Смертельный номер (СИ) [witchdoctor] (fb2) читать онлайн

========== В цирке ==========

***

— Поднимай, Лакрица!

Темнокожий великан быстро закрутил ручку лебедки. Сверкнула медь уложенных вкруг аккуратной головки кос, и радостная Люси Этьен вознеслась над манежом. Фигура. Взмах. Кружение. Обрыв. Люси повисла на стопах и раскинула руки в стороны. Ни одного лишнего движения. Только трапеция. Только высота. Только Люси.

— Ее отца прозвали Люцифером. Хорош был черт! Настоящая звезда цирка, — раздался восторженный шепот синьора Антонио.

Директор цирка «La Stella*», Антонио Д’Аскола, сидел на трибунах и внимательно следил за репетицией. Еще внимательней директор поглядывал на сидевшего рядом мистера Мефиса — базельского богача, американца по происхождению. Говорили, тот покинул Штаты из-за какой-то авантюры, принесшей ему миллионы. Говорили, что никакой он не Мефис и вообще ирландец, но синьору Антонио, признаться, было все равно. Он ценил в мистере Мефисе другие качества, а именно — тугой кошелек.

— Жаль беднягу Этьена.

— Что с ним сталось? — спросил из вежливости мистер Мефис.

— Увы, звезды имеют отвратительнейшую привычку падать, — усмехнулся синьор Антонио.

— Действительно. Отвратительная привычка!

— Опускай, Лакрица! — прокричала Люси, усевшись на трапеции.

Перекладина стремительно полетела вниз и зависла на метр от земли. Спрыгнувшая Люси подняла вокруг себя песчаную пыль. С чувством поклонилась. Случайные зрители вознаградили ее аплодисментами, и на девичьем лице зажглась довольная улыбка.

Со скрипом покатилась разукрашенная деревянная мишень для следующего номера, и пустым трибунам представили нового артиста — заклинателя ножей Драгана Ченчича. Высокий, молодой Драган вальяжно прошел по кайме манежа и играючи перекинул с руки на руку кинжал. Люси уже приготовилась — встала у мишени, призывно улыбнулась, и один за одним кинжалы вонзились в иссохшуюся древесину, повторив плавные девичьи изгибы.

— Американцы нынче наживаются на уродцах, — бросил синьор Антонио.

— Да. Мистер Барнум* сколотил целое состояние.

— Мой цирк всегда был другим, мистер Мефис, — горделиво фыркнул директор.

Из латунного портсигара он достал дешевенькую сигарету. Вспыхнула спичка, на мгновение озарив высокие залысины и по-хитрому прищуренные глаза старого итальянца.

— Кажется, я видел среди артистов бородатую женщину?

— А! Простая дань традициям. — Директор выдохнул дым струйкой и задумчиво покачал головой. — Знаете, почему люди хотят посмотреть на уродцев? Хотят увидеть, что есть кто-то хуже них. В такой цирк, как мой, ходят, чтобы увидеть — есть кто-то лучше.

— Красивые слова.

— И отнюдь не пустые! — Синьор Антонио пыхнул сигаретой.

Мистер Мефис лишь снисходительно улыбнулся — уж больно забавляли его философские разглагольствования старого директора. Впрочем, синьор Д’Аскола казался даже трогательным в непоколебимой вере в трюкачей и акробатов. Еще более трогательной Мефис находил репетировавшую Люси. Миленькая, щупленькая. Дрыгает обряженными в гетры ножками у мишени и сверкает голодными глазами. И ведь даже не жмурится, когда кинжалы, будто хищные клыки, впиваются в сухое дерево.

— Храбрая девушка, — бросил Мефис, и синьор Антонио встрепенулся.

— О да! Да, — с жаром заговорил он. — Малютка Люси прирожденная артистка. Ловкая, бесстрашная, невесомая. А уж как она скачет верхом! Жаль, наш мерин помер.

— Очередная «упавшая звезда»?

— Всего лишь «старая скотина». Brava*, Люси! — Директор разразился наигранно громкими аплодисментами и тут же переменился в лице. — Жаль, только декорации неподходящие. Шатер на ладан дышит. Да и костюмы у артистов…

— Мы, кажется, уже обсудили это, — недовольно процедил сквозь зубы мистер Мефис и, одернув сюртук, поднялся с места. — До скорой встречи, синьор Д’Аскола. Смотрите, чтобы ваша звезда не упала.

— Разумеется, мистер Мефис. See you around*! — показав козу*, прорычал Антонио с ужасным акцентом. Итальянец и английский — вещи несовместимые.

Спустившись с трибун, мистер Мефис пристально оглядел Люси с ног до головы. Она едва смутилась и тут же с задором кивнула случайному, но от этого не менее благодарному зрителю. Подле уха сверкнул кинжал. Звонкое лезвие вошло в мишень на треть.

— Не отвлекайся, Люси! — ревниво проворчал Драган. — Я могу и промазать.

— Драган Ченчич не знает промаха, — пошутила она, и последний кинжал уверенно воткнулся над рыжей макушкой.

Репетиция окончилась.

Выгнувшаяся Люси Этьен отвесила низкий поклон — радостная, будто в тени трибун сидели самые настоящие зрители, и Драган невольно залюбовался. Люси любила манеж, любила выступления, и в любви этой была необычайно чарующей. Цирк был всем для нее. Каждый трюк она отрабатывала будто в последний раз, выкладываясь по полной, и Драган попросил к себе в номер именно ее — поймал свою счастливую звезду, яркую и необычайно манящую.

Приятные мысли сменились тревогой. Резко выпрямившись, Люси нехорошо покачнулась.

— Голова, — прошептала она подоспевшему Драгану, и ее быстрее потащили к бортику манежа.

— Что с тобой?!

— Все хорошо, — принялась успокаивать Люси, но глядя на ее мертвенную бледность, Драган успокаиваться не собирался. — Я просто не успела позавтракать.

— Люси!

Нахмурившийся Драган нежно сжал холодные ладони в своих горячих руках и покачал головой. В последнее время артисты перебивались едва ли не помоями — жестокие реалии угасающей «La Stella». Ни выступлений, ни денег, ни еды, а Люси и без того не отличалась хорошим аппетитом.

Появившийся директор вежливо обеспокоился, но Люси лишь повторила: все хорошо. Всех их отвлек протяжный выкрик:

— Scheiße*!

Полог шапито пустил луч дневного света. Показался старина Гейне — вечно взвинченный и грозный дрессировщик. Сжав руки в кулаки, он едва ли не подскакивал на месте от переполнявшего его возмущения.

— Герр директор, я не работать так больше! Мяса нет. Тигр не жрать.

— Scheiße, Гейне! — согласился Антонио и тут же пренебрежительно развел руками в стороны. — Какое счастье, что любое Scheiße имеет свойство случаться и заканчиваться.

Директор перекрестился и с благословенным Amen* ласково пригладил аккуратную головку Люси. Старину Гейне Антонио понимал как никто другой: у дрессировщика и директора цирка одна и та же проблема, одна и та же обязанность — артисты, изголодавшиеся по еде и выступлениям.

Ничего, подумал директор. Скоро все закончится!

***

Пузатый чан чадил из-под навеса. Гремя тарелками, за обедом выстроились артисты. Люси подтолкнуло сзади. Толстяк Буффо неловко вклинился в очередь, и карлик Голиаф не преминул обозвать его жирной тосканской свиньей.

— Прикройся, сардина*.

— Vaffanculo*! — шикнул в ответ сард Голиаф.

— Эй! Кормить сегодня будут? — прокричал жонглер Гумберт.

Мимо поплыла бородатая Берта, и Гумберт любопытствующе оглядел ее тарелку.

— Что там сегодня?

— Мучной суп…

Берта брезгливо зачерпнула ложкой мутную жижу, и вся очередь недовольно зароптала. Люси поморщилась. В животе урчало нестерпимо, голова кружилась, но ни запах, ни вид похлебки не вдохновляли. Лишь отвращали.

— Скажи, чтобы мою порцию отдали кому-нибудь, — сказала Люси, оглядевшись на толстяка Буффо.

— Кому-нибудь? — заверещал Голиаф. — Да этот жирдяй сожрет ее, не задумываясь.

— Голиаф… — На карлика обернулись близнецы-шпагоглотатели и лукаво переглянулись друг с другом. — Ты никогда не пробовал суп из карликовых сардин?

— Из каких таких карликовых сардин?

— Тащи его!

Под общее улюлюканье близнецы подхватили Голиафа и понесли в сторону чана. Отборную итальянскую ругань заглушил дружный смех артистов.

Длинные столы гремели ложками, жужжали тихими разговорами. В дальнем углу взметнулась рука — Драган занял место и теперь звал к себе. Подошедшая Люси присела рядом.

— Ты ничего не взяла?

— Не хочу. Да и брать толком нечего.

— Ты скоро просвечивать начнешь! — заворчал Драган и, воровато оглядевшись, достал из-за пазухи подсохший крендель. — На!

— Но это твое.

— Значит, и твое.

Драган уткнулся в тарелку и покраснел до кончиков ушей. Прижав крендель к губам, Люси улыбнулась. От запаха подсохшего хлеба на душе стало необычайно тепло. Драган казался очень милым в этом беспрерывном ворчливом беспокойстве, и Люси невольно замечталась.

Под навесом возникла знакомая фигура. Слегка сгорбленный, лысый синьор Д’Аскола размахивал руками — собирал всех артистов за столом. О чем-то хотел объявить. Судя по нахмуренным на переносице бровям, что-то важное.

— Allora*… — протянул синьор Антонио, хлопнув в ладоши. — У меня для вас радостная новость. Мистер Мефис, которого многие из вас имели честь лицезреть на днях в цирке, согласился стать нашим покровителем! Покровителем «La Stella»! — объявил директор.

Восторженных возгласов, увы, не последовало, а неуверенные хлопки быстро сошли на нет. Недоуменную паузу прервал Голиаф:

— В последний раз наши покровители обчистили кассу. Кто там был? Русские князья?

— Польские шалопаи!

— Голиаф прав, — донеслось со стороны. — Мы едва перезимовали.

— Ja. А тигр не иметь теперь мяса.

— В этот раз все иначе, — поспешил утихомирить всех директор.

— Мой мучной суп с вами не согласен!

— Главное, чтобы была согласна твоя борода, Берта. — Антонио всплеснул руками. — Посмотрите на себя! Посмотрите на цирк. На нашем шатре больше заплаток, чем звезд на небе. Твой фрак, Гийом, превратился в труху. Уж не ты ли, Гейне, жаловался, что тиграм нечего есть? А ты, Голиаф?! А ты, Буффо? С наших костюмов сыплется блеск, в наших тарелках — чертова мучная похлебка. Когда вы ели нормально в последний раз? А?

— Кажется, тогда мы даже ездили с выступлениями по городам, — вклинился Голиаф, — а не сидели сиднем на зимовке в швейцарском захолустье!

— И что ты, малютка Голиаф, решился показывать? — зашипел Антонио, нагнувшись над столом. — Старый клоунский колпак? Дырявый шатер? Нам нужны деньги и лоск. Люди ходят в цирк за этим, а не за кривляниями оборванцев.

Раскрасневшись, синьор Антонио умолк. Притихли и пристыженные артисты. Кто-то вспоминал о былых временах, когда выступления следовали одно за другим, и карман оттягивали деньги. Цирку «La Stella» и вправду не помешало бы встряхнуться и заблистать, как было прежде, да вот только… Шапито трещал по швам, и, увы, не от наплыва публики. Животные дохли с голодухи, а артисты то и дело бегали на сторону: Берта принялась чинить одежду. Близнецы-шпагоглотатели показывали свой коронный трюк в местных кабаках, чтобы хоть как-то подзаработать.

— Ты прав, Антонио. Может, добавишь нам немного лоска к обеду? — столы разразились беззаботным смехом.

— Я бы не отказался от бутылочки вина и жареного поросенка.

— Бутылочки вина и поросенка?

От побагровевшего директора артисты опасливо отстранились, но Антонио внезапно сменил гнев на милость и лукаво ухмыльнулся. Раздался щелчок. К столам подошел Лакрица, пряча за плечом увесистый мешок и нетронутую ногу вяленой ветчины. Под довольный гул он достал и несколько бутылок вина. Врассыпную по столам покатились сырные головки, спелые яблоки, булки хлеба, и взбудораженные чарующими ароматами артисты встречали их аплодисментами, как самых настоящих коллег. Антонио не сразу удалось всех утихомирить.

— Это небольшой презент от мистера Мефиса. Вскоре прибудут и другие дары.

— Santo ciel*!

— Я с тобой всецело согласен, Голиаф! — ответил карлику Антонио и среди налетевших на еду артистов выискал нужную рыжую голову. — Люси! Иди сюда, bimba*.

Драган пообещал приберечь для нее и хлеба, и сыра, и Люси, едва отщипнув от мягкой булки, поскорее пошла за директором. От навеса они отошли недалеко. Ароматы доходили и до сюда и жестоко дразнились, призывая вернуться к столу. Откупорилась первая бутыль вина, и довольные артисты провозгласили тост.

— Мистер Мефис — просто волшебник! — восхитилась Люси.

— О, да! — Как много решал кусок хлеба, подумалось директору. — В скором времени мы начнем выступления. Уж тогда заживем!

— Выступления?! — Люси вся просияла. В ее голубых глазах вспыхнул азарт, перемешанный с по-детски наивным восторгом. — Мы будем путешествовать? Как раньше?

— От города к городу! Как раньше, Люси, — повторил синьор Антонио и резко перешел на полушепот, — именно поэтому я хотел попросить тебя об одолжении.

— Конечно, синьор Д’Аскола.

— Я хочу отблагодарить мистера Мефиса за его участие. Ты не отказалась бы показать ему пару номеров? — спросил Антонио, и Люси задумчиво приставила палец к губам. — Что-нибудь несложное. Так… — Пожал плечами директор. — Чтобы порадовать нашего покровителя.

— Конечно! Может, номер с шаром? — предложила Люси, и Антонио расплылся в широкой улыбке. Довольный он уложил руку на девичье плечо и одобрительно закивал.

— Отличная идея! Скажу Лакрице, чтобы готовил повозку. Отправишься вечером.

— Вечером? Уже?!

— Куй железо пока горячо. Приготовься, Люси! Ты должна блистать.

— Даже не сомневайтесь.

— Brava, bimba! — воскликнул Антонио Д’Аскола и, глядя вослед убегающей Люси, преисполнился небывалой радостью.

Настоящая артистка — хлебом не корми, дай выступить! На таких цирк и держится.

***

Люси и раскрашенный шар растаяли в сумерках под тихий скрип колес. Драган порывался поехать вместе с ней, но директор его не пустил — и Лакрицы достаточно. Артисты, разморенные и отъевшиеся, разбрелись по вагончикам. Цирковое становье накрыла блаженная полудрема, и лишь мерное постукивание нарушало это сытое волшебство. Слегка захмелевший Драган от нечего делать метал кинжалы и ждал возвращения Люси.

Она вернулась. В глубокой ночи.

Сперва послышался скрип. После чьи-то всхлипы. С шумом из повозки скатился крашенный шар. Заплаканная Люси добежала до своего вагончика, хлопнула дверью, и всполошившийся Драган бросился за ней.

Она сидела на полу, скрутившись калачиком, и сотрясалась от тихих рыданий. Порванный ворот. Ссадины. Растрепанные косы. Люси обернулась, выпучив от ужаса заплаканные глаза, и Драган увидел разбитую губу.

— Что? Что случилось? — прошептал смешавшийся Драган, боясь своего же вопроса, а еще больше — возможного ответа.

— Он…

— Что он сделал?! — требовательно рыкнул Драган, и перепуганная Люси залепетала что-то неразборчивое о пьяном мистере Мефисе, который вдруг полез к ней под юбку.

Глаза у Драгана налились кровью. Сам себя не помня, озверевший, он ринулся вон. Окажись мистер Мефис здесь и сейчас, ему незамедлительно свернули бы шею.

Неподалеку от вагончика Люси стоял понуривший голову Лакрица, и синьор Антонио отчитывал его на чем свет стоит то на французском, то на итальянском.

— Что ты сделал?! — шипел директор.

— Он трогал мисс Люси, синьор Антонио, — оправдывался Лакрица. — Я… Я… Отпихнул его. Он упал.

— Моли богов, чтобы Мефис не заявил в полицию! — завопил Антонио и бросился Драгану наперерез. — А ты куда засобирался?

— К нашему херовому покровителю. Убью!

От резкого удара потемнело в глазах. Драган попятился назад и едва не упал. Нависший над ним синьор Антонио отряхивал руку, чертыхался, и на поднявшийся шум выползли близнецы-шпагоглотатели, Гейне и бородатая Берта. Даже Голиаф выглянул.

— Не истери, Драган! — Директор кивком указал на вагончик Люси. — Иди к ней и успокой.

Будто нарочно из заветного вагончика раздались громкие всхлипы. Жалостливые. Родные. У Драгана все сжалось внутри, и растрогавшийся директор похлопал его по плечу.

— Я все улажу. Обещаю. А ты присмотри за ней. Ей это сейчас нужнее. Что встали, ротозеи?! — Антонио резко шикнул на артистов, и те неспешно разбрелись по углам.

Драган тоже послушался и пошел к Люси.

На том волшебный вечер и окончился.

Комментарий к В цирке

*La Stella — от ит. звезда

*Ф. Т. Барнум — американский шоумен, антрепренёр, крупнейшая фигура американского шоу-бизнеса XIX века. Снискал широкую известность своими мистификациями, организовал цирк своего имени, прославившийся “необычайными” людьми.

*Bravo — дословно переводится как молодец. В итальянском является прилагательным и склоняется соответственно роду и числу основного слова.

*See you around — до скорой встречи

*Коза — типичный итальянский жест, аналог русского тройного постукивания и сплевывания через левое плечо, чтобы не сглазить

*Scheiße — от нем. дерьмо

*Amen — аминь

*Сардина — игра слов, вызванная созвучностью острова Сардиния, сардов-сардинцев и сардин

*Vaffanculo — оч. грубо, от ит. иди в жопу

*Allora — от ит. итак

*Santo ciel — от ит. святые угодники (дос. святое небо)

*Bimba — от ит. девочка, детка, малышка

========== Решение проблемы ==========

***

По цирку гулял слух — Люси Этьен едва не изнасиловали. Несчастного Лакрицу каждый расспрашивал с пристрастием, и обраставшие новыми подробностями пересуды не утихали ни на секунду.

Мистер Мефис упился до чертиков. Ирландец! Ничего удивительного. Богач полез под юбку молоденькой циркачки? История стара как мир. Куда больше циркачей интересовало, а как там на вилле богача? А едят с серебра? А сколько платят слугам? А о миллионах — правда?

Люси заперлась. Слегла с горячкой на несколько дней, отказывалась от еды, никуда не выходила и никого не хотела видеть. Вхожи к ней были лишь добродушная Берта и Драган. Остальные и не лезли. Не их ума дело. Да и что там сделаешь?

За полицейскими никто не посылал. На следующий день после случившегося директор лишь отправил Лакрицу с нелепыми извинениями на виллу мистера Мефиса и попросил остальных «не поднимать лишнего шума». Послушные остальные и не поднимали, увлеченные появившейся едой на столах и деньгами в кассе цирка. Синьор Антонио будто бы старался свести неприятную историю на нет. Замять, забыть, и Драган, ожидавший совершенно иного, терзался неприятными подозрениями.

Получив свой завтрак, он сидел под навесом и равнодушно вглядывался в булку свежего хлеба. Дали Драгану и сыра, и даже несколько просвечивающих на свету ломтей Тирольского шпека, но кусок в горло не лез. Без подачек Мефиса обойдется! Что тот думал? Раз богач, то может просто так всех купить? Даже Люси? Она же… Она… Драган поскорее отпил воды из кружки, чтобы хоть как-то усмирить клокочущую ярость. Зло усмехнулся — хотя бы воду купил не чертов Мефис!

— М-м-м-м! — растянул сидевший поодаль Голиаф. Карлик набил рот сыром и, смакуя каждый кусочек, отпил вина. — Если так дело пойдет, я готов этому Мефису сам номера показывать.

— Ростом не вышел, — шикнул кто-то с дальнего угла стола, и Голиаф, нисколько не обидевшись, рассмеялся.

— Ничего! Возьму рыжий парик у Буффо, и eccola*. После пары бутылок меня уж будет не отличить от нашей красотки!

От взорвавшегося смеха Драган зажмурился. Ему будто кинжал вонзили в сердце — хуже того, провернули несколько раз. Не вытерпев, он вскочил из-за стола и уверенно направился к ковырявшемуся с сыром Голиафу. Небольшое блюдо улетело в сторону. Неровные сырные кубики затерялись в траве, и к ним тут же бросились дрессированные собачки. Расплескалось вино, наполнив воздух кислой пряностью. Голиафа ухватили за грудки, приподняли над скамьей и хорошенько тряхнули.

— Ну-ка повтори, что ты сказал! — прорычал Драган.

Изумившийся было Голиаф грозно нахмурился. Молчал он по обыкновению недолго. Обидеть карлика норовят многие, а потому он уже давно научился не бояться подобных выходок. Гордо Голиаф задрал длинноватый широкий у конца нос и, вцепившись в руки Драгана, фыркнул:

— То и сказал!

Карлик пнул обидчика в живот. Не сильно, но державшие его руки разжались, и, удачно приземлившись, Голиаф горделиво встал на скамье.

— Что, ragazzino*, — с издевкой оглядел он взбесившегося паренька. — Тебе не перепало и вот озверел? Держи свою птичку* в штанах и подальше от меня, а надо — сходи покажи ее местным шлюхам.

Драган снова бросился орлом, но карлик вовремя подхватил нож со стола и грозно наставил острие на противника.

— Не мешай остальным работать! Видел, — Голиаф указал на еду. — Твоя Люси время даром не теряет. Можешь взять с нее пример и окрутить какую-нибудь старую базельскую вдовушку! Они любят молоденьких мальчиков. Чем горячее, тем лучше. Заодно голову проветришь. И не только голову, — добавил он полушепотом.

— Да как ты можешь! Люси едва не изнасиловали…

— Ты и вправду такой наивный? — усмехнулся Голиаф. — Думаешь, твоя Люси поехала на виллу богача просто так? Думаешь, не знала, зачем туда едет?

Драган оторопел. Потерялся, а Голиаф, увидев его замешательство громко цыкнул.

— Поглядите-ка. Святая простота! Разуй глаза.

Его будто из ведра облили. Отшатнувшись, Драган пошел прочь, оставив проклятого карлика в покое. Ворчавший Голиаф уселся на скамью.

— Наивность — та же глупость.

— Жалко девчонку.

— Люси не глупа. Она далеко пойдет. — Голиаф просительно постучал по кружке, и услужливый Гийом плеснул ему вина. — Будь у меня такие ноги и мордашка, хер бы я выступал в цирке!

***

Драган шел быстро. Супился. Злился. Едва не сбил Берту с ног и даже не извинился, чертыхнувшись под ноги.

Чертов Голиаф! А что с него возьмешь? Карлик. Жизнь над ним и так посмеялась, вот и пытается изгадить, извратить все, до чего дотягивается своими уродливыми ручонками. И ладно бы он, но Люси! Как можно было подозревать ее в чем-то столь грязном и порочном. Драган сам видел ее слезы, сам успокаивал. В тот вечер она тряслась, как мышонок, жалась к нему и умоляла не оставлять ни в коем случае. Нет! Люси была неповинна в случившемся. Голиаф возводил напраслину из зависти, а может, просто из вредности.

Резко остановившись, Драган перевел дух. На шпиле директорского шатра истерично бился флажок — будто навязчивая мысль в голове. Кое в чем Голиаф был прав. Странно, что именно Люси отправили вечером к мистеру Мефису. Об этом ее попросил сам директор. Именно ее… Пора было поговорить с синьором Д’Аскола с глазу на глаз.

Хлопнул полог, и Драган провалился в темноту. В полумраке директорского шатра было необычайно тихо и спокойно. В легкой дымке проявились очертания силуэта — Синьор Антонио восседал в кресле и курил. Курил много и нынче походил на статую древнего божества, окутанную молочными клубами и тайной. Беспристрастную, равнодушную.

— А! Драган, — протянуло божество, вспыхнув сигаретой, как зловещим оком. — Решил навестить старину директора?

— Я… Я хотел спросить: почему никто не вызвал полицию? — спросил Драган.

— Зачем?

— Из-за Люси!

— А что с Люси?

И он еще спрашивал?!

— У нее горячка! Она отказывается от еды! Из-за того… Случая…

— Молодые особы необычайно чувствительны! — с сарказмом выдавил из себя Антонио. — Вызови ей доктора.

Стушевавшийся Драган не поверил своим ушам, а от спокойствия Антонио вовсе потерялся. Директор явно не собирался ничего предпринимать, отмахнувшись от случившегося, как от чего-то неважного. Почему? Ведь обидели одного из артистов La Stella — ни в чем неповинную девушку. А что если неспроста? Почему в тот вечер из всей труппы директор послал Люси? Ведь в цирке были и шпагоглотатели, и парочка других акробатов, но нет. Выбрали именно ее! Так собирались отблагодарить мистера Мефиса за его покровительство? Молоденькой циркачкой?

Драган ощерился.

— Ты знал! — медленно проговорил он, догадавшись об ужасном. — Ты знал, что Мефис хочет…

— Хочет поиметь ее? — Антонио небрежно стряхнул пепел с сигареты. — Догадывался. Многие мужчины хотят поиметь милую артисточку.

Изумление. Тупое. Безмолвное. Драган весь вскинулся и мгновенно изумился еще больше.

— Была бы Люси умней, она бы воспользовалась этой возможностью.

