КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Мой неожиданный сиамский брат [Федор Вихрев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ф. Вихрев Мой неожиданный сиамский брат.


I. Мы выходим на рассвете


— Никакого обзора, идешь, словно таракан по комнате в ожидании удара тапком, — проворчал себе под нос старший лейтенант Антон Рыбаков, командир второй роты семьсот восемьдесят третьего разведывательного батальона двести первой мотострелковой дивизии. Колонна шла очень неприятным местом, представляющим собой узкое, метров двадцать — тридцать шириной, извилистое ущелье длиной километров в десять, окруженное высокими, словно упирающимися прямо в висящие над ними тучи, горами. По ущелью текла небольшая горная река шириной где-то в полтора метра, неглубокая, но с обрывистым правым берегом. Мерзкое место, давящее на душу. Особенно если знаешь, что здешние места — настоящее гнездовье душманских банд.

Поднятый на рассвете по тревоге батальон 'на броне' добрался до ущелья и сейчас совершал марш в пешем порядке. Где-то впереди, на плато в конце ущелья, в кишлаке Шаеста, 'духи' окружили второй батальон сто сорок девятого полка и теперь разведчики всей своей 'огромной' силой в сотню 'штыков' при поддержке батареи 'Подносов', должны были выручить пехоту, ударив по душманам с тыла. Ни само задание, ни порядок, в котором двигался батальон, энтузиазма у Антона не вызывали. Он хорошо помнил, что общая численность действующих в этом районе банд оценивалась в разведсводках больше чем в четырнадцать тысяч. И если они выделили для этого боя хотя бы десятую часть своих, им хватит сил и для блокировки батальона, и для боя с разведчиками. К тому же комбат 'по приказу командования' и для 'ускорения движения по ущелью' приказал не выделять боковое охранение.

'Ладно, хоть первую роту в головную заставу выделил, всех двадцать человек. Вон впереди метрах в ста телепаются. Толку от такого охранения, как от козла молока. Зато движемся быстро, — зло подумал Антон, в очередной раз осматривая горы слева и справа от ущелья, и ничего не обнаружив. — Горы, как горы. 'Зеленка' почти до вершин. Спрячь там полк — и хрен что увидишь', — споткнувшись, он чуть не налетел на впереди идущего бойца и выругался. Увешанный снаряжением, с ПКМ на плече, крепкий и высокий, ростом почти под два метра, туляк ефрейтор Сергеев, обернувшись на ходу, спросил.

— Товарищ старший лейтенант, вы чего?

— Да так, Леня, споткнулся.

— А-а, а я думал, вы из-за чабана расстраиваетесь.

— Какого чабана? — удивился Антон.

— Грят, на первую роту вышел, а потом его в штаб провели. Вы как раз с сержантом Бердыевом отвлеклись, не видели. Он, грят, предупредил, что нас здесь ждут.

— Ерунда, ефрейтор. Майор Кадыров такое сообщение без внимания не оставит. Так что не дрейфь и внимательней смотри по сторонам...

Первая рота скрылась за очередным поворотом, а по колонне со стороны штаба передали приказ: 'Подготовится к привалу'.

— Наконец-то, — довольно громко откомментировал Сергеев. — А то у меня уже ноги гудят.

Но отдохнуть ему было не суждено. Из-за поворота, за которым скрылась первая рота, донеслась пулеметная и автоматная стрельба и практически в ту же минуту ожили соседние склоны. Духи открыли по колонне плотный огонь с левой стороны с гор по ходу движения. В безумной попытке спастись, часть бойцов, не слушая команд, бросилась в гору, превратившись в обычные мишени на простреливаемом сверху донизу скальном подъеме. Они попадали под жалящие насмерть пули, падали, катились вниз, орошая камни своей кровью. Еще часть бросилась по тропе назад, стремясь любой ценой вырваться из ставшего смертельной ловушкой ущелья. Но пробиться к идущим в хвосте колонны штабу, минометчикам и разведывательно-десантной роте под огнем душманов не удалось никому. Одна из первых же пуль попала в ефрейтора Сергеева. На глазах у остолбеневшего от неожиданности Рыбакова голова пулеметчика словно взорвалась. Выронив пулемет из безвольно расслабившихся рук, тело ефрейтора свалилось прямо у ног лейтенанта, заливая запыленные сапоги чем-то красным, похожим на разлившийся вишневый компот. Еще не вполне осознавая, что произошло, Рыбаков инстинктивно попытался отстранится. Тут же споткнулся обо что-то не видимое. И упал, обдирая выставленные вперед руки.

Вокруг царил ад. Пули гудели над головой, словно стая разъяренных шмелей. С глухим, навсегда запомнившимся Антону, чавканьем они впивались в лежащие рядом тела солдат его взвода. Несколько томительно-долгих мгновений лейтенант пытался разобраться в происходящем. Инстинкт толкал его назад, к ручью, в попытке спрятаться за береговой кромкой. Но лежащий неподалеку пулемет заставил принять другое решение. Непрерывно ожидая, что одна из пуль сейчас пропадет в него, Антон все же пополз вперед. Протянул левую руку, ухватив пулемет за приклад. Потянул его из-за тела Сергеева. Что-то словно куснуло руку, но боли он не чувствовал. Было не до того. Поправил ленту, стараясь не сильно высовываться из-за лежащего тела. Развернул пулемет. Пока разворачивал, успел отметить, что кто-то из уцелевших огрызается автоматным огнем. Чуть приподнялся. Тяжелый пулемет забился в его руках. С радостью он заметил, как некоторые едва различимые на фоне зеленки огоньки тут же пропали. И осы над головой примолкли. Пользуясь передышкой, он громко, надрывая глотку, крикнул.

— К ручью! Там мостик, под него!

Где-то за поворотом громко рванули гранаты. Первая рота принимала свой последний бой. Только намного позже он узнал, что первой разведроты действительно нет. Они все погибли, остался только один живой тяжелораненый солдат, Антон потом так и забыл узнать, кто конкретно.

Но сейчас ему надо было срочно менять место. Что лейтенант и сделал, отползая по мелким, противно острым камням, режущим ладони и рвущим 'полевку', словно ножом. Отполз, пристроился у какой-то незначительной ямки. Опять развернул пулемет, который тащил за собой. Выпустил, матерясь себе под нос, остаток ленты. Душманы снова на секунду притихли, но тут же на его огневую точку обрушился огневой шквал. Что-то дернуло его за спину, потом словно огромный шмель больно укусил левое, не прикрытое пулеметом, плечо. В глазах потемнело от резкой боли. Он откатился чуть в сторону. И тут же темнота затянула все. Глаза закрылись, как ему показалось, на секунду. А когда он их открыл, было по-прежнему темно. Но не настолько, как вначале. Он чуть приподнял голову, пытаясь сориентироваться. Сразу снова уронил ее, едва не закричав от охватившей все тело боли. Где-то рядом резко и гулко стукнул выстрел из винтовки. 'Бур', — промелькнула в затуманенной голове мысль. Осторожно, стараясь не привлекать внимания, а заодно не растревожить раны, он ощупал все вокруг себя. Пулемета не было, а автомат, который висел на ремне за спиной, почему-то лежал рядом. Он тихонько подтянул автомат к себе. Похолодел, слушая металлический лязг, с которым двигалась по камням оружие. Но судьба хранила его. Никто не появился рядом. Не раздалось ни чужих голосов, ни выстрела в упор. Похоже, 'духи' не задержались внизу, а пройдясь по ущелью, добили раненых и ушли наверх. Или их отвлекло что-то.

Антон аккуратно перевернулся на спину. Переждал новый приступ боли и, пользуясь скудным светом звезд, кое-как обмотал бинтами из индивидуального пакета левую руку и плечо. Похоже, его задело еще где-то на спине, но кровотечения он не чувствовал. Да и перевязаться самому в таком месте, не поднимаясь, было на грани фантастики.

'Если к утру не появятся наши, — чувствуя озноб во всем теле, подумал он, — помру. Просто от потери крови. — Мысли путались, причудливо перескакивая с одного на другое. — А ведь здесь почти настоящее средневековье. Даже год, замполит упоминал, тысяча триста какой-то. И как может средневековье побеждать современность? Это непрмаавильно, так не должно быть. Если средневековье победит здесь, то значит и социализм может проиграть?' Мысли промелькнули исчезли, словно растворившись в подступающей боли. Глаза вновь закрывались, черная пелена понемногу затягивала его куда-то вглубь. И тут, словно избавление от тяжелых мыслей, небо начало светлеть. Антон неловко повернулся. Опять навалилась темнота...

Очнулся он от тряски и грохота над головой. Носилки с несколькими ранеными стояли внутри вертолета Ми-8, турбины которого выли, переходя на взлетный режим. Очень хотелось пить и почему-то в туалет по-маленькому одновременно. Но слабость была такая, что даже рот открыть сил не хватало. Он приоткрыл глаза, увидел чье-то склонившееся над ним лицо и снова потерял сознание.


II. Судьба и крысиный хвостик


— Утро туманное, утро седое... Нехотя вспомнишь и время былое, вспомнишь и лица, давно позабытые... — Виктор любил напевать, что-нибудь себе под нос. И пел он обычно с желанием, с чувством и, что самое главное, ему это нравилось. Да и голос у Виктора Ивановича Трофимова был довольно хороший — крепкий тенор, хотя и не 'поставленный профессионально'. Несмотря на солидный возраст в сорок пять лет, чувствовал он себя неплохо. Сказывалась хорошая привычка делать по утрам зарядку, пробежки по парку, гантели, контрастный душ и любимая банька с парной (правда, по понедельникам — так уж сложилось). Был Виктор женат, проживал в столице нашей Родины, детей не имел. Зато имел хорошую профессию инженера-конструктора авиационных двигателей и любимую работу. Поэтому и работал самоотверженно. Правда иногда, по настроению, наш герой впадал в 'моральную неустойчивость': выпивал, погуливал 'налево' от жены (которую, однако, очень любил и уважал).

В это летнее утро две тысячи девятого года все для Викторина (так звали его самые близкие друзья) складывалось обыденно. Как обычно у проходной стоял начальник караула Рыбаков, крепко сбитый, тертый жизнью, седой подполковник Советской Армии в отставке. 'Афганец', ушедший со службы по здоровью из-за обострения полученных в 'ограниченном контингенте' ранений, он не раз 'нарушал порядок' вместе с Трофимовым, заливая водочкой разговоры 'за жизнь и политику' на кухне его однокомнатной квартиры. Полученной им, кстати, от Министерства Обороны после какой-то 'спецкомандировки', о которой Антон Павлович молчал даже в состоянии глубокого алкогольного опьянения.

— А, Палыч, привет! Как здоровье? — поздоровался Викторин.

— Да ниче, нормально. Пока, слава Богу, служим, — весело ответил Антон и добавил. — Виктор Иваныч, по центральной аллее не ходи, там перекрыли, опять асфальт штопают. Лучше иди в обход мимо сорок первого цеха.

Идти в обход было весьма неудобно. Территория завода огромная, гектары и гектары застроенных площадей, а в обход расстояние, как между тремя остановками автобуса пешком. Но что поделаешь, такова 'се ля ви'. Пришлось, слегка ускорившись, пойти в обход по аллее влево, мимо старинного здания сорок первого цеха. В котором находилась, кроме всякого разного, испытательная лаборатория газотурбинных двигателей.

Как раз сегодня должен был состояться очередной запуск турбины и заведующий лабораторией Петр Михайлович Шебеко готовил пусковой стенд к работе. Однако четкой работе Петра Михайловича мешало то обстоятельство, что вчера был день рождения его дражайшей супруги Елены Максимовны. Шебеко поправил сползающие на кончик носа очки, пот мешал, голова — как кол вогнали в лоб. 'Ну, какая работа, к черту. А все друг сердечный Колька Коненков. 'Выпьем за здоровье Елены Максимовны', потом 'за неувядающую красоту', 'за замечательную хозяйку дома', потом — за прекрасную жену и мать прекрасных детей и много еще за что, теперь уж и не вспомню. Вот ведь свинство какое. Надо же было так нарезаться. Даже не помню, когда такое было в последний раз. Кажется только на свадьбе старшего сына? Эх-х-х...'

— Петр Михайлович, здравствуйте. Вы чего такой сегодня смурной? Не заболели? — в комнату вошла Зоя, молодая, недавно окончившая институт лаборантка.

— Да так, что-то нездоровится. Простыл, наверное. Ты вот что Зоя, сходи к начальнику отдела Носовскому. Пусть подойдет через пятнадцать минут. Будем запускать.

— А позвонить нельзя? — идти куда — то Зое не хотелось совершенно.

— Иди Зоя, иди, куда тебе говорят.

Девушка, недовольно фыркнув, ушла.

— Ну, наконец-то. Голова-то как болит.

Михалыч подошел к большому металлическому шкафу, открыл дверцу и достал стеклянную литровую бутыль с надписью 'Технический спирт. Строго! Для выполнения регламентных работ!'.

'Ну вот, сегодня регламентные работы и настали',— подумал Михалыч, наливая себе в стакан чистой, как слез влаги, примерно на четверть объема. Оглянувшись на дверь, он быстро выпил и выдохнул. Задержав ненадолго вдох, он подождал, пока спирт провалится до места, и закусил бутербродом с сырокопченой колбаской.

— Эх, кхм..., ух! — в желудке заполыхало, теплая волна пробежала по телу, мягко ударила в голову.

— Ах ты, моя хорошая, ну иди к папочке, — внезапно лицо Шебеко расплылось в умильной улыбке. Он присел на корточки.

— Ну, иди сюда, Мусечка, девочка моя — к нему вразвалочку подбежала серая крыска, самая обычная 'коренная' обитательница московских и других подвалов. Присев на задние лапы, передними аккуратно взяла угощение и стала есть.

Муся была любимицей Шебеко. Когда у Михалыча наступали такие же тяжелые дни как сегодня, Муся была верной соратницей в борьбе с 'зеленым змием'. Ей в персональную банку из-под 'Килек в томате' завлаб щедрой рукой капал пять-десять граммулек 'его', и давал кусочек чего-нибудь вкусного. Приходила 'собутыльница' регулярно во время в завтрака и обеда, можно было часы сверять, как по сигналу точного времени. И хотя крыса по определению животное бессловесное и живущее инстинктами, эта вела себя очень разумно — никогда не гадила и ничего не перегрызла, ни проводка. И других крыс в лаборатории не водилось. Поев, крыса (на регулярном питании она набрала солидную величину и вес) стала умываться, наводить чистоту.

— Капитан, капитан улыбнитесь, ведь улыбка это флаг корабля...— тонус у Михалыча по мере улучшения самочувствия стал повышаться. — Ну-с, приступим...

Завлаб начал щелкать тумблерами выключателей многочисленных пускателей и автоматов установки. Один за другим загорались индикаторы, на мониторе компьютера возник график возрастания рабочей нагрузки. Турбина оживала, слегка завибрировал пол лаборатории...

Викторин шел мимо кирпичных стен цеха. В голове уже появились мысли о текущих делах, прикидки, что сделать и когда. Он шёл, иногда посматривая наверх. Приходилось быть осторожным, ибо вороны облюбовали верхние ветви деревьев, что росли по краю аллеи. Результат их проживания можно было разглядеть на дороге. Имелся и у Виктора печальный опыт попадания под 'кассетную воронью бомбу', потом отмывал пиджак полдня. Радовало, что не было видно сегодня стаи бродячих собак, обычно тусующихся у проходной. В последнее время они размножились и стаями по пять-шесть голов бродили по территории, иногда атакуя проходящих мимо работников. 'Наверное, к приезду второго 'гаранта' собак истребили', — решил Викторин.

— Капитан, капитан, улыбнитесь... — Михалыч сидел за монитором и одним пальцем правой руки нажимал на клавиши, в другой руке дымилась сигарета. жить было, в общем и целом хорошо. Предварительная работа была выполнена, осталось только дождаться выравнивания параметров пуска и запустить турбину. Настроение теперь было рабочее.

Дверь лаборатории распахнулась, и в проеме двери сначала образовался зеленый шар живота, упакованного в халат, потом и сам его хозяин, Носовский Борис Моисеевич. Пройти в дверной проем лаборатории он мог только боком, ибо при весьма среднем росте имел вес под полтораста килограмм. Носовский по своей привычке все время перекусывать чем — нибудь вкусненьким, опять ел. В одной руке он держал пирожок с капустой и яйцом, в другой — графики испытаний, близоруко держа их у кончика носа. Правая нога Бориса Моисеевича уверенно и безжалостно наступила на кончик хвоста не ожидавшей такого коварства Муськи. Взрыв светошумовой гранаты произвел бы меньший разрушительный эффект, чем взбешенная крыса. Она прыгнула на огромный живот Носовского и безжалостно вонзила зубы в податливую, беззащитную плоть.

— Твою оперу!!!

Перед лицом оторопевшего Михалыча мелькнула серая тень. В лаборатории творился хаос: визг Муськи, крики жертвы... Вопль начальника отдела мог поспорить с воем сирены воздушной тревоги. И тут случилось самое неприятное. Борис Моисеевич завалился со всего маху на стол, всем лицом впечатавшись в клавиатуру.

Стенды озарилась синим свечением. Вой турбины сотряс стены, моментально заложило уши. Муська в ужасе улизнула под шкаф, Михалыч выронил сигарету. И по закону подлости — прямо за шиворот несчастной жертве мстительного грызуна. В этот трагический момент турбина взвыла как-то по особенному, обиженно-громко.

Викторин внезапно остановился, увидев странную радугу над цехом...

'Ну, теперь буду счастливым',— усмехнувшись, подумал Викторин.

Сине-зеленая молния ударила из турбины. Зеленый свет вспыхнул перед его глазами, и тьма поглотила сознание.


III. Initium (Начало, лат.)


'Серебристая тень' набирала скорость, уверенно наматывая километры Минского шоссе. Руки привычно держали руль. Он любил скорость. Запах салона, тепло и уют машины создавали беззаботно-приятное настроение. И только чувство все нарастающей скорости волновало кровь, адреналин возбуждал, как женщина. '...Все пройдет, как с белых яблонь дым, увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым... нет, еще есть порох в пороховницах — пока еще руки крепко держат руль'. Он придавил педаль газа и увел машину влево. На скорости обошел впереди идущую машину сопровождения. В окнах салона успел заметить обеспокоенные лица охраны.

'Нет, ребятки, 'старая гвардия' еще поучит вас молодых, как надо рулить. — Он был доволен и даже, пожалуй, счастлив. — И никто не надоедает всякими делами, не пристают, не дергают с всякими вопросами. Ему уже давно все надоело. Он бесконечно устал. Но даже дома нет покоя... Доченька. Как он радовался ее рождению, — сердце кольнуло, старческая слеза застила правый глаз. Теперь, когда ее видел при встрече, он понимал — дочь приехала не просто так. Тоже, как и всем окружающим, ей от него что-то надо. — Мужики её эти надоели, не пойми что. И выпивать стала, куда Юра смотрит? И сын... тоже непутевый, пьет. И ведь добрый, хороший парень — столько надежд с ним связывал. Хотя конечно есть и моя вина, мало уделял им внимания. Вот и вырастил 'цветы жизни'. — Эх, ... — в огорчении он ударил рукой об руль. — А ведь всю свою жизнь все делал для партии, для народа, для страны, для победы. Надо же и здесь нет покоя, мысли эти проклятые лезут в голову!' Он увидел стремительно приближающийся поворот. Притормозив, повернул резко, как умел и любил, с визгом тормозов вправо. День заканчивался. Солнце уже приближалось к закату, отбрасывая длинные тени на землю. Наверно из-за этих теней он и не заметил МАЗ, огромной скалой вдруг возникший перед капотом машины. В последний момент охранник, сидящий справа, рывком рванул руль влево, уводя машину из-под фронтального столкновения. Страшный удар сотряс воздух. Лобовое стекло рассыпалось, под двигателем разрасталась лужа. Над капотом парило.

Сидящий за рулем пожилой с крупной, седой головой, человек уронил голову на руль, потеряв сознание. Чёрный ЗИЛ-117 резко затормозил, развернулся поперек, перегородив дорогу. Быстро захлопали двери. Четверо из охраны рванули к разбившейся машине. Бледный, краше в гроб кладут, полковник Медведев первый подбежал к 'Роллс-Ройсу', рванул дверь водителя. Увидел 'деда' без сознания, завалившегося на руль. Осторожно, взяв двумя руками, прислонил голову старика к подголовнику. Левая бровь была рассечена, показалась кровь. Лицо выглядело безжизненно бледным, дыхание не прослушивалось.

— Ну! Жив!?...

Яркий свет ослепил. Он наполнял всю душу какой-то блаженной невесомость и легкостью. Странное, неведомое доселе состояние охватило сознание Викторина. 'Что со мною?! — подумал он. Оглянувшись вокруг, увидел, что необыкновенный, невиданный прежде свет объял его. Викторин чувствовал себя спокойно и хорошо. Свет манил к себе и звал. И он не мог сопротивляться этому зову, и полетел навстречу. Настораживало, пожалуй, лишь необычное ощущение отсутствия тела. Но было так хорошо. Его охватило состояние счастья и покоя.

'Так вот оно как происходит', — подумалось Викторину. — 'Слава Богу — на Небе. А я все же опасался, не хотелось попасть к 'рогатому', — подумал инженер.— О..! Наконец встречусь с отцом, который неожиданно умер два года назад'.

В душе зародилось чувство огромного, абсолютного счастья. Трофимов радостно рассмеялся.

Однако напротив себя инженер увидел не отца, а невысокого, коренастого человека, откуда-то смутно знакомого. Это был пожилой, лет восьмидесяти старик, явно довольно красивый в прошлом, с лицом, на котором выделялись густые черные брови. Он удивленно осматривался вокруг.

— Да это что же такое... я умер что ли? — спросил старик.

— Разве непонятно? — ответил Трофимов. — Теперь все. Мы на небе, а дальше, если память не изменяет, будет Суд Божий. 'Нет, где я его видел?' — подумал он.

— Так все же есть бог! — воскликнул старик. — Говорила мне мама, надо было все же ее слушать, ...а вот товарищ Суслов и другие товарищи, все же не правы. Жаль что теперь, — огорченно замолчал незнакомец, но после нескольких секунд молчания продолжил. — Не подскажешь товарищам. А надо бы подправить курс партии. Да, о чем это я? Мне теперь это ни к чему. Хотя много сил потрачено ради партии и народа. И народ это ценил. Вот маршала Советского Союза мне дали, три звезды Героя — ценят Генерального Секретаря.

Инженер мысленно ударил себя по лбу. 'Узнал! Это ж Брежнев Леонид Ильич!'

— А может бога и нет. Ни ангелов, ни райских ворот не видно — из чувства противоречия, присущего большинству российских интеллигентов, заметил Викторин и тут же, стремясь сгладить неловкость, продолжил. — Вот не ожидал что на том свете с Вами, Леонид Ильич, познакомимся. Меня зовут Виктор Иванович Трофимов, инженер-конструктор, погиб по непонятной мне причине. Ну а про Вас, я все знаю. Вы умерли во сне десятого ноября 1982 года, от тромба. Ну и как Вам здесь?

— Ну, Виктор, я, в общем, чувствую себя хорошо, даже отлично, как в молодости, а легко-то как... И не болит ничего. Витя, подожди. Что ты говоришь? Умер в восемьдесят втором году? Я же попал в аварию сегодня, пятнадцатого сентября восьмидесятого года. И я не путаю, голова как часы работает. Это ты что-то перепутал.

— Да нет, Леонид Ильич, не путаю. Придется вам кратко рассказать, что было после вашей смерти.

Рассказ, несмотря на старания рассказчика, получился длинным, но время 'на том свете' течет по другому. Если там вообще время есть... После окончания рассказа Ильич, потрясенный, долго молчал, потом, побагровев лицом, высказался.

-П.....и страну комбайнеры! — и выдал такое многоэтажное, живописное описание всех основных фигурантов недавней истории России, что Викторин впал в изумление.

— Это что же?— Продолжал разгневанный Брежнев. — Мы, коммунисты, кровь проливали, войну выиграли. Голод терпели, разруху. Страну отстроили. Ночей не спали, не доедали, крепили щит Родины, достигли паритета с Америкой. Я столько лет работал, на бабу заскочить было некогда. Мало мне челюсть фашисты в войну разбили, все здоровье угробил — спать не мог. Просился два раза на пенсию, товарищи не пустили. 'Вы наше Знамя партии, не можем без Вас. Больше отдыхайте'. Так меня эти... уверяли! Остался ради страны. По воле партии и народа. А этот ставропольский секретарь, колхоза бы ему не доверил, все по ветру развеял, вместе со свердловским алкашом. Ну, я им!

В этот, несомненно, прекрасный и вдохновенный момент гнева генсека, что-то будто ухватило Викторина за ноги и рвануло вниз. Сознание постепенно выныривало из глубины беспамятства. Второе пробуждение было гораздо хуже первого. Внутри все болело, ныло и страдало.

'Что со мной? Тело будто отлежал — все иголками колет, ватное, как не свое. Никак не могу понять, что со мною и где я. Неужели опять на земле? — только не это!' — неожиданно появившиеся звуки пробили тишину вокруг.

— Леонид Ильич, что с вами? Леонид Ильич? — Викторин открыл глаза.

'Вроде сижу, в машине. Вокруг люди, бегают, говорят что-то. Что, не пойму. И руки не мои: кисти, пальцы крупные со старческими пигментными пятнами, волосатые. Какие-то лица перед глазами; все чужие, незнакомые. Леонид Ильич, что с вами? О ком это он? — Меня же Викторин зовут?— И тут в голове Викторина неожиданно раздался голос. — Нет, почему же. Это правильно товарищи говорят Я — Леонид Ильич и тело это мое. Так что, Витя, меня слушай'

'Ну, ничего себе. Так что, я еще и не в свое, а в Ваше тело вернулся?' — изумился Трофимов.

'Да, в моё. Я и сам не в своей тарелке, опять все болит и давит. А как хорошо на небе было!'

'Ну, Леонид Ильич, давайте договариваться. Тело-то, похоже, и мне подчиняется,' — инженер пошевелил рукой, ем вызвал радостные и, без преувеличения, ликующие крики окружающих генсека людей:

— Жив! ... Жив Леонид Ильич!

Такое ликование сопровождающих генсека людей было не наигранным и не было вызвано страхом наказания. 'Деда'действительно искренно любили, несмотря на его все более очевидную для всех дряхлость. Он был добрым, действительно 'человечным' человеком, особенно по отношению к людям, его окружавшим. Знал всех по именам, беспокоился об их быте, жилье, играл с ними в домино, дарил подарки. Для этих людей, для так называемого 'персонала' он был свой, любимый всеми — 'наш дед'. Это потом пришедшие к власти 'великие перестройщики' и строители демократического общака, людей, окружавших их, стали делить на категории, в зависимости от счета в банке и обладания властью. Те, кто ни денег, ни власти не имел, стал для новой номенклатуры 'мусором, быдлом', а для самых 'неиспорченных и продвинутых демократов' — электоратом, населением, россиянами. Ну, а для Леонида Ильича простые люди были свои: Володьки, Мишки, Васьки, даже друзья соратники по политической борьбе были те же Юрки, Димки. Генсек был сам, как говорили раньше, плоть от плоти народной. И думал он и переживал не за свои счета в зарубежных банках, которых у него и не было, а о победе социализма, в который искренно верил. В конечном счете, он хотел, чтобы простые люди жили хорошо и мирно.

За окнами царило буйство осени — золотобордовая палитра красок, 'прекрасная пора — очей очарованье'. Машина 'скорой', в которой находился генсек, с воем сирен стремительно приближалась к Москве. Рядом с 'высоким пациентом' находился его личный врач Косарев и медсестра Юленька Чубарсова — молодая, весьма привлекательная, рыжеволосая особа с зеленными глазами, тридцати трех лет, высокого роста с фигурой Афродиты. В это время, в силу столь неожиданно открывшихся обстоятельств — незримый, скрытный ото всех диалог между Брежневым и Трофимовым продолжился:

'Леонид Ильич, давай как-то условимся насчет имени, зови меня Викторин. Витя я для чужих, для близких — Викторин. А мы теперь как два сиамских близнеца, ближе некуда, считай даже ближе жены. Как кстати ее зовут?

— Виктория Петровна.

— Во, как в кино были два Федора, теперь Викторин и Виктория. Леонид Ильич, ты не обидишься, если буду звать тебя 'шеф'?

— А что, шеф... пусть буду шеф, вроде подшефным моим будешь — заметил генсек.

— Договорились. Шеф, я тут у тебя в организме осмотрелся. Ну, ты себя и запустил. Что печень, что почки, сосуды, сердце и остальное еле работает. Как ты жив-то еще? Так дело не пойдет. Я, между прочим, совсем еще молодым к тебе 'на хозяйство' попал. Мне только сорок пять исполнилось. Так что мне бы жить и жить, и наслаждаться этой жизнью по полной программе.

— Да, сорок пять, вот я помню, была у меня на фронте одна медсестра ... ух, мы с ней, — начал Брежнев.

— Шеф о бабах потом, сейчас речь идет о жизни. Я пожить еще хочу. Я всего лишился. Был молодым, в меру красивым, меня девушки любили, а теперь? Давай договоримся. Теперь шеф, извини, никаких излишеств в смысле выпивки, еды и разной химии. Зарядочка, прогулки на свежем воздухе, да и культурку подтянем: книги, театр, кино, ... зоопарк. Это — фундамент новой жизни создадим. Ты фильм 'Звездные врата' смотрел? Хотя, что это я? Откуда ты мог, это после тебя показывали. А суть в том, что инопланетяне подселяют в человека такого разумного червя-паразита. И червь заботится о хозяине, лечит его, защищает в опасности, ну и 'рулит' хозяином немного, ... иногда. Так и у нас, дорогой Леонид Ильич, примерно та же ситуация. Могу я вроде изменять состояние твоего организма в сторону оздоровления. Видно все же не зря так вышло, что я моложе оказался. Не знаю, как это получается, но процесс пошел — вот сосудики получше становятся. Так что шеф, давай жить мирно, уважая интересы друг друга. Если Бог даст, может, еще лет десять проживем, а не два, как в истории.

— А что, Викторин, давай попробуем, чем чёрт не шутит. Хотя теперь насчет этого чёрта... того, надо по-осторожнее, Бог ведь есть, получается. Теперь молитву, какую читать надо будет, с патриархом опять же посоветоваться...

— 'Иной мир' точно есть. А вот насчет Бога и ангелов, все же гложут меня сомнения, — отозвался Викторин. — Подумаем'.

Ильич открыл глаза, рядом наклонилась медсестра, поправляя повязку на голове. Юное, в конопушках, лицо, курносый носик, длинные ресницы и завораживающие изумрудные глаза оказались совсем близко. Рыжие, чем-то сладко пахнущие локоны волос касались лица генсека. Он посмотрел еще ниже, на глубокий вырез белого халатика — открылись два очаровательных холма и ложбина упругой груди. Процесс оздоровления организма шефа действительно пошел. Как у героя известной книги, у Ильича бешено застучал пульс в самых неожиданных местах. Давно такого с ним не было. Правая рука генсека легла на обнаженное колено медсестры:

— Как тебя зовут? — слегка севшим от неожиданного волнения голосом спросил он.

— Юля — ответила она Брежневу, покраснев как мак.

— А я, Юля, мужчина — неожиданно близко придвинувшись к ней, сказал Брежнев.


IV. Если раны — небольшой...


Антон сидел в курилке, подставив лицо ласковому утреннему солнышко и дышал свежим, не пахнущим вездесущей больницей, воздухом. И вспоминал, тем более, что с другими развлечениями в госпитали обстояло, как в советской торговле с копченой колбасой — дефицит, однако...

Окончательно очнулся он уже в приемном покое госпиталя. До того несколько раз Антон раскрывал глаза, в попытке понять что происходит, но видел лишь чьи-то лица и чувствовал, что все вокруг трясется, гремит и снова проваливался в бессознательную темноту. Теперь его привел в себя холод и громкий разговор рядом. Он осторожно повернул голову. На холодном бетонном полу, с редко сохранившейся, керамической плиткой, не заморачиваясь, в будничной спешке был установлен десяток брезентовых носилок с лежачими тяжело раненными солдатами. Кое-кто тоже очнулся, некоторые стонали в беспамятстве. Наклонившиеся над соседними носилками люди в белых халатах громко обменивались какими-то непонятными терминами. Приподнявшись, один из белохалатников заметил смотревшего на него Рыбакова и громко позвал сестру.

Потом были болезненные процедуры, затем — коридор. Широкий коридор госпиталя, являлся транспортной артерией, сообщённых с ним других отделений, операционных, перевязочных и столовой, заканчивался в палатах. Госпитальная палата для рядовых — огромное помещение, некогда, как рассказывали, служившее раньше королевскими конюшнями офицерской гвардии местного короля, было плотно заставлено установленными в три ряда железными двухъярусными кроватями, с узкими проходами, стоящим на входе столом, дежурной медсестры и аккуратно сложенными в углу, сопутствующими медицинскими атрибутами — капельницами, утками, суднами и прочим медицинским инвентарем. Первый ярус коек был законно закреплён за тяжело раненными — ампутантами, незрячими, раненными в брюшную область, позвоночника, головного мозга и прочими.. Было много воинов с двойной ампутацией нижних конечностей, лишившихся одновременно верхней и нижней, одновременно двух верхних с полной потерей зрения. Много всего было...

Офицерам было легче, несколько их палат не были столь плотно забиты ранеными. Но и в них встречались тяжелораненые, получившие осколочные или пулевые ранения в область позвоночника. Физические боли, при таких случаях, относили их в разряд исключительных. Даже самое сильное обезболивающее при таких ранениях часто совсем не действовало. Не в силах выдержать адскую боль, такие 'тяжёлые' не оглядываясь на воинское звание, возраст, стыд и упрек, ночами напролёт орали, наводя ужас на окружающих. Помогало перенести это, лишь то, что их было немного. Но Рыбаков понимал, что война только начинается и сколько таких боев, как у них, будет потом, никто сейчас не может предсказать. Как и сколько будет таких несчастных, никто не скажет тоже. Настроение от этого падало и спасало только наступление завтрака, обеда или ужина.

Ему, как сравнительно легко раненому, довольно быстро разрешили вставать с койки и посещать столовую самостоятельно. 'В столовой уютно. Гороховый суп, гречневая каша с бараниной, горячий компот... Хлеб белый, крупно нарезанный. Официантки и среди них — кареглазая, улыбчивая украинка Маша. 'Чудо наше ласковое!' — отзываются о ней офицеры и врачи' — вздохнул, вспоминая, Рыбаков. Антону она нравилась, но какая-то непонятная робость мешала с ней заговорить. Он завернул рукав и посмотрел на часы. До обеда оставалось еще полчаса, которые надо чем-то занять.

— Антон! Рыбаков! — донесся откуда-то из-за спины крик.

Антон повернулся и увидел идущего к нему старшего лейтенанта из третьей роты.

— Серега, привет! — поздоровались. Было приятно видеть сослуживца, живого и здорового.

— Ты как? — спросили они одновременно и засмеялись.

— Садись, рассказывай, — предложил Антон. — Как в части? И... что с Кадыровым?

— С Кадыровым? — старлей нахмурился. — А что с Кадыровым... доказал, что получил приказ сверху, поэтому и не было бокового охранения. Говорят, будет замкомбата у нас же теперь. — Тарнавский махнул рукой. — Лучше ты про себя расскажи.

— А я что? — закашлявшись, развел руками Антон. — Сам видишь, болею. Три попадания, но все легкие... Говорят, продержат до Нового Года минимум, осложнение какое-то из-за того, что на камнях ночь провалялся. Ты лучше про себя и бой расскажи...

