго. Мне хорошо, и я не хочу высвобождать её из своих объятий. Она не остаётся, просто нежно целует в лоб, проводит мизинцами по шее и уходит.

В тот же вечер я принимаю решение окончательно порвать с Кристини. Я знаю, что рискую, ведь её мать может устроить мне неприятности, но так дальше продолжаться не может. Мой мозг не выдержит столько лжи. Я начинаю обдумывать, как именно расстаться с Кристини. Решаю, что какое-то время буду проявлять холодность, а потом скажу, что просто больше ничего не хочу. Дурацкий план, но опыта у меня в таких вещах нет. С девчонками в школе было всё как-то проще. Мы целовались, потом просто не разговаривали и избегали друг друга, если решали порвать и не общаться. Мысль о том, что Кристини использовала меня в качестве игрушечного бойфренда, несколько успокаивает меня, но не избавляет от чувства вины.

Каждый день я проверяю ростки. Теперь они окрепли и обзавелись пышными веточками. Всего выросло семь кустов. В комнате стоит ощутимый терпкий запах, который не спутать ни с чем. Конец июля выдался знойным. Однажды я на выходных навещаю маму и замечаю, что на окраинах стало будто бы суше. Такого сухого лета я ещё ни разу не видел. Есть ли надежда, что вода однажды отступит и освободит континент?

Вечером, когда я возвращаюсь домой, Раварта пишет, что соскучилась и хочет навестить меня. Я встречаю её улыбающейся у своей квартиры. Её тёплые губы скользят по моей левой щеке. Горячее дыхание Раварты спускается вниз по моей шее. Я обнимаю её так крепко, как никогда не обнимал ни одну девушку. Мы болтаем на кухне, я делюсь впечатлениями о том, что происходит с окраинами. Раварта пытается отрезать кусок привезённого мною мармелада, он выскальзывает, и нож проходится по ее пальцу у самого ногтя.

– Где у тебя аптечка? – спрашивает она.

– Дай мне сюда, – я нежно притягиваю её палец к своему рту и слизываю солоноватую кровь. На языке остаётся привкус металла. Рана продолжает кровоточить у меня во рту.

– Надо всё равно обработать, – наконец говорит Раварта и направляется в ванну. Я иду следом и помогаю ей забинтовать палец. Мне хочется прикасаться к ней больше, но я не тороплю события. Опыт общения с Кристини научил меня выдержке и самообладанию с женщинами. Я провожу кистью по правой плитке, силовое поле пропадает, и мы возвращаемся на кухню. На пальце Раварты миниатюрная эластичная повязка. Когда мы почти доходим до кухни, девушка внезапно резко останавливается и начинает крутить головой, она принюхивается и морщит лоб.

– Томаты? – удивлённо спрашивает она.

– Где? – позабыв о ростках, не меньше её удивляюсь я.

– Запах… такой был в теплицах на севере. У тебя тут где-то растут томаты?

Холодное электричество пронизывает меня от затылка до пяток. Я начинаю нервничать.

– Да ну, какие томаты…

– Трэй, у тебя в коридоре пахнет как в теплице. Ты что?.. – её глаза распахиваются от ужаса.

Я понимаю, что скрывать дальше не имеет смысла. Мне ничего другого не остается. Надеюсь, она сможет держать язык за зубами, когда я ей объясню, для чего всё это.

– Да, Рав, я выращиваю томаты, но совсем немного, – я беру её за руку и веду к лаборантской. Ещё ни разу я не видел её столь растерянной и напуганной. Совсем не похожа на уверенную и смелую Раварту, к которой я привык.

Дверь открывается, и терпкий запах рассады помидоров обдаёт нас обоих. Я вижу, как ужас на лице Раварты постепенно сменяется любопытством.

– Я даже и не думала, что когда-нибудь… – шепчет она, медленно приближаясь к аквариуму с обрезанными стенками, из которого торчат толстые стволы зелёных кустов.

– Не думала о чём? – настороженно спрашиваю я.

– Не думала, что когда-нибудь ещё увижу настоящие помидоры, да ещё и в самом центре Мингалоса, – всё так же шёпотом отвечает она. Затем она наклоняется к листьям, и я вижу, как она глубоко вдыхает, втягивая в себя исходящий от них аромат. Она стоит так несколько секунд, за которые в моей голове проносятся тысячи самых тревожных мыслей. Что будет дальше? Как она на это отреагирует? Не сдаст ли она меня экологической полиции?

– Трээй… – шепчет она, словно ведьма, по неосторожности попавшая в круг собственного заклятья. Её рука погружается в аквариум. Пальцы погружаются в почву. Они будто подпитываются энергией земли. Я воображаю, как невидимые ниточки электрических импульсов сочатся по каждому пальцу, поднимаясь выше по руке к плечам.

– Рав, с тобой всё в порядке? – осведомляюсь я. Что она скажет и сделает? Нет ничего хуже неопределённости. Раварта продолжает молчать, а её пальцы всё ещё внутри аквариума.

– Если хочешь, можешь идти и пожаловаться на меня в полицию или в Корпорацию, – решаюсь я заговорить.

– Трэй, – она резко поворачивается, аккуратно высвобождая пальцы. – Это самое прекрасное, что я когда-либо видела. Единственное, что я тебе никогда не прощу, так это то, что ты до этого не устроил мне свидание в своей оранжерее.

Она подходит ко мне ближе, совсем близко, и глядя мне прямо в глаза, проводит большим испачканным пальцем по моей левой щеке, по которой недавно скользили её тёплые губы.

Я чувствую, как частицы земли оставляют шершавый след на коже. Я смотрю на Раварту, и она кажется мне безумной, сумасшедшей, безумно красивой и привлекательной. Наши губы сливаются в поцелуе. Мы прижимаемся друг к другу так, что почти не остаётся ни одной молекулы воздуха между нами. Раварта уверенно кладёт руку на мой таз и сжимает ягодицу, пытаясь прижать меня ещё ближе к себе. Я скольжу правой рукой по бедру под её белой юбкой. Она влечёт меня за собой. Я повинуюсь ритму её тела. Её нога делает шаг назад, и моя повторяет то же самое, как в пламенном танго. Наконец, мы подходим к столу с аквариумом совсем близко.

Раварта убирает руку с моего таза, берет полную горсть земли и проводит по моему лбу. Я повторяю её манипуляции своей правой рукой. Мы обмазываем друг друга землёй и целуемся. Так долго я ещё ни с кем не целовался. Кажется, словно губы слились вместе. Постепенно мы перемещаемся в комнату, моё лицо в земле, её тоже изрядно испачкано. Но мне плевать. Внутри меня кипит биохимический коктейль. Под ложечкой приятно сосёт. Я стягиваю с себя рубашку, она расстёгивает блузку. Мы обнажены.

Теперь наши тела словно два магнита, которые невозможно разъединить. Между нами нет ни атома свободного пространства. Мы сами и есть одно целое, единое пространство, две сплетённые галактики в одной вселенной. Она откидывает голову и издаёт стон. Дикий, будоражащий, природный, почти животный. Я скольжу языком и губами по её шее, спускаясь ниже к груди, потом к впадинке на животе. Она стонет ещё громче. Я не хочу, чтобы это заканчивалось никогда.

В ту ночь это повторяется несколько раз, и я осознаю, что рядом со мной женщина, которую я ни за что в жизни не должен потерять или отпустить, которую я не имею права разочаровать даже в каких-то мелочах.

Глава 9

Наутро я просыпаюсь, и моя рука ощущает, что рядом пусто. Я пытаюсь нащупать гладкую, шелковистую кожу Раварты, но пальцы натыкаются лишь на шершавые комочки земли. Мы так и проспали в постели, полной песка и грунта. Какая глупость. «Но это же так весело!» – тут же приходит мне на ум. Я привстаю на локте и оглядываюсь. На ярко-голубых часах 9:15. До работы меньше часа, пора вываливаться из постели. Где Раварта? Выхожу в коридор и слышу бренчание посуды. Улыбаюсь.

Кристини никогда ничего мне не готовила, да мы почти никогда и не проводили столько времени вместе, как с Равартой. Неужели она такая и есть – совместная жизнь? Встаёшь с утра и слышишь бренчание посуды, когда твоя любимая женщина возится с готовкой. Я смотрю на свои руки – под ногтями чёрные катышки земли. Медленно двигаюсь вперёд.

– Доброе утро, – произносит Раварта, когда я заглядываю в кухню.

– Доброе утро, Брусничка, – сперва я стал называть ее так в шутку, после того случая с брусничным джемом, а потом и всерьёз.

Она улыбается и целует меня в губы. Я опьянён.

– Я сегодня не сразу смогла выбраться из ванной, там силовое поле, – смеясь, говорит она. – А потом до меня дошло, что у тебя панель отключения замаскирована под плитку, и я стала её искать, нашла, но не сразу. Чуть не стала кричать тебя.

– А, да… Я частенько вообще про неё забываю и стукаюсь носом, – улыбаюсь ей в ответ, целую и, развернувшись, сам направляюсь в ванную.

– У тебя нашла только пару пудингов, и сварила это зелье, которое называется кофе, – говорит она мне, когда я возвращаюсь из ванной в одних трусах.

– Да. Только эта дрянь и осталась.

– Где они вообще могут взять кофе? Где-то на юге, может, и осталась пара мест, где он мог бы произрастать, но я не уверена, что его вообще кто-то выращивает.

– Ага, – соглашаюсь я и присаживаюсь за стол напротив неё.

– Трэй, – внезапно серьёзным голосом произносит Раварата. – Я хочу, чтоб ты знал: я никогда никому не расскажу, что ты здесь делаешь.

От её непривычно серьёзного тона по моей спине пробегают мурашки.

– Я надеюсь, Раварта. Ты ведь знаешь, для чего я это делаю.

– Я знаю. Но ты должен не надеяться, а верить мне.

– Я верю, – выдавливаю я. Хотя в глубине души я не верю, что хоть кто-то в этом мире вообще может заслуживать доверия.

– И чтобы тебя убедить, я должна тебе кое-что рассказать.

– И что же? – я перестаю есть, и моё тело превращается в сгусток напряжения.

– Мой брат занимается тем же самым, что и ты.

Какое-то время я ошеломленно смотрю на неё.

– Ты серьёзно?

– Да. И временами я даже ему немного помогаю, вернее им.

– Им?! Кому им?

– Сегодня у нас что?

– Понедельник, – медленно произношу я, подозрительно глядя на Раварту.

– Ага, так, вторник… среда, второй посев, – глядя в окно, она перебирает дни недели.

– В четверг! – наконец говорит она, чуть вскидывая брови.

– Что в четверг? – спрашиваю я.

– В четверг я тебя кое-куда отведу и познакомлю с братом и остальными сподвижниками.

– Сподвижниками? – переспрашиваю я.

– Да…

Мои внутренности сжимаются. Мне не очень нравится идея куда-то идти и с кем-то знакомиться, но отчего-то я верю Раварте. Возможно, это даже нужно мне.

– Трэй, только один вопрос…

– Да?

– Откуда ростки?

– Догадайся, – возможно, из-за нервного напряжения, а может, в качестве психологической защиты во мне неожиданно просыпается желание поиграть в интригана.

– Только не говори мне, что ты их достал в Корпорации, – тихим и серьезным голосом произносит Раварта.

– Тепло, но ещё не горячо.

– Как ты это сделал?! – выпаливает она.

– Сделал что? – с хитрой улыбкой я смотрю на неё. Я знаю, что она догадалась, откуда семена, но мне хочется немного потешить своё тщеславие. Я не в состоянии остановиться, хотя обычно мне не свойственно подобное поведение.

– Пробрался в НИВПР.

– Это было непросто, но я это сделал.

– Охренеть! – она откидывается на спинку стула. – Ты крутой! Значит, вот о ком все говорят в наших кругах…

– Что?! – тут уже я не выдерживаю и подаюсь вперёд, наклонившись к ней. – Что значит «говорят в ваших кругах»?!

– В четверг всё узнаешь… Трэй, ты даже не представляешь, как я потрясена…

Меня мутит. Пудинга больше не хочется. Остаётся меньше пятнадцати минут до работы. Теперь я хоть и небольшой, но всё же начальник. Опаздывать не стоит. Надо вылетать.

Мы прощаемся на площадке, я целую Раварту, и она остаётся одна. Сегодня она уедет к брату до четверга. В сознании раскручивается тайфун мыслей. Образы сменяются на внутреннем экране мышления быстрее, чем кадры на старинной кинематографической ленте. Завтра мы с ней не увидимся и в среду тоже. Не представляю, как я проживу эти два дня без неё, да ещё и раздираемый когтями любопытства. Зачем она так надо мной издевается? На работу идти не хочется. Агафия, Тод, Блэйн и даже Джесс, заведующая лабораторными исследованиями, почти со мной не говорят с тех пор, как меня назначили начальником лаборатории.

Я всех раздражаю своей молодостью и некомпетентностью. Во всяком случае, мне так кажется. Пош сказал, что совсем скоро начинаем новый проект и руководить им буду полностью я. Ума не приложу, как я смогу указывать Агафии или Тоду, что им делать. Но я должен, потому что тогда у меня получится делать вид, что ничего не поменялось в моей жизни. Мне нужна эта работа.

Я поднимаюсь на свой этаж. Двери лифта распахиваются. Рядом с ними стоит Кристини. Её руки сложены на груди поверх салатового платья. Губы недовольно сжаты в плотный узел.

– Привет, Трэй.

– Привет, – удивлённо произношу я.

Плохой сигнал. Она не назвала меня утёночком. Зачем она так рано явилась на наш этаж?

– И где ты пропадаешь?

– Как видишь, на работе…

– Я не слепая… я про то, что ты мне не ответил ни на одно сообщение за последние три дня…

– Эм… давай не здесь, – предлагаю я, заметив, что по коридору к нам приближается Пош.

– Кристини, доброе утро. Доброе утро, Трэй, – он расплывается в улыбке.

Мне кажется, что он сегодня так же пьян, как и на том обеде в доме матери Кристини.

– Здравствуйте, мистер Пош, – говорю я. Кристини торопливо кивает мне и тут же натягивает маску улыбки.

– Трэй, как закончите разговор с мисс Инваритте, зайдите ко мне. Прошу меня извинить, дорогая, – кокетливо бросает он Кристини.

Таким Поша я еще ни разу не видел.

– Они хотят пожениться с мамой, тайно, – внезапно шипит Кристини. Ей явно не по душе эта идея.

– Да? – очередной сюрприз. Хотя после того обеда это вовсе не сюрприз.

– Да! Старичьё! Не сидится им на месте, – выпаливает она. – Так о чём я… ах да, так почему ты мне не отвечал? – словно вдруг опомнившись, возвращается она к нашей беседе.

– Ну они ещё не так стары…

– Трэй! Не увиливай! Где ты пропадаешь?

– Да я был дома. Навещал мать и сестру.

Я так и не сумел за всё это время порвать с ней. Возможно, сейчас настал этот момент. Вывалю всё как есть, пусть неприятно, зато честно.

– Я… – я уже собираюсь заговорить о расставании, но в этот момент коммуникатор Кристини резко пищит.

– Да, мистер Плантикс, – быстро отвечает она. – Поняла. Хорошо, сейчас подойду.

– Я не знаю, что у тебя там происходит, но мне твоё состояние не нравится, – сердито произносит Кристини. – Может, это потому, что ты теперь считаешь себя начальником или по каким-то другим причинам… мне казалось, у нас всё уже серьёзно…

– Эм, Кристини, – мычу я.

– Не перебивай! Если надумаешь, можем вместе сходить в пятницу в музей визуальных искусств.

– Хорошо, можно подумать об этом, – уже более уверенно говорю я, взяв себя в руки.

– Подумай.

Она вызывает лифт. Я стою возле неё как отчитанный ребёнок. Она высокомерно задирает подбородок, словно что-то высматривая в тёмной полоске между металлическими створками. Я дожидаюсь, пока она скроется за ними, и выдыхаю.

«Ты не должен себя корить. Ты не должен себя корить», – повторяю я про себя, направляясь в кабинет Фредерика Поша.

Я был так близок к тому, чтобы во всём сознаться, но момент оказался неподходящим. Может, Кристини сама поймёт, что я её не люблю, и оставит меня. Как вообще я могу её любить, если мы толком даже не говорили с ней ни о чём личном, не гуляли и не проводили беспечные часы за разговорами. Я всего лишь её игрушка, аксессуар. Нельзя любить аксессуар. Во всяком случае, не в моём мире.

Я вспоминаю Раварту, и приятное тепло заполняет меня от кончиков пальцев ног до макушки. Это позволяет отвлечься от утомительной беседы с Кристини. Входя в кабинет Поша, я ожидаю получить стопку поручений и планов будущего проекта. Вместо этого он предлагает мне присесть за стол и наливает немного виски. Откуда у него здесь виски? В Корпорации плохо к этому относятся, очень плохо. Но вспомнив, кто его будущая жена, я понимаю, как наивны мои размышления.

– Трэй, за семью! – произносит он, не сводя с меня глаз.

– Ээ, я вообще-то на работе, мистер Пош…

– Да перестань, от двух глотков ничего не будет.

Мы чокаемся, и я отпиваю немного. Виски обжигает язык и разогревает гортань. Всё кажется нелепым, как в очередном смешном сне.

– Трэй, я бы хотел тебя попросить пока хранить в секрете наши… хм, – он замолкает, подбирая нужные слова, – наши с миссис Инваритте отношения.

– Это не моё дело, мистер Пош, – буркаю я. – Личная жизнь – это дело…

– Вот и отлично. Давай ещё по бокальчику. Я рад, что ты смышлёный. Неспроста ты теперь начальник, – бодро, почти весело выговаривает Пош.

Мой бокал заполняется почти доверху. Я отхлёбываю пару глотков. Напиток жжёт нёбо. Мне хочется чихнуть, но я сдерживаюсь.

– Я могу идти? – спрашиваю я, когда бокал Поша почти пустеет.

– Да, конечно. Скоро будет новый план, – он улыбается, и я встаю.

Когда я выхожу из кабинета, в голове проносится мысль: а чего это он так рад? Чем же его так зацепила Инваритте? Неужто она так отжигает в постели, что он не может опомниться от любви, или дело всё-таки в её положении?

Я иду в лабораторию. Я должен играть роль начальника, как бы неприятно это ни было для меня самого. Жажды власти я за собой не замечал. В лабораторном зале все уже на местах.

– Доброе утро, коллеги, – произношу я. – Я от Поша, у нас скоро намечается большой план новых работ.

Тод недобро сверкает глазами и молчит. Остальные тихо здороваются и возвращаются к своей работе.

Последующие несколько часов я усиленно помогаю Агафии досчитать данные по новым протоколам исследований. Агафия видит, что я не зазнался и работаю, как и всегда, советуясь с ней и прислушиваясь к её мнению. Она смягчается и даже начинает шутить. Я рад, что не испортил с ней отношения. Тод кажется мне здоровым дикарём, мне плевать на его мнение. Я даже готов его уволить, если будет мешать. Теперь я могу это сделать. Тем более что Пош теперь вряд ли стает спорить с моим решением. Эта мысль растекается тёплым мёдом по всем моим жилам, и я еле заметно улыбаюсь сам себе змеиной улыбкой. Так, наверное, поступать нельзя, но никто ведь не запретит мне об этом думать.

День утекает быстро, как вода сквозь пальцы. Вторник и среда проносятся в моих бесконечных раздумьях о Раварте и о её словах насчёт брата и каких-то сподвижников. Я пишу ей, она отвечает, что скучает. Мне хочется её обнять и быть рядом с ней везде, но я себя одёргиваю. Нельзя выглядеть тряпкой или, напротив, быть слишком настойчивым. Это раздражает. Я строчу очередное сообщение, но стираю его, потому что оно лишнее.

Наконец, наступает вечер четверга, я ухожу из лаборатории чуть раньше, быть может, всего на полчаса, но внутри меня всего корёжит. Раварта уже в доме и ждёт меня.

Когда я спускаюсь вниз, вижу, что в холле рядом с лифтом охранники столпились вокруг кого-то. Выйдя за периметр пропускных турникетов, я замечаю кучкующихся людей в форме. И тут меня прошибает, когда в центре я узнаю тот жехолодный взгляд человека в серой рубашке, того самого, который шёл за мной по аллее. Что он здесь делает? Я быстро отворачиваюсь и иду дальше.

– До свидания, мистер Коулман, – кидает мне вслед один из охранников.

– До свидания, – едва оборачиваясь, говорю я.

Что ему здесь нужно? Не обо мне ли он вынюхивает? Какое-то время я прокручиваю эти мысли, словно кинопленку, но затем вспоминаю о встрече с Равартой и на время забываю обо всём остальном.

– Привет, Брусничка.

– Привет, дорогой, ты готов?

Я целую её прямо у дома и беру за руку. Она вызывает такси. Серебристые колёса проминают выстилку дороги с противоположной стороны дома. Мы забираемся на заднее сиденье. Приключения начинаются.

В десятом периметре Раварта просит остановить машину у невысокого, недавно отремонтированного дома. Видно, что ему немало лет, но он в хорошем состоянии. Мы проходим через арку во внутренний двор. Затем ещё несколько сквозных дворов-близнецов. Если не знать карту, то можно запросто спутать один с другим. Чувствую, как ускоряется пульс. Приказываю себе успокоиться.

В левом углу бетонной стены дома, образующего сторону последнего прямоугольного глухого двора, находится дверь с козырьком. Раварта нажимает кнопку видеосвязи, через минуту раздаётся щелчок, и она резко тянет ручку на себя. Мы спускаемся по лестнице вниз, в цокольное помещение. Свет тусклый, от желтоватой лампы под бетонным потолком, но его достаточно, чтобы видеть ступени. Раварта идёт первой.

– Не волнуйся, – говорит мне она. – Я всё сама скажу, если надо.

От её слов я начинаю волноваться ещё больше. На Раварте чёрные длинные шорты, серая футболка и тёмный жакет. Густые волосы убраны в пучок простой резинкой, но даже она не способна удержать столь пышную копну. Силам упругости резинки приходится усиленно трудиться. Раварта движется уверенно, так, словно бывает здесь почти каждый день. Может, здесь и живёт её брат? Внизу обнаруживается еще одна дверь. Ее нам открывает человек лет пятидесяти. На голове у него повязана сиренево-синяя бандана с какими-то мелкими белыми рисунками. Тёмно-серая футболка обтягивает поджарые рёбра. Возможно, он был когда-то спортсменом.

– Привет, Гора! – бодро здоровается Раварта. Её голос слегка дрожит, если бы за последние недели я не проводил с ней так много времени, то даже не заметил бы этого.

– Привет, дорогая, – мужчина по-отцовски обнимает Раварту. Ни он, ни она слово меня не замечают. Внутренний голос приказывает мне оттолкнуть его от неё, но я его останавливаю.

– Я сегодня с ним, я говорила тебе о нём, помнишь…

Она что-то шепчет мужчине, его слегка блёклые сероватые глаза бегают из стороны в сторону, будто в поисках смысла где-то извне. Наконец, он кивает, разворачивается ко мне и протягивает руку.

– Горан.

– Трэй.

– Добро пожаловать, Трэй, – произнося это, он вновь поворачивается к Раварте и, аккуратно ухватив ее за плечо, увлекает в просторное светлое помещение, отделанное сверху донизу бежевой квадратной плиткой. Плитки повсюду, даже на потолке. Яркие круглые лампы заливают потолок приятным светом. Он не такой, как в моей квартире или в помещениях Корпорации. Этот свет напоминает усиленное пламя свечи. Я помню похожий свет в окнах старых домов деревянного посёлка на самой окраине. Мы проходим всё помещение насквозь и заходим в длинный коридор. Сырость обдаёт нос, рот и уши.

Здесь лампы не такие яркие, их немного, некоторые пугливо мигают. Я продолжаю идти за Равартой и Гораном. Они о чём-то тихо переговариваются. Я не вмешиваюсь в их беседу, лишь кручу головой по сторонам. Я и не знал, что под зданиями бывают такие длинные коридоры, целые катакомбы. Коридор с виду узкий, но в нём могут идти три человека в ряд. Кое-где в стене попадаются прямоугольные ниши, заваленные какими-то мотками с проводами и прочим хламом.

Становится прохладнее. Кожа рук покрывается пупырышками. Дойдя до конца коридора, Горан стучит сначала два раза с маленьким интервалом, потом ещё два с интервалом чуть больше и ещё раз, через несколько секунд. Дверь со скрипом открывается внутрь, за ней обнаруживается темнокожий парень моего возраста со смоляными чёрными вьющимися волосами. Он широко улыбается. На нём тёмно-синяя рубашка поло со светлым воротником, который врезается в блестящую шею.

– Абиг, привет. Я сегодня не одна, – Раварта поворачивается в мою сторону и, улыбаясь, взглядом подзывает меня к двери.

– Да, я вижу, – он хлопает её по плечу в то время, когда Горан проскальзывает мимо него дальше в помещение. – Я Абиг, а ты, должно быть, Трэй.

– Да, я Трэй. Рад…

Мы жмём друг другу руки. Абиг улыбается и дёргает мою ладонь чуть сильнее, чем следует. Но есть что-то обаятельное в этом парне. Во всяком случае, он более заинтересованно смотрит на меня, чем Горан. Мы проходим внутрь длинного помещения, вдоль которого в ряд расставлено семь прямоугольных столов. Поверхность каждого из них даже в чуть приглушённом свете отсвечивает серебристостью металла. Два ближайших к нам стола пусты. Следующие завалены какими-то мешками, коробками, инвентарём для сада. Справа от входа длинная стойка с вешалками для одежды. Почти все они заполнены жилетами, футболками, брюками и шортами. Зачем здесь столько разной одежды?

Приглядевшись, я вижу, что в дальнем конце помещения столпилась масса людей, больше тридцати человек. Они о чём-то перешёптываются. Если бы в комнате не было света, я мог бы их не заметить. Абиг щёлкает выключателем, и в помещении становится светлее. Разговоры прерываются. Головы поворачиваются в нашу сторону. Раварта уверенно шагает в конец помещения. Абиг стоит рядом и смотрит на меня, не переставая улыбаться. Через минуту толпа, гудя, словно рой мух, выдвигается в нашу сторону. Мне немного не по себе. Сердце ёкает. Судя по реакции Абига, он знает что-то про меня, возможно, эти люди – тоже. Что они хотят мне сказать? Зачем они вообще идут сюда? Не работает ли кто-то из них на экологическую полицию?

Первые люди из толпы подходят ближе, и я сперва думаю, что мне мерещится, но потом понимаю, что не ошибся. На меня идёт здоровяк Тод, тот самый, что работает со мной в лаборатории. Раварта ведёт его под руку. Она смотрит то на него, то на меня. Тод выглядит усталым, но от этого не менее устрашающе неприветливым. Что мне ему сказать? Как мне себя вести? Я теперь его начальник, но стоит ли здесь вообще говорить об этом?

– Как я недавно выяснила, вы знакомы друг с другом, – говорит Раварта, подводя Тода ближе ко мне. – Это мой брат Тод. Я тебе о нём рассказывала, Трэй.

– Ээ, неожиданно, – произношу я с нескрываемым ошеломлением.

– Поздоровайтесь, – кокетничает Раварта.

– Да виделись уже сегодня, – буркает Тод и отворачивает в сторону измазанный чем-то тёмным подбородок. Его скулы напряжены, видно, что ему не по себе. Его здоровенное тело облачено в тёмно-синий комбинезон на лямках с бежевыми полосками по бокам. Рукава клетчатой рубашки явно коротки для его слишком длинных рук. Я успеваю заметить, что почти все остальные также одеты в комбинезоны похожей расцветки.

– Я рада представить вам Трэя, который не боится делать то, что делаем и мы, – внезапно громко произносит Раварта, разворачиваясь к толпе. Её голос звучит неожиданно сильно, словно рядом со мной ударили в колокол. Люди в толпе начинают перешёптываться. Шепот переходит в гул, сменяющийся аплодисментами. Мне хочется придушить Раварту. Она знала, что я работаю с Тодом, но ничего не сказала! Сперва я воспринимаю это как подлость, но затем отключаю эти мысли.

– Трэй, а правда, что вы достали семена из Института? – спрашивает седовласая женщина лет шестидесяти, выдвинувшаяся вперёд.

Я стою в растерянности. Карты раскрыты, таить больше нечего. Раварта не сдержала своё слово, она всё рассказала. Недаром говорят: если знают двое – знают все.

– Да, это так, – наконец выдавливаю я. – Но это была необходимость. Я не хотел воровать. Я только…

– Вы всё правильно сделали, – перебивает меня седая женщина. Она бьёт кулаком по воздуху, из собранных в пучок волос выбивается прядь. – Вам не нужно здесь оправдываться. Вы взяли то, что принадлежит всем.

Пребывая в недоумении, я ловлю взгляд Раварты. Её глаза горят. Она улыбается, но это не улыбка, а оскал хищницы.

– Я тоже так думаю, – наконец произношу я. Не знаю, зачем я это сказал, но это единственное, что пришло на ум. Толпа начинает аплодировать. Некоторые подходят и жмут мне руку.

Тод вертит головой. Его взгляд мечется по лицам, затем возвращается к Раварте. Она толкает Тода локтем, и он с неохотой протягивает мне руку, подойдя следом за плотным мужчиной с бородкой. Наши взгляды встречаются, без слов ясно, что нам обоим не по себе.

Седовласая женщина берёт меня под руку и увлекает вглубь комнаты. Мы проходим через толпу, люди спешно расступаются, освобождая нам дорогу.

– Меня зовут Нори. Я отвечаю за бережное хранение семян, – представляется она. Здесь у нас идёт основная работа, – поясняет она, проводя меня вдоль одного из столов. – На столах мы сортируем семена, ростки, запаковываем инвентарь для работ.

Чем больше я её слушаю, тем больше понимаю, что меня привели в подпольный цех, где занимаются подготовкой к незаконному выращиванию овощей и фруктов в больших масштабах. Мои несколько кустиков помидоров просто ничто в сравнении с тем, что делается здесь. С одной стороны, внутри растекается облегчение – я не один такой, с другой – мне становится не по себе от мысли об экологической полиции. Как все эти люди не боятся? Давно ли они этим занимаются? И главное –какую роль здесь играют Тод и Раварта? Вопросы рвутся наружу, долбясь в свод черепной коробки.

Когда Нори заканчивает вводить меня в курс дела, я замечаю, что все вновь вернулись к своей работе. Некоторые изредка поглядывают на меня. В основном здесь работают молодые мужчины. Есть несколько женщин средних лет. Ещё я заприметил молодую парочку. Их выдаёт чрезмерная увлечённость друг другом. Они словно делают одно дело в четыре руки. Она подаёт, а он тут же принимает и упаковывает.

– Вообще-то у нас есть обряд посвящения в восстановители плодородия, – чуть смягчённым голосом говорит Тод.

– Да? – спрашиваю я.

– Ага.

– Хм, а кто вам сказал, что я собираюсь куда-то вступать или посвящаться во что-либо? – колко замечаю я.

Тод смотрит на меня растерянно, затем недовольно хмурится и косится на приближающуюся к нам Раварту.

– Трэй, ты уже один из нас, тебе не надо посвящаться, – подойдя ближе, она произносит это спокойно и уверенно. – Ведь он уже вырастил свои первые ростки, – обращается она к Тоду.

– Эм, да, верно. Раз ты уже вырастил… эм, вырастить – значит пройти посвящение.

– Раварта, но я не собирался…

– Трэй, я всё знаю, но если ты считаешь, что справишься сам, ты слишком самонадеянный. Эти люди умеют много, гораздо больше, чем ты думаешь.

Я ей верю, хотя и не хочется доверять ей после того, как она не рассказала мне про Тода. Внутри вскипает недовольство, я чувствую, что меня словно хотят к чему-то принудить.

– Раварта, и давно ты узнала, что я работаю с Тодом? – я решаю пойти в наступление.

– Эм, относительно недавно. Может, недели две назад, – спокойно отвечает она и переводит взгляд на брата.

– А ты почему мне ничего не сказал? – перекидываюсь я на Тода.

– Хм, но ты и не спрашивал. К тому же я не был до конца уверен….

– Знаете, я и сам как-нибудь справлюсь, мне не нужно ваше посвящение, – внезапно выпаливаю я. Моё самолюбие задето. Мне не хочется быть игрушкой в чьих-то руках. Кристини было достаточно. Я разворачиваюсь и иду к двери. Навстречу мне следует опечаленный Абиг.

– Скоро Корпорация запустит одну опасную технологию, Трэй, над которой трудишься ты, и нам всем крышка, – внезапно выкрикивает Тод.

– Что за технология? – оборачиваюсь я, дойдя почти до самой двери.

– Я не могу тебя посвящать в такие вещи, если ты не посвящён в восстановители.

На несколько секунд в помещении застывает всё. Моё дыхание замирает в вакууме. Ватная тишина сдавливает уши. Я слышу лишь, как колотится сердце.

– Какой толк мне к вам присоединяться, если нам всё равно крышка? – прерываю я тишину.

– У нас есть оружие и силы, – говорит Тод. Ему явно не по себе так со мной разговаривать, но для чего-то я действительно нужен восстановителям. Иначе он бы так не старался.

– Орууужие? – не веря своим ушам, произношу я.

– Да, – коротко огрызается Тод.

– Вы что, собираетесь воевать с… Корпорацией? – не без испуга спрашиваю я.

– Это Корпорация с нами воюет, – вдруг раздаётся голос Нори. Он звучит сердито, но воодушевляще. – Это Корпорация устраивает геноцид граждан собственной страны! Неужели ты готов смотреть на то, как стенки нашей клетки сводят всё ближе? Они нас хотят сковать, воткнуть железные прутья в каждую руку и ногу! А потом шевелить этими прутьями так, как им захочется. Нельзя допустить, чтобы они сломили всех нас! Когда-то в Аридафии была настоящая демократия, люди решали свою судьбу и судьбу страны, а не кучка алчных глупцов.

Я стою в растерянности. Многое из того, что сейчас говорит эта пожилая женщина, разрывает меня изнутри разрядами страха. Если она права, то дело идёт к гражданской войне. Дед говорил, что это самые страшные войны, которые когда-либо случались на Земле. Брат убивал брат, отец сына, а дочь свою мать. По телу пробегает волна нервной дрожи, затем ещё одна. Кончики пальцев начинают легонько стучать по воздуху, словно по клавишам невидимого рояля. Во рту пересохло.

У меня есть выбор. Либо остаться одному с непонятными шансами на успех, либо примкнуть к людям, которые знают, как и что делать с семенами. Но они же могут втянуть меня в беду. Зачем я всё это затеял? – спрашиваю я себя. Затем, чтобы помочь Никсе. Не наврежу ли я ей и маме, если примкну к восстановителям? А если я не справлюсь с рассадой? Если не смогу вырастить нормальный урожай? Только сегодня я всерьёз вдруг засомневался в реальном успехе своей затеи. Слишком сложный выбор. Во лбу всё словно кипит, мозг готовит решение.

– Хорошо, – наконец говорю я. – Что вам нужно от меня?

– Семена. Они самые чистые из тех, о которых нам известно, – вновь говорит Нори, но уже более мягким, успокаивающим голосом. – Трэй, пожалуйста, давай сделаем это вместе. У тебя ведь совсем немного опыта. Мы научим тебя, как получить урожай и собрать семена на следующий год.

Есть что-то притягательное, материнское в её лице. Оно кажется мне добрым и светлым. Я осознаю, что знаю о выращивании урожая совсем немного. В помощь мне только библиотека. Практических навыков почти нет. В конце концов, я затеял это не ради своего самолюбия, а ради Никсы. Возможно, у этих людей уже есть плоды, свободные от вредных аллергенных белков. Раварта смотрит на меня умоляющим взглядом. Выбор за мной.

– Хорошо, – произношу я. – Но с одним условием. Вы отдадите мне часть чистого урожая в этом году.

– Годится, – произносит Тод.

– Хорошо, – подтверждает Нори.

– Что я должен делать? – всё ещё пребывая в смятении, спрашиваю я.

– Учиться быть восстановителем, – произносит повеселевшая Раварта. – Добро пожаловать к нам, в лагерь плодородия!

Я провожу ещё около часа, прогуливаясь между столами и внимательно наблюдая за работающими восстановителями. Каждый чётко знает, что делать. Раварта примкнула к Нори и помогает ей разбирать семена. Ко мне подходит Тод, и по его виду я понимаю, что он настроен заговорить.

– Да? – спрашиваю я.

– Я тебе должен кое-что сказать.

– И что же?

– Не ожидал. Приятно удивлён… И… – он делает вид, что почёсывает плечо, морщит лицо и продолжает: – И прости за тот случай, когда нарочно задел… был очень зол… Я не знал, что ты хороший парень.

Моё сознание на мгновенье возвращается в тот вечер. В висках начинает стучать от злости и обиды. Но я осознаю, что это нужно отпустить и утопить в прошлом.

– Считай, что ты прощён. Твоя сестра компенсировала мне всё сполна, – подзадориваю я, подмигивая.

Я вижу, как глаза Тода расширяются, он поворачивает голову в сторону стола Раварты и ловит её укоризненный взгляд.

– Об этом потом, – вдруг заключает он. – Я должен ещё кое-что сказать. Все мужчины младше сорока проходят боевую подготовку. Это не прихоть, а необходимость. Нужно уметь скрываться от экологической полиции и в случае чего постоять за себя.

Для меня это всё звучит неожиданно, но подскочивший от слов Тода адреналин в крови заставляет меня на секунду ощутить себя секретным агентом.

– Хорошо, – произношу я с неожиданной для самого себя уверенностью.

– Тренировки начнутся в субботу, – спокойно произносит Тод. – Но предупреждаю, что легко не будет. Это не крыс резать.

– Я не… – мне хочется сказать, что я их почти не режу, лишь помогаю Агафии, но решаю, что нет смысла оправдываться. У меня будет время ему дать отпор на работе с внутренней ухмылкой думаю я. Дед говорил, что мстить кому бы то ни было глупо, но пока в моём сознании Тод не входит в эти «кому бы то ни было».

Из здания мы выходим вдвоём с Равартой. На улице почти стемнело. Город наполняется тихим звоном ламп дежурного света, гудением пролетающих полицейских аппаратов, редким плавным жужжанием моторов автомобилей. Она спокойно идет через двор, молча глядя перед собой. Внутри меня ещё плещется разогретая смесь из обиды на Раварту и злости на Тода.

– Может, объяснишься! – наконец не выдерживаю я.

Она медленно поворачивает голову и с лёгким умиротворённым удивлением, как кошка, которой не дали дополнительную порцию корма, смотрит на меня.

– О чём именно ты хотел бы поговорить?

«Она определённо издевается», – думаю я. Смесь из обиды и гнева начинает закипать внутри меня.

– Ты знаешь о чём! – ору я.

– Нет, не знаю! – отвечает она мне криком.

– Не придуривайся!

– Давай ещё поорём на весь город!

Мне словно стукнули по голове подушкой. Меня осеняет, что я только что мог нас выдать, прямо здесь, на улице. Хотя я ещё не произнёс ничего конкретного, разговор вполне мог перетечь в очень даже предметное русло.

– И вообще, не повышай на меня голос, – обиженно добавляет она через несколько секунд.

Возможно, надо бы перед ней извиниться и признать, что зря раскричался, но я молчу. Я ещё слишком зол, чтобы так вот запросто перевести себя в режим хладнокровного спокойствия. Мы всю дорогу молчим. Я следую за Равартой нога в ногу. Видно, что она хорошо ориентируется в городе. Разумная часть меня постепенно берёт верх над эмоциональным животным мозгом. Я начинаю анализировать Раварту и удивляюсь тому, как мало мне о ней известно. Давно она с лагерем восстановителей? Чем она там занимается? Что ещё она рассказала Тоду и другим восстановителям? В голове копошится новый ворох вопросов. Мы ловим ночное такси в седьмом периметре, у здания круглосуточного ресторана «Восемнадцать неонов» и мчимся к нашему дому.

– Извини, я немного погорячился, – признаюсь я в лифте. – Не хотел на тебя кричать.

– Ничего страшного, я привыкла.

– Что ты имеешь в виду? – мои брови хмуро съезжаются вместе.

– Да… не важно… сложное детство… Как насчёт того, чтобы зайти сегодня ко мне?

– Эм, да, конечно, пошли, – я пожимаю плечами – внешне небрежно, но внутри зреет очередной вопрос: это новая степень доверия? Она раньше никогда не звала к себе домой, а я особо не напрашивался. Или она хочет чем-то ещё со мной поделиться?

Мы входим в квартиру, которая почти зеркально отображает планировку моей. Только здесь вместо исследовательской должен быть просторный рабочий кабинет. Я видел похожие планировки у одного из приятелей по колледжу, когда мы вместе готовили у него дома курсовую работу. В квартире Раварты чисто и аккуратно, но почти нет вещей, видно, что она здесь нечастый гость.

– Теперь ты, надеюсь, можешь мне всё объяснить? – спокойно, но настойчиво говорю я, проходя на кухню.

– Что именно? Спрашивай.

– Ты же пообещала, что никому не расскажешь, чем я занимаюсь дома…

– Я же тебе сказала, что кое с кем познакомлю, думала, ты всё поймёшь и обрадуешься… Они же твои единомышленники… Мы все твои единомышленники, – её синие глаза словно занимают всё мое поле зрения. Я смотрю на Раварту и чувствую, что вновь пьянею от её обаяния. Что она со мной делает? Мне кажется, что рядом с ней я перестаю адекватно воспринимать реальность.

– Хорошо, допустим, они делают то же самое, – продолжаю я чуть менее уверенно, – но они могут рассказать случайно…

– Кому, Трэй? Полиции? Службе безопасности? И сдать себя самих с потрохами?

– Ну да… хотя кто знает, какие намерения у Тода…

– Прекрати, – строго отсекает Раварта. На её лице вычерчиваются геометрические линии суровости. – Тод мой брат. Я не буду оправдывать его. Он не ангел, у него тяжёлый характер, но он не предатель. Если он захочет предать тебя, он предаст и меня, а ещё… он предаст всё наше дело. Но Тод скорее умрёт, чем кому-то что-то расскажет.

– Хорошо, – произношу я, ошеломлённый её речью, твёрдой и вдохновляющей.

– И вообще, одним из правил членства в восстановлении является привлечение единомышленников в лагерь.

– И поэтому ты притащила меня? – с иронией в голосе спрашиваю я.

– А ты не рад? Ты же хочешь помочь сестре, так?

– Допустим.

– Так вот ты сам не сможешь выжать из семян столько, сколько сможет, к примеру, Нори.

– Вы хотите ещё и семена у меня забрать? – смеюсь я и слегка толкаю насупившуюся Раварту в плечо.

– Я думала, ты хотел их сам отдать… или хотя бы часть… Мы правда…

Я тянусь к ней и целую.

– Трэй, – она отстраняется от меня. Видно, что ей нужно ещё что-то сказать, и я не мешаю ей. – Нам нужны люди, молодые, добрые и целеустремлённые, такие как ты. И ещё ты нужен мне.

Прикусив нижнюю губу, она сводит брови домиком, умоляюще глядя на меня. Я не в силах сопротивляться этому колдовству.

– Да отдам я вам семена, – произношу я нарочно небрежным тоном. Мои губы тянутся к ней. Лицо Раварты расслабляется, и жаркий поцелуй подкрепляет мои намерения. Мы проходим в спальню, я аккуратно обхватываю талию Раварты. От стены напротив окна сочится зеленоватый свет аквариума. Внутри распласталось что-то вытянутое. Живое.

– Что это? – спрашиваю я, выдвинувшись к аквариуму.

– Это Леопольд.

На небольшом бревне лежит миниатюрный дракон с заострённым загривком. Чешуйчатый рельеф блестящей кожи выдаёт его принадлежность к пресмыкающимся.

– Это ведь игуана, так?

– Ага, – произносит она, и юбка слетает с её стройных бёдер. Я кидаю последний взгляд на дракона, перед тем как вернуться к возлюбленной. Глаза Леопольда чуть прикрыты и выражают надменное презрение ко мне и ко всему вокруг. Отгоняю от себя этот образ и спешу к Раварте. Ночь обещает быть полной дивных ощущений.

Оранжевый сноп света пробивается сквозь веки. Я чувствую рядом с рукой горячее тело Раварты. Она ещё дремлет. У неё нет столика с часами. Я сползаю с кровати и лезу в карман брюк за коммуникатором. На часах 6:38. Подхожу к аквариуму со спящим Леопольдом, потом возвращаюсь обратно в постель и нежно провожу пальцем по плечу Раварты, аккуратно спускаясь к талии и бёдрам. Она спит. Мне хочется, чтобы мы были вместе всегда, но что-то внутри меня говорит, что нам могут помешать жить вместе. И тут меня внезапно осеняет. Я же ведь ничего не рассказывал Раварте о Кристини. Вот один из камней преткновения. Остаток утра я лежу и думаю, как аккуратно сообщить Раварте о том, что я ещё окончательно не порвал с Кристини.

Когда она просыпается, мы вместе идём в душ, затем на кухню.

– Откуда у тебя игуана? – завожу я разговор, пока она возится с готовкой.

– Купила у знакомой из зоопарка. Есть любители, которые держат животных дома. Леопольд тогда повредил себе бок. Его прокусил варан. Я взяла выходить, да так и оставила себе.

– А откуда ты знаешь сотрудников зоопарка, – продолжаю я удовлетворять своё любопытство.

– А, Марту… она тоже в восстановителях… Кстати, игуана настоящая, негибридная… абсолютно природная…

– Интересно… И много кто ещё в восстановителях?

– Да… Я поняла, ты хочешь узнать, кто ещё из Корпорации работает с нами, – произнося это, она звонко стукает металлической ложкой по дну моей тарелки, накладывая горячую овсяную кашу, неестественно густую и крахмалистую.

– Да, хочу. Я ведь вправе знать, кто со мной по одну сторону баррикады, – подчёркнуто спокойно говорю я.

– У нас достаточно людей отовсюду. Из Корпорации есть ещё несколько человек… С двоими знакома лично, Тод знает даже кого-то из начальников отдела.

– Даже так? – удивляюсь я.

– Конечно! А ты думал, что один в такой ситуации? У многих родственники мучаются от аллергии. Люди и рады бы уйти из Корпорации, но эти сволочи захватили все рынки…

Она говорит это настолько искренне, что эта проблема начинает казаться мне и правда вселенски важной. А ведь раньше я так глубоко никогда не задумывался над тем, что творится в Аридафии. Слишком сильно мой мозг был сдавлен под прессом учёбы и работы.

– Понятно, – говорю я.

Смотрю в окно. Отсюда хорошо просматривается ДНК. Лучи солнца золотистыми бликами причудливо отражаются на звеньях кольца, венчающего башню Корпорации. Самое время признаться Раварте в моих отношениях с Кристини.

– Послушай, – робко начинаю я, когда она садится напротив и запускает ложку в тарелку. – Я тебе должен кое в чём признаться. Эм… в общем, когда мы с тобой начали тесно общаться, у меня была другая…

Раварта широко распахивает глаза. Её рука больше не шевелит ложкой в тарелке с овсянкой. Она молчит. Нужно закончить фразу.

– Вернее, я уже не встречался с ней, хотел порвать, но не успел…

– И что сейчас? Ты с ней порвал? – пальцы её правой руки сжимаются в кулак.

– Не совсем, я избегаю её… С ней непросто порвать… У неё непростая мама… Но я обещаю тебе сделать это в ближайшее время.

– Кто она? – выпаливает Раварта, ударяя кулаком по столу.

– Кристини Инваритте…

– Дочь Альбертине Инваритте? – с удивлением и ужасом в глазах спрашивает Раварта.

– Да.

Я рассказываю всё с самого начала, чтобы скинуть эмоциональный груз с плеч. Раварта слушает. Каша стынет. Видимо, сегодня мы оба останемся без завтрака.

– Послушай, Рав, я не знаю, как тебе это доказать, но ни одна из женщин не интересует меня так, как ты.

– Я верю, – она улыбается, хотя изумление всё ещё читается в каждой мимической мышце её лица.

– Как я тебе уже сказал, наш с Тодом начальник Пош ещё постоянно зудит над ухом насчёт семейных ценностей… Я даже не знаю, как теперь быть.

– Знаешь, – внезапно её голос становится уверенным, – я придумала. Альбертине же входит в шестёрку самых влиятельных людей Корпорации. Мне, конечно, противно это говорить, но сейчас нельзя ничего портить. Тебе лучше подыграть ей.

– Что? – теперь моя очередь с изумлением таращиться на Раварту.

– Разумеется, никаких близких контактов! Максимум поцелуи в щёку! – быстро добавляет она, заметив выражение моего лица.

– Тод сказал, сейчас нам нужно время, чтобы перебросить силы…

– Какие силы?! – я подаюсь вперед, наклонившись над столом.

– Он сам всё расскажет, когда ты принесёшь семена. Он ещё не очень доверяет тебе.

– Отлично! Я ему должен, а он мне нет… А вы хорошо придумали, – заставляете людей стать частью вашей преступной схемы, и никто уже никуда не денется.

– Не смей говорить так! – рявкает Раварта и вскакивает с места. – Разве это преступление! Верхушка «Плазмиды» – вот главные преступники!

– Хорошо-хорошо… успокойся, – я встаю, кладу руку ей на плечо и нежно провожу по нему ладонью.

Боковым зрением вновь замечаю башню ДНК. Надпись PLASMIDA выглядит зловеще. Желудок сжимается в комок.

– Так вот. Придётся подыграть дочурке этой богатейки… Не рви пока с ней… Но и не заигрывай слишком…

Раварта садится обратно за кухонный стол, я следую её примеру.

– Я постараюсь…

– Трэй… – она пристально смотрит на меня.

– Да?

– Прости, что так нужно…

– Я всё понимаю. Главное, что мы с тобой.

– Да…

– Однажды это закончится.

– Обязательно… – Она смотрит на меня, затем переводит взгляд в окно. – Я сегодня уеду, в субботу встретимся здесь же и поедем вместе.

– Ты будешь с восстановителями?

– Не совсем. Вернее да, с другой их частью. Я поеду на окраины, на производственную базу… Туда мы тебя позже свозим.

– А я могу тебя спросить, когда ты уезжала до этого – ты где жила?

– У Тода.

– Я думал, это квартира Тода… она же корпоративная…

– Нет, у Тода квартира неподалёку от лагеря, там, где ты был вчера… Эта квартира – Мэтью, он тоже с восстановителями. Работает в Корпорации, в отделе по испытанию линейного оружия. Он живёт с женой, а ключи отдал мне на время…

– Ясно, – не уверен, что меня удовлетворяют эти ответы. Раварта умеет скрывать секреты. Это я уже заметил. Я даже пока не хочу знать, о каком линейном оружии идёт речь. Я прижимаюсь к её плечу, вдыхая удивительный аромат. Кажется, будто она вся им пропитана. Руки не хотят отпускать её плечи, но пора идти. Я выхожу из её квартиры, иду к себе, переодеваюсь в свежую одежду и безвольно иду на работу.

Каково Раварте знать, что я ещё с другой женщиной? Вероятно, она так сильна и мудра, что может спокойно воспринимать ситуацию. А может, она не так уж сильно любит меня? Да и можно ли называть это словом «любит»? Возможно, у неё просто привязанность, не более того. И тут я осознаю, как сильно я сам втянулся во всё, что связано с Равартой. Неужели я?.. Мне страшно об этом думать. Любить – это страшно. Отец бросил маму, или что там у них произошло, я точно не знаю, но одно верно – они уже никогда не будут вместе. Когда умер мой отчим Дэйв, она потеряла себя всю, словно спустила душу куда-то в глубокий погреб и навсегда заперла там. Любить не страшно, страшно оставаться без того, кто стал для тебя смыслом жизни.

Весь этот и следующий день я готовлю себя к получению новой информации, стараясь не перегружать мозг ничем новым. Иногда в голове всплывают слова Тода о новой разработке. Откуда ему про это знать? Мне хочется у него спросить прямо в лаборатории, но это был бы самый необдуманный поступок в моей и без того наиглупейшей ситуации. Надеюсь, в субботу я получу ответы на все свои вопросы.

Дни пролетают относительно быстро. В субботу с утра я встаю пораньше и разминаюсь, делая комплекс упражнений для разогрева. Тод обещал начать тренировки сегодня, нужно подготовиться. После завтрака я иду в исследовательскую, достаю из ящика стола пакетики с семенами и аккуратно отсыпаю понемногу из каждого на бумагу. Этот микрозапас я оставляю для себя. Большую часть я сегодня передам восстановителям.

Подписав все семена, я прячу их в потайной ящик стола. Экран коммуникатора по строчкам собирает сообщение от Раварты о том, что она уже ждёт внизу у дома. Запихиваю бумажные свёртки с семенами в рюкзак и спешно одеваю ботинки. Дойдя до двери, я вдруг вспоминаю, что хотел взять ещё шорты и футболку для тренировки. Возвращаюсь в комнату и кладу их в основное отделение рюкзака. Кеды утрамбовываю в заднюю полость. Теперь я полностью экипирован.

Глава 10

Выйдя из такси, Раварта резко сворачивает направо и ведёт меня вокруг дома по узким улочкам. Наши фигуры описывают большой круг на карте города и только потом, вернувшись в исходную точку, мы заходим во двор.

– Ты готов сегодня? – спрашивает она на ходу, глядя мне в лицо, не сбавляя темпа.

– Думаю, да…

– Одежду сменную взял? – спрашивает она, когда мы проходим мимо окна, полностью закрытого огромным металлическим листом.

– Ага.

– Отлично! Будет жарко.

Внутренне готовлюсь ко всему. Мы доходим до концевого корпуса того же дома, спускаемся в цоколь, где нас встречает сторож лагеря Плодородия Горан. Он сегодня обнимает нас обоих. Кое-что явно поменялось в его отношении ко мне. Мы проходим сквозь светлое помещение, затем длинный коридор, пока наконец вновь не оказываемся там, где обычно работают восстановители. Сегодня их значительно меньше, но есть и новые лица, совсем молодые парни. Возможно, кто-то из них – мой ровесник или даже младше. Я здороваюсь со всеми. Тод и Нори подходят ко мне. Тод напряжён, как всегда, но старается изобразить приветливость. Нори, напротив, добродушно улыбается. Её глаза излучают заботу.

– Эм, я тут принёс семена, – произношу я, смущенно скривившись, и делаю вид, что полностью сосредоточился на поисках очередного пакетика семян на дне рюкзака.

– Это чудесно. Давай их сюда скорее.

Когда я извлекаю все пакетики, Нори протягивает руки вперёд. Её рот слегка приоткрыт, а лицо выражает благоговение, трепет, удивление и множество других эмоций, которые сливаются в охватившее ее потрясение.

– Тод, давай бинокуляр, скорее.

– Нори, он уже готов.

Тут я замечаю на втором столе прибор, похожий на микроскоп, но чуть крупнее и с другой системой линз. Нори и Тод следуют к нему. Я иду следом. Нори кладёт на столик под линзами сперва несколько семян из одного пакетика, затем из другого. Внимательно разглядывает.

– О Боже, неужели это те самые? – с придыханием произносит она. Вокруг неё собираются другие члены Плодородия.

– Трэй, они прекрасны, – наконец заключает она, отрывая глаз от линзы бинокуляра. – Я не знаю, как тебе это удалось, но это самое чистое, что я когда-либо видела. Думаю, что генетический анализ это только подтвердит.

В этот момент Раварта подскакивает ко мне, обнимает и целует в щёку. Я чувствую на себе недовольный взгляд здоровяка Тода. Нори встаёт со стула, подходит ко мне и тоже обнимает.

– Идите все сюда, – дружелюбно подзывает она остальных членов Плодородия. – Давайте же все обнимемся в этот светлый день.

Тод медленно тащится в нашу сторону, Абиг подскакивает первым и утыкается носом мне в затылок. Через несколько секунд вокруг меня клубок из сплетённых рук. Становится жарко.

– Всё, довольно сантиментов, – отрезает Тод, и все расслабляют объятия. – Пора тренироваться, – произносит он. Толпа рассасывается, Раварта, не переставая улыбаться, смотрит в мою сторону. Я прохожу вперёд.

Тод и ещё трое ребят, которых я в прошлый раз не видел, ведут меня мимо всех столов к самой дальней стене. Там висит бордовое полотнище с надписью «Природа помнит всё». Обернувшись, я бросаю взгляд на Раварту. Она уже стоит рядом с Нори, держа что-то в руках, но при этом не перестаёт смотреть на меня, теперь лишь сдержанно улыбаясь. Я разворачиваюсь и устремляю взгляд вперёд, успев подумать: «А кто у них тут всё-таки главный, Тод, Нори или кто-то ещё?»

Тод отодвигает ткань, и за ней открывается проход в ещё один зал. Из-за отсутствия столов он кажется более просторным, но на самом деле он такой же, как и предыдущий. «Есть ли конец у их логова?» – посещает меня мимолётная мысль. Тод проходит первым, я следом за ним, трое ребят задерживаются позади, задвигая за собой ткань-мембрану.

Вдоль правой стены, чуть дальше от входа, метрах в пяти, стоят высокие металлические шкафы. Узкие двери каждого из них в верхней части изрезаны полосками перфорации. Что бы там ни хранилось внутри, ему нужен свежий воздух. Я думаю, что там семена или что-то такое, но глаза у меня лезут на лоб от удивления, когда Тод открывает тяжелую дверцу. Шкаф забит стволами. Их серебристая поверхность зловеще бликует в свете круглых плоских ламп, придавленных к самому потолку. Тод что-то проверяет в шкафу.

– Эээ, это?.. – я пытаюсь сообразить, что сказать, но слова не собираются в стройную фразу, я лишь мычу. Единственное оружие, которое я держал в руках, – старое охотничье ружьё деда. Хотя признаюсь, стрелял я когда-то очень даже неплохо. Зрение я унаследовал от деда – он хорошо видел всю свою жизнь и никогда не носил очков.

– Мы будем стрелять? – осторожно интересуюсь я.

– Не сегодня, – произносит Тод и с громким лязгом захлопывает дверцу. У меня на секунду закладывает правое ухо. Внутри свистит. – И вообще, надеюсь, что стрелять не придётся. Никогда, – добавляет Тод.

Я растерянно киваю.

– Советую переодеться. Шмотки можешь кинуть на скамейку там, в дальнем углу.

– Хорошо, – так же растерянно киваю я, поправляя лямку на плече.

Я иду к длинной скамейке, стоящей у самой стены, почти в левом углу. Сажусь и быстро переодеваюсь. Темно-синяя футболка свободно висит на мне. Я явно стал суше и стройнее, а в кедах стопам приятнее, чем в ботинках. Я завязываю шнурок, когда на скамейку плюхается невысокий парень, весь жилистый и сухой. Кажется, словно весь жир из него выпарили, оставив только кости и мышцы, кое-как обтянутые кожей. Его лицо вытянутое, почти прямоугольное, но пропорциональное, в нём есть своя эстетика. Моё лицо круглее и, возможно, бледнее.

– Я Алекс, – он протягивает руку, когда я отрываюсь от шнурков.

– Трэй.

– Ты крутой, говорят…

– Почему?

– Ну не сдрейфил залезть в институт к этим сволочам, – он восхищённо улыбается.

– А, ну да… – пожимаю плечами. – Была нужда, – добавляю я, словно оправдываясь.

– Народ, пора за работу! Разговаривать в другом месте! – кричит нам Тод из середины зала. – Бегом марш! – командует он.

Алекс вскакивает и бежит вдоль правой стены от скамейки. Я следую за ним. Мы наворачиваем несколько кругов по залу. Тод командует выполнить разворот и бежать боком. Через пятнадцать минут разминки мы с Алексом плюхаемся на скамейку. Я тяжело дышу, но постепенно выравниваю ритм.

– Трэй, давай сюда ко мне, – громко произносит Тод.

Я встаю, иду в центр зала, где на полу размечен квадрат со стороной приблизительно в три метра. Слышу, как хрустят мои голеностопные суставы. Внутри них невидимая сила словно сдвинула косточки, которые нещадно трутся друг об друга. Кто-то гасит боковое освещение. Высвечен только центр.

– У нас здесь что-то вроде тренировочного зала, – поясняет Тод. – Здесь мы учимся быть сильными, как животные в естественной природе.

– Ага, – киваю я.

– Чем-нибудь занимался? – спрашивает Тод.

В это время ещё несколько человек заходят в помещение. Из-за ослепляющего центрального света я могу разглядеть лишь их силуэты.

– Немного рукопашным.

– Сколько?

– Около года.

– Хорошо, давай на разогрев.

– Без защитных шлемов? – спрашиваю я.

– Да, – резко отвечает Тод. – Полицейские и охранники «Плазмиды» не будут ждать, пока ты напялишь на голову шлем, – ёрничает Тод.

– Понял. Давай!

Как только я успеваю выжать из себя «давай», тело Тода разворачивается в идеальную стойку, чистую и технически выверенную. Мне становится жутко. Я смотрю в его глаза, обычно они кажутся серыми, но сейчас, в тусклом свете, они выглядят обжигающе-зелёными. Две глубоких борозды очерчивают верхнюю часть переносицы, там, где она переходит в лоб. Он суров и сосредоточен.

Тод ждёт моей атаки. Я прикидываю, как начать бой. Его руки длинные, он выше меня на две головы, даже до челюсти не дотянусь. Нужна быстрая тактика на опережение. Пригибаюсь и пробую схитрить. Приближаюсь к Тоду. Чуть выбрасываю левую руку, тут же убираю и одновременно правым кулаком бью в бок под левый локоть Тода. Это, скорее, не удар, а касание, но даже оно заставляет его напрячься. Он чуть отходит, пригибается. Делает несколько коротких движений. Не могу понять, чего он добивается. Спустя всего мгновение правая рука Тода летит мне прямо в челюсть. Шея неприятно хрустит. В глазах темнеет.

– Ещё! – кричит он.

Тод издевается. Он специально делает несколько движений, подражая мне, чтобы сбить меня с толку. Что ему от меня нужно? Зачем здесь надо мной подтрунивать? Я и так знаю, что он сильнее и ловчее. Видно, что он тренировался годами. К моим щекам приливает кровь, злость растекается по телу, руки заполняет энергия. Я бросаюсь на Тода. От неожиданности он отскакивает чуть назад и в бок. Моя пятка ударяет его в низ живота, он разворачивает корпус и резко подаётся на меня всем телом. Если бы рёбра могли скрипеть, я бы услышал их звук. Боль пронзает бок, дышать становится труднее, но я держусь. Я не позволю Тоду выставить меня слабаком.

Пусть Раварта знает, что я тоже способен постоять за себя – и за неё. Я выбрасываю правую руку, затем левую, описываю полудугу вокруг Тода и бью его в левый бок, но уже выше. Вполне вероятно, моя тактика бить уже в побитое место может сработать. Мне прилетает удар в голову. Перед глазами маячат яркие пятна света. Я пытаюсь проморгаться. Тут же получаю удар с ноги под левую коленку. Нога подкашивается, и я приземляюсь на пол коленями. Тод рядом, я резко бью его правым локтем, но задеваю лишь по касательной. Получаю удар кулаком в левое ребро.

Тупая боль растекается слева от позвоночника. На секунду сердце словно останавливается, чтобы пропустить парочку сокращений, затем восстанавливает ритм, но дыхание становится поверхностным. Я хватаю ртом воздух. Пытаюсь подняться, боковым зрением вижу, как Тод отходит. Наверное, он думает, что победил. Собрав остатки сил, приказываю себе встать. Нога ноет, но я поднимаюсь и, превозмогая боль, иду к Тоду, который уже собрался нырнуть в темноту.

– Тод, я не закончил, – стараясь звучать грозно, сиплю я, всё ещё тяжело дыша.

– Ну давай! Покажи ещё, что умеешь, если остались силёнки! – чуть улыбаясь, произносит он. В его взгляде есть что-то волчье.

Он точно хочет задеть меня. Мои глаза наливаются кровью, челюсти напрягаются, зубы сжимаются, словно тиски, я хочу врезать Тоду по его самодовольной морде. Я двигаюсь быстрее, чем следовало бы, забывая об осторожности. Слепая ярость заполняет всё сознание. Кулак устремляется к его челюсти, но молниеносным движением Тод сбивает его с траектории. Костяшки правого кулака Тода ударяются о мою щёку. Внутри разрываются мягкие ткани. Я теряю контроль над ситуацией и получаю следующий удар в нос. Чувствую, как кровь стекает по нёбу, струится из носа. Я несколько раз дёргаю руками, но тут же теряю равновесие и заваливаюсь на бок. Четыре руки оттаскивают меня к скамейке.

– Перекур! Алекс, Снор, вы следующие, – слышу командный тон Тода.

Видимо, после меня будет ещё кто-то драться. Меня укладывают на скамейку. Абиг держит в руках вытянутый предмет. Когда он начинает поливать мне лицо, я понимаю, что это бутылка с водой.

– Как ты? – приятельским тоном осведомляется он.

– Не знаю…Так ещё ни с кем не колошматился, – отвечаю я. – Думаю, что жить буду, – я пытаюсь улыбаться, но выходит совсем нелепо. Щека кровит, челюсть ноет. Я кладу руку на переносицу и проверяю, не сломан ли нос. Пока всё цело. Интересно, у них тут так всегда избивают или это показательное выступление? Абиг смывает с моего лица остатки крови. Ясажусь, сначала осторожно перевалившись на бок. Он хлопает меня по плечу.

– Ничего, с Тодом всегда непросто, – произносит Абиг, глядя в сторону ринга. – Ещё никто не побеждал его. Говорят, у него отец был мощнейшим борцом, Тод в него, наверное.

– Аа, – протягиваю я, словно мне от этого должно стать легче.

Алекс очень быстрый. Его сухие мышцы работают так быстро, словно в каждой из них встроено по сверхмощному электродинамическому двигателю. Кажется, будто Алекс летает над полом, а не двигается по нему. Снор чуть крупнее Алекса, но и менее поворотливый. Ещё он будто бы сонный сегодня.

– Резче, Снор, что ты телишься! Ты не на первом свидании с девчонкой! – доносится голос Тода из темноты откуда-то слева, и я понимаю, что он наблюдает оттуда, невредимый – я едва задел его по касательной. Мне хочется его ударить так, чтобы он упал. Но сейчас моё тело вряд ли позволит мне сделать это.

Снор что-то бурчит под нос и придвигается ближе к Алексу, одновременно делая выпад вперед. Противник успевает подпрыгнуть на месте и увернуться.

Чтобы отвлечься от мыслей о мести Тоду, я начинаю жадно всматриваться в полумрак вдоль стены, слева от скамейки. Там четыре человека. Теперь уже могу разглядеть крупный силуэт Тода, ближе ко мне стоит какой-то парень, рядом с ним девушка. Кто-то ещё присел на корточки. Не могу понять, парень или девушка. Раздаётся несколько шлепков. Алекс ударяет в плечо Снора, но тому, похоже, всё равно. Я представляю, что у него кожа как у носорога и удары Алекса для него лишь лёгкие шлепки. От этого мне становится смешно, и я улыбаюсь. Абиг поднимается и медленно идёт к левой стене. Ещё десять минут Алекс безуспешно пытается пробить броню Снора. Красные шорты Алекса раздуваются каждый раз, когда он подпрыгивает на длинных, тонких ногах. Снор пытается нанести удар, но не поспевает за его изворотами.

– Достаточно! – командует Тод. – Эй, Трэй, ты там как? – выкрикивает он спустя секунду.

– Пока живой, – сиплю я.

– Стоять можешь? – небрежно и громко спрашивает Тод.