— Возможностью стать шлюхой?!

— Возможностью обеспечить себя! — фыркнул Антонио. Драган сверкнул темными глазами, и синьор директор горько ухмыльнулся. — Не смотри на меня так. Я — не монстр. Мне жаль, что мистер Мефис оказался не столь обходительным кавалером, сколь хотелось, но…

— Он хотел ее изнасиловать!

— Он хотел нам помочь! Помочь Люси! И поможет. — Директор снова утонул в клубах сигаретного дыма. — Наш цирк будет жить… Благодаря ей и мистеру Мефису.

Драган вытянулся, будто струна на грифе. Сжал руки в кулаки. Он попросту не верил во все, что слышал. Как?! Как такое было возможно? Директор говорил ужасные вещи да так спокойно! Он попросту собирался принести Люси в жертву — продать, словно рабыню, поимев за товар высокую цену. Неужели он думал, ее некому защитить?!

— Этот ублюдок больше и пальцем ее не коснется! — решительно сказал Драган. — Иначе…

— Иначе мы все пойдем по миру, — съязвил Антонио. — Что тогда будет с цирком, с Люси? Кому вы все будете нужны? Или ты надеешься, что она бросится за тобой на край света, Драган? Не думай, что я не вижу, как ты на нее смотришь. — Директор отбросил сигарету в пепельницу и весь скривился: — Иначе!.. Не тебе это решать. Лишь мне и Люси. Ты здесь лишний. Что-то не нравится — вали на все четыре стороны! Я найду другого «заклинателя кинжалов».

Внутри Драгана что-то оборвалось — будто зверя спустили с цепи. Разъяренный, он бросился на директора с кулаками. Молодой. Горячий. Влюбленный. Пелена застлала глаза, и все мысли о беззащитной Люси поглотили рассудок. Вскинувший руки директор закричал, и на крики его сбежались Гейне, Лакрица, кто-то еще — Драган не увидел толком. Его живо оттащили в сторону и скрутили.

— Влюбленный идиот, — прошипел Антонио, сплюнув кровью в сторону.

— Ты — монстр! Монстр!

Отряхнув ворот сюртука, директор прищурился. Злобно оглядел бившегося в стороны Драгана с ног до головы.

— Кажется, ты хотел полиции? — Уязвленный Антонио обтер разбитую губу. — Будет тебе полиция!

Вырывавшегося Драгана продержали в директорском шатре до самого приезда полицейских, а после увезли.

— Пускай проветрится! — бросил вслед Антонио и на беспокойство Лакрицы и Гейне пренебрежительно ответил: — Через несколько дней вернется. Я об этом позабочусь, а пока пусть посидит под замком. Клоун! И держите языки за зубами! — припугнул директор Лакрицу, Гейне и остальных.

Воровато оглянувшись, Антонио Д’Аскола скрылся в своем шатре. Выругался на щипавшую болью ссадину. Драгана синьор директор понимал отчасти, но, увы, их интересы расходились будто путники на развилке. Любовь — удел молодых. Расчет — удел стариков. И согласно расчетам старого Антонио, все складывалось наилучшим образом. Осталось уладить лишь несколько проблем. Одной как раз стало меньше. Meno male*. Ах да!

— Лакрица! — позвал директор, и из-за полога показалась черная лоснящаяся голова. — Позови Берту.

Пора было уладить главную проблему. Чем быстрее — тем лучше. La Stella должна была засиять как прежде!

***

В обклеенный афишами вагончик проскользнул едкий запах табака. Сверкнули высокие залысины, по-хитрому прищуренные глаза и сгорбленная директорская фигура. Антонио Д’Аскола расплылся в улыбке и торжественно поставил перед Люси перетянутую лентой коробку.

— Как ты, Люси? — с наигранным участием поинтересовался синьор Антонио. — Смотри, что я принес. Пирожные! Помню, когда ты была маленькой, твой отец покупал тебе такие.

Покачав головой, директор огляделся. Со стен на него смотрел нарисованный старина Этьен, вознесшийся над манежем. «Люцифер несравненный» — гласили старые выцветшие афиши.

Глубоко внутри шевельнулась совесть и, задушив ее в зародыше, синьор Антонио уселся напротив кровати и вперился в девичий профиль. Обнявшая колени Люси жалась в комок и старалась спрятаться под сшитым из разноцветных кусочков одеялом. Она исхудала. Осунулась. Болезненно горели ее светлые глаза, и весь вид Люси Этьен вызывал неимоверную жалость. Маленький, загнанный в угол зверек, подумал директор, тяжело вздохнув.

— Я не хочу. — Люси поежилась, даже не посмотрев на коробку, бессовестно благоухавшую ванилью.

— Хорошо, Люси! Тогда мы просто поговорим, — улыбнулся синьор Антонио и мгновенно перешел к делу. — Мистер Мефис прислал мне свои наиглубочайшие извинения. Сказал, что от волнения позволил себе выпить лишнего.

— Только выпить? — процедила сквозь зубы Люси, а директор ее будто бы не услышал.

— Он просит возможности загладить перед тобой вину. Что скажешь? Может, стоит дать нашему покровителю шанс? — Антонио вопросительно качнул головой. — Я был бы очень рад, если бы ты простила его. Ты никогда не была злопамятна, Люси. Все знают, ты — ангел во плоти.

— Чего вы хотите, синьор Антонио? — настороженно спросила Люси, отлипнув от тоненькой стенки вагончика.

— А ты не понимаешь? Виноватый мужчина — щедрый мужчина, — пояснил директор и тут же наклонился вперед, уперев локти в колени. — Я хочу, чтобы «La Stella» получила покровителя, — зашептал он нетерпеливо. — Ты при этом получишь состоятельного любовника. Выгода очевидна!

— Ч-что?

Люси встрепенулась. Внимательно посмотрела на синьора Д’Аскола. Прямо в глаза! Он не шутил и, строго сведя брови на переносице, ждал ответа на свое предложение.

— Я артистка, а не шлюха! — возмутилась Люси, и ее возмущению директор очень обрадовался — зверек выходил из угла и потихоньку скалил зубки.

— Разумеется! Но подумай… Ты красива, Люси, — с жаром принялся убеждать Антонио. — Молода. Мистер Мефис, конечно, не молодой метатель ножей, но он мужчина достойный, привлекательный. Богатый!

Люси Этьен тяжело задышала, запылала и при этом как-то трогательно перепугалась, блеснув проступившими на ресницах слезами.

— И я должна ему продаться?!

— Все мы продаем себя. Каждый из нас. Кто тело, кто душу, кто ум, кто талант. И чем дороже ты себя продашь, тем ты успешнее. Тут нечего стыдиться.

— Я не хочу этого слышать, — Люси плотно зажала уши ладонями.

— Прекрати витать в облаках! — рявкнул синьор Антонио, вскочив со стула, и, не на шутку перепугавшись, Люси вздрогнула. — Без Мефиса я должен буду закрыть цирк. Подумай, что ждет такую девушку, как ты, без «La Stella»? Что ждет остальных?

Антонио весь скривился, вдруг завыл и враз уставший упал на стул. Ему ведь даже было жаль Люси, но разве он просил от нее так много?

— Ах! Люси-Люси… Родись ты дочерью лорда, ты гуляла бы по набережной Круазет*, и единственной твоей заботой была бы шляпка по последней моде, но… Ты — артистка. Ты — дочь циркача, а цирк — твой дом. Чего ты хочешь? Скажи мне. Семьи? Кучу детишек от нищего Драгана? Mati, mati*… — жалобно воскликнул Антонио, пародируя словенский говорок Драгана. — Или ты хочешь выступать на манеже? Ты же артистка! Твое место перед заполненными трибунами, а не под боком у нищего Ченчича. Ты нужна La Stella, а La Stella нужна тебе.

Люси молчала. Губы ее тряслись. Она и сама вся дрожала, через силу сдерживая слезы, всхлипывала, а Антонио говорил без умолку, и каждая его фраза хлестала похуже кнута дрессировщика.

— Тебе нужно успокоиться, подумать. Я поговорю с мистером Мефисом. Впредь он будет куда обходительней. Обещаю.

— Идите вон! Вон! — закричала Люси, ощерившись тигрицей, и даже кинула в директора подушкой. Синьор Д’Аскола вновь взмахнул невидимым хлыстом.

— Пойду! Вон из цирка! А следом пойдут и остальные. Все, кого ты знаешь. От Голиафа до Берты. От Драгана до Лакрицы! И это будет на твоей совести, Люси! Подумай, если не о себе, то о них!

Хлопнув дверью, разъяренный директор ушел, и обескураженная Люси потонула в слезах. Одна. Беззащитная. Погребенная под жестокостью сложившихся обстоятельств. Ей предложили продать себя в обмен на целый цирк и его артистов. Отдаться Мефису. Люси содрогнулась, вспомнив тяжелый удушающий запах перегара, чужие руки на теле и звериную похоть в мужских глазах. Отвращение скрутило желудок, едва не вывернуло душу наружу.

Нет! Она артистка! Артистка, а не шлюха. Со злостью Люси швырнула оставшуюся после директора коробку с пирожными и осела на кровати. Голова закружилась.

— Драган! Драган, — отчаянно шептала она, но Драган не отзывался, будто испарившись.

Комментарий к Решение проблемы

*Eccola — от ит. вот и она

*Ragazzino — от ит. парнишка

*В итальянском слово птица (uccello) имеет несколько значений, одно из которых (помимо буквального) — мужские гениталии

*Meno male — от ит. слава богу, (дос. плохим меньше)

*Набережная Круазет — променад дё ля Круазет, известный бульвар вдоль побережья Канн (Франция), разбитый на месте древней дороги под названием Путь малого креста.

*Mati — от слов. мама

========== Смейся, Паяц! ==========

***

Солнце билось в приоткрытое окошко, просвечивая сквозь выцветшие занавески. Сладко пели птицы. Обняв подушку, Люси наслаждалась мелодичными трелями и одиночеством. Воскресенье! Все должны были отправиться в город. Кто-то в церковь, кто-то на площади, а то и в ближайший кабак. Прежде они с Драганом и Гумбертом всегда убегали к кроваво-красной ратуше, а оттуда шли, куда глаза глядят. Иногда даже выступали на улице и, заработав пару раппенов*, покупали чего-нибудь вкусного.

И где Драган был теперь? Пропал, словно сквозь землю провалился. Забыл о ней? Именно сейчас? Берта, когда Люси спрашивала о нем, уводила взгляд в сторону и отвечала что-то невразумительное. Вроде как ничего не знала, а ни с кем другим Люси не разговаривала, по-прежнему не выходя из вагончика. Боялась взглядов, полных упрека. Боялась правды. Как-то слишком внезапно жизни десятков артистов и цирка оказались в ее руках, и как бы Люси ни старалась забыться, слова директора то и дело обрушивались на нее и погребали под собой. Что будет с цирком? С артистами, с ней самой? Чего ты хочешь? — вновь и вновь вопрошал синьор Антонио, бередя воображение.

Люси поежилась, вспомнив грязное предложение продаться богачу в обмен на цирк, и тяжело вздохнула. Все же в словах директора была своя правда. Цирк был ее домом. Сколько Люси себя помнила, она всю жизнь провела под куполом шапито, в окружении пестрых афиш и репетиций. На ее глазах «La Stella*» сияла, угасала, а потом возгоралась вновь. На ее глазах отец летал на трапеции, будто к его спине были приделаны невидимые крылья. На ее глазах эти крылья внезапно схлопнулись, и «Люцифер несравненный» пал, чтобы больше никогда не подняться. О матери Люси ничего не знала. Только, что медные косы достались от нее. «La Stella» заменила ей семью, манеж — смысл жизни… Неужели все и вправду так плохо, что цирк вот-вот закроют?

Люси вспомнила мистера Мефиса. Вспомнила, как из улыбающегося и вежливого он вдруг стал осатаневшим и грубым. Похотливый клекот в глотке, будто рычание, до сих пор стоял в ушах. Если бы не Лакрица…

Неприятные мысли прервал мощный голос, и удивленная Люси широко распахнула глаза. Прислушалась — кто-то пел.

Люси не спеша поднялась с кровати и накинула шаль на плечи. Осторожно она приоткрыла дверку вагончика. Дневной свет ослепил на мгновение, и Люси пригляделась. Становье безмолвствовало — все ушли. Только пение доносилось из шапито, и, завернувшись в шаль получше, Люси пошла к охровому шатру.

Распластав руки и прикрыв глаза, на манеже стоял клоун Буффо. Он-то и пел. Громко, с чувством. Завороженная Люси тихо подошла к бортику.

— Ох! Прости, — залепетал встревожившийся Буффо и смущенно потупил голову, будто его поймали с поличным. — Я думал, все ушли в город.

— Ты очень красиво поешь, — похвалила Люси и присела на бортик.

— Голиаф говорит, что я вою.

— Он просто клоун! — не сдержавшись, фыркнула Люси, и Буффо с грустью улыбнулся.

— Я тоже, — заметил он и присел рядом. Едва покраснев, похвастался: — Когда-то я пел в театре!

— Почему же ты оказался в цирке? — искренне удивилась Люси, и Буффо тяжело вздохнул.

Тень пронеслась по его добродушному пухлому лицу, но он все же признался:

— Меня выгнали. — Люси явно требовала разъяснений, и Буффо нехотя исповедался: — Я нагрубил дирижеру, а он сказал, что я больше никогда не буду выступать. Как видишь, он был не прав. — Буффо любовно похлопал по бортику манежа, но радость в его глазах сменилась неподдельной грустью. — Когда-то я выходил на сцену и заставлял публику плакать. Теперь же я ее смешу.

Глаза кольнуло от слез, и в голове Люси прозвенели жестокие слова директора — без помощи мистера Мефиса цирк закроется, и тогда все они окажутся на улице. Что тогда станет с Буффо, Бертой, Драганом? С ней самой? Куда им идти? Тому же Лакрице? Его синьор Антонио выкупил у какого-то бразильского плантатора, оказавшегося случаем в Марселе. Буффо опять лишится своей сцены. Берта так и вовсе никуда не пристроится из-за своей закрученной в локон бородки, если только в другой цирк. А Драган? Он был таким же сиротой, как Люси, и ему цирк заменил дом.

Грустно. Ссутулив плечи, Люси Этьен снова подумала о неприятном.

— Спой мне что-нибудь, Буффо! — попросила она в желании спрятаться от жестокой действительности хоть на мгновение. — Пожалуйста.

— Хорошо… — отозвался Буффо. — Хочешь, я спою тебе арию клоуна?

— Неужели в театре поют о клоунах?

— В театре поют о людях, Люси. Об их трагедиях, в которых можно разглядеть себя.

Грузный Буффо поднялся, прошел на центр манежа. Расправил плечи. Взгляд его из робкого вдруг сделался горделивым, и, раздувшись, Буффо запел:

Играть!

Когда я будто бы в бреду

Не знаю, что делаю, что говорю.

И все же нужно, заставь себя.

Разве ты человек? Ха-ха-ха…

Ты лишь паяц!

Буффо будто бросил вызов трибунам и самому себе. Согнувшись в три погибели, он выдержал паузу, и грозный речитатив сменился плавной мелодией. Животрепещущей, драматичной.

Надень костюм.

Лицо измажь в муке.

Люди платят

И желают смеяться!

И если Арлекин* уводит твою Коломбину* —

Смейся, Паяц,

И каждый будет доволен.

В надрывном пении слышался плач, трагедия, безысходность. Буффо страдал, страдал по-настоящему, и Люси сама того не заметила, как без остатка растворилась в его пении. Ведь пели не о Паяце, а будто бы о ней. О каждом, связанным кругом цирка, отчего по щекам побежали слезы.

Смейся, Pagliaccio*,

Над твоей разбитой любовью.

Смейся над той юдолью,

Что травит твое сердце*.

Буффо смолк, утонув в театральных рыданиях. Люси спряталась за шалью и также утонула в слезах. Настоящих. Судорожно задрожали ее плечи, на которых разом оказалась тяжесть мира. Ее маленького мира, имя которому «цирк».

— Не плачь, bimba*. — Буффо ласково пригладил рыжую головку. — В жизни всякое случается. Главное, не падать духом! Улыбаться!

Он был прав. Прав был и клоун из его арии! Все они — паяцы, артисты, а артист должен выступать, плохо ему или хорошо. Он должен радовать публику, ведь это его призвание. Ее призвание! Разве не так? Чего хотела Люси Этьен? Люси беспомощно оглядела манеж цирка, расплывшийся огненным кольцом в глазах, и поняла: она хотела выступать!

— Я буду смеяться, Буффо! — Люси вскочила с бортика, преисполненная решимости. — Как твой паяц! Мы все! Мы все будем смеяться и выступать!

Утерев слезы, Люси шла в свой вагончик. Выступать. Выступать! — повторял изможденный рассудок. Выступать на манеже цирка, а для этого нельзя было позволить «La Stella» угаснуть. Стоило лишь отдать всю себя.

Люси замерла. Недолго потопталась на месте и снова пошла вперед.

На туалетном столике лежали принесенные кем-то цветы, коробка конфет и обрез дорогущего атласа. Ткань бликовала на свету, призывала прикоснуться. Белоснежные розы переливались бриллиантовыми каплями влаги и источали нежный аромат. Терпко пах горький шоколад — дары, принесенные неизвестно кем от известно кого… Призадумавшаяся Люси упала на стул.

Она должна была решиться. Иного не дано. Обстоятельства таковы. Цирку нужен был мистер Мефис, а мистеру Мефису нужна была Люси. Самой Люси хотелось выступать. Теперь она знала это наверняка, а хуже того, видела, как на ладони, последствия своего отказа. Что станется с остальными, когда «La Stella» закроют? Куда пойдут артисты? Кто она сама безцирка?! Кроме трюкачества, Люси Этьен ничего больше не умеет, да и не хочет уметь.

Да! Люси Этьен хотела выступать! Хотела, чтобы цирк жил и труппа не голодала. «Куча детишек от нищего Драгана» — слышался голос директора. Нет. Не для нее эта участь. Драган был ей дорог. Она, кажется, даже в него влюбилась, отчего принять решение было еще сложнее, но… Цирк — ее дом. Циркачи — ее семья, и об этой семье нужно было теперь позаботиться. Позаботиться о самой себе, раз уж рядом никого не оказалось. В конце концов, внимание мистера Мефиса даже льстило. Богач, сильный мира сего, снизошел до простенькой циркачки. В тот вечер он говорил, что она восхитительная гимнастка и что волосы у нее — красное золото. Обещал ей всякого, а после…

Задрожав, Люси всхлипнула и до боли закусила губу. Почему?! Почему она? Одна. И где был Драган, когда он был так нужен?! Бросил? И черт с ним, обиженно чертыхнулась про себя Люси Этьен. Справится сама.

Дверца скрипнула, и в вагончик вплыла попросившаяся Берта. Пухлая, добрая, мягкая. Берта откинула вуаль с лица, без которой даже не рисковала появляться в городе, и достала из-за пазухи аккуратный кулечек.

— Я принесла пряников! Специально для тебя, — заботливо прощебетала она. Люси всхлипнула от умиления. — С глазурью. Хочешь, Люси?

— Нет! Нет… Можешь позвать синьора Антонио? Пожалуйста. Это очень важно.

Едва закрылась дверь, Люси судорожно вздохнула. Отупело она посмотрела на оставленные Бертой пряники, коробку конфет… Желудок тоскливо свело от голода, но кусок в горло не лез. Внутри все сворачивалось от безысходности и страха. Безумно хотелось убежать куда подальше, только вот бежать было некуда.

Собравшись с духом, Люси открыла дверцу шкафа и достала свое выходное платье. Простенькое, но другого у нее, к сожалению, не было. Щетка прошлась по рыжим волосам. Пудра ровным слоем легла на лицо. Артистка надевала маску и под маской ловко прятала сомнения, страхи и волнение.

Когда перед тобой натягивают канат, решать только тебе — пройти по нему с гордо поднятой головой или упасть, — говаривал отец. Люси падать не собиралась. Алле!

Ввечеру к цирку подъехал экипаж — мистер Мефис прислал. Перед Люси Этьен разверзлась темнота, и она бесстрашно шагнула вперед, повторяя про себя слова клоунской арии, будто молитву:

Разве ты человек?

Ты — паяц!

Так смейся, Pagliaccio.

Алле!

***

Мрачные стены Лонхофа* давили сыростью и темнотой. От каменного пола веяло холодом. К затхлому запаху отходов никак не удавалось привыкнуть. Под потолком тускло светил покрытый решеткой квадрат — небольшое окошко, в котором виднелось весеннее голубое небо и реденькие облака, свободно плывущие куда-то вдаль.

Забившись в угол, Драган Ченчич смотрел перед собой и ничего перед собой не видел. Почти ничего не чувствовал. Отупел. И внутри, и снаружи. Порой болью отзывались сбитые до крови руки — разодрал о неприступную дверь темницы. Болью отзывалось все нутро — где-то там, в цирке, осталась Люси один на один с Антонио и с этим проклятым Мефисом. Без защиты. Вновь и вновь Драган вспоминал разговор с директором и едва ли не выл, словно посаженный на цепь зверь.

— Что? Присмирел, волчонок?

На Драгана устремилась не одна пара глаз — такие же заключенные, как и он. Один полулежал на койке, другой справлял нужду в углу. Сам Драган сидел на брошенном тюфяке с соломой, местами прохудившемся, местами с какой-то живностью под серой вонючей обивкой. Дыра, вонючая дыра, спасибо за которую стоило сказать синьору директору. Хитрый Антонио о чем-то шепнул капитану, а после Драгана без разбора сунули сюда. Сколько он здесь просидит и выйдет ли вообще когда-нибудь, Драган не знал, а потому вновь и вновь посылал страшные проклятия Антонио Д’Аскола.

— За что хоть? — все пытался вызвать его на разговор тучный бычок — немолодой мужчина.

Дородный. С топорщившимися в разные стороны усами, в простых штанах и заношенной донельзя рубахе. К счастью, франкоговорящий. Какого-нибудь итальянца Драган непременно бы побил. Второй его сокамерник, отошедший от уборного ведра, о чем-то зашикал — то ли чех, то ли поляк. Драган не знал наверняка, но в речи услышал знакомые слова, напомнившие о почти забытом словенском.

— А? Небось, из-за какой-нибудь красотки, — не отставал тучный бычок, приподнявшись на локте. Не дождавшись ответа, он качнул головой. — Значит, из-за красотки. Я здесь по той же причине! Ух, Урсула! А ведь славная была шлюха, — тучный бычок зло плюнул в сторону.

— Люси не шлюха.

— Да? А по имени и не скажешь!

Гневно сверкнули темные глаза, и Драган сжал руку в кулак — вновь заныло в ссадинах, а говоривший продолжил:

— Все женщины — шлюхи, — цыкнул он с видом знатока. — Просто кто-то продается одному мужчине, его все почтенно именуют мужем шлюхи, а кто-то…

— Она не такая! — вспыхнул Драган, и его собеседник искренне посмеялся этой пылкой наивности.

— Запомни мои слова: они именно такие. Ты просто не видишь — влюблен. Вот ты здесь сидишь, а она об этом знает?

Скорее всего нет. А если и совсем не узнает? Драгану стало уж совсем паршиво.

— Любовь проходит со временем, и время уходит. Не терзай себя почем зря. Как выйдешь отсюда — мой тебе совет: найди шлюху, похожую на твою красотку. Ссыпь ей несколько раппенов и отдери, как следует. А к той лучше не возвращайся. Целее будешь!

— Обойдусь без советов, — огрызнулся Драган.

— А зря. Я-то по-своему опыту скажу.

Улегшийся на свою койку поляк снова о чем-то раздражительно шикнул. Кажется, требовал заткнуться, что-то грубое бросил Драгану, но говорившему бычку было все равно на его шикающее недовольство.

— Эх! Волчонок… Знаешь, как я сюда попал? — Тучный бычок откинулся на тканевый комок — подобие подушки. — Я пришел как-то домой. Чуть раньше, чем обычно, и увидел свою Урсулу, пыхтящую под каким-то солдатиком. Стонала она получше заправской шлюхи. Со мной никогда такой не была. Ан нет… Была. Когда я вонзил нож ей в сердце. Шлюха! Все они шлюхи. Без исключений! — зло процедив сквозь зубы, бычок прикрыл глаза. Успокоился. Вытянул ноги. — Рано или поздно ты это поймешь. Тогда вспомнишь о моих словах.

Драган смолчал. Про себя он повторял, как заведенный: Люси не такая. Она слишком чиста душой, и все же… Будто весь мир пытался уверить его в обратном. Мрачные стены Лонхофа подавляли, и в былой уверенности всполохами проносилось сомнение, посаженное проклятым тучным бычком. Драган запрокинул голову, прижался затылком к холодной стене, и нескончаемые проклятия Антонио Д’Аскола обратились молитвой о Люси.

Только бы ничего не случилось. Только бы дождалась его. Только бы… Не случилось чего.

***

Выпорхнувшую из экипажа Люси встретил вежливый дворецкий и проводил в просторную гостиную. Сказал: «мистер Мефис скоро придет», и оставил любоваться золотыми вензелями, разбегавшимися по стенам и потолку. Нервно теребя складку платья, Люси прошлась из угла в угол, но места себе так и не нашла.

За огромными окнами горела розовая полоса — солнце почти село, а вместе с ним в пятки укатилось и сердце. Взгляд привлекла бронзовая статуэтка: мужчина, почти нагой, бородатый, тащил на руках молоденькую девушку, хищно вцепившись в ее пышные бедра. Изогнувшись, она беззвучно молила о помощи, кажется, боролась, но участь ее была предрешена.

