КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

«Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность [Стася Андриевская] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Стася Андриевская "Откровения о…". Книга 1. Порочная невинность

Данное произведение охраняется законом РФ об авторском праве. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и объёме без исьменного разрешения правообладателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.


Примечание:

с 30.10.2018 по 30.03.2020 – Стася Андриевская работала под псевдонимом «Мелани Кобер» и обладает полным перечнем исключительных авторских прав на произведения, написанные ею в этот период, включая и цикл «Откровения о…»

С сентября 2020г автор работает исключительно как Стася Андриевская, и все произведения, опубликованные ранее под «Мелани Кобер» переиздаются под новым авторством.

Глава 1

15 октября, 1994 год.

Выпив, Денис обхватил меня рукой и затащил к себе на колени. Теперь я не выпендривалась, стеснительно заплетая нога за ногу и балансируя на его бедре, а сидела основательно, как детсадовка на коленях у деда Мороза.

Хм… тупое сравнение, учитывая, что потом Денис пробрался рукой мне под джемпер и нагло тиснул грудь. Я дёрнулась. Он засмеялся, но не отпустил, только вытянул шею, дотягиваясь до моего уха, и что-то сказал.

В зале орала музыка, призывно виляя задницами, ей вторили пьяные девицы на танцполе, и я не расслышала. Снова попыталась сползти с колен, но Денис качнул меня и, подхватив под спину, усадил боком. Я машинально прильнула к нему, обняла. Пахну́ло одеколоном, коньяком и табаком. Терпко, развратно. Он скользнул губами по моей шее, придержал голову, чтобы я не вертелась.

– Я говорю – люблю, когда без лифчика!

Орал теперь прямо в ухо, но я всё равно понимала с трудом. Упёрлась носом в его разгорячённый висок:

– Мне надо выйти!

– А?.. Выйдем? Ты говоришь, выйдем?

– Нет! Я говорю – мне… – похлопала себя по груди, – мне надо выйти! Я пойду… – изобразила пальцами шагающего человечка, – а ты здесь… здесь жди! Хорошо?

– Сбежать хочешь?..

– Нет! Я вернусь! Правда!

Он кивнул и нехотя разжал руки.


В туалете было зловонно и людно. Девчонки красились, передавая из рук в руки помаду, шумно обсуждали хахалей, ломились в запертые кабинки, угрожая умыть в унитазе тех «коз», что засели там дольше, чем на пару минут. Я прижалась щекой к кафелю – голова кружилась, лицо немело. Надо же так напиться! Пора драть когти, пока дел не наворотила…

– Эй, школота, набухалась, что ли?

Я обернулась. Какая-то девчонка, ну, как девчонка – тётка лет двадцати семи, задрав ногу на раковину, пыталась приладить обратно отвалившуюся с каблука набойку, умудряясь при этом поглядывать на меня.

– Ты, ты! Не по возрасту тебе мальчики! Отымеют всей толпой, не докажешь потом. Я такси буду брать, хочешь, подвезу? Только бабки пополам.

– Это жених мой!

– А-а-а, жених… – девчонка глянула на другую, потом снова на меня. – А ты тогда, наверное, целка ещё, да? И дашь ему только после свадьбы?

Они обидно заржали.

– Ага… – я подняла волосы на макушку, взлохматила и, снова рассыпав по плечам, сощурилась, глядя на себя в зеркало. – Целка-невидимка!

Долбануться можно… Что я несу вообще?

Девчонка с набойкой тоже немного озадачилась, возможно ожидая что я скажу что-то ещё, но в этот момент освободилась кабинка, и я влетела в неё, как беглец в спасительную крепость.


Когда вернулась в зал, за нашим столиком сидели незнакомые мужики, пили водку и коньяк, заказанные другом Дениса в честь своего дня рождения. Закусывали нашей колбасой. Об мою тарелку, в которой ещё лежал кусок отбивной, тушили окурки. Вот дура, надо было есть сразу, а не строить из себя… Да и вообще – не строить из себя. Так-то вроде состоятельный мужик, этот Денис, и не беда, что взрослый.

А, какая теперь разница!

С грустью глянув на недопитую бутылку шампанского, я вроде как двинула к выходу, но кто-то из мужиков схватил меня и силой шмякнул к себе на колени. Я не глядя схватила что-то со стола – оказалось, моя отбивная – и впечатала её в пьяную рожу…

Выскочила на улицу, в толпу курящих, заметалась. Если дёрнуть через дворы – могут поймать в кушерях, и всё… Целка-невидимка, как говорится. Хоть ори, хоть не ори. Если вдоль дороги… Да ну, какой дурак убегает вдоль дороги?

– Стой, с-сука!

Сердце оборвалось… И в этот момент я увидела Дениса с друзьями. Они стояли в закутке, за стеклянной дверью, курили, болтали. Я шмыгнула к ним, Денис тут же хозяйски притянул меня к себе, повёл подбородком, выдыхая дым в сторону.

– А я думал, тебя украли. Хотел уже в розыск подавать.

– Сука, найду – убью! – раздалось из-за спины.

– Ну, началось, – усмехнулся кто-то из нашей компашки. – Ща тут мочилово будет, пойдёмте внутрь.

Я выдернула из пальцев Дениса сигарету, затянулась и, как-то вдруг решившись, прижалась губами к его уху:

– Я, наверное, пойду, поздно уже. Проводишь?

Он облизнул губы и, мне показалось, заколебался. Ещё показалось, что ему, пожалуй, не тридцать шесть-тридцать семь, как я думала сначала, а все сорок. Ну да, мальчик явно не по возрасту.

– А что, есть угол?

– В смысле?

– Э, голубки, пошли… – окликнул нас именинник. – Ден, давай ещё хоть часок продержись, а потом уже сексы-кексы… Людмил, хорош старичку голову кружить, да и шампанское кто за тебя допивать будет? Пошли-пошли…

– Посидим ещё? – Денис потянул меня за собой. – Я тебе потом тачку поймаю, не волнуйся.

Тачка – это хорошо! Ради такой удачи можно и задержаться. Да и эти придурки как раз убежали искать меня, а если бы и вернулись – там, в угаре дискотеки, один хрен ничего не разберёшь.

Но оказалось, что искать меня побежал только чувак с отбивной на роже, остальные продолжали, как ни в чём не бывало, бухать за нашим столиком. Друзья Дениса, мягко сказать, обалдели. Завязалась перепалка и, не успела я опомниться, драка. Дрались, казалось, все со всеми. Денис кинулся в свару так резво, словно весь вечер только её и ждал, словно был дворовым шпаной, а не прикинутым бизнесменом. Просто ад! А когда наконец-то оборвалась музыка, и включился нормальный свет – ловко подхватил меня под руку и потащил к выходу. Впрочем, бежали все. Недаром клуб «Удача» слыл злачным местечком, куда частенько наведывается милиция. Мне всегда хотелось глянуть, каков он изнутри, и вот, надо же, повезло: и глянула, и вкусно поела, и даже шоу с ментами застала. Жаль только, вторую бутылку шампанского не допила.

***

Мы стояли у торца соседнего дома, в зарослях ещё практически не облетевшей сирени, и наблюдали кипиш у клуба. Денис рассказывал, что будет с задержанными дальше и между делом тискал меня всё настойчивее и настойчивее. Его руки – жёсткие, шершавые, слегка царапали голую кожу под джемпером, дыхание жарко щекотало шею сзади, и это было и приятно, и чертовски волнительно, аж до сладкой пульсации в промежности. Но так же отчаянно, несмотря даже на хмельной дурман, страшно. Денис прижимал меня к себе, откровенно тёрся упрятанным в джинсы возбуждённым членом о мою задницу, а то вдруг, играючи, начинал делать вид, что медленно, с оттягом вколачивает. Я офигивала от такой наглости, но не сопротивлялась. Куда там Савченко! Того я посылала лесом едва только дело начинало пахнуть жареным, нисколько не терзаясь совестью по поводу грядущей ломоты в его яйцах. А Дениса отшить стеснялась и только замирала от страха: ну как полезет, а я… я не смогу, или даже не захочу отказать?

Но Денис словно нарочно тянул, изводя то ласковой, то жёсткой – на грани сладкой боли, игрой с моими возбуждённо затвердевшими сосками. Наконец, скользнул мозолистыми ладонями вниз по бёдрам, опасно цепляя тонкий трикотаж юбки.

– Чшш… затяжек наставишь! – зашипела я.

Он пьяненько усмехнулся:

– Извиняйте! Исправлюсь, – и одним ловким движением задрал юбку до талии. Я рвано выдохнула, чувствуя, как нарастает паника, а он скользнул ладонями по моим бёдрам и вдруг буркнул: – Я не понял, почему без колготок?

Прозвучало неожиданно строго и даже неуместно.

– Эмм… – Ну вот что, рассказывать ему, что нет денег  на нормальные капронки? Щас, ага… – Порвала. Да фигня, не холодно.

– Мм… А попка ледяная. – И он нагло сунул руку мне в трусы, накрывая горячей ладонью ягодицу. Сжал.

Я дёрнулась, пытаясь вывернуться из объятий:

– Подожди… Стой! Давай потом как-нибудь, а?

Он не выпустил.

– Уверена?

Рука ловко метнулась с задницы вперёд, к промежности. Я судорожно вцепилась в неё:

– Денис, не надо… пожалуйста!

Он развернул меня к себе и впился поцелуем. Я вроде затрепыхалась… Но не выдержала, застонала, принимая его язык, охреневая от табачной терпкости губ и пьянящей сладости коньячного дыхания. Сумасшествие какое-то! Такое невинное, но такое порочное удовольствие…

Подалась навстречу, обнимая крепкую шею, растворяясь в его наглости, в сквозящем в каждом движении опыте и демонстративном желании поиметь меня прямо здесь и сейчас… Его рука снова требовательно скользнула вниз, но уже не церемонясь – сразу в трусы. А там было уже так мокро, что даже стыдно, если честно… Чуть не упустила момент, когда он попытался нырнуть в меня пальцем. Снова вцепилась в его запястье:

– Не надо, Денис… Не надо, ну я прошу!!!

Вырвалась из объятий, суетливо одёрнула юбку. Он не стал удерживать, только поправил через карман джинсов внушительно выпирающий член и усмехнулся:

– Вот, значит, как…– Достал сигареты, закурил. – Любишь, значит, сначала поломаться? Ладно, давай. Выбирай, сауна или номер с джакузи? – Тон был ироничный, обидный.

– Нет! Просто… – а вообще, с какого хрена я должна что-то ему объяснять? Да пошёл бы он!.. Но он смотрел и усмехался, и меня это злило. – Просто я девственница!

Он чуть сигарету из губ не выронил.

– Чего-о-о? Кто?

Злость неожиданно сменилась стыдом. Да блин, Кобыркова… Что с тобой происходит?! Виновато опустила голову:

– Правда…

Сначала он молча смотрел на меня… и вдруг так же беззвучно рассмеялся.

– Ты только никому так больше не говори, ага? Засмеют!

– Да правда!

Он, смешно щуря глаз, пару раз затянулся. Помолчал. Сплюнул.

– То есть тебе двадцать два, ты идёшь в ночной клуб с незнакомым мужиком в два раза старше тебя, и при этом девственница. Я правильно понял?

– Я соврала. На самом деле мне восемнадцать. Ну… исполнилось месяц назад. Почти месяц…

– Ништяк! Блядь… Спасибо, не шестнадцать! – сквозь зубы буркнул он и надолго замолчал, куря и бесцеремонно меня разглядывая. Наконец повёл подбородком, выпуская струю дыма: – Ну хорошо, допустим, девственница. А на что ты тогда рассчитывала-то? Ну ладно я – я насиловать тебя не собираюсь, но если бы на кого другого нарвалась? Мозги у тебя есть? Девственница. Ну насмешила, честное слово! Могла просто сказать, что не хочешь. – Затоптал окурок, усмехнулся. – Ладно, не хочешь, не надо, – призывно открыл руки. – Иди сюда, не бойся. Ну говорю же, мне силком не надо! Не бойся, иди…

Я послушно шагнула вперёд, и он обнял меня, подержал, успокаивая, у груди. А потом настойчиво надавил на плечи, опуская на колени…


Кончил быстро – то ли это я такая молодец, то ли так и должно быть, то ли решил, что без толку тратить на меня больше времени? Я не знала. Потом постоял немного, перебирая мои волосы, и, наконец, потянул вверх, разрешая подняться. Застегнул ширинку.

– Курить будешь?

– Угу.

Глянул на меня, усмехнулся.

– Да сплюнь, что я, не понимаю, что ли… Незнакомый мужик всё-таки.

***

Пока ловили машину, вынул из пачки пятидесятитысячную купюру, протянул мне:

– Заплатишь водителю, а на сдачу купишь колготки. – Глянул без тени улыбки. – Только нормальные, тёплые! Ясно? А то сейчас мозгов нет, а потом рожать не сможешь.

Я, разрываясь между смущением и радостью, взяла деньги.

– Телефон есть дома?

– Нет.

– А как тебя найти? Можем на природу съездить. У тебя есть джинсы, там, кроссы?

Я мотнула головой. Он молча протянул ещё четыре купюры, и мне показалось – взорвусь от счастья. Вот Ленка, блин, и правда, дельный совет подкинула!

– Где живёшь-то вообще?

А вот это уже ни к чему.

– С родителями. У меня отец очень строгий, говорит, что встречаться можно только с тем, кого он лично одобрит.

– Встречаться… – Денис усмехнулся. – Батя прав, конечно. На его месте, я бы тебя вообще выпорол.– Взял меня за подбородок. – Ну а сама как? Хотела бы отдохнуть?

Я, на мгновенье замешкавшись, кивнула.

– Тогда, как найти тебя?

– Можно на стадионе, на Ленина. Я там бегаю по утрам.

– Даже так? Молодец! А я, кстати, недалеко от Ленина обитаю. Иногда. Давай, может, в следующую субботу на остановке у стадиона? Часиков в десять утра, м? Ты только нормально оденься – куртяшку, там, или свитерок потолще. Шапку обязательно. К воде поедем, а там ветер. Соплей мне твоих только не хватало.

Коротко переговорив с таксистом, притянул меня к себе:

– Ну ты это… Береги девственность, Милаха! – рассмеялся и, заклеймив на прощание терпким поцелуем в губы, заглянул в салон к водителю: – Братан, девочка пьяненькая, но я тебя запомнил, усёк?


Ехала в такси и не могла поверить, что это происходит со мной. Денис классный, просто супер! Такой… конкретный, что ли. Уверенный в себе, держится борзо, по-хозяйски. Подчиняет так, что и спорить не хочется – наоборот, в кайф прогибаться. А вот это его: колготки потеплее, шапку обязательно… Кроссов нет – на бабла, купи… Супер! Только как-то непривычно от такой заботы. И вдруг вспомнила, что чуть не забыла загадать желание – всё-таки первый минет в жизни! Стало смешно и грустно одновременно. Дожилась, блин, Кобыркова. Незнакомому мужику, где-то в подворотне… Как шалава какая-то. Хорошо, хоть, денег дал, можно будет зимние сапоги купить.

Глава 2

На что я надеялась – что Ленка не заметит? Но она придирчиво осмотрела юбку и скорчила рожу:

– Бля-я-я… Кобыряка, мне её отец из Италии привёз, она почти новая была! Куда я теперь в ней пойду, с такой затяжкой? – сунула юбку обратно мне. – Не возьму. Исправляй, как хочешь, или покупай.

– Новую? – я растерялась. – Ты же говоришь итальянская…

– Да нахрена мне новая? Что ты можешь купить-то? Обычную резинку на барахолке? Пф! Эту у меня выкупай! – Она протянула руку и я, затянувшись ещё разок, передала ей сигарету.

Вообще Ленка нормальная, хотя и сучка. Такая – дерзкая по жизни, знает, чего хочет, умеет постоять за себя, стребовать своё. Но при этом отходчивая и иногда даже щедрая, просто к ней нужно уметь найти подход и, иногда, не обращать внимания на бзики. Я виновато скомкала юбку и сунула в карман. Если не удастся спустить на тормозах, придётся отдать деньги, которые дал Денис. Правда, тогда я не смогу купить сапоги. Про кроссы и джинсы вообще молчу. Но, допустим, вместо кроссовок у меня есть кеды. А вот джинсы… Где их тогда взять, если не у Ленки опять?

– Ты что, кстати, дала ему?

– В смысле?

– В прямом, Кобыряка! Можно тебя поздравить, наконец, с порванной целкой?

Царапнуло. Я, конечно, и сама далеко не интеллигенция – херами обложить и по фене поботать могла не хуже, чем тётка Зинка-самогонщица из шестой комнаты… Но как-то всегда чувствовала рамки дозволенного, спасибо, наверное, бабушкиному воспитанию, которое не смогла окончательно угробить даже мать. Но это я, общажный мусор, а Ленка-то была из «благородных»!

– Нет.

– Да ла-а-адно!

– Серьёзно, Лен.

– И что – ты не дала, а он тебя на вторую свиданку пригласил? Ой, Кобыркова, брешешь ты… Целка-невидимка бля.

Ага. Понятно, где я это подцепила.

– А вот представь себе! И даже баблишка подкинул!

– Ну-ну… – ухмыльнулась Ленка и продолжила курить, выжидающе поглядывая на меня сквозь дым.

– Ну… отсосала я ему, Лен, но это между нами! Слышишь?

– Пф… – она выплюнула сигарету и, соскользнув с подоконника, театрально закашлялась. – Бе-е-е… Кобыряка! Как ты могла! Бе-е… я ещё делюсь с тобой куревом! Лучше б ты в задницу дала, но чтоб сосать… Ну, и как тебе?

– Нормально, – сцепив руки на груди, буркнула я. – Не смертельно, как видишь.

– Мм. А я не могу – блевать тянет, хотя понимаю, что надо бы с этим что-то делать. – Она примирительно пихнула меня в плечо: – Может, научишь?

Мы рассмеялись. Всё-таки Ленка хотя и сучка, а хорошо, что мы дружим. Представить подобный разговор с кем-то ещё было просто невозможно, а между тем – тема-то для меня, кажется, насущная....

– А ты… Ну… сзади давала, Лен?

– Да, блин, все с этого начинают, Кобыркова! Ты только у нас переросток.

– Не больно?

– Если расслабишься – нормально, даже кайфово, только не на сухую. У него, кстати, большой?

– Ну, как сказать… Не знаю. У Савченко вроде поменьше.

– Пф! Ты ему тоже что ли?..

– Нет, но так-то трогала.

– Трогала… Детский сад, блин. Ну вот ему первому и дай – ты посмотришь, что к чему, а он хоть порадуется, сколько можно динамить пацана? Смотри, уведут, ведь! А когда снова пойдёшь на свидание к этому своему, вчерашнему, не ломайся, прям по-хорошему советую, иначе не видать тебе больше его бабла, как своих ушей! – Хитро сощурилась: – А что, у Савченко реально маленький? Слу-у-шай, – схватила меня за рукав, – а можно я его попробую? Ну так, на разочек – ничего личного, просто для сравнения.

Я смотрела на неё и не понимала, шутит или нет? Ведь одно дело – обсуждать левых мужиков, и другое – просить потрахаться с твоим парнем…

– Не, Лен, давай ты поверишь мне на слово? К тому же у него не маленький, а нормальный. Это, может, у Дениса слишком большой.

– Сучка ты, Кобыряка. Я тебе дельные идеи подкидываю, импортные шмотки таскать даю, а тебе жалко с подругой даже завалящим хером поделиться, – она обиженно шмыгнула носом и, вынув из кармана яблоко, смачно его куснула. – Я вот не такая жадоба. Хочешь, юбку тебе прощу?

– Ага, а я тебе Лёшку за это?

– Да нахрена он мне сдался? Просто хочу показать тебе, что значит настоящая женская дружба. Смотри, мой на эту субботу баню снял, пошли с нами? Он возьмёт с собой друга какого-нибудь. Ты ни того, ни другого не знаешь, поэтому там, в бане, выберешь себе того, кто тебе больше понравится, даже если это окажется мой. Мне вообще не жалко! Я ж не ты. Получите оба удовольствие да разбежитесь, зачем жлобить?

Капец.

– Не, Лен, спасибо, конечно, но в эту субботу я занята.

– Ты не поняла, Люд… – она швырнула в разбитое окно огрызок. – Я не уговариваю тебя, а говорю, что ты должна прийти. Без вариантов. Юбка-то итальянская! Ну-ка, нюхни… – и дыхнула мне в лицо.

Я вынула из кармана деньги, что дал Денис.

– Вот тебе за юбку. Тут почти двести пятьдесят кусков.

– Люд, ты чё, дурочка? Какие двести пятьдесят? Говорю же – итальянская! Брендовая! Ой, да хватит, не в шмотках вообще дело! Просто хочу показать, как дружить надо! С тебя что, убудет прийти?

– Ты же знаешь, что я…

– Да, да, целка, знаю! Но сосать-то научилась? Ой, ну ладно, давай сделаем по-другому – ты просто поможешь мне, окей? Тоха всё пытается на минет меня развести, а я не могу! Ну вот не могу и всё! Так лучше пусть его побалует моя лучшая подруга, чем шлюха с трассы, правильно ведь? Ну, Мил…– Ленка просительно свела брови домиком, – ну пожа-а-а-луйста…

Охренеть. И всё это так запросто, что невольно начинаешь чувствовать себя занудой-переростком.

– Нет, Лен!

– Но почему?!

– Я… Мне идти не в чем!

Класс! Просто супер! Отмазка – бетон. Особенно в контексте Ленки, которая тут же оживилась:

– Тоже проблему нашла! Я принесу тебе шмотья! И можешь даже себе его оставить! Чего тебе? Лосины, кофточку?

Сердце сжалось, словно я собралась прыгнуть в бездну. А с другой стороны… Ну, баня, ну, ещё один минет… Зато на сэкономленные бабки можно будет сапоги зимние купить. Итого, получится, два минета за сапоги. Капец, Кобыркова, мать была права – ты шалава. А с другой стороны – кто не в теме вечной проблемы с обувью, тот и масштабов моего подвига не поймёт. Чего уж теперь. Главное, чтобы никто не узнал, а уж с совестью договориться – дело второе.

– Мне джинсы нужны и кроссовки.

– Джинсы без проблем, фирмовые! Они, правда, сильно ношеные, но сейчас даже модно с потёртостями. А вот с кроссами ты загнула, конечно! У меня вьетнамских нету, только Найки! Тебе за них знаешь, сколько сосать придётся? – она рассмеялась. – Давай ты с обувью сама разберёшься, а я тебе трусики красивые и водолазку принесу, м? И лифчик есть ненужный!

– Мне твой лифчик только на нос.

– Ну и ладно. Многим мужикам даже нравится, когда бабы без лифана, тем более с твоими сиськами – вообще грех прятаться! Так что не парься.


Мы вышли из аварийного нежилого корпуса общаги, куда все кому не лень бегали по нужде: кто по маленькой, кто по большой, кто потрахаться, кто закинуться дурью… Мы с Ленкой ходили туда курить и болтать.

Дело в том, что её семья была «голубой крови»: отец – бывший военный, мать – кто-то там из верхов образования, типа директор районо, что ли. Ленка с раннего детства как сыр в масле каталась. Правда в школе страшно тупила, поэтому неудивительно, что завалила экзамены в Московский институт «чего-то там». Хотя, может, она рассчитывала, что папаня даст на лапу кому надо и всё получится само собой? Вот только тот сказал, что раз не прошла конкурс – значит, тупица, а таким не место в вузе, и заставил идти в торгово-экономический техникум нашего Мухосранска. Начинать, так сказать, взбираться по карьерной лестнице с низов. Ленка ненавидела отца за это, но факт оставался фактом: раньше мы с ней учились в одном классе, а теперь в одной группе технаря – на экономистов. Собственно, она и здесь не блистала – с первых же дней снова подсела на списывание. У меня. А я, хотя и жила в убогой общаге и с малолетства входила в круг запрещённых к общению детей, но с мозгами дружила всегда. И точно поступила бы в институт, вот только в нашем городе экономического не было, а ехать куда-то – это сколько ж денег надо! Я и так до последнего надеялась, что бабушка поможет, протянула время до одиннадцатого класса. Но не срослось. Ладно, чего уж там… В итоге решила окончить техникум, устроиться по специальности, подзаработать и потом уж замахнуться на «вышку». Но речь не обо мне – о Ленке.

Короче, с детства предполагалось, видимо, что она тоже вырастет «голубой крови», если будет играть на пианино, заниматься балетом и дружить только с хорошими детками. Уж в какой момент её родители недоглядели – непонятно, но трахаться она начала с четырнадцати лет. И чем старше становилась, тем отчаяннее были её выходки. И всё же, став половозрелой тёлкой, она так и не получила право самой выбирать себе друзей. Ну не бред? Иногда мне казалось, что родители её не недоглядели, а тупо перегнули палку со своим благородным воспитанием и что-то сломали в дочери, и вся её дальнейшая жизнь будет теперь сплошным протестом и вызовом.


На улице зябко сыпал мелкий дождик. Мы с Ленкой без лишних слов разошлись каждая в свою сторону, но когда она уже заходила за угол, я вдруг вспомнила:

– Лен!.. Ле-е-ен!

Она обернулась.

– Лен, так я ж не могу в субботу! У меня важное дело… ну, я тебе говорила, помнишь?

Ленка скривилась:

– Не делай мне мозг, Кобыряка! Если не хочешь, чтобы весь район узнал, что ты, – помахала кулаком возле лица, тыча языком в щёку, – надо прийти. Уговор дороже денег – закон успешного бизнеса!

Глава 3

К четвергу я смирилась с мыслью, что продинамив Дениса в субботу, могу забыть о нём навсегда, и даже поняла, что это и к лучшему. От воспоминаний о той ночи в клубе до сих пор сосало под ложечкой – и правда, где были мои мозги? Взять хотя бы того мужика с отбивной на роже… Да и Ленкин дельный совет найти состоятельного любовника имел один огромный, прямо-таки гигантский недостаток – я не могла переступить через себя и свой дурацкий страх. Или стыд? Казалось бы, с того случая, когда меня едва не изнасиловал сосед из шестой комнаты прошло уже пять лет – пора бы забыть. К тому же, ну не изнасиловал же! Испугал сильно – да. Опозорил на всю общагу – да. Хотя… кто сказал, что опозорил? Мать? О, она не упускала возможность попрекнуть меня тем случаем! При каждом скандале напоминала, что я, малолетняя шалава, сама во всём виновата. «Сучка не захочет – кобель не вскочит» – так и говорила. А что могла сказать в ответ тринадцатилетняя девчонка? Я была уверена, что она права. Откуда я могла тогда знать, что у неё просто были причины не ссориться с матерью того урода?

И хотя с годами я всё больше понимала, что моей вины в том случае не было, к середине девятого класса стала встречаться с пацаном из одиннадцатого, а к середине десятого – и вовсе, впервые дотронулась до его члена… но переступить ту самую грань не могла. И если бы не полторы бутылки шампанского – то и минета за клубом бы не случилось. Какая нафиг из меня любовница для состоятельного мужика, ну?

***

Вечером, по дороге с тренировки ко мне зашёл Лёшка. Мать, по обыкновению выпив после работы, теперь храпела как боров и сквозь сон громко икала, поэтому в комнату я его не пустила. Мы, не включая свет, зашли на кухню, прикрыли за собой дверь, встали у окна. На плите что-то кипело, воздух был душный, окна запотевшие. Едва слышно шуршал по подоконнику дождик.

Лёха, мокрый и взъерошенный, как воробей, рассказывал какую-то ерунду о своих вечных соревнованиях, а я смотрела на его крепкий силуэт и думала о том, что Ленка, пожалуй, права. Ну сколько ещё он будет ходить за мной? Пока не найдётся какая-нибудь девка попроще. Или стерва, типа той же Ленки, которая даст ему из простого любопытства.

– Лёш, как ты думаешь, девственность, это вообще важно?

Он осёкся на полуслове.

– Не понял?

– Ну, как думаешь, это нормально для девушки – заниматься сексом до свадьбы? Не становится она после этого, ну как сказать… шалавой?

Лёшка положил руку мне на талию, потянул к себе.

– Да нормально. Если отношения серьёзные, конечно. А что?

– Да просто…

Его руки слегка дрожали. Вот как так – спортсмен, борец, а девчонку боится? Или это возбуждение? Замешкавшись на мгновенье, я опустила руку вниз. Ну да, возбуждение. Потёрла упругий бугор ладонью, прислушиваясь к тому, как в одно мгновенье сбилось Лёшкино дыхание. Шепнула:

– Помоги…

Поняв с первого раза, Лёшка легонько подсадил меня на подоконник. Окна, как и во всех общагах барачного типа, были довольно низкие, подоконники узкие, так что сидеть пришлось практически на копчике, да ещё и прижиматься спиной к холодному мокрому стеклу. Я раздвинула колени, халатик распахнулся, и Лёха, жарко обняв меня, прильнул к губам. Я ответила. Целовался он хорошо, мне всегда нравилось. Но теперь… Мне вдруг остро не хватило никотиновой терпкости и наглости губ Дениса.

Так. Какого хрена, вообще?! Выкинуть и забыть!

– Ну, если нормально, тогда давай.

– Ты… – обалдел он, – ты серьёзно?

– Да давай уже, Савченко! Пока я не передумала!

– Здесь?!

– Угу.

– Но у меня презика нету…

Я долбанулась затылком в стекло, зажмурилась, сдерживаясь, чтобы не послать его сходу куда подальше.

– Короче, считаю до трёх. Не хочешь – не надо!

И в этот момент вспыхнул свет. Лёшка метнулся в сторону, я соскользнула с подоконника, одёрнула халат. Дверь открылась, и в неё спиной вперёд ввалилась тётя Зина из шестой комнаты, мать того самого урода, который чуть не изнасиловал меня пять лет назад. Соседка повернулась и едва не выронила из рук огромную бутыль с сивухой.

– Ох, Людка, блядь! Какого хера?! Идите, сношайтесь в другом месте!

– Да тёть Зин, мы просто разговариваем!

– Да ты чуть в гроб меня не загнала своими разговорами! Кто так делает, Людка? Фу-у-ух… Ну-ка, ты, – приказала она Лёхе, – помоги!

Лёшка подхватил бутыль, поставил на стол. Соседка сняла висячий замок с одного из шкафов и с грохотом вынула из него самогонный аппарат.

– Пошли, – потянула я Лёшку за собой. – Тётя Зина и сама прекрасно справится. – И неожиданно для себя рассмеялась.

Хохоча, мы выскочили на улицу. Всё так же сыпал мелкий дождик, Лёшка притянул меня к себе под куртку,  старательно укутал.

– Глупо так получилось… – хотел поцеловать в губы, но я увернулась, подставив щёку. – Может, завтра встретимся? Так, чтоб по-нормальному. Я презики возьму.

К тому моменту моё истеричное веселье выгорело. Я размазала по лицу изморось, поёжилась.

– А по-нормальному – это, значит, когда с презиками, да?

– Ну а ты что предлагаешь?

– Первый раз, Лёш! Я хочу, чтобы были цветы, конфеты и шампанское! И чтоб не на подоконнике, а в кровати!

Лёшка помолчал, обдумывая, поправил спортивную сумку на плече.

– Ну, давай на дачу ко мне поедем. Там, правда, холодно уже, и постель на зиму увезли… Зато кровать есть, и никто не помешает. Я спальник возьму, хочешь?

И на меня вдруг накатила такая тоска, что выть захотелось. Неужели вот это дерьмо будет окружать меня всю жизнь? Спальник вместо кровати под балдахином, отсыревшая дача вместо шикарного номера в гостинице, задыхающиеся от волнения юнцы вместо конкретных мужиков? Почему одним нормальная жизнь, а другим – хер с горчицей? Пропади она пропадом, эта девственность, если из-за неё я лишаюсь возможности выбраться из ненавистной клоаки! Ленка, зараза, опять права!

– Не, Лёш… У меня на завтра очень важное дело запланировано. Никак не получится.

– А послезавтра?

– Сомневаюсь… Думаю, нет.

– Ну ладно, а когда? Зимой на даче вообще не вариант.

– Не знаю, Лёш. Не хочу загадывать.

Глава 4

К обеду распогодилось. Обняв куртку, я сидела на заднем сидении тонированной Мазды и делала вид, что не замечаю взглядов водителя.

– Там крючок есть, на ручке сверху… – Он поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть не только мои лицо и плечи, но и грудь.

– Нет, спасибо, – я вежливо улыбнулась. – Мне так удобнее.

На самом деле, удобнее всего было бы надеть её, но в ней было так жарко, что вместе с потом начинала течь тоналка. Повесить же вообще не вариант – водолазка, которую притащила Ленка, была, конечно, красивая, с люрексом, но на мою фигуру не рассчитана. Грудь распирала шелковистую ткань так, что та даже слегка просвечивалась, и вдобавок сиськи колыхались на каждой кочке, отчего натирались и предательски топорщились соски. На плоской Ленкиной фигуре эта водолазка однозначно смотрелась лучше.

«Надо завязывать с макаронами, блин…» – я думала так лет с четырнадцати лет, раз по десять на дню, но не завязывала, так как из еды дома были только они, хлеб с бабушкиным вареньем и картошка. Поэтому и нарезала каждое утро круги на стадионе. Ну как каждое… Когда не приходилось работать за мамку.

Примерно через час мы въехали на территорию бывшего пионерлагеря. Теперь он был частично заброшен, частично в процессе строительства чего-то грандиозного. Мы прошли мимо глубокого котлована, из которого уже поднимались ряды свай, мимо склада стройматериалов, мимо стоянки всякой стройтехники и рядов вагончиков для строителей. Строители те, несмотря на субботний день, что-то копали, таскали, стучали и перекрикивались между собой на иностранном языке.

– Турки, – поймав мой заинтересованный взгляд, пояснил парень, тот, что был за рулём. – Работают качественно, быстро, а стоят не намного дороже наших алкашей. Думаю, может, и обслугу для территории потом из Турции выписать. Посмотрим, как с инвестициями срастётся.

– В смысле… Это всё твоё? – я машинально завертелась, окидывая взглядом гигантскую стройку.

– Моё и Серёгино, – он кивнул на второго парня, – мы, типа, партнёры. Скоро здесь будет элитный загородный клуб. Крутое место, где можно цивильно отдохнуть, сечёшь? Не хуже чем в Европе. – Шумно, со смаком вдохнул: – Чуешь, место какое? Какой воздух? Нда-а-а… А я ведь, прикинь, отбывал тут каждое лето по две смены, когда ещё сопляком пионерским был. Батя всё хотел, чтоб я человеком вырос. Ну, типа отличником – честным, идейным. Чтоб в кружок судомодельный ходил… А я, один хрен, был двоечником и стоял на учёте за то, что гонял этих самых пятёрочников и отжимал у них пирожковое бабло, – он рассмеялся. – Где они теперь, эти ботаны? Батрачат на таких плохишей, как я. Вот и вся математика… – Приобнял меня. – Сечёшь, в чём правда жизни, Ленок?

Я не стала его поправлять. Глянула на Ленку, что шла немного впереди под руку со вторым парнем, и просто согласно кивнула. Раз тот Сергей, значит, этот и есть её Тоха…

Парням было лет по двадцать пять, оба они носили причёску «ёжик», оба в адидасовских – не аБибасовских, а именно адидасовских! – спортивных костюмах, поверх которых были накинуты кожанки. У обоих на шеях желтели цепи в палец толщиной, а под мышками пузатились барсетки. Двое из ларца, иначе и не скажешь. Только что Тоха пониже, потолще и рыжий, а Серый более подтянутый и чернявый.

Миновав стройку, мы пошли по растрескавшимся асфальтным дорожкам: мимо заброшенных двухэтажных корпусов, мимо цементных изваяний пионеров с горнами, через поросшую бурьяном площадь с гнутым флагштоком. Щебетали птицы, грело солнышко, воздух благоухал хвоей… а я шла, закрывая злосчастные сиськи скрещёнными на груди руками, и вспоминала рассказы тёти Зины о «мафии новых русских». Так она называла предпринимателей, «вылезших в люди» из бандитской среды – кто спиртом на старте торговал, кто валютой, кто проститутками… Теперь же эти нувориши «держали бизнес» – водочный, золотовалютный, строительный, «сферу услуг»… Тётя Зина рассказывала также, что проституток они делают из простых девчонок – похитил, изнасиловал, на иглу посадил, и всё…

За еловой стеной открылась ухоженная поляна с до сих пор ещё цветущими клумбами и пустым бассейном. Он не был древним, как лагерь, наоборот, сверкал на солнце новенькой лазурной плиткой и стальными поручнями, а вокруг тянулась мощёная деревом терраска с шезлонгами, составленными один на другой. Дорожка вела к двухэтажному срубу с огромными окнами и резным крыльцом.

***

В холле на полу и на приземистой кожаной мебели лежали звериные шкуры, на стенах – головы лосей, кабанов, волков. Среди них загадочно поблёскивали медные, возможно даже антикварные блюда. Повсюду было оружие, похожее на то, что рисуют в учебниках по истории: какие-то мечи или секиры, топорики, обломанные стрелы с железными наконечниками и громадные луки. На каминной полке выстроились чучела хищных птиц. У меня аж дух перехватило от восторга. Живут же люди!

Но оказалось, что это всего лишь баня. Двухэтажная громаднейшая баня! Охренеть… Я ходила по холлу, трогала всё, до чего могла дотянуться, словно пытаясь насытиться этой роскошью, и чуть не ревела от зависти. Да-а-а… Это вам не тот стянутый тросами, растрескавшийся барак из красного кирпича, куда весь общажный массив ходил мыться по субботам. Это просто сказка какая-то…

На втором этаже находилась бильярдная и две спальни с громадными кроватями. Они казались такими уютными и удобными – не то, что моё кособокое кресло-кровать. Из-под нереально мягких шерстяных покрывал сверкали хрусткие белоснежные простыни. Я присела на краешек постели – матрац упруго спружинил, приглашая лечь, и меня сразу потянуло в сон. Ленка плюхнулась рядом, раскинула руки:

– Шикарно, правда? А ты ехать не хотела! Будешь за целку свою держаться – так всю жизнь и проведёшь в жопе общажной, не посмотришь, что такое настоящая жизнь! Кобыря-а-ака!

Она схватила меня за плечи, повалила рядом с собой.

– Ну, чего ты молчишь? Классно же, а?

От прикосновения к прохладной постели я покрылась мурашками, почувствовала, как напрягается грудь.

– Классно. – Голос не послушался, получилось, что я сказала это одними губами. Я закрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы, и повторила: – Классно, Лен.

Она коснулась моего остро торчашего соска. Я подумала случайно, но пальцы её тут же сжались, теребя его, поигрывая. По животу, спине и рукам пробежала новая толпа мурашек. Я не знала, как реагировать, поэтому просто осталась лежать с закрытыми глазами.

– Кобыркова, Кобыркова… Цены ты себе не знаешь. Были бы у меня такие сиськи… – она задрала мою водолазку, обнажая грудь. – Ненавижу свои тощие. Жизнь вообще несправедливая сучка – одним третий размер, другим минус первый. – Она попыталась уместить грудь в ладонь, уминая её в пальцах. – Шикардос, охренеть же можно… Ну почему я не мужик, а? – Приподнялась вдруг на локте и прильнула к соску губами.

Читала я как-то в «СПИД-инфо» о том, как на зоне женщины трахаются с женщинами. У них это называется как-то, типа, «полизухи», что ли. Ещё там писали, что, выйдя на свободу, многие бабы так и не могут перестроиться обратно на мужиков…

Между тем, Ленка смело целовала, покусывала мою грудь и, кажется, не собиралась останавливаться. Было больновато, но, блин, на удивление приятно! Только не понятно – а мне-то что делать? Обнять её в ответ? Это казалось такой глупостью, что я продолжала лежать как бревно, боясь шелохнуться.

– Кобыркова, а может, ну их нахрен, мужиков? Давай станем лесбиянками? Я, чур, активная! – Смеясь, она оторвалась от одной груди и, навалившись на меня, прильнула ко второй, одновременно поставив колено между ног.

– О-о-о, это я вовремя…

Ленка, запрокинув голову, рассмеялась:

– А то! Иди сюда! Смотри, какая вкусняшка.

Меня будто ужалили. Я отпихнула её, лихорадочно одёрнула водолазку и села, приглаживая волосы.

Это был Тоха. И он уже переоделся, вернее – разделся. Теперь на нём была только простынь, обёрнутая вокруг бёдер. Волосы на груди редкие, рыжие. Плечи конопатые. Довольно рыхлый, хотя и не висячий ещё живот противно дрожал при каждом движении. Он посмотрел на меня, сально ухмыльнулся.

– Пойдёмте, там парилка готова и вискарик уже остыл. Сейчас туда-сюда и шашлычок принесут. Давай, давай… Не задерживай.

Махнул рукой, приказывая идти следом, и вышел.

– Коль! – крикнула ему вслед Ленка, – Ко-о-оль, а где простынки взять можно?

Он не ответил, и Ленка решительно встала.

– Пойдём! Нельзя заставлять ждать. Наверняка всё в парилке приготовлено. Ну чего ты на меня уставилась? Слыхала – сейчас шашлык принесут! Не знаю, как ты, а я скоро сдохну от голода!

Ей, судя по всему, не терпелось начать веселье, мне же – будто кипятка в грудь плеснули.

– В каком смысле Коля? Ты говорила, твоего зовут Антон!

– Ну да. Моего бывшего, звали Антон. Но мы с ним расстались в прошлый четверг.

– А это тогда кто?

– Это Коля и Серёжа, Кобыркова, ты чё тупишь? Ой, да ладно тебе, не заморачивайся! Пошли уже!

Я не шелохнулась, и ей пришлось сменить тон:

– Да нормальные ребята, Мил, перестань. А если у тебя опять обострение невинности – посмотри по сторонам и спроси своих тараканов – в такой роскоши не всё ли равно кому сосать? Я, например, тоже волнуюсь, потому что даже не знаю, как они нас поделят. Я, может, хотела бы с Серым, а достанусь Коле, и что теперь – истерить?

– Я не пойду.

Сцепила руки на груди, пытаясь унять панику. Вот это попадос! Ленка села рядом.

– Люд, ты чё… Ты чё, не понимаешь, что ли – поздняк метаться! Если мы сейчас не пойдём, если ломаться будем, то они нас просто туркам своим отдадут, и всё! Ты хочешь, чтоб тебя по кругу пустили? Их там человек сто, Люд! Ты сама дура и меня подставляешь… Ну что, что ты мне прикажешь делать?!

Она замолчала, обкусывая ноготь на большом пальце, и я увидела, как дрожит её рука. Ленка боялась не меньше моего, и я вспомнила вдруг сцену из романа «Тихий Дон», где казаки заманили в казарму девку и отымели её всей сотней… Вспомнила описание той девки после того, как её отпустили: с безумными глазами, нелепо сводящая и разводящая ноги…

– Лен, давай сбежим?

– Как? Тут собаки по всей территории. И потом – куда? Ты хоть представляешь, где мы сейчас?

– Примерно.

– А сколько до трассы добираться представляешь? Лесом! Нет, Люд, проще по-хорошему дать хозяевам и не рисковать.

– Лен, я не могу так. Я не могу!

Она зажала мне рот, повалила на кровать.

– Ти-и-ихо ты! Чего ты не можешь? Расслабиться и получить удовольствие – пожрать икры, выпить вискарика и отыметь одного из этих крутяшков? Не он тебя – ты его, Люд! Это игра такая – кто кого. Не будешь дурой, тебя и не будут считать дурой, а понравишься – ещё и бабла дадут! Не нужно тебе, что ли, бабло?

– Лен, зачем? Зачем ты это сделала?

– Я обещала тебе отдых в бане? Я сделала! С Тохой, без Тохи… Да блин, Кобыркова, в чём проблема-то? Ладно я, а ты-то и так ехала сосать незнакомому мужику! Чё ты из себя строишь теперь? Так, всё, хватит! – она вскочила, решительно взлохматила волосы, оправила юбку. – Пошли! Пошли, говорю, пока они за нами не прислали! Дашь разок – не развалишься, целка-невидимка, бля…


Роскошь первого этажа и альтернатива пойти по туркам немного привели меня в чувство. В конце концов, не такого ли первого раза я хотела ещё вчера? И не лучше ли здесь, чем на отсыревшей даче, в спальнике?

В холле пахло шашлыком, огурцами и чем-то травянисто-дымным, сладким. Гашишем, короче. В огромные окна лилось солнце – так ярко и радостно, что внутри колыхнулось предательское «а местечко-то и правда, отпадное!»

– Леди, чужие! – неожиданно раздался короткий приказ, и откуда-то вылетела псина. Оскалила пасть и замерла в паре шагов от нас – одно движение, и кинется.

Ленка вцепилась в меня и тонко заверещала. Собаки – её кошмар. Она всегда обходила их по другой стороне улицы и орала как резаная, если какой-то шавке, даже самой мелкой, удавалось подойти незамеченной. Я тоже их боялась, но не до такой степени. В общажных кварталах всегда бродили огромные стаи. Особенно весело бывало по весне. Дядя Витя из одиннадцатой комнаты привозил тогда откуда-то охотничье ружьё и отстреливал собак прямо средь бела дня. Какие-то погибали, какие-то пугались и убегали, другие, наоборот, озлоблялись, но оставались. Они сбивались в новые стаи, и всё становилось ещё хуже. Тот же дядя Витя рассказывал мне, что собака, она и есть собака. Просто зверь, с которым надо уметь себя вести. Банально, но главное – не впадать в истерику. Ага… пойди, объясни это сейчас Ленке!

– Хорошая девочка, Леди! Фу! Ко мне!

Псина с лязгом захлопнула пасть и исчезла в пятне солнечного света. Человек на диване – я заметила его только теперь – сдавленно, по-идиотски рассмеялся. Знакомая манера. Примерно так же смеялся тот урод, сын тётки Зины-самогонщицы. Вся общага наполнялась этим жутким звуком, когда он приезжал домой между отсидками. Да и его друзья-сидельцы, приходившие отмечать недолгую свободу кореша, хихикали в похожей манере. Как будто у них там, на зоне, есть курсы по дебильному хихиканию. И я боялась таких типов гораздо больше, чем диких собак.

– Это кто тут у нас ходит без моего разрешения?

Мы с Ленкой стояли каквкопанные. Мужик, лет эдак под пятьдесят, сидел, да какой сидел – буквально растёкся по дивану, широко раздвинув ноги, откинув голову на низкую спинку, и тупо скалился. В пальцах его дымился косяк.

– Чё молчим? Леди, чё они молчат? А может, они немые? И-и-и-хи-хи… Ну-ка ты, с сиськами, иди сюда!

Мы с Ленкой переглянулись, но ослушаться я не могла. Осторожно сделала пару шагов вперёд.

– Иди, иди… Сюда садись! – он похлопал рукой по дивану. – Чё, Леди боишься? Или, может, меня? И-и-и-хи-хи…

Я опустилась на самый край, а мужик вдруг подскочил, вихляясь, как на шарнирах, и сел лицом ко мне, закинув руку с косяком на спинку дивана. Долго разглядывал, наконец смачно затянулся, закрыл глаза, задерживая дым, пока тот не полез из его носа сам по себе. Открыл один глаз.

– А ты ничё так… – он показал на меня двумя пальцами с зажатой в них сигаретой. – Люблю, когда с сиськами. Подружку тоже зови сюда.

Я оглянулась, Ленка робко приблизилась.

– Будешь?

Мужик протянул ей окурок. Она испуганно качнула головой.

– С… спасибо, я не курю.

– Чё ты ломаешься? – с неожиданным наездом взвизгнул тот и растопырил пальцы: – Брезгуешь, с-сука? Пыхни! Леди, проследи!

Собака подняла голову, нервно, с повизгиванием зевнула, уставившись на Ленку. Та суетливо взяла окурок, затянулась.

– Нормально тяни, чё ты!

Ленка затянулась по-настоящему.

– И-и-и-хи-хи… Штырит? Не? Херово тянешь. Ещё давай.

Он заставил Ленку докурить косяк, а сам всё пялился на мою грудь – пристально, страшно.

– Ну чё? Штырит?

Я увидела Ленкин рассеянный взгляд, и сердце похолодело. Она глупо улыбнулась.

– Нормально.

– И-и-и-хи-хи! – мужик радостно потёр руки. – Ща ещё забьём!

– Мы их ждём, а они Денчика ублажают. Серёг, ты глянь!

В холле появились Коля с Сергеем. Оба в простынях, на головах шапочки.

– Денчик, красава! Что значит серьёзный человек! Мы их и так и сяк уламываем, ждём там, а ты с ходу в оборот взял!

Денчик закрыл глаза, довольно улыбнулся. Он был обдолбан по самое «не могу». Его тощее – нереально тощее! – длинное тело расплылось по дивану, затерявшись в спортивном костюме. Острый кадык подрагивал, глазные яблоки, обтянутые пергаментными веками, лихорадочно бегали в глубоких глазницах.

– Ден, братиш, мы возьмём девочек, покормим их там, вискариком угостим… Ты не против?

Ден, не открывая глаз, мечтательно поднял брови.

– Только не трахайте их без меня.

– Не, братиш, ну ты чё…

– Да о чём разговор, Денчик! Ты сейчас отдохни, а потом приходи к нам.

Тот вытянул вперёд два пальца – кажется, в своей параллельной реальности он всё ещё держал в них косяк.

– Замётано! Вот эта с сиськами – моя!


Мы прошли в комнату без окон, густо пахнущую тёплым деревом, слегка душную, но уютную. Свет здесь был жёлтый, тяжёлый – такой, что сразу поплыло ощущение реальности, стало казаться, будто на улице уже глубокая ночь. Посреди комнаты стояли приземистые кожаные диваны, составленные буквой «П», а по центру между ними – низкий столик с закусками и бухлом.

Сергей первым делом открыл дверь за большим фикусом, ведущую куда-то дальше:

– Девочки, там раздевалка, парная, душ, бассейн. Вперёд!

Мы с Ленкой оставили парней в комнате отдыха и прошли дальше. По дороге сюда я почему-то представляла, что это будет что-то вроде русской баньки из сказок, в которой Баба-Яга обычно парит Иванушку – с вениками, клубами пара и деревянными ковшами в ушате. Попала же в помещение с тремя дверьми, ведущими ещё куда-то, и овальным бассейном, подсвеченным у самого дна сиреневыми лампами. Пол кафельный, очень красивый – как будто настоящий ковёр расстелен. У стен деревянные лавки, на них полотенца и войлочные шапочки.

– Опа, я же сказала, и простыни будут здесь! – глупо хихикнула Ленка и, зачем-то накинув на голову вытянутую из-под полотенец простынь, заглянула в одну из дверей. – Душевая! Значит, там сортир, а там – сауна…

– Лен, а этот Денчик, он кто?

– Ты же слышала – братишка. Хотя по виду больше на папашку тянет.

Она сняла с головы простынь и вдруг расхохоталась:

– Противный просто капец, а туда же – трахаться хочет!

Я её веселья не разделяла. Думаю, если бы не курево, она и сама была бы сейчас совсем в другом настроении… Обхватила себя руками, чувствуя, как стынет кровь.

– Не нравится мне это… Ты думаешь, он и правда припрётся к нам?

– Не к нам, а к тебе, Кобыркова! Это ж ты покорила его своими сиськами!

Она снова рассмеялась и не могла остановиться до тех пор, пока к нам не заглянул Коля.

– Ну вы чё, бля? Сколько ждать?

***

Ленке было хорошо. Расслабленная косячком, она сразу намахнула одну за другой три стопки вискаря и выглядела теперь абсолютно счастливой. Простыня то и дело соскальзывала с её груди, и в конце концов Ленка обернула её вокруг бёдер, ничуть не смущаясь своих маленьких, призывно торчащих сисек.

Она вела себя совершенно раскованно, шумно. Ложками жрала икру, разбавляла шампанское ликёром и всем видом показывала как счастлива, что всё-таки досталась Сергею.

Я же была её полной противоположностью – прикрывалась распущенными волосами, цедила шампанское и скромно мусолила махонький кусочек шашлыка. Была бы моя воля – и от этого отказалась бы, но Коля настоял. Он вообще был раздражён. И, наверное, если глянуть с его колокольни, было отчего…

Короче, я сразу отказалась раздеваться и заматываться в простыню. Идти в парную или в душ, бассейн – тоже. Это был даже не осознанный отказ, вроде «не буду, и всё тут», а ступор на грани истерики. Меня тошнило от страха. Когда в дверь проскальзывал турок с бархатными глазами, чтобы поставить на стол очередное блюдо овощей или мяса, я вздрагивала и холодела, ожидая, что в этот раз это точно будет Денчик.

Наши «женихи» сначала шумно, но в шутку возмущались, что я не раздеваюсь. Им, похоже, даже интересно было уламывать скромницу. Ленка пыталась им помочь: подсаживалась, гладила меня по спине, обнимала, тискала, бормоча на ухо: «Ну чё ты, Люд, ну нормальные же пацаны…» Но когда я вскочила и, вырываясь из рук отрыгивающего луком Николая, в истерике закружила по комнате – все напряглись.

– Не понял? – вопрошающе уставился на Ленку Коля, а она, невинно дёрнула плечами:

– Да у неё это… месячные пошли.

– И чё? Типа облом, что ли, намечается?

– Ну, почему сразу облом? Сказка! – она помахала перед лицом кулаком, тыча языком в щёку, и подмигнула. – Просто отвал башки!

Коля смерил меня оценивающим взглядом.

– Так ты соска? Мм… Ладно, посмотрим. Штаны оставь тогда, а кофту сними, сечёшь? И давай-ка, выпей, хватит кобениться.


И вот теперь я тоже сидела топлес, прикрывшись распущенными волосами, и с ужасом наблюдала, как Серый, проникнув к Ленке под простынь, расслабленно орудует там пальцами одной руки, а другой наполняет стопки и фужеры. Ленка хихикала и, вымазывая соски икрой, предлагала Сергею закусывать. Скоро и Коля подсел ближе ко мне, откинул волосы за спину и, для начала яростно помяв груди, принялся поочерёдно сосать их, оставляя жирные шашлычные следы. Я, откровенно говоря, уже почти была готова на всё, лишь бы свалить отсюда – чем скорее, тем лучше… Тем более что турок, обновлявший иногда наши тарелки, каждый раз собирал свои мохнатые пальцы щепотью и посылал мне страстные водушные поцелуйчики, а наши самцы только ржали и спрашивали, сосала ли я когда-нибудь у обрезанных…

А потом пришёл Денчик.

Сколько к той поре прошло времени, сказать сложно. Мне казалось, что вечность. Дена уже немного отпустило, и он вёл себя тихо, даже скромно. Коля с Серёгой тут же навели ему виски с колой, положили на тарелку две горки икры – чёрной и красной – и ломоть лаваша.

– Кушай, братиш, кушай. Ты чёт совсем отощал. Как чувствуешь себя?

– Нарзанчика мне лучше плесните, жрать ваще не могу последнее время…

Выпив полстакана газировки, он развалился на диване:

– Ну чё, не трахалися ещё?

– Да как раз собираемся. Разрешаешь, братиш?

– Благословляю, дети мои. И-и-и-хи-хи…

– Слыхала? – Серый пихнул Ленку в спину, – Ден разрешил.

Она капризно надула губы:

– Здесь? Я хочу наверху! И ты ещё обещал в бильярд поиграть.

Сергей благодушно ухмыльнулся:

– Успеем ещё —и поиграть, и всё остальное. Время-то – шестой час только.

– Шестой?! – Ленка встрепенулась. – Охренеть… Не, ребят, давайте как уговаривались? Мне в девять, на крайняк в десять, дома надо быть! Серёж, ну вы же сами говорили, что ваше слово – закон.

Колька рыгнул и с раздражением закинул в рот ложку икры.

– Вот вы проблемные, сечёшь…

Серый шлёпнул Ленку по заднице:

– Ну пошли, раз спешишь!

Она просияла, вскочила:

– Наверх?

– Нахрена наверх, внизу тоже есть стол.


Коля угрюмо жрал мясо, Денчик впал в странное состояние: вроде и спал, даже похрапывал, а вроде и нет – иногда говорил что-то и хихикал. В тот момент я ненавидела Ленку – мало того, что она притащила меня сюда, так ещё и нашла способ свалить подальше от Денчика. Вымученно улыбнулась Коле:

– Может, тоже, пойдём, поиграем?

Он, прополоскав зубы нарзаном, неторопливо вытер руки и распахнул свою простынку.

– Ну давай, поиграем. – Широко раздвинул ноги, вальяжно откинувшись на спинку дивана, похлопал себя по ляжке. – Кс-кс-кс… Пора сметанку кушать.

Я сжалась и не двинулась с места.

– Не расстраивай меня, кисуля. Я когда нервный, очень злой, сечёшь? Не веришь, можешь у Дена спросить. Эй, Денчик, братиш!

– Не надо! Не буди его… – Я внутренне собралась, залпом допила шампанское и шмякнула фужер на столик. – Может, наверх пойдём?

– С какой стати?

– Ну… мне как-то неловко при нём.

– Ой, ну ты проблемная! Иди сюда, пожрала – отрабатывай! Стой! Хиляй ко мне на мослах, только волосы убери, чтоб сиськи видно было.

Я глянула на Дена – вроде спит. Заторможено опустилась на четвереньки.

Рыжий оскалился:

– Во-о-от… Киска! Давай, вокруг стола сначала!

Я, искоса поглядывая на Денчика, подползла к Коле, и перед моим лицом оказалось всё его, поросшее рыжей волоснёй хозяйство. Желудок резко скрутило. Я отпрянула в сторону, закашлялась. Коля вальяжно встал, налил мне полный фужер шампанского.

– Пей.

Я выпила его залпом – пузырьки ободрали рот и горло, смахнула выступившие слёзы.

– Я, кажется, не смогу.

– Иди сюда… не сможет она. – Он, абсолютно голый, встал передо мной. – Давай, не беси меня, отрабатывай!

Я вскочила, зажав рот руками, споткнулась об стол, чудом устояла… но добежать до унитаза не успела. Меня вырвало прямо здесь, у двери за большим фикусом. Благо за весь день так толком ничего и не съела. Стошнило шампанским.

– С-сука… – Коля швырнул в меня моей водолазкой. – Щас будешь у меня на Али тренироваться!

Я схватила кофту, суетливо подтёрла ею лужицу и выскочила в душевую. Прополоскала рот, горло, простирнула водолазку…

Меня трясло. Прижалась лбом к унитазному бачку. Кобыряка, бля, тебе до полного счастья Али не хватает? Быстро собралась! Вдох-выдох, отсосала и ушла. Принцесса нашлась. Целка-неведимка, бля… Иди, отрабатывай итальянскую юбку. А впредь – знай своё место, дура, и на халяву не зарься!


В тот миг, когда я вернулась в комнату отдыха, в другую дверь как раз вошли Ленка с Сергеем. Коля уже успел завернуться в простынь и снова хмуро жевал. Ленка, пританцовывая, подхватила свой фужер, залпом выпила. Настроение у неё явно было отличное.

– А мы за вами! Пойдёмте играть два на два? Люд, умеешь в бильярд играть?

Коля шумно засопел.

– У вас чё тут, не срослось? – ухмыльнулся Сергей.

Коля ожесточённо двинул ногой столик, зазвенели бутылки.

– Да она, похоже, хер первый раз в жизни видит!

Я испуганно глянула на Ленку и увидела, как с её довольной рожи стремительно сползает краска.

– Ты же сказала, сосёт хорошо? – Серый тоже глянул на неё. – Чё за динамо?

Дверь открылась, появился Али с кальяном. Поставил его, засуетился, собирая со стола грязную посуду и объедки.

– Серёж, ну почему динамо… ну я же нормально… – залепетала Ленка.

– А она?

– Я не знаю… Мне говорили, она тоже нормально…

– Говорили?!

Коля налил себе виски, выпил. Развалился на диване, постукивая ногой по полу.

– Али, ты сегодня молодец. Хочешь в качестве награды трахнуть вот эту сисястую?

Али выпрямился, обвёл комнату недоумённым взглядом.

– Я серьёзно. Сам отымей, а потом отведи к своим, пусть тоже порадуются. Только чтоб ходить смогла потом.

И до Али наконец дошло, в бархатных глазах вспыхнула дикая похоть.

– Ты гля, – рассмеялся Коля, – счастью своему не верит. Да бери, говорю, Али! Бери! Премия за хорошую работу. У русских не принято от хозяйских подарков отказываться.

Я прижала к груди мокрую водолазку, попятилась, пока не упёрлась спиной в стену.

– Ребят, не надо… – ноги подгибались, руки дрожали. – Ну пожалуйста… Я всё, я смогу теперь…

– Поздно! – рявкнул Коля и кивнул Али: – Забирай!

Али низко поклонился ему и поманил меня:

– Пашли, пашли…

– Да хватит, ребят! – выскочила на середину комнаты Ленка. – Ну бывает, ну правда! Ну мы же все люди, ну живые же! – голос её срывался, щёки пошли пятнами. – Ну… я за неё! Правда! Клянусь, что отработаю! Так отработаю, что вам и не снилось! Ну ребят… Серёж, ну скажи ему… Коль… Ну ребят, ну пожалуйста!

Она так отчаянно их уговаривала, что и меня вдруг прорвало:

– Не надо, Лен, я и сама могу! Если не верите, я…

– Заткнись! – взвизгнула Ленка, прибивая меня взглядом. – Заткнись…


Когда они втроём ушли, я бездумно натянула на себя мокрую водолазку и опустилась на диван. Даже реветь не могла от шока. Было ощущение, что в груди дыра. Ну я и тварь…

– Вот это я понимаю, кино!

Я едва не подпрыгнула. Денчик, не сменяя позы, словно всё ещё спал, смотрел на меня из-под приоткрытых век.

– И всё-таки, если баба не хочет сосать, это косяк мужика. Не умеет найти подход! И-и-и-хи-хи…

Услышав голос хозяина, в дверь сунулась Леди, осмотрела меня внимательно и легла у входа. Ден медленно сел.

– Плесни-ка мне нарзанчику, лапуля…

Я непослушными руками налила ему воды. Он неспешно выпил, поморщился:

– Выдохлась… Дай сигаретку.

Подала ему пачку, зажигалку. В этот миг в приоткрытую дверь ворвался Ленкин крик. Леди удивлённо подняла уши, недовольно заворчала. Меня затрясло.

– И-и-и-хи-хи, пошёл процесс! – Денчик звонко пошлёпал ладонью по кулаку. – Щас они её зажарят.

У меня побежали слёзы.

– Ну ладно, чё ты… – подмигнул мне Денчик и похлопал ладонью рядом с собой. – Иди сюда, чё скажу.

Я пошла. Всё, хуже уже не может быть, смысл тогда ломаться? Он долго смотрел на меня, еле разлепляя веки, наконец кивнул:

– Это всё херня! – и замолчал.

Я искоса глянула на него – может, заснул опять – но нет. Лыбился. А из холла снова донёсся Ленкин крик. Она орала долго, громко. Душераздирающе. Я слизнула ползущую по губе слезу.

– Подружка твоя – жжёная блядина, её сразу видно, – философски изрёк Денчик. – А вот ты чё тут делаешь? Мамку не слушаешься? И-и-и-хи-хи… Ну и ладно. Нахер всё пошли и забудь. Жизнь – не фраер, её так просто не натянешь. Поняла?

– Нет.

– Ну чё непонятного? Что на блядки приехала – забудь, что отсосать не смогла – забудь, что кофточкой своей блевотину вытирала… всё забудь. Это всё херня! А вот это, – Денчик ткнул двумя пальцами с сигаретой в сторону орущей где-то Ленки, – это уже не херня, этого забывать нельзя!

– Тогда, может, мне пойти туда?

– Нахера?

– Ну… не знаю… Это же мой косяк.

Он мечтательно затянулся.

– Снова хочешь всё испортить… – и, поплевав на окурок, прицельно кинул его в пепельницу. Попал. – И-и-и-хи-хи…

Прохихикавшись, медленно развязал шнурок в поясе треников и приспустил штаны. Я отреагировала на это спокойно. Всё. Не было больше ни сил, ни эмоций. Отвращение – и то исчезло. Осталось только выжигающее чувство вины перед Ленкой и животный страх перед толпой турок. Даже удивительно, как издевается порой судьба – в прошлую субботу я не дала нормальному крутому Дену, а в эту готова отдаться мерзкому Денчику… Но он только встал передо мной и спокойно так попросил:

– Попробуй-ка ещё разок, лапуля… Вот увидишь, нет тут ничего страшного, а по жизни пригодится.


Когда я, зарёванная и морально истощённая, вернулась из душа, Денчика с Леди уже не было, и вообще повсюду висела тревожная тишина. Я выглянула в холл – там было темно, только за окнами горели фонарики вокруг бассейна, и из-под двери у лестницы выбивался свет. Крадучись подошла – за дверью бубнили мужские голоса, а Ленку не слышно. Я помялась в нерешительности, но всё-таки постучалась. Голоса стихли. Осторожно заглянула.

Это была бильярдная. Сергей с Колей, одетые в белоснежные банные халаты, гоняли шары.

– Чё тебе?

– Извините… а Лена где?

– Уехала! Сказала, на хер ей такая подружка не нужна! А ты готовься, скоро Али придёт!

И, заржав, вернулись к игре. Я повисла на дверной ручке, чувствуя, что вот-вот разревусь.

– Да наверху она, помирает, наверное, – обернулся ко мне Сергей.

Я рванула наверх и в одной из спален обнаружила Ленку. Она лежала на спине, раскинув руки и ноги, и потихонечку стонала. На ней был такой же халат, как на парнях, из-под распахнувшейся полы виднелся бритый лобок, усеянный засосами и следами от зубов.

– Лен, ты как? – я осторожно присела рядом. – Лен…

Она не ответила, только глубоко вздохнула и изменила тональность стонов. Я вцепилась в её рукав, уткнулась в него лицом:

– Лен, прости… Лен… Ну прости…

– Кобыркова…

– Что, что Лен? Как ты?

– Если бы ты знала, Кобыркова… как я отдохнула! Это просто чума… Когда сразу в обе дырки… Кобыркова, как же хорошо, что ты дура!

Я опешила.

– Лен, в смысле?

– В прямом, Кобыряка… Ты мне такой кайф сегодня подарила своей долбанутостью!

– Ты серьёзно?

– Да, блин, серьёзно, конечно! – Она села, скрестив ноги по-турецки, мечтательно закрыла глаза. – Слушай, они такие классные! Мне вообще ничё мудрить не надо было – только подставляться и выполнять, что говорили… – помолчала. – Но ты всё равно сука, Кобыркова. Я тебе этого не забуду.

И меня накрыло.

– Я?! Это я припёрла тебя хер знает куда, хер знает к кому? Это, может, тебя этот Денчик захотел трахнуть?

– Да бля, тебе надо было просто расслабиться с самого начала и дать тому, кто тебя сюда привёз!

– Знаешь что… Я вообще-то целка. Мне тупо страшно! А ты, между прочим, когда везла меня сюда, сказала, что просто отсосать надо.

– Ну так и сосала бы, Кобыркова! В чём проблема?!

Я растерялась.

– А я и сосала!

– Херово сосала! Вот это видела? – она сунула руки в карманы и выгребла оттуда мятые деньги – пять пятидесятитысячных купюр. – Как ты сама думаешь, сколько тут твоих?

Я обалдела. Месячная зарплата моей матери, уборщицы овощного магазина, была на тот момент около двух сотен, а тут двести пятьдесят за один день!

– Чё, дыхание перехватило? А нет тут твоих, Кобыркова, не заработала!

Ленка принялась демонстративно расправлять полтишки и складывать их стопочкой. Я сцепила руки на груди.

– Ну, вообще-то я Денчику минет сделала.

– Чё?! Чё-ё-ё?! – вытаращилась на меня Ленка. – Кому? Денчику? Твою мать, Кобыркова…

И заржала. Ползала по кровати, корчилась, кусая одеяло, и ржала, ржала…

– Бля-я-я, Кобыряка, ну ты дура… – она наконец села. – Бля-я-я… это диагноз. Я ж думала ну как-то помочь тебе, вытащить из той жопы, в которой ты живёшь… Ну, показать тебе как-то, что в жизни надо нос по ветру держать, что деньги не пахнут… А это невозможно, Кобыркова! Потому что эта жопа – твоя башка! Бля-я-я… Он чё, вынудил тебя? Псиной своей пугал, что ли?

– Нет.

– Мандец. – Встала с кровати, собрала рассыпавшиеся деньги, сунула в карман. – Денчик у них тут типа шута придворного, раньше лесником был, потом сидел и на зоне снарился. Вот твой уровень, Кобыркова! Ты отказала хозяину, но отсосала его быдлу! И всю жизнь у тебя так будет, потому что ты ду-у-ура!

Я бросилась на неё и, повалив на кровать, вцепилась в волосы.

– Ты знала, Машкова! Ты знала, скотина! – я драла её лохмы, и внутри ширилось страшное, сладкое желание треснуть её башкой об тумбочку.

– Знала? – она, не оставаясь в долгу, вцепилась когтями мне в лицо. – Откуда? Я узнала это, когда они разложили меня, а я думать не могла ни о чём, кроме как о том, что ты с этим придурком там осталась! Я их тогда спросила, и они мне сказали! С-сука, слезь! – ударила меня ладонью в грудь, я задохнулась, но бить в ответ не стала, отвалилась в сторону, трогая царапину на щеке. – Ты-то, интересно, хоть раз за всё время обо мне вспомнила? – Она тоже отползла в сторону, села.

– Ты сама сказала заткнуться, когда я хотела уже согласиться!

– Ты правда дура, Кобыркова? Угадай, что бы они с нами сделали, если бы узнали, что мы с самого начала брехали им про твои месячные?

И до меня наконец дошло.

– Они мне слово дали, что ни хрена этот Денчик с тобой не сделает! У них закон такой – обслуга не имеет права на хозяйских девочек прыгать. Он у них шут, Кобыркова! Типа комнатной зверушки. А ты ему…

Я давила рыдания. Да пошла она… Все пошли! Ленка пригладила волосы, глянула на меня снисходительно.

– А хочешь всё исправить? Даю тебе последний шанс сделать из жопы голову, Кобыркова! – Достала из кармана деньги. – Хочешь, все эти бабки тебе отдам? Пошли вниз, скажешь пацанам, что Денчик тебя принудил.

– Зачем?

– Потому, что он должен знать своё место! Каждая сука на этой земле должна знать своё место, а иначе – беспредел будет, это не понятно? Они его в том котловане у входа забетонируют, будь уверена!

– В смысле забетонируют?

– В прямом! Или он тебе понравился? – она помахала деньгами перед моим лицом. – Двести пятьдесят косых! Ну, где твоя гордость? Отомсти ему!

Мы сидели друг напротив друга, сцепившись взглядами. В её руках призывно хрустели новенькие купюры.

– Он живой человек, Машкова, а это – просто бумажки. Сожри их, если хочешь.

Ленка, не отрывая от меня взгляда, медленно, разорвала деньги на мелкие куски. Швырнула обрывки мне в лицо:

– На! Залепи свою святую целку, Кобыркова! Чтоб надёжнее была! Только один хер, достанется она новому хахалю твоей мамаши, грузчику этому, Толику! В подсобку заведёт, на ящиках с гнилой картошкой самую нарядную половую тряпку расстелет и отымеет тебя за банку консервов!

– Заткнись!

– Да пошла ты! Целка-невидимка, бля…

– Сама пошла, шалава!


Домой нас отправили на такси. Мы сидели, вжимаясь в двери, и не отрываясь смотрели каждая в своё окно, хотя там, честно сказать, ни хрена не было видно.

Вышли на остановке, на той, где я должна была встретиться сегодня с Денисом, и молча разошлись. Вообще, нам сначала надо было идти в одну сторону, но я сразу перешла через дорогу и пошла по параллельному тротуару.

Денёчек, конечно, насыщенный выдался, такое точно не забудется. Но это всё херня, как сказал бы Денчик. На сердце было мерзко и грязно, а вот на душе спокойно. Оттого, что я чувствовала – несмотря на Ленкины горькие доводы, правда всё равно за мной.

Глава 5

Мать сидела на табуретке, шагах в пяти от двери и теребила в руках хворостину. У меня внутри сразу всё оборвалось. Я запахнула куртку, пряча Ленкину водолазку.

– Явилась, проститутка!

– Мам, ты чего? Время-то полдесятого всего…

– Ну, расскажи, расскажи матери, как стала блядью!

– Мам…

Она убивала меня взглядом – ох, как хорошо у неё это получалось! – и на глазах багровела.

– Проститутка!

Хворостина, резко свистнув, хлестнула меня по плечу. Благо осень, куртки, и всё такое… Я, защищая лицо, машинально вскинула руки, вжалась спиной в дверь.

– Мам… Да что случилось-то?

– Шалава!

Хворостина скользнула по кисти, оставив быстро распухающий рубец, и тут же прилетела снова – на этот раз по ногам. Ощутимо, но можно стерпеть. Когда я была младше, она лупила меня проводом от утюга, вот это было реально больно…

– Позорище! Тварюга! Блядь малолетняя!

Хворостина засвистела без остановки, я осела на корточки, уткнулась лицом в колени и просто ждала…

Когда хворостина наконец сломалась, мать швырнула в меня табуретом и зарыдала. В принципе всё. На этот раз, не считая сильно ушибленного плеча, я легко отделалась.

Теперь погнобит день-другой, выест мозг тем, что я ей всю жизнь испортила, потом уйдёт в запой, а мне придётся ходить в сельхозпродукты – рано утром перед технарём, в обед и поздно вечером – мыть за неё полы, чтобы не выгнали, пока не придёт в себя. Сейчас же, по правилам невесть кем придуманной игры, я должна была кинуться утешать её, просить прощения непонятно за что и каяться во всех грехах…

Но я не играла в эти игры уже года три, с тех пор как поняла, что матери с каждым разом становится всё меньше моего испуга, боли и вины, и если не прекратить поддаваться – однажды она меня просто убьёт.

Оставив её рыдать, я подхватила сумку с учебниками и ушла на кухню. Там, как обычно в это время, заваривала манную кашку для братишки Наташка Барбашина. Раньше мы учились с ней в одной школе. Правда она, как нормальная, пошла в техникум после девятого, а я после одиннадцатого – как дура. И получилось, что теперь мы попали в одну группу.

Вообще, тот факт, что человек живёт в общаге, пусть даже самой убогой, не делает его по умолчанию асоциальным. Например, семье Барбашиных принадлежали две комнаты – чистенькие, светлые, уютные – и отдельный унитаз, отгороженный от остальных крепкими стенами из ДСП и дверью с висячим замком. Они приехали в наш ад всего года три назад и за это время успели до неузнаваемости преобразить конец коридора, в котором располагались их комнаты. Отремонтировали, покрасили-побелили, отгородились дверью, а возле неё выставили пальму в горшке. Тётя Маша, Наташкина мама, всегда пахла духами и была аккуратно подкрашена, несмотря на то, что на руках у неё был маленький ребёнок. Дядя Серёжа, отец, носил очки с прямоугольными линзами и новенький дипломат. Он был инженером, работал на заводе по вызову из другого города, и поговаривали, что в скором будущем Барбашины снова собираются переезжать. Соседи по общаге крутили пальцем у виска: «Ну не дураки? Приехали на несколько лет, а ремонт забабахали такой, словно навсегда здесь…» А я Наташке завидовала даже больше, чем Ленке. Да, денег у папы-инженера на отдельную квартиру не хватило, а после девяносто второго года дела вообще пошли туго – но они жили дружно, спокойно, основательно. И Наташка, в отличие от той же Ленки, родителей очень любила и уважала.

– Привет, – она улыбнулась мне и поспешила убрать пакет с манкой со стола. – Я тебе не помешаю?

Я хмуро кивнула, пряча стоящие в глазах слёзы, и села к ней спиной. Меня тошнило от голода, но ещё больше – от мыслей о еде. И всё же кашка пахла божественно – сладким уютом, заботой и детством. А ещё – летними каникулами, когда можно было вырваться на три месяца из этого ада и поселиться в бабушкином деревенском раю.

– Сегодня к тебе парень приходил, этот, из физкультурного. Лёша Савченко.

– И?

– Да ничего, просто ждал тебя весь день – часов с двенадцати, наверное, а ушёл только с полчаса назад.

– Ушёл и ушёл. Надо будет – ещё придёт.

Я машинально раскрыла историю и стала бегать глазами по строчкам параграфа, хотя в голове – пустота…

– Ну, он вообще-то завтра с утра на срочные сборы уезжает. Кто-то заболел, и его послали на замену – большая удача! Аж на две недели.

Я напряглась.

– А ты, смотрю, в курсе всех дел…

– Ещё бы! – Наташка рассмеялась. – Я ж его тут развлекала, обедом кормила, чаем поила. Он даже успел помочь моему отцу душ доделать. Теперь можно каждый день мыться! Приходи, думаю, мама не будет против. – Помолчала. – Лёшка классный, повезло тебе с ним.

– Не поняла, он тебе нравится, что ли?

– Конечно! Мама говорит, такие сейчас редкость, – она вдруг коснулась моего плеча. – Люд, да я не в этом смысле, даже не думай! Он просто сидел тут на ступеньках, как сирота…

– Угу. А ты пригрела. Понятно, чё… – Я захлопнула учебник. В груди уже бушевал ураган, мозги отключились. – Наташ, у него маленький, не советую даже пробовать!

Она отдёрнула руку.

– Люд, ты чего? Я… у меня и в мыслях не было!

Чёрт. Пожалуй, действительно перегнула. Бывает так – ляпнешь сдуру, а потом клянёшь себя почём зря.

– Блин, извини, Наташ… Я дура, – я закрыла глаза, осознав вдруг, как сильно устала. – Такой день сегодня дебильный…

– Хочешь вафлю?

– Чего?..

– Вафлю! Ты сейчас чаю попей, и сразу легче станет! Будешь?

Ещё, помимо дружности и основательности, семейство Барбашиных восхищало меня приветливостью и щедростью. Даже их мелкий, которому было около полутора лет, при встрече широко и доверчиво улыбался и протягивал свою соску. От этого даже тётя Зина-самогонщица таяла. А когда дяде Серёже выдавали в счёт зарплаты растительное масло или консервы, они почему-то обязательно угощали всех соседей по крылу. А нам с матерью так вообще этой осенью ни с того ни с сего подарили два больших мешка картошки. Это было не жизненно важно, учитывая, что мать регулярно подворовывала её у себя на работе, но чертовски приятно! Барбашины напоминали мне живительный источник из доброй сказки – всё, к чему они прикасались, оживало, преображалось к лучшему. И Наташка пошла в родителей – тоже живая вода. Если честно, я даже не знала, как себя с ней вести.

– Нет, спасибо, я после шести не ем.

– Серьёзно? Но у тебя и так очень хорошая фигура, Люд! Очень хорошая! А вот мне надо завязывать со сладким, на физру уже стыдно ходить…

Я встала, закинула сумку на плечо.

– Стыдно – не ходи!

– Подожди, там Лёша тебе записку оставил, видела?

– Где – там?

– Тёте Тане отдал.

В груди у меня ёкнуло: может, это он написал что-то такое, отчего мать взбесилась?

– Кстати, ты случайно не помнишь темы докладов по бухучёту?

Я остановилась уже на пороге. Спокойно, Кобыркова. Оставайся человеком!

– Сейчас гляну…

Зачитала ей список, но Наташка, помешивая кашку, ничего не запомнила. Пришлось оторвать кусок полей от чьей-то забытой газеты, лезть за ручкой… Во внутреннем кармашке сумки, там, где обычно лежали мои пишущие принадлежности и всякие заначки, не оказалось Денисовых денег. Вот тут уж в груди не просто ёкнуло – сердце оборвалось!

– У меня… ручки…

– А, точно! Лёшка ею писал, тётя Таня ему давала. Ну ладно тогда. Завтра скажешь.

– Угу…

Я ещё пару раз перерыла всю сумку, перетряхнула учебники и тетради. Денег не было.


Мать уже прорыдалась и теперь смотрела телевизор. По комнате витал запах сивухи. Отлично, начались запойные денёчки…

– Мам, где записка, которую Лёшка оставил?

Она молча вынула из кармана мятый листочек и швырнула в мою сторону.

Лёха писал, что срочно уезжает на две недели, что как только приедет – сразу зайдёт. Дежурные фразы, ничего личного. И уж точно ничего такого, отчего можно было бы так взбеситься.

– Мам, и ещё… У меня в сумке деньги лежали, двести тридцать с небольшим, ты не видела, случайно?

– Откуда? – она, казалось, только этого и ждала, мгновенно сорвалась на крик. – Откуда у тебя такие деньги?!

– Заняла.

– У кого? Какой дурак занял тебе, нищебродке, такие деньги? С чего ты отдавать собираешься? Или, думаешь, я буду за тебя отдавать?!

– Я летом собираюсь снова на поля ездить и хочу ещё подработку какую-нибудь вечернюю найти… Мам, мне сапоги на зиму нужны, помнишь? Где деньги?

– У кого ты заняла, кто там у тебя такой богатенький?

Я упрямо потупилась. Сказать ей сейчас хоть на кого угодно – не слезет потом, будет постоянно посылать к ним, чтобы занять.

– Матери брешешь, зараза, и не краснеешь! Блядью подрабатываешь – думаешь, я не понимаю? Позорище… Ой, Господи-и-и… – и она завыла, закрыв руками лицо. – Люди добрые, дожилась я! Всю жизнь себе ради этой дряни испоганила, а она блядью стала! Вот такая благодарность за всё, что я сделала!

Как объяснить ту боль, что разъедала меня в тот момент? Мать орала на всё крыло, а если учитывать, что у нас и простой-то разговор через стену слышен так, словно в одной комнате говорят…

– Мам, я правда заняла! У Ленки Машковой.

Она вздрогнула.

– Этого ещё не хватало! Да лучше сдохнуть от голода, чем у этих что-то брать! Ты что, не помнишь, как её мамаша хотела, чтобы меня выгнали из магазина? Что я тебе сделала-то? Господи, да за что мне такое наказание?

Она встала и, бесцеремонно отодвинув меня плечом, залезла в шифоньер. За открытой дверцей я не видела, что она делает, но прекрасно слышала, как булькает жидкость в бутылке, и как кряхтит после каждого глотка мать.

– Вообще-то ты сама виновата… Это ещё хорошо, что она в милицию на тебя не подала за воровство.

– Какое воровство? Откуда я знала, что это её кошелёк? Я его нашла под прилавком!

Мать вылезла наконец из шифоньера, прижалась к нему спиной. Красные от слёз и алкоголя глаза суетливо бегали, избегая моего взгляда. Загнанная, жалкая, словно побитая шавка… А ведь молодая – всего тридцать четыре года – и довольно красивая, хоть и без переднего зуба. Опустившаяся. Удивительно, как у моей бабушки могла вырасти такая дочь?

– Так что, мам? Где деньги?

– Нету денег! – она суетливо поправила халат. – Долги я раздала! Всё! Думаешь, нам ничего больше не надо, кроме сапог твоих? Жратва не нужна, думаешь? Коммуналка?

– В девять вечера? Коммуналка?!

– А ты что думаешь! Пока ты шляешься я… вон… ты думаешь… – она принялась размахивать руками, перекладывать с место на место вещи, оттирать чернильное пятно на письменном столе. – Одним только Петровым полтинник! Ещё тётке Кате. Потом этим, как их… Им два раза по сорокету. Ну и по мелочи знаешь сколько! Да у меня… у меня каждая сотня на счету! Я ж рук не чую уже от хлорки! Каждая сотенка… Ну, чего ты смотришь? И тёте Зине я отдала весь долг сразу!

Я даже не помню, как мне пришла в голову эта догадка – очнулась уже, когда, распахнув шифоньер, выуживала из ящика с бельём бутылку за бутылкой и швыряла их об стену. Мать выла, хваталась за сердце, висла на мне и снова рыдала, обзывала меня неблагодарной тварью и шалавой…


Утром, когда я проснулась, её не было. Явилась только после обеда, притащила откуда-то стоптанные войлочные сапоги.

– Люд, смотри, какие бурки хорошенькие! Тут замок заедает, но я его свечкой натру, и ещё на целую зиму хватит! Ну-ка, примерь!

– Мам, ты их на помойке нашла или у бабки какой-нибудь украла?

– Да прям, украла! Силуанова баба Шура с тридцать второго квартала умерла в конце сентября. Мне Светка её сразу сказала – приходи, посмотри, может, вещички какие себе заберёшь… Там у неё ещё свитерочек есть хороший и шапка, вязанная крупными косами. Это я потом ещё схожу… Ну, давай примерь!

– Ма-а-а-м…

– Не мамкай! Примерь, говорю. Не босиком же тебе по снегу-то…

Глава 6

С Ленкой мы не общались весь оставшийся октябрь, ноябрь и начало декабря. Она вроде хотела подойти ко мне в первый же понедельник после той безумной субботы, даже подождала ради этого, пока толпа переобувающихся у гардероба немного схлынет… Окликнула, но я сделала вид, что не услышала, а в классе демонстративно – так, чтобы она видела, – попросила у Поляковой разрешения сидеть теперь вместо неё с Барбашиной. Та удивилась, но легко согласилась.

Ленка подошла ко мне ещё раз в тот же день после уроков, пока я дожидалась возле туалета Наташку, но я даже слушать её не стала. Наехала с ходу, доходчиво объяснив, что не считаю проституцию хорошим способом выйти в люди. Так и сказала: «Найди себе какую-нибудь блядь в подружки, а я пас! И вообще – у меня первым будет муж, завидуй молча! А если вякнешь хоть слово… – для убедительности я даже подпёрла её щеку кулаком, – мне тоже есть, что рассказать про тебя…» Ленка поджала губы и ушла.

В то время как я стала активно дружить с Барбашиной, Машкова ходила в гордом одиночестве. Я посматривала на неё с тайным любопытством и диву давалась – ну в жизни же не скажешь, что шалашовка! Одетая с иголочки, аккуратная, вежливая. Тихий омут, честное слово. Знал бы кто о чертях, что в нём водятся!

***

Лёшка примчался ко мне, как и обещал, через две недели – с шоколадкой и загадочной улыбкой. Стал настойчиво приглашать прогуляться с ним куда-то, говорил, чтобы рассчитывала до самого вечера. Потом случайно сболтнул, что приготовил мне сюрприз у себя на даче… Я категорически отказалась, и он растерялся. Правда, уже через пару мгновений взял себя в руки. Отошёл к вешалке у входа и, порывшись в кармане куртки, спрятал что-то за спиной.

Это оказалась коробочка, обтянутая синим бархатом, а в ней кулончик – маленький золотой ключик. В прямом смысле – золотой.

– Лёш, блин… ты с ума сошёл! Откуда у тебя столько денег?

– Нравится? – он притянул меня к себе. – К золотой дверке нужен золотой ключик… Серьёзно, Люд, я приготовил всё, как ты хотела. Даже конфеты и шампанское.

– Лёш… у меня месячные.

От смущения его щёки пошли пятнами. Я закрыла коробочку и положила её на стол.

– Я соврала, Лёш. Просто знаешь… короче, я передумала. Хочу, чтобы первым был муж.

В повисшей тишине тревожно, словно метроном, отсчитывал секунды будильник на книжной полке. Наконец за стеной взорвалась матерной тирадой тётка Зина, и Лёшка очнулся.

– Люд, да я ж и не против, ты же знаешь. Но сначала надо институт закончить…

– Ну, вот видишь, есть чем заняться, кроме как сексом! И потом, знаешь, если я вдруг залечу, тебе придётся на мне жениться. Какой институт тогда может быть? Давай оставим пока всё, как есть, а? Ну правда, ну и так ведь хорошо…

Лёшка неожиданно разозлился, а когда уходил, я попыталась вернуть подарок, но он не взял. Я так и не поняла тогда – был он смущён ситуацией или расстроен обломом? Но с того дня наши отношения резко изменились.

Он не приходил больше ко мне домой. Я не приходила к нему. Физкультурный институт и мой технарь находились через забор друг от друга. Мы с Лёшкой постоянно сталкивались на подходах к ним и в эти моменты играли во «всё нормально». Я видела, что он давит в себе радость от встречи со мной, делает вид, что не больно-то ему и надо. Постепенно мне стало казаться, что ему и правда не больно-то и надо. Подмывало вызвать его на разговор, но я боялась услышать, что он наконец нашёл ту, которая даёт и не выпендривается. Что разлюбил, в конце концов.

Это он в своё время добивался меня целых полгода. Это он, добившись, почти сразу стал признаваться в чувствах. Я же не особо и хотела – просто взяла то, что само шло, потому что Лёшка был козырным пацаном, что уж тут говорить. К одиннадцатому классу – уже мастер спорта по вольной борьбе, да и симпатичный. Многие девчонки, начиная чуть ли не с седьмого класса, сохли по нему, а когда он окончил школу и ушёл в институт – умирали от тоски. Взять хотя бы Барбашину. Мне иногда даже казалось, что она специально в этот техникум пошла, чтоб к Лёхе поближе. И было нереально круто владеть тем, кого хотят все вокруг! А вот теперь всё валилось. То ли мы вместе, то ли нет – непонятно, но от мысли, что он может достаться другой, разбирала злость. Я даже хотела избавиться от его подарка, например, отнести в ломбард, но что-то непонятное внутри не дало… Поэтому просто засунула куда подальше, чтобы мать случайно не нашла, и вскоре совсем о нём забыла.

***

Барбашина не курила, а денег на сигареты – даже поштучно – у меня не было, так что и я больше не курила, и казалось, что теперь-то нас с Ленкой точно ничего не связывает. Но если честно, с каждым днём мне всё больше её не хватало.

Барбашина оказалась приторной, и чем ближе я её узнавала, тем сильнее сомневалась в искренности её «правильности». Она, в отличие от Ленки, скорее казалась, чем была. А на самом деле в её взбудораженном половым созреванием теле кипели такие же страсти, что и у всех старшеклассниц. Особенно раздражало то, что почти все её разговоры, так или иначе, сводились к Лёшке. А уж когда она, краснея и запинаясь, спросила, правду ли я тогда сказала, что у него маленький, я не выдержала:

– Хочешь, попробуй!

Удивительно, но Наташка не бросилась, как обычно, извиняться и отмазываться, что не это имела в виду. Она заулыбалась и, пряча взгляд, едва слышно промямлила:

– Я ещё девственница.

Блин, ну что тут было ответить – что я вообще-то пошутила?!

– А у тебя Лёшка первый был? Давно вы с ним это?..

Ещё лучше! В тот момент я почувствовала себя взрослой, умудрённой жизнью тёткой. Забавно. Не это ли самое испытывала, общаясь со мной, Ленка? Можно было бы рисануться, конечно, но я не стала.

– Мы вообще не «это», Наташ. Я тоже девственница.

– Да ладно…

– В смысле «да ладно»? Есть сомнения?

Она странно посмотрела на меня и, отведя взгляд, мотнула головой:

– Да нет. Просто.

Казалось бы – ну поговорили и поговорили… Но разговор пробудил во мне паранойю. Я стала ловить на себе любопытные взгляды одногруппников и курящих с ними «под тополем» физкультурников, слышать за спиной шушуканье и смешки. Ленка при этом ходила тихая, бледная и какая-то безучастная.

***

В последних числах ноября навалило снега, и температура за окном резко упала до минус пятнадцати. Я встала перед выбором: резиновые сапоги или бабкины бурки. Победили бурки. Избегая позора, я стала приходить в техникум или намного раньше, пока никого нет, или, наоборот, к середине первой пары, чтобы даже опоздуны уже разошлись по аудиториям.