Я медленно встаю на ноги и делаю два шага вперёд. Голова кружится, но дыхание восстановилось, спина ноет уже меньше.

– Да… думаю, да… – отвечаю я.

– Давай с Алексом в пару!

Я тащусь в освещённый центр. Мне хочется уйти отсюда, сбежать, но уже поздно. Слишком много дел я успел натворить. Отступать некуда. Возможно, эти люди – единственная моя надежда.

Едва мои подошвы переступают через ограничительную линию ринга, как в свет выпрыгивает Алекс. Его глаза задорно горят, но в них нет суровости или злости, как у Тода. Скорее, интерес, игра, желание посоперничать ради развлечения. Алекс присматривается ко мне, я окидываю его взглядом с головы до ног. Мы топчемся на месте.

– К бою! – рявкает из темноты Тод.

В моей голове едва успевает промелькнуть мысль: «Зачем мне всё это надо?», – но рука Алекса уже летит в сторону моего подбородка. Я успеваю заблокировать удар и уйти в сторону. Алекс не кажется мне таким страшным, как Тод, поэтому я иду в атаку. Я резко выбрасываю вперед левую руку, правую. Алекс делает выпад правой, его лицо без защиты, я наношу удар в челюсть и тут же получаю хук в ухо. В голове звенит. Из-за рывка слева от позвоночника что-то начинает неприятно поднывать.

Алекс наскакивает на меня, делает ложный выпад, пытается ударить коленкой, но я успеваю её перехватить. Наши тела сплетаются, как туловища двух костлявых змей. Тело Алекса от природы такое, а моё иссушено тренировками. Я чуть тяжелее. После многолетних тренировок с прыжками на стену кисти стали на удивление цепкими. Так что мне удается крепко схватить Алекса, прижать к себе и боком повалить его на пол. Оба тяжело дышим. Я лежу, не отпуская его, хотя он неловко дергается, пытаясь высвободиться. Опухшая щека давит на зубы. По языку стекает солёная кровь. Я всё держу своего соперника. Алекс не ожидал такого захвата. Вероятно, его техника – измор противника, а здесь он явно просчитался.

– Довольно! – кричит Тод.

И мы расцепляемся. Когда я встаю, Алекс улыбается, протягивает мне руку, прижимает к себе и хлопает по плечу.

– Спасибо за бой, – произносит он мне, когда мы отстраняемся друг от друга.

– И тебе, – отвечаю я, стараясь улыбаться.

– Борьба без оружия – это база всего, – произносит Тод, выходя из темноты на ринг. – Бой – это ваша пластика, ваше ощущение себя в пространстве и времени. Никто не знает, как придётся отбиваться – с оружием или без. Если вы не владеете своим телом, то и оружием не сумеете воспользоваться.

Я киваю. Алекс, не оглядываясь на Тода, уходит с ринга, считая, что его слова больше обращены ко мне.

– Идите! – командует Тод.

Мы с Алексом направляемся к скамейке. А Тод кричит нам, чтобы мы не расслаблялись. Алекс пренебрежительно машет в его сторону рукой.

– Ты как? – спрашивает Алекс.

– Я… вроде живой, – улыбка выходит перекошенной из-за опухшей щеки.

– Твёрдо держишься, – продолжает Алекс.

– Спасибо. Но я так, совсем немного вольным стилем для себя занимался.

– Тод может многому научить. Главное – его слушать. Он иногда зверь, но в целом он неплохой.

– Ага…

Пока мы болтаем, на свет выходит Тод и ещё один боец. На вид ему я бы дал лет двадцать, а может, и больше – из-за крепкого телосложения, но интуиция подсказывает мне, что ему, возможно, даже меньше, чем мне. Он чуть ниже Тода, но его взгляд от этого не менее грозный. Брови сдвинуты вместе, так что на переносице глубокая борозда. Он ведет себя дерзко и раскованно. Я пока так не умею. Я лишь наблюдаю за происходящим.

– Это Хенрик, – кивает в сторону освещённого ринга Алекс.

В этот же момент начинается бой с удара Хенрика. Тод не медлит с ответом. Несколько встречных ударов. И тут Хенрик, разворачиваясь на три шестьдесят вокруг своей оси, бьёт Тода с ноги. Тод не успевает перехватить слишком резкий удар.

– Ага, он хорош, – говорит Алекс, видя, как я заворожённо наблюдаю за ходом боя.

В течение почти десяти минут никто из них не наносит ни одного удара – у обоих отличная защита. Оба примерно равны, но интуиция в этот раз всё-таки подсказывает мне, что Тод выйдет победителем. Спустя несколько минут Тод пробивает защиту Хенрика, и тот получает удар в челюсть, а потом ещё в живот. Хенрик трясёт головой, пытаясь прийти в себя. Видно, что он сбит с толку.

– Давай, Хенрик, давай! Наваляй в ответку! – доносится женский голос откуда-то от левой стены.

– Кто это? – спрашиваю я Алекса.

– А, это Левия. Воздыхательница, утю-тю, – шутливо произносит он.

– В смысле, его девушка?

– Ага. Они вместе к нам попали.

– Откуда?

– Ну, оттуда же, откуда и ты, – смеётся Алекс.

– Может, вы агитацию какую-то проводили?

– Смеёшься? Ты же вроде не дурак. Какая агитация? Люди только друг от друга узнают о лагере восстановителей.

Через полчаса прямо в помещение Раварта приносит обед, завёрнутый в несколько бумажных пакетов. Включается свет. Мы все садимся на скамейку.

– Ты с нами? – спрашиваю я у Раварты.

– Нет, прости, обещала ещё помочь Нори, – торопливо отвечает она, проводя рукой по моей больной щеке. Её брови недовольно хмурятся, и она кидает быстрый взгляд на Тода, который уже жуёт хлеб. Она прекрасно знает, кто мог нанести такой удар, я замечаю, как Раварта поджимает губу. Но в следующую секунду, почувствовав, что я поймал ее взгляд, она натягивает улыбку.

– Приятного аппетита, присмотри тут за ними, Левия, чтоб не переубивали друг друга, – говорит она.

– Хорошо, подруга. Я как раз просила Хенрика навалять Тоду, – смеётся Левия. Её каштановые волосы с высветленными прядями мягко колышутся. А орехово-карие глаза добродушно поглядывают на Хенрика. Я обращаю внимание, насколько у Хенрика широкие скулы и мощная шея. Каждая его рука, вероятно, с две моих. Его глаза отливают морским синим оттенком. Я тихо завидую его атлетической фигуре. Таким надо родиться.

Раварта снова смотрит на Тода, разворачивается и быстро уходит. Он её словно не замечает. Я распаковываю бумажный свёрток и достаю сэндвич с огурцом и сыром. Желудок отзывается интенсивным урчанием.

После импровизированного обеда мы упражняемся в метании ножей в резиновые мишени в форме силуэтов людей. Мишени стоят у стены справа от скамейки, метрах в пяти от нас. До этого они были развёрнуты обратной стороной, и я не обращал на них внимания.

Нужно попасть в красный кружок в области сердца и в два фиолетовых, там, где глаза. Я обхватываю холодную поверхность лезвия и, заведя руку за спину, выбрасываю кисть вперёд и вниз. Нож застревает в плече мишени, у самого края. Еще несколько бросков. Я никогда раньше не метал ножи, но, к своему удивлению, ни разу не промахиваюсь мимо мишени. Тод берёт один из ножей, вкладывает мне его между пальцев и, заведя мою руку за спину, направляет мой бросок.

– Целься ниже, – спокойно, но твёрдо произносит он. – Не надо сразу в голову. Лучше научиться сперва чётко вводить нож в нижние части мишени, а затем постепенно подниматься вверх. На этой дистанции прихватывай за две трети лезвия. Понял?

– Да.

– Вперёд!

Я следую его советам. Через сорок минут от усталости ломит руки, но есть несколько успешных попаданий почти в центр туловища мишени. Алекс вонзает остриё в красный кружок. Следующие несколько ножей он вгоняет прямо в середину лба резиновой мишени. Я хлопаю ему, он довольно улыбается. Хенрик ножи не бросает. Он о чём-то воркует с Левией. Временами она ему улыбается. Снор куда-то исчез. Спустя ещё час Тод задвигает мишени, собирает ножи в металлический ящик и уносит его за один из шкафов.

– Всем спасибо за тренировку, – громко произносит Тод. – Кто хочет, может продолжить.

Моя футболка приклеилась к спине. Щека совсем распухла. Я думаю о том, чтобы добыть что-то холодное. Переодеваюсь. Рядом плюхается Хенрик.

– Так значит, ты тот смелый парень, что залез в институт?

Я снова думаю, что Раварте неплохо было бы зашить рот.

– Вряд ли смелый, скорее безбашенный, – отшучиваюсь я.

– Ну, на безбашенного ты не похож, – улыбается Хенрик.

– Иногда теряю над собой контроль, – снова пытаюсь пошутить я.

– Как и все мы, – он хлопает меня по плечу и переключается на развязывание шнурка на кроссовке.

Я стараюсь переодеться побыстрее. Закончив, протягиваю руку Алексу, затем Хенрику. Иду к стене со шкафчиками и прощаюсь с Тодом. Его рукопожатие крепкое и горячее.

– Завтра в одиннадцать здесь же, – говорит он.

– Хорошо.

Выйдя из-за полотна в основное помещение, я здороваюсь с теми, кого не видел раньше, ловя на себе их любопытные взгляды. Интересно, они все знают, что я выкрал семена? Впрочем, мне уже должно быть плевать. Раварты нет на месте. Достаю из кармана коммуникатор. Там только одно сообщение о Никсы. «Привет. Мы тебя сегодня ждали с мамой. У тебя всё в порядке? Когда приедешь?» Тут я вспоминаю, что обещал поехать к маме с сестрой, но совсем забыл об этом. Мне становится совестно. Отправляю Раварте сообщение. Жду ответа.

– Нори, а где Раварта? – осведомляюсь я, подойдя к Нори, которая держит в руке какой-то свёрток.

– А она уехала на основную фабрику. Погоди, я приложу лёд.

– Куда?

– За окраинами города есть ещё одна база лагеря восстановителей, – поясняет Нори, прикладывая к моей щеке холодный тканевый свёрток. – Там сегодня потребовалась помощь. Она и уехала. Просила передать, что завтра вы с ней увидитесь.

– Ааа, – задумчиво отвечаю я. – Давай я сам.

– Вот, держи мазь, – Нори протягивает баночку с каким-то травянистым запахом. – Она снимет отёк. Помажь перед сном обязательно.

Добравшись до дома, я споласкиваюсь и обильно намазываю мазью щёку и все ушибы. Из зеркала на меня смотрит Трэй со слегка перекошенным лицом. Я заключаю, что это ещё не так страшно – могло бы выглядеть и хуже.

Глава 11

Ночью мне снится, как я в мыльном пузыре размером с меня самого бултыхаюсь, дёргаю руками и ногами, пытаясь драться с ним. Кулак отскакивает от упругой тягучей мембраны. Пузырь стягивается, сжимаясь всё больше, блокируя мою грудную клетку, перекрывая доступ кислорода. Руки намертво прилипают к телу, я не могу пошевелиться. Кажется, что я вот-вот задохнусь под плотной плёнкой. Я вскакиваю, стараясь продышаться. 7:44.

Иду на кухню и наливаю воды. Делаю разминку, разогреваю мышцы. Отжимаюсь. Качаю пресс. Растягиваю забитые после вчерашней тренировки мышцы спины и ног. Спина ноет, но уже меньше. К плечам словно прицепили гири. Проскальзываю в душ сквозь расступившееся силовое поле. В зеркале я вижу, что отёк значительно спал, лицо уже почти симметричное за исключением небольшого бугорка на челюсти. Удивляюсь медицинским познаниям Нори.

На коммуникатор приходит сообщение от Раварты: «Встретимся у того дома». Завтракаю и выхожу на улицу. Иду пешком до центра. Ловлю такси и называю по памяти адрес: одиннадцатый дом на 34-й улице.

Раварта встречает меня в арке, обнимает, мы целуемся.

– Как твоя щека?

– Мазь Нори колдовская? – спрашиваю я, улыбаясь.

– Почти. Древний рецепт лесных друидов, – смеётся в ответ Раварта. Но её лицо тут ж становится серьёзным и задумчивым.

– Ты чего? – спрашиваю я.

– Да так. Я просила Тода не распускать руки…

– Так он и не распускал. Мы просто дрались на ринге.

– Я про это и говорю, – произносит она с выдохом. – Детская жестокость всё равно вылезает наружу. Он сам тоже не всегда так дрался.

Мы приближаемся ко входу в лагерь восстановителей. Внутри нас встречает Горан. Он и в этот раз обнимает и Раварту, и меня. В помещении, где ещё вчера стояли столы с коробками, я вижу удивительную трансформацию. Осталось всего три стола, и два из них теперь заставлены техникой. Я замечаю три прямоугольных полупрозрачных панели. На такие обычно транслируются изображения и текстовые сообщения. За ближайшим ко входу столом сидит молодой мужчина со светлыми, почти выцветшими волосами – как шерсть у арктических медведей, которых я видел на картинках. Кожа у него бледно-молочная. Он поглощён изучением содержимого панели. Одной рукой мужчина водит по тач-панели, другая держится за джойстик. Чёрная клавиатура небрежно отодвинута в сторону.

– Привет Элиас! – почти кричит Раварта.

– А, привет, Раварта, – не отрываясь от монитора, отвечает Элиас.

– Я не одна. Это Трэй.

– Привет Трэй, – машинально отвечает Элиас, не отрывая взгляда от каких-то чертежей на экране.

– Элиас! Это Трэй, который принёс семена!

Мужчина замирает, а потом резко поворачивается на стуле в нашу сторону.

– Трэй – удалец! Приветствую! Дай пожму тебе лапу!

Я иду к нему и протягиваю руку.

– Молодец! Я бы на такое не решился, – произносит он, почему-то не глядя мне в глаза. Он улыбается, но его взгляд бегает по углам.

– Чем ты занимаешься? – спрашиваю я.

– Эм, я? Да особо ничем. Так, всем понемногу.

Я поднимаю левую бровь, давая понять Элиасу, что не отступлюсь, пока не удовлетворю своё любопытство. Может, это и не тактично с моей стороны, но я должен знать, чем здесь занимаются. Это вопрос и моей собственной безопасности.

– Элиас, ты можешь быть многословнее. Трэй теперь один из нас. Нам нечего от него скрывать.

– Ну хорошо, – говорит Элиас, потирая лоб. – Смотри, вот карта двора нашего здания. Эти отметки – сигнальные сенсоры безопасности, – поясняет он, указывая на жирные пульсирующие точки, от которых разбегаются круги, как от скрывающихся под водой островов.

– А это что? – спрашиваю я, тыча пальцем в жирный синий квадрат в середине здания.

– Это глушитель сигнала.

– Он для…

– От экологической полиции, службы безопасности и копателей, – отвечает на лету Элиас, не давая мне завершить вопрос.

– Ты сказал «копателей»? – переспрашиваю я.

– Да, именно. Это собственная служба безопасности членов правительственного совета Корпорации. Ты никогда о них не слышал?

– Эм, нет, – я растерянно смотрю на Раварту, прислонившуюся к столу.

– Их стало больше в последнее время, – говорит Раварта, поймав мой взгляд. – И они очень хорошо подготовлены. Они опаснее всех – и полиции, и службы безопасности. У них есть право на убийство без суда и следствия.

– Звучит неутешительно, – единственное, на что меня хватает. – А почему их называют копателями?

– Потому что они умеют сначала нарыть информацию на любого, а потом незаметно выкопать нам яму и так же незаметно схоронить в ней, – произносит Раварта с каким-то почти торжественным придыханием.

– И много их? – уточню я.

– Сотни, может, тысячи. Вряд ли больше, но и этого достаточно, чтобы нас всех выследить и уничтожить.

– К счастью, некоторых мы вычислили, – врезается в разговор Элиас.

– Как?

– Они иногда оставляют следы, – быстро отвечает Элиас.

– Ааа, – растянуто киваю я.

– Мы тебя научим замечать их, – говорит Раварта. – Вернее, ты сам научишься.

– Хорошо бы.

– Смотри, Трэй, на этой панели данные о планах работ членов Плодородия, – Элиас встаёт и движется ко второму столу, я за ним.

На экране мельтешат, сменяя друг друга, таблицы с цифрами и датами. Сбоку в кружках высвечиваются пояснения и указания «перевезти инвентарь на комбинат», «собрать рабочую группу для транспортировки техники».

– Ещё я немного рисую, – смущённо произносит Элиас и, свернув таблицы, открывает картотеку с рисунками. Раварта обходит стол и придвигается ближе к нам. На экране появляются самые разные изображения. Тонкими линиями сделаны наброски каких-то неизвестных мне зданий, несколько бутонов ярко-оранжевых цветков, отдалённо похожих на лилии, силуэт женщины, в которой я узнаю Нори. Отчего-то мой мозг дорисовывает ей аккуратный нос, мягкий, чуть скошенный подбородок, тёмно-серебристые волосы. Элиас листает дальше, пока моё внимание не привлекает символ в виде круга с радиально расходящимися от центра пятью лучами. Сверху и снизу по две соединённые углом палочки.

– Что это? – спрашиваю я.

– Ну… это я так баловался… Я подумал, что нам, то есть Плодородию, нужен символ. Раварта мне как-то рассказала, что ты растишь томаты, и я подумал, что можно изобразить помидор сверху. Получилось вроде ничего.

– А палочки зачем? – не унимаюсь я.

– Эм, ну… – Элиас трёт лоб. – Эти линии, которые ты называешь палочками, символизируют сведённые руки, поддерживающие плод.

Я начинаю краснеть. Кидаю взгляд на Раварту, она отводит глаза. Замечаю, что и к её щекам прилила кровь. Элиас не просто изобразил чьи-то руки, это наши с Равартой сведённые руки, это мы с двух сторон поддерживаем плод. «Что ещё Раварта рассказала восстановителям?» – проносится у меня в голове.

Полотно отодвигается, и в помещение входит Тод. На нём чёрная майка и широкие тёмные штаны.

– Эй, Трэй, долго ещё будешь прохлаждаться? – кивнув, бросает он мне. – Тебя уже все ждут.

– Я подойду чуть позже, – говорит Раварта. – Иди пока.

– Хорошо.

Войдя в зал тренировок, я вижу, что и здесь произошли трансформации. Мишени стоят на прежних местах, но их осталось две вместо четырех. Скамейка отодвинута к правой от входа стене. С потолка свисают какие-то металлические перекладины. Вчера их не было. Откуда они? Вместе с Тодом в помещении одиннадцать человек. Алекс машет мне рукой, сидя на скамейке. Абиг отвернулся и беседует с какой-то коротко стриженной девушкой.

Я иду к стене со скамейкой, запрокинув голову, чтобы рассмотреть свисающие с потолка перекладины. Серебристые балки крепятся на привязанные к ним с двух сторон металлические тросы. Вычислительный аппарат моего мозга мимолётом оценивает степень надёжности крепления.

– Привет, дружище! – улыбаясь, протягивает мне руку Алекс.

– Привет! – произношу я, хватаясь за его кисть.

– Здравствуй, Трэй! – Абиг, заслышав разговор, разворачивается и тянет руку к нам. Я хватаю её и трясу. Абиг улыбается, вселяя в меня веру в то, что сегодня будет веселее, чем вчера.

Абиг представляет мне свою собеседницу, Дану. Она протягивает руку, пристально вглядываясь в меня своими слегка суженными глазами, как у тех, кто до затопления населял азиатский регион. Широкие скулы придают её строгому лицу решительность. Несколько ребят и ещё одна девушка встают с другого конца скамейки и направляются к нам. Среди них Снор и Хенрик. Троица из двух парней и девушки идёт впереди, сзади плетутся ещё двое. Абиг представляет мне их по очереди, начиная с девушки.

– Трэй, эта темноволосая бестия – Шелена, – вцепившись подушечками двух своих пальцев в кожаную куртку девушки, поясняет Абиг.

– Но все зовут меня Спутником, – смеясь, она отцепляет пальцы Абига.

Я едва успеваю кинуть беглый взгляд на девушку и задаться вопросом, почему она в куртке, пусть даже и лёгкой, как Шелена добавляет: – Ребята, я пошла переодеваться.

– Давай! – подбадривают её другие восстановители.

– Дана, ты со мной? – не глядя в сторону девушки, быстро произносит Шелена.

– Пошли, – сипловато протягивает Дана. Её голос мне кажется слишком низким, но затем я заключаю, что он соответствует её образу. Дана не очень хочет тащиться за Шеленой, кажется, ей давно здесь всё наскучило. Они обе уходят из зала.

– Бестия ушла. Можно не любезничать, – шутит Абиг. – На самом деле её сначала все называли Луной, потому что у неё всё время блестит лицо в темноте, а потом стали звать Спутником, в честь планетоида, который движется вокруг Земли.

– Аа, – задумчиво качаю я головой.

В тусклом освещении зала его неестественно белая улыбка выглядит контрастным сверкающим пятном.

– Это Арго, – он указывает на парня с чуть смуглой кожей и волосами, похожими на состриженную шерсть барашка.

– Урия – наш самый лучший летчёк-аэродинамист, – произносит Абиг, и в этот же момент я вздрагиваю от резкого звонкого стука металла по металлу. Подчиняясь воле рефлекса, моя голова разворачивается в сторону звука. Тод с силой захлопнул один из шкафчиков с оружием. Он хмур, как и всегда, но, кажется, чем-то сильно увлечён и даже озабочен.

Поворачиваясь назад, успеваю подумать, насколько всё-таки мы безвольны в своём сопротивлении рефлексам, таким как автоматический поворот головы в сторону источника нового звука.

– А вы тут ещё и летаете? – вновь включившись в разговор, интересуюсь я.

– Ага, – улыбаясь, произносит Абиг. – И ты тоже будешь. Урия тебе покажет мастерство. Правда?

– Если понадобится, то конечно, – смущённо произносит Урия, глядя в пол. Из-за его спины выходит крепкий, но несколько сутулый парень примерно моего возраста.

Я успеваю заметить, как Абиг перестаёт улыбаться и слегка дёргает кончиком губы. Возможно, это признак какого-то недовольства. Но я стараюсь не придавать этому значения. Зачем выдвигать преждевременные гипотезы, основываясь на догадках.

– Познакомься, это Дилан.

Дилан небрежно протягивает мне руку, сжимает почти до боли и резко выпускает. Он не смотрит в мою сторону, а лишь оглядывается на нас, когда говорит. Его лицо несколько скошено, а нижняя челюсть, сдвинутая вбок относительно верхней, отражает всю степень недовольства мной или всей ситуацией. Глаза Дилана расфокусированы и будто высматривают что-то вдали. В них много злости и обиды.

– Познакомься с Трэем-героем, Марвин, – кривляется Дилан.

Из-за плеча Дилана робко появляется худощавый паренёк лет пятнадцати. Отдалённое сходство с Диланом указывает на то, что это его брат. Марвин сутулится ещё сильнее Дилана. Я протягиваю руку Марвину. Его рукопожатие среднее, скорее мягкое. Быть может, мне так кажется после болезненных ощущений от руки Дилана. Мои глаза сканируют телосложение Марвина, пока не упираются в ноги. В колледже меня слишком хорошо научили анатомии. Но даже и без этих знаний видно, что левая нога Марвина намного тоньше правой. По его сутулости и взгляду я понимаю, что у него, вероятно, ДЦП.

На мгновение моё сердце болезненно сжимается, словно схлопывается под давлением, но я закрываю эту эмоцию сочувствия в тайнике сознания и изображаю непринуждённый вид. Сочувствие делает нас слабее, позволяя другим манипулировать нами. Однажды я полностью от него избавлюсь, хоть многие и считают, что это неправильно. Помощь реальными делами – вот ключ к решению проблем.

Алекс начинает выспрашивать у меня что-то про бассейн. В это же время возвращается Шелена, и Тод приказывает всем выйти в центр зала. Я не успеваю ответить Алексу, разворачиваюсь и волочу ноги в центр зала. Все выстраиваются полукругом вокруг здоровяка Тода, я оказываюсь почти в самом центре, напротив него.

– Сегодняшний план таков, – начинает Тод, – сперва мы постреляем, вы всё вспомните, заодно Трэя подучим.

«Постреляете? Из чего? Из огнестрельного оружия? – мне становится немного не по себе. – Неужели всё так серьёзно? Не знал, что ботаники бывают такими агрессивными». Я представляю себе Нори с пистолетом в руках, и мне хочется хихикнуть, но я склеиваю губы на этапе улыбки, не дав усмешке вырваться на волю.

– Потом перекладины и линейки. Всем всё понятно? – спрашивает Тод.

– Нет, – говорю я.

– Что не понятно? – выпаливает вопрос Тод.

– Какие ещё линейки?

– Линейное оружие модификации QG-518 горизонтального залегания, – цедит Тод. Ему явно приятно ощущать своё превосходство надо мной. Ещё бы, я же теперь его начальник. Хоть где-то можно ещё показать свою доминантность. Вообще мне должно быть плевать. Мне нужно сдружиться с этими людьми, чтобы перенять их опыт. Потом я научусь у них выращивать продукты подпольно и смогу делать это сам.

– А, ясно, – тихо произношу я.

– Мы всё тебе покажем, – чуть мягче произносит Тод, видимо, посчитав, что достаточно сильно меня осадил.

Тод разворачивается и направляется в сторону шкафов с оружием. Все идут за ним. Я следую за Алексом. Он оборачивается, поджимает губы в полуулыбке, а затем говорит:

– Это самое интересное в тренировках. Я когда год назад первый раз стрелял и прыгал, думал, что скукота, а оказывается, это круто.

– Ты только год назад сюда попал?

– Ага, – быстро отвечает Алекс.

Мне хочется спросить, как это произошло, как он вообще здесь очутился, но я не решаюсь. Думаю, ещё будет подходящий момент.

– Берём по стволу и к мишеням на расстояние 12 метров, – быстро командует Тод.

Я подхожу к ящику – в нём серебристо-синие пистолеты с белыми сияющими вставками. Пожалуй, больше похожи даже на какие-то короткоствольные ружья. Оружие оказывается на удивление лёгким. Я ожидал, что оно будет тяжелее и неудобнее.

– Сперва я покажу Трэю, – произносит Тод, когда мы идём к нужным позициям для стрельбы, – затем все остальные приступают.

Все кивают, и я им подражаю. Пока мы идём, я разглядываю устройство оружия. Ртутно-серебристые линии тянутся по всей длине пистолета от рукоятки до окончания ствола. Сам пистолет кажется модульным, будто бы собранным из нескольких блоков. Две жемчужно-белые вставки на поверхности ствола придают ему вид произведения технологического искусства. Сбоку на короткой рукоятке мерцает синеватый огонёк. Что он обозначает?

– Оружейная консоль JF-104 модификации бета-4, – деловито говорит Тод, крутя в руках пистолет. Он делает это грациозно, с мастерством настоящего знатока своего дела.

Откуда он столько знает про оружие? С кем я работаю в Корпорации? Сколько ещё мне предстоит узнать о Тоде и о других восстановителях? Они готовят войну или сами готовятся к войне? Ни одна из этих мыслей не внушает мне радость. Желудок съёживается, кончики пальцев начинает потряхивать назойливая дрожь.

– У курка есть предохранитель, он сбоку, – продолжает Тод, указывая на слегка выпуклую квадратную кнопку в небольшом треугольном углублении на рукоятке, почти у самого курка.

Я провожу пальцем по граням квадратного выступа.

– Надавливай.

Я аккуратно накладываю палец на кнопку и слегка нажимаю.

– Сильнее!

Я прикладываю усилие, и нервные рецепторы моего пальца ощущают пружинящий щелчок. В это же время датчик перестаёт мигать и зажигается ровным синим светом.

– Хорошо, – произносит Тод.

Все остальные в это время внимательно наблюдают за объяснениями Тода.

– Одной рукой держишься за ручку, другой за ствол. Аккуратно надавливаешь на панель для выбора режима. Правая панель – это классические пули. Левая – фотонные снаряды. Они хорошо поджигают цель. Ими же можно нанести болезненные повреждения. Убить можно, только если с очень близкого расстояния стрелять. Всё ясно?

– Да, – киваю я. Теперь мне ясно, зачем нужны белоснежные вставки-панели на стволе. Мне не нравится идея убивать кого-то, фотонные снаряды мне симпатичнее.

– И ещё. Чтобы зафиксировать режим, например, если хочешь стрелять только фотонными зарядами, нужно ещё раз нажать на панель. Чтобы выйти из режима, просто нажимаешь на другую панель и переключаешься. Это понятно?

– Да.

– Спокойно нажимаешь курок, не боясь повредить цель. Они с усилением, выдержат много выстрелов. Внутри датчики попадания.

Жужжание, лёгкий треск, и из чёрного дула вырывается светящееся пятно. Настолько яркое, что я жмурюсь. Тод смотрит будто сквозь пальцы, чуть скривив лицо. Пятно врезается в голову мишени, разлетаясь на тысячи искрящихся сгустков света. Доносится лёгкий запах горелой резины. Удивительно, но на мишени остается лишь маленькая тёмная точка, едва заметная отсюда. Ещё несколько таких же выстрелов, и на голове появляются новые такие же точки.

– Давай теперь сам!

Я надавливаю на предохранитель еще раз. Он отскакивает.

– Зачем?..

– Я уже понял, – быстро реагирую я и ещё раз давлю на правую панель.

Целюсь в голову. Рука дрожит. Поворачиваюсь в сторону Алекса. Он улыбается и кивает. Дилан смотрит в потолок. Шелена о чём-то перешёптывается с Даной. Всем всё равно. Палец сам стремится к курку. Волна тепла пробегает по всему стволу. Яркий сгусток энергии мчится в сторону мишени. В области ниже подбородка мощная вспышка. Спустя несколько секунд остаётся лишь точка на шее мишени.

– Неплохо. Давай ещё. Алекс, Урия, давайте к Трэю, – подзывает их головой Тод. – Остальные у второй мишени. Дана, раз пришла – так работай! Шелена, будешь за старшую в группе сегодня.

Шелена кивает. Дана что-то бурчит себе под нос. Мне отчего-то становится смешно, и я чуть улыбаюсь, глядя на нее.

Сбоку раздаются выстрелы. Арго стреляет, напрягая каждый мускул лица. Губы сжаты, брови сдвинуты, руки слиты с оружием. Три выстрела – и три точных попадания в один и тот же глаз. «Хорош!» – думаю я.

Произвожу еще несколько выстрелов. Но попасть в нужные кружки не получается.

– Попробуй чуть расслабить руку, которой держишь ствол, – подсказывает Алекс. Я смотрю на него, перевожу взгляд на Арго, тот молча одобрительно кивает. – Это даст свободу второй руке и поможет прочувствовать консоль.

Я расслабляю руку. Несколько выстрелов, и уже с пятого я попадаю в левый глаз. Ещё несколько промахов, а затем одно попадание в край кружка на уровне сердца. Я улыбаюсь.

– Молодец! – окликает меня Алекс, стараясь перекричать треск и грохот выстрелов вокруг.

В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что мне даже нравится стрелять. Я делаю передышку, Алекс занимает моё место. Замечаю, как Дилан даёт подзатыльник Марвину, который не смог удержать консоль. Мне становится обидно за Марвина. Каково это, так издеваться над тем, кто слабее тебя? В это же время Шелена кричит Дилану, что пора меняться местами. Дилан толкает Марвина, случайно вставшего у него на пути, и продвигается к позиции для стрельбы. Мне хочется врезать Дилану в зубы.

Через пятнадцать минут Урия предлагает мне вновь пострелять. Он перезаряжает мою консоль с помощью двух плоских магазинов, открывая маленькие створки в стволе над рукоятью. Я заворожённо наблюдаю, как умело он справляется со своей работой. За следующие сорок минут я успеваю произвести ещё несколько десятков выстрелов. Половина из них попадают в целевые кружки. Я доволен.

– Пока достаточно, – подходит Тод со своей боевой консолью в руках. – Последнее, что осталось показать.

Он снимает оружие с предохранителя, а затем мощные пальцы его правой руки надавливают одновременно на обе белоснежные панели на стволе.

– Самое важное – режим деконструкции.

Тод нажимает на спусковой крючок. И панели моментально проваливаются куда-то внутрь ствола. Словно в режиме замедленного времени ствол плавно разъезжается на три части. Первая часть вылетает вперед, разделяется на две половинки, за ней цельным ядром несётся вторая металлическая часть ствола. Короткий обрезок ствола остаётся вместе с рукояткой в руке Тода. Мои глаза раскрыты от ужаса и восторга. Две передние части ствола угодили точно в оба глаза, а третья врезалась в сердце. Манекен изуродован и покорёжен, словно консервная банка, которую обстреляли металлической дробью.

– Это экстренный режим, – поясняет Тод. – На случай, если закончились патроны. В некоторых модификациях консолей снаряды взрываются. В учебной модели этого не происходит.

Я всё ещё с изумлением в глазах заворожённо смотрю на дымящуюся мишень. Мне жутко представить, что такое оружие способно сотворить с человеком.

– Как я понимаю… эм… собрать обратно консоль уже нельзя?

– Как ты себе представляешь – крепить назад покорёженные куски металла? – встревает в разговор Дилан, который явно подслушивал нас. Его лицо перекошено злобной ухмылкой. Шелена улыбается. Марвин хихикает. Я не обращаю на это внимания, потому что понимаю, что Марвин ещё слишком молод и находится под влиянием старшего брата. Но вот Дилан мог бы вести себя умнее. Желание врезать ему лишь усиливается. Стиснув зубы, я стараюсь не смотреть в его сторону.

– Не совсем, – задумчиво произносит Тод. – Часть ствола с рукояткой может быть дополнена остальными деталями и собрана в новую консоль. Остальные части, как правило, вернуть уже не удаётся. Если ты, конечно, не станешь из чьего-то сердца вытаскивать утопленную в крови центральную часть ствола, – наигранно-циничным голосом произносит Тод.

– А кто-то пытался? – делано пренебрежительным тоном спрашиваю я.

– Не знаю, возможно, – Тод пожимает плечами.

– Да ну, фу, гадость какая, – встревает в разговор Алекс. – Никогда бы не стал так делать.

– Ну, наш герой, может, будет первым, кто это сделает! Кровавый ствол Трэя, – Дилан сам смеётся над своей шуткой, поворачиваясь к Шелене. Она кидает беглый взгляд в мою сторону, слегка улыбается и делает вид, что занята своим оружием. Гнев давит изнутри, искажая мое лицо.

– Перерыв пятнадцать минут, затем поработаем с линейкой! – кричит Тод. Выстрелы стихают. Мы идём с Алексом к скамейке, Абиг плетётся за нами.

– Не обращай на него внимания, он просто чокнутый, – говорит Алекс.

– Похоже, – сквозь зубы цежу я.

– Его только Нори и может терпеть на самом деле, – произносит Алекс. – Не реагируй, и он отвалит.

Дилан отошел подальше от нас и не слышит этого разговора. Мне хочется сказать что-то едкое, но это бессмысленно. Подходя к скамейке, я вижу, как сидящая на ней Дана кидает на меня подозрительный взгляд.

Пятнадцать минут пролетают быстро. Я чувствую себя как на перерыве во время урока физкультуры, попутно думая, что Тод мог бы быть неплохим тренером.

– Бегом! – командует Тод. – Пятнадцать минут разминки по залу. Мы все подрываемся и бежим.

– Урия, Шелена, в центр! – кричит Тод, когда мы завершаем четвёртый круг по залу. Воздух приятно распирает лёгкие изнутри, расправляя все их самые отдалённые секции. Дед говорил, что бегать полезно, если у тебя нет проблем с суставами. Я внимательно наблюдаю за тем, что делает Тод и двое других восстановителей. Их руки протягивают вдоль зала несколько узких гусениц, собранных будто бы из металлических шариков. Издалека я бы назвал их бусами.

Спустя десять минут мы замедляем темп и идём по кругу, чтобы отдышаться. Я вспоминаю школу. Мы так бегали в начале каждого урока физкультуры. Девчонки из нашего класса не любили бегать, они хватались за бока и жалобно смотрели в сторону преподавателя. Иногда это срабатывало, и он разрешал им идти пешком. Мы с Филиппом бегать любили. Вероятно, потому что носились по заброшенным местам окраины и скакали по кочкам полесья. Я вспоминаю Филиппа, одного из немногочисленных людей в классе, с кем я мог делиться всем, что было на душе. Он даже иногда помогал мне по дому, когда мама болела, а Никса была ещё мала.

Приятное гудение в ногах напоминает мне ощущения после пробежек по полянам с земляникой. Мы с Филиппом брали стеклянные стаканы и вместе с другими ребятами из класса шли собирать ягоды. Тогда это ещё не было запрещено. Нежный вкус земляничного сока сладкой прохладой затекает в горло, когда ты опрокидываешь стакан в рот. Жаль, что сейчас уже так нельзя. От воспоминаний сердце словно перетягивает шёлковая нить, мешая ему биться в такт движениям тела. Наверное, именно это имели в виду классики литературы, когда писали, что «сердце щемит».

Мы останавливаемся и выстраиваемся в шеренгу вдоль левой стены.

– Трэй сегодня спрашивал, что такое линейка, я ему объяснил. Теперь показываю. Вот она, – палец Тода указывает на одну из последовательностей крупных шариков-бусинок.

– Сперва учимся запрыгивать на перекладины. Дилан, Урия, Арго! Вперёд, по турникам!

Когда Дилан распрямляется, я замечаю, что он почти на голову выше меня. Своими лапищами, огромными, как руки питекантропа, он хватается за одну из перекладин и по-обезьяньи перехватывает их одну за другой, продвигаясь вперёд. Параллельно ему, работая руками, лезут Урия и Арго. Им сложнее, чем Дилану, но темп у них высок.

Постепенно все хватаются за перекладины и выполняют хорошо отработанный алгоритм лазания по балкам. Мне не страшно висеть. Я прыгал со стены на стену. Но всё же нагрузка здесь на другие суставы. Через несколько перекладин кисти начинают побаливать, а в плечах ощущается жжение. Я успел подсчитать количество перекладин – всего их четырнадцать. Ухватившись за тринадцатую, испытываю облегчение. Я спрыгиваю, но Тод тут же кричит, чтоб я вернулся обратно. Кисти раздирает острое жжение. Я вновь хватаюсь за балку и просто вишу. Мне кажется, что, если я повишу еще немного, куски кожи с ладоней останутся на металлических балках.

– Давай-давай, ещё немного! Теперь так же в другую сторону.

Я начинаю отсчёт в обратном порядке. «Тринадцатая, двенадцатая, одиннадцатая…» Пальцы едва обхватывают толстые перекладины. Я стараюсь сдвигать пальцы так, чтобы указательный и средний касались большого. Такой хват кажется мне надёжнее. Я перескакиваю на девятую перекладину, но тут внезапно чувствую резкий рывок вверх. Рука чуть соскальзывает, но мне удаётся вовремя среагировать и не упасть. Кажется, я всё-таки лечу вниз.

Прохладный воздух проносится мимо моих ушей. Спустя мгновение мои ноги уводит в сторону, а тело отклонятся влево, словно маятник. Тут я осознаю, что перекладины начали двигаться вверх-вниз и в стороны. Кручу головой, пока, наконец, не замечаю самодовольное выражение на лице Тода. Он стоит у шкафов с оружием, держа в руках пульт управления.

– Всем продолжать висеть! Режим «опасность на земле»! – кричит он во всё горло.

Режим «опасность на земле» – что это ещё такое?! Судя по названию и по тому, как Дана резко поменяла хват, закинув одну руку поверх перекладины почти до локтя, я понимаю, что запахло чем-то явно небезопасным. Арго и Урия висят с каменными выражениями лиц. Я ищу глазами Алекса, но он слишком далеко от моей балки. Озираюсь по сторонам в надежде найти подсказку, что делать в этой ситуации. В этот же момент мои ноги уносит вправо, и я мчусь к полу. Рывок – и перекладина вновь увлекает моё тело вверх. Свист в ушах разгоняет адреналин по сосудам. Раздаётся оглушительный грохот, зал наполняется треском, смешанным с частотами, близкими к ультразвуку.

– Трэй, подтяни ноги! – кричит мне Шелена откуда-то сзади.

Я разворачиваю голову и одновременно начинаю сгибать колени, чтобы поджать ноги к туловищу, но тут же получаю болезненный удар по голеностопу. Ногу пробивает такая боль, будто её зажали между двумя цементными плитами и резко дёрнули. Изо рта вырывается стон. Мне хочется спрыгнуть на землю и обхватить ноги руками, но я понимаю, что приказ Тода был явно не случаен. Линейное оружие заработало.

Шарики взлетают в невидимом силовом поле и прокатываются волнами поперёк почти всего зала. Некоторые из них зависают в воздухе по нескольку штук и кружатся в одной точке воздушного пространства. Сперва волны перемещаются только поперёк зала, но затем они начинают двигаться и вдоль, а потом в самых разных направлениях. Я чувствую, как становится жарко там, внизу, под моими поджатыми ногами. Я замечаю, что цвет шариков изменился. И теперь я понимаю, почему стало жарко. Они нагреваются докрасна. Руки жжёт. Мышцы забиты кислотой, пальцы вот-вот не выдержат и разожмутся. Я оглядываюсь по сторонам в надежде отыскать ключ к преодолению препятствия.

Арго и Урия всё так же спокойно висят, поджав ноги. Я мысленно завидую их стальному прессу и нейлоновым мышцам. Шелена забросила ноги на перекладину и прижалась к ней всем телом. Дана перебросила руки через жердь и повисла на изгибах локтей, поджав ноги. Других мне разглядеть сложнее. Перекладина опять несёт нас вниз. Несколько шариков достают до моей икроножной мышцы. Боль ожога раздирает кожу. Я вскрикиваю. Делаю усилие и подтягиваю себя выше, пытаясь захватить балку локтевым сгибом. Наконец мне это удаётся. Слышу вскрик Даны. Вероятно, шарики достали и до неё. Через несколько минут всё стихает, и балки застывают неподвижно. Меня переполняет злоба по отношению к Тоду. Сложно, что ли, было предупредить о таком испытании?

Спрыгнув на пол, я несусь в его сторону. Опалённую ногу жжёт. В голеностопах боль, пробивающая до коленей.

– Ты совсем идиот?! – ору я во всё горло. – Придурок!

– Да угомонись ты! – пытается заткнуть меня Тод.

– Угомонишься ты, – я с размахом бью его по руке, в которой он держит пульт. Устройство выпадает из его пальцев и падает на пол. Отколовшийся кусочек корпуса отлетает в сторону. На мгновение маска ярости застывает на лице Тода. Его кулаки сжимаются.

– Давай! Можем подраться! Мы не на работе! – кричу ему я. – Здесь же все равны!

– Я не буду с тобой драться, – внезапно спокойным голосом произносит он.

– Нет, я хочу тебя избить!

– Вряд ли ты на это способен!

– Но я хотя бы попробую, – я замахиваюсь и бью ему в плечо. Он почти не уворачивается.

– Почему ты не дерёшься?! – я гневно толкаю его руками. Он удерживает равновесие. – Дерись! – ору я как сумасшедший.

– Трэй, Тод, что случилось? – в зал влетает Раварта.

Её голоснемного приводит меня в чувство.

– Идиот! И трус! – наконец, громко говорю я. – Я бы так даже с крысами не поступил.

– Извини, – выдавливает Тод.

– Нет!

Мне хочется сказать ему что-то обидное и колкое, но я понимаю, что это бессмысленно, всё равно что пытаться убедить верхушку Корпорации не производить генно-модифицированные овощи и фрукты. Раварта смотрит то на меня, то на Тода. Она явно выискивает на мне следы повреждений, и не сразу замечает два пятна от ожогов на ноге.

– Мне правда жаль. Я не думал, что ты будешь так долго разбираться в обстановке, – произносит Тод.

– Ах, ещё я же и виноват! Долго разбирался. Ты, наверное, как из утробы матери вылез, сразу во всём разобрался, – не удерживаюсь я.

– Не смей упоминать о моей матери, – внезапно изменившимся голосом жёстко отвечает Тод.

Раварта растерянно смотрит на нас обоих.

– Если ещё раз такое повторится, я уйду из восстановления. Я сдержал своё обещание. Издевательств по отношению к себе я не потерплю. И играл по правилам, честно, – твёрдо произношу я.

– Ты даже не представляешь, что с тобой могут сделать экономическая полиция или землекопы, – произносит Тод чуть более спокойным голосом. – Я лишь пытаюсь подготовить тебя к обороне. Они точно тебя ни о чем предупреждать не станут. И играть по правилам не будут. Пара ударов и ожогов – пустяки по сравнению с пытками в башне.

Раварта кидается ко мне, видимо, опасаясь, что не заметила еще каких-то повреждений. Пока она прикасается ко мне, в моей голове вновь начинает властвовать рассудок. В глубине души я понимаю, что Тод прав, но от этого его действия не перестают выглядеть для меня как подстава и издевательство.

Раварта просит меня сесть на скамейку и куда-то убегает. Затем возвращается и принимается растирать мазью мои ожоги. Боль, которую я до этого почти не чувствовал, сперва усиливается, а затем постепенно стихает. Алекс и Абиг пытаются травить анекдоты, чтобы отвлечь меня.

– Извини ещё раз, Трэй, я обещаю, что больше так не буду поступать, – подойдя к нам, Тод протягивает мне руку. Помедлив несколько секунд, я всё-таки принимаю её. Он здоровый и гордый, но не глупый – мысленно заключаю я. Я несильно пожимаю его руку. – Рад, что мы все равны, – внезапно говорит он. Помолчав, я киваю.

Раварта приносит нам сэндвичи, и мы принимаемся их уплетать. Я забываю обиду. Это свойственно моей психике. Обижаться – это слишком энергозатратно для нервной системы, я бы даже сказал, глупо и неоправданно, но это вовсе не означает, что надо всех прощать и тут же вести себя с обидчиками как ни в чем не бывало. Это мне кажется ещё более глупым и безрассудным.

После перекуса Тод ещё около часа рассказывает о принципах действия линейного оружия. Он поясняет, что полиция раскладывает такие орудия на границах вокруг одиннадцатого периметра, в некоторых частях леса, там, где особенно много желающих собирать ягоды и грибы. От Тода я узнаю, что есть разные виды линейного оружия. В некоторых модификациях шарики начинены дробью или усыпляющим газом. Полицейским нет смысла убивать тех, кто нарушает закон. Им важно поймать и доставить преступников живыми, чтобы потом подвергнуть суду.

Слушая его, я понимаю, насколько важные вещи он до нас доносит. В голове тут же рождается мысль, что, возможно, испытание, через которое я прошёл, было оправданным. Ещё два часа мы метаем ножи. У меня получается уже заметно лучше, чем в прошлый раз. Ближе к вечеру Нори зовёт нас всех на ужин. Мы направляемся в основное помещение лагеря Плодородия.

Свободный стол теперь заставлен тарелками, в центре – две больших кастрюли из нержавеющей стали. Другой стол, который раньше был заставлен техникой, тоже наполовину освободили, чтобы разместить там еду. Конусы света от слабых ламп вырывают из темноты наш стол, отбрасывая на него тусклые круги. Панели других столов остаются могильно-черными. Я верчу головой, высматривая Элиаса, но его, похоже, уже не будет.

Нори и Раварта разливают суп по тарелкам, раскладывают хлеб и прочую еду. Левия, сидящая рядом с Хенриком, смотрит ему в глаза, качает головой и хитро улыбается. Они играют в свою игру, правила которой ясны лишь им одним.

В углу, у полотна, закрывающего вход, трое незнакомых мне ребят лет шестнадцати о чём-то беседуют. Один постоянно чешет коленку, искусанную комарами или мошкой. Вероятно, он недавно вернулся с окраин, возможно, даже был в лесу. Я вновь ощущаю тоску по родным местам, вспоминаю одноклассников. Где они все сейчас? Чем занимаются? Я сажусь на третий стул от края, справа плюхается Алекс, слева – Абиг. Нори наливает мне несколько поварёшек наваристого супа, почти до самых краёв тарелки.

В моём сознании её улыбка сливается с ароматом супа, закрепляя положительную ассоциацию. Возможно, теперь я всегда при виде подобной еды буду вспоминать Нори. Я улыбаюсь в ответ. Урчащий желудок поторапливает меня. Суп с овощами оказывается невероятно нежным, с идеально выдержанным количеством соли и специй. Раварта садится напротив меня, справа от неё отодвигает стул Тод. До меня доносится, как Дилан ворчит на брата в другом конце стола. Клацанье ложек о тарелки становятся интенсивнее. Алекс быстро закидывает в рот ложку за ложкой. Абиг скатывает серый хлеб в шарики и кидает в бульон. Я так никогда не делал.

– Очень вкусно, – говорю я, глядя на Нори, сидящую по диагонали от меня.

– Всё натуральное, сами вырастили, – растягивая губы в добродушной улыбке, произносит Нори.

– Вкус и правда отличается, – добавляю я.

– Ещё бы! – произносит Шелена. – Пластмассовая капуста с резиновым мясом никогда не дают такого вкуса!

Зачем она говорит про пластмассовую капусту? Она же не химическая. Я собираюсь сказать еще что-нибудь похвальное про суп, когда внезапно распахивается дверь, и в помещение входит мужчина лет шестидесяти пяти. Он направляется прямо к столу, выискивая что-то или кого-то своими выцветшими глазами. Грубая щетинистая красноватая кожа обтягивает его шею. На нём помятая серая рубашка, местами пропитанная маслянистыми пятнами.

– Нори, – сипит он, медленно подходя к столу. По концентрации продуктов распада спирта в воздухе, я понимаю, что он недавно пил.

– Вилли, давай садись, – Нори встаёт и берёт мужчину под руку. Она кидает несколько виноватый взгляд в мою сторону, растерянно осматривается. Раварта смотрит в тарелку, Тод делает вид, что не обращает внимания на этого человека. Вероятно, для Нори это кто-то близкий. Она пододвигает к себе ещё один стул и усаживает Вилли. Они перекидываются несколькими фразами, и я догадываюсь, что это ее муж.

– Как у вас дела на работе? – спрашивает Нори у нас с Тодом, пододвигая тарелку с супом ближе к Вилли.

– Эм, – я немного в растерянности от подобного вопроса. – Ничего особенного.

– Мы ждём, что Пош скажет Трэю, – спокойно произносит Тод, отламывая кусок хлеба. Раварта смотрит на меня.

– А что он мне должен сказать? – не выдерживаю я.

– Информацию о том, что именно Корпорация будет делать с технологией управления беспилотниками.

– Эм… ну там же всё очевидно, они будут её улучшать, вернее, они поручат это мне…

– Это да, – перебивает Тод. – Но меня интересует, как именно.

Я пожимаю плечами.

– А, этот герой с нейрошлемами? – вдруг встревает в беседу Вилли, таращась на меня своими бледно-серыми глазами.

– Вилли, ешь, пожалуйста, спокойно. Дай ребятам поговорить, – одёргивает его Нори.

– А что такого? Мне же тоже интересно узнать, что там эта кучка конченных идиотов из Корпорации опять затевает. – Запах алкогольных продуктов добирается до моего носа. Я стараюсь не вдыхать.

– Вилли, угомонись! – сердито произносит Нори. – Трэй, извини, что он перебивает.

– Ничего страшного. У Тода ведь и на работе будет время, чтобы сообщить мне что-то важное, – я вопросительно смотрю на Тода.

– Да я и здесь могу всё рассказывать. В принципе, у нас нет секретов.

– Смотрите, чтобы и вас не поглотило сумасшествие учёных. А то тоже промоют вам мозги, и начнете восхвалять корпоратов, – смеётся Вилли. И все замолкают. Тод краснеет:

– Заткнись, Вилли! – выпаливает он.

Вилли хочет ещё что-то сказать, но Нори дёргает его за плечо, и он осекается.

– Не все учёные плохие, – произношу я спустя несколько секунд.

– По-видимому, из хороших только вы с Тодом и остались, – успевает сказать Вилли, пока Нори вновь его не дёргает за руку.

– В Корпорации есть разные люди. В том числе и те, кто работает на благо других. Ага! И создают ГМО, а ещё накачивают еду всякой дрянью.

– Ну это уже не учёные, а руководство и те, кто на этом зарабатывает деньги.

– Но учёные создали зло! Нет ничего страшнее генных модификаций!

– Вообще-то в ГМО самих по себе нет ничего плохого, – не выдерживаю я.

– Ага, тогда что же ты за семенами в институт полез? – встревает в разговор Дилан. С той стороны стола прокатываются смешки. Там сидят ещё двое ребят, которых я не знаю. Видимо, подпевалы Дилана.

– Если серьёзно, изначально ГМО создавались как полноценные продукты. Если курица несла пять яиц в неделю, а нужно было десять, приходилось её модифицировать. В целом структура самих яиц оставалась такой же. Это как выпить не один стакан натурального молока, а два. Еще пример: люди, страдающие диабетом, умирали из-за нехватки инсулина. В бактерию был встроен ген инсулина – и производство препаратов возросло в разы, что спасло жизнь миллионам людей. – Я пытаюсь объяснить на доступных примерах, хоть и немного упрощаю научные факты.

– Уууу… тебе уже промыли мозги, – выпаливает Вилли.

– Ничего не промыли! – рявкаю я.

– Он отчасти прав, – внезапно подключается Тод. – Так и было изначально. И опасности большинство первых ГМО не представляли, потому что их тщательно тестировали. Но потом всё изменилось. В погоне за новыми свойствами «Плазмида» слишком увлеклась модификациями и начала встраивать в геном растений и животных совсем не то, что нужно людям.

– А ещё они всякой дрянью обрабатывают поля с растениями, – гнусаво добавляет Дана, подперев подбородок ладонью.

– Это да. Но опаснее, что бесконтрольное использование трансгенных растений влияет на экосистему. Вымирают целые виды, – подытоживает Тод.

– Погодите, я что-то запутался, – я слышу голос со стороны, вздрагиваю от неожиданности, но потом понимаю, что это Абиг. – То есть бывает полезное ГМО, а бывает вредное?

– Если тебе так проще, то да. Вернее, бывает относительно безвредное, а бывает ГМО, созданное с нехорошими намерениями, – объясняет Тод.

– Я думал, что все генно-модифицированные продукты вредны, а оказывается, бывают и полезные, – потирая подбородок, изумлённо рассуждает Абиг. – Хм, даже не верится, что так бывает.

– Ну это как тебя клонировать, если в точности повторить. Будешь ли ты хуже самого себя? – предпринимаю я попытку ещё раз объяснить Абигу ситуацию.

– Ахах! Вот уж не знаю! Хуже уже быть не может! – смеётся Абиг. – Я понял тебя. В нас всех есть гены. Каждый ген имеет структуру. С гена синтезируют вещество, нужное для организма. Если воспроизвести структуру природного гена и добавить её в другой организм, то мы получим такое же природное вещество. Это вариант правильно работающего ГМО.

– Ну да. Именно. Это как скопировать полезную программу на другой компьютер, – добавляет Тод.

– Всё так просто. Вставил кусок ДНК из одного организмов в другой и заставляешь его делать всё, что тебе надо! Крутотень! – восхищается Абиг.

– Эм, ну вообще-то так не всегда. Иногда вставленный ген может подвергаться воздействию соседних…

– Довольно уж научных дискуссий! – прерывает мои рассуждения Тод. – В любом случае у нас сложилась нехорошая ситуация. Корпорация стремится контролировать все аспекты жизни каждого жителя Аридафии. Они могут начать модифицировать так, как им заблагорассудится. Этого мы и пытаемся не допустить.

– И что, ты считаешь, с вашей… эм, нашей кучкой энтузиастов мы сумеем противостоять хорошо подготовленной службе безопасности и внутренней армии Аридафии? – недоумевающе спрашиваю я.

– Да! – отрезает Тод.

– И как же? – со скепсисом спрашиваю я.

Все замолкают, даже ложки перестают звякать о тарелки.

– Во-первых, нас не так уж и мало. В регионах есть свои восстановители. И мы уже больше года готовим операцию «Ретенция».

– Сколько вас? – спрашиваю я.

– Десятки тысяч. Ещё год назад были лишь сотни.

– Хм…Тод, пойми меня правильно, – начинаю я. – Я лишь хочу понять, что реально можно сделать.

– Я знаю. Без тебя реально можно сделать немного. С тобой – значительно больше.

– И когда ты это понял?

– Когда узнал от Раварты, что ты сделал.

– Ну да, очень воодушевляюще. Спасибо за такой выпад добродушия в мою сторону.

– Это не выпад. Это шанс. Сперва я был зол, что боссом лаборатории назначили тебя, а сейчас вижу в этом огромную удачу. У тебя в руках скоро будет много информации, очень важной и нужной.

– Да какой информации, чёрт побери?! – не выдерживаю я. – Что ты всё загадками говоришь!

Несколько человек за столом вздрагивают. Ложка Абига вылетает из тарелки и со звоном скользит по столу.

– Да я сам не знаю. В этом ты и должен разобраться! Ясно одно – корпораты готовят новый вид оружия. Твои исследования станут ключевыми в его разработке. Это может быт всё что угодно – от суперумного дройда, управляемого силой мысли, до беспилотного подводного танка. Это ты и должен выяснить!

Я молча сижу, чувствуя себя совершенно потерянным, в длинной, тускло освещенной комнате, за одним столом с людьми, которых я едва знаю. Рядом почти никто не шевелится. Это лишь усиливает напряжение. Лишь Абиг тихонько тянется за ложкой, чтобы вернуть её обратно в тарелку.

– Ну хорошо… допустим… А что за операция эта ваша… «Ретенция»?

– Давай всё постепенно, хорошо? – примирительно улыбается Тод.

Поняв, что больше ничего интересного не будет, многие встают из-за стола и расходятся. Я запихиваю ноготь большого пальца между двумя передними верхними зубами и начинаю елозить им во рту. Сейчас моё сознание напоминает груду только что перестиранного белья: вытащить что-то цельное и важное не получается. Глядя в отражение светло-желтого квадрата лампы на ложке, я пытаюсь устаканить мысли, но тут Алекс вдруг начинает теребить меня за плечо.

– Чего? – быстро разворачиваясь, спрашиваю я (ну и безумный у меня, наверное, вид).

– Да… хотел спросить. Откуда ты столько знаешь про ГМО?

– Читали курс по генной инженерии… давно правда… забыл уже многое…

– А почему растения портят экосистему?

– Ну, потому что они могут вытеснять другие виды или они могут выделять вещества, которые убивают другие виды и даже целые семейства растений. Не специально – это может быть просто побочным продуктом.

– Аааа, – протягивает Алекс.

Мы сидим с Алексом, набросив на глаза пелену задумчивости. Нори уводит своего мужа. Он пытается сопротивляться, но потом сдаётся. Я не обращаю на это внимания.

Чьи-то руки опускаются мне на плечи. Прикосновение мягкое и расслабляющее.

– Мы идём? – я чувствую её горячее дыхание. Руки Раварты вновь возвращают меня к реальности, позволяя отвлечься от ненужных мыслей.

– Да, конечно.

Я встаю. Прощаюсь с Алексом. Абиг ушёл тренироваться. Тода нет поблизости, помещение почти пустое.

Мы с Равартой выходим из лагеря Плодородия, окунаясь в темноту позднего вечера. Острые рожки тонкого месяца царапают бледную тучу. Мы идём, взявшись за руки, как подростки-школьники. Мне так хорошо рядом с ней. Я сейчас не думаю о том, что совсем её не знаю. И мне даже неинтересно, сколько ещё секретов она хранит. В настоящем моменте есть только я и она. В мире нет зла и добра, он серый, возможно, даже более тёмный, чем светлый. Я лишь хочу, чтобы во мне оставался свет. Он и будет вести меня в этом мире. Ещё я хочу, чтобы между мной и Равартой свет никогда не гас, и пусть он проведёт нас через сумрак всего серого мира. Я украдкой смотрю на гордую осанку Раварты, и внутри всё радуется и ликует. Я окончательно влюбился.

Сегодня мы идём до дома пешком. Дорога занимает чуть более полутора часов, но я почти не замечаю усталости. Ожоги совсем не чувствуются, а усилившийся кровоток в разогретых голеностопах устранил болевые ощущения. Раварта предлагает сегодня остаться у неё, я не возражаю. Душ смывает солёный пот с моей шеи. Стараюсь не мочить ногу, чтобы не усугублять последствия ожога. Ещё бабушка научила меня, что вода не идёт на пользу обожжённой коже. Раварта отправляется в ванную после меня.

Сладкий аромат цветов, о названии которых я всё забываю её спросить, проникает в нос, растворяясь внутри меня. Мой взгляд невольно натыкаются на самодовольную ящерицу. Глаза Леопольда превратились в щёлочки. Когда я подхожу ближе к небольшому стеклянному аквариуму, игуана приоткрывает один глаз, одаривает меня надменным взором и вновь смыкает полукруглые веки. О чём он думает, когда смотрит на людей? Что ему снится по ночам? На курсе общей теории сна нам рассказывали, что рептилии могут видеть сны, не такие, конечно, как у человека, но всё же динамичные и, вероятно, по-своему интересные.

Я любуюсь дремлющей ящерицей, пытаясь на глаз определить ее размер. Сон давит мне на голову, делая её тяжёлой. Я хочу дождаться Раварты, поэтому заставляю себя побороть сонливость. Через несколько минут входит Раварта. Её веки прикрыты, она тоже устала. Мы позволяем белым простыням, пропитанным цветочным ароматом, принять нас в свои объятия.

Мы лежим с ней спина к спине. Я чувствую, как с каждым вдохом ее ребра легонько упираются в мой позвоночник. Она дышит часто, но старается не выдавать волнения. Какое-то время она молчит, я не решаюсь спросить её о событиях сегодняшнего дня.

– Тоду было девять, когда родилась я, – внезапно заговаривает она. – Мать скончалась от какой-то болезни, когда мне исполнилось четыре. Мы жили в Вейросе, это один из самых северных городков Аридафии. Там было совсем туго с медициной. Её не сумели спасти, хотя и можно было. Точнее, я уверена, что можно было. Отец с горя запил. Тод взял на себя роль опекуна, если так можно сказать. Из-за его вспыльчивого характера мне часто доставалось. Да что там… и отец иногда выписывал мне пригоршню подзатыльников. Временами я получала за дело, но чаще всего просто так. Особенно когда отец был совсем пьян. Он кричал, чтоб я убиралась с его глаз. Я шла в угол дальней комнаты и плакала у батареи. Я клала руку на батарею, она была тёплая, почти такая же, как рука мамы. Я представляла, как говорю с ней, живой. Едва слышно или про себя рассказывала ей о том, как пьёт папа и как ведёт себя брат, рассказывала, за что мне влетело, но никогда не жаловалась. Потому что не хотела тревожить её. Мне было достаточно лишь ощущения чего-то тёплого. Тепло батареи заменяло мне тепло маминых рук.

Раварта лежит отвернувшись, но я замечаю, как дрогнул её голос. По её щеке должна катиться слеза, но вряд ли Раварта это покажет. Она слишком стойкая. Я разворачиваюсь к Раварте и упираюсь носом в её затылок. Она едва заметно вздрагивает. Неужели она ко мне ещё не привыкла?

– Когда отец стал пить ещё больше, Тод пошёл на работу, – она продолжает, стараясь сохранять дыхание ровным. – Он подрабатывал в местном спортивном клубе. Выдавал ключи от шкафчиков, мыл полы и выполнял там самую неприятную и сложную работу. Отец когда-то дрался за деньги и брал с собой Тода на соревнования. Поэтому его и знали в клубе. Тод тоже стал драться. Однажды он пришёл с очередной тренировки и сказал мне, что я тоже должна научиться драться, я должна стать сильной, уметь постоять за себя и перестать бояться отца и кого бы то ни было. В шесть лет он взял меня с собой на одну из тренировок, я стала бойцом. И через какое-то время ни Тод, ни отец уже не осмеливались поднимать на меня руку, так как знали, что я могу за себя постоять.

Она вновь умолкает, но мне непременно хочется услышать историю до конца.

– А что было потом? – стараюсь сделать голос мягким и одновременно небрежным, спрашиваю я, шепча ей на ухо.

– Закончив школу, Тод стал готовиться в колледж, но провалил экзамены, – вздохнув, продолжает Раварта, пока я вбираю в себя аромат её волос. – Я помню, как его перекосило от злобы, а потом он плакал всю ночь. Тогда он стукнул меня прямо в дверях, пытаясь оттолкнуть. Я не стала давать сдачи. Это был последний раз, когда кто-то на меня поднимал руку. В тот момент мне не было обидно, мне было жаль Тода.

Я с трудом себе представляю, как хнычет здоровяк Тод, но в моих мыслях нет злорадства. Как бы я себя вёл на его месте? А потом задумываюсь: что будет рассказывать Никса своему парню обо мне?

– Он сидел дома почти неделю, ни с кем не разговаривал, – продолжает свой рассказ Раварта. – А затем пошёл в местную библиотеку и набрал оттуда толстенных книжек. У нас не было компьютера, только книжки. Почти полтора года он готовился к экзаменам, просил наших школьных учителей с ним позаниматься. Некоторые соглашались. Вообще у него всегда было нормально с мозгами, просто работа и тренировки отнимали слишком много времени. Ему пришлось навёрстывать упущенное. В семнадцать он поступил в университетский колледж. Я так радовалась за него, словно сама туда поступила. Отец в тот день что-то буркнул под нос и ушёл к себе в комнату. Тод обнял меня и сказал, что скоро всё должно измениться. Однажды он накричал на отца и сказал, что заберёт меня, если тот не перестанет пить. Отец был в замешательстве, но спорить с Тодом не стал. До этого они порой ругались, а иногда и дрались, особенно если отец был не очень трезвым. Я не знаю даже, откуда он брал деньги на выпивку…

Она затихает. Я не произношу ни слова, боясь сбить её с толку. Впервые она со мной настолько откровенна. Почему именно сейчас? Скажет ли она ещё что-то о семье?

– После первого курса Тод приехал чем-то очень озадаченный, я помню, весь июль он ходил задумчивый, сам не свой, – наконец, прерывает тишину Раварта. – Однажды он сказал мне, что когда-нибудь обязательно заберёт меня, даже если отец и покончит с выпивкой. Мне лишь оставалось закончить школу. Некоторое время я продолжала жить с отцом, который стал пить действительно меньше. К счастью, на каникулах Тод часто забирал меня к себе, в Мингалос. Путешествие на поезде мне казалось чем-то сказочным. Каждый раз я ждала его с нетерпением. А каждый отъезд из Мингалоса отзывался тяжёлой печалью в груди. Никогда с братом мы не были так близки.

Отчасти рассказ Раварты мне напоминает нашу с Никсой жизнь, только вместо отца у нас осталась одна мать. Я также стараюсь забирать Никсу в город или навещать, если есть возможность. Может, все семьи с братьями и сёстрами в Аридафии похожи – или только те, в которых кто-то живёт в Мингалосе…

– А когда ты перебралась в Мингалос?

– В пятнадцать с половиной. Я закончила школу, и через полгода Тод забрал меня к себе. Он поселил меня во второй комнате – в кабинете, а потом стал встречаться с Даной и переехал к ней. Я какое-то время жила одна…

– А когда ты попала к восстановителям? – не удерживаюсь я. Мне даже не интересно, с какой именно Даной связался Тод. Есть вопросы поважнее.

Она вновь молчит. Вероятно, мой вопрос смутил её.