— Рассказывать-то особо нечего. Шли за вами, сразу после штаба. После начала обстрела пуля стукнула по каске, контузило. Приняли вначале даже за убитого. Но как видишь — цел и даже здоров. Бой шел на трех участках. Связи не было. Батальонная радиостанция была разбита, начальник радиостанции Кузнецов отстреливался из пулемета и, сам понимаешь, в итоге погиб. На его теле, кстати, были следы разрывных пуль. Осталась радиостанция только у меня, ну та, тяжелая, которая перевозилась на ишаке и во время боя была далеко от нас. Стали окапываться и строить укрытия из камней. Ситуация была очень сложной, огонь очень сильный и плотный, но команды нами выполнялись четко. Вошли в связь со штабом дивизии. Оттуда обругали нас, как могли, грозились наказать, так как сеанс связи прошел открытым текстом. Времени шифровать не было. Нам просто не поверили. Бой длился уже больше часа. К обеду боеприпасы были на исходе, собирали их у убитых...

— Потери большие? — перебил Антон.

— Тридцать семь у нас и двенадцать у минометчиков, — скривился Сергей. — Капитан Жуков погиб, Витя Сериков, Володя Буров, старшина Дворский тоже, начальник радиостанции Кузнецов... С первой, говорят, вообще один узбек уцелел. Спрятался среди трупов, всю ночь лежал, пока духи вокруг бродили. Раненых, с..и, добивали...

— Б..., — выругался Антон. — А наши что?

— Прислали к вечеру пару вертушек. Их из пулеметов сбили. Только под утро пехоту подбросили на вертолетах же, из хозяйства Арутюняна. А духи к тому времени уже отошли...

Оба несколько минут помолчали. Потом Сергей, увидев выходящих из госпиталя бойцов, поднялся и начал прощаться.

— Бывай, Серега, — поднявшись, ответно попрощался Антон. И добавил. — А за наших эти скоты мне еще ответят.

— Нам, Антон, нам, — поправил его Тарнаев. — За все отомстим, друг.

— Точно, — еще раз пожав руку соратнику, ответил Антон.

Проводив взглядом сослуживца, Рыбаков еще раз посмотрел на часы и, приободрившись, направился к столовой. До обеда оставалось ровно десять минут. А жизнь в госпитале, как известно, так и течет — от завтрака до обеда, а потом до ужина и — спать. С болючими уколами и таблетками в промежутке. Получив которые после обеда, Рыбаков просидел еще некоторое время в процедурной. После чего зашел в библиотеку и взял почитать только что переведенную и изданную книгу о вьетнамской войне 'Кавалер Ордена Почета' (Автор знает, что ее издали в 1981 г. Небольшой анахронизм).

С этой книгой он и завалился на койку в своей палате, решив потратить немного времени на культурные развлечения. Неожиданно приключения американского солдата, стреляющего в собственных подонков вместо вьетнамских партизан, увлекли Рыбакова. Настолько, что он едва не пропустил ужин. Написано было реалистично и явно на основе собственного опыта, слишком часто встречались много говорящие для воевавшего мелочи.

Вечером, умываясь, Антон неожиданно подумал: 'А мы тоже влезли в свой 'Вьетнам' и теперь будем воевать десять лет. Или нет?'


V. Лубянка. Вы ночи полные огня


В этот вечер он слушал 'В настроении', романтическую и нежную, успокаивающую душу мелодию любимого Глена Миллера. Он расслабился, закрыл глаза. Так лучше думалось. Он много лет собирал коллекцию пластинок. Музыка Глена всегда помогала, как хороший старинный друг, с ним всегда лучше работалось. Но сегодня было плохое настроение — 'ныла' правая почка. После весенней поездки в Афганистан, где он подхватил 'азиатский грипп', болезнь не давала ни минуты покоя. И не смотря на все усилия врачей, она прогрессировала. Конечно, он не подавал вида, как устал от этой рези в пояснице. Но только со стороны кажется, что Андропов — Железный Феликс, болезнь подтачивала здоровье... Он произнес вслух только что родившиеся строчки:

— Да, все мы смертны, хоть не по нутру

Мне эта истина, страшнее нету.

Но в час положенный и я умру

И память обо мне сотрет седая Лета...

По стеклу противно и надоедливо билась муха. Это действовало на нервы и раздражало. Хозяин кабинета взял с большого дубового стола свежую газету. Свернул 'орудие убийства' и, крадучись, подобрался к мухе. — Бах! — Муха размазалась по стеклу.

— Долеталась, шпионка, — настроение неожиданно поднялось.

'Ну, помирать мне рановато, есть у меня еще в жизни дела',— подумал Юрий Владимирович первоначально не поверил, что Брежнев взял с собой в больницу молоденькую медсестру со скорой и поселил ее в соседней палате. Но потом пришлось поверить. Чуть позже позвонил по этому же поводу Евгений Чазов. Ильич послал всех на три буквы со всеми предостережениями и опасениями за здоровье.

'Неужели повторяется история, как с первой медсестрой Коровяковой? Тогда сразу не хватило духу ее убрать, слишком увлекся ею старик. Но можно понять мужика, последняя, 'лебединая' песня. Сестра закормила Лёню снотворными. — вспомнил Андропов. — Когда спохватились, было поздно, он пристрастился к ним. Но та история давно закончилась, даже от тяги к снотворному понемногу излечили. — Поразила и взбудоражила всех даже не новая медсестра, Ильич был известный ценитель прекрасной половины. Удивило другое. Разительные перемены в самом Генеральном Секретаре. Пробыв в больнице два дня, Брежнев, прихватив фаворитку, уехал в Завидово. — Опять звонил Евгений Иванович, состояние здоровья Генерального гораздо лучше, чем до аварии. А самое невероятное было в том, что оно продолжало улучшаться. Уже сейчас Брежнев выглядел, как пять...семь лет назад. А еще Иванов, которого он внезапно туда же пригласил. Что за...?'

Подумав, глава КГБ поехал в Завидово — 6, чтобы увидеть все своими глазами.

Кортеж с Андроповым подъехал к 'охотничьему домику' Генерального Секретаря к четырем часам вечера. Уже темнело. Из окна машины Андропов увидел неожиданную картину. Перед двухэтажным домом генсека, веселилась компания. На лужайке полыхал костерок, на мангале жарились шашлыки. Над ними, обмахиваясь от дыма, колдовал комендант Завидово Сторонов. Во главе большого деревянного стола, в окружении охраны сидел веселый и довольный, как объевшийся сметаной кот, Брежнев. Одной рукой он обнимал за талию сидящую у него на коленях рыжеволосую валькирию, в другой держал фишки домино. Эхо по окрестностям разносило в ночь смех, шутки, прибаутки и все комментарии игроков. Колокольчиком звенел голосок раскрасневшейся избранницы Ильича. — Рыба! — вздрогнул стол, подпрыгнули фишки от могучего удара Брежнева. Он притянул к себе девушку и поцеловал в малиновую щеку.

Увиденная картина настолько впечатлила главного гебиста, что он даже растерялся. Да и что тут скажешь? После секундного замешательства Андропов подошел к компании. Строго посмотрел на Медведева — зама Рябенко по охране Ильича. Полковник сидел какой-то ошарашенный, но довольный и на начальственный взгляд отреагировал наплевательски.

'Дед', хитро прищурившись, повел знаменитыми бровями, нетерпеливо махнул рукой Андропову — садись мол. Юрий Владимирович только открыл рот, но тут уж пришлось сесть. Брежнев, улыбаясь, пошутил.

— Слушайте все анекдот. Жена вернулась из командировки и орет с порога: 'Что, паразит, опять баб водил?' Муж в ответ: 'Ну, не баб, а всего-то одну. Ты ведь сама сказала перед отъездом: 'Только попробуй!'

Грохнул дружный взрыв смеха. Брежнев, довольный эффектом, локтем подталкивал свою раскрасневшуюся пассию и радостно повторял.

— Только попробуй, только попробуй одну. Вот мы и попробуем. Нет вершин, которые не взяли бы коммунисты.— И опять поцеловал медсестру.

Андропов ни как не мог придти в себя от увиденного. Только восемь дней назад он встречался с Брежневым — это был быстро дряхлеющий, плохо выглядевший и говоривший старик. Совсем недавно в личной беседе Чазов говорил, что дни Генерального Секретаря сочтены. Год, максимум два. А здесь? Таким Брежнева он помнил в году в семидесятом.

'Да, прав профессор, это все очень необычно и непонятно. Подмена? Нет, по всем данным это — Брежнев. Найти двойника, чтобы никто не заметил и не почувствовал подмены? Такое невозможно в принципе. Да и был он все время на глазах охраны. Но изучить феномен необходимо самым подробным образом, привлечь лучшихспецов, с сохранением абсолютной секретности, понятное дело. И где же Борис? Неужели уехал?'

Тем временем генсек поднялся.

— Вы тут ребята побудьте, шашлыки пожарьте, разрешаю по сто пятьдесят коньячку, кто хочет.— И взглянув на раскрасневшуюся избранницу, добавил — Ты тоже, рыжик, останься.— Обратившись к Андропову, сказал, снова улыбнувшись.

— А вас, Штирлиц, я попрошу ...пройти со мной в кабинет. Идем, Юрий Владимирович, есть разговор.

И улыбнувшись оставшейся компании, погрозил пальцем.

— Не хулиганьте, а то соседи милицию вызовут.

Настроение у Брежнева — Викторина было отличное. Счастье не просто жизни, а здоровой жизни, было непередаваемо и сравнимо, пожалуй, лишь с чувствами смертельно больного человека, внезапно ставшего здоровым. Брежнев почти все время шутил, улыбался, много и хорошо говорил, рассказывая всевозможные истории. Особенно после того, как обнаружил исчезновение дефектов речи. Его настроение передавалось окружающим. Охрана, секретари, егеря, повара — все улыбались, словно внутренним светом озарило их лица. И даже всегда серьезный и невозмутимый личный адъютант и телохранитель Ильича полковник Медведев Владимир Тимофеевич мечтательно улыбался. Совсем недавно для всех было понятно, что скорая смерть генсека не за горами. Каждый из охраны хотел только одного, чтобы это случилось не в его смену. Теперь все изменилось. Но помимо этих внешних чисто эмоциональных проявлений, все свободное время Брежнев проводил во внутренних диалогах с Викторином, заставляя того вспоминать все услышанное, увиденное и прочитанное о деятелях этого времени. В особой спецэкспедиции ЦК Брежнев заказал книги различной тематики, чем вызвал там целый переполох. А в личном дневнике, который вел с войны, он писал теперь не только о своем весе, что делал, и кому звонил, но и о прочитанных новых книгах. Для окружающих это стало еще одним потрясением — вид 'деда' с книгой.

Андропов и Брежнев поднялись на третий этаж в кабинет-библиотеку. Здесь в этой небольшой комнате находился стол, маленький диван, кресло и книги, альбомы с фотографиями. Правда, в основном здесь были книги подарочные — к юбилею. В прежней жизни Ильич не любил читать, все больше на слух улавливал. Обычно просил почитать что-нибудь секретарей и помощников. Глава КГБ знал об этом и поэтому весьма удивился, увидев два десятка различных по тематике книг, сложенных стопками на столе.

Генсек с удовольствием наблюдал за тем, какое впечатление произвело изменение обстановки кабинета на Андропова. Ильич сел в кресло, спиной к окну, Юрий Владимирович расположился на диванчике. Брежнев спросил неожиданно 'в лоб'.

— Юрий Владимирович, скажите, вы еврей? — 'дед' пристально и пытливо посмотрел на гостя, только озорная искра блеснула в глазах. Еще вчера 'сиамский близнец' подбил брата Леню на этот провокационный вопрос. В свое время Викторин читал различного толка газеты, где всесильного главу КГБ называли по-разному и мнения о нем были диаметрально противоположные. Одни считали его скрытым агентом мирового сионизма и масонским прихвостнем, осуществившим коварный план развала СССР и конечно, ну куда же без этого, людоедский план по геноциду православного русского народа. Другие журнальчики и газетки со всей хасидской непримиримостью, с не меньшим энтузиазмом призывали на голову бывшего главы КГБ проклятия и 'плевали ему в след', как главному гонителю. Ну, право слово, палач и уничтожитель, ничуть не меньше чем бесноватый немецкий фюрер, их многострадального, всеми гонимого, непоседливого, избранного Богом Яхве народа. А хотелось узнать правду. Причем не только Викторину, но его симбионту, ценившему своего председателя КГБ, тоже.

— Леонид Ильич — Андропов побледнел лицом — Я всегда, каждое мгновение своей жизни был предан делу коммунистической партии и советскому народу. Всю свою жизнь, не жалея здоровья и сил, выполнял все задания партии, неустанно вел борьбу с врагами нашей страны и партии, и ...

— Постой, Юра, ты мне прямо ответь — ты еврей или нет? — с нажимом спросил генсек.

После паузы Андропов ответил.

— ... Наверное, еврей. Дед у меня по матери был Карл Францевич Флекенштейн. Но как я говорил, я предан партии и советскому народу.

Брежнев встал, подошел к 'сыну еврейского народа' и пристально глядя в глаза, сказал.

— Ладно, ладно, Юра. Ты такой еврей, что дай Бог всем русским такими быть. Я, только хотел уточнить — раз ты не еврей, то зачем пытаешься торговаться с капиталистами? Они же тебя обдурят, жиды пархатые, — увидев искреннее недоумение на лице председателя КГБ, Ильич широко улыбнулся и продолжил. — Я, например, считаю себя украинцем. Ну какая разница, какая национальность. Мы все советские люди. Хотя есть среди нас такие товарищи, которые нам совсем не товарищи. Но, пока хватит об этом. Хочу с тобой поговорить о том, что со мной произошло во время аварии. Да ты и сам, наверное, хотел поговорить. Сейчас, только еще Бориньку позову, — словно не замечая полыхнувшего интереса в глазах Андропова, добавил Генсек. — А то он тоже не все слышал.

Разговор продолжался почти до полуночи, прерываясь лишь небольшими перерывами на чай. Шашлык так и был забыт. Когда генсек замолчал, Андропов тихо и потрясенно заметил.

— Если бы кто другой рассказал, не поверил бы. Ну, что теперь будем делать, товарищи?

— Это вопрос не простой. — Брежнев, тяжело вздохнул,— Ну Юра, если бы я знал ответ... — Генсек, помолчав, спросил сам. — Юра, ты лучше, чем кто — либо другой знаешь, что в партии и стране. Скажи честно, после того что ты услышал, неужели это всё — правда?

— К сожалению..., — Андропов словно поперхнулся, кашлянул, посмотрел на сидящего сбоку, как тень, Иванова, но продолжил. — Все правильно. Мы практически не знаем общество, в котором живем. Коррупция, формализм, круговая порука в партии и государственном аппарате. Трудности в экономике, особенно в сельском хозяйстве... Страна неэффективно расходует ресурсы, многое транжирим без пользы. Не используем, слабо внедряем достижения науки, пока только Военно-Промышленный Комплекс выдерживает конкуренцию с Западом. Система планирования очень инертна и неповоротлива. Дисциплина во многих отраслях ниже всякой критики. Идеологическая работа ведется только для галочки. Наши пропагандисты сами отвращают народ от учения Маркса и Ленина. Среди комсомольских руководителей практически нет искренно верящих в идеалы коммунизма людей, только желание сделать партийную карьеру, подняться вверх по партийной лестнице. Среди простой молодежи распространяются чуждые идеалы и неверие в социализм. Мы проигрываем в идеологической борьбе. И, как теперь знаем, проиграем, если не изменим ход событий...

— Дорогой ты мой человек — растроганно, со слезой в голосе сказал генсек. — Вижу, сердцем переживаешь за страну. Да, не ошибся я, поставив тебя на КГБ. Что могу от себя, как Генеральный Секретарь, сказать? Учитывайте, история партии и учение Маркса — Ленина позволяет найти выход из любой ситуации. Ибо оно верно.— Брежнев приподнял указательный палец, желая подчеркнуть сказанное. — Опираясь на него, творчески его развивая, мы должны и найдем выход из любого положения..., — он на мгновение замолчал, внимательно рассматривая собеседников. — И еще, Юра, Борис, не забудьте о предателях и грабителях Родины. Помните, при Иосифе Виссарионовиче — от неожиданности председатель КГБ даже вздрогнул. Зато Иванов никак не реагировал, словно заранее зная, что сейчас будет произнесено, — был прекрасный лозунг, выдвинутый нашим пролетарским писателем Максимом Горьким, — председатель КГБ едва заметно кивнул, словно онемев от неожиданности. Еще бы, лозунг 'великого гуманиста': 'Если враг не сдается, его уничтожают', он помнил хорошо. Как и такой взгляд, не раз виденный у фронтовиков и партизан — словно сквозь прицел.

Одобрительно улыбнувшись, Генсек медленно и неторопливо назвал восемь фамилий — директора одного НИИ, нескольких государственных и партийных деятелей. Нет, кто бы что ни говорил, Леонид Ильич добреньким не был. Добрым, отзывчивым — да, но не добреньким всепрощающим толстовцем.

— Новый год скоро, — загадочно добавил он, явно указывая срок исполнения его невысказанного пожелания. И тут же его взгляд стал обычным, словно внутри повернули рубильник и он заговорил обычным, спокойным тоном.

— Главная цель всех будущих изменений, это улучшение жизни людей. Советского народа. В конечном итоге, всего мирового рабочего класса. А по реформам могу сказать. Было стране еще тяжелее после гражданской войны. Партия большевиков, Ленин нашли выход — не побоялись, провели НЭП. При товарище Сталине, а при товарище Сталине — дважды, с упором, повторил генеральный, — разрешали артели, почти частное предпринимательство. И экономические меры поощрения. Вот, Юра, надо учиться у Партии и учиться у истории Партии. Мы не должны повторить ошибок, надо делать правильные выводы и не бояться нового, хорошего, прогрессивного. А насчет дисциплины думаю так. Народ всегда за порядок и дисциплину, законность. Он сразу чувствует порядок в стране или нет. И обман, лицемерие тоже. Дисциплиной и наведением порядка надо заняться в первую очередь. Сверху донизу. Это первоочередная задача. По партийной линии я тебя, если что, Юра, прикрою. Но надо конечно потихоньку старую гвардию из Политбюро и ЦК на покой. Если такого болтуна как 'меченый', поставили во главе партии, то значит все. Приехали — пора на пенсию. Начинай готовить материалы по личным делам. Да у тебя, наверное, все имеется? Надо молодых, но преданных делу коммунизма и Родине, без гнили. Без лицемерия и корысти людей выдвигать. Постараюсь вспомнить с Трофимовым, кто из коммунистов достойно себя вел при 'дерьмократах'. Таких выдвигать будем. Пока скажу сразу: Байбаков из Госплана, Примаков из Института востоковедения, Лигачев из Томска, Романов из Ленинградского обкома...

Леонид Ильич помолчал, двигая бровями в задумчивости.

— Давай решим так. Посвятим в дело, назовем так — инициативную группу. Не более пяти — семи человек. Во-первых, ты, Борис, еще один человек от тебя, согласую с моим... — он опять подвигал бровями.

— Симбионтом, Леонид Ильич, — подсказал Андропов, и, заметив недоуменный взгляд, пояснил, — это организмы, которые живут вместе и сотрудничают. Например, кишечные бактерии...

— Нет, — отрезал Брежнев, — ты из Трофимова микроба не делай... пусть будет 'подшефным'. А название 'Симбионт' всем материалам по нашему делу присвоим. Пусть гадают. Про посвященных я подумал — от тебя еще один, от армии пока Ивашутин, от партии Машеров. Остальных подберем позже...

Андропов, слегка, почти незаметно поморщившись, ибо обоих названных генсеком недолюбливал, спросил.

— Извините, Леонид Ильич, а МВД?

— Пока никого, — глядя на заметно обрадовавшегося Андропова, Брежнев не удержался и усмехнулся. С министром внутренних дел Щелоковым Андропов враждовал серьезно и эти слова явно пришлись ему по душе.

— Тогда от меня — Крючков.

— Хорошо. Присылай завтра его, обсудим по комитетским персонально, кого вспомню. И развернутую справочку по Афганистану приготовь, — он пошевелилил бровями. — Есть мнение, что эта война — один из важнейших факторов в случившемся.

— Вас понял, — Андропов кивнул. Помолчал, явно волнуясь, опустил глаза. Голос, и так тихий, стал еле слышен. — Леонид Ильич простите, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь... Но вызывает у врачей и товарищей по Политбюро ваша новая близкая знакомая... медсестра..Не будет ли выпавшая на ваш еще не окрепший после аварии организм чрезмерная нагрузка ...опасна.

Тут Брежнев откинулся на спинку кресла и поначалу тихо, потом все сильнее захохотал. Смеялся долго и заразительно, до слез, раскачиваясь в кресле. Его поддержал и генерал Иванов. Сам глава КГБ поначалу удивленно смотрел на судорожно покатывающегося от смеха Ильича. Потом расслабился и стал тихонько хихикать. А уж дальше и почти в полный голос смеяться. Ну и впрямь заразительно смеялся генсек.

— Значит, опасаются товарищи ...чрезмерная нагрузка значит.. — Брежнев вытер платком глаза, слегка успокоившись, выпил чаю. Потом какой — то погрустневший обратился к собеседнику.

— Вот что Юра. На самом деле опасаться нечего, нет ни каких нагрузок... Мне уже не сорок, и даже не шестьдесят. Так только... хочется почувствовать себя мужиком...А Юля хорошая девушка, понимает меня старика, жалеет... Хотя, Юра, я чувствую себя с каждым днем все лучше. — Ильич замолчал, потом встрепенулся, заулыбался. — Хочешь, оставайся, вместе завтра на охоту пойдем кабана завалим.

— Леонид Ильич спасибо за предложение, но вы же знаете ...врачи не разрешают — не дай Бог простужусь.

— Ну да, да ...эх все мы был когда — то рысаками. — Ильич устало встал, тяжело, по-стариковски, пошел к двери.

— Все, я устал, уже поздно. До свидания, Юра. До свидания, Боря.

Андропов и Ивнов распрощались и уехали в Москву, где их ждала практически бессонная ночь. Как в старые, почти забытые времена, о которых сегодня дважды напомнил товарищ Брежнев.


VI. К нам на утренний рассол...


Утро началось с водных процедур и бассейна. Ильич плавал минут сорок, нырял, фыркая от удовольствия. Потом пробежка по парку, потратив еще полчаса. Закончил утреннюю зарядку контрастным душем. После легкого завтрака, пора и за работу. Викторин испытывал чувство глубокого удовлетворения.

'Отлично, что Леня — генсек, да и большой любитель женщин. А окажись какая-нибудь пьянь или старушка замшелая... Тогда бы взвыл от такого попадания. Смотри, как старается. И подталкивать не надо. Главное, что бы не слишком отвлекался на женские чары. Дел хватает — Родина ждет'.

В десять часов приехал генерал Крючков. Невысокого роста, коренастый, с большой лысой головой, нос чуть крючком, умные внимательные глаза, из-за больших очков похожий на филина, начальник Первого Главного Управления КГБ (разведка) Викторину внешне не понравился. Но Андропов ему доверял, да и сам Викторин помнил только, что став преемником Юрия Владимировича на посту председателя КГБ, Крючков ничем себя не замарал. Разве что отсутствием альтернативы, этакий Берия при Сталине, способный хорошо выполнять поставленную задачу, но растерявшийся при полной самостоятельности. Генеральный и начальник разведки поднялись в библиотеку. Крючков сел на то же место, где сидел вчера его шеф, Ильич сел рядом и протянул лист бумаги.

— Владимир Александрович, вот фамилии людей из вашего ведомства и ГРУ, а также и кое-то гражданский. Это те, про кого я помню точно. Кто же знал, что всех 'предателей' органов надо помнить? В газетах и на телевидении говорилось все больше про олигархов и популярных певцов. А в то время, простите, про КГБ и разведку, я книжек почти и не читал, не увлекался.— Викторин развел руками и, улыбнувшись, продолжил.

— Но этих помню, хорошо. Они в свое время 'прогремели'. Про них много писали газеты, показывали передачи по телевидению. Если есть вопросы, задавайте. — Начальник ПГУ смотрел список и, видимо был потрясен, брови полумесяцем взлетели вверх от удивления.

— Леонид Ильич, что — и генерал Калугин? Полковник Гордиевский? Это же наши лучшие люди. Калугин наш самый молодой и перспективный генерал. Хотя в последнее время, что-то у него не ладится... Теперь многое становится понятным...

— Так, вот один из ваших комитетчиков, кто — сейчас не помню, писал, что Калугина завербовали еще в бытность пребывания его на 'стажировке' в Колумбийском университете США. Помню где-то в пятьдесят восьмом — пятьдесят девятом годах. А Гордиевский перебежит в Англию, через пять лет, в восемьдесят пятом году. Завербован был МИ-6, еще когда работал в Торгпредстве в Финляндии. Его взяла шведская полиция на проститутке в бордели. Захотелось парню 'сладенького', запретного, вот и сгонял по тихому из Финляндии в Швецию. Там его англичане и подцепили на крючок... Вот инженер Толкачев, очень ценный кадр для ЦРУ. Они даже после того как, мы его взяли, добытые им документы пять лет переводили с русского. И главное, что характерно, сам предал. Скатился в рот ЦРУ, как колобок. Деньги, пачки сотенных резиночками перетягивал, такой аккуратный, бережливый, — Генсек едва сдержался, чтоб не выругаться, — в библиотеке технической подменил учетную карточку, что бы ни заметили, сколько читает. Американцы ему эту карточку специально в Лэнгли изготовляли, берегли. Ну, в общем, повторюсь, что вспомнил — здесь все. Может потом, кого еще вспомню.

Крючков, убрал список в портфель, встал.

— Леонид Ильич нет слов, Ждем, если что вспомните потом. Вы простите, что я так ...просто потрясен. Тут каждое слово, каждая крупица информации на вес золота. Но как-то не вериться...

— Ничего, ничего я понимаю, сам в растерянности, — Ильич встал, прощаясь. — Давай, генерал, не теряй времени, бери в 'ежовые' рукавицы этих гадов. Используй их на полную катушку.

Собеседники крепко пожали руки.

— Спасибо Вам, Леонид Ильич.— И вдруг, озорно подмигнув, генерал продолжил. — Родина 'подшефного' не забудет.

В остальное время Брежнев много читал, много звонил. Обзвонил, как раньше было, два десятка наиболее авторитетных секретарей обкомов. Поговорил с Машеровым, вызвал его для разговора в Москву. Петр Миронович, явно удивленный столь неожиданным приглашением. упросил Брежнева немного подождать, ссылаясь на неотложные дела в ЦК Компартии Белоруссии. Договорились встретиться чуть позднее, перед Пленумом ЦК. Надо заметить, что ранее было решено переместить Машерова на ближайшем Пленуме на место Косыгина. Поговаривали, что Ильич неодобрительно относится к этому решению, ревнуя к популярности Петра Мироновича, как возможного кандидата на пост Генерального Секретаря ЦК, но в действительности против перемещения его в Москву генсек отнюдь не возражал. Не видел в нем соперника.

Немного позднее приехал начальник ГРУ. Ему Леонид Ильич, уже имея опыт разговора с Андроповым, рассказал обо всем еще быстрее. Тем более, что Петр Иванович Ивашутин был отличным аналитиком, к тому же имел великолепную память. Конечно, ему трудно было сразу поверить в реальность такой фантастики, но когда Викторин припомнил несколько рассказанных ему Рыбаковым в 'той' жизни случаев, генерал вынужден был признать, что 'сказка стала былью'. Поговорили весьма плодотворно, кроме предателей, начальник ГРУ получил также сведения о возможных действиях США и НАТО. Потом Викторин взял управление в свои руки и почти час отвечал на вопросы Петра Ивановича.

После сдвинувшегося по времени позднего обеда Ильич отправился на охоту. День продолжился удачно, генсек был счастлив. Тем более, что и охота закончилась удачно.

Вечером идиллия проживания в охотничьем домике Завидово' была нарушена. На территорию охотничьего хозяйства, благополучно преодолев все посты охраны, въехала 'чайка'. Леонид Ильич, в этот момент благодушно отдыхал, расположившись на веранде дома с Юлечкой Чубарсовой и всей компанией товарищей по охоте. Громким контрабасом звучал густой, сильный голос Брежнева. Он был занят любимым после охоты делом — распределением, что Бог послал. А Высшие силы сегодня не поскупились на охотничьи трофеи. Две кабаньи туши щетинистой горой лежали друг на друге. Егеря разделывали туши кабанов на четыре части, передки и задки. Пальцем шеф указывал то на одну, часть туши то на другую.

— Вот этот передок Косте Черненке — старый друг лучше новых двух... Этот передок Громыке, давно главному дипломату ничего не посылал. Это не правильно. Андрею в Америку к Рейгану ехать скоро, пускай подкрепится... Вот этот задок Грише Романову в Ленинград фельдегерской связью пошлите. Пускай почувствует, что помнит о нем Генеральный секретарь. Перспективный кадр партии — пусть порадуется. Смотрите, чтобы не пропала кабанятина. Слышишь, Рябенко?

— Да, Леонид Ильич, сделаем, — ответил начальник охраны.

— Ну а этот задок,... Горбачеву пошлите. Пусть порадуется, побалуется мясцом... 'сородича'... А этот задок Диме Устинову, министру обороны. Надо поддержать, у него сейчас проблем много. Один Афганистан чего стоит... Вот этот передок...

Тут процесс распределения был прерван самым бесцеремонным образом. Из 'чайки' выбежала лет сорока пяти, дородная, в теле женщина. И сразу с криком — Папа! — бросилась к остолбеневшему Ильичу.

'Ну, шеф, держись', — заехидничал Викторин.

Приблизившись к папе, дочка остановилась и удивленным голосом спросила.

— Папа ты ли это? Ты такой помолодевший... Да просто красавец. Где мешки под глазами?.. Где живот?

— Ну, Галю... дочка. Сама видишь. Стараюсь быть в форме.

'Ильич, где бы ты был, если бы не сиамский брат Витя. Скромнее надо быть, скромнее',— продолжал чревовещать Трофимов. А 'первая принцесса СССР' продолжала рассматривать, тормошить, столь разительно изменившегося отца. Продолжалась эта идиллия недолго, минут пять. Неожиданно радостные воркования дочки прекратились. Она замолчала, пристально вглядываясь, куда— то за спину Ильичу. Почувствовав недоброе, папа попятился, стараясь закрыть Гале обзор, догадываясь, куда та смотрит и на кого. На веранде наступила томительная тишина.

— Так значит это, правда! — Закричала дочка, и разгневанной фурией бросилась к 'избраннице сердца' папы.

Разыгравшаяся яростная битва всем хорошо запомнилась. Дочка генсека, имея более тяжелую весовую категорию, поначалу одерживала вверх. Но Юля была моложе и в обиду себя не дала. Две женщины громко визжа, таскали друг друга за шевелюры. Слова и угрозы которыми они обменивались, от души и со вкусом, относились к тем, что обычно встречаются в идее надписей на заборах. Причем молодая соперница, явно побеждала в боевой схватке. Старшая же одерживала верх в словесной дуэли, как ни как — опыт приходит с годами.

'Ильич, спасай женщин, а то покалечат друг друга', — первым пришел, в себя Викторин. Генсек очнулся от столбняка.

— А ну прекратить! Смирно! А то прикажу обеих в бассейн забросить. — Прокричал Ильич. — Медведев! Собоченков, что смотрите? Разнимите! Держите их! — тут же рявкнул на застывших телохранителей Ильич. Охранники быстро соорудили живой шлагбаум, встав между враждующими сторонами. Возникла, пауза.

Женщины смотрели с ненавистью друг на друга, тяжело дышали, но уже не дрались. Они, конечно, понесли некоторый ущерб, но на готовность к новому столкновению это не повлияло. Волосы как у огородных пугал, помада размазаны по лицам, как боевая раскраска индейцев. У Юли на левой щеке красовалась глубокая царапина. У 'принцессы' под правым глазом наливался ультрамарином синяк.

— Все... брэк, расходимся. Галя, иди в свою комнату, приведи себя в порядок. Юленька, подымись к себе. Я сейчас приду. — Ильич устало пошел за дочерью. Дальнейшие перипетии семейных отношений остались вне знания Трофимова. Викторин решил отдохнуть и немного подремать, не подслушивая семейных тайн своего симбионта. Потом, ночью перед сном, Ильич кратко поведал о дальнейших событиях.

— Юленька будет жить в Москве, я позвоню управделами Совмина Смиртюкову. Пусть выделит квартиру и машину с водителем. А Гальку отправил к мужу, пусть Юра утешает. Но пришлось пообещать, что уеду послезавтра в Заречье, к жене. Виктория Петровна плачет... Нельзя ее обижать. Я супругу очень уважаю. Вот такие, друг ситный, дела, — проговорил тихо, и устало генсек. Было видно, что утомился, как выжатый лимон Ильич. Все-таки возраст, не тридцать лет. Викторину стало жаль 'брата'. За эти дни Тимофеев сдружился, прирос к вынужденной 'второй половине'. Брежнев, конечно, был не ангел. Он был политиком и этим все сказано. Но Ильич, в отличие от политиков 'демо' волны не был равнодушен к судьбам и жизни остальных, простых людей. Именно поэтому Леонид Ильич Викторину нравился.


VII. Что ни день — то снова поиск, снова бой


Кабинет начальника ГРУ в доме на Хорошевском шоссе мало чем отличался от сотен и тысяч кабинетов руководителей всех рангов по всему Союзу. Скромно обставленное удобной, но неброской мебелью помещение с висящей на стене картой выделялось, пожалуй, только стоящим на столе телефоном правительственной связи и специальной конструкцией окон, заметной при тщательном осмотре. Защита от прослушивания, пусть окна смотрят не на улицу, и теоретически никто посторонний не мог бы не только записать дрожание стекол, но даже и увидеть само окно. Ну, и конечно армейская униформа на четверке сидящих за столом сразу поясняла, что все не так просто, как кажется. Идущее в кабинете совещание и по форме отличалось от обычных, напоминающих выполнение какого-то ритуала. Скорее шел неформальный обмен мнениями, невзирая на ранги.

— А что с Кармалем?

— Это забота комитетчиков. Сменят сами.

— Тогда... Предлагаю так. Сформируем еще два — три отряда из состава пятнадцатой и двадцать второй бригад. Еще один отряд можно развернуть прямо на месте. Используем добровольцев из числа участников боевых действий, с опытом и соответствующей специализацией. Организуем переподготовку, развернем... И перекроем всю приграничную территорию. Но... без вертолетов и спецтехники это невозможно, товарищ генерал. Причем не просто в усиление, а в подчинении.

— Будут. Лично Дед обещал, что все необходимое получим. И помощь от соратников по союзу. Примерно в один-два отряда численностью, если не больше.

— Поляки, немцы? Венгры? Чехословаки? — заинтересованно спросил второй из присутствующих на совещании, тоже носящий генеральские погоны.

— Всех привлечем. Кто откажется — тот откажется, но партия и правительство это возьмут на контроль.

— Значит, по составу сил пока ясности нет. Будем учитывать только свои...

— Смущает меня, Петр Иванович, предложение о платной проводке конвоев. Это мы частникам-торговцам помогать будем, да еще и зарабатывать на этом? И солдаты будут денежку получать? Как-то не по-советски получается, — опять вступил в разговор генерал.

— А когда товар пойдет в смешанном караване, вместе с оружием, и наши бойцы его пи... присваивать начнут, после уничтожения душманов? Да еще при этом недовольство местных жителей вызывать будем из-за непоступления товаров?