Коснувшись бронзового плечика несчастной, Люси вздохнула. Она отчаянно подбадривала себя, но самые различные мысли лезли в голову, гудели, не позволяя успокоиться. Почему? Она же бесстрашно летала над манежем, скакала на лошади, стояла под градом кинжалов Драгана и никогда не боялась, а тут былая храбрость изменила ей. Люси робела. Она же решилась! Приехала сюда. Сама! И все же, что она скажет мистеру Мефису? Как ей себя вести вместе с ним? Она, выросшая под куполом цирка, будто под колпаком, никогда прежде не делала ничего подобного.

Кто-то кашлянул за спиной, и Люси обернулась. Мефис. Одетый с иголочки в домашний халат, отороченный золотой вышивкой. Гладко выбритый, пышащий роскошью и деньгами, с шапкой завитых каштановых волос. В серо-бесцветных глазах его горел восторг, радость, довольство. Сжав в одной руке сигарету, другой Мефис что-то теребил в кармане халата. Все как в прошлый раз, только теперь Люси знала наверняка, для чего она приехала.

Мистер Мефис медленно пересек гостиную. Заговорил. Голос у него был приятным, бархатным, как и его домашний халат. Кажется, Мефис сказал, что рад ее видеть. Как-то быстро приблизился. Люси улыбалась. Улыбалась до самых ушей, натянувшись стрункой, но когда Мефис взял ее за руку и прижал девичьи пальцы к свои губам, струнка лопнула. Богатая гостиная закружилась перед глазами. Калейдоскопом вспыхнула бронзовая статуэтка, золотые вензеля, розовая закатная полоса, бесцветные глаза мистера Мефиса, и мир потух.

Упав без чувств, Люси красиво выгнулась, рассыпав рыжие волосы по подхватившим ее рукам.

— Матиас! — обеспокоенно окликнул мистер Мефис дворецкого, и вышколенный Матиас материализовался из стены. Упавшая в обморок гостья, кажется, его нисколько не удивила. — Вызови срочно этого… Курца! — Мефис подхватил Люси на руки.

— Герр доктор обычно не принимает после семи, — напомнил Матиас. — Тем более в воскресенье.

Мефис выругался. На английском, но Матиас все равно понял.

— Срочно! Веди его в мой кабинет и принеси воды… Чего-нибудь.

— Может, лучше в западное крыло? — равнодушно предложил дворецкий. — Маргерита как раз перестелила…

— Да! — Двинувшийся в сторону кабинета Мефис резко развернулся со своей драгоценной ношей и поплелся по лестнице к спальням на втором этаже. — Только вызови этого проклятого Курца. Скажи, что я в долгу не останусь. И schnell*! — грозно прорычал мистер Мефис, напрочь позабыв: Матиас был французом.

Комментарий к Смейся, Паяц!

*Раппен — название разменной денежной единицы, одна сотая швейцарского франка после введения общей денежной валюты в 1848г. Встречаются и другие названия: сантим, рап, чентезимо, в соответствии с языком кантона.

*La Stella — от ит. звезда

*Арлекин, Коломбина — “маски” типичные для commedia dell’arte, вид итальянского народного театра.

*Pagliaccio — от ит. паяц

*Ridi, Pagliaccio или Vesti la giubba — ария из оперы Р. Леокавалло “Паяцы” 1892г.

*Bimba — от ит. девочка, детка, малышка

*Лонхоф — исторический комплекс в Гроссбазеле, где с 1835г. располагалась тюрьма.

*Schnell — от нем. быстро.

========== Старый мир и новый ==========

***

— Вот так, Fräulein*, — пропел герр Курц.

Доктор, старый, лысый немец с маленькими, но добродушными глазками, выпрямился, отставив от груди Люси деревянную трубку фонендоскопа. Вежливо попросил разрешения коснуться спины и вдруг простучал пухлыми пальцами в двух-трех местах. Люси порядком удивилась. И прикосновениям, и глухим звукам, и резкому запаху нюхательной соли, витавшей рядом. Погодя доктор заглянул в глаза, повернув милое личико под свет настенного светильника и толком не дав опомниться, завершил осмотр.

Стоявший у изножья кровати мистер Мефис сосредоточенно глядел то на Люси, то на доктора. Нервно он подрыгивал выставленной вперед ногой и все перетирал воздух пальцами. Когда герр Курц побрел к столику за своим саквояжем, Мефис мгновенно оживился и бросился наперерез.

— Герр Курц, что… — понизив голос, Мефис с опаской оглянулся на бледную Люси. — Как… Легкие. Этот обморок… Что-то…

— Будьте покойны, мистер Мефис, — пропел герр Курц и, оттопырив пухлые мизинцы, щелкнул аккуратными замочками темно-коричневого саквояжа. — У Fräulein простой обморок. Полагаю, вызванный малокровием. На лицо недосып и истощение. Не помешает отдых, хорошее питание и моционы. О легких не волнуйтесь.

— Может, какое-нибудь лекарство?

— Я оставлю капли на всякий случай, но поверьте, — вздохнул герр Курц, — отдых и молодость сделают больше. А также — простая забота.

Доктор отвесил Люси вежливый поклон и двинулся к двери — Мефис следом за ним. Выйдя из комнаты, оба о чем-то увлеченно шептались. «Вас встретит Матиас», раздалось чуть громче, и герр Курц, видимо, пошел вниз по лестнице. До Люси донеслась утихающая чечетка каблуков, а после в комнату вернулся мистер Мефис.

Люси вжалась в подушку. Обнаружить себя на чужой кровати в руках незнакомца, пускай и доктора, было уже волнительно, а тут Люси осталась с мистером Мефисом один на один. Да, именно для этого она сюда и приехала, но именно к этому Люси Этьен оказалась не готова. Она представляла себе все не так. Совсем не так.

— Вы… Ты меня напугала, Люси, — сказал мистер Мефис, неспешно приблизившись к кровати.

Уперев руки в боки, он долго смотрел на свою гостью. О чем-то думал, сосредоточенно покусывая нижнюю губу. В бесцветных глазах читалось то беспокойство, то неопределенность, то даже радость.

Люси ждала. Слова, жеста, взгляда. Время будто растянулось, до самого высокого потолка комнаты и выше. Уши отдавило тишиной. Она упала в обморок от страха. Как глупо! Едва пришла в себя и снова столкнулась с проблемой тяжелого решения. Люси успела передумать разное. Что ей делать? Вот мистер Мефис перед ней — только руку протяни. Может, стоило броситься на шею? Может, сказать о цирке, а там все вышло бы как-то само? Как ей предложить себя и вообще стоило ли? Может, именно сейчас Люси могла попросить прощения за беспокойство и сбежать? Куда? В цирк, который вот-вот закроют?

Звякнул механизм часов, стоявших на каминной полке, и Люси вздрогнула. В хороводе золоченых купидонов, сцепившихся за руки, циферблат показал полночь, и мистер Мефис отмер.

— Сегодня ты останешься здесь, Люси, — решительно сказал он. — Пришлю к тебе Маргериту с чем-нибудь. После ужина остался замечательный мясной рулет и гратан. Хочешь?

— Нет, — Люси вдруг подалась вперед, но чего-то испугавшись, виновато потупилась. — Я не голодна. Не стоит беспокоиться…

— Тогда теплого молока. — Потирая шею, Мефис отошел к двери и ухватился за золоченную ручку. — И не волнуйся. Я отправлю к синьору Антонио кого-нибудь. Скажут, что ты останешься здесь на ночь.

Синьор Антонио и так все знал, подумалось Люси, но возражать она не стала.

— Отоспись, как следует, — улыбнулся мистер Мефис и завороженно посмотрел на выглянувшие из-под юбки платья девичьи стопы. — Доброй ночи, Люси.

— Доброй…

И все?

Люси резко вскочила с кровати. Она ожидала, что мистер Мефис вернется, но погодя в комнату вошла худенькая Маргерита, принесшая теплого молока. Прожурчав о том, где находится уборная, Маргерита стянула покрывало с кровати и взбила подушки. Предложила помочь раздеться, но Люси отказалась. Пожелав, как и ее хозяин, доброй ночи, Маргерита приглушила свет и испарилась.

Люси выпила молока, стараясь унять нервный клекот внутри. Видимо, спасение цирка произойдет не сегодня, и хорошо. Разом на душе стало теплее и спокойнее, а там на плечи навалилась неимоверная усталость. Перед Люси Этьен призывно белела перина и, избавившись от платья, она улеглась в постель. Бессовестно мягкая подушка пахла лавандой. Одеяло обволакивало, словно облако. Полумрак утягивал за собой, и вскоре сон навалился на веки. Люси уснула.

Ночью ей снился мистер Мефис. Мягкий, обходительный, в бархатном халате и в золотых вензелях. Снился и Драган, ждавший ее в маленьком вагончике и глядевший необычайно грустными глазами. Образы растворялись в темноте трибун, и Люси Этьен видела отца. Он летал над манежем под оглушительный рокот аплодисментов, а вместе с ним летала и она.

***

Рассветное небо зарумянилось и растворилось в глубокой лазури, припорошенной размытыми облаками. Снизу донеслись шорохи, звон посуды и радостный голос мистера Мефиса, поторапливавшего Матиаса.

Люси не спала. Лежала в постели и блаженно куталась в одеяло. Из окон ей виднелись зеленевшие в саду липы и голубые холмы вдали. Как это ни странно, сон выдался приятным, здоровым. Впервые Люси чувствовала себя столь отдохнувшей, а того пуще ей вновь и вновь вспоминался привидевшийся отец. Родной образ спугнул стук в дверь. Пустив в щелку аппетитные запахи, Маргерита сообщила, что завтрак накрыт, и мистер Мефис будет необычайно рад обществу Люси.

Он сидел у раскрытого окна гостиной. Укрытый белой скатертью стол благоухал кофе и горячими хлебцами. Уложив ногу на ногу, мистер Мефис вглядывался в сад, прислушиваясь к щебетавшим птицам, и думал. Едва вошла Люси, он заметно оживился и жестом пригласил ее присоединиться.

— Чудесное утро! И воздух…

Вздохнув полной грудью, Мефис налил кофе в белоснежную чашку Люси. Предложил молока, но она отказалась. Ловко он стал накладывать ей в тарелку разных угощений, порекомендовал апельсинового конфитюра и мягкого сыра, а на неуверенное мотание головой сказал предельно строго:

— Вы не выйдете отсюда, мадемуазель, пока не съедите хотя бы половину! После я буду рад, если ты, Люси, составишь мне компанию. Хочу прогуляться по городу. Что скажешь? — Люси согласно кивнула. Разве могла она отказать спасителю цирка? — Матиас, вели, чтобы Флобер снарядил ландо, и принеси мне сигары! — прокричал мистер Мефис.

На столе появился искусно украшенный хьюмидор* и серебряная пепельница. Щелкнув гильотиной, Мефис срезал кончик и, склонившись к зажигалке в руках Матиаса, закурил. Белым облаком терпкий дым вознесся к потолку и испарился. Испарился и Матиас.

Украдкой Люси изучала мистера Мефиса, будто приценивалась. Он выглядел достаточно молодо, хотя был мужчиной зрелым. Почему-то он напоминал Люси взрослого циркового коня, набравшегося и сил, и стати. Шапка темных завитых волос оттеняла бледность. Широкое лицо имело приятные мужественные черты. Синьор Антонио говорил, что покровитель «La Stella» — мужчина видный, и Люси Этьен, пожалуй, могла с этим согласиться. У мистера Мефиса был лишь один явный недостаток — он не был Драганом Ченчичем, о чем Люси очень сожалела.

Мистер Мефис вдруг нагнул голову и поймал изучающий взгляд Люси. Она смутилась. Он — нет.

— Расскажи что-нибудь о себе, — улыбнулся, стряхнув с сигары пепел. — Ты всю жизнь в цирке?

— Да, — ответила Люси, отпив кофе. Мефис услужливо подтолкнул к ней тарелку, напомнив о своей недавней угрозе, и Люси взялась за хлебец, щедро измазанный маслом. — С детства.

— А я с детства обожаю цирк, Люси, — внезапно признался мистер Мефис. — Отец как-то дал мне денег. Кажется, чтобы я купил себе что-то необычайно умное и необходимое, а я потратил добрую половину на свой первый билет в цирк. — Он рассмеялся и отвернулся в сторону окна, вспомнив о чем-то неприятном. — Отец тогда меня выпорол за самодеятельность, и я решил зарабатывать себе сам на «свое баловство». С тех пор я хожу в цирк тогда, когда пожелаю! Разве не чудесно?

— Д-да… — ответила Люси, слегка обескураженная неожиданной тирадой.

Мистер Мефис вел себя не так, как должен был. Не так, как тогда. Не так, как ей представлялось, и будто вовсе не хотел от нее ничего. Он не лез под юбку, не шептал сальностей, а вчера оставил ее ночевать, чтобы откормить завтраком. Из вежливости? А может, больше не хотел? Что же ей делать?! Соблазнительница из нее была никудышная, но отступить сейчас — обречь цирк на закрытие.

— Вы очень хорошо говорите по-французски, — сказала Люси, решив поддержать разговор.

— Моя матушка была из Бретани. Чудесная женщина. Увы, сгорела за месяц. От чахотки, — помрачнел мистер Мефис, и где-то в глубине Люси откликнулась жалость.

Она тоже потеряла любимого родителя.

— Такова жизнь. Но! Не будем о грустном, — мистер Мефис отложил кончик сигары в пепельницу. Отпил кофе. Вновь одарил Люси пристальным взглядом и улыбкой. — Знаешь… Я видел многих акробатов, вольтижеров, гимнастов, и я тебе скажу… Ты необычайно талантлива, Люси. А еще красива.

— Спасибо, — смутилась Люси, отложив недоеденный хлебец.

— Ешь, Люси. Мы не закончим завтрак, пока я не увижу перед тобой пустую тарелку.

— Но для меня это слишком много.

— Много? — усмехнулся мистер Мефис. — Ты знаешь сказку о Дюймовочке? Маленькой девочке, умещавшейся в цветке? Как-то ее попытались выдать замуж за крота. Зверек был необычайно рад столь удачной партии: он отличался прижимистостью, а Дюймовочка кушала всего по пол-зернышка в день.

Люси улыбнулась.

— Не такая я и Дюймовочка, мистер Мефис.

— Ну и я не крот. Или? — он сощурил один глаз, став наигранно подозрительным, и Люси вновь не сдержала улыбки.

— Нет.

На крота мистер Мефис похож не был. Но и от Драгана он отличался необычайно. В худшую сторону, как казалось Люси, но чем больше она смотрела на мистера Мефиса, тем неувереннее становилась в своих убеждениях.

Легкость и решительность завораживали, заставляя взглянуть на некоторые вещи под другим углом. Ни к чему не принуждающая беседа тоже.

***

Все дороги вели к базельской Ратуше. Марктплатц кишел людьми, повозками, лошадьми. Площадь гремела многоголосным хором, который мистер Мефис ловко перекрикивал, рассказывая о цирке мистера Барнума и столь далекой Америке.

Люси Этьен больше слушала, чем говорила. Мешало стеснение и робость, но уж слишком рьяно мистер Мефис источал уверенность и уж слишком часто думалось об участи родного цирка. Обхватив крепкую руку, Люси все чаще спрашивала о других акробатах. «La Stella» никогда не останавливалась в одном и том же городе с другим цирком, а как жилось другим артистам Люси было очень интересно.

Интересными становились и другие рассказы мистера Мефиса, но едва заблестела витрина модного магазина, он вдруг остановился и с пристрастием оглядел свою компаньонку с головы до пят. После толкнул к блестящей двери, и на Люси, будто из рога изобилия, посыпались шелка, ленты, нитки. Модистка, мадам Буше, снимая мерки, дотошно спрашивала о любимых цветах и пыталась всучить как можно больше. Богатенький американец, обещавший оплатить наряды своей пассии, вдохновлял на отчаянное старание как никогда.

Муслин, сатин, лен. От эдвардианского корсета Люси попятилась в угол, но мадам Буше не растерялась.

— А вы суфражистка* однако! — сказала она и шикнула помощнице на ухо.

Вскоре к Люси поднесли платье. Его, как пояснила модистка, заказала какая-то базельская модница, отличавшаяся особенными взглядами. В чем заключалась эта особенность, Люси не знала и знать не хотела, вдруг поддавшись красоте черного кружева, подпоясанного сливочным кушаком.

— Мадам от платья отказались. Им пришлось уехать, — говорила модистка, наблюдая как все ярче и ярче разгорается желание в глазах Люси Этьен. — Крой свободный, без корсета, по последней моде. Вам очень пойдет, мадемуазель. Стоит только примерить.

Из модного магазина Люси вышла в обновке, пришедшейся впору. Помощница мадам Буше даже подвязала ей рыжие волосы лентой, и из обычной циркачки получилась дочь дворянина, не меньше. Отписав адрес виллы для остального, Мистер Мефис потащил разряженную Люси кататься по улицам Базеля, а после и вовсе заявил — вечером они идут в оперу.

Он будто стремился ее купить, обворожить. Сыпавшиеся подарки подкупали. Люси невольно поддавалась обаянию и этой богатой, уверенной жизни в кружевах и лентах. Ей показывали то, чего она прежде не видела. Рассказывали то, чего она прежде не слышала, и Люси Этьен чувствовала, как земля уходит из-под ног. Как черное становится белым, как все легче становится смириться со своей участью продажной артистки. Мир переворачивался, подставляя прежде невиданную сторону, и эта сторона влекла.

— Я позволил себе обойтись с тобой неподобающе, Люси, — вдруг заговорил мистер Мефис, когда они выехали на берег Рейна. Он взял ее ладошку и прижал тыльной стороной к губам. Люси руки не одернула. — Я буду очень рад, если ты сможешь меня простить.

— Вы просите прощение у циркачки?

— Нет. Я прошу прощения у тебя.

В бесцветных глазах блеснуло желание — точно такое, которое напугало Люси в тот роковой вечер. Нынче сдержанное, но все равно желание. Искра, разгоравшаяся все ярче и ярче.

— Вы меня напугали, — пролепетала Люси.

— Видимо, не так сильно, раз ты снова приехала, Люси Бесстрашная, — шепнул мистер Мефис, порядком польстив.

Опера сияла огнями. Просторное фойе наполняла толпа, мерцая обилием драгоценностей и пайеток. Огромные зеркала влекли к себе молоденьких красавиц, и Люси не стала исключением. Облаченная в кружева, она казалась себе настоящей принцессой. Ни колье, ни жемчужных серег у нее не было. Драгоценности заменяла красота и подвязанные черной лентой медные локоны. Румянец на щеках придавал особенной трогательности, и на молоденькую Люси то и дело оборачивались. Она наслаждалась этим случайным вниманием. Люси Этьен будто оказалась на манеже, перед зрителями, а она любила выступать.

Нынче давали Вагнера. Мефис услужливо поведал о валькириях и великом гении. Пели на немецком, щелкая на каждом слове согласными. Оркестр — такого большого Люси никогда не видела — дребезжал струнами и медью. Необъятная певица завывала, драматично протягивая руки. Люси не понимала ни слова, хотя отчаянно старалась проникнуться музыкой. Все чаще она вспоминала о Буффо, его чудесной арии, а там и вовсе отвлекалась на золоченую лепнину зала. После она стала ловить на себе пристальные взгляды театральных биноклей. Уложив руку ей на плечо, мистер Мефис склонился и зашептал:

— Не люблю оперу. Занудно. Особенно здесь. Все на немецком.

— Так зачем же мы пошли сюда? — искренне удивилась Люси.

— Посмотри вокруг. Что ты видишь? — Мефис кивнул на заполненный зал.

— Людей.

— А я вижу кучу снобов, у которых нет ничего иного кроме их снобства, — хмыкнул мистер Мефис. — У них нет и толики наших талантов. Твоего таланта. Именно эти снобы бросают на тебя косые взгляды. Эти же снобы бросают косые взгляды на меня, а еще пускают различные слухи. В их глазах ты — выскочка с сомнительной репутацией, а я — выскочка-аферист с сомнительным происхождением. Деньги, конечно, затыкают им глотки, но порой для лучшего ведения дел приходится жить их жизнью. Жизнью сноба. — Мистер Мефис коснулся рыжего локона и будто случайно провел пальцем по девичьей шее. — А для этого непременно нужно ходить в оперу и стараться сохранить при этом строгое лицо ценителя. Я куда больше люблю цирк, Люси.

— Почему же?

— В театре все фальшиво — актеры живут не по-настоящему, любят не по-настоящему, умирают с той же фальшью. А в цирке нет…

Люси Этьен слушала каждое слово и часто дышала, вглядываясь в бесцветные глаза, оказавшиеся слишком близко, чтобы быть спокойной. Мистер Мефис продолжал шептать, будто шипящий змий:

— В цирке ты не знаешь, чем окончится номер. Может, тигр откусит дрессировщику голову, а акробат сорвется с трапеции. Может, метатель ножей окажется не столь метким, а цирковая лошадь в самый неподходящий момент встанет на дыбы. Я люблю этот риск, — страстно прошептал мистер Мефис. — Что ты чувствуешь, когда ты там?

— На манеже?

— Да!

— Я… — Люси мгновенно переместилась из оперы в цирк. Сжала руки в кулаки, словно обхватила перекладину трапеции, и улетела ввысь. — Будто у меня есть крылья, и я летаю над пропастью. В пропасти этой скрываются черти, мистер Мефис. Поэтому падать нельзя. — Так Люси говорил отец. — Если ты не упал, эти черти рукоплещут, как оголтелые. А это главное.

— Тебе не страшно?

— Я люблю этот риск, — сказала Люси, повторив точь-в-точь интонацию мистера Мефиса, и он рассмеялся еще больше.

— Люси Бесстрашная… Идем.

«Куда», Люси Бесстрашная не спрашивала, а просто шла, ведомая любопытством и обязанностью спасти цирк во что бы то ни стало.

***

Пригород Базеля окружил обилием зелени и вечерней прохладой. Флобер поднял крышу ландо, и тень услужливо скрыла и Люси, и мистера Мефиса. Все чаще он целовал ей руку, порой прижимаясь к тонкому зазору нежной кожи, оставленному между перчаткой и кружевным рукавом. Люси это нравилось. Драган никогда не целовал ей рук, даже не касался толком. Только смущался, и это вечное смущение раздражало теперь как никогда. Все чаще Люси Этьен поддавалась уверенности мистера Мефиса, все реже сравнивала его с Драганом. Последний ее бросил. Первый был с ней, рассыпаясь в многочисленных подарках и комплиментах.

— Скоро развилка, — сказал Мефис, посмотрев исподлобья на Люси. — Я могу сказать Флоберу свернуть налево. Там «La Stella».

— Что будет, если не сказать Флоберу, куда ехать?

— Он поедет направо — к вилле.

Люси не дрогнула. Флоберу ничего не сказали, и вскоре из-за лип показалась белая вилла. В свете газовых светильников взвились золотые вензеля гостиной.

— Мы должны выпить! — мистер Мефис разлил в бокалы темно-коричневый виски и прихватил с собой вазочку с миниатюрными фруктами. — Ты пробовала марципан, Люси?

— Мы как-то останавливались в Бадене. Хозяин булочной прислал нам с отцом марципановые фрукты, а еще… Пирожные. Это было мое первое выступление! — похвасталась Люси.

— Не сомневаюсь, оно было потрясающим.

Ей всучили бокал. Люси сделала крупный глоток и зажмурилась — крепкий виски обжег горло, и ей мгновенно предложили марципановое яблоко. Миндальная масса растеклась сладостью и придала сил.

— Мистер Мефис…

— Чарльз, Люси, — шепнул он, коснувшись ее щеки, и Люси Бесстрашная решилась.

Отставив граненный стакан с недопитым виски, она приблизилась к мистеру Мефису и обвилась руками вкруг его шеи. Поцеловала. Спешно, неловко, зажато. Она никогда прежде не целовалась, хотя тысячу раз представляла, как обнимается с Драганом на задворках «La Stella».

Раскрасневшаяся, она вопросительно посмотрела на мистера Мефиса. Он медлил. Мгновение в его бесцветных глазах плескалось колебание, вылившееся в томность, а после Мефис крепко сжал ее в своих объятиях и больше не отпускал.

Люси Этьен вели на второй этаж, в спальню, спешно избавляясь и избавляя от одежды. Она сгорала со стыда, но отчаянно старалась отыграть свою роль, будто на важном выступлении. Ласково Люси приглаживала каштановые пряди, пока Мефис стягивал с нее чулки. Старалась улыбаться, и все же нет-нет да прикрывала обнаженную грудь трясущимися от волнения руками.

Поцелуй в колено прожег насквозь. Мефис припал губами к бедру, поднялся выше, и задрожавшую Люси накрыло волной противоречий. Внизу живота расплылось нечто приятное, а где-то внутри, у самого сердца, все ныло, вопя о неправильности происходящего. Люси Этьен продалась. Продалась!

И к черту.

«Удивительная», «воздушная», «несравненная», «с первого взгляда понял», слышала Люси, ощущая мужские руки на бедрах, между ног, повсюду. Мефис долго ласкал ее аккуратную грудь, а после навалился всем телом, и Люси отвернулась.

От первого толчка стало страшно. От второго неприятно. Люси уперлась руками в мужские плечи, попыталась оттолкнуть, но Мефис вновь содрогнулся, и новый толчок огласил приглушенный вскрик. Шею обожгло горячим тяжелым дыханием. Девичьи губы сжала теплая ладонь, другая обхватила тонкое запястье, и Люси, стеная от боли и страха, взмолилась, чтобы все побыстрее кончилось.

Будто раненный зверь, мистер Мефис повалился на кровать, и высвобожденная Люси прошмыгнула в уборную. По бедрам бежала кровь. Внизу живота все ныло. Люси долго отмывалась, склонившись над умывальником. Плакала, глотая горькие слезы. Повторяла, что так нужно, но легче не становилось.