Вот так однажды утром переобувалась, тревожно поглядывая на часы и прикидывая, чего бы такого наврать математичке, как в гардероб вошла Ленка. Вот новости – она-то никогда не опаздывала… Я машинально пихнула бурки под стол дежурного и завозилась со шнурками переобувки, надеясь, что Машкова не захочет долго задерживаться рядом со мной и уйдёт. Но она будто нарочно копалась, и между нами висело тяжёлое, вынужденное молчание, готовое прорваться долгожданным, на самом-то деле, разговором по душам. Я не выдержала и ушла первая.

Второй парой была литература. Ольга Анатольевна зачитывала нам критическую статью о творчестве Льва Толстого, когда в дверь постучали. Она опустила учебник, вопросительно глядя поверх очков на вошедшего.

– Здрасти, Ольга Анатольевна, я дежурный! – пацан, скорее всего из «технологов», сделал ещё шаг вперёд и вынул руку из-за спины. – Это не из вашей группы сапоги забыли?

Это были мои бурки. Посыпались лёгкие смешки. Ольга Анатольевна растерянно глянула на сапоги, потом на нас и развела руками:

– А что, похоже, что из нашей, Никитин? Это, наверное, уборщица оставила или бабушка чья-то… Отнеси обратно от греха подальше, пока милицию с собаками не вызвали.

Группавзорвалась смехом.

– Баба Люда пришла! – заорал вдруг Чернов и тут же получил оглушительный удар «литературой» по башке.

– Машкова! – прикрикнула Ольга Анатольевна и, дождавшись, пока Ленка медленно осядет и положит учебник обратно на парту, сорвала с носа очки. – Что ты себе позволяешь? – Выдержала строгую паузу, повернулась ко мне: – Люда, это правда, твои сапоги?

Я сидела, зажав руки между коленями, чтобы никто не видел, как они дрожат, и, упрямо потупившись, пыталась сглотнуть предательский ком в горле.

– Кобыркова?

– Разрешите выйти…

– Конечно, Люда… – голос её неожиданно потеплел. – Можешь выйти.

***

Ближе к вечеру того же дня я шла из магазина через Лёшкин квартал. На скамейке у его подъезда сидели пацаны, ну и Лёха с ними. Он, как обычно, подошёл ко мне. «Привет – привет; как дела – как дела», – игра во «всё нормально» одним словом. Когда я развернулась, чтобы идти дальше, за спиной раздался посвист и приглушённый смешок:

– Целка-невидимка…

Я вспыхнула. Резко развернулась, сжимая кулаки.

– Чё сказал?! Повтори!

Парни растерянно переглянулись, и один из них глупо усмехнулся:

– А я чё… это не я, это Лёшка…

Я повернулась к Савченко:

– Ты?!

Хотела влепить пощёчину, но Лёшка, увернулся и тут же схватил меня за запястье, крутанул, зажимая в объятиях:

– Хорош, Люд! Погоди, ну стой… Давай поговорим!

Я вырывалась так отчаянно, что ему пришлось отпустить. Он шёл за мной до самой общаги, уговаривая объясниться, но я молчала, почти не моргая смотрела вдаль – это был единственный способ не разреветься.

***

Я решила закосить на недельку от техникума. Мне было стыдно, даже позорно. И дело не только в сапогах… Ленка, сволочь, всё-таки растрепала! И главное – кому?! Знала, скотина, куда бить. Интересно, при каких обстоятельствах она ему рассказывала?..

От мысли, что она, возможно, всё-таки переспала с Лёшкой, сердце разрывала ярость. Полночи я обдумывала, как и кому рассказать о её собственных похождениях. Вспоминала, кто может знать её адрес, чтобы настучать сразу мамашке, а если посчастливится – то и папаню застать между командировками. Вот это будет кара небесная! Она такого даже представить себе не может! Но тут же вспомнилась её реакция на вопль Чернова и то, что она единственная из всей группы, включая и святую Барбашину, не ржала над проклятыми бурками. И отчего-то именно в этот момент меня прорвало слезами.

Мама, слыша, как я шмыгаю носом, встала среди ночи, порылась в шифоньере, вытащила вязанную косами шапку, видно, ту самую, что осталась от неведомой мне бабы Шуры.

– На вот, завтра надень эту. Что там эти ваши «пидорки» могут закрыть… пятнадцать градусов! Сапоги на батарее? Не мокнут? А то, если мокнут, можно ногу газетой обернуть и в мешочек целофановый, как в носок. Ничего, Людок, перезимуем!

***

Вместо учёбы я решила ходить на вокзал, торговать семечками. Надо же хоть попробовать – вдруг дело стоящее? Поэтому собралась с утра, как обычно, и, не дожидаясь пока мама тоже пойдёт на работу, скользнула в коридор. И чуть не грохнулась, споткнувшись обо что-то у порога.

– Люд, тебя чё, ноги не держат? – крикнула из-за двери мама.

– Нормально всё!

Присела возле пакета, в котором лежала коробка из коричневого перламутрового картона. Наклеечка с цифрой 38 на её торце говорила сама за себя. В этот момент с обратной стороны двери послышалась возня – это мать собиралась выходить. Я подхватила пакет и выбежала на улицу.


В зимнюю пору «посетители» заброшенной общаги грелись кострами. Мёрзлые коридоры горько воняли дымом, но, с другой стороны, и кучки говна тоже замерзали, и можно было нормально дышать и не бояться вляпаться. Я зашла в одну из комнат второго этажа, присела на остов пружинной кровати, вынула из пакета коробку. В ней, завёрнутые в бордовую кальку, лежали сапоги. Натуральная кожа "под крокодила", голенища высотой до колена, мягкая цигейка изнутри. Модный квадратный каблук.

Я с замиранием сердца сунула в сапог ногу, застегнула молнию… Идеально! Холодный пока ещё мех обволакивал, моментально нагреваясь, и не было сил заставить себя снова влезть в проклятые бурки! Прохаживаясь по комнате, я жалела, что рядом нет зеркала, и гадала: кто? Лёшка? Куда ему, это же кожа! Да и на самом-то деле я всё поняла с самого начала, просто не решалась признаться себе в этом. Необорванная бирочка на блестящей, обмотанной калькой собачке замка гласила: Made in Italy. Ну конечно Ленка.

Я сняла сапоги, с сожалением натянула остывшие уже бурки и бессильно опустила руки. Ну вот как быть? Зная Ленку, вполне можно предположить, что ничего она от меня взамен не хочет – просто прониклась ситуацией и помогла, чем смогла. С другой стороны, что, из-за сапог простить ей предательство? Почему-то вспомнился Денчик: «Это всё херня, забудь. Но вот это… этого забывать нельзя!»

Я много раз вспоминала события той субботы, и каждый раз находила всё новые косяки… со своей стороны. Ленка-то действительно не сделала ничего такого, на что я не пошла бы заранее, и всё верно она говорила – я ехала туда сосать незнакомому мужику, и то, что так резко пошла в отказ, было кидаловом по отношению к ней. Но даже тут она нашла, как вытащить меня из задницы. А я снова чуть не запорола всё. И тогда опять она, между прочим, приняла удар на себя, отправившись в бильярдную с двумя мужиками – лишь бы оградить меня от перспективы пойти по туркам. И в ситуации с Денчиком я сама дура, тут она тоже права.

Ну, поругались, наговорили друг другу сгоряча… Но она-то хотела сказать мне что-то после – это я не стала её слушать! А с другой стороны, кто шантажировал меня итальянской юбкой? Кто грозился рассказать всему району, что я типа соска? Кто и при каких обстоятельствах шепнул Лёшке это дурацкое прозвище в мой адрес? Кто кого кинул-то? Я запуталась в этих мыслях. Припрятала сапоги в надёжное место и поспешила на вокзал.

Глава 7

Местная мафия мне не обрадовалась. Это были бабуськи, активно торговавшие сигаретами, жвачками, газировкой в аллюминиевых банках, шоколадными батончиками, презервативами с откровенными картинками на упаковке и вообще всем чем угодно. Они вели себя как хозяева вокзала, а то и всех людей, ожидавших электрички и даже просто проходящих по его территории, – нагло, вызывающе. Поэтому возле касс мне сесть не удалось. Кажется, я только вошла внутрь, а бабки, тут же вычислив моё намерение, подняли такой шум, словно я у кого-то кошелёк украла. Пришлось трусливо сбежать. Так был потерян первый день.

Всю ночь я думала, как быть, а наутро смастерила из коробки от новых сапог что-то вроде лоточка: проковыряв в боковушках дырки, продела в них пояс от халата и надела на шею. Теперь мне не нужно было место. Я просто ходила вдоль железнодорожный путей, как ярмарочный коробейник, торговала… и шугалась каждого шороха, готовая в любой момент дать дёру. Второй день прошёл неплохо, и я уже видела – если процесс наладить, то лоточная торговля – дело стоящее.

Утром третьего дня ко мне подошёл парень лет двадцати трёх. Одет не по сезону, но модно – в кожаную косуху без подстёжки и бейсболку козырьком назад, спортивные штаны и кроссовки «Пума». Крепкий такой. Если судить по фигуре и кривому носу – спортсмен. Возможно, бывший. Лицо широкое, скуластое, не в моём вкусе.

Как раз перед его приходом ушла электричка, возле меня создалась очередь человек из пяти. Парень подождал, пока все разойдутся, взял щепоть семечек на пробу. Пробуя, шутил, улыбался. Потом поймал мой взгляд:

– Ну чё, как вообще, никто не обижает тебя тут?

– Да нет.

– А сама чья?

Я нейтрально улыбнулась.

– Мамина.

– Но хочешь стать папиной, да?

– В смысле?

Он воровато огляделся.

– Если хочешь торговать на этом участке – надо платить. Или договориться с папой об особых условиях. Например, бабульки, что внутри, на пятнадцати процентах от выручки сидят.

– Негусто…

– Ну, как сказать. Если учесть, что товар папин, место проходное и контора тёпленькая, то ништяк. Умники вроде тебя, которые пытаются подмазаться ко внешней территории, отчисляют конторе шестьдесят процентов с выручки. При этом торгуют своим товаром.

– Сколько?!

– Шестьдесят.

Я тут же прикинула, что со сторублёвого стакана мне будет доставаться только сорок, с килограмма – четыре сотни вместо косаря.

– Дорого.

– Для сероглазых можно придумать особые условия, – подмигнул.

– Какие?

– Да не боись, я тут смотрящий, замолвлю за тебя словечко. Если кто обидит – скажешь, разберусь. Ну чё, идёт?

Я разулыбалась как дурочка – широко, открыто, вкладывая всё обаяние… От страха.

– А условия-то какие?

– А никаких! Торгуй себе на здоровье. Угощай вот меня, – он качнул кулаком, полным семечек, – и хватит. Я тебя просто так прикрывать буду, за серые глазки. Если вдруг чё понадобится, может, и ты меня выручишь когда. Просто по-дружески. Хорошо пожарены, кстати.

– Я подумаю.

– Ну подумай, подумай. Как звать тебя?

– Лю… Люси.

– Люси? Как собаку из песни?

– Угу.

– Ну, давай тогда, работай… Люся.


В тот день на целых сорок минут задержали одиннадцатичасовую электричку, и случилось чудо – кто-то один из ожидающих купил стакан, глядя на него, другой, потом третий. И так, пройдя по перрону туда-обратно, я продала всё. Многие спрашивали сигареты. Меня охватил азарт! Ноги околели, ведь я так и не носила Ленкины сапоги – гордость не позволяла. Руки замёрзли и стали похожи на синюшные куриные лапки. Но я всё равно помчалась на колхозный рынок, взяла ещё восемь килограмм семечек. Какое уж тут «я подумаю»? Надо действовать, пока масть идёт!

***

Вечером того же дня в коридоре мне встретилась Наташкина мама. Кирюха бодро улыбнулся и протянул соску. Я посюсюкала с ним и уже собралась бежать к себе, когда тётя Маша мягко потянула меня за локоть в сторону.

– Людочка, мне Наташа рассказала эту историю с сапогами, – и мы с ней одновременно глянули на мои бурки. – Ты не расстраивайся. Это всё такие мелочи! Вырастешь, будешь вспоминать с улыбкой. – Она пересадила Кирюху на другую руку. – Я знаешь что подумала?.. Ты только не обижайся, если для тебя это как-то неприятно вдруг. Давай я поговорю со своими знакомыми, может, у кого-то из них есть приличные ненужные сапоги? Ну, не новые, конечно, но зато посовременнее и в более хорошем состоянии. Хочешь?

Она говорила так мягко, так спокойно, что действительно показалось вдруг – это же всё фигня, мелочи жизни! Ещё немного – и вырвусь из этой задницы, уеду куда подальше, поступлю в институт, найду хорошую работу…

– Ты только не обижайся, что предлагаю ношеные.

В носу у меня засвербело.

– Спасибо, тёть Маш, я не обижаюсь, что вы! На самом деле я была бы вам очень благодарна!

***

Смотрящий этот, его звали Костик, подходил ко мне периодически следующие два дня, болтал, угощался, но не борзел, чего я опасалась поначалу. Меня действительно оставили в покое, я даже заходила в здание вокзала в перерывах между прибытием электричек, чтобы погреться, и бабки молчали, делая вид, что не замечают конкурентку.

Выручка приятно оттягивала карман. У меня нарисовались серьёзные планы по расширению ассортимента своего лотка сигаретками поштучно, и стало ясно, что пора переходить на послеобеденную смену, так как бросать техникум я не собиралась. Даже наоборот – надо было закончить его с отличием и выбираться уже в люди. Не всю же жизнь семками торговать!

Всё воскресенье я просидела дома, нагоняя учебную программу. В понедельник собиралась в техникум, но с утра как-то вдруг решила, что надо бы дораспродать нажаренную ещё в четверг партию, чтобы начинать работать по новому графику со свежим товаром. Так вместо технаря я снова оказалась на вокзале.

Накануне, как назло, испортилась погода, и вместо слегка морозных, ясных дней установилась серая оттепель с ледяным ветром и мелкой изморосью. Люди нахохливались, втягивали шеи в плечи, прятали руки в карманы и совершенно не хотели семечек. Я замёрзла как собака, да и выручка была смешная, – но не уходила.

Забавная игра: «Вот сейчас пройдёт та группа людей, и тогда точно сворачиваюсь… Ой, ну ладно, через двадцать минут электричка, тогда… Окей, сейчас поток схлынет, и…»

Так я достояла почти до обеда, когда подошёл Костик. Он, как и все вокруг, был озябший, хмурый. Поболтали о погоде. Я обмолвилась, что хочу перейти на вторую смену и добавить к товару курево. Он одобрил, подсказав, что вечером ещё чупа-чупсы и жвачка хорошо идут – уставшие люди едут с работы, им хочется отвлечься, занять руки и мозг хоть чем-то другим. Ещё сказал, что семечки хотя и ходовой товар, но такая сырость к ним не располагает…

– …Лучше перейти пока на орешки. Ну, арахис, знаешь? – Он ещё глубже втянул шею в плечи и шмыгнул носом. – И ещё, я смотрю, у тебя ноги-то совсем мокрые. Если хочешь серьёзно торговать, тебе валенки с галошами нужны, а это чё… В таких бабки мои до точки приезжают… и то – поновее у них.

– Так это бабушкины и есть, – привычно соврала я. – Я специально такие обуваю, чтоб не жалко.

– Смотри, заболеешь, – шмыгнул носом. – Может, пошли кофейку попьём? Задолбался я что-то.

– О, это было бы классно!


Я думала, мы пойдём в привокзальную пирожковую, но Костя, покружив по тёмным коридорам подвала, привёл меня в какую-то подсобку цокольного этажа. Там стояли ящики с товаром – всеми этими баночками, упаковочками, коробочками… Настоящий склад! Я и не думала, что всё так серьёзно, хотя догадывалась, что товар бабкам подносит Костик.

У занавешенного тряпкой, наполовину вросшего в землю окна стоял маленький импровизированный стол из дверцы от шкафа, на нём электрический чайник, кружки. Возле столика старый, покрытый разномастными пятнами древний диван на высоких ножках. За диваном – толстенная труба центрального отопления. Для моего продрогшего тела это было именно то, что надо. Минут через пять я даже сняла пуховик.

Костик угостил меня кофе «Голден Игл» 3 в 1. Прикольная штука, я такой в ларьках раньше видела, но ещё не пробовала. Мы разговорились о бизнесе, о том, что нынешнее время – пора больших возможностей… Потом он рассказывал о том, как служил в армии. О том, что институтская «вышка» сейчас вообще не нужна, только время на неё терять. И снова о том, что наступила пора больших возможностей – только успевай нос по ветру держать. Я слушала его уверенную, слегка пафосную речь и чувствовала, как растёт во мне желание действовать.

Вернувшись из туалета с новой порцией воды, Костик вдруг закрыл за собой дверь. Ерунда, никаких ключей, просто повернул «барашек» на замке и как ни в чём ни бывало, протиснулся к столу, включил чайник. Но я-то заметила этот маленький жест и сразу напряглась. Одной рукой обняла пуховик, другой нащупала пакет с семечками.

– Кость, спасибо за кофе, я пойду, наверное. Время уже…

Хотела подняться, но он встал около, преграждая мне путь.

– Сегодня, между прочим, шесть дней как ты на моём участке. Отчётный период.

– В смысле?

– Пора подвести итоги.

– Но… Ты же сказал… – Я снова попыталась встать, но он положил руку мне на плечо, мягко усаживая на место. – Ты же сказал, ничего не надо. В смысле – по-дружески.

– Да помню я. У меня память, знаешь какая – за всеми следить! – он рассмеялся. – А ты чё так сразу напряглась? Расслабься, я ж не бандит какой. Ты нормально наторговала за это время?

– Ну, так…

– Ну вот, видишь, я тебе помог. Может, и ты мне сможешь помочь? – сел, втиснувшись между мною и подлокотником дивана, так, что мне невольно пришлось подвинуться, и теперь я была зажата между столом, окном и Костиком. – Мы ж, можно сказать, партнёры, ты ведь на особых условиях работаешь.

– Ну, я не знаю… А чем помочь-то?

– Да видишь, я ж всё кручусь, верчусь – то нелегалы, то менты, то наедет кто… То бабки эти пытаются «папин» товар своим замещать. Им тогда лавэ, а конторе хрен. А мне ведь выручку сдавать… – Он взъерошил волосы и, упёршись локтями в колени, устало покачал головой. – Хоть разорвись. Веришь, пожрать нормально времени нету, не то что всё остальное.

– Мм…

– Если б отдать кому обязанность за бабками смотреть…

– Так у тебя же вроде напарник есть? Я видела как-то, невысокий такой, на армянчика похож.

– Армен? Скажешь тоже – напарник. Давно уже с торгашками сговорился, в долю вошёл. Его «папа» вчера… – Костя осёкся, шмыгнул носом. – Короче, хуже нет, когда свои же кидают.

– Погоди, ты что, хочешь, чтобы я этим занялась?

– А чё, не справишься?

– Но я ведь учусь! Раньше двух вообще не смогу приходить, да и уходить мне не позже семи надо будет.

– Ну-у, с двух до семи – это уже пять часов! – Костя заправил мне за ухо выбившуюся из косы прядь. – Я хоть спокойно на оптовку гонять буду. К тому же всё это время ты сможешь торговать уже внутри вокзала, но на прежних, особых условиях. Вся выручка твоя. Разве плохо? В тепле, в безопасности. Я ж вижу, что ты нормальная, на тебя положиться можно будет.

– Ну… – мне стало лестно. – А если я не смогу каждый день?

– Да фигня всё это, договоримся. Согласна?

– Ну… Давай попробуем. А что делать, если я вижу, что бабки из-под полы торгуют?

– Вот! – Костя указал на меня пальцем и привстал, чтобы налить в кружки кипятка. – Я сразу в тебе своего человека увидал. – Он размешал кофе, протянул мне кружку. Пришлось отложить пуховик. – Это всё потом объясню, не забивай голову. Ну чё, партнёры?

Я улыбнулась.

– Партнёры.

– Погоди, может, шампусика организовать? За такое дело?

– Не-не! Мне домой пора уже.

– Тогда давай так.

Мы чокнулись кофе. Костик попытался отпить, но оказалось слишком горячо. Поставил на стол. Я, немного замешкавшись, тоже.

– Ну, раз партнёры, то теперь-то ты точно должна мне помочь. Пока остывает, давай, может, расслабимся по-быстрому?

– В смысле?

– Трахаться хочу, Люсь! У меня с этим грёбаным бизнесом две недели уже бабы не было! Смотрю на сиськи твои, и аж зубы сводит.

Он упёрся спиной в диван, приподнял бёдра и, ухватившись пальцами за мотню, поправил штаны. Поспешно отводя взгляд, я всё же заметила, что стоит у него уже по полной.

– Ну чё ты снова напряглась? Боишься, трипаком награжу? Я чистый. А не веришь, так вон, – кивнул головой в сторону коробок, – резины полно. Хочешь – клубничный, хочешь – банановый аромат. Там, кажется, и «бабл-гамовый» ещё есть. – Откинулся на спинку дивана. – Я могу, конечно, проститутку вызвать, но какой смысл, если у меня теперь такой партнёр… партнёрша? Секс, между прочим, укрепляет деловые связи. Ты сама сразу почувствуешь, как между нами вырастет уровень этого… взаимного доверия. А там, если чё, и вне работы помогу – мало ли, наедет кто. Время-то какое, сама понимаешь. Одиночкам сейчас не прорваться.

Он говорил спокойно и рассудительно – так же, как недавно рассказывал о преимуществах арахиса перед семечками в условиях зимней торговли с лотка. Ему бы лекции у нас в техникуме читать!

– Если это и есть особые условия, о которых ты говорил с самого начала, то они мне не подходят.

– Объясни.

– Ну… Просто у меня парень есть.

Он рассмеялся.

– Так я ж не замуж тебе предлагаю! Парень… Ну и чё? Я в армию уходил, у меня тоже девушка была. Полгода не прошло – сплыла. И чё теперь? Это жизнь. Парень не узнает, мы же будем предельно аккуратно, – он снова указал подбородком на коробку с презервативами. – К тому же речь не идёт о каких-то обязательствах: каждый день или, там, три раза в неделю перед обедом. Но если приспичило расслабиться, то почему нет?

Подмигнул, снова поправил прядь за моим ухом и будто невзначай скользнул согнутым мизинцем по щеке. Жест был лёгкий и неожиданно… приятный. Меня обсыпало мурашками, и я почувствовала, как, предательски выпирая сквозь ткань блузки, напряглись соски. Костя тоже заметил. Спокойно опустил руку, потеребил грудь центром ладони и, приняв мою неподвижность за одобрение, коротким движением пальцев расстегнул пуговицу. Вторую, третью… Расстегнул блузу почти до пояса и вдруг сгрёб меня в охапку, ловко усадив верхом на себя. Мне было хотя и страшно, но интересно. Само собой, что лишаться девственности здесь я не собиралась, но… «Если что, минет сделаю, кто узнает-то?» Щёки тут же вспыхнули.

Костик распахнул мою блузку и, сжав в пятерне грудь, прикусил сосок. Я ойкнула, дёрнулась, но он, крепко удержав меня под спину, смачно зализал укус. И хотя мне и удалось сдержать стон, я всё равно выдала себя шумным прерывистым вздохом. Лосины были тонкие, прямо в промежность упирался хороший такой, затянутый джинсой холм. Достаточно большой и твёрдый, а главное – безопасный, для того чтобы… Словно почувствовав это желание, Костик впился в мои ягодицы пальцами, и показал как надо: вперёд-назад, вперёд-назад… Я задохнулась! Тут же куда-то делись и стыд и страх. Обхватив его шею руками, прижалась, подставляя грудь под губы и язык, и, запрокинув голову, отдалась инстинктам. Извивалась, стонала, тёрлась, и, наконец, поймала сладкую волну…

Пришла в себя оттого, что Костик зашипел – оказалось, его большой палец всё это время был у меня во рту, и я, забывшись, сомкнула зубы… Он глянул на меня обалдело:

– Ты всё? Чё, прямо так? Охренеть… Давай-ка теперь по-взрослому!

Потянулся руками к ширинке, и я окончательно очнулась. Подсобка проступила вдруг перед глазами ярко, во всех деталях – словно кто-то протёр мой взор-экран чистой тряпочкой. Первой мыслью было то, что теперь точно не откажешь. Второй – что диван в подозрительных, мерзких пятнах. Дальше нахлынул страх неотвратимости: ЭТО случится сейчас? Прямо сейчас?! Здесь? Нет, нет, нет!!!

Я скользнула с его коленей, вскочила, но затёкшая левая нога подогнулась. Меня повело, я упала на Костика, снова вскочила, задев при этом импровизированный столик. Дверца, заменявшая столешницу, соскользнула с табурета. На пол с грохотом полетели чайник, кружки, полные кофе, печеньки. Я дёрнулась поднимать всё это, но Костик яростно ухватил меня за талию.

– Да хер с ним, оставь! Иди сюда! – и, вынув из ширинки член, уцепился за резинку моих лосин. – Снимай!

– Костян! – раздалось вдруг из-за двери.

– Твою мать… С-сука! – он вскочил. – Забыл совсем, сегодня же газировку должны привезти! Я сейчас. Ты только не уходи, ладно?

Я кивнула. А когда его шаги стихли, схватила свой пакет с семечками, пуховик и сбежала.

Глава 8

По дороге к технарю я хотя и опаздывала, но всё же задержалась у ларька и купила пачку сигарет. Импортных, с фильтром! Не хуже тех, которыми угощала меня раньше Ленка. Ну а что, могла теперь себе позволить!

После второй пары вместе со всеми выскочила на улицу. На пятачке для курения как обычно был аншлаг – физкультурники заигрывали с будущими продавщицами, бухгалтершами и кладовщицами. Парни-экономисты и технологи производства обхаживали физкультурниц. Я вынула из кармана заранее приготовленную сигарету, спросила у «соседского» – так мы называли физкультурников – парня зажигалку. Он отвлёкся от разговора с пацанами, во взгляде его мелькнуло узнавание. Приосанился. Я сразу подумала о том, что он, скорее всего, в курсе слухов, распускаемых обо мне Ленкой. Плевать. Прошлой ночью, вспоминая безумство в подсобке у Костика и простоту, с которой он предложил мне этим заняться, я поняла вдруг, что все эти взгляды, смешки и посвисты в спину – не от осуждения. Вслух-то они, конечно, могут говорить что угодно, а на самом деле – мечтают, чтобы и им перепало. Так что похрен. Пусть облизываются.

Улыбаясь на плоский юмор «соседа», я заметила вдруг Барбашину. Она хотя и не курила, а всё же тёрлась «под тополем» с остальными. Мне стало смешно – Лёшку пасёт, точно. Вот дурочка мелкая. Сказать ей, что ли, что он некурящий? Но она просветлела вдруг, суетливо завертелась, поправляя волосы. Невпопад, перебивая разговор Поляковой, громко рассмеялась и перешла на другой край девчачьего кружка. Я даже обернулась, следуя за её взглядом. И обалдела. Савченко собственной персоной! Вот это новости! Он что, теперь с Наташкой?

В животе вдруг остро, противно заворочалось что-то… Но Лёшка лишь скользнул по их компании рассеянным взглядом и заметил меня. Поспешно отвёл глаза, вынул пачку сигарет, не с первого раза сумел открыть её. Впрочем, я и сама замешкалась. Мы докурили, дотянули до конца перемены, стоя на разных концах пятачка. Наконец, народ потянулся каждый в свою сторону. Чтобы попасть в техникум, мне надо было пролезть через дыру в заборе, разделяющем территории вузов. Возле неё-то Савченко меня и подкараулил.

– Давненько тебя не видно. Я уж думал, ты бросила.

– А я думала, ты и не начинал?

– Я вообще-то про технарь. А это, – он покрутил в пальцах пачку сигарет, – само как-то началось. – Несмотря на усилия выглядеть расслабленно, он волновался, это было заметно. – Будешь?

– Давай.

Проследил, как я беру сигарету.

– Может, наконец-то поговорим, Люд?

– О Машковой?

Угасший к тому моменту румянец вспыхнул с новой силой, но Лёшка всё равно смело заглянул мне в глаза.

– О нас.

– Мм… Значит, всё-таки о Машковой. Валяй, чего уж там…

– Нет, – перебил он. – О нас! Что с тобой происходит?

Со мной происходит, ага… Так захотелось сказать ему гадость или даже сделать больно.

– Зажигалку-то дай…

Он протянул зажжённую спичку, я прикурила, чувствуя щекой такое знакомое тепло его ладони. Затянулась.

– Со мной ничё не происходит, Лёш. Просто в какой-то момент я решила, что не готова пока к сексу. Вот и всё. – Пожав плечами, я замолчала, глядя на него через дым. Он тоже молчал, играя скулами. – Ну? А ты думал, со мной что?

– Это правда?

– Что, правда?

– Ну… То, что говорят.

– А что говорят? Ну, смелее… – Я выпустила дым, поймав вдруг себя на том, что повела при этом подбородком так же, как делал тогда, у клуба, Денис. – Что я сосу? Да ещё, небось, и за деньги, да?

В его глазах мелькнула боль, но я добила:

– Я только не пойму, ты сомневаешься в том, что я это делаю, или в том, что у меня хорошо получается? На халяву денег никто не даст, сам понимаешь.

– А ты изменилась.

– Да-а-а?

Я стряхнула пепел и снова затянулась, но теперь демонстративно глубоко – так, чтобы на щеках появились ямочки, а выпуская дым, причмокнула, и как можно сексуальнее облизнула губы.

– И в чём же это выражается?

– Перестань.

– Что перестань?

– Вести себя, как блядь, перестань!

– Мм… – не отпуская его взгляд, я снова смачно затянулась. Выдохнула: «Па-а-а». – А мне почему-то казалось, что как раз-таки бляди тебе и нравятся? Типа Машковой, м?

Он сжал зубы, вздулись желваки на щеках.

– А знаешь что, у нас за технарём есть мастерские, а между ними закуток… Хочешь – пошли. Сделаю тебе бесплатный минет по старой дружбе. М?

Лёшка молча развернулся и пошёл прочь.

– Иди к чёрту, Савченко! – заорала я и швырнула ему вслед окурок. – Ненавижу тебя, сволочь!

***

Последней парой была литература, которую вела наш куратор, Ольга Анатольевна. Мельком отмечая присутствующих, она, наконец, жёстко ткнула ручкой в журнал и подняла глаза на меня:

– Кобыркова, справка будет?

– Нет.

– Поня-я-ятно… Спасибо уже за то, что явилась. На прошлой неделе писали сочинение по Толстому – чтобы завтра принесла.

– Хорошо.

Ручка заскользила дальше и вскоре снова замерла.

– Вот, ещё одна пропащая! Ну ладно Кобыркова, та хоть отрабатывает, а эта-то… Кто знает, что у нас с Машковой стряслось?

– Она в больнице лежит.

– В больнице? – Ольга Анатольевна приспустила очки, глянула поверх них на Чернова. – А что случилось?

– Аборт делает.

По классу поползли сдавленные смешки. Ольга Анатольевна постучала ручкой по столу.

– Тишина! Вы бы лучше такими активными были, когда к доске вызывают, чем на дебильные шуточки реагировать!

– А чё сразу шуточки? – возмутился Чернов. – У нас с ней квартиры через стену, я слышал, как на неё мать орала! Ещё на прошлой неделе.

Класс приглушённо загудел. Меня же будто ледяной водой окатили, хотя казалось бы – подумаешь, Машкова… Так ей и надо. За что боролась, на то и напоролась!

– Так, ну-ка тихо! – Ольга Анатольевна встала, оправила кофту. – Вы все уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что такие вещи не обсуждаются публично. Ты, Чернов, мог бы и промолчать! Или сказать об этом после уроков мне лично. То, что случилось с Леной, – это не позор, а сложная жизненная ситуация. И мне искренне жаль, что ей пришлось решать её таким образом. Но и вы должны понимать, что любой… – она обвела группу взглядом, – любой из вас может оказаться на её месте. И девушки, и юноши! Да, Чернов, представь себе – мужчина, если он, конечно, нормальный мужчина, тоже несёт ответственность за случившуюся беременность! Я надеюсь, что у вас хватит ума и чувства такта не трепаться о произошедшем на каждом углу и тем более не насмехаться над Леной, когда она вернётся к учёбе. Это понятно? – Она выдержала строгую паузу, заглядывая каждому в глаза, окликая тех, кто на неё не смотрел, для того, чтобы удостовериться, что её слова услышаны. – Вот и хорошо. А теперь открываем учебники.


Шла домой, и мысли были только о Ленке. Аборт – это что-то ужасное. Это неотвратимость в сотни раз страшнее потери девственности. К тому же, уж я представляю, как орала её мамаша! А если учесть, что в технаре Машкова особо ни с кем не дружила, а родители – оба неадекваты, получалось, что она осталась с этой проблемой один на один.

Но был ещё один больной вопрос – от кого? Уж не от Лёшки ли? Простой подсчёт показывал, что у нас с ним резко разладилось после того, как я отказала ему, когда он приехал со спортивных сборов. Это было в десятых числах октября, даже ближе к двадцатым… Но не мог же он сразу прыгнуть на Машкову? Хотя… Она-то могла сразу лечь под него, уж за ней бы не протухло! А он что, мужик, такой же, как и все, только предложи… В любом случае – примерно два месяца. Ну, может, полтора. Казалось, что по срокам вполне подходит.

Я даже не заметила, как замедлила шаг и бессильно опустилась на изломанную скамейку возле стадиона. В глазах стояли слёзы. Господи, ну почему же так больно-то, а? Словно в груди зияет огромная дыра, а через неё свистит сквозняк и видно, как бегают, перепрыгивая через лужи, легкоатлеты.

***

Оставшийся день я провалялась в постели лицом к стене. Когда мать вернулась с работы, села за уроки. Совсем уж ближе к ночи пришла Барбашина. Вызвала меня в коридор, стала рассказывать какую-то ерунду о том, что активистки группы решили провести в конце месяца предновогоднюю вечеринку и теперь вот думают, как это лучше сделать – совместно с продавцами и технологами или только экономистами? А если только экономистами – то собрать все четыре курса или только своим? А я смотрела на неё и видела, что на самом-то деле Наташке хочется обсудить Ленку. Да только вот хренушки!

Я сказала, что чем больше народу, тем интереснее, и, сославшись на недописанное сочинение, поспешила распрощаться.

Глава 9

Я была бы полной дурой, если б стала вдруг носить сапоги из натуральной кожи, да к тому же новые. Мать бы с меня живьём шкуру сняла. Поэтому утром я не пошла на учёбу. Вместо этого заскочила в заброшенную общагу, достала из тайника сапоги и рванула на барахолку. Будем считать, что инцидент исчерпан. Теперь они по праву мои.

Едва успела встать на самом краю торгового «развала» и завозиться с пакетом, как клюнуло:

– Девушка, у вас не сапоги случайно? Какой размер?

А стоило мне вынуть их, как налетела толпа. Сапоги гладили, скребли ногтями, пытаясь понять, натуральная ли это кожа, выщипывали и поджигали ворсинки меха. Я возблагодарила всех святых за то, что мне хватило ума не снимать обёртки с собачек на замках и бирочку Made in Italy. Если бы ещё коробку фирменную сохранила – вообще бы супер было! Но и без этого женщины галдели, ругались, обзывали друг друга матом, разбирались, кто первый подошёл.

– Лапочка, сколько просишь? – подняв сапоги над головой, закричала та, что клюнула первая. – Тысячу сверху накину! Я же первая подошла, ну подтверди!

Я замешкалась – а правда, сколько?

– Не меньше ста девяноста… – стараясь не шевелить губами и делая вид, что просто поправляет свой товар, наклонилась ко мне соседка по месту. – И не прогибайся.

Я суетливо кивнула и, с трудом забрав сапоги из чужих рук, прижала их к груди.

– Сто девяносто пять!

Посыпалась ругань, обвинения в спекуляции, и толпа быстро поредела до трёх женщин. Они, довольно культурно торгуясь между собой, подняли цену до двухсот трёх. На том и порешили.

Что со мной творилось! Из благодарности я купила у доброй советчицы две пары шерстяных носков и помчалась дальше, в самые недра барахолки, но теперь уже как покупатель.

***

Новые сапоги были, конечно, не итальянские, да и не из натуральной кожи, но удобные и тёплые. А ещё был красивучий лифчик и пара трусиков к нему – тонюсеньких, кружевных, таких, что и в руки-то брать страшно. Подумав, я взяла ещё двое трусов покрепче. Долго стояла у ряда с меховыми шапками, но благоразумие победило, и, ограничившись шерстяными легинсами, модной туникой с махрами понизу и недорогими кроссовками, я поспешила на оптовый рынок за сигаретами. Возвращаться под крылышко к Костику я, конечно, не собиралась, но есть ведь ещё уйма мест, где можно торговать!


По дороге домой купила мандаринов, большую шоколадку с изюмом и красивый пакетик, куда это всё положить.

Заныкав в тайнике брошенной общаги сигареты, я уселась на остов пружинной кровати. Долго сидела, собираясь с духом, но всё же решительно закинула правую ногу на колено и тиранула новый сапог обломком кирпича…

Я не знала пока, что скажу матери. Что кто-нибудь отдал, что же ещё? Надо было придумать кого-нибудь правдоподобного, но такого, к кому она не сунулась бы с другими просьбами. Смешно, но, кроме Ленки, на ум никто не шёл.

Сейчас сапоги выглядели вполне себе поношенными, но после того, как они прошли бы «официальный осмотр», царапины можно было бы замазать кремом. Ну и в любом случае – это лучше, чем проклятые бурки. Главное, чтобы мать не вынесла мозг за «подачки от Машковых»… Если честно, эта перспектива пугала. Я даже на всякий случай пошла домой в старье, припрятав новые сапоги в пакет.

Но, в коридоре мне встретилась Наташкина мама, попросила зайти к ним. Чудо какое-то, но она, как и обещала, добыла для меня сапоги! Они сильно маломерили, но я, с трудом впихнув в них ноги, улыбнулась:

– Какие классные! Тётя Маша, спасибо вам огромное!

– Носи на здоровье, Людочка! Видишь, они вполне приличные.

***

В нашем городишке было две больницы со стационаром. Одна неподалёку, за стадионом на Ленина, вторая – большой больничный комплекс – на другом конце города. Автобусом, с пересадкой на троллейбус – около часа в один конец. Электричкой примерно также, только ещё и под расписание надо подстроиться.

Первым делом я пошла в ближнюю больницу, хоть и чуяло сердце, что Ленкина мамашка постарается спрятать дочку от знакомых глаз. Интуиция меня не подвела. Пришлось ехать дальше.

Минут тридцать ждала автобус. Потом, пока добралась до комплекса, пока проплутала между корпусами, выискивая гинекологию – прошло ещё часа полтора. Итого – уже около пяти вечера.

Гинекологию-то нашла, но вот Ленки в списках не оказалось. Чернов, скотина, соврал?! Или её уже выписали? Поймала какую-то медичку:

– Скажите, а с абортами долго лежат?

– Обычно в тот же день отпускают, ну максимум на следующий. Если без осложнений, конечно. А ты что, не найдёшь кого-то? Так у нас тут одно крыло на ремонте, поэтому часть абортниц в родильном корпусе принимают. Туда сходи, это возле выхода, – она махнула рукой. – Наискосок мимо «травмы». Но только смотри, посещения до шести, всего сорок минут осталось.


Переобулась в свои комнатные тапочки, накинула домашний халат, поднялась. На посту меня остановила медсестра:

– К кому?

– К Машковой.

Она заглянула в журнал и, высунув голову из оконца своей будки, крикнула куда-то вдаль:

– Ни-и-ин, позови Машкову из четырнадцать-два!

– Машкова ка́пается! – тут же долетело в ответ.

– Она капается, – продублировала медсестра. – Но ты пройди в палату. К платникам можно.

Я вдруг оробела. Поколебалась немного, прижимая пакет с мандаринами и шоколадкой к животу.

– А вы можете передать ей?

– Да сама пройди, – лениво скривилась та. – Только быстро, время-то уже…

– Нет, вы знаете, у меня автобус. Вы передайте, пожалуйста, а я в другой раз приду.

Она нехотя взяла пакет.

– Что сказать-то? От кого?

Я махнула рукой:

– Просто передайте, – и поспешила к выходу. – Спасибо!

В какой-то момент показалось, что за спиной прозвучало невнятное: «А кто Машкову спрашивал?» – и я ускорила шаг.

В гардеробе меня окликнули:

– Девушка, это вы Машкову спрашивали?

Я к тому моменту была уже в пуховике, успела убрать тапки с халатом и теперь надевала шапку. Растерянно обернулась:

– Я…

И нос к носу столкнулась с Ленкиной маманей.

– Ты… – её холёное лицо тут же исказилось ненавистью. – Ах ты дрянь такая, ты и здесь ей прохода не даёшь! Чего тебе ещё от неё надо? Что, мало тебе этого позора? – она мотнула головой в сторону лестницы. – Что, нельзя найти себе в подружки такую же шалашовку, как сама?

– Здравствуйте, Нелли Сергеевна, – процедила я сквозь зубы. – И до свидания!

Но она схватила меня за руку. От неё приятно пахло духами, и это ещё больше подчёркивало уродство искривлённого злобой лица. Сейчас, несмотря на ухоженность и дорогущую косметику, было заметно, что ей уже под сорокет.

– Нет, постой! Я тебе русским языком говорю, Кобыркова, я тебе клянусь, что если ещё раз увижу тебя возле своей дочери… я тебя… я… – она запнулась, придумывая кару пострашнее.

– Ну, вы знаете, мы с ней как бы в одном технаре учимся. Так что извините, но встреч избежать не получится. – Я выдернула руку и пошла. Меня трясло.

– Будь уверена, это ненадолго! – заорала она вслед. – Я сделаю так, что ты не будешь там больше учиться!

Я остановилась, медленно выдохнула, унимая дрожь. Обернулась.

– Сделайте лучше так, чтобы ваш муженёк перестал строить из себя идейного и позволил дочери поступить в институт на платное! Если вам, конечно, действительно интересно её благополучие, а не просто хочется показать свою власть над учагами нашего Мухосранска!

– Да как ты смеешь, дрянь…

– Нормально смею. Вы мне никто, и я не обязана ни оправдываться перед вами, ни выслушивать ваши вопли. Да вы, если хотите знать, даже дочке своей никто! И муженёк ваш тоже! И все ваши потуги оградить её от такого убожества, как я, оборачиваются… – и замолчала. Зачем сотрясать воздух? Сами пусть разбираются. – До свидания, Нелли Сергеевна!


Конечная троллейбуса находилась прямо за воротами больничного комплекса. На остановке скопилась толпа, постоянно подъезжали и отъезжали частные машины и такси. Те, кому повезло меньше и приходилось довольствоваться общественным транспортом, отворачивались от пронзительного ветра и тихо ворчали из-за затянувшегося ожидания. Я, конечно, была среди них. В какой-то момент заметила Ленкину мать. Она выскочила из ворот, поскользнулась, едва не упала. Ветер взлохматил её платиновые волосы, донёс до меня аромат духов. Шикарная шуба из короткого чёрного меха переливалась под фонарём, и казалось, что это какая-то богиня спустилась с небес. Нелли Сергеевна вытерла платочком грязь с сапога, заметила меня. Демонстративно отвернулась. Тут и такси её подъехало. Но прежде чем сесть в машину, она подлетела ко мне.

– Послушай, Кобыркова! Если я узнаю, что ты хоть слово вякнула кому-то о том, где Лена…

– Да поздно, Нелли Сергеевна! У вас дом-то, наверное, панельный, слышимость ого-го! Вы думаете, откуда я узнала? Добрые люди подсказали.

Та замерла, раздражённо снимая липнущие на помаду волосы. Я развела руками:

– Меньше орать надо на ребёнка. Это непедагогично.

– Сучка! – процедила она сквозь зубы и, прыгнув в такси, исчезла в густом облаке выхлопных газов.

– А с виду такая приличная женщина, – с укоризной вздохнула стоящая рядом тётка. – А что, Лена – это дочка её? Аборт небось сделала, да?

– Это не ваше дело! – в сердцах крикнула я и бросилась в сторону автобусной остановки. Тут недалеко. Всего-то минут пятнадцать пешком.


В семь часов автобуса всё ещё не было. Толпа ожидающих негодовала. Я, продрогшая и голодная, кляла себя почём зря за то, что денег взяла впритык. На такси точно не хватит. Ещё минут через десять кто-то произнёс: «Этот был последний по расписанию. Если встал где-то, то другого ждать бесполезно». Это известие, встреченное поначалу упрямым молчанием толпы, спустя пять минут уже разносилось на все лады. Люди постепенно расходились. Скоро нас осталось совсем уж мало. Темно, холодно, страшно. «Всё, без толку. Пошли на электричку! Сразу надо было, говорил же…» – раздражённо буркнул нахохленный мужик нахохленной женщине, и они двинулись куда-то вдоль дороги. Я поспешила следом.

Электричка пришла вовремя, и даже свободное сидячее местечко нашлось… И всё бы ничего, да вот только я, пригревшись в закутке, совсем забыла выйти заранее и приехала на станцию рядом с моим домом. На ту, за которой «смотрел» Костик…

Глава 10

Народу вышло мало. Группа тут же распределилась на две неравные части: одним надо было по эту сторону путей, в центральную часть района, другим – в противоположную, по тропинке  ведущей через заброшенный привокзальный палисадник. Мне и ещё одной толстой тётке, прущей по увесистой сумке в каждой руке, надо было как раз по второму пути. Пока шли по перрону, был хоть какой-то свет, но скоро впереди поднялась тёмная зона кустов и деревьев. Ужас! И всё же надо было взять себя в руки – за палисадником шумели автомобили и горели фонари. Там уже было людно.

– Люсь! – окликнули меня сзади.

Сердце оборвалось. Я сразу бросилась бежать, толстая тётка охнула и зачем-то кинулась за мной.

– Люська, стой! Стой, говорю!

Бежать было трудно: асфальт зиял дырами, наполненными подмороженной слякотью. То и дело влетая в них и рискуя переломать ноги, я заметно замедлялась, но я не сдавалась, рвалась вперёд. И хотя Костик всё-таки нагонял, но и я уже миновала палисадник и выскочила на финишную прямую – освещённую аллейку, ведущую вдоль обочины к пешеходному переходу. К тому же навстречу неторопливо шёл мужчина.

– Да стой ты, дура, догоню – хуже будет! – всё орал Костик.

Победный рывок… Но прохожий мужик растопырил вдруг руки и, крутанув, крепко обхватил меня со спины. Я затрепыхалась, заорала. Он зажал моё лицо согнутой влокте рукой так, что я не то, что кричать – даже дышать не могла. Мимо, не оглядываясь, промчалась тётка с сумками. Мужик поволок меня навстречу Костику:

– Нелегалка, что ль?

– Эта не просто нелегалка – эта кидалка, бля! – рассмеялся тот в ответ. – Ну чё, добегалась? А по-хорошему никак, да? – дёрнул меня за ворот пуховика, перехватывая в свои «объятия».

– А я её, кажись, знаю… – с сомнением протянул поймавший меня мужик и развернул к свету так, что фонарь оказался сбоку. – Да точно… Она и меня прокатила как-то, сечёшь?

И я поняла, что мне хана. Это был Коля. Тот самый, из бани.

– Да ты чё… в натуре? На бабки?

– Не-а, на отсос. Пришлось её подружку вдвойне отыметь. Та-то молодцом, отработала, но осадочек у меня остался…

– Вот и у меня… – Костик упёрся носом в мою щёку и, понизив голос, прорычал сквозь зубы: – Вот и у меня осадочек… Надо бы отработать, Люсь. С процентами братве.

Краткая пауза, и они, не сговариваясь, поволокли меня к стоящей у обочины машине. Коля кинулся вперёд, распахнул заднюю дверь. Иногда, когда Костин локоть соскальзывал с лица, мне удавалось крикнуть «помогите», пару раз получилось взбрыкнуть и ударить его пяткой по голени. Но в целом – бесполезно. Мимо проезжали машины, по другой стороне дороги, испуганно оглядываясь, пробежала женщина с ребёнком, следом спокойно прошла влюблённая парочка, потом ещё кто-то. Горел в окнах домов свет, истошно лаяла дворовая псина. Место довольно оживлённое, освещённое, но никому не было дела до какой-то там девчонки, которую силком запихивают в чёрную тонированную «мазду». И меня впихнули. Попытались закрыть дверь, но я лупила по ней ногами и, наконец-то освобождённая от удушья, истошно орала – так, что даже не сразу поняла, что что-то изменилось.

Похитители вдруг оставили меня. В это же мгновенье где-то рядом раздался окрик:

– Э! Чё за беспредел?

Собрав все силы, я вырвалась из машины, упала, вскочила и вдруг словно прилипла к её боку.

– Стоять!

Окрик был командный, рука, удерживающая меня, прямо-таки железная.

– Чё за херня тут происходит, Рыжий?

– Бать… – залепетал Коля, – бать, это… Ну…

– Ты чё, попутал, щенок? Ты, сучара, на кого тень наводишь? Ты с кем, с-сука, беспредел творишь?

– Бать, ну…

Я даже не пыталась вырываться, хотя орал этот «батя» так, что впору уже штаны менять. Каждое слово было хлёстким, громким, предельно понятным.

А ещё – это был Денис. Тот самый. Из клуба.

Он одной рукой вжимал меня в машину, другой тряс Колю за грудки:

– Ты какого хера с вокзальными трёшься, паскуда? Ты чё, нюх потерял? Тебя чё, подлечить?! – с силой пихнул его, тут же развернулся к Костику. – А ты какого хера ещё здесь? Пошё-ё-ёл отсюда!

– Ну, вообще это наша территория, Денис Игоревич, вы как бы тоже не путайте… – Костик встряхнул плечами и подобрал кулаки к груди, словно собирался драться, но всё-таки сделал пару шагов назад. – И это не беспредел, если чё. Это моя работа, я за неё перед конторой отвечаю, а эта, – он кивнул на меня, – с виду только овца, а на самом деле жёсткое динамо!

Денис скользнул по мне безразличным взглядом, грубо пихнул в сторону:

– В машину!

Я упрямо опустила голову.

– Оглохла?! В машину мою пошла, я сказал! Рыжий!

Коля подхватил меня под локоть и поволок к чёрному джипу. И когда я уже поднималась на подножку, коротко врезал под рёбра.

– Вякнешь хоть слово – убью!

Я задохнулась от боли и повалилась на сиденье.


Коля отирался возле джипа, карауля меня, а Денис и Костик о чём-то спорили на повышенных тонах, стоя лицом к лицу, и было понятно, что Денис давит – он и говорил громче, и открыто напирал, заставляя противника пятиться. Иногда замахивался, и тогда Костя едва заметно дёргался, готовый уклоняться от удара, но в ответ руку не заносил. И наконец отступил.

Едва Денис вернулся к своей машине, Коля засуетился:

– Бать, извини, бать…

– Это твой последний залёт, Рыжий, – бросил тот жёстко, но без крика. – Ещё раз, и хана тебе.

– Я понял, бать! Извини…

– На хер пошёл!

Открыл водительскую дверь, замешкался на минуту, поглядывая в сторону вокзала.

– С-сука борзая… Шестёрка.

Ухватился за руль и, подтянув себя, тяжело плюхнулся на сиденье. До половины открыл передние окна. В салон тут же ворвался свежий воздух, и мне стало чуть легче дышать – в боку горело и пульсировало, мешая сделать нормальный вдох. Денис посидел ещё, молча барабаня ладонями по рулю, потом так же молча закурил. Я смотрела на его силуэт – как он играет скулами, как задумчиво потирает согнутым большим пальцем губы, как поводит подбородком, выпуская дым, – и, несмотря на боль и начавший колотить меня «отходняк», была почти счастлива. Ощущение такое, словно папка пришёл и навалял плохим мальчишкам. Защищённость. Даже не знаю, испытывала ли я её – вот такую конкретную, хотя бы раз до этого. Особенно если учитывать, что папки-то у меня никогда и не было.

– Что у тебя с ними? – не оборачиваясь, строго спросил Денис.

Я не ответила. Тогда он сделал ещё одну глубокую затяжку и, выкинув окурок в окно, решительно снял с ручника.

Минут через десять я рискнула подать голос:

– Куда вы меня везёте?

– А чего это вдруг на «вы»? Мы вроде неплохо познакомились в прошлый раз, м?

Честно сказать, до этого проскакивала мысль, что он меня не узнал. А теперь, когда стало понятно, что это не так, нахлынул страх. Его-то я тоже, получается, продинамила, не придя в ту грёбаную субботу? И почему-то было очевидно, что если Денис захочет наказать, то тут уж ничто мне не поможет.

– Да не бойся. Заедем сейчас в одно местечко. Есть хочешь? Шашлык там, или люля? Я с утра как кофе выпил, так до сих пор…

Он говорил, бросая быстрые взгляды по зеркалам, ловко, даже нагло обруливая другие машины, а я и боялась его, и стыдилась своего нищебродского вида, и одновременно млела. Денис был таким же, как тогда, «конкретным» – иначе и не скажешь. Хотелось прижаться к нему, уткнуться носом в шею под подбородком, вспомнить тот терпкий, опасный запах сильного мужчины, что свёл меня с ума в клубе «Удача».

– Мне домой надо. Время уже…

Он сдвинул пальцем рукав джемпера, глянул на часы.

– А, да, да… Строгий папка. Помню, – улыбнулся. – Но мы же не в ночной клуб. Полчасика-то найдёшь, м?

Остановились у шашлычки. Денис велел мне сидеть, сам пошёл внутрь. Пока его не было, я сняла шапку, как могла прибрала волосы, подтёрла пальцем нижние веки на случай, если вдруг тушь потекла. Рядом с визгом тормознула машина, из неё вылез мужчина, похожий на армянина, и сразу же направился к джипу. Заглянул в приоткрытое окно и вздрогнул от неожиданности, увидев меня.

– А стройбат где?

Я непонимающе дёрнула плечами. Он заозирался, и в этот момент появился Денис с тарелкой шашлыка в одной руке и бутылкой шампанского в другой. Армянин пошёл к нему навстречу, пожал протянутое запястье, заговорил было, но Денис активно замотал головой и сунул в окно бутылку:

– Держи.

Я подхватила шампанское, Денис открыл свою дверь, уселся.

– Алик, давай утром, а? Ну правда, ну весь день одно и то же – то Мага, то Ашот, то ты… Вы сначала охреневаете, волну гоните против ветра, а потом проходу не даёте. Не, давай завтра. Всё! Мне сейчас и без тебя есть чем заняться.

Алик понимающе заулыбался:

– Слушай, где ты таких берёшь, а? Персик!

– Так, ты это… Езжай к себе на родину и собирай там свои персики, не хрен на наши слюни пускать!

Обернулся ко мне:

– А ты чего ещё там, вперёд иди!

Дождавшись, пока залезу и заберу у него тарелку с шашлыком, захлопнул свою дверь, махнул Алику:

– Часиков в девять. Если меня ещё не будет, Ольге бумажки отдашь, а я тебя найду потом.

– Ээ, Денис-джан, зачем в девять? Такой красавица – так рано, зачем оставлять?

– Ты сейчас добазаришься у меня, на шесть утра назначу.

Алик примирительно поднял руки и попятился к своей машине.

– Вот хитрожоп… – выруливая, усмехнулся Денис. – Все они такие. В лицо лыбятся, в спину плюют… Но шашлык делают хорошо. Ну что, куда рванём?

***

Остановились возле центральной площади. Бодро, лучезарно отражаясь в подледеневших лужах, мигала новогодняя ёлка. Ветер трепал мишуру, гнал по асфальту мусор и заставлял прохожих отворачиваться от резких порывов, а мы с Денисом смотрели на это молча – он жевал мясо, я цедила шампанское – и думали каждый о своём. Салон машины был шикарный, такой просторный, возбуждающе пахнущий чем-то типично мужским: немного кожей и пластиком, немного бензином и табаком. Денис восседал на водительском месте как Бог, как бравый капитан космолёта из повестей Стругацких – такой непонятный, но смелый, ловкий. Возможно, всемогущий… Из магнитолы, которая крутила диски – подумать только, диски! – мечтательно пел о своей «Леди в красном» Крис де Бург.

И я так остро почувствовала вдруг, что скоро Новый год – вот это предвкушение чуда, бескрайний горизонт светлого будущего, в котором, конечно, будет и любовь, и богатство, и что-то ещё, о чём я пока даже не знаю, но непременно счастливое… Даже в носу засвербело. Должно же наступить счастье, ведь столько я уже вытерпела ради него!

Денис подался в мою сторону, моё сердце тут же сладко замерло, но он только открыл бардачок, вынул из него аккуратно сложенное полотенце. Вытер руки. Подлил в оба стаканчика шампанского, сделал музыку потише.

– С тебя тост.

Теперь, когда он обратил-таки на меня всё своё внимание, я засмущалась, чувствуя себя лохушкой. Приподняла стаканчик:

– Давай…те за знакомство?

– Да ладно, за знакомство пили уже, ещё осенью. Не помнишь? – Он внимательно щупал взглядом моё лицо. – Давай, может, за случайную встречу?

Выпили. Вообще пила, можно сказать, только я, а Денис с аппетитом уплетал мясо. Я тоже жутко хотела есть, но постеснялась – ну в самом деле, как бы я его кусала, жевала? Некрасиво как-то… Я и так стрёмно выглядела.

После третьего стаканчика натощак, меня резко накрыло. Расслабленная, я несла какую-то хрень, а Денис смотрел на меня, сидя в пол-оборота, и теребил часы на запястье. Потом без лишних слов положил руку мне на затылок и потянул к себе. Я протяжно охнула. Мгновенно выступили слёзы. Выпрямилась, вжалась спиной в сиденье и, мелко дыша, переждала острую боль в боку.

– Та-а-ак… Они били тебя?

Я отчаянно замотала головой.

– Правду говори, терпеть не могу, когда мне брешут! Били?

– Честно, нет! – я повернула к нему голову. – Просто упала два дня назад… на ступеньках поскользнулась. Правда!

Он подозрительно сощурился.

– У врача была?.. Может перелом ребра быть.

Я промолчала.

– Чтоб завтра же сходила, ясно?

Мне осталось только согласно кивнуть. Он махом допил своё шампанское, смял стаканчик в кулаке.

– Кстати, ты так и не ответила, какие у тебя с ними дела.

Я обмерла.

– Ну… Я торговала на той станции.

– И?

– Там платить надо за место, а я не заплатила.

Денис медленно повернулся ко мне.

– Чего?

Я кивнула и заговорщически улыбнулась. Почему-то казалось, что и он рассмеётся, но Денис наоборот разозлился.

– Кинула? Ты кинула смотрящего?! Мозги у тебя есть? Да ты… – он даже приподнял напряжённо раскрытую руку, словно собирался дать мне леща, но только потряс ею и врезал, наконец, по баранке руля. – Д-дура! И я, дурак, впрягся… Наступил на хвост чужой шавке, а он, оказывается, прав был… – Перевёл взгляд на ёлку, поиграл скулами. – А Рыжий? Этот какого хрена там делал? Вы с ним знакомы?

Меня обдало новой волной ужаса.

– Нет!

– Точно?

– Да!

– Смотри, если ты мне брешешь…

Я опустила голову. Всё, сказка кончилась – принц оказался чудовищем. Денис раздражённо закурил, но уже после второй затяжки выкинул сигарету в окно.

– Куда тебя?

– На Ленина, там спортивный магазин, знаешь…те?

Ну и нахрена я, спрашивается, назвала Лёшкин дом, от которого пото́м ещё почти полчаса пёхом?


Минут через пять Денис бросил на меня быстрый взгляд и раздражённо буркнул:

– Пристегнись! Это-то можно было без подсказки сделать?!

Ещё минут через десять положил вдруг лапищу мне на колено, скользнул по бедру под пуховик. Сжал пальцы.

– Ладно, извини.

Погладил ногу и так и оставил руку на ней. Глянул на меня искоса:

– Не обижаешься?

– Нет.

– Хорошо. Я, чтоб ты понимала, вообще не должен был в это соваться, тем более что, оказывается, ты сама виновата… – он снова кинул на меня взгляд, сжал пальцы на бедре. – Но уже впрягся, так что не волнуйся, улажу. Только смотри, чтоб больше такого не повторялось! Мозгами думать надо, куда лезешь, и чем тебе это грозит. Отымели бы, да скинули в камыши под мостом. Или на хату бы отправили, отрабатывать перед всей братвой. Как тебе такая перспективка? – Покачал головой. – Ну что ж вы, бабы, бестолковые-то такие, а? Ты вот почему в тот раз не пришла? А я, между прочим, встречу важную перенёс! Был бы не я, а кто другой – нашёл бы тебя потом и… – Помолчал. – Ну кто так делает?

– Извините. Я просто не смогла тогда.

– Не смогла она. Бестолочь. – Глянул на часы. – Однако… Тебе теперь влетит, наверное, от отца?

Убрал руку с моей ноги, и всю оставшуюся дорогу мы ехали молча.

***

– В этом подъезде?

Я кивнула.

– Этаж какой?

– Третий.

– А окна?

– Первые три от подъезда.

Денис наклонился, разглядывая их через пассажирское окно.

– Не врёшь? А то, может, и не тут вовсе живёшь?

Я сжалась и неопределённо пожала плечами, мол, думай, как хочешь.

– А первое это…

– Кухня.

– Отлично! Даю тебе две минуты, чтобы включить там свет.

– В смысле?

– В прямом. Поднимаешься, заходишь в квартиру, включаешь на кухне свет и машешь мне в окошко. Хотя ладно, можно не махать, чтобы батя не спалил. Но если свет не включишь – я поднимусь следом. Понятно? Ну, всё тогда. Пока. Спасибо за компанию.

В груди пронзительно, тоскливо заныло. Я собрала все крохи своей пьяненькой решимости и прямо заглянула ему в глаза.

– А может, мы как-нибудь… – и испуганно замолчала.

Денис потеребил часы.

– А смысл? Менять планы, подстраиваться под тебя, а потом обламываться? Я, знаешь ли, не мальчик уже для такой романтики. К тому же вокруг полно сговорчивых девчонок, которым только свистни. Не, не вижу смысла, Люба. Тебя же Люба зовут?

– Люда.

– А, ну да, Мила. Милаха.

Я кивнула и открыла дверь.

– Ну, тогда… я пошла?

– Угу.

– Спасибо за то, что спасли меня от этих…

– Угу.


А в тот миг, когда я уже потянула на себя дверь подъезда, раздался короткий свист в спину. Я тут же обернулась, задохнувшись от боли в боку, и сердце бешено застучало: Денис смотрел на меня через открытое пассажирское окно.

– В следующую субботу, в час, на той же остановке. Ждать не буду ни минуты.

Я, счастливая, расплылась в улыбке, а он указал пальцем на третий этаж:

– Время пошло.

Глава 11

Я поднялась, положила палец на кнопку звонка и замерла. А если дома только тётя Света? Что я ей скажу?

Но времени думать особо не было, да и лучше соврать что-нибудь Лёшкиной маме, чем Денис узнает, что я соврала ему. Или ещё хуже – узнает, где я живу на самом деле. Позвонила. Тишина. Ещё позвонила. Тишина. Накатила паника. Может, вернуться к Денису и сказать, что мои спят, и я могу ещё посидеть с ним? Но за дверью раздались шаги, и наконец, щёлкнул замок.

Заспанный Лёшка щурился на свету и никак не мог выйти из ступора.

– Ты?..

– Как видишь! – я нагло ворвалась в коридор, суетливо скинула сапоги. – Спишь, что ли, уже?

И, скользнув на кухню, включила свет. Замешкалась на мгновенье, всё же подошла к окну. Дениса я отсюда не видела, но его тачка моргнула пару раз аварийками и сорвалась с места.

– Ну и как это понимать?

Я обернулась. Лёшка стоял за моей спиной, заглядывая через плечо.

– Кто это?

– Такси.

Ага. «Джип» – такси, нормально, да? Благо спросонья Лёшка соображал туго. Смешной такой – волосы взлохмачены, на щеке след от подушки, а на лице растерянность и радость одновременно. При виде его, да ещё так близко и по-домашнему, в трусах и майке, в груди тоскливо потеплело, но в то же время и заболело. Я опустила взгляд и попятилась, разъединяя наши личные пространства.

– У тебя что-то случилось? Сколько сейчас? – он глянул на часы над холодильником. – Ого…

Разобраться, наконец, с этим, раз уж пришла? Да – да, нет – нет… Всего-то и делов!

– Ну, как сказать… – мне вдруг стало страшно, я замешкалась, но тут же послала всё к чёрту. – Помнится, ты хотел знать, что со мной происходит? Так вот, мне кажется, ты изменил мне с Машковой, Лёш. Скажи правду – было?

Щёки его тут же вспыхнули. Всё. Может не отвечать.

Говорят – душа болит в груди. А у меня вдруг разлилась противная, щемящая слабость в животе. Пустота какая-то, от которой одно спасение – свернуться калачиком, уткнуться лицом в колени так, чтобы больше никогда не видеть этих серьёзных глаз, этого проклятого румянца! Но я лишь обхватила себя руками, натянула ехидную усмешку.

– Ну? Было?

Он опустил голову.

– Было.

И хотя я и до этого всё уже поняла, но когда услышала, не выдержала – всхлипнув, пихнула его в сторону и кинулась в коридор.

– Но это ничего не значит, Люд! – он бросился следом, обхватил меня со спины. – Прости. Ну прости… Я тебя люблю, ты же знаешь!

– Отпусти! – крикнула я, но вырываться не стала, в боку новым жаром разлилась боль. – Пусти меня!

– Не пущу. Давай покончим с этим наконец и забудем? Всё заново начнём! Лично я готов тебя простить, почему ты – нет?

– Ты? Меня?! Да пусти уже!

Он разомкнул руки, и я повернулась к нему, оказавшись лицом к лицу.

– А меня-то за что?

– Ты знаешь за что. Не заставляй меня пересказывать…

– Нет уж, давай! Мне о-о-очень интересно!

– Погоди, ты что, пьяная?

– Да какая тебе разница? Говори уже, в чём твоя проблема, хватит мне мозг канифолить!

Он отошёл к окну, уставился в темноту двора. Довольно долго молчал.

– Я знаю, что ты спишь за деньги. Ч-чёрт… – ткнулся лбом в стекло. – Даже думать об этом не могу, не то, что говорить… – Опустив голову, слегка обернулся ко мне. – Теперь твоя очередь говорить правду.

– Ты дурак, Лёш! Ты поверил Машковой, а у меня спросить слабо, да?

– Да причём тут она… Речь о тебе! На Машкову мне плевать, это было по пьяни! Для меня это вообще ничего не значит. Ну… ну бля, ну как тебе объяснить? НИЧЕГО не значит, понимаешь?!

– А ты не думал, что она наплела всю эту херню обо мне только лишь с целью затащить тебя в постель? Тебе что, прямо сейчас дать, чтобы ты убедился, что я всё ещё целка?!

– Какую херню?

– Сам знаешь какую!

– Я… Бля-я-я… – он обхватил голову руками. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но я вообще не понимаю, о чём ты!

– Да ла-а-адно! Не понимает он… Она специально насвистела тебе про меня. Мы с ней поссорились, и она просто отомстила! А ты, как дурак, повёлся!

– Да что насвистела?! Погоняло это тупое? Ну да, тут я идиот, конечно, но…

– О, кстати, и погоняло тоже! А ещё – что я шалава, да?

Лёшка растерянно опустил руки.

– Вообще-то она мне ничего такого не говорила. Это я ей, ну… ну… поныл, можно так сказать, пожаловался. Ну пьяный был, говорю же! Я, перед тем как прийти к тебе тогда, в последний раз, как дурак, на даче постель приготовил нормальную, обогреватель привёз, цветы, шампанское… – Он поджал губы, помолчал. – Всё как ты хотела! Идиот, блядь… Да я ведь и поверил-то не сразу этой, как её… Ну, с тобой в одной группе учится. В общаге у вас живёт…

– Барбашина?!

– Да! Это она мне рассказала. Говорит – вся общага в курсе, все слышали, как мать тебя спалила на этом деле. Я не поверил, Люд! Зная твою мать… Но ты мне всё-таки отказала, и я… Мне было обидно, правда. Я всё сделал, как ты хотела, а ты… – он закусил губу, покачал головой. – Может, я и дурак, Люд, но мне это показалось странным. Пришёл домой, выпил весь мамкин спирт для уколов, а его там было-то… всего грамм сто пятьдесят, наверное. Решил, что маловато. Пошёл в ларёк за добавкой, встретил Машкову. Взяли с ней по пиву. Слово за слово – попёрлись в клуб. Вот к тому моменту – да! – я всё, что мог, уже передумал, и во всё поверил. Стал жаловаться Ленке. Ну… Бля, говорю – пьяный был! Не в уматень, конечно, но хороший. Я ей всё рассказал, а она только рассмеялась и спросила, знаю ли я, что проституток, которые изображают недотрог, блатные называют целками-невидимками. Всё! Больше она ничего не говорила.

– Зашибись… Тогда какого хрена ты вообще на неё полез?!

Лёшка обречённо покачал головой.

– Ты не слышишь? Я был пьян! Разговорились о жизни, об отношениях, мне захотелось показать ей, что я приготовил для тебя на даче. Ну, просто по-человечески как-то, по-дружески, понимаешь? Взяли такси, поехали…

Повисла тишина.

– То есть ты трахал её на постели, которую приготовил для меня? – Это было больно. Очень. Даже спустя три месяца после разрыва. – Охренеть… Ну и как? Хорошо тебе было?

– Мне потом было хреново, Люд! Ты даже не представляешь как! Я в глаза тебе смотреть не мог, а тут ещё Барбашина эта проходу не даёт. Говорит, что ты ночами дома не ночуешь, и что тебя на крутых тачках катают… – он замолчал вдруг, озадаченно сведя брови. – Погоди, ты говоришь, на такси приехала?

– Барбашина, значит…

– С каких это пор у нас таксисты на «Чероки» гоняют?

Вот блин…

– Какой «Чероки», что ты несёшь? Это была «Нива»! Ты бы сначала глаза спросонья продрал нормально, а потом уже наезжал!

Мы замолчали. Не знаю, о чём думал он, а меня вдруг осенило – а ведь если следовать Ленкиному толкованию, то я реально целка-невидимка. Во всех смыслах причём. И в том, что целка, и в том, что, считай, проститутка. Деньги за минет возле клуба получила? Получила. В баню, как последняя шаловень, поехала? Поехала. Денчику этому… Костику… Хотя Костик, пожалуй, не считается, ведь он был уже, когда мы с Лёшкой расстались… Или нет? Да блин, без разницы, если честно! Ведь я успела изменить ещё до того, как Лёшка на сборы уехал. А потом… Ну он реально был расстроен, пьян. Да и Ленка, зараза, знает, как в оборот брать. Хотя при чём тут она – это Барбашина, с-сучка… А Лёха, получается, и правда почти не виноват. Ну, во всяком случае, не больше, чем я сама.

И, положа руку на сердце, мне было плохо без него все эти почти три месяца. Я настолько привыкла к тому, что он всегда рядом, к его вниманию и трогательной заботе…

Нестерпимо захотелось прикоснуться к нему. Захотелось, чтобы он обнял. Мы действительно, оба хороши. Счёт один-один, и на хрен всё!

– Не хочу тебя терять, Люд. Я виноват, конечно, и пьянка не оправдание, но… поверь, мне до Машковой нет никакого дела!

– А ты сам-то веришь, что у меня никого ещё не было? Или хочешь сначала убедиться?

Он ухватил меня за рукав, осторожно потянул к себе. Я поддалась.

– Верю. Да и пофиг мне на самом деле. Ты мне любая нужна.

– А ты знаешь, что Ленка беременна?

Лёшка удивлённо вздёрнул бровь.

– Да не бойся, она уже аборт сделала. Я просто думаю… не от тебя ли?

– Нет. Не от меня, точно. Я же все разы с презиками был.

Я вздрогнула.

– То есть… В смысле – все разы? – Отстранилась, чтобы лучше видеть его лицо. – И сколько? Сколько раз вы…

– …Три.

– Скотина! – ладонь моя прилипла к его щеке так звонко, что у меня самой в ушах зазвенело. – Ты… скотина!

Наплевав на боль в боку, рванулась из его объятий. Три раза! Это что – случайность? О чём он распинался только что – о какой пьянке, о какой обиде? Три раза – это уже отношения!

– Люд, стой…

– Не трогай меня!

– Люд…

И тут из-за угла коридора, опираясь на стену, медленно вышла его мама. Сощурилась от яркого света, присмотрелась.

– Людочка… – голос её был тихий-тихий, да и сама она уже почти растаяла. Похудела буквально до скелета и стала похожа на восковую куклу. – Людочка, как я рада, что ты пришла! – Если днём она обычно ходила в косынке, то ночью спала без неё, и сейчас я видела её редкие-редкие волосы, а под ними – глянцевую кожу черепа. Рак груди. Химия, метастазы, операции… – Тебе так давно не было, я так переживала, думала, вы с Лёшкой поругались. Ой, сынок, а чего ты чайник не поставишь?

Она, покачиваясь без опоры на спасительную стену, добрела до плиты. Лёшка кинулся к ней:

– Мам, давай я.

– Нет-нет… Вы болтайте. Я сейчас. Что у нас… Печенье овсяное было, вроде… Вы не обращайте на меня внимания. Я сейчас заварю и пойду… Не обращайте…

Я едва не заревела. Ещё год назад тётя Света была бодрой, жизнерадостной хохотушкой-физкультурницей, и всего-то на четыре года старше моей матери! Мы бегали с ней по утрам на одном стадионе, она так легко доверяла мне свои радости и горести, словно я была ей родная. И вдруг диагноз… В конце мая была какая-то из очередных химиотерапий, и вроде улучшение, надежда… Но за два месяца нашей с Лёшкой ссоры она изменилась до неузнаваемости. А я, самовлюблённая дура, ведь даже ни разу не вспомнила о ней за всё это время! А она всегда так радовалась за нас с Лёшкой!

Он стоял теперь рядом и, воспользовавшись моим замешательством, осторожно сжал в ладони мои пальцы. Я словно обожглась. Отдёрнула руку, глянула ненавистно, так, чтобы понял наконец – ничего уже не исправишь! Три раза! Три! А говорил, что ему наплевать на неё! Как верить теперь?

Мне пришлось задержаться ещё ненадолго. Тётя Света выспрашивала о матери, о бабушке, об учёбе, о планах на будущее. Я послушно цедила чай, как последняя дрянь врала в её усталые, помутневшие глаза, что у нас с Лёшкой всё хорошо, и хотела только одного – поскорее сбежать. Отныне для меня этот дом был полон боли. В то же время я остро почувствовала, как тяжело теперь Лёшке, и это словно обязывало меня остаться с ним из жалости, и ещё больше злило. Чёрта с два! Ни за что не останусь!

Наконец мы распрощались с тётей Светой, и я, едва сдерживая слёзы, выбежала в подъезд. Следом выскочил Лёшка.

– Люд, стой! Я провожу тебя!

Я не остановилась. Наоборот, возникла идея рвануть вперёд и затаиться в соседнем подъезде, например, чтобы он потерял меня из виду и вернулся домой.

– Да постой ты, Кобыркова! – догнав, схватил меня за локоть и, протиснувшись чуть вперёд, открыл передо мной подъездную дверь. – Время – час ночи уже! Куда ты одна?


Мы шли на приличном расстоянии друг от друга, и выглядели, должно быть, как случайные прохожие. А когда до общаги остался один квартал, я замедлила шаг, и Лёшка быстро меня догнал. В повисшем между нами молчании, казалось, сверкали молнии. Идеальный момент.

– Насчёт «Чероки», Лёш… Ты был прав. Я приехала к тебе не на такси.

Он замер.

– Врёшь. – На лице растерянность, едва ли не паника. Уши и нос красные от морозного ветра. Смешной, неуверенный в себе пацан! Денис рассмеялся бы мне в лицо и, сказав что-то вроде: «вокруг полно сговорчивых девчонок», развернулся и ушёл, а этот… Он упрямо мотнул головой: – Я тебе не верю…

– Да, я заметила, что с доверием у тебя туго, но это не мои проблемы, если честно. Не веришь мне, послушай Барбашину, она хорошая девочка, никогда не врёт, ага. И, между прочим, уже больше двух лет сохнет по тебе! Вот её и бери, не прогадаешь! Захочешь – будет стирать носки, варить борщ и рожать детей. Не захочешь – не будет. Ты для неё предел мечтаний! И даст она тебе по первому требованию, хоть завтра, причём можешь даже с обогревателем не заморачиваться. А если скажешь, что так надо, то будет тебя с другими бабами делить и помалкивать. Классно же! Я, например, так никогда не смогу, так что не спеши отказываться. Тем более что со мной ты уже в пролёте, и дело вовсе не в Машковой.

– Ты врёшь!

– Да если бы! Нет, я не проститутка, конечно, но у меня действительно есть богатый любовник, который возит меня на крутых тачках, и вообще – я скоро переезжаю жить к нему. Всё, Лёш! Моя жизнь налаживается гораздо быстрее, чем ты планировал. Институт, армия… Пфф… Барбашина тебя подождёт, только намекни! А я пас!

Он так и остался стоять посреди тротуара, и мне до последнего казалось, что я затылком чувствую его умоляющий вернуться взгляд. Но когда, забегая в подъезд, я не выдержала и мимолётно оглянулась, оказалось, что Лёшкина спина маячит уже далеко позади, и даже отсюда было видно, как твёрд и решителен его шаг.

Просто взял и ушёл… Скотина. Ненавижу!

Глава12

Несмотря на усталость, я долго не могла заснуть – сначала пьяная мать храпела на всю комнату, потом вдруг с новой силой заболел бок. Ну и мысли, конечно. Барбашина – сволочь. Жаль, что заловить и начистить морду не получится – тупо из уважения к её родителям. Да и вообще, выгодно ли с ней сейчас ссориться, если учесть, что она – моя счастливая возможность принимать душ каждый день? А это ведь не только чистые подмышки и прочее, но и гладкие ноги, например. А Ленка… Она, конечно, та ещё зараза, но по большому счёту виноват Савченко. Не её, так кого-нибудь ещё нашел бы. Расстроился он, напился… Ага. Скотина. Изменил при первой возможности. И ушёл-то как… Даже не окликнул…

Вопрос собственной виновности уже не рассматривался, так как оказалось, что это по-прежнему наша с Ленкой тайна, а значит, как бы и не было ничего.

Но в груди всё равно зияла дыра от теперь уже официального разрыва с Лёшкой, и я, страшась маячившего в ближайшем будущем горького раскаяния, пихала в эту дыру всё, что только могла: старательно раздутые обиды, молодую пока ещё ненависть и разочарование в первой любви. И, конечно, Дениса. Блин, какой он… конкретный. Уверенный такой, властный! К такому на сивой кобыле не подъедешь… Но целоваться-то полез? Да и встречу всё-таки назначил. Неужели понравилась? От этой мысли горечь расставания  с Лёшкой притуплялась, и где-то в глубине души даже начинало шириться счастливое предчувствие чуда.  Что называется – клин клином.

И на фоне всех этих сердечных переживаний я даже ни разу не вспомнила привокзальную заварушку.


Во сне я была в травмпункте. Доктор, посмотрев карандашный набросок моего скелета, сказал, что нужна срочная операция. Я ехала на своём кособоком кресле-кровати в операционную, смотрела на вмятые внутрь грудины рёбра и думала – поверит Денис на слово что я сходила к врачу или надо взять справку?

***

С утра мать была ещё никакая. С трудом оторвавшись от дивана, она шатко добрела до письменного стола и вынула из ящика заначку. Не закусывая, хлебнула из горла какой-то бурды и снова рухнула в постель.

Зашибись. Травмпункт отменяется в пользу мытья полов.


Меня и саму мутило. То ли это вчерашнее шампанское, то ли бессонная ночь. А скорее всего – позднее раскаяние. Интересно, если бы вчера я была трезвая, наговорила бы Лёшке той херни? Хотя какая разница? Он-то был трезвый…

– А Танюшка где? – выдернул меня из раздумий хриплый голос.

Я, не прекращая отжимать тряпку, зло глянула на маманькиного хахаля, грузчика дядю Толю.

– В Караганде.

– А ты чего такая сердитая, доча?

– Не ваше дело… папа.

Подхватила ведро и поспешила к мясному отделу. До открытия магазина оставалось всего двадцать минут, заведующая то и дело выглядывала из служебки, контролируя, достаточно ли хорошо я работаю. Суетились, путаясь под ногами, продавцы отделов и коммерческих точек, а тут ещё этот… Но он попёрся за мной.

– Нет, ты скажи, чё ты такая злая всегда? Я тебе чё, денег должен? – Рассмеялся. Хриплый смех перешёл в надсадный кашель. Прокашлявшись, дядя Толя огляделся – никто не смотрит? – и смачно харкнул в узкую щель между холодильной витриной и стеной. Вот чмырь… – Зря ты так, Людок! Мамке твоей и без того тяжко, а ещё ты нервы треплешь. Ты б с ней как-то поласковее. Да и здоровая ты уже, можешь и сама на себя зарабатывать.

Я, демонстративно оставив возле оплёванной витрины широкую полосу сухого бетона, помалкивала и раздражённо орудовала шваброй, стараясь не поворачиваться к Толику задом. Не то чтобы я его боялась, просто при виде этой рожи мне каждый раз вспоминались Ленкины слова: «Расстелет нарядную тряпку на ящиках с гнилой картошкой и отымеет тебя за банку консервов…» Мне было просто противно. Да ещё и эта тошнота с утра и тупое покалывание в боку…

– Ты вот её поздравила вчера, а? Поздравила?

– С чем? С очередной пьянкой? Я её поздравлю, когда она хоть раз трезвая придёт. – Наконец домыв до входной двери, я отставила швабру и, прополоскав тряпку, выпрямилась. – Шли бы вы, дядя Толя, своими делами занимались! Раиса Николаевна уже четыре раза выглядывала, и поверьте, вид у неё недовольный.

– И-и-и… – он с укоризной покачал головой, – дочка называется! Даже не знаешь, что у мамки, может, радость вчера была и важный повод выпить! Иждивенка ты, вот кто!

– Ага, у неё каждый день повод…

Я подхватила ведро и выскочила на улицу. Плеснула воду на обледеневшую решётку дорожного слива, с наслаждением вдохнула морозного воздуха. Бок, кстати, уже почти не болел. Не перелом, точно. Перелом бы, наверное, только хуже и хуже был. Сразу же стало жалко тратить время на травмпункт. Да и к середине первой пары ещё успевала… Или лучше к Ленке?

В подсобке, около рукомойника, меня уже поджидал дядя Толя.

– Ну а чё ты не спросишь меня – какой повод-то? Она ж мать тебе, Людок, не тётка чужая!

– Всё, ладно! Только оставьте меня в покое уже! – я медленно выдохнула, сдерживая злость, натянула елейную, полную издевательства ухмылку. – Дядя Толя, а какой у мамы вчера был повод нажраться в дрова?

Он довольно рассмеялся, и где-то в глубине грудной клетки у него снова заклокотало.

– Помолвку мы вчера отмечали!

– Чью?

– Нашу! Я ж тебе скоро папкой буду, Людок! Смастерим с мамкой братишку тебе или сестрёнку. Будешь помогать нянчить?

– Чего-о-о?!

– Чего слышала! Будешь ты теперь Панюшкина! А это, между прочим, благородная фамилия! У меня прапрадед двоюродный был графом, так что давай-ка это, тон смени, со мной нельзя так разговаривать! И кончай мать обижать. И… – он забегал взглядом по подсобке, придумывая, какое бы ещё дать указание. – И работёнку найди себе какую-нибудь!

– Да идите вы оба!

Наспех оделась, выскочила на улицу. Зашибись! Просто нет слов. Интересно, где они жить собираются? Если уйдут к Толику – совет им да любовь, как говорится! Но если он припрётся к нам в общагу?

Мысли роились как мухи над навозом – такие же мерзкие и назойливые. Какой уж тут техникум? Надо было что-то делать – хотя бы выяснить, правду ли сказал Толик или просто сболтнул свои пьяные фантазии.


Мать тупо пялилась в телевизор и громко икала. Я, не раздеваясь, встала прямо перед экраном.

– Мам, ничего не хочешь мне рассказать?

Она непонимающе уставилась на меня и икнула. Понятно. И в обед, и вечером тоже мне мыть придётся. Я обречённо скинула пуховик.

– Есть будешь?

Мать невнятно кивнула, и, поняв, что разговаривать бесполезно, я просто сходила на кухню и разбодяжила в большой кружке кипятка бульонный кубик. Обжигаясь и расплёскивая, мама кое-как выпила половину и снова легла.

– Вот, смотри, аспирин, – я положила на стол таблетку. – Только не бухай больше, я тебя очень прошу! Раиса Николаевна сказала, что больше не разрешит мне мыть за тебя. Слышишь? А ещё с завтрашнего дня надо будет находиться в магазине весь день, или тебя просто выгонят. Другую работу ты не найдёшь, точно тебе говорю. Так что…

Мать разливисто захрапела. Зашибись. Вот и поговорили.

***

Около одиннадцати я уже была в больничном комплексе. Проходя мимо «травмы», замедлилась, прислушалась к ощущениям – вроде нормально. Резкой боли уже не было, только пекло и тупо пульсировало в районе нижнего ребра. Ерунда. Не было смысла терять время, которого и так почти не осталось, просиживая его в очереди к врачу. Заветная суббота уже послезавтра, а я даже не понимала, как мне лучше одеться.

На посту никого не оказалось, и я, понадеявшись на тапочки и халат, а также на магический номер 14/2, означающий платную палату со свободным режимом посещения, нагло прошла сразу в дальний конец коридора. Осторожно заглянула в полуоткрытую дверь – не хватало ещё с нервной мамашкой встретиться! Но в палате была только Ленка. Она лежала под капельницей и, кажется, спала. Я, унимая нахлынувшее вдруг волнение, скользнула внутрь.

Палата большая, вполне можно было и четыре койки поставить, но вместо них здесь находились шифоньер, холодильник и телевизор. У окна – стол. На нём электрический чайник, посуда, печеньки. Мой вчерашний пакет с мандаринами и начатая уже шоколадка.

Я присела на стул возле кровати, Ленка и правда спала. Она была такая бледная и осунувшаяся, что у меня даже мыслишка промелькнула – а она ли это вообще? Система подавала капли ме-е-едленно-медленно, и в бутылке оставалось ещё больше половины лекарства. С ума сойти можно, вот так лежать. Разбудить или не надо? Лишь бы мамашка не нагрянула…

Заскучав, я попыталась прочитать название препарата в стойке капельницы, привстала, заглянула с другой стороны флакона. «Натрия хл…», а дальше не видно. Села обратно, глянула на Ленку и от неожиданности едва не вздрогнула – она смотрела на меня и грызла губу. Я растерянно улыбнулась.

– Привет. Разбудила?

Ленка отвела взгляд, потеребила свободной рукой одеяло:

– Привет.

– Я заходила к тебе вчера, но было поздно и… Вот, мандарины! Это я передала.

– Я так и подумала. Спасибо.

Мы замолчали. Посылать на хер всегда легче, чем потом начинать с нуля – это я ещё со средних классов уяснила. Тогда же поняла и то, что, если уж начала что-то делать, надо делать. В том числе и мириться.

– Я тут вчера с мамой твоей встретилась…

В Ленкиных глазах моментально вспыхнула чертовщинка, и она тут же стала похожа на саму себя, хотя и замученную.

– Ну и как? Пообщались?

– Не то слово! Теперь, если она меня тут застукает, я вылечу из технаря.

– Не вылетишь, не бойся! Руки у неё коротки, так только, на понт берёт. Уж чего-чего, а это она умеет.

– А я и не боюсь. Технарь, знаешь, не самое козырное место, чтобы из-за него переживать. И вообще, я тут подумала… – я помолчала, прикидывая в последний раз, стоит ли игра свеч, и всё-таки выдала: – Ты была права, у меня вместо башки жопа. И я действительно дура. Ты давай, выбирайся отсюда поскорее, мне нужна твоя помощь.

Ленка завозилась, устраиваясь на кровати полусидя.

– Та-а-ак, рассказывай.

– Ну… я снова встретила Дениса.

– Того?

– Того.

– И?

– Чего «и»? Секса не было, если ты об этом.

Она улыбнулась и ободряюще кивнула, ожидая продолжения.

– Он снова назначил мне свидание, а я вообще не знаю, как себя с ним вести. Лен… а письку брить обязательно?

Она рассмеялась, да так заразительно, что я тоже не удержалась. Хохотала, сгибаясь пополам, иногда охая от тупой боли в боку, и даже не сразу заметила, что Ленка плачет. А заметив, поначалу растерялась. Спросить: «Лен, ты чего?» Глупо. Мы и так обе знали «чего». Пусть лучше сама закроет эту тему, чтобы уж наверняка. Поэтому я просто сидела и ждала, пока её отпустит, и она справилась довольно быстро. Утёрла слезы, погрызла ноготь на большом пальце.

– Люд, прости, а? Я не думала, что так получится… ну, с Савченко. Я не специально, правда.

– Проехали, Лен. Нет больше никакого Савченко… – Я помолчала, но любопытство взяло верх: – А ты не от него случайно залетела?

– Не-а. Подарочек из бани. От Коли или от Серёжи, точно не знаю, но по срокам – они. Я когда с Лёшкой… – она испуганно запнулась, глянула на меня, но, ободрённая моим спокойствием, тут же продолжила: – У меня уже задержка была почти две недели. Хотя… Может, и от Тохи, я же с ним буквально за два дня до бани рассталась.

– Нда, хороши дела, ничего не скажешь.

– Да фигня. Я больше из-за Савченко переживала, Люд. Я не планировала этого, правда! И он тоже. Просто… Так получилось.

– Фигня? Нет, знаешь, это Савченко фигня, Лен! А аборт – это серьёзно. Надеюсь, без последствий обойдётся. Почему тебя задержали здесь?

– Какая-то инфекция. Врач говорит ерундовая, но пролечиться надо. Всё, не хочу больше об этом! Тем более что в понедельник уже выписать должны. Ты скажи лучше, этот-то твой папик – семейный небось?

Я пожала плечами, и Ленка с умным видом кивнула:

– Надо узнать. Только не в лоб, конечно. В идеале – паспорт посмотреть. Тогда ты будешь понимать, на что можешь рассчитывать. Но даже если семьи нет, не советую мечтать о замужестве. Лучше отнесись к нему, как к временным удобствам. Возьми с него всё, что можно, и иди дальше. Сколько их таких ещё будет!

– Я понимаю. Да, у него, кажется, есть семья, только он как-то так о ней… не очень-то тепло отзывался. Типа – достали они его, даже домой ехать не хочется.

– Ага. Уши только не развешивай! Они все так говорят. Жена – блядина и лентяйка, дети – неблагодарные сволочи. А он – плюшевый зайка. Пфф… Знаем, видали!

– Ну, вообще…

– Чего?

– Да так. Ничего.

– Нут уж, говори, давай. Чтоб потом сюрпризов не было, надо сразу всё понимать.

– Вообще он далеко не плюшевый. Если честно, мне кажется, он, возможно, даже бандит. Его батей называют и боятся до усрачки.

Ленка задумалась. Посмотрела на меня серьёзно:

– А может, на хрен его тогда? Серьёзно, Люд. Такие обычно за любую ерунду наказывают. Оно тебе надо?