— В таком разрезе... не подумал, Петр Иванович.

— Ничего, Анатолий Григорьевич. Я тоже не подумал, зато Леонид Ильич подсказал. Мы, говорит, помогаем людям со средневековым мышлением, которое сразу не переделать. И должны учитывать эти реалии. Кстати, проработайте вопрос участия спецназа в качестве дальнего охранения таких караванов.

— Стоит предусмотреть и возможность охраны участвующих в этих караванах купцов и их лавок?

— Использовать их как приманку для банд? Проработайте вопрос... Думаю, может получится. — Ивашутин захлопнул блокнот, давая понять, что все вопросы рассмотрены. — Хорошо. На этом закончим, товарищи. Завтра, к двадцати ноль ноль жду ваших докладов с расчетом необходимых сил и средств для всего, что мы решили. Все свободны.

Трое собрались, и, поднявшись, направились к двери.

— А вас, Иван Михайлович, я попрошу остаться, — неожиданно, словно только сейчас вспомнив что-то важное, попросил Ивашутин. Шедший последним полковник неторопливо развернулся и, повинуясь молчаливому жесту генерала, снова присел за стол. На этот раз подвинув стул как можно ближе к столу начальника.

Официально полковник числился начальником службы связи штаб-квартиры ГРУ и его участие в этом совещании легендировалось необходимостью налаживания отдельной, независимой и постоянной линии связи со штабом войск и отрядами спецназа в 'стране А' (Афганистане). Но те, кому положено, знали, что этот молодой полковник, при всем его невзрачном виде, может в одиночку уделать пару хваленых зеленых беретов (имелся реальный опыт времен недавней вьетнамской войны), а сейчас, кроме официальной должности, возглавляет еще и нигде в документах незарегистрированную систему ликвидаторов ГРУ 'Тень'. Предназначенную для негласного уничтожения в случае чрезвычайной ситуации и, особенно, в предвоенный период, ключевых должностных лиц в руководстве вероятного противника. Замаскированное под несчастный случай или банальный сердечный приступ, убийство часто было необходимо, чтобы его не связывали с действиями разведки и, следовательно, не меняли заранее заготовленные планы и не разыскивали наших людей в стане врага.

— Докладывайте, — приказал Ивашутин.

Полковник не стал доставать никаких бумаг из положенной им на стол папки, а начал рассказывать по памяти, которая у него была не хуже, чем у его начальника.

— Объект А. Сенатор США. Много пьет, употребляет кокаин. Имеет беспорядочные половые связи, в том числе со своими официальными работницами. Согласно непроверенной информации, имеет прямое отношение к негласному выделению средств на контрреволюционную деятельность в стране А. Предварительное мнение — необходимо использовать агента 'Черемуха'. Подводку провести силами самого агента. Возможный диагноз — передозировка наркотиков. На реализацию задания потребуется не менее месяца после поступления приказа.

Петр Иванович молча кивнул.

— Объект Б. Советник по государственной безопасности....

Полковник невозмутимо продолжал зачитывать характеристику на второго фигуранта, но при всей внешней невозмутимости, во взгляде его читалось недоумение — неужели мы решили перейти к таким методам в мирное время.

— Хорошо, товарищ полковник, — начальник ГРУ ответил официальным тоном, намекая, что разговоры закончены, — Нам поступил приказ на начало реализации планов по объектам А и Б. Выписку из решения вышестоящей инстанции вы получите в течение недели. После ее поступления реализация планов должна быть завершена не позднее указанных вами сроков. Все ясно?

— Так точно! — полковник встал, но тут же опустился обратно, повинуясь движению руки начальника.

— Сидите, сидите. Доложите еще, какие еще спецсредства необходимо разработать для вашей службы. Получено добро на дополнительное финансирование таких разработок...

Наши геополитические соперники еще не знали, что СССР решил играть по их правилам. Они привыкли, что безнаказанно нарушать общепринятые нормы международного права, убивать своих оппонентов и свергать неугодные правительства имеют право только они. Но Викторин отлично помнил рассказы его собеседника-собутыльника Рыбакова о попытках покушения на Фиделя Кастро, о внезапных и непонятных смертях министров обороны ОВД, о поставках афганским бандам самого совершенного оружия. Помнил он и о наемниках в Чечне, о загадочной гибели в смутное время после распада СССР русских ученых, работающих на оборонную промышленность. Помнил и виденную им обложку книги о 'победе' США в Афганской войне с названием 'Война Чарли Уилсона'. Помнил и ничего не собирался прощать, ибо не верил, что библейское правило 'если тебя ударили по правой щеке, подставь левую' действует в реальной жизни. Так же, как не верил в это его 'сиамский брат'. Теперь Советский Союз собирался дать адекватный ответ, начав столь популярную в будущем 'гибридную войну' против ее зачинщиков. И одним из передовых отрядов этой войны должны были стать отряды спецназа и разведчики ГРУ.

Столь любимая 'цивилизованным обществом' гибридная война могла быть применена и к ним. Причем никакие вопросы: 'А нас-то за что?' получивших информацию из будущего людей не остановят. 'А ля гер, ком а ля гер' или как говорил недавно упомянутый товарищем Генеральным Секретарем товарищ Иосиф Виссарионович Сталин: 'Немцы хотели истребительной войны? Они ее получат'.


VIII. Три ступеньки ... вниз


Назавтра опять приехали советники Генсека, подготовка к Пленуму продолжалась. Во время обсуждения экономических вопросов с помощниками Брежнева Викторин изволил проснуться и спросить про нашу передовую, лучшую в мире социалистическую торговлю. Голиков привел данные о достижениях и успехах 'доблестной' советской торговли. Тут Трофимов не выдержал и выдал все, что помнил о тех временах. Виктор Иванович хорошо запомнил очереди в магазинах, презрительное хамство продавцов и полупустые прилавки. Возможность что-то достать только через знакомых, по блату. А тут опять звучит: '...имеются отдельные недостатки'.

'Леня ты меня послушай, а не этих долдонов. Я тебе правду говорю. Им то что? Тоже в спецлавочках отовариваются. Бери чего твоей душе угодно, чем не жизнь. Тут тебе будут кадить фимиам за успехи в торговле. А простые труженики? Кстати, если разобраться, на стражу их интересов ты поставлен или нет? А раз так, то слушай. Вся торговля советская это укрывательство продуктов, распределение их между собой и нужными людьми. Главное же для советской торговли создание дефицита. Заметь, Леня, умышленного дефицита. А людей довели до того, что и сосискам и колбасе с добавками туалетной бумаги рады. При царе Николае Втором, (кого вы свергли, чтобы людям вроде лучше жилось) о таком колбасно — сосисочном искусстве и не слыхивали. Да и вообще Генеральный секретарь нашей партии, тебе не мешало бы время от времени ходить по простым магазинам. Куда обычные люди ходят. Ты — то шеф...как считаешь — партия для народа или народ для партии? А то получается вы все для себя "несгибаемых ленинцев" давно коммунизм построили — ешь, пей, что хочу. Шьют вам индивидуально. Все по первому требованию доставят в лучшем виде — хочешь из Парижа, надо из Лондона. Пользуетесь плодами 'загнивающего Запада' по полной программе.

-Ты говори, да не заговаривайся,— загорелся праведным гневом 'шеф'.

— Ах, так! Не нравится! Правда глаза колет? Так я могу тебе доказать, что не только ты этому телу хозяин. Что -то я смотрю, ты в последнее время все по утрам на своего 'дружка' любуешься ...Все смотришь. Думаешь, не понимаю? Это ведь, кстати, я тебя до нужной величины и готовности к труду и обороне подтягиваю. Знаю, готовишься. Вон у зеркала вчера крутился, морщины разглядывал. Все смотришь, что седины стало меньше...Ну, ну...Вот будет у тебя сегодня с медсестрой твоей фиаско. Приструню твой норов. Полежишь в палате больничной, кашки манной поешь. И будет у тебя не сказка к лесу передом, а наоборот — к лесу задом. — Ильич сразу утих, взволновано затрепетал.

— Ну прости брат погорячился, это же шутка была... Викторин, я тебе верю. Да и сам все понимаю. Ну, хочешь, давай... Поедем пораньше завтра. Заедем в какой-нибудь магазин, все равно на Политбюро ехать.

— Вот это другое дело, а то взялся за партию горло рвать, — обрадовался Викторин

-А знаешь, Витя... все забываю тебя спросить... Ты в партии нашей состоишь?...

Продовольственный магазин номер пятьдесят четыре, который звали в народе 'Три ступеньки' располагался на пересечении улицы Мытной и Хавской. Это был обычный магазин, каких много в городе-герое Москве. Но для рыжего, худого, повидавшего всякого в жизни кота Василия, этот магазин был дом родной, в котором после долгих мытарств и скитаний он, прижился, правда не без помощи сторожа магазина, в прошлом сержанта НКВД Сучкова Ивана Трофимовича. Бывший сержант и кот были два друга — не разлей вода.

Ветеран 'органов' благополучно дожил до семидесяти лет. Внешность самую заурядную для пенсионера — вытянутое, худое, сморщенное как печеное яблоко лицо, тонкие губы, длинный с горбинкой нос, лысина, висящие как у запорожского казака седые усы. На лице застыло выражение: 'Ну что же вы люди такие гады, за что ж так?' Его несколько портили оттопыривающиеся лопухами большие уши, но соломенная шляпа 'а ля Хрущев', которую обычно носил Сучков, скрывала этот недостаток.

Трофимыч обрел в лице Василия самого чуткого и внимательного слушателя, он мог поверять ему все свои проблемы и обиды. Обычно дед обитал в своей крохотной комнатке рядом с магазинным подвалом. В каптерке сторожа стояли: топчан, тумбочка, висело антикварное радио типа 'тарелка' еще довоенных времен. Одну из изрядно загаженных мухами стен украшал старый пожелтевший портрет 'Генералиссимуса Сталина', смотревшего на окружающее с таинственной улыбкой сфинкса. А на столе, как обычно, стояла открытая полупустая бутылка популярного дешевого портвейна 'Агдам'. другая, полная стояла у старого клетчатого, продавленного топчана под столом. Дальше на столе были: граненый стакан, штопор, треснутая тарелка с вареной колбасой, и сухой коркой ржаного хлеба, нож, двузубая алюминиевая вилка. Кот Василий свернувшись калачиком, лежал на топчане. И в это утро, как всегда Сучков изливал ему свою душу.

— Обидно, ну честное слово, обидно. Ну за что?... Чё было так орать?... А потом. Я ж ей честно признался — что да,... разбил, — сторож посмотрел под стол на еще не открытую бутылку 'Агдама', и налил в граненый стакан буро-гранатовую жидкость. Выпил, занюхал коркой ржаного хлеба, и продолжил.

— Разбил я две бутылки портвейна. А она?...Воруешь, воруешь! Еще раз, и уволю! А сама! Не ворует?... Я всю войну с врагами народа бился. Я, может, фашистами контуженый.

Ветеран органов с чувством ударил по столу. Жалобно звякнула посуда, при этом недопитый стакан опрокинулся и портвейн залил стол.

— Мне ползадницы бомбой оторвало!— кричал сержант. Это была чистая правда. Во время войны, в суровую годину сорок первого года эшелон сержанта Сучкова, в котором перевозились 'зэка' Минской тюрьмы НКВД, попал под бомбежку. В результате 'филейная' часть седалища Сучкова уменьшилась на пол кило. Иван Трофимович всю войну прослужил вертухаем на Колыме, охраняя врагов народа. Но свой долг перед Родиной, несмотря на ранение, сержант исполнял честно и добросовестно. Поэтому и был отмечен медалями: НКВД "За отличную стрельбу" и "За победу над Германией". Еще раз, налив и выпив, ветеран, ожесточенно плюнул в сторону двери и сказал.

— А сама! Не ворует!? Да был бы жив Лаврентий Палыч, разве бы он такое допустил, что бы эта... — тут сторож опасливо посмотрел на дверь. И гневно, даже отчаянно погрозил костистым кулачком воображаемой хозяйке магазина.

Василий слушал эти страдания друга как всегда молча, иногда почесывая за ухом, зевая во весь рот и выгибая спину. Он всегда был чуток и терпелив, особенно когда старик чесал ему за ухом. Вдруг, розовый с черным пятнышком нос кота обонял удивительный по сладости аромат. Запах шел из подсобки мясника, куда рыжий друг и направился, оставив деда Трофимыча наедине с бутылкой.

В этот утро мясник Шота решил позавтракать яичницей с ветчиной. Порезав ее на столе, он пошел за яйцами, оставив ветчину без присмотра. Запах от нежной, с розовым жирком, подкопченной датской ветчины был так притягателен, что Василий решился. Кот молниеносно вскочил на стол и рванул с желанной добычей. Он не стал тянуть, мало ли что там случится, быстро умял свининку и, довольный, пошел к себе на топчан. Да, жизнь его кошачья, в общем-то удалась.

А в проходе остался ждать своего часа хрящик, все, что осталось от ветчинки. И все было бы хорошо для тружеников советской торговли. Но сегодня был не их день.

Мара Аркадьевна Лозинская, директор магазина, была женщиной стройной, с черными, как греческие маслины глазами, внешне очень похожая на актрису Быстрицкую. Только сегодня с утра она была не в настроении. Как -то все сразу навалилось. Неожиданно, на два дня раньше срока начались месячные. А еще Аркаша, единственный сын, рос оболтусом. 'Сколько сил и денег стоило, протащить его в институт торговли и отмазать его от армии. Не учится как другие. Все ему бы в кабаках родительские деньги транжирить, да с шалавами разными гулять. А пора бы за ум браться — уже двадцать пять исполнилось. Вон вчера, на своей "Волге' стукнул новую 'шестерку'. Был пьян вдрызг, хорошо хоть не покалечился. Голова прям кругом идет. Хорошо, что дядя родной Моисей Львович помог, он-то давно в торговле, связи огромные, поговорил с кем-то из генералов на Петровке. Но все равно пришлось и к своим 'кураторам' из ОБХСС обращаться. Даже вспоминать не хочется. Как представлю похотливую, с двойным подбородком, жирную, физиономию подполковника Подьячева...Ууу...сволочь-то, свинья. Глазки маленькие. Лысина его... Руки опять распускать будет, пальцы толстые, ладони горячие, потные. Воняет потом, как от старого козла. Вот козел и есть. Нет, ну почему так не везет? Пусть бы просто взял деньги и отвали, нет — 'Марочка, розочка моей души, принцесса моего сердца'... Тварь ментовская!'

Мара открыла дверцу бара. Из большой пузатой бутылки налила полную рюмку ароматного напитка. Махом выпила... Горячая волна согрела душу. Перестали дрожать пальцы. 'Да, умеют французы делать коньяк — 'Наполеон' это эликсир души, не нашей сивухе чета'.

Лозинская подошла к трельяжу поправила прическу, макияж.

'Ну, ни чего не в первый раз, переживем. Машина...Машину новую сейчас, скоро не получится взять — только недавно купили. Опять теперь давать 'бабки' для автосервиса. Начальник сервиса Казбек Муратович заказал красной икры. Хорошо, что начало месяца — все есть', — Мара Аркадьевна открыла дверь кабинета и крикнула в темноту коридора.

— Клавка! Тащи банку икры, ту, что я вчера отложила!

Клава Толстомырдина была женщиной почти бальзаковского возраста, лет пятидесяти, с крупной, приземистой фигурой, с полным грубоватым лицом и большой родинкой над левой бровью. Нос слегка картошкой, ярко накрашенные губы, маленькие карие глазки, крашенные, черного цвета, накрученные спиралью волосы. Конечно, была она не красавица, но судьба все же не обделила ее 'счастьем'. В этом году Клава, после ушедшего на повышение в главк прежнего товароведа Акимыча, стала товароведом данного магазина. Это было не дешево, и не одна она хотела занять это доходное место, но... Кольцо с бриллиантом в полтора карата и десять тысяч рублей, произвели благоприятное впечатление на Лозинскую, склонив чашу весов в пользу Клавы. 'Счастье' сразу сказалась на ее внешнем виде и бюджете. На пальцах с золотыми перстнями, теперь красовались не рубины, так раньше любимые ею, а изумруды и бриллианты. Конечно не такие как на 'хозяйке' — Лозинской, но тоже не маленькие. Услышав приказ начальницы, товаровед взяла трехлитровую банку икры и поспешила на зов. Клава спешила, но мысли ее все о работе: 'А предупредила я Люську, что бы не разбавляла с утра сметану, а то вчера уже разбавили?'

И как положено по закону подлости, она наступила на 'Васькин' хрящик.

Обычного гражданина страны советов картина разбившейся банки икры повергла бы в шок. Но не работника 'нашей' торговли. И не такое видали. Толстомырдина сидела на полу вся икре, пытаясь выковырять толстым, как сарделька, пальцем икру из правого уха. Но ее больше огорчила не разбитая банка, а испорченная прическа. Теперь придется договариваться с мастером салона, опять ждать очередь, делать завивку, укладку.

— Самка собаки косорукая, Клавка, скотина слепая. Твою икру заберу,— сказала Мара Аркадьевна.

Несмотря на Клавину катастрофу, магазин 'Три ступеньки' продолжал жить своей обычной жизнью. На прилавках лежал все тот же ассортимент продуктов первой необходимости: соль, спички, макароны, болгарские консервы. На длинных, полупустых прилавках стояли 'египетские пирамиды' консервных банок сгущенного молока, морской капусты, кильки в томате. Да, еще было: мясо первого сорта с костями по 2 рубля, колбаса ливерная 50 копеек, и зельц из 'говядины' по рубль десять, а так же 'краковская' колбаса по 3 рубля 30 копеек и сосиски молочные по 2 рубля 50 копеек. В молочном отделе продавались треугольные, бумажные, вечно подтекающие пакеты молока по 16 и 25 копеек, жиденькая сметана, яйца по 90 копеек. И продавцы продолжали, как и каждый день, 'делать свой маленький гешефт', обвешивая и обсчитывая, толпившихся в очередях и скандаливших покупателей. Советская бумажная промышленность работала хорошо, с перевыполнением плана, поэтому у продавцов продовольственных магазинов всегда была серая толщиной 'типа картон' оберточная бумага. Которая была чрезвычайно любима продавцами мясомолочных, сыро-колбасных, и других развесных отделов. Эта бумага уходила тоннами. В результате жизнь работников торговли окрашивалась из золотого в изумрудно-бриллиантовый цвет, а слух услаждался хрустом крупных купюр. И процесс этот шел по нарастающей. Запросы советских работников торговли, как и всех советских людей, что не раз отмечалось на партийных Пленумах, все возрастали. Поэтому процесс обсчета, обвеса у продавца происходил на уровне подсознания, автоматически. Вот и сейчас Люся — продавец колбасного отдела работала как всегда. Козырева была на хорошем счету в магазине. Ее не раз награждали почетной грамотой и выносили благодарность.

Люся была опытной работницей и 'ударницей социалистического труда'. Работу свою любила и выполняла быстро, на автомате. Алгоритм ее работы был привычен: колбаса, бумага, вес, это ... на ум пошло, чек, сдача, следующий. Поэтому когда пожилой покупатель купил у нее ливерной колбасы, она не обратила на него особого внимания, отметив только, что человек носит синей берет и черные импортные очки, а также импортный темно-синий плащ.

— Я попрошу Вас перевесить и пересчитать вес моей колбасы, — сказал гражданин в берете.

'Ну вот, опять скандалист попался, — решила она, хотя голос и густые брови покупателя показались Люсе смутно знакомыми. — Ну что им надо, старым пердунам? Получил, отойди, не мешай работать. Теперь время на него терять. Работать не дают'.

— Что ты мне нервы трепишь, а? Не пошел бы ты куда подальше, старый хрен! Работать не даешь, очиредь задерживашь, — со всей силы, привычно пролаяла комсомолка Люся. Человек побагровел лицом. Резко снял очки. Как из-под земли рядом с ним появились двое в штатском 'Ударнице торговли' резко поплохело. Она, наконец, узнала, кто стоит перед ней.

— Где директор!? — рявкнул Брежнев. К нему подскочил одетый в потертый серый, с зелеными заплатками на локтях пиджак, в мятых коричневых брюках и стоптанных ботинках сторож магазина. В одной руке он крепко держал кота Василия, в другой недоеденный кусок 'любительской' колбасы. Усы и волосы Сучкова, от осознания важности момента встали дыбом, шляпа съехала на сторону.

— Дорогой Леонид Ильич, спасибо Вам за мир, — сказал сторож, вытягиваясь по военному, и хлюпая носом. Кот, не понимая, что происходит, вытаращил желтые глаза и истошно заорал. Потом вцепился всеми лапами в рукав старого пиджака сторожа. Иван Трофимович, не обращая внимания на вопли и когти полосатого друга, продолжил.

— Спасибо вам, дорогой Леонид Ильич, от всех ветеранов, что живем без войны, пензию платят ... хорооошую, почти на все хватает, — по восторженному лицу старика текли слезы умиления.

— Где директор, я спрашиваю!? — прервал старика разгневанный генсек.

Василий от страха разорвал Трофимычу правый рукав и, вырвавшись, рванул куда-то за прилавок.

— Вон там, направо, за рыбным отделом, — сторож ткнул недоеденной колбасой в сторону директорского кабинета.

'Сдал, иуда энквдэшная', — подумала, обмирая, Люся. Очередь настороженно и недобро молчала.

— Я сигнализировал органам об этой воровской банде! Но все сигналы остались без ответа, — скороговоркой проговорил сторож. Грозно сдвинув брови, Ильич молча поспешил в указанном направлении.

В этот момент 'хозяйка' магазина и Клава, ничего не замечая, продолжали заниматься любимым делом, а именно ругались за красную икру. И замолчали только тогда, когда обнаружили, что вокруг непривычно тихо. Обычный звуковой фон магазина словно растворился в вакууме.

Генеральный секретарь посмотрел на стены и пол, заляпанные красной икрой, на Лозинскую и товароведа. Провел пальцем по стене, зацепил икры. Попробовал на вкус.

— Да, настоящая икра, свежая, хорошая, — Брежнев помолчал. Потом резко сунул остолбеневшей от страха директорше под нос круг бледно-зеленой ливерной колбасы.

— Ты директор!? На, ешь. Не хочешь? Сами значит, икру ногами топчете, а людей говном кормите! Генерал Рябенко! Позвони куда следует, хоть Щелокову. Пусть разберутся, накажут виновных. Поехали, — сказал Ильич


IX. 'Поговорим, брат'


Правительственный Зил-114 подъезжал к Боровицкой башне Московского кремля, а Брежнев все никак не мог успокоиться. Викторин все бил и бил по больному:

'Что я тебе говорил, все торгаши заворовались. Пока ты от снотворного тащился, у тебя в стране мафия покруче сицилийской появилась. Теперь поверил? А то привыкли видеть народ из окон персональной 'чайки'. А как этот народ — 'строитель коммунизма' живет, что ест и пьет, вы забыли и думать. Расплодили торговую мафию. Торговцы, сам теперь увидел Леня, икрой стенки сортиров красят. А у народа спецмагазинчиков нет, к которым вы все прикреплены. Ты, когда каждое утро икру черную лопаешь, не вспоминаешь о народе. Как в поэме Филатова? И с выражением продекламировал:

— Утром мажу бутерброд — сразу мысль, а как народ? И икра не лезет в горло и компот не льется в рот'.

Брежнев не выдержал: 'Викторин, ты не прав. Думаю я о народе. Но и меня обманывали. Никто мне не докладывал, что все так плохо. Не надо насчет черной икры. Ты же знаешь, по утрам я ем творог, каши, редко кусочек сыру. Но этой торговой мафии я хребет сломаю! Иначе, зачем мы, коммунисты, революцию затевали! Зачем тогда столько жертв, крови, потерь народных! Чтобы опять захребетники народную кровь пили? Нет! Куда смотрит министр внутренних дел Щелоков? Где его ОБХСС (Отдел по борьбе с хищением социалистической собственности)?'

'Вот это ты правильно, шеф, сказал 'его' это, а не государства и твоей партии, ОБХСС'.

Генеральный обиженно засопел, но промолчал.

Этот незримый и бесшумный для сопровождающих диалог между Ильичем и Викторином закончился перед дверью рабочего кабинета в Кремле.

К удивлению многих присутствующих, в приемной, кроме большинства членов, находился Председатель Госплана Байбаков и кандидат в члены Политбюро, один из молодых и считающихся перспективными кадров, со Ставрополья. Обычно кандидаты в члены Политбюро в заседаниях не участвовали, если только вопрос не был связан с родом их деятельности. На этот раз в предварительно доведенном списке вопросов сельского хозяйства не было.

Раздраженный, злой, энергичный и помолодевший даже внешне Брежнев вошел в 'ореховый' кабинет. На ходу велел секретарю Галине подать тарелку и нож. Принесенную тарелку поставил на большой дубовый стол, и положил на нее многострадальную ливерную колбасу. Сел на свое привычное место во главе. Вошли члены Политбюро, стали рассаживаться согласно неформальным рангам. Черненко Константин Устинович, лучший друг Брежнева, начальник Общего отдела ЦК КПСС тяжело, сипло и натужно дыша, сел рядом слева. Это был опытный и почти всемогущий партийный аппаратчик. Настороженно посмотрел на Генерального. В последнее время он не узнавал своего старого друга.

'Очень уж другим стал Леня. Так помолодел и изменился. И как такое случилось, никто не знает. Болтают разное. Вроде бы его какой-то китаец лечит иглоукалыванием, платиновыми иглами. А китайца откуда-то из скрытого Тибетского монастыря привезли. И монастырь этот открыли еще со времен Иосифа, но скрывали. Хотя чего скрывали?... Тут, если там такие кудесники, китайцы бы кислород сразу перекрыли и все,... в свои цепкие ручки...Гутарят еще про шамана из глухой алтайской тайги. Окуривает, травами, женьшенем Леню. Все же, как — то не верится, врут больше... Да изменился Леня, какая ...походка,...плечи, голову держит,..а взгляд. Прям мороз по коже. Раньше все дела передавал в его Черненко верные, видит бог, правда — преданные руки. Теперь хочет все сам. Сам во все вникает. Но ведь Ильич таким никогда и не был. Все же прав скорее всего Суслов, здесь без главного чекиста не обошлось, то-то он зачастил в Завидово. Очень может быть, что в каких-то закрытых институтах создали лекарство от старости. Тогда все становится понятным...'

Черненко осторожно посмотрел на Андропова.

'Ишь сидит, валун валуном и не смотрит на генсека..А чего смотреть? Насмотрелся уже,... бумажки перекладывает. На каждого папочка, с такими вот листочками заведена. Да и сам вроде то же оживился что ли, вон румянец, глаза блестят — волк прости Господи, чисто волк...Тут, кровь из носа, но надо достать это молодильное лекарство, ну а тогда ... — Черненко испугался собственных мыслей, осознав, какие открываются перспективы.

Брежнев окинул взглядом товарищей по партии — все настороженно выжидали. Смотрели во все глаза, как на неведомую зверюшку. В 'воздухе' явно накапливалось напряженное ожидание.

'Все не так, как раньше. До аварии заходил на Политбюро, как на посиделки к себе на терраску — чайку попить. Все други-товарищи. Разве, что ноги не целовали. А теперь, как-то... я и они, только Юра так сочувствующе, понимающе посмотрел', — Брежнев расправил плечи и как в молодости, как в войну бросаясь под пули, начал.

-Здравствуйте товарищи, как работалось без меня? Я немного приболел, не аккуратно покатался. Не соскучились?

Со всех сторон раздался дружный хор старческих голосов:

— Дорогой Леонид Ильич, да как же мы без вас? Ждали ваших мудрых указаний. Вся работа без вас не идет. Нужна хозяйская рука. Ваше политическое чутье истинного верного ленинца,... выдающего политического деятеля современности,... Главного маршала страны.

Брежнев чуть заметно поморщился.

'Все по — прежнему,... тот же хор славословий. Просто стая, пока не знает, что делать...Не успели договориться...Ну и хорошо. Это даже лучше'.

-Вам надо больше беречь себя Леонид Ильич, больше отдыхать, вы так важны для партии и страны... — перебил его размышления знакомый голос.

Брежнев посмотрел на говорившего.

— Значит, кто-то жаждет, что бы я больше отдыхал и меньше работал? Без меня все сможете решить так, что ли? А я вот сегодня проехал по Москве... посмотрел, прошелся по магазинам. Вижу, товарищ Гришин заволновался. Ну, ну...думаю, назрел вопрос поговорить, о жизни простых людей, о членах партии. В дополнение к основной повестке дня. Галина, дайте мне колбаску, что я принес.

Черненко посмотрел на сидящего слева Брежнева. У того подергивалось лицо, красное, злое...

— 'Как тогда на президиуме ЦК в октябре 1963 года, когда снимали Никиту', — вспомнил Константин Устинович. Брежнев, взяв нож, сосредоточено кружочками нарезал на тарелке колбасу. Все с удивлением, молча, смотрели на это действо. Все, но не Андропов. Тот сидел, спокойно и смотрел перед собой, словно сфинкс. Весь собранный, сосредоточенный. Только непонятно и таинственно поблескивали стекла очков, на одутловатом, с желтизной, похудевшем за последнее время лице.

Сегодня на Политбюро предстояло принять ряд неожиданных и решающих для будущего страны решений. Главный чекист окинул взглядом ряды вершителей судеб страны, и усмехнулся про себя, предвкушая их потрясение. При взгляде на потрясенное, явно болезненное лицо Суслова неожиданно всплыли написанные в больнице строки:

'Лежу в больнице. Весь измучен.

Минутой каждой дорожа,

Да! — Понимаешь вещи лучше,

Коль задом сядешь на ежа'.

Он еще раз мысленно усмехнулся, продолжая внешне держать маску. Пожалуй, впереди его коллег ждал не просто еж, а целый их выводок. Брежнев тем временем продолжал разделывать колбасу, нарезая аккуратными кружочками. Викторин вздрогнул, вспомнив ее 'вкус, знакомый с детства'. Ильич тем временем закончил и посмотрел на сидящих за столом. Члены Политбюро были почти все: Устинов, Андропов, Тихонов, Суслов, Пельше, Черненко, Гришин. Кого не было на совещании, так это Председателя Совета Министров Косыгина. Андрей Николаевич с инфарктом, как впоследствии выяснилось, смертельным, находился в больнице. Для всех присутствующих отсутствие премьера уже было не временным явлением, а фактом ожидаемой вскоре отставки.

Генсек подозвал секретаря Дорошеву и что-то прошептал ей. Через минуту в комнату принесли еще тарелки. Секретарь расставила нарезанную колбасу. Только перед Андроповым и министром обороны Устиновым, стол остался пуст.

— Что товарищи удивлены? Может кто-то хочет, что спросить? Нет? Ну, а я скажу. По пути в Кремль зашел сегодня в один продуктовый магазин, где советские труженики покупают хлеб насущный. И вот решил попробовать, что они едят. Вот и купил колбаски покушать. А вы ешьте товарищи, угощайтесь, пока я говорить буду, не стесняйтесь. Что вы морщитесь товарищ Гришин? Не нравится? — 'Хозяин Москвы' словно черепаха, втянув непропорционально большую голову в плечи, бледный, подавляя рвотный рефлекс, глотал. Видно было, что отвыкло начальство от такой закуски. Гришин, с трудом проглотив кусок, стал негромко оправдываться.

— Леонид Ильич, моей вины в плохом качестве колбасных изделий нет. Мои обращения к главе правительства игнорировались. Андрей Николаевич в курсе, что Москва обеспечена только на 85 процентов своими мясомолочными изделиям. Остальное закупается по импорту. Но в этом году в связи с болезнью главы правительства, возникли трудности. Москва не получила необходимых объемов мяса.

— Ну что, теперь если заболел Косыгин сложить крылья и помирать? — Брежнев недовольно усмехнулся. — А я заболею, так вообще весь Союз сляжет, да? Не надо перекладывать свои недоработки на чужую голову. А позовите-ка сюда товарища Байбакова. Что он нам скажет? — Едва Байбаков вошел, Брежнев обрушился на него с неожиданным вопросом — Как у нас с выполнением поставок по мясу и молоку?

— Товарищ Генеральный секретарь, полагаю, в этом году опять план поставок мясомолочной продукции будет провален. Поэтому необходимо изыскивать дополнительные инвалютные ресурсы. К тому же цена на нефть начинает снижаться. Необходимо, что-то менять в планах, корректировать со странами СЭВ наше участие по фонду помощи дружественным странам. Необходимо сократить валютную помощь дружественным странам Африки. Валюты не хватает.

— Хорошо. Подождите пока в приемной. А где наше мясо и молоко?— Ильич окинул взглядом товарищей. Ну, верил он в социализм. Верил, а потому не понимал, как и почему, колхозы не могут обеспечить город, рабочий класс мясом и молоком?

— А вы товарищ Горбачев, что так позеленели? Не вздумайте мне изгадить пол. Это вы так 'подымаете' сельское хозяйство, что у продовольственной отрасли нет мяса, и на мясокомбинатах вынуждены делать колбасу из туалетной бумаги. Я смотрю товарищи, что-то вы без аппетита кушаете, — и иронически улыбнувшись, продолжил. — А я ведь двадцать минут отстоял за этим, с позволения сказать, колбасным изделием. И простые люди, рядовые коммунисты это едят. — Брежнев стал, заводиться. 'Леня, правильно! Дай им!' — подначил генсека Викторин. — Представляете, что наши люди думают, кушая вот это ...? Что думают о нас с вами, Советской власти? Буду говорить прямо по партийному. Думаю, они считают, что мы зажравшиеся, старые, бессовестные козлы. Вот как они думают. Кто-то со мной не согласен? Товарищ Гришин, не морщитесь. Именно старые козлы. Но мы ладно, других изберут, а вот что они думают о советской власти? О нашей компартии? Как Вы думаете, товарищ Суслов?

Тот побледнел как покойник, руки тряслись, попытался было встать, но ноги его не держали.

— Сидите, сидите, товарищ Суслов, — махнул рукой Ильич. — Вижу, вы под впечатлением. Никак колбаска повлияла? Ну а вы, Михаил Сергеич, что скажете? — генсек пристально уставился на того, как будто дырку хотел прожечь. Ставрополец вскочил, закачался, побледнел, почти теряя сознание. Изо рта вырывались непонятные звуки.

— Во...ке...пр..остите.

— Садитесь, — получив разрешение, он без сил рухнул в кресло. Никто не знал и не ожидал, что будет такая неожиданная встряска и такая выволочка. Никто просто не верил в такого Брежнева...

— Конечно, мы все отвечаем за состояние дел в стране. Но партия поставила отдельных, — шеф иронически усмехнулся, посмотрел на 'меченного'. Тот сидел побледневший, правая щека дергалась тиком, на лысине, с большим родимым пятном, блестели бисерины пота. 'Ставропольский комбайнер' такого явно не ожидал.

— Поставила... 'ответственных' товарищей на высокие посты в партии и правительстве, что бы люди могли жить лучше. Хорошо питаться, одеваться, пользоваться всеми преимуществами социализма. Так, товарищ Суслов? — Михаил Андреевич, немного отошел от столь неожиданного начало Политбюро. Опытный боец-идеолог умел на ходу схватывать мысль руководства. И уже понял на кого направлено острие удара всемогущего Генерального секретаря, тем более, что это был не его протеже, а нелюбимого им Андропова.

— Да, Леонид Ильич, Вы совершенно и абсолютно правы. Именно социализм создал такое народное хозяйство, которое в полной мере используя превосходство плановой экономики, обеспечивает людям достойную и счастливую жизнь. — Михаил Андреевич вытер платком вспотевшее лицо, строго глянув на окружающих, поправил очки, руки уже не тряслись. Он теперь понял — Брежневу нужна не 'шкура' Секретаря ЦК по идеологии. А другая — с пятном. Волна щенячьей, как в детстве, радости накрыла идеолога. С воодушевлением Суслов продолжил.