В спальне ее ждали. «В следующий раз будет легче», «ты не пожалеешь», зашептали Люси, утягивая за собой. Обещали все блага мира, утирали слезы, утешали, и Люси понемногу успокоилась. Боль притупилась. Совесть услужливо напомнила о «La Stella» и выполненном долге. Под голову подвернулась пахнущая лавандой подушка, и огромное одеяло укрыло от всех бед.

За окном светил тоненький месяц — новая Луна. Люси думала о случившемся, о Драгане, Чарльзе Мефисе, опять сравнивала их. Снова глотала слезы, чувствуя себя испорченной и грязной, но… Лаванда дурманила, затмевая рассудок. Во рту чувствовалась сладкая миндальная патока, и на белоснежных подушках грязь и испорченность ощущались все меньше. Черное становилось белым. Знакомый Люси мир переворачивался, переставая быть прежним, и в этом новом мире упрекам не было места.

— Ты больше не будешь плакать, Люси. Обещаю, — шептал искуситель-Мефис, обняв ее за талию, и искушенная Люси верила. Хотела верить.

***

Завтрак в гостиной. Кофе. Свежий хлеб и апельсиновый конфитюр. Шутки, взгляды и редкая неловкость.

Люси говорила куда больше вчерашнего, порой грустила, задумавшись о чем-то своем, и тогда Мефис принимался ее развлекать. Его уверенности в том, что не случилось ничего плохого, хватало на двоих.

Люси Этьен все еще терзалась неуместными сравнениями и понимала: что-то поменялось. Драган все еще был дорог ей, но и Чарльз Мефис теперь не казался кем-то ужасным. Овеянный ореолом богатства и уверенности, он казался непоколебимой твердыней. Любому акробату нужна твердая земля под ногами, чтобы приземлиться после трюка. Любой женщине приятно иметь рядом твердое плечо. Люси Этьен была циркачкой. Люси Этьен была женщиной.

— Мне нужно будет заняться сегодня делами, Люси, — сказал мистер Мефис, выкуривая утреннюю сигару.

— Я хотела бы уехать в цирк, мистер… Чарльз, — исправилась Люси под наигранно строгим взглядом бесцветных глаз.

— Вечером пришлю за тобой. Сегодня на ужин подадут стейк Дельмонико с молодой спаржей и вина. Ты должна попробовать.

То, что одним ужином все не обойдется, Люси понимала, отчего едва поежилась. Между ног неприятно ныло. Ныло и где-то внутри, напоминая о неправильности случившегося и Драгане, но как-то тихо и неубедительно. Она кивнула.

— Матиас! Толкни Флобера, — прокричал мистер Мефис.

— Чарльз…

Настало время напомнить о том, почему Люси оказалась на вилле. Ведь как-то стоило сказать о тех ужасах, что вот-вот грозились поглотить «La Stella». Как об этом лучше сообщить, Люси не знала, но с Чарльзом Мефисом поняла одно — смелость и импровизация поощряются. Стесняться не стоит. Ценят Люси Бесстрашную не за стеснение, а за бесстрашие.

— Цирк, — сказала Люси, сжав складку старого платья, казавшегося теперь необычайно нелепым.

Новые модистка обещала прислать в течение недели, а завтракать в вечернем было как-то глупо. Да и в цирке могли возникнуть вопросы, которых Люси Этьен пока хотела избежать.

— Синьор Антонио сказал, что без твоей помощи…

— Опять этот треклятый итальяшка! — зашипел мистер Мефис, изменившись в лице. Яростно он отбросил сигару в сторону. — Он попросил тебя поговорить со мной о деньгах для цирка? — Испуганная Люси кивнула. В раз Чарльз Мефис пересел со своего кресла на козетку к Люси и сжал ее ладони в своих. — Я дал ему достаточно вплоть до самых выступлений. Если ему нужно еще, ему стоит попросить самому. Я поговорю с Антонио. Люси, чтобы он тебя не беспокоил… Отныне запомни: наши с тобой отношения не касаются ни цирка, ни синьора Д’Аскола. Дела — это дела, а… Мы — это мы.

Люси приоткрыла рот от удивления. Ей казалось, что она услышала что-то необычайно важное, смысл чего едва не утерялся в спешной речи мистера Мефиса. Голова пошла кругом. Закружил хоровод странных мыслей: «достаточно до самых выступлений», «ему стоит попросить самому», «наши отношения не касаются цирка». Синьор Антонио ничего не говорил о том, что ему уже дали денег для цирка «до самых выступлений»…

Экипаж ждал у дверей. Пара рыжих коней нетерпеливо топталась на месте. Мистер Мефис помог Люси подняться и на прощание пригладил по щеке. Люси улыбнулась, хотя мысли ее были где-то далеко. Флобер взмахнул вожжами, и вскоре вилла осталась позади. Новый мир растаял в кронах зеленых лип, а старый уже ждал за поворотом.

Люси все думала. Прокручивала услышанные слова вновь и вновь, и внутри зарождалось подозрение. Если мистер Мефис уже дал денег цирку, дал без нее и какой-то жертвы, то… Зачем она… Зачем синьор Антонио…

Вдали показалось цирковое становье. Потрепанное, запылившееся. Люси сошла с ландо, и привычный ей мир впервые представился необычайно блеклым. Она побрела между многочисленными вагончиками и шатрами, и все приглядывалась, сравнивала свой старый мир с увиденным новым. Вкусив запретный плод, теперь Люси видела многое иначе и удивлялась тому, как раньше не замечала очевидного.

За углом нашелся Голиаф, чистивший клоунский колпак. Оглядев ее с головы до ног, карлик усмехнулся.

— Что, Люси? Тяжелая ночка, и в своей кровати не спится? — ехидно заметил он.

Люси ничего не ответила. Не успела. Возникший из ниоткуда Лакрица сообщил о том, что ее ждет синьор Антонио, и она быстро пошла в сторону директорского шатра. Люси Этьен терзали вопросы, подозрения и неясность. А еще грязь. И была эта грязь здесь.

В ее старом мире.

Комментарий к Старый мир и новый

*Fräulein — от нем. барышня, девушка.

*Хьюмидор — шкатулка для хранения сигар.

*Суфражистка — представительница движения за предоставление избирательного права женщинам. Корсет воспринимался многими сподвижницами, как образ угнетения женщин.

========== Осуждение виновных ==========

***

Из-за бордового брезента шатер изнутри светился красным, напоминая ад. Солнце угодило в прореху в крыше и оттуда било ярким лучом, напоминая прожектор манежа. Пахло дешевым табаком. Люси не знала, сколько стоит табак, но, сравнивая едкий запах директорских сигарет и дорогих сигар мистера Мефиса, почему-то понимала — тяжелый спертый воздух напрочь пропитался дешевизной.

Из-за мачты-подпорки выплыла тень. Высокая, слегка сгорбленная. Директор попал в свет луча-прожектора, и Люси увидела привычную улыбку. Синьор Антонио гостеприимно расставил руки в стороны.

— Здравствуй, Люси! Я так тебя ждал. Не хочешь позавтракать вместе? — Антонио жестом указал на стол, покрытый какой-то пыльной, засаленной тряпицей. — Нам есть, о чем поговорить.

В шатре появилась Берта с подносом. Украдкой она взглянула на Люси и поставила на стол кофейник. Рядом плюхнулась небольшая плетенка со свежими круассанами, скорее всего для Люси. Директор никогда не завтракал, предпочитая начинать день с чашки крепкого кофе.

Спровадив Берту дежурной благодарностью, Антонио Д’Аскола уселся за стол. Люси пригласили присоединиться, но она лишь встала за предложенным стулом. Уложила было руки на спинку и, ощутив кончиками пальцев осевшую копоть, тут же их одернула.

— Как все прошло? — поинтересовался синьор Антонио, плеснув себе темной жижи из кофейника. Зажевав губу от нерешительности, директор все же спросил: — Он тебя… Не обидел?

Люси словно окатили из ведра. В головке ее мгновенно сложились все услышанные от Чарльза Мефиса слова, и она зло посмотрела на директора, заподозрив его в обмане.

— Не обидел.

— Я рад, — улыбнулся Антонио, отпив кофе. — Американцам, конечно, далеко до английских джентльменов, но… Они щедры.

— Да. Очень, — процедила Люси.

— Я хотел обсудить твои номера для будущего выступления… Через пару недель мы устроим такое, что ни один цирк больше в Базель не сунется! — Антонио воодушевленно рассек воздух руками. — «La Stella» прославится на весь кантон, а после мы двинемся на юг. Но главное — первое выступление! Оно должно пройти без задоринки!

Слушая директора, Люси Этьен гневно поджимала губы. Директорским азартом она воодушевилась лишь отчасти. Чем больше она слушала синьора Антонио, тем больше понимала: ее нагло обманули. Сказали, что цирк не выживет без ее жертвы, а на самом деле в этой жертве не было никакой необходимости. Антонио обманул. Обманул ее!

— Вы ничего не хотите мне сказать? — вспыхнула Люси, не сдержав назревшего возмущения.

— Что?

— Мистер Мефис… Он сказал мне… Что он дал вам денег. Дал до того… Без того. И дал достаточно.

— Наверное, он что-то напутал. — Директор пожал плечами, но как-то неуверенно, и у Люси сердце рухнуло в пятки.

— Он или вы?

— Люси… Ты, видимо, утомлена, bimba*. Нам стоит поговорить, когда…

— Нет, я хочу услышать сейчас. Зачем? — Люси кричала. Сама не обратила внимания, как стала кричать. Яростно, с болью, надрывно. — Зачем понадобилась я, если мистер Мефис и так дал вам все. Зачем?!

— А ты не понимаешь? — взорвался директор, поддавшись ее тону. — Богачи непостоянны в своей щедрости. Сегодня они дают тебе денег, а завтра забывают о тебе и всех обещаниях. Сегодня их левая пятка захотела одно, а завтра другое. Я решил: так всем будет лучше. И тебе.

— Вы решили, что если дадите ему меня, он даст вам еще больше обещанного, да?

— Да! Да. И еще раз да, cazzarolla*.

Директор вскочил из-за стола. Прошелся по шатру. Достал из портсигара сигарету ипотряс пустым спичечным коробком. Антонио отбросил его в сторону и случайно посмотрел на Люси. По щекам ее бежали слезы. Опять. Опять она плакала. Нескончаемые слезы блестели в глазах, в которых горело яростное обвинение, разочарование и боль.

— Прекрати хныкать, Люси. Слезами делу не помочь, — сказал директор, попытавшись успокоить, но вызвал лишь гнев. — Ты можешь получить от мистера Мефиса многое, если сумеешь завлечь его больше, чем на одну ночь. Но я так понял… С этим проблем не возникло.

— Вы заставили меня сделать это! Знали, что этого не нужно, и заставили.

— Нет. Ты решила сама, cara*. Ты сама сказала, что поедешь к нему, — напомнил директор, и Люси оторопела от изумления.

— У вас нет сердца, синьор Антонио, — помолчав, бросила она и пошла вон из шатра.

Антонио Д’Аскола уселся за стол. Попытался вернуть былое спокойствие, но его трясло.

Да. У синьора Антонио Д’Аскола, директора цирка «La Stella», не было сердца. Иначе не прожить. Слишком уж много общего у директора цирка и дрессировщика. Свирепый тигр похож на кошку, ласковую и мягкую до поры до времени, но стоит проявить слабину и тебя сожрут. Жизнь — тот же тигр. Антонио Д’Аскола слабым не был, потому и держался на плаву вопреки всему. А слезы… Люси поплачет да успокоится.

Нужно было лишь слегка умаслить девчонку, и директор вдруг вспомнил о Лонхофе и запертом Драгане Ченчиче. Метатель ножей в выступлении мог пригодиться. И не только в выступлении.

***

О том, где она была и что делала этой ночью, не знал только ленивый — Люси чувствовала. Улавливала витающее в воздухе злорадство, осуждение. Ехидно смеялся Голиаф. Буффо глядел с неподдельным сожалением, но молчал. Берта отводила глаза. Гейне так и вовсе одарил ее пристальным сальным взглядом.

В один миг цирковая труппа обернулась из любящей семьи в шипящий гадюшник, пропахший дымом дешевого табака. А разве сделала Люси что-то плохое? Нет! Она была не виновата. Это они. Они вынудили ее продаться! А мистер Мефис и не отказался! Воспользовался ее неведением и желанием синьора Антонио отхватить от чужого богатства побольше.

Но ведь он тоже не знал.

Идя к своему вагончику, Люси вспоминала, как Чарльз сжимал ее руки за завтраком, как обещал многое, как строго разделил ее и цирк, сказав, что более не позволит синьору Антонио вмешиваться в их отношения. Вчера он ведь даже предложил ей сбежать — толкнуть Флобера и свернуть к цирку. Она сама отказалась, купившись на роскошь и кружева. Глупо было винить Чарльза Мефиса. Он был не виновен, пусть и причастен к случившемуся.

Был виновен Антонио Д’Аскола! Это он сказал, что цирк закроют и все артисты окажутся на улице. Сначала отправил Люси ввечеру на виллу, и ее едва не изнасиловали. Затем уговорил ее отдаться по своей воле. Бессердечный! Но ведь она сама могла отказаться. Остаться чистой и невинной, пусть и бездомной, но Люси испугалась. Люси Этьен струсила.

Дверь вагончика спрятала ее от осуждающего цирка, и из груди вырвался стон. Содрогнулись плечи, но слезы будто враз закончились. Люси Этьен выпрямилась и отупело посмотрела в сторону. Расправив руки, на выцветших афишах отец парил над манежом. Как его сейчас не хватало. Как Люси хотелось броситься к нему на грудь, прижаться и спрятаться от всего зла.

Кругом, сплошь и рядом, были люди ее погубившие, а винить никого толком кроме себя не получалось. Она, Люси, сама приняла решение. Сама. А винить себя ей было не в чем. Да и что плохого произошло? Разве Люси кого-то обманула? Нет. Разве только Драгана, но она ему ничего и не обещала. Люси никого не предавала. Наоборот, сделала все, что могла для родной «La Stella».

Она не виновата, и никто не вправе ее винить, решила про себя Люси Этьен. Хватит плакать. Хватит вечно кого-то обвинять. Хватит стыдиться случившегося. В конце концов, Чарльз был добр и, возможно, мог стать еще добрее. Непричастность к грязной сделке даже облагораживала его. Да и от их связи Люси могла получить куда больше, чем красивые платья из модного магазина мадам Буше.

Что за ужасная мысль — мысль шлюхи!

Мгновенно Люси встрепенулась, скинула старенькое платье и надела костюм для репетиций. Натянула потрепанные гетры. Выйдя из вагончика, она прошла с высоко поднятой головой до самого циркового шатра, упрямо решив доказать всему миру — она прежде всего артистка. И никак иначе.

На манеже репетировали близнецы-шпагоглотатели. Жонглер Гумберт тоже был здесь и увлеченно рассказывал о новом номере, показывая какую-то газетенку. Одним трюком со шпагой зрителей не удержать, и теперь близнецы Андрэ и Пьер вместе с Гумбертом старательно готовились угодить последнему писку моды — салонному жонглированию. С азартом троица выдумывала сюжет для сценки, в которой бы гармонично ужились чудеса трюкачества.

— У нас будет карточная игра…

— Гумберт, вот это ты зря. Тебе в картах везет, как мне с местными девками, — добродушно рассмеялся Андрэ.

— Помолчи ты! — шикнул Гумберт. — Мне будет вести, и я, обыгрывая вас буду жонглировать предметами.

— Хорошо, умник, а причем тут наши шпаги, — поинтересовался Пьер, скрестив на груди руки.

— Я думал над этим. Сделаем так… Вы будете двумя солдатами со шпагами. Андрэ будет злиться и постоянно доставать шпагу из ножен. Я буду жонглировать кольцами и наброшу эти кольца ему на шпагу.

— Причем тут карточная игра?

— Самый недовольный, что ль? — возмутился Гумберт. — Предложи что-нибудь сам!

— Утихомирься, Пьер, — согласился Андрэ, бывший самым спокойным из братьев. — Но я согласен — карточная игра тут не причем, а вот бой на шпагах, который ты хочешь прекратить, закидывая нас кольцами… — Андрэ задумчиво приставил палец к губам. — Ты не дашь нам драться, а потом мы начнем глотать шпаги, чтобы решить наш спор так. Можно вставить пару приемов традиционного фехтования. А завершить какой-нибудь фигурой. Зрители это любят.

— Вы можете использовать шпаги разных размеров. Местные дамочки будут от этого в восторге. — Гумберт шутливо толкнул Андрэ в бок.

— И не только дамочки.

Они задорно рассмеялись, но Пьер снова заворчал:

— Это все превратится в клоунаду! Решили отобрать хлеб у Буффо с Голиафом?

— А мне нравится.

— Тебе все нравится, что не нравится мне.

— А что ты хочешь?! — возмутился Андрэ. — Выйти на пять минут, заглотить, как местные шлюхи, и уйти? Вся слава достанется клоунам, тиграм и Люси. Я хочу сделать так, чтобы публика удостоила и нас своим вниманием!

Оглядевший трибуны Гумберт щелкнул его по плечу. Андрэ обернулся и обнаружил Люси в первом ряду.

— О! Люси… Ты, наверное, репетировать? — поинтересовался Пьер, изменив привычной сварливости.

Вся троица подошла к борту манежа и, перешагнув кольцо, окружила Люси. Без осуждения, без сожаления. С радостью и привычным азартом циркачей.

— Как видишь, у нас пока все сырое. Антонио сказал: через пару недель мы уже выступаем!

— Через несколько дней привезут новый шатер! — добавил восторженный Андрэ.

— Может, лошадей! Ты будешь выступать на лошади?

— Д-да… Конечно.

Гумберт потрепал близнецов за плечи и тяжело вздохнул.

— Нам придется работать еще усерднее, ребята! Ладно, Люси несравненная. Манеж твой. Неплохо бы подкрепиться.

— Говорят, сегодня на обед ростбиф.

— Все пошли. — Гумберт потянул всех за собой и напоследок махнул рукой. — Лакрица там.

Люси позвала. Погодя из-под купола спустилась трапеция. Лакрица закрепил лебедку и скрылся в темноте кулис. Люси прошлась по манежу. Носком расковыряла утрамбованную тырсу* и задумалась. Со всеми этими заботами она позабыла о главном — о том, что она циркачка. Талантливая циркачка. Ей тоже нужно было продумать номера! И плевать на все случившееся.

Люси вообразила белую цирковую лошадь, мчащуюся по кругу, и, перевернувшись вверх ногами, встала руками на бортик. Проходка по ободку манежа. Соскок в сторону. Номер на коне был хорош, да вот где найти за пару недель привычную к выступлениям лошадь?

Дрессировщик Гейне хорошо управлялся с тиграми, но не с лошадьми. Да и не так быстро натренировать коня, чтобы послушно бегал по кругу и не пугался аплодисментов и оркестра. А если директору удастся купить какую-нибудь лошадь у другого цирка? Люси представила все, что могла вытворить на крупе лошади: шпагат, прыжки с лентами, обручами. Сальто мортале! Да — глаза полыхнули азартом. Нужен был лишь конь, которого, к сожалению, не было.

Номер с кинжалами… Публика его любила, каждый раз искренне переживая за красиво распластанную на мишени Люси. Она побледнела, представив перед собой Драгана, сердитого и нахмурившегося, метающего в нее ножи. И как ему смотреть в глаза, после случившегося? Сам виноват. Оставил ее. Ушел и не вернулся. Может, вообще не вернется. Кто знает? Еще один номер был под вопросом.

Люси воодушевленно посмотрела на трапецию. «La Stella*» должна засиять, как в прежние времена, и Люси вдруг решила: она станет «La Stella»! Будет парить над землей, как отец — парить над бездной с чертями и светить, светить, светить!

Люси Этьен подпрыгнула и повисла на перекладине. Подтянулась. Обрывы, взмахи. Шпагат. Люси раскачалась и, раскинув руки, повисла на коленях. Задумалась, прикрыв глаза. Вспоминала. Вспоминала все, что делал отец, и улавливала смутную идею будущего номера. Подтянулась, перевернулась вокруг своей оси. Выгнулась. Отыграла руками. Если она сможет сделать подобное во время движения…

Люси раскачалась, попробовала. Медленно, не спеша, и рассмеялась. Сможет! Все сможет! Черная бездна будет рукоплескать. Будет тянуть руки к яркой звезде.

Сколько пробыла на манеже, Люси и не знала. Утомленная, она вышла из шапито. С тоской пригладила охровый полог. Этот шатер, поистрепавшийся и повыцветший, помнил ее отца, его славу. Под его куполом Люцифер несравненный сиял ярче всех. Новый шатер станет ее небом, а она, Люси Этьен, — его ярчайшей звездой.

От приятных мыслей отвлек синьор Антонио, шедший бок о бок с Флобером. Вечер! Мистер Мефис ждал ее к ужину, о чем радостный директор сообщил, едва не захлебнувшись наигранной любезностью. В глазах его читалось одобрительное «Brava*», и Люси стало тошно от Антонио, решившего заделаться продавцом ее тела. Какое право он имел лезть не в свое дело. И вправду надеялся поиметь деньги мистер Мефиса за ее счет?

— Я никуда не поеду, — решительно сказала Люси и, к великому удовольствию, заметила директорское изумление.

— Ч-что?.. Но Люси…

— Я не поеду, — повторила она, капризно задрав нос кверху.

Люси храбро выдержала тяжелый взгляд директора. Не дрогнула. Едва ногой не топнула. Директор свел брови на переносице, но оскорбленная женщина яростней тигрицы, и нынче привычное устрашение синьора Д’Аскола не сработало. Директор, поиграв желваками, отступил.

— Передайте мистеру Мефису, что мне нездоровится, — пролепетала Люси Флоберу и довольная пошла к своему вагончику.

Только ей решать, когда и зачем видеться с Чарльзом Мефисом. Раз Антонио Д’Аскола отступил, значит понял это. Нутро отдалось приятным ощущением маленькой, но власти. Люси на мгновение усомнилась: а что если Чарльз обидится и больше не захочет ее видеть? Украдкой она посмотрела на ландо и подскочившего на козлы Флобера.

Ничего! Ей и правду сегодня хотелось побыть одной. Между ног еще саднило. Низ живота казался каким-то тяжелым, а женское чутье уверенно подсказывало: Чарльз не обидится. А если и обидится, то простит ей ее маленький каприз.

Але!

***

Утро в цирке выдалось необычайно шумливым. Суета накрыла столы. Труппа завтракала и с упоением обсуждала грядущее выступление. Цирк оживал. Восставал из пыли, грязи, нищеты. Искорками горел азарт в глазах артистов, и в этих искрах виднелся пламень былой «La Stella».

Люси была здесь — со всеми. Решила больше не прятаться, и на любой мало-мальски осуждающий взгляд отвечала с гордо поднятой головой. Пошутившему Голиафу она будто невзначай отдавила ногу и даже ухватила за ухо, решив пресечь все глупые шутки на корню. Ее едва смутил Гейне — дрессировщик смотрел на нее… Смотрел… Этот взгляд Люси не понравился.

Она села за стол, поближе к Берте и Гумберту, и тут вся труппа встрепенулась. Приехал Лакрица да не один. У Люси сердце ушло в пятки. Издалека она разглядела знакомые темные волосы, нахмуренные брови и суровый взгляд — Драган вернулся. Люси сперва обрадовалась, улыбнулась. Ее искренне беспокоило его отсутствие, и она даже позабыла обо всех обидах, но… Вдруг вспомнила о том, что произошло, и щеки ее стали пунцовыми.

Пока все встречали вернувшегося заклинателя ножей, Люси трусливо сбежала, враз позабыв о своей храбрости. Она просто боялась. Боялась посмотреть в глаза Драгану. Одно дело, осуждение в глазах остальных. Другое — осуждение в его глазах.

Взволнованная, перепуганная, не знающая, что делать, что говорить, Люси Этьен дошла до своего вагончика и быстрее скрылась за дверью. Вздохнула спокойнее и тут же вздрогнула.

— Здравствуй, Люси.

Обернулась.

На стуле, уложив ногу на ногу, сидел мистер Мефис. Рядом лежал букет цветов, источавший нежный аромат. Перетирая пальцами воздух, Чарльз едва хмурился. В его бесцветных глазах мерещилось недовольство. Во всем мистере Мефисе чувствовалась тихая, пока сдержанная злоба, и Люси сжалась от страха.

— Чарльз… — сорвалось с ее губ.

— Вчера ты пропустила замечательный стейк, — цыкнув языком, Чарльз оглядел стены вагончика и задержал взгляд на афишах. — Я очень ждал тебя, но не дождался. Мне сказали, тебе нездоровится.

— Я…

— Ты, — повторил Чарльз и поднялся со стула. Медленно он двинулся на побледневшую Люси.

— Я…Я, — она путалась в словах, хватая губами воздух.

Вчера она храбро отказала, но не Чарльзу, а синьору Антонио. Назло. Чарльз будто чувствовал это. Не получил своего и теперь неудовлетворенный сердился. Уверенность его норовила обратиться жестокостью — как тогда, в тот первый вечер, и это пугало.

На щеку легла рука.

— Мне нужно было подумать, — тихо шепнула Люси.

— Подумать? О случившемся? — сердито спросил мистер Мефис, и она кивнула. — Мой отец всегда говорил: женщине не полезно много думать. Я всегда с ним не соглашался… — смягчившись, проговорил Чарльз и даже улыбнулся. — Что же ты надумала, Люси?