– Почти в то же время как перебралась сюда. Если быть совсем точной, сначала Тод просто брал меня с собой на собрания и небольшие мероприятия. Я не очень понимала, чем занимались все те люди. Всё это выглядело безобидно, там была дружеская атмосфера. Нори очень добрая, она сразу же окружила меня заботой. Я ей как-то рассказала про батарею, а потом сказала, что она лучше и теплее батареи. В тот день Нори обняла меня как-то по-особенному, знаешь, так по-матерински, что я даже заплакала. Тод запрещал мне плакать, и я отучилась это делать, но в тот день не сдержалась. Нори и другие восстановители стали для меня семьёй. Тогда выращивать свои домашние растения ещё не было запрещено, поэтому всё в Плодородии было совершенно другим, не таким, как сейчас. Но два года назад всё стало каким-то мрачным и безрадостным.

Раварта открыла мне за один вечер столько, сколько не рассказывала за всё время нашего общения. Может, она мне и про операцию «Ретенция» расскажет и объяснит, что вообще происходит в городе и стране? Я вслушиваюсь в ее дыхание, которое становится совсем тихим, когда её сознание погружается в сон. Время для вопросов будет завтра.

Я лежу, уставившись в одноцветный потолок. В голове крутятся сотни вопросов, и ответы на них нужно найти как можно скорее. Рядом со мной лежит женщина, без которой я в последние две недели не представляю своей жизни, но есть ещё две женщины, без которых моя жизнь так же немыслима: мама и сестра. Смею ли я подставлять их, поддаваясь влиянию чувств?

Глава 12

Мне на работу к одиннадцати. Мы неспешно обсуждаем тренировки в Восстановлении, Раварта успевает упомянуть о своих победах и неудачах. Я узнаю, что она тоже провалила свой первый тест с линейным оружием, но в тот раз оно не было раскалённым. В 10:12 приходит сообщение от Кристини: «Утёночек, ты там ещё живой? Обедаем сегодня у меня? Плантикса нет до четверга». Я показываю сообщение Раварте. Когда её глаза скользят по строчкам на экране, взгляд становится холодным и враждебным. Такой я Раварту ещё не наблюдал.

– Ну то, что она называет меня «утёночек», может говорить о том, что по крайней мере она не злится и готова поддерживать отношения, – говорю я.

– Ага… И давно у тебя такой позывной? – с нескрываемым сарказмом усмехается Раварта.

– Ты о чём? Эй, перестань… я терпеть не могу это обращение.

– Так я тебе и поверила, – смеётся Раварта.

Я думаю, что это не самая худшая реакция. Смех помогает переживать самые дикие и невообразимо нелогичные для мозга ситуации. Мозгу часто кажется смешным то, что находится за гранью логики. Но также вещи, находящиеся за гранью логики, могут быть для него и страшными. Наша реакция зависит от опыта, накопленного за жизнь. Видимо, у Раварты большой жизненный опыт самых разнообразных ситуаций, раз она так легко переходит на смех.

– Жаль, что я не могу так запросто пойти и порвать и с ней.

– Ты уже порвал с ней. Внутри себя. Помни об этом, – произносит Раварта. Её взгляд пронзительный и гипнотический, как у совы, завидевшей кролика на болотистой кочке.

– Я помню, – словно под гипнозом произношу я.

– Скоро это закончится, и ты будешь совсем свободен.

Мы договариваемся встретиться во вторник в Плодородии. На прощание мы целуемся, но она будто бы делает это без искринки, не так, как раньше. Возможно, это из-за Кристини, а может, по каким-то другим причинам.

Я мчусь к Центру технологических исследований. Проскальзываю в двери между двух дронов.

– Добрый день, мистер Коулман, – непривычно напряжённым тоном здоровается со мной полный охранник. Сегодня он не улыбается, как обычно. Я немного напрягаюсь. Первые две недели после моего вероломного проникновения в НИВПР я каждый день проходил через охранный пункт как мимо клетки с тиграми, потом немного привык и успокоился. Может, и сейчас мне лишь показалось. Я киваю, стараюсь улыбнуться, опускаю на место ключ-цилиндр, теперь уже зелёный, и иду дальше.

В коридоре меня вылавливает Пош, будто специально ждавший меня у выхода из лифта.

– Трэй, как жизнь? – бодрым голосом начинает он.

– Всё хорошо, мистер Пош. А у вас?

– Хм… Нет, у нас, у всех, Трэй, мы же все не чужие люди. В одной лаборатории, теперь почти в одной семье.

Мне не совсем приятен тон моего начальника, но я натягиваю маску – мягкую улыбку – и киваю ему.

– Да… конечно.

– Вот и замечательно. Трэй, я хочу, чтобы ты помнил, что мы здесь в лаборатории трудимся над невероятно важными проектами. От них зависит будущее всей страны, нет – целой планеты! Кроме нас ведь и нет больше никого.

Мне хочется возразить, что этого никто не знает наверняка, но я продолжаю глуповато улыбаться.

– Да, я знаю, – пытаюсь хотя бы не выглядеть безмолвной мумией.

– Нам поручено важнейшее задание. Необходимо доработать протоколы нейроинтерфейса. Особое внимание нужно обратить на генераторы в височных долях мозга, в лобных и, конечно же, на поясную кору и стриатум.

– И орбитофронтальный комплекс? – уточняю я.

– Ну разумеется! Он в лобных долях… Основные структуры принятия решений и планирования! Без этого же никуда, ты и сам знаешь.

– А что конкретнее? Наш протокол и так неплохо работает с нейродинамическими показателями этих областей.

– Трэй, – голова Поша чуть наклоняется, и он одаряет меня взглядом, которым смотрят на непонимающего первоклассника. – Нам нужно доработать технологию так, чтобы прибор учитывал индивидуальную вариативность на более глубоком уровне.

– То есть чтобы мы могли подключить прибор к абсолютно любому человеку, так?

Мы проходим в его кабинет, дверь остаётся открытой.

– Эм… – выражение его лица резко меняется, глаза странно мечутся, словно в поисках ответа. – Да, совершенно верно! – внезапно твёрдо и бодро произносит он, словно извлекая ответ из картотеки заготовленных фраз.

– И ещё… мы решили заменить карбиновые датчики на изотропные.

– Спаянные из наночастиц серебра?

– Именно. Тебе выдадут новые образцы.

– А что делать со старыми?

– Думаю, мы их утилизируем.

На секунду я подвисаю в раздумьях, мой взгляд упирается в стеллаж с массивными папками. К чему менять столь успешную современную технологию на электроды, которыми пользовались ещё в начале двадцать первого века?

– Я вас понял.

– И ещё… вы с сегодняшнего дня работает в новом кабинете, займёте место Джесс.

– А её куда? – взволнованно выпаливаю я, не подумав.

– А её мы найдём куда. Она всё равно сейчас в отпуске на два месяца. А вам лишнее помещение не помешает. Дополнительное оборудование, кстати, туда уже установили… вчера, если мне не изменяет память.

– Ага, хорошо, – в еще большей растерянности отвечаю я.

– Тогда работайте, Трэй. О каждом продвижении докладывайте сразу же мне. – Он кивает, и прядь его чуть волнистых волос сваливается на лоб. Он сдувает ее в сторону, оттопырив нижнюю губу.

– Эм, а как я попаду в кабинет Дж…Джесс? – у меня не сразу получается произнести её имя.

– Кхе-кхе, в ваш кабинет, Трэй. Сегодня дверь не блокируется. Можете спокойно её закрыть. Новый ключ под вас изготовят к завтрашнему дню и отдадут вам на посту охраны. Компендиум с необходимым списком тестов и процедур найдёте в файле на компьютере. Он там один.

Чувствую себя мерзко, словно я в чём-то предал Джесс. Хотя у меня тут же возникает мысль – а почему я должен чувствовать вину? Это же руководство осуществляет кадровые перестановки, а не я сам. Как только избавляюсь от состояния виноватости, по телу пробегает дрожь тревоги. Мне не нравится происходящее.

– Хорошо. Я вас понял… – произношу я, чтобы выглядеть адекватным.

Какое-то время я сижу неподвижно. В голове крутятся слова Тода о новой технологии. Может, именно это он и имел в виду? Или что-то другое?

– Трэй, идите уже, – произносит Пош и тянет руку к клавиатуре своего компьютера.

– Да, – встаю, стараясь вернуть своему лицу непринуждённость, и спешно покидаю кабинет через распахнутую дверь.

Я направляюсь в лабораторию, до конца не понимая, как объявить Агафии, Тоду, Хэйлу, Одаку, Хартии и Блэйну, что я теперь буду в обособленном от них помещении, хотя и совсем рядом. У них и без того предостаточно поводов точить на меня зуб после того, как я стал их начальником. Через какое-то время я смиряюсь с положением дел и приказываю себе просто спокойно сообщить сотрудникам лаборатории об изменениях.

Я вхожу в лабораторию и первым делом вижу Агафию, которая усердно трудится над стеклянным аквариумом с культурой модифицированных нервных клеток. От аквариума и окружающих его ламп исходит тепло. На её лице проступают блестящие капельки пота. Агафия – настоящий учёный, преданный своему делу. Этого у неё не отнять. Насколько я могу быть таким?

Я подхожу к столу, тихо с ней здороваюсь. Она кивает, но не отрывается от дела, продолжая работать с манипулятором. Ее движения выглядят слегка скованными – наверняка у нее затекла рука, со мной такое нередко случается. Я беру из контейнера со стерильными принадлежностями марлевый тампон и осторожно протираю им лоб и щёки Агафии, едва касаясь ее кожи волокнами марли. Она на несколько секунд замирает в замешательстве. Обычно мы так делаем только во время операций на мозге животных.

– Спасибо, Трэй, – произносит она, отводя взгляд в сторону. Надеюсь, я не сильно её отвлёк.

– Коллеги… кхе-кхе, – сам удивляюсь от этого обращения, – друзья, я был у Поша. Мне поручено работать в кабинете Джесс. Во всяком случае до её возвращения.

Глаза рыбы-молота на лице Йозо разворачиваются в мою сторону. Я не могу прочесть, что в них спрятано. Они словно выцветают от яркого света. Агафия поднимает на меня взгляд, смотрит несколько секунд, а затем вновь возвращается к делу. Внутри меня перекручивает от напряжения. Живот сводит. Я задерживаю дыхание.

Мне страшно посмотреть в сторону Тода, но решаюсь. Он глядит прямо мне в глаза. Я замечаю будто бы лёгкий кивок. В животе отпускает, и я выталкиваю воздух из лёгких. Становится спокойнее от того, что Тод понимает мою ситуацию. После вчерашнего разговора с Равартой я словно сам стал лучше его чувствовать. Его жизнь ведь немногим отличалась от моей до поступления в колледж.

Я прохожу через всю лабораторию и сворачиваю направо. Там находится вторая боковая дверь, ведущая в кабинет Джесс – точнее уже мой. Дёргаю за ручку, но она не поддаётся. Дёргаю сильнее. Ничего. Слышу смешок. Разворачиваюсь и вижу улыбающегося Блэйна. Тод также стоит и улыбается. Я закипаю. Наверное, я ошибся в Тоде. Что смешного в том, что дверь не открывается? Остальные делают вид, что заняты делом. Впрочем, обычно им нет дела до происходящего.

Выхожу из лаборатории, сворачиваю налево и иду по коридору ко второму входу в кабинет. Дверь моментально открывается, стоит мне потянуть за ручку. Белёсые блики света из единственного окна отражаются на поверхности тёмно-серого стола с монитором. Выкрашенные в белый цвет стены делают кабинет светлее. Вместо одной из стен справа от входа прозрачная перегородка, отделяющая лаборантскую с огромным креслом и оборудованием. Я догадываюсь, что меня ждут эксперименты на людях. Иначе зачем ещё здесь исследовательское кресло.

Оглядываюсь вокруг. Кабинет пуст. В нём словно специально всё вычистили от вещей, чтобы ничего не напоминало о Джесс. Когда-нибудь и обо мне вычистят все сведения, уничтожат мои вещи, сотрут файлы с моими данными. Я исчезну из этого мира, растворившись в небытии. Раньше я думал, что люди могут оставлять после себя информацию, например, передавая часть своей ДНК детям или делая записи своих изображений, мыслей, идей. Сейчас я понимаю, что и это не застраховано от потери. Детей может и не быть, а все данные могут быть бесследно уничтожены как природой, так и другими людьми. Нас нет в будущем. И с этим мне придётся смириться.

Несколько часов я, не отрываясь, разбираю материалы в файле, который помощник Поша загрузил на компьютер Джесс. Новой информации немного, но собрать всё в логическую конструкцию не получается. Зачем серебряные наночастицы?..

Приходит сообщение от Кристини с напоминанием о том, что сегодня я должен спуститься к ней на обед. Я подтверждаю нашу договорённость. В мыслях тут же всплывает образ Раварты, тот самый взгляд, когда я впервые рассказал ей о том, что я уже в отношениях. Я прикусываю губу почти до крови. Некоторое время продолжаю изучать данные из файла. Протираю уставшие от монитора глаза и встаю из-за стола. Кидаю печальный взгляд на кресло за стеклом и выхожу из кабинета.

Когда я подхожу к лифту, Кристини пишет, что она немного задерживается. Я не успеваю среагировать, как кто-то крепко хватает меня за локоть. Поворачиваюсь и вижу Тода.

– Пошли в туалет, – цедит он.

Я повинуюсь, следуя за ним. Он старается идти спокойно, но слишком резкие движения локтей выдают его нервозность.

– Слушай внимательно, – начинает Тод, когда мы оказываемся у раковин в пустом туалете. – На этаже, где работает Кристини Инваритте, сейчас полицейские, они осматривают её кабинет.

– А ты откуда знаешь? – выпаливаю я.

– Это неважно. Есть свои информаторы.

– Хорошо. И что мне делать?

– Ничего, что могло бы показаться подозрительным. Если Кристини не напишет, напиши ей сам через десять минут.

– И что делать?

– А дальше спокойно спускайся с ней на этаж. И веди себя как обычно.

Легко ему говорить. Я уже начал забывать про свои глупости. Неужели они сумели установить, откуда был получен ключ? Чувствую, как мелкая дрожь сокращает мышцы пальцев, заставляя их вибрировать.

– А если они и меня начнут допрашивать? – спрашиваю я.

– А с чего они тебя должны допрашивать?

– Ну, я же был в кабинете Кристини…

– Ты думаешь, Кристини настолько дура, что сдаст саму себя?

– Эээ, честно, я не знаю…

– А я знаю, – с неподдельной уверенностью произносит Тод. – Это нарушение протокола безопасности. К ней могут быть применены строжайшие санкции вплоть до увольнения с выплатой огромного штрафа.

– Получается, если Кристини и позовёт меня… то только в том случае, если полицейские уйдут?

– Верно. Говори тише, – Тод кидает быстрый взгляд на дверь туалета.

– Ну а если они вернутся, когда я буду с Кристини?

– Вряд ли она сейчас потащит тебя в кабинет. В лучшем случае в общую комнату.

Он отворачивает взгляд в сторону двери, трёт подбородок, сморщив лицо, отражающееся в плоском металлическом кране над раковиной, и добавляет: – Или у неё хватит ума вообще тебя не тащить.

– Кристини непредсказуема, – резко выдыхаю я.

– В любом случае, пока лучше избегать встреч с полицией и службой безопасности.

– Пока? – изумляюсь я. – А что будет потом?

– А потом всё может быть по-другому, – говорит Тод и, прищурившись, пристально смотрит на меня.

Морщины глубоко въелись в его большой блестящий лоб. Я только сейчас понимаю, насколько он на самом деле взрослый и серьёзный. Вероятно, он намного умнее меня. Точно опытнее и осведомлённее. Но даже несмотря на это, меня раздражают все эти загадки и недосказанности.

– Послушай, Тод, почему бы тебе всё не изложить как есть? Почему вы с Равартой постоянно что-то недоговариваете?

– Если бы мы сами знали всё как есть, – он поджимает губы и сердито сводит брови. – Вот закончишь подготовку в Плодородии, начнёшь глубже погружаться в наши вопросы и сам всё поймёшь.

– Да уж, – с сомнением выдавливаю я. – Сколько мне придётся ещё ждать? Год, два, до пенсии?

– Нет, – он улыбается. Кажется, я даже его немного рассмешил. – Это будет раньше, чем ты думаешь. Да, и ещё важный вопрос – что там с Пошем? Есть новости по новой разработке?

Я кратко пересказываю Тоду суть утреннего разговора. Он внимательно слушает и нервно вдавливает большой палец у правого кончика губы, всякий раз потирая подбородок. Я редко видел раньше Тода настолько погружённым в свои мысли.

– Пока это вся информация насчёт наночастиц в электродах? Больше ничего? – уточняет он, когда я заканчиваю рассказ.

– Эмм, да… Надо начинать делать практические исследования, тогда станет понятнее. В теории пока не понимаю, зачем Пошу такой глубокий анализ. Тех данных, что мы получаем для нейроинтерфейса, более чем достаточно для решения задач по управлению любыми устройствами.

– Значит, есть ещё какие-то задачи и скрытые мотивы, которые преследуют корпораты. Тебе обязательно нужно это выяснить. – Тод почти шепчет, постоянно озираясь на дверь. – Всё, пора заканчивать. Я выйду первым. А ты пока иди в кабинку. Выйдешь через две минуты.

Я киваю и запираюсь в самой дальней от входа кабинке. Время написать Кристини. Я начинаю набирать сообщение, и тут же раздаётся звонок коммуникатора. Вновь ловлю себя на мысли, которая не давала мне покоя с тех, пор как я перебрался в Мингалос и начал пользоваться устройствами.

Я неоднократно подмечал, что когда ты собираешься кому-нибудь написать или вдруг случайно вспоминаешь человека, то он каким-то образом вдруг сам тебе звонит или пишет. Как и все немного помешанные на статистике люди, я даже считал количество таких совпадений. Например, за прошлый год у меня их получилось больше тридцати из пятидесяти. То есть больше тридцати раз кто-то словно читал мои мысли – Никса, или Кристини, или кто-то из коллег, а один раз мне так позвонил даже мой научный руководитель.

Наука не подтверждает факт передачи мыслей на расстояние. Учёные предпочитают объяснять подобные совпадения либо склонностью нашего мозга выискивать закономерности там, где их нет, либо случайной синхронизацией планов у разных людей.

Вероятность того, что два человека вдруг захотят связаться в один и тот же момент (в особенности если они ещё и заранее договаривались), не так уж и мала, поэтому наука считает, что тут нечему удивляться.

Некоторые совсем смелые ученые считают, что одни люди в ходе общения бессознательно контролируют других, частично синхронизируя работу структур, отсчитывающих в мозге время. Такое программирование позволяет действовать более слаженно. Программа включается синхронно в нужный момент, и люди одновременно вспоминают, что собирались связаться друг с другом. Но я всё-таки придерживаюсь мнения, что это не совсем так.

У меня есть своя теория – совершенно безумная, как бы сказал профессор Нордман, категорически антинаучная. Вполне возможно, что в мозге есть приёмники пусть даже слабых электромагнитных полей. Эти приёмники и регистрируют какие-то наши мысли. Их-то так долго я и искал, но пока безрезультатно. Вообще они точно должны быть! Уж больно много «случайных» совпадений!

Коммуникатор продолжает надрываться писклявой мелодией, пока я, наконец, не отвечаю.

– Трэй, я уже иду к лифту, через минуту буду у тебя, – дыхание Кристини учащённое, а голос звучит так, словно это она, а не я целый вечер училась уворачиваться от линейного оружия.

– Ага, хорошо. Иду к лифту.

Когда мы встречаемся с Кристини, я замечаю, что из её лица будто выкачали всю кровь. Настолько бледной я ещё никогда её не видел. Она кидается на меня и обнимает. Мне хочется её оттолкнуть. Я с ужасом осознаю, когда я смотрю на нее, в груди лишь пустота. Во мне нет ни единого намёка на чувства к Кристини. Слава моим лобным долям, которые тормозят желание отодвинуть ее от себя. Кора лобных долей мозга помогает мне направить движение рук в нужном направлении и даже погладить Кристини по спине. Но тут же в работувключаются височные доли и амигдала, ответственные за стыд, и мне становится неловко перед проходящим мимо меня сотрудником из соседней лаборатории. Хорошо, что нашим отделом заведует Пош, который в курсе наших «отношений» с Кристини.

– Я сперва думала, что уже не получится встретиться, – начинает она, когда мы входим в лифт. – Но потом они ушли.

Мы встаём буквой «Т»: она лицом к дверям, я у стены. Смотрю на нее сбоку – в профиль особенно заметно, как она выпячивает нижнюю губу.

– Кто? – я лицемерно натягиваю маску недоумения, хотя прекрасно понимаю, о ком идёт речь. Откуда у меня взялся этот актёрский талант? Раньше я не позволял себе так врать.

– Полицейские, – злобно цедит Кристини с обидой в голосе. Кажется, что она вот-вот заплачет.

– Что случилось? – продолжаю я в том же духе.

– Да вломились в кабинет эти кабаны, и давай там всё описывать, какие-то сканеры притащили, потом вопросы задавали о том, кто имел доступ к ключам от лабораторий, кто не имел.

Мне хочется улыбнуться, когда она произносит слово «кабаны». Уж в чем – в чём, а в умении навешивать животные клички на людей Кристини нет равных.

– И что они хотели?

– Если бы я знала! Ещё один идиот спросил меня, что я делала в одиннадцать часов вечера какого-то там июня… Сейчас не вспомню дату.

– И что ты ответила? – спрашиваю я, глядя на неё сбоку.

– Что пила водку и распевала гимн Аридафии у себя в гостиной.

– Ты серьёзно? – я улыбаюсь.

– Нет! – она почти вскрикивает, когда мы выходим из лифта. – Сказала, что была дома у мамы. Пусть попробуют там потягаются с ней, – произносит она с ядовитой ухмылкой.

Кажется, я придал ей немного бодрости.

– А сейчас где они? – осторожно осведомляюсь я.

– Вроде свалили. Я подождала несколько минут после того, как они ушли, и к тебе. Сейчас всё равно в моём кабинете ничего нет, кроме стола и двух стульев. Не думаю, что кто-то будет против, если даже ты зайдёшь. Мы же ведь с тобой не какие-то там террористы или грабители, правда же? – она смотрит мне в глаза, ища поддержки.

В моём мозге происходит биохимический взрыв. Молекулы хаотично гоняют импульсы по разным его участкам. Мысли сбиваются в кучу, потом словно рассеиваются, но несколько из них высвечиваются самыми яркими образами. Кристини ошибается – я как раз и есть тот самый грабитель. Это по моей вине она сейчас вынуждена страдать. Я в очередной раз обманываю себя, надеясь, что цель оправдывает средства.

– Конечно, – произношу я, стараясь, чтобы мой голос звучал максимально небрежно.

– Да и чёрт с ними. Я ничего такого не делала. Забудем про этих идиотов. Давай я принесу нам что-нибудь из общей комнаты, а ты пока иди ко мне в кабинет.

Я согласно поворачиваю налево, а Кристини направляется в противоположную сторону. Мне хочется сказать, что это плохая идея – идти в её кабинет. Я даже не успеваю додумать эту мысль, как вижу, что из двери в конце коридора слева выходят шесть человек в форме. В голове быстро всплывают слова Тода: «Пока лучше избегать встреч с полицией и службой безопасности».

Идущие впереди что-то обсуждают. Я медленно двигаюсь им навстречу, прокручивая в голове различные варианты действий. Спокойно пройти мимо или спрятаться? Вижу справа, дальше по коридору, чуть приоткрытую дверь. Решаюсь всё-таки нырнуть внутрь. В просторном помещении на окнах плотные прямоугольники тканевых жалюзи. Вокруг мельтешат ослепительно-яркие зелёные пятна света. Когда я привыкаю к освещению, и мой мозг в состоянии распознать увиденное, по спине пробегает холодок страха.

Передо мной несколько больших прозрачных аквариумов с зеленоватыми биологическими объектами. Слева, в самом крупном, мечется не то растение, не то животное. Три буро-зелёных бутона бьются в стенку аквариума. Как зачарованный, я подхожу ближе, но тут же отскакиваю, когда один из бутонов раскрывается в пятиконечную звезду с жёлтой пастью внутри. Тонкие полупрозрачные зубы, напоминающие рыбьи косточки, скрипят по стеклу. Предполагаю, что это какое-то хищное растение, которое способно реагировать на движение. Такая пасть вполне могла бы заглотить всю мою голову или руку целиком. Когда отростки звезды вновь собираются вместе, по стеклу стекает желтоватая слизь.

Меня начинает слегка мутить. «Какого чёрта здесь происходит? Зачем они выращивают такое?!» Два бутона врезаются в верхнюю крышку аквариума, чуть сдвигая её в сторону. Теперь там есть щель между крышкой аквариума и стенкой. До моего носа доносится запах гнили. «Что у них вместо мускулатуры? Как растение может так быстро передвигаться?» – в ужасе думаю я.

За дверью раздаются громкие шаги – это явно кто-то из людей в форме. Мне остается только спрятаться за аквариумом. Вместе с подставкой его высота более полутора метров, так что мне удается полностью скрыться за ним. Мое лицо оказывается рядом с задней стенкой, и хищное растение тут же кидается на нее.

Дверь открывается, впуская свет из коридора, а вместе с ним и сержанта полиции – молодого, крепкого парня в тёмно-зелёной форме. Он оглядывается по сторонам, выставив оружие перед собой. Его сразу же привлекает шорох в аквариуме, за которым спрятался я. Трудно разобрать, что именно у него в руке, похоже на какой-то автомат. Он вертит головой – его глаза явно ещё не очень привыкли к освещению.

Когда он, моргая, осторожно приближается к аквариуму, бутон кидается вперёд, ударяясь о стеклянную стенку рядом с ним. Вскрикнув, полицейский отскакивает назад. Я стараюсь сидеть тихо, но сканер его оружия замечает присутствие теплокровного объекта.

Глядя с опаской на растение, полицейский огибает аквариум со стороны двери и направляется ко мне. Сосуды головы пульсируют так сильно, что закладывает уши. Сердце спешит вырваться из грудной клетки. Я едва успеваю отпрыгнуть в сторону, чтобы оказаться с другой стороны аквариума. Растение бьётся в стекло рядом со мной. Я вздрагиваю. Полицейский резко вскидывает оружие, снимая его с предохранителя.

– Эй, стоять! – кричит он мне.

Времени на раздумья мало. Я мгновенно вскакиваю с противоположной стороны от полицейского и изо всех сил толкаю аквариум вперёд. Он съезжает с подставки, крышка опрокидывается, и растение бросается на стража порядка, одним бутоном вцепившись ему в голову, а другим – в плечо. Раздаются раздирающие душу вопли. Сердце сбивается с ритма. Я разворачиваюсь и мчусь к выходу, чтобы скорее убраться из этого трансгенетического ада. У самого выхода мне кажется, что один из хищных бутонов схватил меня за ногу. Я вскрикиваю, смотрю под ноги и понимаю, что зацепился за провод, который не заметил раньше. За спиной слышу ещё несколько душераздирающих приглушённых стонов.

Ощущая, как замедляется время, я выскакиваю из двери, плотно закрываю её за собой. Ещё раз кидаю взгляд на совершенно белую дверь, удивляюсь, почему нет никакой маркировки со значками биологической опасности. Может, это чтобы не привлекать лишнее внимание? Быстрым шагом иду в кабинет Кристини.

По пути я стараюсь смотреть себе под ноги, чтобы лицо не попадало в поле зрения камер наблюдения. Меня колотит, даже не понятно, от чего больше – от встречи с растением или от мыслей о том, что теперь будет с сержантом полиции – а потом, возможно, и со мной.

В кабинете уже сидит Кристини с целым подносом булок, кексов и каких-то конфет. От одного вида еды мой желудок пытается вывернуться наизнанку.

– А ты где был? – с волнением на всё ещё бледном лице спрашивает она.

– В туалет зашёл руки сполоснуть, – вновь вру я, стараясь сдерживать прерывистое дыхание. Пульс постепенно замедляется.

По топоту ботинок, доносящемуся из коридора, я догадываюсь, что группа полицейских только что среагировала на нападение растения. Раздаются крики, зовущие на помощь доктора. Широко распахнутыми глазами Кристини смотрит на дверь, затем быстро встаёт и выглядывает наружу.

Только сейчас я замечаю, что сегодня на ней обтягивающая белая юбка, поверх которой накинут салатный пиджак. Зачем она так одевается на работу? У неё пропорциональная фигура с тонкой талией и округлыми ягодицами. Ей есть чем удивить мужчин. Но кого она здесь хочет впечатлить-то? Неужели Плантикса?

– Там вроде на кого-то напали, – произносит она, закрывая дверь изнутри. – Трэй, мне страшно. – Она выпучивает глаза и звонко сглатывает. – Такого раньше здесь никогда не было.

Я вынужден вновь её обнять. Когда мы прижимаемся друг к друг, она от волнения напряженно сводит руки на груди. Это создаёт между нами некоторую преграду. Почти и не объятия. Мне так даже легче. Она просит с ней остаться, пока снаружи всё не рассосётся. Я соглашаюсь и принимаюсь, давясь, запихивать в себя кекс. Через некоторое время в дверь стучат. Я прячусь за шкафом.

– Мисс Инваритте, это майор Гэйзл, откройте. С вами всё в порядке? – сквозь щель в двери доносится низкий мужской голос.

– Да, майор. Я в порядке, – отвечает Кристини, открывая дверь.

– Я просто хотел убедиться, что вы целы.

– Спасибо. Пока цела.

– Вы никого не видели подозрительного? Или чего-то подозрительного?

– Нет, – нервно обрубает Кристини.

– Если вдруг…

– Майор, мне надо работать. Извините.

– Вас понял. Больше не помешаю.

Она вновь закрывает дверь. Я выглядываю из-за шкафа.

– Да, правильно, что спрятался. Будут потом ещё расспрашивать, почему здесь сотрудник другого отдела, – всё ещё взволнованным голосом говорит Кристини, когда я усаживаюсь за стол напротив неё. Я молча киваю.

Ещё около часа мы сидим в её кабинете, почти не разговаривая. Я не знаю, о чём мне с ней говорить, я лишь думаю о том, что мне повезло быть сейчас начальником на новой должности. Пока с меня спрос небольшой, поэтому я могу и отлучится с рабочего места. Мне неинтересно с Кристини, видимо, ей со мной тоже.

– Я хотела тебя сегодня пригласить к себе, но сейчас как-то уже нет настроения, – вдруг произносит она.

– Ааа, – выдыхаю я, не представляя, что должен сказать. Зато теперь я понимаю, почему она так вырядилась. Сегодня она хотела меня соблазнить.

– Значит, в другой раз.

– Ага.

Она смотрит на меня глазами затравленной зверушки. Мне немного жаль её, но я стараюсь перебарывать это чувство. Сколько мне ещё играть в эту игру? Ещё некоторое время мы сидим молча, медленно пережёвывая булки. Кристини почти их не ест, в основном на них налегаю я. Иногда она задаёт какие-то стандартные вопросы, даже спрашивает про маму и Никсу. Видимо, из вежливости. Я сам уже так давно не проведывал их, что и не знаю, как ответить. Попутно вспоминаю о том, что меньше, чем через две недели у меня день рождения, и пора бы уже запланировать поездку на окраины Мингалоса.

Осторожно выглянув из дверей, я выхожу первым. Мы направляемся к лифту. Кристини провожает меня до моего этажа, и мы прощаемся. На её лице перемешаны страх, грусть, растерянность и, возможно, что-то ещё. Я решаю, что о произошедшем расскажу Тоду и Раварте завтра.

Остаток рабочего дня я посвящаю изучению новых алгоритмов. Но всякий раз, когда я бросаю взгляд на прозрачную стеклянную стену, перед моими глазами возникает ужас из огромного аквариума. Что это вообще? Они выращивают ЭТО прямо здесь, в стенах Корпорации? И почему там нет должной системы охраны? Или у выжившего из ума Плантикса всё пущено на самотёк?

В конце рабочего дня, выходя из лифта на первом этаже, я замечаю, насколько напряжены лица охранников. Мистер Гэмблер, самый крупный из них, бледен, словно только что проглотил льдину. Он кивает мне, когда турникет выпускает меня наружу.

Мне хочется прогуляться по городу, и я повинуюсь бессознательному порыву. Через сорок минут скрипучей ходьбы по каучуковому покрытию улиц я понимаю, что почти дошагал до аллеи, ведущей к зоопарку. Это единственный зоопарк в стране, а возможно, и во всём мире. Он небольшой, но там есть обезьяны. Эти животные чем-то похожи на людей, но их волосы всё же выдают принадлежность к дикой природе.

До закрытия зоопарка осталось меньше получаса, поэтому я лишь гуляю вдоль внешней ограды. Несколько полосатых пушистых хвостов трутся о ее прозрачно-сиреневые прутья. Это еноты. А чуть дальше клетка с обезьянами. Сейчас лето, и им разрешается выходить в уличную клетку. Странно, но сегодня я не вижу ни одной обезьяны. Может, они уже спят?

Солнце ещё только начало менять синий цвета неба на красный. Я осматриваю полукруг купола зоопарка, стараясь отключиться от событий сегодняшнего дня. На какое-то время мне это удаётся, но затем я вновь думаю о том, что полиция разыскивает меня. А что если тот полицейский умрёт? В таком случае я стану убийцей человека, более того – представителя власти. За это не сажают, а казнят. Нервный озноб передёргивает мышцы живота и плеч. Какой же я всё-таки идиот, что пошёл на крайнюю меру.

Я иду прочь от зоопарка, пытаясь смоделировать ситуацию в разных вариантах, но всякий раз моё рациональное начало убеждает меня, что это был единственный выход. У меня не было оружия, мне нельзя находиться на чужом этаже, тем более в секретной лаборатории. Когда я об этом рассуждаю, тут ж возникает вопрос: а почему всё-таки дверь оказалась открыта? Хотя и у нас на этаже многие двери почти всегда открыты.

Глава 13

Я просыпаюсь от удушья. В моём сне сперва был всё тот же пузырь, пока внезапно не вынырнула из ниоткуда жёлтая пасть с тонкими зубами – рыбьими косточками. Острия зубов впились мне в горло, перекрыв кислород. Какое-то время я сопротивлялся, но мозг проснулся, вытолкнув меня из состояния сна. Холодный пот стекает по вискам. Межрёберные мышцы окостенели и сдавливают грудную клетку. Горло горит, и ещё жжение словно скопилось где-то за легкими. Понимаю, что это из-за изжоги. Я пью воду. Много. Несколько стаканов почти залпом. Хотя это и неправильно.

Душ не расслабляет мои мышцы. Я пытаюсь подумать о чём-нибудь хорошем и вспоминаю, что сегодня увижусь с Равартой в лагере Плодородия. Ловлю себя на мысли, что теперь мне хочется на тренировки. Они придают мне уверенности в себе. Вряд ли я бы так быстро решился перевернуть аквариум на сержанта.

Когда я возвращаюсь в комнату, на стекле вырисовывается 07:53. Через два часа на работу. Солнце разливает яркий оранжево-жёлтый мёд по небу, заставляя стёкла и крыши домов искриться.

Я иду неспешно на работу, стараясь думать только о вечерней тренировке. Раньше всех прихожу на этаж и сразу же ныряю в свой новый кабинет. Мне нужно отыскать ключ к пониманию новой технологии и разобраться в том, что задумали в «Плазмиде». Несколько часов уходит на то, чтобы изучить материалы программного файла. Я понимаю, что необходимо тестировать новый протокол. Несмотря на то, что меня учили проводить тесты и ставить опыты на людях, я категорически не приемлю этого. Всякий раз, когда я думаю, что придётся ставить эксперимент с человеком, виски начинают пульсировать.

Когда наступает время обеденного перерыва, я пишу Кристини, чтобы узнать, как она. «Я сегодня решила взять отгул», – пишет она в ответ. Я понимаю её состояние, поэтому отвечаю: «Восстанавливай силы и отдохни хорошенько». По-хорошему, мне бы надо её проведать, но сегодня я не могу себе этого позволить.

В перерыве, вместо того чтобы отправиться на обед, вхожу в отделение за стеклянной стеной и усаживаюсь в кресло. Устанавливаю на голову несколько электродов и надеваю очки для симуляции дополненной реальности – два скрепленных обруча, расположенных один над другим.

Мой мозг будет управлять объектами внутри виртуальной симуляции. С помощью обратной связи из мозга будут приходить команды на обрабатывающий процессор, а он, в свою очередь, будет возвращать их мне в виде искажений симуляции или стимулов в мозг. Так компьютер будет обучать мой мозг лучше чувствовать симуляции и своё собственное состояние.

Когда-то с помощью обратной связи можно было управлять всего несколькими параметрами. Устройства были громоздкими и неудобными. Сейчас несколько электродов могут собирать информацию о работе миллионов клеток и понимать, о чём думает мозг. Но всё же есть и ограничения. Мы до конца ещё не можем читать мысли, потому что нужно огромное количество миниатюрных передатчиков, вживленных в сам мозг. Но даже то, на что способен нейроинтерфейс, впечатляет.

Я сижу, сжав кулаки, и пытаюсь сконцентрироваться на взлетающей плоской тарелке. Мои зубы стиснуты, а мускулы плеч и рук спрессованы в единое целое. Я отдаю мысленную команду, и тарелка летит влево, затем, накреняясь, мчится вверх. Я чуть расслабляюсь, и она тут же падает. На самом деле себя обмануть ничуть не сложнее, чем других людей. Мозг постоянно себя обманывает, он даже может подсовывать нам чужие воспоминания, выдавая их за свои собственные. Сейчас мой мозг становится частью симуляции, а симуляция превращается в часть моего Я. Электроды, мой мозг и процессор компьютера работают как одна система.

Я вхожу в виртуальное меню и загружаю код из файла, который передал мне Пош. Я вижу, как на силуэте мозга вычерчивается ярко-зеленая загогулина. Это орбитофронтальная кора – важнейшая структура, которая отвечает за ожидание награды. Мне нужно её натренировать.

У многих в Мингалосе орбитофронтальная кора заточена на то, чтобы отказаться от сладкой еды и сесть на диету. Она помогает не сорваться, тормозя желание поесть. Считается, что, прокачивая орбитофронтальную кору, мы улучшаем силу воли.

Протокол запускается, и я оказываюсь в сложном летательном аппарате, похожем на беспилотник. Я лечу между высотками Мингалоса. Штурвал постоянно отклоняется вниз, но я знаю, что должен держать его максимально прямо по центру. Когда я, наконец, выравниваю аппарат, внутри живота разливается ощущение приятного расслабления, сердце бьётся спокойнее. Так интерфейс поощряет меня всякий раз, когда я справляюсь с заданием.

Через некоторое время я обучаюсь постоянно держать штурвал прямо, но приятные ощущения постепенно пропадают. Электроды больше не стимулируют мой мозг, теперь они только собирают информацию. Перед глазами появляется надпись: «Система орбитофронтальная кора – гиппокамп – цингулярная кора стабилизирована». Это означает, что, по мнению компьютера, я отработал навык управления этими структурами мозга. На выходе я получаю файл с корректировками.

Остаток вечера я вношу изменения в алгоритм, чтобы сделать его более совершенным, как и просил Пош. Это лишь начало работы – впереди ещё несколько систем мозга и испытания на других людях.

Я выхожу из здания Центра исследовательских технологий и мчу к своему дому, чтобы схватить там рюкзак со сменной одеждой. Раварта присылает сообщение о том, что она скучает и ждёт меня уже в лагере. Так странно, что мы почти с ней не переписываемся. Я это делаю, скорее, из-за некоторой неуверенности в себе и из страха ей надоесть. Но почему не пишет она?

– Привет, Горан, – говорю я и обнимаю сторожа лагеря восстановителей.

– Рад видеть тебя, Трэй, – произносит он, отстраняясь и глядя мне прямо в глаза.

Раварта обнимает меня, когда я вхожу в основные помещение восстановителей. Нори дружелюбно улыбается, сделав вид, что не замечает проявления наших чувств. В помещении есть и другие люди, но я их совсем не знаю.

– Мне нужно кое-что рассказать вам с Тодом, – произношу я, когда руки Раварты перестают сдавливать мою спину.

– Да, конечно. Что-то случилось? – на её лице проступают признаки озабоченности.

– На самом деле да.

Когда мы входим в зал для тренировок, Тод переодевается. Я иду к нему, и мы жмём друг другу руки. Он, кажется, даже рад меня видеть.

– Тод, нужно поговорить.

– О вчерашнем? – напряжённо спрашивает он, хмуря брови.

– Да.

Почти все ребята, которых я знаю, заняты игрой в мяч. Алекс успевает мне помахать рукой, когда белый мяч оказывается у его живота. Мы отходим в левый угол зала, и я кратко пересказываю всю цепочку событий, произошедших на этаже Кристини. Раварта то и дело кидает тревожные взгляды на Тода, но ни он, ни она не произносят ни слова, позволяя мне завершить повествование.

– Это плохо, что ты опрокинул аквариум, – резюмирует Тод. – Будем надеяться, что полицейский уже скончался и не дал показания против тебя.

– Эээ… я даже не знаю, – произношу я, наблюдая, как Абиг ударом руки выбивает чёрный мяч из рук Хенрика.

Вообще-то я бы не хотел, чтобы полицейский умер. Мне не хочется причислять себя к убийцам. Но рациональный подход оправдывает слова Тода. Либо я, либо полицейский.

– Я постараюсь узнать, чем там закончилось, – произносит Тод, потирая подбородок, и переводит взгляд с меня на Раварту.

– Через своих информаторов? – стараясь, чтобы слова прозвучали небрежно и немного вяло, спрашиваю я.

– Да, через них.

– А ты не знаешь, что это там за дрянь в аквариумах?

– Это сильно модифицированная альдрованда, – говорит Раварта. – Они её вывели, чтобы ловить крыс в подвалах Корпорации.

– Хм, а я думал, чтобы людей казнить, – пытаюсь цинично отшутиться я.

– Ну, у них есть и очень крупные экземпляры, – произносит Тод. – Ещё есть модифицированные мухоловки и росянки, но альдрованда у них вышла особенно знойной. Страсть ботаников к большим растениям однажды их и съест…

Мы с Равартой начинаем смеяться, но Тод остаётся серьёзным.

– Ладно, давайте за работу. Сегодня нужно потренировать несколько боевых приёмов.

Раварта нежно касается кончиков моих пальцев, и меня пробивает приятная дрожь, а внизу живота становится почти так же тепло и спокойно, как во время нейросимуляции. Только теперь всё по-настоящему. Она уходит, а я тащусь к скамейке переодеваться.

– Заканчиваем игру! – командует Тод. – Алекс, Луна, ставьте манекены!

Все начинают собираться у скамейки, которая сейчас стоит у стенки напротив входа. Шелена и Алекс неохотно плетутся в угол, за шкафами с оружием. Меньше, чем через минуту они уже волокут человеческие силуэты и расставляют их на расстоянии пяти метров друг от друга в центре зала. Снизу у каждого манекена по металлическому диску для устойчивости.

Алекс с сочным хлопком бьёт своей ладонью по моей и стискивает пальцы. Абиг делает почти то же самое, но мягче. Остальные парни просто жмут руку с отстранёнными лицами. Шелена подмигивает, Дана просто стоит и смотрит перед собой. Иногда она производит впечатление человека, познавшего всё на свете и ничему не удивляющегося. Может ли её вообще что-то растормошить? Ещё я думаю, что она неплохо владеет и своим телом, и оружием.

Я едва успеваю переодеться, когда Тод начинает инструктаж по работе с манекеном.

– Трэй, давай твой самый смелый удар! Куда ты не боишься ударить противника, чтобы сразить его сразу? – его голос звучит холодно, но настойчиво.

– Я думаю, что в сердце или в кадык.

– Бей! – командует Тод.

Я замахиваюсь и устремляю кулак туда, где у резинового человека находится выступ, имитирующий кадык.

– Урон 30 процентов, – раздаётся металлический голос. От неожиданности я отпрыгиваю. Абиг, Шелена и Хенрик смеются.

– Что это?! – раздражённо выкрикиваю я.

– Это то, насколько хорош твой удар. Если урон больше шестидесяти пяти процентов, противника ты уберёшь с одного удара. Давай ещё! Думай, где у человека самые слабые места. Ты же изучал всё это в колледже. Давай!

Мне хочется огрызнуться на Тода, но он отходит и командует всем остальным работать со вторым манекеном по очереди.

Я наношу несколько ударов в разные части резинового человека, но комментарии металлического голоса меня совершенно не вдохновляют: 32 процента, 44 процента, 27 процентов, 27 процентов, 29 процентов… Я чувствую, как мной завладевают досада и злость. Мои кисти врезаются в плоть манекена всё чаще и чаще, пока я вдруг не пинаю его коленкой под ребро.

– Урон 67 процентов.

– Долбаная хреновина! – злобно скалюсь я на резиновый силуэт.

– Трэй, немного ума, а не силы, – спокойно произносит Тод, подходя к манекену сбоку.

– Ну давай, покажи! – провоцирую я Тода.

– Удар в челюсть, – он делает резкий выпад, и мне на мгновение кажется, что его кулак сейчас снесет кукле полголовы.

– Урон 85 процентов.

– Ого!

– Каждый настоящий нокаут вызывает необратимые нарушения в мозге, – поясняет Тод. – Наибольший урон можно нанести прямым восходящим ударом в нижнюю челюсть. Голова резко дёргается. Нижняя челюсть совершает движение в направлении основания черепа. Это часто вызывает повреждение средней мозговой артерии, и мозг противника лишается дополнительного притока крови. Головной мозг ударяется о затылочную кость, и в результате деформируется. Как ты понимаешь, в передней части возникает пространство между оболочками мозга и самим мозгом. Разрываются венозные сосуды, что только усиливает повреждения. Одновременно с этим мозжечок смещается книзу и также повреждается. А дальше…

– Хаотично высвобождаются нейромедиаторы в мозге и возникает замыкание в нервной ткани. – продолжаю я за Тодом. – Сознание отключается и человек падает.

– Правильно!

Мне становится страшно. Тод не просто боец, он машина для убийств, не бездушная и тупая, а, напротив, научно подкованная, хорошо знающая, что делать. За сколько ударов он смог бы меня убить?

– И как выполнить такой удар? – перебиваю вопросом свои собственные мысли.

На лице Тода мгновенно появляется довольная ухмылка, но тут же исчезает.

– Используй весь свой вес. Удар заряжается силой в ногах, далее кинетическая энергия поднимается по торсу в крупные мышцы спины, передаётся к мышцам груди и плеч. И только потом концентрируется в кулаке и устремляется в противника. Смотри.

Он расставляет ноги в боевой стойке. Носок его правой ноги прокручивается вокруг своей оси, и торс разворачивается – кулак оказывается чуть снизу, у правого бока манекена.

– Давай сам!

Я наношу несколько ударов, но процент урона не поднимается выше сорока.

– Резче выбрасывай кулак. И не забывай защищать шею. Ещё пробуй!

Тод отходит к группе ребят, сконцентрировавшихся у второго манекена. Ещё около часа я нещадно луплю по челюсти манекена, пока, наконец, не получаю заветные семьдесят пять процентов. Я улыбаюсь. Почему? Я только что сделал потенциального человека инвалидом или, как минимум, нанёс ему травму, отзвуки которой будут преследовать его до самой смерти. Стремлюсь ли я к этому?

– Знаешь, Тод, – вдруг неожиданно для самого себя произношу я, когда он возвращается оценить мои успехи. – Я не собираюсь никого убивать. Если вам нужна армия убийц, то это без меня.

– А кто тебе сказал, что мы собираемся кого-то убивать? – его брови ползут вверх, а губы сжимаются.

– Ты думаешь, я не знаю, что такое война? И оружие вы, наверное, используете, чтобы устроить тир с призами, да?

– Возможно, завтра той Аридафии, к которой ты привык, уже не станет. И кто знает, от кого придётся обороняться. Всегда найдутся те, кто захочет воспользоваться ситуацией.

Мысль о том, что со страной может что-то случится, потрясает мое сознание. Мой мозг рисует образы людей, которые пытаются выбежать из-под рушащегося свода пещеры, картину того, как рушатся здания Мингалоса, толпы людей бегут к границам периметров, откуда их расстреливают полицейские. «Не думай об этом! Это сбивает с толку!» – командую я себе.

– Война неизбежна, Трэй. Мы лишь стараемся к ней подготовиться.

– У Корпорации есть армия! – почти выкрикиваю я. Мне страшно. Очень. Под каждый волосок на голове будто подложена холодная льдинка, заставляющая его становится прямым и твёрдым.

– И у нас есть армия! К тому же наёмные армии имеют свойство переходить на другую сторону. Мы же боремся за идею, а не за деньги.

– Но армия «Плазмиды» хорошо вооружена и многочисленнее, – не сдаюсь я.

– Не такая уж она и многочисленная. Нас будет больше.

– Откуда?

– На сегодня достаточно вопросов, – он смотрит сквозь меня.

– Опять секреты, – стараясь поддеть Тода, произношу я.

– Когда будет сформирован план действий, тебе и всем остальным членам Восстановления о нём расскажут. Наша сила в опережении, Трэй. Мы должны первыми получать доступ к информации. Скоро ты будешь знать о планах «Плазмиды» больше, чем кто-либо другой.

Уж не знаю, верить Тоду или нет. Для чего он так говорит? Чтобы меня успокоить или чтобы польстить и заставить моё тщеславие поработать на него? Дурацкая штука это человеческое тщеславие со всеми амбициями в довесок.

– Давайте теперь в парах. Отрабатываем стандартные удары! – командует Тод, разворачиваясь к стоящим вокруг второго манекена. – Алекс, Хенрик, Левия, Шелена – берёте по поясу.

Алекс бежит к выстроенным в ряд шкафам с оружием. Его тёмно-зелёная, похожая на бесформенный мешок футболка бьется о серые шорты. Левия в чёрной безрукавке и такого же цвета облегающих шортах неспешно шествует за Алексом. И откуда в ней столько грациозности? Вероятно, она из потомственных жителей центра Мингалоса. Тогда что она делает здесь? Алекс улыбается, идя мне навстречу. Абиг и Алекс всегда словно под какой-то дурью, но мне нравится их восприятие ситуации. Я так не умею. Я серьёзнее и сосредоточеннее их.

– Готов? – спрашивает Алекс, вставая напротив меня. Я замечаю, что он надел какой-то пояс с плоской накладкой спереди, но не придаю этому особого значения.

– Ага.

Несколько раз мои кулаки совершают полёты в никуда. Алекс искусен в своём умении увёртываться от ударов. Через несколько минут мне всё же удаётся попасть ему в грудную клетку, а потом ещё и задеть челюсть. Я вижу задор в его глазах, но он не перестаёт улыбаться и дразнить меня. Я ощущаю, как энергия притекает к моим рукам, мой мозг запускает бессознательный анализ движений. Несмотря на их быстроту и отточенность, они сгруппированы в набор действий, который при желании раскладывается на отдельные элементы. И кажется, я уже вычленил эти элементы, найдя их слабые стороны. Я делаю несколько ложных выпадов влево, потом вправо и, снова развернувшись вправо всем корпусом, резко бью Алекса локтем в живот. Его лицо искажает гримаса неожиданной боли.

– Извини, – тут же останавливаюсь я.

– Ничего, – он часто дышит. – Есть прогресс! Продолжаем!

Он вроде бы улыбается, но уже не так открыто, как до этого. Он начинает наступление, я защищаюсь, стараясь уклониться от его быстрых ударов. Попутно вдруг замечаю какие-то зелёные точки под ногами Алекса. Их десятка три, они собраны в несколько групп. Мне сложно разобрать, что это, но через какое-то время я понимаю, что они не просто хаотично мельтешат, а двигаются синхронно с телом Алекса. Кулак Алекса несколько раз добирается до моей головы, затем в мой живот врезается коленка.

– Стой, погоди! Что это? – отскакивая от Алекса, указываю я на точки на полу.

– Это синхронизатор с лазерными указателями, – тяжело дыша, начинает объяснять Алекс. – Позволяет отслеживать свою стойку во время боя. Если ты неправильно распределяешь вес тела или неустойчиво стоишь, он тебе это показывает.

– Крутая штука! А можно мне?

– Конечно!

Он вешает мне на пояс лазерный указатель. На полу появляется несколько точек. Крайние обозначают места, куда нужно поставить ноги, чтобы удерживать идеальный баланс. В центре скопление из пяти точек, указывающих на центр тяжести. Скопление точек скачет, чуть смещаясь с места на место. Такого я никогда не видел. Откуда у них такие технологии? Я переминаюсь с ноги на ногу. Точки меняют конфигурацию. Каждая из них может также менять свой диаметр и цвет. Я встаю на левую ногу – и точка под правой ногой меняет цвет с зелёного на красный, а затем превращается в мигающий кружок.

– Вот это штуковина! – восхищаюсь я.

Некоторое время я привыкаю к технологии. Сперва она мне кажется излишней и надуманной, но уже через двадцать минут я себе не представляю тренировочного боя без точек на полу. Когда Алекс несётся на меня, боковым зрением я вижу, как точка слева сигнализирует, что нога может дать слабину. Вес тела тут же смещается на левую ногу. Тренировка превращается в развлечение. Несколько раз мне почти удается уложить Алекса на лопатки. Но тут раздаётся свисток.

– Достаточно! Перерыв пятнадцать минут, сорок минут стрельбы и на ужин!

Когда Тод упоминает ужин, мой желудок отзывается урчанием. Мы плюхаемся на скамейку. Справа от меня садится Алекс, Абиг устраивается слева, чуть в стороне, расставив ноги. Его макушка прислонена к стене, а глаза устремлены в потолок. Нижняя губа Абига чуть оттопырена, рот приоткрыт. Создаётся ощущение, что так он охлаждает себя изнутри.

– Не расскажешь, как попал в лагерь восстановителей? – завожу я разговор с Алексом, вытирая мокрый лоб нижней частью своей тёмно-синей футболки.

– Ну, это долгая история. Я тут не очень давно на постоянной основе… всего год, но и раньше иногда им помогал за еду.

– А до этого где жил?

– Вообще мы из Тироса, ну ты знаешь, город-спутник…

– Ага, – киваю я.

– Там тётка держала приют для собак, а потом она умерла, и приют распустили, – лицо Алекса становится напряжённым и бледным, а глаза стеклянно-задумчивыми.

– А что стало с животными?

– Их забрали парни из экологической полиции. Потом я узнал, что на опыты. Гореть им всем с их лабораториями.

Мне хочется спросить про родителей Алекса, но я не решаюсь, потому что интуиция подсказывает, что он их никогда и не знал.

– Мне было четырнадцать, когда тётка умерла. Ничего не оставалось, кроме как пойти устроиться на работу. В Тиросе ничего не было. От знакомой я узнал, что восстановители дают еду за работу и ещё немного приплачивают. Тогда я пошёл на их фруктовую базу за восточными окраинами. Там и познакомился с Нори, Тодом и со всеми остальными.

– Понятно, – киваю я.

– Ну я так… наездами у них был. Временами мы просто шлялись с ребятами со школы по улицам, собирали цветной лом на свалках, продавали его на чёрном рынке. Иногда я разгружал поезда из северных регионов.

– И тебя не поймали полицейские за бродяжничество?

– Я прятался от социальных служб до семнадцати, пока не примкнул к лагерю восстановителей окончательно. Нори предложила мне постоянную работу в обмен на жильё и еду. Выбора особого не было, и я согласился.

Мы сидим какое-то время молча. Я осторожно кручу головой, чтобы посмотреть на остальных. Хенрик и Левия громко целуются. Абиг прикрыл глаза. Шелена делает Урии массаж плеч. Его лицо выражает всю гамму признаков наслаждения.

– Знаешь, Трэй, я даже немного тебе завидую, – вдруг произносит Алекс. – Если бы я мог, то тоже пошёл бы учиться. Я хотел бы летать на беспилотниках. Это круто.

– Возможно, – я не знаю, что ответить Алексу, но надо как-то его подбодрить. Я ищу сильные стороны в нём. – Зато ты ловкий и живучий, в отличие от меня.

– Ну это ненадолго, скоро ты станешь таким же. Ты, кстати, быстро учишься, – он смотрит куда-то в потолок. – Наверное, потому что умеешь учиться.

Я украдкой кидаю взгляд на аккуратный профиль Алекса и понимаю, что очень давно ни с кем так не говорил по душам. Ни в колледже, ни в Корпорации таких людей, как Алекс, просто не было. Может, оно и к лучшему, что Алекс не учился в колледже. Кто знает, как бы колледж мог повлиять на него.

Время перерыва заканчивается, и Тод командует всем занять позиции напротив мишеней. Из тридцати моих выстрелов двадцать два попадают в кружок на сердце. Результат меня радует.

Когда Нори нас зовёт ужинать, я переодеваю футболку и вместе с Алексом и Абигом выхожу в основное помещение. Я чувствую усталость во всём теле, но она доставляет мне удовольствие, как и в целом результат сегодняшней тренировки. Тело неплохо разогрелось после долго сидячего рабочего дня. Кажется, что каждая мышца, словно струна, растянулась и сжалась, а затем вновь растянулась, но уже не сжимается.

Сегодня вдоль стола поставлены две длинных скамейки. Я видел похожие в посёлке у деревянных домов. На таких скамейках старики просиживали час за часом, ожидая своей смерти. На одной их таких скамеек сидела и моя бабушка, когда мама отказалась от неё. Сев за стол, я вижу, что Дилан толкает Марвина к крайнему месту с противоположной стороны. Мне хочется чем-нибудь кинуть в Дилана, лучше всего тарелкой или кружкой. Раварта сегодня сидит напротив меня. Элиас устроился левее Раварты, он теребит в руках что-то похожее на головоломку из металлических дуг. Тод уселся рядом с Элиасом, место для Нори справа от Раварты пустует.

Левия и Хенрик целуются, и я задумываюсь, почему и мы с Равартой не можем проявлять свои чувства, пусть и не так явно. Несомненно, я ещё чужой для восстановителей, да и Тоду не понравятся наши поцелуи у всех на виду. Раварта не хочет или не может открыто демонстрировать чувства. Я надеюсь, что это временно. Рано или поздно все, в том числе и её брат, должны будут свыкнуться с мыслью, что мы пара.

Я любуюсь тем, как лёгкое светло-серое платье облегает загорелые плечи Раварты. Наши глаза встречаются, и я ощущаю тепло и нежность в её взгляде. Но меня что-то всё равно беспокоит. Я не хочу себе в этом признаваться, но кажется, что меня беспокоит неизвестность. Я не знаю, чего ожидать от Раварты, Тода и всех остальных. Я снова с ужасом ловлю себя на мысли, что я тут лишь потому, что попал под власть очаровывающих своей глубиной глаз Раварты. Но я также понимаю, что дороги назад уже нет. Может, это моя судьба? Но я не верю в судьбу. Тогда что? Самопрограммирование? Или просто физиология?

Нори приносит несколько белых кружек, поправляет салфетку на столе. Раварта расправляет ближайший к ней край салфетки. Я кручу головой, чтобы отвлечься от мыслей. Света сегодня всё так же немного, но он здесь тёплый, как солнце, а не бледный и холодный, как в Корпорации.

На столе разлит суп с кусочками тыквы, в плоских тарелках под второе рассыпаны жёлтые продолговатые рисинки. Сверху крошка варёного яйца. Интересно, яйца натуральные или из генно-модифицированных кур? На самом деле сейчас мне плевать, потому что мой желудок готов переваривать всё что угодно. Обычно я не ужинаю так поздно, но после такой тренировки отказываться от еды невыносимо – желудок точно объявит бойкот. Тем более что с утра во рту ничего не было.

– Трэй вчера опрокинул аквариум с хищной альдровандой на одного из полицейских, – произносит Тод, обращаясь к Нори, когда все уже начинают работать ложками.

– Как же так вышло? – охает Нори и, распахнув свои карие глаза, смотрит на меня.

Я лишь опускаю голову, уткнувшись взглядом в тарелку.

– Ему пришлось обороняться. Полицейский был вооружен, Трэю ничего больше не оставалось, кроме как пустить в ход биологическое оружие.

Тод произносит это серьёзно, но для мня его слова звучат как циничный подкол. Биологическое оружие – явный сарказм. Я собираюсь с облегчением выдохнуть, обрадованный, что больше никто, кроме меня, не заметил шутки в словах Тода, но тут же Шелена, как назло, прыскает со смеха.

– Ты сказал, биологическое оружие? – переспрашивает она, чтобы все оценили шутку. Дилан тоже начинает смеяться, к нему присоединяются Снор и Левия.

– Довольно уже! – вскипаю я. – Может, вы сами побегаете по лабораториям от полицейских?!

– Ну бегать по лабораториям – это ты у нас спец, – едко вставляет Дилан. Смех вновь пробивает густой воздух.

– Заткнитесь уже! – строго кричит Раварта. – А то я кому-то в кровать альдрованду подсуну!

Тод грозным взглядом, словно меча-молнии, окидывает тот конец стола, где разместились Марвин и его старший брат. Смех постепенно смолкает.

– Нужно узнать у информаторов, что с полицейским, – Тод вновь возвращает разговор в серьёзное русло.

– Да, обязательно. Надеюсь, Кроссман поможет уладить этот вопрос, – всё ещё взволнованно говорит Нори. Сегодня её мужа нет с нами за столом, но волноваться за него или за кого-то ещё у неё, видимо, уже вошло в привычку.

– Нори, – Тод бросает на нее строгий взгляд.

– Ой, я не специально… прости, вылетело, – она настороженно смотрит на меня. Я понимаю, что она сболтнула что-то лишнее.

– Завтра всё и выясним, – заключает Тод. Несколько минут я сижу, под звуки лязгающих по тарелкам ложек анализируя, что именно могла сказать лишнего Нори, и, наконец, понимаю.

– Стив Кроссман – это же один из членов правления «Плазмиды»! Ты о нём говорила, Нори? – я даже не пытаюсь сдержать своё любопытство.

– Трэй, зачем тебе это знать? Какая разница, – поучающим тоном говорит Тод.

– Ну какая тогда тебе разница, что там за технологию поручил мне разрабатывать Пош? Давайте я тоже буду загадками говорить, договорились. У нас же тут полное доверие и уважуха.

– Тод, надо ему сказать, – Раварта толкает брата локтем.

– Ну хорошо. Да, это он.

– И давно он с вами?

– Он не с нами. Он там сам по себе, как и все остальные в Корпорации. Просто… просто он тоже любит натуральную еду, без токсичных белков. И не надо думать, что он нам в чём-то особо помогает. Разве что только информацией… и небольшими послаблениями.

– Хм, – в целом меня ответ устраивает, но про «послабления» я намереваюсь потом ещё выяснить.

– Но, как ты понимаешь, есть и другие, кто играет против нас по-крупному. Они всегда будут за сильную Корпорацию и жёсткую монополию, – добавляет Тод.

– Это кто-то из шишек «Плазмиды»?

– Да.

– Например?

– Камила Мерсер, – твёрдо произносит Тод, глядя мне прямо в глаза.

Я её никогда не видел лично – только в новостях. Женщина с мерзкой улыбкой и глазами озлобленной хищной птицы. Мама однажды обозвала её кудрявой душнотой – за ее средней длины волнистые волосы. Именно Камила Мерсер выступала за ужесточение санкций в законах, предусматривающих наказание за выращивание натуральных овощей и фруктов. Она буквально душила фермеров и садоводов.

– И, наверное, Бойм, – добавлю я. – Они всегда друг другу подпевают… как будто тайно поженились.

– Да, и Бойм из правительства тоже с ней. Ты прав.

– Это же он предложил казнить за выращивание натуральных продуктов в больших объёмах? – уточняет Раварта.

– Да. Недоносок, – злобно цедит Тод.

Его явно задело напоминание об этом факте.

– Господь всё видит, – вставляет Нори, медленно кивая. – Однажды и он, и она предстанут перед великим судом, и поверьте, им не будет пощады. – Она говорит так, будто сама уже подписала приговор и Бойму, и Мерсер.

После трапезы все постепенно начинают расходиться. Раварта подходит ко мне и усаживается рядом. Её рука едва касается моей левой ноги, но мне этого достаточно. Когда она рядом, я словно перехожу в иное измерение, в мир, где нет ни Корпорации, ни ГМО, ни начинающейся гражданской войны. Там только я и Раврта.

– Трэй, у меня к тебе вопрос, – Элиас встаёт рядом с нами и обращается ко мне. Я смотрю на его белоснежные тонкиеволосы. Отсюда они кажутся почти прозрачными.

– Да. Конечно, – я пожимаю плечами.

– Тод сказал, что ты сейчас работаешь над универсальным нейроинтерфейсом?

– Пытаюсь, я бы сказал.

Раварта незаметно проводит кончиками пальцев по моей ноге, и ощущение, похожее на приятный электрический ток, бежит к животу. Это мешает концентрироваться на разговоре, но мне удаётся совладать с собой.

– Ага. Уверен, у тебя получится. Но у меня более простой вопрос – а ты смог бы подобрать нейроалгоритм к лазерному указателю?

– Что ты имеешь в виду? – я подаюсь вперёд и убираю руку Раварты.

– Мы хотим подключить его к электродам на голове. С помощью обратной связи новичок сможет быстрее обучаться самообороне. Ну и в целом это поможет повысить точность ударов.

– Вообще-то алгоритмы есть, просто их надо настроить под лазерный указатель.

– Они универсальные? – уточняет Элиас.

– Ну, почти. Мне надо довести до ума несколько параметров. И тогда мы сможем подключать к любому… то есть алгоритм будет быстрее производить калибровку под нового человека.

– Ага. И за сколько?

Раварта поднимается, стараясь двигаться как можно тише, и уходит. Наверное, ей тоже хочется побыть наедине со мной, но она понимает, что сейчас есть вещи важнее.

– Я думаю, что секунд за десять-пятнадцать, – отвечаю я, глядя ей в спину.

– Это было бы прекрасно, – улыбается Элиас.

– Ага. Я как доделаю, так принесу тебе в файле.

– Договорились! – Элиас кивает и пятится назад, вновь погружаясь в свои мысли. Он мне напоминает электронно-вычислительную бионическую машину, которая решает задачи внутри себя, а когда надо, выходит во внешний мир, общается людьми, получает нужную информацию и вновь погружается в себя.

Абиг на прощание протягивает мне руку. Алекс, уже успевший переодеться, обнимает меня и хлопает по плечу. Они разворачиваются и уходят. Раварта помогает Нори убрать со стола. Какое-то время я не могу оторвать от неё глаз. Потом я направляюсь в зал для тренировок, но меня хватают за локоть. Я уже знаю этот хват.

– Да, Тод? – спрашиваю я, ещё не успев до конца развернуться.

– Хм, – он чуть удивлён скорости моей реакции. – Трэй, надеюсь, ты понимаешь, что насчёт членов правления «Плазмиды» – это закрытая информация?

– Ага… которую только за столом и обсуждать.

– Мы доверяем друг другу, – произносит Тод, почти скрипя зубами. Он явно недоволен.

– А мне, как я вижу, пока нет…

– Ну ты же понимаешь, что ещё не прошло достаточно времени и…

– Ладно. Я всё понял. Никому ни слова о членах правления.

– И ещё… Постарайся пока не портить отношений с Кристини Инваритте. Ты ведь знаешь, кто её мать. Она… в смысле, Кристини – это мост к ещё одному члену правительства.

– Да, я всё понял. Мы с Равартой уже об этом говорили.

– Хорошо, – он одобрительно кивает. Потом чуть отводит взгляд в сторону и резко поднимает, глядя мне прямо в глаза. – Ты нам нужен, Трэй. Ты даже не представляешь, насколько ты ценен.