Под ложечкой тревожно заныло. Я и сама подсознательно чувствовала этот страх, но гнала его, польстившись на возможную выгоду. Тем более что Денис, похоже, реально щедрый, а мне, возможно, в скором времени придётся срочно драть когти из общаги.

– Я буду для него хорошей девочкой, Лен, без единого замечания. Я готова, серьёзно. Хочу даже, чтобы он был первым.

Она в сомнении качнула головой.

– Как-то ты слишком серьёзно настроена… Смотри, влюбишься ещё! А он наиграется и выкинет тебя, как использованный презик. Согласись, не очень хороший финал для первых отношений.

– Подумаешь. Значит, мы разойдёмся без всяких обязательств, только и всего. Сама говоришь – сколько ещё таких мужиков у меня будет?

– Ну знаешь… Это бывает очень обидно и всегда неожиданно.

– Да и хрен с ним. Эта такая игра – кто кого. Ну? Твои же слова! Ты просто помоги мне хотя бы поначалу. Я боюсь, Лен. Ты даже не представляешь, как я боюсь! Я не понимаю, что надеть, как себя вести, боюсь облажаться и выглядеть лохушкой. Даже не знаю, как объяснить тебе… Ну вот ты, например, боялась в первый раз?

Она странно посмотрела на меня, и губы её дрогнули в кривой усмешке.

– Ты думаешь, меня кто-то спрашивал? Или я готовилась?

– Ну, ты же сама говорила, что у вас была нереальная любовь? Тебе четырнадцать, ему восемнадцать. Цветы, номер в гостинице… и… – я говорила и с каждым словом всё замедлялась потому, что глаза её вдруг подозрительно увлажнились.

– Ага. Мало ли чего я говорила… – она моргнула, и по щеке поползла скупая слеза. – Люд, на самом деле мне было тринадцать, и это случилось прямо у насдома.

– В смысле?..

– В прямом. Педагог по фортепиано, я занималась с ним в дополнение к музыкалке. Вонючий мудак лет под пятьдесят. Он просто швырнул меня однажды на диван и изнасиловал.

– Но… У вас же стены… Чернов говорит, слышимость…

– Ты думаешь, я орала? – она усмехнулась. – Серьёзно? Да я молчала как партизан, потому что класс был выпускной, а этот козёл сказал: «Вякнешь – завалю на экзамене». А у меня тогда мозг был вынесен мамашей – если я съеду хотя бы до четвёрки, она не знает, что со мной сделает…

Повисла долгая пауза.

– Терять девственность не страшно, Люд. Страшно просыпаться каждую ночь и до самого утра думать – а что, если бы я закричала? А что, если бы сопротивлялась? А что, если бы рассказала родителям? А ответов нет. Потому что и «а что, если бы» не было. Так что… Просто сделай так, чтобы потом не жалеть.

– Но почему? Почему ты не сказала родителям?!

– И что тогда? Папаня мой бешенный, он просто убил бы этого мудака и сел. В чём смысл?

– А мать?

– Мать раскудахталась бы и рассказала отцу. А он убил бы этого мудака и сел. Всё. В случае с моими предками – другие варианты не предусмотрены.

– И что… Как ты потом?

– Да как… У меня красный диплом об окончании музыкальной школы. Мамаша гордится. Правда, за этот диплом гениальный учитель, лауреат международных конкурсов и лучший пианист нашего Мухосранска трахнул меня ещё раз пять. Но я молодец. Диплом-то с отличием! – Она спокойно посмотрела на капельницу: – Слушай, прибавь скорость, а? Не могу, уссусь сейчас.

Я невольно улыбнулась – вот Ленка! Откуда в ней столько жизнелюбия?

– А можно?

– Да можно, конечно. Какая разница, там немного осталось.

Но в этот момент в палату влетела медсестра. Замерла на мгновение, увидев меня.

– Прекрасно! Ты тут откуда? – и кинулась снимать капельницу.

В дверь сунулась сестра-хозяйка со стопкой чистого белья.

– Та-а-ак… Там, моя хорошая, мама твоя пришла, рвёт и мечет, требует, чтобы к тебе никого, кроме неё, не пускали, а у тебя тут посиделки. Ну –ка расходимся, живо! Давай вставай, постель тебе сменю, а то будет тут сейчас криков до небес…

Мы с Ленкой переглянулись, и я, даже не попрощавшись, выскочила в коридор, с другого конца которого, решительно чеканя шаг, уже неслась фурия. Я заметалась и влетела в первую же распахнутую дверь. Клизменная. Подперев дверь спиной, затихла. Минут через десять рискнула выглянуть – Ленкина палата была закрыта. Ну слава богу, обошлось!

***

Удивительно, но в этот раз мамин «повод» не превратился в запой и, хотя я и мыла за неё ещё в обед и после закрытия магазина, к вечеру она была практически в норме. Разговор у нас вышел короткий. Я мимоходом спросила, что там сегодня дядя Толя нёс насчёт помолвки, а мама вдруг заплакала, причём не демонстративно, как бывало во время попыток манипулировать мною, а тихо и даже как-то счастливо, что ли… и сказала, что любит его. Что бросает пить, будет искать другое место работы и вообще – всё теперь будет по-другому! В довершение всему обняла меня, утопив в запахе застарелого перегара, и глубоко вздохнула:

– Такая уж у тебя мамка непутёвая. Ты прости меня, доча…

Я обалдела настолько, что даже забыла спросить, где они собираются жить.

***

В пятницу на па́рах я всё смотрела на Барбашину и не могла понять, почему раньше она казалась мне нормальной? Или она действительно изменилась, но как-то вдруг? Типа – стукнуло шестнадцать и четыре месяца, и накрыло? Теперь от неё разило самолюбованием и скрытой сволочностью. Она без конца шушукалась с девчонками, громко, невпопад смеялась, мелко пакостила немногочисленным пацанам нашей группы, провоцируя их на конфликты, и при этом не выпускала из рук карманное зеркальце и губнушку, любовалась собою без устали и без устали же подкрашивалась.

На переменах она бегала на «пятачок» и возвращалась, окутанная табачным шлейфом. Неужели слащавая дурочка курить начала? Зачем? Чтобы был повод спросить у Савченко зажигалочку? Пф…

Но дурочка не дурочка, а меня это, если честно, подбешивало. Я не знала, приходил ли на пятак Лёшка, всё-таки я видела его курящим всего один раз в жизни, но по умолчанию казалось, что, конечно, он там – смеётся, поглядывает на девок, сводит их с ума своим румянцем. Ну а почему нет-то? Он же теперь сам по себе пацан.

Ну и хрен с ним!

Я курить не ходила, а на переменах листала какой-то модный журнал, найденный утром в гардеробе. Разглядывала макияжи, причёски, позы моделей, и меня распирало от желания действовать, пробовать, соответствовать совсем другим стандартам красоты и образу жизни, чем видела вокруг себя.


По дороге домой за мной увязалась Барбашина. Так посмотреть – милая, домашняя девочка: помаду и стрелки стёрла, волосы снова собрала в аккуратный хвост, вид приняла скромный. А за щекой огромный комок мятной жвачки. Видно, всё-таки курит.

– Люд, ты решила по поводу новогодней дискотеки? Пойдёшь?

– Не знаю.

– Фу, да что тут не знать? Приходи, будет кайфово!

Я с трудом сдержала усмешку.

– Это почему ж? Решили всё-таки технологов позвать?

– Ну да…

Она заботливо стряхнула какую-то невидимую грязь с моего плеча и затихла, суетливо подстраиваясь под быстрый шаг. Прям мышка-норушка. А у самой на лбу во-о-от такенными буквами: «Мне от тебя кое-чего надо!»

– Ну и продавцов позовите тогда, там девчата весёлые. Попросите, я не знаю, чтобы не в аудитории, а прямо в холле вам разрешили дискотеку устроить. Тогда все поместятся.

– Думаешь, разрешат?

– Если вы придёте большой толпой просить сразу за все курсы – должны разрешить.

– Ну да, наверное…

И снова повисло тягостное молчание. Меня так и подмывало спросить, где ж это она, зараза такая, видела, как меня на крутых тачках катают? Так спросить, чтобы стало понятно, что я обо всей её брехне знаю, и нет смысла строить передо мной тихоню. Но я молчала, и она продолжала ломать комедию:

– Но всё равно у нас в технаре одни девчонки почти. А пацаны, какие есть, все страшные. – Мечтательно вздохнула. – Везёт физкультурницам…

О! Это уже интереснее. Я приняла сокрушённый вид и поддакнула:

– И не говори! Но это надо было не на экономиста, а на физрука поступать. А теперь чего уж.

Наташка вцепилась мне в рукав:

– Погоди! А ведь можно к нам на дискотеку физкультурников пригласить, как думаешь?

Ну-ка, ну-ка? Я прикинулась дурочкой:

– А как ты их пригласишь? Ты знаешь там кого-нибудь лично? А то позовёшь абы кого, а они напьются и весь этаж разнесут, и что тогда? Ты же будешь отвечать, не они.

– Ну да…

– А ты с девчатами с других курсов поговори, там же много кто с физкультурниками дружит, может, через них как-то.

– Ну да… наверное.

– А я, пожалуй, всё-таки не пойду.

Наташка сначала растерялась, потом засуетилась.

– Серьёзно? Но без тебя скучно будет! Все девчата говорят, что без тебя не то совсем…

– Странно. Я вроде особо так не свечусь в коллективе?

Ну-у-у? Говорить будешь, коза? Сколько ещё тебя терпеть? У меня ж нервы тоже не железные, я ж тебя сейчас… Я, чувствуя, что едва сдерживаюсь, остановилась.

– Блин, Наташ, я забыла в магазин зайти! Ты иди, а мне вернуться надо, а потом ещё в пару мест…

– Люд, погоди. Я тут знаешь что подумала?.. Ну так, просто в голову пришло. Бред, конечно, но мало ли… Надо же все варианты рассмотреть, правда ведь?

Ну коне-е-ечно! Все не все, а один, самый желанный, точно …

– Конечно, Наташ. Это ж Новый год. Ля-ля-ля, там всякое, что ни пожелается – всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается, ну знаешь, да?

Она занервничала, снова принялась отряхивать моё плечо от невидимой грязи.

– А что, если тебе с Лёшкой прийти, Люд? Ну, чтобы он с собой друзей тоже привёл.

С-сука… Вцепиться бы сейчас тебе в волосёнки да протащить пару кварталов…

– Не, говорю же – я не пойду.

– Жаль.

У неё даже плечи опустились, и показалось – разревётся сейчас.

– Но я могу дать тебе его номер. Позвонишь, сама договоришься обо всём.

Немая сцена. Глаза в глаза. На её лице – непонимание, через мгновение – радость, и ещё пару секунд спустя она не сумела сдержать счастливой улыбки до ушей. Уставилась себе под ноги и залилась краской.

– Я даже не знаю… Это нормально будет?

– Я тоже не знаю. Не хочешь – не звони, дело хозяйское. А, кстати, у вас душ сейчас работает?

Она непонимающе кивнула.

– Отлично! Слушай, а можно мне как-то ключик от него заиметь на постоянку? Ну, чтобы не отвлекать вас каждый раз или не ждать, когда вас дома нет. Всё равно же тётя Маша разрешает мне иногда… Что тут такого – личный ключ?

– Я не знаю, Люд, надо у папы спросить.

– А, ну спроси, а я пошла в магазин.

– Подожди! А Лёшкин номер?

– Э-э-э… Ты знаешь, он у меня дома записан. Думаю, что только после… А во сколько у тебя папа приходит?

– Около шести.

– Только после шести смогу посмотреть. Ну, наверное… Если случайно не потеряла, – я заглянула ей в глаза. – Понимаешь?

Она растерянно кивнула, и я поспешила сбежать.

***

Наташка принесла мне ключ около четырёх вечера, и по её бегающему взгляду было понятно, что до неё наконец-то дошла суть обмена.

Я протянула зажатый между двумя пальцами листочек с номером, но отпустила его не сразу.

– Только не названивай особо. У него мама болеет. Онкология. Всё очень серьёзно.

– И ты бросаешь его в такой момент?!

С-сучка… Врезать ей, что ли? Но в ладони уже лежал заветный ключ, в сумке – ароматный гель для душа – тот самый, из новой рекламы, одноразовые станки, обещающие, что теперь-то я буду гладконогой богиней, и какой-то нереально дорогой шампунь. Тоже из рекламы.

– В смысле, Наташ? Ты что подумала, что я меняю Лёшку на душ?! Ты в своём уме?!

Её аж перекосило. Вот и славно! Пускай теперь мучается тем, как глупо лоханулась, и мыслями вроде: «и всё-таки, это был обмен или это я такая испорченная тварь?» Да, да, святая девочка Наташа. Ты ведь тоже пришла сюда не одаривать меня теплом своего сердца, а тупо покупать Лёшку за ключик. И кстати, даже у папы разрешения не спросила. Ай-ай-ай!

Глава 13

На остановку я пришла вовремя. А если прям честно, то минут за сорок пять до назначенного часа.

Денёчек выдался ясный, но ветреный. Я пряталась от сбивающих с ног порывов за ларьком, но всё же мои распущенные, подвитые на концах волосы спутались, а тщательно «поставленная» чёлка топорщилась теперь нелепым козырьком и, казалось, скоро и вовсе обломается и улетит. Глаза слезились. Я промакивала нижние веки пальцами и кляла себя за то, что не ношу носовой платок. Даже возникла мысль пробежаться по ближайшим киоскам – вдруг хотя бы салфетки будут или, на крайняк, туалетная бумага, но уйти с остановки так и не решилась. Иногда я доставала зеркальце и с каждым разом всё больше ужасалась – мой идеальный макияж, на который я потратила полтора часа, плыл. Проклятый ветер! А может, и не ветер виноват, а то, что красилась я обычным чёрным карандашом для рисования «Семицветик». К тому же, хотя идею макияжа я и подсмотрела в модном журнале, теперь было понятно, что он больше подходит для подиума или ночного клуба. И наряд тоже. Ну и хрен с ним. Всё равно красиво!

Пуховик до середины бедра, а юбка – та самая, Ленкина, итальянская – на ладонь короче. Чёрные капроновые чулки с кружевными резинками на силиконовых полосочках – увидела их вчера в магазине и не смогла устоять. Потом полночи не спала, представляя себя в них – ну просто звезда!

Вот только теперь, мало того, что мне всё время казалось, что они виднеются из-под куртки, так ещё и жутко мёрзла задница, и я её уже почти не чувствовала. От ветра бежали слёзы, от слёз – сопли. Я смачно шмыгала носом – даже люди на остановке косились, но мысли были только о том, что же делать с этой мокротенью, когда приедет Денис.

Сначала я встречала взглядом каждую чёрную машину похожую на «джип». Потом уже просто каждую чёрную.

Дениса не было.

Скоро я начала вздрагивать и моментально делать вид, что только подошла и вообще сильно занята разглядыванием ногтей, когда возле остановки тормозила любая – уже любая! – машина.

Дениса не было.

Наконец я увидела «джип». Он медленно прокрался мимо толпы и тормознул чуть поодаль, шагах в пятнадцати за остановкой. Сердце оборвалось: ну, как говорится, к бою!

Как смогла подправила чёлку, хорошенько шмыгнула носом, проглатывая по возможности больше соплей, и натянула безразличный вид… Но из машины вышел дяденька лет под пятьдесят – высокий такой, худой. С седыми усами, в элегантном драповом полупальто, с белым шарфиком, спущенным по плечам, отчего сильно походил на актёра Никиту Михалкова. Выйдя, он обстучал об лобовое стекло «дворники» и ушёл куда-то за ларьки. Я растерялась, почувствовала себя совершенной дурой. Показалось вдруг, что Денис сидит сейчас где-нибудь в секретном месте и смеётся надо мной. Или не сидит, а просто решил проучить за прошлый раз и вообще не приедет.

Надо сказать, что для меня все машины с квадратной «задницей» по умолчанию были джипами. Я, конечно, знала некоторые значки, типа «Мерседес», «Ауди», «BMW» или «Мазда», но так, что бы по кузову определить марку – нет. На чём именно возил меня прошлый раз Денис – без понятия. Лёшка говорил «Чероки», но что это значит?

Ежесекундно оборачиваясь на остановку – а вдруг подъедет настоящий Денис? – я продефилировала мимо подозрительной машины. Повернула обратно. На морде чёрного красавца было написано «Jeep». Круто, конечно, это всё-таки джип! – но что дальше? Как понять, «Чероки» или нет? Пройдясь немного в сторону остановки, я оглянулась на квадратный задок автомобиля. С левой стороны – надпись «Jeep», с правой – «V8». И-и-и? «Чероки» или нет?

В этот момент у обочины тормознула синяя «шестёрка», водитель склонился к рулю разглядывая меня, так словно узнал, но сомневался я ли это… Потом всё-таки вылез и, сунув руки в карманы, неспешно подошёл, что-то буркнул. То ли потому что товарищ был явно «горным» хлопцем, то ли потому, что в этот момент я как раз шмыгнула носом, но разобрала только: «Сколько… красавица?»

– Точно не скажу. Где-то около часа.

– Вай! – он аж глаза закатил от непонятного восторга.

Я только вежливо улыбнулась. Странный тип. Он выжидающе помолчал, наконец подмигнул:

– Н-у-у? А сколько за час-то просишь?

И вот тут до меня дошло! Я не побежала, конечно, но втопила оттуда так, что аж чулки стали сползать. Вернулась на остановку.

– Извините, вы не Людмила, случайно?

Дяденька с седыми усами. Тот, что в драповом полупальто и с белым шарфиком.

– Людмила…

– Что же вы опаздываете? Я уже минут пять жду.

– А вы кто?

– Меня прислал Денис Игоревич. Идёмте, я отвезу вас к нему.

Конечно, на сердце стало тревожно. Конечно, мозг закричал – не ходи, дура! Но дяденька галантно подставил локоть:

– Позволите? – и мне не осталось ничего, кроме как позволить. Потому, что хорошие девочки не должны растаивать культурных дяденек отказом. Твою же мать!

Дяденька чинно открыл мне заднюю дверь и помог подняться в салон. Да уж, Коле ещё учиться и учиться, как провожать девушек в машину… По первому ощущению это была машина Дениса. В ней пахло Денисом. Вернее тем фантастическим космолётом, в котором два дня назад восседал мой бравый капитан – немного пластиком, немного кожей и бензином. Слегка табаком. Но… что если так пахнут все крутые тачки?!

– А Денис почему…

Мужчина тут же внимательно посмотрел на меня в зеркало заднего вида, и я смутилась.

– Денис Игоревич почему не приехал?

– Он занят.

– А… – Я замолчала, но когда проехали железнодорожный мост, всё-таки не выдержала: – А куда мы едем?

– В одно место.

– Мм… – Что тут ещё скажешь? Я снова помолчала. – А вы кто?

– Меня зовут Виталий, я водитель Дениса Игоревича. Не переживайте, я вас не убью. Доставлю в лучшем виде, в целости и сохранности! – Он вежливо улыбнулся одними глазами, и его внимание полностью переключилось на дорогу.

Вёл Виталий аккуратно, движения рук были плавными, скорость не ощущалась, и от этого очень странно было увидеть, как стрелка спидометра намертво прилипла к цифре 180, едва мы выехали за город.

Стоп! Выехали за город?!

Я уже вовсю раскаивалась. Ну не дура? Ведь всего-то два дня назад Денис в ярких красках описал мне возможную кару за кидалово Костика! Ну да, он обещал «уладить» мой вопрос, но вдруг не сумел или не успел? Виталий конечно выглядел очень интеллигентно, и на бандита похож не был… Но и Денис не был! А кстати, кто сказал, что Денис бандит? Ленка сказала… Вернее, это я сказала ей, что он наверное бандит… А с чего я взяла? О-о-ой… Господи, прошу тебя, помоги мне пожалуйста… Спаси меня Господи, и прости за все грехи… Я больше не буду…

– Вы согрелись?

– А?.. – не сразу сумела выбраться из тревожных мыслей я.

– Вы не против, если я немного убавлю печку?

– Да, конечно. А скажите всё-таки, куда мы едем?

– В одно замечательное местечко, вам должно понравиться. Потерпите, уже скоро.

Казалось, что это «скоро» тянется вечность. Наконец, свернув с трассы, мы поехали по лесу, и тут уж накатила паника! Все эти сосны и берёзы… До ужаса знакомая картина! Так и казалось, что за следующим поворотом возникнет вдруг бетонный пионер …

И он возник! Тот самый, в наполовину отколотой пилотке, с давно утраченным горном. Тот, который, казалось, просто дует в кулак или собирается тяпнуть водочки из зажатого в пятерне стопарика… Колина шуточка, между прочим!

Поравнявшись со сторожевой будкой, водитель опустил стекло и кивнул охраннику, крепкому такому молодчику с кирпичным лицом. Тот кивнул в ответ и открыл ворота. А раньше ворота были нараспашку! А из охраны – только сонный турок! Господи-и-и… Ну пожалуйста, спаси…

На месте котлована, что зиял в октябре, уже высился первый этаж здания с широким крыльцом. Мы проехали мимо него, по окаймлённой высокими сугробами дороге за ёлочную гряду, и упёрлись в ещё один пропускной пункт, на который в памятном октябре даже намёка не было. Здесь стояло много иномарок – даже дух захватывало, от концентрации «импортности» и роскошества в воздухе. Виталий припарковался и, неспешно обойдя машину, открыл мою дверцу.

– Как и обещал, в целости и сохранности! – подал руку, вынуждая выйти. – Сейчас за вами придут.

Прижимая к животу сумку, я сиротливо стояла возле машины и смотрела на снующих вокруг турок в строительных робах, на бульдожью морду охранника, на болтающийся за его спиной автомат и прикидывала, можно ли как-то незаметно сбежать. А вот когда из-за сторожки вышли Коля с Сергеем…

У меня была фора, ведь они пока не видели меня, к тому же никто не ожидал что я побегу.

Я добралась до первых ворот гораздо раньше них. Ещё издали крикнула охраннику, который как раз околачивался возле своей сторожки:

– Откройте!

Но он только вынул изо рта спичку, с интересом поглядывая то на меня, то на бегущих следом парней.

– Откройте, пожалуйста! – Я вцепилась в ограду, тряхнула изо всех сил. – Ну прошу вас, откройте! Откройте! Ну пожалуйста…

Оказалось, следом бежал только Коля. Он сходу подхватил меня под локти, отодрал от ворот.

– Сезон охоты? Уже? – засмеялся охранник и снова сунул спичку в рот. – Что-то рано на этот раз.

– Главное, чтоб не поздно, сечёшь? – засмеялся в ответ Коля и настойчиво потянул меня за собой.

Я заорала и стала вырываться. Рыжий ловко обхватил меня со спины, и, как тогда у вокзала, зажал половину лица сгибом локтя.

– Тихо, тихо… Да твою мать, тихо ты!

Выдавленная его крепким захватом, вернулась боль в боку, но я всё равно трепыхалась. Отчаянно сопротивлялась, используя все плеснувшие откуда-то силы. И ведь вырвалась! Кинулась, куда глаза глядят, но Коля свистнул, и наперерез мне будто из-под земли выскочил Серый.

Он под левую руку, Коля под правую, и легко приподняв над землёй, они скорым шагом поволокли меня ко второй сторожке и дальше – на территорию базы. Вежливый водитель Виталий и охранник проводили нас заинтересованными взглядами, и только.

За рядом молоденьких ёлочек, там, где раньше была площадь с гнутым флагштоком и статуи пионеров, а теперь тянулись обвязанные клеёнкой штабеля кирпичей, они остановились. Один из них твёрдо развернул меня к себе:

– Чё за представление?

Но я только ревела, не видя белого света вокруг.

– Ёпт… Ну что с ней делать? Как её в таком виде?..

– Слушай… – вмешался в разговор второй, и тут же понизив голос, спросил у первого: – Как её зовут, помнишь?

Наверное, тот не помнил, потому что после маленькой паузы второй попробовал снова:

– Слушай… подруга, вот чего ты ревёшь, а? Ну скажи просто, чего ты ревёшь?

Краем сознания я почувствовала, что его тон вполне себе доброжелательный и вообще – меня уже даже никто не держит. Содрогаясь от рыданий, я утёрла слёзы и решилась, наконец, посмотреть на парней.

– Тебя убивает кто или насилует, а? – Это был Сергей. – Ты чего сюда приехала? Ну? Чего приехала? К кому?

– К… к.. Ден… Денис…су…

– Ну и иди к своему Денису! – и он широким жестом указал куда-то в сторону. – Только сопли утри для начала.

– Да ты посмотри на неё! – впрягся Коля. – Чучело! Если она в таком виде явится, сразу пойдут вопросы, сечёшь?

Сергей задумчиво почесал в затылке:

–Тогда, может, её к нам сначала, пускай успокоится, умоется? Ну не знаю… чаю попьёт. Всё равно Бате сейчас не до неё.

– Батину тёлку? К нам?! А Жжёный? У него как раз перерыв, телек небось смотрит. Как ты ему это объяснишь?

Сергей повертелся, оглядывая территорию.

– А в новых домиках воду подключили?

– Нет.

– Херово. С другой стороны – что ей, купаться что-ли? Кипятка плеснуть, и нормально. Э, подруга, хватит тебе одной кружки воды, чтобы умыться?

Я растерянно кивнула.

– Сколько времени дать?

– Не з… знаю… Десять минут. Мож.. жет, пятнадцать. А у вас есть з…зеркал… ло?

– Найдём! – озабоченно нахмурился Серёга и кивнул Коле: – Отведи её к домикам, только давай, там, не беспредельничай.

Снова аллеи, по которым мы с Колей шли в октябре… Но теперь они были завалены снегом, и лишь по центру вилась узкая расчищенная дорожка. А рядом с ней многочисленные собачьи следы.

– Надеюсь, до тебя нормально дошло то, что я тебе прошлый раз сказал, да? – спросил он, когда мы отошли подальше от Сергея. – На вокзале, помнишь?

Я кивнула.

– Я не шутил, сечёшь? Будешь трепаться – трахну и убью, а может и наоборот. И ни одна скотина тебе не поможет, даже Батя. – Помолчал. – Да не дуйся, я же тоже не дурак, не обижу, если сама не напросишься. А вообще ловко пристроилась, конечно. До Самого добралась. – Он приглушённо рассмеялся: – Вот, бля, как ты нас тогда прокатила… Ты из этих, из невидимок что ли?

Я нахмурилась и опустила голову, а он игриво пихнул меня в плечо:

– Не, серьёзно?

Тварь рыжая…

– А… – Коля понимающе кивнул. – Профессиональная тайна, понятно, чё. Ну-ну, ломайся дальше.

– Кто бы говорил… Ваша база, да? Инвестиции, бизнес проекты?

– Так а чё вам, бабам, ещё надо? Денег мешок и хер до кишок – а вникать в подробности мозгов всё равно не хватает. Чё, плохо отдохнули в тот раз? Хотя за тебя говорить не стану. А вот подружке твоей понравилось! Видела бы ты, как она подмахивала! Когда баба голодная до секса, это ж просто подарок! Ты чиркани мне её номерочек, думаю, она будет тебе благодарна.

***

Знакомый сруб с большими окнами. Бассейн чем-то накрыт, и теперь его можно принять за заснеженный подиум. Еловая аллея. Солнышко, тишина и скрип снега под ногами… Казалось бы, вот она сказка, наконец-то! – но у меня случилась беда.

В недостроенном домике, куда привёл меня Коля, я умудрилась зацепиться чулком об доску и теперь на моём чулке – прямо на колене – зияла дырень с десятком жирных стрелок, ползущих сразу и вверх и вниз. О, если бы я взяла вчера телесные, было бы не так заметно! Но я взяла чёрные и теперь готова была снова разреветься.

Мой карандаш «Семицветик» мало того, что поплыл, так ещё и въелся в кожу так, что и мылом, пожалуй, не стереть, а уж холодной водой и краем рукава и подавно. Всё, что я смогла – накрасить поверх размазанных стрелок новые, ещё более жирные. Причёска… Короче, с трудом продрав налаченную чёлку, я намочила и зачесала волосы назад, собрав их в строгий хвост-пальму. И стоило ли тратить утром целый час на то, чтобы подкручивать пряди?

Вообще настроение было ужасное. Глядя на себя в небольшое пыльное зеркало, я хорохорилась, принимала какие-то выигрышные позы, и усиленно гнала прочь мысли о том, что похожа, в общем-то на, лохушку.

Увидев на мне водолазку с люрексом, ту самую, тесную в сиськах, Коля даже не попытался скрыть сальную ухмылочку. От холода соски мои стояли как каменные, и спрашивается – почему я снова не надела лифчик? Потому, что тогда, осенью, Денис сказал, что его возбуждают бабы без лифанов? А как быть с тем, что шелковистая ткань, натянутая грудью, слегка просвечивает? Накрыло вдруг поздней мыслью – а что, если бы Денис решил свозить меня сегодня в ресторан, в кино, в театр, в конце концов? Почему нет? Почему я думала о нашей встрече исключительно как о необходимости распрощаться с девственностью? Все последние дни представляла, словно кино в голове смотрела, как буду бросать на Дениса томные пугливые взгляды из-под ресниц, как буду сидеть, прогнув спинку и покусывать нижнюю губу, и иногда небрежно откидывать волосы за спину… Даже о том, как эффектнее пустить слезу в момент дефлорации задумывалась, а о том, что он может, просто захочет погулять, не подумала ни разу! Ну и кто я после этого?


И вот теперь, похрустывая искристым снегом, я шла к дому – будто на плаху плелась, а сама готова была сквозь землю провалиться.

У двери нас с Колей встретил охранник. Окинул меня цепким взглядом и, не проявив никаких эмоций, кивнул Рыжему:

– В холе пусть посидит, Батя ещё занят. Хотя, погоди, там же Боярская… – Задумался. – Короче, в угол куда-нибудь засунь, чтоб не мешалась.

– Может, тогда, наверх сразу?

– С хера ли? Пусть ждёт. – Ещё раз осмотрел меня, так, словно подержанную тачку оценивал. – Чёт она какая-то… А Батя видел её вообще?

– Понятия не имею. Виталик привёз, мне сказали отвести сюда. Может это и не ему, а вон, Алику. Он таких любит.

Они рассмеялись, и Коля подпихнул меня к двери:

– Заходи.

Глава 14

В холле всё было так же, как в прошлый раз – тот же сладковатый, чуть пыльный аромат дерева, та же уютная роскошь устланных звериными шкурами пола и мебели, те же отблески антикварной меди на стенах и будоражащая романтика старинного холодного оружия. Даже солнце, льющееся через большие окна казалось тем же самым, октябрьским.

Я сидела на стуле в углу, прямо под башкой огромного лося и, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимания, смотрела на Боярскую, о которой говорил охранник.

Она устроилась на приземистом диване в центре залы, на том самом диване, по которому когда-то растекался Денчик, заставляя Ленку докуривать свой косяк. Перед ней, на таком же невысоком столике белела кипа бумаг. По правую руку стоял калькулятор с крупными клавишами, по левую, в самом дальнем углу стола, курился над пепельницей дымок, и янтарно сиял пузатый бокал. Боярская изредка брала сигарету, глубоко затягивалась и возвращала её на место. Потом, погружённая в подсчёты и записи, надолго забывала о куреве, а когда вспоминала – находила лишь истлевший окурок. Тогда она закуривала новую, и всё повторялось. К коньяку, или что там сверкало в её бокале, она так ни разу и не притронулась. На меня взглянула лишь однажды, когда я только вошла – оглядела с головы до ног, бросила вопросительный взгляд на Колю. Дождалась его ответного кивка в сторону бильярдной, криво усмехнулась и тут же снова застучала кнопками калькулятора.

Выглядела эта Боярская роскошно, чего и говорить. Осветлённые волосы были собраны на затылке объёмной «ракушкой», чёлка стояла красивым крепким козырьком – то, что я хотела соорудить сегодня со своей, но так и не сумела. Худую шею охватывала массивная золотая цепь, на ушах – огромные, похожие на золочёные кофейные бюдца клипсы. Сама Боярская была в узкой юбке, длиной чуть выше колен и в свободной шёлковой блузе навыпуск, перехваченной в талии широким ремнём. В глубоком декольте сиротливо свисали тощие груди. Хотя в такой склонённой позе у кого угодно будут свисать, но всё-таки… «Капусту надо было жрть, чтобы сиськи нормально росли» – злорадно подумала я и завистливо вздохнула. Крутая тёлка, чего уж там.

В общем, я по умолчанию восприняла эту дамочку враждебно: её длинные ноги с острыми коленками, алый маникюр, яркий, нереально стильный макияж. То с каким сосредоточенным видом она рылась в бумагах, перекладывала их из стопки в стопку, что-то дописывая, досчитывая, сверяя… От этого сквозило такой уверенностью и востребованностью!

Боярская занималась финансами, тут уж нечего и гадать и, чем дольше я на неё смотрела, тем отчётливее понимала, чего хочу от этой жизни: сидеть вот так же среди бумаг, с пепельницей в углу стола, и быть незаменимым, самым главным экономистом большого предприятия. Вызывать на планёрку бухгалтеров, давать им распоряжения, натягивать за косяки и влиять на решения руководства компании. Только причёска у меня будет другая: объёмная грива, приподнятая у висков и надо лбом, такая, как у Синди Кроуфорд. И вместо блузы – бирюзовый жакет с большими подплечниками, а к нему короткая пышная юбка, белая в чёрный горох. А ещё – узконосые туфли-лодочки и ажурные колготки, такие же, как у этой Боярской.

А она, между тем, собрала какие-то бумаги и, потягиваясь, встала. Эротично задрав ногу в высоком лаковом сапоге на диван, подтянула колготки, оправила блузу под широким ремнём с бантом вместо пряжки. Порывшись в сумочке, вынула зеркальце, помаду, подкрасила губы, подправила чёлку и, захватив документы, скользнула в бильярдную.

А я всё так же сидела на стуле и по-чёрному завидовала. Ну ничего, и у меня всё ещё будет!

***

Часы показали четыре. Жутко хотелось есть и пить, ещё больше – спать. Периодически роняя голову на грудь, я мечтала о том, как было бы здорово приклонить её на этот кожаный диванчик… а ещё лучше – подняться наверх и растянуться на белоснежных простынях одной из спален.

Наконец, дверь бильярдной открылась и из неё, возбуждённо беседуя, вышли человек десять. Среди них и Денис. Минут пятнадцать они ходили туда-сюда, неспешно, не отрываясь от разговоров, одевались, и по одному – по двое уходили. А я чувствовала себя частью интерьера. Одним из чучел, антикварным блюдом, ну или мебелью – потому что меня не замечали. Совсем. Даже злость брала.

Наконец, остались только Боярская и Денис. Она собрала со стола оставшиеся бумаги, уложила их в дипломат, залпом выпила янтарное содержимое бокала.

– Так что не сомневайся. Даже если не брать в расчёт шанс втиснуться в установку ларьков во дворах и вдоль тротуаров, то и на стационарных павильонах хорошо выходит. Главное что бы так это, – она пошевелила холёными пальчиками, – дёшево и сердито было. А им больше и не надо, если честно. Крыша, стены… Даже на счёт отопления не уверена, и уж тем более без облицовки.

– Вот это мне и не нравится. Разменивать качество на количество… Ну и отвлекает от базы.

– На счёт базы я тебе уже всё сказала – сосет бабло, как шлюха член! Смотри – кончишь, эйфория твоя пацанячая пройдёт, и вот тогда вспомнишь ещё мои слова. Только поздно будет. Лучше кинуть лавэ на арабов.

– Да, – Денис, дёрнув щекой, скептически причмокнул, – не стои́т у меня на них, мутные они какие-то. Такое впечатление, что им эти точки нахрен не нужны, но тогда вопрос – а что нужно? Не хотелось бы служить для них ширмой, того и гляди поимеют. Уж они любители пристраиваться сзади…

– Ой, прям! – Боярская капризно закатила глаза и встала у вешалки, всем видом показывая, что за ней надо поухаживать. – Ты со своим чистоплюйством прощёлкаешь возможность, вот и всё. А вот Филиппок не заставит себя долго ждать, уж будь уверен! Он, кстати, у кого ларьки для центрального вокзала брал, не знаешь?

– Разберёмся, – нехотя ответил Денис и набросил ей на плечи длинную шубу. – Ты вообще особо-то не заигрывайся, а то, смотрю, несёт тебя не в ту степь. Лучше с Жирного не слезай. Если начнёт мутить, сразу свисти. А я всё-таки прощупаю этих арабов для начала. Не нравятся они мне.

– Смотри, я предупредила. Желающих попасть в струю много. – Боярская застегнула последнюю пуговицу и прильнула вдруг к Денису: – Не нравишься ты мне последнее время. Вон, даже глаза ввалились. Тебе бы на море, под солнышко, а ты тут… – Подняла лицо, почти касаясь его подбородка губами. – А может, ну его всё нахрен, да поехали на курорт, Денис Игоревич? Возьмём ту же гостиницу, тот же номер, а? Безо всяких обязательств, исключительно ради здоровья?

Он снял её руку со своей шеи, отстранился.

– Если мне будет нужно, я найду с кем поехать. А ты лучше своим делом займись. Упустишь Жирного – отымею, поняла?

– Ой, испугал прям! – Она закинула сумочку на плечо и подхватила с пола дипломат. – А вообще, нудный ты стал. Стареешь, наверное. Забываешь, почему я работаю именно с тобой. – Окинула его укоризненным взглядом. – А зря, между прочим! – и выпорхнула на мороз.

Денис, чуть сдвинув в сторону тюль, долго смотрел ей вслед. А я сидела, как дурочка, куда посадили, и по-прежнему боялась шелохнуться.

– Извини, задержался. Не думал, что так затянется, – сказал вдруг он и повернулся ко мне. – Вообще не планировал дела делать, хотел расслабиться, а оно – как обычно. Ну ты чего там, присохла? Иди сюда. Есть хочешь?

Я, прикрывая сумкой дыру на колене, подошла.

– Водички бы…

– Вода вон, в баре… А ты… Ты куда так вырядилась-то?

Меня будто жаром обдало.

– Да прям! Ничего не вырядилась, я всегда так хожу.

– Н-да? – он отвёл мою руку с сумкой, оглядел драный чулок, задержался, прямо таки прилип взглядом к груди, наконец, скользнул по лицу. – Интересно… Давай, может, прогуляемся, пока накроют? Мне надо мозги проветрить… Да кинь ты сумку.

– Куда?

– Да вон на диван хотя бы, никто не тронет, – проводил меня задумчивым взглядом. – Покажу тебе красивые места, у меня тут речка и…

И вдруг замолчал. Я обернулась. Он смотрел на меня, вернее – на мою нижнюю часть.

– Ты… Мозги у тебя есть? – Подошёл, скользнул по бедру рукой, бесцеремонно задирая юбку, обнажая кружевные резинки чулок. – Опять с голой задницей? Я ж тебе говорил – свитерок потолще, шапку, джинсы. Говорил? Ну?

Я растерялась.

– Но это же… осенью ещё…

– Осенью?!  А что, потом я сказал что-то другое?

– Н… нет.

– Тогда почему не выполнила? Ну что за херня? – он раздражённо дернул юбку на место. – Или ты думала, я тебя прямо в машине на остановке отдеру? – Довольно грубо схвати меня за подбородок, заглянул в глаза. – Так тебе нравится, да? По-быстрому?

Я опустила взгляд и покраснела. Мыслей ноль, только стыд – такой, что хоть под землю проваливайся.

– Ну ка, иди за мной!

По довольно крутой лестнице мы спустились в подвал. Всё ещё недовольно бурча, Денис нащупал выключатель, и комната наполнилась приглушённым жёлтым светом. Я шагнула внутрь и обалдела.

Если наверху была, ну скажем, русская дворянская дача, то здесь – грот средневекового рыцарского замка, не меньше. В свете бра, имитирующих канделябры со свечами, стены из серого камня лениво мерцали слюдой. Потолок – невысокий свод, у правой стены – камин, причём настоящий, закопчёный, с поленьями за решёткой и стоящим сбоку набором всяких совочков, щипцов и кочерёг в кованной подставке. На полу – гигантская медвежья шкура с когтями, каждый размером с мою ладонь, и объёмной головой сверкающей стеклянными глазами. На стенах холодное оружие – сабли, топорики, ножи. Между ними – старинный шкаф «аля-камод» – с потемневшим от времени, покрытым паутинкой белёсых трещинок лаком и массивными бронзовыми ручками на дверцах ящичков. Над комодом большое горизонтальное зеркало в громоздкой резной раме. Два кресла-качалки. Грубый стол у одной из стен и пара лавок к нему. Кованая вентиляционная решётка под потолком – такая, что сама по себе произведение искусства. И контрастом к этому – дальняя стена, увешанная современными охотничьими ружьями. А под этой стеной – груда какого-то барахла.

Пока я, разявив рот, глазела по сторонам, Денис зарылся в эту кучу и наконец, выудил ватные штаны защитного белого цвета.

– Ну-ка, иди сюда! Надень.

Они были великоваты, но совсем немного. Если подпоясать и подвернуть – то прямо замечательно. Здесь же нашлась и плотная водолазка длиной до середины бёдер, и даже куртка практически моего размера, только что по росту длинновата. Сапоги, правда, пришлось оставить свои.

– Ну вот, – довольно осмотрел меня Денис, – хоть на человека стала похожа. Скажи спасибо, что оружейку пока не перенесли в охотничий домик, а то точно домой бы тебя сейчас отправил – переодеваться.

***

Заснеженными тропками мы пробирались куда-то в лес. За спиной у Дениса висело ружьё, сам он тоже оделся по-охотничьи. И кто бы знал, как ему это всё шло! Я даже не могла на него смотреть – у меня от восторга перехватывало дыхание и мокрели трусики. Я таких мужиков ещё ни разу в жизни не видела, вот честно! Он был словно Арес – Бог войны, и всё, что меня сейчас хотелось, это быть к нему поближе.

Вышли к реке, остановились.

– Видела бы ты, как здесь осенью красиво бывает. Берёзы на том берегу жёлтые, а понизу, над водой, вон те кусты, видишь, – они кроваво красные. А сверху сосны зелёные. И синее-синее небо. Прямо как на картинке.

– А мне и сейчас нравится. Никогда ещё не бывала в зимнем лесу.

Денис посмотрел на меня как-то тепло, спокойно. Так, наверное, смотрят отцы на своих дочек, и мне вдруг захотелось, что бы он обнял… Но он только снял с плеча ружьё.

– Стреляла когда-нибудь?

Показывал, объяснял, ловко попадал в засохшее дерево. Сначала посылал меня через снежную целину проверять меткость, а потом, когда я была уже в мыле, со смехом признался, что у него есть бинокль. Глядя, как ловко и любовно он обращается с оружием, я млела. Сила, опасность, а вместе с ней защищённость – странный коктейль эмоций, который возбуждал, заставлял вглядываться украдкой в его серьёзные серо-зелёные глаза и упрямый, поросший лёгкой щетиной подбородок и кокетливо хихикать над каждой шуткой.

Стрельнула я всего пару раз, потому что, не смотря на исчерпывающий инструктаж, первый раз поймала такую отдачу в плечо, что в глазах потемнело, и снова заныл бок. А второй и вовсе – получила прикладом по челюсти, аж зубы клацнули. Денис взял меня за подбородок, осмотрел место удара, и меня захлестнула вдруг странная, незнакомая раньше жажда покорности. Именно ему. Я прижала его тяжёлую ладонь к своей щеке.

– Холодненькая такая, если подержать вот так – точно синяка не будет…

Он поддел пальцем кончик моего носа. Усмехнулся.

– Гостинчик от зайчика хочешь?

– В смысле?

Денис хитро подмигнул и вынул из кармана что-то завёрнутое в бумагу. Оказалось два бутерброда – чёрный хлеб с салом и горчицей.

– Только зайчик сказал, что впредь ты должна быть послушной девочкой. Думать головой, а не задницей и слушаться старших.

Если честно, то «слушаться старших» прозвучало скорее как «слушаться папу». Я смиренно взяла свой паёк. Многовато нотаций для одного вечера, прямо-таки месячная норма… А может, он просто больной? Потерял, например, дочку и теперь видит её во мне?

Но едва я успела доесть, как «папка» взял меня за подбородок и медленно, совсем не по-отцовски, провёл большим пальцем по моим губам.

– Давай возвращаться. Темнеет, а я ещё не объяснил тебе, что значит быть послушной.

По дороге обратно рассказывал, что будет на этой базе по окончании строительства, сетовал на то, что у нас в стране – не то, что в Европе! – до людей плохо доходит, что такое частная собственность. С наступлением тепла они так и лезут на территорию комплекса, к реке, в лес – кто с палатками, кто с сетями. А самое хреновое, что все с кострами и кучами мусора после себя. Особенно проблемными бывают конец весны, лето и грибной сезон осенью. Приходится усиливать охрану, выводить её за периметр базы, отлавливать нарушителей, объяснять… Я даже не стала спрашивать, как именно они объясняют. Историй на эту тему и без того хватало и в новостях по телеку, и в общажных сплетнях.

***

Возле бани к нам с лаем бросилась псина.

– Леди, фу! – крикнул Денис и собака, притихла, настороженно приглядываясь ко мне.

– Не бойся, она умная. Не кинется.

Но Леди кружила около, поскуливая и виляя хвостом.

– Ты смотри, радуется тебе, как своей! Леди, хорошая девочка… – Денис оттащил её, потрепал загривок. – Похоже, приняла тебя за хозяина. Наверное, потому, что ты в его одежде. – С сомнением качнул головой. – Хотя странно, конечно.

– Хозяин? – пролепетала я.

– Да был у меня лесник, тезка. Своеобразный мужичок, умудрённый жизнью… Такие, как он, большая редкость. Жаль снарился. Леди, фу! Макс, забери её!

– Она когда стрельбу услыхала, вскипешилась, – хватаясь за ошейник, ответил охранник. – Ну я и отпустил, думал, пусть побегает.

– Да пусть бегает, в дом только не пускай. Там готово всё?

– В лучшем виде.

– Никто не спрашивал?

– Медо́к звонил, просил передать, что Филиппов встречался с Кама́ром.

– Вот с-сука… – Денис озабоченно мотнул головой. – Всё?

– Всё.

– Ладно, если что – я в доступе.

Глава 15

В холле было сумрачно, даже интимно – горела лишь пара приглушённых светильников.

– Бросай шмотки здесь, потом уберут, – велел Денис и, шустро скинув верхнюю одежду на приземистый диван, остался в кальсонах и футболке с длинным рукавом. – Ну? – Видя моё замешательство, подошёл, без лишних слов расстегнул куртку.

– А… можно я за юбкой схожу? Она там, внизу осталась.

– Ну да… А ещё через пол часика начнёшь ныть про строгого папку, и про то, что пора домой. Понял я уже твои методы, не дурак. Сразу говорю – сегодня не прокатит, мне и без тебя нормально мозг вынесли. Уламывать и слушать херню нет никакого желания, вот правда. Пожалей мои нервы, особо не выпендривайся, ладно?

Это было неожиданно откровенно и обидно, тем более, что, хотя я и задыхалась от волнения, но вовсе не собиралась ломаться. Просто… Оглянулась на окна, занавешенные одним тюлем. Где-то там, в темноте улицы, ходил этот Макс и, может, прямо сейчас смотрел на нас. Денис поймал мой взгляд.

– Да не обращай внимания, он на работе.

Я упрямо молчала. Денис усмехнулся, но всё-таки прошёлся по холлу, задёргивая портьеры.

– Раздевайся, я сейчас, – и скрылся за дверью, ведущей вбаню.

Суетливо сняв верхнюю одежду, я осталась в нижнем батнике-водолазке, судя по размеру, тоже с плеча Денчика, который пришёлся мне как раз до середины бёдер, как мини-платье, и растерянно замерла.

– Не, не пойдёт, – едва вернувшись в холл, заявил Денис. Подошёл сзади, стащил резинку с моего хвоста, рассыпал волосы по плечам, зарылся в них пальцами. – Раздевайся до своего, зря, что ли, наряжалась? И пойдём греться…

Требовательно стянул с меня батник, и я осталась в одних чулках, трусах и Ленкиной водолазке. Под неё тут же скользнули его чуть ладони. Нагло, жарко и жадно тиснули грудь.

– Мм, да ты и так тёпленькая…

Скользнул руками вниз, по животу и ниже. Протиснув ладони между сведёнными ногами, прижался к внутренней поверхности бёдер над резинками чулок.

– И здесь тёпленькая… А где ещё? Может, здесь? – Большим пальцем погладил щёлку поверх кружева. И не успела я опомниться, как прохладная ладонь метнулась по моим ягодицам и нырнула между ног сзади. Два пальца сходу скользнули под трусы, по влажным губкам вперёд и обратно, и снова вперёд.

– Какая ты сочная… Любишь секс?

Я нерешительно кивнула.

– Не пойдёт. Скажи так, чтобы я слышал.

– Люблю секс…

– Как любишь? Ну-у-у, не будь бревном, расскажи, как хочешь. – Свободной рукой он обхватил меня за талию, прижал к себе. –  Я и сам уже готов, чувствуешь?

О, да, я чувствовала! Вырвалась, повернулась к нему лицом. Чуть наклонилась, натаскивая водолазку пониже на бёдра.

– Я хочу есть. Ты обещал, что после прогулки будет стол.

Он рассмеялся и стянул с себя футболку. Уж сколько я видела этих физкультурников – и качков, и борцов, и гимнастов! Кто поплотнее, кто порельефнее, кто постройнее, кто больше на массу… Денис не был раскачанным или чрезмерно холёным, как модели в импортных журналах. Просто крепкий, атлетически сложенный, явно знающий дорогу в спортзал. На правом плече какая-то татуировка, на запястье часы – стильные, мужественные, уж наверняка не китайская подделка… В чернявых кучеряшках волос на груди поблёскивала золотая цепь с массивным крестом. Швырнул футболку на диван, привлёк меня к себе.

– Так всё уже готово, просто не могу от тебя оторваться. Может, лёгкий минет для начала?

Входная дверь мягко щёлкнула, и в неё сунулся Макс:

– Бать там… О, я извиняюсь… – и, деликатно отвернувшись, снова исчез в маленькой прихожке.

– Твою мать, начинается! Ты пока в баре посмотри, там коньяк должен быть, бренди… – бросил Денис уже на ходу и скрылся за дверью.

Минут через пять, за которые я так и не поняла, где находится этот бар, вернулся. На лице озабоченность. Прошёл к стене, открыл дверцу, скрытую гобеленом, молча налил две стопки коньяка, одну протянул мне, а вторую, не чокаясь, тут же выпил сам.

– Короче, давай-ка закругляться с прелюдией, пойдём сразу наверх, экскурсию тебе проведу. По-быстрому, как ты любишь.

Подхватил меня под локоть, властно потянул за собой, но я выскользнула. Одной рукой обхватила себя поперёк груди, другой продолжала натягивать водолазку пониже. Стало, вдруг, так волнительно и страшно…

– Я не хочу экскурсию. Подумаешь – парочка спален, бильярд. Ну кабинет… – Нервно хихикнула, пытаясь разрядить обстановку. – Ты ещё по бане мне экскурсию проведи, ага… Вот смотри: это душ, это бассейн, а это комната отдыха…

Он пытливо сощурился.

– А с чего ты взяла, что наверху две спальни, бильярд и кабинет? Что баня есть?

Твою мать…

– Уже бывала здесь? – его голос стал вкрадчивым. – Правду скажи, бывала?

– Нет.

И, не успела я опомниться, как оказалась стиснута жёсткими ручищами.

– А может, поэтому Леди тебя узнала, м? С кем? Ну? Правду давай, я же говорил, что терпеть не могу, когда мне брешут?

– Го… говорил. Я… не вру. Пусти! – И вырвав руку, я машинально закинула её за голову, впилась ногтями в его шею. – Пусти, мне больно!

Не пустит – раздеру! Что он со мной сделает, убьёт? И что, убьёт как-то сильнее, чем Коля, за то, что я выложу правду об их похождениях на хозяйской территории?

Денис ослабил хватку, позволил выскочить из его рук.

– Что тут особого то? Типичный сруб – задыхаясь от ужаса, ляпнула я. – Холл, баня, одна комната на первом этаже, и четыре на втором.

– Типичный? Проект под меня делался, вообще-то.

– Извини, конечно, но я тебя разочарую. Лет пять назад, когда с отцом на Север, к тётке ездили, я была в очень похожем доме. Да точно такой – один-в-один! Только там ещё крыльцо было высокое, как у терема. И вообще, срубы – это конструктор. У меня в детстве такой был, из деревянных брёвнышек, знаешь… И картинка прилагалась, какой домик должен получиться. Что, скажешь не права? – меня потряхивало, но адреналин придавал сил и даже борзоты. – Не права?

Денис молчал и вглядывался в моё лицо, задумчиво играя скулами. Хрен поймёшь, что у него на уме!

Лучший способ сбить противника с толка – это сделать что-то неожиданное. Поэтому я задрала ногу на подлокотник диванчика и принялась стаскивать драный чулок.

–Оставь! – резко приказал Денис.

– Ааа… – нервно хихикнула я. – Денис Игоревич любит плохих девчонок в драных чулочках? Забавно. И хороших тоже – судя по тому, как эта Боярская…

– Заткнись!

Сказано было спокойно, но предельно понятно. И я заткнулась, опустила ногу на пол. Испуганно потупилась.

– Есть темы, которые не обсуждаются. – Он подошёл ко мне. – Моя семья. Моя личная жизнь. И мой бизнес. Это не обсуждается никогда и ни с кем. Ни одна фамилия, которую ты услышишь в моём окружении, не должна прозвучать от тебя где-то ещё. Ни один факт, ни одна сплетня… – Увлекая меня за собой, опустился на диван и бесцеремонно задрал водолазку, обнажая грудь. – И если я всё-таки решу сделать тебя своей девочкой, ты должна забыть, что существуют другие мужики. Должна бросить курить. Одеваться будешь, как я скажу. Молчать, когда я скажу. Говорить тоже. Это и называется быть послушной. Ясно?

Его лицо приходилось теперь на уровень моего живота. Говоря, он разглядывал меня – грудь, ноги, лобок под тонким чёрным кружевом. Держа ладони на бёдрах, большими пальцами заползал под проймы трусиков, поглаживал кожу.

– Сегодня покажи всё что умеешь. Если понравишься – встретимся через недельку и тогда у тебя должна быть справка от гинеколога.

– В смысле… Зачем?

– Потому, что я не люблю с резиной. И кстати, ещё пойдёшь на курсы массажистов… Но сначала понравься.

Твою мать, какого хрена? А на пианино не выучиться, случайно?! В груди остро заполыхало возмущение.

– Ты как будто новую кобылу себе выбираешь. Может, и зубы посмотришь?

– Не дерзи, тебе это не выгодно. Мы же оба понимаем, зачем ты здесь, да?

Но я и так уже изо всех сил держалась, чтобы не нагрубить.

– Ну а если не понравлюсь?

– Не переживай, денег в любом случае дам. Ни одну бабу ещё этим не обидел.

– Благородный, да? А если я скажу, что ничего не будет, и попрошу отвезти меня домой?

Он рассмеялся – так это расслабленно… И обидно до бешенства!

– Да пожалуйста! Дать команду водиле?

– Да!

Он убрал руки, и я тут же одёрнула водолазку.

– Хорошо. Там в предбаннике стол накрыт, иди, поешь, я же обещал покормить. Можешь попариться, в бассейне поплавать. Отдохни, короче, раз уж пришлось тащиться сюда. Как будешь готова ехать – скажешь Максу, он вызовет кого-нибудь из парней, кто отведёт тебя к машине. Только уж без обид – денег не дам. Не за что.

Я машинально потянула подол ещё ниже, стараясь прикрыть трусы.

– Не больно-то и надо!

– Ага, по тебе заметно. Ну всё, иди, чего застыла?

– Не нужна мне твоя баня! Юбку отдай!

Он смотрел на меня снизу вверх, как на капризного ребёнка – спокойно и слегка иронично.

– У, какая строгая! Не на училку случайно учишься? Не? – Я чуть не разревелась от ярости, а он, позабавившись моей злостью, наконец поднялся. – А ты уверена, что она внизу? Точно? Ладно, пошли.

***

Я шарилась по гроту, переворачивая охотничьи шмотки сваленные кучей, а он стоял в дверях, прислонившись плечом к косяку, и наблюдал за мной. Света в этом углу было катастрофически мало, в голове сумбур, а в душе – и это самое обидное – уже противно скреблись кошки. Что я делаю? Он, конечно, скотина, мог бы и не долбить меня правдой прямо в лоб, но… Правдой же!

Повернулась, поймала на себе его бессовестно изучающий взгляд, вспыхнула, почувствовав вдруг сумасшедшее притяжение. Блин, какой он всё-таки… Стоп! В первую очередь он циничная скотина!

– А можно свет включить? Тут так темно, я не нахожу…

– Это весь. Максимум, камин ещё могу разжечь.

– Не надо! – буркнула я и в сердцах швырнула какую-то шмотку в сторону. – Ну вот где она?!

– Я не брал, а больше некому. Кстати, Виталий уже сменился, обратно поедешь с Толиком.

Я замерла. Ненавистное имя ударило по ушам, как ружейный выстрел. Твою мать, как я могла забыть? А что если маманькин чмырь реально припрётся жить к нам? От жалости к себе даже в носу защипало.

Что стоило засунуть гордыню в задницу и просто попытать счастья с Денисом? В любом случае получить деньги, а в идеале – стать его девочкой. Ну так, чисто для опыта и ради возможности иметь хоть какие-то деньги, хотя бы для того, чтобы снять комнату в другой общаге. Он ведь… Он ведь охрененный мужик! Пусть самодур, но рядом с ним дыхание сбивается… А я ломаюсь. Нахрена?

Сзади фыркнуло, я обернулась – Денис всё-таки разводил в камине огонь. Потом подошёл к комоду, вынул что-то из верхнего ящичка, сунул за резинку кальсон и вернулся на свой пост в дверях.

– Ну ты, чёт, совсем завозилась. Ещё немного, и я подумаю, что тянешь время, чтобы остаться. Может, проплывающее мимо носа лавэ подсчитала, и сразу умишка прибавилось, м?

– Её здесь нет! – я готова была разреветься. Всё таки он скотина, мог бы и помолчать, не подливать своим стёбом масла в огонь. – Ну вот где она?

– Где оставила, там и возьми.

– Здесь оставила! Но теперь её нету!

Денис пожал плечами и, кажется, снял с меня взглядом трусы. Злясь, я демонстративно повернулась к нему задом и наклонилась, намереваясь в очередной раз перетряхнуть кучу шмоток… и вдруг вспомнила! Я ведь сразу, чисто машинально забрала её отсюда и отнесла в сумку, а сумка сейчас – в холле, наверху! Медленно выпрямилась.

– Неужели нашла?

Можно было бы сострить что-нибудь в ответ, показать так сказать на прощание, что мне тоже палец в рот не клади… Но я представила, вдруг, как приезжаю домой в драных чулках, в чужой юбке и водолазке, за душой – последние двадцать тысяч рублей, а у подъезда, например, Савченко с Барбашиной целуются. Или бог с ними, с Барбашиной и Савченко, но, что если, скажем, захожу в комнату, а на моём кособоком кресле-кровати дядя Толя наяривает мамку? А что, по большому-то счёту, больше и негде. Её диван и так на подпорках стоит…

До меня дошёл лёгкий запах дыма и калёного железа. Огонь в камине уже вовсю трещал, не добавляя, а словно наоборот, приглушая свет бра, делая тени глубже, а отблески слюды на стенах загадочнее. Я окинула грот взглядом. Зарисовала, высекла в памяти каждую деталь, каждую красивость и небрежную роскошность. Когда-нибудь у меня тоже будет всё это. Может не точно такое, может не скоро, может не так легко, как хотелось бы… Но будет. И, сглотнув ком в горле, решительно направилась к выходу.

– Так что, нашла, что ли? – уточнил Денис.

Я промолчала, потому, что держала слёзы. Потому, что не хотела вступать в разговор, чтобы не слышать его голос, спокойный, слегка насмешливый тон. Когда же он выставил вперёд руку и, упершись ею в противоположный косяк, перекрыл мне проход – показалось, что пол под ногами качнулся.

– Пошла?

Я промолчала. Он заглядывал мне в лицо, а я всё ниже опускала голову и боялась даже дышать, чтобы не шмыгнуть невзначай носом и не выдать себя.

– Давай! Скатертью дорожка! – он убрал руку, но вдруг вернул на место. – Слушай, ну а всё-таки… Ты же сама захотела встретиться, сама согласилась приехать. А теперь заднюю врубаешь. Какое-то идиотское динамо, не находишь?

Натянутое молчание, неловкость, недосказанность. Волоски по всему телу дыбом, словно я попала в электрическое поле… А он обхватил обеими руками моё лицо, заставляя смотреть на него.

– Я тебе кто – пацан, что ли? – голос злой, даже яростный.

По моей щеке скользнула слеза. Слава богу одна, но, мать её, такая предательская! Денис рывком поднял меня, посадил себе на бёдра, силой вжал в косяк. Он не скрывал своего желания, и я его, конечно, почувствовала. Стояк в мягких кальсонах, это вам не бугор в плотных джинсах…

– Всё, официальная часть выебонов окончена, надеюсь? – он буравил меня взглядом, требуя ответа, но я лишь опускала глаза, и от этого он ещё больше бесился. – Ну ладно… теперь моя очередь развлекаться!

Подхватил под задницу и словно охотник добычу, уволок в своё логово. Опустился на колени перед камином и, усадив верхом на себя, без лишних церемоний стащил водолазку. Потом резко опрокинув на спину, навалился на меня сверху.

Это безумное чувство – когда тебя впервые в жизни прижимает к полу мужчина. А ты и хочешь, и боишься одновременно… Денис целовал мою шею так, словно собирался сожрать её и при этом мягко, но настойчиво тёрся членом о безнадёжно промокшую уже промежность. Скользнул губами по ключицам, спустился к грудям. Сжал в ладонях, зарылся в них лицом – посасывая, покусывая, утробно рыча, словно кот над пойманной мышкой.

А я… Я так хотела закинуть ноги ему на спину, найти его губы и целовать, целовать, выгибая спину, поводя бёдрами от возбуждения, от невероятного кайфа – мужское тело на моём! Я хотела этого, собиралась с духом, чтобы рискнуть… Но на деле просто лежала, закинув руки за голову, и стеснялась показаться смешной. Бревно, короче. Вот и Денис оторвался от сисек, обидно ухмыльнулся:

– Ну ты хоть за член возьмись, что ли?

Сбесил! И я всё-таки вцепилась в его шею, потянула на себя и наконец, поймала его губы. Такие жадные, сладострастные и вкусные… Денис опустил руку и сам вынул член из штанов. Теперь он упирался прямо мне между ног, и промокшее чёрное кружево трусиков защищало меня от случайного проникновения, но не от упругих касаний, заставляющих подаваться навстречу, ловя пугающе приятные волны возбуждения…

– А я ведь до сих пор помню тот раз за «Удачей», – шепнул Денис и отвалился на спину. – Повторишь?

Я перебралась к нему в ноги, спустила кальсоны ещё ниже, высвобождая подобравшиеся от возбуждения яички. Лизнула глянцевую головку, тут же сошла с ума от её совершенно невероятной нежности и вкуса и отдалась инстинктам.

Какой кайф – подрагивающая, горячая плоть во рту, совершенно особый вкус и запах – и вот уже язык, словно сам по себе играет с уздечкой, то щекоча кончиком, то, пропуская член к самой глотке, притирает его основанием к гортани… И этот особый ритм – скользить губами, посасывать, улавливая под пальцами упругость набухших венок…

– Стой… – Денис с трудом оторвал меня от безумного, похожего на медитацию, действа. Полез во внутренний кармашек на поясе кальсон, вынул то, что припас из ящика комода —серебристый квадратик перезрватива. – Наденешь?

Я испуганно мотнула головой. Тогда он, так же лёжа, окончательно стянул с себя штаны и, надорвав фольгу зубами, раскатал латекс по члену. Сердце моё пропустило пару ударов, потом отчаянно забилось в пять, десять раз быстрее… Денис потянул меня на себя.

– Давай, ты сверху.

Я заторможено кивнула и принялась, было, снимать трусы, но он только рассмеялся:

– Оставь, это заводит.

Я, неловко перебирая ватными ногами, переползла вперёд. Денис тут же схватил меня за сиськи, сжал, выжидающе глянул вниз – что там происходит? А там ничего! Сам же не разрешил снять трусы!

– Слушай, мне даже нравится, как ты выделываешься! – он прерывисто рассмеялся и сам сдвинул кружево в сторону. Скользнул членом по сочным, набухшим губкам, вымазывая влагу. – Ну давай, давай, детка… Теперь сама! – снова схватил за сиськи. – Покажи класс!

Я взялась за член дрожащей рукой,  направила и…

– Я не понял, а что с лицом-то у тебя?

А я, судя по всему, как дура зажмурилась, а может, даже, скривилась… Не знаю, короче! Помню только, что губы тоже дрожали от напряжения. Мотнула головой, мол, всё нормально, постаралась сделать рожу попроще и, задержав дыхание, опустилась на член.

Да только не тут-то было! Он упёрся во что-то и отказывался проходить дальше, а если давить – то больно. Я испуганно открыла глаза и поймала совершенно обалделый взгляд Дениса. Пара секунд, и он вдруг ловко перекувыркнул меня, уложил навзничь. Скользнул поцелуем по шее, груди, животу… Аккуратно стянул трусики… Провёл жадными, шершавыми ладонями от щиколоток по голеням, по внутренним сторонам бёдер и выше – по животу и грудям… И снова вниз, слегка царапая капрон чулок, будто случайно задевая большими пальцами бесстыдно раскрытые мокрые губки и сладко пульсирующий холмик клитора, заставляя вздрагивать от желания, вынуждая несмело подаваться ему навстречу… И я покорилась, застонала, раскидывая колени шире… и тогда Денис медленно скатал с члена презик, швырнул его в сторону. Опираясь на одну руку, склонился надо мной:

– Не бойся, малыш. Старый конь борозды не портит…

Навалился, скользнул руками мне под спину, крепко зажав плечи ладонями. Я интуитивно отвернулсь, зажмурилась… Решительно подался вперёд, и я почувствовала, как рвётся под его напором моя плоть.

– Ум-м…

Застонала от боли, забилась и, кажется, даже пыталась отпихнуть его, но он держал меня крепко, вошёл до упора и тут же остановился. Приник к уху:

– Чш-ш-ш… девочка моя, сладкая… Чш-ш-ш… потерпи…

Его шёпот обжигал висок, успокаивал и расслаблял… и от этой непонятной заботы у меня вдруг побежали слёзы. А Денис чуть вышел и снова осторожно скользнул в меня.

– Ты как?

– Нормально, – практически беззвучно отозвалась я.

Он двигался плавно, наращивая темп постепенно. Теперь мне было не то, чтобы больно – просто саднило в месте разрыва. Где-то внутри паха, там, где хозяйничал теперь мужчина, что-то непривычно раздвигалось, сладко побаливало от напора и пульсировало.

– Подними ноги, будет легче.

Я послушалась, закинула их ему на спину.

– Только не сцепляй… а то не успею…

Он сам задрал мои колени как надо – почти до подмышек и, опершись на вытянутые руки, взял быстрый темп… и вдруг вышел и с долгим стоном кончил мне на живот.

Глава 16

Макияжа минимум – только тушь, небольшие стрелочки и перламутровая помада. Даже губы обвела не чёрным, а коричневым. Джинсы, лифчик – обязательно! Туника с махрами. Шапка. Ну куда ещё более «по-человечески», да? И всё равно было волнительно.

Накануне, когда после секса я вернулась из душа в предбанник, где, как и в тот проклятом октябре, был накрыт стол, Денис сказал, что вот теперь я похожа на человека.

– А до этого на лошадь? – угрюмо буркнула я. Смущалась. Не знала как себя теперь вести, не могла поднять на него взгляд. Щёки до сих пор пылали. В промежности саднило.

Он рассмеялся:

– Ну, в принципе верно. Шалавы же тоже люди.

Замечательно. Мне сейчас только нотаций не хватало, ага! Но Денис всё же отчитал меня по поводу внешнего вида и поведения. Как ребёнка какого-то – строго и требуя отвечать на риторические вопросы, убеждаясь, что я не просто киваю, а внимательно слушаю. И я отвечала, куда деваться, добавляя про себя: «Да, папа! Хорошо, папа…» И ужасно хотела побыть в одиночестве. Желательно дома.

Перед отъездом он прямо-таки заставил меня надеть тёплые штаны Денчика. Я вроде заупрямилась, сказав, что выгляжу теперь как дурочка, а он взял меня за подбородок, заглянул в глаза:

– Ты выглядишь сейчас по-человечески. Вот чтобы всегда так, ясно?


И вот теперь я, одетая по требованиям строгой комиссии, стояла на остановке и ждала с моря погоды. Уже час ждала, а его всё не было. В голове – рой мыслей. Что это, блин? Ведь вчера, отправляя меня домой с водителем, он сказал полушутливо: «Завтра. На том же месте, в тот же час» И на прощание даже придержал под локоть:

– Обещай, что придёшь.

Я и пообещала. А в результате…


…Через два часа ожидания я вернулась домой. Настроение на нуле. Что это? Отомстил? Я ему всё-таки не понравилась? Просто использовал? А ведь вчера, когда после секса он даже не заикнулся про обещанные деньги, обрадовалась. Показалось, что это верный признак того, что всё у нас серьёзно. Ну не дура?

И что теперь делать – совершенно не понятно.

***

Во вторник с больничного вышла Ленка. После учёбы мы сидели с ней в заброшенной общаге, и она всё пытала меня о подробностях, но я только и отвечала, что всё хорошо, всё понравилось.

– Ну-ну… – пытливо разглядывала она меня сквозь сигаретный дым. – Счастливой ты, если честно, не выглядишь. Ты его вообще предупредила его, что целка ещё?

– Нет.

– Почему?

– Зачем? Он однажды уже не поверил, сказал даже, чтобы больше так не говорила. Типа, засмеют. Не очень-то приятно, знаешь ли!

– Ну а что тогда, грубым был что ли? Да давай, уже, колись!

Но я упрямо молчала, и она психанула. Соскочила с подоконника.

– Короче, или говори или иди на хер… – И вдруг замерла: – Слу-у-ушай… А не изнасиловал ли тебя этот твой Батя? С такого станется…

– Нет, что ты! Наоборот, он, когда понял что…

Я запнулась. Машкова смотрела, хитро улыбаясь, и одобряюще кивала:

– Ну, ну?

И я всё-таки рассказала. Не в деталях, конечно, да и не всё, а только самое важное для меня – то, что Денис был очень осторожен и нежен. Как шептал мне на ушко, чтобы я потерпела, как отнес, потом, на руках в баню, предварительно укутав в плед. Ленка смотрела недоверчиво, часто отворачиваясь к окну, будто скучая. Дежурно улыбалась.

– Ну допустим… – зябко обхватила себя руками. – Хотя верится с трудом, если честно. Особенно глядя на твою кислую рожу.

– Да просто… Он назначил свиданье на следующий день, а сам не пришёл.

– А-а-а! Тогда понятно. Но это, правда жизни, Кобыркова! Если он, как ты говоришь, крутой, то не удивлюсь, если у него таких как ты – на полрайона наберётся. Забудь. Подумай лучше о том, что и тебе теперь ничего не мешает! – Засмеялась. – Долой целку, преграду к свободному сексу! – Но увидев, что я не очень-то воспряла, отбросила дурачество. – Ну вспомни, ты же сама говорила, что не будешь на нём зацикливаться… Ты что, плачешь? Да ладно тебе, Люд… Ну… Ну может у него случилось что-то? Он же не слесарем в ЖЭКе с девяти до пяти работает, в конце-то концов? Ну просто не смог, человек, бывает же?

– Он бы предупредил. Прислал же за мной водителя в этот раз!

– Ну, не знаю… – она задумалась. – А может, это ты перепутала на радостях? Может, он не на следующий день назначил? На фига бы ты ему на следующий день, сама-то подумай… – Хихикнула.

В этом вся Ленка. Я подтёрла скупые слёзы. А и правда… Ведь изначально речь шла о неделе. Опять же – и про справку он говорил… В груди потеплело. И сразу же отпало всякое желание мусолить эту тему.

– А ты сама как? Как тебя предки-то не убили? Когда Чернов сказал, что ты на аборте – даже я испугалась!

– Чернов значит… Хорошо, шепну на него маманьке, чтоб язык прищемил, а то не дай бог ещё папане ляпнет.

– То есть отец не в курсе?

– Смеёшься? Да он бы нас с матерью урыл! Я когда прошлой весной аборт делала, он заподозрил что-то – такое устроил! Благо, что тогда я одним днём управилась. А в этот раз ей пришлось сбрехать, что я в санатории. Поорал, конечно, мол, конец семестра – не время прохлаждаться… А потом свалил в очередную загранку. – Вздохнула: – Кобыркова, мой тебе совет, будешь выходить замуж, бери командировочного, только такого, чтоб нормально зарабатывал. А для любви можно и под боком найти. Уж насколько мать у меня ханжа, а тут всё правильно делает.

– В смысле, у неё что, есть любовник? В жизни бы не подумала… Такая приличная с виду… Стоп! Что значит, прошлой весной?

– В прямом, Кобыркова! От секса дети родятся, не знала? Ну так имей в виду, а то недолго протянешь.

– Охренеть… Ты так просто об этом говоришь.

– Сложно было первый раз, на второй уже привычно. А после третьего – как к зубному сходить. Тем более у матери связи в гинекологии.

– Я в шоке, Лен. Так сколько всего-то?

– Пять. Не все мужики, понимаешь ли, признают гандоны, да и мне приятнее без них. Твой как к этому?

– Нормально, – соврала я, и поспешила распрощаться.

А вот правда, как на счёт этого? Не любит он, видишь ли, с резиной…


Вечером в новостях говорили о том, что сегодня были нанесены бомбовые удары по Грозному. Фамилии командиров, названия воинских частей, количество погибших террористов… Чечня какая-то, нудятина – вот кому оно надо? Хотела переключить, но мать вскинулась:

– Оставь!

Она вообще восприняла всё это как-то слишком уж болезненно. Начала пересказывать мне сплетни о каких-то женщинах, у которых сыновей меньше чем через полгода службы из Чечни в цинковых гробах привезли. О том, как пленных там пытают, и всякие другие страсти из жёлтой прессы. И, главное, ловко так сыпала фактами! С доводами и прогнозами! И ведь понятно было, что не своими словами говорит… Я не особо всему этому верила, но настроение, если честно, испортилось окончательно.

***

Велено было следующий раз явиться со справкой! Поэтому, чтобы в очередной раз не лохануться, в среду я пошла в женскую консультацию. Припозорилась там немного. На вопрос «Жалобы есть?» я честно так ответила, мол: «нет, просто три дня назад начала жить половой жизнью» Благо врачиха молодая попалась. Оторвавшись от заполнения карты, посмотрела на меня как на чудо расчудесное, и даже не стала сдерживать улыбку:

– Ну, поздравляю. А чего явилась-то, что-то пошло не так?

– Да вроде нормально всё…

– Ну и гуляй тогда до следующих месячных, сейчас рано ещё для осмотра. Партнёр постоянный, надеюсь?

– Да.

– Чем предохраняться думаете?

Я пожала плечами.

– Муж?

– Нет.

– Тогда знаешь, она понизила голос и склонилась ко мне, без презерватива не давай. Вот это всё: успею вынуть, держу под контролем и прочая ерунда – тебе же и аукнется, в случае беременности. Поняла? А ещё лучше, сразу таблетки пить начинай. Слышала о них?

– Ну… немного.

– Вот, – она вынула из ящика стола голубую коробочку, – препарат нового поколения. В аптеках таких пока нет, и судя по маразму членов Минздрава, будут не скоро.

– А это не вредно? В смысле… – я вдруг смутилась. – Просто читала как-то, что от них усы могут начать расти.

Врачиха рассмеялась.

– Ну да, и член тоже. То-то в Европе все усатые и с яйцами! Где читала-то? У мамы журнал «Работница» за семидесятый год нашла? Весь цивилизованный мир уже предохраняется новейшими препаратами, а у нас некоторые до сих пор лимон засовывают. Так вот, запомни – не вредно! И даже от угревой сыпи помогает. Только брать лучше не в аптеке, а у врачей, нам их напрямую от производителя везут, поэтому намного дешевле. – Слегка двинула ко мне пачку: – Препарат гарантированно хороший. Будешь брать – сделаю скидку.

– А сколько?

– Эту отдам за двадцать пять, видишь, срок выходит через два месяца, но ты как раз успеешь первый курс пропить. Лучшего средства предохранения от беременности не придумаешь. – Откинулась на спинку стула, постучала ручкой по столу. – Ну? Берёшь?

–А можно я к вам завтра приду? А то у меня денег с собой нету.

– Как хочешь, – она смахнула пачку в ящик. – Но тогда хоть резину импортную берите, не наши галоши.

На следующий день я, конечно, не пришла. Денег оставалось – всего лишь что-то около семнадцати тысяч.

***

В следующие выходные я снова два дня подряд ходила на остановку. В субботу – так, на всякий случай, потому, что не была уверена на счёт того, что Денис имел в виду воскресенье. Ну а в воскресенье – в полной уверенности, что уж сегодня-то точно… Да только без толку. Он так и не приехал.

Глава 17

Семестр практически подошёл к концу, и я вытянула его, честно сказать, исключительно на своём на авторитете. Только потому, что сначала года показалась преподам как ответственная и смышлённая студентка. На самом же деле – последние пару месяцев, я, хотя и старалась не запускать, а всё равно – как-то не до учёбы было, а потому, если объективно, сползла.

В понедельник однокурсницы только и говорили, что о предстоящей вечером дискотеке. И судя по тому, что Наташка от меня отстала – Савченко согласился пойти. А может, и нет. Меня так и подмывало тоже заявиться… Но настроение было хреновое, и я весь день провалялась в постели. Мать даже поинтересовалась, не заболела ли я.

Она, кстати, всю неделю почти не пила, но не факт, что это из-за решения бросить. Возможно, копила деньги на подарок своему ненаглядному. Я-то точно от неё ничего не ждала, да и сама не готовила – как-то у нас это не было принято. Никогда.

***

Во вторник, 27 декабря, возле технаря меня подкараулил Лёшка. Румяный, взбудораженный какой-то, слегка запыхавшийся. Бежал что ли за мной?

– Люд, привет! Как дела? Ты не была вчера на дискотеке…

– Я в курсе! – огрызнулась я, чтобы скорее закончить разговор. Чёрт его знает почему, вроде, ведь, ни разу не любовь, но находиться рядом с ним мне было больно. – Что-то ещё?

Сработало. Он будто лбом в стену врезался, сразу поджал губы, закрылся.

– Нет.

– Тогда адьёс, мучачос!

– Погоди! – окликнул он меня уже в спину. – Тебя тётка-то та нашла?

– Какая ещё тётка?

– Не знаю, мать одна дома была. Говорит, спрашивали Люду.

– Ну и? Мало Люд что ли? Причём тут я, тем более у вас дома?

– Я тоже так думаю, но мама дала ей твой адрес.

– Клёво. Просто зашибись! Паспортные данные вам свои не оставить, чтобы тоже можно было разбазаривать кому ни…

– Ты не слышишь меня? – зло зашипел Лёшка. – Мать одна дома была! Она сейчас как ребёнок, больше одной мысли удержать не может. Для неё Люда – это ты! Без вариантов. А это дорогого стоит, чтобы ты понимала!

– Извини, Лёш, я… – мне стало неловко.  – А что… что за тётка-то хоть? Не из милиции, надеюсь?

Но вымученная шутка не сработала. Лёшка смерил меня раздражённым взглядом и, уходя, буркнул:

– Понятия не имею. То ли Барская, то ли Боярская… Ещё в позапрошлое воскресенье.


А на следующий день, часов около десяти утра, Боярская заявилась в общагу.

Обхватив себя руками, она в нерешительности замерла на распутье коридора, как раз напротив кухни, словно там, на покосившейся двери, было написано что-то вроде: «В левое крыло пойдёшь – навеки провоняешь. В правое пойдёшь – наступишь в ссаки»

Я в это время дежурила по сортиру и как раз бежала к себе в комнату за бутылкой белизны и дополнительной тряпкой.

Встали как вкопанные, смотрим друг на друга, и хрен его знает, что делать – то ли глушить её сходу, то ли удирать со всех ног. Я ведь всю эту ночь не спала, гадая, насколько сильно Денис ненавидит, когда ему брешут, и что делает с теми, кто всё-таки посмел…

– Ты не против, если мы поговорим на улице? Здесь… – Боярская пошевелила пальчиками, подбирая нужные слова, – воздух спёртый. – И, не дожидаясь ответа, ринулась к выходу.

Она ждала меня возле ауди цвета шампанского, периодически понюхивая воротник шубы.

– Ты… – окинула меня удивлённым взглядом, растерянно оглянулась на общагу, снова на меня. – Ладно, садись! – кивнула на машину.

И только тут я вспомнила, что на улице зима вообще-то, а я с коротким рукавом…

Сначала молчали. Она теребила перстень и всё ныряла носом в мех, а я просто боялась шевелиться, потому, что от меня явно несло хлоркой и жареным минтаем.

– Нет, вообще я тебя понимаю, конечно. Признаться любовнику что живёшь в этом гадюшнике, наверное сложно, но… – Ольга побарабанила пальцами по рулю, оплетённому золотистой кожей. – Мозги у тебя есть? А что если бы он сам поехал за тобой на Ленина?

– С какой стати? Мы с ним договорились встретиться на нейтральной территории. А он не пришёл, между прочим!

Ольга пожала плечами:

– Не смог – не пришёл. Привыкай. Он иногда с утра не знает, где будет в обед, а уж назавтра – и подавно! Но он же послал меня, чтобы я предупредила, какие проблемы? Я уже в десять утра была  у тебя. Ну, в смысле там, на Ленина. Кто тебе виноват, что ты шифруешься? И кстати, строгий отец – это тоже брехня или, все-таки, правда?

– Он знает?

– Да что же я, изверг? – она рассмеялась. – Сама когда-то жила на окраине. Не в такой заднице, конечно, но… На Тимирязевской, знаешь где это?

Я кивнула. Она тоже.

– Ну вот. Понятно же, что Денис, это твой шанс. Просто, теперь я, получается, с тобой в сговоре, а вот это уже хреново. Придётся врать до последнего. – Повернулась ко мне в пол оборота. – Ну, не врать, конечно, а, скажем так – напускать туману, да?

Я тоже уселась в пол оборота.

– Ольга, а давайте начистоту? Вы же от меня, наверное, чего-то хотите за своё молчание?

Теребя перстень, она смерила меня долгим, изучающим взглядом.

– А ты мне нравишься. Предыдущие были туповаты, поэтому, видно, и не задерживались надолго. Зато внешне… – шевельнула кистью, указывая на меня сверху вниз и скептически дёрнула щекой. – Хотя… если причесать и переодеть… Дениса, как ни странно, в бабах возбуждает уникальность. А ещё мозги и какие-то фактические достижения. Образование, там, востребованность в обществе. Ну, то есть, понятно, что по настроению он не откажется и случайную красотку трахнуть, но держать при себе будет только ту, что с головой дружит, имей это в виду.

– Такую, как вы?

Боярская усмехнулась:

– Не выкай мне, ладно? Не такая уж я старая. – Выпрямилась, оправила шубку, огладила баранку руля. – В общем, так. Если ты думаешь, что я собираюсь тебя шантажировать, то сильно ошибаешься. Мне важно другое – чтобы ты стала ему близка. Очень близка. Настолько, что он захочет проводить с тобой много времени: ездить на курорты, в санатории, в путешествия по миру. Отдыхать, понимаешь?

– И в чём подвох?

– Подвох? Не смеши меня! Денис – курица, несущая золотые яйца, какой, на хрен, подвох? Просто иначе его не хватит надолго, я прям вижу, как он сдаёт с каждым годом, а время сейчас такое, сама понимаешь… Нельзя терять форму. – Посмотрела на меня. – А сдаст он, тогда и мне станет жить гора-а-аздо труднее, это ясно?

– Хм… Откровенно.

– Да, предельно. Но и твоя задача, согласись, не из тяжких. Просто слушайся меня и всё будет супер класс! Завтра с утра, пожалуй, часов с десяти, у тебя сауна и салон красоты… Запиши, чтобы не забыть. И ещё шмоток прикупим тебе нормальных, потому что, знаешь, когда я увидела тебя на базе, то… – она покачала головой. – Не одевайся так больше, ладно?

Кольнуло.

– Между прочим, та юбка итальянская, а водолазка польская…

– Да хоть французская! Вопрос в том, как сочетать. А то можно и в бутиках одеваться, а выглядеть, так, словно из задрипанного секонда выползла… Короче, после того, как почистишь пёрышки, я отвезу тебя к Денису. В семь вечера. А что уж у вас там дальше, от тебя зависит. Тут уж я не советчик, хотя могу сказать, что когда он трахал меня – любил чтобы я сначала была сверху, и только потом уже сам. И смотри, голову не потеряй. – Нервно, невесело усмехнулась. – С ним это запросто…

Глава 18

Часов около шести вечера принесли телеграмму: «Мама инсульт зпт рай больнице тчк Поповы» Из Разгуляевки. От бабушкиных соседей.

Я сразу же ноги в руки, и бегом в «Сельхозпродукты». До закрытия магазина оставался ещё час, мать надраивала дверь, ведущую в подсобку, дядя Толя вился рядом. Как узнала новость – растерялась, раскудахталась.

– Мам, хорош панику разводить! Давай я домою, а ты иди, не знаю, там, позвони! В больницу, соседям… Куда, там, ещё…

– А… Да, да…

Она заметалась, едва не забыла снять рабочий халат. Когда уже выбежала на улицу, я её догнала, протянула пятнадцать тысяч.

– Мам, это на телеграфные расходы. Слышишь? Посмотри на меня! Только. На. Звонки. Ясно? У меня денег больше нет, имей в виду!

А она, кажется, даже и не поняла, что я ей только что сунула. Кивнула и посеменила прочь.


В общагу мы вернулись практически одновременно – около восьми. Я только начала переодеваться в домашнее, когда мать залетела в комнату, суетливо сдёрнула шапку, скинула сапоги.

– Завтра, в девять сорок, автобус, поедешь к бабушке. Она в реанимации пока. Там… – и вдруг рухнула на стул и, закрыв лицо руками, запричитала: – Надо кому-то быть с ней… ухаживать, покупать… Ой, господи-и-и, и так все в долгах… Да что же это, как не вовремя-то, а!

Я осела на диван, понимая, что жизнь опять летит к чёрту. Да, это бабушка. Любимая, любящая, добрая, ласковая. Лучик света в моём общажном детстве. Но… Девять сорок – это значит, что я даже не сумею предупредить Боярскую. А кроме того, ну почему я? Кто тут дочь, в конце-то концов?

– Почему я?

Мать вскинула голову.

– А кто ещё? У тебя же каникулы, а у меня работа… – Помолчала, всхлипывая. – И Толя. Как я его оставлю?

– Толя?! – я вскочила. – Толя у тебя? А то, что у матери инсульт, это что, херня? Переживёт твой Толя, не маленький! Я не поеду!

Мать растерялась, но тут же пришла в себя. Лицо пошло багровыми пятнами, в глазах вспыхнула знакомая ярость.

– Поедешь!

– Нет, мам, извини. Поедешь ты, а я буду за тебя мыть.

– А я сказала – ты поедешь…

– Нет!

Едва не пропустила момент, когда в меня полетела кружка. Чудом увернулась. Кружка врезалась в стекло книжной полки за моей головой, и оно брызнуло во все стороны, осыпая диван осколками. Мать вскочила. Морда пунцовая, глаза безумные.

– А я сказала – поедешь! Дрянь такая… Она с тобой возилась, жопу тебе вытирала, сопли лечила, а как ей помощь нужна, так вот значит как? Ах ты… – её взгляд забегал в поисках того, что бы ещё швырнуть и наткнулся на швабру у двери. – Ах ты сучка! Шалава!

Сорвалась с места, но и я не собиралась ждать избиения. Мы обе вцепились в несчастную палку и закружили по комнате. Падали стулья, какая-то посуда, с грохотом рухнул с подпорки диван…

– А-а-а… мать избиваешь, да? – истошно заорала она на всю общагу. – Я жизнь на тебя положила, здоровье угробила, молодость просрала из-за тебя, а ты избиваешь? А-а-а… люди добрые, посмотрите на неё, на блядину эту-у-у! На мать с палкой! Шалава! Не дочка ты мне больше! Отрекаюсь! А-а-а…. Люди, посмотрите только, вырастила я су-у-уку-у!.. Проваливай, к чёрту! На порог больше не пущу! А-а-а…

Чтобы выиграть время и не получить по спине шваброй, я толкнула мать на диван, схватила пуховик и выскочила в коридор. По нему тут же пробежала волна закрывающихся дверей. Вот твари! Ненавижу вас всех, всю эту клоаку ненавижу!

Как была в тапках, вылетела на улицу. Густо сыпал снег. Возле шестнадцатого дома пари́ло – видно, снова отопление прорвало… Оббежав общагу по покрытым слоем помоев и снега отмосткам, я бросилась к заброшке, и там, на промозглой лестничной клетке между первым и вторым этажами, столкнулась с наркоманами.

Они сидели у чахлого костерка и балдели, словно на дворе лето, а вокруг – не сраная ссань, а сказочный лес. И уж не знаю, к счастью или нет, но в их молчаливую компанию затесались два моих бывших одноклассника.

– Спокуха, свои! – испуганно отпрянула я от вскочившего на ноги молодчика, предупреждающе выставила перед собой руки. – Спокуха…

– Да это Людок… – невнятно протянул Витька Калмыков. – Отпадная чикса, пацаны! Своя… – и тут же блеванул себе под ноги. Вытер рукавом рот и, удовлетворённо прокряхтевшись, пихнул Игната Жилкина: – Это Людка… Помнишь её?

– Заткнись… – прошептал Игнат, не открывая глаз, – они уже летят…

–Тебе чего? – настороженно приглядываясь, спросил молодчик, тот, что подскочил, когда я вошла. В руке тускло поблёскивала гнутая ложка.

Я опустила взгляд: возле его ног – кирпич, на нём свечка, блюдце, два шприца, куски ваты.

– Копоть, с-сука, ломает! – прорычало тело, что притулилось спиной к перилам, и я с ужасом поняла, что это девчонка. – Ста-а-авь…

–Чего тебе? – В голосе этого Копоти, сквознула угроза. Он, сдвинув ногой чью-то руку, сделал шаг ко мне. Я попятилась. – Стоять!

Замерла.

– С кем ты?

– Одна.

– Сюда иди… Сюда иди, сказал!

– Да это Людка, Копоть… Нормальная чикса, отвечаю!

Парень кивнул на Витьку:

– Знакомы?

– Да, да! В школе вместе учились! Я… Калмык говорил, здесь закинуться можно будет… Я местная, ненадолго… Видишь – в тапках даже…

Копоть скользнул мимо меня вниз, осмотрелся. На улице тихо и пустынно. Валит снег. Вернулся.

– Бывалая?

– В смысле?

– Пробовала раньше?

– Н… нет…

Ноги замёрзли так, что казалось – кто-то медленно скручивает кости в спираль. А сапоги там, на втором этаже…

– У меня вот, – идя ва-банк, я вынула из кармана последние две тысячи. – Этого хватит?

Копоть заметно оживился.