Она глубоко вздохнула. Повела головой, и мистер Мефис испуганно подхватил ее под локти, решив, что ей нехорошо. Нет, голова у Люси не кружилась. Просто так вышло. Случайно, но случайность эта пришлась как никак кстати. Недовольство Чарльза Мефиса сменилось обеспокоенной заботой.

— Все хорошо, — уверила Люси, отыграв фальшивый приступ до конца.

Ее поцеловали. Простили, и Люси обрадовалась. Сила женщины в ее слабости. Этой мудрости Люси Этьен обучилась случайно, но очень вовремя.

— Увези меня… Отсюда.

Из цирка. Из пыльного вагончика. От Драгана и его осуждения. Люси несравненная отважно решилась бежать от всего этого подальше — на виллу с золотыми вензелями.

Ведя ее под руку, мистер Мефис рассказывал, что мадам Буше прислала несколько коробок с новыми платьями и шляпками. Завлекал прогулкой вдоль Рейна и уверенно тянул за собой. Помог подняться в экипаж, уселся рядом, и Флобер повез их на виллу. Там ждал сытный обед и итальянское вино. Шутки, смех и беззаботность.

Окруженная вниманием Люси была довольна. Без чувства вины и вечных совестливых упреков жизнь казалась намного проще, а в богатстве — ярче и чище. Люси не помнила, как они оказались в спальне. Былая робость притупилась, и, захмелев, она покорно отзывалась на ласки. Иногда замирала, по привычке прикрываясь рукой, а потом поддавалась искушающим речам. «Несравненная», «прекрасная». Исполнив пару простеньких трюков, Люси перевернулась и повалилась в раскрытые объятия.

Смеялась, целовала, отдавалась парализующей волне, накрывавшей ее от низа живота. Боли не было. Все еще страшно, неприятно поначалу, но не больно. Саднящее чувство от возможной встречи с Драганом развеялось. Совесть смолкла, и Люси Этьен счастливо уснула на плече у Чарльза Мефиса.

***

Ночь покрыла цирк темным куполом шатра-небосвода. Зажглись первые звезды.

Глядя на них, Драган сидел на ступеньках вагончика Люси и подпирал стеной заветную дверь. Он ждал, будто верный пес, и все думал. Ему услужливо рассказали о том, сколько ночей провела Люси на вилле мистера Мефиса. Хуже он видел сам, своими глазами, как Люси поднялась в экипаж того богача. Как улыбнулась ему и позволила взять себя за руку.

Драган прикрыл глаза и, согнувшись, с болью потянул себя за волосы. Хотелось кричать, биться до исступления. Клокотавшая внутри злоба сменялась отчаянием и жалостью. Люси заставили! Он был в этом уверен, потому хотел поговорить. Узнать от нее. Почему она его не дождалась? Воспользовалась моментом и предала? Так просто? А может, это он понадеялся, что что-нибудь значит для нее?

Из-за угла появились Голиаф и синьор Антонио. Директор курил. Карлик обнимался с бутылкой вина, пил из жестяной кружки, а, забывшись, — прямо из горла. Оба посмотрели на Драгана и подошли к нему.

— Эх, ragazzino*. Дела сердечные — дела молодые, — с каким-то пониманием протянул Голиаф. — Как иногда воет Буффо: la donna è mobile qual piuma al vento*! На. Выпей.

В жестяной кружке плеснуло вино. В воздухе повис кислый аромат винограда, и Голиаф протянул кружку Драгану. Сперва отказавшись, тот взял и залпом осушил ее до дна. Терпкость приглушила изнуряющую боль, развеяла неприятные мысли. Ненадолго.

— Шел бы ты спать. Она сегодня все равно не вернется. — Голиаф снова плеснул вина, но пить еще Драган отказался. Дважды Голиаф предлагать не стал. — Ну как хочешь, — сказал он и выпил все сам.

Драган поднялся с места. Как никогда ему хотелось побыть одному и, спрятав руки в карманы, он побрел было прочь. Директор вдруг остановил его и приобнял за плечо. Ласково потрепал и пыхнул едким дымом.

— Ничего, Драган, — тихо прошептал синьор Антонио. — Она рано или поздно останется одна. Будет хорошо, если ты будешь рядом, — сказал он, и возмутившийся Драган сбросил его руку с плеча.

— Сначала продаете ее одному, а потом втюхиваете другому? — зло прорычал он, вскинув голову. — Да пошли вы.

— Не забывайся, ragazzino, — фыркнул директор. — Я вытащил тебя из тюрьмы.

— А кто меня туда запихал? Я не Люси, синьор Антонио, — бросил Драган напоследок. — Меня вам обмануть не удастся.

Он скрылся в темноте. Растаял один на один со своей злобой. Директор задумчиво выдул струйку дыма. Хлебнув из горла, Голиаф неразборчиво протянул:

— Così fan tutti cornutti*.

***

Люси надела платье. Новое. Чайное. Скромное, но невообразимо красивое. Мадам Буше прислала к нему пару лент, а еще туфли под цвет. Крутясь перед овальным Псише*, Люси не могла собой налюбоваться. Подобрав волосы, она выпустила из пучка кудрявый локон и такой понравилась себе еще больше.

В новых нарядах, да еще в таких красивых, о Драгане почти не думалось. Думалось о Мефисе. Наверное, синьор Д’Аскола был прав: Люси повезло обратить на себя внимание такого мужчины.

Внизу снова аппетитно пахло завтраком. Предвкушая свежие бриоши, горячий кофе, а также восторженные возгласы Чарльза по поводу ее наряда, Люси неспеша спустилась по лестнице. На подходе к гостиной она настороженно замерла.

Раздавались голоса. Один принадлежал Чарльзу, а вот второй был женским. Разговаривали о чем-то очень увлеченно и не совсем разборчиво. Люси расслышала «ты всегда был таким», а после серебристый смех незнакомки огласил простор светлой гостиной. Кажется, и мистер Мефис улыбнулся.

Люси вышла из-за прикрытой створки двери.

— О! А вот и она! — воскликнул он и радостный вскочил с места.

Подхватив Люси за локоток, Чарльз подвел ее к столу, за которым сидела разряженная и надушенная дама. Глаза у Люси разбежались от обилия кружев и пуговиц. По дутым голубым рукавам красивого платья вилась искусная вышивка, перетекавшая и на лиф. Поднятые кверху темные волосы лоснились у лица змеиными колечками и прикрывали крупную родинку на правом виске. Перетянутая корсетом незнакомка была хороша собой и вроде как молода. Опасно молода, отчего-то подумала Люси.

— Знакомься, Жаннет, это Люси.

— Мари, Кати, Люси… Ты не меняешься, Чарльз, — сказала Жаннет, одарив Люси оценивающим взглядом. Она будто ухмыльнулась, и эта ухмылка Люси совершенно не понравилась.

— Жаннет…

— Кажется, я сказала что-то лишнее. Уж извините, — вновь серебристый смех и кокетливое жеманство. Жаннет нравилась Люси все меньше. — Вижу, Чарльз, у тебя много дел. Не смею больше задерживать, — сказала она и поднялась с места, прихватив украшенную перьями шляпу. — Мое приглашение в силе. Catch you later*.

— Хм. Матиас! Проводи мадемуазель Жаннет!

— Хорошего дня, — откланялась Жаннет, оставив после себя душный запах духов и ревности.

— Кто это? — спросила Люси, украдкой посмотрев на мистера Мефиса.

Довольный, широко улыбающийся, он уселся как ни в чем ни бывало в кресло и пренебрежительно отмахнулся.

— Так. Старая знакомая.

Больше ничего не сказав, Чарльз раскурил утреннюю сигару и поглощенный мыслями отвернулся к окну.

Ни словом не обмолвился про платье. Не шутил, хотя вежливо предложил отзавтракать. Люси с отвращением посмотрела на белоснежную чашку. Ее чашку, из которой кто-то пил. Жаннет пила.

Настроение было испорчено.

***

Драган почти не спал. Всю ночь прождал у вагончика. Изгоняя из памяти навязчивый образ идущих вместе мистера Мефиса и Люси, он все еще верил: все услышанное им — злые, жестокие слухи. Уж он знал, как любили артисты мыть друг другу кости. Увы, Люси не вернулась, позволив расплодиться самым неприятным мыслям.

Она у него. У него! Сама села к нему в экипаж. Драган вновь и вновь видел довольный взгляд и то, как мистер Мефис взял ее ладонь в свою руку. Не одернула. Не выхватила. Лишь улыбнулась в ответ.

Драгану снился сон. Ему снился тот француз-бычок из Лонхофа. Он приходил домой, заставал свою Урсуллу под солдатиком и вонзал ей нож в сердце. Враз все переворачивалось с ног на голову, и на месте француза Драган видел себя. Видел, как по его руке стекает кровь Люси, как она вздыхает в последний раз и падает замертво, растворяясь в приятном ощущении свершившегося возмездия.

Склонившись над бочкой с водой, Драган нырнул в нее с головой. Прохлада остудила распаленный рассудок. Драган долго вглядывался в бездну бочки. Пузырьками утекал воздух. Стало нечем дышать, и он с громким всплеском вынырнул.

— Хороший Mädchen*, — послышалось из-за угла. — Zu dünn*. Худой.

— Гейне, этот тигр тебе пока не по зубам. Девчонка вчера мне чуть ухо не вывернула.

Драган узнал голос Голиафа. Карлик явно говорил о Люси. Гейне тоже!

— Сколько страсти!

— Я не бояться тигра. Шамбольер и zack! — Раздался щелчок. — Гейне подчинить любого тигра. Тем более тигрицу.

— Пока у этой тигрицы свой дрессировщик.

Не вытерпев услышанного, Драган бросился на голоса.

***

Шебурша колесами, ландо медленно приближалось к развилке. Люси собирались подвезти до цирка. Вечером ее ждали на вилле.

— Ты дуешься, Люси. — Чарльз улыбнулся и провел пальцем по девичьей шее.

Теребя ленточку на ажурной перчатке, Люси глядела в сторону. Процедив сквозь зубы сердитое «нет», она все же позволила себя поцеловать. Все утро она была не в духе. Из-за Жаннет, из-за внезапно появившихся дел (после загадочного приглашения), а еще из-за Чарльза. Люси не хотела быть одной из многих, но и требовать что-то от мистера Мефиса она, наверное, не могла. Что может требовать простая циркачка от богача?

На безоблачном небе жизни любовницы появилась черная туча.

— Дуешься. Я предложил остаться тебе на вилле, но ты сама решила вернуться в цирк.

— Мне нужно репетировать, — деловито ответила Люси. — Я почти придумала номер.

— Я бы с радостью его посмотрел.

— Ты занят. Тебя пригласили.

— Не говори так. Я бы взял тебя с собой, но не могу.

— Почему?

Из-за Жаннет? — так и хотелось спросить, но Люси сдержалась. Внимательно она посмотрела в бесцветные глаза Чарльза, постаравшись разглядеть в них подтверждение своих опасений.

— Жизнь общества разделена пополам, Люси. Половину женскую и половину мужскую. Есть места, куда нельзя соваться мужчинам. Есть места, куда приличным девушкам вход заказан, — многозначительно пояснил мистер Мефис и прижал ее к себе. — Надеюсь, сегодня вечером ты свободна от репетиций?

— Может быть.

Мистер Мефис рассмеялся. Рассерженная деловитость очень шла милому личику Люси. Крикнув Флоберу свернуть к цирку, он снова скрылся в тени поднятой крыши.

— Тебе очень идет этот цвет, — сказал Чарльз, прижав Люси к себе покрепче, и она, едва смилостивившись, слабо улыбнулась.

***

Цирковое становье встретило экипаж суматохой. Столпившиеся артисты образовали подобие круга, в центре которого, словно на манеже, боролись люди.

Испуганная Люси соскочила на землю, а, узнав в поваленных телах Гейне и Драгана, прикрыла рот рукой, чтобы не закричать. Не зная, что делать, она так и осталась стоять у заднего колеса ландо.

Лакрица старался разнять дерущихся, отчаянно пробираясь сквозь лай немецкой ругани Гейне и рьяное рычание Драгана. Пару раз схлопотал сам, но Лакрица был силачом. Высоким, могучим и необычайно добрым. Растолкав драчунов, он встал между ними, широко расправив длинные руки.

Растрепанный Гейне выругался, одернув порванную рубаху. Бравурно бросился было опять в драку, но помешал Лакрица.

— Так и надо!

— Драган, да какая муха тебя укусила!

— А то неясно какая, — ответил хору голосов Голиаф, ехидненько усмехнувшись из первых рядов.

Поднявшийся на ноги Драган Ченчич выдохнул и утер ушибленную бровь. Случайно увидел Люси. Красивую, в светлом платье — настоящую богачку, только больно уж испуганную. Медленно Драган перевел взгляд на мистера Мефиса, спустившегося с ландо, и насупился.

Ничего не подозревающий Чарльз с интересом оглядывал потасовку. Едва прищурился на Драгана, что-то шепнул Люси, уложив ей руку на спину, и разгоряченный Драган уверенно двинулся вперед, сжав руки в кулаки.

Стремительный рывок. Люси вскрикнула. Драган замахнулся, промазал и вдруг дернулся. Хруст. Мистер Мефис нисколько не растерялся и, увернувшись, ударил его по лицу. Схватил за ворот и хорошенько встряхнул, услышав испуганный, а вместе с тем повелительный крик Люси:

— Не трогай его! Не трогай!

Мефис удивленно оглянулся. На него едва ли не топнули ногой. Из-за мальчишки? Чарльз нахмурился. Выпустил противника, и тот повалился на землю. Брезгливо отряхнув руку, мистер Мефис посмотрел на Люси. Подозрительно. Осуждающе. Она металась. То виновато смотрела в ответ, то с жалостью на Драгана, и потерянно хлопала глазами.

Ничего не сказав, Чарльз забрался в ландо. Щелкнули вожжи, и экипаж скрылся в дорожной пыли.

— Что тут происходит?!

Сквозь толпу артистов пробрался директор, судя по виду недавно проснувшийся. Синьор Антонио грозно нахмурился, и часть артистов ретировалась куда подальше. К директору вышел Гейне, пожаловавшийся, что на него «нападать». Что «приехать мистер Мефис, и Драган и на него нападать». С каждым словом Антонио Д’Аскола наливался краской и, резко вскинувшись, вдруг разразился бранью. Начал кричать на артистов, а после обратился к побитому Драгану, сидевшему на земле.

— Пошел вон из моего цирка! — рявкнул он. — Чтобы ноги твоей здесь больше не было, cretino*. Думал, я с тобой нянчиться буду?! Via*… Via! — директор резко взмахнул рукой, указав на дорогу. Завопил на Лакрицу: — Выставить его взашеи! Ну-ка все разошлись, а то отправитесь следом.

Кричавший директор принялся гонять всех, кто попадался под руку, и едва артисты попрятались по углам, пошел к своему шатру.

Драган все сидел на земле. Отупело смотрел перед собой и потирал ушибленную скулу. Потрепанный, побитый. Сжалившаяся Люси склонилась над ним и протянула руку.

— Не трогай меня! — дернулся он от нее, как от прокаженной.

В его темных глазах мелькнул упрек упреков, вылившийся в неимоверную боль, но Драган не проронил ни слова, удостоив ее лишь этим немым осуждением. Поднявшись с земли, он побрел к себе. Прихрамывая, потирая ушибы. Побитый, одинокий. Никому не нужный.

Директор кричал на весь цирк. Звал к себе то Лакрицу, то Берту. Рассыпался в проклятиях и повторял яростное «via». Он не шутил, но… Драгана не могли выгнать из цирка. Не теперь, когда «La Stella» собиралась начать выступления. Не теперь, когда все случилось вот так. Люси попросту не могла этого допустить.

Осужденная Чарльзом. Осужденная Драганом. Что за день-то такой! Вздохнув полной грудью, Люси Этьен пошла за синьором Антонио.

Комментарий к Осуждение виновных

*bimba — от ит. девочка, детка, малышка

*cazzarolla — производная от cazzo (от ит. хер, хуй и пр.), более мягкая его форма, используемая как выражение изумления, удивления, раздражения. Сродни русскому “черт” или “бля”

*cara — от ит. дорогая

*тырса — смесь песка и опилок, которой в старину устилался манеж

*La Stella — от ит. звезда

*Bravo — дословно переводится как молодец. В итальянском является прилагательным и склоняется соответственно роду и числу основного слова.

*ragazzino — от ит. парнишка, паренек

*La donna è mobile qual piuma al vento — от ит. женщина переменчива как перышко на ветру. Начальная фраза арии герцога из оперы Дж. Верди “Риголетто” 1851г. Известна также как “Сердце красавицы склонно к измене”

*Così fan tutti cornutti — от ит. так поступают все рогоносцы

*Псише́ — специальное прямоугольное или овальное зеркало для гардеробных комнат, шарнирно закреплявшееся между двумя стойками.

*Catch you later — увидимся позже

*Mädchen — от нем. девочка

*Zu dünn — от нем. слишком худая

*Cretino — от ит. кретин

*Via — от ит. в данном контексте “прочь”

========== Риск ==========

***

Синьор Антонио щедро сыпал проклятиями, приправляя их отменной итальянской бранью. Основная часть из них доставалась Драгану Ченчичу, но заботливый директор не забывал и об остальных артистах. Грозное porca puttana* досталось ни в чем неповинной Берте, визгливое stronzo* — Голиафу, протянутое mannaggia* — группке эквилибристок.

Люси директорского гнева не боялась. Тенью она прошмыгнула следом, в директорский шатер. Алый ад вновь дыхнул едким дымом табака, пылью и затхлостью. Будто бес, Антонио принялся греметь всем, что попадалось под руку, но Люси не испугалась и тогда.

— Только тебя не хватало! — шикнул директор, не сразу обратив внимание, что не один.

— Синьор Анто…

— Довольно с меня! — закричал Антонио, побагровев до самых залысин. — Довольно… Я изо всех сил стараюсь спасти цирк, который взрастил многих из вас, а вы… Вы… — заревел директор и вдруг стих.

Антонио нервно похлопал по карманам в поисках портсигара. В свете блеснула дешевенькая латунь, чиркнула спичка, и над головой директора вознеслось белое облачко дыма.

— Синьор Антонио, — неуверенно начала Люси, и директор, едва успокоившись, посмотрел на нее исподлобья. — Вы… Вы не можете выгнать Драгана.

— Я?! Не могу? — Антонио бросил резкое «ха», и его лицо исказила злая ухмылка. — В этом цирке я могу все, Люси! Выгнать артиста мне под силу. Уж поверь.

— Драган окажется на улице.

— Мне нет до этого дела, — отмахнулся директор.

Сжавшись от отчаяния, Люси все старалась подобрать слова. Драгану Ченчичу некуда было идти. Как и остальным артистам, «La Stella» заменила Драгану дом. Куда он, бездомный, теперь пойдет? В другой цирк? Люси не могла этого допустить ровно также, как не могла допустить, чтобы Драган ушел по ее вине. Он ведь бросился на мистера Мефиса из-за нее! Нужно быть дурочкой, чтобы не понять очевидного.

— У нас с ним номер, — тихо проговорила Люси, потупившись.

— Больше нет.

— Но…

— Я выгнал мальчишку взашеи и basta*! — прорычал синьор Антонио, резко выпустив струйку дыма.

Остановившись у стола, он ткнул пальцем в утреннюю газету и будто заинтересовался написанным. На Люси директор не обращал никакого внимания, позабыв и о ней, и о Драгане, и обо всем, что случилось за последние дни, и Люси Этьен решила рискнуть. Директор погубил ее саму — ладно. Это она могла пережить, но Драган был невиновен. Раз просить по-хорошему не получалось, она могла… могла…

— Если вы выгоните его… — Люси грозно выпрямилась и даже шагнула к директору. В глазах Антонио мелькнуло снисхождение и даже насмешка. — Я сделаю так… Что… Мистер Мефис закроет цирк.

Люси Этьен блефовала. Она совершенно не знала, может ли сделать подобное Чарльз, однако Чарльз был богачом, а богатым людям многое под силу — это Люси понимала. Чарльз Мефис с легкостью спас цирк от нищеты, с такой же легкостью мог его погубить. Заверив себя в этом, Люси Этьен уверенно вскинула головой, и, видимо, директор ей поверил.

В директорском шатре стало тихо. Отбросив сигарету в сторону, синьор Антонио побагровел и разразился громкими возгласами:

— Ах ты… Да ты понимаешь, что говоришь?!

— Понимаю, — закричала в ответ Люси. — Если вы выгоните Драгана, я сделаю так, что из «La Stella» выгонят вас.

Вновь выругавшись, синьор Антонио закашлялся и вдруг как-то нехорошо осел. Покачнувшись, он не глядя нащупал стул рукой и грузно повалился на сидение. Тяжело дыша синьор Д’Аскола покрылся испариной и, засипев, ухватился рукой за грудь.

— Ах ты… Ах ты… — захрипел он. — Воды…

Из глиняного кувшина плеснула спасительная влага. Перепуганная Люси быстрее поднесла кружку директору, и тот жадно осушил ее до дна. Попросил еще. И еще. Приступ прошел. Отдышавшись, Антонио пригладил растрепавшиеся волосы и глубоко вздохнул.

— А ты молодец, — сказал он, покачав головой. — Я всегда знал, что ты не глупышка, Люси. Ловкость твоя не только на манеже, но и тут. Твой отец был таким же, — протянул директор.

Они долго смотрели друг другу в глаза, не произнося ни единого слова, и в молчании том рождалось долгожданное примирение. И для директора, и для Люси цирк значил многое. Они практически были семьей — Люси выросла на глазах у Антонио Д’Аскола, директор почти заменил ей отца, когда Люцифер Несравненный разбился.

— Не выгоняйте Драгана, пожалуйста, — вновь попросила Люси и едва ли не с дочерней покорностью опустилась подле директора на колени.

Антонио ласково пригладил ее рыжую головку, а когда Люси коснулась его шероховатой ладони, вдруг содрогнулся. Из глаз его скатилась скупая слеза, и грозный директор в мгновение обратился жалостливым стариком.

— Ах, Люси… Я же не изверг! Не изверг, — страстно залепетал он. — Когда вы с отцом появились на пороге, ты была совсем малюткой. От вас разило бедностью. Твой отец был чумаз, черен. Ты была обряжена в жалкое платьишко, но чистая, красивая. Едва я вас увидел, подумал: вот человек, у которого осталось последнее в жизни, и ради этого последнего он душу продаст, — проговорил синьор Антонио, сжав ладошку Люси в своей руке. — Я видел, как он взошел звездой из самой грязи, Люси. Я помогал ему, помогал тебе. Не бросил тебя, когда его не стало. Я не изверг. Я такой же, — заверил директор. — «La Stella» — последнее в моей жизни. Я… Я должен был так поступить. С тобой, со всеми вами. Ради таких же Этьенов и Люси, какими были вы однажды. Прости меня, дитя. Прости, — взмолился он, и Люси разжалобилась, подавив в себе накопленные обиды.

Стоило ли обижаться? Принять все случившееся было тяжело, но по сути Антонио Д’Аскола был прав. Юная Люси Этьен получила богатого любовника, цирк — покровителя, и все за малую цену — сделку с совестью.

— Не выгоняйте Драгана, — повторила Люси. — Он не виноват. Никто не виноват. Так случилось.

— Так случилось, — благоговейно прошептал директор, услышав долгожданные слова.

Антонио Д’Аскола просили оставить Драгана Ченчича в покое. В обмен — прощение Люси Этьен за все случившееся, и директор не мог отказаться от столь выгодного предложения. Вся жизнь «La Stella» сошлась на Люси клином. От нее зависела благосклонность мистера Мефиса, от нее зависел и успех выступления. Синьор Антонио возлагал большие надежды на номера с участием своей звезды, а потому не хотел вражды с ней.

— Скажи ему: еще раз вытворит что-то подобное — я выгоню его и выгоню по-настоящему, — сказал директор, вернув голосу былую жесткость. — Я слишком стар, чтобы удерживать всяких юнцов от их безрассудства. Извинись перед мистером Мефисом. Нет! Я сам извинюсь. И Люси… — окликнул ее синьор Д’Аскола у самого полога директорского шатра. — Если ты что-то чувствуешь к нему, лучше забудь. Так всем будет легче. Ему прежде всего.

— Да, синьор Антонио, — ответила Люси и вышла.

***

В отличие от директорского шатра — багрового ада, пропитанного едким дымом и пылью, — шатер Драгана и Гумберта выглядел бедненьким раем. Серая парусина от света казалась едва ли не белой, и, окунувшись в эту мнимую чистоту, Люси искренне обрадовалась, обнаружив Драгана одного. На нее он даже не оглянулся. Разложив на койке мешок, Драган нырял в рядом стоявший сундук и отбирал свои вещи. Скарб у Заклинателя ножей был более чем скудным. Скудным был и потрепанный вид Драгана.

Разочарование сжало сердце Люси противной склизкой лапой. В мгновение в мыслях воскрес образ мистера Мефиса, одетого с иголочки, пропахшего духами и сладковатым дымом дорогих сигар. Образ растаял, и перед глазами вновь предстал Драган Ченчич. Бедный, как церковная мышь, чумазый, но все еще дорогой ее сердцу человек.

— Я уговорила синьора Антонио, — неуверенно начала Люси, уцепившись за эту возможность заговорить. — Ты можешь остаться. Он не прогонит тебя.

— Мне все равно, — шикнул Драган.

— Н-но… Тебе некуда идти.

— Обойдусь без твоей заботы. Без тебя, — обиженно добавил он и снова скрылся в сундуке.

Выпрямившись, Драган ухватился за ушибленный бок, и Люси, сорвавшись с места, оказалась подле него. Обеспокоенно она оглядела многочисленные ссадины, разбитую бровь, но Драган мгновенно сбросил с себя ее руки.