– Угу, – растерянно отвечаю я и, развернувшись, иду в зал для тренировок.

Я им нужен? Какая чепуха. Либо это очередная манипуляция Тода, либо я и правда представляю какую-то ценность для восстановителей. Неужели только потому, что я украл эти семена? Или есть какая-то другая причина?

Уже подойдя к скамейке, внезапно вспоминаю, что я всё ещё в шортах, и их надо переодеть. В зале Шелена и Дана, они переобуваются на скамейке у стены. Марвин ковыляет за Диланом вдоль шкафов с оружием. Когда я смотрю на то, как Марвин подволакивает левую ногу, жалость вновь размягчает моё сердце, превращая его в желе сплошного сочувствия. Мне больно видеть сутулую спину Марвина. Дверца одного из шкафов приоткрыта. Дилан заглядывает туда, фыркает и, остановившись, ждёт Марвина. Когда тот подходит чуть ближе, Дилан резко пинает дверцу ногой, и она расшибает Марвину лоб. Он хватается обеими руками за голову. Я замечаю, как тёмные капли пятнают пол под ногами Марвина.

– Упс, не думал, что так сильно заеду, – Дилан корчит гримасу, изображая нарочитую растерянность.

– Ты совсем ненормальный, Дилан! – кричит Марвин и бьёт его в плечо.

Дилан в ответ толкает Марвина обеими руками. Марвин вновь бьёт Дилана, но уже в грудь. Как мне показалось, совсем несильно. Дилан свирепеет и набрасывается на Марвина, колотя его изо всех сил.

– Хватит! – вопит Шелена.

Я понимаю, что драка зашла слишком далеко. В школе мы никогда не вмешивались в драки между братьями. Обычно родственники всё решали сами, но здесь Дилан явно ведёт себя как подонок. Я вижу несправедливость, и костяшки моих сжатых в кулаки пальцев белеют. Я мчусь в сторону Дилана, согнувшегося над Марвином, и наношу ему удар в рёбра. Затем ещё один. Он встаёт, и взгляд у него как у свирепого оборотня. Шелена и Дана подскакивают к Марвину и пытаются помочь ему подняться.

– Что, ты и тут захотел погеройствовать?! – орёт он, занося кулак.

Дилан намного здоровее меня, он пробивает мою защиту, и я получаю удар в челюсть. Я пытаюсь его ударить, но встряска слишком сильна. Мой кулак летит мимо. Ещё один удар. Я падаю. От боли мои веки сжимаются. Что-то твёрдое врезается в мой правый бок, затем ещё и ещё. Что-то хрустнуло в области нижнего ребра. Во рту скапливается горечь.

Сердце бешено стучит. Вздохнуть почти невозможно. Чтобы не думать о боли, я представляю себе физиологию процесса. В мозг приходит информация об опасности и боли, железа под названием гипофиз стимулирует надпочечники, которые выбрасывают в кровь коктейль из кортизола, адреналина и норадреналина. Сердце начинает колотиться быстрее, дыхание учащается, стенки сосудов кожи смыкаются, сужая просвет для кровотока. Внутри мышц сосуды, наоборот, расширяются и наполняются кровью.

Это очень древний механизм, он позволял нашим предкам убегать от опасности, с которой не справиться. Но мне некуда бежать, да и нет сил. Дилан выбил силы, заместив их болью от ударов. Злоба, отчаяние и страх перемешиваются в моём сознании, когда я слышу крики Шелены, затем голос Тода. Шлепок на пол, хрусты и крики – теперь уже Дилана. Кто-то подхватывает меня и несёт. Мой позвоночник слегка ударяется о что-то твёрдое и плоское.

Через полчаса боль понемногу стихает. Внезапный холод на моём лице заставляет вздрогнуть. Я приоткрываю глаза и вижу склонившуюся надо мной Раварту. Она прижала к моей челюсти кусок льда, завёрнутый в ветошь. Мне хочется отвернуться, но я не могу оторвать взгляда от её лица. Я всё ещё в тренировочном зале, но теперь лежу не на полу, а на скамейке.

– Тебе надо ещё немного полежать, – произносит она. – Нори готовит мазь.

Я киваю. Мне с ней хорошо. В этот момент моё сердце ощущает нечто родное по отношению к ней.

– Ты как? – появляется из-за её спины Тод.

Я бы предпочёл сейчас быть наедине с Равартой, но Тод мне помог, можно сказать, спас.

– Вроде ничего.

– Хорошо, – сухо произносит Тод, поджав губу.

– Что с Марвином? – я вдруг вспоминаю, из-за чего всё началось.

– Он в порядке, тебе досталось намного больше, – произносит Тод. – А Дилана сейчас Нори там успокаивает. Ему тоже предстоит полечиться мазью, – он подмигивает.

– Идиот, – произношу я с досадой.

– Это верно. Я бы его вообще выгнал к чертям, но без Марвина он никуда не уйдёт, а его мы точно выгнать не сможем, – произносит Тод. – Главное, чтоб ты до завтра оклемался. Нельзя тебе выходить из строя, Трэй. В особенности сейчас.

– Я понимаю. Надеюсь, восстановлюсь.

– Ага, сейчас позову Нори.

Раварта смотрит на меня, внезапно наклоняется, и мы целуемся. Тепло из её рта проникает в моё горло. Кажется, будто она выдыхает горячую энергию внутрь всего моего тела. Я совсем не чувствую ноющей боли в челюсти, даже лёд, кажется, растопился. Я слышу шорох за спиной Раварты, и она тут же отстраняется.

– Ой, бедный, – Нори отодвигает лёд Раварты и намазывает густой прохладной жижей почти весь мой подбородок.

«Неужели синяк такой большой?» – думаю я. Нори сочувственно поджимает губу.

– Где ещё? – спрашивает она у Раварты.

– Здесь, под ребром справа, – отвечает Раварта и задирает мне футболку.

– Ой-ой, – судя по выражению лица Нори, цвет кожи оставляет желать лучшего.

Нори возится с синяками на моём боку, а Раварта гладит волосы, помогая мне не думать об увечьях. Тут в свете тусклых ламп сверху я замечаю Марвина. Его глаза покраснели от слёз, а нижняя пухлая губа чуть оттопырена и блестит от слюней. Она у него всегда блестит, но сегодня она особенно мокрая. Я всматриваюсь в его лицо и замечаю, что его красные глаза почти такие же, как и у Дилана, но они чем-то отличаются. Через секунду я понимаю, что в глазах Марвина всегда читается добрая тоска. Он ведь не дурак и не умственно отсталый, что бы о нём ни думали. В отличие от многих других детей и подростков с ДЦП, у Марвина не произошло серьёзной задержки умственного развития. Хотя многим он и кажется странным.

– Спасибо, что заступился, – произносит Марвин, чуть заикаясь и вытягивая голову вперёд с каждым резким выдохом.

– Да не за что, – я хочу пожать плечами, но боль под ребром подсказывает мне, что не стоит этого делать. Раварта держит меня за руку.

– Ему нельзя сегодня никуда идти, да и поздно уже, – говорит Нори, глядя на Раварту. Та, в свою очередь, одобрительно кивает. Через двадцать минут Тод приносит откуда-то две раскладушки, и Раварта готовит нам постели. Опираясь на Раварту и Тода, я перебираюсь на одну из них и моментально отключаюсь.

Глава 14

С утра я просыпаюсь от того, что кто-то возится у моей раскладушки. Открыв глаза, вижу Тода, подкручивающего винтик у одной из металлических ножек.

– С добрым утром, – он слегка улыбается. – Тут отходит крепёж, ты так крутился, я испугался, что ты грохнешься.

– С добрым утром. Спасибо.

Я осматриваюсь и не вижу второй раскладушки.

– А где Раварта? – с нескрываемым беспокойством спрашиваю я.

– Она готовит тебе завтрак, вернее, уже приготовила.

– Сколько сейчас времени?

– Восемь с небольшим. Но ты можешь ещё поспать. Есть примерно час.

– Нет, я уже не усну, – отмахиваюсь я, и мои ступни сползают на прохладный пол тренировочного зала.

Я умываюсь над раковиной в туалете. С тревогой поглядываю на припухшую щёку. У левой губы ссадина и покраснение. Не самый лучший вид для начальника лаборатории Центра современных технологий.

Мы завтракаем хлебом с какой-то ореховой пастой, сидя за столом в основном помещении восстановителей. Нори сегодня с нами нет. Она уехала на окраинную базу. Из краткого разговора с Равартой и Тодом я узнаю, что здесь есть несколько подсобных комнат, где некоторые члены восстановителей ночуют, а некоторые и вовсе в них живут постоянно. Тод уходит первым, через полчаса я прощаюсь с Равартой и покидаю цокольный этаж, занимаемый лагерем восстановителей.

С непривычки я даже сперва теряюсь, проходя по тенистым проулкам. Обычно свет солнца и открытого неба над головой сразу бьёт мне в глаза. А сейчас я крадусь по узкому переулку, проходя под арками. Ловлю такси до своего дома, выхожу и дальше двигаюсь пешком. Лица охранников сегодня пасмурны, как небо в прохладный осенний день.

Я поднимаюсь на этаж и прокрадываюсь в свой кабинет, стараясь никому не попадаться на глаза. И всё-таки в том, что я теперь начальник, есть некоторая прелесть. Можно оставаться незамеченным и работать в одиночку. Пишу сообщение Кристини – спрашиваю, как она себя чувствует. Она отвечает, что уже вышла на работу и хотела бы со мной встретиться. Взвесив все за и против, соглашаюсь. С Кристини надо встретиться, пусть даже и с распухшей щекой. У неё должна быть информация о том, что случилось с сержантом полиции. Кристини точно выведает все подробности истории, она любит сплетничать. Попутно я отправлю Никсе сообщение о том, что скучаю, и прошу ее передать маме то же самое. Никса сейчас должна быть в школе, вряд ли она ответит сразу, но я подожду.

Надеваю очки для симуляции, закрепляю электроды и вновь погружаюсь в изучение алгоритмов. Мне нужно подобрать оптимальные параметры работы протокола для подстройки под структуры мозга. Сегодня я работаю с цингулярной извилиной. Воздействуя на неё, можно добиться эффекта, при котором человек может даже изменить принятое им ранее решение, искренне полагая, что сделал это сам. Стимулируя цингулярную кору определённым образом, можно заставить человека зацикливаться на своих собственных переживаниях и страхах, помещая его в плотное кольцо паники. Из него практически невозможно вырваться без посторонней помощи.

Знание физиологии мозга – страшная штука, технология, использующая это знание, ещё страшнее и опаснее. Дед как-то говорил: любая мощная технология подобна эффектной маске, у которой всегда есть изнаночная сторона. Иногда мне не хватает мудрости моего деда и бабулиной заботы. Я заметил, что бабушки и дедушки отличаются от родителей. Они уже накопили большой жизненный опыт и умеют спокойно реагировать на самые нелепые ситуации. Их любовь чистая, теплая и искренняя, потому что они любят просто так, без излишнего угнетения.

Родители же вынуждены постоянно переживать, ощущая груз ответственности за детей, отчего их любовь всегда сопровождается требованиями, угрозами и даже шантажом. Родители делают всё, чтобы как можно жёстче контролировать своих детей. Это справедливо для многих родителей – кроме моей мамы, конечно. За мою сознательную жизнь в её поведении случались метаморфозы. В первые годы моего детства она была нежна и ласкова. А потом, когда появился Дэйв, она вдруг стала чёрствой и жёсткой, как засохшая булка. После того как Дэйв умер, она обмякла и сделалась аморфной. Иногда, мне казалось, ей абсолютно плевать, что случится со мной или с Никсой. Однажды мама вскользь упомянула, что у неё была мечта, но она уже никогда не сбудется. Может, поэтому она так обмякла. Как я ни пытался выспросить у неё, что это за мечта, ответа на свой вопрос мне получить так и не удалось.

Я возвращаю в настоящее и продолжаю настраивать алгоритм под работу цингулярной коры. Я переключаю симуляцию в режим записи работы мозга и вижу невероятно детальную картинку. Изотропные электроды-датчики с наночастицами регистрируют то, что карбиновые в принципе обнаружить не могли. Видна активность каждой клетки мозга. Это примерно, как смотреть в бинокль на планету, которая вращается вокруг звезды в другой галактике, и видеть каждый камушек на её поверхности. Но как такое возможно? Мой мозг взрывается изнутри в мыслительном коллапсе.

Я слышу стук в дверь. Вздрагиваю и отключаю систему. Сиреневые мембранные плёнки на очках симуляции разделяются на треугольники и втягиваются в ободки.

– Трэй, вижу, вы за работой, – с улыбкой произносит Пош, входя в кабинет. – Не буду вас тогда отвлекать. Зайдите ко мне после обеденного перерыва. Нужно кое-что обсудить.

– Хорошо, – киваю я.

Ещё час до перерыва я бьюсь над загадкой новой технологии, пока, наконец, не понимаю, что мне нужен доброволец, чтобы проверить свои гипотезы на нём. Тод. Вот кто мне поможет. Я его заберу после обеда. Уверен, ему будет сложно мне отказать.

Кристини встречает меня у лифта. Я тру нос рукой, стараясь прикрыть щёку. В лифте она обнимает меня, кажется, даже сильнее обычного. Моё правое нижнее ребро пронзает острая боль, из глаза вытекает слезинка, но я стискиваю зубы.

– Трэй, что у тебя с щекой? – Кристини хмурит брови и одновременно округляет глаза.

– На тренировке вчера получил удар, – вру я, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Ты же говорил, что бросил…

– Ну да, вчера что-то захотелось повторить… Тут такое происходит в Корпорации… Мне даже страшно.

– Ага. Ты знаешь, что у нас произошло?! – она взвизгивает, выпучив на меня глаза.

– Ну так, немного… Кто-то из коллег с этажа говорил про полицейских, – небрежно отмахиваюсь я, когда мы выходим из лифта.

Мы направляемся в её кабинет, Кристини что-то причитает по поводу случившегося. Я машинально вздрагиваю, когда мы проходим мимо той самой белой двери. На ней табличка «Ведутся ремонтные работы». Кристини берёт меня под локоть, это позволяет отвлечься от тревожных мыслей.

– Я сегодня уже сбегала за едой. Захватила даже две тарелки с картошкой и грибами. – Она замечает вопросительное выражение моего лица. – Ну это чтоб не бегать туда-сюда.

– А, понятно.

– Мама вообще пока запретила мне водить тебя на этаж, но сегодня я поняла, что не смогу высидеть одна, особенно после всего произошедшего.

– Ага. Понимаю.

– Знаешь, я ведь теперь за главную в отделе, – произносит она, когда мы входим в её кабинет.

– Эм, это как? – недоумеваю я.

Схватив меня за руку, она идет к кабинету Плантикса. По её начальственной походке я понимаю, что теперь это уже не его кабинет.

– Плантикса арестовали, – она открывает дверь, и яркий свет от большого окна бьёт мне в глаза. Дубовый стол занимает почти полкомнаты. Здесь нет компьютера, только стеллаж у стены с каким-то папки.

– За что? – недоумеваю я, хотя что-то мне подсказывает, что мне должно быть это известно.

– За нарушение дисциплины в отделе и за случай с полицейским позавчера. А ещё… ты ведь помнишь, я рассказывала тебе про историю с пропажей одного ключа от лаборатории в НИВПР, – говорит Кристини и плюхается в кресло у окна. Садись, – указывает она мне на чёрный стул напротив неё.

– Эм, вроде что-то припоминаю, – произношу я, сглатывая сухой ком и борясь с дрожью. Ноги подкашиваются, и я приземляюсь на сиденье.

– Полицейский зашёл в лабораторию хищных растений. Уж не знаю, как он туда попал, – она вновь хмурит брови. – И одно из растений выплеснуло ему кислоту на голову.

– Вот бедолага, – я с ужасом рисую себе картину разъеденного лица. Но в моём сознании крутятся слова Тода о том, что лучше бы он умер. – И что с ним случилось?

– Говорят, что парень свихнулся.

– То есть он живой?

– Да. Только говорят, что совсем плох. Бред, галлюцинации, в общем, психушка там уже… его даже в больницу Корпорации отвезли.

Я думаю, это отличный расклад. Я бы не хотел брать на себя ответственность за убийство, в то же время никто не станет слушать того полицейского, и он не сможет ничего рассказать про меня. Внутренняя часть моего я всё же внушает мне чувство вины за то, что я искалечил жизнь человеку, но я рационализирую свои эмоции и не позволяю им завладеть мною.

– Это всё ужасно… А зачем вы разводите такие опасные организмы?

– Это был старый проект «Плазмиды», ещё до моего прихода. Они хотели бороться с какими-то животными вокруг кукурузных полей с помощью хищных растений. Что-то пошло не так, проект заморозили, а какие-то образцы остались. Это из того, что мне известно. Я ещё с документацией не разбиралась.

– Ааа, – задумчиво произношу я. Ком в горле понемногу рассасывается.

– Знаешь, Трэй, что-то нехорошее у меня предчувствие насчёт всего происходящего. Раньше ничего подобного не происходило. Зачем кому-то лезть в НИВПР? – рассуждает она вслух. – Да и полицейские не ходили по этажам Центра. А ещё, – она замолкает, прислушивается к тишине. – А ещё мама сказала, что в регионах люди мутят воду. Много недовольных. Она туда теперь часто ездит.

– Да уж, печально всё это…

– Давай уже поедим, – она поднимается из кресла. Ещё пока резко и неуверенно, но пройдёт каких-то пару недель, и она ведь станет это делать медленно и властно.

– Ага. Давай.

Мы выходим обратно в смежный кабинет, ещё некогда принадлежавший ей, Кристини. Я думаю, что теперь будет с мистером Плантиксом. Ведь во многом он был арестован по моей вине.

На столе стоят две тарелки, плошка с приборами и поднос со сдобой. Удивляюсь, насколько сильно я был поглощён информацией, поступающей от Кристини, если раньше даже не заметил столько еды на столе. Мы оба голодны. Я ем быстро, почти не пережёвывая. Поганая привычка ещё с колледжа. Кристини смотрит на меня с сожалением. Мне становится неловко.

– Марк Твен однажды сказал, что ничто не нуждается так сильно в изменениях, как людские привычки, – пытаясь разрядить обстановку, произношу я. – Всякий раз даю себе установку избавиться от своей привычки, но постоянно забываю о ней во время еды.

– А, у меня тоже есть дурацкие привычки.

– Наверное, они есть у всех.

Мы молчим некоторое время. Потом она смотрит на меня тем самым взглядом, который ни с чем не спутать. Так смотрят на людей, к которым относятся по-особенному. Наверное, я так же смотрю на Раварту. Внутри у меня всё съёживается. Я не хочу, чтобы Кристини испытывала ко мне настоящие чувства. Неужели она влюбилась? Эта мысль и пугает меня, и поселяет хаос в моей голове. Не поэтому ли она вдруг резко перестала называть меня утёночком. Неужели что-то сменилось в её сознании?

– Ты что-нибудь испытываешь ко мне? – осторожно спрашивает она, глядя мне прямо в лицо.

Я хочу оказаться на необитаемом острове, на Луне, глубоко под водой, где угодно, только бы не участвовать в этом разговоре.

– Кристини, – начинаю я. – Это всегда так сложно… я просто не всегда…

– Понимаешь меня, – продолжает она. – Я, наверное, веду себя странно по отношению к тебе.

Я удивляюсь её фразе, но стараюсь этого не показывать.

– Я когда-то любила одного парня. Он был чем-то похож на тебя. Мы встречались несколько месяцев. Мне казалось, что это навсегда. Я хотела остаться с ним на всю жизнь. Мы остались на ночь у меня, и между нами случилось это. А потом он бросил меня. Сказал, что я ему больше неинтересна. Я по глупости попыталась его шантажировать тем, что беременна. Но он быстро раскусил меня, и я проиграла тогда. С тех пор я боюсь верить мужчинам. Мне кажется, что каждый готов предать меня.

Я встаю со своего стула, обхожу стол и обнимаю Кристини. Я не знаю, что мне сказать. Никогда не мог подумать, что услышу от Кристини что-то подобное.

– Ты ведь не предашь меня? – она отстраняется и смотрит мне в глаза. Я вижу слёзы на её щеках.

– Нет, – отвечаю я почти шёпотом.

– Спасибо.

Она прижимается к моей рубашке влажной щекой. Я скотина, другого определения я подобрать не в состоянии. Я уже предал Кристини. Остаётся несколько минут до окончания обеда. Мы идём к лифту.

– Ты помнишь, что в воскресенье День урожая и День города? –спрашивает она, вызывая лифт.

– Эм, да, точно… я уж и забыл.

– Ты пойдёшь?

– Наверное.

– Всем руководителям и начальникам лабораторий нужно быть. И тебе тоже. Могут оштрафовать.

– Ага, спасибо. Тогда обязательно схожу, – я киваю, наблюдая, как светлая щель между металлическими дверьми лифта становится шире.

– Спасибо тебе за поддержку, – произносит Кристини и прижимается ко мне, когда двери лифта захлопываются.

Переключившись в мыслях на технологию, я не думаю о том, что мне только что сказала Кристини. Но сперва придётся посетить кабинет Поша.

Я подхожу к его кабинету, он находится между моим и помещением для общих собраний и трапез. Тихонько стучусь. Ответа нет. Я стучусь ещё раз и дёргаю за ручку. Дверь открывается, и я слышу громкий смех Поша. Он сидит в кресле, отвёрнутом в сторону окна, и потому не видит меня. Странно, что он не услышал стук.

– Да у них мозгов не хватит! Представляю, как они всё это перетащат! – он вновь заливается смехом, разговаривая с кем-то с помощью коммуникатора. – Кхе-кхе, – он прокашливается, будто бы отделяя смех от серьёзного официального тона. – Ну конечно, Бойм, мы всё равно будем первыми.

Я узнаю знакомую фамилию. Ничуть не сомневаюсь, что Пош разговаривает с членом правления Корпорации Томасом Боймом. Но не слишком ли велика честь для Поша – в столь свободной форме общаться с настолько значимым человеком? Потом я вспоминаю, какое поведение Пош позволяет себе с Альбертине Инваритте, и рассогласование в моём мозге исчезает.

– Технология вот-вот заработает. Ею занимается сам Трэй. Я ему специально поручил, – в этот момент Пош разворачивается, и наши глаза встречаются. Он словно почувствовал, что я его подслушиваю. – Я вас перенаберу. Неотложные дела как раз по технологии.

Я лишь мельком успеваю удивиться тому, что Пош спокойно назвал Бойму моё имя. Неужели им что-то известно про меня или они считают меня каким-то особенным сотрудником? Я всего лишь усовершенствовал уже существующую технологию.

– Трэй, рад тебя видеть. Присаживайся. Как твои успехи с отработкой новых алгоритмов? Удалось ли разобраться с протоколами из файла?

– Да. Более чем. Сейчас вот хочу задействовать Тода, чтобы на нём ещё протестировать.

– Это замечательно. Обязательно! Бери его прямо с сегодняшнего дня и тестируй сколько потребуется. Чем скорее управимся, тем скорее наш отдел наградят за успехи.

– Ага…

– Послушай, Трэй, я вот ещё о чём хотел тебя попросить. Ты, наверное, слышал, что сейчас полиция расследует один инцидент. Они пока не добрались до нашего отдела, но вполне могут… Я знаю про ваши отношения с мисс Кристини Инваритте. Сам был молодой, я всё понимаю, но давай пока обойдёмся без свиданий в пределах Центра. Нам и так сейчас хлопот хватает. Ладно?

– Как скажете. Альбертине… Ээ, миссис Инваритте сказала Кристини то же самое.

– Да. Это правильно. Я думаю, это временно. Месяцок можно и потерпеть, – он расплывается в улыбке.

Мне несколько тошно от того, что он сюсюкается со мной как с сыночком, но, наверное, это лучше, чем жёсткий контроль и запреты, которыми славны начальники других отделов.

Я выхожу из кабинета Поша и направляюсь в лабораторию, чтобы забрать Тода.

– Всем доброго дня, коллеги, – официально здороваюсь я. Сейчас нет времени беспокоиться о том, кто и что подумает. Нужно действовать. – Тод, мне нужна твоя помощь в лаборатории. Мистер Пош дал разрешение привлечь тебя в качестве помощника до конца разработки технологии.

– Как скажете, мистер Коулман, – бросает Тод, выталкивая воздух из грудной клетки со звуком, похожим на фырканье. Я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Остальные переглядываются. Агафия смотрит на меня, но я намеренно отворачиваюсь.

– Молодец, хорошо сыграл, – говорю ему я, когда дверь в моём кабинете закрывается.

– Я старался. Это твоя идея меня вытащить или Поша?

– Моя, но Пош и правда поддержал ее, сказал, что могу привлекать тебя к работе сколько захочу.

– Ясно. Есть успехи в разработке технологии?

– Ага. Садись под электроды и надевай очки.

Я перевожу очки в режим данных об активности мозга, пока Тод елозит в кресле. Ему явно некомфортно на месте подопытного. Комфортно ли тем животным чувствовать себя испытуемыми? Нам всем полезно через это пройти, чтобы поменять свое отношение к экспериментам.

– Это не компьютерная модель? – ошеломлённый увиденным, произносит Тод.

– Нет. Это активность моего мозга.

– Я такого ещё никогда не видел, – напряженно произносит он.

– И я тоже. Давай теперь на тебе попробуем.

Через полчаса работы с нейрообратной связью я снимаю паутинку из сорока электродов и очки с Тода, предварительно выведя записи на экран компьютера.

– То же самое. Активность каждого нейрона как на ладони, – произношу я, глядя на изумлённое лицо Тода.

– Мне казалось, что такое невозможно в принципе.

– Я тоже так думал. И знаешь, что меня удивляет? Зачем им знать работу стольких структур мозга? – рассуждаю я вслух. – Они же ещё хотят видеть височную кору.

– А там хранится информация о некоторых элементах памяти, – подхватывает Тод.

И тут я, кажется, начинаю понимать одну из главных целей, которые преследует новая разработка.

– Они хотят читать мысли и извлекать информацию из памяти, – едва в состоянии произнести я. – Но зачем им извлекать информацию из памяти? И главное – как устаревшие электроды это делают?

– Вот это и надо выяснить, – стараясь скрыть волнение, произносит Тод.

– Я сделаю это!

– Теперь хоть ясно, что они ещё хотят с памятью работать. Стирать, что ли, будут… или использовать в допросах? Чёрт, вот ублюдки, – он трёт подбородок, двигая нижней челюстью влево-вправо. – Трэй, а сможешь передать алгоритм Элису?

– Ага, но нужно ещё время, чтобы разобраться до конца. Неделя где-то, может, чуть меньше.

– Хорошо. Я могу тебе реально чем-то помочь?

– Да. Ты должен стать моим подопытным.

Тод кивает. И в течение нескольких часов я заставляю его пройти с десяток тренажёров, настраивая алгоритмы. К вечеру от Никсы приходит сообщение, что с ней и с мамой всё в порядке. Никса спрашивает, когда я приеду, но я не знаю, что ей сказать. Я пишу, что постараюсь скоро их навестить.

Глава 15

Сегодня третье августа. День города Мингалоса. Одновременно празднуется и День урожая Аридафии. Когда-то генетикам удалось передвинуть сбор урожая на несколько месяцев раньше, и в эту честь решили сделать праздник. В разных регионах Аридафии этот праздник отмечается в разные дни, с разницей от нескольких дней до недели. В Мингалосе два праздника справляют в один день. На самой большой площади собирают жителей города и всех желающих, у кого есть допуск в центр. Вокруг орёт музыка, выступают музыканты, воспевается процветание Аридафии и Корпорации.

Моё нутро хочет наизнанку вывернуться от таких мероприятий. Больше всего меня утомляют речи членов правительственного совета, рассказывающих о печальной истории страны и о том, как Корпорация спасла от голода миллионы людей. Я ходил на праздник дважды, на первых курсах колледжа, но потом перестал. Сегодня у меня нет выбора. Мне нужно надеть парадный костюм и идти.

Я натягиваю шёлковую рубашку цвета слоновой кости. С тех пор как мышцы на моих ногах увеличились в объёме, втиснуться в брюки стало сложнее, но я справляюсь с этой задачей. Когда я смотрю на себя в зеркале в ванной, мне кажется, будто плечи стали немного шире. Возможно, тренировки дали свой результат. Я зачёсываю только вчера аккуратно подстриженные в парикмахерской волосы набок. Кончики прядей, уложенных параллельно друг другу, в зеркале смотрят вправо. Раварта провела со мной две ночи. Благодаря её растираниям мазью, приготовленной Нори, припухлость на щеке спала и синяки почти рассосались. Завтра я планирую возобновить тренировки в лагере восстановителей. Начало торжественной церемонии в час. Когда я выхожу, на окне в кухне высвечивается 11:59.

Солнце стоит в зените, и плитка, выстилающая площадь вокруг моего дома, отражает все цвета радуги. Я разглядываю калейдоскоп из разноцветных геометрических фигур под ногами, и на душе становится немного веселее. Оглядываюсь на изогнутый дугой фасад своего дома и вижу лишь бесконечные отверстия окон-сот. Мы, жители этого дома, всего лишь пчёлы одного из многочисленных ульев. Задумываются ли все эти люди, зачем они ходят на работу? Зачем живут, влюбляются и рожают детей?

Один учёный-эволюционист говорил, что мы все – программы, только люди чуть сложнее, чем другие животные. Чем же мы сложнее пчёл, если строим себе почти такие же дома? Возможно, наши программы отличаются тем, что мы умеем по-настоящему глубоко восхищаться окружающим миром, радоваться солнцу и грустить во время дождя.

Я поворачиваю голову в разные стороны, запрокидываю ее, чтобы увидеть верхушки зданий. Солнечный свет путешествует по зеркальным поверхностям панорамных окон, расчерченных линиями железных стыков. До центральной площади всего пять кварталов. Это не так много, но и не мало с учётом ширины периметра.

Прохожу мимо высотки «Марго». Один из сокурсников мне рассказывал, что это здание существовало ещё до того, как старый город был преобразован в Мингалос. В нём размещался один из крупнейших в стране банков, а наверху красовалась зелёная терраса ресторана. Сейчас в небоскрёбе «Марго» лишь унылые офисы с однотипными столешницами.

Отлавливая искры солнечного света на небоскрёбах, я сперва не придаю значение гулу людских голосов. Это собравшиеся на площади жители Аридафии. Сегодня здесь можно встретить кого угодно. Чем я ближе к площади, тем громче звуки. Даже если завязать глаза тугой повязкой, всё равно можно без проблем найти нужное место по звукам гудящей толпы.

В широкий проём между двумя периметрами втиснулась почти прямоугольная вытянутая площадь. Раньше она была скруглена с двух сторон, но её искусственно урезали оградами. С каждой из длинных сторон периметра площади расставлено по три громадных полупрозрачных экрана. На них будут транслироваться речи всех шишек и выступления музыкантов.

Машины с телекамерами и воспринимающими трансляторами стоят слева от площади. Я озираюсь в поисках знакомых и коллег. Никого из восстановителей не вижу. Лица жителей центра Мингалоса можно сразу распознать по их бледности и отсутствию выраженных эмоций. Людей из других регионов выдаёт загорелый цвет кожи на улыбающихся или обеспокоенных лицах. Я замечаю, что говорят в основном приезжие, жители Мингалоса всем своим видом выказывают своё отстранённое безучастие.

– Эй, Трэй! – я вроде слышу чей-то окрик, но думаю, что мне показалось. – Мистер Коулман! – голос явно мне знаком.

Я поворачиваюсь и вижу Сэнди Митчелл, руководителя лаборатории нейрохимии. Она работает этажом ниже. Формально она тоже в подчинении у Поша, но они делают независимые проекты и почти никогда с нами не пересекаются.

– Ага, привет! – улыбаюсь я.

– Нам туда! – она указывает на жёлтую перекладину ближе к правому краю, где-то посередине между сценой и задним краем площади. – Там места всех руководителей лаборатории. Пойдём!

Я киваю и следую за Сэнди. Сам бы я в жизни не догадался сразу туда пойти. Я усаживаюсь на один из нескольких десятков стульев. На нём табличка с моим именем. Я озираюсь по сторонам, вижу много лиц, но никого не узнаю. Сэнди задаёт какие-то банальные вопросы, я что-то отвечаю, но моё внимание рассеяно. Люди прибывают, и я вижу, что многим в толпе становится трудно дышать из-за нехватки свежего воздуха. Женщины обмахиваются, а мужчины чуть задирают головы вверх.

Через некоторое время появляется флаг Аридафии, герб Мингалоса с несколькими кругами, вписанными друг в друга, играет гимн. Мы с Сэнди и другими руководителями лабораторий встаём. Гимн заканчивается, и со сцены раздается густая и утомительная речь губернатора города. Она словно специально растягивает временной континуум, превращая его в восьмёрку бесконечности, зацикленную на самой себе. Через некоторое время невидимый ведущий объявляет, что сейчас на сцене появятся члены правления «Плазмиды».

Играет музыка, на глазах у публики торец примыкающего к сцене здания отодвигается, и, как на постаменте, несколько членов правительственного совета въезжают на площадь. Их платформа зависает над землёй прямо перед сценой. Так их видно лучше почти со всех ракурсов, но мне этого мало. Я слезаю со своего сиденья и спускаюсь в толпу. Мне нужно продраться ближе к сцене, чтобы посмотреть на членов правления вблизи. У сцены стоят люди, обычные граждане. Их отделяет от сцены забор из прозрачных прутьев и живая преграда из полицейских и службы безопасности Корпорации.

Когда я протискиваю своё лицо между плеч двух очень высоких людей, краем глаза замечаю сбоку взгляд. Пронзающие холодом глаза над вытянутым тонким носом морозят моё лицо. Тот самый незнакомец, что преследовал меня в день защиты диплома, сейчас стоит всего в нескольких метрах и следит за каждым движением моего тела. Его бежевая накидка выглядит странно среди тёмных костюмов жителей центра Мингалоса. «Почему я вообще должен обращать на него внимание?» Меня посещает желание показать ему язык и смыться, но вместо этого я просто протискиваюсь вперёд, ближе к сцене. Кто-то из толпы радостно кричит, приветствуя членов правления, но большинство всё-таки молчат.

Я насчитываю только четверых из шестёрки главных шишек. Здесь худощавый Стив Кроссман в жёлтой рубашке и коричневых брюках, Луис Тэсфайе в зелёном строгом костюме и сладкая парочка из Томаса Бойма и Камилы Мерсер, одетых во всё чёрное. И не жарко им обоим? Альбертине среди них нет. И президента Рида тоже. Вероятно, он появится позже. Бойм произносит несколько невнятных фраз и передаёт слово Камиле. Я подобрался совсем близко к сцене и теперь вижу её всего в шести-семи метрах. Выпяченная вперёд грудь со свисающими рюшами чёрной блузки делает Камилу Мерсер похожей на горделивую индюшку.

– В этот знаменательный день, – начинает она свою речь, – мы, жители Аридафии, празднуем не только День замечательного столичного города Мингалоса, но и День урожая. Именно благодаря достижениям в области науки удалось ускорить день созревания плодов многих культурных растений на целый месяц, сделав их устойчивыми ко многим неблагоприятным факторам. Генные модификанты растений и животных позволили вырастить целое поколение новых аридафийцев.

В красноречии Мерсер даст фору любому из выступавших до неё. Я рассматриваю сощурившиеся от солнца глаза Бойма, но не могу разглядеть в них ничего. О чём он думает? Насколько сильно ему плевать на всех нас, стоящих тут, внизу?

– Мы пережили несколько потрясений, унёсших жизни миллионов людей на всей планете. Долгие годы мы жили в страхе перед капризами природы. Но мы научились предсказывать погоду, изменять её, осушать новые территории, сопротивляться наступлению океана. Также мы научились управлять генами организмов. Мы не побоялись бросить вызов природе и смогли обуздать её! Геномика конструирования новых организмов – вот светлое будущее Аридафии! Вместе с новыми разработками Корпорации мы построим новый мир. Ура науке, ура Мингалосу, ура сильной Аридафии!

– Урра! – ревёт толпа вокруг меня.

Понимают ли они, о чём кричат? Что вы творите, люди?! Корпорация стала вам вместо правительства, лишив вас всех последних надежд на построение демократического общества. Я продолжаю всматриваться в безвольно кричащие «ура» лица. Кажется, будто это не люди сами кричат, а в каждом рте сидит по корпорату и орёт в рупор, заставляя губы шевелиться от потока воздуха.

Через несколько секунд всё смолкает. На сцене что-то происходит. Я пропустил, как появился президент Рид. Он уже подходит к микрофону. Пуговицы его болотно-синего пиджака застёгнуты, что заставляет ткань облегать его подтянутый торс. Занимается ли он спортом? Наверное, да. У него же есть для этого все возможности. Отсюда я не могу разобрать, что выражают его глаза. Есть ли в них злоба, ненависть, печаль, досада или радость. Я лишь могу заметить, что его подбородок чуть задран вверх. И ещё, мне кажется, будто его ноздри постоянно то расширяются, то сужаются.

– Жители Аридафии, я не буду тратить много вашего времени сегодня, – произносит он уверенным, спокойным голосом, в котором ощущается непоколебимая вера в собственное всевластие. – Праздник не должен заполняться только речами политиков. Многие из вас прибыли из других регионов, чтобы повидаться с родными или друзьями, посмотреть на достопримечательности нашей столицы, а также познакомиться с последними научными достижениями не только Корпорации, но и всей страны…

Пока президент Рид вещает, я замечаю какую-то возню позади себя. Слышится ворчливый женский голос и возмущённые выкрики окружающих.

– Корпорация всегда работала на благо людей, чтобы привести всё человечество к процветанию, – продолжает Рид.

– Фальшь, фальшь, лжец! – раздаётся женский голос справа от меня. – Кто за всё это ответит? Трусы!

Я поворачиваю голову и вижу женщину лет пятидесяти. Её безумные выцветшие круглые широко распахнутые глаза глядят перед собой в никуда. Тонкие пряди поседевших волос прилипли к мокрому лбу. Я смотрю на её лоб, и мне почему-то кажется, что он холодный. Я не знаю, как реагировать. К ней уже направляются трое полицейских.

– Нет подвига в ваших словах! Убийцы! – она продолжает кричать, когда ей заламывают руки.

Президент Рид на некоторое время прерывает свою речь, чтобы дать возможность полицейским увести сумасшедшую.

Мои глаза встречаются с глазами женщины, когда ей уже заломили руки. Двое полицейских в тёмно-зелёной форме начинают оттаскивать её вбок от сцены.

– Убийца! – кричит она, явно обращаясь ко мне, а не к кому-то ещё.

Я распахиваю глаза и втягиваю голову, отворачиваясь. Мне неприятно видеть безумную.

– Не отворачивай своё лицо, Коулман! Я тебя узнала! Гореть тебе! – Едва она успевает это выкрикнуть, ей затыкают рот.

Она только что произнесла мою фамилию. Откуда она знает меня? Во рту пересыхают остатки влаги, язык становится шершавым. Зачем она это кричит? Что вообще творится? Боковым зрением я ловлю на себе чей-то взгляд со сцены. Наши глаза с президентом Ридом встречаются. Я вижу в них растерянность и испуг. Складывается впечатление, будто он напуган и удивлён не меньше меня. Толпа начинает гудеть. Внезапно в мою сторону летит что-то оранжево-жёлтое, но я успеваю увернуться. И тут в двух метрах от меня, совсем рядом со сценой, разливается лужа пламени от зажигательной смеси.

– Долой корпоратов! – раздаётся низкий, выразительный мужской голос.

Несколько человек подхватывают возглас. В сторону сцены летят ещё бутылки. Рид спешно покидает сцену, заслоняемый телохранителями. Двое людей в форме службы безопасности следуют ко мне. Я пытаюсь от них спрятаться, но один, почти лысый, хватает меня за плечо.

– Сэр, вас лучше сопроводить.

– Куда? – напрягшись, спрашиваю я.

– Подальше от площади.

– Давайте проберемся левее от толпы, – предлагает он мне, и я понимаю, что они просто хотят защитить меня, а не увести или арестовать. Мысли по поводу ареста часто возникают в моем мозгу, расстраивая стройные ряды мыслительных процессов.

Мы медленно протискиваемся через толпу. Суматоха нарастает. Я замечаю, что в толпе есть несколько мест, откуда выкрикивают антиправительственные лозунги. Группы кричащих равномерно разбросаны по всей площади.

Раздаются выстрелы. Несколько взрывов грохочут буквально в пяти метрах от меня. Я вижу, как куски окровавленного мяса осыпают пожилую даму в зелёном платье. Она вопит. Девочку рядом с ней выворачивает чем-то розово-серым на светло-фиолетовую плитку, покрывающую всю площадь. Стоны, вопли и крики перемешиваются с залпами выстрелов полицейских. Люди в панике разбегаются в разные стороны. Меня ведут к ограде, где есть потайные ворота. Один из офицеров службы безопасности открывает их для нас, и мы выходим в пространство между оградой и застеклённым первым этажом длинного высотного дома.

– Вы дальше сами дойдёте? – спрашивает меня тот же лысый человек из службы безопасности, когда мы втроём отходим на два квартала от места бойни.

– Ага, спасибо, – растерянно отвечаю я. – Что происходит? Что этобыло?

– Вероятно, мятежники, – пожимает он плечами.

– А такое раньше случалось? – не могу угомониться я.

– Именно такого – нет… – почёсывая лысину, произносит он.

– Ааа… понятно… – произношу я, собираясь прибавить шагу, чтобы поскорее отделаться от службы безопасности «Плазмиды».

– Вон этот засранец и изверг! – раздаётся возглас позади нас.

Я вижу, как из лба лысого наёмника службы безопасности вылетает что-то округлое и красное. Пуля прошла его голову насквозь. Трое крупных мужчин бегут за нами вдоль здания. Второй наёмник вытаскивает пистолет и с первого же выстрела попадает в грудь стрелявшему. «Метко. Не зря они свои деньги получают», – думаю я.

– Беги! – орёт он мне.

Я бегу со всех ног. Слышу два выстрела с коротким интервалом. Оглядываюсь и вижу вдалеке, на пересечении двух улиц, падающего замертво второго наёмника службы безопасности. Рослый мужчина перепрыгивает через его тело и мчится за мной. Я разворачиваюсь и бегу ещё быстрее. Сердце вот-вот выпрыгнет через горло. С каждым выдохом воздух раздирает легкие, словно когтями. Зачем я им нужен? Почему этот человек гонится за мной?

Я поворачиваю в узкий переулок и бегу вдоль контейнеров с мусором. Я совсем немного знаю этот район, но память подсказывает мне, что слева будет дугообразная улица, ведущая к газону перед оградой зоопарка. Мне хочется остановиться и отдышаться, но раздавшийся сзади выстрел подсказывает мне, что это определенно плохая задумка. Я сворачиваю в косую улицу, пуля врезается в стену, и осколки кирпичной кладки больно бьют мне по щекам. Мой преследователь не скупится на пули. У меня же нет ничего – ни пистолета, ни ножа. Только свои собственные руки и ноги.

Я пробегаю через всю узкую улицу, слыша топот ног за спиной. Сворачиваю за угол здания и резко торможу перед песочной дорожкой, дугой огибающей западную часть зоопарка.

Когда я слышу приближающиеся шаги, приготавливаюсь напасть на своего противника. Я наношу удар по руке с пистолетом, показавшейся и-за угла. Слышу вопль. Я явно застал преследователя врасплох. Он роняет пистолет, я подскакиваю к нему и бью коленкой в живот, а потом в челюсть так, как меня учил Тод. Боль пронзает кулак и отдается до самого локтя. Челюсть оказалась слишком крепкой.

Какое-то время незнакомец стоит, ошеломлённо всматриваясь в моё лицо, я бью его ещё раз, и он падает. Я нагибаюсь, чтобы забрать пистолет, а когда выпрямляюсь, то отскакиваю в сторону, потому что опять вижу того же незнакомца с ледяным взглядом. Он следил за мной. Незнакомец подходит ближе, и мне ничего не остаётся, как направить на него пистолет.

Но его это словно ничуть не смущает. Он спокойно подходит к развалившемуся на упругой поверхности тротуара мужчине, склоняется над ним и начинает рыться в его карманах. Что он там выискивает? Я медленно, не сводя с него пистолета, начинаю пятиться назад. Сумею ли я выстрелить, если он бросится на меня? В тренировочном зале было легко стрелять по мишеням, но застрелить живого человека намного сложнее, практически невозможно. Особенно если до этого ни разу не приходилось. Моё нервное напряжение выдаёт дрожь в пальцах и стук в зубах.

Отойдя на достаточное расстояние, я резко разворачиваюсь и бегу. Параллельно я заталкиваю пистолет во внутренний карман тёмно-серого пиджака. Ноги уносят меня далеко от площади, зоопарка и страшных преследователей. Но даже отсюда слышны звуки выстрелов на площади. Через некоторое время выстрелы прекращаются, их сменяют звуки гитары. Музыканты начали исполнять свои песни, как и было запланировано. В Корпорации не позволят кому-то из толпы нарушить их планы. Простые смертные слишком ничтожны по сравнению с огромной корпоративной машиной «Плазмиды», подмявшей всю страну, весь мир.

Я делаю ещё несколько шагов и ощущаю слабость в ногах. Меня всего колотит. Когда я вспоминаю женщину с кусками окровавленного мяса и внутренностей на платье и лице, меня выворачивает. Утренняя каша вываливается из моего рта. И почему это не произошло со мной раньше? Я прислоняюсь ладонью к углу одного из зданий, чтобы немного отдышаться и прийти в себя. Город словно вымер, всего его жители и гости сконцентрированы в одном месте либо сидят по домам, чтобы не нарваться на беду.

Через десять минут я выхожу на главный проспект и ловлю такси. Мне срочно надо к восстановителям, узнать, что творится в городе. У меня есть предчувствие, что Тод и Раварта могут знать тех людей, что на меня охотятся.

В лагере восстановителей меня встречает Абиг.

– Привет, Трэй! Отлично выглядишь! Был на празднике? – он быстро шевелит своими пухлыми коричневыми губами, складывая их в улыбку.

– Ага, – киваю я.

– Эээ, как ты… ну после той драки с Диланом?

Я уже и забыл про тот случай, но, видимо, здесь, в лагере, об этом только и говорили.

– Мм, да я уж не думаю. На дураков не обижаются. Честно говоря, сейчас есть вещи поважнее. Мне нужен Тод. Он сейчас где?

– В тренировочном зале. А что?

– Он очень мне нужен, – неистово шарю глазами по сторонам и быстрым шагом следую к двери, ведущей в коридор.

– У членов Плодородия нет секретов друг от друга, – несколько обиженным голосом произносит мне в затылок Абиг.

– Прости, я немного… – приостановившись, я поворачиваюсь к нему и смотрю на его пухлые губы, которые обиженно сжаты. – Меня только что пытались убить. Я ещё не очень соображаю. Извини…

– Что??? – выражение обиды распадается, превращаясь в удивление. – Кто? Зачем?

– Вот и я хочу узнать у Тода.

Подойдя ближе, Абиг удивленно оглядывает меня с ног до головы. В основном помещении мы застаём работающих Нори, Раварту и ещё нескольких женщин, которых я не знаю. По моему лицу Раварта понимает, что на площади что-то произошло. Я ещё должен быть там, поскольку праздник в самом разгаре. Она подходит ко мне и обнимает. Я чувствую её цветочный аромат и на секунду забываю обо всём на свете. Я словно попадаю на луг, усыпанный волшебными цветами. Через несколько секунд она отстраняется от меня, но мои руки не хотят высвобождать её.

– Почему ты так рано? – её синие глаза полны тревоги, но мимика лица ни за что этого не выдаст. – Там ведь что-то произошло?

– Да, – я провожу кончиками пальцев по её блестящим волосам. – Война начинается.

– Я позову Тода! – сипловато произносит она и мчится в сторону полотна, закрывающего проход в смежное помещение.

Когда появляется Тод, к нам стекаются остальные. Я пересказываю события сегодняшнего дня, стараясь не упустить деталей. Нори закрывает рот ладонью, когда я говорю про взрывы и женщину, облитую кровью.

– Это мятежники. Они давно хотят выступить против правительства, но пока их немного, – твёрдым голосом, спокойно поясняет Тод. Раварта смотрит куда-то вдаль перед собой. Я знаю, она подавлена, но её нутро приказывает ей скрывать волнение.

– Я в какой-то момент подумал, что это кто-то из восстановителей, раз они знают моё имя, но потом понял, что ошибся, – говорю я, пытаясь что-то понять по сменившемуся на секунду выражению лица Тода. Я перевожу взгляд на Раварту.

– Вы ведь что-то знаете? Оба! Почему им известно моё имя? Кто-то же рассказал им про меня?

Раварта испуганно смотрит на Тода, будто желает, чтобы он взял на себя ответственность за объяснение происходящего.

– Мне это неизвестно, Трэй. Я даже не знаю точно, кто из мятежников это мог быть.

– Зачем им эти бессмысленные провокации? Полицейские же всё равно всех разогнали.

– Ну как тебе сказать… – Его широкие скулы дёргаются, нижняя челюсть сдвигается относительно верхней. – Не одни мы ненавидим режим корпоратов. Возможно, мятежники думают, что таким образом они смогут разжечь огонь ненависти в массах и поднять восстание. Некоторые из них выходили на нас год назад, но мы отказались их поддержать. Среди них слишком много фанатиков. А они опасны.

Слушая Тода, я ловлю себя на мысли, что и среди восстановителей немало фанатиков. Кто все эти люди, что приходят тренироваться, есть и работать в лагере? У меня сложилось впечатление, что восстановители собирают детей-сирот и готовят из них силу для сопротивления. Что они вкладывают им в головы? Знали ли Алекс, Абиг, Раварта и все остальные, на что они подписывались?

– А что мы теперь будем делать? – спрашиваю я Тода.

– Ничего. Продолжать заниматься своим делом.

– Как?! Когда в стране вот-вот произойдёт переворот? – я почти перехожу на крик.

– Угомонись! – командным голосом произносит Тод. – До переворота ещё далеко. Нам нужно время.

– Какое время?! Для чего?!

– Хотя бы для того, чтобы выяснить до конца планы Корпорации относительно новой технологии. Нельзя сейчас действовать напролом, – он говорит чуть спокойнее.

– Главное, чтоб нас не сцапали, – произношу я, явно подавившись аргументом Тода.

Я совсем забыл про технологию. Мне нужно выяснить, что именно задумала «Плазмида». Для этого придётся притворяться её верным слугой.

– У меня для тебя есть новости, Трэй, – произносит Тод.

– Да? Какие?

– Тот сержант, на которого напала альдрованда, похоже, сошёл с ума и ничего не в состоянии рассказать. В общем, тебе повезло. А вторая новость – в следующие выходные мы выбираемся на нашу базу за окраиной Мингалоса.

– Эм… но у меня день рождения, и я давно пообещал, что буду с семьёй.

– У тебя будет возможность с ними повидаться вечером. Мы едем на юго-восток, туда же, где они живут.

– Хорошо, – говорю я.

Интересно, что я увижу там, за чертой города?

Глава 16

Сегодня пятничный вечер, мы с Равартой медленно плетёмся домой. Всю с рабочую неделю мы с Тодом ломали голову над алгоритмами и многое сумели выяснить. Сегодня мне удалось выкачать копию отлаженной программы. Завтра я отдам её Элиасу. Надеюсь, это чем-то поможет. Раварта идёт со мной рядом, с прямой и гордой осанкой. На её лице видна усталость, но она не заостряет на этом внимания. Она не тренируется, во всяком случае при мне, но работы, которой её загружает Нори, более чем достаточно, чтобы свалить с ног слона. Иногда я поражаюсь выдержке и выносливости Раварты.

С того дня, когда мы подрались с Диланом, почти каждую ночь мы остаёмся у меня. Сегодня у меня есть маленький сюрприз для Раварты.

Пока я раздеваюсь в прихожей, мне приходит сообщение от Кристини. Мы теперь не видимся на работе после того инцидента с полицейским, только переписываемся. Иногда она мне звонит. В сообщении она спрашивает, во сколько я уезжаю из центра. Я отвечаю, что поезд в восемь. Раздаётся сигнал и коммуникатор высвечивает: «Жаль, что так рано. Могли бы повидаться перед твоим отъездом».

Мои внутренности скручивает от ненависти к самому себе и сложившейся ситуации. Сколько мне ещё так придётся ей лгать? Я хочу прекратить это немедленно, но есть более важные вещи, чем мой собственный дискомфорт. Я вновь лгу и отвечаю, что мне жаль. Раварта подходит ко мне и крепко обнимает, скользя ладонями по моей спине и плечам. Я забываю обо всём, кроме одного – сюрприза.

– Пойдём, я тебе кое-что покажу, – говорю я ей, стараясь звучать таинственно.

Мы заходим в исследовательский кабинет моей квартиры. Я прошу Раварту закрыть глаза и веду её к одному из зелёных кустов. На одной из веток с мощными листьями крохотным ярким пятном выделяется звёздочка жёлтого цветка. Раварта открывает глаза, и почти минуту я слышу лишь её лёгкое дыхание. Она нежно касается пальцем одного из маленьких лепестков и по её щеке скатывается слеза.

– Я хотел сделать тебе приятно, – полушёпотом произношу я.

– Тебе это удалось, – она обнимает меня и целует.

Мои губы скользят по её щеке, лбу, ушам, потом опять по щеке, шее. Я не могу остановиться.

На следующее утро я подрываюсь за три часа до подъёма. По шее стекает холодный пот, всякий раз, когда кожа вздымается из-за резкого короткого вдоха. Я пытаюсь заглотить как можно больше воздуха, не в состоянии надышаться.

– Кошмар? – спрашивает Раварта, приподнимаясь на локте.

– Навязчивый сон, – отвечаю я, спуская ступни в прохладу нижних потоков воздуха у пола.

– Тебе нужна помощь?

– Нет, спи. Я попью и попробую ещё уснуть, – шепчу я ей и целую её тёплый лоб, утыкаясь нижней губой в спустившуюся сверху тонкую прядь волос.

Раньше, когда я оставался с Равартой на ночь, меня не преследовал этот сон. Раварта стала моим оберегом, сторожем ночного спокойствия, но, похоже, ситуация изменилась. Связано ли это с тем, что меня пытались убить несколько дней назад, или просто случайное совпадение, мне вряд ли удастся узнать. Слишком глубока тайна людских сновидений.

Проходя под высоким белоснежным куполом вокзала, мы с Равартой спешим на третий путь, откуда поезда уходят в юго-восточном направлении. Узкие вытянутые стрельчатые окна вокзала в стиле техномодерна разбивают потоки насыщенного утреннего солнца на несколько световых столбов. Я запрокидываю голову и вижу изнутри белый купол, покрытый узором, похожим на тысячи мелких трещин старинной фрески, нанесённых на молочную полупрозрачную поверхность. Оттенок молочного цвета поверхности похож на мякоть фрукта со смешным названием… какой-то коко… или косок… или что-то в этом духе.

Поток моих мыслей быстро перекручивается в тугую проволоку, когда я осознаю, что впервые иду по вокзалу с кем-то, кроме сестры и мамы. На мне походные светлые кроссовки. Мои темно-коричневые брюки и клетчатая рубашка диссонируют с её, Раварты, светлым платьем и туфлями.

До отправления поезда ещё чуть больше двадцати минут. На перроне толпятся люди, многие с походными рюкзаками и рабочими сумками. Восстановители рассредоточены по платформе, чтобы не привлекать к себе внимания. Поезд подают обычно за десять минут до отправления.

Мы приближаемся к началу платформы, и моя рука тянется к руке Раварты. Наши пальцы переплетаются. Я отпускаю руку, стаскиваю с себя рюкзак и встаю вплотную к Раварте, чтобы можно было коснуться её губ. Звучит мелодия коммуникатора, но я не хочу об этом думать. Мои губы стали единым целым с губами Раварты. Коммуникатор на какое-то время прекращает сигналить, но тут же вновь разрывается громким мелодичным разливом. Я чуть отстраняюсь от Раварты и достаю его из заднего кармана походных брюк – на экране высвечивается имя Кристини.

Носок туфли Раварты бьёт в носок моего кроссовка. Я отрываю взгляд от экрана и, следя за взглядом Раварты, поворачиваю голову направо. Прямо перед нами, в нескольких метрах, стоит… Кристини. Вся в розовом, со шляпкой на голове и небольшим ярким пакетом в руках. Моё сердце пропускает удары, один за другим. Дыхание пропадает. Лицо Кристини перекошено эмоциями, которые я меньше всего сейчас хочу видеть. Зачем она пришла сюда? Она направляется к нам.

– Хотела тебя поздравить, но вижу, уже есть кому, – она плюётся мокрыми волосами в сторону и швыряет мне в руки пакет. Он падает на каучук платформы. Я продолжаю стоять на месте. Раварта отворачивается в сторону. Её густые волосы развеваются по ветру.

– Кристини… – я хочу что-то сказать, но сам не знаю что. Спектакль окончен. Я выдал себя с потрохами.

– Теперь я поняла, почему мы так мало виделись, Трэй. Мог бы сразу всё сказать. А я ведь хотела обвенчаться с тобой…

Пожалуйста, только не говори этого. В сердце что-то неприятно колет. Нужно что-то ответить, но я не в состоянии.

Она пытается заглянуть мне в глаза, но я отвожу взгляд.

– Да, я хотел…

– Мерзавец, – ладонь Кристини шлёпает о мою левую щёку.

– Давайте тут без рукоприкладства! Хорошо? Выяснили и довольно! – резко выпаливает Раварта, и её брови грозно сходятся на переносице.

– Вы друг друга стоите! – Кристини разворачивается и нервно семенит в сторону купола вокзала.

– Ну и что мне теперь делать? – спрашивая я, потирая левую щёку. – Я чувствую себя неблагодарной лживой скотиной. Зачем она вообще сегодня пришла? У меня день рождения завтра! Видимо, это оттого, что я так не встретился с ней ни разу за неделю…

– Нет, ты не должен себя винить. Ты делал это ради более важной цели.

– Возможно, – говорю я, поднимая с каучукового покрытия платформы рюкзак.

– Ты ведь не любишь её, верно? – осторожно спрашивает Раварта, глядя на меня сбоку из-под пряди свалившихся ей на лицо волос.

– Нет. И не любил.

Она ничего не отвечает, но мне кажется, будто на её лице проскальзывает лёгкая улыбка победительницы, которая тут же исчезает.

Мы идём вперёд, навстречу подъезжающему поезду. Я не хочу думать о произошедшем, в этом одновременно есть и моя вина, и вина Раварты. Я только что закончил отношения с Кристини и с уверенностью сообщил, что никогда её не любил. А любим ли мы друг друга с Равартой? Мы ведь ни разу не произносили этих заветных слов.

Чтобы отвлечься, я разглядываю лица в толпе и нахожу сперва Арго и Дану, а потом и идущих рука об руку Левию и Хенрика, которые так и норовят убежать вперёд. Я беру Раварту за руку, ничего не стесняясь, и следую за Арго, его голова, покрытая светло-коричневыми кудрявыми волосами, хорошо заметна в толпе.

Мы усаживаемся на втором ряду от входа. Дана и Арго идут к другому концу вагона. Хенрик и Левия остаются в тамбуре между вагонами. Видимо, там им будет спокойнее миловаться. Поезд трогается, звучит объявление о ближайших остановках, и мы покидаем третий периметр.

Сегодня в поезде много людей, некоторым даже приходится стоять. Солнце пробивается сквозь запачканные дорожной пылью стёкла. За окнами мелькает стекло и металл современного центра Мингалоса, города, нещадно сжирающего большую часть ресурсов целой страны. Интересно, города всегда так в себя всё тянули или такая ситуация возникла только после глобальных катастроф? В учебниках по истории вообще мало что написано про историю нашей страны. Я знаю, что она раньше называлась по-другому, но обсуждать это ни в школе, ни в колледже, ни где бы то ни было ещё запрещено.

Мы проходим досмотр быстро, меня даже не просят открыть рюкзак. Раварта мило улыбается, так она похожа на дурочку. Один из буйволов смущённо отводит глаза, заливаясь краской. Видимо, используя своё обаяние, Раварта и протащила банку с брусничным вареньем в центр города. Я с сожалением вспоминаю, что она так и стоит у меня на кухне. Я не рискнул сегодня везти ее Никсе. Мой план и без того слишком сильно вышел из-под контроля, чтобы ещё и подставить всех членов «Плодородия» ради банки с вареньем.

Не успеваем мы отъехать от стены одиннадцатого периметра, как солнце сменяют серые тучи, однообразные, сражающие своей тоской.

– Как тебя полностью зовут? – спрашиваю я Раварту, когда мне надоедает всматриваться в однообразные пейзажи, сплошь состоящие из покосившихся под хмурым небом темнеющих от влаги зданий.

– Раварта Саундерс, – произносит она с неохотой, глядя перед собой.

– Эм… мы просто уже давно вместе, а я про тебя совсем ничего не знаю, – словно оправдываясь, говорю я.

– Давай, спрашивай. Я не против, – она переводит взгляд на меня. Её голова дёргается, когда поезда тормозит перед платформой.

– А почему тебя так назвали?

– В смысле, Равартой? – она недоумевающе улыбается. – Не знаю, вроде какое-то древнее имя, пришло от одного из островных народов. Отец как-то вскользь упоминал об этом. Говорят, они сразу затонули, когда вода только начала пониматься. А я вот теперь живу в память о них.

Она улыбается. И я тоже растягиваю губы в улыбке, не в силах сдержаться. Странно, почти невозможно сдержаться, когда человек нам улыбается. Вот она, сила нервных клеток, зеркалящих других людей.

– Я всё хотел спросить, что это за цветочный аромат твоих духов?

Она улыбается. Поезд полностью останавливается, и большая часть людей выходит.

– Там целый букет. Магнолия, ландыш, пион, фрезия.

– Фрезия… красиво звучит, – подхватываю я.

– Да, и раскрывается очень нежно. У Нори откуда-то целый ящик с этими духами Она говорит, что всё натуральное, по старинным рецептам. Она мне подарила несколько флаконов на день рождения год назад.

Я прижимаюсь носом к её шее, чтобы втянуть в себя как можно больше молекул аромата с поверхности кожи Раварты. Щека всё ещё немного горит после пощёчины Кристини, но я приказываю себе больше об этом не думать. Неужели я был так наивен и полагал, что ложь закончится чем-то хорошим? Я лишь оттягивал неизбежное окончание отношений.

Когда поезд тормозит, и мы с Равартой идём к дверям, мой внутренний голос говорит мне: «Я разрываю отношения с Кристини. Я не понимаю, почему это так легко. Я просто это делаю. Больше мы не видимся. Меня не грызёт совесть. У меня есть Раварта, настоящая и естественная».

Обычно я выхожу на предыдущей остановке, но сегодня мы проехали чуть вперёд. В этой части окраин уже почти нет домов, а лес за последние десятилетия сделался непроходимо густым и неприветливым. Раварта уверенно ведёт меня к лесной тропке по левую сторону от платформы. Вскоре к нам присоединяются Дана и Арго. Тод, Хенрик и Левия подтягиваются чуть позже. За ними ещё целая вереница из двадцати восстановителей. Абиг догоняет нас и старается идти в ногу со мной. Алекса поблизости не видно.

Я так давно не оказывался на природе, что с непривычки приходится часто моргать. Лёгкое пение птиц расслабляет и убаюкивает. Постепенно лес редеет, и справа от нас между веток проглядывает тёмная гладь речной воды. Я начинаю догадываться, куда мы идём. Через двадцать минут быстрым шагом мы выходим на поле, поросшее высокими сорняками. Здесь река делает загиб, на котором расположился бумажный комбинат, вернее то, что от него осталось. Высокие бетонные стены дали трещины, уродливо откусившие верхние части главного корпуса. Между двумя длинными, местами провалившимися, выгнутыми крышами возвышаются остатки почерневшей трубы.

Раварта ведёт нас через поле, мимо обломков некогда мощного каменного забора. Мы огибаем здание комбината по длинной стороне и попадаем на поляну перед центральным входом с огромным двустворчатыми металлическими дверьми. Я подозреваю, что некогда здесь проезжали машины, поставлявшие сырье и увозившие готовую продукцию. На поляне вдоль длинного деревянного наспех сколоченного забора сгрудились несколько десятков человек. Среди них я узнаю Алекса. Он улыбается и, помахав рукой, спешит к нам.

– Рад видеть тебя, – он обнимает меня, заставляя остановиться. Я легонько хлопаю его по лопаткам. Раварта, не останавливаясь, идёт вперёд, увлекая Тода и остальных, нам приходится их догонять.

Пока Алекс здоровается с остальными и шутит о чём-то с Абигом, мы продвигаемся ближе к столу, где нас встречает, широко раскрыв руки, мужчина, немногим моложе Нори. Его тёмно-зелёная рубашка с примесью болотного цвета, заправленная в светлые брюки, делает его похожим на преподавателя колледжа.

– Всем доброго дня, – улыбаясь, он окидывает взглядом наш отряд. – Я Митчел Адкинс, глава базы «Плодородия» агломерации Мингалоса, – он косится на меня. Я не представляюсь, понимая, что об мне тут уже все знают. Некоторые присутствующие не сводят с меня глаз. Две девушки лет семнадцати с противоположной стороны стола перешёптываются и хихикают, глядя на меня.

Я замечаю Нори, лишь когда она уже подходит вплотную и обнимает сперва Раварту, а затем Тода. Митчел отдводит Тода в сторону, и тот торопливо, но с присущей ему горделивой уверенностью здоровяка, принимается что-то рассказывать. Митчел на фоне Тода выглядит совсем хилым, хотя он лишь ненамного ниже меня, и у него даже имеется небольшой живот. Пришедшие с нами восстановители рассредоточиваются вокруг стола со скудным набором еды – в основном растительной.

– Как насчёт экскурсии, Трэй? – спрашивает меня Раварта.

– Конечно!

– Погодите, давайте все вместе! – услышав наш разговор, подключается Митчел Адкинс.

Раварта чуть поджимает губы, она явно недовольна, что придётся идти с Митчелом, и через несколько секунд я понимаю почему. Адкинс перемещается очень медленно. Он слегка прихрамывает и при каждом шаге чуть выворачивает правое плечо назад. Он старается не придавать этому значения и держать спину ровной, но физиология травм всё же оказывается сильнее физиологии мозга.

Когда ворота распахиваются внутрь, я понимаю, что со времён моего школьного детства здание комбината сильно изменилось. И хотя этого не заметно снаружи, внутри всё стало совсем по-другому. Я никогда не ходил через ворота, потому что они были завалены бетонным мусором. В огромном помещении, где мы сейчас находимся, пахло плесенью и по стенам стекали ручьи воды, оставлявшие коричнево-чёрные разводы. Сейчас этого нет. Стены выкрашены в белый цвет. Часть некогда обрушившейся крыши затянута каким-то прозрачным материалом, похожим на плёнку, но явно более прочным. Но самое разительное отличие заключается в том, что на стенах в несколько ярусов растянулись ряды зелёных кустов растений: помидоры, физалис, перец и много других неизвестных мне культур. Мимо нас проносятся две молодые женщины с мокрыми лейками. Когда они бегут, крупные капли падают на бетонный пол, местами испачканный землёй и песком.

– Да, вот здесь у нас крупный цех по производству натуральных овощей, – с гордостью произносит Митчел, чуть запрокинув голову назад, так, что его выдающийся вперед подбородок смотрит вверх.