— Это явная идеологическая диверсия. Надо разобраться, кто виновен в подрыве авторитета партии и советского правительства. Несомненно, отрасль сельского хозяйства является наиважнейшей. И это в период, когда страна, компартия при мудром, выдающемся, личном, не побоюсь этого слова, гениальном руководстве Генерального секретаря нашей партии, совершает великие дела в строительстве общества развитого социализма. Страна трудится и побеждает, несмотря на все трудности этого созидания. Поэтому вдвойне, нет, в тысячу раз безответственно, на таком направлении, как сельское хозяйство допускать такие грубые ошибки и просчеты. Конечно, товарищи, мы тоже виноваты — поставили на такое направление слишком молодого товарища. Видимо, не хватило у него опыта или способностей. Надо поставить на эту работу более опытного, облеченного доверием Бюро товарища. Также, думаю, правоохранительным органам необходимо заняться вопросом дисциплины и законности в торговле. Хотя, мне не понятно, почему сам Генеральный секретарь вынужден следить за всем. И сам обходить каждый магазин. Для чего нам тогда МВД и КГБ? Мы тратим огромные деньги на их содержание, а где отдача? Может, товарищи не справляются с возложенными на них партией обязанностями?

'Да, Суслов ловок, как на Андропова стрелки перевел, надо его тормознуть. Слышь! Леня, не молчи', — встрял Викторин. Шеф встал.

— Тут, товарищи, дело не в КГБ или МВД, а в работе правительства. Необходимо лучшее планирование, возможно, изменить какие-то структуры в правительстве, увеличить ответственность, контроль. Надо усилить министерства и правительство в целом, отвечающие за снабжение людей продуктами питания. Товарищ Косыгин в связи с тяжелой болезнью больше не может исполнять свои обязанности. Предлагаю на место Председателя Правительства товарища Байбакова Николая Константиновича. Он возглавляет сейчас Госплан, заместитель председателя правительства, многие его хорошо его знают. Пригласите товарища Байбакова.— Через минуту в зал вошел несколько удивленный и взволнованный руководитель Госплана, не понимающий, что происходит, и почему его гоняют туда-сюда.

— Товарищ Байбаков опытный работник, — продолжил с нажимом Брежнев,— талантливый организатор, хороший руководитель и молодой, что тоже немаловажно. Работы будет много, нужны свежие силы, новые подходы к решению стоящих перед правительством задач. Я думаю эта кандидатура самая лучшая. Есть возражения, товарищи? Нет? Тогда голосуем. — Все подняли руки. — За... Ну вот и хорошо, что у нас, товарищи, единство. Поздравляю вас, товарищ Байбаков, с должностью Председателя Совета Министров. — Генеральный крепко пожал руку изумленному столь неожиданным избранием новому Премьеру.

— Совсем забыл, есть еще кадровый вопрос. Надо, думаю, избрать товарища Примакова из Академии наук в состав ЦК. Примаков опытный востоковед и специалист по Ближнему Востоку, арабским странам. Сейчас этому региону будет уделяться особое внимание. Такой квалифицированный специалист необходим в ЦК. Предлагаю также ввести в состав Политбюро кандидатом секретаря Томского Обкома Лигачева Егора Кузьмича. Он проявил себя с хорошей стороны. Думаю поставить его на сельское хозяйство. Будем усиливать это направление. А товарища Горбачева, — уроженец Ставрополья сидел бледный, с позеленевшими губами, левая рука беспорядочно что-то шарила на столе. Теперь уже бывший секретарь ЦК похоже впал в прострацию, куда-то сразу испарился лоск и щеголеватый вид. 'Как бы инсульт не хватил, — подумал Трофимов, — но ... сам виноват'. Он вспомнил 1991 год, улыбающегося, сияющего в блестящем, от кутюр костюме, Горбачева и торжествующего, носорогоподобного канцлера Гельмута Коля. Оба были счастливы. Горбачев позировал как кинозвезда перед фото и кинокамерами журналистов, словно светился от своего положения. 'С Канцлером все ясно — объединил немцев. А Горбачев? Что так старающегося всем понравиться и балдеющего от самого себя. Ему чему радоваться было? Он за 'тридцать серебренников', за понюшку табаку продал и сдал всех и вся. И свой народ, и свою страну, и армию. Продал и предал весь соцлагерь с миллионами простых коммунистов. И при этом, похоже, искренно был убежден, что делает правильно. Поистине, если Бог хочет наказать, Он лишает разума. Убрать 'комбайнера' необходимо, чтобы сохранить Великую страну, и ее народ. Что бы ни развеялись по ветру великие достижения, а несметные богатства не были цинично, нагло разворованы. Нельзя допустить, чтобы, как в той истории страна превратилась в рай для воров — олигархов. Существ выдающихся своей бессовестностью. А большинство народа, утратив все, за что были пролито море крови и, что досталось ценной неимоверных страданий и потерь, стало нищим, постепенно деградируя и вырождаясь. Страна же превратилась в сырьевой придаток развивающегося мира с перспективой быть постепенно поглощенной, более успешными и становящимся с каждым часом все сильнее соседей. Горька судьба такой страны...'

— А товарища Горбачева предлагаю снять с должности Секретаря ЦК и вывести из состава ЦК, как не справившегося со своими обязанностями. О дальнейшей судьбе и месте работы решит, думаю... секретариат. Кто за? Единогласно. — Ильич, уничтожал карьеру великого 'перестройщика' с беспощадностью танка. А заодно тихо, почти не заметно продвигал нужных людей.

'Ну, Лёнь, могём. Просто высший пилотаж', — Викторин был в восхищении.

'Погоди, это только начало', — внутренне усмехнулся Леонид Ильич. Дождавшись, когда выйдут Байбаков и совершенно раздавленный Горбачев, Генсек, как ни в чем не бывало, продолжил.

— По повестке дня, товарищи. Думаю, по сравнению с решенным нами вопросом, то, что внесено в повестку, можно решить в рабочем порядке, лицами, ответственными за выполнение. За что я и предлагаю проголосовать. — Дождавшись единогласной поддержки, он предложил закрыть заседание.

Так, 'в рабочем порядке', была решена судьба операций 'Симбионт', 'Матрица' и 'Отражение' и без обсуждения принято предложение Андропова о выделении управления 'П' Второго Главного управления КГБ в самостоятельное управление — линию работы по защите экономики страны. (В нашей истории — 15 октября 1982 г. по предложению секретаря ЦК Ю. В. Андропова Политбюро ЦК КПСС приняло решение о выделении управления 'П' Второго Главного управления КГБ в самостоятельное управление — линию работы по защите экономики страны. (Ранее, с 1967 г., эту задачу решали 9, 11-й и 19 отделы ВГУ, а с сентября 1980-го — Управление 'П' в составе Второго Главного управления КГБ СССР.)Одной из предпосылок этого явилось получение советской разведкой информации о планах США по развязыванию 'экономической войны' против СССР)

Вечером Брежнев заехал на партийный актив МГК партии — 'давал жару' Гришину.

Эхо этого разговора почувствовали во всей Москве. Все руководство торговлей было снято и заменено. Гришин получил партийное взыскание, говорили, что ему осталось сидеть на своей должности не более месяца.

Простые люди с удивлением стали понимать, что происходит необычное дело. Вдруг в стране начали наводить порядок.

— Нагнал, нагнал Ильич страха иудейска, — довольно прошамкал Прокофий Силыч Меженинов, ветеран войны и труда, сидя среди знакомых и друзей. Неспешно дымившие мужики согласно закивали.

— Слышь, Силыч, — крикнул Валерка Цимбалюк из третьего подъезда, токарь с 'Серпа и Молота', отвлекшись от доминошной партии, — у нас в столовке заведующая сама за раскладкой продуктов наблюдала — кто-то слух пустил, будто бы Леонид Ильич пробу снимать приедет, — он жизнерадостно заржал, его поддержали коллеги..

— А все начальство на ушах стояло, пока генеральный с горкома не вернулся, — добавил чуть погодя, зычным басом кузнец Илья Мохов, — вот где комедия была...

— А чо правда, говорят, мужики, — понизив голос, таинственно заговорил смуглый, подвижный и похожий на цыгана таксист Максим Лиман, — к Брежневу какой-то толи шаман, толи целитель приехал. Потому как совсем по-другому выглядеть стал Ильич — помолодел, говорит хорошо. Кажется, этого кудесника КГБ нашло... где-то в Хакасии.

— Да ну, ерунда все это, — махнул рукой недавний сверхсрочник Пашка Скворцов, — станут всякой шаманщиной 'комитетчики' заниматься — скорее всего, врача хорошего нашли.

— Может и нашли, — загорячился Максим, — вот только где этот врач раньше был? А?

— Ну, будет, будет вам, — урезонил спор Силыч, — неважно кто и что — главное, Ильич-то вспомнил, кто он есть, — поднял он сухонький палец.

— И кто же он есть? — едко поинтересовался всегдашний оппонент Меженинова — Макар Кузьмич Ферапонтов, тоже заслуженный ветеран.

— Как кто, — деланно удивился Прокофий, — наш, народный Генсек... Сам из рабочих, техникум и институты закончил, работал..., служил. Потом опять работал, воевал.. Кто из нынешних, кто во власти сидит — может так о себе сказать?

— Так и мы такие же, — не остался в долгу Кузьмич, — и все равно здесь сидим...

— А тебе плохо, что ли? — подколол Силыч, — пенсион идет, перед школьниками речи толкаешь, как Чапай — он захихикал, его заклятый друг побагровел, но усилием воли сдержался, не желая превращать словесную баталию в банальную склоку. Народ вокруг внимательно слушал, и, перемигиваясь, сдержанно кхекал в кулаки.

— Опять же, по праздникам поздравления пачками шлют — и от распределителя кое-чего подкидывают. А на пенсию ты кем ушел, не припомнишь?

— Припомню, припомню, — желчно отозвался Ферапонтов, — зам. главного инженера. И что?

— Вот видишь, — неожиданно посерьезнел Меженинов, — ты зам, а я начальник цеха...мало ли нам Родина дала? Если бы сейчас царизм был — мы с тобой в землекопах были, в лучшем случае. Так и у Леонида Ильича все то — же самое — разница лишь в том, что он сам во власть пошел, и ношу тяжкую на себя взвалил. Сколько у нас с тобой в подчинении народу было — и каждый со своим вывертом или закидоном, и чего-то от тебя все время хотят или требуют. Причем постоянно — а д..., разъ... с заср... тож хватало. А если таких персонажей — не цех, не завод — а цельная страна?

Все присутствующие примолкли, обдумывая слова старика, и пытаясь представить — как же страной управлять, если с собственной жинкой или детишками не сразу сладишь?


X. Дан приказ ему...


Антону было скучно. Раны зажили, кашель и насморк, донимавшие его в первое время виесте с постоянным желанием сбегать в туалет, почти исчесзли. Глотать таблетки и принимать процедуры надоело хуже горькой редьки, но выписывать его никто не хотел. Положено с таким диагнозом полежать еще месяца два — вот и лежи, несмотря на всю кажущуюся бессмысленность. Медицине виднее. А скука — это твое личное дело. И неважно, что кинофильмы крутят всего два раза в неделю, причем большинство — уже по второму и третьему разу. Неважно, что смотреть по телевизору нечего, а в библиотеке очередь на более-менее интересные книги расписана на недели вперед. Лежи и лечись.

Немного спасали от скуки беседы с соседями, особенно с разговорчивым артиллеристом Валерой. Тот, если судить по его словам, до поступления в училище объездил почти весь Союз. Да и после выпуска ухитрился сменить уже несколько частей, так как подчиненным был очень ершистым и инициативным, как говорится, 'в каждой бочке затычка'. Поэтому начальники старались сплавить его куда подальше. Так он оказался в Афганистане, на должности секретаря комсомольской организации батальона.

— Поэтому и попал в госпиталь — кому же ездить по всевозможным делам, как не ему? Ну, есть еще начхим, но тот званием повыше и посему обычно в штабе дежурит. А очередная простейшая на первый вид поездка для сопровождения в ремонт пушки со сломавшимся накатником обернулась засадой. Простой, незатейливой засадой от местных абреков, они же 'душманы' или 'борцы за свободу'. Короче, племя недовольное тем, что ему центральные власти, на которые они традиционно плевали, платя небольшую, чисто символическую дань, прислали 'партийную пятерку', восстало. Перебили эту 'пятерку', состоящую кстати, из таджиков с севера и устроили засаду на дороге. В которую и попао примерно полтора десятка машин, охраняемых всего одним бэтээром. БТР был старенький, из мобилизационных запасов САВО, и ему хватило всего-то трех попаданий из обычного 'бура' бронебойными пулями, чтобы вспыхнуть на радость душманов ярким бензиновым пламенем, — все это артиллерист рассказывал уже несколько раз, так что Антон запомнил каждое слово почти неизменной, как эпос древних греков, повести. — Да, а деваться из колонны естественно некуда. Поэтому пришлось летехе вместе с расчетом быстренько придумывать, что делать. Придумали. С помощью лома и какой-то матери развернули стодвадцатидвухмиллиметровую пушку в боевое положение прямо на дороге. Из дежурной укладки в кузове тягача вытащили пару фугасных патронов. И жахнули по стрелявшим со склонов духам. Им этих двух наглядных аргументов весом по двадцать пять кило вполне хватило.

Только вот и Валеру задело — один из последних выстрелов, случайное попадание в плечо, пока он пытался корректировать огонь.

Очередной раз прослушав рассказ артиллериста очередному новичку, только что заселившемуся в палату, Рыбаков уже подумывал заставить себя подремать часок. Как вдруг в палату заглянул дневальный и сообщил, что его ждут на проходной. Удивленный Антон быстро добрался к проходной. Там его ждал незнакомый майор кавказской наружности. Не представившись, только уточнив фамилию, майор предъявил дневальному разрешение на выход Рыбакова из госпиталя и попросил лейтенанта переодеться в привезенную им повседневную афганскую форму. Одевался Антон в караулке, проделав это моментально. Предстоящая поездка радовала неожиданным приключением в череде скучных дней, несмотря на неизвестность. Форма была новенькой, слегка пахла складом.

Майор удовлетворенно кивнул и наконец соизволил назваться. — Михеев Михаил Махмудович. Вас, товарищ лейтенант, ждут в штабе, — умолчав, почему за ним прислали целого майора и зачем он так срочно понадобился кому-то в штабе. Поразила его также персональная машина с шофером. 'Что-то не к добру, — подумал Антон. — Такое внимание от начальства просто так не заканчивается'.

А вот кабинет удивил. Чувствовалось, что обитатели его в этих стенах времени проводят мало. Слишком нежилым и запущенным выглядело помещение. Портрет Устинова вообще выглядел так, словно его специально выдерживали в грязи.

Как ни странно, главным оказался именно майор, а ждущий их в кабинете капитан был кем-то вроде помощника. Пока он по просьбе майора сходил, заказал чаю, Антон и успел внимательно осмотреться. Но даже полученные при разведподготовке навыки не помогли определиться с профориентацией хозяев кабинета. Не складывалась картина, никак. Если это контрразведка или прокуратора, то почему такой запущенный кабинет? Если КГБ — почему в штабе армии, а не у себя?

А потом начался очень долгий и еще больше все запутавший разговор. Оба его собеседника, наконец представившись спецназовцами, долго и путано расспрашивали его о жизни, учебе и войне. При этом у Антона осталось странное впечатление, что его собеседников интересуют его знакомства в партийно-правительственных кругах. И что оба очень разочарованы, узнав о полном отсутствии таковых.

— Ладненько, товарищ старший лейтенант. Это все была прелюдия, — иронично улыбнулся майор. — А теперь будет 'людия'. Проанализировав опыт боевых действий в Афганистане, борьбы с басмачами, зарубежный опыт противодействия массовым партизанским действиям, 'наверху' пришли к выводу что наиболее эффективными в этих случаях будут войска специального назначения. Принято решение увеличить их количество, в том числе за счет имеющих местный опыт бойцов и офицеров. Вы — один из офицеров, которые подходят для службы в разворачиваемом отряде спецназа. Согласитесь?

— Надо подумать, — дипломатично ответил Рыбаков.

— Кроме всего прочего — денежное довольствие на ступень выше занимаемой должности, — заметил капитан.

— Да я не о том, — напрягся Антон. — Справлюсь ли?

— Справитесь, — улыбнулся майор. — Гарантирую. В таком деле выжили, а это многого стоит. Да и ваши характеристики с предыдущих мест службы... И наконец — вы же коммунист?

— Так точно, товарищ майор, — сделал попытку встать лейтенант.

— Сидите, сидите, — махнул рукой майор. — Партия считает, что спецназ в вас нуждается...

— В таком случае я согласен, — поспешил согласиться Антон.

— Вот и хорошо. Сейчас вы дадите подписку и вернетесь в госпиталь. А по выписке — получите направление в нашу часть, — закончил разговор майор. — Лечитесь качественно. Договорились?

Антон продолжал лечение, а в это время в 'ограниченном контингенте советских войск' происходили грандиозные перемены. Начали прибывать первые контингенты — две роты из состава сорокового парашютного батальона ННА ГДР, батальон польской Поморской воздушно-десантной дивизии, рота польского спецназа 'Гром', рота чехословацких парашютистов из двадцать второго полка, две роты болгарских горнострелковых войск и рота парашютистов. Кроме союзников, в состав ОКСВ перевели и два отряда советского спецназа, разворачиваемые в бригады.

Менялся и состав авиационных частей. Вместо эскадрилий, вооруженных истребителями МиГ-21 начали прибывать части на МиГ-23, истребительно-бомбардировочную авиацию усилили, переведя в Шинданд еще одну эскадрилью Су-17, а в Канадагар и Кабул — полк на новейших МиГ-27М. Усилили и разведывательную авиацию. Вместо МиГ-21 Р появились Су-17Р, а с терриории СССР на разведку летали Як-28Р и Су-24Р.

Кроме того, в Мары на аэродромы Мары — 1 и -2 перевели эскадрильи дальних бомбардировщиков Ту-22М2 и Ту-16.

По итогам опытных боевых действий штурмовиков Су-25, еще до окончания официальных испытаний самолета, на авиабазе в Ситал-Чае началось развертывание 80-го отдельного штурмового полка, который сразу готовился к боевому применению в условиях гористой местности. Планировалось, что к февралю— марту восемьдесят первого первая эскадрилья штурмовиков будет готова к боевым действиям. Близость к заводу Тбилиси упрощала решение проблем с доводкой машины и внесением необходимых изменений в конструкцию по опыту эксплуатации. Одновременно подготовка к производству Су-25, с учетом низкой производственной дисциплины и плохого качества изготовления самолетов в Тбилиси, началась в Улан-Уде, на заводе, выпускавшем до того самолеты МиГ-27.


XI. Времена перемен


После этого заседания Политбюро тревожная волна самых черных предчувствий и ожиданий накрыла ЦК и аппарат правительства. И эти предчувствия опытных 'аппаратных крыс' не обманули. Дальнейшие изменение последовали незамедлительно. Наверху снимали и меняли многих, было понятно, что происходит какой-то поворот в партии и стране. Ильич предложил сформировать на Старой площади структуру, что-то вроде особого экономического отдела. Экономическое положение страны было таково, что необходимость в чрезвычайных мерах стала очевидно многим. На должность главы отдела Брежнев неожиданно предложил Николая Ивановича Рыжкова, бывшего руководителя крупного машиностроительного завода на Урале. Сейчас Рыжков работал в Госплане. Тимофеев помнил, как в годы перестройки, премьер Рыжков, боролся с возникшим хаосом в экономике и был одним из немногих, кто искренно переживал за благополучие и жизнь простых людей. Брежневу был нужен человек, хорошо знающий реальное положение вещей в экономике, имеющий практический опыт руководства и решения сложных задач производства, знающий о проблемах сам, а не по марксистко-ленинским экономическим теориям. На следующий день Генеральный вызвал Рыжкова к себе. И сразу без прелюдий, в лоб предложил возглавить Особый отдел. Возглавить в ранге секретаря ЦК. В кабинете с генсеком был и новый премьер Байбаков. Поэтому Ильич не стал долго говорить, кивнул, на премьера:

— Ну, решение о вашем назначении уже мною подписано, — усмехнулся, пристально посмотрел в глаза уральца. — Политбюро тоже согласно. Как говорится в одном известном фильме — 'согласие родственников невесты тоже получено'. Приступайте к работе. Товарищ Байбаков вам поможет.

Был снят с должности и отправлен на пенсию, бывший комсомольский вожак, а ныне руководитель отдела пропаганды Евгений Михайлович Тяжельников. Брежнев прямо сказал Суслову, что в ведомстве идеологии образовалось тухлое болото. Пропаганда светлых идей марксизма-ленинизма давно покрылась ржавчиной и затянулась паутиной показухи. Только пустозвонов и карьеристов плодить. А о живой, настоящей работе, там уже и не помнят. Михаил Андреевич от удивления, чуть не сел мимо стула. Но понял намек сразу — сменил Тяжельникова на более работоспособного Стукалина. Но и эти перемены Леонида Ильича не удовлетворили и он окончательно решил при первой возможности заменить Суслова.

По инициативе Брежнева наследующем заседании Политбюро было принято постановление 'О контрразведывательном обеспечении МВД СССР, его органов и внутренних войск'. Для многих это решение стало неприятной неожиданностью. Между МВД и КГБ велась нешуточная борьба за влияние на Генсека. Министр внутренних дел генерал армии Щелоков был дружен с Леонидом Ильичем и, до появления 'близнеца' все попытки КГБ взять под контроль МВД кончались ни чем.

Теперь же постановление стало явным сигналом — маятник качнулся в сторону Андропова. Над Щелоковым стали сгущаться тучи. Ильич действительно искренно считал министра МВД своим другом и по началу, когда 'близнец' стал уговаривать убрать с поста Щелокова, очень бился за старого друга. Но как говорят, следователи под давлением улик, даже стал возмущаться: 'Это как же понимать? Я его считал за честного коммуниста, партийца верного. Честного человека по настоящему исполняющего свой долг офицера. Такой пост ему доверил. Что бы преступников, воров всяких ловил. Наше советское общество от негодяев и пережитков капитализма защищал. А сам по уши в воровстве, как это... Витя, говоришь повяз в коррупции?'

Викторин ответил: 'Да, Ильич, как это не прискорбно. Именно так. Немцы, фирма 'Мерседес' к Московской Олимпиаде подарила нашей милиции три легковых машины и один БМВ. Думали, понравятся советской милиции машинки, на всю милицию можно заказ получить. Да тут облом — машины понравились Щелокову. Так глава МВД провернул комбинацию, как говорят в наше время — 'приватизировал' их. Один себе, другой сыну, третий 'мерс' дочурке, ну и жинку не забыл — БМВ подарил. А на квартире его, когда в моей истории, ты уж извини Лень, генсеком Андропов стал, конфисковали более сотни картин. Причем картин известных художников — Сарьян, Куинджи, Саврасов, и антиквариата на сотни тысяч рублей. Общая сумма наворованного , если память не изменяет более полумиллиона рублей. И это только то, что нашли. А ведь нашли не все. И дачи отгрохал какие? А вроде не положено? Более подробно в деталях всего наворованного не помню. Но думаю, не ошибусь. У Юрия Владимировича материалы на Щелокова есть, при желании хватит не на одну высшую меру. Хотя надо сказать, поначалу Щелоков много хорошего для милиции сделал. Но это пока был жив и руководил штабом МВД генерал Крылов Сергей Михайлович. Вот кто был бы прекрасным министром МВД — все самое лучшее, передовое, хотел иметь. Научный подход, настоящий анализ ситуации, перспективы, развитие событий. Двигал это в МВД он. И действительно честный, бескорыстный человек был. Но надоел министру, стал неудобен. Все доставал работой. А хотелось начальству уже отдохновения от 'трудов праведных'. Сняли Крылова. Загнали в академию МВД, и там добили, довели — застрелился человек. И в этом деле твой зятек Чурбанов активно поучаствовал. И кстати. О письме Щелокова 1970 года помнишь, ну то самое, где он предлагал 'не публично казнить врагов, а душить их в своих объятиях...'. Это по поводу Солженицина, помнишь, просил за него. Вот какой добренький и умный министр. Ему бы своим делом заниматься — преступность, с каждым годом растет. Статистика умышленно занижается, а у нас 'в Багдаде все спокойно — спите граждане Багдада'.

Ильич, аж крякнул от возмущения: 'А вот я ему верил. А он вона как? Надо поговорить с Андроповым. С этим перерожденцем Щелоковым партии не по пути. Будем менять и примерно накажем'.

Но пока Ильич решил сильно не торопиться менять министра МВД — осмотреться, однако, на кого менять?

На другой день Ильич разговаривал о Щелоковым. После этой беседы выяснилось, что большинствообвинений в адрес министра отпали. Даже вопрос с машинами, одну из которых, как оказалось, Щелоков передарил Брежневу, выяснился. Подаренные и принятые с разрешения правителсьтва машины, которыми, как выяснилось, Николай Анисимович и члены его семьи и не пользовались, были переданы в гараж при Правительстве.

Брежнев, узнав об этом, заметил: 'Ну, вот видишь Витя, не такой человек Щелоков. Я его с Днепропетровска знаю, ветеран войны, как и я. Пусть еще поработает. За одного битого двух не битых дают. Посмотрим, как себя проявит. Твои журналисты в будущем тоже могут ошибаться!'

Викторин разочаровано молчал.

При всей скоротечности и вроде бы незаметности событий на олимпе власти отголоски пенной волной самых противоречивых слухов накатили до простых, озабоченных своей нелегкой жизнью обывателей. По мере того, как подстегнутый лично Брежневым министр внутренних дел Щелоков натравил своих ОБХСС-ников на 'доблестных тружеников' советской торговли и цеховиков, создав даже специальную антикоррупционную группу во главе с Виленом Апакидзе. КГБ тоже не осталось в стороне — сезон охоты на торговую мафию открылся.

Был арестован директор Елисеевского магазина Соколов, его фамилию вспомнил 'сиамский брат'. После Соколова арестовали многих видных чиновников из управления торговли Мосгорисполкома, директора гастронома номер два на Смоленской площади Нониева.

Полки магазинов стали все полнее заполняться прежде дефицитными продуктами и товарами. И после ряда громких арестов в министерстве торговли. В народе стали ходить анекдоты, о проснувшимся Брежнева; спал, спал Леня, а потом проснулся — 'Здравствуй ...опа, Новый год'. Ну, теперь, за дело взялся, торгашей стал трясти, а то заворовались совсем...

Стал культивироваться среди маленькой и немогучей кучки советской трудовой интеллигенции, слух, что коммунисты Брежнева подменили на брата младшего. Брат этот, воспитанный русским патриотом, скрывался до поры до времени, тайными соратниками Иосифа Виссарионовича. А вот стал совсем плох стал Генсек, и подменили Брежнева. В широких же слоях советской интеллигенции, дело дальше невнятного хихиканья, и тихого шепота на кухне не шло. Интеллигенция настороженно, как суслик в поле, выжидала и осматривалась. Ну и совсем избранные слои, передовой творческой интеллигенции: поэты-песенники, режиссеры-кудесники кинематографа, и другие псалмопевцы социализма пришли к неутешительному выводу — уж если Брежнев стал вдруг помолодевшим, то надо готовиться, к худшему. Проклятые антисемиты. Наверняка уж, что-что, а здесь, точно без них, не обошлось.

Простые труженики города и села в целом положительно отнеслись, к появившимся изменениям в своей жизни. Главным образом выразившемся в ассортименте продукции в магазинах, например, частое появление на прилавках магазинов, пусть не всегда и не везде, сырокопченой колбасы, не говоря уже о вареной, нормального мяса, без костей, нескольких сортов сыра, сосисок. Стали появятся и другие мясомолочные изделия, даже йогурты, глазированные сырки, импортные консервы, банки красной и черной икры и многое другое. Это очень сильно улучшило настроение советских тружеников, не избалованных советской торговлей.

В репортажах иностранных корреспондентов в зависимости от ориентации политической, , стали публиковаться хвалебные или ругательные статьи. Спецкоры дружественных печатных изданий соцстран с восторгом описывали появившееся изобилие в советских магазинах. Разнообразие продуктов, промышленных товаров, и конечно полную поддержку всего передового человечества столь положительных изменений. Хотя и присутствует некоторый дефицит, но трудности благополучно преодолеваются. Теперь советский труженик стал гораздо меньше тратить время, на приобретение столь необходимых ему различных продуктов и вещей. Весьма поучителен, писали журналисты ГДР, Польши, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Монголии, Вьетнама, и Кубы опыт борьбы советских правоохранительных органов с ворами и взяточниками. Арест более трех тысяч человек за последнюю неделю, показал, как организовано, и нацелено точно можно, нанести удар по пережиткам капитализма.

'Загнивающий Запад' ответил гигантской газетно-журнальной волной, о страшных репрессивных мерах, обрушившихся на всех без исключения простых тружеников торговли и наиболее прогрессивных борцов за права человека. Писали, что Брежнев, наконец-то показал свое истинное лицо — беспощадный сталинский волчий оскал коммунистической репрессивной системы. Громогласно в умы встревоженных обывателей вдалбливалось, что в СССР начался новый Сталинско-Брежневский, 1937 год, уничтожающий ростки свободы, с такой любовью, рожденные и выпестованные в диссидентской литературе, 'выдающимися борцами за свободу слова, гласность, и демократию'. Сейчас, увы, борцы живут многочисленной диаспорой за границей. И конечно самому страшному репрессивному удару подверглись бедные, абсолютно невиновные, представители избранного Богом народа. Сейчас в СССР, их буквально отстреливают на улицах. Авторы статей в 'свободных' изданиях, типа 'The New York Times', 'The Washington Post', 'Le Figaro', 'The Financial Times', 'Spigel', и других, не стеснялись в выражениях: ' вакханалия насилия и бесчеловечной жестокости, стали обычным делом для жителей столицы СССР. В Москве толпы сотрудников КГБ и вооруженных до зубов милиционеров врываются, в частные квартиры. И арестовывают всех без разбора. Сразу сажают в вагоны-'теплушки' и увозят в жуткую Сибирь, Магадан — Гулаг'. Различные западные голоса, начиная от пресловутого 'Голоса Америки', до Би — Би — Си, 'Немецкой волны', 'Свободной Европы',и многих других, всех и не пересчитаешь, с особенным энтузиазмом, не жалея сил вещали на весь мир о 'зверствах советского режима':

— ... как сообщают известные и видные борцы с тоталитаризмом в СССР, члены 'хельсинской группы', и академик Андрей Сахаров, была незаконно арестована под надуманным предлогом Мара Лозинская, которая активно сотрудничала, и содействовала благородной деятельности 'хельсинской группы'. Репрессиям подверглись все члены ее семьи. Сына Лозинской, по прямой указке из КГБ, исключили из института и насильно забрали в штрафной батальон Красной армии, батальон — стройбат... —

В западной прессе все сильнее вопрос, почему лидеры западных 'демократий' не дадут достойный ответ, на столь дерзкое попрание прав и свобод человека. В Советский Союз поспешили делегации из ООН, Международного валютного фонда, Ватикана, Европейского экономического сообщества и других международных организаций.

Социалистические страны, наоборот, поддержали 'старшего брата', в СССР выехали представительные делегации силовых ведомств соцстран, перенимать передовой опыт.


XII. Курить и пить — здоровью вредить


Детективы Стивен Карелла и Бертран Боск подъехали к месту происшествия одними из последних, причем у выбирающих из автомобиля полицейских сложилось впечатление, что перед ними сюда успел приехать весь личный состав 87-го участка. Стоящие вокруг небольшого домика мотеля автомашины составляли вполне реальную преграду для проникновения посторонних, пожалуй не не менее эффективную, чем стоящие рядом с ними полицейские.

— Черт возьми, Джо, — Карелла от неожиданности чуть не выронил папку, в которой обычно носил записи с места преступления. Он предпочитал сразу занести свои впечатления на бумагу, не доверяя новомодным диктофонам и фото— и кинокамерам. — Что такое произошло? Убийство Кеннеди?

— Не шути, Эд, — сплюнул Боск. — Кажется, пришили действительно важную шишку, — показал он на озабоченного лейтенанта Питера Барнса, о чем-то переговаривающегося с сержантом Мэриуззером.

— Ага, вот и наши 'гении'! — заметив детективов, лейтенант бросил разговор с сержантом и устремился к их машине, на ходу делая странные знаки правой рукой. — А капитана не видели?

— Нет, он же собирался на уикэнд уехать, — разочаровал Барнса Карелла.

— Черт побери! — только и выругался лейтенант. — Ладно, эксперты уже заканчивают. Так что можете приступать к осмотру места происшествия и прочим допросам.

— А кого хоть убили-то? — с самым невинным видом осведомился Боск.

— Кого, кого. Кого надо... — явно проглотил рвущееся наружу ругательство Барнс. — На убийство не похоже.

— Не понял? — удивился Карелла. — А в чем проблема?

— Конгрессмен, — сдавленно прошептал лейтенант, словно кто-то мог его подслушать в этом бедламе.

— Кто? — изумился Боск. — В нашей дыре — конгрессмен? Вы не... шутите?

— Если бы это была шутка, — лейтенант выглядел, как игрок 'Декатур Коммонз', неожиданно увидавший судью, выдавшего ему 'аут' — Это даже не факт. Это самая реальная реальность.

— Вот черт! — осознал наконец, что из этого следует, Карелла. — Сейчас начнется такая срань...

— Вот именно, — подтвердил лейтенант, отходя к оцеплению и взмахом руки отправляя их к домику.

Запах внутри домика стоял... будь здоров. Резко и удушливо пахло виски. На полу валялись осколки бутылок, поблескивающие в свете лампы.

— Тут побили как минимум дюжины бутылок, — дыша через раз, заметил Карелла. Он любил изредка посидеть с приятелями, попивая виски, но терпеть не мог, когда на него дышат перегаром. А в комнате воняло словно от выдоха полусотни алкоголиков сразу.

На полу, изогнувшись в предсмертной судороге лежал полуголый здоровяк, ростом больше шести с половиной футов. Лицо, искаженное гримасой, в жизни наверняка выглядело намного красивей и, Карелла готов был поставить доллар против цента, наверняка нравилось женщинам. Он пригляделся к лежащему и выругался так, что ко всему привычный Боск покачал головой.

— Это же Уилсон! — Карелла снова грязно выругался.

— Уверен? — Боск стараясь не слишком следить, что было трудно из-за растекшейся по полу липкой смеси, образовавшейся из смеси лежащей на затоптанном полу грязи и виски.

— Точно он, я недавно журнал читал, там его фото неплохое было, — подтвердил Карелла. — Так что лейтенант прав, черт побери. Вони будет больше, чем сейчас в комнате.

— Погоди, поговорим позже, — Боск, конечно не столь любил политику, как Карелла, но о скандально известном конгрессмене тоже кое-что знал. — Он наверняка был не один. — Наклонившись над трупом, Берт внимательно осмотрел лицо. — А вот и кровь из носа, — показал он издали Стиву.

— Передозировка кокаина? — Стив Карелла всегда легко понимал напарника — А вот и возможные следы свидетеля — он указал на выглядывающий из-под перевернутого стола кончик чего-то, напоминающего кружевами женский платок.

— Вероятнее всего, — отходя по своим собственным следам, ответил Боск. — Эй, мы осмотрели, — крикнул он в дверь.