– И чё, сразу ставить хочешь?

– Что?

– Я говорю, ширнуться решила или нюхнуть?

– А как лучше?

– А-а-а… с-су-у-ука… Копоть! Ставь! – взвыло тело у перил.

– Для первого раза можно полегче. Хотя Жила, вон, герыч сразу с иглы начинал, а до этого только траву курил.

– Ништяк, пусть будет полегче, куда мне спешить, правда? – вымученно улыбнулась я. – Сколько?

– Пять кусков за чек и полторы штуки за вход.

Ох, твою мать, мои но-о-оги…

– Чек? Вход? Ничего не поняла… Две штуки хватит?

– За вход в клуб космонавтики, – хихикнул Калмыков.

– Заткнись, – тут же отозвался Жилкин. – Они жёлтые и всё слышат…

Копоть протянул руку:

– Как раз. – Сунул деньги во внутренний карман. – С собой?

– В смысле?

– С собой заберёшь или тут?

– А… да тут у вас нормально, уютненько так!

– Тогда кидай кости. Сейчас с Лялькой закончу…

– Ой, да не торопись. Я пока поссать сбегаю. Ээ… можно я наверх проскачу? А то неохота на улице жопу морозить.

Копоть даже не ответил – деньги-то уплачены! Присел перед кирпичом, и завозился с пакетиком. На непослушных ногах я проскочила мимо. Едва добежала до своего тайника – сразу же с грохотом, потеряв всякое терпение, обрушила на пол кусок гипсолитовой плиты, закрывающей щель в стене. Сунула руку – вот они!

Сапоги, что притащила мне тогда Наташкина мама, были хотя и на размер меньше, но всё же зимние. Я стянула мокрые носки, по очереди растёрла каждую ногу полой халата и сунула в узкое, меховое нутро. Щиколотки ломило так, что хоть вой, но теперь уже можно было тешить себя тем, что скоро всё пройдёт. Благо, придя из магазина, так и не успела снять джинсы.

Посидела, чувствуя, как отходят ноги, но одновременно с этим сквозь пуховик вкрадчиво проникает холод. Хоть бы мать бухнула, что ли, и заснула поскорее?

Рискуя навернуться через какой-нибудь кирпич или доску, практически наощупь добрела допротивоположного конца коридора. Здесь лестница вниз была наполовину обрушена, не хватало целого пролёта, но другого способа уйти незамеченной не оставалось.

Деревянные ступени жутко скрипели и качались, грозясь рухнуть под моим весом. «Господи… твою мать, помоги…» – и я прыгнула вниз с высоты полутора этажей. Замёрзшие ноги подвели, и я завалилась спиной в пыльное крошево дерева и кирпича. Но ничего. Нормально. Жить буду.

На всякий случай вышла не через подъезд, а сквозь пролом в торце здания, там, где когда-то было сортирное окно.


Продрогшая, но умиротворённая шатанием по укутанной снегом тишине ночных улиц, я вернулась домой около полуночи. Удивительно, но мать была трезвая. Заскрипев диваном, приподнялась на локте:

– Ты звони хоть иногда бабе Шуре Поповой, узнавай как дела-то. Ну а если лекарства какие нужны будут из города – телеграммой сообщу. На тётю Зину, тогда слать буду, она всегда дома… – Легла, закуталась в одеяло, но тут же снова подняла голову: – В магазине с нового года график другой. Два через два теперь, но от звонка до звонка. Смотри мне, Людка, просрёшь эту работу – сдохнем к весне от голода. – Легла. – Завтра с утра сама схожу помою. И там это, макароны на подоконнике остались, ешь.

Глава 19

После сауны мы заехали в ЦУМ. Там, в одном из отделов, мимо которых и ходить-то страшно – настолько всё модно и дорого, некая Ирина Степановна, как я поняла хозяйка, доставала из-под прилавка шмотки. Боярская мяла в пальцах ткань, смотрела этикетки, прикладывала одежду к моей груди и ворчала – то цвет не годится, то фасон простецкий, то просто «как-то, что-то не то»… Я не видела толком, что она там на меня прикидывает, да, собственно, моего мнения никто и не спрашивал.

В конечном итоге меня одарили бабским брючным костюмом цвета тёмной морской волны и молочно-белой крепдешиновой блузой с воротником, завязывающимся на груди бантом. И это при том, что манекены были наряжены в отличные кашемировые джемпера модных расцветок и крутые джинсы. А чего стоило платье-мини из леопардового бархата? А плиссированные юбочки? Вообще в отделе весь товар был нормальный, молодёжный, но мне, похоже, подобрали какую-то фигню из неликвида. Брюки оказались катастрофически длинны и вообще не подшиты. Боярская недовольно скривилась, а Ирина Степановна тут же засуетилась:

– Девочки, одну минутку! – и убежала.

Вернулась с шикарными полусапожками на высоком каблуке и какой-то тёткой. Ольга обувь одобрила, но брючины всё равно оказались длинноваты. Тогда пришедшая тётка отметила нужную длину и пообещала, что через полтора часа будет готово.

– И отгладьте, как следует, – вальяжно протянула Боярская. – Часам к трём.

Сердце моё тревожно забилось. Ну всё! В обед с мытьём полов пролетаю… И ведь даже не предупредила Раису Николаевну, вот что самое ужасное!

***

Я-то надеялась на стрижку каскадом и пышный начёс… Но Боярская только пальцем у виска покрутила:

– Ты в зеркало себя видела, вообще? Славянская классика! Не удивлюсь, если Денис на неё и повёлся. Не, не! Косу оставляем, однозначно! Ну, если только чуть подрезать. А вот брови… – развела руками: – Марин, я не знаю как, но сделайте мне из неё человека, умоляю!

Марина – дородная тётка лет сорока в синем переднике с игривыми воланами на плечиках, хищно сощурилась:

– Даже не сомневайся, Оленька! Девочка-то хорошая, есть с чем работать! Ты, кстати, когда Светочка придёт, попроси чтобы Ланкомом её красила, ей Славик недавно такой набор из Франции привёз, умереть не встать!

Но ничего особенного эта Светка, та, что с «Ланкомом», со мной не делала. Помню только какие-то кремчики, кисточки и её божественно пахнущие руки, порхающие над моим лицом. Невероятный кайф предвкушения… И вот я, наконец, повёрнута к зеркалу!

Разочаровалась жутко. Теней в наборе было – аж цветов восемь, наверное! И насыщенный сиреневый, и перламутровый изумруд и розовый, с крупными блёстками… Целая радуга и ещё чуть-чуть – есть, где развернуться! Я же выглядела так, словно меня умыли и… и так и забыли накрасить.

– Ну? – загадочно подмигнув, мурлыкнула Боярская. – Как тебе?

Да, блин, никак! У самой – аж три оттенка на веках и стрелки почти до виска, а мне… Хотя бы голубыми тенями подвели! Что это вообще такое?!

Правда… цвет лица, конечно, неожиданно свежий, и даже, будто светится изнутри… кожа кажется нежной, бархатной как персик. А скулы… Они и правда у меня такие высокие? Боже мой, а брови!..

Я склонилась к зеркалу, разглядывая себя.

Ну я же до этого выщипывала их сама, да и красила вроде неплохо… Почему они только сейчас стали идеальными? Просто до щекотки в носу идеальными! До томления под ложечкой!

Это я вообще?

Заметила вдруг, что мои серые глаза теперь стали почти голубыми и небывало выразительными, яркими. Это потому, что тени золотистые? Но их же практически не видно! Так, только, отблёскивают, когда поворачиваюсь… Да и контур глаз обрисован как-то нечётко, словно слегка размазано… но от этого ресницы кажутся только длиннее и пышнее.

Света подошла сзади, собрала мои волосы, чуть приподняла, потом перебросила на одну сторону. Задумчиво поджала губы.

– А давайте, может, ото лба начешем ассиметрично, вот так… А отсюда косу заплетём, и через плечо? Вот, смотрите… А здесь можно прядь подвить и оставить свободно. Не модно, конечно, но прям просится. Классика. Даже что-то киношное, как думаете?

Марина сощурилась, приглядываясь и вдруг просияла:

– Так она на Алфёрову похожа!

– Какую Алфёрову? – не поняла Ольга.

– На актрису! Ну эта… Констанция Бонасье! Которая с Боярским, ну, с д’Артаньяном!

– Да прям, – фыркнула Света. – Ничуть не похожа, разве что глаза такие же выразительные.

– Да что б вы ещё понимали! Я ж не про лицо, а вообще. Сам этот, как его… образ! Э-эх, повезло же тебе, лапуля! – панибратски потрепала меня за щёку Марина. – С такой красотой в любую дверь с ноги входить будешь! А то и вовсе – иностранчика подцепишь, да свалишь из грёбанной Рашечки, будь она неладна. И правильно, пусть знают там, за бугром, русских девчонок! – Обняла меня, так, словно, я уже собрала чемоданы. – Смотри только, не продешеви!


Нашли чему восхищаться. Ладно бы ещё Софи Марсо или, там, Памела Андерсон, но Алфёрова… Денису-то, может, и нормально – он-то старпёр – но мне ещё жить с этим как-то!

А вот Ольга была довольна. Поглядывала на меня изредка, пока вела машину, а как останавливались на светофоре, так и вовсе – бесцеремонно изучала.

– Ну, чего такая хмурая? Что-то не так?

– Не знаю.

– А, думала, наверное, обчекрыжим тебя, начешем на лак, лосинчиков кислотных накупим, и готово. Да?

– А что в этом плохого? Это модно, все так ходят. А я буду как тётка тридцатилетняя…

Ольга рассмеялась.

– Ты думаешь, мне сколько?

– Судя по вопросу – тридцать. Но выглядишь лет на двадцать восемь.

– Тридцать три.

Я пожала плечами.

– Так ты и одеваешься по моде. Ярко и стильно. – Помолчала. – Надеюсь, мне надо будет ходить так только на встречи с Денисом?

– Ну, с ним-то обязательно, а в остальное время можешь по-своему. – Загадочно улыбнулась. – Если захочешь, конечно. – Снова поехали и она, наконец, прекратила меня разглядывать. – Ну расскажи о себе, что ли? Учишься где или дурака валяешь?

– В технаре, на экономиста. Первый курс. После одиннадцатого поступила.

– О, коллега, значит?

– Ага. Слушай, Оль, а тебе помощница, случайно, не нужна? Я могла бы попробовать. Нет, правда! Схватываю на лету, педагоги хвалят. Ну хотя бы на мелочёвку, ну там, бумажки таскать… Пока не подучусь.

– О, боже… Неужели так любишь бухгалтерию?

– А её разве можно любить? Серьёзно?

– Тогда зачем тебе это? Расслабься и получай удовольствие. Твоя задача намного приятнее: просто ублажай Батю, создавай ему, так сказать, зону комфорта – моральную и телесную. Заморочек никаких, а выхлоп не хуже чем у меня будет.

– Ну, мне же не десять лет. Я понимаю, что однажды он наиграется и найдёт следующую. – Говоря это, я избегала смотреть на Боярскую, но, думаю, и так получилось слишком в лоб. Ну и ладно, против правды не попрёшь! – Тогда я хотела бы остаться при нём в качестве сотрудницы. Как ты. Например, помощником бухгалтера.

Ольга рассмеялась. Слишком громко, слишком весело, слишком рьяно, чтобы я поверила, что ей действительно смешно. Потом вдруг надолго замолчала. Наконец, на очередном светофоре закурила, глянула на меня.

– А ты уверена, что понимаешь круг моих обязанностей?

– Думаю, примерно то же что и у меня, плюс бухгалтерия. Но тебя, в отличие от меня, не поменяешь просто так на другую. Вот и я хочу быть незаменимой. И я, в конце-то концов, учусь по специальности, а не просто с улицы пришла!

– Поня-я-ятно. Амбиции это, конечно, хорошо, только, знаешь… не пойдёт. В смысле – не советую даже говорить Денису, что учишься в технаре. – Она скептически сморщила нос, мотнула головой. – Неа. Тот факт, что после одиннадцатого ты не поступила в ВУЗ, бесповоротно уронит тебя в его глазах. Уж поверь, я знаю, о чём говорю.

Зацепило. С трудом сдержалась, чтобы не надерзить.

– А ему не всё равно? Я, вроде, замуж за него не собираюсь. Да и, если уж так надо, могу будущим летом поступить в институт. В педагогический, например. Просто я после технаря планировала в Москву ехать, учиться на экономиста дальше… Да вообще – о чём речь-то?! Отсутствие вышки не определяет человека как личность, в его возрасте пора бы уже это понимать!

Боярская пожала плечами:

– Может, понимает, а может, и нет. Да ты не горячись, моё дело просто предупредить. А там – можешь хоть снова шалавой вырядиться, хоть про технарь рассказать. Как хочешь! Если ты с первого раза не понимаешь, твои проблемы. За ручку тебя никто водить не будет, имей в виду.


Костюм ждал меня в примерочной. Выглаженный, он смотрелся как-то иначе – дороже, что ли. Ирина Степановна подавала, помогала, поправляла… мешалась, одним словом, в и без того тесной примерочной. Наконец отстала, распахнула шторку, приглашая меня отойти подальше от зеркала, так, чтобы видеть себя во весь рост.

Я отошла, глянула и растерялась… До чего же круто! Даже дурацкая коса через плечо заиграла вдруг по-новому – стильно. На уровне европейского журнала мод, не меньше. И цвет такой… стильный. И фасон. И бант шифоновой блузы… Просто охрененно стильно. Нет других слов!

– Нет, ну в при-и-инципе, если хо-о-очешь, можем взять тебе вот это леопардовое платье и колготки сеточкой, – растягивая слова на блатной манер, подколола меня Ольга. – Это будет, конечно, полный ништя-я-як! Очень по-технарёвски! Да и дешевле раз в десять.

Я расплылась в улыбке. Счастье пёрло из меня, как каша из горшочка, которому забыли сказать «Не вари!» Сердце то колотилось, то замирало, и стало окончательно понятно, что жизнь вошла в новое русло. Одних только сапог за эту зиму – уже четвёртая пара! И это не считая проклятых бурок!


Ольга зазывала меня пообедать в кафешке, но я отчаянно просилась домой.

– Исключено! Ты там провоняешься или испачкаешься, и что?

– Мне надо, Оль! Очень!

– Нет, дорогуша! Сначала я покажу товар лицом, а потом уже делай, как знаешь!

– Я не товар, это во-первых, а во вторых – ещё три часа впереди, а у меня ужасно важное дело! Просто вопрос жизни и смерти!

Ольга помолчала и вдруг спросила невпопад:

– Сможешь уговорить Дениса поехать куда-нибудь отдохнуть на Новый год? Куда-нибудь за бугор?

Я растерялась. Да ладно растерялась – просто охренела.

– В смысле? Каким образом?

– Таким, чтобы ему показалось, что он сам это придумал. Это важно.

– Не знаю, скорее всего, нет. Кто я такая?

– Ладно… – Ольга задумчиво повернула ключ в зажигании. – Тогда планы немного меняются. Ты давай-ка действительно домой, а у меня ещё дельце важное всплыло. И чтобы без форс-мажоров, ясно? В полседьмого быть готовой!

– К общаге только не подъезжай. Давай возле сто пятнадцатой школы?

–Да мне без разницы. Главное не провоняй какой-нибудь рыбой и в говно не наступи.

***

Раиса Николаевна была раздражена, а вообще – нормальная тётка. Как-то так сложилось, что мы с ней всегда, ещё с того раза, когда я впервые пришла мыть за мамку в двенадцать лет, легко находили общий язык. Вот и теперь она делала вид, что ужасно занята какими-то бумажками, а сама от любопытства чуть косоглазие не заработала.

Я, конечно, спрятала свою причёску под косынку, и уж само собой не попёрлась на работу в новом костюме, но даже в мамкином халате выглядела отпадно.

– Ну ладно… – заведующая отложила наконец книгу учёта и принялась разглядывать меня в открытую. – Давай обсудим. Вот ты сегодня в обед не мыла и после закрытия не будешь мыть, так?

– Я сейчас помою!

– Не перебивай! Сейчас она помоет… А смысл? Тут же натопчут! Ну? И когда теперь явишься?

– Завтра перед открытием. Раиса Николаевна, я клянусь!

Она недовольно скривилась.

– Клянётся она… С первого по третье не работаем, а потом вы с Доркой на два через два переходите, и без суббот-воскресений теперь магазин. Говорила мать?

Я кивнула.

– Как там бабушка?

– Нормально. В смысле – в реанимации пока. Раиса Николаевна, а если я вдруг не смогу в какой-то из дней…

– Ну вот, начинается! Людка, я вам с матерью и так всегда на встречу иду! – Она встала, упираясь пузом в стол, поправила без конца расстёгивающуюся на гигантской груди пуговицу халата. – Дорка, вон, как положено с утра до вечера здесь сидит, а ты через раз являешься, да ещё и торгуешься! А зарплата у вас, между прочим, одинаковая! – она назидательно потрясла пухлым пальцем, а я почему-то отметила про себя, что ярко-голубые кремовые тени на её веках совершенно не подходят к морковной помаде, и вообще, сильно удешевляют всю Раису Николаевну в целом. – Я лучше ей эти дни отдам, а вы разбирайтесь с бабушкой, а потом, как всё наладится, пусть мать сама выходит. Оформим как отпуск за свой счёт.

– Угу… а жить на что?

– А если ты хочешь жить – то хватит трепаться, иди мой!

– Так вы же сказали, сейчас нет смысла?

– Так! – она выбралась из-за стола. – Ты меня не драконь! Сегодня в обед знаешь, кто за тебя мыл?

Я тут же прикинула про себя… и сделала единственно верный вывод, что не Раиса Николаевна – точно.

– Кто?

– Толик!

– Кто-о-о?

– Ага! Девки оборжались. Через пень-колоду, конечно, помыл, но всё же лучше чем никак… А ты куда собралась-то? Вечеринка что ли в техникуме?

– А, да… Новый год же скоро, Раиса Николаевна! Так что, можно я сейчас помою, ну пожалуйста? А завтра перед открытием прибегу, клянусь!

– Ладно уж, мой. И это… Бледненькая ты какая-то, Люд. Прям скукотища смотреть на тебя! Стрелочки бы, румяна поярче. К твоим глазам голубые тени хорошо пойдут, как у меня. Хочешь, дам подкрасится?

***

В начале восьмого подъехали к «Робин Гуду» – заведению, что на проспекте Мира, аж в центре города.

Никогда раньше не бывала в ресторанах. С облегчением сдав в гардероб свой убогий пуховик я, затаив дыхание, скользнула за Боярской в зал.

Уютный, чем-то отдалённо напоминающий грот в имении Дениса. Народу немного, а те, кто есть – явно не из простых смертных. Ольга перекинулась парой слов с вежливым мужчиной на входе. Он проводил нас к столику в углу залы.

– В общем, Дениса ещё не было, сиди здесь, жди. Через пару часиков заеду на всякий случай, если он так и не появится – заберу тебя. Сама никуда не дёргайся, понятно?

– В смысле – если так и не появится?

Ольга бросила на меня снисходительный взгляд:

– Вот так! Привыкай. Взять тебе кофе? – и, бормотнув что-то подбежавшему официанту, подалась ко мне через столик: – И всё-таки поговори с ним о Новом годе. Сама представь, какой это кайф – вырваться куда-нибудь вдвоём, туда, где у него не будет этих бесконечных дел и нервотрёпки. Только ты и он, представляешь? А уговоришь на Турцию – так ещё и шубу тебе там купит, наверняка. Угу? – Подмигнула и упорхнула.

Шуба – это круто, конечно… Даже не верится, что можно поехать куда-то отдыхать и заодно купить шубу… ЗАОДНО! Да и потом, что значит – «куда-то отдыхать»? Речь вообще-то о Турции! Для человека, который кроме Мухосранска бывал только у бабушки в Разгуляевке…

Мысль о бабушке не занозой, а прямо-таки обломком бревна, ковыряла сердце. В суете дня, в его волшебстве и предвкушении вечернего чуда тревога отходила на задний план, но едва выпадало затишье… Это было тяжёлое, разъедающее душу чувство вины. Что же происходит-то со мной? Как я могла променять бабушку на мужика со странностями? Может, если конечно Денис даст денег, всё-таки рвануть к ней хотя бы на три дня? Как раз магазин с первого по третье не работает… А если снова не даст? Интересно, это нормально – просить денег самой? Надо будет с Ленкой посоветоваться…

Краем глаза увидела, что за соседний столик сел какой-то мужик. Уставился на меня пристально и, дождавшись пока я не выдержу и тоже взгляну на него, подмигнул. Я поспешила отвести взгляд и только тут поняла, что это Рыжий. Ну, то есть этот – Коля из бани.

– Привет, – на моё плечо опустилась тяжёлая ладонь и по спине тут же побежали мурашки, а сердце сладко замерло… Впрочем, никаких поцелуйчиков в щёчку не последовало. Денис, обдав меня возбуждающим купажом морозной свежести и парфюма, опустился напротив. – Давно ждёшь?

– Минут десять…

А ведь я ему обрадовалась! Как дитя малое, честное слово… Улыбка расплылась по лицу сама по себе, и никак не хотела поддаваться контролю. Даже слабость под коленками появилась.


– Извини, задержался немного, – он, положив руки на стол, внимательно рассматривал меня, а я в это время боялась даже взгляд поднять, для того, чтобы увидеть в его глазах вердикт. – Как дела-то? Соскучилась или так себе?

Соскучилась ли?! Я почувствовала, что заливаюсь краской. Полторы недели, а если быть точнее – одиннадцать дней только о нём и думала! Интересно, он понимает это или для него время течёт иначе? Денис подпёр подбородок кулаком.

– А ты знаешь, что ты очень красивая? Просто охрененная. Тебя теперь даже людям показывать не стыдно, – спокойно так, словно о погоде. – Вот чтобы всегда так, ясно? Что тебе для этого нужно? Косметика, деньги… Что?

Я смущённо промолчала, он закурил.

– Ладно, разберёмся. Только не стесняйся, говори ей, как есть, ясно? Когда меня нет – можешь к Боярской обращаться. Она с моего кармана платит, так что… Что заказывать будешь? Эскалоп с картошкой фри? Отбивную? – Листал меню, иногда поглядывая на меня сквозь дым, и во взгляде его по-прежнему читался неподдельный интерес. – А в прошлый раз ты была разговорчивее… Непривычно тебе, да? – легко рассмеялся. – Привыкай! Кстати, пока не забыл…

Пошуршав в барсетке, положил на стол деньги.

– С наступающим. Ты купи сама, что тебе нужно, угу? А то пацаны мои не любят, когда я по магазинам хожу. – С усмешкой выдыхая дым, повёл подбородком. – Нервничают.

Я украдкой глянула на Колю. Он сидел за соседним столиком, будто сам по себе пришёл, и пил кофе. На нас не смотрел, но чувствовалось, что его внимание с нами.

– Ну? Убери деньги-то… Так, что заказываем?

– Не знаю… Я в общем-то не хочу есть. Может, просто кофе?

– Ну, давай хотя бы мороженное? А кофе с ликёром, да?

Он ел какое-то офигенного вида мясо с картошечкой и свежими – это в декабре-то! – помидорами. Хрустел солёной капусткой и смачно ломал ароматные лепёшки… А я смотрела на него, давилась слюной и мысленно вздыхала: «Следующий раз я тоже буду есть! Все люди едят и это нормально, что при этом они жуют, глотают и даже чавкают, чего стесняться-то? Либо уж приезжать на свидания с полным желудком»…

А больше об этой встрече и рассказать-то почти нечего. По заданию Ольги я попыталась завести речь о праздновании Нового года, но тема не пошла, перейдя, почему-то в обсуждение сроков новогодних каникул. Ну ладно, раз уж пошла речь об образовании, я, для того, чтобы показать свою причастность к, кхм… бизнесу, а заодно проверить теорию Ольги на счёт отошения Дениса к «вышке», стала было задвигать идею Костика о том, что образование сейчас не так важно – только время терять на него. А вот что действительно нужно – так это успевать вертеться и чувствовать настроение рынка… Денис отреагировал молчанием, и я, чудом уловив его настроение, свела мысль к тому, что сама-то, конечно, не согласна с этой дурацкой позицией… и учусь в институте. Благо хоть Денис не стал уточнять в каком именно.

После разговора о том, что весна, похоже, будет ранней, я снова попыталась вернуться в русло темы Нового года. Намекнула, что родители уехали в деревню к бабушке, что я совершенно свободна аж до третьего числа… На что Денис заявил, что вообще-то Новый год семейный праздник и зря я не поехала с родителями.

«Чёрт, ты меня не слышишь что ли?! Я совершенно свободна на ближайшие пять дней и ночей! Ау-у-у!»

Ну хорошо, попробуем иначе. Я ненавязчиво, так, поведала, что никогда в жизни нигде, кроме как у бабушки в деревне не бывала… И тут же была поймана на вранье. Денис с едва скрываемой усмешкой уточнил – а как же тётка на севере? И пытливо смотрел мне в глаза, пока я, расслабленная ликёрным кофе, догоняла – о какой тётке речь? Нет у меня никакой… Твою мать! Кобыркова!

Пришлось врать, что это было давно, что мы были там проездом. Да и вообще – из всей поездки я и запомнила-то только тот самый сруб, что один-в-один похож на тот сруб, что на базе… Денис уточнил район проживания тётки, город, близлежащие населённые пункты… Даже состав тайги в этом регионе… А я и правда училась в школе хорошо, и в аттестате имела всего две четвёрки – по физике и информатике. А ещё – любила читать художественную литературу, и с третьего до середины девятого класса, пока не связалась с Савченко, находилась в состоянии хронического читательского запоя…

Короче, мои ответы на вопросы Дениса были, может, и пространными и далёкими от сути, но интересными – это точно. Я даже рассказала ему, почему медведи не засыпают обратно, если случайно проснулись среди зимней оттепели… А он смотрел, пряча под пальцами с сигаретой улыбку и кивал. Выпуская дым, поводил подбородком и откровенно, с плотоядным прищуром, меня разглядывал. Я бы даже сказала – любовался, от чего мне отчаянно хотелось обнять его, уткнуться носом в шею и поверить, что это судьба…

Наша встреча заняла два часа. То есть, весь день, в котором были: сауна, магазин и парикмахерская – закончился разговором о всякой херне!

Поужинав, человек, пожиравший меня взглядом, человек, с которым мы не виделись полторы недели, посмотрел на часы и сказал:

– Ну что… Время девять. – Накрыл мою руку своей. – Очень рад был тебя увидеть. Если честно, даже волновался слегка, как пацан какой-то. – Довольно улыбнулся. – Но вижу, что не прогадал. Будет время, я с тобой свяжусь. Коль!

Рыжий махом допив сотую чашечку кофе, подскочил к нам. Денис кивнул на меня:

– Отвезёшь.

– Бать, ну… может такси?

– Отвезёшь, я сказал.

– А ты, Бать?

– Виталю дождусь.

– Бать…

– Так… – Денис, хотя и глянул на Колю снизу вверх, но придавил так, что не позавидуешь. – Понял?

– Понял. Я пошёл?

– Давай.

Я была растеряна. На базу отдыха сегодня, конечно, не рассчитывала, но каких-то два часа в ресторане… И всё?

– А когда ты найдёшь время?

Он пожал плечами:

– Не знаю. По обстоятельствам.

– А…

Минуты неумолимо шуршали сквозь пальцы, как будто смеялись над бездарно проведённым вечером. Навязчивой тенью нависало осознание того, что Коля уже прогревает движок. Непонимание – когда же мы всё-таки увидимся снова и увидимся ли вообще? Какая-то суета, сумбур в мыслях… Внезапно захотелось узнать хоть что-то о самом Денисе – хоть что-то! – но оказалось вдруг, что все возникающие у меня вопросы касаются либо его семьи, либо бизнеса, либо личной жизни… Сплошное табу! А остальное – погоду, там, или красоту родной природы – мы уже обсудили.

Он поднялся.

– Пойдём, провожу.

Помог надеть грёбанный, позорный пуховик. Подал локоть, вывел на улицу.

– А как ты со мной свяжешься? – не унималась я.

– Разберусь.

– А… Пусть Ольга заедет, как тогда, ладно? Чтобы отец…

– Разберусь, не волнуйся.

– Ну… Ну тогда пока…

– Давай.

Решившись, я прильнула к его губам поцелуем, но он мягко отстранил меня и открыл дверцу машины.

– С наступающим. И веди себя хорошо.

Глава 20

Вышла, само собою, возле Лёшкиного дома. Чисто машинально глянула на окна – едва заметно теплится окно комнаты тёти Светы, а в кухне и в зале темно. Странно, вроде рано ещё спать ложиться. Гуляет? Интересно с кем… Стоп! А не пофиг ли мне?


Общага встретила привычным затхлым теплом и темнотой. Как будто некому свет включить, быдло, блин. Раздражённо щёлкнув выключателем, я прошла по ненавистному коридору, машинально дёрнула ручку своей двери и даже не сразу поняла, что она вообще-то, должна быть заперта. И только войдя в комнату, мягко говоря охренела.

На мамкином диване, с бутылочкой «Жигулёвского» сидел дядя Толя. Мирно, так, по-вечернему, смотрел телек.

– Не поняла…

– А, Людок, где ходишь? Время – десять почти. Следующий раз предупреждай до скольки гуляешь, и где тебя искать, если что.

– В смысле?.. Вы что здесь делаете?!

– А мать не сказала тебе? Я ж теперь с вами жить буду. А мою комнату буду сдавать. Лишняя деньга разве помешает? Ну… – он посмотрел на меня так, словно я тупица. – Сама подумай, не могу же я вас с Танюхой в квартиру бывшей жены привести? Жена-то – хрен с ней, но там же и дети наши живут. Каков будет папка, а?

– Та-а-ак… – я медленно, давая себе время на то, чтобы успокоиться и не сорваться сходу на скандал, сняла пуховик. Неспешно повесила его на вешалку. Однако, несмотря на попытку сдержаться, внутри меня уже вовсю колотило, бешенство требовало выхода. Я распахнула дверь. – Выметайтесь! Давайте, давайте! Я вас не звала и согласия жить с вами не давала. А когда мать приедет – ещё посмотрим…

Толик рассмеялся своим фирменным надсадным, переходящим в кашель смехом и протянул мне бутылку:

– На, прибери пока, а завтра сдай. А на счёт проживания – это я с Танюхой договаривался, с ней же и обратно раздоговариваться буду. Ты, вот, когда будешь жрать сосиски, купленные на бабки со съёмной комнаты, тогда ещё спасибо мне скажешь! А сейчас чего с тобой говорить – ты ж иждивенка, Людок! Здоровая кобыла, а у матери на шее сидишь. Не стыдно?

Я выскочила в коридор, в сердцах хлопнула за собой дверью – аж штукатурка посыпалась, и из шестой комнаты тут же выглянула тётя Зина.

– Людка, у тебя всё нормально? – Окинула меня изучающим взглядом. – Эт откуда это ты такая нарядная? Фифа прям! – Скользнула в коридор, подцепила меня под локоть и заговорщически понизила голос: – А это кто у тебя там, жених что ли? Мать, значит, за порог, а ты сразу это? – Подмигнула. – Да ты не бойсь, не расскажу, что я не понимаю, дело же молодое!

– Да, блин, тёть Зин, вы думаете, что говорите? Это мамкин жених!

Сказала и тут же пожалела. Сегодня ты ей пытаешься объяснить, а завтра – один хрен, в сплетнях, как в говне. Тем более такая благодатная тема, как мужик мамки живущий с дочкой. Фу, блин! Вырвала руку, бросилась в дальний конец коридора, к сортиру.

Заперлась в вонючей комнатушке, прильнула лбом к холодному, замазанному синей краской стеклу. Бля-я-я, ну вот что делать? Что, что… Прямо завтра валить в Разгуляевку, больше нечего… И вдруг аж ледяным потом обдало – сумку-то оставила в комнате, а в сумке – пятьсот тысяч, подаренные Денисом!

С трудом справившись с тугим шпингалетом, ринулась к своей комнате и замерла: навстречу шёл Лёшка. Увидев меня, он тоже обалдел. Замедлил шаг, а потом и вовсе встал. Растерянно помял в руках коробочку в блестящей бумаге с красным бантом.

– Интересно… Куда это ты намылилась на ночь глядя?

– Ага, можешь не здороваться, Лёш. Подумаешь, мелочи какие!

Он разглядывал меня, поигрывал скулами, и меня вдруг понесло:

– Ну чего молчишь, Савченко, нравлюсь что ли?

Из кухни за его спиной тут же выглянула Барбашина. Увидела Лёшку, заметно занервничала и скрылась обратно.

– И всё-таки, куда собралась? – ревниво поджал он губы.

– А какая разница? Ну, может, на свидание, может, на работу. Может, уезжаю я отсюда, за границу, например? Познакомилась с иностранцем и вот – переезжаю. Только тебе-то какое дело… теперь?

– Люд, давай не будем снова! Ну правда, надоело уже – как два идиота! Взрослые люди, а поговорить нормально не можем.

– Ну, давай поговорим нормально. – Я демонстративно сложила руки на груди и, рискуя замарать свой брендовый прикид, опёрлась плечом о стену. – Только, честно сказать, не вижу общих тем. Но ты говори, говори. Мало ли…

– Я завтра на соревнования должен ехать…

– А, так тебя благословить? Благословляю! Желаю тебе вернуться с целым носом. Всё?

– Ну выслушай ты! – он старательно не замечал моего язвительного тона, сдерживал раздражение, но было видно, каких усилий это ему стоило. – Блин, я не знаю… Может, к тебе зайдём, чего мы в коридоре?

О да, отличная идея! Вы с Толиком оба будете рады знакомству!

– Нет, не зайдём, Савченко! И вообще – я спешу. Ну? Ты едешь на соревнования. Я тут причём?

Мы сцепились взглядами, и, было бы больше времени, он бы меня, наверное, спалил своим. Помолчал, гневно трепеща ноздрями.

– А знаешь, Кобыркова, ни при чём! Просто шёл мимо.

– Какая прелесть! Просто шёл мимо… Ну-ну… И что там, открыточка и плюшевый зайка? – я дёрнула бровями, указывая на коробку. – Ты уверен, что это актуально для «взрослых людей»?

Он сжал её в пальцах – сильно, до противного хруста обёрточной бумаги. Помолчал, глядя на красный бант, и, окатив меня внезапно похолодевшим взглядом, криво усмехнулся:

– А это не тебе. Это… Наташке!

С-сука! В горле у меня резко запершило – не вздохнуть свободно, взгляд заметался по коридору, словно ища спасительную опору. Так, спокойно! Спокойно… Невероятным усилием натянула презрительную усмешку:

– Да-а-а? Так она, если что, в другом крыле живёт. Попутал тропинки, Савченко! Опять попутал, прикольно, правда? Хотел трахнуть одну – трахнул другую. Хотел поздравить одну – припёрся к другой… – И, не давая ему возможности ответить, крикнула: – Наташ? Барбашина!

Она мгновенно выскочила из кухни.

– Слышь, тут к тебе дедушка Мороз пришёл. Ты это, следи за ним что ли, а то уведут ненароком, а он и не заметит разницы. За ним это водится, ага.

***

Почти всю ночь не спала.

Во-первых – непривычный, тошнотворный запах мужика в комнате.

Во-вторых – я что, и правда думала, что мать у меня сильно храпит, да?! Вот наивная…

Ну и в-третьих – мне постоянно казалось, что Толик крадётся к моей постели, и я пыталась оставаться в сознании, чтобы защищаться от его домогательств, если что.

Проснулась с острой болью в шее и немыми руками, и оказалось, что я, как легла, замотавшись в одеяло, забившись в уголок кресла – так и пролежала, не меняя положения, до самого утра. В одежде, конечно. Да не просто в одежде – в джинсах и застёгнутой до самого подбородка олимпийке.

Толика в комнате не было. Первым делом проверив сумку с деньгами, я вскочила, включила свет. Диван матери не собран, но постель свёрнута, лежит аккуратной стопкой.

Схватила щётку с пастой, выскочила на кухню. А «папочка» там – яичницу жарит! Деловой, такой: передничек, полотенце через плечо. На столе хлеб, кетчуп. Он что, не в курсе, что на общажных кухнях не едят – только готовят? Обернулся.

– О, Людка! Как раз к столу. Садись, я сейчас ещё поджарю.

Ого… Даже неловко отказывать, если честно. Благо на кухню один за другим стали приходить соседи, потянулись разговоры, знакомства с Толиком, его объяснения, что он теперь «Танюшкин муж». Ага, блин, муж…

А потом ещё и Барбашина заявилась. Спрашивается – эта-то чего подорвалась в такую рань? Я сделала вид, что сильно занята своими ногтями, а она с видом золотой королевны проплыла мимо и даже не поздоровалась. Вот коза!

Это её поведение задело, но исключительно потому, что идея словно была украдена у меня. Это я, увидев Барбашину, поняла, вдруг, что она для меня больше не существует. Это я хотела демонстративно проигнорировать её приветствие…

Но с другой стороны – а не похрен ли мне?

***

Так получилось, что на работу мы с Толиком вышли одновременно. Ну и дальше тоже пошли вместе. Нет, я могла бы конечно, слинять пораньше или пойти другим путём, но…

– Дядь Толь… Я хочу к бабушке поехать.

– Разрешения что ли спрашиваешь? Сразу надо было ехать, а мать тут оставить. Представь только, сколько денег – ей на проезд, тебе на проезд, а сколько нервов? И всё потому, что ты овца круженная, когда уже мозгов наберёшься?

Эту тираду я тупо проигнорировала.

– Дядь Толь, а вы можете сегодня с обеда и завтра за меня отработать, чтобы Раиса Николаевна Федорке эти дни не отдала?

Фирменный клокочущий смех. Я сжалась от отвращения и напряжённого ожидания – если не согласится, придётся либо до первого числа с ним в комнате жить, либо соглашаться на отпуск за свой счёт для матери и всё-таки ехать сегодня. Толик наконец просмеялся, смачно отхаркнул.

– Я отработаю, но только с Райкой ты сама договариваться будешь! Она злобная тётка, не люблю таких.

– Да, да, дядь Толь! Прямо сейчас поговорю. Спасибо вам большое!

– И что б работу нашла себе, ясно?

– Хорошо, я как вернусь от бабушки – сразу буду искать.

– Во-во. Давно пора. На тебе ж пахать можно, вон, кобыла какая!

Он неожиданно ухватил меня за талию, притянул к себе. Я шарахнулась. Хотела обматерить, но вовремя сдержалась. Просто, ускорив шаг, быстро вырвалась вперёд и, свернув за угол, побежала.

Я всё-таки уговорила Раису Николаевну на замену меня Толиком на эти два дня и пообещала, что четвёртого с утра, как только магазин откроется после праздников, буду на месте. И вроде всё нормально… но всё равно как-то не так.

Денис сказал: «Когда найду время» А если его приспичит, например, второго января? Или наоборот – двадцать второго? В первом случае я уже не смогу предупредить Ольгу куда уехала и когда вернусь. А во втором – мне что же, жить всё это время с Толиком, чтобы не пропустить её визит? Та ещё перспективка.

Но ещё тревожнее было от того, что Денис сказал «Разберусь». То есть, он на самом-то деле, не обещал, что ко мне приедет именно Ольга, а значит – может и Рыжего, например, послать или ещё кого. А может и сам заявиться. Куда? Да к Лёшке конечно же, куда ещё?

Этот страх вымораживал, а муторная ночь отдавалась тошнотой и тяжестью в затылке. В груди – будто струна натянута, так пронзительно звенела в сердце тревога. Неопределённость и ложь. Невыносимо. Не лучше ли сразу исчезнуть с радаров Дениса и карабкаться по жизни самой, чем изнывать от постоянного напряжения и ожидания его грозного «Я говорил, что терпеть не могу, когда мне брешут?!» Ужас.

Пятьсот тысяч. Допустим, сто – сто пятьдесят выделить на поездку в Разгуляевку – дорога там, лекарства и всякое, по мелочи… Остаётся триста пятьдесят – четыреста. Это как зарплата уборщицы, ну, полторы. На комнату в общаге, на первый месяц, плюс макароны на зватрак-обед-ужин хватит. Еще можно продать новый костюм и полусапожки. Тысяч двести – двести пятьдесят должно выгореть. А ещё тёплые штаны Денчика. Допустим полтос. На первое время деньги есть. А там, если сразу работу не найду, можно будет вернуться к семечкам и сигаретам, или, например, продавцом на рынок податься. Там, говорят, текучка, всегда кадры нужны. Правда с технарём тогда засада, конечно. Но, с другой стороны, можно ведь сначала подняться немного, а потом уже браться за учёбу? Это в любом случае лучше, чем на двадцати квадратах… с Толиком.

***

До автобуса на Разгуляевку оставалось полтора часа. Я быстро собрала сумку с вещами, но кажется, что-то забыла… Что-то такое, о чём думала всю дорогу от магазина до дома и всё время держала в голове собираясь… И вот забыла. Ладно. Значит не больно-то и надо. Главное деньги и документы. Но уже пройдя почти шесть кварталов в сторону автобусной остановки, вспомнила – костюм!

Как и все адекватные общажные женщины, вещи, в которых предстояло появляться в приличных местах, я хранила между оконными рамами, чтобы не пропитались характерной вонью. Конечно, жителям вторых этажей было проще, они вообще вывешивали пакеты со шмотками за окно, но в моём случае это был не вариант – сразу бы увели местные алкаши или наркоманы. Однако и оставлять надолго между рамами опасно – всё могло закончиться разбитым стеклом и всё той же кражей.

Остановилась. Вернуться? Это минут пятнадцать в одну сторону, а время поджимает. Хотя, если бегом… Твою же мать!

Перекинула сумку через плечо и кинулась обратно. Выскочила из-за угла шестнадцатого дома, где позавчера прорвало отопление, поскользнулась и, проехавшись на заднице, едва не угодила под ауди цвета шампанского. Боярская опустила стекло:

– Зашибись! Мне до полного счастья только трупа твоего под своими колёсами не хватало! Иди сюда. Только отряхнись нормально…

Как только я забралась в салон, тут же наехала:

– Где ты ходишь-то? Мне там тётка какая-то настоящий допрос устроила: к кому, зачем, почему… Толстая такая, волосы оранжевые. Родственница что ли?

– Ты что, была у меня?

– А то! Постояла под дверью, провонялась вся… – она уткнулась носом в воротник шубки.

– Ну так, извиняйте. Я ж не знала, что ты сегодня приедешь, да ещё и с утра пораньше.

– Здрас-с-ти! А когда я должна была приехать, если поезд в ночь? А мне ещё билеты надо успеть выкупить.

– Какой поезд?

Она кинула на меня недовольный взгляд, пожала плечами:

– В Сочи, куда ещё.

Сердце подпрыгнуло и замерло. Нет, это, конечно, ненормально – вот так, без предупреждения ставить перед фактом, как будто я обязана была сидеть у окошка и ждать его, как ясно солнышко, но…

– В Сочи?!

– Только не втирай мне, что забыла, ладно? Лучше объясни, ну вот почему не Турция? Недожала?

– Я… Просто у меня загранпаспорта нету!

– Пф… Ну, сама тогда виновата. Вы даже поедете, как простые смертные, в общем купе. Скажи спасибо, хоть нижние полки для вас припасли.

Общее купе, нижние полки? Да я готова была ехать туда даже на крыше или вообще – пешком идти! Просто невероятно… Сочи! А ведь могла полениться и не вернуться за костюмом. Сидела бы сейчас в автобусе на Разгуляевку… Страшно даже подумать!

– Так… – мысли заметались. – А что мне с собой взять? Купальник, наверное, не нужен?

– Ну вообще, при гостинице есть бассейн, но не факт, что он будет работать. Слушай, что за вопросы вообще? Тебе сколько лет? Просто возьми нормального шмотья на три дня и всё! И не кипиши, иначе забудешь что-нибудь.

– Ага… Только у меня нет нормального шмотья! Кстати, Денис говорил, что по таким вопросам я могу обращаться к тебе.

– Издеваешься?

– Нет. Сказал, что деньги всё равно из его кармана.

– Зашибись!

– Ну, как есть. Только дело в том, что даже если ты дашь мне бабла, я всё равно не очень-то теперь понимаю, что покупать. На вас ведь не угодишь.

– Детский сад, честное слово, – Ольга раздражённо закатила глаза. – Просто голову включи и не гонись за блёстками, равняйся на американские фильмы. Помпезные наряды тоже не нужны, но красивое платьице для новогодней ночи обязательно. А в остальном ничего особенного: нормальные джинсы, пару кофточек на смену. Сексуальное бельё, само собой. Ещё раз говорю, вы едете туда как обычные туристы, ясно? Не будет тебе там светских раутов, чёрной икры и джакузи с шампанским. У вас и гостиница-то всего лишь три звезды. Но зато вы будете там только вдвоём, даже без охраны. Так что Денис должен приехать в прямом смысле довольным и затраханным, усекла? А теперь давай паспорт, а сама шуруй в ЦУМ. Ирину Степановну помнишь? Скажешь ей, что от меня, объяснишь ситуацию, она поможет подобрать что надо. Ну? Шевелись, чего сидишь.

– А деньги?

– Молодец, девочка, далеко пойдёшь! Но для начала уясни, что хорошая рекомендация стоит дороже денег. У тебя теперь есть моя. Это понятно?

Глава 21

Ну, во-первых, я впервые ехала в поезде дальнего следования. Во-вторых – впервые вырвалась куда-то из своего привычного мира, и теперь мне казалось, будто внезапно рухнули стены реальности, а за ними открылся бесконечный горизонт новых возможностей. Ну и в-третьих – Денис.

И вот что интересно – в тот момент, он действительно был всего лишь «в-третьих».


…Около десяти вечера вошли в купе. В попутчики нам достались два дядьки, налегающие на водочку и жареную курочку с солёными огурцами. Пообщались, выяснилось, что они в пути уже с утра. Выпивали, похоже, тоже с утра. Но, в общем, были смирными, даже забавными. Денис отказался от предложения стать третьим, вытащил меня в коридор.

За окном мелькали огни пригорода, колёса стучали: тук-тук – тук-тук… тук-тук – тук-тук… Пахло чем-то незнакомым, но я сразу поняла, что это запах приключений и новой жизни. Денис обнимал меня со спины, мы оба молчали, и это было так здорово!

Часов около двенадцати наши попутчики уже вовсю храпели, да и хождение других пассажиров по коридору тоже прекратилось. Всё погрузилось в тишину и только: тук-тук – тук-тук… тук-тук – тук-тук…

Денис переоделся в шорты и футболку прямо в купе, а мне пришлось идти в туалет. А ещё, я даже не подумала о том, что для поезда надо было бы взять лосины с футболкой, поэтому у меня был только коротенький полупрозрачный халатик и атласная ночная сорочка под леопарда, больше похожая на мини-платье с тонкими бретельками. Шикарный комплект, страшно даже представить, сколько он стоил, но Ирина Степановна действительно вручила мне его, а вместе с ним и кучу других шикарных шмоток, даже не заикаясь о деньгах. И это тоже было началом какой-то новой жизни.

Когда вошла в купе, Денис плотоядно улыбнулся и, не удержавшись, погладил мою задницу. А я и так, с самого момента нашей встречи, невольно думала только об одном, аж трусы промокли, а тут и вовсе – разгорелась.

Завтра. Всё будет завтра. Но блин, как дождаться-то этого завтра? И как, спрашивается, я жила без этого раньше?

Конечно, мы с Денисом посидели на одной полке. Ну конечно были сводящие с ума поцелуи и откровенные прикосновения… А потом один из попутчиков проснулся и полез вниз, кажется, даже не заметив, как мы, словно нашкодившие подростки, бросились по своим местам, и вышел из купе. Через пару минут вернулся. «Дико извиняясь», попросил выключить свет. «Если не затруднит, конечно, ребят…»

Дениса не затруднило. Пришлось ложиться. Второй попутчик тоже проснулся, они пьяно перебросились друг с другом парочкой фраз, почти неразличимых в стуке колёс, и замолчали, новсё ещё продолжали возиться.

Я смотрела на мельтешащие по потолку отсветы и думала о Денисе. Чувствовала его присутствие. Оно жгло меня, изводило. Тело сбесилось, требуя близости – вот прямо сейчас, немедленно! Мозг отказывался играть по правилам приличия, нашёптывая: «Ну темно же… Шмыгни к нему на полку, кто увидит-то? Эти? Да они пьяные, и вообще – не пофиг ли? Завтра выйдут на своей станции, и поминай, как звали…» Но был ещё Денис и его мнение. Что он тогда обо мне подумает?

А тело требовало разрядки – аж до щекотки в носу. Медленно, боясь случайно не выдать себя, я поменяла позу и забралась пальцами под трусики. Мокро, скользко, налито желанием. Потихоньку, чтобы никто не увидел… Интересно, Денис уже спит? Вспомнились его руки, его тело, прижимающее меня к колкому меху. Пальчик осторожно шнырял туда, где после последней встречи на базе всё было как-то иначе… Завтра. Завтра узнаю, каково это, когда без боли и стеснения. Когда не палец, а…

Какой-то пронзительный, истошный не то вскрик, не то хохот распорол вдруг перевитую стуком колёс тишину. Я дёрнулась, замерла в ужасе. И тут звук повторился, но чуть тише… Твою мать! Первое место по художественному храпу попутчику с правой верхней полки!

Нервно, беззвучно рассмеялась. Вот это я понимаю, адреналиновый взрыв! Даже звёздочки перед глазами закружили, и, сменившись противной слабостью под коленками, отступил маячивший на кончиках пальцев оргазм. Так и до инфаркта недалеко!

Ноги, возле самой щиколотки что-то коснулось. Я вздрогнула. Поползло выше… Дыхание тут же сбилось, словно воздух кончился. Денис!

Он молчком полз пальцами своей ноги по моей: пощипывал, поглаживал… и вдруг убрал. Ах, так? Я сунулась к нему. Захватила пальцами волосы на ноге, потянула, потом ещё… В ответ он протянул свою и где-то на нейтральной территории – в аккурат между двумя полками, началась немая борьба ног. Было в этом что-то залихватски дурацкое, и в тоже время безумно эротичное.

Практически в полной темноте я разглядела его протянутую ко мне руку. Переплелись пальцами, и Денис потянул меня на себя. Я с готовностью поддалась и сразу угодила в его объятия – такие же нетерпеливые, как и моё собственное желание. Он сходу развернул меня животом вниз, подмял под себя… Твёрдый горячий член скользнул по желобку между ягодиц и ниже. Я инстинктивно прогнула поясницу… И застонала, уткнувшись лицом в подушку, так, что бы ни звука, потому, что молчать самой… Нет, не реально!

Денис двигался медленно и осторожно, но входил при этом так глубоко, что я чувствовала, как член, тараня мой пах изнутри, раз за разом упирается в жёсткую постель. Больновато, но так сладко… И так мало! Я прогибалась, двигалась ему навстречу, а Денис только посмеивался мне в ухо:

– Чшш… Да тихо ты… Всю контору спалишь…

Я оторвала лицо от подушки и, повернув голову, уперлась носом в его щёку:

– Не могу… не могу-у-у… ум-м-м… Хочу!

Он поймал мои губы поцелуем – кособоким и неловким, но от этого ещё более возбуждающим.

– Пойдём! Только тихо…

Два безумца! Ладно я – молодо-зелено-безмозгло, но он-то? Выскочили в коридор, ослепли на мгновенье от света, и, не задерживаясь, кинулись к туалету. Занято!

Денис толкнул дверь, увлекая меня в тамбур, но не остановился, проскочил дальше. Оттуда – через весь следующий вагон, к другому туалету… Но, прости Господи, уж не знаю, что ел последний посетитель этой комнатки… романтики при таком аромате никакой. Мы рассмеялись – истерично, практически до слёз, теряя силы и погружаясь в какой-то транс… и скользнули в следующий тамбур.

Удача улыбается тому, кто настойчив – здесь и без того тусклая лампочка светила совсем уж на последнем издыхании, практически никак. Денис сходу развернул меня лицом к уличной двери, впечатал в неё нетерпеливой силой, вынуждая ухватиться за крашеную обрешётку стекла, и вошёл – без лишней жеманности, без ненужных поглаживаний. Долбил так, словно у него на всё про всё была минута и ни секундой больше.

Колеса: тук-тук – тук-тук… тук-тук – тук-тук… И я – то ли пищащая, то ли рычащая… Изнывающая, истекающая, ходящая по краю… Получившая желаемое, но не умеющая добраться до пика. И всё же – безусловно счастливая, поверженная обоюдным безумием… Каким-то чутьём, словно в голове сработал таймер «Пора!» уловила подходящий момент, выгнулась, закричала, имитируя оргазм… Денис почти замер, давая мне испить наслаждение до капли, потом развернул к себе, прильнул поцелуем. Боже, какой же это кайф! Потом, потом будет иначе, по-настоящему, а сейчас мне и так хорошо, потому, что хорошо ему….

Я не заставила себя просить, или даже намекать – сама присела, обняла губами его пылающую плоть. Его вкус, мой вкус… его запах, мой запах… Безумие, жажда соития, потребность почувствовать, уловить его оргазм…

Дверь с грохотом распахнулась, и в тамбур ввалился какой-то мужик. Мы, все трое, замерли: я, по-прежнему сидящая на корточках, Денис запустивший пальцы в мои волосы… и привыкающий к полутьме, присматривающийся к непонятной парочке, случайный прохожий. Разобрался вдруг, расцвёл улыбкой до ушей:

– Братан… братан, во! – сразу обеими руками показал Денису по большому пальцу. – От души, братан! Во!

Денис молча развёл руками, призывая мужика очнуться от шока. И тот прижал, наконец, ладони к груди:

– Я извиняюсь, братан! Всё, всё, извиняюсь! – и ломанулся обратно в вагон.

Сердце билось отчаянно. Секундная пауза, молчание… И мы рассмеялись. Безудержное веселье, не отступило, наоборот – перешло в какое-то наваждение. Что это блин?!

Денис потянул меня кверху, но я капризно сбросила его руку и вернулась к поцелуям, к обладанию, к своей личной магии – возбуждаясь от того, что делаю, от того, как теряет контроль мой мужчина, чувствуя как на него накатывают, перехлёстывая одну другой волны наслаждения, и вот, вот…

Я не услышала, как Денис застонал, но почувствовала вибрацию этого стона, разлившуюся по его телу. Обжигающая, чуть горьковатая сперма брызнула в нёбо, растеклась по языку, скользнула, вызывая лёгкое першение, в горло. Я не задумываясь проглотила, успокоила вздрагивающую плоть мягким посасыванием, дождалась, пока немного обмякнет… Поднялась.

Денис стоял, привалившись спиной к стене, чуть задрав голову, и смотрел на меня задумчиво, даже слегка мечтательно, словно находился где-то в параллельной реальности.

Я обняла его, уткнувшись носом в шею под подбородком. Скользнула бедром между его ног. Да, я была довольна, морально осчастливлена, но тело… Вкус спермы на языке возбуждал как-то по-особенному, и, чего уж скрывать, тоже хотелось кончить. Потёрлась промежностью об его бедро, он довольно усмехнулся:

– Кошечка моя похотливая.

Это подхлестнуло меня ещё сильнее. Я прижалась теснее, тиранулсь настойчивее.

– Мяу…

Он чуть отстранился:

– Ты что сглотнула?

Я даже испугалась – мало ли, может нельзя? Ну, не в смысле – вредно для здоровья, конечно, а не принято лично у Дениса, велел же сплюнуть тогда, за клубом… Растерянно кивнула. Он прижал меня к себе, обнял крепко, словно боясь упустить… И вдруг взял лицо в ладони, прижался лбом ко лбу:

– Откуда ты такая взялась, а?

Я потёрлась щекой об его щетину. Сложно было решиться, даже как-то стыдно, но…

– Я хочу ещё.

Он рассмеялся – немного устало, чуть снисходительно:

– Ещё? – зарылся пальцами в мои волосы. – Я ж не пацан уже, чтоб раз за разом. Мне время нужно, хотя бы часик, а лучше до утра…

Я растерянно кивнула. А он склонился, зацеловывая шею и грудь:

– Девочка моя, ненасытная… Ну вот что ты со мной делаешь, а? Как пацана какого-то, честное слово… – и, прижав меня спиной к стене, опустился на колени.

Невероятно, жарко, развратно. Он вылизывал меня как тающее мороженное, с таким наслаждением, что даже просто смотреть на него вот так, сверху вниз – на его мощные плечи, обнимающие мои бёдра, и коротко стриженную, брутальную макушку между ними – да уже только от этого можно было кончить! Нежнее языка разве может быть что-то ещё? А ещё само понимание того что происходит… И я выгнулась, судорожно прижимая его голову ещё плотнее.

– У-у-уммм…

Оргазм был настолько ярким, что даже слегка заложило уши и безвольно подогнулись колени…

Потом мы лежали в обнимку на моей полке – в тесноте, да не в обиде. Денис тихо посапывал во сне, а я всё думала, неужели это действительно происходит со мной? Это действительно поезд, мчащий меня на свободу, к неведомому морю? Это правда Я – с дрожью в руках и ногах, со сладко ноющим низом живота? Это действительно МЕНЯ обнимает мужчина? Обнимает нежно, заботливо, прикрывая сильным телом, крепкими руками от чужих взглядов, от невзгод и одиночества?

Господи, что это – премия или аванс?

Глава 22

Когда Ольга презрительно морщилась, говоря о трёх звёздах нашей гостиницы, я почему-то представляла, что-то типа своей общаги, ну разве что почище, поприличнее, а поэтому была готова и к такому. Но уже начиная с холла поняла, что Боярская просто корчила из себя капризную барышню.

Высокие потолки, мозаичные панно и гипсовая лепнина на стенах и потолке, аквариум размером с трёхстворчатое окно, бордовая ковровая дорожка на ступенях. Гигантские люстры-канделябры и зеркала в пол. Что-то такое, помпезно-Сталинское, сильно похожее на дворец культуры годов, эдак, шестидесятых, а может и пятидесятых – но теперь уже чуть потускневшее, чуть запылившееся, однако, по-прежнему торжественное.

У стойки регистрации, ожидая оформления своего паспорта, Денис взял мой, принялся листать. Я напряглась. Он рассмотрел фотку и полез дальше. А дальше – прописка! Мне аж дышать трудно стало. Сунулась ему под руку, мешая:

– Семейное положение ищешь? Так это на другой странице, у меня там уже три или четыре печати, точно не помню.

Дебильное кокетство, да, но эффективное: Денис усмехнулся:

– Странно, что не пять – семь, – и отвлёкся на мгновение, а в это время администратор попросила мой паспорт и вернула на стойку его. Я хотела схватить его, но Денис опередил, сам открыл на странице «семейное положение» и показал на расстоянии, как полицейское удостоверение:

– Одна, представляешь? Пока смерть не разлучит и всё такое. Учись, молодёжь.

– А дети? – спросила я будто бы между делом, а сама напряглась в ожидании ответа.

– Три или четыре, точно не помню.

– Странно, что не пять – семь! – с готовностью рассмеялась я, но по его виду так и не поняла – это была шутка в тон моей или серьёзно?

***

Новый год отмечали в ресторанчике на набережной.

Влажный воздух, ощущение простора, невидимое в темноте, но так призывно шумящее море… Всё в новинку, словно попала в другую страну: архитектура, пальмы, сами люди какие-то другие, расслабленные что ли.

Готовясь к празднованию, я старалась соответствовать запросам Дениса. У меня, конечно, не было косметики «Ланком», но оказалось, что и «Руби Роуз» отлично работает, если не сильно увлекаться цветом.

Платье Ирина Степановна подобрала мне коротенькое, с пышной юбкой. Без бретелей, но с милым жакетом-болеро и шикарной парчовой розой на левой полочке. Волосы я оставила распущенными, перехватив их надо лбом бархатной повязкой, расшитой пластмассовыми жемчужинками. Колготки с блеском. Ну и каблучищи, само собой!

Сначала было непривычно – столько внимания со стороны других мужчин! От украдкой бросаемых взглядов, до откровенного разглядывания. А потом мне даже понравилось. Так это – встаёшь, чтобы выйти в туалет, и словно со стороны видишь свои ноги от ушей, подчёркнутую пышной юбкой талию, и кажется, слышишь, как скрипят шеями мужики, поворачиваясь в твою сторону, как ревниво сопят их женщины. И бёдра вдруг сами по себе начинают игриво вилять…

Выходишь из туалета, а у входа в зал уже кто-нибудь караулит, шутливо не пускает, завязывает знакомство, зовёт танцевать…

И особый кайф – наблюдающий за этим, спокойный взгляд Дениса. Он словно получал удовольствие от того, как реагировали на меня мужчины, а я получала удовольствие от его удовольствия. И даже подыгрывала исподтишка, завлекая кого-нибудь то случайным взглядом, то мимолётной улыбкой, поощряя быть смелее, но, в последний момент, убегая под крыло своего невозмутимого орла…

Потом гуляли по набережной, пили шампанское, целовались, горели желанием. Обжимались в закутках, что не так-то просто в верхней одежде, даже несмотря на то, что у меня теперь была курточка из каракуля, а не жуткий пуховик. Когда возбуждение становилось невыносимым и приходилось прекращать баловство, разговаривали обо всём подряд, но чудесным образом не о нём и не обо мне…

Однако утром, вспоминая события прошлой ночи и бурный секс после возвращения в номер, я поняла, что в какой-то момент наплела ему с три короба о том, что учусь в физкультурном институте, что отец у меня пожарный, а мать – работает в образовании, но не учительницей, а покруче. Помню ещё, Денис рассмеялся:

– Надеюсь не в районо?

– Почему?

– Да знаю я там одну… Стерву.

– Не, это точно не моя мать. Моя не в районо.

В общем, какая муха меня укусила – не понятно. И вроде, не сказать, чтобы очень уж пьяная была, скорее расслабленная, уплывшая в свои мечты, потерявшая чувство берега. И вся моя брехня была странной, убогой мешаниной семьи Савченко и Машковых, а сама я была странным отражением Лёшки. Благо хоть не стала врать, что борьбой, например, занимаюсь.

Было тошно, слегка кружилась голова, воспоминания роились, путаясь, взаимозаменяясь друг другом, и от всего этого захлёстывало поздним раскаянием. Ну почему, почему я всё время вру? С каждым разом закапываюсь всё глубже, и как теперь из этого выбираться – не понятно.

Было около девяти утра, Денис спал, а я смотрела на него и думала: «Ну а сама-то ты, Кобыркова, что узнала о нём за минувшую ночь?» И получалось, что ничего, кроме того, что у него, кажется, строительный бизнес. Но об этом я и раньше догадывалась. А чего нового-то? Ни-че-го. Вот такие дела.

Потом разглядывала его упрямые губы, решительную линию широкого, поросшего лёгкой щетиной подбородка, смешно подмятую подушкой щёку. Морщинки в уголках глаз, строгую вертикальную борозду между бровей – такую глубокую, что не расправлялась даже в покое. Зрелую, чуть смуглую кожу, довольно крупные поры носа и щёк… Тёмно-русый короткий ёжик волос, уже серебрящийся на висках…

Сколько ему? Сорок – сорок пять?

Вспомнилось, как минувшей ночью какой-то парень убеждал, что мой папа не будет против, если я соглашусь с ним потанцевать… Папа. Ну да. Пожалуй.

Казалось ли это отвратительным? Нет. Пугающим? Нет. Мне, как человеку не знающему, что такое отец, было просто интересно видеть мужчину подходящего возраста рядом, прислушиваться к своим ощущениям.

Интересно, каково это – иметь отца? Когда в доме есть постоянный мужчина – он мельтешит перед глазами, диктует свои правила, имеет свой запах, свои какие-то чисто мужские особенности. Каково это, уживаться с ним в одной квартире? Ведь он – мужик, а ты – женщина, причём дочь, а не жена…

Так, хватит! Он мне не отец, а любовник. Хороший, между прочим, любовник! Свободный от комплексов и дурацкого волнения, каким страдал, скажем, Савченко.

Я невольно улыбнулась и снова глянула на Дениса. Интересно, как бы выглядел Лёшка, спящий без задних ног после кутёжной ночки, завершённой хорошим сексом?

И вообще интересно – какой он? Стала вдруг понятна та идиотская Ленкина выходка: «Можно я его попробую? Ничего личного, просто для сравнения…» А ведь действительно – интересно сравнить!

Лёшка почему-то до сих пор ощущался мною как нечто незыблемо моё, словно я имела на него какое-то моральное право. Это можно было сравнить с любимой книгой – сама почитала, дам почитать подруге – что мне, жалко? Но потом, если вдруг захочу перечитать снова или просто вернуть в свою библиотеку – приду и потребую обратно, ведь он изначально мой…

…И кстати, отдельные моменты я перечитала бы прямо сейчас. А почему бы, собственно, и нет?

Почему?! Да потому, что Денис!..

Но жалобные стоны совести тонули под нахлынувшим возбуждением, я потихоньку, чтобы не разбудить Дениса, повернулась на другой бок, прижалась к Лёшке, провела рукой по его груди, обрисовала, чувствуя, как мелко вздрагивает от щекотки живот, пупок. Повела по дорожке волос, убегающей ниже… Такое всё знакомое, но такое волнительное, неизведанное…

Стоп, а как же Денис? А Денис спит, он не узнает…

Зарылась пальцами в жёсткие кучеряшки, почувствовала, как оживает плоть…

Стоп, а вдруг Денис всё-таки увидит?

Осторожно обернулась назад – да нет тут никого! И не было. Это же… Как же я забыла – нет больше никакого Дениса, мы с Лёшкой давным-давно снова вместе!

Я заглянула ему в лицо, молодое, влекущее. Коснулась губ поцелуем – Господи, какие же они родные, знакомые! И нет никакой тревоги на душе, никакой лжи, никакого стыда…

Лёшка, проснулся, обнял меня, а я бесстыдно согнула колени, раздвигая их, приглашая его…

И он пришёл. Пришёл и вошёл. Сразу как-то и сбоку, и сверху – так чудно́ и даже нелепо… Но это был ОН и сама мысль эта пульсировала маячком, скользила по моему телу, с каждым ударом сердца, с каждым Лёшкиным толчком опускаясь к животу и ниже…

Оргазм – долгий, охватывающий всё тело, качающий на волнах, расцветающий яркими вспышками на потолке и стенах… Я застонала, прижимая Лёшкину голову к своей груди. Потом заглянула в его глаза – зеленоватые, бездонные, как омуты прошитые косыми лучами солнца – словно ища в них что-то забытое… А он не отрываясь смотрел в мои, словно тоже что-то искал. Шепнул:

– Ты нужна мне, Люд. Очень.

Я счастливо зажмурилась, запрокинула голову, подставляя под поцелуи шею… И почувствовала, вдруг, что нет никакого Лёшки. А кто? Всё-таки Денис?

Повернулась и увидела Лёшкину маму – этакую свежую, румяную, пышущую здоровьем молоду́ху. Она лежала рядом со мной на боку, подперев щёку кулаком, и сверлила тяжёлым взглядом:

– Я говорила, что терпеть не могу, когда мне брешут? Говорила?!

…В первые мгновения я даже не сообразила, что проснулась – та же комната, та же постель, только рядом теперь действительно Денис: лежит на боку, подперев щёку кулаком, разглядывает.

– Ты стонала. Плохой сон?

Я потянулась, стряхивая остатки оцепенения, разгоняя кровь. Будто случайно повернулась к нему спиной, прогнула поясницу, чувствуя его взгляд на своей заднице… Не меняя позы расслабленно обмякла.

– Почему сразу плохой? Может, я просто любовью занималась?

– Хм… – сгрёб меня в охапку, прижимая к своему животу. – Ну и с кем же?

– С бывшим.

Денис рассмеялся:

– Друг из песочницы?

– В смысле?

– А как ещё можно быть бывшим и при этом оставить девочку невинной? Тем более такую сладкую… – сжал мою грудь в ладони. – Либо совсем ещё пацан, либо недостаточно хорош. – Чуть приподнялся на локте, коснулся губами моего уха: – Но чтобы я больше этого не слышал, ясно?

***

Три счастливых дня,

Было у меня,

Было у меня с тобой.

Я их не ждала,

Я их не звала,

Были мне они даны судьбой…


Отпустив Дениса немного вперёд, я украдкой зачерпнула в ладонь воды, лизнула. Надо же – море действительно солёное!

Потом были экскурсии, горы, водопады, кафешки… К вечеру ноги гудели от усталости, но мы всё-таки выбрались в какой-то местный клуб на дискотеку. Невероятный, просто фантастический Новый год!

Я смотрела на Дениса и не понимала – почему раньше робела в его присутствии? Он был простым и даже юморным. В сочетании с исходившей от него аурой самодостаточного, умудрённого жизнью мужчины – просто колдовское зелье какое-то! Я видела, как на него засматриваются женщины, даже тайно ревновала, если вдруг он отвечал какой-нибудь из них изучающим взглядом, и одновременно безумно гордилась тем, что он со мной, а не с ними!


Второго января, часов с одиннадцати утра, мы, держась за руки, шатались по улицам, по сувенирным лавкам, и я смотрела на мир вокруг распахнутыми глазами, впитывала, наслаждалась… Завтра вечером домой. А так хотелось остаться ещё хотя бы на денёк, так влекло снова и снова глазеть на море и каждую минуту чувствовать Дениса рядом!

Было слишком грустно понимать, что уже послезавтра он скажет: «Будет время – дам знать», и снова исчезнет – может, на день, может, на пару недель, и я усиленно гнала эти мысли прочь. И всё же, уже заранее нуждалась в нём, как в воздухе, заранее задыхалась от неопределённости будущих отношений.

Но тут же заглядывала ему в глаза и видела в них спокойное любование. Чувствовала, что он доволен и мною, и поездкой в целом. Готова была скакать от счастья, когда, словно между прочим, в его разговоре проскальзывало что-то вроде: «Вот летом в Турцию слетаем, сравнишь…» или «О, это ты ещё океан не видела! Ну ничего, исправим…»

Около трёх дня вернулись в гостиницу, и вместе с ключом молоденькая администраторша, улыбаясь, протянула Денису записку. Быстро прочитав её, он сунул ключ мне:

– Иди в номер.

Я заупрямилась. Как же, помню я её липкое хихиканье сегодня с утра… И то, что она не перестала клеить Дениса даже когда я наконец, спустилась вниз – тоже помню!

Девушка снова призывно улыбнулась Денису и скользнула полным любопытства взглядом по мне. И после этого я должна была уйти?! Ну уж нет!

Я отошла, села в кресло возле аквариума. Далековато, почти не слышно о чём говорят, зато видно, что делают: Денис что-то спросил, она ответила. Он снова спросил, она отрицательно мотнула головой, но после небрежно брошенных на стойку перед её носом денег, с недовольным видом поставила на неё телефон. Денис притянул его к себе, набрал номер. Снова. И снова. Беспокойно постукивая по стойке кулаком, спросил что-то у администраторши. Снова набрал. И его напряжённо сжатый кулак вдруг замер над стойкой.

– Боярская где? – сходу крикнул он в трубку. – Где?! С какого ху… – Глянул на администраторшу, сбавил тон: – Когда уехала? … Одна?  А Жирный на кого остался?.. Фф-ф-ф… —выдохнул, поджимая губы, сдерживая злость, но снова сорвался: – Да пиздец, Олег, понимаешь? Пиздец!

Снова замолчал, слушая и постукивая кулаком по стойке – иногда легко, а иногда яростно, до звона стеклянных шишек в стоящем рядом новогоднем букете.

– Вы охуели там все?! Олег, блядь, я за что вам деньги плачу?! Вас, дебилов, десять человек против одного жирного говнюка, который отымел всех сразу, стоило, блядь, этой пизде уехать! С-сука-а-а… Ну что ты МНЕ предлагаешь теперь? Приехать и тоже вас трахнуть? А что, блядь, Олег?! Ага… Дохуя у тебя ума, как я погляжу!

Администраторша возмущённо зашипела, но Денис только раздражённо кинул перед ней новую порцию бабла – отвали, мол, и, подхватив телефон в руку, хотел отвернуться, но длина провода не позволила. Остался в пол-оборота. Споткнулся взглядом об меня, но тут же побежал дальше – по стенам, по зеркалам и мозаике…

– Сколько?! Бля-я-ядь… С-сука-а-а… – Задрал голову к потолку, тяжело выдохнул, закусил губы, слушая. – Олег, блядь, ну ладно эта овца уехала, а Медок? Ну так найдите, чё вы как… Так, короче… – и забубнил быстрой скороговоркой, из которой я понимала только мат и отдельные слова, типа «тогда», «давай» или «иди»…

Наконец, швырнул трубку и замер, уставившись на стойку у себя под носом. А через пару мгновений словно очнулся. Проходя мимо меня, скомандовал, не глядя:

– Пошли!

Пропустил в номер вперёд себя, захлопнул дверь и замер перед ней гневной громадой.

– Я что тебе сказал?

Я непонимающе заглянула в его глаза, и тут же, не выдержав тяжёлый взгляд, опустила голову.

– Что? Я? Сказал?

Да блин… Что он сказал? Когда сказал? Кому сказал? Откуда я знаю?!

– Отвечай!

Я вздрогнула и почувствовала, как от задрожал от обиды подбородок.

– Не знаю…

– Не знаешь? Или просто не понимаешь с одного раза?

Глаза предательски защипало. Чего он хочет?!

– Как ещё с тобой говорить, чтобы ты понимала? Я что, много прошу или что-то непосильное требую? Или, может, хреново тебе со мной отдыхается? – Замолчал, припечатывая взглядом к стене. – Ну почему даже такую херню надо повторять по сто раз? Мозги у тебя есть, вообще?

Хотелось сказать, что я просто не понимаю о чём речь, но страх не давал не то, что рта раскрыть – даже голову поднять…

– Запомни раз и навсегда, если я сказал «стой» – надо стоять! Сказал «сядь» – надо сидеть. Сказал «молчать» – надо молчать. А если я сказал «иди в номер», значит надо идти в номер! Без повторения. Это ясно?!

Я вскинула голову. Что, блин? Вот это всё из-за такой ерунды?!

Сорвалась с места и, как была в куртке и сапогах, кинулась туалету. Заперлась. Заметалась по тёмной комнатушке, зачем-то наощупь включила воду. А потом плюхнулась на унитаз и заревела.

Что я ему сделала? Почему он так… Как с собачонкой какой-то!

Он несколько раз дёрнул дверь, постучал.

– Люд… – пошевелил ручку, – Ну прости, сорвался… Открой!

Я не отозвалась. Тогда он просто включил мне свет и затих.

Не знаю, сколько я там сидела, может, минут пятнадцать, может, полчаса. Проревелась, успокоилась. Осознала, что сама дура. Непослушная «послушная девочка», та, что убеждала Машкову – я готова быть такой, какой ему надо… Ага. Плёвое дело, чего там! Но стоило почувствовать себя желанной, как тут же расслабилась. Возомнила. Попалась, как птичка в клетку… И обидно было даже не то, что он орал на меня из-за ерунды, а то, что в этот момент я вдруг почувствовала себя на своём законном месте, рухнув туда с радужных небес.

Когда вышла, Дениса в номере не было, но на кровати стояли его чемодан, уже собранный и застёгнутый, и моя сумка, заваленная ворохом шмоток. Намёк понят, чего уж там.

Денис вернулся, когда я уже почти уложила свои вещи. Небрежно сунув руки в карманы, встал у стены, а я сделала вид, что не замечаю его. Неловкая, непонятная ситуация.

Наконец, он подошёл сзади и обнял:

– Ну прости. – Опустился на кровать, усадил к себе на колени. – Никогда больше не хочу видеть твоих слёз, хорошо? Никогда больше, никаких слёз. Договорились?

Я кивнула и обняла его в ответ.

– Что у тебя случилось?

– Тебе не нужно этого знать. Нет, серьёзно, не имей привычки соваться в чужие дела. Меньше знаешь – крепче спишь, слыхала такое? – невесело усмехнулся. – А иногда и дольше живёшь. – Поднялся. – Возвращаемся прямо сейчас. Такси уже ждёт.

И с этой минуты он снова стал прежним – далёким и непонятным. Чужим. Думал о чём-то, хмуря брови, много курил, потирая согнутым большим пальцем губы, играл скулами и молчал почти все двадцать часов пути до дома.

Во время остановки на заправке, уже на подъезде к нашему городу, приобнял вдруг, обдавая запахом табака.

– Ничего, Милаха, прорвёмся!

– Это опасно… для жизни?

Он усмехнулся.

– Да если бы! Тогда можно было бы порешать силой, а так… Меня просто отымели на круглую сумму зелени, вот и всё. Причём, очень вежливо отымели, с-суки… Но самое хреновое, что дело даже не в этом… – Помолчал, глядя вдаль. – Деньги это херня, пыль, просто средство. Но есть вещи, которые баблом не измерить, и вот когда на них посягают – вот за это хочется глотку порвать. И я буду рвать, потому что иначе нельзя.

Внутри у меня всё сжалось от запоздалой догадки.

– Нельзя было тебе уезжать, да?

– Ну, как сказать… Конечно, был бы на месте, ещё посмотрели бы кто кого. Но вообще одним днём такое не провернуть. Такое впечатление, что заранее подготовились. Но бля, ведь никто, даже я сам, до последнего не знал, что уеду! Да и свалил-то по-тихому, блядь, оставил всех на местах – чтобы ни одна тварь… С-сука. – И замолчал, яростно играя скулами.

– Нельзя было тебе уезжать, – уже не спросила, а подтвердила я свои мысли. – Это я виновата.

Он невесело рассмеялся, крепче сжал объятия.

– Дурочка ты ещё, Милаха, главного пока не видишь. Один раз живём! Эти три дня, возможно, стоили последних семи лет моей жизни. Будет ли когда-нибудь ещё такое, м?

Я так толком и не поняла смысл этих слов – то ли ему впервые за последние годы было так хорошо, толи он за эти дни потерял то, над чем работал целых семь лет?


…Три счастливых дня,

Три больших огня,

Три больших огня на берегу.

Я их сохраню,

Я их сберегу,

Сберегу навек в душе*…


Хотя на самом деле – всего два с половиной.

____________

Слова из песни «Три счастливых дня». Сл. И.Резник, муз. А.Пугачёва, исп. А.Пугачёва. 1990г.

Глава 23

Первую новость, которая встретила меня у порога общежития, притащила тётя Зина – бабушка пришла в себя, её перевели из реанимации в палату. Соседка даже сбегала к себе в комнату, притащила телеграмму и заискивающе улыбаясь, вручила её мне.

– Там смотри, какой список лекарств! Разориться же можно! Ты это, если денег надо, заходи, займу. – А потом ещё и сунула горсть карамелек: – На, чайку́ попьёте с Анатолием!

Вторая новость пришла от Ирины Семёновны, бабуськи, живущей над нами – оказывается, дядя Толя за эти дни успел стать местным героем. В день моего отъезда, практически в ночь с тридцатого на тридцать первое, он поймал онаниста: проходя мимо окон, заметил какое-то шевеление за кустом сирени. Присмотрелся – силуэт на окне. Подумал, что вор. Шуганул, погнался, даже, говорят, морду набил сгоряча, хотя в это мне не очень-то и верилось. На шум выскочили соседи и тут-то поняли, что к чему…

– …Сил нет от этой погани! – гневно выкрикнула в заключение Ирина Семёновна. – Все окна загадили!

Я промолчала. Уж кому-кому, а жителям вторых этажей грех жаловаться! До их подоконников онанисты при всём своём желании не смогли бы добраться, а вот нам, живущим внизу… Впрочем, от их назойливого внимания хорошо спасали плотные портьеры или даже одеяло на окно на ночь. А вот тётя Зина, на мой взгляд, специально оставляла щель между шторами, а иначе что за удовольствие раз за разом отмывать сперму со стёкол? Лично мне хватило и одного раза.

Тогда мне было тринадцать лет, я крутилась перед зеркалом, сооружая из бабушкиного платка с люрексом подобие мини платья и представляя себя теледивой, когда услышала шум на подоконнике. Обернулась, но увидела лишь не до конца задёрнутые шторы. А с утра обнаружилось, что стекло со стороны улицы обхаркано. Смачно так, с соплями. Мать тогда жутко на меня разозлилась: «нехрен сиськами трясти перед открытыми окнами!» и ушла на работу, пригрозив, что если к её приходу ЭТО будет ещё там – заставит языком оттирать.

А ещё через три дня сыночек тёти Зины, заманил меня к себе в комнату. Лапал, принуждал к минету. Но встретив лишь моё молчаливое сопротивление и накрепко сжатые зубы, стал хлестать членом по лицу до тех пор, пока не кончил. Тогда-то я и поняла, что это были за сопли на стекле…

Ладно, уже не важно. Это было давно.

Теперь же дядя Толя стал героем и, судя по разносолам на подоконнике в нашей комнате – любимцем местных тёток.

Третью новость принесла на хвосте Барбашина. Это было уже вечером, я стояла у кухонного окна, и, прижимаясь лбом к морозному стеклу, ждала, пока закипит чайник. В груди беспросветной пеленой висела тоска по ушедшей сказке и Денису. А появление Наташки так резко и беспардонно разорвало тонкую вязь из воспоминаний, ощущений и надежд…

Она и сама не ожидала меня увидеть – залетела в кухню и встала у порога, как вкопанная. Обменялись короткими взглядами, и я тут же снова отвернулась к окну, а она поставила на плиту какую-то кастрюлю и собралась, было, уйти, но у выхода снова замерла.

– А у Лёшки мама умерла, знаешь уже?

Я заторможено повернулась к ней.

– В смысле…

– Прямо первого января, часов в девять утра. А сегодня в обед похоронили. Лёшка, главное, переживал до этого, что не смог на соревнования поехать – не с кем было её оставить, а оказалось, что даже хорошо, что не поехал. Кстати, гроб через моего папу выписывали, у них в профсоюзе льготы для специалистов высшей категории. И вообще, я всё это время рядом с ним была и буду теперь всегда, поняла?

Вернулась в комнату, как прибитая. Первой реакцией было сразу пойти к Лёшке. Но во-первых, поздно уже, а во-вторых, что я ему скажу, что мне жаль? А зачем ему это, если у него теперь есть Барбашина?

– Люд, вот эту банку не трогай, ясно? – донёсся до меня голос Толика.

Я очнулась от мыслей.

– Какую банку?

– Вот эту, – он указал на стоящую на подоконнике трёхлитровку с этикеткой «Берёзовый сок», почти доверху заполненную чем-то похожим на чай. – Пусть настаивается неделю, потом варить буду. И вот, – сдвинул в сторону всякую посуду и кое-что из продуктов, что обыкновенно лежало зимой на окне, вместо холодильника, – это тоже убери. Мне нужно много места. Банок пять или даже шесть наберу.

– Что это?

– Урина.

– Что?

– Урина, средство от всех болезней, не слыхала? Выводит шлаки, укрепляет внутренности и даже от рака помогает. Только не сырая, выпаривать сначала надо.

– Дядь Толь… Вы собираетесь заставить подоконник своей мочой? Серьёзно?

– Моча, моча… Урина! – Он поднял кверху указательный палец. – Эликсир долголетия и красоты. Старец Митрофан рассказывал, что даже Клеопатра делала маски из упаренной урины своих любовников и поэтому прославилась красотой.

– Прекрасно… Вы, значит, верите старцам, потомственным травницам и наследственным провидцам? Вы и воду, небось, ставили перед телеком, когда Чумак руками махал? И сколько же вы, интересно знать, заплатили за лекцию этого Митрофана?

– Э-э-э, ты как просить меня, чтобы перед матерью прикрыл, так сотню косых не пожалела, а как до моих нужд дело дошло, так сразу считаешь.

– Стоп! Я оставляла деньги на случай, если мама напишет, что нужны лекарства. А вы что, потратили их на шарлатанов?!

Вместо ответа Толик подошёл к шифоньеру, порылся в глубине полки с вещами и бросил передо мной аккуратно свёрнутые купюры.

– Десятку только взял. Э-э-эх, ты… Терпеть не могу мелочных баб. Сама теперь полы мыть будешь, ясно?

Я забрала деньги и, не раздеваясь, легла в постель.

«Часов в девять утра…» От этой мысли по всему телу ползли противные мурашки. Как раз в это время тётя Света мне и приснилась… а потом превратилась в Дениса, даже поза та же осталась. Жутко. Тревожно. И страшно отчего-то.

А ночью я будто специально снова и снова пересматривала тот сон, пытаясь вспомнить, что говорил тогда Лёшка, заглядывая мне в глаза. Обвинял? Или, кажется, рассказывал, что он теперь с Барбашиной? Нет, что-то другое… Просто сообщал, о смерти мамы?

Все эти догадки прокручивались в моём сознании, как новые тяжёлые сны и каждый раз Лёшка задвигал целые речи на пространные темы… И всё не то!

Проснулась я ещё затемно. И тут же вспомнила, что он сказал мне в том сне в Сочи: «Ты нужна мне, Люд. Очень» И было это как раз около девяти утра.

***

В магазин я пришла ещё до открытия и столкнулась там с Доркой – маминой сменщицей. Оказалось, что по графику первые два дня после праздников моет она. Ну и отлично! Дождавшись Раису Николаевну, я сообщила, что до конца каникул уезжаю к бабушке, что мыть за нас некому, а поэтому – если хочет, пусть оформляет мамке «за свой счёт». Как вернёмся – разберёмся.

Автобус на Разгуляевку отправлялся в девять сорок. Сомнений ехать или нет, больше не было. Был только страх не успеть и раскаяние, что не поехала сразу. Ведь самое непоправимое, как оказалось, происходит с нами и нашими близкими как-то вдруг…

Несмотря на ранний час, по дороге из магазина я завернула к Лёшке. Сначала стояла у подъезда, набираясь решимости подняться, потом долго звонила ему в дверь… Но он так и не открыл.

Я могла бы, конечно, пройтись и до стадиона на Ленина и была почти уверена, что застану Лёшку на утреннем кроссе, но время поджимало и пришлось выбирать. И я выбрала бабушку.

Глава 24

Бабушка – человек старой, военной ещё закалки, всё хотела делать сама, ворчала, что не может целыми днями лежать, что ей надо разрабатывать ноги, руки и заставлять шевелиться мозг. Ругалась с врачами, что не пускают её домой, грозилась сбежать.

Она глянула на меня в первый же день, как я приехала, сощурилась пытливо, но промолчала. А когда мать отправилась в село – приглядывать за курами и гусями, сразу, прямо в лоб, выдала мне, что у меня кто-то появился.

Конечно, я не рассказала ей всего, но всё же… Было приятно поговорить об этом с кем-то, кто не выспрашивает подробности интима и не завидует.

Я давно уже знала, что за судьбу мамы бабушка винит себя – за то, что сама развелась с мужем, который бил, лишив дочку – своего позднего ребёнка – отца. За то, что не давала моей маме шага спокойно ступить, блюдя её нравственность, гоняя жениха. А в итоге – только подтолкнув ко встречам с ним тайком. А потом, когда случилась беременность – очень уж рьяно заставляла делать аборт, предсказывая испорченную молодую жизнь…

Мама тогда сбежала со своим женихом в наш Мухосранск. Мой отец был всего на три года старше неё, стал работать грузчиком, содержать её. Но долго не выдержал – захотел обратно в Разгуляевку. Мама отказалась, боясь, что бабушка снова примется принуждать её к аборту, сказала – рожу, тогда вернусь. А уже через месяц отец, будучи слегка «навеселе», попёрся на тракторе в райцентр, да напрямки через реку. А дело было в марте…

Трактор достали из воды только в июле, а отца так и не нашли, утащило течением.

Бабушка с мамой сильно разругались и долго не общались, хотя это она, бабушка, собрав все свои сбережения и продав трёх коров, купила маме комнату в общежитии. Уж какую смогла – лишь бы у дочери был свой угол, раз уж не хочет возвращаться домой.

Потом, конечно, помирились. Я до семи лет жила в Разгуляевке, а мама «налаживала» жизнь в городе и, кажется, не собиралась меня забирать. Но когда пришло время, бабушка проявила твёрдость, настояв на том, что ребёнку нужна нормальная, городская школа. Так я попала в общагу и «села маме на шею» – это если говорить её же словами.

Бабушка всегда рассказывала мне об этом открыто, спокойно. Я видела, что она всё осмыслила, приняла, раскаялась. Она всеми силами помогала нам с мамой выживать, но как наполнить дырявое ведро? Разве хватит денег, присылаемых из деревни, яиц, овощей и кур, если всё это оседает в холодильнике и кошельке тёти Зины и других самогонщиц?

И в Москву меня хотела послать учиться бабушка, так, чтобы сразу и высшее образование и столица… но с начала девяностых жизнь вдруг пошла наперекосяк, с деньгами стало совсем туго. Я это понимала и ничего не требовала. А вот к бабушкиным советам интуитивно прислушивалась.

По поводу Дениса, о котором я рассказывала, конечно, не как о дядьке «за сорок» с сомнительной репутацией, а как о парнишке слегка за двадцать – короче, как о Лёшке я о нём говорила, чего уж там – бабушка сказала одно: «Знай себе цену и головой думай, а не этим местом. И мужика заставляй головой думать, а не этим местом. Уважайте друг друга, уступайте, будьте честны – тогда и жизнь будет ладная, а не через это место…»

***

Ближе к вечеру восьмого января я вернулась домой. Мать хотела оставить меня вместо себя, но бабушка настояла, что мне нужно возвращаться к учёбе. И я действительно, словно какой-то живой воды хлебнула – воспрянула духом. Хотела учиться, найти подработку и даже… даже завязать с Денисом. Рядом с бабушкой казалось – это странные, глупые отношения и в них нет ни смысла, ни будущего. Порвать, забыть и идти дальше.

Но чем ближе я подъезжала к городу, тем больше понимала, что скучаю по своему Стройбату отчаянно, так же сильно, как и боялась новых встреч, обильно приправленных ложью. А уж когда добралась до общаги – и вовсе, не могла уже думать ни о чём, кроме как о желанной встрече, а дальше – будь что будет! Вот только когда она произойдёт, эта новая встреча и произойдёт ли вообще?

Меня тошнило. Жутко болела грудь – прям как в детстве, когда она только начала расти. Но в инструкции к таблеткам было написано, что такое возможно. Ещё было написано, что возможно повышение массы тела, головные боли и внезапные кровотечения. И вообще, целый перечень каких-то жутких побочек. Но я была к ним готова. Мне так хотелось порадовать Дениса тем, что можно без резины!

Кстати таблетки, те самые, что втюхивала мне врачиха из женской консультации, я нашла ещё в день отъезда в Разгуляевку в привокзальной аптеке, куда забежала за лекарствами для бабушки. Та же голубая упаковочка, только у врача всё было написано на иностранном, а в аптечной версии по-нашенски: «Марвелон». И цена в аптеке – чуть не вполовину дешевле! Удачно совпало и то, что в этот день у меня как раз начались месячные, а это, согласно инструкции – самое время начинать приём.


После приезда так и подмывало сразу пойти к Лёшке. Не для того, чтобы увидеть его самого, а словно отдать какой-то долг тёте Свете, ведь ей сегодня было девять дней. Но я так и не смогла. Не решилась.

***

Общага встретила меня пронзительным запахом мочи. Кажется, даже глаза заслезились. Из кухни выглянула тётя Зина:

– А, молодёжь! Как бабушка?

Пришлось рассказывать.

– Ну ничего, ничего, – хозяйски кивнула соседка, – раз уже оклемалась, значит, всё хорошо будет. Мать-то, когда приедет?

– Не знаю.