Мы идём дальше, и меня удивляет ещё больше, насколько преобразились другие помещения заброшенного комбината. Когда-то мне было страшно остаться здесь одному. Мы всегда лазали здесь группами или с кем-то вдвоём. Попутно Митчел рассказывает, как он четыре года назад не без помощи своих людей в «Плазмиде» выкупил земли со старым комбинатом и постепенно развернул здесь хозяйство.

Мы поднимаемся на второй этаж, где с ребятами со школы когда-то прятались друг от друга в небольших подсобных помещениях, и я вижу, что теперь здесь сплошные парники с разбухшими зелёными пальцами огурцов. Мы спускаемся этажом ниже и идём вдоль грядок, заросших густой ботвой с резными листьями. Между стеблями проглядывают редкие красные точки ягод, но я не знаю, что это за растение.

– Дальше там ещё не успели освоиться, – Митчел преграждает нам путь к длинному коридору с разбросанным вдоль стен садовым инвентарём. Мы возвращаемся назад тем же маршрутом.

Выйдя на улицу, я сперва не верю своим глазам. Мне навстречу идёт Патрик Джонсон из параллельного класса. У него всё такие же кучерявые волосы и фирменные тонкие усики. Рядом с ним идёт брюнетка с пухленькими щёчками.

– А я всё думал, что за чёртов Трэй, о котором все столько говорят! – толкает он меня в плечо. – Неужели Коулман! Ты же всегда нормой порядка был! А тут раз и опустил корпоратов на семена! – он смеётся, когда брюнетка толкает его локтем в бок.

– Тише, Патрик, что ты вопишь!

– А, кстати, знакомься, – Патрик, приобнимает девушку, – это моя жена, Сьюзан. Месяц назад поженились. Мы учились в одном классе.

Я киваю, улыбаясь, делая вид, что помню. На самом деле я вообще мало кого запомнил со школы, только тех, с кем общался и ползал по развалинам комбината.

– Поздравляю, – произношу я, стараясь выглядеть добродушным. Но всё ещё не могу поверить, что встретил старину Джонсона здесь, на заброшенном комбинате. Последний раз мы здесь были вместе больше пяти лет назад.

– Ты-то как?

– Да, вроде ничего. Теперь вот с восстановителями.

– Пойдёмте за стол, – громко, но без нажима в голосе говорит Митчел. – Трэй, Раварта и все остальные, давайте после трапезы пообщаетесь.

Раварта встречает Шелену и помогает ей принести зелень. Я удивляюсь, как восстановители так спокойно едят натуральные продукты прямо на открытом пространстве, видимо, у них очень влиятельные покровители в правлении Корпорации.

Митчел сидит во главе стола. Он здесь явно чувствует себя очень важным и незаменимым, хотя и всем видом старается изобразить обратное. Раварта сидит напротив, рядом с Тодом и Шеленой, Алекс слева от меня, а Патрик с женой уместился на длинной скамейке справа. Абиг хлюпает носом, выставив руки из-за плеча Алекса. Видимо, он успел схватить насморк из-за сырости. Марвин, сидящий напротив, по диагонали от меня, рядом с высокой женщиной в серой блузке, тоже сопит и тяжело дышит. Сырость никому не идёт на пользу, но за время моего детства я привык. Сейчас же воздух намного свежее, чем десять лет назад. Похоже, последние упоминания об улучшении климата в сводках новостей не так уж и беспочвенны.

– Как ты здесь оказался? – спрашиваю я Патрика, вылавливая настороженный взгляд Митчела.

– Ну, я закончил школу, не смог поступить в колледж, – произносит он, выковыривая ногтем листок петрушки, застрявший между зубов. Сьюзан бьёт его по руке. – Эй, перестань, дорогая, здесь все свои.

Я смотрю на Патрика и понимаю, что он почти не изменился не только внешне, но и по характеру. Он всегда мог поставить других на место и вести себя так, как ему заблагорассудится. Видимо, он готов даже Митчела отодвинуть, если потребуется. Но я его всегда уважал за прямолинейность и искренность. Такой человек не пойдёт на подлость, в отличие от многих жителей центра Мингалоса.

– Потом я поехал на заработки в один из западных регионов, в Вайо, но там так и не сумел устроиться. Народ там тихо, но верно и вполне себе быстро переезжает на кладбище. Точнее, в океан, но это не принципиально.

– Вымирают? – уточняю я.

– Ага. Именно! Раньше они выживали за счёт морепродуктов. И я туда поехал ловить. А потом и вылов из океана запретили. Сперва все продолжали ловить, и никого не трогали, а потом прибыли отряды экологической полиции и взорвали несколько крупных барж с рыбой. И на воде устроили кровавый замес для мелких нарушителей.

– Скоты… – произношу я, воображение в красках рисует кровавые разводы на воде.

Некоторое время все едят молча, словно поминая погибших.

– Так ты решил нам принести нативные семена из лона природы? И в них чистая ДНК? – хитрыми глазами смотрит на меня Патрик.

– Типа того. В них ДНК природная.

Я замечаю, что с дальнего края стола на меня недобро косится Дилан. Ему явно не по душе, что я опять веду чрезмерно интеллектуальные для его общества беседы. Марвин, напротив, слушает, открыв рот. Митчел сощурил глаза и поглядывает в мою сторону. Ему явно тоже не по душе, что я перетягиваю на себя внимание, да ещё и подрываю уверенность всех членов «Плодородия» в том, что все ГМО-продукты безоговорочно вредны. Я так точно не считаю, поэтому мне приходится объяснять альтернативную точку зрения другим, особенно тем, кто искренен со мной и ждёт от меня того же.

– Трэй сказал, что бывают и хорошие ГМО, – вставляет Абиг, звучно втягивая воздух через ноздри.

– Вот как! – подхватывает Патрик. – И ДНК в них хорошая! И не пухнут животы у детей от их комбикорма!

– Ну неизвестно ещё, от чего больше пухнут, – подключается Тод. – Они используют химические удобрения в огромных количествах. Это может даже сильнее вредить, чем сами ГМО.

Я замечаю, как Тод снова бросает на Митчела недобрый взгляд. В этот момент я догадываюсь, чем именно он недоволен. Они наверняка здесь в местном хозяйстве используют удобрения. Может, и не в таких количествах, но используют. Вряд ли бы они смогли собирать без них большой урожай.

– Но всё-таки насчёт ДНК, – пытаюсь я завершить мысль и высказать свои соображения, ковыряя вилкой овощной салат из помидоров, огурцов, сельдерея и каких-то трав. – Нам нужно знать, что это всего лишь последовательность из химических кирпичиков – нуклотидов. И важно не то, какие они, а как они скомпонованы. Когда мы переносим даже полезный ген в организм, где он раньше никогда не был, мы не знаем до конца, правильно ли он будет там работать. Технология CRISPR в своё время смогла…

– Трэй, давай тут без занудства, – раздражённо перебивает меня Тод. – К тому же там ещё ничего не доказано. И базу рамок считывания мы потеряли.

– Какую ещё базу?! И какие рамки? – недоумевающе выпаливает Абиг.

– Я объясню потом, – глядя на широкий нос Абига, кидаю я быстрый ответ.

– Так что не надо тут заявлять с уверенностью о том, что никому не ясно, – заключает Тод, не сводя с меня глаз.

– Нет уж, пусть он расскажет! – требует Патрик. На мгновение он встречается взглядом с Тодом. Я замечаю, что Патрику удаётся подавить даже его.

– Может, ещё салата? – Тод демонстративно поворачивается к Раварте, приподнимая тарелку и готовясь отсыпать ей ещё. Она отказывается.

– Ну если кратко, то в ДНК человека и многих других организмов, – робко, вполголоса начинаю я объяснять Патрику, – много мусора, молчащих генов. И мы до сих пор не знаем до конца, зачем они. Так вот, последовательность кирпичиков ДНК кодируют белки. Ген – это кусок последовательности ДНК, кодирующий один ген. Ген и белок имеют жёсткую структуру. Если нарушается последовательность ДНК, нарушается структура гена. Добавляя новые гены, мы, по сути, просто добавляем последовательности, которые могут влиять и на соседние гены.

Я расчищаю место на своей тарелке, выкладываю туда кукурузное зерно, кусочек огурца, дольку помидора. Рядом кладу фасоль.

– Представь, – говорю я, обращаясь к Патрику, и при этом замечая, что почти все вокруг замерли и слушают меня, – что фасоль – это фермент, который считывает последовательность для белка. – Я выстраиваю друг за другом в ряд кукурузное зерно и дольку помидора. Фасолину подтаскиваю вилкой сверху, стараясь проделывать это так, чтобы Патрику и остальным было видно. – Так вот, если в гене стоит рядом кукрузинка и помидорка, то мы получим оранжевый цвет белка при их смешении. Если же мы добавим сюда ещё один кусок последовательности, – я пододвигаю огурец к стоящим в ряд кукурузному зерну и дольке помидора, – то мы получим…

– Цвет болотной жижи! – подхватывает Патрик.

– Ну…типа того. В общем, ген может считаться неправильно. И получится изуродованный белок или вообще никакого не получится. Это особенно опасно при генных модификациях людей. Неизвестно, как новые белки будут влиять на работу изначальных генов человека.

– Ага. Да уж. Природа нас везде обскакала, – произносит Патрик, проводя языком по верхнему ряду зубов.

Некоторое время мы все едим молча, Раварта поглядывает на меня и ехидно улыбается. Я показываю ей язык, пока никто не видит. Она делает лицо круглой дуры и сводит глаза к переносице.

– Тод, у вас какие планы на сегодня? – осведомляется Митчел, спокойным, но властным голосом. Я ловлю себя на мысли, что все руководители приобретают похожую манеру говорить.

– Мы пойдём в лес на разведку, покажем Трэю несколько мест. Завтра у нас сбор ягод.

– Хорошо. Давайте так и поступим, -кивает Митчел переводя взгляд с Тода на меня.

Я уже не думаю, зачем я здесь, после того как увидел центнеры настоящих, натуральных растений. Это реальный шанс помочь Никсе. “Она бы могла даже устроиться помогать им здесь за еду”, – рассуждаю про себя я, но тут же отгоняю эту мысль, находя её опасной. Я сам буду доставлять натуральную еду Никсе.

Доев раньше меня, Раварта с Даной куда-то уходят. Когда они возвращаются, я вижу на них походные шорты и почти одинаковые коричневые футболки. Волосы Раварты собраны в тугой пушистый пучок. Когда мы выдвигаемся, Тод вручает мне большой походный рюкзак, набитый чем-то тяжёлым.

– Сегодня мы идём по безопасным тропам, – говорит Раварта, когда мы с Алексом, Абигом, Тодом, Даной, Шеленой и Урией пригибаемся под ветками ясеня. Тучи на небе немного рассосались, и сквозь сероватую дымку то и дело пробиваются куцые солнечные лучи. Лес преображается с каждым их появлением. Раварта в своих шортах выглядит воинственно. Я чувствую исходящую от неё животную жизненную энергию. Эта энергия словно проникает в каждую клетку моего собственного тела. Я вдыхаю запах леса и понимаю, что это запах свободы и раскрепощения.

– Как думаешь, а зачем нужны спящие гены? – поравнявшись со мной на узкой лесной тропке, спрашивает Абиг.

–Думаю, в них записана информация о наших предках, – долго не задумываясь отвечаю я.

В моём сознании, словно прорывая мутную пелену, всплывают лекции по генной инженерии, где нам рассказывали, что спящие последовательности генов помогают наследственному материалу лучше перемешиваться. Корорация во всём ищет лишь свои собственные выгоды. Вряд ли генные инженеры вообще задаются вопросами о том, откуда эти гены, откуда и зачем мы здесь на Земле.

– Трэй, а ещё ты обещал рассказать про рамки? – напоминает мне Абиг.

– Рамки считывания?

– Ну да, наверное.

Я смотрю в его тёмно-ореховые глаза и в лучах пробившегося на секунду солнца замечаю на радужке рисунок из чёрных крапинок – маковых зёрен. Раварта, шедшая впереди, чуть приостанавливается и берёт меня за руку. Наши пальцы сцепляются. Мы идём втроём почти вровень, Алекс сзади.

Я рассказываю о том, что рамка считывания это и есть набор кирпичиков-нуклеотидов, кодирующих ген. Потом я рассказываю про участок начала гена, про СТОП-последовательности и всевозможные мутации. Раварта временами бросает на меня тревожные взгляды. Чем она обеспокоена? Может, она боится, что я слишком восхищаюсь тем, что изучают в лабораториях корпорации? Надеюсь, она так не думает, потому что я всего лишь пересказываю научное знание, которое должно быть доступно для всех.

Когда мы доходим до полянки, Тод командует достать оружие. Внутри рюкзака я нахожу пистолет, рогатку и какой-то вытянутый неизвестный мне плоский предмет. Около часа у меня уходит на то, чтобы научиться попадать из рогатки по обозначенным на стволах деревьев мишеням. Потом мы стреляем из пистолета. Тод доволен моим результатом. И мы движемся дальше.

Птицы вокруг соревнуются в своём стремлении перекричать друг друга, но я замечаю, что Раварта внимательно прислушивается. Она будто узнаёт каждую из звучащих мелодий. Тод, одетый в кофту и длинные тёмно-синие брюки, заправленные в сапоги, ведёт нас вперёд к излучине реки, где берег с ровным пологим спуском.

– Доставай свой эйрборд, – подходит ко мне Урия. Я достаю плоский предмет и понимаю, что он чем-то похож на скейт.

– Что это?

–Это аэродинамический дрон. Смотри, он может летать на воздушной тяге за счёт четырёх винтов – он нажимает на переднюю часть платформы, и с каждого бока выдвигается по два тонких колечка с пропеллерами внутри. – А ещё может на силовой геомагнитной подушке.

Вентиляторы убираются внутрь полупрозрачной платформы.

– Держи рулевой штурвал, – он протягивает мне цилиндр с двумя расширениями на концах. – Нажимай на кнопку посередине. Ставь платформу на землю и рули.

Я смотрю, как Раварта эффектно расставила ноги по диагонали и, выпрямив спину, взлетела над уже пожухшей к августу травой.

Я пытаюсь удержать равновесие, но слишком сильно наклоняюсь вправо и сваливаюсь с платформы.

–Попробуй пока так, потом включишь силовое поле. Оно тебя намертво приклеит к платформе, – кричит мне Урия, поднявшись на три метра.

– Как его включить? – кричу я.

– Нажми на две кнопки по бокам штурвала.

Через пол часа мне удаётся научиться правильно смещать свой центр тяжести, и я решаюсь припаять себя к платформе. На ноги словно навешивают пудовые гири. Сперва мне несколько жутко, но Равата летает вокруг меня, Тод рассекает вдоль воды – и их уверенный вид рассеивает все сомнения.

Я отклоняю ручку штурвала, держа её в воздухе и спускаюсь вдоль берега, оставляя после себя пыльный след. Крик восторга разрывает мое горло. Раварта летит слева от меня и смеётся. Оказавшись над поверхностью широкой реки, я буквально ощущаю, как силовое поле рассекает воду. Всё тело вибрирует с ног до макушки.

– Ухуху! – слышу я возгласы Шелены.

– Ухухуууу! – подхватываю я и хохочу. Я никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Ветер зачёсывает мою чёлку на затылок, заполняя уши прохладой. Раварта пересекает мне путь, и мощная струя обрызгивает мне все плечи и живот. Я тяну штурвал и резко догоняю её, пытаясь подрезать и обыграть. Получается у меня лишь с четвёртого раза, но совсем немного. Через час полёта я ощущаю тяжелую усталость в ногах. Тод командует приземляться, но я не хочу.

– Почему так мало?! – спрашиваю я.

– Это опасно много летать на силовом поле. В ногах застаивается кровь, и могут образоваться тромбы, – перекрикивает он ветер.

Мы снижаемся, спрыгиваем с платформ и отправляемся в обратный путь. Небо затянуло серыми, густыми тучами, от чего с каждым шагом становится лишь темнее. Вернувшись на базу, мы обедаем. Я успеваю перекинуться парой фраз с Патриком, и мы с Равартой собираемся уходить в сторону моего дома. Подойдя к воротам, я замечаю запыхавшегося Элиаса. Он словно пробежал несколько километров без единой остановки.

– Трэй, сумел раздобыть алгоритмы? – часто вдыхая воздух, спрашивает он.

– Ага, вот держи, – я протягиваю ему пластину с четырьмя узенькими позолоченными плоскими полосками на ней.

– Отлично! Надеюсь, там всё, что нужно.

– Наверное. Мы с Тодом старались, – я пожимаю плечами и улыбаюсь.

Я жму Элиасу руку, и мы с Равартой покидаем базу Плодородия. Идти около шести километров, но моим ногам это идёт на пользу. Разгоняясь, кровь сперва словно разжижается, а потом вскипает.

– Я думала, что ты будешь один, – с нескрываемым изумлением на уставшем лице в прихожей нас встречает мама.

– Это Раварта. Мы с ней встречаемся.

– Здравствуйте, – здоровается Раварта с моей матерью. Обеим явно немного не по себе. Пока Раварта снимает кроссовки, я озираюсь по сторонам в поисках Никсы.

– А где Никса? – наконец, спрашиваю я, глядя на мать, прислонившуюся к стене и наблюдающую за тем, как Раварта поправляет волосы перед зеркалом в нашей прихожей.

– Я здесь, – из комнаты выплывает не моя сестра, а словно её бледный призрак.

Я обнимаю Никсу, боясь сломать её хрупкие кости, обтянутые почти прозрачной молочно-белой блестящей кожей. Я отстраняюсь, приседаю на корточки и принимаюсь разглядывать её исхудавшее тело с ног до головы. Раварта подходит к Никсе и протягивает ей руку.

– Она приятнее Кристини, – произносит Никса и пожимает Раварте руку. Мы все улыбаемся, мама смеётся, но мне смеяться совсем не хочется. Мы все направляемся на кухню, где нас ждёт скромный праздничный стол в честь моего дня рождения. По пути я кидаю на мать осуждающий взгляд.

– Она почти ничего не ела с того последнего раза, как приезжала доктор, – почти шёпотом говорит мне мама.

– Так нельзя…

– Я знаю, – тяжело вздыхая, произносит мама. И потом резко меняет тему. – Мы решили отпраздновать твой день рождения сегодня, потому что не знали, успеешь ли ты завтра.

Пока Раварта спрашивает у Никсы, где можно сполоснуть руки, мама обнимает меня, едва касаясь, ивручает мне небольшой пакетик. Я раскрываю его и вижу внутри коробку витаминов для мужчин VitaDNAMen. Я знаю, что они стоят безумных денег, возможно даже целых четыре или пять её зарплат, но она не пожалела.

– Я подумала, что ты столько работаешь, питаешься там через раз, всё приносишь сюда. Вот и решила тебе подарить.

– Спасибо, – я целую её в щёку и мой взгляд падает на Раварту, вытирающую руки полотенцем.

Мы садимся за стол с двумя мисками салата, тарелкой печёной индейки и небольшой корзинки с сухофруктами. В первые же минуты общения за столом я понимаю, что Раварта явно пришлась по душе Никсе. Они даже успевают перекинуться несколькими шутками, пока я с ужасом разглядываю ключицы, торчащие из-под зелёного платья Никсы.

Мама усиленно не замечает мой укоряющий взгляд. Я после прогулки нагулял аппетит и с удовольствием уплетаю мясной салат. Раварта ковыряет вилкой кусочки огурцов. Никса не притрагивается ни к чему. Просто сидит и смотрит то на меня, то на Раварту.

– Давай может немного сухофруктов? – спрашиваю я у сестры, протягивая ей корзинку.

– Нет, я только хлебцы ем, ещё сыр немного, – её голос звучит болезненно тускло, она едва шевелит бледными губами.

– Чёрт! Надо было что-то захватить сегодня! – не выдерживаю я, обращаясь к Раварте.

– Трэй, не употребляй таких слов, – мама делает вид, что сердится. – Господь не разрешает произносить этого в доме.

– А не кормить детей он тебе разрешает?! – выкрикиваю я.

– Трэй, тише, не надо, – Раварта, сидящая слева, гладит меня по плечу.

– Хоть бы у Нори взяли еды с собой! – с досадой говорю я.

– Но не факт, что она пришлась бы по вкусу твоей сестре.

– Он натуральная, без генных модификаций. Никса бы её съела несмотря на вкус. Ведь правда Никса ты бы съела настоящих фруктов ил овощей?

– Ага, – глядя на меня круглыми от удивления глазами, отвечает сестра.

По лицу Раварты я замечаю, что произнёс что-то не то. Мама, сидящая напротив, раскрыла рот, в ее глазах – ужас.

– Извини, я погорячился, – говорю я, обращаюсь к Раварте. – Я просто хочу, чтобы Никса была здорова.

– А как зовут Нори полностью? – всё ещё пребывая в состоянии истукана, спрашивает мама.

– Нори Гловер-Парсон, – с осторожностью отвечает Раварта. – А что?

–Тебе что-то известно о ней? – спрашиваю я у мамы, видя как изменилось её лицо.

– Мы были немного знакомы. Не думала…– она обрывает фразу.

–Что ты не думала?! – спрашиваю я, вытаращив на неё глаза.

– Не думала, что она осмелится торговать запрещёнными продуктами.

– А она и не торгует, – спокойно произносит Раварта. – Мы их сами выращиваем и раздаём тем, кто нуждается.

– И ты тоже с ними? – спрашивает сухим, сдавленным голосом мама.

– Да…Мне пришлось, – я кидаю взгляд на Раварту. – И я не жалею.

Мы сцепляем наши руки. Какое-то время мы все сидим молча, пока мама не задаёт следующий вопрос.

– Ты уже успел что-нибудь вырастить сам?

– Нет. Пока только кусты.

Глядя в её тёмные глаза, полные страха, отчаяния и растерянности, я кратко рассказываю о том, как проник в НИВПР и выкрал семена. Сперва мне кажется, будто мама не верит мне, но затем к рассказу подключается Раварта. Она подбрасывает дополнительные детали, и история становится похожей на правду. Когда я заканчиваю, мама всё ещё неподвижна, но в её взгляде словно что-то меняется.

– Сколько ты сможешь раздобыть еды для Никсы? – спрашивает она резко, почти сердито. Я давно не слышал у нее такого голоса.

– Сколько потребуется, -подхватывает Раварта. – Новый урожай соберут буквально на следующей неделе.

– Это хорошо, – мама кивает.

– Я рад, что ты поняла ситуация, – говорю я ей.

– Ты сильно рискуешь, -говорит она, но потом переводит взгляд на бледное тело Никсы и добавляет. – Но, видимо, оно того стоит.

Я замечаю, что мама словно немного посветлела и взбодрилась, но я боюсь об этом думать много, чтобы не обмануться. Пусть лучше пока она побудет в моём сознании безвольной и неэмоциональной. Никса достаёт из холодильника торт с белым сметанным кремом. Я знаю, они его испекли сами. Он оказывается на удивление вкусным, хоть и сделан из ГМО. Никса почти не притрагивается. Я слизываю с указательного пальца кремовую массу и запиваю горячим чаем. Он обжигает язык так, что тот становится шершавым и нечувствительным. Вечер затемняет улицу за окном.

– Уже начало десятого. Никсе пора спать, – говорит мама.

– Мы тогда пойдём прогуляемся, – говорю я маме.

– Хорошо. Ты сегодня вернёшься ещё?

– Пока не знаю.

– Я рада была с вами познакомиться, миссис Коулман и с тобой, Никса.

Никса подходит к Раварте и обнимает её.

– Ты хорошая. Береги моего брата.

– Обязательно.

– Трэй, ещё раз с днём рождения. Хотела бы видеть тебя почаще – Никса обнимает меня и направляется в свою комнату. Её хилое тело, которое вот-вот воспарит в воздух и улетучится, вызывает во мне ощущение жалости и досады на собственное бессилие. Неужели маме всё равно, что происходит с её дочерью?

– Я подожду тебя на улице, Трэй, – Раварта кивает и выходит за дверь, давая нам с мамой возможность поговорить.

Я смотрю на свою мать. На её безвольно опущенные книзу плечи, на выбившиеся из-под металлического волнистого обруча волосы, и мне хочется обнять её крепко-крепко.

– Мама, – выдавливаю я, бросаюсь к ней и стискиваю ее спину..

Сперва она почти не двигается, а потом я ощущаю, как её руки ложатся на мои лопатки. Я утыкаюсь носом в её старую серо-фиолетовую кофту и не могу сдержать слёзы. Она прижимает меня к себе всё крепче. Как же мне не хватало её такой простой, материнской поддержки все эти годы. Иногда одни объятия могут сделать гораздо больше, чем тысячи самых эмоциональных слов.

Я выхожу на улицу. И вижу у фонарного столба силуэт Раварты, которая, вытянув ногу, как балерина, очерчивает кружок вокруг себя.

– Как ты? – она спрашивает, когда я подхожу ближе.

– Паршиво.

– Понимаю. Надо срочно вытаскивать твою сестру из этой голодовки, – её синие глаза заглядывают в мои.

– Да. Я думаю, завтра попросить еды у Митчела.

Мы сворачиваем на дорогу, в сторону леса и идём так, словно гуляем там каждый вечер.

– Обязательно. Не думаю, что он пожалеет что-то для твоей сестры.

– Надеюсь.

– Тебе он не понравился? Так ведь?

– Ну… скорее –нет, чем да. – в этот момент я думаю, стоит ли говорить Раварте о своих мыслях по поводу. Плодородия или нет. В конце концов, сегодня после окончательного расставания с Кристини, мы должны стать ближе. – Я до сих пор не понимаю, откуда у восстановителей деньги, откуда у Митчела деньги. Насколько высокие у него покровители, – я рассуждаю вслух, когда мы уходим на достаточное расстояние от дома.

Теперь несколько огоньков нашего дома кажутся размазанными желтоватыми пятнышками. На фоне непроглядной августовской черноты.

– Я и сама мало что знаю об этом. Говорят, когда-то Митчел сам занимал высокий пост в Плазмиде, а потом что-то произошло, и он ушёл от корпоратов. Ты им не веришь?

–Кому?

– Восстановителям.

– Нет, – я пытаюсь разглядеть в темноте её глаза, но вижу лишь две неяркие блёстки.

Она молча тянется к моей руке, кончики наших пальцев соприкасаются. Тепло разливается по моей руке и струится выше к голове.

– Я тоже перестала им верить с тех пор, как встретила тебя, – произносит она спустя минуту.

Я не знаю, что на это сказать – хорошо это или плохо. Нори и другие члены Плодородия стали для неё семьёй. Подарили ей новый дом и, возможно, веру в светлое будущее. Смею ли я так вот запросто отнять всё это у неё?

– А побежали на холмы? – предалагаю я.

– На исполинские? – спрашивает она.

– Ага! Откуда ты их знаешь?

– Да их все тут знают, с них же вид открывается вид весь город.

И мы сворачиваем вправо и бежим по дороге, огибающей лесную чащу, которая, как мне кажется, за последние несколько лет стала гуще. Когда мы почти добегаем до места, через двадцать минут, Раварта хватает меня за рубашку и тянет назад. Я слышу её смех и, подбегая к её силуэту, принимаюсь щекотать её под рёбрами. Она визжит, и смех, перемешанный с возгласами, заполняет пространство тёмного, влажного и ещё тёплого вакуума вокруг нас. Мы зовём холмами высокие уступы с резким обрывом вниз, у подножья которых земля принимает форму плоской платформы.

Поднявшись на один из холмов, мы отыскиваем место посуше и плюхаемся прямо на траву, свесив ноги вниз. Раварта кладёт голову мне на левое плечо, заставляя мои губы незамедлительно поцеловать её волосы.

Сине-зелёные огни выстраивают силуэты небоскрёбов Мингалоса. Окраинные районы почти полностью погрузились во тьму. Люди в них серьёзно экономят на электричестве. Над всем городом величественно возвышается спираль ДНК. Белые полоски волнистых тяжей словно мелком на старой школьной доске вырисовывают контуры башни в чёрном небе, заполненном звёздами. Сегодня крапинки небесных светил проглядываются над всей территорией города, но обычно безоблачное небо бывает только над центром. Облака там специально разгоняют цилиндрическим силовым полем.

– Знаешь, я до встречи с тобой думала, что проживу всю жизнь в Плодородии, помогая им выращивать урожай, – заговаривает Раварта.

Здесь, на холме я могу видеть её глаза отчётливее. Я замечаю, что её нос немного треугольный сбоку имеет малюсенькую горбинку, но от этого он не становится менее аккуратным.

– А теперь? – спрашиваю я, беря её за правую руку и целуя пальцы.

– Я думала, что это хорошая жизнь, – она словно не расслышала моего вопроса. – Но сейчас я понимаю, что не представляю её без тебя. Но я также знаю, что ты не захочешь быть с Плодородием всегда.

Я и не думал, что Раварта может так тонко чувствовать меня. А ведь она права. Я и правда не хочу так провести всю жизнь. Мне интересны тренировки с Тодом, но однажды они наскучат. Выращивать овощи – явно не мой конёк, но я готов это делать ради Никсы. Видимо, только ради неё одной или кого-то ещё из близких. Неужели она боится, что я уйду?

Нет, это скорее я переношу свой страх на неё. Такая красивая девушка, как Раварта, обратила внимание на простого, лопоухого парня без денег. Она ведь может найти богатого парня из центра. Я боюсь её потерять. И этот страх меня гложет с нашего первого поцелуя.

– Мы не должны быть с Плодородием всегда, -наконец я нахожу что сказать, пока она молчит, явно ожидая моей реакции. – В конце концов, если будет война и восстановители победят, то нам не придётся больше вести такую скрытную жизнь. Мы станем свободны и сможем сами выбирать что нам делать.

– Я бы хотела в это верить…

Я замечаю, что пока мы говорим, ДНК сдвинулась вправо и как будто немного убавилась в размерах.

– Башня поехала, – говорю я, указывая на белые спиральные нити.

– Ага. Интересно зачем? Неужели в северные регионы?

– Не знаю. Может Тод или Митчел знают.

Начинает холодать, и мы прижимаемся ближе друг к другу. Раварта немного рассказывает о том, как в детстве она думала пойти учиться играть на скрипке, увидев её в одном из антикварных магазинов их города, но поняла, что её мечте не суждено будет сбыться и отдала предпочтение борьбе. Я представляю её со скрипкой в руках. Как она дёргает смыком, отбрасывая своим пышные волосы назад, а ей аплодирует весь зал, наполненный возгласами воодушевлённой публики.

– Уже полночь, – она смотрит время на своём коммуникаторе.

– Ага, наверное, пора идти спать.

Её рука проникает в карман шорт и возвращается оттуда с небольшим прямоугольным конвертом.

– С днём рождения, Трэй. – она протягивает его мне и целует.

Я и забыл, что день моего рождения только что наступил. Из конверта мне на руку падает серебристый браслет, собранный из вытянутых подогнанных вплотную друг к другу листьев. Металл холодит пальцы.

– Тебе нравится?

– Очень.

– Я купила его…, – я не даю ей договорить, прикасаясь своими губами к её.

Глава 17

На утро я просыпаюсь в одной из комнат в корпусе комбината, переделанном под общежитие. Оно стоит чуть поодаль от главного комплекса, поэтому мне не видно из окна, чем занимаются другие члены Плодородия. Раварта уже вылезала из постели, но мне кажется, что кровать всё ещё сохранила тепло её тела рядом со мной.

Вчера мы пришли сюда почти в два ночи и были рады тому, что Сьюзан ждала нас в дежурной комнате. Она же застелила нам постель. Выйдя на улицу, я замечаю, что сегодня значительно жарче, чем вчера. Пока я добираюсь до центрального здания комбината, волосы у кожи головы делаются мокрыми. За столом почти никого нет, видимо все уже позавтракали. Из центральных ворот выходит Тод.

– Привет. Есть сорок минут на сборы. Сегодня выдвигаемся за ягодами, – произносит он. Явно старается казаться учтивым, но я замечаю раздражение в его голосе.

– Хорошо.

– Ээ, с днём рождения, кстати, – он закидывает руку за спину и делает вид, будто чешется.

– Спасибо.

– Ага… Там, куда мы идём, много змей. Нужно будет переодеться. Походные ботинки и штаны лежат в подсобке на втором этаже.

– Ладно, -киваю я.

Пока мы говорим, Нори выносит мне рисовую кашу с орехами. Ещё я замечаю у неё в руке какой-то жёлтый пакетик.

– Это тебе, – она протягивает его мне. – Там мыло и ещё мазь. Всё из натуральных ингредиентов. Мыло сама варила.

Я обнимаю Нори и принимаюсь за кашу. Орехи немного вяжут язык. Но мне это даже нравится. Кажется, будто весь концентрат леса собран в каждом ядре ореха. Поев, я ковыляю в сторону здания, надеясь там найти Раварту, Алекса, Абига и всех остальных. На первом этаже только снующие туда-сюда незнакомые мне парни и девушки с лейками. Я поднимаюсь на второй этаж и ищу комнату с одеждой.

Я дохожу почти до конца коридора со старыми бетонными стенами, минуя теплицы с парниками, когда понимаю, что явно пошёл не в ту сторону. В этот момент откуда-то из глубокой темноты неосвещённой части коридора я слышу разговор Митчела и Нори. Их голоса чуть пригулшены, и я догадываюсь, что они находятся в каком-то в помещении с открытой дверью. Я ныряю в темноту и крадусь вдоль стены, чтобы лучше расслышать их речь. Щель в двери совсем узкая, но её достаточно, чтобы волны их звуков проникали в коридор.

– Ты же знаешь, что корпораты не отступятся, Митчел, – с уверенностью в голосе произносит Нори.

– Да, но, если мы не оставим им выбора, им придётся отдать нам остров.

Он сказал “остров”? Что ещё за остров?

– Но остров принадлежит всем жителям Аридафии. Мы же не можем взять и забрать его себе, даже если и победим.

– Да, только мало, кто о нём знает. Нам нужно успеть всё там проверить до того, как туда хлынут потоки людей. Это наш шанс перезапустить всю природу на планете.

“О чём он вообще?!” – я думаю про себя и чувствую, как моё дыхание учащается.

–Ой, не знаю. –я узнаю Нори по её тревожному вздоху. – Главное, чтобы все наши дети не погибли. Без них всё это теряет смысл.

– Перестань Нориссия, потери будут в любом случае.

“Нориссия” – Значит так её зовут. Интересно, моя мать знала её под этим именем? Чёрт! Почему я не расспросил вчера маму о её знакомстве с Нори? Правда, вряд ли бы она мне много рассказала.

– Я бы не хотела, чтобы…

– Погоди, – он прерывает её, и я слышу, как он движется к двери, в десяти сантиметрах от которой к стене прислонено моё ухо. Я ожидаю, что дверь сейчас распахнётся, и я буду разоблачён, но вместо этого раздаётся громкий хлопок, а затем щелкает механизм замка. Они закрылись наглухо. Мне теперь ничего не слышно. Интересно, этот замок уцелел еще со времен до катаклизма?

Я бреду в обратном направлении, пока не натыкаюсь в другом конце коридора на Алекса.

– Привет, дружище! – он легонько стучит кулаком мне в плечо. – С днём рождения! Прости, что я без подарка. Но я готов сегодня нести все твои вещи в лесу.

Я смотрю на Алекса и понимаю, что у меня появился настоящий друг. Впервые за несколько лет. Надёжный товарищ, способный поддержать в трудную минуту. Я уже и забыл каково это – с кем-то дружить.

– Спасибо. Поможешь мне отыскать шмотки, чтобы переодеться?

– Да, пошли, вторая дверь справа по коридору, там цела груда ботинок!

Пока Алекс ковыряется в куче сваленных вместе сапогов, калош и другой обуви, моё сознание поглощено мыслями об острове. “Перезапустить природу” – что бы это значило, прокручивается в моей голове снова и снова. Алекс находит нужный сорок второй размер, и я переобуваюсь. На поляне, рядом со столом, Тод раздаёт всем рюкзаки с разным инвентарём. Мне достаются котелки для еды, корзинки и бидоны для ягод и палки-копалки.

Раварта держит в руках корзину с коричневой шайбой – устройством, отпугивающим насекомых. Я такие видел в лавке мистера Феликса, но никогда сам не пользовался. Дилан тащит рюкзак с бутылями воды для питья. Тод взвалил на плечи рюкзак с провизией. Алекс тоже нагружен едой. Он пытается стянуть с меня лямки рюкзака, но я сопротивляюсь.

В конце концов я остаюсь со соей поклажей, и мы выдвигаемся в лес, одетые в темные походные рейтузы, заправленные в тяжелые ботинки. Пройдя около двадцати минут, я ловлю на шее первого комара. Он успевает забуравить свой хоботок кожу прежде, чем я его смахиваю. Теперь в месте укуса неприятно зудит.

– Мы сегодня совершаем одно из самых страшных преступлений, – поворачиваясь к нам на ещё широкой тропке, произносит Тод. – Мы собираем ягоды. Любые съедобные. Чернику, бруснику, голубику. Что найдёте. Если кто-то заметит странную активность вокруг, сразу подавайте сигнал.

– Это он про экологическую полицию, – говорит мне Алекс, идущий рядом.

– Ааа… я так и понял.

Через час ходьбы плечи начинают ныть, но я стараюсь о них не думать. Быть может, я соберу целый бидон ягод и накормлю вечером Никсу. Нет, я просто обязан это сделать! У меня перед глазами опять вырисовывается бледный силуэт её исхудавшего, почти мумифицированного тельца. Я замечаю, как под ногами становится всё больше мха, а вокруг появляются кустики с малюсенькими листиками.

Мы приближаемся к ягодным местам. Нас совсем немного, помимо меня, Раварты, Алекса, Тода и Абига и Дилана с Марвином, ещё человек шесть. Других знакомых мне ребят с нами сегодня нет. Через ещё десять минут ходьбы мы рассредотачиваемся по поляне с кустами. Они почти никем не тронуты, вряд ли кто-то кроме восстановителей может дерзнуть собирать что-то в лесу. Наказания слишком строги. Через два часа мой двух литровый бидон наполняется черникой почти наполовину. Мы делаем привал. Я достаю еду. Дилан распределяет бутылки с водой.

– У тебя такие аппетитные губы, -произносит Раварта. – Фиолетовые и сочные, как ягоды.

Мы смеёмся. Я открываю бутылку с водой и залпом выпиваю почти треть. Потом принимаюсь смывать черничный краситель с губ, хотя и понимаю, что это бессмысленно.

Мы перекусываем бутербродами и начинаем подниматься со своих кочек. Когда я встаю, то чувствую какую-то нездоровую тяжесть в голове. Преодолевая неприятное ощущение, выпрямляюсь. Через несколько минут ходьбы я чувствую, будто в мой желудок словно встроили поршень, который вот-вот вытолкнет всё наружу. Я делаю несколько глотков, но понимаю, что это было ошибкой. Сбрасываю с себя рюкзак и падаю на корточки. Как раз вовремя. Меня начинает рвать.

– Ты ел какие-нибудь ягоды, кроме черники? – спрашивает Раварта, подбежав ко мне. Судя по тревоге в ее глазах, я выгляжу совсем паршиво.

– Нет, я знаю какие ягоды есть нельзя.

Я ещё раз припоминаю что именно я брал в рот. Дед научил меня отличать ядовитые ягоды от съедобных. Отравление продуктами леса исключено. Остаётся только еда или…вода. Сознание начинает путаться. Я кидаю взгляд в сторону Дилана. Он усиленно делает вид, что ничего не замечает. Даже Тод, ушедший далеко вперёд, теперь направляется к нам. Алекс поднимает мой рюкзак и стоит, сморщив лицо. Он явно не знает, что делать в такой ситуации.

– Что с ним? – кидает Тод.

– Отравился, – растерянно произносит Раварта, – только не пойму чем.

Она ловит мой взгляд, направленный на бутылку воды, валяющуюся рядом с моей рукой.

– Ах, ты скотина! – я слышу её вопль. Она сбрасывает рюкзак со своих плечей и антилопой в два счёта преодолевает расстояние от меня до Дилалана.

Он едва успевает стащить с себя рюкзак, когда получает короткий, прямой удар в челюсть от Раварты. Сбросив свою поклажу, Тод бежит к ним. Он подбегает, но уже поздно. Дилан в отключке.

– Нужно возвращаться назад, – слышу я сквозь помехи шума в ушах.

Перед глазами всё начинает плыть, а поле зрения сужается. Теперь я словно высвечиваю пространство перед собой, как прожектором. Алекс и Абиг помогают мне подняться. Мы разворачиваемся. Проходим несколько сотен метров. Точнее они почти тащат меня над землёй. Треск. Повсюду треск. И хлопки, будто лопаются бумажные пакеты.

– Линейка! Берегись справа! – кричит Раварта откуда-то сзади. Делая над собой усилие, я пытаюсь напрячь обмякшую шею, но мне едва удается повернуть голову чуть в сторону. Что-то сильно бьёт по ноге, но из-за яда все ощущения притупляются. Абиг и Алекс подпрыгивают. Я падаю носом в кусты. Листья забиваются мне в ноздри. Слышны выстрелы, будто издалека.

Чья-то крепкая рука подхватывает меня и, прежде чем окончательно потерять сознание, я вижу сквозь узкие щели как Раварта почти зависает в воздухе крутясь, как каракатица, над волной плотного ряда металлических шаров. Это, без всякого сомнения, ловушка с линейным оружием.

Я просыпаюсь в той же комнате, что и сегодня с утра. Раварта тут же подбегает ко мне и прикладыает руку ко лбу.

– Жар спал, – произносит она, поджимая зубы.

– Что случилось? – я чувствую, что в моём горле застоялось что-то тягучее и гнилое.

– Мы попали в засаду экологической полиции, но сумели вырваться…правда…– он замолкает.

– Что правда? – спрашиваю я, пытаясь приподняться, но едва отрываю голову от подушки.

– Правда, с потерями…Марвин погиб и ещё двое наших.

– Как? – спрашиваю я, но тут же сам понимаю бессмысленность вопроса.

– Марвину прострелили ногу, а потом попали в грудь…это всё, что я видела.

Я вспоминаю глаза доброго паренька, за которого я совсем недавно заступился. Такие люди не заслуживают подобной смерти. В голове всплывает подслушанные с утра слова Митчела о том, что потери будут в любом случае. Вот и они – первые потери. Сколькими ещё они готовы пожертвовать?

– Мы попали в засаду, – внезапно, будто озарённый чем-то, говорю я.

– Да, вероятно. Ещё…, – её голос дрожит. – Ещё я не ожидала от Дилана такого. Он недавно сознался в том, что подлил тебе яду в бутыль. Неужели он настолько злопамятный? Он правда убит горем… из-за смерти Марвина. Но мы не знаем, что теперь с ним делать. Тод предложил его изгнать.

– И? – сглатывая гадостный привкус во рту, спрашиваю я.

– Мы решили, что ты как человек, который чуть ли не погиб из-за него, сам решишь его судьбу.

– Вот как!

Меньше всего на свете мне хочется решать судьбу подонка Дилана. Если я его изгоню, не обозлиться ли он на всех? А ещё он может начать мстить и тогда в озлобленном отчаянии направится в экологическую полицию.

– Да… Нам нужно идти, Трэй. Мы должны успеть на последний поезд. Он через час. Ты сможешь сам идти?

– Думаю, да, – я медленно спускаю ноги с кровати, так, что ребро матраса упирается мне под колени. Голову словно набили ржавыми шариками от подшипников. За окном чёрный квадрат Малевича. Я видел эту картину в музее искусства прошлых веков. Правда я не понимаю ее смысла, но когда-то он точно был – и сейчас эта картина как нельзя лучше описывает и черноту вечера, и моё состояние.

Я медленно спускаюсь по лестнице со второго этажа, Раварта по-сестрински подставила мне плечо, за которое я цепляюсь левой рукой, болтающейся, словно полубезжизненный канат.

Снаружи нас ждут Алекс, Абиг, Снор и Шелена. Остальные уже выдвинулись к платформе. Мы прощаемся с Нори и Митчелом и спешим к лесной тропе. Я стискиваю зубы – кажется, что, так ржавые шарики потише перекатываются в голове, и она перестаёт гудеть. Сегодня вечерние красоты выглядят для меня несколько иначе, чем в романтичном вчера с Равартой.

Шорохи листьев давят на барабанные перепонки, но я отвлекаю себя от этого ощущения мыслями об острове, упомянутом Митчелом и об операции “Ретенция”. Мне даже плевать на Дилана и его подлый поступок. При мысли о нём в голове собирается образ Марвина с добрыми, честными глазами. Моя печень скоро выведет яд, выпитый мною, и я выздоровею, а Марвина вернуть не сможем уже. Из глаз капают слёзы, и я рад, что мои сопли скрыты под пологом накрывающей лес ночи. До завершения работы кассы остаётся десять минут, но Дана любезно купила нам все билеты.

– Чего, досталось тебе? – спрашивает она, пренебрежительно растягивая слова и всовывая билет мне в свободную руку.

Раварта кидает сердитый взгляд на Дну, но та словно не замечает его. Интересно, Дана вообще иногда бывает счастлива? Я её ни разу не видел улыбающейся. Она либо собранная и агрессивная, как пантера, либо презирает всё и всех. Любила ли она кого-нибудь в своей жизни? Всегда ли у нее был такой характер, или она стала такой после пережитого горя?

–Спасибо, – я едва выдавливаю из себя одно слово, и ощущаю как шарики перекатились в моей голове, заставив виски пульсировать. Это давление на фоне температуры. Порой совсем не хочется знать, что происходит внутри тебя, но от собственных знаний не убежишь. Видимо неспроста меня в школе считали занудой. Зануда – он и когда вырастает остаётся занудой.

В поезде я сижу, опираясь головой на плечо Раварты. Вчера она так сидела у меня, сегодня – я. Кроме нас, пассажиров почти нет. Все, кто хотел, уже уехали в город. Сегодня мы помещаемся в одном вагоне. Чёрные волосы Даны, сидящей напротив меня, блестят, как речка под луной в тусклом дежурном освещении вагона. Раварта рассказывает мне, как они убегали от полицейских, как Тод схватил меня под мышку и прыгал над снарядами линейного оружия.

Потом я узнаю, как она снова избивала Дилана, и в конце концов он заплакал и сознался, что подлил мне яду. С его слов, он хотел только вызвать тошноту и понос, но видимо перестарался. На границе с одиннадцатым периметром я засыпаю и пропускаю момент, когда в вагон входят проверяющие. Если бы я был здоров, то нервничал бы после сегодняшней облавы в лесу, но сейчас моя голова проваливается в сон. Раварта будит меня уже на вокзале. Мы прошли проверку и спокойно добрались до центра города.

Я иду до привокзального проспекта. Слышу жужжание мотора – шмеля. Такси везёт нас в лагерь восстановителей.

Я просыпаюсь от того, что кто-то меня расталкивает. Раварта склонилась надо мной и всматривается в моё лицо.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Я не знаю, но вчера весь день твой коммуникатор разрывался, -сообщает она, пожимая плечами.

– Вчера? А какой сегодня день?

– Вторник, – она насмешливо фыркает, выдыхая через нос. – Ты проспал больше суток!

– Ого. И голова почти не болит. Значит мне уже лучше, – я резко встаю и вижу помутнение перед глазами, которое быстро проходит.

На коммуникаторе двадцать три пропущенных вызова от Никсы. Она раньше мне никогда не звонила. С чего бы это? И Раварта, конечно же, из деликатности не стала отвечать на вызов.

Я набираю номер, понимая, что это может быть что-то срочное, особенно в свете всего случившегося.

– Сынок, где ты был? – я слышу взволнованный голос мамы, который нервно дрожит. – Я столько раз тебе уже звонила. У нас беда. Никса попала в больницу. Она в коме.

– Что значит в коме?

– Сорвалась, что-то съела после твоего отъезда… мне показалось, что остатки торта стали меньше… может, его ела…– мама срывается на плач. Теперь слышны только всхлипы.

Моя рука трясётся, а сердце цементным грузом падает в низ живота. В голове по кругу бегают слвоа “Кома”, “больница”.

–В какой больнице она?

Только всхлипы в динамике.

–Где она, мама?!

– Её сначала отвезли в нашу ближайшую клинику, но ей стало совсем плохо, и она впала в кому. Тогда я уговорила врачей перевезти её в больницу в седьмом периметре. Я сказала, что ты работаешь в Корпорации. Они попросили тебя подъехать и передать твои личные данные.

– Хорошо. Я тебя понял. Я сейчас поеду туда.

Раварта, слушавшая разговор, быстро понимает, что к чему.

– Это опасно, Трэй. – произносит она. – Тебя сейчас могут искать. Тем более, что ты не вышел на работу.

– Я должен навестить сестру.

– Безусловно, но не сегодня. Ты всё равно не вытащишь её из комы.

– А вдруг они её опять вышвырнут в больницу на окраине! Там же ничего нет! Богатым всё, а нищим – порошок из мела!

Раварта сводит брови, и я вижу, как кончики крыльев её носа приподнимаются. Она хочет закричать, но сдерживается.

– Давай поедим, а потом решим. Ладно? – произносит она, длинно выдохнув.

– Договорились.

Мы выходим из комнаты и направляемся по коридору в основное помещение.

Здесь завтрак скуднее, чем был на базе восстановителей за окраиной Мингалоса. Я съедаю пустую овсянку с ломтиками кураги и обильно запиваю двумя стаканами воды. Вода холодит живот изнутри. Из-за отравления произошло обезвоживание и теперь нужно пополнить запасы жидкости в клетках организма.

Раварта сообщает, что ей нужно навести порядок в тренировочном зале. Я предлагаю ей свою помощь, но она настойчиво отказывается, ссылаясь, что я ей только буду мешать. Что она собирается делать? Перекладывать оружие из одного шкафа в другой или просто помыть полы?

Я соглашаюсь с ней и пытаюсь придумать, чем бы себя занять. На работу я сегодня уже вряд ли пойду. Я шатаюсь по помещениям центрального лагеря восстановителей. Ещё ни разу так много здесь не ходил. Узкий тёмный коридор уже не кажется мне таким пустым и бездушным. Там есть двери, которые я раньше не замечал. Куда они ведут? В одной из неглубоких ниш я замечаю сваленную в кучу походную одежду. Когда я вхожу в основное помещение, сзади меня окликает Элиас. У него в руке вытянутая лента, похожая на ремень, и металлическая паутина, в которой я узнаю сетку с электродами для головы.

– Трэй, я соединил твои алгоритмы с лазерными указателями-синхронизаторами, – он часто вдыхает так, будто долго бежал.

– Это ты про точки на полу?

– И про них в том числе.

– Надень, вот, – Элиас застёгивает на мне пояс и нацепляет паутину на голову.

– В пояс уже встроен преобразователь сигнала от электродов. Он должен быстро проанализировать твою мозговую деятельность и синхронизировать с указателями.

Я совершаю несколько разминочных движений и понимаю, что некая невидимая сила словно сама руководит сокращениями моих мускулов. Второй мозг подключился ко мне извне и помогает координировать действия. Сперва подобные ощущения пугают меня. Сердце колотится от волнения. Но неожиданно изо рта вырывается смех. Гогот заполняет всё помещение. Элиас не выдерживает и тоже смеётся, но более сдержанно.

– Я уже подключил несколько таких же к другим ребятам, – сообщает Элиас. – Результаты впечатляющие. Скорость реакции возросла почти в 4 раза.

– Это, наверное, здорово, – отвечаю я, выбрасывая кулак вперёд. Некоторое время я размахиваю в воздухе руками и ногами, чувствуя, как электроды сообщают двигательной коре моего мозга, как и что делать. Я вспоминаю, как дед когда-то учил меня плавать. Он заставлял меня лечь на воду, сбоку обхватывал мои руки своими и направлял в толщу воды. Когда моя кисть хотела вывернуться в неправильном направлении, он возвращал ее на место. Он был внешним скелетом для меня. Технология работает почти так же, только ещё эффективнее.

Наконец, я устаю резвиться с нейроигрушкой и снимаю с себя пояс и электроды. Уставшая Раварта выходит в общее помещение, и я рассказываю ей, как Элиас доработал технологию. Когда Раварта собирается примерить на себя пояс, со стороны коридора слышится топот и крики.

– Экопы! – кричит, вбегающий в помещение Снор. – Надо смываться! Они вычислили….– он кидает взгляд на Элиаса.

– Чёрт! Всё-таки вычислили! – выругивается Элиас. – Я думал, что сумел их обхитрить.

Я догадываюсь, что пора убегать, но не понимаю, куда. Раварта хватает меня за руку, и я следую за ней. Мы пробегаем через всё главное помещение, и она отодвигает полотно. Мы останавливаемся, и я замечаю, что на ощупывает стену проёма справа.

– Отойди! – командует она.

Удар ногой в стену, ещё один. Сверху сыплется песок. Ещё один удар, скрежет металла по бетону. В толще стены открывается узкая металлическая дверца. Я лишь сейчас замечаю насколько толстая стена, соединяющая основное помещение с тренировочным залом.

– Экопы вот –вот вломятся! Готовьте оборону! – командует Раварта, глядя на стоящих по среди зала Шелену и Арго.

Они и ещё несколько восстановителей из тёмного угла зала бросаются к шкафу с оружием.

– Бежим! – вновь командует она мне.

– А как же все остальные? – спрашиваю я.

– У них ещё есть дела! – кричит Раварта в сторону подбегающей к шкафу Шелены. Та быстро разворачивается, кивнув, словно расслышала наш разговор.

Втянув живот, Раварта протисиквается между металлической дверью и бетоном стены. Мне требуется больше времени, чтобы просунуть себя в это же пространство. Щелчок – и огоньки зелёного света открывают передо мной вид на узкую шахту, тянущуюся вверх. Затхлый пыльный воздух забивает носовые ходы. Я чихаю. Узкая лестница, зловеще зеленеющая в тусклом свете, начинается прямо на уровне моего подбородка.

Раварта уже преодолела больше пяти ступенек и смотритна меня сверху. Я хватаюсь за нижнюю перекладину, напрягаю мышцы пресса, и подтягиваю ноги. Ступенка, ещё одна….пятая… четырнадцатая…лестница кажется нескончаемой.

Снизу раздаются голоса. “Сюда! Вон там, на лестнице!” – слышу я мужской баритон. Выстрел. Искра от отскочившей пули рядом с моей рукой. Ещё один выстрел – тоже в металлическую ступеньку. Лестница вибрирует, болезненно отдавая в кисть. Кто-то лезет за нами.

Наконец, мы выбираемся на улицу, в глухой прямоугольный двор. Не меньше пяти этажей вниз. Раварта перелезает четырез узкую ограду и хватается за следующую лестницу, но уже более короткую. Я стараюсь не отставать. Когда я подтягиваюсь, чтобы влезть на крышу, пуля свистит почти рядом с моим ухом.

– Нам нужно перепрыгнуть на соседнее здание, а потом ещё на одно. Там лаз вниз! – кричит мне Раварта. В резком порыве ветра я едва различаю её слова.

Она разгоняется и прыгает на соседнее здание, стоящее торцом к тому на котором сейчас я. Между ними не меньше двух метров. Это не так много, но я ещё ни разу не прыгал на такой высоте. Мусорные баки сверху похожи на бутылочные пробки. Я разгоняюсь и бегу вперёд, но добежав до края крыши, понимаю, что мне не хватит силы разгона, чтобы перепрыгнуть. Смотрю на Раварту, которая отряхивает колени. Она поднимает голову и удивлённо смотри на меня.

– Давай, прыгай! – вопит она во всё горло.

Я понимаю, чтолибо меня пристрелят, либо я перелечу и сбегу. Я резко отпрыгиваю назад. Разбегаюсь и достигая края, отталкиваюсь закрытыми глазами. Они открываются уже в полёте, перед тем как приземлиться. Стопы ударяются о бетонную плиту, и резкая боль прошибает все суставы ноги снизу-вверх. Хоть где-то пригодились мои занятия в тренировочном зале бассейна.

Раварта, приобнимает меня и тащит за собой. Оглянувшись, я вижу, что бородатый полицейский целится прямо в неё. Я толкаю её в сторону, и пуля пролетает между нами. Раварта вытаскивает пистолет откуда-то сзади и стреляет в полицейского, метко попадая в руку с оружием. Я слышу его вопль, мы разворачиваемся и бежим дальше. Ещё один прыжок, но на меньшую дистанцию, получается у меня с первого раза.

Раварта отстреливает крышку ромбовидного люка и ныряет внутрь трубы. Я просовываю ноги, опёршись на локти, поворачиваю голову в сторону и вижу уже трёх полицейских на той, крыше, куда мы вылезли с лестницы. Один помогает раненому товарищу. Другой широко расставив ноги, упёрся кулаками в бока и смотрит в мою сторону. Я резко ослабляю локти. Высвобождаю руки и успеваю показать средний палец, перед тем как начать спуск вниз. Моё тело скользит словно в трубе аквапарка.

Я несколько раз катался на такой в соседнем с бассейном зале. Я проваливаюсь вниз, в помещение, заваленное старым хламом, который смягчает падение. Раварта вышибает дверь, и мы оказываемся на заднем дворе какого-то дома. Раварта прячет пистолет обратно за спину и прикрывает его своей оливковой кофтой.

– Стой, – говорит она и поправляет мне волосы.

– У меня всё в порядке на голове? – спрашивает она.

– Да, ты всегда великолепна.

Она улыбается. Я уже и забыл, что нас могут оштрафовать за неопрятный вид. В седьмом периметре одна корпоративная больница, и мы без труда её находим.

Глава 18

В приёмной я называю имя и фамилию Никсы. Медсестра, женщина средних лет с убранными под круглый чепец волосами, просит меня перед стойкой назвать номер медицинского свидетельства и данные о занимаемой в корпорации должности. Через десять минут в холл приёмной спускается доктор. На нём сине-зелёный халат, отделяющий его от остального мира. Медсестра указывает ему на меня. Он здоровается с нами кивком и просит следовать за ним вверх по лестнице. Запах больничных лекарств проникает глубоко в лёгкие.

– Она в крайне тяжёлом состоянии. Если бы мы занялись ею чуть пораньше, то было бы лучше, – говорит он, обращаясь к нам с Равартой, пока мы идём по длинному белому коридору. – Я такого истощения не видел уже очень давно.

Мне хочется ему заявить, что лучше бы не было. Она могла бы умереть у них просто от аллергической реакции. Но я предпочитаю промолчать.

– Вы согласны, чтобы её переместили в Главный медицинский Центр Плазмиды? – спрашивает меня доктор, когда мы подходим к палате, где под приборами лежит Никса.

– Да. Что? – растерянно спрашиваю я, думая только о том, чтобы поскорее увидеть сестру. – Какой Центр?

Мы останавливаемся перед самой дверью. Доктор достаёт из кармана маленький экран-прямоугольник и быстро водит по нему пальцем. Я замечаю, что его тёмные волосы давно уже не натуральные, а крашеные. Сперва мне показалось, что ему не больше тридцати пяти, но, когда он наклоняет голову, мешки под глазами становятся куда заметнее и выдают его истинный возраст. Ему уже за пятьдесят. Много ли он видал таких как Никса? Получится ли у него здесь её выходить?

– Сейчас найду, – он толкает дверь, и мы попадаем внутрь палаты. Никса лежит одна просторной двухместной палате. К её истончившейся руке присоединены две трубки, по одной из которых беспрестанно течёт полупрозрачная жидкость.

– Что вы ей вливаете? –резко спрашиваю я.

– Раствор глюкозы с нутриентами.

– Какими?! – свирепею я.

– Тише, Трэй, им виднее, – успокаивает меня Раварта.

– Вряд ли вам что-то скажут названия, – стараясь сохранять спокойствие, отвечает врач.

– Скажут! Меня интересует отсутствие того, на что у неё аллергия.

Доктор перечисляет компоненты смеси, и я с облегчением выдыхаю, когда не слышу среди них аллергенов.

– Мистер Коуу…Куолман, – он смотрит на прямоугольник экрана, затем резко отрывает голову, – был запрос на перевод Вашей сестры в центральный медицинский комплекс.

– От кого?

– От начальника службы безопасности Плазмиды.

– Что? А ему что от неё надо.

– Это мне неизвестно, – он пожимает плечами. – Вы даёте добро?

В испуганном взгляде Раварты я читаю, что что-то не так.

– Я подумаю…Можно?

– Но желательно ответ дать сегодня, чтобы мы знали, какую тактику терапии избрать.

– А вы сможете здесь её вылечить? –спрашивая я.

Сжав губы, доктор, смотрит на Никсу, затем на меня и глубоко втягивает воздух.

– Всё реально, если не дёргать её туда-сюда. Случай сложный, но мы выводили из комы и не таких.

–Хорошо.

– Я пока оставлю вас наедине с сестрой. А там вы уже определитесь.

Доктор покидает палату. Я кидаюсь к кровати с сестрой. Встаю на колени перед кроватью, беру её руку, свободную от трубок, и прижимая к губам, целую.

Раварта подходит ко мне и кладёт руки на плечи. Я пересаживаюсь на кровать и начинаю разговаривать с Никсой. Её щёки ввалились, под глазами проявились бледно-сиреневые круги. Под тонкой кожей едва заметно пульсируют голубые венки.

– Я не успел осуществить задуманное, – говорю я, давясь комком слёз.

– Не вини себя, – произносит Раварта, садясь рядом со мной, – Ты сделал всё, что смог. И ты не знал, что она в таком состоянии…

Некоторое время мы сидим и молчим. Тишину нарушает сигнал коммуникатора коммуникатора Раварты. Ей тоже кто-то звонит? Когда она достаёт его из кармана шорт, я успеваю заметить на экране, что это Тод. Он быстро проговаривает что-то и разговор прекращается.

– Нас выследили, – произносит она, оглядываясь на окно, расположенное рядом с второй кроватью и массивным шкафом с приборами.

За стеной по коридору клацают каблуки тяжёлых ботинок. Раварта вскакивает и тащит меня к шкафу. Обогнув кровать, мы едва не врезаемся в тумбу, но успеваем нырнуть за неё, прежде чем дверь открывается.

– Парень с девчонкой должны быть где-то здесь! – слышен мужской, почти безэмоциональный голос.

– Может, они уже ушли? – звучит вопрос от второго.

– Это вряд ли. Наверное, уже сбежали или прячутся где-то в больнице.

Моё сердце начинает колотиться. Они сейчас начнут обыскивать палату и наткнутся на нас. Скорее всего они вооружены, а у нас только один пистолет на двоих. Успеет ли Раварта прикончить их обоих? В этот же момент мне становится жутко от собственных мыслей: я рассуждаю как убийца.

– Да, наверное. Но у нас нет времени за ними бегать. Надо доставить девчонку к нам.

– Нет, мы не будем этого делать, – звучит сухой голос без эмоций.

– Почему?

– Потому что везти полуживую девчонку хлопотно, – голос словно становится сипловатым и свистящим, как у змеи. – Доктора не отдадут её без разрешения мальчишки или его матери.

Я выглядываю из-за тумбы и мои глаза расширяются от удивления, когда я узнаю того самого незнакомца с ледяным взглядом. На этот раз он одет в тёмный пиджак, как и его более худой товарищ.

– И что нам делать?

– Тебе нужна лишняя возня?

– Нет.

– Мы инсценируем её смерть. – Он достаёт ампулу со светло-оранжевой жидкостью из кармана пиджака и протягивает напарнику – светловолосому молодому мужчине лет тридцати пяти. – Держи, сейчас вкапаем, сердце остановится, и вопрос решён.

Я перевожу взгляд на Раварту и она моментально понимает, что я хочу сделать. Сам не понимая, как я выпрыгиваю из-за тумбы прямо на кровать и кидаюсь с неёна сидящего рядом с Никсой человека с ледяными газами.

Не медля, его напарник втыкает ампулу с остриём на конце в руку Никсы. Я смотрю как яд стекает в вену под бледной кожей. Я получаю удар локтём в грудь, но не отпускаю незнакомца. Мы заваливаемся на пол. Раварта выскакивает из-за кровати и стреляет в его напарника. Тот успевает вытащить пистолет, но не успевает его использовать. Мы катаемся по полу.

Раварта целится то в меня, то в незнакомца. Я пытаюсь развернуть его над собой, чтобы подставить его спину под пулю, но всякий раз он успевает перевернуться. Раварта подбегает к Никсе и вытаскивает почти уже пустую ампулу с иглой. Незнакомец забился под кровать и держит меня за воротник рубашки. Я дотягиваюсь зубами до его руки и кусаю до крови. Он разжимает пальцы, и я отскакиваю от кровати. Раварта моментально пригибается и выпускает под кровать несколько пуль. Шорохи стихают, и по полу растекается ручеёк багряной жидкости.

Я прилипаю к Никсе и хватаю её руку, чтобы прощупать пульс. Его нет. На экране сердцебиения по нулям. Я пытаюсь делать ей искусственное дыхание, реанимировать сердце, хотя и понимаю, что это уже бессмысленно. Моя сестра мертва.

Это не тот яд, что подсыпал мне в воду Дилан. Их яд убивает моментально. Я продолжаю давить ей на грудь, в попытках запустить сердце, слышу хруст её истончившихся рёбер.

– Трэй, угомонись! – кричит мне откуда-то сбоку Раварта.

Я падаю на Никсу, заливая её шею соплями, смешанными со слюной и солёными слезами. Я крепко сжимаю её ещё крепкое тело, но ощущаю, что оно уже начинает остывать. Мой сестры больше нет. Я не справился. Мой идиотский план не сработал. Раварта оттаскивает меня от ее постели.

– Надо идти, нас ждут. Трэй, пожалуйста! Пошли! – она дёргает меня ещё сильнее.

Я бросаю взгляд на кровать на котором всё ещё лежит моя сестра. Круги под глазами синеют, а губы становятся бесцветными. Она больше никогда не заговорит со мной и не обнимет меня. Что я скажу маме? Давясь слезами, я выбегаю из палаты.

Пока я прихожу в себя, Раварта на бегу созванивается с кем-то и получает краткие инструкции.

– Нам в сторону полигона. Поймаем такси. А там нас будут ждать, – кричит она мне, когда мы выбегаем из дверей больницы. – Сейчас ловим такси и вылетаем из машины за квартал до полигона.

Я киваю, доверившись ей. Рядом с больницей дежурят две машины такси, мы садимся в ближайшую от входа, и Раварта называет адрес. Когда мы прокатываемся через центральную площадь, где чуть больше недели назад стоял сцена, вижу, что на панелях светится изображение президента Рида, протягивающего руки вперёд. Мне хочется открыть окно и плюнуть в его сторону.

Когда машина отъезжает от площади я голове всплывает образ той сумасшедшей женщины, которая выкрикнула мою фамилию. Кто она такая? У меня нет сомнений, она как-то связана с теми, кто гнался за мной. Может им известно про меня такое, чего я сам не знаю? Я вспоминаю про свои провалы в памяти. Откуда они взялись? Что я натворил тогда такого, что мой мозг пожелал навсегда забыть об этом? От напряжённых мыслей мои зубы начинают клацать друг об друга и мне приходится напрячь челюсть, чтобы избавиться от навязчивых движений.

Мы выходим почти у самой границы одиннадцатого периметра, на севере, и направляемся в сторону стены, отграничивающей центральную часть от остального города. Если границы между другими периметрами скорее формальны, то здесь власти Мингалоса постарались на славу, чтобы обезопасить себя от посягательств со стороны бедняков с окраин и других регионов.

Вдоль стены через каждые несколько сотен метров располагаются наблюдательные посты. Сверху дроны день и ночь патрулируют верхушки оградительных сооружений. Перебраться через двенадцатиметровую бетонно-металлическую глыбину практически невозможно. На солнце появляются кровавые разливы. Небо розовеет. Скоро наступит вечер и станет темно.