— Ты ведешь себя глупо. Тебе нужна помощь.

— Глупо? — ухмыльнулся Драган и впервые посмотрел в глаза Люси.

Сколько упрека было в его взгляде. Сколько вопросов. Люси сперва дрогнула, погребенная жестокой волной осуждения, однако взяла себя в руки. Теперь и на Драгана смотрели с упреком, и, не ожидавший ничего подобного, он сердито насупился.

— Тебя не было! — сказала Люси да так, будто не знала, что его заперли в Лонхофе. А может, и вправду не знала. Драгану было все равно. — Ты… Ты исчез, — повторила она.

— И ты сразу побежала к нему? Я видел, как ты садилась к нему в экипаж. Жалась к нему…

— Я должна была. Я сделала это ради цирка, — принялась оправдываться Люси, но Драган ее не слушал. Лишь брезгливо кривился и мотал головой. — Синьор Антонио сказал…

— А ты тут же и согласилась! — воскликнул Драган, не вытерпев всей этой лжи.

Ах, знала бы она, как больно ему было. Ах, знал бы он, сколько ей пришлось всего пережить. Это она побежала к богачу. Это он исчез тогда, когда был нужен. Это Люси Этьен предала. Это Драган Ченчич не оказался рядом.

Погрязшие во взаимных обвинениях, оба метали громы и молнии. В тишине. Люси хмурилась, дула губы. Разодетая в красивое белоснежное платье с кружевами, с вплетенными в рыжие волосы лентами, она казалась безумно красивой и теперь безумно чужой. Она, судя по всему, не знала, что Драгана посадили под замок. Сам Драган в этом не признался — не хотел оправдываться. Да и в чем? Разве он был в чем-то виноват? Нет! Снова Драган оглядел Люси с ног до головы. Прошло всего несколько дней, а она так просто позабыла о нем, отдавшись богачу. Прав был тот француз из Лонхофа: все женщины — шлюхи.

— И сколько? — спросил Драган, усмехнувшись горькой правде.

— Что?

— Сколько ты стоишь, Люси? — повторил он чуть громче. — Местные шлюхи стоят десяток раппенов, а ты? Я хочу знать.

— Я не шлюха!

— Разве? — тихо сказал Драган, и от этого тихого «разве» пропасть разверзлась в груди у Люси.

— Директор сказал, ты можешь остаться, — все, что ответила она, став необычайно холодной.

— Обойдусь без твоей заботы, — бросил ей Драган Ченчич и отвернулся к сундуку.

Люси буравила взглядом его спину и не верила. Теперь ее считали шлюхой, а раньше, кажется, боготворили. Не велика потеря — от вниманиямистера Мефиса толку больше, зло подумалось Люси Этьен, и все же сердце ее сжалось от великого сожаления. Когда-то, в той жизни, Люси, кажется, любила. Когда была невинной и чистой, а сейчас?

Она оглядела серый парусиновый шатер, пропитанный пылью, заштопанный в нескольких местах. Раньше она не замечала в родном цирке ни грязи, ни пыли. Рай в шалаше казался настоящим раем, родным домом, но не теперь. Теперь даже собственный вагончик, в котором она прожила всю жизнь с отцом, казался убогим и затхлым. Теперь шапито выглядел не уютно охровым, а грязно желтым. Теперь и Драган, побитый, бедный, пусть и милый, виделся не таким как прежде. От старой жизни оставались крохи, и все же эти крохи хотелось сохранить.

— Ты не уйдешь?

— Не знаю.

— Мы… Мы должны репетировать, — сорвалась с губ последняя просьба сохранить все, как есть.

— Пошла вон, — ответил ей Драган, и уязвленная Люси ушла.

И ладно, и ладно — повторяла она про себя, стараясь унять расползавшееся по всему телу саднящее ощущение вины. Может, так и лучше. Оскорбивший ее Драган словно дал право больше не жалеть о случившемся, втоптав все, что между ними было, в грязь. Неприятный разговор принес горькое разочарование, но вместе с тем сладкую свободу от лишних и неуместных обязательств.

Через силу позабыв о Драгане, Люси принялась прихорашиваться — вечером должен был приехать мистер Мефис, и она собиралась загладить перед ним вину за все случившееся утром. С надеждой и довольством Люси выглядывала знакомый экипаж на дороге, ведшей к становью. С особым пристрастием вглядывалась в свое отражение в зеркальце, укладывая рыжие локоны колечками.

Вечер сменился глубокой ночью, но мистер Мефис не явился. Засыпавшая в своем маленьком затхлом вагончике Люси терзалась злостью и ревностью, воплотившейся в облике смеющейся Жаннет, и окутавшая тьма душила горькой обидой.

***

Шапито полнился артистами. Воодушевленные предстоящими выступлениями, они ждали своей очереди для репетиции, с завистью или восхищением смотрели номера других циркачей. Старенький охровый шатер то и дело гремел от одобрительных возгласов и хлопков, а порой и от громогласных наставлений директора.

— Доделать! Голиаф, белый клоун* должен быть белым клоуном, а не выскочкой-карликом, — прокричал синьор Антонио отработавшим на манеже Голиафу и Буффо.

Вышел Лакрица. Вечный прислужник вдруг расправил плечи, горделиво оглядел полупустые трибуны и с легкостью подкинул новехонькую гирю в воздух. Вскоре гирь стало две, и артистам труппы представили настоящий танец силача. В довершение Лакрица свернул железный жгут калачом, однако директор настоятельно посоветовал ему дополнить номер. Следом на манеж выбежала Люси.

Взмыв под купол, она грациозно раскачалась, полыхнув медной косой, и без передышки отработала несколько фигур. Вдруг сорвалась, повиснув на стопах, а после, подтянувшись, провернулась вкруг своей оси. И так несколько раз, вытягиваясь в различных обрывах и шпагатах. Ревность давала ей запал, бессонная ночь — резкость и отточенность движений. Высоко, уверенно, ловко. Люси Несравненная блистала, а, спустившись под дружные аплодисменты на землю, заявила во всеуслышание: ее новый номер будет называться «La Stella».

Из толпы вышел разъяренный Драган, уверенно потребовавший мишень и свою компаньонку по номеру.

— Драган. Мой очередь репетировать! — заворчал Гейне, но Драган уже перешагнул круг бортика.

— Твои клетки занимают слишком много места, Гейне. Мы недолго. Не так ли, Люси? — проворчал Драган Ченчич, задумав что-то нехорошее. — Ну! Мы же должны репетировать! Але… — сказал он, а за спиной Люси заскрипела старенькая мишень.

Драган полыхал от злости. Ненавистью горели его темные глаза, и Люси испуганно посмотрела в сторону директора. Увы, синьор Антонио отдавал кому-то указание обновить мишень для номера, и немое опасение кануло в полумраке трибун. Люси по привычке поклонилась, однако не так как обычно. Непринужденная легкость испарилась, сменившись страхом, и к мишени Люси прижалась едва ли не дрожа.

От первого кинжала Люси Этьен вздрогнула — Драган даже не предупредил, и лезвие воткнулось в сантиметрах от бедра. В толпе вскрикнула Берта, и репетиция Заклинателя ножей мгновенно привлекла внимание каждого артиста цирка. Второй кинжал угодил над распластанной ладонью. Третий, четвертый, пятый. Никогда прежде Драган не метал кинжалы так зло и одновременно бездумно. Люси впервые боялась. Боялась его, и чувствовавший ее страх Драган, казалось, вдоволь упивался всеобщей паникой. Шестой — над головой. Седьмой кинжал звякнул у самого уха. Люси отчаянно старалась не моргать, но от восьмого удара сощурилась, а от девятого и вовсе закричала.

Плечо прожгло. Боль прошлась по телу, и с трибун донеслись перепуганные возгласы. Люси открыла глаза — один из кинжалов пропорол ей леотард*, достал до плоти, и теперь на ткани проступила кровь.

— Люси! — рядом возник перепуганный Драган. Отчаянная злоба сменилась беспокойством и неподдельным испугом. — Что, что с тобой.

— А то не видишь, дурень! Ты ее чуть не убил.

Откуда-то появился директор. Люси удивленно смотрела то на них, то на свое раненное плечо. Боль отчасти притупилась, как и ощущение реальности. Люси глядела по сторонам, и все казалось ей ненастоящим, как будто в тумане.

— Прости… Прости, — из тумана доносился обеспокоенный голос Драгана.

— Не трогай ее, — прорычал директор. Кажется, спросил «можешь идти» и повел Люси прочь. Драган решился было пойти следом, но его оттолкнули. — Берта! Берта, помоги, — закричал Антонио, а, глядя вслед Люси, протянул: — А… Mannaggia, Драган! Я оставил тебя в цирке не для того, чтобы ты калечил мне артистов.

— Простите. Простите… — повторял потерянный Драган Ченчич.

Виновато оглядев вымазанные в крови руки, Драган перевел взгляд на артистов и, заметив немое осуждение, покинул манеж.

***

— Ай!

— Ничего. Царапина. И что на него нашло.

— А то ты не знаешь, Берта, — фыркнула Люси, и Берта тяжело вздохнула, прижав к ссадине чистую тряпицу.

От царапины саднило, но хуже того саднило на душе. Драган всегда был добр и заботлив, а теперь будто бы ненавидел. На мгновение Люси подумалось, что было бы, случись все по-другому? Не было бы ни богатства, ни белой виллы мистера Мефиса, ни красивых платьев. На смену богатому пороку подле Чарльза Мефиса пришла бы бедная благодетель подле Драгана Ченчича, и, сравнивая, Люси почти не жалела о случившемся. Жалела об одном: Чарльз вчера не приехал. Обиделся? Приревновал? Отправился к Жаннет? А вдруг он и вовсе не появится?

Люси уязвлено вскинула головой — и ладно. Она будет репетировать, а там станет такой знаменитой артисткой, что Чарльз Мефис еще сам пожалеет, что оставил ее! Мстительность обиженной женщины, клокотавшая внутри, рисовала замечательные картины отвергнутого Чарльза, едва ли не плачущего у ног Люси Несравненной, но мстительность стихала. Люси вновь думала о том, что было бы неплохо увидеться с Чарльзом вновь, отзавтракать в гостиной с золотыми вензелями и прогуляться по Базелю до модного магазина мадам Буше. Сладостные мечтания отравлял образ кокетки Жаннет, и Люси хотела увидеть Чарльза еще больше.

— Там гости!

К Берте ввалился радостный Гумберт, и его радость тут же передалась Люси. Просияв от счастья, она мгновенно позабыла о боли. Чарльз приехал! Наверняка он.

— Мне нужно одеться. Мистер Мефис… — встрепенулась Люси, однако Гумберт виновато потупился.

— Это не он, Люси. Это…

Договорить Гумберт не успел. Люси выбежала из вагончика Берты и, к своему неудовольствию, наткнулась на Жаннет. Разодетую, пышную, будто швейцарская меренга, и такую же слащавую.

— Так вот как живут циркачи! — ворковала Жаннет, собрав вкруг себя дрессировщика Гейне и близнецов-шпагоглотателей. — Любопытно-любопытно. Ах! — встрепенулась она, театрально раскинув руки. — Люсьен. Как я рада вас видеть, — радушно улыбнувшись, Жаннет приблизилась к Люси. — Не составите ли мне компанию! О, понимаю этот недоуменный взгляд. Друзья Чарльза — мои друзья. Я горю желанием узнать вас поближе, а дневные променады полезны для здоровья.

Сколько фальши! Люси едва удержалась от того, чтобы не поморщить нос. Хороший артист видит бездарную игру невооруженным глазом, а Жаннет даже не старалась. Жеманство, кокетство, слащавенький голосок, да вот только в глазах — сплошное притворство.

С предложением о прогулке Люси скрепя сердце согласилась. Надев новенькое платье, она уселась в экипаж, прибывший с проклятой Жаннет, и пара лошадей увезла их в Базель под радостное фырканье.

***

Пряная корица, нежная ваниль, яркий запах цитруса и ни с чем несравнимый сильный кофейный дух. Огромные окна кафе глядели прямо на базельскую Ратушу, и та призывно красовалась высокой башенкой, пестрой черепичной крышей и вырезанными из камня часами. Увы, кофейня интересовала Люси куда больше. Стены чайной комнаты блестели лакированными деревянными панелями. В вытянутых зеркалах отражались рогатые люстры, воткнутые аккурат посередине гипсовой лепнины. От белых скатертей и вышколенных официантов веяло дороговизной, и Люси горделиво оправляла оборки платья — теперь и она была частью этого дорогого красивого мира. Ей очень хотелось быть таковой.

— Значит, циркачка! — протянула Жаннет, когда официант поставил перед ними горячий шоколад и блюдце с парой бриошей.

Незаметно для себя она перешла на ты. Кокетливой наигранности стало куда меньше — зрители исчезли, а для Люси можно было и не стараться. Постучав ложкой о тонкий краешек белоснежного фарфора, Жаннет расплылась в вежливой улыбке.

— У Чарльза не было циркачек, а вот танцовщиц — пруд пруди. И у всех, как на подбор, не имена, а клички: Кити, Кати, Мари, Люси!

Жаннет стрельнула глазами и отпила из чашки горячего шоколада. Изучающий взгляд вперился в Люси, и Люси отплатила своей собеседнице той же монетой. Ревность травила душу, любопытство заставляло внимать каждому слову. Неопределенное предчувствие опасности изводило. Жаннет походила на развратный благоухающий пион, на пирожное, щедро украшенное кремом — в объемных рукавах, кружевах, украшениях, подчеркивающих красоту. Жаннет была хороша собой, пышна в формах, мягка в обращении, и тем самым пугала. Пугало и глупое совпадение, да и совпадение ли, что Чарльз не приехал вчера.

Отвлекшись на бриошь, Жаннет ехидненько хмыкнула.

— Чарльз с детства грезил цирком, — сказала она с довольством знатока, поучавшего невежду. — Даже меня в цирк водил. В Зимний цирк* мы ходили так часто, что я выучила всю их несложную программу наизусть. Помню, я даже ревновала. Уж Чарльз так глядел на гимнасток! Мечты сбываются, — добавила Жаннет, одарив Люси едва ли не презрительным взглядом.

— О чем вы?

— Да так, — Жаннет пожала плечами. — Мысли вслух.

Вся эта загадочность выводила из себя. Поддавшись порыву, Люси задала тот вопрос, который ее больше всего мучил:

— Вчера… Чарльз… Он был у вас?

— Как знать, как знать, — ответила Жаннет, позабавившись мгновенно распознанной ревности. — Либо был, либо нет. М-м-м. Эти дутые от ревности губы. Как же мне знакомо. Первый звоночек скорого расставания. — Жаннет откинулась на спинку стула и вновь одарила Люси оценивающим взглядом — разглядывала с пристрастием. — Ты худенькая, Люси. Чарльз любит худеньких. У него какая-то особенная слабость к изможденным доходяжкам. Он с радостью подбирает их, откармливает, обхаживает, а потом, едва они раздуваются в боках, находит себе новенькую дурочку. Молодую, наивную. Желательно девицу.

Люси крепко уцепилась за фарфоровое колечко чашки. Медленно отпила шоколад, медленно отставила чашку в сторону и медленно оправила волосы. В медлительности она старалась утопить уязвленность и злобу, вызванную словами проклятой Жаннет. Каждым жестом та пыталась выказать свое насмешливое превосходство. Каждым словом норовила задеть. Сравнивала имя Люси с кличкой животного, называла изможденной доходяжкой, молодой и наивной дурочкой, а хуже того, Люси совершенно не понимала, что их связывало с мистером Мефисом.

Ответ не заставил себя ждать.

— Когда-то мы были вместе. Чудное время! Чарльз тогда был моложе, — от задумчивости Жаннет кокетливо поигралась прядкой темных волос. — С тех пор он постарел, зато стал значительно богаче.

— Когда-то? — переспросила пылавшая Люси. — Что же случилось? Вы раздулись в боках?

Поджав губы, Жаннет едва побледнела. Люси удачно щелкнула ее по носу, и маленькая победа усладила получше шоколада. Что и говорить, а доходяжкой Жаннет не была хоть и бережно скрывала свои округлости под многослойным шелком и кружевом.

— Хм. Я сама ушла, — фыркнула Жаннет. Увы, откровенную ложь скрыть у нее не получилось. — Такие связи не длятся вечно. Чарльз рано или поздно оставит и тебя. Это удел всех его любовниц. Так что наслаждайся пока есть время.

— Вы позвали меня за тем, чтобы предостеречь? — уж точно не для дневного променада.

— Нет, — Жаннет радостно рассмеялась, и ее смех привлек внимание соседних столиков. — Я просто решила посмотреть на его новую пассию. Не могу передать тебе словами, Люси, какое счастье видеть кого-то на своем месте. Что-то в этой жизни не меняется, — с придыханием выговорила Жаннет. — Чарльз, как паук, заманивает к себе красивых мотыльков, и каждый из них попадается на золотые ниточки паутинки, — она расплылась в широкой улыбке, и маленькая родинка на правом виске скрылась в тоненьком лучике-морщинке. — Ничего. С каждым может случиться. Ты и я — одни из многих. Мы во многом с тобой похожи.

Люси Этьен поморщилась. Ей не нравилось, что Жаннет сравнивала их друг с другом, не нравилось, что Чарльз когда-то был с этой женщиной, как и то, что эта женщина теперь лезла к ней со своими наставлениями. Когда-то Люси Этьен не понравился бы и сам разговор — любовницы делили своего любовника, нисколько не стесняясь запретной темы, — но то было в прошлом. Теперь Люси на многие вещи смотрела иначе, особенно на те, от которых веяло дороговизной.

— Что вы делаете в Базеле? — поинтересовалась Люси, меняя тему.

— Танцую в местном кабаре. У меня тур, устроенный…

— Ах. Значит вы — танцовщица! — воскликнула Люси, не дав договорить собеседнице, и сдержанно улыбнулась. — Одна из многих. Я — циркачка, — напомнила она. — Вы сказали, у Чарльза не было циркачек.

— Не думай, что это делает тебя сколько-нибудь особенной.

— Делает, — смело принялась за спор Люси. Она снова отпила шоколад и жадно облизнула губы. — На днях мы были в опере, и Чарльз признался, что опера, театр и кабаре утомляют. Цирк — нет.

— Мне он ничего подобного не говорил.

— Чарльз очень вежлив, — сказала Люси, будто знала Чарльза лучше всех его танцовщиц вместе взятых.

— Только если не выпьет, как следует. Если он выпил — спасайся все живое. Впрочем тебе, видимо, об этом ничего не известно. — О нет, Люси было известно, но говорить об этом у нее не было никакого желания. — Нелепое платье, — вдруг сказала Жаннет, и Люси мгновенно переменилась в лице. — В таких обычно выходят к завтраку, но не в город. Видимо, в цирке манерам не учат.

— Мадам Буше будет рада пошить мне новых платьев, — гордо заявила Люси, однако ей мгновенно напомнили о неприятной мелочи:

— На твоем месте, я не была бы так уверенна. Вчера Чарльз был у меня на выступлении. Сердитый, злой. Ух! — Жаннет постаралась отыграть сожаление. — Давно я его таким не видела. Это второй звоночек скорого расставания. С третьим Чарльз исчезнет.

— Третьего не будет, — шикнула Люси.

— А ты наивна. Прелестно, — ответила Жаннет и победоносно вскинула голову.

На том встреча и закончилась. Раздраженная и раззадоренная Люси места себе не находила, пока экипаж вез ее к цирку. Лошади невпопад качали головами, и внутри Люси все также колотилось невпопад: сердце, мысли, страхи.

Она не могла остаться одной из многих. О нет! Теперь, когда Жаннет рассказала ей об остальных любовницах мистера Мефиса, Люси поддавалась азарту соперничества, и ей очень хотелось стать единственной вопреки Жаннет и всем этим многочисленным танцовщицам. Люси Этьен не какая-то артисточка кабаре. Она — звезда цирка, будущая звезда выступления! Все эти танцовщицы — маленькие мартышки, привыкшие кривляться на потеху публике, ибо ничего иного не умеют. Люси мнила себя тигрицей, не меньше.

Вдалеке показалась знакомая развилка, и Люси окликнула кучера:

— Сверните!

— Мадемуазель, но цирк в другой стороне.

— Если вы свернете на развилке, вам заплатят вдвое больше.

Довод оказался вполне убедительным, и кучер послушно свернул в сторону виллы мистера Мефиса.

Знакомые стены приветливо забелели меж раскидистых ветвей лип. Под ажурным козырьком появилась услужливая Маргерита. В холле ворвавшуюся Люси встретил Матиас, вальяжный и невозмутимый, как всегда.

— Мадемуазель Люси, — проговорил он, склонившись, и из глубины виллы послышалось развязное ворчание:

— Матиас, кого там черти принесли?

— Мадемуазель Этьен, — будто герольд возвестил Матиас, и вскоре в холле появился Чарльз Мефис.

Храбрости у Люси разом поубавилось. Чарльз был сам не свой. Одет, как попало, лохмат. Пьян, — душный перегар мгновенно заполнил небольшой холл, — а поэтому ужасно зол. Зол на нее, и Люси виновато опустила глаза.

— Что ты тут забыла? — процедил Чарльз сквозь зубы, словно раз и навсегда изгнал Люси из белоснежной виллы.

— Я… Я п-потеряла заколку, — выдавила она из себя состряпанную на ходу ложь.

Ее на виллу не звали, а такой простой повод явиться к Чарльзу показался ей достаточным. Люси рискнула, о чем теперь невольно жалела.

— Заколку? — переспросил мистер Мефис с издевкой.

— Да. Я хотела проверить, не забыла ли я…

— Ну иди. Проверяй, — кивнул мистер Мефис, и Люси поскорее прошмыгнула к лестнице. Ей не поверили — она это почувствовала, но отступать было уже некуда.

На втором этаже Люси неуверенно оглянулась. Где ей искать выдуманную заколку? В гостевой спальне или в спальне Чарльза? Что делать теперь? Сказать, что не нашла, и вернуться в цирк? Нужно было что-то придумать, но снизу послышался шум.

Перескакивая через ступеньку, мистер Мефис поднялся наверх. Едва не запнулся на площадке между пролетами, выругался и, кажется, позвал ее. Испуганная Люси наскоро спряталась за дверью гостевой спальни. В следующее же мгновение дверь раскрылась, и подскочивший Чарльз сгреб ее в охапку.

Все было похоже на тот первый раз, когда ничего не знающую Люси отправили показывать номер на шаре, только теперь она о многом знала. Грубые резкие движения пугали, но сопротивляться было попросту бессмысленно — ее просьбы оставались без ответа. Обезумевший Чарльз шептал, мешая французский с английским, поносил на чем свет «проклятого словенца» и до боли заламывал ей руки. Повалив Люси на кровать, Чарльз Мефис скорее задрал ей юбку до колен, притянул к себе, и сопротивлявшаяся было Люси отчаянно взмолилась:

— Чарльз! Чарльз, там экипаж. — Сквозь пьяный угар прорвался жалостливый голосок, и призадумавшийся Чарльз на мгновение отвлекся.

Этого нечаянного мгновения было достаточно. Достаточно чтобы передохнуть, достаточно чтобы совладать с этим безумием. Люси притянула Чарльза к себе, обвив руками, и грозный зверь послушно прильнул к ее губам.

— Матиас! — прокричал Чарльз. — Рассчитайся и гони всех взашеи.

Ей вновь припоминали проклятого словенца. Называли обманщицей и все норовили сжать покрепче. Поначалу было тяжело. Мягкий Чарльз уж больно отличался от злого Чарльза, но злоба его сходила на нет с каждым толчком, поцелуем, с каждым уверением, что она знать не знает проклятого словенца.

Из-за обнаруженной на молочном плече царапины Чарльз Мефис вновь поддался ревностному пылу, но Люси мгновенно его успокоила.

— Я же циркачка, а цирк — это риск, — сказала она, и смягчившийся Чарльз рассмеялся.

Вся жизнь это риск, но Люси не боялась рисковать. Не теперь. Поздно отступать, когда ты шагнул на манеж. Назад дороги нет. Але и баста!

Ах, видела бы ее Жаннет — захлебнулась бы от зависти. Хотела ее предостеречь? Хотела посмотреть на худощавую дурочку? На очередную любовницу Чарльза? Такую же как и она? Люси была другой — не чета всяким Жаннет, Кати, Мари.

Танцовщиц, дрыгающих ножками много, а талантливых циркачек, летающих под куполом цирка, — единицы. Люси мнила себя именно такой — звездой, что светит ярче всех. Талантливой циркачкой, восхитительной и несравненной, о чем Чарльз Мефис услужливо шептал ей на ухо.

Комментарий к Риск

*porca puttana — от ит. черт побери, блядь и пр. Досл. грязная шлюха.

*stronzo — от ит. сукин сын, засранец

*managia — от ит. черт, черт побери

*basta — от ит. довольно, хватит.

*Белый клоун — цирковое амплуа

*Зимний цирк — цирк в Париже, открытый в 1852 г., один из старейших в мире

*Леотард — слитный гимнастический купальник

========== Viva «La Stella» ==========

***

Играясь полупрозрачной занавеской, ветер вздымал тюль волнами и разносил сладкий аромат садовых пионов. От сладости этой кружилась голова, но нагая Люси жадно дышала полной грудью, будто боялась, что сладкий морок пройдет и не вернется.

От прохлады по телу пробегали мурашки. Сквозь липовые кроны светило солнце, отбрасывая лучи на высокую грудь, плавную линию бедер. В волосах горела медь. Красива, — самодовольно думала Люси, с пристрастием разглядывая себя в зеркале. Певшие наперебой птицы сошлись в звучном хоре, и, вообразив звуки циркового оркестра, она приняла позу. «А теперь смертельный номер» — пропел воображаемый шпрехшталмейстер* Гийом.