– Ох, я бы на её месте поспешила! Такого мужика разве можно надолго одного оставлять? Уведут ведь, Люд! Ты хоть теперь приглядывай за ним, что ли. Танюхе же такой и нужен – чтоб и руки в доме и… – понизила голос: – Сама понимаешь, мать твоя молодая же баба ещё! Надо чтоб и присовывал кто-то, хоть иногда – это ж здоровье!

– А чем воняет, тёть Зин? Канализацию прорвало?

– Типун тебе на язык! Элексир варю.

– В смысле?

Я правда не поняла. На языке тёти Зины «элексир» – это самогон. Когда она ставила аппарат на плиту, то так и заявляла всем соседям: «Пошли вон с кухни, элексир варить буду!» Но хлебный запах первача кто не знает? А теперь…

– А воняет, как будто обоссался кто-то. Давно и много.

– Ну так, урина же!

Я даже сумку с плеча уронила.

– Урина? Вы… погодите, вы варите дяди Толину мочу?

Она заржала так, что стены завибрировали. До слёз, до пунцового цвета морды.

– Дяди Толи… А у меня что, своей нету что ли? Уж чего чего, а этого добра…

И, так же хохоча, скрылась в кухне.

А меня и так тошнило. Очень. Поэтому, я просто подхватила сумку и закрылась в своей комнате. Брезгливо, стараясь не касаться подоконника с пятью трёхлитровыми банками мочи разных оттенков, открыла форточку. Что за нахрен? Как здесь можно жить?!

И только после того, как лица коснулся свежий воздух, я обратила внимание на то, что в комнате бардак и грязь. Сначала возмутилась, потом присмотрелась… Ого!

Угол комнаты, там, где внешняя уличная стена давно уже дала трещину в палец шириной, в которую мы с матерью исправно запихивали всякие тряпки, чтобы не дуло – был ободран отстарых обоев и оббит от старой штукатурки. Щель замазана цементом, да так аккуратненько… А бардак в комнате – так это просто все мелкие вещи перенесены куда придётся из под рабочей зоны.

Я обалдела. Вот прямо до глубины души. Появилось какое-то странное чувство уважения к Толику – брезгливое, робкое… но всё-таки уважение и даже благодарность.

Когда переодевалась, дверь распахнулась. Я взвизгнула и прыгнула в угол, за шифоньер.

– Нет, нельзя заходить! Стоп!

Лихорадочно путаясь в рукавах, натянула халат.

– Можно…

– О, Людка! А Танюшка где?

– Здрасти, дядь Толь.

– А привет…

– Она ещё немного задержится.

Он разочарованно ссутулился.

– А ты вообще на что? Не могла за мать остаться?

– А мне учиться надо и работу искать, вы же сами велели?

– Ну, тогда ладно. А теперь, раз приехала, вымой-ка тут всё. – С гордым видом посмотрел на отремонтированный угол. – Пока пусть так будет, а весной, как потеплеет, можно обои переклеить. Только форточку закрой, иначе полопается всё. Ну? Пригодился дядя Толя?

Я вымученно улыбнулась.

– Да, спасибо, конечно… только дядь Толь, пожалуйста, стучитесь, прежде чем входить, ладно?

Пару слов об «эликсире». Оказалось, что своей уринотерапийной философией Толик заразил ещё трёх соседок из нашего крыла. Итого – четыре человека собирают мочу в банки, а потом томят это, периодически помешивая, на медленном огне на общей кухне. И это за каких-то без малого пять дней моего отсутствия. То есть, чисто теоретически, ещё дней через десять адептами «урины-чудотворной» вполне может стать всё наше крыло, и тогда зараза постепенно поползёт дальше. И это в лучшем случае! А в худшем – за следующие пять дней каждый элексировар завербует себе по три последователя, те, в свою очередь, ещё по три и через десять дней мы получим…

Интересно, я уже провонялась?

***

На следующий день после учёбы, бродили с Машковой в парке возле стадиона. Мне так хотелось поговорить о Денисе! Рассказать Ленке про фантастическую поездку в Сочи, похвастаться своей «вхожестью» в отдел царицы крутого шмотья – Ирины Степановны. Пожаловаться на то, как болят, чёрт, просто мучительно болят сиськи! Уточнить, кстати, а почему сама-то Ленка не начнёт пить таблетки, раз уж регулярно занимается сексом, да ещё и частенько без презиков? В общем, разговорчики во мне клубились далеко не об учёбе и погоде, и, наверное, я наконец-то смогла бы быть более или менее подходящей собеседницей для Ленки… Но она большую часть времени просто мечтательно молчала.

Вот чего я не ожидала, так это того, что она может так влюбиться! Оказывается, незадолго до Нового года в соседнем подъезде их дома появился новый жилец, и Ленка попала.

Конечно же она уже успела подкатить к нему, он уже успел клюнуть. Ну как клюнуть… Улыбается при встрече, даже издалека машет рукой. Охотно болтает, но на предложение сходить в клуб – отмалчивается. В гости к себе не зовёт, сколько Ленка не намекала, что была бы не прочь кофейку попить. Она дошла даже до того, что позвала его к себе, но он…

– Стоп! Как, к себе? – с сомнением глянула на неё я. – А родители?

– Ну, ты за дуру-то меня не держи! Конечно я бы не рискнула при них. Но мать с отцом свалили на праздники. И вот ты тоже, свалила, и хоть бы предупредила, блин. Так сложно было?

– Лен, если бы ты знала, где я была! Это просто отпад, я…

– М… – она кисло скривилась. – Небось, с этим своим старпёром куда-нибудь ездила?

– Почему вдруг старпёр? Это ж был твой совет, подцепить кого-нибудь постарше! Ты же говорила, что такие щедрее и меньше к фигуре придираются? К тому же, ему всего лет сорок, и он в отличной форме.

– Старпёр, он и есть старпёр, Кобыркова. Он старше тебя на целую твою жизнь! Даже больше. Представь только – он уже вовсю с бабами развлекался, а ты только родилась. Представила? В отцы тебе годится. Ну и что, не старпёр? А вот когда молодой, когда кровь кипит, когда от него так и пышет сексом, как от жеребца необъезженного… Мм! Такой если влюбится, то горы свернёт ради своей девчонки. Не-е-е… Молодой он и есть молодой. Тебе просто сравнить не с чем. Бросай его, Мил. Вон, лучше, Савченко снова окучивай, а то он, говорят, с Барбашиной закружил. Но она дура малолетняя, пока даст – полжизни пройдёт, а ты теперь дама опытная. Да и он больше не девственник, уж я то зна… – и осеклась.

Видно, как не крути, а эта тема ещё долго будет висеть между нами. Я оглядела тоскливое серое небо, сомневаясь, говорить или нет?

– У него мама умерла первого числа.

Ленка отломала от забора сосульку, сжала её в кулаке… Открыла ладонь, наблюдая, как ледышка превращается в мутную лужицу. Пожала плечами.

– Ну, так тем более. Ему сейчас надо, чтобы рядом кто-то был. Если это будет Барбашина – то считай всё, профукала ты своего Лёху. А он, между прочим, неплохой пацан, просто слишком правильный. – Помолчала, о чём-то думая, усмехнулась. – Из таких, наверное, хорошие семьянины получаются. Только вот, все хорошие семьянины рано или поздно начинают скучать и становятся хорошими любовниками для плохих девочек. Вывод какой? Все мужики козлы и нет никакого смысла и бабам строить из себя… Поэтому не упусти момент.

– Железная логика, Лен, – усмехнулась я. – Но мне больше не нужен Лёшка. Я Дениса жду. Мы с ним на новый год ездили в Сочи…

– Пфф!

– Если бы ты только знала, какой у нас секс в поезде был!

– Ну так правильно, чем там ещё заниматься. Но поезд, это же фигня – закрылся себе в купе и вперёд. А я вот мечтаю как-нибудь в туалете самолёта. Представляешь – за дверками очередь стоит, а ты там…

– Ну так и мы вообще-то в тамбуре были! Нас даже мужик какой-то спалил.

Ленка, впервые за всю беседу заметно встрепенулась.

– Ого! Так этот твой батя любитель экстрима? Как интересно.

– Ага, очень интересно, особенно когда больше негде. С туалетами нам тупо не повезло, а в купе два попутчика…

– Чего-о-о?! Вы ехали в общем купе? Нет, серьёзно? У него что, бабла не хватило всё купе выкупить? Вот это поворот. А ты уверена, что он крутой, а не просто мозги тебе пудрит? Ну-ну, рассказывай дальше. Где жили? Куда ходили, что ели?

Защищаясь от обидных нападок, я чуть было не стала рассказывать о том, что Денис специально поехал по-простому, чтобы без охраны, чтобы мы были только вдвоём, чтобы никто в городе не узнал, что он в отъезде… Но, вовремя спохватилась. Перевела тему:

– Да, неважно. Ты лучше про своего расскажи. Как его, Димка? Что, совсем прям молоденький?

– Ну не совсем, конечно, двадцать два – двадцать три… около того. Но ты бы его видела! Мне просто напрочь крышу снесло, вот прям с первого взгляда! Бог!

– Так у вас же ещё ничего не было? Откуда ты знаешь, что он бог?

– И так видно. По походке, по осанке.

И снова здорова – песня про Димона! Какой он классный, как она его любит, как несправедлива жизнь, что она живёт с родителями…

И я поспешила распрощаться.

Глава 25

У Лёшкиного подъезда я была часов в восемь вечера.

Свет на кухне и в зале. Что я ему скажу? Ну… просто пособолезную, извинюсь, что не была на похоронах и на поминках. Захочет послать, пошлёт, я не в обиде. Но мне край, как нужно отдать этот долг тёте Свете!

Поднялась, позвонила. Звонок не работал. Постучала. Тишина в ответ. На автомате, как делала сотни раз до этого, надавила на ручку. Дверь и открылась. Я сунула голову в щель, прислушалась – телевизор работает. Вошла. Снимая куртку, шагнула на порог зала.

– Лёш! Ты дома? Ау-у-у…

Ну как маленькие, честное слово! Да, Барбашина со сосредоточием ковыряла что-то там на подлокотнике кресла, Лёшке срочно понадобилось поразглядывать картину над диваном. Да, они были врозь, но сама атмосфера… Вот этот флёр свежего кипеша, адреналин в румянце на Лёшкиных щеках, невинное порхание Наташкиных ресниц. Молча-а-ание… Такое напряжённое, виноватое… Оба взлохмаченные, оба испуганные… А нет, Наташка ещё и недовольная. Целовались что ли?

– Привет, у тебя там открыто… Я не помешала?

– Кхм… Нет, мы просто… – он пригладил волосы.

Помолчали.

– Я помогала разгребать после вчерашних поминок, – пришла в себя Барбашина. – А вот ты зачем пришла?

Если честно, взбесило! Но я не подала вида.

– А я не к тебе пришла, Наташ! Так что, расслабься, отчёта не будет. Лёш, можем поговорить?

Наташка аж с места вскочила, принялась перебирать стоящую на складном столике посуду, гневно поглядывая то на меня, то на Лёху.

– Пойдём на кухню? – предложила я и, не дожидаясь ответа, вышла из зала.

Он вошёл следом, сходу поставил чайник. Взгляды наши были где угодно, только не на лицах друг друга.

– Лёш, я узнала только третьего. Вечером, поздно уже. А потом к бабушке уехала, просто у неё инсульт… и…

Он молча кивнул.

– Слушай, мне так жаль. Ты знаешь, я к тёте Свете очень хорошо относилась, и всегда была готова… – и заткнулась.

На что я была готова? Что за бред? Он пришёл ко мне двадцать девятого поговорить. Успел сказать только, что ему надо на соревнования, как я начала плеваться желчью, издеваться и, откровенно отшила, слив на руки Барбашиной. Всё. Это всё на что я была готова. Но, допустим, он всё-таки успел бы попросить меня приглядеть за мамой в своё отсутствие… Согласилась бы я? Нет. Даже несмотря на то, что на тот момент моим Новым годом должны были стать общага и компания Толика. Вот и всё. Развела руками:

– Короче, Лёш, я правда сочувствую. Как же ты теперь?

И снова подавилась своими словами. Как? Да уж наверное лучше, чем при живом трупе матери? Он теперь, по крайней мере, не скован необходимостью большую часть дня проводить дома и договариваться с соседками о присмотре на время своего отсутствия. Лёшка усмехнулся, пожал плечами:

– Женюсь!

– Пфф… На Барбашиной?

– А какая разница-то? Главное, чтобы борщ варила и поменьше болтала.

– Лёш, ей шестнадцать, тебе скоро двадцать один. Ну, то есть понимаешь, да, что если вы это… ну, ЭТО… то тебе светит статья? Понимаешь?

Он всё-таки поднял на меня взгляд:

– А что, ты думаешь, кроме неё нет желающих? Серьёзно?

Улыбнулся, но как мне не понравилась эта улыбка! Она была похожа на оскал: слегка вымученный, но в общем – циничный, вызывающий, словно он меня провоцировал.

– О, наоборот – усмехнулась я, – уверена, что у тебя с этим полный ажур. Но… Хотя, ладно! Я не из-за тебя пришла, чтобы ты понимал. Просто выразить сочувствие, Лёш. Потому, что я действительно уважала твою маму. По-хорошему, я бы должна была сама сказать это ей. Успеть. Но… – Я вздохнула, покачала головой. – Мне теперь с этим жить, Лёш, поэтому я и пришла. Но не из-за тебя, понял?

Он усмехнулся.

– Ещё с первого раза. Но ты так усиленно это доказываешь, что я уже готов усомниться…

– И не мечтай! – Оторвалась от подоконника. – Короче ладно, пойду я.

– Что, даже чаю не попьёшь?

– Ой, да о чём речь, Лёш, конечно попью! Давай только и Барбашину с Машковой позовём?

Он усмехнулся.

– Ладно, понял. Спасибо, что зашла.

Во входную дверь требовательно постучали, и практически сразу, щёлкнув замком, ручка ушла в низ. Лёшка пошёл встречать пришедшего, я следом – на выход. И обмерла, поняв, вдруг, что вошедший – Денис.

***

Даже не помню, как умудрилась задвинуть моментально, едва только услышав, кого спрашивает незнакомый мужик, забычившего Лёшку в кухню, и, прошипев ему прямо в лицо, чётко, но тихо, так, чтобы слышал только он:

– Успокойся, это отец мой… – я, воспользовалась его замешательством и скользнула обратно в коридор.

Схватила одежду, вытолкала Дениса в подъезд. Уже на ходу, сбегая по ступенькам вниз, застегнула сапоги. От передоза адреналина подгибались колени, и кружилась голова. Это ж надо было догадаться, припереться самому! Хоть бы ребёнка какого с улицы подослал… Однако я была счастлива. Уже внизу не выдержала, повисла на нём.

– Привет! – уткнулась лицом в небритую щёку. – Я так соску-у-училась… Ты с ума сошёл, прийти вот так? А если бы отец? – И тут же поняла, что он пьян.

Вместо ответа он толкнул меня в закуток между входными дверями. Прижал к стене. А я так по нему соскучилась, что тоже готова была прямо здесь и сейчас… но не в Лёшкином же подъезде!

– Подожди! Давай не здесь, а?

Он отстранился, окатил меня странным взглядом, и, чуть замешкавшись, всё же потащил за собой к машине. Тяжело плюхнулся за руль и рванул с места, едва не налетев при этом на собранное из всякого хлама ограждение палисадничка. Я, не дожидаясь приказа, испуганно пристегнулась, вцепилась в дверцу.

– Куда едем?

Он проигнорировал. Довольно долго молчал. Его взгляд скользил по зеркалам, правая рука держала руль, левая – высунувшись в щель приоткрытого окна, ловила порывы ледяного ветра. Когда Денис переключал скорость, то просто бросал руль, оставляя машину без управления, и это было очень страшно, особенно учитывая то, что нёсся он как сумасшедший, лавируя в потоке, нагло подрезая всех, кто мешался на пути.

– Друг из песочницы, да? – Спросил так неожиданно, что я растерялась. Глянула на него и поняла, что он не только пьян, но и чертовски зол. На лице застыла кривая полуусмешка, блестящий хмельной взгляд прошивал насквозь. – Тот самый бывший, что трахает тебя во снах?

– Скажешь, тоже! – наигранно рассмеялась я. – Это… брат!

– Ах, бра-а-ат?

– Да… Двоюродный…

– Мм… – Он кивнул и, в очередной раз бросив руль, взялся за сигареты, вытянул одну губами. – Ну а сама-то как? – Подрулил, ловко избежав столкновения с синей «семёркой», и опять бросил руль ради зажигалки.

– К бубушке ездила. У неё инсульт.

– М… Ну и как?

– Нормально. В смысле – хорошего, конечно, мало, но врачи говорят, легко отделалась.

– М… – Ответное мычание каждый раз было дежурным, словно Денису на самом деле глубоко наплевать. – Как отец?

– Нормально… – с трудом выдавила я и отвернулась к окну. – Так куда мы едем?

– Считай, что на свидание. Водку будешь?

– Никогда не пробовала, и, если честно, не хочу. К тому же, у меня зачёт завтра.

– Не пробовала, значит, попробуешь. – Глубоко затянувшись, выпустил густую струю дыма. – Что за зачёт?

– …Литература.

– М… А по специальности зачёты бывают? Ты, кстати, кто по специальности-то?

– …Тренер.

– Тренер? Очень интересно! А какой спорт?

– Ну… вообще.

Он спрятал под пальцами с сигаретой усмешку.

– Ну а всё-таки? Бокс? Борьба? Прыжки с шестом? Шахматы?

– Шейпинг, – едва слышно шепнула я, снова чувствуя, как тону в брехне.

– Мм… Модная нынче специальность, да?

– Угу.

Он кивнул и тормознул у ларька. Вернулся с бутылкой водки и шоколадкой. Прыгнул за руль и снова погнал.

***

Припарковались у гостиницы «Интурист» и сразу, минуя стойку регистрации, поднялись на пятый этаж. Я не могла прийти в себя – вот это роскошь! Везде ковры, хрусталь, позолота, мрамор. Живопись в красивых рамах, икебаны в высоких вазонах вдоль стен.

В номере – огромная кровать, кожаный диван с резными деревянными подлокотниками, пара кресел, низкий столик с деревянной, инкрустированной перламутром столешницей. Денис шмякнул на него бутылку, швырнул шоколадку:

– Подсуетись. Там, в баре, посуда есть. – И закрылся в туалете.

Я, поломала шоколад, поставила на столик одну пузатую рюмочку. Осмотрелась.

Ковролин густого винного цвета, тяжёлые, вышитые золотыми нитями портьеры на окнах, красивый отполированный до зеркального блеска шкаф у дальней стены. Современный телевизор на тумбочке. Сбоку от кровати, почти во всю стену зеркало – такое необычное, словно чуть золотистое. Отражение в нём получалось томным, тёплым, как сентябрьский загар. Всё очень красиво. Шикарно.

Денис вышел из туалета с одним только полотенцем на бёдрах. Прошёл мимо, щёлкнул пультом от телека, плюхнулся на диван.

– Иди, мойся.

Я послушно пошла, чувствуя, что всё как-то не так…

На крючке висела его одежда. Я хотела перевесить и наткнулась на что-то жёсткое, тяжёлое. Заглянула под джемпер и обмерла – пистолет в кобуре. Отпрыгнула, словно под гипнозом залезла в душ, тщательно намылилась.

Пистолет. Настоящий? Нет, блин, игрушечный!

Оделась в найденный здесь же махровый халат. Глянула на себя в зеркало. Так, всё нормально. Он просто устал. Наверняка всё это время решал те, новогодние проблемы… И ещё не известно, сколько денег потерял и что там вообще за заморочки. Подумаешь, пистолет. Нормальный мужик должен уметь постоять за себя.

Когда вышла в комнату, Денис окинул меня оценивающим взглядом.

– Разденься. – Выключил телек, достал из бара ещё одну стопку. Вернулся к дивану. – Ну, чего застыла? Снимай! Хочу, чтобы ты была голая.

Я, замирая от стеснения, послушалась. Снова нахлынуло чувство, что все как-то не так… Возбуждения, того дикого, как в поезде или в Сочи – не было. Да вообще никакого не было, только непонятный страх. Словно мы с ним были абсолютно чужими, случайным встречными, с бухты-барахты решившими потрахаться.

Он налил две стопки, тут же махом уговорил свою. Стиснул зубы, выдыхая алкогольные пары через нос. Кивнул мне:

– Пей.

– Денис, у меня правда зачёт завтра, а я ещё не готовилась.

– Пей, сказал!

Я выпила, скривилась.

– Закусывай.

Всё так отстранённо, дежурно. Даже официально, словно происходит некий ритуал по протоколу. Пришлось вежливо взять дольку шоколада. Он тут же налил по новой.

– Пей.

– Не буду.

– Пей!

– Нет!

Он поднял на меня тяжёлый взгляд, в котором читалось «Не охренела ли ты, девочка?» и, в то же время, удивлённая заинтересованность, а я стояла перед ним – голая, окутанная бордовым, разбавленным тусклым светом прикроватных бра полумраком комнаты, и начинала злиться.

– Иди сюда, – поманил он, и когда я подошла, усадил верхом на себя.

Скользнул шершавыми ладонями по спине, до боли стиснул ягодицы. Я дёрнулась, но он только усмехнулся и грубо сжал в пятерне грудь. А она и так ныла и казалась каменной, а тут ещё это… Боль – какая-то тягучая и немного сладкая, разлилась по всему животу, тупо стрельнула в промежность. Не поймёшь, то ли возбуждение, то ли му́ка. Я обхватила голову Дениса руками, прогнула спину, подставляясь его губам, прося ласки нежной. Украдкой глянула в зеркало – словно кадр из порно… Денис поймал мой взгляд в отражении, и его прорвало. Швырнул  меня на кровать, навалился сверху. Впившись губами в сосок, сдёрнул с себя полотенце.

Член тяжело шлёпнулся об мой лобок, я потянулась к нему, но Денис не дал. Ухватил руки, поднял над головой, грубо вдавил в постель. Прильнув к губам поцелуем, укусил вдруг, и, не успела я отойти от боли, впился в шею смачным засосом.

– Денис, не надо!.. – дёрнулась я, вырываясь, ну куда там! Он был похож на скалу, распластавшую под собой мотылька.

Подхватил, перевернул меня на живот и тут же снова навалился сверху, ни вздохнуть, ни ойкнуть… И, не откладывая больше, вошёл – грубо, без церемоний.

Я была сухая. Член ткнулся, неприятно стирая слизистую, и застопорился. Денис вынул его и снова ткнулся – настойчиво, нетерпеливо, по-хозяйски. Потом снова и снова, с каждым разом протискиваясь всё глубже, и наконец, упёрся до конца и замер. От обидной грубости у меня на глаза навернулись слёзы, но в то же время в крови, пьяня, разливалось что-то животное…

– Так тебе нравится, да? – зарычал он мне в ухо и, приподняв обеими руками бедра, вышел и снова грубо вошёл до упора. – Так?! Как обычную шлюху? Хорошо…

Он трахал меня битый час, сначала грубо, нетерпеливо – вертя, складывая и растягивая, как тряпичную куклу. Швырял с кровати на диван, с дивана на пол, с пола на кресла… и снова на кровать. Но постепенно в его действиях стало прогладывать что-то вроде нежности и желания во что бы то ни стало удовлетворить. Я поймала эту перемену краем сознания, но осмысливать было недосуг.

Он проникал в меня и пальцами и членом, и даже и членом и пальцами одновременно. Я билась, стонала, рычала, украдкой поглядывая на происходящее в зеркало, встречаясь там с горящим взглядом Дениса… А когда он прикусывал наболевшую грудь – орала, но не от боли, а от какого-то особого наслаждения.

Довольно быстро добравшись до состояния «вот-вот-вот… сейчас уже… ещё чуть-чуть и… и…», я льнула к Денису, не отпуская, шепча «ещё, ещё!»…

Однако, так ни разу и не добравшись до оргазма, через некоторое время перестала различать волны возбуждения – всё слилось в одно сплошное, размазанное удовольствие.

А потом и это стало почти мучением. Я устала. Я уже просто ждала, пока он кончит. От бесконечных минетов распухли губы, промежность, казалось, гудела от трения. Голос сел от стонов, а эмоции иссякли от старательной симуляции…

В очередной раз опрокинутая на кровать, с ногами, задранными к ушам, я, наконец, взмолилась:

– Не могу больше… Всё, не могу…

И, безвольно раскинув колени, снова ждала его финала и с радостью чувствовала как, с каждым толчком всё больше крепчает во мне горячий член… Господи, хоть бы кончил поскорее уже! И вдруг вспомнила!

– Денис, погоди… стой… Только не в меня!

Он замедлился, навалился, тяжело дыша.

– Чёрт, если честно, забыл про резину, даже с собой нету. А прерываться… боюсь, сейчас уже не поймаю момент. Столько раз перетерпел…

– Зачем?

Усмехнулся:

– Чтоб тебе больше досталось.

– О, у меня уже передоз…

– Может, в рот?

Я дотронулась языком до разбитой, истёртой об собственные зубы губы.

– Не, не получится.

– Ладно, давай так…

Он уложил меня на живот, ласково закусал, зацеловал спину и ягодицы, потом поставил на четвереньки. Вошёл, как много раз до этого… Но теперь появилось что-то новое, осторожно, но настойчиво кружащее вокруг ануса – его большой палец поглаживал, надавливал, в такт с медленными толчками члена по соседству.

Это словно пробудило меня. Я и боялась… и хотела испытать это, и одновременно уповала на это, как на избавление. Всхлипнула от неожиданной боли и упала на живот, но Денис снова поднял меня, навалился всем телом, сжимая груди:

– Расслабься. И потерпи…


Когда вышла из душа, Денис дремал, раскинувшись на кровати. Я прильнула к нему, растворяясь в счастливой неге и одновременно пугаясь, не желая предстоящей разлуки:

– Мне пора домой.

Он обнял, удобно устраивая у себя на груди и забормотал, не открывая глаз:

– Погоди, мне надо вздремнуть хоть часок. Отходняк накрыл… Не переживай, я отвезу.


И он словно оттаял, снова стал собой, тем, который был там, в Сочи – заботливым, нежным, простым. Только каким-то грустным, а может, сильно уставшим… Или всё-таки ОН – это на самом деле тот хмурый, полный сарказма «хозяин» что привёз меня в «Интурист» с одной только целью – оттрахать?

Я гадала об этом всю дорогу обратно, иногда соскакивая мыслями на то, что время-то уже – первый час ночи, а мне ещё пилить одной от Лёшки до общаги…

А Денис молча поглаживал мою коленку, убирая руку только для того, чтобы переключить скорость, и украдкой заглядывал в лицо.

Глава 26

В квартире у Лёшки было темно, но, судя по синеватым сполохам на шторах, в зале работал телевизор. Денис вышел из машины и, сунув руки в карманы, задрал голову.

– Ещё не спят? Отец волнуется, наверное, куда ты пропала?

Я промолчала.

– А в подъезде, почему света нет?

– Не знаю… Может, просто забыли включить, а может, опять лампочки поворовали. Ерунда, дойду. – Прильнула к нему. – Мы ещё увидимся?

– Видно будет.

– Что-то не так?

– Пойдём, провожу до квартиры.

– Да ладно, сама дойду!

– Пойдём, сказал!

Почти силой запихал меня в подъезд. Здесь было накурено, но тихо. Я выскользнула из его рук, метнулась к выключателю, щёлкнула. Пусть и через этаж – первый, третий, пятый, но всё-таки свет загорелся.

– Видишь, нормально всё. Я сама дойду! Да стой ты!

Повисла на нём, задержав на погружённой в полумрак площадке между первым и вторым этажами. Попыталась отвлечь долгим поцелуем… Наконец, почти задохнувшись, отлипла.

– Ты что, не доверяешь мне?

– А есть с чего?.. – устало усмехнулся он. – Ладно, иди. Только помнишь, да, у тебя три минуты, чтобы включить свет на кухне. Иначе…

– Давай пять?

– Одна.

– Ну хорошо, три… Но меня это обижает, если честно.

– Не вопрос, давай провожу до двери.

– Нет уж, карауль в машине.

Дождалась, пока громыхнёт, закрываясь за ним, подъездная дверь и бросилась наверх. И площадкой выше, между вторым и третьим этажами, столкнулась вдруг с Лёшкой.

Он стоял, небрежно прислонившись спиной к высокому подоконнику: в одной руке консервная банка, в другой – сигарета. Резиновые шлёпки на босу ногу, старые треники, и, несмотря на сквознячище из треснутого окна – голый торс. Затянулся, едко ухмыляясь, пристально глядя на меня. Выпустил дым через нос…

– Папа, значит? А вернее сказать – папик, да? А я, главное, у Барбашиной уточнил откуда вдруг отец взялся, так она говорит – это случайный алкаш, мамкин любовник… А он вон, – мотнул головой назад, – тот самый таксист на джипе… Или это уже другой?

– Лёш… Можно я поднимусь к тебе, прям на минутку?

Он снова смачно затянулся, протяжно выдохнул. Неторопливо стряхивая пепел, постучал сигаретой по банке.

– Нет.

– Лёш, ну пожалуйста, что тебе – жалко? Я потом сразу уйду, клянусь!

– Сразу – это прямо сейчас.

– Ну пожалуйста… Иначе он поднимется, понимаешь?

Лёшка развёл руками.

– И что?

– Ну Лёш…

– Нет.

– Спасибо! – рыкнула я и бросилась, было, вниз, но он вдруг окликнул:

– Да ладно, зайди. Только не дальше кухни. И не шуми там особо…

Задыхаясь от паники, я влетела в квартиру, щелкнула свет в коридоре, Наклонилась, расстёгивая сапоги.

– Охренеть уже время! Чего ты меня не разбудил-то?

Я медленно выпрямилась, повернулась на голос. Кажется, её зовут Рита – легкоатлетка с четвёртого курса. Высокая такая, яркая. Жгучая брюнетка. Тело: ноги, живот – всё идеальное, а вот сиськи… как по мне, так маловаты. Она, нисколько не стесняясь своей наготы, опёрлась плечом об дверь в зал:

– Нормально. А ты чего тут делаешь?

Голос низкий, бархатный. Да и вообще эта Рита всегда мне нравилась. Заметная такая девчонка… С-сучка крашеная!

Я бросилась обратно в подъезд, сходу пихнула Лёшку в плечо:

– Ты скотина, Савченко! Понял?

– Да пожалуйста. Заходи ещё! Только следующий раз заранее предупреждай…

– Да пошёл ты!

Он ухватил меня за рукав.

– А теперь давай теперь серьёзно, что происходит? Этот твой папик – он что, преследует тебя?

Я растерялась.

– Да говори же, у тебя проблемы? Хочешь, морду ему набью, чтоб отстал?

– Ну попробуй… – донеслось из темноты второго этажа.

Я сжалась, попятилась, пока не упёрлась спиной в стену. Ну всё. Конец.

– Иди вниз, – бросил мне Денис, не спеша поднимаясь по ступеням. – Жди в машине.

Но Лёшка пихнул меня к себе за спину:

– Быстро в квартиру! – и пошёл навстречу к Денису.

– Лёш, не надо! – Я, ускользнув от его попытки удержать меня, кинулась вперёд и упёрлась ладонями в грудь Дениса. – Денис, не надо, пожалуйста! Я всё тебе объясню!

– Да я, собственно, и так уже понял. Иди в машину.

– Я, зато, не понял, – с наездом прорычал Лёшка. – Чего тебе от неё надо?

Денис хозяйски сдвинул меня, чтобы не мешалась, и я замерла чуть в стороне, но между ними, не понимая, как быть: стоящий тремя ступенями выше, кипящий яростью, сжимающий кулаки Савченко… и абсолютно спокойный, словно даже безучастный Денис… с пистолетом за спиной.

– Ребят, перестаньте, а… Ну правда, не надо… – голос хрипел, срывался, дрожал от ужаса. – Лёш, иди к себе, там тебя Ритка ждёт… Лёш…

– Ты кто вообще такой? – не унимался Савченко, сходя ещё ниже.

Денис наоборот – поднимался.

Они стояли теперь лицом к лицу, и хотя Лёшка оказался на ступеньку выше, я бы поставила на Дениса. И дело вовсе не в пистолете. Он едва заметно двинул бровью:

– А ты?

– Не твоё дело, понял? Вали лучше поздорову! – огрызнулся Лёшка и пихнул Дениса в плечо, но тот устоял и, сохраняя прежнее спокойствие, шагнул ещё на ступень выше – на ту, на которой стоял Лёшка. Тот вынужденно попятился. Потом ещё, и ещё…

Не-е-ет, чёрт, это не вынужденно, это он просто отходит на ровную площадку, хитростью увлекая за собой Дениса! Вот дурень…

– Денис, не надо. Пойдём!

– В машину, я сказал! – рявкнул он в ответ.

Лёшка едва заметно дёрнул корпусом, но Денис опередил. Врезал так, что Савченко отлетел к подоконнику, треснулся об него спиной, но тут же собрался, бросился на противника… Я завизжала и кинулась их разнимать.

– Эй, прекратите! Я ментов вызвала! – раздался с площадки выше испуганный голос. – Они уже едут!

– Забери его! – крикнула я Ритке, отпихивая Лёшку. – Ну? Чего встала?

Она сбежала вниз.

– Лёш, пойдём…

У него под носом растекалась кровь, но отступать он не собирался, рвался из моих и из Риткиных рук.

– Отстань от  неё, понял? Или я найду тебя и убью!

– А за базар отвечаешь, щенок? – спокойно усмехнулся Денис.

Лёшка зарычал, отпихнул Ритку в сторону, но на его пути встала я:

– Савченко, ты придурок, глаза открой! Не нужна мне твоя защита! Я с ним! С ним, не видно, что ли?!

Повернулась к Денису, повисла на нём, целуя в безответные, упрямо сомкнутые губы, и одновременно оттесняя его назад. Лёшка замолк. Я обернулась – он стирал тыльной стороной ладони кровь и смотрел на меня с таким… презрением.

– Что и требовалось доказать, Кобыркова. А строила из себя… Целка-невидимка, блядь. Чтоб я тебя тут больше не видел, поняла? Никогда! – И, позволив Ритке взять себя под локоть, пошёл наверх.

Словно на снимке «полароид» перед глазами застыли его широкая спина, с красной полосой от удара об подоконник, а ещё – те самые поношенные уже треники, которые мы с ним вместе покупали на рынке у вьетнамцев, ещё поза-позапрошлой осенью, когда наши отношения только завязались. Но больше всего мне почему-то запомнились Риткины ноги в тёти Светиных тапках, вызывающе торчащие из-под наспех запахнутого Лёшкиного пуховика. Не было даже сомнения в том, что он накинут на голое тело.

Глава 27

– Садись! – грубо толкнув меня к машине, приказал Денис.

Я упёрлась. Тогда он сам подтащил меня к ней, распахнул дверцу:

– Садись, сказал!

Я выдернула локоть из его ручищи, сжала зубы, сдерживая слёзы, но с места всё равно не тронулась.

– Друг из песочницы, да? – Он нервно отошёл на пару шагов, но тут же вернулся, навис надо мной, злобно цедя прямо в лицо: – Мозги у тебя есть? Д-дура!

Я развернулась и пошла прочь. К чёрту всё! Пусть хоть пристрелит, если хочет. Всё лучше, чем так.

За спиной хлопнула дверца, практически сразу взревел двигатель, и джип, обдав меня плотным облаком выхлопных газов, умчал прочь. И меня, наконец, прорвало. Я осела прямо на заснеженный бордюр и, уткнувшись лицом в колени, разрыдалась.

Никогда раньше мне не бывало так стыдно. И вот этого ощущения неоправимости – такого глобального, когда понимаешь, что час назад было долгожданное счастье, а теперь всё, больше ничего нет – такого тоже никогда раньше не было. Он, конечно, тот ещё псих, да и Ленка предупреждала, что это бывает больно… но, Господи, я, кажется, всё-таки влюбилась в него по уши! Сейчас я согласилась бы ждать его месяцами, терпеть вспышки гнева и хозяйское обращение – только бы иметь этот маячок предстоящей встречи впереди. Но этого больше не было. Словно я попала в вакуум, и больше нечем дышать.


Не помню как, добралась до своих трущоб. Реветь уже не могла, реакции притупились. Даже не сразу заметила у другого конца общаги знакомую машину. Но когда она дважды моргнула мне фарами… Я застыла. Значит, Денис не просто в курсе о подставной квартире – он знает, где я живу на самом деле. Интересно, а что ещё?

Джип походил на затаившегося в засаде зверя: свет погашен, из водительского окна неподвижно торчит рука с зажжённой сигаретой. Выжидает…

Наконец, он отбросил окурок и поманил меня. Один короткий жест, и я пошла. Кто там жрёт лягушек, притягивая их взглядом? Удав? Да пофиг, хоть крокодил…

Он смотрел на меня, как, наверное, смотрят строгие отцы на своих провинившихся детей, а я всё ниже опускала голову и боялась даже сглотнуть вставший в горле ком.

– Из-за таких дурочек как ты, нормальные пацаны, такие как этот твой песочник, не доживают и до двадцати пяти. Смелый, тренированный, только, сука, глупый! Потому что щенок ещё, причём домашний. Не видел ещё настоящего говна, думает, что жизнь – это ринг с арбитром. А теперь представь, если бы на моём месте реально отморозок какой-нибудь был? Представила, м? – И вдруг понизил голос, жёстко цедя сквозь зубы: – Да ни хрена ты не представила! Ты и понятия не имеешь, сколько таких каждый месяц на кладбище выносят, за хрен собачий, за тупую суку какую-нибудь! Кто с огнестрелом, кто с пером под ребром, а кого просто в фарш, чем под руку попадётся… – Замолчал, шумно выдыхая злость в морозную ночь и вдруг сорвался на крик: – А им бы жить! Дома строить, деревья сажать и баб трахать, чтоб рожали, чтобы было кому страну из жопы вытаскивать! Об этом ты когда-нибудь думала?!

Он орал, а я чувствовала, что окончательно пропадаю. Не бывает таких, как он! А если и бывают – то где-то далеко от меня или в фильмах про героев. Невыносимо захотелось обнять его. Ещё хотя бы разочек. Напоследок.

– Сколько я таким мозги вправлял: призываются, как не от мира сего, из-под мамкиных юбок повылезали. Пиздишь их там два года, гоняешь, и только они на мужиков похожи становятся – как дембель. Возвращаются домой, к таким безмозглым дурам как ты, и в ящик! Сколько я их видел – благородных, но, блядь, мёртвых! Фф-ф-ф-ф… – Долго яростно выдохнул. – И ведь правда-то за ним: заступился за девчонку, молодец пацан, не придерёшься! Но дурак! Я и врезал-то ему только для того, чтобы кулака нормально нюхнул… Кто-то же должен был это сделать?! М?

Замолчал, словно ожидая ответа.

– Ну, вообще-то он спортсмен…

– Угу. Мастер спорта по вольной борьбе, чемпион области среди юниоров, кандидат в Олимпийский резерв, что там ещё… Савченко Алексей Михайлович, семьдесят четвёртого года рождения. Ничего я не забыл?

Долго молчали. Денис по-прежнему сверлил меня взглядом, но в нём уже не было прежней злобы. Наконец, мотнул головой на машину:

– Садись. Поговорим спокойно.

Только оказавшись в тёплом салоне, я поняла, вдруг, как замёрзла. Хотя, может, это меня и не от холода колотило. Денис закурил.

– Рассказывай.

– Что?

– Всё. И, учитывая, что врать ты начала сразу, начинай с самого сначала. Про то, что тебе двадцать, про строгого папку, про физкультурную академию и остальное.

Я сжалась, опустила голову. Он усмехнулся.

– Что, нечего сказать? Тогда просто объясни – зачем? Бабла вытянуть? Так не проще было бы сразу назначить таксу, с учётом целки? Можно было бы даже поторговаться, фактура у тебя стоящая, чего уж там. Ты ж всё-таки не физрук какой-нибудь там, а будущий экономист! Мозгов нет, так хоть коммерческая жилка-то должна быть?

– Я не проститутка!

– Тогда объясни зачем.

К горлу подступили, срывая голос на шёпот, слёзы.

– Просто хотела тебе понравиться…

Он снова усмехнулся.

– Это я уже понял. Но зачем такие сложности, когда можно просто назначить цену?

Придурок! Я зажмурилась, по щекам тут же скользнули первые горячие капли.

– За надом! Я может, влюбилась в тебя. Что, тоже нецелесообразно?

На мой затылок опустилась его рука, пальцы зарылись в волосы, и я испуганно открыла глаза. Денис смотрел внимательно, с недоверием и слегка растерянной, фальшивой ухмылкой.

– Я ж тебя на полжизни старше, дурочка. А у тебя вон, песочник, какой отчаянный. Молодой и по уши влюблённый, это ж видно.

Я всхлипнула:

– Ну и что… А я тебя выбрала.

Он рванул меня к себе, целуя с безумным упоением и страстью, и я ответила, забыв про колкую боль в разбитых недавним сексом губах…

Кто придумал эти дурацкие джипы, с этим дурацким подлокотником между передними сиденьями? Так неудобно – ни целоваться, ни даже просто обниматься. Но мы как-то устроились, хотя конечно, хотелось бы поближе.

– А что у тебя с тем делом? Ну, которое в Сочи… Уладил?

– Думаешь это так просто? Я ж сгоряча на Боярскую подумал, а оказалось – у неё реально мать в Прибалтике в аварию попала. А потом остыл немного, и вообще очевидно стало – не потянула бы она, слишком мелкая сошка, к тому же, специалист в совсем другом ремесле. Одними её методами такое не провернуть.

– Какое – такое?

Денис задумчиво, побарабанил пальцами по моему плечу.

– Знаешь, это уже не просто бизнес, это тёрки с криминальным душком. Тебе там точно делать нечего.

– А если я скажу, что это Боярская просила меня уговорить тебя уехать на Новый год? И вообще, хочет, чтобы я почаще вытаскивала тебя куда-нибудь? В обмен на своё молчание о том, где я живу, учусь и так далее. Правда, она говорит, что просто боится за твоё здоровье.

– Хорошо, что сказала. Разберусь. Но тебе всё равно лучше держаться от этого подальше. Пока чистая – лучше и не пачкаться.

– А, так всё-таки чистая? Ты, значит, и меня на всякий случай пробил, да? Думал, наверное, что подослали?

– Естественно. И тебя и песочника твоего.

– Ну и как?

Усмехнулся.

– Не замечена, не состояла, не привлекалась. Но разозлила ты меня, просто… – Выразительно  качнул кулаком. – Я и раньше видел, конечно, когда ты пургу мела, но это выглядело так… Забавно. И даже мысли не возникло, что глобально брешешь. – Глянул строго: – Ты вообще понимаешь, что такое доверие и как сложно бывает его вернуть?

– Следить теперь за мной будешь?

– Нет. Но перепроверить могу в любой момент, имей в виду. Реально – терпеть не могу когда мне брешут, зверею просто.

– А сам ты, хочешь сказать, никогда не врёшь? Да ладно… Ну хорошо, – замешкалась, соображая, что мне хочется узнать больше всего, но, как на зло, ничего путёвого на ум не шло. – Ладно… Скажи тогда, сколько у тебя детей?

– Вообще, я уже говорил, что моя личная жизнь не обсуждается. Но чтобы сразу закрыть тему – четверо. Во всяком случае, о которых я знаю. Все от разных женщин, один из них – в браке. Достаточно честно, довольна?

– Ну… А какие у тебя на меня планы?

Он рассмеялся и убрал руку моих плеч.

– Ты меня не слышишь что ли? Я личное не обсуждаю. – Посмотрел на мои упрямо поджатые губы, фыркнул: – Ну не знаю, нет никаких планов! И вообще я не собирался с тобой не то, что отношения завязывать, а даже знакомиться. Я привык, знаешь, чтобы по первому взгляду оценивать, а ты… ну не впечатлила, если честно. Просто смотрю – девчонка забавная прёт куда-то стеклотару, ну решил шуткануть. Тормознул, пригласил в ночной клуб. Ну правда же, глупая ситуация? Честно – думал, что и ты пошутила, когда согласилась. А когда пришла, даже охренел слегка. Ну а там уже по накатанной. – Прямо заглянул мне в глаза. – Ты же понимаешь, что для меня это обычное дело, м? Не пришла бы ты – подснял бы кого-то ещё. А может, и нет. По настроению.

Я, глотая неожиданную горечь, отвернулась к окну. Денис вздохнул:

– Сама напросилась. Поэтому и говорю, не лезь туда, куда можешь не лезть. А если уж влезла – терпи.

– Да мне как-то без разницы, если честно.

– Угу. Заметно.

Я невесело усмехнулась:

– Ну, знаешь, ты так запросто обо всём этом говоришь… Ладно. Допустим, просто снял – но потом? Зачем назначил новую встречу, если сам говоришь, что я тебя не впечатлила?

Он пожал плечами.

– Да хрен его знает. Может, любопытно было посмотреть, как будешь выкручиваться на счёт девственности?

– А потом?

– А ты что, не помнишь? Ну знаешь… даже обидно как-то. Мне, вот, твои драные чулки ещё снились потом пару раз. И не только чулки, – подмигнул.

– То есть всё-таки впечатлила?

– Ну, допустим.

Я едва сдержала довольную улыбку.

– А потом?

– Вот ты настырная, слушай…

– Не увиливай.

– Ладно. Потом я решил привязать тебя покрепче. Дал денег, одел, свозил на море. Опять же – классическая схема, особо не надумывай себе там…

– Угу. А зачем привязывать, если снять – обычное дело?

Он помолчал, поглаживая руль. Задумчиво усмехнулся:

– Ну, не знаю. Может, надоели случайные бляди, стабильности какой-то захотелось. Девочку на постоянку. У тебя до меня никого не было, а это любому мужику манию величия почухает, так что выбор очевиден. – Дернул плечами. – Ну, собственно, и всё.

Мне было обидно, но я понимала, что это его мир, и его правда жизни. Ну и сама напросилась на откровенность, тут он тоже прав.

– Ну ладно, выбрал, купил. Почухал себе там… Но потом-то узнал, что я тебе врала! И что дальше? Зачем снова появился?

– Так, ну всё, хорош! Ты и так уже все границы перешла.

– То есть, тебе нечего ответить, да? Или ты сам не знаешь, зачем приехал? Не контролируешь себя?

Он посмотрел на меня испытующе, мотнул головой.

– Ты за своё упрямство отгребаешь, наверное, по жизни, м? Нет? Ну значит всё впереди. Ну вот что ты хочешь услышать? Как я воздевал руки к небу или в ярости крушил стены? Ни хрена подобного не было. Я просто решал свои проблемы, а в промежутках между этим бухал и ждал, пока мне сообщат, что ты вернулась из деревни. А когда приехала и сразу к этому своему песочнику побежала, не придумал ничего лучше, кроме как тоже пойти туда.

– Зачем?

– Уверена, что хочешь знать?

– Абсолютно.

Усмехнулся.

– Ладно, тогда держи удар: просто наказать тебя хотел – отыметь как обычную блядь, за деньги, а потом выкинуть и забыть. Собирался, кстати, сделать это прямотам, в подъезде…

Я с трудом сглотнула ком в горле:

– И?..

Он вынул из пачки сигарету, долго крутил её, разглядывая, постукивая об ладонь. Задумчиво зажимал в губах, потом снова вынимал, потирая согнутым большим пальцем бровь, едва заметно усмехался своим мыслям…

– Ну да, да, зацепила! Не знаю чем, не понимаю! Просто как пацан какой-то, когда с тобой. Полный придурок. Ну? Довольна?

Я нагло, счастливо улыбаясь, кивнула. Он, глядя на меня, тоже рассмеялся, мотнул головой:

– Только, Милах, никаких фантазий о замужестве, договорились? Моя семья, личная жизнь и бизнес тебя по-прежнему не касаются.

Я снова кивнула. Он, неловко перегнувшись через дурацкий подлокотник между сидениями, сгрёб меня в охапку.

– Ну и откуда ты такая взялась?

– Из Разгуляевки.

– Понятно… А я из Моршанска. Под Тамбовом, знаешь? Деревянное детство, деревянные игрушки: чистка хлева и выпас коров. Потом уже военное училище, гарнизоны-казармы, женитьба, перестройка, развал Союза и понеслась… У тебя тоже всё ещё будет, даже не сомневайся. Только не ври мне больше. Следующий раз так легко не отделаешься, сразу говорю.

Я нервно погладила его руку.

– Ну, тогда я тебе ещё кое-что сказатьдолжна. Чтобы уж точно начистоту… и чтобы никаких «следующих раз», да?

– Что-то я как-то напрягся. Ну-ну?

Я хихикнула.

– Так получилось… Это… давно, ещё осенью. Там глупо всё так и, ну, не серьёзно… понимаешь?

– Ну?

– Меня подружка как-то пригласила отдохнуть… Ну, просто… Я даже не знала, куда, если честно…

– Ну?

– Я… Мы… – Собралась с духом и выпалила, наконец: – Так получилось, что я уже бывала на твоей базе до того, как с тобой… Ты тогда правильно меня подловил. И Леди меня тоже не из-за одежды узнала.

Сказала и замерла, не дыша. Щёки горели, сердце билось так, что становилось больно в груди. Денис отстранился, задумчиво побарабанил пальцами по рулю. А вообще – отреагировал спокойно, хотя я была почти готова, что психанёт.

– Что за подружка?

– Да не важно, она-то тут причём?

– Ну, просто интересно, что за подружки у тебя такие, которые приглашают ко мне на базу.

– Забудь, она сама там первый раз была.

– Мм… Ну а дальше? Понятно же, что вы не могли попасть туда сами. Тогда, с кем?

А вот об этом я почему-то и не подумала…

– Ну? Говори!

И самое ужасное – пути назад уже нет.

– Это подружкины знакомые, я их вообще первый раз видела! Один, кажется Сергей, а второй… – голос внезапно сел. – Я не помню уже, как второго…

Денис развёл руками.

– Вот что интересно, не знаю, замечала ты или нет: когда начинаешь врать, то за самую маленькую херню, всегда цепляется столько всего, что не разгребёшь потом. И думаешь тогда – всё, больше точно не буду брехать. Бывало у тебя так?

Я кивнула.

– Угу. А потом сидишь, такая, две минуты спустя, и снова брешешь… М?

В его голосе послышалась с трудом сдерживаемая злость. Я сжалась.

– Просто… он пригрозил, что убьёт, если скажу.

– Кто?

– Коля. Рыжий.

– Угу. Вспомнила, значит. Ладно, дальше что? Приехали вы с подружкой, и?

Я молчала, силясь справиться с собой – внутри всё дрожало.

– Ну говори, говори. Что там – банька, наверное, чай, конфетки-бараночки, м? Ты с кем была?

– С подружкой.

Сухо рассмеялся.

– Да нет, я имею в виду – кто тебя трахал? Серый, Рыжий? Оба?

Я задохнулась.

– Нет! Никто! Я… я испугалась, и мне плохо стало, и…

– А вот интересно, ты же целкой была. – С задумчивым сарказмом, размышлял он вслух. – Тогда как – сосала? Или стандарт начинающих блядей – в задницу?

К горлу подступили слёзы.

– Да правда, никто, Денис! Меня вырвало от страха и они подружку вдвоём… А я просто ждала пока они её отпустят!

– От страха? – голос его внезапно сел до яростного хрипа: – Или хуй в глотке застрял? Кому?

Я молчала.

– Кому?!

– …Коле.

– Фф-ф-ф-ф… – выдохнул он сквозь напряжённые губы и сжал кулаки. И вдруг обрушил их на баранку руля.

Лупил методично. Молча. Страшно. А я уткнулась лицом в колени и, закрывая голову руками, ждала, что следующий удар прилетит в меня.

– С-с-сука! – наконец прорычал он, и рванул меня за ворот, заставляя выпрямиться. – Я тебя сразу, ещё на вокзале спросил, что у тебя с ним… ты… Блядь, ты хоть понимаешь, что такое авторитет?! – Снова лупанул по рулю. – Ты, блядь, понимаешь ЧТО. ТАКОЕ. АВТОРИТЕТ?! Чем он зарабатывается, ты знаешь?

– Он ск-казал, что убь-бьёт… Денис, п-правд-да ничего у меня с-с ним н-не б-было…

Он зло рассмеялся:

– То есть, ты реально, не понимаешь, в чём суть, да? Трахнул – не трахнул, считаешь, в этом вся проблема?! Думаешь, это меня сейчас волнует? Думаешь, ты меня волнуешь?!

Растерев лицо ладонями, сцепил пальцы на затылке, потом резко скинул руки вниз и, упершись лопатками в спинку сиденья, сунул в карманы.

– Д-дура безмозглая…

Не глядя, швырнул мне в лицо целый ворох мятых денег.

– Пошла на хер отсюда, шалашовка!

Глава 28

На следующее утро я умудрилась сдать тесты по бухучёту. Без подготовки, исключительно на том, что успела взять на лекциях ещё до нового года. И надо же – на отлично!

Настроение было подозрительно одухотворённое. Словно под кайфом.

Главное – всё время что-то делать. Не останавливаться, не замедляться. Ни в коем случае не думать.

Я улыбалась, болтала о всякой ерунде, на физре активно играла в волейбол. Добровольно впряглась в написание реферата по «Экономическому анализу современного рынка», снизошла, наконец, до факультатива по немецкому.

И всё это время мне казалось, что моё тело: живот, грудь, шея – перетянуты тугими ремнями, мешающими дышать. И если не задумываться об этом, то вроде и нормально, даже как-то мобилизует. А если вспомнить – невыносимо хочется вздохнуть поглубже, но тогда безо всякой подготовки начинают бежать слёзы. А я не собиралась реветь. Хренушки!

Но Машкова следила за мной с цепким вниманием и после занятий не выдержала:

– Кобыркова, аллё, приём-приём! Колись, что стряслось у тебя?

Мы в это время сидели с ней в соседних кабинках туалета, и получилось забавно, конечно. Я с дебильной готовностью рассмеялась, отшутилась, мол, в каком смысле, что стряслось? Всё нормально.

– Ага. То-то ты на побитую собачонку сегодня похожа. Такую, знаешь, жопой виляет, чтобы всем нравиться, а в глазах – «только не пинайте, я хоро-о-ошая!»

…Потом ещё минут двадцать она посылала на хрен девчонок, желающих попи́сать, не пуская их в туалет, и пыталась выманить меня из кабинки. А я наконец-то рыдала.


Пришлось рассказать, но, конечно, не как есть… Начала издалека – что у него семья, что помимо законного – трое внебрачных детей от разных женщин, что для него снять тёлку, как воды напиться, что он слишком уж, мягко говоря, вспыльчив… И, наконец, что ушла от него сама, потому что понимаю – если не дай бог вожжа под хвост попадёт, то может и прибить ненароком.

– Ну? А чего ревёшь тогда? Всё же правильно сделала! – одобрила Ленка. Но, немного помолчав, добавила: – А он точно тебя отпустил? Преследовать не будет?

И я снова разревелась. А потом взяла и рассказала, что та злосчастная база принадлежит на самом деле ему. Ленка офигела, конечно.

– Надеюсь, тебе хватило ума не рассказывать, что мы там бывали?

Я вдруг взорвалась. И, как ни странно, от злости мне стало легче дышать.

– Я по-твоему дура что ли? Думаешь, мне жить надоело? А даже если бы и проболталась, то уж будь уверена – тебя бы я точно не сдала!

– Угу… Как будто кроме тебя некому! Вот козлы, а… Борзо понтовались, конечно. В жизни бы не подумала, что они обычные шестёрки. Ну, если они мне только встретятся…

– Ой, хватит, а? – перебила я её. – Сама не понтуешься сейчас?

И я подумала, вдруг, что как бы Ленка ни хорохорилась, а получается, что она в тот раз, как и я, разменялась на холуев. Забавно… если бы не больно.

***

Поздно вечером в комнату постучали, я раздражённо скинула с головы одеяло:

– Ну?!

Дверь приоткрылась и в неё сунулась морда Барбашиной. Я подскочила.

– Стой там!

Не хватало ещё показывать ей все эти банки с мочой и ободранный угол…

К тому времени я совсем раскисла: слёзы бежали сами по себе, хотелось выть – то ли от пережитого прошлой ночью позора, то ли от тоски… И никого, вообще никого не видеть! Но я всё же утёрла глаза и вышла в коридор. Не отстанет ведь, раз уж припёрлась!

– Ну?

– Люд, поговори, пожалуйста, с Лёшкой.

Сказать, чтобы я офигела – это ни о чём.

– В смысле?

– Он в армию собрался идти.

– Ну и? Погоди, какая армия, а институт? У него же отсрочка?

– Он решил взять академ… Говорит, что с его данными в десантуру хоть сейчас с руками оторвут.

– Ну, допустим. А я причём?

– Отговори его, Люд! – она подняла на меня глаза. – А вдруг его в Чечню заберут? Сейчас всех туда посылают, ты новости смотришь, вообще? – Наташка начинала злиться моей непонятливости. – Тем более, если он и правда, в ВДВ пойдёт! Я у папы спрашивала, он говорит – у спортсменов действительно все шансы… Люд, поговори с ним, пожалуйста!

– Да причём тут я? Сама поговори!

– Он меня не слушает.

– Пфф… Думаешь меня послушает? Как же! Мы с ним как бы немножко вусмерть разосрались, так что он меня просто пошлёт с ходу и всё.

– А вдруг нет? Надо попробовать! Ты что не понимаешь – это Чечня!

Я пожала плечами. Ну, что такое Чечня – где-то там, что-то там… Когда новости смотришь – тревожно конечно, но когда не смотришь, то вообще по барабану. Я и не смотрела, поэтому и не нервничала.

– Ну, вообще ему за двадцатник уже перевалило, и он сам решает что делать, Наташ. Расслабься. Оно даже, может и к лучшему, что уйдёт. На гражданке у него соблазнов знаешь, сколько? А за эти два года ты как раз дорастёшь. Ты ж, я так понимаю, до сих пор не дала ему?

Она шарахнулась от меня.

– Ты по себе всех судишь, да? Между прочим, с такими, как ты – гуляют, а на таких, как я – женятся! Так что засунь свои советы… – и понеслась прочь.

Я с искренним сочувствием посмотрела ей в след. Смешная, наивная дурочка. Вот уж правду говорят: маленькие детки – маленькие бедки. В армию пацан уходит, подумаешь!

Да если бы она только знала, каково это, когда тебя выкидывают из жизни, как отработку – как одну из сотен других отработок! – а ты без этого человека, может, дышать больше не можешь…

***

На следующий день договорились с Машковой вечерком прогуляться по центру. Вообще, я не хотела, но Ленка настояла, мол, в качестве лекарства – надо! Потусить, развеяться.

– Ты думаешь, мне охота? Да у меня все мысли в соседнем подъезде! Туда баба какая-то незнакомая вчера приходила, вся из себя такая красотка. Вот думаю, не к Димке ли? А его самого никак не могу поймать, сижу у окна как девица красная… Позорище, блин! Чтобы я так из-за мужика?! – Обиженно погрызла ноготь. – Так что, мне тоже надо выбраться. Ну пошли-и-и…

В общем – я собрала волю в кулак и согласилась. Но контрольный созвон в восемь вечера закончился обломом:

– Алло, здравствуйте! А Айшулат Амангалиевну можно? – начала я разговор с условленного шифра.

– А, Кать, привет!

– Ага, привет… Айшулат. – Я хихикнула. – Идём?

– Дела – как сажа бела… – невпопад ответила Ленка. – Грызу гранит аудита, что мне ещё, гулять что ли?

– В смысле… у тебя не получается?

– Угу… Угу… Да, Сергей Викторочич с больничного вышел и требует все хвосты подчистить…

– Не пойму, отец что ли вернулся, Лен?

– Угу… Кстати, Ольге Анатольевне тоже досталось. Знаешь же Сергея Викторовича – его предмет главнее остальных, а для несогласных – наряд вне очереди… Аудит наше всё и никаких гвоздей! Какая уж тут литература… Короче, Ольга Анатольевна рвёт и мечет, а студентам приходится лавировать. Поэтому, я лучше и то, и сё выучу.

– Понятно… Ну ладно, держись там.

– Да, хорошо. Пару – тройку дней и, думаю, разгребусь. А как твой больничный, кстати?

– Сегодня вешаться не собираюсь, Лен, а там посмотрим.

– О, ну отлично. Давай, выздоравливай! Угу… Пока!

Я повесила трубку. Восемнадцать лет девке, в личном зачёте – пять абортов, а как будто семиклашка под домашним арестом. Нормально, да? Вот и думай, что лучше – пьющая мать или неадекватный папаша?

Постояла у телефона-автомата, бесцельно очерчивая монеткой чей-то нацарапанный на стене крик души: «Саня К. – мудак» и, сама от себя не ожидая, набрала вдруг Савченко.

– Алло? – ответил мне женский голос.

Барбашина.

– Алло, – придав голосу томной хрипотцы, протянула я, – Алексея могу услышать?

– А кто его спрашивает?

– Эмм… подруга. А вы кто?

– Конь в пальто!

Я не без злорадства усмехнулась:

– Приятно познакомиться. Так как на счёт Алексея?

Какой-то приглушённое бормотание, похожее на короткую ссору, и до боли знакомый голос раздражённо рявкнул мне в ухо:

– Да! Аллё! Аллё-ё-ё!.. – Длинная-длинная пауза, и вдруг: – Кобыркова, ты что ли?..

И я повесила трубку.

Ну и зачем мне это нужно было? Не знаю. Но стало только хуже.

***

Между тем, в общаге шла партизанская война. Всё-таки не мне одной эликсир показался сомнительной затеей. Аммиачные пары витали по коридорам, проникали в комнаты, пропитывали людей, котов, и, кажется, даже вода из под крана воняла теперь мочой.

Адекватные жильцы возмущались, собирались в коалиции и мелко пакостили обидчикам. А те им. Ну во всяком случае тётя Зина точно подошла к вопросу со всем своим огромным энтузиазмом – выпаривала теперь по две, три кастрюльки одновременно, и сама с утра до ночи ходила с чудотворными компрессами на ногах, втирала урину-чудотворную в жидкие волосёнки на голове. И даже капала её в заварняк, приготавливая чудо-чай.

А однажды я застала её за подливанием «эликсира» на коврики и тряпки у порогов активистов оппозиции. Увидев меня, коварная бабища только подмигнула, видимо считая «своей», и продолжила диверсию. И вообще всю борьбу за права «элексироваров» она взяла на себя и в пылу сражений, кажется, даже не заметила, что собратья по вере потихоньку сматывают удочки. Кишка оказалась тонка малым числом против всей общаги выступать… Не то, что у тёти Зины!

Толик, например, хотя и не убрал ещё с подоконника свою мочу, но уже всерьёз зачитывался газеткой ЗОЖ, там как раз подняли тему чудодейственной силы растительного белка, основным источником которого может служить доступный, по причине дешевизны, горох.

Собственно, и метод предельно простой и от того тоже чудесный – горох утром, днём и вечером, и ничего кроме… Та ещё перспективка для сожительства, а прямо скажем – пугающая, но и это бы ничего, если бы дядя Толя нырнул в эту идею сразу с головой и, как человек увлекающийся, забыл обо всём на свете. Однако он раздумывал, вчитывался, при этом заметно охладев к уринотерапии… и, видимо от скуки, начал выпивать. Пьяный, пока что держался от меня на расстоянии, но я ловила его взгляды, холодела от тем фривольных разговорчиков и, положив под подушку скалку и оставляя включённой настольную лампу, ложилась спать в одежде. А ещё – всерьёз подумывала над тем, чтобы переехать в Разгуляевку. Живут же люди в деревнях, почтальонами всю жизнь работают, и ничего.

По ночам я ревела от тоски и безысходности, а днём как блаженная дурочка улыбалась каждому столбу, загоняя боль так глубоко, что она плавила меня изнутри.

К середине следующей недели новые джинсы висели на мне, лицо осунулось. Даже мои некогда роскошные сиськи теперь печально болтались в осиротевших чашечках лифчика. При этом я продолжала пить противозачаточные, потому, что это было чем-то вроде сделки: если брошу – Денис точно не вернётся.

Да, да, я, как дурочка, придумала себе надежду, что просто неправильно его поняла. Оправдывала его, обвиняя себя во всех грехах – и в блядстве, и во вранье, и в корысти и ещё бог весть в чём. Гадала на любовь по снежинкам, по синицам у кормушки, вздрагивала, видя в каждой чёрной машине джип… И сохла в прямом смысле слова.

К концу недели даже Ленка не выдержала:

– Ты здорова, вообще, Кобыркова? Выглядишь ужасно.

– Да прям! – улыбалась я, ведь это было дневное время, а значит, положено было улыбаться. – На диету просто села. У меня теперь живот совершенно плоский, как у Памелы Андерсон. Ещё немного и девяносто-шестьдесят-девяносто буду.

– Ты совсем что ли? Хочешь сдуть свои сиськи до первого размера?

– Спортивная грудь в моде.

– Ага… Скажи об этом своей ненаглядной Памеле Андерсон… – Помолчала. – Слушай, не в обиду только… Чем от тебя воняет, а? Ужас какой-то… то ли лекарствами какими-то, то ли мочой…

Ленка, конечно, та ещё зараза, прямо скажем – сучка, но за это я её и ценила. За прямоту. Вот и теперь, улыбаясь, проглотила горькую правду и рассказала и об эликсире, и о горохе, и о Толике. Она долго шипела матом и делала вид, что готова блевануть, и наконец, заявила то, что я и без неё прекрасно понимала:

– Валить тебе оттуда надо.

– Угу. Куда только, в деревню? А дальше? Продавцом в сельпо и замуж за местного комбайнёра-алкаша?

– Не вздумай даже в деревню! В городе у бабки какой-нибудь комнату сними.

– У какой бабки?

– Да, блин, у той, которая сдаёт! Не тупи, Кобыркова! Чем сопли лить по своему старпёру, лучше объявления на столбах почитывай. У тебя есть деньги? Ну хоть сколько-то?

– В том-то и дело, что «хоть сколько-то». Но и они все уходят на лекарства бабушке. Правда… – мозг наконец-то очнулся после почти двухнедельного простоя и литья слёз: – Слушай, вот я тупица! У меня ведь есть, что толкнуть на барахолке! Шмотки кое-какие, полусапожки на шпильке. Я их и надевала-то всего пару раз, в Сочи. Жалко, конечно, но… – Вымученно, улыбнулась: – Нафига они мне теперь, правда? – И замолчала, задыхаясь от нахлынувших эмоций.

– Так, не реветь! – приказала Ленка. – Курить будешь?

Я отрицательно мотнула головой.

– Тогда вот, – схватив мою ладонь, она вывалила на неё три подушечки самого ядрёного из всех возможных «Стиморолов», – жуй быстро! Это тебе шоковая терапия, за нытьё! Всё временно, Люд! Вот весна начнётся, и увидишь – сразу жить захочется! Познакомить тебя пока с кем-нибудь? Ну так, чисто зиму переждать, ранки подлатать? И чтобы целка не заросла. – Засмеялась, но совсем не обидно. – Нет, серьёзно! Возле универсама ларёк «Ремонт обуви» видела? Там Ашот с Самвелом работают. Хорошие такие армянчики, мне кажется, отец с сыном… а может дядя с племянником, точно не знаю. Но клеятся так, что мама не горюй! Можно с ними затусить. – Хитро подмигнув, пихнула меня в плечо. – Как раз как мы любим – тебе старпёр, мне вьюноша неопытный…

– Лен, отстань! Даже думать об этом не хочу!

– Ну и зря. Клин, знаешь ли, клином вышибают. Я вот не могу долго без секса, а ждать пока Димон сподобится… – И вдруг, схватила меня за локоть. – Слу-у-ушай, так Барбашина тоже теперь воняет, наверное?

– Не нюхала.

– Да уж наверняка, вы ж там в одной заднице все… То-то Савченко на Анжелку переключился!

– На какую ещё Анжелку?

– Рыжая такая, из технологов. Ну, с пятого курса!

Я неожиданно почувствовала острую, противную жлобу. Усмехнулась, как можно безразличнее:

– Серьёзно что ли? Так у него же ещё во вторник на той неделе Ритка ночевала. Эта, помнишь, брюнетка такая крашеная. С лёгкой атлетики?

– А-а-а, поняла! – кивнула Ленка. – Это что ж получается – понесло нашего Савченко? Вот тебе и тихоня… Только хата освободилась, и сразу во все тяжкие! Даже сорок дней ещё не прошло, говнюк.

– Угу. Самое интересное, что при этом Барбашина-то тоже продолжает к нему бегать!

– Да ладно?! Нафига? Полы мыть и борщ варить?

Рассмеялись. С одной стороны, конечно, мы вели себя как стерво́зины, а с другой – ну это же всё без злобы, просто бабьи сплетни… Всё-таки Ленка классная девчонка, просто я только теперь созрела до её уровня. Когда-нибудь и Наташка до нас дорастёт. И, затаив дыхание, я наконец спросила о том, что давно не давало покоя:

– Лен, ну а вообще, как тебе Савченко? Понравился? Ну… тогда…

Она посмотрела на меня пытливо, словно сомневаясь, стоит ли отвечать, и пожала плечами:

– А ты думаешь, я сильно помню? Мы же пьяные были.

– Ой, хватит, а? Все три раза что ли, пьяные? Поздно уже шифроваться, я давно всё знаю. Кстати, я вот всё думала, но так и не поняла – где вы тусили-то? Каждый раз на даче или у него всё-таки хватило ума номер в гостинице снять?

– Номер в гостинице? Как ты себе это представляешь? Трахнулись на даче, собрались и поехали на новое место, трахнулись там – и снова на новое? Это уже не тянет на случайный секс.

У меня даже улыбочка с лица сползла.

– В смысле? Вы что…

Ленка сначала непонимающе молчала, а потом вдруг рассмеялась:

– Погоди, ты что, думала, мы с ним встречались три раза? Люд, ты чего! Я ж тебе сразу сказала – я не хотела этого, не планировала! Ну не такая уж я сучка, знаешь ли, что б на твоего мужика без спросу прыгать… Забурились на эту дачу, блин, как бы даже не собираясь ничего такого, а там уж само как-то случилось. А он же тогда в первый раз… Чего ему там – раз-два и готов. Я даже не поняла, что к чему, а он, ну пять минут от силы и – опа! – снова готов. А потом снова. А потом у него презики кончились, и всё, Люд! Хоть пьяный, но сознательный, блин… Какие свидания, какая гостиница, о чём ты вообще!

Я молчала. Поверженная поздним пониманием, даже забыла на время о Денисе.

– Люд, – словно извиняясь, шепнула Ленка, – он тоже не хотел, правда! По дури всё вышло. Он меня и по имени-то ни разу правильно не назвал, всё Милочка да Людочка… – Усмехнулась. – Даже обидно, как-то. Ну только не начинай сначала, а? Всё в жизни бывает, слушай. Ну этот, как его… человеческий фактор!

Глава 29

На следующий день я отнесла на рынок ватные штаны Денчика, полусапожки и платье в котором была в новогоднюю ночь. Расставаться с ним было невероятно трудно – я всё ещё очень ярко помнила, как ладони Дениса скользили под короткую пышную юбчонку, гладя мои бёдра, как, потерявший в страстном дурмане самообладание, он едва не вырвал с корнем не желающую расстёгиваться потайную молнию… И даже сделал попытку стянуть с меня застёгнутое платье. А я смеялась тогда взахлёб, потому, что мне было щекотно и хорошо…

Но атмосфера барахолки увлекла, закружила, обнажила реальность. Отрезвила. Кто крутится – тот и живёт, и блюдечек с голубой каёмочкой, как у Ленки, например, на всех точно не хватит. Придётся самой.

Вырученные четыреста пятьдесят тысяч – почти две зарплаты уборщицы. Спрятав деньги во внутренний карман, я пробежалась по торговым рядам, присмотрелась, сколько может стоить куртка из искусственного каракуля и жаккардовый брючный костюм. По ходу разведки спрашивала, не нужен ли продавец на точку – нет, не нужен. Самим бы продержаться…

В продовольственных рядах, на рыбе, думала, умру от радости – сказали подходить уже завтра, с паспортом и… с санитарной книжкой, которой у меня отродясь никогда не было. Вот невезуха!

С рынка шла пешком, по пути останавливаясь возле каждого столба. Срывала номерки телефончиков, гадая, сколько же могут запросить за комнату, если квартиры-однушки сдаются по четыреста – шестьсот тысяч в месяц. Как всё дорого! И дёшево одновременно, если вспомнить, как Денис сыпал перед регистраторшей в Сочинской гостинице доллары, лишь бы она заткнулась и не мешала ему говорить по телефону. В лицо он мне, кстати, тоже, кажется, мятую «зелень» швырнул, но я, естественно, вылетела тогда из машины, даже мысли не допустив, чтобы взять хоть одну бумажку.

«Пусть подавится, псих ненормальный!» – думала я теперь, кружась возле столбов, проверяя, не потеряла ли деньги, не украли ли их цыганята, снующие вокруг… А в ответ словно слышала его откровенное: «Да, да, зацепила! Довольна?» Даже не верится, что он сказал это тогда. Не верится в то, что в тот миг я была счастлива. Параллельная реальность какая-то.

Из задумчивости меня выдернул назойливый звук. Оглянулась. Вдоль тротуара медленно ехал вишнёвый «Опель» и периодически осторожно сигналил, пытаясь привлечь моё внимание. За рулём мужик, на переднем пассажирском тётка в годах – манит меня рукой. Я сделала вид, что не заметила. Знаем мы эти опели, мазды, ауди… Ели уже и давились. Хватит.

Но машина так и кралась за мной вдоль обочины, пока не приблизились к перекрёстку. Там она рванула вперёд и, завершив манёвр, остановилась за поворотом, у пешеходного перехода. Из неё выскочила та тётка – и ко мне.

– Привет!

Я напряглась, сцепила руки на груди.

– Не работу, случайно ищешь? – дружелюбно подмигнула тётка.

– Нет.

…Что?! Что я сказала?!

– Жаль. Ну а подработать не хочешь? У меня, просто, сотрудница не вышла, а надо – вот прям хоть вешайся… Полтос за час заплачу. Здесь недалеко, на Марийской. Там, за рынком, знаешь?.. Отвезу, привезу – всё путём, не переживай даже.

Я растерянно улыбнулась:

– А что надо будет делать?

Видимо я выглядела сейчас дурочкой, потому что тётка посмотрела на меня – дружелюбно, так, ласково, и взмахнула руками:

– Ну, окей, ты можешь быть в маске. Сейчас заедем в Детский мир, возьмём какую захочешь. Только мне очень быстро надо.

И до меня дошло. Я снова вежливо улыбнулась и пошла прочь, уже на ходу мотнув головой:

– Нет, спасибо. Я не ищу работу.

– А зря! – крикнула она мне вслед. – С твоими данными можно даже карьеру сделать! Гарантированно! У меня все клиенты денежные! Слушай, ну хочешь, давай на шестьдесят договоримся? Эй, не глупи, через час уже свободна будешь! Ну ладно, семьдесят!

Вот так. Продавцом на рынок – стоять зимой на улице, копаться окоченевшими руками в рыбе и получать за это всего лишь процент от выручки, порядка сорока косых в день – это санкнижка нужна. А проституткой – хоть сию минуту, за семьдесят косарей в час. В ЧАС! Привезут, увезут и даже масочку купят, что бы без палева. Опять же, какой на рыбе карьерный рост? А тут – пожалуйста.

И почему все видят во мне проститутку? Может это моё предназначение, которое выбито на лбу, а я-то дурочка, от него бегаю? И смех и грех, как говорит бабушка.

Только перешла через дорогу, как ко мне снова подошли. На этот раз две женщины средних лет. Сразу видно – небогатые, но аккуратные, культурные. Обе в вязаных береточках, у обеих – внушительных размеров дамские сумки на локте. Улыбаются так ласково и умиротворяюще.

– Здравствуйте, девушка!

Я остановилась. Ну, вот так я воспитана, что не могу сходу игнорировать или посылать!

– Здравствуйте…

– Можно вас спросить? Как вы думаете, может ли молодая женщина ваших лет жить и богато и честно?

Что, блин? Я думала, спросят дорогу в театр…

– Ну… наверное.

– А что для этого нужно?

– Ну не знаю… – Я задумалась. – Наверное, образование получить, хорошую работу найти. – Они кивали, одобряя каждое моё слово, и меня вдруг втянуло. – Но только не факт, что если вы работаете честно, то и работа у вас честная. Хозяин, если частник особенно, может и мухлевать. Тут уж, как повезёт…

– А как вы думаете, что важнее, жить честно или богато?

– Ну… Думаю, честно. – «Что я несу-то, Господи? Толку-то с этой честности, когда ты в полной заднице?»

– А как вы думаете, это возможно? – не унимались тётки.

Я улыбнулась, поняв подвох.

– Думаю, нет. Ну или не всегда.

– А вы хотели бы жить в мире, где честность – это естественное состояние человечества? Где все живут в мире и согласии, у всех всё есть? Нет бедности, болезней и горя? – Заглядывают в глаза и заранее одобряюще кивают. Как тут не ответить?

– Да кто не хотел бы? Только это, наверное, рай какой-то… В современном мире это невозможно.

– А вы знаете, что Бог обещал людям Рай на Земле? Вот, возьмите… – в руках у одной появился красочный журнал, с офигенски красивой картинкой на обложке: счастливая, улыбающаяся женщина на лесной поляне, сидит в обнимку с тигром. И здесь же, рядом, маленький оленёнок. В волосах у женщины цветок, тигр ластится к её рукам, всё вокруг звенит солнцем, благоухает свежестью и разнотравьем. Чуть поодаль улыбающийся мужчина копает грядку, бегают счастливые дети – мальчик и девочка. И название журнала – «Пробудись» а ниже подзаголовок: «Жить вечно в Раю на Земле»

Я невольно протянула руку. От журнала веяло весной, радостью и качеством – глянцевая бумага, сочные, чистые цвета… Так и хотелось ткнуться в него носом, чтобы уловить свежий типографский запах, а может, и запах грядущих перемен.

– Вы верите в Бога?

Я растерялась, засмущалась.

– Ну так… Как все, наверное. В церковь не хожу, но вообще крещёная.

– А как зовут вашего Бога?

– В смысле? Иисус.

– Но разве Иисус – это Бог? Разве он не его сын?

– Э… Ну тогда не знаю.

– Вы молодая, но такая интересная женщина! Очень приятно разговаривать с мыслящими людьми!

Смотрят в глаза и кивают, ожидая ответа. Я смутилась.

– Спасибо.

– Вы хотели бы разобраться в этих важных вопросах? Понять откуда приходит несправедливость, узнать, как сильно любит вас Бог и как именно он помогает вам преодолевать соблазны? Хотели бы научиться правильно обращаться к нему за помощью – так, чтобы всегда получать необходимую поддержку?

– Ну…

Вторая тётка вынула из кармана записную книжку.

– Давайте мы придём к вам домой, и поможем разобраться в этих вопросах? Скажите, как вас зовут?

В итоге, получив ещё два журнала: «Счастливая семья – это просто» и «Иегова – твой верный союзник», и окунувшись в светлое ощущение предстоящего чуда, я оставила им свой адрес и договорилась, что они придут в следующую субботу к четырём вечера.

Почти до полуночи читала. Всё очень просто, понятно, многообещающе. Красивые картинки, статьи – словно специально по моей теме. Тут тебе и пьющие родители, и отсутствие взаимопонимания в семье. И «Возможно ли личное счастье вне брака» и «Наказывает ли Бог за блуд»? А так же – «Бедность – порок или благословление?» и «Иегова помогает тем, кто идёт за ним» И много чего ещё. Это вам не «Спид-Инфо», где всё об одном и том же! Оказалось, в Библии есть ответы на все вопросы, и в журналах даже были даны ссылки на нужные стихи. Только вот Библии у меня не было, и проверить это я не смогла.

И всё же, впервые за без малого две недели, я в этот раз засыпала без слёз и разъедающей сердце тоски. Иегова всё видит и знает, как уберечь от ещё больших проблем, а поэтому – расставание с Денисом следует принять с благодарностью. Откуда-то появилось ощущение, что всё обязательно будет хорошо.

Глава 30

Комната с мебелью – сто – сто пятьдесят тысяч, в зависимости от площади и этажа. Голая – от восьмидесяти. Но видимо мой настрой на чудо и надежда на «Иегова помогает тем, кто идёт за ним» уже начали творить чудеса. Возле телефона-автомата висело свеженькое, ни разу не оторванное объявление «Сдаю комнату» Я позвонила. Мне ответили, что меблированная комната на третьем этаже сдаётся всего за восемьдесят тысяч в месяц. Правда, сразу на полгода. Я тут же закричала – Беру!!! С трудом дождалась вечера, поехала на встречу. Было так страшно, что её возьмёт кто-то другой!

Едва я зашла на площадку, и не успела даже позвонить, как дверь открыла беременная женщина лет тридцати, спокойная, улыбчивая. Попросила вести себя потише, так как в зале спит малыш. Быстренько показала мою комнату, объяснила, что квартира мамина, но скоро они заберут её в новый дом, а квартиру выставят на продажу. Вот отсюда и срок в полгода – нет смысла сдавать комнату разным людям, уж проще одному до самого финала.

Нырнув в тёмный зал, переговорив там полушёпотом с мужским голосом, она вынесла мне расписку, я отдала ей четыреста восемьдесят тысяч, получила ключ и помчалась домой – собирать вещи.

Сегодня-завтра хозяйка вывозит из комнаты личное барахло, а послезавтра с утра, ну ладно, после технаря, я живу в нормальных условиях! Вот оно, счастье!

По пути не удержалась, позвонила Ленке.

– Да! – строго рявкнуло в трубке, и я машинально вытянулась по стойке смирно. – Да, слушаю!

Аккуратно, словно боясь, что меня заметят, нажала рычаг. Долбануться можно… Если он просто по телефону так разговаривает, то можно представить, как орёт, когда бывает недоволен Ленкой. И вот ведь что интересно – я, при своей нищете, могла, невзирая на мамкины вопли, заупрямиться, собрать шмотки и уйти, а Ленка при всей её состоятельности – нет. Наверное, это хреново, когда есть что терять?

Зашла на телеграф, позвонила бабушкиным соседям, попросила позвать её к телефону.

За пять минут разве наговоришься? Но я узнала главное – чувствует она себя сносно, уже вовсю воюет с матерью, по поводу неверного ухода за птицей, полотенчиков, лежащих не на своих обычных местах и всякой другой ерунды… В общем, в дом вернулась дееспособная хозяйка и это меня очень обрадовало. Ещё она сказала, что лекарства пока есть, но через пару недель нужно будет докупить Ноотропил и что-то там ещё. И чтобы я не вздумала брать его на свои деньги! Она пришлёт перевод, как только получит пенсию. Я легко согласилась, а по дороге домой зашла в аптеку и купила всё, что надо. «Завтра снова позвоню соседям, попрошу, чтобы сказали матери – пусть в среду встретит автобус из города, передам с ним лекарства. И записку ей напишу, что переехала жить на квартиру, и объясню, что если вдруг её это не устраивает – всё равно не надо выносить бабушке мозг. Вот вернётся, тогда и обсудим»…

Дома застала умильную картину – Толик, читающий мои вчерашние журнальчики. Внимательно так, заинтересованно. Кста-а-ати… Ему, как человеку увлекающемуся, может и не вредно пообщаться с этими милыми тётушками? Вдруг пить бросит… А как человеку легко увлекающему за собой, так и вдвойне полезно, вдруг и мать, глядя на него, сподобится?

***

В день переезда все мозги Ленке прожужжала. Она, вроде, была рада за меня, но при этом какая-то сама не своя. Оно и понятно, с одной стороны папаня в кои-то веки завис дома, отчего обе бабы – и Ленка и Нелли Сергеевна сходили с ума, а с другой – за всё это время, практически сидя под домашним арестом, она так ни разу и не увидела своего ненаглядного Димона. Даже из окошка.

И по дороге из технаря только о нём и ныла, задерживая меня, прося пройтись ещё, поговорить. Я рвалась переселяться, а она мне про распрекрасного юношу! Как некстати.

– А вдруг он съехал, а я даже не в курсе? – ныла она.

– Лен, ну у вас же вообще ничего не было! Вас даже хорошими знакомыми назвать нельзя. Просто случайный парень из соседнего подъезда, чего ты убиваешься-то так? Ну съехал и съехал – забудь!

– Знаешь что… – она остановилась и посмотрела на меня с неожиданной злобой. – Когда ты тут рыдала по своему старпёру, у меня как-то хватило ума помалкивать, о том, что я по этому поводу думаю, да? Вот и ты помалкивай, ясно?

– Хорошо, – я тоже завелась с полоборота. – А ты больше не называй его старпёром! Это вообще не твоё дело, сколько ему, ясно?

Ленка закатила глаза, демонстративно цокнула, давая понять, какая я дура, и вдруг, не предупреждая, сменила маршрут.

Немного ошарашенно понаблюдав, как она переходит дорогу в неположенном месте – возбуждённо отмахиваясь от сигналящих машин, а в какой-то момент даже показав вслед вишнёвой девятке средний палец, я плюнула на всё и тоже пошла своим путём.

***

Вещей набралось на две сумки – огромный клетчатый баул «челночник» и мою неизменную спортивную. А ведь думала, почему-то, что у меня и нету-то ничего! Когда уже пёрла и отступать было поздно, поняла вдруг, что, например, подушку с одеялом, можно было бы принести отдельной ходкой, а весенние вещи и вовсе, когда весна придёт.

Еле доволокла. Руки устали, слегка дрожали, даже дверь открыть не получалось. Правда потом, полчаса спустя, когда я уже и передохнула, и тысячу раз попыталась вновь – всё равно не справилась. Попросила о помощи мужчину, спускавшегося сверху. Он тоже не смог. Больше того – еле вынул ключ из скважины.

– А вы уверены, что он от этого замка? Хм… тогда странно. Очень туго выходит, как будто не родной. Вы извините, мне надо идти.

Он ушёл, я попробовала ещё. Пальцы болели, одолевало отчаяние.

А потом на этаж поднялась бабка. Осмотрела меня подозрительно и скрылась в соседней квартире. Вот, блин. Надо было поздороваться – через стену жить, как-никак. Но та и не думала оставлять меня надолго, уже через минуту выглянула снова.

– Ты к кому?

– Здравствуйте, я квартирантка. В смысле, комнату сняла вчера, и вот, не могу открыть дверь. Вам не оставляют запасной ключ или, может, вы знаете, как с этим замком обращаться?

Бабка суетливо закрылась, но тут же снова выглянула, через махонькую щель и дверь её теперь была «на собачке»

– Я сейчас милицию вызову! Обнаглели совсем, среди белого дня уже! Иди отсюда!

– Ну куда я пойду, я теперь здесь живу! Я деньги заплатила, у меня вот, – вынула из паспорта сложенный вчетверо лист, – расписка есть! Сейчас… – раскрыла его. – Иванова Марья Ивановна, дочка хозяйки, я с ней договаривалась!

– Какая ещё Марья Ивановна? У Томки сын один и тот помер три года назад!

– Ну подождите… Светленькая такая, лет тридцать. Беременная. У неё ещё ребёнок маленький есть, он спал как раз…

– Иди! Иди! Нет тут никакой Марьи Ивановны! И хозяйка уже месяц почти, как у сестры в Нягани… – Замолчала, вдруг, тараща на меня глаза, видимо поняв, что сболтнула лишнего, и заорала с новой силой, уже на весь подъезд: – Иди отсюда, сейчас в милицию позвоню! Всё! Всё, я иду звонить! – А сама так и стояла, прикрываясь от меня дверью.

– Подождите, вы хотите сказать, что в этой квартире уже месяц, как никого нет? Но как же… – Я заглянула в расписку. – Ну вот же, написано… – И побежала по строчкам уже внимательнее, а там всё по форме, не придерёшься. Прям хоть каждую букву читай! – Смотрите сами: Я, Иванова Марья Ивановна, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, паспорт: серия: двенадцать тридцать четыре, номер: пятьсот шестьдесят семь, восемьсот девяносто… – И, уничтоженная, я замолчала.

– Ну? Чего ты? – требовательно окликнула соседка. – Адресом что ли ошиблась? Вот и я говорю – нет тут никого! Иди отсюда!

Я кивнула и, не найдя силы подхватить баул на плечо, волоком потащила его вниз по ступенькам.

Серия: 12 34, номер: 567 890… Как лохушку какую-то. Дурочку инфантильную. Четыреста восемьдесят тысяч. ЧЕТЫРЕСТА ВОСЕМЬДЕСЯТ, блядь! Хоть с моста башкой об лёд прыгай, честное слово.

***

Снова, заливаясь соплями и слезами, пёрла сумки. Теперь уже обратно. Проходя мимо телефонных будок, не удержалась, набрала Машкову.

– Да! – опять отец. Да что за нафиг, он даже мне уже начал надоедать, не то, что Ленке и её мамане… – Да, слушаю!

Я всхлипнула на вздохе и решилась.

– Здравствуйте, а можно Лену услышать?

Снова всхлипнула.

– Кто спрашивает?

– Это… одногрупница, – снова всхлипнула. – Людмила.

На самом деле я не ревела, оно как-то само уже всхлипывалось, а я просто не могла это контролировать. Отходняк. В трубке повисла тишина, потом возня и, наконец, Ленкин голос:

– Алло?

– Лен, привет, это я.

– А, Кать, привет…

– Стоп, стоп! Я уже сказала, что я Люда.

– А, Люд, привет, не узнала тебя, богатой будешь… Погоди, ты что плачешь?

– Ага, от смеха. Хочешь и ты посмеяться, в тему богатства, так сказать? Меня только что кинули на пол ляма.

Пауза.

– Ну, вообще не смешно.

– Да вот же… – я судорожно вздохнула. – Ты извини, я… мне нужно было поговорить с кем-то. Тебе не сильно влетит?

– Да пофиг… Ты в милицию обращалась?

– Нет. Там всё так глупо получилось, Лен… Стыдно даже в милицию идти. Развели, как лохушку. Сама виновата.

– Знаешь, что, пол ляма на дороге не валяются, тем более в твоём положении! Ноги в руки, и в милицию быстро! Пока по горячим следам.

– Да какие горячие, двое суток уже прошло. Я тебе завтра расписку покажу, Лен… Её в рамочку и в кабинет делопроизводства, в качестве наглядного пособия по профнепригодности. Экономист хренов, блин… так стыдно! А ты говоришь – в милицию.

– Стыдно, когда хрен видно! Ты откуда звонишь? Давай я попробую вырваться, встретимся у стадиона, а? Только набери меня ещё через часок, вдруг не получится.

***

В задумчивости стоя у светофора, я даже не сразу поняла, что заставило меня вздрогнуть. Потом уже, перейдя дорогу, сообразила – в тот момент мимо проехал чёрный джип. КАЖЕТСЯ. Оглянулась на транспортный поток, но куда там! Настоящий подтопленный муравейник – так и снуют, так и мельтешат.

Наваждение, психоз. Словно Мухосранск стал вдруг столицей, и в него со всей страны ломанулись чёрные джипы, ага. Да и, допустим, появился бы Денис снова, и что, я бы повторила набег на грабли?

Как знать…

Тащила баул и вспоминала, как в тот давний злосчастный день несла в пункт приёма две сумки с пивными бутылками. Ненакрашенная, взлохмаченная октябрьским ветром, в стрёмных джинсах почти на два размера больше – матери кто-то отдал… А он сначала промчался мимо, потом притормозил, и, дождавшись пока поравняемся, поехал – медленно-медленно, заигрывая, шутя через открытое окно. Весь искрился хорошим настроением. В честь дня рождения друга, наверное, ага. А может, и слегка под мухой уже. У него, кстати, тогда не джип был, а какая-то другая машина. Так вот, я, между прочим, тоже не собиралась знакомиться с ним, а уж тем более, заводить отношения! И согласилась прийти в клуб исключительно, ради того чтобы отстал поскорее и не позорил перед прохожими!