– У пятьдесят шестого поста стоят свои люди, – говорит мне Раварта, останавливаясь, чтобы вытряхнуть камешек, закатившийся в ее тёмно-серый кроссовок. Хорошо, что она предусмотрительно успела переодеться в одежду, подходящую для прыжков и бега.

Я даже почему-то этому факту не удивляюсь. В каждой системе есть слабые звенья. Все хотят получать блага просто так. Митчел точно подкупил кого-то и из службы безопасности Мингалоса и в полиции. Иначе бы лагерь Плодородия так долго бы не просуществовал.

–И? – спрашиваю я, ожидая уточнения дальнейших действий.

– Они могут помочь нам пройти стену и выйти около ограды полигона снаружи, – она заправляет за ухо густые, чуть волнистые волосы. – Чёрт, нужно их срочно убрать, а то мешают только.

Спереди на прямоугольной будке из пуленепробиваемого стекла я вижу надпись “56”. Мы подходим вплотную к дверям. Навстречу выходит армеец, с ног до головы экипированный в чёрную форму с зелёными вставками по бокам. Мы делаем два шага назад. Массивный шлем болотного оттенка съехал армейцу на глаза, но это не мешает ему прицелиться в нас.

– Ретенция! – быстро проговаривает Раварта, стоящая чуть впереди меня – Мы от Тода и Митчела.

“Ретенция”? Мне ведь не послышалось…Опять это слово. Тод упоминал его как название операции, а тут Раварта использовала скорее, как некий тайный опознавательный знак. Странно использовать одно и то же слово и как название операции и как пароль. Но не мне рассуждать об этом. Я за свою жизнь не организовал ни одной операции, если только в игре. Армеец окидывает взглядом сперва её, потом меня и опускает оружие, потом снова смотрит на Раварту, поправляя шлем. В это время из будки показывается ещё один армеец, чуть толще этого и с автоматом наперевес.

– Ваши фамилии! – командует он.

– Саундерс, – указывает на себя Раварта. – Коулман, – она кивает в мою сторону. Её голос немного дрогнул, но это заметил лишь я, потому что успел слишком хорошо изучить разные состояния своей возлюбленной. Теперь я точно уверен, что люблю её. Жаль, что я не сказал ей об этом раньше. Надеюсь, у меня ещё будет возможность сделать это.

Два полукруглых дрона спускаются к нам за спины. Я слышу слабый писк и тихое жужжание их двигателей. “Мы окружены. Какая это идиотская затея – полагаться на кого-то, кто работает на Плазмиду”, – вращается в моей голове.

– Хорошо, проходите, – командует армеец, кивнув второму.

Раварта заходит в будку, я дышу ей в затылок. Армеец, одобривший наш проход, набирает код на панели в углу стеклянной будки. Боковым зрением я замечаю, как слева к нам быстро приближаются несколько силуэтов.

–Стойте! Не пропускайте их! – я слышу вопль мужчины в военной форме.

Пеерд нами вертикально поднимается часть плиты, и я вижу глубокий сквозной проход, ведущий на ту сторону. Армеец, пропустивший нас, выбегает наружу и стреляет. Я ныряю внутрь за Равартой, оборачиваюсь и вижулишь огромное красное пятно и брызги крови на стеклянной двери. Полноватый армеец прижимается к стене, его лоб блестит от пота. В таком состоянии он скорее похож на затравленного оленя, чем на охранника периметра. Его, наверное, тоже скоро убьют. На моём лице застывает гримаса сострадания с примесью сожаления.

– Трэй, бегом! – я слышу её голос из-за спины.

Я разворачиваюсь и со всех ног несусь за любимой женщиной. Да, я определённо не в себе, сошёл с ума из-за неё. Я должен думать скорее о том, что случилось с сестрой, но не могу. Мы пролетаем сквозь трёхметровую толщу стены. Раварта стреляет в панель управления снаружи, и дверь с другой стороны опускается, закрывая лаз за нами. Дронов поблизости не видно. Я стараюсь не отставать от Раварты. Лёгкие начинают гореть от частых вдохов и выдохов. Пульс отзывается в висках.

Я бегу вдоль сплошной бетонной ограды полигона и вспоминаю жуткие вещи, которые слышал про это место. Склизкие зомби, пытки и крики людей. Сейчас вроде всё тихо. Может, это всё выдумки? Горло начинает всё сильнее покалывать от бьющих по нему молекул воздуха. Стена, отграничивающая полигон от остального мира, кажется нескончаемой.

– Стой! – я кричу Раварте после пятнадцати минут бега. – Надо отдышаться. Раварта кидает быстрый взгляд в мою сторону, и мы останавливаемся. Я чуть сгибаю спину и, разведя ноги, упираюсь ладонями в колени. Так как будто бы проще отдышаться. Она дышит часто, но её лёгкие, бесспорно, тренированнее моих.

– Давай, Трэй, нужно бежать дальше, -говорит она мне спустя три минуты, – Там нас ждут. Ещё чуть больше километра… Два коротких вдоха и один выдох! Запомнил?

– Два вдоха и выдох, – огрызаюсь я. – Тебе так просто.

–Хватит уже ныть!

Я смотрю на неё с укоризной. Когда я пришёл в бассейн в бассейн, тренер сказала, что о занятиях бегом нам лучше забыть. Плавание заставляет лёгкие работать по-другому, не так как при беге.

– Ты меня учишь, как дышать, но даже не рассказываешь, что означает “Ретенция”. Ты и Тод обращаетесь со мной, будто я маленький, говорю я, чуть выпрямившись.

Она отворачивает голову в сторону леса и ничего не говорит, пытаясь отдышаться. Её волевой подбородок чуть задран вверх. Развевающиеся на ветру волосы скользят по нему.

– Я пообещала Тоду пока ничего не рассказывать, – произносит она примерно через минуту. – Да и самой известно совсем немного.

– ПОКА? А когда же скажешь? – не отступаюсь я.

– Это я и сама не знаю точно, – она встряхивает головой и оттопырив губу, дует вверх, чтобы отбросить волосы со лба.

– Вот как, – голова опускается в землю.

В голове всплывает образ мёртвой сестры. Теперь мне уже незачем выполнять команды Раварты и Тода. Всё потеряло смысл. Разве что спасать себя или попытаться сделать что-то для спасения других людей.

– Я просто не понимаю, как я могу что-то сделать, если даже до конца не знаю, что именно происходит вокруг, -спокойно говорю я, пристально глядя на нее.

– Прости. Я не хотела тебя задеть. Я правда мало сама знаю. Тод обещал сам ввести тебя в курс дела, – она подходит ко мне и кладёт руку на плечо. – А та техника и действительно помогает открыть второе дыхание. Попробуй. Будет легче. Главное, чтоб вдохи были не очень длинными, а выдох – резким.

– Хорошо, – киваю я.

Мы продолжаем бежать. Два вдоха. Один выдох Два вдоха. Один выдох. Сперва получается плохо, лёгкие так и норовят сбиться, но через пару минут я начинаю попадать в ритм. Я ни разу не был с этой стороны полигона. Справа от узкой дорожки, по которой мы бежим, широкие пространства, засеянные травой. Вдалеке виднеются низенькие однотипные постройки с плоскими крышами. Они совершенно одинаковые, так что их сперва вообще можно принять за ровную линию горизонта. Спереди виден лес. Он обступает одну из границ полигона. Два вдоха. Один резкий выдох.

Я догоняю Раварту, и мы бежим почти нога в ногу. Сзади слышны звуки колёс и гудение моторов. Я не сомневаюсь, что это за нами. Неосознанно, словно по чьей-то неведомой команде, мы с Равартой одновременно ускоряемся. Лёгкие раздирает изнутри, будто в них бросили колючую проволоку. Так продолжается с минуту, а потом что-то происходит с мышцами диафрагмы. Лёгкие сами захватывают воздух, без усилий мышц. Такого со мной никогда не случалось. Я впервые ощущаю, как воздух сам распирает стенки грудной клетки изнутри. Наверное, так оно и открывается – второе дыхание.

Лес приближается, а вместе с ним и многочисленные силуэты людей. Мы отбежали уже достаточно далеко от одиннадцатого периметра. И из-за туч над небом и лёгких разводов вечернего тумана лица движущихся нам навстречу людей почти не читаются. Мне кажется, что мы бежим всё быстрее, но звук колёс с каждым нашим шагом становится лишь ближе.

– Падайте! – я слышу знакомый голос Тода. Я начинаю пригибаться, но Раварта приближается ко мне, набрасывает руку на плечо и валит меня на землю. Раздаются выстрелы. Сердце стучит в землю. Я ощущаю её руку на правом плече. Осторожно разворачиваю голову, чтобы посмотреть за спину, вернее, за пятки, и вижу, как в десятке метров от нас из двух остановившихся полугрузовых автомобилей выпрыгивают люди в форме. Но ни один из них не успевает прицелится, потому что пули попадают в них раньше, чем они успевают что-то понять.

Люди прекращают выпрыгивать. Вспышки синего света и одна из машин подпрыгивает в воздух на метр, взрываясь на лету. Я разворачиваю голову, хватаю Раварту за локоть и начинаю ползти вперёд. Несколько выстрелов сзади. Зеркально выстрелы спереди, но многочисленнее.

Мне кажется, будто что-то светло-синее, разбрасывая в стороны пучки искр вспыхнуло передо мной. Хлопок, взрыв. Воздух словно становится плотнее от запаха гари. Мне не нужно поворачивать голову, чтобы понять, что это взорвался второй автомобиль. Всё стихает. Мы ползём вперёд.

– Вставайте! – громко говорит Тод. – Надо ещё немного пробежаться.

Я подрываюсь на ноги и протягиваю Тоду руку. Улыбка радости сама дёргает кончики моих губ. Я и не думал, что когда-нибудь будут так рад Тоду.

– Кто-то из постовых сдал нас, – рассержено произносит Раварта, обращаясь к Тоду, когда мы приближаемся к массивной группе людей.

– Нет, не думаю, – останавливаясь, говорит Тод и смотрит в сторону стены одиннадцатого периметра. – Мы просто слишком массово сегодня сунулись через один и тот же ход. Повезло, что вы успели пройти.

– Ну как, успели… – встреваю я. – Нас могли бы и пристрелить.

– Но для этого ты и ходил на тренировки, чтобы не могли, – улыбаясь, произносит Раварта. Она подходит ближе, и мы целуемся. И мне плевать, что подумает Тод. Если он нас сейчас начнёт разнимать, я готов дать ему в морду, пусть даже после этого мой кулак будет сломан.

– Эй, ну хватит лизаться, да ещё у всех на виду! – это голос Алекса.

Я отстраняюсь от Раварты и протягиваю руку Алексу. Он подтаскивает меня к себе, и мы обнимаемся, стукаясь плечами. Что-то есть братское в его объятиях, честное и открытое. Последний раз меня так обнимала Никса. Её бледный образ с ампулой, воткнутой во внутренний сгиб локтя всплывает у меня перед глазами. Только не здесь. Никаких слёз. Вокруг и без того туманно.

Одна из девушек в нескольких метров от нас, прижимает окровавленную руку к ноге, чуть выше колена. Её подруга накладывает повязку прямо на штанину. “Разве можно так делать?” – думаю я, но решаюсь не вмешиваться. В конце концов я ни дня не проработал в госпитале, хотя и мог бы, поскольку получил базовое медицинское образование. Дана пробирается к нам сквозь толпу, уже выдвинувшуюся к лесу. На ней тёмно-синяя форма, с камуфляжными вставками. Волосы убраны на затылок и уложены в какое-то подобие купола.

“Какая-то уж слишком вычурная причёска для члена Плодородия” – подмечаю я про себя.

– Держи, всё, что смогла наковырять, – она вяло, почти небрежно кидает на руку Раварте несколько металлических полосочек.

– Спасибо, – Раварта тут же стягивает волосы в пучок и закалывает их полосками. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что у всех девушек и женщин волосы стянуты и убраны.

Тод забрасывает за спину здоровенный рюкзак и командует всем выстроиться в три колонны и бежать в сторону какой-то боковой тропы. Люди поднимают откуда-то из тумана вещи и взваливают на себя. Нас не меньше сорока человек. В формирующемся строю я замечаю Урию, Абига, Хенрика и Левию. Снора нет и Арго нет. Шелена какая-то неживая. Её тёмные волосы, закручены в пучок, а лицо бледное и безучастное ко всему. Кажется словно оно просто биоробот, которому приказывают сделать что-то и он слепо подчиняется.

Мы бежим средним темпом. Со мной рядом Раварта и Алекс. Где-то спереди мне видятся головы Патрика и Сюзанны. Мои лёгкие вновь начинают разогреваться. На самом деле я уже изрядно подвыдохся и мне хочется остановиться, но тут я думаю о том, что где-то в соседнем строю бежит девушка с прострелянной ногой. Она никому не жалуется и молча терпит. Ей намного сложнее, чем мне. Долго ли она так протянет? Мы вступаем в лес, и мне хочется спросить у Тода – куда мы бежим? В последнее время у меня сплошные вопросы и никаких ответов.

Постепенно мы переходим на ходьбу, всё дальше скрываясь в густой лесной чаще. Солнце прячется за верхушки деревьев. Его лучи больше не разгоняют молекулы воздуха, заставляя их хаотично двигаться и ударяться друг об друга. Вокруг становится холоднее, а туман постепенно рассеивается. Через полтора часа ходьбы мы делаем привал на. Массивные сосновые стволы покачиваются и недружелюбно скрипят. Хочется пнуть один из них.

Несколько молодых мужчин, одетые в такую же форму, как и у Даны достают квадратные металлические рамы и раздвигают их, превращая в подобие гармошки, составленной из реек и переплетённых прутьев. Металлическая сеть постепенно разогревается, окрашиваясь сперва оранжевым, а потом и золотисто-желтым. Это печи. Я насчитываю с десяток таких. На них ставят котелки с едой, а некоторые греют руки. Мы с Равартой и Алексом спешим к одной из них.

В руки проникает тепло, разогревая кровь, уносящую полученную энергию в другие части тела. Я даже не думаю о том, откуда в печах берётся тепло. Аккумуляторы? Надолго ли их хватит? Мой мозг лишь подмечает, что сейчас это очень умно – не разводить костров, а греться печами, чтобы дым не привлёк непрошеных гостей.

Мы с Равартой и Тодом едим подобие супа из одного котелка на четверых. Мы кратко пересказываем события произошедшего дня. Про больницу и Никсу рассказывает больше Раварта, понимая, что мне тяжело даже об этом думать, не то, что говорить.

– Кто это был?! – наконец выпаливаю я. – Что это за люди, которые пришли за моей сестрой?

– Это были копатели – спокойно отвечает Тод, сдвинув брови вместе. – Служба безопасности Рида. Они рыскают повсюду, беспрекословно выполняя все приказы корпоратов.

От его ответа мне не особо становится легче.

– Зачем им понадобилась моя сестра?!

– Я не могу знать точно. – Тод шевелит челюстью. – Возможно они вычислили, что ты примкнул к Плодородию и решили как-то её использовать для шантажа. Я не знаю…единственное, что мне известно – ты разрабатывал технологию, которая крайне важна для корпоратов. Мы даже сумели частично её использовать благодаря Элиасу.

Какое-то время я молча осматриваюсь, пока мои глаза не натыкаются на идущую навстречу нам Шелену.

– Какого чёрта вы забрали всё оружие, Тод?! – она почти вопит. Все вокруг замолкают и смотрят на неё.

– Чтобы сейчас обиваться от полиции и Плазмиды.

– Ты лишил нас возможности доделать работу! – она толкает Тода в грудь, и он не сопротивляется. Я лишь замечаю, как в свете печей темные тени очерчивают его скулы.

– Когда у Арго закончились все снаряды, режим бойни заклинило…– она прикрывает рот и начинает рыдать. Слёзы просачиваются через пространства между её пальцами. – Его и Снора буквально изрешетили.

– Это было не моё решение, Шелена..– Тод подходит и пытается приобнять Шелену, но она его отталкивает и отходит в строну.

– Митчел, эгоистичный ублюдок. Он ничем не лучше Рида и других корпоратов, – сказав это, она направляется в чащу.

Я не могу её оставить одну. Я догадываюсь, что Шелена что-то испытывала к Арго. Для неё это невосполнимая потеря. Сейчас я понимаю её лучше, чем кто-либо другой. Она проходит мимо нескольких десятков деревьев и прислоняется головой к стволу одного из них. Из её рта слышу протяжный стон отчаяния. Некоторое время я наблюдаю за ней, заем подхожу и осторожно кладу руки ей на плечи. Она разворачивается.

– Отвали Коулман! Безмозглый корпорат! Ты такой же, как и все они!

– Сегодня они убили мою сестру, – дрожащим голосом произношу я. Больше я ничего не могу произнести. Некоторое время она смотрят на меня сквозь ступор, а затем кидается мне на шею, и я слышу ещё несколько стонов. Плечо моей уже давно несвежей рубашки становится мокрым.

Мы так стоим минут пятнадцать, а может и больше. Небо, проглядывающее сквозь верхушки деревьев, затянуто тёмно-серой дымкой. Шелена постепенно успокаивается, её руки отпускают меня, и она, глядя куда-то себе под ноги, бредёт на свет печей, в сторону привала. Я остаюсь наедине с самим собой. Мне хочется заплакать, но не получается. Кажется, будто Шелена уже выплакала и все мои слёзы.

Некоторое время я пытаюсь собрать волю в кулак и привести мысли в порядок. Уверен, меня уже списали со счетов в корпорации, а маме прислали уведомление о том, что я в розыске и в случае, если она знает о моём местонахождение, ей незамедлительно следует сообщить в полицию.

Теперь, когда Никса мертва, всё, чем я жил раньше потеряло последние частицы смысла. Мама на себя наплевала. Она уже смирилась со своей нищенской жизнью и спокойно ходит на работу в школьную столовую, варит там суп и печёт пироги детям по праздникам. Я как-нибудь себя прокормил бы из без корпорации, но вот Никса. Как же я хотел вытащить её в люди, дать ей путёвку в жизнь. Теперь этому уже никогда не суждено случиться.

Я ненавижу корпорацию Плазмида ещё больше, чем когда-либо. Я хочу её уничтожить…. Хотя, нет зачем… там работают и неплохие люди…Я хочу уничтожить всю её верхушку, но ещё больше я хочу убить президента Кейна Рида. Пусть на его место придёт какой-нибудь другой бездушный ублюдок, но это будет потом, и, возможно, уже меня никак не коснётся. Сейчас я жажду мести. Я готов придушить этого самонадеянного подонка голыми руками и посмотреть, как перед смертью выкатятся наружу его выпученные глаза. Мои зубы сжимаются до боли в скулах и шее.

– Пойдём, Тод раздаёт оружие и обмундирование, – Раварта тихо зовёт меня.

Как она так неслышно подкралась? Когда я возвращаюсь, Тод выдаёт мне костюм, который чуть больше, чм хотелось бы, но в целом сидит удобно. Когда я застёгиваюсь, он вкладывает мне в руку прохладный ствол оружия. Я всё не могу привыкнуть что оно намного легче, чем кажется на вид. В голове тут же возникает картинка, как я простреливаю голову Риду и остальным членам правительства. Глупо думать о смерти людей, но во мне просыпается мститель. Плазмида не оставила мне выбора.

На полянках между деревьями я замечаю четырнадцать палаток. Восстановители постепенно разбредаются по трое-четверо в каждую из них. Девушки в один, парни – в другие. Парней чуть больше, но ненамного. Это всё в основном молодые ребята, едва закончившие школу. Среди нас лишь несколько по-настоящему взрослых, включая Тода. Остальные – мои ровесники или даже младше меня. Себя мне пока трудно относить к категории взрослых. Слишком много ветра в голове.

Я залезаю в палатку с Абигом, Алексом и Урией. Там есть спальник, длинный и тёплый. Сперва я засыпаю, но через час глаза сами открываются и ещё несколько часов я лежу, глядя в тент над головой и вслушиваясь в звуки ночного леса.

Глава 19

Мне кажется, что едва мои глаза смыкаются, и сон легонько трогает мой мозг, как повсюду раздаются звуки выстрелов. Стреляют справа, слева, спереди и сзади. Кто-то кричит нам быстро вылезать из палаток. В палатке только я и Алекс. Я вылезаю из спальника и радуюсь, что спал в камуфляжной одежде. Не приходится долго возиться. Пока некоторые из восстановителей стреляет в сторону просеки, с которой мы вчера свернули, Элиас подбегает ко мне и нацепляет пояс и паутину электродов.

Я оглядываюсь вокруг и вижу, что у многих нацеплены такие же. В мозге моментально проносятся электрические разряды от лобных долей до затылочных. Сонливость улетучивается. Я вытаскиваю оружейную консоль JF -104 и моя рука, ведомая невидимой силой, намертво сливается с рукояткой. Вдоль просеки виднеются зелено-коричневые полосы укреплений отрядов экологической полиции. Несколько полицейских попытались зайти с тыла в наш лагерь, но были ранены или убиты. Почти все палатки уже убраны, кроме нашей и ещё двух.

Две молодых девушки, у одной из которых невероятно широкие скулы подбегают к нашей палатке и начинают её поспешно складывать. Из-за ствола дерева торчит чья-то нога. Урия чуть высовывается и машет мне. Для него сё происходящее будто очередная репетиция спектакля. Давно они так “воюют”? Всё ли нам рассказывали в новостях? Ну конечно не всё, а лишь самую малость. Наивный дурак!

– Трэй, за дерево! Живо! – командует Урия, указывая на ствол сосны за моей спиной.

Я стою за деревом и сбоку наблюдаю как Урия прицеливается. Выстрел. Он улыбается. Значит, попал. Смогу ли я кого-то сейчас пристрелить? Чёрт! Я же слабак. Скорее меня убьют. И насмарку все эти тренировки и стрельбища в зале лагеря Плодородия. Раздаётся ещё несколько выстрелов из-за полосы защиты полицейских. Шипение. Плюх. Ещё шипение. Плюх. Вокруг становится дымно. Зачем они применили дымовые шашки? Глаза начинают слезиться, а в горло словно залили клей. Удушающий газ. Я ошибся. Пора сматываться.

– Трэй! – слышу я сдавленный полукрик-полушёпот. Поворачиваю голову и вижу её у соседнего ствола. – Считай до десяти и бежим в чащу. Там будет тропа вдоль ручья.

Я киваю, стараясь не дышать. Девять, восемь…один. Бегу, стараясь не отставать от Раварты. Ботинки проваливаются в мох. Чем дальше мы бежим в чащу, тем сложнее вытаскивать ноги из мокрой лесной выстилки. Я пробегаю несколько десятков метров и делаю резкий вдох. Здесь удушающего газа нет. В мозг по сосудам струится кислород. Система мозг– интерфейс из электродов начинает работать интенсивнее.

Я бегу быстрее, старясь ступать только на высокие кочки и поваленные деревья, чтобы не увязнуть. Сколько программ встроил в интерфейс Элиас? Или это уже интерфейс обучился сам, анализируя моё поведение. В этом и заключатся прелесть биологической обратной связи. Ты уже не знаешь – где тебе подсказали, а где сам нашёл нужное решение. От коры ствола дерева справа от меня отлетают куски пробки и древесины. Командиры погнали отряды полицейских за нами. Они не успокоятся, пока не перебьют всех нас или мы не перебьём их.

– По позициям! – я слышу короткий, но чёткий командный призыв Тода, но не могу разглядеть, где он.

– Трэй! За эту осину! – кричит мне Раварта слева.

Я прячусь за толстенный осиновый ствол. Влажная кора остужает щёку, сужая сосуды кожи.

– Ты почему без электродов? – спрашиваю я, движением головы указывая на плотный пучок волос на её затылке.

– Мне так спокойнее.

Она выворачивает руку каким-то не естественным способом и производит несколько метких прямо из-за ствола дерева.

Я осторожно выглядываю. Двое полицейских валяются в десяти метрах от нас. Замечаю, как ещё четверо полицейских перебегают от ствола к стволу с того места, откуда мы только что прибежали. Шестеро прикрывают их на дальних позициях. Кто-то точно ползёт по мху. Я их не вижу, но было бы глупо не воспользоваться естественным укрытием леса – высокими кочками и кустами ягод.

Повисает тишина. Даже птицы, кажется, замолкли. Вверху только ветер и скрипы стволов старых осин и сосен. Выстрел со стороны полиции. И один из стволов совсем рядом со мной вспыхнул, словно весь измазанный керосином. У них есть оружие с зажигательными смесями. Похожее применили мятежники на площади. Становится жарко. В нос залетает копоть.

Я кручу головой с нескрываемой паникой в глазах. Раварта целится. Её брови сдвинуты вместе. И теперь её лицо напоминает разгневанную осу. Её палец нажимает курок. И тут же ещё раз. Два выстрела, почти мгновенно друг за другом. Двое полицейских, перебегавших за дерево поближе к нам, падают. Я успеваю разглядеть, что на их головах каски. А ещё на груди у них точно бронежилеты. Значит, она попала им в шею. Но как возможно так точно стрелять с такого расстояния? С просеки бежит ещё с десятка два полицейских. Они их там что штампуют? Из-за стволов чуть дальше выглядывают другие восстановители. Начинается перестрелка. Несколько восстановителей падают замертво.

У одной девушки слетает паутина из электродов, она пытается её поправить, но слишком сильно высовывается из-за ствола и получает пулю в висок. Кровавые сгустки крапинками раскрашивают тёмный ствол её дерева-укрытия. Я лишь изредка выглодаю из-за своего ствола и стараюсь стрелять по ногам или в руку с оружием. Я не могу себя заставить выстрелить в шею. Пару раз я замечаю нескольких полицейских без касок, но всё равно не стреляю им в голову.

– Что ты сиську мнёшь?! – вопит на меня Тод, словно прочитавший мои мысли. – Стреляй в лоб или висок!

Тод теперь совсем рядом, перебегает от одного ствола рядом со мной к другому. Выстрелы становятся реже, и мы постепенно отступаем. Раварта стреляет в одного из полицейских, который чудом дополз почти до очередного её дерева-укрытия. Парень, сосем ещё молодой распластывается на мху. Я молнией оказываюсь рядом с Равартой. Она отряхивает мой рукав от древесной шелухи и кусочков янтарной смолы.

– Вроде угомонились, – констатирует Раварта.

–Ага. Идём дальше?

– Да. – она собирается приготовиться к прыжку на кочку, но тут её словно что-то останавливает. Она спотыкается и падает. Подстреленный полицейский достал нож и всадил её в голень. Он привстал и хочет подняться. Я вижу этот свирепый взгляд Раварты. Она разворачивается, вытаскивает нож, словно малюсенькую занозу. Кровь с её ноги заливает тёмно-зелёный мох. Раварта подтягивает к себе раненую ногу, быстро приседает на корточки и отточенным движением перерезает горло полицейскому, а затем для верности прокручивает ему шею.

Я представляю, как она могла бы сделать тоже самое со мной. Впервые мне становится страшно рядом с Равартой. Я совершенно не знаю кто она. Смогу ли я любить её после увиденного. Звуки стихли. Видимо, мы убили или ранили всех бойцов, кто осмелился выйти из-за защитной ограды на просеке.

Мы отступаем всё дальше. Нас поубавилось. Теперь нас почти вдвое меньше. Я рад, что Алекс, Дана, Шелена и Абиг целы. Патрика и Сьюзан не вижу. Тод бежит впереди всех, изредка оглядываясь.

Мы пробегаем почти километр. Я, к счастью, бегу налегке, Раварта – тоже. Все остальные тащат скарб. Мне совестно, но я стараюсь сейчас не думать об этом. В конце концов, они намного тренированнее и опытнее меня. Лес постепенно редеет, а влажный мох сменяется волосяным травянистым ковром. Вы выбегаем на небольшую поляну.

Тод разрешает ненадолго отдохнуть. Мы ещё недостаточно далеко ушли от больших дорог. Предстоит долгий путь. На поляне я замечаю Патрика и Сюзан. Я не подхожу к ним и не заговариваю, потому что нет сил, но внутри становится чуть спокойнее. Патрик здесь единственный человек, который связывает меня с прежним мною и настоящим, с моей прошлой спокойной жизнью и нынешним бедламом. Мир кажется мне удивительно маленьким не только в пространстве, но и во времени.

– Куда мы сейчас? – я задаю вопрос Тоду, когда он точит толстенное лезвие ножа о камень, зажатый между его коленей.

На его голове нет электродов. Мои – всё ещё на макушке, лбу и затылке. Я замечаю, что из длинного, почти полутораметрового рюкзака торчит стеклянная колба с зеленеющей сердцевиной. Присматриваюсь. Это Леопольд вытянулся внутри и пытается ноздрями зацепить молекулы воздуха, просачивающиеся через поры в мембране-крышке. Я предполагаю, что Тод забрал его из квартиры Раварты пока мы были в больнице.

– Нам нужно добраться до перевалочной базы восстановителей. Она севернее от Мингалоса, ближе к Хармидж -Таун. Там есть заброшенный склад. Мы раньше там базировались до того, как Митчел купил комбинат.

– Интересно, -я провожу рукой по затылку. – Сколько нам пешком?

– День, если быстро и не сворачивая.

– То есть к вечеру дойдём?

– Надеюсь. В крайнем случае, к завтрашнему утру, – нижняя челюсть Тода описывает вертикальный круг под верхними зубами.

Мне хочется улыбнуться, потому что в этот момент Тод похож на обезьяну, но я сдерживаюсь.

– В километре отсюда беспилотники! Движутся в нашу строну! – к нам бежит молодой парень со светлыми волосами и молочной кожей, почти как у Элиаса, но всё же чуть темнее. У него на груди болтается бинокль. Я видел такой лишь однажды в лавке Феликса.

– Сколько?! – метает в него вопрос Тод, поднимаясь на ноги и пряча нож в боковом кармане камуфляжных брюк.

– Целых четыре штуки!

–Все собираемся и уходим! – кричит Тод.

За несколько секунд все как по команде подрываются, взваливают скарб на спины, и мы все вместе несёмся в сторону лесной чащи.

– Тод! Там нужна помощь Салли, она совсем тяжела., -к нам подбегает молодой мужчина с рыжей бородой, почти ровесник Тода, но более лёгкого телосложения. – Нога опять стала кровоточить. Может, ты поможешь её нести…А я пока твой рюкзак. Потом поменяемся.

– Хорошо, Хортон! – Тод чешет ладонью подбодок, потом той же рукой проводит по брючине, где лежит нож, словно проверяя его наличие в кармане и выдвигается в сторону копошатся с рюкзаками восстановителей.

Хортон хватает рюкзак и бежит за Тодом. Я засматриваюсь на то, как Тод взваливает на спину ту самую девушку с перевязанной ногой. Есть что-то человечное, совсем чуждое жителям центра, в заботе друг о друге у восстановителей. Я быстро осматриваю оружейную консоль и собираюсь бежать за остальными, но вдруг моё внимание привлекает какое-то движение внизу, почти у самых моих ног! Зеленоватая скомканная рептильная шкура и эти когтистые лапки. Леопольд! Он вылез из колбы!

– Трэй, давай за нами! – я слышу голос, но не могу отозваться, потому что всё моё внимание поглощено тем, как схватить игуану.

В детстве я любил ловить ящериц и лягушек. Мы даже ребятами сколачивали подобие закрытых аквариумов из старых полугнилых досок. Лягушки ловились проще, а вот с ящерицами приходилось постараться. Я не сразу наловчился набрасывать середину ладони на центр тела рептилии. Если сделать это неправильно, то ящерица либо испустит дух под твоим напором, либо оторвёт себе хвост и смоется восвояси.

Нужно подловить момент, когда ящерица заберётся на плоский камень или доску, а затем медленно подкравшись со стороны её спины, молниеносным движением накрыть её ладонью. То были маленькие ящерицы, а сейчас передо мной здоровая пятидесятисантиметровая игуана. Я падаю на колени, но Леопольд тут же отскакивает в траву. Хорошо, что здесь она хоть и мокрая, но пожухлая и бледная. Кислотная зелень выдаёт ящерицу. Леопольд останавливается. Я осторожно крадусь на четвереньках. “Ну же, безмозглая ты скотина, ползи сюда”– досадная мысль прозванивает все уголки сознания.

– Трэй! Бегом! – орёт во всё горло Раварта.

Я молчу. Потому что знаю, что сразу же спугну животное. Рывок правой руки вперёд. Касаюсь хвоста, прижимая его к травянистой выстилке, но он влажный и выскальзывает из-под. Пальцев. Я злюсь на непослушную рептилию. В голове крутятся образы надвигающейся эскадрильи беспилотников. Может бросить его к чёрту. Но я не могу так поступить. Во-первых, Леопольд не выживет в этих условиях. Во-вторых, Раварта мне этого не простит. Я стараюсь не думать о том, каким идиотом сейчас выгляжу, стоя на карачках, когда к нам приближается смертельная угроза. Чуть привстаю, напрягаю все мышцы ног и набрасываюсь всем телом на то место где Леопольд притаился. Чувствую копошение под грудной клеткой. Поймал! Привстаю, ухватывая обеими руками зелёную рептилойдную тушку.

– Леопольд! Я его вытащил из травы!

– Что?!!– раздаётся возглас Раварты, стоящей уже за поляной, в чаще.

– Он убежал!

Она что-то там бормочет. Видимо ругательное.

– Давай сюда!

Я засовываю Леопольда под камуфляжную куртку, поправляю на голове паутинку и стараюсь не думать о возможной скорой гибели. Беспилотники обладают мощным арсеналом оружия. Уж кому как не мне знать об этом. Они запросто изрешетят всех нас до единого. Раварта забирает у меня животное. В её глазах и страх за мою жизнь и невозможность выразить благодарность и раздражение от того, что Тод бросил Леопольда, вернее – не доглядел за ним. Восстановители ушли, но не далеко. Нам нужно нагнать их. Мы пробегаем всего несколько десятков метров, и срезанные ветки с густой листвой падают на голову. Летательные аппараты обстреливают кроны, чтобы разредить нашу зелёную защиту. Сверху град выстрелов. Кого-то задевает. Высокий парень с тёмными волосами издаёт стон и падает на бок прямо передо мной. Я не знаю куда спрятаться.

Здесь лес ещё редкий. Перебегать от ствола к стволу далеко. Но Тод уверенно всех ведёт в чащу. Подошва правого ботинка падает на кочку. Левая нога заносится вверх почти под прямым углом. Переднюю поверхность ребра разрезает чуть наискось и поперёк снаряд. Прыжок получается смазанным. Я падаю, но тут же встаю и продолжаю бежать. Кровь заливает штанину. По-хорошему – надо перевязать, но останавливаться нельзя. Рана очень странная, будто стреляли сбоку, а не сверху, но я не думаю об этом. Только бы унести ноги.

Вижу Раварту там спереди. Её густые волосы не спрячешь в пучке. Я креплюсь, но с каждым шагом становится труднее. Я слышу металлическое шуршание где-то сзади. Я резко оглядываюсь. Три летательных аппарата, спускаются на мшистый лесной настил. Таких беспилотников я ещё не видел. У одного боковые крылья раздвигаются и трансформируются в ноги, мощные и подвижные. Беспилотники бегут напролом через лес, стреляя по всему, что видят перед собой. Это идеальные машины для убийства. Куски корневищ с клочками почвы разлетаются в разные стороны, когда машина совершает очередной шаг-прыжок.

– Беги, быстрее!!! – кричит, обернувшаяся Раварта.

–Я мчусь из последних сил вперёд.

– Трэй, ещё быстрее, Тод сейчас запустит…

Я не слышу, что именно запустит Тод. Рокот трущегося металла и треск ломающихся под натиском железных ног упавших деревьев заглушает всё вокруг. Прихрамывая на левую ногу, я пробегаю ещё несколько десятков метров. Прячусь за дерево. Спереди один из отставших восстановителей пытается перебежать от раздробленного ствола до массивного, покрытого мхом корня упавшей ели. Он почти достигает укрытия и тут же превращается в мясную труху из-за перемалывающих плотных обстрелов орудий беспилотников. Полянка под ним засыпана кусками кровавого мяса. Я не из впечатлительных, но мне кается, что сейчас меня начнёт рвать желудочным соком, потому что больше нечем. Я притаиваюсь. По машинному звуку я понимаю, что двое беспилотников совсем близко.

Из соседнего ствола дерева выбрасываются густые фонтаны щепок. Я падаю. Нога ноет, крови потеряно многовато. Голову кружит. Я поворачиваюсь. Меньше, чем в десяти метрах от меня двое беспилотников готовы выстрелить в меня, но почему-то медлят. Они словно попали в невидимое силовое поле. Один начинает кружить на мощных ногах вокруг своей оси, а второй рядом топчется на одном месте, не в состоянии продвинуться вперёд. Залп выстрелов восстановителей.

Звук отскакивающего металла от металла. Через несколько секунд топчущийся на месте беспилотник заваливается вперёд. Второй раскручивается всё быстрее, пока не врезается в упавший. До моего носа доносится запах плавленого металла. Несмотря на помутнее в голове, я замечаю малюсенькие оранжево-белые точечки. Ну конечно! Линейное оружие! Несколько полос создали преграду. Теперь я понимаю, что должен был запустить Тод.

Из клубов дыма доносится скрежет металла и жужжание двигателей. Я чуть привстаю, чтобы начать отползать. В этот же момент силуэт ещё одного беспилотника– трансформера с грохотом приземляется сверху на две металлические груды своих собратьев. Линейное оружие не достаёт до его ног. Вся энергия уходит на сдерживание валяющихся машин. И вроде бы это неплохо, но энергия имеет свойство заканчиваться. Что случится, когда шарики дезактивируются? У меня нет ничего, кроме консоли. В висках стучит, уши заложило. Во рту от страха ни осталось ничего кроме высушенного одеревеневшего зыка. Больше рана на ноге не беспокоит. Сейчас меня прикончат. Надеюсь, это будет быстро

– Активируй экстренный режим!! – я слышу её голос сквозь звон и вату в ушах.

Какой экстренный режим? В голове вереница мыслей за долю секунды. Точно! Надо активировать тот самый режим. Трясущимися пальцами я сдавливаю две запачканные зеленью мха с моих рук белые панели и целясь в кабину робота, нажимаю на курок. Две белоснежные полоски проваливаются в жерло консоли. Кисть резко дёргает вперёд, а затем отбрасывает назад. Кажется, будто все мелкие косточки в руке прокрутились вокруг друг друга.

Две светящиеся половины мчатся в сторону металла беспилотника. Раскалённое добела ядро средней части консоли следует за ними. Скрип, а затем грохот, который чуть ли не разрывает барабанные перепонки. Ударная волна с синим ореолом протаскивает меня по мху на несколько метров от эпицентра взрыва. Раварта под бегает ко мне и помогает подняться. Все три машины теперь дымятся слившиеся в единую цельную сплавленную груду. “А ведь там в кабинах люди”, – проскальзывает в сознании, когда я опираюсь на плечо Раварты. Несём потели не только мы, но и корпораты. Вернее, Плазмиде плевать на своих наёмников. Не дети же правительства гибнут в схватках. Мы идём в сторону остальных. Ещё один беспилотник кружит где-то над нами, но через некоторое время бесследно исчезает. Куда он делся? Притаился или полетел докладывать обстановку? Мы нагоняем остальных. Девушка, перевязавшая ногу Салли, подбегает ко и ловкими движениями перевязывает рассечённую ногу.

Как ты, дружище? – Алекс подставляет мне плечо, дождавшись, когда девушка закончит с перевязкой.

Я отвечаю что-то в духе того, что всё нормально, благодарю девушку за оказанную помощь. Моё внимание сейчас вокруг того, что происходит между Равартой и её братом. Их немой язык может рассказать о многом.

Тод укоризненно смотрит на Раварту. Я вижу, как она напрягает мышцы, сводящие скулы, чтобы не высказать ему всё.

– Мы не смогли пойти основной дорогой, – произносит Тод, когда к нему стекаются с уставшими лицами остальные выжившие. – Нас оттеснили беспилотник перпендикулярно, – он рисует какую карту в воздухе и ловит понимающие взгляды на лицах остальных. Мне приходится подключать воображение. – Справа от нас болото, его придётся обходить. Хоть в последние годы и стало суше, там топи и ядовитые газы.

– Пойдём по боковой тропе? – спрашивает молодой мужчина с рыжей бородой.

– Да. По ней. Других вариантов не вижу.

– А дальше что? – спрашивает тот же бородач.

– А дальше мы на перевалочную базу и оттуда в северные регионы.

– А если там засада, на базе? – зачем-то встречаю я, понимая, я что этот вопрос кто-то бы точно задал.

– Вся Аридафия – теперь для нас сплошная засада, – спокойно отвечает Тод, глядя мне в глаза.

– Он прав, Тод, – поддерживает меня Раварта. – Нас там вероятно уже поджидают.

– А вероятно и нет… – он кидает яростный взгляд на сестру, но тут же смягчает её, замечаю почти такой же на её собственном. – Рав, ты же знаешь сколько там припасов. Мы не можем их бросить. Там есть три бронемашины в подземном гараже. На них мы и поедемдальше.

Раварте не нравится план. Это прослеживается в каждой мимической составляющей её лица и в каждом напряжённом особенным образом мускуле тела.

– Если ты не хочешь, я пойду один туда и разведую обстановку, – твёрдо заключает Тод.

– Нет уж, пойдём вместе, – Раварта недовольно супится, сжимая губы. Там, где должны быть рёбра слева под курткой прослеживается колбасовидный выступ. Леопольд отогревается на теле Раварты.

– Тогда выдвигаемся! – командует Тод. Пойдём по боковой тропе двумя отрядами.

Раварта кивает и подойдя ко мне, чуть согнувшись в спине, начинает аккуратно ощупывать ногу вокруг повязки. Алекс продолжает поддерживать меня, закинув мою руку на своё плечо.

– Олави, -обращается Тод к пареньку со светлыми волосами, – с тебя дозор спереди. Ты – наши глаза на километры вперёд.

– Как и всегда! – тут же отзывает паренёк. Тод ухмыляется.

– Тод, а что случилось с базой на бывшем бумажном комбинате? – я не в состоянии сдержать своё любопытство. Тод смотрит вперёд и делает вид, что не слышал моего вопроса.

– Её…её больше нет? – я догадываюсь каким будет ответ, но я должен сам это услышать. – Я думаю, что смогу пойти сам, – обращаюсь я к Алексу, чувствуя, что боль немного стихает. Алекс отходит чуть вперёд, оборачивается, словно проверяя – всё ли со мной в порядке. Я быстро киваю и по моему виду друг понимает, что моё сознание поглощено разговором с Тодом и остальными.

– Да, три отряда атаковали главные вороты, ещё два зашли с тыла, – произносит нехотя Тод. – К счастью, с базы многие успели убраться. Там оставались только дежурные и собиратели урожая.

– А Нори ? Нори спаслась?!

– Да. Они с Митчелом уехали в северный Лэйденвиль, город в десятом регионе.

– Я знаю где это, – коротко отвечаю я.

Столичный регион, в котором расположен Мингалос, находится не совсем в центре страны. Сверху на карте от него два северных региона, замыкающих границы Аридафии, а снизу семь южных, ещё один регион располагается бок в бок с ним. Но даже несмотря на это жители Аридафии по привычке называют столичный регион центральным. Десятый регион самый крупный, на картах его северные границы обычно обозначены белой полоской ледяного шлейфа, все ближайшие к нему территории считаются непригодными для жизни. Лэйденвиль – это город, который находится почти на границе между десятым и одиннадцатым регионами. Его численность не велика, но это самый крупный из северных населённых пунктов. Можно предположить, что полиция и служба безопасности Плазмиды неохотно проверяют территории Лэйденвиля и его окрестностей на предмет правонарушений. Там и выращивать особо нечего, разве что отлавливать пушного зверя, да рыбу и полузамёрзших рек. Я рад, что спаслась Нори. На счёт Митчела я даже не сомневался. Уж он точно должен был позаботиться о том, чтобы спасти себя. У меня странные чувства к нему. С одной стороны, он делает неплохое дело, но мне кажется, что он ничем не лучше верхушки Плазмиды. Думая о правительстве, я вдруг вспоминаю о том, что моя мама зала Нори, да и сама когда-то работала предыдущей администрации города. Но она такая, что из неё ничего клещами не вытащишь, если только сама не захочет рассказать. Её прошлая жизнь, как и всё, что касается моего настоящего отца, всегда были темами, запрещёнными для обсуждений. Даже бабушка и дед ничего об этом не рассказывали. Однажды бабушка, когда ещё был жив дед, на кухне попыталась мне сказать, что мама жила когда-то совсем другой, но тут же получила порцию нервного выговора от мамы. Тогда мама сказала ей, что, если бабушка будет лезть не своё дело, больше она её ко мне не подпустит.

– Тебе нужно поесть, – Раварта выпрямляется и целует меня в лоб, уводя из мира воспоминаний и возвращая в здесь и сейчас. От её поцелуя я забываю на несколько секунд о своих мыслях, повязке и слабости.

Мы идём по узкой, едва прослеживающийся среди густого мха, тропе. Каждое мшистое растение – это тонкий ствол с насаженными одна на другую звёздочками. Природа так близко подогнала их друг другу, что получается настоящий ковёр с влажным ворсом. Раварта на некоторое время пропадает из поля зрения, а затем возвращается с тремя сырными лепёшками и бутылкой ягодного сиропа. Я буквально заглатываю куски, разве что, не проталкивая их внутрь пальцами. Становится чуть легче. Сознание проясняется.

– Когда я скажу, – обращается ко мне Раврата, – нужно будет дышать только через нос, мелкими вдохами. Там будет ядовитый газ. От него рвёт. Но луче дышать носом, чтоб меньше попало внутрь.

– Ага, – я киваю, представляя себе картину с двадцатью выворачивающими самих себя наизнанку восстановителей.

–Участок совсем небольшой, там болото совершает клин, – продолжает пояснять Раварта. – Обычно проходим его минут за десять.

– И часто вы тут ходите?

– Ну когда-то доводилось несколько раз за лето, – она пожимает плечами, – когда база была там, по другую сторону леса.

– Ясно…– я не знаю, что ещё спросить.

Мы проходим ещё около двух километров. Каждый шаг отзывается резью в левой ноге. Чтобы отвлечься стараюсь считать количество поваленных деревьев справа и слева от тропы. В основном падают ели, оставляя на месте себя ямы и куски корневищ. Лес действительно сделался суше за последние несколько лет. Удивительно, что за два дня не было ни одного дождя. В моём детстве август славился затяжными дождями. Вода стекала водопадами с крыш, бежала по черной плесени стен и плеском разбивалась о стенки вырытых канав рядом с фундаментами домов. После серии ясных дней дожди случались тёплыми. И мы с Патриком и другими ребятами из школы подставляли рты под водопады с крыш одноэтажных домов. Вода заполняла рот, стремясь просочиться в желудок, но мы этого ей не позволяли. Мы набирали полные рты и вытягивая губы трубочкой, выплёвывали друг в друга тонкие струйки.

Самым неприятным было, когда вода из струи попадала в глаз. Он становился красным и часто опухал. Но кого это заботило! Смех и веселье от самого процесса перекрывали все неприятные ощущения в глазу. Вкус дождевой воды сейчас у меня на языке. Я набираю немного слюны и сплёвываю в мох, представляя, как выстрелил в Патрика. Он там, где-то спереди. Интересно как бы он сейчас отреагировал на подобную выходку. Фу! Какая глупость! Я улыбаюсь и отмахиваю от себя эту глупую идею. Я же теперь взрослый. Мне нельзя себя так вести. Ноги постепенно уходят всё глубже в мох. Под подошвой ботинок хлюпает что-то склизкое. Мы входим на территорию болота. Во рту постепенно сохнет, а нос начинает неприятно щекотать изнутри.

– Трэй, пора, – поворачивается в мою сторону шедшая чуть спереди Раварта. – Носом, ты помнишь.

Я киваю, стараясь сделать вдох как можно более поверхностным. Сперва запах болотистой гнили терпим, но вскоре я понимаю, что он становится всё невыносимее. Запах настолько едкий, что кажется, будто в носу размазывают слизь, снятую с тухлого мяса, а затем ещё и поджигают. Глаза слезятся, я стискиваю зубы и стараюсь опять искать упавшие деревья. Но их здесь нет. Вместо этого справа от нас лишь открытое пространство с топью. Я думаю о том, что это прекрасное место чтобы подлететь сверху и обстрелять нас с беспилотников, но к счастью, их по близости не наблюдается. Слышу, как впереди стонет Сьюзан, а потом он падает и её выворачивает.

– Сюзи, не надо, потерпи, только не останавливайся! – кричит Патрик.

Я продвигаюсь вперёд, вижу, как Патрик помогает ей подняться, но его самого начинает рвать. Глядя на это, я чувствую, как мой желудок готовиться вывернуться наизнанку, вытолкнув остатки непереваренных сырных лепёшек. Считается, что рвота – это защитный механизм. Когда кого-то из людей тошнит, всем вокруг тоже хочется освободить желудки.

Когда-то это могло быть оправдано у наших предков, кормившихся из общего источника. Если один что-то съел что-то не то, то вероятно и остальные тоже могли это съесть. Лучше всем освободиться от испорченной пищи. Помня об этом механизме, мой желок всё настойчивее старается сжать свои мышечные волокна и выбить из себя содержимое. Я вспоминаю как с помощью обратно связи обучался чувствовать свою физиологию. Всеми силы лобных долей моего мозга брошены на то. Чтобы сдержать рвотные позывы. И спустя минуту, мне кажется будто удалось с этим справиться. Слава лобным долям! Ещё нескольким восстановителям становится плохо.

Обгоняя одного паренька, я вижу как блевотина стекает у него с подбородка прямо на воротник камуфляжной куртки. Дана идёт впереди как танк. Ей будто всё ни по чём. Я начинаю нервно хихикать. Раварта морщится и недоумевающе смотрит нам меня. Я качаю головой. Наверное, она подумала, что у меня помутнел рассудок от газов. Наконец, концентрация газов начинает снижаться. Дышать становится легче, но я всё ещё не рискую вдыхать глубоко.

Болото отступает. Лес становится гуще. Здешняя мошкара агрессивно вгрызается в тонкую кожу век, облепляя все глаза. Самые смелые мошки лезут прямо в рот, от чего приходится постоянно сплёвывать. Мы – пир для здешних голодных насекомых, возможно, никогда не видавших человеческой плоти. Мы проходим ещё несколько километров и делаем привал. Всю дорого я расчёсываю лицо и руки до красна. Отёки поднимают бугорки под раскрасневшейся кожей. Тод командует устроить привал, и я растягиваюсь на мху. На трёх печках варится похлёбка.

– Далеко ещё нам? – я спрашиваю у подсевшего ко мне Абига.

– Не знаю, не ходил этой тропой никогда, – отвечает он, пережёвывая какие-то листья.

– Что ты жуёшь?!

– Заячью капустку.

– Где?!

– Там, под елью нашёл, – он указывает на тёмно-зелёный ковёр из треугольных листочков совсем неподалёку от нас, и я узнаю в них кислицу.

Мы ели её иногда с дедом, когда вода заканчивалась. Трава обладает кисловатым привкусом, напоминающим щавель. В первые разы, когда мы ходили с ним в лес, я ныл и просился домой, но он был непоколебим и не вёлся на мои стоны. Сейчас я ему за это благодарен. Это сформировало мою выдержку. Иногда мы уходили в лес с первыми лучами солнца, бродили полдня, успевая опустошить весь бутыль с водой, а потом искали воду или чем утолить жажду. Кислица всегда приходила на помощь. Кислота заячьей капусты заставляла слюнные железы отдавать свой секрет в полость рта. Язык буквально полоскался в кислом растворе, и жажда отступала.

Я чуть приподнимаюсь и почти на четвереньках ползу к полянке с кислицей, прикрывающей полог из опавших сухих иголок под массивной елью. Абиг ползёт со мной рядом. Мы смотрим друг на друга и смеёмся. Это скорее нервное, чем весёлое. Страшно смеяться после всего произошедшего, но веселье высвобождает эндорфины, которые хоть ненамного, но позволяют забыть о ране. Эндорфины – одни из эффективнейших анальгетиков нашего организма. Они вырабатываются, когда человек испытывает радостные переживания.

Абиг жадно выдирает с корнями тонкие стебельки с клевроподобными листиками и тут же отправляет в рот. Я срываю несколько листочков. Знакомый вкус отправляет меня в прошлое. Я вспоминаю как в очередной раз у нас закончилась вода и мы наелись с дедом кислицы. Я набрал ещё домой пол корзинки и шёл на обратном пути и потихоньку пережёвывал листик за листиком. К вечеру мой мочевой пузырь раздуло, и я бегал в туалет каждые двадцать минут. Ещё мне хотелось постоянно пить и из-за этого получался замкнутый круг. Я только пил и бегал в туалет. Тогда бабушка мне рассказала, что кислица полезна в небольших количествах, но может нарушать работу почек, если перестараться. Видимо дед этого не знал или не доглядел.

– Абиг, хватит, нельзя столько, – одёргиваю руку ото рта своего товарища.

Запасы воды у нас не велики. Пополнить пока не удалось. Отхлёбываем из бутылей совсем понемногу. Желание Абига утолить жажду мне понятно.

– Тебе что жалко? – я впервые вижу на его лице такое раздосадованное выражение.

– Нет, просто это вредно.

– Серьёзно?

– Ага. Для почек.

И я вкратце рассказываю ему историю из своего детства. Он слушает с открытым ртом, а затем сплёвывает остатки травы.

Раварта приносит мне миску. Горячий металл тонких стенок жжёт руки, но я стараюсь не обращать на это внимание. Похлёбка из сухих овощей, каких-то грибов и чего-то ещё мне кажется просто восхитительной. Внутренности наполняются энергией тёплой пищи.

Тод подсаживается к нам с Равартойю Он угрюм, в прочем, как большую часть времени, но сейчас особенно. Мне хочется расспросить у Тода про остров. Но в таком случае придётся сознаться, что я подслушивал разговор Митчела и Нори. Вряд ли из Тода что-то можно сейчас выцепить. Меня вообще не должны касаться Митчела, но остров, о котором идёт речь может как-то повлиять на судьбу всей планеты, а значит, и мою тоже. Следовательно, я имею полное право узнать о чём идёт речь. Я жду пока он поест и в его мозге повысится уровень серотонина. После этого он должен стать сговорчивее.

– Тод, эм…в общем я тут кое-что услышал от Митчела, – начинаю я осторожно, когда он елозит кусочком хлеба по влажной стенке опустошённой тарелки.

– Да? – не отрываясь от процесса, спрашивает Тод. – И что же?

– Он говорил про остров, который… эм, может перезапустить природу.

Тод давится, и несколько крошек вылетают из его рта, приземляясь прямо на края металлической миски. Он явно не ожидал от меня подобной реплики. Раварта наблюдает за ним. Она ждёт его реакции.

– Говорят, что есть остров, на котором.. – он ещё раз прокашливается, прикрывая на этот раз рот ладонью, – на котором остались тропические нативные виды.

Я удивляюсь тому, как он спокойно об этом рассказывает. Почему? Он стал мне доверять?

– Я там никогда не был, но говорят, что он где-то за океаническим проливом неподалёку от южного региона Саус Гав. Я слышал, что на острове могут быть исходники всех видов теплолюбивых растений и животных.

Мои глаза расширяются от удивления настолько, что начинают слезиться. Мошкара тут же стремиться сесть на нижний ободок глаза.

– Но я воспринимаю это скорее как легенду. Если бы такой остров был, мы бы уже знали об этом.

– Но Митчел говорит так, будто уверен в этом, – возражаю я.

– Он тебе сам об этом сказал?

– Нет, – я краснею и опускаю глаза. – Я подслушал, почти случайно, – сознаюсь я.

– Почти? – усмехается Тод. – Ну-ну… Я бы лучше сосредоточился на реальных вещах, чем на поиске неизвестно чего, – с этими словами он встаёт и идёт помочь собрать печи.

– Что тебе известно об острове? –Раварта придвигается ко мне ближе и берёт за руку.

– Да совсем немного.

Я рассказываю, как услышал разговор Митчела с Нори, и как захлопнулась дверь почти перед самым моим носом.

– Да уж. Они прям как церберы сторожат эту тайну, – она качает головой. – Нори ничего не говорит толком.

– Как и вы с Тодом, – насупившись, говорю я.

– Мы уже об этом беседовали, Трэй и я тебе сказал, что всё, что знаю и могу, тебе рассказываю.

– Это называется манипуляцией, Рав! – срываюсь я. – Когда человеку говорят, что делать, но не договаривают – им манипулируют!

– Ты сам сделал свой выбор!

– Если бы ты меня не затащила в Плодородие, я бы его не сделал! У меня его и не было. Выбора!

Абиг встаёт на ноги и отходит от нас, испугавшись, что услышит что-то ненужное.

– Что ты за слюнтяй, Трэй! Вечно всего боишься и осторожничаешь! Ты бы так и прожил всю жизнь в угоду корпорации, сытый и довольный.

– Не смей так говорить! Я никогда не жил в УГОДУ корпорации! – я ору и теперь все смотрят на нас.

– А что ты делал??? – она выкрикивает, разворачивается и отходит.

– Вы все ничем не лучше корпоратов! – вырывается у меня ей в спину. – Только и думаете, как решить свои проблемы.! Откуда мне знать, может у Митчела просто свой бизнес, и он делает на нас деньги?!

Тод подбегает ко мне, подтягивает к себе с земли и начинает яростно трясти.

– Заткнись, Коулман! Ты ничего не знаешь толком!

– А ты и ничего не рассказываешь!

– Потому что тебе нельзя ничего рассказать, – его лицо перекошено злобой.

– Это вам с Равартой ничего нельзя рассказывать!

Он трясёт меня ещё сильнее, пока я не плюю ему в лицо.

– Оставь его! – раздаётся сзади голос Хенрика.

Я и забыл, что он с нами.

– Не суйся!

– Он хороший человек и не заслуживает такого обращения.

Тод бросает меня на землю, и я больно ушибаюсь головой о ствол ели.

Я вижу, как Тод замахивается на Хенрика, но тут подходят Алекс и Абиг. Я знаю, что они готовы вступиться за меня, несмотря на то что Тод вроде, как и за главного. Тод пинает ногой мох и отходит в сторону. Алекс и Абиг помогают мне подняться. Резь в ноге. Рана опять начала кровить через посеревшую от влаги и мха повязку.

Я прошу друзей отпустить меня и иду в сторону Тода.

– Когда мы выйдем из леса, – говорю я, переполненный перкипевшей досадой, – мы разделимся. Я не хочу иметь дел с людьми, которые мне не доверяют.

– И что ты поплетёшься один? – с нескрываемым сарказмом в голосе спрашивает Тод.

– Да.

– Ну и проваливай, маменькин сынок.

– Придурок! – я разворачиваюсь и ухожу.

За спиной я слышу нарастающее гудение обсуждающих происходящее восстановителей. До моих ушей долетаю обрывки фраз, судя по которым не все они безоговорочно поддерживают Тода. В конце концов, я тот, кто бросил вызов корпорации в лицо, обведя её вокруг пальца. Я работал на Плазмиду и выкрал семена, раздав их людям. Все понимают, что меня сложно обвинить в том, что я всего боюсь и живу в угоду корпорации. Рядовой служащий так бы никогда не поступил. Хотя, если вспомнить, что я всё это делал ради сестры, то получается, что всё равно мною двигало желание счастливой и сытой жизни для своей семьи.

Тод командует всем двигаться дальше и вновь бредём по мокрому мховому ковру. В голову пробирается безумная идея о том, что возможно я сделал не верный выбор между Кристини и Равартой. Останься с Кристини, сейчас бы мы поженились на ней. Я бы переехал в роскошную квартиру. Очень вероятно. Что со временем я б мог даже занять место Поша. Нет, гнать метлой эти мысли. Я бы никогда не предпочёл Кристини Раварте. Это невозможно. Не в этой жизни. Не в этой вселенной. Потому, что я люблю Раварту.

Солнце уже не проглядывает среди верхушек. Там, где ещё совсем недавно были серо-голубые просветы, разливается сиренево-красная пелена. Стремительно темнеет. Внутри меня борются, эгоизм, самолюбование с трах потерять Раварту. Смогу ли я теперь без неё? Я впервые задумываю о том, что я, порой, веду себя эгоистично. Нори, Тод, Раварта и остальные восстановители приютили меня, предложили альтернативу моей жизни, а я требую с них ещё большего. Или всё-таки нет? В любом случае, уже поздно что-то откатывать назад. Я сделал, что сделал и сказал, что сказал.

Раварта идёт впереди и не оглядывается на меня. За несколько часов топтаний по мокрым корягам, она ни разу не подошла ко мне и не осведомилась как поживает моя нога. Мы оба два упёртых горделивца. Может нам и не быть никогда вместе. Бабушка как-то говорила, что в отношениях нужно уметь уступать друг другу. Любящие люди способны забывать о своей гордыне ради общего счастья.

– Останавливаемся здесь! – доносится спереди издалека голос Тода.

Мы разбиваем лагерь на относительно сухой, прореженной от деревьев местности. Поляна, если её можно так называть, узкая, но кажется бесконечной. Видимо когда-то здесь вырубали деревья, поэтому остались многочисленные полугнилые пни. Я отхожу к на край поляны всматриваюсь в черноту леса. Лёгкий шелест листвы перемежается с тихим свистящим гудением ветра в кронах. Ночью лес воспринимается зловеще.

– Как ты, дружище? – подбегает ко мне Алекс, освободившийся от тяжеленого рюкзака.

Я смотрю на то, как он потирает плечо и мне делается совестно от того, что я ничего не несу, а лишь пользуюсь услугами других.

– Да вроде легче, – отвечаю я, на время уже позабыв о ноге.

– Сейчас придёт Кэтрин и перевяжет.

Теперь я хоть знаю имя своей благодетельницы.

– Спасибо, – коротко отвечаю я, стараясь звучать дружелюбно, хотя из-за комка злости и обиды то ли на себя, то ли на Тода даётся это не легко.

– Трэй, мы с Аби с тобой….ну, – он переминается с ноги на ногу, – ну, в общем, если надумаешь уйти, мы пойдём с тобой.

О чём он говорит. Внутри меня начинается паника. Зачем им идти со мной?! Я не заслуживаю того, чтобы они оставили свою вторую семью. Что я им дам взамен? Горстку снобизма вперемешку с занудством и присыпанную гордостью?

– Эээ, спасибо, но я думаю, что это лишнее.

Чёрт! Зачем я так ответил.

– Я думал, что друзья нужны для того, чтобы выручать друг друга в трудные минуты, – в глазах Алекса читается упрёк. Таким хмурым я его ещё ни разу не видел.

Я ощущаю себя скотиной, ещё более эгоистичной, чем мог себе до этого вообразить.

– Алекс, пойми, я не имел ввиду, что мы не друзья, я просто хотел сказать, что вам не надо жертвовать своей жизнью…

Я не успеваю договорить “ради моей прихоти”.

– В общем, если снизойдёшь до нашей помощи, то мы пока рядом…если не умрём, – он разворачивается и оставляет меня наедине с растерянностью.

Вот я ещё и друзей отдалил от себя. Хочется горько заплакать. Я кусаю пальцы. Сначала указательный, а потом безымянный. Дурацкая привычка ещё со школы. Думал, что избавился, но вот она опять всплыла. Профессор нейрофизиологии нам как-то рассказывал, что любой однажды сформировавшийся рефлекс никогда никуда не исчезает. Мы его лишь можем угасить, но при определённых условиях рефлекс может опять возникнуть, да ещё и с большей силой. Похоже, это моя ситуация. Я кусаю пальцы так рьяно, что от боли начинают слезиться глаза, а слюна обильно стекает по тыльной стороне ладони. Благодаря свету печек можно разглядеть ямки на стволах массивных осин.

– Давай сегодня в нашей палатке, – раздаётся из темноты голос приближающейся фигуры Патрика. Он словно подслушал наш разговор с Алексом и выжидал подходящего момента.

– Да, можно, – я отнимаю пальцы ото рта, вытираю ладони об шершавые брюки и пожимаю плечами.

– Трэй, а всё-таки, почему ты вдруг решил отвалиться от корпоратов? – спрашивает Патрик, заходя чуть спереди и, стараясь заглянуть мне в глаза. – Сложно было слезать с сытого места?

К чему он клонит? Уж не упрёк ли это в его словах. Может, он считает меня шпионом корпорации? Да, ну глупость какая! Хорошо, хоть он не видит из-за темноты моего изумления.

– Никсе нужна была помощь. Хотел её вытащить из аллергического ада.

– И только поэтому рискнул украсть семена? – в его голос слышатся нотки сомнения, но мне плевать что там думает Патрик.

Оправдываться перед ним я точно не буду.

– Да, – сухо отрезаю я. – Семья для меня ценнее сытого места.

– Я рад, что ты с нами, а не с ними, – он кладёт мне руку и пытается развернуть плечо, чтобы обнять, но я остаюсь непоколебим.

– А я и не знаю уже – рад ли я.

– В любом случае…– он не успевает договорить из-за треска поломанной ветки где-то в середине ствола одного из ближайших к нам деревьев.

– Ты тоже это слышал?! – резко выпаливаю я.

– Да и даже что-то видел…

Тишина. Мы стоим и выжидаем. Спустя несколько секунд я потихоньку пячусь назад. Нас выследили? Или это местные жители?

Кто-то светит фонарём в нашу сторону.

– Эй, вы там надолго зависли?! – раздаётся голос Сьюзан.

–Тсс –сс, – шипит Патрик, не поворачиваясь в её строну.

Она вращает лучом фонаря по нашим спинам. Внезапно краешек кружка света падает на ветки одного из деревьев, стоящего совсем рядом с нами. И мы видим громадную чёрную тушу, моментально сигающую в низ, и скрывающуюся за массивными стволами.

– Что это за тварюга?! – спрашивает меня Патрик не на шутку напуганным голосом.

Мы бежим к остальным, чтобы рассказать, что видели. Патрик сперва говорит Сьзюан, а потом Тоду. Я молчу. Только киваю.

– Это скорее всего медведи или ещё кто-то из лесных млекопитов, – выдвигает предположение Тод.

– Медведи так ловко не ползают по деревьям, – возражает Патрик.

И я про себя соглашаюсь с ним.

– Может оно и не такое крупное, как вам показалось, – размышляет Тод.

– Да оно как два тебя! И ещё вроде когтищи сантиметров двадцать! – не сдаётся Патрик.

Я не разглядел когтей. У Патрика зрение должно быть лучше, или он оказался внимательнее меня.

– Ладно, будем караулить. Всем быть при оружии, – завершает диалог Тод.

Он как все уже выдохся и поэтому можно понять его желание поскорее прекратить словесную перепалку.

Мы едим и выставляем часов. Они были и в прошлую ночь, но видимо, я тогда упустил этот момент из-за того, что отрубился. Кэтрин заботливо меняет повязку и на этот раз я благодарю девушку, обращаясь к ней по имени. Раварта не желает мне спокойной ночи, а я ей. Сегодня я с Патриком и Сьюзанн в одной палатке. Глаза слипаются. Как только я забираюсь в спальник сбоку от Патрика, глаза тут же захлопываются. Веки жжёт изнутри от переутомления. Мне страшно засыпать. А вдруг опять с утра перестрелка? Пытаюсь выбить из головы беспилотники, страшный образ разлетевшегося на куски восстановителя и этой штуковины, ползающей по деревьям. Ворочаюсь, в попытках устроиться удобнее. Шея затекает, но сон вырубает неприятные ощущения, и я окунаюсь внутрь собственного бессознательного. Колья, бесконечные колья, я пытаюсь среди них протиснуться, но они обступают плотнее. Сверху льётся мыльный раствор. Струя такая мощная, что я падаю на что-то сырое. Мох? Во рту делает горько. Хочется сплюнуть, но вокруг уже раствор. Звук скрежета металла. Совсем рядом беспилотники. Надо бежать. Но я лишь бултыхаюсь в жидкости. Крик, ещё один. Вопль, раздирающий душу. Два выстрела. Ещё крики. Нет, это не сон. Я подрываюсь. Через тент вижу, что в одной из шести палаток свет. Я расталкиваю Патрика. Он сперва морщиться, но потом быстро принимается вылезать из мешка.