— Мы тоже, — заметил заглянувший в дверь эксперт Питер Крониг. — Можно забирать тело? И улики?

— Давайте, — скомандовал Стив, выходя и с удовольствием вдыхая свежий воздух.

— Отойдем, — предложил Карелле Боск.

— Отойдем, — согласился Стив, наблюдая, как из домика выносят накрытые простыней носилки.

— Слушай, расскажи про Уилсона подробнее, — попросил Боск, доставая папку и что-то записывая при свете фонаря.

— А чего тут особо рассказывать? — скривился Карелла. — Чарли Уилсон, конгрессмен США от второго избирательного округа — штат Техас, отставной офицер флота. Его офис в Конгрессе укомплектован длинноногими моделями, которые известны как 'Ангелы Чарли'. Выпивка, наркотики, женщины — он просто притягивал к себе неприятности. Задерживался по обвинению в автомобильной аварии, обвинение снято.

— Сексуальные скандалы, изнасилования? — деловито осведомился Боск. — Просто удивительно, как Чарли Уилсон смог избраться в библейском поясе, с его то страстью к женщинами, выпивке и наркотикам. Может что-то из его

— Не слышал, — покачал головой Стив. — Вполне возможны. Но, по-моему ты зря стараешься. Все равно это дело у нас заберут федералы.

— Вы, как всегда правы, детектив Карелла, — раздавшийся из-за спины мягкий, вкрадчивый баритон заставил Берта сморщится.

— Детектив Боск, прошу вас сдать все ваши заметки, — продолжил тот же голос.

— А я еще ничего не успел записать, — с улыбкой показывая пустые страницы блокнота агенту ФБР Дейл Куперу, ответил Боск...

Расследование действительно передали ФБР, которое его довольно быстро прикрыло. До детективов дошли слухи, что федеральные агенты долго разыскивали по всей стране некую Лару Крофт, но так и не нашли, хотя официально ничего об этом не сообщалось. Попытки самостоятельного расследования, проведенного в свободное время Боском, тоже результатов не дали. Дело списали в архив.

В некрологе, опубликованном всеми газетами, официально сообщалось, что конгрессмен Уилсон умер от сердечного приступа.


XIII. Каждому воздастся по делам его


Посол СССР в Канаде неторопливо, едва заметно прихрамывая, прошелся по кабинету, еще раз обошел стол и, взяв в руки бумагу, медленно, вникая каждое слово, перечитал его второй раз. И тут же с выражением злобы на лице отбросил. Эта бумага жгла ему руки почти в буквальном смысле этого слова.

'А все шло так хорошо. Маразматик у власти, полный развал управления, а потом пришли бы мы. Все было продумано. После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, действенный метод пропаганды 'идей' позднего Ленина,— посол нервно потер рука об руку. Этот невысокого роста сутулый и лысый, но бодрый пожилой человек, с лицом злого тролля из скандинавских сказок, был одним из оборотней, засевших во власти, которую они ненавидели. И не только власть — этот человек ненавидел все, начиная от собственного народа и заканчивая строем и государством. Он подошел к окну и несколько минут задумчиво смотрел в окно, пытаясь понять, где и в чем они ошибались. — Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработали великолепный план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и нравственным социализмом — по революционаризму вообще. Советский тоталитарный режим можно разрушить только через гласность и тоталитарную дисциплину партии, прикрываясь при этом интересами совершенствования социализма. Но не реформами в пользу этого строя!'

Принятые же на пленуме документы, как ему сразу стало понятно, должны были привести именно к реформам, укрепляющим строй.

'Одна эта идея — реорганизация КПСС с упразднением национальных компартий. Это же... местные национальные кадры становятся под контроль независимых от них партийных органов. И ведь наверняка пройдет — это же вместо четырнадцати национальных ЦК вводится двадцать один Окружной Комитет. Считай, с теми же полномочиями. Из них — одиннадцать в РСФСР. Черт, да эти русопяты за такую карьеру поддержат Генерального всеми четырьмя конечностями. Основными пострадавшими станут компартии прибалтийской тройки, Закавказья, а также, частично, Средней Азии и Украины.. Первых задавят, у вторых и третьих рыльце в пушку, а на Украине... Пожалуй тоже довольны будут. Три должности вместо одной, а Щербицкого заберут в Москву. И кто же подсказал нашему Лене такой хитрый ход, а? Плюс борьба с торговой мафией. Улучшение снабжения... да эти холопы от одного появления мяса в магазинах готовы будут всех недовольных нынешним ЦК порвать на клочки. И что делать? Кто же стоит за кулисами, кто? Андропов? Пока все данные на него показывают, очень уж усилилось влияние гебни. Тогда и сведения об улучшении здоровья Бровастого, — его аж передернуло от скрытой ненависти, — могут быть истинными, мало ли у гебистов закрытых институтов'.

Он отошел от стола и уставился в окно, за которым постепенно угасал очередной день. День, проведенный вдали от решающих дел, по сути, в ссылке. Страна, конечно, неплохая, не захолустье вроде доставшейся бывшему телевизионщику (Месяцеву) Австралия или, того хуже, Монголия. Но все равно было обидно и досадно. В Москве такие перемены, а он здесь с Трюдо разговоры ведет. Посол зло усмехнулся, вспомнив, как этот наивный канадский левак поделился с ним данными, присланными послом Канады из Москвы.

'Что там было-то? — напряг он память. — Вспомнил! — память у посла действительно была неплохая, особенно на любую 'несправедливость' в отношении него. Итак, что они там писали... Мы мало информированы по поводу новых назначений в правительстве и Политбюро. Известно, что новым министром иностранных дел назначен бывший первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Романов. Романов не имеет опыта дипломатической работы, характеризуется как решительный политик, и сторонник жесткого курса. В Политбюро были введены несколько партийных функционеров. Подтверждается информация о том, что Брежнев вновь взял все властные функции на себя. Прослеживается тенденция в желании Брежнева провести сокращение бюрократического аппарата, и реформирование системы управления. Также новые назначения, возможно, предполагают наличие внутренних противоречий внутри советского руководства. Подтверждается информация о кардинальном изменении психофизического здоровья Брежнева. Он, несомненно, помолодел. По оценкам экспертов Генеральный секретарь выглядит как десять, пятнадцать лет назад. В связи с этим нами предприняты меры для получения информации о лекарственном препарате (препаратах), который принимает Брежнев, — он еще раз зло усмехнулся. Если это Андропов, то хрен что эти канадские разнюхают. — А вот свои могут что-то и знать. Запросить, что ли, разрешения на поездку в Москву? Представиться же новому министру индел надо, со своими поговорить. Да смерть Джермена какая-то загадочная, узнать получше, что произошло...'

Неожиданно в дверь постучали.

— Войдите, — удивленным тоном разрешил он. — 'Просил же не беспокоить. Или опять что-то произошло?'

Неожиданно для него в дверях появился 'советник по культуре', он же резидент КГБ.

— Что случилось? — еще больше удивился посол.

Вошедший аккуратно закрыл дверь, после чего быстро достал из кармана что-то вроде толстой авторучки.

— Именем Союза Советских Социалистических республик, вы приговорены... — успел еще услышать посол сквозь возникший в ушах шум...

В газете 'Правда' был напечатан некролог, о смерти по причине инфаркта миокарда верного ленинца, посла СССР в Канаде Александра Николаевича Яковлева, подписанный новым министром иностранных дел и группой товарищей из Политбюро. Ни Брежнева, ни Суслова, ни Черненко среди подписавших не было.


XIV. Медвежуть


Северный холодный, колючий, ветер дул сильно. И нёс с собой запах чего-то непередаваемого. Для одних людей это был запах зимы, с которым были связаны радостные ожидания катания на коньках, дальних лыжных походов. Кто-то готовил снасть для зимней рыбалки, заботливо собирая красненького мотыля или чего погорячее, в смысле заветную фляжечку с горячительным напитком. Другие любители более активных видов отдыха точили коньки, обновляли обмотку клюшек. Клич 'Шайбу! Шайбу!' уже звучал в их сердце и волновал кровь. Хоккей... как красива и всепоглощающа эта игра. Достаточно буквально небольшого пятачка залитого льдом и вот уже слышны веселые крики детворы, стуки клюшек хоккеистов. По всей советской России и Союзу есть мало мест, где не знали и не играли в хоккей. Поистине это великая игра. Даже в жарких республиках Средней Азии играли в хоккей, но на траве.

Да, прекрасен запах холодного зимнего ветра для простого советского труженика. И не беда, если где-то еще не было электричества или не показывал телевизор. Советский человек любил зиму, как неотъемлемую часть своего бытия. Но существовала в советском обществе одна группа или, лучше сказать, порода, подвид людей, существование которых, как ни прискорбно говорить, отравляло все страны, народы и континенты. Увы, советское общество не миновала сия чаша, хотя и могла бы миновать. В смысле, значит, заслужили его на своей земле. Это многочисленное племя чиновников. Для советских чиновников зимний ветер ноября тысяча девятьсот восьмидесятого года навевал тревожные ожидания. Сердце учащенно билось, и где-то екало в правом боку. К тому же пропал аппетит и желание посещать столь желанные сердцу рестораны, и устраивать шумные и веселые посиделки в санаториях закрытого типа. За прошедший месяц многие решения родного и, в общем своего, советского правительства оказались до безобразия жестокими и непонятными.

'Наш дорогой Леонид Ильич', словно одержимый злыми джинами, с упорством осла, (ну по другому не скажешь, и где спрашивается его совесть, так доставать 'бедных'?) стал сокращать численность чиновников. Утешало чиновничье племя то, что их, как и самых древних насекомых — тараканов истребить было невозможно. И чиновники, как и эти вездесущие насекомые, выживали во все времена. И при царях-батюшках, то бишь Рюриках, а потом и Романовых. И при отце народов жили всегда не плохо. Правда, не надо лукавить, при Иосифе 'Грозном' полегло тараканьего племени не мало. Только вроде прижился, нашел кормушку, вдруг приходят ночью с малиновыми петлицами в шинелях, сажают в черный "воронок" и поминай, как звали. Где нибудь на Колыме лес валит былой ловкий чиновник. Перешел, видать, кому-то дорожку, вот и 'стукнули', куда надо. Но ничего, минуло и это. Пригрело солнышко и тараканчик, глядь, опять лапками, да длинными усищами шевелит — вот он, какой я — бойся меня. Можно вспомнить и неугомонного Никитку — кукурузника. Тоже не приведи Господи был правитель. Не было при нем покоя 'древнему' племени, все обидеть норовил. То сокращает, то укрупняет, то разукрупняет. Ну не давал, паразит, возможности напитать ненасытное тараканье брюшко. Тут уж не до "крошек с барского" стола компартии. Но и здесь не оставил подземный хозяин своё племя — убрал Никитку. Пусть теперь сам на котлетках посидит за семь копеек штука. Все перетерпели, настали наконец добрые, сытные времена. Пришел вроде бы свой (бывший партийный функционер как-никак) плоть от плоти чиновничьей, генсекушка — наш Леонид Ильич. И, если бы можно было, то есть не так жалко золотишко, отлили бы Лене памятник, все честь по чести. Но вот теперь племя вездесущее одолевало сожаление, может стоило отлить? И пронесло бы, в смысле так и сидел бы Генеральный секретарь у себя в Кремле, вешал бы на грудь, хоть ежегодно, очередной орден или медаль. Носи, дорогой ты наш Верховный главнокомандующий, не жалко. Только нас не трогай и не беспокой. Так нет — опять грозовые тучи сгущаются над головой. Нет, не радовал зимний ветер — воздух больно холодный, вреден для тараканов такой воздух.

Действительно, после Пленума ЦК, в Викторина словно бес вселился — буквально запилил генсека. Все вспоминал саблю золотую с каменьями, поднесенную чекистами, ковер от Рашидова и другие подарки. Ильич держался долго, но, в конце концов, и у него терпение лопнуло. Таким дерганным Брежнева не видели давно. Но видимо всякому овощу свое время, как и всякой вещи под небом. Что-то сломалось в Ильиче. На следующее утро приказал все свои подарки свезти в музей Революции или в музей Вооруженных сил, включая особенно любимый и лелеемый военный мундир, со всеми килограммами орденов и медалей. Оставил у себя лишь те награды, что получил в войну.

— Знаешь Витя, а ты прав. Ну глупо, по детски получилось. Всё, как дитя малое, медали и ордена на грудь вешал — тешил свое самолюбие. Как будто свои военные ордена не заслужил и кровь не проливал. Ну а самую главную награду я уже получил — живой. А сколько не вернулось с войны домой?

С утра следующего дня, после часовой разминки в бассейне и легкого завтрака, Ильич, к ужасу начальника охраны, приказал ехать в Москву. Цель поездки — завод 'Красный пролетарий'.

'Ильич, пора уж тебе быть попроще, — зудел Викторин, — ну пообщайся с народом. Хватит по кремлевским кабинетам таскаться. Дело это хоть и хорошее, но толку от этого много не будет, если 'снизу', от простого труженика поддержки нет. Рабочий человек сразу видит и на своем хребте чувствует, для кого и ради чего власть реформы затевает. Давай, Лень, хватит спать, пора дело исполнять.

— Надо мне действительно, Вить, к народу поближе. Я ведь в молодости сам у верстака слесарного стоял и что такое мозоли на руках знаю. Рабочий человек это становой хребет нашей партии, а я генеральный секретарь, — нахмурив брови, добавил решительно, с твердым сердцем — тут спать некогда, пора дело делать'.

И уехал в Москву. На заводе, всё же успели предупредить местное начальство, готовили встречу. И торжественное собрание, богатый стол, и плакаты с многочисленными высказываниями генсека, типа 'Экономика должна быть экономной'. И, конечно, множество портретов . В общем, все как обычно. Необычно было другое, сам Брежнев, увидев приготовленную встречу, махнул рукой и, игнорировав приготовления, пошел в цеха. И тут генеральный секретарь открылся с совершенно неожиданной стороны. Брежнев был человек компанейский и вникал во многие вещи. Мог и пошутить, и поговорить с простым рабочим. Шлифовщик пятого разряда Комаров Михаил Иванович проработал на заводе почти всю свою жизнь, исключая то трудное послевоенное время, когда молодого деревенского паренька призвали служить в армию. Пришлось даже повоевать в Львовской области, с фашистскими бандитами — бандеровцами. С тех пор как отморозил ноги, лежа на снегу в засаде, болели они, особенно в старости. Поэтому обедал старый рабочий, не отходя от рабочего места, прямо тут же за своим верстачком. Ну конечно для настроения принял и стаканчик 'беленькой'. Это что бы время быстрее шло, да и веселей работалось. И узнав о митинге, встречать кого-то не пошел. А подойдя к верстачку, по случаю пропускал ещё стаканчик. Настроение становилось бодрее. Станок плоскошлифовальный тихо, разбрызгивая веер искр туда — сюда, работал. Станок, конечно, уже видавший виды — импортный 'АРТЕР', американский, тридцать шестого года выпуска. Работал исправно, хотя и ремонтировался не раз. И когда вдруг, перед его работающим станком сгрудилась толпа, то поначалу не очень-то и смутился. Видали разных гостей и проверяющих на заводе. И собирался шлифовщик выпить было, но неожиданно перед ним возник 'наш дорогой Ильич'. Из полуоткрытого шкафчика за спиной рабочего было видна стоявшая на полке чекушка. На газетке рядом была разложена нехитрая снедь — несколько кружков колбасы, четверть черного хлеба и половина луковицы. Брежнев понимающе подмигнул работяге.

— Ну что закусываем? — Стоявший за спиной генсека директор завода спал с лица. Дружно побледнели начальник цеха и парторг завода. За спиной, как в улье, встревожено зашептали. Ильич сначала нахмурил брови: 'Смотри Викторин, распустились совсем, выпивают прямо на рабочем месте. И где соблюдение техники безопасности, где качество работы? Ну, я им дам!

— Леня, только не вздумай орать на рабочего. Сам в своем рабочем кабинете не позволял себе рюмку? А? То-то. Ну, а пьют не от хорошей жизни. Ты посмотри, на каком оборудовании человек работает. Где уж тут качество работы. А начальников до ж... И все требуют — давай. Вот он допинг и принимает. Хотя, конечно, так и спиваются люди. И куда руководство местное смотрит? Вот их и взгреешь'.

Ильич подошел вразвалочку к шлифовщику. Посмотрел на рабочего, нюхнул воздух. В нос шибануло густое 'амбрэ'. Рабочий взволновано перекладывал инструмент, руки слегка подрагивали. Генсек обернулся к стоявшей за спиной толпе.

— Тааак... здесь всё ясно. А где мастер участка?

Мастер участка Котов в свое время был лучшим рабочим. Но тяжелый труд и неурядицы в семье сильно напрягали. Способ выхода из семейного кризиса после развода был прост — пропустил стаканчик и легче. И все чаще стал Котов прямо на рабочем месте прикладываться к бутылочке. А сегодня, как обычно с утра, он уже заглядывал в свой шкафчик — поправлял здоровье. И когда на его участке появилось высокое начальство, предпочел скрыться в инструментальной... Ильич нахмурил брови. Перед ним происходило перемещение начальствующих лиц, но никто не выходил.

— Так, мастера нет. Где начальник цеха? — Из толпы вышел высокий, под два метра роста, с почти казацким чубом и повисшими усами, но бледный как смерть, начальник цеха Борисенко. Был он нрава веселого, силы не мерянной и прошел все ступеньки карьерного роста от станочника до начальника цеха. Сейчас он ждал только худшего.

— Ну, подойдите, товарищ начальник, поближе. Мы поговорим пока с Вашим подчиненным, а вы послушаете.

Участникам войны всегда есть о чем поговорить. Поговорили хорошо, спокойно, Брежнев слушал все внимательно. Потом Ильич, уже собираясь уходить, спросил, что мол, Иваныч тебе надо? Как у золотой рыбки можешь попросить.

Шлифовщик указательным пальцем с черным обломанным ногтем постучал по бутылке. Та жалобно розвенела — Дзинь, дзи— инь...

— Вот, Леонид Ильич, смотри. Водочка-то дорогая стала, особенно и не разгуляешься. А пожелать, ...так это ... главное, что бы был мир. Не допустить войны проклятой. Вот это я и желаю, — ухмыльнулся Комаров

— Посмотрим, чем могу помочь — Брежнев, поманил пальцем начальника цеха. — Рабочего отправить домой, пусть отдыхает. Но строго не наказывать, предупредить, лишить премии. А ты сам, голубь, становись к станку. Не можешь заставить соблюдать порядок, работай за него сам. — Генсек засмеялся и пошел.

Но скоро появилась в магазинах новая водка по 3 рубля 12 копеек. Прозвали ее в народе 'Брежневка'.

Поговорив с рабочим, Ильич в окружении обеспокоенных руководителей предприятия прошёл, минуя банкетный зал, в кабинет директора. Было о чём поговорить. Тут уж Брежнев отыгрался на чиновничьей братии по полной программе за все те слова, что говорил ему Викторин. На совещании кроме чиновников завода присутствовало всё руководство горкома и новый премьер Байбаков. Генсек, заглядывая в записку и не стесняясь 'татарских выражений', охарактеризовал положение в нашей тяжёлой промышленности.

— Начальников до ..., а порядка нет. Станки до сих пор тридцатых годов выпуска. Это рабочим надо сказать спасибо, что они ещё работают. А вы, какого ...смотрите? Почему не внедряются активно станки с ЧПУ? Все новые станки должны выпускаться только с ЧПУ. Мне тут вот стало известно — Ильич глянул в записку — на западе давно используются гибкие системы производства. Вы про это не знаете? Пока мы все в ж ... не оказались, гибкие системы надо срочно внедрять и у нас. И прекратить практику строительства заводов-гигантов. Это уже к Вам, товарищ Байбаков. Лучше иметь семь небольших заводов, чем один гигант. И что мне Вам объяснять? Вы какого ... тут сидите? Кого возглавляете? Что делаете? Тут ночей не спишь, голову ломаешь, как быть, а над вами не каплет, как я погляжу. Товарищ Байбаков, занимайтесь делом! Снимайте любого чиновника, а то много их тут развелось — сокращайте вдвое, не меньше. Хватит штаны просиживать! При Сталине за такое вы бы уже давно лес валили!...

После этого памятного выступления генсека министерства и ведомства залихорадило. Слухи, один другого страшнее, ходили по кабинетам и коридорам, заставляя вздрагивать исподтишка крестится даже неверующих. Но одновременно, имея перед глазами такую перспективу, многие начали действительно работать, а не имитировать бурную деятельность. Страна почувствовала крепкую хозяйскую руку Ильича. И, как водится, Брежнев пошёл по проторенному пути, проложенному ещё великим 'другом физкультурников'. Сталинский пример закручивания гаек был понятен и близок всему народу. И всё чаще стали встречаться на дорогах грузовики и автобусы, на которых, за лобовым стеклом уже стояли две фотографии. К Сталину добавился Брежнев.

Родное ведомство Андропова не зря получило подарки от генсека. Повышение статуса КГБ почувствовали на себе все слои населения. Теперь и на улицах, и в магазинах, и в кинотеатрах, да вообще в любом общественном месте могли подойти двое в штатском и спросить прямым текстом. — А что Вы здесь делаете в рабочее время, гражданин (или гражданка)?

Улицы городов в рабочие часы стали пустеть на глазах, как при просмотре незабвенного и неповторимого Штирлица. На заводах карающая рука органов также стала наводить порядок. Начались тяжёлые, трезвые, безпохмельные времена. Ни тебе 'здоровье поправить', ни выпить, ни закусить на рабочем месте. Статья трудового кодекса о пьянстве заиграла новыми красками — нарушителей ударили рублём по карману. В семьях с пьющими мужьями облегчённо вздохнули жёны, "Слава тебе, Господи! Спасибо генеральному секретарю". На предприятиях контроль и учёт всего: материалов, комплектующих и готовых изделий. КГБ и ОБХСС совало нос абсолютно во всё. Могли остановить любую машину, с любым грузом и задать вопрос. — Куда это дровишки, вестимо? — И не волнует их, чья это машина, и какие номера...

Жуть! И только воет за окном северный ветер...


XV. Польский синдром


Коммунистическая партия Советского Союза, ее ленинский Центральный комитет, трудящиеся города и деревни, весь многонациональный советский народ в едином трудовом порыве готовились встретить XXVI съезд Коммунистической партии и Новый, 1981-й год. Энтузиазм трудящихся подкреплялся происходящими на глазах переменами к лучшему. Партийные же деятели с большим энтузиазмом готовились к реформам, сулящим многим из них повышения и награды. Казалось, что основные проблемы внутри страны практически решены, или в крайнем случае могут подождать до их решения на съезде, и можно переключить основные усилия на внешнюю политику. Тем более что и в мире, и в странах социалистической системы накопились сложные проблемы. Одним из труднейших вопросов внешней политики стал к концу года польский. 1980 год часто называют 'самым весёлым годом в польской истории', а саму Польшу иногда называли даже 'самым весёлым бараком в социалистическом лагере'. Еще в августе Политбюро ЦК приняло постановление 'К вопросу о положении в Польской Народной Республике'. Была образована секретная комиссия ЦК во главе с Михаилом Сусловым, В её задачи входили наблюдение за ситуацией в Польше ситуации и выработка предложений о мерах со стороны СССР 'как гаранта нерушимости социалистического лагеря' по сохранению ее в организации Варшавского договора. Первый секретарь ЦК Польской объединённой рабочей партии Эдвард Герек, находившийся на посту с конца семидесятого года и много сделавший для создания нынешней ситуации, 5 сентября был заменён, по предложению Москвы, генералом Войцехом Ярузельским. Но и генералу не удалось восстановить порядок. Профсоюз, а фактически антикоммунистическая партия, 'Солидарность' приобретал все больший авторитет, по мере падения последнего у ПОРП. Поэтому первым вопросом очередного заседания Политбюро должен был быть: 'Что делать с Польшей?'

Вчера Брежнев все-таки вырвался с работы, сразу после очередного совещания в Кремле. Махнув рукой на все. И он ни на мгновенье не пожалел об этом. Охране велел передать, что бы не звонили и не соединяли ни с кем. Только если война начнется, не иначе. В дороге Леонид Ильич просмотрел привезенный ему реферат о сложившейся ситуации. После чего отвлекся на 'личную медсестру'. Наконец, после бурных 'медицинских процедур' они успокоились и смогли погрузиться в объятия Морфея. Но генсек тут же внезапно проснулся, от того, что Викторин в голове условно говоря, скакал от нетерпения:

'— Что случилось, а? Спать не даешь, словно пожар начался.

— Вспомнил кое-что. В Польше ведь самый закоперщик — Лех, который Валенса! Убрать его и еще парочку-другую, причем тихо и дальше с этой польской замятней Ярузельский сам справится.

— Ты не слишком разошелся, подшефный? — невыспавшийся Леонид Ильич был в плохом настроении и явно хотел только снова спокойно заснуть.

— Очнись, Ильич! — симбионт настойчиво пытался достучаться до своего собеседника. — 'Кабачок 13 стульев' смотреть хочешь?

— Конечно. Нравится мне эта передача. И что?

— А то, что после введения военного положения какие могут быть шутки о Польше? Закроют 'кабачок' и все...

— Вот вечно ты, Викторин, не вовремя вылазишь. То про Машерова в четыре часа утра вспомнил, то сейчас про Польшу в..., — проворчал Брежнев, — включая ночник, — два часа ночи. Не мог еще до утра подождать? Ладно, запишу для памяти... и давай все-таки поспим'.

Наутро Леонид Ильич был не в самом лучшем настроении и непрерывно ворчал по любому поводу. А прочитав записанное ночью, разозлился окончательно.

' — Викторин, ты что, совсем не обратил внимание на то, что я вчера читал?

— А ты вчера еще и читал? Неужели ЭТО теперь так называется? — съехидничал Виктор.

— Дурак ты, подшефный, — обиделся Ильич. — В машине я читал, не смотрел? А девочка... ну да, приятно мужиком себя почувствовать. Но еще один слой ты так и не уловил, Викторин. Вчера после совещания, что Юра сказал, забыл?

— Что в партии ищут главного инициатора всей этой заварушки и большинство считает, что виноват Андропов? Ну и что?

— Нет, ты все-таки умный, умный, а дурак, Викторин. Все видят, что мне не до политики — я очередной медсестрой занят. Значит — что? Значит, против меня интриговать не будут. Наоборот, будут мне 'открывать глаза'. Понял?

— Понять понял, — опять пошутил Виктор. — 'Работаем под прикрытием'. Только ведь с Польшей тоже решать надо.

— А устранением там уже ничего не добьешься, Витя, — ответил Брежнев. — Надо что-то другое придумывать.

— А если... — Викторин вдохновенно начал импровизировать...'

Пока шел этот разговор близких друзей. Лицо медсестрички становилось все более испуганным. Брежнев же был в ступоре, ну так ей казалось.

— Это инсульт...Что теперь со мной будет мамочка моя. Леня, что с тобой? Не молчи! — Юля стала укладывать Брежнева на пол, при этом засовывала свой халат ему под голову. Потом в чем мать родила, бросилась открывать дверь. Там за дверью находились два охранника. От волнения дрожали руки, к тому же они стали потными скользили. Замок никак не поддавался. По щекам Юли текли слезы, зубы стучали.

Два охранника, находящиеся за дверью, услышав плач и крики медсестры, поняли, что— то с 'дедом'. Медведев, недолго думая, решил выбить дверь. В следующую минуту массивная, крепкая на вид дверь пала под дружным ударом могучих плеч телохранителей генерального секретаря.

— Что с Дедом, где он? — рявкнул Медведев. Зареванная трясущаяся Юля побежала на кухню. Скорости, с какой рванули за ней охранники позавидовал бы и Карл Льюис с Беном Джонсоном. Пробегая мимо Юлечки, Володя отметил про себя: 'А губа у Деда не дурра'.

В то время пока у Юлии, и сотрудников девятки сердце трепетало от страха за Генерального секретаря, диалог между 'сиамскими родственниками' продолжался. Ильич старательно искал в предложениях Викторина слабые места, а последний отбивался, опираясь на прочитанные книги и фильмы о разведчиках, рассказы Рыбакова и собственный здравый смысл. В это время вбежали в комнату охранники, и Медведев увидел, что Брежнев лежит в одних трениках на холодном кафельном полу с халатом под головой, и не шевелится. А Юля лежала в коридоре, поскользнувшись на испанском кафеле. Слезы лились прямо ручьем на упругую девичью грудь...

— Леонид Ильич, что с вами? Леонид Ильич! Звони в скорую, — приказал напарнику. Сам опустился на колени проверить сердце. В горячке не осознав, что слышит, решил, что не бьется. 'Будем делать искусственное дыхание, рот в рот', — и прильнул со всем рвением губами ко рту Генерального секретаря. Несмотря на всю увлеченность спором, Викторин забеспокоился первым.

' — Шеф, кончай базар. Включай ориентацию, глянь, что вокруг делается'.

— У..ой..Юля, ну что ты так крепко целуешь? А ж губам больно! — очнулся Брежнев.

Полковник Медведев радостно заулыбался. — Как вы, Леонид Ильич, что с вами, где болит?

— Да все со мною в порядке, задремал вот чуток. А вы все всполошились. — Брежнев рукавом вытирал губы и плевался на пол. На кухню буквально влетел другой телохранитель.

— Все скорую вызвал, как "Дед"?

— Дед вам молодым еще сто очков фору даст. — Недовольно ответил Ильич.

— А где Юля? Юленька ты где, рыбка моя? Брежнев встревоженный вскочил. Тут все услышали всхлипы и причитания в коридоре. Пожилой Ромео бросился к ней.

— Леонид Ильич я коленку ушибла, — протянула дрожащие тонкие пальцы к избраннику,—

— И вот, два ногтя сломала ..уууу, — плакала на плече Брежнева Юля.

' — Посмотри Викторин, до чего ты девушку довел, — упрекнул Викторина Брежнев. А все поляки. — неожиданно переключился он. — Что будем делать? — успокаивая ревущую медсестру, которая поспешно натягивала на себя поданный халат, спросил генсек своего 'сиамского брата'. — А чего расстраиваться? Ну упала, ноготь сломала. Купи ей кольцо с брюликом. Как поется в одной песне 'лучшие друзья девушек — это бриллианты'. Думаю у тебя зарплаты хватит... А лучше поехали, а то на заседание опоздаем. Она и без нас успокоится'.

— Юлечка, хочешь, на море поедем? Поплаваем вместе, позагораем.

— Ленечка, у меня нового купальника нет. А куда поедем? В Сочи или в Ялту? Сейчас там холодно — не сезон. Может в Болгарию на Золотые пески? Мне знакомая рассказывала, какие там пляжи просто восторг, — рыдания прекратились, горе было забыто.

— Вот с заседания вернусь и подумаем, — решил Леонид Ильич, делая охране знак собираться.

Все присутствующие на Политбюро заметили, что сегодня 'наш дорогой Леонид Ильич' был непривычно возбужден для его нового состояния и резок в решениях. Но его хитрый, прямо таки иезуитский план пришелся по душе даже обиженному за снятие с поста министра иностранных дел Громыко.

После Польши обсудили ирано-иракскую войну и возобновление поставок боевой техники Саддаму. Громыко резко выступал против, но решающим стало слово Машерова, заявившего.

— Саддам конечно сукин сын, но он за технику платит и против нас воевать не собирается. А эти муллы из Ирана нас уже назвали 'малым сатаной'. Так что, полагаю, надо Ирак поддержать.


XVI. Ветер истории


Как известно, третий закон Ньютона действует не только в физике, но и в повседневной жизни, а уж тем более — в политике... Санаторий Управделами ЦК КПСС давно не видел такого наплыва высокопоставленных партийных деятелей, причем не в самое лучшее время, можно даже сказать в 'мертвый сезон'. Начиная от сотрудников аппарата ЦК и центральных комитетов национальных компартий, до бывшего министра иностранных дел, сейчас ставшего всего лишь членом ЦК и Политбюро товарища Громыко и заканчивая даже редко посещавшим санатории 'главным идеологом страны' Сусловым.Которые сейчас и прогуливались по заснеженным тропинкам в саду. Снег крупными хлопьями падал на землю, напомнив Суслову, как он начал свою карьеру. 'Скрипели новые лапти, подошвы 'горели' от усталости. Он шел, словно по раскаленной сковородке, но ничего. Он упрямо наклонял голову навстречу зимней поземке. Поправил старый отцовский шарф, влажные ворсинки лезли в рот, ледяная корка застыла на кромке шарфа, мороз крепчал. Но ничего... ноги переставлял почти автоматически. Впереди в клубах белого, с мороза пара показался город Сызрань. Невольно идти стало легче. Скорее, скорее в тепло. Он шел пешком из своего родного Шаховского, имея за душой только маленький узелок с вещами и справку от комитета бедноты. Шел учиться марксизму-ленинизму. В узелке с вещами лежал потрепанный, с прожженной обложкой томик бородатого Маркса "Капитал". Он зачитывал его, при тусклом, свете керосинки 'до дыр'. — Суслов улыбнулся, вспоминая. — 'Жаль, молодость прошла так быстро. Вот будто вчера, на вокзале в Сызрани он пил горячий, ароматный, обжигающий чай. И не было потом за всю его жизнь вкуснее обычного с хрустящей корочкой, белого с пылу-жару калача. А вот сейчас даже пройти пешком в лес, по грибы — уже проблема. Да в восемнадцать лет.... можно было совершить и не такое. И момент важный, здесь торопиться нельзя'. Он искоса посмотрел на идущего рядом Громыко...



Как известно, третий закон Ньютона действует не только в физике, но и в повседневной жизни, а уж тем более — в политике...

Санаторий Управделами ЦК КПСС давно не видел такого наплыва высокопоставленных партийных деятелей, причем не в самое лучшее время, можно даже сказать в 'мертвый сезон'. Начиная от сотрудников аппарата ЦК и центральных комитетов национальных компартий, до бывшего министра иностранных дел, сейчас ставшего всего лишь членом ЦК и Политбюро товарища Громыко и заканчивая даже редко посещавшим санатории 'главным идеологом страны' Сусловым. Которые сейчас и прогуливались по заснеженным тропинкам в саду. Снег крупными хлопьями падал на землю, напомнив Суслову, как он начал свою карьеру. 'Скрипели новые лапти, подошвы 'горели' от усталости. Он шел, словно по раскаленной сковородке, но ничего. Он упрямо наклонял голову навстречу зимней поземке. Поправил старый отцовский шарф, влажные ворсинки лезли в рот, ледяная корка застыла на кромке шарфа, мороз крепчал. Но ничего... ноги переставлял почти автоматически. Впереди в клубах белого, с мороза пара показался город Сызрань. Невольно идти стало легче. Скорее, скорее в тепло. Он шел пешком из своего родного Шаховского, имея за душой только маленький узелок с вещами и справку от комитета бедноты. Шел учиться марксизму-ленинизму. В узелке с вещами лежал потрепанный, с прожженной обложкой томик бородатого Маркса 'Капитал'. Он зачитывал его, при тусклом, свете керосинки 'до дыр'. — Суслов улыбнулся, вспоминая. — 'Жаль, молодость прошла так быстро. Вот будто вчера, на вокзале в Сызрани он пил горячий, ароматный, обжигающий чай. И не было потом за всю его жизнь вкуснее обычного с хрустящей корочкой, белого с пылу-жару калача. А вот сейчас даже пройти пешком в лес, по грибы — уже проблема. Да в восемнадцать лет.... можно было совершить и не такое. И момент важный, здесь торопиться нельзя'. Он искоса посмотрел на идущего рядом Громыко.