Но часа через полтора встретились в заброшке с Ленкой. Курили, болтали. Я не без скрытой гордости рассказала о назойливом крутом прилипале и его приглашении, а Машкова, в своей прямолинейной манере заявила, что я дура. «Да причём тут Савченко?!» – воздевая руки к обвалившемуся потолку увещевала она. «Вы уже почти три года дружите, а толку? Да и потом, тебя кто-то просит отчитываться перед ним? Ну и всё! Дура будешь, если такой шанс упустишь, Кобыряка! Чего тебе терять-то, родные общажные пенаты?» Она же, сбегав домой, припёрла мне свою итальянскую юбку. А вот спросить колготки я тогда постеснялась, поэтому и поехала без них…

И вот я вспоминала всё это, и удивлялась – из каких мелочей и случайностей ткутся судьбы! Не поставил бы Денис затяжку на Ленкину юбку – в ту проклятую субботу я встретилась бы с ним самим, а не поехала на его базу с Рыжим и Серым. И, кто знает, как сложилось бы тогда?

А ещё судьбы ткутся из глупостей и умностей. Вот послушалась бы своей совести, а не Ленкиного совета – так и вообще в ус не дула бы теперь, не вздрагивала от каждой чёрной машины, не задыхалась бы от раскаянья…

Да только как отличить-то одно от другого, когда по ночам мне до сих пор снились море и горы – светлые, полные воздуха и надежд сказки, в которых я побывала наяву? Разве это всё того не стоило?

***

Ленка опоздала на полчаса.

– Я уж думала не придёшь всё-таки, что обломали в последний момент.

– Да фигня. Допрос с пристрастием, вынос мозга, и я совершенно свободна. Но ты, знаешь, тоже молодец – «я Людмила»!

– А какая разница, вообще, Катя, Люда? Одногрупница и всё. Что даже так нельзя?

– Да отцу-то пофиг, он всё равно не знает никого, но если мать берёт трубку, то лучше Катя, ага? – Помолчала, думая о чём-то. – У неё, похоже, новый любовник, прикинь? Дорогу сегодня перехожу – нате вам, едут. На девя-я-ятке… – возмущённо потрясла раскрытой ладонью. – Долбануться можно, надо же так опуститься!

Я тоже помолчала. Странно это как-то – запалив мать с любовником возмущаться только тому, что машина небогатая… Мне, наверное, не понять. Постаралась перевести тему:

– А если отцу пофиг, чего допросы устраивает?

– А у него слух знаешь, какой! Как пёс на наркоту, на «милиция» среагировал. И давай – кто, куда, зачем, почему… Пришлось, короче, рассказать вкратце, в чём дело. Ну, просто не было другого выхода.

– Ну и ладно. Наплевать, если честно. Стыдно только, что подумает, что я тупой будущий экономист.

– А, да, он, кстати, поржал над этим.

– Зашибись… А ты говоришь, в милицию. Чтобы в меня там пальцами тыкали? Вотрасписка, полюбуйся.

Подошли под фонарный столб, Ленка побежала глазами по строчкам и тут же засмеялась:

– Ну, бля-я-я, Кобыркова! Мозги у тебя есть? Ты что, не читала, прежде чем деньги отдать?

– Я читала текст, цифры не смотрела.

– А паспорт? Жопой что ли сверяла?

– Я не сверяла. У неё ребёнок спал в комнате, она забыла паспорт вынести, я не стала напрягать… – И запнулась под Ленкиным уничтожающим взглядом. – Ну да, да, я тупица! И, если честно, ненавижу экономику, бухгалтерию и бумажки вообще. Зато у меня способности к рисованию! И вообще хорошая обучаемость и успеваемость!

– Люд, забудь! Школа кончилась, жизнь началась. Аттестатик свой засунь куда-нибудь и тоже забудь. Уж насколько я тупая была по всяким там биологиям, физикам, химиям и геометриям, а экономику распробовала, наконец, спустя семестр. Увлекательная штука, между прочим! Люблю, когда всё бумажка к бумажке, неожиданно, да? Знала бы раньше, после девятого бы в технарь пошла. Вот и ты, видать, распробовала, только в другую сторону.

Я пожала плечами.

– А что делать? Не в «Пед» же мне идти? Не, Лен, нефиг теперь уже хернёй страдать, стерпится – слюбится. Тем более на таких шишках опыт быстро приходит.

– Н-да уж… Короче смотри, есть знакомый мент, можно как-то неофициально у него узнать, как вообще ситуация, дохлая или нет. Пол ляма – это даже меня жаба душит, а уж тебе и подавно надо хоть попытаться. У тебя хотя бы что-то из денег осталось?

Я мотнула головой:

– Лекарств набрала позавчера. Хотя, около полтинника что-то наскребу, конечно, но на этом пока всё. Ну и оставшиеся шмотки в субботу загоню. Так приценилась в прошлый раз – тысяч четыреста должно выгореть, хотя, конечно, жалко за такую цену отдавать, в магазине они гораздо дороже стоили. Импорт! Тебе, кстати, не нужна курточка из искусственного каракуля? Вообще от настоящего не отличить!

– Угу, спасибо за заботу, но у меня есть курточка из натуральной норки. А, кстати, тётка та, которая в ЦУМе отдел держит, как думаешь, она в курсе, что ты больше не блатная? Может, наведаться к ней под шумок, приодеться? Чтобы было, что продавать потом?

– Охренеть у тебя фантазия, Лен! Чтобы меня за это в канаве прикопали? Нет, спасибо! Я лучше семечками торговать пойду.

– Хм… Ну если так, то какой смысл размениваться на семки, когда можно сразу что-то крупнее брать? Наприме-е-ер… – задумалась, – например парфюм, косметика? А что, просчитать затраты на дорогу до Москвы и обратно, узнать цены на товар там и здесь. На разнице, говорят, можно неплохо нагреться. Мотаться, конечно, придётся много. Зато потом поднакопишь и поедешь в Италию или в Турцию – там вообще всё копейки стоит. А там, глядишь, и откроешь отдел в ЦУМе, прямо напротив этой своей тётки блатной! Сама принарядишься, поднимешься. Прикинь? Придёт туда этот твой батя и охренеет, все локти обкусает. А ты не ведись, тогда, цену сразу себе назначай нормальную!

– Лен, хватит, а? Во-первых, она торгует женской одеждой и если он туда и придёт когда-нибудь, то только для того чтобы нарядить свою новую тёлку, а во-вторых, коммерция это всё-таки не моё. Я бы пошла куда-нибудь, где работа с людьми, но стабильность и чёткий круг обязанностей.

– Ага, уборщицей в магазин, я поняла. – Ленка резко повернулась ко мне. – Не вздумай, Кобыркова, ясно? Смотри мне, узнаю – прибью! – Раздражённо закурила, но после пары затяжек выбросила сигарету. – Короче, пошли, позвоню Андрею, а то, может, ещё и эти деньги вернуть получится, чем чёрт не шутит?

***

Потом, с трудом найдя место, где примоститься, мы с ней сидели на скамейке в парке возле стадиона и пили пиво. Вокруг валялись горы веток – последние дни как раз проходила массовая опиловка деревьев, и парк был похож на место военных действий. Фонари подсвечивали эти неопрятные кучи, делая тени резкими и тревожными. Даже какими-то мистически-опасными, словно бы могильными курганами. Да ещё и прохожих почти не было. Даже не верилось, что всё это успеют убрать до весны.

– А ты в курсе, что на месте парка на улице Мира, ну, того что у привокзальной площади в центре, поняла где, да? – там до войны был храм какой-то. – Неожиданно, видимо проникнувшись окружающей обстановкой, выдала Ленка. – Его восстановить хотели, ну как восстановить, с нуля построить, конечно, но по старым чертежам. Уже расчистили всё от деревьев, бетона, там, всякого… Но потом эту землю продали под рынок. Прикинь? Под рынок! Намоленное место!

Я покосилась на неё с подозрением:

– Не думала, что тебя такое заботит. А потом, ну какое оно намоленное? Если храм был до войны, то это сколько лет уже прошло! У вокзала тем более… Ты представляешь, вообще, что там, в этом парке, происходило все эти годы? Ну ладно, не все, но даже последних пяти хватит выше крыши, начиная от общественного сортира под открытым небом, и заканчивая наркопритоном. И вообще, бог не велел строить церкви и поклонятся крестам. Знала об этом?

Ленка аж поперхнулась.

– Ты чего, в Иеговы подалась?!

– Сразу прям подалась! Просто поговорила, почитала журнал. Всё логично у них, я тоже считаю, что сын и бог не могут быть едиными.

– Это, чтоб ты понимала, американская секта, Люд! – неожиданно рьяно возмутилась Ленка. – Мне отец про них рассказывал. Ходят, в уши дуют, юлят, примазываются, а потом родственнички узнают, что бабуська перед смертью квартирку отписала какой-нибудь духовной «сестре» или «брату». Вот и всё. А, и ещё взносы они собирают на развитие конторы. Так сказать – с каждой пенсии по копеечке. И ведь нехилое бабло поднимают на этом! Кстати, может, тебе секту создать? Чем не работа с людьми? Нет, серьёзно! Недаром говорят: хочешь быть богатым – создай свою религию.

Я рассмеялась:

– Да легко! Только давай и ты со мной. На кассе сидеть будешь.

Ленка усмехнулась, задумчиво глотнула пива.

– Не получится. Меня отец убьёт сразу же, а зачем тебе мёртвый кассир? Ты лучше в нормальную церковь сходи и с батюшкой поговори про этих своих Иегов. Серьёзно. Пока не завербовали окончательно.

Ночью я думала над этим разговором и приятно удивлялась Ленке. Как-то она последнее время меняется в лучшую сторону. То ли взрослеет, то ли влюблённость в этого её Димона так работает, то ли папане надо чаще бывать дома и навешивать им с матерью люлей. А Нелли Сергеевна, конечно, та ещё штучка! Строит из себя святошу, непогрешимую, блин, звезду, а сама… И, главное, дочка в курсе! Как это у них, интересно, происходит – Ленка молчит о любовниках мамаши, а мамаша молчит об абортах дочки… Долбануться можно, какой симбиоз!

Глава 31

Андрей оказался очень высоким, немного нескладным, с острым кадыком и лучистыми, прозрачно-голубыми глазами. Молодой, лет двадцать пять, наверное. Про такого и язык не повернётся сказать – мент. А если и милиционер, то не меньше, чем добрый дядя Стёпа. Он был в штатском, весь такой опрятный, ухоженный. Судя по кольцу, жена расстаралась.

Мы зашли в кафе «Лакомка», он угостил меня чаем с пирожным и внимательно выслушал. Изучил расписку, порасспрашивал, периодически кивая. Когда я заикнулась о мужском голосе в тёмной зале, заинтересованно подался вперёд, но перебивать не стал. Наконец я умолкла, ожидая вердикта, а он ещё раз осмотрев расписку спросил:

– Кто-то ещё, кроме тебя и подозреваемой, брал документ в руки?

– Лена. Ну, может, тот мужчина из другой комнаты. А вообще – откуда я знаю, где этот лист валялся до того? Это же не мой.

– Угу. Я могу взять его с собой?

– Ну… Если надо, то конечно. Но вообще, ты мне скажи, это того стоит? Не дохлое дело?

– Конечно, нужно обратиться, вдруг есть ещё эпизоды, может, эти мошенники уже в разработке. И в любом случае, нужно будет описать подозреваемую, оставить адрес места происшествия. А на счёт перспективности дела и шансов на возврат денег – я уточню. Ты не волнуйся, я расписку не потеряю.

– Сегодня третьи сутки уже пошли. Не поздно? В смысле – ты же пока уточнишь, ещё время пройдёт. Может, я прямо сейчас заявление какое-то напишу или ты хотя бы подскажешь, как это делается? Я и бумагу с собой взяла.

– Давай я сначала уточню.

– Ну ладно… А ещё я думала, может уже есть какие-то сведения о них, может, я не первая, кого кинули?

– Пока не знаю. Уточню.

Ну, в общем, туда-сюда и выяснилось, что он, в общем-то, не совсем мент. Вернее милиционер, конечно, но не тот, который мне был нужен. Андрей был конвоиром. Само собой, какими-то знаниями он обладал, но, увы, специфика его деятельности, не обязывала знать, как точно пишутся заявления о мошенничестве. Зато у него были знакомые в милиции и, конечно, он действительно мог «уточнить» у нужных людей все детали. А ещё, он открыл мне глаза на то, что я счастливица. Ведь если бы я обнаружила подлог прямо там, в квартире, то не известно ещё, что сделал бы со мной тот голос из тёмной залы.

Андрей на всякий случай списал мои паспортные данные, законспектировал суть происшествия и обещал уже сегодня к вечеру сообщить о результате.

Когда он садился в свою небесно-голубую, словно подобранную под цвет глаз «шестёрку», я чуть не всплакнула. Как подросток-переросток на трёхколёсном велосипедике. А вообще очень трогательный, вежливый, нежный какой-то. Конвоир? Пфф… Сложно представить. Интересно, где Ленка его откопала? Не может быть, что бы их связывало что-то личное. Просто небо и земля.

По дороге домой я зашла в библиотеку. При всей всплывшей вдруг нелюбви к экономике, добровольно взятые обязательства по реферату об анализе современного рынка никто не отменял. К тому же на факультатив по немецкому мне край как требовался словарь.

Устроилась в читальном зале. Написав о рынке, спросила что-нибудь об истории города, и в замечательном, полном старых фотографий издании нашла тот храм, о котором говорила Ленка. Красивый. С пятью куполами и высокой колокольней. В тысяча девятьсот шестнадцатом году достроили, в восемнадцатом освятили, а уже в тридцать втором за ненадобностью взорвали и разбили на этом месте парк. Странное, страшное, смутное было время. Очень похожее на современность. Только тогда городу вместо храма понадобился парк, а сейчас – вместо парка и возможного храма – очередной базар. Бизнес, ничего личного. Может, вставить это в реферат об экономике современного рынка?

Когда подошла сдавать книги, пришлось подождать и даже немного помочь – библиотекарь подшивала свежие газеты. Придерживая расползающуюся кипу, пока непослушные старые пальцы пытались просунуть в махонькие дырочки бечёвку, я наткнулась на полосу с объявлениями о работе. Целый список приглашений: Девушки в сферу услуг, З/П почасовая – сразу; кладовщик, с опытом работы; помощник бухгалтера с опытом работы; продавец с опытом работы; водитель автобуса с опытом работы; расклейщик объявлений с опытом работы… и вдруг – «Требуется менеджер-администратор в спортивный клуб. Требования: девушка до 25 лет, симпатичная внешность, хорошая фигура. Умение работать с людьми. Кастинг. Обучение»

Первая реакция – Да ну, я и администратор? Да ещё и кастинг какой-то? Пфф… Но телефонный номер сам собою врезался в память, и где-то в подсознании приятно защекотало фантазиями – вот я такая, красивая, хожу по спортклубу и администрирую. Что значит администрировать, это в целом понятно, но причём тут симпатичная внешность и хорошая фигура? Опять же, хорошая фигура это что, девяносто – шестьдесят – девяносто, или просто нормальная тоже сойдёт? А ещё, это же наверняка с утра до вечера, как быть с учёбой? Да и вообще волнительно. Боярская была бы хорошим администратором – что умение себя подать, что внешность… А я что, девочка из трущоб, провонявшая «эликсиром»

И всё-таки, чертовски заманчиво!

В общем, не удержалась и позвонила с первого же попавшегося на пути автомата. И правильно сделала – этот самый кастинг был назначен на послезавтра.

От волнения даже во рту пересохло. Но с другой стороны, а вдруг? Да к тому же, под сидячую задницу вода не течёт, хочешь жить – поднимай её и начинай шевелиться.

***

Андрей действительно приехал вечером прямо ко мне в общагу. Велел собираться и, как истинный конвоир, «доставил» в отделение, свёл с нужным человеком, помог написать заявление. Потом отвёз обратно и уже возле самого дома выдал, вдруг, что не отказался бы от чая. Я страшно смутилась, но не делать же вид, что не поняла намёк…

Посадила его в кухне караулить чайник, а сама – к тёте Зине, клянчить, нет ли у неё чего-нибудь сладенького. Получила горсть карамелек и кучу расспросов. Потом, конечно же, она и сама припёрлась. Покрутилась, бросая любопытные взгляды и удалилась.

Андрей оказался лёгким собеседником. Смотрел проникновенно, понимал с полуслова, и я не уловила ни одного признака того, что его шокирует окружающая обстановочка. А уже перед самым уходом нас застукала Барбашина. Вот не знаю почему, а иначе и сказать-то нельзя. Именно «застукала».

Сначала она офигела, а потом ехидно разулыбалась. И я прямо-таки увидела картину, как она нашёптывает Савченко о том, что у Кобырковой очередной хахаль. Вот, казалось бы – почему это пришло мне в голову? Спрашивается, какое мне дело до Савченко, какое Барбашиной дело до меня? Но мыслишка появилась и ничего уж тут не попишешь. И даже интересно стало, как Лёшка на это среагировал бы, учитывая, что у самого-то новые бабы дольше пяти дней не держатся. Ну, не считая Барбашиной, конечно… Но тут совсем непонятно что происходит. Даже бесит.

***

На следующий день Андрей пришёл снова. Я уж обрадовалась, думала, может, поймали мошенников? Но он просто сообщил, что заявление приняли к рассмотрению.

– Это значит, что дело не дохлое? – уточнила я. – Ну в смысле, деньги вернут?

– Да нет, ничего это ещё не значит. Просто теперь ты можешь быть уверена, что заявление не потерялось, и его уже увидели нужные люди.

Ни о чём, короче.

– Ээ… Ясно. Спасибо.

Улыбнулась, помолчала выжидающе. А Андрей всё не уходил. Тоже молчал и улыбался. Мне стало как-то неловко, и я обречённо вздохнула:

– Может, чаю?

Снова разговоры о погоде, интересные случаи из конвоирской практики, потом как-то плавно перешли к его жене. Беременная, я так поняла, месяцев семь – восемь. Зовут Маша, но лишь однажды назвав её по имени, Андрей вдруг перешёл на странное «Бу́бочка» Тут же выяснилось, что она самая-пресамая, единственная на всём белом свете! Что у них взаимная любовь с первого взгляда, идеальное совпадение характеров… И что она хочет развода.

И вот сидит передо мной этот дядя Стёпа по имени Андрей, смотрит пронзительными, похожими на огромные топазы глазами и чуть не плачет. И жалко его, и смешно, и невозможно не проникнуться ситуацией.

– Слушай, ну я не знаю… На тебя глядя сразу можно сказать, что ты женат, что жена у тебя хозяюшка. Ты такой… ну как сказать… ухоженный. Больше на молодожёна похож, если честно, но чтоб на грани развода… Не моё конечно дело, но причина-то какая? Люди же, наверное, просто так не разводятся? Тем более беременные.

Андрей кисло улыбнулся, дёрнул бровями.

– Да так… Боится, что ребёнку гены плохие передадутся.

– Эмм… Так уже передалось всё что можно. Рожать же скоро! – Я тоже не сдержалась от улыбки. – Может, у неё просто беременный психоз начался?

– А бывает такой?

– Ну, я сама-то не в курсе… Но в книжках пишут, что некоторых перемыкает, да. Гормоны, куда от них? Но потом, вроде, проходит, просто потерпите как-то, продержитесь до родов.

Андрей задумчиво скатал в трубочку фантик от карамельки.

– Главное же, что она всегда знала, я ж никогда не срывал – как тут скроешь-то? Да и зачем?.. И сама же она и говорила, что «сын не в ответе» и всё такое… Тем более, что это не отец, а дядя, да и тот не то чтобы прям конченый… Мать говорит, нормальный человек был, просто с самого детства своеобразный, нелюдимый.

Замолчал, но я почему-то чувствовала, что хотел бы продолжить разговор.

– Дядя, в смысле – брат матери?

Он кивнул. Я пожала плечом.

– Ну… Не сказать бы, чтобы прям прямая генетика… наверное. А почему БЫЛ? Умер уже?

Снова кивнул.

– Ясно. Ну а что с ним вообще не так было?

Поднял глаза:

– Наркоманил.

– Ааа… – я озадаченно уткнулась носом в стакан, делая вид что пью. Но не выдержала. – И что, как-то прям по-тяжёлому?

– Да нет, травка в основном. Да и то, он на зоне подсел на это, а до этого-то совершенно нормальным человеком был.

Я закашлялась.

– Мм… Как у вас интересно – ты в милиции, а дядя на зоне. Я думала так нельзя.

Андрей только отмахнулся:

– Дядя не считается близим родственником, поэтому…  Да и не за себя он сидел, там такое дело… – помолчал. – Ну, короче, не за себя.

– Как не за себя? По ошибке что-ли посадили?

Мотнул головой.

– Товарища прикрыл. Да там и срока-то того – трёшка в общей сложности, из которых год – в СИЗО, а потом и вовсе по УДО вышел. Ерунда.

– Ничего себе ерунда! Три года отсидеть за нефиг делать… Но я всё равно не понимаю, почему жену твою колбасит. Хотя… она же беременная.

– Да вот… Она почему—то уверена, что и меня когда-нибудь посадят и не хочет, чтобы ребёнок потом скучал по отцу. Даже ревёт, когда говорит об этом.

Я задумалась. Жизненного опыта у меня, конечно, маловато на такие темы, но «не хочет, чтобы ребёнок скучал» и «плохие гены двоюродного деда» – это вообще-то разные вещи, разве нет?

– А по-моему, ей просто не хватает твоего внимания. Ты дома-то часто бываешь?

– Я же работаю. Дежурства, а в свободные дни таксую. А как ещё?

– Поня-я-тно… – я решительно отставила кружку с чаем в сторону. – Спасибо, что отозвался на мою проблему, я прям тронута, честно! Не знаю, чем тебя Ленка уболтала, но подозреваю, что ты в принципе такой, да? Безотказный?

Он смущённо дёрнул плечами.

– Вот и сейчас со мной тут сидишь, а мог бы дома с женой быть, между прочим!

– А толку? Она со мной третий день не разговаривает.

– Ну и пусть. А ты с ней разговаривай – как ни в чём не бывало. Пинетки какие-нибудь купи или, там, ползунки. Пусть видит, что ты тоже ждёшь и готовишься.

– Так нельзя же до рождения ничего покупать?

– Эмм… ну не знаю. Я в беременных приметах не сильна. Подари ей тогда украшение, тортик или книжку интересную. Энциклопедию какую-нибудь тематическую, например, про детей маленьких. Напиши записочек про любовь и позасовывай между страниц, чтобы она читала и находила случайно. Или вообще, на полях понапиши. Неожиданно и приятно!

У меня даже настроение поднялось от такой идеи. Андрей тоже воодушевился.

– Люд, спасибо тебе! Вот, правда, спасибо! Я с мужиками как-то заговорил об этом, а они только ржут, говорят, расслабься, Бу́бнов, куда она беременная от тебя денется, а я как представлю, что до развода дойдёт…

– Не дойдёт, не бойся. Просто почаще дома бывай.

Он кивнул, поднялся.

– А можно я ещё к тебе заеду?

Ну, блин… Нафига?

– Ну, если прям важное что-то. А так… лучше с женой побудь, правда.

– А я ненадолго, это же не сложно. Ты… ты знаешь, какая? Какая-то необыкновенная! Нет, я жену люблю – даже не думай! Но ты тоже классная. Просто, как друг.

Я улыбнулась. Честно сказать, разговор для меня получился эмоционально выматывающим, и повторения не хотелось, но Андрей настолько воспрял, что отказать я не посмела.

***

В пятницу, заходя в аудиторию перед началом первой пары, Машкова загадочно подмигнула мне:

– Танцуй, Кобыркова! Пришёл и на твою улицу праздник!

Я вся извелась до перемены, а она только лыбилась и делала вид, что не понимает моих вопросительных ужимок. Господи, неужели нашли мошенников и деньги вернули? Наконец, нас отпустили.

– Ну? Танцуй!

– Лен, не томи, а? Я и так не помню вообще, что на лекции было. Говори!

– Две новости. Хорошая и плохая, которая на самом деле тоже нормальная, так как из неё потом получилась первая хорошая.

– В смысле?

– Да блин… Хорошая и плохая. С какой начать?

– С плохой давай.

– Я вчера пыталась прощупать отца на баблишко, ну чтобы занять тебе…

У меня от неожиданности челюсть отвисла. В груди неприятно заворочалось раздражение.

– Нормально… Я вообще-то не просила, Лен, и в долги лезть не собираюсь.

– Ой, хватит, а? Я ж как лучше хотела. Короче! Папан что-то заподозрил. – Ленка замялась, покусывая губу. – Ну как «что-то»… Он вообще-то не дурак, конечно, сразу просёк, что за тебя перетираю. По следам недавнего происшествия, так сказать.

Я взорвалась.

– Супер, Лен! Вот прям высший класс! Мне только этого и не хватало! Теперь твоя мать считает меня отребьем, а папаня – побирушкой. Очень приятно. Спасибо!

Нервно сцепила руки на груди.

– Да ладно психовать, я ж не дура, – обиженно буркнула она, и, подпрыгнув, уселась на подоконник. – Как жареным завоняло, я сразу сказала, что это полностью моя инициатива. Ну, придавила на жалость немножко, расписала в какой ты жопе. Рассказала, что ты гордая, сама в жизни не попросишь… Ну, понимаешь, да? А иначе вообще без вариантов – ни за что не дал бы, если бы от тебя просьба исходила или если бы на херню какую-нибудь.

– Шикарно! – сдерживая раздражение, выдохнула я. – Страшно даже представить, что ты назовёшь хорошей новостью. Он что, расчувствовался и всё-таки подкинул бабла? Так я не возьму, сразу говорю! И ещё и позвоню и скажу ему, что не взяла, чтобы ты случайно не забыла их вернуть.

Ну да, возможно мне стоило сдержаться… Но, блин, накрыло! Ленка надулась и отказалась говорить дальше. Уже после уроков, пытаясь хоть немного разрядить ситуацию, я между делом сказала, что моё заявление в милицию приняли к рассмотрению. Не удержавшись, спросила про Андрея.

– Интересный, такой. Немного странный, но в общем даже приятный. Где ты его взяла-то?

Ленка глянула на меня искоса, скривилась:

– Да ла-а-адно… Может, тебе всё-таки Ашота или Самвела подогнать?

Пришлось объяснять, что я совсем не это имела в виду. Ленка выслушала, скептически хмыкая, а когда я заикнулась, что подумала сначала, будто она сама когда-то состояла с Андреем в отношениях, не выдержала:

– Да ты с ума сошла! Где я и где он?! Да он даже и не мой знакомый, а скорее знакомый знакомых отца. Так, пересекались на бытовом уровне, давно ещё. Он дядя Стёпа какой-то, а не мужик, совершенно не в моём вкусе! Но мент же? Мент. А такие коны всегда нужны, вот я и сохранила его контакты. Блин, ну ты и придумаешь тоже – в отношениях!

Переобулись, вышли на улицу.

– Короче, на вот тебе кусочек счастья, хотя, честно сказать, ты не заслужила. – Ленка протянула мне сложенный вчетверо тетрадный лист. – Папаня, за то, что я денег для тебя просила, такую лекцию мне прочёл! До сих пор обтекаю. И ты тоже хороша, с ходу наехала. Чтоб я ещё когда-нибудь впряглась за кого-то…

– А это что, – демонстративно не обращая внимания на её нытьё, я покрутила бумажку в пальцах, – герыч на реализацию?

Рассмеялась, но Ленка только фыркнула:

– Помечтай, ага! Но это всего лишь волшебный номерочек. Позвонишь по нему сегодня до шести, назовёшь свою фамилию, и добрые люди устроят тебя на работу.

– Ээ… В смысле? Чей номерочек-то?

– А я знаю? Папаня сказал только, что работа – не ярмо, а вот в долги влезать не придётся. Ну? Чего не пляшешь?

Я растерялась.

– А кем? Где?

– Понятия не имею. Позвони и узнай.

– Ага: здрасти, я ваша тётя, возьмите на работу! Неудобно как-то. К тому же, у меня сегодня на вечер уже назначено собеседование.

– Ну, во-первых, запасной вариант никогда не бывает лишним, а во-вторых… Люд, мне плевать! – взорвалась Машкова. – Я поручилась, за то, что ты нормальная, так что сделай милость, не ломайся, а?

Я задумчиво потрепала листочек. С одной стороны – заманчиво, с другой – через Машковских психованных родичей совершенно не хочется. Ничего, никак и никогда. Потому что не знаешь, каким боком это однажды вылезет.

– Лен, спасибо, конечно, но я не могу так. Извини. – Протянула бумажку обратно. – Хочешь, позвоню твоему отцу и лично откажусь. Ну, поблагодарю, конечно. Скажу, например, что уже устроилась. Сама.

– Кобыркова, ты дура? Давай-ка я тебе кое-что объясню, да? Мой папаня торгует возможностями. Ну, там – инвесторов под проект найти, соучредителей свести… За свой процент от сделки, естественно. Ты втыкаешься вообще? Ему за такой вот номерок на бумажке нехилые бабки платят, а здесь – он сподобился потому, что я попросила. Это, может, вообще наш с ним первый деловой разговор за всю жизнь! Я поручилась за тебя, это понятно? Ты извини, конечно, за прямоту, но на тебя ему глубоко насрать, зато я буду в его глазах лохушкой, которая впрягается за неадекватных партнёров! То есть, ты опорочишь мою деловую репутацию, если так понятнее. Так что просто позвони, выслушай и найди внятную отмазку, если не захочешь там работать, ага?

– Угу.

– Ну и всё. И не забудь, сегодня до шести. А вечерком, тогда, меня наберёшь, расскажешь. Только с маман аккуратнее, не спали контору.

Я вздохнула и сунула листок в карман. Из Ленки выйдет если не экономист, то уж толковый предприниматель, это точно. Хватка уже сейчас что надо.

– Ты  куда теперь?

– Да там, – Машкова, невнятно махнула рукой в направлении центра. – Надо.

– О, а мне как раз по пути, на телеграф!

– Не, Люд, хочу одна пройтись, так что извиняй. Всё, жду звонка.

Я проводила её взглядом, пока она не скрылась за углом физкультурного, зябко сунула руки в карманы и тут же нащупала бумажку с номером. Развернула, поглазела. А вообще интересно, конечно, что там за работёнка.

Решив не откладывать, пошла к автомату, как раз туда, где только что исчезла Ленка.

…Она стояла чуть поодаль у обочины, вальяжно прислонившись спиной к дереву, и смотрела на встречку. Было в её худенькой фигуре, в расслабленной позе что-то детское, но в то же время вызывающее, навевающее мысли о фильме «Интердевочка» или даже «Красотка». Я невольно попятилась, отходя за угол ларька, а в следующий момент меня обдало жаром – к Ленке на всём ходу подлетел чёрный джип и она, игриво вихляясь и смеясь, тут же уселась на переднее сиденье. Машина умчалась, а я всё стояла, забыв, зачем вообще сюда пришла…

А может, и не джип. А может, и не чёрный. Тёмно-синий, тёмно-зелёный – мало ли? С квадратной задницей, да, но… Ну и что? Мало ли таких?.. Ну да, вообще-то мало. Но это же не значит, что все они – джипы? А хотя бы и так, но не обязательно же именно его… Чё-ё-ёрт!

Мне почему-то казалось, что за эти три недели рана практически заросла, но оказалось вдруг – просто затянулась тонкой корочкой. А теперь корка вдруг лопнула, и из неё полезла густая, тщательно запихиваемая в самые недра души, загнившая уже боль.

Не может этого быть! Ленка говорила – старпёр, это мерзко. Говорила – по уши влюбилась в Димона. А ещё, у неё какой-то там молодой армянчик на примете… Не может быть, чтобы… Ленка не стала бы, она же… Нет, она не стала бы!

Я прислонилась плечом к грязной стенке ларька, чувствуя, как разливается слабость в ногах, как судорожно вздрагивают рёбра, пытаясь раскрыться, дать место для воздуха… Но на шее и груди снова тугие ремни, а вокруг – снова вакуум.

***

Весь день вспоминала, как сама ездила на этом переднем сиденье, как Денис хозяйски поглаживал мою коленку, как дурацкий подлокотник мешал нам целоваться… Фантастический космолёт, бравый капитан из повестей Стругацких… Его прямой взгляд и горькие слова: «Понимаешь же, для меня это обычное дело, да?» И Ленкину улыбку: «Не такая уж я и сучка, Люд…» Ага…

Нутро горело от ярости, и я отыгралась на несчастной бумажке с «волшебным номерочком» разодрав её на мелкие клочья. На хер! Деловая репутация, твою мать… Благодетельница нашлась!

Потом, так некстати, в памяти всплывали объятия Дениса – то ласковые и заботливые, то крепкие и жадные. И оброненные в любовном угаре хриплые нежности на ухо… И спокойные, полные горделивого любования взгляды на людях там, в Сочи. Тогда ведь казалось – только мне, только со мной… А теперь Ленка. Ленка?! Та, которая припёрла меня на эту чёртову базу? Та, которая давала сразу обоим?

От этого перехватывало дыхание и тогда приходилось сжимать кулаки и зажмуриваться, пережидая приступ… Но ни одной слезинки, хотя, казалось бы, самое время забиться в угол и рыдать. Наоборот, меня вдруг разобрала чёрная злость. И как ни странно, она придавала сил и решимости.

Костюм цвета морской волны, каракулевая курточка – хотя и не по погоде, но красота требует жертв. Жаль, сапожки на шпильке успела продать!

Конечно, соорудить причёску, подобную той, что сделала мне Светлана из салона красоты, я не смогла, но и обычная коса через плечо нормально смотрелась. Макияж поизящнее. Паспорт не забыть. Что ещё… может, присесть на дорожку? А! Взять побольше запасных тряпочек.

Глава 32

По адресу объявления из газеты, располагался Дворец Культуры «Строитель» Надо же, какое милое совпадение. Спасибо, не «Стройбат»!

В торце здания, возле наглухо заколоченной обшарпанной двери, оказался спуск в подвал. Над ступенями – козырёк, крашеный в золото, а над ним броская вывеска «Olympus»

Внутри аккуратненько, с претензией на шик. Много зеркал, разрисованных золотыми античными орнаментами, белые стены с полуобъёмными гранёными колоннами. В общем, смотрелось довольно помпезно, а от голубого потолка и множества комнатных деревьев в больших кадках даже пропадало ощущение подвала. В тесном вестибюле возились, затирая швы между напольной плиткой «под мрамор», две женщины. Сразу за ними возвышалось что-то вроде обвязанной целлофаном стойки регистрации, как в гостинице. Одна из работниц подняла голову, смерила меня взглядом:

– На кастинг? Прямо по коридору, вторая дверь налево.

В комнатке оказалось человек десять девчонок вроде меня и чуть старше. Из мебели – только столик в углу, за ним женщина, раздающая анкеты. Вдоль стены стулья. Я взяла анкету, заполнила. Как и все девчонки, кому не хватило сидячих мест, прислонилась к стеночке – ждать. Рассматривала недавно отремонтированное помещение и невольно прислушивалась к едва слышному разговору женщины за столиком и сидящей рядом с ней девушки. Явно знакомые. Та, что раздаёт анкеты – местная, а та, что рядом, похоже, такая же соискательница, как я.

– …Через неделю. Ещё правда не вся отделка, но Зоя хочет, чтобы к её дню рождения было готово. Так что смотри, скажешь ей, что… – местная перешла на невнятный шёпот, и дальше я не расслышала. А потом опять услышала: – Поняла? И будь посмелее. Зойка любит, когда характер чувствуется. Я тебя первую позову, чтобы путаницы не было, и тогда… – она снова понизила голос и дальше я слышала лишь урывками: – Вопросы и не будет… а если что… Поняла?

Её молчаливая собеседница только кивала в ответ и осторожно озиралась.

Стало жарко, я сняла куртку. Ломило поясницу, подкруживалась голова. В промежности слишком уж быстро мокло и теплело. Странные месячные. Во-первых, начались только к самому концу недельного перерыва в приёме таблеток, а во-вторых – обильно, как никогда. И не понятно, начинать послезавтра новый курс или ждать пока всё закончится, или вообще – ну их нахрен?

Зря я выпендрилась в костюм, остальные, вон, кто во что горазд… Не дай бог протечёт, хана тогда моим брючкам. Ох, чёрт, мне бы в туалет…

– Извините, а долго ещё ждать? – не выдержала я.

Женщина за столиком подняла на меня взгляд:

– А вас никто насильно не держит, вообще-то.

– Я просто спросила…

– А я просто ответила.

Очень доброжелательно, ага. Я повернулась к соседке по стеночке:

– Не знаешь, здесь есть туалет?

Она пожала плечами, и измученно перемялась с ноги на ногу. Тогда я вышла в вестибюль и спросила у плиточниц.

Туалет был шикарный – небольшой, но красивый, как выставочный зал. Те же колонны, те же античные орнаменты на зеркалах, мраморная плиточка на полу. И даже здесь было дерево в кадке. Тихо, свободно, прохладно и, главное, есть куда присесть! Сплошное удовольствие.

И вроде недолго я здесь и пробыла-то, и вроде, даже, поторапливалась… Но когда вернулась в комнату – там уже никого не было. Я заметалась по коридору, заглядывая наугад во все двери подряд, и за одной из них нашла ту тётку из-за стола, её молчаливую собеседницу и шикарного вида мадам чем-то похожую на Ирину Аллегрову. Она сидела в кресле за большим столом и, помешивая ложечкой в кофейной чашке, слушала анкетчицу.

– Извините, а собеседование, – хотя я понимала, конечно, всё уже пропустила, но уйти, не спросив было бы глупо, – уже прошло, да?

– Ну вообще да, – окинув меня недоумённым взглядом, ответила мадам, и ассоциация с Аллегровой тут же усилилась – голос её был низкий, с лёгкой приятной хрипотцой.

Я кивнула и закрыла за собой дверь. За-ши-бись. Хотя, если учесть, что у директрисы в кабинете сидит именно та девушка, которую науськивала раздатчица анкет… Скорее всего, шанса не было ни у кого. Сомневаюсь, что остальных кандидаток вообще смотрели, уж слишком быстро всё закончилось. Везёт блатным! Нам так не жить.

За моей спиной щёлкнула дверь.

– Девушка, а вы не могли бы задержаться на минуточку? Есть разговор.

Хм, а в присутствии хозяйки анкетчица гораздо любезнее!

Я вернулась. Голова кружилась уже не на шутку, и даже казалось, что немеют губы. В промежности снова горячо и мокро.

– Что же ты опаздываешь? А если бы я взяла тебя, к работе такое же отношение было бы? – цепко разглядывая меня и не заморачиваясь с формальностями вроде обращения на "Вы", спросила мадам.

На вид ей было лет около сорока. Волосы – осветлённая копна, макияж броский, смелый. Массивная бижутерия, чёрная водолазка-сеточка, а поверх неё что-то вроде чёрного кожаного корсета. Надела бы всё это я – выглядела бы шалавой. Знаем, проходили… А эта женщина выглядела дорого и стильно. Даже шикарно.

– Я Зоя Андреевна, хозяйка. Ты проходи, проходи. Присаживайся. Хотя нет, погоди. Куртяху можешь положить?.. А пиджачок снять? Отойди к стеночке, повернись… Угу… Ну в целом, очень даже, да? – внимательно осмотрев меня, обратилась она к анкетчице. Та кивнула в ответ, и хозяйка, отодвинув чашку с кофе, заинтересованно подалась в мою сторону: – Ну, рассказывай. Ты хотела именно администратором?

Я пожала плечами:

– В объявлении администраторов набирали. – На самом деле, вот прямо сейчас мне хотелось только одного: спать. – Ну а так, мне в принципе работа нужна. Любая.

– Ну отлично! – оживилась хозяйка. – Могу предложить место тренера.

– В смысле… – я растерянно глянула на анкетчицу, скользнула взглядом по девчонке, принятой в администраторы и, наконец, снова повернулась к хозяйке. – У меня нет такого образования.

– Ну, знаешь… образование, – фыркнула та. – Я вот взяла одну – заслуженный тренер по художественной гимнастике, взрослая, серьёзная с виду женщина. Она сначала цену заломила, но я согласилась. Ладно, думаю, профессионал всё-таки. Понадеялась на неё. И вот, неделя до открытия, и на тебе! Звонит, вот прямо перед твоим приходом: извините, я передумала… Ну что за люди, а?

– Да переманили, тут и гадать нечего! – встряла анкетчица. – Я сразу говорила, что лучше молодёжь брать и растить под себя. Сейчас профильных курсов дополна, лучше всякого института!

– Да вот… – вздохнула хозяйка и жестом предложила мне сесть. – Ну что, попробуешь? Там всё просто – программу «Секрет идеальной фигуры» с Синди Кроуфорд видела?

Я мотнула головой:

– Только в журнале читала о ней.

– Ну не беда. Главное, что фигура у тебя хорошая. А у меня есть видеокассета, правда на английском – вот, на той неделе только из штатов привезла. Но там и переводить особо не надо, так, посмотреть, да запомнить.  Ты молодая, красивая, а тут – и самой польза и интересно, правда же? За неделю подучишь, а потом и в зале во время тренировки ставить будем, как шпаргалку. Тётки знаешь, как гоняются за этим делом! – Замолчала, всё так же внимательно рассматривая меня. Наконец, довольно тряхнула копной волос: – Нин, ну посмотри на неё, ну намного же лучше, чем Смирнова эта прибабахнутая, правда?

– Даже и говорить не о чем!

– Ну? Попробуешь?

Я пожала плечами:

– Вообще интересно, конечно. Только боюсь, что не справлюсь.

– Бояться нечего, потому, что я прекрасно понимаю, кто ты и что. Главное улыбайся клиентам и форму себе какую-нибудь секси подбери, чтобы тётки смотрели и хотели быть такой же. Можно даже легенду придумать, о том, что ты похудела на этой программе. Разберёмся, в общем… – Зоя Андреевна подпихнула ко мне лист бумаги. Он красиво скользнул по столешнице и слетел на пол. Я наклонилась поднять его, голова закружилась с новой силой, в ушах зашумело. – Оставь свои координаты. Открытие через неделю, но ты приходи уже в этот понедельник, потому что на дом кассету не дам. Нина покажет тебе зал, будешь осваивать программу здесь.

Тоже мне, проблему нашли! Особенно, учитывая, что видика-то у меня дома отродясь никогда и не было.

– Хорошо, – я принялась писать, но вдруг замерла. – Только по поводу формы… Вы же говорите, секси надо? Понятия не имею где такую взять.

Хозяйка на мгновенье задумалась.

– Нин, каталог далеко у тебя?

– Да чего каталог, во вторник уже заказ придёт, там большой выбор. Тот, с золотыми леггинсами помнишь? Думаю, идеально сядет.

Зоя Андреевна развела руками, показывая мне, что вопрос – херня:

– Ну всё, подберём тебе форму, не переживай. Можешь даже не налом, а в счёт зарплаты взять.

– Ну, ладно, – я вернула ей заполненный лист.

Пробежавшись по нему глазами, хозяйка задумчиво постучала ноготками по столу.

– Кобыркова… Кобыркова… Знакомая фамилия, какая-то, вот прям недавно совсем слышала… Вот, блин… – сокрушённо наморщила лоб, – бывает же что перемыкает! Кобыркова… хм… – Наконец, махнула рукой. – Ладно, не суть. Ты, главное, не слейся, как эта, Смирнова, блин. Первый месяц, пока учишься ещё, пятьдесят косых в неделю буду платить, даже если группа не наберётся. А потом, как клиент пойдёт, удвоим, а может и утроим. Плюс на стажировку посылать буду, на курсы отправлю – за счёт клуба. Неплохо, для девочки с улицы, а?

***

Я брела по Ленина, боясь сделать шаг шире – все мои запасы тряпочек кончились ещё в Олимпе, и теперь, чувствствуя, как неумолимо промокает последняя, я понимала, что если не успею дойти до дома, хана моим брючкам цвета морской волны… Порывистый ветер швырял в лицо колкий, словно битое стекло, снег, мешая смотреть, заставляя утирать слезящиеся глаза. Видимость стремилась к нулю: всё расплывалось, блёкло в сумасшествии пурги. Немело лицо. А вместе с этим, кружилась голова, так, словно вьюга пробралась и в мозг.

Я споткнулась на ровном месте, упала. Поднялась и застыла, не понимая, в каком направлении нужно идти. Мысли разбегались, тошнило. Что-то не то. Совсем не то…

Зашла в первый же попавшийся магазин, привалилась к стене, осмотрелась. Судя по запаху резины и баскетбольным мячам, выплывающим из тумана перед глазами – спортивный. Тот, что недалеко от Лёшкиного дома. То есть, до общаг ещё минут двадцать бодрым шагом… С отчаянием выругалась, чувствуя, как по бедру поползла горячая дорожка крови. Тут же с новой силой закружилась голова, в глазах потемнело. Ну его нахрен…

Я доковыляла до прилавка, тяжело навалилась на него прямо перед подсчитывающей батарейки продавщицей:

– Девушка, вы не могли бы вызвать мне скорую…

***

Ночевала в больнице. Капельница вечером, капельница утром. Болючий укол. Само же кровотечение прекратилось уже к полуночи.

В субботу к обеду пришёл дежурный врач-мужчина. Стыд и позор, честное слово… Но деваться некуда, пришлось снова залезть на кресло, раскорячиться перед ним, хотя, вроде, и осматривали при поступлении. Потом послали на УЗИ. Часов около двух дня позвали в ординаторскую.

– Ну что, Людмила Кобыркова, – поправив очки, открыл мою карту врач, – самопроизвольный аборт исключён, уже хорошо. Матка слегка увеличена, но в данном случае это нормально. В остальном – признаков воспаления нет. Нужно будет сдать анализы, конечно, но это уже потом, через пару дней после окончания месячных. Раньше бывало подобное?

– Нет.

– Цикл регулярный?

– Да.

– В истории написано – принимаете Марвелон. Как долго?

– Но вот, только первый месяц закончила. Завтра, по идее, надо вторую пачку начинать.

– Угу. Ну что ж, бывает и так. Препарат по назначению, или подружки насоветовали?

– Врач женской консультации.

Он одобряюще кивнул:

– Это хорошо. Ну а в целом, как переносили?

– Ну… Грудь болела, тошнило поначалу, но терпимо. Может, мне не пить их больше?

Доктор закрыл карту, небрежно отбросил её на край стола.

– Это не витаминки, а гормоны. И худшее, что вы можете сейчас сделать – прекратить приём. Пропейте хотя бы три месяца, дайте организму приспособиться, потому что в целом – пока что реакция в пределах нормы. Если после второго курса, или в середине цикла кровотечение повторится, вот тогда будем думать. А так, от отмены только хуже будет.

Я чувствовала небольшую слабость, но, в общем – нормально. Даже классно. Во-первых, я на удивление хорошо выспалась, а во-вторых, когда стало понятно, что нет у меня никаких смертельных заболеваний, на первый план вышли воспоминания о вчерашнем собеседовании. Что не делается, всё к лучшему! Если бы не кровотечение, не засиделась бы я в туалете, и ушла бы вместе с остальными соискательницами. А так – повезло!

В груди поднимался светлый восторг, похожий на тот, что охватил меня, когда я села на поезд в Сочи. Словно стены бытовухи снова рухнули, открыв дальние горизонты возможностей. И сейчас эти горизонты были белые с золотыми античными орнаментами, и от их величия даже слегка притупилась какая-то непонятная горечь в душе. Что-то малозаметное, но назойливое, словно паразит тянущее из меня жизненные силы… Впрочем, почему «что-то»? – Денис, что ещё?

Ах, ну да… и Ленка.

Глава 33

Дома меня встретил слегка недовольный Толик. Впрочем, недовольство недовольством, а надо отдать ему должное – не побежал звонить матери, справедливо рассудив, что взрослая девка вполне может заночевать где-то на стороне. К тому же, оказалось, что вчера заходил Андрей и дядя Толя автоматом сосватал меня на эту ночь ему. Ну и ладно. Спасибо не стал пытать Андрея о том, где я, а то тот мог бы и с милицией подсуетиться.

– Я ж понимаю, что дело-то молодое, но уваженье надо иметь, а? – только и сказал Толик и снова принялся за ремонт дверцы шифоньера.

Да, да, как-то так! Вот вам мой «отчим» – человек выпивающий, скорее неприятный, но по-своему мудрый, относящийся к жизни философски. А вот Ленкин крутой папаша «торгующий возможностями», у которого крыша набекрень и бзик на бзике… Думаю, даже Ленка выбрала бы Толика. При прочих равных, естественно.

***

В начале пятого в дверь постучали, и тут я впервыеза последние три дня вспомнила о журнальчиках, вежливых тётушках и назначенной им встрече.

В этот раз одна была той, что записывала тогда на улице мой адрес, а вторая молодая, ну, может, года на три старше меня. Толик принял их враждебно, на каждое слово отвечал двумя своими недовольными, а потом и вовсе – гневно сопя, взял куртку и вышел из комнаты.

А я осталась, куда ж мне деваться.

Молодая – Жанна, сходу завела беседу о семейных отношениях, об отцах и детях. Рассказала, что её мама категорически против «изучений», а вот бабушка наоборот – со всей душой. Ну, то есть, в мире обязательно есть те, кто нас поддержит. Нужно просто научиться принимать эту поддержку и, в свою очередь, тоже быть открытыми. И тут же – стих из Библии, подтверждающий её слова. Я сначала ничего не поняла, но когда мне пояснили, что значат эти витиеватые древние строки, даже удивилась. Надо же, как совпало! Просто удивительно, словно священная книга действительно говорит именно об этом!

Взрослая женщина, Ираи́да, умело задавала вопросы, я как могла, отвечала, Жанна шустро искала подтверждения или опровержения моим ответам, поразительно ловко ориентируясь в Библии. Я же поначалу всё ждала того момента, когда они начнут вербовать, но кроме общих тем и штудирования книжечек – ничего. А темы, между прочим, действительно важные, и даже, приносящие успокоение.

Женщины сидели на мамкином диване, я напротив них – на шатком стуле. Было удушливо стыдно за ободранную стену, за мелкий строительный сор на полу, за неряшливо сваленные на подоконнике продукты. Благо, хоть мочу́ свою Толик спустил под окно и дверцу от шифоньера успел вернуть на место.

В дверь едва слышно поскреблись. Я выглянула, а там Данька, десятилетний пацан со второго этажа.

– Привет, Люд! Тебя там это, тётенька какая-то зовёт. На улице.

– Какая тётенька?

Он только пожал плечами и сбежал. Я вежливо улыбнулась гостьям и, зачем-то затаив дыхание, осторожно выглянула в окно.

Тётеньки, конечно, не увидела, но вот ауди цвета шампанского… Ф-ф-фууух… Кровь хлынула к щекам, сердце ёкнуло и словно застряло в горле. Даже руки задрожали и ослабели колени. И в то же время остро, до жути больно заныло в груди: прислал, как за проституткой какой-то. И что, реально думает, что я поеду? Да, блин, как он себе это представляет, после брошенных в лицо денег, после «пошла на хер, шалашовка»? Что вот так просто, наряжусь и поеду? Серьёзно?

А что… не поеду? То есть – вот она возможность снова его увидеть, поговорить, может, всё вернуть… И не поеду?! Да ла-а-адно…

Ужасно захотелось реветь. А ещё – спрятаться в норку, и чтобы не было этого дебильного выбора между «да» и «нет»

– Людочка, что-то случилось? – осторожно спросила Ираида. – Ты так побледнела, а щёчки наоборот – пятнами пошли. У тебя сердечко здоровое? А то, вот, у сестры нашей духовной, Кати Шульгиной, нашли порок. Тоже, вроде здорова, а брат Володя Никульчев, он кардиолог, увидел её румянец, и говорит: «Это у тебя, сестра, не кровь с молоком, это сердечная недостаточность!» Вот и ты… может, съездим на неделе к Володе в больницу, он тебя просмотрит? Это здесь в комплексе, недалеко совсем.

– Ээ… нет, нет… Это… это… нет, ничего, – рассеянно забормотала я, не находя себе места. – Показалось просто, там… ничего… – вернулась на свой скрипучий стул, сунула ладони под бёдра. Вымученно улыбнулась. – Ерунда, давайте дальше.

Но щёки по-прежнему горели, дыханье перехватывало… И мгновенья – как напалм из дырявого ковша – кап, кап… прямо на сердце. Невыносимо. Но скоро терпение Боярской кончится, она психанёт и уедет, и тогда кончится ВСЁ. Просто и мне надо перетерпеть…

«Уехала уже или ещё ждёт?..»

А в это время Жанна что-то говорила…

«А сейчас?..»

…Ираида листала Библию, улыбалась, задавала мне вопросы.

«А теперь?..»

И, неожиданно, будто мороз по позвоночнику: «А вдруг, с ним что-то случилось?»

– Извините… Мне надо выйти на минутку!

Задыхаясь, выскочила в коридор, а там Боярская, уже плывёт навстречу.

– Привет, красотка! – Она прятала нос в меховом воротнике, отчего я видела только её хитрые глаза. – Что, так сложно выйти, да? Зазналась?

…Словно головой в таз с ледяной водой. Ох и отрезвляет!

– Ну, не сложнее, чем тебе до меня дойти, правда?

– Ну, как видишь, дошла, – огрызнулась Ольга. – Довольна? А теперь давай в машину. Разговор есть.

– О чём?

Боярская фыркнула:

– А ты как думаешь? По собственному желанию я к тебе, что ли, приехала?

И у меня сразу же отлегло. Даже мурашки по спине побежали от облегчения: с Денисом всё впорядке! И тут же воспряла гордость.

– Ээ… Не, Оль, если сильно надо, здесь говори. А нет, так можешь ехать. В машину я не пойду.

Боярская даже нос из меха вынула:

– Ты не забылась, случайно? Или напомнить нашу договорённость?

Теперь удивилась я. Договорённость? Она что, до сих пор не в курсе, что мы с Денисом расстались?

– Ну так это палка о двух концах, разве нет? Это ж ты меня покрываешь, Оль.

В этот момент с улицы вернулся дядя Толя. Я поспешила к нему навстречу, забубнила на ухо:

– Дядь Толь, мне кажется, они нормальные тётки, но не знаю, может, ошибаюсь… Пожалуйста, пообщайтесь с ними, вы же хорошо в людях разбираетесь. Пожалуйста! А то я совсем запуталась!

– А не хрен в дом звать кого не попадя! – Авоська в его руке характерно звякнула. Судя по всему пива набрал. – Сейчас вышвырну их, и весь разговор! – И он решительно направился к комнате.

– Дядь Толь, а вынесите мне, пожалуйста, две кружки и заварняк? – шепнула я ему в спину.

Он забористо прокашлялся и скрылся за дверью.

– Знаешь… – повернулась я к Ольге, – хочу, чтобы ты чаю со мной попила.

– Чего-о-о?

– Чаю, говорю, попьём. А не хочешь – можешь ехать, я тебя не держу. А, и можешь рассказывать про меня Денису что угодно. Пофиг.

– Ты нормальная? Глаза открой и посмотри вокруг! А этот мужик… – она презрительно сморщилась, – надеюсь, не новый любовник?

– Пфф… любовник, скажешь, тоже… Жених, вообще-то!

Тут и Толик выглянул, вынес посуду и заварку. Я кивнула и, затаив дыхание, чмокнула его в щёку.

– Спасибочки!

И, торжествуя, повернулась к Боярской.

– Ну, ты идёшь?

Боярская поджала губы и, старательно подбирая полы шубки, пошла за мной.

Как нельзя более кстати, на плите кипело чьё-то бельё в выварке. Жаль не элексир, вот честное слово! Но и без того хорошо – душно и в горле першит от паров хлорки.

Я усадила Ольгу за стол, по которому какой-то рукожоп рассыпал и не удосужился убрать картофельные и морковные очистки, поставила перед ней кружку с отколотой ручкой. Ольга, закатила глаза:

– Слушай, ну что за представление, а? Цену себе набиваешь?

Я молча налила ей заварки.

– Вы меня в могилу загоните, честное слово… – зло процедила Ольга и брезгливо отряхнула ладони. – Этот – псих ненормальный, думала, хоть ты его как-то успокоишь… А ты и сама такая же. Какая муха вас покусала?

Я молчала.

– Слушай, Люд… – сменила Боярская тон. – Ну ладно он – по бизнесу там нелады, а ты-то чего? Прошлый раз, вон, чуть пешком на поезд не побежала, а сейчас что? Мало денег дал? Так курочка по зёрнышку клюёт! Думаешь, я сразу на иномарке ездить стала? Прям! Ну? – попыталась заглянуть мне в глаза. – Ну в жизни же не поверю, что ты Дениса на этого алкаша променяла! Ты ж такая девчонка сообразительная, перспективная!

– Так не удивительно, что психованный, – проигнорировала я её подхалимаж. – Насколько я помню, пока мы были в Сочи, его крупно натянули, по этому самому бизнесу? Не ты, случайно, постаралась?

Ольга фыркнула:

– И ты туда же? Так вот, представь себе – не я! Я вообще у матери тогда была.

– Но совпало-то классно, да? А что, если теперь я расскажу ему, что это ты просила меня увезти его на праздники?

Она всплеснула руками:

– Отлично… Чего я тебе сделала-то? Он и так озверел совсем: орёт на всех и за любой косяк – сразу по морде. – И вдруг суетливо заёрзала на месте. – Да ладно по морде! У него пацанчик один работал, не знаю, может, видела ты его, чернявый такой, Серёжа. Не пересекались?

– Допустим…

– Ну вот. Однажды Денис просто приехал к нему домой и избил. Сам! Говорят, перелом на переломе, сотрясение, ушибы внутренних органов… В реанимацию на скорой увезли. А он в больнице с недельку побыл и, еле живой, тягу оттуда дал. Даже машину здесь бросил.

Я медленно осела на табурет.

– В смысле… как избил? За что?

– Не знаю, может, узнал, что Серёжка как-то виноват в той подставе… Не знаю. Но что Денис психом себя показал – это уж как есть. Сам, понимаешь? Сам бил! Я его семь лет знаю, а такого ещё никогда не случалось. Для каждой, знаешь ли, работёнки есть специалисты, а тут… Видать, не зря у него в армии позывной «Бес» был. Не долечили, видать, голову-то после Афгана!

Ох, как мне было интересно! Про армию, про позывные… про лечение. Но приходилось сидеть с каменным лицом.

– А у Серого, кстати, кореш был, Коля Рыжий. Так тот слился, в ту же ночь, когда Серый в больницу попал. И тоже – и машину здесь бросил, и даже вещички не собрал. Просто исчез и всё, как сквозь землю провалился. – Ольга пожала плечами. – Хрен его знает, может, они и правда, замешаны были?

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– А хочу, чтобы ты поняла, в каком я положении! Денис, ведь, всех потом перебрал, обновил шестёрок почти подчистую. Даже турок с базы домой отправил и новых выписал. Я просто чудом каким-то удержалась, и залёты мне сейчас не нужны, понимаешь?

– А когда это было? Ну, с пацанами?

– Сейчас скажу… – Боярская прищурилась, глядя в потолок. – Седьмого я вернулась… восьмого встречались с партнёрами… девятого он… Ну вот, девятого. Вернее, в ночь на десятое.

Я похолодела. И почему-то вспомнилась кобура на поясе Дениса в ту самую ночь, когда я призналась ему в том, что бывала на базе… В ночь на десятое.

Исчез Коля, да? Как сквозь землю? А Боярская, брезгливо помешивая чай, всё расстилалась в уговорах:

– Я ведь ему и так и сяк, мол успокойся, давай Люду позовём, отдохнёшь, расслабишься. Вижу же, что как струна натянут – подходить страшно…

– А он?

– Да что он – на хер, за хер, и весь разговор. Я даже подумала, может, вы с ним херово съездили? Ну не понравилась, и такое бывает. Тогда другая тема, можно же и новых девчонок подогнать… Я ж, ты пойми, ради его же здоровья!

Я презрительно усмехнулась:

– Так ты ему баб подкладываешь? Это и есть твои расширенные обязанности, в которых я тебе не ровня?

Ольга смерила меня злым взглядом.

– Ага… Поумничай, давай, давай… Он что – тюфяк, под который можно кого-то подложить? Думай, тоже, что говоришь! Просто могу создать условия для встречи, будто случайной, а уж он сам решает, надо ему или нет.

– Поня-я-ятно. То есть, ты приехала, потому что очередную «будто случайную встречу» хочешь организовать, да?

– Ой, обиделась что ли? – Боярская ядовито рассмеялась. – Да он, если хочешь знать, болт клал на мои старания! Отстранился от всего, все контакты пресёк, доступ к себе ограничил. Где был, что делал – хрен его знает. Я знаю только, что с Климычем тесно общался, да и то, потому что бумажки в банк возила. – Забывшись, прихлебнула чай. – Но тут-то как раз понятно, ещё не хватало и от финансиста закрыться, а в остальном… Нет, ну я, конечно, не могу утверждать, что он за это время никого не трахнул – понятия не имею! Но знаешь… Если и так, то не с моей подачи, это точно, так что зря ты на меня шипишь. Я-то как раз на твоей стороне.

Я помолчала, прислушиваясь к тому, как в сердце крепнет решение.

– Очень увлекательный рассказ, Оль. Ценю даже то, что ты тут явно лишнего наболтала, за что, пожалуй, рискуешь отхватить, да? Наверное, тебе действительно от меня что-то очень нужно. Что?

– Мне нужно? Мне?! Да мне уже ничего не нужно! Устала я уже от вас!

Я пожала плечами и поднялась с табурета, давая понять, что разговор окончен.

– Да о-о-он! – нервно, нараспев протянула Боярская. – Он попросил заехать, неужели бы я сама попёрлась? Первый раз за три недели позвонил и попросил. Сподобился. Отпустило, видать! – И вдруг заметила, что пьёт чай из отколотой кружки. Тут же поставила её на стол, пошевелила, стряхивая мусор, пальчиками. – У него завтра с утра переговоры, а в три он будет ждать тебя на какой-то там остановке, которую ты сама знаешь. – Примирительно подняла ладони: – Это он так сказал, я тут ни при чём.

– Мм… Костюм белочки надеть или есть какие-то особые пожелания?

– Не поняла?

Я рассмеялась. Правда, смешно-то мне не было, наоборот – горько до свербения в носу. Но так хоть похоже, что слёзы выступили от веселья.

– Чего не понятно, Оль? Я никуда не поеду!

Она долго молчала, рассматривая свои ногти. Наконец, процедила сквозь зубы:

– Ну и что ты мне предлагаешь? – и вдруг сорвалась на крик: – Мне ты что предлагаешь?! Сказать ему вот это?

– Угу. Можешь ещё добавить, что я ушла на хер. Он поймёт.

– Люд… – Боярская неожиданно понизила голос и лениво, словно речь вдруг зашла о погоде, рассмотрела перстень на среднем пальце. – Давай откровенно? Ты же понимаешь, что будет, если я скажу ему, что, например, приехала за тобой туда, на Ленина, и оказалось, что ты там не живёшь и никогда не жила? Он наверняка захочет проверить, пошлёт кого-то другого, и всё выяснится… Я тебе серьёзно говорю – у него такой период, что лучше не злить. Если не хочешь, конечно, как пацаны, валить отсюда в срочном порядке.

И вот тут-то мне стало по-настоящему смешно. Вот она – вся Боярская: такая же шестёрка, как Коля и Серёжа. Принеси-унеси, отвези-привези, «первый кнут гонцу» и всё такое. Только методы другие и ценник за услуги в разы выше. А на самом деле, ещё не понятно, от кого больше вреда. Но то, что Денис не сказал ей, что всё обо мне знает… Как не подыграть ему?

– Ну, мы же, если что, вместе свалим, да? Согласно сложившимся между нами партнёрским отношениям, так сказать. Ты ж сообщница, Оль.

Она вскочила:

– Я тебя предупредила. И вообще, знаешь… Думала, что ты нормальная! Иначе бы даже не стала связываться с тобой, столько времени впустую потратила!

Я развела руками:

– Отрицательное сальдо, Оль. Так тоже бывает, ты же понимаешь.

Глава 34

Толик как раз прощался с гостьями – очень даже любезно, между прочим! – а на письменном столе лежали новые журнальчики. Выходя, Жанна подцепила меня под локоть, потащила в коридор.

– Люд, а это правда, что Анатолий мужчина твоей мамы?

Я напряглась.

– Ну?

– Как же ты с ним живёшь? В одной комнате спите, переодеваетесь. Да ещё и в мамино отсутствие?

– А вот так, представляешь.

– Ты знаешь, Людочка, а ведь в Библия говорит, что женщина не должна оставаться наедине с мужчиной в неоднозначных ситуациях, – встряла Ираида. – Сатана-дьявол не спит, он использует любую возможность, чтобы подтолкнуть нас к блуду. И даже нескромные мысли могут очернить нас в глазах Иеговы.

За-ши-бись! Приехали! Так захотелось послать их по известному адресу, вслед за Боярской, например. Но они смотрели на меня с таким неподдельным сочувствием, что я не смогла. Пожала плечами:

– Ну а что мне, на улице жить? Я вот на работу вчера устроилась, накоплю денег, сниму комнату. А пока так.

– Ты молись, Людочка, – Ираида взяла меня за руку, крепко сжала. – Вот своими словами, как можешь. Говори: «Иегова, усмотри, как мне быть! На всё воля твоя и мудрость. На тебя уповаю» И увидишь – он поможет! Знаешь, какие случаи бывают! Иегова такие чудеса являет тем, кто рядом с ним! И я за тебя помолюсь.

– Ну… Хорошо, спасибо. – Я улыбалась и пыталась забрать у неё руку, но безуспешно. – Думаю, скоро мама приедет, так что нечего переживать. Да и Анатолий, вы знаете, приличный мужчина на самом деле, он в последнее время даже почти не пьёт.

– То есть, вы будете жить втроём? – ужаснулась Жанна. – Да к тому же, мама ведь сожительствует с ним без регистрации отношений?

Что, блин?! Куда они вообще лезут?

– Они как раз собираются пожениться, – я снова улыбнулась и забрала-таки руку. – Просто не успели, потому что бабушку инсульт разбил.

– А-а-а… понятно, понятно… Ну ничего, Людочка, – погладила меня по плечу Ираида, – Иегова не даёт непосильных испытаний. Ты обязательно помолись сегодня! Вот увидишь, он ответит тебе!

– Да, обязательно. До свидания.

Толик попивал пивко и листал журнальчик.

– А ты знаешь, Людок, и правда, ведь, нормальные тётки! Ты это, мимо «Букиниста» будешь идти, глянь, сколько библия стоит, лады?

– Дядь Толь, а когда мама приехать собирается, не знаете?

– Вот! – он указал на меня пальцем. – Дочка называется! Сходила бы, позвонила да узнала. А то, как будто сама по себе живёшь. Нельзя так! Пиво будешь?

– Нет.

– Ну и зря. В нём витамины бэ, а они для нервов полезные. Да на неделе, на неделе мать приедет, скорее всего, в среду. Угу… киваешь… Обещала ведь работу найти и съехать? Как ты себе представляешь проживание всех нас в этой комнатушке?

– Вообще-то я хотела задать этот вопрос вам.

Он тяжело вздохнул, покачал головой.

– Иждивенка, ты Людка! У тебя мать жизни не видала, только личная жизнь пошла, а ты палки в колёса… Э-эх! Не стыдно самой-то? Здоровая же уже!

Я промолчала. Бесполезно спорить. Единственный выход – это реально свалить и забыть всё как страшный сон.

Взяла книжку, забилась в уголок своего кресла и сделала вид, что читаю. Но на самом деле – раз за разом прокручивала в голове разговор с Боярской, отвечала ей совсем другими словами, задавала совсем другие вопросы. Мечтала, о том, что если бы на самом деле приехала не она, а сам Денис… Тут же пугалась этой мысли, боялась даже задумываться о том, что после того, как Боярская привезёт ему мой ответ, он может действительно нагрянуть. Потому, что… ну а что дальше? Как себя тогда вести? Не понятно. И тут же признавалась себе, что исподволь всё же хочу чтобы он приехал, но тут же начинала бояться ещё больше. Правда, уже не того, что приедет, и даже не того, что скорее всего будет зол как чёрт, а разочарования, которое неминуемо ждёт меня через неделю, две… Потому, что, дураку же понятно – не приедет. И даже если это был не его джип, и даже если он не крутит теперь с Ленкой – Боярская как всегда обидно права: полно других девчонок, полно возможностей. Четверо детей от разных баб – этим всё сказано, разве нет? Сам говорил, для него это обычное дело.

Но, бли-и-ин… Память всё равно услужливо подсовывала именно кокетливо вихляющуюся Ленку, воображение с лёгкостью дорисовывало крепкую, шершавую ладонь на её коленке, а сердце с готовностью замирало, предлагая вспомнить тот восторг… который теперь, возможно, испытывает Машкова. Обидно до чертей! До слёз. Пусть бы кто угодно, только не она!

И в то же время мне было предательски радостно от того, что всё-таки хоть так, но Денис появился. Значит, помнит. Значит, действительно зацепила. И мысли нет-нет, да и возвращались к главному: завтра в три на остановке. Идти или нет? И хотелось, и кололось, и голова шла кругом.

Перед сном я молилась Иегове. От меня не убудет, а там – мало ли, вдруг поможет? Но просила не отдельное жильё и не зарплату побольше, а решить за меня, как быть завтра и как быть, если вдруг, чем чёрт не шутит, Денис всё-таки нагрянет сам. Ну, знак что ли какой-то подать, вещий сон или что там ещё…

***

А на следующий день, часов около  двенадцати, ко мне неожиданно пришла Жанна. Вошла, румяная с мороза, встала у порога, заозиралась, в поисках Толика, но, не найдя, успокоилась.

– Я на минуточку, меня сестра Катя ждёт, мы в служении сейчас. В общем, мы с Ираидой рассказали вчера сёстрам о твоём положении. Помолились за тебя и Иегова услышал.

– В смысле…

Жанна многозначительно дёрнула бровями.

– А ты как думала, так всегда и бывает! Моя бабушка, она тоже свидетель, я вроде говорила, да? Ну вот, она каждый год ездит к родной сестре в гости, в деревню. На месяц – полтора. Но она обычно в начале марта старается уезжать, а тут баба Нюся, ну, сестра, позвонила и сказала, что к ней в марте сын приедет с женой и внуками. В общем, моя бабушка сразу поняла, что это Иегова услышал наши молитвы. Она теперь поедет на месяц раньше – завтра утром. – Жанна расплылась в счастливой улыбке. – И предлагает тебе пожить пока у неё. Бесплатно!

Я растерялась.

– Как это? Она же меня не видела ни разу? Вот так просто, на месяц пустить чужого человека? Да ещё и бесплатно?

Жанна тронула меня за руку:

– Ты не чужая, ты изучающая. Как покрестишься, так вообще духовной сестрой будешь. К тому же – Иегова не допустит зла за добро, тут бабушке бояться нечего. Это же он послал дядю в гости к бабе Нюсе в марте. Специально, чтобы тебе было, где пожить, понимаешь?

Можно было бы подумать, что это и есть предрекаемая Ленкой вербовка, но я чувствовала, что Жанна и сама искренне радуется за меня, что она всем сердцем верит в то, что случилось чудо, и её уверенность заражала. Ну в самом деле, ещё вчера ситуация виделась безнадёжной, ещё вчера я просила Иегову решить проблему за меня, а сегодня уже перемены. А вдруг и правда – услышал? Но всё равно, подозрительно как-то.

– Жанна, я не знаю… Ну то есть, спасибо, конечно, огромное, но я так не могу. А если прям честно, то боюсь. Меня тут недавно кинули на полмиллиона, тоже по квартирному вопросу… Я теперь всего боюсь. А это, ну чужое жилье… Мало ли. Обворуют или ещё что, а мне отвечать потом? Нет, ты знаешь, я, наверное, откажусь. Но спасибо тебе огромное! Вот, прям, от души! – говорила и чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Да блин, ну и правда, разве бывает в жизни такое человеческое участие? – И бабушке обязательно передай спасибо!

– А знаешь, что… – Жанна на секунду задумалась, – давай сделаем так: мы с тобой сегодня сходим к ней в гости, вы познакомитесь, ты увидишь, что воровать у неё вообще нечего, успокоишься и тогда уже примешь решение, а? Обычно я живу у неё, на время отъезда, но я могу и дома, с мамой.

– Так может, мы тогда вместе с тобой и поживём?

– А кстати, – Жанна снова засияла, – точно! Правда квартирка однокомнатная и там всего один диванчик, который даже не раскладывается, но можно найти раскладушку. Я даже знаю у кого! Ну хорошо, давай так. Хотя бы поначалу, да? А потом ты увидишь, что бояться нечего.

Мне захотелось её обнять.

– Ну, тогда я, в принципе, весь день сегодня свободна.

– О! – махнула Жанна рукой, – скажешь тоже, весь день… Да бабушка знаешь, какая занятая, тем более уезжает на месяц! Весь день она не сможет. У неё примерно с двух до четырёх будет окно, а потом уже только после семи вечера. Тебе когда удобнее?

– Днём! – поспешно брякнула я и тут же почувствовала, как в груди словно бы развязался тугой узел. Что я там просила у Иеговы? Знак свыше? Получите – распишитесь.

– Хорошо. Мы из проповеди около двух обратно пойдём, и я за тобой зайду. А ты возьми с собой на всякий случай хотя бы зубную щётку и ночнушку, потому что, сразу говорю, ты поймёшь, что опасаться нечего.

***

Бабушка Жанны оказалась с закосом под интеллигенцию. Она носила хрустальные бусы в три нитки, подкрашивала глаза и активно пользовалась парфюмом. Впрочем, последнее как раз-таки было оправданно: четыре кота, что жили вместе с ней, дружно справляли нужду в лоточек с газетными обрывками, который стоял в туалете. Но так как двери в этот самый туалет не было, да и ходить в подмоченные товарищами бумажки котики не хотели, предпочитая делать свои дела рядом… Короче – парфюм был оправдан.

Санузел, кстати, совмещённый с ванной. Кухня крохотная. Коридор малюсенький. На подоконниках фиалочки в ассортименте, всюду вязаные крючком салфеточки. Всё очень старенькое, но довольно опрятное. И главное – телефон!

Квартира располагалась на втором этаже пятиэтажной «хрущёвки», прямо над мебельным магазином. В соседнем доме – продуктовый и хлебный. Сразу через дорогу – Промтовары. Почти напротив входа в мебельный остановка общественного транспорта. Очень удобно! Да ещё и недалеко от технаря!

Светлана Николаевна принципиально не признавала обращения к себе по отчеству, объясняя это тем, что все люди духовные братья и сёстры, а мы же не называем своих родных по отчеству, правда? «Выкать» тоже не велела, и я, глядя как Жанна обращается к своей бабушке «Света, ты» а то и вовсе «сестрёночка» – офигевала, конечно. Но с другой стороны, это не моё дело, а вариант проживания на целый месяц был реально классный. Даже несмотря на котиков.

Правда с первых же минут общения стало понятно, что платить мне всё-таки придётся, только не рублём, а интенсивным «Познаванием истины», как они называли свою деятельность. Тут я, конечно, сразу заподозрила, что это и есть «вербовка», но паспорт у меня никто не забирал, а значит, окончательное решение по-прежнему оставалось за мной. Вопрос совести, так сказать.

Пока сидели в комнатке и общались, я нет-нет, да и поглядывала на будильник возле телевизора: половина третьего… без двадцати… без пятнадцати, без десяти… Сердце колотилось об рёбра, меня охватывала странная слабость и оцепенение, словно из комнаты начал резко исчезать воздух… А потом пришёл «брат Гена», принёс раскладушку. Болтливый, такой, юморной дядька средних лет, очень опрятный, доброжелательный.

…И я вспомнила о Денисе только около четырёх часов, когда Света засобиралась в очередное «служение» раздавать журнальчики, и предложила мне пойти с ней, посмотреть, как это делается. Если честно – не хотелось жутко! Но пришлось.

Перед сном она продемонстрировала мне, как надо молиться, я послушно постояла с опущенной головой и сложенными лодочкой ладонями, а потом, когда уже погасили свет, на всякий случай шепнула мудрость от своей бабушки: «Ложусь на новом месте – приснись жених невесте»

Раскладушка отчаянно скрипела, котики, до глубины души заинтересованные неожиданной подселенкой, стремились опробовать новую лежанку, но я всё равно уснула почти мгновенно. Мне снилась какая-то фигня про Вифлеем, люди в драпировках, точно такие, как на картинках из журнала «Сторожевая башня», и был ли среди них мой жених – не понятно. Надеюсь, что нет.

Глава 35

Стоило увидеть Ленку – и меня снова накрыло. Сдержанно кивнув на её «привет», я поспешила в аудиторию. Глупо конечно, ведь общаться-то всё равно придётся, да и предъявить мне ей, по большому счёту нечего… Но, бли-и-ин… Нужно было время, чтобы подышать.

Она настигла меня сразу после пары:

– Судя по твоей мине – работёнка оказалась не ахти, да?

– Вроде того.

– А чего ты мне не позвонила? Договаривались, же! Я, между прочим, ждала, даже гулять не пошла… – И вдруг вцепилась в мой локоть. – Кста-а-ати! Знаешь, кого я вчера вечером встретила?

– Не знаю.

– Савченко!

– М. Круто.

– О… У бабок на рынке молоко от твоей рожи скислось… – передразнивая меня, скривилась Ленка. – Кобыркова, дело-то не в самом Савченко, а в его видо́не!

– Голый что ли был?

– Пфф… Если бы! – она хохотнула. – Синий, как баклажан!

– В смысле… Пьяный?

– Да какой пьяный – избитый! Один глаз затёк нахрен, над бровью пластырь, на носу пластырь. Губа распухшая, и на ней кровяная корка – во-о-от такенная!

Я похолодела.

– А… А что с ним случилось?

– Так он мне и рассказал, ага! Даже Барбашина, похоже, не в курсе. Во всяком случае, мне сказала, что не знает. Но расписан он, конечно, красиво.

– Может, на соревнованиях был? – предположила я, хотя и сама в это не верила. Ленка тоже:

– Какие соревнования – у него морда побитая! Разве в вольной борьбе бьют по морде?

– Нет.

– Ну вот и я так думаю. Скорее всего, не на ту бабу залез. Потерял, так сказать, осторожность – словил пиздюлей. Ну и нормально, надо же и совесть иметь хоть иногда.

– Машкова, Кобыркова, вам особое приглашение нужно? – окликнул нас препод, Сергей Викторович, уже закрывая дверь в аудиторию. – Сейчас быстро выпишу, напроситесь у меня!


После очередной пары, Ленка уже не хотела говорить про Лёшку. А я наоборот – не могла думать ни о чём другом. В голове основательно засела Боярская с её ужасами о психованном Денисе, которого сейчас лучше не злить. Да ну, нахрен… Не может этого быть!..

Подошла-таки к Барбашиной. Та была задумчиво-озабочена чем-то, что, в принципе, и понятно, но, не смотря на внешнюю заторможенность, на хер меня послала очень даже активно:

– Вообще не твоё дело, поняла? И не лезь, без твоих соплей обойдёмся!

Коза драная…

– Словила? – ещё издали заржала Ленка. – Я ж поэтому и пыталась сама узнать, что чуяла, куда она тебя пошлёт. На, – она сунула мне пирожок в бумажной салфетке. – Там были ещё с картошкой и яблоками, но я решила, что ты любишь с капустой.

– Спасибо, – машинально ответила я и сунула его в сумку.

– Аллё! Приём-приём, Кобыркова! Это, – она вынула его и снова впихнула мне в руку, – съедобное. Это есть надо, ферштейн?

Я растерянно кивнула и откусила. Есть не хотелось вообще, даже наоборот – тошнило. Снова таблетки, снова болючие сиськи… Благо, хоть месячные хотя и лили ккак из ведра, но и закончились за какие-то три дня.

Но больше меня прибил шок… Да ну не может быть, чтобы это сделал Денис!


После учёбы сразу поспешила в своё новое жильё, и даже Ленке забыла сказать, что переехала, даже домой за вещами не забежала.

Едва вошла – сразу к телефону. Прижала трубку к уху. Длинный гудок терпеливо ждал, пока я решусь, а как тут решишься, если по всем статьям – это действительно не моё дело? А если и моё, то я об этом всё равно не узнаю. Глупо думать, что если спрошу, то он мне сразу всё расскажет. Барбашиной, значит, не сказал, а мне выложит? Хотя…

Унимая бешено стучащее сердце, набрала Лёшкин номер… а в ответ тишина. После третьей попытки я бросила. Видно не судьба.

***

В Олимпе полным ходом шла финишная отделка и украшательства. В вестибюле монтировали светильники, натирали стойку администратора. Нину я нашла в туалете – она как раз поливала дерево в кадке. Кивнула мне:

– Там в конце коридора, справа, тренерская. Переодевайся пока, я сейчас.

Тренерская оказалась небольшой комнаткой с диванчиком, столом и полками с глянцевыми журнальчиками о моде, красоте и спорте. Вдоль ближней ко входу стены – индивидуальные шкафчики для вещей. Два пустых, три подписанных: Бородин, Васильева, Кобыркова… Меня как будто по головке погладили. Приятно, чёрт возьми! Проблемка только в том, что спеша позвонить Савченко, я напрочь забыла, что домой мне надо было не только за учебниками, но и за спортивной одеждой… Пришлось остаться в джинсах и водолазке.

Программа, как и говорила Зоя Андреевна, оказалась интуитивно понятной – смотри да делай, сложнее было с пультом от видика разобраться. Один раз я отработала весь комплекс – не отвлекаясь, от начала до конца, а во второй раз – ставила на паузу и выписывала в тетрадку упражнения, количества подходов и повторов, для того, чтобы повторять дома. Когда уже заканчивала, в зал заглянула хозяйка.

– Привет! Ну как, справляешься?

– Да, тут всё просто.

– Ну, а я о чём говорила! Освободишься, загляни ко мне.


Написала заявление о приёме на работу на должность «Менеджера по работе с клиентами», оставила свои новые координаты. Зоя Андреевна угостила меня кофе и провела экскурсию по клубу. Оказалось, что кроме небольшого фитнесс зала для шейпинга в клубе были ещё тренажёрный и гимнастический, выстланный матами. Удобные раздевалки с душем. Массажный кабинет.

– Хочу ещё косметологический открыть, но это как пойдёт. Итак, вложилась сюда по самые гланды.

– Зоя Андреевна, а какой у меня будет график? Просто, я же учусь, и утром, например, не смогу…

– Давай без Андреевна, а? Чувствую себя сразу тёткой под полтос… Группы у тебя будут вечерние, часов с шести до семи первая, с половины восьмого до половины девятого вторая. Нормально? Ну и отлично. Думаю, поначалу через день поставим, а там – если народ повалит, придётся поднапрячься, конечно, до ежедневки. Но и зарплата соответственно подрастёт. Тебе Нинка форму показывала? Иди в тренерскую, сейчас пришлю её.


– Примерь, – Нина бросила на стол шуршащий пакет. – Но это только один комплект, а вообще, тебе нужно будет две—три смены иметь. Разные, естественно. Обувь можешь свою, но смотри, чтобы нормально сочеталась.

В пакете оказались золотые лосины и чёрно—золотой спортивный купальник с выхватами трусов почти до талии. На спинке и боковушках – вызывающие вставки из сеточки. Красиво, конечно. И сразу понятно, почему Зойка так придирчиво рассматривала меня в первый день – такое на абы какие формы не наденешь. Ну и цена, конечно, заоблачная.

Тихонечко охренев от ценника, я несмело подала голос:

– А зачем две – три сменки, если этот, например, нормально сядет?

– Товар лицом. Мы ж будем возить их периодически, а ты предлагать клиенткам, а для этого, они должны видеть шмотьё вживую. Чем больше обновок, тем живее интерес. Понимаешь?

– Ещё бы.

– Ну вот. Пять процентов от цены для клиента – твои, кроме того – двадцать пять процентов скидка от каталожной цены на то, что для себя будешь брать. Зойка велела без наценки тебе отдавать, как сотруднице. Например, этот, – она подхватила бирку купальника, – сто пятьдесят розница, а в каталоге около девяноста. Минус двадцать пять – получаем всего шестьдесят семь с копейками косых. Просто смешно за настоящую-то Германию! За полторы недели отобъёшь, а будешь активно предлагать клиентам – так и вообще, халява получится. Ты видела сам каталог? Ну, потом глянешь, выберешь себе ещё чего-нибудь. Надевай, чего стоишь?

Ох, как мне понравилось! Что, всё-таки, шмотки делают с женщиной! Я и не думала, что могу выглядеть ТАК в спортивной форме! И, кстати, стрессы последних недель пошли на пользу – я усохла примерно на размер, немного ушла и грудь, и теперь было в самый раз – ведь под такой купальник лифчик не наденешь.

Зойка, осмотрев меня, с довольным видом развела руками – мол, а я что говорила? – и повернулась к Нине:

– А что, если нам её на рекламу пустить? По-моему ходячий бренд, нет?

Нина с готовностью закивала, а Зоя вдруг озадаченно поджала губы.

– Хотя сомнительно, конечно, что идейка вызовет восторг вот прям у всех… Но попытаться стоит. – Улыбнулась мне. – Хорошо всё-таки, что ты не захотела помощником бухгалтера идти. Катерина Ефимовна у меня тот ещё синий чулок и весь штат под себя прогибает, бедные девчата там. Настоящие мышки. Я тебя в её версии и не разглядела бы никогда.

Я только улыбнулась в ответ и благоразумно промолчала. Помощником бухгалтера? Да уж. Закружилась тётка. Бывает.

***

Когда около восьми вечера я вернулась в квартиру – нашла на кухонном столе записку от Жанны: «Людочка, извини, пожалуйста, но сегодня у меня не получится ночевать вместе с тобой. Вот мой телефон, если что – звони. Я постараюсь забежать завтра вечером, а ты пока почитай декабрьский номер «Пробудись», и если возникнут вопросы – обязательно запиши, разберём вместе. Котов покормила. Р.S. Если будешь звонить, то я живу с мамой, её зовут Елена Сергеевна"

…Надо будет ей сказать, чтобы не заморачивалась с совместными ночёвками. Мне уже и так отлично…

Выгребла кошачий лоток, нарвала новых бумажек. Заварила чай, разделась, собираясь идти купаться, но, как-то так мимоходом набрала Савченко. Особо не надеялась, что ответит, но он взял трубку практически сразу. От неожиданности я испугалась, чуть было не оборвала соединение, но настроение было хорошее, и я решилась:

– Привет! Это Люда.

Пауза. Ну всё, сейчас пошлёт…

– Привет… – Пауза. – Как дела?

– Нормально. А у тебя?

– Да тоже вроде нормально… – заторможено ответил Лёшка. – Что-то случилось?

Я натянуто рассмеялась.

– Да нет, всё в порядке. У меня, во всяком случае.

– А-а-а, я понял, – он тоже рассмеялся. – Машкова настучала, да? На самом деле ерунда – пара фингалов. Ну, губа немного разбита. А в целом, так прям красавчик.

– Про нос забыл.

– А, ну да, и нос. Но не поломан же!

– Лёш, а если серьёзно – что случилось?

– А ты с какой целью интересуешься?

Нет, он не отшивал меня, уходя от ответа, а словно наоборот – тянул время. Говорил осторожно, будто выверял каждое слово. Будто… боялся спугнуть? Это ощущение оказалось вдруг неожиданно приятным. Самой бы теперь не лохануться.

– Лёш, ну серьёзно, у тебя всё нормально?

Он помолчал.

– Правда нормально, Люд. Я просто немножко офигел, если честно, услышав тебя, поэтому такой медленный… Ты откуда звонишь-то?

– Да так, старушке одной помогаю, приглядываю за котиками. Она уехала на месяц, а телефон отключать не стала. Развлекаюсь, вот, как могу.

Пауза.

– А я тоже люблю приглядывать за котиками. Может, в гости пригласишь?

Я ушам своим не поверила. Помолчала, соображая, как бы ответить пооригинальнее… но лишь выдала банальное:

– Не знаю, видно будет.

– Посмотришь на моё поведение?

– Точно.

– Ну-у-у… Тогда мне не светит!

Я хихикнула:

– Всё в твоих руках.

– Правда?

Он спросил это так поспешно и серьёзно, что я даже спину выпрямила. Снова помолчала. Переменила тему:

– Я тебе днём звонила, ты трубку не брал…

– На работе был.

– Ого. То есть, слухи об академе – это правда? Неожиданно. Ну и где же ты работаешь?

– А ты как думаешь?

– Наверное, телохранителем Ельцина. Не меньше.

Он рассмеялся.

– Почти.

– А если серьёзно?

– Да грузчиком на оптовке, Люд, куда меня ещё с неоконченной вышкой возьмут? А тут – сила есть, ума не надо, всё просто. Совершенно не круто, зато есть чем платить за квартиру и на хлеб с водой хватает.

– Да ладно, что тут такого. Я вот тоже, сколько лет полы за мать мыла и ничего, живая. – Я замялась. – Лёш, ну а если прям серьёзно – что у тебя случилось-то?

– Люд, ну что у меня могло случиться? Подрался, ничего особенного.

– С кем подрался?

– А оно тебе надо?

– Надо.

– Ну… С хмырём каким-то. Я как бы не спрашивал у него имя и фамилию.

– Когда это было? Где?

Он помолчал.

– Чёт не пойму, ты к чему клонишь?

Я набрала побольше воздуха, стиснула полотенце на груди:

– А мне кажется, всё ты понимаешь.

На этот раз пауза тянулась слишком долго. Мне даже показалось, что Лёшка сейчас положит трубку, но он только отбросил вдруг вкрадчивую осторожность:

– Нет, я твоего папика больше не видел. А что, за кипиш? Снова косячишь и на меня стрелки переводишь?

Задело. Я даже слегка психанула:

– Савченко, ты правда хочешь, чтобы я бросила трубку?

– Нет.

– Тогда думай, что говоришь.И вообще – во-первых, он не папик, а во-вторых – это уже сто лет, как в прошлом, чтоб ты знал! Ладно, пока!

– Подожди!..

– Ну?

– Надулась что ли? Чего я такого сказал-то? Ответил как есть. Нет, ну правда, случайная драка! Там вообще левые чуваки сцепились, а я разнимать полез, подставился. Клянусь.

– Ничего я не надулась. Просто узнала, что хотела и говорить больше не о чем. И к тому же, там, кажется, ванна набралась, пойду купаться. Пока!

– С пеной?

– Чего?

– Ванна с пеной?

Я невольно улыбнулась.

– Лёш, у меня ещё и двери в ванную комнату нет, представляешь?

– Ээ… А эта твоя бабусичка не хочет себе ещё одного котика завести? Лёсика? Когти об диван не точу, по шторам не лазаю, ем всё, что дают. А, и к лотку приучен!

Мы рассмеялись.

– Я обязательно узнаю, Лёш! При условии, что ты будешь у этих невоспитанных чертяк за главного. Особенно в плане приучения к лотку.

– Договорились, буду ждать звонка.

– Угу. Пока!