Я выглядываю наружу, осторожно выбираясь из спальника. Мои глаза натыкаются на то, от чего кровь мёрзнет, а сердце принимается бешено простукивать полости грудной клетки. На фоне света палатки застыла чёрная вытянутая фигура огромного животного, похожего на медведя. Но нет, это не медведь. У них не бывает таких длинных морд и вытягивающегося языка. Через мгновенье появляется ещё одна такая же и тащит тело парня с болтающейся на нескольких связках шеи головой. Я сдерживаю рвотный позыв и втягиваю голову обратно в палатку. Мне сложно что-то произнести. Иначе сейчас ужин выйдет наружу. Патрик понял, что происходит нечто ужасное, поэтому он делает всё очень плавно, старясь е издавать лишнего шума. Сьзан проснулась и испугано смотрит на него. Она достаточно умна, чтобы не начать паниковать раньше времени.

– Доставай пушку, – шепчет мне Патрик.

– У меня нет, я использовал экстренный режим.

Сьюзан мотает головой, сразу давая понять, что своё оружие она мне не отдаст.

Раздаётся несколько выстрелов. Вопль какой-то девушки. Ещё несколько выстрелов. Вспышка. В палатке больше нельзя оставаться. Мы все молниеносно вылезаем наружу. Патрик суёт в руку не длинный нож. Лезвие слегка вонзается в кожу ладони, но я не обращаю на это внимания. Снаружи Хенрик он целится в одну из тварей, убегающую в сторону леса. Дёргающая ногой туша полудохлого существа валяется неподалёку от палатки со светом. В нескольких других палатках появляется свет.

Патрик и Сюзанна поднимаются с коленок мчатся к нему. Я только сейчас понимаю, что наша палатка стоит совсем с краю поляны. От осознания этого мне становится жутко. Я пытаюсь встать с колен, но из-за раны это очень трудно. Тело заваливается на бок. Я начинаю ползти в сторону осматривающихся по Патрика и Сьюзан. Вижу, что Хенрик зачем-то подошёл совсем близко к другому краю поляны. Лёгкий треск веток за моей спиной. Сопение, которое может издать только массивное животное.

Я разворачиваюсь. На мне мчится то, что нельзя себе вообразить даже в кошмарном сне. Это гибрид медведя гризли и муравьеда. Длинные когти выпушены наружу и их острые концы сверкают в тусклом свете от палаток. Выстрел, животное чуть сбивается с курса, рычит, но продолжает нестись в мою сторону. Ещё один выстрел, но кажется, мимо.

Бежать уже нет смысла. Я не в том состоянии. Я сжимаю рукоять ножа. Это единственное моё оружие. Гибрид хищного муравьеда уже совсем рядом. Его пасть распахивается. Оттуда торчат кривые тонкие зубы. Длинный язык остриём готов вонзиться в меня. Две пары лап с лезвиями–ногтями зависают надо мной. Массивный клинок тяжёлого ножа вспарывает брюхо. Ещё выстрелы. Теперь их несколько залпом. Когти успевают одной из лап успевают проскользить по моему правому виску и задеть ухо. Боль спускается вдоль шеи. Массивная мохнатая уша придавила меня. Несколько дёрганий конечностями и гибрид испускает дух.

Патрик и Хенрик помогают мне выбраться. Кэтрин подбегает ко мне с аптечкой.

– Ух, как он тебя, – причитает она, глядя на моё окровавленное ухо.

Мои лопоухие уши стали лакомым куском для когтей медвемуравьеда.

– Всё так страшно?

– Кажется, кусочек уха где-то потерялся, – сообщает она мне. – А ты всё нормально слышишь?

– Ну да.

Мне хочется проверить наличие части уха. Но сейчас лучше довериться Кэтрин и не мешать ей. Тод и несколько других восстановителей простреливают кусты по сторонам. Четверо девушек, включая Сьюзан разводят костры по периметру стоянки. Вместе с убитым мною и Патриком медвемуравьедом всего три мёртвых животных. Остаток ночи уснуть не удаётся из-за боли в ухе и страхе встретиться с новыми тварями. Зачем им мы вообще сдались? Кто их и когда вывел? Смешно задавать подобные вопросы самому себе. Конечно, Плазмида. Кто же ещё!

Глава 20

Едва брезжит рассвет я подрываюсь и выхожу наружу. Воздух проникает в лёгкие и неприятно охлаждает их. Я ощупываю повязку на ухе. Там теперь нету частицы моего тела. Гадкое ощущение, но я справлюсь, свыкнусь и буду воспринимать как должное. Костры горели всю ночь. И сейчас в них тоже пляшут языки пламени. Я смотрю на танцующие оранжевые орнаменты, они напоминают мне резвящихся ребятишек. Так ли в самом деле огню весело выжигать энергию из дерева? Через некоторое время просыпаются остальные, и мы собираемся к завтраку. Ночью мы потеряли одного парня и девушку. Она умерла не сразу, а спустя пару часов после атаки хищника. Их тела, к моему счастью, уже похоронены. Я не готов сейчас видеть трупы. Образ болтающейся головы на тонких окровавленных сухожилиях несколько раз мелькал в моих ночных кошмарах.

Я подхожу к разлагающейся туше одного из убитых мутантов и начинаю ножом осторожно вертеть вытянутую морду. Волоски густого чёрного меха елозят по лесной выстилке, усыпанной иголками и опавшими застарелыми листьями. В сторону разбегаются лесные муравьи. Ухмылка сама кривит моё лицо. Вот она ирония круговорота жизни на Земле – когда-то твои предки поедали муравьёв, теперь муравьи поедают тебя. Судя по длинному языку, даже модифицированное животное вполне могло лакомиться жирными личинками насекомых. Без сомнения, именно из-за примеси генов медведя гризли животные получились агрессивными. Это объясняет почему они напали на нас. Я кидаю беглый взгляд на кинжалы когтей и с ужасом представляю, как они пронзили насквозь шею парня, срубив с одного взмаха голову с плеч. Лицо самопроизвольно морщится, и я отворачиваю взгляд.

Мы быстро собираемся, ещё более сонные и вялые, чем вчера и уходим вдоль просеки. Сколько такого зверья в округе? У моего утомлённого мозга нет сил глубоко анализировать ситуацию. Я почти не думаю зачем вывели мутантов и как их сюда расселили. За две бессонных ночи в мозге скопились токсичные белки. Нервная система может избавляться от них только во время сна, но откуда же его взять из-за бесконечных потрясений?

Я пересчитываю всех восстановителей. Нас осталось шестнадцать. Дана, Хенрик, Сьюзан, Патрик, Шелена, Левия, Тод, Раварта, Олави, Кэтрин ещё живы. Мне чуть спокойнее от осознания этого факта.

В нашей движущейся колонне чувствуется напряжение. По всхлипам идущей за мной молоденькой девушки понимаю, что погибший парень был ей кем-то близким, возможно таким же близким, как мне сейчас Раварта. Голова сама крутиться по сторонам, чтобы немного поддерживать тело в тонусе. Хенрик идёт спереди и чуть прихрамывает. Я вижу только спину, но его крупный корпус ни с чем не спутаешь. Медвемуравьед навредил и ему или Хенрик всего лишь повредил ногу? Надо будет поинтересоваться на привале. На небе тонкие облака. Среди них прослеживаются жёлтые лучи, по которым ясно, что солнце плывёт справа на лево, постепенно заходя за наши затылки.

Лес становится реже и суше. Светло-коричневые с камуфляжными вкрапинами стволы сосен перемежаются с гладкими болотистыми осинами. Немного пихты в отличие от сосен и осин выглядят облезшими и едва живыми. Мокрая ветка с гроздьями светло-оранжевых ягод ударяет мне по лбу. Узнаю рябину. Этх деревьев совсем немного в лесах южных окраин Мингалоса. Я их почти никогда не встречал. Мы проходим дальше и ещё несколько рябин согнули ветки под тяжестью только начинающих созревать ягод. Бабушка готовила настойку из ягод рябины. Они с дедом ходили в известные им места и собирали оранжево-красные ягоды в ноябре после первых заморозков. Собранные ягоды целыми гроздями клали в морозильник или на балкон. Через пару недель бабушка их доставала и отделяла ягоды от кистей и остатков цветочных чашечек, перебирала, промывала холодной водой и сушила. Что она делала дальше я не помню, но получившейся настойкой она отпаивала деда во время приступов болей. Дед хмелел и веселье прибывало в нём как на дрожжах. Настойка на время помогала ему забыть о ломоте в суставах, вызванных радиационным излучением.

Иногда дед даже вскакивал и хватал меня на руки (уже достаточно большого), а потом подбрасывал в воздух и с хохотом ловил. В такие минуты он выглядел почти безумно, но мне самому становилось только смешнее. Когда же действие настойки заканчивалось, он словно складывался пополам как разборный столик. Бабушка укладывала его на кровать, намазывала спину, локти, колени и другие суставы лечебным бальзамом и укрывала одеялом. Для деда было великим счастьем, если ему удавалось, повернувшись на бок и подтянув к себе колени заснуть. Во сне он стонал от въедливых болей. Они грызли суставы и перекручивали кости.

В такие минуты больше всего меня пугало бессилие всех окружающих. Ни я, ни мама, ни бабушка, никто либо другой ничего не мог с этим поделать. Мистер Ходжкин, уже тогда работавший местным доктором, лишь делал ему блокады, снимавшие сильные приступы боли. Ничего, кроме этого, он предложить не мог. Но даже не смотря на боли во всех суставах летом дед перебарывал самого себя и отправлялся в своём, словно забывая о своём недуге. Бабушка в шутку говорила: ”Тебя лес словно колдует! Или ты с ним в сговоре?”

Звон птичьих переливов заполняет уши вокруг, перемешивая ощущения от воспоминаний с настоящим. Один великий физиолог сказал: ”Нет никакой разницы в процессах, обеспечивающих в мозгу реальные события, их последствия, или воспоминания о них”. Если записывать с мозга ”картинку” во время галлюцинаций, то её будет невозможно отличить от той же, когда мозг реально что-то воспринимает, а не придумывает сам. Похоже также дела обстоят и с памятью. Треск сухой ветки. Странно. Раньше я не встречал настолько сухих веток. Может и правда на материке становится суше.

– Привал! – слышится издалека голос Тода.

– Делаем привал! – кричит Абиг, разворачиваясь к нам – идущим сзади.

Мы останавливаемся и рассаживаемся по пням и кочкам. Мне достаётся обширный тёмно-коричневый пень. Полукружева бирюзового лишайника дорожками спускаются по извилинам потрескавшейся коры. Я сижу один. В животе урчит. Желудок требует немедленного наполнения. Странно я пил совсем немного, жажды нет. Сьюзан приносит мне пару сырных, уже несколько почерствевших лепёшек и кружку то ли морса, то ли какого-то кислого компота. Я рад и такому пайку.

– Как думаешь – мы доберёмся до базы живыми? – спрашивает Патрик, зашедший своей жене за спину.

Я смотрю в его живые глаза. Они почти не изменились с детства. Всё такие же с чуть хитроватым прищуром, но я впервые в них вижу настоящий страх, тот, который невозможно спутать ни с чем иным.

– Думаю, Вы доберётесь, если будете достаточно осторожны, – отвечаю я спокойно. Внутри досадная обида всё ещё подтачивает сознание.

– Это значит, что ты не с нами или ты планируешь покормить собою местное зверьё? – задаёт вопрос Патрик, стараясь выглядеть, как и всегда немного цинично, но лёгкое дребезжание в голосе выдаёт его тревогу.

– Это означает, что мне неизвестен исход наперёд.

Сьюзан разворачивается и уходит, делая вид, что ей безразличен наш разговор.

– Да брось ты! Я же знаю, что ты решил свалить!

– Ну, так, если знаешь, чего тогда спрашиваешь, – мне не хочется вообще это обсуждать с Патриком.

– Трэй, ты же знаешь, что это глупо. Ты подохнешь один.

– Возможно, – я пожимаю плечами.

– Сообщить перед отсоединением, если нетрудно. Попрощаемся хоть нормально. Ок?

– Хорошо.

Патрик уходит и, мои мысли заполняются Равартой. Она сидит в десятке метров от меня и о чём-то тихо беседует с Даной. Мы теперь словно спутники разных планет. По отдельности, без возможности попасть на одну орбиту. Если я покину их, Тод явно позаботится о ней лучше, чем я. Куда мне до него? Я даже в человека толком выстрелить не могу. Привал вскоре заканчивается, все спешно собираются, а я заглатываю остатки лепёшки, заталкиваю куски теста в рот пальцами.

Наша колонная чуть перестраивается и теперь я иду за Тодом. У него на руке повязка, чуть выше локтя. Его сноровки не хватило в схватке с опасным зверем? Повязка обильно кровит. Это не очень хорошо, видимо рана слишком глубокая. Не удивлюсь, если это укус медвемурвьеда. В слюне запросто мог присутствовать яд, который теперь усугубляет положение и препятствует быстрому заживлению. Думая об укусе, я вспоминаю про свою рану. К удивлению, мой мозг уже научился не замечать ноющую боль со вставками острой рези.

– Ты сегодня наши глаза, Олави! – Тод кидает вперёд белокурому пареньку с огромным биноклем. Олави идёт впереди всех и вертит с биноклем в разные стороны. И как он успевает что-то разглядеть?!

Вырубка постепенно расширяется, превращаясь в подобие длинной поляны. Расстояния между деревьями становятся шире. На смену соснам и елям приходят всё больше лиственных пород деревьев.

– Беспилотники! – раздаётся знакомый голос Раварты. – Справа!

Я оглядываюсь и вижу, что она тоже с биноклем, как и Олави.

– Ныряйте в чащу! – раздаётся чей-то голос спереди.

Сверкающие пятки восстановителей несутся в сторону густой листвы. Прихрамывая, я волоку раненую ногу, стараясь держать темп. Впереди почти прыгая на одной ноге, бежит та девушка, которую ранили два дня назад. Когда она почти достигает чащи, её больная нога застревает в торчащих над землёй корнях трухлявого пня, и она со стоном валится на гниющую листву. Я подбегаю к ней и помогаю высвободить ногу. Ботинок намертво засел между двух отростков. Беспилотники должны быть уже где-то совсем близко. Чёрт! Я пытаюсь расшнуровать её ботинок, но она изворачивается и дотягивается до моей кисти и крепко сжимает, не позволяя мне этого сделать.

– Снимай ботинок! – ору я.

– Что?!

– Дай мне снять ботинок! Он намертво застрял! Времени нет!

Она с неохотой отпускает мою руку. Мои трясущиеся пальцы с трудом дёргают за шнурки в неистовом темпе.

– Трэй! Сверху! – раздаётся её голос.

Я оборачиваюсь и вижу, как двое беспилотников летят над кронами деревьев с противоположной границы поляны. Я резко дёргаю ногу девушки, от чего она вскрикивает, и утаскиваю за ствол дерева. Руки сами прижимают несколько нижних веток в попытке укрыться от летальных аппаратов. Беспилотники пролетают мимо, удаляясь вдоль просеки. Может, они подумали, что мы не настолько идиоты, чтобы идти по столь хорошо обозреваемой местности? Если так, то мы идиоты.

– Уберите это! Аааа!!! Пат.. – раздаётся вопль Сьюзан.

Следует ещё несколько воплей. Только не могу разобрать чьих. Выстрел. Ещё и ещё. Опять вопли. Выстрелы. Мы стараемся ползти на крик, но интуиция подсказывает, что лучше туда носу не совать. Поднимаюсь на ноги и помогаю привстать девушке. Она опирается рукой мне на плечо. Ставя кончики пальцев в мох, она брезгливо морщится. Идти с оголённой ногой не только неприятно, но и опасно. В лесу полным-полно змей, но сейчас думать об этом не приходится. Мы идём на звуки.

– Назад! – навстречу бежит Хенрик, за ним Левия. – Трэй! Дженет! Не ходите туда!

Тод и Раварта несут молодого мужчину-восстановителя лет тридцати. Я не могу разобрать, что у него с головой. С неё что-то словно свисает. Кэтрин бежит с ними рядом и на ходу пытается достать что-то из аптечки. Когда они приближаются, то я узнаю бутон Альдрованды, намертво прилипший к правой части лица мужчины. Он стонет и машет руками. Раварта старается их держать, чтобы он не прикасался ими к лицу.

Мужчину укладывают на сухой мох, совсем неподалёку от границы вырубки и Кэтрин ицетом начинает осторожно стягивать остатки бутона с кожи головы. Щёлочь течёт по его шее, от чего в воздухе можно учуять запах палёного мяса. Когда куски срубленного с частью массивного стебля Альдрованды убраны, на их месте остаётся разъеденная щёлочью щека и выцветший белый глаз. Волос с этой стороны тоже не остаётся. Кожа слезла как кусочки тряпицы. Кэтрин обрабатывает место химического ожога какой-то мазью. Мужчина стискивает зубы, а Раварты крепко держит его руки. Через некоторое время в слезах и соплях, стекающих с носа, Патрик несёт на руках Сьюзан. Она не успела надеть куртку и её руки оказались лакомым куском для Альдрованды.

Вся её левая рука превратилась кроваво-розовое месиво. Она выглядит так, будто с неё содрали кожу живьём.

– Зачем ты сдёрнул бутон?! – рычит на Патрика Кэтрин.

Но то её словно не слышит.

Ещё одна девушка и парень получили небольшие ожоги кистей. Они успели вовремя среагировать.

Мы идём по чаще вдоль просеки очень медленно. Нести мужчину и Сьюзанн приходится очень осторожно, чтобы не тревожить их ожоги. Они оба потеряли сознание от боли. Через два три часа мы делаем привал.

– Там их целый рассадник! –Хенрик расставил руки в боки и ругается с Тодом. – Они будто нас поджидали!

– Чего ты от меня хочешь? – рычит Тод.

– Куда ты нас ведёшь?! – орёт Хенрик, разбрызгивая слюну.

– У тебя имеется иной план?! – ещё больше повышает голос Тод.

– А если там ловушка на самой базе?!

– Я ещё раз спрашиваю – есть другой план?! – рявкает Тод, подаваясь вперёд на Хенрика.

Заспиной Хенрика появляется Патрик. “Только ещё драки не хватало” – думаю я.

– Ты нам не командир! – огрызается Хенрик, сжимая кулаки.

– Может, ты решил возглавить наш поход?! – с сарказмом спрашивает Тод.

В его челюсть летит кулак. Драка всё-таки будет. От неожиданности Тод сперва моргает глазами, но тут же отвечает тем же. Завязывается потасовка. Патрик держится сбоку, готовый в любую минуту прийти на помощь Хенрику. Я и ещё несколько ребят кидаемся разнимать их. Патрик орёт мне в ухо, чтоб я не лез. Я игнорирую его вопли. Подбегает Раварта и оттаскивает Тода. Левия тащит рычащего Хенрика. Кровавая слюна брызжет из его рта.

Внутри восстановителей произошёл раскол. Так часто бывает в ситуациях с большой степенью неопределённости. В отчаянии люди пытаются спихнуть ответственность друг на друга, начинаются конфликты.

Приблизительно через полчаса мы вновь выдвигаемся вдоль вырубки, стараясь держаться ближе к чаще. Патрик и Дана ведут Сьюзан. Она пришла в себя, но всё ещё путается в мыслях. Тод и ещё двое парней несут мужчину. Он так и не пришёл в сознание. Сможет ли он принять себя настолько изуродованным, когда очнётся? Я поддерживаю Дженет. Мы достали её ботинок и теперь она обута. Примерно через два часа пути Олави подбегает к Тоду с донесением.

– ДНК там всего в десятке километров. За мостом.

– Мы уже так близко к повороту? – удивлённо спрашивает Тод.

– Ну пару километров. Слева уже магистраль скоро будет!

– Ясно. Спасибо! – благодарит Тод разведчика Олави с биноклем.

“ Главное здание Плазмиды – ДНК совсем близко, – вертится у меня в голове. – Куда корпораты направляются?” В голове начинает зарождаться идиотский план, почти такой же нелепый и безумный как предыдущий с похищением семян.

Через час ходьбы мы делаем привал. И разбиваем палатки.

Работают всего две печки, но этого хватает, чтобы приготовить еду на всех. На этот раз я уже не жду, что мне кто-то любезно принесёт еды. Я иду сам и бесцеремонно насыпаю целую миску плова с грибами. Когда я ем, то левым ухом замечаю редкие звуки гудящих моторов, проносящихся авто. Шоссе где-то совсем близко. Видимо там же где-то и мост.

Вдыхаю воздух, пропитанный ароматами влажной листвы. Мелкие песчинки-споры древесных грибов залетают в носовые ходы и вяжут корень языка. Хочется сплюнуть. Вместо этого я встаю и иду к рюкзаку с бутылями, полными воды. Когда один из таких рюкзаков носил Дилан, сейчас его функцию выполняет Абиг. Он сидит на деревянной подстилке, прислонившись спиной к рюкзаку, и отрешённо смотрит вверх, скользя глазами по пелене темнеющего неба.

Я хочу заговорить, но понимаю, что со мной сейчас говорить не хотят. В лице Абига читается обида. Я тот самый объект, на который она направлена. Интересно, Абиг сам додумался обидеться или ему Алекс подсказал? В психологии есть такая теория, что люди выказываютрзные эмоции совсем не потому, что они их испытывают на самом деле, а по причине того, что их так научили в детстве. Они усвоили это как игру и теперь лишь отрабатывают реакции по разученным правилам. Если это на самом деле так, то получается, что ни я, никто-либо другой из восстановителей ни чем не лучше заевшихся жителей центра Мингалоса. Мы выучились быть эмоциональными, а они, напротив, неэмоциональными. Каждая из двух стратегий оказывается успешной в зависимости от конкретных условий.

– Трэй, можно тебя? – это голос Патрика.

Абиг скребёт по небу. Ну и чёрт с ним! Друг называется. Ничем не лучше Алекса.

Я вынимаю одну из бутылок из рюкзака, разворачиваюсь и иду к Патрику, точнее к уже установленной палатке, рядом с которой он стоит, облокотившись на верхнее перекрытие, затаённое под плотным брезентом.

– Сьюзан чуть полегче стало, но пока ей всё ещё очень больно, – он начинает серьёзным тоном. – У меня к тебе предложение.

– Да?

– Хм. Я думаю, мы оба всё пониманием, – он почти переходит на шёпот, – мост уже близко, а там и ДНК…в общем, можешь часть ночи провести у нас…

– Часть? –переспрашиваю я, чтобы уточнить свою догадку.

– Трэй, со мной можешь не играть в эту игру. Я же знаю, – он наклоняется к моему уху, – ты хочешь свалить от нас. Так вот я предоставлю тебе шанс.

– Шанс, – ухмыляюсь я и чуть пячусь назад.

– Именно!

– Ну, шанс – так шанс, – говорю я небрежно, хотя мои лобные доли едва вытормаживают эмоциональные и моторные области мозга, желающие заехать Патрику в нос.

Он даёт мне шанс! “Ох уж спасибо, добрый ты человек”, – злорадствую я про себя, стараясь при этом выглядеть небрежным.

– Сьюзан сегодня будет ночевать с Кэтрин, а ты можешь у меня, если захочешь.

Я выдавливаю из себя короткое “Ок”.

– Сейчас чуть проветрюсь и приду, – заявляю я Патрику.

Несмотря на изнеможённость тяжёлым днём, спать не хочется. Я волоку ноги вдоль поляны, в надежде, что из тёмной листвы не выскочит медвемуравьед или кто-то подобный. Нужно обдумать завтрашнюю вылазку за мост. Мне во что бы то ни стало надо добраться до ДНК. Там ответы на многие вопросы. Сейчас я веду внутренний диалог не со здравым смыслом, а со своей интуицией. Она взяла вверх. Плана нет, но нет и времени его тщательно продумывать. Тёмно-серая сеть набрасывается сверх на щебечущие верхушки деревьев. Ночь охлаждается воздух. Я скрещиваю руки на груди и зябко ёжусь. Голова сама запрокидывается кверху. Глаза смотрят на лесные кроны, откуда доносится гул листвы. Есть что-то предательски грустное, тянущее за душу в этом гудении. Лесной гул у меня всегда ассоциировался с окончанием лета. Мы с дедом ходили в лес чаще всего уже в августе, когда грибы выскакивали под каждым пнём, а ягоды сами ссыпались с кустов. Август был последней надеждой на получение желанного глотка свободы перед чередой учебных дней с утомительными школьными распорядками. Вкручиваю носок в водянистый мох и думаю, что всё-таки настолько далеко и так надолго я никогда в лес с дедом не заходил. Насколько далеко я готов теперь зайти, чтобы узнать правду?

– Трэй, давай уже спать. Тебе нужно набраться хоть немного сил, – за спиной голос Патрика звучит страшно, то того, что его тембр всё ещё детский, но интонации совершенно взрослые, серьёзные, вымученные. Он следил за мной. Зачем? Может, волновался или просто пошёл проведать? За моей спиной уже не тот Патрик, которого я знал в школе и даже не тот Патрик, которого я встретил несколько дней назад. Позади меня выросший за день мужчина, осознавший бремя ответственности за тех, кто ему дорог.

Я думаю, сейчас так о Патрике, потому что боюсь признаться себе в том, что я точно также думаю и о самом себе.

– Да, давай, – я прекращаю вворачивать пропитанный влагой носок ботинка и развернувшись медленно плетусь за приятелем из детства.

Я забираюсь в спальник, но тут же выбираюсь из него. Я должен осмотреть больную ногу. Нужно понимание, что с ней. До сегодняшнего дня я всерьёз не думал о ранении. Не хотел забивать этим голову. Боль приглушалась сама из-за стрессов и страхов. Так уж устроена нервная система. Завтра мне понадобятся все ресурсы моего организма, чтобы добраться до ДНК.

Прошу у Патрика фонарь и пытаюсь стащить прилипшую штанину. В месте ранения она будто накрахмаленная от засохшей крови и сукровицы. Сжав зубы миллиметр, за миллиметром, тяну грубую будто бы намертво сросшуюся с кожей ткань брючины вниз. Комочки засохшей крови остаются на внутренней стороне ткани. Красное каноэ с глубоким тёмным дном пересекает ногу поперёк. Рана очень правильной формы, будто её выжигал искусный мастер. Края немного кровят, но в глубине образовалась корка, значит не всё так плохо. Гноя не вижу. Это тоже хороший знак.

Патрик сиди на спальном мешке рядом и смотрит как я разглядываю разорванную кожу и мясо.

– И как? Нога не отвалится завтра? – пытается он ёрничать.

– Нет. Поживёт ещё. А потом я тебе её пришью, чтобы быстрее бегал, – выдавливаю я неудачную шутку.

Патрик ухмыляется. Но в его ухмылке скорее грусть и горечь, чем уловленный сарказм.

– Трэй, возьми, – он вытаскивает из глубины своего спального мешка ружейную консоль и протягивает её мне, – она тебе нужнее.

Я смотрю на него с недоумением. Мой план абсолютно идиотичен. Вряд ли меня спасёт пистолет, пусть даже и такой продвинутый. В головном здании корпорации отряды вооружённых охранников. В лучшем случае сумею ранить одного-двух. Я колеблюсь несколько секунд, но решаюсь принять дар. Всяко, так будет спокойнее. Это мысль режет мозг пополам. На ДО и ПОСЛЕ. Раньше я никогда бы не подумал, что мне будет СПОКОЙНЕЕ с оружием. Сейчас всё переменилось.

– Спасибо, дружище, – я кладу оружие рядом с собой и тянусь обнять Патрика, но он отстраняется.

– Давай тут без всех этих нежностей, не любитель этого.

– Как скажешь, – я пожимаюсь плечами.

– А то ты ещё там сдохнешь, а я буду вспоминать нашу крепкую мужскую любовь… – он пытается едко пошутить, но видно, что его разум сдал позиции.

– Окей, – смешок сам собою вырывается из меня.

Мы забираемся в спальные мешки. Я смотрю на верхние перекрытия палатки, спрятанные плотным брезентом, и пытаюсь дать мозгу установку проснуться на рассвете. Внутри мозга спрятаны эндогенные часы, которые могут отсчитывать время и давать команды проснуться. В книжке по биологии времени я читал, что таких систем много, но они могут договариваться. Для этого их можно попробовать направить сознанием. Надеюсь, завтра я проснусь в нужное время и уйду до того, как проснуться остальные. Патрик начинает посапывать. Но я знаю, что это он только с виду засыпает, внутри он бдителен и тревожен. Отяжелевшая кожа век спадает на роговицу глаза. Темнота заполняет сознание. Я падаю в сон.

Глава 21

Вокруг ещё темно, но я знаю, что солнце уже выбрасывается свои первые лучи из-за горизонта. Густота леса скрывает первый свет. Осторожно выбираюсь из спальника. Патрик, похоже, всё-таки уснул. За ночь палатка пропиталась холодной сыростью. Руки поднимают малюсенькие волоски на коже и покрываются пупырышками. Натягиваю куртку и засовываю в карман брюк пистолет. Осторожно провожу магнитной застёжкой снизу-вверх, чтобы расклеить входные створки.

– Трэй, не сдохни там… – шепчет Патрик, едва размыкая глаза.

Я смотрю на его едва читаемое в полутьме лицо и понимаю, что теряю вновь обретённого приятеля детства также стремительно, как и приобрёл. Скорее всего, я вижу Патрика в последний раз. Становится грустно, но я тут же подавлю в себе все намёки на сантименты.

– Я желаю вам с Сьюзан добраться до базы живыми. И…, и спасибо за пушку.

– Шагай уже…Если встретишь президента Рида, передай ему, что он такой же дерьмовый, как и его еда и прострели его чокнутую голову.

– Я ему всё прострелю. И не только голову, – в жилах растекается желчь.

Патрик вылезает из мешка и застёгивает изнутри створки брезента.

Я разгибаюсь и оглядываясь по сторонам, начинаю медленно пробираться между палаток в сторону чащи. Стараюсь не смотреть в сторону палатки, где спит Раварта. Думать о ней сложно. Я должен забыть её, хотя бы на время. Уверен, с Тодом она будет в больше безопасности, чем со мной. Он сильный и умный. А я молодой, слабый и глупый. Только идиот без подготовки полезет в головное здание Корпорации.

На самом деле, я ухожу, ещё и потому, что я не могу идти дальше с восстановителями. Теперь, после смерти моей сестры пребывание с ним лишено всякого смысла. А на вопросы ответов мне толком никто не предоставляет. Иного пути как выяснить всё самому я не вижу. Потревоженная вчера нога ноет, но боль терпеть можно. Мои шаги по мокрому мху мягки настолько, насколько это по силам моей физиологии. Обхожу крайнюю палатку с Тодом и ещё двумя парнями в ней и внезапно слышу шорох чуть правее и позади меня.

Рука тянется за оружием. Разворачиваюсь и резко направляю консоль перед собой. Раздаётся “Тс-с-с”. В двух силуэтах, приближающихся ко мне, различаю Хенрика и его спутницу Левию.

– Ты как хочешь, а мы тоже сваливаем, – почти шипит Левия.

– Мы пока пойдём с тобой, если не возражаешь, – шепчет Хенрик.

Мои зубы самопроизвольно стискиваются от недовольства. Такая компания не входила в мои планы. С другой стороны, идти через чащу будет спокойнее.

Я киваю, старясь выглядеть небрежно, но раздражение сукрыть непросто.

– Только я сам по себе, вы сами по себе. До дороги идём вместе, а дальше я следую один.

– Не вопрос, – бросает Хенрик.

Мы вступаем в чащу, и тут же начинается дождь. Холодный и моросящий. Теперь я узнаю август. Кроны деревьев рассеивают част водного потока, но даже это не спасает наши головы от того, чтобы они сделались мокрыми уже через десять минут ходьбы. Вокруг постепенно светлеет, столбики деревьев расставлены всё реже друг от друга. Я интуитивно веду нашу группу на северо-запад. Там дорога. Сейчас она примолкла, но скоро транспортные машины оживят её. Мы вышагиваем на хоженую тропку. Она широкая. Сейчас она немного заросла, но заметно, что по ней раньше часто ходили.

– Ты ведь знаешь, куда мы идём? – спрашивает Хенрик, когда я останавливаюсь и разворачиваю ухо, чтобы попытаться расслышать гудение двигателя какой-нибудь машины.

– Да, к президенту Риду, – сухо отвечаю я. Не поворачиваясь к Хенрику лицом.

Боковым зрением вижу, как Левия бьёт Хенрика в бок, намекая тому на то, чтоб не задавал лишних вопросов.

– Хорошо, – насупившись буркает он себе под нос, отскакивая в сторону от Левии.

Хенрик хотел спросить совсем не то, но я разжёвывать с ним сопли не намерен. Раз уж потащились за мной, пусть идут молча и не задают лишних вопросов.

Тропа выводит нас почти к самой трассе, но мы не спешим выходить на открытую местность. Нужно сперва осмотреться. Я собираюсь вынырнуть из-за кустов и глянуть в сторону дороги, когда из зарослей справа на меня вышагивает чья-то фигура в плаще-дождевике.

Капюшон плаща спадает, и я вижу её. Она ждала нас, а возможно и только меня. Хенрик, следовавший за мной по пятам едва мне не ударяется в спину.

– Рав. Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я автоматически, хотя ответ очевиден.

– Думаешь, я бы тебя одного отпустила?

– Но как ты узнала?!

– Не трудно было догадаться… у тебя глаза загорелись как у оленя на пожаре, когда ты ДНК увидел…и да, вы так горланили с Патриком, что весь лагерь слышал.

– Не правда! Мы тихо говорили.

– Для кого как!

Я хочу её обнять, но внутреннее сопротивление мешает мне это сделать. Это гордость, она рушит семьи, ополчает людей, уничтожает счастье. Её никто никогда не видит, но всегда ощущают незримой преградой между тобой и кем-то другим. Она служит тем, источником энергии, что заставляет человека находить в себе силы становиться вредным, опасным и даже абсолютно глухим к окружающим и их мнению. Чем оправданна гордость эволюционно?

– Мы идём отдельно от Трэя, – сообщает Раварте Левия. – Собирались вместе только до трассы.

– А что так? Вам совсем неинтересно узнать, что там в главном здании корпорации? – голос Раварты звучит непривычно холодно и иронично.

– Ну нет, просто мы хотели пойти совей дорогой, – начинает оправдываться Левия.

– Да, зачем ты вообще ей что-то обясяешься! – взрывается Хенрик. – Не видишь, что она сама себе на уме! Считает себя такой же умной и крутой, как и её брат!

– Хенрик, заткнись! – я разворачиваюсь, и моё лицо наливается кровью.

– Трэй, только не начинай! Ты же нормальный парень, – произносит пренебрежительно Хенрик.

Кисти сжимаются в кулак. Ещё немного и я двину ему в челюсть.

– Довольно тут петушиных боёв! – раздаётся за спиной голос Раварты. – Нам всем ведь хочется узнать и про остров, и про эксперименты копроратов. Не так ли? – она подходит ближе и кладёт руку мне на плечо.

– Да, я хочу это знать, – твёрдо произносит Левия за моей спиной. Я вижу, как их взгляды с Равартой встречаются.

– Погодите! – выпаливаю я. – Вообще-то я собирался один!

– Я знаю, – спокойно говорит Раварта. – Мы лишь поглядим за тобой издалека. Разрешишь нам неудачникам понаблюдать за королём разведывательных вылазок?

– Подкол засчитан! – кривлю я улыбку.

– Трэй, можно тебя на секунду, – спрашивает Раварта и отводит меня на несколько метров от тропы.

– Ну? – спрашиваю я, скрестив руки на груди.

– Послушай, в одиночку ты явно не справишься. Я себе не прощу, если с тобой что-то случится.

– С каких это пор ты так сильно об мне волнуешься?

– С первой нашей встречи, – губы Раварты примыкают к моим, и я не в силах сопротивляться её горячему дыханию. Мы целуемся, и мне кажется, что я кусаю её губы, а она мои.

– Ну долго вы там ещё будете лобзаться?! – выкрикивает Хенрик. – Я не понял, мы идём драть задницу Риду или нет?!

– У меня в рюкзаке есть для тебя одежда, чтобы переодеться, – она берёт меня нежно за руки, и я вновь узнаю ту Раварту, которая могла мне когда-то собрать землю в горшок с цветком. Кстати, как он там сейчас?

Я переодеваюсь в свою рубашку и брюки. Рана почти не кровит, но всё же пару тёмно-красных пятнышек проступает на брючине.

Мы выходим к пустынной трассе. Лента дороги плоской змеёй растянулась между лесом и просторами жёлто-коричневой мокрой травы. Дождь почти закончился, и теперь трасса блестит отражениями от тусклого небесного освещения.

– Я наблюдала сегодня с утра за ДНК, – говорит Раварта, обращаясь ко всем, – здание почти не двигается. До него километров двадцать, не больше. Предлагаю срезать через поле до моста. Через лес идти долго, и он всё равно, скоро отступает вправо от трассы.

В километрах восьми виднеется серебристая сталь речного разреза с перекинутым над ним мостом. Мы соглашаемся с доводами Раварты и перебегаем трассу поперёк. Я бегу, стараясь не отставать от остальных, на краю дороги я поскальзываюсь и едва удерживаю равновесие. Всё-таки ранение даёт о себе знать.

Кое-где на поле встречаются кусты. Трасса делает крюк, поэтому мост чуть левее от нас. Мы стараемся перемещаться марш-бросками от одних зарослей к другим. Опасно находиться на открытой местности. Неизвестно кто может проехать по трассе. Когда я доковыливаю до очередного кустарника, с трассы доносится жужжание мотора. Здоровенный грузовик несётся в сторону моста. Дорога теперь справа, а мост прямо по курсу.

– Осталось не более двух километров, – сообщает Раварта, когда мы покидаем очередные заросли, в которых переводили дух.

Впереди больше нет кустов. Только желтизна поля. Придётся следовать без прикрытия. Ботинки спасают низ брючин от капель с травы, но чуть ниже коленей ткань вымокла и прилипла к коже ног. Рана зудит, из-за этого во время бега приходится слегка подпрыгивать на носок здоровой ноги.

– Трэй, тебе помочь?! – Хенрик хочет перекинуть мою руку через плечо и перенести часть веса моего тела на свою спину, но я отказываюсь от помощи. Он подбегает слишком близко, я цепляюсь ботинком больной ноги о его ботинок и падают вперёд. Раварта, бегущая чуть впереди, останавливается и развернувшись направляется ко мне, чтобы помочь отряхнуться. Крепкая рука Хенрика вздёргивает меня вверх. В этот же момент я вылавливаю ужас в глазах Раварты. Оборачиваюсь и вижу, как по трассе к нам мчатся три автомобиля экологической полиции, гружёных людьми и оружием.

– Блевотина! – выругивается Хенрик.

– Резче! Мы успеем! – ору я во всё горло.

Не чувствую боли, я несусь к нижним перекрытиям моста. Остальные бегут рядом. Я как будто слышу, как у Раварты после двух очередных коротких вдохов открывается второе дыхание. Раздаётся несколько выстрелов, я оборачиваюсь и успеваю заметить, прежде чем пуля проносится мимо моего уха с наложенным сверху пластырем, что машины свернули с трасы и часть людей в форме усела выскочить на мокрую пожухлую траву поля.

Впереди под острыми углами сведены друг к друг массивные металлические балки. Добежать бы до них и укрыться от массивного обстрела. Словно дзиньканье десятков колокольчиков раздаются звуки отскакивающих пуль от калёного металла.

– Левия, давай живее сюда!! – с криков вырывается вперёд Хенрик.

Его широкие плечи закрывают обзор, но ненадолго. Он быстро удаляется от меня, стремясь как можно скорее скрыться за одной из широких балок, в основании моста. Хенрик взвивает воздух, чтобы прыгнуть на бетон и ухватиться за металл, но внезапно словно застывает подброшенный немного вверх, а затем с глухим шлепком падает на землю.

– Нет! Хенрик!!! – раздаётся слева от меня ор Левии.

Левия кидается к телу возлюбленного. По его спине на тёмно-зелёной камуфляжной ткани расширяются две красных точки. Они сливаются в одно обширное пятно, когда Левия переворачивает Хенрика. У него вывихнута челюсть и из носа течёт кровь. Он ударился о бетон, когда падал.

– Левия, – он хрипит, пытаясь сплюнуть кровавый сгусток.

– Нет, только не засыпай, – она хватается обеими ладонями за лицо Хенрика и начинает трясти его. – Говори со мной! Держи глаза открытыми! Не засыпай! Держись!

– Левия, да не тряси ты его так! – воплю я, – У него может свёрнута шея от удара!

– Держись, – она целует его, игнорируя мои, кажущиеся мне самому нелепыми, замечания. – Никому ты не нужен убитым.

– Продержись до…, – хрипит Хенрик.

– Нет, не уходи. Слышишь, – она трясёт его ещё сильнее.

Я чувствую, как Раварта тянет меня за рубашку. Я с трудом отрываюсь от картины с умирающим Хенриком и поливающей слезами его холодеющее тело Левией.

– Трэй! – её голос звучит у меня прямо в ухе, я на секунду глохну.

Успеваю разглядеть как голова Хенрика поникла, а Левия обхватило его под спину и принялась биться ему в грудь.

Хенрик большой и сильный, точнее уже был большим и сильным. Я гораздо слабее. И он не выстоял. Что может противопоставить кучка энтузиастов-самоучек группировке хорошо вооружённых и тренированных людей. Ничего! На чьей стороне армия, у того и власть. Так всегда было и будет…или не всегда? Впервые мне становится совершенно не по себе. Всё тело колотит, пока мы лезем между металлических балок. В руках подставляющая всё тело слабость. Пули рикошетят вокруг. Назад пути нет. Ширина моста внизу около пятнадцати метров. Это не очень много, но с учётом сложности конструкции и обстрела сзади, на преодоления препятствия потребуется минут восемь или десять.

– Хватай их и грузи в машину! – раздаётся командный мужской голос за спиной. – Этими я сам займусь. Машину по верху!

“Мы в засаде! Мы в засаде!” – крутится у меня в голове. “ Нам никуда не деться! Нас окружили!”. Я смотрю вниз в буро-чёрную гладь болотистой воды. Зелёные стебли сорвавшихся с берега травинок стремительно проносятся под перекрытиями моста и уплывают вдаль.

– Надо прыгать в воду! –кричу я Раварте.

– Нет. Она слишком холодная, ноги быстро сведёт, и мы утоним, – она убирает ща ухо растрепавшиеся волосы, и мы продолжаем движение вперёд.

Мы доходим почти до конца нижней горизонтальной балки, когда видим, что на нас надвигается группа вооружённых солдат из службы безопасности Плазмиды.

– Рав, давай в воду! – я хватаю её за руку и хочу прыгнуть вниз.

– Я не умею плавать! – она кричит мне.

Вот чего боится эта бесстрашная девушка! Она не умеет плавать! Кто бы мог подумать. А почему мне было не сказать раньше об этом. Нужно ведь узнать всё в самый ответственный момент.

– Я тебя буду тащить на себе! Не бойся!

– Трэй! Я не… – она не успевает докричать, я резко дёргаю её за руку, и мы плюхаемся в воду.

Холод прошибает всё тело с головы до пят. Я выныриваю наружу. Она бултыхается и визжит. К нам уже ринулись люди в форме. Я тяну Раварту за собой, стараясь утащить на середину реки. Гребу изо всех сил, но Раварта словно становится тяжелее и массивнее. Через секунду я врубаюсь, что её тянут в обратную сторону. В панике принимаюсь делать гребки чаще, но в руке быстро появляется жжение и сковывающая слабость. Двое людей подплывают ко мне и ухватившись за рубашку, тянут к берегу. Я отпускаю Раварту, но сила двух руку, тянущих к берегу слишком велика. Изворачиваюсь и кусаю одного за запястье, когда тот чуть вскидывает руку в верх. Но тут же получаю по голове чем-то тяжёлым откуда-то сзади. Теперь мы точно окружены со всех сторон. Меня и обессилевшую Раварту вытаскивают наружу.

– Я капитан Вильсон! – говорит нам мужчина средних лет с щетиной на подбородке. – Моя задача доставить Вас в головное здание корпорации по особому приказу. Вы ведь Мистер Коулман, верно? – обращается он ко мне, с прохладой на лице.

Я молчу, но понимаю, что этим людям известно о моей персоне больше, чем этого бы мне хотелось.

На мои руки сзади нацепляют обручи. Я теперь должен ощущать себя преступником, но на это внутри меня нет ни единого намёка.

– Отлично, – трясущимися от холода губами произношу, – именно туда нам и надо. Доставь нас туда уже поскорее!

Равата до этого сидевшая на коленках, внезапно вскакивает и бьёт плечом стоящего справа от неё солдата. Две тонкие иглы с закрученными толстыми нитями врезаются в её шею и тело моей возлюбленной трясёт из стороны в сторону. Электрошокер! Через несколько секунд она вскрикивает, обмякает и падает без сознания.

– Хотите, чтобы я Вас доставил в головное здание?! – злорадно улыбается капитан Вильсон.

– Да, ублюдок, сделай уже это! – кричу я в бешенстве, пытаясь вырваться.

– С радостью, – приклад какого-то тяжеловесного ружья мчится в сторону моей переносицы. В глазах темнеет, звуки переговаривающихся солдат на фоне плеска речной воды растворяются в небытие.

Глава 22

Я едва продираю глаза, когда меня выталкивают из машины на какую-то платформу. В нос словно изнутри ужалила оса, и теперь он разбухший пульсирует. Раварта бросается ко мне и поддерживает, помогая устоять на ногах. В спину упирается металл оружия. Мы под контролем. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что мы поднимемся всё выше и выше над полем и лесом. Сверху стекло, металл и бетон. Нас втаскивают в нижний этаж ДНК.

– Быстро мы пришли в себя, – изумлённо восклицаю я.

– Ага. Я думала, что ты теперь долго не проснёшься.

– Заткнулись оба! – раздаётся голос человека, представившегося капитаном Вильсоном.

С нами на платформе поднимется помимо Вильсона ещё четыре человека. Все вооружены.

Платформа достигает боковой лестницы, спрятанной за панелями зеркального стекла. Нас толкают внутрь и, мы попадаем в длинный коридор с белыми стенами. Это третий раз, когда я в головном здании, но раньше никогда выше парадного холла я не поднимался. Сейчас мы на этаже пятом или шестом. По стене справа приближаемся к лифту. Нас небрежно заталкивают внутрь. Два дула упираются мне под рёбра сзади. Рав тяжело дышит, но на меня не смотрит. Её взгляд рассредоточен, от чего кажется даже спокойным. Но я знаю, что, если ба не сомкнутые наручниками руки, она бы тут всех перекрошила. И думаю, что я бы составил ей в этом компанию.

– Ведите себя тихо с инспектором. Вы и так доставили слишком много хлопот. В особенности вы, Мистер Коулман, – звучит откуда-то слева и чуть сзади голоса Вильсон.

– Всегда к вашим услугам помолчать, – огрызаюсь я.

– Вы ещё тупее, чем я предполагал.

– Самомнение ослепляет, капитан.

– То-то вы не видите, что творите, Мистер Коулман. С детства, наверное, ослепли.

Он задевает меня за живое. Я ведь на самом деле заносчив и самомнителен. Может, оно, самомнение и правда ослепило меня, приведя меня сюда.

– И что вы теперь нас убьёте? – спрашиваю я, чуть разворачивая голову влево.

– Это уже будет решать инспектор! – рычит капитан. – На выход!

Нас выталкивают в широкую рекреацию, где вместо стен –стеклянные панели. Раварта спотыкается, я едва успеваю подхватить её плечом, чтобы она не упала. В этот же момент получаю толчок дулом автомата в спину. Зубы сами сжимаются от злобы. Хочется вкатить в челюсть обидчику, но понимаю, что у меня всё равно не получится. Топот десяти ног разрывает ватную тишину рекреационного холла. Я старюсь держаться ближе к Раварте, хотя это получается непросто из-за тыканий в спину и в бок. Несмотря на то, что мы вымокли и дрожим от холодного озноба, наши с Равартой головы, переполненные любопытством, крутятся по сторонам, в попытках разглядеть что-нибудь значимое.

За стеклянными панелями какие-то помещения с потушенным светом. Сквозь отражения силуэтов нашей группы можно разглядеть исследовательское оборудование. Я стараюсь не упустить ни одной детали. Возможно, тут есть ответы на вопросы. Но пока только сплошное оборудование, часть из которого накрыта полотняными чехлами.

Слева на самом верху на одной из панелей табличка “Лаборатория деретикулирования”. На ум приходит одна из структур мозга, но никак не могу понять, что именно могут изучать в лаборатории. Слишком темно ща панелями. Продолжаю вертеть головой. Прямоугольники столов и зигзаги держателей ламп вырисовываются в огромную операционную справа от нас. Там мерцает синеватый дежурный маяковый свет. Он выглядит зловеще, почти мертвенно. В основном столы пустые, но на двух из них я замечаю лежащие тела.

– Ты тоже видишь это? – спрашиваю я ошарашенно у возлюбленной.

– Да. Это…, – её голос дрожит. – Это не люди…

Тела, лежащие на столе, напоминают людей лишь отдалённо. Основания их черепов вытянуты, а голова заостряется сверху. Ног не видно, они скрыты под покрывалами. Зато я усеваю разглядеть, что на их костлявых длинных руках пальцев точно меньше, чем у нормальных людей. Их три или четыре. Их кожа какого-то странного коричнево-красного оттенка. Впрочем, в синеватом свете многое кажется не таким, как на самом деле. Но в одном я уверен точно – это не люди.

– Может, это мутанты? – я рассуждаю вслух и тут же получаю острый удар под лопатку.

– Заткнулись! Мы почти прошли.

Мы доходим до того места, где стёкла превращаются в матово-зеркальные поверхности.

– Заталкивайте их! – командует двум сопровождающим нас солдатам Вильсон.

Одна из матовых панелей отъезжает в сторону, и мы оказываемся в небольшом помещении, в центре которого стоит квадратный стол с металлической столешницей. Сбоку вдоль стен размещены по три камеры с решётками. Это либо тюрьма, либо какой-то изолятор.

Нас заталкивают в две соседние камеры.

– Может, с нас хотя бы железки снимем? – огрызается Раварта солдатам.

Я же понимаю, что с этими людьми любые попытки попытаться договорится бессмысленны. Здесь либо делают то, что они хотят, либо умирают, либо всё равно делают то, что они хотят, а потом всё равно умирают. Здесь всё живое – лишь расходный материал. У Плазмиды и не бывает других правил. Что теперь с нами будет? Скорее всего нас допросят, выведают информацию о восстановителях, а потом убьют.

– Рав, как ты? – прислонившись ртом к краю решётки, там, где она спаяна со стеной, спрашиваю я.

– Пока живу. Как твоя нога? – её голос приглушён и звучит будто из глубины камеры. Наверное, она сидит на полу.

– Я уже успел забыть о ней. Меня скорее волнуют сейчас существа на операционных столах. Откуда они? Что они здесь вообще делают?

– Ты у меня спрашиваешь?! – раздражённо отвечает она.

– Да я всего лишь рассуждаю.

Раварта явно не в духе. Но при чём здесь я? Может, она напугана? Чего она ожидала, когда вызвалась идти со мной? Я допускал подобный сценарий.

Дверь открывается и двое солдат, уже других, вкатывают тёмно-коричневое кресло. Они закатывают его прямо к столу. За ними в помещение входит ещё один солдат, он кладёт небольшой чёрный ящичек прямо в центр стола.

– На переоденься в сухое! – почти орёт мне один из солдат, притащивших кресло, и быстрым ловким движением разблокирует замок на моей клетке, чтобы закинуть мне связку из светлых свободных брюк, рубахи и кроссовок.

– И как я, по-твоему, буду переодеваться в наручниках, осёл? – произношу я.

– Зубами вгрызайся! – принимается мерзко хохотать солдат. Его явно задели, обозвав ослом, но он старается не упасть в грязь перед сослуживцами.

– Если только выбью твои!

– Дуй сюда, остряк! К клетке! Сниму с тебя браслеты. Спиной ко мне и без выкрутасов!

“Выкрутасы”, – слово звучит, по меньшей мере, странно в этой обстановке. Я разворачиваюсь и подвожу руки к клетке. Ощущение небольшого тепла и магнитные браслеты разблокированы. Пока я переодеваюсь, точно такую же процедуру освобождения от наручников проходит Раварта в соседней камере. Нас оставляют на некоторое время одних. Переодевшись, я таращусь на странный чёрный ящик. Что там внутри. Инструменты для пыток?

Дверь открывается. Моя голова машинально поворачивается вправо, чтобы посмотреть на того, кто вошёл. “Что за чертовщина?!!” – проносится в моей голове.

В комнату входит тот же самый тип с ледяными глазами, которого мы с Равартой должны были убрать из этого мира навсегда ещё в больнице. Неужели он выжил? Как такое возможно? За ним входят двое солдат. Один из них открывает мою камеру, второе направляет дуло автомата в мою сторону. Меня подводят к креслу и командуют сесть в него. Ничего не остаётся сделать, как подчиниться. Как только я сажусь, руки моментально блокируют магнитные браслеты, выдвинувшиеся из подлокотников.

– Уверен, вы в изумлении, Мистер Коулман? Не так ли? Вы и ваша смелая подружка, наверное, даже подумали, что убитый вами человек воскрес из мёртвых?

– В корпорации творят чудеса. Создают модификантов, разрабатывают технологии по управлению техникой силой мысли. Полагаю, уже и людей научились воскрешать, – пытаюсь язвить я.

– К сожалению, не научились, лопоухий говнюк!

– Давайте без оскорблений, мистер как вас там…и кстати, тогда кто же вы?

–Я брат инспектора Карла Лейдега! – из его рта вырываются потоки слюны.

Несколько капель попадают мне на щеку, и мне кажется, что ещё немного и меня вывернет желудочным соком наизнанку. Я ведь толком сегодня даже ничего не ел. И не пил! Вот осёл безмозглый! Чем я вообще думал, когда собирался отсоединиться от восстановителей? Амбициями? Гордостью?

– Вы убили его, моего брата. На такую дерзость не осмеливался ещё никто! Никто, ты меня слышишь, щенок! – мне кажется, что ещё немного и у него вместо зубов отрастут клыки. которыми он вопьётся в мою шею.

– Мы не хотели. Он сам нарвался…

– Закрой пасть! Теперь я не только вынужден оплакивать его горе, но и работать за двоих.

– Ааа, так это у вас семейное дело значит – пакостить гражданам Аридафии и собирать на них компромат? – я стараюсь звучать небрежно, но сам чувствую, как голос дрогнул.

– Ваше сучье поколение ничего не знает о настоящих ПАКОСТЯХ, Коулман! И.. – он переходит на шипение, и я позабочусь, чтобы ты мучился долго. Очень долго.

Он обходит стол с другой стороны, подтаскивает к себе ящик и извлекает оттуда хорошо знакомый мне многоканальный нейрошлем. Сегодня я буду главным подопытным. Электроды уже смочены проводниковым гелем, осталось из лишь зафиксировать на голове.

Электроды больно царапают кожу, когда брат убитого нами инспектора, сжимает обруч гарнитуры вокруг моей головы.

– Не советую так сильно. Сигнал может искажаться – кажется, я уже вошёл в раж. Больше ничего в нашей ситуации не остаётся. Замечаю, как Раварта прильнула к решётке и не сводит глаз с происходящего. Я сижу лицом к двери, поэтому прекрасно обозреваю четыре передних клетки.

– Ах, да, вы же у нас большой спец в этой области. Сейчас мы и узнаем, что у вас в голове.

– Значит, я всё-таки не ошибся. Вам нужны были наработки с электродами из наночастиц, чтобы читать мысли.

– Не совсем, они нужны корпорации для другого дела. Но в твоём случае мы именно для этого их и используем.

– Так зачем вам всё-таки старые электроды? – не сдаюсь я.

– Не твоего ума дела!

– Какая вам разница. Всё равно ведь убьёте. Расскажите уж.

– Начинаем, словно не заметив мои последних слов, – инспектор достаёт со дна ящичка прибор с экраном и несколькими кнопками.

В голове появляются вспышки. Мозг словно прошибают сотни молний одновременно. Электричество внутри меня, во всей голове. Разряды скребут по костям черепа. Я стискиваю зубы и стону. Хочется содрать с себя кожу, но руки зафиксированы.

Слышу, как Раварта кричит: “Остановитесь! Он всё равно ничего не знает”. Комната становится мутной. Теперь в моей голове только разряды. Ещё немного и, кажется, тело сейчас затрясёт в эпилептическом припадке. Так продолжается ещё несколько минут. Затем всё стихает. Я почти потерял сознание.

– Как ты это сделал, гадёныш?! Отвечай!

– О чём ты?

– Прибор не может собрать активность твоих клеток в картинку! Чем ты их глушишь? – заливает меня зловонной слюной инспектор.

– Понятия не имею о чём ты, конченый урод!

– Что ты жрал, сука?!!! – продолжает орать инспектор. – Ты что-то принимал?

– Водицы из речки хлебнул, – отвечаю я и, прочистив горло, сплёвываю на пол.

– Хорошо! Попробуем по-другому!

Его здоровый кулак врезается мне чуть ниже солнечного сплетения. Затем ещё и ещё.

– Несложно бить пристёгнутого, ублюдок! Слабо меня отстегнуть? – с трудом заглатывая воздух, выдавливаю из себя я.

– У нас и нет ничего сложного! Здесь всё просто! С вами – тварями иначе нельзя! – ещё один удар приходится мне в челюсть. – Мистер Коулман, вы обвиняетесь в хищении национального достояния, нанесении вреда здоровью сотруднику полиции, убийстве сотрудника внутренней розыскной инспекции корпорации Плазмида. Вас должны были уже расстрелять! – ещё один удар приходится мне в ухо. То самое, которое до сих пор заклеено небольшой повязкой. Боль растекается по шее. Ярость вскипает во всём моём теле.

– А давай ещё вот так! – инспектор в не меньшей ярости бросается к камере и вытаскивает оттуда за волосы Раварту.

Вообще-то, это его ошибка. Он успевает нанести ей несколько ударов, прежде чем он высвобождается и врезает свой кулак ему в кадык. Лейдег начинается задыхаться, Раварта не мешкает и наносит ещё два удара с ноги в живот. Инспектор падает на пол.

Она бросается высвободить меня, но браслеты слишком мощны.

– Рав сзади! –кричу я, когда в помещение врываются четверо солдат, один из которых наносит ей удар по голове прикладом. Её и меня начинают неистово избивать. Чтобы отвлечься от боли я представляю как в мозг приходит информация об опасности и боли. В кровь выбрасывается коктейль из кортизола и адреналина и норадреналина. Сердце начинает колотиться быстрее, дыхание учащается, стенки сосудов кожи смыкаются, сужая просвет для кровотока. Темнота обволакивает глаза. Я проваливаюсь в мыльный пузырь своего сна.

С трудом разлепляю веки, упираясь взглядом в серый бетон потолка с влитыми в него металлическими прутьями решётки. Прокашливаюсь и сплёвываю сгустки крови с соплями. Поворачиваю голову. Рёбра отзываются острой болью. У стены в моей же камере прислонившись головой к холодному бетону, спит Раварта. Её лицо разбито, подбородок расцвечен сиренево-синими пятнами. На нижней губе засохла горошина крови. Но даже в таком виде она привлекательна, возможно, даже ещё больше. Дикая, природная, непреступная. Женщина природа. Густые волосы растрепались и будто примагнитились к стене. Не сразу задаюсь вопросом –почему мы в одной камере? Не было мест в других или кто-то торопился, заталкивая нас внутрь?

Пытаюсь перевернуться на бок, но в теле словно прокатывается волна боли от шеи до самого низа живота. Я не выдерживаюсь и сквозь стиснутые зубы вырывается приглушённый стон. Раварта вздрагивает, и её глаза сначала ненамного, а затем полностью распахиваются.

– Трэй! – она бросается ко мне и аккуратно обнимая, целует в шею. Я чувствую, как шершавая спёкшаяся кровь в горошине на её губе царапает мою кожу. Она делает несколько неосторожных движений ртом, и горошина сваливается, открывая рану. По моей шее стекает струйка тёплой крови.

– Ты уже придумала план, как свалить отсюда? – спрашиваю я с улыбкой, когда она отрывается от моей шеи и пытается заглянуть мне в глаза.

– Я думала, ты об этом позаботился, когда направлялся сюда, – её бровь взлетает вверх, а губы складываются в подобие ехидной улыбки.

– Почему мы в одной камере?

– Не знаю. Они просто затолкали меня сюда, а потом и тебя швырнули. Я сперва испугалась, что ты умер, но потом нащупала пульс и успокоилась, – она держится за мою прохладную руку, отдавая своё тепло.

– Как мне показалось, ты неплохо уделала инспектора, – произношу я и пытаюсь привстать.

– Думаю, он теперь надолго нас запомнит. Жаль, что не прикончила сразу.

Она помогает мне привстать и доползти, до стены, чтобы сесть, облокотившись на бетон. В это время наши взгляды встречаются. “На что ты ещё способна Раварта?” – возникает в моей голове. Я смотрю на сгусток собранности в её лице и ещё раз осознаю, что я совсем не знаю свою возлюбленную. Но сегодня мне плевать. Сейчас для меня нет ничего желаннее, чем видеть и чувствовать биение каждой клетки её организма рядом с собой.

Мне хочется с ней заговорить, но сил нет. Поэтому я хочу хотя бы слушать её. Она, словно чувствуя это, заговаривает сама.

– Знаешь, когда я увидела тебя, то вспомнила свою первую любовь, там в нашем далёком северном городе. Там был парень в спорт клубе. Он был чуть старше меня, но дрался не хуже Тода. Иногда даже накатывал брату. Однажды зимой я выходила из спортклуба, поскользнулась на ступеньках и упала бы точно себе что-нибудь сломав, если бы он не поймал меня сзади. Мы стали немного общаться после этого. И…

Она мешкает. Я догадываюсь о чём она хочет сказать, но сил уточнять что-то у меня нет.

– И в общем, как мне тогда показалось, – она опускает голову, улыбается, – в общем, я влюбилась в него. Я хотела чаще с ним видеться. Тайком узнавала дни, когда он должен был появиться в спортклубе. Искала встречи. А потом я узнала, что он торговал оружием для мятежников…Вернее он помогал его перебросить в северные регионы. Я предложила ему свою помощь, так как хотела сблизиться. Он долго мешкал, но потом сказал, что если очень понадоблюсь, то позовёт. Однажды ночью он ждал крупную партию из Тироса. Накануне вечером он предложил мне покараулить ворота заброшенного склада, где они выгружали оружие. Партия была слишком крупной, все ребята были заняты отгрузкой, а я стояла и мёрзла снаружи у ограды. Несколько машин с копами подъехали тихо и незаметно, я едва успела добежать до ворот и закричать. Меня тут же схватили. Завязалась перестрелка. Всего ребят было человек семь или восемь. Но копы превосходили численностью втрое, а может и вчетверо. Все отгружавшие товар погибли. Я видела, как он корчился на сухом снегу. В него попали несколько раз, когда он пытался достать винтовку из ящика. Кровь залила снег тёмным пятном. Меня тогда не тронули, потому что я быланесовершеннолетней, списали на глупость и увлечённость любовью, а могли ведь и посадить тюрьму или казнить. Потом я думала, что лучше бы казнили, потому что, когда его не стало, мир вокруг меня словно выцвел. Я ходила по улицам, пытаясь найти для себя краски, чтобы вновь раскрасить его, но везде натыкалась лишь на пустоту. Так продолжалось очень долго. С тех пор я боялась влюбляться.

– Потому что боялась потерять? – сиплю я.

– Не знаю…наверное, – она пожимает плечами. Прядь волос спадает ей на лоб. Она не смотрит мне в глаза.

Мне не очень приятно слушать про другого парня Раварты, но она рассказывает так немного о себе, что даже эти крупицы из её воспоминаний ценны для меня. Неужели я настолько ревнив? Собственник ли я? Тусклый свет, разбивающийся о металлически решётки едва высвечивает её скулы. На её висках и носу светлые блики.

– И вот я встретила парня, – она продолжает, немного помолчав. – Я думала, что просто служащий Корпорации, но он оказался почти таким же мятежником. Только вместо оружия он занимался подпольным выращиванием растений. Сперва я думала, что всё может обойтись и ничего такого не случиться. Но я представить себе не могла, что этот парень окажется таким упертым бараном, который в порыве эмоций решиться в одиночку идти в самое логово зла. Видимо это моя судьба встречать на своё пути именно таких людей.

– Вы сами меня спровоцировали! – оживившись, выдавливаю из себя возмущение.

– Чем это?! – возражает Раварта.

– Своим отношением ко мне! Бесконечными секретами и недоговорками! Мы всё равно играли не на равных. Вряд ли после всего случившегося я вообще вам нужен.

– Ты нужен мне!

– Зачем это ещё?

– Потому что я люблю тебя, Трэй. – она примыкает к моим губам. Солёная кровь с ее губы попадает мне в рот. Железный привкус эритроцитов смешивается с моей слюной. Чувствую себя каким-то вампиром. Какая чушь бывает лезет в голову, когда целуешься с девушкой, в которой готов раствориться.

Наши губы отлипают друг от друга. В уголках моего рта ощущается влага её крови. Я рассматриваю лицо дикарки из леса, сидящей прямо передо мной. Её глаза действительно полны любви и преданности ко мне. Она это словесно озвучила.

А что испытываю я к ней? И тут же я ловлю себя на мысли, что боюсь ей признаться в чувствах как первоклассник, страшащийся, что его посчитают слабым. Чего я боюсь на самом деле? Быть уязвлённым или потерять её? Впрочем, нам уже нечего терять. Вполне вероятно, нас скоро обоих пришлепнут. Получат нужные сведения и прихлопнут как мух.

– Я полюбил тебя в первый же день как увидел, – я кидаюсь к ней и впиваюсь в её губы настолько сильно, насколько могу. Я вампир, желающий выпить всю её кровь до последней капли.

– Мне ещё никогда не было так страшно, Трэй, – произносит она, когда мы прекращаем целоваться и обхватываем друг друга в замок.

– Я даю тебе слово, что мы выживем. Любой ценой! – с этими словами я прижимаю её к себе ещё крепче. – Я люблю тебя, Раварта.

Она еле слышно всхлипывает. Наверное, вот такая она настоящая Раварта. Она даже способна плакать как и другие девушки. Но в отличие от многих других она делает это только в самые по-настоящему страшные моменты.

Мы сидим прижавшись друг к другу. Я ощущаю пульсацию ее вен. Кажется, нет такой силы на свете, способной нас разлучить, но тут створка двери отодвигается в помещение входят три солдата.

– Коулман! Подъём! С тобой хотят поговорить! – кричит один из них.