— Товарищ Громыко (Суслов вообще всех товарищей по партии, кроме Брежнева, называл по фамилии), — кашлянув, начал Михаил Андреевич. — Холодно, здесь... может быть, пройдем в здание?

— Михаил Андреевич, — улыбнулся бывший министр иностранных дел, — мы быстро все обсудим. Не общий же кризис капитализма обсуждать собираемся.

-... М-м-м, да. Полагаю, замерзнуть мы не должны, — пожевав губами, согласился Суслов. — Вы обратили внимание, как изменилось поведение Генерального Секретаря нашей Партии? Нет?

— Мне кажется, это трудно не заметить. И отнюдь не в лучшую сторону, — резко ответил Громыко, не поддержав излишне неторопливый стиль беседы, навязываемый Сусловым. Который вообще не любил торопиться, все делал основательно и не спеша.

'Любой свой шаг 'главный идеолог партии' тщательно продумывает, взвешивает и так, и этак...А по-другому разве удержишься на 'Олимпе власти' более тридцати лет? Недаром 'Хозяин' — товарищ Сталин, прочил его в наследники. Хотя кто мог знать наверняка, о чем думал 'Хозяин'? — промелькнули в голове Андрея Андреевича, наблюдавшего за реакцией собеседника на свое резкое заявление. Суслов насторожено огляделся вокруг, чуть дрожащей рукой поправил очки. Посильнее захлопнул на себе толстое пальто с каракулевым воротником. Зябко повел плечом.

— Вы, пожалуй, правы, товарищ Громыко. Мало того, что товарищ Брежнев несколько... — он опять пожевал губами, — нарушает моральный кодекс коммуниста. Есть сведения, что Леонид Ильич затребовал себе некоторые книги. Не подарочные экземпляры, там к юбилею товарищей. А книг по истории Соловьева, Ключевского, по экономики некоего экономиста — эмигранта Леонова. Фантастов этих... э-э, Стругацких... Стихи Есенина.

Громыко резко остановился.

— Ну, Леня всегда стихи любил и сочинял даже, в молодости... Ну а книги, мало ли ...он к Пленуму готовится. Ну, и любитель Леня, ...этого дела. Седина в голову, а черт в ребро, как говорится.

-Товарищ Громыко, вы сами-то себе верите? Не стоит вести себя как на переговорах с империалистами... Думаю, не ошибусь, если скажу. Брежнев за свою жизнь до этого прочитал три книги: Устав КПСС, билет члена ВЛКСМ и члена Партии. И потом..., — Суслов опять подозрительно осмотрелся вокруг. — И потом... Он заказал 'Капитал' Карла Маркса и 'Экономические проблемы социализма' Сталина...

— Кого? — удивился Громыко. — А это-то ему зачем? Уж не собирается ли...

— Это — идеология, товарищ Громыко, — наставительно поднял палец Суслов. — А покушение на идеологию..., А И вот здесь надо внимательно, разобраться, что стоит за этим 'Капиталом' и... Вы, товарищ Громыко, как верный ленинец, поддерживаете принцип партии — о коллективном руководстве? — он кашлянул, зябко передернул плечами и продолжил, не дожидаясь ответа. — И вообще, это неожиданное омоложение и эти новшества в стиле 'кукурузника'. Упразднить национальные компартии... Да кто ему это придумал?

— Андропов, — с неожиданно прорезавшейся в голосе злостью ответил бывший министр иностранных дел. — Таблетку в его лабораториях придумали, а все остальное, в этом институте, в котором недавно руководитель в автокатастрофе погиб, — Громыко сделал вид, что вспоминает название исследовательского учреждения. А сам тем временем вспоминал заседание Политбюро, на котором его отстранили от реальной власти. И никто его не поддержал — ни Андропов, ни Устинов. Раньше буквально в рот заглядывали, любое слово ловили и подкрепляли своими аргументами... А теперь вместо него Романов. Да кто он такой, это выскочка? Андрей Андреевич вспоминал, что Григорий Васильевич был несколько ошарашен столь стремительным изменением своей карьеры. После заседания, когда все стали расходиться Громыко задержался и слышал как Ильич, заметив несколько озадаченный и даже недовольный вид Романова, поспешил утешить нового министра:

— Григорий, мы тебе доверили такой ответственный пост. А ты такой кислый. Ленинград не волнуйся, не оставим. Это наш символ и знамя революции. И членом бюро ты остаёшься...

— Вы думаете, товарищ Громыко? — Суслов ответил неторопливо, опять старчески пожевав губами. — Может быть, вполне может быть. Но мы с вами, как два ветерана нашей партии, члены Политбюро обмениваться мнениями о той или иной ситуации в партии. Это реальный социализм, наша ответственная работа. А генеральный секретарь наш так сказать передовой представитель в руководстве страны. Временный представитель.... пока обречен нашим доверием, ну или пока здоровье позволяет. Вы, товарищ Громыко, понимаете, что это разговор сугубо конфиденциальный. О нашем разговоре ни кто не должен знать. Это и в ваших интересах тоже.... Да... И надо решать этот вопрос со всеми заинтересованными товарищами... до Съезда решать.

Громыко молча кивнул и тут же резко повернул к главному зданию санатория.

— Пойдемте, товарищ Суслов. Пора, а то замерзнем, — он подмигнул собеседнику, теперь уже весело улыбаясь.

Два интригана поняли друг друга. Но ни один из них не обратил внимания на окно чердака, в котором торчало что-то вроде недавно появившейся 'тарелки' — антенны приема сигналов со спутника...

За океаном к действиям 'старого-нового' главы совесткого государство тоже присматривались, причем, пожалуй, даже более внимательно, чем внутри страны.

До инаугурации оставался почти месяц и поэтому новоизбранный президент жил в отеле 'Хилтон', занимая президентский пентхаус. Ну, ему, бывшему актеру, к отелям было не привыкать, а будучи губернатором, он останавливался в не менее роскошных номерах. Так что окружающая обстановка его нисколько не волновала. В отличие от принесенных ему новостей.

— Резко помолодел? — завистливо переспросил он. — Не может быть.

— Это точные данные. Подтверждены всеми возможными источниками. Ходят слухи, что он даже завел себе любовницу, которую посещает не реже двух раз в неделю, — невозмутимо продолжил докладчик.

— Любовница, это конечно хорошо... — протянул еще один из присутствующих, внешне напоминающий ковбоя с ранчо, говоривший с заметным техасским акцентом. -Пусть он и помолодел... Наши фармацевты, конечно, за такое средство миллионы отдадут. Но нам то с этого какой профит?

— Нам? — переспросил докладчик. — Увы, сэр, компрометировать его этими данными мы не сможем. И любовницей тоже. Но вот то, что он делает кроме своих интимных похождений, очень настораживает, сэр.

— Вот, вот, давайте поконкретней, — усмехнулся ковбой.

— Во-первых, наводится порядок в сфере торговли. Как вы знаете, сэр, по делам о коррупции арестовано более десяти тысяч человек, несколько десятков расстреляно. Проводятся расследования также в отношении 'теневых дельцов'. Это вроде наших бутлегеров времен ревущих двадцатых, сэр, — пояснил докладчик президенту. — У красных весьма неэффективная система государственного производства, как вы знаете. И эти 'теневики' спекулируют на неудовлетворенном спросе. Производят пользующиеся спросом товары на государственном оборудовании во внерабочее время и продают. Естественно, вокруг них образовалась криминальная прослойка, как у нас вокруг производителей и покупателей спиртного в двадцатые. Но и это еще не все. Серьезные изменения ожидаются в их партии. На планируемом в феврале съезде должны быть приняты изменения в структуре партии...

— Подождите, Майкл, — новоизбранный президент остановил докладчика. — Какое отношение изменения в структуре имеют к обсуждаемым вопросам? Ну, введут они у себя лишние должности, посадят очередных партийных чиновников на новые места...

— Ронни, ты не прав, — остановил бывшего артиста третий собеседник, до этого молча делавший пометки на лежащем листе бумаги. — У 'коми' партия — это в сущности паралелльная государственной система управления, причем даже более важная чем последняя. Так как именно партийные органы решают, кого ставить на государственные должности и справились ли кандидаты с поставленными задачами или нет. И они дублируют и контролируют любые органы власти.

— Дикая система, — пожал плечами новый президент. — Как она может работать?

— Работает как-то, — ответил ему тем же жестом собеседник, давний советник бывшего актера в области внешней политики. — Продолжайте, Майкл.

— Собственно, они фактически упраздняют национальные компартии и тем самым ставят под тотальный контроль национальные республики, которые раньше были во многом независимы от центра.

— Как наши штаты? — поразился Рейган.

— Менее, сэр, но ваша аналогия примерно подходит. Раньше собственные ЦК и собственные партии позволяли республикам самостоятельно решать внутренние вопросы и даже способствовали росту национализма. Чему мы помогали в меру своих возможностей, — улыбнулся докладчик. — Теперь же новые партийные органы будут больше зависеть от Москвы, чем от местных руководителей типа Рашидова или Кунаева. Это секретари национальных компартий, сэр, — пояснил Майкл. — К тому же в новые партийные органы выдвигаться будут не по национальным, а по 'идейным' качествам.

— То есть к коммунистической диктатуре добавиться еще и националистическая? — встрепенулся 'техасец'.

— Не совсем так, сэр. Но вашу мысль можно использовать для пропагандистских целей, сэр, — откликнулся 'Майкл'.

— Используйте. Вообще, мое мнение, что эта... 'империя зла', — зло сощурился новоизбранный президент, — не имеет права существовать. Необходимо усилить давление на красных по всем направлениям, от идеологических до военных. Раз у них столь неэффективная экономика, то гонка вооружений разнесет ее в клочья.

— Вы правы, сэр. По нашим оценкам уже сейчас Советы тратят на военные расходы от сорока до пятидесяти процентов бюджета.

— А надо чтобы тратили до семидесяти, — усмехнулся президент. — Запиши, Эдвин. Это будет одним из приоритетов нашей будущей внешней политики, — тут он вспомнил о чем-то. — Кстати, о внешней политике... Как у нас с Ираном?

— Заложники будут освобождены сразу после инаугурации, сэр. Но наши 'контрагенты' хотели бы продолжения поставок и после этого.

— Только по 'черным схемам' — вмешался третий — И официально ни президент, ни кто из его кабинета об этом знать не должны. Чисто частная инициатива... Подберите подходящие кандидатуры. А деньги за поставки направьте на оплату внешних операций, которые никак не может одобрить конгресс.

— Хорошо, сэр, — Майкл никаких записей не делал, полагаясь на свою память. — Будет выполнено.


XVII. Жить хорошо


В начале декабря Указом Президиума Верховного Совета СССР кроме первого января выходными были объявлены также 31 декабря и 2 января каждого года. Поэтому сегодня, тридцатого декабря, в конце рабочей смены, когда новое начальство магазина 'Три ступеньки' отправилось по домам, в каптерке Сучкова перед праздничным столом собралась компания. Трое: сам хозяин — сторож магазина Сучков Иван Трофимыч, грузчик Гавриила Иванович Лебедь, ну а третьим, естественно, рыжий друг — кот Василий. Грузчик Гаврила, при плотном телосложении, лицом очень походил на известного актера Буркова. Тот же взгляд, как у спившегося интеллигента и красные большие губы.

Заметно было, что в жилище Ивана Трофимыча произошли грандиозные перемены. На стене рядом с портретом генералиссимуса Сталина висела новая фотография. В аккуратной деревянной рамочке под стеклом висел портрет Генерального секретаря в мундире со всеми орденами и регалиями. Сучков ежедневно по несколько раз на дню надраивал стекло на фото. И портрет Брежнева, казалось, лучился светом, так блестело надраенное стекло. Кроме того, в каптерке появилось два новых стула из директорского кабинета. Как только бывшую директрису Лозинскую уволили, сторож не растерялся и обзавелся мебелью. Хоть клок с 'паршивой овцы'. В углу на тумбочке появился телевизор 'Рубин 102'. Старенький, черно-белый аппарат, работал исправно, правда бледновато показывал. Телевизором ветеран разжился тоже после смены руководства магазина. Телевизор списали, но выбросить вещь сторож не дал, в жизни, в смысле ему, телевизор ещё послужит.

Да и на столе теперь наблюдалось кулинарное произведение, не уступающее лучшим натюрмортам фламандской школы. Тут были и баночка золотистых шпрот и, в окружении колечек лука, царица закусок— селедочка. Лежала и столь любимая сторожем сырокопченая колбаса, и ароматная ветчина, и курица с румяной хрустящей корочкой. Присутствовал и король русского застолья — дымящийся, рассыпчатый картофель. Стояло и нашпигованное чесноком, густо посыпанное перцем сало, присутствовали и соленые огурчики. В центре стола гордо, Шуховской башней, возвышалась новая водка — 'Брежневка'. Рядом присоседилась, в синей пиале взятой у мясника Шоты, содержимое баночки красной икры. А на большой тарелке с золотистой каемочкой, лежали истекающие жиром, толсто порезанные куски балыка. Запах от него был просто умопомрачительный. Сидевший за столом Лебедь сглотнул подступившую слюну. В животе радостно 'включился подсос', есть захотелось много и сразу. Кот Василий, уже давно наплевав на условности, ел под столом кусок ветчины и урчал от удовольствия. Худые, с выступающими ребрами бока проглота восторженно вздымались. Ну может же быть праздник и у кота?

Сучков сидел за столом в своем обычном пиджаке, но он был отстиран, отутюжен, заплаты на локтях обновлены. Хозяин сиял, будто новенький пятак. Иван Трофимыч встал, гордо взглянул на надраенную, как у кота яйца, медаль на пиджаке. С торжеством во взоре окинул стол, сглотнув слюну. Взял слегка дрожащей рукой стакан с водкой. В другой руке держал вилку, с нанизанным куском сала. Старик волновался, столь обильный и богатый стол, обязывал сказать особенную, торжественную речь.

Увидев, что хозяин взял стакан, грузчик поспешно наполнил свой и в нетерпении, ожидая, когда можно будет выпить и закусить, уставился в рот Сучкову. Ветеран выдержал паузу.

— Проводим сегодня старый год и встретим завтра новый. И выпьем..., — он наморщил лоб, высоко подняв стакан, выдохнул. — За нашу победу. За партию и за нашего..., — тут рука ветерана дрогнула, голос завибрировал, а по щеке потекла скупая мужская слеза. Сучков уронил вилку, полез в карман, достал не первой свежести носовой платок, с силой протер глаза, — за нашего генерального секретаря Леонида Ильича Брежнева. Пусть живет долго.

Зазвенели, столкнувшись, стаканы. Друзья дружно опрокинули внутрь их содержимое. Закусили. Помолчали. Потом наполнили по второй. Теперь уже говорил гость. Выпили за хозяина стола. Лебедь безжалостно выломал из тушки курицы ногу, и, уже жуя, начал:

— Трофимыч, ну расскажи, чего тебе в комитете ветеранов сказали?

Эту историю, о том, как ходил ветеран органов в комитет ветеранов знал весь магазин. И все слышали эту историю не по одному разу. Но, надо же сделать приятное хозяину. У сторожа радостно блеснули глаза.

— Я не рассказывал? Ну да так и быть — повторю. Встретили, как полагается. И цветы вручили. И вот — обвел широким жестом стол — продуктовый набор дали, бесплатно, как ветерану войны. А главное. — Ветеран полез во внутренний карман пиджака. Достав большой конверт, разгладил, бережно достал лист. Голос опять дрогнул. — Главное — письмо. Сам генеральный секретарь ЦК КПСС лично меня поздравил! — Иван в очередной раз, взволнованно, сквозь слезы, зачитал текст поздравления. А действительно, приятно было ветерану. И уважение проявили, и заботу. Такие письма и заказы получили все ветераны войны. Это дело держал на контроле сам Брежнев.

— И пензию увеличили! — Ветеран поднял палец к верху. — С первого января на тридцать два рублика.

Грузчик тем временем, пробуя то одно, то другое, насыщался. Выпили и по третьей.

Кот Василий, окончательно обнаглев, залез на диван и уже норовил стырить кусок балыка, прямо на глазах у 'собутыльников'. Получив слегка по носу, обиженно мяукнув и завертев головой, кот зашел с другой стороны. Запрыгнул на подоконник и, прячась за банку с красными гвоздиками, лапой утянул кусок курицы. Вокруг одиноко горевшей на длинном двужильном проводе лампочки, как пират в море, кружила осоловевшая от запахов муха. Она стала 'четвертой' на вечеринке близких друзей. Ну и назойливая попалась. Все норовила сесть то на стол, то на голову ветерана НКВД. Удача пока сопутствовала ей. Сучков нетерпеливо отмахнулся вилкой от приставучего 'пирата'. Жирная капля с куска селедки упала прямо на грудь. По пиджаку расплылось блестящее пятно. Ветеран расстроено засопел. Лебедь указал вилкой на портрет генсека на стене. С усилием сглотнул, собрался.

— Да ..., но..., поздравление это, конечно, хорошо, ... но... круто взялся Брежнев. Я вон вчера побежал в соседний магазин, чешскую обувь выбросили. — И, задрав ногу, продемонстрировал красивый ботинок сорок пятого размера, с толстой подошвой, — остановили двое из органов. Прямо подступили на улице и 'пожалуйста, ваши документы, куда идем?'. Хорошо не далеко от магазина дело было. Отпустили, но записали. Вот это как понимать?

Сучков положил вилку, вытер тыльной стороной ладони губы. Грозно шевельнул бровями, строго взглянул на гостя.

— А ты, Гаврила, что такое круто не знаешь. Настоящего порядка и не нюхал. Вот при Иосифе Виссарионовиче, царство ему Небесное, был порядок. Всякую шушеру бандитскую прямо на месте преступления к высшей мере, в расход пускали. А сейчас? И правильно останавливают, а то только по магазинам и шляются, интеллигенция, мать её. Работать никто не хочет. Ты, Гаврила, чего не понимаешь, не рассуждай. Может только сейчас и почувствовали все мы, что значит порядок в государстве. Сколько всяких начальников — пустобрехов, что с места на место бумажки перекладывали, уволили? — Ветеран постучал себя по загривку. — Пусть теперь узнают, каково оно, своим потом и кровью хлеб зарабатывать. — И, как на икону, перекрестился на два портрета. — Слава богу, сподобил Господь увидеть, как опять в стране порядок наводят. Дай Боже Брежневу доброго здоровья!

Неугомонная муха, выписывая зигзаги, спикировала на стол. Но удача явно отвернулась от нее. Меткое желтое око уловило в полете мухи попытку покушения на куриное крылышко, что сиротливо лежало у края блюда. Тут горячее сердце Василия не выдержало. Что ни говори, а хищник есть хищник. С яростным воплем кот бросился на коварного врага. 'Пират' погиб, не успев понять за что, но и роскошный стол подвергся почти полному разрушению. Василий дал стрекача под диван. Сучков и Лебедь долго кричали и плевались. Однако твердая рука ветерана успела подхватить и спасти бутылку. Порядок был наведен быстро, да и к общей радости водочка уцелела. Друзья выпили еще по одной.

В подсобке зазвучал в два голоса. — 'Реве та стогне Днипр широкий'


XVIII. Бульдоги в горах

(вроде бы парафраз или аллюзия. А может фанфик? Короче — что получилось...)


Задыхаясь, с хрипением втягивая обжигающий разряженный воздух измученными легкими, почти ничего не видя сквозь заливающий глаза едкий пот, Рыбаков с наслаждением уловил команду привал. Свалился на чахлую траву, сбросил горячую, несмотря на отнюдь не летнюю погоду, изнутри каску. Расстегнул замки бронежилета. Бежавшим вместе с ним прапорщикам и срочникам было явно легче, они перешучивались пусть и срывающимися от усталости голосами, кое-кто даже закурил. А Рыбакову хотелось только лежать, смотреть в чужое, непривычно багровеющее небо и ни о чем не думать. Совсем стало бы хорошо, если бы можно было глотнуть воды, какой угодно, пусть даже из болота. Но воды не было. И не будет до самого обеда. Закалка, товарищи... и тренировка, куда же без нее.

От стрельбища донесся треск стрельбы из автоматов. Коротко пророкотал АГС.

— Ну и как тебе, старшой? — К Рыбакову подсел капитан Мальцев, назначенный недавно командиром группы спецназовец из-под Минска. — Готов к труду и обороне?

— Привыкаю понемногу. Восстанавливаюсь...

— Вот-вот! Быстрей привыкай. Надоело мне за всех работать, — нравоучительным тоном произнес группник. И тут же встал. — Отдохнули? Вперед, вертолеты ждут!

'Трех, а позднее пятикилометровый кросс для разминки, по полчаса завтрак и ужин, час на обед , а там — разннобразные занятия: изучение материальной части со стрельбой, преодоление полосы препятствий, с каждым днем за все меньшее контрольное время... Боевая подготовка в составе боевой двойки и тройки, а потом и группы, либо изучение или практические занятия по вождению легковушки, грузовика, мотоцикла, бронетранспортера, боевой машины пехоты, занятия по рукопашному бою, ужин, а там либо отдых и отбой, либо все то же самое в ночном варианте. А еще — принципы организации засад на различной местности и, соответственно, признаки по которым можно обнаружить вражескую засаду. Установка минно-взрывных заграждений. Кроме того, в специально освобожденных старых домиках, в том числе одном европейского типа, отрабатывались передвижения в здании при его зачистке, прохождение и досмотр комнат и углов. И так каждый день, без выходных, по двенадцать часов в сутки минимально. Гоняли их так, словно завтра их бригаде предстояло в одиночку противостоять всем армиям НАТО.

Зато кормили бойцов разнообразно и до отвала, по специально разработанным высококалорийным рационам, всякие фрукты грудами лежали на подносах в столовой. А в магазинчике военторга при части свободно и недорого продавались дефицитные магнитофоны, приемники и даже водка. Впрочем, пить особо никто и не пил — не до того...'

Оторваться от воспоминаний, помогающих перенести нагрузки во время бега к посадочной площадке, помог рев вертолетных двигателей.

Несколько Ми-8 стояли наготове, запустив моторы и раскручивая винты.

— На посадку! Быстро, быстро, развиздяи! — стараясь перекричать рев турбин, командовал Мальцев.

Загрузились даже быстрее норматива, на взгляд Антона. Рев турбин в салоне был почти не слышен, но что его усиление можно было различить даже здесь. Вертолеты словно прыгнули в синее небо и растворились в нем.

Обогнув несколько гор, вертолеты появились над каким-то склоном, поднимая снежную пыль. В десантных отсеках замигали красные лампочки, подавая сигнал на высадку. Вертолеты не стали даже зависать. Они просто снизились до предельно малой высоты и уменьшили скорость. Сдвинулись боковые двери и спецназовцы один за другим стали выпрыгивать на каменистый заснеженный склон. Земля тяжело ударила по подошвам ботинок, но Рыбаков устоял на ногах. Рядом с ним приземлялись остальные 'пассажиры' его вертолета. Кто-то не удержался на ногах и несколько раз кувыркнулся в снегу, подымая вверх снего-пылевую завесу. Впрочем, он тут же вскочил и, слегка прихрамывая, помчался вперед, догонять уже свернувшихся в колонну по одному сослуживцев.

Первым шел Семен, по кличке Тула, сапер. Он шагал осторожно, внимательно рассматривая перед собой слегка заснеженную поверхность. Конечно, на такой устроить минно-взрывное трудновато, но... чем черт не шутит... За ним, отстав на пару шагов, шел пулеметчик Степан, по кличке Жабо. Кличка эта пошла не от того зеденого и прыгучего животного, и уж тем более не от названия фигурного средневекового воротника, а от сокращенной фамилии знаменитого в свое время силача, двукратного Олимпийского чемпиона, штангиста Жаботинского. Степан по фигуре знаменитому спортсмену утупал, а вот насчет силы Антон спорить с кем-нибудь бы зарекся. Ибо пулемет ПКМ и несколько лент к нему Степа нес легко, словно играючи. За пулеметчиком шел сам Антон, а за ним, ощетинившись во все стороны стволами автоматов — остальные.

Внезапно Тула поднял руку, падая, и все, включая Рыбакова, без слов бросились на землю. Все немедленно открыли огонь, обстреливая валуны одиночным, но скорым огнем. Никто не дожидался, пока начнут рваться взрывпакеты, пока в них выстрелят. Все знают, где может скрываться засада и готовы поразить его первым. Пулеметчик добавляет в общую мелодию свою ноту, выпалив длинную и несколько коротких очередей. 'Засада', едва успев открыть 'огонь', уничтожена.

— Прекратить огонь! Оружие на предохранитель!

'Все. Учебный бой закончен и теперь их ждет разбор на месте, дорога домой и окончательное подведение итогов после позднего обеда, ну или раннего ужина. А там чистка оружия, личное время и подготовка к завтрашнему учебному дню'.

— Старших лейтенантов Рыбакова и ..., капитанов... , к майору Бергу! — донеслась до него команда.

'Что-то новенькое. Неужели... боевые? — промелькнула мысль. Антон забросил автомат за спину и бегом поспешил к стоящей неподалеку группе офицеров полевой афганской форме, впереди которой стоял майор в советском камуфляже 'Березка', несколько неуместном среди заснеженных скал.

— Товарищ майор, старший лейтенант Рыбаков по вашему приказанию прибыл! — доложил Антон.

— Вольно, товарищ старший лейтенант. Познакомьтесь, — майор показал на стоящего рядом офицера в афганской форме, белокурого, с правильными европейскими чертами лица, почему ассоциировавшимися с кинофильмами о войне.

— Старший лейтенант Рыбаков, — представился Антон, протягивая руку.

— Рад познакомиться. Оберлейтенант Хубе, — крепко пожимая руку, ответил незнакомец по-русски с небольшим, едва заметным акцентом.

— Ваш отряд будет действовать в одном районе с отрядом товарища Хубе. Поэтому начиная с завтрашнего дня отрабатываете взаимодействие в течение трех суток и приступаете к выполнению боевых задач, — уточнил майор.


XIX. Как мы ходили на парад


С утра Брежнев находился в веселом, приподнятом настроении, шутил и смеялся. Собираясь на парад в честь дня Советской Армии, он оделся в специально подготовленную парадную форму, на кителе которой блестели все полученные им фронтовые награды. Причем вечером должно было состояться открытие съезда, и Ильич планировал быть на нем именно в этой форме.

Звонко печатая шаг, стройными квадратами проходили войска московского гарнизона. Грохотала, лязгая железом, военная техника. Гул далеко разносился в окрестностях Кремля. Парад на Красной площади, в 'ознаменование сорокалетия начала Великой Отечественной войны и побед Советской Армии'. И конечно в этот праздничный день, на трибуне мавзолея находились руководители страны. В центре, перед микрофонами, в неожиданной для наблюдателей шинели с маршальскими погонами и каракулевой папахе, стоял вальяжный, веселый Брежнев.

'Непобедимая и легендарная в боях познавшая радость побед...' — над Красной площадью грозно и торжественно, как напоминание всем, звучала мелодия строевой песни. Все радовало глаз: и искрящиеся золотом ордена и медали, и белоснежные перчатки, и алый кумач знамен. Калейдоскоп погон, кокард, черных надраенных сапог. Как единый механизм, несокрушимая сила. И лица — румяные сосредоточенные, серьезные: 'знай наших, мы самые лучшие, мы самые, самые...'. Лица победителей, которым есть, что защищать — великую страну Советский Союз.

Ильич вглядывался в лица проходящих мимо солдат и офицеров. Сердце невольно начинало биться в такт печатающих шаг военных. Из глаза, блестя, змейкой, скользнула слеза. Брежнев хрюкнул носом. 'Проглотил' ком в горле, дрогнула рука отдающая честь. Это была армия его страны, его армия. Сейчас он был как мальчишка счастлив, и не стеснялся слез. Он чувствовал себя единым целым с этой Великой Армией, плоть от плоти народной. Это было мгновение абсолютного единения народа, армии и человека — Леонида Брежнева. Это чувство родства, и близости навсегда теперь останется в душе и сердце Генсека, до самого последнего мгновения жизни. И ради этих парней в шинелях, ради своего народа Брежнев готов был пойти на все. Этот народ должен жить и должен жить счастливо и мирно.

Справа от генсека стоял Андропов, рядом с которым расположились несколько человек из нового состава ЦК. В основном военные и из госбезопасности, в том числе Алиев. Устинов стоял с этой же стороны, но почти на самом краю . А слева от Брежнева стояла остальная часть партийной и государственной верхушки. Мелькали среди привычных лиц и новые. Премьер Байбаков и новые секретари ЦК Лигачев, Машеров, молодой министр иностранных дел Романов. Все товарищи были одеты в одинакового покроя пальто и бобровые шапки. Викторин, глядя на эту форму одежды, сразу вспомнил произведение Войновича 'Шапка'. 'Да, правда, подражание и местничество на лицо, как у бояр в Думе. Ведь те бороды рвали за свое место, главное быть ближе к Царскому престолу. Ну а эти, 'бояре' пусть бород и не имеют, и не рвут, но за место под солнцем схватка идет беспощадная. Не хуже, чем в Боярской Думе'.

Едва прошли коробки парадных расчетов и на площадь выехали первые танки, Ильич наклонился в Андропову.

— Ну что, Юра? Точно Суслов и Громыко начнут на съезде? А Устинов что?

— Пока точных данных нет. Открыто выступить против линии Партии они побаиваются. Но отдельные выступления и попытки забаллотировать решения будут. Но это не важно. Главное не как голосуют, а как мы сосчитаем, — усмехнулся председатель КГБ. — Очень уж некоторым не нравятся наши нововведения. Особенно в некоторых национальных партиях... диссиденты партийные. Даже у меня в аппарате, особенно в республиках, чувствуется... брожение.

— У тебя? — взволновался Брежнев. — Это совсем нехорошо... Может, тебе помощь какая нужна?

— Решаем сами, Леонид Ильич, спасибо. Полагаю, что ротация кадров вместе с переаттестацией помогут справиться с этой бедой.

— Уверен, да? — с сомнением в голосе протянул генсек. — Смотри, Юра. Ты у нас главный защитник от внутренних врагов. Главная линия обороны... и если ты не справишься, ждет нас то же будущее.

— Справимся, обязательно справимся, — решительно ответил председатель КГБ.

— Смотри, — генсек повернулся к площади, на которую как раз выезжали тягачи, тянущие гигантские туши ракет. На это раз впервые по Красной площади везли ракеты Р36М УТТХ в транспортно-пусковых контейнерах. На трибуне иностранных гостей третий раз за время прохождения техники началось нездоровое оживление. Первый раз ажиотаж вызвали танки Т-80, проехавшие впереди колонны бронетехники, второй раз иностранцев поразили новые многоствольные установки на тяжелых шасси под названием 'Смерч', ну а третий раз — эти усовершенствованные или новые межконтинентальные ракеты. Причем, судя по виду явно тяжелые, что могло свидетельствовать об отказе СССР соблюдать нератифицированый, но негласно действующий договор ОСВ-2.

— Смотрите, Леонид Ильич, как иностранцы заволновались, — заметил Машеров. — Не ожидали такого.

— Ничего. Мы их сейчас еще раз удивим, — усмехнувшись, ответил Брежнев. — Самолеты они не ждут.

Наконец, наземная техника прошла. Но вместо привычных колонн ликующих демонстрантов на площади на несколько мгновений воцарилась пустота, заставив еще больше взволноваться трибуну с иностранными гостями. Но их недоумение длилось недолго. В небе над площадью появились невиданные ранее двухкилевые, двухмоторные, обтекаемых форм истребители, заставив иноземцев защелкать затворами фотоаппаратов. Самолеты, словно давая рассмотреть себя получше, летели сравнительно неторопливо, иногда выпуская из сопел клубы густого черного дыма. Вслед за дюжиной новейших 'ястребков' пролетели вызвавшие уже меньшее оживление легкие самолеты с изменяемой стреловидностью крыла, потом несколько стратегических винтовых бомбардировщиков с подвешенными под ними ракетами и вертолеты разных типов. И только после пролета авиации на площадь вышли празднично одетые, ликующие демонстранты.

После парада состоялся прием и праздничный обед в Георгиевском зале Кремля. Во время обеда к генсеку пробился американский посол и с лицемерной, типично штатовской улыбкой, спросил о новой суперракете. Брежнев таинственно улыбнулся, потом серьезно взглянул на американца.

— А что вы там думаете, за океаном? Вас не достанем? Все военными базами СССР окружаете. Вмешиваетесь в наши внутренние дела. Это вы, Запад, объявили нам холодную войну. Мы лишь отвечаем. Причем в рамках договоренностей, в отличие от вас, — у посла от неожиданной отповеди отвисла челюсть. Ильич, улыбнувшись, продолжил: — Вы первые начали гонку вооружений, приходиться принимать контрмеры. — Брежнев хитро прищурился, и быстро найдя в толпе военных, указал на них. — Вот попросили сделать для них хорошую ракету, чтобы могла поразить множество целей сразу и не боялась вашей ПРО. Вот мы и помогли, усовершенствовали одну из наших тяжелых межконтинентальных баллистических ракет. Одной из таких ракет хватит, что бы ваш штат превратить в пустыню. Или три штата? Не важно. Одним больше, одним меньше. — Подошедший Епишев и Куликов громко рассмеялись.

После торжества шеф, уехал в хорошем расположении духа на открытие очередного, двадцать шестого съезда КПСС. Того, который должен был легитимизировать происходящие в стране перемены...


XX. Исторические решения.


Выходя на трибуну съезда, Леонид Ильич почувствовал, как к нему возвращается хорошее настроение, потерянное вчера вечером во время тяжелого разговора с женой и дочерью. Пришлось даже немного поругаться, но в обмен на практически полное возвращение в семью дочка обещала бросить пить. Может действительно, все изменится к лучшему? Да и прикрытие теперь не очень нужно, так что у девочки можно и пореже бывать...

Он отвлекся от размышлений, заметив , что аплодисменты начали стихать и открыл папку с докладом. Улыбнулся, представив реакцию некоторых товарищей на отдельные места текста и начал.

— Товарищи!...Оценивая пройденный путь можно твердо сказать: двадцать пятый съезд верно определил основные тенденции и направления... Сегодня совершенно очевидно: Советский Союз и его сторонники являются теперь более, чем когда-либо, главной опорой мира на Земле... Касаясь международной политики КПСС отмечу ... — несколько минут он описывал дружбу между странами социалистического лагеря, трудности и просчеты на их пути, особенно возрастающие трудности в Польше, — ...возникла угроза основам социалистического государства. Но мы не бросаем в беде своих друзей и союзников; социалистическую Польшу, братскую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим! — Дальше он перешел к непростой ситуации с Китаем, упомянул китайско-вьетнамскую войну, и рассказал, при молчании зала, о войне в Афганистане.