– Доброй ночи, Мил…

Чай уже остыл, а на счёт ванной я соврала. Быстренько обмылась под душем, посмотрела «Санта Барбару» Потом, решив, что грызть на ночь что-то съедобное для меня отныне непозволительная роскошь, погрызла, как говорит Ленка, гранит аудита. Поразбирала записи с тренировки. По диагонали просмотрела журнальчик, о котором говорила Жанна. И около половины одиннадцатого села гипнотизировать телефон.

…Пошутить, сказать, что бабусичка не разрешила завести нового котика? Или наоборот – что разрешила, но какие-нибудь сумасшедшие условия выставить?..

Да нет, дура буду, если позвоню. Ну его на хрен!

…Или попросить, чтобы на оптовке посмотрел цену на мороженую кильку для котиков? Ну а что…

Набрала. Раз пять. Но ответа так и не дождалась.

Глава 36

Первую пару я тупо проспала. Потом вычищала ночную дозу за котиками, а иначе – как бы я вошла к вечеру в квартиру? Разве что, воспользовавшись духами «сестры Светы»… Управившись, выпила чайку́ и как-то сразу разленилась, грешным делом подумала даже сачкануть… Тем более что после вчерашней тренировки уже начинали болеть мышцы и хотелось лечь на пол в позу звезды и не шевелиться. Но настроение было хорошее, в четырёх стенах сидеть не хотелось, и я всё-таки пошла.

К технарю я подходила теперь с другой стороны и за физкультурным институтом, там, где бульвар Победы пересекался с улицей Ленина и располагался махонький скверик, увидела Ленку.

Она стояла, скрестив ноги, сложив руки на груди, и ломливо кокетничая, смотрела то на землю, то в небо. Хихикала. Рядом с ней, спиной ко мне стоял мужчина в кожаном полупальто и меховой шапке. И всё это на фоне черного джипа.

Я замерла. Противно, до покалывания в кончиках пальцев и зуда под коленками, пополз по крови адреналин… Не было даже тени сомнения в том, что нужно подойти. Сразу двух зайцев. Ему в глаза посмотреть. И ей.

Я выскочила на красный и тут же едва не попала под машину. Водитель длинно просигналил и для верности не поленился открыть окно:

– Куда прёшь, кобыла!

На этот вопль среагировала Ленка. Подняла глаза и в них тут же вспыхнул испуг, потом растерянность, и вдруг – радость!

– Мил! – она замахала рукой, призывая подойти. – Милка-а-а!

Тут и мужчина обернулся. Лет около пятидесяти, точно. Носяра – во! Брови – ого-го, какие лохматые! Глубокие носогубные складки, глаза с ленивым прищуром, губы тонкие, капризно изогнутые вниз. Не славянин, однозначно.

– Привет! – накинулась на меня Ленка, повисла на шее. – Тоже время перепутала?

– Ээ… ага. И ты?

– Угу, капец просто… Да, познакомьтесь – словно опомнилась она, – Камар, это Мила, Мила – это Камар. С Милой мы вместе учимся, а Камар предприниматель из Эмиратов. – Широко улыбнулась, поправила сумку на плече. – Вы пока пообщайтесь, а я прям на секунду! – Глядя на меня, скорчила многозначительную страшную рожу: – Пойду, позвоню декану…

И свалила! Сва-ли-ла! Я растерянно улыбнулась арабу и краем сознания отметила, что машина его глубокого сине-зелёного, с эффектом «металлик», а вовсе не чёрного цвета.

– Мила… – сально улыбнулся мужчина, – хорошее имя. Красивое, как небо! – И сделал театральный жест рукой, словно это самое небо принадлежало ему, и,собственно, потому он меня с ним и сравнивал.

Говорил он неспешно, слегка смягчая и удваивая некоторые согласные, так что его фраза прозвучала скорее как «Милля… харощий имя. Карасивий, как нэба»

Я снова вымученно улыбнулась.

– Ты тоже спортсменка? (Ти тожи спарисьмень?)

– Ээ… Да. Лёгкая атлетика, – я сделала шаг назад, скрестила руки на груди, но он тут же шагнул за мной, снова сокращая дистанцию.

«Декану пошла звонить, да?! Ну, овца-а-а…»

– Красивая ты, Мила. (Карасивий ти, Милля…) Когда заканчивается учёба? Я за тобой заеду.

– Ой, да у меня потом дел куча… Вы знаете, я…

– Э-э-э!– гортанно перебил он и эффектно воздел руку. – Шампанское, фрукты, щербет – всё для тебя! Ты кушала арабский щербет? А рахат-лукум? Нет? Это похоже на нежность любимой женщины – делает мужчину счастливым! Прекрасная Мила достойна прекрасного угощения! – И вдруг: – Ты носишь серёжки?

– Что?

– Серёжки…

Он протянул руку, заправил прядь моих волос за ухо. Я отпрянула, уворачиваясь, и взгляд мой упал на вереницу ларьков. Осторожно выглядывая из-за них, мне семафорила Ленка: скрещивала руки под подбородком, проводила большим пальцем по горлу и манила к себе.

– Х-х-х… – всхлипнула я и как можно сильнее вытаращила глаза. – Забыла! Сегодня же… ну-у… ээ… там… Ой, извините, мне надо срочно бежать! До свидания!

– Мила, если я не увижу тебя снова – я буду плакать от тоски! – крикнул он вслед.


Ленка сходу вцепилась в мой рукав и, всё так же держась за ларьками, поволокла прочь. Затащив, наконец, за угол, согнулась пополам от хохота.

– Смешно? Ты реально, думаешь, что это смешно, Лен?! Что это за Амаяк Акопян, вообще? Рахат-лукум моего сердца, блин…

– О-о-охх… – проржалась, наконец, та. – С меня пол литра! Ты даже не представляешь, как он меня задолбал! Прилипучий, зараза… За неделю весь мозг вынес.

– Кто это?

– Да никто. Так, случайно познакомились. Красиво заливает, заслушаешься. А ухаживает ещё красивее. Видала? – она вынула из кармана перстень. – Золото!

– Ни хрена себе… – я взяла его в руку. Он был весьма увесистым, с огромным камнем в форме капли в центре, а вокруг, словно лепестки, стройным рядом лежали продолговатые зелёные камушки.

– Вот этот здоровый красный – рубин, а зелёненькие – изумруды. Не хило, да? – она глянула на меня с хитрым прищуром и забрала кольцо. – «Элля, ти мая нэба!», бля-я-я… – и снова засмеялась.

– Элла?

– Нет, блин, я ему настоящие фамилию, имя и отчество скажу, и ещё и адрес свой оставлю! Соображай, тоже! Или ты думаешь, до него когда-нибудь допрёт, что Мила – это Люда? Хренов, там! Но как бы, называть тебя Светой, какой-нибудь, тоже не вариант было. Представляю, как бы ты на меня вытаращилась!

– Лен… ты что, приняла у него в подарок вот это?! Ты с ума сошла? Да он с тебя не слезет теперь!

– Пфф… Ты правда веришь в то, что это не подделка? Я тебя умоляю! Он мне его подарил через час после знакомства. Золото, ага. С изумрудами и рубинами. Пфф… Да в лучшем случае – искусственные, а скорее – вообще стекло. Ну и не золото, а латунь какая-нибудь, однозначно.

И тут до меня дошло… Я даже не смогла сдержать ехидной ухмылки.

– А как же на счёт того, что старпёры – это мерзко? Ему полтос, точно! Да ещё и страшный!

– Вот, я так и знала, что ты стебаться будешь! Прям подловила, что ты… – резко ушла в оборону Машкова, и я увидела, как сильно задели её мои слова. – А у меня с ним ничего не было, и быть не могло, я ж не дура! У арабов свои заморочки, они любят по ушам ездить, но и сами же на этом горят.

– В смысле?

– Ну, им тоже можно заливать. Чем красивее сказка, тем им интереснее. Этому я, например, сразу сказала, что ещё целка, а поэтому до свадьбы – ни-ни. Ну, то есть, не прям с первых слов, а когда ломалась, делала вид, что не могу принять подарок.

– А он?

– Обрадовался, что ещё? Уламывал. Сказал, что увезёт меня в Эмираты, сделает султаншей своего сердца, оденет в золото и парчу, напоит молоком райских птиц… Сим салябим, ахалай-махалай, если в трёх словах. А уж когда я, покорившись неземному обаянию сладкоголосого хозяина моих ночей, взяла кольцо – он чуть не кончил от счастья. Эрегированное самолюбие – слабое место показушников, запомни. Чуточку потелебонил – и готово.

– Пиздец, Лен… – других слов у меня не было. – Доиграешься, как-нибудь, точно.

– Подумаешь, – отмахнулась она, – один раз живём. Ты, кстати, где была-то? На телеграфе, что ли? С бабушкой всё в порядке, надеюсь?

Мы, наконец, пошли в сторону технаря.

– Да, нормально, спасибо. Завтра мать должна уже вернуться.

– Прикольно. И как вы будете жить?

– А я ж сейчас на квартире у бабуськи одной живу. За кошанами приглядываю. – Само собой сказать, что бабуська та – свидетель Иеговы, я не могла. – С месячишко там, а дальше видно будет. Я ж ещё и на работу строилась.

– О! Всё-таки согласилась? Ну и что там за волшебный номерок был? Даже самой интересно.

– Не, Лен, я не туда. Я тренером в спортклуб.

– Чего-о-о?

– Ну… как-то так… А, кстати! Я до Савченко дозвонилась, спросила у него, что к чему.

– И?

– Говорит, просто подрался.

– Пфф… это дураку понятно. Ты что-то другое надеялась услышать?

– Да нет… – я улыбнулась. Со стороны мои переживания, наверное, действительно казались странными. Помолчала, обдумывая, куда бы вывернуть разговор. – Он сейчас на оптовке грузчиком работает.

– Чего-о-о?

– А что такого? На коммуналку и кусок хлеба хватает, сам сказал.

– А-а-а… Да-да-да! Коне-е-ечно! На кусок хлеба, ага! – ехидно фыркнула Ленка.

– А что не так?

– Ну… как тебе сказать? Может, если бы ты его увидела – то кроме побитой рожи ничего и не разглядела бы, а я, знаешь ли, заценила и новую кожанку с меховым воротником – нерпа, если не ошибаюсь, а может, даже, норка, и новые ботинки—казаки. На хлебушек, ага… С икрицей!

Я не нашлась, что ответить. Вот прям совсем.

До технаря мы, кстати, так и не дошли. По пути зарулили в кафе «Лакомка». Ленка умяла два пирожных с масляным кремом, а я, проигнорировав вопли совести, взывающей вспомнить о золотых лосинах, всё-таки не устояла перед пирожком с повидлом.

***

– Привет!

В трубке повисло небольшое замешательство.

– А… привет, – хрипнул Лёшка и тут же прокашлялся. Голос был сонным, несмотря на два часа дня. – Что, бабуська согласна? – Зевнул. – Диктуй адресок!

– Ага, – я хихикнула, – я тебе вчера в одиннадцатом часу ночи звонила, ты трубку не взял, а сегодня бабуська уже передумала. Так что не судьба, понял?

– Блин. Жёсткий облом.

Помолчали.

– А чего же ты сегодня-то не на работе? – стараясь говорить как можно беззаботнее, наконец, спросила я.

Лёшка снова протяжно зевнул.

– Потому, что график два через два. А ты с какой целью интересуешься-то?

– Слушай, а сколько вообще у вас там грузчикам платят?

– Хочешь устроиться? Или прикидываешь, козырный ли из меня любовник получится?

– Пфф… Мамкин жених в магазине грузчиком работает, но что-то совсем копейки платят. Вот думаю, может, ему к вам пойти?

– А-а-а… Вон оно что! А я уж подумал, может, Машкова насвистела тебе про мой козырный прикид, а, Шерлок?

Мне даже захотелось лицо ладонью закрыть – ну, Лёшка… Как дурочка разулыбалась.

– У тебя новое словечко появилось, сам-то заметил, козырный любовник в козырном прикиде?

– А, это… да, подцепил от пацанов. Классное, правда? Универсальное прям. Ещё, например, можно сказать: козырный любовник в козырном прикиде…

– Козыряет на козырной тачке, это я поняла. Очень оригинально. Твои пацаны, наверное, филологи – такой богатый словарный запас. Смотри, не заразись окончательно.

– Не, не успею. Туда-сюда и отчалю уже.

– Куда?

– В армию. Ты не знала?

– А, это… – я погладила полосатого нахала, который, кажется, решил залезть мне на голову, силком усадила его себе на колени. – Хочешь, солью тебе секретный секрет в тему? Но только, прям секрет, угу?

– Не, не надо.

– Блин, Лёш!

Он рассмеялся.

– А зачем тогда спрашиваешь?

– Для порядка, – я тоже вовсю улыбалась. – Короче, Наташка просила меня отговорить тебя от армии. – Долгая-долгая пауза. – Аллё-ё-ё… Лёш, ты там не уснул?

– …Ну а ты что?

– Ничего. Это, как бы, не моё дело, так ведь? Я и ей сказала, чтобы она угомонилась. Ну, типа, ты же взросленький мальчик, сам решишь, что тебе делать.

– Вот так всегда – кто может, тот не хочет, а кто хочет, тот не может. Нет в жизни гармонии, одна только женская логика. Ужас.

Теперь уже замолчала, переваривая услышанное, я.

– Кстати, – осторожно подал голос Лёшка. – Может телефончик мне свой скажешь?

– Зачем?

– Ну… мало ли.

– Хорошо. Но только если ты скажешь, откуда у тебя этот козырный прикид. Что там у тебя на воротнике, кстати? Нерпа, норка? А то Машкова мучается от неопределённости.

– Так… хрен его знает, если честно. Не спрашивал. Хочешь – зови меня в гости, чайку попьём, и заодно и скажешь кто это. А то ж теперь и я буду мучиться.

– Пфф… К Машковой подкати, она в этом лучше разбирается.

– Ага… А если она скажет, что это всего лишь стриженный кролик – как мне тогда жить? Нормальные пацаны кролика не носят. Так что с телефончиком?

– Сначала сажи, где шмотки взял. Только честно.

– Ну, если честно, то где взял, там уже нет. Не, серьёзно, немного не твоё дело, Мил. Вернее не то, что бы немного – а вообще не твоё. Без обид.

Я прикусила губу, переваривая. Сдерживаясь.

– Хамло ты, Лёш. Раньше таким не был.

Он рассмеялся.

– Ну уж какой есть. А тебе вообще, чисто теоретически, по барабану должно быть. – Помолчал. – Или нет?

– Или да! – и я бросила трубку.

Ощущение было странное – с одной стороны, он вроде как делал попытки заигрывать… и это было даже приятно. А с другой… В Лёшке  действительно появилось что-то новое, непонятное, что-то, чего не было раньше. Словно лишнее, и от того – пробуждающее недоверчивую осторожность. Словно это был и Лёшка и не Лёшка одновременно. И это мне, почему-то, сильно не нравилось, но, бли-и-ин, пробуждало любопытство!

***

Перед «Олимпом», зашла домой за кое-какими вещичками, физкультуркой и тетрадями. Дяди Толи не было, но комната…

Пыль протёрта, барахло на подоконнике рассортировано и аккуратно разложено. Стекло книжной полки, разбитое матерью перед отъездом в Разгуляевку, когда она швырнула в меня кружкой, желая показать, кто в доме главный, – заменено на новое. Подпорка, на которой стоял диван, превратилась вдруг в грубоватые, но всё же нормальные ножки… Какого хрена происходит-то? Это всё дядя Толя? Да ладно! Неужто, чтение волшебных журнальчиков так просветляет?

На столе лежала записка: «Люда, привет! По делу пока полная тишина, но я буду продолжать держать тебя в курсе. Да, кстати, мы с Бубой помирились! Жаль, что не застал тебя дома, хотелось бы поболтать. Зайду ещё на неделе, хорошо? Андрей»

Я немного подумала и, вырвав из блокнота лист, написала:

«Дядя Толя, классная уборка! У меня к вам просьба – если снова придёт Андрей, скажите ему, пожалуйста, что я переехала, но не сказала куда и когда появлюсь дома, хорошо? Если хочет, пусть оставит свой номер телефона. Спасибо!»

***

По сравнению с понедельником, в «Олимпе» было людно. Сновали какие-то мужчины в футболках «KETTLER», всё так же суетились ремонтники-отделочники. В тренерской бардак – мужской пуховик небрежно брошенный на стол, один ботинок посреди комнаты, другой в углу. Шкафчик с фамилией «Бородин» распахнут и из него выглядывает ворох комканой одежды. Опасливо повесив эту куртку на крючок и поставив ботинки возле двери, я, прежде чем переодеться в свою старенькую форму, на всякий случай заперлась. А выходя из тренерской, едва не врезалась в коренастого дядьку в футболке и шортах, длиной до середины бёдер. В глаза почему-то бросились его пружинисто присогнутые волосатые ноги в синих борцовках, зашнурованных красными шнурками.

– Опаньки! – весело воскликнул мужик и раскинул руки, словно собираясь обнять меня. – Ты кто у нас?

Я попятилась.

– А вы?

– Пётр. – Он протянул руку. – Бородин. А ты кто?

– Аа… – я осторожно сунула ему в ладонь кончики пальцев. – Кобыркова.

Он выжидающе молчал.

– А, это… Я женскую программу вести буду! Секрет идеальной фигуры, слыхали?

Мужчина удивлённо обернулся, осмотрел коридор позади себя.

– И много нас тут?

Я растерянно промолчала, а он снова расхохотался:

– Я говорю – не «выкай» мне, лады? Давай по-простому. Бородин – это ещё не значит звезда, так что – просто Петя.

– Ну… ладно. Я пойду тогда, хорошо? А то у меня со временем не очень…

Я с трудом протиснулась мимо него, ощутив запах свежего пота и жаркую энергию, мощно прущую от упруго подобранного тела.

– Я ещё загляну к тебе, не против? – окликнул он меня. – Интересно же, что там за секреты фигуры такие.

– Как хотите.

– Хочешь.

– А, да…

Проходя мимо одного из залов, я увидела, что внутри кипит работа: устанавливаются тренажёры, одновременно с этим три ремонтника прилаживают на стену большущие зеркала́, а между ними шикарной чёрной птицей порхает неугомонная Зойка.

Там было шумно и оживлённо, и мне вдруг до зуда под коленками захотелось, чтобы скорее уже наступила следующая неделя, открытие клуба и, наконец-то, первая встреча с клиентами. Хотя и страшноватенько, конечно…

Во время первого прогона программы ко мне заглянула Нина:

– Люд, быстренько нарядись в новьё. Быстро, быстро… К Зойке подружки приехали, потенциально перспективные клиентки и за собой могут много народа привести. Надо понравиться!

– А… – я растерялась. – А что мне делать-то?

– Продолжать заниматься, но только в форме. Шустренько, давай!

– А, я сейчас!

В тренерской причёсывалась незнакомая женщина «под пятьдесят» в классическом спортивном костюме. На приветствие ответила лишь кивком головы. Шкафчик «Васильева» приоткрыт. Понятно.

– Я Люда, – заперев дверь, я схватила форму и тут же принялась суетливо раздеваться. – Секрет идеальной фигуры вести буду.

Васильева снова кивнула. Она продолжала чесать свои довольно короткие волосы и смотрела на меня через зеркало так внимательно, даже оценивающе, что мне стало неловко, словно бы я попалась на самозванстве.

– …Но я, если честно, вообще ни разу не спортсменка. Зоя попросила просто…

– Галина Николаевна, – наконец ответила она.

– Очень приятно, – я вежливо улыбнулась и вытряхнула из шуршащего пакета форму.

Лосины приятно холодили ноги, купальник сел как влитой – настолько плотно, что я вдруг ощутила себя слегка голой. Ещё и сеточки эти… Ошеломляющее чувство, эйфория какая-то. Жаль зеркало занято!

– Ой, что-то я волнуюсь… Нина говорит, там пришёл кто-то важный. Вы не знаете, кто?

– Тот, кто приходит на тренировку автоматически становится клиентом. Какая разница, кто он вне зала, если в зале он – только вес, рост, и уровень физической подготовки?

Я даже растерялась.

– Ну… наверное так и есть. Я просто совсем пока не в теме… А вы кто? В смысле – что вести будете? Гимнастику?

Она снисходительно улыбнулась и сунула расчёску в сумку.

– То, что я заслуженный тренер по спортивной гимнастике, не значит, что я могу вести только гимнастику. Здесь я инструктор тренажёрного зала.

– Ого… Я почему-то думала, что это Пётр там будет. Ну, как бы, мужчина всё-таки…

– Ты не слышала про Петра Бородина? – Галина Николаевна скептически поджала губы и слегка дёрнула плечами: – Хотя, если учесть, что ты человек с улицы… Вообще-то он чемпион Европы по боевому самбо. И вообще – известный в спортивных кругах рукопашник. Дзюдо, вольная борьба, опять же – самбо… Ты бы хоть позаботилась узнать, с кем работать будешь.

Я на всякий случай улыбнулась и сбежала. Грымза прям какая-то…

Зойка с подружками зашли всего минут на пять, посмотрели, пошушукались, рассматривая меня, словно товар на витрине, и отчалили. Уходя, хозяйка подняла вверх большой палец, подмигнула. А я от счастья даже забыла, сколько повторений сделала. Почти сразу после неё ко мне скользнула Нина.

– Ну как?

– Да вроде нормально! – настроение бурлило как гейзер. – Я, правда, не слышала, о чём говорили, но выглядели они довольными.

Нина заговорщически выглянула в коридор и плотнее прикрыла за собой дверь.

– А с Галиной пообщалась уже?

Словно туча на солнце нашла, честное слово… У меня даже улыбка с лица сползла.

– Ну… строгая она. Петя попроще.

– Бородин вообще душка, в жизни не скажешь, что реальный спортсмен. А эта – ну заслуженный тренер, да. Но ни одной победы в соревнованиях, а понтов… Ты не обращай на неё внимания.

– Ну, то есть, это не сегодня звёзды сошлись, а она всегда такая?

– Да нет, вообще она тоже нормальная, просто… – Нина подошла ко мне, понизила голос: – Она подружка Смирновой. Той, которая должна была быть вместо тебя.

– Поня-я-ятно… Но, блин, её же никто не выгонял? Сама не захотела, я правильно поняла?

– Сначала нет. Но она же вчера звонила, пыталась включить заднюю, – Нина поймала мой испуганный взгляд и, успокаивая, тронула за руку: – Не переживай, Зойке неадекваты не нужны. Сказала, что место уже занято и пожелала удачи. Всё. Жопу поднял – место потерял. Нехрен! Ты теперь, главное, не подкачай, Люд, – сжала пальцы. – А выглядишь – просто отпад! Волосы ещё распусти, и прям Синди Кроуфорд!

Когда два часа спустя я вернулась в тренерскую – вся в мыле, раскрасневшаяся и лохматая, там был только Бородин. Пил чай, вприкуску с пряником и полистывал какой-то журнальчик. Увидев меня, аж встал.

– Ничего себе… Держите меня семеро, никаких условий для работы!

Я кокетливо улыбнулась и пригладила волосы. Хоть и неловко как-то от такого напористого внимания, а всё равно – чертовски приятно.

Потом он вызвался подвёзти меня до дома. Его «девятка» ревела, как трактор, на что Пётр только хохотал:

– С глушителем каждый дурак может, а ты попробуй вот так, по-боевому! – Глянул искоса: – Завтра тоже придёшь?

– Конечно! Даже, думаю, пораньше надо, чтобы пару раз попробовать уже без телека пройти. – Помолчала, чувствуя, что надо бы выговориться. – Я ж человек с улицы, Петь. Не представляешь, как неловко перед тобой и Галиной Николаевной этой… Чувствую себя выскочкой, блин.

Он посерьёзнел.

– Да ладно. Правда что ли? – Задумался. Слегка пожал плечами. – Хотя, это, может, даже и хорошо – ответственность. А значит и стремление к росту будет. – Помолчал. – Я знаю людей, которые за год практически с нуля реальными спортсменами становились, а уж продвинутыми физкультурниками – и подавно. Было бы желание работать. Ты, если что, обращайся, без проблем! Или давай сразу договоримся – я подойду к тебе на тренировку, посмотрю, что там да как. Я имею в виду по технике выполнения. Потому, что твоя задача как инструктора – ещё и следить за тем, чтобы у воспитанников травм не было. И не мешало бы анатомический атлас заиметь, чтобы понимать, с чем работаешь…

***

Дома я поняла, что меня просто разрывает от энергии. Нужно было что-то делать, желательно физически, потому что иначе я просто не находила себе места…

Отдарила кошачий лоток, потом, прицепом, старую чугунную ванну, а заодно, раз пошла такая пьянка, и трубы вдоль стены, от стояка до раковины. От сырости они заросли какой-то бурой склизкой массой, и даже смотреть на них было тошно. Теперь же они, хотя и оказались сильно ржавыми, зато смотрелись вполне аккуратно.

Довольная результатом, я разрешила себе чая с молоком и «Санту Барбару»

После девяти позвонила Жанна, спросила, справляюсь ли я одна. Уточнила, прочитала ли я журнал, о котором она говорила. Я заверила, что да, и она предложила встретиться завтра вечером… Поэтому, следующие минут сорок, я, с трудом понимая о чём вообще речь, читала «Пробудись» и выписывала на листочек первые попавшиеся, даже совершенно глупые вопросы. А перед самым сном – уже в двенадцатом часу, в мыслях вдруг снова объявился Лёшка.

Интересно, он знаком с Бородиным? Ну, знаком – не знаком лично, это, может и вопрос – всё-таки Пётр чемпион Европы! – но уж точно должен знать кто он такой!

Так захотелось позвонить, похвастаться с кем теперь работаю… Кста-а-ати, а что если пойти к Петру в секцию самообороны? Можно тогда позвонить и сказать Лёшке: «Угадай с трёх раз, кто меня тренирует?» Правда… в ответ можно и на хамство нарваться. У пацана-то тормоза, кажется, совсем отказали. Не, ну его нафиг…

А ещё через десять минут всё-таки набрала. Сначала долго никто не отвечал, потом вкрадчивый женский голос почти шепнул:

– Алло?

Барбашина? Да ну… Рита? Анжела? Вероника? Или «кто угодно ещё»? Правильнее было бы просто положить трубку, но, блин, у меня взыграло…

– Лёшу можно?

– Нет.

– И почему же?

– Он в ду́ше. А кто его спрашивает?

– А это имеет значение?

Короткая пауза.

– Нет, не имеет, я и так знаю, кто ты.

– О! Вот даже как?

– Ага. Если память не изменяет – Ира, да? Такая – толстожопая, коротконогая, с маленькими сиськами. Угадала?

Я закрыла лицо ладонью и… беззвучно заржала.

– …Так вот послушай меня сюда, коза драная – продолжил женский голос, – забудь про Лёшку, ясно? – и тут же понизился до визгливого шёпота: – Я, если что, знаю, где ты живёшь! Хоть раз рядом с ним увижу – пожалеешь. Такую славу про тебя по району пущу, что до конца жизни не отмоешься. С говном смешаю, поняла? В подворотне подкараулю и волосёнки твои жидкие повыщипываю. Будешь каждой тени потом шугаться и под себя ходить, ясно?

…А я утирала слёзы и вытягивала губы трубочкой, пытаясь перестать ржать.

– Чего молчишь? Охренела от перспективки или язык со страху проглотила?

– Я… Я… кхм… – я длинно выдохнула и так же на выдохе просипела: – И то… и то, и другое.

– Ну вот смотри, я пре…

И в трубке раздались короткие гудки. Лёшка вышел из душа, и аудиенцию пришлось срочно свернуть? Скорее всего.

И вроде – какое мне дело? Но, если честно, то, что прямо сейчас у Савченко дома была тёлка, зацепило меня за живое.

Глава 37

Больше всего на свете хотелось снова сачкануть от технаря и, несмотря на нешуточную боль в мышцах, с утра пораньше забуриться в Олимп. Экономика начинала раздражать. Создавалось ощущение, что она забирает у меня слишком много времени… которое я могла бы потратить на изучение анатомии, например.

Но благоразумие победило. Честно отсидев четыре пары и факультатив по немецкому, я поспешно отделалась от Ленки, снова начавшей задвигать что-то про своего неуловимого Ника, и побежала в районную библиотеку.

Анатомический атлас был только в читальном зале, зато в абонементном, в секции прикладной литературы, я нашла целую подборку на тему физической культуры и спорта. Тут и методички: по культуризму, спортивной ходьбе, аэробике и много чему ещё, и авторские брошюрки по растяжке и развитию выносливости. Какое-то загадочное «Изотоническое укрепление мышц кора», а также масса материала о спортивной физиологии и даже «Виды травм и перенапряжений в спорте высоких достижений, на примере спортсменов-легкоатлетов»

Правда, взять сразу всю эту кипу мне не дали, подрезав крылья на четырёх книжках, но я уже знала, куда отныне протопчу тропинку, а так же – чем буду заниматься каждую свободную минутку своего времени.

***

Когда поднялась на второй этаж – застала ломящуюся в мою дверь женщину. Она терзала  звонок, стучала кулаками и, даже, ногами, и крепко выражалась.

– Здравствуйте… – я сразу почуяла неладное. – А что случилось?

– Ты отсюда? – рявкнула тётка, зловеще упирая руки в бока.

– Ну да.

– Заливаешь!

– В смысле…

– Нас заливаешь! Магазин!

Я похолодела. Трясущимися руками открыла дверь и тут же услышала весёлый перезвон ручья в ванной…

Номер аварийки я не знала. Вентиль, которым по идее можно было бы перекрыть воду в квартире, безнадёжно сросся со своей резьбой, и я не придумала ничего лучше, кроме как замотать свищ в трубе тряпками. Для надёжности сверху обернула целлофаном и постаралась примостить под это дело ведро, но это оказалось не так-то просто, потому что слишком близко к стене. Соорудив эту конструкцию, я бросилась собирать с пола озеро.

Из магазина без устали прибегала та тётка и сообщала, что с их потолка всё ещё льёт, что уже безнадёжно испорчен детский уголок – шкаф и кровать, которые сто́ят, между прочим…

Я соображала очень плохо, поэтому, мгновенно офигевая от названных цифр, тут же забывала их, оставляя при себе лишь ощущение полной задницы. Коты сидели на бортике ванны и смотрели на меня круглыми от ужаса глазами.

Обмотка на трубе худо-бедно продержалась примерно с полчаса, и, окончательно пропитавшись, снова обильно потекла. Я, сдуру, сняла сырое тряпьё, отчего радостная струя жёстко ударила меня по лицу и, пока наматывала новое – и сама промокла как та тряпка.

– Пойдём, вот пойдём, посмотришь! – орала, в который раз прибежав из магазина, тётка. – У нас все вёдра уже приспособлены! А книжная полка из ДСП, между прочим! Она вспухает прям на глазах!

– Да бля-я-ядь, отодвиньте вы мебель оттуда вместо того, чтобы мозг мне выносить! Вы что не видите – я и так делаю, что могу!

– Легко сказать – отодвиньте! А куда?

– Под муд́а!

И примерно в том же духе – несколько раз. Потом я, наконец, вспомнила, что у меня есть телефон Жанны. Набрала. Трубку взял пацан. Оказалось – брат. В смысле, настоящий, кровный брат, в не сектант. Судя по голосу, подросток. Из взрослых дома никого. Пришлось передать через него весть о потопе и срочно возвращаться на свой вынужденный пост…

В прихожку снова кто-то сунулся. Я выглянула – бабуська какая-то.

– Чего у тебя тут?

– А вы не видите?!

– А ты на меня не шуми! Я соседка, дверь напротив… Вот и доигрались! А я всегда говорила – секта эта ваша до добра не доведёт… Ты аварийке звонила?

– Я номер не знаю! – отжимая тряпку прямо в унитаз, почти заревела я. Силы были на исходе.

– Всё! Считай, книжная полка тоже испорчена! – сходу заорала вновь появившаяся магазинная тётка. – Пять секций! А это, между прочим, двести пятьдесят тысяч!

– Да уйдите вы, а? – сорвалась я на неё. – Идите хоть что-нибудь сделайте, чтобы спасти свой товар! Я студентка, у меня нет таких денег, слышите?!

– Ты на меня не ори! – рявкнула та в ответ. – Я тебе по-хорошему сообщаю! Течёт уже меньше, но пока ещё есть. Орёт она! Вытирай, вон, лучше! – и убежала.

Я с ужасом увидела, что обмотка на трубе снова промокла. Метнулась в комнату, схватила что-то из постельного белья. Уж лучше простынку Светлане возместить, чем какой-нибудь очередной детский уголок магазину! Разорвала её на полосы, размотала трубу. Снова ударила бодрая струя…

– Ох, а у меня ж есть номер аварийки-то! – спохватилась вдруг соседка. – Щас я, щас позвоню! – и тоже убежала.

А я, тихо матерясь и всхлипывая от отчаяния и ломящей боли в руках – вода была леденючая, хотя, спасибо, что не кипяток, конечно, яростно «бинтовала» свищ и демонстративно делала вид, что не слышу, как опять припёрлась тётка из магазина. Да что б ей усра…

– Дай сюда.

Я вздрогнула, потому, что это была не тётка. Показалось, что голова закружилась или в глазах потемнело… Или это просто сердце лопнуло? Да просто, это был Денис.

Денис?!

Он, на ходу задирая рукава светлого джемпера, решительно оттеснил меня в сторону, присел возле трубы и домотал тряпку.

– Ещё дай.

Дала. Его движения были ловкими, сильными. Если мои обмотки через пару минут уже просто болтались, то его – лежали плотно, как гипс на переломе. Туго намотав почти треть изодранной на ленты простыни, он навязал сверху что-то наподобие банта с длинными концами. Поставил ведро рядом с местом прорыва – просто рядом, не пытаясь всунуть его между стеной и трубой, не наклоняя и не вымудряясь с дополнительными чашечками, по которым вода как по сообщающимся сосудам стекала бы в ведро – и опустил в него концы того банта.

– Вот так. Тряпки будут промокать, конечно, но медленно. И вода будет стекать по концам точно в ведро. Элементарно же, Кулибин!

Мельком глянул на меня и снова отвернулся. Я попятилась. А он осмотрел трубу по всей длине, увидел вентиль. Попробовал закрыть – бесполезно.

– Инструмент какой-нибудь есть?

Я упёрлась, наконец, спиной в стену. Дальше пятиться было некуда.

– Нет? – не оборачиваясь, уточнил он. – Тогда найди что-нибудь, чтобы рычаг сделать. Столовую ложку, там, или, не знаю… Только чтобы черенок не сильно широкий. Чтобы вот сюда пролез… Ты слышишь меня? – повернулся.

– О! Наконец-то! Почти два часа уже заливает, а вы только заявились! Пойдёмте, полюбуетесь, какие у нас убытки!

Денис окинул магазинную тётку спокойным взглядом:

– Вы кто?

– Заведующая мебельного, кто ещё? Вот если она не сможет выплатить, – ткнула в меня пальцем, – буду писать жалобу на ваш ЖЭК! Безобразно работатете! Два часа уже заливает, а вы только явились… В белом свитерочке!

– Всё, вызвала! – в дверном проёме, с трудом выглядывая из-за заведующей, показалась соседка. – Сказали, в течение часа приедут… А вы ещё кто? – И перевела взгляд на меня. – А это кто ещё?

Я машинально глянула на Дениса, наши взгляды, наконец, встретились,  и… Ох, как коротнуло! Кажется, даже искры посыпались. Я вздрогнула и поспешно отвернулась. Грудь тут же жарко наполнилась… Радостью? Счастьем? Нифига… Болью! Вся грязь последней встречи, вся обида и страх снова испытать тот позор хлынули на меня так, словно дело было только вчера… и единственное чего мне сейчас захотелось – отчаянно, просто нестерпимо! – это сбежать.

– …Отец что ли? – не унималась бабулька.

– Отец, – спокойно ответил Денис.

– Замечательно! А она меня тут сказками кормит, что студентка и денег нет компенсировать… – обрадовалась магазинная тётка. – Пойдёмте-ка, пойдёмте. Полюбуетесь, что там у нас творится…

– Ну, пойдёмте.

Денис поднялся, опустил рукава джемпера. Чуть слышно звякнули часы на запястье и, словно по щелчку пальцев, прорезая запах сырой штукатурки и мокрой газеты из кошачьего лотка, в памяти вдруг всплыл аромат его парфюма…

Они ушли, а я как робот-автомат, собирала воду и отжимала тряпку в унитаз. Собирала и отжимала. Собирала и отжимала… и старалась думать только о чёртовом потопе.


Вернувшись, Денис встал на пороге ванной, упершись руками в косяки, и уставился на меня. Просто. Молча. Смотрел. И хрен поймёшь, что там у него на уме… А мне было так плохо, Господи! Кажется, ещё хуже, чем поначалу, после того дурацкого разговора.

Денис шумно вздохнул и шагнул в ванную, но не ко мне, а к вентилю.

– Ну давай, поищи что-нибудь.

Я выскочила в коридор, оттуда на кухню. Загромыхала приборами… Но ложки и вилки у Светланы Николаевны были мельхиоровые, с витиеватым расширением к концу черенка. Полезла по другим шкафчикам и нашла половник из нержавейки.

Денис находку оценил. Завозился, просовывая ручку в дырочку вентеля, но вдруг остановился.

– Подержи-ка… – снял и протянул мне часы.

Я приняла их в ладонь – крупные, довольно тяжелые. Тёплые.

«Господи, ну за что мне это опять? Ну только же начала отходить…»

– И вот, на, – он протянул джемпер и остался в майке.

Я прижимала к груди его шмотки и смотрела, как он воюет с вентилем: прилагая большое усилие расшатывает его, бьёт по черенку половника основанием ладони – так что грохот по стояку такой, будто кто-то молотком лупит. Фыркает от натуги, матерится под нос, когда мокрые пальцы, соскальзывая, не дают возможности ухватиться надёжнее… Но осилил. Первый виток дался очень трудно, а дальше легче и, в конце концов, он перекрыл эту чёртову воду. Выпрямился, стоя спиной ко мне, разглядывая ладони, и словно, не спеша поворачиваться. Сдавленно матюкнулся.

– Водка есть?

– Чего?

– Водка. – Он всё-таки развернулся, открыл кулак – у основания ладони быстро набиралось кровью рассечение…

Я растерялась.

– Наверное… я не знаю…. Сейчас!

Снова на кухню, по шкафчикам… Но это же Свидетели! Они вообще не бухают!

В «Хрущёвском холодильнике» нашла баночку с приклеенной к ней бумажкой «Золотой ус» Внутри была какая-то сиреневая жидкость и кусочки растения, но по запаху – водка. Притащила её Денису. Он тоже скептически нюхнул, рассмотрел, махнул рукой:

– Да и хрен с ним! Золотой, так золотой.

Макнул в баночку уголок полотенца, прижал его к ране. Шипя, присел на борт ванны.

– За магазин не переживай, разобрались.

– Сильно там… дорого?

– Не дороже денег. Забудь.

– Вообще, я думаю, что с этим должна хозяйка квартиры разбираться. Это же её трубы, не мои.

– Логично.

– Правда я их вчера помыла… С щёткой. Много ржавчины счистила – может, поэтому?

Денис улыбнулся.

– Может и поэтому, – отнял полотенце от раны. Она ещё кровила, но было видно, что рассечение в общем-то небольшое. – Ну, слава Богу, кости не торчат, значит, раньше срока не помру. Сама-то как?

И я будто очнулась, снова невольно попятилась. Он невесело усмехнулся, кивнул:

– Смотрю, не очень-то мне рада, м?

– Очень! – поспешно ответила я и протянула ему шмотки. – Правда. А то, пока аварийщиков дождалась бы… А много мебели испорчено? Бли-и-ин, там же ещё и потолок теперь в потёках!

Он одежду забирать не стал, просто ухватил меня за запястье.

– Забудь. С магазином договорились полюбовно. – Притянул к себе, обнял за талию, глядя снизу вверх. – У меня даже бумажка есть, что они не в претензии… Тебе бы переодеться – мокрая вся, заболеешь ещё.

– Ты что, заплатил им? С какой стати? Это не моя вина!

Он рассмеялся:

– Ты что-то путаешься в показаниях. То виновата, то нет… А мне, если честно, похрену на деньги, но нервы-то твои! – Уткнулся лицом мне в грудь, вернее, в свой джемпер, который я всё ещё держала перед собой. Выдохнул: – Мила-а-аха, о чём мы вообще говорим, а? Это всё такие мелочи. Просто пыль. В жизни есть вещи гораздо важнее чем…

– Если ты думаешь, что я буду тебе отрабатывать, то ошибаешься.

Он поднял удивлённый взгляд:

– Чего?

Я резко двинулась назад, разрывая его объятия, и он не стал удерживать.

– Что слышал. Я в эти игры больше не играю. Помог – спасибо, но на этом – до свидания! Сними себе кого-нибудь, кто оценит, а я пас!

– Чего-о-о?

Мне вдруг стало страшно и в то же время – охренительно хорошо… И накрыло!

– Ну что, бить что ли будешь? Или, может, изнасилуешь? А мне похрен, понял? Делай, что хочешь и вали! Я всё равно не собираюсь бегать к тебе по свистку! И на цырлах перед тобой ходить – тоже! И шестёрок своих не присылай ко мне, и вообще… – растерялась, не понимая, что «вообще», швырнула ему в лицо джемпер. – Проваливай и…

Чуть было не швырнула следом и часы, но вовремя спохватилась, и так и застыла с отведённой назад рукой… «Что я делаю? Господи-и-и… что я, блин, делаю?!»…

Но всё-таки положила часы на раковину:

– Слушай, просто уйди, пожалуйста, и больше не появляйся, ладно? – и вышла из ванной.

Минут через пять он появился на пороге кухни. Кошан на моих руках забился в панике, я прижала его к груди, успокаивая, хотя и сама готова была заистерить.

– Давай обсудим. Если ты думаешь, что…

– Не хочу я ничего обсуждать! Просто уйди. Пожалуйста! Ты… – замолчала на мгновенье, перебарывая слёзы. – Видеть тебя не могу, понял?

Он словно даже растерялся. Немного разжал кулак с раной, заглянул в него, тут же зажал снова. Нервно поигрывая скулами, рассмотрел плиту, холодильник, фиалочки на подоконнике. Задержался взглядом на журнальчике "Пробудись"…

– Если я сейчас уйду, то с концами. Ты это понимаешь?

– Вот и отлично!

– Фф-ф-ф… – выдохнул он сквозь поджатые губы и свободной ладонью огладил затылок. – Уверена?

Я промолчала.

– Ладно. Как скажешь. – Оборачиваясь уходить, задержался и, невесело усмехнувшись, качнул головой: – Милаха, Милаха… какая же ты ещё дурочка!

Когда за ним хлопнула входная дверь – я словно очнулась. Бросилась следом, выглянула в подъезд.

– Ты сам дурак, понял?!

Он остановился на мгновенье, глядя на меня снизу вверх в промежутки между перилами… А потом просто кивнул и ушёл.

Глава 38

Осев на пол там же, под дверью, я рыдала до тех пор, пока в неё не постучали. Тогда я наконец утёрла слёзы, открыла. Слесарь.

– Ну, показывай, где течь?

В итоге, всё, что он сделал – одобрительно кивнул на работу Дениса и вынес вердикт:

– Варить или хомут ставить бесполезно – труба совсем гнилая. Надо целиком менять. Но это не ко мне, заявку в ЖЭК пишите. Правда, у них там, как всегда ни хрена нет ничего. – Помолчал, ожидая от меня реакции, но я была в коматозе. Наконец, взял дело в свои руки: – У меня есть хорошая труба, на даче хотел ставить, но в принципе, могу уступить. Как раз нужного диаметра. Надо?

Я пожала плечами.

– Не знаю, я не хозяйка. Сами пусть разбираются.

– Как хотите. Но если что – звоните в аварийку и Славу спрашивайте, ладно? Я придержу пока трубу-то.

Я кивнула и он, зачем-то порекомендовав не открывать вентиль, удалился.

Сил что-то делать, куда-то идти, и даже просто чего-то хотеть не было. Но ещё хуже было бы сидеть в четырёх стенах и рыдать, поэтому я собралась и поехала в Олимп. Отпахала два раза по целому комплексу, правда с небольшими перерывами на «немного пореветь», передохнула и повторила ещё один заход. Ни Бородина, ни Васильевой в этот раз не было. Зойки тоже. Зато наконец-то появилась Снежана – та девушка, которую взяли администратором по протекции Нины. Немного поболтала с ней и пошла домой.

Не спешила. Погода была ветреная, но довольно тёплая – снег превратился в вязкую слякоть и, несмотря на то, что сегодня только начался февраль, уже неуловимо пахло весной.

Вспомнила, вдруг, что вечером собиралась прийти Жанна, что придётся изучать Библию, слушать восторженные оды Иегове и изображать интерес… И ещё больше замедлила шаг. А вдруг не дождётся и уйдёт? Было бы неплохо.

По пути заходила во все магазины подряд, тёрлась у коммерческих отделов, рассматривая разношёрстные товары, приценяясь, но не чувствуя привычного возбуждающего желания обладать ими. Так убила ещё часа полтора. Вымоталась нереально! И всё чего теперь хотелось – спать. Вот и отлично.

Но в квартире горел свет, и я поняла, что всё-таки придётся «поизучать»… Из вежливости не стала пользоваться «своим» ключом, позвонила. Мне открыла женщина, довольно приятная, если бы не злая, как собака. Она даже на порог меня не пустила, разоралась:

– Что, ещё совести хватило прийти?

– Вы, наверное, Елена Сергеевна, мама Жанны?

– Да, представь себе! И дочка, слышишь, ДОЧКА той бабулички, которую вы обрабатываете на квартирку! Не выйдет, понятно? Ишь, приспособились! Без мыла в задницу лезете – у неё дети, внуки, а чужого человека в дом пустила! Кто ремонт будет делать?

Я устало вздохнула.

– Ну вы же видите, где прорвало? В чём моя вина? Наоборот, если бы не я, то ущерб был бы больше.

– Ага, ага… ты думаешь, тебе это поможет? Моя мать – не одинокая бубуська, ты поняла? У неё наследники есть!

– Хорошо, я поняла вас. Теперь, можно мне просто забрать свои вещи и уйти?

– Какие ещё вещи? Откуда я знаю, что ты там забирать будешь?

– Там немного совсем. Одежда, учебники… Вы даже можете сумку проверить, если хотите.

– Не́чего! Вот мать приедет – тогда и приходи!

И захлопнула дверь. Зашибись.

Я медленно спустилась вниз, и побрела. Куда? Да хрен его знает. Хотя… В общагу, конечно, куда ещё? К счастью, из-за угла дома вывернула Жанна. Я ей всё рассказала и она, подхватив меня под локоть, поволокла обратно.

Не слушая вопли матери, провела в комнату, помогла собраться. Потом даже проводила немного.

– Мы с Анатолием назначили изучение на эту субботу, ты будешь?

– Не знаю. Посмотрим.

– Крепись, Люда. Я помолюсь за тебя, и ты помолись обязательно.

– Ладно. Ты извини, Жан, мне надо идти…

***

Общага, как и прежде, встретила меня чуть затхлым застоявшимся воздухом, вечерним шумом и бытовухой. Тётя Зина гнала самогон, мелкие пацаны катали из конца в конец коридора машинки, кто-то врубил на всю громкость хит от «Ace of Base»…

А в комнате меня ждала идиллия: мамка и Толик, устроившись перед теликом, мирно поедали жареную картошку с солёными огурцами. Это выглядело так правильно и уютно, что я даже не нашлась что сказать. Просто встала возле двери и смотрю на них, а они на меня.

– Привет… – наконец очнулась мама. – А ты чего пришла?

– В смысле, мам? Я тут живу, если что.

– Так ты же… переехала?

Зашибись.

– Да вообще-то нет.

– Ну ладно… Есть будешь? Там осталось немного.

– Нет, не хочу. Я лучше лягу.

– Заболела что ли? Бледная какая-то.

– Не знаю… просто устала.

Толик, до этого времени хрумтевший огурцом, встрепенулся:

– Сейчас кино будет по кабельному, как ты ляжешь-то? Мы что, через тебя будем смотреть?

– Очень просто, дядь Толь! У нас нет кабельного, так что расслабьтесь!

Он довольно рассмеялся, потёр руки:

– А вот и есть! Я антеннку приладил за окном, нормально ловит!

– Кабельное ловит? Я думала – кабельное оно потому и кабельное, что по кабелю?

– Иии… чё б понимала ещё!

– Да ладно тебе! – шутливо шлёпнула его по колену мать. – Устало дитё, не видишь? Может тебе чайку с вареньем, дочь? Бабушка передала. Аа! – она подскочила. – Вот ещё! – Порылась в дорожной сумке, вынула шерстяные чулки длиной выше колена, с забавными бубончиками на завязках сверху. Бабушкины фирменные. Она вязала мне их к каждому Новому году, сколько я себя помню, а в этот раз здоровье подкачало – когда я была у неё три недели назад, они лежали недовязанными.

– Она что, сама?.. Серьёзно?

– А то! Знаешь, какая шустрая уже! – с готовностью хохотнула мать, и вдруг присела на стул и горестно вздохнула. – Хотя, кому я брешу? Сдала она, конечно. Да ты посмотри, посмотри.

Я развернула чулки и поняла. Неравномерно выпрядена нитка, кое-где пропущены петли, кое-где наоборот – вывязаны по нескольку сразу, немного кривоват узор и бубоны разного размера, но… На глаза набежали слёзы. Я прижала чулки к лицу – особый запах детства, особое ощущение заботы бабушкиных рук. Что ещё для счастья надо?


Среди ночи я проснулась от странного шороха, прислушалась… И поняла, что это Толик, стараясь не шуметь, наяривает мамку. Бли-и-ин… Спасибо подпорку ножками заменил, а то бы вся общага сейчас слышала.

Я осторожно натянула на голову одеяло и выругалась. Не на то, что их приспичило – хотя, вообще-то, могли бы и в сортир выйти! – а на то, что разбудили. Успокоившиеся-было во сне мысли снова устремились знакомой дорогой – Денис, Денис, Денис… И если днём хоть как-то можно было их гнать, то сейчас…

И всё—таки, как он меня нашёл?Следил? Как давно?.. Интересно, о чём он хотел поговорить?.. Ну ты дура, Кобыркова… Господи, неужели на этом действительно всё?.. А глаза такие усталые… Чем он прямо сейчас занимается? Думает ли обо мне?.. Его джемпер был такой тёплый… И всё—таки он пришёл. Сам!.. Господи, почему же я такая дура—то, а?..

Потом мне приснился промозглый тоскливый сон, в котором я стояла на остановке и ждала… Совершенно точно знала, что Денис больше приедет, но всё равно ждала.

***

Вернувшись с учёбы, застала мать за генеральной уборкой. Нафига, спрашивается? Толик к её приезду и так нормально прибрал… Но они играли в свои семейные игры и вмешиваться совершенно не хотелось. Как и помогать убираться, если честно. И поэтому я быстренько переоделась в халат и вызвалась варить борщ. На мясном бульоне, Ёшкин кот! Если так пойдёт дальше – то скоро дядя Толя вылетит нам в копеечку.

Когда, управившись, вернулась в комнату – мать разбирала мой ящик письменного стола. Я сходу возмутилась:

– Не поняла… У меня там вообще-то личные вещи хранятся!

– Ну чего ты орёшь сразу? У тебя тут залежи такие, что чёрт ногу сломит… Просто сложу хотя бы аккуратно. А это что… – мать сунула руку в ворох бумаг и вынула маленькую коробочку обтянутую синим бархатом.

Я в первый момент даже не поняла… а потом вдруг как вспышка – вспомнила!

– Дай сюда!

Выхватила коробочку, зажала в ладони. Золотой ключик, который когда-то подарил Лёшка! Совершенно, вот прям напрочь, забыла о нём!

– А что это такое-то?

– Мам, не важно! Это моё! – от греха подальше, я суетливо сунула находку в карман и собралась уже сбежать, как мама, кряхтя, поднялась, окинула меня недовольным взглядом.

– Ты, как я погляжу, борзоты-то набралась, да? Не ва-а-ажно… Моё-ё-ё… Я вообще-то мать тебе ещё! И ты пока ещё у меня в доме живёшь. На моих правилах, ясно?

– Чего-о-о? Мам, Толику своему указывай! А я тут такая же хозяйка, как и ты!

– Да какая ты хозяйка, ты, вон, даже покрывало на своё кресло нормально постелить не можешь! Тебя ж пока не заставишь – ты и не соизволишь!

Я демонстративно перешагнула через вынутый из стола письменный ящик и заправила кресло – расправила каждую складочку на покрывале, навела кантик и стряхнула невидимые пылинки.

– Довольна? А теперь давай серьёзно, как взрослые! Я, может, тоже не в восторге от того, что приходится слушать как вы с Толиком трахаетесь, но знаешь, терплю же как-то, да?

Мать вспыхнула и, скрывая неловкость, отвернулась, завозилась у входной двери, бестолково перевешивая с место на место куртки.

– Мне нужно время, мам. Я не собираюсь здесь долго задерживаться, но и просто с бухты-барахты мне уйти некуда. Я пыталась, уж поверь! Месяц, два, ну три. А может и меньше – как получится… Просто давай договоримся, что в течение этого времени ты не будешь выносить мне мозг? И тогда я не буду выносить его вам. Но мам, – с трудом сдерживая смех, я закусила губу, продышалась. – Очень прошу… трахайтесь в моё отсутствие, ладно? Ну правда, ну это же элементарно…

– Ты… Ты совсем рехнулась? Матери такие вещи говоришь! Позорница!

Она символически плюнула в мою сторону и бросилась вон из комнаты. Но едва скрылась за порогом, как снова заявилась – правда спиной вперёд. Растеряно обернулась:

– Люд… Тут к тебе…

– Кто ещё?

Она открыла дверь чуть шире и, зачем-то запахнув и без того застёгнутый на груди халат, попятилась.

На пороге стоял медведь. Нет, ну то есть это, конечно, был человек, но единственное слово, которое возникало при взгляде на него – медведь. Среднего роста, настолько плечистый, что казался квадратным, да ещё и одет в громоздкий свитер домашней вязки. Широкое лицо, мощная шея, лоб, небрежно прикрытый лохматой, давно нестриженной шевелюрой тёмного русого цвета, изрезан горизонтальными бороздами морщин. Брови в кучу и пристальный взгляд из-под тяжёлых верхних век…

И я без лишних слов пошла к нему. Просто не могла не пойти – на уровне интуиции.

– Лю-ю-юд… – испуганно шепнула мне в спину мать, и попыталась ухватить за халат, но я только сбросила её руку.

Встала на пороге, смотрю в льдистые цепкие глаза и жду. Чего – сама не знаю… А он, шевельнув заросшим щетиной подбородком, качнулся на носках и, ни слова не говоря, коротко мотнул головой – мол, пошли.

И я пошла. Почему-то знала, что надо идти. Почему-то даже мысли не возникло заупрямиться. Тело медленно сковывал необъяснимый страх, и Медведь словно тянул меня на нём, как на аркане.

– Лю-ю-юд? – тоненько пискнула в спину мать, и я, кажется, даже нашла в себе силы улыбнуться:

– Всё нормально, ма…

В открывшуюся под тяжёлыми медвежьими лапами дверь подъезда ворвался безумный февральский ветер, киданул снега, рванул, разметал мои волосы. Отрезвил.

– Постойте! Я же…

Он обернулся.

– …Я же в тапках… – Я глянула на свои голые ноги, на разлетающиеся полы халатика, потом снова в льдистые глаза Медведя, и, зачем-то прижав к груди сжатые кулачки, шепнула: – Что с ним?

Незнакомец мог бы удивиться, рассмеяться, разозлиться, и даже понять вдруг, что ошибся адресом… Но он только дёрнул щекой и словно бы разочарованно мотнул головой:

– Подстрелили.

Глава 39

Кажется, громила кричал мне вслед что-то вроде «сходи, оденься»… Не помню точно. Не помню даже как добежала до машины, что стояла в конце дома, как скользнула в раскрывшуюся мне навстречу заднюю дверь. Чего я ожидала – что Денис будет внутри? Не знаю. Не помню.

Медведь грузно рухнул в противоположную дверь, и мы сразу же тронулись. В салоне было сильно натоплено, накурено и довольно тесно. На переднем пассажирском сидел мужик, и я видела только его бритый затылок и широкие плечи. Рядом со мной этот огромный Медведь, а между нами – спортивная сумка. За рулём – тип с чёлочкой, как у Кашпировского и мордой кирпичом, но сам довольно молодой, лет двадцать пять от силы. Тонированный полумрак, молчание, запоздалое чувство опасности… И до меня вдруг дошло, что мало того, что я сама прыгнула в тачку к неизвестным типам, так ещё и тачка-то эта – как бы не чёрная мазда Коли Рыжего! Засуетилась, дёрнула дверную ручку – но куда там!

Мужик, сидящий передо мной, неловко развернулся, пытаясь разглядеть моё лицо, и я увидела, как его затылок собрался плотной складкой, и глянцево блеснула лысина.

– Ну ничего так, на практикантку потянет… – Криво улыбнулся, изображая приветливость: – Здрас-с-сте, барышня! – и, развернувшись обратно, с кряхтением помял широкой лапищей шею. – Но пиздюлей мы за неё отхватим, тут уж без вариантов.

Медведь только хмыкнул.

– А чего она в тапках-то? – мельком окинув меня взглядом, удивился водитель. – Околеет, пока дойдёт, нюни распустит, всю контору спалит. Да к тому же они домашние. В таких разве можно?

– А ты ей свои педали одолжи! – хохотнул бритоголовый. – Или вообще, на ручках донеси, умник, бля.

Я вжалась в дверь и машинально натянула полы халатика на коленки. Сердце колотилось так, что щемило под челюстью, отдавая мерзкой болью в уши, как бывает после интенсивной изнуряющей пробежки. Начинало смеркаться и через тонированные окна становилось всё труднее угадывать где мы едем, но пока было очевидно, что в сторону центра.

– Ну, теперь уж поздняк метаться, потерпит, – густо буркнул Медведь и, глянув на меня, невесело улыбнулся: – Правда, ведь?

Я нахмурилась.

– Вы кто?

– Хороший вопрос. А главное – своевременный! – гоготнул водила и тут же получил пинок через спинку кресла от Медведя. – Да ладно, чё я не прав?

– Лучше быть неправым, но живым, чем правым и мёртвым, слыхал такую мудрость, умник? – пошутил бритоголовый и слегка обернулся к Медведю. – Так ты чё, не сказал ей ещё? – и, получив в ответ молчание, вздохнул: – Чё я вообще подвязался? Любую, вон, из местных, взяли, ручку позолотили – и никаких проблем. А с этой, если прокатит – нам пиздец, не прокатит – тем более пиздец.

– Угу. Так он и поверил любой, – вздохнул Медведь, и поскрёб щетину. – К тому же твою позолоту любой дурак может перепозолотить, а если не дурак – так и вообще… Ничё. Я придумал, я и отгребу если что, не ссы. – Посмотрел на меня. – Ну а ты-то чего испугалась? Поначалу-то вон как побежала, я едва за тобой успел, а теперь сдулась?

– Кто вы? – настойчиво повторила я. Шок сменялся раздражением и отчаянной смелостью, даже злостью. – Какого хрена вообще происходит?

– О-о-о… – удивлённо хмыкнул водила и бросил на меня быстрый взгляд. – Про нюни беру слова обратно.

– Да не бойся, свои. – Медведь тяжело положил руку на стоящую между нами спортивную сумку, и я невольно потеснилась к двери, хотя, казалось бы, дальше некуда. – Я Медведь, может, слыхала? Ну, Шатун… Нет? Ладно. – На мгновенье задумался. – Короче, братаны Беса. Ну или эти ещё… партнёры.

– Ага, ты думаешь она про Беса слыхала? – подал голос бритоголовый. – Это ваши там с ним дела, а у нас так не принято. – Снова неловко развернулся ко мне, снова на мощном затылке легла толстая складка. – Батя-Стройбат, знаешь такого? Ну вот. Он. – И отвалился обратно, разминая шею.

– Что ОН? – с нажимом уточнила я. – Вы можете нормально сказать?!

– Так я ж говорю, подстрелили. – Тот, который назвался Медведем затащил сумку к себе на колени и вынул из неё что-то свёрнутое белое. – Вчера вечером.

– Да ладно вечером, ночью! – хмыкнул бритоголовый. – Около часа где-то было. Я ещё незадолго до этого по радио время проверил.

– Тогда не вчера, а сегодня, – встрял водила.

– Ага, поумничай… – начал бритый, но Медведь перебил его:

– Да ладно, мужики, её всё равно не заболтаешь. – Глянул на меня: – Ты же понимаешь, что это значит подстрелили?

Мои бравада и злость туту же куда-то делись, и осталась только пустота и ощущение нереальности происходящего. Я помолчала, кусая губы, держа слёзы. По-прежнему не веря.

– Не совсем. Просто скажите, что с ним? Конкретно, как есть.

Медведь вздохнул.

– Плечо. Кровищи потерял, конечно, много, но в целом ничего, зарастёт. У меня таких меточек – семнадцать штук в ассортименте: и пулевые и осколочные, а ему, видишь, подфартило – седина в голову, а только первый раз поцеловался. Э, ну ты чего?

…А я, отвернувшись к окну, тихо ревела от облегчения. Глотала слёзы, сопли, стараясь справиться с собой, но получалось хреново.

– Ну, я же сказал: подстрелили! Ну чуток, значит… Считай, просто поцеловался с пулькой той. – Он положил лапу мне на шею сзади, аккуратно помял её. – Ну хватит… Он в хирургии сейчас, даже не в реанимации. – Помолчал, убрал руку. – И вот это уже в каком-то смысле херово.

– В каком смысле? – я утёрла слёзы, повернулась к нему. – Почему?

– Потому, что уйти может, если приспичит. А есть такие товарищи, которым Бес в ближайшие дни хуже хрена в жопу, – он замялся, словно обдумывая. – Ну, я имею в виду тот съедобный хрен, ну который, ещё, жжёт, а не тот, который… Ну… Не в прямом смысле – хрен, понимаешь?

Я улыбнулась.

– Это как раз-таки в прямом. Тот, что не в прямом, называется хуй.

Водила сдавленно захрюкал.

– Да-а-а? – деланно удивился Медведь и поскрёб щетину. – Буду знать. – Но тут же отбросил смешливость, внимательно посмотрел на меня. – Короче, завтра должна состояться сделка на большой интерес, а Денис об этом не знает. Хотя, если по справедливости, это его интерес, он на него не один год положил. И вот сейчас этот интерес уплывает в нехорошие руки. Опять.

– Лапуль, Боярскую знаешь? – В этот раз, чтобы не вертеться, бритоголовый просто повернул на себя зеркало заднего вида и поймал в нём моё отражение, на что водила возмущённо выругался, но даже не притормозил. – Блондинистая такая фифа, встречала?

– Ну, допустим.

– Она пасла одного хмыря из городской администрации, но не справилась. Хмырь тот большой человек в вопросах земельной собственности, от его подписи зависит, кто кого отымеет в этот раз, понимаешь?

– Ну… так. Примерно. В смысле – про землю, хмыря и порядок сексуальных контактов – это ясно. А про Боярскую не поняла.

– Да это сейчас и не важно. Ты усекла главное – если батя не появится в ближайшие сутки, его поимеют. В Новый год поимели, но он выправил, а сейчас, вот опять… И что самое обидное – по тому же самому вопросу.

– Ни хрена подобного, – встрял водила. – Самое обидное, что он в прошлый раз за это дело отымел всех нас, хотя, я считаю, виновата была Боярская. И в этот раз повторит не задумываясь, а мне что-то не хочется.

– Есть такое, – со вздохом поддакнул бритый. – Но если в тот раз Ольга вообще тупо прощёлкала всё на свете, то в этот – хотя бы вовремя сообщила нам о предстоящем замуте. Вот только батя-то о нём так и не знает, поняла?

– Не совсем. Что тогда плохого, что он не в реанимации? Наоборот – скажите ему обо всём, в чём проблема? Пусть идёт, разбирается.

– Проблема в том, что его подстрелили не просто так.

Я сцепила руки на груди. Эта тема вызывала во мне панику, и, может, от этого я начала мёрзнуть. А может, от того, что сидела в халатике с коротким рукавчиком и с голыми ногами в мокрых тапках.

– М. А я думала просто так. – Но они шутку не оценили. – Ребят, а попроще как-то можно? И, желательно, покороче.

– В больнице его стережёт секьюрити – Никита. Так вот этот Никита, похоже, оказался гнилым, а Бес об этом не знает, – попробовал объяснить Медведь.

– Прикольно. А он вообще хоть что-нибудь знает?

– Он знает, – терпеливо кивнул Медведь, – вернее думает, что в больнице для него сейчас безопаснее всего. Сегодня ночью на стрелке с Филиппком, несмотря на… кхм… на сложный вопрос, разговор вышел приличный, ручки пожали, разошлись по-хорошему… А потом Беса пальнули. Кто – не понятно. Мог и Филиппов стрелка поставить с расчётом, что на него не подумают, а мог и кто другой, чтобы Филиппка очернить, понимаешь?

– Нет.

Медведь огладил лицо ладонью, покряхтел.

– Бля, я не думал, что будет так сложно объяснить… Ну очевидно же, что либо их кто-то стравливает, либо Филиппов реально начал войну без объявления! – но увидев моё растерянное лицо, только махнул лапой: – Короче, пока не понятно, его случайно не замочили с концами или и не собирались валить по-чёрному. Если не собирались, значит, просто пытались запереть на ближайшие дни, и это выгодно тому фраеру, который рассчитывает прикарманить интерес Дениса. А если тупо лоханулись, значит, могут попытаться завершить в любой момент, и кому это выгодно – хрен его знает. Кому угодно. Так понятнее?

Дыхание спёрло.

– Да…

– Вот. Бес загорает сейчас в больничке под охраной своего человечка, латает болячку и выжидает время, пока муть осядет, а дерьмо всплывёт. И он не в курсе, что завтра хмырь из администрации подпишет документы какому-то левому фраеру, об этом Боярская сообщила только пару часов назад. Понятно?

Я кивнула:

– А что значит гнилой охранник?

– Это значит, что он подыгрывает кому-то на сторону, – взял слово бритоголовый. – Вроде и батю караулит – не подкопаешься, но в то же время не даёт нам возможности кинуть ему весточку. Ну то есть, если появится кто из нас, тут же пойдёт информация о том, что Стройбат в курсе о сделке и, само собой, не допустит её, подорвётся сразу из больнички. Врубаешься? С одной стороны, это путает все карты в земельном вопросе тому фраеру, а с другой – даёт второй шанс тому, кто облажался с мокрухой. Ну… если она была вообще, мокруха. – Помолчал. – Короче, нельзя раньше времени карты палить.

– Бли-и-ин… – я упёрлась локтями в колени и уронила голову на ладони. – Я ни хрена не понимаю в ваших делах! Вы мне скажите просто – я чем-то могу помочь? Вы ж не просто так меня выцепили, правильно?

– Ну само собой! Сходишь, навестишь, заодно секанёшь обстановочку, что там да как. Весточку передашь бате. Медведь, вон, считает, что совсем левым людям он не поверит, а знакомым нельзя светиться перед Никитой. А ты у нас как невидимка. Если бы Медведь, человек нездешний, про тебя не сказал, то мы бы, местные, и не узнали бы о тебе никогда.

– Нормально… А вы тогда откуда знаете? – я посмотрела Медведю в лицо, но льдистого взгляда не выдержала, отвернулась.

– От верблюда, – хмыкнул он и кинул мне на колени белый свёрток из сумки. – Переодевайся. Будешь у нас практиканткой-медиком.

– В смысле?

– Есть другие предложения?

Я промолчала.

– Ну и всё тогда. Сбегаешь туда-обратно и можешь быть свободна. Родина тебя не забудет, уж будь уверена.

Я взяла халат, развернула.

– А ещё короче не было?

– Я не знал, что у тебя ноги от ушей. Думал обыкновенные, – не отрывая взгляд от дороги, отозвался водила. – Ну и не ожидал, что Медведь тебя прям вот так, в тапочках выдернет. Уж извини.

Я молча надела халатик, поймала взгляд Медведя.

– Не пойдёт, – он скептически причмокнул. – Твоя гражданка всю малину портит. Переодевайся.

– В смысле, здесь?

– Угу. – И он, как смог, отвернулся к окну.

Я кое-как сняла свой домашний халат и быстренько накинула медицинский. Лихорадочно застегнулась.

Он был короткий – до середины бёдер, но при этом бесформенно широкий, размер пятьдесят второй, против моего сорок четвёртого, наверное. Спасибо хоть поясок имелся. Воротничок-стоечка, рукавчики «три четверти» с бирюзовыми отворотами. На нагрудном кармашке красовался вышитый коренной зуб с глазками, задорной улыбкой и зубной щёткой в тоненькой ручке.

– То есть, я стоматолог, прохожу практику в хирургии, да?

Водила бросил на меня быстрый взгляд:

– Ну извини, какой был. И поаккуратнее там, мне его ещё вернуть надо. А тапочки у тебя, всё-таки, палевные.

Глава 40

Когда мы подъехали к больничному комплексу, сумерки практически превратились в ночь, уже горели фонари. Ветер, кажется, ещё больше усилился. Машина остановилась сразу за неработающим шлагбаумом, и Медведь придвинулся к середине сиденья, жестом приглашая меня сделать так же.

– Смотри, – указал он через лобовое стекло вперёд. – Идёшь прямо, никуда не сворачиваешь. Хирургия – третье здание, отсюда не видно, но там вывеска такая, что мимо не пройдёшь.

– Я в курсе.

Конечно, я узнала больничный комплекс, в котором когда-то лежала Ленка. Поёжилась, представляя, что сейчас предстоит полуголой бежать по морозцу…

– Отлично. Тогда запомни – пятый этаж, одиннадцатая палата. Платная. Пациент – Семёнов Игнат Николаевич.

– Кто-о-о?

– Осмотрись, – не реагируя на моё удивление, продолжил Медведь. – Никита крепкий, чуток кучерявый, профиль такой, античный – ну, переносица высокая, брови широкие, сам чернявый. Красивый пацан, сразу узнаешь, только смотри, не влюбись. – Улыбнулся, потрепал меня за руку. – Да шучу! Ты главное, не бойся. Тебя никто не знает, придраться вообще не к чему. В крайнем случае – просто иди мимо и всё, ясно? Но в идеале, конечно, весточку передать надо бы. Скажешь: Жирный протух, и завтра в три залётный клиент будет пить шампанское. Пусть скажет, что делать. Поняла?

Я кивнула. Медведь тоже.

– Ну повтори, как зовут?

– Кого?

– Пациента!

– А… Ээ… Семё-ё-ён… Семён…

– Игнат Николаевич Семёнов, балда! – мягко прикрикнул Медведь. – Запомни! Не хватало ещё на такой херне спалиться! Ну всё. Мы на выезде за остановкой ждать будем. Знаешь где?

Я кивнула.

– Ну давай, девочка, с Богом! Не подкачай.

– Если что, сразу вали оттуда, поняла? – подал вдруг голос бритоголовый.

Я замерла.

– А что – что? Вы же говорите, дело плёвое?

– Ну… на всякий случай. Чуйку свою слушай, поняла? Говорят, у вас у баб, она сильная.

– И халатик не попорти, – подмигнул водила. – Мне его ещё вернуть надо. Да шучу! Давай, лёгкой ноги тебе!

– Чего?

– Иди уже! – легонько подтолкнул меня Медведь. – И быстренько там по улице, не то простудишься.

Вылезая из машины, я услышала, как он продолжает бурчать: «Говорил же, сходи оденься… Где мозги у человека?..»


Возле корпуса хирургии происходило массовое гулянье, не меньше. Пять машин, на капоте каждой – накрыта поляна, возле них плотные группки мужчин. Сновали дети, отдельной стайкой, стоя чуть поодаль, угощались женщины. Шумно, людно, суетно. Я видела такое прежде и на территории той больницы, что неподалёку от моего дома. Цыгане. Если кто-то из их клана попадал в лечебку, остальные поддерживали их вот таким способом, до тех пор, пока болящий не выписывался. И бесполезно было их гнать, увещевать или пугать милицией. Но надо отдать им должное, после себя они даже мусора не оставляли. Думаю, что и не воровали, пока был интерес находиться на этой территории.

Проскользнув мимо их весёлого табора, я уже шагнула было на крыльцо, как на ходу изменила траекторию и направилась к ближайшей туевой аллейке, а оттуда – бегом обратно к машине.

Запрыгнула в салон, клацая зубами от холода, вздрагивая, фырча. Медведь молча стянул с себя громоздкий свитер, сунул мне. Я без лишних отпирательств надела. Колючий, зараза, но такой тёплый!

– Ребят, не знаю, насколько это важно, но там, на крыльце, на самом входе, стои́т человечек один… Он, насколько я понимаю, из вокзальных, и с Денисом у него были какие-то тёрки. Я сама видела.

– Что за человечек? – уточнил водила.

– Костя зовут, знаете такого?

– С кривым носом?

– Ну… можно и так сказать.

– Та-а-ак… – бритоголовый развернулся ко мне, – и что, один?

– На тот момент, да. И проблема в том, что он меня тоже знает.

– О, как… – Медведь нахмурился. – Заметил?

– Нет, не думаю. Он в сторону смотрел, а я быстро сбежала.

– Значит, Филиппок точно замешан. Херово! – мотнул головой водила.

– А он имеет отношение к вокзальным? – я подогнула под себя ноги, натянула свитер до самых голеней.

– Филлипов имеет отношение ко всему, что связано с торговлей. Рынки, ларьки, комки в магазинах, точки на вокзалах и остановках. Он же и землю в центре отмутить хотел под новый рынок, а Батя давно уже затеялся там церковь поставить.

Я от удивления рот раскрыла.

– А-а-а… это там, где парк у центрального вокзала?

Бритоголовый опять развернулся ко мне:

– А ты откуда знаешь?

Я фыркнула:

– Историю города изучаю!

– А что, там что-то написано об этом?

Я снова фыркнула.

– Кончайте базарить! – прервал нас Медведь. Он вдруг посмурнел и выглядел очень озабоченным. – Теперь кровь из носа, а до Беса надо дойти.

– А что толку? Если обложили, то хрен выпустят, – задумчиво побарабанил пальцами по рулю водила. – А если не выпустят, то могут и сами до него добраться. Целая ночь впереди…

Медведь тяжело вздохнул и, сунув руку за спину, вытащил вдруг пистолет. Повозился с ним, видимо проверяя патроны. При виде оружия меня обсыпало ледяными мурашками, даже кончики пальцев закололо и засвербело под коленями. Бритоголовый хмыкнул.

– И не вздумай. Тебя, бугая, даже те, кто в лицо не знают, так просто не пустят. Спалишь всю контору.

– А я и не дурак, сам идти не собираюсь.

Бритоголовый развернулся к нему, пробуравил долгим, тяжёлым взглядом.

– Да ты ебанулся, Медведь! Она, конечно, девчонка ещё, но восемнадцать-то уже есть, и если её на этом возьмут…

– Если да кабы́, во рту вырастут грибы. Кто её возьмёт? С какой стати?

– Да просто, по стечению обстоятельств! Нет, нельзя. Я против. Надо что-то ещё думать.

– А ты ещё с кем-нибудь из Филиппковских знакома? – глянул на меня водила. – Тебя кто-то знает? Или, может, бывали где с Батей, где дела по бизнесу решались?

– Нет… – шепнула я и для наглядности мотнула головой. – А вы что… хотите, чтобы я отнесла ему… Пистолет?

– Да, – сказал Медведь.

– Нет, – сказал бритоголовый.

Водила на мгновенье задумался, вздохнул:

– Надо бы. Но я против, чтобы её впутывать. Заволнуется, спалится, ещё хуже будет, чем сейчас. Сейчас они хотя бы не в курсе, что мы тут кружим.

– А вот кстати… – подала голос я, – на счёт не в курсе… Это машина не Коли Рыжего случайно?

Бритоголовый напрягся.

– Ну?

– Просто Костя этот с Колей, насколько я понимаю, дружили…

– Это ты чего-то попутала. Не положено с конкурентами дружить.

– А он дружил. Ну или не дружил, а так, дела имел. И Денис его даже как-то поймал на этом.

– Зашибись. Я говорил, надо было левую тачку брать…

– Смотри, – склонился ко мне Медведь, держа на открытой ладони пистолет, – он заряжен, но не взведён. Сам по себе не стрельнет, не бойся.

– Иди на хер, Медведь! – теперь уже гневно возмутился бритоголовый. – Ты на бошку контуженый, думаешь все такие? Сань, скажи ему.

– Да я хер его знает, что делать… – ответил водила. – Давайте подумаем, кого ещё можно подтянуть?

– Да, давайте подумаем. Чаю попьём. В баньке попаримся. Вообще не понятно, с какого хера и зачем тут этот ваш Костя, и что там сейчас у Беса происходит, а мы давайте подумаем… конечно… – недовольно пробурчал медведь. – Милицию ещё давайте вызовем. Ага, блядь.

– Я отнесу, – замирая от страха сказала я. – Справлюсь, правда.

– Лапуль, ты даже не представляешь, во что впрягаешься… – предупредил бритоголовый.

– Я сама решу, ладно? Только денег дайте.

– Зачем?

– Надо. А если вдруг что, и меня возьмут – про вас-то никто не знает! Тогда уже будете решать что дальше, а сейчас выход один, правильно я понимаю?

– Пиздец, – подытожил бритоголовый и отвернулся.

Я осторожно взяла пистолет. Он оказался неожиданно тяжёлым и тёплым, от прикосновения к воронёному металлу у меня тут же до тошноты запекло в районе солнечного сплетения, и забу́хала в ушах кровь. Адреналин растекался по телу, сбивая дыхание, но в то же время, побуждая действовать.

– Не бойся его, сам не стрельнет, – мягко поддержал меня Медведь. – Если донесёшь и передашь, я потом всю жизнь за тебя молиться буду, клянусь.

В этот момент я как-то остро почувствовала, что он говорит очень серьёзно. Кивнула. Переложила пистолет из руки в руку, привыкая к страху перед ним. Взяла по-боевому.

– Палец только на курок не клади. Не имей привычки, если стрелять не собираешься, – словно между делом подсказал Медведь. – Куда прятать будешь?

Я задумалась. Потом стянула с себя свитер и, не отворачиваясь, не стесняясь мужиков – мне это даже в голову не пришло в тот момент – сунула оружие под сиськи, благо от трёхнедельной тоски они немного сдулись…

Пистолет лёг жёстко, неудобно, даже больно в одном месте. Я поправила его, собрала в кучу груди, навесила складки широкого халата спереди парусом, застегнула пуговки до самого воротничка. Развернулась всем корпусом к Медведю.

– Видно?

Он скептически дёрнул щекой:

– Да так-то вроде нет, но ты всё равно не светись особо. Возьми свитер с собой, через плечо перекинешь. Только не кутайся в него, и вообще будь расслабленнее.

– Постараюсь.

Бритоголовый снова нервно выдохнул. Водила молча смотрел в стекло перед собой, и только по барабанящим по рулю ладоням было понятно, как он напряжён.

– Когда передашь, делай, что Бес скажет. Исполняй чётко и без самовольства, ясно?

– О, уж это я знаю, даже не сомневайтесь… – буркнула я. – Сказано стоять, значит стоять, сказано идти, значит, идти… Денег мне дайте уже, а?


Когда я вылезла из машины, одновременно со мной выбрался и Медведь. Подошёл, посмотрел серьёзно.

– Ты спрашивала, откуда я о тебе знаю… Так вот от него. И пред вчерашней стрелкой с Филиппком он, как я понял, ходил к тебе, да? Не в курсе, что там у вас за дела, но когда вернулся – велел приглядывать за тобой «если что»…

Меня словно жаром обдало, в носу засвербело, пришлось даже взгляд опустить.

– …А теперь я как последняя сволочь, толкаю тебя в такое говнище, что хуже не придумаешь…

– Это не вы. Я сама.

– Само́ха – он ласково потрепал мне по щеке. – У меня три сына, младший – твой ровесник. И если с тобой что-то случится, Бес оставит их без папашки, поняла? Получается, куда ни плюнь, везде нельзя облажаться, так что давай, Милаха, не подкачай. С Богом.

Глава 41

Когда я подбежала к корпусу Хирургии, цыгане активно собирались уезжать. Сердце моё ёкнуло – чуть не опоздала! Окинув компанию взглядом, я приметила для себя цыганку, собирающую в пакет мусор после застолья – молодую, крутозадую, в длинной бархатной юбке с люрексом и короткой кожанке, натянутой на пышный пуховый платок, прикрывающий спину и грудь. Дождалась, пока она пойдёт к урне, перехватила на полпути, так, чтобы оставаться прикрытой от крыльца туями…

Цыганка моей просьбе даже не удивилась, молча взяла деньги, пересчитала, по-хозяйски сунула их в лифчик. Знала бы она, что лежало сейчас в моём!

– А тебе зачем? – взгляд шальной, с перчинкой, улыбка белозубая, на щеках ямочки. В памяти сразу всплыли строки романса, которые я слышала в детстве от бабушки и её соседки: «Цыганка – дочь костра и ночи, не приценяясь жизнь сменила на любовь…» Там-то, в песне, ради этой самой любви молодая цыганка Полина оставила и табор и, не побоявшись гнева родных, отправилась за любимым благородным господином в другую страну. Он вскоре изменил ей, и она его убила. А потом себя. Но при этом романс был весёлый, и после него оставалось ощущение полноты жизни и бурливой тяги к приключениям…

И я решила – а почему нет?

– У меня там жених лежит, а меня к нему не пускают.

Глаза цыганки пытливо сощурились.

– Кто не пускает?

– Отец, брат. Замуж выдают за другого.

Она осторожно выглянула из-за туи.

– Вон тот, в кожанке или который с ним рядом?

Я тоже выглянула. Твою мать, их уже двое…

– Оба.

Цыганка не спрашивая разрешения схватила меня за руку, заглянула в ладонь, упрямо мотнула головой:

– Всё равно ты не будешь с ним. Забудь лучше сейчас или наплачешься.

И пошла. Просто пошла своей дорогой! Я офигела.

– Стой! Да постой ты! Я не могу забыть, я же его люблю!

Она остановилась, зыркнула на меня, оскалилась в белозубой улыбке:

– Ай, дуры бабы! Сами себе беды ищут… ладно, отвлеку. Удачи тебе, красивая!

Крикнула что-то по-своему снующим неподалёку пацанятам, те куда-то побежали, откуда-то нахлынули вдруг женщины, окружили крыльцо, взяли в оборот всех кто там был – посетителей, персонал… Базар-вокзал, «позолоти ручку, судьбу расскажу», «деточке на молочко дай копеечку»… И всё в таком духе. Забегая в дверь, я даже не видела в этой пёстрой кутерьме Костика и его напарника.

Кинулась мимо гардероба и пешком наверх. Пока забралась на пятый этаж – запыхалась, но согрелась достаточно для того, чтобы хотя бы зубы не клацали. Остановилась перед окном пожарного гидранта, глянулась в стекло как в зеркало, прибрала волосы, заплела по-новой косу. Отдышалась немного.

Итак, одиннадцатая палата, Игнат Николаевич Семёнов. Уняла поднимающуюся панику и, подождав, пока мимо пройдёт женщина с ребёнком, поправила пистолет под сиськами. Он давил просто ужасно. Жутко впивался чем-то острым в ребро и, казалось, жжёт кожу… Попышнее надула складки халата на груди, перекинула свитер через одно плечо и, бормотнув «Господи спаси и сохрани», потянула на себя дверь отделения.

В коридоре витал запах жареного минтая. Ходили перебинтованные люди с мисками. Время ужина, понятно… На посту никого. Уже хорошо. Тапки мои противно хлюпали и скользили и, к ужасу, оставляли заметные мокрые следы, поэтому, набравшись отчаянной наглости, я вернулась к посту и позаимствовала белые шлёпанцы из кожзама, что стояли возле входа в остеклённую будку. Свои швырнула в приоткрытую дверь туалета. Обойдя пост, обратила внимание на тумбочку, над которой висела табличка «Анализы». На тумбочке стоял громоздкий контейнер с надписью «Моча – х/о, вечер», а в нём баночки, одна из них даже полная. Что-то словно ударило мне в голову, и я сходу скинула свитер прямо на пол, подхватила этот контейнер, обняла его, прижимая к груди… Пошла.

– А чего так рано? – крикнул мне вслед кто-то.

Я обернулась. Медсестра с капельницей в стойке.

– У меня двое поступили только что, наверняка ещё не сдали… – она разглядывала меня с лёгким недоумением.

Я растерянно потупилась:

– Мне сказали сейчас принести…

– Кто сказал?

Я пожала плечами.

– Практикантка что ли?

Я кивнула.

– Подожди… – медсестра оставила стойку капельницы у стены, вернулась к стеклянной будке поста и, сунувшись в окошко, придвинула к себе телефон. Набрала номер, подождала. А я прикидывала уже что сказать. Ошиблась отделением? Или просто, пока не поздно, согласиться, что рано ещё забирать, поставить ящик на место и сделать вид, что ушла?

– Не берут… – медсестра снова окинула меня взглядом. – Ты хоть банок мне оставь. Штук пять. А Киселёвой скажи, что рабство отменили ещё в восемнадцатом веке. И сама тоже дурочкой не будь, тебя туда-сюда гоняют лишь бы занять чем-нибудь. Вот увидишь, припрёшь туда, а тебя обратно пошлют. Сразу давай понять, что с тобой так нельзя, а то так и будешь на побегушках. – Глянула на меня ещё раз и, подхватив стойку, скрылась в палате.

Я кинулась дальше по коридору. Пятая, седьмая, девятая… Руки непроизвольно сжались, прижимая ящик к груди – впереди у закрытой одиннадцатой палаты стоял стул, на нём сидел чернявый молодчик с «античным профилем» Он окинул меня скучающим взглядом, задержал его на голых ляжках.

Я как можно более хозяйски окинула его ответным взглядом, поймала лёгкую улыбку. А и правда, что-то в нём есть… Решительно протянула руку, чтобы открыть палату.

– Туда нельзя, – он резво поднялся со стула.

У меня даже руки задрожали от страха и волнения.

– С чего это ещё?

– По договорённости с завотделением, – разглядывая меня, ответил Никита. – Пациент на особом режиме.

– А, тогда понятно… Вообще-то мы мочу лично собираем только в крайних случаях, когда пациент лежачий, например, а тут говорят – иди срочно! – Я скорчила жалостливую мину: – Может, ты соберёшь, а? А я тут подожду.

– У каждого своя работа. Ты делай, что надо, а я понаблюдаю. Даже интересно, справишься ли. Пациент-то не то чтобы послушный… – Он многозначительно улыбнулся.

Я фыркнула:

– Очень интересно, ага. Я на той неделе у одного собирала… – понизила голос, склонилась к Никите, так, чтобы касаться дыханием его уха, – так у него, не вслух будет сказано, такой стояк случился, как только в руку взяла, что всю постель обмочил, а в баночку так, три капли…

Никита рассмеялся, и я почувствовала, как из него попёрли феромоны. Взгляд заблестел, стал клейким, оценивающим. Как смогла, ответила тем же. Для верности стрельнула глазками по проходящему мимо мужчине в зелёной медицинской форме.

– Вообще-то не смешно. Если и этот твой «на особом положении» так среагирует… А анализ срочный.

– Так он вообще-то не лежачий, просто под капельницей сейчас. Подожди немного, я занесу тару – сам всё сделает.

– Ох, ты простой какой! Это же на скрытый гемоглобин! – «Что блин? Что я несу?» – Там строго по времени. Это же Семёнов, правильно?

– Ну…

– Гну! В карте написано кровопотеря. Как раз через шестнадцать – семнадцать часов надпочечники в ответ на активное обновление крови начинают выделять гормон стресса и нужно контролировать уровень скрытого гемоглобина, иначе можно пропустить анафилактический шок и даже летальный исход. Понимаешь?

Термины и какая-то псевдонаучная фигня лилась из меня свободным потоком, а Никита только часто моргал, и в глазах его виделось усилие – он переваривал мои слова туго, но, кажется, всё-таки переваривал…

– А анафилактический шок разве от этого бывает?

Зашибись…

– И от этого, и не от этого, и ещё много от чего. Слушай, я вообще-то до семи утра каждый час буду приходить, и что, ты каждый раз будешь строить мне глазки? Отвлекает, знаешь ли, от служебных обязанностей… и тебя, и меня… – Призывно улыбнулась.

Он вздёрнул бровь и приосанился.

– Не-не, на работе нельзя, – поспешила я охладить его пыл. – Не мечтай даже.

– А после?

– Ну-у-у… – я потупила взор и кокетливо заломалсь: – Даже не знаю, возможно… подумаю… Но если я через десять минут не вернусь в лабораторию – меня просто убьют, и тогда уже, как ты понимаешь, никаких «после».

– Ладно, – он взялся за дверную ручку, – я тоже здесь до утра. Буду ждать.

– И скучать, надеюсь? – я многообещающе улыбнулась и он, наконец, толкнул дверь внутрь.

Денис лежал под капельницей на послеоперационной кровати с приподнятым изголовьем. На открывающуюся дверь среагировал мгновенно – скованно повернул голову, настороженно сощурился. Увидел медика с ящиком, увидел своего гаврика, и тут же потеряв интерес, уставился в потолок.

– Игнат Николаевич, – позвала я, с отчаянием понимая, что Никита застрял в дверях и уходить не собирается. Поставила контейнер на стул. – Мне нужно взять у вас мочу на анализ. Вы не переживайте на счёт капельницы – я сама всё соберу. Вы, главное, расслабьтесь, и постарайтесь помочиться…

Всё-таки хорошо, что я связалась с этими дурацкими баночками! Если Никита и заметил высшую степень охренения на лице шефа, то, скорее всего, списал его на драматизм ситуации – какая-то пигалица? У Бати? Мочу?! Но Денис почти мгновенно взял себя в руки. Недовольно скривился, глянул на охранника:

– Дверь закрой.

Никита вошёл в палату и прикрыл дверь. Я оглянулась на него, липко улыбнулась и тут же повернулась к Денису. Скорчила страшную рожу. Он снова глянул на охранника.

– Никит, ну чё ты как… с той стороны закрой!

– Но Ден… Игнат Николаевич… – начал было тот, но не выдержал взгляда, сдался.

Вышел. И я наконец позволила себе охренеть не меньше, чем Денис перед этим.

– Что… – все слова растерялись. – Что…

Раненная рука была замотана бинтами в оранжевых пятнах – от локтя вверх, включая плечо и, наискось, через шею, как при переломе. Но выглядела вполне мирно. А вот голова… Повязка на ней возвышалась как шлём шахтёра, лицо в ссадинах и зелёнке, на предплечии «здоровой» руки белела огромная, похожая на многоножку пластырная повязка. – Мне сказали, ты только в плечо ранен…

– Ты что тут делаешь? – ответил он и метнул быстрый взгляд на дверь. – В таком виде?

Я тоже воровато обернулась на вход, на всякий случай откинула одеяло с ног Дениса, положила на его бёдра пустую баночку, и суетливо расстегнув халат на груди, вынула, наконец, пистолет.

– Вот. Он заряжен, но не взведён и…

Денис забористо выругался.

– Да уж надеюсь. Сунь под подушку. А теперь капельницу сними и рассказывай.

– Как её снимать?

– Прижми ватой и просто вытяни. Стой, не убирай иглу. Пластырем приклей рядом.

– У тебя тут кровь бежит… из дырки от укола…

Он нетерпеливо отмахнулся:

– Побежит и перестанет. Рассказывай.