Поморщившая нос Люси коснулась царапины на плече. Подумала о Драгане и тут же надула губы. Разглядев на запястьях и бедрах россыпь синяков — последствия ревнивой страсти Чарльза, — Люси надулась еще больше. Драган совсем обезумел от ревности, но долго обижаться на него как-то не получалось. Люси сделала больно ему, он отплатил ей по-своему тем же. О том, что кинжал мог поранить не плечо, а вонзиться, к примеру, в сердце, Люси как-то не думала, по-прежнему доверяя таланту Заклинателя ножей. Куда больше она сердилась на Чарльза… Чарльз тоже провинился, а виноватый мужчина — щедрый мужчина. Так, по крайней мере, должно было быть.

— Мадемуазель Люси, — поскреблась о дверь Маргерита, сообщив о накрытом завтраке.

Чарльз в нетерпении расхаживал с чашкой горячего кофе, иногда останавливался у окна и задумчиво вглядывался в сад. Залитая солнцем гостиная горела от света. Бликовали золотые вензеля, бликовала изгибами бронзовая статуэтка, бликовали скрытые под стеклом шестеренки часов. Пахло кофе, а еще сладким дымом сигары. Пахло дорогим, и у Люси вновь закружилась голова от нечаянной радости спокойного утра.

Вспомнив об обидах, она уверенно вошла в гостиную, пробурчала сухое «доброе утро» и удостоила Чарльза колким взглядом. Сиротливо опустившись на краешек козетки, Люси потерла запястья и на приветствие Чарльза лишь печально вздохнула.

— Та царапина… — начал Чарльз Мефис, отставив чашку в сторону. Заботливо он налил кофе, предложил свежих крапфенов*, но Люси стала лишь грустнее.

— Пустяки. — Она вновь потерла запястье, стараясь чтобы Чарльз обратил внимание на темное пятнышко, оставленное его же рукой. — В цирке случается и не такое.

— Но я не хочу, чтобы такое происходило с тобой. Тем более в цирке.

— А я не хочу, чтобы со мной происходило вот это. — Всхлипнув, Люси выставила руки.

От слезливых обвинений Чарльз Мефис переменился в лице. Виноватой серостью блеснули его бесцветные глаза. Люси почувствовала повисшую в воздухе оторопь, и с ее губ вновь слетел сокрушенный выдох. Послышались долгожданные извинения, признания в ревности, клятвенные обещания. Чарльз пересел на козетку и взял Люси за руки.

Ах, с какой же преданностью Чарльз Мефис целовал ее запястья. Такой покорности позавидовал бы любой дрессировщик, но Люси этого было мало. Сила женщины — в ее слабости, слабость мужчины — в этой проклятой женской силе, и Люси решила применить ее, чтобы взыскать за все: за Жаннет, за пустые страхи, за слезы, за вчерашнюю грубость. Она пустила скупую слезу, скривившись так, будто собиралась расплакаться еще больше.

— Я обещал, что ты больше не будешь плакать. — Чарльз наскоро утер ее слезы надушенным шелковым платком.

— Ты был груб, а я всего лишь хотела тебя увидеть, — капризно протянула Люси, и Чарльз расплылся в широкой улыбке, прижав рыжую головку к своему плечу.

Терпеливо он выслушал и про пьянство, и про Жаннет, и про глупую ревность, и про синяки — все это Чарльз Мефис слышал тысячу раз, а потому лишь повторял добродушное «ну, полно», ожидая основной части представления. Излияние всех обид окончил громкий всхлип.

— И что же поможет мне осушить ваши слезы, мадемуазель Этьен? — произнес Чарльз те слова, которых от него ждали. — Я могу сделать многое, Люси. Для тебя я сделаю все.

Столь громкие слова хотелось слышать и слушать вновь и вновь. Люси скромно потупилась, но, не сдержавшись, тут же разразилась всеми накопленными желаниями. Она в конце концов заслужила… За свое особенное положение.

— Я хотела бы новый леотард. Мой новый номер называется «La Stella», и если мадам Буше разошьет костюм пайетками… — воодушевленно прощебетала Люси.

— Хорошо.

— А для другого номера мне не хватает лошади.

— У тебя будет лучшая лошадь во всем кантоне! — откинувшийся на подлокотник Чарльз приставил руку к подбородку и согласно качнул головой, будто могущественный джин.

— Но мне нужна особая лошадь. Цирковая, — покапризничала Люси. — Обычные кони излишне пугливы и не привычны к манежу, а тогда они могут испортить номер.

— Что-нибудь еще, Люси Несравненная?

Люси спряталась за чашкой. Сколько же всего ей хотелось! Чарльз заманчиво предлагал целый мир, и ее терзало недюжинное любопытство — насколько могуществен Чарльз Мефис?

Не дождавшись ответа, он прихватил со стола кубик сыра, и пробурчал:

— Прикажу Флоберу, чтобы перевез все твои вещи сюда. Довольно, — ответил Чарльз изумлению, отобразившемуся на лице Люси. — Разве тебе не нравится здесь? — он еще спрашивал? — Хочешь, я поставлю маленький шатер во дворе, а хочешь заведу тигра в саду. У тебя будет все. А теперь поешь, Люси, — протянул Чарльз и, улыбнувшись, игриво покосился. — Надеюсь, я прощен?

— Д-да, — радостно воскликнула Люси, с опозданием подумав, что разумнее было бы ответить «возможно».

Протянув руку, Чарльз провел пальцем по девичьей шее, обогнул выпирающую линию ключицы. Едва приспустил ворот платья и недовольно поморщился, увидев бурую царапину. Мистер Мефис вскочил с козетки и направился к дверям.

— Вызову Курца, — бросил он через плечо. — Он осмотрит твою рану, а после я поговорю с этим старикашкой Антонио. Впредь я не хочу, чтобы ты калечилась, Люси. Матиас! Матиас…

Чарльз вышел из гостиной, оставив Люси с широкой, глупой улыбкой на лице. Вчерашний риск обратился великой наградой, хотя Чарльз и не на шутку ее напугал. Пьяный Чарльз ярился из-за мелочей, но это можно было и перетерпеть, а то и обратить в свою пользу.

Теперь у мадемуазель Люси Этьен будут и костюмы, и платья, и цирковой конь, и она больше не вернется в свой маленький затхлый вагончик. По-хозяйски Люси оглядела золотые вензеля гостиной и задержала взгляд на излюбленной бронзовой статуе.

Вся ее жизнь менялась, обращаясь сладкой патокой, и Люси жадничала, желая еще. Чарльз сам сказал, что сделает для нее все, а раз так следовало пользоваться выпавшим шансом. Какой же дурочкой она себе казалась, вспоминая, как противилась судьбе. Люси едва ли не кляла прежнюю себя за все пролитые слезы и нежелание продаться подороже.

В любой бочке меда есть ложка дегтя, и радость омрачила неприятная мысль. Вспомнились слова Жаннет, да и образ самой Жаннет предстал перед глазами будто настоящий.

Сколько продлится эта сытая богатая жизнь? Наивно полагать, что Люси станет единственной пассией или же что Чарльз женится на ней. Нет, и все же… У мистера Мефиса было много любовниц, и все начинали, как сама Люси, в грязи и нищете. Доходяжек раскармливали, окружали богатством, заботой, а потом оставляли. Пока Люси очень не хотелось, чтобы Чарльз исчез из ее жизни. Вместе с ним исчезнет не только богатство, но уверенность и забота. Вновь и вновь Люси прокручивала в голове слова Жаннет, вспоминая обо всем, о чем услышала в кафе на Марктплатц, и именно поэтому, ухватившись за присыпанный пудрой крапфен, тут же уложила его на место.

Сложно не раздуться в боках, когда перед тобой лежат все богатства мира. Сложно устоять от свежего, горячего хлеба, когда ты голоден, но Люси была привычна к голоду. Куда важнее обманной сытости было расположение Чарльза Мефиса, а для этого стоило поумерить аппетиты и играть худую доходяжку, напоминая о своей исключительной черте — принадлежности к семье циркачей.

Глупая Жаннет даже и не подозревала, какую услугу оказала. Знание — это власть, а Люси Этьен хоть и не отличалась должной ушлостью, но интуитивно чувствовала свою власть над Чарльзом Мефисом. Стоило лишь покачнуться в полуобмороке, состроить обиженный вид или напомнить о цирке, и к ее ногам готовы были кинуть все сокровища мира. В остальном, Люси решила быть очень осторожной — хитрее всех, кто был до нее.

Ухватившись за чашку, Люси Этьен сделала крупный глоток кофе и блаженно откинулась на бархатную спинку козетки. Подувший ветер принес из сада сладость пионов, и Люси блаженно прикрыла глаза.

***

В цирке Люси не появлялась несколько дней, позволив себе забыться в ленной праздности. Вызванный герр Курц обработал царапину каким-то пахучим снадобьем, вновь порекомендовал променады, а также сон и обильное питание, и Люси Этьен послушно вняла его советам. Только не про обильное питание. Люси старательно ела чуть-чуть, оправдываясь предстоящим выступлением, хотя Чарльз будто назло водил ее по самым дорогим ресторациям Базеля.

У мадам Буше мадемуазель Этьен провела почти целый день, азартно требуя дорогих тканей, кружев, лент, а еще пайеток. С упоением Люси твердила о своем номере и просила у модистки расшить леотард на зависть королевам, принцессам, баронессам, княгиням. Она должна сиять! Должна! — повторяла Люси, и мадам Буше покорно склоняла голову, не забывая внести все пожелания клиентки в длинный счет.

Спустя три дня, вечером к цирку подъехал экипаж. Услужливый Флобер помог спуститься и, выслушав уверения в том, что вещей совсем немного, остался ждать у ландо.

Шедшая под руку с директором Люси горделиво тянула носик кверху. Синьор Антонио хвалил ее, наставлял, рассказывал о какой-то газете, написавшей статью о «La Stella», и Люси слушала его в полуха, ощущая как с каждым шагом становится ближе к свободе: к свободе от нищеты, к свободе от голодной жизни, к свободе от синьора Антонио и от всех неурядиц прошлого. После выступления она еще и прославится, и грядущий успех опьянял.

Они обогнули один из шатров и, свернув за угол, остановились. Директора ждал Гейне. Ждали и Люси. Уперев локти в колени, на лестнице ее вагончика сидел печальный Драган.

— Люси… — Он вскочил на ноги, едва она приблизилась.

С темными кругами под глазами, впалыми щеками, бледный, будто измученный, и глубоко несчастный. Драган хватал губами воздух и все не знал как заговорить, со странным выражением лица оглядывая оборки нового платья, ажурные перчатки, шаль. Перед ним была та же Люси, которую он знал как никого в цирке, но какая-то другая — дорогая, блестящая и безумно сердитая. На него.

— Как твое плечо? — сказал, будто выдавил из себя, Драган.

— Хорошо, — сердито фыркнула Люси, шагнув к двери, и, потупив голову, Драган дал ей пройти. Он вошел следом, и прогонять его не стали.

— Ты все же решил остаться? Я рада, — призналась Люси, усевшись к туалетному столику. Она не лукавила. — Зрители любят номер с кинжалами, — сказала она с наигранным равнодушием.

Из маленьких ящичков она принялась доставать различные безделушки. Часть из них Люси откидывала в сторону, часть — аккуратно складывала перед собой. Приятные воспоминания из прошлого, которые хотелось сохранить. Из кучки вылезло маленькое деревянное колечко, подаренное Драганом, и Люси замерла, уставившись на кусочек потемневшей от времени древесины.

— Ты… Уезжаешь?

— Д-да. Чарльз хочет, чтобы я переехала на виллу. — Люси сжала кольцо в ладошке, так и не решив, в какую кучку его отправить.

— А ты?

— Согласилась. С чего мне ему отказывать? — с вызовом бросила она. — Я же шлюха. Его шлюха.

— Я был не прав, — проворчал Драган и приблизился на шаг, нависнув мрачной тенью. — Я не должен был…

— А мне все равно. Все равно! — нарочито громко повторила Люси. Уложив ногу на ногу, она недовольно покачала носком дорогой туфельки. — Многие женщины продаются.

— Но ты не такая, Люси.

— Нет. Я такая! И знаешь… — фыркнула она. — Лучше быть обеспеченной шлюхой, чем нищей монашкой.

— А если он бросит тебя? — вдруг сказал Драган, походя на плывущего по бурной реке человека, отчаянно старавшегося ухватиться за спасительную соломинку. — Богачи меняют любовниц чаще, чем слуг.

— Ты хочешь знать, побегу ли я к тебе? Не побегу! Я больше не буду плакать и со всем справлюсь сама. Без тебя, — бросила Люси, от злости разбросав украшения по столу.

— Ты сильно изменилась.

— Я многое поняла, Драган. В особенности, чего хочу.

— Чего же? Денег? — ухмыльнулся он, но Люси не ответила. Свернув у виска локон колечком, она поправила прическу и украдкой коснулась губ.

Как же она была красива, как же она была дорога ему — от медных прядей до последнего вздоха. Драган места себе не находил после той репетиции. Он хотел лишь напугать, отплатить за свою боль, а когда ранил, клял себя на чем свет стоит. Убежать бы, уйти из цирка, но Драган не смог, угодив в замкнутый круг вечных терзаний и привязанностей. Вслух он называл Люси Этьен шлюхой, а в глубине души по-прежнему боготворил. Драган расспрашивал всех в цирке: Гумберта, Гейне, Берту, Буффо, остальных, стараясь найти хоть малейшее оправдание, и нашел. Люси не знала, что его увезли. Запуганная директором Берта предательски молчала. Люси осталась совсем одна, и в том, что случилось, была и его вина. Драган Ченчич и вправду ее оставил один на один с проклятым Антонио Д’Аскола.

Оправив край перчатки, Люси пристально посмотрела на него, и Драган, упав на колени, сжал ее руки.

— Прекрати! Отстань… — попыталась отделаться Люси, но Драган не отпускал, норовя обнять.

— Я слышал. Я слышал, что тебя заставили.

— Не твое дело, — шикнула Люси и стукнула его кулаком по груди.

— Берта сказала…

— Мне все равно, что сказала Берта, а теперь все равно, что скажешь ты! — раскричалась Люси, и Драган обнял ее. — Меня ждет мистер Мефис. Он богатый и знает, чего хочет. А еще он не пропадает, как ты! Пусти… Н-нет, хватит. — Люси вновь попыталась вырваться, но Драган прильнул к ее губам, и в этом первом и единственном поцелуе они оба стихли.

Драган Ченчич целовал жестко, нетерпеливо, как человек, который старается что-то доказать. Он крепко сжимал Люси в объятиях, стараясь вызвать в ней какой-то ответ, и хотя Люси сперва поддалась, но быстро устала от этой нетерпеливой пылкости. Поцелуй Чарльза Мефиса был иным. Чарльз ничего не доказывал, будучи уверенным в своей силе, и эта сила влекла, как огонек мотылька, но… Предательское «но» заставляло биться сердце сильнее, проступало слезами на глазах и душило отчаянной безысходностью, пробуждая спрятанные чувства.

Люси отстранилась. В глазах Драгана горела надежда, истекавшая горькими слезами, и сердце Люси Этьен сжалось от сожаления по чему-то утерянному.

Драган остался в прошлой жизни. Должен был остаться в прошлом. Что мог предложить ей нищий словенец? Любовь до гроба? Нынче для Люси это было необычайно мало, хотя на мгновение она подумала, как здорово было бы убежать на край света. С ним. Это было невозможно. Не возможно, — повторяла Люси, стараясь думать о Чарльзе Мефисе и его богатстве.

— Прости…

— Ты прощен, — процедила сквозь зубы Люси и отвернулась. На глаза ей вновь попалось маленькое деревянное колечко, и по щеке сбежала слеза. — Я не злюсь на тебя. Не злюсь, — повторила она, прикусив губу.

Уронив на девичьи колени темную голову, Драган вдруг разрыдался. Страстно он шептал признания в любви. Говорил о том, что проклятый директор обманом усадил его за решетку Лонхофа и лишь поэтому он не был рядом, когда Люси так нуждалась в нем. Едва не крича, Драган твердил о том, что никогда бы не бросил ее и никогда не бросит впредь, и Люси просила его уйти, из последних сил стараясь не поддаться великому искушению остаться рядом с ним навсегда.

Бедный Драган и вправду любил. Любила и она. Директор обманул их. Когда-то Люси немедленно бы бросилась в шатер синьора Антонио, устроила бы сцену, но не сейчас. Что толку постоянно вспоминать о случившемся, искать виновных? Прошлого не вернуть, а в своем будущем Люси Драгана Ченчича почти что не видела. Старалась не видеть, чтобы не терзаться чувством вины и мучительными сравнениями богатой жизни с бедной.

Драган был ей дорог. Как бы она ни старалась возвеличить во всем Чарльза Мефиса, как бы ни старалась продаться, сердце вопило о жестокой истине. Уж слишком много они пережили, делясь порой последним. Уж слишком крепко любили друг друга, чтобы так просто забыть о своих чувствах, и, сбросив маску беспринципной любовницы, Люси обняла своего нищего словенца.

— Так случилось. Случилось, — повторяла она, стараясь успокоить и успокоиться. — Прости. Я просто хотела спасти цирк.

Люси жалостливо гладила его темную голову и душилась от слез. По счастливому прошлому, по своим чувствам, запрятанным глубоко внутри, по чистоте и своей любви, загубленной в зачатке. Жизнь в богатстве позволяла забыться, да вот только от этого проклятого сожаления о прошлом избавить не могла. Все могло бы быть иначе. Иначе, а вышло… Так.

Покрывая темную голову Драгана поцелуями, Люси сковывала сердце заклинаниями о невозможности каких-либо чувств и горько жалела. Стоило очнуться из забытья. Вспомнить о платьях, белой гостиной и грядущем выступлении, но губы предательски шептали о любви. За маленькое деревянное колечко хотелось опрометчиво отдать все сокровища, полученные от Чарльза Мефиса, но Люси взяла себя в руки.

Пусть хоть кто-то из них останется в мире, где правит чистая любовь, а она пала с этого пьедестала, угодив, как Люцифер, в порочную бездну.

***

Расклеенные афиши дразнили пестротой красок. Базель трепетал в ожидании и наблюдал, как на высокие мачты под дружные возгласы поднимается новый шатер цирка — полосатый снаружи, темный, будто ночное небо, внутри. Гремели молотки. Возводились новые трибуны. Под дружное перестукивание на улице репетировали приглашенные оркестранты.

Истертый борт манежа покрылся новой обивкой, а к цирку привезли щенят, молодого тигра, белых цирковых лошадей и даже медведя, купленного у разорившихся конкурентов. Для Люси доставили выдрессированного липициана с легкой яблочной рябью на крупе, серым носом и белоснежным хвостом. Конюхи вывели его под уздцы, и липициан грациозно отсалютовал копытом своей новой наезднице.

Антонио неистовствовал, приходя от навалившейся радости в истеричное состояние на грани экстаза. В новой «La Stella» все должно было быть идеальным. Новых артистов избирали с неимоверной придирчивостью. Старых — гоняли едва ли не с хлыстом. Номера грядущего выступления оттачивали до совершенства, и труппа работала не покладая рук. «La Stella» сияла прожекторами, блестками и былой славой, разгоравшейся с каждым днем все больше и больше. Шапито кишел от волнительной суеты.

Синьор Антонио строил планы, громогласно объявляя о них каждому встречному. После Базеля труппа двинется на юг, в родную для многих артистов Италию.

— Милан-Флоренция-Рим! — повторял заведенный Д’Аскола. — А после, через Болонью к границам Австро-Венгрии!

Люси репетировала, как сумасшедшая. Днем — манеж, ночью — огромная вилла мистера Мефиса, — замкнутый круг, по которому Люси бежала, словно цирковая лошадь, не желая ни на миг остановиться. Запал Антонио передавался и ей. Директор пророчил великое будущее цирку, ей, и довольная Люси Этьен старалась на трапеции еще больше.

Под купол нового шапито Люси пустили первой. Вновь она взлетела ввысь, будто под звездное небо. Отработала фигуры без задоринки. После проскакала на лошади, и под громкие аплодисменты спрыгнула на руки Лакрицы, понесшего звезду цирка по кругу. Силач вынес ее в центр манежа, и труппахором принялась повторять: «Viva La Stella*».

Восторженно хлопал в ладоши директор. С подобострастным обожанием рукоплескал Чарльз Мефис. С тихим сожалением аплодировал и Драган Ченчич, следуя за Люси несчастной тенью.

Люси никого не видела и не слышала. Трибуны слились в единую бездну чертей, тянувшую руки к звезде. Она — прима, думала Люси, рассылая воздушные поцелуи, и упивалась приближавшейся славой. Надежды кружили голову и порождали неуемную гордыню. Всепоглощаующую. Ослепляющую. Ненасытную.

Она станет величайшей циркачкой! Артисту нужно признание, и она его добьется. Она — артистка до мозга костей. Она — звезда.

— Viva «La Stella», — одобрительно гудел оживший цирк.

Viva «La Stella»! — шебуршали на ветру расклеенные афиши.

Комментарий к Viva «La Stella»

*Шпрехшталмейстер — ведущий циркового представления

*Крапфен — немецкий пончик, как правило, с абрикосовой начинкой

*Viva La Stella — да здравствует «La Stella»

========== Падение ==========

***

От нового шатра и пахло по-новому — свежестью, едкой краской, а еще древесиной. Насыпанная тырса пушилась и неохотно утрамбовывалась, расползаясь по кругу манежа. Новый шапито был больше, объемней, просторней, и все же Люси Этьен с легкостью заполняла этот простор собой, порхая под торжественные звуки оркестра, как бабочка. Фигура. Взмах. Кружение. Обрыв. Ни одного лишнего движения. Только трапеция. Только высота. Только «La Stella».

— Хороша чертовка. Настоящая звезда цирка, — раздался восторженный шепот синьора Антонио.

Директор цирка сидел на трибунах и наблюдал за последней репетицией. Номер Люси должен был стать во всех смыслах звездой выступления — столько сложных элементов, что у самого Антонио Д’Аскола дух захватывало, и он все чаще задумывался о сходстве отца и дочери. Зажженная сигарета струилась дымом. Дымом струился и сам директор, нервно пыхтя как паровоз.

— Вся жизнь — театр, да? О нет! — Антонио потряс головой с видом прожженного мудреца. — Жизнь — как купол шапито. Если выбить нужную опору, все пойдет прахом. Любой риск в цирке имеет самую высокую цену, мистер Мефис.

Чарльз кивнул из вежливости, хотя мысли его были далеко — под куполом цирка, рядом с Люси, заставлявшей замирать сердце даже у него. Внимательно Чарльз оглядел новехонький шапито и выдохнул:

— Я хочу увезти Люси в Париж. У меня есть нужные связи. Хочу ее показать.

Улыбавшийся директор переменился в лице. Он глубоко затянулся и как-то глупо выдвинул нижнюю челюсть вперед, уподобившись капризному дитя. Слова мистера Мефиса его ошарашили, однако Антонио Д’Аскола повел головой и ухмыльнулся, скрыв конфузливость за привычной болтливостью.

— Нужные связи зачастую оборачиваются ненужными разочарованиями, — сказал он, стряхнув пепел с сигареты. — Потом вернете мне побитую, униженную артистку? Ну уж нет. Неудачи не забываются, мистер Мефис. Артисту нужна слава, признание, похвала. Без этого талант засыхает, будто цветок в засушливую пору. Даже маломальская критика губительна. Тем более Люси… Она слишком наивна для Парижа. Ее место в «La Stella».

Чарльз едва свел брови на переносице. Все эти торжественные метафоры и громкие слова, коими сыпал синьор Антонио, его порядком утомляли — красивая мишура, отвлекающая от сути дела.

— Именно поэтому я буду рядом. Я готов возместить вам все возможные издержки, связанные с уходом Люси из цирка, — вздохнул Чарльз, и директор презрительно фыркнул, напустив на себя самый оскорбленный вид. — Можете назвать любую сумму, хотя… Того, что я дал цирку, вполне достаточно, чтобы свести наши счеты, синьор Антонио.

— Мои артисты не продаются.

— Хм, неужели? — Чарльз не скрыл издевки в голосе. — Вы казались мне куда умнее. Если вы не хотите договориться по-хорошему, то Люси уйдет по своей воле. Я внес свое предложение из вежливости и уважения. Как делец дельцу.

— Не уйдет! — горячо поспорил синьор Антонио. — Мой цирк — это семья. Каждый из труппы дорожит «La Stella». Сколько бы вы не предложили… Люси — умная и честная девушка. Она не оставит свою семью ради каких-то сомнительных перспектив.

— Женщины покидают свои семьи, — заметил Чарльз Мефис.

— Ради законных мужей. Уж не собираетесь ли вы на ней жениться? — ехидно усмехнулся директор.

— В моем деле важна незапятнанная репутация, — сухо ответил ему мистер Мефис. «А брак с циркачкой — ненужное пятно» — угадал синьор Антонио очевидное, но не сказанное. — Я всегда добиваюсь, чего хочу, синьор Антонио.

— Вы — богатый человек, мистер Мефис, и думаете, как богатый человек. Вы считаете, что все в этой жизни можно купить, но это не так, — снова затяжка. Нервная, глубокая и едкая. Директор сплюнул в сторону. — Этот цирк — дом Люси. Здесь ее семья, дорогие ей люди. Она не променяет это на жизнь содержанки.

— Я не предлагаю ей жизнь содержанки. Я предлагаю ей жизнь великой артистки, достойной чего-то большего, чем бродячий цирк… С сомнительными перспективами, — добавил мистер Мефис. — Ей тесно здесь. Говоря вашими словами: плохая почва губительна для цветка точно так же, как засушливая пора.