— Что касается советского воинского контингента, то он оказывает помощь борющемуся против контрреволюции афганскому народу. В едином строю с советскими войсками стоят и солдаты ряда стран ОВД... Мы потеряли в этом году тысячу воинов-интернационалистов, погибших в боях с засланными из-за границы контрреволюционными бандами... Мы поддерживаем правительство народно-демократической партии. Но мы готовы в любой момент вывсети эти войска по согласованию с законным афганским правительством. Для этого должна быть пролностью прекращена поддержка контрреволюционных формирований и засылка в Афганистан банд. Это должно быть закреплено договоренностями..., — Леонид Ильич сделал паузу и быстро осмотрел притихший зал. Да, мало кто ожидал столь откровенного описания реальной обстановки в 'стране А'. Продолжив более спокойным описанием ирано-иракской войны, взаимоотношения с мировым коммунистическим движением, он наконец перешел ко второму 'огнеопасному вопросу' — отношениям с капиталистическими странами. Рассказ о начавшемся кризисе капитализма и усилении агрессивной политики США, отказа американцев от переговоров по ограничению вооружений, он перешел к обстановке в Европе:

— Говоря о европейских делах, нельзя обойти молчанием и тот факт, что появились новые серьезные опасности для мира в Европе. Речь идет прежде всего о решении НАТО разместить в Западной Европе новые американские ракетно-ядерные средства. Это решение преподносится как ответ на мнимый советский вызов в лице ракет средней дальности, именуемых на Западе СС-20, по нашей классификации — РСД-10. Несмотря на то, что данные ракеты всего лишь заменяют устаревшие ракетные системы СС-4 и СС-5, причем один вводимый комплекс заменяет два-четыре старых, его преподносят как угрозу Европе. Учитывая сложившиеся соотношение сил, Советский Союз объявляет, что выводит эти комплексы за Урал полностью. И не будет размещать их в европейской части страны, если страны НАТО откажутся от размещения новых американских ракет. Одновременно мы объявляем о расформировании части ракетных полков, вооруженных ракетами СС-4 и СС-5, оставив на вооружении всего 140 пусковых установок таких ракет, что меньше наличия ракет средней дальности у Великобритании и Франции (162 единицы) — Брежнев, продолжая читать текст, вспомнил, как встретил Устинов эти предложения. 'Обычно незаметно сидевший на заседаниях чуть в стороне Устинов вскочил и еле слышно произнес.

— Леонид Ильич это недопустимо. Армейское руководство и генштаб считают эту инициативу необдуманной и противоречащей интересам обороноспособности Советского союза. С таким вашим решением я категорически не согласен. И прошу вас в присутствии других членов Политбюро снять этот вопрос. Мы и так уже в достаточной степени пошли на значительные уступки в договоре по ОСВ. Тут и так голову ломаешь, как американские военные базы 'прикрыть', флот их, с каждым годом наглеет все больше. Самолеты натовские летают вдоль границ каждый день. Подводные лодки в нашу экономическую зону, как к себе в огород на пикник ходят. А мы уберем ракеты... Да это такое, такое — просто нет слов. Мы просто с голой ж... против их ракет в Европе останемся. — По наклону головы и выражению лица министра было ясно, от своих слов не отступится. Или как бык на корриде умрет, но бодаться будет до последнего вздоха

'Говорил я тебе, шеф, не пойдет на разоружение Устинов. — подначил изнутри Викторин — Теперь что? Ну, какое разоружение. Видишь, флот НАТО наглеет. Самолеты всю границу прощупали. А подлодки американские, что делают? Действительно прав Дима. И не уговаривай меня...'

— А куда я вас спрашиваю, в таком случае смотрит наш флот? Где наша авиация? Почему не докладываете, о таком критическом положении? Хотите, что бы как в сорок первом году случилось!? — Толстое грубое лицо Брежнева пошло красными пятнами, речь ухудшилась. Глаза яростно блестели из под грозно сдвинутых кустистых бровей. Викторин еле успевал регулировать сердечное давление подшефного организма. "Пламенный мотор" Ильича шел вразнос.

— Тут голову ломаешь, как народ накормить, армию вооружить, за весь соцлагерь бороться приходиться. Но думаю, надежные товарищи поддержат. А тут? Сам не вникнешь в дело, все полный бардак. Все здоровье последнее угробишь с вами. Кто докладывал о паритете? Не вы? Значит врали? Или нет? А раз нет — то так и сделаем, как предлагают товарищи. Кто за? — Решение прошло большинством всего в два голоса. Но в протоколе, естественно, записано было о единогалсном одобрении'

Мы готовы договорится об ограничении развертывания новых подводных лодок типа Огайо в США и аналогичных в СССР... Таким образом новые мирные инициативы объединяет одна единая цель, одно наше общее стремление — сделать все возможное, чтобы вывести народы из-под угрозы ядерной войны, сохранить мир на Земле, — он переждал продолжительные аплодисменты и неожиданно добавил, — Но сели нам навяжут такую войну мы будем сражаться в ней до конца, до полного уничтожения агрессора, так как сражались нашисоратники в Бресткой крепости, под Сталинградом и в поверженном Берлине. Мы всегда помним слова песни: 'Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути'. Пусть об этом помнят и все те, кто надеется отсидеться от последствий своей авантюристической политики за океаном и в противоатомных убежищах.

Спустя несколько мгновений потрясенной тишины раздались еще более оглушительные и продолжительные аплодисменты.

Леонид Ильич тоже поаплодировал, отпил из стакана 'Боржоми' и продолжил:

— Вступая в 70-е годы, партия всесторонне проанализировала состояние народного хозяйства и определила главные пути решения социально-экономических проблем развитого социализма Все это означает, товарищи, что многогранная и целеустремленная работа партии, всех тружеников села и связанных с ним отраслей,— работа, направленная на подъем сельского хозяйства, приносит ощутимые результаты... И сегодня, оглядываясь на прошедшие годы, мы с полным основанием можем сказать: гигантская проделана работа.Сильнее, богаче, краше стала наша великая Родина!... Отдавая должное поистине историческим свершениям советского народа, Центральный Комитет КПСС отчетливо видит: и трудности, недостатки, нерешенные проблемы... В народное хозяйство вовлечены поистине огромные ресурсы... Экономика должна быть экономной!... Условия, в которых народное хозяйство будет развиваться в 80-е годы, делают еще более настоятельным ускорение научно-технического прогресса... Нужно, товарищи, проявить максимум настойчивости, максимум инициативы и гибкости, использовать все резервы и возможности, чтобы не только выполнить, но и существенно перевыполнить намеченные планы. При этом огромное значение имеет инициатива на местах, новые методы организации управления и труда, такие как бригадный подряд, опробованный еще в шестидесятые годы метод товарища Худенко....

Теперь товарищи, я хотел бы остановится на делах нашей партии — авангарда советского народа. ...численность КПСС увеличилась на 1,8 миллиона человек. Почти три четверти вступивших в КПСС за эти годы — члены ленинского комсомола....В партию приходят лучшие, передовые представители народа. Однако порой в ряды КПСС попадают случайные, недостойные люди.... Не могу не упомянуть и вопросы внутрипартийной жизни и совершенствования структуры партии... Около десяти миллионов человек выступили в прениях. Участники собраний, конференций и съездов требовательно оценивали деятельность выборных партийных органов. Они подвергали критике упущения и недостатки... В результате пояивлись идеи по совершенствоанию внутрипартийной структуры, упразднению пережитков начального строительства социализма в виде отдельных национальных партий входящих в КПСС...

Условия, в которых все мы живем и работаем, за последнее время значительно изменились. Иным стал советский человек. Обогатились его знания, повысилась эрудиция, значительно выросли духовные запросы. В то же время расширился и арсенал средств, находящихся в распоряжении наших идеологических работников. Надежный канал повседневной информации — 380 миллионов экземпляров газет и журналов...Большое значение имеет телевидение... Советские людис уверенностью смотрят в завтрашний день... Честь и слава Коммунистической партии... Да здравствует коммунизм!

Присутствующие в зале встретили заключительные слова бурной, долго не смолкающей овацией. Все встали. Под сводами Дворца съездов раздались возгласы: 'Слава ленинскому Центральному Комитету Коммунистической партии Советского Союза!'

Доклад прошел на отлично. В море слов не все смогли вычленить то самое главное, что меняло курс огромной страны. А из тех, кто понял, многие были согласны с необходимостью перемен.


XXI. Самое важное из искусств


Николай Николаевич Месяцев, бывший член партии, бывший посол СССР в Австралии, бывший председатель Гостелерадио Союза, а ныне простой беспартийный старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам, готовился к поездке на работу, когда раздался продолжительный телефонный звонок.

— Товарищ Месяцев? — тон голоса неведомого собеседника был подчеркнуто нейтрален. Словно говорил какой-нибудь робот из фантастических произведений, а не человек.

— Да, это я. С кем имею честь...

— С вами говорят из секретариата ЦК. С вами хочет встретится товарищ Брежнев. Автомобиль выехал, на работу мы сообщим, — пожалуй, такую манеру вести разговор Николай мог бы счесть и хамской, но вот само содержание. С чего это он вдруг понадобился так экстренно самому Леониду Ильичу?

— Я вас понял. Но...

— Партбилет вам возвращен решением Президиума вчерашним числом, — так же холодно проиноформировал голос. Получите на проходной.

Автомобиль действительно ждал у подъезда дома и, чудеса бывают, новенький партийный билет с его фотографией, явно взятой из личного дела, лежал в проходной Боровицких ворот.

— Входи, Коля, — вид Брежнева вызвал у вошедшего в кабинет Николая ступор. Это был не Брежнев. Вернее это был Брежнев, но не тот, которого он видел перед роковой ссылкой в Австралию. Тогда перед ним сидел... нет, восседал монументальный, величественный начальник, снизошедший к побежденному, и лениво цедящий слова. А сейчас... Этот Брежнев напоминал самого себя в пятидесятые — молодого, открытого, искреннего. Глаза лучились какой-то непонятной внутренней усмешкой.

— Неплохо выглядишь, Коля, неплохо. И это хорошо, — дожидаясь, пока Месяцев усядется, а секретарь расставит принесенное печенье и чашки с чаем, Брежнев откровенно изучал своего собеседника. Изучал, словно увидев впервые. — Ты же знаешь мое отношение к тебе, — улыбнулся Ильич. — Оно всегда было добрым. Но тогда сложилась такая ситуация, что тебе надо поехать послом в Австралию. Это действительно былоне мое личное решение, а мнение Политбюро... Я думал что ты просто поедешь года на два, а там мы тебя вернем обратно; поэтому и дал тебе мой личный код для шифротелеграмм. Почему ты им не воспользовался в критических обстоятельствах?

— Кхм, — кашлянул Месяцев. — Я телеграфировал, но ответа не получил...

— Понятно, — Брежнев подвигал бровями, взял ручку, что-то пометил в блокноте. — Разберемся. Действительно разберемся, — заметив недоверчивый взгляд Николая, искренне подтвердил он и пристально посмотрел глаза в глаза. Месяцев вдруг почувствовал, как из глубины карих глаз генсека, на него смотрит некто — другой. От этого ощущения побежали мурашки по спине, и на голове зашевелились волосы. Почти животный ужас овладел Николаем. Он практически не понимал, что говорит ему Брежнев. Сквозь привычную телесную оболочку, из немыслимой глубины, к разуму прикасалась другая воля, и другая сущность. Месяцев с трудом подавил в себе желание закрыть глаза, лицо, лишь бы не видеть этот взгляд, и не слышать голос. Он взял себя в руки и остался сидеть, стараясь успокоится.

— ... вот эту контору мы и хотим тебе поручить. Потому что как правильно нас учил товарищ Ленин, из всех искусств для нас важнейшим является кино. Ты, как, Коля, согласен?

— Извините, Леонид Ильич, не понял, — ответил Месяцев. И опять увидел тот же непонятный взгляд. Который тут же сменился обычным, слегка озабоченным.

— Ты не болеешь часом? — озабоченно спросил Брежнев.

— Нет, нет, что вы. Просто неожиданно все это.

— А-а. Тогда понятно. А я уж испугался. Смотрю, ты весь как-то напрягся и побледнел. Но ничего, ты главное не стесняйся. Мы тебе время на подлечивание дадим, и условия создадим. И мой прямой номер телефона получишь. Главное, что мы от тебя ждем — постараться повторить твои достижения шестидесятых. Нам надо много теле— и радиопередач и фильмов, нам нужны хорошие передачи, нам нужны отличные фильмы. А ты, кстати, что это ко мне на 'вы'? Мы же с тобой старые друзья так что переходи-ка на 'ты'. И так ты не мне не сказал — согласен?

— Конечно, Леонид Ильич, согласен, — выдавил Месяцев.

— Ну, вот и хорошо, — усмехнулся Брежнев. — Как говорится, жених согласен, родители невесты тоже, осталось уговорить невесту. Но смотри, Коля. Задача у тебя очень и очень важная. Необходимо сделать наше телевидение и радио лучшими в мире. Как ты думаешь, что должно делать телерадиовещание?

— Задача телевидения и радио, по моему глубокому убеждению, — ответил Николай, — состоит в служении человеку труда, раскрытию его нравственной красоты, устремленности к возвышенной цели; в том, чтобы быть с ним — человеком — в постоянной взаимосвязи, а через него — со всем народом: его социальными слоями, этносами, поколениями....

— Это ты хорошо сказал. Только учти — не стоит это делать прямолинейно, как в шестидесятые. Народ сейчас иной, простая пропаганда им воспринимается в штыки. Твоя задача — создать такие передачи и фильмы, которые ненавязчиво будут проводить эти мысли в массы. Не лозунгами и не прямолинейными агитационными фильмами в стиле 'Большой семьи' (фильм, 1952 г), хотя и такие нужны. Но в первую очередь фильмы должны быть захватывающими, интересными своей интригой а не простым пересказом технологии литья стали и отбрасывания шлака. И еще... — генсек опять подвигал бровями. — Маловато у нас интересных фильмов о войне и военных. Даже про Великую Отечественную снимают плакаты. А уж про нынешнюю армию... И для молодой аудитории надо побольше фильмов о военных приключениях и интересной фантастики. Например такой — генсек, хитро улыбнувшись, протянул будущему начальнику Гостелекинорадио стопку отпечатанных листов. — Мне тут, понимаешь, один товарищ рассказал увиденный за границей фильм. И мы с ним подумали, что если его переделать под наши реалии, то вполне можно и у нас снять. И название такое интересное 'Назад в будущее' и смысл в том, что каждый из нас, и все мы вместе творим свое будущее...


XXII. И родной АКМС наперевес...


Бригада спецназа, в которой теперь служил Рыбаков, должна была пересечь движение нелегальных караванов в районе пустыни Регистан и немного севернее ее. С северной частью зоны ответственности вопрос решался довольно просто — это была обжитая местность, в которой проходили основные караванные пути. Поэтому'духи' обычно, без всяких изысков, перевозили оружие и боеприпасы на автомобилях 'Симург' по проселочным дорогам. Такие машины везли по дорогам до двух тонн груза и всего лишь несколько машин могли удовлетворить потребности целой банды на месяц, а то и более.

Это позволяло довольно легко обнаружить караван с вертолетов и уничтожить его ударом с воздуха, или высаженной на его пути засадой. Тем более, что теперь для легальных караванов организовывалась охрана мотострелками 'на броне', при необходимости — даже с контролем пути вертолетами.

Однако оружие по-прежнему поступало к разрозненным, но еще боеспособным бандам душманов. И наркотики все также уходили в Пакистан, где превращались в валюту, необходимую для закупки новых партий оружия и боеприпасов. И неизвестно, как бы повернулось дело, если бы в один прекрасный день комбат Мальцев не привез в отряд некую бородатую личность. С закатанными рукавами рубашки и буйной растительностью на лице, гость производил сильное впечатление. Перевязанный красным платком, как пират, он и походил на одного из грабителей морей.

— Знакомься. Это Маланг, — Мальцев представил Рыбакову бородача. — Прекрасно знает пустыню.

Имя афганца несколько напрягло Антона, поскольку лидером ИПА в провинции был мулла Маланг. Но, как выяснилось при знакомстве, это был заместитель вождя одного из племен белуджей и к своему печально известному тезке отношения не имел. Поздоровались, причем приезжий не только пожал руку по-русски, но и сказал: 'Здравствуйте' почти без акцента. Правда, почти сразу выяснилось, что это практически весь его русскоязычный словарь, если не считать четырех слов относящихся к купле-продаже, поэтому Рыбаков вызвал Тулу, который кроме саперного дела, как оказалось, отлично знал фарси. А Маланг на фарси говорил, и неплохо. Антон же фарси не знал, а его пуштунский словарь был богаче, чем у афганца русский, лишь на несколько прикладных военных терминов.

— А причем здесь пустыня? — поинтересовался Рыбаков у Мальцева, но ответил Маланг, прослышавший перевод Тулы.

— Теперь 'духи' боятся возить оружие по привычным маршрутам. Поскольку 'шурави' в пустыне почти не работают, а если и работают, то днем и с вертолетов, 'духи' решили по ночам перебрасывать оружие и боеприпасы, которые доставляли в какой-либо приграничный афганский кишлак на машинах из Пакистана. В кишлаке караван перегружали на верблюдов, и ночами переправляли через пустыню, выходя в районе кишлаков в нескольких десятках километрах от южных окраин Кандагара и его зеленки, — перевел его слова сапер.

— Понятно, спасибо.

— Маланг готов указать ключевые точки, где можно перехватить караван, — продолжил переводить Семен.

— Это очень хорошо. Проводите товарища Маланга в столовую, угостите с дороги, а мы пока поговорим, — резюмировал Мальцев. Импровизированное совещание закончилось быстро. Сошлись на том, что, как только у Маланга появляется интересная информация о движении каравана с оружием и боеприпасами, он приходит к Мальцеву. А затем они вместе приезжают в отряд, где Маланг остается и готовится с группой спецназа на выход в качестве проводника. Но для начала решили отработать без проводника, просто для проверки достоверности данных. Мальцев попросил Маланга дать в ближайшее время наводку на караван, а Антон организует выход группы.

На этом и разошлись.

Первые данные поступили через два дня. Поскольку все было согласовано заранее, на подготовку к выходу ушло меньше двух часов. На боевые уходила вся группа — шестнадцать человек. Боевиков ожидалось в три, а то и в четыре раза больше, но никого не смущало. Уже был опыт, спецназ порой воевал и при раскладе 'один против десятерых'. Первую подгруппу вел сам Рыбаков, вторую — прапорщик Игорь Шимский, его заместитель. С собой взяли сухпай на сутки — весьма скромно, даже рискованно, учитывая, что сидеть в засаде надо было до появления каравана, а сколько его придется ждать, никто сказать не мог. Но предпочли взять больше патронов, руководствуясь вбитым при обучении правилом: 'Патронов бывает смертельно мало, очень мало и мало — но больше просто не унесешь'. Учитывая, что высадка с вертолетов планировалась в километрах двадцати от места засады, рюкзаки набили до последней возможности. Хотя пару дней можно и вообще поголодать, в пустыне большей проблемой была не еда, а вода. Поэтому воды с собой взяли на все время выхода, используя все фляги и несколько трофейных бурдюков.

На посадочной площадке их уже поджидали два вертолета, транспортно-боевые Ми-8, получившие в бригаде прозвище 'верная восьмерка' из-за номера модели и стандартной нагрузки в 8 человек, которую вертолетчики ограничивали из-за гористой местности. Взлетели немедленно, на полпути к ним присоединились два увешанных оружием 'по самые брови' 'крокодила', они же, по слухам — 'адская колесница', Ми-24. Боевые вертолеты шли впереди и чуть выше, готовые в любой момент обрушить лавину огня на землю. Но в этом полете пострелять им не пришлось — пустыня была как и положено пустыне — пустынна, хотя Антона не оставляло чувство, что за ними внимательно наблюдают откуда-то снизу.

Высадились в намеченном районе так же без происшествий. И пошли, стремясь к вечеру достичь указанной агентом точки. Ходьба по пустыне, несмотря на все тренировки и подготовку, оказалось отнюдь не легкой. Надо признаться, что несколько раз Рыбакова посещали нехорошие мысли, что они никогда не дойдут до цели. А если и дойдут — ничего не смогут сделать из-за опустошающей усталости. Но дошли и даже сумели замаскироваться, укрывшись под заранее приготовленными накидками. Лежать под ними на раскаленной за день земле, обливаясь потом, было не менее мучительно, чем идти. И долго, как честно признавался себе Антон, они бы не выдержали, особенно с учетом того, что ночью здесь резко холодало. Но особо ждать не пришлось, примерно через полчаса после того, как они залегли на выбранном участке едва заметной, но несомненно набитой караванами тропы, на горизонте что-то двинулось. Через некоторое время стало ясно, что это не галлюцинации. Действительно, к месту засады приближался караван...

'Духи' шли, совершенно не опасаясь засады и даже вертолетов, которые редко появлялись в этом районе. Неторопливо двигались верблюды, столь же неторопливо шагали рядом вооруженные 'калашами' и 'бурами' погонщики и охранники. Но головной дозор все-таки был. Пятеро пеших душманов, все вооруженные автоматами, шли метрах в пятидесяти впереди основного каравана, держа оружие наперевес. Но и дозорные чувствовали себя в безопасности и не осматривались по сторонам. Просто шли, картинно изображая готовность к бою, видимо для начальства.

Как и было оговорено, Антон выстрелил первым. Выстрелил, когда дозор оказался как раз напротив замыкающей засаду пары из Жабо и Тулы. Цепочка огоньков, заметных в подступающей темноте, расцвела на земле прямо напротив каравана. Каждый из спецназовцев сделал по два, а некоторые и по три точных прицельных выстрела, прежде чем душманы опомнились и попытались залечь за тушами убитых верблюдов, открыв ответный огонь.

Первым же выстрелом Рыбаков снял самого важного из 'духов', шедшего в центре колонны. Затем еще одного, который пытался командовать, что-то крича растерянно мечущимся под огнем афганцам. Затем он дернул переводчик вниз и дал заранее оговоренный сигнал, выпустив одной длинной очередью десятка два патронов. И на этом бой фактически закончился — Жабо открыл огонь из ПК, короткими очередями подавляя любые попытки открыть ответный огонь. Недостреленных пулеметным огнем духов добили остальные спецы, даже не меняя огневых. Прошло несколько минут и над пустыней воцарилась тишина, прерываемая только стонами недобитых душманов и криком одного из верблюдов, которого заставил замолчать еще одной очередью Жаботинский. Контроль проводили в уже наступившей темноте, с помощью трех ПНВ, имевшихся в группе. Потом развели несколько костров, обозначив площадку, и стали ждать прилета вертолетов...

Отработали неплохо, захватили почти полсотни китайских и 'египетских' автоматов, шесть пулеметов и даже одну китайскую копию семидесятипятимиллиметрового безоткатного орудия. Ну и боеприпасы. Последние, за исключением снарядов к безоткатке, взорвали на месте, использовав опыт Тулы и привезенную вертолетчиками взрывчатку. Получившийся фейерверк наблюдали уже улетая с места, в иллюминаторы 'восьмерок'.

Этот выход оказался самым успешным из всех. Еще один успешный выход провела группа немецких товарищей. В указанном месте группа высадилась с вертолетов и успешно отработала, 'забив' на месте небольшой караван.

Но, наследив однажды, спецназ волей-неволей повысил бдительность 'духов' в пустыне. Теперь высадка группы с вертолета фиксировалась наблюдателями. Это только непосвященному кажется, что пустыня пустынна и безжизненна. На самом деле она полна живет своей насыщенной жизнью, причем не только насекомых и пресмыкающихся. В пустыне у душманов тоже были свои глаза и уши. Поэтому еще несколько выходов прошли впустую. И пришлось срочно придумывать, как выйти из создавшегося положения. А подсказал решение опять Маланг, вновь приехавший в отряд вместе с Мальцевым.


XXIII. Сценарий и последствия


Леонид Ильич сидел и внимательно слушал, как Байбаков спорят с Машеровым по поводу нескольких предприятий.

— Эти точно надо относить ко второй категории, — уверял Николай Константинович.

— Неужели? И зачем нам столько титана? Кастрюли и тарелки делать? Или лопаты? Не жирно будет? Так куда мы его будем девать? Продавать?

— А почему бы и не продать?

Спор грозился затянуться и оба спорщика уже поглядывали на Генсека, но тот молчал, вспоминая, как при обсуждении доклада двадцать шестому съезду получил чувствительную плюху от Байбакова и приглашенных им экономистов. 'Леонид Ильич, вы нас извините, но разговоры о том, что малые предприятия эффективней не соответствуют реальности. В действительности все строго наоборот. Чем крупнее предприятие, тем меньше накладные расходы. Да и предложенные вами гибкие линии проще устанавливать именно на таких заводах. За рубежом, а именно в Азии, так и поступают'. Тогда Брежневу пришлось признать свою ошибку публично, и сейчас он не хотел второй раз попасть в ту же ситуацию. Поэтому, когда оба спорщика, утомившись, дружно аппелировали к его авторитету, он лишь предложил дополнительно проработать вопрос, потому что доводы обоих сторон, на его взгляд, одинаково взвешены.

— Без привлечения специалистов это вопрос мы решить не сможем и поэтому не будем. Создайте комиссию, в течение недели проработайте аргументированный ответ. Договорились? — Ильич улыбнулся, глядя на недовольных таким соломоновым решением собеседников.

— В принципе, я считаю, что основные вопросы мы проработали, так что к следующему пленуму ЦК жду готового решения. И не забудьте — по ЭВМ и микроэлектронике тоже.

— Хорошо, Леонид Ильич, — согласился Байбаков, вставая и собирая бумаги со стола. — Сделаем. И предложения по введению в плановые показатели снижения себестоимости и корректировку цен не забудем.

Попрощавшись, Николай Константинович вышел, а Брежнев вызвал помощника и попросил принести в кабинет чай и бутерброды.

— Подкрепимся, Петя, да и наших гостей угостим, — предложил он Машерову, глядя, как в кабинет заходят Андропов, Цвигун, Примаков и Ивашутин.

— — Заходите, товарищи садитесь. Попробуйте нашего салями. Вы что будете чай, кофе? — Вошедшие соратники несколько смущенно стали есть. А пока они выполняли наказ генсека, Брежнев зубочисткой начал ковырять в зубах, в процессе очистки, с интересом рассматривая добытое.

'Ну, Ильич запустил хозяйство, тут цельный мясокомбинат можно открыть, ну, в крайнем случае — цех. А воняет-то как..., — веселился Викторин.

— Тебе, Витюша, легко смеяться. А мне, между прочим, челюсть в Отечественную войну на Малой земле контузило. Сколько лет мучаюсь. Да и, кстати, это ранение, я получил, защищая и такого паразита как ты. Здоровья не жалел, за ценой не стоял, смерти в глаза глядел. Наши врачи и немецкие мне челюсть делали, но все равно, уже как мама родила не вышло. Вот все время и шлепаю челюстью, а всякие оппортунисты и буржуазные подпевалы надсмехаются. Пошел ты на.... И говорить с тобой не буду буржуйский подпевала. — Отвечал обиженный за 'зубную проблему' Брежнев.

— Ну, прости, Ильич, я не прав, извини честное слово. Я тебе компенсирую моральные издержки.

— Чего?

— Займусь усиленным восстановлением сосудистой системы, и других особенно нужных тебе, ну ты понимаешь, мест организма. Мир?

— Ну, если восстановишь. Посмотрим на твое поведение. И помолчи сейчас, тут вопросы по Афганистану надо обсудить'. — Брежнев, наконец, закончил санировать рот. Пододвинул к себе папку и надел очки.

— Ну что товарищи, продумали наши действия по Афганистану? Кто будет докладывать?

— Разрешите мне, — 'бросился на амбразуру' Евгений Максимович.

— О, вам как специалисту и карты в руки, — пошутил Брежнев. — Слушаем вас.

— Для рассмотрения проблемы были привлечены эксперты..., — Примаков говорил неторопливо, с академическим интонациями, словно читая лекцию для студентов. Тщательно исследовавшие сложившуюся ситуацию эксперты, в том числе военные предлагали очень неожиданный набор мер. Признавалось, что необходимо публично (с донесением до всех слоев населения Афгана, а в первую очередь — до революционеров) признать, что традиции (в том числе ислам) в жизни афганцев играют большую роль, чем они играли в жизни Российской Империи. Поэтому революция образца Великой Октябрьской, следствием которой стал СССР, не может быть примером для Афганистана. Просто нет необходимых предпосылок. Вследствие чего руководство СССР считает вредным попытки сразу же из феодализма Афганистана пытаться прыгать в социализм, так как это — большая кровь. Народы Афганистана не желают так сразу отказываться от своих традиций. Значит, и СССР не будет настаивать на этом. СССР нужно, чтобы его сосед развивался, а не сваливался в братоубийственную гражданскую войну. СССР на период формирования здорового, уравновешенного правительства Афганистана берет на себя функцию арбитра и защитника с единственной целью — недопущение большой крови. Для этого нужно пойти на переговоры с племенами и вменяемыми оппозиционными силами. И провести еще экономическое связывание местного правящего слоя. Смысл в том, что никто не режет курицу, несущую золотые яйца. Можно наладить торговлю советскими товарами в Афганистане. Можно организовать совместные предприятия. К примеру, Ахмад Шах Масуд контролирует Пандшер. Там богатые залежи минеральных ресурсов — изумруды и т.д. Предложить ему поставить разработку недр на промышленные рельсы. Наладка, обучение — наше. Залежи, продажа готовой продукции — его. Прибыль пополам. Чтобы лояльным к нам афганцам было, что терять лично от вражды с Союзом и центральным правительством. Но ни в коем случае — не бесплатная помощь, ибо это не в местных традициях. Честное партнерство себя оправдает. Ну и показательное разорение или даже уничтожение клана, нарушившего договорные отношения. Такие ведь обязательно найдутся. Вот и пригодятся для наглядного примера того, как не стоит делать.

Как только сформируется правительство и жизнь наладится — миссия СССР будет завершена и миротворческий контингент будет выведен, что уже было озвучено на 26 съезде. Предлагались и конкретные меры, в том числе дипломатическое и военное давление на Пакистан (в том числе через усиление армии Индии) с целью прекращения поддержки контрреволюционных банд, продолжение реорганизации сороковой армии путем ввода спецчастей для действий в горах и усиления авиационного компонента, в первую очередь вертолетных и штурмовых частей.

— В случае необходимости провести мероприятия по установлению в Пакистане дружественного Советскому Союзу режима. Не отказываясь от прямого вооруженного вмешательствами силами союзных афганской и индийской армий, — продолжил Примаков, покосившись на Ивашутина.

— Вы не слишком разошлись, — нахмурился было Брежнев. Его поддержал Машеров, не ожидавший такого откровенного доклада.

— Нет, Леонид Ильич, все в соответствии с данными, полученными по линии опреации 'Симбиот'. Мероприятия необходимые, иначе мы рискуем получить дополнительное обострение обстановки в Средней Азии, — успокоил их Андропов. — Кроме мер, касающихся непосредственно Афганистана, нами запланированы и мероприятия по уменьшению поддержки контрреволюционеров со стороны США и стран Персидского Залива. Для первых мы подготовили ряд мероприятий в Латинской Америке, а вот о мероприятиях на Ближнем Востоке я думаю лучше доложит товарищ Ивашутин.

— Есть, — генерал хотел подняться, но остался сидеть, подчиняясь жесту Генсека.

— Согласно последним директивам нами, совместно с органами госбезопасности, разработан и осуществляется план 'Буря в пустыне'. В результате должна быть максимально нарушена добыча нефти в регионе Персидского залива, и ее поставки. Мы уделили внимание почти всем странам, находящимся в этом регионе: Ираку, Ирану, Катару и Объединенным эмиратам, но особенно Саудовской Аравии. На данном этапе основные усилия прилагаются для превращения конфликта между Ираком и Ираном в полномасштабную войну. И здесь все складывается хорошо.

Если говорить о Саудовской Аравии, то ситуация на данный момент такова. Несколько наших групп спецназа ГРУ, под видом паломников и наемных рабочих из Пакистана, Сирии и Палестины уже находятся на территории Аравии. Минируют наиболее важные объекты. В частности, на территории наиболее крупных нефтяных месторождений: Гавар, Сафания Надж, Берри, Зулуф, Шайбах, Абгейг. — Ивашутин водил указкой по расстеленной им на столе карте, и говорил, тщательно выговаривая названия. Брежнев наклонился над картой. — И кроме того спецназ ВМФ произвел минирование нефтяных терминалов: Джидда, Джубейль, Рас аль-Хафджи, Рас Танур, Янбу, Зулуф. — Генсек откинулся на спинку кресла.

— А не слишком мы рискуем людьми?

— Леонид Ильич, в группах очень подготовленные профессионалы. И в основном восточной национальности, хорошо владеющие арабским, отместных не отличить. Кроме того, мы постоянно контролируем ситуацию со спутников. Минируем основные нефтепроводы, и уточняем другие цели. В частности, есть мнение, что необходимо уничтожить крупные центры опреснения воды и водохранилище. Это создаст дополнительную напряженность в Аравии. Нам помогают также товарищи из коммунистической партии Аравии. Но мы их используем и на идеологическом фронте. КГБ был организован побег духовного лидера радикальной исламской оппозиции Мухаммеда аль-Кахтани. Так называемого 'махди' — исламского мессии. Теперь к нему сбегаются сторонники. Сейчас он укрывается в Северном Йемене на границе с Аравией. Махди уже провозгласил, что Мекка и Медина должны иметь статус экстерриториальности. Иран поддержал эту идею. Аятолла Хоменеи призвал всех шиитов услышать этот призыв махди: 'Его устами говорит Всевышний'. Саудиты, в ответ запретили иранцам посещать эти города. Махди требует вывода американских баз из 'святой земли'. Королевской семье саудитов пришлось казнить многих его сторонников и пойти на ужесточение порядка. Везде на ответственные посты назначены родственники короля. Но недовольство все равно есть. Мухаммед имеет поддержку среди духовенства, а это важный фактор. Есть сторонники и среди простых людей и интеллигенции. Часты случаи перехода военных 'махди'. Кроме того, сам король Саудовской Аравии Халед человек нерешительный, изнеженный и избалованный. Еще год назад сторонники Мухаммеда, пытались устроить мятеж. И захватили Мекку и Медину, святые города мусульман. Но, брат короля, эмир Фахд, решительно применил силу. Военные подавили мятеж. Мы постарались это учесть. Неделю назад Фахд погиб в Монако в автомобильной катастрофе. — Ивашутин неожиданно улыбнулся, ткнул пальцем в пролив. — Здесь в Хафджи была нефтяная платформа японцев, но что-то с ней произошло, теперь только волны морские знают. Там действовал наш спецназ 'Дельфин'. Специально послали дизельную подводную лодку 'Варшавянка'. Аккуратно провели минирование. Эффект был впечатляющий.

Брежнев снял очки, с силой сжал переносицу. Лицо было сосредоточенное и усталое. Осмотрел присутствующих и заметил негромко.

— На войне, как на войне. Мы только защищаемся


XXIV. Крах операции 'Полония'


Войцех Ярузельский, при всем его хорошем отношении к русским, в душе все же оставался истинным поляком, потомком шляхтичей и выпускником школы, в которой всем заправляли католические монахи. Поэтому сейчас новый первый секретарь ПОРП и премьер-министр Польши пребывал отнюдь не в лучшем настроении. Русские действовали непривычно нагло. Их посол разговаривал с Войцехом, словно пахан на зоне с шестерками. Не просил, а просто указывал, что делать. При этом откровенно поддерживал 'партийный бетон' — сталинистские, консервативные силы в руководстве партии.

К этому добавились еще и действия русской разведки, причем непонятно какой — раньше так не действовали ни ГРУ, ни КГБ. Нагло устроили автомобильную катастрофу нескольким церковным деятелям. И подбросили компрометирующие материалы, что они, оказывается, ехали из католический приюта, где занимались непотребными делами с детьми-сиротами. Разразился большой скандал, многие сначала не поверили, но когда на него наложилось разоблачение вожака 'Солидарности'... 'Я, нижеподписавшийся Лех Валенса, сын Болеслава и Феликсы, 1943 года рождения, обязуюсь сохранять в тайне содержание моих бесед с сотрудниками служб безопасности. Также обязуюсь сотрудничать со службой безопасности в деле выявления и борьбы с врагами Польской Народной Республики. Информацию я буду передавать в письменной форме. Факт сотрудничества со службой безопасности обязуюсь хранить в тайне и не раскрывать даже семье. Передаваемую информацию я буду подписывать псевдонимом Болек' — Ярузельский запомнил слово в слово прочитанную им лично расписку 'агитатора, горлопана и главаря'. От кого русские получили эти данные, установить так и не удалось. Но органы безопасности пришлось чистить, причем чистить под присмотром 'кураторов' из КГБ, нового министра внутренних дел Мирослава Милевского и представителя 'партийного бетона' Мечислава Мочара — бывшего министра внутренних дел, человека КГБ и сторонника решительного подавления оппозиции.