– Ну-у… это… Никита гнилой, э-э… жирный протух, а какой-то фраер завтра в три будет пить шампанское. – Казалось, от волнения все мысли повылетали. А кроме того, мы с Денисом смотрели друг на друга, я говорила ему всю эту хренатень, он её слушал… но взгляды наши вели какой-то параллельный разговор совсем о других вещах. Вздохнула, взяла себя в руки. – Короче, завтра твою землю в центре отпишут какому-то левому чуваку. Но… – мне показалось, что за дверью послышалась возня и я одной рукой схватила баночку, другой – резинку его штанов, склонилась, но тревога не подтвердилась. – Но эта информация от Боярской, Денис. Я не стала мужикам говорить, но ты сам смотри, можно ей верить или нет… Может, она просто хочет вытащить тебя отсюда, чтобы… – договорить не смогла, голос перехватило.

Он кивнул. На лице его застыла хмурая озабоченность.

– Тебя Медведь прислал?

– Да.

– Пушку он тебе всучил?

– Не совсем. Я сама вызвалась.

Денис снова выругался. Я коснулась его небритой щеки рукой, и он тут же поймал её, прижал ладонь к губам.

– Мила-а-аха… Вот выпороть бы тебя за это!

Взгляд ко взгляду, и я не выдержала, припала к его губам, он жадно потянулся в ответ и тут же зашипел, ухватился за примотанную к туловищу руку. И в палату тут же ворвалась отступившая на мгновенье жестокая действительность. Денис продышался.

– Откуда про Никиту информация?

Я испуганно пожала плечами.

– Мне надо идти, иначе он… сам понимаешь.

– Сможешь отвлечь его?

– Как?

– Не знаю. Мне бы минут десять.

– Ты хочешь сбежать? – Сердце словно сдавили в тисках, но время поджимало, а ещё столько всего… – Там на центральном входе вокзальные пасут. Этот, Костя, и ещё какой-то… А Медведь, кстати, на стоянке за остановкой ждёт. Денис, может, я сначала дойду до них? Может, что-то им передать сначала? – В носу защипало, подбородок задрожал, но я только прикусила губы, взяла короткую паузу. – Я так боюсь за тебя.

Он ободряюще улыбнулся одними губами.

– Ничего, Милаха прорвёмся. Ты, главное, сама не высовывайся. Зубы Никите заговори и постарайся задержать хоть немного. Потом уходи, но не через центральный, а через приёмное. Это возле лаборатории – вниз по лестнице до упора и налево. Там, за рентгенотделением.

– Хорошо… А куда мне потом идти? Я же… Я вот так приехала, – развела руками, показывая на себя.

– Твою мать! Значит, беги к Медведю. Там на месте разберёмся.

– Хорошо. Я пошла?

– Давай, с Богом! Подожди,– поймал мою руку, – иди сюда.

Господи, как же я, оказывается, скучала по его губам, по его требовательной манере, и по разящей от него силе!


Распахнула дверь, вышла, прикрыла её за собой ногой.

– Ну как, – ухмыльнулся Никита, – получилось?

– Угу. Совершенно не интересный тип. Ноль реакции. Даже обидно как-то. Кстати, поможешь мне дотащить ящик до лаборатории? Руки отсыхают просто.

– Не, не выйдет. Я на работе.

– Пфф… Десять минут?

– Не, никак.

Я многообещающе улыбнулась:

– А открой-ка дверь. Ну давай, давай…

Он открыл и я, слегка заглянув в палату, спросила:

– Игнат Николаевич, вы не будете против, если я заберу вашего сотрудника? Буквально на пару минут – до лаборатории и обратно.

– Буду против. У него другие обязанности.

– Ладно, – я сделала вид, что обиделась. – Если я опоздаю к вам на следующий анализ, и вас вдруг накроет приступ, считайте, что это карма, – и пошла.

Но не успела дойти до конца коридора, как меня догнал Никита, перехватил ящик.

– Сказал, туда и обратно.


Я водила его по этажам. Рискуя быть остановленной вопросами настоящих медиков, на свой страх и риск словно иголкой прошивала коридоры по длинному пути, вместо того, чтобы спуститься сразу на первый этаж к лаборатории. А Никита и не сопротивлялся. Держался чуть позади, несомненно рассматривая мои ноги, и без умолка болтал. На месте Дениса, я убила бы такого охранника, вот честное слово!

Не знаю, сколько прошло времени, минут десять точно, когда мы, наконец, спустились на первый этаж. Но намалёванная прямо на стене стрелочка «Рентген» почему-то гласила, что надо ещё ниже. А Денис, вроде, говорил, что лаборатория зарентгенотделением на первом? Ну ладно. Спустились ещё.

Здесь никого не было, горели редкие дежурные лампы, вдоль стен стояли каталки. За одной из закрытых дверей – железной, мятой, выкрашенной в защитный цвет и больше похожей на вход в секретный военный бункер, играла музыка, сверху горела табличка «Не входить. Излучение» А впереди по коридору – тупик! В голове тут же десятки вариантов развития событий, но, как назло все какие-то киношные, до ужаса примитивные…

– Чёт не понял, куда ты меня заманила-то, – хмыкнул Никита. – Не вижу здесь лаборатории.

– А ты внимательнее посмотри… – унимая панику, мурлыкнула я и резко остановившись, повернулась к нему. Кино, так кино, куда деваться-то? – Может, что поинтереснее увидишь?

Он по инерции едва не налетел на меня, оглянулся, пробежался взглядом по стенам, закрытым дверям… Наконец по мне. Во взгляде мелькнуло понимание.

– Да ладно?

– Угу…

– Да ладно… – Переложил контейнер в другую руку, прищурился. В чёрных глазах плясали черти. – А как же срочный анализ?

– Ещё целых пять минут есть. Но если не хочешь – не надо…

Я пожала плечами, и сделала вид, что ухожу, но он подхватил меня за талию.

– Ты прям как девушка Джеймса Бонда… Сейчас секс, а потом вернусь, а пациент скорее мёртв, чем жив, да? – хохотнул.

Я капризно закатила глаза и невольно задержав дыхание ухватила его за яйца, тиранулась об его плечо грудью.

– Четыре минуты. А потом я убегу в лабораторию, сдавать материал. Потому, что мне летальные в послужном не нужны. Я ещё только практику прохожу, между прочим. Вся карьера впереди, рано мне ещё леталки…

Он с громким звяканьем шмякнул контейнер на пол и вжал меня в стену, сходу ухватившись одной рукой за шею, а другой за ляжку. Повёл ладонью вверх, поднимая халатик, впился в губы, ощутимо сильно сдавливая пальцы на горле. Я застонала, бесстыдно задрала колено до его талии и, наконец, разорвала поцелуй, схватила ртом воздух.

– Три минуты, даже две, наверное… Жаль. Но когда ночью приду, там прямо на этаже закуточек один знаю…

Но он не слушал, заткнул новым поцелуем. Будто с цепи сорвавшись, мял грудь, бедро задранной ноги. Спасибо хоть не придушивал больше – просто удерживал за шею, чтобы не вертелась. И вдруг метнулся этой рукой вниз и сразу ко мне в трусы.

– Эээ… – заверещала я, вырываясь, мне пора, всё! Да всё, говорю, время уже…

– Так, это что ещё? Эй, вы чего творите-то? – раздался строгий возмущённый окрик. – Нет, ну вы посмотрите на них. Совсем совесть потеряли! Кто такие?

Никита бросился к выходу, пронёсся мимо престарелой тётки с кипой потрёпанных папок в руках, рванул вверх по лестнице.

– Кто такая? – тут же набросилась она на меня. – Фамилия, отделение?

Я подхватила контейнер.

– Извините… – и тоже кинулась прочь.

– Откуда ты? Стой, сказала!.. Обнаглели совсем!

Но я уже взлетела на первый этаж, и тут же уткнулась в вывеску «Рентгенологическое отделение», которую раньше не заметили ни я, ни Никита. Бросилась под неё – и до конца коридора. Оставила ящик возле кабинета «Лаборатория», огляделась. В этот момент распахнулись двойные прорезиненные двери, и в них с лязгом заехала каталка с пациентом. Тут же по ногам скользнул сквозняк. Приёмное отделение! На глазах у обалдевших врачей я ринулась к этим дверям, выскочила на улицу.

Так, куда теперь-то? С какой я вообще стороны? Где въезд в комплекс?! Судя по положению «Скорой помощи» с до сих пор раскрытыми дверями – мне туда, по дороге…

Побежала. Вернее, поковыляла. Тапочки оказались жутко, просто катастрофически скользкими! Не прошла и десяти шагов, как грохнулась на задницу. Меня тут же подхватили чьи-то руки, помогли подняться.

– Девушка, ну осторожнее, чё ж вы…

– Спасибо… – кивнула я доброму человеку, и, глянув на него, отшатнулась. Снова чуть не грохнулась.

– Оп-па… – обрадованно раскрыл руки Костик. – Какие люди! Да ещё при таком параде!

– П… привет, – я в неосознанной попытке потянуть время, потёрла ушибленное бедро. – Сколько лет, сколько зим, да?

– Да не так уж и много, – он цепко оглядел меня, и как-то сразу стало понятно, что сбежать не получится. – А ты чё тут?

– Работаю. В смысле, практику прохожу.

– Н-да? А мне чёт показалось, когти рвёшь?

Взгляды наши встретились, и в них не было место шуткам и недосказанности – только оголённые провода правды.

– Слушай… – я попятилась. – Если ты меня хоть пальцем тронешь, тебе Денис яйца на бошку натянет, сам понимаешь, да?

– Угу… – он наступал. – Если будет кому натягивать. Думаешь, высоко взяла? Неприкасаемая?

– А ты проверь… Ну? Слабо?

Костик был похож на хищника загнавшего дичь. Опасный, сильный, но осторожный. Нападать не спешил, но чё-ё-ёрт, выглядел страшно! А я была той самой дичью – насмерть перепуганной, но огрызающейся…

В этот момент откуда-то справа, кажется оттуда, где был небольшой пустырь между корпусами, один за другим послышались четыре или пять громких, плотных, таких, хлопка. Метнулось эхо. Неподалёку истошно залаяли собаки. Костик замер прислушиваясь, словно и сам был легавой в стойке… Ещё два хлопка. Он сорвался с места и помчал на звуки, одновременно запустив руку за спину. И как мне не нравился этот жест! Как мне вообще не нравилось всё это! Стрелялки, догонялки, убегалки… Тем более, что это точно было связано с Денисом.

Но что я могла сделать? Только то, что он велел – бежать к машине Медведя. Я и побежала. Ну, в смысле, поковыляла в своих ворованных белых тапочках.

Машины не было. Чуть поодаль, на остановке толпились люди, а здесь, в условленном месте, никого. Смертельно холодно! Бежать куда-нибудь в другой корпус, отсиживаться? Или… Или не знаю, что ещё! Где они будут меня искать? И будет ли кому искать?

Я беззвучно, сдавленно ревела, не понимая, как быть. Вместо крови по венам бежал сумасшедший страх. Выжигал, мешал думать трезво, заставляя вопреки ломоте в костях и тряскому, прерывистому дыханию, всё стоять и стоять на месте, словно было чего ждать.

Мелькнула белая машина с шашечками на дверях. Я на всякий случай опасливо скрылась в тени трансформаторной будки, но видно поздно – меня заметили. Тачка тормознула неподалёку, и из неё, поразительно прытко для своих габаритов, выпрыгнул Медведь.

– Давай, давай сюда!

Чуть не силой затащил меня на заднее сиденье. Сам рухнул рядом.

– Командир, давай печку на всю! И гони к центру, на Невскую! – И тут же ко мне: – Держи, Саня тебе оставил.

Я натянула кожанку, едва шевеля пальцами, застегнулась.

– Ноги давай сюда!

– В с-смыс-сле…

– Разговорчики в строю… – буркнул он и сам схватил их. Одну сунул себе под мышку, прямо под футболку, и принялся растирать вторую.

В другое время я бы обязательно смутилась и всё такое, но сейчас мне было пофиг. И холодно.

– Ничего, Милаха, щас мы тебя… будешь как новенькая… – бормотал Медведь, отогревая дыханием пальцы, – ты главное потрепи.

– Ох, ты ж, ни хрена себе! Не повезло… – охнул таксист и немного сбавил скорость.

Медведь метнулся между сиденьями – чуть не головой в лобовое стекло. Выругался. Я тоже подскочила. В кювете горела машина. Всё что я успела рассмотреть – она лежала на крыше и, кажется, была чёрная…

– Это… – я обалдело глянула на Медведя, но он только хлопнул водителя по плечу:

– Гони командир!

– Это Денис? – вскинулась я, вцепилась в его футболку. – Где он? Почему ты не с ним? Ты сказал… Ты… Он же…

Трепала, пихала, но так и не добилась от молчаливой глыбы ответа. Тогда просто уткнулась лицом в свои колени и зарыдала от бессилия и тревоги. А Медведь вдруг сгрёб меня в охапку, спиной к себе, зажал, так что не шелохнёшься, и шепнул в ухо:

– Никогда не хорони раньше срока.

– Почему ты не остановился? Может… может помощь нужна… – почти беззвучно ревела я.

– У них тут целый больничный комплекс в помощь, а тебе светиться нельзя, – спокойно ответил он. Помолчал. – Всё будет путём. Вертай лучше ноги сюда, погрею.

– Да пошёл ты…

– Ну и зря. Гангрена может начаться.

В итоге, всю дорогу до центра он растирал, согревал дыханием и поочерёдно совал себе под мышки мои ноги. Я ревела и материлась, а Медведь только бурчал: «Ну вот, хорошо, гангрены не будет» И не понятно – шутил или серьёзно…

Глава 42

Мне было настолько не до себя, что я даже не спросила, куда мы едем. Глубоко насрать, как-то так. Хоть обратно в больницу, хоть прямиком в ад, только чтобы там сказали, что с Денисом всё нормально. В ушах стояли хлопки – снова и снова. Снова и снова. Сухие, плотные. И, как бы это… БЕЗРАЗЛИЧНЫЕ. Им похрену кого. И всё-таки каждый, как будто прямой наводкой в меня. «Пах! Пах!» Осязаемо до вздрагивания. Даже больно. Ладони горели, казалось, в них вплавился воронёный ствол – шероховатая смерть с запахом машинного масла – и не избавиться теперь… Мучительно и до тошноты, до одури страшно.

Я даже не заметила, как мы остановились, как Медведь обошёл машину и открыл дверь с моей стороны. Но когда он попытался взять меня на руки, чтобы вытащить – взорвалась. Истерила, орала, брыкалась. Он заволок меня на третий этаж, жёстко удерживая на плече одной рукой, другой открыл массивную железную дверь. Грохнул, закрывая её изнутри, засовом, и наконец сгрузил меня на диван. Я тут же забралась на него с ногами, сжалась в комок у стены и, крупно дрожа, уставилась перед собой. Уже не орала. Но и прийти в себя не могла.

Медведь вышел из комнаты, а когда вернулся, я уже просто сидела на краю дивана и, подсунув руки под бёдра, тупо качалась вперёд-назад, думая всё о том же. Он встал передо мной, поразглядывал.

– Когда Дёня рассказал мне про тебя, я охренел. Когда попросил приглядеть за тобой в случае чего – послал его на хер, потому, что это ненормально, спать с ровесницей своей дочери. Так ему и сказал. А всё равно, знаешь, что-то шевельнулось внутри. Подумал, ну а хрен его знает, всякое же в жизни бывает. А вдруг? – Помолчал, не отводя от меня внимательного взгляда. Усмехнулся. – Но когда приехал за тобой в эту твою вонючую халабуду, честно – расстроился. Денис мне ближе чем кровный брат, я за него голыми руками порву, а тут… Всё так банально: девочка-припевочка, из грязи в князи… Сегодня этот, а завтра другой – побогаче. Думаю, да етить твою налево, Дёня! Ну ладно бы ещё…

– А мне посрать, что ты об этом думаешь, – без единой эмоции перебила я его. И тут же, словно нащупав лазейку во внешний мир, хлынула разъедающая меня изнутри тревога. Подбородок задрожал, я сцепила зубы, пытаясь сдержаться, но не смогла, и, плюнув на гордость, с мольбой глянула в льдистые глаза Медведя: – Что с ним?

Он отвёл взгляд, опустил голову.

– Надо подождать. Медо́к и Саня толковые, надёжные ребята. Без базара. – Помолчал, покивал своим мыслям. – Должен, должен вернуться… Мы в Афгане ещё и не в такой заднице бывали, а Дёнька – фартовый! Пятый десяток, а только первая пуля, да и та вскользь. – Поднял на меня взгляд, просветил насквозь. Улыбнулся: – Да и глупо не вернуться, когда такая боевая подруга ждёт. Правда. От души. – Пожал плечом. – Хотя и не правильно это как-то…

Я уткнулась лицом в ладони, а он погладил меня по голове, словно деточку:

– Пойдём, я тебе ванну приготовил со скипидаром. Обязательно надо попариться, иначе разболеешься.

– Да пофиг, если честно…

– Но, но! Пофиг ей! Меня дети дома ждут, старшего женить скоро, а если с тобой что-нибудь приключится, Бес меня… Так что давай это… Не болеть и жить долго и счастливо, договорились?

Я глянула на него исподлобья – вроде не шутит. И даже почти не притворяется. Действительно надеется, что всё обойдётся.

– Как вас зовут-то хоть?

– Михал Потапыч. Медведев.

Я глянула на него с недоверием, и он снова рассмеялся.

– Во-во. Папка с мамкой постарались. Всю жизнь их спрашиваю – нахрена? А они говорят – ну красиво же…

– Так это что, серьёзно?

– Угу… – он кинул мне на плечо полотенце. – Давай. Двадцать минут минимум и не забудь кипяточка подливать. Там в ванной одёжка кой-какая, уж что есть. Зато тёплая.

Я безропотно забралась в обжигающую, пахнущую хвоей воду, полюбовалась на свои до сих пор ещё мелко дрожащие руки и, наконец, закрыла глаза. Казалось, этот жуткий вечер никогда не кончится, и с одной стороны, хотелось забыться сном, а с другой – я знала совершенно точно, что не усну. Тревога не ушла, но её словно обволокла глухая, беспросветная апатия. Что я могла? Только довериться Медведю и повторять про себя снова и снова: «Господи, помоги…»

Потом он пытался накормить меня яичницей с колбасой. Я молча ковыряла её вилкой, понимая, что не смогу съесть ни кусочка, и даже не замечала, что по щекам нескончаемым потоком бегут тихие слёзы. Медведь сначала просто смотрел на это, но наконец, со вздохом полез в холодильник. Вытащил начатую бутылку пшеничной водки, налил себе и мне – чуть больше чем по половине гранёных стаканов.

– Давай.

– Не хочу.

– Через не хочу. Надо.

Я сложила руки на столе, уставилась на него с иронией:

– А вам не кажется, что это неправильно как-то? Или вы своего младшего тоже водкой по́ите?

– Ещё чего. Он не заслужил пока.

– Хм… – что ещё сказать я не нашлась, просто взяла стакан и махом выпила до дна. Закашлялась. Внутренности, рот, горло – всё тут же вспыхнуло, снова потекли слёзы, даже голос на мгновенье осип. Медведь протянул мне кусок хлеба с салом.

– Ну вот, считай боевые сто грамм. Клянусь, ты их на всю жизнь запомнишь! И знаешь… – помолчал, качая головой, – пусть они будут первые и последние в твоей жизни. Нехрен. Я тебя в такое говно втянул, что не знаю, как и разгребать теперь. Так что… Пусть первые и последние. За это тоже надо выпить.

Налил себе полстакана, мне – на два пальца от донышка.

– Ну, за тебя!

Потом оказалось, что надо обязательно трижды. Снова налил – полстакана себе и с ноготочек мне. Помолчал. Мотнул головой:

– Ну, за живых!

Я выпила и заревела. Но теперь по-настоящему, навзрыд, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки. Немного выждав, Михаил Потапьевич помог мне подняться, проводил к застеленному уже дивану. Всё в его действиях было как-то продуманно, стабильно, по-домашнему… Если бы не разящая фоном тревога.

– Я тебя закрою снаружи, поэтому к двери можешь даже не подходить. Телефон, если что, работает, но лучше обойдись без него. В холодильнике еда, не стесняйся, бери.

– А вы куда?

Он посмотрел на меня очень серьёзно, и его льдистые глаза оказались вдруг тёплыми.

– Ну ты же сама всё понимаешь. – Помолчал, кивнул за меня. – Ну вот. – Снова помолчал. – Лучше спи! Утро вечера мудренее.

***

От беспокойного хмельного полудрёма я очнулась, по всей видимости, глубокой ночью. Не сразу поняла, где нахожусь, а когда всё-таки вспомнила, чуть не заревела от отчаяния. Это всё наяву. Господи, ну как же это…

Мне было так холодно, словно я снова стояла на февральском ветру, но теперь уже совершенно голая и босая. И это не смотря на то, что легла-то я одетая в плотный спортивный костюм Медведя и его же махровые носки.

Укуталась поплотнее в одеяло, но, кажется, стало только холоднее. Сердцебиение зашкаливало, дыхание, вырываясь изо рта горячими аритмичными толчками, сушило и без того стянувшиеся губы, а каждое прикосновение к коже тут же порождало волну мурашек – то ли обжигающих, то ли ледяных, но совершенно точно колючих, как битое стекло.

Я попыталась снова уснуть, но озноб ломил кости, выворачивал суставы и выхолаживал внутренности. Даже лицо немело. А через некоторое время меня начало трясти, да так, что, буквально, зуб на зуб не попадал.

Рваные мысли метались, переплетались, неожиданно вытаскивая из глубин памяти такое старьё, что залюбуешься: например, девочку Катю, что приехала на лето к соседям через улицу, во двор напротив бабушкиного. Нам было лет по пять, я дружила с ней всего пару месяцев за всю свою жизнь, но, оказалось, до сих пор помню её голос – какой-то сипатый, неровный. Ещё тогда, ребёнком, я сразу определила для себя, что он похож на скрежет, какой бывает, когда грызёшь сосульку… От воспоминания о скрипе сосульки на зубах, меня окатила новая волна озноба и тошноты, и бог весть почему, но перед глазами тут же встали конопатые, поросшие золотистым пушком ляжки Коли Рыжего. Словно луч кинопроектора взгляд скользил по ним выше и выше, пока не добрался до его волосатого хозяйства…

Сбегая от памяти-садюги, я повернулась на другой бок и тут же упёрлась в комканую мешковину, имитирующую стену солдатской землянки…

…Ткань приколочена гвоздями с новенькими блестящими шляпками, и меня не покидает вопрос – почему их не закрасили коричневым? Или, например, можно было бы пластилином залепить, тоже коричневым, а так… Ну не красиво же. Не по-настоящему как-то… Вдруг шёпот откуда-то сбоку: «Люда, иди…», и я, как учили, как много-много раз гоняли на классном часе и, вдобавок, каждый день после уроков, делаю пять шагов вперёд. «Кру-у-угом!»… И унимая волнение, гордо вскидываю подбородок: «Я, Людмила Кобыркова, вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий…» …Глаза первой учительницы Натальи Петровны, беззвучно проговаривающей за мной каждое слово… Пионерская комната, оформленная под блиндаж… и старшеклассник-комсомолец с подушечкой в руках, а на ней… «Как повяжешь галстук, береги его! Он ведь с красным знаменем цвета одного…» – звонко, счастливо декламирую я, млея от касания шёлка к шее, и чувствую, что в моей жизни начинается что-то новое, большое и светлое… А в строю одноклассников, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ждёт своей очереди следующий счастливчик… «Я, Елена Машкова, вступая в ряды…»

…Посторонний звук разбил видение на осколки, и я вдруг поняла, что лежу в постели. Мне было ужасно жарко, волосы липли к мокрой шее, кололись, щекотали лицо… Раскрыться бы, скинуть одеяло, носки… Но мне было не до этого, я схватила какую-то случайную мысль, обрывок воспоминания, всеми силами стараясь снова окунуться в него, досмотреть, дочувствовать…

…«У тебя мама совсем, что ли, того?» Я обернулась. Сама тощая, коленки острые, шейка – чуть заденешь, сразу переломишь. Новенькая. Тупая, но наглая, в каждой дырке затычка. Зато школьное платье и фартук – ни у кого таких больше нет! Красивые до оцепенения, до завистливой ненависти! «На свою посмотри!» – бросила я ей в ответ и хотела уже уйти, но она приняла ломливую, вызывающую позу: – «У моей все зубы на месте! А твоя – как бабка старая!»

…Даже если бы она заранее знала чего от меня ожидать – убежать бы не успела. А так, вообще без вариантов. Отлетая по проходу между партами аж к задней стене, она ещё молчала, видно не поняла, что случилось, но как только приземлилась – заверещала. Тонко, противно. Пацаны заулюлюкали, девчонки возбуждённо заохали. Я нависла над ней, ухватила за химо: «Щас ты у меня будешь как бабка старая!» … Тонкое, пенное кружево её отложного воротничка легонько треснуло и расползлось в моих пальцах. Мы обе уставились на ошмётки, похожие на изувеченные крылья стрекозы, и нас обеих накрыл неподдельный ужас… Но если я просто молча отшатнулась и сжалась, словно уже чувствуя, как к спине с сухим свистом прилипает провод от утюга, то Ленка заревела: «Оно из Литвы! Меня мама убьё-ё-ёт!..»

…Мы сидели на корточках за углом школы и я бутылочным осколком спарывала всё, что осталось от воротничка, ведь дураку же понятно – нет воротика, нет проблемы… Потом прибежала псина – улыбающийся барбос, хвост дружелюбным колечком… Ленка заверещала. Я отгоняла пса портфелем, искренне не понимая, почему бы с ним просто не задружиться, мало ли таких Шариков и Бобиков бегает по округе? И что, всех гнать?

…Нашли издыхающего, засиженного мухами птенца. Ленка сначала долго носила его в ладошках, пытаясь найти ему маму, а потом, когда он всё-таки сдох, ревела от горя, и настаивала на том, что его обязательно надо похоронить… Собирали красивые стёклышки, выкладывали узоры на махонькой могилке…

Могилке. Могилке…

Память словно споткнулась обо что-то жёсткое, тут же посыпались обрывочные, тревожные образы: какие-то машины, какие-то врачи… Здоровенные мужики. Лысина. Голова огромного лося на стене. Хлопки: «Пах! Пах!» Танк… Танк?!

…Откуда-то извне снова ворвался звук, потащил меня на поверхность реальности, но я лишь отмахнулась, ныряя в видения ещё глубже…

…Людское море колышется, плещет тревогой: «Путч! Путч!»… Расплывчатые лица на экране телевизора и имена, среди которых почему-то слышится одно – Дмитрий Комарь*. Я не знаю, что и как, но почему-то понимаю, что он погиб. Путч. Танк. Афган. Стоп, почему Афган?! Не знаю. Могилка, танк, Афган… Медведь. Бес. Бес? Денис!

Удушливая волна паники, мозг плавится, пытаясь продраться сквозь обрывки образов и мыслей, связать воедино хоть что-нибудь… Денис. Денис. Что – Денис? И… и кто это вообще? Дмитрий Комарь… Или Кама́р?.. Ломливая поза Ленки – взрослой уже Ленки – и кольцо с огромным рубином… Денис… Кама́р… Кто это? Но перед измученным сознанием словно стоит бетонная стена – и за неё никак не пробраться.

…Зато перед ней – распахнутые окна класса, лето. Непривычная для школы тишина, запах краски. Я пытаюсь ухватиться плоскогубцами за потемневшую уже шляпку, но они соскальзывают. Мешковину, изображающую стену блиндажа, давным-давно содрали, пионерскую комнату превратили в лабораторию для химии и физики, но вокруг шляпки забытого гвоздя всё ещё торчат обрывки нитей. Пытаюсь ещё и ещё… А этот, новенький из десятого, как его там… – смеётся: «Давай, может, я?» Да фигушки! Пробую снова и снова, пока он не зажимает меня в наглую и не отбирает плоскогубцы. Я верещу… но так, для вида. Потому что неправильно это, когда всего пару месяцев назад как перешёл в новую школу, а перед тобой уже девчонки штабелями падают. Они – пусть падают, а я – фигу! Неправильно это… Но всё равно лестно, что вызвался помогать именно мне, а не в столовке, например, хотя там, говорят, пирожками подкармливают… Сдираю старую краску со стены, а сама смотрю на пацана украдкой – ну, так себе, ничего особенного. Хотя… Высокий, крепкий. Говорят, спортсмен. Он тоже воровато косится на меня, и взгляды наши встречаются…

Я открыла глаза. В комнате стаял полумрак, но было понятно, что за плотными шторами давно уже рассвело. За стеной что-то монотонно постукивало. Я осторожно села. Постель разворочена, подушка влажная, и сама я тоже. Но ни жара, ни озноба. И даже голова, в общем-то, лёгкая.

Но ненадолго. Бетонная стена, мешавшая сонному подсознанию, вдруг рухнула, и я тут же согнулась пополам, уткнулась лицом в ладони лежащие на коленях. Да бли-и-ин, Господи, ну почему это не дурной сон? Как же это вынести-то? Казалось, стоит мне разогнуться, и в груди лопнет какая-то до предела натянутая струна, поэтому я, так же скукожившись, просто завалилась на бок. Подушка была холодная и влажно-липкая. Я сбросила её на пол, собрала одеяло комом, обняла, чувствуя, что вот-вот разревусь.

За стеной что-то грохотнуло. «Блядь!» – твёрдо ругнулся мужской голос. Я подскочила и только теперь заметила, что дверь в мою комнату закрыта.

Лихорадочно собрала, продрала пальцами волосы, кое-как заплелась. Протёрла глаза, размяла немного лицо…

В коридоре едва уловимо пахло едой. Лук, чеснок, сырая картошка… что—то такое. Дверь в кухню тоже оказалась закрытой, и постукивание, которое я услышала как только проснулась, доносилось именно оттуда. Дыхание перехватило – Медведь или?.. Боялась заканчивать мысль, словно этим можно было сглазить и всё испортить. Сердце бешено колотилось, отказываясь и верить, и не верить одновременно…

Глава 43

Медведь резал лук. Широкий слегка изогнутый нож с желобком для стока крови и зазубринами для дробления костей на стальной «спинке» мелькал над доской так шустро, что становился почти невидимым. Я молча плюхнулась на табурет у стола и ткнулась лицом в ладонь. Жёсткое разочарование. Просто финиш, какое! До слёз. Причём обычных, не луковых.

Тупо сидела и шмыгала носом, не понимая, чего хочу больше – спросить что-то по существу, или сходу надерзить, отыграться. И вдруг поняла, что Медведь не отреагировал на меня. Никак. Вообще. Как будто я и не пришла.

Обиженно вскинула голову.

– Вообще-то здрас-с-сти!

Он приостановил безумное мельтешение ножа, поднял на меня льдистый взгляд:

– Ну вообще-то да. Молодец, что вспомнила.

И, взяв очередную луковицу, снова принялся шинковать. Я рассматривала его – вот так просто, можно сказать, демонстративно, даже слегка склоняя голову, чтобы уж наверняка заметил, мою наглость. Он подстригся и побрился. И сразу сбросил лет восемь, ну ладно – пять. Подбородок волевой, но не резкий, как, например, у Дениса. Губы тоже мягче. Веки, показавшиеся вчера тяжёлыми, теперь выглядели скорее… эмм… уютными. Из-под таких просто не может быть злых взглядов. А от внешних уголков глаз бегут «смешливые» морщинки. И всё равно Медведь. Страшный, но справедливый и, в общем-то, добрый Михайло Потапыч из сказок. Я вздохнула.

– Ну не молчите, пожалуйста…

Он глянул на меня с хитрым прищуром и приложил палец к губам:

– Чщщ… Не спугни.

– Кого?

Он только подмигнул мне обоими глазами, и принялся было снова резать, но вдруг вспомнил:

– А, собственно, почему ты сидишь? На! – придвинул ко мне доску, но нож дал другой, обычный кухонный. – Пельмени лепить умеешь?

Я смотрела на него, не понимая, как реагировать. Издевается? А он видимо принял моё молчание за отрицательный ответ. Качнул головой, хмыкнул.

– У меня три сына: двадцать пять, двадцать и восемнадцать лет. Не хотел бы, чтобы им достались жёны, которые не умеют лепить пельмени.

– Пфф… А я как бы и не претендую, если что! Свёкр – бандит, это, знаете, сомнительная перспективка.

Он усмехнулся и, положив на стол другую доску, шмякнул на неё кусок мяса.

– Для настоящих пельменей мясорубка не нужна. Фарш должен быть рубленый.

Я не выдержала.

– Вы издеваетесь?! Я сегодня ночью чуть не сдохла от температуры, это так, между прочим! А вы мне про фарш?

– Ну живая же? И вполне здоровая, как я погляжу. Это же даже хорошо, что тебя пережарило – теперь точно не разболеешься.

Зашибись. Человек-позитив, блин… Я поковыряла кончиком ножа луковые кольца, погрызла губу. Натянутая струна в груди ещё звенела, но теперь почему-то как-то глухо, скорее раздражающе, чем надрывно.

– Михал Потапыч, ну пожалуйста… Скажите, а?

Он снова приложил палец к губам и подмигнул обоими глазами. Тогда я склонилась к самому столу, заглядывая в медвежье лицо снизу, и перешла на театральный шёпот:

– Что-о-о с ни-и-им? Скажите мне по секре-е-ету-у?

Конечно, это уже было дурачество. По поведению Медведя, по его настроению и даже по выбритым щекам, я видела – чувствовала! – что Денис жив. Эта уверенность проникала в меня постепенно, но прочно и дарила лёгкость, от которой хотелось идиотски улыбаться. Но я же не могла сдаться вот так просто!

– Ну скажи-и-ите! Пожа-а-алуйста!

– Кстати! – он неожиданно остановил бег ножа, – это твоё? – и, вытерев руки об кухонную тряпку, достал из заднего кармана джинсов коробочку обтянутую синим бархатом. – В машине на заднем сиденье нашёл.

Я взяла её, открыла. Золотой ключик мирно торчал из мягкой прорези – такой маленький, скромный, даже жалкий… Но такой родной! Сразу вспомнился предутренний сон. Память, верная союзница, играла со мной этой ночью во взрослые игры – не пускала куда не надо, ретушировала, что не товарно. Я невольно улыбнулась. Лёшка во сне был прям красавчик! Куда делись и подростковая худоба, и дурацкие усики из трёх-с-половиной волосин? А угри? Он ведь, когда пришёл в нашу школу, был сплошной ходячий прыщ! Это потому уже, к середине одиннадцатого класса кожа его очистилась, и стало понятно, что этот румянец на щеках не воспаление, а целых полкило фирменного изюма и обаяния…

– Ну? Чего не достанешь, не проверишь – цел ли?

– А что с ним станется-то…

Но сама послушно подцепила ключик ногтями. Он выскользнул из прорези в бархате, и за ним вдруг потянулась витая золотая цепочка. Я замерла на мгновенье, глянула на Медведя… Он улыбнулся – так мило, словно даже немного сконфужено:

– Ну… От души. Подносить тебе шубы и бриллианты, это мне не по статусу, кто я такой? Поэтому, вот так, простенько. А уж всё остальное – это Дёня расстарается, за ним не протухнет.

Я запищала и повисла у него на шее. Он, смеясь, похлопал меня по спине.

– Нормально с ним всё. Ни одного нового синяка, расслабься.

– А почему он не приехал?

– Так! – Михал Потапыч легонько отстранил меня от себя, назидательно качнул пальцем: – Я тебе и так много сказал. Удача барышня капризная, не любит когда её отвлекают, поэтому давай-ка, закрываем тему.

Я опешила.

– В смысле? Нет, ну правда, почему?

Он посмотрел на меня многозначительно, покачал головой, словно говоря: «ну-у-у, думай, думай…», но, так и не дождавшись результата, разочарованно хмыкнул:

– По кочану. Я тут это, привёз тебе… – взял с подоконника пакет, сунул мне. – Не знаю, каким ты пользуешься, поэтому взял тот, которым жена моя моет. Наверное, хороший.

Я заглянула в пакет – зубная щётка и шампунь «Зелёное яблоко».

– Всяких там фенов у меня, сама понимаешь, нету, поэтому, если надо купаться – иди сейчас. Высохнешь, и домой тебя отвезу.

Я шлёпнулась на табурет.

– В смысле? Как домой? Зачем?

Медведь тоже посмотрел на меня с недоумением.

– Что значит, зачем? Вчера, одетая в один халат и тапочки, ты уехала из дома с незнакомым мужиком, ночевала непонятно где… И спрашиваешь зачем? Ничего у тебя не ёкает? Совесть, там, например?

Я упрямо нахмурилась.

– Никуда я не поеду. Пока Дениса не увижу – никуда не поеду.

– Он, может, к ночи только освободится. Потому, что мало бумажки подписать, надо всё сто раз перепроверить, чтобы в этот раз наверняка… – Осёкся, покачал головой: – Ну вот что ты… Говорю же, удача – барышня капризная. Плохая примета о делах поминать, пока они в процессе.

– Пфф! Взрослый дяденька, а в приметы верите!

– Так, ты знаешь что, взрослый дяденька… Про мать свою лучше подумай – ей каково? Сейчас в милицию пойдёт, ещё чего доброго – фоторобот мой составят и что? Зачем мне это?

– Не составят. А заявление вообще только через три дня принимают.

– Хех! Грамотейка. Я как отец троих детей тебе заявляю, что ты сейчас едешь домой. А Денис и сам тебя найдёт, если надо будет. И вообще, это моя берлога, здесь один единственный диван и тот, если ты заметила, не раскладывается. А я уже третьи сутки не сплю.

– Не поеду я. Идите сейчас спите, а я пока тесто замешу, фарш доделаю. Хотите, даже пельменей налеплю? Ну пожалуйста!

– Нет. Даже не проси. У тебя там мать с ума с ходит.

– Вовремя вы вспомнили, ага… – надувшись, буркнула я. – Вчера, когда на криминал меня посылали, почему-то не думали об этом…

Он поднял на меня задумчивый льдистый вгляд, и я, схватив пакет, вскочила с табурета:

– Вы как хотите, а я никуда не поеду!

Заперлась в ванной, уставилась на себя в зеркало – ну мышь! Глаза припухшие, губы обветренные, волосы грязные, лохматые. На лбу пока ещё не вылез, но уже заметно болит будущий прыщ, вечная моя беда при переохлаждении. Распаковала зубную щётку, вспенила пасту… И вдруг вспомнила! Каждый день, во время утренней чистки зубов я пью противозачаточные таблетки! А сейчас уже два часа дня… Да и таблетки-то дома остались!

Суетливо вымыла голову, залетела на кухню:

– Мне надо домой! Срочно!

Медведь только руками развёл, хотел что-то сказать, но я его опередила.

– Только при условии, что туда и обратно! Я говорю маме, что у меня всё нормально, собираю вещи, и мы возвращаемся.

– Условия ставишь? Хм… – Он насмешливо дёрнул бровями и сгрёб с доски последнюю порцию мелко изрубленного мяса. – Слушай, а с чего ты вообще взяла, что Денис сюда приедет? У него вообще-то своя нора имеется.

– Михаил Потапьевич, ну пожалуйста. Ну хотя бы часов до десяти вечера, а? А потом, если Денис не появится, я обещаю – уеду домой. Пожалуйста!

***

Ни матери, ни Толика дома не отказалось. Ключ – как всегда в щели за плинтусом.

Не запивая, проглотила таблетку, пробежалась глазами по инструкции: «…если вы пропустили очередной приём дольше, чем на… примите, как только вспомнили… следующие сутки – применяйте дополнительные методы защиты…» Отлично!

Собрала свои самые лучшие шмотки, бельё, косметику. На всякий случай кинула учебники на понедельник и библиотечные книжки. Оглядела комнату: какая-то она махонькая, словно я вдруг разом стала взрослой тётей залезшей в детский уголк… Немного грустно. И тут же тревожное чувство в груди, побуждающее бежать отсюда без оглядки, словно любая секунда задержки могла бы обернуться очередными долгими годами. Ой, Боже, только не это!

Взяла листочек, написала, что-то вроде «У меня всё хорошо, я переехала»… Задумалась. Переехала? Хм… Самонадеянно. Если учесть, что могу вернуться уже сегодня после десяти вечера. А если и не сегодня, то завтра-послезавтра, после дежурного: «Будет время, я тебя найду».

Скомкала лист, взяла новый. «Мам, привет! У меня всё хорошо, не переживай. На днях зайду, всё расскажу» Можно было бы дописать – живите с Толиком долго и счастливо, но и так сойдёт.

Когда закрывала за собой дверь, из соседней комнаты выплыла тётя Зина с бутылью в руках. Вытаращила на меня глаза, деловито приосанилась.

– О, заявилась! А я ведь Танюхе так и сказала – наблядуется и вернётся, никуда не денется. Ты чё ж так? Кто ж так делает, Люд?

– Тёть Зин, не лезли бы вы куда вас не просят!

– Не просят? – она, кажется, аж подпрыгнула. Сивуха тяжело булькнула в бутыли, обдавая стенки непонятными, отвратного вида ошмётками жмыха. – Да я вчера весь свой Корвалол матери твоей споила! А сегодня с утра кто, думаешь, в милицию с ней ходил?

– Куда?!

– Ага! Ты чё ж, думаешь, вильнула хвостом и свободна? А мать как же? Её ж чуть сердечный приступ не накрыл! Она ж ревела чуть не до утра, всей общагой её отхаживали!

– Чего-о-о? – я невольно заозиралась. В коридорах никого кроме нас не было, но зная слышимость и охочесть местных до сенсаций… – Серьёзно, что ли?

– А то! Ну к, пошли со мной!

Завела меня в кухню, прикрыла дверь. Встала – руки в бока, смерила строгим взглядом.

– Ты, Людка, дура здоровая выросла, сиськи, вон, отрастила, а одного так и не поняла – мать, она и есть мать! Ты думаешь, Андрюшка мой по зонам мотается, а я тут живу в своё удовольствие? Да каждый суд – как нож в сердце, поняла? – Выставила перед собой указательный палец и принялась помахивать им, словно градусник стряхивать: – Заруби. Себе. На носу! Мать – это мать! Какая бы ни была! И нет у тебя права в душу ей плевать!

Я опешила. Этот разговор был настолько неожиданным. И ещё более неожиданно было слышать это всё от тёти Зины.

– Вот родишь своего, тогда только поймёшь, о чём я тебе толкую! Но, блядь, Танюху мне не обижай! Это ж мать твоя, Людка! Самый родной человек. Ни один кобель с нею не сравнится. Никогда!..

Забралась в ожидающее кварталом дальше такси.

– Михал Потапыч, а мы можем в одно местечко завернуть по пути?.. Там, возле площади Столетова магазины есть…

Мать была сердита, а может, просто делала вид, я так и не поняла. Она без конца поджимала губы, поправляла косынку на голове. Избегала прямого взгляда. Говорила коротко и с надрывом вздыхала. Я не собиралась просить у неё прощения, ещё чего! Но почему-то и не заехать не смогла. Тягомотный, сложный визит – зачем он вообще был нужен? Но после того как я сказала ей лично, что возможно не приеду сегодня ночевать, что нет причин для волнения и вообще, хотелось бы уже свободы, в обмен на обязательство со своей стороны держать её в курсе – мне стало легче. И если честно, думаю, что и ей тоже.

***

Пока ехали обратно, задавала Медведю вопросы: А где он сейчас? А с кем он? А как вы узнаете, что он освободился? А если я уеду домой, а он заявится через пять минут после этого?.. Но ответов не получала. Часом позже и вовсе – лепила дурацкие пельмени, пока Медведь спал на своём диване и периодически бегала к зеркалу, чтобы посмотреть – не вылез ли уже тот прыщ на лбу. Он волновал меня сейчас гораздо больше, чем слова тёти Зины о том, что, якобы, вся общага видела мамкину истерику, чем мысль о том, что Барбашина не преминет рассказать об этом Лёшке. Пофиг вообще! Где-то в солнечном сплетении словно безумный волчок крутилось нетерпение. Волнение. Я представляла себе нашу с Денисом встречу, прокручивала в голове возможные диалоги и, чего уж там скрывать, мечтала о близости. Такой же сумасшедшей, как тогда в поезде…

Когда в оглушающей тишине квартиры внезапно раздался звонок – вздрогнула и бестолково заметалась по кухне. Фартук сначала снять или руки помыть, или так бежать?.. И потом только до меня дошло, что это телефон.

Прокралась вслед за тяжёлыми шагами Медведя, прислушалась. Он говорил резкими междометиями, замешанными на отрывистом отбороном мате, и я даже не понимала о чём речь, но сразу же стало тревожно. Настолько тревожно, что я даже не озаботилась вернуться в кухню когда он положил трубку и почему-то долго ещё неподвижно молчал в плотном сумраке коридора. Потом пошёл на кухню, и, увидев на пути меня, просто подцепил лапой под спину и подпихнул вперёд себя.

Выпил полный стакан воды, глянул на градусник за окном, зачем-то сложил по-другому сковородки. Лицо – помятое со сна, брови в кучу, губы и зубы плотно сжаты, взгляд в пространстве перед собой. Я стояла в углу за холодильником и боялась спрашивать, ведь тогда можно было услышать ответ, а сомнений в том, что он не будет радостным уже не оставалось. Я просто впала в ступор и ждала, чувствуя, как сердце хаотично пропускает удары.

– Я сейчас отъеду… – он помолчал, – а ты, не знаю… тут тогда сиди, что ли. Или, если хочешь, такси тебе поймаю до дома?

– Что случилось?

Он досадливо, словно вопрос был глупый и неуместный, дёрнул щекой:

– Тебя не касается. – И тут же поднял на меня взгляд: – Правда не касается, не переживай. Это не Денис.

– Точно?

Он сурово кивнул. Я выдохнула и бессильно плюхнулась на табурет. Да сколько можно-то? Туда-сюда, туда-сюда… Никакого сердца не хватит на такое. А ведь говорят, что жёны военных, милиционеров и всяких там пожарных вот так и живут… Изо дня в день. Просто капец!

Глава 44

Шёл пятый час, за окном быстро смеркалось. Чтобы развеять тяжёлую, гробовую тишину и мрак, я повключала весь свет и сделала погромче телевизор – так чтобы слышать его даже из кухни. Под звуки «В гостях у сказки» долепила-таки пельмени. Но именно, что «под звуки» – они неслись фоном, я не понимала что там за фильм, и, погружённая в свои мысли, даже не пыталась вслушиваться. А когда последние пельмени очутились в морозилке, стало вдруг как-то невыносимо.

Если до этого, пока Медведь спал, я ждала Дениса с нетерпеливым возбуждением, то теперь каждая новая минута словно ложилась на плечи очередным кирпичом. Снова и снова я повторяла себе, что меня не касаются проблемы Медведя, тем более что он сказал, что Денис тут ни при чём. Разве у меня есть причины не верить ему, правда?

Пытаясь отвлечься, слонялась по квартире, совала нос, куда только можно, но ничего, совершенно ничего интересного не нашла.

Это могло называться только берлогой, и никак иначе. А с другой стороны – а как ещё, если учесть, что хозяйствовал в ней Медведь?

Максимально просто, прямо-таки по-спартански: одна комната с жёстким нераскладывающимся диваном, старым креслом и двумя разномастными стульями. Старенький телик на полу. Невысокий шифоньер. На потолке – лампочка без люстры. На окнах – плотные шторы. Самое ценное и интересное во всей квартире, это холодильник. Какой-то нереальный, высокий и с огромной морозилкой, я такие раньше только в зарубежных фильмах видела. Кухонный шкафчик всего один, поэтому на подоконнике целая гора сковородок и кастрюль на все случаи жизни. Неожиданно милый передничек на гвозде за дверью. В ванной, кроме самой ванны – старый табурет и зеркало. Две, считая и мою, зубные щётки, помазок с бритвой.

Посидела на кухне. Постояла перед зеркалом в ванной. Пошла в комнату, убавила звук телека, пощёлкала каналы. Но выбор, благодаря обычной комнатной антенне типа «рога», оказался до безобразия прост – «Первый канал» и «Россия». Да и то, последний показывал кое-как и почти без звука.

Взгляд упал на мою сумку с вещами, и я вдруг вспомнила, что уже второй день не появляюсь в Олимпе, и не понятно даже, когда появлюсь. А это ведь очень и очень хреново! Упускать такое место не хотелось бы. Позвонила. Представилась, спросила, на месте ли Зойка. Получив положительный ответ, уточнила, как бы мне её услышать. Переключили.

– Слушаю тебя, лапуля, – с вальяжной хрипотцой протянула хозяйка. – Какие новости?

– Зоя Андреевна, вы знаете… А, здравствуйте, да… – спохватилась я и глупо хихикнула. – Ээ… я не приходила два дня, но просто обстоятельства… Но я занимаюсь по программе дома и, вы знаете… – Сумбурно и неправдоподобно, чёрт! Даже стрёмно как-то. Взяли с улицы, оказали доверие, просили не сливаться, а я теперь мозг канифолю… – Но я обязательно приду на открытие! А скажите, какого числа оно вообще будет?

– Ой, Милусь, ну о чём речь! Я всё прекрасно понимаю, не забивай себе голову! Только действительно программку гоняй, лады? Что ещё… – Немного нервно рассмеялась: – Слушай, у меня от твоего звонка даже мысли разбежались… Ээ… А! Открытие через неделю, десятого, и хотелось бы тебя видеть, конечно, но ты смотри по обстоятельствам. А вообще, как оно там? Терпимо?

– Ээ… ну да, нормально всё. Просто обстоятельства так сложились и… – И замолчала, не зная, что «и».

– Ну и отлично, – выдохнула Зойка. – А то у меня Панин извёлся весь. Ну всё, приветики там! Не пропадай!

Ну вот есть же на свете нормальные люди, да? У меня после этого разговора даже настроение поднялось. Постояла рядом с телефоном, борясь с желанием… Но не выдержала, снова набрала.

– А Айшулат Амангалиевну можно?

– О, привет… – хихикнула Ленка. – Жива-здорова? А то Барбашина сказала, что тебя похитили.

– Дура она и вообще… Не знаю даже, морду ей набить, что ли? Сколько она уже сплетен про меня распустила, а я всё терплю.

– Да в чём проблема, набей! Или боишься, что Лёшка тебе за неё пальчиком погрозит? – засмеялась.

– Чего-о-о? Нашла тоже, заступника… – Но нутро распирало совсем другими разговорами… – Лен, а я снова с Денисом!

– Не поняла. Это с тем, который…

– Угу.

Она помолчала.

– … Ну не знаю. Дура ты, Кобыркова, на те же самые граблипрыгаешь. Нахрена, спрашивается?

Я от неожиданности не нашлась, что сказать, и Ленка, после небольшой паузы, продолжила:

– Где ты его взяла-то? Снова подснял где-то?

Неприятно кольнуло. Да даже не неприятно, а сразу до кипучего бешенства!

– Лен! Хватит, а?

– Да причём же тут я? Ты вспомни, когда месяц назад рыдала в сортире, что ты мне рассказывала? Что для него бабу снять, как воды напиться, что куча детей. Хотя, это всё фигня, конечно… – Пауза. – Но не забывай, что ты же ещё и засветилась на его базе, и не в лучшем виде, прямо скажем… Подумай, просто, что если ты с теми козлами встретишься? Нехилая очная ставка, да?

– Не встречусь.

– Угу, святая наивность… Люд, без обид, но дело-то сейчас не только тебя касается, а ещё и меня… А мне это нафиг не надо, вот правда.

– Ты-то тут причём? Я тебе тогда ещё сказала, что на счёт тебя ни словом.

– Ну знаешь… Ситуации разные бывают. И ещё подумай, а если он тебя в криминал какой-нибудь втянет? Или вообще – того?

– Чего – того?

– Того… На прошлой неделе «Человек и закон» не смотрела? А зря. Слышала, может, про Юлю Полозову из Ухты?

– Нет.

– И не услышишь больше. Разве что из сводок. Была девочка-припевочка, мисс Ухта, дружила с плохим мальчиком мистером «Толстый Лопатник»… А когда его пришли убивать, случайно под руку подвернулась. И всё.

– Что, всё?

– Новую мисс Ухта теперь выбирать придётся, непонятно что ли! Восемнадцать лет всего было. Красивая, перспективная. Ничего плохого не сделала, просто за-од-но! Да ещё и пол лица выстрелом разворотило. Оно тебе надо, вот так?

Я не знала что сказать. Остро захотелось послать её, да так далеко, чтобы… Вот сучка, вечно всё испоганит!

– Аллё-ё-ё? – вклинилась в моё молчание Ленка. – А ты, вообще, откуда звонишь? Может, сходим куда-нибудь, проветримся, и обсудим всё при встрече?

Но я просто бросила трубку. Всё настроение обосрала, овца.

Вернулась в комнату, машинально вытащила из сумки «Спортивную травматологию», порассматривала картинки, совершенно не понимая что на них изображено, снова и снова читая пояснение, но не врубаясь ни в единое слово. «Машкова, с-сучка… А может, Камар Камаром, а и Денис на джипе тоже был?.. Уж больно она резво отговаривать начала. Тоже мне, святая невинность, бля. С кем только не якшается, а туда же, советики даёт…» Тревожно взвыли скрипки заставки очередной телепередачи. Я вздрогнула – «Человек и закон»…

Показывали историю мужика, из какой-то Тмутаракани типа нашего городишки, которого вот уже полтора года без состава преступления держат СИЗО. Как я поняла, обвинялся он в коррупции – будучи некрупным сотрудником администрации рынка, якобы продал место в мясном ряду какой-то тётке, взяв за это пять тысяч рублей налом. Но доказательств нет, ведётся следствие… Двадцать четыре суда, на который ни разу не явились ни свидетели, ни потерпевшая! Ввиду этого, разбирательства раз за разом переносятся на потом. А у мужика жена и ребёнок двух… а нет, уже трёх-с-половиной лет… Потом судья, тот самый, что под прицелом видеокамеры вынес решение об очередном переносе очередного слушанья, давал интервью, красиво распинаясь о том, что необходимо менять законы, что сейчас судебная система повязана по руками и ногам и, понимая, что дело принимает форму абсурда, судьи всё-таки вынуждены следовать букве закона… В самом конце передачи выдали небольшой сюжет из Москвы, рассказав о кровавой разборке предположительно между «председателями» гаражных кооперативов из соседних районов города. Показали четыре трупа, накрытых бежевыми полотнами с цветочной каймой, пояснили, что один из них – случайный прохожий. Средь бела дня, возле ресторана. Капец.

Перед глазами стояли эти снятые издалека тела и кадры с щедро пропитанным кровью снегом, доснятые уже позже, когда труповозки уехали. В мыслях – онемение. Просто распирающий мозг шок. Хотя, казалось бы, я же частенько смотрела эту передачу и периодически попадала на подобные сюжеты. Обычно в такие моменты я мимоходом мотала на ус обстановочку в стране и какое-то недолгое время ходила с лёгкой тошнотой… А потом отвлекалась на жизнь, происходящую со мной здесь и сейчас, и все эти сюжеты из телека становились не более, чем параллельной жизнью «где-то там». Сейчас же мне казалось, что тот случайный прохожий, прикрытый тряпкой – это я. Чуть поодаль, допустим, Медведь… или водила Саня. Да хрен с ним – даже Костик. Не было деления на свой-чужой, плохой или хороший… Просто оглушающее ощущение безысходности и равенства перед лицом вечности. И теперь уже каждая минутка-кирпич на моих плечах весила вдвое больше прежнего.

Началось «Поле чудес». Интересная, похожая на яркий праздник передача, немногое из развлекалок, что я всегда смотрела с удовольствием… Но сейчас бодрый голос Якубовича раздражал, раздражали игроки, которые «пользуясь случаем» предавали путанные приветы всем своим родичам и родичам родичей. «Рекламная пауза», оглушающая перепадом громкости вещания… Я не выдержала, сделала тише, так, что стало слышно, как тикают, осыпая меня минутами-кирпичами, часы над креслом в котором я сидела.

Лучше бы дома осталась, честное слово! Знать бы не знала сейчас, что Медведь куда-то рванул, и про эту Юлю из Ухты, про этих председателей кооперативов… Ну ждала бы, конечно, слонялась бы из угла в угол, но со светлым чувством, с мечтой… Интересно, кстати, что сказали матери в милиции. Вот уж и правда, Потапычу только таких проблем не хватало. А ещё интересно, кто он? Ну, в смысле, понятно, что боевой товарищ, но что за человек? Трое взрослых сыновей, понятия о семье такие крепкие, как и он сам. Жена моет голову «Зелёным яблоком» – это что? Денег нет на что-то покруче? Цепочка такая милая и тоже, с виду простенькая, но всё-таки золото и явно от души… Такие, как он, разве бывают бандитами?.. Бандитами? С чего я взяла? Это тогда получается, что и Денис бандит, а этого просто не может быть… Это всё Ленка, овца, лишь бы насвистеть, а сама стопудово завидует: ни хрена себе, база-то оказалась Дениса, а Денис – мой! Мой… н-да-а-а, уж… В Ухте вон, новую мисс выбирать теперь придётся, да и этот прохожий просто шёл мимо ресторана. Скатерти с цветочной каймой, кстати, теперь выкидывать придётся, хотя… если кровь в белизне замочить, то может и отойдёт… А ведь он так и сказал тогда, на кухне: «Если я сейчас уйду, то возможно с концами», а я не услышала этого… Самого главного. Милаха. Хм, Мила-а-аха… Непривычно, но тепло и никто до него не называл так. Милаха… Ми…

Слух внезапно уцепился за невнятное бормотание из телевизора и выдернул меня из полудрёма. Тут же вернулось ощущение тела, зябкое скольжение воздуха по рукам и…

– Мила-а-аха-а-а… – тихо-тихо, как сквознячок.

Я распахнула глаза и вздрогнула от неожиданности. И тут же всхлипнула и, соскользнув на колени, бросилась ему на шею. Денис был холодный с мороза, щёки пахли свежим снегом и немного табаком и парфюмом… Прижал меня к себе одной рукой, чуть дыханье не выжал из груди.

– Милаха… Девочка моя…

Губы, как давний сон, который вдруг видишь снова. Особый вкус, особое тепло, особая страсть. Не поспешный больничный поцелуйчик, а омут затягивающий на самое дно… Туда, в него – и можно больше не дышать, не думать, не помнить себя… Каждая клеточка его кожи, каждое движение языка, каждый порыв – поймать, принять, прорасти в него, в долгожданного, так, чтобы не оторвал уже никогда…

– Ну чего ты, ну… перестань…

Я, оказывается, плакала. Он поймал слёзу губами, хотел было отстраниться, чтобы заглянуть мне в глаза, но притяжение оказалось сильнее. Мы не смогли разорвать поцелуй дольше, чем на пару секунд. Тонули в нём вместе, с каждым мгновением всё больше теряя контроль… И вот Денис не выдержал, обхватил меня и второй рукой тоже, скользнул ею по спине, к затылку, под волосы. И вдруг дёрнулся, ткнулся лбом в моё плечо, сдавленно выдохнул, ослабил вторую руку. И я отшатнулась, поражённая поздней догадкой – рана!

Денис тряхнул головой, сжав зубы так, что на скулах выступили белёсые пятна, переждал немного, сосредоточенно трепеща ноздрями. С меня словно кожу содрали – каждый нерв откликнулся на его боль так, что аж голова закружилась.

– Денис…

– Нормально, нормально. Там… ерунда. Так, слегка чиркануло… Просто место такое поганое – мышца, через которую практически любое движение рукой происходит.

Я растерянно улыбнулась.

– Я знаю, что такое дельта… – и невольно глянула на «Спортивную травматологию».

Он тоже улыбнулся – кривенько так, невесело, и свободной рукой потянул меня к себе. Но я не далась. Осторожно упёрлась в его грудь ладонью.

– Медведь сказал, ты просто в плечо ранен. Что фигня всё, а ты…

Он был одет в светлую рубашку и тёмно-синий пиджак со стальным отливом и золотыми пуговицами и такие же брюки. Галстук приглушённого бордового цвета. Что-то запредельно крутое, представительское, такое, от чего в другое время мне захотелось бы встать по стойке «смирно»… Но не сейчас! Зелёнку с лица он, конечно, оттёр, но множественные ссадины разного размера и кровоподтёки никуда не делись. Денис понял мой взгляд, обречённо усмехнулся, повернулся немного, показывая мне затылок. Там, почти на темени, но немного ближе к левому уху, красовалась большая пластырная повязка.

– Рассёк до самого черепа. Но это мелочи. Всё зашили, сказали, жить буду. Чего ещё надо-то, правда? Ну, шрамы, конечно, останутся, но это уже не важно… – повернулся ко мне. – Успокоилась теперь?

– Так что случилось-то?

– А Мишка не сказал?

– От него добьёшся, ага.

Денис прижал свободной рукой раненое плечо.

– В аварию попал.

– В смысле? То есть, огнестрела не было?

– Ну почему… – поднялся с корточек, всё так же зажимая плечо поверх пиджака. – Пуля, а потом авария. Но там ерунда, машину больше жалко – мордой прям в дерево. Хорошо скорость больше сотни набрать не успел, иначе могло бы быть хуже. Слушай… – ощупал раненую руку, – помоги-ка мне…

Я аккуратно стащила с него пиджак и обмерла – на левом плече, быстро пропитывая светлую рубашку, расплывалось кровавое пятно.

– Твою мать, – приглушённо буркнул Денис, – похоже шов разошёлся. Только в обморок не падай, ладно? – Улыбнулся. Шутник, блин. – Там в шифоньере, внизу, посмотри, у Медведя аптечка должна быть.

Пока я копалась в ворохе запасных одеял из колючей шерсти, Денис расстегнулся. Я поставила перед ним ящик, похожий на тот памятный контейнер для анализов, помогла снять рубашку. Крови было прилично, и из-под неожиданно лёгкой повязки вниз по руке уже даже поползли извилистые бордовые дорожки. Моя бы воля, я б загипсовала, наверное, чтобы наверняка… А тут – на честном слове всё.

– Давай, открывай.

Я открыла ящик и обалдела – он был почти доверху наполнен рулонами стерильной ваты и бинтов.

– Ножницы тоже там. На дне, наверное.

А ещё, куча одноразовых шприцев, какие-то ампулы перевязанные в пучок резинками для денег. Флакон спирта. Пузырьки с перекисью. Нашатырь. Пакетики «сухой лёд», парочка резиновых жгутов… Стерильные перчатки. Упаковка «Нить хирургическая»… Упаковка «Иглы хирургические»… Одноразовые скальпели и пинцеты в стерильных упаковках. Нифига себе – аптечка… Целая мини-операционная, как будто специально на такие случаи собранная. Наконец, нашла ножницы.

– Ты же не хочешь сказать, что я должна зашить… – под коленками противно зачесалось и я, пожалуй, наконец-то поняла его шутку про «не падай в обморок» Но Денис только рассмеялся:

– Нет, конечно. Медведь бы заштопал, у него это ловко выходит, правда некрасиво… Где он кстати? – Я пожала плечами, и Денис кивнул: – Тогда давай заматывай: вата – бинт, вата – бинт… И поплотнее, прям от души. Как трубу водопроводную, помнишь, да?

Я глянула на него – улыбается. И сразу как-то легче стало. Как заправский хирург плеснула на ладони спирта, растёрла его по пальцам, по лезвиям ножниц. Выдохнула.

– Ну-с, больной, приступим…

Вскрыла бинт, вату и сходу взялась было вспарывать старую, промокшую от крови повязку.

– Тю-тю-тю… – Денис поспешно отстранился. – Ты чего творишь? Военной подготовки у вас в школе не было что ли?

Я растерялась.

– Нет. Только ОБЖ.

– И что, не проходили перевязку?

– Не помню уже…

– Ясно. Тогда учись, боец: если не собираешься оперировать на месте или хотя бы зашивать – останавливай кровотечение поверх старой повязки. Ясно?

Морщился, терпел и без конца понукал: «Туже. Туже!» А когда я наконец закончила, велел всё прибрать, и пошёл в коридор – к телефону.

Когда вернулся, мне в глаза бросилась его бледность. Хотя, может он и сразу такой был, просто не до того нам было? Ещё я увидела длинную пластырную повязку на другой руке и выползающий из—под ворота майки жуткий кровоподтёк по центру груди. На его фоне золотой крест смотрелся безмятежным солнышком на грозовом небе. Денис сунул руки в карманы брюк, встал посреди комнаты.

– Ну вот, скоро медика привезут… А что Медведь-то сказал, куда рванул?

Я в который раз пожала плечами.

– Чует, видать, косолапый, что жареным запахло, – усмехнулся Денис. – Твою мать, догадался, кого втянуть! И ты тоже, – он говорил, но на меня не смотрел, разглядывая стены, пол, потолок, – чем думала, когда соглашалась?

– Да я особо и не думала.

– Во-во… Вот это-то меня и пугает. И в горящую избу войдёшь и коня на скаку остановишь, да?

– Если будет нужно.

Он наконец глянул на меня, и от этого взгляда всё внутри сразу связалось тёплым тугим узлом.

– А если бы с тобой что-то случилось? – Говорил спокойно, но чувство было такое, что проводит профилактическую беседу с дитём.

…А мне так хотелось прижаться к нему, хотя бы просто прикоснуться!

– А если бы тебя остановили, нашли оружие, вызвали ментов? Я уж не говорю о том, что ты могла бы попасть к Филиппковским.

– А если бы я не согласилась? Об этом ты не задумывался?

Он усмехнулся.

– Мне туда-сюда и полтос. И даже если бы всё повернулось совсем уж хреново – я уже нормально пожил. А ты… – вздохнул, мотнул головой. – Давай договоримся, что больше ты в такие дела не суёшься, лады? Во всяком случае, я точно не готов расплачиваться тобой. Вообще никак. Ни единой слезой.

Щёки мои пылали, сердце зашкаливало от страха и даже стыда, но слова жгли изнутри, и невозможно было их удержать:

– А я… я не готова потерять тебя! Поэтому, если будет нужно, то и конь и горящая изба. И не запретишь, понял?

Он как-то вдруг оказался рядом, скользнул ладонью по щеке, зарылся пальцами в волосы. Впервые с момента знакомства мы смотрели друг другу в глаза вот так – долго, изучающе. Не знаю, что он видел в моих, а я в его – каждую зеленоватую прожилку, каждую крапинку чайного цвета по краю стальной радужки. А ещё, глубокую усталость, прикрытую непробиваемым упрямством. И… растерянность? Вот тебе и Батя-Стройбат! Человек из плоти и крови, который вот прямо сейчас разрывается на части… Между чем и чем? Он прижал меня к себе крепко-крепко, потёрся щекой об макушку.

– Я и правда дурак, и ты даже не представляешь какой… Просто катастрофический. Но если тогда, осенью, да и потом, под новый год это было теоретически, то уж после того, как собрал о тебе информацию… Надо было просто оставить тебя в покое тогда и всё. Но я не просто дурак – настоящая скотина. И ты была права, когда отшила. Как второй шанс нам обоим. И если бы только всё осталось так, как сложилось… А теперь даже не знаю, как быть. Двадцать шесть лет, Милах. Двадцать шесть! Ты-то понятно – оперишься и улетишь… А вот что мне тогда делать? – Зарылся лицом в волосы, усмехнулся. – Лебединая песня какая-то. Угораздило же.

Я обвила его руками, вдохнула тёплый, лишающий воли аромат его кожи. Едва заметно мотнула головой:

– Не улечу.

– Улети-и-ишь. Никакая клетка не удержит, даже золотая. Не того ты полёта птица, чтобы на золото размениваться, а больше я тебе ничего дать не могу. Перезрел и засох уже для такого. Да и если бы только это…

– Не улечу, правда. Ты только сам не прогоняй больше.

Сказала и замерла в страхе. Щекотливая тема. И, как ни крути, не исчерпанная. Денис отстранил меня немного, посмотрел в глаза. И в его взгляде больше не было растерянности.

– Убью за тебя, запомни. Порву голыми руками, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Поэтому, – помолчал, сощурился, – поэтому впредь думай куда суёшься. – Отвёл взгляд, но тут же поднял его снова. – А за тот раз прости. Психанул, так, что только через пару дней отошёл. И потом только понял, что ты для меня, когда услышал, как плачешь…

Из коридора вдруг раздался грохот – такой, словно кто-то ломал входную железную дверь. Денис замер на мгновенье и тут же потащил меня за собой.

– Спроси кто.

Глава 45

Оказалось Медведь. Просто Денис, когда пришёл, закрылся не на ключ, а на засов.

Встретились они довольно сдержано, я бы даже сказала сухо. Потапыч прятал взгляд, Денис напротив, сверлил его своим. Я понимала, конечно, что мешаю им поговорить по-мужски, но упорно делал вид, что не замечаю этого. Не хотелось, чтобы они разругались из-за меня.

– Разошёлся, что ли? – спросил Медведь, увидев аптечку. – Что-то серьёзное?

– Херня. Милаха подмотала, а скоро уже пацаны должны медика привезти. Как обстановка?

– Как в окопе. У тебя как? Срослось?

– Да, слава Богу! – Денис перекрестился. – Разобрались. Составили письмо, как ответят, оформим землю в дар и подрядимся на строительство через головную контору. Иначе, шакалы не отстанут. Жирный, кстати, клянётся, что у него была информация о моём отказе от притязаний, что просто отдавал объект следующему по очереди.

– Угу. Отказался и забыл стребовать обратно бабло? Красава! Надеюсь, ты его выебал? – Поспешно прижал пальцы к губам, оглянулся на меня: – Пардон, мадам… – и тут же снова к Денису: – И что, кто же там оказался следующий по очереди? Филипповские?

– На первый взгляд нет – вообще залётный какой-то. Но чую, что подсадной. Боярская покопает ещё.

Медведь кинул на меня осторожный взгляд, качнул головой.

– Под неё бы под саму покопать.

– Разберусь. Уж тут методы воздействия не меняются.

– Знаю я твои методы, – качнув головой, вздохнул Потапыч. – А бомба два раза в одну воронку не падает, не забывай.

И они, почему-то, одновременно глянули на меня. Повисло неловкое молчание. Я поняла, не дура.

– Может, вам пельменей сварить?

– Отлично! Да, да, конечно! – в один голос откликнулись мужики, и мы все вместе сделали вид, что так и надо.

Не успела ещё вода закипеть, как снова кто-то пришёл. Мужские голоса, суета… Я прислушивалась к происходящему и при этом меня не оставляло чувство, что я что-то упускаю. Что-то очень важное. Так бывает, когда соберешься что-то сказать и забудешь что именно. Или наоборот, слушаешь кого-то, а потом разговор прерывается, и остаются острые вопросы, а какие именно – не помнится.

На кухню сунулся Медведь, утащил пару чистых тарелок… Интересно. Я тихонько пошла за ним, встала на пороге комнаты. Какой-то незнакомый мужик серьёзной бритоголовой наружности глянул на меня мельком через плечо и тут же развернулся полностью:

– Здрасти, – и даже немного поклонился, подчёркивая особое почтение.

Неожиданно приятно.

Ещё в комнате был врач, в синей форме, таких я видела вчера в больнице. Он на меня даже не глянул – набирал что-то в шприц, параллельно задавая вопросы Денису. А тот отвечал и смотрел на меня. Его раненая рука лежала на спинке стула, повязка которую я так старательно наматывала валялась рядом на полу. Рана… Ну, я бы не сказала, что ерунда. Развороченная, с вывернутыми краями борозда в мужской палец шириной, а уж про глубину страшно и думать. Благо от дверей не было видно подробностей. Я привалилась к косяку, чувствуя, как слабеют колени, но не могла оторвать взгляда от иглы, планомерно обкалывающей зону поражения. Анестезия? Неужели зашивать будут прямо здесь? Поймала взгляд Дениса. Он сдержанно улыбнулся и едва заметно мотнул головой, мол, уйди, не смотри. Я послушалась, не дура.

Когда наконец громыхнула входная дверь, я снова поспешила в комнату. Денис, немного отдвинув штору, выглядывал во двор. Первый мой порыв – подойти, обнять его… Но вошёл Медведь и сразу стало неловко.

– Сказал, за такие бабки хоть каждый день зашивать будет. Ну, перевязки само собой на нём. И если перестанешь руками махать, через три дня дренаж вынет, а там уж, как на собаке должно…

– Угу, – кивнул Денис, – ты мне лучше скажи, нахрена Реланиум?

– Так, ты это… Хорош капризничать! Сам, можно подумать, не знаешь зачем.

Денис отвернулся от окна. Едва разлепляя тяжёлые веки, осмотрел комнату, Медведя, меня. Выглядел он как сильно подвыпивший или бесконечно уставший человек.

– Мутишь, косолапый. Но перед смертью не надышишься, так что колись, давай.

Тот помолчал, и, наконец, оглянулся на меня:

– Люд, а чего там с пельменями?

Я психанула. Значит, как пушку в сиськах – это нормально, а как разговорчики, так сразу мешаюсь…

– Остыли уже давным-давно ваши пельмени! – Демонстративно развернулась на пятках и вышла из комнаты.

Страшно хотелось подслушать, о чём они там секретничают, но они специально прибавили звук телека, так что го́лоса Дениса теперь вообще не было слышно, а приглушённый бубнёж Медведя сливался в сплошной гул…

Он появился в кухне минут через двадцать. Плюхнулся за стол, устало упёрся лбом в ладони. Посидел так, наконец поднял голову:

– Ну давай, хозяюшка, корми.

– А Денис?

– Спит.

– В смысле?

– В прямом. Надеюсь, до утра хватит ему. Такой дозой и меня свалить можно.

Я озадаченно помолчала.

– Реланиум? А правда – нахрена?

– И ты туда же? Давай, знаешь… поедим уже и… не знаю. Домой тебя, что ли, отвезти?

– Нет!

– Но постели-то нет свободной, а вас теперь двое приживальцев!

– Я в кресле посижу.

Он, хмыкнув, мотнул головой и принялся за еду. Но вдруг глянул на меня.

– Выключи, пожалуйста, свет. По глазам бьёт, сил нету. И там это, в шкафчике справа свечка, её зажги.

В странном, далеко не романтичном полумраке ждала, пока он доест. А он как назло не спешил, поглядывал на меня и молчал. Наконец, я не выдержала.

– Вы обо мне говорили?

Он слегка усмехнулся. Взгляд его плыл от усталости.

– А чего о тебе говорить? Что сделано, то сделано. Можно, знаешь, долго и красиво распинаться о благоразумии, но вторая жизнь в боекомплект не входит. Дёня поступил бы так же. Во всяком случае, когда они с пацанами меня из душманского плена вытаскивали, он в методах не скупился. А там, знаешь, даже не пятьдесят на пятьдесят выходило, а примерно девяносто девять к одному. И что? Думаешь, я ему потом не выговаривал? Так у нас и идёт, уже лет двадцать восемь, наверное, ещё с военного училища. К тому же, мой Сашка его крестник, а его Ленка – моя крестница. Кумовья мы, поэтому без вариантов.

Снова это ощущение чего-то важного, недоговорённого…

– Какая ещё Ленка?

– Дочка. – Сказал и вдруг перестал жевать.

– А… – аж уши заложило от неожиданного удушья. Помолчала, убеждая себя, что я параноик. Но сказала «А», говори «Б», чего уж там… – А у Дениса какая фамилия?

Повисла напряжённая пауза. Бедный, замученный Медведь! Расслабился, называется. Он сложил перед собой руки, тяжело навалился на стол. Побарабанил по нему пальцами, потёр лоб.

– Я, кстати, подумал – у меня там парочка запасных одеял есть, можно на полу расстелить. Жестковато, конечно, но лучше чем в кресле.

Ну нет, Господи! Нет, нет, нет!.. Только не это…

– …Машков, да?

Он пожал плечами, и подчёркнуто небрежно дёрнул щекой:

– Но если хочешь, можешь и в кресле, конечно.

…Вспомнила. Та самая неоконченная мысль, незаданный вопрос, мучавший меня последние пару часов – где это Денис, интересно, мог слышать, как я рыдаю, после того, как послал меня на хрен, швырнув в лицо деньги? Теперь ответ пришёл сам – только в тот раз, когда я звонила Ленке, после того, как меня кинули с квартирой.

Это было похоже на смерть. Вдруг, в один момент, рухнуло всё. И не просто рухнуло, а развеялось во вселенском хаосе. Как такое возможно, блин? Да бред, бред! Но при этом понятно теперь, почему он жалеет, что не остановился после того, как собрал обо мне информацию… Но ведь Ленка говорила, что её отец занимается… Чем? Да ничем конкретно, просто сводит нужных людей – так сказала она… Да вот только, разве это профессия? Это просто параллельная нить бизнеса, бонус обилия связей. А вот то, что он у неё бывший военный – это да. Об этом я знала всегда, но разве могла подумать… Как и в голову не приходило связать с ним её отчество.

На глаза навернулись слезы, и чтобы их скрыть, я встала, заторможено помыла шумовку, кастрюлю… Не выдержала, снова села. Личное и семья – табуированная тема? А вот хрен там! Имею право!

– А у него правда трое внебрачных детей?

Медведь закусил губу, сжал кулаки… Но, шумно выдохнув, всё же ответил:

– Теперь уже, получается, четверо.

– Ээ… В смысле?

Он встал, достал из холодильника непочатую бутылку водки, молча открыл её, поставил на стол четыре стакана. Налил: два полных, два на треть.

– Михал Потапыч, я не собираюсь пить!

– Надо. – Он встал, поднял свой стакан. – Давай… Помянем.

Я опешила.

– В смысле… Кого?

– Саню. – Вздохнул. – И жену его… даже не знаю, как её звали. Знаю только, что детским стоматологом работала.

– Какого Саню? – И тут меня вдруг окатило липкой волной ужаса. – Саню?.. Того, который…

Медведь кивнул.

– Земля им пухом! – и залпом выпил до дна.

Казалось, мир вокруг растворяется, расползается на части, как горящая бумажка, и вот—вот развеется пеплом. Да как же это…

– А… а что случилось-то?

Медведь посмотрел на меня внимательно, долго, словно прикидывая, сто́ит ли говорить… Видимо, стоило.

– Он тогда у больницы один на один с кем-то вышел. И так получилось, что завалил. А сегодня, – глянул на часы, – ну, уже, получается, вчера днём, его машину расстреляли, когда стоял на светофоре. Он и жена – сразу насмерть, а дочку трёх лет Бог миловал. – Вздохнул, помолчал. – Там, конечно, бабушка есть, и всё такое, но Денис своих никогда не оставляет. Оно-то понятно, что родителей не вернуть… Но ребёнок хотя бы в деньгах нуждаться не будет, ну и так, всякое, что по жизни может понадобиться.

Мы долго молчали. Это какой-то горячечный бред. Не может это всё происходить со мной! Я сжала виски кулаками.

– Поэтому вы ему Реланиума всадили?

– Ну, не я, а врач… за дополнительную плату. Но вообще, да, поэтому. Выспится – завтра скажу.

– Так он ещё и не знает до сих пор?

Медведь положил лапу мне на руку, словно призывая слушать его очень внимательно:

– Я, конечно, словлю за то, что рассказываю как есть, но знаешь… Хочу, чтобы ты понимала – это и есть его жизнь. Не рестораны и морские пляжи, а вот это. Он не отморозок и не бандит, как ты меня обозвала, и бестолковая мокруха за ним в принципе не водится… Но и на старуху бывает, проруха. К тому же, дело приходится иметь со всякими. Филиппов, например, довольно крупный воротила из ваших, местных. Раньше их интересы не соприкасались, а теперь, видишь – закусились. И, вроде бы, просто на земельном вопросе, но глубже копнёшь, а там огромные деньги и перспективы у одного, и дело принципа у другого. К тому же, задет авторитет, а это уже намного серьёзнее. Договорятся – будет мир. Нет – война. Вот и думай, зачем тебе это? Тем более подружкин отец. Вы ж, я так понял, ещё со школы с ней вместе?.. Ну вот. – Помолчал, заглядывая мне в глаза. – Если уедешь сейчас, он поймёт. Может, даже, время сэкономишь, потому что нет у меня уверенности, что после известий о Сане он сам не даст тебе отставку. К тому же, ему теперь надо будет залечь на пару неделек, и тебя он с собой точно не потянет. Потом уляжется всё, и о тебе даже не вспомнит никто. Так что смотри, Милаха, это твой шанс на спокойную жизнь. Думаю, за моральный ущерб Дёня и на квартирку для вас с матерью не поскупится. Может, даже, в соседнем городе где-нибудь, чтоб спокойнее. И ничего в этом зазорного нет, говорю же – запасная жизнь в боекомплект не входит. И уж кто-кто, а Бес понимает это гораздо лучше многих.

– Если всё так серьёзно, почему же он тогда Ленку и Нелли Сергеевну не перевезёт подальше?

– Так раньше нужды не было, а теперь может и перевезёт. Во всяком случае, я буду настаивать на этом. Может, ко мне в Подольск, там уж я за ними присмотрю. – Сжал пальцы на моей руке: – Всё поняла?

Я кивнула и, так и не выпив свою порцию водки, молча ушла в комнату.

На беззвучном режиме работал телек. Синеватые сполохи метались по стенам, по потолку и выхватывали из темноты крепко спящего Дениса. Рядом с диваном стояла моя сумка с вещами – просто бери, да иди… На стуле лежала «Спортивная травматология» Я сунула её в сумку и растеряно замерла. В зыбком полумраке тело Дениса казалось особенно могучим. Неожиданно, неуместно как-то вспомнилось:

«…В чистом поле под ракитой,

Богатырь лежит убитый.

Кем убит и отчего,

Знает сокол лишь его,

Да кобылка вороная,

Да хозяйка молодая…»*

Остро, до слёз резануло по сердцу, но вместе с этим стало вдруг смешно. О чём так проникновенно распинался добрый, справедливый Медведь? Есть выбор? Да какой к чёрту выбор?! Какая, к чёрту, дочка-подружка? Разве это всё имеет хоть какое-то значение? Нет, ну правда – два раза мы могли разойтись, но почему-то так и не сделали этого. Так как понять, что с нами сейчас – третий шанс разойтись или третья проверка на вшивость? Никак. Я просто не хочу без него и всё.

Осторожно прилегла рядом с ним на самый-самый краешек дивана, удерживаясь на нём вопреки всем законам гравитации. Боясь ненароком задеть какую-нибудь невидимую рану, обняла, положив ладонь на мерно стучащее, могучее сердце… И от этого стука стало так спокойно.

Уткнулась носом в его подмышку, не удержалась, поцеловала. Потом снова. Так и лежала, как дурочка, и, вытягивая губы, зацеловывала горячий, терпко пахнущий по́том участок его тела, и не могла остановиться. А потом раздались тяжёлые медвежьи шаги, и я притворилась спящей. Он остановился рядом с диваном, постоял. Усмехнулся. Завозился, и я почувствовала, как под спину мне встал стул. Потом второй – под бедра. Потом ещё парочка табуреток между ними. Одеяло, то, что было только на Денисе, подлетело вдруг, и мягко легло на нас обоих. Ощущение заботы и счастья, как в детстве. И вера в светлое будущее – оттуда же.

Медведь ещё немного повозился, поскрипел дверцами шифоньера и наконец, выключив телевизор, затих. И буквально через пару минут по комнате уже плавали залихватские трели его храпа.

***

Утром сработал внутренний таймер. Я проснулась самая первая, потому, что иначе нельзя. Полежала немного, прислушиваясь к мирно сопящим мужикам, потихонечку встала. Потапыч раскинулся на разостланном на полу одеяле – руки за голову, словно загорает. Я осторожно перешагнула через его ногу, подхватила свою сумочку и скользнула в ванную.

Умылась, выпила таблетку, подвела брови, нарисовала стрелочки, накрасила ресницы. А как иначе? Это вам не перед Медведем замухрышкой ходить, тут того и глядишь, Денис проснётся…

Вернулась к комнату, снова осторожно легла рядом с ним. Минут через пять с шумным вздохом очнулся Михайло Потапыч, тут же встал и вышел, прикрыв за собой дверь. Обратно так и не вернулся. Я снова задремала, но когда Денис слегка поменял позу – тут же проснулась.

Лежала, смотрела на него, ненаглядного, и думала о том, какая же я счастливая. Немного боялась того, что Медведь окажется прав, и Денис, узнав про Саню, сам помашет мне ручкой… Но почему-то в это верилось с трудом, больше расстраивало то, что он действительно может залечь на дно, а это значит, что мне останется только снова ждать и считать дни.

Потом вдруг вспомнилась Ленка… и её «командировочный» отец. Вот это капец, конечно. И как бы не убеждала я себя, что «пустяки, дело житейское», но жгучее чувство вины не отпускало. Хотя, казалось бы – моя-то в чём вина? И не Ленкиному ли совету я последовала в тот счастливый октябрьский день? И как бы она сама поступила на моём месте? Интересно, Нелли Сергеевна тоже не в курсе, что муж вовсе не по заграницам мотается? Неужели они ни разу не сталкивались на улицах города в дни таких «командировок»? Неужели Денис не знает о том, что жена блядует? А если знает, то что, закрывает глаза? И это Денис-то?! Как такое возможно? Зачем?

Вспомнились и Ленкины рассказы об отце-самодуре, которому лишь бы всех построить… Ну, допустим в это-то я теперь склонна верить, хотя и не сказала бы, чтоб прям самодур.

Потом вспомнила как тогда, после истории с фальшивой распиской, всхлипывала в трубку, прося позвать к телефону Ленку, как Денис строго уточнил: «Кто её спрашивает?» И улыбалась, представляя теперь отчего, после того, как я представилась настоящим именем, возникла та пауза в трубке… Не ожидал? Или сердце предательски ёкнуло?

А ещё Ленкин рассказ о том, что отец прицепился тогда к слову «милиция» и целых полчаса пытал о подробностях. И видеть теперь всё это с другого ракурса было так приятно… А при воспоминании о подранном в клочья чудо-номерочке, преподнесённом мне Ленкой, как наивысшую степень отцовской благодетели, я и вовсе беззвучно рассмеялась. Вот вы, оказывается, какой затейник, Денис Игоревич! Терпеть не можете, когда вам брешут, да? А сами-то, сами!.. Прижалась к нему теснее, всё ещё не до конца осознавая, что вот он, со мной. Не может такого быть! Не бывает.

Двадцать шесть… Охренеть, если честно. Даже в голове не укладывается. Мне ещё восемь, целых восемь лет расти до того возраста, в котором был он, когда я только родилась! Интересно, сказать бы ему тогда, что где-то, почти одновременно с дочерью на свет появилась и будущая любовница – как бы отреагировал? Двадцать шесть… Уму непостижимо, и в то же время как-то… Возбуждающе. Чувство такое, что это не он, а я – кошка, поймавшая мышку. Сопля зелёная, от которой взрослому дядьке, ветерану-афганцу Бесу, авторитетному Бате-Стройбату крышу снесло. Чертовски приятно. Заводит…

Аккуратно, чтобы не сделать ненароком больно и не разбудить, скользнула рукой по его груди, животу. Заглянула в лицо – спит. Распирало от желания хихикать, шкодить и быть девчонкой без мозгов. Хотя, собственно, ею я и была.

Сунула руку под одеяло и, чуть помедлив, опустила вниз. Вот это сюрприз! Не то, что бы боевая готовность, но и не безмятежное спокойствие… И тут же поняла, что сама же и попалась – теперь уже не смогу оторваться. От острого возбуждения аж в носу защекотало. Я сдавленно чихнула, проверила, не разбудила ли Дениса… и снова опустила ладонь на его заметно восставшее достоинство. Член вздрогнул и мне так отчаянно захотелось сжать его… Но я лишь погладила упругий холм кончиками пальцев.

– Ну вообще, стратегические объекты не повреждены, поэтому можно и поактивнее, – сказал Денис.

Я от неожиданности вздрогнула и тут же рассмеялась.

– Привет!

– Доброе утро, проказница. Ты в курсе, что мы в ответе за тех, кого приручили? – Он не спешил открывать глаза, но улыбался. – И если ты теперь сольёшься, хомячок будет скучать.

– Кто?

Пожал плечами:

– Ну не знаю – котик, слоник, змейка… Как хочешь.

Я, смеясь, всё-таки сунула руку под резинку его трусов.

– Не солидно как-то. Пусть будет Батя!

– Как? – Денис от удивления даже голову приподнял, и туту же рассмеялся: – А вообще без разницы, только не останавливайся. Батя соскучился.

Соскучился он. Знал бы, что происходит сейчас с моими стратегическими объектами!

– Тут страшный Медведь за дверью ходит, так что я бы и рада, но…

– Страшный Медведь сначала постучит.

– Откуда такая уверенность?

– Не важно, просто знаю.

– Всё равно. Я так не могу.

Но при этом продолжала дразнить его и изнывать сама. Денис вздохнул:

– Тогда оставь батю в покое. Он за три недели голодовки знаешь, какой нервный стал? Я и сам его теперь боюсь.

Ааа, бли-и-ин! Как же это приятно-то, а! Я обняла его и замерла на любимой груди, тихо млея от счастья и благодарности. Потом, соскользнув с дивана, встала на колени и откинула одеяло. Хотелось, очень хотелось прикоснуться к подрагивающей плоти губами и ощутить её беззащитную готовность. То, что всё это время, с той безумной встречи в Интуристе, у него никого не было, лишало рассудка, осторожности и стыда. Да хоть сто Медведей, вот, правда! Высвободила член, замерла от восторженного предвкушения и шаловливого желания поддразнить… но Денис вдруг удержал.

– Погоди. Иди сюда. – Прикрылся одеялом и потянул меня к себе. – Разговор есть.

– Может, потом?

– Нет уж, давай остальное потом. Тем более что не уверен, что захочешь.

И замолчал, поглаживая мои волосы, словно обдумывая, с какого краю подступиться. Я приподнялась на локте, чтобы лучше видеть лицо.

– Я не рыдала тогда, между прочим, просто всхлипывала. Ну, как бы… отходняк уже был. А вот то, что ты ржал надо мной, когда Ленка рассказала – это я тебе ещё припомню!

…Молча смотрели друг на друга: он серьёзно, я – улыбаясь до ушей. Я словно видела его сейчас другими глазами, с другой колокольни: вот он, не случайный любовник, как и прежде овеянный флёром романтики, а обычный взрослый мужик, к тому же отец моей подруги… Предосудительно и страшно, да. Но я с ним, я дала своё согласие. Точки расставлены. И плевать что там потом.

– Твою же мать… – выдохнул Денис и уставился в потолок. – А я так надеялся, что ты откажешься!

– Пфф… подумаешь. Раньше, вон, даже девочек за стариков выдавали, к тому же насильно, и никто не кричал, что это разврат. А мне восемнадцать и я сама хочу.

– За стариков, значит? Ладно, я понял.

– Ну хватит цепляться! Я правда не вижу в этом ничего ужасного.

– Это потому, что ты не осознаёшь всего масштаба катастрофы.

– Да нет никакой катастрофы! Можно подумать, если бы я не оказалась Ленкиной подружкой, ты бы так терзался. В Сочи я что-то не заметила у тебя мук совести, хотя мои исходные данные были те же.

Он закрыл глаза, прижал меня к себе так сильно, что я испугалась за его синяки.

– Да если б те же, Милаш. Но нет. Всё как-то резко изменилось, и я сам пока ни хрена не понимаю, что с этим делать.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 36
  • Глава 37
  • Глава 38
  • Глава 39
  • Глава 40
  • Глава 41
  • Глава 42
  • Глава 43
  • Глава 44
  • Глава 45