– Помни, что я тебе сказал, – говорю я ей, когда мне вздёргивают вверх за плечо. Грудную клетку насквозь простреливает от боли, когда солдат выворачивает руки и застёгивает за спиной браслеты-наручники. На Раварту направлен ствол. Краем глаза замечаю её гневный взгляд. Если бы у неё было сейчас оружие, все солдаты были бы уже мертвы. Она примыкает к решётке, когда меня выталкивают из помещения. Я должен выжить и вернуться за ней.

Меня ведут по тому же самому коридору в сторону лифта. Я верчу головой, пытаясь выловить детали, но голова слишком плохо соображает. Начало сказываться обезвоживание. Я толком не пил ничего со вчерашнего дня. Голода я не чувствую, только сухую жажду. Растрескавшийся язык прилип к нёбу. Лифт уносит нас высоко вверх. 18й, 35й, 76й, 134й, 238й…Мы приезжаем на 276й этаж.

Коридор здесь совсем короткий, но не белый, как предыдущий, а весь отделанный панелями под дерево. Вдоль стен бюсты известных учёных. Я узнаю нескольких генетиков и одного физиолога. Остальные мне неизвестны. Возможно, я и слышал их фамилии, но изображений никогда не видел. Нам вообще мало показывали фотографий и архивных видеоматериалов прошлого. Мы учились по сухим схемам и кротким анимациям. Зачем людям лишняя информация. Особенно о прошлом.

Мы доходим до полукруглых створок массивных дверей. Они раздвигаются не сразу. Меня вталкивают внутрь двое солдат, третий сопровождающий остаётся снаружи. Помещение очень просторное, потолки вдвое выше, чем в моей квартире. Окна сложены из стеклянных панелей неправильной формы, сочленённых друг с другом под разными углами. Справа от входа в помещение стоит человек крепкого телосложения. Человек облачён в строгую тёмную, почти чёрную форму. Его короткостриженые волосы с лёгкой проседью, но как будто выглядит старше, чем ему есть на самом деле. Он разглядывает меня строгим взглядом с интересом. Меня ведут дальше, почти в центр помещения.

Мой взгляд упирает в гобелен с изображением какого-то античного персонажа, рассыпающего виноград по земле. Это то ли бог плодородия, то ли виноделия, а может и того и другого, точно не помню. В помещении есть длинный стол, на одном из краёв которого расставлены какие-то мелкие механизмы. В помещении есть камин, стилизованный под старинную кладку, в целом, интерьер чем-то похож на гостиную Инваритте. Только всё чуть строже и одновременно масштабнее.

Стена рядом с гобеленом словно растворяется, и в помещение спокойным шагом входит человек. Он медленно приближается, и я узнаю в нём знакомые черты лица. Это лицо я уже никогда не с чьим не спутаю. Передо мной президент Рид. Серебристые нанонити, вкраплённые в его синий атласный костюм отражают свет внутрь ткани, заставляя его переливаться перламутром. От чего-то мне не по себе смотреть президенту в лицо, поэтому разглядываю его костюм в упор, отмечая, что нити не просто вплетены в ткань костюма, они скорее сплетаются в тонюсенькие цепочки ДНК. Да, в Плазимде все явно повёрнуты на науке и исследованиях.

Наконец, через несколько секунд наши взгляды встречаются. Я этого не вижу, но отчётливо ощущая, как мускулы на моём лице делаются каменными, заставляя зубы скрежетать друг о друга. Что же ты скажешь, ублюдок? Зачем я тебе? Или ты захотел, чтобы я убил тебя голыми руками. Я пытаюсь выкрутить из наручников кисти, сжатые в кулаки, хотя понимаю, что это напрасно.

Я разглядываю его удивительно подтянутую кожу для его возраста. О годах могут свидетельствовать лишь пропорции лица и немного складок на шее. Он смотрит своими серо-зелёными глазами словно испытывая меня. Это психологическая игра: кто даст слабину первым. Кто сорвётся и произнесёт первое слово, тот и проиграл.

– Какого чёрта ты на меня смотришь?! – неожиданно для самого себя выпаливаю я. Игра проиграна, я не выдержал. Мне хочется прикрыть рот руками, но они закованы в браслеты.

– Я ожидал такой реакции.

– Да мне плевать что ты там ожидал!

–Вы ведь первый раз в этом здании, когда оно курсирует? – он делает вид, что не замечает моей реплики.

Я молчу. Рассматриваю его идеально уложенные волосы. Наверное, к каждому волоску приставлено по микророботу, который разворачивается его в строго заданном направлении. Что это – дань дисциплине или неистовое желание контролировать и управлять всем, даже своими собственными волосами?

– Когда континенты начали свой дрейф, инженеры, перестраивавшие Мингалос испугались, что город может попасть на экватор или оказаться близко к одному из полюсов. Тогда возникла идея подвесить все здания за космические тяги. Но… – он на секунду разворачивается лицом к окну, а потом назад ко мне, – проект парящего мегаполиса оказался слишком дорогостоящим, поэтому решили сперва спроектировать одно здание.

– Очень интересная история. Я очень рад за вас.

– А за всех НАС вы не рады? Мы же все являемся жителями Мингалоса.

– Я был бы рад, если бы МЫ думали об экологической безопасности и чистоте продукции, о том, как прокормить людей и обеспечить им достойную жизнь! – закипаю я.

– Сколько патетики в одном изречении.

– Сколько жадности и себялюбия в одной истории, – не могу сдержаться, чтобы не ёрничать.

– А что вас, собственно, не устраивает? Вы сыты, обуты, у Вас приличная работа. Мне пришлось даже изучить ваше досье, любезно предоставленное мне начальником службы безопасности Плазмиды. Познакомьтесь с мистером Каверфолом, он за вашей спиной.

– Очень приятно, что вы позаботились о сборе информации для моего досье, – ёрничаю я. – Я хотеть теперь увидел того, кто собирает информацию на людей, чтобы их потом посадить в тюрьму или убить.

Человек у входа молча смотрит перед собой. Ни один мускул не дрогнул на его широком лице.

– За что Вы боритесь, мистер Коулман? – обращается ко мне президент Рид, заставляя вновь повернуться к нему лицом.

Мне хочется вырваться и свернуть ему шею, но вместо этого я подбираю слова. Я должен ответить.

– Я борюсь за чистую, качественную пищу. Я борюсь за право выбора! За то, чтобы люди могли сами выбирать есть им дикие яблоки или ваше сраное ГМО! – секунду я молчу, мои глаза бешено прыгают из одного угла в другой, наконец, наши взгляды с президентом встречаются, и я ору во весь голос. – Чтоб оно у вас у всех из жопы полезло!

Рид, явно не ожидавший столь бурного выплеска моих эмоций, чуть отстраняется назад с удивлением на лице, но через мгновение берёт себя в руки и возвращает своему лицу спокойный вид.

– Мистер Коулман, вы же ведь учёный, – Рид растягивается в улыбке, похожей на таковую у сочувствующего учителя по отношению к первокласснику.

– Да. И поэтому я вижу причинно-следственные связи.

Он разворачивается в пол-оборота.

– Хм..Надо будет пересмотреть программу подготовки специалистов в колледже, – говорит Рид, покачивая головой и глядя в прозрачные окна –панели до пола. Сарказм в его голосе, более, чем отчётлив.

– Вряд ли это вам поможет….

– Знаете сколько людей спасала от голода сперва селекция, а потом и генная инженерия? Сотни миллионов! Сейчас даже столько не живёт на всей планете!

– Может, померли от ГМО, – ёрничаю я, сверкнув глазами.

– Очень глупая шутка, – Рид вновь качает головой с видом школьного учителя.

– Глупая шутка – не рассказывать правду людям об истории планеты!

– ГМО нарастили сотни тысяч тонн биомассы! Лекарства, ферменты, биодобавки. Мы заставили кур нести в пять раз больше яиц, чем они могли до модификации! Неужели Вам этого мало? Но, думаю, мои доводы напрасны…Вы же улавливаете только то, что хотите слышать. Это черта всех бунтарей…Или почти всех.

– Вы убили мою сестру! – выпаливаю, и дёргаюсь вперёд, но цепкий металл браслетов врезается в кожу рук. Меня дёргают за локоть, я хочу что-то выкрикнуть ещё, но Рид меня опережает.

– Я её не убивал, – его голос звучит ровно и спокойно. Он звучит так, словно ему можно верить.

– Вы отдали приказ!

– Я не отдавал. Это было самоуправство на местах.

– То есть, вы не причастны к смерти моей сестры? – спрашиваю я уже более спокойным голосом. Надо выяснить, что он думает по этому поводу.

– Нет. Это ошибка в работе системы.

– Это ВЫ создали такую систему, поставив на места таких же алчных людей, как и вы сам!

– Трэй, в любой системе всегда есть свои издержки.

– Вы монополист. Вы специально создали систему, чтобы больше никто не мог иметь доступ к пище.

– Это так, но лишь наполовину. Мы создали систему искусственного распределения пищевых ресурсов. Справедливую и отлаженную. У нас на учёте каждый рот Аридафии. Такого в истории никогда ещё не было. Мы перестали воровать у леса, лугов и океана. Мы стали независимыми от природы.

– Вы не можете знать о последствиях. Никто не знает как ГМО растения могут вытеснить настоящие.

– О, об этом ты можешь не беспокоиться. Мы контролируем это процесс.

– Это невозможно!

– Было невозможно. А сейчас это вполне нам подвластно. Думаю, ты со своими друзьями успел убедиться в этом, скрываясь в лесу.

– То есть… – мои глаза расширяются от ужаса, – это вы рассадили хищные …

– Да. И они занимают строго отведённую им территорию. Они охраняют один из секретных бункеров. Вряд ли туда кто-то сунется теперь с земли.

– Зло всегда изощрено на расправу.

– Жаль, что ты считаешь нас злом, Трэй…

– Когда-нибудь Ваша искусственная система рухнет, и природа отвесит вам всем увесистый шлепок!

Я вижу, как глаза Рида наливаются кровью, он хватается за мой подбородок. Его пальцы железной хваткой сжимают мою челюсть.

– Не смей произносить такое здесь, – цедит он сквозь сведённые от злости зубы. Мне становится не по себе. Он перебирает пальцами, так, внутренняя поверхность моих щёк трётся об зубы. От боли на глазах проступают слёзы.

– Ты думаешь, сопляк, – продолжает Рид, – что можно так запросто проскочить в Институт и выкрасть оттуда важные артефакты природы? Ты, наверное, спросишь – почему мы тебя не остановили раньше? – он какое-то время молчит, смотря мне в глаза, словно выискивая ответ на свой же вопрос внутри меня. – Мы хотели посмотреть, как далеко в своей бестактной наглости зайдёт человек, осмелившийся на несколько преступлений сразу. Признаюсь, такого ещё в истории новой Аридафии не случалось. К тому же, нам нужно было обнаружить гнездо. И мы его нашли. Всех вас нашли! Всех до единого!

Он расслабляет пальцы и отпускает мою челюсть. В этот же момент я ощущаю, что сзади меня никто не держит. Солдаты сперва ослабили хватку, а затем и вовсе отпустили, наверное, чтобы не мешать Риду держать меня. Я резко подаюсь вперёд и бью лбом в переносицу Рида. Слюны скопилось так, много, что хочется её сплюнуть. Я втягиваю воздух в лёгкие и смачно выплёвываю содержимое рта прямо в лицо президенту Риду. Удар в спину и рывок назад. Меня оттаскивают подальше.

– Ты сдохнешь, прежде чем всех найдёшь. Если не я тебя убью, то другие. Я тебе это обещаю, – яростно выпаливаю я, разгадывая как моя слюна стекает с кончика носа президента, когда он трёт переносицу.

– Увести его! – кричит Рид.

– Я не собираюсь жить по твоим правилам! И никто из нас не будет! – ору я, когда меня тащат к выходу из просторного кабинета президента.

Я ощущаю на себе сбоку взгляд начальника службы безопасности. Разворачиваю голову и плюю в его сторону, но промахиваюсь. Ни одна из его мышц не дрогнула.

– Зачистить по прибытию в город, – последнее, что я слышу из уст президента, когда дверь закрывается. Вероятно, это обращение к начальнику службы безопасности. Кого он хочет зачистить? Убить меня с Равартой? Или…Или он нашёл остальных восстановителей и хочет зачистить их всех ДО ЕДИНОГО?

Я не замечаю, как меня несколько раз ударяют по рёбрам и вталкивают в лифт. За последние недели я привык к боли. Это, пожалуй, то, к чему я и правда смог привыкнуть, будучи с восстановителями. Тренировки Тода оказались отнюдь не напрасными.

Меня сильно бьют по затылку, когда мы приближаемся к тому же самому помещению с камеру, откуда меня забрали. Я обмякаю, но теряю сознание до конца. Моё тело валится за решётку соседней камеры. Мы теперь опять с Равартой в разных клетках.

– Трэй, Трэй, как ты?! Что они с тобой делали? – она кричит сквозь слёзы из соседней камеры, когда солдаты покидают помещение. Раварта плачет. Впервые она такая слабая и неприкрытая. Улыбка сама собой возникает на моём лице. Ощущаю себя сумасшедшим. Может я и вправду от всего случившегося свихнулся?

– Ответь мне! – она орёт во всё горло. Железо решётки бьётся о металл перекрытий.

– Рав, всё хорошо, – я лежу на холодном полу и смотрю на какое-то масляное пятно неподалёку от меня. – Я говорил с президентом. Я люблю тебя. Скоро будет зачистка…

– Какая зачистка? Погоди, ты говорил с подонком Ридом?

– Да, – произношу я и переворачиваюсь на лопатки. Дышать становится чуть легче, но в затылке поднывает.

– И что он тебе сказал? – чуть более спокойным голосом отвечает Раварта.

– Да так, хвастун…

– Расскажи мне всё…ээ, если можешь…Я просто так перепугалась за тебя.

– Я понимаю… Я тут, рядом.

Подползаю к решётке и просовываю два пальца к самому краю, касаясь стенки, разделяющей нас. Через несколько секунд кончики наших пальцев встречаются посередине стены холодного бетона. Тепло её пальцев согревает не только мою руку, но и душу.

Собравшись с силами, всё ещё полулёжа на полу, я пересказываю ей всю историю. Она молчит, издавая лишь редкие всхлипы. Раварта плачет, значит, мы пока живы, и это уже неплохо.

– Странно да, что в головном здании и лаборатории и тюрьма? – рассуждаю я.

– Меня ничего у этих сволочей не удивляет. Тут ядро зла. Отсюда всё и идёт. Тюрьма – лишь меньшее из зол, – говорит он, чуть всхлипывая, но в её голосе чувствуется неподдельная злоба.

– Наверное…

– Как думаешь, нас убьют или будут ещё пытаться что-то выпытывать? – спрашивает она, немного успокоившись.

– Я думаю, что если бы хотели убить, то убили уже давно. Может, мы им будем нужны, чтобы выманить остальных. Наверняка Тод не захочет тебя бросать на произвол судьбы. Он вообще в курсе того, что ты пошла со мной?! – внезапно осенённый собственной мыслью, выпаливаю я.

– Нет…Я ему не говорила, но, подозреваю, он догадывался о моих намерениях. В любом случае…– она осекается.

– Что “в любом случаем”?

– В любом, случае у него есть инструкции и план. Он поведёт всех дальше к базе. Он должен выбрать интересы большинства.

– А если не выберет?

– Да куда он денется! Ты плохо знаешь Тода.

– Это верно. Да и тебя я мало знаю, – говорю я с обидой.

– Извини. Я не так много успела тебе рассказать. Всё случилось быстрее, чем я ожидала.

– А ты чего-то ожидала? – осторожно спрашиваю я. – Готовилась к чему-то?

– Ну, мы знали, что может начаться внутренняя война, но никто не понимал, когда именно. Видимо, вот она начинается…

– И всё? Ты только это знала?

– Ну…– она тяжело вздыхает. – В основном – да.

– Ты лжёшь, Раварта! – ору я. – Почему ты не хочешь мне всё рассказать?! Я же твой парень в конце концов! Или мы просто играем в поцелуйчики? – я отсоединяю свои пальцы от её.

– Трэй, я боюсь за тебя. Ещё кое-что, но пока сказать не могу.

– Ясно, – комок обиды подпирает горло, хочется прокашляться, но не получается.

Бок и шея немного затекли, я привстаю, доползаю до стенки. Какое-то время лежу, облокотившись на бетон. Усаживаюсь, упираясь острыми остистыми отростками позвоночника в стену. Больная нога напоминает о себе поднывающей болью. Ворох мыслей шуршит в голове. Прогоняю мысль об обиде на Раварту, может она, и правда не говорит мне о чём-то, что я пока ещё не должен знать. Главное, чтобы потом не стало поздно. Холод бетона проникает в тело через позвоночник, но мои мысли вышли из тела, они далеко, там в больном мире моего прошлого. Пытаюсь вырваться из потока мыслей, глядя на пол, усыпанный пупырышками и вмятинками. Лунки пупырышек перемешиваются с исказившимся от гнева и обиды лицом Кристини.

Там на вокзале. В день, когда мы расстались. Возможно, это была та точка, где всё ещё можно было остановить… “ А можно ли было?” – через секунду спрашиваю я себя. Наверное, в жизни каждого есть такие особенные моменты, реперные точки. Знаковые переломные ситуации. Нам кажется, что они исказили линию событий, всё развернули, сломали, иными словами, сделали всё другим, заставив жизнь кардинально измениться. Жаль, что моя узловая точка оказалась завязанной на расставание с Кристини.

Зачем я сейчас вообще об этом думаю? На потолке маячат чёрные токи вмятин, и молнии трещин в бетоне. Точки разъезжаются в разные стороны, а молнии плывут. Перед глазами возникает темнота, слабость клонит в сон. Засыпая, я успеваю поймать себя на мысли, что мне не приснится кошмар, потому что вряд ли можно придумать что-то кошмарнее происходящего наяву.

Глава 23

Разлапистая еловая ветвь бьёт меня по носу. Вокруг аромат хвои. Щебетание птиц обволакивает ушные раковины. Лес. Я никогда ещё ему так не радовался, и одновременно также сильно не боялся. Я разворачиваю голову, и тут же в шею впиваются иголки с еловой ветки. Пытаюсь их убрать, но не получается. Боль растекается от шеи до плеча. Неужели укол еловой иголкой бывает таким болезненным? Руки и ноги словно парализует. Нет, это не наяву, я во сне. Пора отсюда выбираться.

Щели глаз размыкаются, и яркий свет бьёт в зрачки. Потолок двигается, яркие треугольники ламп бегут над головой. Руки и ноги – обмякшие верёвки. Слева в области шеи колит. Вероятно, мне ввели через иглу препарат, расслабляющий мышцы, чтобы я не дёргался. Куда это меня волокут? Я мычу, губы едва шевелятся, в языке словно кол, не дающий ему пошевелиться. – Давай, заноси его, – слышится голос одного из солдат.

Моё тело плюхается на металлический стол. Голова случайно разворачивается влево, и я вижу, что на соседнем столе лежит Раварта. Её волосы свешены вниз и напоминают вспененный водопад волнистой воды. Взгляд устремлён вверх. Он совсем стеклянный, мёртвый и холодный как лёд. Она тоже парализована.

Я начинаю мычать, чтобы подать сигнал в её сторону. Сперва ничего не происходит, но через пол минуты я слышу ответное мычание. Она ещё жива. Что с нами собираются сделать? Пытаюсь рассмотреть оборудование вокруг, но тут же мою голову быстро разворачивают. Теперь перед глазами только свет с потолка. Моргается совсем с трудом. Умно вколоть миорелаксант, чтоб мы не дёргались. Да ещё какой-то необычный, такой, что мы можем дышать, н не можем двигаться. Что теперь с нами сделают? На эксперименты?

– Блокады белков подготовьте через два часа. Пускай пока лежат, – чей-то строгий женский голос раздаётся со стороны моих ног.

– Хорошо. Какова глубина? – принадлежащий молодому мужчине.

– Гипоопкампальные структуры, височные, всё как обычно. Дозировки стандартные, – утомлённо отвечает голос женщины. А пока залатайте рану у него на ноге, чтоб не гноилась. Нам это не к чему.

– Слушаюсь.

– И с ухом тоже разберитесь, – добавляет она словно невзначай.

Женщина уходит, кто-то возится с какими-то склянками и чем-то ещё вокруг нас. Запах палёного мяса, ощущение давления в области раны на ноге. Тень человека нависает над моей головой, я стараюсь не елозить глазами, из-за этого не получается рассмотреть, что он там делает.

Через пятнадцать минут шорох прекращается, раздаётся звук удаляющихся шагов и створки дверей смыкаются. Мы одни в лабораторной операционной.

Да, над нами точно собираются экспериментировать. Так просто стать лабораторным животным в руках других животных. Лучше ли мы поступали в нашей лаборатории, когда препарируем крыс на операционном столе? От омерзения хочется заплакать, но глаза лишь слегка увлажняются. Она сказала “cстандартные дозировки” – видимо тут частенько проводят нечто подобное. Я вспоминаю Агафию и других своих коллег. Как они там сейчас без меня? Что им наговорили? В прочем, это уже неважно. Сейчас на нас с Равартой поставят опыты и пустят на лабораторную мясорубку.

Мы лежим около часа, всё тело кажется резиновым как надувная лодка. Мы как-то катались с Патриком и ещё несколькими ребятами на одной из таких по лесному болотистому озеру. Когда в ней ходишь, то кажется, что нога вот-вот провалится в холодное водяное желе дна. На ощупь материал лодки похож на резиновую отбивную. А всего-то заблокировали нормальный ток нервных импульсов к мышцам. В губе неприятно колет, словно от слабого разряда электричества. Колючий ток спускается к подбородку. Губа начинает дёргается. Чего это она? Нет! Это же я сам ею шевелю! Действие препарата ослабляется. Язык становится мягче, солоноватый вкус сигнализирует о возвращении чувствительности.

– Рав, – сиплю я, пытаясь повернуть голову в её сторону.

Нет ответа.

– Рав, ты как? – едва шлёпаю губами. Тишина пугает меня сейчас больше всего. Наверное, она пока не разморозилась, поэтому и молчит.

Створки дверей размыкаются. В комнату входят несколько человек. Они что-то бурно обсуждают между собой.

– Предлагаю дождаться до завтра, когда мы будем в Мингалосе на базе, – раздаётся чей-то низкий, властно звучащий мужской голос у моих ног. – С утра сразу же и приступим к операции.

– ДНК пришвартуется уже сегодня вечером.

– Это верно, но окончательно здание будет стабилизировано только к полуночи. Это может мешать нам проводить операцию.

“Операцию???” – думаю я с холодеющим внутри меня сердцем.

– Я бы не хотела тянуть…но, в прочем, они же никуда не денутся, – произносит тот же строгий женский голос. – Пусть до завтра валяются. Вечером подколите им ещё, чтоб спали и не дёргались.

– Как скажете, мэм. Тогда я пока займусь делами в третьей лаборатории.

Возня вокруг, звуки удаляющихся шагов и смыкающихся створок дверей. Мы вновь одни. Что они хотят с нами сделать? Видно, что-то серьёзное. Сегодня вечером мы опять в Мингалосе. Не успели сбежать, как вернулись обратно.

Я предпринимаю несколько попыток достучаться до Раварты, но с её стороны лишь тишина. Может, она уснула? Ощущаю, как с каждой минутой действие препарата становится всё слабее. Через полчаса я приподнимаю голову, но шея ещё слабая. Раварта лежит с закрытыми глазами. Уснула? Проходит ещё около трёх, а может и четырёх часов, прежде чем в моё тело возвращаются силы крутить шеей и сжимать руку в кулак.

Я приподнимаюсь, но головокружение кидает меня обратно на операционный стол. Из желудка что-то кисло-горькое подступает к горлу. Чуть сгибаю в колене ногу и вижу, что на месте раны розовая кожа. Дотрагиваюсь до уха, оно целое. Иногда в корпорации умеют творить настоящие чудеса. Моя нога и моё ухо теперь целы и здоровы! Превозмогая тошноту, я кручу головой и осматриваюсь.

Операционная небольшая, но она буквально нафарширована оборудованием для нейрохирургических операций. Лазерные скальпели, трепаны для проделывания отверстий в черепе, электроды и растворы. Здесь явно ставят эксперименты с мозгом. Поворачиваюсь на бок и хочу сползти со стола, когда слышу шаги за дверью. Насколько быстро позволяют мышцы, переворачиваюсь назад на спину. Я стараюсь дышать тихо и смотреть лишь в потолок и не моргать.

– Как видите, они никуда не могут деться, Мистер Каверфол, – говорит низкий голос мужчины, убедивший женщину отложить операцию на завтра.

– Как начальник службы безопасности, я должен убедиться во всём сам.

– Без сомнений. Пожалуйста, смотрите – они лежат без движения. Убежать под действием препарата невозможно.

– Что ж. Вы знаток своего дела, доктор. А почему у парня текут слёзы из глаз?

Моё сердце ёкает. Неужели меня раскусили. Сейчас меня скрутят и свяжут.

– Да. Странно. Видимо из-за спазма мышц вокруг глаз. Они у него остались открыты. Такое бывает, – отвечает доктор, как бы оправдываясь. В его словах уже не звучит былой уверенности, но он очень стареется выглядеть спокойным.

Я мысленно выдыхаю.

– Сейчас мы введём им дозу наркоза, и они уже точно никуда не денутся.

“Надо что-то делать. Нельзя так просто лежать и ждать, пока меня окончательно выключат из этого мира!” – проносится в голове.

– Я подам раствор из основного дозатора в вену. Давайте с парня начнём.

Холод разливается по внутреннему сгибу моей руки. Я вскакиваю со стола и хватаю за волосатую руку крепкого мужчину в зелёном халате лет сорока пяти. От неожиданности он вскрикивает и отскакивает, а в мой рот поступает кислая коречь желудочного сока. Я хватаю скальпель со столика рядом со ной и кидаюсь на доктора. Начальник службы безопасности кидается к нему. И тут случается то, что на секунду заставляет меня застыть от изумления. Вместо того, чтобы помочь доктору, начальник службы безопасности вырубает его ударом пистолета по голове.

– Идти сможешь? – быстро спрашивает он у остолбеневшего меня.

– Эм… думаю, да. Но без неё я никуда, – киваю я в сторону Раварты.

– Хватай её и уматвайте оба отсюда!

– В смысле?! – удивляюсь я. – Разве…

– Ты хочешь здесь сдохнуть?! Или как?!

– Окей, окей… – я кидаюсь к соседнему столу и хватаю Раварту, боковым зрением стараясь контролировать происходящее. Доверия к этому человеку нет никакого.

Стены ведёт в разные стороны. Желудок скручивается в бесконечность. Кажется, что эта бесконечность хочет выталкивать пищеварительный сок без остановок. Раварта тяжелее, чем я думал, но сейчас беспокоится об этом некогда. Мы выбегаем из операционной и бежим по коридору к лифтам. Светлый коридор пуст, будто его специально расчистили к нашему выходу. Почему на нас никто не нападает? Системы видеонаблюдения тоже отключены?

– Через двадцать минут здание воссоединиться с базовым комплексом, – инструктирует меня Каверфол. – Будет всего две минуты, пока шлюзы открыты, и части здания стыкуются друг с другом. Вам надо успеть попасть в этот временной зазор.

– И дальше что? – спрашиваю я, тяжело дыша.

– А дальше вы спуститесь в тоннель и доберётесь до переправы, ведущей к острову.

– Острову? – переспрашиваю я.

– Да! Остров второго мира. Секретный проект. Там природные формы, но это сейчас вещи второстепенные, – говорит он, когда мы входим в лифт. – Главное, что там вы сможете укрыться на время.

– Погоди! – всё ещё не веря своим ушам, переспрашиваю я. – А если за нами будет погоня? Нас же легко вычислят.

– Нет, не вычислят…Эм, вернее, – он на секунду задумывается, делая тяжёлый вдох, – никому туда нельзя ещё тридцать лет. Солдат туда не могут отправлять для зачистки, нужен веский повод.

– Почему? Какой ещё повод? – отбивая носком пол, и чувствуя, как затекает спина под тяжестью тела Раварты. Отмечаю, что у неё нелёгкая кость.

– Есть правила, которые опасно нарушать для всех. Даже для президента. Он не станет рисковать. Во всяком случае, пока…у вас есть время. Надеюсь, что однажды за чашкой чая я тебе всё расскажу, – произносит он и заглядывает внутрь моих зрачков.

Я разглядываю его волосы с лёгкой проседью. Затем мой взор устремляется в его глаза. Несмотря на отметки суровости, они полны печали. Можно ли доверять этим глазам? Что за двойную игру ведёт этот человек?

– Трэй, спускай меня уже на ноги. Хватит таскать как тушку, – подаёт сонный голос Раварта.

Я медленно спускаю возлюбленную на ноги. Несмотря на то, что Раварта проснулась, происходящее всё больше походит на сон сумасшедшего.

– Это начальник службы безопасности, он с чего-то решил нам помочь свалить, – объясняю я Раварте.

– Я слышала. На остров, – зевая, с помятым лицом произносит Раварта.

– Ага, – подхватываю я.

– Надеюсь, он вообще существует, – произносит Раварта, потирая переносицу.

– Я доведу Вас до боковых вентиляционных шахт. А там спуститесь дальше сами, – продолжает инструктаж Каверфол. – Вот ключ от лабиринта подземных тоннелей.

Он протягивает мне шестигранный цилиндр фиолетового цвета. Я хватаюсь за металлический стержень и принимаюсь вертеть его в руках.

– Вам нужен будет левый боковой ход под номером два.

– Ага.

Мы вываливаемся из лифта. Я поддерживаю Раварту, протиснув свою руку ей подмышку.

Находясь под влиянием миорелаксанта, я с трудом воспринимаю реальность. Серая полосатая стена коридора в форме буквы “Т” грозно наступает на меня. На секунду становится страшно от ощущения, что она вот-вот нас раздавит. Собираю весь потенциал мозга в кулак и убеждаю себя, что это мы приближаемся к стене. Чёрные полоски стены окаймлены тонюсеньким слоем пыли. Вблизи я понимаю, что это щели вентиляционной шахты.

– Мы в центральном периметре города, – спокойно произносит Каверфол. – Восемь с половиной минут до стыковки.

Его крупная кисть лезет в боковой карман его формы. Я рефлекторно напрягаюсь готовлюсь к тому, что он может достать оружие. Неужели человеку надо так совсем немного побыть в экстремальных условия, чтобы начать видеть опасность везде и во всём? Раварта также, как и я внимательно следит за рукой начальника службы безопасности, копошащейся в глубоком кармане.

К моему облегчению Кавервол извлекает из глубин своей формы предмет, похожий на плоскую отвёртку. Уперев её в центр ладони, он поддевает металлический лист с зеброй горизонтальных прорезей и тот откидывается вперёд. Каверфол рывком дёргает лист на себя и тот опускается почти до пола, словно откидной мост.

– Давайте, по моей команде лезьте потихоньку. Там пыльно, но ничего опасного нет. Я проверял.

– Я поняла. Мы готовы, – решительно произносит Раварта, ставя левую ногу на металлическую поверхность откинувшегося листа.

– Раварта! – одёргиваю ни с того, ни с сего её я. – Неужели ты собираешься так запросто довериться этому человеку?! Возможно, это хитроумный план корпорации? Мы не знаем, что там внизу… Может там…

– Камера со львами или аквариум с тарантулами, – злорадствует она. – Достаточно уже паранойи, Трэй. В Аридафии гражданская война. Вполне вероятно, он и сам не знает за кого он, а может кому-то хочет назло нам помочь.

Я поворачиваюсь к Каверфолу. Тревогу на его лице скрыть сложно. Но это скорее тревога из-за нас, мы ведь можем не успеть, а не из-за того, что он боится быть разоблачённым. Его лицо кажется искренним, почти по-детски наивным. Как вообще такой человек мог стать начальником службы безопасности самой главной корпорации страны…нет МИРА?!

– Если Вы будете философствовать, – наконец заговаривает Каверфол, – вы отсюда не выйдете…

– Не надо нас запугивать, – огрызаюсь я.

– Трэй, угомонись! Надо приготовиться.

– Я должен вас предупредить, что тоннель очень длинный, километров девяносто, наверное, но он полностью приспособлен для того, чтобы там находились долго. Его закладывали с городом как секретный стратегический объект. Когда доберётесь до конца тоннеля, попадёте в буферную зону, где нужно будет также воспользоваться ключом, чтобы сесть в аквашаттл. Он и доставит вас до острова.

– А там дальше что? – вклиниваюсь я в его объяснения.

– А там природа! Настоящая…но на самом деле, я видел лишь видеозаписи оттуда, – с грустью выдыхает Каверфол. – В любом случае, здесь вам оставаться нельзя. Кстати, время, пора, – он смотрит на тёмный цифербалт часов.

Они странные. Я такие видел только на картинках в учебнике по истории. Тоненькие палочки смещаются под углами в плоскости с нанесёнными цифрами. Короткая палочка указывает на часы, чуть по длиннее направлена на минуты, самая длинная и тонюсенькая палочка – на секунды. Пока разберёшься, целая вечность пройдёт. А если нет делений, то минуты и секунды ещё и высчитывать надо, перемножая цифры на пять! Бедные люди прошлого. На что они тратили своё время? На высчитывание времени? А может в этом и была какая-то особая прелесть? Наверное, их мозги постоянно работали, решая задачки каждый день.

В ноги стучатся волны вибрации, раздаётся тихий скрип откуда-то снизу. Небольшой толчок.

– Держи, – Кавервол протягивает мне оружейную консоль, ту самую, что мне отдал Патрик в лесу.

– Откуда… ээ.

– Вперёд! – командует Каверфол.

Я хватаю консоль и начинаю засовывает её под рубашку.

– Стой! – машинально командую я себе и Раварте, занёсшей ногу над металлическим листом. Она мгновенно оборачивается. Я как будто заново вернулся в самого себя и вспомнил зачем я здесь.

– Ну что ещё? У нас и так немного времени!

– Я не могу вот так запросто уйти из здания, где сидит убийца моей сестры! – гневно воплю я, разворачивая олову в сторону коридора. Консоь Патрика напомнила мне о всех тех страшных событиях, что мне пришлось пережить с восстановителями. Кисти рук склеиваются в монолиты кулаков, жевательные мышцы напрягают скулы. – Надо покончить с этим выродком!

Каверфол кладёт руку мне на плечо. Его взгляд решителен. Он определённо будет делать всё, чтобы задержать меня.

– Трэй, это сейчас бессмысленно, – умоляюще почти пищит сзади Раварта.

Я делаю шаг вперёд, крепкие пальцы Каверфола начальника службы безопасности впиваются в мускулы моего плеча.

– Сынок, угомонись! Ты даже не добредёшь до нужного этажа. Прихлопнут по пути.

– А разве ты не собирался нам помочь? Ты нас и проведёшь! – грозно заявляю я, крепко обхватив его запястье правой рукой. – А если нет – то не мешай мне сделать своё дело!

– Какое? Хлопнуть президента? – с ухмылкой произносит Каверфол. В его исковерканном лице нет злорадства, это скорее грустное осознание беспомощности.

– Да! Желательно ещё заставить помучиться перед этим, – ядовито произношу я. – Дай пройти!

Рывком в низ я стаскиваю руку начальника службы безопасности со своего плеча и продвигаюсь вглубь коридора.

– Трэй, погоди! Я с тобой! – вопит, подбегающая сзади Раварта. Я с трудом узнаю привычную мне всегда немного суровую и строгую девушку. Страх меняет людей, разбивая самые прочные зеркала внешних масок.

– Его уже нет в здании. Он далеко отсюда, – голос Хэварда Каверфола звучит спокойно и уверенно.

Ноги сливаются с полом. Зубы скрипят друг о друга.

– Дерьмо! – выкрикиваю я. – Трусливая мразь! – я хватаю себя за волосы и тяну их вниз. Больно. Ещё больнее. – Тварь! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! – голос срывается на хрип.

– Заткнись! – внезапно орёт мне Раврата. – Завали пасть! Ты на всех тут сейчас спалишь!

Она сильно бьёт меня несколько раз кулаком в правое плечо. Я смотрю на Раварту и вижу привычное, собранное, дерзкое лицо. Это возвращает меня в реальность.

Я тяжело дышу. Опускаюсь на пол. Хочется заплакать от злой досады.

– Времени совсем немного! Нужно поторапливаться. У вас будет ещё шанс отомстить корпорации! – подгоняет Каверфол.

Рука Раварты тащит меня за рубашку наверх, заставляя тело распрямиться. Комок обиды цементирует горло. Дышать приходится через силу. Я немного успокаиваюсь и бреду за Равартой вновь к спасительному ходу в шахту.

Раварта запрыгивает на лист и растопырив руки и ноги, ныряет в черноту вентиляционной шахты.

– Зачем ты нам помогаешь? – выпаливаю я, мешкая в проёме.

– Потому что я Вам верю, – спокойно произносит Каверфол.

– Поясни, – не могу уняться я.

– Вы делаете то во, что по –настоящему верите. Бескорыстно. Поэтому я вам, верю и надеюсь на вас. Вы должны вывести Аридафию из этого жуткого террора. – его голос звучит почти заговорчески.

Не сумасшедший ли он? Вряд ли…Всяко он не более сумасшедший, чем восстановители.

Я ничего не отвечаю. Руки сами растопыриваются, и я упираюсь в металл вентиляционной шахты. Стенки оказываются более скользкими, чем я предполагал. Я быстро скольжу вниз. В ноздри забиваются частицы пыли, снизу обдувает прохладным потоком. Запрокидываю голову. Последнее, что я вижу, это поднимающиеся полоски щелей облицовочного листа. Каверфол закрыл шахту снаружи. Ладони жжёт. Сила трения нещадно сжигает кожу на руках.

Через несколько секунд скольжения ноги упираются в решётку, от чего колени самопроизвольно подгибаются. Впереди Раварта уже выбила хилую решётку. Я вылезаю в небольшое помещение. Сплёвываю пыльный песок, забившийся в рот, и отряхиваю тыльной стороной рук пыль с брюк.

– Чего ты там возился? – уставшим голосом спрашивает, но по интонации понятно, что ответ ей совсем не нужен.

Из-за того, что боковые стены сдвинуты под одинаковыми углами, комната сужается в сторону проёмов. Стены болотисто-чёрного цвета с тёмными подтёками. Воздух здесь настолько затхлый, что вдыхать глубоко не хочется. Я прохожу чуть вперёд. Дежурный оранжевый свет высвечивает четыре двери с кремальерными затворами.

– Как думаешь, Рав, зачем здесь такие двери? – спрашиваю, проводя пальцем, вдоль простенка между второй и третьей дверью, пытаясь нащупать паз для цилиндрического ключа.

– Не знаю, – она пожимает плечами, прислонившись головой к третьей двери. В тусклом оранжевом свете её кожа выглядит загорелой, почти румяной, словно корочка запечёной индейки.

– Ты так хороша, – я делаю шаг и целую её. Она захватывает мой язык. Время ли сейчас целоваться? А когда ещё?!пока живы, нужно целоваться! Вот мой девиз сегодня!

– Ладно, хватит – она отталкивает меня, поджимая губы. – Нужно скорее нырнуть в тоннель, – объясняет она мне, завидев лёгкую обиду в моём лице. – Или ты боишься пауков в тоннеле?

– Ни капли! – отвечаю я и погружаю ключ в отверстие у самого низа двери.

Проворот колеса на двери, щелчок. Шипение. Дверь словно отскакивает от проёма и медленно открывается в нашу сторону. Мы заходим в узкий коридор, тускло освещённый малюсенькими лампочками. Такие я видел лишь на старых гирляндах. Коридор настолько узок, что мы с трудом в него помещаемся.

– И что это их тоннель? – заявляет Раварта. – Нам по нему идти девяноста километров?!

– Не знаю…может, мы не ту дверь выбрали?

– Да он же сказал сам, что второй выход…

– Ну да…

– А может старик уже умом тронулся?

– Да не такой он уж и старик ещё…и… Стой, – резко обрываю сам себя я, – кажется спереди тянет…Пошли быстрее вперёд.

Глава 24

Мы проходим ещё несколько десятков метров, пока не упираемся ещё в оду дверь с поднятым кверху рычагом. Никаких указаний нет рядом с дверью нет. Не будет ли это очередной реперной точкой в моей жизни? Дёрну за рычаг и в одночасье всё опять изменится. Обхватываю рукоятку, ощущая сверление моей спины глазами Рварты. Она жаждет, чтобы мы поскорее выбрались из узкого коридора. Что ж назад уже точно дороги не будет. Под давление моей руки рычаг опускается, и дверь отъезжает в сторону. Глаза щиплет чернота.

– И всё?! – выпаливает Раврата из-за спины.

– Погоди. Он же сказал, что здесь всё приспособлено.

Я вытягиваю руку и делаю шаг вперёд, пытаясь прощупать густоту темноты. Ещё несколько робких шагов. Сердце бешено колотится. Не западня ли это? Очередной эксперимент корпоратов. В ушах гулко стучит. Я делаю ещё два шага и замираю. Раварта стоит за мной и не шевелится. Неужели ей страшнее, чем мне?

– Ну что ты хотела приключений?! – злорадствую я. – Давай ко мне ближе! Пойдём наощупь!

– Я почти тебя не вижу, – шепчет она сдавленным голосом.

Лёгкий свист и щелчок. Дверь за её спиной автоматически закрылась. Две яркие вспышки по бокам. Глаза щурятся от боли,вызванной светом. Сквозь щёлочки я вижу, как спереди загораются светильники, выстилая трассу света на каждой из стен. Позолота, обрамляющая шёлковые гобелены бордово-красных тонов, расплёскивает отблески на стены и пол. Перед нами не тоннель, а самый настоящий роскошный коридор какого-нибудь дворца или старинного замка. Тёмно-зелёный ковёр с серебряным орнаментом смягчает наш шаг. Мы изумлённо крутим головами, разглядывая орнаменты на стенах и потолке. Я улыбаюсь, замечая, как у Раварты отвалилась вниз челюсть. Мы проходим мимо стел с бюстами известных мыслителей прошлого.

– Когда они успели всё это забабахать? – не скрывая удивления, спрашивает Раварта.

– Да какая разница. Вряд ли простые смертные вообще об этом когда-нибудь узнают.

– Это верно. Мы возможно первые и полелдние из простых смертных, кто здесь очутился, – подхватывает она.

Я беру её за руку, и мы идём рядом, словно прогуливаясь в каком-то музее.

– Интересно, предусмотрен ли тут какой-то транспорт или только пешком? – размышляю я вслух.

– Да, уж ходить девяносто километров даже по такому тоннелю – это жёстко, – улыбается Раварта.

– Главное, чтоб нас не поджидали сюрпризы по пути, – говорю я, таращась на блестящий в свете ярких светильников нос Гераклита.

– Надеюсь, начальник службы безопасности, кстати, как его там…?

– Каверфол!

– Да, Каверфол, не солгал на счёт безопасности тоннеля.

– А ещё он обещал всё необходимое! Хочется верить, что в это “необходимое” входит и еда с водой.

– Это верно. Я ощущаю себя рассохшейся щепкой, – не пила уже нормально больше суток.

Мы идём не торопясь, всякий раз настороженно прислушиваясь к глухой тишине. Воздух на удивление достаточно свежий. Где-то там сверху должны быть спрятаны вентиляционные шахты.

– Смотри там что-то светится! – указывает Раварта на какой-то шкаф по ходу левой стены.

Мы приближаемся к странному объекту. Дверцы шкафа прозрачны. Малюсенькие лампочки, словно прожектор отбрасывает прямоугольник синеватого света на пол. Шкаф похож на витрину со всякой едой, завёрнутой в прозрачную упаковку. Сверху вода, сок и лимонад. Из толщи полированной облицовки боковой панели выступают пухлые кнопки с надписями. Я нажимаю на кнопку “вода”, чтобы утолить жажду Раварты и свою. Раздаётся лёгкое, гудение, щелчок, глухой удар. Снизу открывается створка. Я только сейчас её замтил. Внутри то ли ящичек, то ли какая-то камера. Протягиваю руку и извлекаю бутылку с водой. Для кого это всё тут оставлено? Явно не для нас с Равартаой! Неужели кто-то пользуется этим коридором.

– Держи, – я протягиваю ей воду и тут же ещё раз тянусь пальцем к заветной кнопке.

Она жадно втягивает в себя содержимое бутылки, запрокинув голову. Я следую её примеру. Глоток, ещё и ещё. Живительная прохлада стекает вниз по стенкам горла, спускаясь в желудок и разбавляя пищеварительный сок.

– Надеюсь, тут всё свежее, и мы не буем валяться с больными животами, – смеюсь я, нажимая на кнопку “сэндвич с сыром”.

– Вы слишком изнеженные…сотрудники Корпорации, – подтрунивает надо мной Раварта, и ловко вытаскивает сэндвич из камеры и уверенно разрывает упаковку.

– Эй, я давно уже не корпорат, – толкаю локтём в бок Раварту.

– Ну а кто ты? – ехидно улыбаясь, с набитым ртом подтрунивает меня она.

– Я восстановитель!

– Неужели?! А ещё ведь вчера был корпоратом.

– Не был! Уже как несколько месяцев не был! И вообще я никогда им не был! Ты и сама знаешь…

– Прости, я же шучу.

Она обнимает меня, прижимаясь к моей шее. Её губы прохладны от воды.

– Я Трэй Коулман, – твёрдо произношу я. – Ни корпорат, ни восстановитель. С ярлыками покончено.

Она на мгновение отрывается от моей шеи, смотрит на меня, но я устремляю взгляд вперёд.

– Я люблю тебя независимо от того, с кем ты, – внезапно произносит она и прижимается к моей шее ещё плотнее. Теперь её губы горячи, словно вопылали от вдохновения.

Какое-то время мы стоим так, пока я не возвращаю нас обоих в реальность.

– Нам пора двигаться дальше. К новой жизни, – произношу я. “Надеюсь, это реперная точка приведёт нас обоих к чему-то хорошему”, – хочу произнести я, но сдерживаюсь.

Мы вытаскиваем из шкафа всю воду и все сэндвичи с сыром, берём несколько батончиков с шоколадом, десять небольших кексов, Раварта выгребает пачки с яблочными палочками.

– Надеюсь, корпорация не сильно обеднеет после нашей зачистки их продовольственных запасов, – злорадно улыбается Раварта, запихивая несколько кексов в подол майки и завязывая узлы на ней же.

– Ты похожа на кенгурушку, – замевю я, – очень милую кенгурушку.

– Или беременную кенгурушку, – хихикакет она.

– Милую, беременную кенгурушку, – добавляю я, одаривая её нежным взглядом.

– Ты тоже мило смотришься с распиханными по карманам сэндвичами и поллитровыми бутылями в руках, – хихикает она.

Мы сытые и утолившие жажду идём по широкому коридору с роскошными убранствами. Происходящее похоже на безумие. Ещё с утра нас собирались убить. Потом отвези на эксперименты, а теперь вот мы идём.

– Кстати, сколько сейчас времени, ты не в курсе?

– Не знаю, – она пожимает плечами.

– А сколько я продрых сегодня?

– Ну часа два –три, я тоже дремала, правда уже глаза слипаются.

– Надо ещё немного пройти, потом придумаем как заночевать.

Мы прибавляем шагу. Какое-то время молча вертим головами по сторонам, пока каждый не погружается в свои мысли. Она, наверное, думает о Тоде и своих друзьях-восстановителях. Я иду и перебираю всех тех, кто отдал жизнь в этой войне Марвин, Арго, Снор, Хенрик… В какой-то момент вновь думаю о Никсе. Её бледное, почти просвечивающее тело проступает отчётливым образом перед моими глазами. Игла с ядом, впрыснутым в её кровь.

Нижняя губа начинает трястись, но я её прикусываю. Кажется, что сейчас меня вывернет от боли потери, но я лишь сильнее давлю зубами на губу. В сознании мелькают какие-то воспоминания из девства, я вспоминаю свои приезды на окраину, её детскую радость от встреч. Теперь это больше не будет никогда. Я не испытаю радости братской заботы о младшей сестре, не увижу её счастливой после окончания колледжа, не буду выслушивать переживания матери о том, что Никса ушла поздно из дома и гуляет с мальчиком. Этого не будет. Больше ВООБЩЕ ничего не будет связанного, с ней. Только страшные воспоминания о её исхудавшем теле с вонзённой в тонюсенькую ручку иглой с ядом.

Зияющую в субстанции души сквозную дыру от её потери не залить никакой смолой новых ощущений. Тонкое полотно нашей психики похоже на ткани органов. Если внутри органа образуется воспаление – сперва, возникает дыра, она постепенно затягивается соединительной тканью. Но эта ткань чужая для органа. Она как универсальный клей, залатывающий все бреши. Со временем боль стихает, воспаление уходит, а на месте дыры в органе вместо здоровой ткани остаётся соединительная. Грубым рубцом она будет всю жизнь напоминать организму о былых потерях.

Раварта улавливает моё внутренне состояние. Она отрывается от своих мыслей, приближается ко мне безмолвно обнимает. Бессмысленно что-либо говорить, словами уже ничего не поправишь. Сейчас главное утешение для мня – любимая рядом.

Мы проходим с десяток, а может и два километра, пока не натыкаемся на ещё один такой же шкаф с едой. Распихивает еду некуда. Быстро заталкиваем в себя по нескольку сэндвичей и кексов. Затем вытаскиваем ещё еды из шкафа и следуем искать место для ночлега. Выбирать, собственно, особо не из чего.

– Может, тут, где и кровати есть? – гоняю мысли вслух.

– Ага и массажёр с горячей ванной, – хихикает она.

– А что! Кто их знает этих, зажравшихся ублюдков! У них тут может быть что угодно.

Она смотрит на меня, и улыбаясь, покачивает головой.

– Давай ещё немного пройдём вперёд. Если ничего такого не попадётся, заночуем прямо на полу, он вроде нехолодный, – предлагает она.

– Угу, – мычу я.

Мы тащимся ещё около километра, может, больше. Время здесь не ощущается, оно, словно пропало, растворилось в небытие. Что-то меняется в окружении. Я оборачиваюсь. Раварта тут же повторяет за мной. Свет за нашими спинами потух. Коридор позади нас погрузился в кромешную темноту, поглотившую и свет от шкафов с едой и напитками. Мы неприятно ежимся, смотрим друг на друга и следуем дальше с ощущением незащищённого тыла. Стало будто бы тревожнее за себя.

– Наверное, так предусмотрено, – пожимаю я плечами. – Экономят или что-то в этом духе.

– Скорее всего, – тихо произносит она. – Смотри, там что-то светится в стене справа! – встрепенувшись, восклицает она.

Я смотрю в сторону, куда покажет её палец и вижу нечто похожее на прямоугольную рамку.

Мы подходим ближе. Скруглённые синие неоновые линии обрамляют нишу, внутри которой за стеклом стоит кровать.

– Смотри-ка, Каверфол и правда не соврал! Здесь есть всё необходимое! – восклицает она.

Я вижу паз для многогранного ключа и начинаю копошиться в кармане, выискивая заветный цилиндр. Раварта выхватывает у меня ключ.

– Эй, отдай! – пытаюсь отобрать его назад.

– Ты долго копаешься. Я хочу спать! – она смотрит на меня, оттопырив нижнюю губу, затем ловким движением вгоняет ключ в отверстие.

– Без проблем, мисс королева!

Но она, похоже, от усталости уже не в состоянии оценить шутку. Стеклянная перегородка отодвигается, и мы входим внутрь ниши, залитой фоновым светом, чуть пригнув головы.

Кровать застелена белоснежным одеялом и одной подушкой, но мы не привередничаем. Я стаскиваю ботинки и заваливаюсь на постель. Раварта следует моему примеру.

– Трэй, давай хоть снимем брюки и рубашку, – предлагает она.

– Хорошо.

Мы остаёмся абсолютно голыми. Мягкая ткань белья с запахом цветочной стиральной отдушки ласкает кожу. Свет вокруг приглушается, но полностью не гаснет. Так даже спокойнее. В нише прохладно, это помогает нам обоим быстрее погрузиться в сон. Моя рука обхватывает живот Раварты, и тепло её кожи –последнее, что я ощущаю перед тем, как провалиться небытие.

Я проспаю от того, что кто дует мне в ухо. Струя горячего воздуха обволакивает скульптуру моей ушной раковины. Улыбка сама проступает на моём лице.

– Доброе утро, хватит нежиться как лялька в кроватке, – шепчет она.

– Ни хочу, дай ещё поваляться в кроватке, – отшучиваюсь я, зажмурив глаза.

– Трэй… – она выдерживает паузу.

– Да? – я продираю глаза и через щёлочки смотрю на красную тканевую обивку роскошного коридора.

– Я бы так хотела будить тебя каждое утро.

Верчусь в постели, чтобы развернуться к ней. Золотинки с изумрудным отливом на сине-серой радужке окружат зрачок её глаз, наполненных грустью, тоской и, наверное, ещё страхом.

– Так будет, – всё, что я могу ответить. Я целую её в лоб. Какое-то время мы лежим, прижавшись головами друг другу. Затем невидимая внутренняя сила заставляет нас почти одновременно выползти из-под одеяла, молча встать и одеться.

– Как думаешь, сколько сейчас времени? – она спрашивает у меня, разжёвывая немного почерствевший со вчерашнего дня ломоть хлеба от сэндвича.

– Восемь или девять, наверное. А что?

– Да, думаю сколько мы прошли уже. И сколько ещё предстоит.

– Я думаю, что мы должны сегодня выбраться наружу.

– Это бесспорно! Ещё ночи здесь я не выдержу.

В этот момент я понимаю, что Раварте снились кошмары. Она боится замкнутых пространств, но ни за что в этом никому не признается. Она же сестра Тода.

Кеды утопают в ковролине, при каждом подъёме приятно отпружинивая вверх. Сперва мы идём неспешно, но постепенно ускоряемся. Моя голова вертится по сторонам, глаза всё ещё не могут привыкнуть к роскоши вокруг. Постаменты с бюстами учёных и философов сменяются картинами. Видно, что они совсем старые, может, даже совсем старинные. Сколько им веков? Есть ли им цена в современном мире?

Я останавливаюсь у одной из них. Она квадратная, совсем небольшая, притягательная. Портрет. Женщина с золотистыми кудряшками, обрамляющими круглое лицо. Поджатые губы заставляют сразу же ощутить строгость лица. В нём нет злости или надменности, только чистая, честная собранность.

В подписи на квадратной раме значится: “Извлечено из коллекции Национальной галереи искусства Вашингтон. Образцы ДНК, обнаруженные в толще полотна, соответствуют авторству Л. Да Винчи”.

Мы переглядываемся с Равартой.

– Ты знаешь, что это за художник? – спрашиваю я.

– Кажется, я немного слышала в школе о нём. Фамилия запоминающаяся.

– И я. Мы как-то ходили с Кристини в галерею искусств. И там, кажется, висела эта же картина. Но правда теперь я не уверен, что там подлинник. Наверное, это настоящая.

Моя рука тянется к полотну. Едва я касаюсь пальцем потрескавшейся части глади картины как получаю шлепок по руке от Раварты.

– Ауч! Ты чего?! – возмущаюсь я.

– Ты обалдел? Этой картине уже ни одна сотня лет, а ты лапаешь руками.

– Да я только легонько, одним касанием, хотел понять – настоящая она или нет.

– А ты прям эксперт?! Да?

– Ну чего ты завелась. Больше не буду…или, может, ты ревнуешь к женщине на картине? Что, мол я её решил “полапать”? А?

– Фу, дурень! Вот ещё мне ревновать к давно умершей тётке!

– Эх, вы девчонки, девчонки! Все одинаковые, – я продолжаю подтрунивать Раварту.

Вообще-то она права. Мне бы попридержать свои руки, да и язык, но в такие минуты остановиться бывает совсем непросто.

– Глупости ты городишь! И вообще, пошли уже. Мне кажется, осталось совсем немного.

Мы отходим от картины. Голова заполняется ещё большим количеством вопросов.

– Вашингтон? Ты что-нибудь слышала об этом месте?

– Нет! Впервые прочла здесь…

– Ага…И я тоже. Значит, они извлекали произведения искусства из разных мест, – рассуждаю я вслух. – А потом ещё производили сравнения образцов ДНК.

– Видимо, чтобы удостовериться в подлинности, – подхватывает она.

– Это да…Представляешь жили себе люди, работали, творили. Даже и не думали, что кто-то потом будет ковырять их картины и выискивать в них частицы кожи и прочего биоматериала, чтобы отправить на экспертизу.

– Разве вы учёные, не любители именно этим позаниматься? – она толкает локтём меня в бок и начинает хохотать.

Здесь в замкнутом пространстве её хохот разносится гулким эхом. Я невольно ёжусь, глядя на зубы Раварты.

Она успокаивается, и мы идём молча ещё несколько десятков километров. На пути нам попадется ещё несколько шкафов с провизией. Мы пополняем запасы воды и сэндвичей только в одном из них. Ноги гудят, отяжелевшие ступни начинают заплетаться. Я запрещаю себе чувствовать усталость. Я знаю, что это мой мозг создаёт эти ощущения, нельзя поддаваться на провокации. Есть только путь вперёд каким бы долгим и утомительным он ни казался. Сзади остаётся лишь густая тьма. Раварта много пьёт, но почти ни есть. Её лицо бледное, исхудавшее. Когда мы только познакомились, её кожа излучала свет изнутри. А сейчас на её коже лишь мертвенный отблеск тусклого света коридора.

– Смотри! Там, кажется, видны створки дверей! – её голос звенит неожиданно громко.

Арка с гранитно-серой скруглённой дверью прямо по курсу. Я с облегчением выдыхаю. Мы преодолели этот марш-бросок. Неужели вот она и свобода? Я вставляю ключ. Прямоугольники выступов сомкнутых дверных створок, раздвигаются. Они похожи на молнию из старого комбинезона Никсы. Только не сейчас. “Не думай о сестре, не думай.” Чтобы подавить нахлынувшие воспоминания, я оглядываюсь назад, пытаясь уловить нечто незримое в абсолютном мраке оставшегося позади нас коридора. Пользовался ли этим тоннелем кто-нибудь до нас? Вероятно, те, кто построил эти катакомбы, явно себя любили.

Мы выходим наружу. Искры света впиваются в глаза. Пожалуй, впервые я настолько сильно не рад дневному свету. Мы преодолеваем пологий подъём наверх и тут же оказываемся на площадке, окружённой высоким бетонным забором с колючей проволокой наверху. Подошва наших кед касается прорезиненной поверхности, почти такой же как покрытие в городе, но чуть твёрже и грубее. Овал площадки вытянулся вперёд метров на двести. Глаза уже привыкли к свету, и я могу разглядеть ворота спуска к причалу с аквашаттлом.

– Давай скорее! – подбадриваю я возлюбленную, осторожно обхватывая её слегка загоревший локоть.

Мы так долго жаждали выхода из подземного коридора, что оба совсем забываем о мерах предосторожности. Мы всё ещё на секретной территории корпорации. Здесь на каждом дюйме нужно держать ухо востро. Раварта улыбается, я ей в ответ. Мы несёмся по резине площадке, обдуваемые по-осеннему холодным ветром. Металлическое жужжание за нашими спинами заставляет Раварту вздрогнуть. Обернувшись, я вижу, как с пологой крыши покинутого нами бункера, скатываются два диска громадных дроидов. Роботы походят на тех, что сопровождают проверяющих буйволов в поезде. Но они явно крупнее и мощнее.

Не дожидаясь вербальной команды, мы почти синхронно подаём корпуса наших тел вперёд и мчимся в сторону причала. Металлический свист и скрежет сзади усиливаются. Ряды чёрных столбиков расплавленной прорезиненной гари вздымаются вверх рядом с моими ногами. Дроиды открыли огонь. На зубах чувствую металл их снарядов, так словно разжёвываю их.

– Давай разбегаемся в разные стороны! – командует Раварта и в этот е момент шарахается от меня как от раскалённого угля.

Я несусь вправо к стене. Над головой проносится вытянутый разогретый металл. Огромный колесовидный дроид заходит сзади меня, второго вижу боковым глазом слева. Он несётся в сторону выхода к причалу. Дроиды знают куда мы направляемся. Я вытаскиваю припрятанную пор рубашкой пушку и стреляю позади себя наугад. Писклявый звук рикошета. Значит, попал. Решительно разворачиваюсь и стиснув зубы стреляю в несущегося на меня дроида.

Увиденное в следующие секунды заставляет оцепенеть. Дроид замирает в нескольких метрах от меня. Из-за защитной панели робота симметрично вбок раздвигаются целые батареи металлических щупалец, разогреваемых огненными соплами, торчащими между ними. Ещё немного и меня зажарят заживо. Я выношу всю обойму, но сплавы металлов слишком прочные. “Как там Раварта?! Где она там?”

Ничего не остаётся как надавить на две белоснежные панели. Ствол разъезжается на несколько частей, сердцевинное ядро мчится в бронированную сталь. Языки синего пламени и искры раскрашивают металл. Невыносимая жара окутывает моё тело, заставляя потовые железы вытолкнуть на кожу капли влаги, которые тут же испаряются.

Дроид относит ударной волной на несколько метров назад. Накренившись на бок, робот гудит и разбрасывает цилиндры белоснежно-жёлтых искр, щупальца застыли, словно замороженные невидимой силой. Сквозь слепоту от внезапной спышки пытаюсь разглядеть что с Равартой. Судя по свисту пуль, она ещё жива. Второй дроид пытается защищать выход к причалу. Отлепляю от себя перегретую одежду, отбрасываю уже бесполезную рукоятку консоли и осторожно делаю несколько шагов вперёд и тут же понимаю, что это ещё не конец битвы с моим дроидом.

Раздаётся жужжание, визгливый скрежет металла и дроид вновь начинает шевелить щупальцами. Я кидаюсь влево, не имея в башке никакого плана. Думаю только о том, как добраться до стены, где Раварта. Может, вместе, что-нибудь придумаем. Делаю слишком резкий выпад ноги и подворачиваю левую лодыжку. Мешкаю, теряя драгоценные секунды. Пытаюсь бежать вприпрыжку.

Изрядно потрёпанный дроид надвигается справа. Центральное колесо защитного диска медленно проворачивается, приближаясь ко мне. Осталось совсем немного и одно из щупалец схватит меня за плечо. Свист у моего плеча. Ещё один. Дроид отлетает назад. Верчу головой по сторонам в попытке определить источник выстрела. Наконец, понимаю, что нужно смотреть в небо. Беспилотник приближается к площадке. Дроид, напавший на меня повален на бок. Второй робот мчится в середину площадки, словно сорвавшийся с цепи пёс. Я стою в изумлении, вглядываюсь в очертания до боли знакомого летательного аппарата. “Каверфол! Сукин сын! Но какого он здесь делает?” – узнаю в силуэте пилоты начальника службы безопасности.

– Беги к причалу! Я задержу дроидов! – орёт он, срывая горло, подлетев ниже и чуть высунувшись из кабины. Дроид не дожидаясь атаки, открывает огонь по беспилотнику. Подошва кед удерживает меня с секунду, словно бы она слилась с каучуком прорезиненной поверхности покрытия. Всё происходящей выглядит проступающими бензиновыми пятнами реальности на мутной глади мыльного пузыря моего сна. Нет, я в реальности. Определённо это не сон. Надо делать ноги. Мысленно растапливаю резину между подошвами и покрытием и отрываю, разворачиваясь поднимаю свою правую толчковую ногу. Мчусь в сторону причала. Перекрёстный огонь. Свист снарядов. Металл разрушает металл.

– Ты чего там? – ворчит Раварта сдвинув домиком щетинки своих бровей, когда я подбегаю к выходу к причалу. – Давай скорее! Нужен ключ!

Свист пуль словно стихает за спиной. На лице Раварты животный испуг.

Я поворачиваюсь и вижу, как беспилотник накренился, из его кабины вырываются языки пламени. Аппарат стремительно несётся к поверхности платформы. Когда он почти врезается в землю, дроид рывком наскакивает на аппарат и вцепляется своими щупальцами в металл корпуса. Кажется, что ещё чуть-чуть и дроид издаст звук, которым обычно пугают своих соперников хищники. Но этого не происходит. Груда металла врезается в землю и несётся на нас. Спина делается каменной, а плечи и руки немеют от ужаса. Десятки мыслей успевают пронестись в это мгновение. Я почти не знал этого бравого парня, нет уже далеко не парня, но мне всё равно жаль. Зачем он отдал свою жизнь? Во что он верил? В нас? В двух переросших подростков с необъятными амбициями? Было бы смешно и сладко, если бы не было так печально и горько.

– Бежим! Трэй! Сюда! – Раварта хватает меня за руку, и дёргает в сторону. Я с пересохшим горлом припускаю вперёд. Мы резко сворачиваем влево и несёмся к спусковому пирсу. Здоровенная чуть сплющенная то ли машина, то ли лодка, похожая на лягушку ждёт нас. Это и есть аквашаттл. Обувь чуть скользит по небольшим пупырышкам, обрамляющим прорези кружочков в металлической пластине пирса. Раварта быстро шагает вперёд. Под её спутавшимися волосами на рубашке начинается основание мокрого треугольника. Соли пропитали и мою рубашку. Ветер с океана холодит, заставляя помёрзнуть кожу, в тех местах, где к ней прилипла мокрая рубашка. Пока Раварта стягивает с меня, висящий на цепочке шестигранный цилиндр, я осматриваюсь. Слева запруда из покосившихся деревьев. Их кроны ещё зелёные, но кое-где уже затаились желтоватые мазки-штрихи вытянутых листочков. Вода коричневая, мутная, словно со дна кто-то выталкивает наверх тонны ила и песка. Раньше здесь была суша, поля и холмы, сейчас всё залито прибывшей к осени водой.

Я прыгаю внутрь приплюснутого шаттла, позабыв о подвёрнутом голеностопе. Он не мешкает напомнить о себе болью в стопе. Надеюсь, с суставом ничего серьёзного. Впрочем, сейчас это не самое важное.

– Я сяду за штурвал, – уверенно произношу я, оглядывая прозрачные стенки аквашаттла. Металлические рамы и стекло. Ничего лишнего.

В знак одобрения Раварта молча целует меня. Жужжание и свист металла. Мы отрываемся друг от друга. Дроид закончил с беспилотником и движется к пирсу. Не время расслабляться.

– Трэй! – она орёт, словно обезумевшая и глядя в стекло заднего вида.

Чёрт, тут всё вроде знакомое, но немного не так как в беспилотнике. Раварта кидается с ключом к отверстию на панели запуска. Толчок, гудение двигателей.

– Он уже на пирсе! Трэй, давай, заводи эту хреновину!

– Да, сейчас! Уже! – я бешено перебираю глазами кнопки, нахожу подачу дополнительного топлива и нажимаю.

Штурвал на себя. Рывок. Мокрая спина прилипает к сиденью гладкого кресла.

– Трэй, он в нас вцепился! – визг Раварты раздаётся на всю кабину.

Разворачиваюсь и вижу, что иголки наконечников металлических щупалец дроида, скребут по стеклу заднего вида. Шаттл дёргает ещё раз, гудение двигателей усиливает, рывок и мы под водой. Раварта успевает ухватиться ща поручень, но поскальзывается и приземляется на ягодицы. Больше щупалец нет, дроида нет, пирс исчез. Вокруг мутная пелена подводного пространства.

“Прокладываю автоматический курс на остров биоконсервации” – раздаётся мелодичный голос девушки.

– Куда? – морщит лоб Раварта, держась ща поручень и приподнимаясь.

– Туда, куда мы так хотели попасть…

Конец первой части.

В оформлении обложки использована иллюстрация Тупиковой Анастасии Александровны по договору предоставления исключительных прав на использование.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24