С другой стороны, неожиданные разоблачения привели к резкому падению популярности 'профсоюза'. Одно дело, когда рабочие под руководством простого электрика из Гданьска совершают революцию против ужасной тоталитарной системы, за 'социализм с человеческим лицом'. Это очень символично, духоподъемно и призывает к борьбе. Другое дело, когда оказывается, что все это движение используют для непонятных интриг или желающие просто свергнуть нынешнее правительство, или вообще иностранные шпионы из гебни. Такая ситуация обычных людей не вдохновляет. А всякие деятели из КОС-КОР, Державной лиги и Клуба католической интеллигенции притихли после арестов части руководителей и опубликования в печати доказательств получения этими организациями иностранной помощи. Как выяснилось на борьбу с социализмом в Польше шли большие средства, только по официальным каналам было перечислено свыше 90 тыс. фунтов стерлингов.

Потом русские напечатали у себя, а за ними перепечатали и многие газеты мира, отрывки из плана 'Полония', одним из создателей и вдохновителей которого оказался покойный антикоммунистический американский политик Бжезинский. Стало ясно, почему вдруг повысились цены, зачем пришлось срочно выплачивать большую часть кредита с помощью СССР ( о чем русские тоже объявили на весь мир), почему с такой охотой полякам давали деньги даже банки, обычно не желающие иметь дело с 'коммунистическими режимами'. Страна оглушено затихла, пытаясь осознать, что произошло, и куда ее тянули прежние власти и бунтари.

Такая ситуация, конечно, Войцеху нравилась, поскольку устраняла возможность прямого военного вмешательства стран ОВД, по примеру Чехословакии. Но методы, но все усиливающееся влияние русских, полное повторение пятидесятых с подчинением поляков русским, вплоть до прямого управления его совсем не устраивали. С другой стороны, всего тысяча арестованных и две тысячи эмигрантов из антисоциалистических организаций и сотня из госбезопасности — не такая уж и большая цена за спокойствие в стране. Не дай Бог, на его место придет Грабский или Ольшовский. Эти, не моргнув глазом, введут военное положение и прольют реки крови, заставив поляков стрелять друг в друга. А вот этого Ярузельский хотел не допустить любой ценой. Черт с ним, пусть посол тайно командует ему. Он посмотрит, что выполнять и как. В конце концов, Польша — суверенная страна...

Звонок раздался внезапно. Войцех, внутренне напрягшись в ожидании очередной неприятности, поднял трубку.

— Слушаю, — по голосу он узнал нового министра внутренних дел. — 'Помяни черта, он и появится' — мелькнула мысль.

— Докладываю, — судя по интонации, новости у пана Мирослава были действительно не из приятных. — Сбежал Яцек Куронь. Из четырех наблюдавших за ним офицеров безопасности трое убиты, точнее — отравлены. Один исчез, очевидно сбежал с поднадзорным.

— Понятно. Проведите тщательное расследование. Предварительный доклад жду от вас завтра, в шестнадцать ноль ноль, — голос главы Польши не дрогнул, хотя внутри все кипело. — 'Пся крев, русские оказались правы — в самой Службе Безопасности полно предателей!' — Всех посаженных под домашний арест перевести на тюремное содержание.

— Так есть, — по-военному кратко ответил Милевский и положил трубку.


XXV. В тихом омуте...


Андрей Андреевич Громыко с омерзением смотрел на, ковыляющего рядом человека. — 'Что же за люди то такие пошли — мразь на мрази. И такие вот работают в самом центре, где должна создаваться партийная идеология. Чистыми, так сказать руками О времена, о нравы'

Понятно, что сразу после съезда партийный аппарат затаился. В конце концов, Генеральный Секретарь не сменился, был избран практически старый состав Политбюро, противостоять этому было как то... не с руки, если учесть сколько людей в этом участвовало. Да и карьерные возможности после реформ... Утвердили же предложения по реформам на съезде. Но потом, как только стали доходить нехорошие последствия принятых решений для интересов партбоссов на местах, аппарат начал потихоньку консолидироваться, подыскивая единомышленников. А оружия для борьбы с новыми идеями Генсека у региональных партийных элит было достаточно — пока...

Потратив два месяца на согласование позиций по здравницам, санаториям да через верных людей — элиты уяснили, что существуют две группировки, интересы которых разошлись сразу по окончании съезда. Одна — сам Генсек и верные ему люди, включая руководство КГБ и большую часть его аппарата, большая часть военных руководителей, аппаратчики, получившие реальные . Вторая группировка — группировка Громыко — Черненко — Устинова, оттесненная от своих постов и стремящаяся к реваншу. Ведущим в этой связке был все же Громыко, мистер 'нет', почти бессменный министр иностранных дел СССР, человек иезуитской хитрости. К ней примкнули и разгромленные остатки консерваторов — сусловцев. Примкнули, чтобы не быть окончательно оттесненными от власти. Брежнев менялся непредсказуемо, словно забыв все предыдущие негласные договоренности.

Первую встречу для определения позиций сторон — назначили в санатории, принадлежавшему Управлению делами ЦК КПСС, по странному стечению обстоятельств, том же самом, в котором до съезда Громыко договаривался с Сусловым. В этот санаторий снова лег на обследование член ЦК КПСС Громыко, и в то же время в санатории оказался Петр Александрович Родионов, заместитель директора Института Марксизма-Ленинизма, Директор института был недавно арестован за измену Родине, и.о. назначили со стороны и Родионов был этим сильно недоволен.

Вот сегодня Громыко вышел из процедурного кабинета, где дышал кислородом на какой-то немецкой машине и, кашляя после процедуры, прошел коридором к другому кабинету, где у академика был назначен массаж.

Дверь была на замке. Прислушавшись, Громыко понял, в чем дело.

— Ходок старый...— выругался он, стуча в дверь условным стуком. За дверью раздалась какая-то возня, потом, минуты через три дверь открылась. Внешне все было уже совершенно пристойно. Девица, одетая в очень короткий медицинский халатик, короче, чем обычный, заканчивала массировать лежащего мужчину, укрытого по пояс покрывалом.

— Заходи, Андрей Александрович... Я тут... кхе-кхе... задержался немного. Сейчас оденусь.

'Совсем страх потеряли, — подумал Громыко. Что в институте вся профессура спала со студентками и аспирантками, было давно известно. Девушкам защититься без этого было практически невозможно. — Моральное разложение, тем более в таком месте. По правилам — клади партбилет на стол и пошел отсюда. Подбросить что ли в Политбюро идейку, что в ИМЛ не все благополучно... тем более сейчас. А то совсем страх потеряли...'

Академик медленно оделся, подмигнул Громыко и предложил пройтись.

— Заходите еще, Петр Александрович, — с намеком сказала медсестра.

— Обязательно зайду, кисонька. Обязательно..., — ответил

Дверь закрылась.

И они не торопясь пошли по коридору.

— С ума сошел? — наконец спросил Громыко.

— Да ты что, Андрей Александрович, дело-то житейское...

— Ты цитатой Ленина прикройся, — грубо оборвал его Громыко, — Из цитатника Ленина, который твои девятый год готовят, и все никак закончить не могут.

Родионов промолчал. Аморалка — такое дело, за которое и соратники могут приложить по полной программе. Особенно в настоящее, трудное для всех время.

— Ну не злись, Андрей Александрович. Бес попутал.

— Мне то что... — внезапно успокоился Громыко — тебе перед товарищами по партии отвечать, не мне...

— Товарищи партии... да-а, — протянул собеседник. — Ты мне лучше скажи конкретно, товарищ Громыко, как член партии члену партии — вот что у нас сейчас в партии и странепроисходит, а?

Легкомысленная интонация и непристойные намеки не соответствовали серьезности обсуждаемого вопроса. Громыко застал еще те времена, когда за такие разговоры, да что там — за намеки на них можно было получить 'десять лет без права переписки', поэтому посмотрел на Родинова так, что тот невольно поежился.

— Ну и что в ней такое происходит? Ну-ка, поясни...

-А то ты не знаешь. Генерального секретаря словно подменили..., заслуженные кадры шельмуют. Республиканские партии разгоняют... Новый тридцать седьмой готовят?

— Охренел? — уже не сдержался бывший министр иностранных дел, непроизвольно оглядываясь, и снова посмотрел на замдиректора. Да так, что тот испугался уже по-настоящему.

— Да ты чего, Андрей Александрович... — заканючил Панкратьев -. Я же преданный делу партии человек.... Понимаю, как дела делаются.. Но и ты пойми — нельзя так с партией. Полный отказ от ленинской политики партийного строительства, дискриминация национальностей. Так и до отмены союзных республик дойдет. Волюнтаризм. Кончится, как у Хрущева. Или ты так не думаешь?

— А еще кто так думает? — надавил на собеседника Громыко.

— Многие, -попытался уклониться Родионов, но не выдержав взгляда 'мистера Нет', ответил. — Например, Титаренко с Украины, Багиров и Везиров из Азербайджана, Демирчан, Арутюнян...

— Понятно, — неожиданно оскалился в подобии улыбки Громыко. — Сколачиваете оппозицию?

— Какая оппозиция, Андрей Александрович, вы что..., — совсем перепугался Родионов.

— Ладно, ладно, не тушуйся, — подбодрил его Громыко. — Не вы одни волюнтаризм увидели. Значит так ... — и он начал инструктировать своего будущего союзника, как и когда собрать сторонников. Одновременно думая:

'Соратники, вашу мать так... Плечом к плечу... Противно, но придется терпеть эту мразь... пока. Но погодите, сволочи. Вот возьмем власть, я вам все прегрешения припомню'.


XXVI. Синее море, только море за кормой.


Приписанное к Северному Морскому Пароходству, судно носило гордое имя 'Туман'. Для тех, кто не слишком интересовалсяисторией, это название ничего не говорило. А моряки, особенно с Севера, уважительно кивали, читая название и порт приписки — Архангельск. Про подвиг бывшего рыболовного траулера, переоборудованного в сторожевой корабль и отважно сражавшегося сразу с тремя немецко-фашистскими эсминцами, помнили многие. Хотя иногда и удивлялись, что сухогрузный пароход с таким названием и такой припиской почему-то используется как банальный трамп в столь отдаленном от своего порта районе, как Индийский и Тихий Океан. Но удивлялись не сильно, мало ли какие соображения у начальства, возможно получаемая за такие рейсы инвалюта, которой так не хватает СССР, вполне окупает столь экзотические рейсы. Время от времени, надо признать, в некоторых газетах региона, преимущественно почему-то тех, что обычно относят к 'желтой прессе', появлялись статьи о том, что этот советский пароход не зря коптит небо в столь отдаленных от своего порта приписки водах. Всякому же информированному человеку ясно, что занимается его экипаж, состоящий из агентов Кей-Джи-Би — разведкой и распространением коммунистической пропаганды, а не перевозкой грузов. Впрочем, в истинность этих статей не верили даже авторы. А 'серьезные люди' из государственных контор — тем более. Особенно учитывая отсутствие у них привычки не только проверять сведения из таких источников, но и читать 'желтые' газетки.

Но в данном случае, похоже, правы были именно журналисты. Было, было нечто загадочное на этом судне. Начиная с четверки молодых людей, состоявших в экипаже сверх обычной численности, несколько необычных отношений капитана и помполита и заканчивая не совсем обычной каптеркой, расположенной рядом с основными танками горючего. Были на этом кораблике секреты, были. Но оберегаемые столь тщательно, что ни одна посторонняя пара глаз их пока не засекла. Так что внешне все оставалось вполне обыденно — торговый пароходик, перевозящий по морю грузы.

Вот и сейчас 'Туман' шел по Персидскому заливу с грузом, загруженным в Индии. Грузом, который с нетерпением ждали в воюющем Ираке. А может и не очень ждали, потому что пароход шел не самым быстрым экономичным ходом. А потом вообще задрейфовал, сообщив в пароходство о неисправности в силовой установке и вывесив соответствующие сигнальные флаги.

Пока в машинном отделении механики, вспоминая различные сочные, пусть и совсем неприличные выражения, разбирали что-то в механизмах, в небольшом, но уютном помещении 'второй каптерки' собралась вся четверка молодых, помполит и корабельный врач. Быстренько осмотрев четверку, как стало заметно после того, как они разделись — крепких, явно тренированных молодцов, доктор повернулся к начальнику — Допускаю, — ставя подпись в протянутом ему 'помполитом' журнале, произнес он.

— Отлично. Иваныч, ждем через два часа, — оскалился, изображая улыбку, 'помполит'. Дождавшись, пока доктор покинет 'каптерку', он строго посмотрел на невольно подтянувшихся подчиненных. — Слушай приказ...

Через четверть часа наблюдатель, если бы таковой оказался в море неподалеку от 'Тумана', мог бы увидеть как внезапно в борту, в паре метров ниже ватерлинии, открылся продолговатый люк. Из него выскользнули, таща за собой что-то вроде длинных сигар, двое в характерном снаряжении: обтянутые гидрокостюмами тела, двойные баллоны, выгнутые гофрированные шланги, широкие ласты. Над пловцами не поднималось ни единого пузырька отработанного воздуха — аппараты замкнутого цикла, удобнейшее приспособление для тех, кто хочет остаться незамеченным в глубинах моря. Вслед за первой парой из люка вынырнула вторая. На этот раз они вытащили за собой что-то вроде большого контейнера обтекаемой формы. Повозившись пару минут с контейнером и, похоже, добившись нужного результата пары аквалангистов ухватились за 'сигары', оказавшиеся чем-то вроде подводных мотоциклов и, буксируя за собой контйнер, помчались куда-то в сторону от продолжавшего дрейфовать корабля.

Примерно через три четверти часа бешеной подводной гонки они вдруг остановили моторы своих транспортных 'торпед'. По инерции проплыв еще с десяток метров, пловцы наконец повисли в воде, словно потеряв цель своего путешествия. Но затем, оставив одного охранять парящие в синевато-прозрачной глубине сигары транспортеров, трое подводных пловцов двинулись дальше, волоча за собой контейнер.

Плывший первым напрягся, когда впереди стала заметна металлическая конструкция, что-то вроде большого металлического острова, стоящего на нескольких опорных столбах. Между ними вниз, теряясь в глубинной полутьме, уходила толстая труба, словно гигантский хвост, упирающийся в самое дно. Двое, буксирующие контейнер, замерли, повинуясь жесту первого пловца, который старательно водил головой, осматриваясь. Вокруг неподвижно висящих в воде акванавтов тотчас же собрались стайки любопытной рыбьей мелочи, прыскавшей в сторону даже при лениовм движении лат, удерживающем пловцов на месте.

Неожиданно из сине-зеленой полумглы к висящим в воде пловцам устремились характерные темные силуэты. То же снаряжение, такие же повадки. Казалось, навстречу мчатся двойники аквалангистов, причем в двое увеличенном количестве. Блеснувшие в руках полоски металла и явно агрессивные намерения шестерки встречающих, казалось, должны были смутить пришельцев. Но не тут-то было. кроме рыбок, рванувших во все стороны от места предстоящей схватки, никто не испугался.

Первый из приплывших пловцов извернулся плавным движением. Неожиданно висящий сбоку непонятный предмет оказался в его руках. Черное, слегка похожее на автомат Калашникова, но необычным магазином, оружие задергалось в ритме которотких очередей. Вокруг ствола и в районе затвора тысячами пузырьков забурлила вода. Не ожидавшие ничего подобного атакующие резко останавливались, словно на наткнувшись на невидимую стенку. Подводный бой жестокий и происходящий практически в тишине, закончился неожиданно быстро. Расползающиеся бурые облачка, нелепое дерганье черных силуэтов, в конвульсиях уходивших на дно... и быстрые действия пришельцев. Пара, буксировавшая контейнер, резко ускорилась и, проскользнув к центральной трубе, поднялась куда-то выше и некоторое время занималась чем-то весьма трудоемким. Оставшийся один первый пловец продолжал осматривать окрестности, патрулируя по кругу с автоматом наизготовку. Наконец пара закончила свою работу и тройка пловцов, сделав прощальный круг, удалилась курсом на юг...

Еще через полтора часа на 'Тумане' убрали сигнал о неисправности машин. Судно начало набирать ход, когда над ним промчалась четверка самолетов с красно-бело-черными кругами на крыльях и такой же расцветки прямоугольным знаком на хвосте. Они прошли низко, словно стараясь задеть мачты пароходика, оглушив ревом двигателей собравшихся на палубе зевак, резко развернулись и ушли куда-то в сторону севера.

— Ничего себе, — выдохнул один из матросов. — Иранские, что ли? Не наши МиГи, точно.

— Не наши, — подтвердил второй. — Иракские, французского производства 'Миражи' Ф.1.

— И откуда ты все знаешь? — поразился первый.

— Так надо не только братьев Вайнеров и инструкции по обслуживанию машин читать, — усмехнулся его собеседник.

По приходу же в Умм-Каср моряки узнали, что война резко обострилась после нескольких налетов иракской авиации на нефтяные платформы Ирана и разрушения нескольких из них.

Закономерно, что цены на нефть при таких новостях начали повышаться...

Синее море, только море за кормой.


XXVII. Красиво жить не запретишь...


Вано Гургенидзе, старший официант ресторана 'Иверия' чувствовал себя не слишком уютно, несмотря на малочисленность гостей. Просто потому что знал, какие люди собрались сейчас в зале закрытого 'на спецобслуживание' ресторана. Нет, каких-либо скандалов или драк Вано не ждал. 'Воры в законе', конечно, не в ладах с уголовным кодексом, но при личной встрече силовые разборки устраивать не будут, как и хамить 'халдеям'. Но все равно, томило опытного официанта какое-то неявное предчувствие чего-то нехорошего. Он даже прошел на кухню и посмотрел на работу поваров, пока шеф-повар не рассердился и не отправил его в зал, заметив, что лишних людей ему здесь не надо.

Да, человек, знакомый с уголовной средой, был бы поражен, увидев, какие авторитеты криминального мира Союза собрались в закрытом зале этого ресторана: Вячеслав Иваньков — Япончик, Дед Хасан, Васька Бриллиант, Сво Раф, Алимжан Тохтахунов — Тайваньчик, Амиран и Отари Квантришвили, Анзор Кикалишвили... Хотя был апрель месяц — самое, пожалуй, прекрасное время в Тбилиси, красоты грузинской столицы нисколько не интересовали собравшихся здесь. Как, впрочем и вкус приготовленных со всей тщательностью блюд. Как понял Вано, они больше были заняты предстоящим разговором. Как раз тогда, когда старший официант заглянул в зал, слово взял вор в законе Джаба Иоселиани, по личной инициативе которого и была созвана сходка. (Вор в законе, доктор филологических наук, советник Эдуарда Шеварднадзе — такова краткая биография Джабы Иоселиани...)

— Друзья,— сказал Джаба,— мы должны признать, что настали новые времена. И политические деятели, и 'цеховики' любят говорить, что нет сильной политики без сильной экономики. Эту мысль подтверждает пример мощных государств Америки и Европы. Заметно это и у нас, в Советском Союзе. Хотим мы или не хотим, но должны принимать участие в политических процессах, которые явно идут не в ту сторону... А еще точнее — мы, независимо от нашей воли, уже участвуем в политических процессах. Хотя бы наш брат Отарик...

Кто-то из присутствующих, Вано не успел заметить, кто довольно громко высказался на тему 'взломщика мохнатых сейфов' (Отари Квантришвили сидел за изнасилование и строго 'по понятиям' не мог быть вором в законе). Но это высказывание сразу же утонуло в громких выкриках грузин.

— А ну, тихо! — бас Деда Хасана легко перекрыл шум в зале. — Базарь дальше, Джаба.

— Вот я и говорю, — продолжил Иоселиани. — Времена изменились ... — что оратор говорил дальше, Вано не расслышал, его вызвали на кухню. Взяв поднос с закусками, он вернулся в зал. Никто из споривших воров не обращал внимания на суетящегося вокруг стола 'халдея'. Джаба просил всех высказать свои соображения, из-за чего в зале разгорелся жестокий спор. Джаба, Отари и другие грузины очень хотели, чтобы было принято решение о сращении с властью. Особенно резко выступил против этого Вася Бриллиант:

— Да стоит нам только высунуться, наш и головенки сразу почикают! Вы что, 'переели рыбного супа' или получили разжижение мозгов? ... — грязно ругаясь, он пытался донести до присутсвующих мысль, что номенклатура и госструктуры ни за что не потерпят покушения на их право управлять страной. — Гебня только и ждет команды, чтобы нами заняться, как 'цеховиками' и прочими фрайерами, типа торговцев, решившими, что с государством можно играть в азартные игры...

— Сядь и не мельтеши, — негромко перебил разошедшегося Васю Дед Хасан. — Послушай Джабу...

— А государство и так готово нас придавить, не так ли, Отарик?

— Правду говоришь, дорогой, — Отари неторопливо поднялся из-за стола — Есть у меня друг... там, — он поднял палец вверх, — он говорил, что готовятся нехорошие изменения в кодексах...

Действительно, земляк Квантришвили, Анзор Иосифович Кикалишвили-Аксентьев был одним из самых известных и матерых 'крестных отцов' советского преступного мира. Родившийся в 1948 году Анзор окончил Московский институт физкультуры, работал в пионерских лагерях, организовывал спортивные и другие массовые мероприятия. Как активного комсомольца его назначили заведующим отделом райкома комсомола Гагаринского района Москвы, затем перевели в Московский горком комсомола, где он являлся одним из ответственных за подготовку к Олимпиаде. Окончив Дипломатическую академию МИД России, он стал руководителем аспирантуры этой академии. Но это лишь видимый, внешний слой жизни Анзора Кикалишвили. Основным был другой, истинный, который целиком находился в мире криминала. Впечатляющему красавцу, блестящему великосветскому хлыщу, ценителю молоденьких девушек и гурману, ему никогда не доведется узнать вкус тюремной баланды, да, наверное, он и слова такого не знал. И не узнает, так как раз сегодня его легко уколол зонтиком прохожий. Отчего через полчаса сердце никогда и ничем серьезно не болевшего активиста-комсомольца вдруг резко остановилось. 'Сгорел на работе', — вынесли вердикт непосвященные в подоплеку сослуживцы.

Операция 'Синий туман' началась по всему Союзу почти одновременно, о чем не знал и никогад не узали ни сидящие в зале, ни простой официант Вано. Который вернулся к раздаче за следующим подносом... и неожиданно получил струю чего-то резко пахнущего в лицо. Отчего быстро отключился и свалился на пол, успев лишь заметить мелькнувшую человеческую фигуру. Или нечеловеческую? Что-то черное, блестящее вместо головы...  

Подобные же фигуры в черных блестящих шлемах-сферах почти одновременно ворвались в зал ресторана из нескольких дверей. И даже успели кое-кого из остолбеневших 'заседателей' свалить на пол и, выкручивая руки, нацепить наручники. Но тут раздался выстрел. Кто стрелял, следствие потом установить так и не смогло. Поскольку после начавшейся перестрелки в здании еще и разгорелся пожар. Двое неприметных, трудно различимых в любой толпе парней ворвались в зал одновременно. Увлеченные спором гости не сразу среагировали на непонятный шум, кроме Деда Хасана. Звериное чутье тертого зэка заставило его рыбкой нырнуть под стол, к изумлению соседей. Но и это не спасло вора от смерти. Отстреляв всех, не успевших отреагировать на внезапное нападение, киллеры перезарядись. А затем аккуратно прошлись по залу, добивая раненых и успевших спрятаться. Каждому из присутствующих щедро досталось по две пули, для полной гарантии.

Получил свое и Дед Хасан, не успевший даже вскочить. Затем оба стрелка бросили свои пистолеты прямо на трупы, так что создалось впечатление выпавших из рук одного из убитых. И неторопливо скрылись, выйдя на улицу через кухню. Очнувшиеся через четверть часа уцелевшие работники, отблевавшись, вызвали милицию. Причем звонить пришлось с ближайшего телефона-автомата, ни один аппарат в ресторане не работал.

Прибывшие с опозданием пожарные смогли только спасти обслуживающий персонал, да предотвратить распространение огня на соседние здания. А что там случилось внутри для большинства населения оставалось загадкой довольно долго. По крайней мере до тех пор, пока кому-то из диссидентствующих радиолюбителей не удалось поймать передачу радио 'Свобода'. Прерываемая визгом глушилок, забивающих отдельные слова и предложения, передача как раз описывала уничтожение руками 'гэбистких убийц' мирного собрания оппозиционеров, 'несогласных с тоталитарным сталинистским режимом Брежнева'.


XXVIII. Ловушка для спецназа

Настроение Антона можно было описать одним словом - паршивое. С утра, еще до получения приказа на выход, как только стало ясно, что Григоренко все-таки настоял на реализации полученных из его источников сведений.

  Несмотря на плохие предчувствия, профессионализм его бойцов снова оказался на высоте. Ночью, высадившись с вертолетов и скрытно пройдя через территорию, на которой 'духи'выставили наблюдателей, группа спецназа незамеченной подошла к месту засады - небольшому кишлаку в горах. Обогнув кишлак, часть группы ушла на горку, чтобы прикрыть отход основной группы и заняла позицию в заброшенном загоне для скота. Основная группа из 18 человек, заняла позиции по бокам дороги. План казался неплохим: бесшумно снять 'духовские' дозоры, огнем из всего оружия уничтожить основные силы душманов, а затем уйти под прикрытие группы сверху.

  Идущих первыми в дозоре двоих 'духов' 'сняли' выстрелами из бесшумных автоматов. Тела духов затащили в канаву. Но когда расстреливали из АКМСБ следующую пару, один из 'духов' успел сорвать с плеча автомат и дать очередь... В считанные секунды ночь ощетинилась яркими вспышками выстрелов. Еще не зная точного расположения разведчиков, 'духи' били из оружия наугад, на звук только что прогремевшей очереди. Из-за дувалов кишлака выкатилась чёрная масса стреляющих 'духов', орущих: 'Аллах Акбар!'. Ответный огонь спецназовцев был страшен. В этой мясорубке невозможно было прицелиться. Спецназовцы просто водили автоматами по беснующемуся в двух десятках метрах людскому месиву. Прямо внутри этой толпы звонко рванули несколько гранат Ф-1, поднимая пыль и какие-то ошметки. Через несколько минут атака 'духов' захлебнулась. Оставшиеся в живых душманы, изредка постреливая, разбегались и прятались за дувалами и в домах духов. Но и спецназовцам пришлось спешно бежать к ближайшему домику, неся на плечах раненых и убитых. О том, чтобы удержать противника такой численности на прежнем месте засады не могло быть и речи.

  'С домом им повезло. Забив двух духов, прятавшихся за дувалом, бойцы выбили дверь и заняли двор и дом, стоящий на небольшом пригорке, что позволяло контролировать огем все подступы к участку. Стены дома были леплены из кирпичей, обожженных в самодельной печи. Но, в отличие от нищих строений, крыша - не из тростника, а из ржавого железа, плоская. И этажей - два. Очень богатый человек жил. Во дворе колодец с самодельным воротом, часть двора застелена ковром - для людей, ковер во дворе символизирует особенное богатство дома. Во дворе стояла земляная печь, в которой видимо готовили пищу . Другая часть двора - для животных. Двери деревянные, но внутри дома дверей нет, вместо них - завесы из разукрашенной ткани, дверь только одна - между женской и мужской половиной. Полы земляные, но тоже застелены коврами до последнего сантиметра, что также свидетельствует о богатстве. Нормальные стекла, правда, без рам, в бедных домах и таких нет' - успел оценить подарок судьбы Рыбаков.

  Где-то неподалеку громко треснул выстрел 'бура'. Пуля с громким треском впилась в в стенку над головой Антона, засыпав его глиняной крошкой и пылью, запорошив глаза. Пока он протирал глаза, по обнаружившему себя стрелку отработал пулемет сержанта Горячева. 'Дух' сразу заткнулся, убитый или просто решивший не искушать судьбу.

  Антон, закончив чистить глаза, осмотрелся еще раз, словно надеясь обнаружить какие-то зримые изменения. И закономерно увидел тоже, что и до этого - внутренности дома, в котором засели спецназовцы и двор. Все по старому, лишь повсюду, на коврах, заборе, полу пятна и лужи. Кровь, в свете солнца почти черная, и трупы, оставшиеся после последней атаки.

  'А начиналось все так хорошо, несмотря на мои предчувствия... Вообще отряду повезло с 'прикрепленным'. Маланг, как белудж (Белуджи - довольно воинственное племя, проживающее как в Афганистане, так и в Пакистане и Иране. Территория, которую они считают своей, находится на стыке этих трех государств. Уже не одну сотню лет белуджи безуспешно борются за создание независимого Белуджистана. Поэтому они в равной степени ненавидят как афганцев, так и пакистанцев и иранцев.), оказался тем самым классическим 'врагом моего врага' из пословицы и немало помог своими советами. После нескольких успешных перехватов за местом расположения отряда и за прилетающими и улетающими вертолетами явно установили слежку. Поэтому некоторое время все выходы заканчивались безрезультатно. Зато потом... Маланг предложил переодеваться в местные национальные одежды и... ловить верблюдов. Мы по своей европейской неосведомленности наивно полагали, что в пустыне диких верблюдов нет, что все они чья-то собственность. Но Маланг рассказал, что для того, чтобы перегнать караван, местные ловили верблюдов. Перегнав караван, 'басмачи' верблюдов распускали, а при надобности снова ловили. Так, оказывается, меньше мороки с их содержанием. Но ничего не мешало и нам повторить этот опыт, за исключением отсутствия опыта. Но Маланг не отказался помочь и научить хитростям ловли диких горбоносцев, и правильному ношению национальной одежды. И... удалось. Пару караванов мы так 'забили'. И сделали бы больше, но тут заболел 'Петрович' - командир. И приехало на его место это штабное чмо... А что - место 'хлебное', можно карьерный рост заработать, не слишком опасное, после наших зачисток. Все бы ничего, но старые связи с ХАД и агентурой он порвал. И 'ложные караваны' запретил, сволочь... А по его новым связям..., - несколько выстрелов и крики прервали размышления Антона. - Так..., похоже опять началось'.

  Действительно, загремели выстрелы, на стены обрушился град пуль. Ответный огонь ослаб, уцелевшие спецназовцы выжидали за прикрытием. Посчитав, что 'шурави' подавлены и не смогут дать отпор, бандиты с криками 'Аллах акбар' поднялись в атаку. И даже пробежали несколько десятков метров. Под огнем. Стреляли спецназовцы метко, куда лучше 'духов'. Даже очередями и даже из пулеметов. А потом в небе прогрохотало и среди атакующих встала сплошная стена разрывов. Близко от двора и дома. Так близко, что несколько недолетевших НУРСов взорвались в нескольких метрах от обороняющихся. Антон невольно вжался в пол, когда над головой просвистел осколок.

  Тройка Су-25, натужно ревя моторами и грохоча пушечными выстрелами, пронеслась над селением и скрылась в небе. Вслед ей, откуда-то из-за холма потянулась строчка трассеров.

  'Крупнокалиберный, мать его... и ничем не достать. Рискованные парни эти пилотяги, - Рыбаков снова вжался в ковер, переживая обстрел вновь ожившей безоткатки. На этот раз душманы стреляли более метко, снаряды рванули в соседней комнатушке. - Боря! Рация! - мысли промелькнули, но душманы снова поднялись, и стало не до переживаний. Автомат несколько раз выстрелил и заклинил, словно издеваясь на потугами стрелка. - Черт! Заело!'

  - Тарщстаршлейнант! Держите! - откуда сбоку появился боец и сунул в руки автомат, для чего-то схватив выроненный Антоном заклинивший. Рыбаков добил магазин по атакующим 'духам'. Крики смолкли, душманы залегли и даже прекратили огонь. Похоже, даже фанатикам не понравилось бежать под ливнем пуль навстречу неминуемой смерти. Боец, оказавшийся сержантом Андреем Горячевым, пристроился у соседнего пролома с автоматом.

  - Где взял? - пользуясь затишьем, крикнул ему Антон.

  - Дык ваш же, тарщстаршлейнант! Тушенку открыл и смазал, - откликнулся Андрей и тут же выстрелил по мелькунувшему внизу силуэту.

  - Молодец, - крикнул Антон и тоже открыл огонь, стараясь достать перебегающих вдоль дувалов душманов, похоже вновь накапливающихся для атаки. 'А если нет рации - то и вызвать подмогу не удастся..., - мелькнула непрошенная мысль. Но снова стало не до размышлений. Возобновила огонь безоткатка. Гранатометчики старались достать спецназовцев, стреляя из своих стареньких М9 осколочными гранатами в проломы стен и дувалов. Шел четвёртый час боя... потом наступил пятый... Андрей, стрелявший, как и Антон, по атакующим, внезапно громко встрикнул и его автомат замолчал. Антон, услышав в грохоте боя крик, дернулся и, по-видимому, это спасло ему жизнь. В противоположную стену, как раз напротив его головы ударила пуля. Очевидно, стрелял снайпер, причем неплохо подготовленный, сумевший быстро сделать два выстрела по двум целям. Неожиданно Антон понял, что не стреляет и единственный оставшийся пулемет.

  'Похоже, все, боец, - обреченно подумал Рыбаков, - отвоевались. Еще пара атак...'.

  И тут громыхнуло уже где-то в тылу 'духов'. Потом еще раз и еще. Пронеслась, набирая высоту, четверка МиГ-27. а вслед за затихающим ревом их моторов резко и звонко ударило танковое орудие. Подошедшие к кишлаку танкисты и мотострелки начали зачистку...

   Позднее Рыбаков узнал, что и группа поддержки неплохо повоевала. Засев в заброшенной кошаре, в четырёхстах метрах выше, ничем не могла помочь своим товарищам. Подойти по открытой местности они не могли (только бы зря раскрылись), но зато вступили в бой в самый нужный момент. В момент одной из атак сюда подъехала 'барбухайка' с подкреплением и остановилась чуть ниже затаившихся спецназовцев. И они не растерялись. Лавина огня накрыла машину - духовское подкрепление перестало существовать. Причем в разгаре боя никто из духов и не понял, откуда стреляют.



— (продолжение будет)



Оглавление

  • I. Мы выходим на рассвете
  • II. Судьба и крысиный хвостик
  • III. Initium (Начало, лат.)
  • IV. Если раны — небольшой...
  • V. Лубянка. Вы ночи полные огня
  • VI. К нам на утренний рассол...
  • VII. Что ни день — то снова поиск, снова бой
  • VIII. Три ступеньки ... вниз
  • IX. 'Поговорим, брат'
  • X. Дан приказ ему...
  • XI. Времена перемен
  • XII. Курить и пить — здоровью вредить
  • XIII. Каждому воздастся по делам его
  • XIV. Медвежуть
  • XV. Польский синдром
  • XVI. Ветер истории
  • XVII. Жить хорошо
  • XVIII. Бульдоги в горах
  • XIX. Как мы ходили на парад
  • XX. Исторические решения.
  • XXI. Самое важное из искусств
  • XXII. И родной АКМС наперевес...
  • XXIII. Сценарий и последствия
  • XXIV. Крах операции 'Полония'
  • XXV. В тихом омуте...
  • XXVI. Синее море, только море за кормой.
  • XXVII. Красиво жить не запретишь...
  • XXVIII. Ловушка для спецназа