— И вы решили «вырвать цветок с корнем»? Уж не решились ли вы на ней заработать? — ревностно цыкнул директор, понимая, что у него из-под носа уводят счастливую звезду. Антонио яростно помотал головой, сжал руку в кулак и проворчал: — У вас ничего не выйдет. Мой цирк не такой. Мои артисты…

— Ваш цирк — такой! — едва ли не рявкнул Чарльз Мефис, и с первых рядов трибун на директора и Чарльза оглянулся кто-то из артистов. Оркестр услужливо глушил их разговор. — Ваши артисты — такие. Весь мир такой. Вы это знаете, синьор Антонио. Смею надеяться, что годы не превратили вас в наивного старика, грезящего лишь высокими идеалами. Громкие слова красивы, но зачастую пусты. Вы не верите мне? Посмотрите на вашу «звезду», — Чарльз кивнул на вертевшуюся вокруг своей оси Люси. — Скоро она будет сиять под другим небом. Я вам это обещаю.

— Вы слишком верите в могущество денег и в свое влияние.

— Да. И у моей веры есть явное доказательство, синьор Антонио, — мистер Мефис развел руки в стороны, указывая на новый купол, трибуны, горящий красным круг манежа. Все это было построено на его деньги.

— Есть вещи, которые не купить.

— Я часто слышу это от тех, у кого нет денег, синьор Д’Аскола.

— Тогда послушайте еще. — Директор грозно выпрямился. — Заносчивость приводит к разочарованию. Вы не всесильны, мистер Мефис.

— Но я многое могу.

— Купить человека — не многое.

— Купить конкретного человека — все. Подумайте над моим предложением.

Оркестр стих. Сидевшая на трапеции Люси посылала невидимым зрителям воздушные поцелуи, и Чарльз Мефис отвернулся от директора, нахохлившегося сычом. Разговор был окончен, и Антонио Д’Аскола сдулся со своими пафосными разглагольствованиями, как шапито с выбитой опорой.

— Brava, Люси! Несравненна! Бесподобна!

***

Лунный свет, как огромный софит, горел косым кругом на полу. За окном виллы чернел сад. Чернели тени по углам просторной гостиной. Перед глазами представал манеж и грядущее выступление. Успех. Крики. Восторг и… Нервозность, непривычная, волнительная, иссушающая.

Голод пронзал тело и пытал бессонницей. Расползался по нутру раздражительностью, а к нему добавлялся страх, и Люси нервно повторяла про себя все фигуры своего номера. Изгибаясь, она отчаянно старалась раствориться в спокойствии плавных движений. Люси принимала грациозные позы и с удовольствием купалась в лучах полной луны. Молочный шелк ночной рубашки бликовал на складках, повторявших девичьи изгибы. Рыжие пряди ниспадали по плечам. В ушах и на шее дрожали бриллиантовые капли — подарок Чарльза, которым Люси не могла налюбоваться. Дорогой подарок, обошедшийся дорого и ей.

— Ты опять не спишь, Люси, — из темноты появился мистер Мефис.

Ночное спокойствие кануло в небытие. Дав волю раздражительности, Люси опустилась на близстоящую козетку и сердито фыркнула. Чарльз опять налакался виски и стал походить на черта: похотливого, болтливого, грубого из-за несдержанности. Нагой он прятался в тени, но возбуждение витало в воздухе, и Люси отчаянно старалась не смотреть в его сторону.

— Это все из-за твоей диеты. Ты совсем отощала, — проворчал он, приблизившись.

— Можешь найти себе другую любовницу. Не тощую. Говорят, у местных танцовщиц бедра пышные, будто дрожжевое тесто, — шикнула в ответ Люси, и Чарльз усмехнулся.

Уцепившись за остренький подбородок, он притянул ее к себе. Люси поморщила нос от душного перегара и возбужденной плоти, которую старалась не замечать, но все равно видела. Опустившись рядом, Чарльз покорно расплылся в нечто бесформенное у девичьих ног и крепко обнял. К черту других танцовщиц — поняла Люси и, польщенная безмолвным признанием, одобрительно пригладила свое лохматое пьяное чудовище.

— После выступления мы поедем в Париж, — проговорил Чарльз Мефис, неспешно задирая подол шелковой рубашки Люси. На бедре остался влажный след от поцелуя, и увлеченный Чарльз закинул себе на плечо ее колено. — У меня есть знакомый в Зимнем цирке. Там выступал сам Леотар*. А еще в Венсенне* пройдет конкурс гимнастов. Ты должна быть там, Люси. Ты должна блистать, заявить о себе.

Поцелуи поднялись выше, стали настойчивее и злее. Темная голова Чарльза скрылась между ног, и Люси судорожно ахнула. Париж? Зимний цирк?! Конкурс в Венсенне? Люси зарылась пальцами в каштановых кудрях Чарльза и прикусила губу. До Парижа «La Stella» не добиралась. Слишком большая конкуренция, пояснял Антонио Д’Аскола, выбирая для цирка другие пути-дороги. Сосредоточие мыслей потерялось в крупной волне, прошедшей от низа живота. Выгнувшись, Люси подалась вперед и вдруг задумалась. Цирк не собирался ехать на север или запад. Только на юг. Как же она поедет в Париж? Она должна быть с труппой? Или… Она должна быть с Чарльзом? По телу прошла истома, и мысли окончательно спутались.

— А как же…

— «La Stella»? Антонио? Или этот Драган? — с усмешкой спросил Чарльз, прикусив нежную кожу. Люси вскрикнула.

— Причем здесь он?

Раздраженно вскинувшись, она попыталась оттолкнуться, и ее ловко подмяли под себя. Колени уперлись в пол. Шелковая рубашка задралась до самых лопаток. Сияя бледной кожей, Люси послушно расставила ноги и поддалась ласкающей руке.

— Ты слишком привязана к этому цирку. Разве ты не хочешь чего-то большего?

Хотела. Люси Этьен хотела! После того, как продалась, хотеть иного было попросту бессмысленно, оттого Люси безропотно внимала искушающим речам. А «La Stella»? Драган? Лучше об этом не думать — слишком много неприятных воспоминаний, а они во время близости не нужны, и Люси разом подавила горькие сожаления о прошлой жизни. Чарльз шептал о славе, деньгах, признании. Все это — без «La Stella», и Люси Этьен кусала губы от нерешительности. От резкого толчка она поморщилась. От второго ахнула, но Чарльз не смягчился. Он становился все грубее и грубее, и речь шла не только об этой ночи. Удел Люси был терпеть.

— Ты похожа на русскую балерину, — шептал Чарльз, но Люси его не слышала.

Воображение услужливо рисовало ей манеж Зимнего цирка, никогда не виденный Венсенн и новую публику, восславляющую Люси несравненную.

— Мы и вправду поедем в Париж?

— А потом на Лазурный берег. В Рим. В Нью-Йорк, — тяжело дышал Мефис, соблазняя еще больше.

Черт! Похотливый черт, купивший ее с потрохами и с каждым днем покупавший еще больше. Люси все охотнее поддавалась, изгибаясь в руках Чарльза. Скоро она выйдет на манеж к заполненным трибунам. Крики! Аплодисменты. Успех, вечный и сияющий. Слава, богатство, а потом? Париж? Италия вместе с «La Stella», ведь «La Stella» ее семья? В «La Stella» Драган, Берта, Гумберт и остальные. А что станет с Чарльзом и богатой сытой жизнью?

Париж! Париж, окутанный чарующей иллюзией новых свершений! И плевать, если для этого придется оставить родной цирк. Люси Этьен отдала «La Stella» сполна, и теперь была сама по себе. Что толку хвататься за какие-то былые привязанности? Из пропасти, в которую пала Люси Этьен, они ее не вытянут, а раз так, то стоит падать так глубоко, как сможешь, уверяя себя, что ты поднимаешься вверх.

Люси застонала и безропотно стерпела до боли сжавшие ее руки, растворившись в мыслях и чаяниях. Париж! Париж! Париж! — шептали садовые липы.

***

Шапито гудел, трепетал. Опоздавших встречала Берта, оглядывая пестрые протянутые ей билетики. Трибуны скрипели. Вопросы, удивление, слухи, шепот и вдруг — тишина. Упавшую на шапито тьму пронзили прожекторы. Под рокот барабанов к публике вышел разряженный шпрехшталмейстер Гийом и, сверкая лацканами новехонького фрака, объявил:

— Дамы и господа, liebe Damen und Herren, signore e signori*… Прошу любить и жаловать — «La Stella»!

Оркестр грянул медью, и манеж вспыхнул огнями. Высыпавшие клоуны принялись дурачиться на потеху публике. Маленький Голиаф доставал Буффо, тот старался поймать несуразного карлика, и вертелся кругом, будто огромный надутый шар. Сидевшие в первых рядах детишки радостно смеялись их нелепой погоне.

По борту выстроились высокие клетки. Щелкая кнутом, Гейне вывел ораву рычащих тигров. Откормленных, вальяжных. Тень от клетки попадала на черные полосы, и тигры грозно скалились, сверкая клыками. Гейне рьяно рычал на немецком под стать большим кошкам, неустанно отдавал команды, и тигры покорно прыгали по взмаху кнута, запугивая впечатлительных зрителей сердитым шипением.

Под барабанную дробь Гейне элегантно подкинул свой новехонький цилиндр. Под куполом прогремело зычное объявление шпрехшталмейстера о смертельном номере, и Гейне вложил свою голову в пасть тигра. Затаившая дыхание публика разразилась аплодисментами.

На манеже появился Лакрица. Полуобнаженный и вымазанный в масле, он блестел, как лакричный леденец, и гордо оглядывал публику. Лакрице вынесли железные пруты, гири, и он ловко принялся сворачивать калачи да подкидывать тяжести над головой. «Танец силача» закончился проносом черного бычка, с легкостью взваленного на мощные плечи Лакрицы.

— Дамы и господа, Лакрица! Самый сильный человек, которого вы когда-либо видели!

Номера, номера, номера — один за другим. «La Stella» задавала темп, и радостные аплодисменты восторженно отбивали в такт. Вывели медведя. На широких деревянных катушках выехали разукрашенные эквилибристки. Снова клоуны.

Подглядывая из-за кулис, Люси видела маленькую сценку Андрэ, Пьера и Гумберта — они выступали прямо перед ней. А еще Люси вглядывалась в трибуны. Около Чарльза сидела Жаннет, приглашенная ею же — чтобы та своими глазами увидела всю ту пропасть различий, пролегшую между простой танцовщицей и талантливой циркачкой. Кажется, Жаннет смеялась. Чарльз улыбался, и Люси Этьен гневно теребила тесьму кулисы. Ничего! Скоро Чарльз забудет Жаннет и всех остальных, думала про себя Люси.

А на манеже разворачивалась целая сценка. Выряженные рыцарями братья-близнецы, Андрэ и Пьер, скучали, заставляя шута-Гумберта их развлекать. Гремя бубенчиками на шапке, шут ловко жонглировал кольцами и мячами, но братьям становилось все скучнее. Вскочив на вынесенный королевский стол, братья вдруг принялись мериться шпагами, заглатывая лезвия разной длины одно за одним. Сперва перепуганный шут Гумберт качал головой, взывая к благоразумию цирковых королевичей и зрителей, а потом азартно принялся подносить новые шпаги. Орудия закончились, и разозленные братья стали бросаться в Гумберта мячами и кольцами. Топнув ногой, Гумберт с воплем скрылся за кулисами и вернулся с двумя огромными шпагами.

Закончился номер недолгим фехтованием и фигурой. Стоявший по середине Гумберт образовал высокое кольцо из летающих цветных шаров. Братья-близнецы медленно погрузили шпаги в глотки и замерли. Публика вознаградила артистов заслуженными овациями, и Люси встрепенулась — настал ее черед.

— Встречайте! — Шпрехшталмейстер взмахнул рукой, и барабаны судорожно забились дробью. — Люси несравненная!

Цирк загудел. Под звуки марша на манеж выскочил белый конь, и на его спине засияла от многочисленных блесток Люси. Улыбаясь, она ловко подтянулась на ремнях гурты и под одобрительные возгласы принялась плясать на спине лошади. Взмах. Шпагат. Переворот. Соскок. Замкнутый круг манежа. Публика, слившаяся в одну сплошную линию ликовала, превратившись в единое целое. Опершись на круп, Люси поймала ритм и закрыла глаза.

Прыжок.

— Brava!

Прыжок.

— Brava, Люси!

От сальто-мортале закружилась голова, и Люси вцепилась в гриву. Одарив публику обворожительной улыбкой, она скрылась за кулисой. Brava! Brava — звучало следом. Раззадоренный конь отбил копытом и не хотя остановился. Зафырчал, замотал головой. Набежали конюхи. Люси спрыгнула и побыстрее оперлась на остов шатровой мачты. Едва запыхалась.

— Все в порядке?

Разодетый Драган вертел в руке кинжал и наигранно пытался показаться равнодушным. Не получалось. Обеспокоенно он глядел на Люси и любовался. Она была прекрасна. Расшитый пайетками костюм переливался чешуйка к чешуйке и очень ей шел. Драган любил Люси и без этого костюма, но нынче он был в опале, а еще бессовестно беден. Всегда беден и всегда влюблен.

— Ты запыхалась.

— Мне не нужна твоя жалость, — шикнула Люси и побыстрее подбежала к щелке между кулисами. На трибунах она выцепила Чарльза. Он улыбался, аплодировал и о чем-то говорил с Жаннет. Скорее всего о ней, Люси.

— Кажется, мистер Мефис даром время не теряет, — над ухом раздался ревнивый голос Драгана, и Люси недовольно закатила глаза.

— Тебе какое дело? — Сколько ненависти было в ее взгляде! Если бы в Драгана воткнули все его кинжалы, ему бы и то не было так больно. Драган гневно поджал губы, Люси фыркнула. — Постарайся не испортить номер, — процедила она сквозь зубы.

С манежа вернулись клоуны, и, покончив с препирательствами, Люси и Драган встали плечом к плечу. Дрогнула кулиса. Свет ударил по глазам. Натянув улыбки, под дробь оркестра артисты вышли на манеж. Следом вкатили ярко разукрашенную мишень, изображавшую огромную звезду.

Шпрехшталмейстер разглагольствовал о необычайно смертельном трюке, пока отважная Люси принимала позу. Номер начался, и острый кинжал вонзился под рукой — чуть правее от сердца. Блеснул второй кинжал. Третий. Четвертый.

Драган на мгновение представил раздетую Люси в руках проклятого мистера Мефиса, и кинжалы полетели с пущей яростью. Она не виновата! Не виновата. Виноват мистер Мефис, но больше всех Антонио Д’Аскола. Это директор надоумил Люси продаться богачу, а его самого, чтобы он не смог помешать, запер в Лонхофе. Монстр! Как же Драган сожалел о столь возможном, но безвозвратно утерянном счастье. Когда-то он думал, что накопит денег и уедет в родную Рогашку вместе с Люси. Там остались фруктовые сады, родной дом, бархатные холмы, источники и свобода. Люси бы понравилось. Может, еще понравится. Богачи быстро забывают о своих игрушках, а он, Драган, будет все равно где-то рядом, чтобы поймать свою счастливую звезду — так он решил, и от этого решения отказываться не собирался.

Ассистент поднес повязку — последние три кинжала Драган собирался метнуть с завязанными глазами.

Удар.

Удар.

Удар!

Тишина.

— Bravi! — взорвалась публика.

Драган сорвал повязку с глаз. Люси вовсю раскланивалась, забрав с собой любовь и восторг зала. Его любовь. Его восторг. Помрачневший Драган вернулся в закулисье, но далеко уходить не стал. Хотел посмотреть на номер своей звезды.

— А теперь, дамы и господа, signore e signori, liebe Damen und Herren, очередной смертельный номер!

В свете прожектора Люси поднялась под купол цирка. Жеманно послав воздушные поцелуи, она принялась раскачиваться на трапеции. Публика затаила дыхание.

От высоты закружилась голова. Заныл живот от голода. К черту! Простое волнение! Уж после выступления она отъестся и устриц, и трюфелей, и медальонов, которые так любил Мефис. А там ее ждут Париж, Лазурный берег, Рим. Будущее! Светлое, яркое. И какая разница, что она — любовница богача. Все продаются. Все и вся! Она, Люси Этьен, не хуже и не лучше. Нет! Лучше. Сейчас она звезда, сотни взглядов устремлены на нее, и Люси закружилась волчком от мыслей, пьянящего азарта и волнения.

Раскачавшись на трапеции, Люси повисла на стопах, утонув в бурных аплодисментах. Сменила еще несколько фигур. Руки, ноги, кольца. Быстро завертевшись, Люси превратилась в сияющую точку. Овации. Крики. Восторг. От резких движений кровь прилила к вискам. Слабость обуяла тело, но Люси вновь прыгнула и перевернулась вокруг оси.

— Brava! — скандировал зал.

Трапеция качнулась маятником. Подтянувшись, Люси подпрыгнула, перевернулась, соединилась с перекладиной и… Вдруг отделилась. Сияющей звездой Люси Этьен устремилась вниз. От удара над манежем поднялось облачко пыли. Неестественно выгнувшись, Люси тяжело вздохнула и испустила дух.

Овации стихли. Оркестр расплылся фальшью. Из-за кулис выбежал Драган. Побледневший Антонио послал за помощью. Мистер Мефис устремился к манежу, обтекаемый будто мутными водами напуганными людьми. Мертвой Люси уже было все равно. Устремив глаза ввысь, она, яркая и блестящая, потухла.

Звезды светят ярче всего, когда падают.

***

Умерла… Умерла.

Драган не проронил и слезинки. В нем что-то натянулось, завязалось в узел. Отупело он смотрел перед собой и ничего не понимал. Он забывал есть, пить, на вопросы отвечал невпопад. В церкви пристально вглядывался в профиль Люси и боялся закрыть глаза. Она была красива, в белом платье и усыпанная белыми цветами, будто сказочная принцесса — мистер Мефис не поскупился, решив проводить свою любовницу с помпой. Люси просвечивала от мертвенной бледности. Кроваво-красным горели в сумраке церкви ее рыжие локоны. Она казалась живой, спящей, и Драган через силу сдерживался, чтобы не броситься к ней в попытке разбудить.

Играл орган. Церковь полнилась людьми, набившимся, как в шапито, для зрелища. Еще бы! Местные газетенки наперебой трезвонили о разбившейся на премьерном выступлении красавице. На Люси показывали пальцем. Перешептывались, и Драган чувствовал невольную злобу, просыпавшуюся внутри.

Разверзнувшаяся земля поглотила красивый гроб, спрятав Люси Этьен от посторонних глаз. Драган долго смотрел на холмик свежей насыпи и вспоминал, вспоминал, вспоминал.

Вспоминал маленькую девочку с рыжими косичками, которая пыталась научить его «колесу». Вспоминал свою отважную Люси, которая не боялась ничего — ни кинжалов, ни высоты, ни диких зверей. Вспоминал, как она робко делилась с ним своими секретами, как они вместе встречали рассветы, репетировали, ездили из города в город и все вместе, пока не появился этот проклятый мистер Мефис. Тот француз-бычок из Лонхофа называл всех женщин шлюхами, обвиняя во всех прегрешениях. О нет. Он был не прав! Он просто не знал — у каждого падения есть свои причины. Драган видел сам, кто виноват в падении его Люси. Она не хотела. Не хотела становиться такой. Ее заставили. Она не виновата, но теперь она мертва, а виновные в ее смерти живы. Справедливо?

Драган Ченчич не помнил, как вернулся в цирк. Помнил лишь полицейских, отгонявших зевак от становья. Помнил директорский шатер и бестолковую суету, совершенно неуместную в день похорон.

— Лакрица! Нужно выкатить этот вагончик… — носился из угла в угол Антонио, решив, что к нему вошел не Драган, а его верный прислужник. Директор опять курил и все возился с бумагами и небольшим сундучком-кассой. — Если появятся газетчики, срочно веди их ко мне! Ах… Драган… Это ты.

Да. Это был он. Молчаливый и несчастный. Драган с ненавистью смотрел на директора. Ни капли сожаления, ни капли грусти, сострадания. Будто умерла не Люси, а цирковая кобыла.

— Нам это на руку. Дурная слава — тоже слава, — бубнил директор, собирая купюры дрожащими руками. Антонио как-то постарел, осунулся, но своей привычки наживаться на всем, чем можно, не изменял, и Драган до скрежета сводил челюсти, удерживая пробуждавшийся гнев. — Нужно сказать журналистам об ее отце. Да. Проклятье цирка. Это привлечет внимание. Да! «La Stella» не угаснет. Не угаснет! Не…

Директор ухватился за грудь. Покачнулся. На его пальцах краснела кровь. Хлопнув пологом, мрачная тень вылетела из шатра, и тьма обступила Антонио Д’Аскола плотным кольцом. Директор упал на землю и больше не поднялся. Будто кто-то вышиб опору, и упавший купол шапито погреб его под собой.

***

Лежавшая на столике газета шелестела уголком — дувший в раскрытое окно ветер все намеревался перевернуть страницу. «Директор цирка найден мертвым», «Проклятье Люси Этьен», «Что произошло в цирке» — чернели жирным шрифтом заголовки. Дымил принесенный Матиасом кофе, но к нему мистер Мефис не притронулся, уставившись перед собой.

В руках он сжимал шелковую рубашку и небольшой медальон, в который успел вставить фотографию Люси. Перед глазами представала ужасная картина. Снова. И снова. Вот Люси переворачивается вокруг, яркая, красивая, блестящая. Его Люси. Вот она летит к земле и ломается, будто фарфоровая статуэтка. Чарльз Мефис до сих пор слышал хруст ее маленьких косточек, видел вывернутые руки и эти безжизненные глаза, устремленные ввысь.

Чарльз перевел судорожный взгляд на фотографию в медальоне. Люси красиво тянула носик кверху. В волосах серебрилась дорогая заколка. Ей шла богатая жизнь. Чарльзу нравилось осыпать ее безделушками, нравилось мнить себя едва ли не ее хозяином, а после овладевать ею в спальне, как ему угодно. Люси была талантлива, наивна, хотя и пыталась кокетливо хитрить, выпрашивая новые подарки. С ней Чарльз мог создать свой собственный цирк. Новый цирк — не чета скучным операм, кафе-шантанам и театрам. Цирк, полный риска, страсти и блеска. Люси бы блистала, порхая над бездной, а после послушно шла бы к своему хозяину, снимая блестящий леотард.

Чарльз оторвал взгляд и снова увидел свою поломанную статуэтку, неестественно выгнувшуюся на манеже цирка. Проклятый старый директор был прав. Могущественный богач мог многое, а перед смертью оказался бессилен. И за все свои деньги Чарльз Мефис не мог вернуть утраченную Люси Этьен, и все его надежды обернулись мучительными сожалениями. И ведь она была так красива, так хороша…

В тени высоких комнат раздался шорох. Ветер перевернул страницу газеты, и на Чарльза Мефиса посмотрел нарисованный Драган Ченчич, грозно сжимавший в руке острый кинжал. «Разыскивается убийца Антонио Д’Аскола, словенец, Заклинатель кинжалов» — чернел заголовок.

Чарльз поднял глаза. Из угла на него смотрел Драган Ченчич. Уже настоящий. Оба долго изучали друг друга, без слов говорили о погибшей Люси, прежде чем Чарльз нарушил тишину.

— Я знал, что ты придешь. — Мистер Мефис ревниво сжал в руке медальон. — Драган, да? Она иногда звала тебя во сне. И ведь сама того не замечала…

— Знаешь, зачем я пришел?

— Из-за Люси? — покачал головой Чарльз и провел рукой по белоснежному шелку ночной рубашки. — Она была несравненной. Она была…

Сверкнул метательный кинжал. Раздался сдавленный стон. Звякнул об пол медальон, и мистер Мефис удивленно оглядел себя. Жизнь истекала из него вязкой кровью, расползаясь темным пятном по рубашке, и, вспомнив о словах старого директора, Чарльз Мефис захрипел от смеха.

На шее сомкнулись цепкие пальцы, будто кинжала, торчавшего из его груди, было недостаточно. Кровь залила кресло, пол. Судорожно затряслись руки. С губ сорвался последний выдох и в глазах потухла жизнь. Стеклянный взгляд мистера Мефиса устремился в потолок.

Отступивший Драган медленно опустился на колени. Поднял медальон с фотографией Люси. Она сияла даже на снимке. Так и влекла, напоминая обо всем пережитом, и скрутившийся узел прорвался. Драган Ченчич завыл, сжав медальон в своей руке.

Ублюдок Мефис убил Люси! Нет. Люси убил цирк. Желание выступать, а еще проклятый директор. Он сам, Драган, не оказался рядом, когда был так нужен. Он должен был увезти Люси силой подальше от Базеля, подальше от «La Stella», но он этого не сделал. Не сделал этого и Мефис, а проклятый директор попытался нажиться на Люси и после смерти. Разве она заслуживала такого конца? Нет! Нет!

Драган кусал кулаки, не обращая внимания на крики появившихся слуг. Раскачиваясь, он посыпал голову пеплом. От мести легче не стало, хотя Драган Ченчич и ощущал странную легкость, пришедшую на смену всепоглощающему гневу.

Увы, Люси больше не было. Проклятый круг манежа стал ее могилой. Зрительские аплодисменты — громким некрологом, а мечты о славе — губительной надеждой, обратившейся гордыней.

Люси пала. Все они пали.

Комментарий к Падение

*Жюль Леотар — величайший гимнаст, впервые совершивший перелет с трапеции на трапецию.

*Венсенн — пригород Парижа. В 1900 г. в Венсенне прошел первый международный конкурс гимнастов.

*Дамы и господа